Рем Манулов Шёпот Зуверфов
Часть 1
Глава 1
По ставням барабанили. Местная ребятня, которая с заходом солнца начинала свой нехитрый промысел, швыряла камешки в окна, клянча сладости или яркие безделушки.
Инсар Килоди поднялся с постели. У него было крепкое худое тело и тёмные до плеч волосы. Он открыл ставни и выглянул на улицу. Низкие окна не скрыли наготы, но детям было плевать — они частенько видели его в похожем обличии. Инсар поднял с пола стеклянную бутылку дешёвой газированной воды и бросил в окно. Самый ловкий парнишка лет девяти с уродливым шрамом на лбу изловчился и поймал её на лету, не дав разбиться о камни. Малышня разразилась одобрительными возгласами и накинулась на добычу. Открутив крышку, они начали жадно пить, гомоня и выхватывая бутылку друг у друга. Через минуту свора двинулась дальше, бросив пустой бутыль под ногами. Утром его подберёт какой-нибудь старик и сдаст в утиль за краюху чёрного хлеба.
Инсар Килоди прикрыл ставни, подошёл к проигрывателю и, заботливо перевернув пластинку, уложил её на диск. Установил иглу и спустя мгновение приятная и тихая мелодия растеклась по телу, проникла в воздух, смешалась с ним и не было ничего прекрасней, чем эти минуты независимости от страшного порока, который жил в теле Килоди и терзал его, заставляя совершать гнусные вещи. Восхитительная музыка лечила его, и только в эти моменты он был абсолютно свободен.
Рыжий кот спрыгнул на пол и юркнул под кровать. Ему не нравились тени, беснующиеся на стенах провонявшей плесенью сырой конуры. Тени извивались от негодования и изнывали от бессилия, пока играла музыка. Лёжа в белоснежной постели, раскинув руки и глядя в потолок, Килоди улыбался и с трудом вспоминал детские годы. Чернила затмевали память, омрачали лучезарные мгновенья давнишнего счастья.
Где-то сверху промчался шумный монорельс. За ним ещё один. Кот выполз из-под кровати с мышью в зубах. Она ещё дышала. Рыжий старина положил добычу перед Килоди и прижал её мощной когтистой лапой. Скоро его друг начнёт страдать. Музыка закончится, и во второй раз тень не простит такого наглого издевательства. И когда парню станет худо, подарок кота будет кстати.
Заканчивалась четвёртая часть симфонии. Ещё чуть-чуть и начнутся страшные муки. Наконец наступила ненавистная тишина. Инсар закричал и выгнулся на кровати, будто его резали изнутри. Мигрень сковала виски, живот нашпиговался клинками, а грудь сдавило так, будто на неё скинули пудовую гирю. Инсар орал и колотил себя. Голова, колени, плечи — он молотил изо всех сил, пока другая, настоящая боль, не стала пробиваться сквозь фантомные страдания. Инсар сполз с постели и увидел полудохлую мышь, которая извивалась в лапах кота. Инсар схватил её зубами и разорвал на части, оросив пол каплями крови. Тут же «чернила» набухли и взбудоражились, собрались воедино и, подобно густому едкому дыму, устремились к едва тёплому тельцу грызуна, запуская в него свои эфемерные щупальца. Материя, необъяснимая и скаредная, тянула жизненную силу, уходившую из животного. Раздражённое создание неведанного бытия убралось прочь. ОНО отступило, всё же неудовлетворённое малой жертвой. Однако и мизерного дара оказалось достаточно, чтобы острая боль на время притупилась, оставив лишь ноющее напоминание. Кот удовлетворённо облизнулся и сиганул в окно. Инсар Килоди остался наедине с собой и трупом бедной мыши. Поднявшись на ноги, он сходил на кухню, вернулся, обернул убитого грызуна в фольгу и бросил комок в урну. Затем принял ледяной душ, почистил зубы, заварил кофе и сделал пару толстых сэндвичей с курицей. Съев один, второй он уложил в пакет и бросил в карман ветровки. Бриться Килоди не стал. Нацепил светло-синие джинсы, потёртые кожаные туфли, футболку с изображением соблазнительной поп дивы, проверил на месте ли картридж и статусная карта. Набросил ветровку и вышел на прогулку. Боль почти стихла, ещё немного подвывало ушибленное плечо.
Мимо пробежала очередная компания подростков, для которых ночь не кончалась никогда. Днём они спали, в темноте — работали. Инсар Килоди им сочувствовал только в одном — они ещё не понимают, что живут ради того, чтобы когда-нибудь сдохнуть. Эту нехитрую истину Килоди понял давно. Позавчера ему исполнилось тридцать. Юбилей, который никто не отмечал, в том числе и он сам. Даже открытки ждать неоткуда: много лет назад мальчишка из промысловой деревушки Иншар, что находилась на краю света, лишился не только родины, но и родных.
Килоди протискивался по узким душным проходам, которыми был пронизан Котлован. Прибежище тех, кто не захотел жить по правилам. Автономное государство, которое решило обходиться без своего старшего брата Трезубца — оплота илейской, человеческой расы.
После падения Глыбы образовался Шрам Земли, который невольно поделил территории и, похоже, саму природу существования. Илейцы — люди. Потомки Илейского Царства, которое возникло тысячи лет назад и слуги которого возвели крепость с прекрасным замком из трёх громадных башен. Его, а потом и весь город прозвали Трезубцем.
Инсар завернул в узенький коридор, над которым поскрипывала полуживая выцветшая вывеска «Торты и пирожные от Стэнли». Спустившись в подвал, Килоди попал внутрь. Обдало ароматом выпеченного теста, молока и корицы. Он шёл по залу, заполненному людьми. Завсегдатаи кудесника Стэна уплетали красочные слоёные пирамидки из сливочного крема, шоколадные десерты и розовое мороженое, облитое яблочным сиропом. Котлованцы мило беседовали, обменивались восторженными репликами об угощениях и кто-то, самый поддатый из друзей в углу зала, так и норовил вызвать пекаря, дабы расцеловать его «золотые щёки». Инсар улыбнулся. Одно из немногих мест, где отвергнутые и отвергнувшие чувствовали себя знатью, жившей в самом верхнем ярусе Трезубца.
— Посетители очень довольны, — войдя на кухню, заметил Инсар. Он скинул ветровку, вымыл руки и встал за стол, на котором томилось тесто.
— Главное, чтобы платили, — буркнул невысокий с залысиной мужчина, лет сорока пяти. У него были быстрые руки и речь, но довольно медленные глаза, которые он всегда старался держать лишь слегка приоткрытыми. Стэн виртуозно нарезал мясное филе и репчатый лук, который тут же бросил на разогретую сковородку. — А то в прошлый раз пришлось выбивать жалкие пол-стата. Куда это годится?
— Есть какие-нибудь новости? — спросил Килоди, принимаясь за работу помощника. Он выполнял все указания мастера, покуда тот сооружал новый кулинарный шедевр.
Стэн кивнул и снова пробубнил что-то, в чём читалось: «Давай потом».
Котлован появился случайно, даже хаотично. Раньше на его месте были угольные шахты. Со временем посёлок шахтёров углублялся и расширялся, словно растущий организм. Затем стали появляться постройки. Сначала небольшие, с квартирками, в которых помещались две кроватки да крошечное место для готовки. Затем по мере роста Котлована стали возвышаться сооружения. Двухэтажные дома сменились пятиэтажками. Вскоре появились первые высотки в пятьдесят пролётов, сооружённые жителями Котлована. Долгое время никто в Трезубце не запрещал Котловану развиваться так, как того хотели сами горожане. Но и чем-то помогать «старший брат» не спешил. За десятки лет Котлован стал большим бурлящим районом, который вмещал в себя более сорока тысяч человек. С годами законное место Котлована заканчивалось, и дома строились с необыкновенной плотностью, в итоге прижимаясь и подпирая плечами собрата. Новые улицы тесного городка стали проходить по крышам малоэтажных хибарок, а вскоре добрались и до высоток. В городе-районе появились свои школы, игорные заведения, прачечные, бордели, забегаловки разного толка, подпольные медицинские кабинеты, лавки со шмотками и дешёвой едой, две кулинарии, ломбард, букмекеры. И, разумеется, органы правления. Последние были представлены советом из восемнадцати старожилов, которые лучше других знали, как им стоит развивать свой дом. С годами в Котлован провели электричество, проложили кое-какую канализацию и кое-где дали отопление. Чаще всего ресурсы воровались у Трезубца. Наконец «старший брат» взбеленился и решил проучить соседствующих проходимцев. В памяти аборигенов Котлована сохранилось это яркое событие, прозванное как «сломанный зуб». Несколько десятилетий назад люди из Трезубца, вооружённые транквилизаторами и гранатами со слезоточивым газом, спустились в Котёл. Пара сотен бойцов встретила жёсткое сопротивление, ведомое предводителем Алу Шарамом. Алу Шарам собрал вокруг себя самых смелых и сильных мужей и достойно встретил агрессию Трезубца, залив крыши и переулки «котла» кровью. С тех пор власти илейцев оставили отвергнутых в покое, смотря сквозь пальцы на незначительные потери ресурсов. Алу Шарам, коренастый и загорелый красавец со шрамами на лице, стал местным героем и основал что-то вроде клуба, превратившегося затем в крупный преступный синдикат, интересы которого и по сей день простираются далеко за границы Трезубца, где стерильность намерений и чистота мысли возводятся в абсолют.
* * *
В дверях кухни появился темнокожий парнишка, который подменял Килоди.
— Казау?! — встретил его Килоди рукопожатием, обтерев перед этим свои бледные жилистые руки чистой тряпкой.
— Будет помогать мне! Переодевайся, парень, впереди у нас целый день! — махнул Казау Стэн, подхватил полотенце, кинул его на шею и молча позвал Инсара за собой.
Они вошли в уютный, но скромный кабинет пекаря. Стэн рухнул на свой мягкий диван, потом снова вскочил. Стянув с шеи полотенце и обмотав им кисть, открыл дверцу квадратного холодильника, сунул руку с полотенцем внутрь и вытянул ледяную бутылку красного напитка.
— Настойка монахов Асмиллы, — улыбнувшись, протараторил Стэн, разлил по стаканам и протянул один Килоди. — Садись!
Инсар повиновался.
— Знаешь, работаем в две смены, никакого отдыха, — снова устроившись на диване, заговорил пекарь, — готовим большую партию самых изысканных десертов. Крупный заказ на пять тысяч статов. Не поверишь, но пришёл он из самой кузницы здравомыслия, из замка.
— С чего бы вдруг? — сдвинул брови Килоди и отпил настойки. Пряный, терпкий вкус с яркими фруктово-цветочными нотками.
— Пару месяцев назад дочурка Сэмюэля Фрая со своей подружкой забрела к нам. Испробовала всё самое лучшее, оставила кучу статов и улизнула. Оказывается, девчонке настолько всё понравилось, что она заставила своего папашу заказать на праздник кучу моих пирожных. Я вроде и рад, даже горд, но всё равно как-то не по себе, понимаешь?
— А что за праздник? — прервал Стэна Инсар.
— О нём и речь. Старт «Вечного Странника». Отмечать собираются чуть ли не все наместники илейских границ. В связи с этим Артук хотел тебя видеть и кое-что обсудить.
— Хочет отхватить билет на корабль? — хмыкнул Инсар, допил настойку и попрощался со Стэном. Пекарь не возражал, пусть и хотелось немного поболтать. Впрочем, Инсар был не лучшим собеседником.
* * *
Самюэль Фрай любил свою дочь, пса, редкую коллекцию артефактов, собранных во время странствий по миру, и порядок, сопровождавший илейского Лидера всегда и во всём. Фрай выглядел стильно и просто одновременно. Часто носил серый пуловер поверх рубашки с галстуком, брюки и туфли. Вчера ему исполнилось сорок семь лет. На лице его всегда читалась лёгкая улыбка, которую в обществе расценивали неоднозначно. Его жена скончалась скоропостижно и слишком непредсказуемо. Она не болела, прекрасно выглядела и часто улыбалась. Однажды ночью, когда Фрай находился в разъездах, ей стало невыносимо жарко. Удушье взялось за горло и не отпускало, пока тело довольно молодой женщины не рухнуло на холодный пол спальни. Медики сделали вывод — приступ тревоги, закончившийся остановкой сердца. Фрай был безутешен. Но подрастающая дочь и политика отвлекли Самюэля от горя, придали ему жизненных сил.
При Фрае разрослась и окрепла организация «Чистый разум», занимавшаяся внедрением детрийских технологий и инновациями в сферах здравоохранения, психологии и права. Благодаря «Чистому разуму» удалось контролировать человеческие грехи, пороки и недостатки. Один укол вживлял в организм человека сотню микроскопических искусственных организмов — миниботов, которые считывали все показатели жизнедеятельности и отправляли их в наблюдательский центр. Когда кем-то совершались некоторые проступки, на мониторе «смотрителей» загорался красный маячок. Группа досмотра тут же выезжала на место, изучала детали происшествия и заключала, сколько очков кармы стоит отнять у илейца. Иногда, когда дело касалось семейной ссоры или, скажем, гневной реакции во время спортивного матча, «смотрители» оставляли сигналы маячка без вмешательства. Но порой процент нарушения зашкаливал, значит, случилась беда. Бывало, некоторые люди теряли все очки кармы, поддавшись приступу депрессии, пустившись в запой или подсев на азартные игры. Таяли очки кармы, и вместе с ними медленно исчезала возможность получить своевременную лучшую медицинскую помощь, высокооплачиваемое место работы или приглашение на важный тренинг, посвящённый самосовершенствованию. К слову, выходов у таких людей оставалось множество — весь мир был открыт пред ними, где нет миниботов, но и современной медицины. Однако почему-то самым популярным было бегство в соседний «котёл», где очки кармы никто не считал и вообще забыл об их существовании. В Котловане ценились статусные единицы — единая валюта, за которую покупали как муку, сахар и пиво, так и танки, самоходки, наркотики. Илейская столица давно стала образцом человеческой стерильности, демонстрируя утопию праведного строя. Остальной мир был куда гаже, чем отполированный мрамор затупившегося Трезубца.
* * *
Заливисто голосил хриплый сторожевой бульдог. Инсар вынул из кармана ветровки пакет, развернул его и бросил припасённый сэндвич зверю. Отвлёкшись на секунду, пёс прозевал, как худощавый высокий Инсар проскользнул мимо него и оказался на веранде. Отсюда начинались фавелы, принадлежащие синдикату «Шарама». Инсар быстро миновал дворы, в которых коротали утро боевики синдиката. Отсюда всё небо было как на ладони. Фавелы Шарама раскинулись на крышах других сооружений, которые также принадлежали криминальной группе. Казино, торговля людьми, наркотиками и оружием — лишь малая часть того, чем занимались в «Шараме». Начав с благих дел, с каждым годом клуб Алу Шарама превращался в гниющее, мерзкое предприятие. Его внук — Артук Шарам, толстый и тупой тюфяк, которому власть досталась в наследство, усугубил растущий криминалитет, распоясал «сорви голов» и всячески поощрял бессмысленную жестокость. Он с дикой радостью поддавался наркотическому безумию и обожал женскую компанию, как и подобает нерадивому недорослю-переростку. Шарам уничтожил совет старожилов и правил Котлованом в одиночку.
— Ага, снова задобрил псину! — заорал Артук Шарам, увидев Инсара. — Кормишь его всяким дерьмом! Скоро сдохнет от твоих подачек. А мне нужен здоровый зверь!
— От булки с курицей ещё никто не умирал, — спокойно ответил Инсар.
— Смотри! Я пытаюсь постичь смысл бытия! — Артук кивнул в сторону самодельного бассейна, в котором резвились три голые девицы. На брюхе Шарама висело полотенце, прикрывавшее его гениталии, а в руках пенились свежие коктейли. — Присоединяйся!
— Воздержусь.
— Как давно ты был со шлюхой? У меня лучшие не то, что в этой дыре, но и во всём грёбаном Трезубце! Во всей Илейе таких цыпочек не сыщешь! Ты уж мне поверь!
Девушки, услышав похвалу, весело взвизгнули.
— В другой раз, — отмахнулся Инсар и присел на раскладной стул.
— Тогда, может, немного едкой радуги? Знаю, ты без ума от этой дряни, — растянул свои губы в безобразной улыбке Артук. Его волосатое тело напоминало Инсару плюшевую игрушку, которую трепали сутками напролёт и, наконец, выбросили в урну, решив, что она своё отслужила.
— Сначала разговор, потом всё остальное.
— Гм. Хорошо, пошли, — Артук подошёл к бассейну, вручил коктейли дамам и ласково попросил их ненадолго отлучиться. Инсар никогда не понимал, как можно быть настолько учтивым со шлюхами, которых имеет добрая половина богатеев Котлована. Пожалуй, это та самая добродетель, которая всё же водилась в жирном ублюдке, досталась ему от деда.
Девушки ушли. Артук скинул полотенце и плюхнулся в воду.
— Иди сюда. Говорить будем.
Инсар встал со стула, сложил его одним движеньем, подошёл к бассейну и, установив заново, устроился напротив бултыхавшейся в мутной воде туши.
— Через пару дней жахнет бомба! В космос наконец-таки запустят эту громадину, напичканную лучшей электроникой на свете! Ну, кроме Детры, естественно. Бабки полетят немереные! И всё ради чего? Чтобы отыскать хренову планету, с которой рухнула «глыба»! Нахер нам всем это надо, Инсар? А? Вот мудачьё! Ну, и все шишки, конечно, приглашены на званый ужин, устроенный в замке Фрая и будут там всё это дело обсасывать. На ужин этот ты и отправишься. — Тут Артук усмехнулся, словно сказал что-то забавное. Инсар остался немым и бездвижным. Солнце пекло всё сильнее, над Котлованом прогремел самолёт илейских авиалиний.
— Зачем? — ожил Инсар.
— Не знаю, как и сказать-то тебе, — заёрзал Артук, водная гладь пошла рябью, — дельце-то, мягко говоря, не из простых.
— Говори, как есть.
— Вопрос по твоему профилю. Только на сей раз цель излишне острая во всех мыслимых и немыслимых смыслах. — Артук сделал паузу. — Самюэль Фрай.
— Сколько? — Инсар не был удивлён или напуган. Инсар ждал предложения всей жизни, и теперь был уверен — это оно. Попасть к Лидеру Илейских Территорий — его давняя цель, к которой он всё никак не мог подступиться с правильной стороны.
— Миллион статусных единиц, — тихо, словно боясь спугнуть птицу на ветке, проурчал Артук Шарам, — оплата по результату, как всегда. Заказчик — персона богатая и авторитетная, так что не суетись, всё по чести. Хотя признаюсь, у меня бы очко сжалось в ноль, узнай я кого надо убрать. А ты ничего, бодрячком!
Инсар кивнул, встал со стула и больше не проронил и слова. Он принял очередной заказ. И снова без лишних вопросов и уточнений. Есть задача, которая требует решения. И в столице только Инсар мог с нею справиться. Несколько громких убийств наделали шороху в Трезубце, где, как считается, у всех есть миниботы и куда без них не пускают. Но «смотрители» убийцу не зафиксировали. Красный маячок не загорелся. У Инсара был секрет, он умел обходить системы безопасности, став самым востребованным и скрытным наёмником в Котловане.
Дневник Килоди:
«Уровень очков кармы был запредельным. Это произошло после стандартного укола с механическими паразитами в первый день моего пребывания в Трезубце. Любой положительный поступок прибавлял очки. Злодеяния оставались незамеченными. Поражённый я долго не мог понять, в чём дело. Подобных прецедентов никогда не случалось. Спустя ночь, когда «чернила» в очередной раз нашёптывали мне во сне, всё встало на свои места. Непостижимым образом, как и всё их гадкое существование, НЕЧТО блокировало механизмы, ответственные за доклад о проступках. Каждое зверство, учинённое мной, оставалось безнаказанным. Жестокое преднамеренное убийство каралось ссылкой на дно Шрама Земли. В противном случае, я бы мог оказаться на той стороне жизни две дюжины раз, если не больше. «Чернилам» выгодна моя душа и, конечно, они желают освободиться или покорить меня, согнуть, переманить на свою слизкую, смердящую сторону. Я убиваю по их просьбе. Они умоляют меня, причиняя нечеловеческие боли. Кошмары ночи, с которыми я просыпаюсь, завтракаю и трахаюсь, когда надоедает быть одному. Как же! Одному! ОНО всегда наблюдает, укрывшись в тенях, углах и закоулках пространства. Они то и дело твердят про Хсара. Про того самого, о котором пишут в детских учебниках в разделе мифология древнего мира. Я прочитал не одну книгу об истории, о преданиях и легендах. Штудировал даже сказки. Но ничего не нашёл. Даже ниточки, за которую можно было бы зацепиться. Порой мне кажется, что я спятил и мне нужна медицинская помощь. Я ведаю, что творю, но совершенно этого не желаю. Лишь муки, страшные и безумные подвигают меня на ужасы, которые я свершаю, находясь, определённо, в своеобразном гипнотическом дурмане».
Инсар остановился, убрал руки от клавиатуры, перегнулся через перилу, чтобы посмотреть вниз. Потасовка. Бордель «Сошуаль», где отдыхали самые обеспеченные «котлованцы», а иногда и заезжие гости, славился своим сервисом и смородиновой водкой. Потасовка не утихала. Мужчины ругались, выясняли отношение. Причём двое на одного. Его здесь узнают и с некоторых пор уважают, однако установить свои порядки Килоди пока не успел. И не собирался, пока не разглядел двух здоровенных лбов, которые измывались над карликом в рваном балахоне. Инсар выключил визуальную клавиатуру, сложил электронный дневник как тонкую книжку и убрал во внутренний карман ветровки. Ссора переросла в драку. Двое избивали беднягу, который рухнул на пол борделя. Вокруг столпились зеваки. Они с яростью выкрикивали проклятия в адрес карлика и делали ставки. Инсар спустился вниз по лестнице, схватил одного из экзекуторов за шкирку и швырнул в сторону выхода. Посетители застыли в оцепенении. Второй обернулся и получил сокрушительный удар в челюсть, после которого точно потребуется операция по замене имплантов. Килоди вцепился в избитую жертву и тряхнул её, подняв на ноги. Низкое с горбинкой существо напоминало сбежавшего из цирка уродца. У него была маленькая лысая башка с вмятинами на черепе, кожа зелёно-коричневая, как у некоторых рептилий. Прикус неправильный, морда как у столетней прыщавой старухи, высокий лоб и кривой, тонкий нос. Гибриод, которого чёрт знает каким ветром занесло в Котлован. Инсар брезгливо отстранился, бросил извиняющийся взгляд на толпу и пулей вылетел из «Сошуаля».
— Мы узнали тебя! — заревел здоровяк, которого Инсар бросил в проход. — Ты — псина жирного Артука! Сучий сын!
Инсар насчитал четырёх крепких мужчин, которые собрались у входа в бордель и с нетерпением ждали, когда их новая потенциальная жертва покинет салон. В руках — дубины и цепи. Один размахивал самодельной булавой. Стемнело.
— Вряд ли ты знаешь, кто я, иначе бы вас здесь уже не было, — своим скрипучим и обыкновенно спокойным голосом проговорил Килоди. Ещё смерти, которых он не хотел. Или удастся обойтись переломами да контузией? Вот было бы здорово. И тут же Инсар ощутил знакомые копья в своём животе. Голова мигом потяжелела, собиралась отвалиться, отколоться от свинцового тела. Подступила тошнота, ноги подкосились. «Чернила» передавали свой язвительный привет. Им нужна жертва. Сильная духом или совершенно бесполезная — неважно! Главное — утолить прихоть и голод, терзающий монстров. Инсар присел на колено, закашлялся и схватился за живот.
— Это ж надо! — взревел всё тот же здоровяк, — ещё не начали, а он уже съёжился, как насекомое! Добьём гниду!
Град ударов отдавался чуждым эхом, приветом издалека. Норовил сойти за вспышку фейерверка, который устроили на другой стороне города, так безобидны и безболезненны были увечья, причинённые Инсару квартетом разъярённых боровов. Когда-то давно они спустились в Котлован за лучшей жизнью без контроля и назойливого всепрощенья. Каждое воскресенье устраивали кулачные бои, разбивали друг другу морды и были счастливы. «Хочешь жить?», — прошипело НЕЧТО, перебивая молотящие носки сапогов. «Дай нам помочь тебе, прими наш дар», — снова шипели ОНИ, древние и непостижимые «чернила», разлитые в его душе. «Накажи их за неуважение. Ты лучше них. Ты лучше всех!», — твердил единый тихий хор неосязаемых существ. Килоди впервые слышал их, будучи в сознании. Его лицо превратилось в красную лепешку, рука была сломана в двух местах, а на спине и боках не было живого места. Ещё чуть-чуть и они его прикончат. Нет! Ему будет нестерпимо больно, но умереть он не сможет. Не так просто. Начал бы он свой путь, не укажи ему провидение дорогу, по которой он идёт, не спотыкаясь, как марафонец или последний упрямец? «Хорошо», — ответил Инсар теням и погрузился в состояние близкое к анабиозу или пребыванию под капельницей. Тело и разум погрузились в водяную массу, померещилось волосатое тело Артука и многоголовый монстр в теле сексапильной красотки с коктейлем.
Буянившие здоровяки оттащили измочаленное тело в закуток тесных улочек Котлована, бросили в кучу с отходами и решили выждать, как быстро набегут крысы.
— Ставлю пять статов, что его обглодают до восхода солнца, — предложил инициатор избиения, грубый и сильный дантист. Его приятель, которому Килоди сломал челюсть, что-то вяло промычал, будто согласился. «Чернила» снова ожили, засновали по каменным стенам хибарок, облизывали стояки, по которым текла мутная вода, мусорные баки и мостовую. Компания мужчин заметила театр теней, кто-то скривился, другие насупились, опустив брови.
— Гадство какое-то! — пробасил боров, у которого ноги были короче, чем у других, оттого он казался лилипутом с огромным телом.
«Чернила» увеличивались в размерах, перетекали друг в друга, меняли форму, отражались в свете слабо-светящих неоновых вывесок заведений, предлагавших быстрый и качественный ремонт одежды.
— Пошли отсюда! — предложил четвёртый, самый хилый и незаинтересованный участник избиения.
Инсар встал на ноги. Раны затянулись, рука срослась. Он стряхнул с плеч разорванную ветровку и со стеклянными, ничего не выражавшими глазами бросился на своих обидчиков. «Чернила» превратились в едкий густой дым и с тихим шипением последовали за ним.
Инсар испытывал нечто невероятное. Экстаз! Лучше, чем все наркотики, вместе взятые или ласки молоденькой проститутки. Его разум был очищен, а за спиной выросли каменные клешни, готовые разрушить всё на свете. Силы переполняли нутро, мышцы напряглись до предела, а руки превратились в наковальни, которыми в пору гнуть стальные прутья. Эйфория полёта и невероятная, сказочная мощь — это преданное, которое Килоди получил, обвенчавшись с тьмой.
Первому борову, самому большому и крикливому, Инсар вырвал кадык голыми руками, затем пробил его грудную клетку и кинулся ко второму со сломанной челюстью. «Чернила» бесновались. Их жуткие мрачные щупальца впивались в убиенные тела, пролезали в нанесённые раны, из которых хлестала кровь, проскальзывали через открытые рты, ноздри, уши. Пробравшись внутрь, они высасывали душу и волю, остатки жизненной, мятежной силы, которые должны были отправиться в чертоги праведного благословения. Сломанная челюсть дополнилась оторванной головой. Двое других уносили ноги. Облако теней настигло их, указывая Килоди дорогу. Лабиринт Котлована предлагал множество ветвистых путей к отступлению. Но НЕЧТО знало наперёд шаг своей жертвы. Килоди зацепил коротконого и со всего маху размозжил его о бетонную стену одной из старейших построек Котлована. «Чернила» нашли последнего. С каждым убийством Инсар становился сильнее, неуязвимее, но главное — ближе к НИМ, тем, которые хотят для него идеального мира. Воля павших оказалась высока, лишь душа их была далека от идеалов чистоты и нравственности. Именно о таком «чистом продукте» давно мечтало засевшее в нём существо — многоликое создание темнейшей ночи.
— Стой! Я тут ни при чём! Я тебя вообще не знаю! — закричал последний из четвёрки и разревелся. — Умоляю, не трогай меня! прошу! Смилуйся! Я ничего никому не скажу! Ничего! Клянусь! Умоляю, прости меня!
Килоди вплотную приблизился к нему, рыдающему и молящему о прощении. Инсар пронзал живое нутро своим ледяным взглядом. Сейчас он узрел все его страхи и достоинства. Знал о фобиях и предметах гордости. Трясущийся от страха человек упал на колени и предстал перед Килоди обнаженным и абсолютно беспомощным. Жалким.
«Пощади», — прошипели ОНИ. «Пощади и сделаешь шаг к величеству самого Хсара», — вопрошал голос из вселенских глубин.
— Беги, — проскрипел Килоди и отпустил свидетеля, видевшего зверства, учинённые Инсаром на тесных улочках душного «котла».
Где-то вдалеке завизжали дети. Они снова совершали свой привычный ритуал. В этот раз они напоролись на множество растерзанных останков.
Снова играла музыка. Медленная мелодия, которую Инсар знал наизусть. Он лежал в ванне, заполненной холодной водой. Кое-где плавали уже подтаявшие ледышки. И музыка, и вода, и холод его исцеляли, помогали ненадолго забыть о совершённых ужасах. По щекам текли слёзы. Его состояние напоминало похмелье, когда невообразимо стыдно за всё, что совершил, будучи опьянённым. Не стыд, а боль, от которой нет спасения. Никакая чернота не способна затмить эти муки, но Инсару удалось задремать. Во снах ему видится странный предмет. На серой горе под красным небом мерцает сфера, переливающаяся чёрно-алым пламенем. Она покоится на шесте, вонзённом остриём металлического древка в неподатливый скалистый массив. Это могучий ирреальный скипетр, в котором заключена титаническая мощь. Инсар ощущает её, чувствует наэлектризованной кожей, желает ею обладать. Ему необходимо найти этот предмет, разыскать, во что бы то ни стало. Инсар не знает, откуда такая уверенность, но она есть и ему этого достаточно. Верно это очень редкая и дорогая вещь, способная приоткрыть загадочную дверь в комнату, полную ответов. Но где её искать?
Пружина закончила свой ход, и мелодия угасла. Килоди крепко уснул в ванне. Захлебнуться ему не позволят, замёрзнуть тоже. Заботливые няньки, причиняющие страшные мучения и требующие взамен заоблачную плату. Случайный симбиоз, несущий разрушение, сумасшествие и страх.
Глава 2
Стэн смолил трубку в коридоре, когда появился помятый Инсар. Его раны затянулись, но в целом он выглядел скверно: усталым, раздражённым, сонливым.
— Хреново выглядишь, — вместо приветствия пробубнил пекарь, — не спал?
Инсар кивнул и спросил:
— Что-нибудь слышно?
— Слухи, — протянул старина Стэн и выдул крупную партию табачного дыма. — Говорят, мертвяков ночью нашли. Разорванные на части тела. Насчитали троих. Сколько на самом деле, шут его знает. Болтают о разборках синдиката, но мне не верится.
— Жуть, — выдавил Инсар и потёр ладонью об ладонь, словно хотел согреться.
— Вот и я говорю, бардак! — Стэн убрал трубку и подошёл к Килоди. — Сегодня ты мне не помощник. Иди, проспись. У нас мало времени, а званый ужин на носу. Стоит тщательно подготовиться. Ты, кстати, виделся с Артуком?
Инсар ответил коротким кивком.
— Тогда ты знаешь, что тебе стоит привести себя в порядок и притвориться крайне обворожительным лизоблюдом. Иначе всё пропало! — прикрикнул Стэн, не поднимая своих ленивых глаз.
— Я буду сопровождать твой сладкий фирменный заказ?
— И ты ответишь, если десерт прокиснет, пока ты шкандыбаешь до чёртова замка! — надавил Стэн, резко отвернулся и скрылся под крышей своей пекарни.
Днём к нему редко захаживали в гости, стягиваясь обычно под вечер, чтобы слегка расслабиться после трудодня или пристойно отметить выгодную сделку в компании бутылочной настойки и свежего пирога.
Полный день Инсар не находил себе места, шатаясь по узким проходам Котлована и мешаясь прохожим. «Котёл» бурлил. Смерти крепких мужей, входивших в «трудовую коммуну», вызвала у «котлованцев» живое любопытство и потаённый страх. Рассчитывать на разборку бандитов не приходилось — слишком кровавой и публичной стала натуральная казнь, ход которой слышало три дюжины ушей в последнюю ночь. Несколько смельчаков решились выглянуть из своих укромных мест, но не разглядели и капли творившегося ужаса из-за странного чёрного тумана, окутавшего невзначай коридоры Котлована.
Килоди подташнивало и тянуло вниз. Глаза закрывались, организм бил тревогу. Он вряд ли подхватил какой-то известный науке вирус. Просто «чернила» вновь как будто заявляют ему, что он, Инсар Килоди, без них слаб и безгранично одинок. Дома его встретил старый друг. Рыжий кот выглядел сытым и довольным. Инсар сходил на кухню, достал из холодильника пакет молока, попил сам и налил в кошачью миску. Его тело горело как после солнечного ожога. На коже выступил пот, но внутри знобило. Инсар, пошатываясь, дополз до постели и рухнул на неё замертво. И вскоре тяжёлое мерное дыхание смешалось с благодарным урчаньем лакомящегося кота.
* * *
— «Вечный странник» — это колоссальный проект, над которым мы работали семь лет и который невозможно вот так просто взять и остановить! Не вижу никаких сложностей с тем, чтобы заменить одну рабочую единицу другой без истерик и перетасовки намеченных планов!
— Да, вы правы: принимать скоропалительные решения нельзя. Но, уважаемый господин Фрай, вся загвоздка в том, что в качественном смысле разверзлась огромная пропасть. Мы собирались отправить в миссию на эту позицию человека, но никак не бота.
Оживлённый спор в приёмном зале Трезубца стал обычным делом. Лидер илейцев, директор «Чистого разума» и светоч в вопросах дисциплины, порядка и контроля раз в месяц оказывался в ситуации защищающегося. Он отбивал нападки Высшего Конфорнума, многие члены которого не во всём разделяли взгляды и методы Самюэля Фрая.
— Хотел бы с вами не согласиться, — успокоившись, продолжил Фрай, — так называемый бот — это полноценный автономный продукт «Чистого разума», надёжный и абсолютно компетентный в вопросах космической навигации и устройства корабля. Высококлассный техник и штурман одновременно. И не будь Конфорнум столь упрямым, я бы и не стал рассматривать человека на эту позицию в принципе!
— Однако я правильно понял, вы хотите возложить ответственность за потраченные миллиарды статусных единиц, часть которых долгие годы понемногу уходила со счетов наших граждан, на бездушную, безответственную и крайне нестабильную машину? — главным оппонентом Фрая был председатель Конфорнума, высохший старик в крупных прямоугольных очках по имени Виктор Соломон. Его седая бородка давно приняла форму перевёрнутого равнобедренного треугольника, а на бритой голове чернело крупное родимое пятно. Председатель Высшего Конфорнума избирался элитой раз в десять лет и считался вторым человеком после предводителя, которого в свою очередь выбирал народ, в том числе и свободолюбивые граждане Котлована.
Фрай скитался по залу, преисполненный внутренним возбуждением, почти огорчением, которое могло перерасти в откровенную злобу. Красный маячок не промолчит, если пылкость расшатанных чувств выльется наружу. Потому Самюэль Фрай взглянул на собеседника, мягко улыбнулся и вскинул руки:
— Мы вольны думать, что всё, предначертанное нам, явиться благим разумением. Однако признаюсь, что будущее мне неподвластно, а горизонты наши неосязаемы. И потому лишь вера в лучшее и наше старание даруют мне надежду, которая позволяет мечтать о прекрасном. Я не занимаюсь поэтикой, господа! У нас отличные союзники за океаном. Детра лояльна к нам и потому снабжает нашу экспедицию лучшими технологиями. Мы можем найти апатиниум там, где нога наша никогда б не ступила, будь мы трусливы. А потом отыскать на небосводе ту крохотную точку, откуда к нам принеслась Глыба и подарила вместе с разрушением бесценный ресурс — не это ли пример слепого решения, бывшего на самом деле зряче всех других? И не беспокойтесь о деньгах народа. Поверьте, львиную долю финансов и ресурсов предоставила нам Детра, имеющая свой немалый интерес в совместном изучении космоса и, если повезёт, других планет.
Фрай облокотился на стол, за которым восседали члены Конфорнума, снял запотевшие круглые очки и принялся протирать линзы белоснежным платком. Заседание приостановилось. Все молчали. Кто-то попробовал начать спор, но тут же поперхнулся и оставил потуги.
— Будь, по-вашему! — холодно произнёс Председатель Соломон и покинул совещательный зал.
Фрай вернул окуляры на место и тихонько кивнул, подав сигнал о конце заседания. Конфорнум разошёлся, оставив Фрая наедине со своими мыслями. Его тревожили новости, приходившие из «котла». Зверское убийство, которое чуть было не сорвало исторический полёт. Жертвой неизвестного потрошителя стали трое из «трудовой коммуны». Один из них, Вальтер Флас, крепкий мужчина с короткими ногами и широкими плечами стал счастливчиком, которого на конкурсной основе выбрали на пост механика «Вечного странника». Он несколько месяцев проходил адаптационные процедуры, сдавал нормативы и зарекомендовал себя крайне способным парнем с размашистыми манерами, портившими имидж экипажа. За несколько дней до старта Флас был отпущен домой, повидаться с родственниками и друзьями. И случилась трагедия. Вальтер Флас мог стать данью демократии и примером для всех, кто с детства мечтал добиться невероятных высот. И он был козырем Фрая в борьбе за новый пост на выборах. И вдруг он его выронил из рукава, неуклюже и чудовищно нелепо.
Дисплей монитора засветился и произвольно ожил. На экране появилось лицо мужчины. Оно ничего не выражало. Черты этого лица были настолько любопытны, что после смерти их носителя нужно было бы сдать череп в университет, где его осматривали бы юные эскулапы на предмет дивной исключительности.
— Снова обижаешь бедного старика, — прошептал уникальный череп своими полноватыми, аккуратными губами. Тёмно-зелёные глаза мужчины были глубоко посажены и немного опечалены. Скулы грубые, чёткие, но не навязчивые. Чёлка тёмно-серых волос уложена набок, лицо начисто выбрито. На вид лет сорок пять. Внешность восхитительного, но холодного высокомерного величия.
— Опять ты, — скривился Фрай.
— Не мог же я пропустить концерт. Так и ждут, когда бы им начать пировать, закусывая твоими потрохами, — лицо в мониторе слегка улыбнулось, но глаза остались немыми и безучастными.
— Сгинь! — не поддаваясь гневу, плюнул в экран Самюэль Фрай.
— Дождёшься, когда и сам не будешь рад тому, что создал своими полумерами. Любой порок нуждается в реализации. Одни считают себя обиженными, другие обделёнными. Посмотри на мой Сент-Вален. В нём выбрана дорога с односторонним движением. Ты же засрал все магистрали и считаешь это благодатью. Знаешь, что бывает с голодным человеком, которого выталкивают на стол пирующих жиртрестов прямиком из бочки, в которой его когда-то замуровали?
Фрай промолчал, отойдя от монитора. Он прекрасно слышал этот тягучий, гипнотизирующий баритон, от которого не мог избавиться. Вирус, запущенный в систему внутренних сетей, гадость, от которой негде спрятаться. Внутренний голос, который он искренне ненавидел.
— Посмотри, какой шикарный зал для споров ты отгрохал, — продолжал голос из динамиков, — лепнина, мозаика, дань предкам. Трезубец запомнит тебя. Как бы ни так!
— Что с ним станет? — вмешался Фрай.
— И сам понимаешь.
— Бедолага наестся и умрёт от перенасыщения на почве острого обезвоживания и катастрофически долговременного недоедания, — предположил исход Самюэль Фрай.
— Нет. И беда в том, что ты врёшь самому себе. В одном ты прав — он сдохнет. Но только после того, как сметёт все запасы, приготовленные для пиршества, а потом проглотит каждого жирдяя, сидящего за столом. Одного за другим, как куриные крылышки. И лишь почти закончив с последним, он подавится берцовой костью, что встанет у него промеж горла. Пойми, братишка, ты в плену. Твои потуги со «Странником» и дружба с Детрой обречены. Ты мягок и нерешителен. Миниботы не стали решением социальных проблем. Ты знаешь, какой процент илейцев согласился на твою инициативу, не считая Трезубца?
Фрай промолчал. Он знал.
— Четырнадцать процентов! Одинокие женщины, дряхлые старики и дети нерадивых родителей! Впрочем, и столица не слишком рада вынужденной мере. Народ не чувствуют себя в безопасности. Сорок шесть преднамеренных убийств за последний год! Шесть из них нераскрыты! Куда это годится, Самюэль? Твоя политика несостоятельна, а ты попросту жалок!
Фрай промолчал. У него не было ответов или возражений. Идеальный череп снова ухмыльнулся и исчез. Сеанс братской любви закончился. Вместе с ним завершился и сложный, невыносимо долгий рабочий день. Дома его ждала любимая дочь, вкусный ужин, верный пёс и недочитанная книга — редкий труд историка, исследователя и давнего друга Фрая — Асмара Мбалли, носивший название «Выродки Хсара».
* * *
В двухстах вёрстах к югу от величественного Трезубца шестьсот лет назад возник дивный по красоте монастырь, принадлежащий поборникам Святой Пятиликой Девы Асмиллы. Молодая религия, основанная на любви, доброте и терпимости. Альтернатива для илейских подданных, которые отвергли старых божеств, анархию и контроль над собственными мыслями и чувствами. Однако даже церковь добросердечия навязала свои условия. Распоряжением дочери Асмиллы, возглавлявшей храм, многим прихожанам были розданы «ободы сна». Согласно пророчеству, истинное зло в облике кровожадного Хсара и его приспешники проявятся в чьём-либо сне, и тем самым обнаружат себя. По легенде дева Асмилла лично рассказала об опасности, которая может подстерегать весь мир. Зафиксировав в документе «Сказания и мудрость Асмиллы» свои переживания, Пятиликая дева предостерегла будущее и создала ещё одну красочную легенду. «На благодатную почву снизойдёт первый последователь Хсара и мрази его — проводники, очернят сие небо и станут вопрошать о душевных подношениях. И восстанет Хсар назло насильственной смерти, и возродит его погибели длань. В сим кроется семя мятежного духа и не произрастёт оно на почве благодетели». Так говорила Асмилла.
Атлас Рензо рылся в книгах, которые снял с полок церковной библиотеки. Он судорожно листал их, перебирая каждую страницу. За этим делом его заметила сестра Манория, загорелая девица с роскошными антрацитовыми волосами, которые спускались до ягодиц и были заплетены в тугую косу.
— Дорогой брат Рензо! Вы чем тут занимаетесь? — с напором поинтересовалась Манория.
Рензо поднял глаза в оцепенении, которое, впрочем, не длилось и трёх секунд. Мужчина сразу же расслабился, вальяжно опёрся на стол, почти развалившись на нём, и сладко протянул:
— А что-о-о-о?
— Вход в библиотеку открыт только тогда, когда здесь дежурит мать Анхель! Её смена закончилась час назад! Значит, вы проникли сюда без разрешения! — Манория была милым, но слишком воспитанным существом. По крайней мере, пыталась таковой казаться.
— Всё верно, моя наипрекраснейшая Манория, — начал Рензо, тем временем собирая книги и возвращая их на стеллажи как попало, — просто старушка Анхель позволила мне побыть тут немного, доверила ключи и просила не шуметь. Тихий час. Кстати, почему вы не спите, Манория?! — нахмурился Рензо, окончательно очистив стол от книг.
— У вас есть ключ? — ответила вопросом девушка.
Атлас кивнул.
— Дайте его мне, — Манория протянула руку.
— Ну, не так быстро. Знаете ли…
— Ключ! — перебила Атласа девица, — дайте его мне без лишних слов. Обещаю, я вас не выдам.
Атлас протянул тонкий стальной ключ на жёсткой верёвке Манории, та вязала его, закрыла дверь библиотеки с внутренней стороны и повесила себе на шею.
— Знаю, чем ты тут занимался, Атлас, — вальяжно начала дочь благодетельницы Асмиллы, — не дают покоя спрятанные денежки? Старуха Анхель хоть и впала в маразм, да уж точно давно перешерстила тут все фолианты и нашла транзакции Постолоса. И вообще, с чего ты взял, что они где-то здесь? Постолос мог запрятать свои ценные бумаги куда угодно. Говорят, среди них были и разные письма.
— Их я и стараюсь отыскать, — вздохнув, проговорил Атлас, — деньги мне ни к чему.
— Вот как? Сомневаюсь, что старик Постолос знал, как туда войти, — уперев свои тоненькие ручонки в бока, заявила Манория.
— Ты о чём? — великан вопросительно уставился на Манорию.
— О тайном хранилище, которое ищут абсолютно все прихожане вот уже вторую сотню лет. Не прикидывайся дурачком, всё очевидно. Не могу только понять, зачем тебе-то, грозному, сильному самцу понадобилось лезть в это сверхсекретное место? — язвительно спросила Манория и тоже облокотилась на стол.
— Не твоё дело?! — прикрикнул Атлас и собирался сорвать ключ с хрупкой шеи.
— Шутишь? Я застукала тебя! В часы посещения дозволено брать только две книги. Уйму времени потратишь, пока найдёшь нужную, так ведь? А тут, что не фолиант, то священный! И что будет, если вдруг прознает наша госпожа тирания?
Атлас промолчал. Ничего хорошего.
— Поэтому у тебя два выхода. Ага, ты не ослышался — я даю возможность выбирать, — усмехнулась Манория и расстегнула свою белоснежную блузку.
— Прямо здесь? — удивился Атлас.
— Ага, — кивнула Манория. — Получишь ключ, если откроешь свою тайну или если снимешь с меня всю эту одежду и, как следует, порадуешь моё напряжённое тело.
— Сложный выбор, — сгримасничал Атлас, — пожалуй, я выберу второе.
Атлас обнял Манорию и уложил её на читальный стол. Рядом с высоченной широкоплечей глыбой, собранной из мышц и костей, миниатюрная девушка превратилась в песчинку. Рензо был силён и невообразимо красив. Смуглый, с насыщенными синими глазами, которые сияли ярче сапфира.
Атлас Рензо родился двадцать девять лет назад в грязной и полуразвалившейся хибаре на дне Шрама Земли. Его матерью была илейка. Отцом — сономит. Оттого у Рензо с детства была твёрдая и очень жёсткая кожа. Рензо редко хворал, много ел и любил выпить. Особенный интерес он вызывал у девушек, которым нравилась странная неприступность «деревянного» великана, сочетающаяся со смазливой физиономией. С годами сономиты научились подавлять свои гены искусственно, с помощью препаратов. Инъекция нужного лекарства снижала выработку пигмента, отвечающего за древесность в десятки раз. После уколов эпидермис сономитов становился похож на поверхность персика, а в случае с Рензо был сродни бархату, чрезвычайно приятному на ощупь. Несмотря на это, подкожный слой, а также кости и сухожилия сономитов всё равно был во много раз твёрже и крепче, чем у обычного человека, потому раны и повреждения раса «древесных» получала существенно реже и часто незначительные.
* * *
Многотонный внедорожник мчался по песчаной дороге, ведущей к основной магистрали илейских пределов. До асфальта оставалось каких-то двести метров. Атлас Рензо молчал, пребывая в раздумьях. Его водитель-напарник, мальчишка по имени Кейлор, которого все называли просто Кей, крутил баранку и жал на педали. Закончив поднимать облака пыли, машина выбралась на дорожную аорту Илейских Территорий и направилась в сторону Трезубца. Конечная остановка — Котлован. На сегодня есть одно важное поручение: собрать сны у верующих. В «котле» Асмилле поклонялось тысяч пять. Не слишком много, но и не мало. Важно, что среди этих людей была семья выжившего в недавней бойне парня, который чудом остался в своём уме и не загремел в психиатрическую лечебницу. К сожалению, он ничего не помнил, поэтому оставалось уповать только на «обод».
— Как думаешь, кто их положил? — перекрикивая рёв двигателя, спросил Кей.
— Серьёзно? — поднял брови Рензо. Он ещё не совсем оправился после выматывающей борьбы за стальной ключ.
— Кому они нужны? Работяги, коих навалом, — усмехнулся Кей. Молодой и абсолютно лысый. Врождённая алопеция. К пяти годам он лишился всего волосяного покрова. Недуг Кея не смущал. Наоборот — легче мыться, не нужно бриться и причёсываться.
— Один из них должен был лететь на «Страннике». Завистников всегда хватает, — проговорил Атлас и сплюнул в окно. Машина неслась по пустынной местности. Вокруг — ни деревца. Барханы да остовы полуразрушенных зданий. Выжженная цивилизацией экология, приведённая к упадку. Вдалеке уже показался хмурый замок с тремя пиками, упирающимися в светлое небо. Тут же откуда-то возникли тучи, и начался мелкий дождь. Похолодало.
— Рановато для осадков, — промямлил Атлас себе под нос и накинул поверх чёрной футболки алую, в цвет веры, куртку с эмблемой церкви. На ней обозначились пять ликов в виде пяти добродетелей. Любовь — сердце, доброта — дитя, прощение — открытая ладонь, милосердие — кусок хлеба, чистота — белая птица. Все эти знаки были вышиты так искусно и мелко, что прохожий вряд ли смог бы разобрать хоть один из них, не перепутав с лейблом какого-нибудь популярного спортивного бренда.
Небо снова прояснилось, выпустив из-за плеч припекающее солнце. Приближались ворота КПП Трезубца. Внедорожник остановился, замолчал. Военный, облачённый в лёгкий хлопковый комбинезон, проверил документы и жестом приказал открыть ворота. Машину пришлось оставить на стоянке Трезубца. В столице илейцев личный транспорт давно под запретом. Спустившись в метро, Кей и Атлас смешались с толпой горожан. Некоторые замечали подданных Асмиллы, другие — нет. Пересекая весь Трезубец добрый час, Атлас думал о спрятанном дневнике Постолоса. Перед уходом он оставил много тайн. Никто так и не понял, что он искал и зачем присоединился к верующим. Глава церкви его недолюбливала, избегала, но не прогоняла. Помимо всего прочего, Постолос каким-то образом узнал секрет единственного незаконного прохода в землю каньонцев, который никому кроме него и военных не был известен. Атлас мечтал спуститься на дно Шрама Земли.
Кей пялился по сторонам, рассматривая молоденьких красоток в коротких юбках. Студентки возвращались с пар. Состав мчался по тоннелям, останавливался на станциях и снова нёсся по жерлам подземки. Внезапно вагон замер, тоннель за окном перестал куда-то бежать. Заработали динамики. Раздался грубый голос машиниста: «Не паниковать! Сейчас наш состав продолжит движение! Не смотреть в левые окна!». Когда тоннель снова начал набирать ход, пассажиры прильнули к левой стороне. Через секунду кто-то из них взвизгнул, одна дама упала в обморок. Выглянул и Атлас. На бетонной стене застыла свежая кровь. А где-то внизу, почти у рельсов, покоился труп хорошего одетого мужчины с размозжённой головой. На станции пассажиры в спешке покинули вагоны. Атлас и Кей увидели женщину, немолодую и полную печали. Она никуда не торопилась. Рыжие пышные волосы украшали её бледное лицо, на ногах сверкали новенькие сапоги на высоких каблуках. Появилась группа досмотра. Грозные мужчины, облачённые в чёрные мундиры. Они обступили рыжую женщину, один из них поднёс к её глазам продолговатый металлический прибор с прорезиненной рукояткой, похожий на фен или фотоаппарат. Выпуклый конец прибора засветился голубым. Миниботы передали сообщение. Их камеры, подключённые к зрительному нерву, запечатлели момент совершённого убийства. Карма рухнула на 73 пункта, оставив этой бедной женщине 2 балла. Когда-то, как выяснилось позже из газет, она преподавала в школе и прослыла образцом вежливости, лояльности и дисциплины. Одна измена, одно предательство и один год, проведённый в состоянии ненужной вещи, перекрыли все заслуги. Не выдержав такой жизни, женщина вытолкнула своего суженого под рельсы на всём ходу. Для этого ей пришлось отпереть запасную дверь, приготовленную для форс-мажора, и скинуть в проём заранее опьянённое наркотиком тело. Ещё полчаса назад они сидели в кафе и неспешно обсуждали рост акций. Она подлила мужу в кофе концентрат выдержки псилоцина, когда он вышел отлить. Женщина знала, что ей грозит за столь нахальное убийство. Она давно смирилась с наказанием.
— Жалко её. Кажется, она сама не ведала, что творила, — проговорил в задумчивости Кейлор.
— Интересно, куда смотрели люди, когда она открывала запасник, — прохрипел Атлас, переводя взгляд с арестованной женщины на тронувшийся пустой состав.
— Сомневаюсь, что они ожидали чего-то в таком духе.
— Вот именно! Люди расслабились, стали беспечными и совершенно мягкотелыми.
— Снова жонглируешь своими сономитскими генами? — ухмыльнулся Кейлор.
— Ты ко мне слишком жесток, — улыбнулся Атлас. Они вышли из метро на поверхность. Дождь прекратился, и солнце снова жалило лучами. До конца знойных дней оставалось три недели. После начнутся ливни и грозы. А пока в предбаннике Трезубца сновали торговцы и таксисты — те, кто за пару статусов готов был дотащить пассажира на коляске в нужное ему место. Но не дальше, чем двадцать километров. Подобная альтернатива транспорту не запрещалась — она была экологична. Предбанник — зона между Котлованом и Трезубцем. Короткая улочка, наполненная спекулянтами, наркоторговцами и проститутками. В Трезубце такого не увидишь, а в самом «котле» слишком узко и душно. Свободная зона производила впечатление, въедалась в слизистую носа своими пряными запахами, смешанными с ароматами специй. Гомон, стоявший в предбаннике, заглушил бы любой, даже самый многочисленный оркестр. Под ногами сновали едва одетые дети, прося подаяния. В тени лежали тучные дамы, наблюдая за своим товаром. Особой популярностью у местных пользовался импровизационный зубной кабинет на свежем воздухе. За полстата или кусок мяса высохший старик с вставными железными зубами приводил в действие педальный привод своего стоматологического кресла и, кряхтя, принимал одного клиента за другим. Кей и Атлас молчали, оглядывались по сторонам, направляясь к спуску в Котлован. Крутая и очень длинная лестница, ведущая куда-то вниз. Атлас бывал здесь не слишком часто, но вот Кей тут родился.
— Далеко дом нашего везунчика? — поинтересовался Атлас, с осторожностью ступая на стёртые ступени.
— В паре кварталов отсюда. Но сначала нужно спуститься. Не отставай, — прокричал Кей, виртуозно уносясь вниз по лестнице.
На пороге стояла мать. Заплаканная, в морщинах. На её голову была накинута прозрачная шаль, а на теле повис светлый ситцевый халат.
— Наконец-то, — пожимая руки посланников Асмиллы, приветствовала пожилая женщина, — он спит. Уже второй день. Когда просыпается, говорит с нами, ест, но подниматься не хочет. Жалуется на слабость и боли в суставах. Приходил местный врач, осмотрел его, сказал — расстройство желудка и психики. Выписал таблетки. Он их пьёт, но лучше не становится. Вчера, пока он спал, мы надели ему обод. Ему что-то снилось, потому что обод записывал, светилась жёлтая кнопка. Утром он не помнил, что именно. Наверно, кошмары. Про убийства он тоже ничего сказать не может. Говорит, что ничего не разглядел.
Атлас кивнул, дескать, всё понятно, и вместе с Кейем они прошли в спальню к больному. Он укутался в толстое одеяло, вспотел и выглядел действительно неважно. Растолкав бедолагу, Атлас представился, затем попросил у матери холодной воды и кусок ткани. Атлас смочил тряпку и положил на взмокший лоб больного.
— Зачем пришли? — с трудом шевеля губами, спросил парень. Его звали Ант, хотя в кругу друзей это имя и не прижилось.
— Помочь, — тихо произнёс Атлас и снова охладил тряпку.
— Как?
— С тобой случилось нечто страшное. Можешь рассказать, кто на вас напал? — Атлас скривил сочувственную мину. Ему было жалко немощных, старых и слабых. Сейчас перед ним развалился крепкий молодчик, который ещё пару дней назад колол дрова и копал траншеи для трубопровода.
Ант замотал головой и снова уткнулся в пропитавшуюся потом подушку.
— Вы напугали его! — кинулась к сыну мать, но Кей вежливо и вместе с тем настойчиво остановил её и попросил не вмешиваться.
— Эй, парень, ты можешь довериться нам, — с интонацией, полной участия, проговорил Рензо. — В конце концов, произошло тройное зверское убийство! А ты — единственный, кто видел этого выродка!
— Чернота, дым, серый туман, — запричитал Ант! — Я видел ничто. Это не имело формы и не казалось чем-то осязаемым. Удушье! Схватило за горло и давило, пока я не потерял сознание!
— С чего всё началось? — спросил Кей.
— Точно не помню. Мы шлялись по району. Зашли в пивную, пропустили пару рюмок где-то ещё, потом повстречали каких-то сук, — Ант не смотрел на Атласа, вглядываясь куда-то в стену, на которой висела большая картина с изображением бегущей лошади.
— Каких девушек? Опиши их! — настаивал Рензо.
— Не помню. Сальвадор одну из них трахнул в подворотне, мы ржали, прикрывали их от прохожих. Помню попрошаек. Одного из них отлупил Ган. Больше ничего не помню. Только тьму, едкий туман. Он пришёл из ниоткуда и высосал все силы. Да, поганый, сучий туман. Удушье и боль.
Ант вздрогнул, его тошнило. Он опустил голову, и вырвал в медный таз, заранее приготовленный на полу.
— Тебе снились сны? — продолжил расспрос Атлас, когда Ант пришёл в себя.
Парень кивнул:
— Одно, и тоже каждый раз с тех пор, как стали подкашиваться ноги.
— Туман, тьма и тени? — спросил Атлас, приподняв свои брови.
Ант снова ответил кивком.
— Можно мы возьмём обод и, как следует, изучим записи, Ант?
— Берите, не жалко, — разрешил больной и, решив, что разговор закончен, укутался в одело.
— Дайте мне ваш картридж, — попросил Атлас у матери Анта. Взяв пошарпанный чёрный прямоугольник, Атлас вставил в него статусную карту и ввёл четырёхзначное число. Затем подтвердил перевод, коснувшись подушечкой большого пальца сенсорного экрана считывателя. Картридж пиликнул, подтвердив завершенность операции. Уникальный и простой код.
— Что вы делаете? — картинно возмутилась усталая мать. Она всё прекрасно понимала. Атлас перевёл на её личный счёт тысячу статусных единиц. Благородное пожертвование, если учесть, что на двенадцать ст. ед. покупался свежий, белый хлеб, а за триста ст. ед. можно было позволить себе один крохотный подпольный кохлеарный имплант или, например, замену фаланги пальца на искусственный протез.
«Обод» выдумали учёные неприступной Детры, которым стало любопытно, чем занимается мозг во время сна. Они провели серию опытов, смогли зафиксировать изменения состояния сознания в разные фазы сна. Более того, была написана программа, в которой, пусть и схематично, объяснялось бы то, что видит человек, пока грезит. Своего рода виртуальная реальность в виде модели или шаблона, который накладывался на общепринятые очертания мира. Так, если во сне кто-то видел собаку, программа распознавала линии знакомого ей животного и подбирала конкретные параметры. Если псом был бульдог или ротвейлер, в базе данных отыскивалось изображение нужной породы и проецировалось на картинку сна. Движения, звуки, повадки и явления также моделировались и записывались в громадное хранилище, откуда проникали в сновидения. На рендеринг одного короткого сна уходило в среднем часа два. Результат был всегда. Даже самые трудные и запутанные сны принимали очертания и хоть о чём-то, да говорили своим чтецам. Атлас был докой в прочтении снов. Этому ремеслу он обучился самостоятельно, штудируя учебники и видеокурсы, присланные из Детры. И, конечно, он много практиковался. Просмотрев снов с избытком, он мог сходу объяснить, что значит тот или иной символ, если представала несуразная абстракция. Сон изменился и впитал новое значение. Теперь в некотором смысле он стал искусством, чересчур странным и совсем непознанным. И уликой. Церковь Асмиллы получила научную находку в дар от единомышленников из Детры. Цель «обода» — знать, не проникла ли преступная жестокость в души послушников Асмиллы, видеть скрытые страхи и уметь вовремя пресечь всякое зло. Порой записанные сны помогали чтецам увидеть большие беды наперёд. Однажды Атлас Рензо узрел мать, которая намеревалась сжечь себя и своих детей, часто об этом размышляла, представляла, как всё пройдёт. Поданные Асмиллы забрали семью в монастырь, очистили душу матери от происков Хсара и заставили поверить в добро. С тех пор при каждом удобном случае любой прихожанин вспоминает эту историю и ещё десяток других, похожих, и не менее жутких.
Кошмар Анта превращался в картинку уже восемь часов. Процесс шёл слишком медленно. Будто что-то мешало машине оцифровывать неосознанные воспоминания. Многое во сне было выдумкой подсознания. И в задачу чтецов входил элемент фильтрации. Насколько сложно понять, что ложно, а что нет? Обо всём говорят цвета. Если изображение яркое — это фикция. Черно-белое — правда. Мозг удивительным образом выдавал свой труд, окрашивая его сочными красками, и не желал приписывать собственные заслуги носителю. Истинные воспоминания скучны и неинтересны, а вот живописная выдумка — другое дело. Истинный эгоцентризм.
— Долго ещё? — простонал Кей, засыпая от томительного ожидания за столом в комнате напарника.
— Показывает, что ждать ещё пару минут, — ответил Атлас, покачиваясь на самодельном турнике.
— Ему там двухдневная киноэпопея пригрезилась, не меньше! — ныл Кей.
— Устал — иди к себе! В кровать! — приказал Атлас, закончил подтягивания и попил ледяной воды.
— Ага, вот ещё! — возмутился Кейлор, — столько мучений и сдаться на последнем повороте?! Рензо, ты меня крайне недостоверно изучил, — пробубнил Кей и сладко зевнул.
Пискнул рендерер, экран загорелся зелёным — 100 %. Обработка завершена. Лысый парнишка радостно сорвался с места, нырнув к монитору. Атлас к нему присоединился.
— Запускай! — вырвалось у Кея, и Атлас активировал смоделированную запись, длившуюся каких-то четыре минуты, двадцать семь секунд.
Глава 3
— Встаньте передо мной! Вытяните руки в стороны и замрите! — скомандовал контролёр на пропускном пункте. В зоне «B», где сосредоточилась основная масса граждан Трезубца, пропускали только после проверки на карму. Контролёр вынул продолговатый серый футляр, поднёс к глазам Инсара, появилось голубое свечение. Просканированный глазной нерв, к которому давным-давно «приклеился» минибот, передал баллы кармы на узкий экран аппарата. Высветилось двузначное число, от которого у контролёра глаза полезли на лоб.
— Вы — подлинная гордость илейцев! Проходите без промедлений, — он махнул своему напарнику, который открыл терминал для входа в основной Трезубец. Инсар, выспавшийся, причёсанный и одетый в дорогой светло-синий льняной костюм, прошёл сам и покатил за собой элегантную тележку со стильным полукруглым футляром-холодильником, наполненным десертами, которые трое суток сочинял шеф-кондитер Стэн. Инсару предстоял долгий путь по сектору, плотному и одновременно пустынному. Трезубец был настолько велик, что двадцать пять миллионов могли соседствовать друг с другом, практически не сталкиваясь локтями. Кроме того, в некоторых уголках мегаполиса распростерлись зелёные островки, допускавшие посетителю тихое и безмятежное созерцание водной глади, птиц и некоторых пресмыкающихся практически в глубоком одиночестве.
День разыгрался, и Инсар Килоди решил посетить парк «Третьего Конфорнума» — прелестный оазис посреди городского массива. Трезубец не был тем фешенебельным курортом, какой представляют далёкие от илейской столицы люди. Здешние небоскрёбы отказывались пестрить, оказываясь на поверку колоссальными, топорными и довольно унылыми сооружениями скучного прямоугольного типа. Гигантские грибы, которым не досталось шляпки. Широченные улицы, по которым носились разве что электрические поезда, да спешащие офисные работники. Пёстрая реклама кургузо смотрелась на серых бетонно-мраморных громадинах, призывая к покупке нового программного обеспечения для бота-домработницы, искусственного глаза, с которым вам будут видны Штарбайнские ворота или новую диетическую газировку с малиново-арбузным желе. Отовсюду на горожан смотрели камеры, встроенные на фасадах домов. Они наблюдали за порядком, будто неведомого «красного маячка» было недостаточно. Однако стоит отметить, что порой эти молчаливые блюстители играли в пользу кармы граждан, прибавляя, например, 0,35 балла тому, кто поднял на мостовой чужую статусную карту и, догнав владельца, отдал её с пожеланиями хорошего дня. Воспользоваться бы ею нашедший всё равно не смог, но пройти мимо ему никто не мешал.
Инсар уселся напротив фонтана. Поговаривают, что фонтаны символизируют удачу и несут счастье населению, проживающему с ним поблизости. Инсар насчитал в памяти тридцать фонтанов, о которых он знал в Трезубце. Хватит ли этого для населения в два с половиной десятка миллионов человек? Инсар не знал да и думать об этом не хотелось. Он расстегнул пиджак, снял его, уложив на колени и оставшись в брюках и кремовой хлопковой рубахе. Парк, названный в честь Конфорнума, члены которого невыразимо преобразили город, изобиловал лиственными деревьями, яркими цветами и наверняка выдавал тонны кислорода в день. А ещё он успокаивал, возвращал потерянные воспоминания и призрачно обнадёживал.
— Любите лилии? — прозвучал женский голос, звонкий, но не резкий.
— С чего вы взяли? — стряхнув тягостные мысли, спросил Килоди.
— Вы на них минут пятнадцать смотрите, не отрываясь, — ответила девушка и присела рядом с Инсаром. Она появилась внезапно, из-под земли. Ещё минуту назад вокруг было пусто.
— Видели запуск «Вечного странника»? — сменила тему девушка. Инсар снова на неё посмотрел, пристальней, словно хотел прочесть её мысли.
— Нет, — коротко ответил Инсар и продолжил любоваться цветами.
— И правильно. Ничего интересного в этом не было. Пафосное сборище всяких «шишек», громкие заявления и куча агитационного бред о «чудесной, наипрекраснейшей эпохе», в которой мы живём, — всё это девушка проговорила быстро, меняя интонацию, парадируя официоз и нелепую важность.
Килоди ничего не ответил.
— Что в контейнерах? — ткнув пальцем на тележку, поинтересовалась незнакомка.
— Сладости.
— Для кого?
— «Шишек» и детей. Всех, кто будет на сегодняшнем званом ужине, — протянул Килоди, не слишком радостно.
— У-у, — пригорюнилась девица, — а я не люблю сладкое. Жалко.
— Понимаю вас, леди, — откуда не возьмись, вырвалось у Инсара. Он и сам не понял, что за «леди» вкралась в его немногословную речь.
— О, как мило! Только у меня с леди столько же общего, сколько у барана с горностаем, — вальяжно шваркнула она, закурив обыкновенную сигарету со смолой и табаком. Не то, чтобы курение запрещалось, просто оно давненько перестало быть модным. — Джулия Фокстрот.
— Приятно познакомиться, — кивнул Инсар. — Инсар Килоди.
Они немного помолчали.
— Не куришь? — протянула приоткрытый портсигар Джулия.
Инсар отрицательно мотнул головой.
— Мой рейтинг не превышает и пятидесяти баллов. Но сюда меня пустили. Какой, спрашивается, чёрт от всей системы, устроенной на радость статистам и бюрократам? — твёрдо спросила Джулия, ввинтив окурок в скамейку, на которой они сидели.
— Ты всё время увиливаешь от вопросов? — снова оживилась Джулия.
— О чём ты? — недоумённо покачал головой Килоди.
— Я спросила тебя, если ты помнишь, любишь ли ты лилии?
— Никогда не думал об этом всерьёз.
— Зачем ты тогда пялишься на них? — не отставала Джулия. Её короткие светлые волосы растрепались, просились к чудесному парикмахеру, который бы сотворил нечто прекрасное. Килоди хорошенько присмотрелся к своей новой знакомой. Миниатюрная и по-детски юная фигура, но между тем довольно крупная грудь и бёдра. Совсем тонкий пуловер неясного серо-синего цвета, который был ей явно велик. Длинные стройные ноги были одеты в синие джинсы, а на ступнях болтались крупные, неповоротливые и наверняка тяжёлые кеды. Прежде всего, Килоди отметил несовместимость образов, будто перед каждым, кто говорил с ней, появлялось два разных человека. Инсар понимал, какого это, потому и продолжил разговор.
— Вспоминаю, — ответил Килоди и замолк.
— Что вспоминаешь? — с нотками раздражения допрашивала девушка, — или мне что, из тебя каждое слово клещами вытягивать? Я уже поняла, что ты не слишком болтлив. И мне это нравится. Но поддержать невинный разговор, сидя на летней скамейке в прекрасном парке с милой девушкой, должен практически каждый мужчина.
Инсар хмыкнул, ничего не ответив.
— Сомневаюсь, что в вас больше 70 % кармы, — снова неожиданно и крайне беспардонно перевела русло беседы Джулия Фокстрот. — И тридцати пяти, наверно, нет.
— Я так плох? — нисколько не обидевшись, полюбопытствовал Инсар.
— Отнюдь. Вам нравятся мотоциклы?
— Мы снова на «вы»?
— Ты любишь технику? — повторила Джулия.
— Настолько же, насколько лилии.
— Обожаю мотоциклы. У меня квадроцикл на стоянке Трезубца. Огромный. Умельцы Штарбайна мастерили его около полугода. Моя гордость. Дорогая, прожорливая, но гордость, — улыбнувшись, стукнула себя в грудь Джулия и уставилась на Инсара.
— Воспоминания. Родина. На клумбе под окнами нашего дома цвели замечательные цветы. Мы срывали их на праздники, потом сажали вновь. Пестрящая разнообразными красками провинция, о которой слагали песни, и на земле которой хотелось забыть о горестях, — заговорил Инсар, заставив Джулию расплыться в широченной, солнечной улыбке. У неё были ровные зубы и ямочки на щеках.
Мимо них прошёл пожилой квартет. Обязательная прогулка в полдник. Скоро подадут ужин в ближайшем доме для брошенных стариков. На деле в этом месте проживали и те, кому порядком надоело корчить из себя праотца семейства и делиться вечной мудростью. Два старика и две старухи. Каждому из них не меньше ста пятидесяти лет. Инсар брезгливо отвёл взгляд. Он ненавидел старость.
— Мне бы хотелось написать пейзаж твоего дома. Уверена, картина получилась бы завораживающей, — Джулия проводила прошедших мимо старожилов мира почтенным и вдумчивым лицом.
— Вряд ли это кому-либо удастся, — горестно проговорил Инсар, — её стёрли в прах.
— Жуть. — Закусила губу леди Фокстрот. — Мы неправильно встретились. В парке, днём, в жару — всё не так!
— А как правильно?
— Ночью. В ливень, и где-нибудь на закоулках Сент-Валена. Или на худой конец в Котловане. Не важно! — порывисто вскрикнула девушка и замерла.
— Точно не хочешь пирожного? — на сей раз прояснело лицо Инсара. В первый раз за последние недели.
— Всего одно. И само вкусное, если не возражаешь.
Килоди открыл холодильник и вынул пакет с вафельной корзиночкой, в которую Стэн напустил своего фирменного крема со вкусом карамели и патоки. С некоторых пор Инсар неплохо разбирался в людях. И теперь он понимал, что странное, нелепое и довольно неправдоподобное знакомство с милой девушкой в городском саду точно не случайность, но самая настоящая удача.
* * *
— Вы обязаны взглянуть на это! — взбудораженные Атлас и Кей поставили планшет на стол наставницы — дочери Асмиллы, Календары Блоус. Не молодая, с морщинами и волосами, убранными в пучок, она напоминала скорее содержанку на хозяйстве, чем решительного управленца.
— Что стряслось? — она помешивала ложкой горячий чай, сидя за трюмо в своих покоях, читала какую-то книгу и давно собиралась отойти ко сну.
— Простите за вторжение, — начал Атлас, — но сегодня утром мы забрали обод с головы того парня, оставшегося в живых после кровавого побоища в Котловане. Расшифровали запись. К слову, программа трудился почти десять часов. Увиденное нас поразило.
Кей установил планшет напротив Блоус и запустил короткий ролик. На экране задвигались модели людей, появились сооружения, напоминающие дома и улицу. Компьютерная графика запустила жизнь в сон, из которого выросло четверо. Одежда в цвет той, что была на убитых и потерпевшем. Они топтались на одном месте, рядом поблёскивала вывеска. Похоже на «Сошуаль». Двое начали спорить. Машина отрывисто передала смысл стычки. Всё дело в зависти. Тот, который должен был лететь на «Вечном страннике», начал отбиваться от нападок своих собутыльников. Один, самый здоровый, ударил его в нос, напали другие. Ант смотрел на всё со стороны, не вмешиваясь. Наконец, когда трое поколотили друг друга и выбились из сил, Ант подошёл к своему недавнему приятелю, который уже пострадал — ему свернули челюсть, и с остервенением набросил ему на шею свою стальную цепь, заточенную таким лихим образом, чтобы перерезать плоть в один миг. Секунда — и голова скакала по пыльному, неровному асфальту «котла». На Анта бросился второй из компании, выкрикивая проклятья. Коротконогий уже бросился наутёк. Экран на секунду потемнел, будто невидимую камеру окутало туманом. Затем снова прояснился. Здоровяк истекал кровью, хватаясь за горло. Снова тьма и шипение, но затем краски стали ярче прежнего. Ант догнал последнюю жертву, прибил её к стене и с силой стал вколачивать круглую башку крепкого коротышки в кирпичную стену. Пронеслась рябь, краски потускнели, изображение ухудшалось. Откуда-то извне послышались странные шипучие слоги, проносившиеся, будто порыв ветра — быстро, неразборчиво и незримо.
— Стоп! — невозмутимо скомандовала Календара. — Ещё раз это место.
Атлас открутил к моменту, когда завершилось последнее убийство, и Ант бросился бежать, куда глаза глядят.
— Сделай шум чётче и воспроизведение медленнее! — снова приказала Блоус.
«Мо ва. А ва. О ни вон ндуро фун ва. Алазе беру сар лагбара. Адаорин ниориси ва окункун. Ки о си ва ийо дуро. Ати ки о йоо ва си ододо».
Календара тяжело вдохнула и впала в глубокую задумчивость. Минуту она не двигалась, перекладывая какие-то вещи, факты или, быть может, воспоминания в чертогах памяти. Наконец Календара ожила и воззрилась на своих пасынков, которые терпеливо ждали.
— Кому-нибудь ещё вы показывали эту запись? — строго, со скупой надеждой поинтересовалась Блоус.
— Только Блинду, — выпалил Кей, — чтобы убедиться, что «обод» не подцепил вирус.
— Идиоты! — закричала Календара, но тут же успокоилась. — Живо приведите Блинда.
Кей пошёл за отличным программным специалистом, который мог соорудить что угодно на просторах Потусторонней Вязи, поддерживал функциональность «ободов», но всё же недотягивал до лавров сибера и к тому же давно заработал репутацию в общем безобидного, но не самого чистого на руку парня с сомнительной репутацией.
— Что скажешь? — обратилась Блоус к Атласу, оставшись с ним наедине.
— Неожиданно, — спокойно ответил Рензо, — к тому же сны реальны. Всё это происходило на самом деле. Цвета настоящие, выдумок нет.
— Странно, не правда ли? Сон без прикрас. Такого и не бывает то никогда, — заметила Календара и отхлебнула остывший чай.
— Ошибка дорогого стоит, согласен. И спешить с обнародованием нельзя. Нужно разобраться в этом деле. Дозорные Трезубца плюют на происходящее в Котловане. Однако я сомневаюсь, что личные досмотрщики Фрая оставят всё как есть, не сунув свой острый нос.
— Ты верно говоришь. Но меня пугает другое.
Календара встала из-за стола и направилась к своей кровати. Сев на неё, она закрыла ладонями лицо, хорошенько протёрла его и, закончив, громко выдохнула.
— На последних секундах на заднем фоне что-то шумит. Ты слышал, что этот шум не просто ветер или ласкающийся на крыше кот. Шипение есть шёпот. Причём идёт он извне и адресован нам. Кто-то послал весточку.
— Ерунда какая-то! — поднял густые брови Рензо. — Программа визуализации не могла пропустить тех уст, которые нашептали нам письмо.
— Выходит, что пропустила.
Внешне спокойная, но полная внутренней напряжённости Календара наносила крем на руки, втирая в кожу его настойчиво и грубо.
— Чьё это послание?
— Я не знаю, — помотала головой женщина.
— А что за язык?
Рензо был поражён увиденным. Но предположения Блоус вводили его в ступор, заставляли сомневаться в идейной собранности главы церкви.
— И этого сказать я не в силах, я не уверена. Но знаю, кто мог бы нам помочь в этом деле и кое-что прояснить.
В покои Календары Блоус вошёл Кей и патлатый высокий мальчишка с длинными пальцами и бледной кожей. На нём висели одни трусы — Кей выдернул компьютерного гения из постели.
— Блинд, ты видел запись? — спросила Блоус, сверкнув глазами.
— Да, — кивнул парень.
— Будь добр, сотри и никому ни слова, — вежливо попросила Календара.
— Не, — промямлил Блинд, — это ж сенсация. Мало ли пригодится. Да и что в этом такого? Ну, подумаешь, мужик зарубил всех своих дружков. Не! Я всё уничтожу, если вы мне кое-что пообещаете, ага?
— Ты сейчас же удалишь копию и забудешь о том, что видел! В противном случае, отправишься в Сент-Вален и будешь ублажать богатых мужей, пока не поверишь в свою женскую сущность! Ты понял меня?! — настойчиво выпалила Блоус.
— Всё уяснил. Удалить и забыть, — виноватым кивком ответил Блинд и тут же скрылся.
— Нам поможет Асмар Мбалли. Найти его не просто, но необходимо, — сменив тон на деловой, продолжала Календара.
— Мбалли — сложная и важная птица. С чего ему помогать?
Атлас нахмурился и решил не менять мину, пока не услышит хорошей новости.
— Кто такой этот Мбалли? — спросил Кей.
— Учёный, историк, естествоиспытатель, путешественник, экспериментатор, изобретатель, философ и писатель. Личность настолько же неординарная, насколько странная. Очень давно Мбалли жил в Трезубеце, затем исчез. Изредка его фолианты появляются на полках редких книг, радуют ценителей и перекупщиков. Большего о старике мне неизвестно. А тебе, Атлас?
Рензо отрицательно мотнул головой:
— Скажем так, наше расставание прошло не слишком гладко. И где он теперь я без единого понятия. С чего начать поиски? Пробежаться по старинным лавкам, заполненным всяким хламьём?
Скептика Атласа не раздражала Календару. В конце концов, она понимала, что просит о чудаковатом и во многом личном деле. Но её интуиция необычайно сильна и неоспоримо верна.
— Единственный, кто хоть что-то может сообщить о местонахождении Мбалли, это Самюэль Фрай. Завтра он устраивает званый ужин в честь запуска «Вечного странника». Вам стоит посетить его.
— Минуту! — поднял указательный палец Рензо. — Как же быть с кармой? У меня и Кея на двоих и шестидесяти баллов не наберётся. И вообще, неужели нельзя позвонить ему и обо всём расспросить? В конце концов, вы видный общественный деятель, имеющий определённый социальный вес.
— Если я сказала, что с Фраем необходимо встретиться лично — значит, тому есть причины, о которых вам знать не положено! — вспылила Календара, глубоко вздохнула и продолжила. — Официальное обращение не останется без внимания Детры, а нам это ни к чему, — сквозь зубы процедила Календара. — И насчёт кармы не беспокойтесь. Вам хватит того, что имеете. Я всё устрою. Закончим на этом. Можете идти.
— Вот бы нацепить ей обод и потом посмотреть, что ей там снится, — прошептал Кей, пока они шли к своим покоям.
— Готов поспорить, трон, карающий посох и сотни одурманенных рабов.
* * *
Устроившись в мягком кресле, обитом вельветом, Самюэль Фрай взял перерыв. Он потягивал крепкий ячменный виски, наблюдал за огнём в камине и за игрой воска, плавящегося под ярким оранжевым язычком. Свечи привносили уют и гарантировали наверняка, пока они целы, свет не померкнет.
Где-то внизу шумели. Гости собрались давно, но расходится и не думали. Громко шутили, много выпивали, но при этом строили мины наивысшего почтения и уважения. Фрай не относился к категории мизантропов, скорее наоборот. Однако, будучи Лидером Трезубца, он на свой шкуре ощутил всю тягость важных решений, не всегда популярных в элитном обществе. Слабое зрение Фрай компенсировал чуткостью слуха. И ещё полминуты назад понял, что по каменным ступеням старого замка кто-то поднимается осторожно и не слишком уверенно. Лидер илейцев уловил еле различимое дуновение, исходящее от своего незваного гостя. Некто уже проник в кабинет, скользнув подобно змее, и ожидал следующего шага.
— Зачем вы пришли? — прервал треск сгоравших поленьев Фрай.
— Убить вас, — едва слышно ответили из темноты.
— Вы убийца? — снова спросил Фрай.
— Да.
— И вы убьёте меня?
— Нет, — также мирно звучал чей-то немного скрипучий голос.
— Тогда зачем же вы пришли? — повторил вопрос Фрай. — Впрочем, я не удивлён, хотя мог бы. Немало развелось на земле желающих отправить меня в долгосрочный отпуск.
— Вашей дочери понравились пирожные?
— Ах, это вы, помощник пекаря. Неужели ваш космическо-кармический балл всего лишь подделка? Честно говоря, я слышал, что научились подделывать показания миниботов, но, по правде говоря, ваши анализы были настолько прозрачными, что и повода усомниться в чистоте у меня не возникло.
— Помогите мне, — проскрипел Инсар и шагнул из темноты в своём дорогом костюме, который так и хотел освободиться, бросить своего хозяина и оказаться где-нибудь на полу или вешалке гардероба.
— Чем? — спросил Самюэль Фрай и допил виски.
— Мы с вами виделись однажды. Давно, в северной провинции Камштыл. Помните, лет десять назад? Тогда вы и ваш друг заблудились в ледяном лабиринте. Парень, который показал вам дорогу — это я. Отплатите мне услугой.
— Ах да, да! — вспомнил Фрай. — Жуткое местечко, если честно. Эти лабиринты снились ещё неделю, не меньше! Но мне казалось, что я ответил благодарностью в тот раз.
— Безусловно! Ваши статы позволили мне выбраться из промёрзлой пустыни и начать новую жизнь. Так что у нас с вами есть нечто общее. Но на сей раз всё намного серьёзней. Доктор Фрай, мой недуг, а я определённо болен, требует бо?льшего, чем короткий осмотр и пятнадцать минут в биокамере общего режима. Болезнь, которую я подхватил, слоняясь по земле, убеждён, вызовет у вас живой интерес, как у исследователя и мыслителя. Поверьте мне, я, в самом деле, обязан покончить с вами, без шуток. Но истинная причина моего визита разнится с желанием тех, кто намеревается от вас избавиться. Потому мы ещё общаемся.
— Что ж, — вздохнул Фрай и вытер пот со лба, — тогда нам следует поговорить, не так ли?
Инсар кивнул.
— Задуйте свечи, а я потушу огонь. Тени на шторах могут выдать нашу тайну тем, кто ещё смотрит выше своего прожорливого рта. Древние стены слышали немало откровений, для них это почти что обряд, — пытался не замолкать Фрай, управляясь с огнём в камине.
Инсар разобрался с каждой свечкой и присел напротив Фрая.
— Всё началось восемь лет назад. Хотя, быть может, предопределилось и раньше, со дня, когда мой родной дом стёрли в пыль. Но я не стану утруждать вас свободными аллюзиями, теориями и предположениями. В тот день я думал, что умру от жажды. Пустыня Амоами не самое дружелюбное место. Песчаная буря налетела раньше обычного, я не успел найти укрытия и потерял сознание. Сгнил бы на солнце, если бы не появилась странная тень, выросшая из песка. Продрав веки, я увидел металлический каркас, торчавший из бархана. Его основание уходило вниз, на неведомую глубину. Я прижался к железной стене и отпрянул — металл был холодным и влажным. Сил идти не осталось, а дожидаться новой песчаной бури на открытой местности — верная смерть. Я уснул в тени, вжавшись в металлическую штуковину. И мне до сих пор кажется, что очнулся я не на земле или не в нашем мире и времени. Когда я открыл глаза, меня обступила тьма. Чернота, вода и очищенный воздух. Одним словом, я попал внутрь чего-то огромного и абсолютно мне незнакомого. Напившись вдоволь такой же чистой, как воздух, воды, я решился сделать шаг и пошёл вперёд.
— Вы не видели Фрая? Нет? И не знаете, где он может быть? Тоже нет? Гадство! — очередной гость званого ужина пожимал плечами и предлагал спросить у кого-нибудь другого. Одни не хотели вникать, другие брезговали даже минутной близостью с таким собеседником. Илейцы относились к сономитам косвенно и многими не считались за людей. Но с ними, в отличие от гибриоидов, хотя бы заводили разговор. К тому же, молодой, высокий и смазливый сономит был наполовину илейцем, и без труда мог обаять и очаровать.
— Вам не кажется, что вы всех достали своей назойливостью? — обратился к Атласу высокий достопочтенный мужчина преклонных лет. — Сколько можно дёргать отдыхающих, задавая один и тот же вопрос? Доколе постыдные, наглые сономиты будут вести себя как свиньи и не отдавать никакого уважения хозяину, который их любезно пригласил?
— Кстати о хозяине! Только он мне и нужен, — не отвечая на придирки, сказал Атлас. Он и основная масса гостей разместились в огромном зале Замка Трезубец. Тысячелетия назад его воздвигли наспех из необтёсанных валунов, что добывали на дне Шрама Земли, и множество раз, впоследствии, реставрировали, приведя в роскошное состояние.
На споривших мужчин обратили внимание. Атласу это не нравилось. Изначально весь этот замысел казался ему глупостью. Календара Блоус смогла договориться о пропуске на ужин для одного церковника. Им стал Рензо, искренне раздосадованный подобным решением. Полчаса назад, решив пропустить официальную часть, где все друг друга поздравляли и были не слишком пьяные, Рензо явился в Элитный уровень. Здесь проживали самые «чистые» люди илейских земель. Каждый из них имел уровень кармы, превышавший минимальный порог в 75 баллов.
— Не хочу злиться, ибо ваше сморщенное лицо не кажется мне слишком важным, но заткнуться вам пора, молодой недочеловек! — не успокаивался старик.
— Дядя, ну захлопните вы уже свой беззубый рот! Вам-то уже терять нечего, а другим праздник испортите! — начинал понемногу заводиться Рензо. Его вспыльчивый нрав обычно мешал всегда и во всём, но с годами Атлас приноровился себя сдерживать.
— Нахальство! — возмутился Председатель Конфорнума Виктор Соломон, затеявший ссору.
— Остыньте!
Рензо ухватил Соломона за грудки и усадил на свободный стул.
— Гляньте! Приспешник Асмиллы распускает руки! — кто-то выкрикнул из толпы. Ещё чуть-чуть и обстановка могла забурлить, как кипяток в кастрюле. Но нежная ладонь коснулась плеча Атласа и увела за собой. Её лицо украсила загадочная улыбка:
— Я знаю, где Фрай. Не шумите, — прозвучали долгожданные слова.
— Вы меня спасли, — фирменно осклабившись, произнёс Атлас.
— Знаю. Угостите меня пивом. Обожаю пиво. Сама не своя, когда встречаю редкий аромат или неповторимый цветочный вкус. Сегодня подают именно такой образец, терпкий и в то же время сладкий, — девушка с короткой стрижкой и обольстительными глазами перешла со своим пятнадцатым за вечер знакомым в менее помпезное, уютное помещение, за стойку бара.
— Вы не похожи на местных дам с пёстрыми нарядами и ожерельями в полшеи, — подметил Атлас.
— Из Штарбайна, если точнее. Джулия Фокстрот, — она протянула руку для рукопожатия. Рензо взял её ладонь и нежно поцеловал.
— Изысканно и слюняво. Даже не знаю, это соблазнительно или гадко, — прищурилась Джулия, раззадоривая смуглого красавца.
— Вы сказали, что знаете, где Лидер. Не подскажите ли? — кротко осведомился Рензо ещё раз, не найдя других тем для разговора. Девушка ему нравилась. Сильная, но хрупкая, желанная и в тоже время по-детски живая — она была соткана из противоречий. Рензо попытался припомнить кого-либо, кто произвёл бы на него столь же ошеломляющее впечатление за какие-то пару минут общения. И ему не удалось.
— Овальный и продолговатый, как кишка, тоннель петлял, убегая неизвестно куда. Отовсюду из мелких щёлок, зазоров проникал свет. Тусклый, оставленный, словно, специально для меня, но так, чтобы я не заблудился, но и не смог разобрать обстановку подробно, во всех деталях, — продолжал свой рассказ Инсар Килоди. Фрай пребывал в задумчивости и с участием кивал.
— Сначала вода не иссякала. По чёрным, гофрированным стенам стекали чёрные ручейки. Иногда поверхность становилась шершавой, потом гладкой, полированной. Затем снова ребристой. Я всю дорогу опирался на стену, касаясь её правой рукой. С тех пор случается, что она краснеет, ноет от дикой боли и отказывается мне подчиняться. Но это лишь последствия. Наконец я вышел на сушу. Под ногами твердь, но мне всё равно мерещилось, будто я стою на чём-то живом и дышащем. Коридор закончился завалом из непонятного барахла, облитого слизью. Я ткнул ботинком кучу, и она тут же развалилась, а из мусора бросились врассыпную потревоженные чёрные твари — насекомые, которых я никогда раньше не видел и о существовании которых не подозревал.
— Опишите их, — вклинился в монолог Фрай, взял со стола блокнот и приготовился писать. Инсар не возражал.
— У них нет лап или чешуи. Будто часть какого-то организма. Их плоть переливалась бордово-алым, они издавали звук — что-то среднее между хрюканьем и треском цикад. Продолговатые тельца. Форма неясная, меняющаяся. Не змеи, но чем-то похожи. Когда каждый из этих паразитов добрался до стены, она как будто их засосала. Среди груды оставленного мусора я нашёл это, — Инсар вынул из внутреннего кармана металлическую пластину ромбовидной формы. На ней остались обрывки каких-то символов. В целом краска облупилась, а гравировка стёрлась.
— Никогда ничего похожего не видел, — зажёг абажур светильника Фрай и наспех осмотрел находку. Затем свет погас. — Оставите мне для изучения?
Инсар усмехнулся:
— Ничего особенного, простой хлам. Но дальше я попал в невообразимое место, наполненное первобытной энергией. Я почувствовал её сразу же, как только ступил на металлическую, сырую обшивку купола. Огромный, необъятный и одновременно пустой шар, заполненный сгустившейся силой, исходившей от стелы, которая упиралась своим пиком в прозрачную крышу купола. А за ним, в чёрных небесах гремело что-то наподобие грозы, молнии предвосхищали каждый залп, и мощный поток ливня колотил по стёклам купола. С каждым блеском молний я видел высеченные на стенах образы. Я не знал, кому они принадлежат и кто на них изображён. Что-то тянуло меня к величавой статуе чего-то ирреального, никогда не существовавшего в этом мире. Я подчинился и коснулся указательным пальцем, слегка, с опаской. Но этого было достаточно, чтобы всё вокруг меня закружилось, приняло странный облик и начало проваливаться в чёрно-алую бездну. С каждой секундой мне становилось всё хуже. Я понимал, что теряю сознание, в груди щемило так, что казалось, вот-вот и она распахнётся. Я орал как безумный, моля о спасении. Меня окружили какие-то тёмно-синие сгустки, будто пятна мазута, расплесканные в невесомости. Они плясали вокруг меня, водили хороводы, пока я падал в бездну, населенную ужасными чудовищами. Я видел их, уродливых, с разинутыми клыкастыми пастями, ждущими меня на пир. И каждый раз, когда моё затяжное падение завершалось, в меня впивался чёрно-синий сгусток, принося нестерпимые страдания. И тогда я снова оказывался на высоте. Теперь ливень хлестал и меня, а вершина могучей стелы сияла, как маяк для заблудшего баркаса. Дважды эта чуждая и болезненная субстанция вселялась в меня, отсрочивая моё падение. И в третий, последний раз, я, наконец, лишился сил, голосовые связки ослабли, разум прервал связь с реальностью. Очнулся я у сономитских работорговцев, которые подобрали меня в пустыне. Они меня выходили, рассчитывали выгодно продать на «поганом рынке». Окрепнув, я стал видеть тени, не принадлежавшие мне. А потом я стал слышать голоса в голове. Сначала я полагал, что спятил, но позже, когда моё тело снова поддалось боли, я распознал призыв. «Убей!», — твердило мне что-то, затаившееся во мне. «Убей, и мы тебя отпустим. На время!», — уверял меня шёпот извне. Не в силах переносить боль, я улучил момент и убил своего надсмотрщика, вогнав острый камень ему в висок. Его тело даже не успело упасть на землю, как тут же появились призрачные щупальца, чёрные и тонкие, которые мгновенно вонзились в плоть умирающего надзирателя, высасывая последнее дыхание. Мне сразу полегчало, боли ушли, а тело наполнилось силой. Я сбежал в ту же ночь. Дальнейшие странствия вам будут скучны, Лидер. Всё, что хотел, я рассказал. Теперь я пленник, который подчиняется демоническим голосам и проливает кровь, чтобы выжить. Они не убьют меня! Я — отличный сосуд для их существа. Будут мучить, смотреть на мои страдания, но не позволят умереть. Это крест, господин Фрай, и мне нужна помощь. Во снах я вижу предмет. И сны говорят мне, что он избавит меня от страданий. Нечто вроде скипетра или копья, увенчанного огненным шаром, обрамлённым тремя металлическими лепестками. Он воткнут в вершину скалы. Уверен, отыскав его, я смогу ответить на вопросы, определённо. Но я не знаю с чего начать. Поверьте, я — особенный экспонат. Тем более для современной медицины. Трезубец обладает всеми знаниями, доступными ныне для лечения. Потому прошу вас — изучите меня!
Фрай задумался, нахмурил брови и поправил очки на переносице. С первых слов он не особенно верил в правдивость истории, а теперь был абсолютно убежден в болезни, которая поразила мозг его собеседника. И, возможно, ему действительно необходимо врачебное вмешательство.
— И что, они сейчас нас слышат? Наш разговор, — спросил Фрай, не сдерживая свой скептицизм.
Инсар поник, будто его обманули или предали. Не на такой приём рассчитывал он, собираясь на важнейший в жизни разговор.
— По рукам, мистер Фрай. Вы мне не верите, ваше право. Тогда, быть может, вы скажите мне, кто написал ту книгу, что лежит на вашем столе?
Инсар во мраке разобрал заглавие и никак не мог найти автора на обложке.
— А вам не кажется, что ваши боли — это просто физический недуг, сопровождаемый галлюцинациями, полученными вследствие черепно-мозговых травм или чего-то наподобие? — не унимался давить на Килоди Самюэль Фрай, — тогда понятно, что вам нужен стационар. Я вам помогу. Необходимо вызвать ведущих докторов, они вас осмотрят и определят диагноз.
— НЕТ! — разразился басом Килоди и прильнул к Фраю, — никаких врачей, лекарей и никакого лишнего внимания! Только вы мне нужны, вы и никто другой!
— Спокойно, я понял, — занервничал Фрай, — позвольте спросить?
Инсар кивнул.
— Откуда у вас столько кармы? Как вы обошли миниботов и систему защиты?
— Понятия не имею, — честно сознался Килоди и присел в кресло напротив Фрая. Инсар успокоился и снова говорил твёрдо, уверенно. — Полагаю, дело в «чернилах». Мне сделали инъекцию, как только я пересёк черту Трезубца. А потом пришлось убить. Собрав вещи, я ожидал ареста, но никто так и не явился. «Тени» прославляют Хсара каждый раз, когда я проливаю чью-то кровь. Возможно, этот Хсар защищает меня.
— Вы сказали Хсар?! — волнительно переспросил Фрай. — Тот самый Хсар из сказок и легенд? Ужасный титан, которого победил герой Зохор, проткнув своим копьём?
— Так и сказал. Они вечно шепчут его имя. Вы как раз читаете о нём, не так ли? — горько усмехнулся Килоди и расстегнул верхние пуговицы рубашки. Духота выбивала пот, а вечер ни капли не остужал.
— Эту книгу мне доставил почтальон. Знаете, как редко сейчас используют почтальонов? Только для доставки важного документа или телеграммы. Эта книга не казалась мне чересчур важной. Но теперь я склонен полагать иначе. Хсар — это древний и очень загадочный персонаж мифологии нашей земли. Чудовище, взявшееся из мира, которому нет названия. По легенде множество тысяч лет назад Хсар рухнул на нашу планету, оставив след, известный нам как Шрам Земли. У Хсара были сыновья — вестники разрушения и смерти. У них было всего одно имя на троих — Зуверф. Первыми, кто повстречал Хсара и Зуверфов, были племена коротконогих и прытких людей, которые стали поклоняться посланникам неба и основали их культ. Хсар был побеждён великим Зохором — сыном пятиликой Асмиллы. Его копьё пронзило грудь Хсара и тот пал, но его сыны остались, ожидающие своего часа. Довольно долго эти легенды чтили не только гибриоиды, но и люди. Разумеется, с ходом времени наука выдавила все стародавние верования и культы, оставив их для истории.
Фрай умолк и с ужасом воззрился на Килоди, который улыбался, как улыбаются умалишённые в психиатрической лечебнице Нуттглехарт.
— Не хотите ли вы сказать, что ваши муки и шептания в голове — это те самые Зуверфы? — проговорил Фрай. Вопрос, который выглядел как опасное и крайне неловкое, но до абсурда реальное утверждение.
— Я знаю не больше вашего, а то и меньше, Лидер, — теперь прошептал Килоди.
— Вставайте! Скорее! — торопился Фрай. — Моя личная биокапсула в медкабинете на третьем этаже. Обследуем вас. Скорее, пойдёмте со мной!
Фрай вскочил с места и потянул за собой Килоди, второй не сопротивлялся и последовал наверх по скользким лестницам, которые отлично отполировали, готовясь к сегодняшнему приёму.
— И всё же. Что ты здесь делаешь? — перешёл к сближению Рензо. Его подруга была не против и поощряла попытки стать ближе.
— Уже через минуту после нашего знакомства, я решила, что затащу тебя в постель, деревяшка, — выдала Джулия, — надеюсь, сономиты в любви не такие дубовые как во время флирта?
— Это оскорбление или предложение? — слегка растерялся Атлас. Эта девушка начинала казаться немного странной, будто не в себе.
— Меня пригласили. Я давняя подруга Самюэля Фрая. Настолько давняя, что можешь расслабиться, — хихикнула она и отпрянула от барной стойки. Джулия уверенно направилась к расписным позолоченным дверям, ведущим на второй этаж замка. Рензо догонял её, пытаясь что-то спросить. Настигнув, он крепко взял её за руку и с силой тряхнул. Джулия резко обернулась, в её глазах сверкнула злоба и решимость. Атлас отдёрнул руку как ошпаренную.
— Ещё тронешь — и я тебе хребет сломаю! — на полном серьёзе прошипела Джулия и тут же добавила, сменив воинственную гримасу на прежнюю маску расслабленной светской львицы, — следуй за мной, познакомлю с нашим Лидером.
* * *
Биокапсула напоминала гроб, который раскрасили в бело-голубую полоску и поставили вертикально. Внутри напичканная проводами и датчиками панель и немного места для пациента. Худой Инсар с трудом поместился внутри камеры. В его груди начинало зудеть, потом заныло. «Чернила» противились любому вмешательству извне, они запрещали изучать себя. Оскорблённые нахальным поведением своего носителя, «тень» ударила Килоди по вискам, застучало в макушке, ноги подкашивались от острых спазмов. Инсар зарычал и стиснул зубы.
— Зуверфы?!
Выпучив зрачки, Фрай остановился. Он подключил тело Инсара к машине, и готов был запускать биоанализ. Оставалось закрыть герметичную заслонку и щёлкнуть нужный тумблер.
— Больно! — вопил Килоди. — Слишком больно, сволочь! — Как кошка, противящаяся насилию, его внутренние неприятели измывались над живой материей, изматывая до утраты сознания, но, не причиняя серьёзных травм.
— Остановиться?! — перекрикивая Инсара, спросил Фрай.
— Им не убить меня! — срывался на визг Килоди. — Делай! Делай!
Самюэль Фрай закрыл заслонку из акрилового стекла и дождался стопроцентной герметизации. Теперь он ввёл нужные параметры на панели, забил в программу ключевое значение и начал анализ. Пурпурный луч, словно сканер, заходил вверх — вниз, просвечивая кривящегося от мук Инсара. Ему становилось всё хуже. Под глазами почернело, проступили желваки, вены и скулы. Кожа на руках мгновенно высохла, волосы приобрели седину, а лоб покрылся морщинами. Килоди старел на глазах. Силы Зуверфов крепли, когда они испивали уходящую, мятежную жизненную силу. И сейчас они пытали свой сосуд, по крупицам выжимали из него жизненные соки, собираясь вырваться наружу — из камеры и слабого человеческого тела.
Черный пот выступал из пор. «Чернильные» языки слизывали пустоту, заполняя её собой, вступая в симбиоз с окружением, становясь всем вокруг. Инсар иссох, ссутулился, и походил на старца, готовящегося к своему последнему паломничеству. Килоди закрыл веки и перестал кричать. У него не осталось сил. Пурпурное помещение капсулы наводнилось Зуверфами, мазутом, который вот-вот просочится сквозь щели и хлынет на расписную плитку. Самюэль Фрай был обескуражен происходящим. Подобно истукану он уставился на бедного Килоди, лишавшегося дыхания. Он мог в любую минуту отпереть дверь и спасти своего просителя, но боялся. Страх, настоящий и оттого наиболее мерзкий пролез в душу Фрая. Он всегда страшился неизвестного и сейчас сильнее всего хотел броситься со всех ног вниз, к своим гостям, и заняться самым бестолковым разговором. Стекло треснуло и разлетелось вдребезги, его осколки устремились в Фрая. Лидер вскинул руки, но несколько мелких иголок впились в кожу, рассекли щёку и губу. Кровь закапала на пол, и тени тут же ворвались в просторный медкабинет, а затем набросились на багровую жидкость, стекавшую с раненого лица. Слизнув кровь, Зуверфы подбирались к человеку. Фрай громко закричал, так, чтобы его услышали все уши на этом выдуманном празднике. Килоди пришёл в себя и пытался ползти. Зуверфы сковали своими ледяными плетьми конечности Фрая, коснулись его сердца и медленно, будто острый пинцет, проникали под кожу, вводя свой вирус прямо в плоть. Очки Самюэля упали на ковёр, их размозжила жирная лапа теней. Щупальца обвили шею Лидера, не дав ему закричать. Инсар с трудом поднялся на ноги и впервые за последние годы почувствовал себя на редкость паршиво. Его грудь дышала широко, без давления, а с запястий словно упали цепи. Однако Килоди ощутил уязвимость и парадоксальное одиночество. Наконец-то он избавился от опеки теней, но не получил желаемого счастья — только бремя остервеневших ран и бешеный писк красного маяка, который сошёл с ума где-то в кабине «смотрителей». Его карма молниеносно упала с высоты космического спутника и разбилась на мелкие кусочки. Поднялась тревога. Человек, совершивший столько безнаказанных злодейств, больше не мог ходить по илейской земле.
— Вернитесь, — прохрипел Инсар, зазывая Зуверфов, проникавших в тело Фрая, — прошу вас, пожалуйста!
Килоди рухнул на колени и поплёлся к вихрю резвящихся теней и Лидеру, бившемуся в судорогах. Смерть почти настигла его, сила передавалась Зуверфам напрямую, без содействия сосуда. Они никогда бы так не поступили, будь у них выбор. Зуверфы подвергали себя опасности: могли не справиться с сильной, волевой жертвой, могли упустить гаснущий сосуд и остаться без плоти, скитаясь ещё десятки лет в поисках достойного. Фрай был слабым. Великое зло и скупое благородство схлестнулись на сыром полу медкабинета, в котором давно зажегся и методично моргал аварийный оранжевый свет, призывавший на помощь.
По ступеням замка кто-то бежал, взбираясь наверх. Чёрный туман вздыбился, как застигнутый врасплох и метнулся к дряхлеющему Инсару, с лёгкостью проникнув в него и окутав непроницаемой серой дымкой. Ворвались двое. Мужчина и женщина.
— Фрай! — возопила Джулия и подбежала к ослабевшему телу, которое силилось набирать лёгкими воздух.
Атлас Рензо проклял себя за глупость — он снова, как и в тот раз, когда ему чуть не отстрелили руку, оставил оружие в монастыре и теперь мог пожалеть.
— Стой, где стоишь! — приказал Рензо не слишком убедительно.
— А то, ч-т-о-о-о-о?! — издевался туман в форме человека. Его голосовые связки напоминали игру на испорченном тромбоне — настолько ломанный и низкий звук они издавали.
— Падла!
Атлас не понимал, с чем столкнулся. Идти в отчаянную рукопашную схватку с чем-то необъяснимым не в его правилах. Атлас бросил взгляд на серый квадратный ящик — блок питания биокамеры. Мощным рывком он с корнем выдрал его из системы и послал в сторону газообразной материи. Быстрым и плавным движением серое облако сместилась в сторону, и тяжёлый ящик разбился о стену, выломав кусок шпаклёвки. На улице кричали. Гости заметили потасовку на третьем этаже замка и пытались понять, что происходит. Смельчаки кинулись наверх по лестнице. Зуверфы возвращались к своему излюбленному телу, впитывались в него, ублажали, просили прощения, привнося чистую энергетику, вытянутую из Лидера. Килоди снова был здоров, юн, проворен и не одинок. Инсар завладел собой и вернулся в реальность.
«Уходим»! — решили Зуверфы и повели Инсара за собой.
Хлёсткие щупальца разбили стекло, и в помещение ворвался ветер. Килоди, не раздумывая, сиганул в окно и слился с ночью.
Атлас бросился за ним, слетая по лестнице. На улице он растолкал возмущавшихся высоких господ и случайно заметил серую дымку, ускользавшую вниз, к сектору «Бета». Рензо нёсся, перемахивая по пути через препятствия. Его быстрота позволила разглядеть облако, которое с невероятной силой разбросало досмотрщиков в стороны и нырнуло в терминал, ведущий к воротам второго сектора. У Атласа сбилось дыхание, но он не остановился. Беглец направлялся к дверям, ведущим в метрополитен, и по пути ронял мешавшихся прохожих, тем самым оставляя жирный след.
«Тьма скроет тебя, потомок Хсара», — нашёптывали Зуверфы Инсару, который пребывал в состоянии изменённого сознания. Впервые он ощущал тотальную вседозволенность, неуязвимость и безнаказанность.
Пролетел серебряный поезд. За ним ещё один. Дымка растворилась в безмолвном мраке прогона, последовав за вторым составом. Атлас остановился у самой границы, разделявшейся тонким световым лучом. Дальше — не его территория. Он будет как на ладони, рисковать бессмысленно.
— Ненавижу темень, будь она проклята! — выругался Атлас, отдышался и тихонько побрёл в обратном направлении.
«Твой враг слаб», — шипели Зуверфы, — «он страшится нас. Он страшится ТЕБЯ».
* * *
Джулия выволокла Фрая на лестничный пролёт, где уже образовалась кучка наиболее любопытных.
— Помогите, что вылупились! — выкрикнула Джулия, поддерживая голову Фрая на своих коленях. — Несите аптечку или ещё чего!
— В биокамеру его надо, — предложил кто-то.
— Накрылась капсула. Не пашет! Тащите, что есть! Вызовите врачей! Шевелитесь, твари! — Джулия ревела и рычала одновременно. Раздавая приказы, она напоминала воительницу, которая силится вернуть своего ратника к жизни. Через минуту приволокли каталку, уложили на неё Фрая, подключили капельницу. Среди гостей нашёлся врач. Он ввёл дозу имтилобина против остановки сердца. Немного позже появилась мобильная биокапсула. Фрая поместили внутрь, подключили к системе жизнеобеспечения. Капсула возродила пульс Лидера и отвела его гибельный конец.
— Пусть побудет в биокамере некоторое время, — обратилась к Фокстрот уже не молодая женщина в халате. Она заведовала медициной Трезубца и вызывала доверие.
— Что с ним?
— Пока неясно. Пострадала лобная доля мозга. Что это может значить? — она покачала своими светлыми, аккуратно уложенными пышными волосами, — прежним он вряд ли станет.
Когда суматоха улеглась, Фрая увезли в лечебницу, а неясное облако испарилось, будто бы его и не было. Атлас вернулся в замок ближе к утру, и нашёл Джулию в одиночестве. Он осмелился подойти к ней. Она стояла на балконе и смотрела с высоты на светящийся город. На щеках ещё застыла соль. Косметика смазалась, а воздух невообразимо похолодел. Атлас приобнял её, набросив свою куртку с эмблемой церкви Асмиллы. Джулия не отрывалась от завораживающего пейзажа.
— Неужели весь этот кошмар случился на самом деле, — без интонаций произнесла Джулия.
— Фрай вам по-настоящему дорог, — почему-то сказал Атлас, хотя думал совсем о другом.
— Его дочурку жалко. Нежное дитя, которое места себе не находит. У неё почти никого нет кроме отца. Не представляю, как её успокоить.
Джулия снова слабо всплакнула — отголоски истерики.
— Поговорю с настоятельницей нашей церкви. Возможно, для девочки найдут свободную комнату. Лучше всё равно не придумать. — Атлас был искренен.
— Не уверена, — ответила Джулия и повернулась к Рензо, — составь мне компанию. Я обещала, что затащу тебя в постель, так и будет.
Джулия опустила взгляд, сдерживая слёзы:
— Мне страшно одной. Я боюсь.
— Тебе и твоей сестре не обязательно здесь оставаться, — проговорил Атлас, прижимая к груди плачущую Джулию, — заберём её и укроемся на некоторое время в монастыре. В замке вам будет только хуже.
Джулия ничего не ответила. Эмоции накатили очередной волной и слёзы потекли с новой силой. Атлас не сразу понял, что Джулия, кокетливая и грубая, может быть родственницей Лидера. Но всё стало очевидным, когда девушка, увидев ослабшее тело Фрая, кинулась к нему, игнорируя призрачного фантома. Атлас признавал — он испугался существа, которому не мог дать объяснения. И теперь корил себя за трусость. Но Джулия и глазом не моргнула, оказывая посильную помощь человеку, «с которым когда-то была близка». Только кровные узы позволяют отмести все страхи и угрозы, дабы твой родной человек остался невредим. Так поступила его мать. Пожертвовав собой, она даровала Рензо свободу выбирать. И теперь он хочет найти того, кто наказал её, бросив однажды на дне Шрама Земли. Того, чьи «древесные» гены текут в его смешанной крови.
ГЛАВА 4.
Инсар ввалился в свою халупу под утро. Его лицо пылало, а внутри затихал вулкан. Всю ночь он провёл в холодном подземелье метро и выбрался только с рассветом. Зуверфы угомонились, предоставив ему возможность остаться наедине с собой. Килоди отлично осознавал всю тяжесть своего положения. Сейчас он главный преступник во всём Трезубце, и лучшее, на что можно рассчитывать, — ссылка на дно Шрама Земли. Инсар сорвал с себя костюм, забежал в ванную, включил холодную воду и встал под душ. Придя в себя окончательно, Килоди сообразил, что его наверняка уже ищут, стало быть, скоро в его скромном жилище появятся гости. Инсар натянул новое нижнее бельё, светлые брюки и рубашку.
— Слишком радужно, — глянув в зеркало, отозвался Инсар, но ничего менять не стал.
На кухне Килоди сварганил себе пару незатейливых бутербродов с мясом и шпинатом, запил всё это газированной водой из бутылки, точно такой же, какую он выбросил в окно ребятне, и направился в комнату, чтобы собрать свои пожитки и распрощаться с рыжим приятелем. Килоди собирался покинуть Котлован и отправиться в Сент-Вален. Ему предстояла долгая дорога, ибо возможность пользоваться общественным транспортом исключена, а своего он не имел. Зайдя в спальню, он не сразу заметил короткий силуэт, притаившийся в самом тёмном углу помещения. Только с пятого раза Инсар заметил нечто странное и замер. Затем сразу же схватился за высокую жердь, служившую вешалкой, и принял боевую стойку.
— Опустить оружие! Я прийти с миром, господин, — просипел тонкий и немного противный голос из угла.
— Чего несёшь?! — рявкнул Инсар, махнув жердью. Он рассмотрел незнакомца и узнал в нём уродливого гибриоида, за которого вступился в «Сошуале».
Карлик вспрыгнул на постель, пробежался по ней в своих грязных кожаных бахилах и плюхнулся на край прямо перед носом Инсара. Низкий, облачённый в чёрные лохмотья, самопальные сапожки и рваные штаны. На спине намечалась горбинка, нос был сломан и перекошен направо. Смуглая, жёлто-коричневая шершавая кожа напоминала застиранный ковёр, надбровные дуги нависали над зрачками, а рот был искажен в странной беззлобной, даже глупой ухмылке.
— Не терять времени, господин! Начнём говорить — быстрее будет, — своим сиплым голоском протараторил гибриоид, коснувшись острым длинным ногтём указательного пальца краешка деревянной вешалки.
— За тобой охота, — продолжал карлик, — и лучшее не греметь? Правильно?!
Инсар поставил орудие на пол и потребовал объяснений.
— Я — Измир-Ко-Нашах-Фа-Йелландул, — протараторил гибриоид. — Ты звать просто Из. И я уйти из бъёрза ради ты.
— В каком смысле?
Килоди недоумевал и с трудом вникал в корявую речь карлика.
— Мы хотеть возвращать балай-де-утран в дом. Ты — балай-де-утран. Ты — познать сущность. Ты — знать оттум! Дух Хсара в тебе. Мы — гибриоид склонился перед Инсаром, — Хсару. Мы едины.
Инсар глубоко вздохнул и, выдохнув, почуял тревогу. Исходившая извне, она нарастала с каждым ударом сердца, будто кто-то катит огромный валун по каменистой мостовой. На улице закричали, рыжий кот запрыгнул в окно и вперился своими круглыми глазищами в Инсара. Не имея говорить, он всё же предупредил Инсара — за ним пришли, дозорные наводнили улочки «котла» и переворачивали всё вверх дном. Артук им не препятствовал. Дозорные пришли за убийцей, а, значит, Шараму они не помеха.
— Текать! Текать! — прокричал Измир.
Килоди схватил дорожную сумку, накидал туда нужной одежды, добавил нож, полотенце и узкий пластмассовый флакон — свернутую записную книжку. Проверил статусную карту — на месте. Но она ему вряд ли понадобится. Все статусные единицы почти точно списаны со счёта, как и очки кармы. Инсар стал изгоем. Впрочем, пожалуй, он был им с самого детства, сразу же после жуткой гибели Иншара.
— Хватать манатки! — снова суетился Измир.
Килоди бросил взгляд на залитый солнцем уголок Котлована — дозорные уже подошли к его дому и поднимались по лестнице. Инсар выбросил сумку в раскрытые ставни. Самому прыгать в окно не хотелось. Несмотря на высоту каких-то десяти метров, он мог подвернуть ногу, и бегство тут же потеряло бы смысл. Дверь уже ломали. Хлипкая и рассохшаяся, она не представляла серьёзной преграды.
Карлик подбежал к окну, прыгнул в него, упорхнул куда-то ввысь и спустя мгновенье опустил свою уродливую жёлто-коричневую лапу откуда-то сверху:
— Текай сюды!
Инсар подбежал к заветному выходу, схватился за руку Измира и поплыл вверх. Невероятная сила потянула его за собой, протащила несколько этажей и выбросила на крышу пятиэтажной постройки, где местная детвора играла в мяч. Килоди посмотрел на Измира с нескрываемой заинтересованностью. Гибриоид тяжело дышал и положил лапу на грудь.
— Думать, господин, ловко без второй лапы? — жадно проглатывая воздух, проговорил карлик, — не, не, не.
Восстановив дыхание, Измир и Килоди продолжили бегство, удирая от дозорных Трезубца по крышам Котлована.
* * *
Ветер поднялся что надо, небо затянули хмурые, набухшие тучи, сверкало и гремело. Надвигался ливень, которого ждали с прошлой недели. В замке на горе, в самой высокой башне Трезубца, рыдала совсем юная и хрупкая девочка. Недавно ей исполнилось пятнадцать. Её нежное красивое личико, написанное заботливой кистью природы, было испуганным и заплаканным. Светлые волосы убраны в аккуратный пучок. Лёжа в своей постели, она крепко сжимала себя за колени, свернувшись клубком. Кто-то постучал, но не решался войти без приглашения. После двадцать четвёртого удара костяшек о деревянную дверь принцесса сдалась и выкрикнула: «Войдите!».
— Прости, я не хотела мешать.
Это была Джулия, не накрашенная, одетая в свой привычный наряд — джинсы, пуловер и кожаную куртку. На ногах блестели начищенные кожаные ботинки.
— Ничего. Я не занята. Просто плачу, — промямлила девочка и привстала на кровати, утирая слёзы.
В приоткрытую дверь вбежал здоровенный бинтуронг, высоченный, с пушистым хвостом и широкой мордой. Он оставил Джулию без внимания и, взобравшись на кровать, уткнулся своим чёрным носом в плечо девочки. Она всхлипнула, но уже не так горестно и погладила питомца.
— Пойдёшь с нами? — спросила Джулия, присев на край постели.
— С кем?
— Его зовут Атлас, он хороший человек. Если бы не он, могла случиться ещё большая беда.
Джулия коснулась животного, но тот сразу же зарычал.
— Пудинг не любит, когда его касается кто-то чужой, — подхватив настроение любимца, объяснила маленькая принцесса.
— Чужой, — многозначительно проговорила Фокстрот, но решила не продолжать.
— Говорят, папа не станет прежним, даже если его удастся спасти, — серьёзно проговорила девочка.
— Если ты спрашиваешь, то я понятия не имею. Но очень надеюсь, что все страшные прогнозы не сбудутся. А в остальном я знаю не больше твоего. К нему в палату не пускают никого, даже самых близких.
— К ним ты точно не относишься! — резко выпалила дочка Фрая и встала с кровати.
— Куда направимся? — спросила она, сделав паузу.
— В монастырь Асмиллы. Сейчас там самое место, — процедила сквозь зубы Джулия, уязвлённая замечанием в дальности своего родства.
— Чудесно! Всегда мечтала туда съездить! — возрадовалась принцесса и бросилась к своим вещам. — Соберу сумку. Когда отправляемся?
— Немедленно.
— У меня условие!
— Слушаю.
— Пудинг пойдёт со мной и будет меня охранять, — поставила ультиматум девчонка.
Джулия слабо кивнула, согласившись.
— Супер! — утирая слёзы, улыбнулась девочка, и стала вихрем кружить по комнате.
— Не торопись, мы всё равно без тебя не уйдём.
Джулия вышла из апартаментов дочери Фрая, спустилась в холл, вышла на террасу. Обслуга наводила порядок, отскребая от вековечного мрамора следы вчерашней пирушки. Вдруг в кармане кожанки завибрировал картридж. Незнакомый номер, Джулия долго не решалась, но, в конце концов, ответила на вызов.
* * *
— Мне нужно кое-кого увидеть, — присев на корточки, заявил Инсар, когда они схоронились в подвале брошенной и готовой к сносу многоэтажки, которая должна была рухнуть со дня на день. Дозорных поблизости не наблюдалось — Измир слушал во все свои кривые уши. Наверняка небольшой отряд уже перешерстил здешние места, однако надолго оставаться нельзя — придут снова и станут осматривать всё тщательней, скрупулёзней.
— Чего городить, господин? — взбеленился карлик, крутя своим острым когтём у самого лба. — Надоц текать отсюдова! Дом! Вас ждуть!
— В страну уродов?
Измир цыкнул, но не обиделся.
— Мы — уроды, дать! Не мы выбирать, — многозначительно заметил Измир и устало рухнул на мокрую, размякшую глину. Подвал провонял дерьмом, мочой и серой. Здесь часто курили смеси, потому в уголках помещений чернели небольшие кучки пепла — того, что осталось от бумаги, трав и наркотика. Свет проникал в подвал через зазоры между булыжников.
— Мне задолжали крупную сумму. Стоит её забрать. Надо понимать, путь нам предстоит долгий, а на самолёт нас никто не посадит. Верно? — поднял брови Инсар, взглянув на карлика-гибриоида.
Измир кивнул. Спорить нечего — Инсар прав.
— Предлагаю ненадолго разделиться. Ты займёшься чем угодно, а я выбью свои кредиты. Моя статусная карта давно заблокирована, сомнений нет. Потому одолжи свою, — предложил Инсар и протянул руку, ожидая, когда Измир отдаст все свои накопления.
— Нет, — раскинул руки в сожалении гибриоид, — я добираться пешем, ел, крал, пил, крал. Мы не платить так.
— Тьфу ты, чёрт! — не усомнившись в честности Измира, раздосадовался Инсар.
— Ничего, разберёмся на месте, — кивнул сам себе Килоди и начал подниматься по ветхим ступенькам. Замер. Обратился к карлику. — Будешь здесь или где-то ещё, мне плевать. Но ровно через два часа встречаемся в этой провонявшей клоаке. Жду десять минут. Если ты не явишься — не обессудь. Если не приду я — значит передумал. Уяснил?
Измир кивнул, не смея возразить. Килоди продолжил путь наверх и скрылся из виду.
* * *
— Стреляй, не дрейф! — подбадривали сослуживца лихие гуляки, напивавшиеся в самом шикарном ресторане Сент-Валена. Барышня, немного полная, но миловидная, приклеилась к стене салона и ожидала, когда подвыпивший солдафон спустит курок трофейного револьвера и пронзит дно чугунной сковороды, которую она держала на вытянутой руке. Из динамиков гремела танцевальная музыка. Помещение пропиталось ароматами духов, запахом потных тел и алкоголя, который тут разливали без остановки. Бармены и стриптизёрши трудились, не покладая рук. На втором этаже ресторана «Дарвик» размещалась ложа для высокопоставленных гостей. Сегодня в «Дарвик» пожаловал Николас Арзор — лидер Штарбайна, уважаемый и состоятельный человек. Его ужин давно стоял на столе, а девочки ожидали команды. Однако предаваться развлечениям, как рекомендует старая пословица, лучше всего после свершения важных дел. Именно для переговоров, неофициальных и крайне необходимых, прибыл лидер Штарбайна в негласную столицу блуда и вожделения.
— Прошу прощения, я заставил вас ждать, — пожав руку Арзору, проговорил мужчина с идеальным черепом и присел за стол напротив Николаса, — впрочем, надеюсь, вы свыклись с шумом и готовы приступить к ужину?
— Рад встрече, — улыбнулся Арзор, высокий, плотный мужчина с плешью на затылке. Сорокапятилетний лидер Штарбайна придерживался здорового питания, потому его некрасивое лицо казалось свежим и отдохнувшим.
— Сразу к делу, — начал хозяин Сант-Валена и разлил красное вино по хрустальным бокалам.
Самопровозглашённый Лидер Оло Ван Дарвик, человек изысканных манер. Талантливый предприниматель и безукоризненный управитель. Умнейший дипломат, с мнением которого считались почти все члены Конфорнума, пусть и не без некоторой брезгливости. Его внешний вид внушал холодную уверенность. Острые скулы и крайне редкая форма черепной коробки. Глубоко посаженные мутно-серые глаза неестественно блестели, чёлка уложена на правый бок, аккуратно, но как будто, между прочим. Чаще всего Оло Ван Дарвик носил тёмно-синий в горизонтальную полоску костюм-тройку, однако слыл большим поклонником моды и с удовольствием экспериментировал с внешностью.
Раздался выстрел, напуганная девушка ахнула, но осталась жива и здорова. Сковорода отлетела в сторону, и дружная компания бросилась к мишени, дабы узнать результат спора. В яблочко! Стрелявший выиграл несколько сотен статусных единиц и вечер с той самой толстушкой, которая до сих пор не могла прийти в себя.
— Атмосфера праздника, — хлебнув вина, отметил Арзор, окинув ресторан беглым взглядом.
— То, за что я люблю Сент-Вален. Только здесь она уместна. Однако последние годы вся Илейа живёт, будто, в похмелье.
— Разговор начну я, — встряхнувшись, осмелился Николас Арзор, — наша совместная гидроэлектростанция даст многое крестьянам. Возможность провести электричество в самые глухие уголки Территорий — отличная возможность стимулировать рабочих, дать им условия труда, повысить уровень урожая, — Арзор активно жестикулировал, — а когда ГЭС заработает на полную мощность, уверяю, электроэнергии хватит не на один регион, а на парочку прилегающих. И знаете, я даже не стану задавать глупые вопросы вроде тех, накой вам энергия воды, когда под вашим руководством находятся три неиссякаемых источника апатиниума.
— Увы, но апатиниума в Илейе мало и он, всё же, когда-нибудь кончится. И в этом главная проблема, — Оло словно задумался, взглянул куда-то вверх, потом вернулся к собеседнику, — любая сила нуждается в контроле. А великая река делает в наших землях такой резкий и заманчивый поворот, что не воспользоваться подобным подарком судьбы попросту не по-деловому.
— Согласен, согласен, — вытерев рот салфеткой, закивал Арзор, — какой бюджет со стороны Сент-Валена готовы отдать на столь масштабное строительство?
— Я выделю из своего кармана пятьсот миллионов статусных единиц. Другие градоначальники и владельцы земель также вложатся в общий проект. С вашей стороны материалы, техника, рабочая сила и некоторые незначительные вливания.
— Солидно! — присвистнул Арзор и приступил к запечённой баранине.
Повисла пауза, каждый размышлял о своём. Наконец Арзор задал вопрос, которого Ван Дарвик ждал с порога:
— В столице сейчас не сладко. На нашего Лидера совершили нападение. И это в стенах хвалёного Трезубца! Кошмар! — Николас причмокнул и обглодал кость. — Фрай жив, но врачи ничего радужного не обещают. Разумеется, это всего лишь слухи, но всё же.
— Вот уже сорок пять лет я смотрю на странный народ, который способен иметь абсолютно всё, что пожелает, однако при этом ограничивается игрою в добродетель. — Проигнорировав сплетни, сменил тему Оло. — Многие илейцы настолько помешаны на своём благовидном статусе, что стесняются смотреть на собственный член, когда отливают в уборной. Мне от этого противно. Потому я возвёл Сент-Вален, подняв его с колен. Установил свои порядки. Неужели илейцы трусливее какого-нибудь сономита или глупее прокажённого гибриоида? Чепуха!
— К чему вы заговорили об этом, уважаемый? — напрягся Арзор.
— Скажите, вам не наскучили поля, леса, все эти сельскохозяйственные сутолоки или прочая мышиная возня на плавильнях Штарбайна? — Ван Дарвик не изменился в лице, говорил размеренно и доходчиво.
Лидер Арзор поперхнулся, справился с жёстким куском мяса, запил всё это вином и уставился на Дарвика. В его глазах читалась неподдельная тревога, он начинал понимать, куда кренится разговор.
— Нет, уважаемый, мне нисколько не надоело заниматься любимым делом, — грубо и резко огрызнулся Арзор.
— У вас хватает власти, но вы должны понимать, что скоро ваш промысел никому не понадобится. Эра новейших технологий уже наступила. Кому нужны металлы и сплавы, когда есть полимеры, не уступающие титану в прочности? — полные губы Ван Дарвика сложились в аккуратную дугу, напоминавшую улыбку.
— Пока что Штарбайн необходим илейскому народу, а значит угроз нашему общему делу нет! Более того, Фрай всегда поддерживал нас, каждый год мы получали весомые дотации на регион, развивались и, в общем-то, не нуждались, — подтверждая слова кивком и жестами, убеждал Николас Арзор.
— Верно, — отрезал Оло Ван Дарвик, — но с чего вы взяли, что новая власть будет настолько же лояльна к вам?
— Вы о чём? — снова насторожился Арзор. Он больше не касался угощений, они стали ему противны.
— С вашей поддержкой или без неё, но власть в Илейских Территориях сменит акценты. Эра картонной демократии исчерпала себя, необходимо перевернуть страницу, — Оло ввинтил свой взор в Николаса Арзора, будто хотел удушить его силой мысли.
Внизу снова что-то громыхнуло. Завязался спор между кучкой головорезов, коих в Сент-Валене бывало в избытке. Ван Дарвик поднял ладонь и сделал лёгкий жест указательным пальцем. К нему подлетел высокий молодой официант, который сложился вдвое, чтобы расслышать шёпот Лидера. Кивнув, официант исчез. Спустя минуту, крепкие и суровые бойцы личной армии Дарвика появились в ресторане и раскидали споривших солдат по сторонам, парочку уволокли с собой. Снова загремела музыка. Танцпол заполнился до отказа.
— Куда они их повели? — осведомился Арзор, наблюдавший за сценой.
— На свежий воздух. Проветрить голову.
— Ну-ну, — крякнул Арзор и встал из-за стола, — мне пора. Проводите?
— Вы слишком торопитесь, — сказал обладатель идеального черепа, — сядьте!
— Мы всё обсудили, надо возвращаться. Мой гироплан уже заждался.
— Ничего страшного, — очень мягко настаивал Оло.
— Нет, я ухожу!
— Вернись за стол, упрямый баран! — сверкнув глазищами, приказал Дарвик.
— Как вы смеете…
— Сядь!
Арзор, возмущённый и надутый, устроился на краешке кресла, которое ещё минуту назад казалось ему удобнее и мягче.
— Я испытываю к вам симпатию. Честно. Потому буду предельно откровенен, хоть и рискую угодить в нелепую ситуацию, в которой окажусь заговорщиком. Всё же! Самюэль Фрай не жилец, это правда. И можете мне не верить, но оттого мне горше, чем любому из всех лидеров илейских земель. Потеря Фрая станет трагедией, но рыдать долго нам не с руки. Верхушка останется без идеи, без чёткого плана. Конфорнум не в счёт. А безыдейная власть сродни импотенту, возглавившему страну женщин. Вы понимаете, о чём я?
Арзор кротко кивнул, но промолчал.
— Вы, должно быть, знакомы с Виктором Соломоном?
Дарвик не спускал взгляда с Николаса, выдавливая из него нужные слова.
— Виделись однажды, — сухо ответил Арзор.
— Соломон мудр и, что самое важное, предан. Идеальный руководитель. Увы, нисколько не Лидер, но начальник отменный. Народ его не любит, но уважает. Да и зачем нам любовь? В новом обществе не будет места для сантиментов.
— Позвольте спросить, о каком новом обществе вы ведёте речь, уважаемый Оло Ван Дарвик?
— О таком, в котором ваши заводы будут работать на всю мощность, выполняя государственный заказ, — сказал Ван Дарвик и снова изобразил подобие улыбки.
— Если я вас правильно понял, — неуверенно прошептал Арзор.
— Абсолютно, — теперь кивнул Оло, довольный проницательностью собеседника.
— Приглашаю вас переночевать в жемчужине Сент-Валена — отеле «Фокстрот». Отличное место. Ваш номер будет располагаться рядом с моим кабинетом. Бассейн, вино, закуски. И, конечно же, девочки, каких нет больше ни в одном месте на земле, — сменив деловой тон, просиял Оло, обращаясь к Николасу как к своему давнему приятелю, — поверьте, вы мне не враг. В противном случае вы бы уже бесследно пропали. Посему советую вам расслабиться и, как говорится, предаться блуду. Вы не женаты, оттого никаких ограничений! По рукам? — Дарвик поднялся с кресла и протянул руку Арзору.
Лидер Штарбайна ответил молчаливым рукопожатием, приняв приглашение.
* * *
Кабинет Ван Дарвика имел форму правильного восьмигранника и иллюстрировал пристанище просвещённого аскетизма: один узкий книжный шкаф с витриной и мягкое кожаное кресло с хромированными ножками. Аккуратный письменный стол по мере надобности автоматически поднимался из пола. На столешнице господствовал порядок — ежедневник, позолоченная ручка и встроенный интерком для вызова секретаря. Всё в совершенно белом цвете. Особенностью кабинета были высокие зеркала, установленные по всему периметру восьмигранника.
Полночь давно минула, но Оло не спал. Он расстегнул рубашку, снял пиджак и развалился в своём кресле с полуприкрытыми глазами. За его спиной стояла женщина, высокая, стройная, темноволосая. Своими длинными пальцами она разминала шею Дарвика, поглаживала его кожу на лице. От рук пахло цитрусом.
— Не волнуйся, мои девочки знают, как расположить клиента, — проговорила брюнетка, взявшись за плечи Дарвика. У неё был грубый, обволакивающий голос.
— Магнолия, я уверен в трусости нашего гостя. Даже если он сомневается, идти против меня Арзор не станет. Попросту угодит в кучу дерьма. И он это понимает. Потому страх туманного будущего делает своё дело. Он в наших руках, — не открывая глаз и немного задрав свой череп, рассуждал Оло.
— Вот я и прошу — расслабься! — улыбнулась Магнолия Эльверс и продолжила свой массаж. Магнолия, шикарная и ухоженная дама тридцати шесть лет. Однако выглядела она значительно моложе. Чёрные короткие волосы были заботливо уложены, а острые и не менее притягательные, чем фигура, черты лица были заслугой косметологов и тренеров по физической подготовке. Каждый день Магнолия Эльверс пробегала не менее трёх километров, тратила в тренажёрном зале по два часа и тщательно следила за рационом. В узкой иерархии Ван Дарвика она занимала ключевое место, разделяя его, разве что, с телохранителем Лидера — Маятником. Прекрасная и одновременно хитрая Эльверс, управляла борделем, казино и отелем, названным в честь своей давней соперницы. Магнолия не раз умоляла Оло сменить вывеску, но второй был непреклонен. Босс Сент-Валена безумно любил ныне покойную жену и даже спустя годы после её гибели отказывался говорить о ней. Магнолия и Оло представляли идеальный тандем. Умный, красивый и невероятно циничный.
К Ван Дарвику ворвались без стука. Двери захлопнулись за спиной высокого мужчины в коротком плаще цвета слоновой кости с крупными чёрными пуговицами, накинутом поверх серой водолазки с высоким воротом. Его волосы были средней длины, тёмные с проседью, а глаза спрятаны за полоской плотной ткани, напоминавшей чешую пресмыкающегося. Кисти рук скрывали коричневые перчатки. На ногах синие брюки и чёрные туфли с овальным носом.
— Прости за вторжение, патрон! Но, похоже, наша птичка кое с кем пощебетала, — проговорил нарушитель спокойствия. У него был ровный, бесстрастный голос.
— В чём дело, Маятник? — приподнявшись на кресле, озадачился Дарвик. Магнолия замерла.
— Служба безопасности уловила зашифрованный сигнал. Арзор болтал по должностной линии.
— Кому?
— Шербешеру. Советовался! Говорил, вы переворот задумали, развязать гражданскую войну хотите, — резюмировал Маятник.
— А Шербешер ему ответил? — вмешалась Магнолия.
— Ничего путного. Помычал, покряхтел и попросил встречи. На том и кончили.
Оло Ван потёр виски. Мигрень ему докучала последние годы всё чаще и назойливей. Особенно болезненными были моменты короткой задумчивости, в которые Оло решал, по какой колее ему предпочтительней держать дальнейший курс. В сложившейся ситуации поможет, как полагал Дарвик, грубая сила и «показательное выступление». На подобный случай нужны козлы отпущения, те, кто провинился перед обителью вседозволенности, обманулся иллюзией безнаказанности.
— Что насчёт «манекенов»? — спросил Ван Дарвик после недолгой паузы.
— Парочка, — ухмыльнулся и кивнул Маятник. — Один издевался над проституткой, другой его защищал, когда мои ребята хотели намять проходимцу бока.
— Чудесно!
Оло прыжком поднялся с мягкого седалища.
— Подгони машину. Прокатимся до фермы. И заодно с «манекенами» захвати нашего дорогого гостя.
Маятник кивнул и удалился.
В Сент-Валене мерцали рекламные проспекты, бродили ночные жители, отовсюду лилась разношёрстная музыка, смешиваясь в одну какофонию ночного гуляния. По артериям города мчались дорогие авто, выпущенные с заводских конвейеров Штарбайна. Узкие и широкие, парящие в сантиметре над землёй и почти что взмывающие ввысь, радужные и до скучного безликие, эти монстры илейских магистралей частенько находили приют именно в Сент-Валене. Столица запрещала въезд любому транспорту, а Штарбайн взыскивал с владельцев крупные налоги на пребывание в стенах града. Оттого третьим и самым лояльным приютом для автовладельцев стал разнузданный и свободный от предрассудков Сент-Вален. К тому же Ван Дарвик питал слабость к рёву мощных двигателей и скорости. Потому он возвёл в Сент-Валене самую крупную, дорогую и зрелищную гоночную трассу, на которой каждый год устраивал турниры.
Несколько чёрных машин покинули подземную стоянку отеля «Фокстрот» и устремились за город. На заднем сиденье второго экипажа брыкался голый и связанный Николас Арзор, которого наглым образом вырвали из бархатных объятий прелестных красавиц. Его рот заткнули кляпом, и каждый раз пихали в боковину, когда он начинал излишне бушевать. Спустя полчаса огни Сент-Валена потухли где-то за спиной. Дальний свет фар облизывал пустое шоссе, прокладывая путь к серым баракам, силуэты которых проступали мистическим ареалом на фоне разгоревшихся звёзд. Кортеж остановился у самого хилого двухэтажного сарая, который, казалось, не выдержал бы и малейшего дуновения ветра. К счастью, бури и торнадо обходили стороной данный регион Илейских Территорий. Даже пресловутый ливень здесь случался по грандиозным праздникам. Маятник, покачиваясь из стороны в сторону, подошёл к электрощиту и, открыв дверцу, поднял рубильник. Деревянные постройки ожили, в мёртвых пустых глазницах забрезжил слабый свет.
— Выводи, — приказал Ван Дарвик, поёжившись и выпустив изо рта клубок пара. Дневная жара в здешних краях круто менялась на пробивающую ознобом стужу, когда солнце закатывалось за горизонт.
Несколько бойцов в одинаковой чёрной с красной окантовкой униформе выволокли «манекенов» и абсолютно голого Арзора из машин. Все трое тряслись от страха нежели от холода. Первыми двумя, так называемыми «манекенами», были два приятеля, которые решили провести свой отпуск в Сент-Валене. Оба они служили в «РОМБЕ» — военной базе илейцев на границе с сономитами, в центре которой зиждилась неприступная тюремная зона. Оба получили повышение и заслуженный отдых. И перебрав со спиртным, один из них, стрелявший в сковородку и полную проститутку, занялся рукоприкладством. Причиной тому стал отказ дамы выпить его урину. Вышвырнув наружу извращенца, проститутка вызвала охрану. На помощь своему армейскому другу подоспел товарищ, который уже сто тысяч раз пожалел о том, что ввязался во всю эту историю и вообще покинул расположение части.
— Разденьте их, — махнул ладонью Дарвик и укутался в своё драповое пальто.
«Манекены» что-то мычали, пытались сопротивляться, отбиваясь от людей Дарвика, но тщетно. Через минуту все трое стояли перед Оло нагими, дрожащими, с глазами, полными мольбы. Дарвик осмотрел каждого, внимательно и с интересом. Он подошёл почти вплотную к солдатам, заглянул в их уши, обошёл вокруг, словно покупатель, осматривающий своего будущего жеребца или конула.
— Маятник, — тихо позвал Оло Ван, — подготовь всё к началу экспозиции.
Маятник послушно склонился и вошёл в старый амбар, скрипнув проржавевшей дверью. Как назло накрапывал мелкий дождь. Небо спрятало все мерцающие точки, оставив темноту властвовать над миром.
— Николас! Паршивая ты овца! — зарычал Ван Дарвик и схватил за горло своего гостя. — Зачем ты всё портишь? Ну чем тебя поддержит старик Шербешер? Или юнец Кин? Ничем! В отличие от меня. Но нет! Ты, упрямец, решил, что сможешь обмануть меня и огорчить всех, кто мечтает о чём-то большим, чем копошиться в грязном гумусе или коптиться в литейном цеху! Ты оскорбил моё радушие, в конце концов! Неслыханная глупость! Скажи, Арзор, а в тебя запихнули эти жучки с камерами, которые за всеми наблюдают? А? Нет? Жаль, правда?
Оло Ван Дарвик опустил взгляд, покружился на месте. В сарае кто-то заревел. И следом, будто поддерживая первый рык, раздались душераздирающие вопли нескольких разъярённых существ. «Манекены» побледнели окончательно, а лидер Штарбайна покачнулся и грохнулся в грязь, скошённый обмороком.
— Откачайте его, — распорядился Оло, и наёмник, развернув Арзора к себе лицом, отвесил ему несколько звонких пощёчин. Николас очухался, его подняли. — Отволоките их вовнутрь.
В сарае всё провоняло жжёной соломой, сырым деревом и смолой. Подмостки скрипели, а внизу, за перекладиной, раскинулась круглая арена, заполненная грязным песком. Тусклый свет облизывал уголки помещения, но не мог дать точное представление о том, где находятся пленники.
— Спустите «манекенов» вниз! — приказал Оло, и его подручные схватили голых солдат, вытащили изо рта кляпы, развязали их и бросили вниз. Один приземлился вполне удачно, другой рухнул, выругался и взревел. По-видимому, вывихнул ступню.
— Спускай! — снова распорядился Ван Дарвик. Деревянная ограда распахнулась, и на арену хлынул поток уродов, которые верещали, тем самым требуя жертвы. Человекоподобные существа, которых подвергли ужасным пыткам, мучениям, истязаниям. Их кожа приобрела серо-коричневый оттенок, глаза выступали из глазниц, готовые вот-вот лопнуть, а на коже образовались язвы и полипы. Некоторые хромали, другие перемещались вполне бодро и выискивали своими жадными глазищами любую пищу. Откуда-то сверху на песок упали вилы и один топор. Солдаты бросились к ним, завладев каждый своим орудием. Когда существа атаковали, «манекены» стали яростно отбиваться. По всему виду женщина, с обвисшими грудями и полуголая, наполовину сгнившая и почти что мёртвая закричала что было мочи, и вцепилась «манекену» в плечо своими гнилыми зубами, коих осталось всего с десяток. Топор снёс голову приближавшегося невысоко уродца, который двигался слишком медленно. Наверху, наблюдая, бойцы Ван Дарвика перешёптывались. Арзор старался прищуриться, чтобы не видеть кошмара, разыгравшегося на его глазах. Но каждый раз, когда Николас зажмуривался, он получал увесистый удар в челюсть. Аккуратный и практически незаметный впоследствии, но чрезвычайно болезненный прямо сейчас. Оло Ван подступил к уху дрожащего Арзора и стал нашёптывать:
— Смотрите на них. Монстры. Верно? Нет. Всего лишь илейцы. Такие, как и мы. Когда-то давно здесь работали кирками, добывая апатиниум. Выяснилось, что длительное воздействие апатиниума на организм в купе с микстурой от кашля даёт удивительный эффект, раскрывшийся нам совершенно случайно. Человек превращается в существо ужасное, ненормальное, кровожадное и крайне неразговорчивое.
Один из «манекенов» лишился возможности двигаться. Его облепили чудовища, разрывая своими острыми ногтями и зубами на части.
— Простая морошка, входящая в тот рецепт микстуры, смешиваясь с влиянием апатиниума, превращает илейца в самый жуткий вариант гибриоида-переростка. Шутка природы или цивилизации? — продолжал шептать Оло Ван.
Оторвавшись от уха напуганного и задубевшего Арзора, Дарвик кивнул Маятнику, и тот мгновенно извлёк из кобуры, висевшей подмышкой, автоматический пистолет и сделал шесть точных выстрелов, который уложили каждого уродца наповал. Спасённый «манекен» упал на коричневый песок без сил. Он не мог думать, говорить, бунтовать.
— В ваших глазах я вижу вопрос, — снова заговорил с Арзором Оло, — к чему этот спектакль? Отвечу просто. У наших «манекенов» в крови сидели назойливые миниботы, которые тут же передали сигнал в Трезубец, как только органическое существо погибло от руки носителя. Мелкие бездушные предатели, не правда ли? — улыбнулся Оло Ван и продолжал. — Системе не слишком интересны подробности. Окуляры миниботов сопровождают всю жизнь илейца, но перед судом запоминают полминуты до и после. Жалкая минута на справедливость. Не слишком много, правда?
Маятник сделал ещё один выстрел и угодил в плечо лежавшему «манекену», который тут же вздрогнул и замер, раскинув руки. Увесистая доза транквилизатора проникла в кровь.
— И напоследок, — Оло требовал внимания со стороны Николаса Арзора, хотя тот уже с трудом держался на ногах, — вы увидите, к чему приводит гуманизм и жажда справедливости. Технологии нас защищают отчасти. В итоге они губительны. Я вам это докажу. А пока…, - Оло не договорил, отвернулся, нашёл Маятника, который потирал замёрзшие руки. Больше инстинкт, чем действительность.
— Укутайте его в плед и заприте в самом шикарном номере моего отеля. Пусть к нему приходят лучшие девочки. Подавайте ему изысканные деликатесы и откройте редкие вина. Угодите гостю. Но сначала согрейте и отмойте.
Маятник бессловесно кивнул и начал раздавать свои указания подчинённым. Боевики задвигались. Арзора поволокли к машине, засунули в салон и накинули тёплый шерстяной плед. Николас немного расслабился, дрожь прошла, и потянуло в сон. Дарвик ещё немного последил за уборкой арены — выносили трупы, оторванные конечности и отмывали из брандспойтов деревянные стены — и довольный общим результатом, направился к кортежу. А дождь всё не кончался, набирая обороты и норовя к утру затопить узкие расщелины и смыть все следы.
Глава 5
.
В своём летнем наряде Инсар напоминал беззаботного туриста, который прибыл из безмятежных уголков полюбоваться медленным разрушением, затуханием и деградацией человеческого общества. Многие путешественники рассчитывали, очутившись в Котловане, понять, где находится грань между современным обществом и теми, кто его отверг. Грань скорее психологическая, чем социальная, ведь сделай мизерное усилие и ты уже в Трезубце. Однако за такого рода ответами пребывали романтики и фаталисты, мечтавшие прославить себя или свой художественный роман, написанный после озарения и испытаний, которые выпадали на душу тонкую и совершенно неподготовленную. Серьёзно разочаровавшись, будущие писатели, как и те, кто приезжал до них, собирали свои вещички и отправлялись восвояси. А всё потому, что получить нечто невероятное или увидеть что-то запредельное в «котле» было невозможно. Помойка, свалка, общежитие, в котором и света дневного порой не видать. Ничего выдающегося. За потрясением в пору спуститься на дно Шрама Земли или пересечь Шрамовый переход. Но на подобные выкрутасы местные искатели адреналина решиться не могли, объясняясь по-разному, переубеждая свой страх и трусость.
Собака на сей раз не залаяла, пропустив Инсара без взятки. Боевик, здоровенный бородатый детина, нахмурился и спросил по какому вопросу. Странно, но в прошлый раз, когда Инсар наведывался к Артуку, ни о какой внешней охране и намёка не было. Следовательно, Артук Шарам чего-то остерегается. Не удивительно, ведь заказ провален, а он, Инсар, ещё не объявлялся.
— Скажи, пришёл Инсар. Важный разговор, — проговорил Килоди без интонаций. Здоровяк вынул из чехла рацию и, отвернувшись, что-то в неё пробубнил. Спустя секунд десять кто-то ему ответил с другой стороны сигнала, и бородач, взглянув на Инсара, коротко кивнул и отошёл в сторону, пропустив Инсара к боссу.
Артук восседал за своим рабочим столом и уплетал куриную лапшу, закусывая её жирным ломтём хлеба. На дорогом сукне, смешавшись с деловыми бумагами, томился запечённый цыплёнок, свиные медальоны и жареная рыба. Артук обратил внимание на Инсара, стянул с шеи, словно спортсмен на тренировке, полотенце, протёр им лоснившуюся от пота морду и показал жестом на стул. Инсар ответил отказом и приступил к делу:
— Где мои деньги?
— Инсар, голубчик, ты бредишь? — весело ухмыльнувшись, спросил Артук. — Не выполнил заказ — не получишь нихера!
— Фрай в коме и не жилец.
Инсар держался невозмутимо, даже надменно.
— Возможно — невозможно, — повертел своей косматой башкой Артук, — как кости лягут. Игра в угадайку и томительное ожидание. Я не за это плачу деньги! Понервничать вдоволь я мог бы и на забегах, в колитолее, на боях или во время трахомарафона, переживая кончить раньше всех! — Артук заржал аки сытый мерин, и, немного успокоившись, продолжал вполне серьёзно. — Не получишь ничего, Инсар, прости уж. Уговор есть уговор. И больше сюда не являйся, слишком опасно. Ты даже не представляешь, как я рискую, болтая сейчас с тобой. Так что проваливай и не грусти, по-хорошему прошу.
Инсар кивнул и попросил:
— Могу я переговорить с твоим сибером? Всего пять минут, и ты меня больше не увидишь.
— Нахера он тебе дался?! — пробурчал Шарам-младший, посылая в рот очередной кусок мяса.
— Нужно кое-что поискать.
— Эй, нет, мне плевать! Он в подвале, — ткнул жирным пальцем вниз Артук, — всего минуту и шуруй отсюда!
Мрачное помещение, кое-где мелькали белёсые мониторы, передававшие неведомую для обывателя информацию. Пол, скользкий, кое-где заросший мхом. Воды по щиколотку, так что Инсару пришлось вымочить ноги. Повсюду провода, шнуры и искрящиеся контакты. В центре, на высоком неудобном кресле человеческое тело, претерпевшее со временем некоторую трансформацию. Опрокинутая голова, выбритая налысо. Три провода: один торчал из макушки, другой из виска и третий из шеи. Зоны входа для любого сибера. Эти илейцы-саванты посвятили себя Потусторонней Вязи — виртуальной материи, выдуманной в Детре много десятилетий назад, которая проникла во все углы огромного мира. ПоВязь обогащалась за счёт сиберов, а сиберы внутри виртуальной реальности становились полноценными людьми. Потусторонняя Вязь везде разная, но суть её одна. Илейские сиберы переделали её для своих нужд, использовали в качестве свободной площадки для размещения информации, общения и прочего. В том числе и для сбора, хранения и обработки данных, вливавшихся в Вязь со всех электронных приборов, доступных живому существу. Частички файлов, будто журчащие ручейки и многоводные реки, стекались в единственный океан, который сиберы считали домом, были в нём некими полубогами, способными на много большее, нежели средний пользователь.
— Потусторонняя Вязь предсказала твой приход, — раздался электронный голос из всех возможных динамиков, будь то смотровая панель или замшелый волновой приёмник.
— Я ненадолго, — прочистив горло, поспешил предупредить Инсар, — помоги кое-кого найти.
— Ничем я не обязан твоей прихоти, жертвоприноситель, — снова искусственно и монотонно зашипели динамики, — иди, куда шёл.
— Во мне засели проклятые миниботы, сможешь их сжечь раньше времени?
— Наказуемо!
— Ты способен на всё.
— Всего лишь лесть, — продолжал лепетать безжизненный электронный вещатель.
— Девушка. Прибыла из Штарбайна. Она оставила квадроцикл на стоянке Трезубца. Джулия Фокстрот. Хочу поговорить с ней, пока не стало поздно, — проигнорировав отказ, снова попросил Килоди. Его ноги начинали неметь от холода, ступни заледенели. Тело дёрнулось на кресле — конвульсия.
— Мятежная дочь Дарвика. Потерянная душа и легкомысленная натура. Однако её характер невообразимо крепок. Крепче твоего, Инсар Килоди. — Динамики зашипели. — Потусторонняя Вязь благоволит тебе. Можешь говорить!
Что-то щёлкнуло, появился сигнал. Через секунду знакомый женский голосок спросил: «Кто это?».
— Здравствуй, это Инсар, — неуверенно начал Килоди, — помнишь, мы встретились в парке?
Джулия немного помолчала, затем воодушевилась:
— Инсар? Чудак, который пялился на лилии. Конечно, я помню тебя. Как ты узнал мой номер телефона?
Джулия была рада слышать своего нового приятеля, но при этом казалась задумчивой, отрешённой.
— Знаешь, это совсем не важно. Послушай! Всё, сказанное мной, напугает тебя, заставит сомневаться, но мне почему-то хочется, чтобы ты поверила. Наш Лидер Самюэль Фрай в коме. На него напали, неизвестный скрылся. Никто якобы не знает о личности нападавшего, но…, - Инсар запнулся и замолчал.
— Продолжай! — потребовала Джулия Фокстрот.
— В нападении обвинят меня. У них будет запись, на которой мои миниботы будут видеть мучения Лидера. Ложь! Фальсификация! Не могу понять, зачем обо всём тебе рассказываю, но мне необходимо, чтобы ты знала правду. Я ни при чём! Фрая хотели убить. У них почти вышло. Я действительно видел, как корчился в муках наш Лидер, но поверь, ничего поделать не мог. Меня сковали, приказали лицезреть и быть свидетелем. Я противился такой участи, но избежать её не смог. Довольно непросто объяснить всё в двух словах, но смысл моего сообщения прост — никому не верь! Ты знакома со мной не дольше, чем того требует хоть какое-то призрачное доверие, однако и объясняться то с тобой мне, повторюсь, ни к чему. Но мы разговариваем.
Джулия отвлеклась на огромные информационные табло, встроенные на стенах колоссальных небоскрёбов. Каждое выдавало одну единственную картинку, заменив ею безобидную рекламу и социальные ролики. Весь Трезубец воззрился на фото: бледное лицо с тёмными волнистыми волосами до плеч. Водянистые зрачки, высокомерная физиономия и студёный взгляд. Джулия ахнула в трубку картриджа, не сумев сдержать эмоций. Конфорнум объявил, что за покушением на жизнь и здоровье Лидера Трезубца стоит некий Инсар Килоди, беженец, проживавший в Котловане. Именно его миниботы передали «смотрителям» тревожный сигнал, зафиксировав страдания Самюэля Фрая. Мониторы влажного подвала высветили ту же самую картинку, которую видели илейцы.
— Чтоб меня, — проскрипел Инсар и, опомнившись, добавил, — исключительно не вовремя.
— Убийца! Ты — убийца! Сволочь! Тварь! — Джулия разошлась не на шутку. — Как ты посмел позвонить мне?! Мразь! Чтоб ты сдох!
— Прощай, — выпалил Килоди и отключил вызов.
— Потусторонняя Вязь просит твоего внимания и всячески поощряет тебя, — снова зашипели колонки безыдейным тоном, — но пока что рано. Мелодия набирает обороты. Ещё не всё стало на места, кои запустят необратимые процессы.
— О чём ты? — пропустив мимо ушей слова сибера, как бы, между прочим, спросил Килоди. Он был поражён и раздавлен. На него объявят охоту. Оставаться в Трезубце, да и во всех Илейских территориях смертельно опасно. Джулия ему не поверила. Ни одному слову. Зачем он вообще задумал связаться с ней? Болван!
— Пошёл вон! — откуда сверху проревел Артук.
Инсар подчинился.
В монастыре не спали. Закончилась вечерняя молитва, и послушники, которым не хотелось укладываться в свои постели, отправились развлекаться. Мужчины прикладывались в пивной, дамы шептались и обсуждали последнее шоу с участием популярных звёзд илейского мюзикла, поставленного по пьесе Раджа Парторосы «Гремучий поцелуй ледяного приведения». Вещь странная, неоднозначная, однако складно адаптированная для неискушённого зрителя. Звериный рокот двигателей послышался ещё за версту, где-то на Монастырском тракте. Вскоре ворота распахнулись, и на постоялый двор въехало две машины: вездеход Атласа и громадный квадроцикл Джулии. Двигатели заглохли, навстречу гостям вышли послушники монастыря. Календара Блоус с любопытством рассматривала новоприбывших, подмечая, что среди них затесались две прелестные девы. Молоденькую и хрупкую Календара узнала сразу, просияла и бросилась обниматься.
— Неола Фрай, милая, как я рада, что ты у нас! — вскинула руки глава церкви. — Будь как дома, не думай о горестном, здесь все счастливы тебе помочь.
Неола стеснительно улыбнулась, поблагодарила жрицу и покраснела.
— Проходите в наш общий дом, — засуетилась Календара, — будем вас расселять в покои. Уже всё подготовлено, осталось занести вещи.
Отужинали в относительной тишине. Атлас смертельно устал, Кей что-то болтал, но никто его внятно не слушал. Неола уплетала запечённую форель. Блюдо произвело на девочку искромётное впечатление, поскольку в своём замке она ни разу не пробовала ничего жареного, острого или худо-бедно печёного на углях. Обходилась чаще кашами и варёными овощами. Не зная лучшего, иногда удирала в большой город, даже в Котлован, лопала сладости, но каждый раз после поимки получала нагоняя от отца. Фрай не смел бить свою дочь, но наставлениями и угрозами мучал изощрённо, с фанатизмом. Календара, принимавшая участие в тихом ужине, изредка любопытствовала у Неолы о разных элементах её прежней жизни, при этом каждый раз напоминая, что она, Неола, находится в обители понимания, любви и благодетели. Календара Блоус была опытным хамелеоном, который должен жить в любом мало-мальски разумном дипломате. И сейчас она с изяществом меняла свои цвета, представая в облике безобидной, сочувствующей матери, которая участливо сопереживает своим непутёвым детям.
Неола и Джулия получили одну просторную комнату на двоих. Огромное квадратное окно во всю стену, светлые обои, письменный стол, два деревянных стула и высокий четырёх створчатый шкаф. Все вещи поместились на паре полок, обе девушки не были охотницами до разного шмотья. Когда Неола устроилась в свежей постели, Джулия ещё смывала свой макияж. Лохматый питомец принцессы устроился рядом с кроватью, зарыв мокрый нос в когтистые лапы.
— Похоже, тот деревянный красавчик запал на тебя, — хихикнув, пролепетала Неола и укрылась краем одеяла, оставив только маленькие чёрные глазки.
— Глупости, — отмахнулась Джулия, не удивившись такому заявлению.
— Он всю дорогу пялился на тебя, как жирная баба на слоеный кусок торта, — не унималась Неола.
— На меня часто глазеют, — возразила Джулия и, выключив свет настольной лампы, улеглась в постель.
— Почему вы меня забрали с собой? — резко сменив тему разговора, серьёзно спросила принцесса.
— Признаться, сама не знаю. Пожалуй, Атлас прав, здесь безопасно.
— А чего мне бояться?
Разбавляя темноту, голосок девочки звучал как ивовая свирель.
— Жестоких людей. В них самое зло, — отрезала Джулия и отвернулась к стене, намереваясь поскорее уснуть. Она вспоминала лицо Инсара, отрешённое и замкнутое. Выражение, напоминавшее, скорее заледенелую фигуру на празднике в Олос-Марке. Однако именно эта, бессмысленная, немая и мёртвая маска заставила её первой начать разговор. Не самый худой разговор, между прочим. Ей показалось, будто за этим непроницаемым покровом сокрыто нечто глубокое, обширное и богатое. Как же она заблуждалась! Но зачем он связался с ней? К чему все эти объяснения, ведь знакомы они не дольше десяти минут? Глупая, глупая Джулия. Не стоит искать ответы на незаданные вопросы. Расспросы в умиротворённой тишине закончились, маленькая Неола всё поняла.
* * *
Три дня минуло с тех пор, как Лидер Илейских Территорий и Трезубца слёг, одолеваемый ужасной болезнью. Врачеватели озадаченно пожимали плечами, проводили собрания и даже приглашали детрийских коллег, которые в свою очередь посоветовали весьма любопытные методы, всё же отвергнутые коллегией илейских медиков. Палата, в которой доживал свои дни Самюэль Фрай, оказалась самой обычной. Койка, на ней тело, вокруг мониторы с выведенными на них биоданными пациента, фиброкапельница и множество внедрённых через трубки миниботов, которые изнурительно поддерживали жизнь, истощались, обновлялись. Средний запас энергии минибота в теле илейца — год, это 412 дней. Подпитываясь продуктом обмена, минибот тянет свою лямку, находясь, фактически, в спящем режиме, сканируя раз в месяц организм на выявление болезней или зловредной расположенности. Но проходит год, и искусственный микроорганизм отмирает, нуждается в выведении и, если угодно клиенту, замене. Тело Самюэля Фрая же практически утратило свою самостоятельность, потому армия миниботов поддерживала на своих хрупких плечиках его дыхание и способность шевелиться. Иногда Фрай дёргал ногами, сжимал кулаки или пытался издавать нечленораздельные звуки. Порой это напоминало конвульсии, однако врачи твердили, что организм борется, мозг силится вернуть владельцу сознание, а мышцам былую силу. Но требовалась уйма времени и заботы. На скорый результат не рассчитывал даже самый наивный оптимист.
В палату Фрая заглянула ухоженная женщина в сером халате, ответственная за медицину Трезубца. Она подошла к пациенту, осмотрела его, затем обошла койку, коснулась панели на квадратной коробке с яркими мигающими датчиками. Что-то клацнуло, и крышка, будто дверца гироплана, поплыла вниз, открывая доступ к своему нутру. Пять разноцветных флаконов стояли на своих чётко определённых позициях, а жидкость, наполнявшая их, поступала через тонкие трубки в кровь Лидера, выполняя особенные функции. Пять эликсиров, редких и невероятно дорогих, восполняли ряд утерянных организмом свойств. Два из них, красный и сиренево-розовый нагружали мозг, заставляли его работать в штатном режиме, провоцировали воспоминания, пробуждали нейронную активность. Ещё два — коричневый и светло-синий — растекались по телу, проникали в эпителий, поддерживали мышечную активность, тонус. Вкупе с миниботами это была лучшая терапия, на которую мог рассчитывать илейец. Спустя два дня Фрая поместят в биокамеру, где начнётся активное воздействие ЙЕФ-лучами, рассчитанное на регенерацию повреждённых тканей, сухожилий и сужение лимфоузлов. Разрушительная ЙЕФ-терапия стала кладезем медицины при своевременном блокировании отрицательных свойств лучей, которые теряют свою силу, встречаясь с элементами чёрной жидкости, распределённой по всей площади больного тела. Но если не ввести в травмированный организм чёрный эликсир заблаговременно, ЙЕФ-терапия окажет разрушительное воздействие. Пациент умрёт от облучения.
Закончив проверку эликсиров, женщина лёгким движением вынула чёрную колбу, вынула из кармана халат шприц, наполненный прозрачной жидкостью, и ввела её в чёрную колбу. Камеры фиксировали каждое движение в камере Фрая, но министра здравоохранения это, как будто, не касалось. Она вернула колбу на место и закрыла крышку. Затем посмотрела на Лидера и озабоченно покачала головой. Вышла, оставив Фрая в одиночестве. За дверью дежурили солдаты, вооружённые, в обязательной броне и снаряде. Четыре постовых сменялись каждые три часа, а палата Фрая не имела окон или канализационных вытяжек, потому пробраться в неё откуда-то извне представлялось невозможным.
* * *
Цветущие барышни собирались на молитву, хихикали и воображали, предсказывая, какую историю расскажет оратор, роскошный поджарый мужчина средних лет. Каждая из них собиралась, как и впредь, произвести впечатление. Мазались красками, использовали лучшие помады. О чём пойдёт речь? Снова о любви и слиянии двух родных сердец, или трёх, тут уж как карта ляжет. В классе набралось больше двадцати человек, среди них всего пара красавцев, которые сомневались в своей сексуальной принадлежности. Утреннее небо, поутру заволочённое непроницаемыми тучами, теперь поддалось уговорам солнца и пропустило пару лучей на землю. Неола Фрай, улыбчивая и разговорчивая девочка, сразу же завела несколько приятных знакомств, понравилась своим новым приятельницам и вообще вела себя крайне открыто и по-детски наивно. Несмотря на долгие заточения в своей башне, она много и охотно лепетала с ровесницами, которые были дочерями разных прислужниц. Неола с радостью подхватила предложение сходить на лекцию, посчитав это времяпрепровождение весьма занятным. Преподаватель, действительно высокий, загорелый и невероятно смазливый мужчина, в белоснежной рубахе и светлых штанах, держался вольготно, вещал складно и несомненно завораживал. На сей раз речь шла о старых преданиях, которые были популярны не только в рядах служителей Асмиллы, но по всем Илейским Территориям в разных старых религиях и культах. Некоторые сономиты также признавали эти легенды, впрочем, считая их всё же сказками для детей.
— Разумеется, любовь, высокая и неуловимо-прекрасная подвигла Зохора ринуться в пучину невероятных опасностей, дабы спасти свою единственную возлюбленную, — указывая на рисунки, развешанные на стенах кабинета, живо рассказывал красавец-мужчина, — вы, конечно же, знаете, о ком идёт речь, о Вермее, дочери грозного и абсолютно сумасшедшего айкорна Пеледеуса Второго. Кто-нибудь из вас знает, что проделал со своей бедной дочуркой безжалостный и властолюбивый Пеледеус?
В зале поднялась дюжина рук, одна из них тянулась выше других. Её и спросил оратор. Встав из-за ученического стола, веснушчатая и немного косоглазая девчушка затараторила так, будто у неё спрашивали основы «Илейского Конформата»:
— Вермея, дочь Пеледеуса Второго была божественно прекрасна. Её отец ненавидел её за это. Он думал, что она не его дочь. Когда Вермее исполнилось шестнадцать, он подослал к ней костоправов. Они изуродовали её лицо. После этого Вермея стала страшной и некрасивой. Но любила людей и детей. Однажды Вермея пошла в город и встретила там кабана. Кабан вырвался из рыночного загона. Кабан напал на Вермею и хотел загрызть её. Но подоспел стражник и отогнал животное. Когда об этом узнал Пеледеус, он купил этого кабана и посадил его на место дочери. Ну, то есть на трон, рядом с собой. А бедная Вермея с тех пор ела только отбросы, которыми кормят свиней.
Закончив доклад, девочка уселась на место, довольная своими познаниями. Другие дети корчились от гадкости, те, кто постарше смеялись непонятно над чем или кем. Неола впервые слышала это сказку и потому серьёзно расстроилась, представив себя на месте несчастной Вермеи.
— Всё верно, — кивнул рассказчик, — что случилось с дочерью злобного Пеледеуса дальше? Просидев в заточении около года, она подкараулила, когда разносчик харчей зазевался, и оглушила его костью, которая осталась у неё после праздничного ужина. Вьюга заметала пути и дорожные знаки, мороз воцарился жуткий, и даже самый смелый искатель приключений побоялся в ту ночь высунуть свой красный от крепких настоек нос. Пробравшись мимо дремавших дозорных, Вермея, худая и синяя от холода, в одном грязно-голубом платьице и босых ногах, выбралась на крышу каземата и окинула своим горьким взглядом заснеженные равнины и холмы. Деваться некуда. Она стала молиться богам, но никто её не слышал, кроме тёмного и зловредного Хсара, владыки всего противного светлому и чистому. Когда-то он прибыл на нашу твердь вместе с Глыбой. Глыба распалась и исчезла, Хсар так и остался. Тёмный и ужасный Хсар предстал перед Вермеей в образе огромного, обросшего белой шерстью вепря и предложил свою помощь в обмен на её красоту, силу и мощь которой он обратил бы во зло. Замерзающая и умирающая, Вермея согласилась, несмотря на отвращение и к зверю, и к тёмному владыке. Она села на спину белого вепря, зарылась в его грубой, свалявшейся шерсти и унеслась туда, где её ждал горячий ужин, чистая постель и огонь в печурке.
— Не так уж и худо! — выкрикнула высокая и развивающаяся быстрее своих сверстниц ученица. Её поддержали радостными выкликами и смехом.
— Отогревшись и выспавшись, Вермея как-то раз спустилась в подвал странного жилища, в котором она провела свои первые дни у Хсара, — продолжалась история, не замечая реплик из-за парт, — там она обнаружила свою точную копию, бездвижную, спрятанную за стеклом. Та неподвижная и застывшая девушка, будто кукла, казалось мёртвой или остолбеневшей. Вермея коснулась рукою стекла, и ощутила невообразимую боль. Она менялась, теряла сознание, снова приходила в себя. Её внутренняя красота каким-то диковинным образом передавалась той, что была за стеклом. Умирая, Вермея видела открывшиеся зелёные глаза и злую ухмылку, что застыла на гримасе её близнеца. Но Вермея не умерла, а просто заснула. А Хсар и злая Вермея возглавили армию и стали разрушать всё живое. Сила и гнев Вермеи Второй переросли в огненное пламя. Она могла превращаться в жуткие существа и сжигать целые города. Разумеется, начала она свой кровавый поход с владений Пеледеуса Второго.
— Когда же появится Зохор?! — в нетерпении выкрикнул мальчишка, который напоминал больше девчонку, если бы не слишком острые скулы и сивые ломкие короткие волосы.
— Терпение, — показав указательный палец в примиряющем жесте, попросил настоятель церкви Асмиллы и продолжал. — Однажды встретив Вермею, Зохор не мог забыть её. Он был тем самым стражником, что спас её от кабана на улице города. После этого Зохор, любивший по обыкновению перевоплощаться в кого угодно, искал таинственную дурнушку с золотым сердцем и прекрасными, тёплыми карими глазами. И воюя на доброй стороне, полубог Зохор встретил войско агрессоров лицом к лицу, которое вела неповторимая Вермея. Он узнал её, хоть и не с первого взгляда. И понял, что она околдована. Сразившись, но проиграв, Зохор, не способный к человеческой смерти, стал преследовать караван Вермеи, пока не достиг владений Хсара. — Он ткнул на мрачный пейзаж, написанный одним давним художником сономитом. Развалины и чёрные сопки, грязь и проливной дождь. Всё в оном говорило о неизбежности смерти. — Прокравшись в покои Вермеи, он, спрятавшись за высокой колонной, видел, как она, прекрасная, обнажённая, идеальная, входит в прозрачный куб и замирает в нём, закрыв свои зелёные глаза. Наивный сын Асмиллы бросился к кубу и замахнулся палицей, норовя разбить его вдребезги. Но тёмные слуги Хсара не допустили того. Набросившись грозной тенью, они атаковали Зохора, сбили его с ног, колотили по бокам и всячески издевались. Затем пришёл владыка. — Рассказчик снова указал на копию полотна «В?ржак», что по-сономитски означало зло. На чёрно-белой картине бушевал шторм, морские волны бились об острые скалы и утёсы. Из бездны, словно мгновенье назад, поднялся могучий колосс, ужасный и неописуемо величественный. Из его тела, покрытого огромными острыми панцирными раковинами, будто у какого-нибудь рака, выступали четыре конечности, каждая размером с многоэтажный жилой квадрат, коими заставлен Трезубец. Четыре хлыста, выросшие из его боков, толстенные и мощные, хлобыстали по водной глади, вздымая сокрушительные волны. Четыре руки-клешни, завершавшиеся остриями, способные проткнуть небосвод. Четыре ярких, горящих белым светом глаза и щупальца, усеивающие его шею, плечи и чешуйчатую грудь. — Так изображали Хсара сономитские легенды. И когда Зохор раскрыл себя, представьте, вот этот великан вылез из недр океанских и завязался смертельный бой.
— Он раздавил бы его одной лапой, — скептически заметила толстушка с первой парты.
— Зохор Хсара? — улыбнувшись, спросил учитель.
— Н-е-е, — замялась толстушка, — наоборот.
— Почему же? Потому что он огромный и страшный? Не это главное. Каким бы великаном не был твой враг или страх, сильное желание всё равно его переборет. И когда Зохор почти выбился из сил, он вынул из трофейных экспонатов, развешанных на стенах дворца Хсара, тупое копьё и попросил свою мать вложить в него всю любовь и всю ненависть к злодею, что скопилась в нём, пока он искал единственную возлюбленную. Асмилла благословила копьё, и Зохор сделал роковой бросок, поразив жуткого монстра. Хсар пал, стеклянный куб треснул, рассыпавшись на осколки. Вермея очнулась, красивая и кареглазая. Она узнала в окровавленном лице Зохора того стражника, который спас её от взбешённого кабана. Их поцелуй был сладок и продолжителен. А на утро, когда тьма рассеялась, они двинулись в обратный путь, влюблённые и счастливые. Такая вот история. Понравилось?
Почти все девчата захлопали, удовлетворённые яркой легендой, которая ожила перед их глазами безо всякого синематографа, который, к слову, не раз являл на суд зрителя разные варианты того самого предания. Те, кто постарше, встретили рассказ холодно, но младшие были в восторге. Все, за исключением новенькой. Неола Фрай нахмурилась, вздыхала, проявляя своё категорическое несогласие. Ей было пятнадцать, историями про рыцарей уже не удивишь.
— Почему вы грустите, Неола? — заглянув в журнал, чтобы уточнить имя, спросил настоятель.
— Глупая выдумка! — выпалила Неола.
Класс застыл в недоумении.
— Отчего же?
— Не обращая внимания на сказочность, отмечу другие аспекты, — начала Неола, сделав акцент на последнем слове, которое стало излюбленным в её доказательном лексиконе, — мотивы всех сторон сомнительны. Зачем этому дурному отцу так поступать с той, которую любит народ? Его должны возненавидеть после такого самодурства. И свергнуть! А потом война! Да все бы лучше переметнулись к этому Хсару, чем умирать за несносного властителя. Ну, это ладно. А Вермея! Плыла по течению до последнего. Выбралась из оков, попёрлась на крышу зачем-то, п-ф-ф! Её что, там аист должен был поджидать, или научиться летать захотела? Глупость! Знала ведь, что никуда оттуда не денется, а всё равно шла! И призвала богов. Почему её не слышал никто из добрых? Потому что отмечали праздник Обновлённого Цикла и не желали отвлекаться? Глупость! Да и потом, Хсар согрел её, откормил, да в итоге вернул красоту. Не Зохору, а Хсару должна быть благодарна ваша Вермея за то, что получила счастье, истребила недругов да осталась, в конце концов, со всем тем, что имела, будучи такой распрекрасной!
Класс охнул, завязались споры, крики, поднялся галдёж. Неола не отрывала взгляда от удивлённого учителя, который не сразу нашёлся, что сказать. Но обретя себя и успокоив зал, он всё же предпринял невнятные потуги оправдать всех героев истории и очернить злодеев, но вышло слабо. За Неолой пришли. Джулия Фокстрот уже стояла в дверях класса и подзывала к себе принцессу. Учитель облегчённо вздохнул, когда дочурка Фрая покинула класс.
— Что-то стряслось? — спросила Неола, увидев встревоженную Джулию.
— Похоже на то. С тобой хотят поговорить.
В прекрасном яблоневом саду, который вот-вот зацветёт, обдавало терпким ароматом подстриженной травы и жжёными поленьями. Последние извели на костёр, который зажигали каждую ночь те возлюбленные, нетерпеливо желавшие провести незабываемые часы под мерцающими звёздами. На белоснежной лакированной скамье, вырубленной из молодого дерева, пристроилась импозантная дама, в крупных солнцезащитных очках, тёмно-синей блузке и средней длины юбки иссиня-чёрного цвета. На её утончённых лодыжках блестели начищенные туфли, а тёмные волосы, сложенные в один аккуратный пучок, напоминали свитое для чрезвычайно разборчивых птиц гнездо.
— Эта женщина расскажет тебе много всякого дерьма, — подводя к скамье, шёпотом предупреждала принцессу Джулия, — не слушай её.
Младшая Фрай кивнула, дескать, не стоит разъяснять, она не маленькая, и направилась на важные переговоры. Усевшись напротив Магнолии Эльверс, Неола скорчила суровую мину.
— Привет, Неола, — сдержанно улыбнулась Магнолия. — А ты выросла.
Принцесса молчала, изучая красивое, острое лицо Эльверс. Девочке нравилась её красота, манеры и приятный низковатый голос, однако покупаться на внешнее обаяние Неола не собиралась.
— Я не представилась, прости, это не вежливо с моей стороны. Родители назвали меня Магнолией, посчитав, видимо, что я каким-то образом похожа на этот безвкусный, обыкновенный цветок, — Магнолия театрально закатила глаза и снова улыбнулась, искренне и по-свойски. Джулия тоже изменилась в лице, расслабилась и прониклась лёгкой беседой.
— Неола, очень приятно, — протянула она свою маленькую ручонку новой знакомой, — вы не такая уж грымза.
— На твоём месте я бы не стала делать выводы о человеке, зная его неполных пять минут, — блеснув зрачками, предостерегла Эльверс, — но в данном случае ты всё-таки права. Я не, как ты сказала? Грымза? Точно не она!
Неола покосилась на Джулию, которая тревожно взирала на них, нервно теребя в руках золотую зажигалку. Курить она бросила. Не то, чтобы она приняла волевое решение, просто ей не хотелось. Последние события выбили её из колеи, заставили о многом задуматься. Да и времени перекурить, как-то не выпадало.
— Зачем вы хотели видеть меня, Магнолия? — перешла к делу Неола.
— Правильно! С этикетом покончено, поэтому спрашиваю прямо — почему ты покинула родной дом?
— Не знаю. Там грустно, одиноко, всё напоминает об отце.
Неола опустила взгляд, став на мгновенье самым беззащитным и обиженным ребёнком в мире.
— Уйдя из Трезубца, ты подвергла себя опасности. Я диву даюсь, как могли тебя проморгать все твои сиделки и няньки! Ты должна быть рядом с отцом! Он ещё жив и нуждается в твоей любви как никогда! А ты его бросила!
— Никого я не бросала! — обиделась Неола и вскочила со скамьи, собравшись закончить неприятный разговор.
Джулия дёрнулась на встречу Неоле, но была остановлена Календарой Блоус, которая выплыла из тени меж дворовых арок и положила свою ладонь на запястье Фокстрот.
— Винить тебя в чём-то — глупейшее и недостойное занятие, вздор, в конце концов! — громко выпалила Эльверс, будто в сердцах. — Твои чувства всем ясны и понятны. Уверена, попади я в такую же ситуацию, сделала бы ровно так же. Убежала бы подальше с кем попало и постаралась бы забыться, уповая на чудо, которое произойдёт, но вдалеке от меня. А уже потом я, бедная девочка, узнаю счастливую весть и вернусь на всё готовенькое. Но, увы, уважаемая Неола Фрай, такого не бывает. Страдать и находиться на расстоянии вытянутой руки, а после не ликовать вместе со всеми, но молча проливать счастливые слёзы, восхваляя случай и каких-нибудь богов, а лучше медиков — вот удел настоящих принцесс, готовых стать королевами, — Магнолия вещала жарко, с чувством и неподдельной участливостью.
— Кто вы такая? — серьёзно, без права ускользнуть поинтересовалась Неола.
— Наверно, ты знаешь, что твой отец не один ребёнок в семье? Точнее, отец у них один, да ублажит Асмилла его душу, а вот матери разные. В последние годы Самюэль совсем не общался с братом, однако родственные связи так просто не разорвать, сама понимаешь.
— Понимаю, о ком вы говорите, — скорчилась Неола, — и вспомнил о нас только сейчас. Как это похоже на семейку Дарвиков!
Магнолия Эльверс промолчала, не вправе что-либо возразить.
— Оставьте меня здесь, с моими новыми друзьями, пусть не лучшими, но всё же более близкими родственниками, чем те, которые вспоминают, когда случилась беда, — Неола кивнула в сторону Джулии, и та, вырвавшись из хватки Блоус, подбежала к скамье, встав рядом с девочкой и почти заслонив её.
— Не знаю и знать не хочу, чего ты здесь вынюхиваешь, Магнолия, но советую тебе проваливать! — обозлённо выдала Фокстрот и вперилась гневным взором в Эльверс. Та взмыла со скамьи, ехидно ухмыльнулась Джулии и с надеждой посмотрела на Неолу.
— Стены этого монастыря для меня родные. Нас учили любить, прощать и понимать. И ещё принимать правильные решения. Отгородившись, ты никогда не станешь той, о которой будут шептаться с надеждой на устах. Не упусти свой шанс. Ты, конечно, понимаешь, о чём я.
Магнолия последний раз сверкнула глазищами, обрамлёнными густыми тёмными тенями, и зацокала по каменной кладке прямиком к автоматизированным воротам, открывающим путь на древний Монастырский тракт.
Церковная столовая пустовала, время обеда прошло, а для ужина ещё рано. Джулия, Неола и наставница монастыря Календара Блоус уселись за квадратный серый стол с яркой скатертью, попросили у поваров сделать им крепкого чаю с шиповником и сначала медлительно и вязко обменивались общими фразами, пока, наконец-то, Блоус не заявила:
— Наисквернейшая дама.
Она скривилась, словно надкусила живого червяка или кузнечика.
— Властная и бессовестная. С ней бесполезно спорить. Зря вы затеяли перебранку.
Джулия Фокстрот не ответила, подула на горячий чай, принесённый высокой темнокожей девушкой с длинной волнистой косой, посмотрела на оконный витраж. Её не заботили опасения Календары, потому что с Эльверс Джулия знакома давно, и на что она способна, осведомлена отменно. Их семья дала крепкую трещину после смерти матери. Отец много пил, затем окунулся в бизнес и знать не хотел о том, что творится с его единственной дочерью. В тяжёлые времена, когда Джулия ходила в подростковом возрасте, побеги из домашней тюрьмы стали нормой и обязательным ритуалом, совершавшимся минимум раз в месяц. Нагулявшись вдоволь по кварталам Сент-Валена, Джули садилась на поезд и уезжала далеко в столицу. Дядя Самюэль с удовольствием принимал племянницу и разрешал ей жить в замке столько, сколько Джулия пожелает. Неоала к тому времени уже родилась, неугомонно носилась по обширным коридорам замка и что-то весело напевала. Джули частенько с ней возилась, оставаясь за главную сиделку. Насколько всё же прав был этот «деревяшка», посчитав их сёстрами.
— Им хочется, чтобы я была с отцом пока он в коме, — доев свой кусок вишнёвого пирога, доложила Фрай-младшая.
Блоус нахмурилась, не разумея, в чём здесь подвох.
— Вот и я не соображаю, — помотала головой Неола, — но по отцу безумно скучаю. Может, они правы?
Над столом нависло смущённое молчание. Джулия была уверена: поддашься семье Дарвик, — пиши пропало. В дверном проёме возник взбудораженный и немного вспотевший Атлас, за ним шёл Кей. Оба прямиком из спортивного зала.
— Эй, вы не в курсе, что за важные шишки только что отъехали по тракту? — наливая из графина в стакан воды, поинтересовался Атлас.
Женское трио не спешило с ответом. Сначала удалилась Блоус, затем ушла Неола. За столом осталась одна Джулия. Кей зацепился в разговоре с высокой длинноволосой помощницей повара, его привлекала её ровная, шоколадная кожа. Атлас сел напротив Фокстрот.
— Какой змей их ужалил? — кивнул он в сторону выхода.
— Змея, если быть точнее.
— Скажи её имя, и я оторву ей башку! — улыбнулся Атлас и сделал жест, обозначавший воображаемое линчевание пресмыкающегося.
— Не обижайся, но ты не слишком похож на проворного мангуста, — язвительно отметила Джулия, — скорее на испуганную импалу, которую обвили кольца смертоносных объятий.
— Прямо сейчас? — усмехнулся Атлас.
— Что?
— Меня опутали кольца эти. В сей момент?
— Нет. И надеюсь, что никогда.
* * *
Арзор выбился из сил. В этот раз его член насиловала выбритая наголо бледнокожая и чрезмерно настойчивая девица с каменным прессом и упругой искусственной грудью. Николас Арзор наконец-то кончил. В шестой раз за день. Его партнёрша вылизала всю сперму со своих надутых прелестей, наспех приняла душ, открыла бутылку исиудского игристого. Разлив по бокалам, лысая передала один Арзору. Лидер Штарбайна автоматически опрокинул содержимое. Хотелось забыться, прикончить себя, прыгнув с высоты пентхауса или порезаться осколком разбитой бутылки. Шесть дней он сидит в фешенебельной конуре, трахает по пять проституток в день и распивает дорогущие вина. На любые попытки выбраться из номера ответ один — стоп! Арзор не представлял, сколько ещё готов продержаться, пока его замученный детородный орган не сломается или не сдадут нервы. Вошёл Маятник. Жестом он попросил девицу выйти, запер двери и включил стеновую телепанель. Лидер Штарбайна накинул халат, присев на край огромной кровати.
— Смотри, Арзор! — приказал Маятник, по обыкновению покачивался, перетаптываясь с ноги на ногу.
Картинка заиграла яркими красками. Показывали выпуск новостей. Миловидная ведущая продолжала выпуск срочным сообщением:
«Сегодня состоялось вынесение вердикта, — женщина назвала имя «манекена», который остался в живых после вылазки на ферму Ван Дарвика, — и было принято решение: сослать преступника в «РОМБ» и заключить в тюрьму с особо опасными рецидивистами. Дело в том, что минибот передал «красный сигнал» в пункт дозора с высочайшей интенсивностью, какая бывает при массовом убийстве. Оптоглаз минибота передал ужасные кадры, на которых сохранились подтверждения кошмарности совершённого рядовым злодеяния. Мёртвые люди, изуродованные и изувеченные. Все жертвы сперва были отравлены популярным наркотиком «едкая радуга», после содержались в подземном гараже жилища бывшего солдата в Маникуре, а затем были жестоко умерщвлены. Сам преступника сознаётся, что не помнит последние дни своей страшной жизни. К слову, его сослуживец, — девушка посмотрела в записи, припомнив имя, — был найден мёртвым, оказавшись в числе жертв Маникурского маньяка. К другим новостям. «Вечный странник» выбросил третью автономную капсулу и вышел на заранее очерченную орбиту, которая, согласно расчётам Космического Конгресса, должна привести корабль к точке входа в межгалактическую мембрану…».
Маятник погасил панель и обратился к Арзору.
— Получай правду, Арзор.
Маятник был серьёзен и лаконичен.
— Ты знаешь, как оно было на самом деле. Вот твоя страховка, твой непробиваемый заслонный щит, — Маятник ткнул в чёрную гладь телепанели, — твоя надежда на правосудие и праведность высшей исполнительной власти! Теперь понимаешь?
Арзор нервно закивал готовый согласиться, казалось, на любую чепуху.
— Уже поздно. Отсыпайся. Утром твой гироплан будет готов к полёту. Отправишься в Штарбайн.
Маятник покинул Арзора, оставив Лидера восседать на скомканной постели с благоговейной идиотской улыбкой.
Глава 6
Инсару снилась его родная деревенька, в которой он провёл детство. Их пряничный, нарядный домик стоял в центре площади, напротив высокого орехового дерева, которое украшают в канун праздника Обновлённого Цикла. Снег устлал поляны и завалил дороги. Пробираться в Иншар приходилось на гироплане или верхом на северных конулах. Крепкие, больше обычного, кряжистые твари, которым нипочём любая пурга. Их шибко вытянутые морды с узкими, погружёнными в глубокие глазницы зенками, разом почуяли свежий хлеб, что пёкся в лавке на небольшом холме, который прозвали «краюха». Северные конулы имели коротенькую шею, крупный, почти бочкообразный круп и такого же размера грудную клетку. Ходили они на когтистых, мускулистых лапах, которые бежали резвее лошадиных, но частенько вязли в болотах. Северный конул отличался мощью и величественной грацией, присущей лучшим породам собак или прирученных охотничьих птиц. Особенно ценили его путешественники за выносливость, невосприимчивость болезням и вирусам, будь то столбняк или лишай.
Караван пришёл из Олос-Марка. Везли рыбу, сладости и мех. В Иншаре добывали мясо, растили в сезон разные полевые культуры, но небольшая речушка была скудна на улов. На самом высоком конуле восседал, покачиваясь из стороны в сторону, на редкость складный всадник. Его шуба, скроенная из белой волчьей шерсти, нисколько не промокла, хоть и часом назад прошёл мокрый, неприятный снегопад. На ногах болтались коричневые кожаные сапоги, окаймлённые овчиной. Торговец снял свою пушистую серую шапку, оголив выбритую макушку, и поприветствовал значая Иншара. Значай, им много лет назад стал сын внука основателя, поклонился и попросил гостей располагаться да примостить конулов в конюшню. Караван бросил якорь, и площадь закипела. Иншаровцы кинулись к привезённым товарам, импровизированный рынок начал свою работу. Женщины выбивали скидку, мужчины требовали показать лучшие образцы. Инсар Килоди махнул рукой на развернувшийся бедлам и побежал по сугробам к домику своего приятеля, который давно его ждал. Они договорились гонять кошек на старой, заброшенной часовне. Инсар постучал настойчиво. Раз двенадцать. На тринадцатый сосновая дверь распахнулась, его рыжий друг зевнул, заспанный и ещё несобранный. Завтра ему исполнится десять. Инсар был младше его на год, но сильно из-за этого переживал и во всём старался превзойти рыжего приятеля. Четверть часа ушло на сборы, после чего мальчишки бросились наперегонки к часовне. Конопатый остановился, услышав шум на площади.
— Чего там опять? — спросил он, уставившись на суету и гомонящих баб.
— Да ничего! — хватанул его за фуфайку Инсар. — Снова паразиты прискакали наших разувать.
— Пойдём, глянем? Может, чего дельное сопрём? — предложил рыжий и подмигнул Инсару.
— Ну тебя! — сплюнул Инсар, обиделся и пошёл к часовне один, свесив шапку.
— Не грусти, малой! — поддразнил его приятель, толкнул в сугроб и ринулся в часовню.
Небольшое, всего два этажа да подвал, помещение старой, полу обвалившейся часовенки облюбовали кошки. Причин нашли две. Здесь, где-то под землёй, что-то теплилось и согревало бездомных четвероногих в морозы. И ещё их кто-то подкармливал: носил молоко, мясные ошмётки, рыбу, пойманную в самом глубоком месте местной речки. Правила игры носили простой характер. Каждому отводилось время — счёт до ста, за которое он должен поймать кошку, показать её другому и отпустить восвояси. И так несколько подходов. В результате считалось общее число пойманных животных, и победитель загадывал любое желание поверженному оппоненту. Инсар побеждал только летом. Зимой он вылавливал котов десять, не больше. И то одного по несколько раз. Этот старый чёрный кот с перебитой лапой жил, наверно, свой второй десяток, много зевал и никогда не давался в руки конопатого, норовя разодрать его в клочья. У Инсара и сторожила часовни давно заключён негласный договор, по которому кот не старался удрать, но взамен получал порцию нежности и сметаны. Почти у каждого кота водилась кличка. Хвостатые приняли правила игры и с удовольствием подчинялись, даже не думая убегать слишком далеко. В этот раз снова победил рыжий парнишка. Он вскинул свои коротенькие ручонки и возгласил что-то вроде боевого клича.
— Загадывай, гад! — раздражённо сплюнул на снег Инсар и уселся в сугроб, потирая заледенелой варежкой своё вспотевшее, раскрасневшееся лицо. Приятель нахмурил свои золотистые брови и призадумался.
— У купцов точно есть, чем поживиться. Нечто драгоценное, что стоит кучу деньжат. Хочу, чтобы ты спёр что-нибудь из гостевых чертогов и принёс сюда завтра утром!
— С ума сошёл! — возопил Инсар, свалял комок снега и отправил его в лоб рыжему. — Ничего я воровать не стану!
— Тогда я всем расскажу, что ты не выполнил спор! — начал угрожать конопатый. — Вся местная ребятня будет обзывать тебя трусом и болтушкой!
— Что угодно, но не воровство! — подвёл черту Инсар и сел в сугроб, ожидая нового задания.
— Баран какой, — махнул варежкой приятель, — шут с тобой, давай так. Ты всё равно пролезешь в гостевую. Ночью. Да положишь кошачьих какашек у чьей-нибудь двери. Утром мы посмотрим, кто вляпается в подарочек. Обхохочемся!
— Ну, у тебя и замашки, — покрутил головой Инсар.
Инсар, скрепя сердце, согласился. Отпросившись у родителей ночевать у друга, Инсар при сумерках сбегал к часовне, набрал кошачьего помёта в старую, прохудившуюся половую тряпку и надёжно её завернул. После того, как дадут отбой, все гости разойдутся по своим комнатам.
Гостевой зал возвели давно и на века. Несколько десятков деревянных домишек, прилаженных друг к другу, будто солдаты в строю, создавали ровную линию, напротив которой, метрах в тридцати, располагалась точно такая же линия домов-близнецов. Всё жильё накрывала высокая, покатая крыша, образуя колпак. Входов в гостевые чертоги было всего два — в начале зала и в конце. Но мальчишки частенько вскарабкивались вверх по деревянным настилам, цепляясь за выступы орнамента, которым был украшен зал снаружи. Пролезая вовнутрь, ребятня частенько наблюдала в распахнутые окна за иноземцами: их привычками, разговорами и, самое интересное, их удивительными вещичками. Самые наглые могли получить по шее от раздражённого торговца, однако реже, но бывало, кто-то из таких смельчаков овладевал диковинной штукой, бахвалясь ею перед ровесниками.
Килоди не очень любил соваться в чертоги, оттого ночная вылазка не на шутку его злила. Когда окончательно стемнело, Инсар вылез в окно детской, где они ютились с рыжим, захватил с черепицы лежавший там свёрток с неприятным содержимым и отправился выполнять пакостное задание. Инсар на всякий случай дёрнул двери главных ворот — заперто. Пришлось лезть. Ноги соскальзывали, он чуть не сорвался с десяти метровой высоты, но пронесло. Когда он соскочил на ровный, заиндевевший деревянный настил гостевой аллеи, немного громыхнуло, но в тишине ничто не обратило на упавшего с крыши мальчонка внимания. Инсар собирался бросить «мину» куда придётся, у первого же порога. Но почему-то передумал. Его потянуло в конец аллеи, к домику, в глазницах которого мерцал слабый свет. Подойдя ближе, Инсару почудилось, будто его кто-то окликнул. Он повертел своей косматой башкой, но никого не разобрал. Снова повеяло еле разборчивым, но тревожным духом. Инсар разнервничался, на лбу выступил пот, а под соболиной шубой пылал огонь. Мальчик расстегнул пуговицы, привстал на носки и робко заглянул в окно дома. Лысый всадник, что восседал на крупном конуле — без сомнений вожаке, теперь склонился за письменным столом. Чем именно занимался торговец, Инсар разобрать не мог, широкая спина закрывала обзор. Инсар встал на короткое полено, ещё немного приподнялся, напрягая икры ног до предела и рискуя свалиться и быть обнаруженным. Лысый сильный мужчина немного развернулся, дав тем самым Инсару разглядеть на столе, в чёрном открытом футляре ромбовидный предмет, который светился ярко-жёлтым с отблесками белого и голубого. Килоди выпучил глазища, дивясь тому, что произошло дальше. Сверкающий ромб раскрылся, разноцветные блёстки взмыли под потолок и, немного замерев, устремились в сторону стекла, туда, где прятался Инсар. Парень не успел сглотнуть, как блёстки разбили стекло вдребезги, опрокинув подсматривающего наземь. Инсар ударился затылком, всё вокруг затуманилось, расплылось. Над куполом резвились радужные огни, потом собрались в единый пучок и приняли конусовидную форму с остриём на конце. Из домика выскочил лысый погонщик, зыркнул на Инсара и злорадно скривился. Килоди вскочил на ноги, бросил шубу, свёрток и побежал к воротам. Стрела загудела. В соседних домах стали вспыхивать огни, кто-то высунул свою рожу в раскрытые ставни и выругался на всю аллею. Инсар по наитию нырнул в один из зазоров, которые образовывались между постройками. Запыхавшийся, он покатился куда-то вниз, заметив блеснувшею мимо проёма молнию. Кубарем, он вывалился в погреб, где хранили соленья и настойки для постояльцев. Наверху поднялся сыр-бор, спорили и ругались. Инсар в темноте шарил по бочкам, полкам, наткнулся на стеллаж с вином, одна бутылка вывалилась из ячейки и разбилась. В морозном воздухе разлился приятный виноградный аромат. Инсар продолжал поиски, в конечном счете, упёршись в люк, который обычно раскрывали снаружи. Мальчик подтянул полупустую бочку, встал на неё и принялся отчаянно долбить в запертую на замок крышку. С каждым ударом Инсар терял силы и надежду. Металлические дверцы лишь подпрыгивали, не собираясь выпускать пленника. Инсар взмок, покраснел, ругался. Костяшки на кулаках кровоточили, едкий пот заливался в глаза, Инсар их закрыл и продолжил свои потуги, отрешившись и уповая на везение. С очередным, не самым настойчивым ударом, дверцы поддались и взмыли вверх, будто их выбил кованым сапогом дровосек-великан. Инсар ахнул и, утерев слёзы, вылез наверх, разгорячённый и счастливый. Он бежал, не останавливаясь. По какой-то причине парень забыл, что у него есть приветливый, тёплый дом. Килоди нёсся в лес, к руинам старого замка, который когда-то составлял прекрасную архитектурную композицию, заканчивающуюся прелестной часовней на холме. Инсар обожал тут бывать. И теперь, когда над ним нависла угроза, Инсар мчался не к родителям, а в мрачный лес к остаткам того, что символизировало в давние века силу и мудрость. Нырнув в груду камней, Инсар спустился по узким проходам вниз, в своеобразный пустой подвал, сухой и относительно чистый, где были лишь древние исписанные чудным языком стены и притащенный им тонкий дырявый матрац. Замерев, Инсар затаился, отдышался и задремал, прислонившись к холодному серому камню. Очнулся он только под утро. Замёрзнув и проголодавшись, парень мало-помалу пришёл в себя и не спеша зашагал домой. Рассвет вселил в него радость, заставил поверить, что все опасения надуманы, а яркая стрела лишь дивный фокус. Глупый трус, он умчался в дебри, испугавшись того, о чём не имеет понятия. Наверняка над ним уже глумится его рыжий приятель и вся местная ребятня. Миновав очередную возвышенность, Инсар бросил утомленный быстрый взгляд на привычный пейзаж родного Иншара и не сразу осмыслил, что творилось недоброе. Пряничные домики сгорали, охваченные пламенем. Все жители куда-то подевались. По заснеженным улицам, орудуя огнемётами, расхаживали люди в противогазах и тяжёлом защитном облачении. Сжигая строения, они растапливали сугробы, которые превращались в ручьи и стекали в сточные ямы. Инсар заревел, рухнул на землю, обхватив руками голову. Его сдавленный крик никто не слышал, да и не смог бы разобрать — внутри у Инсара всё разрывалось, разверзлась чёрная дыра, засасывающая всё вокруг. За что? Почему? Кто они? Вопросы возникали один за другим, но малолетний, брошенный Инсар не знал ответов. Идти в деревню нельзя! Во всяком случае, он точно не пойдёт. Быть может, его мама и папа в безопасности, и его приведут к ним? И всё наладится. А ужасный пожар — это какая-то веская необходимость? Почему-то Инсар сомневался в своих наивных суждениях. Бежать в чащу, в спасительные подземелья древнего замка, который, словно заботливый старый дед, укроет от невзгод в своей уютной нищей халупе и не станет ни о чём расспрашивать.
* * *
Инсара вздрогнул. Что-то под ним жалобно скрипнуло, а где-то поблизости зашаталась мебель. Килоди пробудился, взбудораженный, потный и навьюченный. Примирившись с реальностью, он немного успокоился, откинул в сторону толстый шерстяной плед, поднялся из мягкого глубокого кресла, в котором задремал, и залпом опустошил начатую бутылку клубничного вина. Приторно и дёшево. Однако другого более-менее достойного пойла в этой дыре не нашлось. Беглецы проделали долгий путь, потратив восемь дней. Они добирались на попутках, забирались в товарные вагоны, прибивались к колоннам мотопогонщиков. Добравшись до гористой местности, они остановились в гостинице «Глушь у реки». Денег у них не было. Никаких. Потому Измир пустил в ход гипноз и с виртуозной лёгкостью убедил полноватую уже не молодую женщину — владелицу «глуши», приютить их, внушив, что они оплатили несколько недель к ряду. Инсар подивился тому, с каким изяществом этот неприятный, горбатый карлик машет своими костлявыми ручонками перед напудренным носом хозяйки и размеренно наговаривает ей заранее подобранные фразы на чистом илейском языке. Обычная речь Иза не изобиловала литературностью и изыском, но во время гипноза всё кардинально менялось. Перед Инсаром был не гнусный уродец, но первоклассный месмерист.
Первый этаж «глуши» пустовал, а на втором теперь жил Инсар со своим спутником да молодая активная пара, которая порой устраивала такие любовные марафоны, от фанфар которых Инсару хотелось бросаться на стены — уж больно они возбуждали и надоедали одновременно. Измир же относился к утехам за стеной холодно, даже немного пренебрежительно. Что так сильно огорчало уродца, Инсар не вызнавал. Остановка в «глуши» оказалась вынужденной. Впереди, в паре десятков километров южнее, илейцы выставили наблюдательный кордон, который протряхивал всех, кто движется по шоссе и в округе, радиусом тридцать километров вниз по континенту. Авиаботы патрулировали недосягаемые уголки, посылая картинку в штаб «смотрителей». На поиски убийцы тратились приличные ресурсы. Измир побывал на разведке и вернулся с удручающими новостями. Вариантов обойти досмотр виделось не слишком много. Один из них — последовать «спящий город» — Фесрам. Перспектива такого похода окончательно расстроила Инсара. Расположившись в кресле, он стал медленно попивать вино из узкого горлышка и размышлять, пока не ускользнул в дремоту, принесшую ему ужасающий, липкий, гадкий кошмар.
— Хире, хире, — забеспокоился Измир, — приюкалась поганая дремь?
Инсар кивнул, сразу поняв гибриоида. Он к нему успел слегка привыкнуть и приспособиться.
— Чито приюкалось? — соскочив со своих нар, где восседал в позе Лукотского монаха, уткнувшись в Инсара своим кривым с горбинкой носом, любопытствовал гибриоид.
— Гибель Иншара, моего родного дома.
Гибриоид скривился.
— Странно. Я видел концовку сна много раз. Но никогда мне не приходилось узреть его начало. Будто только сейчас проявили плёнку и поставили на проектор.
Измир скорчил сосредоточенную харю, но промолчал.
— Чёртов «обод», сейчас бы он мне пригодился.
Инсар распахнул окна, и в комнату ворвался мокрый, кислый запах болота, цветущей воды и свежей краски. В чёрный цвет покрасили понтон, с которого ловили свою скудную рыбу местные горе-рыбаки. Речушка, а точнее мелкий приток Илейи, протекал меж острых, но редких скал и впадал в Мелиметское море, рядышком с крупным портовым городом Ригвольдом.
— Скоро начнутся дожди. — В задумчивости протянул Инсар. — Итак, другого пути нет. И этот совсем не безопасен. Я никогда не бывал в Фесраме, — не поворачиваясь к Йелландулу, резюмировал Инсар.
— Пёхать напролом — верный кирдык! Обойдём, и шляхоть с ними! Хсар подсобит нам! — настаивал на своём уродец.
— Тебе знаком Мейхер Заволло? Говорят, он прячется в «спящем городе». Несмотря на всю важность нашей экспедиции, я не хотел бы его повстречать, — Инсар честно признавался, что имя Заволло тревожит его, заставляет морщиться от колких мыслей.
Измир резко замотал своей башкой, усеянной шишками, шрамами и ссадинами:
— Не врагуй! Се нам не страховит! Хсар в нас! — заладил карлик и стукнул себя в грудь.
Внизу зашумели. Молодые поднимались с прогулки. Инсар старательно избегал их, и, убедившись, что они заперлись в своей любовной конуре, высунул нос в коридор. Ему захотелось добавить вина, поэтому пришлось спуститься в кухню, затем в подпол, где хранился напиток. Едва не угодив лбом о деревянную перекладину, Инсар ловко пригнулся и оказался в прохладном и тесном помещении. Здесь давно никто не прибирался. Садовый инвентарь, брошенный и никому давно не нужный, расшвыряли по разным углам. Большая сеть, ещё влажная, повисла в углу, на рейке, наспех скрученная и не очищенная до конца от мелкого мусора, что запутался в ней на последней рыбалке. Из единственного мутного оконца поддувало, потому температура в подвале была всё же немного ниже требуемой для отличного вкуса напитка. «Оттого здешнее вино напоминает разбавленный сок», — пробурчал Инсар. Найдя подошедшую бутыль красного, он собирался выйти наружу, но внезапная боль вцепилась в его живот, начала выворачивать кишки, взялась за желудок. Килоди упал на колени. Зуверфы снова напоминали о себе. Они требовали платы, которая обычно заканчивалась чьим-либо убийством. В висках грохотало колоколами сотен монастырей, ноги окаменели, кости ломило. Инсар издал жалобный писк. «Убей, убей ради нас», — нагло требовали его неприветливые сожители, — «погуби ради Хсара и самого себя, владыка!» Боль немного затупилась, дав секунды на передышку. Сейчас завести бы шарманку или граммофон да понежиться в ледяной ванне. Но ничего подходящего в этой конуре не было. Долбаная ТВ-панель, сотня дырок, источающих бестолковую, электрическую псевдо музыкальную канитель, душ, который можно сделать холодным, но достаточно льда всё равно не сыскать. Да и карабкаться на второй этаж слишком высоко и теперь невыносимо. Восемнадцать ступеней, он сосчитал их каждую, пока спускался, — столько разделяло его от возможного минутного облегчения.
— Что за шум?! — забеспокоилась хранительница «Глуши у реки», — кто там в погребе?
«Не ходи сюда! Не ходи! Пошла прочь! Вымётывайся!» — шептал Инсар и только последнее слово прокричал так громко, как только мог. Получилось невыразительно, и полная любопытная дама продолжала переть навстречу гибели, причитая и кудахтая. Она ожидала увидеть пьяного постояльца, здоровенную крысу или полчище красных тараканов, но никак не бледного молодого человека, который пускал слюни, стоя на четвереньках.
— О, юноша! Вам нездоровится?
Женщина кинулась помогать Инсару. Второй был уверен, что никаких миниботов в этом полном жира теле никогда не бывало, потому рассекретить своё местоположение он не боялся. Зуверфы напирали, давя на сознание, играя на барабанных перепонках, упрашивали прикончить этот «кусок дрянного сала». Терпеть ещё хоть сколько-нибудь абсолютно невыносимо. Инсар пошарил раскрасневшимися от напряжения глазами по пыльному полу. К тому времени, дама присела на корточки напротив него и пару раз врезала Инсару по щекам, рассчитывая привести в чувство. Килоди нащупал холодный металл — среднего размера многозвеньевая цепь с тупым крюком на конце. Должно быть, когда-то на неё подвешивали туши домашнего скота и выпускали им кровь. Инсар сжал цепь изо всех сил и сорвал её с пола. Взмыв в воздухе с характерным свистом, цепь проделала неполный круг и врезалась в шею бедной толстушки. Та вскричала, хватаясь за рваную рану, из которой захлестала свежая кровь. Содержательница отеля рухнула на спину, ревя и прося помощи. Зуверфы засуетились, обложили стены и приготовились наброситься. Инсару полегчало, но остановиться он уже не мог. Измерив на глаз длину цепи, Инсар повертел её под потолком и размашисто вогнал крюк прямо в пузо незадачливой женщины. Взрыв жир и вырвав крюк обратно, Инсар сел на жертву верхом, прислонил окровавленный крюк к шеи и произвёл последнее отточенное движение, перерезав горло. Тени соскользнули со стены, превратившись в густой туман, и подхватили умирающую тушу, проникая в его недра и высасывая остатки жизненной силы. Инсар сложил цепь и пихнул в карман своей лёгкой куртки, перепачканной липкой кровью и грязью. Наверняка наверху расправу слышала эта вечно трахающаяся парочка. Свидетели, которые не видели его лица. Опасны ли они? Определённо. Инсар представлял, как напуганная девчонка тискает свой картридж в попытке отправить сообщение в отдел досмотра или «смотрителям». А её парень нашёл какую-нибудь палку и уже стережёт запертую на все замки дверь. Невинные жертвы. Избежать их невозможно, когда ставки высоки. Цена — жизнь? Отнюдь. Он, Инсар, так давно мечтал избавиться от надоедливых клякс, которые мучают его сознание и тело. Что станет с ними, умри он на казне или под обстрелом сил правопорядка? Зуверфы освободятся и найдут новый сосуд. Не такой целомудренный и более жестокий. Ему часто снится странный предмет — скипетр или копьё. Инсар уверен, только оно способно избавить его от страданий. Но где его искать? Последний человек, который мог помочь, серьёзно болен. Он, Инсар, сеет зло, смерти и уныние. И новый оплот надежды — это его неприятный попутчик, который позавчера выбрался из землянки и твердит о туманном предназначении. К чему все эти размышления? Ах да. Стоит ли кончать с безобидной, милой парочкой, которая так славно проводит свой отпуск в «глуши»? Разумеется. А вдруг у них внутри миниботы, и отдел досмотра обнаружит его местоположение? Он обставит всё правильно, без возможности подкопаться. Белый значок исчезнет с карты наблюдателей. В чём причина? Смерть, самоубийство или просто истёк срок годности минибота? Отдел дозора отправит запрос на картридж и если клиент не ответит в течение десяти часов, группа досмотра отправится на место предполагаемой трагедии. Убить может кто угодно. Не все в Илейе носят в себе искусственные микротела. Органы права уповают на запись, сделанную перед кончиной. Но почему у жертвы не могут быть завязаны глаза? Безусловно, система не идеальна и хромает на обе ноги.
Уверенными шагами Инсар поднялся на второй этаж. Совесть его мучила, но как-то отдалённо, будто мошка, назойливо мельтешащая перед вспотевшим лицом. Инсар пребывал в своеобразном наркотическом опьянении, однако ясно осознавал, что творит. Половицы скрипели, провожая его шаги. Номер 22. Инсар прислушался. Тишина. Они точно внутри, просто затихли. Затаились, как мыши, на которых развязала охоту старая опытная кошка. Тук-тук. Инсар постучал и прочистил горло:
— Извините! Прошу прощенья! Внизу кто-то кричал. Вы не знаете, в чём дело? — хитрил Килоди, но прекрасно понимал всю глупость затеянного спектакля. Молчали.
Инсар решил, что медлить нельзя. Поразмыслив, он спустился к рецепции, поискал запасной ключ от двадцать второго номера. Нашёл. Поднялся наверх, стянул куртку, расправил цепь и вставил ключ в замок. Провернувшись два раза, замок щёлкнул, дверь открылась. Инсар толкнул её. На пороге стоял высоченный, широкоплечий белобрысый парень с ножом в правой руке. Его оголённый торс свидетельствовал о годах тренировок, прекрасном питании и лошадиных дозах стимулятора, которые он засаживал в себя ежедневно. Один глаз характерно поддёргивался — перенесённая операция на глазном нерве. Подобный результат хирургического вмешательства Килоди видел неоднократно. На войне. Парень зарычал и набросился, умело размахивая ножом. Девушка, блондинка с огромной грудью и пухлыми губками, устроилась на кушетке, зажавшись в углу.
— Ублюдок! — орал парень и наступал. — Я разорву тебя, паскуда!
Килоди дважды улизнул от резких выпадов и на третий раз подкинул цепь, сделал ею короткий взмах и перехватил ведущую руку нападавшего. Скрутив намертво, цепь сдавила мышцы, пустила кровь. Инсар сделал виртуозный шаг в сторону и проводил цепь по инерции, дав парню налететь на перила. Килоди не стал терять драгоценные секунды, набросился со спины и повис на двухметровом гиганте, который бесновался и пытался сбросить противника. Инсар также стремительно перехватил крюк, на котором ещё осталась кровь толстушки, и полоснул остриём по лицу бывшего солдата. Тот взревел. Инсар спрыгнул со спины вояки и, разбежавшись, въехал ему кулаком в грудную клетку. Атлет закашлялся, закачался и, попятившись, упал навзничь. Девчонка визжала и звала на помощь. Из-за угла выглядывал любопытный карлик, довольный происходящим.
— Ш-ш-ш, — прислонил к губам окровавленный указательный палец Килоди, — потом твоя очередь.
Восстановив дыхание и скинув с себя цепь, здоровяк поднялся на ноги, раскис, всхлипнул и стал просить о пощаде, виновато опустив голову. Гигантский кусок поджарого мяса рыдал и умолял оставить их в покое, обещал, что они будут молчать и забудут о сегодняшнем вечере навсегда. Килоди не слушал.
— Смотри вниз и не смей поднимать свою башку! — приказал Инсар.
Килоди досчитал до тридцати, вздёрнул с пола цепь и в последний раз взмахнул ею, с силой вогнав крюк прямо в макушку здоровяка. Тот на мгновение замер и, обмякнув, распластался на деревянных половицах, истекая кровью. Зуверфы с благодарностью приняли жертвоприношение, облепив очередной дар своими маслеными извивающимися липкими жгутами.
«Её не тронь», — прошипел самый разговорчивый Зуверф, который, наверно, был парламентёром в их нечастых беседах. Килоди слышал и другие, не менее противные голоса, но этот всё же чаще. «Душка послужит нашему храму. Безумна и грязна».
Инсар помедлил и, приняв решение, крикнул:
— Измир! — Карлик тотчас подскочил к нему. — Разберёшься с дамой? Только не убивай.
— О-о, со слюнками! — ухмыльнулся Йелландул, — хереть ей не стану, просто сшибу с ума.
Инсар впустил уродца к визжащей девушке, которая ни разу не попыталась сбежать, хотя в глубине души Килоди на это надеялся. Захлопнулась дверь, и отчаянный девчачий визг серпом разрезал пространство, казалось, заскрежетали старые стёкла. Измир не станет её убивать. Мастер гипноза сведёт девушку с ума, внушит ей, что именно она виновата в смерти своего дружка. Девчонка будет твердить о невероятных вещах: приведеньях, мужчинах в старых кольчугах, которые вынырнули из чёрной дыры, образовавшейся в стене, о невообразимых щупальцах древнего монстра, которые обвивают её юное тело по ночам и просят принести себя в дар. Околесица, после которой помещают в Нуттглехарт — лечебницу для людей с психическими расстройствами. Там эта прелестная, молодая, пышущая здоровьем и красотой девочка и окажется. Жестокость, не необходимая и в какой-то степени бестолковая. Зачем он пошёл на столь гнусный и низкий поступок? Во всём виноваты «чернила». Дурное влияние и обретённая привычка убивать. На сей раз он не нуждался в долгой реабилитации. Холод и музыка всё равно его не спасут. Он ощущал, что Зуверфы овладевают им, переманивают на свою мрачную сторону, заставляют его быть тем, кем он никогда бы не стал, не встреть на своём пути горе и страдания. Инсара нещадно выворачивало после каждой кровавой экзекуции, после любого акта неосмысленного насилия, но сейчас сердце билось ровно, будто не случилось ничего необычного. Став беглецом, Килоди нашёл ещё одно оправдание своим мерзким поступкам, тем самым в очередной раз угодив поганым Зуверфам. Инсар официально объявлен вне закона, и это означало, что он возвысился над ним.
Вернувшись в свой номер, Иснар снял грязную одежду, сменил её на последний, купленный в придорожном магазинчике комплект из твидовых штанов и ветровки и снова спустился в холл. Вышел на свежий воздух. Небо затянули тучи. Неужели дождливый сезон начнётся так рано? На воротах сарая висел хлипкий замок. Один удар ботинка снёс преграду. Инсар искал топливо. Машин поблизости не было, но он слышал тарахтящий генератор, когда вырубалось электричество. Бак стоял за рабочим станком. Осталось совсем немного на дне. Выжимка из остатков переработанного апатиниума. Бесцветная жидкость с консистенцией подсолнечного масла. Отлично горит. Из дверей отеля, вальяжно ковыляя, вывалился Измир. На его кривой морде застыла самодовольная ухмылка.
— Чито творишь? — поинтересовался он.
— На! — Инсар протянул карлику бак с остатками горючей смеси, — спали этот гадюжник!
— Вы меня балуете! — радостно воскликнул Из, перехватил бак и заводил хороводы, разбрызгивая топливо вокруг здания. Вошёл внутрь. Вылез через окно, не переставая поливать всё вокруг опасной жидкостью.
— Девку выволочь? — нахмурившись, спросил карлик.
Инсар кивнул.
Растерянную и будто провалившуюся в сон, в слезах, с невидящим взором, её усадили на сундук в сарае и закрыли на замок. Её найдут, в этом нет сомнений.
— Поджигай! — скомандовал Инсар, но перед этим выгреб всё ценное из карманов жертв. Набралось не густо: два картриджа, ключи, пара подарочных талона на ужин в закусочной «Блинкс», жевательная резинка, перочинный нож и пачка дешёвых презервативов. Дождавшись сигнала, Измир зажёг спичку и бросил в условное место, где возродился огненный змей и, петляя, нацелился в сторону старого, деревянного пристанища «у реки». Пламя разыгралось и разошлось не на шутку. Балки хрустели, истощались и рушились, вздымая пепел и яркие искры. Инсар и его напарник немного постояли, любуясь пожаром, затем осмотрелись — стемнело — и решили отправиться в дорогу. Им предстоял нелёгкий путь до Фесрамского тоннеля — единственного пути в «спящий город».
Глава 7
Джулия наслаждалась уединением. Утром она почувствовала тошноту, головокружение и жжение в некоторых участках тела. Сомнений быть не могло — сгорели её миниботы. Опорожнившись, она убедилась в этом наверняка. Джулия поняла, что ей необходимо проветриться-подышать, покинула монастырь и устроилась в прекрасной беседке, которую давным-давно срубили на цветочном холме. Отсюда открывался невообразимо красочный вид: внизу протекала полноводная Илейа, вдалеке раскинулся монастырский комплекс Асмиллы, его сад, винные плантации, конюшня, где держали лошадей и конулов. За монастырём отцветала берёзовая роща, на западе менял краски и старый дубовый лес, что веками дряхлел и возрождался вновь. Вода в реке плескалась, то были мигрирующие косяки рыб. Раз в год всего пару дней они перебираются ниже по течению, руководствуясь приказом природы. Джулия закрыла глаза и вообразила, каким может быть это место зимой, под слоем белого снега. И улыбнулась. Близились дожди, погода менялась, похолодало. Джулия вышла из стен монастыря в одном лёгком голубеньком платьице, которое не спасало и от самых приветливых ветров. Продрогнув, она собиралась возвращаться под крышу обители, но тут же на её плечи легла тёплая, подбитая кроличьим мехом куртка с начищенным серым воротником. Мурашки разбежались по сторонам, уступив место приятной, томной неге. Атлас присел рядом и так же, как Джулия, уставился на дивный пейзаж.
— Сколько лет здесь живу, никак не могу привыкнуть к этому великолепию, — растопил тишину Атлас, — даже самые большие упрямцы не спорят о здешних красотах.
— Не предполагала, что «деревянные» могут быть настолько сентиментальны, — хмыкнула Джулия.
— Дело не в чувствах. Просто мне нравится делать фото, отсюда они получаются самыми востребованными. Да, я продаю их на одной популярной ячейке Потусторонней Вязи. Покупатель из Детры. Выкладывает приличные бабки, хочу тебе сказать.
— Поверь, поглазеть на твои шедевры мне так и не захотелось, — парировала Джулия и потёрла ладони, разгоняя кровь.
— К вечеру ветер становится хлестче. Вот и Кей захворал. Я заметил, они с Неолой неплохо ладят.
— Почти ровесники, достаточно общих тем. Они обязаны дружить, — предположила Джулия.
— Откуда такая странная фамилия, Фокстрот? — поинтересовался Атлас и будто бы прикусил язык, ожидая очередной едкости. Но Джулия ответила просто и без выкрутасов.
— Досталась от матери. Я её любила, правда наговориться нам не удалось. Она умерла, когда я была совсем маленькой. Не знаю отчего, но, говорят, её доконала душевная болезнь. Что-то типа психического расстройства. Честно говоря, я в эту чушь не верю, но иного не остаётся. Мой отец редкостная сволочь, с которой мне совсем не улыбалось находиться в одном доме, поэтому я часто сбегала к Фраю. Впрочем, ты уже об этом знаешь.
— Твой отец. Кто он? — решил не останавливаться Рензо.
— Козёл! Просто своенравная, властная скотина и точка! — подвела невидимую черту Джулия и вздрогнула.
— Пошли в тепло, а то дрожишь, как после «едкой радуги», — приобняв Фокстрот, он помог ей подняться с лавчонки, и они покинули цветочный холм.
Рассвет получился неоднозначным. Солнечные лучи будто забыли дорогу и заплутали где-то в космической дымке. Серость встала стеной, опустила ворота и придавила небо к влажной, сырой земле. Сплоховав на заре, погода продолжала куражиться, зарядив в полдень ливнем, который ждали только на следующей неделе. Продлился он, к всеобщему облегчению, не долго. Воздух стал свежее, прохладнее. В чреве служителей Асмиллы всё проистекало по устоявшемуся расписанию и ритуалу. Только Неола Фрай пропустила все занятия, предпочтя остаться рядом с Кейем, который температурил третий день. Сегодня ночью его бросало в жар, он бредил, и всё время что-то выкрикивал, звал на помощь, о чём-то просил. Проснувшись, Кей получил лошадиную дозу лекарства. Его обследовали в очередной раз, проверив все органы, изучив анализы. И снова никаких нарушений лекари Асмиллы не обнаружили. Календара Блоус наведывалась к Кею каждый день, подбадривала его и настаивала, чтобы он больше пил. Он был рад любому посетителю, но компания Неолы нравилась ему больше других. Милая, воспитанная, умная и добрая. В монастыре таких было полным-полно, но только Неола казалась Кею по-настоящему интересной. Ему семнадцать, ей немногим меньше. Между ними могло вспыхнуть самое настоящее чувство, искреннее и чистое, какое бывает только в нежном возрасте.
— Пора бы тебе заняться служебными обязанностями, раз с Мбалли ничего не вышло, — напомнила Атласу о его заботах настоятельница Блоус, застав его рядом со спящим безволосым другом.
— Он похож на больного раком, — сквозь зубы, едва слышно, процедил Атлас, — неужели мы не знаем, чем он болен?
Календара ничего не ответила, застыв в дверях маленькой комнатки.
— Быть может, нам стоит обратиться к властям Трезубца? У них есть биокапсулы. Уверен, они помогут нам, — настаивал Атлас и с надеждой взглянул на Блоус.
— Сомневаюсь, — только и ответила хранительница тайн Асмиллы.
— До чего же вы упрямы! — взбеленился Атлас и собрался покинуть комнату друга.
— Завтра вечером ты обязан доставить «слепки снов» Блинду. — Блоус остановила его выставленной ладонью. — А затем отправишься на поиски Мбалли. И меня абсолютно не волнует, с чего ты начнёшь. Помни о своём статусе в этих стенах. Ты давал обещание оберегать идеалы нашей религии. Самое время отдавать долги.
— Фрай не жилец. Где брать след? Шуруй, значит, дорогой Рензо, вынюхивай старого маразматика по затхлым ночлежкам да рыскай в сраных уголках нашего гнилого материка! Вперёд, с улыбкой идиота! — Атлас ёрничал и кривлялся, его съедало внутренне раздражение и тихая злоба. Ему совсем не нравились последние события, его тревожила внезапная болезнь друга. Но Блоус, подобно каменному изваянию, стояла на своём:
— Ты сделаешь свою работу! Мбалли будешь искать в «спящем городе». Дошли слухи, что его видели там несколько месяцев назад. — Блоус изъяснялась строго, ровно, без каких-либо эмоций.
— Месяцев?! — вскинул руки Рензо. — Вы свихнулись?! Да за этот срок можно исколесить всю Илейю и вернуться обратно! Вплавь!
— Если ты ослушаешься, можешь забыть о монастырском тракте. Ибо это единственная дорога в обитель Асмиллы, — отрезала Блоус и, резко развернувшись, ушла.
* * *
— Составишь мне компанию?
— Зачем?
— Одному дико тоскливо. И непривычно. Не смогу всё время молчать. Начну болтать сам с собой и свихнусь на почве размножения личности.
— Расслоишься, будто какой-нибудь лист оргалита?
— Не наскучило, а?
— О чём ты?
— Подшучивать на тему моего происхождения? Не смешно же.
— Обижаешься?
— Глупости какие! Дуться на бестолковый бабский трёп? Вот ещё. Просто раз мы заодно, надо бы налаживать контакт. Эти шутки становятся глупыми и неуместными.
— По рукам. Я перестану над тобой издеваться. Одно условие. Идёт?
— Какое?
— Ты кончишь гнуть из себя этакий дубовый дуб, который вот-вот переломится под тяжестью своего эфемерного величия и гипертрофированного эгоизма? Крутой ты или нет — решать не тебе, верно? Позволь, другие рассудят. А ты расслабься, великан, пока мы выставляем оценки.
— Сейчас было обидно.
— Меня все обожают: я не в ладах со своим поганым языком. Ты уж либо привыкай, либо даже не начинай. Зависит только от тебя, сечёшь?
— Выезжаем через час. Нас ждут несколько заштатных деревень и куча немытых ребятишек, которые так и норовят оторвать от тебя кусочек и утащить в свою хибару. Надеюсь, они не оставят без внимания и твой гадкий бескостный язык.
* * *
Внедорожник свернул с монастырского тракта и устремился на юго-восток. В маршрутном листе Атласа значились деревни Керез, Шамъялт и Ваздок. Выехав рано утром, он мог рассчитывать вернуться в густых сумерках или посередине ночи, как повезёт. Джулия устроилась рядом, по правую руку от Атласа, и всё то время, пока они неслись мимо лесов и выжженных полей, не проронила ни слова. Рензо нахмурился и был готов пожалеть, что взял её с собой. Развлекать его она не собиралась, а сгущать атмосферу в тесной кабине и вовсе было ни к чему. Когда вдалеке заблестел шпиль невысокой церквушки Кереза, Джулия встрепенулась.
— Ты взял воды? — она стала шарить по салону в поисках какой-нибудь бутылки, наполненной жидкостью.
— Зачем? Умирай от жажды, моя ненаглядная. — Хмыкнул Атлас, открыл подлокотник и достал оттуда прохладную бутыль.
— Спасибо.
Она устало отвернула крышку и сделала пару долгих глотков.
— Меня иногда укачивает. Ничего серьёзного.
— Ты ж сама вроде как рассекаешь на своём громадном квадроцикле. Странно слышать.
— Есть разница. Мой «Гарри» оснащён датчиком антиукачивания, к тому же в шлеме установлена система фильтрации воздуха, поэтому я никогда не задыхаюсь. А в этой душной махине мне тошно.
— Открой окно и все дела, — посоветовал Атлас и свернул на узкую брусчатку, ведшую к центральной площади Кереза.
— И жри пылищу, что вздыбливается под колёсами этой дуры, да?
Джулия стукнула ладонью по креслу и уставилась на людей, высыпавших из своих домов. Они вскидывали руки, что-то выкрикивали, улыбались. Крестьяне встречали посланников Асмиллы.
В Керезе и Шамъялте Атлас и Джулия занимались примерно одним и тем же. Сначала Рензо долго разговаривал с местными жителями, потом они ужинали или пили чай в компании значая, самого мудрого и предприимчивого аборигена. А потом Рензо считывал с «ободов» все сны, которые снились послушникам Асмиллы в период, равный двум месяцам. На одно считывание уходило около пяти минут. Рензо проделывал эту операцию сто тысяч раз. Доставал свой квадратный чёрный лакированный футляр — картридж-считыватель, подсоединял с помощью коротких и тонких проводков его к разъёму «обода» и запускал процесс. Пока Рензо считывал сны, Джулия развлекалась, слушая байки старожилов, играя с местной ребятнёй. Уходя, Рензо обменивался объятиями со всеми, кто в них нуждался, а иногда подбрасывал пару-другую сотен статов, чтобы хватило на сезон дождей. Торговать во время бесконечных ливней становилось затруднительно: машины вязли в грязи по дороге на рынок, покупатели отказывались мокнуть, предпочитая затовариваться овощами и мясом втридорога у больших авторизированных ферм и мясокомбинатов.
Крупные поселения, не выросшие до уровня городов, вмещали в себя по двести-пятьсот жителей, имели в арсенале пакгауз, ратушу, одну не слишком большую продуктовую лавку, в которой, впрочем, можно было запастись всем необходимым. Также в каждом подобном посёлке имелась своя часовня, посвящённая Пятиликой Деве Асмилле. Постройки, в которых переносили свой век местные, поражали своим контрастом. Кто-то отгрохал себе высоченный, в четыре полных этажа, особняк, жил в нём, как сирота-король, бродя по пустым коридорам, в которых не хватало только призраков или порывов сшибающего ветра. Другие, это семьи по пять-шесть человек, ютились в хибарах, сложенных из крупных брёвен, обычно дубовых или сосновых, при этом они содержали хозяйство в хлеву, пару машин для уборки урожая и вообще производили впечатление счастливых людей. Таким зачастую «обод» был ни к чему. Трудяги редко видели сны, а их помыслы в основном не заходили дальше хлопот о скором сезоне дождей или радостных переживаний за взрослую дочь, которая вот-вот станет чьей-то женой. Убранство домов не изобиловало хитростью или каким-то неординарным изыском. Была гостиная, где висела ТВ-панель, несколько комнат-спален, подвал да чердак. В зале, рядом с зеркалами, устанавливали глиняную статуэтку любимой богини. Высокая и статная женщина в голубом платье до самых пят. Её лицо источало мудрость и всепрощение. Молясь, каждый послушник церкви брал статуэтку в ладони и сжимал её, пока речь не затихала. Если молились группой, изваяние Асмиллы доверялось самому молодому, ибо у него меньше всего прегрешений и корыстных, пусть и потаённых, помыслов. В финале молитвы все участники прикладывались к чреву Асмиллы, потому со временем голубизна её платья терялась, стиралась и приобретала бледный, невзрачный оттенок.
Последней точкой маршрута была деревня Ваздок, самая мелкая и труднодоступная, находящаяся в густой лесистой местности, рядом с безымянным притоком могучей Илейи.
— Чудесно, — улыбнувшись, заговорила Джулия.
— В каком смысле?
— Все эти люди. Такие добрые и душевные. И все тебя любят. Атмосфера безграничного уюта и покоя. Словно где-то пару сотен километров назад кончился наш хлипкий, гадкий, прохудившийся мир.
Джулия запрокинула голову и закрыла глаза. Ей понравилось абсолютно всё, что уже произошло за сегодняшний бесконечный день. Она очень давно не общалась с людьми просто так, искренне и открыто.
— Наверно, я слишком давно на этой работе, — горестно проговорил Атлас.
— Что ты имеешь ввиду?
— Не замечаю всех тех прелестей, о которых ты сейчас говорила, — хмыкнул Рензо.
— Возможно, — пожала плечами Джулия, сделала паузу и снова спросила, — далеко ещё?
— Часа полтора, не меньше. Асфальт мокрый, торопиться не будем.
— Тогда я займусь допросом, что скажешь? — Джулия заговорщицки прищурилась и слегка закусила нижнюю губу.
— Предупреждаю, меня так просто не расколешь, — улыбнулся Рензо и уставился на подёрнутую туманом дорогу.
— Начнём. Где ты родился?
— На дне каньона, — сухо ответил Атлас.
— Что это значит? — нахмурила брови Фокстрот.
— То самое. Про Шрам Земли слыхала? Ага.
— Ничего себе, — Джулия медлила, она растерялась, — не врёшь?
Атлас ответил коротким движением головы.
— Не уверена, что стоит продолжать, — озадаченно предложила девушка и отвернулась к боковому окну, за которым пролетали мокрые от недавнего дождя сосны и ели, серые нераспаханные поля и мелкие хутора, состоявшие из пары-тройки запущенных, покосившихся изб.
— Довольно грустная история, — начал Рензо, перебив мерное гудение двигателя, — и вряд ли тебе будет интересно. Но, если хочешь, могу рассказать?
Джулия молча кивнула.
— Двадцать девять лет назад моя мать, илейка и довольно уважаемая в определённых кругах женщина, встретила беглого каторжанина, вырвавшегося из сономитских казематов. Мигрировав в Илейю, он надеялся вкусить раздолья и зашибить лёгкие статы, но вместо этого обзавёлся семьёй. Вот не повезло засранцу, да? — усмехнулся Рензо. — Через год родился я, помесь сономитского проклятья и илейской безупречности. К сожалению, моё появление было омрачено сопутствующим антуражем. Когда мать носила меня шестимесячного, отца сцапали на махинациях, которые он проворачивал в боях на колитолии. Расследовав подноготную, его сослали на дно каньона, а вместе с ним и нас. Эти гады из особого отдела даже не удосужились позаботиться о беременной, зная, что она вынашивает такого ублюдка, как я. Однако мой отец бежал, бросив нас. Разумеется, никто не стал менять приговор, и мою беременную мать бросили в кромешную тьму.
Рензо замолк и оторвался от дороги буквально на секунду. Джулия изучала его, перебрасывая взгляд с одной детали на другую. Вместе с тем была заинтригована и, будто бы, заново знакомилась с человеком, который как-то внезапно возник в её бесцельном существовании.
— Продолжай, — мягко попросила она, заметив нерешительность Рензо, — я внимательно слушаю.
— Исполнилось пять лет. Отлично помню глиняную куклу, которую для меня слепил один старикан. Правда, его самого вспомнить не могу. Лицо будто размывается, превращаясь в потревоженную ветром гладь лужи, или что-то вроде того. А у матери прекрасные скулы. Почему-то именно они, отточенные и заострённые, врезались в мою память. Несмотря на нищету и грязь, в которой живут на дне, от мамы всегда приятно пахло. Кардамоном и мятой. Знаешь, — Атлас снова скривился в горькой ухмылке, — с тех пор мне кажется, что так и должна пахнуть сильная, красивая женщина. Впрочем, ничего подобного я больше нигде не встречал, — он, как будто выдохнул, поёрзал в кресле, сбавил скорость и остановился. Впереди скопилось несколько легковых машин и один неповоротливый фургон, заполненный детьми. Они резвились, совались в открытые окна и показывали языки всем подряд. Затор образовался из-за перегона скота. Пастух опоздал до сумерек и теперь торопился вернуться в хлев до наступления беспроглядной темноты.
— Лет в семь я покинул дно. Меня взяли с собой люди, которые шли наверх. Мать долго прощалась со мной. Я прекрасно помню её слёзы, мокрые щёки, губы, её ласковый трепещущий голос. Я тоже ревел, понимая, что, быть может, никогда её не увижу. Выбравшись наверх, мои попутчики вручили мне письмо и оставили наедине с незнакомым диким миром. Читать я не умел, потому обратился к первым попавшимся на дороге добрым людям. К счастью, они читать умели. В письме говорилось, что я следую к Асмилле, и ещё кое-какие подробности моей на тот момент короткой жизни. Меня передали в монастырь. Став старше, я начал задавать вопросы. Хвала вездесущей богине — от меня ничего не скрывали, и я быстро узнал, из какого теста слеплен. Тогда я и прочитал то письмо. Из него я узнал подробности своего рождения и то, что моя мать стала добровольной пленницей в очаге, вождь которого знал секрет пути наверх. Мать обменяла себя на мою свободу. Такой вот печальный рассказ, — закончил Рензо и надавил на педаль газа. Движение восстановилось, впереди замаячил указатель «Ваздок-112». Оставалось ехать меньше часа.
— Да уж, «деревяшка», ты настоящий уникум, — протянула Джулия без издевки, а как-то сдержанно-восторженно, так открывают для себя новых кумиров.
— Сономит с дурацкой предысторией, не более того, — хмыкнул Рензо.
— И ты вырос в монастыре? То есть, всё время в нём служил? — с надеждой спросила Джулия. Ей жутко не хотелось, чтобы сказка прерывалась и увязла в скучной трясине.
— Поначалу да, потом — нет, — резанул Рензо. — Но, пожалуй, на сегодня достаточно болтовни о сложном, беспросветном детстве. У нас ещё много работы, а уже стемнело. Придётся заночевать в Ваздоке. — Атлас поморщился. Ему не нравилась эта идея.
— В чём дело?
— Скажем так, Ваздок не создан для туристов и некоторые местные не слишком лояльны к дарам Асмиллы.
— И что с того? — развела руки Джулия. — Нам угрожает что-то серьёзное?
— Это вряд ли, — согласился Атлас.
Внедорожник Рензо миновал короткий деревянный мост через ручей, произведя такой грохот, будто рухнул высокий бревенчатый настил. Ворота открыли не сразу. Атлас впервые встретился с часовым и с расписными виньетками, которые составляли узор, украшавший ворота Ваздока.
— Спятили?! — высунувшись в окно, прокричал Атлас. — И так времени нет, вы ещё тут прятки устроили. Отпирай, да шустрее!
— Нельзя! — помотал головой часовой, низенький парнишка в спецовке и винтовкой в руках. Он снял её с плеча скорее из-за нервов, потому что с Рензо был знаком давно и находился с ним в натянутых отношениях.
— Кого там поганый лес принес?! — послышался старческий кашляющий бас откуда-то сверху. Будка КПП, возвышавшаяся над стеной, выпустила толстяка в белой плащевой куртке.
— Барди, это я, Рензо! — проорал Атлас.
— Ты чего, поганец, наших друзей не впускаешь, а?! — набросился на часового значай.
— Велено ж, не пущать!
— Я те дам не пущать! Я те всыплю, бестолковая твоя башка, когда ты у меня за воротами окажешься! Ой, дуралей! Чего зыришь, как плотва на тёртый сыр?! Открывай, давай, шевелись!
Часовой торопился. Пара титановых ставней, каждая метр в толщину и длиною метров в семь-восемь, наглухо скрепляла врата в Ваздок. Только часовой, знавший нужную комбинацию цифр, мог заставить эти ставни разъехаться в противоположные стороны. Такую же процедуру проделывали на другой стороне. Спустя пару минут ворота разблокировались, сдвинулись с места и приоткрыли узкий проход, куда без труда просочился внедорожник Рензо. Ваздок издавна был фортом, в котором отсиживались «лесные войны», партизаны, предпочитавшие вести скрытую войну. Война с сономитами, короткая и не самая победоносная, привела к падению форта. Через годы его стены восстановили, значительно увеличив периметр. После реставрации Ваздок стал закрытым городком, в котором проводились научные эксперименты. Впоследствии лабораторию закрыли, некоторые военные и учёные разъехались, другие, кто обзавёлся семьей и домом, остались и научились вести простую и ничем не примечательную жизнь ремесленника и рыбака.
— Вовремя ты прикатил, Атлас! — обнимая своего гостя, протрубил Барди, престарелый толстячок с аккуратной белой бородкой и светлыми коротко стрижеными волосами.
— Нахер вы заперлись?! — рявкнул Атлас, не разделив радости встречи. Его смуглое лицо приобрело тёмно-коричневый оттенок: он был рассержен.
— Не пыли попросту, дружище, — хлопнул Атласа по плечу значай Барди, — пошли, прополощем рот, покалякаем. Тем более, есть о чём. Кстати, где твой лысый парнишка?
Рензо взглянул на внедорожник и кивнул. Джулия его поняла и вышла наружу, робко осматриваясь.
— Ба! С вами прекрасная дама! — мигом расплылся в улыбке Барди и также мгновенно стёр её со своего старческого лица. — А что с Кеем?
— Он не смог приехать.
— Не важно, — отмахнулся Барди, — я рад любому, кто прибыл с добрыми намерениями. Дама составит нам компанию?
— Непременно, — подхватила Джулия.
— Тогда к столу, — Барди пропустил гостей Ваздока вперёд и строго приказал часовым запереть ворота. Ночь завладела этим кусочком мира. Начался неприятный, колкий дождь.
Ваздок состоял в основном из однотипных панельных домишек, не превышающих три этажа. Серые и неприветливые, они чем-то напоминали колоссы, расставленные в Трезубце, с узкими проходами между жилыми блоками, которые и улочками то не назовёшь. От одной стены до другой идти не дольше двадцати минут вальяжным, раскачивающимся шагом. Пристань, тоже махонькая, содержащая в себе одновременно не больше трёх суден, выступала за границы стены, потому сейчас наблюдать за рекой, стоя на земле поселка, было невозможно. Другое дело — третий этаж хостела «Ваздок», принимавшего у себя редких постояльцев. Отсюда поселение как на ладони. Вдалеке, на невысоком холме у огромной цистерны с пресной водой блестел трофейный чёрно-белый гироплан. Когда-то давно летательный аппарат принадлежал мятежникам, коих и сейчас в Илейе навалом. Местные сбили его после трёх выстрелов из зенитки, которая находилась там же, на возвышенности.
— Общая комната, сойдёт? Другие совсем не готовы для приёма, — осведомился Барди, не ожидая ответа.
— Ты что-то болтал об ужине, кажется? — напомнил значаю Атлас.
— Непременно! — протрубил Барди. — Спускайтесь вниз, почти готово. Откушаем в столовой. Марта сварганила запечённого ягнёнка, нафаршировала его яблоками и сварила рис. Последнее, признаться, я неохотно признаю, но, заявляют, что в Детре это основной гарнир.
Старик нервно хихикнул и удалился.
— Мрачновато здесь, — подметила Джулия и по её коже пробежали липкие мурашки.
Она осмотрела комнату: кровать и кушетка, разведённые по углам, стол, два стула, холодильник, скромная ТВ-панель и одинокий фикус, приютившийся в самом углу распахнутого окна. И ещё пара картин с неясными, странными сюжетами. Обе работы принадлежали одной кисти. На первом полотне художник изобразил жуткий вал, сбивающий высокое, громадное судно, несшее на себе кучу других, маленьких корабликов. Под толщей воды виднелись чьи-то щупальца, а высоко на звёздном небе воссиял синий бриллиант, напоминавший Джулии сладкие конфеты, которые она покупала в бакалеи напротив дома в Сент-Валене. Вторая картина не понравилась Джулии больше первой. На ней старик в сером костюме-тройке измывался над тремя парнишками, лупя их тростью. Один мальчонка, самый хлипкий, валялся на грязной земле, закрывая лицо ладонью, другой хватался за проезжавший мимо дилижанс, зато третий упал навзничь и не двигался, принимая теперь на себя гнев за всех троих. Зачем такие сюжеты вешать в номера гостей Джулии было совершенно непонятно. Она хотела спросить у Атласа его мнение, не заметив, что он вышел на небольшую террасу и рассматривает Ваздок. Джулия присоединилась. Затем взглянула на его задумчивое, даже озабоченное лицо, и ей не понравилось застывшее на нём выражение.
— Ненавижу здесь бывать, — сказал Атлас, — вечно несёт падалью и гнилью. Люди, как псы, что прячутся в будках. Думаешь, днём на этих переулках бурлит жизнь? Не-а! И как тут справляются те, кто верен идеалам нашей церкви? Ума не приложу.
— Живут как все, — предположила Фокстрот, — и молятся, не размыкая губ.
Атлас не ответил. Поесть, принять душ и заснуть. А утром, как можно раньше, посетить нужные адреса и, забыв о приличиях, умчаться, не прощаясь. Идеальный план на ближайшие двадцать часов. По крайней мере, Рензо он худо-бедно успокаивал.
Столовая, прямая и длинная, заставленная дубовой мебелью, производила впечатление казармы, из которой вынесли все нары. Ягнёнок оказался непропечённым как следует, вино слишком сладкое, а про рис и речи нет — клейкая каша. Атлас доел, не затевая лишних бесед, поблагодарил Барди за приём, а унылую повариху Марту за ужин, и собрался на покой. Джулия намерилась идти за ним, но проворный значай одёрнул «деревянного великана» и попросил ненадолго задержаться, намекнув заодно, что девушка как раз может уходить.
— Хватит! — рассержено махнул кулаком Рензо. — Выкладывай, что у вас стряслось! Весь Ваздок напоминает сжавшегося в клубок птенца, который вот-вот станет добычей когтистого ястреба.
— Может, с глазу на глаз? — уговаривал Барди, но острозубый оскал Атласа стоял на ином. Его синие глаза сияли, мышцы налились сталью.
— Хотя, — призадумался седой значай, — вы наверняка валитесь с ног. Покалякаем завтра, когда выспишься? Идёт? Добрых снов, мадам, — он поклонился Джулии и собрался уйти.
— Почему ворота заперты? — не удержавшись, спросил Атлас.
— Об этом и поболтаем, — расплывшись в какой-то неестественной, недоброй улыбке, пробормотал Барди.
Атлас недовольно хмыкнул. Тайны и экивоки, от них у Рензо начиналась изжога. Встряхнуть бы этого толстого говнюка да выбить из него всю его напыщенность и дурь, узнать, что тут за сыр-бор и напоследок врезать по лоснящейся обвислой морде. Но Атлас валился с ног и нуждался в горячем душе, глотке виски и мягкой свежей постели. С приятными мыслями он решил не расставаться до тех пор, пока они не станут явью, и, развернувшись, быстро зашагал по скрипучим ступеням хостела. Джулия последовала за ним.
Уступив девушке место в ванной, Атлас развалился на кушетке, вынул из дорожной сумки фляжку со спиртным, сделал вожделенный глоток и уставился в ТВ-панель. Ничего любопытного. Сообщали об очередном убийстве, подпольной торговле имплантами, ввезёнными из Детры, о полёте «Вечного странника», который вышел на орбиту и движется в направлении предполагаемой апатиниумой мечты. Снова скачок на международной бирже. Таинственный инкогнито по прозвищу Негоциант скупал акции фармацевтических конгломератов. Прогремел взрыв на мятежном юге, пострадали двое. Атлас редко следил за миром политики, экономики или какими-либо другими, не касающимися его новостями. В «Странника» он определённо не верил, считая его исключительно предвыборной акцией, на которую угрохана огромная куча денег. Но корабль в пути, а Лидер на больничной койке. И готовится к серьёзной процедуре — ЙЕФ-терапии. Об этом также сообщили в информационном выпуске. Началась реклама. Зубная паста больше не нужна, твердила девушка с экрана. На ней были жёлтые короткие шорты и майка с оленёнком на груди. Теперь все пользуются «Бернамолом». «Бернамол» — высокотехнологичный микроб, делающий ваш рот идеальным. Дайте ему пару ночей в месяц, и вы забудете о неприятных визитах к дантисту. И в эту чушь Атлас тоже не верил. Изображение поплыло, словно выключили яркость. В висках постукивало, напала зевота. Через минуту из ванны вышла Джулия, с взъерошенными, мокрыми волосами, в обёрнутом вокруг талии белом полотенце. Только она собиралась отколоть неприличную шуточку на тему их совместной ночёвки, но слова застыли на губах, которые приняли форму лёгкой улыбки. Атлас храпел, как заведённый мотоблок. Фокстрот не стала его будить. Укрыла тонким пледом и шёпотом пожелала добрых снов.
Однако ночь распорядилась по-своему. Оказавшись продолжительнее самого скучного дня, она приготовила сюрпризы, которые Атлас ненавидел. Сначала перед его взором встала обнажённая женщина — Асмилла. Вся в голубом сиянии, идеальная, ирреальная. Это существо не могло быть женщиной. Что-то абсолютное, непостижимое, удалённое от будничного взора и понимания. Её голубоватая кожа мерцала, груди, округлые, совершенно одинаковые, не слишком большие и не маленькие. Ни намёка на волосок. Картинка понемногу тускнела, трансформируясь в реальность, неясную, туманную, какая бывает после бурной алкогольной ночи или спросонья в салоне автомобиля, чьи стёкла заливает обильный ливень. Асмилла стала уступать очертания другой, прекрасной, нежной, но более реальной женщине. Джулия оказалась сверху. Она лежала на нём, прижавшись всем телом. Её кожа пахла сиренью и мылом, благоухала чистотой. Слабо постанывая, она двигалась медленно, сонно, никуда не торопясь. Шептала. Атлас не понимал, что именно, но ощущал, как возбуждается при каждом слове, при каждом вздохе. Его тело онемело. Он знал это наверняка. Будто не чувствовал ног. Тёплая волна поднималась к груди, обволакивала, ласкала, дразнила и снова опускалась вниз, как вздорный щекочущий прибой. Джулия привстала, легла на спину. Атласу показалось, что его бросили, оставив погибать в одиночестве, в холоде, наедине со свирепой стихией. Лёгкая ладонь легла на его живот, медленно опустилась ниже. Атлас снова ухватился за спасательный круг: он не один. Вокруг пусто и темно. И нет больше ничего, о чём стоило бы переживать в эти минуты. Впервые Атлас благоволил недоговорённости — он не желал спрашивать или понимать, что происходит. Быть может это снова сон, навеянный голубоглазой богиней? Рензо отмахнулся от глупых мыслей и навалился своим массивным, крепким телом на хрупкую Джулию. Будучи страстным любовником, Атлас никогда не медлил, повышая темп сразу, без долгих прелюдий. Сила, дарованная ему при рождении, одурманивала женщин, опьяняла и вынуждала ненадолго забываться, отдаваясь наслаждению. Атлас мог бы стать отличным истязателем, выуживая из скрытных женщин потаённые секреты. Но сейчас Атлас не торопился, будто грубость и порыв вожделения ему неведомы. Он впитывал каждую секунду, проведённую в близости с Джулией, каждый миг и её блаженный взгляд. Она продолжала что-то тихо нашёптывать. В глазах блестели спокойствие, наслаждение и уверенность. И Атлас понимал, что отдалась она не просто так, не изнывая от одиночества или невнимания. Здесь что-то большее. Важное и сокровенное. Атлас фантазировал и совмещал вымысел с действительностью. И не верил, что такое бывает, что возможно так сильно влюбиться в женщину, которую едва знаешь. А ночь всё продолжалась, неспешно убаюкивая сладким запахом лесной листвы и ароматом солёного штилевого моря.
Проснувшись, Атлас лежал, вперяясь в белый потолок, и боялся пошевелиться. За окном ещё не выветрились густые сумерки. Он едва дышал, на коричневом шершавом лбу проступил пот. Он боялся, что Джулии не окажется рядом, по левую руку от него. Вдруг, всё это банальный, пресловутый, глупый сон? И спросит ли он у неё что-нибудь о сегодняшней ночи? Впервые за долгие годы его сердце безудержно колотилось, а в горле встал ком страха. Что за вздор?! Он, Атлас, уже не мальчик. В его жизни мелькали разные женщины, красивее, изящнее, чем эта своенравная байкерша! И почти с каждой он улетал в космос, лихо кутил и проводил свои лучшие ночи и, случалось, дни. Кого он обманывает? Атлас набрал в лёгкие воздуха и, повернувшись набок, решился обнять спящую Джулию. Но ничего не вышло. Атлас лежал в одиночестве, Джулии не было. Сердце Атласа скользнуло куда-то вниз, дыхание перехватило. «Перестань быть идиотом!» — прошептал самому себе Атлас, встал с кровати, постучался в ванную.
— Джулия, ты здесь? Прости что беспокою, просто я проснулся, а тебя нет.
Он ждал острую колкость или откровенный посыл идти к чёрту. Оба варианта Атласа устраивали. Он всего лишь хотел услышать её порой противный, визгливый, высокомерный голос. Но ему не ответили. Атлас постучал настойчивее. Тишина. Рензо толкнул дверь, заглянул внутрь — никого. Сердце Атласа снова поплыло куда-то ниже пупка. Он вышел на веранду, осмотрелся. Куда она могла деться? Взгляд Атласа зацепился за белый комок, валявшийся на бревенчатой террасе. Им оказалось скомканное и местами порванное полотенце, которым Джулия укрывалась после душа. Атлас кинулся к сумочке Джулии, перерыл её вещи: футболка, спортивные брюки и всякая мелочь. Вещи нетронуты. Рензо не сразу понял, что стряслась беда. Окончательно проснувшись, он тщательно осмотрел номер, спустился в холл и осведомился, не покидала ли его спутница хостела. Ему ответили, что никого, похожего на Джулию, никто из обслуги не наблюдал. И в самом деле, куда ей идти?
— Барди! — ворвавшись на мансарду значая, возопил Рензо. — Где она, мразь?!
Напугавшись не на шутку, Барди соскочил со своей беговой дорожки, на которой силился пробежать хотя бы пару километров, сполз на старый, кожаный пузатый диван и принял придурковатую мину жутко растерянного человека.
— Не темни, гад! Сам знаешь, я не переспрашиваю! — схватив за грудки значая, прорычал Рензо и оголил частокол острых зубов. Его кожа принимала цвет дивана, становясь багрово-коричневой.
— Мадам пропала? — сипло и озабоченно уточнил Барди.
— Сейчас ты меня точно выведешь! — Рензо выдернул толстяка и припечатал его к стене. — Последний раз спрашиваю, куда ты её дел?!
— Я тут ни при чём! Ни при чём! Поверь! — затараторил значай и попытался вырваться из лап Рензо, но безуспешно.
— Врёшь! — снова рявкнул Атлас.
— Пусти, я всё расскажу. Как есть, ни слова не сочиню! Обещаю!
Атлас немного помедлил, но, в конце концов, швырнул Барди обратно на диван и приготовился слушать.
— Коротко и по делу. Начнёшь юлить — пойдёшь вставлять новые зубы. Уяснил?
Барди кивнул, отряхнулся от невидимой пыли и приступил:
— Будь, по-твоему. Сам видел — ворота заперты, — сбивчиво начал Барди.
— Ага, что с того?
— С неделю тому назад сгинул наш единственный эскулап. Маркус. Ему было сорок два или сорок три, хрен его знает. Мы покумекали и решили, что он свалил из Ваздока, бросив семью и всех нас. Но мы насторожились, когда разузнали, что Маркус не прихватил с собой ничего личного. Шмотки, инструменты, статусная карта — всё осталось на месте. И тогда меня будто прошибло. Говорю мужикам, давай пройдёмся по округе, порыскаем. Может, что отыщем. И, затрахай меня Асмилла, отыскали. — Барди отдышался, вытер рукавом ветровки выступивший на лбу пот и продолжил. — Его оторванная рука валялась неподалёку от дикой рощи. Мужики пересрались все, я, признаться, тоже в штаны наложил.
— Короче! — проревел Рензо, замахнувшись на Барди своим кулачищем.
— Потом… потом пропала наш метеоролог. Ну, она была типа по погоде отвественная, — тараторил Барди, съёжившись и ожидая болезненного удара. Атлас не опускал руки.
— Её портфель, кожаный такой, с эмблемой илейского метерологического сообщества мы нашли там же, неподалёку от дикой рощи. И третья пропажа заставила нас закрыть ворота. Парнишка, сын механика Ульрика. Удрал охотиться на дичь и несколько дней не возвращался. Его башмак был там же, у дикой рощи, — закончил Барди и воззрился на Атласа.
— Что дальше?! — требовал Рензо.
— Ничего, — растерянно покачал головой значай, — мы заперлись и стали выжидать.
— Чего вы стали выжидать, ублюдки?! Почему не пошли в рощу?!
Барди болезненно хихикнул и дал понять, что никто, в общем-то, не собирался совать свой нос туда, откуда, согласно поверьям и местным легендам, нет ходу назад. О дикой роще ходили самые пугающие сказания, но в сказки Атлас не верил.
— И что за отец не станет выискивать своего родного сына, где бы он ни был? — презрительно спросил Атлас.
— Калека без рук и ног, вот какой, — горестно ухмыльнулся Барди.
— Трусы! — сплюнул Атлас и покинул мансарду значая.
Рензо чувствовал — Джулия в опасности. Просто так люди не пропадают по ночам. Старый паршивец Барди хоть и гнида, но ему он врать не станет. Как сказал, так и есть. Нужно наведаться в дикую рощу и разведать, что происходит. Почему туда не ломанулся всем скопом этот тщедушный народец? Ходят слухи, будто страшные вещи творятся в дикой рощи, когда туда заходит живое существо. Время теряет свой бег. Всё вокруг становится ирреальным, а почва, на которой стоят твои крепкие ноги, будто вздымается, медленно и настойчиво, умоляет пришельца уйти. Человек страдает от головной боли, ему мерещатся странные, порой ужасные вещи. Обо всём этом Рензо знал, но никогда не сталкивался. Пришлось. Он забрался в свой внедорожник, перекинулся на заднее сиденье и порыскал в небольшом металлическом ящике, пристроенном под водительским креслом. Набрал нужный код, — простой, но всё же, — замок щёлкнул. Двуствольный разборный автоматический пистолет, который использовался в постоянной армии илейцев, участвовал в гражданской войне и в конфликте с сономитами. Двенадцать лет назад от автомата отказались, и его стали продавать на чёрном рынке. Покупали оружие в основном мелкие банды и средней руки группировки. Мобильность, скорострельность и безотказность стали важными доводами в междоусобных войнах. Атлас сохранил один образец на память и частенько использовал его, отстреливаясь от назойливых османов, волков или буштолов — не самых дружелюбных представителей илейской фауны. Соединив две части, он вогнал полный магазин в чёрное, хромированное нутро, проверил на месте ли нож, пристроил его как обычно на пояс, и, повесив орудие на плечо, отправился прямиком в дикую рощу.
— Куда пошёл?! — постовой махнул своей ладошкой и цапнул Рензо по его лиловой куртке. — Брось автомат, дурной! Мало нам бед.
Рензо не стал утруждать себя разговорами и, резко развернувшись, вмазал низенькому пареньку тыльной стороной ладони по щеке. Часовой рухнул на землю и схватился за винтовку, но Атлас пнул его подошвой своего ботинка в нос, выхватил винтовку, вынул магазин и метнул его в воду узкого ручья. Винтовку бросил в соседние кусты. Часовой пыхтел, силился встать, но боялся получить ещё и потому не издавал ни звука. Рензо спросил:
— Ткни пальцем, в какой стороне ваша дикая роща?
Парень показал на северо-восток, в самую гущу высоких деревьев, куда по ночам вряд ли проникает свет далёкой звезды.
Около получаса Атлас погружался в дебри, буквально прорубая себе путь. Вскоре начались первые симптомы, которыми дикая роща приветствовала незваного гостя. Сначала Атласа тошнило, бросало в пот, затем знобило. Сономитские корни помогали не раскиснуть. Он периодически прислонялся к толстым стволам высоченных деревьев, которые стояли здесь сотни лет, прикасался к их коре своими смуглыми ладонями, и ему немного легчало. Вершины природных исполинов переплетались, образуя естественный заслон от солнца, птиц и ветра. От неба. Атлас ступал осторожно, прислушивался к каждому шороху. Его автоматический пистолет был наготове. Однако чем дальше Атлас пробирался вглубь дикой рощи, тем менее опасной она ему казалась. Пахло приятной сыростью и свежестью. Так пахнет озон, подумал Рензо. Из-за угла выскочил мелкий зверёк — белка. Рензо и не подумал стрелять, всё ему здесь нравилось. Нутро согревалось приятной негой, которая заставляла присесть и передохнуть минуту-другую. Рензо так и сделал. Устроившись на опушке, он запрокинул голову и жадно вдыхал ароматы природы, и не мог надышаться. Ладони утопали в чём-то мягком, почти невесомом. Быть может мох или тина, Атласу было всё равно. Наваждение схлынуло, остались смирение и покой. Веки закрылись, он начал засыпать, проваливаясь в бездонную пропасть блаженного умиротворения. Рензо не собирался просыпаться. Его члены утопали в тёплом молоке, окутывающем грубую, коричневую кожу. Земля принимала его к себе, как заблудшего сына, как вернувшегося из дальнего путешествия паломника, который сто лет не видел свою мать — природу и сестру — зарю. Перед глазами Рензо мелькали картины, сладкие и безрассудные. Скольких девушек он оставил спящими, но улыбающимися? Не счесть. И только одну он из них он покинул с тяжёлым сердцем и вот уже много лет стремится хоть как-то восполнить этот вырванный кусок своей жизни. Внезапно его накрыла тёплая волна убаюкивающего оргазма. Теперь перед ним милая и озорная Манория. Она манит его, играет, размахивает ключом. О, Манория, как мягки её прикосновения, губы ласкают, шепчут, и неважно что, главное низкий, соблазнительный шёпот. Атлас снова возбудился, он готов извергаться бесконечно, пока не станет стерильным, чистым, бесполезным.
«ПРОСНИСЬ, РЕНЗО!»
«ВОССТАНЬ, РЕНЗО!»
«ОЧН-И-И-И-СЬ, ПРОКЛЯТЫЙ СЫН!!!»
Атлас выпал из дурмана. Женщина в голубом одеянии, восхитительная и одновременно властная, заставила его пошевелиться. Приказала, появившись из света, что таится в подсознании. И Рензо вскочил на ноги, будто его выбросил поток раскалённой лавы. Его тело колотила мелкая дрожь, над головой и вокруг было черным-черно, снова наступила ночь. Впереди за частоколом тонких деревьев теплился огонёк. Зажегся ещё один и ещё. Атлас пошёл на них, переступая толстые корни вековечных исполинов, держа пистолет-автомат наготове. Отмахнувшись от назойливых веток, Рензо выбросил своё тело вперёд, в мрачную чащу. Перед ним лежали обломки замка, который пал сотни лет назад от ударов вражеских снарядов. Крепость сохранила лишь пару стен, выложенных из необтёсанного камня и башню. Донжон разнесли на мелкие камешки, большая часть казарм, сараев и пакгауз ушли под землю, оставив снаружи свои не самые приметные части, словно, в знак капитуляции. Пара высоченных гибриоидов появилась так внезапно, что Атлас почти не заметил, как в него летит ржавый топор. В последний момент он ушёл в сторону, и орудие просвистело мимо, почти не коснувшись его древесной кожи. Два амбала, жутких и невообразимо страшных, приближались к нему уверенно, не спеша. У одного красно-коричневого, под цвет топора, который вонзился в тьму за спиной Рензо, была рассечена морда и казалось она вот-вот сползёт и шлёпнется в траву. Его монструозные лапы, изобилующие мышцами, были непропорциональны. Абсолютно голый, со свисающим уродливым членом, обкиданный язвами и шишками по всему своему лоснящемуся от едкого жира телу он пёр на Рензо. Второй был не меньше, даже крупнее первого. Тоже голый и зелёный, как болотная жаба. Рензо встречался с гибриоидами неоднократно, но ни разу не видел настолько крупных и тупорылых ублюдков. Зелёный шлёпал своими губищами, из бока у него торчала какая-то пульсирующая трубка, вроде гигантской пиявки, присосавшейся к смрадной плоти. Его пузо свисало над болтавшимся тёмно-зелёным отростком, а в руках переливался, мерцая алой жижей, такой же тупой топор, напоминавший, скорее, секиру. Рензо встал на ноги, оголил свои зубы-иголки в приветливо-мерзком оскале и передёрнул затвор автомата. Несколько очередей прошили сначала зелёного гибриоида. Он взвыл и бросился на своего обидчика с пущей ненавистью. Атлас не медлил, вынул из-за пазухи второй рожок и прицелился в тварей. Несколько автоматных залпов разнесли черепа уродцев как арбуз на ярмарке. Красно-коричневый что-то вытрубил на прощание, но получилось неубедительно. Горланить без башки вообще не комфортно. Рензо кивнул самому себе, довольный результатом, но тут же заметил того, чего ещё минуту назад не было. На разрушенных стенах замка висели клетки, в которых находились связанные люди. Над их головами пылали факелы, приделанные в трещинах стены. У основания полуразрушенного донжона извивался парнишка, должно быть сын калеки. Внизу, под ним, выбившись из сил, устало моргала опутанная немолодая женщина. Метеоролог, подумал Рензо. Где Джулия? Её нет. Вдалеке, на осколках самой западной стены, повис под горящим факелом врач Маркус. Где Джулия? Куда делась эта сукина дочь, Фокстрот? На стене всплыло ещё два силуэта. Оба в чёрных накидках, какую таскали диверсанты много веков назад. Лиц не видать, но должно быть такие же уроды, как первые, решил Рензо. Атлас прицелился в них и выстрелил. Раздался беззвучный залп, но пули замерли и рухнули в пустоту, будто их не было. Атлас нажал на спуск, но тишина замерла, став пугающей и неестественной. Рензо ударил себя по щекам, по носу, пытался кричать, но бесполезно. Снова тихо. И тогда они заговорили с ним, не разевая ртов.
— Поди прочь, уссановиша! — зашипел первый голос.
— Убирайся восвояси, парансисса! — вторил другой.
— Ты нам ни к чему, ассалан! — снова первый.
— Уйди или сдохни бесследно, шарраманц! — приказывал второй.
За спиной Рензо возникла знакомая парочка. Зелёная жаба и глиняный остолоп ехидно ухмылялись. Атлас терял связь с разумом, уступая место тупой и дикой ярости. Рензо всадил свой кулак в пузо глиняному, тот согнулся пополам, и врезал ботинком по морде, наотмашь, что было сил. Его напарник Болотная Жаба напал медленно и топорно. Атлас схватил его за склизкий, липкий отросток и потянул в сторону. Жаба взревел, воздевая свою губастую башку к небесам, закрытым ветвями деревьев, но звук снова замер, растерялся, застыл, будто его выключили в настройках перед просмотром кинофильма.
— Остановись, уссановиша!
— Беги, парансисса!
Но Рензо не отвлекался на посторонние голоса в своей голове. Он не понимал, что с ним происходит, но знал, что где-то рядом Джулия и она в опасности. Безликие карлики-гибриоиды сиганули вниз, скрывшись за обвалившейся стеной. Рензо перемахнул через лежавшего метеоролога, бросился к сердцу защитного сооружения. Торопливость сыграла с ним в поддавки. Откуда не возьмись, перед глазами пролетело что-то тёмное и в ушах зазвенело, будто затрещала пожарная сирена. А потом Атлас увидел лыбящуюся жабу с булавой в лапах. От сильного удара Рензо рухнул на колени. Он собирался сопротивляться, но не мог сообразить, как именно. Сзади, исподтишка, кто-то, впрочем, понятно кто, старина глиняный, всадил в него острую алебарду, которая прошла насквозь и вышла расписным, узорчатым металлическим наконечником с другой стороны, прямо перед глазами Атласа. Помутнение пришло не раньше успокоения, немного запоздав. Какого рожна я сюда попёрся, подумал Рензо отчаянно, но вместе с тем смиренно. Тебя сгубят шлюхи, твердила ненаглядная мамаша одного захолустного борделя, но, выходит, ошибалась. Крепко промахнулась, грёбаная честная давалка! Наконец-то он услышал её голос. Её крик. Не шлюхи из треклятого Сент-Валена, а Джулии Фокстрот. Она звала его на помощь.
Факелы потухли, огонь сорвался с привязи и набросился на свои жертвы. Люди запылали, поглощаемые безжалостной стихией. Поднялся чёрный, ядовитый дым, который собрался в большое облако под сенью древних деревьев. Крики и стоны расщепляли пустоту, занимая собой всё пространство мрачной чащи. Густое облако, походившее теперь на тучу, приняло обличие, разверзло свои белые очи и воззрилось на ту единственную, кого не коснулся карающий костёр. Джулия рыдала, укрывала залитое слезами лицо тонкими, хрупкими ладошками, но она не могла встать и убежать. Здесь, под землёй, в катакомбах разрушенного замка, она потеряла контроль над своим телом, оно стало непослушным и словно чужим. Два безликих гибриоида восседали напротив, предварительно устроив небольшой костерок из сухих листьев и хвороста. Отблески пламени заботливо облизывали их накидки. Карлики любовались корчащейся от бессилия Джулией. Им нравилось её обнажённое, несравненно прекрасное тело. Выросшая туча моргнула и устремилась вниз к Джулии. Девушка визжала, срывая голос. Она могла бы лишиться рассудка или впасть в забытье, но что-то ей мешало, кто-то её сдерживал: безликие гибриоиды. Сизое облако ворвалось в развалины подземных чертогов, пробежалось по его пустым залам, облизало своим едким существом все руины и застыло перед заплаканным личиком перепуганной Джулии.
— Балай-да-утран примет щедрый дар, — раскатилось глухим эхом по залам забытого форта.
— Поднимется Первый Последователь Хсара, — прогремело второе эхо. Говорили безликие.
«Дик ан амона Хсар. Бойа кан адаорин ароле. Биини фи омо лори ёкун вон йейин», — наспех прошептало облако и вонзилось в гортань Джулии. Оно проникало всё глубже и глубже, пронизывая тело Джули насквозь. Всё её нутро обжигало нестерпимым пламенем. Органы спутались, стянутые тугим узлом, и собрались вырваться наружу, сдерживаемые лишь тонкой кожной оболочкой. В ушах нарастал интенсивный гул, будто перед носом пронеслась эскадра истребителей. Подступала вселенская тошнота, начались конвульсии, руки и ноги колотили по сырому камню. Джулия извивалась с одного бока на другой, отбивая себе всё живое, рассаживая колени и локти в кровь.
— Тише, балай-да-савфан, — примирительно попросил карлик высоким, несвойственным монстру голосом, — храни свой оттум.
Джулия застыла, когда туча скрылась в бездонных недрах её плоти. Она замерла, выгнулась и обмякла, потеряв связь с реальностью. Гибриоиды поднялись с холодного камня, подобрали плотный шерстяной свёрток, лежавший рядом, расправили его. Подошли к Джулии и заботливо укутали в шерстяное полотно. Она дышала, громко и ровно. Так спят больные после действия жара. Карлики с лёгкостью подняли её, взяв за плечи и ноги, и отнесли в расщелину, образовавшуюся после очередного проседания почвы. Осторожно уложив её в яму, гибриоиды ушли. Их балай-да-савфан больше никто не тронет. И она увидит только прекрасные сны.
Часть 2
Глава 8
В квадратное белое помещение вкатили огромную медицинскую тележку, напичканную электроникой. На каталке покоился Самюэль Фрай. В его тело врезались мириады проводов, подсоединённых к автономной системе жизнеобеспечения. Кожа Фрая побледнела, он походил на труп. В центре квадратной стерильной комнаты стоял прямоугольный футуристический гроб. Прозрачная крышка зависла над ним в паре метров. Прямоугольный короб, такой же белый и стерильный, как вся палата, предназначался для сеансов ЙЕФ-терапии. Больного аккуратно переложили внутрь машины, прозрачная крышка поплыла вниз. За процедурой наблюдали. Министр здравоохранения, врачи и некоторые политики. Фрая переподключили к аппарату, теперь дыхание Лидера зависело от действий машины и от результатов суровой, но необходимой терапии. Заработали механизмы, прямоугольник слегка накренился так, чтобы зрители за стеклом могли видеть безжизненное лицо Фрая. Спустя минуту в коробе что-то заурчало, затрещало, будто включили копировальный аппарат. За стеклом пронеслось несколько ярких вспышек. Свет был прозрачным, ослепляющим. Чиновники замерли. На мониторах врачей, курирующих процесс облучения, изменились показатели. Участилось сердцебиение, активизировались нейроны. Последовала очередная серия вспышек. Пауза. Короб бурчал и тарахтел, лицо Фрая оставалось прежним.
— Как дела? — спросил один из членов Конфорнума у врача, уставившегося в экран.
— Пока непонятно. Нужно ждать. Уровень облучения в норме, но этого мало. Скоро доза превысит допустимый показатель, тогда и посмотрим. Ему вводили сыворотку, должен выдержать.
Вспышки. Пауза. Вспышки. Пауза. Около пятнадцати минут под прозрачной крышкой технологичного гроба мелькали молнии. После очередного залпа на мониторах службы сопровождения загорелись красные индикаторы — что-то пошло не так. Операторы суетились, сверяли показатели. Министр здравоохранения стояла как вкопанная, пожёвывая нижнюю губу. Она понимала, что происходит. Чёрный эликсир, обязанный заблокировать пагубное влияние ЙЕФ-лучей на организм больного, не справлялся со своей задачей. Структурная целостность эликсира была нарушена, она её нарушила, введя в колбу раствор хлорида натрия.
— Катастрофа! Машина не справляется! Катастрофа! Ничего не выходит! — кричал кто-то из медиков. Другие били по клавишам, пытаясь разблокировать капсулу, в которой умирал Фрай.
ЙЕФ-лучи сожгли Фрая изнутри. Сердце Лидера остановилось. Прямоугольный короб опустился в исходное положение, крышка поплыла вверх. Зрители за стеклом пребывали в шоке, на многих не было лица. Женщина, ответственная за смерть Фрая, утёрла слёзы рукавом белого халата и покинула помещение, не проронив ни слова. Она вышла в коридор, спустилась по лестнице вниз, остановилась у стендов, демонстрирующих достижения илейской медицины. К ней подошёл Оло Ван Дарвик:
— Ну как всё прошло?
Женщина посмотрела на него заплаканными глазами. Её губы дрожали, на уже немолодом лице проступили морщины. Она не могла говорить и только едва заметно кивнула, после чего разрыдалась и поспешила уйти подальше от любопытных глаз рабочего персонала. Оло Ван опустил свой идеальный череп и глубоко вздохнул, уставившись на узоры плитки, которой выложили холл медицинского учреждения. Несмотря ни на что, он горевал. В конце концов, Фрай его брат, пусть и сводный. В чём-то их судьбы схожи — оба слишком рано потеряли любимых. У обоих растут дочери. Ван Дарвик всё отлично понимал, но не мог отказаться от амбиций и планов, которые вынашивал много лет и мысленно подпитывал каждый миг своей жизни. Многим пришлось пожертвовать, в том числе Самюэлем Фраем, братом, Лидером Илейских Территорий.
* * *
Верховный Конфорнум собрался вновь.
— Почтим память нашего бывшего руководителя, прекрасного Лидера Самюэля Фрая. Все мы знаем, что он был прекрасным человеком и талантливым управленцем. Решение о похоронах ещё не принято, но согласно завещанию, которое оставил Фрай, он просит сжечь его и пепел закопать на севере, недалеко от Олос-Марка. Оттуда он родом, если вы помните, — начал собрание председатель Конфорнума Виктор Соломон. — Однако, несмотря на скорбь, мы обязаны поднять несколько вопросов, которые затрудняют наше положение в мире и тормозят развитие всех территорий. Не возражаете, если я их озвучу?
В зале собраний не раздалось ни звука. Семнадцать членов Конфорнума приготовились слушать о тех проблемных местах, которые так беспокоят председателя. Конфорнум в обязательном порядке посетили ведущие политики Илейи, Лидеры крупных городских центров, в том числе и Николас Арзор. Одетый с иголочки, загорелый, он напоминал туриста, который забрёл на заседание кружка бледных книголюбов. Однако взгляд у Арзора был беглым, нервным. Он часто облизывал губы и всячески теребил кожаный ремень своих наручных часов.
Виктор Соломон не гулял по залу, порой, не поднимая глаз на некоторых ораторов, как это делал Фрай. Наоборот. Соломон был строг и предельно собран. Его каменное лицо ничего не выражало, а старческий, металлический голос вещал, будто рупор гражданской пропаганды:
— Итак, начну с самого, пожалуй, острого вопроса.
Соломон нацепил прямоугольные очки на свою треугольную голову, вынул из внутреннего кармана пиджака листок с записями и прочистил горло. Председатель всем своим естеством напоминал компиляцию геометрических фигур. Его подбородок был вершиной перевёрнутого равнобедренного треугольника, а аккуратная треугольная бородка наоборот брала начало под тонкой нижней губой. Тело его напоминало футляр.
— Перво-наперво нам необходимо решить, когда мы начнём гасить долговые обязательства перед Детрой? Мы воспользовались их технологическими наработками в медицине, военном деле, социальной сфере. Плюс к тому получили кредит. Уповать на успех «Вечного странника», на мой субъективный взгляд, нельзя. Вы понимаете, к чему я клоню? — Соломон зыркнул своими острыми глазками на состав Конфорнума. Все понимающе закивали в ответ.
— Далее, — продолжал председатель, — опираясь на прогнозы экономистов, мы заключаем, что апатиниума, который добывается на шахтах Сент-Валена, хватит на двадцать лет, не больше. К тому же мы его тоже покупаем, хоть и с приличной скидкой. Это невежество, тогда как в землях сономитов заложены ресурсы, позволившие бы нам не вспоминать об энергии, тепле и топливе добрую пару веков, а то и больше. Упрямство наших соседей не знает границ. Сами они довольны своим углём и поленьями, но добывать нам в своих пределах не позволяют ни при каких условиях. И да, у гибриоидов запасов апатиниума ещё больше, но все мы знаем, с какими рисками сопряжено одно пребывание на этой дикой земле. Необходимо искать варианты! И последний важный аспект, на который мы обратим внимание.
Соломона перебил хамский, громкий зевок, который наигранно вырвался изо рта молодого и дерзкого Лидера Маникура Хари Кина.
— Вы меня режете, пытаете, уничтожаете, Соломон! — жалобно вырвалось у Кина. — Все мы тут не имбецилы, чтобы понять, к чему вы клоните. Перестаньте выставлять всех присутствующих дураками и начните говорить прямо, без всех этих ваших дипломатических заморочек! Я вас умоляю!
Среди участников конфорнума прокатилась лёгкая рябь обсуждения и порицания.
— Лидер Кин, какое право вы имеете перебивать выступление Председателя Конфорнума?! — зло и раздражительно спросил Соломон, направив на парня свой тяжёлый взгляд.
— И что с того? Вы меня арестуете? Выгоните? Или исключите из Конфорнума? Я сомневаюсь, — Кин сделал жест ладонью, который мог означать «ничего подобного». — А твоя нудятина, Соломон, всем осточертела! Так что вещай по делу или распускай всех! Дел полно и без вашего Фрая и сраного апатиниума!
— Будто вы им не пользуетесь, — вмешался Маршал Илейской армии Борн Блай.
— Обходимся углём и гидростанциями, — парировал Кин и развалился в кресле.
— Закончите мою речь, Лидер Кин. Вы же знаете, о чём я хотел сказать, — поборов раздражение, предложил Виктор Соломон.
— С радостью! — воскликнул Хари Кин и зашагал мимо спин собравшихся, огибая стол для совещаний. Кин разительно отличался от всех не только молодостью, но и внешним видом. На нём всегда сидел узкий, приталенный пиджак лиловых тонов, бежевые брюки из плотной ткани. На ногах носил кожаные туфли. Кин был худощав. Лицом не вышел, имел острые, некрасивые черты, но при этом сменил трёх жён и вообще слыл большим знатоком женских сердец.
— Всё просто! — начал Хари. — И тут не надо быть гением. У нас скопилась хренова куча долгов. И не кому-нибудь, а Детре. Которая даже разговаривать не станет, просто сметёт нас к ебени матери и поминай, как звали! Нужно возвращать или отсрочить. И ко всему прочему у нас нет ресурсов. Ни денег, ни энергии. Критический анус, коллеги! Великая Илейя в полной фрустрации!
— Короче, Кин! — рявкнул Флавио Зифт, Лидер северного Олос-Марка.
— Куда короче-то? — снова изобразил муки на лице Кин. — Нет апатиниума, нет денег, нет Лидера! Но есть палка-выручалка, которая снимет все проблемы. Это война, господа. Это такой таинственный, но при этом весьма популярный «Артикул 17», развязывающий руки всему нашему военно-промышленному комплексу. И мы снова ввяжемся в кровопролитный конфликт с сономитами. Тогда придётся кланяться в ножки заморским братьям и просить об очередном отлагательстве, как будто в первый раз! К тому же военные действия залатают множество проблемных дыр. Например, финансирование. Та пиньята, напичканная неиспользуемыми ресурсами, разобьётся, и статы потекут рекой. «Артикул 17» удобная штука, коллеги. Хочешь — трать на армию, хочешь — набивай карманы! Всё равно свободных, неконтролируемых статов будет завались!
Все насупились. Кто-то поднялся и демонстративно вышел, не желая участвовать в разыгравшемся фарсе.
— Остались все, кто в доле? — язвительно ухмыльнулся Хари Кин. — Нужен повод. Он у вас есть, многоуважаемый председатель? Или ваш босс его пока ещё не выдумал?
— О чём вы, Кин? — искренне удивился Соломон.
— Будь, по-вашему! Оставим эти светские сплетни вечерним телешоу. Напомню, тут нет дураков, — белобрысый Кин обернулся к собранию, будто представлял следующего артиста, который вот-вот появится на сцене.
— Вы полагаете, нам обязательна причина? — поинтересовался Борн Блай, седой и полный мужчина — стратег, заслуживший свой чин во время гражданских столкновений.
— А вы просто так хотите ворваться в дома сономитов? Начать пальбу, истребление, геноцид? А потом, забавы ради, скинуть пару разрушительных бомб в самое сердце их столицы? И сказать потом, когда их ополчение и партизаны снова начнут заводить нас в тягомотную трясину, что всё это была злая шутка? Ха-ха! Мы просто уйдём, и не следуйте за нами! Вроде того?
— Не паясничайте, Кин! — призвал Соломон коллегу. — Не вижу смысла продолжать совещание. Посему решаю покончить на том, с чего завтра же начнём. Проголосуйте, кто поддерживает моё предложение?
Взметнулись руки всех членов Конфорнума кроме руки Кина и Арзора. И Конфорнум разошёлся.
* * *
Хари Кин был хитрецом и весьма сообразительным парнем, который без особенного труда уговорил горожан своего родного Маникура голосовать именно за него, несмотря на достойных, уважаемых и опытных соперников. Его удаль поддержали, и Кин занялся управлением. С разным успехом он проводил простые реформы, внедрял идеи свободы и популяризировал право выбора. Выступал против любой религии, говорил о вредности технологии «Чистого разума» и всячески упрекал Самюэля Фрая за его нерешительность во внешней политике. Однако поддерживал Лидера Илейцев Кин во всём, что касалось внутренних дел. Закручивать гайки на местах он считал неверным путём движения прогрессивного общества. Кончину Фрая воспринял с горечью, но никому об этом не сказал, и говорить не собирался. Был у Кина, помимо обильного количества женщин, ещё один немаловажный недостаток, мешавший ему сделать блестящую карьеру политика — он совсем не умел играть в классические шахматы. Или, говоря иначе, не мог просчитать ходы наперёд.
Собрание Конфорнума прошло как по маслу. Именно так Кин и планировал выступить, заявив о себе как о важной фигуре на будущем игровом поле. Ему предстоял приятный вечер в компании дамы, выход на театральную постановку, но перед этим Хари Кин решил подкрепиться. Изменять себе он не стал, потому в очередной раз выбор пал на ресторан элитного района Трезубца «Монруж». Подавали запечённую рабу в сливочном соусе, егренский картофель, вымоченный по стародавнему рецепту исиудских монахов. На десерт Кин предпочёл творожный пирог и чашку крепко чёрного чая с лимоном. В финале трапезы, когда последний кусок десерта отправился в рот, за стол подсели. Идеальный череп кивнул в знак приветствия, глаза блеснули, на губах застыла вызывающая надменная ухмылка, которая как бы говорила «не подавись, засранец».
— Лидер Ван Дарвик, — растерянно откашлялся Кин. Он привстал, протянул руку, но ответа не последовало.
— Сиди, — коротко резанул Оло. — Я наслышан о твоей клоунаде во время заседания, Кин. Чем вызван столь бурный поток словесного дерьма?
— Ах, твоя псина Соломон уже доложила тебе?! — растянул рот в язвительной улыбке Кин. — Значит, я всё правильно понял.
Оло Ван Дарвик нахмурился. Вместе с этим на его гладко выбритом лице проступили морщины, на скулах заходили желваки. Взгляд приобрёл почти физическую тяжесть, которая давила на расстоянии. Над идеальным черепом будто зависла ручная туча, которая скрывала его в тени и подчёркивала важность каждого произнесённого слова.
— Внимай молча, Кин. Не секрет, почему ты настолько самоуверен. Однако ты весьма талантлив. И посему призываю тебя, как расчётливого и умного Лидера, — образумься. Присоединись к моей команде. В противном случае я просто избавлюсь от тебя и разыграю твоими костями партию, которая станет началом большой игры. Теперь ты можешь, не разевая свою мерзкую пасть, отдаться крепким размышлениям. Ответа жду очень скоро. На сегодняшней премьере, после второго антракта.
Оло стремительно встал и покинул «Монруж», оставив Кина в растерянной задумчивости. Спустя минуту Лидер Маникура допил свой чай и сделал звонок.
— Арзор, салют! Это Хари. Теперь я уверен в том, кто мутит воду в нашем аквариуме. Соломон и его кукловод. Этот паршивец только что подсел ко мне и принялся угрожать! Что? Не важно, что спрашивал. Главное мы знаем, откуда смердит. Позвони Шербешеру и остальным, все должны знать и быть наготове.
Кин отключился, уложил картридж во внутренний карман пиджака и сладостно улыбнулся своим мыслям.
Хари Кин аплодировал и широко улыбался. Он недолюбливал кино, но обожал театр. Пьеса «Фармон», разыгранная так изящно, так тонко, как только могла быть отображена на сцене, безмерно радовала его, принося неподдельное эстетическое наслаждение. Его дама, высокая блондинка с восхитительной причёской на манер птичьего гнезда, так же растягивала губы своей превосходной натренированной улыбкой и выказывала всяческое участие даже в тех местах пьесы, которые прочла вскользь за день до премьеры. «Театр О?Шара» являл собой шедевр аскетического футуризма. Белоснежные ложи, выполненные в виде стрел, устремлявшихся в никуда. Балконы, словно космические шлюпки, а сцена, овальная, немного скошенная справа, как символ площадки, на которой творится история. И море искусственных огней: белых, синих, красных и зеленовато-сиреневых. Они струятся и пульсируют откуда-то сверху и с боков. Но каждый огонёк на своём месте, и каждый знает, когда ему появиться.
«Фармон» отыграл вторую часть, и свет погас, оставив зрителей пребывать в темноте. По залу прокатилось волнение. Кулисы по-прежнему закрыты, антракт начался, но мрак не рассеивался. Кин нащупал картридж в кармане своего лилового пиджака, но ему под нос кто-то подсунул респиратор, который тут же нацепил, с силой и не церемонясь. И в мгновенье, когда самые нетерпеливые подскакивали со своих мест, в зал ворвались струи сизых облаков, которые били отовсюду и заполонили огромный театр за считанные секунды. Шум оборвался. Вспыхнул свет. На сцене стоял Оло Ван Дарвик, в маске, такой же, какая была на Хари Кине. Лидер Маникура дёрнулся, рискнул встать, но его удержали два плечистых быка, усевшиеся рядом с обеих сторон. Кин оглядел зал. Зрители спали, пускали слюни, как малые дети. Его прекрасная спутница развалилась в мягком кресле и раскинула свои тонкие ручки, как заправская манекенщица. Оло Ван поднял три пальца. На нём был изысканный костюм-тройка сине-гранатового цвета. Оло загнул один палец, затем второй. И на третьем стянул свой противогаз. Бык слева проделал тоже самое с маской Кина.
— Каков же твой ответ, вундеркинд?! — спросил Дарвик с половиц сцены.
Кин заёрзал на кресле, собрался вскочить, но две тяжёлые лапы упали на оба плеча и вернули беглеца обратно.
— Впрочем, мне известно, — Оло кивнул куда-то в сторону, и один из бойцов его личной армии вынес на сцену деревянный стул. Оло Ван присел на него.
— Что ты себе позволяешь?! — взбеленился Кин. — Немыслимо!
— Абсолютно солидарен с тобой, вундеркинд, — кивнул Дарвик, — немыслимо и дико. Однако такая вопиющая наглость возможна только в обществе, которое существует подобно растениям на подоконнике. Все движутся, но выбранный путь никуда не ведёт. Сбились с колеи, и очень давно. Мозги размякли, мышцы ослабли, пропали рефлексы, инстинкты и страсть.
— Красующийся ублюдок! — прошипел Хари Кин. — Кем ты себя возомнил?!
— Нет, — Оло покачал указательным пальцем, — моя очередь спрашивать. Скажи мне, вундеркинд, кто входит в вашу шайку помимо Арзора и Шербешера?
Кин скорчил гримасу, обозначавшую «шёл бы ты на хер собачий».
— У тебя красивая спутница, — сказал Оло и кивнул одному из своих бойцов. Солдат подступил к развалившейся в кресле девушке, взял её на руки и отнёс к Ван Дарвику. Заботливо усадив девушку на стул, Оло снова кивнул кому-то за кулисами, будто актёр, разыгрывающий одиночную пьесу. Его помощник вынес серый стальной кейс, не большой и не маленький, в таком удобно держать инструменты для трепанации черепа.
— Ты что творишь, Дарвик?! — снова зарычал Кин и с силой дёрнулся в кресле, но его снова удержали громадные кувалды.
— Наш Лидер испустил дух. Его сердце не выдержало, и он отправился в путешествие в тёмные сферы. Однако мы с тобой знаем, что всё не так просто. Проблема в том, что ты и твои коллеги могут сильно мне помешать, став занозой в заднице. Прошу, скажи фамилии, и я не причиню зла никому в этом зале, в том числе и твоей милой девице.
— Надеешься напугать меня? Дарвик, расскажи, как ты убил Фрая?
— Почему ты решил, что это я? — спросил Дарвик, присел на корточки и открыл свой сундук.
— Кому ж ещё?! — ахнул Кин
— Честно говоря, не понимаю, откуда подозрения, — продолжая рыться в своём кейсе, сказал Дарвик, — но сейчас это абсолютно несущественно. Важно, другое. Последний раз спрашиваю…
— Я тебя уже послал нахер, Дарвик! — плюнул в сторону Оло Кин и получил увесистый удар в челюсть. Аккуратный и мастерски исполненный, после которого все зубы остались на месте, но в голове зазвенело так, будто дрессированная горилла вмазала по ней своим здоровенным цирковым молотом.
Оло Ван извлёк из внутреннего кармана пиджака белый комок, развернул его. Им оказалась пара резиновых перчаток. Натянув обе, он взял из кейса шприц с розоватой жидкостью и сделал быстрый укол в плечо лежавшей на стуле даме.
— Оло! Прекрати, мразь! — крикнул Кин.
Ван Дарвик посмотрел на него сверху вниз, затем положил шприц на место, и виртуозно вынул из кейса револьвер, как фокусник достаёт из шапки кроликов.
— Пока милая дева приходит в чувство, я здесь кое-что подчищу.
Он соскочил по ступеням сцены и скрылся в зрительском зале. Кин не мог видеть, что делает Оло, его конвоиры не давали ему повернуть головы. Раздался выстрел. Кин вздрогнул, его бросило в пот. К горлу наконец-то подступил страх, простой и пресловутый, такой, о котором не пишут в песнях или стихах. Животный инстинкт самосохранения, ничего более. Снова прогремел выстрел. Затишье. Боковым зрением Кин увидел сине-гранатовый костюм Ван Дарвика где-то слева. Оло брёл по рядам и всматривался в лица спящих зрителей. Остановился у тучной дамы в безвкусном фиолетовом платье. Смотрел на неё пристально, с отвращением. Но закрыл глаза и сделал шаг в сторону. В кресле был парень. Свежее, гладко выбритое лицо и дорогой костюм, пошитый на заказ. Оло улыбнулся своей ледяной, бесстрастной улыбкой, вскинул револьвер и произвёл ещё один выстрел. Пуля вошла в висок и вышла где-то на заднем ряду. Оло проследовал мимо Кина, даже не удостоив его своим взглядом. Ещё три раза прозвучал звук, с которым вылетает смертоносный снаряд, сотрясая эхом величественный зал. На сцене послышались стоны и кряхтенье. Нарядная спутница Кина пробуждалась.
— А вот и дижестив подоспел. Как вовремя, — вскинул руки Оло Ван и поднялся на сцену.
Девушка взвизгнула, попробовала подняться со стула, но Ван Дарвки её остановил, приобняв в области груди. Оло обошёл стул и встал сзади. Теперь его кисти в белых перчатках лежали на плечах дамы, не осмеливающейся дёрнуться или что-то пискнуть. Она, как пригвождённая, с ужасом взирала на спящий зал и Кина. Слёзы навернулись моментально. Потекла тушь, пудра и румяна, которыми она обильно сдобрила своё детское личико.
— Ч-ч-ч, милая. Вундеркинд, смотри, как она боится. Аж вся дрожит.
— Что здесь…зачем…не трогайте, прошу! — всхлипывая и давясь слезами, подала голос девушка. Оло сжал пальцы на плечах, и она вскрикнула, поддавшись новой волне заливистого плача.
— Абсолютная власть никому не нужна! — вдруг начал декламировать Ван Дарвик. — Более того, такая власть предусматривает иерархию. А она в свою очередь придумана трусами, которые не способны бороться за своё место, раздирая чужие глотки. Власть прогнила очень давно, её институт исчерпался, само понятие власти дискредитировалось и нуждается в скорейшей реабилитации, — Оло на секунду отпустил девушку и присел на корточки, разыскивая в своём кейсе подходящий инструмент, — и я как раз этим займусь. Вместо жёстких и решительных правителей мы имеем праздных толстосумов, которым потакает одураченная толпа. Сам подумай, вундеркинд, иерархическую систему власти придумали люди, испугавшиеся за себя и своё потомство. Какой человек лучше другого? Никакой! Почему ты сидишь там, в кресле? А я стою на сцене и красуюсь перед тобой? — Оло замолк, удовлетворительно кивнул, и в его руках блеснул острейший, в этом не было сомнений, ампутационный нож с прорезиненной рукояткой.
— Дарвик, ублюдок! Что ты собираешься делать?! — бесновался Кин, но два здоровяка навалились на него с обеих сторон и обездвижили.
Девчонка запищала, вскочила на свои каблуки и ломанулась, не глядя под ноги. Упершись в живую стену наёмников, она рухнула на половицы и заревела с новой силой.
— Отвечаю. Ты погряз в играх, которые плетут, находясь где-то между, — Оло сделал жест, обозначавший уровни — верх и низ, — отсюда берутся страшнейшие пороки любого общества. Например, коррупция. Взятки там и тут. Их дают тому, кто стоит выше. Считаешь, потому что он больше знает? Чушь и нелепица! — девушку снова усадили на стул, приказали заткнуться и не двигаться. — Всё оттого, что власть этого человека не угрожает интересам нижестоящего. Мелкая сошка рада ею оставаться и давать, давать, пока её, бедную, не трогают. Разумеется, среди жирного сброда остались профессионалы. К ним я отношу немногих, чьи таланты действительно уникальны. Именно они способны диктовать условия, но чаще всего такие люди молчат. И я всегда думал, почему? И не находил ответа. Мой ныне покойный брат не относился к универсальному племени, которое несёт «золотые» яйца. Наш Лидер был миражом, который вот-вот рассеется. Так и случилось. И ты тоже, Кин, всего лишь туман, пыль, которую можно сдуть.
Оло Ван решительно направился к девушке, ухватил её за горло и вперился своим холодным взглядом в её заплаканные глаза. Затем рванул на ней платье, та завизжала, стала отбиваться, но хлёстким ударом ладони Дарвик привёл её в чувство. Девушка снова вскочила, споткнулась и упала. Ван бросился к ней, сел на её живот, обхватив коленями, сложил её руки вместе и крепко сжал левой рукой над головой. Спутница Кина трепыхалась, кричала, умоляла отпустить, но кроме Кина никто её не слышал.
— Заклинаю, отпусти её! — взвыл Хари и тут же получил увесистый удар в челюсть.
— Посему, я хочу вернуть власть, которая, — Оло запнулся, рёв его пленницы заглушал его речь. Ван отложил скальпель и снова дал ей пощёчину. Стало тише. — Которая достанется сильнейшему. Закон хищной природы, где власть вожака неразрывно связана с количеством пролитой им крови. И лишь тогда станет сильным тот, кто видел страдание и пережил боль. Я хочу войти в историю, Хари. — Оло нагнулся над лицом девушки, шикнул и поднёс к её лицу орудие пыток.
— Стэн Кабаб! Стэн Кабаб!!! Слышишь, урод! Кабаб!
— Кто ещё, вундеркинд?! Не тяни, иначе твоя подружка сгодится только для аттракциона уродов!
— Биллс, Крафтер, Шейн, Заленски!
— Повтори! Громче! Повторяй, скотина!
— Кабаб, Биллс, Томас Крафтер! Шейн! Зак Заленски! Доволен, мразь? Отпусти её, урод! Не трогай её своими гнилыми пальцами!
Оло отвлёкся, поднялся на ноги и, посмотрев в сторону Кина, расплылся в улыбке. Затем снял перчатки, убрал хирургический нож и закрыл кейс.
— С этого и стоило начинать, — спокойно проговорил Оло Ван и спустился со сцены, — но имей ввиду, вундеркинд, если ты соврал мне и хотя бы один из них не будет знать о вашем кружке, то ты сдохнешь! Сдохнешь мучительно, на глазах у своей девицы! А потом я заставлю её сожрать твою печень! У тебя есть двенадцать часов, Кин, чтобы изменить свои показания!
Уходя, он как бы невзначай бросил своим солдатам:
— Парочку отвезите на ферму. Трупы перетащите на сцену, и украсьте её как можно ярче. Пусть Маятник свяжется со мной.
Кин снова заорал, но тут же замолк. Одна из горилл, что сдерживала его, прислонила к шее Кина шприц-пистолет и ввела лошадиную дозу снотворного.
— А что с бабой то делать? — озадаченно спросил долговязый жилистый парень, которому однажды снесли полчерепа, но он остался жив. Теперь этот парень носил чёрную бандану, разукрашенную в цвета популярной рок-группы и считался весёлым и задиристым малым.
Ван Дарвик замер: вопрос был дерзким и неожиданным.
— Я же сказал, на ферму.
— Это ясно, босс. Но такая красоточка, м-м-м, пальчики оближешь. Можно мы с ней немного покуражимся? Ну, совсем чуток, чтоб не попортить.
— Что ж, — Оло поразмыслил и ответил. — Вы вольны делать с ней всё, что вам дозволит ваша совесть и фантазия. Только постарайтесь, чтобы она осталась жива.
Боец довольно осклабился и уже начал составлять свои нехитрые, пошлые фантазии. А Оло Ван несколько озадачился. Названные Кином фамилии были у всей Илейи на слуху. Завербованный Арзор знал лишь о Биллсе и Штейне, но для Дарвика они были мелкими сошками. Что, если Кин решил приберечь парочку имён в кармане? С другой стороны, если Кин кого-то забыл, то потеряв своего кандидата в лице Кина, они в любом случае выйдут на тех, кто остался, то есть на Арзора и Шербешера. Как бы там ни было, но костяк переломится. Оставшаяся троица — люди уважаемые, влиятельные и опасные. Безусловно, его ставка на молодую смазливую подружку казалась весьма призрачной и, в общем-то, неверной. Однако спектакль удался, и осталось семь помех, которые необходимо устранить перед решительным рывком.
* * *
Хари Кин не отказался от своих слов, и через двадцать часов на радиоволнах илейских приёмников прорезался задорный бас запрещённой на Территориях передачи, которую вела несравненная Марта.
«Приветствую вас, пушистые вы мои ребятки! И не слишком пушистые! И облезлые! Всем салют, с вами глас совести и здравого смысла — ваша Марта! Сразу к делу, так как времени у нас совсем немного, котятки. Слыхали о серии страшных смертей, произошедших в Илейе за каких-то двенадцать часов? Нет?! Тогда я вам расскажу! Первая жертва — профессор Рио Кабаб. Считался лучшим хирургом на Территориях, входил в почётную международную Лигу Медиков. Имел вес среди членов правящей мировой элиты. Политику Фрая не поддерживал, критикуя её публично и довольно резко. Погиб в авиакатастрофе, возвращаясь с очередного симпозиума. Говорят, его гироплан заглох в воздухе и пошёл штопором вниз. Разумеется, никто не станет трубить об этом в прессе, кроме меня. Далее. Томас Крафтер. Старина Крафтер сколотил своё состояние на торговле лесом. Сплавляя немыслимые объёмы в разные уголки Территоий и не только, Крафтер умудрился волшебно разбогатеть и построить свою империю, куда входили мебельные фабрики, заводы по переработке древесины и так далее. Персона видная и, в общем-то, неоднозначная. К Фраю относился плохо. Умер от отравления. И всё, котятки! Больше никакой информации! Отравление?! В наш век? Его убили, дорогущие мои! Убили и точка! Последний в списке — Зак Заленски. Про этого парня вы точно ничего не услышите с ТВ-панелей, не прочитаете в газете. Всё потому, что Зак Заленски — глава крупной преступной структуры «Маршада», которая заправляет в южном Кореосе и закупает оружие у самой «Чёрной улитки», перепродавая его повстанцам и оппозиции. Убит во время перестрелки. Кем? Неизвестно! Как? Никаких подробностей. Вы спросите, ненаглядные мои, что общего у этих смертей? Возможно, ничерта! Однако вспомните, чтобы за одни сутки загибались три чрезвычайно важных шишки? И не припомнить, правда! На что это похоже? На устранение конкурентов. Или на месть. Делайте выводы сами. А мне пора вновь раствориться. Услышимся, ребятки!»
Глава 9
Воняло керосином, блевотиной и чем-то въедливо-кислым. Инсар пытался разлепить веки, на которых запеклась кровь. Его избивали не меньше часа. Зуверфы высокомерно молчали, а сам Инсар, как бы ему того не хотелось, о помощи не просил, дабы не признать свою слабость. Его колотили изрядно и с удовольствием. Но Килоди был уверен, что в этой дыре не умрёт.
Подвал, тёмный и сгнивший насквозь. Фесрам не жаловал гостей, тем более таких популярных, каким стал Инсар после покушения на Самюэля Фрая. Изображение с его физиономией крутили на всех каналах и транслировали в глухих уголках Илейи. Имя Инсара Килоди твердилось с той маниакальной исступлённостью, с какой говорят о кандидатах в Лидеры перед народными выборами. Все илейцы знали, кого они могут обнаружить, свернув за угол, и были готовы к неожиданной встрече. Однако Фесрам город особенный. «Спящим» нет никакого дела до мирских вопросов. Их существование свелось к примитивным вещам. Те, кто ещё в своём уме, стараются торговать, продавая фесрамский хлам, найденный в цехах и кабинетах руководства. Другие, лишившиеся рассудка, ждут своей смерти и изредка перебиваются куском хлеба, бесцельно шатаясь по «зелёным» переулкам заражённого города. «Зелёным» Фесрам стал не от изобилия растений или даже сорняка, что мог бы прорасти сквозь потрескавшийся асфальт. Зелёный — цвет всего в Фесраме. Зелёным здесь пропитан воздух, каждый его кубометр, деревья, дома и рекламные проспекты. Огромное зелёное облако, подобно волне цунами, накрыло город после страшной катастрофы и до сих пор не рассеялось. Составные элементы апатиниума распадаются в течение двух столетий.
Поговаривают, один известный художник прибыл в Фесрам писать здешние пейзажи. Его покорила гнетущая тишина и невероятная своеобычность этого места. После трёх полотен мастер свихнулся и стал гонять воображаемых кур по крышам панельных многоэтажек, пока не рухнул с одной, разбившись насмерть. К слову, его картины стали хитами и продались на аукционе за десятки тысяч статусных единиц. Вырученное перешло его родне и тем, кто до сих пор пожинает плоды катастрофы.
Что-то зашевелилось рядом с правым ухом Инсара. Он догадался, это Измир.
— Живой, бродяга? — прошипел Инсар. Его губы распухли, он провёл языком по зубам и не досчитался трёх штук.
— Поганый шлях, мать ити его набур фаз мах! — выругался гибриоид.
— Ага, — мысленно кивнул Килоди.
Его спутник цел, выходит, они ещё зачем-то нужны. Инсар дёрнулся, получилось как у рыбы, выброшенной на берег, — отчаянно и неумело. Его руки, связанные где-то наверху, под балкой, онемели. Ноги волочились по полу, залитому цементом. Пока его пытали, он изучил своим лицом каждый камешек, застрявший в застывшем растворе. Где-то лязгнуло железом, отворилась массивная дверь. В подвал кто-то спустился. К тошнотворному букету примешался ещё один — терпкий запах скабрезного пота.
— Проснитесь, твари! — прогремело так оглушительно, что Инсару в очередной раз вывернуло под ноги. Через секунду его окатили ледяной водой, набранной из грязной речушки, протекавшей недалеко от Фесрама.
— Зачем пришли в Фесрам?! — орал дознаватель.
Инсар молчал, Измир должно быть матерился: его речь слилась в один поток незнакомых Инсару ругательств.
— Паскуды! — прорычал смердящий. — Твари!
Их снова молотили. Не так ожесточенно, как в первый раз, но всё равно пришлось туго. Инсару повело, он начал терять сознание и несказанно обрадовался этому. Руки затекли настолько, что он их больше не чувствовал. Измир не унимался, продолжая ругать всё и вся на языке своих предков. Тусклая полоска света померкла, приближалась ночь. Инсар подумал, неплохо было бы сдохнуть до восхода солнца, но тут же пробудились его «соседи» и впервые после их поимки заявили о себе.
— Ты в беде, балай-де-утран, — прошипели Зуверфы. Снова три противных, надоедливо-скрипучих голоса соединились воедино. — Помочь, дай нам помочь твоему оттуму.
Инсар никогда с ними не говорил. Даже не пытался. Измир наконец-то выбился из сил и захрапел. «Спящий город» замер, пришла ночь. И тогда, впервые, Инсар решился ответить своим конвоирам, с трудом раскрыл рот, разрывая запёкшуюся кровяную корку, и тихо пробубнил:
— Почему я?
— О, благословенный Хсар, — зашипел Зуверф, — ты есть первый последователь, носитель нашего наследия, ты наш балай-де-утран!
— Зачем я? — слова давались Килоди нелегко. Во рту образовался слипшейся комок крови, он потерял несколько зубов, в горле пересохло.
— Другие не справились, — ответил ему Зуверф.
— Умру? — спросил Килоди и ощутил, как его снова наполняет сила, как в тот раз, когда он расправился с работягами в кварталах Колтована.
— Отыщешь наш колодец и споткнёшься в него, — затараторили «чернила», — и, окунувшись, уяснишь иное естество. Балай-де-утран! Спустись к нам и не отрекайся!
— Я умру?! — громче, настойчивей переспросил Инсар и слегка дёрнулся, над головой зашелестели металлические путы.
— Пусти нас, дай нам войти, не сторонись нас, и станешь как сам Хсар.
— Не понимаю, — процедил сквозь зубы Килоди, — не понимаю вас!
— Впусти! — настаивали Зуверфы. — Впусти и отрекись от себя прежнего! Освободи отца нашего и ментора!
Грохотнула металлическая дверь подвала, кто-то спускался. Инсар слышал странные шаги. Так ходят хромцы. Неужто идут спасать их? Но кто? Килоди вспомнил о девушке в парке, о Джулии. И почему-то только сейчас он начал понимать, зачем позвонил ей. Вот бы встретиться ещё раз. Что бы он сказал ей? Наверно, ответил бы честно, почему он так любит лилии. Его мать, лица которой он не запомнил, часто ставила их в горшочке на окно бедного мальчика, который часто болел. Жар и озноб были вечными спутниками Инсара, он пил таблетки горстями, употреблял настойки диковинного вкуса и консистенции. Ничего не помогало. Но однажды утром, после странного сна, ему стало лучше. Инсар поднялся с кровати, выбежал во двор и уставился на восходящее светило. Ему никогда больше не приходилось валяться в кровати с температурой. Прекрасным утром его болячки исчезли навсегда. И он больше не видел сорванных лилий на своём подоконнике.
Кто-то ткнул его в плечо. Инсар притворился спящим. Некто рассматривал его, изучая, как подопытного. Килоди ощущал этот взгляд кожей, всем нутром. Зуверфы занервничали, заметались, скрутив его кишечник в тугой узел. Схватило так, что Инсару пришлось надкусить нижнюю губу, чтобы не крикнуть от накатившей острой боли. Пленник приоткрыл подбитый глаз, дабы разглядеть созерцателя. Лицо человека не удавалось рассмотреть, как бы Инсар не старался. Он скашивал свой глаз, как мог, но всё время подмечал только странный ярко-розовый свет, исходивший из одной точки. Инсар не мог понять, что это. Да что угодно. Фонарь, сканер внутренних органов, электронная сигарета. Силуэт снова проплыл где-то совсем близко и удалился. Зуверфы взбесились. Инсар ощутил, что они не на шутку напуганы. Сначала кишечник, затем голова и ноги, потом разболелись яичники и член, будто его выворачивают наизнанку. Некто поднялся наверх, и Килоди позволил себе простонать от изматывающей боли.
— Бежать, бежать, скорее! — громко и отчётливо прошипели в этот раз зуверфы. — Смерть и забвение! Забвение и смерть! Дай нам силу! Впусти нас, балай-де-утран! Пусти! Пусти!
Инсар сдался. Он не понимал, каким образом должен впустить того, кто уже давно засел в его теле, в голове и руководит им, будто какой-нибудь пупенмейстер. Впрочем, и сопротивляться их воле он больше не смел. Туман окутал мысли, помутнело. Инсара пробила дикая дрожь, как от удара током. Тяжесть и боль от полученных повреждений ещё раз исполосовали его кожу, причинив страшные мучения. «Чернила» собирались под потолком затхлого подвала. Туча сгущалась, превращаясь в огромный чёрный склизкий шар неправильной формы, который вот-вот лопнет. По обветшалым стенам, проникая в мельчайшие отверстия, медленно тянулась тягучая грязная жижа, собиравшаяся в центре помещения, будто там был водосток. С каждым мгновеньем шар увеличивался и сокращался, как мышца, копирую сердцебиение Инсара.
— Зу во плоти! — выпалил Измир-Ко-Ланди.
Пузырь бесшумно лопнул, словно находился в вакууме, забрызгав подвал чёрной слизью. На цементный пол что-то рухнуло. Это что-то высвободилось из шара, и теперь корчилось, издавая странные гортанные звуки. Инсар заметил, что не испытывает боли. Он не понял, прекратилась она или он просто перестал её замечать.
— Зу явитзь пред зажами! — промямлил Измир. — Зу явитзь!
Существо из шара приобрело форму человека. Это был мужчина среднего роста, лишённый гениталий. У него не было лица или кожи, он состоял из чёрной маслянистой массы, которая переливалась словно антрацитовый сланец под солнцем. Существо приблизилось к Инсару, и второй разглядел его лицо. Точнее чёрные глаза и рот. Ещё более чёрные, чем всё его тело и голова. Кляксы в области рта задвигались, меняя свои очертания. Заскрежетал вкрадчивый бас, который мог бы принадлежать могильщику.
— Слабый Инсар. Мы вытащим тебя. — Существо коснулось наручников, в которые был закован Килоди. Что-то внутри них щёлкнуло, и узник упал на замызганный слизью пол. Потом Существо освободило Измира. Гибриоид признательно склонился перед спасителем. Существо отправилось вверх по лестнице. Лязгнули замки. Раздались выстрелы автоматического оружия. И тут же затихли.
— Ступай по моим следам, — позвало Существо.
Килоди поднялся наверх. В парадной здания, оборудованной под охранный пост, лежало три тела. Автоматы валялись рядом с трупами. Инсар подхватил один, проверил рожок — почти полный, и, вставив его на место, передёрнул затвор. Прихрамывая и опираясь плечом о стену, Инсар семимильными шагами двигался за Зуверфом. Измир шёл рядом. Один глаз Инсара заплыл и теперь не видел, поэтому приходилось изрядно вертеть башкой. Они свернули за очередным лестничным пролётом и вышли на воздух. Едкий зелено-марганцевый туман ощущался кожей, но в ночи был не заметен. У них в запасе пара часов, не больше. Длительная проволочка в «спящем городе» чревата серьёзными последствиями: сумасшествием или медленной смертью от зелёного яда, который проникнет кровь вместе с кислородом.
Улица. Широкая и просторная. По обеим сторонам панельные высотки, на крышах которых всё ещё шатаются антенны и ветшают редкие голубятни. В лунном свете они выглядели несколько абсурдно. Инсар осмотрелся по сторонам — тишина. Так бывает перед засадой или неожиданным появлением страшного монстра. Бывает в кино. Но Килоди понимал, что на этой улице в данную секунду он дышит в спину Существу, которое воплощает нечто поразительное, неизведанное и оттого пугающее. Килоди не боялся своего проводника хотя бы потому, что он вышел из его чрева, принёс ему страдания, подарил надежду на избавление. Что станет после того, как они с Измиром покинут проклятый Фесрам и останутся с Существом наедине? Он вернётся обратно в его тщедушное тело или решит, что бывший убийца и неграмотный карлик ему больше не нужны? Тогда бы он мог уйти прямо сейчас, не освобождая их из плена. К чему эти сложности? Как бы там не было, но Инсар начинал понемногу верить в свою уникальность, в то, что он и есть «последователь», тот самый источник, из недр которого польётся новая вера и воздвигнется новый храм.
Что-то с грохотом рухнуло наземь, разлетевшись на осколки. Инсар вздёрнул автомат, но не выстрелил. Существо с равнодушием продолжило свой плавный неспешный ход. Измир, любопытный и отчаянный, подскочил к осколкам.
— Панель, — промямлил он вполне отчётливо.
Откуда-то сверху выбросили ТВ-панель. Кто и с какой целью для Инсара осталось загадкой. Снова взошла тишина, если не считать лай собак, раздававшийся где-то за железнодорожной насыпью, в самом начале густого леса. Фесрам спал крепко, без сновидений. Длинный и показавшийся бесконечным проспект кончился, уступив дорогу коротким кварталам, которые пересекали трамвайные пути. По ним, как ни странно, возили сырой апатиниум. Некоторые вагоны застряли на месте во время фатального взрыва и так и не сдвинулись ни на миллиметр. Ржавые и выцветшие, они остались памятниками рокового дня. Миновав вереницу застывших вагонов, Инсар подумал о колоссах, которые возвел Трезубец. О том, что великое куда уязвимей, чем малая пустяковина, о которой никому нет дела. Но что может быть скучнее, чем нечто воистину великое, выставленное на всеобщее обозрение? Была бы интересна цветущая девушка молодому человеку, ходи она в прозрачном пеньюаре, накинутом на идеальное тело? Безусловно! Но лишь некоторое короткое время.
На фасаде зданий красовался символ шайки Мейхера Заволло в виде двух симметричных молний, концы которых соединялись в центре правильного треугольника. Этот знак означал противостояние с властью. Точнее с правительством Трезубца, которое считало юг зоной смешанных рас, и потому было глухо и слепо к чаяниям местных илейцев. Часто народное возмущение перерастало в серьёзные столкновения. Вдохновителем стачек и волнений стал Мейхер Заволло народник и таинственный защитник. Его лицо всегда скрывалось пол шлемом, а тот, кто утверждал, что знает настоящего Заволло, нагло врал.
— Спрячьтесь. — Пробасил Зуверф.
Инсар и Измир нырнули за гранитный бруствер, оставшийся после «битвы за Фесрам». Позорная страница в книге гражданской войны, вырванная Конфорнумом безжалостной твёрдой рукой. Из-за угла невысокой муниципальной постройки вывернул патруль.
— Дозорные, — прошептал Инсар своему горбатому приятелю, — вооружены.
Пара боевиков с автоматами вышагивали не спеша, курили. Существо растворилось во мраке, перекинулось тенями по мостовой, возникло за спинами бойцов. Существо не торопилось. Его отросток, который Инсар принял за руку, трансформировался в заострённый кусок чёрного плотного вещества. Плавно и хладнокровно Существо пронзило этим клинком спину одного бойца и, когда второй, спохватившись, собрался открыть огонь, обвило его горло вторым отростком, сильно сдавило и выпустило из бедолаги дух. Оба упали на асфальт, и Существо снова расщепилось, запустив свои жгуты в ещё тёплую плоть.
— Я — Зуве-е-е-рф, — услышал Инсар. — Я един. Верь мне, ибо больше верить некому.
Уходя с узких улочек, Инсар ещё раз глянул на трупы. У одного из них свалился противогаз, обнажив изуродованную, больную кожу. На ней образовались наросты, какие бывают у больного лепрой. Инсар вспомнил этого человека. Именно он и его коллеги связали их с Измиром, когда они вошли в город. Инсар не сопротивлялся, когда они с карликом, выбравшись из сырого тоннеля, встретились со стволами автоматов. Килоди надеялся на радушный приём. Что сказать, он серьёзно ошибся.
Впереди остались руины завода по переработке апатиниума. Миновав его, Инсар и его спутники вышли бы на проспект, который тянулся вдоль Фесрама и выводил к шоссе, шедшему мимо множества мелких деревень, посёлков, одного более-менее крупного городка и трёх военных гарнизонов. Пробраться под носом у военных — главная авантюра и в тоже время единственный шанс добраться до Шрама Земли, пересечь его и оказаться в таинственной стране гибриоидов.
Зуверф подгонял их, просил не отставать. Инсар ощущал слабость, его пробил озноб. Только сейчас он понял, что его хлопковые штаны прохудились, а на рубашке не осталось живого места. Где-то вдалеке послышался слабый гул. Килоди не придал ему значения, но Измир напрягся, навострив свои кривые, поломанные уши, и стал прислушиваться.
— Не есть хорошо, — многозначительно пробубнил гибриоид и взглянул на чёрную фигуру. Та замерла, затем медленно развернулась и глянула вверх.
— Укроетесь там! — приказал Зуверф, указав дорогу лёгким движением кисти. Заброшенный цех, в котором когда-то готовили цистерны с переработанным сырьём для утилизации. Инсар и его коротконогий спутник затрусили в сторону высоких ржавых ворот. Небесный гул превратился в мерное жужжание, которое приближалось с каждой секундой.
В ночном небе Фесрама вспыхнули огни. Три тяжёлых гироплана зависли над центром города, два других, что были поменьше, обследовали окрестности. Крупные гиропланы, пузатые бочонки на вертикальной ионной тяге, ждали команды. Что-то щёлкнуло, да так громко, что из своих жилищ стали выходить возмущённые люди, надеявшиеся, что в Фесраме то никому нет до них дела. Те, что были моложе и здоровей, махали руками, ругались, показывая похабные жесты пилотам военных машин. Лучи прожекторов облизывали улицы Фесрама. И снова что-то звякнуло, раздался статный тенор, вещавший из динамиков, установленных на гиропланах.
— Обречённые жители Фесрама! Вы долгие годы мешали нашему государству развиваться так, как того хотел Лидер и весь цивилизованный илейский народ. И между нами случались распри, ссоры, недопонимания. Однако сегодня, в эту безмятежную ночь, когда ваш сон не нуждается в защите, когда ваш проклятый город неинтересен Трезубцу, мы просим вас — не вынуждайте нас открывать огонь и учинять кровавую расправу. Просим вас беспрекословно исполнить приказ Председателя Конфорнума, а именно «выдать без оказания сопротивления властям Илейских Территорий опасного преступника и террориста Инсара Килоди»! Повторяю, люди Фесрама, не оказывайте нам никакого сопротивления и просто отдайте закону убийцу и подонка Инсара Килоди! Он скрывается в вашем городе! Об этом нам известно наверняка! С вами говорит старший лейтенант пятой роты армии Илейских Территорий.
Имени Инсар не расслышал. Его задумка рухнула, развалилась на части. Сейчас он отправится в тюрьму «РОМБ», а после будет казнён. На его счету десятки убийств, которые не отмыть никакими россказнями про невыносимые муки, причинённые ему злым и жадным до крови демоном из старых, выдуманных мифов. Инсар впервые испугался по-настоящему.
— Каким энти пшли нас? — вымолвил Измир, выглядывая в дырку, пробитую пулей в мутном толстом стекле утилизационного цеха.
— Быть может, нас сдали местные? Пока мы болтались там, как замороженная свинина, они выбивали для себя гонорар? — Инсар слабо верил в своё предположение. Фесрам принадлежал Мейхеру Заволло. А уж он никогда не торговался с Трезубцем.
— Нет, — холодно вмешался Зуверф, — зараза в крови.
Инсар всё понял. Треклятые миниботы выдали его, когда он остался без «прикрытия». Он хотел обвинить Зуверфа, но понял, что иначе выбраться бы им не удалось. А дозорным хватило бы и полминуты, чтобы обнаружить заветный красный маячок на своей кармической карте.
— Нужно бежать, — предложил Инсар.
Антропоморфный сгусток помотал головой, мол, нет, никуда мы не сдвинемся. И тут же рассеялся, слившись с темнотой заброшенного помещения.
— Повторяю приказ, — снова заговорили динамики над Фесрамом. Предлагалось в течение пяти минут привезти Килоди на центральную площадь, заросшую диким явеем. Когда время вышло, из чрева пузатых гиропланов, уцепившись за трос, посыпались десятки солдат в респираторах. В городе завязалась носильная ревизия. Бойцы просматривали каждую квартиру. Килоди решился на побег, но с другой стороны цеха, где начинался спасительный лес, уже замер в воздухе гироплан-разведчик. Он барражировал туда-сюда, контролируя каждый сантиметр суши.
— Что делать, что делать, — прошептал самому себе Килоди.
— Жди, смирись и терпи, — ответил Зуверф из пустоты. — Не верь одноглазому плуту. Следуй в «котёл», в нём есть твоё начало, и больше нигде. Вернись, найди трезубец непреломлённого Хсара и стань владыкой.
Инсар никогда бы не подумал, что поступит именно так: он уселся на грязный мрамор, сложил ноги одну на другую, руками упёрся в колени и закрыл глаза. Измир трепал его, вынуждал бежать или хотя бы попробовать отбиться. Карлик изнывал, по обыкновению матерился, хватал автомат, грозился, что пристрелит Инсара, потом хныкал, ронял оружие и, упав на колени, умалял сражаться. Инсар оставался непреклонен и молчалив, будто каменное изваяние, которое по ошибке занесли в тесный, душный цех, а потом позабыли, оставив прозябать. Где-то вдалеке затрещал автомат, послышались крики. Ругань и брань доносилась из всех уголков Фесрама. Пятая рота заканчивала проверку, оставался завод и цеха. Инсара нашли быстро. Двое открыли ворота, и ещё двое ворвались в брошенное помещение как морозный ветер, стремительно и тревожно.
— Не стрелять! — скомандовал один из них. Инсар не открыл своих глаз.
— Живой? — спросил другой солдат.
Инсар не ответил. Его толкнули и прижали к цементу. Инсар поймал себя на мысли, что в последнее время он буквально сроднился с этим затвердевшим раствором, больно часто им приходится встречаться.
— Нашли гниду, — передал по внутренней связи третий голос, — ведём на площадь, встречайте.
Инсар был благодарен бойцам пятой роты: никакого рукоприкладства и лишнего фанатизма. Его скрутили и просто повели, как ведут рядового преступника в камеру «РОМБА». Или, быть может, потому и не трогают, что знают насколько он ценный персонаж? С ним захочет потолковать весь раздутый бюрократический аппарат Трезубца. А потом и специалисты «Чистого разума». Ведь для них загадка, почему миниботы так плохо справились со своей задачей. И ещё какая-нибудь сволочь приложит к нему свои ручищи, дабы урвать кусок торта. Надо же, подумал Инсар, а он становится параноиком, помышляя, будто кому-то настолько важен, чтобы начать его, Инсара, делить. В итоге всё выльется в одиночную камеру всё в том же «РОМБЕ» или, что намного скверней, глухая палата в третьем секторе Нуттглехарта. Туда он точно пока что не собирался.
Его привели на площадь. Узкая и тесная, она напоминала заросшую сорняком песочницу, в которой пару десятилетий назад ребятня лепила свои пироги из песка. Вокруг него сгрудились в кучу военные. Каждый считал своим долгом отвесить крепкую, обидную реплику и плюнуть под ноги конвоируемому. Рядом с центром города, на одной из самых широких улиц, носившей когда-то имя одного популярного илейского философа, присел пузатый гироплан. Открыв брюхо, он выжидал, когда пассажиры вернутся на борт с ценной находкой. Инсар по-прежнему не разевал рта, оставался слеп и невозмутим. Его тело болезненно ныло, а ноги и кисти руки закоченели так, как никогда не мёрзли в самые суровые будни Олос-Марка. Измир негодовал, пинался, вырывался, но получал тычки и ненадолго замолкал. Фесрамцы расходились по своим жилищам. Некоторые еле ковыляли, придерживаясь за животы или за разбитые прикладом окровавленные лица. Напавший на «спящий город» бриз убаюкивал до тех пор, пока в ночном воздухе не прогремел залп разрывного снаряда. Инсара повалили на землю, снова, и самый крупный парень, широкий и, по всей видимости, бесстрашный, навалился на него, уберегая от возможного обстрела. Но перестрелки не завязалось. На одной из крыш семиэтажного жилого дома показалось движение. Бойцы заметили его сразу и незамедлительно открыли огонь. Рокот автоматов затих, гильзы застлали асфальт. Начали переговариваться, меняя позиции. Инсара потащили внутрь гироплана. Его прикрывало пятеро. Когда они оказались в чреве «тяжеловеса», язык грузового люка медленно поплыл вверх, загудели двигатели, гироплан принялся набирать высоту. Карлик-гибриоид остался под небом «спящего города». Крыша снова блеснула чем-то металлическим. Лёгкий гироплан-разведчик ударил туда своими фонарями, прощупывая каждый метр. Даже самый прожжённый вояка, бывавший не раз под серьезным прессом, мысленно чертыхнулся, послав всё псу под хвост. Молодые тихо выругались. Тревога подняла их с коек и забросила в Фесрам. «Старики» мололи разное, но узнав в гироплане о «спящем городе», пригорюнились. «Плохой город», — бубнили они, — «болтают, будто там заправляют головорезы Заволло. Хреново будет с ними повстречаться». И опасения сбылись. Будто какой-нибудь воскреснувший миф или ожившая легенда, свысока на них воззрился заточённый в блестящий доспех Мейхер Заволло. Тяжёлый гироплан поплыл из города, словно вор, который захватил добычу и собирается умыкнуть из-под носа у хозяина. Пара смельчаков вскинула автоматы, приготовившись стрелять, но старослужащие шикнули на них, приказав не дёргаться. Заволло поднял правую руку и сжал кисть в кулак. Гироплан остановился, будто его заморозили и оставили в подвешенном состоянии.
— Ворвавшись в мой город, вы ведёте себя так, будто вступил в силу семнадцатый артикул! — раздалось изо всех уголков Фесрама.
Звук исходил из мегафонов, установленных на домах и перекрёстках на случай тревоги. Голос, властный, ирреально-наэлектризованный, будто к груди приложили оголённый провод и заставили терпеть и читать проповедь, принадлежал вожаку Заволло.
— Убирайтесь прочь и верните то, что забрали! — потребовал он и опустил руку. Пузатый гироплан покачнулся и снова пришёл в движение. — Если ослушаетесь, домой вернётесь, закованные в цинк. Обещаю!
Пара быстроходных военных машин окружила Заволло. Пилоты взяли его на мушку и ожидали соответствующей команды. Мейхер не дёргался. Его тело скрывал металлический бледно-серый экзокостюм, разработанный на базе военного экзоскелета последнего образца. Подобные носила военная элита Детры. На большой земле их видели всего пару раз. Наглухо закрытый экзокостюм завершался острым шлемом с тонким матово-чёрным армированным стеклом для глаз, узким и плохо доступным для снайпера. На боках костюма крепилась пара кобур, занятых чёрными пистолетами. Заволло был амбидекстером, потому запросто стрелял с двух рук. На груди костюма был выписан чёрный знак — две симметричные молнии, концы которых сходятся в центре прямоугольника. Символ группировки Заволло, который появлялся на заборах или долгостроях в разных уголках Илейи и докучал местным властям одним только своим появлением.
— С кем я говорю? — спросил командир пятой роты через динамик гироплана.
— А то ты не знаешь, — выпалил Заволло, — перестань прикидываться дурнем, забирай своих молодцов и отдай мне Килоди! Иначе быть беде.
— Вы угрожаете армии Илейских Территорий?! Вы смеете что-то требовать от тех, кто преследует интересы власти?! — завопил динамик.
— Если кто не разобрал вдали, то я только что кивнул, — прогудели мегафоны, и один из солдат нервно хихикнул.
По внутренней линии прошёл приказ, состоявший из одного слова — стреляйте. Пилоты разведчиков переглянулись, скинули колпачок тумблера и с учащённым биением сердца надавили на него. Но турели, висевшие под фюзеляжем гиропланов, не затараторили, превращая цель в ошмётки мяса. Более того, вся техника будто спятила, мониторы то гасли, то зажигались, засвистел сигнал пожарной тревоги. Заволло мотнул своим шлемом, и оба гироплана не на шутку тряхануло, и они стали резко терять высоту и рухнули, жёстко, но абсолютно безопасно для экипажа. «Толстяк», на который втащили Килоди, также начал снижаться.
«Заволло уникален», — прошептал на ушко Инсару Зуверф. Килоди наконец раскрыл глаза. Вокруг столпились напуганные бойцы. Они находились в десантном отсеке. Инсар осмотрелся по сторонам, но Зу нигде не было.
«Ему подвластна Потустороння Вязь», — снова прошептал Зуверф, будто делился сокровенной тайной, — «для техники он неуязвим».
И тогда Килоди по-настоящему испугался. Будучи не обкатанным в вооружённых конфликтах юнцом, он убил всего нескольких врагов, был жесток, но не принимал смерть близко к сердцу. Однако среди его напарников имелись куда более талантливые субъекты, выбивавшие сто баллов из ста одним выстрелом. Но чёрная субстанция выбрала его, и стала использовать в поисках внутренней силы. Но вместе с тем сделал его закалённым убийцей. Но что, если Зуверф выберет такого монстра, как Заволло? Килоди представил последствия, но шёпот в его голове быстро успокоил все волнения:
«Ты — балай-де-утран. И другого больше не будет!»
«Помоги мне», — подумал Инсар, обращаясь к Зуверфу.
«Нет нужды».
«Что будет с Измиром?», — снова спросил Килоди.
«Не заботься о нём», — спокойно ответил Зуверф. — «Не верь плуту».
— Покажись, трусливая собака! — выпалили мегафоны.
— Что ты себе позволяешь, Заволло?! — прохрипели динамики гироплана. — Приказываю сдаться!
— Уберите оружие, — попросил у военных Заволло, спокойно и рассудительно, — нам не нужны смерти. Зачем проливать кровь за жизнь убийцы? Кто захочет уйти без ссоры, я не воспротивлюсь. Но любая агрессия будет пресечена.
На крышах других многоэтажек, словно по щелчку пальцев, образовались снайперы. На некоторых были маски и противогазы. Одновременно с этим многие солдаты на площади побросали свои автоматы, сняли с поясов дополнительные рожки, избавились от пистолетов и ножей. Подняв руки, они показали, что спорить не намерены. Большая часть десанта медленно прошла к грузовому гироплану. На землю рухнул люк, оттуда высыпали бойцы с оружием наизготовку.
— Не чуди! Убираемся отсюда! — бросил высокий старожил, которому хотелось быстрей покинуть Фесрам живым.
— Отправишься под трибунал! — плюнул ему под ноги другой солдат, молодой и дерзкий сержант. Некоторые пошли за ним, остальные последовали в гироплан и ждали. Они отлично знали, чем всё закончится.
— Откажитесь от кровопролития, — призывал Мейхер Заволло, — пойдите прочь!
— Нет уж, сукин сын! — оскалился сержант и, прицелившись в оптику, произвёл несколько коротких очередей почти наугад. Всё ушло в молоко. Заволло пригнулся, исчезнув из видимости.
— Последняя попытка! — упрашивал электронный голос из мегафонов. — Одумайтесь! За кого вы гибните? Всего лишь мразь, которой место на свалке в куче отходов. И вы готовы умереть ради этого ублюдка?!
— Тогда нахер он тебе сдался?! — натужно прокричал сержант через свой респиратор, крутясь на месте, как юла, и тыкая дулом автомата в темноту. Заволло скрылся, остались безмолвные снайперы, ожидающие карательной команды.
— Он пришёл к нам. Мы обязаны исполнить свой долг перед каждым, нуждающимся в поддержке!
— Сраная чушь! Вшивая шавка Заволло! Ты перебил уйму моих сослуживцев! Паскуда, прячущаяся за спинами своих лизоблюдов! Чем ты им мозги промываешь? А? И что у тебя вместо лица, Заволло? Покажи нам его, великий борец за правду! Или у тебя там яйца в полморды, отросшие после воздуха ядовитого гадюжника? Вот будет смеху, бунтарь с причиндалами на харе! Я буду ржать, пока не лопну! А, Заволло? Я прав?!
Мейхер возник за его спиной также внезапно, как вырывают зуб у дантиста или вонзается в лобовое стекло авто какая-нибудь крупная мошка. Мейхер схватил сержанта за воротник камуфляжа и прислонил его к своей груди. Со стороны это напоминало страстный танец двух влюблённых, которые вот-вот поссорятся и разойдутся навсегда. Коротким тычком ноги он подкосил колени солдата. Обвив одной рукой его горло, второй, с зажатым ножом, Заволло упёрся в спину и процедил сквозь маску:
— Ты — виновен!
Заволло воткнул ему в спину нож по рукоятку, сержант подавился кровью, что-то попытался сказать, но получился сдавленный гортанный вопль. Разом полыхнули все винтовки, приготовленные на крышах. Семеро не сдавшихся бойцов упали на отравленную землю «спящего города». Заволло вынул клинок, протёр его о камуфляж убитого и вернул в ножны, устроенные на боку, рядом с кобурой.
— Притащите его сюда, — подойдя к «пузатому» гироплану, попросил Заволло и кивнул на сидящего Килоди. Откуда-то донёсся протяжный, усталый мат Измира.
Когда Инсара вывели из гироплана, Заволло поблагодарил уцелевших бойцов пятой роты и спросил, не желают ли они забрать с собой трупы сослуживцев. Молодые замотали головами, мол, нет, не хотим. Но старики знали, что возвращаться на ближайшую базу «РОМБА» без павших коллег ниже всякого достоинства.
— Оружие мы оставим. И одну куртку, — отметил Заволло, никто не возражал.
Тяжеловоз набрал высоту. Разведчики присоединились к нему, и вместе они поплыли к границам города.
Инсара снова куда-то вели. Сняли путы, набросили на плечи трофейный бушлат, тоже молчали. Измир, наконец, заткнулся и ковылял где-то на шаг позади. Килоди уставился под ноги, не задавая лишних вопросов. Интуиция или внутренне чутьё подсказывало ему, — он опять не с друзьями.
— Момент настал, — снова прошептал Инсару его чернильный приятель.
Килоди никогда бы не понял, о чём он, если бы в голове конвоя из-под земли не выросла высокая, неестественно вытянутая тёмная маслянистая фигура, которая тот час обрушилась на конвоиров, посылая сокрушительные удары и разя заострённым подобием лезвия. Это случилось в просторном дворе, зажатом меж домов по всему периметру. Прямо на детской площадке. Пока они тащились, шаркая ногами, Килоди внимательно изучал качели, горку, брошенные ржавые санки. И вот, мгновенье назад, окровавленный человек рухнул прямо на эти санки. Погибло ещё трое. Быстро и до причудливого буднично. Мейхер Заволло метнулся к чёрной фигуре. Добежав, он ловко вскинул армированную руку с зажатым клинком и молниеносно полоснул им по Зуверфу. Мрачный силуэт завыл, громко и пронзительно:
— Алока-шим-дериф! Алокайи шамвалаз! Алокайи!!! — возопил уязвлённый демон.
Инсар присел на колено, сдавил свои уши ладонями, зажмурился. Крик Зуверфа был невыносим. То же самое сделали и другие, все за исключением Заволло. Он сверкал своим ножом, разгоняя фантома, разрывая его на частички, которые потом вновь собирались вместе. Но стон не прекращался. Клинок Заволло стал накаляться, будто только что вышел из кузницы. Зуверф пытался дать отпор, но каждый раз ему не хватало резкости, скорости или сноровки. Когда лезвие стало напоминать раскалённый столб лавы, Заволло обрушился в последний раз, и Зуверф рассеялся. Сгустки чёрного мрака стремительно поплыли в зеленоватом воздухе Фесрама и с силой, будто выбивая дверь ногой, вонзились в глотку, уши, ноздри и все кожные поры Инсара Килоди. Он что-то хрипло простонал и почувствовал, как теряет сознание.
— Алокайи тут. Нас мало. Алокайи, наш балай-де-утран! Берегись алокайев, — тихо, как зашибленный психопат нашёптывал Зу, — он не вашего рода, не илейец, никто из вас.
Последним, кого успел увидеть перед продолжительным сном Инсар, стал Мейхер Заволло, склонившийся к нему почти по-отцовски. Килоди поплыл куда-то вверх и уснул.
Глава 10
Сезон дождей был в самом разгаре. В монастыре Асмиллы готовили запасы продовольствия на грядущий сезон холодов, который обычно тянется слишком долго и не приносит никаких радостей, если не считать Праздник Обновлённого Цикла. Самая весёлая и дружелюбная ночь, какую только можно представить. Все граждане Илейи радуют друг друга подарками и сувенирами. К слову, даже сономит или замшелый гибриоид в эти светлые дни достоен внимания.
Однако в обители Асмиллы царило угнетающее расположение духа. Никто не понимал, в чём причина, но каждый знал — грядут нелёгкие, беспокойные времена, которые принесут лишь горечь и страдания. В своей келье, в строжайшем уединении (так распорядилась настоятельница Блоус) горевала Неола Фрай. Она оплакивала отца, узнав о его смерти из выпуска новостей. Разумеется, она корила себя, ругала за упёртость и за то, что бросила его, убежав из дома тогда, когда была нужнее всего. И что отказалась уйти с той дамой, что звала её. Джулия и деревянный великан куда-то запропастились, хотя давным-давно должны были вернуться. Ваздок не выходил на связь, и Календара с каждым днём становилась только мрачнее. Её, Неолу, пятнадцатилетнюю девчонку без семьи, все бросили, оставив в приюте наедине с единственно верным существом — бинтуронгом, который завалился на постели в её ногах и виновато посматривал на заплаканную хозяйку. Нет, был ещё человек, способный растормошить принцессу и отвлечь от горя. Наспех выздоровевший от недуга Кей снова заглянул к Неоле, слегка приоткрыв входную дверцу. Неола едва кивнула, и парень вошёл, устроившись на жёсткой табуретке возле узенького оконца.
— Сегодня солнечно. Первый и последний раз, наверно, — робко начал Кей, хотя понимал, что как последний дурак припёрся совсем не вовремя.
— Ага, — утерев слёзы рукавом синего платья, промычала Неола, — долго мы его ещё не увидим.
Пауза затянулась. Кейлор собирался уходить, но Неола вдруг резко спросила, остановив его:
— Я дурная ревелка? Всё хнычу и хнычу! Хотя думала, что уже не буду реветь, — она снова залилась слезами и тут же остановила их невообразимым усилием воли.
— Не бери в голову, — отмахнулся Кей, — у тебя самая страшная потеря, которую только может понести человек, особенно в таком нежном, хрупком возрасте.
— Спасибо, что напомнил, — она снова захныкала, но как-то на автомате, не всерьёз.
— Кем был для тебя отец? Понимаешь, я всегда полагал, что у Лидера всей Илейи не может быть полноценной семьи, а дети растут сами по себе.
Неола замотала своими растрёпанными волосами:
— У нас всё не так. Было. Он любил меня, а я его. И он меня не забывал. Никогда. Даже заработавшись, звонил и просил прощенья, что задерживается. Папа был лучшим из всех, кого я знала, — она высморкалась в платок и убрала его в кармашек платья.
— Ты выросла нормальной, ну в смысле без этих замашек, когда выбираешь из дорогого и самого неприлично дорогого, или там носишь шмотки, продав которые можно прокормить половину Илейи, — в очередной раз Кей почувствовал, что сморозил чушь и сейчас получит чёткий, грозный ответ. Когда Кей и Неола болтали тет-а-тет, разница в четыре года стиралась, настолько взрослой была девчурка Фрая.
— У меня полно таких знакомых, — спокойно ответила Неола, — разные модные штуки или косметика популярных марок. Я не больна этим. Меня всегда волновали другие вещи.
— Например? — Кей поднял складки кожи над глазницами, которые у обычных людей зовутся бровями.
— Тебе правда любопытно? — всплеснула руками Неола так, будто не верила, что кому-то по-настоящему интересно, что её волнует.
— Расскажи, — настаивал Кей.
Неола заломила руки, немного посомневалась, набрала в лёгкие воздуха и выдала быстро, почти неразборчиво:
— Я обожаю конструировать!
Кей пожал плечами, дескать, ничего не понял.
— Создавать всякие механизмы из металла, проводов и микросхем. А потом смотреть, как они двигаются, взаимодействуют, даже разговаривают друг с другом, — Неола смущалась, но разговор занимал её.
— Уф, надо же, — по-настоящему удивился Кей, — а расскажи, что ты собрала из последнего?
— Ты когда последний раз видел бинтуронга? — спросила Неола, посмотрев на своего мохнатого любимца.
— Не знаю. Никогда, наверно.
— А почему?
— Потому что они до жути редкие твари? — предположил Кей.
— Не притворяйся дурнем, — насупилась Неола, — медведопсы уже лет двадцать как вымерли, а мой Пудинг — это автономный механизм, запрограммированный меня защищать. Я сама его сделала. Училась по конспектам, которые мне присылал папин друг дядя Асмар. Признаться, я никогда его не видела, но зато все записи понятные, ничего лишнего, с рисунками для наглядности. Папа тоже чуть-чуть помогал, в основном с установкой программного обеспечения, и всё. Пудинг у меня уже год живёт. Как настоящий, правда?
— Ничего себе! — Кей соскочил с табурета, приблизившись к косматой туше. Бинтуронг тут же зарычал и вильнул своим массивным хвостом.
— В него заложена программа, по которой он ведёт себя как пёс. Определённые слова задают команду, которую он выполняет тотчас. Смотри, — она повернулась к Пудингу и произнесла, — клубничный джем!
Медведопёс обмяк и закрыл глазища.
— Вырубился? — предположил Кей.
— Ага, — кивнула Неола, пошарила рукой на загривке животного, и оно снова ожило.
— Если выйдем во двор, я покажу тебе, как он может меня оберегать, — предложила принцесса. Кей с радостью согласился.
Солнце садилось, в монастырском саду неспешно прогуливались семенаристы, обсуждали грядущие выборы Лидера и недавний фестиваль независимого кино. Неола и Кей нашли старый сарай, в котором дворник держал инвентарь. Сарай не запирали, и ребята с лёгкостью уволокли старую, облезлую сосновую метёлку и направились за стены монастыря. Добравшись до цветочного холма, они установили инструмент, древком вбив его в землю. Кей немного отошёл в сторону. Неола подошла к палке, посмотрела на неё, затем на Пудинга, который не терял хозяйку из виду, потом снова на палку.
— Малиновый десерт! — скомандовала Неола и отбежала от метлы.
Бинтуронг встал в боевую позицию, оскалился, показав все свои заострённые железные зубы. Через секунду он набросился на орудие уборки и разнёс его в щепки, действуя пастью и мощными когтистыми лапами. Со стороны издевательство над метлой выглядело ужасающе. Механический пёс рвал с такой силой и отрешенностью, с какой может работать только отбойный молоток или штамповальная машина. Сомнений не оставалось, перед ними зверствовал мех, обязанный растерзать любого, кто обидит маленькую принцессу.
— Пусть это останется тайной, — попросила Неола, когда Пудинг закончил расправу.
— Никаких проблем, — согласился Кей.
За обедом в столовой было на редкость тихо. Неола ковыряла свой толчёный картофель, аппетит не приходил. Кей сидел напротив и уплетал овощное рагу. Заиграла музыка, то была новая популярная девчачья группа, которая должна была выступать в монастыре перед Праздником Обновлённого Цикла. Лёгкий и простой мотивчик запоминался на раз. Неола поморщилась. Ей всё это не нравилось. После музыкальной передачи зажглась яркая сине-белая заставка ежедневной аналитической программы. В кадре появилась красивая белокожая блондинка и принялась вещать с умным видом, кивая в такт своим словам. Особенно её шевелюра тряслась, следуя за немного вытянутым, неправильным черепом, когда она рубила с плеча, прямо в лоб, только проверенными и ужасающими фактами. Её текст иногда разбавляли какие-то замутнённые кадры, сводки хроники и разнообразные фотографии:
«Новые факты открываются в процессе расследования массового убийства, случившегося в центре нашей столицы, в театре «О??Шара». Мы не раз рассказывали о подробностях этого ужасного кошмара, в котором замешены боевики террористической группы некоего Мейхера Заволло. Об этом говорит их почерк во время так называемых «казней неугодных». Кого Заволло и его сообщники называют неугодными? Профессора химии семидесяти трёх лет, который лишь пару месяцев назад пережил инсульт, или, быть может, лауреата премии «Юный гений», думавшего, что у него вся жизнь впереди? Мы не знаем ответа. Чем руководствуются эти нелюди, сеющие панику и страх во всех пределах Илейи? У них нет чётких требований или плана. Они исполняют чью-то волю. Очередная попытка сономитов дестабилизировать обстановку на нашей земле? Возможно. Яркий символ, оставленный на месте жуткой трагедии, скрещённый в центре треугольника симметричный знак, граждане Илейских Территорий встречают повсеместно — на облицовке домов, брошенной технике и попросту на асфальте у подъезда собственного жилища. Как бы там ни было, но организованная преступная группировка в наших пределах несёт страшную опасность, с которой власть обязана бороться категорично и хладнокровно. Важности добавляет и тот факт, что террористы скрывают убийцу нашего Лидера — Инсара Килоди, который был замечен в печально известном Фесраме. Боевики дали бой подразделению регулярной армии «РОМБА» и скрылись, отказавшись выдать Килоди. Безусловно, процент локального террора возрос после гражданских столкновений на юго-западе Илейи. Недовольные политикой Трезубца высказываются за независимость, которую им вроде как обещает командир Заволло, но, повторюсь, никаких официальных заявлений получено не было. Конфорнум готовит ряд поправок в действующий Конформат, открывающий простор в методах борьбы против терроризма. Председатель Конфорнума подтвердил всю важность сложившейся после гибели Самюэля Фрая ситуации, и не исключил право членов Конфорнума голосовать за принятие семнадцатого артикула, который введёт в стране военное положение и преобразует нашу жизнь до неузнаваемости. К другим новостям. «Вечный странник» передаёт новые данные. Выйдя на заданный курс, команда двигается по графику. Путешествие в один конец только начато, передают космонавты, но у всей команды отличное предчувствие. Они приближаются к межгалактической мембране, которая, по расчётам учёных, должна запустить «Вечного странника» в своеобразный пространственный коридор, выходом из которого и станет искомая звёздная система. Оттуда они смогут передать сигнал, но придёт он к нам спустя четыре месяца. Долгая переписка затянется на годы, но всё это ради расшифровки молекулярного кода такого ценного для всех илейцев вещества, коим является апатиниум. Синтезировав апатиниум, мы обезопасим наше будущее. И снова к главной теме. Мейхер Заволло…».
Экран погас. В столовой зале тихо шептались о своём. Несколько сотен зубов перемалывали пищу, и множество ложек хаотично стучало по дну тарелки, черпая из неё свежий, ещё горячий суп.
* * *
— Пришла твоя очередь, — Неола слегка улыбнулась и вопросительно взглянула на Кея. Они снова сидели в её комнате и играли в карты. Надвигалась ночь, за окном снова бушевала непогода, лился дождь, почва разбухала от влаги.
— Ты о чём?
— Рассказывай о себе. Мне ж интересно не меньше твоего, — улыбнулась Неола, отложила карты и приготовилась слушать.
— Скукотища, — отмахнулся Кейлор, но принцесса настаивала.
— С чего начать? Ну, родился я в Котловане. Отца не было, мать умерла рано, воспитывали меня тётка, её хахаль да крыши «котла». Когда вылупился, посчитали ущербным: ни одной волосинки на всём теле. Ну, ждали, отрастет, думали. Ан-нет. Врачи выдали диагноз, но мне, признаться, плевать на него. Ребятня в подворотнях тыкала в меня пальцами, парни ржали как кони, когда видели мою лысую башку. Но я привык. Некоторым давал отпор. Воровал, торговал в «предбаннике», жрал то, что стащу из какой-нибудь бакалеи. Примерно в твоём возрасте я попал в переделку, но мне помогла Церковь Асмиллы. Со мной возился Атлас. Поначалу я его знатно раздражал, но со временем мы сдружились.
— Со стороны вы выглядите как братья, — улыбнулась Неола.
— Ага, старший позёр и младший хитёр, — засмеялся Кейлор и глянул в окно. По слабо освещённому Монастырскому тракту мчалась машина. Сияние фар приближалось стремительно и неизбежно.
— Интересно, может это Атлас и Джулия? — предположил Кей.
Но парень ошибался. В вестибюле монастырского гостевого дома задребезжал колокольчик. Незваные гости требовали отпереть главные ворота.
— Что за спешка? — спросила Календара Блоус по интеркому, спустившись в зал и прильнув к мониторам камер видеонаблюдения.
— Уважаемая госпожа Блоус, — начал обыкновенный, пресный ничем не примечательный мужской голос, который мог бы принадлежать миллионам жителей гигаполиса, — вас беспокоит Отдел Досмотра. Впустите нас, есть пара вопросов, нуждающихся в обсуждении.
— На каком основании? — Блоус не на шутку рассердилась, вены на её тонкой шеи вздулись, лицо скривилось.
— На таком, что уж лучше вы нам дадите пару минут, и мы укатим восвояси, чем будем тут препираться до утра.
Календара Блоус кивнула консьержке, и та надавила на нужную кнопку на панели рядом с мониторами. Высокие металлические ворота поплыли в разные стороны, стражи порядка оказались внутри обители.
— Хех, нарядно тут у вас, никогда не бывал, — подметил сотрудник Отдела Досмотра, разглядывая интерьер.
Пара служителей уселась в кресла и пыталась заговорить о главном. Календара смиренно слушала, стараясь не торопить.
— Слыхали, нас скоро переделают, переименуют и сократят вполовину, — говорил высокий блондин с лицом настолько же непримечательным, как и его голос, — но пока держат втайне. Зачем? Пёс его знает, но слушок прошёл, да, причём настолько откровенный, что не поверить сложно.
Второй, он был ниже, моложе и молчаливей, только кивнул, подтверждая слова коллеги.
— Прошу меня извинить, — сквозь зубы процедила Блоус, — но вы прибыли в столь поздний час, чтобы посплетничать о переменах в вашем аппарате? Если так, мне это совершенно не интересно.
Блондин покрутил своей большой головой, мялся и начал тихо, почти шёпотом:
— Это вы нас простите, но, как бы это, начну со службы, так сказать, для очистки совести. Ответ я предполагаю, но потребовать мой долг, — он одёрнулся, выпрямился в кресле, — Высший Конфорнум желает, чтобы прямая дочь покойного Самюэля Фрая присутствовала при торжественных похоронах, которые состоятся через два дня, и после того осталась на попечении у Магнолии Эльверс, новой главы корпорации «Чистый разум».
— Что за вздор?! — вспылила Календара, вскочила на ноги и собралась выпроводить гостей.
— Успокойтесь, уважаемая, — примирительно попросил досмотрщик, — мы лишь огласили требование руководства и приедем с ним к вам завтра в обед. Понимаете?
— Не совсем.
— Настоятельница Блоус, ваша церковь не раз выручала мою семью и родных Джеба, — он указал на молчаливого напарника, — поэтому мы хотим отплатить вам услугой. Мы приедем завтра, нас будет больше на пару человек. Вы нам откажете, можете даже не пускать во двор. Но нынешняя власть этого не оставит.
Высокий блондин поднялся с кресла, так он казался миловиднее, и, приблизившись к настоятельнице, прошептал так, чтобы его слова могла разобрать только она.
— В Трезубце сменяется власть, уж поверьте мне. И скоро все узнают об этом, нувориши заявят о себе громогласно. И тогда с теми, кто не угоден, расправятся без лишних слов или предложений. Слыхали об убийствах в театре? Никакие там не террористы всё устроили, аха. Только не поверит мне никто, зуб даю. Потому берегитесь. Может статься, что вот так, почти ночью к вашему дому прикатит тот, с кем вы не сможете справиться, аха.
Парень отошёл от Календары. На её лице выступала гамма смешанных эмоций, начиная от злобы, граничащей с гневом, и заканчивая неподдельной тревогой за будущее всего монастыря.
— Прощайте, госпожа Блоус. Увидимся завтра, — кивнул досмотрщик, и они вышли за стены гостевого дома.
* * *
Четыре стены с облупившейся коричневой краской. В некоторых местах видны подтёки, сверху кто-то затопил. Кое-где заметен грибок. Одним словом помещение скверное, почти отталкивающее. Единственное окно. Даже оконце, настолько оно мизерное, почти ненужное. В него проникает слабый солнечный свет. Утром ливни взяли перерыв, пообещав вернуться к обеду. В центре комнаты большой стол, на столешнице пусто. Два стула, старых, почти развалившихся от продолжительной службы. На каждом сидит мужчина. Их двое, как и стульев. Они смотрят на металлическую серую дверь, кого-то ожидают.
— Когда она поступила? — спрашивает один из них. Высокий лоб, очки в круглой оправе, залысина на макушке, серый костюм и поверх него такого же цвета халат.
— Вчера вечером. Весьма привлекательна, юна. Страдает лёгким, почти незаметным расстройством личности. Не считаю её опасной. После восстановительного курса можем смело отпускать, — высказался второй мужчина. На нём так же был серый халат, абсолютно такой же, как у первого. Он был явно моложе, с чёрными коротко стрижеными волосами, без очков. Если бы первый не был давно знаком со вторым, почитал бы, что брюнет попал в этот кабинет по ошибке, прямиком со съёмок рекламного ролика нового дезодоранта или геля для бритья.
— Чем вы руководствовались, когда делали свои выводы? — поинтересовался старший коллега.
— Пациентка иногда приходит в странное состояние, которое можно назвать после шоковым. Однако всё остальное время девушка вполне нормальна. Я попросил медсестёр присмотреть за ней, пока она спит. Никакого бреда или сомнамбулических побуждений. Сегодня, проснувшись, она попросила встречи с вами. Хочет объяснить причину своего странного поведения. Да, порой она раздражительна и немного агрессивна. Но стоит ли это вменять человеку, который попал в подобное учреждение в первый раз и совершенно растерян?
— И вы сделали эти выводы после полудня её пребывания в наших стенах? Не рановато ли, доктор?
— Вы правы, — вздохнул брюнет, — я поторопился. Её молодость и красота сбили меня с толку. Прошу прощения.
— Не утруждайте себя, — крякнул мужчина в очках и почесал свой нос указательным пальцем, — не мне ли знать, как соблазнительны сумасшедшие.
Войдя, она робко подошла к столу, подняла взгляд на докторов. На ней была грубая парчовая пижама, такие же штаны и на ногах старые потёртые тапки. В глазах застыл туман. Волосы растрёпаны, будто она только поднялась с кровати. А на лице больная бледность, будто хворь держала её двое суток.
— Представьтесь, пожалуйста! — начал беседу первый мужчина.
— Моё имя вам ничего не скажет. Можете называть меня Савфан. Балай-де-Савфан, — тихо, но уверенно проговорила девушка.
— Странное имя, не находите? Или вы не из наших мест? Поступив к нам, вы всё время бредили о некоем татозаре. Говорили, словно явились оттуда. Расскажите нам об этом.
— Тат-О-Зар! — произнесла медленно, по слогам девушка.
— Именно, именно, — закивал врач. — Татозар? Это что за местность? Мне она неизвестна.
Савфан потрясла волосами, будто стряхнула что-то невидимое, вздохнула и воззрилась на обоих мужчин и заговорила иначе, словно вышла из-под гипноза.
— Честное слово зовут меня Балай де Савфан. Своё настоящее имя я потеряла в раннем детстве, когда моих родных и отчий дом спалили сономиты. Вы слыхали о местечке Зотокур, недалеко от Шрама?
Врачи кивнули. Во время войны с сономитами эту деревеньку стёрли с лица земли настолько хладнокровно насколько и кровожадно. После перемирия Илейя не раз напоминала своим соседям о зверствах, учинённых в приграничных областях, но Зотокур стоял особняком. Сономиты, устроившие там настоящий геноцид, до сих пор вынуждены стыдливо отводить глаза, когда речь заходит о минувших днях.
— Прибившись к цирковым артистам, я путешествовала с ними, играла в постановках, зарабатывала на хлеб. Тат-О-Зар — она нахмурилась, словно вспоминала, — наша вымышленная планета, на которую летали главные герои. — Джулия слабо улыбнулась, постаравшись сделать это как можно убедительней. — И вот спустя несколько лет нашего сотрудничества они говорят мне — пшла прочь! А всё почему? Потому что я взяла да переспала с одним знатным вельможей, который сначала захотел сделать меня своей женой, а потом, получив своё, бросил под забор, как драную псину.
Остановившись, Джулия помолчала и всё-таки заплакала. Неловко, почти картинно, но мужчин это убедило. Темноволосый доктор бросился её утешать, протянул ей свой платок и просил не горевать и успокоиться.
— Благодарю, — приняла подарок Джулия и утёрла им слёзы.
— Объясните тогда, как вы оказались на магистрали, почти голая, грязная, с безучастным видом, идущая, как вы изначально и сказали, в некий Татораз?
— Я крепко повздорила с нашим патроном, набралась в каком-то баре, познакомилась там с красивым парнишкой, он согласился подбросить меня домой и, съехав с шоссе куда-то в лесную глушь, он изнасиловал меня. Я пыталась отбиться, но парень был что надо, широкоплечий и до ужаса сильный. Хорошо хоть резинку натянул, видать побаивался, значит не совсем двинутый.
— Почему вы начали разговор с этого вашего Татозара? — перехватил нити допроса брюнет.
— Неа, о нём вы заговорили. Вообще иногда я страдаю потерей памяти. Раз — и какой-то промежуток реальности теряется. Что я несла, пока мой язык оставался без контроля — загадка. Кстати спасибо, теперь я знаю, что порой треплюсь о Тат-О-Заре.
— И давно эти провалы у вас?
— Год или два. Признаться, я не считала их опасными. И сейчас так не думаю.
— Мы же полагаем иначе, — снова встрял старший, — и потому благодарим вас и просим вернуться в общую палату. Некоторое время вы побудите тут, а дальше посмотрим. Быть может, нам удастся понять, в чём заключается ваша проблема, и решить её, разумеется.
Джулия кивнула и вышла из комнаты. Перебирая ногами в сопровождении медсестры, она пялилась в пол и с трудом сдерживала накатывающий смех. Как она сюда попала? Не важно. Джулия ощущала невиданный прилив сил. Ей впервые было настолько хорошо. Фокстрот помнила, что произошло с ней. Более того, она не считала, что ей всё приснилось. Страшная история. Пугающие карлики с размазанными, невнятными физиономиями. И серое, ядовитое облако, которое приняло её тело и оставило у себя. Джулия чувствовала, что внутри у неё засело Нечто. Но почему-то ей не страшно. Боятся за свою жизнь? Ни в коем случае. Не назвала настоящее имя. Правильно сделала, умница. Скажи им, что ты наследница апатиниумовой империи и принцесса Сент-Валена, как твой родной папочка уже был бы здесь. Но видеть его противную рожу Джулии совсем не хотелось. Зачем она завязала этот бесполезный разговор про Тат-О-Зар? Просто решила поиграть. Откуда она знает о Тат-О-Заре? Ей снились тревожные сны. Навязчивый голос твердил ей о заброшенной планете на краю Вселенной. Она заучила эти слова наизусть и повторяла их будто мантру. Так вышло и на приёме у этих чванливых учёных. Бесстыжие рожи! Боже, их смущённый взгляд так и норовил стянуть с её ослабшего тела все эти лохмотья. А уж диагноз поставим потом, аха. Джулия снова мысленно улыбнулась, подмечая сладкие ощущения, словно внутри неё растеклась цистерна с адреналином. Ещё пара спокойных деньков в этой дыре, и она выйдет на свободу. Чем займётся? Найдёт Атласа! Необходимо срочно отыскать его, убедиться, что он жив, что с ним всё хорошо. Единственным, за кого она готова была по-настоящему разрыдаться сию минуту, непременно, был Атлас Рензо. Он пошёл за ней, нашёл её, но… Нет, с ним полный порядок. И никаких сомнений. Никаких! Ведь тогда ей станет жутко тоскливо, и Нечто воспользуется этим, подчинив волю и разум. Атлас — ты моя надежда, не исчезай.
— Верите ей? — спросил доктор с залысиной у своего коллеги.
— Почему бы нет. Явный посттравматический шок, тут без вопросов. С глубоким диагнозом я бы всё-таки не торопился. Звуки в голове, слова. Похоже на помешательство, но опять же, велика вероятность ошибки.
— Солидарен, — хмыкнул первый, — но я почему-то не склонен считать нашу новую пациентку откровенной абсолютно ни в чём.
— Отчего такое недоверие? Признаю, её история несколько диковата, странна, походит на постановочную оперетту, но оттого не становится менее реальной, чем какие-нибудь гадости, случающие всамделишно и каждый божий день, — протестовал молодой врач.
— Ответьте, коллега, когда вы последний раз слышали про странствующий цирк? Я уж не говорю о том, чтобы побывать в нём? А?
— Затрудняюсь ответить, — задумался второй.
— Именно. Никакого цирка поблизости за последние пять лет и в помине не наблюдалось. Девушка врёт. Нагло и самозабвенно. Намеренно или нет — вопрос. Поживём — понаблюдаем, и быть может, распознаем причину её недуга. Если таковой, конечно, вообще имеется.
* * *
Как и обещал неказистый досмотрщик, они приехали на следующий день, примерно в обед. Четверо мужчин в синем камуфляже топтались у ворот, но Блоус отдала твёрдое распоряжение — никого не пускать. Спустя полчаса бесполезных переговоров квартет пожал плечами и отступил. Но задолго до их приезда Календара находилась в возбуждении. Утром, почти сразу после восхода солнца, ей позвонил значай Ваздока Барди. Он был напуган, изъяснялся сбивчиво и просил строго не осуждать. В двух словах он объяснил настоятельнице всё, что случилось с его деревней за последнее время, упомянул о недавнем прибытии Атласа и прекрасной девушки рядом с ним. Рассказал, что она пропала, что Атлас пошёл за ней и сгинул на несколько дней. Его нашли в лесу утром, всего пару часов назад. Огромная алебарда торчала по обеим сторонам его тела. Когда Блоус услышала об оружии, её ноги невольно подкосились, она приготовилась услышать страшное. Но Барди заверил её, что хоть Атлас и потерял крови порядком, дышит слабо и вообще на грани, но ещё держится. В местном лазарете его нашпиговали обезболивающими и запустили несколько десятков миниботов, чтобы они занялись частичным восстановлением повреждений. Алебарду удалили, аккуратно и бережно. Но состояние Атласа плачевное, нужна биокамера, причём третьей ступени. Подобная техника есть только в Трезубце, у Асмиллы и чёрт ещё знает где, как выразился нерадивый значай.
— Погрузим его на гироплан, оставшийся нам по трофею, — предлагал Барди, — да отправим к вам. Кажись, выдержит, лететь-то всё не ехать.
— Исключено! — выпалила Блоус, пусть и горячо желала видеть Атласа.
— Но как быть? Нам бестолку его латать, — озадачился Барди.
— Отвезите к Омале Пандерибе на Ржавый Бумеранг. Там его выходят.
— Это ж день лёту! А если кони двинет? Мне ж шапки не сносить, — Барди дёргался и нервничал. Календара представила его потную физиономию, испытала нечто близкое к отвращению.
— Если протянет — слава Асмилле! Нет — такова его участь! Не смей спорить со мной, делай как велено!
Блоус отключилась, избавившись от скуления Барди. Лояльный церкви, он всегда был неплохим исполнителем. Но надёжным его вряд ли можно назвать. Однако стоит признать, этот толстый словоблуд всё-таки решился на угождение Асмилле и отправил свой драгоценный гироплан с единственным пассажиром по маршруту, который предложила Блоус. Стоит ли его смещать или проявить толику великодушия? Календара имела внятный ответ, который варьировался в случае двух исходов. Атлас будет жить, и тогда Барди просидит на своём месте какое-то время. Умрёт — и ленивое брюхо пойдёт по миру собирать гроши в обмен на истории из славного прошлого.
Неола Фрай читала записи Мбалли, когда к ней, не постучавшись, ворвалась Календара Блоус. Настоятельница попросила прощения, что было на неё совсем не похоже, аккуратно прикрыла дверь и присела напротив девочки.
— Начну сумбурно, но то дело непременной важности. Итак, дорогая Неола. Твоё пребывание в нашей обители священной Асмиллы стало для нас всех большим подарком и в какой-то мере честью. Пойми, мы все без исключения любили твоего отца и так же горячо поддерживаем тебя. Поэтому я хотела бы ещё раз извиниться и сказать о том, что меня волнует, — Календара замялась, а Неола выпучила глаза от удивления, как будто перед нею расплакался её жёсткий и в меру эгоистичный репетитор по илейскому языку, с которым она занималась каждый второй и пятый день недели. Ни того человека, ни эту женщину представить уязвлёнными не выходило. Однако Календара подбирала слова, ещё чуть-чуть и она бы, наверно, могла раскраснеться от неловкости.
— Я уже взрослая, настоятельница Блоус, — твёрдо заявила Неола, — избавьте себя от мучений и переходите к сути вопроса.
— Ты права, — вздохнула Календара и заговорила решительно, будто сняла маску, — вчера поздним вечером к нам приходили наши друзья из службы досмотра. Изначально у них был чёткий приказ — забрать тебя в Трезубец под благовидным предлогом, чтобы ты присутствовала на похоронной процессии. Сегодня днём они приходили снова. Но важно другое, — она снова сделала паузу, — тебе необходимо срочно бежать из Илейи. Не уверена, в чём именно таится угроза, Неола, но здесь становится небезопасно. Вспомни Магнолию Эльверс. Так вот неспроста она умаляла тебя пойти с ней. Ты им жутко необходима, девочка.
— Зачем?
— Только догадки. Но как бы там ни было, что-то вскоре произойдёт, и, боюсь, придут беды.
— Вашим друзьям можно доверять?
— Разумеется, нельзя. Но и смысла молоть чепуху, придумывая заговоры на пустом месте, у них тоже нет. Пойми, Церковь Асмиллы весьма крупное и довольно влиятельное формирование, с которым не станут шутить забавы ради, — Календара в первый раз сдвинула свои брови, напружинив морщинистый лоб.
— Ничего не понимаю, — Неола нервничала, жестикулировала, заламывая кисти рук, — почему нельзя оставить меня в покое?! Им мало моего отца?! Далась я им, пробери их поганая дрожь!
— Знала бы я, детка, что творится в мутных головах власть имущих, — примирительно прошептала Блоус и приобняла девочку.
— И Джулия с Атласом пропали. Всё несётся в чёртову пропасть! — вырвалось у Неолы, и она прослезилась, но тут же утёрла слёзы и взяла себя в руки.
— Кстати, — на секунду приободрилась настоятельница, — Атлас нашёлся, но сильно болен. Выживет или нет — вопрос спорный. Верю, что наши молитвы спасут его. Что с ним случилось, я не знаю. Но если он выкарабкается, ты сама сможешь его обо всём расспросить.
— Как?! Когда?! А что с Джулией?! — вспыхнула Неола.
— Собирайся. Ты отправишься на Ржавый Бумеранг. С тобой поедет Кей и Манория, ваша сопровождающая. Завтра с первым криком птиц вы будете на пути к Маникуру. Там Манория найдёт нашего общего друга, который переправит вас на Бумеранг. К сожалению, вся техника монастыря сводится к паре резервных генераторов да грузовику, на котором мы возим сено и провиант на рынок.
— Что с Джулией?! — не унималась Неола.
— Атлас будет ждать тебя на Ржавом Бумеранге. Пока Атлас жив, есть надежда. Про мисс Фокстрот, детка, мне ничего неизвестно.
Неола задумалась, выглянула в окно. Дожди зарядили с утра, не унимаясь. Сегодня они решили обойтись без перерыва на солнце и фанатично молотили по черепице гостевого дома. Бинтуронг мерно посапывал в углу комнатки, где-то в коридоре звучала мелодичная песенка, разливавшаяся из динамиков. Атмосфера вечного спокойствия и курортного отдыха, о котором Неола толком ничего и не знала. Единственным местом, где девочка отдыхала по-настоящему, была библиотека, возведённая и собранная отцом. И ещё, пожалуй, кулинария. Младшая Фрай обожала заварные пирожные и с замиранием сердца вспоминала о нежных, воздушных творожных десертах Стэна из Котлована.
— Что вокруг творится, настоятельница? Я не понимаю. Причём тут я, и вы, и мы все? — почти по-детски, наивно спросила Неола, подняв на Календару свои поблёскивающие от слёз глаза.
Блоус пожала плечами, сдавила ладонь девочки в своих костлявых, старческих руках и затем вышла, не проронив больше ни слова. Это была их последняя встреча, которую Неола почему-то запомнила на всю жизнь.
Не было никакого штурма, как потом станут рассказывать арестованные постояльцы монастыря. Поздней ночью, под чёрным небом, таким, что и луны не видать, в обитель Священной Пятиликой Девы Асмиллы ворвались вооружённые наёмники, как раз те, что учинили теракт в театре «О?Шара». Всё случилось так быстро, что никакая служба охраны не смогла бы ничего предпринять, не говоря уже о клюющей носом розовощёкой девчонке, оставшейся нести вахту за мониторами внешних камер. Ворота протаранил огромный броневик, в стёкла гостевого дома врезались гранаты, расшибая их вдребезги. Поднялась паника. Календара попыталась противодействовать, но её бесцеремонно уложили на пол и велели заткнуться. Лихая случайность помогла Неоле Фрай удрать из-под носа у боевиков. Манория по своему обыкновению задержалась в библиотеке, работая с редкими книгами. Она обожала сидеть у окна, которое выходило на старый лес. Порой она фантазировала, воображая, что там, внутри глухой чащи, водятся дивные существа, обладающие сверхсилой и умением творить чудеса. Но сегодня её мечтательные глаза заметили интенсивное движение. Манория наспех потушила настольную лампу и стала вглядываться. Не разобрав достоверно, она всё же предположила, что монастырь окружают военные, и сразу поспешила в Неоле, разбудив по пути Кея, который привык рано ложиться и рано вставать. К счастью, Неола уже собрала свои вещи, поэтому ждать её не пришлось. Кей подоспел как нельзя кстати. На его плече так же висела дорожная сумка. Только Манории пришлось бежать в светло-коричневом платье и белых туфлях, которые она собиралась оставить младшей сестре перед отъездом на Бумеранг. Но времени ни на что не оставалось. Взрывы, волной прокатившиеся по верхнему этажу, предзнаменовали вторжение. Манория вела за собой Кея и Неолу, бежавших со всех ног и задававших никаких вопросов.
— Быстрее, в библиотеку! — скомандовала Манория, и спустилась по старой винтовой лестнице.
Оказавшись внутри книгохранилища, троица пробежала мимо всех стеллажей, свернула за последним и ринулась к бетонной стене. В ней, как и полагается старинной религиозной постройке, Манория нащупала неприметный рычаг, замаскированный под выступ в стене, надавила на него, и что-то щёлкнуло. Тайный ход здесь проделали сразу после открытия библиотеки. Он вёл в святую святых монастыря Асмиллы — в подземный тайник, сохранивший самые ценные артефакты, собранные поборниками Асмиллы на протяжении всего существования Церкви. Они бежали по узкому неосвещённому тоннелю, Манория прокладывала дорогу с помощью тусклого света картриджа. Пару раз Неола спотыкалась о валуны, но всякий раз удерживалась на ногах. Внезапно, будто осенённая, она вспомнила, что забыла позвать Пудинга, своего верного бинтуронга. На бегу Неола достала из сумки личный картридж и одним нажатием активировала железного зверя, приказав ему найти её. Быть обнаруженными Неола не боялась: мало, кто справится с боевым мехом, запрограммированным уничтожать любые препятствия по пути к хозяйке.
Спускались всё ниже, куда-то под землю, пока не вышли в катакомбы. Самые обыкновенные коридоры, пробитые в земле. Температура ниже среднего, но вполне комфортно. Манория уже не бежала. Сверху что-то гремело, раздавались приглушённые крики. После очередного недоброго звука Неола и Кей с тревогой поднимали голову, упираясь взглядом в глиняный потолок. Манории приходилось вспоминать дорогу к реке. Единственный выход отсюда — вплавь.
— Ребята, я боюсь заблудиться, — проговорила Манория, разглядывая металлические двери на массивных заклёпках, за которыми хранились тайны церкви. Каждая такая дверь была напоминанием, ориентиром.
— Когда-нибудь, да выйдем наружу, верно? — спросил Кей, приободряя скорей самого себя.
— Если бы, — фыркнула Манория, — этих проходам сотни лет, и общая их протяжённость несколько десятков километров. Плюс к тому, они созданы на манер лабиринта, что значительно усложняет нам жизнь.
— Но ты же знаешь, куда нам идти? — как-то неуверенно осведомилась Неола.
— В теории. Была тут пару раз, — ответила Манория, впериваясь покрасневшими глазами в подсвеченные картриджем параграфы на очередной двери, — старуха Анхель приводила меня сюда, попутно болтая о всяких небылицах. В итоге я внимательней слушала, чем смотрела.
— Кто эти люди? — Неола ткнула указательным пальцем вверх, когда Манория перевела на неё свет картриджа.
— Почём я знаю? Драпать и всё тут, потом разберёмся, — раздражённо ответила Манория и посветила в очередной проход.
— Нашли, — радостно вскрикнула смуглокожая Манория, — выйдем в грот, а там и река.
— Будем надеяться, нас уже не ждут снаружи, — проронил Кей, Манория снова недовольно фыркнула в ответ.
Грот напоминал пещеру, в каких пираты оставляют сокровища. Тут был высокий кевларовый сундук, довольно современный, запертый на электронный замок.
— На непредвиденный случай, — бросила Манория и подошла к ящику, — у нас как раз такой.
Она ввела короткий код, замок отщёлкнул, раскрыв содержимое. Среди прочего там была надувная лодка, портативный автоматический насос, пара пластмассовых составных вёсел, немного еды, самой питательной, в основном энергетические батончики и жидкие коктейли. Фонарь, планшет с картой и выходом в Потустороннюю Вязь, спички, толстую канатную верёвку, пару жилетов, сигнальный револьвер и крупный, охотничий нож. Самое тяжёлое взвалил на себя Кей, девушки разобрали остальное.
— Жалко тут шмоток подходящих не нашлось, — посетовала Манория. Нагруженная разным полезным барахлом девушка в лёгком хлопковом платье смотрелась комично.
Троица выбралась из грота, прошла по узкой тропке. Впереди виднелся монастырь, рядышком — можно дотянуться рукой — разлилась полноводная Илейя. В окнах гостевого дома горел свет. Боевики наполнили всё уголки монастыря, расхаживая там, будто хозяева.
— Ублюдки! — выругалась Манория.
Беглецы свернули за небольшой выступ и упёрлись в пару наёмников, которые прочёсывали местность. Они искали Неолу Фрай. Увидев девушек и парня, один из бойцов что-то громко прокричал, Манория не разобрала, что именно. Но остановилась, подняла руки и присела на колени, бросив груз на землю. Кей и Неола сделали то же самое.
— Подняться! — приказал наёмник, широкий и скуластый, с коротким ёршиком светлых волос. — Имя, фамилия!
— Кейлор Рензо, — выпалил Кей, поднимаясь с колен.
— Манория Зеллунд.
— Мириам Сталь, — соврала Неола.
— Откуда вышли?! Говорить, быстро!
— Сбежали в лес, когда услышали выстрелы, — отважилась Манория.
— Где взяли вещи?! — требовал кряжистый наёмник.
— Прихватили, когда удирали, — теперь встрял Кей.
— Не врать!
— Мы говорим правду, честно, честно, — разрыдалась Манория, — не убивайте нас, пожалуйста.
— Пошли, живо! — наёмник ткнул дулом автомата в сторону монастыря, и трое медленно зашаркали ногами, обречённые, поникшие и напуганные. Манория не переставала реветь, но теперь делала это тихо, чтобы не раздражать потенциальных убийц.
Высокая трава зашевелилась, в ней кто-то двигался. Боевики заметили это, остановились, приготовившись к чему угодно, вскинули оружие.
— Стоять! — приказал скуластый. — Ждать и не рыпаться, а то порешу!
Из кустов вынырнул крупный, но приземистый зверь. Пундинг встал напротив людей с автоматами, ощерился, вибриссы задрожали и облепили узкую злую морду.
— Пшла прочь, псина! — махнул ей рукой один из наёмников.
— Хлопни ты её, и с концами, — посоветовал второй.
— Это Пудинг, — радостно выкрикнула Неола, озадачив конвоиров.
Пара коротких очередей в голову зверя не умертвили его, напротив, раззадорили. Искусственная кожа кое-где треснула, обнажив островки металлических конечностей. Бинтуронг ожидал.
— Знаете, что он любит большего всего? — снова безрассудно выкрикнула Неола, — малиновый десерт!
Пудинг сорвался с места, зубами вцепился в горло кряжистого, свалив его на землю. За пару секунд он перегрыз ему шею. Кровь хлестала, запачкав морду бинтуронга. Троица разбежалась по сторонам. Неола и Кей упали в траву, Манория укрылась за стволом толстого дерева. Второй затеял стрельбу, но Пудинг плевать хотел на пули. Только его шкура совсем попортилась. Наёмник ахнул, увидев хромированные конечности, и тут же лишился руки. Он громко заревел, припал сначала на одно колено, потом завалился лицом в землю. Металлический зверь вцепился клыками в его шею и перекусил её как спичку своими мощными, искусственными челюстями. Отряхнувшись на манер собаки, бинтуронг нашёл Неолу и потребовал ласки. Младшая Фрай обняла его, несмотря на чужую кровь и сердечно поблагодарила. Манория с ужасом смотрела на их спасителя.
— Собирайте вещи, нам пора убираться отсюда, — торопил Кей, надувая лодку.
Через минуту они уже спускались по течению могучей реки, покидая монастырь и всё, что с ним связано. Манория продрогла, и Кей поделился с ней своим тонким джемпером, оставшись в майке.
— Ты, в самом деле, Рензо? — спросила Манория, когда они удалились от обители на почтенное расстояние.
— Какой там, — хмыкнул Кей, — первое, что пришло в голову. У меня нет фамилии. Просто Кей.
— Слава Асмилле! А то случись с тобой чего, мне бы пришлось оправдываться перед этой высокомерной деревяхой, — вздохнула Манория и улыбнулась.
Шутка была так себе, но Неолу и Кея она немного расслабила, и остаток пути до ближайшего крохотного поселения они проделали, обмениваясь безобидными фразами. Никто не хотел говорить о налёте на монастырь, о том, что с ними будет, и о том, как они доберутся до Ржавого Бумеранга. Взять паузу и плыть по течению — вот чего им сейчас хотелось сильнее всего.
Беглецам несказанно повезло: чета Шмидтов в этот год не уехала к родственникам на юг в сезон дождей. Отец семейства, семидесятилетний Октав Шмидт, собственноручно возвёл прекрасный, уютный дом на самом берегу Илейи, так, что некоторые деревянные подпорки касались дна реки и давно покрылись многолетним илом. Надувная лодка причалила вместе с рассветом. Старик Шмидт разминался на веранде, делая привычные упражнения, чтобы не задряхлеть раньше отведённого срока.
— Откуда вас принесло, бродяги? — прохрипел Октав, когда лодка пришвартовывалась к берегу.
— На монастырь напали вооружённые люди, нам нужна ваша помощь! — выпалила Манория на одном дыхании.
Дальше объяснять не пришлось. Старик и его пожилая супруга приютили беглецов, накормили, выдали Манории хоть и потрёпанную, но чистую, тёплую одежду. Снарядили большой дорожной сумкой Кея, который набил её всем полезным, найденным в гроте.
— Тык, вы не в курсе, кто энти подлецы? — прищурившись и закуривая трубку, спросил дед, развалившись в мягком кресле.
— Без понятия, — ответила Манория, — но никто бы не посмел ворваться в священный храм сономитов или на знаковое ложе гибриоидов и потом остаться безнаказанным. Тоже самое, уверена, ждёт и этих подонков!
— В твоих речах много желчи, — посетовал Шмидт, — все люди кому-то подчиняются, даже самые гнусные. Иные ведомы собственными страхами, их негоже судить одинаково, потому как в них пусто.
— Вы о чём, мудрец? — съехидничал Кей.
— О том, что называется паршивой овцой! Если такова паршива, ей нет места нигде, даже на пиру иль на плечах какого-нибудь франта! Усёк? — снова прищурился старик и выпустил густой дым.
— Признаться, я вас не понимаю, — Кей был откровенен.
— И не надо, — прогудел Октав Шмидт и уставился в серый от табачного дыма потолок.
— Вы отвезёте нас в Маникур? — напрямую спросила Неола, поглаживая бинторунга.
— Нет уж, увольте, — отозвался старик, — забирайте ключи от лёгковушки и езжайте, куда вам надо-ть. Я староват уже.
— Священная Асмилла вас не забудет, щедрый Октав Шмидт, — в сердцах, чувствуя некоторое облегчение, заявила Манория и приобняла старика.
— Будет вам, — застеснялся Шмидт, — причём тут ваша богиня, еж-тыж! Я, ребятки, за праведность и честность. И против обиды. А вас оскорбили да ещё самым гнусным образом. Так что считайте, я претворяю свои принципы, и всё тут.
— Как бы там ни было, мы благодарны вам, — резюмировал Кей.
— Поешьте на дорожку! А то наготовила вкусностей, будто на араву какую, так что нам с дедом не справиться, — выпорхнув с кухни, предложила седовласая приятная полная женщина, которой уже исполнилось шестьдесят восемь, но выглядела она лет на десять моложе.
Подкрепившись, беглецы отправились осматривать автомобиль. У Шмидтов их было три штуки. Тяжёлый грузовик с открытым кузовом, на котором глава семьи возил строительные материалы, а потом, когда дом был закончен, деревенскую ребятню в соседний посёлок на аттракционы. Вторым экземпляром Октав гордился сильнее всего. Он купил его, когда вернулся из регулярной армии, как раз после гражданской войны. Автомобиль с задним приводом и неслыханной мощью под капотом. Ярко-жёлтый, всегда отполированный и ухоженный. Октав Шмидт чаще на него любовался, чем сидел за рулём, но это его нисколько не смущало. И третьим авто, на котором изредка перемещалась супруга, был скромный легковесный седан. Старенький, с выцветшей зелёной краской. В некоторых укромных уголках салона ещё остались заводские бирки «Штарбайн Моторз», двигатель готов был пройти ещё не одну сотню километров, а большего от машины и не требовалось. Беглецы разместились в салоне, Кей сел за руль.
— Мы оставим его в Маникуре и вышлем вам на картридж сообщение о месте, где вы сможете его забрать, — предложила Манория.
— Ну, что ж, спорить не стану, будь, по-вашему, — прокряхтел старик, — только сразу же съезжайте с Монастырского тракта, сечёте? А то вас мигом сцапают, это я вас заверяю.
Мотор затарахтел, и троица отправилась в Маникур. Через пару десятков километров они скатились в сторону, на брусчатку, последовав старой дорогой. Не слишком комфортная, в колдобинах и ямах, она была иллюзорным гарантом благополучного исхода всего путешествия. Они делали приличный крюк, но опять же, исключительно в целях безопасности. Им предстояли сотни километров, которые отнимут сутки, а может и двое. Кей договорился с Манорией изредка меняться местами на сон, и когда вела девушка, они ехали ещё медленнее. Пару раз у них пробило одно и то же колесо. Первый раз Кей заменил его запаской, во второй пришлось ловить попутку, чтобы доковылять к ближайшему автосервису. Единожды беглецы остановились в дешёвом придорожном отеле, чтобы перевести дух, как следует отдохнуть и выспаться. Неутомимым во всей компании был только Пудинг. В пути он «спал» на заднем кресле, а во время остановок, особенно ночных, просыпался, чтобы остерегать путников.
К Маникуру они подъехали через двое с половиной суток, в самый разгар дня. Дождь на радость путников прекратился, но лужи размером с океан сильно замедляли движение. От духоты хотелось пить, со лба текло ручьём. Негласная столица Востока принимала своих гостей совсем не торжественно, так тебя встречает старый друг, с которым ты не виделся лет сто, готов обниматься и петь пьяные песни, а он предлагает выпить по бутылочке пива и посмотреть по ТВ-панели спортивный матч. Кей ругался, объезжая лужи, машины, долбанутых пешеходов, прущих напролом. Его раздражал местный колоритный сброд, будто попал на фабрику специй и разом угодил во все чаны с пряной, острой и одновременно кисло-сладкой субстанцией. Сплошные низенькие неказистые домишки составляли спальные районы, напичканные однотипными постройками, рассчитанными на две-три семьи. Балконы завешаны бельём, или скорее тряпьём. Оно сразу и сушится и грязнится от облаков пыли, поднимаемых проезжающими автомобилями и повозками, запряжёнными лошадьми, ослами, а у тех, кто богаче, конулами. История Маникура хаотична, как и сам город. Образованный в некоторой дали от одноимённого порта, он стал прибежищем торговцев и контрабандистов, которые не прочь притащить на центральный рынок утянутые из близлежащих островов товары, артефакты, редкие запчасти или эликсиры. Ценнейший лот, который можно встретить у самых прожжённых воротил Маникура, — яйцо стердастоса, гигантской птицы, обитающей на крупном острове-материке Ржавом Бумеранге. Достать такое яйцо неимоверно сложно. Его берегут все жители Бумеранга, в том числе небольшая армия, собранная из добровольцев и стоящая на страже главной достопримечательности острова. Фанатики или бравые последователи предков, поклявшихся защищать чудо-птиц. В многочисленных исследованиях, результаты которых изложил не один историк и философ, приводятся абсолютно невероятные предположения и теории, касающиеся стердастосов и их защитников. Так некоторые учёные твердят о внеземном происхождении птиц и уверяют, что местное население Бумеранга стало жертвой своеобразного внушения, на которое якобы способны эти птицы. Действительно, взрослый стердастос, достигающий в размере от пят до холки двадцати, а то и тридцати метров, способен издавать пронзительный, пронизывающий вопль, предназначение которого науке пока неизвестно. Но, возможно, это банальная попытка привлечь самку или сообщить своей стае о какой-либо опасности? Точного ответа пока нет. Как бы там ни было, но ни Неола, ни Кей, прошвырнувшись по тесному и многолюдному рынку Маникура, так и не напоролись на предложение купить редкое и, несомненно, чрезвычайно дорогое яйцо.
— Лавка Миража, мы пришли, — ткнула в двухэтажную постройку из камня и глины Манория. Над входом висела выцветшая табличка на илейском «Кашемир у Миража». Они вошли внутрь, дверца захлопнулась, и ребят обволок приятный, дурманящий аромат эфирных масел и ладана.
— Милости прошу в гости к Миражу, — пропел пузатый сономит с хитрыми, мерцающими глазками. Он стоял за кассой и сканировал потенциальных покупателей, будто мог угадать наперёд, сколько статов они оставят в его кармане.
— Да поцелует вас святая Асмилла, — обратилась Манория к низкому толстяку. На нём висел пёстрый халат, пальцы украшали перстни и кольца.
— О, вы пожаловали от моей нежной Календары, дети? — снова пропел Мираж и, засуетившись, подбежал к входной двери, щёлкнул замком и вывесил «ЗАКРЫТО». — Скорее наверх. Напою вас изысканным чаем, собранным на полях Улунга.
— Нам некогда чаи распивать! — возразил Кей. — Отвезите нас на Бумеранг!
Мираж насторожился, его лоснящееся лицо выразило умиленное удивление и некую озабоченность. Он развёл руками, снова продемонстрировав свои обвешанные драгоценностями кисти коротких, пухлых ручек:
— И всё же я настаиваю, чтобы вы угостились, будучи гостями в моём доме и рассказали, как поживает мой любимый монастырь, в котором я провёл дивные двенадцать лет, — не так плавно, но старательно протянул сономит.
— Монастыря больше нет! — гневно выдала Манория. — Его разрушили и сожгли, а настоятельницу и всех, кто находился в его стенах, увели в тюрьму!
— Что вы говорите? — деланно встревожился Мираж. — Как такое возможно?
— Об этом вы узнаете в новостях, — снова перехватил уздцы разговора Кей, — нам необходим гироплан, чтобы добраться до Ржавого Бумеранга. Вы предоставите его нам?
— Разумеется, — елейно растёкся в улыбке Мираж, словно и не слышал секундой ранее о страшной трагедии, произошедшей с Церковью Пятиликой Девы. — Вы полагаете, будто мой гироплан, на котором я перевожу ткани, стоит во дворе? О, детская наивность! Техника в портовом ангаре, так что лучше нам приступить к перелету завтра, начав путешествие с восходом солнца. А пока выпьем чаю, дети! Составьте мне приятную компанию, — расплылся в своей искусственной улыбке торговец и зашагал по крутым глиняным ступенькам наверх.
— Это и есть надёжный проводник в Маникуре, который быстро и без проблем доставит нас к Омале? — язвительно шепнул Манории рассерженный Кей.
— О надёжности никто и не говорил, — шикнула девушка, — хорошо, что он у нас вообще есть.
— Вот уж вляпались, — буркнул Кей и побрёл за остальными на второй этаж, с которого уже веяло терпко-цветочным благоуханьем свежезаваренного чая.
После чаепития была экскурсия. Мираж провёл ребят по самым красивым местам Маникура: фонтану Ле Петье, саду Арбаж и, конечно, заглянул на аллею волшебников. Так называли узкую улочку, которая образовалась случайно, как раз между двумя огромными и пафосными строениями — Дворцом Торговцев и Дворцом Переговоров. Каждое из этих учреждений и по сей день выполняло свои функции. Высоченные, они оба являли собой гений архитектурной мысли, в которой соединилась практичность Запада и утончённость Востока. Монолитные, сотканные из одного гранита и мрамора, они всё же не нависали, как гробы Трезубца. Во дворцах ощущалась неповоротливая изысканность. Виньетки на эркерах, расписные мансарды и украшенные мифологическими сюжетами фасады выполнялись в одном — песочно-гранитном тоне, но при этом выглядели живописно и утончённо. С давних времён те, кто ещё не имели предрассудков, но уже старался жить на широкую ногу, выходили на главную улицу Маникура через узкий проход, который впоследствии стали наводнять разного рода умельцы: гитаристы, фокусники, дрессировщики разных тварей, редких и не очень, игроки в напёрстки, рассказчики небылиц, художники-портретисты, мелкие торговцы и даже девушки, к слову, самые милые и чистые, готовые приторговывать своим нежным телом. Спустя десятилетия ничего не изменилось. Неола, Кей и Манория, несмотря на усталость, с раскрытым ртом пялились на всевозможные чудеса, коих никогда и нигде не видели. Неола обрадовалась, когда встретила робота-обезьяну. Проворную, глазастую, очень умелую воришку, которая перебирая своими хромированными, но потрёпанными конечностями, могла бесшумно умыкнуть чужой картридж или снять с пальца драгоценное кольцо. Двое механиков разыгрывали сценку перед прохожими. Один ложился на старый тюфяк под заколоченным окном Дворца Переговоров, притворялся спящим. В нагрудный карман рубашки он засовывал свои часы на золотой цепочке, да так, чтобы край цепи болтался и привлекал внимание. За секунду обезьяна взбиралась с плеча другого демонстратора на деревянную балку Дворца, запрыгивала на балкон, перебегала по перилам, хваталась за флагшток, на котором болтался герб Маникура, и, цепляясь за него одними задними лапами, спускала своё металлическое тело вниз, оказываясь над лицом спящего. Аккуратно мартышка подсекала цепочку своим тонким железным пальчиком и, радостно попискивая, убегала обратно с добычей.
— Как здорово! — оценила Неола и рассмотрела мартышку ближе.
— Чем они берут за все старания? — неловко спросила Манория у Миража.
— Как чем? Статами, конечно. У каждого здешнего проходимца есть картридж, по которому можно провести статусной картой, девочка, — улыбнулся торговец, — тут уважаемые люди, не обманись. Это их развлечение.
Ночью духота мешала заснуть всем, кроме Миража. Он посапывал, устроившись в гамаке на веранде своего обширного, чего не скажешь с первого взгляда, особняка. Манория отмахивалась от назойливых москитов, Кей мучился с животом. Его перекус на рынке Маникура показался ему сытным и довольно вкусным. Мясо барана в лепёшке, сдобренное луком, специями и маслом. Но к вечеру начались неприятные колики, переросшие в монотонные боли. Кей постанывал и держался за живот, устроившись на топчане, который ему бросил на пол Мираж, выволочив его из закромов свой кладовки.
Внизу хлопнула дверь лавки, застучали чьи-то каблуки. Однако принадлежали они не женщине, то была мягкая, но добротно сшитая на заказ кожаная обувь, а точнее сапоги. Манория и Кей насторожились, Мираж безмятежно храпел, Кею было плевать, его мучили боли.
— Кто это? — прошептала Неола Манории. Мираж уложил их в свою широкую кровать.
— А я почём знаю?
— Страшно мне, — съёжилась Неола и погладила бинтуронга, который тут же активизировался и принялся непроизвольно сканировать пространство.
— Твоя псина с нами, не дрейфь, — успокаивала Манория Неолу и себя.
С лестницы прошмыгнула тень, быстро приблизилась к корчащемуся в мучениях Кею и всё замерло.
— Убери своего меха! — проговорил кто-то второй, поднимающийся по скрипящей крутой лестнице, — мы не причиним зла!
Мираж задёргался во сне, но так и не очнулся, лишь перевалился с одного бока на другой и почесал своей усеянной кольцами рукой в области поясницы. Темнота не давала рассмотреть лицо, когда владелец голоса встал во весь рост напротив кровати девочек. Кей что-то буркнул и замолк. Манория всматривалась, как могла, но разбирала только неясный силуэт, склонившийся над их приятелем.
— Чего вам надо? — Манория уже не боялась, слишком много выпало на её долю в последние дни.
— Нам вы нужны. Все вы, здоровые и целые, — ответил ночной гость и зажёг спичку, поднёс её к ароматизированной свечке.
По веранде и всему верхнему этажу расплылся приятный, ненавязчивый аромат сирени. Манория и Неола по-прежнему не слишком хорошо видели его лицо, но одежду — да. Чёрная форма, такую носят ненормальные или фанатики, преданные какой-нибудь секте. Или наёмники. Униформа отличалась от обычной, и в толпе привлекала бы внимание, несмотря на мрачный цвет. Плащ чуть ниже колена с высоким воротником, под ним серый жилет с узкими кармашками под метательные ножи, а на нём перепоясанные крест на крест два белых ремня. Под серым жилетом виднелся край белой сорочки, а точнее её воротник-стойка, на месте самой верхней пуговицы располагалась брошь в виде чёрного скрученного панциря какого-то животного, скорее улитки. На голове мужчина носил широкополую фетровую шляпу с острыми, не загнутыми краями.
— Отключи меха, пожалуйста, — снисходительней попросил человек в тени, — мы на вашей стороне, поверьте.
Снизу снова хлопнуло, снова та же самая входная дверь.
— Т-с-с-с, — он прижал к губам указательный палец и насторожился.
Неола наклонилась над ухом бинтуронга и отключила его.
— Ты что творишь?! — злобно прошипела Манория, Неола лишь пожала плечами.
— Так правильно, — сказала принцесса и сползла с кровати, забравшись под неё. Манория к ней присоединилась.
Ступени снова скрипели, теперь шаги принадлежали троим. Кей подполз к девушкам, взмокший от пота, с кислым лицом.
— Совсем худо? — спросила Неола, поглядывая одним глазом на Кея, другим на затаившиеся силуэты.
— И не говори, — промямлил Кей и завалился на бок, держась за живот обеими руками.
Их первые ночные посетители прильнули к стенам комнаты, выждали, когда трое других поднимутся наверх, и открыли огонь на поражение. Произошла короткая, но яркая вспышка, за которой последовали сдавленные крики. Неола зажмурилась, Манория смотрела во все глаза. Глухие плевки, будто ломают хворост в лесу, последовали за яркими огненными отблесками, и новоиспечённые гости попадали на пол, один угодил на журнальный столик, разбив столешницу. Мираж встрепенулся, протёр свои узкие глазки и не успел пискнуть, как тонкий и неуловимый силуэт уже прильнул к его лоснящейся харе и приставил пистолет к виску. Глушитель ещё был тёплый и с нетерпением ожидал нового снаряда.
— Жирная скотина, Мираж! — выпалил басистый голос в плаще. — Предатель! Тебе не хватает денег?
— Нет, что вы, что вы, — заблеял Мираж, — я ничего такого не удумал, с чего вы это, бросьте?
— Хватит гундеть, хапуга! Ты зажрался, сволочь!
— Не убивайте, умоляю, — захныкал толстый торговец, — я буду платить, навсегда стану вашим, поверьте.
— Думаешь, мы работаем с ненадёжными людьми?
Мираж не ответил. Силуэт рядом с ним выжидал.
— Гиропланом рулили когда-нибудь? — спросил спаситель у ребят.
— Как нефиг делать, — проскрипел Кей.
— Картридж где, скотина?
— В сейфе, — простонал Мираж, давясь слезами с привкусом древесины и чем-то, что отдалённо напоминало мускус. — Пароль — СЛОН1783.
— Ангар Б-5 в порту Маникура. Можете выдвигаться немедленно. Подсоединитесь через меха. — Сказал спаситель, открыл сейф и бросил картридж с доступом Кею. Вынул из кармана ампулу и метнул туда же. — Выпей — полегчает. Этот засранец тебя траванул, девчонки бы ему пригодились.
Мужчина в плаще потушил свет, отошёл с прохода, уйдя немного в тёмный угол комнаты. Кей и девчонки наспех собрались и медленно, обходя трупы, прошли к лестнице и спустились вниз. Последней шла Неола и её ручной бинтуронг, которого она перевела в защитный режим. Она замешкалась, остановилась и взглянула на их спасителя:
— Благодарю от чистого сердца, вы нас спасли, — стеснительно вымолвила она.
— Не за что, госпожа Фрай. Передайте привет Омале от «улитки». И если попадёте в беду, ищите дикого манула.
По улицам блуждали пьянчуги. Они орали песни и громко матерились. Кей залпом выдул горячий напиток, и ему почудилось, будто легчает. Они оставили седан Октава Шмидта совсем недалеко, в паре кварталов от рынка, на Площади Добродетели. Но идти за ним не хотелось. Выйдя на главную улицу Маникура, они без труда поймали извозчика — дряхлый трёхколёсный аппарат, перевозивший разом не больше двух человек. Кей зацепился сзади мотороллера, намертво сжав пальцы на креплениях для запасного колеса, которые отчего-то пустовали. Через полчаса они въезжали на территорию порта. Светало. Ангар Б-5 располагался почти в самом конце береговой линии, рядом с высоким забором, за которым простиралось дикое острокаменное побережье.
— Руки отсохли, — не разгибая кистей, жаловался Кей, когда драндулет укатил восвояси, взяв за дорогу неприлично много — двенадцать статов.
— Живот прошёл? — спросила Манория.
— Вроде того, — кивнул Кей, — это здесь?
Перед ними стоял высокий полукруглый покатый ангар, самый обычный из ангаров, которые можно придумать. Неола подсоединила коммутативную часть картриджа Миража сначала к Пудингу. Механический зверь считал данные, мигом взломал систему защиты, перепрограммировав аппарат на свободный доступ. Когда бинтуронг закончил, Неола прислонила картридж к идентификаторам ангара. Появился запрос отпечатка пальца. Неола коснулась сенсорного экрана, загорелся одобрительный зелёный свет. Они вошли внутрь. Большой гироплан, выкрашенный в серебристый металлик, был скорее конвертопланом, то есть крупной машиной с движущимися в зависимости от надобности подъёмными двигателями и поворотным крылом. Такую штуковину мечтал заполучить, наверно, каждый, кто бредил небом и хотя бы раз поднимался в воздух на гражданском судне, но никогда не летал ни на чём армейском.
Кей раскрыл рот, Манория тоже. Неола довольно улыбнулась. Троица поднялась на борт, разглядывая внутренности машины, как в музее.
— Честно говоря, после «Вечного Странника» и его габаритов удивить чем-либо сложно, — высказался Кей и продолжил, — но в «Страннике» я не сидел. А тут вроде ничего особенного, но впечатляет. Эдакая мощь.
— Уверен, что справишься? — недоверчиво спросила Манория, устраиваясь в соседнем от пилота кресле.
— Выбора-то у нас всяко нет, — развёл руками Кей и, нахмурившись, взялся за изучение приборной панели. Неола уже занималась синхронизацией Пудинга с конвертопланом. Наконец она заявила, что Пудинг во всём разобрался, нужно только проложить маршрут.
— Даже жестяная собака схватывает быстрее тебя, — съязвила Манория в адрес Кея.
— Если бы в мою башку напихали столько высокотехнологичного мусора, сколько в Пудинге, нам бы и транспорт не понадобился — долетели б на моём самомнении и чувстве собственного превосходства!
— Очень смешно.
— Пора взлетать.
Кей отщёлкнул пару тумблеров, выбежал из салона, ухватился за ставни и потянул сначала одну затем другую огромную створку, открыв ворота ангара. Бегом он вернулся за штурвал, включил ещё несколько тумблеров и надавил на кнопку старт — мягко загудели двигатели, находящиеся в горизонтальном положении.
— Сначала выкатимся, — скомандовал Кей и, не торопясь, заботливо потянул рычаг от себя.
Машина поехала вперёд, помаленьку набирая скорость. Выбравшись за стены ангара, Кей остановился. С помощью джойстика он развернул двигатели вертикально и снова потянул рычаг, только уже на себя. Конвертоплан задёргался, началась тряска, но вскоре шасси оторвались от асфальта. Они поплыли вверх.
— Пудинг, проложи курс до острова Ржавый Бумеранг! — гаркнул Кей меху, перекрикивая рокот двигателей. На приборном дисплее нарисовалась кривая, ведущая из точки А в точку Б.
— Пудинг, я веду, ты страхуешь! Понял меня?!
Медведопёс протянул жалобным электронным писком. Неола перевела, объяснив, что он всё уяснил и готов к полёту.
— Да хранит нас Святая Пятиликая Дева Асмилла, — выпалил на одном дыхании Кей, сбавил обороты двигателей, снова перевёл их в горизонтальное положение и навалился на рычаг управления, пустив рокочущую махину по параболе, ведущей к чудесному зелёному острову с ярко-рыжими скалами.
Глава 11
Джулия не видела снов. В эту ночь всё прошло спокойно, без бреда, истерик и потери концентрации. С ней всё чаще случались припадки, которые она впоследствии не запоминала, будто провалилась в какую-то едкую тусклую дымку и ненадолго терялась в ней. Сегодня Джулия проснулась вовремя, когда зазвучала первая сирена. Она спала на втором этаже нар, уступив нижнее место девице, у которой подозревали деменцию в запущенной стадии. Светловолосая губастая девушка с пышными формами, когда шла, смотрела только под ноги. Она не находилась в задумчивости, унесённая вдаль подсознания горестными размышлениями, нет. Девочка просто следила за каждым своим шагом, следила за тем, куда наступает, потому что страшно боялась оступиться и упасть.
Джулия старалась изматывать себя на работе. Нет, Нуттглехарт не был тюрьмой. Здесь сносно кормили три раза в день, устраивали игры, развлекали чтением вслух. Каждый больной по собственному желанию мог учавствовать в трудовой деятельности, выбирая то, что ему по вкусу. Фокстрот писала картины, притом делала это весьма талантливо. Но её полотнам всегда чего-то не хватало. Какой-то крупицы, чтобы стать известной и прославленной художницей. На холст она переносила буквально всё, к чему имела интерес. Будь то пейзаж или портрет, натюрморт или абстракция. Рисование и мотоциклы были её слабостью, но ни в чём она не преуспела, чтобы считать себя гуру, докой и раздавать советы. Во всяком случае, так считала сама Джулия. Находясь в вечном поиске своего предназначения, она испробовала всевозможные занятия, даже запретные. С детства у неё были лучшие игрушки и учителя, поэтому, быть может, она не совсем понимала, к чему следует идти, в чём состоит пресловутый смысл её напичканной ненужными символами и предположениями жизни. Символы Джулия придумывала сама. Любая татуировка (их у девушки насчитывалось три) могла стать тем самым проводником к чему-то такому, что её, Джулию, увлечёт. Но, как оказывалось, ненадолго. Возгораясь мгновенно, как сера на конце древка, она тут же затухала, охваченная скверным чувством собственной неполноценности. И начинала всё сначала, пока не приходила к такому же результату. «У тебя нет стимула», — как-то сказал ей знакомый мотогонщик, который разбился насмерть, выполняя каскадёрский трюк во время съёмок какого-то дорогущего фильма. Трудно сказать, согласна ли была Джулия с этим предположением, но в целом парень был в чём-то прав. Стимул имеют те, кто был чего-то лишен. Она росла без матери, а из Ван Дарвика отец получился паскудный. Фокстрот часто раздумывала над тем, что она может превратить в стимул, и приходила к одному — научиться воскрешать людей, иначе всё бесполезно.
После завтрака началось свободное время. Сегодня шестой день недели, все отдыхают, а значит можно заняться чем угодно. Все пять дней Джулия расписывала белую керамическую посуду, которую выжигали здесь же, в плавильне Нуттглехарта.
Первый корпус, в котором пребывала Джулия, прославился на всю Иллейю своими товарами. Посуда, текстиль, шпингалеты, матрасы для сна. Нуттглехарт являлся не только высококлассной лечебницей, но и маленьким производством всякой мелочёвки. Во втором и третьем секторах дела обстояли иначе.
Шикарное четырёхэтажное прямоугольное здание с украшательствами разного толка, выкрашенное в светло-бирюзовые тона, когда-то принадлежало высшему социальному сословию, а именно чете Нуттглехартов, которые ходили в милости у давнишнего Лидера Илейских Территорий и носили гордый титул айкорнов, наместников выданной Лидером земли. Спустя годы все владения семьи Нуттглехартов отошли властям Трезубца.
Сегодня Джулия изменила керамике и впервые за долгие месяцы устроилась за чистым холстом, установленном на мольберте в рекреационной комнате. Рядом лежали смешанные краски, стоял стакан с водой. И больше никого. Четверть часа девушка сидела неподвижно, вглядываясь в белизну. Потом она макнула кисть в воду, провела ею по краскам и прикоснулась к холсту. Получалось именно то, что Джулия задумывала. Синий смешивался с красным, зелёный с фиолетовым. Джулия не спешила придавать очертаниям конкретную форму или внести смысл в детали, она просто водила кистью, подчиняясь внутреннему голосу, следовала за воспоминаниями.
— Не помешаю? — внезапно спросил кто-то за спиной Джулии. Она встрепенулась, резко обернулась, глаза наполнились беспричинной яростью.
— Простите, я напугал вас, — потупил взор высокий худой темнокожий парнишка в серо-голубом халате. В правой руке он держал швабру, в левой ведро с мутной водой.
— Приду потом, — сконфузился парень и поспешил уйти.
— Подожди, — остановила его Джулия, — ты уборщик?
Парнишка кивнул.
— И всё? Больше ты ничем не занимаешься в этом месте?
Теперь он отрицательно помотал головой, раздув свои пухлые щёки.
— Звать тебя как? — спросила Джулия, отвлекшись от мольберта.
— Алан, — глухо пробурчал уборщик.
— Меня Балай, но ты можешь обращаться ко мне как-нибудь по-другому, — Джулия призадумалась и спросила, — какое женское имя тебе по вкусу?
— Не знаю, — стеснительно протянул Алан.
— И всё же?
— Мирра, — решился Алан.
— Так зовут твою девушку?
— Нет, — снова покраснел парень.
— Почему тогда Мирра?
— Мою бабку так называли в нашей деревне, — робко ответил Алан.
— С ней всё хорошо? — насторожилась Джулия, ей не хотелось заводить знакомство с неловкости.
Алан кивнул:
— Да, она ждёт меня. Но ты не похожа на неё. Просто Мирра мне нравится. И всё. Мирра нравится, ты пока что нет.
— Замечательно, — улыбнулась Джулия, — тогда буду стараться, чтобы понравится такому красавчику, как ты.
Алан улыбнулся.
— Мне никто такого не говорил, все считают меня уродом, — в очередной раз смутился парень.
— Вот видишь, я уже лучше многих хотя бы потому, что я в чём-то стала первой. Понимаешь?
— Да, понимаю.
— А теперь расслабься и расскажи мне о себе. И брось ты уже эту кривую швабру, она тебе не подходит, — настояла Джулия, усадила Алана за стол и принялась выспрашивать о его жизни, о том, как он попал в Нуттглехарт, обо всём на свете. Разговорившись, они пропустили обед и только к ужину осознали, что проголодались. Алан совсем раскрепостился, много смеялся и даже пытался быть милым.
Раз в день Джулия посещала кабинет психотерапевта, который пытался залезть в её голову и вытряхнуть оттуда, как из дамской сумочки, подробности личной жизни, отыскивая причины её странного поведения. Психотерапевтом был тот молодой, симпатичный брюнет, который допрашивал её на следующий день после прибытия в клинику. Когда Джулия узнала, что доктора зовут Карл, она не сдержалась и захохотала.
— Что смешного? — недоумевал Карл.
— Простите, доктор, — с трудом сдерживая смех, извинилась Джулия, — просто вы не похожи на Карла.
— Почему?
— Для меня Карл — это такой старинный, вечно брюзжащий дедок, дорожащий своим старым мягким креслом, сидя в котором он изо дня в день таращится в ТВ-панель и снова что-то бурчит себе под нос, проклиная всё современное.
Карл применял гамму разнообразных методов. Прибегал даже к гипнозу, но все показатели в итоге смешивались, путались, приводили врача в тупик с выставлением окончательного диагноза. Джулия казалась абсолютно нормальной и очень разумной девушкой, умной и неплохо образованной. Однако ночные припадки, бред, потери памяти, приступы короткой маниакальной неконтролируемой замкнутости — всё это мешало её лечащему врачу выписать девушку. И с каждым днём Джулия становилась грустнее. Прошёл долгий месяц, на землю Илейи стал падать снег — начинался Сезон холодов.
Пять дней Джулия работала, а шестой и седьмой посвящала картинам. Её полотна, их у Джулии набралось пять штук, пользовались успехом. Даже обслуга отмечала, что в них есть что-то неуловимое, чего сразу не разглядишь.
— Глубокая абстракция, борьба и внутренние терзания, — подмечал Карл, подолгу рассматривая некоторые работы Джулии, — прекрасная техника, надо признать. Но смысла здесь нет, царит беспробудный мрак и повсеместный хаос.
Карлу Джулия нравилась. Более того, он пару раз предлагал ей выпить кофе в больничной столовой, поболтать на разные, не относящиеся к лечению темы. Но Джулия любезно отказывалась, предпочитая проводить вечера в компании Алана, который не на шутку к ней привязался. Они говорили о разном: касались искусства (чернокожий парнишка был на удивление начитан), истории, философии. У них имелось чёткое табу — ни слова о политике. И они с радостью его соблюдали. А ночью, когда гасли лампы и все душевнобольные смиренно засыпали, Джулия думала лишь об Атласе. Что с ним? Здоров он или нет? Где он? Встретятся ли они вновь? Джулия признавалась себе, этот самоуверенный, высокомерный дуб пленил её, но она поняла это не сразу. И удивительно, но она совсем не жалеет, что отправилась с ним в эту рядовую поездку. Из-за происшествий, которые до сих пор Джулия считает реальными, но произошедшими будто-то в другой реальности, она оказалась в психушке, лишилась любимого. Но ей почему-то хорошо. Лишь изредка побаливает не душа, но тело. Живот, грудь, стучит в висках. После обследования врачи уверили её, что она абсолютно здорова физически, и все её боли имеют психосоматический характер.
А по ночам ей снился Инсар. Просыпаясь, она трясла головой, чтобы избавиться от него, от воспоминания о той короткой встрече. Зачем он приходит к ней во снах? Джулия не понимала. Но закрыв глаза и провалившись в сон, она непременно встречала Инсара, облачённого в какие-то лохмотья, обвитого цепями, с дурным оскалом. Его зубы. Острые и крупные. За спиной Инсара шла армия голодранцев, грязных, отчаявшихся. Вокруг полыхал огонь. У всех горели глаза, у Инсара они пылали ярче других. Джулия бежала от него. Инсар настигал её, заключал в холодные тугие объятия и целовал. И Джулия просыпалась. Сон повторялся с незначительными трансформациями, но общая канва всегда оставалась неизменной.
— Мне снится человек, которого я толком и не знаю то, виделись один раз, потом по картриджу говорили, — объясняла Джулия Карлу на очередном сеансе, — но мне этого не хочется. Он омерзителен. Почему я не могу избавиться от него?
— Причин может быть великое множество, — начинал размышлять Карл, — скажите, чем он противен вам?
— В нём есть изъян. Не уверена, что понимаю, какой именно. Его лицо напоминает смертельную маску, знаете? Бывают такие люди, на которых глянешь и потом ходишь с гадким ощущением, будто посмотрел на похоронную процессию. Жуткое чувство, скажу я вам.
— Ваш разум в порядке, но подсознанье нестабильно. Теневые эмоции подвержены прямым сообщением со всем, что доставляет информацию в ваш мозг. Разъясню. Представьте, будто вы долго загорали под палящим солнцем без крема. И сгорели. Конечно, ваша кожа покраснела, болит и нуждается в заботе. И любое, даже самое лёгкое касание с одеждой или с чем-то ещё, пусть самым легковесным и незаметным, отзывается сильной болью. Кожа без защиты ослаблена. И минимальное воздействие на неё приносит вам страдание. А теперь представьте, что ваш разум — это кожа. И встреча с вашим недругом — грубое соприкосновение кожи и, скажем, мочалки. Результат — сильные болевые ощущения, которые вы запомните надолго. Понимаете?
Джулия кивнула. Она всё понимала, но не соглашалась. С ней всё в порядке. По крайней мере, было до тех пор, пока какой-то сраный карлик не влез в распахнутое окно в гостинице Ваздока, и заговорил с ней, одурманив каким-то наркотиком. Но Джулия ответила, что, наверно, доктор прав, что так оно на самом деле и есть. И выслушала, какие меры они вместе примут, чтобы кошмары прекратились раз и навсегда.
Изредка, раз-два в месяц, в общий блок, где без каких-либо предубеждений соседствовали и мужчины и женщины, разделённые лишь тонкой фанерой, приводили нового сожителя. Обычно это был бывший пациент Второго Сектора Нуттглехарта, который пошёл на поправку. Джулия обратила внимание на её совсем юное личико и пышные, роскошные белые волосы. Привлекательная и по-детски хрупкая она представляла бы интерес для любого мужчины, но почему-то очутилась в психиатрической лечебнице.
— О, привели, — бросила соседка по койке вслух, как бы между прочим, — смазливая, даром, что мужика своего зарубила насмерть.
Блондинке показали её спальное место, тумбочку, ящик, в котором можно хранить некоторые вещи. Больничная пижама сидела на девушке неестественно и грубо, и Джулии хотелось подойти к ней и сорвать эти отрепья. На взгляд она младше Джулии лет на пять, но второй казалось, что между ними разверзлись полвека. Как бы там ни было, Джулия твёрдо решила познакомиться с ней. Но всё вышло не совсем так, как того планировала Фокстрот.
На ужин подавали лапшу и отварную курицу. Десерт состоял из сочного вишневого пирога. У всех в Нуттглехарте было приподнятое настроение, близился большой праздник Обновлённого Цикла, который отмечается весело, шумно, на широкую ногу. Всё менялось за стенами лечебницы, мир и Илейа переживали трансформации. Но здесь, в Первом корпусе, всё текло своим чередом, неспешно и независимо от чего-либо извне.
Джулия взяла кусок пирога и подошла к новенькой, которая с аппетитом умяла последнюю крошку своего лакомства.
— Привет, — подойдя со спины, сказала Джулия, — хочешь моего пирога? В меня больше не лезет.
Блондинка обернулась и вздрогнула. В её глазах вспыхнул ужас, губы задрожали, руки ухватились за скамью, она закричала. Персонал подоспел вовремя, предотвратив драку. Блондинка собиралась разорвать Джулию, рычала и оскорбляла.
— Паскуда! — самое безобидное, что вырывалось у милой девочки.
— Тварь! Шлюха! Подстилка! Гнойная ты прошмандовка! Сука! — кричала она неестественным для такой миловидной внешности хриплым голосом. — Монстр, чудовище! Я вижу его! Я не слепая! Вот он, прямо за тобой, чёртова ты блядь! Сдохни, ты и твоя поганая, уродливая тень! Ты не одна из нас, ты хуже, блядское ты чучело!
Блондинку подхватили надсмотрщики и поволокли в изолированную камеру, где иногда, очень редко, содержали на короткий срок буйнопомешанных.
— Убью тебя, убью! — продолжала орать девушка на ошарашенную Джулию. — Убью так, как вы прибили моего единственного! Я не спятила! Я всё помню! Это не я его зарезала! Жертва, ты станешь жертвой, мразь!
Крик стих. В столовой стали шептаться, кто-то осторожно подошёл к Джулии и тихо спросил:
— Вы, что ли, знакомы с ней?
— Не поверите, но в первый раз её вижу, — отстранённо ответила Джулия.
— Ага, понятно. Рано, видать, из второго выписали, — буднично протянул кто-то, голос принадлежал мужчине, — так бывает, не бери в голову.
Но Джулия озаботилась. Напрягая память, она с трудом вспоминала её лицо, пыталась соотнести его с теми, кого когда-то знала или видела. Ничего не получалось, они незнакомы.
— Вы уверены? — спрашивал Карл у Джулии на следующий день после происшествия.
— Абсолютно, — кивнула Фокстрот, — мы не встречались.
Карл заглянул в личное дело, на обороте которого аккуратным почерком были выведены фамилия и инициалы имени — Браун А-С.
— Амалия Скотт Браун, — протянул психотерапевт, — попала в Нуттглехарт за убийство своего парня. Пробила цепью ему макушку. Всё признала, показала орудие преступление. После экспертизы медики установили целый букет психических расстройств. Амалия всё время твердила о гигантском чудище из глубин космоса, которое ждёт, дословно «первого камня, на котором восстанет храм истины, куда придут настоящие пасынки, а не лжетворцы». Также у Амалии полно жестоких наклонностей, галлюцинации, в которых она видит «всадников на шестиногих конях, что режут и сеют смерть» и прочее.
— Зачем вы мне всё это рассказываете? — не сдержавшись, спросила Джулия.
— Не знаю, — оторвавшись от личного дела, проговорил Карл, — она грозилась вас убить, полагаю, вы должны понимать, что к чему.
— Тогда, быть может, возьмёте меня в свой учёный совет и будете консультироваться по всем клиентам вашего заведения? — злобно спросила Джулия, но ответа не ждала. — Могу я идти? Работа простаивает.
— Не задерживаю, — выдохнул доктор Карл и снова погрузился в чтение, но в мыслях безбожно ругал себя за столь глупое положение, в котором оказался секунду назад.
А ночью, в самый тёмный час, случилось страшное событие, перевернувшее и так несладкое существование Джулии. Ей снова снился кошмар с Инсаром в главной роли, но досмотреть сон ей не дали. Две пары рук небрежно и грубо стянули её с верхней койки и куда-то потащили. Рот залепили клейкой лентой. Джулия трепыхалась, пыталась вырваться, но крепкие руки держали её насмерть, не шелохнуться. Они оказались в туалете, или точнее в уборной, где и душ и толчок стояли друг напротив друга. Высокая и сильная Бо, кудрявая идиотка с жирной мордой, и тощий и жилистый даун-сономит, имени которого Джулия не знала, и знать не хотела. Они бросили её на кафель и отошли по сторонам. Джулия сорвала ленту с губ, закричала, но эхо съедало звуки, выходило слабо и как-то невразумительно. Из темноты к Джулии зашаркала своими семимильными шажками Амалия. В руке она держала здоровенный разделочный нож, который, видимо, спёрла с кухни.
— Твоя тень следует за тобой, сука, — зашипела Амалия Скотт-Браун, — но я вырежу её, заберу себе и прекращу твои мученья! И ты, потаскуха, больше никогда не будешь с Ним. Ты не балай-де-савфан, дрянь! Я — балай-де-савфан!
— Повтори! — Джулия пришла в шок. Эта девка знает о том, что с ней стряслось. Она может рассказать, она знает.
— Молчи, мясо, — приказала Амалия, — сейчас я буду резать, и ты не станешь противиться. А потом я вобью этот нож в твою черепушку, чтобы весь дух вышел через эту трещину.
И тут на Джулию накатила острая, бешеная, ирреальная боль. Она пришла быстро, без стука. Врезалась так, будто в авто несёшься навстречу бетонной стене, которая уже со скоростью звука летит на тебя. Джулия застонала, жалобно и проникновенно, схватилась за живот, за рёбра, пах. Везде гудело, ныло и тянуло. Будто внезапно пришли месячные, умноженные во сто крат. Казалось, будто ещё чуть-чуть и её разорвёт на части, как воздушный шарик, наполненный красной мутной жижей.
— Хватит кривляться! — требовала Амалия, выходя из себя.
Джулия не слышала её. В голове звенели миллионы будильников, играл духовой оркестр и сквозь всю эту какофонию проникал извилистый и тихий незнакомый голосок, который шептал одно единственное слово — убей.
Амалия занесла нож, рука пошла вниз. Острие лезвия метило в грудную клетку. Жирная Бо и сухой мужчина вздрогнули, когда чёрная скользкая плеть, взявшаяся из мрака, обвила руку Амалии, не дав ей нанести роковой удар. Помешанная блондинка зарычала, брызжа слюной. Плеть сдавила кости, нож выскользнул и ударился о кафель. Джулия открыла глаза, боль ненадолго отступила. Амалия корчилась, боролась с плетью, два истукана взирали на всё это, неподвижно и по-дурацки глупо. Сталь ножа блеснула, предлагая свои услуги. Джулия рывком толкнула своё тело к оружию, ухватила рукоятку двумя руками, подобно ратнику, что держит карающий меч, и что было сил, вонзила его в спину Амалии. Та завыла, шлёпнулась на пол, стала кататься по нему, извиваться. Озверевшая Джулия уселась на визжащую блондинку верхом и принялась наносить сильные колющие удары в лицо, горло, грудь, полоснула по сонной артерии, залив кровью всю уборную. Амалия замолкла. Её открытые глаза, безжизненно серые и померкшие, смотрели куда-то вверх, выше, чем потолок, покрытый плесенью. Джулия положила нож рядом, встала, пошатнулась и снова плюхнулась на пол, отрешённая и испуганная. Чёрные языки липкой субстанции сорвались со стен, вырвались из укромных углов и впились в изуродованное окровавленное тело Амалии. Боль отступила, словно из живота удалили все шипы и колья, а голову убрали из-под прицела стенобитной машины. Но гадливое, некомфортное чувство некоторой незаконченности всё же оставалось. Джулия оставалась неудовлетворённой. И тогда её хищный взгляд встретился с тупыми мордами жирнухи Бо и сухого козла. Эти двое под гипнозом, решила Джулия. Тем лучше. Они почти не сопротивлялись. Щупальца тени не слишком радостно восприняли этот дар, но и брезговать не стали. Тогда Джулия ощутила благоговение и вселенскую силу. Так, наверно, чувствует себя человек, абсолютно здоровый, молодой, выспавшийся и прозанимавшийся всю ночь яростным, диким актом полового соития. А может и не так, но чуть хуже. Джулия уселась в душевую кабину, включила холодную воду и блаженно закрыла глаза, дожидаясь, когда утренний обход обнаружит её и холодные, высохшие трупы.
Десять долгих дней с Джулией никто не разговаривал. Она в миллионный раз мысленно прогоняла произошедшее с ней, пытаясь объясниться с собой и, если повезёт, с лечащим врачом. Признаваться не хотелось, но тройное убийство, пусть и в психушке, не проходит даром. Вряд ли можно уповать на очередной сеанс терапии, где тебе учтиво расскажут о твоих проблемах и попробуют начать поиск их решения. Джулия понимала, что на версию с самообороной надеяться бессмысленно. В Илейи это понятие в принципе под табу — если ты убил, значит, ты сильней. И уж тем паче, если у жертвы множественные глубокие ножевые ранения, а не один, неуверенный, роковой порез.
Её заточили в камеру-одиночку, просовывали еду через узкий проём, а для того, чтобы провести процедуры, выпускали газ. На одиннадцатые сутки её замкнутого пребывания снова выпустили газ, но проснулась она совершенно в другом месте. Камера, похожая на предыдущую, но уже и как-будто теснее и ниже. Грязная, с застарелыми пятнами засохшей крови на стенах. Их выводили всеми доступными средствами, но тщетно. Стены её нового жилища когда-то очень давно сложили из мраморных блоков. Окон не было. Только тьма, разбавляемая едва различимым тусклым огоньком где-то в конце коридора. Четвёртую стену заменяло плексигласовое стекло повышенной прочности. Напротив неё располагался выключенный прямоугольник ТВ-панели, висевший на такой же серо-зелёной мраморной стене. Поначалу Джулия молчала, ходила из угла в угол, даже не пыталась заговорить с медсёстрами, которые приносили еду и просовывали его в специальное оконце, выдолбленное в боковой стене. Узкое, но длинное. Тарелка с супом или пюре с овощами приезжали к заключённому на своеобразной каталке, которую с той стороны активировал персонал. Меры предосторожности втрое выше, чем в «РОМБЕ» или другой заштатной каталажке Илейских Территорий. Чёрный прямоугольник ожил на третий день, по крайней мере, Джулии так решила, подсчитав количество кормёжек. И загорелось оно совсем не вовремя, как раз в тот момент, когда девушка справляла нужду на старом, потрескавшемся стульчаке. Она вздрогнула, наспех закончила свои дела и сполоснула руки под краником, который торчал из стены. Ледяная вода, другой не бывало. Но надо признать чистая, даже вкусная. Джулия уже это сочла за благо.
— Пациент 57, Балай Савфан, девушка, — начал вещать с экрана мужчина, им был тот старый, с залысиной, человек, который проводил с ней первую беседу вместе с Карлом, — вы находитесь в Третьем Секторе лечебницы Нуттглехарт. Общение с другими больными запрещено! Выходить из палаты — запрещено! Количество еды строго дозировано! Препараты отменены на срок, пока мы не поймём, в чём причина вашего недуга. Ссылаться будем на камеру, установленную в данной панели и анализы. Еженедельно с вами будем беседовать ваш лечащий врач посредством ТВ-панели. Пациент 57, вы совершили тяжкое тройное убийство и ваше место в «РОМБЕ», но мы делаем вам услугу и, если удастся, вылечим вас. Но знайте, процесс выздоровления возможен только в одном случае — если вы станете нам содействовать абсолютно во всём. Устраивайтесь, вы надолго в Нуттглехарте.
Экран погас. Джулия ненадолго замерла и потом её прорвало. Она рыдала и била себя по щекам, по лбу, заламывала руки, колотила по коленям. Отчаяние и дикое раздражение, перетекающее в праведный гнев, то захлёстывали её, то отпускали. Она проревела часа три-четыре. Успокоившись, устроилась на койке и попыталась уснуть. У неё ведь даже нет детей, к которым нужно, во что бы то ни стало, вернуться. Никого нет. Атлас? Жив ли он? А что, если нет? Джулия снова расплакалась, но тихо и смиренно. По большому счёту она могла сбежать из больницы сотню раз, воспользовавшись халатностью надзорных во время прогулок или ночью, когда дежурила старая, почти слепая и полуглухая Агнесс. И ещё множество вариантов упустила она, принимая всё за игру или нелепое стечение обстоятельств. Курорт, полагала она. Как бы ни так. Проклятье, эти ребята даже имени её настоящего не знают. Что ж, придётся раскрыться, иначе никак. Выход отсюда нет. Так болтают в илейских провинциях и даже в её обожаемом славном Штарбайне.
— Скучно тебе? — прозвучал знакомый и приятный голос из единственного динамика под потолком. Джулия отвернулась от стены, которую досконально изучала, сидя спиной к стеклу.
— Алан, дорогой мой, — радостно воскликнула Джулия, — как ты сюда попал?
— Просто пришёл. Нельзя, но я скучаю. — Снова застенчиво улыбнулся Алан. — Тебе плохо?
— Не слишком весело, и не слишком хорошо. Значит это и есть легендарный Третий сектор? Я думала, тут страшнее.
— Ага, — кивнул темнокожий парнишка, — я тоже так думал. Грязно, сыро. И глубоко. Как в тюрьме. Я однажды был в тюрьме.
— Ты не рассказывал мне об этом, — наигранно возмутилась Джулия, — как тебя угораздило?
— Не сегодня, — скис Алан.
— Почему?
— Нет времени. Пока. Я ещё приду.
Алан, державший всё это время правую руку где-то за областью стекла, опустил её, пропало шипение динамика. Он помахал Джулии и ушёл. Ей стало тоскливее прежнего, и она снова разрыдалась.
Ночью её снова мучили кишечные боли, приступы рвоты, жуткая мигрень. Джулия звала на помощь, просила лекарства, но никто не приходил. Дотерпев до утра, точнее до следующей большой кормёжки, она закричала обслуге, чтобы вызвали врачей. И тогда боль отпустила.
Загорелась ТВ-панель. Теперь на ней красовался Карл. У него был свежий, бодрый вид, новая причёска.
— Пациент 57, вы слышите меня? — спросил врач.
— Слышу, — прошептала Джулия.
— Вы знаете, почему оказались в Третьем секторе?
— Убила троих. Знаю, — устало ответила девушка.
— Давно я не встречал настолько изменчивую форму болезни, будто каждый день у вас новый диагноз, — пустился в монотонные рассуждения Карл, но Джулия его оборвала.
— Какой же вы врач, если не можете помочь бедной девушке?! — прорычала Джулия, и в глазах её вспыхнуло пламя. — Как вы можете позволить, чтобы ваш пациент всю ночь корчился от невыносимой боли, стонал и умалял об обезболивающем?! Нынче клятвы и прочие кодексы для медиков — это пустой звук?
Карл растерялся, подбирал слова. Фокстрот заметила его неуверенность и продолжила давить.
— Вас не было в той душевой, господин психотерапевт! И вы смеете только фантазировать, что случилось со мной и с этими бедными женщинами и сономитом! Вам платят за фантазии, доктор?! Или за результат? Ваша долбанутая Амалия, только выписанная, кстати, из Второго корпуса, приставила мне нож к лицу, — Джулия подвела ребро ладони к своему горлу, — и собиралась перерезать мне глотку! Что оставалось делать? Она угрожала мне, все это видели! Ваша Амалия была двинутая на всю голову, которую вы, умудрённые докторишки, прозевали!
— Пациент 57, - вклинился Карл, — всё же вы не в том положении, чтобы судить о профессионализме нашего коллектива и замечу, что мы не владеем информацией относительно вашего знакомства с убитой Амалией Скотт-Браун.
— Знать не знаю эту тварь! — снова выругалась Джулия.
— Пациент 57…
— Это не моё имя, мистер мозгоправ!
— Прошу прощения, Балай…
— Я соврала! Моё настоящее имя — Джулия Фосктрот-Дарвик! Слыхали?! Дарвик, вашу ж мать! Не верите? Мой отец — Оло Ван Дарвик, один из самых влиятельных людей в мире и уж в Иллейе точно! Хотите, чтобы вашу больничку разобрали на кирпичи, когда он узнает, что я прозибаю здесь, в сыром крысятнике?!
— Почему вы соврали? И не лжёте ли вы сейчас?
— Сделайте моё фото! Отправьте отцу!
— Вы угрожаете нам, — мягко отметил Карл, — и вы в чём-то правы, если Оло Ван Дарвик на самом деле ваш отец. Зачем же мы будем ставить весь Нуттглехарт под угрозу? Проще совсем про вас молчать, не находите?
— Выродок! — сплюнула чуть ли не желчью Джулия, прыгнула на койку и отвернулась к стене, осознав, что пошла не по тому пути, затеяв перебранку. Ошиблась, выбрав силу и давление. Стоило быть гибче, мудрее и подойти с мольбами и прошением.
Настенный прямоугольник погас, превратившись в чёрную безжизненную гладь. Джулия хотела поплакать, но слёз не осталось. Только усталость и апатия. Апатия сведёт дочь апатиниумого короля в могилу. Скабрезная ирония, при мысли о которой Джулии стало несколько легче. И она уснула.
Красноголовый дятел орудовал своим острым клювом, усевшись на коре высокого старого дерева. Тук-тук-тук. Пауза. Тук-тук-тук. Затишье. Тук-тук. Выпав из сновидений, девушка не избавилась от назойливой долбёжки. Открыла веки, посмотрела на стекло. За ним, стояла высокая, стройная женщина, облачённая в шикарное чёрное пальто с пышным меховым воротником. Мех принадлежал когда-то зайцу или соболю. Серый и намокший, он всё равно смотрелся дорого, стильно и вместе с тем практично. На голове аккуратная укладка, волосок к волоску. Рядом с женщиной переминался с ноги на ногу медбрат в сером халате, сотрудник персонала. Сопровождающий, решила Джулия. Тук-тук-тук. Длинный острый ноготь Магнолии Эльверс касался разделяющей прозрачной преграды, издавая противный, нервирующий звук. Магнолия кивнула медбрату, тот протянул руку куда-то за пределы стекла, зашипел динамик.
— Предупреждала я Оло, что кочевая жизнь занесёт тебя куда попало, но чтобы так глубоко и низко, — Эльверс обвела придирчивым взглядом убогую конуру.
— Отец знает, что я здесь?! — прильнула к стеклу Джулия.
— Собственно, какая разница? Или оказавшись на самом дне, ты решилась сменить фамилию?
— Зачем ты притащилась сюда, змея? — зашипела сквозь зубы Джулия.
— Хотела взглянуть на тебя, — Магнолия ввинтила свой прямой и холодный взгляд прямо в Джулию, — вспоминаю твои прекрасные золотистые локоны. Как они мне нравились, когда ты играла в саду, под солнцем. И назло мне ты избавилась от них. Честное слово, я горевала. Местный рацион идёт твои волосам на пользу, они растут.
Эльверс улыбнулась холодно и безразлично.
— Вытащи меня отсюда, Магнолия, — держась правильного вектора, взмолилась Джулия, — они убьют меня. Сгноят!
— На твоей совести преступление. Я не в силах вызволить убийцу, — картинно возмутилась Эльверс, — к тому же, ты больна. И в этих надёжных стенах ты получишь соответствующую помощь, будь уверена.
— Скажи отцу, что я здесь, — разрыдалась Джулия, — умоляю!
— Никакие слёзы не вернут тебе рассудок, — скорчилась в гримасе сожаления Эльверс, — поэтому будь сильной и настойчивой. И тебе воздастся, вот увидишь.
— Какая же ты тварь! — утерев слёзы, выпалила Джулия. — Сраная, мерзкая тварюга! Змея!
— Резкие смены настроения свойственны умалишённым. Твой лечащий врач предупредил меня об этом. Кстати, довольно милый парень. И так бережно лепечет о тебе и твоём недуге. Надо же, Джулия, даже в психушке ты умудряешься очаровывать мужчин, — Магнолия снова показала свои белые зубы в подобии улыбки.
— Если Оло узнает обо мне, он тебя не простит, сволочь! — схватилась за последнюю ниточку Джулия, за тонкую и крайне ненадёжную ниточку.
— Постараюсь, чтобы Оло оставался в неведении, — Эльверс выудила из кармана пальто портсигар, открыла его — внутри ровным рядком лежали красные капсулы — и, взяв одну из капсул, послала её в рот. Закрыла портсигар и вернула на место.
— Стимуляторы, — как будто оправдывалась Эльверс, — без них туговато, знаешь ли. Столько работы навалилось. Я в чём-то тебе даже завидую — уйма свободного времени. Обо всём можно подумать, поразмышлять.
— Представь, что он обо всём разузнал, нашёл меня здесь, полуживую и почти съехавшую с катушек! Вообразила? Я последнее напоминание о матери! Он любил её! Любит её, а не тебя, сволочь! Что станет с ним без меня? Ты не будешь счастлива, если он потеряет покой. Одумайся, тварь! Вызволи меня.
— Не хочу признавать, но ты её точная копия. Такая же нежная, светлая и упёртая, — на лице Эльверс проступили искорки подлинных переживаний, — но слишком долго я добивалась своего, чтобы собственными руками помешать триумфу и вернуть тебя отцу. Понимаешь, о чём я? Твоя бедная мать была лишь преградой, которую пришлось устранять. Долго и размеренно. Я травила её методично, по капле каждый день, ломая психику, волю, надежду. Твоя сучья мать с каждым днём теряла силы и, что важнее, желание жить. Помнишь, как она приходила в бешенство, крушила мебель, рвала на себе волосы? Не удивляйся, крошка, мне в красках рассказывали обо всём, что происходило в вашей спальне. Я смеялась, заливисто и злобно. С огромным удовольствием упекла бы тебя в проклятый сектор Нуттглехарта уже в день твоего рождения. Чтоб ты сдохла, и чтобы крысы сожрали твой маленький трупик! — Эльверс отдавала себе отчёт в том, что её слышат, может, записывают, но не придавала этому и малейшего значения. — Но судьба попросила выждать, быть упрямой, и что я вижу? Любимая дочка Ван Дарвика спятила, слетела с катушек, погрязла в дерьме! О лучшем сюрпризе перед грядущей ночью Обновлённого Цикла я и мечтать не могла.
Джулия стиснула зубы, губы сжала, что было сил. Гнев в её теле обретал форму, приготовился вырваться наружу и учинить вселенскую расправу. Зрачки округлились, кровь пульсировала, сердце выдалбливало дикий ритм. Но вместо звериного рыка или буйства она легонько засмеялась, будто только что знакомый пьяный мото-погонщик в сто двадцать первый раз рассказал ей свою сальную шуточку.
— Спасибо тебе, дрянная Эльверс, — наконец спокойно сказала Джулия, — ты очень помогла мне.
Магнолия уставилась на неё, всем видом требуя объяснений.
— У меня появился стимул, мразь! — вызывающе бросила Джулия, отвернулась, быстро подошла к стене и, усевшись напротив неё, замолчала.
Эльверс хотела добавить что-нибудь напоследок, но не нашлась и попросила медбрата проводить её к выходу.
Глава 12
— Знаешь, почему Детра столь могущественна?
— Нет. Хотя предположения есть, но они абсолютно поверхностны. Детра отгородила себя самой настоящей стеной, через которую не пробиться. Не спутники, не сигналы сетей — ничто не может пройти сквозь стену без одобрения. С людьми так же. Напрашивается вывод: Детра могущественна, потому что самобытна и дисциплинированна? И бережёт себя от несуразных соседей?
— Потому что высокомерна. Я искренне убеждён, что подлинная надменность и лояльность по отношению к внутренней свободе ведёт к безграничной власти.
— Я всегда полагал, что контроль и дисциплина важнее. И что в Детре всё так и обстоит.
— Ты ошибался.
Внизу, по улочкам, проспектам и дворам заражённого Фесрама бродили, словно гниющие трупы, прокажённые и обречённые на смерть бедняги. Их в это утро повылезало под солнцепёк не в пример много. Сезон дождей в самом разгаре, однако, утренние часы после рассвета самые тёплые. Рваные одежды, покорёженные конечности, израненная зелёновато-пунцовым ядом кожа, покрытая наростами и язвами. С высоты одиннадцатого этажа подробности не разглядеть, но общее полотно как на ладони. Большая лужа, прямо на главной улице, где когда-то рухнул снаряд бомбардировщика и оставил глубокую воронку. Обречённый поскользнулся и рухнул в воду, уйдя под её толщу с головой. Полминуты он не показывался, скорее всего, утоп. Но нет, всё-таки выкарабкался на берег, сплёвывая грязь и крохи дроблёного асфальта. Поплёлся дальше. Инсар взирал на представление с крыши самой высокой многоэтажки и дивился, насколько причудливым может стать человеческое существование.
— Крыша-то, что надо, — разбавил тишину старческий металлический голос, наполненный электронными нотками, будто кто-то взял звук, исходящий из гортани, записал на винил, положил его на диск проигрывателя и то растягивал, то ускорял звучание, придавая ему ирреальность. — Тут паров меньше, не отравишься.
Инсар Килоди устроился в раскладном походном кресле, посматривал то на серое небо, то вниз, на смешных «тупиков». Он прозвал их так не из-за умственной отсталости, а потому что почти каждый, пока тащился, натыкался на непреодолимое препятствие и попадал в тупик.
Напротив него расселся в таком же кресле здоровенный темнокожий старик. У него было две ноги, две руки, огромное туловище и не менее крупная, громоздкая и страшно деформированная голова. Руки, за исключением левой, старик имел гидравлические, с сонмом переплетённых меж собою проводов, напичканные вспомогательной электроникой. Обе ноги, походившие на дубовые стволы, прятались в широких коричневых шароварах, натянутых до пояса. Обуви старик не носил, предпочитая ступать по земле аршинной ступнёй из кевларо-ведениумого сплава. Грузное полумеханизированное тело скрывала синяя потёртая плотная накидка, напоминавшая плащ-палатку. Она держалась на широченных плечах и свисала, будто брезент, накинутый на списанный танк. Инсар не успел заметить, где у тела был металл, а где плоть. Изредка он замечал, как из груди человека-илейца выступали сотни коротких никелевых трубочек, конец которых терялся где-то на спине. Массивная челюсть — целиком из полированного металла. Левая часть черепа блестела хромом, правая, в том числе и ухо, остались нетронутыми. Вместо одного глаза горел крупный рубиновый диод. Волос не было. Лысый старик с красным глазом был самым настоящим мехом, какие водятся, по слухам, где-то в Детре и вообще вроде считаются там чем-то обыденным.
— Выходит, вы мне что-то вроде сделки предлагаете? — нахмурился Килоди. На нём был тёплый вязаный свитер из овчины, прочные военные штаны и крепкие кожаные сапоги.
— Взаимовыгодное сотрудничество, — поправил его старик.
— Убить диктатора, который ещё не взошёл на престол, правильно? — спросил Инсар.
— Мрак твоей души покинул глубокий колодец, — хрипел бесцветным, будто из транзистора, голосом старик, — но к несчастью только они способны свергнуть кровавый кулак.
— Кого именно?
— Придёт час — узнают все.
— Как скоро?
— Приходиться ждать.
— Насколько долго?
Прогремев как раскат грома, над Фесрамом промчался военный истребитель. Район, который Инсар и старый мех выбрали для посиделок, был брошен во время застройки. Новёхонькие панельные многоэтажки ждали своих хозяев, но взрыв на заводе обрушил их планы. Теперь в каменных, с пустыми чёрными глазницами отвергнутых коробках базировалась многочисленная группировка Мейхера Заволло. Услышав гул реактивных двигателей, на крыши других зданий высыпали вооружённые бойцы, среди них были илейцы, сономиты, даже гибриоиды, коих Инсар насчитал пять штук.
— Разведка Трезубца, — ткнув в запыленное небо острым железным пальцем, проговорил старик, — делают снимки местности. С этим у них ничего не выйдет. «Заглушки» у нас пашут, что надо. Однако готовится серьёзный штурм. Нам не выстоять. Придётся сниматься с якоря.
— А что по этому поводу думает Заволло? Или ты у них главный?
— Мейхер солидарен со мной, и скоро мы отправимся на юг. А ты последуешь туда, куда тебя поведёт твоё стремление. Ты отлично осведомлён о своём будущем, но принимать его не хочешь. Это как движение по шоссе с выключенными фарами. Скоро ты нажмёшь нужный тумблер, и дорога станет ясна.
— Путано как-то. Может, скажете мне, если вам всё ведомо?
— Увидишь сам, — многозначительно ответил старик и уставился на тонкие белые полосы на небе, оставленные самолётом. Будто изрисовали небосвод простым карандашом и провели две линии резинкой для стирания. Получилось топорно и неопрятно.
— Не тороплю, — продолжил старик и, запустив механизм своего тела (гидравлика принялась сокращаться, зашуршали роторы и моторчики), поднялся с кресла, — времени у тебя полным-полно.
— Стало быть, я пленник? — спросил Инсар.
— Посуди сам, к чему мне принуждения? Ну, отходили тебя, как следует ребята Заволло, ну да, признаю. А всё зачем? Чтобы убедиться, насколько крепко в тебе засела эта зараза, усёк? Мы увидели Его. Заволло сражался с Ним. И теперь сомнений нет, ты у «теней», похоже, всерьёз и надолго. Так что уходи, если желаешь. Но я единственный, кто в силах избавить тебя от этой гадости и даже, если повезёт, восстановить твоё доброе имя, пусть ты и убил моего близкого друга.
Инсар не ответил. Собственно, чем возразить? Этот старый темнокожий мех взял его на крючок. Избавиться от невыносимых болей, от необходимости убивать, от страшных снов и галлюцинаций. От назойливого змеиного шёпота. Не от всего ли этого кошмара он так давно стремился отделаться раз и навсегда?
Дневник Инсара Килоди:
«…попал в Фесрам. Прогнивший, чумной город, в котором нашли пристанище самые страшные террористы в Илейе. Фесрам гадкий, полный ходячих мертвецов и тех, кто спрятался от правосудия, и смиренно ожидает своего часа. Город честен — он не притворяется, не врёт, не лицемерит. Трезубец стерилен, будто половой кастрат, потому никому кроме вкладчиков и кредиторов не интересен. Маникур, Сент-Вален или Вермер совсем иные. Грязные и алчные, впитавшие в себя человеческие пороки и кровь. Зуверфы невольно привели меня сюда. Но теперь Зуверфы забились куда-то глубоко-глубоко и носа своего не высовывают. Этот чёрный маслянистый человеческий силуэт, похожий на манекен, облитый очистными зловониями. Перед глазами до сих пор его извивающаяся усмешка, лопающийся шар и вязкая, мерзкая слизь…»
«…террористы старика называют по-разному, но мне он представился как Асмар Мбалли. Его книгу я видел у Фрая, он должен мне помочь. Встреча оказалась неожиданной и обескураживающей. Кто бы мог подумать? Впрочем, современный мир настолько непредсказуем, насколько ты можешь вообразить. Я и подумать не мог, что когда-нибудь убийство станет моим ремеслом, приносящим хлеб насущный.
Мбалли разговаривал со мной. Раны заживали, впредь со мной обращались как с гостем. Почему? Я им нужен. У них есть разного рода профессионалы и таланты, но нет классного убийцы. Не льсти себе, Килоди. У них нет особенного киллера, поддерживаемого силами особенного порядка. Один точечный укол в силах сотрясти любые скалы, насколько бы неприступными они не казались.
Признаться, мне некуда идти. Добровольный плен стал надёжным пристанищем. Я читаю книги, смотрю старые кинофильмы. Измир фырчит и тихо материться, уткнувшись в планшет. Мне плевать. Почти каждый день я гуляю по «спящему городу». Беру у парней Заволло респиратор и отправляюсь шляться в компании «тупиков». Гибриоид остаётся под замком, его не выпускают. Неистово извожу себя в спортзале. Физическая боль приносит удовольствие. Наверно, я привык её ощущать. Недавно кружилась голова, весь день провёл на толчке: по ощущениям, будто отжил своё бесполезный сонм миниботов. Ещё я каждую ночь вижу сны. Не могу освободиться от образа той самой девушки, которую повстречал в парке Трезубца. Джулия. Я помню её лицо, шею, глаза и эту короткую мальчишескую стрижку, которая мне не на шутку приглянулась. Во сне я преследую её, она кричит и отбивается. Вокруг тьма, и только чьи-то зоркие зенки светятся из темноты. Сначала пара, затем всё больше и больше. Потом эти злые светлячки перетекают в меня, я будто бы возвышаюсь над всем миром и парю в воздухе. Я безумен и всесилен. Я страшусь этих снов…»
«…встречался с Заволло пару раз. И только тогда, когда он возвращался после разведки. Молчаливый и стремительный. Ему присягнули старожилы юга, отчётливо помнящие гражданские столкновения. Потом пришёл Фрай, и кровопролитие закончилось. Мир, значится, держался не слишком долго — каких-то восемь лет. Никогда не задумывался, как трудно управлять Илейскими Территориями? Ведь, по сути, ты властен лишь над Трезубцем, а все остальные вольны поступать, как им заблагорассудится. Вступает дипломатия, сложная и полная подводных камней. Фрай был прирождённым дипломатом.
Асмар Мбалли и я часто беседуем. Подолгу. Мы обсуждаем разные темы, даже самые отвлечённые. Но я не спрашиваю его о личном. О том, что с ним стряслось, почему он стал механическим воплощением. Во многом потому, что по-прежнему ему не доверяю. Я отлично помню прощальные слова антрацитового манекена. С другой стороны, Мбалли не просит слепо верить ему. Что есть Зуверфы? Мбалли рассказал мне про древние народы, жившие на нашей земле, про их культы и традиции. По словам старика, изначально Хсар не был богом или титаном с гигантскими хитиновыми конечностями. Хсар на древнем языке означало — вождь. И однажды этот вождь пробудил инопланетную силу, сокрытую в реликвии первоилейцев — соляной грозди. Забрав её из священного места, Хсар и его племя якобы пробудили духов — Зуверфов, которые вселились в виновника. А после его смерти Зуверфы неприкаянны, и вселяются во всех подряд, чтобы нести разрушение и подпитываться его плодами.
— Но я был в каком-то странном месте, замкнутом и будто одушевлённом, когда встретил Зуверфов, — сказал я тогда Асмару.
— Всё правильно, — покачал он своей лысиной, — ты был в священном месте, куда переносят грёзы.
— Почему они не могут со мной поговорить и рассказать о себе?
— Зная суть живого существа, Зуверфы не понимают его мыслей. Порой, предугадывая наперёд, они руководствуются только движением энергии, с которой знакомы лучше всего. У вас не получится поболтать, — раздался смешок, будто ложкой врезали по дну кастрюли, — в том понимании, какое ты вкладываешь в это понятие. Вы на разных уровнях познания и мироощущения. Максимум вашего общения — это короткие команды, которые Зуверфы нашёптывают тебе на ухо.
— Их трое!
— Кстати говоря, — обсидиановая часть лица Мбалли нахмурилась, — сейчас я ощущаю всего двух. Потому единый Зуверф и не выстоял против Заволло и его клинка. Зуверф слаб, потому что он расчленён. Кем или чем — не знаю. Быть может, и по собственной воле.
— Помоги мне.
— С радостью, — осклабился темнокожий мех, — но на моих условиях.
Был рассказ о грядущем, о том, что оно приведёт Илейю к упадку. Лишь убийство спасёт всех нас, и совершить его должен я. Почему я? Сказано выше. Но почему-то мне кажется, что здесь засел какой-то гаденький, хихикающий подвох, готовый всадить тебе нож в спину ровно тогда, когда желаемое обретено и долги возвращать не обязательно.
Зуверфы затихли. Иногда я ощущал их суету, то, как они снуют по моему телу, пытаются что-то сказать мне, но у них не выходит. Я чувствовал, что Зуверфы слабы. Неспроста. На них влиял подарок, который Мбалли вручил мне в первые дни моего плена.
— У меня есть секрет, — старик полез в глубокий карман своего плаща и выудил оттуда едва различимую часть какого-то плода, поблёскивающую, похожую на женскую серебряную серьгу, украшенную драгоценностями.
— Что это?
— Семя соляной грозди, — протянул Мбалли, полез во второй карман, достав оттуда верёвку, на которой болтался, словно серебряный кулон, похожий миндалевидный плод. — Бери его. С ним Зуверфы тебе не указ. Семя подчиняет тварей. Урезонивает их потенциал, но сковывает вольность. Боли ты не почувствуешь, пока не снимешь его. Твари в твоём чреве угомонятся.
— Блажь какая-то, — только и вымолвил я тогда, принимая дар.
— Пока семя на твоей груди, ты защищён, но не столь ловок и талантлив. Во всяком случае, ты перестанешь сеять смерть. Но действие семени ограничено. За очередной порцией тебе придётся прийти ко мне.
— Дрессированная тьма, — пришло мне тогда в голову.
Мбалли кивнул и одобряюще кашлянул.»
«…Старик пытался отвечать на все мои расспросы. Знания, облачённые в физическую форму. Я пошутил, предположив, что в его макушке стоит жёсткий диск, оттого он такой умный и память у него феноменальная.
— Если бы, — кряхтел, посмеиваясь Мбалли, — мозг самый живой и настоящий. А живу я давно. Очень давно. Научился ничего не забывать.
Имея поразительную осведомлённость обо всём на свете, был вопрос, на который старый мех не смог ответить:
— Мбалли, скажи, ты слыхал о местечке Иншар?
Остатки его кожи сморщились, будто он напряг всевозможные изломы своей памяти, заглядывая в каждый её уголок и неизменно получая отрицательный ответ. Он переспросил: «Иншар, говоришь?». Я ответил, что была такая деревушка, которую непонятно зачем спалили, когда я был маленьким. И что после этого со мной много чего стряслось, и детские годы как-то понемногу стёрлись из памяти, будто их подчистили невидимым ластиком.
— Признаться, никогда не слышал, — грустно процедил Мбалли, и в тот день больше рта не открывал. Увиделись мы с ним только спустя трое суток».
* * *
Инсар Килоди принял душ. Вода лилась из пузатого чугунного бочонка, установленного кое-как, с помощью деревянных перил, поручней и прочего металлолома на крыше многоэтажки. Тут же, неподалёку, тлело кострище, на котором грели тару с водой, а потом тащили впятером на помосты, где устанавливали на самодельные крюки и рельсы. Тянешь за верёвку, узкая крышка днища открывается и на тебя льётся тёплая вода, набранная в местной реке.
После водных процедур Килоди вернулся в своё жилище, в котором провёл вместе с болтливым карликом несколько умиротворённых месяцев. Ему и Измиру выделили двухкомнатную квартирку под самой крышей. Внутри были голые бетонные стены, дырка для нужды, самодельный стол, два почти сгнивших деревянных стула и пара раскладушек, на которых они и спали. Когда Заволло приказал выставить у их нового жилища охрану, Инсар возмутился:
— Чего меня охранять, я никуда не денусь!
— Причём тут ты, — пробубнил один из патрульных, — мы следим за твоим уродливым дружком.
Измир-Ко-Нашах-Фа-Йелландул валялся на раскладной койке, виртуозно орудуя по сенсорной глади планшета. Инсар и раньше видел, чтобы гибриоиды дружили с благами детрийской цивилизации, но от Измира он не ожидал.
— У кого стянул опять?
Вместо приветствия бросил Килоди и уселся за стол, плеснул в медную кружку воды и опрокинул всё залпом. Горькая и безвкусная, местная вода совсем не утоляла жажду. — И как ты вообще в этом разбираешься? Вы живёте в скорлупе рыбы, а еду употребляете в сыром виде. Откуда такие технические познания?
— Если наше уродцы, то не есть, что мы тупы, — промямлил Из-Ланди.
— Ага, обидься ещё, — буркнул Килоди и уставился на серые панельные дома. Со стороны они выглядели унылой декорацией к фильму о войне. Инсар коснулся пальцами талисмана под свитером, что висел на его шее. Он долго привыкал к нему, старался не замечать. Крохотное семя, казалось, было выковано из самого тяжёлого металла во всей Вселенной, оттого Инсара почему-то всё время тянуло вниз, будто на его шее сидел хомут, запряжённый десяткой мулов. Зуверфы окончательно утихомирились. Боли испарились, Инсар снова ощущал себя нормальным, совершенно заурядным человеком без крова, денег и репутации. Ему грозит дно Шрама Земли или самая затхлая каталажка РОМБа. От обеих перспектив мутило.
— Слышь, — отвлёк его Измир, — ПоВязь бурлит.
— Чего там?
Инсар подошёл к карлику и выхватил из его ручонок устройство. Заголовки передовиц пестрели сенсациями. Одна за другой. Урожай удался. Как бы не захлебнуться в информационном потоке, подумал Килоди.
— Ведутся поиски участников нападения на театр Трезубца — «Театр О?Шара»! Расследование привело к группировке Заволло, которая базируется в Фесраме! Впрочем, это и расследованием не назовёшь. Террористы нахально подписались под своим детищем, расписав театр граффити в свои цвета и символику.
— Церковь Пятиликой Девы Асмиллы рухнула! Власти Трезубца уличили Календару Блоус и некоторых её подручных в содействии экстремистам, терроризирующим всю Илейю. Сейчас фигуранты дела под стражей! Состоится судебное разбирательство!
— Убийство Самюэля Фрая. Новые подробности. Верхушка медицинского аппарата находилась в сговоре. Вина в смерти Лидера лежит на руках, по меньшей мере, двенадцати человек во главе с министром здравоохранения.
— Мирак Родензир, глава могущественной преступной группировки, который был признан погибшим два года назад, снова заявил о себе, выступив на просторах Потусторонней Вязи с обращением. Родензир призывает «одуматься и здраво вглядеться на власть и то, что она предлагает». Признаем, неожиданно.
— Вознаграждение за голову Инсара Килоди выросло до миллиона статусных единиц!
— Таинственный Негоциант скупает акции ведущих фармацевтических компаний Илейи, в его руках значатся патенты на многие жизненно важные препараты, такие как «вардил», необходимый для блокировки возможного отторжения миниботов. По слухам, некоторые заводы Штарбайна в скором времени так же отойдут в руки таинственного миллиардера.
— Завтра состоится Всеобщий Сбор Верховного Конфорнума. Будут участвовать все Лидеры Илейи, в том числе и значаи мелких провинций. Беспрецедентное событие. Первый и последний раз ВСВК проводился сто двадцать лет назад, после первой войны с сономитами. Завтра же примутся важные постановления, в том числе будет решено, кто станет выбирать нового Лидера! И также участники политической жизни Территорий рассмотрят целесообразность ввода 17 Артикула, развязывающего руки карательной машине.
— В связи с арестом монастыря Асмиллы в некоторых уголках Территорий произошли стычки «верующих» с представителями закона. Жертв нет.
— Исчезновение Хари Кина, лидера Маникура, до сих пор остаётся загадкой. Его не видели несколько месяцев. Маникур никогда не был благонадёжным городом. Однако о том, что может вспыхнуть на пустом, во всех смыслах, месте, остаётся только догадываться.
— Военные силы «РОМБА» готовятся к массированной атаке на логово террористов — Фесрам.
Мбалли ворвался без стука, его глазной диод сиял ярче обычного.
— Парни, нам пора выдвигаться. Завтра на заре отправляемся в путь. Ваша остановка в НДлахе. Там сейчас более-менее безопасно. Высадим вас в открытом море. Так проще пройти границу. Прикинетесь беженцами с «Чёрной Улитки». С собой мы вас взять не можем: распоряжение Заволло. Так что не теряйте времени, соберитесь заранее и не смейте никуда выходить до нового солнца! — приказал он.
— Что за спешка? — спросил Килоди.
Мбалли клацнул челюстью, что означало, не твоего ума дело, и ушёл, грохотнув дверью.
— Заватара мы оспять вольные! — возрадовался Измир, подпрыгнув на раскладушке.
Инсар не ответил. В нём затаилась какая-то противная, гнетущая червоточинка, которая сверлила его, не давая расслабиться. Попав в плен, он будто отдал себя в чьё-то поручение, став слабым, но защищённым. Примерно то же самое он чувствовал, когда «тени» подсказывали ему, говорили с ним. Чтобы там старик не плёл, они, «чернила» его понимали. А теперь их немота, пусть и такая желанная, несколько докучает Инсару. Он повелевает ими, но Они не хотят с ним говорить. Долгожданная свобода? Как бы ни так! Вся Илейя охотится на него, и вот-вот начнутся суровые холода. Где перенести морозы и укрыться от досмотрщиков? В Илейе множество укромных мест, но ещё больше за её пределами. Отправиться к гибриоидам как и планировалось? У них он будет в безопасности. Рвануть на Чёрную Улитку или Остров Снов? Укрыться в плеяде островов, зовущихся Архипелагом Сотен Осколков? Вариантов хоть отбавляй, и Инсару это, конечно, нравилось. Приятная мысль заставила его улыбнуться и посмотреть в завтрашний день не так угрюмо. Однако он обманывал себя и прекрасно это понимал. Зуверф наказал ему отправиться в Котлован. Там всё начнётся. Укрыться от власти под её носом. А сперва добраться до «котла» и не быть сцапанным по пути. И, несмотря на опеку Мбалли, Инсар давно решил, где проведёт сезон холодов и чем станет заниматься.
Ночью Инсару не спалось. Хотелось подумать обо всём, взвесить своё положение в новых условиях, понять, на что рассчитывать дальше. Но в голову шли бредовые мысли. Почему-то думалось о Джулии. Её милая белая почти бледная мордашка всплывала в памяти, волновала и возбуждала. Видимая хрупкость, за фасадом которой скрывается безудержная сила. Инсар понял это сразу, словно ему кто-то подсказал, прошептал на ухо. Инсар вспоминал их короткий диалог в парке, разговор по картриджу. Она считает его врагом. И как человек, опасный и хладнокровный, может испытывать что-то трепетное и тёплое? Не ответив, Инсар погрузился в сон. Ему снился Иншар, его цветистые залитые солнечным светом аллеи и пряничные домики. Весёлые гулянья и радостные возгласы ребятни. И рыжий кот, лакающий свою порцию молока в грязной комнате Котлована.
Часть 3
Глава 13
Атлас Рензо никогда не страдал каким-либо душевным недугом, а если и начинал грустить, то сразу же направлялся в свой излюбленный уголок Трезубца — бар «Минуэт». Владелец, седой старик в фетровой шляпе, был обязан Атласу — второй спас его и семью, помешав бандитской расправе. Напивался «древесный» изрядно. Иногда устраивал драки и дебоши, но его приятель не злился, только пожимал плечами и вяло улыбался, мол: «Ничего страшного, приберусь тут. Ты же мне жизнь спас, в конце концов». Рензо всегда обладал характером весьма переменчивым. В нём уживался калейдоскоп чувств. Похоть и справедливость, чревоугодие, пьянство, жестокость перемежались с добротой и милосердием. Рензо твердил, что нет проку от жалости, если она не имеет формы. И потому заставлял себя жертвовать. На всё подряд, будь то сбор статов на чьё-нибудь лечение, новый дом для сирот или акция в поддержку детей-гибриоидов, родившихся на Территориях.
Несмотря на собственное убеждение в том, что живое существо обязано продолжать свой бег пока не кончится, Рензо бездействовал. Его тяжёлое тело гудело, но он почти не ощущал этого. Ему было всё равно. Потолок его жилища сплели из тонких стволов крупного, крепкого дерева, что растёт только на Ржавом Континенте. Сезон холодов миновал, пришла очередь цветения. Оно продлится недолго, но материк успеет окраситься в зелёный, принять воодушевлённый, проснувшийся вид и вздохнуть полной грудью этот прекрасный свежий аромат возрождающейся природы.
Загорелась квадратная телепанель, висевшая в самом дальнем углу хижины. Уличный свет, проникавший сквозь зазоры между ветвями, был единственным источником освещения. Яркие картинки ТВ-панели сменяли одна другую. Всё в тишине, звук убавлен до нуля. Рензо не желал слушать всю ту гадость, что изрыгается продажными журналистами. Атлас верил, что здесь как нигде уместно право тишины, и оттенки правды искал в движущихся картинках.
Где-то сбоку вспыхнул умиротворяющий белый свет — кто-то пришёл к нему в гости. Белизна исчезла — гость вернул тёмное, суконное одеяло, служившее дверью, на место. Шаги легки и осторожны. Она думает, что Рензо ещё спит.
— Не крадись, я проснулся, — проговорил Рензо.
— Выспался? — спросила темнокожая женщина мягко, почти по-матерински. Её тёмная, угольная кожа поражала гладкостью и упругостью.
— Уже очень давно.
— Снова кошмары? — женщина присела на край койки и коснулась ладонью лба Рензо. Температуры не было, ночной жар прошёл.
— Нет, — мотнул он головой, — сегодня грёзы приносили радость. Я пархал, прыгал, будто какая-нибудь чёртова бабочка или сраный кузнечик!
— Успокойся, — женщина положила руку на грудь Рензо. Атлас почувствовал приятное покалывание во всём теле. Или почти во всём.
— Снова забежала на пару минут? — укоризненно спросил Рензо. — И сколько ещё ждать, Омала? Я абсолютно здоров, ты знаешь!
Омала Пандерибе опустила взгляд.
— Твоё выздоровление продолжается, и ты прав, твоему телу почти ничто не угрожает. Но дух твой слаб. Ты нестабилен и нуждаешься в реабилитации.
— Что за чушь?! — взмолился Рензо. — Увези меня отсюда!
— Атлас, ты не смирился, — с тревогой, наполненной сожалением, проговорила Омала, — я это вижу. Вечером приеду снова, и мы будем разговаривать. Я останусь на ночь, обещаю. А сейчас мне пора.
Омала поцеловала Рензо в шершавый лоб и вышла из хижины. Атлас напряжённо сглотнул, уставился на телепанель, но мысленно снова вернулся туда, в тот злосчастный проклятый лес, который изуродовал ему жизнь. И не только ему. Где теперь Джулия? И жива ли она? Атлас вспоминал жутких великанов и мерзких карликов-близнецов. Рензо не справился с этими отродьями, не уберёг себя и Джулию.
Их ночь в Ваздоке. Перед самым похищением. Атлас в миллионный раз восстанавливал мозаику её нежного тела в своих воспоминаниях. Её запах, шепот, вкус. И каждый раз, когда прошлое начинало приносить удовольствие, из-под земли возникал жирный гадкий великан с тошнотворным отростком в боку, который рычал и брызжал едкой слюной, молотил его по макушке изо всех сил. Острая боль в спине в очередной раз заявила о себе. Рензо поначалу задавался воспросом, что за существ он встретил, и зачем им нужна Джулия? И он пытался найти ответы. Но они ему совсем не нравились: слишком вычурные, чересчур надуманные или, наоборот, — до неприличия простые.
Рензо запомнил день, когда вышел из комы. Сезон холодов своё отыграл, стали захаживать тёплые ветры. Как раз в такое, солнечное, наполненное живительной силой утро, он и очнулся. И не смог двинуться. Сначала он лежал прикованным к больничной койке, не в силах разомкнуть губы или пошевелить пальцем руки. Вокруг него всё время маячили врачи, медсёстры, целители в красно-оранжевых мантиях с древнеми бубнами, нужными для различных обрядов в племени. Рензо ненавидел всех, кого ловил его медленный, ослабший взляд. Лишь однажды, когда в палату вошли Кей, Неола и Манория, Рензо просиял, а в глазах, на удивление всех присутствовавших, проступили слёзы. Атлас виделся с ними часто. Кей без умолку болтал, сидя напротив в уютном кресле. Парнишка с удовольствием пользовался тем, что Атлас прекрасно слышит, но пока что не может говорить. В кой то веки Кея не перебивали. И Рензо не возражал. Приходила и Манория. Не сказать, чтобы они с ней были близки, но девушка не на шутку переживала за «деревянного здоровяка». Чаще она молчала и просто смотрела на то, как Атлас спит. Манория влюбилась в Рензо давно и опрометчиво. Потом разлюбила, снова влюбилась, опять остыла. И в итоге, будучи сообразительной, изобретательной особой, сделала его своим любовником. Такая роль, в общем-то, устраивала обоих. Если не считать, что Манории всегда чего-то не хватало. Неола почти не говорила с Рензо о Джулии. Только о страшных событиях, произошедших в монастыре Асмиллы. А когда и эта тема себя исчерпала, Неола почему-то разоткровенничилась и рассказала Рензо о своей тяге к Кею. Ей нравился этот взбалмошный лысый парнишка, но почему она не понимала. Наверно, предполагала Неола, он смешной, находчивый и добрый. Атлас соглашался с каждым словом и мысленно кивал. Когда приходили друзья, он забывал о своём ничтожном существовании, сызнова становясь могучим «дубовым» великаном.
Через месяц Атлас Рензо заговорил. И наболтался всласть с теми, кто окрашивал его немощные будни пространными монологами. Но тайн Рензо не выдал. Ни одной. Однако пришлось говорить не только с друзьями, но и с хладнокровными профессионалами, которые тратили на него своё рабочее время, силясь вернуть к прежнему состоянию. Диагноз звучал как приговор. Атлас получил серьёзную травму позвоночника, был задет костный мозг. Врачам удалось справиться с полным параличом, но встать на ноги Рензо больше не сможет. Никогда! Вы должны радоваться, говорили мудрые профессоры, вам удалось то, что мало кому по силам. Выжили, остались в своём уме после продолжительной комы, можете говорить, есть, чувствовать и держать пальцами карандаш. Рензо не спорил и даже порадовался. Шло время, и его характер менялся. Атлас набрасывался на медперсонал. Становился несносным, отказываясь от препаратов, курсов реабилитации, от всего, что могло пойти на пользу. «Какая разница?! — ревел, будто дикий зверь, в очередном припадке Рензо, — если я остаток жизни прикован к своей долбаной пятой точке?!» В целом, Атлас был прав. С ним никто не спорил, и от этого ему становилось ещё тоскливей. После очередной истерики Рензо увезли из клиники Стердастоса. Фургон ехал преступно долго, и Атлас решил, что он всех неимоверно достал и его везут куда подальше, чтобы оставить в лесу или бросить в реку. И когда машина встала, он услышал радостные возгласы ребятни. Его переправили далеко из столицы Бумеранга в коммуну хранителей птиц, что затаилась в дебрях местных джунглей. И тогда он в первый раз увиделся с той, кто его оберегала с момента приземления Ваздокского гиропалана на аэродром Стердастоса — с Омалой Пандерибе.
Пандерибе родилась в богатой, влиятельной семье Стердастоса — города, который долгое время утопал в нищете и собственных помоях. Будучи колонией сономитов, Стердастос платил нешуточные налоги в казну «древесного народа». Но страшней всего для населения Ржавого Бумеранга (остров имел форму этого снаряда) была участь прощаться с представителями редкого вида птиц, в честь которых и нарекли главный город. Продолжительная зависимость от Зен-Борима завершилась, когда жители коммуны встали на защиту лесов, которые собирались вырубить сономитские лесоповалы. Завязалась кровопролитная партизанская война, в которой предводительствовал брат Омалы. Сама же Пандерибе занималась переговорами с Илейей, просила о помощи, призывала оказать влияние на сономитские власти. Она воспользовалась недавней победой Илейцев в войне с сономито-гибриоидами и убедила тогдашнего Лидера Трезубца скорректировать мирный договор, внеся туда некоторые изменения, касавшиеся суверенитета Стердастоса. Подписанное на трёхсторонней встрече обновлённое соглашение вступило в силу восемь лет назад. Сономиты лишились власти на Бумеранге, а Стердастос и все его леса, провинции, реки и деревушки стали независимыми. Омала Пандерибе впустила на остров Илейские инвестиции, построив успешную карьеру, и всегда бралась за любое мало-мальски выгодное дело. Её фонд в сотрудничестве с компанией отца отсроил столицу острова, очистил её от грязи, снизил уровень преступности и запустил множество проектов, направленных на развитие инфраструктуры и социальной сферы. Омала могла стать главой Стердастоса, но никогда не видела себя в политике. Наладив торговлю с ведущими экспортёрами мира, она заняла пост генерального директора корпорации «ПанОм» и посвятила себя меценатству. Прожив тридцать четыре года, Омала по-прежнему считала себя мелкой, босоногой девчонкой, наделённой неиссякаемым талантом удивляться самому простому чуду. Однако Омала лукавила. Она отлично знала, что красива, стройна и невероятно эффектна. Её красота ни к чему не принуждала. Высокая, но не слишком. Кожа тёмная, будто кружка кофе, в который добавили щепотку сухого молока и размешали. Острый подбородок с едва заметной чувственной ямочкой, крупные от рождения губы, тонкая шея и чёрные, всегда аккуратно уложенные волосы, спадавшие чуть ниже плечь. Когда-то очень давно Омала Пандерибе в самом деле была босоногой наследницей целого состояния и не особенно пеклась о будущем. Но те времена ушли в прошлое.
Омала настаивала, чтобы в хижине сняли телепанель и отобрали у Рензо планшет с возможностью выхода в Потустороннюю Вязь. Но Атлас был непреклонен. ТВ-панель загоралась во время выпуска илейских новостей и гасла точно тогда, когда всё заканчивалось. Атлас впадал в уныние, которое запросто могло вернуть его к депрессии, из который Рензо выбрался с великим трудом. Потеряв смысл существования, Рензо искал ответы, но не находил. Более того, теперь ему казалось, что и прошлое его было не таким уж и определённым, и лучшим, что он делал, были саботаж, диверсии и казни.
На экране мелькали последние кадры. Танки, высоченные мехи, солдаты «РОМБА» на улицах бывших Илейских Территорий. Нынче его родные земли зовутся иначе. У руля встала марионетка Виктор Соломон, которая гордо, без опаски и сомнений вещает о всём, что шепчет кукловод. Рензо как и все те, кто не был напрочь обделён интеллектом, понимали, что реформы и любые перемены выдуманы апатиниумовым королём, которому похоже всё ещё мало. Рензо наблюдал за трансляцией чудовищного преступления. Не сдерживая слёз, он собственными глазами видел, как его друзей ведут на плаху. Новая власть устроила публичную казнь, поставив под наточенное лезвие электрогильотины Календару Блоус и всех тех, кто, по мнению Трезубца, пособничал террористам. Единственным неопровержимым доказательством была роковая запись кровавого побоища, устроенного Антом, которую выдал рыжий ублюдок Блинд. Массовое убийство, в том числе и персоны, собиравшейся в судьбоносный полёт на «Вечном Страннике», было сокрыто от расследования. Поступок трактовался однозначно — измена родной земле.
Когда наточенное лезвие опускалось на шею мудрой, сильной Блоус, Атласа чуть не разорвало от горечи, тоски и чистой, нефильтрованной злобы. Календара приняла смерть достойно, с ликом вселенского презрения и ненависти. Другие, их было немного, умоляли о помиловании. В основном молодые ребята, которые и жизни толком не видели. Такие гибнут на войне, но точно не под ножом допотопного умертвителя. Рензо горько, тихо плакал, протяжно ревел, неистово рычал и снова беспомощно рыдал. После того дня он не мог говорить двенадцать дней. Его язык развязала зашедшая навестить Неола. Её внутренняя сила и непоколебимость встряхнули Рензо, напомнили, что если он ещё жив, значит, в том есть некий смысл.
Илейский Конформатум — новое образование, призванное объединить всю Илейю с центром в Трезубце. Раньше было иначе, раньше было вольнее. Каждый крупный город имел вес и слово. Разумеется, переговоры на внешней арене проводил только Лидер Трезубца и всех Илейских Территорий, выступая волей каждого города. Но будь Штарбайн, Маникур или Вермер не согласны с Трезубцем, вопрос пересматривался или задвигался в долгий ящик. Сегодняшняя власть стремилась к тотальному контролю. И для свершения задуманного на пятом заседании Верховного Конфорнума был принят пугающий, изуверский «семнадцатый артикул», развязавший руки армии и поставивший экономику на военно-промышленные рельсы.
Вечером зашла высохшая старуха в ярком красном халате. Протёрла пыль, вынесла горшок, вылила мочу. Нехотя спросила, не нужно ли что ещё? Рензо показал, мол, спасибо, больше ничего. Стемнело, и Атлас собирался уснуть. За последние месяцы эти минуты перед сном стали для него настоящей пыткой. Отбиться от дурных мыслей помогала настойка из плодов местной ягоды — асгроры, которая давала терпкий, маслянисто-горчичный привкус. Крепкое пойло местных самоваров срубало Рензо наповал. Но старуха, призванная его оберегать, частенько отбирала бутылку у Атласа, а потом докладывала Омале, от которой Атласу сильно доставалось. Атлас собирался сделать пару-тройку решительных глотков и запустил руку под жёсткий матрас, дыбы вытащить заветный бутыль. Но в его хижину снова вторглись. На сей раз Омала не обманула и пришла.
— Как ты, мой друг? — устало спросила Омала, снимая золотые серёжки, цепочку и браслеты с обеих рук. На ней было чёрное обтягивающее платье-футляр, поверх которого она набросила лёгкий хлопковый кардиган.
— Прекрасно выглядишь, — не сдержался от комплимента Атлас, хотя для него обычного это было вполне нормальным.
— Твоя галантность меня настораживает, — улыбнулась Омала, — верно что-то задумал.
— И чего я могу выдумать, находясь во власти пятой точки? — всплеснул руками «деревянный».
— Ты всегда непредсказуем.
Расправившись с последним украшением и сложив его в миниатюрную сумочку, Омала выпрыгнула из узких туфель, лёгким движением подхватила их рукой и устремилась к выходу.
— Куда ты?!
— Переоденусь и вернусь!
Атлас вспомнил парнишку Анта, который якобы угробил троих и потом забыл, каким образом. Он говорил о едком дыме, сковавшим улочки «котла» в ту ночь. И то странное послание в конце записи. Неизвестный язык, доступный единственному Асмару Мбалли. Календара просила найти его и расспросить. Знала бы она, что связывало его, Атласа, и старика много лет назад. Рензо испытывал вину. За всё, что приключилось с теми, кто был ему небезразличен. Стоя у электрогильотины Ант казался отстранённым, будто разум давно покинул его. Суду это на руку. Сошёл с ума, не выдержав мук совести. Отличная возможность запугать народ, выставив на обозрение расправу над «мерзавцами». Теперь черёд неуловимого Инсара Килоди. Его ищут, старательно, фанатично, но безрезультатно. Скрылся у сономитов или подался в ядовитые земли гадких гибриоидов? В любом случае охота не прекратится. Килоди символизирует назойливую острую занозу, впившуюся в систему Трезубца.
— Я пришла, — пропела Омала, озарив скудное жилище сиянием своей красоты. Теперь на ней были просторные спортивные штаны, мужская льняная рубашка и кроссовки.
Женщина зажгла свечи, расставленные по углам хибарки, развернула гамак, свёрнутый напротив койки Рензо, поставила на импровизированный туалетный столик из доски и пары деревянных подпорок плетёную корзину для пикников.
— Принесла поесть, — она распаковала свёртки, — сэндвичи с тунцом, ветчиной, говядиной и индейкой. Пара кусков сыра — обязательно попробуй оба, пальчики оближешь. Ещё здесь соус из авокадо, тонкие колбаски, оливки и свежий багет прямиком из Октоса. И да, разумеется, бутылка красного исиудского вина. Знаю, ты любишь его.
— Нет слов, Омала, — довольно хмыкнул Рензо, — вообще меня здесь неплохо кормят.
— Я в курсе.
— Тогда зачем это всё?
— Тебе не нравится? Могу собраться и уйти, — выпалила Омала.
— Нет. Всё отлично, — поторопился с извинениями Рензо, — просто неожиданно.
— Хотела сделать тебе приятно, приготовила лёгкий ужин. Сам знаешь, мне не для кого больше стараться. А ты — почётный гость!
— Погоди, хочешь сказать, ты самолично кромсала булку, рубила мясо и нарезала ломтями сыр?
— Зря удивляешься, — подняла свои роскошные брови Омала, — я и не такое ещё могу, знаешь ли.
Они засмеялись и принялись за еду, успевая болтать обо всём на свете. Вкусно было настолько, что Атлас не заметил, как опустела корзина. Вина тоже оставалось на самом дне. Омала разлеглась в гамаке, накрылась шерстяным пледом. Ночи в джунглях были прохладными, часто шёл дождь. Как только начинало накрапывать, дежурный коммуны прибегал к хижине и накрывал её брезентом. Рензо ещё ни разу не промок и в душе был сильно благодарен тому пареньку, который всегда успевал спасти его от сырости.
— Иногда кажется, что лучше мне встать где-нибудь в поле и пустить корни. Всё полезней будет, — проговорил Атлас.
— Не выйдет. В тебе не так уж много от сономитов, не забывай.
— Как твои дела? — сменил тему Рензо.
— О чём ты?
— Торговля идёт? Статы превращаются в миллионы, а потом в миллиарды?
— Будто бы упрекаешь меня, — хмыкнула Омала, — зря.
— И не думал. Каждый ищет себя сам. Ты нашла, я рад. Правда я и не помню, чтобы ты сомневалась. С первого дня ты знала, что станешь великой для своего народа.
— Чушь! — громко заявила Пандерибе. — Я ничего не знала, и знать не могла! Так вышло, и всё тут! Случайность, превратившаяся в удачное стечение обстоятельств. Отрадно, что в трудный момент рядом нашёлся друг. Я ценю это.
— Я был чересчур молод и убивал по приказу, не задумываясь. Оберегал тебя за вознаграждение. Вряд ли это можно назвать дружбой.
— Из подобных союзов и вытекает истинная привязанность, — протянула Омала каждое слово, будто пробовала его на вкус и, убедившись в годности, оставляла в воздухе.
— Выходит, забота о калеке — это что-то вроде благодарности? — предположил Атлас.
— Пусть будет так, если желаешь.
Они ненадолго замолчали. Разговоры о прошлом в каждом пробудили воспоминания. Атлас постарался прогнать их, вспомнил о бутылке под матрасом и ему полегчало.
— Что творится в Илейе на самом деле, Омала? — спросил Рензо и пожалел. Нельзя задавать настолько глупые вопросы тому, кто приютил тебя, согрел, вытянул с того света и меньше всего желает говорить о дипломатии и грязных политических играх вне своего офиса.
— Правда, интересно?
— Забудь. Я не хотел, — попытался замяться Рензо.
— Трезубец готовится к войне, — твёрдо заговорила Омала, — наращивает военный потенциал, практикуя новые «игрушки» на мирном населении. Мы перестали торговать с Маникуром и рядом других мелких портов. Поверь, ныне с Зен-Боримом договориться проще, чем с Трезубцем и его новыми хозяевами.
— Давай не будем, я не настаиваю. Потолкуем о чём-нибудь другом?
Атлас выбрал неудачную, «больную» не только для себя тему и старался исправить положение.
— Всюду муштра и досмотры, — продолжала Омала, — илейский народ в недоумении. Некогда мудрая и дальновидная политика превратилась в угнетение всех и вся. На улицах правят солдафоны и выродки из личной армии Дарвика. Штарбайн перестал поставлять нам тракторы и прочую технику для уборки урожая. Все заводы заняты одним — клепают танки и бронемашины. С такими темпами в Илейе начнётся голод, и пусть тогда эти болваны в замке хватятся, но будет поздно.
— Не уверен, что до этого дойдёт. Контроль слишком велик. Не дёрнутся, — возразил Атлас.
— Мы теряем отличных партнёров. Из-за Илейи с нами перестали сотрудничать те, кто боится расторжения союза. Треплются, якобы Стердастос снова станет колонией, снова будет пресмыкаться и лизать чей-то зад. На сей раз не сономитов, а самого Трезубца. Черта-с два! — вскрикнула Омала, — не позволю!
— Успокойся, — примирительно, как можно тише попросил Атлас, — Детра этого не допустит.
— Думаешь, Детре есть дело до нас, Илейи и всего того, что происходит на материке? — приподнявшись на локте, спросила Омала.
— Убеждён, что они наблюдают. Нравится им происходящее или нет — только гадать. Однако Стердастос они в обиду не дадут.
— С чего ты взял?
— Вы единственные поставщики алмазов, которые Детре нужны до чёртиков. Да и место у Бумеранга удачное, если задумать нападение.
— Шутишь? — хмыкнула Омала. — Илейа никогда не сунется на Детру. Это самоубийство.
— Мой недуг позволил мне много читать, пялиться в панель и размышлять. А ещё пить и мочиться одновременно, и не быть за это поруганным. Знаешь, будучи пьяным мыслителем с суицидальными наклонностями, медленно осознаёшь, что быть в чём-то уверенным весьма глупо. Категоричность улетучивается, как и все убеждения, которым ты некогда поклялся следовать.
— От чего ты решил отказаться, Атлас? — невзирая на шутливый тон собеседника, спросила темнокожая красавица, снова плотно укутавшись в плед.
— Попав в монастырь Асмиллы, я услышал диковинные вещи. Например, о пророчестве. Оно описано в книге «Сказаний и мудрости Асмиллы». Увесистый такой томик, надо признать. Асмилла предрекла появление некоего создания, которое принесёт гибель Илейи и, быть может, не только ей. И почему-то искала его во снах. Чудные «ободы» пришлись кстати. Короче говоря, я вот всё думаю, а вдруг эта Асмилла права? И нам нужно, в самом деле, ждать большое зло в виде Хсара, которое принесёт страдания? Что скажешь?
— Если честно, я не верю в богов. Ни в каких, — ответила Омала, широко зевнув.
— Когда я умирал, в том лесу, мне явилась прекрасная женщина, светлая, чистая, в голубом одеянии. Ведь именно так и рисуют Асмиллу. Верно, я спятил, но во мне есть убеждение, что тогда я видел пятиликую богиню. Звучит бредово, согласен.
— Галлюцинации? — предложила вариант Омала.
— Слишком часто я погружался в пьянящую дымку и был окутан «едкой радугой», чтобы не почувствовать разницы между воспалением больного сознания и истинным видением, — процедил сквозь зубы Атлас. Он опрокинул бутылку и допил остатки вина.
— По-прежнему ищешь мать? — спросила Омала.
— Уже не вижу смысла.
— Нельзя отказываться от своих целей и убеждений, Атлас. Мой брат донёс до меня эту простую мысль. Веришь — нет, но жить стало проще. Когда прописные истины укладываются в твоей голове в своё время и в правильном месте, а не норовят занять любую свободную полку, их ценность становится как будто осязаемой. Трудно объяснить. Из меня скверный оратор, — улыбнулась Омала и с теплотой посмотрела на Рензо.
— Я присягнул Асмилле на алтаре, пообещав не убивать. И я свято верил, что завяну в старости, сдержав клятву. Но, быть может, самоубийство не считается?
Омала соскочила с гамака, прильнула к Атласу, вцепилась своими сильными пальцами в его шею.
— Только попробуй сотворить что-нибудь подобное, Рензо! — прошипела Омала. — И если не выйдет, я распоряжусь, чтобы тебя привязали к конулу и волокли до самого южного пика Бумеранга. Понял меня?
Атлас кивнул, Омала убрала руки с горла.
— Прости, — слегка осипшим голосом сказал Рензо.
— Обещаю, я помогу тебе восстановиться, стать прежним, — проговорила Омала и вернулась под тёплый шерстяной плед.
— И на ноги поставишь?
Омала не ответила.
— И снова прости.
— Ничего, я понимаю. Не бери в голову.
— Счастливых снов, несравненная Омала. И спасибо за сэндвичи.
Пришли злые морозы, и в стенах Нуттглехарта стало невыносимо холодно. Под землёй жилось комфортнее, тамошняя температура была постоянной, изредка колеблясь на один-два градуса. Поначалу Джулия верила, что за ней придут и вызволят, будто какую-нибудь княжну, заключённую в пещере страшного зверя. Со временем эта надежда угасала, боли становились невыносимыми, а скудные получасовые терапии с телепанелью проводились только для отчётности. Ей никто не желал помочь кроме доброго приятеля Алана, который на свой страх и риск проникал в запрещённый большинству персонала Третий Сектор и украдкой недолго говорил с Джулией. Зачем рисковал, он и сам не мог бы ответить. Просто ему нравилась эта девушка, с ней он чувствовал себя полноценным.
— Алан, поможешь мне? — как-то спросила Джулия у Алана, когда он в очередной раз пришёл к её камере, прихватив с собой пачку гигиенических салфеток, ножницы и упаковку сладкой пастилы.
— Всё, что угодно, — Алан приготовился к любой просьбе, он был готов на всё.
— Наверху сейчас холодно?
Алан кивнул.
— И все крысы, мыши и прочая живность, что рыскает по закромам, теперь, наверно, надоедает кочегару?
— Точно. Он ловит их. И сажает в клетку, чтобы подкармливать собак на псарне и котов. У него есть белки, крысы, даже енот однажды забрался и целый месяц жрал крупу.
— Чудесно, — просияла Джулия, — принесёшь мне парочку живых грызунов?
— Тебе зачем? — насупился Алан, и его лоб взрыли морщины.
— Не могу пока сказать. Но очень надо. Очень, милый Алан, — Джулия просунула руку в боковое окошко, вытянув её насколько возможно, и коснулась лица парнишки.
— Постараюсь, — неуверенно обронил он и поторопился уйти.
Две ночи Джулию сковывали дикие боли. Крики и стоны никого не волновали, да и слышать их никто не желал. В пик безудержной боли, когда живот, казалось, вот-вот вывернется наизнанку и разбросает по грязному полу кишки, в висках молотило так, что, в пору, взять и вышибить себе мозги кувалдой. В груди жгло, яичники пылали, а грудь ныла так сильно, что окажись поблизости здоровенный тесак, Джулия, наверно, отрубила бы обе, чтобы больше никогда не мучиться. Но она терпела. Боли поднимались до вершины и, доставив максимум страданий, медленно, тягуче ниспадали, ослабляя хватку. Тогда Джулия обтирала взмокшее от пота тело грязным махровым полотенцем, заворачивалась в сальную простынь на нарах и приказывала себе уснуть. Она знала, что ей приснится. Знакомый лес, два поганых карлика и густое, полное смрада облако. Каждую ночь эта серая едкая субстанция врывалась в её глотку, умаляя кого-нибудь убить. «УБЕЙ!УБЕЙ!УБЕЙ!УБЕЙ!УБЕЙ!УБЕЙ!УБЕЙ!УБЕЙ И БУДЬ СИЛЬНОЙ!УБЕЙ!УБЕЙ!УБЕЙ!УБЕЙ И СТАНЬ СИЛЬНОЙ!УБЕЙ!УБЕЙ!» — призывал инородный мёртвый голос. Просыпаясь, Джулия принималась за комплекс выработанных физических упражнений. Она изматывала себя, нагружала связки и мышцы до предела, но отлично понимала, где проходит грань риска. Шли недели, месяцы, и после очередной изматывающей ночи и вещего сна Джулия решилась на неимоверно странную, нелепую просьбу. Поможет или нет — Джулия не знала. Но попробовать стоило. Разумеется, за ними следят. Повсюду камеры, видимые и скрытые. Но один раз точно всё получится, а дальше посмотрим.
Тук-тук. Алан пришёл к ней спустя три дня. Подмышкой он держал крохотную коробку. Радостно улыбнувшись, паренёк помахал Джулии и, подойдя к заветному оконцу, просунул в него посылку.
— Кто там? — спросила Джулия. Её бил озноб: она с детства недолюбливала грызунов.
— Пара крысятков — детёныши крыс. И три мыши. Пока хватит?
— Очень надеюсь, — забирая коробку, нервно улыбнулась Джулия.
— Ещё я принёс это, — Алан протянул Джулии тонкую книгу в красном переплёте, — «Добрые повести Алона Хая». Мне их дядя читал, перед сном.
— Чтение мне сейчас не повредит, — призналась Джули, — спасибо.
— Пора. Приду через три дня, когда смена будет глупая. Мимо них проскользнуть — раз плюнуть. Зевают. А там, другие, не пустят. Всё видят. Как совы.
— Как совы, — зачем-то повторила Джулия и вяло улыбнулась.
Банный день в Третьем Секторе проходил необычно. Из четырёх углов камеры начинал струиться зеленоватый дымок — усыпляющий газ. Пациент-заключённый моментально вырубался, и пока он спит, группа из нескольких человек погружала его сонное тело в импровизированную переносную пластмассовую ванну-бочку, отмывала и возвращала на спальное место голым. Чистая роба лежала рядом, накрахмаленная и аккуратно сложенная. Подобные процедуры проходили в 3-ем Секторе каждый пятнадцатый день и вызывали у Джулии отвращение и тихий гнев. Куда проще вывести больного из камеры, проводить в душевую и дать каких-то десять минут, чтобы второй соскрёб с себя всю гадкую скопившуюся коросту. Номер с газом был чем-то вроде пытки, вызова, желанием добить. Джулия не сомневалась, комплекс «заботливых» мероприятий мигом сокращает численность ртов. Проще пристрелить, считала Джулия. Но, по всей видимости, в руководстве психиатрической больницы засели опытные мучители, гурманы, смакующие человеческую горечь и страдание.
Джулия открыла коробку так, как делала это, будучи маленькой в канун ночи Обновлённого Цикла. Вместо подарков показались длинные усища, острые морды и кривые, мерзкие резцы. Девушка поставила коробку на пол, затем опрокинула её, грызуны рассыпались по полу и понеслись кто куда, выискивая свободный безопасный угол. Но таких в камере Фокстрот не оказалось. Джулия вытащила из-под матраца ножницы, хорошенько замахнулась, прицелившись в серо-белого крысёныша, и нанесла удар. Сбрызнула кровь, маленькое тельце дёрнулось в конвульсиях и замерло. Джулия ощутила тепло, лёгкое и почти неуловимое. Она видела как тонкие струйки серой дымки, взявшиеся ниоткуда, окутали труп крысы и проникли в него. Тут же Джулия ощутила слабый прилив энергии. Нечто схожее, но усиленное в сотню раз, она испытала, убив Амалию Скотт Браун. Джулия набросилась на второго крысёнка, проткнув ему брюхо, и взялась за мышей. Покончив с грызунами, Джулия чувствовала себя прекрасно. Как после неплохого, но короткого секса или горячего душа. Вытерев лезвие ножниц, она вернула их под жёстскую больничную подстилку.
Алан приносил разную живность чуть ли не каждую неделю. Слежка за ними велась, сомнений не было. Но почему-то никто так и не вмешался в её кошмарный ритуал. Как бы то ни было, но после жертвоприношений Джулия снова улыбалась, кошмары и невыносимые приступы прекратились. Культ смерти стал для неё откровением, которое она старательно поддерживала, с азартом истребляя мелких паразитов, пробравшихся когда-то в больничные коридоры Нуттглехарта. Пару раз Алан притаскивал кошек и единожды щенка таксы. Джулия отказалась от них, отчитала парня, попросив больше никогда не трогать «нормальных, обычных животных».
— Но в чём разница? — не понимал Алан. — Чем крыса отличается от пса?
— Собаки не переносят хворь, — ответила Джулия и пригрозила обидой, если Алан не закончит глупые расспросы.
С приходом сезона цветения Алан приходил реже.
— Я чем-то обидела тебя? — как-то раз спросила Джули, когда парнишка принёс ей очередные дары.
— Нет, — замялся Алан, — просто мне запрещают. Оказывается, они знали, что я хожу к тебе и что ношу их, — Алан посмотрел на закрытый короб с очередной порцией грызунов.
— Конечно, они знали, — подтвердила Джулия, — но не мешали. Важно только это.
— Директор Стивенс пригрозил мне исключением, если я снова приду к тебе. Так и сказал, сунешься ещё раз к этой ненормальной — вылетишь вон!
— Надо же, — шикнула Джулия, — будто вокруг них ошиваются все в своём уме! Ублюдки, чтоб их!
— Прощай, — скуксился Алан и поджал верхнюю губу, — я люблю тебя.
— И я тебя, — мягко сказала Джулия, коснулась губами безымянного и среднего пальца, сложила их вместе и, протянув свою руку в тоннель для передачи баланды, коснулась ими губ темнокожего парнишки. — Я буду скучать.
Алан ушёл. Их разговоры прекратились, Джулии стало невыносимо одиноко. Иногда спасали «добрые повести». Джулия много упражнялась. Ежедневные изнурительные тренировки высасывали все силы, она с удовольствием забывалась и крепко засыпала. «Но кто теперь станет приносить мне грызунов?» — пронеслось в её мыслях. «Никто! Ты осталась одна! Совсем одна!» — ответила пустота. «Не слушай страх. Мы с тобой», — прошептало что-то близкое, почти родное, но одновременно чуждое и ещё неосознанное.
Загорелась телепанель. Очередной сеанс бестолкового психологического тренинга. Шёл бы он ко всем чертям!
— Джулия Фокстрот?
Вместо симпатичного, набившего оскомину брюнета на экране появился старый доктор с плешью, именно тот, который допрашивал её в первый день. На нём были квадратные безвкусные очки, серая с сединой бородка и мерзкая, пахабная ухмылка. Джулии стало не по себе, захотелось прочистить и так пустой кишечник. Кстати, не кормили уже слишком давно. Не пора бы уже?
— Джулия Фокстрот? — повторил доктор, и ухмылка приняла пугающие масштабы.
— Ты слепой что ли?!
— Мало ли, — протянул он, — вы оглохли или потеряли рассудок.
— Хер вам!
— Лаконично. Итак, можем начинать.
Коридор за стеклом вспыхнул красным светом, какой загорается во время аварии или тревоги, и погас. Вспыхнул снова. И опять затух.
— После третьего сигнала начнётся «Большой бой». Слыхали о таком? Разъясню для новичков. Знаете ли вы, чем Третий Сектор прославился в народной молве? Верно, россказнями. Жуткие истории. Фантазии некоторых людей я искренне завидую. Но сам я обделён. Итак, каждый год во время Сезона Цветения мы проводим игры. «Большой бой» просеивает ряды, убирая тех, кто неизлечим или отчаялся. Играем до трёх смертей. Одна кончина — яркий красный свет! После третьей загорается последний сигнал — и пора всем спать! — ухмылка превратилась в нечто, похожее на оскал шизофреника. — А знаете в чём сложность, новички? Третий Сектор — это чёртов лабиринт, выстроенный здесь кучу лет назад для чумных и прокажённых. Представьте, они слонялись из угла в угол, натыкаясь друг на друга, и медленно умирали. Но бывало, что в компанию к отчаявшимся спускали и вполне себе здоровых особей, которые подобно твоим крысам Фокстрот, метались в агонии, отлично зная свой конец! Мы гуманнее. Три смерти. И так семь раз. Всего двадцать одна смерть. Шестьдесят восемь душ. Так что шансов не так уж мало. У вас будут зрители, помните об этом. Поэтому будьте добры, не портите впечатление! И самое важное! Наиболее кровожадная и жизнелюбивая особь получит шанс начать новую жизнь в ином качестве! Да-да! Потому дерзайте!
Вспыхнул обжигающий свет, заградительное стекло испарилось, и коридор потух. Наступила кромешная тьма, в которой не было ничего кроме липкого страха. Джулия шагнула вперёд. Тусклый фонарь меркнул, подсветив озлобленные морды ревущих тварей — пациенты Третьего Сектора. Люди, превращённые в монстров. Сердце Джулии заколотилось, она наощупь добралась до койки, вынула спрятанные ножницы и вжалась в самый дальний угол. Приближалось множество шагов, тяжёлых, уверенных и слишком частых, будто семенил ребёнок. Кто-то подобрался совсем близко и прошмыгнул мимо камеры Джулии. Она не разглядела его, но услышала и почувствовала лёгкое волнение воздуха. Сверкнуло красным, уведомляя о первой жертве. Джулия сжала ножницы и старалась не дышать. Никто не должен почувствовать её присутствие. Отличная тактика, решила Джулия. Снова промчалась чья-то тучная мерзопакостная туша. В ноздри ударило смрадом, подступила пустая тошнота. Джулия стала привыкать к темноте, ей показалось, что она уже разбирает контуры своей камеры, видит коридор и даже очертания ТВ-панели. Вдалеке раздались крики, визг и остервенелый хохот. Но второй сигнал медлил. Грузное, хриплое дыхание. Джулия вперилась в темноту и разобрала высоченную сутулую фигуру с длинными волосами. Он или она медлило, стояло на месте, будто почуяло добычу.
— Хде ты? — прохрипело ОНО. — Кыс, кыс, кыс.
Второй сигнал загорелся ярко и абсолютно не вовремя. Взгляды Джулии и космача встретились, и на его изуродованном кривом лице проступило бешеное желание, почти страсть — страсть разрывать, кромсать, калечить. Красный потух, но сутулый урод уже знал, куда двигаться. С кряхтением и всхлипами он переносил ногу за ногой, тяжело ступая по кафельному полу. Джулия вжалась в холодный кирпич и выставила ножницы вперёд. «Успокойся, возьми себя в руки, — мысленно шептала Фокстрот, — ты убивала. И людей, и мышей. Ты сможешь! Справишься!». Косматый махнул своей лапой где-то в паре сантиметров от носа Джулии. Вдруг неожиданная сила толкнула её, будто разом выплеснули бочку адреналина. Темноты не стало. Джулия видела, как днём, будто в солнечных лучах или при ярком свете прожектора. Она не могла объяснить, что случилось с её глазами, но времени на размышления не оставалось. Всё потом. Рука со сжатыми ножницами твёрдо устремилась вверх, остриём лезвия в горло космача. Ножницы вонзились в его кожу, с натиском прошли дальше, врезавшись в глотку, язык, горло. Урод заревел, попятился и, рухнув на пол, ухватился за шею, пытаясь остановить хлеставшую кровь. Джулия вскочила, сиганула к орущему и, усевшись на него верхом, принялась яростно молотить костяшками кулаков по его страшной кривой морде. После очередного удара она вытянула окровавленные ножницы и всадила их в один, а затем и в другой глаз космача. Загорелся третий, последний сигнал, — на сегодня «Большой бой» завершился. Отовсюду заструился зелёный газ, застав Джулию на обмякшей туше. Только тени не дремали. Они по обыкновению набросились на новое подношение, заглядывая во все уголки мясистого тела и слизывая частички уходящей жизненной силы. Зуверф куражился, впитывая дрянной материал, наполненный безумством и отчаянием. Частичку перенятого Зуверфы всегда отдают носителю. И с годами каждая малая толика капает на дно души, стекая впоследствии в огромный, бездонный океан, порождающий истинное чудовище.
Проснувшись, Джулия испытывала удовлетворение. Абсолютно голая, но накрытая тонкой простынёй. Рядом комплект свежего белья. В камере чисто, свежо и немного воняет хлоркой. На тумбе стоит поднос, а на нём суп, пюре с мясом курицы и стакан с тёмно-алой жидкостью. Принюхавшись, Джулия опознала вишнёвый компот. Умяв еду, Фокстрот взяла минутку на размышления. Она проигрывала в голове всевозможные варианты, вертела их, рассматривая с разных сторон, пытаясь понять, что происходит с ней, с её телом, и как быть с оставшимися шестью схватками. Джулия понимала, что вся её жизнь встала с ног на голову сразу после злосчастного похищения и кошмарного ритуала. Сейчас, вспоминая подробности, Джулия не была уверена, что ей это всё не причудилось. Быть может, именно поэтому она прозябает в Нуттглехарте? И её родной отец запер бедную нерадивую дочь подальше от мира, чтобы только никогда больше её не лицезреть. «Я — напоминание о маме. Я — напоминание о смерти», — прошептала Джулия, вперившись в кирпичный потолок камеры. Отомстить потаскухе Эльверс входило в первоочередные задачи. Но чтобы исполнить задуманное, необходимо уцелеть. Впереди шесть зверских, антиморальных, диких раундов главной битвы её жизни. Но отчего Джулия больше не боялась? Остались азарт и любопытство. В ней зародилась навязчивая уверенность, ведь незримый хранитель оберегает её, пресекая любые угрозы.
Второй «Большой бой» случился ровно через семь дней. Джулия как раз закончила комплекс своих упражнений, протёрла вспотевшее лицо, распустила пучок заметно отросших волос. Свет погас. Джулия на сей раз не забивалась в угол. Абсолютное кошачье зрение пришло само собой, стоило ей только подумать о нём. Ножницы лежали на табурете. Раз персонал не забрал оружие, значит, оно не запрещено и прятать его бессмысленно. Девушка вышла в коридор, осмотрелась — никого. Прислонившись к гладкой крашеной стене, она, скользя вдоль неё, осторожно удалялась от своей камеры. Первые крики прозвучали минуты через две. Сердце Джулии колотилось, но уже не в страхе, а скорее в предвкушении. Поворот — коридор закончился. Прямой угол, за которым невесть что. Блеклая чёрно-бело-синяя картинка мутнела, Джулия теряла концентрацию. Собравшись, она вернула картинке чёткость, будто подкрутиа настройки в своей голове. «А вдруг я уже мех?» — подумала она. По ходу движения ей встречались однообразные пустующие камеры. Джулия невольно вздрогнула, когда увидела на койке старую женщину, которая держала в обеих руках, похожих на фаланги скелета, что-то вроде куклы. Это была фигурка, вырезанная из белого дерева. Джулия разобрала голову и пару рук с ногой. Чего-то этой поделке явно недоставало. Старуха, почти мумия, шаталась из стороны в сторону, будто маятник, и что-то шептала. Слов не разобрать, да и на илейский её речь не походила. Одетая в грязно-зелёные лохмотья, мумия напоминала ведунью, которая вот-вот исполнит заклинание и вызовет призраков. Джулия колебалась, но всё же решила, что первая лампочка зажжётся именно так. Она подошла к старухе и вцепилась ей в шею, тонкую и слабую. Мумия не сопротивлялась. Выронив игрушку, она издала сдавленный хрип, и первый сигнал ознаменовал начало сегодняшних потерь. Тени неохотно занялись первой подачкой. Джулия почти ничего не ощутила, никакого удовлетворения. Она осталась в её камере. Отчего-то ей было тошно. Первый раз после того, как она отобрала жизнь. Быть может, подумала Джулия, потому, что сейчас она находилась в своём уме, пульс был почти ровный, и делала она всё осознанно. В камеру ворвался худощавый низкий парнишка с короткой саперской лопаткой. Его лицо заполнили выпученные, голубые глаза. В них плясало безудержное бешенство. Он принюхался, всмотрелся в темноту, немного вытянул шею, словно какой-нибудь обученный пёс. Потом наугад подкрался к трупу старухи, лежавшему на койке, и слепо вмазал ей остриём лопатки, попав по груди. Джулия подошла сзади, ухватила его за волосы, притянула к себе и резко провела остриём ножниц по горлу. Кровь не хлынула, лишь малость прыснула, заструившись по шее, красной змейкой спускаясь всё ниже. Безумец отпустил черенок и рухнул наземь вслед за ним. По телу Джулии прошла будоражащая дрожь, нахлынуло возбуждение. Теперь она чётко видела мрачные чернила, впивающиеся в его остывающее тело. «Я проклята. Или точно спятила», — подумала она. Помедлив, Джулия забрала лопату в качестве трофея. Загорелся второй и следом третий яркий красный фонарь. Выпустили газ.
Джулия с нетерпением ожидала нового боя. Страх ушёл на третий план, осталось жгучее желание выжить. Джулия не заметила каких-то явных перемен в себе. Она полагала, что осталась прежней. Но ей нравилась эта охота. Получить удовольствие от процесса она смогла только на пятый раз, когда в лёгкой, почти киношной манере умертвила парочку довольно здоровых парней, которые долго отмахивались, орали проклятия, обещали сотворить с ней всевозможные пахабства. Стычка случилась в просторном зале, до которого Джулия дошла в первый раз. Обладая удивительным зрением, она отлично видела морды умалишённых. Для многих из них, решила Джулия, смерть не самый плохой выход. Парочка нападала на жертв, сговорившись. Заранее они условились держаться вместе, и всё бы ничего, но Джулия прервала их триумфальное шествие. К слову, только они, Ив Шотол и Сонз Гройф, могли составить ей компанию. Загремевшие в Нуттглехарт за огромный перечень преступлений, они заслуживали тюрьмы «РОМБА» или, что даже хуже, ссылки на Дно Земли. Но благодаря связям богатых предков загремели в психушку, а затем и в Третий Сектор. Разумеется, сюда они попали после письменного разрешения опекунов, когда вторые поняли, что надеяться на исцеление тщетно. Изнасилования, жестокие убийства с расчленением жертв, каннибализм, поджоги и издевательства — лишь малый список в их больничной карте. Эти выродки заслуживали смерти. Шотол и Гройф стояли спиной к спине, отмахиваясь подручным орудием. Оба неказистые, неясной, теряющейся в памяти внешности, о которой сразу забываешь, стоит только отвернуться. Ив Шотол махал сломанной ножкой деревянного стула, Сонз Гройф чем-то, напоминавшем вешалку для одежды, что стоит в углу и принимает брошенные шляпы.
— Пиндоска, мы порвём твою жопу! — орал Гройф.
— Свяжем, и выжжем на твоём теле наши имена, тварь! — угрожал Ив.
— Трахать будем одновременно, пока твоя пизда не разорвётся, мразь!
— И пока задница не закровоточит! Сука! Гнида ты блядская!
— Где ты, членососка?!
Не успев закончить свои ругательства, Сонз получил смертельный удар наточенным ребром лопаты, приняв его своим лбом, который рассекло надвое. Шотол дёрнулся Сонзу, обернулся, и тут же на его спину кто-то взгромоздился. Ив пошатнулся, рассвирепел, молотил руками по спине, но выходило нескладно, удары получались слабыми, неточными. Стряхнуть ношу не удавалось, и Джулия, воспользовавшись секундной расслабленностью врага, захватила его шею так, что кадык Ива оказалось у неё на сгибе руки. Раскрасневшись, задыхающийся Ив Шотол, упал на землю, придавив своим телом Джулию, но та не сдавалась и продолжала душить ублюдка. Шотол перестал дёргаться. Джулия выждала паузу, не отпуская захвата, и убедившись, что Шотол мёртв, убрала руки. Зуверфы были тут как тут. Словно волна гипертрофированных, мощнейших оргазмов, нахлынуло на неё блаженство, приводя в безудержную, продолжительную эйфорию. Джулия улыбалась, закрыв глаза и распластавшись на залитом кровью полу психушки. Её нутро спазматически содрогалось, каждая мышца переживала подленный экстаз. Сверкнули красные маяки. Один за другим. Всем спать!
Шестого раза Джулия ожидала так, как ребёнок ждёт похода в парк аттракционов: с трепетом, желанием и душевным зудом. И когда загорелся знакомый сигнал, Джулия вылетела из камеры собирать урожай смерти. В шестой раз от её руки пал полуживой дед, которому туда и дорога, рассудила Джулия. И совсем молодая, симпатичная девочка с приступами нескончаемых галлюцинаций. Старику Джули свернула шею, а девочке воткнула ножницы в сонную артерию. Насчитав перед седьмым, последним вызовом семь убийств, Джулия немного расстроилась. Ей казалось, будто прошла уйма времени, и что она только и делала в последний месяц, так убивала и убивала. Но финал стал для Джулии бенефисом. Начав с дёрганного обсосанного шизофреника, которому она воткнула лопатку в живот, Джулия продолжила крепким, почти смазливым мужчиной с короткой бородкой. Сначала он показался ей вполне нормальным, и Джулия решила его не трогать. Но внимательно присмотревшись, она разобрала на его шее что-то наподобие амулета — нитка, скорей всего леска, на которую нанизаны человеческие части тела: язык, глазное яблоко, сморщенные пальцы, ухо, чей-то отрубленный детородный орган, вернее его часть, отрезанный нос. Тошнота не задержалась, и Джулию вывернуло с характерным звуком. Крепыш пошёл на звук. У него была пружинистая походка, и его самодельный амулет подпрыгивал в такт шагам. Тени остановили его, вонзившись в глаза, рот и уши. Впервые Зуверф атаковал тело, не лишающееся жизненной силы. Крепыш запричитал, размахивал руками, будто отгонял назойливых мух и комаров. Через мгновенье из его глотки вырвался отчаянный вопль, он встал на колени, ухватился ладонями за уши и продолжил орать. Джулия пришла в себя, ухватила с пола лопату, приблизилась к орущему и воткнула остриё орудия ему прямо в рот, пробив череп с другой стороны. Вопль утих. Отдышавшись, Джулия продолжила поиск очередной жертвы. Всего одиннадцать. Третий раз всё не загорался, оставался шанс. Джулии повезло. На полу, корчась от боли и истекая кровью, кряхтел уже не молодой, но вполне здравомыслящий бородач. У него, по сравнению с предыдущим, была шикарная, ухоженная, отпущенная до самой груди чёрная борода, которой он, наверно, гордился.
— Я вижу тебя, — просипел бородач, смотря на Джулию, — они с тобою. Ты в плену, девочка.
— Вы ко мне…?
— Ага, ага, — пару раз кивнул он, задрав голову назад и держась правой рукой за живот.
— Вы кто?
— Тьфу, — он сплюнул кровью, — неважно. Ты теперь ихняя. Не попишешь. Проказа, поганая. Они в твоей душе. Ты впустила их, ага.
— Кто?
— Зуверфы, — прохрипел бородач, — выродки Хсара, чтоб ему пусто было.
— Вы о чём?
— Просто придуши меня, прошу.
— Что со мной творится, говори?! — крикнула Джулия.
— Или ты убьёшь меня? — страдальчески захихикал бородатый.
— Серое облако! Что ты знаешь о сером облаке! О гадких карликах?
— О, — протянул умирающий, — тебя избрали, какая честь.
— Кем, мать твою?! Кем меня избрали?! Говори!
— Матерью чудовища, хранительницей кошмарного очага, — на последнем вздохе проговорил старик.
— Какого чудовища?! Ну же?!
— Хсар. Отец всех Широзаев, — простонал он.
— Кто этот Хсар?! Кто он?! Хсар — это легенда, сказка! О чём вы говорите?! — Джулия склонилась над умирающим.
— Всё, больше ни слова. Давай. — Он положил свою руку на её кисть, державшую лопату. — Всади его глубже, чтобы не мучиться.
Джулия так и сделала. Правда, не лопаткой, а ножницами. Короткий, резкий удар в сонную артерию прекратил страдания очередного пациента Нуттглехарта. Последний красный свет, последняя доза усыпляющего газа. Проснувшись, она окажется в камере, ничего не изменится. Подсчитают убийства, рекордсменом станет какой-нибудь серийный потрошитель, но не она. Бонуса ей не видать. Хотя в Джулии и горела надежда на победу в этом зловещем соревновании. Убиваю, чтобы выжить, чтобы получить привилегии, чтобы напугать этих зажравшихся мозгоправов и толстосумов-извращенцев. Наверняка это шоу смотрел не один и не два миллионера. И делали ставки, выбирая себе любимца. Интересно, кто-нибудь поставил на неё? В конце концов, она убивала, чтобы не стать чьей-то жертвой. «Так ведь?» — спрашивала себя Джулия, впоследствии вспоминая «Большой бой». «Только не обманывай себя», — предупреждала пустота. «Тебе это нравится», — вторили пустоте голоса, с которыми она успела сродниться. Зуверфы не ошиблись. Джулия была именно той, кто им нужен — великой балай-де-савфан.
На второй день после «Большого боя» к Джулии пришли сотрудники мед. персонала, их было двое, и проводили её по узким, уже знакомым коридорам лабиринта к лифту. Поднявшись наверх, конвой и Джулия прошли ещё несколько лестничных пролётов, дважды повернули направо, двигаясь по коридорам Второго Сектора, пока не оказались у двери кабинета директора Нуттглехарта. «Д.К.Стивенс» сообщала табличка, установленная на голубой стене, сбоку от двери. Медбрат постучал в дверь.
— Пусть заходит! — крикнули из кабинета. Джулия вошла.
Оказавшись внутри, Джулия осмотрелась. Ничего необычного, самый стандартный офис, который возможно представить. Высокий широкий письменный стол у окна, в углу витрина, забитая документами, мягкое, комфортное кресло, телепанель на одной из стен, большие часы напротив. Директор Стивенс жестом предложил Джулии присесть во второе кресло.
— Да вы талант, пациент 57! — присвистнул Стивенс, будто в этой фразе было всё: и удивление, и тревога, и извинения.
— Вы о чём?
— Как же, — Стивенс натянул свои очки и принялся листать какие-то жидкие документы, — завалили наповал двенадцать человек. Среди них два жесточайших маньяка. Как вам это удалось?
— Забыли, почему я очутилась в Третьем Секторе? — бесстрасно спросила Джулия.
— Одно дело — пара овощей и неокрепшая фанатичка. Другое — методичное истребление вполне адекватных себе подобных.
— Я выжить хотела, и только.
— Признаться, вы преуспели в своём стремлении, — прищёлкнул языком Стивенс, — стали первой, оторвавшись на два трупа от преследователя. Честно говоря, все ставили на него. Вы украсили большую игру, Фокстрот.
— Мне плевать на ваши извращенские игрища, — снова не повышая голоса, проговорила Джулия, — что мне полагается?
Стивенс заёрзал на своём мягком кресле, словно в обивку напихали игл и щебёнки.
— Какой приз меня ждёт? — наседала Фокстрот.
— Вообще, с вашим случаем сложно, — слегка вспотев, начал Стивенс, — потому я и пригласил вас на разговор.
— Внимательно слушаю. Не тряситесь, вы можете довериться мне, — съязвила Джулия. Стивенс сверкнул на неё злобным взглядом, но тут же осёкся.
— Приказ вашей мачехи для нас необсуждаем. Долгие годы клиника Нуттглехарт существует, в том числе, и на деньги, перечисляемые со счётов различных фирм, которые являются частью большого конгломерата Ван Дарвика. Как вы понимаете, любая правда, всплывшая в вашей истории, для нас чревата серьёзными последствиями. Просто хочу быть честным с вами — вы тут, в Нуттглехарте, навсегда. Или можете выбрать иной вариант.
— Какой? — посерев от злобы, спросила Джулия.
— Выпустим, как всегда, сонный газ, и пока вы спите, введём внутривенно хлорид калия. Обещаю, за остальным прослежу лично и распоряжусь, чтобы всё было красиво.
— Нет! — отрезала Джулия. — У меня есть предложение.
— Сомневаюсь, что оно станет вехой в наших переговорах, но ради интереса выслушаю, — Стивенс вынул из внутреннего кармана пиджака мышиного цвета платок и вытер пот со лба.
— Парнишка Алан кое-что сделал для меня.
— Исключено! — перебил её Стивенс. — Считаете, мы настолько недальновидны, что позволили бы ему хоть как-то повлиять на ваше дело? Нет, нет и нет! Все письма, которые Алан отправлял родным, тщательно изучались, звонки прослушивались, его контакты проверялись. Признаюсь, нам было бы проще его сразу изолировать от вас, но больно любопытно было наблюдать, что из ваших встреч сложится. И не прогадали. Как он ловко таскал к вам грызунов! И при этом прятался, хитрил. Забавный мальчуган. В конце концов, он никого не беспокоит.
— С ним всё хорошо?
— А то, прекрасно. Трёт полы в Первом Секторе и не жалуется. Скоро отправится в отпуск. Мы провели с ним ряд безобидных процедур, так что он вряд ли вспомнит вас.
— Если вы мне врёте, — со злобой начала Джулия, но Стивенс её опять перебил.
— Пациент Джулия Фокстрот, вы заперты в Нуттглехарте и не сможет его покинуть. И либо вы примите данность, либо мы будем вынуждены вас усыпить. Через год состоится очередной «Большой бой». Позвольте кому-нибудь набрать баллы, Фокстрот. Тогда ваша смерть обретёт мизерный смысл.
Стивенс вальяжно развалился в кресле. Его нервозность и неловкость улетучились.
— Могу я спросить?
— Ваше право, пациент, — ухмыльнулся Стивенс.
— Скажите, кем был тот последний старик с густой бородой?
Джулия будто забыла о только что нависшей безысходности, решив разобраться с ней чуть позже, после более важного дела.
— Ах да, — осклабился Стивенс, — а что за глупости он нёс перед тем, как вы проткнули его ножницами?
— Сначала ответьте вы, — не поддаваясь закипающей злобе, попросила Джулия.
— Без проблем, — отчеканил Стивенс и лёгким отточенным касанием оживил оранжевую сенсорную клавиатуру и монитор на столе. Стивенс пролистывал файлы, пока не нашёл нужный. Открыв его, он глянул на Джулию. — Кармен Девилья Постолос. Попал к нам сравнительно недавно. Твердил, будто побывал на дне Шрама Земли.
— И вы за это упекли его в Третий Сектор?
— Что вы, нет, — качнул плешивой головой доктор Стивенс, — совсем за другое. Сошёл с ума. Предпринимал попытки стереть в порошок руины крепости Заентог — культурного наследия не только илейцев, но и первых детрийцев, между прочим. Ну и после его поимки Крыло Внутренней Безопасности озаботился тем, чтобы камера Постолоса пребывала в Третьем Секторе.
— Где находится Заентог?! — почти выкрикнула Джулия.
Стивенс откровенно засмеялся:
— Какая разница? Всё равно экскурсии вам не видать.
— Где?! — настаивала Фокстрот.
— Северо-западней Олос-Марка, близ поселения Рахни. Я там бывал однажды, и отмечу, что место скверное: грязно и как-то недружелюбно. Поэтому радуйтесь, что не заносила вас судьба в такие дебри. Разве что к нам, — его ехидная гримаса в очередной раз приняла глобальные масштабы. — Ваш черёд. О чём трепался с вами старик?
— Неважно, — парировала Джулия.
— Постойте, это нечестно, — задребезжал, то ли смеясь, то ли возмущаясь Стивенс.
— Вам не душно? — спросила Джулия.
— Что вы несёте? — сдвинул брови главврач.
Позади него что-то треснуло, надломилось и громко лязгнуло. Джулия повалилась на пол, когда осколки стекла разлетелись в стороны, вонзаясь в мебель, разбиваясь о стены. Обмякшее тело Стивенса крутанулось на своём кресле, вяло и как-то безынициативно. В него впились сотни тонких, иглоподобных осколков. Они пробили его горло, вонзились в глаза, глотку, грудь, пробив пиджак и рубашку. Только Джулия могла видеть, как маслянистые, змееподобные тени стекают на пол, облизывая паркет, а затем взбираются по ножке кресла, чтобы проникнуть в бездыханную тушу доктора Стивенса. Джулия встала на ноги, стряхнула с робы остатки стекла и довольно усмехнулась. На подобный номер она и не надеялась, собираясь на рандеву со Стивенсом. Но когда в ней вздыбился гнев, руки затряслись, а костяшки пальцев побелели, Зуверф, подсказал, как можно поступить. Джулия посмотрела в окно, и представила, как немедленный взрыв убивает всё живое, стирает с лица земли города, народы и Стивенса. И только она остаётся жива и невредима. И стоило ей об этом подумать, как чернила заструились по голубым стенам, подбираясь к окну, в котором весёлыми зайчиками играло солнце. Джулия знала, когда падать. Она сама выбрала нужный момент. И всё случилось почти так, как она замыслила. Скотина Стивенс подох, и это важнее всего. В дверь постучали и, не дождавшись приглашения, вошли.
— Джулия, — выпучив глаза, пробормотал красавец-брюнет Карл.
Он обвёл нерешительным взглядом место смерти, сам труп, ощутил дувший из разбитого окна ветер.
— Карл, дорогой мой, — взмолилась Джулия, — я тут ни при чём, правда. Ну что я могла сделать, чтобы стекло так треснуло, что? Я говорила с доктором Стивенсом, смотрю за окном что-то красное, не разобрала что, и потом бац! И взрыв! Я плюхнулась на пол, Стивенс не успел.
— Вызову санитаров, — поторопился Карл, но Джулия остановила его, хватив за рукав рубашки.
— Нет, не уходи. Помоги мне, Карл. Молю! — она упала на колени и бросилась ему в ноги, обнимая и целуя их.
— Встань, живо!
— Нет, молю, — причитала Фокстрот, — помоги.
— Как?
— Найди Маятника. Он служит у моего отца. Пусть придёт ко мне. Один. И тайно. Так и передай. «Никому ни слова. Просто приди». Так и скажи. Молю тебя!
— Никому ни слова. Приходи. Понял, — наспех повторил Карл, — теперь отпусти.
— Мне больше ничего не нужно, Карл, — обливалась слезами Джулия, — пусть только он придёт. Один. Найди его, прошу.
— Хорошо, сделаю.
Карл вызвал санитаров. Джулию увели обратно в Третий Сектор. Тело Стивенса отправили в морг Трезубца. Нуттглехарт решил не афишировать гибель главного врача. Лишь на паре-тройке ячеек Потусторонней Вязе всплыли некоторые детали, которые скоро были изъяты из общего доступа. Сердечный приступ стал официальной версией смерти. Карл Гуденмайер был назначен на место Стивенса. Будучи отличным психотерапевтом и аналитиком, врачом общей практики и практикующим хирургом, он также до некоторых пор являлся вполне честным илейцем. Потому просьбу Джулии выполнил.
Маятник пришёл через три дня. Облачённый в свой излюбленный наряд — плащ, брюки, туфли и непроницаемая чёрная плотная повязка на глазах, — он встал ровно в центре прозрачного стекла, заложив руки за спину и ожидая, когда Джулия заговорит. В паре метров от него топтался медбрат, который жал на кнопку двусторонней связи и прикидывался слепоглухонемым.
— Безумно рада тебя видеть, — заговорила Джулия, — и подумать не могла, что когда-нибудь это признаю.
— Говори, беглянка, — пробасил Маятник.
— Сделай кое-что для меня. Это важно, но весьма авантюрно.
— Зачем мне помогать?
— Хотя бы в память о моей маме. Это она вытащила тебя отсюда, помнишь?
— Я сам себя вытащил, — спокойно ответил Маятник.
— Ты участвовал в бойне? — спросила Джулия, немного удивившись.
Маятник кивнул.
— И наградой была свобода?
— Не совсем. Я прислуживал. Твоей матери, тебе, а затем и твоему отцу.
— Но, — Джулия замялась и, слегка помедлив, продолжила, — как она выбрала тебя? Как доверила себя и жизнь своего ребёнка убийце?
— Неважно. Скажу лишь, что твоя мать никогда не ошибалась. — Отрезал Маятник. — Треплются, будто ты двенадцать психов завалила.
Джулия кивнула.
— Гм, — Маятника передёрнуло. — Чего ты хочешь от меня?
— Кто-нибудь знает о реальной цели твоего отъезда?
— Ни единой души.
— Превосходно, — хищно улыбнулась Джулия, и в её глазах сверкнуло сладостное предвкушение.
Магнолия Эльверс прибыла в Нуттглехарт сразу же после известия о чахотке, которую подхватила бедная Джулия. Этот пункт в точности соответствовал плану, который расписала на мятом листке блокнота Фокстрот и отдала Маятнику. Говорить всё же слишком опасно — полно камер и ушей. Сообщи нерадивый медбрат о подробностях их беседы Ван Дарвику, и последствия были бы страшными. Карл Гуденмайер в чужие дела не совался. Решив держаться в стороне, он ждал, чем закончится весь этот спектакль.
— Исхудала, вымоталась, постарела, — резюмировала Эльверс, облокотившись на стекло, разделявшее их с Фокстрот.
— Притащилась, тварь, — еле ворочая языком, пробормотала Джулия, едва приподнявшись на койке. — Пляши на костях, змея.
— Точно! — осклабилась во весь рот Эльверс. — Так и сделаю! Но сперва пришла попрощаться. Маятник сказал, что у тебя запущенная стадия, осталась пара месяцев. Как жаль. А я почти привыкла тебя навещать.
— Сука, — прошипела Фосктрот.
— Не будь такой грубиянкой, — Магнолия снова открыла портсигар и вынула капсулу со стимулятором, отправила её в рот. — Похороним тебя пышнее матери, обещаю.
Джулия вскочила с нар, метнулась к стеклу, прильнула к нему.
— Не так близко, Джули, — сделала пару шагов назад Эльверс, слегка споткнувшись на высоких каблуках о выбоины в мраморном полу.
— Фантазировала, воображала, как это будет, — сквозь зубы, с гримасой презрения чеканила каждое слово Джулия, выплёвывая его, как жерло вулкана сгустки лавы, — и всякий раз мне являлась картина твоей гнилой рожи, которая корчится в диких муках, изнывая от раздирающей боли. Эльверс, ты даже представить себе не можешь, через что я прошла и кем я стала в этих стенах. Эльверс, потаскуха, благодаря тебе я превратилась в нечто настолько страшное, что лучше тебе никогда больше не встречаться на моём пути — потому что мой лимит великодушия закончится сегодня. Магнолия Эльверс, влиятельная светская дама, от красоты и манер которой все трепещут и падают ниц. Так вот, дама, запомни раз и навсегда — отныне буду править я, и предо мной падёт не какой-то там молодой смазливый трюкач или пузатый извращенец-миллиардер, но целые толпы, народы! Клянусь, я благодарна тебе, Эльверс! Ты дала мне стимул, ты разбудила во мне доселе спавшие силы. Спасибо тебе, тварь!
В это мгновенье стекло исчезло, и Магнолия ощутила на своей нарумяненной коже горячее дыхание Фокстрот. В груди Эльверс заколотилось, она предчувствовала беду. Маятник возник из-под земли, ухватил руки Эльверс, скрестил их за спиной, скрепил одноразовым жгутом-браслетом.
— Охрана! Что вы творите?! Охрана! — заверещала Эльверс.
Джулия вышла из пределов своего обитания, врезала Магнолии под дых, та закашлялась. Фокстрот кивнула, и Маятник толкнул Эльверс в камеру Джулии. Стекло возникло вновь. Упав на колени, Эльверс заорала что было сил, подскочила, развернулась и собралась наброситься на обидчиков, но невидимая преграда разрушила её планы.
— Предатель! — возопила Магнолия, уставившись безумными глазами на Маятника. — Дарвик скормит тебя собакам! Сукины дети! Выпустите меня! Эй, там, милашка Карл, поиграли, и хватит — открывай эту чёртову дверь! Ну же!
Ей не ответили. Маятник и Джулия молча проследовали за пришедшем с Эльверс сотрудником персонала. Он отпустил кнопку связи, и крики Магнолии утонули в тишине. Женщина билась о стекло, стучала о корма койки, визжала, что было сил. Бестолку. Расплакавшись, она упала на бок и уткнулась лицом в ладони. Карл наблюдал за ней и сопереживал. Но помочь не мог. Маятник — начальник армии Ван Дарвика отдал ясный приказ: «Если Эльверс появится за стенами Нуттглехарта, абсолютно весь персонал больницы проститься с жизнями». Абсолютно. В том числе и главный врач. Карл не мог себе позволить идти на такой риск. В конце концов, он только начал руководить и может ещё принимать не самые верные решения. Пусть данное будет одним из подобных. Ему было искренне жаль эту ухоженную шикарную женщину, но не настолько, чтобы рисковать сотнями жизней.
Джулия вышла на воздух. Голова закружилась, ноги подкашивались. Немного пошатнувшись, она всё же устояла и зашагал в сторону высоких внедорожников — кортеж Эльверс. Телохранители, их было пятеро, бездвижно распластались на свежей зелёной траве. Маятник убил их сразу же после того, как Эльверс вошла в стены Нуттглехарта. Пустил по пули в лоб каждому. Быстро и гуманно. К тому же не прошли тест на пригодность: скорость их реакции была ни к чёрту, от профессионала бы Магнолию они точно не уберегли.
— Куда теперь? — спросил Маятник, увидев, как Джулия вскарабкалась за руль одного из внедорожников.
— Куплю шмоток, нормальной еды, сниму квартиру в тихом месте, — в общем, начну всё заново, — соврала Джулия, — кстати, картридж принёс?
— Пятый пункт. Само собой, — Маятник протянул ей чёрный лакированный футляр.
— Спасибо тебе. Ты чертовски выручил меня, — проговорила она от чистого сердца Маятнику, хотя и мечтала тоже самое сказать Атласу.
— Не пропадай, беглянка.
— Постараюсь, — кивнула Джулия, повернула ключ зажигания, включила передачу и надавила на педаль газа.
Машина понеслась в сторону Маникура. Оттуда ходят паромы на север — в Олос-Марк. Необходима кипа тёплых вещей, подумала Джулия. Носки, пуховик, штаны с шерстяным начёсом. Или на севере уже не так прохладно? Джулии нравилось думать о чём-то отвлечённом. Она мчалась по пустынной дороге и её разрывали эмоции. Выбравшись из глубокой ямы, она была на коне и встречала попутный ветер. Впереди долгая дорога, но Джулию она не пугала. Её вообще уже ничто не могло напугать. И только мысль о скором отъезде немного мучила. Она не успела попрощаться с парнишкой Аланом. Она обязательно его найдёт, обнимет и крепко прижмёт к своей щеке. Он любит её, а тех, кто тебя любит, необходимо беречь. Беречь и не отпускать. Где же ты, Атлас?
Глава 14
Электрошлюпка резво скакала по волнам. Инсар и Измир отделились от каравана террористов и шли навстречу пограничникам. С патрулём они встретились на подходе к порту Н?Длаха. Белый катер с синими буквами на обшивке преградил путь псевдо-беженцам.
Отрубить двигатель! — проорали из мегафона с палубы катера.
Инсар подчинился.
Допрашивали их вяло и недолго. Грузный потный офицер изнывал от похмелья (от него разило как от винного погреба), переспрашивал общие моменты, которые Инсар и Измир сочиняли складно, почти не сговариваясь заранее.
Ставка на то, что растиражированная в центральной и северной Илейе физиономия Килоди окажется не такой популярной на юге, плюс сегодняшняя нарастающая напряжённость отношений юга и остальных оставляла надежду на слепоту местных законников. Инсар к тому же немного изменился: его подбитое лицо и густая щетина были лучшей маскировкой.
— Повторите ваше имя то? — снова интересовался инспектор патруля НДлаха.
— Брок Лоусон. Я из Сент-Валена.
— Чем там занимаетесь, Брок?
— Торгую.
— Чем конкретно?
— Сигарами.
— Какими?
— Когда как. Октосскими, из Бухты Фарьи.
— Курите сами? — не отставал патрульный.
— Изредка.
— Откуда у пиратов интерес к Сент-Валенским торгашам?
— Понятия не имею, — сжав зубы, прошептал Килоди. Допрос ему докучал.
— Почему не высадились на Тумола Алая?
— Мы утикать с корабль пирата, — силясь говорить на илейском, встрял Измир. Он намеревался пустить в ход гипноз, то Килоди его отговорил. — Хде угналить лодка, там и плыть.
— Верно, говорит, — поддержал Измира напарник, — сбежали неподалёку, вот и гребём.
— И ни взрывов, ни стрельбы не слыхали тут поблизости? — насел грузный ветеран морского патруля.
— Ничего такого, — ответил Килоди.
— И до побега вы были не знакомы? — задал последний вопрос инспектор.
— Сталкивались только, когда драили пиратские гальюны.
— Галёны, галёны, — одобряюще и с жалостливой миной повторил Измир.
— Лады, — резюмировал патрульный, — вас отвезут в идентификационный пункт, и там, — он прервался.
— Миниботы имеются? — вдруг спросил он.
— Нету, — ответил Инсар.
— Что так? В Сент-Валене хоть и раздрай, но миниботы народ таскает.
— Я против них, — смело заявил Инсар.
— Отчего ж?
— Не желаю, чтобы кто-то видел, как я трахаю какую-нибудь шлюшку, — слегка ухмыльнувшись, на одном дыхании выпалил Инсар.
Он знал куда бить, видел человека насквозь. Двадцать лет брака, надоевшая жена и три-четыре ребёнка. Репутация семьянина, отличная служебная характеристика. Болен. Скорей всего диабет, может болезнь почек. Ему хочется в туалет, и это его бесит, потому что это уже десятый раз за утро. Ему всё наскучило, и он мечтает умчаться в Сент-Вален, снять там хорошенькую девочку и драть её, пока не хватит удар.
— Понимаю вас, — хмыкнул инспектор, — счастливо оставаться.
Их с Измиром доставили в Н?Длах, бывший порт гибриоидов. Признаться, от страны уродливых карликов здесь ничего не осталось. Разве что сотни высоченных, почти до неба, металлических конусных установок, которые ионизируют воздух, выделяют пестициды, вычищая и фильтруя его от той заразы, что испаряется из недр заражённой земли. Для гибриоидов самобытный почвенный яд безвреден. Для остальных губителен. Причина заражённого воздуха простая — избыток добротного апатиниума, залежи которого для корпорации «ВАН ДАРВИК» являются, на сей день, золотым резервом. Илейцы часто задавались простым вопросом: почему нет подобных очистительных вышек в Фесраме? И ответ был ещё проще — Ван Дарвику не интересно очищать пустой город, а для Трезубца данная перспектива слишком накладна, а Детре помогать невыгодно. К тому же «спящий город» вдвое превышает Н?Длах, что увеличивает затраты на установку вышек, делая их неимоверно космическими.
— Придёт час, и Ван Дарвик прогонит людей и начнёт добычу посреди площади, — проговорил в задумчивости Инсар, когда они, сбежав из идентификационного пункта, проходили по многолюдному центру Н?Длаха.
— Наш земля в красным, — поддержал Измир, — но ентот паганец не съюнется к нас. Да, да.
— Залежи апатиниума в Илейе колоссальны, но их не хватит на что-то большое. Например, Трезубец закупил у Ван Дарвика миллионы кубометров обогащённого апатиниума во время работы над «Вечным странником».
Они присели на лавчонку, что стояла прямо перед железными воротами, которые отрезали дорогу к очистителю. Мимо сновал народ, суетящийся и будто их не замечавший. На Инсаре и карлике висели обноски, их измождённый вид отталкивал. Пусть для второго это и являлось нормой, но не для илейца.
— Холодает. Приодеться бы, — предложил Инсар, осмотрев свою поношенную рубаху, протёртые штаны и сандалии. Измир не возражал.
Пришлось хитрить. Измир, будучи в этом деле докой, проник в крупный супермаркет и прошмыгнул в самый тесный, забитый людьми магазин одежды. Мода на юге Илейи несколько отличалась от той, что устоялась в Трезубце или центре материка. Здесь носили яркие, ядовитые цвета, сочетали тренч и спортивную обувь, широкополые дырявые шляпы и пухлые габаритные жилеты. На Измира косо поглядывали, обращая внимание, прежде всего, на его потрёпанный вид, нежели на расовую принадлежность. Как ни крути, а на юге народ был терпимый, и встретить гибриоида или сономита здесь не считалось дурной приметой.
Измир не стал наглеть, и взял только необходимое. Трусы, чёрную футболку с ярко-красным логотипом популярной музыкальной группы, чёрные кожаные ботинки, хлопковые бежевые брюки и серую, ничем не примечательную ветровку. В отделе для детей нашёл болотного цвета плащёвку, уютные штанцы из полиэстера и грубые кроссовки. Подойдя к кассе, он взгромоздил на неё набранное барахло и подождал, когда продавец, милая, молодая блондинка с заплетённой до пояса косой, слегка перегнётся за стойку, чтобы обнаружить покупателя.
— О, простите, я думала, там ребёнок, — покраснела девушка, наконец-таки обнаружив гибриоида.
— Купить, — сказал Измир, громко и требовательно.
Блондинка пробила все вещи, огласила конечную сумму. Измир сделал вид, что копается в карманах, которых у него и не было. На удачу карлика, за ним не толпилась очередь, и никто не наблюдал за дальнейшими его действиями.
— Купить за так, — проговорил Измир медленно, почти нараспев.
— Что простите? — девушка снова перегнулась за стойку, и их взгляды встретились.
— Мирэй ан страф, — пропел Измир, — купить за так. Уже купить.
Немного помедлив, блондинка вернулсь за кассовый аппарат, выбила чек и протянула его карлику.
— Приятного дня! — выдала она, дежурно просияв. — Спасибо за покупку.
— Аха, аха, — прокряхтел Измир, сгрёб шмотки и поспешил убраться.
— Талант! — восхитился Инсар, облачившись в новую одежду. Почти всё пришлось кстати, кроме брюк. Слегка великоваты. — Мелочимся, Измир, не считаешь? Заявиться в Трезубец и сказать им: «Пшли вон!». И делов то, а?
Они переоделись в общественном туалете одного из маркетов, а теперь сидели за свободным столом в небольшой кафешке и обсуждали планы на будущее. Из кухни тянулся аромат свежеиспечённого хлеба, жареного мяса и кислой капусты. Инсару вспомнил, что почти сутки ничего не ел. В плену их кормили сносно, но не баловали.
— Неа, — отрицательно замотал головой Измир, — не катит. Там сильны. Дух. Оттум — Он стукнул себя в грудь.
— Стало быть, не выйдет?
Измир снова помотал свой уродливой башкой:
— Оттум сильней других. Слаб моя талант.
— Ответь мне, Измир-Ланди. Почему именно ты стал моим спутником? Неужто не было того, кто виртуозней обращается с илейским? Смотрю по сторонам, и вижу, что гибриоиды без опаски гуляют по южным городам. Признаться, я редко бывал на юге, потому для меня это неожиданность.
Измир посмотрел на него вдумчиво, осознанно. Он прекрасно понял вопрос, а ещё он как будто наперёд знал, что их ждёт, и почему именно он, а никто другой сопровождает, отца Хсара, и ведёт его по истинному пути.
— Нужен ночлег, — сменил тему Килоди, — есть предложения?
— Ты знать, что долго никак.
— С чего ты взял.
— Знать!
— И ты даже знать, куда мы отправимся? — передразнил его Инсар.
Измир кивнул.
— И?
— В «котёл», — ответил карлик.
— Откуда такая уверенность? В мире полно укромных мест.
Измир ничего не ответил, пожал плечами, дескать, не моё это дело, но так и будет, и уставился на витрину с пышущими пончиками, кренделями и пирогами.
— Есть хочешь? — спросил Инсар.
— Ага, — кивнул Ланди.
— Тогда вперёд, включай свои таланты, — разрешил Инсар, — или тучную полусонную даму за стойкой не сдюжишь?
Измир фыркнул, бодро соскочил с высокого стула, плащёвка смешно тянулась за ним, почти шваркая по полу, и засеменил в сторону горячих вкусностей.
Добираться до Котлована пришлось в три этапа. И всё по железной дороге. Сначала Инсар и Измир пробрались в товарный вагон, вёзший квадратные блоки спрессованной поваренной соли куда-то на восток, мимо станции Сент-Вален. Там Инсар и его приятель сошли. Найдя гружёный углём состав, они договорились с машинистом (опять не без Измирских талантов), и ехали вплоть до Штарбайна в кабине тягача. Машинист всю дорогу помнил, что они ему неплохо заплатили, но не мог сказать точную сумму. Хватался за картридж, проверял счёт и довольно ухмылялся. По его мнению, перед иллюзорной взяткой статов было вдвое меньше. Снова укладывал свой заляпанный футляр в сумку, проходило время, и парень опять судорожно вспоминал, сколько статов на его счету. И так продолжалось до тех пор, пока в окне не показались почерневшие от времени и копоти крыши заводов Штарбайна.
Из столиц металлургии парочка отправилась прямиком в Трезубец. На сей на пассажирском электропоезде. Усиленных проверок удалось избежать: они отдали электронный билет на две персоны, который им выписал робот-автомат, установленный в холле вокзала. Разумеется, им пришлось бы заплатить, но Измир, как оказалось, неплохо дружит с внутренним кодом простейших машин, и с помощью планшета, краденного у нерадивого алчного машиниста, «уговорил» автомат выдать им два билета на имя Брока Лоусона до Трезубца.
— Вот гадство! — воскликнул в сердцах Инсар, когда Измир явился к нему с парочкой пропусков: две намагниченные пластмассовые карты с номерами их посадочных мест. — В последнее время я чувствую себя никчёмным! Абсолютно никчёмным!
Измир слегка улыбнулся, на его сплюснутой кривой морде это выглядело старательно, но жутко.
— Поэтому я за тобой, — ответил Измир-Ка-Ланди на давний вопрос.
Инсар его понял, хлопнул по плечу, и заставил признаться в том, что он ещё умеет. Карлик сказал, что на этом его возможности ограничены, но Килоди хоть и не поверил, докапываться до своего хранителя не стал.
* * *
«Предбанник» навевал неподдельную грусть. Рикшы испарились, проститутки как-то вяло и не слишком увлечённо забалтывали редких прохожих «позажигать с ними за символическую пригоршню статов».
На севере Илейи похолодало, народ ходил в утеплённых куртках, дублёнках. Некоторые уже нацепили шубы. Инсар списал вялость неблагополучного района на время года — всё-таки ещё чуть-чуть, и придут настоящие морозы. Однако что-то подсказывало Инсару, что дело в другом.
Спустившись в «котёл», Килоди обнаружил похожую картину. На крышах домов и потрескавшемся асфальте уже лежал иней, шум и гвалт, лившийся обычно из недр притулившихся друг к другу сооружений, окончательно стих. Ребятня, обутая и одетая на гроши, всё так же «патрулировала» закоулки «котла», но подаяний получала всё меньше. Будто кто-то взял огромный гидрант и, направив дуло в самое пекло, выдал мощный напор, дабы потушить всю ту экзотическую бытность, имевшуюся в несговорчивом Котловане.
— Что скажешь, Измир? — спросил Инсар у карлика во время прогулки по опустевшему городку.
— Мёртво. Тихо. Блажь.
Первым делом Инсар отправился в кондитерскую лавку старика Стэна. Вывеска покосилась, окна были заколочены, а на входной двери висел замок. Отчего-то Инсару взбрело в голову хорошенько постучаться. После пятого стука из-за двери прокричали:
— Чего надо?! Проваливайте!
Голос знакомый, Инсар нащупывал его в памяти, сверяя с теми, кого он знавал в «котле». Таких к слову оказалось не слишком много.
— Отопри, Казау! — рявкнул Инсар. — Друг пришёл.
— Нет у меня друзей! Вали, я сказал!
— Казау, брось кривляться! Глянь на меня в щёлку, и пусти!
Казау медлил. Молодой темнокожий парень, частенько заменявший Инсара в подмастерьях Стэна, всегда относился к Килоди с некоторым интересом и не раз пытался завязать с ним дружбу. Но Инсар держал дистанцию. Он ненавидел обязательства, недолюбливал дружеские отношения. У него однажды имелся приличный друг, которого он потерял навсегда. Больше Килоди о дружбе и не помышлял. А что гибриоид? Всего лишь напарник, спутник, навязавший своё присутствие в сложное для него, Инсара, время. Как ни крути, а кстати.
За стеной послышались звуки — Казау снимал ставни. Приоткрыв дверь, он выглянул, оценивающе разглядывая гостей. Лицо парня иссохло, приобрело больной вид, глаза раскраснелись.
— Херово выглядишь, убийца, — с нескрываемым презрением проговорил Казау.
— И ты не светишься здоровьем, Казау, — сплюнув под ноги, ответил Инсар.
— Выродок с тобой? — от мотнул сторону Измира.
Инсар кивнул.
— Чего вам надо?
— Где Стэн? Что случилось?
— Твоя сраная персона случилась, вот что! — Казау не боялся, ему определённо было плевать на то, что подумает или сделает Килоди.
— Если бы я понимал, о чём ты говоришь, то непременно бы извинился, — подбирая слова, соврал Инсар. Соврал потому, что уже, в общем-то, всё понял, и уж точно бы не стал просить прощения.
— Влезайте. Не торопитесь, тут слишком узко, — бросил Казау и скрылся в темноте пекарни, оставив щёлку, в которую бы уже не протиснулся более-менее упитанный человек. Инсар и Измир к таковым не относились.
Темнота окутала как дым в кальянной, но Килоди чувствовал себя в ней уютно, привычно. Они протиснулись по узкому коридору на ощупь, касаясь слегка влажной стены. В зале, где обычно вкушали сладости посетители, теперь было так же тихо и пустынно. Барная стойка накрылась слоем вечной пыли, каждый стол был обёрнут в полиэтилен. Разруха и запустение, казалось, пришли сюда много десятков лет назад, хотя прошло каких-то полгода. Инсар повел носом, принюхался. Запах костра, точнее сгоревших поленьев, и что-то ещё. Измир будто прочитал его мысли:
— Вонят. Карствами.
Полынь, спирт, будто нафталин. Откуда здесь взяться нафталину? Инсар учуял букет неприятных запахов, которые пробивались сквозь назойливую гарь.
— Расскажи, что здесь произошло? — попросил Инсар у Казау, который уже спускался вниз, в погреб кулинарного бара.
— Пошли, покажу.
Внизу запахи трансформировались в едкую вонь. Кое-где, по углам, горели свечи. На холодном полу на циновках, укутанные в рваные одеяла и старые пуховики лежали люди. В основном чернокожие. Молодые и старые. Все как один постанывали, кто-то просил воды.
— Что с ними?
— А ничего, — пожал плечами Казау, — хандрят они. Страшно хандрят, скажу я тебе.
— Почему?
— Ты спрашиваешь меня, отчего люди болеют? — обозлился Казау.
— Ответь на простой вопрос, — Инсар начинал сердиться, — их диагноз?
— Почём я знаю? Но скорей всего чахотка, — отмахнулся Казау и скрылся за навесом. Загорелась очередная свеча.
— Заходь! — крикнул он из-за навеса.
Инсар и карлик присоединились к парню за небольшим столиком, на котором стояли три чашки. В каждой уже переливался маслянистым свежезаваренный чай, который напоминал скорее размякший гумус или дёрн.
— Извиняйте, голый чай. Жрать охота?
Измир кивнул.
— Нету! Всё уходит этим, — Казау мотнул головой в сторону лазарета.
— Что стряслось в Котловане?
— Ну, смотри, — начал Казау, — удрал ты, искали тебя. Потом объявили врагом народа, так? Так. И начались зачистки «котла». Почему? А хер их знает, решили так и всё. Дескать, тут остались твои сообщники. Ну да, одного нашли. Беднягу Стэна пытали, говорят, пару суток, пока он не помер от остановки сердца. И чего уж там, старик то был отличный пекарь, да не шпион. Сдал падлу Артука и всех, кого знал. Чистки участились, так сказать. По отряду в неделю, и каждый шерстит народ, творит что хочет, скажу я тебе. И, поди, им огрызнись — изрешетят и тело с концом. Поначалу не наглели, знаешь. А потом, когда поняли, что молодцы Артука за просто так впрягаться не станут, принялись борзеть. А этот мудила жирный запихнул свою башку в жопу и помалкивает. Сидит в своей крепости и носа не сунет, гнида!
— Что дальше? Говори!
— Херня дальше. О семнадцатом артикуле слыхал? Ага! С «котлом» уже решено. Практикуются, сукины дети! Народу отрубили всё желание жить. Мы ж как воду получали? Из ихнего основного водопровода тырили, Трезубец знал, но молчал. Нынче всё иначе. Дозорные стоят на водопое и выдают фиксировано, порциями, мать их. Тепла тоже нет. Котельню нашу взялся Артук охранять. Примкнул, падла, к Трезубцу и пляшет под их дудку. Продался, скотина!
— По делу! Не отвлекайся! — давил Инсар.
— И жрачки нет тоже. Порционно опять же дают. С холодами совсем плохо стало, народу греться надо, а нечем. Отапливается пара домов, но всем там не схорониться, сам понимаешь. И зарабатывать то не дают, гады. Продавали — покупали. Торговцы у нас захаживали, контрабанда. Кому сладостей, кому дикой травки. Все счастливы, дурят, жрут. Хана! Кончилась история свободного Котлована. Насели так, что мочи нет. И никакой Артук уже справиться не может. Предал он нас, пёс, предал праотца своего. Он-то жрёт, а народ мрёт. Сегодня ночью вот пара скопытилась. Оба старые, конечно, но всё равно ж, не значит, что мереть надо, как собакам. Пришлось процедуры делать, а то и хоронить то негде. Жжём их, да и в сторону. Костры разводим, чтоб согреться. Не в них жжём, не подумай. К Алфару носим, у него печка большая, туда влазит. Раньше он в ней хлеб пёк.
— Дал ты им повод, вот и распоясались. Не будь тебя, жили б как раньше. Или не жили, тут не угадаешь, скажу я тебе.
— Оставишь на ночлег? — спросил Инсар, и гибриоид поморщился. Пусть он и урод, и карлик, и обладает колоссальным иммунитетом, но предпочёл бы другое место для отдыха.
— Элечиство нит? — с трудом поинтересовался Измир.
— Света что ль? — переспросил Казау. — Нихера! И его обрубили!
— Не город, а паразит, — в задумчивости пробурчал Инсар.
— Ну-ну, — не поняв о чём он, поддержал Казау и продолжил, — мест для сна нету. Нуждающихся класть некуда. Так что идите куда хотите, а тут я вас не оставлю. Чаём напоил, всё рассказал, а теперь валите! Ага?
Инсар и Измир снова оказались на пустынной узкой улочке «котла». Темнело. По ночам здесь обычно бывало ярче, чем в Трезубце. Улей беспрестанно гудел и не всегда тепло встречал новых людей. Инсару в первые дни пришлось доказывать свою состоятельность. После пары драк и крепких попоек местные решили, что он свой и познакомили с Артуком, который пользовался Инсаром и неплохо платил. Теперь всё иначе, Казау прав. Инсару предстоял сложный выбор. Остаться и взять на себя неслыханную ответственность или продолжить скитания, не зная своего прошлого, не ведая, что ему предначертано, и что за демоны поселились в его душе. И почему-то под тёмным, почти непроницаемым небом Котлована он вдруг осознал, что всё время двигался верно, что Зуверфы, его невидимые экзекуторы, вели его, подстёгивали и закаляли. Он понял, что следующий шаг сделает в том направлении, откуда возьмёт начало его новая жизнь в доселе невиданном качестве.
— Пойдём, — спокойно проговорил Килоди, — найдём ночлег.
— Где ж? — спросил Измир.
— В резиденции Артука. Жирный боров мне крупно задолжал.
О важности резиденции Шарамов знал каждый, кто хотя бы раз бывал в «котле» или «предбаннике». Трёхэтажное сооружение, выстроенное предком Артука из кирпича, извёстки и необтёсанного камня. На входе — три колонны, как в древних храмах. Само здание квадратное, на ровной крыше в каждом углу по пулемёту, в центре — зенитная установка. По всему периметру высокий металлический забор, как у посольства Трезубца в сономитском Зен-Борине. На входе вооружённая охрана. Резиденция долгое время использовалась под разные нужды, была борделем, отелем или складом. Артук предпочитал ошиваться в запутанных трущобах. Но после атак правительства поджал хвост и заточил себя в защищённом мраморном квадрате, который, как ему думалось, спасёт его хоть от армии «РОМБА». Десяток наёмников снаружи, столько же внутри. Атака с воздуха маловероятна — по гиропланам тут же будет открыт огонь из зенитки. Ударить издалека — значит одним махом стереть пол «котла». На подобное, всё же, Трезубец пока был неспособен. Столь радикальные действия будут расценены как геноцид коренного населения, и за дело возьмётся Детра. Никого из власти Трезубца такие перспективы не радовали.
— Пусти к Артуку, — просил Инсар, уперевшись в ворота «крепости».
— Кто спрашивает? — вооружённый крепкий парень с дробовиком, всё как полагается.
— Скажи, старый друг.
— Точнее.
— Килоди. Инсар Килоди.
Громила что-то буркнул в рацию. Прошло полминуты, раздалось шипение. Громила глянул на дом, кто-то махнул ему из окна.
— А это кто? — громила интересовался Измиром.
— Безобидный гибриоид, который составляет мне компанию.
— Трахать уродца — это что-то новенькое! — довольно осклабился громила с дробовиком и открыл калитку.
Их проводили под конвоем до третьего этажа. Внутри резиденции Инсар не заметил и налёта роскоши. Пара стульев, стол в большом зале, фортепьяно у окна. Второй этаж ему рассмотреть не удалось. Третий был окрашен в яркие граффити. Жизнь в фавелах, видимо, бесследно не проходит. Кабинет, в котором Артук спал и ел, был украшен золотом. Металлом ценным, но не слишком почётным. В богатых домах ценился ведениум, драгоценный металл, который блестел ярче солнца и плавился до микрон. Но его открыли относительно недавно, а украшения Артука — это широкая люстра, настенные абажуры, подсвечники, изголовье кровати, настольный бар — относились к прошлой эпохе и являли собой достояние предков.
Артук вскочил из-за стола. Он снова жрал. На сей раз безвкусную гадость.
— Едрёна мать! — вскрикнул Артук, запахнул свой махровый халат и обнял Килоди как старого друга.
— Явился! Сам! Под носом у Трезубца! Вот идиот, а парни?! — Артук обращался к конвоирам, которые привели Инсара и карлика.
— Есть разговор, Артук, — холодно начал Инсар, но тот и слушать не желал.
— Братцы, ну ка усадите этого мудозвона за стол, да принеси мне водяры какой-нибудь! Бахнем с этим петухом!
— Артук…, - снова попытался заговорить о деле Килоди, но жирный боров Артук ухватил своей волосатой рукой его за шею, прижал к своему потному лбу и процедил сквозь зубы:
— Молчи, паскуда! Не слова. Сядь на стул и жди, пока не нальют.
Инсар присел на металлический стул. По телу прокатилась волна мурашек. Измир стоял в стороне и тоже не раскрывал рта. Принесли бутылку со спиртным, разлили по стаканам. Закуска, пара солёных огурцов, картофелина и хлеб, уже имелась на столе.
— Пей, — поднял стакан Артук и опрокинул его залпом, уставившись на Инсара, который неторопливо вылил обжигающую гадость в глотку. Килоди ощутил тошноту. Нет, пойло было крепким, но чистым, без ядовитых примесей. Просто Инсар давно ничего не ел.
— Закуси! — приказал Артук. Инсар съел картофель. Полегчало.
Артук поднялся с кресла, нагнулся над Инсаром и кулаком врезал ему в лоб. Килоди распластался на полу. Послышались смешки зрителей — охраны Артука.
— Ты как никогда вовремя явился, Килоди! — басил Артук, посмеиваясь.
Он был пьян, причём давно и основательно. Долгий запой лишает рассудка. Почему его ещё не убили свои же, спросил себя Инсар? Конечно из-за статов. Одним золотом сыт не будешь. — Твоя шкура станет спасением для всего Котлована. Ух, Килоди, как же ты вовремя!
Инсар поднялся на ноги и тут же получил сокрушительный удар ногой в область живота. Согнувшись пополам, Инсар начинал закипать. Измир дёрнулся к нему, чтобы помочь, но был остановлен могучей рукой, которая пригвоздила его к полу, ткнув мордой в камень.
— Не рыпайся, уродец, — промычал откуда-то сверху обладатель ручищи.
Килоди снова встал на ноги. Артук замахнулся, целясь кулаком в лицо, но промазал — Килоди ушёл в сторону. Второй выпад пришёлся в плечо Инсара, не больно, почти мимо. Артук свирепел после каждого промаха, и, не попав в Килоди ещё трижды, приказал своим людям взять его под руки и держать. Инсар не сопротивлялся. Он испытывал куда более жестокие муки, нежели хилые толчки бессильного пьянчуги. После десятка вялых выпадов в корпус Артук устал и приказал «увести ублюдков с глаз долой». Но заметил лежавшего карлика и расплылся в хищной улыбке.
— Принесите палку. Буду лупить уродца!
Измира силой уложили на стол. Карлик матерился и посылал проклятья на всех известных ему гибриоидских наречиях, плевал в морды громил и брыкался. Его держало четверо. Артуку принесли палку — широкую и тяжёлую дубину, которой выбивают мозги должникам.
— Кровищи-то сколько будет! — причмокнул Артук и замахнулся на извивающегося гибриоида.
— Не смей этого делать, Артук! Поплатишься ты и твои родные, живущие за Бухтой Фарьи! Клянусь, убьёшь меня — и пиши, пропало!
Инсар, сидевший на полу и наблюдавший за готовящимся избиением, не поверил своим ушам. Он полагал, что Зуверфы вновь завладели им, подсовывали слуховые галлюцинации. Но Артук тоже замер, как и его люди, сдерживавшие Измира.
— Прикажи, чтобы отпустили! Немедленно!
Артук опустил дубину и ахнул. Затем мотнул своим громилам, те убрали руки от карлика. Измир соскочил на пол и обвёл всех надменным презрительным взглядом.
— Пусть уберутся отсюда! Остаёшься ты, я и Килоди! Немедленно!
— С каких это пор ты тут командуешь, уродец?! — поднял брови Артук. — Умение болтать на илейском не даёт тебе право… да ничего тебе не даёт!
— Моё имя — Измир-Ко-Нашах-Фа-Йелландул, я — посол короля гибриоидов, его советник. Если тебе и этого мало, Артук, то скажу больше. Слыхал ли ты про Негоцианта?
Артук кивнул и облизал пересохшие губы.
— Не советую спорить со мной, потомок уважаемых Шарамов, ибо я, Негоциант, один из самых богатых и влиятельных существ на планете, и ты знаешь, чем грозит ссора со мной.
— Чем докажешь, карлик? — осипшим голосом спросил Артук.
— Глянь, — Измир виртуозно вынул из походной сумки планшет, включил его, подключился к Потусторонней Вязи и в один миг снял с тайного счёта Шарама тридцать тысяч статов. Показал результат Артуку.
— Не веришь? Думаешь, фокусы? Проверь!
Артук метнулся к своему компьютеру, подключился к серверам банка на Стердастосе, проверил баланс. Минус тридцать тысяч. Списано менее минуты назад. Шарам отчаянно выругался и воззрился на карлика.
— Будешь докучать вопросами, лишишься ещё пятидесяти тысяч. А там как пойдёт. Сам знаешь, затягивает, — на морде Измира появилась кривая ухмылка.
— Договорились.
Артук, уселся на свою широченную кровать и приказал охране выйти.
— Ну что, готов к переговорам? — спросил его Измир, придвигая высокое кресло.
— Ага, — кивнул Артук Шарам. — Может, я спятил? Спился к чертям, а?
— Это вряд ли. — Бросил Измир. — Присоединяйся, Инсар. Твой голос здесь важнее прочих. И не смотри ты так на меня. Пока есть вопросы важнее.
* * *
Ничего не изменилось. Жилище сибера по-прежнему изобиловало мониторами, водой по щиколотку, которая почему-то ещё не замёрзла, темнотой и наэлектризованностью в воздухе. Сибер развалился в кресле, подключённый к Потусторонней Вязи. Инсар ступал осторожно, нащупывая дно. Ноги промокли, но ничего не поделать. Сибер почувствовал его присутствие. Мониторы задёргались белым шумом. В них образовались очертания человеческого лица. Из динамиков зазвучал электронный голос:
— Зачем пришёл?
— Ты знаешь.
— Я не провидец, Инсар Килоди.
— Но многое знаешь, так ведь?
— Верно. Спрашивай или уходи.
— Хочу, чтобы ты работал на меня, — честно признался Инсар.
— Я никому не принадлежу. Никому.
— Но как же Артук?
— Щит от назойливого окружающего мира. Комфорт быть свободным.
— Свободным в Вязи?
— Тебе не понять. Никому кроме сибера этого не понять. Даже многие детрийцы этого не понимают.
— Чего именно?
— Гула Потусторонней Вязи.
— Гул?
— Гул. Потусторонняя Вязь зовёт тебя, она страдает. Источник страдает. Гармония нарушена. Кто-то должен остановить мучения. Ты обязан Потусторонней Вязи. Она давно выбрала тебя для своего исцеления.
— О чём ты?
— Забудь о словах. Просто иди дальше.
— Сотрудничай со мной, Сибер.
— Зачем? Стать пешкой?
— Сибер Хакко. Так ведь тебя зовут? Сибер Хакко. Хакко — твоё имя. Я называю тебя по имени, я твой друг.
— У сибера нет друзей.
— Ты станешь исключением. Обещаю.
— Как можно клясться в мире свободном от веры?
— Теперь ты ошибаешься, сибер Хакко. Я клянусь с ясным осознанием толка новой религии, что расцветёт в усталом мире. И я зачну её в Котловане.
— И кому же будут поклоняться поборники новой веры, Инсар Килоди?
— Хсару.
* * *
Убежище Артука стало для Инсара и Измира новым пристанищем. Они расположились в соседней со спальней Артука комнате, куда поставили две кровати, огромный письменный стол, различную электронику и мебель. Измир удовлетворённо потирал свои мелкие, сморщенные ладони, предвкушая море любопытной и увлекательной деятельности. Инсар застал карлика за столом, погружённого в какие-то расчёты. По сравнению с мебелью гибриоид выглядел комическим, гипертрофированно уменьшенным.
— Где бывал, уважаемый друг? — спросил Измир, не отрываясь от монитора.
— Не твоё дело! — резко выпалил Килоди и без сил рухнул в постель.
— Почему невесел?
— Отвали!
Измир озадаченно глянул на Инсара, сполз со стула, подошёл к нему и присел рядом.
— Я виноват в чём-то? — снова спросил Измир.
— Всё то время, что мы шлялись по Илейе и забивались в угол от малейшего косого взгляда, ты мог нормально изъясняться, платить за ночлег, просто доступно всё разъяснить! А вместо этого ты корчил из себя тупого карлика, который владеет какими-то фокусами, но всё равно нихера не понимает! Зачем?!
— Мне понятно твоё негодование, Инсар Килоди. Позволь, я объяснюсь.
— Валяй, Измир! Расскажи мне очередную сказку о демонах, древних предназначениях, духах и невероятной силе, что скрыта чёрт знает в чём! Измир, эти бредни мне уже поперёк горла! Слышать не хочу о всяком мистическом и непонятном! Я устал, карлик! Тошнит от всего! И сказать по правде! — Инсар вскочил на ноги, его глаза пылали, плод «соляной грозди» нагрелся так, что припекало грудь. — Ничего бы не изменил, занеси снова этот ублюдок Артук свою палку в попытке размозжить тебя! Признаться, я внезапно захотел, чтобы он разбил твою башку! Да, я немного привязался к тебе, но тогда мне было плевать!
— Что ты знаешь о моём народе? Ровным счётом ничего! Да, мы босяки, у которых нет цивилизации. Мы падём перед вашей техникой и оружием. Но у нас есть знание, дарованное самим Хсаром. Я говорю — ты слушаешь! Существует короткая гибриоидская легенда, Инсар Килоди, повествующая о великом гиганте, упавшем с небес. Он слонялся по земле, смотрел на мелких, будто муравьи, созданий и не видел в них кого-то, кто почитал бы его, был бы похож на него. И тогда великий гигант решился и создал свой личный народец. И он собрал первое существо дикой расы. У него вышло здорово! Существо это было идеальным: сильным, быстрым и умным. Создав сотню таких существ, он отправил их воевать с другими, непохожими на гиганта созданиями. И другие победили, потому что их было больше. Они окружили гиганта, свалили его наземь и, связав, проткнули глаза, чтобы он больше никогда не смотрел в их сторону. Горстка выживших существ спасла гиганта. Гигант озлобился и принялся клепать новых наугад, как придётся, но делая их великое множество. Гигант путал местами органы, а лицо и всё тело выходили неаккуратными, торопливыми. Ожившие человечки могли пугать уродливостью, но были сильны, глупы и упрямы. Создав армию уродцев, гигант отправил её на других. И уродцы победили, перерезав всех недругов. И заняли свою территорию. Так появились праотцы моего народа, имя которого, кстати говоря, не имеет ничего общего с общепринятым названием — гибриоид.
— И как вас называть? — спросил Инсар.
— Шиверы — потомки могучих широзаев.
— Кто такие широзаи?
— Наши праотцы, Инсар Килоди.
— Допустим, — согласился Инсар, — но я-то тут вообще причём?
— А притом, что владыки наших праотцов, а точнее сгустки мятежной энергии, именуемые также Зуверфами, выбрали твоё тело и твой оттум — чрево жизненный силы, как сосуд для концентрации высшей власти.
— Какого хера я им дался то, этим сгусткам?! Объясни мне?! — Инсар покраснел, грудь снова неимоверно жгло.
— Прости, но ответ знают только два существа — это смагоры, древнейшие и могучие шиверы, мудрейшие создания нашего народа, — сказал Измир.
— Круто, — выдохнул Килоди. — И как с ними поболтать?
— Никак. Они приходят сами. Я хотел привести тебя к своему народу, познакомить с обычаями. Быть может, они бы обратили на тебя внимание. — Ответил Измир и продолжил. — Но скажу, зачем притворялся. Проверял. Убеждался. Смотрел на тебя со стороны. И теперь уверен в том, что наш король не ошибался. Я видел Зуверфов, и это настоящее чудо. Ты — мой повелитель, Инсар Килоди. Я преклоняюсь перед твоим величием, пусть ты ещё и не осознал его.
— И с чего мы начнём строить новую веру?
— С азов, господин, — Измир подскочил на свои короткие ноги и оживился, — поможем людям. Необходимо дать им то, без чего нельзя прожить. Чистая вода, тепло, еда и уверенность в завтрашнем дне. Показать народу, что ты сделаешь всё для их блага, несмотря ни на какие преграды. И тогда они уверуют в тебя, ибо человек есть существо крайне ограниченное и отлично адаптируется.
Измир дал совет: действовать решительно и быстро. По его данным, в Трезубец пребывали сорвиголовы, которые уверяли, что убили Инсара Килоди и теперь требовали выкуп. Инсар морщился от новостей по ТВ-панели, в которых не осталось ничего кроме политической пропаганды, сообщениях о «Вечном Страннике» и каких-либо светских раутах. Виктор Соломон, избранный Конфорнумом на пост Временного Лидера Илейи, часто появлялся на людях, много выступал, занимался популизмом. Инсар ничего никому не обещал. Он молча гулял по узким улочкам Котлована, вглядывался в приоткрытые коридоры и окна, за которыми всё остановилось. Дети больше не носились по «котлу». С каждым днём холодало сильнее, и когда выпал обильный снег, Инсар отдал приказ бывшим людям Артука, которые теперь работали на него. Отбить Железнодорожную станцию у Трезубца, взять из гружёных вагонов столько угля, сколько можно унести, и запустить котельною. Инсар приказал убить весь дозор на водораспределительной скважине и запустить воду во все дома Котлована. Наёмники были озадачены, но не спорили. В конце концов, им не за это платили деньги.
* * *
— Что мы ищем, Инсар Килоди? — голос сибер потускнел.
Его голова на подголовнике дёргалась так, будто он вот-вот навсегда завершит свой сеанс.
— Ты способен искать то, о чём никто никогда не слыхивал?
— Не существует такого в природе, Инсар, — ухмыльнулся шипящий человеческий силуэт белого шума.
— Тогда я готов произнести лишь слова. И дальше остаёшься только ты и Вязь.
— Говори! Медленно и чётко.
— Зуверф. Иншар. Мятежная энергия. Хсар. Глыба. Оттум. Балай-де-утран. Джулия Фокстрот.
— Начну с конца, — отозвался сибер Хакко, — проще будет.
— Ты знаешь, где она?
— Пока нет. Но, по крайней мере, на один твой вопрос я скоро отвечу.
— Я не спрашиваю. Я прошу найти хоть что-нибудь.
— Приходи, когда посчитаешь нужным. Но не торопись. И ещё, скажи работникам в котельной, чтобы меня оставили в покое. Мне комфортно в холоде.
— Но ведь скоро начнутся суровые заморозки, — возразил Килоди.
— Пища, влага и безмятежность. Больше меня ничто не беспокоит. И ты не тревожься.
* * *
Килоди продолжал наведываться на крыши «котла». Каждое его утро начиналось с обязательного рейда по городку. Утром люди занимались хозяйством, дети снова появлялись на улочках. Мужчины собирались на самую неприветливую работу, которую только мог предложить Трезубец. Мыть водостоки или подметать улицы. Даже грузчики столице ни к чему — вовсю трудилась робототехника. В «предбанник» понемногу возвращались торговцы.
По вечерам Инсар выглядывал в окно резиденции и видел тусклые огни в застеклённых проёмах жилищ. Килоди понимал, что это он дал людям тепло, свет и воду. Несколько смертей вернули надежду Котловану, но вместе с тем принесли большие проблемы.
— Я отличный бухгалтер, Инсар, — приговаривал обычно перед сном Измир, занимаясь переводом очередной сотни тысяч статов с личного счёта на картридж Артука, который карлик забрал себе и перекодировал, — но и только. Присмотрись к наёмникам. Тебе нужен воин, преданный и талантливый.
— Вряд ли могу хоть кому-то из них верить, — отмахнулся Инсар.
— Поэтому я и говорю — присмотрись.
Случай решил за Инсара, хотя очередной обход «котла» мог стать для Килоди последним. На одной из тихих заснеженных крыш на отшибе Котлована в него стреляли. Инсар рухнул на колени и простёр руки к небу:
— Стреляй наверняка! Или ты хочешь меня напугать?! Бессмысленно! Артук ничтожен, он тебе ничего не даст!
С другой крыши очередной надстройки, разукрашенной мрачными граффити, поднялась из укрытия фигура снайпера. На стрелке была выцветшая цвета хаки старая форма «РОМБА». На лице тёмно-зелёная, выполненная в виде пасти змеи акриловая маска с вырезами для глаз и рта.
— Не могу никак взять в толк, — заговорил наёмник, стянув свою маску, — чего ты добиваешься своим меценатством? В чём подвох?
Мужчине давно разменял четвёртый десяток. Сам крепкий, кряжистый, но совсем не гора из мышц. Невысок, на глаз метр семьдесят пять или чуть выше. Инсар пристально изучал наёмника, пока тот приближался к нему, удерживая на мушке. В частности лицо, живое, с тонкими губами, крупными глазами, острое, с пытливым взглядом. И рыжий ёжик густых волос. Похож снайпер был скорее на продавца мороженого, который мечтал стать актёром боевиков.
— Всё предельно просто — я хочу помочь, — ответил Инсар, поднявшись с колен и отряхнувшись от прилипшего к одежде снега.
— Зачем?
— Буду с тобой честен — сам того не знаю. Но хочу, чтобы Котлован сплотился.
— Слыхал, сколько за тебя дают вскладчину? Артук сто штук плюс Трезубец миллион. Одна пуля обеспечит меня и моих будущих спиногрызов на много лет.
— Тогда не медли.
Стрелок замялся.
— Херня какая-то со мной, да вот только неохота мне тебя порешать. Всё правильно делаешь, по чести.
— У наёмников есть честь?
— Не знаю, как там с честью у кого дела обстоят, но у бывшего офицера она точно имеется.
Рыжий сверкнул сапфировыми глазищами.
— Сделаем вот что, — Инсар перехватил инициативу, — сейчас ты отпустишь меня с миром, а захочешь примкнуть — милости прошу. Я ценю профессионализм и честность. Но предупреждаю, Артук так или иначе умрёт. Либо я сию минуту, либо Артук.
— Фух, дело плёвое, — выдохнул рыжий, — насрать мне на этого жирного хряка сто куч. Так что счастливый у тебя сегодня день.
* * *
Вместе с заморозками пришла острая нужда в еде. Инсар подкупил одного из поставщиков Трезубца, который проводил товарные вагоны через станцию близ «котла» с продолжительной остановкой. Набирая хлеба, масла, сыра, чая, мяса, соли, сахара сотнями килограммов, Инсар старался равномерно распределять припасы между котлованцами. Но всё равно хватало не всем. А чем сильнее била стужа, тем больше требовалось еды, спичек, керасина и ворвани. Многие горожане разжигали в домах каганцы и плошки, добавляя тем самым толику тепла и света.
Инсар часто заглядывал в «лазарет» к Казау. Больных с каждым днём становилось всё меньше, и даже безнадёжные шли на поправку и улыбались.
— Я хрен знает, чего ты там наворотил, Килоди, но, бляха, оформлю тебе свои уважение и безмерное спасибо! — Лыбясь во весь рот, тарахтел взбодрившийся парень. — Народец шушукается о твоей персоне, болтают, мол ты прибрал к рукам Артука и его горил. Чёрт, недоумеваю, как ты это провернул, Инсар, но яйца, видать, на месте, скажу я тебе.
Инсар не знал, что ответить. Он, собственно, ничего не делает, всё за счёт богатого карлика. Но наёмники, даже самые прожжённые, стали с ним учтивей.
Инсар часто думал перед сном, а вдруг он попал в большую аферу, игру, в которой он разменная монета? Придёт время, и его уберут с доски. Но Зуверфы всё же реальны, он их видел, и они ему служат. Килоди поймал себя на странном, почти невозможном желании — он снова хотел услышать ИХ шёпот, ИХ шипящую, скользкую речь. Сорвать подаренный кулон и чёрт с ним! Но боли ужасны, неимоверны, невыносимы. Инсар вспомнил о своих приступах, и его лицо передёрнуло. Ему снился сон. Всё тот же старик Асмар Мбалли и его светящийся глаз. Вокруг всё размыто, будто он под наркозом и вот-вот скальпель хирурга коснётся его плоти. Приводы его шеи пришли в движение, из глотки доносился сдавленный неясный звук. За спиной старика набухал полупрозрачный шар. Мбалли что-то неистово кричал, и шар, изменив цвет, став багровым, взрывался, обдавая Килоди горячей плотной скользкой жижей. Сон прерывался.
Кто-то настойчиво ломился в дверь спальни. Измир кряхтя сполз с кровати, накинул детскую пижаму и побрёл открывать. На пороге стоял рыжий приятель Инсара.
— Снег на улице, зашёл погреться, — искренне, почти по-дестки улыбнулся рыжий. Без оружия он точно походил на продавца сладостей.
— Проходи, — Инсар жестом показал конвою отбой, мол, всё в порядке, — присаживайся. Чай будешь?
— Меня зовут Измир, — гибриоид протянул свою ладошку рыжему, тот ответил крепким, но не костоправским рукопожатием.
— Я по делу пришёл, — начал стрелок, — птичка напела об одном мероприятии. Скоро на Котлован бросят настоящую армию. Не то, что последнее время — пара-тройка группок и тю-тю. Отбиваться удавалось, как нефиг делать — пара трупов, и остальные драпают до самого замка. Но в этот раз будет жесть, уж поверьте. Не уверен, что продержимся. Можете не верить. Я предупредил. Боевиков у вас маловато, даже если по углам поскрести. Короче, кумекайте. Меня Коброй кличут. Найдёте. Парни знают меня, я на жирного трахаря долго батрачил. Кстати, жив ещё волосатый поганец-то? — Кобра кивнул в сторону противоположной двери, за которой безвылазно сидел Артук.
Инсар кивнул.
— Мочить будете его?
Инсар медлил. Измир тоже. Артук им больше не нужен. Свою функцию он выполнил, не дав наёмникам растерзать выскочек-нуворишей. Прошло некоторое время, «котёл» стал перерождаться, и отношение бойцов менялось вместе с ним.
— Артук нам безразличен, — стараясь подобрать самые нейтральные слова, проговорил Инсар.
— Значит, дождётесь, когда он вопьётся занозой в заднице! Нет более дерьмового и гадкого пакостника, чем уязвлённая, обиженная свинья с потухшим фейерверком амбиций! Или мечтаете как-нибудь очнуться с перерезанными глотками?
Измир глянул на Килоди как бы советуясь. Тот решение принял.
— Подожди здесь, — сказал Килоди и прошёл к Артуку.
Тот сидел на своей кровати и копашился в планшете. Выглядел Артук омерзительно: грязные волосы слиплись, морда опухла, на коже выступила сыпь. Увидев Инсара, он слабо кивнул.
— Скажи мне, Артук, кто заказал Фрая?
— И что мне с того? Какая прибыль? И не всё ли равно?
— Это важно.
— И ты не тронешь меня, если я тебе выдам имя?
— Я обязательно подумаю над этим, Артук.
— Его сводный брат Оло Ван Дарвик. Никто, даже Родензир или «Чёрная Улитка» не обладают той властью, что сконцентрированна в руках Ван Дарвика. Так что, засранец, не пёр бы ты на него, иначе всё равно не выстоишь, — Артук мрачно хмыкнул и вернулся к экрану планшета.
Инсар вышел из комнаты Шарама, вернулся к Кобре и гибриоиду:
— Только быстро, — выпалил Килоди.
Кобра кивнул и с ухмылкой удалился в соседнюю спальню. Раздались мужские крики, вопил Артук Шарам. Затем ор стих, перетекая в гортанные хрипы. Через минуту угасли и они. Показался Кобра. Его щёки налились красным, на лбу выступил пот.
— Жирный, скотина, — выругался рыжий, — укусил даже, гад.
— Как быть с готовящейся облавой? — спросил Измир.
— Я недурно стреляю, но стратег из меня паршивый.
— И всё же, — подхватил Килоди, — чтобы ты сделал?
— Ну-с, — Кобра склонил голову набок, он так думал, — пожалуй, собрал бы всё оружие и раздал его каждому, у кого есть указательный палец. И тогда, быть может, у нас появиться шанс отстоять Котлован.
— Обустраивайся, ты нам пригодишься, — распорядился Инсар, и конвой проводил Кобру на первый этаж, в так называемый казарменный блок, где жила охрана Артука.
— Измир, проветримся? Ты засиделся, а ведь жителю джунглей крайне необходим свежий воздух, — Килоди влез в штаны и глянул на карлика.
— Не стану возражать, — согласился Из.
Погода устоялась дивная. Инсар ещё не видел Котлован таким красивым. Он и подумать не мог, что место, в котором всем на всех плевать, куда приходили умирать или погибать, где воровали и торговали людьми, может принять настолько роскошный вид. Дома и улочки, украшенные снегом, к стенам прибились высокие сугробы. Ребятня прыгала с третьего этажа и катилась вниз, пока не окажется у сточных канав, которые теперь стали чем-то вроде жёлоба для катания на самодельных коньках. Котлован, каким бы прогнившим и павшим он не был, всё равно казался Инсару далеко не потерянным, даже наоборот — в чём-то превосходившим стерильный Трезубец с его многомиллионным населением. В конце концов, обречённые отправлялись на дно Шрама Земли, а в «котле» со дня на день перебивались те, кому что-то ещё нужно от этого мира, от этой несладкой жизни.
Они подошли к ветхой железной дверце. Первый этаж огромного, путанного пятиэтажного лабиринта, в котором проживало семей двадцать, не меньше. Открыла самая пожилая дама в толстом шерстяном халате. Ей исполнилось лет сто пятьдесят.
— Мадам Гуажье на месте?! — громко спросил Инсар, полагая, что у старухи проблемы со слухом.
Старуха пару раз кивнула и захлопнула дверь перед их носом. Немного погодя появилась и сама мадам Гуажье — прекрасная полная женщина с неувядающим выражением лица.
— О, милый мой! Как я рада тебя видеть! — женщина заключила Инсара в объятиях, расцеловала его, подмигнула карлику.
Они с Килоди обменялись новостями, говорила преимущественно розовощёкая Гуажье. Измир прикинул, что она лет на семьдесят моложе предыдущей старухи, но спросить не осмелился.
— Ваши пальто, — женщина вручила Инсару два увесистых пакета с одеждой, — материала много, шью всему дому. Зато не мёрзнем. Радостно от этого, а то переживали, думали, как быть. Нынче проще стало. Спасибо вам, Инсар, спасибо.
Распрощавшись с мадам Гуажье, Инсар осмотрелся, принюхался и отметил, что в воздухе пахнет свежей выпечкой, а на витрине пекарни Алфара, что располагалась почти напротив дома Гуажье, нет таблички «ЗАПЕРТО».
— Похоже, старина Алфар снова трудится по призванию, а не нужде. Есть хочешь? — предложил Инсар. — Заодно и примерим новый наряд.
Измир кивнул, и они вошли в пекарню, из недр которой по всему «котлу» расплывался сладкий аромат свежевыпеченного хлеба и терпкий зазывающий запах корицы и кориандра.
— Откуда ты его знаешь? — спросил Измир, когда они уселись в самый дальний угол заведения. Народу было немного, но всё же он был.
— Кобра собирался убить меня, но я его переубедил.
— И придушил Артука. Согласен, Шарам нам не нужен, но не тебе ли стоило впитать его жизненную силу? Личности наподобие Артука весьма колоритны, пусть и мерзки. Не теряй такие возможности.
— На мне амулет, забыл? — Инсар ткнул себя в грудь, — что проку от чьей-либо энергии, если я не могу её забрать?
— Я вообще не понимаю, почему он ещё у тебя на шее! — скорчив растерянную мину, сказал Измир.
— Предлагаешь сорвать и выбросить?
— Ну, такими вещами не разбрасываются — это первое. Зачем тебе исполнять волю какого-то дядьки, которого ты и знать не знаешь? Это второе. Ну и третье. Зуверфы не плохие. Болью они подтолкнули тебя.
— Убивать! — сдавленно выкрикнул Инсар. — Они заставляли меня убивать!
— Временная мера, — покачал головой карлик, — временная и вынужденная. Они были слабы. Теперь станут сильнее. Поверь мне. Твои психика и тело будут готовы.
— К чему?
— Вдохни здешний воздух — воздух Котлована. Он пропитан мятежной энергией. Это то, что им необходимо. Почитание, слепая преданность, жертвенность.
Подошёл Алфар — высокий и в молодости сильный мужчина, который с годами приобрёл седую бороду и гладкую лысину. Он тепло улыбнулся гостям, обратился к Инсару.
— Товарищ, я рад вас лицезреть, — Алфар осклабился и пожал руку Килоди, — чем я смею угостить? Есть вкусный чай. И пара свежих, горячих ватрушек.
— Тащи, что есть, — в ответ улыбнулся Килоди.
Алфар кивнул и удалился.
— Измир, как нам быть с грядущим вторжением? — спросил Килоди.
— И в это веришь? У меня нет оснований считать, что готовится нечто подобное.
Алфар принёс горячий чай, от которого шёл терпкий мятный аромат, и пару толстых пирогов с творогом.
Инсар тронул пекаря за рукав, когда тот собрался уйти:
— Скажи, где у тебя можно переодеться?
— Закончите и подойдите ко мне, я вас провожу вниз. Там у нас что-то вроде кладовки. И, кстати, если нужно могу выбрить.
— Незачем, с кудрями сами как-нибудь справимся, — улыбнулся Килоди, и пекарь ответил ему учтивым кивком.
Инсар вернулся к разговору. В помещении играла музыка. Местное котлованское радио. Песня сменилась залихвастским говором ведущего, который много шутил и балагурил.
— Кобра врёт? Или в Котлован проникали солдаты Трезубца? — пристально воззрившись на гибриоида, спросил Инсар.
— Ну да, случалось пару раз. Расставили дежурных по периметру «котла», как ты и велел. Там всего-то человек пятнадцать было. Постреляли, парочку их солдат ранили и разошлись. Не критично.
— Как думаешь, почему официальная власть до сих пор не выходит на разговор? И это после потери «котла», передаточного аква-пункта и дерзкого налёта на железнодорожную станцию? Полагаешь, им всё равно или они не гордые, так оставят?
Измир поморщился и недовольно помотал своей уродливой безволосой головой.
— Я верю Кобре, потому что сам ждал, когда Трезубец осмелеет. И ещё, Ко-Ланди! Если ты впредь скроешь от меня что-либо, клянусь, я сначала убью тебя, а затем прикончу себя! И закончится на том великая миссия твоего народа! Уяснил?!
— Да, господин.
Карлик покорно опустил голову, его грубая кожа приобрела пунцовый оттенок.
Инсар смотрел на своё отражение и дивился тому, насколько постарел за несколько последних месяцев. Короткая густая бородка и волосы чуть ниже плеч. Кожа стала грубой, прибавилось морщин. На него смотрели ясные, ничем не замутнённые глаза. Эти глаза видели суть. Измир был ему предан, Кобра — искренен. В Котловане не было никого, кто желал бы ему смерти.
— Ничего сидит, сносно, — буркнул Измир, облачившись в короткое, но отлично скроенное шерстяное коричневое пальто. Инсару обновка тоже понравилась. Укороченное пальто серо-зелёного цвета отлично смотрелось на нём. Стоячий воротник полностью скрывал шею.
— Устрой для меня одну важную встречу, благородный шивер, — попросил карлика Инсар.
— С кем?
— С эмиссаром «Чёрной улитки».
— Рискованно, — почесал лоб своим острым ногтем Измир, — но почему бы и нет. О чём пойдёт речь?
— О сотрудничестве, Измир, — ответил Инсар и пошёл наверх, на воздух. Измир поспешил за ним.
На следующее утро Инсар набрал двадцать шустрых парней и пару девчонок. Каждому Инсар раздал мешок, набитый письмами. Все они адресовались жителям Котлована.
— Вы зайдёте во все жилища «котла» и выдадите послание лично в руки. Если нет дома, вернётесь позже. Если снова никого, сунете конверт под дверь. Уяснили?! Следить за вами стану выборочно, но кто оплошает — тот может забыть о Котловане! Если кто-то не умеет или не может прочитать — вы читаете вслух! По двести статов за хорошую работу! К глубокой ночи все письма должны быть розданы.
«Данное послание получили все! Все, кому дорог Котлован. Со дня на день Трезубец ударит. Власти хотят отнять у нас воду, еду, тепло. Свободу. Только так они смогут контролировать, руководить нами. Я, новый хозяин поместья Шарамов, против политики Трезубца! И я готов биться насмерть против властных ублюдков! Но мне нужна поддержка. Мужчины и женщины, готовые взять оружие, приходите к моему порогу, и я дам вам орудие и патроны! Кто захочет — встанет рядом со мной. Другие пусть повесят на дверях и ставнях замки! Не пускайте чужаков, помешайте им разрушить ваш очаг! Помогите мне отстоять город, защитить ваш дом! Я жду каждого из вас».
Рассвет ознаменовался крупным снегопадом и не слишком дружным, но единым хором из тысячи голосов, которые слились в одном слове — «котёл». Гул нарастал, люди свистели и выкрикивали проклятия в адрес Трезубца. Инсар вышел на террасу резиденции, и его тут же захлестнули неподдельная гордость, воодушевление и бодрость. К вотчине Шарамов подступила целая армия котлованцев. Среди них были и дети, неспособные удержать самое лёгкое оружие.
— Пришли! — возгласил Инсар своему низкорослому приятелю. — Вели выдавать орудие и патроны.
— Ещё раз повторяю, существует гигантский риск, они не воины, — залепетал Измир.
— Исполняй!
Цоколь обители Шарамов был усеян различным оружием и снарядами. Хватило не всем, но многим. Инсар попросил пересчитать каждый ствол. Автоматы, пистолеты, гранатомёты, винтовки и гранаты — восемьсот пятнадцать единиц отправилось в руки народа. Эту коллекцию Артук Шарам собирал долгие годы, не иначе, как готовился к маленькой войне. И время пришло.
Толпа разбрелась только к вечеру. Инсар испытывал странное чувство, с одной стороны, его задумка срабатывала, с другой, позвякивал маленький тревожный колокольчик, который повторял слова Измира: «Рискованно, чрезмерно рискованно». Но Инсар понимал, что иначе никак. Его наёмники — слишком ценный ресурс, чтобы выставлять его на передовую и терять понапрасну. Щит из вооружённых озлобленных гражданских — наилучший раздражитель для профессиональных военных.
Наступления ждали долго. Некоторые из окружения Килоди стали сомневаться, что Кобре стоит верить, другие, кто Кобру знал как человека слова, считали, что Трезубец передумал. Приближался большой праздник — Ночь Обновлённого Цикла. Котлованцы запасались продовольствием больше обычного. Вопреки всему, настроения в городке царили безмятежные. В то, что Трезубец ударит всего за день до праздника, никто не верил. Но так и вышло. Без каких-либо переговоров четыре роты военного спецназа вошли с окраин, образовав кольцо. Спецназу поставили задачу — уничтожить обитателей поместья Шарамов, попутно устраняя всех, кто помешает выполнению приказа.
Чёрный камуфляж мелькал мимо окон, которые спешно закрывались на ставни. Около двухсот пятидесяти бойцов проникли в «котёл», не встретив никакого сопротивления. Часовые на крышах, увидев чёрные ручейки, текущие по улицам, доложили Килоди.
— Началось, — потёр ладони Инсар, — я уж думал, не решатся.
— Ты как будто этому рад, — грустно заметил Измир.
— Ожидание утомляет, сам знаешь.
Измир ничего не ответил.
— Хватай камеру и отправляйся снимать, — приказал Инсар карлику, — возьми Кобру.
— Чего ради, Инсар?! Я не самоубийца, я — финансит, забыл?! — взмолился Ко-Ланди.
— Нам нужны эти кадры! А доверяю я только тебе. Кобра позаботится о твоей сохранности.
Измир кивнул, мол, уговорил.
— Пора вылазить из нор.
Инсар щёлкнул пару тумблеров у аппаратуры, что стояла на столе в спальне, присел на стул, приблизился к круглому мягкому микрофону и заговорил решительно и напряжённо:
— Котлованцы! Час пробил! Враги на вашей земле! Они лишат вас воли, отнимут право выбирать, прикажут жрать землю, а затем выпнут на дно Шрама Земли! Вы этого хотите?! Если вам дороги жизни, здоровье ваших детей, если вам не плевать на будущее, услышьте мой призыв! Зарядите оружие и нажмите на спуск! Пусть враг горит в праведном огне и подрывается на минах! Будьте смелыми и решительными! Во имя себя, ради новой жизни!
Речь Килоди ненадолго зависла в морозном воздухе Котлована. Раздались выстрелы.
Зов разлетелся по всему Котловану, как пронзительные крики воронов над пустырём. Неприступный городок наводнился солдатами. Они были везде, их было слишком много.
— Глянь! — кричал худосочный парнишка, высунувший свой нос из окна. — Саранча! Дави паразитов!
Его клич поддержали короткими автоматными очередями. Нападавшие разгруппировались, заняли оборонительные позиции. Шутка ли, но они сами загнали себя в скворчащее пекло, из которого выход один — вперёд ногами.
Бойцы Трезубца укрывались за стенами сооружений, прячась от выстрелов, от разрывов осколочных гранат. Местные забрасывали их зажигательными коктейлями, повсюду вспыхивали яркие огненные островки. Волна столкновений прокатилась по всему «котлу», превратив его в горячую красную точку, в бурлящий вулкан, который вот-вот выплюнет очередную порцию смертоносной лавы.
— Эхо-эхо! — орал в портативный передатчик капитан Моллс, ответственный за операцию «Транквилла». — Нас зажали! Повторяю, нас расстреливают, как скот! У местных есть оружие! Много оружия! Эхо-эхо! Нам не выстоять!
Позывной «Эхо» относился к мобильному штабу, обосновавшемуся в Трезубце. Их прекрасно слышали и видели. Миниботы, подключённые к зрительному нерву каждого бойца могли транслировать всё, что видит носитель. Но на экране, разделённом на восемь частей, менялись заснятые кадры только с восьми миниботов. Один из них принадлежал капитану Моллсу, видавшему виды вояке, чьи заслуги перед Илейей не счесть и на двух руках. Сейчас штабные наблюдали страшную картину. Зажатый в каком-то сарае, отряд Моллса отчаянно отстреливался, чаще всего наугад, слепо вскидывая автомат в оконный проём. Отряд транжирил патроны, силы и веру. Местные погибали, но их было слишком много. Каждую смерть котлованцы воспринимали остро и болезненно. Осталось семь камер. Восьмая только что потухла — солдата на части разорвало гранатой. Через минуту остановились ещё две камеры, оставив на экране всего пять ячеек. В каждой был огненный кошмар, автоматная трель и безудержный рёв котлованцев, в котором смешались призывы к убийству и восхваление Истинного Лидера.
— Капитан Моллс, как слышите меня?! — спрашивал Борн Блай, лично руководившей операцией.
— Слышу! Плохо, но слышу!
— Говорит маршал Борн Блай! Моллс, продержитесь ещё минут десять, высылаем подкрепление!
— Маршал! Без толку! Б-е-е-е-з т-о-л-к-у! — проорал Моллс, и за его спиной, у стены дома, разорвался снаряд, пущенный из гранатомёта.
Борн Блай глянул на монитор, где менялась картинка со спутника, снимавшая кровавое побоище в «котле». Бои велись на всей территории. На упитанном лице Блая проступили морщины, он знал, что идёт на крайние меры, но иного выхода не было.
— Слушай мой приказ! — начал Блай, и весь штаб затих. — Активировать военмехов, установить целью дом шарамов! Сторонние указания: работаем на тотальное уничтожение.
Спустя минуту на стоянке одного крупного супермаркета из-под земли повалил дым. Асфальт потрескался, земля разверзлась. Прохожие — жители Трезубца — в панике кидались прочь. Функция семнадцатого артикула предполагала мгновенную реакцию на военное вмешательство, будь то вторжение противника или собственная агрессия. Пробужденные от магического сна десятки тонн ходячей техники, образцы которой были когда-то куплены у Детры, поднимались в буквальном смысле из-под земли в разных районах Трезубца, снаряжённые и готовые нести разрушение. Махины, каждая в высоту с двухэтажный особняк, стояли на четырёхосной пневмоподвеске и перемещались либо на крупных бронированных колёсах, либо за счёт металлических конечностей, напоминающих гигантские паучьи лапы. Мехи управлялись автономно, из штаба — на одну машину два оператора. Переливающиеся хромированным металлом бронированные военмехи, оснащённые пулемётами и ракетными установками, выкатились на главную артерию Трезубца.
— ОЧИСТИТЬ ДОРОГУ! ОЧИСТИТЬ ДОРОГУ!!! — звучало над третьим, самым бедным и густонаселённым районом города. — ПРИЖАТЬСЯ К ОБОЧИНЕ И НЕ МЕШАТЬ ПРОЕЗДУ ВОЕННОЙ ТЕХНИКИ! НЕ МЕШАТЬ ВОЕННОЙ ТЕХНИКЕ!!!
Пронесшись мимо напуганных илейцев, двадцать три меха проследовали в сторону бурлящего Котлована.
— Тридцать девять, — прохрипел Кобра, не отрываясь от оптического прицела.
Пальцами левой руки он коснулся верхнего маховичка, затем бокового, корректируя прицел. — Такими темпами я установлю свой личный рекорд.
— И сколько? — спросил Измир.
Он не отрывался от монитора портативной миниатюрной камеры, которая лежала на кирпичных блоках. Они укрылись в старой и высокой башне Котлована, в которой когда-то висели небольшие, но звонкие колокола и дежурил человек, бивший в них, завидев пожар или стычку на улочках города. Спустя годы, когда застройка Котлована стала напоминать огромный улей, от колоколов решили избавиться и переплавить на строительные нужды.
— Восемьдесят восемь, — ответил Кобра и надавил на скусковой крючок.
— Ты гордишься этим достижением? — снова спросил Измир.
— Не сказал бы, — Кобра запустил руку в боковой карман своих брюк, выудил папиросу, спичку, зажал первую в зубах и, щёлкнув спичкой о подвернувшийся камень, выбил огонь. Прикурил. — Спортивный интерес, что ли.
— Кадры что надо, — сменил тему Измир, — только зачем они нужны. Ума не приложу.
— Хм, тебе виднее. Дан приказ — я его выполняю. Хотя, если честно, недолюбливаю гибриоидов.
— Какая неожиданность, — буркнул Ко-Ланди. — А почему, если не секрет?
— Поганые вы какие-то. Противные, что ли. Держаться подальше хочется.
— Инстинкты, — протянул гибриоид. — И после этого не вас, а нас сравнивают с животными. Дикость!
Кобра снова выпустил пулю, пробившую шею спецназовца. Кровь хлестнула, оросив грязный снег. Громыхания и выстрелы не замолкали ни на минуту. Некоторые бойцы Трезубца бросали оружие и выходили из-за укрытий с высоко поднятыми руками. Но в плен их не брали. Расстреливая в упор, котлованцы пожинали плоды своей многолетней ненависти к тем, кто, отчего слепо вообразил, что имеет над ними какую-то власть.
От нескольких рот осталась лишь малая горстка, способная вести ответный отчаянный огонь. Капитан Моллс потерял пятерых из тех восьми, кого зажали в пустом доме на северо-западе «котла», неподалёку от закрытой ныне кондитерской, носившей когда-то название «Торты и пирожные Стэнли». Моллс, прижавшись спиной к стене, пару раз выдохнул, вскинул автомат, поднялся, выглянул наружу, наспех прицелился и выстрелил в самую незащищённую цель, сразив её наповал. Это была последняя пуля капитана, доставшаяся двенадцатилетнему мальчишке, который перебегал от угла улицы к своему дому, поскользнулся на ледяной корке и грохнулся на спину. Поднимаясь и поправляя шапку, он глянул в сторону стрелка и тут же упал на спину, получив пулю в лоб.
В небе загудело, будто ударили в гонг и растянули этот звук на несколько невыносимых минут. Кое-кто из котлованцев обернулся на лязг железа — огромные мехи спустились в их бурлящую яму и ступали своими острыми гидравличесекими конечностями по ветхим крышам. Мехи на колёсах продирались сквозь сугробы.
— МЕХИ! МЕХИ! — завизжал народ.
Затрещали турели. Котлованцы замертво падали на снег, как скошенные полевые цветы. Машины смерти забирали жизни хладнокровно, безжалостно. Автоматы и ружья были бессильны. Громоздкие, укреплённые плотной бронёй стальные гиганты шагали по аппендиксу Трезубца, разрушая целые кварталы, выедая всё живое. Двадцать три машины методично уничтожали живую силу противника, прерываясь лишь затем, чтобы остыли турели.
— Ты видишь это?! Видишь?! Они не могли! — занервничал Измир, продолжая снимать кровавое кино.
В объектив камеры попали четырёхлапые мехи с чёрным продолговатым полированным туловищем. На одном конце туловища были установлены три турели, поливающие свинцом всё вокруг: неразборчиво и повсеместно. Сзади, почти как у какого-нибудь скорпиона, был установлен защищённый зенитно-ракетный комплекс класса земля-земля. Группа местных бросилась наутёк, силясь выбраться из зоны обстрела и спрятаться за ещё уцелевшими сооружениями. Зад махины раздался, открылось два сектора, из которых показались острые наконечники двух ракет. Мгновенье — и они с шипением оторвались от тела металлического зверя и устремились в группу убегавших. Настигнув её, ракеты разорвали людей в клочья, порушив заодно и стену прилегавшего здания.
— Хана нам всем, — резюмировал Кобра, оторвавшись от прицела, — пора убираться. Удивительно, что дурни из Трезубца ещё не снесли этот выпирающий фаллос с лица земли.
— Ага, пошли отсюда.
Карлик засуетился, выключил монитор планшета, взял мини-камеру и полез вниз, на одну из крыш. Кобра снял прицел, закинул винтовку на плечо и поспешил за ним.
* * *
— Скажи мне, что ты всё видишь.
— Я всё вижу.
— Помоги мне.
— Зачем? Ты знал, к чему идёшь.
— Как бы ни было, ты должен мне помочь. Ведь они доберутся и до тебя.
Пауза.
— Дай мне 34 минуты 47 секунд. Мехи автономны. Я заблокирую сигнал.
— Слишком долго.
— Быстрее нельзя.
— Дай мне знать, когда справишься. Я буду тянуть до последнего.
— Сигнал примет твой картридж. Держи его рядом. Но что дальше?
— Я выпущу монстра.
* * *
Монитор погас, белый шум исчез, а вместе с ним испарился и силуэт человеческой головы, который принадлежал сиберу Хакко. Инсар Килоди развалился в своём кресле, уставившись в окно, выходившее прямиком на сцену боевых действий. Килоди успел детально изучить разрушительных мехов, которые продирались сквозь снег и кровь, сооружения и груды убитых тел. Инсар не испытывал ничего кроме озадаченности. Глубокой, въедливой и тревожной. Будто менеджер какой-нибудь фирмы, которому поставили невыполнимую задачу и выдали смехотворные сроки на её реализацию. Его не трогали смерти. Он прекрасно осознавал, на что идёт, выдав всем этим людям оружие. Почему они начали свою войну? Кто или что их побудило спустить крючок? Инсар знал ответ, он сам поддался этому чувству очень-очень давно. Ощущение значимости, важности и свобода творить хоть что-то. Не умеешь ничего — убей. Ты создаёшь хаос, ты вершишь судьбы. В каждом, абсолютно в каждом, будь то убеждённый пацифист или филантроп, сидит этот кровожадный демон и жаждет пролить чью-то кровь. Инсар жил с этими демонами несколько лет. Несколько ли? Год, два? Пять? Или они с самого начала преследуют его, мучают душу и тело, подменяют воспоминания? Но так ли сильно он хочет избавиться от них? Инсар поморщился. Это напоминало то, как алкоголик зарекается брать бутылку после очередного инфаркта, но становится лучше, и она, желанная тара полная горячительной жидкости, снова оказывается в его трясущихся руках. Семя соляной сферы нагрелось так, что лучше бы его было снять и больше никогда не надевать. Но тогда он потеряет контроль над Зуверфами. И они, обозлённые и обиженные, примутся изводить его. Уж лучше терпеть невыносимое жжение. «Обманываешься», — шёпот пронёсся рядом, у правого уха, словно лёгкий ветер. «Прости нас», — тот же порыв ветра, принёсший слова. «Пощади нас», — голоса стали разборчивее, радушнее. Инсар им верил.
Мехи приближались к дому Шарамов, ступая уверенно, широко. Рушились здания. Треснули и обвалились стены «чёрной цитадели». Инсару чрезвычайно нравилась эта двухэтажная постройка, которую сложили праотцы, заселившие Котлован. Квадратное чёрное здание, отполированное снаружи и достаточно просторное внутри. Мрамор и гранит, ценные и весьма дорогие, везли сюда специально с берегов Архипелага Сотен Осколоков. Когда-то давно выдающееся здание располагало резервуарами для воды, внутри топилась печка. Котлованцы устраивали там банные дни в последний день недели. Прошли времена, и чёрный квадрат переоборудовали в больницу, а потом в бордель. Инсар смеялся, когда слышал историю старожилов о нравах, которые царили в том злачном заведении, и дивился тому, как порой история бывает непоследовательна. Килоди без доли иронии бы отнёсся к тому, что в будущем этот полированный квадрат вдруг стал чем-то вроде храма, но, к его сожалению, этому не суждено было сбыться. Огромная металлическая клешня военного механоида от души всадила по фасаду «цитадели», начав тем самым процесс обрушения. Вскоре от старейшего памятника архитектуры не осталось ничего — ни камня, ни людей, которые укрывались в его подвалах.
— Как быть, босс? Они близко. — Вопрос прозвучал за спиной Килоди. Суетился один из наёмников
— Заряжайте зенитное орудие. Велите снайперам палить разрывными. Пусть целятся в ножные гидравлические приводы.
Мехи окружили виллу шарамов. За громоздкими машинами прятались уцелевшие солдаты спецназа. Они тыкали дулами своих автоматов по сторонам, ожидая выстрелов или летящую гранату. Но было тихо. Только дружественный лязг металла и жужжание электроприводов и гидравлики. Мехи не атаковали до тех пор, пока не дал первый залп зенитный расчёт. Прямое попадание в лоб одному из мехов сбило его с места, паучьи лапы подкосились, и машина с грохотом упала на заснеженную землю. Второй и третий залп остались без ответа. Один из снарядов угодил в молоко, третий пришёлся в колёса техники. Снайперы работали по приводам, но удача словно отвернулась от них, и даже самый прицельный выстрел не нёс противнику никакого урона. Повреждённый на некоторое время мех снова поднялся на свои лапы и приготовился атаковать.
— На пол, ребята! На пол! — скомандовал Инсар, отбежал в бывшую комнату Артука, что находилась на противоположной от мехов стороне, и завалился на мрамор, прикрыв голову обеими руками.
Пулемёты поливали обильно, не щадя. Поместье решетили из десятка стволов. Стёкла разлетались с оглушительным треском, валилась извёстка, трещали стены. Пара ракет угодила в левое и правое крыло попеременно, разнеся угловые фасады в пух и прах. Здание устало тряслось, готовое вот-вот сдаться и сначала присесть на одно колено, а затем и вовсе завалиться без сил. Инсар не поднимал головы. Он спрашивал своё тело, оно отвечало ему: «Ты ещё жив». Рядом кричали наёмники. На кого-то упала балка, доселе подпиравшая потолок, другому пуля прошила плечо. Бойцы укрывались по всей площади здания, кто-то в подвале, другие на чердаке. Килоди знал, что некоторые попытались сбежать, узнав о тяжёлой технике, вошедшей в «котёл». Но Инсар понимал, что далеко они точно не ушли. Хорошо, что рядом нет Измира и Кобры, решил Килоди. Погибни они здесь, вот так… Ни карлику, не своему лучшему наёмнику Килоди подобной смерти не желал. Быть может, они уже мертвы. По крайней мере, он этого не видел. Но почему-то, интуиция или ещё что, но ему казалось, что оба живы и успели спрятаться в действительно надёжном месте. И запись. Самое главное — зафиксировать бойню, произошедшую в Котловане. Если все зверства, учинённые Трезубцем, сохраняться, то Килоди получит серьёзный козырь. Выживет ли он в бомбардировке? Выберется ли из плотного окружения врага? Как знать. Но тело по-прежнему отвечает — «ты жив». А раскалённое до предела семя уже невозможно держать на груди. «Пощади нас», — вспомнил он слова ветра, доверительные, но пришедшие из мест пустынных, холодных и беспредельно далёких.
Стрельба утихла. Поместье ещё стояло на своих подкосившихся ногах. Инсар поднялся. Больше не встал никто. Рядом лежали трупы наёмников. Инсар попробовал отряхнуться от пыли, извёстки, толстым слоем накрывшей его голову, бороду, пальто. Получилось лишь отчасти. Инсар подошёл к раскуроченному провалу, который ещё пять минут назад был его пунктом наблюдения, и поднял руки.
— Сдаюсь! Позвольте мне выйти!
После короткой паузы мегафон одной из машин пискнул, из динамика раздался чей-то голос:
— Выходи.
Инсар опустил руки и направился в сторону лестницы. Пройти два пролёта, и он окажется внизу. Инсар замедлял каждый шаг, каждое движение. Здесь нет трёх или четырёх половиц, значит, придётся крайне аккуратно обходить их, только бы не провалиться вниз, не покалечиться. Да, он мог бы размашистым прыжком просто перемахнуть через них, но время играло в его пользу. Ему необходимо выдержать паузу. Долгую и мучительную. Пусть ждут. Пусть думают, что он страшится их суда.
— Быстрее! — торопил голос из динамиков.
Опять он в центре вооружённого конфликта, желанная фигура на шахматной доске. И так же, как в «спящем городе» безликий голос из динамика боевой машины отдаёт ему приказы. Инсар опустился на последнюю ступень, аккуратно, словно касался её не запыленным башмаком, а хирургическим скальпелем. Внизу жуткая картина: всё изувечено и разворочено, вокруг окровавленные трупы.
— Руки держи перед глазами! Теперь шагай медленно, но не тяни!
Инсар повиновался. Он вытянул обе руки, каждый его шаг был наполнен вселенским промедлением. Со стороны казалось, что он издевается над наблюдающими.
— Могу я переговорить с вашим руководством? — спросил Килоди.
— Ещё чего, — буркнул динамик. — Шагай, шагай.
— А если я скажу, что имею в своём распоряжении бомбу. Информационную бомбу, которая прогремит в застенках Детры, если вы не свяжите меня с большой шишкой? — Инсар замер, опустил руки и высокомерно посмотрел на высоченную машину для убийств.
— Не сочиняте небылиц! — пренебрежительно выплюнул динамик.
— Вы контролируете информационные потоки, наводняющие соты Потусторонней Вязи в пределах Илейи. Словом, занимаетесь тем же, чем грешит Детра, не выпуская своих секретов в свободный доступ. Однако вам известно, что существуют некие кодированные магистрали, которые нельзя заблокировать или удалить что-либо, загруженное по ним на шифрованный сервер. Я сговорчивый человек. Наверно поэтому со мной выгодно вести диалог. Мой язык помог мне заручиться важными соратниками. Среди них, например, Негоциант. Блеф?! — Инсар повысил голос. — Разуйте глаза! Котлован всегда был сточной ямой! Вернувшись сюда, я увидел, как он вашими стараниями превратился в ещё больший рассадник болезней, мора и страданий! За ничтожную пару месяцев деньги, мудрое управление и упорство моих коллег преобразили выгребную яму до неузнаваемости, — Инсар сделал паузу, окинул взглядом руины Котлована, — но вы снова всё разрушили. Неужели вас, подонков из Трезубца, так бесит чужая свобода и воля?!
— Твоя рожа кажется мне знакомой, пускай ты и отпустил кудри, что любая девка позавидует, — на сей раз динамики заговорили голосом Борна Блая, — сдавайся, пёс, и даю слово — ты продолжишь дышать где-нибудь на дне Шрама Земли!
— Вы, кажется, позабыли о видео, которое разорвёт все ваши задницы, попади оно в нужные руки!
— Хм, — буркнул Блай, — допустим, что у тебя есть это страшное кинцо. И что дальше? Детра пожурит нас, потычет пальцем в нос, отчитает, как следует, и ничего — переживём. Не привыкать. А ты, ублюдок, сгниёшь в какой-нибудь пещерке Шрама, а твои кости обглодают тамошние строгги.
— Ходят слухи, что оттуда не так уж и сложно бежать. Так что на вашем месте я бы поместил меня в место более надёжное. И если вы решительно настроены, отчего же ещё со мной разговариваете, маршал Борн Блай?
— И правда, хах! Заверните его, ребята! И надавайте по бокам, чтоб не выдрючивался!
Горстка уцелевших спецназовцев подошла к Килоди, держа его под прицелом. Капитан Моллс лично врезал Килоди под дых, затем хорошенько приложился сапогом по почкам и лицу. Килоди прорычал проклятия и зарылся лицом в снег.
— Пеленай, мразь, — отдал команду Моллс, и его подчинённые приподняли Килоди, усадив на холодную землю, вывернули руки так, чтобы они были спереди, связали их. В кармане пальто завибрировало.
— Что у тебя там? — спросил спецназовец.
— Картридж. Друг сообщение прислал, — улыбнулся Инсар, быстро поднёс связанные руки к горлу и рванул верёвку, на которой болталось накалённое соляное семя.
Тетива лопнула, и Килоди бросил талисман в сугроб. Семя зашипело, растопило снег и исчезло в нём, оставив крохотное отверстие. Инсар глянул на грозные машины. В миг, будто по чудесному мановению незримого кудесника, мехи заглохли, опустили орудия и обмякли, погасив дежурные огни. Бойцы запаниковали.
Незримое острое копьё проткнуло Инсара изнутри, словно вознося вверх, к небесам! Килоди засмеялся так, как смеются отъявленные психопаты. Инсар закричал что-то нечленораздельное, поднял руки вверх и закрыл глаза. Над Котлованом сгустились тучи, обрушился ливень, переросший в крупный град. Чернота заволокла «котёл», тени сновали повсюду, облизывая каждый миллиметр разрушенного города. Зуверфы, такие родные и безумно ненавидимые Инсаром, устроили пир, обгладывая ещё тёплые, но обречённые тела. Ветер усилился. Он принёс множество слов — их слышали все живые, но понимал только Инсар Килоди. Спрятавшиеся и выжившие котлованцы наблюдали за тем, как маслянистые чёрные пятна перетекают с одной стены на другую, как касаются своей дланью погибших и впитывают всю боль живых. Зуверфы торжествовали. Мятежная энергия, дух смерти, отчаяния, страха и слепой преданности, что наводнил Котлован, был для них тем самым нескончаемым источником жизненного топлива, которое они сосредоточивали в своём владыке, в том, без кого невозможно возрождения Храма Новой Веры!
— Скорее! Пристрелите его! — завопил капитан Моллс, выхватил пистолет у рядового и разрядил в Килоди полный магазин.
Зуверфы непроницаемым серым туманом окутали Инсара и вобрали в себя смертельные свинцовые сгустки, не дав им достигнуть плоти Великого. Инсар открыл глаза, ясные и мерцающие. Его губы скривились. Вскочив на ноги, он набросился на паренька с короткоствольным пулемётом, свернул ему шею, выхватил оружие, перезарядил и выстрелил в лицо широкоплечему и скуластому бойцу. Град сменился обильным снегопадом. Над Котлованом по-прежнему хозяйничала внезапная ночь, будто что-то закрыло солнце и не велело вмешиваться без разрешения. Моллс и его подпечные палили в Килоди из трофейного оружия, но чёрный туман снова щитом встал на пути пулей, заставляя их бесславно падать в снег. Патроны кончились тогда, когда Килоди изрешетил очередного солдата.
— На колени! — заорал Килоди. — Живо!
Моллс подчинился первым, махнул своим, чтобы они делали также. Из недр разрушенного Котлована брели люди. Рваные, раненые, озлобленные. С каждой секундой их становилось всё больше. Многие держали в руках камни или осколки кирпичей. Опустошённые человеческие лица выражали глубокую скорбь, усталость, боль. В их душах творился хаос, сердце требовало мести.
Над Котлованом расступились тучи, показалось яркое и неуместное солнце. У обломков поместья сгрудилась внушительная толпа, обступившая взятых в плен вояк. Перед ними стоял Инсар Килоди. Он заглядывал каждому в глаза, ища там трепет, ужас или страх. И ничего не нашёл. Ни у одного.
Сзади кто-то кряхтел и тужился. Наёмники, уцелевшие в подвале. Среди них был Кобра и Измир. Они добрались до резиденции аккурат перед тем, как начался обстрел. Инсар насчитал одиннадцать человек. Раненые, измождённые, напуганные, но живые.
— Резня кончилась? — спросил Измир, подойдя к Килоди.
Инсар кивнул и спросил:
— Получилось?
Теперь коротким кивком ответил карлик. Кобра стоял поодаль и с каким-то скрытым разочарованием рассматривал пленных.
— Кобра и остальные, — обратился к наёмникам Инсар, — после сегодняшнего дня мы стали ближе, а ваши гонорары выросли в пять раз. К тому же у нас образовались жирные трофеи, — он посмотрел на обездвиженных мехов.
Килоди подошёл к самому щуплому бойцу и велел ему встать на ноги. После этого он увёл его за собой, поставив напротив оставшейся шестёрки.
— Ты станешь их камерой, рядовой, — хлопнув по плечу парня, сказал Инсар.
Килоди окинул быстрым взглядом столпившихся котлованцев, жаждущих расплаты.
— Знаю, вы пережили ужас. Многие ушли от нас. Мы чудом выжили. Но уверяю вас, впереди много свершений. Сейчас прошу, дайте мне право решить судьбу пленных. Они исполняли приказ. Все до одного. Хотели они этого или нет, но им пришлось убивать. Молодые и дерзкие солдаты, которых обучили профессионально пускать кровь. Признаёте ли вы, сучьи псы, что сегодня устроили геноцид?! — Килоди перешёл на крик, склонился перед стоящими на коленях. — Молчите, твари?! Минибот того паренька транслирует знатную картинку. Не стесняйтесь, стыдно будет не вам одним!
Инсар резко повернулся к щуплому, ухватил его за грудки и обратился ни к нему, а к тем, кто подключился к его миниботам и лицезрел всё, что творилось в «котле».
— Жирный, неповоротливый, тупой ублюдок Борн Блай! И все прихвостни, что служат ему! Я обращаюсь к вам и только к вам! Котлован никогда не станет вашим, никогда не исчезнет с лица илейской земли! Я прошу вас, толстозадые чинуши, уймитесь! Приструните ваши амбиции и дайте людям жить! Многого ли я требую от вас, засранцы?! Пустяки! И если вы надумаете ещё раз сунуться сюда, знайте, что вас постигнет участь ничем не краше той, что выпала на долю сегодняшних захватчиков! С этого момента я, Инсар Килоди, объявляю себя хранителем и защитником Котлована! Любая агрессия будет встречена жёстко и категорично!
Килоди отпустил парня, развернулся к людям и после короткой паузы спросил:
— Одобряете ли вы сказанное мною?! Могу ли я впредь рассчитывать на вашу помощь и снисхождение?!
Ответ последовал не сразу. Но вдруг какой-то старик прохрипел громко, словно вышедший из строя мегафон:
— Истинный Лидер! Мы с тобой!
И его поддержал вялый хор возбуждённых, но усталых голосов, в котором смешался детский визг и женский сдавленный плач.
— Судьба ваших подопечных в ваших руках, капитан, — обратился Килоди к Моллсу.
— Прекратил бы ты уже этот балаган, гнида, — устало и как-то совсем буднично попросил капитан Моллс, — тошно, ей богу.
— Потерпи, сейчас всё закончится, — шепнул Килоди капитану почти на ухо, выпрямился, глянул на Кобру.
— Одолжи пистолет.
Килоди протянул руку, и Кобра вложил в его ладонь табельный видавший виды пистолет с протёртой по обеим сторонам рукояткой. Инсар отщёлкнул магазин, насчитал шесть патронов, вынул пять, оставив один единственный. Послал магазин с одним патроном на место, перезарядил и вручил оружие капитану Моллсу.
— Руководство в ответе за тех, кто гибнет под их началом, — проговорил Килоди, — потому выхода два. Первый: ты пристрелишь себя, и я даю слово, что эти молокососы будут целы и невредимы. Второй: ты спасёшь свою шкуру, но парней я брошу разъярённой толпе. А ты отправишься в Трезубец, и тебя там встретят с почестями. Выбор за тобой.
Моллс принял пистолет, металл приятно холодил кожу. Стрелять в Килоди, как выяснилось, бессмысленно, а другие цели сомнительны. Капитан посмотрел на своих подчинённых. На их лицах застыло одно и то же выражение, выражавшее что-то вроде «ну, пожалуйста, капитан, поступите как человек чести». Моллс обещал своей родне не помирать раньше шестидесяти. Осталось ещё каких-то двенадцать лет. Но как он сможет пережить смерти тех, чьи жизни были в его руках? Да, он понимал, что сегодня сложили голову сотни солдат. Прекрасных, талантливых и даровитых ребят. Десяток котлованского сброда не стоил и одного такого молодца. Но они погибли в битве, неравной, мерзкой, бессмысленной. У них была чёткая задача — выкурить того, кто засел на вилле, ликвидировать наёмников, которые станут оказывать сопротивление и, по возможности, захватить объект без продолжительного боя. Но внезапно завязалась настоящая война. Моллс, ветеран разных войн, никогда прежде не бывал в месте более страшном, чем то, которое устроили местные «защитники».
— Вы сами виноваты, — прошептал Моллс, — целью был ты. Ты один. Зачем ты втянул сюда местных? Живой щит? Ну и мерзость же ты, Килоди. Жаль тебя не пристрелили в Фесраме. И как ты умудряешься выходить сухим из воды? А? И фокусы все эти, — Моллс поднял голову, посмотрел на небо, которое теперь было чище родниковой воды и готовилось к закату, — искусно. Всем мозги запудрил, мудила. Что уж теперь, не попишешь, как говорится.
Капитан Моллс не успел толком договорить, как тут же вставил дуло пистолета в рот и спустил курок. Прогремел выстрел, и тело капитана повалилось набок.
Килоди, подошёл к Моллсу, выцепил из его рук оружие и вернул Кобре.
— Уговор есть уговор, — громко сказал Инсар, — расправы не будет. Оставшиеся вернутся домой. Я отпускаю вас. Можете идти.
Шестёрка бойцов спецназа переглянулась, не веря своим ушам. Тот, что был крепче всех, с озлобленным лицом и коротким ёжиком волос, поднялся на ноги и опасливо пошёл сквозь толпу, прихрамывая и робко косясь на котлованцев. Его товарищи последовали за ним. Их не тронули. Они выбрались из развороченной ямы, представились к наградам и уволились со службы.
— Что делать с машинами? — спросил Измир у Килоди, когда отпущенные скрылись из виду, а котлованцы разбрелись в поисках ночлега.
— Ими озаботится Хакко.
— Кто это такой?
— Наш незримый волшебник, — улыбнулся Килоди. — Рад, что ты уцелел.
Карлик ничего не ответил, состроив благодарную мину. Однако всё, что произошло в столь праздничный день накануне Ночи Обновлённого Цикла, казалось Измиру крайней степенью жесткости. В преданиях, легендах и древних рукописях часто упоминалась мятежная энергия, которой питается божество его народа — Хсар. Измир не участвовал в войнах, даже драться толком не умел. И все эти высшие материи казались ему если не вымыслом, то, как минимум, художественным преувеличением. Да, Измир знал, что его народ особенный, что он хранит тайны и даст фору всем умникам континента. Но так ли справедлив бог, который проливает столько крови руками своих мессий? Измир не знал ответа.
* * *
— Что предпримем? — вопрошал Борн Блай у экстренного военного совета, в который входил и Виктор Соломон. — Мы потеряли двести сотни солдат, двадцать три единицы дорогостоящей техники, капитана Моллса. Нужен ли повод весомее? Предлагаю начать бомбардировку Котлована до тех пор, пока от него не останется пыль!
Некоторые с ним охотно согласились, но большинство не спешило со скоропалительными решениями.
— Не понимаю, как они умудрились захватить мехов? — спросил Соломон.
— Военмехи работают автономно, — объяснял военный инженер, — а сигнал передаётся им со спутника Трезубца. Сигнал зашифрован и практически неуязвим. Ещё вчера мы полагали, что абсолютно неуязвим. Но выяснилось, что есть прорехи в защите. Короче говоря, — инженер тяжело вздохнул, вытер рукавом пот со лба, — некто заблокировал сигнал. И что самое страшное — вторгся в него, переписал код и теперь пользуется данными нашего спутника так, будто это чужой планшет или медиапанель.
— Что же это за умник такой, а?! — взорвался Борн Блай. — Почему у выродка Килоди есть такие люди, а у нас нет?! Может ему предложить пост в министерстве обороны, чтобы он набирал правильные кадры?!
Воцарилась тягучая, вязкая тишина, от которой хотелось поскорее избавиться.
— Предлагаю взять короткий перерыв, — снова подал голос Соломон.
Его картридж вибрировал, вызывая на важный разговор.
— Нам некогда отдыхать, Соломон! Если припёрло, то можешь выйти, всё равно от тебя толку мало! — снова разразился бранью Блай и замер, ожидая, когда фигура Виктора Соломона покинет кабинет.
— Слушаю, — ответил председатель Конфорнума, приложив к уху чёрный полированный картридж.
— Никакой дальнейшей агрессии в отношении Котлована быть не может. Абсолютно никакой! Инсара Килоди оставить в покое. Убеди их, ведь ты большая шишка. Если не справишься, придётся вмешаться мне. Но это не в твоих интересах. О результатах сообщи немедленно.
— Угу, понял, — буркнул Соломон и вернулся в комнату переговоров.
* * *
Глухонемой мальчишка двенадцати лет, облачённый в прохудившийся пуховик, протянул руку и воззрился на этот идеальный, досконально выверенный природой череп. Он просил картридж обратно. Его бедствующая родня сможет продать аппарат за пару статов, что уже неплохо. Ван Дарвик вложил чёрный футляр в его крохотную ладонь, и мальчонка убежал.
Скоро выйдет выпуск новостей. Будут трепаться о драме в Котловане, упомянут террористов — скрытой угрозе для всей Илейи, но промолчат об Инсаре Килоди. Его имя теперь неприкосновенно. Через минуту Оло сделает пару важных звонков, и Килоди вовсе перестанут искать. Новый Цикл начнётся с перемен. Сначала Илейю наводнит бандитизм, терроризм и отчаяние. Затем нахлынут волны, которые вычистят всю скопившуюся грязь. А после настанет пора радикальных решений, которые придутся по душе далеко не всем.
«Вечный странник» прошёл сквозь третью межгалактическую мембрану, отбросив автономный модуль связи», — вещала ожившая ТВ-панель.
Вот он — ещё один хвост, который нужно рубить немедленно, подумал Дарвик. «Вечному страннику» — вечный полёт. В конце концов, о чём они думали, когда придумывали имя для космического корабля стратегического назначения?
Экран ТВ-панели сменил кадры, но Оло за ними не следил. Он смотрел в пустоту и размышлял. И ему не хватало кого-то рядом. Эльверс? Или Фокстрот? Сквозь призму лет и чувств он так и не понял, с кем ему проще. Но скучал он по обеим. Хотя и любил только одну. Всю жизнь и навсегда.
Утро последнего дня Ц икла. Элитный район Трезубца.
Порой даже баснословная власть не в силах отпереть самую упрямую дверь. Лучшие сиберы и дешифраторы Ван Дарвика несколько месяцев бились над секретным контентом бывшего Лидера Фрая. Удалось вызнать только общие моменты, но никаких частностей. Ван Дарвик пребывал в бешенстве оттого, что ему известно не всё, что он не владеет полным объёмом сведений. Остались тайны, а они, как уже успел не раз убедиться Оло Ван, обычно приводят к открытиям неожиданным, порой шокирующим.
С этой мыслью, в дрянном настроении Ван Дарвик начал новый день. Проснувшись, он принял душ, позавтракал самым простым: яичница и чёрный кофе, приготовленные шеф-поваром одного ресторанчика неподалёку и доставленные по первой просьбе. Оло не задумывался над своими предпочтениями, хотя в быту они были и не слишком изощрёнными.
Оло допил остатки кофе, вышел на веранду, облачённый только в синий махровый халат. Побыть наедине с собой, позволить быть менее официальным — редкое удовольствие для властвующих. Оло предпочёл жить в элитном районе Трезубца, выбрав самый высокий небоскрёб. Протяни руку — и коснёшься облаков. Внизу снова царила сутолока. Народ готовился к Ночи Обновлённого Цикла.
Ему хватило наглости устранить Лидера и подавить оппозицию. Красавчик Харри Кин сейчас пускает слюни в одном из загонов его фермы, многие уже мертвы, Шербешер ждёт своей участи, а Арзор стал послушней цепного пса. Церковь Асмиллы упразднена, её илейские счета заморожены. А те, что в Детре… Откуда у «Асмиллы» счета в Детре? Оло вернулся в гостиную, открыл свой обтянутый кожей блокнот, взял ручку и сделал пару пометок. Затем отдал приказ «умному дому», чтобы тот вызвал Маятника.
— Слушаю, патрон, — отозвался Маятник.
— Где тебя носит?
— В Котле. Осматриваюсь, — коротко доложил Маятник.
— Откуда у «Асмиллы» счета в Детре? — без прелюдий спросил Оло Ван.
— Знать не знаю, — признался Маятник, — могу выяснить.
— Будь добр.
Связь прервалась.
После запрета церкви по всей Илейи осталось множество недовольных поборников монастыря. И каждый, кто имел от Календары Блоус некую поддержку, теперь точит зуб на новую власть. Эпицентр возмущения — юго-запад Территорий. То, что нужно Ван Дарвику. Талантливые агитаторы и заговорщики трудятся в Вермере, Корсосе и НДлахе, чтобы поднять мятеж. Там же границы с гибриоидами, к которым соваться попросту глупо. Но важнее всего то, что с запада, сбоку, сономиты более уязвимы. Одновременный удар в лоб и фланг они вряд ли снесут. В конце концов, взятие Зен-Борима — лишь малая часть его плана. Да, апатиниум несказанно важен и ценен. Но истинная власть там, за Морем Сотен Осколков, где, согласно легендам, небылицам и разведданным, изо дня в день вертится вечный энергетический шар.
Ван Дарвик выглянул в окно. Снегопад закончился, небо было чистым, а воздух свежим. Одевшись, он вышел из квартиры, затем спустился по лестнице — Оло ненавидел лифты — и смешался с толпой трезубчан, которые копошились, покупали подарки, готовились к последнему дню Цикла. Подняв воротник своего пальто, Оло проследовал к спуску в метрополитен, сел на поезд. Вышел на станции «Концевая». Здесь окраина Трезубца, дальше Предбанник и Котлован. А если свернуть в другой тоннель, то вот они ворота, провожающие из столицы Илейи. Ван Дарвик не очень-то любил пешие прогулки, но с некоторых пор ему хотелось быть ближе к людям, слышать их мелкие разговоры, видеть их суету.
Пропускной пункт он миновал, не остановившись. Дежурный едва глянул на него, нервно сглотнул и кивнул, тем самым разрешая выйти без обязательной процедуры регистрации.
Напротив ворот остановился широкий и длинный седан обтекаемой формы тёмно-пурпурной окраски. Редкая игрушка, выпущенная концерном Штарбайна «Меланиос Дель Мех». Её владелец — старый приятель и партнёр Оло — лично контролировал выпуск данной модели. И вся Илейа знала, на чём перемещается «апатиниумовый король». Лидер Сент-Валена открыл заднюю дверцу и погрузился в кожаный бордовый диван.
— Едем в Шираз. Сегодня там третий матч по колитолию. Начинается в четыре пятнадцать. Постарайся успеть, — обратился к водителю Оло Ван посредством внутренней связи. Как и водится, его зона была отгорожена чёрным тонированным стеклом от шофёра. Машина заурчала и тронулась, взяв курс на запад.
Выводили в Ширазе преимущественно конулов. Сильных и быстрых. По выносливости эти конулы проигрывали только северным особям.
Колитолий придумал Марк Колит — илейский Лидер пятого Созыва после падения мятежных княжеств. Случилось это пятьсот двенадцать лет назад. Идея проста. Запрягаются конулы (поначалу два) и между ними ведётся бой до тех пор, пока один из всадников не сможет продолжать поединок. В качестве оружия использовались мечи, копья и булавы. Со временем колитолий претерпел незначительные изменения. Теперь на животных вешается броня, а в руках наездников искрятся электрошоковые палки, которые скорее измучивают зверя, нежели травмируют. Спустя годы на арене стали проводиться командные бои. Каждая из команд продумывала свою тактику и манеру ведения поединка. Обычно сражались три на три, но бывали исключения. Оло Ван, будучи человек весьма азартным, но не игроком, старался реже бывать на колитолии. Но сегодняшний матч особенный. Во-первых, у него запланирована важная встреча, во-вторых, он поставил крупную сумму на своего любимца — пятьдесят тысяч статов. И в-третьих, Оло ждал кровавого зрелища: современные гуманные правила сходят на нет, когда владелец одного конула бросает публичный вызов своему оппоненту. И тогда побеждает единственный зверь. Второй — погибает. Подобные матчи проходили очень редко, но уж если случались, то шоу удавалось непревзойдённое.
Роскошный седан мчался по мокрой трассе, обгоняя редкие большегрузы и медленные коробки на четырёх колёсах. Ван Дарвик обожал скорость и ненавидел перелёты. Заработав первый миллион статов, он начал строительство собственной гоночной трассы в Сент-Валене, которую закончил через пять лет. Опробовав на ней новейший болид всё той же «Меланиос Дель Мех», Оло Ван ещё долго отходил от восторга, словно наркоман, впервые вкусивший «едкую радугу» или «ртуть». Никакой секс или алкоголь не шли вровень с тем чувством. Лишь сцена чужой смерти, разворачивающаяся на его глазах и инициированная его волей, пробуждала в нём нечто близкое к той самой девственной эйфории. Но всё же оттенок у неё был другой, гнусный, чёрный. И Оло давно смирился со своим недугом. Был ли он извращенцем и ненормальным? В конце концов, богачи люди причудливые.
— Притормози. Я поведу, — связавшись с водителем, попросил Оло Ван.
— Попридержите коней, господин Ван Дарвик. На тот свет путь короче, чем кажется. Дорога тревожная, вам за рулём не место, — шофёр имел странный тягучий говор с явным сономитским акцентом, но при этом в каждом его слове таилась железобетонная самоуверенность.
— Правильно я понял? Ты только что отказал мне?
Лицо Ван Дарвика заострилось, в глазах заискрился подступающий гнев.
— Успокойтесь, господин Дарвик, — шофёр громко растянул первое слово, придав ему веса, — пришлось ненадолго подменить вашего извозчика. Расслабьтесь. Мы успеем обсудить несколько злободневных тем.
— С кем я говорю?
— «Чёрная улитка» принесла свой панцирь к вашему порогу.
Общепринятое приветствие послов и глав, служащих «Чёрной Улитке».
— Чем обязан? — вальяжно развалившись на заднем сиденье, спросил Оло Ван.
Если представитель «странных пиратов» хочет говорить с ним, то их Эмпирор имеет стоящее предложение.
— Вот-вот разразится бойня. Вы знаете — мы знаем. Лидер «котла» знает. Верховодит там известный вам Инсар Килоди.
— Меня трудно удивить, — ровно проговорил Оло, рассматривая в окне снежные пейзажи, — но сейчас я поражён.
— Кровопролитие состоится, Котлован будет изувечен. Но согнуть его Трезубцу будет не по зубам.
— Откуда такая уверенность?
— Вы не позволите.
— С чего бы вдруг? — ухмыльнувшись, отметил Ван Дарвик.
— Убить собственного брата, господин Дарвик! Это высший пилотаж в нашем бизнесе! — за тонированным стеклом усмехнулись. — Ныне покойный потомок Шарамов редко держал язык за зубами. Но Килоди на вас не в обиде и предлагает партнёрство.
Оло медлил. У него в голове не укладывалось, чтобы посол «Чёрной улитки» представляет интересы выскочки, которого мечтают повесить на центральной площади Трезубца.
— Какой резон у пиратов?
— Мы понимаем, что за игру вы затеяли. И предлагаем разыграть совместную партию. Сономиты — лакомый и необходимый в вашей кампании кусок земли. Стратегические границы и щедрые залежи редкого сорта апатиниума, который используется при изготовлении оружия массового поражения. Апатиниум 828. Война с сономитами неизбежна. А вот с гибриоидами можно договориться.
Впереди образовался затор. Седан сбавил скорость и стал плестись в общем потоке.
— Что вы предлагаете?
— Вы помешаете армии Илейи разнести Котлован на кирпичи и гарантируете Инсару Килоди неприкосновенность. Килоди не просит реабилитации. Просто развяжите ему руки.
— Чего он добивается?
— Кто бы знал, — прогнусавил тот, кто был за рулём, — однако общие условия нас устраивают.
— И что потом? Когда Килоди станет неприкасаемым?
— Он преподнесёт вам всё царство гибриоидов на блюдце. Колоссальные запасы апатиниума и возможность атаковать с фланга дадут вам мгновенный перевес в грядущей войне.
— А вам?
— Статы. Оружие охотней продаётся во время войны, — подметил посол «улитки», крутанул рулём, обогнув вялотекущие машины, и миновав причину пробки — аварию строительного крана, возводящего над шоссе пешеходный мост, — стал набирать скорость.
— Верится с трудом, — сказал Оло Ван.
— А давайте считать это подарком в честь Обновлённого Цикла.
Оло Ван Дарвик судорожно шевелил извилинами. В какую ловушку его загоняют? Что готовят? Или вся эта история имеет под собой реальную подноготную? Ему необходим совет. У Магнолии звериная интуиция. Она чует подвох за версту. И сейчас бы пригодилась как никогда. А ведь этот сукин сын потребует немедленного ответа. Иначе не бывает. Если за рулём его лимузина в самом деле посол пиратов с холодного материка, то ответ должен последовать незамедлительно. Да, он, Оло, богат и влиятелен. Во всём мире таких персон можно по пальцам одной руки пересчитать. Но впадать в немилость к пиратам — дело неблагодарное. Тем более, если они предлагают совместный бизнес.
— Я не тороплю вас, господин Ван Дарвик, — вдруг проговорил посланник «улитки». — Вы остановитесь в своей резиденции на Кали-Ла-Пар?
Оло кивнул.
— В назначенный час к вам придёт мой человек. И тогда вы либо сделаете судьбоносный звонок, либо нет. От вашего решения будет зависеть всё.
Автомобиль резко свернул на обочину. Их обогнал спортивный каплевидный двухместный спорткар и встал перед носом. Не прощаясь, пират покинул салон, впустив холодный воздух. Оло сидел на месте. Из спорткара вышел его личный водитель. На глазах повязка. Переговорщик запрыгнул в гоночный болид, и машина сорвалась с места. Оло Ван вышел наружу, подошёл к шофёру, помог ему стянуть с глаз повязку.
— Простите, простите, господин Ван Дарвик! — мямлил он, увидев своего босса. — Они угрожали! Убить хотели. Я бы так никогда! Сдрейфил! Простите, умоляю!
— Всё в порядке, — положив руку ему на плечо, проговорил Оло Ван. — Садись за руль, и поехали. Матч вот-вот начнётся.
Машина медленно набирала ход. Ван Дарвик надел перчатки из коричневой кожи, коснулся приборной панели. Перегородка между ним и шофёром поплыла вниз.
— Шеф, вы никогда не опускаете её, чего вдруг? — спросил водитель.
— Хочу убедиться, что ты оправился от стресса, и теперь всё в порядке.
— Оу, не беспокойтесь за меня, шеф, я в норме.
Они промчались мимо закусочной «БИФ И БАФ».
— Обожаю их картофель, — признался шофёр, — хрустящий, вкусный.
— Давай возьмём парочку, — предложил Оло Ван. — Припаркуйся, сбегай за едой. Я подожду.
— Но мы же опаздываем, босс?
— Ничего. Ты же поторопишься?
— А то, — радостно хохотнул мужчина, — я мигом.
Автомобиль снова съехал на обочину. Водитель отстегнул ремень безопасности, собирался выйти из салона, но внезапно сильные кисти рук коснулись его головы в двух местах: лоб и подбородок. Щелчок. Тело бедолаги обмякло. Оло ухватил его под руки, упёрся ногами в закрытый мини-бар и потянул тело на себя. Уложив труп на полу, пересел на место водителя, вынул из внутреннего кармана носовой платок и вытер пот на лбу. Это была последняя остановка пурпурного седана по пути в Шираз.
Глава 15
— Хватит спать! Открой глаза и иди со мной!
Ворвавшись поутру в его хижину, Омала разнесла тишину в пух и прах, принеся вместе с тем аромат лаванды и цитрусов. Её тело обтягивало белоснежное короткое платьице, а волосы были заплетены в тугую косу.
— Что за спешка?!
— Мы идём гулять! — радостно заявила Омала, и тут же в жилище Рензо хлынуло несколько крепких темнокожих аборигенов, которые натянули на больного брюки, заставили накинуть рубашку пёстрой расцветки, подхватили на руки и понесли на солнце.
— Лапы прочь! Не троньте меня! — бессильно возмущался Атлас, а Омала только смеялась и торопила своих людей.
Его усадили в огромный пикап с большими колёсами. Должно быть, когда-то этот монстр принадлежал военным, решил Рензо. Солнце встретило Атласа, обильно распахнув объятия. Он долго укрывался от него ладонью, но потом привык. За руль прыгнула Омала, двигатель взревел и они поехали.
— Что за выходки, подруга?
— Взяла выходной, — призналась бизнес-леди, — решила провести его с тобой.
— Куда мы едем?
— На вершину. К горе, где обитают священные птицы, — она ткнула своим наманикюренным ноготком в сторону оранжевой скалы, которая, чем выше, тем более рыжей становилась. — Хочу показать тебе их, если повезёт.
Машины выла, взбираясь по гористой местности. Такого обилия растений и свободно прогуливающихся животных Атлас не видел нигде. На зверей охотились, но выборочно, очень тщательно. Это выражалось в точном подсчёте соотношения одного вида к другому. Когда, скажем, бизонов становилось слишком много, открывался короткий сезон охоты, всего несколько дней. В одни руки не больше туши. Заветное правило соблюдалось неукоснительно, а нарушители либо платили серьёзный штраф, либо отправлялись за решётку.
Атлас видел тигров, лигров и диких коров. Одни недалеко от других. Считай, под ногами проползали тяжеловесные медлительные вараны, которые привыкли к местной технике и не слишком пугались звука мотора. Рензо заметил обезьян, пятнистых казавров, которые походили на смешение гиены и дикобраза с кожей ящерицы. Местная фауна впечатляла. Рензо никогда не бывал в зоопарках и тем более в заповедниках, но готов был поклясться, что больше нигде не увидит такого количества живности одновременно.
Они взобрались на очередной холм, пикап заревел, а под капотом что-то стукнуло.
— Привал, — предложила Омала, подвела машину к крохотному озерцу, в которое впадал скудный водопад.
— Всё, приехали? — инфантильно заметил Рензо.
— Ничего критичного, — отмахнулась Омала, спрыгнула на оранжевую землю, открыла капот, — просто нужно воды подлить, двигатель перегрелся. Я мигом.
— Сто лет не купался.
— У меня есть сэндвичи и молоко. Перекусим. И окунёшься пару раз. Я помогу.
— Вряд ли получится.
— Не дрейфь!
Омала подошла к Рензо, подставила плечо, он облокотился на него и сделал усилие, чтобы выкинуть нижнюю часть тела из машины. Получилось, но Атлас чуть не упал, зацепившись за Омалу и дверь машины.
— Отпусти, на руках доползу. Тут всего пара метров.
Омала уложила Атласа на землю. Он приподнялся на ослабших трясущихся руках и понемногу стал перебирать в направлении пруда. Ноги волоклись. Омала пару раз дёрнулась к нему в попытках помочь, но решила всё-таки не вмешиваться. Наблюдая за тем, как молодой и сильный сономит влачится по земле подобно какому-нибудь ящеру, Омале стало нестерпимо горько, почти до слёз. Но через секунду Рензо добрался до берега и радостно окликнул её:
— Тащи свои коронные сэндвичи! Пока полз, ужасно проголодался.
Омала с облегчением улыбнулась и поспешила присоединиться к Рензо.
* * *
— Почему ты жалеешь меня? — спросил Рензо.
— Глупости. Или ты, правда, так думаешь?
— Определённо.
Атлас по горло опустился в прохладную чистейшую воду. Его ноги по-прежнему ничего не чувствовали, но то, что было выше них впитало всю живительную прохладу. Жаркий день и холодная вода на мгновенье вернули ему радость бытия. Омала пару раз с головой окунулась, и теперь стояла, запрокинув голову, под струйками водопада.
— Зачем обижаешь меня? Я стараюсь, а ты говоришь гадости.
— Немощный старый приятель, которого подкинули, не спросив. Так ведь всё и было?
— Нет! — отрезала Омала, поплыла и оказалась напротив лица Атласа.
— Как же тогда? — шёпотом спросил Атлас.
— Храбрый и сильный воин однажды встал на защиту глупой девочки, вступался за неё и всячески оберегал. Этот воин не дал ей лишиться головы, помог целой стране удержаться на плаву и не пасть жертвой грязных сономитов!
— Вот как, — щёлкнул языком Рензо, — я же из их племени, не забывай.
— Ерунда! — ударила кулаком по воде Омала. — Ты совершенно на них не похож! Твоя кожа мягче, бархатистей, и сердце бьётся громче. Я слышу его.
— Преувеличиваешь.
— Самую малость, — расплылась в улыбке темнокожая красотка.
На ней был белый, ярко контрастирующий с идеальной шоколадной кожей купальник. Рензо откровенно облизывал взглядом её завораживающие формы. В Омале гармонично сочетались хищное, почти первородное начало, и напускной светский лоск.
— Мы были детьми.
— Да, Атлас. Пришлось рано повзрослеть.
— Помню своего первого. Сономит. Высокий, кряжистый. Казалось, он весь связан из древесных кореньев или типа того. Бежит, рычит. Патроны у него кончились. А у меня автоматический пистолет, и сама Асмилла не знает, сколько там, в магазине, осталось. Мне страшно. Помню, ноги тряслись ого-го. И я машинально вскидываю оружие и несколько раз спускаю курок. Раз пять, не меньше. Зажмурился даже. Кошмар. Тот парень завалился на меня. Я вскрикнул. Замер. А когда открыл глаза, понял, что он не дышит, и лишь тяжёлой тушей налегает на мою грудную клетку. Я вылезал из-под него минут десять. Диву даюсь, как меня за это время никто не подстрелил. Не знаю, но почему-то я часто вспоминаю первый раз. Быть может потому, что тогда ещё я был способен на остроту чувств. С годами прошло.
— Ты не такой уж и старый, — заметила Омала, с суши ухватила свободной мокрой рукой бутылку с молоком, дала Атласу попить.
— Верно. Но как-то быстро дряхлеешь, начиная убивать в пятнадцать лет, — вытерев губы, проговорил Рензо.
— Ты любишь её? — вопрос прозвучал слишком громко и до жути неестественно.
— Кого?
— Джулию. Ты бредил во сне. Просил прощения. Молил её о чём-то.
— Я виноват перед ней.
Омала закусила свою пухленькую губу и сказала:
— Когда мужчина вспоминает о женщине, находясь в диком жаре, значит, она для него чего-то да стоит.
— Наверно, ты права.
Рензо опустил веки. Ему хотелось вызвать в памяти обнажённый образ Джулии, но не удавалось. Что-то загородило солнце. Атлас открыл глаза. Перед ним стояла обнажённая чёрная богиня. О таких слагают легенды, за их благосклонность проливают кровь. Его член шевельнулся и пошёл на подъём.
— Надо же, — прошептала Омала Пандерибе, приблизившись к его губам, — достаточно одной картинки. А что будет, если к тебе прикоснуться?
— Я вообще не думал, что он на что-то способен, — сыронизировал Рензо, — хвала Асмилле, я ещё в строю.
— Говорю же, ты истинный воин, — сказала Омала и поцеловала его в губы.
Сладкий, сочный, поцелуй полный живительной силы. Его давно так не целовали. Его никогда так не целовали. Джулия не в счёт. Джулия здесь ни при чём. Она в другой реальности. Она далеко. Жива ли она? Атлас отстранился. Член поднялся до упора и стал каменным.
— Поцарапаешься. Моя кожа стала жёстче.
— Персик или абрикос. Даже лучше, чем когда-то.
Омала снова коснулась его губами в области шеи, стала спускаться вниз, облизывала его соски, проводила языком по коже. Прикоснулась к древесной корке затянувшегося шрама, оставшегося после злосчастной алебарды. Рензо поднялся на руках, почти выбравшись из воды. Омала добралась до его главного органа, чмокнула в головку и обволокла своими ротиком так плотно, что Рензо всхлипнул от нахлынувшего удовольствия.
— За что, Омала? У меня рабское положение, — прохрипел Рензо.
Омала не ответила. Её движения стали ритмичнее, к губам она добавила манипуляции руками. Тонкие, аккуратные пальцы искусно орудовали с его яичками. Оторвавшись, Омала поднялась вверх, её груди коснулись его кожи.
— А если люблю? — спросил Рензо.
— И не в первый раз, — на ушко пропела темнокожая богиня. — Однажды и мы любили друг друга.
Пространство замерло. Воспоминания рваными всполохами продирались к сознанию.
— Расслабься, — она оперлась руками в его плечи, опрокинула голову, её коса оказалась на пышной груди. — Я не обязываю. Просто побудем настоящими.
— Омала, не обижайся, но я не могу, — выпалил Рензо и отвернулся.
Разумеется, он хотел её как мужчина, который ценит красоту женщины. Но он оказался не в силах предать свои муки, в которых только мысли о Джулии вытягивали его из пропасти самоубийства. Рензо слишком сильно полюбил белокурую дерзкую девчонку, которую, быть может, уже никогда не увидит.
Омала промолчала, легла рядом и прижалась к плечу Атласа. Он её нежно обнял.
— И ты прости, — только проговорила она и прикрыла глаза, отдаваясь полуденному солнцу.
Где-то на небе мог пролететь легендарный стердастос — колоссальных размеров птица-исполин с роскошными крыльями и пёстрым окрасом. Или могла мчаться целая военная эскадра, выдавая гул в тысячи децибел. Но двоим, обосновавшимся у подножия хребта стердастосов, было всё равно. В тишине они наслаждались общением, которое возможно только между родственными душами.
Пикап вернулся в деревню к закату. Местные суетились, готовился пир.
— Что празднуем?! — выкрикнув аборигена, спросила Омала.
— Внук Мирры вернулся, — ответил беззубый старик с чёрным пером птицы в густых, кудрявых волосах.
В центре деревни накрыли стол. Пикап остановился напротив него.
— Мисс Омала, идите к нам! И спутник ваш тоже пусть рядом сядет! — упрашивали, грузные темнокожие, но улыбчивые и по-матерински заботливые тётки. На столе уже стояли чаны с вином, кубки, жареный поросёнок, фрукты, овощи и прочая снедь.
— Присоединимся? — спросила у Атласа Омала.
— Этот день уже ничто не испортит, — согласился Атлас.
Мирре исполнилось лет сто. Высохшая старуха находилась в своём уме, но говорила мало. Весь вечер она сидела рядом с родственником — парнем по имени Алан, который вернулся из Илейи, где служил уборщиком в престижной больнице. Разумеется, он был не внуком и даже не правнуком. Но других родных Алан не знал. Родители бросили его, когда он был младенцем, оставив бабке. Думали, что он не выживет, больно слабым ребёнком уродился Алан. А в семье уже насчитывалось пятеро. Но парнишка выкарабкался, рос, и умело разбавлял одиночество своей престарелой бабули.
— Честь для меня, что вы тут, — обратился Алан к Омале. В его лице читалось всё: подобострастие, уважение и восхищение. Влюбиться в Омалу Пандерибе намного проще, чем поймать загнанную курицу.
— Рада, что ты снова дома, — ответила Омала и подняла бокал с вином.
Праздновали до глубокой ночи и разошлись в самый тёмный час. Костры потухли, вино закончилось. Кто-то остался спать прямо на столе. Алан распрощался с гостями и отнёс захрапевшую Мирру в дом.
— Можно я останусь у тебя? — спросила Омала, прильнув к плечу Атласа.
— Обязательно, — кивнул Рензо, позвал на помощь парочку полуживых парней, опёрся на их плечи, и все вместе они добрели до его хижины.
Омала легла рядом. Они крепко обнялись.
— Знаешь, я сегодня счастлива, — проговорила она, смотря куда-то вверх.
— Впервые за последние месяцы я почувствовал себя здоровым. Благодаря тебе.
— И я, — она уткнулась в его шею. Казалось, что бархатная кожа даже пахнет персиком или абрикосом.
— Как ребята? Им, наверно, тут ужасно скучно?
— Неола учится в престижной школе. Твой напарник Кей ковыряется во всякой технике в Академии, а Манория ходит по магазинам, много читает и не особо то жалуется. Не переживай, за ними присматривают мои люди. Их никто не обидит.
— Знаю.
Атлас обнял её. Его вновь коснулось пышущее жизнью тело, которое словно делилось с ним своей энергией, своим жаром.
— Манория ненавидит меня, — усмехнулась Омала, — ты с ней спал, верно?
— Возможно.
— Юная и вспыльчивая. Обожаю таких девиц. Когда остынет, станет моим протеже.
— Ох, ну и намучаешься ты с ней, — улыбнулся Атлас, — неугомонная. Календара не знала, куда деваться.
— Мне жаль твою наставницу, — сменила тему Омала.
— Мне тоже.
Ему снился сон. Вообще Атлас редко видел сны, но на сей раз всё было чересчур реально. Он оказался на горе, даже скале, размер которой невозможно вообразить. Сначала он решил, что это плато Стердастоса, до которого они с Омалой всё-таки не дошли, но осмотрелся и понял, что ошибся. Вниз — целая бесконечность, заканчивающаяся красным морем. И это не метафора или очередное яркое название, оно, в самом деле, плескалось красными, будто кровь, волнами, заигрывало с чёрными скалами. Закат. Во всяком случае, Атласу казалось, что темнота, гармонично перетекающая в зарево, — это не что иное, как закат. Где-то очень высоко сияла, пробиваясь сквозь линялый туман, горячая и яркая белая звезда, нёсшая в этот мир жизнь. Сперва Рензо был один. Ветра нет. Только пустота и спокойствие. Вдруг напротив него возник невысокий старик, облачённый в лохмотья. Вместо глаза — пылающий сапфир, и тело из металла.
— Прости, что потревожил твой сон, bushi, — начал старик, — и прости, что не отвык звать тебя именно так.
— Что тебе нужно? — спросил Рензо.
— Я допустил ошибку, — старик ударил ладонью по лбу, потом ещё раз, — кошмарную ошибку!
— О чём ты?
— Мои надежды возлагались на того, чья судьба предопределена. Мальчик, я попытался сыграть в напёрстки с талантливым шулером. Куда более способным, чем я.
— Ты изменился, — Рензо смерил Мбалли придирчивым взглядом, — постарел.
— А ты лишился ног, bushi.
Атлас взглянул под ноги. Он стоял на них. Но его не охватил восторг или губительная ностальгия. Рензо понимал, что всё иллюзорно, что всё есть фокус и не стоит верить тому, чего не существует. Тем более привыкать.
— Со мной случилось странное. Вы знаете, что я видел?
Мбалли кивнул.
— Расскажите.
— Найди меня, Рензо. Я не могу продолжать играть в напёрстки. Мне нужна надёжность и тот, кому я доверюсь. Старики склонны к наивности. Ты не останешься без ответов. Даю слово.
— Как разыскать тебя?
— В «городе спящих». Жди меня там.
Сон погас, как монитор планшета. Всё закончилось, и Рензо выкинули в реальность.
Поднималось солнце. Он провёл ладонью по постели подле себя, но её уже не было. Никакой записки или намёка на скорую встречу. Просто исчезла. И долго не появлялась.
Атлас снова подурнел характером, часто привередничал, отказывался от еды, употребляя в основном самогон, который ему приносил его приятель из местных. За несколько недель он отпустил густую бороду, которая со стороны напоминала побеги молодого кустарника. Часто смотрел панель, по которой транслировали гадости со всего мира. Ничего хорошего, твердил Рензо. Мочился под себя и каждый раз с боем разрешал темнокожим смиренным служанкам себя мыть и поменять постель. Приходили врачи. Ничего нового они не говорили, задумчиво кивали, вносили результаты анализов в карту больного и прощались, желая хорошего дня. Атласу хотелось пристрелиться. Муки с каждым прожитым днём усиливались. Мбалли приходил всё чаще, настойчиво просил найти его. Омала Пандерибе не навещала. Она приходила всегда после того, как он закатывал истерики или грозился удавиться. Со временем, на пятой неделе после чудесного дня, он разбил Тв-панель и стал слушать радио.
«— Итак, — говорил задорный женский, подбадривающий голос из динамика, — расскажите нам правду. Вы были там? Вы всё видели?
— Всё, — отозвался второй голос, приглушённый, кроткий. На сей раз им владел молодой человек.
— Что случилось в Котловане несколько месяцев назад? Что на самом деле там произошло? Напомню слушателям, у нас в гостях ныне лейтенант, но ещё каких то полгода назад рядовой, сражавшийся в «котле» с террористами. Имя опустим. Итак, против кого вы на самом деле сражались? Ответьте?
— Мы стреляли в местных. В котлованцев.
— Зачем?
— Они открыли по нам огонь. Мы были вынуждены, — с каждым словом его голос звучал всё более тускло и, казалось, вот-вот совсем погаснет.
— Откуда у них взялось оружие? Я понимаю, у пары десятков, у сотни. Но не «почти у каждого» ведь?
Женщина допрашивала парня, но при этом давала понять, что они в одной лодке.
— У нас был приказ: войти в Котлован, найти лидера сепаратистов и устранить его. Но мы встретили отпор. Пришлось стрелять на поражение. Погибли сотни. С нашей и с их стороны.
— Дальше! Не молчите! — подгоняла женщина.
— Осталось нас семеро. Сослуживцы и капитан Моллс. Ну да, пришла подмога — боевые мехи. Они разнесли весь город, но толку от них всё равно оказалось чуть. Этот человек. Чёрт, не понимаю как такое вообще возможно! Он заговорённый какой-то или типа того!
— Конкретней, — наседала допрашивающая, — детали!
— Ну как, мы стреляли, а ему похер! Ну, то есть вообще! Его не берут пули, смерть его не берёт. Он положил наших уйму, а самому хоть бы хны. Мехи расколошматили всё здание, где он укрывался, полегли почти все, кому не удалось укрыться в подвале. И ему снова, что с гуся вода!
— Это вы про их вожака?
— Ага, — Атлас готов был поклясться, что парень кивнул, — про него самого. Бородатый, волосы длинные, но в таком хвосте, что ли. И сам не стар. Молодой даже. Но в глазах…
Рассказчик замолк. Откашлялся. Наверно, попил воды.
— Что в глазах? — уже спокойно спросила женщина.
— Там тьма. Беспроглядная, жестокая, безразличная ко всему живому. Я никогда не видел настолько самоуверенного и в то же время величественного взгляда. Капитан Моллс спас нас, пустив пулю в свой затылок. И нас пощадили. Признаюсь, я не верил, что доживу тот день.
— И последнее, — она сделала паузу, которой интригуют в моноспектакле, — назовите его имя? Как он назвался?
— Инсар Килоди.
Пауза.
— Благодарю нашего инкогнито за ценнейшую информацию из первых уст. Итоги. Уважаемые слушатели независимых государств и дальних уголков нашего мира. Напоминаю, с вами болтает ваша горячо любимая «Марта», у которой для вас всегда есть горяченькое. Но сегодня — просто бифштекс, сенсация! Парень, ты — герой! Что мы имеем? В преддверие Ночи Обновлённого Цикла в Котлован входит спецназ, чтобы свергнуть самоуправство. Солдатики получают ответ — их расстреливают как скот. И даже новомодная техника тут не спасает! Вот это да! И кем же оказывается тот самый таинственный террорист? Убийца Фрая, сподвижник Заволло и последний негодяй — Инсар Килоди! Поворот круче любого лихого детектива, ребятки! Но что заявляет официальная власть после трагической гибели сотен элитных бойцов? И к тому же легендарного капитана Моллса? Мол, операция по урегулированию сепаратисткой деятельности осложнилась и пошла не по плану. Хах! Чудики! Да ваши разборки слышала половина Трезубца! И дым из «котла» валил ещё несколько дней! Но самое удивительное мы наблюдаем дальше! Спустя пару недель, в Котлован отправляется гуманитарная помощь, восстановительная техника. И к сезону цветения все трезубчане имеют странного соседа — наглухо закрытый вновь отстроенный город, в котором творится чёрт знает что! Объясните мне теперь, люди мира, что происходит с Илейей? И не пора бы мудрой Детре навести визит к своим младшим братьям?! С вами была «Марта». Услышимся, ребятки всего мира!»
Программу продолжил блок рекламы, и Рензо выключил приёмник. На него накатила усталость, отбиваться не он стал и уснул. Проспал полчаса или час, точно не понял. Но голова гудела, а солнце находилось примерно на том же месте. В его хижину наведался Алан.
— Beyona! — вошёл он и поздоровался.
— Салют. Как твоя бабка?
— Жива и ладно.
— И не говори, — буркнул Рензо и попросил Алана вынуть из-под матраса очередную бутылку гадкого пойла.
— Картины любишь? Я подарю тебе одну. Говорят, ты жил в храме.
— Точно. Жил.
— У меня есть храм. Его рисовала прекрасная девушка.
— Ну, раз прекрасная, то тащи, — кивнул Атлас, откупорил бутылку и сделал долгий глоток.
— Сейчас принесу, — сказал Алан и вышел из хижины.
Рензо успел уже позабыть о его обещании и всецело погрузился в свои мрачные размышления. Наконец Алан появился. В его руках был небольшой холст, вставленный в самодельную деревянную раму.
— Гляди. Она рисовала его по памяти. Красиво, да?
Атлас замер и чуть было не выпустил бутылку из внезапно ослабевших пальцев. Картина темноватая и не слишком аккуратная палитра красок, техника страдала, но Рензо ничего в этом не смыслил. Его поразило другое. Ракурс. Тот самый угол, то самое время года. И, чёрт возьми, это могла быть кисть уймы недоделанных художников, которые часами вырисовывают всем знакомый пейзаж — монастырь Асмиллы, списанный в высоты цветочного холма. Да он сам фотографировал это место сто тысяч раз. Но единственная незначительная деталь делала это полотно особенным, судьбоносным для него. Река. И рыба. Много рыбы. Мигрирующие в низовья реки косяки стерляди, белуги и осётра. Настолько мимолётное движение нельзя придумать, только запомнить.
— Алан, парень, ответь мне, кто написал эту картину?
— Прекрасная девушка, — расплылся в улыбке темнокожий парнишка.
— Имя! — взвыл Атлас. — Скажи мне, как её зовут! Быстро! Не молчи, иначе я придушу тебя!
— Не помню, я совсем ничего не помню! Не бейте меня! она красивая! Светлая! Не помню! — сдался напуганный Алан и вжал голову в плечи как пресноводный краб.
Атлас завалился на спину и зарыдал. Он не мог остановить слёз — они непослушным ручьём стекали по его бархатной смуглой коже, застревали в древесной бороде. Он закрыл лицо руками и продолжал плакать. Его грудь вздымалась с каждым всхлипом. Эмоциональный взрыв, встряска памяти, прикосновение к мечте, которая казалась навсегда потерянной. Рензо плакал, а Алан смотрел на него, не смея уйти или заговорить. Он не сомневался, что полотно писала Джулия.
Успокоившись, Атлас вытер раскрасневшиеся глаза, взглянул на чернокожего парня и подозвал его жестом.
— Присядь, — Рензо толкнул Алану стул, чтобы тот сел напротив его койки. Алан повиновался.
— Теперь говори. Говори всё, что знаешь и сможешь вспомнить. Говори и не умолкай. И начни с той, кто подарил тебе ту самую картину. А в награду я научу тебя толковать сны. Идёт?
Алан кивнул и зажмурился, стараясь вспомнить крупицы для своего будущего рассказа.
Там, где песок встречается с голубыми водами изысканных оазисов, а из мёртвой земли иногда прорастают дивные деревья, чья высота соперничает с безликими великанами Трезубца, там поклоняются Вековечному Баобабу и беспрекословно чтят память предков. Народ, в чьей крови поселилось проклятье, научился с ним жить, понял, как бороться и переманил недуг на свою сторону, подчинив процессы мутации. Потому, наверно, сономиты замкнуты и мыслят скептически. Или, может, оттого, что на протяжении нескольких тысяч лет их контрастные территории соблазняли воителей, которые желали обладать В?рша Д?амоам или Песчаной Жемчужиной — городом в пустыне Амоами. Памятуя о горестных страницах своей истории, сономиты научились тщательно выбирать союзников и партнёров. И если хунта, возглавляющая народ, считала переговоры необходимыми, то проводила их в двухстах вёрстах от Жемчужины, посреди пустыни, на белом солончаке, который простирался до самых стен Зен-Борима.
Две делегации встретились ранним утром. Светло-синий комфортабельный гироплан Виктора Соломона с илейским гербом — трезубец с волнистой рекой у основания — сел напротив войлочной юрты песчаного цвета, которую разбили сономиты. За жилищем покоилась техника: пара бронетранспортёров, бронированный внедорожник (не было сомнений, потому что броня — это солидная масса, которую носила усиленная подвеска с парой крупных, высоких шасси на каждую ось) и несколько техничек оснащённых скорострельными крупнокалиберными зенитными установками, пулемётами и местом для стрелка. Сейчас они пустовали. Вся техника была выкрашена в тот же песочный и носила герб Сономитского Каганата — широкое и ветвистое дерево с пышной кроной, из верхушки которой торчит лезвие ножа, а у основания дерева, там, где должны начинаться корни, ствол плавно трансформировался в эфес холодного оружия. Как и Илейский герб, сономитский также был выполнен в черно-белом варианте. Так уж повелось, что во время международных встреч или войн народы отказывались раскрашивать свой герб. В мирное время эта примета носила дипломатический подтекст — не перетягиваем одеяло на себя. Когда воевали, яркий герб не привлекал внимание стрелка.
Илейцы во главе с Виктором Соломоном вышли навстречу группе сономитов. Из-за спин вторых выбежали парнишки в серых балахонах, в руках они тащили пластмассовые стулья, стол. Установив мебель на соляную почву, они принесли пару бутылок воды и медные кружки.
— Садитесь, гости! — пригласил высокий и гладко выбритый сономит.
Древесная кожа мешала определить его возраст точнее, но казалось, что сономит разменял уже пятый десяток. Его смуглая, глиняно-коричневая кожа сморщилась, показались кривоватые тёмные зубы. Карие глаза блестели. Абсолютно лысый, с крупными ушными раковинами она напоминал персонажа мультфильма. В его внешнем виде отсутствовала враждебность, но голос был что надо, поставленный, командный. Одет он был в сатиновый архалук грязно-бежевой расцветки, воротник которого выделялся ярко-оранжевым окрасом.
— Прямо тут?! — спросил Соломон, нервно задвигав своей треугольной бородкой.
— Жара и пустыня не помешают нам принять мудрые решения, — присев на хлипкий стул, проговорил сономит.
— Будет вам, — фыркнул Соломон, но к нему тут же подоспел помощник и шепнул что-то на ухо. После этого Соломон ещё раз раздосадовано мотнул головой и уселся напротив собеседника. — Традиции мы почитаем, пусть и такие странные.
Сономит довольно улыбнулся и воззрился на Виктора Соломона, ожидая от него первых слов.
— Расшаркиваться я перед вами не стану, — напористо начал Соломон, — ибо эта встреча нужнее вам, чем нам.
— Вы так считаете?
— Да, я именно так и считаю! — выпалил Виктор.
— Отчего же?
— Мощь Трезубца не вызывает сомнений. Устроить очередную войну — для нас пустяковое дельце. Вы хотите войны?
— В чём снова провинился мой народ?
— Много ли причин требуется, чтобы открыть огонь? — отмахнулся Соломон. — Но не об этом сейчас. Конфорнум предлагает вам партнёрство на взаимовыгодных условиях. Кто представляет официальную власть?
— Мидрак Оншар — бека славного кагана. Военачальник. Теперь озвучьте ваши условия, многоуважаемый Виктор Соломон, — спокойно, но с нажимом попросил сономит.
Виктор погрузил руку во внутренний карман пиджака, извлёк белоснежный носовой платок, протёр им лоб, лицо, избавляясь от назойливого солёного пота.
— Всё просто. Ваш руководитель подпишет разрешение на ввод нашей техники, тем самым вы откроете границы, и никто из сономитов не станет препятствовать. По некоторым данным вы разрабатываете всего восемнадцать процентов залежей апатиниума. Очень мелко.
— Мы берём столько, сколько необходимо, — встрял Оншар.
— Глупости, — снова отмахнулся Соломон, — просто вы ленивы. Не вы в частности, а ваш народ. У вас гигантские запасы ценнейшего ресурса, ну а вы сидите сиднем и довольствуетесь крохами. Сономитского апатиниума хватит и на ваш век, и детям, правнукам и ещё паре-тройке поколений. Дайте нам возможность добычи ископаемого, и мы будем отдавать вам двадцать честных процентов. И последнее, — Соломон прочистил горло, хлебнул нагревшейся воды прямо из бутылки, — отдайте нам Нос Утки. Мы купим его у вас. Щедрые сто миллионов статусных единиц за бедный и замшелый кусок земли у Бухты Фарьи. Достойно мне кажется?
— Для чего вам Крезис-Са?
— Неважно, — отрезал Соломон. — Если ста миллионов мало, мы накинем ещё десять. Но это последняя цена.
— Многоуважаемый Соломон, вы озвучили все условия? — немного наклонившись вперёд, спросил Мидрак Оншар.
— Абсолютно.
— В таком случае мы вынуждены взять время на размышление, — сказал Оншар и встал.
— Это да, конечно, — кивнул Соломон, — куда ж без дум, даже если они лишены смысла. Когда ответите? Можете написать нам, позвонить, прислать гонца.
— Через час, — ответил Мидрак, — ждите.
Бека Оншар отвернулся и зашагал к свите. Все вместе они скрылись в юрте. Соломон в очередной раз фыркнул, выругался, вытер пот и поспешил в свой гироплан.
Обещанный час затянулся на два, потом на три, и, в конце концов, превратился в пятичасовое ожидание. Соломон четырежды посылал к юрте, чтобы узнать, как продвигается обсуждение. Каждый раз просили подождать ещё чуть-чуть. Понемногу темнело, солнце садилось за пустынный горизонт. Воздух охладился, и Соломон вышел прогуляться. Его позвали, когда он закуривал очередную сигарету.
— Решено, — заявил Оншар, когда они встретились за тем же пластмассовым столом.
— Заставили же вы подождать, — буркнул Соломон, — это час, по-вашему?
— Прошу простить, но когда мы говорим «час», а дискутируем намного дольше, значит дело важное. Это дань уважения.
— Вот как, — кашлянул Виктор, — теперь я понимаю, почему у вас разруха: вы все тут друг друга безмерно уважаете.
Оншар проигнорировал укол.
— И что? — спросил Соломон.
— Мы согласны на все условия, но имеем встречное предложение.
— Как же иначе то, — пробурчал Соломон, — и какое?
— Не двадцать процентов, а пятьдесят.
— Тридцать.
— Принято. И четыреста миллионов вместо ста десяти.
— Вздор! Не обсуждается! — запротестовал Соломон, — двести пятьдесят и точка.
— Принимается. И последнее — Сономитский Каганат и Трезубец подпишет мирный договор, договор о союзе и договор о ненападении. Все пятнадцать наиболее влиятельных сономистких Домов будут присутствовать на церемонии и глава каждого поставит под ними свою печать.
Соломон нахмурился.
— Так не пойдёт.
— Вы прячете кинжал за широкой спиной? — прямо спросил Оншар.
— Нет. Но мы против всех договоров, которые вы нам предлагаете. Обязательства связывают нам руки. Воевать с вами нам ни к чему, если будем добывать апатиниум. Потому я здесь. Но союз! Уже слишком.
— Гордые сономиты готовы пойти на жертву ради общего блага, а илейцы нет? — впервые Оншар серьёзно изменился в лице, подняв свои высветленные брови и сморщив лоб.
— Не смешите меня, бека! Вы ради лёгкой наживы готовы пойти на всё. А мы предлагаем чистейшую халяву.
— Попридержите язык! — теперь лицо Оншар посерело и приняло совсем недружелюбный вид.
— Итак! — Соломон встал, скрестил руки в области паха. — Завершу наши долгие переговоры. Мы согласны на два пункта вашего контрпредложения, но третий нас не устраивает. Либо соглашайтесь, либо расходимся до лучших времён, которые вряд ли наступят скоро.
Воцарилась тишина. Наконец поднялся и Мидрак Оншар, вырвавшись из плена раздумий.
— Мы отвергаем ваши условия до тех пор, пока не будут удовлетворены все встречные пожелания. Прощайте.
С этими словами Оншар слегка поклонился и зашагал к юрте. Соломон недовольно сплюнул и ушёл в свой угол.
— Как всё прошло?
— Скверно! Они выдвинули немыслимые требования.
Соломон уединился в своей каюте и говорил в динамик картриджа. Гироплан набирал высоту, пролетая над пустыней и мелкими огнями — кострами, которые разводили кочевники. Иногда встречались деревеньки и небольшие города. Тёмные и бедные. Соломон ненавидел местных и здешний колорит.
— О чём просили? — спросил удалённый голос, принадлежавший идеальному черепу.
— Кучу всевозможных союзов.
— Ты дал свой ответ или взял время подумать?
— Отказался! Чего раздумывать то? Им нужны гарантии и доказательства, которыми они в случае чего могут тыкнуть в нос Детре! И мы тогда наглухо погрязнем в дерьме!
— С кем вёл переговоры?
— С их военачальником — Мидраком Оншаром.
Ван Дарвик иронично хмыкнул:
— У тебя не было шансов.
Гироплан приближался к Шраму Земли, к Штарбайнским воротам. Совсем недолго оставалось до Илейских земель, но гироплан внезапно начал снижаться.
— В чём дело?! — спросил Соломон, заявившись к пилотам.
— Херня какая-то! Теряем скорость, электроника сбрендила. Необходимо сесть, посмотреть, что с двигателями. Иначе что-нибудь точно рванёт. — Ответил первый пилот.
Гироплан сел посреди степи. Вокруг ни огонька. Пространство сковала тьма. Экипаж судна из двенадцати человек вывалил на воздух. Оба пилота отправились к двигателям. На горизонте замерцали яркие огни. К приземлившемуся гироплану кто-то приближался. Соломон смолил последнюю сигарету. Больше у него не осталось. Уйдя довольно далеко от команды, Виктор Соломон спасся после взрыва, разорвавшего летательный аппарат на части. Соломона оглушило, он завалился на землю. В иссиня-чёрном небе проплыла продолговатая капсула виманы. Огоньки светились всё ярче, становились крупнее, преобразовавшись в когорту внедорожников. Соломон полз противоположную от пожара сторону. Перебирая конечностями, как искалеченный варан, он силился убраться как можно дальше, в темноту. Застрекотали автоматы. Сердце Соломона наполнилось ужасом. Кто они? Вимана? У сономитов нет виман. Детра? Не может такого быть! Уму непостижимо! С ним не могли так поступить!
— Глянь, ползёт, жук! — крикнули на безупречном илейском.
Соломон замер и уткнулся лицом в землю, когда некто встал над ним, передёрнул затвор и выпустил очередную короткую очередь.
— Ну что там?! — спросили со стороны догорающего гироплана.
— Готов!
— Чеши сюда! Пора уматывать!
Тяжёлые ботинки сотрясали землю, удаляясь от Виктора Соломона, который больше не ощущал шагов или ветра, или холода, или страха. Пустота.
* * *
В зал собраний спешно стекались Лидеры, главы министерств и влиятельные значаи Илейи. Экстренное совещание Верховного Конфорнума состоялось утром, сразу же после известия о гибели Виктора Соломона на сономитской земле во время двусторонних переговоров.
В просторный зал ворвался Оло Ван Дарвик. Облачённый в чёрный костюм и белую рубашку, он уверенным и скорым шагом, застёгивая на ходу манжеты сорочки, прошёл на место за продолговатым столом, которое в своё время занимал Самюэль Фрай, а после него Виктор Соломон.
— Погиб Виктор Соломон. Нам снова врезали между ног. Будете терпеть? Лично мне надоело смотреть на немощный Трезубец! И мне всё равно, что вы все думаете!
По залу прокатилась волна возмущения.
— Захлопните пасти! — протрубил Оло Ван. Он стоял, опершись руками на столешницу. — Нам плюнули в морду! Если мы отмолчимся, то растеряем последние крупицы уважения! Илейа начнёт терять не только юго-запад, но и юго-восток. На юге уже не спокойно, и вы об этом знаете! Деревни и провинции заявляют о независимости и, что страшнее, готовы перейти в стан врага. Я предлагаю эффективный выход. Если среди собравшихся найдутся единомышленники, они присоединяться.
— А если нет? — спросил молодой значай.
— Отправятся копать траншеи.
— Довольно! — вскочил Лидер Вермера, мужчина средних лет, с залысиной и дрожащими руками. — Цирк! Позовите меня, когда этот клоун покинет манеж!
Он направился к выходу, но тут же в двери ворвалась волна вооружённых боевиков батальона «Гарваз» — личная армия Ван Дарвика.
— Проводите уважаемого туда, где ему самое место, — распорядился Оло Ван и сел в кресло Лидера.
— Кто ещё желает покинуть зал заседаний?! Никто? Точно? Тогда приступим к работе.
— Но как же армия? — спросил старый Шербешер. — Ваших наёмников не хватит, чтобы противостоять целой армии, господин Ван Дарвик.
— Маршал Блай поддерживает мою кандидатуру в кресле руководителя. Армия находится под его началом. К тому же, я уже распорядился о повышении довольствия всем военнослужащим. Что за копейки они получали? Смешно!
— Собираетесь всех купить? Так и знайте, я не продаюсь! — не унимался Шербешер.
— Я не коллекционирую антиквариат, — ответил Оло Ван и жестом показал бойцам избавиться от старика.
К Шербешеру подскочила пара наёмников, ухватила под руки, выволокла из-за стола и потащила к выходу.
— Надеюсь, теперь мы можем начать собрание?
Оло Ван облизал каждого в зале придирчивым взглядом. На многих лицах застыло недоумении и страх.
— Тогда не будем терять ни минуты.
Глава 16
За несколько продолжительных месяцев «котёл» обзавёлся высокими стенами, основания которых уходили вплоть до первых этажей, возвёл башни, на которых дежурили снайперы с приказом стрелять без предупреждения. Котлован замкнулся от всего мира и от «старшего брата» Трезубца и походил на пристанище закрытой секты. На официальные запросы стран, озабоченных новообразованием вблизи илейской столицы, Трезубец отвечал уклончиво, неохотно. «Кто заправляет в Котловане?» — спрашивал каждый второй посол на аудиенции у дипломатов Конфорнума. «Котлован находится под юрисдикцией Илейи и по-другому быть не может. И, значит, на него распространяется власть Лидера!» — отвечали в Трезубце. Разумеется, это слабо соотносилось с правдой.
Инсар развалился в сыром провонявшем псиной и гарью кресле. Волокна зелёной ткани поизносились, местами проступал жёлтый поролон. На Килоди висела серая льняная рубашка, которая была велика ему на два размера. На ногах чёрные хлопковые брюки. Босые ступни, погружённые в воду. Инсар привык приходить к сиберу Хакко и не стеснялся располагаться как ему удобно. Он подстриг волосы — теперь они едва доходили до плеч, но борода осталась: аккуратная, не слишком короткая и не длинная. Она придавала ему солидности, прибавляла возраста. Сибер лежал на своём кресле связанный с Потусторонней Вязью. Их диалоги не меняли форму, оставляя всё разнообразие содержанию.
— Успехи опьянили меня? — спросил Инсар. Мерцающая чёрно-белая голова кивнула.
— И как мне бороться со своей гордыней?
— Слушать меня. Слушать и внимать. Потусторонняя Вязь знает, что было и будет. А я и ты её неотъемлемые части.
— Мы построили замкнутый и самодостаточный мир. Что дальше?
— Ты совсем ничего не сделал, Инсар Килоди, — морда усмехнулась, а тело сибера дёрнулось, — пустой мир придёт к благополучию. Что ты несёшь? Идеи равенства, свободы и права? Думаешь, они будут счастливы, когда их жизнь встанет обеими ногами на твои «нерушимые» постулаты?
— Потому я прошу твоего совета, Хакко! — повысил голос Инсар. — Что дать этим людям?!
— Кумира, бога. Люди устают от свободной воли, им необходим объект поклонения, который станет водить их за руку и за нос. Идол! Сильный и страстный правитель, который заботливо и венценосно приведёт каждого, кто сожмёт его могучую щедрую длань, к торжественной смерти..
— Понимаю ли я тебя? — спросил Инсар, нахмурив морщинистый лоб.
— Все ответы ты найдёшь в одном месте. Потустороння Вязь была благосклонна ко мне и разрешила покопаться в чужих секретах. Всё, что я нашёл, безмерно любопытно. Как ты относишься к загадкам, Инсар Килоди? — физиономия из тысячи чёрно-белых осколков усмехнулась.
— Ненавижу! — признался Килоди.
— «Вечный Странник» отправился очень далеко и не каждый понимает, что он хочет найти. В составе экипажа значительно больше посадочных мест, чем заявлено. На затерянную чудо-планету, отбрасывая по пути автономные модули связи, летят илейцы, несколько военных элитных отрядов сопровождения и три чрезвычайно важные персоны, которым выделен засекреченный блок корабля.
— Ничего удивительного, — фыркнул Килоди, — могло ли быть иначе? Детрийцы вложили гигантские суммы в «детище всего мира», пожинают плоды, отправив кого-нибудь из своих.
— Вопрос загадки: почему спецназ и три важные персоны — детрийцы, имена которых не прописаны даже в засекреченных документах?
— Хочешь сказать, что даже Фрай не знал, кто эти детрийцы?
— Нет. Но «Вечный Странник» отлично знает, куда двигаться и что станет его конечной целью.
— Откуда такая уверенность?!
— Скорее всего, ответы найдёшь неподалёку от деревни Рахни, в развалинах языческого храма. В древности его называли Заентог. В отчётах многих исследователей упоминается это место. Некие ресурсы для подготовки к полёту «Вечного Странника» изучались и черпались оттуда же. Настоящих наименований нет. Причём и в некоторых Детрийских документах, просочившихся в Вязь, есть отсылки к Заентогу. Следуй туда незамедлительно. Похоже, Заентог заждался твоего визита.
— Заждался?! — переспросил Килоди, но все экраны разом потухли, оставив гостя наедине с темнотой.
— Купи мне пива и как можно больше, сукин ты сын! Сегодня я намерен ужраться насмерть, понял меня?
— Омала так и не приходила?
— Пошла к чёрту эта потаскуха! К Хсару эту деловую дрянь! — Пауза. — Пиво не забудь! Иначе покатишь обратно, уяснил, рекрут?!
— Херово ты всё-таки выглядишь, приятель.
— А вот это уже не твоё собачье дело! Ясно тебе — нет?!
Кей не ответил, запрыгнул в старенький внедорожник и уехал. Припекало полуденное солнце. Атлас Рензо лежал в тени своей хибары и допивал остатки водки, которую припас на чёрный день. Рензо считал. Двадцать три дня прошло с того утра, когда его покинула Омала. Больше он её не видел. Провозгласив каждый последующий день чёрным, Атлас изрядно напивался, по ночам бредил, бормоча имена двух женщин. Для него обе были важнее всего земного и обеих он потерял, оставшись наедине с бутылкой.
Кей частенько заходил к нему. Однажды пожилая сиделка не на шутку забеспокоилась состоянием своего подопечного и постаралась связаться с Омалой, но её секретарь отделался формальным ответом и взамен сухо продиктовал ей номер, который принадлежал Кею. Услышав, что Рензо «на грани чего-то чрезвычайно прискорбного», парень поспешил на выручку и, добравшись в уютную деревеньку, проводил с другом дни и ночи. Чаще они молчали или лаялись. Но бывало, на Атласа нападала меланхолия, и они вспоминали былое.
Омала Пандерибе пришла на двадцать седьмые сутки, выдался самый жаркий день в году. На ней был шёлковый светло-зелёный сарафан, босоножки. Глаза она прятала за чёрными линзами массивных очков с изящными деревянными душками. Борода Атласа закостенела настолько, что ею можно было полоть грядки. Волосы он не отпускал, сбривая всё наголо. Такие микро-обычаи Атлас сооружал на каждом шагу. Пил из горла пока не оставалось чуть-чуть на дне, и если напиток ему нравился, брал железную кружку и выливал в неё остатки. То же самое он проделывал со всем алкоголем, что пришёлся по вкусу. Жуткий коктейль он оставлял на финал, и когда питья не оставалось, залпом опрокидывал гадкую выдохшуюся мешанину.
— Прости, что бросила, — начала Омала без прелюдий, — появились важные дела, пришлось улететь. Далеко. Сообщения передавать не хотела. Выглядело бы так, будто мне стыдно, и я не хочу тебя видеть.
Атлас молчал и взирал на чернокожую богиню стеклянными глазами. С утра он уже набрался.
— Вижу, ты не теряешь времени зря, — она горько улыбнулась, — и слышала, ты устроил истерику, просился в Фесрам. Не знаю, зачем тебе туда, но в качестве извинения готова помочь. Выделю транспорт и охрану. Пойдёте под гербом Стердастоса.
Рензо что-то пробубнил, но на выходе получилось мычание.
— Уверена, ты меня понимаешь. Ещё раз прости, но мне пора. — Омала несколько медлила, подбирая слова. — Сообщи сиделкам, когда соберёшься уехать. И знаешь, я даже рада, что ты не в силах меня ни о чём спрашивать. Так проще. Нам обоим, — она снова скривила рот в подобии улыбки и покинула жилище.
* * *
— Ночью здесь классно! Звёзды потрясные, да и запах такой, сплошная листва, деревья, — открывая очередную бутылку пива, размышлял Кей. — Правда, ведь?
— Меня тошнит от эвкалиптов, баобабов, свиней, кукурузы, ягод, воды и всего-всего, что только здесь есть! От всего кроме водки. Пойло у них что надо.
Кей и подкинул хвороста в затухающий костёр. Они устроились вокруг пламени, развалившись на высоких, упругих надувных матрасах, которые привёз Кей.
— У тебя осталась запись?
— Ты о чём?
— Сон того чокнутого из Котлована, который кромсал своих дружков.
— Сохранил, — приуныл лысый парнишка, — порази чума этого рыжего ублюдка Блинда! Когда показывали кадры, ну, ты понял, Календару и других… Атлас, друг, я готов их голыми руками удушить!
— Собери самое необходимое и прихвати эту запись. Послезавтра мы отправляемся в «спящий город».
— Чего? — поднял условные брови Кей. — Зачем?
— А Омала?
— Она заходила ко мне сегодня. Нам пора домой.
— Так и сказала? Проваливайте и всё?! — не унимался Кей.
— Типа того, — кивнул Атласт и глотнул тёплого пива.
— А в Фесраме мы что забыли?
— У меня назначена важная встреча со старинным другом. Думаю, он сможет нам помочь.
— Но твои ноги, — начал Кей, но продолжать не стал.
— Будешь моими ногами, по рукам?
— Не отказывать же беспомощному калеке, — улыбнулся Кей.
Сделав выбор в пользу Маникура, синий гироплан с бесцветным гербом Стердастоса направился к границе Илейи. Первый досмотр проходил ещё в водах, неподалёку от необитаемого Острова Забвения, где время и память претерпевают аномальные изменения. Атлас видел документальный фильм про Остров Забвения, снятый, к слову, на деньги Церкви Пятиликой Девы Асмиллы.
Наконец судно село в порту Маникура. Требовалась очередная проверка. Снова в гироплан завалились контролёры. Среди них была женщина — поджарая молодая рыжеволосая илейка, которую Атлас заприметил, глядя в иллюминатор, ещё на подходе к трапу.
— Саро Кеши? Профессор химии? — недоверчиво спросила рыжая. Ей было лет двадцать восемь — тридцать. Волосы до плеч, слегка вьются. Внушительный бюст и тонкая талия. Лицо острое, но приятное. Губы тонкие, едва накрашены.
— В паспорте точно так и написано, — ответил Рензо.
— Цель визита?
— Исследования в Фесраме.
— Прошу прощения, — девушка расплылась в лучезарной улыбке, — это формальность. Мне передали данные с плавучего поста, но я должна всё перепроверить. Понимаете?
Атлас кивнул и тяжело вздохнул. Другие досмотрщики — их было двое — копались в бумагах, которые им выдал Кей, осматривали кабину машины.
— Сочувствую, — девушка взглянула на коляску, — как это случилось?
— Несчастный случай, — невозмутимо ответил Атлас.
— У сономитов отличная регенеративная система, кости срастаются мигом. У вас, похоже, травма куда более серьёзная.
— Какая разница, если ноги не ходят, — глядя прямо в глаза, проговорил Рензо.
— Будете в Фесраме почву изучать?
— Да, почву.
— А приборы где?
— Дело в том, что они будут предоставлены НИИ «Чистый разум», когда мы прибудем на место, — нашёлся Рензо и занервничал.
— Мы обязательно свяжемся с Трезубцем и уточним этот момент, — она повернулась к своим напарникам, — а теперь, ребята, живо помогите нашему профессору встать на ноги.
Два крепких мужчины подошли к коляске Рензо, ухватили его под руки и потянули вверх.
— Вы что творите, мать вашу! — заорал Кей. — Прекратите, сукины дети! Хватит!
Кей постарался вмешаться, но дуло выставленного девушкой пистолета заставило его замереть. Атлас молчал и ждал, когда его отпустят. Так и вышло. Когда хватка ослабла, он повалился, не в силах что-либо предпринять. Рензо успел выставить руки, но падение всё равно было болезненным. Рыжая убрала пистолет, вынула нож. Села рядом с ногами Рензо и воткнула острие в заднюю поверхность бедра. Реакции не последовало.
— Похоже наш профессор действительно лишился ног, — слегка озадаченно проговорила девушка. — Всего год назад приспешник Асмиллы Атлас Рензо козлёнком скакал на балу в честь запуска «Вечного Странника» и всё с ним было хорошо. Я там была и хорошо запомнила вас, и то, как вы чуть не избили худосочного старика. Как же быстро меняются некоторые существа. Или у сономитов это норма, господин Рензо? Или всё-таки Саро Кеши?
— Вы ошибаетесь, — процедил Атлас, тяжело переворачиваясь на спину.
— Что вы забыли в Фесраме?! — обозлённо спросила рыжая.
— Хотели залечь на дно, спрятаться, — придумал Рензо.
— А что в Стердастосе спокойно не жилось?
— Гироплан и форму мы украли, документы подделали. Мы в розыске.
— Бред собачий! — фыркнула девушка. — У тебя в Стердастосе полно друзей.
— Ничего подобного! А Фесрам знаменит своим гостеприимством. Сами знаете. Там можно укрыться.
Рыжая кивнула мужчинам в форме:
— Уведите их. Этого посадите обратно в кресло.
— Куда их девать то? — спросил один из пограничников.
— Пока что в портовую клетку, а там посмотрим.
Их вывели из гироплана. Кей вышел сам, Атласа катили по выложенной бетонными плитами пристани. Солнце медленно садилось, окрашивая небо в ярко-красный свет. В порту стояли громадные сухогрузы вперемешку с мелкими рыболовными судёнышками. Суматошился немногочисленный народ. В основном торговцы, чьи накладные не соответствовали характеру перевозимого груза. Они спорили с портовым начальником — высоким и усатым седым мужчиной, который почти наверняка гордился безупречной подтянутой фигурой и имел репутацию упрямого и несгибаемого служаки.
На горизонте образовалась гудящая туча. Она приближался быстро, неумолимо. Люди смотрели в сторону солнца, не в силах разобрать, что к ним приближается. Первые выстрелы раздались из автоматов дозорных, дежуривших на вышках. Затем каждая из вышек взорвалась, будто в её кабину кинули гранату. Несколько точных выстрелов из гранатомёта раскурочили металл древнего оборонительного сооружения. Поднялась паника, загудели сирены. Рыжая девушка торопила своих подчинённых. Кей и Атлас переглянулись. Чёрно-матовые гиропланы без опознавательных знаков закружились над портом, обстреливая места скопления охраны. Огонь вёлся прицельный, на поражение. Сирены выли настойчивее, оружие не умолкало. Бронированный военный катер, такой же чёрный и безликий, пришвартовался у пристани. Из него выпрыгнул солдат в броне. Атлас присмотрелся и распознал Мейхера Заволло. Заволло бежал, быстро и легко. Он двигался к ним. Взрывы и стрельба стихли. Заволло рывком настиг Атласа и конвоиров и двумя поочерёдными ударами нокаутировал конвоиров. Рыжая уже была далеко.
— Вовремя ты, железный человек, — прохрипел Атлас.
— Это ж Заволло! Мать моя Асмилла, сам Заволло! — встрепенулся Кей, не отрывая взгляда блестящей брони.
Мейхер поднял обеими руками коляску вместе с Атласом в воздух и побежал обратно в сторону катера. Кейлор нёсся следом. Гиропланы кружили над портом, прикрывая спину своего командира. Добравшись до катера, Мейхер отдал Атласа подчинённым и исчез. Кей запрыгнул внутрь чёрной махины сразу за напарником. Крыша бронированного судна мгновенно закрылась. Катер заревел и резво стартовал.
— Где Мбалли? — спросил Атлас у поджарого темнокожего парня с татуировкой во всё лицо.
— Прибудет в Фесрам как только сможет. Мы получили твоё сообщение вчера вечером. Слишком наивно вы хотели проскочить через границу при сегодняшнем-то режиме. Считай нагишом, — темнокожий слабо и беззвучно засмеялся.
— За нами погонятся, — предположил Кей.
— Это вряд ли. Пройдём над Шрамом вдоль сономитской границы, а после демилитаризованной зоны свернём направо — прямиком к Фесраму. Южане недолюбливают Трезубец. Тем более теперь.
— Быстро вы среагировали, — усмехнулся Атлас.
— Ага, — кивнул парень, — наш человек на пристани наблюдал. Поняли, что дело плохо почти сразу, как только заявилась эта рыжая тварь.
— Кто она?
— Агнесса Лэнду — один из боссов Ван Дарвика. Заправляет Крылом Внутренней Безопасности. Стерва каких поискать.
— Почему она ошивалась в Маникуре? — недоумевал Рензо.
— Пёс её знает, — фыркнул парень.
— Всё совсем плохо? — спросил Рензо, подразумевая новую Илейю.
— Приятель! — присвистнул человек с татуировкой. — Ты даже представить не сможешь, в какой мы заднице!
Катер сбросил скорость, встал где-то в океане и дождался, пока грузный гироплан-тяжёловоз опуститься на водную гладь. Широкое брюхо разверзнулось, вобрало в себя наводное судёнышко, поднялось в воздух, присоединившись к общей группе.
Вереница чёрных гиропланов, словно воронья стая, устремилась вниз, в широкую расщелину, где дно Шрама Земли казалось досягаем, близким. На деле им пришлось бы спускаться около получаса, чтобы достигнуть первых поселений изгнанников. Давно стемнело, и теперь навигационные огни летательных посудин напоминали сверчков в ночной дымке.
Загорелся монитор, на котором появился Мбалли.
— Здравствуй, bushi! — заскрежетали голосовые связки Асмара Мбалли. — Всё-таки ты нашёл способ, всё-таки ты летишь.
— У меня полно вопросов. Один из них — что на этой записи? — Атлас вставил продолговатый серебристый накопитель в разъём монитора и отправил файл полу-меху.
— В чём суть? — спросил Мбалли, принимая видео.
— Это сон человека, который зверски расправился со своими приятелями. Что на него нашло? Я не понимаю. Большая часть сна — выдумка подсознания. Быть может, он и не совершал того, что нарисовала нам программа. Однако настораживают финальные кадры. Интершум — это будто чей-то голос, который, как утверждала Блоус, передаёт нам послание. Она говорила, что вы сможете перевести его.
Старик вставил белый продолговатый пластмассовый наушник в металлическое ухо, стал слушать. Когда запись кончилась, Мбалли вздохнул и заговорил:
— «Mo wa. A wa. O ni won nduro fun wa. Alase beru XCAP lagbara. Adaorin nyorisi wa Рkunkun. Ki o si wa ijo yoo duro. Ati ki o yoo wa si ododo». Я пришёл. Мы пришли. Вы ждали нас. Убоится власти Хсара слабый. Ведёт нас проводник темноты. И будет стоять храм наш. И явятся в него истинные. — Асмар немного помолчал, затем продолжил. — Простое приветствие. С нами здороваются и предупреждают о грядущих переменах.
— Кто? Что за храм? Какой, к чёртовой матери, проводник темноты?! — багровел Атлас.
— Помнишь о предсказании, которое оставила много веков назад Асмилла? Похоже, оно сбывается.
— Скажешь уже, в чём дело?! Или так и будем топтаться на месте?! — вспылил Атлас. Связь оборвалась внезапно, словно кто-то выдернул шнур из розетки. Сначала Атлас решил, что старик издевается над ним, но когда гироплан затрясло и стало бросать из сторону в сторону, он понял, что их атаковали. Экипаж засуетился, готовясь к схватке. Атлас прильнул к иллюминатору — несколько военных лёгких «стрекоз» вились вокруг них, жаля исподтишка. Из глубинной тьмы к ним приблизились лакированные тёмные капсулы — виманы. Сейчас начнутся сбои в работе программ, вся техника и электроника спятит, и тогда им придётся несладко.
— Где Заволло?! — орал кто-то из команды гироплана.
— В третьем! В третьем идёт! Никаких команд не поступает!
— Что делать то?!
— Отбиваться, что ж ещё! Надо ж так вляпаться! Блядство то какое! И вроде бы уже проскочили мимо РОМБа то, а нихера! Ни-хе-ра!
Снаряд ударил в бок машины, затрещали оповещения о серьёзных деформациях обшивки, о нарушении работы двигателей. Автоматически сработала технология «свободного планирования», при которой гироплан превращался в аэроплан. Затем стали гаснуть технические огни, отказали оборонительные орудия. Программное обеспечение сошло с ума, подхватив мгновенный убийственный вирус. Машина пошла вниз, на дно. Атлас бросился к иллюминатору и узрел, как все гиропланы, в том числе и лёгкий, на котором находился Заволло, обречённо несутся вниз.
— Что делать?! — кричал Кей.
— Подушки! Должны быть подушки!
Атлас рывком подкатил своё кресло к капитанскому мостику.
— Выпускайте подушки! Они смягчат удар! Иначе расшибёмся о скальные выступы! Они вот-вот начнутся!
Пилот кивнул, крикнул что-то своим подчинённым, и они поспешили в багажный отсек. Наконец все приборы утихли, всё вокруг наводнила тьма. Гироплан снижался стремительно, но ровно, не входя в штопор и не переворачиваясь на спину. Атлас услышал, как затарахтели автономные генераторы, раскручивая лопасти вентиляторов. Рензо облегчённо вздохнул, когда с трудом разобрал в темноте белое массивное облако, заботливо окутавшее днище их парящего гироплана. И тут же корпус судна наткнулся на препятствие. Тряхануло неслабо, но обошлось.
— И в таком духе мы проведём весь оставшийся путь, — проговорил в тишине Атлас, обращаясь к Кею, который лежал рядом с выпавшим из коляски другом.
— Хреново как-то, — ответил Кей.
— Ты боишься темноты, Кей? — спросил Рензо.
— Нет. А ты?
— В жизни ничего страшнее не встречал, — проговорил Атлас, и больше никто не обронил ни слова.
Часть 4
Глава 17
Представьте черепаху. Самую обыкновенную, с клетчатым панцирем и вытянутой мордой, с короткими неуклюжими лапами. А теперь мысленно увеличьте туловище черепахи, растягивая и её панцирь так, чтобы образовался овал, затем эллипс. Сотрите воображением лапы, а вместо них нарисуйте плавники. По два с каждой стороны. Форма у плавников гетероцеркальная, как у хвостового плавника акулы, и увеличенная многократно. И возьмите в руку воображаемый нож, разрежьте панцирь этого существа на три части и каждую вздыбьте, будто горб верблюда или пустынный бархан. И самое любопытное — морда. Она напоминает форму эфеса, из которого выдернули лезвие. Огромные глаза этого существа горят обычно жёлтым, из пасти торчат два тупых, но крепких титанических отростка, которые и клыками не назовёшь, потому что они не созданы для охоты или пережёвывания пищи. А в самой ротовой полости, насчитывающий миллионы острых осколков-зубов, располагается широкий и алый язык, подаваемый в качестве изысканного деликатеса на все столы севера. Таков гигант северных морей, о коем ходили легенды тысячи лет. Таков Олов — самый большой, величиной с двадцатиэтажный дом, и самый непредсказуемый обитатель Мирового океана. Из его панциря гибриоиды мастерят себе жилища, орудия и инструменты. А северные илейцы раз в пять лет устраивают охоту на монстра, чтобы накормить его мясом весь остров, закатив яркий праздник. Дань старым богам и традициям и одна из визитных карточек Олос-Марка. Потому, когда Инсар прибыл в столицу севера, всё вокруг пестрело красочными огнями гирлянд, народ развлекался, отовсюду доносились музыка, песни и беззаботный смех.
Крупный портовый центр севера Олос-Марк принимал тысячи туристов каждый год. Многие из них отправлялись в турне по пещерам и горным рекам, других интересовали сказочные фьорды, третьим не терпелось окунуться, пусть частично, в быт исиудских монахов, монастырь которых возвышался в горах на северо-западе острова. Добираться туда приходилось на самолёте, потому аэродром Олос-Марка практически не затихал. Разместившись неподалёку от города, он докучал чаще всего самим путешественникам, не давая, как следует, уснуть и отдохнуть после дороги. Местные давно привыкли к гулу двигателей и не жаловались. На севере недолюбливали гиропланы — эти «игрушечные висячие коробочки, которые вот-вот рухнут». Однажды гироплан угодил в здание ратуши, развалив одну из старых башен. Пилот был пьян, но гиропланы с тех пор посчитали нестабильными и ненадёжными. Северяне весьма консервативны и, что ещё хуже, суеверны. Поэтому, наверно, земля снегов и ледников так и кишит всевозможными историями о разного рода волшебных существах, событиях, где замешаны силы неясного, мистического порядка. Обогатившись инфраструктурой, новыми технологиями и преобразовавшись в цивилизованное общество, север всё же умудрялся оставаться местом скопления древних тайн и устных баек, от которых мороз по коже.
Дневник Инсара Килоди:
«Оставшись наедине с собой, со своими мыслями, я могу в относительной тишине объять всё, что стряслось со мной в последние месяцы, во весь прошедший год или даже больше. Я до сих пор не помню, как обзавёлся даром-проклятьем, лишь неясные сны и туманные толкования, от которых зевается и тошнит. Старик Мбалли, человек-механизм, трепался о прошлом, о проклятье, о глупостях, сказках, верят в которые, быть может, дети и наивные пустозвоны. Я не вижу снов, что мучили меня раньше. Я снова выпустил «чернила», но теперь они питают меня великой силой. Я чувствую её ежеминутно, при любом вздохе, при банальном движении. Они стали частью моей сущности, и я не в силах их больше прогнать, да и не хочу. Кого поручил бы мне убить Мбалли? Пожалуй, только этот вопрос будет мучить меня, но, надеюсь, не слишком долго. Многое поменялось. Я изменился. Коротышка оказался талантливым толстосумом, деньги которого помогли мне построить собственный дом из дерева и бетона, завести в нём правила и оградить от назойливого внешнего мира. Кто кем пользуется? Я не раз задавался этим вопросом. Измир хитёр и пронырлив, иначе не сколотить богатство, коим он обладает. Я нужен ему. Но для чего? Создать культ, секту? И поклоняться ужасному богу Хсару? Или объединить гибриоидов с илейцами для выступления супротив главного врага? Сономиты? Как бы ни так. Детра! Детра и никто больше! Договорившись с посредниками — «Чёрной улиткой», — я вмешался в планы Измира. Насколько серьёзно? Рассчитывал ли он на содействия Принца Сент-Валена, который воссел на главный трон и уж точно стал Королём? Любопытно наблюдать за событиями, повелевать ими, будто кукловод. Готова ли Илейа к войне? Какое мне дело. Что советует дорогой друг Хакко? Стать чем-то большим, стать символом, породить то, чему станут преклоняться. Зачем возводить храм Хсара без его наместника? Стать помазанником Хсара, стать культом, который порождает веру, пропагандирующую красивую смерть и блага где-то там, за границами мироздания. Каждый раз, задумываясь над этим, идея нравится мне всё больше, принимает яркие очертания, рисуются колоритные картины будущего. И лишь Джулия не выходит из моих снов. В них я обладаю ею, всей, без компромиссов. Она боится меня. Мне это нравится. А потом мы гуляем по парку Трезубца. По тому самому парку, где впервые встретились. Нам хорошо, и Зуверфы, понимая это, будто исчезают, затухают, давая нам побыть наедине, насладиться друг другом. Затем снова приходит тьма, вязкая, без оттенком или бликов. Я ощущаю Джулию, вхожу в неё, не стесняясь, без предупреждения. Она кричит так громко и так самозабвенно, что мерещится, будто это уже не Джулия, а античный неведомый зверь — дух или призрак, испускающий последний вопль. Тогда я покрываюсь холодным потом, мои ноги набиваются ватой, меня накрывает страх. Я просыпаюсь. Всегда с перепачканным и мокрым от пота бельём. В последние месяцы я перепробовал множество женщин — все они безудержно желали меня, но ни с одной я не испытал этого безумного сплава из бурного, разрывающего экстаза и звериного, инстинктивного страха».
Инсар поставил точку, посмотрел в раскрытое окно. Тёплая летняя погода даже на севере иногда заставляла изнывать от зноя. Но не долго, всего пару-тройку недель. Сегодня выдались жаркий день и душный вечер. Инсар поморщился, мигрень нарастала, пульсируя настойчиво, почти агрессивно. Всему виной скопившаяся усталость и гудящий словно гигантский пчелиный рой аэропорт. Из открытого окна номера своей гостиницы он отлично видел громадные посудины, сменяющие друг друга на взлётной полосе. Захотелось выпить. Инсар открыл бар. В нём оказалась бутылка пятилетнего коньяка, который он открыл без лишних раздумий. Его номер не блистал изыском — пара стульев, кровать, кондиционер и ТВ-панель. Но бар в нём оказался приличный. Инсар налил на три пальца, залпом осушил содержимое и завалился на просторную кровать с книгой. Читал он купленный в киоске свежий роман некоего Реджино Бахрами «Путь необтёсанного булыжника», в котором рассказывалось о старом времени, о сыне палача, о его потери и о том, чего способен добиться человек, пусть и не самый образованный, если его помыслы чисты, а сердце стремится к знаниям. Инсар заснул почти мгновенно, не пролистав и до пятнадцатой страницы. Наутро его ждал крошечный винтокрыл и продолжительная дорога на запад к посёлку Рахни.
Утро выдалось пасмурным, моросил дождь, висели тучи. Инсар облачился в брезентовый плащ, спустился в вестибюль, расспросил дорогу до аэропорта малой авиации, изучил маршрут по карте, которую ему сунул старый седой метрдотель с гладко выбритым вытянутым, как у гончей, лицом.
— Ходьбы то минут десять всего, не заблудитесь, — крякнул он и улыбнулся во весь рот.
Пройдя всего пару кварталов, Инсар набрёл на закрытый ангар. Адрес совпадал, и Килоди зашёл внутрь. В огромном слабо освещённом помещении стояла пара лёгких «стрекоз» — винтокрылов, рассчитанных не больше, чем на компанию из пяти человек. Навстречу Килоди вышел высокий широкоплечий мужчина с рыжей бородой и отпущенными до плеч волосами. Одет он был в синий комбинезон, тяжёлые сапоги и огнеупорные варежки. Одну из них он стянул зубами, крупными и белыми от природы, и протянул свою ручищу гостю.
— Приветствую! — заявил рыжий великан. — Меня зовут Круз. Инвар Круз. Чем обязан вашей персоне?
— Инсар Килоди, — ответил Инсар, и его ладонь утонула в волосатой звериной лапе. — Какой из них мой?
— Вы о чём, господин? — удивился Инвар.
— На моё имя оформили самолёт и попросили выделить пилота, который должен переправить меня в деревню Рахни, что на западе острова. Кто может помочь мне с этим?
— Ах, вы тот важная шишка! — засмеялся Инвар так, будто ему разом затравили сотню анекдотов. — Тык, нету пока «стрекоз» то. Не дают. Отбирают. Приказ Флавио Зифта. Война ж зачинается! Все аппараты переправляют в Трезубец и дальше на юг. Вы не слыхали?
— Но одну машину можно было попридержать? Всего одну?
— Строго у нас с этим, — искренне озадачился Инвар Круз, — но вы приходите спустя час, быть может, что придумаю. Как рассчитываться станете?
— Статами. Пойдёт?
Инвар кивнул и удалился по своим делам. Килоди вышел из ангара сердитым, раздосадованным. Планы менялись. Даже мизерные отступления от задуманного коробили его, раздражали, делали язвительным, нетерпимым. Ныне север бесил его в каждом своём проявлении. Он отлично помнит адскую рутинную работу в Камштыле, когда ему сутки напролёт приходилось вколачивать гвозди в покрывшуюся ледяной коркой древесину, перенося жуткий мороз. Их отряд возводил поселения для учёных, исследователей. Инсар отлично помнил, как очутился на каторге — отбывал наказание за своё второе убийство. Зелёный худой парнишка, размозживший владельцу ресторана голову молотом для отбивания туши. Этому жирдяю не понравилось, что Инсар не слишком обходителен с клиентами его задрипанной забегаловки. Где это было? Инсар уже подзабыл, в каком городке Илейи его судили и вынесли не самый страшный приговор, признав, что подсудимый не отдавал себе отчёта, был запуган и пьян в стельку. В тот год ему исполнилось девятнадцать. И уже тогда он не чувствовал угрызения совести.
Прогуливаясь по пёстрым, раскрашенным улочкам Олос-Марка, Инсар подмечал, что людская праздность неестественна, напускная, будто пьют и гуляют они последний раз. Не заметив как, Инсар дошёл до набережной, наводнённой людьми. На взморье покоилась колоссальная туша убитого олова. Килоди впервые видел столь крупное и величественное зрелище воочию, без посредника-камеры или фото в газете. Олов лежал на боку, его брюхо вспороли двадцатиметровой циркулярной пилой и теперь раздавали мясо всем желающим. Первыми в очереди стояли отбросы общества: бомжи, тунеядцы, алкоголики. Следом шли одинокие матери, потом отцы, а дальше все, кому не лень. Брали мяса столько, сколько могли вынести за один раз. Толкотни не было, строй двигался ровно, чувствовалось, что подобный номер они выделывают уже не впервые. Один раз в пять лет? Какая глупость, решил Инсар. Неужели им кто-то верит? Неподалёку от очереди развернулась сцена с выступающими музыкантами. Композиции разбавляли этот праздник мертвечины, создавали правильный антураж. Но со временем вонь станет невыносимая. До тех пор нужно раздать большую часть убитого гиганта. Инсар вспомнил интервью. Видел он его лет пять назад. Спрашивали тогдашнего мэра Олос-Марка: «Сколько мяса остаётся после праздника?». «Съедобного?», — переспрашивал мэр. «Всякого». «Нисколько!», — заявлял избранник Конфорнума, — «всё сметают». Инсар поморщился и посмотрел на часы городской ратуши, висевшие над эркером. Минуло полчаса, но Инсар решил вернуться в ангар.
Инвар Круз ждал его на входе, блаженно смоля самокрутку.
— Херово всё, — сплюнув под ноги, заявил он, — не дают. Придётся по земле добираться.
— Дай мне поговорить с тем, кто запретил.
— Не положено.
— Ты вряд ли знаешь, с кем говоришь, — напрягся Килоди.
— А чего тут знать то? — хмыкнул Инвар. — Будь ты шишкой какой, давно б полетел куда захочешь и никого б ни о чём не упрашивал.
Лицо Инсара посерело.
— Ты это, не надобно пыжиться тут, — примирительно начал рыжий, — дай предложу кой чего?
— Ну, говори же! — выпалил Инсар.
— Довезу тебя, куда скажешь. Возьму недорого. Полёты давно запретили. Даже в Исиуды не пущают. А это самый популярный маршрут у туристов то. Так что давай договариваться?
— Сколько ехать до Рахни?
— Поганое место, если честно. Чего понесло туда?
— Ты поболтать хочешь или заработать?
— Лады, лады. — Прогудел Инвар и о чём-то задумался, загибал пальцы, считал. — День и полдня туда ехать. В горы, с горы. По серпантину всякому, вброд. Короче, путь трудный. Пять тысяч статов, и я берусь.
— Завтра утром чтоб всё было готово, — сказал Килоди. — Тащи картридж. Задаток оставлю сейчас, чтобы собирался веселей.
— Вот это дело! Вот это подход! — пробасил Инсар. — Жду рано. Часов в пять. И прикупи себе тёплых вещиц каких-нибудь. А то задубеешь.
— Обойдусь, — буркнул Килоди и поторопил Инвара за картриджем.
Ему нестерпимо захотелось спать. Зуверфы молчали, а значит это обычная реакция организма, без вмешательств извне. Не подцепил ли он простуду? Было бы забавно, решил Инсар и улыбнулся своим мыслям. А ещё сорваться с уступа или вылететь с дороги в каком-нибудь ущелье. И чем тогда помогут Зуверфы? Соорудят парашют или батут на месте падения? Что ж, решил Инсар, если однажды к нему придёт острое желание совершить суицид, он первым делом опробует свободное падение.
Однако дорога оказалась не такой уж страшной. Инвар, конечно, запугивал, набивая цену. Ехали они в комфортном внедорожнике с огромными колёсами, которые проходили любые вязи, болота и овраги. На поворотах машина чувствовала себя уверенно, а Инвар, на удивление, оказался не слишком болтлив. Ночью они остановились в придорожной гостинице, так что сон Инсар провёл в мягкой, чистой постели. А к обеду будущего дня шипованные покрышки машины Инвара Круза пересекли крошечный деревянный мост через ручей, влезли на холм, промчались по дубовой роще, старой и тёмной.
— Говорю ж, — оживился Инвар, — чем ближе этот Рахни, тем яйца меньше. Скукоживаются!
Инсар не поддержал смешка, который издал водитель, и осмотрелся. Горы по одну сторону, река с другой. А впереди непроходимый лес. Машина встала у рекламной вывески «Мёдоварня Рахни».
— Приехали. Дорога на медоварню, — Инвар протянул свою дубину в сторону узкой колеи, уходившей куда-то в чащу, — минут десять пешком. А от медоварни до Рахни рукой подать. Там мостовая камнем выложена, так что идти понятно куда.
— Отвези меня до самой деревни.
— Не могу, — помотал своей башкой Инвар, — машина не пройдёт, слишком узко. А другой дороги нет. Да и связываться с местными не хочу. Девчонку давеча провожал, так они на меня так смотрели, что я чуть в штаны не наложил.
— Какую девчонку? — блеснули глаза Инсара.
— Она не представилась. Тоже в Рахни рвалась. Ну, я её и отвёз так же, как тебя.
— Когда? Как она выглядела?
— С неделю назад или больше, точно не вспомню, — опять задумался Инвар.
— Выглядела как?!
— Беленькая такая, стройная. Худая я б даже сказал. С материка прибыла как и ты, — Инвар Круз закурил, — не её часом ищешь то?
— Пока не знаю, — проговорил Инсар, — что-нибудь рассказывала о себе?
— Неа, — отмахнулся Инвар, — не из разговорчивых. Лицо у неё такое было, напряжённое, что ли. Будто о чём-то всё время думала, как прям ты. Вежливая, но жёсткая баба. С такими шутки плохи.
— Дай картридж, — Инвар протянул ему чёрный футляр, Инсар расплатился и вылез на воздух, влажный, холодный и чистый — так пахнет озон.
— Ну, будь здоров! — махнул ему Инвар. — Соберёшься обратно если, то проси местных. Не смотри, что глушь, тут деньжата тоже любят.
Двигатель заревел, и громадный пикап Инвара задребезжал по ямам в обратном направлении. А Инсар зашагал по тропе, которая вела к медоварне, к Рахни. Точнее к Инхару или Иншару — его дому. Килоди убеждался в этом после каждого нового шага. Местность восстанавливалась в памяти сродни мозаике, забытая карта оживала на глазах.
Ступил на брусчатку он не скоро. Рыжий плут обманул его, сказав, что идти недолго. Начинало темнеть, во всяком случае, местная погода, бессолнечная и ненастная, заставляла думать, что близится ночь. Медоварня — длинная бревенчатая постройка с покатой крышей — казалась опустевшей, заброшенной. Но из трубы валил белый дым. Инсар поднялся на крыльцо, постучал в массивную дверь из сосны. Никто не открыл. Инсар хотел расспросить о местности у хозяина медоварни, у кого-то, кто живёт близ главных врат деревни. Но расчёт Инсара не оправдался, и он пошёл дальше. Брусчатка тянулась вдоль реки, не широкой, но бурной и полноводной. По правую руку шуршал густой листвой лес, а за ним начинались горы. Инсар подошёл к полуразрушенным оборонительным стенам деревни. Тут же он встретил первых местных — милую девушку с маленьким мальчонком. Они просто гуляли, шли к реке.
— Ребят, — окликнул их Инсар, — деревня тут?
— Ага, — кивнул ему пацан, — иди дальше, там значай наш.
— Как звать?
— Олнустр. Значай старый, его не трудно найти, — ответила девушка мягким, словно поролоновая губка, голоском.
За стенами былой крепости кипела жизнь. Инсар не сразу понял, как это случилось: в один момент на пустых улочках образовались телеги с рыбой, дети, снующие под ногами, сплетничающие женщины и мужики, коротающие вечер на завалинке. Такого оживления Инсар не ожидал, и ещё большей глупостью ему показались слова Инвара, в которых он неласково приложил весь Рахни и его обитателей.
— Как пройти к значаю? — спросил он у первого встречного паренька лет двадцати, нёсшего в руках монтировку.
— По главной пёхай, — обронил парень, ткнув разветвлённым концом инструмента в направлении, где улочки стекались в один проспект.
— Крупная у вас деревенька то, — заметил Килоди.
— Гм, — хмыкнул парень и продолжил свой ход.
Проспект состоял из вычурных, украшенных на фасадах разноцветными виньетками деревянных и роскошных каменных строений. Ещё лавок всякой всячины, книжного магазинчика с геранью на подоконнике, винного погреба, откуда разило кислятиной и в центре, там, где подразумевалась площадь, высокого и тонкого фонтана в форме ретивого коня, что пестрил серебряными струями, извергая их из ощетинившейся зубастой пасти. Инсару мерещилось, что пройдя по той узкоколейки, он отправился в прошлое, будто герой фильма или книги, но провисающие линии электропередач, оставленные у жилищ мотоциклы, самодельные полусгнившие трициклы с кузовом и перманентный гул генераторов тут же возвращали его в настоящее время.
— Вижу новый лик, — послышалось со стороны, — как вам наш городок?
Инсар измерил взглядом Олнустра, девяносто девятилетнего старца, чья седина была белее самых чистых облаков. Олнустр стоял, опёршись на трость. Одет он был в вязаный шерстяной свитер, мешковитые шаровары и сапоги.
— Скажи, где могу я переночевать и подкрепиться?
— Зачем пришёл? Сначала та девица, теперь ты, — Олнустр почесал затылок.
— Что за девица, старик?!
— Знать не знаю. Пришла к нам, рвалась к дрянной крепости. Раньше-то туда туристов водили, а нынче нет-нет, запрещено.
— Весело у вас, бодро, — решил сменить тему Инсар, — а сплетничают, будто местные совсем иноземцу не рады.
— Не рады! — отрезал Олнустр. — Я терпеть не могу вас, падальщики! Нам и без вас забот хватает.
Инсар всматривался в это старческое лицо, в морщины и седину, но никак не мог разобрать сути значая. Ладонь, на которой все были для Инсара как нагие, сжалась в немой кулак.
— Я докучать не стану, — примирительно проговорил Килоди. Мимо них промчались задорные подростки. Олнустр бросил снисходительный взгляд и мотнул своей пышной белой шевелюрой в сторону двухэтажного кирпичного строения:
— Тим Едвай приютит тебя. Там же ошивается и девка, что рвалась в Заентог.
Проговорив это, значай сгорбился и засеменил дальше, чуть прихрамывая на правую ногу.
Гостиница «Рахни» напоминала постоялый двор, обширная, богатая и умудрявшаяся вбирать в парадную столько народу, сколько и тронный зал Трезубца не стерпит. В углах холла висели ТВ-панели. Всего восемь штук, но работала только одна. Бренчала какая-то музыка. На креслах в зале сидели мужики, спорили и ругались. Напротив них сговаривались и о чём-то хихикали ребята. Инсару всё это напомнило клубы по интересам, которые, вроде как, собираются в частном доме, пусть даже и в библиотеке. Тим Едвай, похожий на таксу, выдал лучший, по его словам, номер на одну персону. Второй этаж, левое крыло, открывается «прекрасный вид на лес», где лежат обломки «проклятой, но чарующей» крепости.
— А вы не подскажите, где остановилась девушка?
— Какая девушка? — изобразил самую идиотскую мину Едвай.
— Она недавно прибыла к вам. Тоже интересовалась Заентогом.
— Ах, да, — поджал губы Тим, — напротив вас. В другом крыле. Но я вам не говорил, ага?
— Много у вас постояльцев?
— Сейчас или вообще?
— В данную минуту, — устало вздохнул Инсар.
— Человек пять. Могу глянуть в регистрационную книгу, хотите?
— Ты, правда, не знаешь, сколько людей у тебя остановилось?!
— Знаете ли, такое дело, всех не упомнишь…
Инсар не стал его дослушивать, внёс плату и поспешил на второй этаж. Поднимаясь по кривым деревянным ступеням, он ощутил волну, которую сознание пригнало из прошлого. Инсар остановился. Точно такие же половицы были в доме, где он учинил расправу над хозяйкой и влюблённой парой. У Инсара закружилась голова, ему захотелось пить и подташнивало. Зуверфы молчали, будто долгий переезд вымотал их, и они, словно какая-нибудь кошка, улеглись в привычном тёплом месте и набираются сил.
Килоди заварил чаю, снял верхнюю одежду и уселся у окна, за которым открывался прекрасный вид. Действительно, видно поляну, тропу, край реки и тёмный, густой лес. Ничего особенного, решил Инсар. Он сделал пару глотков горячего напитка, жидкость растеклась по всему телу, хотелось отдохнуть. Инсар завалился на жёсткую заправленную тахту и моментально провалился в сон, чёрный, крепкий, без снов.
Пробудился Инсар поздно, в ночном небе уже мерцали звёзды. Ему захотелось выпить чего-то крепкого, в висках шумело, всё тело гудело от усталости. «Теней» он не ощущал. Инсар вышел из номера, спустился по ступеням, окинул взором гостиный зал и замер. В углу помещения, рядом с большой печкой, устроившись в одиночестве, потягивала какой-то напиток Джулия Фокстрот, его давняя знакомая, которая никак не выходила из головы. Сердце Инсара учащённо забилось, пересохшее горло теперь казалось островком безжалостной сономитской пустыни. Инсар взял в баре бутылку сидра, прошёл через весь зал и присел за стол к Джулии.
— Не думаю, что это хорошая идея, — выдала Джулия, даже не удостоив бородатого незнакомца взглядом.
Она носила спортивную серо-синюю ветровку из болонки на широкой молнии, тёмно-синие джинсы и кроссовки на толстой подошве. Её светлые короткие волосы, какими их запомнил Инсар, приобрели грязно-пепельный оттенок, да и длина их значительно увеличилась, но вся она была убрана в простенький, но аккуратный хвост. Сев напротив, Килоди на миг почудилось, что он обознался. Худая милая мордашка мятежной мотопогонщицы, которая гордилась своим квадроциклом и не любила пафосные сборища, превратилась в осунувшееся, испещрённое шрамами и порезами лицо видавшей виды проститутки или экс-боксёра.
— Хочу составить компанию, — заговорил Инсар.
— Оглянись — тут полно желающих почесать языками. Я плохой собеседник, — Джулия наконец-таки взглянула на Инсара, но лишь брезгливо поморщилась.
— Что с тобой случилось, Джулия? — спросил Инсар.
— Повтори?! — девушка вспыхнула, будто керосиновая лампа. — Как ты меня назвал?!
— Джулия, — повторил Килоди, — и попридержи свой гнев, я буквально кожей его чувствую.
— Ты кто такой?! Отвечай, или я тебя зарежу прямо за этим столом! — Джулия схватилась за сервировочный нож, стоявший в подставке для приборов.
— Инсар Килоди. Мы виделись тогда, в парке, после запуска «Странника». Помнишь?
— Не может такого быть, — фыркнула Джулия, — что бы Ты! Здесь! Зачем?
— Ищу ответы?
— Какие ответы, убийца?! — Джулия крепче сжала нож. — Ублюдок! Ты должен гнить в РОМБе или на дне Шрама!
— За что ты меня так ненавидишь? Твой отец приказал мне убить нашего Лидера. — Килоди старался говорить как можно тише, но порой его голосовые связки подводили и слова вырывались за пределы их столика.
— Мой отец? — будто в тумане, переспросила Джулия.
— То, что ты взяла фамилию матери, не отменяет родства с Ван Дарвиком!
— Ты и Трезубец заодно! Вместе, рука об руку! Я знаю, что творится в «котле»! И после этого ты смеешь упрекать меня в кровном родстве с чудовищем?! Когда у самого руки по локоть в дерьме?! Паскуда!
Джулия выскочила из-за стола.
— Ты сгораешь изнутри, Джули, я вижу, — как бы между прочим обронил Килоди, когда Джулия поднималась по ступеням. — Что-то разрывает тебя, и мне это чертовски знакомо.
Она обернулась.
— Знакомо?! Действительно? Тогда скажи мне, зачем ты убиваешь?
Килоди промолчал. После непродолжительный паузы он тяжело вздохнул и спросил:
— Что ты здесь делаешь, Джули? Приехала полюбоваться руинами древней крепости? Или тоже ищешь ответы?
— Я не уверенна.
— Позволь, я буду твоим спутником? Пусть это мой дом, но у меня здесь тоже нет друзей.
Джулия спустилась вниз, вернулась за стол, наклонилась к Инсару и прошептала:
— В нашу сторону косятся местные. Прогуляемся?
Инсар кивнул, и они вышли на воздух.
Улицы померкли, даже два фонаря, что тускло посверкивали в начале сумерек, теперь слились с темнотой. В жилищах кое-где горели лампы, но иллюминацией это не назовёшь. Деревенский проспект пустовал. Под ногами изредка пробегали кошки. Инсар с Джулией вышли из поселения. Перед ними раскинулось поле, узкая тропинка, ведущая прямиком в лес, к месту, где когда-то начиналась первая линий оборонительных сооружений замка. По левую руку журчала горная река. В звёздном свете она напоминала гигантскую серебряную змею, которая заглотила жертву и бесконечно ускользала в своё логово. Воздух был морозным и влажным, но без ветра, и, наверно, потому хлад бодрил и освежал.
— Ты не ответил, — прорвала молчание Фосктрот.
— Я плохо помню детство, — прочистив горло, сказал Инсар, — но убил я рано, из-за чего — уже не существенно. Случайность. Но дальше становилось только хуже. Я не злой человек, скорее наоборот, и проливать кровь не доставляет мне удовольствия. Меня заставляют.
— Кто? Твои наниматели? — спросила Джулия.
— Можно сказать и так. Но твой отец тут не при чём, потому что чаще всего принуждают к убийству силы абсолютно иного порядка, коим я не волен противиться.
— Ты ведёшь статистику?
— Не лучшая тема для лёгкой беседы, правда?
Инсар, остановился, посмотрел в сторону начинающегося леса. Холодный воздух пропитывался влагой, намечался дождь.
— Предлагаю прогуляться к руинам крепости.
— Там охрана. Кордон выставили. Никого не впускают.
— Знаешь, почему?
— Говорят, что после недавнего «инцидента» вход на территорию архитектурного памятника закрыт. Вроде как восстановительные работы проводятся, — сообщила Фокстрот.
— Инцидента? — поморщился Инсар.
Джулия кивнула:
— Человек по фамилии Постолос проник в Заентог, заложил кучу взрывчатки и собирался превратить руины в пыль. Что-то не срослось, его повязали и отправили в Третий Сектор Нуттглехарта.
— Откуда знаешь?
— Мы с ним в коридорах сектора случайно пересеклись, — сказала Джулия и выразительно посмотрела на Килоди. — Поболтали, а потом я его зарезала. В оправдание скажу, что он не мучился.
Вдалеке двигалась чёрная точка, превращаясь постепенно в человека с собачьей мордой. Тим Едвай несся к ним со всех ног.
— Вам нужно бежать! Немедленно! — не на шутку запыхавшись, скороговоркой выдал Тим. — Они вам не рады! Все не рады, каждый! Почуяли широзайский дух.
— Чего почуяли? — скривилась в лице Джулия.
— И что нам делать? — спросил Инсар.
— Я покажу одно место, — сообразил Тим, — старая церквушка. Там можно укрыться, пока не рассветёт. Идите за мной!
— Что происходит? — недоумевала Джулия. — Почему мы ему верим?
— Выбора нет, — ответил Инсар и приблизился к лицу Джулии так близко, насколько это было возможно, чтобы не коснуться его, — к тому же это интригует.
Едвай привёл их к холму, на котором притулилась старая церквушка, с обвалившимися стенами, почти без крыши. По дубовым уцелевшим балкам до сих пор сновали коты — потомки тех самых, которых в детстве вылавливал Инсар со своим рыжим другом.
— Я бывал здесь, — произнёс Инсар, когда они вошли под бетонные своды.
— Стало быть, вы местный, что ли? О как! И куда дальше идти в курсе? — язвительно спросила морда таксы.
— Показывай, если взялся! — вспылил Инсар. Они подошли к заваленному разным хламом углу. Краска давно облупилась, скопилась грязь, наросла плесень.
— Ну, хоть крыс нет, — промямлил Едвай, когда расчищал выбранный угол. — Дамы боятся этих тварей.
— У меня нет проблем с грызунами, — вставила Джулия, — я к ним привыкла.
Едвай закряхтел, поднатужился и с треском выдернул проржавевший железный люк, вделанный в пол часовни. Повеяло смрадом и сыростью.
— Нам туда, — кивнул Тим на открывшуюся чёрную дыру и слегка усмехнулся. — Боитесь что ли?
— Куда ведёт этот лаз? — спросил Инсар.
— В катакомбы, куда же ещё, — отчего-то удивившись, ответил Едвай. — Спускайтесь. Здесь есть лестница. Внизу полялякаем.
Первым полез Тим, следом спускались Инсар и Джулия. Джулия захлопнула за собой люк, когда погрузилась в чёрную пучину. Коснувшись земли, Инсар ощутил странные вибрации по всему телу — Зуверфы просыпались, потягивались, приходили в чувство.
— Держите мою руку. Свет будет позже, когда доберёмся до первой лучины. Они тут понатыканы в стены изрядно, но к холму почему-то никто не догадался подвести.
— Кто построил катакомбы?
— Вы ж здешний, и не знаете?
— Рано уехал, — объяснил Инсар.
Вдруг Тим остановился, отпустил руку Инсара. Секунд десять было тихо. Инсар ждал, но ничего не происходило.
— Куда делся, гад?! — выкрикнул Килоди.
Снова тихо.
— Он бросил нас? — послышался голос Джулии.
Справа вспыхнул свет. Затем слева и, и снова справа — слева и так он зажигался повсеместно, пока не залил промозглый тоннель весёлым тёплым сиянием.
— Раскудахтались, — пробубнил Тим, убирая спички в карман своей телогрейки, — видали красота какая!
Катакомбы Рахни формировались по простому принципу: один длинный коридор или кишка, к которому примыкали комнатки, что-то вроде кельей, в которых когда-то жили люди. Некоторые были совсем мелкими, другие — больше. В кельях жизнь будто замерла, оставив всё нетронутым. Наспех сколоченные подобия кроватей имели матрасы, тоже самодельные, подушки. Некоторые сгнили, почернели. Столы — три доски, сбитые так, чтобы на третьей возможно было что-либо писать, — были втеснены в глиняные стены. На полках до сих пор стояли книги. Обложки померкли, на некоторых их вовсе не было.
— Рассказывай, где мы?
— Сначала пройдём в моё обиталище, — ухмыльнулась такса и повела за собой, в самый конец кишки. Они подошли к сосновой двери, Тим достал связку ключей, нашёл нужный и отпёр замок.
— Будьте моими гостями.
Он распахнул дверь, впуская Инсара и Джулию, и зажёг керосиновую лампу, висевшую под потолком.
Убранство комнаты Едвая отличалось от всех остальных. Во-первых, она была раза в три крупнее, во-вторых, имела апатиниумовый нагреватель, полноценный топчан на железном каркасе, матрас и шерстяной плед, и, в-третьих, была увешана картинами, на которых изображался гигантский зверь с ярким трезубцем в гигантской клешне и громадными щупальцами.
Едвай усадил гостей на скрипучие стулья.
— Это моя нора, — пояснил Тим, — тут я прячусь от надоедливых морализаторов. Как же они меня достали! Сплошные поучения и всё такое. Бесит! Говорят так, будто завтра ложатся под гильотину. Была б моя воля, умчался бы на все четыре стороны! Подался б, скажем, на Чёрную Улитку или ещё куда!
— Чего ж не уедешь? — спросила Джулия.
— Нельзя. Я хранитель входа. Или типа того, — крякнул Тим, — может, чаю?
— Выкладывай, что это за место! — спросил Инсар.
— Давайте так поступим. Вы говорите всё, что знаете о Заентоге, широзаях и Хсаре, а я дополню ваш рассказ, идёт?
— Ты ставишь мне условия, сукин сын! — взбеленился Инсар, подскочил с места и натянулся, словно тетива лука перед выстрелом.
— Прости, прости, — рухнул на колени Тим. По его щёкам покатились слёзы, на собачьей морде проступило выражение истинного раскаянья. — Я не знал, прости, Владыка!
Джулия видела то же самое, что и Тим. Над грозной фигурой Инсара выросла зловещая тень, окутавшая хозяина так, будто у него выросли гигантские когтистые крылья. Джулия вскрикнула и ухватилась за живот. Её «тени» взбунтовались, они чувствовали сильного сородича. Инсар взглянул на Джулию. Она обхватила себя, постанывала. Гнев Инсара улетучился, тени растворились.
— Что случилось?!
— Снова они, — процедила Джулия, — снова эти долбанные боли, вынуждающие кого-нибудь прикончить. Я не хочу никого убивать! Больше не хочу!
— О, вы истинные широзаи, — благоговейно проговорил Тим, — наместники Хсара!
Инсар коснулся руки Джулии, и боль ушла также быстро и неестественно, как появилась.
Джулия сжала его ладонь и мягко улыбнулась. Ей полегчало.
— Слушаю, — обратился к Тиму Килоди, — но не вздумай мямлить, иначе клянусь, я оторву тебе башку.
Тим Едвай присел на свой топчан, его била дрожь, но усилием воли он справился с ней и заговорил почти ровным голосом:
— Катакомбы вырыли лет сто пятьдесят назад. Это место носило название Иншар, в честь пика соседней горы. Откуда пришли первые культисты я не знаю, но именно они основали это поселение — рядом с развалинами Заентога. Культ Мятежной Материи. Их общество разрасталось, строились жилища, всегда был урожай, несмотря на бедную почву. Взамен они приносили жертвы богу Хсару — самому великому из богов! Говорят, он пришёл вместе с Глыбой и навсегда остался в нашем мире. Избранные, их называют жрецами, носят в себе дух Зуверфов — духов, которые оберегали и помогали правителю. Иншар славился своими мастерами: строителями, художниками, кузнецами. Однажды пришли враги. Они сожгли город, оставив его умирать под пеплом истории. С тех пор местные, которые сверху, — это потомки врагов — стерегут территорию от «выродков Хсара», в коих может вселиться его советник — трёхглавый Зуверф и привести за вечным артефактом.
— Что он несёт такое? — в недоумении спросила Джулия.
— В вас обоих есть Зуверфы — те, кто предан одному владыке. Они навечно неразделимы, если только, — Тим запнулся и замолк.
— Что?! — прикрикнул Инсар.
— Если только «найденный не изберёт сердцем своим оттум, в коем сможет продолжать великое наследие правителя». Так писано в книге Хсара.
— Это какая такая книга, Тим?! — надавил Инсар.
— Она хранится у гибриоидов — исконных слуг Хсара.
Джулия поморщился. Инсар заставил Тима продолжить.
— Мои предки молились Хсару и Зуверфам. Я верил в них, и теперь вижу, что жил не зря, — он снова поклонился Инсару. — Дальше вы должны идти одни. Я покажу вам вход в чертоги Заентога. Наверху всего лишь камни. В расцвет Иншара их использовали для ритуалов и обрядов. В том числе и кровавых. Заентог, который нужен вам, сокрыт глубже. Только прошу вас, будьте милосердны, когда вернётесь на поверхность.
— Инсар, о чём он говорит?
— Веди нас, Тим, — не ответив Джулии, приказал Инсар.
Они вышли из норы, прошли ещё немного по кишке пока не упёрлись в очередной тупик.
— Здесь — проход, — Тим касался глиняной влажной стены в разных местах, пока не напоролся на нужные выемки. Надавил на них, и под их ногами поплыла плита, появились крутые ступени длинной лестницы, открывшей путь куда-то вниз.
— Дальше — без меня, — попросил Тим, склонился в последний раз перед ликом Килоди и ретировался.
— Может и нам туда не надо? — с надеждой спросила Джулия.
— Идём, — Инсар взял её за руку.
Они сделали шаг в пустоту.
Глава 18
Подземное царство оказалось светлым, как будто где-то горел гигантский ночник. Инсар решил, что свет дают местные микроорганизмы, но был не уверен. Они спускались долго, в тишине. Когда достигли дна, очутились в коротком коридоре, в конце которого светло-голубой свет мерцал ярче. Они прошли по тоннелю, добравшись до пещеры колоссальных размеров, чьи своды уходили далеко ввысь и упирались в массивную скалистую породу. Почти под ногами текла горная речушка, через русло которой перебросили бревно. Они перешли по нему. Их глаза были прикованы к исполинской картине, которую неизвестный художник выбил в скале. То была дверь, проход в таинственное царство, в мир, где хозяйничают боги, мифы и предания. В камне запечатлели орнаменты и украшения, сцены из обыденной жизни — вот крестьянин толкает плуг или мать купает дитя, замысловатые круги, переходящие в хлёсткие гротескные плети, а потом снова в абстрактные, неясные и слегка жуткие символы.
— Словно фреска времён королей и значаев, — заворожено проговорила Джулия.
— Написанная кистью титанов, — добавил Килоди.
Инсар замешкался. Он облизывал придирчивым взглядом таинственные письмена полированной скалы. Почему поверхность такая ровная, словно её обтёсывали тысячи напильников? Инсар прикоснулся к скале пальцами, и по его телу прокатилась приятная, обволакивающая дрожь. Ему стало невообразимо комфортно, уютно и тепло. Инсар упал на колено, Джулия подскочила к нему:
— Ты в порядке?!
— Не волнуйся, мы здесь желанные гости, — подняв голову, с улыбкой ответил Килоди.
Из руки потянулись тени — теперь Зуверфы заново изучали каждый миллиметр родной поверхности. Сгустки растеклись по скале, принимая форму узоров, снова распадались и текли дальше словно ртуть. Немного левее, там, где сгустилась темнота, вдруг вспыхнул багровый огонь — и чёрно-красная линия заструилась, впадая во все углубления и зазоры монолитной стены. В гроте загудело, словно причалил огромный круизный лайнер и дал об этом знать.
— Что происходит?
— Нас здесь никто не тронет, — заверил Килоди и навалился на стену обеими руками. Огонь вспыхнул с новой силой, но Инсара не касался. Становилось жарко.
Загремел ирреальный бас, говорило Сверхсущество на незнакомом для илейцев языке, но Инсар и Джулия его понимали.
— Aw?n ori?a yoo gba?. Pin p?lu r??bЫn r?.(Святыня примет вас. Поделитесь с ней своими дарами.) — После этих слов пламя взвилось и коснулось изображения человека с короной. Картинка ожила. Правитель поднялся с трона, как в каком-нибудь чёрно-белом мультфильме, и тут же пал, проткнутый алебардой невидимого противника.
— ?ru jagunjagun t? ori r? ba, sugbon nu r?.(Грозный воин не склонил головы, но лишился оной.)
— Капитан Моллс, — догадался Инсар. На стене разыгралась баталия, и мрачный силуэт война с мечом, отбив нападки множества врагов, был ранен последним, и проткнут стрелой.
— Bully Ge Ruby ede tabi ejika (Задире отрежь язык или руби с плеч).
— Их было столько, что и не счесть, — ухмыльнулся Инсар. Зуверфы покинули его, но он знал, что они заняты важнейшим заданием — отпирают замок, оживляют громадного колосса.
— O bayi. Balay de savfan.(Теперь она. Балай-де-савфан).
— Твоя очередь, — кивнул Инсар Джулии.
— В каком смысле?
— Подойди к стене и коснись её.
— А если я не хочу?
— Хочешь поджариться? К тому же тогда ответов ты так и не получишь.
— Я всего лишь хотела узнать, кто такой Постополос и что за дрянь в меня вселилась! — взвинтилась Джулия, прокричав Инсару.
— Но теперь ты на пороге чего-то великого. Неужели отступишь?
— Хрен тебе! — отрезала Джулия, подошла к пылающей стене и робко дотронулась до неё кончиками пальцев. Тут же необъяснимая нега обволокла её, в животе образовалась пустота. Она не на шутку возбудилась. Внизу намокло, и Джулия закатила глаза. Алые струйки её «даров» потянулись к многочисленным фрескам, оживляя их.
— Meji?gbin ibeji san w?n ika (Два поганых близнеца оплатили свои зверства), — проговорил неестественный голос, который заполнял всё пространство грота. — Ohun alai?? njiya ni gbogbo юlЮуИ (Невинная жертва есть в каждом сказании).
— Поделись своими подвигами, Джули, — снова усмехнулся Инсар. — Чем же ты занималась после нашей короткой встречи?
— Отвали, — сплюнула Джулия, — и без тебя тошно.
— Выглядишь ты вполне удовлетворённой.
Джулия бросила на Килоди гневный взгляд, но очередная волна оргазма накрыла её, и Джулия опрокинула голову, тихо простонав.
— Ati aw?n ti o k?hin ebun — oluwadi ti o fi aye re ninu ibere lati ri aw?n itumo,?ugb?n kР ri. (И последний дар — искатель, который положил свою жизнь, чтобы отыскать смысл но так и не нашёл.)
Стена треснула, огонь затух, голос замолк. Скала распахнулась, наводнив пещеру белым сиянием. Она приглашала войти, манила мерцанием созвездий. Когда яркий свет стих, Инсару и Джулии предстал пейзаж: острые зубастые скалы и кармазиновое небо. Почва чёрная, как сами Зуверфы. Навстречу кто-то шёл. Два существа. Оба — карлики, закутанные в лохмотья дервиша. Когда они приблизились к гостям, Джули взвизгнула, вскочила и со всех ног бросилась бежать из проклятой пещеры. Зуверфы мгновенно отрастили крылья, догнали её, подхватили за руки и развернули лицом к карликам.
— Простите, владычица, — проговорил фальцетом один из карликов, — балай-де савфан, мы не хотели вас напугать.
Зуверф растворился, присоединившись к собратьям, питавшим Заентог. Карлики оказались у самого носа Килоди. Маленькие нелюди склонились перед ликом Инсара.
— Мы рады тебе, владыка, — проговорил второй так, будто полоскал рот и пытался издавать звуки одновременно.
Внешне карлики были одинаковыми. Лица уродливые, неясные, ускользающие из памяти, стоит только отвести взгляд.
— Грёбаные недомерки! Ненавижу! Где Атлас?! Сучьи отродья! Что вы сделали с Атласом?! — завопила Джулия, силясь вырваться из объятий Зуверфа, который принял силуэт человека и снова стал похож на маслянистого манекена, вырвавшегося из зазеркалья модного бутика.
— Он жив и, в общем-то, здоров, — ответил фальцет.
— Если вы готовы, то прошу не медлить и ступить на борт Заентога! — вмешался клокочущий карлик.
— Кто вы такие? — спросил Килоди.
— Смагоры — жрецы Зуверфов. Лучшие из шиверского рода.
— Вы гибриоиды?
— Мы — слуги Хсара. И мы — ваши проводники в новом мире.
* * *
«Глыба неслась сквозь вселенную, преодолевая тысячи световых лет. У Глыбы была конечная цель — то место, которое выбрали мудрейшие из Алокаев и Широзаев в качестве нового дома. Их родная планета погибала. Это случилось миллиарды лет назад. В галактике Коп-А-Сцайт процветал гигантский Тат-О-Зар — планета, на которой всего хватало вдосталь. Только космос знает, когда зародилась на ней жизнь, только Великое Создание ведает, какой она была в самом начале. Но те создания, что погрузились на Глыбу, произошли миллиарды земных лет назад, будто до них никого и не было».
— Кто с нами говорит? — шёпотом спросил Инсар у близнецов, которые вели их по узкой едва светящейся тропе, а вокруг царил хаос: космос, вселенная и вереницы далёких звёзд. Зрелище завораживало и пугало. Инсар, Джулия и смагоры гуляли в невесомости, но чувствовали холод под ногами. Справа, почти у самого их носа, выплыло огромное судно, напоминавшее придорожный булыжник. Глыба. Она замерцала.
— Сам Заентог, шаттл, оторвавшейся от Глыбы, в коем сохранились тайны Широзаев. По воле случая Заентог приземлился в этом месте, — ответил фальцет тоже шёпотом.
«Тат-О-Зар не слыхивал о бедах, — вокруг них сменилась картинка. Складывалось ощущение, будто они находятся на сеансе в масштабном кинозале. Появились изумрудные поля, холмы, кряжи клыкастых гор, алый океан и пунцовое небо. — На планете водилась разная живность. Долгие времена она служила пропитанием и средством передвижения. Появились Алокаи и были они прекрасны. Прототип вашей расы: высокие, сильные и бесцветные. Они источали истинное могущество внутреннего состояния, подпитывались не пищей, но благоговением, дарованным им Великим Началом. Алокаи — совершенные создания, в которых мудрость и просветлённость шли рука об руку, касаясь друг друга и принося пользу всему живому».
Цветные пейзажи Тат-О-Зара сменились, будто кадр диафильма, и появились первые поселения Алокаев, выстроенные где угодно, будь то земля, деревья, что доходили до неба или гигантские цветы размером с небоскрёб. Их жилищами были крупные бутоны неизвестных цветов. Добирались на самые вершины крон оранжевых деревьев Алокаи, воспаряя, будто нисколько не весили. Алокаи — красивые существа. У некоторых по пять-семь конечностей: две-три руки и три-четыре ноги. У них тонкая кожа, почти просвечивается, а внутри, словно голубая кровь, которая перетекает, бултыхается как сжиженный газ в газгольдере. Их тела вытянутые и массивные. И нет разницы, где живот, а где грудь. Шеи нет, а вместо головы деформированная тыква такого же синеватого оттенка. Сначала Килоди подумал, что смотрит на прародителей гибриоидов. Но вот кадры сменились вновь, и перед ними — эпоха будущего, новое для другой расы время, где небо исчерчено сине-фиолетовыми волнами, которые искрятся от лёгкого прикосновения лучей грандидьеритового Солнца. И теперь Алокаи другие. Высокие и стройные, с кобальтовой грубой кожей и крупным зауженным туловищем. Их головы имели каплевидную форму, словно гоночный шлем. У лба морда сплюснута, крупные затуманенные зрачки круглых глаз, на месте носа две точки. Нижняя часть морды вытянута вниз, с тонкой чёрной полоской вместо рта от уха до уха, уходящей вверх. По четыре конечности с кистями, чем-то вроде пальцев, которые вытягиваются и втягиваются при соприкосновении с окружающими предметами.
Вокруг всё иллюзорно. Алокаи молчаливы. Над их головами-шлемами проблёскивают безликие антрацитовые капсулы — предки современных виман решает Килоди. Алокаи самодостаточны в своём развитии. У них нет одежды — она им просто чужда. Алокаи просвещённые — им известны тайны космоса и секреты мироздания, но они мало говорят друг с другом. Их жизнь бесконечна. Живут до тех пор, пока благоговение не иссякнет. «Сосредоточением многовековой мудрости и памяти Алокаев всегда была Соляная Сфера, которая непременно увеличивается, если уважение и смирение не стихают в среде Алокаев и меж ними живущих. — Продолжал вещать Заентог, которого питали жилы Зуверфов. — У вас есть понятия, о которых неведомо Алокаем. Работа, брак, смерть. Всего этого Алокаи не знали, как не знали и алчности, власти и материальных ценностей. Живя в голубых кубах, они, просвечивались и сливались друг с другом, обретая общую плоть. Совет получали они от архаического из Алокаев — существа с четырьмя крыльями, титанических размеров, с бриллиантами вместо очей и таким же искрящимся камнем, что сиял в груди. Он парил в густых серо-седых облаках над красными мятежными водами. Древний мудрец давал советы, не издавая звуков — общаться им хватало лишь мыслями, но более ничем. Соляная Сфера росла, как и раса Алокаев, которая стала возводить громадных размеров дворцы из гринз-материи, вещества прочного, но прозрачного, ибо нет такого секрета, который не знал бы Алокай о своём собрате. Чем ближе они обитали к Соляной Сфере, тем прозрачней были их тела, тем активней бурлила их жизненное топливо. Общность мыслей породила меня, единый разум всех Алокаев, сосредоточенный в Сфере, но разбитый вскоре на два полюса. Отсюда начинается крах всех заветов и возвышенного бытия. Ваша планета почти идентична Тат-О-Зару, но слишком слабы здесь энергетические потоки, слишком безвольны и хлипки существа их источающие. И каждому духу нужен вектор — направление, которому он мог бы отдать свою так называемую душу».
— Если Глыба — это корабль, то где пришельцы? — встряла в рассказ Заентога Джулия.
— Это ещё не конец, — продолжая поход в декорациях чужой планеты, уверил смагор.
«Перемены начались. И становилось сумрачно на земле Алокаев, и раздался страшный треск. Алокаи бросились к источнику звука. То была битва на смерть. Древний мудрец пал, обвитый гадкими щупальцами ужасного монстра, который привёл с собой приспешников, что вышли из красных мятежных вод и бросились разрушать мир Алокаев».
Вокруг квартета разразился конец света: в красных водах барахтался «мудрец» — его громадное тело проткнули острые клешни чудовища. У Инсара перехватило дух, ноги подкосились, из глаз брызнули слёзы. Зуверфы возрадовались — они снова видели правителя, они снова встретили великого Хсара. Их Владыка был почти таким, каким его описывали в многочисленных легендах и страшных сказках: четыре огромных клешни, на которых он перемещался, держали тело, покрытое толстыми хитиновыми пластинами. Всё серое, будто сделано из гранита или скальной породы. Из его туловища разлетались, словно плети, четыре хлыста, хаотично уничтожая всё вокруг, привнося в мир хаос. Вежды, их было также четыре, устроились симметрично на плоском хитиновом панцире, который время от времени разверзался для истошного вопля. Четыре руки-клешни разорвали алокайского мудреца на части, выбрасывая голубоватые ломти мяса на сушу. Закончив с крылатым титаном, Хсар двинулся на берег вслед за армией, выходящей из алого океана. На сей раз Инсар не сомневался — он узнал предков гибриоидов. Низкорослые уродцы с большими головами, тяжёлыми лбами, сутулые, со сморщенной, как у старухи, кожей серо-зелёного цвета. Многотысячная армия отряхнулась от солёной воды и принялась убивать Алокаев вручную, разрывая их когтями и острейшими зубами, беря не силой, но количеством. Над Хсаром замаячило бордовое аморфное сияние. Инсар узнал его — это сплетение энергии умирающих душ. У Алокаев тени жирные, полные, словно взяли толстую кисточку, макнули в краску и провели по холсту, не отрывая руки.
«Война длилась триста тысяч тат-о-зарских лет. Алокаи научились возводить баррикады, строить крепости и мастерить оружие. Соляная Сфера таяла. Широзаи, что пришли из мятежных вод, выдавливали Алокаев из обжитых мест, заставляя обороняться и привыкать к абсолютно иным условиям.
Тат-О-Зар — планета невиданных размеров, которые вы себе и представить не можете. Поверхность её больше вашего шара в 724,5 раза. И Алокаям пришлось преодолеть немало горестей, чтобы найти точку опоры, из которой они дали отпор Широзаям. Священная Долина, где Соляная Сфера погрузилась в недра дабы породить новый вид Алокаев — сильных, выносливых и способных носить броню из гринз-материи, что легла в основу ведениума. Так появилась новая раса, смешавшаяся с мудрыми, но слабыми Алокаями. Их прозвали Калерами. Они сражались, держа орудие и плодились, принося потомство. Три Калера стали героями, когда отбили нашествие армии приспешников Хсара».
— Меня укачивает, — призналась Джулия, упала рядом с Килоди, скорчилась. Её хорошенько прочистило, но неприглядная масса тут же куда-то исчезла. Кино продолжалось, ирреальный голос даже не собирался утихать. Поведать всю историю, пусть и кратко, пусть и в спешке, но обязательно рассказать. Такова была миссия Заентога, и смагоры настойчиво тыкали в пустоту своими корявыми пальцами, где то и дело загоралась очередная сцена инопланетной баталии.
«Непобедимая троица Калеров прославилась своей неуязвимостью и сокрушительностью. Виртуозно орудуя четырьмя лапами и танцуя на двух ногах-столбах, они с лёгкостью разрубали широзаев сотнями. Когда потери Хсара стали превосходить все немыслимые пределы, Владыка лично вышел на поединок против непобедимой троицы. Они дрались несколько лун, пока не пал первый, обратившись в пепел. Спустя два солнца сдался второй. Хсар пронзил его остриём своего трезубца, приняв облик огненного змия. Третий познал свою смерть, стоя на коленях. Но Хсар смилостивился над воинами и предложил каждой энтро-материи, которую вы зовёте духом или душой, стать его сподвижником и жнецом. Павшие Калеры согласились и впредь сражались за своего господина, собирая уходящую из умирающих тел энтро-материю, которая вливалась в Хсара и делала его сильнее и мудрее. Спустя тысячелетия, когда вражда двух рас стала обыденностью, а технологии Алокаев без труда сдерживали бесхитростные нападки озлобленных карликов, в стане отцов планеты Тат-О-Зар вызрела уверенность в неуёмности своего величия. Биотехника, в основе которой лежала гринз-материя и изобретения умнейших из Алокаев, двинулись на Широзаев. Грандиозные башни, выстроенные по всей планете, подобно антеннам передавали сигнал, проводя жизненно важную энергию благоговения, любви и мира. Светло-голубое зарево окрашивало красное небо Тат-О-Зара, когда хаотичные, но дружные ряды Алокаев и Калеров проходили по страдавшей от войны земле».
— Инсар, когда это закончится? Мне худо, — Джулия держалась за живот, её рвало.
— Что с ней?! — прикрикнул на смагоров Инсар.
— Побочный эффект, — ответил фальцет, — укачало.
— Тебе нравится история? — спросил второй карлик.
— Как я могу верить в это кино?
— Это не просто кино. Соляная Сфера хранилась на борту Глыбы, передавая знания и воспоминания всему кораблю, в том числе и Заентогу. Считай, с тобой говорит великая сила жизни, Сфера, коей поклоняются миллиарды лет. — Смагор замолк, взирая на хмурое лицо Килоди, и фыркнул. — Тогда ничему не верь, владыка!
Они снова немного продвинулись вперёд, следуя за проводниками. В кадре показались боевые машины. Во всяком случае, Инсар решил так. Асимметричные, созданные из странного серо-зелёного материала. Какие-то крупнее, другие меньше. Гула не слышно, только мерное журчание. Плыла техника, за нею двигалась армия. Никаких рядов, нет порядка. Казалось, что в песочницу вывалили кучу муравьёв, которые совершенно обескуражены и не знают, что делать дальше. Однако, создавшееся впечатление было обманчивым. Калеры двигались к цели, размахивая двумя парами натренированных лап. В каждой шесты с искрящимися белым наконечниками. Ноги, точнее то, что отвечало за ноги — это два бугристых мощных ответвления по бокам, которые вросли в тело. Эволюция заставила приспособиться к продолжительной войне, но философия их мира, основы их существования не изменились.
«Сразились две армии, пали все Широзаи, но Хсар выстоял и неустанно сеял смерть. Тогда талантливый и опытный воин по имени Зохор, сын Алокая-Асмиллы и Калера-Зарбаха, вызвался на смертельный поединок. Зохор был силён и проворен. Он превосходил всех Калеров и тем паче Алокаев, что бились с ним плечом к плечу. И Хсар, поняв, что против него хитрый враг, сменил свой облик, став ровней Зохору, ибо сражаться в образе монстра супротив плута немыслимо».
Инсар и остальные видели знатного и сильного Зохора с искрящимися шестами в четырёх лапах. В самом деле, он был выше и крепче остальных. Огромное чудовище с клешнями взревело, и вокруг него тут же образовались бесчисленные вихри чёрно-алого торнадо. Монстр рассыпался, будто прах, слился с кружащим ураганом, взвился под пунцовые небеса и обрушился на устланную трупами обеих рас землю, представ в новом обличье. Инсар изумился. Из клубов дымящейся пыли вышла обнажённая девушка, с ровной идеальной кожей телесно-кровавого оттенка, с яркими переливающимися, как масляное пятно, тёмно-алыми волосами, которые развевались и путались на ветру. Черты её острого лица ускользали, размывались, будто краска на смоченной водой картине. Грудь крупная, высокая, длинные ноги и узкая талия. Девушка двигалась гордо, с презрением. Вокруг неё закружили Зуверфы и мигом опоясали тело чёрной поблёскивающей тканью. В правой руке она держала длинный серый трезубец, похожий на посох старого мудреца. Трезубец увенчивался тремя раскрытыми острыми лепестками, словно цветок, выкованный из самого прочного железа во Вселенной. В центре раскрытого бутона мерцала аспидовая сфера — сгусток умерших душ, убежище мятежной энергии, которую так старательно собирали жнецы Хсара за годы войны.
Завязался бой. Зохор делал отчаянные выпады, размахивая шестами с мерцающим голубым пламенем. Девушка — воплощение Хсара — уклонялась от ударов, умело, без труда, будто была создана для сражения. Танец двух совершенных существ продолжался бесконечно. До тех пор, пока Зохор не умудрился ухватить трезубец Хсара за один из бутонов и рвануть на себя так, что девушка повалилась на землю, выронив заветное оружие. Трезубец тут же заискрился и захлопнул лепестки, спрятав сферу. Зохор взглянул на свою руку — она расплавилась и напоминала растаявшую пластмассу. Зохор взревел, рванулся к Хсару и врезал девушке ногой в грудь. Та всхлипнула, издала гортанный звук, похожий на бульканье, и завалилась без сил. Зохор схватился за трезубец. Оружие запылало, обжигая руки. Издав оглушительный вопль, сын Асмиллы занёс трезубец над головой и вонзил его остриём от запахнувшихся лепестков в грудь великолепной девы. Могущественная волна сокрушительного шторма взвилась к небу, отбросив Зохора в сторону. Поднявшись, она начала таять и растворяться. Трезубец пылал ярко-красным пламенем, вбирая в себя остатки теней, оставшиеся от могучего завоевателя Хсара. Зуверфы завыли, оплакивая своего предводителя и кормильца, подхватили трезубец, окутали его дымкой и унесли прочь. Армия Хсара сдалась, сложив оружие. Тысячелетняя война закончилась.
«Широзаи стали служить Алокаям и Калерам, — продолжал Заентог, — их использовали как отменных строителей, добытчиков и естествоиспытателей. Прошли тысячи лет, но трезубец Хсара так нигде и не был найден. Вступив в следующую эру, Алокаи столкнулись с грандиозной угрозой. Их планета разрушалась, они были вынуждены искать новый дом».
— И нашли его у нас? — вмешался Инсар.
«Алокаи нашли планету, крупную и богатую, и почти незаселённую разумной формой жизни. — Проигнорировал реплику Инсара Заентог. — Но располагалась она далеко от Тат-О-Зара. Алокаи построили Глыбу — межгалактический колосс, которому нет равных во Вселенной! Алокаи сконструировали, шиверы — строили. И когда Глыба впервые покинула почву родной планеты, Тат-О-Зар содрогнулся. Я есть часть колонизатора. Я создан для жизни. Для новой жизни».
— Что пошло не так? — теперь спросила Джулия. Ей стало лучше, хоть яркие картинки до сих пор немного укачивали.
«Преодолев множество галактик и межгалактических мембран, мы вышли на вашу солнечную систему. И тогда Глыба стала стремительно терять высоту. Я падал вместе с ней, а со мной и Алокаи, и Калеры, и Широзаи. Последние были взяты в качестве рабов, выполнявших работу. Впрочем, среди них случались мудрецы, с которыми иногда совещались сами Алокаи».
— Почему вы стали падать? — снова спросила Джулия.
«На данный вопрос у меня нет ответа. Но Глыба рухнула на вашу планету, перед тем расплескав свои части по всему космическому пространству и в новой атмосфере. Я есть лишь часть её. Ваша планета сдержала удар, не расколовшись надвое».
— Осталась лишь трещина, — проговорила в пустоту Джулия.
Заентог замолчал, и картинка погасла. Темнота сменилась тусклыми аварийными синеватыми огнями. Будто в кинотеатре закончился показ, но ещё не зажгли свет.
— Он вам больше ничего не скажет, — пропел фальцетом смагор, — Зуверфы уверяют, что ему более ничего не известно.
— На самом интересном месте, — вздохнул Килоди.
Они шли по узким коридорам космического комплекса. Вокруг металл и какая-то невнятная коралловая субстанция с зелёными вкраплениями, которая была чем-то мягким, живым, но за годы утратила свой первоначальный вид и превратилась в окаменелости.
— Куда мы идём? — спросила Джулия.
— В сердце Заентога. Она принадлежала Широзаям, они здесь хозяйничали, — ответил смагор.
— И для чего нам туда?
— Обретёте то, зачем пришли.
Коридор закончился, и они вошли в зал. Не слишком просторный, но дышалось здесь легче. Инсар отметил, что воздух тут чистый, никаких неприятных запахов, даже сырости или гнили. Потолок усеян мириадами проводов и шлангов, стены из той же коралловой структуры, что и коридоры. Пол из металла, который Инсар видел только на ячейках Потусторонней Вязи — ведениум, добываемый в карьерах на востоке Детры. Зал уходил куполом вверх, а в центре возвышался обелиск, касающийся своим остриём самой верхушки.
— Я бывал здесь однажды, — проговорил Килоди.
— Здесь вы впитали Зуверфов, владыка. Мираж, способный стать материальным — талант великого Хсара и его последователей. Мы владеем материей, пропитанной мятежным духом. А пустыня сономитов соткана из подобной энергии.
— Перефразируя на примитивный илейский, — вмешался второй смагор, — когда вокруг всё плохо, и люди страдают или подчинены единому порыву и слепо верят в нечто незыблемое — мы способны управлять этим миром, созидая буквально из воздуха.
— О, растолковал он, глядите, — ткнул первого смагора фальцет, — всё равно ничего не ясно.
Под ногами завибрировало, и сотни мелких насекомых бросились врассыпную.
— И этих тварей помню.
— Жутковато тут, — заметила Джулия.
— Что дальше? — спросил Инсар.
— Подойди к этой громадине, — смагор указал на обелиск, — и коснись его.
— И только?
Смагор кивнул.
Инсар подошёл к обелиску, поднёс ладонь и дотронулся ею до ровной глади, на которой были высечены письмена. Монумент завибрировал и начал рушиться, превращаясь в белый пепел. Смагоры довольно улыбались. Когда от памятника почти ничего не осталось, на чёрном квадрате, напоминавшем алтарь, образовался длинный сверкающий артефакт — копьё Зохора или могущественный трезубец Хсара.
— Фантастика! Я видел нечто подобное во снах, в видениях. Но не понимал о чём они. Этим самым копьём Зохор в вашем кино проткнул Хсара?
— Повторяю, то было не кино! — возмутился смагор. — То была память миллиарда Алокаев и Шиверов, заключённая в разум Глыбы, а значит и Заентога.
— Типа искусственный интеллект? — спросила Джулия.
— Вроде того, — сдался карлик.
Бутон копья был закрыт. А на его конце угрожающе поблёскивала тонкая шпилька, проткнувшая грудь воплощения Хсара.
— Джулия, — обратился смагор и припал на одно колено, — мы просим тебя не злиться на нас, простить и более никогда не держать обиды за те страшные муки, которым тебя подвергли, соблюдая обряд инициации. Атлас жив, мы гарантируем. Но прими ваше расставание как дар, ибо взамен ты получишь куда больше.
— Где Атлас?
— Мы не знаем, — признался смагор, — но он жив. Ручаемся.
— И чем вы собираетесь откупиться?
— Возьми трезубец и не выпускай его из своих рук до тех пор, пока мы тебе не скажем.
— Почему я, а не Инсар?
— Балай-де-утран не может касаться трезубца. Таков завет Хсара.
— Что за бред?! — прикрикнул Инсар. — В чём тогда смысл?
— Просто слушайте нас. Мы ваши проводники. И знайте: Зуверфы покинули вас, чтобы оживить Заентог. Им необходимо время, чтобы восстановиться. Потому вам придётся справляться без них. Но мы будем рядом.
— Есть у меня один такой засранец, — Инсар не унимался, — так он прикидывался дурачком до тех пор, пока ему не захотели вспороть пузо! И только тогда он стал разговорчивее!
— Мы не просто гибриоиды-шиверы, Инсар Килоди! Мы — смагоры! И ты должен слушать нас! И верить нам!
— Зачем, если я ваш правитель?!
— Пока ты — никто! Пустое место! И Зуверфы считают также!
— Я ничего не понимаю.
— А тебе и не надо. — Снова фыркнул фальцет. — Джулия, умоляем твой непоколебимый оттум, возьми трезубец и храни его.
Джулия неуверенно приблизилась к оружию и, собравшись с духом, ухватилась за холодный металлический стержень. Ничего не произошло. Она подняла его. Лёгкий, почти невесомый.
— А чего он как пушинка?
— А с какой стати ему быть тяжёлым? Это ж не фортепьян! — сострил один из смагоров.
— Возвращайтесь через тот лаз, — фальцет указал на расщелину, которая была входом в очередной коридор Заентога, — выйдите наружу и ничего не бойтесь.
— Вы о чём?! — нахмурился Килоди, но смагоры испарились в дымке, будто иллюзионисты, бросившие под ноги пузырёк с чудесной смесью.
— Куда они подевались? — Джулия огляделась.
— Ерунда какая-то! — пробубнил Инсар. — Что они хотели сказать?
— Я-то откуда знаю? Расстроился, что не дали подержать крутую штуковину? — она издевательски покрутила копьё-трезубец в руках.
— А если я его возьму?
— Ну, может, расплавишься, как тот парень в кино? Рискни. — Она протянула копьё-трезубец Килоди.
Инсар оскалил зубы и молча направился в сторону прохода, проигнорировав заманчивое предложение. Шли они совсем недолго, пока не упёрлись в железный люк. Без особенного труда Килоди сковырнул крышку, и они выбрались в старую канализацию крепости. Килоди бросил взгляд на люк, но того уже не существовало. Испарился, как и смагоры. На месте люка образовалась жижа из грязи и сборища неразличимой гадкой живности. Воняло здесь страшно, и Джулию обязательно бы вывернуло ещё раз, если бы осталось чем. А так они шли на едва различимый свет, прикрывая нос и рот тканью одежды. Дубовая лестница, старая, едва живая, без нескольких перекладин, стояла у стены и смотрела вверх — откуда и струился спасительный свет.
— Мы на дне колодца, — сказала Джулия.
— Шутишь? Тут грязи больше, чем в водостоках Котлована.
— Ага, тебе ли не знать, — огрызнулась Джулия и поползла наверх. — Это старый колодец, из которого потом соорудили канализацию. Так бывает, я изучала на курсах древней истории. Меньше затрат. Можно и чистую воду подвезти. Три в одном.
— Не совсем понимаю, о чём ты, но вряд ли сейчас это важно, — сказал Килоди, карабкаясь по лестнице следом.
— Зануда же ты, — Джулия не торопилась. Ползти по ветхой лестнице и не выронить копьё удавалось с большим трудом.
— Чего ты первая поползла?
— Наверно устала нюхать прелестные ароматы. Ну а ты-то привык, ты ж предводитель Котлована. Как я уже сказала — тебе не привыкать.
— Мне нравится твоя ирония, — ухмыльнулся Инсар, — она вдохновляет.
Они вылезли из старого заброшенного колодца. Рассветало. Горный воздух показался им лучшим проявлением здешней природы.
— Куда теперь? — спросила Джулия.
Они оказались в лесу рядом с развалинами замка. Никакой охраны, будто все вымерли или экстренно эвакуировались.
— Сначала в деревню. Зайдём к Тиму Едваю, расспросим кое о чём.
— А с этой штуковиной как быть?
— Оберни, — Инсар снял пальто и протянул его Джулии, оставшись в тонком лиловом джемпере. Она кинула пальто на траву, положила на него трезубец, и тут же что-то зашипело. Трезубец прожигал ткань.
— Гадство! — Джулия схватила артефакт и виновато взглянула на Инсара.
— Не выпускай его из рук, хорошо?
Джулия кивнула. Инсар прислушался. В небе, где-то неподалёку гудел двигатель гироплана. Причём, судя по нарастающему гулу, Килоди решил, что это тяжёлый транспортировщик или, что намного хуже, военный штурмовик.
— Надо торопиться, — он поторопил Джулию, и они побежали в сторону Рахни.
Гул перерос в ровный рокот мощного двигателя. Инсар не сомневался — к ним летят крайне неприятные гости. Они вбежали в деревню, добрались до ратуши. Инсар вломился в зал, вызнал, где находится значай. В погребе.
— Жди здесь! — велел Инсар и слетел по мраморным ступеням вниз.
Значай склонился над стеллажом с бутылками вина и что-то бубнил под нос. Инсар ухватил его за свитер, рывком прижал к стене и сжал рукой горло. Всё давалось с трудом. Килоди остро ощущал отсутствие Зуверфов.
— Давай ключи от машины! — прорычал Инсар в лицо напуганному старику.
— Что происходит?
— Ключи от машины! Живо!
— Какие ключи? У меня нет машины!
— У кого есть?
— Тим Едвай. У него есть.
Инсар отпустил значая и понёсся вверх. Гироплан уже облетал окрестности деревни, теперь шум от лопастей двигателя слышал весь Рахни.
— Инсар, кто это? — Джулия тыкнула краем трезубца в окно ратуши, указывая на зависший в небе зелёный гироплан. Раньше он принадлежал военным, но знаки отличия были стёрты.
— Знать бы, — ответил Инсар и мысленно прикинул, как нужно двигаться, чтобы добежать до халупы Едвая и не превратиться в решето.
— Останься тут. Я быстро. — Инсар вылетел из ратуши и со всех ног помчался к старой гостинице. В небе что-то хрустнуло — заработали динамики гироплана.
— Инсар Килоди. Джулия Фокстрот. Мы не причиним вам вреда. Сдайтесь!
С разбега Килоди вышиб дверь хостела. Напуганные местные уткнулись по углам, ожидая, когда военная техника покинет их деревню.
— Где Едвай?!
Парнишка лет двенадцати тыкнул указательным пальцем вверх. Инсар вмиг оказался на втором этаже. Одышка и боль в мышцах бесили его. Эти симптомы, свойственные не слишком здоровому человеку, пробежавшему спринт, Инсару давно не докучали.
Едвай направил на Инсара ружьё. Ноги его тряслись, на лице застыла гримаса ужаса.
— Ты чего, Тим? — примирительно начал Инсар, вытянул обе руки ладонями вперёд.
— Вы предали наш народ, предали, — голос Едвая дрожал, — а потом он предложил нам плату, и мы согласились.
— О чём ты, Тим? Какую плату?
Над крышами звучал призыв сдаться. Всё время один и тот же, монотонный и хладнокровный.
— Зохор обманул нас. Мы стали его пешками. Он обещал нам процветание. Так и было. Но мы не понимали, что он задумал. Крах! — Тим громко выкрикнул последнее слово. — Крах и забвение! Он стал нами, но мы не в это верили, не в это!
— Тим, парень, — Килоди приближался к Едваю едва заметными шажками, — я не совсем понимаю тебя, но ты прав. Слышишь? Я — твой повелитель. И я обещаю, что твоя помощь не будет забыта. Я уготовлю для тебя лучшее место в чертогах Хсара. И лично попрошу его сопроводить тебя.
— Хсар меня проведёт дорогой смерти? Наш владыка? Честно? — в голосе Едвая послышались нотки надежды. Тогда Инсар понял, что и так странноватый Тим окончательно свихнулся.
— Но ты должен кое-что сделать. Последнее испытание.
— Какое, повелитель?
— Дай мне ключи от своей машины.
— Ключи?
— Да, чёрт возьми, дай мне их и скажи, где машина!
Тим порылся в карманах, достал связку здоровенных ключей и брелоков и бросил Килоди под ноги.
— Она в пристройке.
— Спасибо, Тим. Хсар не забудет твоей жертвы, — заметив, что Тим слегка опустил ружьё, Инсар попятился, и, оказавшись у перил, перемахнул над ними, полетев вниз. На счастье приземление удалось, и Килоди рванул к барменше, которая указала, где вход в пристройку.
«Инсар Килоди. Джулия Фокстрот. Сдавайтесь. Мы вас не тронем. В противном случае в деревню спуститься группа зачистки. Смерти будут на вашей совести».
Сообщение изменилось, и это совсем не понравилось Инсару. Огромный пикап местного значения протаранил ворота и запылил к ратуше. Поравнявшись с парадной, Инсар выкрикнул Джулию. Она запрыгнула назад — там хватало места для трезубца.
— Где ты раздобыл этот хлам? — первое, что спросила Джулия, устроившись на пыльном кресле.
— Благотворительное пожертвование фонду грозного Хсара, — съязвил Килоди и направил внедорожник вон из Рахни.
— Думаешь, удастся удрать на этой колымаге?
— Впереди небольшое поле. Лучшего момента поджарить нас у них просто не будет. Если выживем, въедем в лес. А потом горный серпантин и навесы скалистых пород. Там трудно маневрировать даже на самом лёгком гироплане, не говоря уж о тяжеловесе.
Пикап вырвался на открытый простор и двигался вдоль реки. Гироплан тащился следом. Динамик молчал. Джулия зажмурилась. Она тоже чувствовала, что её зловещие хранители ушли, и теперь ей казалось, будто она самая уязвимая женщина на планете. Наконец пикап спрятался под кронами деревьев, и Инсар выдохнул.
— Почему они ничего не делали?
— Хотят взять живьём, — ответил Килоди, — или нет? Может они охотятся за трезубцем?
— Даже мы узнали о его существовании час назад. Кому он нужен?!
— Что же ты всё время спрашиваешь, и спрашиваешь, — Инсар бросил машину в крутой поворот, заскрипели амортизаторы, — и ничего дельного не предлагаешь?
— Ты у нас звезда, забыл? — ответила Джулия.
Она, не отрываясь, смотрела на встревоженное лицо Инсара, на его отточенные движения. Сейчас он как никогда напоминал ей Атласа. Джулия забыла, что находится в одной упряжке с убийцей и манипулятором. Инсар для неё сейчас был тем самым плечом, на которое нужно опереться, чтобы идти дальше. С некоторых пор она считала себя сильной, независимой. Однако скоро Джулия поняла — она всегда будет нуждаться в ком-то, кто закроет собой ту невидимую брешь в её сердце, проделанную в несчастливом детстве.
Резкие повороты сменялись непродолжительными прямыми тоннелями. Инсар был прав, скалы буквально нависали над ними, а изгибы до безобразия узкой дороги были настолько непредсказуемы, что рассчитывать на удачное стечение обстоятельств, выпустив очередь из крупнокалиберного пулемёта, было бы слишком самонадеянно. Гироплан набрал обороты и улетел куда-то вперёд, будто бросил погоню.
— Сдались? — спросила Джулия.
— Шутишь?
— Засада?
Инсар кивнул. Местности он не знал, других дорог по ходу движения не замечал. Некуда свернуть — порой самый страшный враг. Прямая началась там же, где трасса уходила вверх, на пик серпантина, чтобы обрушится вниз. Завизжали тормоза пикапа. Джулия вскрикнула. Посередине дороги стоял человек-механизм. Внедорожник кинуло вправо-влево, колёса выбросили гравий у самого обрыва.
— Что ты делаешь?! — заорала Джулия. — Сбивай его нахер!
Но Килоди остановился, проскрежетав правым боком машины об острые камни. Когда мотор заглох, Инсар выпрыгнул из салона и двинулся к Асмару Мбалли.
— Сукин сын! Что ты здесь делаешь?! — он подошёл к старику и взял его за грудки.
— Убери руки, слякоть, — правый протез врезал Инсару под дых. Килоди скорчился. Затем та же рука сцепила искусственные пальцы на вороте джемпера и с лёгкостью промышленного робота подбросила Инсара вверх, швырнув на капот пикапа. Инсар с грохотом врезался в металл, треснуло стекло. Килоди схватился за рёбра и застонал от боли.
— Тяжеловато, когда тебя никто не страхует, — проговорил старик и захромал к Джулии, которая съёжилась, вцепившись в трезубец.
Старик открыл дверь и взялся протезом за металлическое древко орудия. Джулия ожидала, что его протез оплавиться, но ничего не случилось.
— Дай сюда, — прошипел Асмари Мбалли и выдернул трезубец-копьё из объятий Джулии. Затем он молча отвернулся и отдал команду пустоте. Над ним снова возник гироплан. На тросах спустились вооружённые люди.
— Вяжите их, — приказал Мбалли, ухватился за конец троса и поплыл вверх. Боевики сняли Инсара с капота, нацепили наручники, накинули непроницаемый мешок на голову. С Джулией проделали то же самое, молча и бесцеремонно. Когда они оказались на борту гироплана, возле уха каждого что-то щёлкнуло, обожгло шею. Транквилизатор подействовал мгновенно, и пробуждение Инсар и Джулия встретили только спустя восемнадцать часов. Их разделяли тонны оргстекла, железобетона и сотни кубометров живого пространства.
Глава 19
Джулия открыла глаза и решила, что ещё спит. Точно сон, не иначе. Она лежала на кровати. Своей кровати. На той самой, где умерла её мама, когда сама она была маленькой. С тех пор Джулия спала только в маминой спальне, отказавшись от своей комнаты. Разумеется, у них был свой дом и не один. Но отец много работал, и её мама придумала остаться в гостинице. Так ей было проще, даже радостней. Изменилось ли что-то после того дня, когда она, Джулия, разругавшись, простилась с отцом и ушла из дома? Ничего. Белоснежное бельё, пахнет цветами и чистотой. Шторы раздвинуты так, что видна взлётная полоса местного аэропорта. Пентхаус был предоставлен только Джулии и воспоминаниям. Сейчас белое убранство комнаты казалось ей явным перебором, будто находишься в стерильной палате. На самом деле так и было. Врачи не знали, что творилось с мамой, но Джулия теперь знает. Она поднялась с постели, сунула ноги в мягкие тапки. Кожа и волосы чистые. Её кто-то умыл, пока она была в отключке. От одной мысли, что чужие руки касались её тела, Джулию передёрнуло. На её плечах висела белая накрахмаленная майка, а на пуфике рядом с кроватью лежал шёлковый халат. Джулия встала с кровати, набросила халат и включила свет. Белый резал глаза. Она давно отвыкла от него. Похоже, ей это не снится. Она вышла на лоджию, просторную и уютную. В углу по-прежнему покоились никем не тронутый журнальный стол и пара кресел. Здесь мама читала ей книги, когда недуг отступал. Погода стояла чудная. Вечер подбирался к городу, но солнце ещё не село. Джулия посмотрела вниз. Всё тот же Сент-Вален как на ладони.
По ногам Джулии пробежался тёплый ветер — кто-то вошёл в комнату. Она обернулась и увидела всё тот же идеальный череп с острыми скулами. Оло Ван Дарвик смотрел на неё мягко, почти по-отечески. К слову, сам он выглядел на сей раз слегка уставшим, расшатанным. Бежевая сорочка выбивалась из брюк, а пиджак сидел как-то неуверенно.
— Если я сплю, этот кошмар затянулся, — проговорила Джулия громко, даже слишком громко. Ей почудилось, что слова эхом разнеслись по полупустой белой палате.
— Я бы мог сказать, что ты дома, но вряд ли ты считаешь так же, — ответил Оло Ван.
— Почему я здесь?
— Видишь ли, — Оло Ван замялся, — так вышло, что ты стала фигурой на шахматной доске. Само собой — случайно.
— Стало быть, я — пешка?
— Я бы так не сказал, — помотал головой Ван Дарвик.
— Ты в курсе, что я до сих пор ненавижу тебя?
— Честно говоря, я надеялся на снисхождение.
— С чего бы?
— Ну, может, потому что я твой отец?
— Не уверена, что это принципиально, — закатила глаза Джулия и уселась на кровать.
— Поверь, я всегда желал тебе счастья и всего лучшего.
— Потому ты позволил этой дряни занять место моей матери?!
— Ты о Магнолии?
— О твари, которая разрушила семью, и до сих пор ошивается у твоего плеча! И ты называешь меня своей дочерью?!
Оло Ван промолчал.
— Ты никогда не был мне отцом и уже поздно им становится. Я не люблю тебя. Я тебя ненавижу. И лучше давай-ка выкладывай, что происходит. Как я и Инсар оказались в Сент-Валене?
— Скучная политика. Она тебе не интересна.
— И всё же?
— В двух словах: ты примешь мою сторону, а твой знакомый умрёт.
— Есть альтернатива?
Ван Дарвик дал понять, что её нет. И добавил:
— Ты выросла и похорошела, но материнская наивность в тебе неискоренима. Она жалела всех подряд.
— В том числе и верного Маятника?
Ван Дарвик снова не ответил.
— Зачем ты пришёл?
— Поздороваться.
— Ну, привет. Легче стало? Если не собираешься посвящать меня в то дерьмо, которое ты в очередной раз навалил, то лучше проваливай!
Разговор закончился, толком не начавшись. Оло Ван пожелал доброй ночи и покинул номер. Джулия пошла за ним, но герметичная белая дверь комнаты, закрывшаяся за спиной Ван Дарвика, теперь оставалась недвижимой. Система защиты объявила о своей неспособности пропустить человека, не занесённого в протокол безопасности. Джулия психанула, швырнула в дверь вазу, затем стул, и на этом успокоилась. Оло Ван Дарвик был верен себе: скрытен, лаконичен и эгоистичен. Потому стоило ждать удобного случая и начать действовать самой. Что ж, не впервой. Чёрт возьми, дайте ей только шанс!
* * *
— Ку-ку, Инсар! Проснись, наше всё, — говорил знакомый металлический голос. Инсар узнал его. Асмар Мбалли. Поганый железный калека, который строил из себя мессию.
Инсар очнулся, открыл глаза. Холодная влажная земля. Он в клетке. Зуверфы снова далеко. Захотелось выть, будто битая брошенная собака, но Килоди сдержался.
— Не слишком комфортные нары? А у твоей подружки всё по первому разряду, — Асмар Мбалли сидел на маленьком деревянной стуле, облокотившись о решётку. На нём висел его старый потрёпанный синий плащ, который теперь напоминал необъёмную сутану.
— Объясняй, во что я ввязался?! — Инсар размял затёкшую шею, осмотрелся — кирпич и сталь. Однако вполне приличный сортир и умывальник. Инсар сел на своей койке и уставился на Мбалли. Горел тусклый свет, будто где-то теплилась лучина или на входе догорал факел.
— Ты, наверно, ужасно голоден?
Килоди хранил молчание, уставившись на хромированную морду.
— Чего желаешь на ужин? Время позднее, но ничего, успеем.
— Издеваешься надо мной? — заскрежетал зубами Килоди.
— Глумиться над голодным человеком — кощунственно. Так что не тяни и выбери жратву.
— Хватит! — рявкнул Килоди.
— Понял, понял, — отозвался Асмар, встал со стула, заполнив собой коридор, — а как насчёт сэндвича с сыром, говядиной и травами? В здешнем ресторане их готовят так, что пальчики оближешь. Говорят, лучшие в городе!
— Где мы?
— В Сент-Валене. Жаль, что вот-вот, и местный колорит схлынет. Война, знаешь ли, никого и ничего не красит, все забьются в норы, будут выжидать.
— Какого рожна я делаю в Сент-Валене?!
— Схожу, распоряжусь о твоём ужине. Потерпи немного, я мигом, — сказал Асмар Мбалли и исчез.
«Котятки мои! Привет! Я — ваша любимая Марта! Честность и непредвзятость в одном флаконе. Что творится с нашей любимой Илейей? Страсти, хочу вам признаться. Да вы и сами это прекрасно видите, но молчите или стараетесь не замечать. Введён семнадцатый артикул! Введён тихо, будто приняли закон о рыбной ловле. А кто его подписал? Вот здесь кошмар начинает становиться реальностью. Друзья мои и недруги! Пусть кто-то считает, что Марта — то есть я — плод какой-то пропаганды или происки сономитов/детрийцев/стердастоса/чёрной улитки или ещё чёрт знает кого! Мне плевать! Я говорю, что знаю, как считаю, и призываю вас шевелить мозгами. Кто верховодит в Трезубце, который за каких-то четырнадцать месяцев превратился из сияющего дворца в замок, населённый чудовищными приведениями? Исполняющий обязанности Лидера Оло Ван Дарвик захватил трон! Власть в его поганеньких ручках и это факт. Откуда, спросите вы, я знаю? Разумеется, мне об этом напела одна очень важная птица из застенок Трезубца. Имени, увы, назвать я не в силах. Итак, вопрос такой: какое право имеет хунта вводит столь радикальный закон, каким считается «Артикул 17»? Вся экономика будет перенаправлена на нужды армии. Никаких кастрюль, чайников, тостеров, ТВ-панелей и машин. Только ракеты, танки и прочая бронетехника! Вам нравится реальность, вырисовывающаяся в долгосрочной перспективе? И мне нет! Говорят, война должна закалить характер нашего брата, стать целью для триумфа и сплочению нации. Но у нас нет своей нации! Илейцы — пустое место, да простят меня миллионы. Вы знаете, кто ваши предки, как вы появились и от кого произошли? И мы не знаем. Никто не знает! И, стало быть, воюя с сономитами, вы станете убивать своего сородича, но даже не подумаете об этом, поддаваясь слепому гласу беспринципной пропаганды. Вы знаете, как Оло Ван Дарвик захватил власть в Трезубце? Неугодных он отправлял на тот свет или ссылал в психушку. Уверена, обратись мы к дирекции Нуттглехарта с дотошными расспросами, узнали бы много интересного и неожиданного о пациентах. Но, увы, об этом приходиться только мечтать, т. к. фонд Дарвика спонсирует психбольницу. Илейя, что ты позволяешь?! Ты втянута в войну! Столицей правит чокнутый миллиардер, а Котлованом — убийца! Не стоит ждать помощи со стороны, Детре не обязательно вмешиваться, а другие союзы здесь просто бессильны. Необходимо что-то менять своими руками, Илейя! Иначе будет поздно. Конец связи».
Сэндвич был что надо: жирный, свежий, сочащийся от соуса. Но Инсар к нему не притронулся.
— Не мешало бы побриться, что скажешь? — Асмар сидел на том же стуле и наблюдал за Инсаром, как за диким зверем в зоопарке.
— Еда, бритьё — будто готовишь меня к виселице.
— В общем, ты прав.
Инсар прильнул к решётке.
— Я жду твоих объяснений.
— Как тебе без друзей живётся? Не докучают? — Мбалли постучал себя в грудь. — Я про Зуверфов, если ты не понял.
— Ты их не чувствуешь?
— Нисколько. — Мбалли кашлянул, что-то лязгнуло в его чреве. — Я очень надеялся, что ты отринешь мой подарок, и не прогадал. Поражаюсь, насколько же адаптивен твой дух к этим мерзким тварям. И удивляюсь, что ты ещё жив. — Он немного помедлил, затем продолжил. — Но в целом, ты справился замечательно. Скажи, что ты видел там, в недрах Заентога?
Инсар качнул грязной косматой шевелюрой:
— Признаюсь, что не понимаю тебя, старик. Но ты ошибаешься, пологая, что всё кончено. Что я видел в Заентоге? Чудеса! Но хрена-с два я тебе о них расскажу!
— С чего ты взял, что тебе открылась истина?
— Истина знакома мессиям и шарлатанам. Я не отношусь ни к одним, ни к другим. Я — проводник. В это я верю, потому что отлично понимаю своё предназначение. А что важно для тебя, железный мудрец? И веришь ли ты хоть во что-нибудь?
— В сегодняшний день, Инсар. Он очень далёк от древних пророчеств и легенд. Всё теперь абсолютно неважно. — Пауза. — Кланяюсь тебе за трезубец, он мне серьёзно пригодится.
— Зачем ты меня приютил в Фесраме? Кого я должен был убить?
— Скажем так: я держал тебя на коротком поводке. Изучал. Не скрою, наши беседы приносили мне эстетическое удовлетворение. Ты отправился в свободное плаванье в самый подходящий для меня момент. Котлован нуждался в сильной руке, а ты должен был вкусить плоды власти. Кривая вывела тебя к ценному артефакту и сакраментальному знанию. — Мбалли привёл в движение механические приводы и снова загородил собою едва пробивавшийся за решётку свет. Вынул из кармана револьвер на шесть патронов (в барабане остался всего один) и бросил в камеру Килоди. — Инсар, мне известно, что тебе напел Зуверф в затхлом цехе завода. И я знаю, как ты должен умереть, чтобы среди обездоленных о тебе продолжили слагать легенды. Воспользуйся моим подарком по назначению, Инсар Килоди. Диктатор падёт непобеждённым, а твоё имя вскоре очиститься в народной молве. Уговор ещё в силе, и я свои условия выполнил. Напоследок: охрана тебя не станет обыскивать, но если ты не решишься, идя к парапету, передумать не позволят. Прощай.
— Увидимся, — ответил Килоди.
Асмар Мбалли ушёл без внятных ответов. Инсар улёгся на жёсткие нары, не думая ни о чём, кроме убийства. Только бы Они вернулись, только бы снова наделили его феноменальной силой и неуязвимостью. Невзирая на надвигающуюся опасность, Инсар легко уснул. Наутро ему принесли графин с водой, нехитрый завтрак, острую бритву и мелкое круглое зеркало. Инсар бросил револьвер обратно в коридор и с наслаждением выбрился, приведя своё морщинистое лицо в порядок.
— Готов? — по ту сторону камеры возвышался крупный мужчина с лысой головой. С плеча свисал автомат.
Инсар показал ему зубы в зверином оскале.
Конвоир ухмыльнулся, подобрал с пола оружие, открыл замок и вошёл внутрь. На запястьях невольника лязгнули наручники.
* * *
Оло Ван Дарвик вышел из своего кабинета на шестьдесят третьем этаже отеля «Фокстрот». Он торопился, быстро ступая по мягкому ковру, копии которого лежали во всех коридорах отеля. Он говорил по картриджу и казался предельно сосредоточенным.
— «Цирк» подготовлен? А все прибыли? Хорошо. Сколько зрителей? Пара тысяч? Сойдёт. Телевидение? Маятник, ты не виделся с Магнолией? Она пропадала, но чтобы настолько — ещё никогда. Нет? Тогда после сегодняшнего шоу разверни поиски. Свершается история, а она где-то пропадает.
Оло Ван вошёл в лифт, нажал кнопку с цифрой «1». Внизу его ожидала охрана — бойцы батальона «Гарваз» и некоторые политики, в том числе и Николас Арзор.
— Николас, как ваше настроение? Сегодня чудный день, — обратился Оло к Лидеру Штарбайна.
— Мне кажется, будет дождь, — отстранённо ответил Арзор.
— Машина подана, мистер Ван Дарвик, — отрапортовал один из бойцов.
— А что узник?
— В пути.
* * *
В просторных покоях Джулии становилось нестерпимо холодно. Она съёжилась и размышляла о своём, уткнувшись в выпуск новостного блока, который крутили на главном илейском канале. Анонсировали грядущий публичный суд, кое-где проскальзывало слово казнь. На экране говорили разные уважаемые люди. Они строили планы, приводили доводы и аргументы, касаясь новой власти и назревавшего силового конфликта с сономитами. Включили съёмки со спутника, запечатлевшего ужасные кадры. На них авиация наносила точечные удары по стратегическим объектам других соседей Илейи — гибриоидам. Джулия не вдумывалась в происходящее, потому она не осознала, что армия Ван Дарвика за двое суток взяла ключевые позиции «лесного народа», устранила их вождя и сожгла основные, пусть и не большие населённые пункты. Ван Дарвик никак не прокомментировал нападение на гибриоидов, заявив лишь, что «дикие соседи» давно находились в состоянии гражданской войны, и он, Ван Дарвик, поддержал одну, наиболее лояльную Трезубцу сторону.
— Моё почтение, принцесса! — раздался знакомый фальцет.
Джулия вздрогнула.
— Испугалась что ли? — с террасы вышел смагор. Его лицо по-прежнему ускользало из памяти. — Что показывают? — он ткнул в экран панели своим коротким уродливым пальцем.
— Ужасы, — резюмировала Джулия. — Собираются устроить показательную казнь. Заявляют, что поймали Мейхера Заволло и других террористов.
— Как тебе тут сидится?
— Что происходит? Почему мы оказались в Сент-Валене? Как во всём этом замешан мой отец?
— Сколько вопросов. А вот и мой напарник, — второй смагор показался на балконе и едва склонился, отдавая почести Джулии.
— Я привёл их, — пробасил он.
— Кого? — спросила Джулия.
— Верных союзников.
В белоснежном номере мгновенно потемнело. Сгустки теней облепили стены, пульсировали, игрались друг с другом, ожидая приглашения.
— Почему они здесь? Где Инсар?
— То где Атлас, то где Инсар? Ты определись, милашка, кто тебе нужен то? — хохотнул фальцет.
— Ублюдки!
— Но-но, не сквернословь, принцесса. Мы вообще-то в трауре, забыла? — смагор покосился на панель. — К тому же Инсару Зуверфы уже ни к чему. Но тебе они нужны как никогда.
— Что я могу?! Я в клетке!
— Позволь слугам Хсара проникнуть в тебя. Ты ощутишь ту силу, которой обладал Инсар.
— Зачем мне это?
— Инсар в опасности. С минуты на минуту начнётся кровавое шоу. Инсара казнят вместе с остальными приговорёнными. Пора его выручать!
— Почему я?
Фальцет тяжело вздохнул и заговорил быстро и сумбурно:
— Ты — балай де савфан. Он — балай де утран. Вы — неразделимы. Праведный Хсар невозможен без двух половин. Это самый прекрасный симбиоз, который возможен у сил могущественных и способных на разрушение и созидание. Потому я и весь мой народ всецело полагаемся на тебя. Мы долго и верно ждали возрождения титульного божества, мы заслужили награду. Хсар милостив и справедлив, и лишь тогда Он сеет смерть и разруху, когда мертва мудрая его половина.
— А такое возможно?
— Ещё как! Особенно в начале пути, когда будут сливаться воедино илейская плоть и дух демиурга. Настанет забытьё и нестабильность. — Ответил фальцет. — Но когда всё закончится, Инсар вспомнит обо всём, в том числе о тебе. И передаст частицу своей силы, возьмёт под защиту. Тогда то и начнётся Эра Хсара.
— А если меня всё устраивает, и я не хочу всего этого?!
— Ну, во-первых, ты лукавишь, — снова говорил фальцет, — во-вторых, мы могли бы загипнотизировать тебя, но это противоречит пророчеству. И в-третьих, мы сообщим, где Атлас, если ты поможешь.
— Разве это будет важно?
— Нет. Но ты ведь так не думаешь, правда?
Джулия опять кивнула.
— С чего начнём?
— Прими гостей.
Зуверфы сползли по стенам, коснулись пола, протекли тугой чёрной жижей, и, будто по сигналу, стремительно ворвались в Джулию, бесцеремонно проникая через рот, уши, нос и кожный покров. Она испытывала возвращение Зуверфов не раз, но теперь их трое и вместе они были сильнее и могущественнее. Джулия упала на кровать, забилась в конвульсиях. Это продлилось недолго. Даже самый ядрёный наркотик неспособен разом принести столько блаженства.
Джулия с трудом поднялась на ноги после череды одновременных оргазмов. Ещё около минуты её тело разбивала нега, но и она прекратилась, уступив ясному уму и потрясающему физическому состоянию.
— Как самочувствие? — спросил фальцет.
— Будто только что вылупилась на свет.
— Теперь понимаешь, как жил Килоди?
— Бедняга, — наигранно скривилась Джулия, — ему, должно быть, сейчас очень паршиво.
— Ты — прелесть. Мы не сомневались. А теперь слушай сюда, — смагор-фальцет подобрался ближе к Джулии, — иди в кабинет отца. За его спиной хранится трезубец. Возьми его и отправляйся на место казни. Сделай всё, чтобы за миг до своей смерти Килоди был рядом, буквально на расстоянии вытянутого копья.
Смагор затих.
— И что? Не томи!
— И пронзи трезубцем грудь Инсара, когда жизнь будет покидать его тело. Втыкай, не щадя, что есть сил!
— Что за бред?! Как я поймаю нужный момент?
— Поймёшь, прелесть. Доверься интуиции и Зуверфам. Ты — балай де савфан, ты мудра и решительна. Помни об этом.
— Но почему мы не могли сделать это раньше?
— Нет-нет-нет, — покачал головой смагор, — Хсар возродиться только вопреки насильственной смерти. В том суть мятежной энергии. Она не произрастает на почве благодетели.
— У нас мало времени, — раздался бас второго смагора, который стоял на террасе и смотрел вниз, — Инсара усадили в машину и повезли.
— Вот, надень, — словно из воздуха смагор-фальцет извлёк стопку одежды, — твой размер. Не в халате же тебе щеголять.
Джулия взяла одежду, рассмотрела её, подняла голову, чтобы отблагодарить, но смагоры уже испарились.
«Пора», — прошипело трио Зуверфов. — «Торопись».
Килоди выволокли на свежий воздух. Вокруг зашумели журналисты и зеваки, столпившиеся у «Фокстрота». Прямым включением по всем каналам Илейи прошла новость о «сюрпризе», который приготовил Оло Ван для зрителей. Инсара затолкали в квадратный броневик, приставили пятерых охранников и помчали по оживлённым улицам Сент-Валена.
Джулия колотила в дверь своего номера до тех пор, пока её караульному это не надоело. Высокий и сильный парень лет двадцати пяти выругался, разблокировал арку, дверь отъехала в сторону. Джулия не могла медлить, потому сразу же набросилась на здоровяка, повалила его и нанесла несколько сокрушительных ударов в кадык. Когда парень перестал дышать, она забрала его автомат, ключ-карту и портативный электрошокер. Джулия огляделась — никого. Она забежала в лифт, нажала кнопку с числом «63». Выбор смагоров Джулия посчитала удачным: джинсы совсем не жали, водолазка приятно прилипала к коже, а короткий кожаный плащ практически не сковывал движений. На «63» двери открылись. Два охранника что-то прокричали, вскинули оружие, но Джулия тут же выпустила в них по короткой очереди, в каждого. Теперь она даже не обращала внимания на то, как Зуверфы вытягивают последнее из будущих трупов и возвращаются к ней. Дверь в кабинет Дарвика была не заперта. Повсюду камеры, датчики движения и охрана. На секунду Джулии показалось, что она штурмует не фешенебельный отель в центре города, а военную базу. В аскетичном белоснежном, как и её недавняя палата, кабинете было совсем мало мебели и ещё меньше признаков жизни. Будто в нём жил монах или шизофреник, помешанный на чистоте и самолюбовании. Последний вывод Джулия сделала, посмотрев в огромные зеркала, развешанные на каждой стене. У четвёртого зеркала, самого высокого, стояло кресло Ван Дарвика, выполненное в футуристическом стиле: белая кожа, хромированная сталь. Она удивилась отсутствию стола, но времени на поиски бесполезной мебели не оставалось.
«За спиной», — прошипели Зуверфы.
Джулия взглянула на зеркало за креслом и произвела несколько выстрелов. Стекло разлетелось, украсив белый пол мириадами осколков. Потайной чулан или вроде того. Уже не такая, как основной кабинет. Здесь повсюду стеллажи с разными реликтовыми вещами, будь то осколок стены старого храма или антрацитовый куб неясного назначения. И фотографии. Джулия бегло просмотрела снимки — везде она и её мать. Радостные, улыбчивые. Джулия совсем крошечная, а отец ещё не последняя сволочь.
«Нет времени», — торопили Зуверфы.
Джулия быстро нашла трезубец — он лежал на подставке из ведениума. Схватив артефакт, она пулей бросилась из кабинета. Её уже ждал отряд боевиков, бойцы которого открыли огонь без предупреждения, как только Джулия показалась в коридоре. «Просто беги. Мы поможем», — приказали Зуверфы, и Джулия без раздумий заскочила в лифт, не замечая свистящих пуль, которые не достигали её, пропадая в густом тумане. Джулия залетела внутрь, ткнула кнопку, двери закрылись. Она спускалась в подземную парковку. Трезубец на сей раз показался ей короче и меньше в объёме. Возможно, только иллюзия, впрочем, управляться с ним ей стало намного проще. Отдышавшись и прикинув дальнейшие действия, Джулия решилась заговорить с Ними.
— А что внизу? Как я заведу машину?
— Выбирай любую. Поможем, — ответили зуверфы ясно и не медля.
— Отчего я не умею летать, а? Было бы здорово.
— Пока не умеешь, — прошипели «чернила». — Торопись!
«Цирк» заполнился за три часа до начала. Повод был крайне не радостный, но отчего-то народ шумел и веселился. Праздничная атмосфера большого шоу поддерживалась и всеми средствами массовой информации, прибывшими на казнь. «Начало новой эры», не иначе — твердили ведущие новостных каналов. И буквально каждый журналист отмечал символику мероприятия, а именно место, в котором пройдёт публичная казнь. Ночной игорный клуб «Цирк» считался самым респектабельным и модным местом во всей Илейе. Алчность и похоть процветали здесь всегда. Но до сегодняшнего дня. «Цирк», выглядящий снаружи как огромная пёстрая кастрюля, обычно сверкал зазывающими огнями. Сегодня все огни потухли. Внутри, в центре располагалась огромная сцена — манеж. А игровые и зрительские зоны уплывали вверх, сектор за сектором, откуда открывался прекрасный вид на происходящее внизу. Машины с пленниками остановилась у входа в «Цирк». Инсара вывели два конвоира, держа под руки и слегка склонив к земле, и быстро провели в ворота здания. Шоу начиналось.
Сотни камер сфокусировались на манеже. Всё замерло, когда прозвучал гонг. Появился Оло Ван Дарвик. Он вышел не торопясь, слегка покачиваясь, будто смертельно устал или был пьян. Остановившись в центре арены, он окинул присутствовавших ленивым, но придирчивым взглядом и заговорил:
— На ваших глазах будут казнены заклятые враги Илейи. Заявляю вам это в качестве Первого Лидера Илейского Конформатума — нового формирования, призванного объединить мегаполисы и провинции наших общих территорий. — Шум окончательно утих. Зрители внимали словам Ван Дарвика. — К тому же, я закрываю проект «Вечный Странник»! Пусть люди, отправившиеся в рискованное и авантюрное космическое путешествие, навсегда останутся в нашей памяти.
— Это связано с принятием 17 артикула?! — выкрикнул кто-то с сектора, перебив волну возмущения.
Оло Ван кивнул и поправил микрофон на лацкане пиджака:
— Семнадцатый артикул принят и введён в действие. Полагаю, и у этой реформы есть недоброжелатели. Что ж, всегда есть критики, которые не видят дальше своего носа. Желаю им смирения.
Оло сделал небольшой круг по манежу, заложив руки за спину и смотря под ноги. Затем он снова поднял голову, выпятив подбородок. Его глаза блестели, на губах играла улыбка.
— Хочу разъяснить, чего я добиваюсь. Забудьте о старой структуре, о старых богах и привычках! Теперь каждый, кто пересечёт границы Илейского Конформатума, будет обязан принять наши условия. Гражданин новой Илейи будет платить налоги, трудиться и носить миниботов, хочет он того или нет!
На ярусах «Цирка» нарастала волна тревожного возбуждения.
— Илейя на пороге войны, — уже громче продолжал Оло Ван, — и потому мы обязаны пристально смотреть по сторонам. Сономиты издавна создавали напряжение у наших границ, и пришло время покончить с ними, раз и навсегда выдрав корни надоедливого сорняка.
— Как быть с мирным населением? — снова спросили из зала.
— Суверенный Каганат, несущий ответственность за всё, что происходит на её территории, должен учитывать все риски. Если сономитской власти не жаль своих граждан, отчего нам их жалеть?! Каган Игбер Зонас плюнул нам в лицо. Предлагаете утереться и стерпеть хамство?
Суета нарастала, публика копошилась, что-то живо обсуждала. Охрана «Цирка», состоявшая из солдат личной армии Ван Дарвика, заняла позиции. Камеры в очередной раз выхватили морщинистое усталое лицо Оло Вана.
— Вы знаете «Цирк», вы отлично с ним знакомы. Многие из тех, кто сегодня получил лучшие места, не единожды захаживали ко мне в гости и спускали свои сбережения. И всё бы ничего, да вот только деньги эти зачастую зарабатывались не совсем честно! Не нужно хмурить лоб и удивляться! Я — новый гарант справедливости Территорий, и потому я должен вычистить ряды, в которых завелась паршивая моль. — Оло взял паузу, оглядел сектора. Народ негодовал: мужчины встали со своих мест, махали руками, бранились, кто-то попытался уйти, но охрана никого не выпускала.
— Итак, оглашаю фамилии, которые меня сейчас интересует больше всего: Бик, Франшель, Смейкор, Бресс, Валкор, Анатос, Пейхрами, Вашшенат, Аладус, Бройд, Самерсон, Влочкер, Шербешер, Крафт и Спайнс. Вышвырните этих людей на манеж!
Охрана засуетилась, выхватывая нужных персон из ярусов. Те, кто отказывался идти, соглашались под дулом автомата. Наконец все пятнадцать человек оказались на манеже. Каждый был одет с иголочки, приятно пах и в целом выглядел на миллион статов. Исключением стал только пожилой лидер Ригвольда Шербешер, который казался помятым, насупился, молчал и просто ждал, когда всё закончится. Оло покинул манеж и появился на первом ярусе, продолжая представление.
— Эти люди обвиняются в преступлениях против Илейи. Им не место у руля страны, которая нуждается в сильных и надёжных руках. Экономисты, юристы, лидеры! Вы награбили вдоволь! Скольких негодяев вы оправдали, господин Валкор? И сможете ли вы назвать самую крупную взятку? Отчего вы так рьяно избегали миниботов?
— Вы с ума сошли, Ван Дарвик! — прокричал снизу усатый судья Валкор. — Вам пора в психушку!
— Или вы, достопочтенная миссис Аладус, — он обратился к даме лет пятидесяти, полной, неповоротливой, крайне неприятной, — какова стоимость строительства нового энергетического комплекса близ Олос-Марка? Точнее, назовите настоящую сумму, а не ту, которую вы указали во всех отчётах.
— Пошёл нахер, придурок! — заявила мадам Аладус.
— Шербешер, расскажи о государственной измене, на которую тебя толкнул твой приятель Кин!
Старик молчал, уставившись в грязно-белый покров манежа.
— Устроить бы судебные разбирательства, разобраться бы во всём хорошенько, допросить, кого положено, да вкатать бы каждому по сто лет в РОМБе. Так правильно. Но времени у нас нет. Военное положение требует радикальных мер. — Расстрелять!
В «Цирке» занялась потасовка, вмешались солдаты «Гарваза», которые угрозами расправы сдерживали бунтующих. Камеры журналистов лихорадочно метались, выхватывая то Ван Дарвика, то беснующихся приговорённых, то бурлящую толпу. Появились вооружённые люди, которые равномерно рассредоточились по всему первому ярусу. Они изготовились для стрельбы.
— Повторяю приказ — открыть огонь на поражение!
Застрекотали автоматы, раздались вопли, крики и проклятья. Люди рыдали, молили прекратить террор. На манеже покоились мёртвые, натекли лужи крови. Когда трупы убрали, Оло продолжил:
— Если вы все ещё не поняли, что вас ждёт в будущем, если вам всё ещё кажется, что мы собрались бряцать оружием и играть в игры и если вы не понимаете, что настали мрачные очищающие времена — вон из Илейи! — Оло Ван ткнул указательным пальцем в зал. — Это касается каждого, кто неспособен бороться за право достойного гражданина Конформатума! Ваши очки кармы обнуляются, миниботы начинают счёт с нуля! Мы вычистим Илейю от паразитов! — Пауза. — Выведите остальных!
На залитом кровью манеже появилось шестеро раздетых смертников. Среди них был Инсар Килоди. Узников заковали в наручники, некоторых опоили наркотиками. На груди каждого висело небольшое металлическое устройство с индикатором, напоминавшее паука с четырьмя лапами. Огонёк перманентно мигал синим.
— Террористы и отъявленные ублюдки. Их мы умертвим иначе. Когда синяя лампочка устройства вспыхнет красным — они познают разряд в триста вольт. Если считаете эту смерть гуманной, прошу меня извинить.
Оло спустился вниз и вышел на манеж к смертникам.
— Хари Кин, — он подошёл к трясущемуся белобрысому парню, который закатывал зрачки и надувал щёки, — предатель, заговорщик, инициатор смерти прежнего Лидера — Самюэля Фрая. И это не голословные обвинения. Давайте спросим у него самого. Хари, ты заказал убийство Фрая?
Хари кивнул.
— Скажи нам это, Хари!
— Я… убил… Фрая, — промямлил Кин, — я… убил Фрая, я… убил Фрая.
Синий индикатор Кина сменился красным, Кин забился в судорогах, а затем рухнул на пол. Его волосы дымились, завоняло палёным. Оло подошёл к молчаливому гиганту — человеку натренированному, высокому и сильному. Рядом с ним обслуга положила груду покорёженного металла. Гигант молчал.
— Представляю вам несгибаемого Мейхера Заволло. Его схватили в окрестностях Фесрама. Мейхер отказывается говорить, но вот это, — Оло указал на груду металла, которая при детальном приближении оказалась экзоскелетом Заволло, — мы буквально содрали с его кожи.
Вспыхнул красный огонёк — и четыре человека, в том числе и гигант Заволло, упали, скошенные высоковольтным разрядом.
— Последний экземпляр, — Оло вплотную приблизился к Инсару.
— Одумайся, Дарвик, — зашептал Килоди, — карлики и пираты тебе этого не простят.
Оло поднёс руку к лацкану, выключил микрофон.
— Бестолковый исполнитель. Кем ты себя возомнил? — зашипел Инсару в лицо Ван Дарвик. — О твоих фокусах ходили легенды, я лично говорил с теми солдатами, которых ты помиловал. Слышал бы ты, как они описывали тебя. Неуязвим, смертоносен, могущественен. Где твоё величие, Инсар Килоди? О карликах и пиратах не волнуйся. Первым терять уже нечего, а со вторыми у меня мало общего.
Оло снова оживил микрофон:
— Инсар Килоди! — Оло снова вещал на трибуны. — Прославленный убийца, которого прежняя власть не могла поймать в течение года! Этот ублюдок вернулся в Котлован, укрывался там, и никто ничего не знал. Выставил нас всех дураками, орудовал с шайкой Заволло, выполнял приказы Кина! Смерть этого человека станет для нас всех знаковой!
— Зачем тебе трезубец, Дарвик?! — выкрикнул Килоди. По его телу уже прошёл слабый электрический ток. Четырёхлапый паук на груди пульсировал всё настойчивее, сердце колотилось в бешеном ритме.
Публика бесновалась, зрители желали покинуть здание, стремясь оказаться в относительной безопасности.
— Та чудо-палка, о которой говорил Мбалли? Мне она не нужна.
— Твою мать! — от души выразился Инсар. — Стало быть, ты совсем ничего не знаешь!
— О чём ты говоришь? — Оло приблизился к нему, снова прикрыв лацкан пиджака.
— Освободи меня, и тогда я тебе расскажу нечто занимательное!
На первом ярусе «Цирка» завязалась сутолока. Асмар Мбалли занял место одного из карателей, проткнув ему горло острым металлическим пальцем. Сослуживцы, участвовавшие в расстреле, прицелились в Мбалли, но чёткий приказ Маятника «не лезть» остудил их пыл.
— Старый плут Мбалли водит тебя за нос. Ты на пороге вселенского источника власти, но даже не подозреваешь об этом, — просипел Килоди.
— Я выслушаю тебя, — Ван Дарвик повернулся к трибуне, но тут же автоматная очередь прошила Инсара. Тот всхлипнул, что-то прохрипел. Заструилась кровь. Стрелял Асмар Мбалли.
— Что ты делаешь?! — вскрикнул Оло.
Ответом стал молниеносный полёт блестящего продолговатого предмета. Оло не понял, что именно, но нечто, выпущенное с рядов первого яруса, вонзилось в грудь Инсара. Трезубец пронзил его насквозь. Инсар открыл рот в недоумении, его тело поплыло вниз и остановилось, заблокированное древком трезубца. Оло растерялся. Подоспел Маятник:
— Патрон, нужно уходить. Трубите о завершении!
Народ разволновался не на шутку. Многие телеканалы прервали трансляцию. Бойцы батальона с трудом сдерживали рвавшихся наружу. Образовалась давка, «Цирк» захлестнула паника.
— Что произошло? — второпях спросил Оло.
— Не знаю. — Маятника прикрывал собой Дарвика, покидая здание. — Ваш железный приятель расстрелял пленника из автомата. Я не смог помешать. И кто-то добил его, метнув копьё. Разглядеть, кто именно не удалось.
— Копьё?!
Маятник пожал плечами. Через подвал они выбрались к запасной машине, уселись в салон и поторопили водителя. — Не успел внимательно рассмотреть. Могу лишь сказать, что оно странное. Перед остриём что-то вроде шара, понимаете?
Оло горько кивнул. Каким-то невероятным образом злополучный артефакт Мбалли, спрятанный в зазеркалье кабинета Дарвика, оказался в груди Инсара Килоди. Маятник принял сообщение по внутренней связи. Скупой на эмоции он недовольно наморщил лоб.
— Не тяни?! — рявкнул Дарвик.
— Ваша дочь сбежала, патрон.
— Кого ты набираешь себе в помощники, Маятник?! Дебил на имбециле! Как они упустили босую девчонку без штанов?!
Маятник воздержался от предположений.
— Перешерсти весь город, найди её! И приведи ко мне Мбалли!
* * *
«Цирк» опустел. Боевое подразделение «Гарваза» перегруппировалось, чтобы войти внутрь и осмотреть всё здание. Инсар лежал на трезубце без признаков жизни. Асмар подошёл к нему, приподнял его голову, задрал пальцами зрачки — мёртв. Джулия укрылась в технической зоне под лестницей. Сквозь узкое замусоленное окошко она наблюдала за тем, что случится дальше.
— Я жду тебя, Хсар, — проговорил Мбалли и присел рядом.
Трезубец, на котором держалось тело Инсара, начал дряхлеть и превращаться в труху. Бутон распахнулся, озарив весь «Цирк» кровавым заревом. Инсар выгнулся, глаза широко раскрылись, губы застыли в немом крике. Всё совершалось в тишине, будто вокруг них образовался вакуум. Асмар осмотрел сектора, манеж, купол — всё оказалось залитым багровой субстанцией, которая сгущалась и бурлила, пока не обрушилась на Инсара, поглотив его. Искрящие тени, уже не такие тонкие, как Зуверфы, но толстые, плотные, напоминавшие поток бурлящей лавы, резвились в хаотичном движении, норовя вырваться за пределы купола. К бушующей фантасмагории присоединись Зуверфы. Они покинули тело девушки, просочившись сквозь стены. Джулия ощутила дикую физическую боль от всех ушибов и ран, которые она получила по пути к «Цирку». Безмятежный ураган закружил свой танец над Инсаром и снова повергся на него, окутав алой склизкой материей. Затем она стала впитываться в его кожу, как неведомый паразит. И когда ничего не осталось, трезубец обратился в пыль. Килоди повалился на пол, и пепел, оставшийся после трезубца, впитался в его кожу. Пальцы Инсара зашевелились, перебирая по покрову сцены.
— Поднимайся, ублюдок, — проворчал Мбалли, — только и делаю, что бужу тебя.
Некоторое время мышцы Инсара безудержно сокращались — он лихорадочно лупил конечностями по полу, бубнил что-то нечленораздельное. И наконец, вскочил на ноги, словно по команде.
— Как себя чувствуешь, засранец? — спросил Асмар Мбалли.
Инсар не отвечал. Потрёпанный, взъерошенный, он стоял с закрытыми глазами, как восковая фигура.
— Ну, вот и всё, — проскрежетал челюстями Мбалли.
Он расстегнул пуговицы своей безразмерной сутаны, скинул её на пол. Нашпигованное протезами тело Мбалли напоминало будильник, вывернутый наизнанку. Приводы гуляли туда-сюда, издавая свист. Чернокожий громила размял металлическую шею, будто готовился к поединку. Но самое главное: из-за его спины вынырнула ещё одна пара конечностей. Эти руки, тонкие и сильные, напоминали скорее дубины, пронизанные сухожилиями. Пальцы разной длины, острые и плоские. Они сжались в кулаки, держась за эфесы кинжалов.
Килоди раскрыл тёмно-бордовые глаза, в которых по-прежнему бурлила воронка багровой бездны. Рана в его груди мгновенно затянулась. Инсар осмотрел «Цирк», взглянул на Мбалли.
— И Калер, и Алокай. Гибрид. Замордованный, ослабший, но всё такой же надменный, — проскрипел Килоди. — Что с тобой стало, Зохор?
Мбалли ухватился за остатки кожи на лице и с силой потянул. Спустя мгновенье он сорвал её, представ грязно-кобальтовым отродьем древней расы. Теперь эта огромная голова не казалась чем-то иррациональным, наоборот, сплав пришельца и машины смотрелся органично. Пугающе, дико, но вполне естественно.
— Изменился, — проговорил Мбалли, — это потому, что я слишком далёк от живительной Соляной Сферы.
— Тебя изгнали?
Мбалли кивнул.
— Алокаи давно собираются покинуть вашу планету и отправиться туда, где их, якобы, ждут. Я не разделяю надежды большинства. За то поплатился непониманием и порицанием. Я восстал с теми, кто мне верит, но мятеж задавили, а меня вышвырнули за пределы барьера. Однако и без меня Детра страшно изменилась. Живым божествам перестали поклоняться, радость и беспечность канули в бездну. Поток благодатной энергии истончился. Любовь и уважение, питающие Сферу, измельчали. И Соляная Сфера начала умирать. Потому «Вечного Странника» возводили у вас. Потому я так желал отыскать заветный трезубец. Только с его силой возможно разрушить барьер, воздвигнутой Соляной Сферой. Я хотел вернуться и забрать Сферу пока не поздно.
— Если Хсар помилует тебя, ты станешь служить ему?
Мбалли покачал головой.
— Союз Калера и Хсара невозможен. Ты — его воплощение, и скоро он заглотит тебя целиком.
— Но пока я — Инсар Килоди. Расскажи, что ты знаешь обо мне, Зохор?
— В раннем детстве тебя выкрали из колыбели. — Весьма буднично начал Зохор. — Твой отец был солдатом и звали его Кармен Де Вилья Постолос. После твоего исчезновения он долго горевал, и вроде бы смирился. Однако болезнь отобрала у него любимых жену и дочь. Потеряв смысл сущего, он взялся найти тебя, нисколько не уповая на успех.
— Джулия встретила его в психушке. И убила.
— Тебе исполнился год. — Продолжал Зохор. — На юге Илейи шли бои за независимость. Многие дезертировали. Прознав о новом культе, беглецы отправились на его поиски. Последователи Хсара предлагали еду, кров и работу. Взамен они просили принести младенца. Долгие годы сектанты пытались вернуть своего владыку к жизни. Веками они искали подходящие «капсулы», в которых могло бы созреть «алое семя». Ты оказался на ритуальном камне Заентога. Обитавшие в крепости Зуверфы тебя не тронули. Облизав от затылка до пят своими погаными языками, они ожидали, когда ты проявишь себя. И это случилось. Тебе стукнуло девятнадцать, и ты хладнокровно расправился с владельцем ресторана.
— Он не стал последним.
— Конечно же, — будто бы усмехнулся Зохор, — убив единожды, человек совершает преступление. Во второй раз он становится ремесленником.
— Мало ли кандидатов достойней меня? — спросил Инсар.
— Хсару не нужен убийца, ему важен баланс. Ты убиваешь, не сожалея, но не становишься пленником своих грехов. Мир открыт тебе, как и ты ему. Ты способен искренне любить. Поверь, я долго наблюдал за тобой, когда наконец нашёл после того знаменательного дня. Спалив Иншар, мои люди искали проворного клеймёного мальчишку в окрестностях сожжённой деревни, обошли лес. Но Заентог надёжно укрыл тебя.
Над куполом «Цирка» зарокотал гироплан. Боевая группа находился в готовности, и ожидала приказа Маятника. Журналисты пытались заснять начало боевой операции. По главным телеканалам твердили о возможном теракте, вновь и вновь прокручивали кадры расстрела известных деятелей.
Пройдёт совсем немного времени, и Илейю захлёстнут противоречивые настроения. Юг возмутится самозванцем и вознегодует. На улицы Ндлаха, Кореоса, Вермера выйдут люди, сономиты и даже гибриоиды. Север и центральная часть бывших Территорий поддержит нового Лидера. За несколько дней по всей Илейе вспыхнут митинги, демонстрации и восстания.
— В двадцать семь лет, бежав из плена сономитов, я пережил ретроградную амнезию.
— И впервые встретился с протекцией Заентога.
— Который рухнул вместе с Глыбой из-за бунта, — подхватил Килоди. — И его устроил ты. Твои сомнения начались ещё на Тат-О-Заре. Только так ты мог прервать полёт, длившийся сотни лет.
Послышались шаги солдат. Они вошли внутрь, исследуя каждый сантиметр здания. Пара бойцов засела на втором ярусе. Они спрятались за колонной и наблюдали. Разговора они не слышали. Зашипел динамик, встроенный в шлем. Маятника требовал доклада.
— Стало быть, жизнью мы все обязаны вашей незапланированной посадке? Ведь илейцы — это ваше детище? — спросил Инсар.
— Нет, — мотнул железной головой Зохор, — илейцы обязаны Широзаям. Да, все мы похожи, и даже плодимся сродными методами. Однако потерпев крушение, Алокаи забрали остов Глыбы с двигателем — Соляной Сферой — и уединились в будущей Детре. Соображая план исхода, они изменили планету, терраформируя её под свои нужды. А Широзаи — потомки Хсара — разбрелись по земле. Прошли тысячелетия, и некоторые из них эволюционировали: подросли, похорошели, обзавелись упругой и тонкой кожей. Ослабли — стали людьми. Эти же люди потом пришли к Алокаям в Детру, став поборниками живых богов, став источником чистой энергии благоговения. Но не все Широзаи переменились. Многие ветви застыли в первозданном виде.
— А сономиты?
— Результат эксперимента. Вы называете это генной инженерией. Чтобы построить Детру людей совершенствовали. Моя мать — дева Асмилла — руководила созданием новой расы. Сильные, неприхотливые, несгибаемые. Когда нужда в их надобности отпала — сономитов переправили через океан и отпустили на волю.
Инсар оставался невозмутимым. Новость о родстве с гибриоидами его нисколько не задела.
— Зачем ты помогал Дарвику? — неожиданно спросил Инсар.
— Я нуждался в его деньгах, связях и статусе. Пообещав ему Детру, я не лгал. Он не спрашивал как. Хотя в целом он был необходим для того, чтобы направлять тебя в нужном русле.
Поступил новый приказ. Брать живыми. Обоих. Инсар Килоди далёк от того света, а мех-мутант напоминает персонажа из детского мультфильма. Они беседуют, будто старые друзья. Маятник дословно передал слова солдата своему патрону.
— Я просчитался, не пристрелив тебя в подвале отеля. Всё сложилось бы иначе. Я возгордился, считая, что ты под контролем. Как видишь, расплата пришла незамедлительно. Но у тебя есть ещё время остановиться и вытолкнуть Хсара, отказавшись от его услуг. Я помогу тебе одолеть его и Зуверфов. Одумайся, Инсар.
— Что стряслось с вашей планетой?
Инсара не интересовали мотивы и промахи Зохора, он нуждался в заполнении пробелов, из которых соткано полотно прошлого.
— Тат-О-Зар умирал. В нашей солнечной системе Коп-А-Сцайт миллиарды лет сияло прекрасное солнце, которое однажды стало разрушаться и затухать. Климат нашей планеты менялся слишком быстро, и бессмертные Алокаи, Калеры и рабы Широзаи воздвигли Мерх-Ариоло-Гуурбант или Глыбу — межгалактический гигант, предназначенный для колонизаторства.
Солдат докладывал: «Подтверждаю. Ничего не меняется. Просто чешут языком. Слишком далеко, ничего не разобрать». Маятник приказал выжидать ответных действий. Солдаты вспотели, нервничая и находясь в нетерпении. «Обе цели догадываются о чужом присутствии, но попыток сбежать не предпринимают», — снова доложил боец. Ждать. И вязать при первой возможности.
— Апатиниум — часть Глыбы?
Зохор кивнул.
— Апатиниум — ресурс, который образовался в почве после крушения Глыбы. Детре апатиниум не нужен, её питает Сфера. Она же хранит историю миллионов космических эпох и вьёт узоры Потусторонней Вязи.
— Необходимо завладеть Сферой «пока не поздно». — Проговори Килоди. — Когда станет поздно?
— Если «Вечный Странник» достигнет конечного пункта экспедиции, то всем придётся несладко, вот увидишь. — Зохор лязгнул металлом. — На борту корабля послы Алокаев и часть Соляной Сферы. При определённых условиях Алокаи добьются своего.
— Чего?
— Откроют портал. У нас это явление называется иначе, но принцип действия точно такой, каким вы его рисуете в фантазиях. — Зохор подкинул светящиеся красным лезвия и поймал их верхними руками. Рассёк воздух у носа Килоди. — Поболтали и будет. Последний раз прошу тебя, Инсар, отрекись от Хсара, стань прежним.
Инсар промолчал и лишь коротко мотнул головой — никогда.
— Что ж, тогда я уповаю на все силы этого мира, которые рано или поздно остановят тебя. Моя мечта останется несбыточной, — Мбалли лязгнул железной челюстью, — пора достойно принять смерть.
«В его руках холодное оружие. Приём. Внимание! Захват! Срочно! Брать живьём!» — раздалось в наушниках бойцов.
Солдаты «Гарваза» хлынули на манеж, будто потревоженные тараканы. Бойцы что-то выкрикивали, требовали «упасть мордой в пол».
— Ты ведь не дашь им прервать нашу беседу? — спросил Зохор.
Из кожных пор Килоди заструился антрацитовый густой туман, который за доли секунды взвился вихрем над манежем, окружив Инсара и Зохора непроницаемым ураганом. Наёмники не могли пройти сквозь него. Поток ветра был слишком порывистым и стремительным, сбивал с ног, вырывал из рук оружие.
Мбалли проворно набросился на Килоди, посвистывая приводами. Инсар ловко изворачивался, не спешил отвечать. На его немом лице застыло высокомерное смирение. Раскалённые кинжалы, которых так испугались Зуверфы, абсолютно не волновали Хсара. Его сущность наполняла клетки Килоди своей мудростью, космической силой. Понемногу Хсар проникал в естество Килоди. И когда очередной выпад механического Калера удался, и лезвие вонзилось в плечо Инсара, Хсар сохранил сдержанность. Инсару передавалась эта уверенность, потому он резко отшатнулся в сторону, вырвал кинжал из плоти и выбросил в вихрящийся поток. Рана мгновенно затянулась. Зохор был отличным воином. Каждое молниеносное движение источало угрозу. Зохор орудовал парой сильных рук, несколько раз врезал Килоди своим сокрушительным правым протезом. Яркий рубин неистово мерцал, пытаясь угнаться за смертельным танцем. Кинжал пронёсся над головой Инсара, тот пригнулся, но тут же получил ощутимый удар ногой в живот, отлетел к урагану, но тот оставил его на импровизированном ринге. Зохор гремел железом, приближаясь к упавшему врагу. Килоди впервые почувствовал отдалённую боль. Частички Хсара взяли управление на себя. За спиной Инсара выросла огромная тень страшного чудовища, сошедшего с уст баснописцев. Зохор мысленно улыбнулся. Его потуги вознаградились — сам Хсар явился расквитаться с ним. Инсар подумал о цепях, и они тут же выросли из его ладоней. Склизкие и чёрные, как жидкий гудрон, кольца лязгнули о покров манежа, взметнулись в воздух и устремились в Зохора. От первой атаки воин-Калер избавился, нырнув в сторону, но второй заход смертельных колец настиг его правый протез, раздробив его и сжав плотным кольцом. Инсар дёрнул за цепь, и Зохор лишился руки. Зохор взревел бы, если мог. Вместо этого он предпринял отчаянный выпад, наскочив на Килоди в мощном прыжке. Хсар виртуозно увёл Инсара в сторону, дав противнику приземлиться. Цепь снова взвилась вверх и обрушилась на металлическую шею Зохора, сковав её мёртвой хваткой. Инсар оскалился и свирепо рванул цепь на себя, обезглавив древнего пришельца. Огромная голова сиротливо покатилась по манежу, из тела Зохора потекла густая прозрачная жидкость. Её было не много. Тень Хсара и цепь рассеялись, как и ураган, сдерживавший бойцов. Зуверфы высосали из павшего Алокая последние крохи энергии и вернулись к хозяину. Остатки плоти Зохора потрескались, словно выцветшая краска, и рассыпались, превратившись в прах, который хранят в урнах над камином.
Обескураженные солдаты «Гарваза», дождавшиеся конца внезапного бурана, набросились на Килоди. Другие с изумлением рассматривали Зохора: горстку песка и вмиг заржавевшие протезы. Инсара завалили на живот, врезали по лицу, связали руки за спиной.
* * *
Неприметный серый седан свернул на подземную парковку отеля «Фокстрот».
— Ребята повязали Инсара.
— А Мбалли?
Маятник нервничал.
— Доложили, что Инсар убил его. Только вот тела не осталось. Оно испарилось, рассыпалось.
— Что ты несёшь, Маятник?! Как такое возможно?!
— Не могу знать, патрон. Они ворковали, а затем набросились друг на друга.
Они покинули салон машины, оказавшись на парковке.
— На моих глазах Инсара прошили очередью из автомата, а после всадили это чёртово копьё! Как он выжил? И почему он сцепился с Мбалли?
— Может фокус? Какая-то игра, чтобы нас всех одурачить? — предположил Маятник.
— Обычно я устанавливаю правила любой игры! А здесь я даже не знаю, во что мы ввязались! И как прикажешь мне поступать?!
Маятник промолчал. В самом деле, он был крайне озадачен. Ему абсолютно не нравилось происходящее. Сама идея публичной казни сразу показалась явной блажью. И теперь он нутром ощущал неизбежность трудных перемен.
* * *
Инсара поставили на ноги, ещё раз от души приложились по лицу, дали под дых. Инсар насчитал семерых на манеже. По секторам шныряло ещё человек восемь — девять.
— Какой цирк без представления, — громко произнёс Инсар.
— Чего? — боец снова занёс для удара ботинок, но Килоди изящно проигнорировал его, увильнув в сторону.
— Вам нравятся лошади? — спросил Инсар и ухмыльнулся.
К нему возвращалось чувство реальности. Инсар снова ощущал себя, осознавал, где находится и что творится вокруг. Он только что разделался с Зохором, а теперь ему пора вернутся к пастве.
— Лежать! Быстро! — проорали солдаты, наставив на него дула автоматов.
Тем временем на манеже возникли самые настоящие лошади. Красивые, статные вороные кобылы с шикарной гривой. Ровно семь штук. Они кружили, задорно фыркали и будто подмигивали наёмникам.
— Вы хотите прокатиться, — сказал Инсар.
Лошади остановились, а бойцы, словно заворожённые, побрели к животным и медленно вскарабкались на них. Сверху что-то кричали, угрожали, но было поздно. Лошади возобновили свой бег, а гарвазовцы, прильнув к их спинам, блаженно улыбались, напоминая детей на весёлой карусели.
Инсар направился к парадному входу. На улице по-прежнему царила сутолока: толкались журналисты, зеваки и медики. Никто не имел право войти внутрь до конца работы спецназа. Инсар вышел наружу, осмотрелся. Толпа оживилась, журналисты, едва сдерживаемые оцеплением, сорвались к нему, надеясь урвать хотя бы пару слов. А лошади всё скакали, наращивая темп, переходя на галоп. Удары их копыт сотрясали «Цирк» и ясно слышались снаружи. Инсар высмотрел спуск в метрополитен. Сорвавшись с места, он добежал до лестницы и полетел по ней вниз, скрываясь в темноте подземки, будто загнанная в угол крыса, набредшая на спасительную лазейку. Топот копыт нарастал, пока не превратился в монотонный мерный гул. Наёмников тошнило, кого-то вывернуло. И когда казалось, что вот-вот, и кобылы встанут, они неясным образом вспыхнули. Лошади пылали, но не останавливались. Вместе с ними плавились люди, вцепившиеся в их гриву мёртвой хваткой. За пределами «Цирка» завоняло горелым мясом. Наконец животные дико заржали, встали на дыбы, почернели и рассыпались, оставив после себя пепел и дымящиеся человеческие трупы.
— Пойдём с нами, — в подсобке, где укрылась Джулия, возник смагор-фальцет. — Мы же обещали позаботиться о тебе. Ты — молодец! Большая умница!
— Там везде военные, — сказала Джулия, вылезая из-под стола.
— Ничего такого, что нам бы было не по плечу, — хохотнул смагор, взял Джулию за руку и повёл к выходу.
Джулия прошла сквозь дверной проём и ахнула. Вокруг неё был знакомый пейзаж. Заентог. Снова эта старая сырая крепость с полуразрушенным донжоном и стенами, сохранившими воспоминания о былых сражениях.
— Как?!
— А, не бери в голову, — ответил смагор, — всего лишь манипуляции с пространством и энергетическими полями. Мы можем быть где угодно, но всегда возвращаемся домой, в Заентог.
— Что дальше?
— Пойдём, — смагор нежно взял Джулию за руку, — под донжоном мой вечно кряхтящий братец соорудил тёплое гнёздышко. Тебе понравится. Там есть камин, книги, еда и вино. Я приготовлю глинтвейн, если хочешь. Самый вкусный глинтвейн на всём севере!
— Как насчёт нашего уговора?
— Мы держим своё слово. И обо всём подробно посудачим, когда ты переведёшь дух, наберёшься сил и отведаешь горячую, только пожаренную индейку. Нам некуда торопиться.
— У меня снова нет выбора, так что уговорили, — согласилась Джулия.
— Так и есть, прелестная госпожа. Ты — наш главный и единственный гость. Чувствуй себя как дома. Впрочем, это и есть твой дом.
Глава 20
Дневник Инсара Килоди. Последняя запись:
«Я знаю это.
Не вижу больше смысла вести свою летопись. За последние недели произошло множество странных, мрачных событий. В данный момент я принадлежу себе, но время трансформирует меня, а точнее Некто, навсегда поселившийся в моей душе. Одни ли мы во Вселенной? Наши предки задавались этим вопросом сотни лет. Теперь я знаю ответ. Я — симбиоз инопланетной материи высшего порядка, я — подходящий сосуд. Возможно, только моя инфантильность и здоровый эгоизм уберегли сознание от перегрузок, от участи сумасшедшего. Пока что.
Каждый непредвиденный миг я испытываю небывалые ощущения: однажды я решил, что развалюсь на части, в прямом смысле. Я дико испугался, но Хсар внутри зарокотал, словно спящий, сытый зверь, и я перестал бояться. Порой я тону, погребённый гигантской волной, или горю, объятый несмываемым пламенем. Моя грудь иногда разверзается и стонет, особенно во время сна. Я способен управлять этой алой материей, что берётся ниоткуда, стоит мне её только позвать. Практикуюсь в лесу, где никого нет. Кобра отвозит меня и, конечно, всё видит. Но вопросов не задаёт, и я доверяю ему. В Котловане привыкают к моим истошным воплям, которые по ночам будят жителей общины. Я становлюсь живой легендой. Солнечный свет переносить всё тяжелее, я его никогда не любил, но нынче ультрафиолет докучает мне всего сильнее. Я страдаю потерями памяти. Помню Измира, Кобру — их я вижу почти каждый день. Других, кого я хорошо знал, теперь вспоминать всё утомительней. Словно новая личность стирает старую. Сначала я боялся, но Измир назвал это периодом реабилитации после слияния. Я ему тоже доверяю, хоть он и зол на меня. Его народ страдает, а я медлю. Но НАМ так угодно, нужно выжидать.
В Котловане порядок. Строители возвели сторожевые вышки по всему периметру. Кобра основал военный лагерь и обучает добровольцев боевой мудрости. Наёмники приходят каждый день. Мест на всех не хватает. Вчера прибыли люди из Стердастоса, Маникура и с земли Тумолая Алая. Не войны — изобретатели, ремесленники, математики. Я принял их с восторгом. Открытые по всей Илейи аптечные пункты Измир использует в качестве обменных пунктов: люди приносят редкие вещи, будь то техника или произведения искусства. Мы платим лекарствами и статами. Война порождает дефицит, мы боремся с ним, и люди начинают нам верить. Обитель Хсара разрастается за пределами «котла».
Во снах я вижу будущее. Оно залито огнём и кровью. Но Хсар убаюкивает меня безмятежностью, а верные Зуверфы несут свой караул, предостерегая от любых напастей. Четырежды покушались на мою жизнь. Сначала вольные наёмники — смельчаки. И последний раз работал профессионал, нанятый Маятником. Я принёс их мятежные души в угоду Хсару.
И наконец-то я ощущаю их, я вижу их — нескончаемые багровые реки мятежной энергии, которые разливаются в небе подобно веренице кровавых облаков. Я впитываю её, я часть этого великого таинства. И не может быть иначе.
В последние дни я тревожился и не находил причины. Будто бы во мне пустовала ячейка, припасённая для чьего то жара. Эта брешь разрасталась и подкашивала меня. Но пару дней назад в мой дом пришли смагоры. Они привели девушку. Мне потребовалось время, чтобы вспомнить. Джулия, милая Джулия. Мы иногда разговариваем, но пока очень редко. Едва касаясь её кожи, я заделываю ту сквозящую пробоину в двуликой душе. Хсар рад ей не меньше моего. И мне делается спокойно.
Пройденный день напитывает мятежные волны густыми красками — люди верят в меня, они верят в Хсара. Они всё чаще преклоняются перед нашим именем, постепенно сменяя бравурный скептицизм немногословным кротким расположением. И заслуга НАША пока лишь в малых делах да полупустой приукрашенной молве. Как ничтожно надобно предпринять, чтобы засиять притчей во языцех.
Ввязавшись в войну, Ван Дарвик регулярно наращивает боевую мощь и бьёт всё больнее. Недавно он выкупил акции гиганта «Стиннто Тех». Значит, мехов станет только больше. Я дюжину раз требовал у Борна Блая, чтобы армия РОМБа вышла из страны гибриоидов, но все прошения остаются без ответа. Снова обитатели Шрама Земли будут принимать подарки в виде обломков сбитых гиропланов и частей трупов. Я не желаю войны, но Хсар протестует. Ван Дарвик готовит мир к НАШЕМУ явлению. Но может статься так, что его будет сложно усмирить или вытащить из уютной и защищённой конуры. Следует действовать незамедлительно и тонко. Прямой конфронтации моим воинам никогда не выдержать — слишком силён Оло Ван. На его стороне многочисленная армия и новейшая техника. Однако на моей части игрового поля его дочь — безупречная и хитроумная Джулия. Именно она предложила выход из сложного положения, который может раз и навсегда избавить нас от сумрачных мыслей в ожидании очередного болезненного укола Ван Дарвика».
* * *
В Перкасе отличная икра и выбор её огромен: пахучая, солёная, кисловатая — на любой вкус. Цвет её тоже весьма разнится. Иногда смешиваются несколько сортов, и получается диковинное ассорти. Самый восточный порт севера славился своей икрой. Её продавали здесь тоннами. Стоила она копейки, даже в трудные времена. Некоторые, особенно предприимчивые воротилы, доставляли горшочки с морским лакомством прямо на дом, будь то замшелый пригород или фешенебельный отель на центральной площади.
Курьер позвонил в номер 516. Открыла худая дама с чёрными растрёпанными волосами. Спальный халат висел на её острых плечах как на манекене.
— Мисс, ваш заказ, — пробормотал кучерявый парнишка и протянул горшок с икрой.
— Я ничего не заказывала.
— Но как же? Отсюда позвонили и оставили заказ. Номер 516. Ваш номер.
— Скорей всего это ошибка. До свидания.
— Всего пять статов. Ерунда. А икра такая — не оторваться, — весело уговаривал парень, не опуская протянутого горшочка.
— Пять статов? — недоверчиво переспросила женщина.
— Ага.
— Чёрт с тобой, давай сюда и проваливай, — она взяла посылку, сходила за картриджем и расплатилась.
— Вкуснота ещё та! — выпалил курьер и исчез.
Женщина закрыла дверь, принесла горшок на кухню, открыла его. Смесь чёрной, светло-коричневой, пунцовой и барбарисовой икры. Запахло морем. В дверь снова стучали. Женщина выругалась, щёлкнула замком и собралась гнать этого наглого засранца в шею, но на пороге стоял старый знакомый — Оло Ван Дарвик.
— Привет, Магнолия.
— Здравствуй, милый, — покраснев и слегка испугавшись, сказала Магнолия Эльверс.
— Я получил твоё письмо и прибыл так быстро, как только мог.
— Это ты прислал мне икру?
Оло кивнул.
— Уверен, пожив у моря ты её так и не пробовала, — Ван Дарвик усмехнулся, облизал взглядом откровенный наряд Магнолии и спросил разрешения войти.
Вскоре в комнату принесли бутылку игристого вина, свежий хрустящий хлеб и фрукты. Магнолия сидела на краю шикарной, обитой бахромой банкетки и крутила в руках золотой браслет, подаренный Ван Дарвиком в день её рождения пять лет назад. Оло открыл вино, разлил по бокалам и один из них подал Магнолии. Они чокнулись, Магнолия пригубила напиток, Оло залпом осушил весь бокал.
— Итак, — начал Оло Ван, — что тебя заставило спрятаться в провонявшей рыбой промысловой дыре? И отчего ты так яростно не доверяешь Маятнику?
Балкон был открыт. Морской ветер колыхал тюль. И даже на пятом этаже отлично слышались гудки подплывающих в порт рыболовецких посудин, гул машин и трёп местных жителей, которые в карман за словом не лезли и, при случае, могли обложить отборными ругательствами.
— Если говорить просто, я устала. От тебя, от политики, от дочурки твоей, которая тебя ненавидит. Но ты упрямо не забываешь её потому лишь, что она яркое напоминание о её матери… В общем, ты перестал быть моим. Вот я и сбежала.
— Не похоже на тебя, — сказал Оло и окинул номер беглым взглядом. — Давно ты тут живёшь?
— Всего пару дней. Путешествую, переезжаю с места на место. Вернулась из турне по Стердастосу.
— Видела редких птиц?
— Нет.
— И птиц не видела, и местных лакомств не пробовала. Бестолковый у тебя отпуск получается, — ухмыльнулся Оло Ван.
— Я редко бываю в номере. Много гуляю, хожу в море с туристами. И кстати я уже попробовала здешнюю икру. Гадость, если честно.
— А мне нравится, — Оло взял нож, почерпнул им икру и размазал по багету. — И вовсе переехал бы на север, будь на то моя воля. Но, увы, я нужен в Трезубце.
— С некоторых пор я перестала следить за политикой и всем, что творится в мире, — сказала Магнолия, — Илейя воюет с сономитами. Опять.
— И в последний раз, — сказал Оло и съел багет с икрой, — вкуснота, не то слово!
Магнолия робко засмеялась. Робость и сдержанность никогда не входили в ряд качеств Магнолии. Оло подошёл к ней, наклонился над лицом и резко ухватил рукой за шею. Магнолия пискнула и замерла, уставившись на раскрасневшееся лицо Оло Вана.
— Хватит ломать комедию! Говори, что на тебя нашло, сука! Или я перережу твою глотку!
— Пусти! Я всё расскажу. Пусти, говорю!
— Слушаю, — сказал Дарвик, отпустив раскрасневшуюся шею.
— Маятник — предатель! Вокруг тебя змеи! И не ровен час, когда они вонзят в твою спину клинок! Откуда знаю? Да потому что твой хвалёный калека запер меня в Нуттглехарте! Я наведалась в больницу с плановым визитом, спустилась в Третий сектор и могла там остаться навсегда.
— Чушь!
— Можешь сам у него спросить! Разве ты не чувствуешь? Не замечаешь, что он изменился? Что уже не столь лоялен и категоричен в выполнении приказов?
Оло задумался. Странный случай в «Цирке» расследовался, но получить мало-мальски дельные ответы так и не удалось. Маятник кормит его завтраками, курирует несколько архиважных направлений в военной области, но все они будто топчутся на месте.
— Возвращаемся в Трезубец. Расскажешь обо всём по дороге. Немедленно собирайся.
— Нет! — отрезала Магнолия. — Я никуда не поеду. Дорога долгая, а в Трезубце мне страшно. Я хочу, чтобы ты обо всём узнал здесь и сейчас. Но только после того как обнимешь меня.
С этими словами она развязала пояс халата и скинула одежду на ковёр. Оло изучил её исхудавшее бледное тело. Раньше оно было другим: сильным, загорелым, с гладкой, ровной кожей. Но теперь Магнолия перестала казаться хищницей, львицей, которая охотилась на больных, отставших от стада антилоп. Сейчас Магнолия походила скорее на ту самую антилопу, и, как не странно, Ван Дарвику это нравилось.
— Мы не можем здесь оставаться, — предпринял он сомнительную попытку настоять на своём, но тут же был обвит иссохшими, но по-прежнему крепкими руками. Оло обнял её в ответ. Они целовались, оказавшись в свежей мягкой постели.
— Доверься мне, — прошептала Магнолия, — ты же соскучился. Я всё расскажу тебе, всё до мельчайших подробностей. Потерпи чуть-чуть. Сначала я, а после всё остальное.
* * *
— Приехал ко мне. Самолично. Не испугавшись подставы или ловушки, — сказала Магнолия, положив голову на грудь Ван Дарвику. Они нежились в постели. — Как это мужественно. И глупо одновременно.
— Ты писала, что никому кроме меня не доверяешь. И тот немой парень, что принёс мне письмо, был настойчив и упрям. Охрана раз сто вышвыривала его из отеля, но он добился таки своего. И эта его табличка «Пустите к Ван Дарвику. Важное послание» изрядно взбесила всю обслугу, пока он ломился в мой кабинет, — Оло Ван сдавленно посмеялся.
— А что Маятник? Он хотел узнать, куда ты сорвался?
— Ещё бы. Врать пришлось недолго, но пришлось. Странное чувство — юлить перед подчинёнными.
— Он — начальник твоей охраны. И запросто мог увязаться за тобой.
— У него полно других забот. Сейчас в Трезубце неспокойно. Котлован собирает за своими стенами наёмников. Боимся получить удар в спину. Если Маятник предал меня, это вот-вот произойдёт.
— Вряд ли он станет действовать во время твоего отъезда. Тогда ты сможешь отправиться куда угодно и перегруппироваться, собрать новую армию. Нет, Маятник немногословен, но не глуп.
— Почему этот Гуденмайер отпустил тебя из Третьего Сектора? — вдруг спросил Оло Ван. — Ты же говоришь, что Маятник и Джулия купили его. Зачем ему подставляться? Ты могла бы просидеть там всю жизнь или дождаться кровавых игрищ.
— И сдохнуть, верно, — кивнула Магнолия. — Но я не собиралась там надолго задерживаться. Кончились стимуляторы, случился припадок. Меня отправили в лазарет. Я попыталась сбежать оттуда при первой возможности, но меня поймали и отправили к Гуденмайеру. Пришлось его соблазнить. К тому же он красив, так что было нетрудно. Знаю, что ты не станешь осуждать меня. Тебе ли не знать, насколько дорога жизнь? И тело не самая большая плата за свободу.
Оло ничего не ответил. Да, будь он на её месте, поступил бы также.
— Впрочем, опять эти разговоры о политике, о смерти, — приуныла Магнолия и потянулась как кошка, — просто скажи, что сильно тосковал по мне.
— Вроде того, — буркнул Ван Дарвик.
— Иногда я по-настоящему желала других мужчин. Мальчишек, с молодым загорелым телом. Но ни разу не дошла до конца, если не считать этого врача. Наверно, я старая. Прости меня, мне, правда, неприятно обо всём этом рассказывать, но иначе я не могу. Я должна быть честна с тобой, мой милый.
Оло погладил её волосы.
— Я прощаю тебя.
— За нами наблюдают? — подскочила на постели Магнолия и выглянула в окно.
— Разумеется. Не слишком пристально, но всё же.
— Уверена, целый взвод преданных тебе убийц видел, как мы трахаемся!
— Меры предосторожности превыше всего. Даже любовных утех. — Оло приподнялся, вынул бутылку с вином из ведра со льдом, плеснул немного в бокал и выпил.
— Я видела ту казнь. Ты выглядел ужасно. Как конферансье на дешёвом представлении в бродячем цирке.
— Было непривычно, — вздохнул Оло Ван, — но согласись, зрелище получилось запоминающимся.
— Если не считать накладки в финале. Что произошло?
— Честно говоря, я не знаю, — признался Ван Дарвик, — и, пожалуй, знать не желаю.
— Ты боишься Инсара Килоди?
— Бояться — значит преклонить колени и не смотреть в глаза. На подобное я никогда не пойду. Я опасаюсь его, это да. И лишь потому, что многого не понимаю.
Оло ненадолго замолчал. Тишину разбавляла шумливость прохожих на мостовой и рокот гиропланов, направлявшихся в Трезубец.
— Но, по крайней мере, теперь я знаю, что Маятник предал меня. Я лишился дочери, советника и чуть не потерял тебя.
— Зато ты получил, что хотел — Илейю, — прошептала Магнолия и поцеловала грудь Дарвика, шею, коснулась выбритой щеки, закинула на него ногу, оказавшись сверху.
— Мало обладать властью, — говорил Оло Ван, поддаваясь ласкам Эльверс, — я собираюсь переписать историю, где Илейа предстанет могущественной и несокрушимой.
Магнолия предпочла не отвечать. Она энергично двигала бёдрами, тихо постанывала, взяла руки Ван Дарвика в свои ладони, положила их себе на грудь.
— Раньше ты так не делала. Никогда. Страстная, дикая, я тебя не узнаю. Похоже, психушка пробудила таланты, о которых я и не подозревал, — он сладострастно улыбнулся и прикрыл глаза.
— Наслаждайся, милый, — с придыханием сказала Магнолия и распласталась на теле Оло. Её таз то возвышался, то опускался, голова оказалась на плече Оло Вана. — Запомни, я всегда буду рядом. Я твоя нимфа, муза, сладкоголосая сирена. Слушай меня, слушай, и никогда не узнаешь поражения.
Они занимались сексом ещё часа три. Стемнело, и Ван Дарвик попросил Магнолию поторопиться. Они всё-таки возвращались в Трезубец. Порой Магнолия казалась рассеянной, долго стояла в ванной перед зеркалом, смотрела в отражение и словно не узнавала себя в отражении. Складывая немногочисленные пожитки, она забывала, что куда положила, порой также отстранённо рассматривала какую-нибудь расчёску или предмет нижнего белья. Ван Дарвика это слегка настораживало, но он заключил, что общая рассеянность — это последствия пребывания в Нуттглехарте. Из холла они вышли глубокой ночью. К входу тут же подъехал бронированный седан Дарвика. Они уселись в салон, и машина направилась в аэропорт Перкаса.
Неподалёку от отеля, на берегу Монастырского моря, сидели два карлика, укутанные в серые лохмотья. Прохожие шли мимо и как будто их не замечали. Солнце давно село. Смагоры мочили свои уродливые коричнево-зелёные лапы в солёной воде и что-то синхронно нашёптывали. Закончив свой речитатив, смагоры нацепили затрёпанные древние башмаки и заковыляли в сторону небольшой яхты, на которой пару дней назад прибыли в Перкас вместе с капитаном — старым, глухим морским волком, пожизненно обязанным вождю гибриоидов — и одурманенной, заворожённой Магнолией Эльверс.
Стань спутницей Хсара. Будь проводником наследника. Да поставят ваши дети миры на колени.
Комментарии к книге «Шёпот Зуверфов (СИ)», Рем Манулов
Всего 0 комментариев