«Книга превращений»

Книга превращений (fb2) - Книга превращений (пер. Наталья В. Маслова) (Легенды красного солнца - 3) 1993K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Марк Чаран Ньютон

Марк Чаран Ньютон Книга превращений

Mark Charan Newton

THE BOOK OF TRANSFORMATIONS

© Н. Маслова, перевод, 2016

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2016

Издательство АЗБУКА®

* * *

Посвящается Рейчел, которая мирится со всем этим

Когда говорят дела, слова молчат.

Пьер-Жозеф Прудон

Глава первая

Геройствовать было совсем не время. Однако под многоцветными знаменами священного града Виллджамура, под властью нового императора, на ледяном северном ветру, пробиравшем до костей даже в путанице узких городских улочек, явно что-то затевалось.

Семеро человеческих подростков фланировали у ворот, преграждавших путь на уровень выше.

Мелкий дождь наполнял влагой ущелье между двумя стенами древних трех-четырехэтажных домов с выпирающими бревнами деревянных каркасов – на каждом выступе покачивалась декоративная корзинка, зачастую всего лишь с двумя-тремя вялыми цветками тундры.

Сидя верхом на лошади, следователь Фулкром наблюдал за передвижениями подростков: их первый проход явно имел целью выяснить, сколько солдат охраняют ворота, а заодно, может быть, и проверить, в каком расположении духа они находятся. Ну и немножко подразнить. То, что эти парни забрались так высоко, – уже удача при нынешней политике властей. А они в своих мешковатых штанах и куртках с вощеными капюшонами еще и расхаживают так нагло у солдат под носом, точно вот-вот учинят скандал. По крайней мере, они делали все, чтобы охрана именно так и подумала.

Однако следователь Фулкром, гнедой румель молодого возраста, сразу понял, что цель у них совсем не та. Соприкасаясь по своей работе с городским подпольем, он уже видел подобное раньше – преимущество, которым простодушная стража явно не обладала. Нет, эти юнцы – обычная подсадная утка, кишка у них тонка открыто бросать вызов страже. Ну погогочут, посвистят, пообзываются обидно, покажут солдатам парочку вызывающе-грубых жестов, не больше; главное дело наверняка будут делать не они.

«Но если они не нарываются на драку, то зачем они здесь?»

Около дюжины вооруженных мужчин и женщин в серых с малиновым плащах городской стражи угрюмо разглядывали их из-за массивной кованой решетки покрытых ржавчиной ворот. Фулкром сразу понял: они и так уже раздражены тем, что приходится торчать под дождем все дежурство, а тут еще эти молодые засранцы со своими выходками.

Другая группа подростков толклась в проеме тяжелой двери пустующей таверны. «А эти тоже часть представления?» Парнишки громко болтали, тыкая пальцами в лист пергамента на деревянной двери. Фулкром знал, что это очередной опус Мифо Творца – неизвестного, который время от времени развешивал по городу свои нарисованные от руки истории. В последнее время они стали здесь редкостью – да и в других местах тоже. Обычно пергаменты появлялись у школ или там, где часто собирались дети, почему теперь Фулкром и заподозрил, что эти листы могут иметь отношение к тому, что сейчас случится.

Шоу между тем продолжалось: второй нахальный проход юнцов мимо ворот не вызвал должной реакции у стражи.

Городские мостовые уже не представляли такой опасности для пешеходов, как прежде, – изобретенная культистами далекого Виллирена технология обработки льда соленой водой покончила с гололедицей, так что подростки спокойно расхаживали туда и сюда прямо на виду у стражи.

Скользнула какая-то тень, за ней последовал порыв ветра: это пролетела, напоминая о своем присутствии, гаруда. Фулкром проследил ее полет между шпилями Виллджамура, главной отличительной чертой города. Строения постарше опутывало кружево лесов и подвесных лестниц, приспособленных для строителей и культистов, которые осуществляли обширную императорскую программу Возрождения. Улицы вокруг Фулкрома были почти пусты: кучки зажиточных граждан, обитателей пятого городского уровня, переходили от магазина к магазину, и все. Да еще возле затемненных витрин бистро и ювелирных лавок несли службу солдаты частной корпорации «Шелби», которых он раньше здесь не замечал. Горбатые мощеные переулки, ведущие прямо в сердце огромной мрачной крепости Балмакары, резиденции императоров, напоминали толстые набухшие вены. Вдруг пернатый страж взмыл вверх, на миг завис в пелене дождя, а затем опустился на высокий декоративный мостик, откуда стал наблюдать за разворачивавшейся внизу сценой.

Фулкром тронул поводья, направляя своего коня вперед, чтобы сократить дистанцию между собой и воротами. Вообще-то, ему уже давно следовало быть в офисе, где его ждали десятки неоконченных дел о крупных ограблениях, но ему очень хотелось посмотреть, чем все кончится, и его хвост от возбуждения так и ходил ходуном. Ему было всего пятьдесят лет – сущий мальчишка, по инквизиторским стандартам, – но отличить подставу от настоящего дела он умел.

«Жалко, что стражники этого не умеют… И где только их берут, таких бестолковых?»

Ему очень хотелось вмешаться, но в среде правоохранителей это считалось нарушением этикета. Возникла пауза, во время которой он рассеянно обмахнул свои сапоги от грязи и поправил малиновый плащ.

Меж тем вокруг него стала собираться небольшая толпа, любопытные подходили к воротам, чтобы узнать, что там происходит. Десяток женщин в линялых платках и мужчин в меховых телогрейках и вощеных плащах скоро превратились в сотню: люди чувствовали, что здесь затевается нечто, способное взорвать монотонность повседневной жизни Виллджамура. Горожанам наскучило бродить перед закрытыми воротами: заседание Совета было в разгаре и ворота, ведущие на верхний уровень, были заперты.

Тем временем нахальные подростки зашли уже на третий круг и вдруг начали швырять в стражников камнями, чем вмиг потушили все смешки и улыбки на лицах собравшихся. Но камни либо со звоном отскакивали от решетки, либо шмякались в стену слева и справа от нее.

– А ну брысь отсюда, гаденыши! – рявкнул на них солдат-ветеран. Щетинистый и крепко сбитый, он, похоже, побывал не в одной потасовке. Вот и теперь его меч со звоном скользнул из ножен.

Один юнец выскочил вперед и, широко расставив ноги, поманил стражника к себе, чем вызвал невыразимое веселье своих товарищей.

Кланк-кланк-кланк – защелкал подъемный механизм, ворота поползли наверх, и юнцы, переглянувшись сначала между собой, завертели головами, точно высматривая кого-то на улице.

Фулкром проследил направление их взглядов, но ничего подозрительного не заметил. Значит, ищут отходные пути.

«Так что же тут затевается? И когда оно начнется?»

Стражник схватил дразнившего его юнца за ворот, швырнул на землю и приставил к горлу мальчишки меч. Из-за шума вокруг Фулкром не слышал слов, но продолжал следить за остальными, которые все также вертели головами. Какая-то женщина завопила страже, чтобы они оставили мальчишку в покое.

Вдруг из-за поворота вылетели четыре всадника в черных плащах и, раздвигая крупами своих вороных туман и мелкую морось, понеслись к воротам. Взмахнув мечом, передний всадник снес ветерану голову, и она бесполезно шлепнулась на мостовую рядом с трупом, из шеи которого хлестала кровь, – мальчишка у него в руках от омерзения даже взвизгнул. Остальные юнцы уже смотались.

Еще трое стражей встали на пути у всадников с черными шарфами на лицах, но те смели их, точно мусор, и один за другим нырнули в ворота. Солдатам с той стороны тоже досталось: одного затоптали, другого придавили к стене, так что он завизжал, еще двоих разбросали в разные стороны мощным фиолетовым лучом, который прожег большие дыры в их плоти.

Толпа у ворот билась в истерике.

«Культисты?»

Фулкром выхватил самострел, зарядил его, пришпорил свою белую кобылу и заметался в толпе, стараясь успеть, пока не закрылись ворота.

Наконец он нашел просвет в рядах обступивших его людей, ринулся туда и через секунду уже мчался за черными всадниками следом. По бокам от него скакали двое солдат из городской стражи, зимний ветер сек им лицо.

Копыта гремели, точно молоты по наковальне.

Семь коней несли своих всадников по ущельям улиц, то и дело вырываясь на относительные просторы людных иренов. Покупатели с визгом бросались врассыпную, а продавцы ругались на чем свет стоит, когда их дешевые товары сыпались на затоптанную мостовую. Тем, кому особенно не повезло, ломали руки или ноги, но Фулкром, не обращая внимания на стоны и вопли, несся вперед, впившись глазами в коридор, который проложили в толпе чужие кони, а его сердце колотилось так, словно в этой погоне он сам был не всадником, а лошадью. Те, кого он преследовал, были отличными наездниками, а главное – они явно гнали своих коней не наугад.

«Они знают, куда едут, – подумал Фулкром. – Все это спланировано заранее».

Тем временем в тучах открылась прореха, и в нее хлынули потоки света, янтарем заливая окружающие дома. Погоня карабкалась все выше и выше по узким улочкам верхнего Виллджамура, ирены остались позади, над головами всадников то и дело мелькали многоцветные висячие сады, мелькали и пропадали покрытые лишайниками статуи. Теперь бок о бок с Фулкромом скакали уже не двое солдат, а куда больше, и откуда-то спереди раздавался тревожный набат. Фулкром на ходу выкрикивал направление, надеясь, что солдаты смогут перехватить всадников в черном, но ничего не вышло – молодые неопытные наездники едва не покалечили своих лошадей, заставляя их с налету огибать невероятно острые углы.

Вдруг один из скакавших впереди повернулся в седле – в руке у него было какое-то самодельное устройство, из которого он послал в преследователей две фиолетовые молнии. Фулкром успел увернуться. Солдату слева от него обожгло руку; вторая молния подсекла ноги коню другого, и тот вместе с всадником рухнул на мостовую. Фулкром испугался, но тут же задавил свой страх: кем бы они ни были, их надо остановить, это очевидно.

Погоня вырвалась на простор еще одной площади и продолжалась там: пронзительно вопили богато одетые женщины, а их мужья стояли как вкопанные и очумело хлопали глазами, глядя на эту суету среди мирного солнечного утра.

– С дороги, с дороги, прочь с дороги! – орал Фулкром, выставив для равновесия хвост. Военные давно отстали, да и сам он едва не вылетел из седла, когда его кобыла шарахнулась в сторону, огибая двух женщин с корзинками. На миг ему показалось, что он потерял четверых бандитов, но тут же снова увидел их впереди. Те заметно сбавили скорость, направив своих коней на легкий воздушный мостик.

Затаив дыхание, он последовал за ними: эта дорога вовсе не предназначалась для верховых. Узкая и ненадежная, она соединяла между собой две платформы на манер переброшенной через пропасть шаткой доски. Вокруг раскинулся городской ландшафт: знаменитые шпили и лоснящиеся от влаги сланцевые крыши, барочная архитектура, легендарные архитектурные громады.

Если он упадет, то наверняка погибнет.

Его кобыла, медленно переставляя ноги, перешла на другую сторону, и лишь когда ее копыта снова коснулись земли, он пустил ее в галоп по ненадежной почве, где действие культистской воды уже сходило на нет. Однако Фулкром понял, куда именно двигались всадники: к Колокольной башне Джорсалира. Туда, где должен был заседать Совет.

Достигнув улицы дорогих коттеджей – высокие беленые постройки с соломенными крышами, увешанные корзинками для цветов, предназначались для ушедших в отставку офицеров, – разбойники спешились. Оттуда начиналась другая дорога: она сначала петляла вверх по склону большой смотровой террасы над тундрой, а потом терялась из виду за перевалом.

Фулкром тоже слез с седла и подошел ближе. Всадники были в капюшонах и одинаковой черной одежде.

Фулкром вытащил меч.

– Незнакомцы, назовите свое дело. – Его голос почти затерялся в городском шуме.

– Я бы на твоем месте держался от нас подальше, брат.

Из-за шарфов, закрывавших их лица, Фулкром не мог понять, кто говорит. Голос был низкий, басовитый, с любопытным акцентом – явно откуда-то с дальних островов.

Кажется, он был в самом центре группы и говорил, не оборачиваясь.

– Что вам здесь нужно? – Фулкром подошел ближе и ткнул пальцем в мешок, в котором рылся бас.

Тот обернулся и командирским тоном ответил:

– Брат, я же сказал тебе – отойди подальше.

Фулкрома вдруг осенило: его еще не убили и даже не пытались, хотя какое сопротивление он мог оказать им в одиночку?

«Им нужен свидетель».

– Именем Инквизиции приказываю: остановитесь и откройте свои лица! – рявкнул Фулкром. И вытянул из-за пазухи золотой медальон с изображением тигля.

– А если мы не послушаемся, что ты нам сделаешь? – С этими словами бас обернулся и бросил Фулкрому под ноги что-то вроде монеты, которая, впрочем, тут же исчезла, точно растворившись в воздухе.

Фулкром инстинктивно отпрянул, но ничего не произошло. Он снова шагнул вперед и тут же наткнулся на что-то… невидимое. Вытянув руки, он стал ощупывать преграду между собой и бандитами, а тот, кто бросил монету, смеялся себе в шарф.

Так что Фулкрому ничего не оставалось, как только смотреть. В ярости он даже ударил кулаком по невидимой стене, но безрезультатно.

– Ваши имена? – продолжал требовать он, вынув из ножен свой меч и пробуя прорубить им проход в препятствии – точнее, в его отсутствии, – но клинок только отскакивал от пустоты.

Минуту спустя он уже наблюдал за тем, как бандиты, низко опустив голову и таща мешки на спинах, бегут друг другу в затылок по узкому мостику. Сбавив скорость, они фланирующим шагом пересекли широкую улицу меж зубчатых стен по направлению к Колокольной башне, такой огромной, что ее шпиль, казалось, прошивал насквозь низкое облачное небо. Солдаты, стоявшие на карауле у входа, направились было к бандитам, но те поступили с ними так же, как и с Фулкромом, швырнув им под ноги небольшой диск, который немедленно окружил их стеной непреодолимой пустоты.

«Ага, их тоже не убили – что же они хотят нам показать?»

Бандиты направились к кучке жрецов Джорсалира, но те при виде их повернулись и бросились врассыпную, и тогда они полезли наверх прямо по отвесной стене башни до того проворно и ловко, что без реликвий там явно не обошлось. Их пытались перехватить две гаруды, но луч фиолетового света продырявил обеим крылья, и они камнем свалились вниз.

Фулкром мог только наблюдать за происходящим. Издалека было не очень хорошо видно, но, кажется, бандиты обложили все массивное основание конусообразного шпиля какими-то устройствами. Разгневанный Фулкром снова забегал вдоль невидимого барьера, то и дело пробуя его на прочность, но не нашел иного пути, кроме как назад, туда, откуда он пришел. Но в той стороне, как ему было известно, дороги к башне не существовало. Он уперся в невидимую стену руками и беспомощно следил за действиями террористов, а пар от дыхания клубился перед его лицом.

Тем временем черные силуэты спустились по каменной кладке вниз и спрыгнули на зубчатую стену – точнее, плавно опустились, словно поддерживаемые какими-то воздушными течениями. Стоя на самом краю стены, они подняли над головами негибкие на вид капюшоны и, оттолкнувшись от каменных зубцов, взмыли над городом и понеслись через туман вдаль не хуже любой гаруды.

Через секунду на Колокольной башне взорвался шпиль; стаей спугнутых птиц полетели в разные стороны кирпичи, врезаясь в стены близлежащих строений, с грохотом падая на крыши. Ужасный взрыв, громкий, как гнев самого Бора, расколол мост, отчего тот сначала сложился пополам, а затем провалился на следующий уровень. Башня застонала, накренилась и наконец рухнула, растворившись в облаке пыли.

Ее руины еще долго проваливались сквозь весь Виллджамур, с самого верха до самого низа. Строительные блоки и кирпичи соскальзывали в разверзшуюся посреди верхнего уровня бездну, вместе с ними под громкие крики уцелевших туда же съезжали тела обитателей джорсалирского монастыря, и Фулкром скоро потерял их из виду. Еще минуту он беспомощно стоял, отказываясь верить своим глазам. Внизу бегали люди, многие истерически кричали. Он подумал о том, сколько, интересно, советников было в этом здании.

Фулкром повернул туда, откуда совсем недавно пришел, чтобы попытаться найти дорогу вниз, и только тут заметил, что окружавшие его флаги на стенах и шпилях поменяли цвет. Не было больше ни гербов, ни цветов, ни изображений великолепных животных, ни других признаков богатства и власти.

Одни лишь закопченные лохмотья колыхались теперь на ледяном ветру.

Глава вторая

Громыхнул фейерверк, от шума звери забились в углы своих клеток и завыли так, что затряслись прутья. Лан вошла в скудно освещенный коридор с земляным полом под ареной и пошла к клеткам гибридов проверить, в порядке ли они. Было холодно, с полупустой арены вниз долетали отзвуки представления, напоминая ей о бессмысленности ее прозябания в этом балагане.

С одной стороны жалобно мяукнул в своей клетке двухголовый кот. Лан остановилась, сунула руки меж прутьев решетки и стала гладить обе головы сразу, успокаивая полосатика. Животное в полном самозабвении потерлось одним из носов об ее руку. Она бросила взгляд на длинный ряд решеток, тускло блестевших в свете настенных лампад. Как они тут выживают, эти бедные твари, – в неволе, не видя солнечного света и почти без еды?

«Так же, как и мы».

Порции еды становились все скуднее; компенсация издержек на фоне непрерывного снижения доходов, как говорил Астли. Серые брюки и толстая черная рубашка Лан висели на ней, как на колу. И не только из-за того, что пайки сокращали даже артистам, но и потому, что ей было невмоготу есть, ловя подозрительные взгляды. Как долго она еще сможет продолжать этот обман?

В ее жизни вот-вот должен был наступить переломный момент: что толку оставаться в цирке, который больше не может странствовать? Теперь, когда на дворе Мороз, люди и на улицу лишний раз носа не высунут, не говоря уже о том, чтобы податься куда-нибудь на окраину Вилтрииба, города, по своим размерам сильно уступавшего Виллджамуру. Астли выбрал его потому, что Вилтрииб был транспортным центром острова Джокулл: к нему сходились и из него же расходились все пути – грязные, разбитые грунтовые дороги. Даже сейчас, в Мороз, торговцам и путешественникам было не миновать Вилтрииба. Недавно Астли «отпустил на свободу» половину своей труппы, но сборы были так малы, что на них трудно было прокормить оставшихся. Кое-кого из девушек даже продали в проститутки, или в «услужение», как он предпочитал это называть. Лан работала у Астли уже не первый год, но до сих пор не была уверена, знает он что-нибудь о ее истинной природе или нет, – слава Бору, ей хотя бы не приходилось унижаться.

«Все страдают, нечего тут ныть».

Астли неустанно твердил, что развлечения нужны людям всегда, даже во время Оледенения, – может быть, даже больше, чем раньше, надо ведь как-то отвлечься от происходящего. «Может, поэтому он и ввел в программу танцовщиц», – с отвращением подумала Лан. «Крошки Астли» уже несколько недель вертели задами и задирали и без того короткие юбчонки в перерывах между номерами, разогревая толпу и смягчая жестокие сердца критиков. Потные, немытые мужики заполняли передние ряды зала и пускали слюни, глядя на корчи полуголых танцовщиц.

«Так вот, значит, как унижают свое достоинство женщины? – думала Лан. – Вот что значит для женщины преуспеть и сделать карьеру на Джокулле, самом просвещенном острове империи? В самых диких племенах мужчины и то проявляют больше уважения к своим женщинам».

Зарокотали в отдалении барабаны, звякнули цимбалы, понесся приглушенный вопль толпы: прямо над ее головой по арене гарцевали «крошки Астли» в умопомрачительно-откровенных нарядах. Нет, девушки были, безусловно, хороши собой и старательно вертели задами, не обращая внимания на свист и мяуканье из зала. Примитивный инстинкт заставлял Лан желать столь же одобрительного внимания, хотя она прекрасно знала, что, если ее тайна раскроется, ей тут же и конец.

Голоса она услышала раньше, чем увидела самих посетителей, которые приближались к ней, неуверенно шаркая по темному коридору. Теперь кто угодно мог спуститься вниз и осмотреть рабочие помещения цирка – на что только не пойдешь ради денег. Вел их, как обычно, сам весельчак Астли в дурацкой шелковой пелерине, со щербатой ухмылкой от уха до уха.

Папаши и мамаши приводили своих отпрысков поглазеть на гибридов, о которых ходило столько слухов. Детишки всех возрастов потешались над экзотами: химерами, кроносами и тысячеглазыми куятами; здесь, в цирке Астли, можно было увидеть тварей, которые, как говорили, водились только в мифах. Для Астли они были всего-навсего уродами, легким заработком, но Лан искренне жалела мутантов, чувствуя свое с ними сродство.

Они не виноваты в том, что ни на кого не похожи.

Нет никакой вины в том, чтобы не быть похожим на других.

Лан со злостью глядела на зевак, пока те глазели на гибридов в клетках. Астли взглянул на нее, прищурился и оттолкнул в сторону:

– Ты, свинья, твое дело готовиться к своему номеру, а не прохлаждаться тут с этими уродами.

Лан отпрянула и прошептала:

– Простите.

– Я тебе не за «простите» деньги плачу, – зашипел на нее костлявый замухрышка. – Не будешь слушать – сдам тебя в бордель в аренду. Марш к себе переодеваться.

Лан молчала, стараясь не встречаться взглядом с его выпученными, белесыми глазами маньяка, не видеть его крючковатого носа, пятнистой старческой кожи. Он умел быть особенно жестоким с женщинами – как физически, так и морально, – и Лан неизменно поражалась тому, как женщины привыкают к унижениям и дурному обращению, причем настолько, что совсем перестают возражать и даже не пытаются защититься.

Астли снова вернулся к своим гостям:

– Дамы и господа, внимание: сатир! Нижняя часть тела козлиная, верхняя – человеческая. Поглядите на его рога! Говорят, он неравнодушен к вину…

Лан повернулась и зашагала прочь, сначала вниз по каменным ступеням, затем через лабиринт узких коридоров под ареной, куда доносились приглушенные возгласы толпы. Навстречу ей не попался почти никто из артистов. Только Йак, метатель ножей, у кого всегда находилось для нее доброе слово и кто неизменно безуспешно пытался завязать отношения с кем-нибудь из женщин труппы, когда был пьян. Два гладиатора, Претт и Далоин, блестя намасленными торсами, сжимая в могучих руках короткие мечи, ждали своего выхода. Под конец вечера они обычно изображали смертельную схватку с кем-нибудь из гибридов, а в свободное от выступлений время перещупали уже добрую половину «крошек Астли» по темным углам под ареной. Похоже, что в свободное от работы время артисты только и делали, что пили да трахались, но Лан лишь время от времени прибегала к одному из этих средств забвения, боясь, что обращение к другому может стоить ей жизни.

Пройдя мимо гладиаторов, Лан вошла в гримерную, затворила дверь и позволила себе на миг расслабиться в тишине. Выступления перед публикой утомляли ее, как и вообще необходимость быть среди людей. Только здесь, в тишине и одиночестве, она успокаивалась и восстанавливалась.

Всюду в комнате валялась разбросанная одежда. Облезлые от старости туалетные столики были завалены пошлыми рисунками, безделушками и костюмной бижутерией. Зеркала множили истекающие мягким светом цветные шары фонарей, придавая комнате видимость глубины и бесконечности. С непрозрачной ширмы для переодевания свисали похожие на удавов пестрые шарфы, сброшенные впопыхах трусики и сорочки, на полу сапоги на высоких каблуках перемешивались с фляжками для спиртного. В воздухе еще не развеялся аромат духов.

Лан делила гримерку с парой других артисток – не идеальный для нее вариант, конечно, так как возникали… сложности, но она все же считала, что ей повезло: значит, ее принимают за женщину. Каждый вечер ей приходилось улучать момент, когда ее товарки выйдут или присядут отдохнуть, прежде чем пройти за ширму и начать переодеваться в свой костюм. Как ее до сих пор не раскусили, было загадкой для нее самой. Девушки часто поглядывали на нее с подозрением, насмехались над ней из-за ее роста. Иногда они вдруг принимались выспрашивать, когда у нее были последние месячные, и Лан, чтобы как-нибудь нечаянно не ошибиться в числах, мысленно подстроила свой цикл к циклу одной из насмешниц. Артисты цирка часто перемывали друг другу косточки и редко говорили о других что-нибудь хорошее, что совсем не походило на то чувство общности, которое ожидала найти тут Лан. Конечно, у страха глаза велики, но она была уверена, что товарки начинают сплетничать о ней, стоит ей отвернуться.

С арены докатился гулкий рев. До ее выхода оставалось совсем немного, всего минут тридцать. Она торопливо переоделась – простое темно-синее трико в обтяжку, теплое и не стесняющее движений одновременно. Сегодня у нее сначала канат, а под конец пара минут на трапеции.

Спохватившись, что времени осталось уже совсем мало, она выскочила из гримерки, повернула за угол и понеслась наверх, перемахивая через две ступеньки за раз, – и вдруг замерла на полушаге, едва не налетев на незнакомца, который стоял, уставившись на клетки с гибридами.

На нем было несколько слоев одежды кремового цвета, объемный капюшон оставлял видимым лишь щетинистый подбородок.

– Вы заблудились? – спросила его Лан.

– Все они, попросту говоря, чепуха на постном масле, – объявил незнакомец, обводя рукой клетки с гибридами. – Генетические уроды, только и всего. Сбои природных механизмов. Они не настоящие гибриды.

– Что, простите? – удивилась Лан.

– Я говорю, что ваше знаменитое фрик-шоу нисколько меня не впечатляет.

Его акцент поразил ее своей необычностью, хотя он и говорил сердито, да и его жесты, если приглядеться, тоже производили впечатление наигранности и чрезмерности.

– А, вы хотите получить назад деньги, – догадалась Лан. – Сомневаюсь, чтобы Астли…

– Деньги не имеют для меня значения, – перебил он ее. – Я приехал сюда изучать гибридов – любоваться новыми существами, искусно созданными из двух или трех других методами сращивания встык и привоя. И что же я нахожу здесь? Фальшивых уродов, таких, что и в природе встречаются получше. Да я своими руками могу понаделать таких тварей, что любо-дорого поглядеть.

Лан вдруг овладело любопытство.

– Значит, вы делаете гибридов?

– Мое имя Кайс, я из ордена Хирургиены, – объявил он с гордостью, все еще не сводя с бедных уродов презрительного взгляда.

«Культист», – подумала Лан.

– А что у вас за специальность… медицинская? Мне показалось, вы сказали «хирургия».

– Хирургиена, не хирургия. Я меняю анатомию. Произвожу трансформации. Теоретически я могу заменить в живом организме что угодно на что угодно. Как я уже говорил, мне случалось своими руками…

– А людей вы тоже меняете? – спросила она осторожно. Не проходило и дня, чтобы она не думала об этом.

Кайс наконец отвернулся от клеток и в первый раз посмотрел прямо на нее. Его тонкое овальное лицо со свежей, чистой кожей отличалось благородной изысканностью черт. Утонченность присутствовала в его полных губах, ясных голубых глазах, вообще во всей его наружности и жестах. Лан разглядела, что волосы у него под капюшоном светлые и короткие и торчат иголочками.

– А, так ты, значит, тоже из этих, – протянул он и небрежно отвернулся.

– Из каких «этих»? – спросила Лан. – Эй, я вас спрашиваю, не притворяйтесь, будто не слышите.

Но Кайс больше не поворачивался к ней, а только качал головой так, словно все понял:

– Ты хочешь, чтобы я сделал тебя красивой? Тщеславие, одно сплошное тщеславие, как и повсюду на этом острове. А все из-за вашей культуры. Все вы тут, похоже, на один образец.

Не прошло и секунды, а у него уже сложилось о ней свое мнение.

– Нет, – отвечала Лан, отчаянно хватая его за рукав, чтобы снова развернуть к себе. Его взгляд, острый точно бритва, заставил ее разжать пальцы. – Нет, меня интересует, что можно сделать… Я, конечно, не самая красивая девушка в мире, но дело совсем не в этом. Просто вы сказали, что можете менять людей, и я хочу узнать об этом побольше.

– Что касается внешности, то тут я могу все. – Он постучал себя пальцем по лбу и улыбнулся. – Правда, внутри часто все равно остается черт знает что.

– И вы знаете культистскую магию? – спросила Лан.

– Ну конечно, леди. А как еще, по-вашему, можно сделать то, что я делаю? Бору и Астрид помолиться, что ли? – И он негромко усмехнулся.

Гром аплодисментов раздался со стороны арены, напоминая ей о том, что время идет и скоро ее выход. Еще один номер, а потом она… Уже совсем скоро. И может быть, она больше никогда не увидит этого человека.

– Послушайте, мне очень нужно вас кое о чем спросить, – решилась она. – Вы говорите, что можете менять людей, но…

На этот раз Кайс слушал ее внимательно.

– Мне нелегко говорить об этом…

Она запнулась. Ей всегда было трудно говорить о себе такой, какой она была на самом деле, смотреть на себя объективно – это выводило ее из равновесия, выбивало из колеи, причиняло боль, с которой невозможно было жить и дышать. Вот и теперь ее сердце колотилось отчаянно, но она все же пересилила себя и выдавила:

– Вы умеете хранить тайны?

Кайс ушел, но велел Лан ждать. Потянулись мучительные дни. Она выступала. «Шоу должно продолжаться». Однако ей было трудно сосредоточиться на чем-либо, и раз-другой за эту неделю она чудом не сорвалась с каната. Астли едва не побил ее за это, предупредив, что если она все же свалится, но шею не сломает, то это сделает он.

Впервые в жизни его угрозы никак не подействовали на нее. Год за годом она жила, обманывая себя относительно своей природы, и вдруг перед ней замаячила возможность чуда.

Наконец посыльные принесли ей письма. Она вскрывала их украдкой, пытаясь избежать завистливых взглядов товарок.

– Может, покажешь нам, детка?

– Завела себе любовничка в городе? Скажи ему, что я его скоро отобью, я ведь куда красивее тебя.

– Пусть приходит с другом, мне без разницы.

Лан, не обращая на них внимания, читала и перечитывала послания Кайса. Первым пришел решительный отказ – то, о чем она просит, невозможно. У нее едва не остановилось сердце, но уже на следующий день она получила от него новое письмо, в котором он сообщал, что передумал и что есть одна новая технология – небезупречная, конечно, и очень рискованная, но это не значит, что не стоит попробовать. Еще через пару дней она получила от него инструкции – прийти в таверну на отдаленной окраине Вилтрииба, где раньше останавливалось много приезжих, а теперь многочисленные постоялые дворы опустели, а гранитные здания отелей наводили тоску своим заброшенным и унылым видом. Она ускользнула сразу после представления и, взяв одну из рабочих лошадей, смело пустилась верхом по льду навстречу ветру и снегу. Лишь оказавшись в городе, где по безлюдным площадям гуляла поземка, заглядывая сквозь разбитые витрины в некогда оживленные магазины, она поняла, какой счастливой была, по сравнению с другими, ее собственная жизнь. Торговля на городских иренах почти иссякла, редкие прохожие совершали сомнительные сделки прямо на перекрестках, жрецы проповедовали на улицах, возле бочонков с огнем, одаряя самородками своей мудрости кучки собравшихся погреться зевак. Лошадь с трудом поднималась по обледенелой улице, минуя массивный джорсалирский собор.

Прибыв на указанное место, Лан нашла таверну почти пустой. Это была обычная забегаловка, каких на каждом острове полным-полно, – торговцы заходят туда обговорить условия очередной сделки или пропустить по стаканчику, чтобы обмыть выгодное дельце. В течение ближайших дней укромный уголок рядом с барной стойкой, под сенью разных сельскохозяйственных орудий, украшавших стены, должен был стать местом ее переговоров с культистами.

Они сообщили ей, что старые каналы связи открыты и информация курсирует по Джокуллу из конца в конец, да и по всей империи тоже. Ее главный связной курил самокрутки и каждый раз, затягиваясь, надолго умолкал прямо посередине предложения, отчего разговор тянулся мучительно медленно. Но она терпеливо ждала. Орден Кайса заинтересовался ею. Они предлагали помочь.

На следующую встречу пришли уже сами члены ордена Хирургиены, вместе с Кайсом: они расспрашивали ее, не снимая капюшонов, от которых резкие черные тени падали на их лица. Они процедили все ее воспоминания, заглянули в каждый уголок ее души. Она рассказала им все.

– Я всегда была женщиной, – просто объяснила Лан. Эти слова она так часто твердила самой себе, что они стали для нее чем-то вроде мантры. – Дело тут не в выборе, просто я всегда знала, что я – девочка. Это мой истинный пол. В детстве я играла в куклы вместе с другими девочками, одевалась как они, и это казалось мне абсолютно естественным. Наверное, некоторые люди просто рождаются по ошибке не в том теле.

Пока она говорила, они не спускали с нее глаз; но ни разу никто из них не высказал своего мнения.

– Все мое детство, – продолжала она, – отец убеждал меня вести себя «нормально». Он бил меня, иногда жестоко, пытаясь сделать из меня мужчину. Но мне повезло – я получила хорошее образование, хотя и немало издевательств в придачу. Сверстники в школе избивали меня столько раз, что я со счету сбилась. Но отец и учителя не вмешивались, говоря, что это мне на пользу. Когда и это не подействовало, меня начали таскать по культистам, которые испробовали на мне все мыслимые и немыслимые снадобья и методы лечения, стремясь придать мне мужественности. Из школы меня к тому времени уже выгнали, и, сидя дома, я перемерила все мамины нарядные платья. Застав меня раз за этим занятием, родители посадили меня под замок и пригласили жреца Джорсалира, чтобы он изгнал из меня демона. По всей видимости, наша благословенная церковь придерживается того мнения, что человек должен быть либо женщиной, либо мужчиной – в зависимости от анатомии его тела, которая дается от рождения вместе с душой, и ничего тут не изменишь. Для них весь мир черно-белый.

– Не стоит слишком полагаться на слова жрецов, – буркнул один культист, возможно даже женщина, – в полутемном помещении, в одинаковых плащах и капюшонах, их было не отличить одного от другого, и это странно успокаивало Лан. – Джорсалирская церковь никогда не была… на стороне развития. Грустно то, что они так тесно связаны с властью. И ненавидят людей вроде нас.

«Что ты знаешь о ненависти, разве над тобой издевались так долго?» – подумала она, не в силах удержаться от горечи.

– Ну ладно. В общем, я приучила себя думать, что все это меня не касается. Люди просто боятся того, чего не понимают.

– Одна из главных причин, почему мы, культисты, предпочитаем держаться сами по себе, – сухо заметил Кайс.

– В конце концов я убежала из дома и несколько лет провела в самых отчаянных местах Виллджамура, даже в пещерах пожить успела. Одно время у меня даже была подруга, и мне было хорошо, но я мало что помню о тех днях.

Они по-прежнему молчали и слушали.

– Вам понадобятся для этого деньги? – спросила Лан. У нее были кое-какие сбережения – небольшие, но все же: ее отец успел нажиться на торговле рудой и вел дела в Виллирене. Они не общались последние пять лет до его смерти, и, получив вдруг небольшое наследство, она удивилась, как никогда в жизни. Ее мать умерла от рака годом раньше, других близких родственников не было, и потому, да еще благодаря странности джамурского законодательства – официально она считалась мужчиной, – в ее руки и перешло все то, что осталось от семейной собственности.

– Людям вроде тебя это может показаться странным, но деньги нас не интересуют, – ответил Кайс. – Видишь ли, там, откуда мы пришли, они не пользуются спросом.

– Исла. – Они произносили название своего острова с придыханием, точно ностальгируя по этому магическому месту. Ей подумалось, что там, должно быть, творится немало странного. Еще бы, остров, населенный одними культистами! Она сама буквально грезила магией.

– Мы с тобой свяжемся, – добавил Кайс, – так что, пожалуйста, никуда не уезжай.

«Больно надо».

Один за другим культисты покинули таверну, наконец вышла и Лан и, глубоко задумавшись, побрела по обледеневшей улице. Расспросы показались ей простой формальностью, она чувствовала, что Кайс уже понял ее нужду и принял решение, но решила не позволять себе слишком надеяться на это.

И снова долгое ожидание, скрашенное все той же рутиной: представление за представлением перед неуклонно редеющей толпой. Сколько их еще ей осталось, прежде чем Астли решит в очередной раз сократить штат?

Вечер за вечером, когда другие артисты расходились спать, она проводила одна у замшелых ступеней амфитеатра, поджидая, не придет ли новое письмо.

И снова морозный вечер, и снова шоу, но на этот раз в дверь уборной постучали и какой-то лысый мужичок, одетый по погоде, велел ей ехать с ним в какое-то тайное место на Джокулле.

– Собери, что тебе нужно для короткой поездки, особенно приготовься к холоду. В восточной части острова много снега. Дороги чертовски небезопасны, мягко говоря.

«Началось».

Лан вернулась в уборную. Кровь стучала в висках, от радости хотелось кричать, но она сдерживалась. Прямо на глазах у бывших товарок она взяла дорожный мешок и начала бросать в него вещи. Одна из девушек процедила:

– Куда это ты намылилась, а?

Лан показалось, что кто-то из них добавил:

– Лесбиянка.

– Мне надо отлучиться ненадолго.

– Представление вот-вот начнется. По-твоему, можно просто взять и все бросить? – Марра, коренастая девица в сверкающем серебристом костюме, встала и пошла к двери, точно намереваясь не дать Лан выйти. Там она остановилась, накручивая на палец темный завиток волос и надувая губы.

– Пожалуйста, не говори Астли, – прошептала Лан, оставляя волосы в покое и с ужасом глядя на нее.

– Ладно, не буду на этот раз, – ответила Марра, демонстрируя редкую для нее человечность, и пофланировала назад, к своему стулу.

Лан и ее провожатый пробирались через замороженный Джокулл в самую глухую часть острова. Ехали они верхом, в одном седле: провожатый впереди, а Лан сзади, уцепившись за его пояс. И везде они видели одно: глубокий снег, перемежающийся с ледяными полями, – жестокая, непригодная для жизни местность. Животные встречались редко, да и как могло выжить здесь хоть какое-нибудь существо, было выше ее понимания. Иногда среди снега и льда вдруг возникали крошечные деревушки с никогда прежде неслыханными ею названиями – Тхенгир, Вальтур; их жители ловили рыбу, морских птиц, искали ушедшие под снег ягоды. Печальное это было путешествие.

Ее компаньон почти все время молчал, в ответ на ее вопросы коротко буркал. Выражение напряженной сосредоточенности не покидало его лица. Как будто он с ним родился.

Культисты знали, какова ее истинная природа, и немудрено, что провожатый относился к ней с нескрываемой враждебностью, – что ж, не он первый. Любая ее просьба встречала у него пренебрежение, он словно обижался на то, что его вообще послали за ней. Но она не ныла и не жаловалась, а, сжав зубы, продолжала идти вперед, лишь бы не говорить об этом.

Немота и безлюдье тех мест, которыми они пробирались, оглушали и подавляли ее, ледяной ветер пробирал до костей. Это был совсем другой мир. Много лет она жила среди неумолчного шума: криков и аплодисментов зрителей, воплей зевак, подтруниваний девушек в уборной, резких вскриков животных… Теперь она весь день слушала лишь стук копыт лошади, пока та с трудом несла их по заброшенным дорогам Джокулла, а ночью, когда они разбивали лагерь – свое дыхание. Она не имела ни малейшего представления ни о том, где они находятся, ни о том, куда лежит их путь. И ей было все равно. Главное, что впереди ее ждала свобода.

На вторую ночь, пробираясь через густые заросли кустарника, они въехали прямо в сердце умирающего лесного массива, который, как торжественно известил ее провожатый, именовался Гнилым лесом. Темнота не способствовала успокоению ее нервов. Под пологом деревьев сильно и неприятно пахло сырой разлагающейся растительностью, из-под ног их лошади то и дело вспархивали какие-то птицы, пугая Лан до полусмерти.

Со временем, привыкнув к темноте, она стала различать какие-то белесые огоньки, которые парами маячили вдоль края тропы, ведущей к прогалине; их лошадь инстинктивно направилась к ним. Приглядевшись внимательнее, Лан заметила, что огни имеют форму свечей, только горят они не язычками, как обычно, а крохотными сферами, балансирующими каждая на кончике своего фитиля, – воистину культисты владели самыми поразительными предметами. Освещенная тропа словно разрезала лес надвое, и скоро Лан совсем перестала глядеть по сторонам – ее внимание приковали эти крошечные светящиеся объекты.

– Пора слезать, – объявил ее проводник.

Они подъехали к крохотной церквушке, больше похожей на сарай, чем на место отправления культа; да и служили в нем не женскому и мужскому божествам, Астрид и Бору, а тем таинственным технологиям, которые культисты сделали своей монополией. Все следы джорсалирской резьбы были сметены со стен, их место заняли схематические изображения причудливых инструментов, графики с цифрами и символы.

Следом за провожатым Лан прошла сквозь арку дверей и стала спускаться по лестнице, винтом уходившей под землю; в одной руке она держала узелок с пожитками, другой упиралась в стену, пока наконец не нащупала узкий выступ, на который ей велено было сесть и где она сидела теперь, дрожа, свесив ноги в темноту и прислушиваясь к доносившемуся оттуда нарастающему гудению.

Все произошло очень быстро.

Вспыхнули яркие огни, сделав бессвязными мысли, ее глаза закрылись, точно кто-то рукой опустил ей веки…

И тут же раскрылись снова.

Белый камень, покрытый резьбой, резные колонны и фризы были первым, что она увидела. Огромная замысловатая фреска покрывала весь потолок – на ней был изображен какой-то металлический ландшафт с чудными, похожими на коробочки животными. С минуту она тупо глядела на них, и вдруг у нее начало сводить желудок.

Когда она попыталась встать, упираясь в пол дрожащими руками, оказалось, что на нее со всех сторон смотрят какие-то женщины и мужчины в светлых одеяниях. Она различала их как сквозь туман. Тут Лан сильно затошнило, и одна из женщин поспешно подставила ей ведро. Упав перед ним на колени и вцепившись руками в его края, Лан стремительно освободилась от содержимого своего желудка и, отплевавшись, смущенно оглядывалась, вытирая лицо поданным ей куском чистой ткани.

– Добро пожаловать, сестра.

Лан выпрямилась и тяжело задышала.

– Простите меня… за это. Я не хотела. – «Ну и выход, Лан».

У стоявших вокруг людей были приятные, дружелюбные лица, и она сразу поняла, что они не желают ей зла.

– Все в порядке, сестра, – прозвенел один голос.

– У такого метода передвижения есть свои побочные эффекты, – пояснил другой. – Когда ваше тело выхватывают из одного пространства и тут же перемещают совсем в другое, оно невольно реагирует подобным образом.

Они напомнили ей хор на сцене, поясняющий перипетии пьесы.

– Где я? – спросила она.

Чувственные ароматы и теплый свет сочились из невидимых источников; помещение выглядело ультрасовременным. Разглядев лицо Кайса, единственное знакомое ей здесь, она направилась к нему.

– Исла, – сказал он. – Добро пожаловать на Ислу.

Она сразу вспомнила его голос, его особые интонации. Стоя чуть в стороне, Кайс наблюдал за тем, как собравшиеся изучали ее и даже делали наброски. В комнате стало шумно, когда вошли еще местные, желающие рассмотреть незнакомку, эту пришелицу извне.

– Д-да, конечно, – выдавила Лан, и тут же на нее с новой силой нахлынули воспоминания о том, что привело ее сюда. При мысли о том, что она тут в качестве экспоната, объекта причудливого эксперимента, ей стало так нехорошо, что у нее подогнулись колени и она чуть не упала.

Но Кайс успел вовремя: подхватив ее за плечи, он с силой поставил ее на ноги, и она удержала равновесие. Затем он перекинул через плечо холщовый мешок с ее пожитками, и они вдвоем вышли из зала, а толпа расступалась перед ними, давая пройти.

Когда они поднимались по ступеням к выходу, ее ноги подкосились еще раз. Но, добравшись до верхней площадки лестницы, она вдруг почувствовала, что ее охватило тепло, а в глаза ей брызнул яркий свет, немыслимый в ее сумрачном и холодном мире…

Над Ислой было безоблачное небо.

Глава третья

Несколько дней спустя она сидела на сверкающем белом песке пляжа, в розовой дымке заката.

Галька. Длинные пряди водорослей. Меч, утонувший в песке до половины, рукояткой к небу. Чуть дальше высоченные решетчатые конструкции из металла. Их было много, их силуэты истаивали вдали – изящные монстры, ненужные пережитки прошлого, мирно ржавеющие на покое.

Таковы были первые образы, запечатленные памятью Лан, после того как туман в ее голове рассеялся под натиском шума волн и резких запахов моря. Ветерок приятно холодил кожу; подумав об этом, она тут же оглядела себя. Босые ноги, штаны цвета хаки, белая рубашка с длинными рукавами – она не сразу узнала эти вещи, они не принадлежали ей, не были ею, но скоро она вспомнила.

«Все случилось так быстро…»

Ее новое тело болело. При каждом движении мышцы словно сводило судорогой, и, хотя никаких кровоподтеков, вопреки ее ожиданию, на ней не было, боль не ослабевала. Конечно, Кайс предупреждал ее, что так будет, но предупреждения – одно, а реальные ощущения – совсем другое. То, что она испытывала сейчас, было побочным эффектом колдовства – хоть Кайсу и не понравилось бы это слово. Она жила в фантастическом, выдуманном мире, во сне, в который никак не могла поверить. Кайс объяснял ей, что к этому тоже надо привыкнуть и что ей еще долго придется изживать комплексы, накопленные за годы разочарований и обид, учиться побеждать свою застенчивость, мешающую ей общаться с другими.

Потому что теперь она сама стала другой.

Прикрыв глаза ладонью от яркого света, Лан толчком села, чувствуя, как осыпается с ее рук налипший на них песок. Она так и не привыкла к здешним температурам, к этому ласкающему, благоуханному теплу. Она ко многому не привыкла.

Неподалеку двое туземцев-цефов орудовали веслами, направляя свою лодку к берегу с намерением пристать. Гребли они чудно́. Эти светлокожие и безволосые существа были совсем как люди во всем, за исключением рук. Руками им служили щупальца, длинные, по нескольку футов каждое, темно-багровые с розовыми присосками. Вот и теперь эти щупальца то сворачивались кольцами, то снова распрямлялись, и все это под аккомпанемент чмокающих присосок.

Пристав, цефы выволокли из воды сеть, полную рыбы, и потащили ее через заросли тростника и осоки на пляж. Они были голые по пояс, нижние части тел прикрывали мешковатые штаны, но, глядя на них, Лан не видела границы между человеческим и осьминожьим в их телах, настолько тонок был переход. Лан считала их творениями культистов, пока Кайс не объяснил ей, что это природные существа, представители аборигенных племен Бореальского архипелага. Пока на самых крупных островах десятки тысяч лет доминировали люди и румели, эти простодушные существа укрывались на Исле и других, еще более далеких от центра империи островах, где продолжали вести простое и мирное существование.

Лан с наслаждением вдыхала чистый воздух и ни о чем не думала, просто любовалась величественными движениями гибких щупальцев цефов, которые горстями вытаскивали из сетей рыбу или подбирали на берегу массивные, выброшенные морем куски плавника для починки своих жилищ.

«Я умерла?»

Она встала и сделала попытку потянуться, за что тут же была наказана резкой болью в мышцах. И улыбнулась.

«Нет, я жива, точно».

И начала сгибать и разгибать руки, разгоняя боль.

Повернувшись спиной к морю, она стала рассматривать город вдали – скопление камня, растений и металла. Живые деревья были его неотъемлемой частью, и все же город высился над ними, доминируя над всем окрестным пейзажем.

Вилларбор, лесной город.

Кайс называл его мегаполисом древесных крон, среди которых время от времени мелькали магические вспышки, но ей казалось, что колдовство присутствовало в Вилларборе постоянно. Она была почти без сознания, когда попала сюда, и с тех пор повидала тут немало странного и тревожного. Все здесь казалось ей бессмысленным, до того чужд и непонятен был для нее местный образ жизни. Магия пронизывала хитросплетения городских улиц. Жилища и общественные здания были устроены на стволах и даже внутри стволов гигантских деревьев, каждое из которых было целым поселением само по себе.

Каждая магическая вспышка, сопровождавшаяся далеким раскатом грома, заставляла Лан вздрагивать всем телом.

Думая обо всем этом, она медленно брела по пляжу, плавной дугой огибавшему мыс.

«Какая прекрасная жара, – мелькнула у нее мысль. – Ни за что не хочу больше возвращаться на Джокулл с его жутким Морозом».

Дальше по берегу она заметила одинокую фигуру. Кайс сидел на скале, куря самокрутку. На нем был кремового цвета наряд. Запах его табака чувствовался даже издали. Она подошла к нему, с удовольствием ощущая, как песок при каждом шаге протекает у нее меж пальцев.

Он оглядел ее с головы до ног, погладил рукой подбородок. Она уже знала, что он просто анализировал ее анатомию и никакой сексуальной подоплеки в его взгляде не было. Чисто научный интерес.

– Греешься на солнышке, значит, – сказал Кайс.

– Вроде того. Эти цефы – чудной народ, правда? Там, откуда я родом, таких нет.

Кайс сдвинул брови, оглядывая цефов издали, но никак не отреагировал на ее слова. Потом потер руки и сказал:

– Ты очень хорошо выглядишь, Лан, я серьезно. Хотя ты и раньше была в отличной форме – сейчас, когда столько людей голодают из-за Мороза, это не о каждом можно сказать. – Несмотря на причудливый акцент, его голос звучал так уверенно, словно он изрекал истины в последней инстанции, и знал это он сам или нет, но именно его слова помогали ей залечить душевные раны, против которых была бессильна его наука.

– Значит, мне уже пора? – спросила она. – Мне бы так хотелось пожить здесь еще немного.

– Мы уже все сделали, я – по крайней мере, – ответил он. – На Исле нельзя находиться без особой причины. Поэтому, к сожалению, тебе придется скоро отбыть. Тебе просто нельзя тут задерживаться – не столько ради нашего, сколько ради твоего блага.

Лан и сама так думала.

– Утром?

– Да. – Кайс спрыгнул со скалы, его кремовый плащ затрепетал на ветру. Маррамовая трава взъерошилась на гривках дюн, в небе откуда ни возьмись появились чайки, описали круг и полетели дальше вдоль берега.

– Сегодня вечером будет праздник – культурное событие одного из наших орденов. Если хочешь, приходи, только, пожалуйста, постарайся поменьше болтать с другими.

– Ради моего блага? – продолжила за него Лан.

– Именно. – Кайс повернулся к ней спиной и через пляж пошел к городу, Лан за ним.

Все подходы к Вилларбору окаймляли заросли деревьев и цветов, нехарактерных для архипелага. Одни с острыми макушками, как шпили, другие, наоборот, с плотными кожистыми листьями, третьи – взрыв ярких красок. Тяжелые крупные насекомые – почти чудовищные по размерам – гудели в листве тут и там, неуклюже сшибая в полете мелкие веточки. Другие бурили отверстия в коре, и было видно, как раздуваются их жилковатые подбрюшные мешки, наполняясь древесным соком.

Вымощенная камнем дорожка была хорошо ухожена, небольшие команды из мужчин и женщин регулярно сметали с нее сор. А еще они, пользуясь какими-то странными реликвиями в форме арбалета, подравнивали растительность, чтобы она не заполняла пространство над тропой, – это делалось с минимумом усилий, но как именно – понять было невозможно.

Лан не понимала, как на острове, где не существует денег, находятся желающие выполнять подобную работу, но они все же находились. «Разве за такой труд не положено платить?» Увидев ее, работники бросили свои дела, окружили ее и заговорили с ней, причем ей приходилось напрягаться, чтобы разобрать их акцент. Стараясь побороть свою всегдашнюю застенчивость, она вымученно улыбалась. У них у всех были яркие одежды, сшитые из разноцветных клочков материи, вроде костюма арлекина. Причем нельзя было найти и двух людей в одинаковом платье, наряды и мужчин, и женщин были уникальны, а в волосах у всех были цветы, – видя это, она недоумевающее хмурилась, ведь на Джокулле прически украшали цветами только женщины.

Кайс дал им поболтать с ней немного, а потом решительно развернул ее в сторону Вилларбора. На прощание она махнула им через плечо.

Немного погодя она спросила:

– У нас есть причина для спешки?

– Они способны проболтать с чужаком целый день, – ответил Кайс. – У нас здесь нечасто бывают такие, как ты, – простые люди из империи.

– Почему же? – спросила Лан.

– Потому что так проще, – был его ответ.

– Ты и в прошлый раз это говорил.

– Может быть, – сказал он без всякого выражения. – Просто нас учили, что пришлые люди развращают, а я хочу, чтобы наше общество оставалось гармоничным, вот и все.

– Еще один вопрос, – сказала Лан.

– Всего один?

Она молча усмехнулась.

– Я понимаю, прости. Просто для меня здесь все так необычно.

– Что ты хотела спросить?

– Почему тебя отпустили с острова? Здесь все так интересуются мной, но никто, похоже, никуда не уезжает.

– Немногие хотят уехать. Никто, конечно, не запрещает, но, слыша о том, как много трагедий происходит на Архипелаге, никто не хочет ехать туда.

– А ты… Почему ты путешествуешь?

– Мой опыт и мои чувства отличаются от опыта и чувств остальных, – сказал он и прибавил шагу, пока она не успела задать новый вопрос.

Теперь их окружала возделанная земля. Разные оттенки зелени, должно быть, соответствовали разным породам зерновых, которые росли на небольших участках, так не похожих на необозримые поля огромных хозяйств на Джокулле. Между ними виднелись либо группы домов, либо рощи, густые от странных ползучих растений с многочисленными плодами.

Солнце уже клонилось к закату, но было все еще очень жарко. Кайс говорил, что погодой на Исле управляют культисты. Пока повсюду на Архипелаге мели метели, ветер гнал тучи, земля покрывалась льдом, здесь небо всегда оставалось ясным, а погода – теплой. Неудивительно, что культисты не спешили никого пускать на свой остров.

Ей даже довелось видеть процесс управления погодой, но она ничего в нем не поняла. На вершине холма стояли люди и держали какой-то механизм, направленный в небо, а на соседнем холме то же самое делала другая такая же группа – получался тандем. Исходившие от устройств лучи пурпурного света вгрызались в мягкое нутро любого некстати возникшего облака, пока не рассеивали его полностью, а если облаков не наблюдалось, то свет просто уходил в глубину небес. Чем бы ни были заняты эти люди, их действия, очевидно, способствовали сохранению чистоты небес.

Лан так и не заметила границы между столицей и окружающей ее местностью. Уже ступив на городскую территорию, она заметила, что они идут через одно маленькое поселение за другим, – Кайс объяснил ей, что это и есть главный принцип существования Вилларбора: здесь нет одного главного центра, их много, в каждом поселке – свой, и все они связаны друг с другом. На ее взгляд, они были скорее разделены, чем связаны, – обширными лугами с мозаикой ярких цветов в обрамлении лесопосадок, плавно переходивших в девственный лес. Однако и там встречались участки, где деревья явно были насажены согласно плану, как в парке, целые плантации ярких растений уходили вдаль.

Цвета, формы, запахи и звуки были бесподобны.

– Какие у вас тут красивые сады, – заметила она, все еще идя по пятам за Кайсом.

Не сбавляя шага, он сказал:

– Все это растет здесь не для красоты – мы выращиваем эти растения в медицинских целях. Они даже на участки разделены по болезням, которые лечат. Все в окрестностях города растет для чего-то, чаще для еды, но эти на лекарства.

Они миновали одноэтажный дом, в прелестном садике которого стояли три женщины, занятые разговором.

– Добрый день, сестры, – поздоровался с ними Кайс.

Одна из них, черноволосая девушка, кокетливо взмахнула рукой в ответ, но тут же, словно смутившись, отвернулась и побежала к дому, длинная белая юбка волочилась за ней по траве.

– Похоже, ты тут записной сердцеед, – заметила Лан, надеясь, что такая пустячная беседа поможет его разговорить.

– Понятия не имею, о чем ты, – ответил он.

– Ну так уж и не имеешь. Девушка ни с кем не гуляет, думает только о тебе, всем своим подружкам рассказывает, какой ты милый.

Кайс дернул плечом и засмеялся:

– Ни за что не хотел бы получить такую власть над другим человеком.

«Власть» – снова это слово, которое все обитатели Ислы произносили презрительно, точно в нем было что-то дурное.

Они опять углубились в настоящий лес и немного погодя, пройдя между двух громадных, точно стены, корней, оказались на поляне, которая явно служила центром всего Вилларбора.

Стена леса высилась перед ними – мириады оттенков зеленого и коричневого смешивались, постепенно сливаясь в глубине в темную дымку. Толстые красновато-коричневые стволы уходили ввысь, постепенно теряясь в густом пологе леса. Между ними помещались металлические конструкции, напоминающие строительные леса. Резные лестницы, закручиваясь против часовой стрелки, обвивали иные стволы. По земле, сквозь царство папоротников, от дерева к дереву были проложены тропинки.

– Что это за деревья? – спросила Лан.

– О, разные – тсуга, таксодиум, секвойя… Дальше в лесу встречаются и более редкие.

– Откуда такие любопытные названия? – Лан разглядывала удивительные рельефы коры ближайших деревьев.

– Так, насколько нам известно, назывались семена растений, заложенные на хранение несколько тысяч лет назад. Цивилизации возникают и исчезают, и одно такое исчезновение сопровождалось, вероятно, событиями апокалипсического характера, поскольку земля лишилась тогда всех лесов. Потом их вырастили опять. Жаль, что нам уже никогда не узнать, как эти гиганты звались на самом деле.

В кронах деревьев небольшими группами и даже целыми деревушками располагались хижины. Оказалось, что деревья соединялись между собой не только наземными тропами, но и подвесными дорожками, по которым – о чудо! – разгуливали и спешили по своим делам люди, точно пешеходы по улицам обычного города. То и дело сверху на веревках спускались корзины, внизу их загружали продуктами и снова поднимали наверх. Крошечные огоньки целыми каскадами перетекали с ветки на ветку, освещая наиболее тенистые участки древесных поселений, – Лан подумала, до чего здесь красиво должно быть ночью. Сквозь прогалины в пологе леса на специальные платформы грациозно опускались какие-то летательные аппараты, наподобие воздушных шаров. Из них выходили пассажиры – в основном люди и румели, хотя иногда попадались и цефы; на такой высоте все они казались не больше мухи.

Все, что она видела вокруг, было исполнено превосходными мастерами и неповторимо. Каждая деталь каждого сооружения была обильно украшена: то резьбой в виде геометрических фигур, то лепниной из барочных завитушек, а то и растительными орнаментами, и все это смотрелось так естественно, что казалось, будто деревья сами собой приняли такую форму в процессе роста.

Лан очарованно повернулась к Кайсу:

– Какой твой дом?

– Я здесь не живу, – засмеялся тот в ответ.

– А где же? – спросила она.

– В Вилларборе. – И он показал рукой на лес.

– Ты хочешь сказать, что тебе принадлежит весь город?

– Здесь ничего никому не принадлежит. – Лицо Кайса сохраняло выражение безмятежного покоя. – У нас нет никаких правителей. Мы все вместе живем в общественных поселках в разных частях леса. Каждый сам выбирает, где он хочет жить, и никому не приходится платить бешеные деньги за право обитать в самом фешенебельном районе. Мы сами организуемся и сами решаем, как нам жить. Когда кому-то хочется переехать, мы просто организуем общину в другом участке леса, формируем жилища из самого леса, при условии, конечно, что находится достаточно желающих в них жить. Всякий вправе построить себе жилище такой красоты и сложности, какой пожелает. – Кайс сделал паузу, обдумывая свои слова. – Когда первые культисты прибыли на этот остров, – продолжал он, – а это произошло примерно в то время, когда был заложен Виллджамур, – они приняли образ жизни местных племен, которые считали ненормальным любое вмешательство в жизнь природы, и эта философия стала частью всего, что ты видишь здесь теперь.

– Кажется, я понимаю… – солгала Лан. – Правда, без денег и без правительства в этом все равно маловато смысла.

– Мы убедились, что правители и торговцы редко действуют в интересах большинства, – ответил Кайс. – И мы справляемся без них – организовываем, распределяем, сотрудничаем с другими автономными поселениями из разных районов острова… Знаю, о чем ты думаешь: без денег и без правителей такая степень кооперации кажется тебе невозможной. Но нам повезло: мы культисты и значит можем делать все, что хотим, ведь деньги не диктуют нам правила игры и не определяют наших ценностей. Чтобы получить разрешение привезти тебя сюда, мне пришлось обсудить твое дело на совете общин – мы не любим допускать чужеземцев на наш остров, нам не нравятся идеи, которые они приносят с собой, – и именно поэтому я не хочу, чтобы наши говорили с тобой больше чем нужно: наше общество устроено и работает идеально. Империя держится на принципе доминирования, который она стремится распространить на все острова Архипелага, подчиняя их себе один за другим и извращая их культуру и природу ради того лишь, чтобы продавать им все те роскошные безделушки, которых так много в Виллджамуре, и тебе было бы неплохо это понять. Но здесь, у нас, в Вилларборе, такое просто неприемлемо. Наша система ценностей и отношений взорвется от столкновения с вашей. Мы привыкли брать от природы ровно столько, сколько нам необходимо. Сегодня вечером у нас будет пир, ты придешь на него как гостья и отведаешь даров леса, а завтра ты вернешься в свой мир как одна из немногих, кому посчастливилось видеть этот остров.

Кайс повел ее во влажный тенистый лес. Толстые корни изгибались над землей, образуя природные арки, под которыми проходили, словно плывя по тропинкам сквозь заросли, обитатели лесного города. Жизнь здесь текла неспешно. Люди, идя по своим делам с проволочными корзинами, наполненными ломиками, шестеренками и обрезками труб, задерживались, чтобы поболтать друг с другом. Дети резвились среди листвы, а те, что помладше, сидели на траве, слушая какого-то мужчину, – видимо, у них шел урок.

– Надо полагать, что, раз у вас тут нет денег, за образование этих детей никто не платит?

– Конечно нет! – ответил Кайс. – У них и так есть доступ ко всему – ведь это очень важно, чтобы каждый ребенок мог научиться читать и писать.

Лан удивилась, вспомнив то чувство вины, которое внушало ей собственное дорогостоящее образование, несмотря на все мучения и издевательства, перенесенные ею в школе.

– Чему же их учат?

– Нас всех учат здесь одному – думать.

Вспышки фиолетового огня били с древесных вершин, подсвечивая изнутри полог леса, и сердце Лан заколотилось при виде этой электромагнитной активности. Никто больше не обращал на них никакого внимания.

Они прошли через участок леса, который где-нибудь в Виллджамуре назвали бы иреном. Здесь он выглядел очень мирно и прямо-таки располагал к отдыху: одни люди ткали на глазах у всех, другие так же открыто готовили еду, и все болтали друг с другом и с проходящими. Лан дивилась качеству безделушек на прилавках, обилию овощей и фруктов. Разнообразию во всем.

Лан заметила, что в некоторых избушках что-то мерцало – как будто там работали кузнецы. Однако она подозревала, что там скорее творят магию, чем куют металл.

– А что, здесь все культисты? – спросила она.

– По вашим понятиям, пожалуй, да, – отвечал Кайс. – За одним только исключением. Здесь, на Исле, все равны. В империи культисты нередко пользуются реликвиями в собственных интересах, они меняют знания и умения на власть, даже воюют с другими ради достижения своих целей. На этом острове ты не увидишь ничего такого – ни в наших общинах, ни в местных племенах никто не стремится обрести власть над другими.

Вечером во время большого банкета на открытом воздухе Лан сидела за одним столом с Кайсом, наслаждаясь ароматным теплом.

«Какой славный вечер… Я почти забыла, что такие бывают».

Цветные огни и яркие матерчатые тенты украшали лесную вырубку в форме звезды. За столами, выставленными в форме ломаной буквы «О», сидели и взрослые, и дети, по внутреннему и внешнему периметрам можно было видеть людей, румелей и даже редких цефов – один из них сидел недалеко от Лан, и она заметила, что Кайс то и дело бросает на него быстрые взгляды. В центре музыканты с инструментами вроде флейт исполняли мелодию, основанную на местных народных мотивах, а ударные и скрипки вели ритм. Весь лес вибрировал, словно зрительный зал во время шоу. Гостей было несколько сотен, и все пили и ели разную экзотическую еду, которая могла произрасти только здесь, в рукотворном климате юга. Сочные фрукты, сладкий мед, наваристые овощные рагу и мягкий хлеб. Столы ломились от угощений.

Впервые в жизни Лан чувствовала себя в полной безопасности среди такого множества людей. Да, теперь мысли о себе самой не вызывали у нее смущения и беспокойства. Исчез страх быть растерзанной прознавшей о ее тайне толпой. Правда, она все еще стеснялась, когда кто-то заговаривал с ней, но это, вероятно, не могло пройти так скоро; да и теперь она, по крайней мере, могла выдавать свою робость за неуверенность при столкновении с чужой культурой.

Местные роились вокруг нее, как мошкара, засыпая ее вопросами о внешнем мире. Но Кайс был настороже: он заворачивал каждого нового любопытного просьбой дать ей спокойно отдохнуть после операции, и она только виновато улыбалась, глядя на них.

Вокруг нее говорили на разные темы, но чаще всего об организации: транспорт, дежурства на мосту на следующей неделе, встречи, собрания профессиональных союзов, школы, деление на районы, навыки. Могло показаться, что люди здесь не обсуждают ничего, кроме самых насущных тем, однако, прислушавшись, можно было уловить разговоры о духовных практиках и свободных искусствах. Заходила речь и о сложнейших аспектах колдовства, но в этом она ничего не понимала, а потому не обращала внимания. Кое-где за столами вспыхивали споры, местами похожие на ссоры, и тогда старейшины поднимались со своих мест и мягкими движениями рук призывали спорщиков к порядку.

«Да, не скучно у них тут, на Исле».

Вдруг по столам прошел шепот: все повторяли одно и то же имя, причем лица у многих сразу скисли, разговоры стихли.

Лан наклонилась к Кайсу:

– Кто это – Шалев?

Тот, раскуривая самокрутку, наблюдал за реакцией сограждан. Наконец, по-прежнему не сводя с них глаз, он ответил на ее вопрос:

– Одна… неприятная особа. Делала плохие вещи.

– Она преступница? – уточнила Лан.

– Здесь нет преступников.

– А что…

– Говори тише, – шепнул Кайс, затягиваясь ароматным дымом. – Повторяю, здесь нет преступников. Нет тюрем. Мы никого не подвергаем наказаниям, как в империи.

– Как же вы предотвращаете кражи?

– Как можно что-то украсть, если ничего никому не принадлежит? Все, что нужно любому человеку, на этом острове можно попросить, заработать, сотворить при помощи магии или просто сделать своими руками. Бо́льшая часть преступлений в большом мире – это преступления против собственности; у нас собственности нет, и потому совершить преступление просто невозможно.

– Кто придумал такие правила?

– Мы все, – ответил Кайс. – У нас демократическое общество, а это значит, что мы сообща управляем своими делами.

– Как я понимаю, Инквизиции у вас тоже нет. Кто же тогда следит за порядком?

– Ты права, Инквизиции у нас нет. Зато есть совет общины, который следит за тем, чтобы все законы исполнялись, а если кто-то все же совершает какой-то проступок, совет решает, как его наказать и чем компенсировать ущерб пострадавшим.

– А как же убийства?

Что-то дрогнуло в глазах Кайса.

– Эта Шалев, она кого-то убила, да? – настаивала Лан.

Кайс окинул взглядом соседей, которые уже прислушивались к их разговору.

– Нет, не просто убила. Шалев вменяли в вину неосторожное обращение с магией, что привело к смерти нескольких человек. Ее отличала неустойчивая психика, ей не подходили наши условия жизни, несмотря на то что она росла и воспитывалась в основном здесь. Шалев не здешняя уроженка. Она с другого острова. Многие здесь ее не понимали, и, как следствие, у нее не было друзей. А потом она ударилась в рискованные эксперименты, и из-за ее реликвий погибли наши горожане. Но она отказалась признать свою вину, и тогда ее изгнали все до одной общины нашего острова.

– И куда она подевалась? – спросила Лан.

Кайс снова оглянулся. Впервые за все время она видела его растерянным.

– Шалев часто заводила речь о том, как нанести поражение империи, – собственно, это было одной из причин ее изгнания. Шалев заявляла, что наш образ жизни следует насадить везде, – собственно, не она первая, за века существования нашего общества такие разговоры поднимались не однажды. Но Шалев хотела добиться этого силой, что противоречит нашим основным принципам. Так что, отвечая на твой вопрос, вынужден сказать, что она направилась куда-то в империю.

Кайс провожал ее в деревню, у обоих слегка кружилась голова от слабого местного алкоголя. Несмотря на то что было уже довольно поздно, воздух оставался влажен, и когда они ступили на твердую платформу, Лан опять приступила к Кайсу с расспросами.

– Почему ты помогаешь мне, Кайс? Я хочу знать. Я же никто, так зачем ты сделал это для меня? Пожалуйста, скажи честно.

– А вы настоящая эгоистка, леди, – все только о себе да о себе.

– Вот и нет. Наоборот, я хочу больше узнать о человеке, который мне помог. Когда я снова окажусь на другом конце Архипелага, то я хочу помнить, кто тот человек, которому я обязана новой жизнью и которого, может быть, никогда больше не увижу.

Кайс посмотрел на нее долгим взглядом и сделал ей знак войти. Она робко последовала за ним. Темнота отступила, когда он зажег лампу, и мягкий рассеянный свет согрел его взволнованное лицо.

Все внутри выглядело так, словно было вырезано из дерева – от пола до мебели. На стенах виднелись диаграммы с подробными изображениями человеческого тела, в одном углу прямо на полу высилась целая башня книг, ежеминутно грозя обрушением, пол в несколько слоев устилали листы бумаги. Из окна были видны темные кроны деревьев.

Он задернул шторы, прогоняя ночь, и запер на замок дверь – и тут Лан испугалась.

– Сядь, – коротко приказал он, и она упала в кресло у стола.

Он стоял перед ней, расстегивая белую рубаху. Сняв ее, он взялся за нижнюю сорочку.

Она застыла.

«Неужели он хочет меня обидеть?»

Очень медленно он стянул с себя сорочку и уронил ее на пол, на груду одежды.

У Лан упала челюсть.

Широкие шрамы покрывали его дельтовидные мышцы, между ними и пекторалиями вздувались какие-то пузыри – нет, присоски, одни как бугорки, другие вполне определенные по форме, хотя и покрытые человеческой кожей. Его тело было изменено. Его руки были куда светлее живота – они явно были чужими.

Пока она разглядывала его, он наблюдал за выражением ее лица. Заметив это, она начала бурно извиняться – кто-кто, а она не имела права так смотреть.

– Теперь ты все видела, – горько прошептал он. – Раньше я был… цефом. Когда-то я плавал под водой вместе с ними. Так что я хорошо понимаю, как ты сейчас себя чувствуешь. Мне страшно хотелось быть человеком – в глубине души я никогда не чувствовал внутренней связи с морем. Я ненавидел его холодные глубины. Я жаждал знания и света, жизни на суше и человеческой культуры. Я бросил свой народ, и теперь они чураются меня, ибо не признают жизни этого острова. Сами они просты и грубы. В ранней юности здешние культисты сделали мне новое тело, придав ему все, что должен иметь человек. Я стал одним из них, я выучил их язык, изучил их обычаи, я практиковался до тех пор, пока не достиг полного сходства с ними. Я стал тем, кто я есть сейчас, хотя это было непросто, но общество приняло меня, и я… я тоже хочу быть столь же щедрым и неравнодушным к другим.

И он широко развел свои чужие руки.

– Так что мне было понятно твое желание стать другой, Лан. Поэтому я тебе помог.

Лан еще многое хотелось узнать, однако настала пора покидать Ислу.

Утреннее солнце просачивалось внутрь жилища, когда Лан слушала Кайса, сидевшего за столом напротив. Он излагал ей подробности ее трансформации, объяснял, как именно они повлияют на ее тело, и она впитывала его слова с жадностью, инстинктивно доверяя ему после того, как он поделился с ней своим секретом. Она не сомневалась в том, что этот человек ее понимает, хотя поверить в то, о чем он говорил, от этого было не легче.

– Мы смогли наделить тебя полностью функционирующей женской анатомией, в чем мы, собственно, и не сомневались, – сказал Кайс. – Также мы сгладили мужскую угловатость в определенных местах твоей фигуры, в лице, смягчили голос. Все это было довольно просто. Так что теперь ты можешь вступать в половой акт как полноценная женщина. Правда, сможешь ли ты получать от этого удовольствие, я не знаю.

– Я и раньше не много его получала, – ответила она с ухмылкой. Кроме того, в последние годы она вообще избегала сексуальных контактов, боясь разоблачения.

Кайс, игнорируя ее суховатое чувство юмора, перешел к следующей теме:

– Однако ты… Детей у тебя не будет, и… сделать так, чтобы ты менструировала, мы тоже не смогли.

Лан подозревала, что так будет, однако продолжала надеяться, и теперь, когда огонек надежды в ее сердце погас бесповоротно, ей стало грустно.

– Во всем остальном, – продолжал он, – учитывая то, что пол вообще понятие относительное – мы здесь, на Исле, не неандертальцы какие-нибудь, чтобы делить всех на два пола без остатка, – так вот, во всем остальном у тебя есть все шансы стать счастливой, – заключил Кайс. – Как твое физическое состояние, тебя устраивает?

– Я всегда ощущала себя женщиной, но теперь у меня для этого еще больше оснований. И дело не только в том, как я выгляжу. – Она позволила себе небольшую задумчивую паузу, заметив попутно, насколько мягче стал звучать ее голос. – Останется ли все это в тайне? – спросила Лан. – Мне бы не хотелось, чтобы это как-то вышло наружу. Сколько людей знают о том, что ты для меня сделал?

– Понимаю. – Кайс ответил ей прямым взглядом. – Есть ограниченная культистская сеть, члены которой будут в курсе, но и только. Кроме того, у вас там сейчас снег и мороз, люди будут думать только об этом, а не о чужих тайнах. Да и не все ли им равно?

– Не все равно мне.

Кайс сунул ладони себе под мышки. И поглядел на нее с сочувствием.

– Конечно.

– Извини, – сказала Лан. Конечно, все, что он говорит, очень здорово, но разве она для него не просто эксперимент? В конце концов, разве они не заключили обоюдное соглашение? – Просто мне еще предстоит со стольким справиться.

– Я говорил тебе, что трудностей будет много. Люди часто стремятся улучшить свое тело, но они редко осознают, как велика связь между телом и разумом.

– Понимаю, – ответила она.

– Тебе еще не раз придется бороться с фантомными страхами, – предупредил Кайс. – Не думай, что все они исчезнут в одну ночь.

Лан даже не знала, что сказать ему на прощанье. Кайс стоял у выхода на лестницу, которая снова должна была привести ее на ледяные пустоши Джокулла. Проводить ее пришли и другие обитатели острова – в пестрой толпе то и дело мелькали знакомые лица. Солнце припекало, как всегда на Исле. В последний раз она оглянулась на Вилларбор, на дюжины его деревушек, которые, укрывшись среди мириадов оттенков зелени, составляли островной пейзаж.

«Какой прекрасный вид…»

Она определенно будет скучать по этому острову, но и гордиться тем, что ей довелось своими глазами видеть его экзотическую красоту.

Кайс подвел ее к ступеням.

– Местные племена не устают напоминать нам о том, что для перерождения необходимо сначала выбрать путь смерти. На мой взгляд, отпустить на свободу того, кем ты была раньше, тоже вариант.

– Так я и сделаю, – ответила она. – Я вернусь в Виллджамур – денег у меня осталось немного, но все же. Хватит с меня цирков.

– Мудрое решение, – одобрил Кайс.

– Кайс, я не знаю, что тебе сказать… – Слезы навернулись ей на глаза, но, какими бы смешными ни казались ей самой ее эмоции, разве могла она ничего не испытывать, прощаясь с человеком, который подарил ей новую жизнь, осуществил ее мечту, всегда казавшуюся ей недостижимой?

– Не благодари меня, сестра, я был рад помочь тебе, – ответил Кайс тихо. – Благодаря тебе я исследовал новые области науки, и мои коллеги по ордену в восторге от той работы, которую мы смогли сделать все вместе.

Не в силах сдержать распиравшую ее благодарность, она порывисто обняла его, но тут же повернулась к нему спиной и, провожаемая многими сочувственными взглядами, шагнула на темную лестницу, в резко пахнущую мглу.

Впереди ее ждала новая жизнь.

Глава четвертая

Одно она знала наверняка – они угодили туда прямо в разгар какой-то военной операции. Тысячи краснокожих румелей, в незнакомых доспехах, со знаменами, на которых красовались причудливые изображения, выстраивались перед ними на белом снегу, образуя непривычные человеческому глазу фигуры. Раздались команды на грубом, гортанном языке, замаршировали тысячи ног, глухо топая по утрамбованному снегу.

А еще вдалеке она увидела тысячи… этих… тварей.

Верейн вздрогнула. От их семенящей поступи насекомых, от всей их наружности огромных то ли жуков, то ли раков ее пробирала дрожь. «Сплошные клешни да панцири». И хотя теперь они были далеко, но даже самого беглого взгляда на их воинство хватило, чтобы в ней снова проснулся панический ужас. Раки были на несколько голов выше любого из краснокожих румелей и все же непонятным образом находились у них в подчинении.

Верейн и остальные культисты – те, кому посчастливилось остаться в живых, – стояли и тупо смотрели на то, как представители враждебной цивилизации маршем проходят через Врата Миров в их собственное измерение. Перед ними был арьергард армии захватчиков, и Верейн, сама не зная как, поняла, что их целью являются города ближайшего отсюда острова. Ей уже доводилось видеть разоренные ими поселения, и она невольно испытывала глубокое сострадание ко всем тем, кому предстояло оказаться у них на пути.

Пока не стих ветер, слова Дартуна доносились до них как неразборчивое бормотание. Он понуждал их двигаться дальше, громко крича им, чтобы они не задерживались. Собаки залаяли и натянули постромки, четверо саней одни за другими сдвинулись с места и рванулись вперед, к свету, сиявшему впереди, словно видение рая, но, едва успев пронестись сквозь густо валивший снег, резко встали.

Верейн почувствовала, как сердце забилось у нее где-то в горле. «О боги, только бы выбраться отсюда, пожалуйста…»

К ним подъехали краснокожие верховые румели – факт существования подвида этой расы в ином измерении так и остался для нее непривычным. В ослепительном сиянии Врат Миров часовые разглядывали Дартуна. Приглядевшись, она различила в море яркого огня что-то вроде решетки из тонких пурпурных линий – это и был их мир. Их дом, куда она так жаждала вернуться.

Откуда-то сзади раздались команды, резкие и отрывистые, – похоже, между румелями у Врат и теми, кто стоял за ними, произошел какой-то обмен репликами.

Вскоре культистов пропустили вперед, всех до единого, и они наконец-то оказались на свободе, но с пустыми руками, не считая саней и собак. Члены ордена Равноденствия пустились через снежную равнину в свой родной мир.

Позже, много позже.

Из-под укрытия своего капюшона Верейн бросила взгляд назад, но, к счастью, не увидела Врат. Вокруг их маленького отряда бушевал снег, белые спирали скрывали и горизонт, и землю под ногами. В редкие периоды затишья они видели только белые снежные холмы, ледяные поля да изредка черные остовы деревьев, корябавших кривыми ветвями низкое серое небо. Казалось, ничто здесь не изменилось с момента их отбытия – тот же пейзаж, та же земля, те же леса и деревни.

«И бесконечный снег…»

Культисты устроили привал, сани остановились. Пряди черных волос лезли Верейн в глаза, она убрала их за уши. Выглядела она ужасно, да и чувствовала себя не лучше. До путешествия она была стройной, а сейчас отощала так, что непонятно было, в чем душа держится.

Их осталось десять. Всего десять из сотни, последовавшей за Дартуном через Врата в его неуемной жажде обрести ответы на свои вопросы, а заодно и способ продлить свою жизнь. Привычно кутаясь в меха и теплую одежду, они уже плохо понимали, куда их ведут. Две собаки непрерывно лаяли, их голоса придавали остроту какофонии окружавших звуков. Собак тоже изменили – она была в этом уверена, хотя не знала, как именно и для чего.

В голове у нее все перепуталось.

К ней подошел Дартун Сур. Кожа его лица серебристо блестела, на шее, там, где ему вспороли кожу, виднелись фрагменты какого-то вещества. Приглядевшись, она замечала в глубине его глаз красный огонек, а его движения стали плавными и текучими – и все же это был он, глава их ордена, человек, силой и знаниями превосходивший всех культистов Виллджамура. Человек, который стремился к прогрессу и грезил прекрасным будущим.

Тот, кого она любила.

Только теперь на нем были следы пребывания… там.

Его плащ обтрепался по краям, одежда местами протерлась до дыр. Мускулы стали рельефнее. У него появилась выправка скорее солдата, нежели кабинетного ученого, привыкшего до зари корпеть над реликвиями. Даже в своих нынешних лохмотьях он выглядел могучим. Дартун Сур повел их в иной мир в поисках вечной жизни, и, похоже, он ее нашел.

На Верейн нахлынули воспоминания – образы и впечатления мира, оставшегося позади Врат.

Вот что она помнила оттуда:

«Мир, объятый вечной ночью. Пыльные бури и нестихающий гром. Следы ушедших в небытие культур, руины городов, кладбища скелетов. На редких пригодных для обитания участках земли бушевали войны: существа, которых она не могла даже вообразить, и те, которых она считала давно вымершими, сталкивались друг с другом с неудержимой яростью».

Верейн попыталась сложить все, что она могла вспомнить, в связную картину. И поняла, что полностью утратила чувство времени. «Бор, какая каша у меня в голове!» Как давно они оставили свой мир и вступили во Врата? Сколько лет, дней или веков минуло с тех пор? Хотя нет, скорее, месяцев. Почему-то ей было необходимо осмыслить свое нынешнее пребывание здесь. Орден Равноденствия последовал за Дартуном Суром в полном составе, вооруженный реликвиями, этими остатками древних технологий, которые, как они убедились, были бессильны перед лицом враждебной и куда более развитой культуры. Представители этой культуры схватили их, обезоружили, взяли в плен, где мучили и пытали. И все же вот она, снова здесь, живая и почти здоровая – как же так вышло?

Вздрогнув, она прогнала от себя эту мысль, надеясь, что время сотрет оставленные в ее памяти шрамы. Сейчас главное то, что она выжила; а значит нельзя взять и просто так умереть здесь, без всякой цели. «Нет, все, что угодно, но здесь я не умру».

Глава пятая

Дневник Ульрика

Встав с первыми лучами нашего умирающего красного солнца, я, ведомый его светом, направился к древнему городу мостов и шпилей.

К легендарному Виллджамуру.

Верхом я ехал через занесенные снегом поля, через деревни, от которых остались лишь ветхие сараюшки. Образцы местной флоры выглядывали из-под снега; они были или мертвы, или голы настолько, что ничего уже не могли предложить человеку ни с кулинарной, ни с медицинской точки зрения. О, как мои дряхлые братья возненавидели бы такой пейзаж! Кости животных устилали обочины разбитых дорог, лишенные всякой ценности, дарованной им природой. Выброшенные за ненадобностью.

Не могу с уверенностью назвать возраст ни одного из строений, которые попадались мне на пути. Им могло быть как сто лет, так и тысяча, а возможно, в свое нынешнее состояние упадка они пришли совсем недавно, в результате каких-то локальных конфликтов или под натиском непогоды. Снежные шапки придавливали их к земле, стены покосились под их тяжестью, никакая жизнь не могла скрываться внутри их. Умирающая земля никому не давала пощады.

Города и деревни напоминали картины ада. В них продолжали существовать – хотя и с большим трудом – отчаявшиеся люди. Всеми забытые, эти мужчины и женщины кое-как сводили концы с концами, питаясь скудными дарами некогда плодородной земли; прослышав обо мне, они сбегались ко мне в надежде на помощь. Но мне нечего было предложить им, кроме слов назидания, позаимствованных у самого Бора (если бы я в него еще верил), и я молился о том, чтобы они послужили им к утешению.

В одной деревне я, действуя с сугубой осторожностью, сумел растопить лед местного озера при помощи моей книги. Обитатели деревни собирались ловить там рыбу, и я, хотя и не был уверен в успехе, все-таки дал им надежду, без которой их ждала бы верная гибель в самое ближайшее время.

Многие поселяне опустошены изнутри – это видно по их глазам, – хотя их нельзя сравнить с теми мертвыми, которые, сохранив благодаря каким-то культистским трюкам способность двигаться, бродят в сумерках, чем немало беспокоят этих достойных людей.

Но и среди живых многие пали чудовищно низко. Как-то темной ночью, проезжая мимо деревни, которую я не хочу даже называть, я видел, как группа людей пировала над трупом своего сородича. Избегая встречаться взглядом с их пустыми глазами, я смотрел на жалкие кусочки плоти, которые они держали в руках, и на кровь собрата, стекавшую по их подбородкам на мерзлую землю. Не надо быть ясновидящим, чтобы понять – такие глубины морального падения не редкость среди людей в наше время. Кое-где с ветвей свисали скелеты, их кости стучали о стволы от ветра, – я догадался, что в этой глуши, вдали от надзора империи и ее солдат, которых теперь, кстати, стало удивительно мало, действует какой-то неписаный закон и эти отвратительные тотемы суть следы его работы.

Примеров же истинной человечности мне встретилось очень мало.

Я продолжал свой путь, когда меня стало настигать эхо минувшего.

Прошедшие кошмары.

Я вспоминал горящие здания, и отзвук слышанных мною тогда человеческих воплей пронзал мой мозг. Все это было на самом деле. Я видел отряды наемной милиции, которые хватали и выволакивали на улицу тех, кто давал мне кров и защиту, и там отрубали им головы на глазах у жен и детей. Их женщин оттаскивали в сторону и там многократно насиловали. Все это было на самом деле.

А мой тайный стыд заключался в том, что я мог лишь стоять и смотреть – смотреть, как рушится цивилизация на дальней окраине империи. Я наблюдал, как одних убивали, а другим калечили жизнь. За что? Всего лишь за то, что они встали на мою сторону, на сторону истины, прикрывая мой путь в Виллджамур. Они погибали за то знание, которым я обладаю, из-за того, что меня предали, из-за того, что я доверился своим ближним.

Все это было на самом деле.

Наконец я узрел вдали ее, столицу нашей империи. Мать наших городов, пусть и не всегда известную под нынешним именем. Письменная история – насколько ей вообще можно доверять – сообщает, что этот город сразу после его основания был назван Вилхалланом, и было это одиннадцать тысяч лет назад, до так называемого Договора Науки, когда культисты объявили себя союзниками общества, созданного королем Халланом Гинуром. Тот город в основном пал под натиском очередного ледникового периода, наступившего, как мне представляется, по вполне естественным причинам. Чего не скажешь о нынешнем… Многим ли из тех, кто ныне живет в Виллджамуре, ведома его истинная история?

Я узрел исполинские стены и черное человеческое море, плещущееся у их подножия, и грязную дорогу, прямую как стрела, – храня следы множества ног и колес, она, словно шрам, пересекала плоскую равнину. Тут и там над нею вызванными из небытия призраками вставали дымные плюмажи костров. Этот город давно не знал духовной заботы. Над ним кружили гаруды, пролетая под знаменитыми мостами, перекинутыми, как казалось мне в тот миг, с облака на облако и предназначенными для горделивой поступи богов. Шпили башен вздымались на высоту, превосходящую всякое понимание, и на многих из них развевались разноцветные знамена, колеблемые морским ветром.

Он был точно такой, каким я его помнил, каким оставался тысячелетиями. Дом наших предков, колыбель нашей цивилизации и нашей культуры, моя последняя надежда. А возможно, не только моя, но и всех, кто живет в наше страшное время.

Виллджамур.

Ах, если бы ты знал о магии, которую скрываешь…

Глава шестая

Остро отточенная бритва лежала в ведерке с горячей водой. Он запустил туда руку, вытащил лезвие и начал бриться: легкими движениями, два вниз, одно вдоль, два вниз, одно вдоль, прокладывая дорожки в густой пене. Кожа у румелей толстая, скорее похожая на шкуру, волосы на ней растут медленно, но, несмотря на то что брился он всего раз в неделю, он достиг в этой процедуре совершенства. Кончив, он тщательно прополоскал лезвие и только тогда отложил его в сторону.

В одних брюках, влажно сверкая гнедым торсом, следователь Фулкром стоял перед зеркалом. У него было узкое лицо и довольно изящная фигура, что вообще-то редкость для его расы – румели обычно приземистые, широколицые и коренастые, – а его большие черные глаза, по уверению многих дам, были просто восхитительны. Критически осмотрев себя со всех сторон, он решил, что его режим усиленных физических тренировок принес свои плоды. Не зря он по вечерам изводит себя приседаниями и отжиманиями. Он рассеянно скользнул пальцем по старому ножевому шраму у себя на ребрах.

Внимательно осмотрев свое лицо на предмет недобритых участков и не найдя таковых, он промокнул его полотенцем, а затем зачесал копну серебристых волос налево – как всегда.

Еще совсем молодой для румеля, он в последнее время ощущал растущее неудовлетворение жизнью. Ну, по крайней мере работой. Вот уже более десяти лет он самостоятельно расследовал дела, но, поработав не так давно со старым следователем Джеридом над одним из его самых запутанных случаев, он стал на многое смотреть иначе. Виллджамур был тогда – и оставался сейчас – переполнен беженцами, и кто-то составил заговор их массового убийства в тоннелях под городом – геноцид, по сути дела. Точнее говоря, этот кто-то был Уртика, он и свалил всю вину на тогдашнюю императрицу Рику. Только Фулкром и Джерид знали, что именно произошло, но, не имея доказательств, не могли рассказать об этом ни одному человеку. Все, что они сумели тогда сделать – это спасти приговоренных от гибели, выпустив их за пределы города, на мороз. С тех пор прошло время, и многие из спасенных ими беженцев, надо полагать, уже умерли от переохлаждения, голода или болезней. Тем временем императрица Рика и ее сестра, обе приговоренные к смерти, сумели сбежать из города, и никто не знал, куда они направились и что с ними случилось. Фулкром не хотел узнавать о них по официальным каналам, боясь, как бы с ним самим не стряслось беды. «Есть вопросы, которые не следует задавать никому…»

С тех пор Фулкрому стало трудно верить в то, что в Виллджамуре возможна справедливость. Все оказалось совсем не так, как в тех историях, которые вдохновляли его в детстве, или в тех листках, которые развешивал время от времени по городу Мифо Творец. Да, было время, когда он и сам любил почитать хорошую историю про ушлых следователей с гладкими румельими шкурами, выходящих по вечерам на охоту за преступниками.

Фулкром надел сначала чистую нижнюю сорочку, потом рабочую рубашку, поверх которой накинул плащ. Он жил в квартире на верхнем этаже дома в пятом уровне, довольно далеко от самых шумных баров и в то же время почти в самом центре.

За окном пискнула птеродетта, и, когда он подошел взглянуть на город, чешуйчатая тварь расправила зеленые крылья и взмыла под облака. Вид из его окон открывался впечатляющий: башни, мосты и шпили, тысячи лет архитектуры в косых лучах утреннего солнца, не проникавшего пока в ущелья улиц, которые оставались в контрастной тени. Восьмиугольная стеклянная призма башни Астрономов сияла над крышами домов напротив.

Бросив последний взгляд в зеркало и поправив воротничок, Фулкром подхватил свой медальон следователя и отправился на службу.

С крыш Виллджамура текло после вчерашнего снегопада – впрочем, не такого сильного, как в последнее время, так что Фулкром даже усомнился в реальности Оледенения – не обычный ли это политиканский трюк. Люди привыкли годами говорить о грядущем Оледенении, его причинах и о том, как это изменит их теперешнюю жизнь. Астрономы империи давно уже сделали свои прогнозы, согласно которым температура должна была стремительно падать, но именно сейчас это падение, кажется, замедлилось. И хотя дневные температуры были все еще далеки от того, что люди привыкли считать нормой, горожане упрямо продолжали день за днем выходить на улицу, словно бросая вызов природе.

Подобно какому-то доисторическому зверю, Виллджамур просыпался ото сна. Струйки дыма поднимались над трубами. Гранит просох и, посветлев, оказался изношенным временем известняком.

Все улицы, и центральные, и боковые, были запружены народом, повсюду была пестрая толчея плащей, шуб и сапог. Заспанные торговцы, иные с головы до ног в дешевом золоте, ковыляли к иренам на Гата-дю-Оук, толкая перед собой тачки с товарами, а те, кому повезло больше, погоняли лошадей. Вдоль всей Гата-Матр кипели котлы с устрицами, клецками, жарились пирожки с требухой, а продавцы окидывали улицу ленивыми взглядами, выкликая цены. С задней площадки фургона, превращенного в палатку для гадания, жрец племени аэзов, в нарушение закона, гадал всем желающим по раковинам. На территории империи признавалась лишь одна религия – а именно Джорсалир, – связывавшая церковь и государство воедино, и потому, заметив Фулкрома, жрец, весь в мехах и зубах каких-то тварей, быстро собрал свои принадлежности и, подобострастно кланяясь и улыбаясь, скрылся в ближайшем проулке.

Звякнули цепи, и что-то взлетело к открытому окну на боковом фасаде массивного изукрашенного отеля «Виллджамур». Хорошенькая серокожая девушка-румелька в голубом плаще и платке того же цвета спустилась по линялым золоченым ступеням крыльца и улыбнулась идущему мимо Фулкрому. Промчалась стайка детей, один запустил снежком, который угодил в окно «Седла дриады», свистнув у Фулкрома над ухом, – тот, едва не потеряв равновесия, поскользнулся и поехал прямо к ступеням подвесного моста.

Мосты уже вибрировали от множества идущих по ним ног. Лед, намерзший на них за ночь, отваливался и кусками падал вниз, на город. К счастью, большая часть ледяных глыб разбивалась, ударяясь о черепичные крыши, откуда они достигали земли уже в виде мелких осколков, но иные рушились прямо на мостовую, так что люди едва успевали уворачиваться. Каждый день поступали сообщения об убитых и покалеченных пешеходах. От ледопада страдали не только люди, но и дома: удары массивных глыб ускоряли процесс старения камня, вышибали целые куски кирпичной кладки. Лед грозил так или иначе поставить город на колени.

Отношения Фулкрома с Виллджамуром были непростыми. Уроженец столицы, он, вполне естественно, испытывал к ней приязнь, чему немало способствовала ее красота, окружавшая его с утра до ночи изо дня в день; однако он знал, что есть и другая сторона медали. Здесь, на верхних уровнях, недалеко от Балмакары, обитали зажиточные здоровые люди, которые редко нарушали закон и вели себя вполне прилично. Здесь были красивые дома – узкие фасады в три-четыре этажа высотой, выкрашенные в разные, полинявшие от непогоды цвета.

Но был еще и огромный, невидимый взгляду Кейвсайд. Из сотен тысяч жителей Виллджамура большая часть ютилась в относительной темноте. Фулкром слышал, что почти все коренные виллджамурцы вели свое происхождение от обитателей пещер, которые были населены еще до того, как одиннадцать тысяч лет назад возник сам город. Пещеры и были самым старым городским районом, хотя теперь между двумя частями Виллджамура – наземной и подземной – почти не было сообщения. Если верить слухам, жизнь под землей сильно смахивала на жизнь в аду.

Фулкром шел переулками, выбирая в лабиринте сырых улочек кратчайший путь к главному зданию Инквизиции. Входом в него служили высокие, но неприметные двойные черные двери на вершине широкого крыльца с выщербленными ступенями. Никаких украшений, никакой фигурной кирпичной кладки здесь не было и в помине, лишь два простых светильника по бокам двери в ящиках из стекла. Только по присутствию двух зверского вида охранников у входа можно было заключить, что в этом здании происходит что-то серьезное. Фулкром показал им медальон, и они кивнули.

– Селе Уртики, – буркнул один, распахивая перед ним высокую дверь.

Фулкром вошел, миновав Гейл, женщину-помощницу администратора, как всегда, нарядную, в белой блузке с рюшами, зеленой шали и длиной черной юбке. Ее светлые волосы были уложены в высокую модную прическу.

– Селе Уртики, господин следователь, – не дала ему проскользнуть незамеченным она. – Вам что-нибудь принести?

– Доброе утро, Гейл. Нет, ничего не нужно, спасибо. – И он сделал движение, чтобы уйти.

– Может быть, что-нибудь попить? – Просительным жестом она вытянула перед собой руки.

– Нет. Но все равно спасибо. – Неловко улыбаясь, Фулкром направился прямиком в свой кабинет.

Комната была невзрачная, как почти все в этом старинном здании, где помещения шли анфиладами. В большинстве из них часами корпели над административными бумагами и начальственными записками старые вонючие румели, при свете цветных абажуров поддерживая функционирование юридической машины города. Но Фулкрома не привлекал такой способ служения Виллджамуру – заживо гнить за письменным столом было его кошмаром.

Одну стену кабинета Фулкрома целиком занимали стеллажи со старинными, траченными временем книгами в потертых кожаных переплетах. Он давно уже расположил их в строгом порядке, по тематике и году выпуска. Два окошка в виде неправильных ромбов впускали свет солнца, подкрашенный цветным стеклом, а над дверью висел пейзаж с изображением заката над городом – ретрооригинал.

Аккуратно повесив уличный плащ на спинку стула напротив камина, Фулкром начал разводить огонь, для чего пошарил сначала в куче растопки по правую руку от себя. «А топить-то почти нечем».

Когда пару минут спустя растопка занялась и в камине только-только зажил своей жизнью маленький огонек, а Фулкром сел возле него погреть руки, дверь его кабинета без стука распахнулась и внутрь ввалился один из самых главных его начальников, старый вороной следователь Варкур.

– Фулкром, – громогласно рыкнул он, – у тебя есть минута?

– Конечно, – отвечал тот. – Присаживайтесь. – И он указал начальнику на кожаное кресло за своим величественным, как и подобает госслужащему, столом красного дерева. Смахнув с него пару бумаг, он чиркнул спичкой и зажег свечу под маленьким стеклянным колпачком. – Прошу прощения за беспорядок.

– Не дури, парень, – у тебя тут беспорядка днем с огнем не найдешь.

Варкур со стоном откинулся в кресле. Это был корпулентный румель со шрамом на квадратной челюсти, оставшимся, как говорили, после боя с гарудой лет сорок тому назад. Нос у него был еще шире, чем у большинства румелей, а его черные глаза были посажены так глубоко, что, разговаривая с ним, Фулкром никогда не был уверен в том, смотрит начальник на него или куда-то в сторону. Варкур был следователем старой закваски, из тех, каких нынче не делают, да и то сказать, имея двести лет службы за плечами, он мог позволить себе плевать на современные методы. Как он любил напоминать своим коллегам, он пересидел на своем месте не одного императора, а потому терпеть не мог отклонений в ходе следствия. Слишком строптивый, чтобы дослужиться до чина архиинквизитора, он завершал свою карьеру, опекая молодых следователей, что вполне устраивало Фулкрома.

– В чем дело? – спросил Фулкром.

– А сколько у тебя есть времени? – Варкур фыркнул. Потом добавил: – Я сегодня злой. Один из трех печатных прессов Инквизиции вышел из строя, и никто не знает, что с ним теперь делать, – а ведь дорогущая штука. Пришлось опять ночевать в офисе. Стел изжарит мою задницу живьем, если это еще раз повторится, клянусь.

– Разве она не понимает, до какой степени вы преданы своей работе, сэр? – спросил Фулкром. – Однако, если я могу оказать вам какую-то помощь…

Варкур взмахнул толстой лапой.

– Тебе и так надавали кучу непростых дел в последнее время, Фулкром.

– Не важно, сэр.

Варкур поглядел на пол и стал растирать ладонями лицо, чтобы привести себя в более чувствительное состояние.

– Есть у нас тут одна задачка, спустили с самого верху – из Балмакары. Только это не расследование, а, скорее… проект. – И он наклонился вперед. – Не буду тебе напоминать, что иногда такие вещи выходят за рамки обычной секретности.

Фулкром бросил быстрый взгляд на дверь, убеждаясь, что она плотно закрыта.

– Император встревожен, Фулкром. Он убежден, что Виллджамур катится в тартарары, а эта преступница, Шалев, не дает ему покоя.

– Хорошо его понимаю, – ответил Фулкром.

– Уртика считает, что именно она стоит за всеми крупными преступлениями последнего времени, в особенности за террористическими атаками на военные посты и крупнейшие магазины верхних уровней, включая и тот случай с Колокольной башней. Городские патрули облажались. Нормы морали расстреляны ко всем чертям.

– А у него есть план? – поинтересовался Фулкром.

В ответном взгляде Варкура явственно читалось: «Заткнись».

– Ага. У императора Уртики есть план, да еще какой. Особый проект, о котором он не хочет говорить ни с кем, кроме Инквизиции. Беда в том, что я не могу дать ему много людей. Точнее говоря, я могу дать только одного.

– То есть меня?

– То есть тебя.

– И что я должен буду делать?

– Хороший вопрос. – Варкур со вздохом откинулся на спинку кресла. – Я не совсем понял, в чем именно будет заключаться твоя роль, но, судя по всему, ему нужен кто-то сведущий в своем деле, умеющий быть начеку. Дело как-то связано с новейшими технологиями, значит без ублюдков-культистов не обойтись. Ты молод, котелок у тебя варит хорошо, да и дотошности тебе не занимать. Глянешь на твой кабинет – и все сразу становится понятно.

– Спасибо, сэр.

– Рано благодарить-то. Я ведь так и не разобрался, чем ты будешь занят – может, чертовщиной какой. Суть в том, что Уртика питает к тебе особое доверие: только я упомянул твое имя, как он сразу вспомнил, что это ты распутал дело о нападении на казначейство пару лет тому назад.

– Неужели он не забыл?

– У политиков долгая память, когда им это выгодно.

– Когда я должен начать? – спросил Фулкром.

– Прямо сегодня. После полудня поедешь в Балмакару. Это будет особый проект, а поскольку Инквизиция еще не имела дела ни с чем подобным, то я учреждаю у нас особый отдел и назначаю тебя его начальником. Все равно ты вряд ли сможешь следить за ходом наших обычных дел, раз уж тебе предстоит работать с императором.

– Позвольте спросить, сколько людей будет под моим началом? – поинтересовался Фулкром.

– Ты один.

Проследив за тем, чтобы задержанные ночью подозреваемые и дебоширы были оформлены как полагается, Фулкром взял из конюшен Инквизиции лошадь и поехал наверх. С моря надвинулась низкая облачность, заморосил дождь, мелкие пронизывающие капли наполнили собой воздух, и многие высотные дома скрылись в тучах.

Виллджамур напоминал своим устройством слоеный пирог – семь уровней, один выше другого. Фулкром любил прихвастнуть тем, что может обежать весь второй уровень за два часа. Его громадные, плотно застроенные домами платформы поддерживали неимоверной мощности арки. Все верхние платформы одним краем опирались на пещеры, другим – на городские стены, которые заодно препятствовали вторжению любой захватнической армии. Чем выше жил человек, тем он был богаче; на самом верху, видимая из каждого уровня, стояла, словно мрачноватое украшение на торте, могучая крепость, императорская резиденция – Балмакара.

Фулкром ехал по улицам, где узкие трех-четырехэтажные дома с белеными, выложенными морской галькой, а местами известняковыми фасадами едва не заваливались друг на друга, точно пьяные. Их деревянные несущие балки прогибались от старости, и все же старые здания умудрялись не терять достоинства. Всюду сновали торговцы, пробираясь кто с ирена на ирен, а кто и в магазины верхних уровней; горожане, в мехах и вощеных капюшонах, копались в разложенных на прилавках товарах или устремлялись в ближайшую таверну или бистро.

Кобыла Фулкрома неспешно перебирала копытами по скользкой мостовой, а сам он старательно здоровался с каждым, чей взгляд ему только удавалось поймать. Горожане напрасно беспокоились – да, уровень преступности, конечно, повысился за последнее время, но дело обстояло вовсе не так плохо, как многим казалось. Послушать некоторых, так можно было подумать, что вся власть в городе давно уже перешла в руки гангстеров из Кейвсайда. В реальности до этого было еще далеко; да и Фулкром, который по роду своей деятельности все чаще имел дело с кражами со взломом, грабежами и нападениями на улицах, с убийствами, слава Бору, встречался крайне редко.

Так отчего же император выбрал именно его? И чем ему предстоит заниматься? Фулкром строил разные предположения, но, кроме той связи, о которой упомянул Варкур, ничего дельного так и не нашел. А может, это как-то связано с тем расследованием, которое они проводили с Джеридом, когда спасли беженцев?..

«Нет, это уже паранойя. Никто не знает о том, кто еще тогда участвовал, кроме Джерида».

Скорее всего, его выбрали просто потому, что все знают: у него нет жизни за стенами Инквизиции. Трезвая мысль. Ему не о ком заботиться: жены не стало, родня только дальняя. «Да, я одинок в этом мире, но я не несчастен».

На каждом новом уровне охранники тщательно обыскивали Фулкрома даже после того, как он показывал им свой служебный медальон с угловатым изображением инквизиторского тигля. Солдаты стояли гарнизонами в небольших караульнях, и после недавних нападений им вменили в обязанность останавливать и обыскивать всякого входящего гражданского. Он знал об этом и не подымал шума. Напротив, он считал, что именно ему, служителю Инквизиции, следует подавать простым гражданам пример: если уж он мирится с этим, то они и подавно могут потерпеть. Хорошо уже то, что его вообще впускают, – большинству жителей, чтобы перебраться на уровень-другой выше, надо иметь при себе специально оформленные предписания.

С тех пор как членами анархистского подполья из Кейвсайда была взорвана Колокольная башня, император Уртика правил железной рукой. Фулкром был удивлен – до недавнего времени само слово «анархисты» использовалось разве что в шутку, для обозначения отдельных недовольных, мало что смысливших в политике. Но стоило в городе появиться Шалев – сразу после отбытия в северный поход легендарной Ночной Гвардии, – и анархисты превратились в силу, с которой приходилось считаться.

– Нет, никакого Совета не было тогда в Колокольной башне, – рявкнул император Уртика, полновластный правитель Уртиканской империи, повелитель семи островов Бореальского архипелага и, как вынужден был признать Фулкром, темпераментный человек, – потому что я не идиот.

Конечно, Фулкрому следовало бы проявить осмотрительность и не задавать столь очевидных вопросов всего через несколько недель после события, но он все же не ожидал от императора такой… эмоциональной реакции.

Атмосфера страха наполняла золотые залы Балмакары. Слухи циркулировали среди придворных и прислуги, то и дело выплескиваясь через стены в город. Все, что Фулкрому доводилось слышать об этом человеке за последнее время, вдруг пришло ему на память.

Уртике было уже хорошо за сорок, он был высок ростом, в его коротко стриженных темных волосах проглядывала обильная седина. Из-под его пурпурного плаща виднелась серая туника – не зеленая, как у всех советников, но в то же время и не броская, обнаруживающая его желание казаться человеком из народа. Было у него и обаяние, некая природная привлекательность правильных черт лица и волевого подбородка, однако все претензии на светскость тут же слетали с него, стоило ему открыть рот.

– Прошу меня простить, мой император, Инквизиции мало что сообщают о подобных делах, – покорно пробормотал Фулкром. – Я, конечно, знал, что все уцелели, и задал свой вопрос чисто риторически, отдавая дань восхищения вашему тактическому гению.

– Да-да, конечно… все в порядке, – сказал Уртика. – Постарайтесь только впредь обходиться без лести. Мне и так льстят все вокруг днями напролет.

Зал предназначался для официальных приемов – с зеркалами от пола до потолка, портретами в полный рост и таким огромным камином, что в нем запросто можно было зажарить быка. Рассеянный свет из многочисленных окон наполнял пространство переливчатой дымкой. Уртика восседал за громадным столом с мраморной крышкой и безвкусной, хотя и богатой, каймой из золотых листьев. На столе лежала аккуратная стопка бумаг: как оказалось, гранки «Народного обозревателя», нового имперского новостного издания – единственного с тех пор, как Уртика закрыл все остальные. Официальный листок распространялся бесплатно как на верхнем, так и на всех остальных уровнях города, в том числе в Кейвсайде. Отдельные выпуски даже развозили по дальним окраинам империи, чтобы городские бейлифы, специальные уполномоченные и старшие офицеры могли, опираясь на официальное издание, распространять важную информацию среди своих подчиненных. Лежавшие теперь перед императором листы пестрели карандашными пометками – исправлениями, предположил Фулкром. Он лишь однажды читал «Народный обозреватель», но этого раза ему хватило, чтобы понять: этот абсолютно беззубый печатный орган никогда не напишет ничего сто́ящего. Большей частью в нем шла речь о выходках разных лордов, леди и других светских особ, и лишь изредка можно было встретить поражавшее своей лаконичностью сообщение о подготовке к войне в Виллирене, куда совсем недавно направили солдат Ночной Гвардии.

Уртика, между тем, объяснял, как именно ему удалось не взлететь на воздух вместе с башней. Он заранее распространил ложную информацию о месте предстоящего заседания Совета, как поступал теперь каждый раз, а перед самым заседанием изменил свое решение. С тех пор как террористы подожгли Атриум сразу после бегства императрицы Рики, он не доверял никому в Балмакаре. Двадцать дней прошло после того пожара, двадцать дней ворота между уровнями стояли на запоре, двадцать дней подряд усиливалось присутствие военных патрулей на улицах… и вот результат: чертовы террористы уничтожили одно из самых знаковых архитектурных сооружений города.

– Ублюдки! – рявкнул Уртика и так хватил по мраморной столешнице металлическим кубком, что на его сверкающем боку появилась заметная вмятина – след монаршего гнева.

– В самом деле, – поддакнул Фулкром.

– Как я понял, ты был среди тех немногих, кому удалось подобраться к этим сволочам достаточно близко? – Откинувшись на резную спинку стула, Уртика положил на стол ноги, словно готовясь с комфортом поразмыслить на досуге.

– Да, это так. Они работают – по крайней мере, в тот раз работали – с культистами, как и говорилось на императорском совещании. – И Фулкром подробно описал все, что видел в тот день.

– Культисты – неслабый народ… – Внезапно успокоившись, Уртика направил разговор в другое русло. Наверняка он уже знал все, что рассказал ему Фулкром, не могли ведь ему не донести об этом с самого начала, и теперь просто испытывал следователя.

Фулкром занервничал. В теории ему предстояла еще долгая жизнь в рядах Инквизиции, но он чувствовал, что сейчас его карьера висит на волоске.

Уртика продолжил:

– Происшествие с Колокольной башней было одним из целого ряда, и этот ряд за последнее время вырос так, что мы уже не можем чувствовать себя спокойно. Не знаю, что именно привело к такой вспышке преступности, но в том, что такую вспышку мы наблюдаем, у меня сомнений нет. Говорят, во всем виноваты анархисты, которые требуют передать всю власть над городом народу. Иными словами, они идут против существующей власти – моей власти. Их образ действий разительно изменился – по сравнению с тем, что они позволяют себе нынче, даже тот небольшой мятеж месячной давности выглядит сущим пустяком. Но теперь нам не до смеха. У них появилась организация. Их листовки распространяются по всему городу. Разведка сообщает, что многие интеллектуалы поддерживают их, образованные мужчины и женщины превращаются в пятую колонну. Они говорят о таких вещах, как зарплатное рабство и самоорганизация. Они цитируют выдержки якобы из документов Совета с целью доказать жителям города, что и Совет, и Инквизиция функционируют вовсе не для их блага.

Фулкром покачал головой:

– Ужасно, мой император. – Хотя в глубине души ему стало противно от того, как мало информации попадало в официальные каналы Инквизиции. Многое из того, о чем говорил сейчас Уртика, он слышал впервые.

– Ложь распространяется, как зараза, Фулкром. Под покровом ночи в укромных уголках города проходят тайные встречи, а когда военные прибывают туда, они никого не находят. Ходят слухи, что в некоторых районах Кейвсайда появились группы людей, которым больше не нужны деньги, потому что все необходимое для жизни они получают даром. Говорят, они считают Шалев спасительницей, но ты и я знаем, что это неправда. Она преступница и террористка.

– Мой император, мне только сегодня утром принесли доклад, – начал Фулкром. – Магазины грабят прицельно. Военных избивают на улицах. Обитатели верхних уровней города живут в постоянном страхе.

– И это как раз то, чего я не должен позволять. Не мне тебе говорить, как много лишней работы это создает вам, Инквизиции.

Фулкром с достоинством улыбнулся:

– Мы стараемся.

Уртика согласно кивнул:

– Вы много и хорошо работаете. Но у меня есть свои агенты, которые совсем недавно узнали об организации анархистов, и то, что они рассказали, мне совсем не нравится. Я не могу позволить кучке негодяев прибрать к рукам дела всей империи.

Фулкрому не нравилось, что император совсем не выбирает выражений, точно психопат. В конце концов, не кто иной, как он виновен в попытке массового убийства беженцев.

– Мне кажется, что у вас созрел план, мой император.

– Верно. – Уртика скинул со стола ноги и подался вперед, держа Фулкрома под прицелом своего взгляда, изучая его. – До сих пор от городской стражи не было никакого толку, более того, насколько мне известно, кое-кто из них и сам поет под дудку мерзавцев. Но ты, Фулкром, как служитель Инквизиции, которому я доверяю, станешь частью моего плана.

– Это большая честь для меня, – солгал Фулкром.

Уртика договорился с культистами. Больше он ничего объяснять не стал.

Вдвоем они прошли в другой зал для приемов: он находился в самом дальнем углу императорской резиденции, в скале, которая служила основанием Балмакары. Слуги и придворные кружили возле Уртики, как мотыльки возле свечи, но от Фулкрома не укрылось общее для всех лиц выражение тревоги и страха как-нибудь оплошать перед императором.

Коридоры, которыми они шли сначала, отличались показной пышностью – кремовые плиты пола, статуи, картины, бюсты вдоль стен, на их позолоте яркие блики от тысяч ламп и светильников. Но вдруг на смену этой роскоши пришел простой ковер, украшения по моде прошлого года, бюсты не столь известных и уважаемых личностей. А уж когда они стали углубляться в пещеры, от прежнего убранства и вовсе ничего не осталось: лишь голые стены да примитивные кенкеты, скупо освещавшие длинный коридор, который был бы совсем пустым, если бы не два телохранителя, следовавшие за ними на некотором расстоянии, как приказал император.

По правую руку от них показались две двери, одна была окована железом – ее-то и распахнул Уртика, резко рванув на себя. Стражник по ту сторону двери сделал неуверенное движение и вытянулся в струнку.

– И это ты называешь безопасностью? – окрысился на здоровенного молодца Уртика. – Да я мог оказаться кем угодно! Я мог бы уже сто раз тебя убить!

– Прошу прощения, мой император. Больше не буду, сэр.

– То-то же. – Уртика шмыгнул мимо стража в зал, Фулкром спокойно последовал за ним.

За громадным круглым столом из дуба сидели трое, все в типичных культистских одеяниях с капюшонами. Стены вокруг были голые – ни картинки, ни гобелена, только неровности дикого камня отбрасывали странные тени при колеблющемся свете свечей, так что казалось, будто они покрыты рябью. Похоже, у этого зала было лишь одно достоинство – он находился вдали от любопытных глаз.

Сидевшие за столом встали, когда Уртика появился в зале, и снова опустились на свои места, лишь когда он, усевшись, знаком показал им сделать то же.

– Прошу, – сказал он Фулкрому и указал на пустое кресло.

Затем он представил присутствующих друг другу. Двое мужчин и одна женщина напротив Фулкрома оказались представителями разных культистских сект, которые, как предположил следователь, согласились сотрудничать с империей в обмен на личную безопасность и немалые блага.

– Вы трое знаете, в чем суть, – продолжал Уртика. – Следователь не знает. – Он повернулся к Фулкрому. – Они принимают участие в моем спецпроекте. Несмотря на все наши усилия ограничить передвижение людей по городу и умножить присутствие военных на улицах, насилие из пещер продолжает распространяться.

Фулкром ответил ему спокойным взглядом.

– Мне понятно ваше желание покончить с этим; мы в Инквизиции стремимся к тому же.

– Осуществить наши желания нам и помогут наши друзья-культисты, – улыбнулся Уртика. – Они уже довели свои разработки до той стадии, когда их можно начать соединять с плотью и кровью. Вы наверняка слышали о практике усиления природных способностей человека, которая в ходу среди солдат Ночной Гвардии, ныне квартирующих в Виллирене. Так вот, они разработали улучшенную методику. Применимую и к людям, и к румелям. Эта методика позволяет внедрить суперспособности в организм. – И Уртика горделиво откинулся на стуле, сложив на груди руки.

– Вы же не хотите, чтобы я… – Фулкром постарался скрыть овладевшую им тревогу. Он даже расстегнул воротничок.

– Нет, конечно же, нет, – рассмеялся Уртика. – У нас уже есть на примете трое, пригодные для данной работы.

– Кто они? – спросил Фулкром. – И какова моя роль в вашем плане?

– Нам нужны люди не только достойные доверия, но такие, чьи тела будут позитивно реагировать на производимые с ними манипуляции. Их предстоит наделить особыми способностями, но, к сожалению, у нас уже были добровольцы, с которыми этот опыт закончился плачевно. Значит, нам нужны те, на кого мы, в случае необходимости, сможем оказать… давление.

– Шантаж? – вставил следователь.

– Нет, всего лишь мера безопасности, на всякий случай. Они ведь станут обладателями исключительной анатомии, вы же понимаете. В сущности, мы создадим новый человеческий вид для защиты нашего города – героя народных масс. Больше того – супергероя, если хотите, существо, способное в одиночку противостоять целой армии. Именно такие бойцы нужны нам для борьбы с преступностью, с их помощью мы справимся и с анархистами, и с прочими грозящими нам опасностями.

Фулкром не знал, что сказать. Культисты глядели на него с высокомерием, откинувшись на спинки своих кресел.

Уртика продолжал:

– А вы, следователь Фулкром, должны будете стать тем звеном, которое свяжет их с законом. Вообще-то, мы хотим, чтобы вы работали с ними постоянно и обеспечивали им доступ ко всей информации из каналов Инквизиции; мы выбрали именно вас, поскольку, если верить вашему начальству, вы умеете находить подход к самым разным людям. А этими индивидами придется управлять не только кнутом, но и пряником, чтобы обеспечить успех. Вы расскажете им обо всем, что нас в данный момент беспокоит, и дадите им в руки все необходимые ниточки.

– Супергерои, – эхом повторил Фулкром, напуганный до того, что даже не посмел задавать вопросы.

Потом заговорили культисты: они, как им казалось, посвятили его в самую суть, хотя на самом деле только запутали его избыточной терминологией. Они говорили об оперативных вмешательствах и рассуждали об индивидах. Каждый по очереди прочел целую лекцию на свою тему: метаанатомия, металлическое усиление, замещение органов, переэлектрификация.

Уртика уже знал все, что ему было нужно, и Фулкром ясно видел, что он тоже не очень-то понимает, о чем сейчас идет речь.

– Итак, следователь. Можете ли вы гарантировать нам свое участие в нашем проекте?

– Конечно. Один вопрос, если позволите. Кого вы избрали на роль этого нового трио?

– Разумеется, вы это узнаете, – ответил Уртика. – Собственно, один уже у нас в тюрьме, на инициации второго сегодня вечером я попрошу вас присутствовать. Вряд ли его будет трудно убедить. К тому же вы с ним уже знакомы.

Глава седьмая

«Лучшие вечеринки – это те, которые происходят спонтанно», – думал Фулкром, бродя по квартире в пентхаусе на пятом уровне города. Наверное, поэтому у него никогда не выходило ничего путного: неумолимый организатор по природе, он всегда слишком жестко регламентировал те редкие сборища, которые у него случались, так что никто из его гостей не мог в должной мере расслабиться и получить удовольствие.

Зато тут, подумал Фулкром, все как надо. Нет, что ни говори, а помощник Тейн знает секрет, как собрать в комнате много народу и сделать так, чтобы всем было весело. Дочери землевладельцев танцевали со следователями, сыновьями советников и просто людей со связями.

Тейн, совсем недолго прослуживший в Инквизиции, уже стал из-за этого легендой – о его вечеринках слухи распространялись задолго до их начала и не стихали еще много дней после конца. В его квартире, с высокими потолками, современной живописью и узорными кенкетами на стенах, модными белыми полами и скульптурами из цветного стекла работы самых известных виллджамурских стеклодувов, молодые люди и девушки – как люди, так и румели – могли спокойно пообщаться, забыв хотя бы на время о ледниковом периоде, о росте преступности в городе и о войне в далеком Виллирене.

Они пили вино. Беззаботно целовались с незнакомцами. Фулкром прекрасно понимал, что они ведут себя так только потому, что хотят забыться. Иногда в богатых кварталах давали по нескольку вечеринок одновременно, и тогда на улицу выставляли доски с расписаниями танцев, чтобы каждый желающий мог планировать свои развлечения заранее.

Все это не очень нравилось Фулкрому; он никак не мог заставить себя забыть о беженцах, которые, может быть, умирали в эту самую минуту, выставленные на жестокий Мороз.

В углу двое молодых людей примерно одного возраста с Тейном – лет около тридцати – хвастались друг перед другом своими новыми мечами, демонстрируя богато изукрашенные рукояти и пробуя сталь клинков. Рядом какая-то девушка, привстав на носочки, шептала что-то на ухо другому мужчине. Музыканты – лютнисты, барабанщики и певцы, все с андерграундной сцены, – выдавали изумительные мелодии и ритмы. Одежда приглашенных напоминала показ мод – все новейшие тенденции были налицо: высокие воротники, теплые платья с низкими вырезами, сапоги-ботфорты. Кто-то отважно открыл окно – надышали! – и с морозной улицы в комнату потянуло свежим ароматом соснового леса.

Один из следователей-румелей подошел к Фулкрому и, дохнув на него алкоголем, забормотал:

– Слыш-шь, этот Тейн, он ведь помо… помощник-то никакой, а вечеринки устраивает – закача… закачаеш-шься.

«Дурак», – подумал Фулкром. Хотя, с другой стороны, возможно, он прав. Станет ли когда-нибудь Тейн хорошим помощником следователя? Он уже четыре года экзамены сдает, все никак не сдаст. Если бы не его на удивление большой трастовый фонд, из которого он с такой щедростью помогает Инквизиции… «Не надо так о нем, – мысленно оборвал себя Фулкром. – Не сегодня».

К Фулкрому то и дело подходили девушки в платьях, совсем непригодных для ледниковой эры. Пленительные юные создания с глазами, сулившими все радости мира, они облизывали губы, говоря с ним.

– О, обожаю симпатичных румелей вроде тебя.

– Ты такой красивый, и люди говорят о тебе столько хорошего.

– Почему же ты один?

Но Фулкром был либо слишком хорошо воспитан, либо чрезмерно застенчив, чтобы получать удовольствие от подобного стиля общения. Непроизвольно ежась от их развязности, он со всей доступной ему любезностью отклонял их намеки и предложения. А в это время Гейл, девушка-администратор из Инквизиции, танцевала с другим следователем-румелем, то и дело поглядывая на Фулкрома, видит ли он.

Фулкром вздохнул. Сможет ли он еще полюбить когда-нибудь?

«Наверное, есть вещи, с которыми просто нельзя свыкнуться, – думал он. – Сколько лет уже прошло? Хорошо еще, что я трудоголик».

Его внимание привлек чей-то разговор за спиной:

– И чего он из кожи лезет, не понимаю. Все равно все знают, что он некомпетентен.

Беседовали старшие администраторы Инквизиции, вороные, с которыми он лишь изредка встречался в коридорах, – они были из тех, кто предпочитал отсиживаться за книгами, а не ходить по земле.

– Бесспорно, – продолжал другой, – но, говорят, у него бумажник здорово подбит. Да и архиинквизитор водит дружбу с его родителями.

– Кстати, на чем они так разбогатели? – спросил первый, в красной тунике. – И зачем ему вообще служить, раз у него…

И тут Фулкром увидел Тейна, который вдруг вырос за их спинами: высокий, светловолосый, голубоглазый, в безукоризненно сидевшей на нем пурпурной тунике с золотым кантом и пуговками. Обаятельный красавец, он сумел сохранить улыбку, даже услышав этот нелестный для него разговор, – очевидно, она помогала ему отгородиться от всего неприятного.

Вздохнув, он пригнулся и обратился к тем, кто только что поливал его грязью. Похоже было, что вдох и выдох помогли молодому человеку избавиться от овладевшего им на миг гнева.

– А затем, мои дорогие друзья, что кое-кому действительно хочется приносить пользу. Такое вам никогда в голову не приходило?

– Слушай, Тейн… Извини, мы просто не видели, что ты рядом.

– Ну, раз не видели, то, значит, можно говорить что угодно? – Тейн выпрямился и отошел от них, все так же улыбаясь. Те двое тут же поднялись и устремились к выходу, лавируя между подвыпившими гостями, а он смотрел на них сверху вниз с высоты своего роста.

Затем стройный молодой человек вздохнул, закрыл глаза и словно окунулся в поток наплывавшей на него музыки, а Фулкрому вдруг стало его жалко. Сделав к Тейну шаг, он положил тому на плечо свою руку: «Сегодня, бедный мой Тейн, ты обретешь цель в жизни».

– Не стоит переживать из-за них, Тейн, – сказал он вслух. – Твое время настанет – скорее, чем ты думаешь.

Однако было уже поздно, и Фулкром решил, что тайные агенты Уртики, его новая стража, не придут за Тейном сегодня. По их замыслу, нанести удар следовало в самом разгаре вечеринки, при большом скоплении людей, чтобы опозорить Тейна перед ними и тем вернее привести его в подчинение. У Фулкрома были свои сомнения относительно этого метода, он считал, что с человеком можно договориться и по-другому, однако изначально император настаивал на еще более жестоком способе. Так что это было еще компромиссное решение.

Гости готовы были, похоже, веселиться до рассвета. Было уже далеко пополудни, когда дверь вдруг распахнулась и четверка в серых плащах, широкополых шляпах и с шарфами, прикрывающими лицо, ввалилась в квартиру.

Все происходило при свечах.

Ростом ничуть не ниже Тейна, пришельцы подняли его с дивана, чтобы смотреть ему глаза в глаза. Те из гостей, кто еще не свалился под стол от выпитого, глазели на происходящее, и Фулкром сделал серым знак вести себя потише.

– Все нормально, парни, – сказал он им. Он, конечно, знал, что у них приказ попугать Тейна как следует, но они, судя по всему, приготовились стереть его в порошок.

Так вот, значит, каковы они, эти императорские спецагенты, выполняющие по его приказу грязную работу за закрытыми дверями, грозная замена Ночной Гвардии. Они наводили на него жуть, но он знал, что это нормально, – элемент страха всегда необходим.

– Что… что я сделал? – заикался Тейн, вдруг растеряв все свое хладнокровие. Его глаза так и бегали с одного серого плаща на другой, страх и безнадежность были написаны у него на лице.

– Мы с тобой разберемся, Тейн, – фыркнул один из них, Фулкром не понял кто.

– Мы слыхали, тебе не очень-то рады в Инквизиции, – прошипел другой, хватая Тейна за воротник. – Говорят, ты просто избалованный маменькин сынок.

– Кто говорит? – тревожно спросил Тейн, стараясь держать голову прямо.

– Никто, просто слухи, – а по другим слухам, ты хороший человек, – вмешался Фулкром; ему показалось, что серые плащи слишком уж вошли во вкус.

Тот, который держал Тейна за воротник, оглянулся на Фулкрома, выпустил ворот, и Тейн тут же отпрянул, отряхиваясь. Его обращенный к Фулкрому взгляд был полон почтения.

– Может быть, так оно и есть, только я что-то не пойму, вам-то что до этого? – Тейн обращался ко всем серым плащам сразу. – И кто вы, черт побери, такие?

– Спору нет, ты благонамеренный, но все равно дурак и некомпетентный, – прошипел еще один в сером, причем злоба так и сочилась из его глаз. – Это все знают.

– Слушайте, нельзя же так просто врываться и…

Тейн сделал попытку пройти мимо них, но его схватили, швырнули в кресло и надавали пощечин – хорошо, что он немного осоловел от выпивки, подумал Фулкром. Некоторые гости, делая вид, будто ничего не замечают, украдкой тянули шеи, прислушиваясь к происходящему, и только одна парочка самозабвенно целовалась в углу, безразличная ко всему.

– Заткнись и слушай, придурок. Ты землю роешь, но у тебя проблемы, мы знаем. Мы знаем, откуда у твоих родителей деньжата, и еще мы знаем, почему ты так рвешься помогать Инквизиции.

Тейн посмотрел на них большими глазами.

«Ясно, – подумал Фулкром, – вот, значит, чего боится наш славный паренек Тейн. Он боится, как бы его секреты не стали известны слишком многим».

– Мы знаем, зачем ты устраиваешь вечеринки, – продолжал шептать серый плащ, – покупаешь себе друзей, хочешь всем понравиться, надеешься, что игра в помощника следователя избавит тебя от комплекса вины…

– Ладно, хватит! – крикнул Тейн. – Я все понял. Джентльмены, я весь внимание. Ради всего святого, объясните внятно, чего вы от меня хотите?

– Будет лучше, если ты послушаешь этих ребят, Тейн, – снова вмешался Фулкром. – Не суетись, не то они превратят твою жизнь в кошмар.

– И ты тоже с ними?

– Слушай, Тейн, городу нужна твоя помощь. Помощь человека честного и любящего свою работу. Такого, который будет служить нам верно и никуда не сбежит. Такого, с кем мы сможем достигнуть взаимопонимания… в общем, сговорчивого.

– Похоже на шантаж, – заметил Тейн.

– А он не так глуп, как его представляют, – вслух сказал один из серых, и Фулкром послал ему злобный взгляд.

Незачем понапрасну унижать человека. Тейн на все согласен, ведь они уже и так нащупали его слабое место – боязнь огласки. Серый плащ схватил Тейна за волосы и запрокинул ему голову, – к чести парня, тот даже виду не подал, что ему больно.

– Сговорчивость – самое ценное качество в наших глазах, – сказал агент.

– Ладно, считайте, что мы договорились, – отвечал Тейн, – только отпустите.

Серый плащ повернулся к Фулкрому и кивнул; к удивлению следователя, он и правда отпустил волосы Тейна. Тот подался вперед и принял небрежную позу. Фулкром сам изумился тому, сколько у него оказалось власти.

– Он ваш – дальше договаривайтесь сами, – сказал агент. Тейну он пригрозил: – Если ты заартачишься и все испортишь, то Фулкрому стоит только нам моргнуть, и мы тебя из-под земли выроем, и тогда ты будешь умирать медленной и мучительной смертью.

– Отлично, – шепнул Тейн. – Но послушайте, я даже не знаю, чего вы от меня хотите.

С неколебимым спокойствием они один за другим выскользнули из комнаты, оставив полуоткрытой дверь.

Слегка обескураженный, Тейн отряхнулся, привел себя в порядок и только тогда обратился к Фулкрому:

– Я всегда знал, что ты себе на уме, но такого не ожидал.

– Я тоже, – признался Фулкром.

– И чего ты от меня хочешь?

– Пойдешь со мной в Балмакару. Но сначала оглянись кругом, посмотри внимательно на лица этих людей, на которых ты так любишь производить впечатление. Ты ведь хочешь, чтобы тебя все любили… – Фулкром наклонился к нему и прошептал: – Подумай, что они станут думать о тебе, если узнают, откуда у тебя деньги!

Выражение лица Тейна, написанная на нем решимость сказали Фулкрому, что он с ними, на его сотрудничество можно рассчитывать.

– Вот именно. Скорее всего, они захотят линчевать тебя сами. Ты избран, Тейн. Не подведи меня.

– Ладно. Только дай мне хотя бы прибраться сначала.

Со следующим будет не так легко, понял Фулкром. Его не запугаешь.

За окном стоял адский шум. Пьяный юнец решил, что некто спит с его подругой и что именно теперь настало время разобраться с ним раз и навсегда. Вулдон слышал, как парень тянул из ножен меч – то ли с трудом, то ли со страхом. Парень либо психически неустойчив – и тогда его, скорее всего, убьют; либо он слишком хладнокровен, чтобы драться как следует, и значит его все равно убьют. Ни то ни другое состояние не годится для успешной драки.

«Виллджамур уже не самый приятный город для жизни. Да вряд ли и был таким когда…» Его прежняя жизнь промелькнула перед его внутренним взором в одно мгновение: поножовщины в темноте, жестокие схватки на мостах, случаи, когда он, опоздав, находил на месте преступления лужи крови и отрезанные головы… «Точно, и в те дни ничего хорошего не было».

Вулдон закрыл ставни, чтобы сохранить тепло, налил себе дешевого рома «Черное сердце», зажег самокрутку из арума, опустился в потертое кожаное кресло и, как всегда по вечерам, принялся процеживать воспоминания в поисках какой-нибудь зацепки.

Сидя один в темноте своей изолированной квартиры в доме-террасе, он никак не мог сосредоточиться. Воспоминания приходили к нему все сразу, разные фрагменты жизни вперемешку, бессвязные и искаженные. А он любил каждую ночь переживать один определенный миг, глядя на него из своего настоящего и испытывая меланхолию.

«Те дни давно прошли, Вулдон, так что отпусти их и забудь».

Но сколько он ни уговаривал себя, ничего не помогало. Помнило тело, помнили болящие мышцы, сломанные когда-то кости ныли и не давали забыть: драка на ножах, потасовка на крыше, прыжок с моста в попытке кого-то спасти.

Тридцать лет прошло с тех пор, тридцать лет как один день.

Тридцать лет прошло, и за ним снова пришли люди императора. Тайные агенты, действующие в таких глубинах городской жизни, что о них не знают даже ночные гвардейцы. Зато Вулдон знал; он сам работал с ними в прежние дни, с ними или с другими, как они, в какие бы наряды ни обряжал их очередной правитель.

Вулдон не был глуп. Он давно ждал. И выследил их еще два часа тому назад: они расставили людей на каждом углу – фирменный почерк их конторы, – проверили улицы и крыши. Их легко заметить, когда знаешь, куда смотреть. Их целью был его дом на втором уровне Виллджамура, точнее, его квартира на третьем этаже – эта поганая дыра над закрывшейся не так давно таверной; совсем не похоже на его прежнее гламурное жилье.

Пинком выбив дверь, они ворвались в квартиру, где он сидел, развалившись, в кресле, на полу рядом с ним стояла початая бутылка «Черного сердца», а кончик его самокрутки тлел в полумраке.

Они окружили его – их было пятеро; высокие, худощавые, в длинных серых плащах, широкополых шляпах, с шарфами, прикрывающими лицо, они походили на тени, которые просочились в его жилье через полуоткрытую дверь. Стояли, опустив руки в карманы, холодные и отчужденные, точно призраки. Как обычно, держатся на расстоянии от человека, который может хорошо дать в морду, – всегда были такие.

«Ублюдки!»

– Где это вы так задержались? – буркнул Вулдон. Облако арумового дыма окружало его, полулежавшего в кресле. – Что-то вы стали осторожничать. Хорошо хоть не такие неуклюжие, как городская стража.

– В наше время осторожность не помешает, Вулдон, – просипел в ответ один из них. – В Виллджамуре сейчас творится много всякого – и в основном под землей.

– Вот как? Ну, мне-то это теперь без интереса. – И он опять затянулся самокруткой. – А вы с чем пожаловали?

– Не с чем, а зачем, Вулдон. Мы пришли за тобой.

– И какого лешего вам от меня понадобилось? Думаете, сможете принудить меня еще к чему-нибудь? – И он расхохотался, хотя его смех не понравился ему самому.

– Нет, Вулдон, никакого насилия, мы ведь знаем, что оно все равно не поможет, – ты слишком упрям.

Это был уже другой голос – культурный, но твердый, он, наверное, принадлежал вожаку. Вдруг он заметил у говорившего хвост – румель; значит, воняет Инквизицией.

– Это ты правильно сообразил, – сказал он.

– О тебе ходили легенды, Вулдон, – продолжал тот же голос. – Точнее, ты сам Легенда.

– Легенды не живут над засранными тавернами. – И Вулдон сделал ладонями поднятых рук движение от себя, точно говоря им: «Уходите». – Я слишком стар, – повторил он в темноту, в которой незваные гости вырисовывались неясными силуэтами. – Вы знаете меня только по тем историям, которые обо мне рассказывали. Но это было давно. А сейчас мне уже под шестьдесят.

– У нас есть культисты, которые знают, что с этим делать, – произнес румель.

– У нас есть новые технологии, – добавил второй агент.

Вулдон не видел их лиц, да ему это было и не нужно. Они внушали ему только отвращение своими повадками: врываются в чужой дом, портят человеку вечер.

– Дайте мне умереть спокойно. Все равно от меня сейчас никому нет никакого вреда.

– Император Уртика приказывает тебе вернуться.

– Уртика? – переспросил Вулдон. – А что случилось с девчонками из династии Джамуров?

– Ты что, новостей не читаешь? Их давно нет, они пытались убить беженцев. Теперь вместо них Уртика, он приказал их казнить, но они сбежали. Уртика правит империей и Виллджамуром.

Вулдона, похоже, не очень огорчило то, что джамурские наследницы смылись из города. При одном воспоминании об этой семейке кровь закипала у него в жилах.

«Тридцать лет прошло…»

– И чего же хочет от меня ваш Уртика? – спросил Вулдон. – Кстати, вы хоть логово-то мое рассмотрели как следует? – Он чиркнул спичкой и зашарил вокруг в поисках фонаря.

И вот Вулдон предстал перед ними при свете: в засаленном халате и в мешковатых пижамных штанах. Все в доме было ему под стать: шторы, похожие на тряпки, ковер весь в пятнах, горы немытой посуды, кипа газет в одном углу. Седые волосы на его некогда мускулистой груди встали дыбом, точно собираясь кричать о его возрасте, и он, будто вдруг вспомнив, кем был когда-то, смущенно прикрылся.

– От тебя воняет, – сказал один агент. – Вся твоя нора воняет.

– Я за собой в последнее время не слежу. Говорил же я вам – в историях все по-другому. Вы, поди, еще детишками были, когда их слушали.

– Ты мог бы снова стать кем-то, – сказал румель, гнедой, и в его голосе звучал оптимизм. – Если пойдешь с нами, мы позаботимся о том, чтобы с тобой хорошо обращались.

– Почему я? – Он заранее понимал, что любой их ответ покажется ему неудовлетворительным, ведь он знал их методы работы. Агенты говорят лишь то, что может повлиять на человека, а правда это или ложь – значения не имеет.

– Потому что ты был первым и самым лучшим, Вулдон, – сказал румель. – Ты был Легендой. И ты знаешь правила этой игры, ты умеешь в нее играть. Ты понимаешь преступников лучше, чем кто-либо другой; черт, даже мы в Инквизиции слышали о тебе.

– В том-то и беда – рассказов много, фактов мало.

– Твоя старая работа ждет тебя – в новом обличье. Мы предлагаем тебе шанс оживить Легенду; все, что тебе для этого нужно, – просто пойти с нами.

Слушая их, он смотрел в пол и переживал часть своей жизни заново.

– Мне уже не нравится это имя. Я не вспоминал о нем десятки лет, так что оставьте меня в покое.

– Ты лжешь, – сказал румель. – Я по голосу слышу. Мы даем тебе время на размышления. Завтра вечером вернемся.

Когда Вулдон наконец поднял глаза, их уже не было, только приоткрытая дверь напоминала об их недавнем присутствии. Соседская семейка уже вернулась домой, их детишки вопили так, что стенам впору было рухнуть. По коридору шла кошка; встав у его двери, она потянула воздух носом и пошла дальше, видимо передумав заходить в гости. Вулдон обвел глазами комнату и свои жалкие пожитки: ветхую мебель, пару старых книг, стопку чистых листов для самокруток, пустые бутылки из-под алкоголя и чернил, немытую посуду.

Он поскреб пятерней свой щетинистый подбородок и хмыкнул: «Ишь, сюда и кошку не заманишь!»

Ему было так паршиво, что не хотелось даже вставать и закрывать дверь, но со временем он все же заставил себя это сделать.

У двери он со стоном наклонился, поднял с пола фонарь и пошел с ним в спальню, но по дороге задержался возле шкафа. Минуту-другую он стоял, раздумывая о его содержимом.

Когда он все же открыл дверцы, луч света упал в пыльное нутро шкафа и выхватил из темноты костюм – тот, из прежних времен. Он погладил ткань, ощупал пальцами отделку, и ему показалось, будто он ласкает свои воспоминания. Вот она, его старая форма, та, в которой он ходил в другой жизни, однако ему пока не хотелось ее доставать.

«Нет, я еще не готов», – решил он, захлопнул дверцы и прошлепал в спальню.

В ту ночь, лежа в своей постели, он видел во сне свою жизнь.

Глава восьмая

Лан проснулась в камере, все тело ее болело. Кирпичные стены то надвигались на нее, то снова удалялись. Не один раз она вынуждена была ложиться на бок, чтобы облегчить боль: ее руки были связаны за спиной, веревка обвивалась вокруг торса, голова трещала, как после хорошей попойки.

Все, случившееся с ней с тех пор, как она вернулась с Ислы, слилось в бессвязную мешанину. Может, это культисты сделали что-то с ее головой, порылись в ее памяти?

Нет, они тут ни при чем, с запозданием поняла она.

Культисты снабдили ее подложными документами на женское имя, чтобы она могла вернуться в Виллджамур, не привлекая ничьего внимания.

Подъехав к главным воротам города, куда ее проводил один культист, она была поражена, увидев под стенами палаточный лагерь. Гуманитарная катастрофа растянулась на полмили вдоль обочин главной дороги в Виллджамур – сараи из листов тонкого железа и парусиновые палатки, ямы, в которых тлели маленькие костерки, давая больше дыма, чем пламени. Грязные, оборванные люди, все на одно лицо, что мужчины, что женщины, тем не менее смотрели на нее с интересом, когда она ехала мимо них. То и дело ей попадались на глаза люди в красивых одеяниях Джорсалира, они раздавали беженцам плоские хлебцы. Да, последний отрезок пути оказался испытанием не для слабонервных.

Миновав усиленный кордон стражи на входе – что с документами, сработанными Кайсом, оказалось совсем просто, – она решила сразу сделать одно небольшое, но важное дело: забрать свой ключ в одном из подотделов Совета, подчинявшихся Инквизиции Виллджамура, для чего она назвала некий номер, и ей выдали деньги.

«Неужели в Виллджамуре и правда так легко начать новую жизнь?»

Наконец она вернулась в дом, который принадлежал ее семье, – старое здание, два этажа на поверхности, два под землей, на четвертом уровне города.

Каждый переулок, каждый обветшавший гранитный фасад на подходе к дому вызывали у нее все новые и новые воспоминания. Войдя в дом и вдохнув застоявшийся воздух, она первым делом принялась уничтожать все свидетельства своей прошлой жизни: письма, документы, фамильные вещи – все летело в огонь. Целый день она только и делала, что стирала саму фамилию «Кайн» из памяти Виллджамура. Не из страха и не из мстительного чувства – ведь, судя по тому, что родители завещали ей всю свою собственность, они все же любили ее хотя бы чуть-чуть; нет, для того, чтобы не сойти с ума в будущем. Для собственного спокойствия ей нужно было изменить этот дом так же, как изменилась она сама. Она боялась, что один вид многих комнат родного дома вызовет у нее приступ паники, но напрасно – сознание уже заблокировало доступ ко многому из того, что случалось с ней здесь в детстве. Воспоминания ненадежны и в лучшие времена, а она с годами научилась понимать и принимать чувства своих родителей, их ненависть к той, кем она себя считала. Отпустив эти воспоминания на свободу, она сразу почувствовала себя лучше. Лан твердила себе, что люди боятся и ненавидят лишь то, что им непонятно и чуждо. Ее преображение близилось к концу.

Уже двадцатый день после операции на Исле Лан жила в Виллджамуре, но ее тело еще не полностью оправилось от вмешательства. Синяки образовывались в самых непредсказуемых местах, ее мучили внутренние боли в таких участках тела, о существовании которых она раньше и не подозревала. Но никаких заметных шрамов не было – лишь под ребрами белела тоненькая, еле видимая полоска, как от удара очень узким и коротким ножом. Временами на нее вдруг накатывала слабость, сопровождавшаяся приступами тошноты и головокружения, но все реже и реже. На двадцатый день она чувствовала себя уже совсем хорошо.

Очень медленно она постигала, что это значит – быть женщиной в современном Виллджамуре. Много лет прошло с тех пор, как она покинула этот город, и, как оказалось, немало изменилось за эти годы.

Лан была теперь самой настоящей женщиной – с точки зрения анатомии. Она обладала теми же правами, что и любая другая женщина, и окружающие обращались с ней как с женщиной. Оказалось, однако, что город создан не для их блага. Двери перед ней, конечно, открывались, причем в буквальном смысле, и поначалу это было приятно, но дальнейшие знаки внимания со стороны мужчин были ей в тягость. Она не чувствовала себя такой уж красоткой, но то и дело ловила на себе мужские взгляды. Они пронизывали ее и были психологически абсолютно новы для нее, причем другие женщины, похоже, осуждали ее замашки недотроги. Стоило ей открыть рот где-нибудь на рынке, и торговцы тут же начинали проявлять к ней снисходительность. Она пробовала искать работу – у нее было достаточно денег на первое время, однако ей хотелось чем-то заняться, стать частью общества и вообще жить нормальной жизнью. Несколько дней она бродила по улицам города с уровня на уровень, присматриваясь к вакансиям.

В основном требовались официантки и швеи. Гильдии избегали принимать в свои ряды большое количество женщин, а домохозяйкой, как понимала Лан, карьеры не сделаешь. Можно было, конечно, пойти в армию, куда женщин брали без ограничений, но служба в экстремальных условиях где-нибудь на окраине империи была не тем, о чем она мечтала. Тем не менее у нее на руках был главный козырь – время, а значит она могла позволить себе роскошь, недоступную большинству женщин, – ждать и выбирать.

Бродя по городу в поисках работы, она испытывала чувство непривычного страха. То ли дело было в привыкании к новому телу, то ли в чем-то ином, вне ее лежащем, однако ей то и дело казалось, будто за ней следят. Может быть, это культисты наблюдали за ней, сделав ее участницей какого-нибудь своего эксперимента? Кайс ведь намекал, что может отыскать ее везде, если захочет проверить, как работает его магия, – хотя нет, он говорил «технология» и всегда злился, когда она называла это по старинке.

Может быть, это они за ней следят. Может быть, они ее оберегают.

Однажды промозглым, пропахшим запахами готовящейся еды утром Лан бродила между прилавками в поисках специй для ужина. Ирен был полон солдатами с мечами наголо, которые устрашали толпу.

Лан подивилась, зачем в столь мирном месте понадобилось присутствие такого количества солдат пехотного полка, в этой страшной черно-коричневой форме, да еще с оружием. Однако народу на ирене все равно было не протолкнуться, извилистые ряды кишели и покупателями, и продавцами. Под пестрыми навесами торговцев рыбой были выставлены баночки с пряностями и специями, кузнецы зорко стерегли свой товар – новые клинки или щиты, выкованные из закаленного металла. В ручных тележках по рядам возили дешевые побрякушки, стайки молодых женщин следовали за ними, окружая их при каждой остановке и склоняясь над товаром. Было шумно: продавцы выкрикивали цены на свой товар, солдаты, перекрывая их, отдавали какие-то команды, торговцы едой жарили обильно посыпанные пряностями морепродукты на гриле.

– Лан!

Кто здесь может знать ее по имени?

– Лан!

У нее не осталось в этом городе знакомых из прежней жизни, а такой, как сейчас, ее и вовсе никто не знал. По глупости, она обернулась посмотреть, кто это…

Хрясть. Рыночная площадь зазвенела воплями.

Последнее, что она запомнила, – это как группа солдат ринулась ей на помощь и тут же отступила, получив новый приказ.

Два удара в живот, один в голову – и она выключилась.

Позже, когда в голове у нее немного прояснилось, в камеру вошли какие-то люди в длинных серых плащах, с шарфами на лицах и забросали ее вопросами. Лан лежала на боку на тонком тюремном матрасе, веревка сдавливала ей грудь, наручники врезались в запястья, повреждая кожу. Под путами на ней была толстая серая туника и черные штаны, но, неизвестно почему, она вдруг почувствовала себя голой.

Лан скоро разобралась, что камера, в которой она находилась, больше походила на обычную спальню, чем на тюрьму, и заключила, что она еще не в самой большой беде. В камеру снова вошли люди. Один за другим они подносили к ее лицу фонари, чуть не тыча ими ей в нос. Не зная жалости, они терзали ее расспросами, заставляя подтверждать то, что и так уже, видимо, знали.

Так, ее заставили подтвердить, что она побывала на Исле, где встречалась с культистами.

Она чувствовала себя глубоко оскорбленной этим допросом. Ей даже захотелось плакать, но она запретила себе – только не у них на виду. Ей доходчиво объяснили, что ее тело оказалось чрезвычайно отзывчивым к технологиям древних. «Зачем тогда еще спрашивать, если вы и так все знаете?»

Как ей говорил тогда Кайс? «Не все так легко переносят вмешательство, как ты». Теперь те же самые слова ей повторили по крайней мере дважды.

Поначалу она отмалчивалась – потерять себя, свое новое самоощущение ей было едва ли не страшнее, чем потерять жизнь.

Слава Бору, вскоре они сняли с нее веревку, перетягивавшую ей живот, и вышли – видимо, чтобы обсудить полученные от нее ответы. Лан тут же принялась исследовать свои наручники. Искусство освобождаться от пут было ей не совсем чуждо: в цирке она видела немало таких трюков и многое о них знала, так сказать, изнутри. К примеру, она знала, что практически любые наручники можно открыть каким-нибудь острым предметом, а то и при помощи простого нажатия, – правда, неплохо бы сначала увидеть механизм. Ощупав свои наручники, она поняла, что ничего особенного в них нет и что их можно открыть, стукнув хорошенько по определенному месту. Повертев головой, она увидела, что лежит на железной кровати. Повернувшись к изголовью спиной и устроившись так, чтобы сохранить равновесие, она несколько раз хорошенько стукнула по раме заведенными назад руками в наручниках, по тому месту, где у них была скоба. Потребовалось целых восемь ударов, прежде чем пружина сработала, зато потом она с удовольствием ощутила, как проходит боль в руках.

«Похоже, что в Виллджамуре дорогие наручники не в ходу», – подумала она, растирая запястья.

Скоро вернулись похитители и удивились, увидев ее свободные руки и наручники, лежащие на матрасе, – к ее удивлению, они не стали ее бить, а дали ей воды и хорошей еды: плоских хлебцев с ароматным карри. Такая роскошь окончательно убедила ее в том, что убивать ее никто не собирается – по крайней мере, не сейчас. Хоть какое-то утешение.

Ее разбудил лязг железа. Серые плащи вернулись и теперь маячили в дверях. Но, кроме них, в камеру вошел кое-кто еще: высокий гнедой румель в малиновой инквизиторской тунике. Его голос прозвучал непривычно нежно для ее уха:

– Здравствуйте, Лан. Я следователь Фулкром. Вы хорошо себя чувствуете? Мне жаль, что вам так досталось. Эти люди… они были не правы, что так с вами обошлись. – Тут между следователем и серыми плащами произошел обмен взглядами. – Сейчас мы объясним вам, что от вас потребуется.

Лан толчком поднялась с матраса, села, спустила ноги с кровати и пригладила волосы. Румель подал ей руку и помог встать.

– Вот так, – сказал он.

Лан протерла глаза и зашлепала за ним следом.

Скоро они оказались в более цивилизованном мире – гладкий пол, оштукатуренные стены, лампы, дающие свет и тепло, бронзовые украшения и потолочные люки. Правда, сквозь них были видны лишь низкие серые облака, но по крайней мере было ясно, что на улице день. Когда к ней вернулась способность видеть, она поглядела на сопровождающих в сером, но их лица по-прежнему скрывали шарфы. Широкополые шляпы и глубокие капюшоны оставляли на виду только глаза – у всех одинаково светлые, человеческие, тревожные. Только у румеля глаза были совсем другие, и он, шагая впереди, то и дело оборачивался назад и подбадривал ее одобрительным взглядом.

Массивная дубовая дверь оказалась до того тяжелой, что распахнуть ее можно было только вдвоем. За ней открылась представительная комната, – судя по движению воздуха и эху шагов, она была большой. В сумерках она мало что могла разглядеть, кроме каких-то блестящих конструкций у дальней стены, вроде книжных полок с пузырьками с жидкостями и проводами. Блик света скользнул по ним – вырвался из них, – и они как будто ожили на секунду.

В центре комнаты стояли три кожаных кресла, два были заняты. Провожатые в сером полукругом рассыпались за ними, а ее толкнули в третье, свободное. Она стала рассматривать соседей: один оказался коренастым, могучим мужчиной лет примерно пятидесяти. У него была физиономия, заросшая трехдневной щетиной, и руки толщиной с ее бедро каждая, и он вполне мог бы сойти за бандита, если бы не бесконечная печаль во всей его позе: он сидел, привычно ссутулившись, как будто провел в таком положении не один год, и смотрел преимущественно вниз. Когда он все же поднял на нее глаза, его взгляд скользнул по ней небрежно, как по пустому стулу. На нем были черные брюки и темно-красный свитер, слишком тесные для него сейчас, – когда-то он, видимо, был мускулист, да и сейчас мускулатура еще могла сохраниться под отложениями многих лет дурной жизни.

Второму было под тридцать, он был высок ростом, хорошо сложен, светловолос и ослепительно голубоглаз. Он сидел, положив ногу на ногу, сцепив руки на коленке, словно дожидался своего заказа где-нибудь в бистро. Он приветствовал Лан вежливой улыбкой, но она была не в настроении отвечать ему тем же.

Кто они были, эти двое? Свет ламп на высоких ножках в центре стола выхватывал только их троих из полумрака комнаты; люди в сером стояли в тени. Вдруг полукруг разомкнулся с одного конца, и в комнате появились другие. Кто-то прошептал: «Селе Уртики», имя повторилось шепотом раз, потом другой. Уртика.

«Не может быть, – подумала она. – Ему-то что от меня может быть нужно?»

– Я император Уртика, – объявил вошедший. Он оказался красивее, чем она думала. Атмосфера в комнате изменилась с его появлением – в ней сгустился страх. – Справа от меня – следователь Фулкром.

Гнедой следователь в малиновом одеянии сделал шаг вперед и тепло приветствовал всех, потом вернулся на свое место, а император продолжал.

– Вы трое, – объявил Уртика, – избраны не без причины. Все вы так или иначе связаны своим прошлым, и скажу вам со всей откровенностью – мы не колеблясь воспользуемся этими узами как противовесом тем исключительным дарам, которые вам вскоре предстоит получить.

– Думаешь, мне не насрать? – спросил широкоплечий. Он явно был не в духе. – У меня нет никаких причин делать то, о чем ты говоришь.

– Я много слышал о тебе, Вулдон, и признаю – твой случай отличается от двух других, – шепнул Уртика. – Мне понятна твоя горечь. У тебя иная мотивация – как и у тебя, Тейн. Я хорошо знал твою семью.

Худой подпрыгнул на месте и подался вперед, видимо взволнованный.

– На что вы намекаете?

– На этот раз я прощаю тебе твою грубость, – спокойно ответил Уртика. – Следователь, пожалуйста, проинформируйте их обо всем. – И Уртика сделал румелю знак говорить.

– Благодарю, мой император, – ответил Фулкром с легким наклоном головы. И обратился к другим: – Тейн, тебе присуще неизменное желание делать добро, хотя твое представление о нем немного расплывчато. У тебя есть принципы, и это само по себе благо. Однако в Инквизиции ты лишний, и поэтому тебя предложили для этой миссии. Так что молчи и слушай… раз в жизни обрати внимание на то, что тебе говорят… и это принесет тебе благо… если будешь сговорчивым.

Тейн раздраженно откинулся на спинку кресла, по-видимому взвешивая, сострить или не стоит.

– Вулдон, когда-то ты был легендарным героем этого города. И сюда, в отличие от двух других, ты пришел по доброй воле. Императора Джохинна и его наследниц больше нет в городе, так что теперь ты можешь принести присягу Уртике, как тебе и предлагают. У тебя есть шанс вернуть себе то, что принадлежало тебе раньше. Мы можем тебе в этом помочь.

Судя по выражению лица Вулдона, им владела боль, копившаяся годами.

– И ты, Лан, – Фулкром повернулся к ней, – здесь тоже не случайно. Твое тело оказалось в высшей степени восприимчивым к культистским технологиям, насколько нам известно, а у нас как раз возникали проблемы с адаптацией в ранних экспериментах. Твое тело упруго и эластично, цирковая карьера дала тебе необходимые гимнастические навыки, так что ты идеально подходишь для своей роли. Я в курсе того, что происходило с тобой в последнее время, и мне кажется, что в нашем законодательстве отсутствуют нормы, позволяющие юридически осмыслить твое превращение. Мы согласны заполнить эту лакуну, чтобы узаконить твою нынешнюю ипостась.

Ее разоружила его прямота и то, что он не пытался ее оскорблять: он знал ее историю и все же говорил с ней уважительно.

– И в чем будет заключаться наша роль? – поинтересовалась Лан.

– Вам, – вмешался Уртика, – предстоит стать Рыцарями Виллджамура, защитниками этого города. Это престижная роль.

«Так зачем тогда обращаться со мной как с куском дерьма?..»

– Вы, – продолжал он, – будете обеспечивать безопасность граждан этого древнего города и скоро станете одной из его реалий. Теперь, когда вам все известно, знакомьтесь друг с другом. Вам троим и еще Фулкрому предстоит проводить много времени вместе.

– А простите за любопытство, почему мы должны все это делать? – спросила Лан, не чувствуя никакого страха перед императором, – после всего, что она повидала, ее трудно было запугать. – Нам ясно, что мы нужны вам, точнее, что мы что-то для вас значим.

Все взгляды устремились к Уртике, ожидая, как именно проявится его гнев. Но тот лишь подался вперед, облокотившись на стол.

– А как тебе понравится, если тебя забьют в колодки и выставят к позорному столбу, а глашатаи на весь город объявят о том, кем ты была раньше? – Император зашел к ней за спину и, наклонившись, прошептал на ухо: – Культисты хорошо над тобой поработали, но толпе не много надо, чтобы впасть в неистовство, – тебя разорвут голыми руками. Мне не хотелось бы стать свидетелем такой сцены.

Пока Лан боролась с приступом страха, Уртика разглядывал комнату стоя.

– Еще вопросы?

– Это Шалев не дает вам житья, так? – спросил Вулдон, но император не ответил.

– Я думал, ты больше не интересуешься такими вещами, – сказал Фулкром.

Вулдон отвел взгляд, а Тейн, прокашлявшись, объявил:

– Я хочу сказать, что я определенно в деле. По-моему, идея просто супер.

– Не торопись лизать ему задницу, парень, ты же еще не знаешь, что с тебя потребуют взамен, – буркнул Вулдон, впервые поднимая взгляд. – Каковы будут наши обязанности? Если мы согласимся, то что мы должны будем делать? Уж наверняка не стоять в витрине, давая всем и каждому любоваться собой.

– Все детали объяснит вам Фулкром, а процесс вашей трансформации начнется уже сегодня вечером. Когда он завершится, вы станете грозной силой, способной противостоять любым опасностям, досаждающим нашему городу. Конечно, для этого вам придется еще потренироваться, но мы окажем вам всю необходимую поддержку, дадим жилье. Ты, Вулдон, недвусмысленно заявил, что у тебя нет никаких причин делать то, что мне нужно. Фулкром объяснит вам, что от вас потребуется и что вы получите взамен, а меня ждет Совет. Приятно было побеседовать с вами, надеюсь увидеть вас уже на службе.

Уртика развернулся на пятках и, кивнув Фулкрому, вышел. Небольшой отряд телохранителей материализовался точно из воздуха и окружил его.

Лан, Тейн и Вулдон нерешительно переглянулись в наступившей вдруг тишине.

Фулкром шагнул в круг света.

– Полагаю, всем интересно, что будет дальше.

Глава девятая

Фулкрому пришлось хорошо потрудиться, сглаживая оставленное Уртикой неприятное впечатление. Императора интересовали результаты, культистов – наука, и лишь на него одного была возложена обязанность объединить трех абсолютно разных людей в боевой отряд, достойный имени великого города. Более того, ввиду непривычного характера его новой работы его освободили от обычных инквизиторских дел и дали ему широкие, но неопределенные полномочия руководителя «Специального отдела» с непонятной пока специализацией. Но он не возражал. Все-таки это было что-то новое. Новое и интересное.

Сначала Фулкром повел их в подземелья под Балмакарой, где культисты уже оборудовали свою чудесную лабораторию. Спускаясь туда по винтовой лестнице, они с удивлением оглядывались по сторонам. Под кирпичными сводами подвала стояли огромные, насыщенные энергией конусы и громко гудели. По гладким поверхностям полусфер размером с дом пробегали пурпурные искры. Полки прогибались под тяжестью разноцветных пузырьков и пробирок всех форм и размеров. Сам воздух в помещении казался живым, настолько он был напоен напряженным ожиданием. Все предвкушали тот миг, когда в этих стенах начнет твориться новая история.

Не меньше дюжины культистов в черных балахонах трудились при свете ламп у столов, нагруженных многочисленными склянками, проводами, раскрытыми заплесневелыми книгами. Как только Лан, Тейн и Вулдон вошли, их окружили и стали обращаться с ними с таким почтением, точно они уже обрели свои сверхъестественные способности и силы. Даже некоторые советники пришли полюбоваться на стадию, предшествующую превращению. Они пожимали руки трем избранникам, обменивались любезностями с культистами, а с Фулкромом говорили, как с членом королевской фамилии. Однако он знал, что эти политиканы испытывают страх перед всем, что могут сотворить культисты, а их присутствие – не более чем знак политической доброй воли.

Из троих избранных наибольшим энтузиазмом отличался Тейн. Ему было что терять, кроме неясных карьерных перспектив в Инквизиции, поэтому переключение на новую жизнь далось ему с особенной легкостью, и теперь он, сверкая глазами и зубами, шутил с культистами и чиновниками.

«Наверное, он и хорошим помощником следователя не стал потому, что ни к чему не умеет относиться всерьез».

Вулдон был жизнерадостен, как грозовая туча. Фулкром еще раньше ясно сказал ему, что он может выйти из дела, когда захочет, но тот продолжал ворчать: «Все равно у меня ничего больше не осталось, поэтому я здесь. Можете называть это выбором, если хотите, для меня это наименее дерьмовая из всех дерьмовых возможностей на данный момент». Так что Фулкром старался держать его подальше от тех, у кого глаза лучились надеждой и кто мог ждать от него более глубокой реакции.

Лан была энергичной женщиной. Именно она тревожила Фулкрома больше других, поскольку он вовсе не был убежден в ее преданности новому делу. А если не удастся ее мотивировать, то от нее будет мало толку. Пока она здесь по принуждению, из-за своей тайны – и какой тайны! Изумляясь гению культистов, он с трудом верил тому, что она еще недавно была мужчиной, однако заставил себя вообще не думать об этом, чтобы не подпасть под власть предрассудков.

Всем троим отвели комнаты чуть больше тюремной камеры размером, но там были удобные кровати, хирургические приспособления, экран и лампы, свисавшие со сводчатого потолка. Там им предстояло ожидать событий, которые должны были изменить их жизнь.

Первой пришла очередь Вулдона. С ним все было просто, почти без риска – ему предстояло пройти через чуть более усложненную процедуру приращения, применяемую обычно к солдатам Ночной Гвардии. Ему необходимо было нарастить мускулатуру, укрепить связки и убрать следы старения, придав ему тем самым неповторимую силу. А заодно вернуть ему чувство собственного достоинства – качество, без которого он не был великой легендой прошлого и вряд ли имел шанс стать легендой настоящего.

Фулкром изучил все материалы на Вулдона, хранившиеся в Инквизиции. За годы функционирования в качестве городского героя он, по самым приблизительным оценкам, спас от смерти или увечий не менее трехсот двадцати трех жителей; предотвратил семь атак враждебных племен, осаждавших стены города; дважды спасал тогдашнего императора; предотвратил поджог разоренной Балмакары; спас учеников целой небольшой школы от маньяка с топором. Переоценить его заслуги было невозможно.

Фулкром задавал этому дремлющему гиганту множество ненавязчивых вопросов, надеясь преодолеть его нежелание говорить. Наконец как-то раз, сидя на кровати в своем несуразном белом халате, не скрывавшем устрашающе широких, уже подвергшихся усилению плеч, Вулдон заговорил. В первый раз Фулкром услышал от него связные слова вместо угрюмого хмыканья.

Он говорил о своей прежней жизни. И в особенности об Инквизиции.

– Не люблю я тех, кто щеголяет в этих цветах.

– Ты не исключение, – ответил Фулкром. – Я все знаю о твоем прошлом…

– То, что ты знаешь, – перебил его Вултон, – это история, вывернутая наизнанку. Ловкая выдумка, попавшая во все учебники. Основанная на поддельных документах.

– Тогда были другие времена, – взмолился Фулкром. – Другой император, другой режим.

– Думаешь, сейчас все иначе? Этим свои интересы тоже дороже всего прочего.

Вулдон продолжал говорить о своей жене, гламурной девчонке, которая плохо кончила, когда в его жизни все пошло наперекосяк.

– Она спилась и умерла оттого, что захлебнулась собственной блевотиной, пьяная, во сне, – сказал Вулдон. – Знаешь, каково это, следователь, понимать, что ты убил свою жену? Точнее, даже не ты, а те, кто тебя подставил?

– Я… честно, Вулдон. Мне бы хотелось сказать тебе что-нибудь утешительное, но нечего; впрочем, я тоже потерял жену – если тебе, конечно, от этого легче.

– И ты виноват в ее смерти, румель?

Фулкром покачал головой:

– Скажу тебе одно – ты винишь себя в ее смерти, но это не совсем честно по отношению к тебе. Время проделывает порой странные штуки с нашими воспоминаниями…

Вулдон ответил ему тяжелым взглядом, и Фулкром тактично умолк. Где-то внутри этой горы обрюзгшей плоти еще жил умный и решительный человек, и он, Фулкром, должен был во что бы то ни стало выманить его наружу.

– Поговорим лучше о трансформации, – сказал он. – Как думаешь, ты уже готов стать частью отряда Рыцарей? Нам очень нужен твой неоценимый опыт, Вулдон. Ты был первым в своем роде, ты лучше всех знаешь, как это делается. У тебя есть шанс снова достичь своей прежней славы, доказать всем, что прошлое может ошибаться и что город опять может тебе доверять.

– Я через такое прошел, что мне теперь ничего не страшно, – сказал Вулдон, забрасывая ноги на кровать и вытягиваясь на ней с глубоким стоном. Свет потолочного фонаря отбрасывал на его лицо резкие тени, отчего оно казалось жестким, даже жестоким. – Все, что понадобится, я сделаю. Мне не из чего выбирать, но, раз уж мне все равно предстоит пройти через трансформацию, я бы хотел измениться полностью – сменить имя. Раньше я был Легендой – пусть она останется в прошлом. Останется легендой, мифом.

Фулкром вышел из его комнаты и направился ко второму Рыцарю, разминувшись по дороге с группой культистов и хирургов с футлярами и бутылками.

Он застал Тейна на кровати, где тот возлежал, опершись на руку, перед тарелкой какой-то еды, – император за трапезой, да и только.

– Фулкром, старина, еда здесь просто супер. Я только что прикончил целую гору таких фруктов, каких раньше не то что не пробовал – даже не знал, что они бывают.

Фулкром принужденно засмеялся.

– Надеюсь, ты хоть на этой работе посерьезнеешь.

– Наверняка. – И он продолжал пожирать фрукты, широко улыбнувшись Фулкрому. Ему он тоже предложил.

– Пока непохоже, – заметил Фулкром, вежливым жестом отказываясь от предложения.

– Я полжизни пропыхтел над экзаменами в Инквизицию и так ничего и не добился. А тут мне предлагают прямой путь на самый верх, минуя дурацкую постовую службу и замшелые юридические тексты. И ты еще думаешь, что у меня есть причины чувствовать себя менее чем счастливым? Мне всегда хотелось помогать людям, а когда я стану Рыцарем, у меня будут для этого все шансы.

– Ладно, ладно, только не думай, что все будет так легко и просто. Тебе предстоит трансформация, Тейн, – глубокая переработка всего твоего тела. Тотальное изменение. Курс айлурантохирургии. Ты хотя бы знаешь, что это значит?

– Мне говорили что-то о кошачьих способностях…

– Веркот, Тейн. Ты станешь наполовину диким зверем.

– Во-во, тигром, точно. И никакие они не дикие. Скорее, царственные, судя по тому, что я о них слышал. А это меня вполне устраивает.

Фулкром чувствовал растущее раздражение. Как можно быть таким легкомысленным?

– Пойми, Тейн, обратная перемена невозможна. Ты навсегда останешься наполовину котом. У тебя изменится психология.

– Фулкром, чтобы достичь чего-то в жизни, часто приходится рисковать. Конечно, я немного волнуюсь…

Громкий мужской вопль пронесся по коридору, сопровождаемый треском вроде статического электричества.

Фулкром склонил голову.

– Это ждет и тебя, – надеюсь, ты понимаешь.

Тейн слегка побледнел.

– Это что… больно?

– Конечно, болван ты эдакий. У тебя потом несколько дней все будет болеть, и ты… – Фулкром задавил свои эмоции. – Слушай, давай там без шуток, не пытайся заговаривать зубы какой-нибудь хорошенькой культистке и, Бора ради, делай, что тебе говорят. Для твоего же блага.

Последней Фулкром посетил Лан. Ей предстояло пройти через самую сложную операцию, ее трансформация должна была стать самой глубинной из всех, и он молил…

«Кого? Бора? Да нет, добрый Бор вряд ли имеет какое-то отношение к таким штукам». В общем, какие бы силы ни отвечали за подобные превращения, он от души надеялся, что ее тело справится.

Когда он вошел, Лан, сидя на самом краешке кровати, смотрела в огонь в камине и так задумалась, что казалась неживой.

– Прости, что снова заставляю тебя пройти через все это, – сказал Фулкром.

Лан только пожала плечами.

– Значит, ты единственная из трех, кто здесь не по своей воле?

Лан подняла голову, и он обратил внимание на то, что, при всей своей стройности, она обладает мускулами тугими и, видимо, крепкими, как веревки. Что-то знакомое померещилось ему в ее лице – тень другого лица, которое он знал раньше…

«Нет. Не думай о ней теперь». У Лан были темные длинные волосы, густая челка и обкусанные ногти. Карие глаза смотрели словно издали, и он спросил себя, не сама ли она определила эту дистанцию между собой и другими, чтобы выжить.

– Я об этом думала, – сказала она. – Я против того, что меня держат здесь силой, точнее, используя против меня знание обо мне. В остальном все в порядке – хотя попросить можно было и повежливее.

– У нас и на других есть компромат, только вряд ли тебе от этого легче. Мера предосторожности, если хочешь, которая не позволит вам после использовать свою силу против империи, – а еще я хочу подчеркнуть, что и сам не согласен с подобными методами работы, они не в моем стиле, однако обстоятельства требуют от тебя подчинения императорской воле.

Лан смотрела на него задумчиво, видимо анализируя его слова. Ему это понравилось.

– У меня были кое-какие деньги, – продолжила она, – но я знала, что искать работу мне рано или поздно придется, как знала и то, что для женщин выбор на рынке труда невелик.

Тут она уперлась в него твердым вызывающим взглядом.

– А здесь… – Лан обвела комнату рукой, – здесь не так уж и плохо. Немножко высокопарно на мой вкус, но ничего, жить можно. Так что, знаешь, могли бы просто взять и пригласить меня на эту работу, а не оскорблять.

– Они прибегают к запугиваниям, чтобы добиться своего. Но я, работая в Инквизиции, давно понял, что к людям надо относиться с уважением, кем бы они ни были, это скорее принесет нужный результат. И я на их месте так бы и поступил.

– Вы мне нравитесь, следователь Фулкром, – смело сказала Лан. – По-моему, вы первый человек на Джокулле, который отнесся ко мне как к равной.

Слава Бору.

– Однако, – продолжила она, – по-моему, это ненормально, когда у человека вашего положения такая чистая обувь.

Он взглянул на свои начищенные до зеркального блеска сапоги, но удержался от ответа.

– Лан, через несколько минут культисты… сделают с тобой то же, что делают сейчас с Вулдоном и Тейном. К сожалению, это будет не слишком приятно.

– Культисты, – повторила за ним Лан. – Я замечала, что им свойственно относиться ко всем как к подопытным, а это тоже равенство в своем роде.

– Зато они дают массу новых возможностей, я имею в виду трансформации, – настаивал Фулкром. – Особенно твои.

– Сила тяжести, – шепнула она. – Так они, кажется, говорили?

– Да. Они вживят тебе металлические пластины и еще какие-то штуки, которых я не понимаю, – они повысят твою мобильность и позволят тебе менять степень воздействия силы тяжести на твое тело. Интересно будет посмотреть, учитывая твои цирковые навыки. – Сделав паузу, он вдруг поймал себя на том, что хотел бы вообще побольше знать о ее прошлом. Она казалась ему такой хрупкой; неприятно было даже думать о боли, через которую ей предстояло пройти. – Так мы можем доверять тебе, Лан? Я предпочел бы, чтобы ты работала с нами по доброй воле, а не потому, что тебя заставили.

– Скажите, – ответила Лан вопросом на вопрос, – мы трое – эксперименты? Такое уже пробовали на ком-то раньше? Мне уже приходилось иметь дело с культистами, как вы знаете, но те были очень последовательны и все мне рассказывали. А эти все прячут и ничего не говорят.

– Сама процедура отработана, как я понял, довольно давно, правда втайне, а император узнал о ней всего несколько дней назад и сразу ухватился за возможности, которые дают созданные таким путем люди.

– А что стало с другими?

– С какими другими?

– С теми, на ком это испытывали?

Фулкрому захотелось сменить тему.

– Наука продвинулась далеко вперед, Лан, – вот все, что тебе надлежит знать; остальное, к сожалению, разглашению не подлежит.

Когда он уже повернулся, чтобы выйти, она сказала:

– Шалев – это все из-за нее? Вулдон говорил о ней.

Фулкром медленно вернулся, обдумывая ее слова.

– Да, верно. Мы считаем, что это она стоит за всплеском криминальной активности в последнее время. А ты о ней что-то знаешь?

– Когда я была на Исле, у культистов, они упоминали ее имя. Я еще удивилась, что это, оказывается, женщина.

– Почему же ты молчала? – спросил ее Фулкром, всеми силами сохраняя спокойствие.

– Ну так меня никто не спрашивал.

– И что ты о ней знаешь… ну, о Шалев?

Лан сказала:

– Да почти ничего. Слышала только, что она сбежала. Это было, когда я… ну, вы понимаете.

Фулкром согласно кивнул.

– Она кого-то убила, несколько человек, на Исле. Странные у них там порядки – вообще культура непонятная, – но ей там были не рады. И отправили ее на безлюдную часть острова, вроде как в ссылку, – хотя какая там ссылка, у них ведь даже законов нет. А потом она исчезла. Похоже, она была не такой, как все на том острове. И у нее свои счеты с империей – из-за родины. Вот все, что я о ней знаю, клянусь.

– Спасибо, Лан. Мы и этого не знали.

В тот же вечер Фулкром, полулежа в огромном кресле в кабинете рядом с главной операционной и щурясь на свет единственного фонаря, потягивал горячий чай со специями. Рядом с ним лежал раскрытый блокнот, в который он время от времени записывал свои соображения о том, как превратить Рыцарей в действенную силу, способную свести на нет волну преступности в городе. Еще он записал туда свои размышления о Шалев, основанные на информации, полученной от Лан: похоже, что эта женщина вела свою войну с империей и, мстя за что-то в своем прошлом, целенаправленно уничтожала все, что было дорого их городу.

Он дождался, когда крики Рыцарей стихнут и трансформации перейдут в более глубокую стадию. Закрыв глаза, он думал, как страшно будет, если пережитая ими сейчас боль навсегда отравит им жизнь. Параллельно он размышлял о том, что в наружности Лан спровоцировало его память. «Адена… Конечно, кто же еще!» Воспоминания о погибшей жене и то, что он нашел в себе силы признать, что думает о ней, разоружили его.

Вдруг в комнату вошел Уртика, взбодренный очередным заседанием Совета.

Фулкром поднялся на ноги и поклонился, приветствуя его.

– Селе Уртики, мой император.

– Поменьше придворных фокусов, следователь, – заявил Уртика и знаком велел ему сесть.

Пройдясь по комнате туда и обратно, Уртика остановился за креслом Фулкрома и вдруг опустил ладони ему на плечи. Фулкром заметил, что длани властелина дрожат. «Что это с ним, нервничает, что ли?»

– Они были правы насчет тебя, – объявил Уртика.

– В чем именно, мой император? – поинтересовался Фулкром.

Император обошел кресло и встал к следователю лицом, загородив собой фонарь на столе.

– В том, что ты и вправду как никто умеешь убеждать. По крайней мере, с этими неудачниками ты справился. Они еще никого так не слушали, как тебя. Давай договоримся: я не люблю тупиц и лентяев. – Уртика ненадолго умолк, словно обдумывая, что сказать дальше. – Но я хочу верить, что люди этого города будут с замиранием сердца следить за твоими достижениями, следователь. Я… я не многим доверяю в Балмакаре. Люди здесь все время чего-то от меня хотят, ждут моей милости.

«Это что еще за промывка мозгов?»

– Я не прошу вас верить мне, – сказал Фулкром. – Мы будем работать. Вы увидите результаты.

– Результаты – вот именно. – Уртика вдруг встрепенулся и заговорил уже совсем иначе: – Я должен видеть результаты, а горожане – избавиться от своих страхов. Ответственность за это возложена на тебя, как на отличного организатора и дельного профессионала, так что смотри не подведи.

– Мой император, – отвечал Фулкром, – для меня честь служить вам и городу.

– Вот и замечательно, – сказал Уртика. – А если не справишься, я прикажу тебя убить.

С этими словами он вышел, оставив его считать участившийся пульс. Выбирать Фулкрому не приходилось: или соответствовать внезапно навязанной ему роли, или расстаться с жизнью. С другой стороны, все-таки возможность изменить хоть что-то к лучшему в городе.

Такая возможность давалась в Виллджамуре далеко не каждому.

Глава десятая

Советник Мевун вышел из своего временного кабинета и, шаркая, двинулся вглубь императорской резиденции. Чиновник в зеленой с серым одежде, он шел бесконечными сияющими коридорами, осмысляя попадавшиеся на пути украшения, портреты и мраморный пол. Да, неплохое местечко для работы.

Он вежливо улыбался представителям администрации, которые пробегали мимо с озабоченными лицами и кипами официальных документов в руках, и только раз остановился, чтобы взглянуть на свое отражение – плешивая седая голова и поплывшая линия талии – в золоченом зеркале. Новичок у власти, Уртика задал им такую гонку, что последние месяцы пролетели незаметно. Мимо него по коридору шла стройная молодая женщина, бывшая служанка советника Болла, убитого несколько месяцев назад. Увидев его, она улыбнулась довольно приторно, но ее нежная молодая кожа и рыжие кудряшки все равно составляли приятный контраст с бумагами, от которых он почти не отрывался в последнее время.

Девушка допустила ошибку – задала ему вопрос:

– Доброе ли у вас сегодня утро, советник?

Мевун не упустил случая излить ей свое волнение касательно положения в городе.

– Нет, пока ничего доброго, – ответил он.

– О? – вопросила она удивленно, с неудовольствием осознавая, что обречена теперь поддерживать разговор, хочет она того или нет.

«Круто», – подумал он.

– Да, ничего хорошего. Беженцы мрут как мухи прямо на пороге города, и ничего нельзя поделать. Не пускать же их внутрь, в самом деле, когда у нас самих едва хватает ресурсов. А потому трупы счастливчиков сжигают на кострах, а те, кому меньше повезло, гниют в снегу, распространяя заразу. На северном фронте идут ожесточенные бои, которые тоже истощают наши силы. Да еще эта бесконечная зима… Она усложняет все решения, связанные с доставкой продовольствия и других грузов.

– Виллджамуру помогают такие умные люди, как вы, советник, – это облегчает наше бремя, – промурлыкала девушка.

– Ах, можно ли быть столь неопытной в мирских делах! Столь наивной! Я вам даже завидую.

Она устремила взгляд мимо него и промолчала. И хорошо сделала. Иначе он выплеснул бы на нее свое раздражение по поводу того, что в Балмакаре, похоже, все знают, как организовать военную кампанию, а вот вовремя забрать в стирку его белье никто не в силах.

Мевун повернулся, чтобы уйти, и тут же услышал торопливую поступь девушки, которая бежала прочь.

Лавируя между слугами, оживленно метавшимися с утра с подносами, Мевун вышел из самого сердца Балмакары куда-то на край крепости и покинул ее через боковой вход – это была идея Уртики. Все эти ухищрения секретности не то чтобы раздражали Мевуна, но вызывали у него ощущение, что император немного… не в себе.

Снаружи оказалось чертовски холодно. Даже на задворках Балмакары, где под защитой могучих базальтовых стен советника ждал великолепный стреловидный экипаж, приобретенный недавно специально для Совета. Гнедая кобыла стояла мрачная, окутанная облаком пара, в который превращалось на морозе ее дыхание; зима и до нее дотянулась своими ледяными щупальцами.

– Доброе утро, советник. – Крепкий старик, его кучер, вытянулся перед ним в струнку и распахнул дверцу экипажа – огромного сооружения из темного дерева с рубиново-красной отделкой. Мевун, пригнув голову, пролез внутрь и со стоном опустился на подушки.

– Благодарю, Эдсан, – ответил он на приветствие кучера, оказавшись в роскошном теплом нутре экипажа.

– Куда сегодня, сэр? – спросил кучер.

– На крытый ирен, пожалуйста.

– Он уже работает, сэр?

– Нет, еще нет, но скоро будет – я как раз еду туда, чтобы посмотреть, все ли готово к церемонии открытия.

– Очень хорошо, советник. – Эдсан захлопнул дверцу, и Мевун сквозь маленькое окошко в ней проследил, как он протопал к своему месту на облучке. Что-то громыхнуло, раздались короткие слова команды, и под скрип рессор огромные колеса закрутились, экипаж сорвался с места и вылетел из ворот.

Мевун забился в угол дивана, порылся в карманах и вытащил самокрутку и спички. Пару минут спустя он уже самозабвенно курил, откинувшись на спинку дивана и наслаждаясь потоком городских звуков, которые как бы протекали прямо сквозь него: крики торговцев, резкие голоса военных, гром колес и цокот копыт по булыжной мостовой. Снаружи выглянуло из-за туч солнце, облив город густым красным лаком. Снег потек с крыш между холмиками дымоходных труб на землю, а ребятишки внизу радовались и бросались снежками. Вот они выехали, кажется, на площадь – запахи стряпни приятно защекотали ноздри…

Что-то коричневое мелькнуло за окном кареты.

«Что это?»

Что-то загрохотало по полу.

Мевун подтянулся к окну и увидел спину человека в коричневом плаще, который быстро бежал прочь от кареты туда, откуда она приехала.

Нахмурившись, он вдруг услышал какой-то свист и ощутил запах паленого, и тут же все нутро кареты вспыхнуло неимоверно ярким светом, раздался грохот, столб пламени взметнулся к потолку, и он ощутил, как горит его кожа…

– Фулкром, поди сюда.

Фулкром, осторожно перешагивая через куски обугленной древесины, приблизился к Варкуру. Судя по лицу начальника, тому не особенно нравилась эта бойня, и кто мог его осудить? Обломки разлетелись в разные стороны шагов на сто: ошметки плоти лежали вперемешку с обгорелыми деревяшками, а немного в стороне лежал почерневший и искалеченный лошадиный труп. Даже Фулкром, повидавший на улицах Виллджамура немало всякого, и то морщился при виде такого. В данный момент в городе как раз не было снега, и следователь жалел, что его нет: хоть бы немного прикрыть это безобразие.

Ближний ирен уже закрыли, продавцов держали внутри, а покупателей разворачивали, направляя на другие улицы. Не исключено, что взрывом зацепило и кого-то из прохожих, в этой мясорубке ничего было не разобрать. Помощники инквизиторов уже вытаскивали из обломков кареты останки, собирали улики, обшаривая каждый миллиметр пожарища с блокнотами в руках.

– Что ты тут делаешь – тебе разве не положено присматривать за Рыцарями? – резко бросил Варкур.

– Я услышал о происшествии и примчался, как только смог. Похоже, без помощи военных нам тут не обойтись.

– Если предчувствие меня не обманывает, нам понадобится любая помощь, какая только бывает. Знаешь, чьих это, по-моему, рук дело?

– Вы тоже видели флаг?

– Какой еще флаг, где?

– На стене, вон он. – Фулкром указал на старую постройку из красного кирпича между двумя белеными магазинами. С одного из ее подоконников свешивался черный флаг: точно такие находили в последнее время повсюду, где совершали свои преступления анархисты.

– Ох уж мне твоя наблюдательность!.. – проворчал Варкур. – Я уже не так молод, как раньше, – пропускаю даже самые очевидные вещи.

Тут к ним подбежал, запыхавшись, один из помощников – рыжеволосый молодой человек:

– Сэр, у нас есть информация о случившемся.

Экипаж был новым – на досках сохранились следы имперского герба, – но ничего хорошего внутри не находилось, только останки политика. Это был советник. Помощник узнал его имя – Мевун, он ехал из Балмакары.

Фулкром знал это имя, хотя лица не помнил, – однако звания было достаточно. Да, советников время от времени убивали, в том числе и в последние месяцы, однако обычно все было шито-крыто.

– Прямо театр какой-то, хоть билеты продавай, – сказал Варкур.

– Те, кто это сделал, так все и задумали, – добавил Фулкром. – Мы знаем, что анархисты любят устраивать шоу из своих преступлений. Они наверняка знали, что советник проедет этим путем, или проследили его от ворот Балмакары.

Варкур с отвращением покачал головой:

– Когда это они успели стать такими продвинутыми?

– Хотите, чтобы я занялся расследованием этого дела, сэр? – спросил Фулкром.

– Хоть я не слишком-то доверяю указаниям сверху и нам бы не помешало, чтобы кто-то вроде тебя приглядывал за ходом расследования, но у тебя сейчас слишком много забот с этими Рыцарями, – отмахнулся от него Варкур.

– У нас у всех много работы, сэр, – ответил Фулкром.

– Возможно, что с этих пор все следователи и так будут работать вместе. А это значит, что мы передаем весь контроль над беженцами снаружи в руки военных.

«И что военные сделают с ними при режиме Уртики, мне ли не знать», – подумал Фулкром мрачно.

– Значит, так, – продолжал Варкур, – ступай пока нянчить своих Рыцарей, да подготовь их так, чтобы впредь они смогли предотвращать преступления вроде этого. Если новостному листку императора можно верить, работы у них будет хоть отбавляй. Так что они станут знаменитостями. Все и так уже знают их и в лицо, и по имени. Не знаю даже, как они при такой славе к преступникам будут подбираться. Ну, я пока пойду, займусь организацией расследования. Посмотрим, может, удастся найти что-то общее с другими делами или вытянуть новую ниточку. Пока-то ничего не понятно, один сплошной туман, хоть гадалок с раковинами зови – может, хоть они подскажут, что это за анархисты такие и где их искать.

Варкур поддал сапогом обгорелый кусок доски, и она, пролетев над мостовой, с грохотом врезалась в стену. Нескольким прохожим удалось-таки просочиться на место преступления через кордон охраны, а из ближайших окон гроздьями висели жители, даже несмотря на холод, – их грело любопытство. Двое помощников-людей осматривали останки и собирали куски тел в большие металлические контейнеры. Да, немало времени понадобится, чтобы убрать все это.

– Эти твои Рыцари – смотри, они должны быть мастерами своего дела, – проревел Варкур издали и окончательно утопал в темноту.

«Разве три человека могут изменить что-то в нашем мире?» – подумал Фулкром.

Глава одиннадцатая

После нескольких дней пути, когда солнце уже собиралось опуститься за горизонт, Дартун объявил остановку. Он вдруг сделался очень внимателен к тому, что их окружало.

– Нас преследуют, – объявил он, и дыхание облачками пара вырвалось у него изо рта. Козырьком приставив ко лбу ладонь, он внимательно вглядывался в снежную даль.

– Что будем делать? – отозвалась Верейн.

– Встретим преследователей лицом к лицу. – Его голосу не хватало прежней гибкости интонаций. Для человека, которому подарили новую жизнь, он казался на удивление безжизненным.

– Зачем? – спросила Верейн.

– Затем, что я чувствую, что это помеха, которую надлежит убрать с нашего пути.

«„Чувствую“? Что же ты раньше ничего такого не чувствовал? Не может же он иметь в виду интуицию – это идет вразрез со всей его прежней философией».

– Кто нас преследует? – настаивала Верейн. – И где они?

– Прямо на юг отсюда, их база в небольшом лесу.

«Как он может знать такие вещи?» – подумала она, пытаясь проследить направление его взгляда, но не видя ничего, кроме пустынного снегового поля.

– Они принадлежат к этому миру.

И то утешение. Значит, они больше не увидят той жути, которую совсем недавно оставили за Вратами. Дартун как будто принюхивался. Это поразило ее, но еще больше ее напугала его зловещая улыбка.

– Их послали за нами в погоню, может быть – даже с заданием уничтожить нас. Хотел бы я посмотреть, что у них получится. – Дартун снова сделал знак продолжать путь, собаки налегли на постромки, веревки натянулись, облачка снега полетели из-под лап, и сани медленно тронулись с места.

Верейн беспокоили перемены, произошедшие с Дартуном: с момента их возвращения он ни разу даже не прикоснулся к реликвии, не обратился к технологической магии древних людей.

«А кстати, где вообще реликвии?» Когда она заговорила об этом с Дартуном, он словно не услышал. Это так не походило на человека, который спас ее от сиротской доли, оценил ее ловкость в обращении с реликвиями, принял ее в великий орден Равноденствия, открыл ей сначала свое потайное святилище, а затем и свое сердце, и который всегда был так добр к ней. Теперь в его обращении было не больше тепла, чем в ледяном ветре, наотмашь хлеставшем ее по лицу.

Монотонность ландшафта нарушали только развалины каких-то сараев, брошенных деревень да покосившиеся церковные шпили. Погода была ужасной. Зверски мерзли руки и ноги, ветер яростно швырял пригоршни снега в лицо, так что болела кожа. Время от времени, когда с нее слетал капюшон, она закрывала глаза и съеживалась, словно желая укрыться от буйства и ярости стихий внутри самой себя.

Прошло немного времени, и Верейн, не чуя под собой ног, повалилась с саней головой в сугроб.

Мир вокруг нее был расплывчатым – какие-то образы смутно проступали сквозь туман, не больше. Придя в себя, она увидела Дартуна, который, стоя перед ней на коленях, вливал горячую жидкость ей в рот.

Минуты шли, а она все смотрела и смотрела на него снизу вверх. Они стояли недалеко от того места, где был разбит лагерь. Натянутые на палки куски парусины защищали от ветра, горел огонь.

Дартун глядел на нее, и под его взглядом она вдруг почувствовала себя мухой, предметом его научных изысканий.

– Силы скоро вернутся к тебе, – сказал он, скорее констатируя факт, чем ободряя ее. – С моей стороны было глупо гнать так сильно. Один урок я усвоил – там, где пройду я, другие пострадают.

– О ч-чем т-ты? – переспросила она.

– О том, что там, за Вратами, со мной сделали такое, что позволяет мне переживать многое, тогда как вы… Ну конечно, вы же остались такими, как были. – Последние слова он произнес, едва ли не ликуя.

– Я бы так не сказал, – буркнул другой культист, Туунг, лысый мужчина, который с сомнением относился к этому начинанию Дартуна еще до того, как они вошли во Врата. – Я, например, закоченел, отморозил себе все, что можно, и оголодал. А еще я жутко зол. Раньше со мной такого не бывало, слово даю.

Дартун рассмеялся так, словно он был единственным среди них взрослым, а они все – милыми, наивными детьми.

– Одно хорошо, – продолжал Туунг, глядя в огонь. – Мы хотя бы живы. – Во взгляде, посланном им Верейн, она прочла вопрос: «А помнишь, как умерли другие? Помнишь, как они страдали, как над ними издевались перед концом?»

– Почему нас отпустили, Дартун? – спросила Верейн, дрожа от холода.

Долгое время слышен был лишь вой ветра, летевшего по снежной равнине.

– Потому, – сказал Дартун, – что нам предстоит здесь кое-что для них сделать. Временно мы будем работать на них.

И тут она вспомнила. Образы всплывали из небытия, образуя в ее голове рисунок.

Будто зрительное эхо недавних событий.

Резня на Тинеаг’ле, которую они видели еще до того, как шагнули за Врата. Деревни, где снег был залит кровью, труп в ванной, мертвые тела самых молодых и самых старых, валяющиеся позади какой-то таверны, как выброшенная требуха. Тогда она еще думала, что это издержки войны, невинные жертвы вторжения. Теперь она знала точно, зачем твари в черных панцирях угнали с Тинеаг’ла всех жителей, почему остров был зачищен до последнего человека. Ах, как бы ей хотелось этого не знать.

В том, другом мире люди считались конечным, но необходимым ресурсом. Для одной из тамошних культур люди, их тела, служили чем-то вроде органической, живой руды – ни более ни менее. Там людей отправляли на фабрики смерти, к дьявольским торговцам костями, – это был товар, необходимый им для ведения войны, на которой они сами были лишь наемниками; позже их выбрасывали, как отработанный материал.

Так что ее вопрос был отнюдь не праздным: если в том мире человеческие кости были столь важным ресурсом, то почему же им позволили уйти?

Наутро культисты из ордена Равноденствия продолжили свой путь на юг. Горизонт впереди растворился в дымке. Солнце прорывалось сквозь облака, бросая розоватые отсветы на снег. Далеко протягивались тени, выдавая присутствие незнакомых предметов.

И людей.

Дартун натянул поводья, и собаки сначала заскользили по снегу, а потом остановились. Он протянул руку, указывая на колонну путников, которые медленно продвигались с юга на север, и, пока Верейн щурилась, приглядываясь к ним, Дартун соскочил с саней и присел рядом с одной из собак на колени.

Сливочного цвета пес с серой полосой на морде не скулил возбужденно, как другие, в его движениях было нечто почти механическое. Дартун прижал свою голову к голове собаки и что-то зашептал; пес слушал его, внезапно им овладело жутковатое оживление. Он бросился навстречу незнакомцам, взрывая лапами снег, со скрежетом вырывая когтями изо льда мелкие кристаллы, которые облачками искрящейся пыли повисали в воздухе.

Дартун встал и, прикрыв одной рукой глаза, стал спокойно наблюдать.

Одно было очевидно: Папус намеревалась его убить. Но, проплыв и проехав половину Архипелага, оставив позади комфорт и блага цивилизации, она по-прежнему ни на шаг не приблизилась к своей цели. Папус кляла погоду, кляла остров Тинеаг’л и империю. Но сильнее всего она кляла саму себя. Зачем она поддалась соблазну поквитаться с Дартуном? Почему позволила стремлению быть во всем первой возобладать над здравым смыслом?

«Нет, я совершаю доброе дело», – напомнила она себе.

Дартун заставлял трупы ходить по острову Джокулл, а его банда культистов постоянно угрожала ее собственному ордену Даунира, старейшему и наиболее многочисленному из всех культистских объединений, гиджей которого – то есть самым старшим членом – она была. Дартуна надо было остановить, но у нее возникло сомнение: а что, если… если это невозможно?

Тридцать ее людей последовали за ней на Тинеаг’л через море, и не с пустыми руками. В четырех днях пути к западу отсюда стояли драккары, предоставленные ей империей, – имперские власти также желали остановить Дартуна. Хотя, может быть, не столь страстно, как она. У нее не было сомнений: очень важно привести Дартуна Сура на скамью подсудимых, живым или мертвым. И только ее решительность, целеустремленность и желание всегда и во всем быть первой не давали ей отступить.

Они шли мимо разоренных и обезлюдевших деревень. Дома зияли проемами выбитых внутрь дверей, памятники на центральных площадях были уничтожены, окна разбиты вдребезги, таверны покорежены. Все свидетельствовало об ужасах, происходивших в этих местах совсем недавно. Время и снег еще не успели стереть следы крови.

Несколько недель они шли по следу Дартуна налегке, с одними реликвиями для обогрева, и цель, казалось, была уже близка. Облачная пелена прорвалась, кроваво-красный свет хлынул на белую ледяную равнину. Вглядываясь из-под темного мехового капюшона в далекий горизонт, Папус достала реликвию финна. Непосвященные приняли бы его за медный компас, но этот инструмент служил вовсе не для определения направления. В активном состоянии крошечные фиолетовые молнии начинали скользить по его поверхности – так механизм засекал любую магическую деятельность, совершавшуюся даже на большом расстоянии от него, и указывал точное направление, где эта деятельность происходила. Больше того, древние силы дауниров оставляли следы в пространстве, и по яркости магических разрядов на корпусе прибора можно было судить о том, насколько давно здесь пользовались магией. Несколько недель назад прибор сильно напугал ее – молнии почти исчезли, став такими бледными, как будто и Дартун, и его культисты взяли и растаяли в воздухе. И вдруг, позапрошлой ночью, он вспыхнул снова, паутина пурпурных нитей на его поверхности засияла с удвоенной яркостью, и всякие сомнения в исправности прибора оставили Папус.

Семь саней несли их на север через северо-запад, собаки скребли когтями лед, солнце все время светило им навстречу. Через два часа пути передние сани вдруг встали, и Папус остановила свои.

Один из ее группы, бородатый гигант по имени Миноф, чье присутствие особенно радовало Папус, вглядывался через подзорную трубу вдаль.

– Гиджа! – проревел он.

Папус выбралась из саней и, обходя возбужденно взвизгивающих собак, направилась к нему.

– Что видно? – спросила она.

– По-моему, это они. – Роняя хлопья снега с бороды и мехового капюшона, он протянул ей трубу.

Сначала она видела лишь белизну, потом ландшафт начал проявлять признаки разнообразия, снег чередовался со льдом, кое-где сквозь белую поверхность остовами затонувших кораблей выглядывали камни. Она еще пошарила прибором примерно в том направлении, куда указывал Миноф, пока наконец его рука не повернула трубу в ее руках куда надо.

Они казались крошечными и расплывчатыми, и все же это были люди – человек десять, тоже на санях, очень далеко впереди. Папус даже вздрогнула – так давно они не видели вокруг ничего похожего на живых существ. Потом она испугалась: если это действительно Дартун, значит ей скоро придется объявить ему о том, что его призывают в Виллджамур, на следствие по его делу, а это, несомненно, приведет к конфликту.

– Думаете, это они? – буркнул Миноф.

– Трудно сказать, далеко очень, – ответила Папус, опуская трубу.

Тем временем ее люди начали выражать нетерпение: им хотелось знать, что случилось и почему они стоят. Она громко объявила им о том, что видел Миноф, ища в их лицах следы радости или иных эмоций. Люди в большинстве своем радовались, что их время здесь подходит к концу, и она не могла не порадоваться вместе с ними.

После недолгого совещания Папус отдала приказ приготовить все необходимые реликвии и идти навстречу далекой группе. На сборы ушло не более десяти минут. Вдруг она увидела, как что-то движется к ним издалека, и велела своим людям остановиться.

К ним рысью бежала собака. Безобидная с виду, почти белая, с серой полосой на морде. Торопливо хрупая лапами по снегу, она поглядела на них, села шагах в сорока и замерла.

Миноф крякнул и двинулся псу навстречу.

– Будь осторожен, – предостерегла его Папус.

Он окликнул животное, которое привстало и медленно двинулось к нему. Все молчали, только выл крепчавший ветер. Вихри снега – не с неба, а поднятого порывами ветра с земли – то и дело закрывали Папус обзор.

Папус глубже надвинула капюшон и подняла подзорную трубу, чтобы лучше разглядеть встречу человека и собаки. Приглядевшись, она заметила, что пес движется как-то не так: он переставлял лапы механически, без той текучей грации, которую она наблюдала у животных своей упряжки. Да и глаза… они же красные, как два горящих уголька, вставленные в череп, и зубы сверкают, словно кинжалы.

– Миноф! – крикнула она, когда тот уже протянул руку, чтобы дружески потрепать собаку по загривку. – Лучше отойди, не…

Собака взорвалась.

Столб снега и крови взметнулся в воздух, от толчка вздрогнула земля. Кто-то визжал, собаки выли, наступила паника. Еще миг – и куски мяса и костей вперемешку с фрагментами каких-то металлических пластин, глухо стуча, посыпались с неба. Снег в зоне взрыва стал розовым.

От Минофа и от собаки не осталось почти ничего.

– Черт!.. – выдохнул кто-то у нее за спиной. Кто-то другой истерически плакал.

«Бедняга Миноф…» – подумала она, мучимая внезапно нахлынувшим чувством вины и страхом. Ее люди стояли молча и смотрели на место взрыва, лишь немногие отважились подойти ближе, чтобы понять, как такое произошло.

– Что это было? – встрепенулась Верейн.

– Разве ты не можешь распознать взрыва? – ответил Дартун без всякого выражения. Совсем недавно они следили за тем, как удаляется от них пес, и вот теперь на горизонте поднялся красно-белый столб, вздрогнула земля, а потом все опять стало до жути спокойно и тихо.

«Что это еще за чертовщина?» Она взглянула на оставшихся собак и даже из любопытства прошлась меж ними, чтобы проверить, как они реагируют на происшествие. Все они, кажется, рады были ее видеть, одна даже лизнула ей руку – ни одного намека на то, что они не просто животные, а что-то большее.

Еще двое культистов подошли к ней, – судя по их лицам, они были озадачены не меньше ее. Вспыхнувшие было разговоры быстро затихли. Что происходит? Почему взорвалась собака, посланная Дартуном?

Обернувшись, она увидела Дартуна – тот смотрел вдаль, его фулиджиновый плащ хлопал на ветру, словно боевое знамя. Его профиль был благороден, а поза живописна до неестественности. Осталось ли в нем что-нибудь от человека, которого она любила когда-то?

Они еще долго стояли на ветру. Дартун неподвижно наблюдал за группой людей вдалеке. Никто не отваживался произнести ни слова.

Туунг встал бок о бок с Верейн и сложил на груди руки, для тепла спрятав одетые в перчатки кисти под мышки. Его и без того красное лицо еще больше покраснело от солнца, когда он, щурясь, поглядел на нее.

– Может, хоть ты с ним поговоришь?

– О чем? Он почти не слушал меня, когда мы направлялись в эту пустыню. И ты думаешь, он захочет излить мне душу теперь, после всего, что с нами было?

Туунг фыркнул.

– Мы даже не знаем, чем заняты сейчас и куда направляемся.

– Мы возвращаемся домой, в Виллджамур, – ответила Верейн.

– Что, вот прямо так возьмем и заявимся? Сначала, значит, свалили черт знает куда, растеряли там больше половины ордена, причем люди погибали в жутких мучениях, а теперь, стало быть, просто возвращаемся домой?

Зря он вспомнил об этих ужасах.

– Экспедиции часто терпят неудачи. Исследователи сбиваются с пути и поворачивают обратно. Ураганы сносят корабли с курса – ничего не поделаешь, такова жизнь. Мы сделали попытку, но потерпели поражение. Зато мы живы.

– Это, может быть, и так, – проворчал Туунг. – Но большинство исследователей хотя бы знают, куда идут и во что ввязываются, – у них есть выбор. А мы? У нас есть хотя бы малейшее представление о том, что Дартун задумал?

Верейн снова оглянулась на Дартуна, все еще следившего за дальней группой.

– Они идут, – объявил он вдруг.

Верейн приблизилась к нему и робко положила руку ему на плечо. Если он и почувствовал, то не показал виду.

– Кто они? – спросила она.

– Орден Даунира. Папус. Ее культисты приближаются, чтобы бросить нам вызов.

Она не стала спрашивать, как он узнал, что это они. Ей не хотелось знать.

«Наконец-то она нашла нас…» – с облегчением подумала девушка. В свою последнюю встречу с этой женщиной она выдала ей немало секретов Дартуна, в том числе его намерение исследовать Врата Миров. Она не предавала своего возлюбленного – просто боялась, что им всем, включая ее саму, грозит опасность. Он был буквально одержим манией бессмертия и перестал думать, как люди. Теперь Папус пришла, чтобы вернуть их в Виллджамур, и Верейн искренне надеялась, что встреча пройдет мирно.

– Должно быть, она пожаловала сюда, чтобы помешать нам проникнуть в другой мир, – сказал Дартун, – или она хочет довести нашу многолетнюю вражду до логического завершения. А может, до нее дошли слухи о моих экспериментах с мертвыми, кто знает. Как бы то ни было, она опоздала. Теперь все это кажется так… мелко.

Туунг, с трудом волоча ноги, подошел к ним и встал рядом, почесывая затылок.

– Э-э… у нас нет ни одной рабочей реликвии, Дартун. Еще на той стороне Врат все отказали. Не знаю, что мы должны, по-твоему, делать, но у нас просто нет сил драться с ними.

– Он прав, – поддержала его Верейн. – Мы не должны драться.

– Реликвии нам ни к чему, – заявил Дартун. – Я один справлюсь с этой жалкой бабенкой.

Верейн открыла было рот, чтобы возразить, но слова не шли у нее с языка. Дартун двинулся вперед. Никто не пошел за ним. Погода утихла: облака разошлись, и все вокруг залил редкий и красивый сиреневый свет, несильный ветер облизывал землю, подбрасывая вверх небольшие завихрения снега. Дартуна и их разделяли уже не менее пятидесяти шагов, но его прямая спина еще продолжала маячить в неглубокой ложбинке между сугробами.

Они стали ждать.

Фигуры вдалеке встали с саней, построились и пошли ему навстречу.

Верейн следила за ними с сильно бьющимся сердцем, с трудом сдерживая волнение.

– Разве мы не должны что-нибудь сделать? – спросила она Туунга.

– Ты же его слышала, – горько ответил тот. – Чихать на всех, вот все, что мы сейчас можем. Да и реликвии у нас не работают, верно? Их деактивировали там, за Вратами, так что мы можем полагаться лишь на что-нибудь совсем примитивное вроде меча… По-моему, выбор у нас небольшой: если он уцелеет, что ж, значит мы пойдем домой вместе с ним. Если его убьют, мы все равно попадем домой, только иначе, как пленники.

Кто-то из их команды громко хохотнул, но остальные стояли молча и смотрели кто куда – одни в землю у себя под ногами, другие в пространство, лишь бы не видеть того, что сейчас должно было случиться. Ее взгляд вернулся к Дартуну, который опять замер все в той же горделивой позе и, хлопая на ветру плащом, глядел, как спешит ему навстречу отряд ордена Даунира.

Укутанные в темные меха и непромокаемые капюшоны, они, должно быть, больше всего напоминали одно из местных племен. Папус велела своим людям держаться кучнее, остерегаясь какой-нибудь реликвии, которую мог пустить в дело Дартун.

«До чего же он высокомерен!» – подумала она. В подзорную трубу она видела, как он стоит и ждет ее, спокойно, точно прогуляться вышел.

«Как, он еще улыбается?»

Она сложила подзорную трубу и нащупала в кармане скаммр, новую реликвию, над которой работала уже давно, но до последнего времени никак не могла справиться. Предназначение скаммра состояло в том, чтобы сводить на нет действие любых других реликвий, находящихся поблизости, ненадолго парализуя магическую силу древних. Устройство еще не прошло полевых испытаний, но Папус была убеждена, что оно сработает как надо, хотя пользоваться им следовало осмотрительно; однако Дартун казался ей совсем беззащитным, и она подумала, что справится с ним за один раз.

«А что, если он хочет сдаться? – мелькнула у нее мысль. – Может, он устал бродить здесь так долго?» Другие члены его ордена ждали на холме рядом с санями, так что его поведение не походило на проявление агрессии. Кстати, а почему их так мало? Ведь орден Равноденствия включал в себя куда больше людей, чем та жалкая кучка.

С каждым шагом она все больше убеждалась в том, что человек впереди действительно Дартун. Когда до него осталось не больше пятидесяти шагов, она подняла руку, делая своей свите знак остановиться.

– Думаю, будет лучше, если для начала я одна вступлю с ним в контакт, – сказала она.

– Нет, гиджа, пожалуйста, не надо, – взмолилась Баэль, одна из младших в ордене. – Вспомните, что случилось с Минофом. Этот человек опасен, ему нельзя доверять.

Папус сочла ее слова не пустыми и, поглядев на Дартуна, который поджидал ее все с тем же беззаботным видом, сказала:

– Ладно, идемте группой.

Решительно и настолько синхронно, насколько это было возможно при данных обстоятельствах, культисты ордена Даунира двинулись вперед, чтобы наказать зарвавшегося коллегу.

Когда до Дартуна оставалось не более сорока шагов, он крикнул:

– Наверное, ты по-настоящему любишь меня, раз последовала за мной в такую даль? – И его глухой смех прокатился над ледяным простором.

«Свинья высокомерная!» – подумала она. Дартун стоял внутри снежной ложбины на плоской ледяной площадке, образованной, по-видимому, небольшим озерцом. По его берегам топорщили свои ветки искривленные морозом деревья, точно пытаясь вырваться из снегового плена.

Папус начала свою хорошо отрепетированную речь:

– Дартун Сур, годхи ордена Равноденствия, ты…

– И любишь же ты повторять очевидное, Папус, – перебил Дартун. – Лучше скажи, зачем ты пришла сюда?

– Затем, чтобы свершить правосудие, Дартун, не больше и не меньше. От имени империи требуем, чтобы ты вернулся с нами в Виллджамур и там ответил за свои преступления.

– И что же это за преступления такие? – поинтересовался Дартун, с презрительной улыбкой оглядывая стоявших перед ним культистов.

– Оживление мертвых хотя бы, – окрысилась на него Папус. – Ты воспользовался своим положением культиста и пренебрег этическими нормами нашего братства.

– Да иди ты, – сплюнул Дартун, – со своими этическими нормами вместе!

«Как он смеет так говорить со мной?» Папус захотелось схватить этого человека за шиворот и утащить в Виллджамур силой. Она повернула голову влево, ладонью прикрыв глаза от ледяного блеска. Один из членов ее ордена вышел вперед: это был Телов, коренастый блондин с красным от ветра и холода лицом. Из глубины своего мехового одеяния он извлек связку цепей, которые начали немедленно переливаться фиолетовым светом и плеваться пурпурными искрами.

– Не советую ему пускать эту штуку в ход, – проворчал Дартун.

– Это еще почему? Разве у тебя есть реликвии? – поинтересовалась Папус. Но Дартун продолжал стоять молча, вытянув вдоль боков руки, и только тут она обратила внимание на то, что он не укутан, как все остальные. Его темный плащ свободно висел на его несколько исхудавшей фигуре. Одежда имела далеко не лучший вид: сквозь дыры местами виднелось голое тело, а местами… что-то металлически блестело.

Телов осторожно вытянул перед собой руки с зажатыми в них концами цепей, – судя по напряженности его движений, он сильно нервничал. Папус так давно хотелось захватить Дартуна, что их теперешняя встреча казалась ей слишком невыразительной, а предстоящее пленение лишенным драматизма. Неужели этот легендарный культист так легко сдастся и позволит просто отвезти себя обратно в Виллджамур?

Вдруг Дартун опустил голову и закрыл глаза. Она услышала исходившее от него легкое жужжание. По-прежнему не глядя, Дартун протянул руку и схватился за цепь, которая при таком напряжении должна была бы просто убить его на месте.

Раздался громкий электрический треск: энергия потекла по цепям назад, пробила держатели-изоляторы и подожгла руки Телова. Тот взвизгнул, попытался отбросить цепи, но они точно приклеились к его рукам, и тогда он, обливаясь слезами и не сводя глаз со своих дымящихся ладоней, упал на колени.

Папус тут же активировала скаммр, и цепи упали на снег, а наполнявшая их энергия древних исчезла, рассеявшись в пространстве. Телов повалился на бок и зарыл в снег обожженные руки.

Папус была ошарашена: как без единой реликвии Дартун ухитрился сделать такое?

Тот, выпрямившись и разведя руки в стороны, спокойно стоял и смотрел, оценивая ситуацию. Потом он опять взглянул на Папус и улыбнулся.

– Уверена, что справишься со мной?

– Как ты это сделал? – спросила она. – У тебя ведь нет никаких реликвий.

– Я уже не тот, кем был раньше, – ответил Дартун.

Тем временем действие скаммра должно было уже прекратиться. Она подала знак, и четверо ее культистов, вооруженные реликвиями, бросились вперед: в воздухе беззвучно развернулась электрическая сеть и, словно капли дождя, упала на Дартуна – но тот разорвал ее голыми руками.

«Как это возможно?»

Еще двое пытались наброситься на него с обычным оружием – мечом и самострелом, – но он одной правой мгновенно скрутил лезвие меча, сделав его непригодным для боя, а стрелы, выпущенные из самострела, переловил тем временем на лету левой. Последнее было особенно поразительно потому, что он сделал это не глядя.

Дартун откинул полу плаща и снял с руки кожу от локтя до запястья. Папус ожидала увидеть обнаженные сухожилия, хлещущую кровь, но ее взгляду предстала совершенно белая, словно керамическая, конечность, по которой пробегали искры.

Ее орден, снова вооружившись реликвиями, предпринял еще одну атаку.

Его рука оказалась революцией в технологии. Она дернулась, ожила и после недолгой вибрации вдруг утратила жесткость, сделавшись совершенно гибкой. Не переставая свирепо усмехаться, Дартун уничтожал ее коллег одного за другим. Папус лишь потрясенно глядела на это избиение.

Он двигался с невероятной легкостью. Кровь и ледяная крошка взлетали фонтанами, а он носился с такой быстротой, что глаз почти не фиксировал его движений. Однако Папус все же заметила, как он одним ударом рассек пополам тело одного культиста и обратным движением обезглавил другого.

У нее полезли на лоб глаза. Никогда еще она не испытывала такого унижения.

Вскоре все соратники Папус упали, она единственная из своего ордена стояла и беспомощно озиралась, оглядывая побоище. Слезы навернулись ей на глаза, когда она поняла, что весь цвет ее древнего и славного ордена лежит вокруг нее, бездыханный. А Дартун, похоже, даже не утомился, только дышал немного чаще, чем прежде.

Он стоял и глядел на нее с удовольствием, словно наслаждаясь делом своих рук, сиявших и переливавшихся в свете солнца, которое выглянуло вдруг из-за облаков и окрасило все в нежно-розовый цвет.

– Ты… ты же даже не человек, – только и смогла сказать Папус. Ее тошнило от ужаса и отвращения.

Как ни странно, ее последние слова подействовали на него, словно пощечина: он вдруг замотал головой, точно спросонья, и уставился на нее так, словно это не он пролил только что столько крови.

Папус воспользовалась нежданной передышкой, чтобы оценить ущерб, нанесенный ее ордену, ее жизни. Кровь заливала поверхность маленького озерца. Куски тел валялись повсюду, громоздясь кучами там, где стремительные удары Дартуна настигли двоих или троих сразу.

Нет, она не позволит себе умереть подобным образом. Если уж ей суждено погибнуть от его руки, она, по крайней мере, падет с честью. Пока Дартун озирался, видимо не меньше ее пораженный результатами своей деятельности, Папус, дрожа от страха, активировала все реликвии под своим меховым плащом. Вот она извлекла альдерталь, прицелилась…

Время застыло: ничто не двигалось вокруг них, все будто заледенело. Все, кроме Дартуна, – он словно нехотя выпутался из сковывавших его пут магической энергии, медленно, точно увязая в невидимой патоке, вошел в нормальное время и рывком ожил.

– Как… Как ты это сделал? – спросила Папус. Всепоглощающее желание знать, кто и что он такое, охватило ее, заставив забыть о страхе.

– Задействуй что-нибудь посильнее, – пробормотал он. Он двигался с заносчивой неспешностью, словно располагал неограниченным количеством времени для ее убийства. Она деактивировала альдерталь и…

…ветер застонал снова, закручивая пряди волос у нее перед глазами, и все вернулось к нормальному времени.

– Довольно. – Дартун поднял свою невероятную руку.

Она повернулась, чтобы бежать. Он пошел за ней, она прибавила шагу, спасаясь. Лихорадочно шаря одной рукой под плащом, она активировала дейжу, чтобы создать покров невидимости. Пурпурная вспышка вытянулась, словно молния, и Папус исчезла.

Сначала никто из них не знал, что делать дальше. Дартун вертел головой из стороны в сторону, словно прислушиваясь.

Однако все было бесполезно, – даже если он, несмотря на свои недавно обретенные силы, не мог видеть ее сейчас, следы на снегу, хруст ее шагов все равно выдадут ее.

И точно, он вычислил ее, не успела она сдвинуться с места.

Дартун продолжал преследование, его белая рука сверкала и вибрировала в розовой дымке.

Так, теперь что-нибудь вроде бренна, пары алюминиевых шаров, которые она вытащила из кармана, активировала и бросила назад, под ноги Дартуну. Они загремели по льду, подкатившись ему под ноги, и едва он попытался переступить через них, оба рванули, выбрасывая вверх столб огня и крошечных острых частиц металла.

Еле слышный вскрик. «Хорошо, он все же человек, хотя бы отчасти».

Дартун остановился и, моргая, наблюдал, как огонь пожирает его одежду. Шрапнель порвала ему кожу на лице, и он, весь в мелких капельках крови, повалился на колени. «Наконец-то!» Шумно дыша и все еще оставаясь невидимой, Папус с несказанным облегчением опустилась на корточки. Оставалось только покончить со всем этим.

Папус вынула из-за голенища нож и встала. Подошла к нему и занесла руку, чтобы ударить его ножом в основание черепа. Но он вдруг вскочил и ринулся на нее, его лицо напоминало перекошенную кровавую маску. Своей человеческой рукой он схватил ее за горло. Она попыталась ударить по ней ножом, но его другая рука вдруг врезалась в ее живот…

И вошла в него.

Поперхнувшись острой, разлившейся по всему ее телу болью, Папус смотрела, как кровь – ее собственная кровь – стекает, словно вино, по руке Дартуна, заполняя ямки и трещины ледяного покрова. Рука Дартуна погрузилась в ее чрево по локоть.

Она посмотрела ему в глаза и увидела в их глубине что-то механическое, похожее на четко функционирующую, безупречно отлаженную реликвию. Тут он, должно быть, добрался до чего-то жизненно важного у нее внутри – «Ох, черт!» – выдохнула она – и дернул. Она увидела, как выскальзывают на снег ее внутренности, а брызги ее крови наполняют воздух, точно красные осы.

Ноги Папус подкосились, и она рухнула, стукнувшись головой о лед.

Верейн испытала одновременно облегчение и страх, когда вернулся Дартун, весь покрытый кровью. Все ужасы, которым она стала свидетельницей, она видела издалека, и подробности ускользнули от ее взгляда. Однако она знала, что он перебил много народа, – это она, по крайней мере, видела.

Покончив с последним культистом, Дартун еще некоторое время обходил поле боя, внимательно присматриваясь и прислушиваясь к павшим, – Верейн не могла даже представить, о чем он думал в тот момент. Останки были отвратительны, как освежеванные трупы тюленей, устилавшие льды северных островов Архипелага каждый год после охоты местных племен. Дартун уже возвращался к своему ордену, шагая по глубокому снегу, а Верейн все еще не могла отвести взгляд от бойни у него за спиной.

– Я применил к ним адекватные меры, – объявил Дартун.

– Оно и видно, – проблеял Туунг откуда-то из-за ее спины.

– Твое лицо… – начала Верейн. Его кожа была изрыта крупными порами, как застывшая вулканическая лава.

Дартун поднял руку и ощупал лицо, но не слишком заинтересованно.

– Ничего, скоро со мной все будет в порядке – небольшая побочная реакция на одну из ее реликвий.

– Они все умерли? – спросила Верейн.

– Да, все, – просиял Дартун.

– И что теперь, а? – спросил Туунг. Голос его дрожал, как у человека на грани истерики. – Мы истощены и хотим есть.

Лицо Дартуна сохраняло далекое, отчужденное выражение. Что-то было не так, но она не понимала, что именно.

– Я понимаю вашу озабоченность, – прогудел он. – Я гарантирую вам, что с вами будут хорошо обращаться.

Верейн ослабела под его взглядом, она не знала, что и думать. Неужели это любовь?

– Очень важно, чтобы мы все добрались до Виллджамура живыми, и я должен признаться, что до сих пор пренебрегал вашим благополучием. – Он по-прежнему словно не замечал, что весь покрыт кровью. Верейн с трудом могла видеть его в таком состоянии. – Мы покинем этот остров и направимся туда, где сможем найти укрытие и пропитание.

– Спасибо и на этом. – И Туунг пошел назад, к собакам.

Глава двенадцатая

Вцентре Виллджамура, всего в паре шагов от Гата-Сентиментал с ее узкими пятиэтажными домами, в тени тяжелых каменных арок заброшенного акведука двигались двое мужчин в туниках с капюшонами и теплых плащах – они пересекали просторный пустой ирен, стараясь не выходить на освещенные луной участки. Птеродетта, охотясь на летучих мышей, спикировала рядом с ними, едва не задев мостовую крылом, тут же взмыла вверх и уселась на край зубчатой башни, каких в городе было много. Морозным воздухом становилось трудно дышать, с моря накатывал туман, принося с собой ледяную сырость.

– Ох и гадкая же сегодня погода! – буркнул один из двоих.

– Кончай ныть, Лиель, – вздохнул толстый как бочка Бруд. Щетина покрывала его лицо, мелкие бусины глаз обшаривали окрестность в поисках признаков жизни. Убедившись, что вокруг ни души, он опять обратился к компаньону: – С тех пор как в этом городе заткнулись все банши, ты, похоже, решил их заменить – воешь и воешь без конца, по поводу и без. Ночь сегодня как ночь, не хуже и не лучше, чем все остальные. МифоТворца реже надо читать, вот что я тебе скажу, а то вечно ты ошиваешься вместе с подростками на углах, где висят его писульки.

– Ничего я не ошиваюсь, – ответил Лиель. – А вот что банши больше не слышно, это ненормально. Говорят, им языки отрезали.

– Это как раз хорошо, недоумок, что никто теперь не воет по мертвым. Убил – и живи себе спокойно, не то что раньше. Так что хватит распускать нюни. Поучился бы лучше у своего напарника Кейли – вот уж кто ни черта не боится, а годов-то ему поменьше, чем тебе.

Лиель смущенно кивнул.

Бруда бесили вечные страхи этого доходяги. Восемнадцатилетний, он заметно отставал в развитии и боялся, кажется, всего на свете, заражая других. Бруд сосредоточился на дальнем крае ирена – одного из самых крупных в городе, – где звездами светили стеклянные витрины магазинов.

Среди них он должен был вычислить один…

«Драгоценности Грэнби».

Вот он: линялый зеленый фасад с завитушками, квадратная вывеска чуть поскрипывает на ветру. Днем рядом с ним всегда толчея: люди пялят глаза на металлические безделушки и драгоценные камни за стеклом.

Инструкции Шалев оказались точны, как всегда. Сорок дней прошло с тех пор, как она начала сотрудничать с ними – анархистами. Сорок дней подпольной деятельности, которую никто из них не считал работой – скорее, коллективным мероприятием. Ведь работа в их глазах была тем же рабством, только за деньги. К тому же работы теперь становилось все меньше, а та, что еще осталась, сделалась совсем тяжелой и опасной из-за нечеловеческих условий труда, которые навязывали работодатели, запугивая людей наступающими длительными холодами. И все равно находились те, кто соглашался работать в тяжелейших условиях за мизерную плату, лишь бы не остаться без куска хлеба в грядущем Оледенении. Они готовы были проводить едва ли не все свое время в пыльных цехах мануфактуры или надрываться на морозе в подземных доках, но Бруд был не из их числа. Он слыхал, что Мороз простоит еще не один десяток лет, и черта с два он позволит заманить себя на такую работу.

Шалев дала им надежду…

Кейвсайд переменился, причем за очень короткое время. Всего два месяца тому назад этот огромный район, где проживало большинство горожан и на который было плевать властям, был настоящей трущобой. Нищета и зависть к обитателям верхних уровней плодили недовольство жизнью и преступность.

А что же теперь? А теперь пришла Шалев и сотворила чудо.

Все началось с ее обработанных культистской инженерией семян. Участки голой земли, на которых отродясь не росло ни былинки, вдруг заколосились густыми всходами зерновых. Выносливые растения, не нуждающиеся в свете и воде, превратили так называемые палисадники в настоящие огороды. Пища вырастала в темноте.

Кузнецы победнее стали работать на Шалев в обмен на еду и оружие: в Кейвсайде не осталось человека, у кого дома не было бы теперь кинжала, палицы или дубинки. Но если раньше местные жители обратили бы этот арсенал друг против друга, то теперь, под руководством Шалев, они объединились. Завели тесные связи с людьми вне городских стен и теперь, как это ни смешно, импортировали продовольствие из города в ближние к нему сельские общины в обмен на их поддержку. Бартерная экономика, та, которой не нужны деньги, выросла из ничего и продолжала процветать, а Бруд не знал, что и думать обо всем этом. Зато он твердо знал одно: магазин «Драгоценности Грэнби» был в списке Шалев, и его надо было ограбить. Само существование такого места, как это, было подтверждением преступной экстравагантности верхнего города, нахально хваставшего роскошью и богатством, пока многие тысячи беженцев умирали от голода и холода прямо на его пороге. Наглая демонстрация грубого духа наживы, которую нельзя больше терпеть, – вот как сказала о нем Шалев. Точнее, так ему передали ее слова, ибо в кругах анархистов новичков не подпускали к самым большим секретам, – уровень конспирации был очень высок. И неудивительно, учитывая, что военные этого города чуть ли не поголовно охотились на Шалев.

Именно поэтому Бруд и Лиель пришли сюда, чтобы стащить драгоценности.

Неподалеку их страховали двое мускулистых парней с кинжалами в руках – они должны были тихо снять любой патруль, которому случится пройти мимо, – однако даже эта дополнительная мера безопасности не внушала Бруду большого доверия. Мимо, подоткнув юбки, чтобы не намочить подол, прошла жрица из джорсалирского храма – Бруд и Лиель, завидев ее, растворились в тени. Едва она исчезла из виду, они побежали по периметру открытой торговой площади к переулку, у которого располагались магазины.

Пока Лиель переминался на стреме, опустив тощую руку с зажатым в ней клинком, Бруд рылся в карманах плаща в поисках устройства, данного ему Шалев.

«Да где же эта чертова штука? Не хватало только оставить ее в пещерах. А, вот она!»

Жестом фокусника он извлек из кармана небольшой предмет. Этот инструмент, действие которого основывалось на несложной магии, предназначался для того, чтобы резать стекло. Бруд был знаком со всякими воровскими приемами и техниками взлома – зря, что ли, он практиковался столько лет, – но эта штука была ему в новинку. Покрутив прямоугольную бронзовую полоску так и этак, он при свете луны определил, где у нее рабочий край, и на секунду прижал ее к зернистой стеклянной поверхности. Подержал, подвинул дальше, еще подержал, еще подвинул, и так до тех пор, пока на стеклянной поверхности не образовался едва заметный круг диаметром примерно в руку. Когда окружность замкнулась, он отнял устройство от стекла и стал ждать. Вдруг проведенная им линия стала фиолетовой, ярко вспыхнула, раздался негромкий «чпок», и круглый кусок стекла упал внутрь магазина, где и разбился в темноте. Лиель и Бруд опасливо завертели головами – не слыхал ли кто?

Лиель потянул Бруда за рукав, громила обернулся и проследил направление его взгляда.

– Бруд! Там, наверху, Бруд. Прямо на той стене, клянусь, я что-то видел.

– Нет там ничего, заморыш, – буркнул Бруд. – Пошли давай. – И он встал ногами на подоконник, стряхнул битое стекло и стал глядеть внутрь. Там, в полутьме, в гнездах стеклянных витрин, искрились драгоценные камни.

«Вот это, я понимаю, богатство… просто слов нет. Ух ты… изумруды, рубины… Бором клянусь, чудо так чудо». Несколько таких штук ему предстояло забрать себе в качестве платы, передав остальные коллективу.

– Бруд, – скулил между тем Лиель, – лучше тебе поглядеть. Я не шучу, правда.

– Черт тебя подери, что там еще? – ругнулся Бруд, оборачиваясь.

Лиель показывал куда-то наверх.

– Вон там, на крышах. В нескольких сотнях футов отсюда, левее Астрономической башни.

Тут из моря тумана над зубчатой стеной, разделявшей две части города, показалась человеческая фигура – упруго оттолкнувшись носками от черепицы, она, семеня в воздухе ногами и размахивая руками, пролетела ярдов двадцать над провалом между домами, приземлилась на соседнюю крышу, снова оттолкнулась, снова полетела – и пошла считать дома один за другим.

На ходу меняя траекторию своего бега-полета, она направлялась к ним.

– Хм… – Бруд сунул два пальца в рот и дважды отрывисто свистнул. Миг – и по булыжной мостовой загрохотали кованые сапоги: приближалась подмога.

– Расскажи им, в чем дело, а я пока стибрю несколько камушков, и мы смотаемся. Понял?

Лиель неуверенно кивнул, не в силах отвести взгляд от фигуры, приближавшейся к ним по крышам.

Бруд глянул на своих товарищей – троих светловолосых громил в военной форме, с мечами наголо, которые, подбежав, остановились около Лиеля. Бруд кивнул им:

– Добрый вечер, братки.

Они шепотом ответили.

Только Лиель открыл рот, чтобы объяснить ситуацию, а Бруд снова засунул голову в магазин, как с другой стороны улицы раздался голос:

– Я бы на вашем месте так не делал, ребята.

Незнакомец, кто бы он ни был, говорил вежливо и стоял уверенно, уперев руки в бока, черным силуэтом выделяясь на фоне мостовой, серебряной от влаги и лунного света. Вдруг позади него мотнулся, точно подметая эту самую мостовую, хвост, и Бруд на мгновение вообразил, что перед ним румель из Инквизиции. Отойдя от витрины ювелирного магазина, он встал рядом с товарищами, вглядываясь в туман, который постепенно заливал улицу.

– А ты что еще за хрен такой, указываешь, что нам делать? – крикнул Бруд. – Инквизитор или еще кто?

Сначала он увидел, как человек двинулся им навстречу. Кто он – тот, с крыши? Нет, вряд ли он спустился так быстро. Наверное, подошел с другой стороны.

– Я – Рыцарь Виллджамура, – отвечал незнакомец.

– Что это значит? – не понял Бруд.

– А это значит, – отвечал ему другой голос, низкий и твердый, – что мы не дадим вам обчистить это местечко. – Из проулка возле магазина Грэнби показался человек, точнее, ходячая гора мускулов.

«Кровь и ад, – мелькнуло в голове у Бруда, – вот это мышцы!..»

Он сообразил, что все пути к отступлению им отрезаны и уходить придется с боем. И тут с ближайшей крыши к ним спустился третий – слетел, точно гаруда, с той только разницей, что никаких крыльев у него не было, просто он двигался по воздуху, будто подчиняя его своей воле.

В следующий миг, заметив длинные волосы и грациозность движений, Бруд понял, что это женщина.

«Вот черт, а баба-то тут зачем?» – подумал он.

Тут худощавый мужик с хвостом шагнул в луч лунного света, и Лиель ахнул. И тут же огреб от Бруда по уху – за то, что выказал страх.

– Идиот!.. – шепнул громила, и напрасно – у заморыша были все причины бояться. В незнакомце было что-то… звериное, хотя на румеля он не походил. У него был широкий черный нос с глубоко вырезанными ноздрями, а на лице… шерсть. Он удивительно походил на кота. Его пальцы заканчивались кривыми когтями. Он стоял и двигался с чисто звериной, не свойственной двуногим грацией и теперь, наблюдая их изумление, похоже, наслаждался им сполна.

– Думаете, вы, три урода, справитесь с четырьмя людьми? – бросил им Бруд, вытаскивая большой кинжал.

Двое его подручных с мечами наголо рванули в переулок, навстречу человеку-горе, затерявшись в тумане, который уже совсем накрыл улицу. Бруд услышал сначала их вопли, потом звук льющейся на мостовую крови и звон упавших мечей.

Третий бандит глядел на Бруда, тот сделал ему знак пошевеливаться. Он кинулся на человека-кота, но тот увернулся одним прыжком и, оказавшись у него за спиной, полоснул по ней когтями. Бандит завопил и обернулся, свободной рукой зажимая ободранный бок. Мечом он рубил воздух направо и налево, не причиняя ни малейшего вреда своему оппоненту, который с ловкостью хорошего акробата избегал каждого удара. От таких упражнений блондин скоро выдохся, и тогда человек-кот нанес решающий удар: вцепился когтистыми лапами ему в лицо и в горло, и бандит скорчился на земле, жалко зажимая ладонями раны.

Последняя из троих – женщина – двинулась между тем к Лиелю и Бруду. Эта тонкая, как тростинка, и гибкая, как ивовый прут, девушка с простым лицом и собранными в хвост длинными волосами показалась им относительно безопасной. Бруд решил, что пора и ему заняться делом, и шагнул к ней, замахиваясь кинжалом. Он сделал выпад, она отпрыгнула от него назад и вверх, поднявшись в воздух, точно по невидимым ступеням. Она порхнула у него над головой, тоже по воздуху, и он понял, что гонится за ее тенью.

Разведя для равновесия руки в стороны, она пнула его в лицо; он, отпрянув от неожиданности, поскользнулся на ледяном пятнышке и рухнул навзничь на тротуар. Боль пронзила его от макушки до пят, от удара лязгнули челюсти. Женщина опустилась на землю и ногой отшвырнула его меч.

Бруд лежал, считая искры, которые сыпались у него из глаз, и размышлял о том, не спятил ли он. Тут из тумана вышел человек – точнее, кот, – встал рядом с женщиной, и оба уставились на него сверху вниз. Бруд ясно видел полосатую серую шерсть и вертикальные зрачки – в остальном лицо незнакомца было вполне человеческим и совсем не круглым, как обычно у кошек. На обоих были облегающие плотные костюмы из черной ткани, с каким-то знаком на груди – кольцо и в нем серебряный крест, делящий его на четыре части.

– От этого типа воняет, – поделился наблюдением кот.

– Правда? – ответила женщина, глядя на Бруда. – Я ничего не чувствую.

– Да, у этих так называемых суперспособностей есть своя оборотная сторона, о которой меня не предупреждали. Ты, к примеру, могла бы экономнее пользоваться духами.

– Вот спасибо. Что ж, в следующий раз, когда буду собираться на службу, приму во внимание твой драгоценный нос.

Тут вмешался здоровяк:

– Духи ему помешали, видите ли. Лучше бы заткнул пасть и сам не разводил вони.

Лиеля поставили рядом с Брудом на колени. Сопляк окаменел от страха, слезы выступили у него на глазах, зато он не был ранен – сдался, поди, при первой же возможности. Здоровяк, который говорил последним, одной рукой удерживал его запястья.

– Этого мы возьмем с собой к следователю Фулкрому, пусть тот его допрашивает. А второго отпустим.

– Зачем нам его отпускать? – возразил кот. – Мы же его только что поймали.

– Затем, дурак ты эдакий, чтобы он рассказал про нас всем, кому можно.

Тут он сильнее завел назад руки Лиеля, раздался треск и визг, сопляк снова заплакал. Человек-гора вытянул откуда-то из-за пояса веревку и скрутил ему руки. Потом, опустившись на колени, так что его тяжелый небритый подбородок, широкий нос и темные глаза оказались возле самого лица Бруда, он взял его рукой за горло.

– Меня зовут Вулдон, мы трое – новый отряд. Нас называют Рыцарями Виллджамура. Можешь передать своим товарищам, или как вы там друг друга зовете, что мы выловим вас всех поодиночке, чтобы тут, наверху, легче дышалось. Хотите вы того или нет, а законам империи придется подчиняться.

Бруд извивался, пытаясь оторвать от горла могучую лапу, и наконец отчаянно кивнул.

– Ладно, Вулдон, хватит, – сказала женщина.

Но тот не отпускал.

– Вулдон, – настаивала женщина, – хватит, ты убьешь его. Идем.

Железная лапа Вулдона вдруг разжалась. Воздух хлынул в легкие Бруда. Тот закашлялся, его грудь заходила ходуном, и он повернулся на бок, ногтями царапая мостовую.

Минуту спустя, немного отдышавшись, он понял, что новоявленные Рыцари Виллджамура ушли, прихватив с собой Лиеля.

Раненный Бруд остался один в компании трех трупов.

Вулдон втолкнул арестованного в камеру, больше похожую на клетку; тот скорчился в углу, обнял руками колени и задрожал. Стены камеры были из красного кирпича, со сводчатого потолка капало. В углу стояло ведро.

– Полегче, – предостерегла Лан, но никакие ее просьбы на Вулдона не действовали. Отойдя в сторону, чтобы зажечь цветной фонарь, она встретилась глазами с Тейном, который, однако, не спешил ее поддержать, хотя и его тревожили действия Вулдона. Похоже, что тот уже вошел во вкус, совсем как в старые добрые времена.

Вулдон шагнул в камеру и встал, широко расставив ноги и то сжимая, то разжимая кулаки. Боковой поверхностью сапога он слегка толкнул костлявого арестанта, который со стоном повалился на спину.

– Как тебя зовут? – спросил Вулдон.

– Лиель… – захлюпал вор. – Пожалуйста, не бейте меня. Я даже не хотел туда идти.

– Что у вас была за цель – кража?

– Ага, мы просто хотели взять немного побрякушек, и все, честное слово.

– Для кого?

– Для себя, хлеба купить, и все.

– Лжец, – сказал Вулдон и с быстротой молнии нанес Лиелю удар в живот, от которого тот сразу и задохнулся, и взвизгнул.

Лан моргнула. Тейн не выдержал и отвернулся.

– Итак, кто вас послал? – потребовал ответа Вулдон.

Лиель уже снова свернулся в комок, так что Вулдон пнул его в спину. Лиель завизжал.

– На кого работаешь? – ярился Вулдон.

– Ш… Шалев.

Вулдон мрачно улыбнулся, глядя на Лан.

– Видишь? Умение убеждать никому еще не мешало. При такой работе, как наша, миндальничаньем не многого добьешься. – И он схватил Лиеля за шиворот и запустил им в дальний угол.

– Вулдон! – Лан не выдержала и шагнула в камеру. Вулдон походил на башню из мускулов, спаянных воедино гневом. Но она не хотела показывать ему, что боится, и не показала. Она видала в жизни и кое-что похуже, ей самой столько раз пытались промыть мозги, что уж этого куска маскулинного дерьма она не испугается.

– Думаешь, ты будешь с ним любезничать и он расскажет все, что тебе нужно? – фыркнул Вулдон, отходя в сторону. – Что ж, попробуй.

Проскользнув мимо него, Лан опустилась на колени рядом с Лиелем, чье лицо по-прежнему искажала гримаса боли. Он плакал, причем уже давно. Она положила ладонь ему на руку, и он сморщился еще больше – она даже испугалась, не понимая, чем вызвала такую реакцию.

– Лиель, – начала она тихо. – Тебе не причинят вреда, если ты нам поможешь. Нам просто нужно найти Шалев, и, если ты нам поможешь, мы тебя отпустим. Все очень просто.

– Никто не знает, г-г-где искать Ш-шалев, – бормотал Лиель сквозь всхлипы. – В т-том-то и дело. Это тайна даже для нас, в Кейвсайде. Мы только знаем, что у нас кое-что происходит и что каждый из нас может помочь, если хочет.

Лан положила руку ему на плечо, и на этот раз он не сморгнул. Полными слез глазами он глядел в стену.

– Что еще ты можешь нам рассказать?

Тут в камеру снова ввалился Вулдон.

– Все это бесполезно.

– Уберите его! – завопил в страхе Лиель, и Лан, сама удивляясь своей уверенности, вытянула в предупреждающем жесте руку, словно провела черту, перешагнуть которую Вулдон не посмел.

– Да я тебя зашибу, если не скажешь нам всей правды, – пригрозил он.

– Нет, – возразила Лан, – не зашибет.

Лиель не знал, кого слушать, поэтому он просто подтянул колени к животу и опустил голову, спрятав лицо в сложенные руки.

– Нам ничего не говорят, никому из нас. Самое большее, что мы можем – это пойти в Центральный анархический совет – это такие люди, раньше они были большие шишки, потом стали никем, а теперь они опять кто-то, после того как появилась Шалев. Они говорят нам, какую работу надо сделать здесь, в верхнем городе, и мы помогаем им в обмен на еду и оружие. Денег нам не платят, у нас такое правило – все помогают друг другу.

– А тот случай с Колокольной башней – ты знаешь, кто тогда участвовал?

– Н-нет. Есть, наверное, какая-то группа бойцов, постоянная, но этим занимается сама Шалев, а мы – мы ничего не знаем.

– Расскажи нам побольше о Центральном совете.

– Говорят, он временный. Когда верхний город и Кейвсайд станут более-менее на равных, его распустят.

Лан спросила:

– А что еще у вас там происходит?

Лиель посмотрел на нее и в первый раз за все время заметно приободрился.

– Планы. Большие. Я кое-что слышал, но это все так, сплетни, а наверняка не знаю ничего. Но все равно будет здорово, и многие уже сейчас этому рады.

– Так расскажи нам, что за слухи, идиот, – фыркнул Вулдон из тени.

– Говорят, что верхнего города скоро не будет, – сказал Лиель. – Его взорвут, и всех вместе с ним. Я же говорю, большие планы.

Тут Лиель захохотал, и Вулдон, не удержавшись, так двинул ему в челюсть, что тот без сознания распростерся на полу.

Лан сверлила Вулдона взглядом, пытаясь совладать с гневом, который вызывала в ней эта тупая скотина.

– А что такого? – Вулдон дернул плечом и отвернулся.

– Думаю, в будущем нам следует передавать задержанных на допрос Инквизиции, – процедила она сквозь зубы.

Глава тринадцатая

Стихим стоном Ульрик спешился и нежно погладил вороную кобылу по длинной морде. Лошади особенно нравилось, когда ей щекотали нос, и он старался время от времени побаловать ее этим знаком внимания. Скоро надо будет ее покормить – дорога была долгой.

Стража третьих ворот Виллджамура высыпала из своего поста – небольшой постройки темного гранита с барочными завитушками – и теперь глазела на них. Солдат было трое, все в одинаковой малиновой форме со светло-серой отстрочкой, в доспехах, с тяжелыми мечами. Грязь перед входом в их участок была не так утоптана, как на предыдущих уровнях, значит до них добирались далеко не все.

Стоя на пронизывающем ледяном ветру, в хороводе снежинок, Ульрик предъявил страже документы, как он делал у каждых предыдущих ворот, но, что еще важнее, показал им медальон. Правда, для этого ему пришлось долго рыться в многослойной одежде из простой коричневой ткани.

Медальон был в виде золотой восьмиконечной звезды, внутри ее заключался треугольник, а из него смотрел глаз.

Стражники окружили его, внимательно разглядывая медальон, хотя, судя по их лицам, не имели о подобных предметах никакого понятия. Ульрик пришел в отчаяние. А он-то надеялся, что столь древний джорсалирский символ хотя бы узнают в Виллджамуре, как узнают во многих других имперских городах.

– Я узнаю глаз, – сказал один из стражи, – и знаю, что он значит. Но все остальное тут при чем?

– Такие символы, – ответил Ульрик, – заключены повсюду и во всем. Однако я бы на твоем месте не стал ломать над ними голову, тем более что мой орден не поощряет подобных дискуссий, – достаточно сказать, что такие знаки отличия носят лишь самые старшие члены джорсалирской общины.

Старший из трех, сурового вида человек с обветренным, изборожденным морщинами лицом, отпрянул.

– Что ж, одной этой джорсалирской побрякушки достаточно, чтобы пропустить тебя за ворота, а твои бумаги показывают, что у тебя там есть важное дело.

– Ты очень проницателен, – польстил ему Ульрик, сомневаясь в его способности разобрать витиеватый почерк, которым были написаны его бумаги. – Это так.

– Политика, а?

Ульрик покачал головой.

– Миссия Бора, надеюсь, вы понимаете. – Он улыбнулся.

– Что ж, Бора так Бора. Проходи. Селе Уртики.

Старший коротко кивнул, и один из его подчиненных побежал куда-то за здание поста активировать механизм, открывающий ворота. Минуту спустя колеса заскрипели, ворот завертелся и массивная створка литого железа со стоном отворилась.

– Селе… Уртики.

«Конечно. Новый император».

«Неплохое начало», – думал следователь Фулкром, вернувшись в свой кабинет в здании Инквизиции. Утром он первым делом выслушал подробный отчет Рыцарей о прошлой ночи, в котором его особенно впечатлило то, как эффективно они работают вместе. Вулдон отлично знал городскую жизнь, что сослужило им бесценную службу в поимке одного кейвсайдера, связанного с Шалев, пусть и косвенно. Зато он может теперь написать об этом в отчете императору, вот что главное.

Фулкром поворошил дрова в очаге и, откинувшись на спинку кресла, наблюдал за тем, как огонь вгрызается в древесину. Император давил на него, но, по его ощущениям, пока не слишком. Его теперешняя работа сильно отличалась от обычной текучки, и ему все больше и больше нравилось заниматься всякими чудны́ми делами, объединенными под грифом «Особые расследования». Ему вообще нравилась новизна, особенно когда она давала возможность повлиять на жизнь города, изменить ее в лучшую сторону.

Его отвлек стук в дверь.

– Войдите, – крикнул он.

– Следователь Фулкром? – На пороге стоял администратор-мужчина. – У вас не найдется минуты для посетителя? Мне сказали, что он по вашему… э-э-э… ведомству.

– Конечно. Пусть заходит.

Администратор скрылся, за дверью послышались шаркающие шаги.

Посетитель вошел, и Фулкром невольно приподнял бровь. Росту в нем было футов пять, не больше, одежда – коричневая сутана джорсалирского жреца, коротко остриженные седые волосы, аккуратная бородка. Глубокие морщины пересекали его широкое лицо – значит, он немало повидал в жизни, и не только хорошего. Человек поставил на пол свои многочисленные холщовые сумки. Его окружал едкий землистый запах – свидетельство того, что он провел в пути не один день.

– Селе Уртики. – Посетитель протянул Фулкрому документы, которые, наверное, предъявлял при въезде в город. Следователь окинул их взглядом, особо отметив знаки и символику Джорсалира, и, хотя он знал, что документы, открывающие доступ в город, бывают и поддельными, эти показались ему вполне настоящими, тем более с печатями и символами такого высокого ранга. Честно говоря, Фулкром был заинтригован.

– Селе Уртики и тебе, друг. Садись, пожалуйста. – Фулкром вернул ему бумаги и показал на стул. Тут же зажег два синих бумажных фонарика и поставил их по краям своего огромного темного стола.

Путник с легким вздохом опустился на стул, а руки положил на крышку стола.

– Как это утешительно, видеть человека, столь умело справляющегося со своим делом, как ты, – начал он, оглядывая безупречно чистый и аккуратный кабинет. – Здесь так похоже на мою келью. – Он говорил хрипло, с заметным акцентом, четко произнося каждое слово и особенно выделяя окончания.

Сам Фулкром давно уже перестал замечать аккуратные стопки бумаг, симметрично разложенные письменные принадлежности и тетради.

– Просто я не умею работать в другой обстановке. Итак, путник, – чем я могу тебе помочь?

– Меня зовут Ульрик.

– А я следователь Фулкром. Значит, ты оставил свой монастырь?

– Как ты… – Жрец умолк. – Печати на документах. Конечно.

Фулкром оценил намек.

– Ты меня заинтриговал. Как тебе удалось пробраться в Виллджамур?

– Я был старшим библиотекарем в одной из джорсалирских обителей, расположенных дальше по Архипелагу, и много дней добирался оттуда по снегу.

– Судя по чернильным каемкам под ногтями, ты много писал, – заметил Фулкром. – Да и пальцы у тебя как у писца. – И он умолк, ожидая ответа человека напротив.

Священник безмятежно улыбнулся.

– Теперь я понимаю, почему ты следователь. Да, я… не один десяток лет провел, склонившись над бумагой со стилусом в руках.

– И что же ты писал?

– Я переводил книги, – ответил Ульрик. – Религиозные тексты, очень важные. Лишь немногие люди могут читать на языках, доступных мне. Я стремился… – он сделал небольшую паузу, – пролить свет на сакральное знание Джорсалира.

– И ты для этого приехал в Виллджамур, чтобы продолжать здесь свою переводческую работу?

И снова улыбка, на этот раз слегка рассеянная.

– Можно сказать и так. Ответь мне, следователь, ты хорошо знаешь свой город?

– В нем мало таких мест, которых я не видел, если ты об этом. Я знаю почти все районы и почти все улицы. – Фулкром усмехнулся. – А тебе что, нужен гид?

– Я очень сомневаюсь, что в Виллджамуре найдется гид, способный показать мне то, что я ищу. Нет, скорее мне нужен пытливый ум, способный к тому же обеспечить мне доступ в глубины этого города.

– Я знаком с его древними путями, до некоторой степени.

– Этот город старше, чем ты думаешь, следователь.

– Не уверен, что понимаю тебя. Зачем тебе нужно вглубь?

– Что, если я скажу тебе, что все твои знания о нашем мире – ложь?

– Тогда я скажу тебе, что ты спятил.

Ульрик засмеялся на удивление добродушным смехом, покачивая при этом головой. Потом он потер глаза. «Да он устал, этот путник», – отметил про себя Фулкром.

– Многие так считают, следователь, – сказал Ульрик. – Разреши мне задать тебе вопрос об отношениях церкви и Инквизиции. Инквизиция Виллджамура подотчетна церкви? В других городах этого нет, но все же.

– Нет, никакой связи между нами нет, так что, боюсь, любого рода тайные сделки и особые одолжения исключены, – ответил Фулкром, и его ответ, похоже, полностью удовлетворил странного жреца. – Слушай, я вряд ли смогу помочь тебе, если не буду знать, в чем дело.

– Я бы не стал просить ни о чем подобном, следователь, но я человек, нуждающийся в помощи и не знающий, к кому за ней обратиться. Без твоего содействия мне нет хода в определенные зоны этого города, поскольку здесь, как я понял, преодолевая ворота, установлен режим чрезвычайного положения.

– Можно сказать и так, – согласился Фулкром. «Человек, который обращается за помощью в Инквизицию, часто чувствует себя беззащитным, но почти никогда – преступным. Интересно, что же у него за дело такое?»

Но по незлобивому взгляду Ульрика ни о чем догадаться было нельзя.

– Я прибыл сюда с Блортата, не имперского острова.

– Удивительно, что церковь Джорсалира имеет своих представителей за пределами империи.

– Жрецы предпочитают не распространяться об этом, чтобы имперские владыки не подумали, будто под их власть ведется какой-то подкоп. Например, о существовании самого крупного не имперского монастыря, аббатства Регин, известно лишь служителям церкви. А между тем он обладает крупнейшим собранием книг на всем Бореальском архипелаге, и моя работа состояла в уходе за этими текстами. Их там миллионы, следователь. – Ульрик откинулся на спинку своего стула. – Необозримое множество томов на пергаменте из шкур животных, давно исчезнувших с нашей земли, и на языках, давно забытых всеми. Их авторы жили во времена великих цивилизаций Азимут и Матема, и даже раньше, при легендарных Румельских войнах.

– Неужели книги живут так долго?

– Если о них хорошо заботятся. Следует, однако, признать, что некоторые из этих текстов являются переводами более ранних источников, а потому не особенно надежны. Зато другие настолько ценны, что их запрещено даже открывать, и поневоле задаешься вопросом, тексты они или просто артефакты?

– Значит, в этом и состоит труд библиотекаря? – спросил Фулкром. – В том, чтобы переводить книги с других языков и следить за их сохранностью? Что ж, приятная работа, и я не вижу, почему из-за нее надо срываться с места и проделывать такое длинное и тяжелое путешествие.

– Да, много лет именно так все и было – моя работа радовала меня, пока я не обнаружил, что многие из наших знаний о мире не вполне точны.

– Смелое заявление.

Жрец располагал к себе. От него веяло спокойствием и миролюбием, что плохо вязалось с его лицом, угловатым и состаренным пересекающимися лучами двух фонарей на разных концах стола, и это несоответствие подстегивало интерес Фулкрома.

Вдруг Ульрик резко подался к нему через стол. Помолчал, обшаривая глазами комнату, потом прошептал:

– Мои открытия вызвали в церкви раскол. Они охотятся на меня.

Фулкром подивился, в какие неприятности может, оказывается, влипнуть библиотекарь.

Они пили чай и продолжали разговор. Фулкром зажег желтый фонарь. На ближайшие несколько часов он был свободен от дел с Рыцарями и мог позволить себе послушать Ульрика.

– Зачем ты рассказываешь мне об этом? – спросил Фулкром.

Подумав с минуту, Ульрик сказал:

– Потому что я человек честный.

– Ты бы удивился, узнав, сколько преступников говорили мне то же самое.

Жрец тепло улыбнулся.

– Можно быть преступником и причинить немало вреда, оставаясь при этом честным человеком. Однако я испытываю потребность облегчить душу и поделиться своим знанием – что толку, если оно будет храниться в моей голове. А ты – первый светский чиновник, с которым мне случилось поговорить за последние… годы. – Ульрик усмехнулся. – Да, много воды утекло с тех пор. Приятно поделиться своим знанием с человеком, который не накажет меня только за то, что я осмелился открыть рот.

– Ты говорил о расколе в церкви, – напомнил Фулкром. – Из-за чего он произошел?

– Боги… – Ульрик вздохнул и вдруг занервничал. Отодвинув стул, он встал и, шаркая ногами, подошел к небольшому оконцу меж книжных полок. Долго смотрел на улицу, причем морщины тревоги все сильнее обозначались на его лице. – А мы… тут безопасно?

– Это же Инквизиция, – ответил Фулкром. – Для свободного человека в нашей империи нет более безопасного места.

– Хорошо, – продолжил Ульрик. – Да, раскол пошел из-за богов, следователь, но что ты знаешь о богах этого мира?

– К сожалению, я не очень-то религиозен, – начал оправдываться Фулкром.

Ульрик лишь отмахнулся.

– Не важно, расскажи мне, что ты о них слышал. Пожалуйста, сделай, как я прошу.

– Э-э, ну, я знаю, что пара богов-творцов, Бор и Астрид, были частью легендарной небесной расы дауниров, которые спустились на наш уровень бытия. Две луны нашего мира носят их имена. Они обладали огромной властью и могли направлять энергию этого мира. А потом одна из созданных ими рас – питикусы, кажется? – стали их врагами, и началась Война богов. И было это, э-э, несколько сотен тысяч лет назад? – Фулкром засмеялся. – Смешно сказать, но больше я ничего не знаю – я сейчас совсем не хожу в церковь. Работы много, времени нет.

– Этого достаточно, основное ты знаешь, – радостно отвечал Ульрик, приближаясь к Фулкрому, который только тут впервые заметил, какие у него, оказывается, зеленые глаза. – Совершенно точное изложение истории нашего мира, как ее преподносят в храмах Джорсалира по всей империи и за ее пределами. И вот тут-то и коренится раскол, в самом истоке. Дело в том, что я, занимаясь переводческой работой, открыл совершенно иную версию истории. Много лет я проверял и перепроверял свое открытие, сравнивая разные источники, и обнаружил целый корпус древних текстов, противоречащих тому, что ты мне только что рассказал, – в них подробно, в ярких красках повествуется о совсем другом начале, а в некоторых томах содержатся не только тексты и иллюстрации, но даже схемы и чертежи.

– Да, такое открытие могло вызвать настоящую панику, – согласился Фулкром.

Ульрик снова опустился на стул и послал следователю полный отчаяния взгляд.

Фулкрому не раз приходилось сталкиваться с безумцами и отверженными, с теми, кто был готов на все ради толики внимания, и с теми, кто нуждался в иной заботе, нежели та, которую мог предложить им он, следователь, – все это было неотъемлемой частью его инквизиторской работы. Обезоруживающая честность Ульрика не позволяла отнести его к разряду подобных людей.

– А не могли эти книги быть подделкой? – спросил он.

– Маловероятно. И даже напротив, у меня есть доказательства того, что многие официальные церковные тексты – подделка. Особенности пергамента, чернила, которыми они написаны, языки, скопированные дуктусы и тому подобное…

– И что же есть в этой другой истории? – спросил Фулкром. – Что такого она рассказывает о богах, из-за чего мог произойти раскол?

Этот вопрос, похоже, задел Ульрика за живое, если его вообще могло что-то задеть.

– Прежде всего, следователь, я хочу показать тебе, что раскол действительно есть и что он очень серьезен. Стоило мне проговориться о том, что я знаю, и деревни вокруг нашей церкви опустели, тысячи жизней были утрачены навсегда. Сам я бегу от преследований церкви. Год назад люди, которые предоставили мне кров и помогли перебраться на территорию империи, поплатились за это жизнью, все поголовно, и мужчины, и женщины, – а ведь в империи, смею заметить, церковь Джорсалира обладает еще бо́льшим влиянием. Я видел детей, повешенных на деревьях, – и всю вину за это возлагали на меня, из-за той информации, которой я обладаю.

– Мне кажется, ты чего-то недоговариваешь, – сказал Фулкром. – Церковь не стала бы опустошать ради тебя одного целые деревни, тебя просто объявили бы безумным еретиком, и на этом дело бы и кончилось.

Повисла пауза, потом Ульрик продолжил:

– Конечно, это не все, конечно. Много лет до начала этой истории я переводил на местные языки священные тексты и передавал их жителям окрестных деревень, чтобы они могли удовлетворять свои духовные нужды без посредничества церкви. Мне казалось несправедливым то, что она держит монополию на слова Бора и Астрид. Потом, обнаружив другой вариант священной истории и углубившись в проверку его достоверности, я перестал помогать общинам вокруг аббатства. Ведь я сам больше не верил в эту ложь. Тогда один из моей бывшей паствы пришел к вратам нашей главной церкви и разоблачил все мои деяния. Это предательство произошло в критический для меня момент. Я пустился в бега и скрывался несколько месяцев, совершенствуя свою теорию и способы применения ее на практике, обучая новому знанию других. У меня было немало друзей в разных деревнях и городах, которые давали мне кров до тех пор, пока в дело не вступило военное крыло церкви. Меня объявили колдуном, на меня открыли настоящую охоту, и теперь почти все, кто помогал мне когда-то, мертвы.

– И ты подделал документы, чтобы проникнуть в город, так? – внезапно понял Фулкром. – Ты использовал свои навыки писца и каллиграфа, чтобы обмануть стражу у ворот, а заодно и меня. Иначе тебя бы просто не пропустили. Церковь наверняка об этом позаботилась.

Ульрик закрыл глаза.

Почему-то признание подделки документов подтвердило в глазах Фулкрома истинность слов Ульрика – перед ним явно был мыслящий человек, который не допускал сомнения в том, о чем говорил.

– Так эти истории… – продолжил Фулкром. – Чем они отличаются друг от друга?

Ульрик впился в него взглядом.

– Если верить тому, что я обнаружил, расу дауниров создал один человек; его же руками были созданы и многие другие твари. Его звали фра Меркури, и он в совершенстве владел технологиями, которые позволяли ему буквально из ничего создавать сложнейших существ, встречавшихся раньше лишь в мифах или в его фантазиях. Он обладал огромной властью, непомерной для своего времени. Насколько я мог понять, именно церковь Джорсалира, объединив под своими знаменами другие религии, восстала против его технологий, объявив их опасными для человечества. Постепенно восстание перешло в войну – враждующие армии сражались между собой, разрывая на части землю, – и фра Меркури вынужден был покинуть этот уровень бытия. Пользуясь своими познаниями в технологиях, он нашел путь в другое измерение и забрал с собой всех сотворенных им существ. А то, что осталось от реальной истории, со временем переписала церковь Джорсалира – это она создала всю сегодняшнюю историю земли, включая и твой очаровательный рассказ о Боре и Астрид. Эти истории насильственно насаждались и распространялись повсюду, пока технологии фра Меркури не забылись, хотя кое-что из них сохранилось у культистов. Но секреты того общества не исчезли совсем, многие тексты еще лежат в подвалах джорсалирских церквей, в том числе и руководства, написанные самим фра Меркури, – мало кто может прочесть их сегодня, кроме меня. И я полагаю, что самый главный текст, ключ ко всему, скрыт где-то в этом городе. Он здесь, следователь, хотя может оказаться настолько стар, что даже мне будет не по силам его расшифровать, – но я должен попытаться. Предполагаю также, что этот текст окажется в некотором роде… магическим. Идем со мной, я должен тебе кое-что показать. Ты выполнишь мою просьбу, следователь?

Ульрик встал, готовясь выйти из кабинета.

«Я уже битый час только этим и занимаюсь…» Фулкром протянул руку за плащом.

– Мне надо подышать свежим воздухом, а то у меня в голове помутилось.

Под виллджамурским небом, фиолетовым с серыми полосами облаков, Фулкром и Ульрик перешли через улицу. Держась вместе, они старались избежать столкновения с многочисленными конными экипажами, телегами и просто кучками пешеходов. Темноволосая женщина в роскошном синем с золотом наряде раздавала бесплатный «Народный обозреватель» всем, кого интересовали новости, прошедшие санитарный контроль Балмакары. Двое патрульных гаруды прочертили над их головами круг, заходя на посадку к ближайшей зубчатой стене, – обратная тяга взъерошила Фулкрому волосы, которые он тут же пригладил снова.

От его глаз не укрылось то детское изумление, с которым Ульрик оглядывал все кругом, и ему дважды приходилось брать своего спутника за локоть и тянуть в сторону, чтобы тот не столкнулся с другими прохожими. Правда, один раз он все же не успел сделать это вовремя, и жрец налетел на какого-то грубияна, который уже замахнулся было на него мечом, но Фулкром сунул ему под нос свой инквизиторский медальон, и тот сразу попятился.

По дороге им попалась доска с объявлениями, у которой толпились взволнованные ребятишки, – их интересовали, конечно же, не заявления властей, а новый большой пергамент от МифоТворца.

Ульрик спросил Фулкрома, что это за рисунки.

– Это же история, – выдохнул рыжеволосый пацан в запачканных штанах, случайно услышавший его вопрос. Судя по его тону, он не верил, что кто-то может не знать о МифоТворце и его рассказах.

Фулкром пробежал глазами пергамент, края которого трепал ветер. Лист был разделен на несколько прямоугольников, внутри которых располагались персонажи, нарисованные в разных позах. В этой серии их было всего двое, на первом рисунке они, оба в плащах, стояли на вершине какой-то башни. Под ними виднелись строчки какого-то текста – их слова. Рисунок был грубоват, но, по мнению Фулкрома, производил впечатление.

– Кто же ее написал?

– МифоТворец, – чуть ли не выкрикнули трое мальчишек сразу.

– А о чем она? – спросил Ульрик у рыжего, который, поднявшись на цыпочки, жадно всматривался в лист между головами других.

– О спасении города, – отвечал тот нетерпеливо. – Легенды и всякое такое. Ну, всякие там существа из прошлого. Герой спасает Виллджамур от злых монстров, которые бродят вокруг.

Ульрик послал Фулкрому сияющий взгляд, его глаза так и лучились восторгом.

– Сколько радости в этих невинных юных умах.

– Конечно, – отвечал Фулкром, подумывая между тем, не снять ли пергамент, загораживавший официальное объявление. Но тут же заметил, как мальчишка постарше объяснял что-то другому, совсем маленькому, который еще не умел читать, и, решив, что никакого вреда пергамент не сделает, оставил его висеть.

Наконец Фулкром и Ульрик оказались на задворках булочной. Жар от печи растопил вчерашний снег на крыше, вода тонкой струйкой текла в водосток, а оттуда в канаву.

Пока Фулкром стоял, заложив руки в карманы, Ульрик вытащил из своего дорожного мешка увесистый том. Его коричневый кожаный переплет был сильно потрепан, а страницы внутри были все в пятнах плесени и сырости.

– Следи за водой, – предупредил Ульрик, – и заткни пальцами уши.

Фулкром сделал, как ему было сказано, усмехаясь про себя абсурдности ситуации: «Одно хорошо, что, занимаясь „спецрасследованиями“, или „спецдерьмом“, как говорят другие следователи, хотя бы не видишь трупов».

Ульрик стал нараспев читать из книги, точно молился. Его губы странно двигались, произнося слова явно не джамурского происхождения. Фулкром уставился на струйку воды и приготовился ждать.

Ждать пришлось долго, но через некоторое время он заметил, что вода как будто изменила свой курс… точно, теперь струя текла не в канаву, а наоборот, из канавы в трубу и назад, на крышу.

Ульрик взял руки Фулкрома и поднес их к воде.

– Ее можно пощупать, – сказал он. – Это обычная вода.

Его ладонь рассекла струю надвое, и он почувствовал давление поднимающейся воды. Пораженный, Фулкром отдернул руку и стал ее вытирать, не сводя глаз со струйки, которая продолжала как ни в чем не бывало течь наверх.

– Как ты это сделал? – спросил он.

Ульрик поднял книгу.

– Вся сила в словах, следователь. Мне нужно было показать тебе что-то необычное, чтобы ты поверил мне. Теперь ты веришь тому, что я тебе говорил?

– Что это? – ответил Фулкром, указывая на книгу у него под мышкой.

– Один из текстов власти, которые я открыл, – возможно, самый могущественный из всех.

Фулкром стоял и смотрел, как, вопреки всем законам природы, вода текла наверх, хлюпая так, словно кто-то на крыше всасывал ее в себя. Он и без того неотступно раздумывал над словами старика, а теперь к его мыслям прибавилось кое-что еще: «Если он маг, то мог бы мне навредить. Его рассказ странен, но он не так много просит…»

– Может быть, у тебя реликвия в рукаве.

– Разве ты ее видишь? Обыщи меня, если хочешь. – Он положил книгу в мешок и широко расставил руки. – Позже, когда я освоюсь в городе, я покажу тебе другую магию. Можешь считать, что это был аванс.

– Нет, обыскивать я тебя не стану. А помочь помогу, если сумею, хотя пока не знаю, чем именно. Сделать тебе пропуск или обеспечить доступ куда-то я могу, но сам ходить с тобой не буду, у меня мало времени.

– Мне нужно, чтобы человек, облеченный властью, познакомил меня с городом, вот и все! – И жрец запрыгал от радости на месте, счастливый, как ребенок, а Фулкром невольно испугался того, во что он ввязался.

Глава четырнадцатая

Дневник Ульрика

Я прибыл в Город Священного Убежища, в легендарный Виллджамур, и меня охватил страх. Люди, низко склонив головы, бредут по грязным улицам. Огибают ледяные острова. Старые извилистые улицы и переулки безрадостны, стоит лишь приглядеться, и за их блеском откроется тьма.

После беседы с Фулкромом я спустился в один из нижних уровней города и взял себе комнату в непримечательном отеле. Насколько я мог судить, в гостинице не было тогда других гостей, а отведенные мне покои полностью меня устроили – в задней части дома, окнами в глухую стену. Зато улица внизу – как на ладони, а приглядевшись, можно увидеть и подходы к отелю.

Наконец-то я вновь смог вернуться к вечерним ритуалам, которых не совершал уже очень давно.

Я запер дверь. Кровь громко стучала у меня в висках, пот тек по шее, когда я расставлял у очага зажженные свечи и сложными дорожками, как учит Книга, рассыпал по полу порошки. Развернув свою копию «Книги превращений», я положил ее перед собой на пол, раскрыл страницы о Деревянных Фигурах и совершил соответствующие приношения.

Омывшись теплым желтым светом, я прочел вслух письмена, явленные лишь моему взору.

Я его протеже и апостол. Я единственный, кто смог дать ответы на его вопросы. Он сказал, что это он нашел меня, и он изменил составляющие мира так, чтобы я отыскал первую книгу, погребенную в сердце аббатства Регин. Лишь тот, кто способен прочесть письмена древности, был сочтен достойным благословения истинного бога, настоящего Творца, и я тот человек. Он сам избрал меня. Он явился мне без малого два года тому назад, в тайной комнате аббатства Регин, куда тысячи лет до меня не ступала ничья нога… О, как его присутствие согрело мои кости, как оно воспламенило мой дух.

Он явился мне сначала как сон, потом как призрак, и лишь потом как что-то большее. Я как раз закончил переводить один старинный текст, когда со мной что-то случилось: не знаю и никогда уже не узнаю, было ли нечто особое в тех древних строках, но я как будто на мгновение впал в транс, и дневной свет погас в моих глазах. Я думал, что схожу с ума. Но тут же на меня напало желание исследовать все прочие книги в библиотеке. Мой сон направлял меня, а затем он явился мне. Его слова, которые возникали у меня в мозгу сразу, без посредничества ушей, были словно нектар. Инстинкт повел меня через хранилища и тайные комнаты в запретную часть библиотеки аббатства Регин, туда, где хранились запрещенные тексты, как я потом узнал. Там я и обнаружил «Книгу превращений». Я изучал ее днями напролет. Он сказал мне, что я не был рожден для такой судьбы, но что меня подготовило к ней мое усердие и прилежание.

В то время я еще не подозревал, какова сила этой Книги. Она оставалась для меня тайной, и это огорчало меня, хотя в некоторые из ее секретов я проник сразу. Со временем я узнавал все больше и больше, пока наконец не обнаружил, что могу с ее помощью говорить с фра Меркури. Именно он побудил меня раскрыть истинную историю Бореальского архипелага, опрокинув тысячелетние скопления лжи.

И тогда я решил, что если мне суждено стать его орудием для великих дел, то так тому и быть. Я найду его другую книгу и воссоздам его здесь, как он того желает.

С «Книгой превращений» в руках, я говорил сегодня с фра Меркури.

Недели прошли с тех пор, как я открывал канал связи с Ним, и он поначалу был раздражен тем, что я воспользовался для этого запретными методами, но я смог его успокоить. Я спросил его – вернее, его расплывчатое, словно задымленное изображение, – что он потребует от меня теперь, какие инструкции даст и каково положение в его собственном мире.

Он сказал, что там произойдут ужасные вещи – уже происходят, но станет еще хуже – если я не помогу ему. Дело было ясное. Раса питикусов (или ахаиоев, как мы зовем их на нашем искаженном наречии) окружила его город и послала кое-кого в наш мир. Но прежде враги что-то сделали с посланником, они изменили его и направили сюда, в Виллджамур. Питикусы выросли в чудовищную силу: они уже убили стольких, что даже ему не сосчитать, и даже он не в силах восстановить всех. Его цивилизация дауниров, которых мы долгое время считали своими богами, должна вернуться на Бореальский архипелаг, откуда произошли многие из их предшественников, причем как можно скорее.

В том мире для них совсем уже ничего не осталось.

Фра Меркури просил меня поспешить с поисками. Он хочет как можно скорее вернуться туда, откуда был изгнан, чтобы подготовить дорогу для дауниров. Он желает возродить свою науку, начать все заново и привести своих созданий с собой.

Я все еще не определил, где именно может находиться вторая книга, ведь знания фра Меркури о Виллджамуре безнадежно устарели, остается надеяться лишь на Фулкрома. Тот город, который существовал здесь в его время, разрушался и отстраивался заново много раз, пока наконец над обломками Вилхаллана не поднялся нынешний Виллджамур.

Его карты не имеют теперь никакого смысла. Я один должен отыскать эту книгу в городе, о котором я не имею никакого понятия и где на меня может вести тайную охоту церковь с целью не дать мне вернуть его…

Мне помешали. Я знал, что они придут, и это не игра моего воображения.

Под моим окном стоял один из их монстров, нефилим. Он был маленький, такой, чтобы не поднять переполох в городе, но настоящий, может быть, даже из могил под аббатством Регин. Мерзкая тварь, кутаясь в непромокаемый плащ, бродила по улице внизу, а люди обтекали его со всех сторон с зажженными фонарями, их свет бросал на стену напротив резкие тени. Демон, должно быть, был наделен способностью чуять меня на расстоянии, вот он и вынюхал меня по моему следу через весь Архипелаг; но я взял текст из книги и создал с его помощью ауру невидимости вокруг своего окна; тварь смотрела прямо на меня, подняв лицо – старое, точно кость, выбеленная солнцем и ветрами. Но тут черные дырки его глазниц заметили на улице что-то другое, и он, отвлекшись, заковылял прочь. Хотя я знаю, что у меня есть способ избежать его когтей, все же один вид этого чудовища впустил страх в мое сердце.

Церковь не остановится ни перед чем, лишь бы увидеть меня мертвым. Я должен поспешить и добыть зеркальную копию «Книги превращений», с помощью которой фра Меркури снова войдет в наш мир, который он же и создал. Он должен вернуться. Вернуться и сделать явной истинную историю, переписанную за прошедшие века с использованием дикарской чертовщины.

Моя вера содрогнулась до основания. Многое в учении Джорсалира основано не на истории, а на практике, и эти духовные упражнения – медитация, к примеру, – дороги мне и поныне. Но тогда я не верил, что смогу еще когда-нибудь обрести мир. Объяснить кому-то, что значит пережить утрату веры, которая испаряется из тебя, словно лужа под солнцем, и ты чувствуешь каждую ее каплю, покидающую тебя… это было выше моих сил. Годы учения, привычки, молитв… и все не то – не потому, что напрасно, просто направлено ко лжи. Зная все, что мне довелось узнать, как мог я продолжать проповедовать, если никто не хотел верить мне?

Только фра Меркури может снова повернуть этот мир к правде. Он нужен мне, чтобы доказать истину. Мир заслуживает истины.

Мои поиски Книги продолжаются.

Глава пятнадцатая

Вчерном с головы до ног, Рыцари стояли на мосту, ведущем к Астрономической башне. Та громоздилась над ними, гигантским стеклянным мечом распарывая тяжелые животы низких туч. Лан не знала, из какого материала создано это сооружение, чужеродное даже здесь, в городе, полном самой разной архитектуры; не похожее ни на одно здание, виденное ею раньше, оно больше всего напоминало многогранный заостренный кристалл из тех, какими пользуются в варварских племенах целители.

Говорили, будто работающие внутри ее астрономы следят за движением двух лун и вычисляют, как долго продлится ледниковый период. Однако, если верить Вулдону, дело обстояло совсем не так: он утверждал, что был однажды внутри, но видел там не астрономов, а астрологов, которые вглядывались в ночное небо в поисках подсказок для императора – какое решение ему принять в том или ином случае. Случись прослышать об этом жрецам Джорсалира, и они завопили бы, что это ересь.

Кругом шла стройка: дома спешно подлатывали, а то и перестраивали с фундамента. Мосты и шпили приводили в порядок после тысячелетия небрежения и упадка. Те, которые уже нельзя было починить, сносили контролируемыми взрывами. При свете дня вокруг строений возводились металлические решетчатые каркасы, рабочие лазали по ним, точно муравьи. Уже начались работы по восстановлению Колокольной башни Джорсалира – громадное предприятие, которому не видно было конца. Рыцари как раз проходили мимо по дороге к мосту и заметили многочисленные цветы, надписи и странные тотемы, украшавшие дощатую ограду вокруг строительной площадки. К счастью, башня рухнула туда, где и так уже шли строительные работы, и потому счет смертей шел всего лишь на десятки, а не на сотни, как могло бы быть.

Лан довелось видеть императорский план новой застройки города. Виллджамуру надлежало вернуть тот облик, какой был присущ ему в древние времена, а им, Рыцарям, вменялось в обязанность хранить эту мечту от всяких посягательств. То есть очищать улицы от преступников.

– До чего же здесь холодно, жуть прямо. – Тейн положил руку в черной перчатке на перила моста и стал вглядываться в происходящее внизу, между домами. Убедившись, что там все спокойно, он перевел взгляд дальше, на панораму города. – Я даже отсюда чую, что готовят в бистро под нами. Что-то со специями и травами.

– А я чую вранье, – отрезал Вулдон.

– Нет, правда.

Седьмую ночь подряд они проводили на мостах, озирая город в поисках малейших признаков беспорядка. Странное это было решение – бороться с преступностью, появляясь наугад то тут, то там, причем все время на виду у граждан. Однако они понимали, что их задача не просто сдерживать преступность, но и поднимать моральный дух горожан. Лан рассматривала эти дежурства как самый легкий способ свыкнуться со своими новыми способностями и силами постепенно. Хотя их, конечно, немало тренировали, прежде чем выпустить в город, но все же она еще не до конца овладела равновесием в воздухе и не вполне уверенно двигалась в пространстве. Ей уже случалось и подвернуть лодыжку на крыше, и в последний миг увернуться от висячего моста.

– И во что только превратилась моя жизнь, – ворчал Вулдон. – Стою здесь и жду, когда человек-кот высмотрит, кому я могу набить сегодня морду. – И он переступил с ноги на ногу, потирая руки, чтобы согреться.

– Я предпочитаю называться веркотом, – ответил Тейн резко.

– А какой именно была твоя жизнь до сих пор, Вулдон? – спросила Лан. – Ну, сидел ты в темноте, жалел себя. Признайся, тебе ведь нравится делать это снова.

– Точно подмечено, леди, – ответил Вулдон с усмешкой. Иногда он казался на удивление мягким для такого гиганта. – Ну, Тейн-веркот, что ты там слышишь? После того как советник взлетел на воздух, нам надо захватить пару придурков и притянуть их к ответу, чтобы показать, что и мы не зря хлеб едим. Уж я-то знаю, что нужно властям: на всякие там нюансы им плевать, им подавай цифры и факты, которыми они будут лупить друг друга по голове на своих совещаниях.

Лан чувствовала груз ожиданий, который лег на их плечи в тот день, когда Фулкром объявил им об убийстве советника Мевуна анархистами. Тогда он попросил их патрулировать улицы из вечера в вечер, задавать людям вопросы, быть в центре внимания и привлекать к ответу всех, кого они заподозрят в дурных намерениях по отношению к народу и власти или связях с террористами. В такие моменты, как сейчас, когда они бродили по городу, ожидая нового поворота событий, эта тяжесть становилась особенно ощутимой.

– Погодите-ка. Кажется, я что-то чую. – Тейн подался вперед и прислушался, поворачивая голову из стороны в сторону, короткая шерсть на его лице блестела в лунном свете. Лан не знала, кажется ей или нет, но он с каждым днем все меньше походил на человека. – Я слышу громкие голоса, что-то происходит… где-то возле Гата-дю-Керкус. Да, я определенно что-то слышу, кто-то визжал.

– На что это похоже? – спросила Лан.

– По-моему, – отвечал Тейн, с необыкновенной легкостью вспрыгивая на перила, – нас ждет хорошая потасовка, ребята. Вроде какая-то банда, я не уверен. С такого расстояния не разобрать. А вдруг это анархисты?

– Значит, придется заняться сдерживанием толпы, – проворчал Вулдон. – Гата-дю-Керкус, стало быть. Постараюсь не опаздывать. – И он побежал к спуску с моста, а тем временем Тейн спрыгнул с перил на ближайшую крышу и так, по крышам, помчался вперед на четырех конечностях.

Лан сделала вдох и воззвала к своей новой внутренней силе, настраивая ее на противодействие гравитации, которая притягивала ее к земле. Оттолкнувшись, она вскочила на перила, взмахнула руками, ища баланс. «Нашла…»

Ногу вперед… Новые способности до сих пор оставались для нее непривычными, однако не прошло и минуты, как она уже скользила вниз. Порыв холодного ветра налетел, заставив ее пошатнуться, черепичная крыша стала стремительно приближаться, и тут же – осторожнее! – она чуть не ударилась головой о водосток. Нет, этот город явно построили с одной целью – досадить ей! Оттолкнувшись одной ногой, она, словно на коньках, съехала по крыше вниз, ненадолго зависла в пустоте у края, прежде чем набрать высоту, и тогда побежала прямо по воздуху…

Свобода!

Лан тихо приземлилась за спиной у Тейна, который, скорчившись за углом здания и вцепившись в кирпичи лапой с выпущенными когтями, склонил голову набок, прислушиваясь к далекому разговору.

Минуту спустя появился чуть запыхавшийся Вулдон.

– Я, может, и силен, но передвигаться по городу с той же скоростью, что и раньше, уже не могу.

– Это потому, что ты старый, – шепнул Тейн.

– Заткнись, котенок! – ответил Вулдон.

– Парни, не надо, – вмешалась Лан. – Тейн, что нового в ситуации?

– Все у тебя прямо перед глазами, детка.

В другом конце улицы, похоже, выясняли отношения две группировки. Румели против людей, конфликт на расовой почве. Тейн оглянулся.

– Они говорят что-то про румелей, устроивших геноцид на другом острове. Вы что-нибудь понимаете?

Лан и Вулдон пожали плечами.

Лан сказала:

– Пусть так, но мы не можем позволить возникнуть драке – мы здесь, чтобы поддерживать порядок.

– А где сейчас городская стража? – возмутился Вулдон. – Это их дело – заниматься мелкими разборками вроде этой.

– Вот тебе и ответ, старина. – Тейн указал лапой на нескольких человек с оружием, они стояли на стороне людей. – Похоже, что страх заразил и их.

Лан вдруг вспомнился инспектор Фулкром – он тоже был румелем.

– Нельзя же просто стоять и ждать, когда они подерутся. Пошли. – И она, дивясь собственной уверенности, двинулась мимо Тейна туда, где назревала заваруха.

Румелей было около двадцати, людей примерно вдвое больше. Все были в рабочей одежде – темных штанах, грязных плащах и блузах. Обе стороны угрожающе размахивали горлышками от бутылок, мечами и факелами, подзадоривая себя оскорбительными куплетами и воинственными криками. А еще она заметила перед рядами румелей нескольких людей: они стояли, вытянув перед собой руки ладонями вперед, точно пытались образумить готовых кинуться врукопашную. В центре всего этого светловолосый мужчина-человек словно бы прикрывал собой женщину-румеля. Какой-то человек выскочил из толпы и ударил его по голове, потекла кровь. Но тут откуда-то сзади в толпу врезался Вулдон и пошел через ряды изготовившихся к драке, точно плуг, одной своей массой опрокидывая всякого, кто вставал у него на пути.

Схватив одного из зачинщиков-людей за шиворот, он подтянул его к себе и коленкой дал ему под дых. Двое других наскочили на него с мечами, но он схватил их за запястья и одним движением переломал им руки. Покончив с ними, он оглядел бурлившую перед ним человеческую массу. Люди возмущались, но приблизиться к нему не решался больше никто.

Вулдон, тяжело дыша, перевел взгляд на зачинщика, валявшегося у его ног. Подошел Тейн, и они уже вдвоем стояли между двух враждебных групп.

Стало тихо.

– Что здесь происходит? – задала вопрос Лан.

– Тебе-то что за дело? – донеслось из рядов.

– Разве твое место не на кухне, детка? – заржал другой. – Чего это ты вырядилась, как парень?

Лан не обратила внимания на насмешки.

– Повторяю вопрос: что здесь происходит?

– Черт бы вас подрал! – Вулдон схватил лежавшего перед ним человека за шиворот, рывком поставил на ноги и положил огромную лапу ему на горло. – Кто-нибудь даст ответ этой леди? А не то я размозжу ему горло. И не вздумайте мне врать. Этот сучонок мне никто, мне его не жалко, а я становлюсь чем старше, тем раздражительнее, так что выкладывайте, и поскорее.

– Он не врет, – с усмешкой добавил Тейн.

– Это все из-за них. – Коренастый мужчина-человек ткнул пальцем в смешанную парочку. – Надо такое запретить, после того, что румели устроили на Тинеаг’ле. Разве можно теперь доверять этой румельской шушере?

Лан подошла к паре. В глазах темнокожей девушки застыл ужас. Она была хорошенькая, стройная и нарядная и явно не привыкла к подобным зрелищам. Лан ободряюще похлопала ее ладонью по плечу, а потом велела им обоим бежать, что они и сделали незамедлительно, парень только успел одними губами шепнуть: «Спасибо». Их шаги эхом прозвенели по пустой улице и стихли вдали, за поворотом.

– Зачем ты их отпустила? Шлюха!

Вулдон поднял свою жертву над головой и с размаху запустил взвывшим человеческим снарядом в толпу. Они с Тейном встали в оборонительную позицию, не предвещавшую ничего хорошего тем, кто пожелает на них напасть. Тем не менее смельчаки все же нашлись, и парни взялись за дело.

Они били людей под дых, сбивали с ног ударами под колени, швыряли об стену. Двое из нападавших пустились наутек, кто-то оттаскивал в сторону пострадавших, остальные взялись за ум и попятились, показывая, что сдаются.

– Вы-то сами откуда на нас свалились? – донесся тем не менее выкрик из толпы. – На вечеринку вырядились, что ли?

В толпе негромко засмеялись, и Лан даже немного застеснялась их одинаковых рыцарских костюмов.

– Мы – Рыцари Виллджамура, – объявил Тейн. – А вы, как граждане этого города и подданные империи, обязаны уважать порядок.

Гнев Тейна удивил даже Лан: он прыгнул в толпу, выхватил из нее шутника – тощего типа с гнилыми зубами и лысым черепом – и когтем прочертил полосу ему на лице. Тот упал, вопя и зажимая рану руками, а Тейн угрожающе выставил когти навстречу толпе.

– Может, кому-нибудь еще наш наряд не нравится?

Лан стало неловко – ей не нравилась та легкость, с какой ее напарники пускали в ход свою нечеловеческую силу. Придется как-нибудь поговорить об этом с Фулкромом.

– Признавайтесь, – потребовал Вулдон, – кто из вас водит дружбу с анархистами?

– Никто, – отозвался один. – Но мы против них ничего не имеем. Они хотя бы пробуют кое-что изменить, так что лучше оставьте их в покое.

– Они преступники, – отвечал Вулдон. – И всякий, кто будет с ними заодно, попадет в тюрьму.

– А ты, значит, пришел требовать от нас признания, что мы с ними заодно? Мотай отсюда, мужик.

Вулдон поморщился, поняв, какую оплошность совершил.

– Расходитесь. Затеете еще что-нибудь – мы вас выследим.

Люди, ворча, стали расходиться. Где-то звякнуло о булыжники мостовой брошенное бутылочное горлышко, чиркнул о камень меч.

Лан повернулась к своим.

– Никто не хочет говорить, где анархисты. Просто удивительно, как им удается так хорошо прятаться.

Тейн, ступая бесшумно, точно кот, описал по улице круг, заглядывая в подворотни и немытые окна нижних этажей. На два мертвых тела, лежавших на панели, он не обратил внимания.

Вулдон собрал брошенное оружие, нашел кусок материи, завернул все в него – для Инквизиции.

– Придется нам выходить на дежурство каждый вечер, чтобы поймать анархистов с поличным. Другого способа нет.

Лан это совсем не нравилось.

– Нам дали задание, заранее обреченное на провал: найти в городе, население которого с каждым днем все больше выходит из-под контроля, самую успешную преступную группировку последних лет. Безнадежно. Нам не справиться.

– А я думал, что у нас только Вулдон любит поплакаться.

Тейн смотрел на нее, приподняв бровь.

Глава шестнадцатая

Потная, в свободной светлой одежде, Лан возвращалась с тренировки домой – кенкеты на стенах желтовато освещали ее путь через катакомбы. Сегодня специалист по рукопашному бою, сам бывший военный, обучал ее эффективным и жестоким приемам борьбы, которые должны были стать частью ее ежедневной практики.

Лан пришла к выводу, что новая роль начинает ей нравиться. Хотя она понимала, что ее анонимность подвергается опасности, однако еще никогда жизнь не приносила ей столько удовольствия.

Ее уважали. У нее была трудная, но интересная работа. Было будущее.

Кроме того, быть Рыцарем значило помогать обществу, а это улучшало ее мнение о себе – хотя до сих пор ей еще никому не доводилось помочь…

Лан толчком распахнула дверь в роскошную мраморную купальню и увидела, что кто-то уже позаботился о том, чтобы наполнить ванну водой. Запахло лавандой, здесь и там горели маленькие светильники. Не мешкая, она скинула одежду и погрузилась в воду, с наслаждением чувствуя, как приятное тепло проникает в ее тело, снимая ломоту мышц.

«Что ж, неплохо иногда и о себе подумать…»

Спустя час после роскошной ванной Лан стояла у огромного окна, глядя на снег, а Тейн и Вулдон валялись за ее спиной на плюшевых диванах, изучая отчеты Инквизиции, вникая в рекомендации и предложения тех, кто был лучше них знаком с передвижениями анархистов.

– Никаких следов убийц Мевуна так, видимо, и не нашли, – объявил Вулдон. – Советники уже боятся передвигаться по городу в одиночку.

– Это еще ничего, старина, – сказал Тейн, протягивая ему пергамент. – Посмотри лучше, что здесь пишут – с жуткой, надо сказать, пунктуацией, – рост преступности за последние пятьдесят дней достиг пугающих масштабов. Что ни день, то новые отчеты о грабежах и случаях порчи имущества – такого и старожилы не припомнят. Магазины разрушают, бистро предают огню. Здесь сказано, что в надземной части города обитают двести тысяч человек, и почти все они боятся, как стемнеет, и нос высунуть на улицу. Это неправильно. Думаю, нам предстоит основательно поработать.

– А я думаю, что неплохо было бы сначала разработать для нас какую-то стратегию, а не выпускать нас на улицы просто так, ловить кого придется, – возразила Лан.

– Мы можем и сами что-нибудь придумать, – сразу же загорелся Тейн.

– Город такой большой, – добавила Лан. – Мы же не можем быть везде и сразу. Без помощи Фулкрома нам не обойтись. Я доверяю ему – он, кажется, хороший парень.

– Я еще не встречал следователя, которому можно было бы доверять, – буркнул Вулдон.

Глядя на море, Лан забывала о своих тревогах. Сразу за городом вдоль пляжа вытянулись деревушки – белые домики, словно рассыпанные бусины, усеивали пространство; Лан подумалось, что их обитатели, наверное, очень храбрые люди, раз не боятся жить лицом к лицу с хмурым зимним морем.

Сегодня подводный гигант показался снова. Верхушка его зубчатого серого хребта пронзила поверхность моря, вдоль боков закипели водовороты, морские птицы взмыли в воздух и носились над ним, громкими криками оглашая окрестность о медлительном продвижении чудовища. Ближе к берегу, на отмели, вода потоками хлынула с его зеленой шкуры. Окинув долгим, словно влюбленным, взглядом сначала их убежище на вершине утеса, а затем местность вокруг, он, точно зная, что ему не прожить здесь и минуты, двинулся дальше вдоль берега, осыпая дождем соленых брызг прибрежные дома.

Город давно уже передал Рыцарям приют на вершине скалы. Фулкром сказал, что тут они будут в безопасности. Кроме того, убежище давало им возможность на свободе, без всяких помех, совершенствовать навыки, данные им культистами. Всего полмили отделяли их от центра Виллджамура и того места, где город врылся в гряду холмов, под которыми теперь располагались подземные доки. Над убежищем, хотя оно и представляло собой просто цепочку пещер внутри скалы, немало потрудились строители и дизайнеры: стены были выровнены, оштукатурены и выбелены. На них горели узорные кенкеты, по углам стояли цветные фонари, повсюду были со вкусом разложены подушки и кипы теплых пледов и одеял. В каминах полыхал огонь, а стекло, сквозь которое было видно все снаружи, было таким прозрачным и чистым, что без культистов при его производстве точно не обошлось.

Услышав, как позади нее открывается дверь, Лан обернулась.

В комнату шаркающей походкой вошел Ферор с записной книжкой в руках, исправлявший при них должности культиста и адъютанта. Внешность он имел для своих лет довольно приятную: крепкий, жилистый старик с обвислыми русыми волосами и мягкой улыбкой. Он не чувствовал себя их слугой и вел себя соответственно: культисты вообще никогда не унижались до прислуживания. Вот и теперь он разложил свои реликвии и принялся включать и выключать их по очереди, проводя «утренний мониторинг». Культисты. Люди в черных одеждах, налетавшие вдруг неизвестно откуда роями, точно болотная мошкара. Обычно они появлялись из соседней комнаты или приходили через систему тоннелей в сердце горы, принося с собой различное оборудование, в котором Лан ничего не понимала, возились с ним, а потом так же внезапно исчезали, сохраняя при этом выражение превосходства на лицах. Были среди них и те, кто жил в этих тоннелях годами, занимаясь тайными проектами, многие из которых взял теперь под свой контроль император.

– Доброе утро, любезнейшие Рыцари, – начал Ферор. – Ну, как вы сегодня поживаете?

Тейн с Вулдоном пробурчали что-то неразборчивое, и Лан немедленно стало за них стыдно.

– У нас все в порядке, – сказала она, – чувствуем себя хорошо. Так что записывать, к сожалению, нечего.

– Все имеет значение, всегда найдется, что записать, – отвечал он бодро и любезно, как обычно. И стал задавать им вопросы, на которые они давали короткие ответы. Да, самочувствие у всех хорошее. Нет, никаких побочных эффектов пока не наблюдается. Мышцы тоже не болят. Нет, в обморок никто не падает, голова не кружится, никого не тошнит.

Иногда, наскучив его расспросами, Лан сама спрашивала его о чем-нибудь из его жизни, и он с охотой и видимым удовольствием рассказал им о том, как его средняя дочь в первый раз пошла в школу, а жена с помощью каких-то реликвий научилась в считаные секунды кипятить и разогревать жидкости. Лан всегда занимали истории из обычной человеческой жизни: может быть, именно потому, что ее собственный опыт такой жизни был совсем невелик.

Ферор, всегда спокойный и терпеливый, наконец собрался и ушел, тихонько напевая себе под нос и прижимая к груди записную книжку, таившую, как казалось Лан, бог весть какие секреты.

– Надоели мне эти обследования, – заявил Тейн и прошелся по комнате, виляя бедрами, как это делали девушки-танцовщицы в цирке. После преображения энергия вообще била в нем через край. – Скучно, скучно, скучно. – И гибкий веркот остановился перед Вулдоном, в сравнении с мощным торсом которого казался тростинкой. – Если уж нас не пускают наружу ловить бандитов, так хотя бы здесь… ну, не знаю… разрешили бы людей приглашать, что ли. Устраивали бы танцы с выпивкой, вечеринки, что-нибудь в этом роде. Я бы мог такое закатить…

– Мы же должны сидеть тихо, когда не на работе, и не привлекать к себе внимания, идиот, – пробурчал Вулдон. – Приказ императора. На улице выделывайся, сколько тебе влезет. А когда не бьешь никому морду, будь любезен, прижми задницу и сиди спокойно.

Тейн театрально вздохнул и упал на плюшевую зеленую кушетку рядом с Вулдоном. Поначалу их непрерывные перепалки казались Лан забавными – неисправимый оптимизм Тейна неизменно натыкался на пессимизм Вулдона, который приводил его в соответствие с реальностью, – но постепенно и это стало ей надоедать. Да и то сказать, большую часть времени они неплохо ладили и лишь время от времени начинали вдруг задирать и подначивать один другого, как будто задавшись целью выяснить, где у каждого из них предел терпения.

Тейн вдруг протянул руку, прося тишины.

– Фулкром идет, – объявил он.

Они еще долго оставались втроем, но вот дверь в комнату отворилась, и внутрь действительно вошел следователь Фулкром и дружески поздоровался со всеми.

– Очко в мою пользу! – объявил Тейн. – Я его за милю унюхал.

Фулкром усмехнулся, положив руки на бедра, так что инквизиторский плащ распахнулся, открывая тунику.

– Надеюсь, Тейн, что мой теперешний запах тебя не раздражает.

– Что скажете нового, следователь? – спросил Вулдон, поднимаясь и складывая на груди руки размером с хорошие окорока. Лан, конечно, знала, что Вулдон недолюбливает Инквизицию, но разве можно не доверять Фулкрому?

Тот знаком велел всем сесть и сам опустился на пол возле кушетки – знак уважения, говоривший о многом. Рассеянный свет лился на него из окна, волны бились об утес снаружи, сила их ударов была ощутима даже здесь, наверху.

Обхватив руками колено, Фулкром небрежно откинулся назад и начал:

– Император назначил дату открытия нового ирена – через пару дней. Строительство шло втайне – отчасти из-за анархистов, отчасти потому, что он не знает, кому доверять.

– Ирен под крышей? – переспросила Лан.

– Да, – подтвердил Фулкром. – Около ста магазинов, собранных под одной крышей. Пусть люди расстаются с деньгами в тепле и уюте, несмотря на Мороз. Кое-кто из лучших кузнецов и других ремесленников города уже готов переехать туда со своими товарами. Император надеется, что такое событие даст людям новую надежду.

– Пока беженцы будут продолжать умирать на Морозе, богатые будут развлекаться в новом теплом ирене? – начала Лан, но тут же осеклась, боясь наговорить лишнего.

– Это не наше дело, – сказал Фулкром, понимающе взглянув на нее. – Мы должны исполнять свои обязанности, пусть основ имперской политики нам и не изменить. К несчастью, мир таков, каков он есть, – надо благодарить и за то, что имеем.

– Неужели им нельзя хотя бы чем-то помочь? – снова не выдержала Лан.

Фулкром глубоко вздохнул, но даже не попытался поставить ее на место; он вообще реагировал иначе, чем она ожидала.

– Я давно служу этому городу и ни разу ни от кого не слышал «спасибо», – сказал Фулкром. – Я спасал людей, а они потом умирали у меня на глазах. Мне регулярно приходится сообщать людям о смерти тех, кто им дорог, – причем зачастую о смерти бессмысленной и жестокой. И я делаю это без вашей гламурной формы, шикарного жилья и расширенных способностей. Я делаю это потому, что мне небезразличны люди.

Лан закрыла глаза, жалея о своей недавней резкости.

– Прости меня, – выдохнула она.

– Трогательно, – проворчал Вулдон. – Так что нам сделать для этого ирена? Попозировать там, что ли?

Тейн даже хохотнул, на мягких лапах подходя со спины к Вулдону.

– А у тебя все же есть чувство юмора, толстяк.

– Нет, – ответил Фулкром. – Запланирована церемония открытия, но Уртика боится, как бы ее не сорвали анархисты. Охраны будет полно, но именно вы трое должны будете обеспечить порядок. А это значит, что работы на улицах недостаточно, придется собрать всю информацию, какую можно, и наведаться в Кейвсайд в поисках заводил.

– Не самый утонченный метод, как думаешь? – спросил Вулдон.

– Возможно, – согласился Фулкром. – Но император считает, что пора представить вас публике по-настоящему. Он уже распорядился, чтобы глашатаи выкрикивали радостную новость на каждом углу, а в «Обозревателе» дали о вас еще несколько статей. Такие новости до людей не сразу доходят. Инквизицию тормошат со всех сторон, всем интересно, кто вы такие и откуда, так что надо помочь их просветить. Но это можно сделать, не появляясь самим прилюдно.

– Я бы предпочла по-тихому, – сказала Лан. – Не все же такие, как Тейн, не всем нравится быть в центре внимания.

– Что за скандальные обвинения! – Тейн в притворной ярости раскинул руки.

– Думаю, что это может принести городу пользу, – сказал Фулкром. – Герои не возникают сами по себе, их создают люди в своем воображении. С Морозом приходят тяжелые времена, когда людям особенно надо во что-то верить, а при нынешней ситуации с преступностью вера даже в придуманных героев не повредит. Скорее всего, ваше появление будет способствовать поднятию морального духа населения. Думаю, вы и сами еще не понимаете, что вы можете значить для этих людей.

– Что, даже наш господин Нытик? – Тейн кивнул на Вулдон, но тот и бровью не повел.

Фулкром посерьезнел. В его взгляде читался оптимизм и даже надежда. Это оказалось заразительно.

– Никто из вас не выбирал, кем быть, и никому из нас неподвластны желания императора, но мы все должны исполнять то, чего он требует от нас, ради собственного блага и блага города. В конце концов, ничего плохого тут нет.

– Согласен, – сказал Тейн. – И Вулдон тоже.

Все взгляды устремились на Лан, но как она могла им объяснить, в чем отличие ее ситуации и почему она не хочет показываться на людях?

– Хорошо, – вздохнула она и встала, чтобы подойти к окну. – Сделаем это, потом покончим с анархистами и будем жить спокойно.

– Отличный план, – согласился Тейн и, по-кошачьи мягко ступая, ушел к себе. Через минуту скрылся и Вулдон.

Фулкром подошел к ней и тоже стал глядеть на море, где белые барашки волн разбивались тысячами брызг, настигая друг друга.

– Что-то не так? – спросил Фулкром. – Ты не любишь быть в центре внимания?

– Честно говоря, не очень, – ответила немного погодя Лан. – Но дело не только в этом – меня беспокоят парни. Они пускают свою силу в ход, когда надо и когда не надо. И могут быть очень жестокими. Мы задержали двоих, но их вина не доказана, а обращаться с невиновными гражданами подобным образом… В общем, иногда мне просто не хочется быть рядом.

– Они еще не привыкли к своей новой силе – я хочу сказать, психологически. Мы ожидали чего-то в этом роде, в особенности от Вулдона, который, если наши данные верны, сейчас самый сильный человек в империи. Но ты-то сама – как ты справляешься? Тейн говорит, что ты… не слишком ко всему этому настроена.

Фулкром положил ладонь ей на руку, и она вдруг застыла. Ей, в общем-то, нравилось и даже было приятно, что его рука лежит на ее руке; просто никто не касался ее вот так – нежно, мягко… уже многие годы.

– Извини, – сказал он и убрал руку. – Тебя втянули в этот проект против твоей воли, я знаю, но я ничего не могу с этим поделать. В моих силах лишь помочь тебе поскорее привыкнуть – это моя работа.

– Вы поэтому такой терпеливый? – спросила она. – Потому что это ваша работа?

– Работа работой, но и никаких причин обращаться с вами как с грязью у меня нет, ведь так? Вряд ли вы будете мне доверять, если станете меня ненавидеть. – И добавил: – Кроме того, у меня ведь тоже нет выхода. Если мы с вами не исхитримся и не поймаем Шалев, император велит меня казнить.

Лан была потрясена и не смогла скрыть этого.

Фулкром продолжил:

– Он сам дал мне это понять, причем весьма откровенно. Мне поручено держать под контролем анархистов, а заодно приглядывать за вами. Так что ваша неудача – это моя смерть.

– Просто вы проводите со мной столько времени, с Вулдоном и Тейном куда меньше.

Они с Фулкромом уже имели беседы, которые длились по нескольку часов: говорили обо всем, о городе, о жизни вообще, но никогда о себе в частности. Непохоже, чтобы у следователя вообще была другая жизнь, кроме работы.

– Иногда и им везет, – улыбнулся Фулкром.

Они еще долго стояли у окна в дружеском молчании, наблюдая, как вернулся подводный гигант и как затем ушел в сторону открытого моря, где над горизонтом уже заклубились темные тучи.

Наконец среди них мелькнула молния.

Глава семнадцатая

Не обращая внимания на удобные и широкие деревянные диваны, расставленные вдоль стен, Рыцари нервно расхаживали из угла в угол. В камине горел огонь, пол украшала мозаика из красных, черных и зеленых плиток. Эта комната со стенами из красного кирпича и низким потолком располагалась прямо позади платформы над одной из площадей третьего уровня города.

С нее во время специально устроенной церемонии Рыцарей должны были представить жителям города, и Лан нисколько не нравилась эта затея. К чему все это? Только она научилась вкладывать свое недовольство сложившейся ситуацией в борьбу с преступниками и почувствовала себя лучше, оттого что может делать добро, и вот, пожалуйста, из них строят каких-то суперзвезд.

Наверняка это затея Фулкрома. Он ведь любит все планировать и шагу не ступит без определенной цели, а его преданность своему делу и профессионализм начинали ее потихоньку раздражать.

«Ну ладно, он меня интересует. Ну и что с того?» Ничего хорошего из этого все равно не выйдет – и не может выйти. У нее уже сто лет не было ни с кем отношений, да она и не сможет открыться никому, даже представителю другого вида. К тому же она знала, что у них не может быть детей, и это обстоятельство снимало обычную остроту человеческо-румельских отношений, по крайней мере для нее, но вот как с ним? «Так, женщина, хватит. Можно подумать, ты с ним уже спала». И она прогнала мысли о личном. «Все равно из этого не выйдет ничего, кроме боли».

Тейн расхаживал по комнате, улыбаясь от уха до уха, и явно не мог дождаться момента, когда их наконец выпустят к публике.

– Помню, в прежние времена мне тоже приходилось таким дерьмом заниматься, – проворчал Вулдон. – Постепенно привыкаешь. – Руки он держал сложенными на груди, как обычно. Проходя мимо религиозной картины на стене, он на миг замедлил перед ней шаг и посмотрел на нее невидящим взглядом. «Тяжело ему, наверное, – подумала Лан, – заново переживать свое прошлое».

Если верить Фулкрому, император Уртика сам поддержал эту рекламную кампанию с целью познакомить широкую публику с Рыцарями. Рев толпы за стенами все нарастал. Впечатляет, сколько народу захотело взглянуть, из-за чего столько шума, подумалось ей. По пути сюда она не раз видела плакаты, на которых художники изобразили их троих, стоящих на фоне города. Листовки с воззваниями: «Встречайте наших героев», «Борьба с преступностью» и «Спасем Виллджамур от террористов» – раздавали собравшимся солдаты городской стражи. Барды и поэты, расставленные в ключевых точках на пути к ирену, уже пели песни о них и слагали стихи, чтобы подготовить публику к встрече с ними.

Вдруг Лан увидела, как Тейн обернулся в сторону закрытой двери; чутье его не обмануло, дверь вскоре распахнулась, вошел следователь Фулкром в парадном инквизиторском плаще, а за ним в комнату ворвался многоголосый шум толпы. Улыбаясь, он весело сказал:

– Ну, пошли, пора.

Лан бросила взгляд на Вулдона; тот, вздохнув, сказал:

– Что ж, пойдем, сыграем в шараду.

Фулкром вывел их на ту часть балкона, которая была скрыта от взглядов пурпурными знаменами. Из-за тканевой завесы до них доносился голос императора:

– Преступность столь тяжким бременем легла на плечи городской стражи и Инквизиции, что нам пришлось призвать новых лиц для служения городу, – и только взгляните, что это за лица. Они уже посадили за решетку двадцать злоумышленников и спасли не менее тридцати жизней…

Лан толкнула Фулкрома в бок и зашептала:

– Не помню, когда это мы такое сделали? Это ведь неправда.

– Конечно неправда, – криво усмехнулся следователь. – Просто император любит хорошенько разогреть аудиторию.

– Хм.

– …Кроме того, – продолжал император, – эти люди – новый шаг в развитии технологий нашего города. Граждане… – Он сделал многозначительную паузу.

– Сейчас пойдете, – шепнул Фулкром.

– …представляю вам Рыцарей Виллджамура.

Лан, Тейн и Вулдон вместе шагнули из-за пурпурного стяга навстречу толпе. Кстати показавшееся солнце отражалось от тысяч мокрых крыш, слепило глаза, стреляло длинными искристыми лучами. Под ними ревела, кричала, свистела и хлопала огромная толпа – люди сидели на стенах между зубцов, свешивались из раскрытых окон. Лан, не ожидавшая столь шумного приема, даже замешкалась. Зато Тейн и Вулдон были, похоже, в своей тарелке.

Император, во всем блеске парадного костюма, отошел в сторону, приветствуя их аплодисментами и жестом приглашая подойти поближе к перилам, чтобы любопытная толпа могла их как следует рассмотреть.

Тейн и Вулдон первыми шагнули к краю балкона, вызвав своим появлением восторженные ахи ближайших зрителей, и Лан неохотно последовала за ними. Перед балконом, насколько хватало глаз, колыхалось серо-коричневое море облаченных в водонепроницаемые теплые одежды горожан. Край толпы терялся за горизонтом. Но вот из толпы понеслись крики с просьбами показать какой-нибудь фокус, полетать, сделать еще что-нибудь.

– Лан, может, попари́шь для них немного? – сказал Фулкром, жестом предлагая ей выйти вперед.

Нехотя она шагнула на перила балкона и с них вперед, в пустоту, а потом сразу назад, – замедленно, с шиком, раскинув для равновесия руки, – и когда она уже снова стояла на твердом полу, в толпе восторженно засвистели и зааплодировали.

Она повернулась к Фулкрому.

– Я как будто снова в цирке.

– Они должны это увидеть, – сияя, ответил он.

Когда она снова повернулась к толпе, Тейн, встав на четвереньки, уже бегал туда и сюда по перилам, ни на секунду не теряя равновесия, а Вулдон брал огромный кусок каменной кладки одной рукой, подкидывал его высоко в воздух и тут же ловил другой.

«Но вот принесет ли это представление душевный покой людям?» – подумала она.

К вечеру все вернулось в норму: толпа рассосалась, люди уютно сидели по домам, и Лан осталась одна.

Рыцари решили пройти по городу поодиночке: они были уверены в своих силах и хотели охватить своим присутствием как можно большую территорию.

Был ранний вечер, на иренах сворачивали торговлю, продавцы распихивали по ящикам непроданные товары, заливали водой костры, у которых грелись днем, когда двое парнишек, протиснувшись через толпу, напали на старуху, еле ковылявшую под тяжестью толстого мехового плаща и многочисленных украшений с крупными изумрудами. Выхватив у нее из рук сумку и сорвав с шеи ожерелье, они кинулись бежать в разные стороны, петляя между людьми.

Лан взлетела и, двигаясь по стенам домов на высоте тридцати футов, прямо под карнизами, защищавшими ее от льда и снега, устремилась в погоню. Люди показывали на нее пальцами, временами приветствовали ее громкими криками, но она, стараясь не обращать на них внимания, преследовала малолетних правонарушителей. Гравитация тянула ее книзу, перекашивая мышцы тела, отчего у нее заныл бок, но она справлялась с силой притяжения и продолжала погоню. Над открытыми окнами она подскакивала, так же преодолевала и переулки. Колеса карет и подковы лошадей гремели внизу по левую руку от нее. Дневной свет стремительно угасал, но она все же догоняла воров.

Она уже видела их – они как раз собирались нырнуть в череду подворотен – и, отделившись от стены, с прямой спиной мягко опустилась ближе к земле. Там она побежала по воздуху им навстречу и с разгона ударила одного из воров вытянутой ногой в шею. Тот оказался всего лишь мальчишкой. Удар отбросил его в сторону, он упал, уронив сумку.

По обледеневшим плитам мостовой рассыпались драгоценности.

Приземляясь, Лан еще раз ударила его ногой в живот, на время вышибив из него дух, и, не успев разогнуться, бросила взгляд в сторону второго грабителя – тот уже без оглядки удирал в подворотню. Когда Лан вытянула из своего ранца кусок веревки и стала связывать мальчишке руки, вокруг них уже собралась небольшая толпа, люди радовались и аплодировали.

Она повела связанного в штаб-квартиру Инквизиции.

С полным карманом драгоценностей Кейли нырнул в Кейвсайд через боковой вход, походивший на широко распахнутую пасть какого-нибудь гигантского зверя. Проскочив внутрь, он остановился и, упершись ладонями в колени, тяжело перевел дух: только теперь он мог быть уверен в том, что эта летучая чертовка от него отстала. Отдышавшись, он выпрямился, поправил шапку и расстегнул верхнюю пуговицу туники – охладиться.

«Надо же, едва ушел, – подумал он. – Зато она поймала Ренда. Всегда был такой осторожный, а тут попался».

И он, с гримасой отвращения принюхиваясь к гари кухонных костров и другим, куда менее аппетитным запахам, начал спускаться вглубь пещеры. В подземелье очертания улиц менялись: переулки становились уже, а дома – выше, чем над землей, они едва не падали друг на друга в поисках поддержки; торцы массивных деревянных балок выступали из их фасадов, украшенных сотнями и тысячами мелких цветных камешков, вдавленных в штукатурку. Иные дома были когда-то выбелены, но с тех пор их белизна приобрела все оттенки грязи, впитав в себя копоть многочисленных труб. Попадались здесь и совсем древние дома, выдолбленные в скале, с круглыми подслеповатыми окошками. Из всех окон сочился теплый неяркий свет, и, взглянув на подземный город сверху, можно было принять его за звездное небо. Это немного скрашивало отсутствие настоящих звезд и лун.

Не все обитатели Кейвсайда прозябали в бедности. И здесь были видны признаки богатства – одни добывали его нечестным путем в верхнем городе, другие перепродавали краденые драгоценности, третьи наживались на поставках в Виллджамур и окрестные фермерские хозяйства дешевой рабочей силы; все они жили в домах верхнего уровня, поближе к внешнему городу, подальше от зловонных сточных канав и нищих лавчонок.

Булыжную мостовую не приводили в порядок десятилетиями, и Кейли не раз спотыкался о торчащие из нее камни. Гниющие отбросы и дохлые крысы валялись повсюду, местами скапливаясь у стен домов в огромные кучи. Неподалеку женщина – проститутка, как ему было известно, – свернула в проулок, держа за руку клиента; в последнее время такое случалось все реже. В таверне в конце улицы распахнулась дверь, из нее выкатились двое и продолжили драку на обочине; кошки брызнули от них во все стороны и бесшумно улепетнули в темноту.

Вообще-то, и здесь были свои преимущества – например, пещерный свод надежно укрывал от снега и ветра, так что внизу было куда теплее, чем наверху. Да и кое-что начало меняться. Люди теперь лучше ели, под землей повсюду функционировали обменные рынки, где не нужны были деньги. Кейли до сих пор изумлялся тому, что можно просто обменять вещь на вещь, не ломая голову над тем, где взять денег. У людей поднялось настроение.

И все благодаря Шалев.

Но надо еще сказать ей о том, что случилось с Рендом, – они здесь держатся друг за друга, все как одна семья. И если один попадется, другие должны об этом узнать и принять меры. Шалев сплотила жителей пещер.

Он углубился в пещеру еще примерно на милю и пересек границу между так называемым Южным и Восточным подземельями – жалкая попытка нынешнего императора нанести огромные трущобы на карту. Его путь лежал в сторону Кузнечной площади, оттуда по Сахем-роуд через Мадтаун в Карповый переулок – все местные названия. Здесь полно было ходов и выходов, о которых знали даже не все жители подземелья, – тропинки, протоптанные множеством ног, переулки со столетней давности рисунками и надписями на стенах. В одном из таких проходов два старика играли в какую-то замысловатую игру, поставив на попа пивной бочонок вместо стола; а где-то внутри дома кто-то выводил на древней волынке старинную народную песню. Мимо пробежала, спеша куда-то, собака и скрылась в переулке.

Кейли обменялся парой фраз на языке немых со знакомыми парнями. Вообще, все, кто попадался здесь ему на пути, были ему так или иначе знакомы – и хорошо, незнакомца здесь могли и убить, такой уровень секретности соблюдали эти люди. Он уже заметил пару-тройку человек, которые, не разглядев его на расстоянии, инстинктивно хватались за кинжалы на боку – это были солдаты подземелья, местная армия без формы и знаков различия.

Двое братьев, в плащах, с широкими клинками под ними, стояли на часах перед входом в недавно сделанное углубление в стене большой пещеры. Кейли кивнул им и вошел. Для этого ему пришлось пригнуться, но, оказавшись в сыром, вырытом магическими средствами проходе, узком, как могила, он все же смог выпрямиться и, придерживаясь рукой за гладкую стену, пошел вперед на свет одинокого огонька.

Когда он подошел к нему вплотную, чьи-то руки схватили его за шиворот и швырнули вперед, так что он растянулся на полу освещенной комнаты.

– Эй, – возмутился он, потирая ушибленный подбородок, – дебилы, это же я, Кейли.

С десяток направленных на него обнаженных мечей, на которых играли отблески пламени, не позволили ему подняться. Семь мужчин и три женщины смотрели на него сверху вниз, и Кейли невольно поежился под их взглядами.

– Пропустить, – послышался женский голос.

Люди с мечами отошли, Кейли поднялся, отряхнулся и кивнул им.

Комнату украшали картины из мозаики, вторившие мотивам дальних островов, – впрочем Кейли мог лишь догадываться об этом, ведь он нигде не бывал за свою жизнь. На стенах висели полки с книгами, под ними выстроились рабочие столы, сплошь заставленные рядами реликвий; в камине горел огонь. Рядом, примостившись на краешке стола, сидела женщина с лысой головой и ярко-синими глазами. Он не знал, сколько ей лет, – на вид около сорока. У нее было довольно приятное лицо с чуть сплюснутым носом – как будто невидимый палец прижался к нему и надавил. Благовонные запахи волнами шли по комнате, и то ли от них, то ли оттого, что эта женщина своей магией контролировала настроение, но на душе у Кейли сразу полегчало.

– В чем дело, брат? – спросила она.

– Мне нужно было видеть тебя, Шалев. Ренд попался, когда мы грабанули богатую старуху. Смотри, какую хорошую добычу мы взяли… – Сунув руки в карманы, он вынул из них пригоршни драгоценных камней и ожерелий.

Та криво усмехнулась.

– И в самом деле, неплохой улов, Кейли.

Ему нравилось слушать, как она говорит: интонации у нее были гибкие и плавные, гласные звуки насыщенные и экзотические. Слушая ее, хотелось помечтать о жизни, совсем не похожей на его собственную.

Люди в комнате задвигались, приближаясь к рукам Кейли, но тут Шалев громко спросила:

– Как, по-твоему, правильно это – соблазнять людей такими побрякушками? А ведь это они отделяют вас здесь от них там, наверху. Их создают из материалов, которые добывают на других островах, причем зачастую с использованием рабского труда тех, кто был рожден свободным. Потом их привозят сюда и с их помощью держат вас подальше от хороших домов, от настоящего солнечного света – помните это. Они – орудие вашего подавления.

Кейли пригляделся к окружавшим его людям: в основном это были члены существовавших когда-то профсоюзов, кузнецы да еще те, кто с риском для жизни выскребал остатки руды из заброшенных подземных рудников. Были еще двое ученых типов – они считались интеллектуалами и любили поговорить о своих теориях за кружкой пива в задних комнатах таверн. Но все равно это были хорошие ребята. Правда, теперь они не могли отвести глаз от добычи Кейли, и тот, тяготясь ею, аккуратно сложил ее кучкой на стол позади Шалев.

– Хорошо, Кейли. Ты быстро учишься. Так скажи мне, что там с Рендом?

– А вы угадайте, – дерзко ответил он.

– Не говори с ней так, – предостерегающе шикнул кто-то сзади.

Шалев только отмахнулась.

– Я над вами не начальник, – напомнила им она.

– Вот именно, – буркнул Кейли. – Вы все тут даже не настоящий совет.

– Зато они наш временный анархический совет, – поправила его Шалев, – и они играют заметную роль в восстановлении подземного общества, пока мы готовимся к более справедливому разделению власти. Как только мы утвердимся в городе и создадим общество равенства и свободы, надобность в этом органе отпадет и он рассосется сам собой. А пока мы все должны относиться друг к другу с уважением, Кейли. – И она устремила на него такой властный взгляд, что чуть не заморозила его, не сходя с места. – Итак, моя догадка в том, что Ренда схватили Рыцари Виллджамура?

– Ага, ихняя баба. Она гналась за нами прямо по стенам домов, и догнала ведь!

– Рыцари Виллджамура, – выдохнула Шалев себе под нос, ни к кому не обращаясь. – Они начинают раздражать, не так ли?

– Снаружи больше неспокойно. Не успеешь выйти и стырить где-нибудь горстку барахла, как один из них уже тут как тут, сторожит где-нибудь за углом.

– Точно. – Шалев соскочила со стола и подошла к каминной решетке, где уставилась в пламя. Долгое время все молчали, и только Кейли переминался с ноги на ногу в ожидании продолжения разговора.

Вдруг Шалев сказала:

– С Рыцарями все ясно: их создали для того, чтобы внушать страх всякому, кто осмелится бросить вызов империи. Обычная тактика. Они начали первыми, и мы ответим тем же. Неплохо будет, если мы начнем наносить удары по очевидным символам вроде этих Рыцарей. Начнем, пожалуй, с военных из городской стражи – мы будем убивать их прилюдно, казнить прямо на улицах, – нам это пойдет только на пользу: чем меньше стражи, тем легче воровать кошельки и грабить магазины, а значит наполнять нашу общую казну, предназначенную для большого дела. А цель наших ужесточившихся атак будет проста и очевидна: разрушение существующих властных структур, физическое уничтожение представителей власти. Именно власть над другими не дает людям построить более справедливое общество, и императору в голову не придет, что нашей конечной целью является полное уничтожение всего Виллджамура.

Обернувшись, она взъерошила чуб Кейли и оглядела собравшихся.

– Ну как, братья, договорились?

Всеобщее радостное «да» было ей ответом.

– Но я предлагаю не убивать тех, кто у власти, немедленно, – продолжила она. – Сначала мы выпытаем у них все, что они знают о Рыцарях, которые могут оказаться серьезной помехой нашему делу. – Шалев взяла со стола копию «Народного обозревателя» и ткнула пальцем в первую страницу. – Этот грязный листок, распространяющий лживую пропаганду, утверждает, будто они неуязвимы, но мы-то с вами знаем, что такого не бывает, верно? У них наверняка есть свои слабые места, и мы их найдем. Это ходячее оружие надо обезвредить во что бы то ни стало.

В самый разгар вечера, не позднее девяти, Лан вернулась на улицы и нашла Тейна с Вулдоном на подвесном мосту над глубоким провалом. Один из далеких шпилей, почти на самом берегу моря, изрыгал густой черный дым. Небо очистилось, и на его фоне облака дыма казались жуткими, сотканными из теней существами, хищно нависшими над вторым и третьим уровнями города.

– Может, проверим, что там такое? – спросила Лан.

– Может быть, просто дом горит, а может, и новое нападение, – отозвался Вулдон. – Надо идти туда, отсюда не разобраться.

Она держалась наравне с ним, паря над крышами домов, пока он пересекал мосты, спускался в спиральные лестничные колодцы и бежал тайными проулками между высоких каменных стен. Его тяжелое дыхание и скрип сапог были слышны ей все время, пока он мчался внизу, словно боевой конь.

Нужный им шпиль оказался на втором уровне; он был частью огромной спиралевидной башни столетней давности, сложенной из грубо отесанных гранитных блоков. Снизу постройка впечатляла своими масштабами. Отчетливо выделяясь на фоне ясного звездного неба, она, казалось, уходила на невообразимую высоту, и где-то там, далеко, уже выглядывали из окон крошечные язычки пламени, облизывая ночь.

Вулдон приказал Лан:

– Ты должна взлететь вдоль стены так высоко, как только сможешь, и выбить несколько окон. Насколько я помню, на таких пожарах люди всегда толкутся у окон изнутри, пытаясь прыгнуть, чтобы избежать огня. Сможешь нести человека или румеля? Может, придется.

– Постараюсь, – ответила она. – Я не так сильна, как ты, но мне должно хватить внутренних ресурсов. К тому же я научилась кое-каким фокусам с гравитацией.

– Если не уверена…

– Я справлюсь, – отрезала она.

– Хорошо. Я пойду наверх по внутренним лестницам, а если мне попадутся запертые двери, я их выбью.

Лан присела, оттолкнулась ногами от земли и, вспрыгнув на стену здания, побежала вверх по каменной кладке. Краем глаза она видела, как Вулдон пинком выбил входную дверь и скрылся в проеме.

Чем выше она забиралась, тем сильнее делался ветер. Когда она достигла уровня мостов, люди на них увидели ее и стали что-то кричать, но из-за воя ветра она не могла разобрать, что именно. Пяткой она разбила первое окно, попавшееся ей на пути, но огонь еще не спустился так низко. Коснувшись ногой стекла, она поскользнулась и на миг потеряла равновесие – ее сердце пропустило удар, – но, раскинув руки и сосредоточившись, сумела удержаться и не упасть.

Лан продолжала подъем.

Изнутри здания стали доноситься крики. Сначала они были далекими и невнятными, словно голоса мертвых. «Неужели мы опоздали?» – подумала Лан. Зов не прекращался, и она летела наверх, вышибая стекла и заглядывая в помещения за ними, чтобы проверить, не нужна ли кому-нибудь помощь.

И вдруг, когда она стояла на очередном подоконнике, ее ухватила за щиколотку чья-то рука – это была женщина, бледная, темноволосая, в широком светлом платье. Ее лоб пересекали многочисленные шрамы, тело поражало худобой.

– С вами все в порядке? – закричала Лан, отцепляя пальцы женщины от своей щиколотки, чтобы не потерять равновесия. – Вам нужна помощь?

Но женщина лишь смотрела на нее широко раскрытыми глазами. Лан подтянулась и спрыгнула в комнату. В сумраке она увидела лишь кровать, стол и ведро. Железная дверь была заперта и, как успела заметить Лан, снабжена решетчатым оконцем. На этаже уже чувствовался дым, поэтому Лан без лишних слов повернулась к обитательнице каморки и схватила ее в охапку, а та застыла, будто ожидая побоев. Лан потащила ее к окну и, напрягшись, запихнула с ногами на подоконник; потом рывком поднялась в воздух, а женщина висела на ней, будто камень. Вместе они свалились на ближайший мост.

Ослабив хватку спасенной, которая едва ее не удушила, Лан взяла ее за голову обеими руками и пристально заглянула ей в глаза.

– Я вернусь проверить, все ли с вами в порядке, – обещаю. – С этими словами она вновь взвилась в воздух, опустилась на стену и побежала наверх.

Дым сделался очень едким – значит внутри горели самые разнообразные материалы. С высоты весь город был как на ладони: огоньки в окнах ближайших к башне комнат, люди у окон и на мостах. Да, Виллджамур и в самом деле был очень красив.

И вдруг где-то над собой она явственно услышала крик.

Лан выбила следующее окно, оттуда вырвался клуб дыма. «Ах ты!..» Шокированная Лан сначала поспешно отвела взгляд, но потом, прикрывая ладонью нос и рот от дыма, все же заставила себя посмотреть.

На полу лежало мертвое тело – женщина с перерезанным горлом, ее окровавленная рука сжимала острый осколок стекла. Одета она была точно как другая женщина внизу, и комната была такая же.

Лан двинулась дальше вверх.

Ветер норовил сбросить ее со здания, но она все же добралась до предпоследнего этажа. И снова из разбитого ею окна повалил дым. Вцепившись в оконную раму, она ждала, пока дым немного развеется, но он валил все так же густо, как и раньше.

Наконец, прикрыв ладонью нос и рот, она прыгнула внутрь.

Это помещение отличалось от других. Здесь, в мезонине, был роскошный холл, убранный оттенками серого и пурпурного, из него вела вниз и наверх обветшалая, некогда парадная лестница. Под потолком плавали клубы дыма, жар стоял нестерпимый, хотя открытого огня не было.

Вдруг она услышала голос Вулдона: он кричал, чтобы все покинули здание.

Пойдя на голос, она разминулась с кучкой людей, которые с видимой неохотой выходили из соседнего помещения, где, как она теперь поняла, бушевало пламя. Громадный Вулдон практически силой гнал их к лестнице и дальше, вниз.

Вдруг где-то позади него не выдержала опора; потолок прогнулся, затрещали половицы. Вулдон рванулся вперед, потолок за ним обрушился, и огонь начал быстро распространяться по этажу. Комнату засыпали горящие и почерневшие деревянные обломки.

– Не стой столбом, тупица! – заорал Вулдон. – Помогай мне выводить их отсюда!

Лан подплыла к нему, едкий дым уже начал заполнять ее легкие. Надо было торопиться, и они с Вулдоном стали пробивать завал кусками мебели – в ход пошли металлические стойки и ножки стульев, – и вскоре образовался проход, достаточный для того, чтобы она могла протиснуться внутрь. Стена пламени сомкнулась вокруг нее, но она сконцентрировалась на том, что происходило у нее внутри, и стихия будто отступила, уважительно ее окружив. Лан отталкивала огонь и двигалась в воздушном пузыре собственного изготовления.

«Сосредоточься…»

Вон они, под приземистым столом-верстаком в центре: кучка людей с перепуганными лицами, жмутся друг к другу. Добравшись наконец до них, Лан присела на корточки, протянула руку и стала выманивать их из-под стола.

Они не шли. И даже не смотрели на нее – просто отводили глаза, и все, а некоторые качали головами.

– Я пришла, чтобы помочь вам! – кричала она. – Мы вас вытащим! – Но они не отзывались. Тогда она попробовала выволочь ближайшего силой, но он стал сопротивляться.

– Волшебница, – сказал один, или ей показалось.

– Нет, я не культистка. – Но и это не помогло, никто не двигался с места.

Вдруг позади нее с грохотом проломился сквозь стену огня Вулдон и грузно протопал к ним. Она объяснила ему, что происходит. Тогда он, худого слова не говоря, поднял верстак, под которым они прятались, и отшвырнул в сторону.

– А ну пошли отсюда, засранцы! Шевелите задницами!

И он стал толкать их к выходу, а они завизжали. Ошеломленная Лан сначала не знала, что делать, но потом стала помогать Вулдону.

– Осторожно! – крикнула она. Еще одна опора рухнула и вместе с двумя вопящими людьми скрылась на следующем этаже, пробив в перекрытии зияющую дыру. Лан пришла в отчаяние. Никогда еще ей не приходилось видеть ничего подобного. Да и не для нее все эти ужасы, не создана она для такого.

Вулдон орал ей, чтобы она пошевеливалась, но два искаженных смертельным ужасом лица упавших в огонь людей так и стояли у нее перед глазами. Услышав его отчаянную брань, она почувствовала, как он сграбастал ее за загривок и с силой швырнул мимо следующей горящей опоры, и тут уже она пришла в себя и принялась помогать выводить людей.

Вниз вела винтовая каменная лестница, и, проходя по ней мимо дверей в другие комнаты – вернее, камеры, – Лан заглядывала в них в поисках уцелевших, но никого не обнаружила. Что же это за место такое? Все камеры, камеры – вроде не тюрьма, но явно и не приют свободы.

Гуськом спускаясь по лестнице, они ушли из зоны огня. Вулдона она не видела, но верила, что тот сможет сам о себе позаботиться. Наконец все вышли наружу через разбитую в щепы дверь – Вулдонова работа. Вдохнув колючего холодного воздуха, она вдруг поняла, что плачет – от напряженности пережитого или от едкого дыма, неизвестно. Постепенно она успокоилась.

Двадцать четыре спасенных человека ежились на холодном ветру. На всех были одинаковые бесформенные блеклые балахоны. Одни ходили кругами, глядя в землю, не обращая внимания друг на друга. Двоих вырвало прямо у выхода, еще трое отошли к стене и сели, скрестив ноги, доверчивые, как дети. Она осмотрела кое-кого из них на предмет ранений и нашла у всех странные отметины на лбу и вокруг головы. По крайней мере у половины они едва затянулись нежной розовой кожей. Встречаясь с ними глазами, она видела лишь отстраненность, пустоту или душевную болезнь.

Пару минут спустя из здания вывалился покрытый слоем копоти и пыли Вулдон, под мышкой он держал какую-то книгу. Подойдя к ней, он начал отряхиваться как ни в чем не бывало – прямо само спокойствие.

Лан спросила:

– Они что?..

– Это совсем никуда не годится, Лан, – оборвал он ее. – Все горит, а ты вылупила глаза и стоишь, ни с места.

Злой ответ уже готов был сорваться у нее с языка, но она сдержалась, задумавшись над его словами и своей непростительной медлительностью.

Она не справилась.

– Прости меня, Вулдон. Мне нет оправдания. Я облажалась. – Она знала, что он прав, но от его критики снова потеряла уверенность в себе. Его присутствие пугало ее, она не знала, как дальше делать то, что она делала.

– Хорошо, хоть ты сама это понимаешь. – К ее удивлению, он перестал злиться и оставил ее в покое. Подходя ко всем уцелевшим по очереди, он осматривал их, убеждаясь, что все в порядке.

Покончив с этим, он вернулся и протянул ей на ладони огромную книгу.

– Как, по-твоему, что это такое? – Судя по его тону, он уже знал ответ.

Она взяла том обеими руками: кожаный переплет был порядком потерт, края страниц потрепаны – книга явно знавала лучшие дни. Внутри оказался список имен – против каждого были записаны особенности поведения и методы лечения.

– Похоже на журнал регистрации пациентов. Может, здесь была больница?

– Не совсем. Здесь держали душевнобольных…

Изнутри башни донесся гул: это огонь пожирал перекрытие за перекрытием, обрушивая целые этажи в своем стремлении вниз. Вулдон бросил на нее взгляд и продолжил:

– И все равно тут что-то не сходится. Внутри я видел реликвии – из тех, какими пользовались раньше. На стенах диаграммы, как будто здесь проводили какие-то исследования. Если бы я не знал…

Вулдон шагнул к одному из пациентов и небрежно взял его за голову. Тот сразу обмяк, давая гиганту осмотреть его шрамы.

– Здесь был исследовательский центр! – прокричал Вулдон, поворачиваясь к Лан.

– Но что тут исследовали? – спросила та.

– Культисты натуральным образом копались тут у людей в мозгах. Давненько я уже таких местечек не видел. Гадость.

– Что нам с ними делать? – кивнула на спасенных пациентов Лан.

– Отведем их в Инквизицию. Все равно ничего больше мы сделать не можем. Они же невменяемые. После экспериментов. Их просто превратили в грядку ходячих овощей. Культисты нередко так делают, когда им надо протестировать какую-нибудь технологию древних для увеличения своих знаний.

Лан спросила:

– Но кто эти люди, кем они были раньше?

Вулдон ответил:

– Отбросы общества, скорее всего, но только здоровые. Людей из Кейвсайда берут неохотно, слишком они там дохлые. Чаще всего загребают преступников, кто натворил чего-нибудь по мелочи, или тех, кто создавал проблемы Совету или открыто отвергал волю Бора, а еще голубых, розовых и всяких прочих, смотря какая была мода.

Лан покоробило и от прямоты Вулдона, и от мысли о том, что здесь могли издеваться и над гомосексуалистами. Почему город проявляет такую жестокость к своим гражданам из-за их частной жизни?

– Пошли, – сказал Вулдон. – Надо отвести эту компанию куда-нибудь, где не так ветрено, пока они совсем не замерзли. Все равно мы больше ничем им не поможем.

– Ладно, – сказала Лан. – Схожу только на мост. Я оставила там одну женщину, но обещала вернуться.

– Давай, только поскорее, – вздохнул Вулдон. – Не ночь же нам здесь торчать.

Глава восемнадцатая

Казармы стояли пустые уже много лет. Эти семь заброшенных строений, принадлежавших когда-то военным, походили на обнесенный дощатым забором остров посреди Кейвсайда. Точнее, на его восточной окраине, в районе, который на новых имперских картах невыразительно именовался Южным подземельем номер три, однако местным обитателям был известен как Фритаун. Пещера, в которой располагалась подземная часть Виллджамура, была громадна, она тянулась под землей на мили и мили, точно чрево каменного божества. Стеклянные листы, вставленные местами в потолок пещеры, делали ее похожей на чудовищных размеров грудную клетку с полупрозрачными сверкающими ребрами – сквозь них в подземелье проникал отраженный дневной свет, но не везде. Фритаун находился как раз в одном из удаленных районов вечного мрака.

Но и здесь, обещала Шалев, скоро будет свет.

Повышение уровня преступности в верхнем городе привело к тому, что такие «зоны темноты» патрулировала теперь стража – во Фритауне это был один-единственный старый солдат, да и тот больше спал на посту и видел, наверное, сладкие сны о давно минувших днях своей боевой молодости, чем сторожил. Оно и понятно: имперская армия теперь занята, воюет на другом конце Архипелага, неся тамошним аборигенам свободу во имя империи. Шалев объяснила, чем они там занимаются на самом деле: зачищают острова от коренного населения, разрушают сложившиеся на них общины, насаждают открытую торговлю и работорговлю в интересах Виллджамура. На тех островах, куда еще не дотянулись руки империи, – на Маоуре, Докулле, даже на Варлтунге – ее агенты вооружали местных дикарей и натравливали их на тамошние развитые народы, чтобы иметь возможность проложить удобные для Виллджамура торговые маршруты.

Вот почему казармы вроде этих – а в Кейвсайде их было еще несколько – теперь пустовали: солдаты были заняты тем, что где-то на краю света мостили дороги для будущих виллджамурских торгашей.

А их бывшие дома тем временем стояли, воняли и служили рассадником многочисленных городских легенд. Однако им можно было найти и иное применение. Например, кейвсайдерам не терпелось заявить о себе так, чтобы добавить головной боли власть имущим. Так почему бы не приютить в пустующих казармах беженцев – тут им будет и спокойно, и даже относительно тепло, да и надежды у них, глядишь, прибавится.

Вот почему Шалев была теперь снаружи, переправляла через стену в Виллджамур десятки беженцев, – где именно она организовала для них проход, знали лишь немногие, даже в самом Кейвсайде. Кейли слышал только, что для этого собирали в больших количествах веревки, приставные лестницы, придумывали отвлекающие маневры, ну и конечно, реликвии. Шалев привлекла себе в помощь еще культистов, и они вместе построили стену временной невидимости, чтобы скрыть передвижения беженцев. Просто невероятно, сколько всего Шалев сделала для людей – и для самого Кейли. Она вернула им волю к жизни. Его существование внезапно обрело смысл. Много лет до этого он жил с безработным дядькой, который не умирал только потому, что рылся в помойках, так и сводил концы с концами. Сам Кейли с радостью пошел бы работать и зарабатывать на кусок хлеба честным трудом, но никакой работы не было, вот и пришлось ему стать на менее законопослушный путь. С тех пор его профессией стало воровство. Воруя, он взимал контрибуцию с верхнего мира.

Жители нижнего города больше не позволяли Совету забывать о себе: они были уже не просто шайками воров, которые грабили такую же голытьбу, как они сами, в вечных потемках подземелья, среди старых уродливых домов. Нет, теперь Совет думал о них постоянно. К ним по-прежнему относились как к существам второго сорта, но их заметили. Кейли нравилось устраивать переполох там, наверху, но только так, чтобы не нарваться на этих придурков-Рыцарей.

Он ждал, пока колокол одной из церквей Джорсалира пробьет шесть.

Минуту спустя, когда снаружи как раз начало садиться солнце, стекло, передававшее отраженный свет в подземелье, погасло и пещера погрузилась в первозданную тьму.

Кейли, готовясь сыграть свою роль, взъерошил волосы. На нем была дорогая одежда – черные брюки, белая шелковая сорочка, расшитый плащ, – в Кейвсайде никто такого не носил, весь прикид пришлось потырить сверху. Он повторил про себя слова, порепетировал акцент приличного человека сверху и, спотыкаясь, побрел по грязной улице к сторожке – сооружению из листов железа, где отдыхал пожилой солдат. В каждой стене было прорезано по окну, внутри горел фонарь. Кейли ногой ударил в дверь, потом закричал в окно.

– Эй! – орал Кейли, разбудив стражника, который, вздрогнув и продрав глаза, принялся приглаживать усы и вообще всячески делать вид, что он вовсе не спал. – Эй, сюда, скорее! Какие-то люди только что утащили вон в тот проулок мою мать. Я со второго уровня и здесь никого не знаю. Пожалуйста, помогите ей. Они ее… они…

Солдат прищурился, точно всю жизнь только этого и ждал.

– Не боись, парень. – Он вскочил, схватил меч, вышел из сторожки и поплелся за ним.

– Сюда, пожалуйста, – с деланым отчаянием в голосе воззвал к нему Кейли и кинулся в лабиринт улиц, удивляясь, как это старина не отстанет, при его-то тяжеленном мече да доспехах. Но тот бойко ковылял позади, когда Кейли, запыхавшись, огибал угол бойни, где их уже ждали.

Анархисты в плащах и масках, потрясая оружием, бросились к солдату с трех сторон; новые продолжали вылезать из дыры в заборе и прыгать с крыши. Сзади ему преграждала путь гранитная стена, так что бежать было некуда. Солдат отчаянно озирался, а Кейли спрятался за спинами товарищей. Теплый масляно-желтый свет факелов заливал двор.

Раздался голос – он принадлежал женщине, одной из сестер Кейли.

– Сдаешься, солдат?

– Никогда! – каркнул тот и, воздев меч к небу, потряс им, словно волшебным жезлом. – Я представляю здесь императора. Что вам нужно? – спросил он.

– Нам нужны казармы, которые ты охраняешь, – продолжала женщина. – Мы заберем их; если понадобится, то и ценой твоей жизни – нам все равно.

Солдат прижался к стене спиной, глаза у него бегали, он дрожал, дышал часто. И вдруг совершенно спокойным голосом он выкрикнул:

– Слава империи! – и с мечом наголо кинулся вперед.

Две арбалетные стрелы вошли ему в лицо, его голова запрокинулась, он упал в пыль.

– Молодец, Кейли, – буркнул ему один из братьев, пока другие занимались телом. Кейли тяжело дышал, глядя, как старика, словно мешок с тряпьем, потащили вглубь бойни. – Эй, ты в порядке, малыш?

Кейли удалось выдохнуть «да».

Другой брат положил ему руку на плечо.

– Вспомни о том, что случится сейчас. Десятки людей приведут сюда с холода, они будут спасены от верной смерти, слышишь? А этот старик – что ж, он с легкостью отдал свою жизнь ни за что, за значок на своей форме, поганую семиконечную звезду, – он умер так, как хотел. Это для нас его звезда не значит ничего, для него-то она значила ой как много, слышишь, парень?

Кейли напомнил себе о том, как много было поставлено на карту. Он сглотнул. Его выбор был сделан. Пора было начинать подготовку казарм для новых обитателей.

После небольшого собрания по распределению обязанностей прошел час, другой, третий, и вот уже казармы приобрели вполне жилой вид. Пятьдесят пять жителей Кейвсайда выбрасывали мусор, скребли стены, мыли полы, а несколько художников рисовали на стенах картины, чтобы придать зданиям приветливый вид. Добровольцы принесли постели, одежду, печки, посуду, инструменты – все это было украдено наверху – и провизию, выращенную с помощью культистских приспособлений здесь, в Кейвсайде, на чердаках домов или на свободных клочках земли среди грязи.

Даже Кейли, уже привыкший к высокому уровню организации и самоорганизации, который успела привить им Шалев, подивился тому, как быстро они сделали жилой эту давно заброшенную часть Виллджамура.

Сам Кейли занимался тем, что грузил на тачки любой металлический лом, оставленный военными, – позже его можно будет отвезти в кузни, где искусные кузнецы превратят его в полезные предметы; работа не самая увлекательная, зато ради других. Всю свою жизнь он занимался либо отупляющей тяжелой работой, либо бегал на посылках – и вообще нанимался везде, где только мог, но никогда еще не испытывал такого чувства, как теперь, когда он трудился на благо общины.

Занимаясь своим делом, он то и дело оглядывался – ждал, что вот-вот покажутся военные, или политики, или еще кто-нибудь из верхнего города и прогонят их, но ничего такого не случилось.

Главное, что не явились Рыцари.

Лиц беженцев, увиденных им в тот день, он не мог забыть никогда. Истощенные, измученные, они смотрели как бы сквозь Кейли, точно уже оставили всякую надежду на жизнь. От их грязных, окровавленных лохмотьев несло мочой и дерьмом, когда они, направляемые его братьями и сестрами через темные тоннели, покорно шаркали мимо, стоная и причитая на множестве разных наречий, – в основном женщины и дети, но и мужчины тоже. Всем им нужна была медицинская помощь – и быстро. Кейли отвел человек двадцать в самую последнюю спальню, и они подчинялись ему беспрекословно. Такая власть над себе подобными даже привела его в смущение. Они сошлись со всех краев империи, с таких дальних островов, о которых он и слышал-то, может, всего раз или два в жизни. Смуглые и плосколицые, говорящие с сильным акцентом, иные из них почти не знали ямурского.

– Ты Кейли? – обратилась к нему женщина. На ней была простая, но дорогая с виду шаль, а ее яркие голубые глаза и белые волосы поразили его. Коренастый седоволосый мужчина рядом с ней был одет не хуже, в красивый зеленый плащ и тунику. В руках он держал кожаный мешок.

– Да, – ответил Кейли.

– Мы пришли помочь, – объявил мужчина; у него оказалась очень правильная речь. – Мы врачи, хорошо знаем разные травы…

Кейли уже слышал об этой паре – они жили на одном из верхних, самых дорогих и престижных уровней Виллджамура, но не отказывали в помощи нуждающимся – ни кейвсайдерам, ни беженцам. Кейли застеснялся, но тут же вспомнил уроки Шалев.

– Вы как нельзя кстати, – буркнул он. – Положение аховое.

– Тогда мы начнем. – И они тут же принялись перевязывать раны: и открытые, и следы обморожений.

Кругом воняло. Наклонившись к светловолосой женщине, он шепнул:

– Я оставлю вас здесь – надо принести воды.

– Хорошо, – ответила она и добавила: – Брат.

И он ушел, чувствуя себя дураком, оттого что не решился спросить ее имя.

В темноте одной из спален он собрал людей и предложил наладить систему подачи воды прямо из гавани, очищая ее при помощи реликвий. Люди занялись делом, а Кейли гордился тем, что на его предложение обратили внимание. Он поглядел вслед своим, потом стал наблюдать суету между казармами, где взад и вперед ходили люди, разнося припасы, как вдруг ощутил на своем плече чью-то руку.

Это была Шалев. Она сияла. Он так разнервничался, что даже не знал, что сказать.

– Как все прошло, брат? – спросила она с сильным акцентом.

– Хорошо, – выдавил он. – Лучше, чем мы ожидали. А у вас как?

– Сносно, – ответила она, с гордостью наблюдая суету вокруг казарм. – Один из щитов невидимости подвел, сбежалась стража, но мы с ними… разобрались.

– А Рыцарей не было? – с замиранием сердца спросил он.

Шалев покачала головой.

– Мы выставили для них ложные приманки – мелкие происшествия на другом краю города.

– Вот это да, леди Шалев, ты все спланировала, – отвечал Кейли.

– Сестра, – поправила она. – Никаких титулов. Элиты кругом и так хватает. По-моему, эти Рыцари даже не заподозрили, что здесь что-то происходит. Как личности они для меня не проблема. Как группа – как символ – они лишь воплощают надежды населения. Они просто политическое ухищрение – в отличие от нас у них нет сущности.

Глава девятнадцатая

Наутро, вернувшись в свою резиденцию на вершине утеса, Рыцари выясняли отношения. Лан хотелось наорать на старую костлявую культистку, стоявшую перед ней, но она сдерживалась, оставаясь спокойной внешне. У женщины была обвисшая кожа и мешки под глазами – признаки нелегкой жизни. Следователь Фулкром с листком «Народного обозревателя» в кармане шагал взад и вперед у нее за спиной, слушая ее рассказ о том, что случилось в приюте, и внутренне морщился от каждого ее слова, хотя и не подавал виду. Ферор стоял в отдалении, делая вид, будто ничего не записывает, и с плохо скрытым презрением разглядывал культистку.

– Значит, – бросил ей Вулдон, – вы просто бросили их, и все.

Эксперимент потерпел неудачу: в лаборатории под самой крышей вспыхнул пожар, но никто не знал почему. Полагали, что горючие субстанции могли вырваться из какой-нибудь реликвии и, убив дежурного культиста, впитаться в дощатый пол, отчего и начался пожар. Необыкновенно горючая жидкость в считаные мгновения погрузила в пламя все верхние этажи, так что культисты успели только эвакуироваться сами.

– Не совсем, – отвечала ему старая культистка. – Мы пытались спасти кое-кого, но мы не знали, сколько у нас времени.

– Пожар был не слишком сильным, – заявил Вулдон. – Так что ваше горючее вещество вряд ли было таким активным, как ты говоришь. А сбежали вы просто потому, что вы трусы, сбежали и бросили всю свою магию.

– Это не магия, – отвечала культистка. – Это исследования.

– Поменьше бы таких исследований, – проворчал Вулдон. – И давно вы превращаете людей в зомби?

– Без наших исследований, – отвечала культистка, – не было бы ваших суперсил. Это место было организовано для изучения различных способностей, которыми можно было бы снабдить Рыцарей – то есть вас. Не будь его и наших экспериментов, не было бы и вас. Таким образом, вред для них – благо для вас и для города.

За ее спиной Ферор прикрыл глаза и несколько раз медленно кивнул.

«Если бы я уже не чувствовала себя виноватой в своем положении…»

Вулдон сделал шаг к культистке.

– Ах ты, лживая старая с…

– Тише, Вулдон. – Фулкром поспешил встать между ними, пока дело не зашло слишком далеко.

Наконец Ферор и старая культистка оставили их наедине с чувством вины. Лан казалось, что она уже никогда больше не сможет заниматься своим делом.

Вулдон и Тейн пошли в город, чтобы там забыть свою беду, и, едва за ними захлопнулась дверь, Лан схватила Фулкрома за рукав и заявила:

– Все, хватит с меня, я выхожу.

– Погоди, пойдем лучше выпьем, – сказал он. – Я как раз знаю подходящее местечко.

– Нет, – отрезала она, – я больше не хочу быть Рыцарем.

– Понимаю, – спокойно ответил он. – Все равно, давай сначала выпьем.

Где-то между первым и вторым завтраком – время относительного затишья в городских бистро – Лан и Фулкром нырнули в одно из них, спасаясь от сильного снегопада.

На верхних уровнях Виллджамура выпивать в этот час могли лишь те, у кого не было работы, зато было много денег. То есть удалившиеся от дел землевладельцы, военные пенсионеры или юнцы, проматывающие состояния родителей.

Бистро оказалось старомодным заведением с интерьером из дерева и металла, каких уже почти не осталось в Виллджамуре; его книжные полки, тяжелые столы, растения в горшках, топившийся дровами камин и свечи совершенно очаровали Лан. Три старика в хороших костюмах сидели за столом у витражного окна и молчали, а рыжеволосая девушка за стойкой мыла стаканы после утреннего наплыва посетителей.

– Я часто прихожу сюда, когда мне надо подумать. – Фулкром приподнял фалды своей туники и сел.

Лан опустилась на стул напротив, запахнув теплый черный плащ, чтобы скрыть форму. Ей не хотелось сейчас привлекать к себе внимание – люди уже дважды подходили к ней на улице, и каждый раз она вежливо улыбалась в ответ и проходила мимо. Официантка подошла к ним взять заказ. В этом бистро было так тепло и уютно, что Лан расслабилась и почувствовала, что готова к откровенному разговору.

– Я не гожусь для такой работы, – начала она. – Найди кого-нибудь, кто справится лучше. Наша группа… мы совсем не то, чего я ожидала. Я не хочу быть простым орудием в руках императора, даже если он пользуется им для того, чтобы создать у людей ощущение безопасности. – И она рассказала ему о чувстве беспомощности, которое испытала прошлой ночью в горящем приюте.

– Лан, хватит жалеть себя, – ответил Фулкром. – Тебе дали отличный шанс. Не трать время на гнев и обиды.

– Да ты хотя бы представляешь, – сорвалась она, – через что я прошла в жизни?

– Не стану делать вид, будто чувствую твою боль, но твое досье я читал. И я в курсе твоих секретов, если ты об этом.

Она откинулась на спинку стула, обезоруженная невысказанной угрозой разоблачения. Любой намек на такую возможность действовал на нее как пощечина.

Фулкром подался вперед и сжал ее ладонь в своей. Его темная румелья кожа была толстой и шероховатой на ощупь, но почему-то от его прикосновения она почувствовала себя особенно женственной, и ей стало так приятно, что она даже прогнала невесть откуда взявшееся чувство вины.

– Извини меня, – сказал он. – Слушай, не беспокойся, я ничего никому не скажу – что было, то прошло, и ни к чему ворошить старое, так я считаю. – Его голос стал очень нежным. – Твою тайну могут разоблачить либо культисты, либо сам император и его агенты. Иными словами, у тебя нет выбора. Тебе дали шанс, дали работу, и тебе остается только воспользоваться и тем и другим.

«Что ты на самом деле обо мне думаешь?» – вдруг захотелось ей спросить. В этот момент Лан чувствовала себя уязвимой и несчастной, как никогда. Она вздохнула.

Официантка принесла их заказ и ушла.

– Я о себе-то едва могу позаботиться, не говоря уже о других. Просто я не гожусь в героини.

– А придется стать ею, – ответил Фулкром. – Потому что ты нужна этому городу.

Она задумалась над его словами.

– Я всего боюсь. Боюсь опасностей, боюсь оступиться, упасть и умереть. А еще меня пугает то, что ты так много обо мне знаешь, и… ну, в общем, что ты обо мне думаешь? – Последние слова она произнесла шепотом, окинув взглядом окружающие столики, – вдруг кто-нибудь подслушивает. – Мне нужно знать, я для тебя настоящая или нет? Мое прошлое влияет на твое отношение ко мне?

Фулкром терпеливо вздохнул.

– Мир не черно-белый, это я знаю точно. В нем есть женственные мужчины и мужеподобные женщины, а также большое количество промежуточных вариантов. Мне понятно, почему ты беспокоишься. Но честное слово, у тебя нет для этого никаких причин.

Его ответ показался ей удовлетворительным, хотя она и не услышала от него того, что хотела услышать.

– Опасность для меня заключается в том, что ты знаешь обо мне все, а я о тебе ничего. Ты никогда не говоришь о себе.

Некоторое время Фулкром глядел на нее с изумлением, и она уже испугалась, не зашла ли она слишком далеко. Ею начало овладевать смущение.

– Прости, я не хотела показаться навязчивой, и если я нарушила какую-то профессиональную границу…

– Нет, – ответил Фулкром, по-прежнему глядя на нее широко раскрытыми глазами. Вдруг он неловко усмехнулся. Плохой знак. – Нет, просто я слишком долго не мог для себя кое-что решить.

– Что? – спросила она.

С минуту он смотрел в стол.

– Ну скажи, – нервно поддразнила она его.

– Ты напоминаешь мне мою бывшую – покойную – жену. Она часто говорила мне, что хочет узнать меня, что я скрытный и больше интересуюсь чистотой в доме, чем ею. – Тут он вскинул глаза, явно оценивая, верит она ему или нет, и продолжал: – А у тебя глаза как у нее.

– О… – Какого он ждет ответа? И вообще, хорошо ли это? «Такие же глаза… Значит, она была человеком». – Ладно, ты тоже имеешь право на секреты, не обязательно рассказывать мне все.

Он уставился в свой стакан.

– Да нет, все в порядке. Ты права: как можно доверять тому, о ком ничего не знаешь? Моя жена умерла несколько лет тому назад. Ее застрелили из арбалета при ограблении магазина.

– Я… мне очень жаль. Она тоже служила в Инквизиции?

– Нет, просто оказалась не в том месте в неудачное время. Не знаю почему – может быть, потому, что ее нашли на месте преступления, – ее объявили соучастницей. Ну, жена следователя Инквизиции и все такое.

И Фулкром перешел на другую тему. Он говорил о разных банальностях, о своей работе в Инквизиции, о преступлениях, которые он раскрывал, и о том, как из-за своей преданности работе он так и не нашел другую жену. В паузах он осторожно пил чай и аккуратно вытирал губы салфеткой. В Инквизицию он пошел потому, что в детстве любил слушать истории о следователях, которые рассказывали ему родители. Похоже, румели гордились тем, что насаждение закона и порядка – их прерогатива.

– Наверное, это плохое утешение, Лан, но наш мир то и дело подбрасывает нам разные штуки, одна гаже другой. Многие предпочитают делать вид, будто ничего не замечают, концентрируясь целиком на своей жизни, но нам при нашей работе приходится всегда смотреть правде в глаза. – (Пауза.) – Хотя твоя жизнь до сих пор тоже была не сахар, так ведь? Полагаю, положение Рыцаря для тебя одно из самых надежных в жизни.

– Больше всего меня беспокоит не то, что я делаю, а то, что я боюсь быть тем, кто я есть, боюсь быть на виду у всех, боюсь становиться узнаваемой. – Лан помолчала. – Я знала еще двоих трансвеститов, когда работала в цирке. Там хорошо было прятаться. Конечно, наши взгляды не всегда совпадали, но и ненависти между нами не было.

– Что с ними случилось? – спросил Фулкром.

– Одну убили, – ответила Лан. – Группа мужчин напала на нее, чтобы изнасиловать, и так узнали, кто она. Тогда ее затащили в болото и там убили – закололи ножами – просто за то, что она не попадала ни в какую категорию; а может, и потому, что она оказалась не тем, что им было нужно. Эти мужчины чувствовали к ней отвращение. Им было противно оттого, что она была другой. – Лан чувствовала, что говорит как в забытьи, но так было нужно – это помогало смыть излишек эмоций и сохранить трезвый рассудок. – Это случилось в одном провинциальном городке, где цирк был с гастролями. Другая трансвеститка видела, что произошло, но никому ничего не сказала – она сама пряталась. А когда цирк стал снова переезжать, то уже поздно было что-нибудь делать. Ты наверняка и сам знаешь, что порой творится в этих заштатных городишках.

– А как же ты узнала – ну, про то убийство?

– Другая девушка сказала – она потом нагнала наше шоу. Но это было уже несколько недель спустя. Она умоляла хозяина вернуться и сообщить о преступлении военным, чьи посты были выставлены вдоль большой дороги, но ему было плевать. Он сказал, что ему не впервой терять артистов, так что одним больше, одним меньше, какая разница? Я была слишком напугана, чтобы пытаться как-то повлиять на ситуацию. Та, другая девушка потом снова сбежала. Я ее больше не видела. Мне до сих пор стыдно за тот случай, я чувствую себя ужасно виноватой, но тогда мне больше всего хотелось спрятаться и сидеть тихо. Я боялась, что и со мной случится что-нибудь подобное.

Лан смотрела на него в упор, а он смотрел на нее так, словно не знал, что сказать. Потом он покачал головой и взял ее руку в свои ладони.

– Мне очень жаль, Лан.

Но ей самой определенно полегчало. Жизнь заиграла новыми красками.

– Люди боятся того, чего не понимают, – продолжал Фулкром. – Я готов признать, что тебе… таким, как ты, трудно – особенно трудно… – Он потряс головой. – Даже мне приходится бороться. В каком-то смысле я тебя понимаю – хотя тебе от этого, конечно, не легче, – но в детстве мои родители год прожили в одном из таких маленьких городков, и это был ад для румелей. Нам угрожали, ночью нам пинками выносили дверь, а утром отца забрасывали тухлыми яйцами, когда он шел на работу. Им не нравилось то, чего они не понимали. Они считали нас уродливыми монстрами, и мы вернулись в Виллджамур, где столько разного народа – гаруд, румелей, людей – и все как-то ладят друг с другом. Конечно, и у здешнего люда немало своих грехов, но взаимопонимания между расами здесь больше.

– По крайней мере, здесь ты можешь быть румелем и закон принимает тебя таким, какой ты есть, – сказала Лан. – Черт побери, а ведь закон – это и есть румели в основном. Почему так?

Он засмеялся, услышав это.

– Причуда старой доктрины. Румели живут куда дольше людей, а для этой работы нужен опыт. По крайней мере, так мы сами себе это объясняем, хотя в истории написано, что тысячи лет тому назад наши расы враждовали друг с другом. И тогда нам, румелям, отдали главенство над законом, чтобы укрепить наши позиции перед лицом многочисленных правителей-людей. К тому же такое разделение власти вынуждало нас быть терпимее друг к другу – и, по-моему, это сработало.

– Тех, к кому раньше принадлежала я, закон не защищает. Он вообще не признает никаких нюансов в половой принадлежности – в этой сфере все строго черно-белое, но, к счастью, в нашей культуре так мало порядка, что любой, кому только вздумается, может обзавестись поддельными документами и в одночасье сделаться совсем другим человеком. И никто не будет задавать никаких вопросов, требовать доказательств – разве что при въезде в Виллджамур.

– Ты можешь оставить свой след здесь, в этом городе, – продолжал Фулкром. – Жизнь строга ко всем нам, к каждому по-своему, и если бы эти возможности получила не ты, то кто-то другой. Тебя выбрали потому, что твое тело легко приспосабливается ко всему новому: в культистских кругах ты знаменитость – они уверены, что твое тело их не подведет. А что до тех подопытных людей – то тут ни ты, ни я ничего поделать не можем. Конечно, тебе самой выбирать, с кем сражаться, Лан, но не бросай нас. С нами ты можешь сделать выбор в пользу добра.

Она молчала.

Фулкром сказал, что ему пора. Надо успеть на встречу со жрецом, объяснил он с улыбкой. Прощаясь, Лан вполне сознательно чмокнула его в щеку и прошептала на ухо: «Спасибо». Ее поступок до того обезоружил Фулкрома, что тот пошел по заснеженной улице, немного спотыкаясь на ходу, а Лан стояла и смотрела ему вслед, удивляясь тому, какой смелой она, оказывается, может быть.

Ей это нравилось.

Ульрик терпеливо ждал его на крыльце Инквизиции, стоя под крупными хлопьями снега. Фулкром подивился тому, как спокоен этот старик в окружении толп суетливого народа на оживленной улице Виллджамура.

– Здравствуй, Ульрик, – окликнул его Фулкром.

Жрец обернулся и приветливо улыбнулся ему.

– Прекрасный сегодня день, следователь.

– Вот и видно, что ты в этом городе совсем недавно. Местным жителям уже давно обрыдли и мороз, и снег.

И они не спеша двинулись к Астрономической башне, рядом с которой располагалась самая большая в городе библиотека, а по пути Фулкром показывал Ульрику другие библиотеки, поменьше. Когда они вошли во двор громадных стеклянных цветов, пестрых, но в основном фиолетовых и синих, Ульрик прямо задохнулся от восторга. Огромные лепестки и листья в форме сердечек сверкали и переливались даже без солнца.

– Феноменально красиво! – выдохнул он, стискивая руки. – Сколько же лет этому саду?

Фулкром довольно усмехнулся, наблюдая его реакцию.

– Да уже несколько сотен, по крайней мере. Он был открыт еще до Великого восстания Варлтунгов.

Мимо них, рука в руке, прошли двое влюбленных, в конце сада они сели на скамью, не сводя глаз друг с друга. Со всех сторон их окружали красивейшие в городе здания; изящные песчаниковые фасады огромными окнами смотрели на стеклянные цветы. Иные рдели приветливыми отблесками пламени в каминах, и, глядя на них, холод снаружи становился еще ощутимее.

– Ну вот мы и пришли, – сказал Фулкром. Один конец двора занимало здание главной библиотеки Виллджамура, куда можно было попасть, поднявшись по лестнице и войдя в широкую сводчатую дверь.

У подножия лестницы стоял стражник – светловолосый и круглолицый юноша крепко сжимал в руке меч, устремив строгий взгляд куда-то вдаль.

– Селе Уртики, – сказал он.

– Селе Уртики, – отвечал Фулкром, показывая медальон. – А я и не знал, что библиотека теперь тоже под охраной.

– Мы охраняем все крупные общественные учреждения города, – отвечал офицер. – Вот и здесь почти каждый день кто-нибудь дежурит.

Фулкром кивнул, и они со жрецом стали подниматься по ступеням.

– Здесь ты найдешь самые старые книги, какие только есть в нашем городе, – говорил Фулкром. – Среди них и тысяча томов по праву: многим из них не одна тысяча лет, и нас, следователей, заставляют время от времени их перечитывать. Я позабочусь о том, чтобы библиотекари обращались с тобой прилично, – они иногда жутко стервозны.

Библиотека располагалась на четырех этажах нескольких зданий, соединенных между собой разноуровневыми переходами, и поражала как своими размерами, так и планировкой. Повсюду на равном расстоянии друг от друга стояли стеклянные фонари, делая ее похожей на город внутри города. В библиотеке хранились тысячи и тысячи томов в разноцветных кожаных переплетах, и Ульрик, очутившись среди них, сразу почувствовал себя легко и уверенно, как дома. Время от времени мимо них бесшумно, словно духи, сновали хранители, направляясь кто из общедоступных залов к особым хранилищам, вход в которые был открыт только для них, а кто обратно. Фулкром знал, что в подвалах библиотеки хранились священные тексты Джорсалира, а также книги, в которых подробно излагалась история возникновения империи. Ходили слухи, что среди хранилищ были и такие, где лежали глиняные таблички и книги на таких древних языках, прочесть которые не мог никто из ныне живущих.

Фулкром показал свой медальон кому-то за главной конторкой и тихо обменялся с библиотекарем парой слов. Теперь Ульрику был гарантирован доступ во все отделы библиотеки, включая и те, куда обычно могли входить лишь служители Инквизиции да члены Совета. От услуг проводника-хранителя он отказался. Единственное, что его интересовало, – это расположение скрипториума – особого зала, где тексты переводили с языка на язык, копировали и рассылали по островам Архипелага.

По первому этажу Фулкром прошел вместе с Ульриком. Но если поначалу он ожидал, что жрец вот-вот сотворит какую-нибудь магию или откроет что-нибудь необыкновенное, то очень скоро эти ожидания рассыпались в прах, и ему стало скучно бродить между книжными полками, где его спутник то и дело останавливался, чтобы потрогать один корешок, смахнуть пыль с другого или прочесть название: «Языки Запада», «Вторая книга поэтики», «Войничи».

– Так что ты тут ищешь? – шепотом спросил Фулкром. Он стоял, опершись на перила лестничного пролета в центре зала, откуда были хорошо видны стеллажи верхнего и нижнего уровней, где пять-шесть жителей Виллджамура переходили от полки к полке или сидели за столами темного дерева и занимались при свете ламп.

– Я же говорил тебе, вторую копию «Книги превращений», – ответил Ульрик, нисколько не раздраженный тем, что ему приходится повторяться. – Больше мне здесь не нужно вообще ничего, однако я не думаю, что этот текст будет легко найти. Да, и еще меня, конечно, интересуют книги теологического содержания, точнее, имеющиеся в них отклонения, анализ которых может помочь мне в моих исследованиях.

– И что же, – Фулкром повел рукой, обозначая окружавшее их огромное пространство, – ты начнешь с самого низа и будешь идти все выше и выше, пока не просмотришь их все?

Жрец тихо хрюкнул.

– Полагаю, что так, только я буду двигаться не снизу вверх, а сверху вниз. Но сейчас я просто смотрю – мне так хорошо, так спокойно здесь, среди этого… записанного знания, истории, облеченной в слова.

– Разве ты не говорил, что вся наша история – сплошная подделка? – поддразнил его Фулкром.

– Ну, не вся, конечно, хотя и подделок хватает. С каждым текстом надо разбираться в отдельности. Каждый текст хранит отпечаток личности автора, в каждом можно найти следы его происхождения, если только знать, куда смотреть. Но в данный момент меня интересует совсем не это. Скажи, правильно ли я понял, что здесь есть тайные комнаты? Такие, куда посторонних не допускают?

– Есть, конечно. Но я позаботился о том, чтобы тебя туда пропустили. Если будут проблемы, только скажи мне.

– Прости мне мою смелость, но я сомневаюсь, что ты сможешь мне помочь.

– Что-что? – переспросил Фулкром, удивленно поднимая бровь.

Ульрик закрыл книгу, которую просматривал, и подошел ближе к следователю.

– Неужели ты думаешь, будто знаешь все в этом хранилище бесконечного знания? Власть и могущество, заключенные в собранных здесь словах, безмерны. А потому хватает и барьеров, которые отделяют тайную информацию от непосвященных. Ты ведь, к примеру, знаешь, что простым горожанам известно далеко не все о том, как делается городская политика? Так почему же ты думаешь, что здесь информация не делится на ранги и доступ к ней не ограничен?

– Нет, мне такое даже в голову не приходило; я даже не совсем понимаю, о чем ты.

– У нас в аббатстве Регин была именно такая система. Большинство наших монахов не имели доступа к самым священным текстам, а те, кому было позволено входить в хранилища, не могли их прочесть. Ограничения доступа к знанию существуют повсеместно – это один из способов контроля над распространением информации.

– И что же ты думаешь делать?

– Выяснять, что именно мне не разрешается искать, – ответил Ульрик загадочно. Он взял с ближней полки книгу, прикрыл глаза, вдохнул запах кожи от переплета и перелистал страницы, наслаждаясь ароматом бумаги.

Фулкром решил предоставить Ульрику самому искать нужную ему книгу. Его вдруг охватило сомнение в том, что говорил ему жрец об истории религии. Конечно, магия, которую тот творил у него на глазах пару дней тому назад, казалась вполне убедительной, однако масса книг вокруг и количество вариаций веры, которые они представляли, поколебали его уверенность.

«Не поддавайся предубеждению, – сказал он себе. – Стоит тебе один раз отвергнуть что-либо как невозможное, и ты кончишься как следователь».

Стоя на верхней ступени лестницы, Фулкром ждал, когда стихнет очередной приступ снегопада. Цепочки следов опутывали двор, точно выпущенные потроха, а в дальнем конце сада стеклянных цветов кому-то помогали встать на ноги, – видимо, человек поскользнулся. Влюбленная парочка исчезла со скамейки. Чего-то не хватало.

«Солдат… – подумал Фулкром и оглянулся. – Он еще говорил, что здесь почти каждый день кто-то дежурит».

Фулкром поспешно спустился с крыльца и тут же, чуть в стороне, увидел группу зевак – человек двадцать сбились в плотное кольцо и смотрели на землю. Кое-кто из них был явно расстроен; один мужчина все отталкивал своего маленького сына, не давая ему взглянуть на что-то, лежащее на земле, а малыш с таким же упорством рвался вперед, проталкиваясь сквозь плащи и шубы.

– Дайте пройти, – крикнул Фулкром, приближаясь. – Инквизиция Виллджамура.

Две женщины расступились, и он, попутно отметив отвращение на лицах, увидел на земле тело и маслянисто блестящую лужу крови под его шеей и животом.

Это был стражник, который стоял у крыльца.

Его горло было перерезано очень чисто – профессиональная работа, от левого плеча до правого бедра тянулась открытая рана. Его меч так и остался в ножнах, на руках не было ни капли крови, – возможно, он даже не видел тех, кто напал на него, и во всяком случае умер так быстро, что не успел схватиться ни за оружие, ни за свои раны.

Фулкром тут же отогнал всех от места происшествия, зная, однако, что искать следы преступника уже поздно. Публика давно затоптала все возможные отпечатки. «Черт!»

Он вернулся к телу, кровь все еще текла. Значит, его убили совсем недавно.

– Кто-нибудь что-нибудь видел? – обратился он к толпе.

– Извини, приятель.

– Нет.

Все ясно: пожимание плечами, молчание и любопытство к смерти. Он прошелся меж ними, оглядывая каждого: нет ли у кого клинка, не отведет ли кто взгляд, – но ничего подозрительного не заметил.

– Никто никуда не уходит. Все остаются здесь для дачи показаний.

Недовольный ропот тех, кто спешил по своим делам, не смущал его. Люди редко глядят дальше своего носа.

Фулкром, пробравшись сквозь толпу, рысцой обежал весь двор в поисках улик, оброненных между стеклянными цветами, – плащ развевался за его спиной, хлопая на ветру, как черные крылья. Время от времени он поглядывал на оставленных им зевак – не убегает ли кто, не делает ли чего-нибудь подозрительного.

– Черт! – выдохнул он, и слово повисло перед ним облачком пара. Кому понадобилось убивать стражника? Вероятно, смысл убийства был в выборе не жертвы, а места преступления – совершенное здесь, оно превращалось в своего рода кровавый автограф, на который нельзя не обратить внимания.

Возвращаясь к месту преступления, где зевак стало уже на добрый десяток больше, он заметил привязанную к перилам крыльца черную тряпку, символ анархистов. Так и есть.

Велев гражданам расступиться, он вынул свой блокнот, набросал в нем подробности преступления, зарисовал лежащее на земле тело. Затем, набравшись терпения, принялся допрашивать публику.

Хрупкий покой, царивший в саду стеклянных цветов, разлетелся вдребезги.

Глава двадцатая

Тейна и Вулдона, похоже, вполне устраивали их новые тела, они не стеснялись появляться где угодно. В один из нечастых свободных вечеров они решили пойти выпить вдвоем, а заодно и лучше узнать друг друга. Вулдона это вполне устраивало. Он знал, как важно поддерживать хорошие отношения с тем, кто однажды, может быть, спасет ему жизнь.

Вместе они прошлепали по раскисшему снегу в ближайший стеклянно-серебристый бар, каких все больше появлялось в Виллджамуре в последнее время. Усиленные культистской магией лампы и цветные фонари придавали помещению нереальный вид. Жутковатый зеленый свет падал из его окон на мокрые булыжники мостовой, отчего те влажно блестели. Их обогнали две молодые девчонки, которые, подняв от дождя над головами один вощеный плащ на двоих, с визгом и хохотом пробежали мимо и тоже нырнули внутрь. У входа стояли двое солдат в форме, которую Вулдон не распознал: облегающие темно-красные мундиры с белыми ремнями и черные сапоги.

Вулдон шагнул к ним.

– Интересная у вас форма, джентльмены.

Тот, что слева, ответил:

– Цвета солдат корпорации Шелби, сэр.

– Частная милиция? – поинтересовался Тейн.

– Император разрешил частным компаниям продавать услуги своих военных городу, сэр. Регулярной милиции не хватает.

– Что ж, похоже, снаряжают вас на совесть, – сказал Вулдон, кивнув на отличный клинок на поясе у говорившего.

– А каким бизнесом занимается корпорация Шелби? – спросил Тейн.

– Рудными разработками по большей части. В Виллирене, сэр.

– Эти мечи – тоже их работа?

– Да, сэр.

– Как все удачно складывается для корпорации Шелби, а, солдаты? – сказал Вулдон. – Что ж, надеюсь, вы не против, если мы зайдем, а?

– Конечно нет, сэр. Рыцарям всегда добро пожаловать. Сэр.

Вулдон и Тейн прошли мимо солдат в помещение бара. Вулдону, правда, пришлось слегка пригнуться, чтобы протиснуться под притолоку, но внутри он оказался в просторном, словно пещера, зале, который раньше наверняка был цехом какой-нибудь фабрики, а теперь сверкал полированным металлом и манил причудливыми огнями.

– Ну вот, это уже на что-то похоже! – обрадовался Тейн.

– Жуть на что это похоже, – буркнул в ответ Вулдон.

– Нет ничего плохого в том, что дизайн интерьеров не стоит на месте. Потом привыкнешь. А посмотри, какие тут женщины!

Вулдон обвел помещение взглядом. В центре его бились в конвульсиях танца юнцы и юницы, а музыканты вдоль стен наяривали на дикарских барабанах и еще каких-то гнусавых штуковинах.

– Здесь слишком шумно. А я хочу выпить.

Вулдон протолкался через толпу к бару и спросил две порции рома. В зеркале позади стойки он разглядел свое отражение в рыцарском костюме, знак на его груди как будто светился в призрачных зеленоватых лучах. Он подкинул монету, принял выпивку и тут же обнаружил, что его окружают люди.

– Ты… ты же Рыцарь! – восхищенно выдохнул кто-то.

– Я про вас слышал.

– А я только вчера видел, как вы помогали кому-то.

Комплименты сыпались со всех сторон; люди восхищались совершенно искренне. Криво улыбаясь и неловко благодаря, Вулдон вернулся к Тейну, который принял у него свой стакан.

– А знаешь что, старина? Сильным быть, оказывается, выгодно. Я слышал все, что говорили тебе эти ребята.

– А то я без тебя не знаю, – проворчал Вулдон.

– А еще я слышу, что говорят о тебе вон те женщины.

– Некрасиво подслушивать чужие разговоры, человеко-кот.

– Правда? Вон та рыженькая называет тебя великолепным образчиком мужской породы. Но что всего важнее, послушав предварительно, что именно нравится дамам, я могу строить свою линию поведения с ними…

– Гадость какая, – сказал Вулдон.

– Ничего подобного, это называется рациональным выбором цели. Взять вон ту даму в углу – она только что рассталась с возлюбленным и ненавидит всех мужчин: на это не стоит тратить время.

– На нее не стоит тратить время.

– Идем дальше – брюнетка в голубом. У нее сегодня день рождения, и она испытывает потребность в переменах.

– А ты, значит, можешь их ей обеспечить? – съехидничал Вулдон. – Построишь с ней осмысленные отношения и будешь ее уважать?

– Успокойся, старина. Я только показываю тебе, какой прок может быть от наших возможностей. Я вон о той блондинке в черном платье.

– Миленькая, но слишком молода для меня.

– Говори за себя, старик. По мне – так в самый раз.

И он сделал глоток.

– А у нее какая история?

– Ага, вижу, и ты тоже заинтересовался. Что ж, вполне естественно. Итак, ее история: полагаю, она ненавидит своего отца, а ее мать даже не знает, что она сейчас здесь. Классическая бунтарка – а я обожаю женщин с таким характером.

– Хищник, вот ты кто. – Вулдон увидел, как головы всех в комнате повернулись к нему – что было совсем не удивительно, учитывая, что сам он возвышался надо всеми на добрых две головы. И еще он подумал, что все бессмысленно: пока одни за воротами города умирают от голода и холода, другие сидят здесь и планируют, как бы выпить и перепихнуться с кем-нибудь, чтобы забыть о надвигающемся ледниковом периоде.

– Просто я нахожу рациональное применение своим способностям, – ответил Тейн.

– Мы и так уже толпу вокруг себя собрали, – сказал Вулдон. Люди и впрямь обступили их со всех сторон – кто-то улыбался, кто-то даже махал им, все надеялись обратить на себя их внимание. – Это что, тоже помощь попавшим в беду гражданам?

– Ах, Вулдон, Вулдон, – рассмеялся Тейн. – Неужели мысль о странности происходящего посетила твой светлый ум?

– Ты слишком все усложняешь, кот, – ответил Вулдон и опрокинул в себя стакан рома. Пышная брюнетка подошла к нему и положила руку ему на талию. Пролепетала что-то насчет героев, которых она любит. Вулдон повернулся было к Тейну, но тот уже прокладывал в толпе путь к девушке своего выбора.

«Ладно, что в этом плохого? – подумал он, искоса поглядывая на брюнетку. – У меня и так уже давно ничего не было. А с Тейном познакомимся попозже».

– Добрый вечер, мисс.

Лан проснулась и припухшими со сна глазами оглядела свою комнату, залитую оранжево-розовым утренним светом. У нее все болело, как всегда после ночного патрулирования. Вчера она сама вызвалась подежурить одна, чтобы дать Вулдону и Тейну возможность отдохнуть. Они решили спуститься на уровень ниже и выпить в какой-нибудь таверне, а когда она вернулась – далеко за полночь, – их все еще не было дома, и она сразу легла спать.

Время от времени сквозь сон она слышала далекий женский голос.

Она встала с постели, толстые покрывала и простыни соскользнули на пол. Комната у нее была небольшая, с минимумом мебели – совсем не похожая на те загроможденные вещами и мебелью обширные пространства, которые ей приходилось делить с другими девушками в цирке. А здесь у нее были постельное белье цвета сливок, белые каменные стены, мраморный пол и огромное окно с видом на море. У стены напротив стоял столик с благовониями, элегантный гардероб с декором в стиле матемы, небольшой камин, в котором сейчас лежала лишь горстка пепла, – надо сказать, что новые приращения к телу сделали ее менее чувствительной к холоду.

Собственная комната была роскошью, о которой она мечтала много лет. Незачем больше прятаться, можно свободно переодеваться, никого не стесняясь. Когда она была другой, каждая деталь, каждое незначительное движение могли выдать ее истинную природу, с непредсказуемыми для нее последствиями. Теперь ей, правда, было нечего скрывать, ведь она была такая же, как другие, и тем не менее призраки прошлых страхов не давали ей полностью расслабиться даже в уединении собственной комнаты.

Иногда она чувствовала себя виноватой потому, что позволила такое глубокое вмешательство в свое тело. Однако она знавала немало женщин, которые пошли бы на все, лишь бы привести свою анатомию в полное соответствие со своим настоящим полом.

Голая, она встала перед зеркалом во весь рост и улыбнулась – так она напоминала себе о том, кто она теперь. Затем она развела руки в стороны и разбудила в себе силы, данные ей культистами, – тут же где-то в районе позвоночника началась вибрация, как будто сильный ветер раскручивался внутри ее, постепенно поднимая ее в воздух. Приподнявшись над полом примерно на фут, она повисела так некоторое время, впитывая ощущение.

Ей полезно было тренироваться таким образом, для более уверенного владения технологией.

Постепенно она опустила себя на пол, оборвала связь с силой и испытала глубокое чувство покоя. Затем надела форму – одну из многих, что у нее были, – оставив несколько пуговиц у горла расстегнутыми, чтобы не царапали шею. Прекрасная идея – одеть в одинаковую форму всех троих, так они действительно становились отрядом, однако материал мог быть и помягче, иногда от него ужасно чесалось все тело.

Она вышла в общую гостиную, и тут дверь спальни Тейна отворилась и на пороге появилась красивая девушка-блондинка в наспех накинутом черном платье – вероятно, том самом, в котором она была вечером. Лет ей на вид было не больше девятнадцати. Она была хорошенькой и стройной, со светлыми густыми кудрями, алыми губами и подведенными темным карандашом глазами, а ее черное платье было просто великолепно. Тейн, поняв, что его раскрыли, расплылся в самодовольной улыбке.

Подняв шубку своей дамы с кресла в гостиной, он накинул ее прелестнице на плечи. Девушка смущенно покосилась на Лан, а Тейн покровительственным, едва ли не хозяйским жестом положил руку ей на плечи, повернул и повел к двери, где девушка, привстав на цыпочки, чмокнула его в губы.

– Мы еще увидимся? – спросила она.

– Я тебя найду, – прошептал Тейн.

Часовой распахнул перед ней дверь, и Тейн также шепотом велел ему позаботиться о ней. Тут в комнату вошел Ферор, не менее довольный, чем Тейн, хотя его удовлетворение, по всей видимости, происходило из более почтенного источника.

Культист в зеленом плаще начал обычную проверку самочувствия Рыцарей, а Лан и Тейн молча обменивались выразительными взглядами. Ферор, как обычно, бормотал что-то про своих жену и дочь, а Лан была готова лопнуть от злости на Тейна.

Наконец, видимо удовлетворенный односложными ответами на свои вопросы, Ферор ушел. Проводив его, Тейн устало огляделся, вернулся в гостиную и потянулся, сцепив руки.

– Ну что? Завтрак?

– Сюда запрещено приводить посторонних! – рявкнула Лан. Она была в ярости. Этот идиот ставит под удар их всех, приводя в их тайное жилье подружку, и даже, похоже, не отдает себе в этом отчета.

– Мы, кажется, ревнуем?

– Дурак. Ты что, вчера весь вечер за юбками гонялся? Что ж, рада, что ты провел свободное время с пользой.

– Все как раз наоборот, дорогуша. Это юбки бегали за нами – они любят Рыцарей. Мы засветились в паре баров на первом и втором уровнях – Бор ты мой, я еще никогда не знал такого внимания. Так что быть Рыцарем еще как выгодно, верно?

– Ты забыл, что мы не должны высовываться?

– А разве наша задача не в том, чтобы помогать людям чувствовать себя под защитой, разве не об этом нам твердят все время?

– Но не так же.

– Наше присутствие там было очень существенно, я бы сказал, – продолжал Тейн, судя по всему не слыша ее возражений.

– Это ты себя пытаешься убедить? – спросила Лан. – Да ты просто пользовался данными тебе возможностями в своих целях, прямо как дешевая шлюха.

Тейн встал, скрестив на груди руки, очевидно гордясь своим новым званием.

– Может быть, мне попросить написать эти слова на спине моей формы? Как думаешь, поможет?

В следующую секунду взгляд Тейна устремился на дверь, его обостренные чувства явно подсказывали ему, что там кто-то есть. Принюхавшись, он усмехнулся:

– Твоя очередь.

– В смысле?

– Твой ухажер пришел.

– Что ты еще придумал? – Лан нахмурилась, чувствуя, как ее сердце пропустило удар.

Стук в дверь – и в комнату, покачивая хвостом, вошел следователь Фулкром – как всегда, непринужденно-вежливый, элегантный, уверенный в себе.

Тейн наклонился к ней и прошептал:

– Не могла бы ты обмирать не так заметно? – и подошел к Фулкрому. – Доброе утро, следователь. Какие новости вы нам принесли?

– Тейн, что за девушка вышла сейчас из этой квартиры? – спросил его Фулкром.

Тут распахнулась дверь другой спальни, и оттуда появился Вулдон с двумя девицами: шатенкой с пышными формами и худышкой с угольно-черными волосами. Они тоже имели такой вид, как будто только что вернулись с вечеринки где-то в городе, – нарядные декольтированные платья, сверкающие камни на груди и шее. Вулдон, ни на кого не глядя, провел их через гостиную к выходу, буркнул:

– Увидимся, дамочки, – и захлопнул за ними дверь.

– Как это ты ухитрился заарканить двоих? – насел на него Тейн, едва за ними закрылась дверь. – У тебя даже личности, и то нет.

– Просто одному из нас нет нужды долго уговаривать женщину прыгнуть к нему в постель, – холодно ответил Вулдон.

– Вулдон, – перебил его Фулкром, – ради Бора. Сюда нельзя приводить никого со стороны. А что, если одна из них работает на анархистов? Если хочешь кого-то сюда пригласить, их надо сначала проверить.

– Я уже проверил, – ухмыльнулся Вулдон. – Они ничего от меня не скрывали.

– Пожалуйста… – начала было Лан.

Фулкром закрыл лицо руками.

– Не унывай, старина, – сказал энергичный Тейн. – Там, внизу, мы были героями. Люди любят нас – они любят то, что мы олицетворяем. Все, чего хотел император, сбывается, и быстро. Времени прошло всего ничего, а мы уже что-то значим. Женщины так и льнули к нам, мужчины хлопали нас по плечам. Мы не безразличны жителям этого города, Фулкром, так дай нам немного повеселиться.

– Пока вы там развлекались, – сказал Фулкром, – мы расследовали убийства трех солдат городской стражи – троих парней зарезали, как свиней, при всем честном народе.

– Ой! – сказал Тейн.

– Вот именно, ой, – ответил Фулкром. – Одного прирезали на крыльце библиотеки, двух других – у ворот на третий и четвертый уровни, и никаких улик, ни с ними, ни с тем советником.

– Извини, – пробормотал Тейн, – но мы ничего про них не слышали.

– А сами вы не соображаете, да? Чем выше ваша репутация, тем больше риск. У каждого из вас есть прошлое, а в нем – то, что вы желали бы скрыть от других; так разве вы не понимаете, что играете на руку императору? Ему нужно, чтобы вы стали звездами – это еще сильнее привяжет вас к работе. И тогда вы станете пожизненными Рыцарями, без единого шанса заняться чем-то другим, когда с этим будет покончено. И потом, подумайте, когда вам будет больнее расставаться со своими секретами, сейчас или когда вас будет знать в лицо каждая собака?

Всеобщее молчание. Фулкром был прав, как всегда.

– Вот именно. Раньше вам почти нечего было терять. Теперь риск несравненно больше, и каждый раз, когда вы будете приглашать сюда чужих, он будет возрастать, а вместе с ним и опасность свести на нет усилия большого числа людей, борющихся с преступностью.

– Ладно, – вздохнул Тейн. – Мы все поняли.

Фулкром помолчал и наконец успокоился. Сделал глубокий вдох.

– Хорошо. Итак, пока одних вчера убивали, где была ты и что делала?

– Была на улицах, видела пару мелких краж, которые тут же пресекла, – ответила Лан.

– Тут же пресекла, – сказал Фулкром. – Это хорошо.

– Думаешь, я лгу?

– Нет, просто эти кражи могли быть затеяны специально, с целью отвлечь тебя, пока на других уровнях творилось что-то по-настоящему серьезное.

– Я этого не поняла, – ответила Лан.

– Это нормально, – сказал Фулкром. – Я сам только что сообразил, когда ты сказала.

– А ты ждешь, что мы будем везде и сразу? – с горечью заметил Вулдон. – В этом городе сотни тысяч людей. Мы не можем предотвратить все убийства.

– Фулкром не это имел в виду, – заступилась за него Лан.

– А ты, значит, заодно с ним? – буркнул Вулдон.

Тейн, глядя на Лан, одними губами произнес слово «ухажер», и Фулкром смутился.

Лан знала, что Фулкром достаточно умен, чтобы слышать между слов и понимать то, о чем не говорят прямо в его присутствии. И ей стало ужасно неловко, стыдно и в то же время радостно, оттого что ее чувства едва не назвали своим именем, – ведь она сама ни за что на свете не станет говорить о своей растущей симпатии к следователю, это она знала точно.

– Про те убийства, – переменил тему Вулдон, – расскажи подробнее. Что случилось?

– Каждое совершили при большом стечении народа, – сказал Фулкром, опускаясь на плюшевую козетку. – Все жертвы служили в городской страже и стояли на посту в каком-нибудь многолюдном месте. Возле одного тела была найдена записка, нацарапанная убийцами, – мы считаем, что это анархисты.

– И что в ней было? – спросила Лан.

– В ней было сказано: «Вы создаете одни символы, мы будем разрушать другие».

– Расплата, – заявил Вулдон. Он сел рядом с Фулкромом, и рядом с его тушей следователь сразу показался маленьким, как ребенок. – А значит, ты или император захотите, чтобы мы нанесли ответный удар.

– Совершенно верно, – отвечал Фулкром. – Потому что они не остановятся, пока не убьют еще больше. Мы имеем дело со странной психологией.

– Так что же мы должны теперь делать? – спросила Лан.

– Как только вы будете готовы, мы пойдем в Кейвсайд. Инквизиция передала мне имена и адреса тех, кого мы считаем главарями тамошнего преступного мира, разного калибра, – то есть явно они всего лишь заправляют делами гильдий на дневной стороне города, но корни их влияния уходят глубоко в пещеры. Мы навестим их всех по очереди и посмотрим, что им известно. Нам надо найти Шалев, а то император что ни день требует ее крови.

– А если мы не найдем ее таким путем? – спросила Лан. – Маловероятно, чтобы преступники просто так взяли и сдали своих.

– Испробуем другое средство. Но даже если это не сработает, нагоним хотя бы страху на подполье, и то уже хорошо.

– Значит, я смогу навестить старых приятелей, – ухмыльнулся Вулдон.

Фулкром задумался над его словами.

– Только смотри, чтобы все было цивильно. Никаких старых счетов.

– Ты забываешь, что мой секрет не такой, как у других, – возмутился Вулдон. – Меня обвинили в том, чего я не делал, и я точно знаю, что в этом были замешаны так называемые главари преступного мира или, по крайней мере, члены их семей. Меня подставили, и я…

– И ты хочешь отомстить, – продолжил Фулкром. – Это понятно. Но только не сейчас, Вулдон, очень прошу тебя, – у нас есть дело, и мы должны его сделать. Мало кто помнит сейчас, что именно тогда случилось, – никому из участников невыгодно было трубить об этом, и его замяли. Для широкой публики ты просто исчез. Сейчас ты только Вулдон, человек огромной силы и такой же ответственности. За прошлое можно поквитаться разными способами, и я предлагаю тебе выбрать самый простой и благородный – служить этому городу, приносить пользу его людям.

– У тебя на все готов ответ, – буркнул Вулдон, и Лан не смогла разобрать, что это было – простое подтверждение факта или неоконченная угроза.

– Я не пытаюсь казаться умнее других, – сказал Фулкром, – просто я хочу делать дело.

В похоронном настроении Фулкром повел их к главарям преступного мира. Ему хотелось надеяться, что Тейн и Вулдон хотя бы задумаются над своими поступками, а еще лучше – пересмотрят свое отношение к ним. Конечно, чего-то в этом роде от них следовало ожидать, но дать им понять, что он не станет смотреть на их выходки сквозь пальцы, было необходимо. Из всей троицы он мог полностью доверять только Лан, и его расположение к ней росло день ото дня. Его привлекали ее замкнутость, богатство эмоций, скрывавшихся под сдержанностью, – все это составляло приятный контраст со следователями, в большинстве своем заносчивыми и нахрапистыми, с которыми ему приходилось иметь дело каждый день.

Все четверо были в темных плащах с капюшонами. Пока они шагали по не убранным от снега улицам четвертого уровня, Фулкром тайком наблюдал за Лан и удивлялся необычайной легкости и грации ее движений – наверное, результату многолетних занятий акробатикой. Тем временем они углубились в лабиринт узких переулков, где дома были выдолблены в диком камне, поросшем бородами лишайника; меж ними время от времени встречались крохотные запотевшие оконца, а иногда можно было видеть и чье-то лицо, прижатое изнутри к стеклу. Снег уже не шел, тихий воздух был полон напряжения и света. Легкий бриз играл парой брошенных листков «Народного обозревателя».

Рыцари молчком углублялись в территорию, которая, как было известно Фулкрому, имела двойственный характер; наконец они уперлись в большую железную дверь посреди беленой стены дорогого с виду дома. Он был построен так, чтобы его обитатели могли наблюдать за улицами на уровень ниже: крыши сверкали на солнце, шпили и мостики отбрасывали резкие тени, а за стенами, вдалеке, виднелась сумеречная тундра, изрезанная тропами, которые протоптали беженцы.

У ворот стояли двое, оба почти с Вулдона ростом. За их плечами хлопали темные плащи, головы и лица были гладко выбриты, но отмечены шрамами, у каждого на боку висела здоровая сабля.

– Чем мы можем вам помочь, господа? – грубым голосом спросил один из них.

– Точнее говоря, господа и леди. – Тейн кивнул на Лан, и один из привратников посмотрел на него внимательно. Тейн скинул капюшон, открыв шерстистое лицо и кошачьи глаза, но стражник, похоже, ничуть не заинтересовался. Не впечатлили его и острые когти, мелькнувшие, когда тот махнул рукой в сторону Лан.

– Слышал про вас, – объявил другой стражник. – Рыцари или еще кто-то в этом духе. Занятные у вас костюмы, прямо как на рисунках МифоТворца.

– Совершенно верно, они Рыцари, а я следователь Фулкром из Инквизиции Виллджамура. Мы пришли поговорить с Деландро.

Вулдон злобно зыркнул на Фулкрома, румель отвел взгляд.

– Не знал я, что он еще жив, – прошипел силач.

Тем временем привратники-головорезы посовещались, и один из них вошел в дом, а другой остался у ворот. Вулдон, судя по его виду, с трудом сдерживал ярость.

Вернулся первый привратник и пригласил Рыцарей следовать за ним в дом.

Жилище, в которое они попали, свидетельствовало об избытке скорее денег, нежели вкуса, у его хозяина: об этом кричали и золотые листья кенкетов на стенах, и крашенное черным дерево, и широкие дверные проемы, и зеркала в полный рост, и эротические картины, да и вообще вся атмосфера темного, полного роскоши дома. Каждая его комната была больше, чем вся квартира Фулкрома, и везде пахло дорогими благовониями.

Их ввели в приемную, полутемную от снега, завалившего окно в потолке. В огромном центральном камине горели дрова. Через другую дверь в комнату вошел, шаркая тапочками, сухощавый старик в темно-зеленой тоге, простота отделки и элегантность кроя которой были бы впору императору. Он молча подошел к огню, и телохранитель помог ему опуститься в большое деревянное кресло, отдаленно похожее на трон. Свет от огня в камине четко обрисовывал одну половину его лица, оставляя в тени вторую.

Тейн, подавшись к Фулкрому, шепнул:

– И это один из самых страшных головорезов в городе? Судя по его виду, он себе задницу подтереть не в силах, не то что глотку кому-то перерезать.

– Его сила в богатстве, – выдохнул в ответ Фулкром. – Он спонсирует организованную преступность – хотя доказать это нам так и не удалось.

– Хватит шептаться. – Деландро кашлянул и надтреснутым голосом продолжил: – Что привело столь знаменитых персонажей в мой дом?

– Пришли поинтересоваться, не поможешь ли ты нам в одном расследовании, – сказал Фулкром.

– А этих, – Деландро махнул в сторону Рыцарей рукой, – усиленных головорезов ты привел с собой для пущей убедительности?

– Разве не так же поступаешь и ты, проводя свои деловые операции? – съязвил Фулкром. – Сколько сделок ты заключил с теми, кого держали за горло твои люди? Скольких запугал и принудил? Я уже не говорю о мошенничестве и кражах.

– Ты ничего не докажешь, следователь. Кроме того, у меня есть друзья в Совете, они поручатся за то, что я чист как слеза ребенка.

Кому, как не Фулкрому, было это знать.

– Вон тот громила кого-то мне напоминает. – Деландро кивнул на Вулдона, который стоял в тени у одной из картин.

Даже издалека Фулкром слышал, как тот тяжело дышит. Кожей чувствовал повисшее в воздухе напряжение.

– Ты встречал его в прошлой жизни, – сказал Фулкром. – И наверное, вспомнишь его старое имя.

– Вряд ли.

– Легенда, – подсказал Фулкром.

Деландро, явно пораженный, смотрел на Вулдона с осторожным интересом.

– О!..

– Вот тебе и «о», засранец, – прорычал Вулдон, выходя из тени.

Испытал Деландро угрызения совести или нет, осталось непонятным.

– Насколько мне известно, Инквизиция сыграла в твоем падении не последнюю роль, – продолжал старик тоном человека, взывающего к голосу разума.

– Верно, – сказал Вулдон, – но прежде ты, козел, сделал так, чтобы события сыграли им на руку. Это твои люди заминировали стену, они же изобразили преступление, чтобы свалить всю вину на меня, когда я появлюсь, – потому что ты тоже хотел от меня избавиться.

Деландро вздохнул. Впервые за свою долгую жизнь, наполненную увертками и ложью, он сказал правду:

– Я стар, и мне нет смысла скрывать события, касающиеся тебя. Совету нужна была помощь. Мне сказали, что император Джохинн хочет избавиться от тебя, потому что ты нашел доказательства совершенного им отцеубийства с целью занять трон. И ты был готов обнародовать свое открытие, вот он тебя и подставил. Вот так, все очень просто. Я уверен: попробуй ты сейчас по официальным каналам доискаться правды о том, что с тобой случилось тогда, тебе не позволят слишком далеко продвинуться в поисках.

– Зачем было убивать детей? – Вместо ярости в голосе Вулдона послышался какой-то надлом. – Шестнадцать ребятишек погибли под обломками той стены, которую заминировали твои люди с таким расчетом, чтобы она упала, когда я прибуду туда – слишком поздно, чтобы помочь, и достаточно рано, чтобы свалить на меня всю вину. Мне было не отвертеться.

– Тебе предложили пенсию, чтобы замять случившееся, – сказал Деландро. – По крайней мере, план был таков. Ты сохранял свою репутацию, насколько возможно, император – свою. Так было лучше для всех заинтересованных сторон – нормальная сделка. Дети… да, это была трагедия. Но иногда приходится принимать жесткие решения.

– Сколько же жизней ты сломал, – пробормотал Вулдон.

Фулкром знал всю историю Вулдона: как он впал в немилость, затем в депрессию, стал пить, принимать наркотики, потом его жена захлебнулась рвотой после очередного кутежа. Легенда ушел в легенду.

Ему было невыносимо смотреть на Вулдона дальше.

– Шалев, – сказал он. – Нам нужна Шалев. Ты наверняка слышал о ней в твоих кругах.

– А, да, наша анархическая королева.

– Так ты ее знаешь? – настаивал Фулкром. – Вы встречались?

– А ты, значит, уверен, что можешь так запросто ввалиться ко мне со своими ребятами и я отвечу на все ваши вопросы? – хихикнул Деландро.

– Не бесплатно, за деньги, – предложил Фулкром.

– К черту твои деньги, – бросил бандит. – У меня их столько, что больше уже не надо.

Фулкром сделал Вулдону знак; тот шагнул к Деландро. Громила выскочил из темного угла, чтобы перехватить его, но Вулдон развернулся, раскрошил ему челюсть и ударил в живот, отчего тот перегнулся пополам. Вулдон схватил его за шиворот и за поясницу и швырнул на стол прямо перед Деландро. Дерево разлетелось в щепки, не выдержав удара, и бандит рухнул на пол.

Деландро с ухмылкой глядел на обломки стола и недвижное тело. Еще четверо телохранителей в красном ввалились в полутемную комнату, но их встретили Рыцари.

Все произошло быстро и довольно тихо. Телохранители рванули мечи из ножен и бросились вперед, Тейн когтями полоснул одного по лицу и еще дважды по голове, тот упал и затих. Тем временем Лан подпрыгнула в воздух, нашла равновесие и пнула другого – сначала по правой руке, выбив у него меч, который с грохотом полетел на пол, а потом в солнечное сплетение. Когда тот согнулся, зажимая живот руками, она схватила большую вазу и обрушила ему на голову.

Пока побоище продолжалось, Фулкром как ни в чем не бывало подошел к изрядно струхнувшему Деландро.

– Впечатляют, правда? – небрежно бросил он.

– Чудовища какие-то, – ответил Деландро, глядя, как Вулдон с легкостью нейтрализует еще двоих его людей. Тем временем внимание Рыцарей обратилось на самого Деландро, и они замерли, вопросительно глядя на Фулкрома и ожидая от него указаний.

– Я ничего не сделал, не совершил никакого преступления, – залопотал он, брызгая слюной и вжимаясь в спинку кресла, потом вдруг засмеялся. – Пожалуйста, не обижайте старика.

Вулдон подался было вперед, но Фулкром выбросил ему навстречу ладонь.

– У нас нет причин обижать тебя – хотя у Вулдона есть. Просто скажи нам, что́ ты знаешь о Шалев, и мы уйдем.

– Честно говоря, я не знаю о ней ничего. – Угрюмо посмотрев в пламя, старик положил голову на руки. – Она пришла сюда и переманила на свою сторону всех пролетариев. Для бизнесмена моего уровня это большая проблема.

– Понимаю, – сказал Фулкром. – Ты хочешь сказать, что людям из пещер больше не интересны преступления, когда они могут работать на нее.

– Преступления, как же! – буркнул Деландро. – Раньше, когда мужчины и женщины из пещер приходили наниматься ко мне, я давал им еду и питье, монеты и побрякушки за хорошую работу, а теперь она дает им все то же за так. Я слышал, еда теперь растет у них в темноте и ни у кого нет в ней недостатка. Я слышал, она завела там такие порядки, что людям вообще не нужны больше деньги. А раз у них все есть, они, ясное дело, не хотят больше работать на меня. Ведь что я могу им предложить, кроме работы? Чем могу их соблазнить? Нет, я больше не занимаюсь такими делами. Денег у меня и без того больше чем достаточно, да и стар я стал для таких игр.

Итак, ничего нового они от него не услышали.

– Пошли, – громко скомандовал Фулкром.

– Идите, я вас догоню, – сказал Вулдон, глядя сверху вниз на Деландро.

– Не злоупотребляй своей силой, Вулдон, – предостерег его Фулкром.

– Никаких злоупотреблений, – ответил тот, ударяя кулаком одной руки в ладонь другой. – Просто хочу перемолвиться парой слов со старым другом с глазу на глаз.

Фулкром знал, что может это прекратить, но решил, что на этот раз Вулдон, пожалуй, заслужил свою месть. С неохотой повернувшись к нему спиной, Фулкром повел остальных к выходу.

Выйдя на промозглую зимнюю улицу, Лан и Тейн стали обсуждать прошлое Вулдона, – казалось, они теперь лучше понимали своего товарища, и это порадовало Фулкрома.

Сам Вулдон подошел к ним минуты через две, оставив дверь в дом приоткрытой. Тейн заглянул ему за спину, но тут же отвернулся.

– Что ты с ним сделал? – спросил Фулкром, ежась на ледяном ветру.

– Я же говорил, – ответил Вулдон спокойно. – Сказал ему пару слов, и все.

– Это помогло тебе избавиться от годами копившегося гнева? – ввернул Тейн.

Вулдон злобно зыркнул на него.

– Если бы тебе досталось, как мне, ты бы уж точно не сдержался.

– Это верно, – ответил Тейн, отводя глаза. – Извини.

– Ты его убил? – прошептала Лан.

– Да жив он, – отрезал Вулдон, надевая капюшон. – На этом и кончим. Куда дальше, следователь?

Войдя в Кейвсайд, Рыцари в изумлении остановились. Фулкром не сразу сообразил, что, кроме Вулдона, никто из них, пожалуй, и не бывал в подбрюшье Виллджамура – как, впрочем, и большинство обитателей верхних уровней.

Несмотря на подземное расположение, в пещере и примыкавших к ней катакомбах, которые и составляли, собственно, нижний город, было светло – солнечные лучи проникали сквозь люки и прорези во внешней стене пещеры. И не просто проникали – установленное в них древнее, культистами сработанное стекло впитывало свет, усиливало его и рассылало во все углы подземелья. Такая архитектурная магия позволяла обитателям пещер жить практически в равных световых условиях с теми, чьи дома находились в верхних, более роскошных уровнях.

Рыцари спустились в пещеру с третьего уровня и теперь стояли, оглядывая здания напротив.

– Дерьма здесь по-прежнему хватает, – сказал Вулдон. – Точно бог навалил целую кучу разных домов и они попа́дали друг на друга как придется.

Сектор между подземным севером и подземным востоком занимали двух-, трех– и четырехэтажные строения, группами и поодиночке, а остальную многомильную внутреннюю равнину загромождали примитивные каменные лачуги или хибары наполовину из металла, наполовину из дерева. Иные из них причудливо украшали осколки мрамора или стекла, вдавленные в штукатурку. И все же это были чисто утилитарные конструкции, построенные для тепла и укрытия, но никак не для красоты. В них отсутствовало величие и любые признаки стиля, которыми можно было бы гордиться. Между строениями повыше колыхались веревки с бельем, под ними играли друг с другом ребятишки, собаки гоняли котов. Кроме людей, здесь, внизу, обитали странные твари, над которыми поработали культисты, – частью птицы, частью ящерицы, а частью еще неизвестно что: в общем, из тех, кому негоже появляться на земле при свете дня.

Под самой кровлей пещеры огромным искусственным облаком стоял дым от множества очагов. По одну сторону пещеры жил своей жизнью подземный порт – небольшие лодки сновали туда-сюда, покидая акваторию по узким каналам, соединявшим его с морем, либо, наоборот, вплывая по ним же внутрь.

По улицам шли люди, они разговаривали, иные даже смеялись. Да, жизни тут определенно стало больше, чем помнил Фулкром, и это его сильно удивило – это место никогда не отличалось особо благоприятной атмосферой. Считалось, однако, что здесь, в пещере, и дальше, в катакомбах, проживают двести, а то и триста тысяч человек, но все это были лишь предположения, ведь никто из переписчиков туда никогда не заходил. Теперь уже трудно было даже предположить, как далеко тянутся подземные коридоры. Ведь они удлинялись тысячелетиями.

«И где-то среди них прячется Шалев. Кто-то должен знать, где именно».

Рыцари провели в Кейвсайде несколько часов, прочесывая улицу за улицей, с каждой минутой чувствуя, как нарастает возмущение их присутствием. Перебывав во всех подземных притонах, заглянув в самые дальние углы самых сомнительных таверн, они не обнаружили ничего, кроме отбросов человечества. Следуя наставлениям императора, они шли по улицам не скрываясь, открывали любую дверь и входили, куда им было угодно, – чтобы все, кому было что скрывать, знали об их присутствии и боялись.

Двери таверн они открывали пинками, подозрительных хватали за горло и прижимали к стене. В темных переулках кое-кто пытался свести счеты с зарвавшимися Рыцарями – напрасно: те на все отвечали короткой и жестокой расправой, по крайней мере Тейн и Вулдон. Лан предпочитала закрывать на это глаза и дралась, только когда кто-то угрожал ей непосредственно.

И пока Лан, Тейн и Вулдон делали грубую работу, Фулкром снова и снова задавал одни и те же вопросы подпольным главарям.

Он повторял:

– Где прячется Шалев?

Один, полупьяный, отвечал ему так:

– Да пошли вы, придурки, нефиг вламываться сюда просто так и творить тут, что захотите.

Толстая тетка, торговка ножами:

– А я откуда, на фиг, знаю?

Душегуб, бывший дикарь:

– Вы сердить здесь людей, они вас ответить.

Изысканный джентльмен, знававший лучшие времена:

– Вы здесь непопулярны. Не перегибайте палку, не то они вам ответят, – если бы вы знали, куда смотреть, то и так бы уже поняли, что они готовы вернуть себе свой город.

Час от часу огорчение Фулкрома росло, и даже Рыцари начали понимать всю бессмысленность своей попытки. Никто ничего не знал о Шалев, а если кто и знал, то с ними делиться не собирался. Каждый раз, потеряв очередную ниточку, Фулкром закрывал глаза и мысленно представлял себе, как он доложит императору о постигшей их неудаче. Угрозы, подкуп, даже далекие от утонченности методы Вулдона не дали никаких результатов. А все потому, что у людей внизу была теперь надежда, – им подарила ее Шалев, а они взамен отдали ей свою верность.

Стоило ли удивляться, что кейвсайдеры не спешили сдавать ее властям, как бы их ни стращали и как бы на них ни давили.

Фулкром вынужден был признать: жизнь здесь, внизу, стала заметно легче с тех пор, как он был тут в последний раз. Меньше стало вони, люди уже не жили на улицах, как раньше, – бездомных вообще не осталось, да и вопиющей бедности, с которой он привык ассоциировать эти места, тоже больше не было.

Навстречу им то и дело попадались подозрительные тачки с овощами: морковью, кабачками, картофелем. Откуда у них здесь такие продукты, когда на них и во внешнем городе цены выше некуда? Когда Фулкром обратился с этим вопросом к владельцу одной из таких тележек, щербатому старику, тот ответил:

– Сами выращиваем, парень. Есть тут у нас культисты, они нам помогают, снабжают всякими семенами.

– Я бы хотел поговорить с ними, – сказал Фулкром.

– Я бы и сам хотел! – засмеялся старик. – Только они нам не показываются, семена передают через третьи руки. Но я не жалуюсь, просто сказать бы им спасибо.

Последний неприятный сюрприз настиг их, когда они уже решили, что хватит с них на сегодня бесполезной работы, и направились по длинной подземной улице к выходу на первый уровень. За ними шла небольшая – человек тридцать – сорок – толпа кейвсайдеров, женщин и мужчин. Они были без оружия и вообще шли в основном молча, только время от времени кто-нибудь из них выкрикивал:

– Вам здесь не рады!

Или:

– Перестаньте к нам приставать, мы ничего не сделали и не заслужили такого обращения.

– Рыцари, оставьте нас в покое.

«Они не понимают, – думал Фулкром. – Да, мы неласковы с ними, но среди них скрывается убийца-психопат, превращающий в ад жизнь обычных, добропорядочных людей наверху. И это, в свою очередь, превращает в ад нашу работу».

Вулдон обернулся было к ним, но Тейн и Лан его удержали.

– Успокойся, – уговаривал Тейн.

Кейвсайдеры выстроились в линию и стояли молча, словно готовы были умереть на месте, если понадобится. Вулдон посмотрел на Фулкрома, но тот лишь покачал головой. Это могло кончиться очень плохо, а он не хотел, чтобы ненависть местных жителей к Рыцарям перешла всякие пределы. Возможно, он проморгал зарождение новой культуры в подземелье, но его особенно удивило то, что они, эти люди, действовали так сплоченно и в то же время мирно.

– Думаю, нам надо идти, – сказала Лан.

– Согласен. Это не наша борьба, – поддержал ее Фулкром и повернулся к выходу. – И не наша линия фронта.

Глава двадцать первая

Дневник Ульрика

Снова оказаться внутри библиотеки было большим счастьем – запахи старой бумаги, кожи, пергамента, вековой пыли.

Как я и предполагал, внутри действовала система, о существовании которой многие библиотекари и не подозревали. В большинстве древних библиотек по всему Бореальскому архипелагу принят один и тот же код: определенные секции – чаще всего исторические и географические разделы – расположены на определенном расстоянии друг от друга, ни больше ни меньше, – и ни один библиотекарь не может объяснить, почему это так.

Ни один, кроме меня.

Эта система была создана специально для того, чтобы направлять каждого, кто изучает Джорсалир, к определенным текстам, находящимся в библиотеке, – дневникам предыдущих студентов, пилигримов – как способ засекречивания истины в процессе распространения слова Бора и Астрид. Но есть еще и другие, более сложные коды, те, о которых знают лишь самые старшие церковные иерархи, и они ведут в тайные комнаты. Эти коды направляют глав Джорсалира к запретным текстам, переводам работ, недоступным широкой публике. Вот почему секция редких изданий в открытом доступе в этой библиотеке стала для меня нежданной радостью. В специальных несгораемых шкафах выставлены кодексы, написанные – предположительно – во времена Вильхаллана, а также труды короля Халлана Гинура, основателя колонии. Я позволил себе усмехнуться, открыв комментарии к войнам румелей, великому мифическому сражению между представителями разных племен этого народа, ведь я знаю, что они, как и почти всё, что хранится в этой библиотеке, скорее всего, ложь.

Я нашел один очень странный раздел, расположенный внутри раздела по зоологии, крошечную комнатку на третьем этаже. Сама по себе эта комната не имела почти никакого значения, кроме того, что я знал о существовании подобных комнат и они всегда бывали опечатаны, а эта – нет; уже хорошо, потому я решил продолжать. Там, где есть одна, найдутся и другие.

Карты! Все великие картографы последнего тысячелетия присылали сюда свои труды, которые тщательно собирали, бережно хранили и, видимо, никогда не изучали. Существуют доказательства того, что повсюду за пределами Бореальского архипелага лежат другие земли, и в этой библиотеке кое-кто из служащих делал все возможное, чтобы не пустить меня в картографическую секцию. Значит, контроль за доступом к информации здесь в силе. Особенно старался один хранитель – неприятный вертлявый тип с густыми, как лес, бровями, – который, по-видимому, считал своим долгом не давать людям даже проходить мимо отдела карт. Он набрал множество больших тяжелых книг и сложил из них форменную стену, преграждавшую доступ. Я несколько минут развлекал себя тем, что делал вид, будто продумываю обходной маршрут, и наслаждался, наблюдая за тем, как он перетаскивает тома с места на место. Но он стар и, в общем-то, слаб, а потому, если я буду продолжать в таком духе еще с неделю, спина у него в конце концов откажет.

Несмотря на то что времени у меня мало, всю эту неделю я испытывал такое чувство, будто мне некуда спешить. У меня не было ощущения слежки. Я вознаградил себя сполна, позволив себе роскошь несколько дней подряд знакомиться с библиотекой, ее книгами, впитывать ее атмосферу с целью хорошо сделать свое дело и проникнуть в новые тайные глубины.

Однако в одном я уверен – искатели прежних времен наверняка… испытывали трудности в этой библиотеке. Их огорчали, возможно даже пугали, некие сущности, обитающие в глубинах под ней. В своих записках они, все как один, свидетельствуют о своих страхах, многие даже в стихах, на самых разных древних наречиях; в них тоже был код, который заинтриговал меня, но я в самый тяжелый для себя момент предположил, что те, кто приходил сюда изучать книги, просто повредились в уме. Так, один из книжных странников, по имени Йорг, в своей последней записи много раз повторил слово «Ахерон». Я не уверен, однако вполне возможно, что здесь мне предстоит столкнуться с силами, новыми даже для меня, и это вызывает во мне тревогу и восторг.

Мертвые – вот о ком шла речь в этих записках. Изучая древнейшие тексты, я выяснил, что Ахерон – это река, ведущая в царство мертвых и являющаяся частью его. Многие странники говорят о мертвых под городом, об их шевелении под самой библиотекой. Что же, Виллджамур стоит на душах усопших? По дороге в него я видел ходячих мертвецов, хотя и не наделенных чувствительностью, о чем свидетельствуют многие тексты. Давно известно, что многие из великих линий древности пересекаются здесь, но они молчат, и связанные с ними рассказы ненадежны.

Возможно, оккультная наука древности направляла людей сюда, к этому месту?

Ясно одно – этот город нужно исследовать, и основательно, хотя там, куда я намереваюсь пойти, от карт мало толку. Я направлюсь вниз, в глубины города. И возможно, буду отсутствовать много дней.

Ахерон.

Глава двадцать вторая

Уютно устроившись за деревянной ширмой в бистро «Юула», позади двух огромных папоротников в горшках, Фулкром и Лан глядели друг на друга через столик, освещенный свечами чайного цвета. Фулкром был в своей лучшей шерстяной тунике, темно-зеленой, с декоративной строчкой на крестьянский манер, в плаще, который он приберегал для особых случаев уже много лет, а его сапоги были начищены так, что он видел в них свое отражение.

Лан в длинном черном платье с высоким стоячим воротничком и кружевной отделкой по подолу тоже выглядела великолепно. Он слегка удивился, что она так мало подчеркнула свою атлетическую фигуру, но решил, что она все еще не избавилась от привычки скрываться.

– Может, мы зря это затеяли? – спросил Фулкром.

Лан пожала плечами:

– Мы же хотели обсудить, как нам поймать Шалев, пока парни развлекаются с дамами с уровней пониже.

– Правильно, – ответил Фулкром, от которого не укрылось ударение, которое она сделала на слове «пониже». – Надеюсь, они не собираются колобродить всю ночь? В смысле – они помнят про завтрашнее открытие ирена?

– Да помнят они, помнят, расслабься ты наконец, – поддразнила его Лан. – Пусть себе крутят хвостами, к делу они относятся серьезно, особенно после твоей прошлой лекции.

– Знаю, знаю. – Фулкром откинулся на спинку стула. – Проблема в том, что там будете только вы трое да городская стража, а они и о себе-то позаботиться не в состоянии, не говоря уже о горожанах.

– Ты говоришь, как какой-нибудь персонаж с картинок МифоТворца.

– А ты что, читаешь эту чушь? – спросил Фулкром.

– Да так, заглядываю иногда. Ты же не станешь отрицать, что они забавны.

– Я их не читал.

– Тогда откуда ты знаешь, что они чушь?

– Верное замечание, – согласился Фулкром.

– И потом, городские ребятишки от них в восторге. Помню, много лет назад я слышала о них кое-что, но они ушли тогда в подполье. Зато сейчас они на каждом углу.

– То-то я и вижу, – буркнул Фулкром. – Детишкам нужны свои герои?

– Взрослым тоже нужны, – заметила Лан. – По крайней мере, так мне кажется.

Фулкром сделал неуверенный жест.

– Мы живем в тревожное время, – сказал он. – Тут тебе и новый ледниковый период, и слухи о геноциде и о войне в Виллирене – в такие времена людям надо во что-то верить. Вот почему само существование Рыцарей утешает их. Помогает сконцентрироваться на настоящем. А ты знаешь, что люди даже останавливают нас, следователей, на улицах и благодарят за то, что вы есть?

Лан одарила его очаровательной улыбкой, и он почему-то сразу подумал, что для нее работа – не просто борьба с преступностью; ей нравится быть символом.

Фулкром был экстраверт и сын экстравертов, и, сколько он себя помнил, ему всегда нравилось быть среди людей. Он подпитывался чужой энергией, ему нравилось наблюдать чужие повадки, подслушивать чужие словечки и на основе их делать выводы о том, как и чем живут те или иные люди. В детстве его родители подолгу засиживались за столом вечерами, обсуждая события дня, обмениваясь шутками, громко хохоча и хлопая друг друга по спине и плечам. Да, они были дружной, хотя и скандальной парой, упокой Бор их души. Тем необычнее казалась ему Лан, которая всю жизнь точно специально училась говорить как можно меньше, и тем любопытнее было ему наблюдать, как с ним она раскрывается, первой заводит разговор о том или об этом, расспрашивает его о прошлом, о его симпатиях и антипатиях. Она смеялась, когда он говорил о том, что вовсе не казалось смешным ему самому.

Это был добрый знак – если, конечно, он и впрямь разбирался в людях так хорошо, как ему казалось.

Однако у Фулкрома было немало причин для беспокойства. И прежде всего это касалось прошлого Лан: раньше она была анатомически мужчиной, и, хотя сам Фулкром считал себя человеком без предрассудков, а культисты, которые оперировали ее, хорошо знали свое дело, все-таки мысль об этом не покидала его. Она была ему внове – он даже попытался разобраться в том, что именно делает женщину женщиной, а мужчину мужчиной или кем-то посередине; он силился понять, как может быть, чтобы биологический пол человека и внутреннее ощущение себя мужчиной или женщиной не совпадали, но все это показалось ему слишком сложным. Разве так бывает, чтобы один и тот же человек год назад был мужчиной, а теперь стал женщиной? Возможно, в нем говорил следователь, но пока у него было больше вопросов, чем ответов.

– Ты сейчас думаешь о проблеме, да? – спросила Лан.

– Нет, совсем нет.

Официантка принесла им суп и хлеб с пряностями и снова оставила их одних. Лан, придерживая одной рукой волосы, склонилась над едой. Каждый раз, когда она поднимала на него взгляд, он чувствовал, как внутри его что-то тает. Он так давно не испытывал ничего подобного, что не знал, что теперь и думать.

– Ты что, совсем не хочешь есть? Я, значит, так и буду обжираться тут в одиночку, точно изголодавшаяся свинья?

Фулкром не нуждался в повторном приглашении и тут же принялся за свой суп, наслаждаясь смесью чеснока и кумина, омывавшей его язык. В бистро заиграли музыканты – скрипки и барабаны повели старую народную мелодию, достаточно громко, чтобы их было слышно, и в то же время не настолько громко, чтобы нарушить гармонию момента.

Между двумя ложками супа Лан призналась:

– А знаешь, Рыцарем быть здорово.

– Значит, ты уже приспособилась к новой жизни? Я знал, что это скоро случится.

– Ты у нас все знаешь, да?

– Нет, но стремлюсь, ведь это моя работа.

Она приподняла бровь, давая ему понять, что принимает его слова за шутку.

– Да, мне нравится. Впервые в жизни я чувствую себя на месте. И я рада, что меня взяли на эту работу – правда, не тому, как меня на нее взяли, – но все равно хорошо, что мне дали возможность заниматься чем-то полезным. Вносить свой вклад в жизнь этого города. Правда, одно я знаю наверняка – быть в этом мире женщиной очень трудно.

– Да, я тебя, кажется, понимаю.

– Нет, это невозможно понять, пока не окажешься в шкуре женщины.

Он удивился тому, как спокойно она говорит на тему, столь близко связанную с ее недавней трансформацией. До сих пор ему казалось, что она избегает подобных разговоров.

Но она продолжала, открыто и со страстью:

– Женщины низкого происхождения лишены возможности оказывать влияние на общество. Женщины почти не представлены в Совете, они редко бывают землевладелицами в своем праве, только через мужей. Почти ни у кого из них нет доступа к власти. Знаешь, в тот день, когда император представлял нас людям, после шоу ко мне подошла совсем маленькая девочка в самодельном черном костюме. Она была похожа на меня, только в миниатюре, и сказала, что когда она вырастет, то хочет стать такой же, как я. Это было удивительно. Я стала ролевой моделью для маленькой девочки. Я даже не помню, когда в этом обществе женщина в последний раз была моделью для подражания – за исключением императрицы, да и с ней посмотри что стало.

Фулкром молчал.

– Именно тогда я поняла, что раз маленькая девочка стремится мне подражать, то я не могу быть несчастна. Какая ирония!

– Да уж.

– Тебе не нравится, когда я намекаю на свое прошлое.

Фулкром пожал плечами. Ему хотелось сказать, что он хочет знать о ней все, до мельчайших подробностей, так как находит ее очаровательной и чувствует, что мысли о ней начинают потихоньку овладевать его разумом.

– Я не собираюсь делать вид, будто этого не было, – заявила Лан. – Если мне приходилось скрываться, это еще не значит, что меня сломали. Конечно, молчать куда легче, но какой смысл делать вид, будто ничего не было? Гнев и горечь все равно никуда не денутся. А я говорю себе, что я выше всего этого.

– Тебе, наверное, трудно было так жить, – сказал Фулкром.

– Ты даже не представляешь насколько. – И Лан стала рассказывать ему о своем непростом детстве, а кривая усмешка не сходила с ее лица. – Мне делается легче, когда я прощаю людей, придумываю оправдания их поступкам, объясняю себе, что заставило их поступать так или иначе. Я считаю, что в душе мы все дети, только выросшие физически. Мы все бредем по жизни наугад, судим других, исходя из своего ограниченного опыта, ополчаемся против всего, чего боимся. Мы ведь все чего-то боимся. И когда я думаю обо всех людях как о детях, мне легче прощать.

Лан была очаровательна, уже давно ни одна женщина не завоевывала его внимания так надолго; он находил ее неотразимой. И ему казалось, что в ее присутствии призраки его собственного прошлого отступают, делаются слабее.

Лан заплатила за еду и напитки. Она сказала, что ей, как Рыцарю, платят очень хорошую зарплату и она пока не придумала, куда эти деньги девать. Фулкром поворчал, но сдался. Потом они решили пройтись по одному из мостов города – не тех громадных, по которым кони-тяжеловозы изо дня в день тащили к иренам повозки, груженные едой, кроша мостовую в пыль. Нет, мостик, выбранный ими для прогулки, был легким, изящным, с высокими арками и деревянными фермами. Фулкром гнал от себя мысли о пронизывающем ветре и поминутно падающей температуре; вместо этого, он сосредоточивался на том, для чего у него не было времени раньше: на звездах, на лунных лучах, скользящих по черепичным крышам домов, на грациозном полете птеродетт, на бархатно-черной тундре далеко за стенами города.

На нежности ладони, которая лежала в его руке.

Он предложил Лан свой плащ, но она ответила, что нечувствительна к холоду, с тех пор как стала Рыцарем. Он находил ее безумно привлекательной. Ему всегда нравились человеческие женщины с их грацией и нежной кожей. Их уязвимость пробуждала рыцарственную сторону его натуры, желание помогать и защищать, которое он даже не хотел анализировать.

В тихом, прерывистом разговоре они узнали друг о друге еще немного. Долго молчали, глядя с моста на город и привыкая к близости друг друга. Он лишь раз заметил, что ей все еще страшно, когда поймал ее испуганный взгляд, почувствовал дрожание руки. И тогда он понял: не важно, кем она была раньше, важно лишь то, кто она сейчас – прекрасная молодая женщина, и она с ним рядом.

Потом Лан провожала домой Фулкрома, и это его насмешило. По дороге она то и дело вскакивала на перила мостов, балансировала на них, рисуясь своим умением, может быть слегка подогретая алкоголем, но все же простая и такая симпатичная в своей игривости.

Рядом с его домом они постояли немного, глядя друг другу в глаза и держась за руки. Теперь она контролировала ситуацию. Она знала, что нравится ему, и наслаждалась этим. Ее уверенность в себе тоже импонировала ему. Медленно они сблизили лица, но она не спешила касаться своими губами его рта, так что он чувствовал на лице ее дыхание. С ним так давно не случалось ничего подобного, что он уже почти забыл, как это бывает.

Сначала Лан поцеловала его так нежно, что теплая дрожь пробежала по его коже, но потом добавила страсти, прижав его спиной к стене.

Потом прервала поцелуй так же внезапно, как начала его, и высокомерно улыбнулась.

– Хочешь посмотреть, что еще я умею? – спросила она.

Они поцеловались еще раз, она завибрировала в его объятиях, и вдруг сила, которую она активировала, скользнула внутрь его тела, пробежала по его нервам до самых кончиков, точно слабый разряд статического электричества. Она засмеялась. Чмокнув его в щеку, она повернулась и побежала по пустой улице прочь. Минуту спустя он увидел, как она взбежала по песчаниковой стене отеля, порхнула оттуда на мост и скрылась в темноте.

А он пошел домой, в свою пустую квартиру.

В одиночестве он переоделся в теплую пижаму и аккуратно повесил одежду на стул возле кровати. Его истомленный приятной усталостью мозг не хотел отключаться, и он еще некоторое время лежал, глядя в потолок и улыбаясь своим мыслям.

Вдруг по квартире пролетел ветерок, и по какой-то неведомой причине Фулкрому показалось, что он больше не один.

Голос, определенно женский, шепотом звал его по имени. Сначала шепоток как бы зависал в воздухе, словно струйка дыма, повторяясь раз за разом, и вдруг прямо у себя в голове он услышал фразу: «Я видела твою новую пассию».

– Кто здесь? – Фулкром выскочил из постели и, протирая глаза, забегал по комнате, нашаривая что-то в темноте. Лунный луч скользнул сквозь щелку в шторах и посеребрил все блестящие поверхности – полированную мебель, его начищенные до блеска сапоги, рамы картин на стенах. Румель остановился, раскинув в стороны руки, точно собираясь сцепиться со своим противником врукопашную. Его хвост дергался под рубашкой из стороны в сторону, а сам он, разгоняя настроенные на сонный лад мысли, судорожно вспоминал, где у него запасные лезвия.

Тот же голос, расплывчатый, как туман, шел со всех сторон:

– Что, ты меня уже не помнишь?

– Что, черт побери, происходит? – выкрикнул он. – Где ты? Кто ты?

– Я оскорблена, – раздался смех. – Я в ванной.

Фулкром, спотыкаясь, прошел через комнату, полагаясь больше на память, чем на зрение. Он чувствовал, как частит его пульс. Прислонившись плечом к косяку, он оглянулся в поисках какого-нибудь оружия: на полке стоял подсвечник. Осторожно обхватив тяжелый бронзовый предмет рукой, он поднял его и понес, держа впереди себя.

На ощупь открыл дверь…

Но и в тесном пространстве ванной Фулкром не увидел никого и ничего, кроме металлической ванной да маленького белого шкафчика. Серый с красным кафель леденил ноги. По спине бежали мурашки.

– Я… я никого не вижу.

– Загляни в зеркало, сладенький.

И снова мороз по коже. Он узнал голос; по крайней мере, ему казалось, что узнал.

«Это же невозможно…» Он долго не мог посмотреть в зеркало.

Наконец он заставил себя обернуться и в круглом широком пространстве зазеркалья увидел женщину, которая смотрела прямо на него. Но это была не просто женщина.

Это была Адена, его покойная жена.

Глава двадцать третья

Ошеломленный, Фулкром уронил подсвечник, который с грохотом упал на пол, расколов плитку, но даже это не отвлекло его от созерцания образа в зеркале.

– Ты… ты же умерла.

Очень белая кожа, гладкие черные волосы с густой челкой и рана на шее – вероятно, от того арбалетного выстрела, который ее убил, – придавали Адене жутковатый вид. Зато, увидев ее теперь, он лишний раз убедился в том, как они с Лан похожи – вернее, были бы похожи, будь Адена жива.

– Верно, – сказала Адена.

– Так как же ты… – Фулкром взмахнул рукой по направлению к зеркалу. – Почему ты здесь? Или это сон?

– Для тебя? Вряд ли. Для меня – не знаю. У меня, наоборот, такое чувство, точно я долго спала, а теперь наконец проснулась.

Фулкром изо всех сил пытался осознать то, что видел. Он выскочил из ванной, распахнул в комнате окно и подставил голову ледяному ветру, надеясь разогнать остатки сна. Ветер уносил вдаль облачка пара от его дыхания. Минуту спустя он осторожно вошел в ванную, надеясь, что фантом исчез.

Адена была еще там и робко улыбалась ему.

– Привет, – сказала она. – Я здесь.

Тогда Фулкром включил все свои аналитические способности.

Приглядевшись, он увидел, что она вся светится, не сильно, но заметно, точно омытая лунными лучами. На ней было непонятное одеяние из тонкого белого полотна, кожа выглядела синюшной и нездоровой. За ней не было ничего, кроме отражения некоторых предметов из его ванной. Значит, она в зеркале – это просто призрак. Тогда он стал задавать себе вопросы: не спит ли он, не пьян ли, не наглотался ли галлюциногенов? – и на все отвечал отрицательно.

– А она красивая, эта твоя новая девушка, – продолжала Адена. – Мне она понравилась.

– Лан? – вырвалось у Фулкрома, который вдруг испытал ничем не объяснимый и совершенно иррациональный приступ вины. – Как ты о ней узнала?

– Ну, я… В таком состоянии, как у меня, все время что-то видишь. Но это ничего, что ты встречаешься с другими женщинами. Я ведь умерла, в конце концов.

– Как ты попала туда, в зеркало?

– Жрец нас отпустил. Не знаю, что именно он сделал, но, после того как он побывал там, многие из нас смогли уйти. – Она показала рукой куда-то вниз. – Хотя, по правде говоря, многим это было совершенно не нужно, они и так уже наелись жизнью досыта; вернулись только те, у кого остались здесь неоконченные дела или что-то в этом роде. Кстати, ты хорошо выглядишь, милый.

– Жрец, – повторил Фулкром.

– Да, Ульрик, – ответила Адена. – Хороший человек, хотя и глупеет, когда расчувствуется. Но намерения у него добрые.

«Ульрик… а он-то тут при чем?»

– Не понимаю. Тебя ведь убили, а не посадили в какую-нибудь тюрьму – как он мог освободить тебя?

– Меня же не сожгли, ты помнишь? – ответила Адена. – Власти решили, что я преступница. Они думали, что я участвовала в том ограблении, и запретили меня сжигать. Меня похоронили в могиле – ты ведь наверняка видел, как мой труп опускали в землю? Помнишь?

– Ну да, я… – Фулкром присел на край табурета и прикрыл руками лицо, вспоминая плакальщиков и дождь, который превращал комья земли на крышке ее гроба в грязь, пока его опускали вниз. Потом он снова поднял голову. – Я пытался доказать всем, что это недоразумение, пытался даже повлиять на них через свои связи.

– Знаю, милый. – Лицо Адены было по-прежнему безмятежно, хотя и немного не от мира сего. А вот кожа изменилась, сквозь нее стали проступать какие-то узоры.

– Что было потом? – спросил Фулкром.

– Моя душа попала в ловушку под городом, как души всех, кого не сожгли на костре, а похоронили в могиле. – Она усмехнулась. – Надо полагать, что жрецы Джорсалира не всегда врут. И знаешь что: нас там много, тех, кому отказали в освобождении души, и не только преступников, – хотя, понятное дело, там все говорят, что невиновны. Так вот, мы сидели там, под Виллджамуром, и вдруг пришел этот Ульрик, вошел туда, где мы… чуть не сказала «жили», но ведь это же не настоящая жизнь, правда?

Фулкрома удивила легкость, с которой она говорила о смерти. Хотя она и при жизни ничего не принимала всерьез…

«Хватит, придурок. Это еще не доказательство».

Адена продолжала:

– Так вот, Ульрик побормотал что-то над нами и выпустил нас всех – на небо, как он, наверное, думал. У него была с собой какая-то книга, из нее он и читал заклинания, а когда кончил, те из нас, кто хотел, смогли пойти за ним по каким-то странным коридорам прямо в город. Конечно, не сразу, но прежде нам вообще никогда не удавалось покинуть нижний мир. Мы все были заперты в нем, где-то под Виллджамуром.

Фулкром старательно обдумывал услышанное, едва удерживаясь от смеха, до того дико все это звучало. Но хуже всего было то, что он ей верил.

– Я сразу пошла к тебе, – продолжала Адена, – хотя пока я могу только отражаться в зеркалах. Некоторые из нас уже ходят по улицам, – надеюсь, у меня тоже когда-нибудь получится. А пока расскажи мне про Лан.

Фулкром отвернулся.

– Я не хочу говорить о ней.

– Почему? Она ведь важна для тебя, а ты важен для меня.

– Просто не хочу, и все.

– Ну ладно, не будем ссориться сразу, как только я вернулась. Мы с тобой и так только и делали, что ссорились, перед тем как меня убили.

Фулкрому стало больно.

– Вовсе нет.

– Ты просто не помнишь, ты же был занят работой. А с моей памятью все в порядке, она вернулась ко мне в неизмененном виде. В нижнем мире говорят, что живые имеют обыкновение убивать реальность. Не успеет что-нибудь случиться, смотришь, а оно уже вывернуто наизнанку.

Возможно, она была права. Он вечно прощал ее за что-нибудь, вечно закрывал глаза на способы, которыми она добивалась всего, чего хотела. Он был для нее легкой добычей, теперь он вспомнил.

– Ты что, застряла там, в зеркале?

– Вроде того, – сказала она. – Пока я не могу пойти дальше. Похоже, мертвый не может сразу взять и появиться в мире живых, переход осуществляется медленно, постепенно. Может быть, со временем и я приобрету физическую форму.

– А откуда ты все это знаешь? – спросил Фулкром в отчаянии. – У вас там что, клиника своя, что ли, куда вы приходите поболтать о проблемах возвращения?

– Только не надо сарказма, милый. Когда я была жива, ты всегда был безупречным джентльменом.

Он опять вздохнул и стал смотреть в пол, на стены, куда угодно, лишь бы не видеть той, кого он так упорно пытался забыть все эти годы. Наконец он все же взглянул на нее, но тут же сказал:

– Мне надо спать.

– Ну конечно – иди спи, а я скоро вернусь.

– Постучи, когда будешь возвращаться, – сказал он, но ее образ в зеркале уже начал тускнеть. В квартире как будто стало одним источником холода меньше – вторым было распахнутое окно в комнате, которое он тут же поспешил закрыть. Но, опуская раму, он заметил несколько призрачно светящихся фигур, которые скользили по висячим мостам Виллджамура.

Нет, он не будет заниматься этим прямо сейчас. Он устал, расстроен, ему надо справиться со своими воспоминаниями.

Лан не спала и, лежа на боку, глядела из окна своей комнаты на море. Огромные столбы снега несло над волнами, они трепетали, словно белые знамена на ветру, а за ними уходило вдаль сланцево-серое небо.

Несмотря на погоду, настроение у нее было хорошее. Нет, даже отличное. Вчера вечером с Фулкромом она почувствовала себя так, словно благополучно обошла самое большое препятствие в своей жизни. Ведь он, такой организованный и профессиональный в работе, оказался таким же неловким и неумелым в деле построения отношений, как и она сама, и это почему-то облегчало задачу.

Встав, она прошла в угол комнаты, к раковине, умылась и стала надевать черную рыцарскую форму. Пальцем она обвела у себя на груди крест в круге, их символ, который она заметила на стене пещеры у входа в Кейвсайд, словно предупреждение. Он же красовался на многочисленных флагах и флажках, поступивших в продажу по приказу императора, – маленькие девочки покупали их и пришивали на свою самодельную форму, играя в нее.

Лан задержалась у зеркала – расчесала волосы, взяла ножницы, подровняла челку. Слегка подкрасилась. Теперь, когда ее не окружала цирковая суета и рядом не толклись другие девушки, эти маленькие утренние ритуалы доставляли ей наслаждение. Она больше не испытывала неловкости, ведь теперь ей не приходилось ловить на себе многозначительные взгляды.

Закончив со сборами, она вышла в общую комнату, где нашла парней уже за завтраком из овсянки.

– Как, у нас сегодня утро без женщин? – спросила Лан, проходя мимо широкого окна с видом на море.

– Оказалось, – ответил ей Вулдон между двумя ложками каши, – что красноречие Тейна иной раз действует не хуже контрацептива.

Лан даже не стала переспрашивать, о чем он.

– А как у тебя дела с твоим ухажером? – Тейн вскочил с кресла и прошелся перед ней, игриво помахивая хвостом. Зрачки его глаз превратились в две хищные полоски. – Ты уже дала ему… ну, это? – И он провел рукой перед ее животом снизу.

По какой-то причине тупая шутка Тейна развеяла всякую неловкость, и ей было совсем не больно и не обидно думать о том, что он так беззастенчиво называл своими словами.

– Я не позволю тебе, бесхарактерный тип, испортить что-то хорошее, – сказала она. – Но если уж тебе так надо знать, то нет, ничего не было.

– Лан, ты должна сказать нам, если вы двое решите стать любовниками. – Вулдон протопал к очагу поворошить огонь и подкинуть в него пару поленьев. – Так что выкладывай. Нам надо знать – конфликт интересов и все такое прочее.

– Ну хорошо, мы целовались, но больше мне сказать нечего, – ответила, нахмурившись, Лан. – И не беспокойтесь, я не позволю своей личной жизни повлиять на нашу совместную работу.

– Вот и хорошо, потому что сегодня нам предстоит чертовски сложная задача. – Вулдон выпрямился и сложил на груди руки. – Все, кто имеет хоть мало-мальский вес в Виллджамуре, придут сегодня на это клятое открытие, – проворчал он, – и все будут глазеть на нас, городских душек и милашек. Расслабишься – и все прокакаешь, а значит псу под хвост вся наша работа, да и мы сами.

– Ничего я не прокакаю. – Лан даже обиделась, что он так откровенно в нее не верит. Интересно, это оттого, что она уже напортачила однажды, или он вообще считает, что от женщин ничего путного ждать не приходится?

Вся Гата-Маер, крупнейшая улица пятого уровня города, была запружена людьми. Кутаясь в шали, плащи и шубы, люди шли под крупными хлопьями снега к новому крытому ирену – первому крытому торговому месту в городе, не считая Кейвсайда. Сначала люди шли по одному, по двое: эти, самые ранние посетители планировали купить по паре безделушек и разойтись; потом за ними повалили толпы: они, точно жуки-кровавики, роями выскакивали из переулков и стекали по горбатым мостам, вливаясь в основную массу.

Воздух был заряжен ожиданием. Ведь это был не просто очередной ирен, это был вызов, брошенный ледниковому периоду, смелый жест, утверждающий, что жизнь продолжается, несмотря ни на что. Более того, торжественное открытие было разрекламировано до такой степени, что люди уже готовы были поверить, что им предстоит присутствовать при событии, сравнимым лишь с рождением нового бога.

По всему городу висели плакаты, объявляющие о грядущем событии; знамена с новыми знаками трепыхались на металлических флагштоках; повсюду в толпе горожан глашатаи кричали о приближении торжественного события.

– Всем этим людям, – заметил Тейн, обводя толпу внизу таким жестом, словно то были обитатели какого-нибудь адского королевства, – следовало бы завести себе хобби. Не может быть, чтобы новый ирен был главным событием их жизни.

Лан не удержалась и засмеялась при виде отчаяния, выразившегося на шерстистой физиономии Тейна. Рыцари уже давно стояли на самой верхотуре нового здания, наблюдая за стекающейся к ирену толпой, а заодно служа отпугивающим средством для всех желающих натворить бед.

– И это говорит парень, который всю жизнь только и делал, что закатывал вечеринки, – буркнул Вулдон.

– Я не просто закатывал вечеринки, я формировал заинтересованные сообщества – а это совершенно иной вид искусства.

Лан решила, что архитекторам надо отдать должное: ирен получился внушительным. Его создатели не пытались подражать эстетике окружающих его строений – нет, они явно работали, думая о будущем. Трехэтажный фасад, отделанный зеленой слюдой, сверкал, точно громадный изумруд; кое-где по его поверхности были разбросаны включения светлого песчаника, наводящие на мысли о кожных болезнях. Ритм стрельчатых оконных арок каждого этажа указывал на внимание к геометрии.

Будет это место популярно или нет, покажет будущее; но сейчас люди останавливались перед зданием и смотрели – кто молча, с вытянутым лицом, кто жестикулируя и улыбаясь. Лан подумала, что по крайней мере одно свое предназначение – отвлекать людей от мыслей о тяготах этого мира – здание уже выполнило.

– Вулдон, – спросил Тейн, перекрикивая гудение ветра, – а тебе приходилось решать подобные задачки в твои былые дни?

Вулдон, примостившись на внешней стене, с удивлением поглядел вниз. Потер мощный щетинистый подбородок.

– В те времена моя работа сводилась большей частью к позированию для чего-то. Я пытался возражать, но, похоже, этим ребятам просто надо было во что-то верить. С солдатами тоже такое случается, – стоит им вернуться из какой-нибудь дальней кампании, как они, в особенности командиры, тут же становятся объектами всеобщего внимания.

– Ну, не знаю, – возразила Лан. – По-моему, от нас все же больше толку.

– Полностью с тобой согласен, – объявил Тейн. – А ты, Вулдон, просто не умеешь ценить хорошее и остаешься занудой.

Вулдон дернул плечом, встал и отряхнул форму.

– Мне плевать, кот, даже если это так, – просто я вижу вещи такими, какие они есть, и не спорю с этим. Нам и так хорошо – деньги нам платят, жизнь у нас приятная, да и вниманием мы не обижены.

– Не обижены? – переспросил Тейн, по-кошачьи расхаживая по крыше. – Добрая половина населения этого города смотрит на нас как на богов. – Словно в доказательство своих слов, он помахал людям внизу, и они тут же ответили ему рукоплесканиями и приветственными криками.

– Зато для кейвсайдеров мы не боги, – сказал Вулдон.

– Что с них возьмешь, с этих неандертальцев! – отвечал Тейн.

На крыше появилась городская стража – сначала четверо солдат, потом шестеро, и вот, наконец, целый взвод выстроился в два ряда, образовав проход. Солдаты вытянулись по стойке смирно, и на крыше в развевающейся пурпурной с золотом тоге появился сам император Уртика. На нем были также высокие сапоги, пурпурная туника и меховой плащ для защиты от резкого ветра. Он подошел к Рыцарям, и, когда расстояние между ними сократилось, Лан почувствовала резкий запах арума, исходящий от его одежды.

– Селе Уртики, – вовремя вспомнила она.

Тейн и Вулдон подошли к ней и встали рядом.

Уртика профессионально улыбнулся и начал заготовленную заранее речь.

– Мои Рыцари Виллджамура, до чего же прекрасно вы выглядите. – Его голос оказался богаче модуляциями, чем она могла припомнить. – Вы за короткий срок стали инструментом, а возможно, и главной причиной снижения уровня преступности в нашем городе. Горожане испытывают к вам глубокое уважение, а также члены Совета – и я сам.

– Спасибо, мой император. – Лан почувствовала, как фыркнул рядом с ней Вулдон, и понадеялась, что никто больше этого не заметил.

– Сегодня, как вам известно, важный день. Я сам буду открывать этот невероятный ирен – великолепное строение! На каждом этаже дежурит городская стража и данный им в подкрепление отряд пехоты – но я в последнее время получаю… угрозы. – Голос изменил ему на мгновение, и Лан внезапно увидела в его глазах следы бессонных ночей. – Анархисты, по-видимому, считают сегодняшнее событие символом всего того, против чего они настроены. Я не могу позволить меньшинству разрушить праздник добропорядочных граждан. Этот ирен должен стать символом богатства, власти и гордости нашего города.

Лан улыбнулась, но внутренне усомнилась: еще неизвестно, кто здесь в большинстве. Может быть, те, кто умирает сейчас с голоду у городских ворот? Или те, кто борется за человеческую жизнь в Кейвсайде? Вряд ли это те немногие избранные, что собрались сейчас внизу праздновать открытие здания, единственное предназначение которого – служить получению удовольствия и обозначению статуса.

Фулкром носился по городу под небольшим снегопадом.

В этом районе Виллджамура всюду, куда ни глянь, что-то строили или перестраивали. Лошади тянули по булыжной мостовой гигантские повозки, груженные камнем или бревнами. Фасады через один покрывала паутина лесов, словно сотканная неким гигантским пауком, а по ней к небесным высотам карабкались каменщики и другие рабочие.

Фулкром примчался в гостиницу, где остановился Ульрик, – хлипкое беленое строение, каких было много в нижних уровнях города. Он забарабанил в дверь комнаты жреца, но ему никто не ответил. В тесном, безвкусно декорированном холле с красными обоями на стенах, красной мебелью под старину и броскими картинами Фулкром разыскал хозяина гостиницы и принялся расспрашивать его о жреце.

– Нет, я его не видел, – отвечал тот.

– Может быть, вы слышали какие-нибудь звуки из его комнаты? – настаивал Фулкром. – Или к нему кто-нибудь приходил?

– Да нет, он тихий, ни с кем не общается. Никто к нему не ходит, ни друзья, ни родственники. В столовой с другими постояльцами он тоже не ест, хотя это нормально – кто бы захотел есть с этими придурками? – но, когда я прохожу мимо него, он всегда улыбается.

– А в его передвижениях нет ничего странного? – спросил Фулкром.

– В смысле – как он ходит?

– Нет, – вздохнул Фулкром. «Идиот!». – В смысле – когда он уходит и приходит?

– Встает с петухами, ложится с курами. Хотя в последние два дня он вроде как не возвращался.

– Благодарю за помощь. Если увидите его снова, пошлите мне сообщение в главное здание Инквизиции. Расходы вам оплатят.

– Сделаем, сэр.

Фулкром вернулся в свой кабинет в Инквизиции. Там, в тишине и относительном покое, он около часа просидел за столом, глядя в пространство и обдумывая происшедшее.

Дверь отворилась, Варкур заглянул внутрь и только потом стукнул в косяк. Для такого крупного румеля он двигался на удивление тихо.

– Фулкром, у тебя минутка есть?

– Конечно, сэр, входите.

Варкур аккуратно прикрыл за собой дверь и подошел к столу, неся в руках толстую пачку бумаг. Положил ее перед Фулкромом.

– Что это? – спросил тот.

– Заявления, вчерашние, – объяснил Варкур, видимо взволнованный. – Ты у нас занимаешься всякой чудно́й хренотенью. Тебе ее и разгребать.

– Простите, не понимаю.

– За прошлую ночь мы получили кучу заявлений, и все от граждан, которые… – Варкур наклонился к нему, словно стесняясь говорить вслух, – которые заявляют, что вчера ночью в их дома приходили мертвецы. Будь их один или двое, я бы засадил их в камеру на ночь, чтобы проспались. Но у нас тут более сорока заявлений граждан, которые пишут, что вчера ночью их посетили мертвые – или, по крайней мере, те, кого считают мертвыми, – и до смерти напугали их самих.

Фулкром медленно выдохнул.

– Хорошо, сэр. Я этим займусь.

– Только не говори об этом никому и не трать слишком много времени на эту ерунду. Не надо, чтобы люди видели, как мы бегаем и проверяем то, что вообще может оказаться неправдой.

– Я все понял, сэр, – заверил его Фулкром.

Варкур вышел из комнаты. У двери он остановился и сказал:

– Знаю, ты им не нянька, но все же – как эти твои Рыцари, готовы к сегодняшнему?

– Думаю, что да, сэр.

– Хорошо. Не люблю я, когда работу Инквизиции делают парни из городской стражи, тем более в присутствии императора. Слишком они заносчивы и нечувствительны к деталям. Зря нас туда не позвали – каждый раз, когда нам говорят, что мы где-то не нужны, там-то и жди беды.

Когда дверь за Варкуром наконец закрылась, Фулкром опустил голову на стол.

Все это становилось очень серьезно.

Его проблема не уходила. Когда-то он любил Адену больше жизни, много недель после ее смерти не мог заставить себя даже говорить о ней с кем-нибудь. Мало того, ее еще и обвинили в преступлении, которого она не совершала. Жестокий конец для такой красивой, изысканной женщины.

Люди тогда начали шептаться за его спиной – сначала говорили о том, как ему не повезло, выражали сочувствие, потом все стало куда серьезнее: сослуживцы стали подвергать сомнению его пригодность к работе следователя Инквизиции. Фулкром ушел в работу с головой и понял, что это единственный способ перестать думать о ней. Постепенно боль прошла, но осталось нечто вроде осадка в мыслях, от которого он не мог избавиться, как ни старался. Но вот прошли годы, и появилась Лан – эксцентричная, очаровательная, ни на кого не похожая. Некое подобие надежды затеплилось в его душе.

И вот прошлой ночью – и время-то как подгадала! – вернулась она… Фулкром начал перелистывать заявления прошлой ночи.

«Мой Джед стоял прямо у изножья кровати – двадцать лет прошло, а он был как мальчик».

«Я принимала ванну, когда из-за моей спины вылез призрак и начал меня целовать!»

«Их было двое – те самые, которые обобрали меня на улице до нитки два года тому назад, – стояли и светились, и ножи у них были те же самые, что в ту ночь. Они дразнили меня и мою жену, мы всю ночь потом не спали».

Все истории как две капли воды походили на его собственную – призраки и фантомы преследовали живых в Виллджамуре. «Что же натворил этот жрец, будь он неладен?»

Дорога внутри ирена освещалась многочисленными узорчатыми светильниками, в которых горело широкое конусообразное пламя. Белый мраморный пол, искрящиеся слюдой стены и потолок сверкали безукоризненной чистотой; их поверхности отражали звуки шагов и рикошетом отсылали их вдоль по коридору.

Лан нервничала под грузом возложенной на них ответственности.

Для Рыцарей это было не рядовое появление перед жителями города, когда их осыпали аплодисментами и комплиментами; нет, сегодня к каждому их шагу будут прикованы взгляды тысяч глаз. Случись что-нибудь, и люди бросятся искать защиты не у городской стражи, а у них, Рыцарей, – рукотворного символа надежды.

Коридор поворачивал не под прямыми углами, но плавно изгибался из стороны в сторону, наводя на мысли о гигантских размерах здания. Вскоре они оказались у железной винтовой лестницы, которая повела их вниз, мимо портретов знаменитых военных при всех регалиях. У подножия лестницы они повстречали отряд стражников в малиновой с серым форме, – обступив с четырех сторон Уртику, они продвигали его вперед, выставив перед собой тускло блестящие стальные щиты, точно собираясь ввязаться в драку.

И вот они уже уровнем ниже – помещения здесь просторнее, светлее, в потолках световые люки, вдоль лестниц деревянные перила, на стенах золоченые кенкеты. Все сверкает, точно во сне.

Повсюду слонялись люди, имевшие, как догадалась Лан, какое-то отношение к ирену. Богатеи, в роскошных туниках и платьях. И все до одного жаждали встречи со знаменитостями.

– Чудно́ как-то, – шепнула Тейну Лан.

– Обожаю, – отвечал Тейн, здороваясь за руку с каким-то торговцем. – Вот почему я так люблю бывать в тавернах. Обожаю, когда меня обожают. – И тут же в сторону: – Очень рад встрече. Сожалею, но мне нужно спешить.

– Тейн, – прервал его Вулдон, – не забывай следить за ними. Не пропускай ни одного их движения, особенно если оно покажется тебе странным.

– Слежу, большой брат, слежу. Я ведь слышу десятки разговоров сразу. Причем мне даже не надо думать об этом, все происходит само собой, а я могу сосредоточиться на другом.

– Ты как, нормально, Лан? – спросил Вулдон.

– Ага. – Лан вглядывалась в густеющую толпу, гомон которой достиг, казалось, предела.

Бритый мужчина в темно-коричневом капюшоне, чуть старше тридцати лет с виду, подошел к ней и стал требовать поцелуя – поклонник. Сначала она его игнорировала, не хотела устраивать сцену в публичном месте, но он не отступал, смеялся дурацким смехом.

– А ты прямо конфетка в этой форме, – промычал он и протянул руку, чтобы схватить ее за грудь.

Лан схватила его за протянутую руку, поддала коленкой в живот, и он перегнулся пополам. С неожиданной силой, удивившей ее саму, она рванула его за волосы вверх и сжала ему горло. И прорычала, глядя в его пьяную рожу, от которой разило алкоголем:

– Оставь меня в покое, понял?

Человек с трудом кивнул, и она отпихнула его от себя. Хватаясь за горло руками, он скрылся в толпе.

– Классно ты его отделала, – серьезно сказал Вулдон. – Готов поспорить, быть женщиной в твоем положении не так-то просто – то и дело натыкаешься на такие вот сюрпризы.

– Пошел ты!

И снова вперед, через толпу народа, следом за стражниками, которые уже разомкнули свое каре, подойдя сзади к платформе в огромном атриуме, устроенной так, чтобы ее можно было видеть с любого уровня ниже. Над платформой два огромных световых люка: деревянный переплет заполняют стекла такой прозрачности и чистоты, равных которым Лан не видела никогда. Воздух внутри был ничуть не спертым, дышать было так же легко, как на любом уличном ирене. В то же время трубы нового, завезенного из Виллирена отопления время от времени тихонько покашливали, поперхнувшись огненным зерном, и наполняли теплом здание. «С ума сойти…»

Увидев над собой императора, люди стихли.

Откашлявшись, он начал:

– Сегодня знаменательный день. День прогресса…

Пока он читал по памяти подготовленную заранее речь, Рыцари заняли позицию за стражей, против другой стороны, откуда им было хорошо видно все происходящее. Магазины – общим числом около сотни – занимали три этажа; в основном в них торговали шляпами и одеждой, но также и кое-чем другим – дизайнерской мебелью и даже оружием; между магазинами встречались и бистро.

– …из новейших материалов, разработанных в сотрудничестве с культистами, с использованием технологий великих древних, живших за тысячу лет до нас…

На верхнем уровне, у перил, расположились стрелки с заряженными арбалетами. Один из них глянул на Лан, кивнул и только потом перевел взгляд на людей внизу. Пока император продолжал свою речь, Лан тоже стала обшаривать взглядом толпу в поисках любых признаков беспокойства.

Хотя каких именно признаков надо было ожидать, оставалось непонятным. На входе всех без исключения обыскали, изъяв любое оружие, – шаг, казавшийся насмешкой на фоне того, что скоро здесь будут продавать любые клинки отменного качества. Лан обратила внимание на людей в цветах корпорации Шелби: белые ремни на фоне темно-красной формы бросались в глаза. Похоже, их наняли охранять самые дорогие магазины.

Она сосредоточилась на руках людей: вот кто-то полез в карман, словно собираясь достать что-то оттуда, кто-то пихает локтями соседей, многие жестикулируют.

Вдруг за стеклом на крыше что-то мелькнуло. Может быть, птеродетта или патрулирующая гаруда?

Но тут ее отвлек шум снизу. На кого-то упал портрет. В углу сразу вскипел смех, ошеломленного мужчину вытащили из-под рамы, поставили на ноги, а он все вертел головой, пока стражники возвращали картину на место. Затем пострадавшего увели.

Император говорил без запинки, его голос заполнял огромное пространство атриума. Люди слушали его с интересом. И тут Лан показалось, что шевеление на крыше повторилось.

Протолкавшись через ряды стражи, она добралась до Тейна и Вулдона, которые следили за толпой внизу.

– Пойду схожу на крышу, – сказала она. – Туда можно как-нибудь выйти, не привлекая внимания?

– Так же, как пришли, – шепнул Вулдон, водя глазами по ирену. – Поддержка нужна?

– Не знаю пока. Посмотреть хочется.

– Ну хорошо. Мы здесь, если что.

Лан взглянула через чердачный люк наверх, где над ней простиралась крыша, схватилась за края и, пользуясь больше цирковыми навыками, чем своими новыми силами, подтянулась.

На крыше она съежилась рядом с водостоком на корточках – ветер толкал ее с такой силой, точно хотел сбросить назад в люк, пряди волос облепили лицо; она убрала их, чтобы не мешали. Повсюду вдали взмывали в туманную высь городские башни.

Крыша уходила вверх плавным изгибом; материал кровли напоминал шифер, только шершавый; на нем легко было держаться. Где-то впереди сверкали стеклами световые люки. Каждый был в ширину шагов по двадцать.

И там, прямо возле одного из люков, она увидела… ползущую тварь. Лан передвинулась вдоль края крыши чуть дальше, чтобы лучше рассмотреть ее, не привлекая внимания к себе. С этой новой позиции она хорошо видела тело, покрытое морщинистой коричневой кожей, вдвое крупнее человеческого, короткие лапы, обрубок хвоста…

Лан оступилась на плохо закрепленной плитке, та громыхнула под ее ногой; тварь сначала застыла, услышав шум, потом повернулась: у нее не было морды – ни глаз, ни носа, ни ушей, – только пасть, утыканная рядами острых зубов, истекающая слюной.

Тварь затопотала на месте, разворачиваясь. Густая слизь падала из пасти ей под лапы. Вдруг с неожиданной, ошеломительной скоростью тварь бросилась вперед. Когда между ними оставалось всего несколько шагов, Лан подпрыгнула и взмыла в воздух. Тварь вскинулась на дыбы, когтя передними лапами пустоту, пытаясь затормозить на краю крыши, но не смогла, и через пару минут снизу донесся глухой звук: ее тело ударилось о булыжную мостовую.

Снизившись, Лан заглянула через карниз. Внизу, в пустынном переулке, она увидела пурпурную каплю из плоти и требухи.

«Что это еще за дрянь?»

Лан осмотрела крышу, но ничего такого больше не увидела. Тогда она пошла вдоль края, время от времени взглядывая вниз.

Позади ирена группа людей в темных плащах и шарфах на лицах стояла в окружении ведер с водой. Лан разглядела, что они ставили перед собой на землю какие-то темные комки размером с ладонь, а потом поливали их водой из ведер. Непонятная масса начинала подергиваться и шевелиться, растягиваться и раздуваться во всех направлениях.

Темный комок принял форму точно такой же твари, какая атаковала ее за минуту до этого, и один из трех неизвестных, держа перед собой меч – явно для защиты, – стал пинками подгонять ее к стене ирена, по которой она полезла вверх, пока не скрылась из виду. Провожатый вернулся к своим, которые тем временем вытряхнули из мешка третий комок и повторили весь процесс сначала.

Жуткие вопли и крики о помощи понеслись тем временем из ирена; градус истерии, царившей внутри, чувствовался даже через крышу.

Лан шагнула с края. Она зависла в воздухе, прицелилась и с точно рассчитанной скоростью рухнула в переулок, чтобы не пострадать самой, но наверняка повредить троицу внизу. Она врезалась в двоих сразу, попав одному ногой в затылок, другому в грудь, и они, упав, лежали очень тихо – то ли мертвые, то ли без сознания. Третий замахнулся на нее мечом, но Лан активизировала свою способность аккумулировать энергию – и меч, вырвавшись из его рук, загрохотал по мостовой. Не дав ему опомниться, она дважды коротко ударила его в живот, пнула ногой в лицо, и тот упал рядом со своим мечом.

После падения у нее болела нога, но она, не обращая на нее внимания, сняла шарфы с лиц двух незнакомцев – это оказались мужчина и женщина, – но никого из них не узнала. Женщина не подходила под описание Шалев. Все трое были еще живы, так что она стащила их в одну кучу и порвала на узкие полосы опустевший холщовый мешок. Потом связала их по рукам и ногам крепко-накрепко.

Собрав мечи, она припустила к передней части здания, где из главных дверей ирена уже вытекал на широкую Гата-Маер поток горожан. Три недавно созданные твари атаковали их сзади, побуждая бежать быстрее.

Лан снова воспользовалась запасами своей энергии и поднялась в воздух. Описав дугу, она обрушилась на одну из тварей сверху и по самую рукоятку вогнала в ее затылок меч; тварь осела, коротко простонала и застыла. Обойдя тварь спереди, она увидела, как от нее во все стороны разбегаются люди, да и было отчего: из пасти мертвой твари свисала человеческая нога в сапоге, а пол вокруг нее устилали тела тех, кто не успел убежать: у каждого не хватало одной, а то и двух конечностей. Хорошо еще военные времени даром не теряли и помогали людям побыстрее укрыться от опасности, нимало не затрудняя себя уничтожением тварей.

Еще одно чудовище было уничтожено таким же образом, что и первое: мечом в затылок; на этот раз жучки-кровавики не заставили себя ждать. Они редко встречались на такой высоте, но теперь нахлынули блестящим черным потоком и пировали, вырывая мощными челюстями фрагменты плоти из ран.

Последняя тварь оказала сопротивление. Она бросилась на Лан; та подпрыгнула и, подтянув ноги так, что легла в воздухе почти горизонтально, вонзила меч в боковую поверхность головопасти. Но тварь умерла не сразу – удар оказался недостаточно силен. Еще некоторое время она, истекая кровью, топталась вокруг своей оси, утратив способность контролировать движения. При этом она пыталась броситься на любого, кто пробегал мимо. Вскочив ей на загривок, Лан опустилась на одно колено и вогнала клинок в толстую шкуру на ее шее. С громким свистом тварь опустилась на землю и издохла. Взглянув на фасад нового ирена, этого торжества роскоши и современности, Лан заметила на нем две развевающиеся черные тряпки.

«Как же сюда попали анархисты?»

Она побежала ко входу, проталкиваясь через толпу, а когда та стала слишком плотной, просто поднялась в воздух и побежала у всех над головами. На землю она опустилась уже перед самым входом, у распахнутых двойных дверей.

Там она замерла от ужаса, увидев то, что было внутри.

Торжественное открытие ирена превратилось в кровавую бойню. Кровь лужами стояла на полу, сверху дождем сыпались стрелы из луков и арбалетов, без разбора поражавшие не только чудовищ, но и ни в чем не повинных людей. Взбесившиеся исчадия ада метались по мраморному вестибюлю, хватая зубами все, что движется, скользя в крови и разрывая на части все, что попадало в их пасти.

Вулдон, судя по всему, был где-то рядом. Точно, вон он, в дальнем конце вестибюля, в каждой руке по мечу, разит паршивых выродков направо и налево. Тейн был повсюду сразу; пользуясь своим необычайным проворством и ловкостью, он выхватывал людей чуть ли не из пасти чудовищ и успевал еще когтистой лапой полоснуть то по одной чешуйчатой спине, то по другой.

Твари, хотя и свирепые, оказались нестойкими; они плохо соображали, неважно контролировали свои движения и вообще были ужасно неуклюжими. С каждой минутой их становилось все меньше; наконец издохла последняя, а вокруг всхлипывали люди, раненые звали на помощь, и весь еще недавно девственно-белый пол покрывали темно-красные лужи и крошево из костей. Всего чудовищ оказалось штук двадцать, каждое значительно выше и крупнее Вулдона. Тот уже стаскивал трупы в кучу, а Тейн, весь в чужой крови, стоял и созерцал картину побоища, точно силясь понять, как такое могло произойти. Высоко над ними снова появился император Уртика, вышедший из-под прикрытия солдат, чтобы осмотреть кровопролитие внизу.

Даже издалека Лан видела, как он шокирован. Вдруг стекло в одном из световых люков треснуло, осколки посыпались вниз. Острые, точно прозрачные мечи, они падали на мраморный пол и разбивались вдребезги, а из дыры в потолке полыхнула вспышка пурпурного света; из нее появилась женщина с бритой головой, в темном плаще, который развевался вокруг нее, когда она спускалась вниз. Шалев.

Наверху Уртика уже нырнул в свой металлический панцирь, а Лан во весь дух мчалась к преступной культистке, намереваясь во что бы то ни стало перехватить ее, пока та не наделала дел. Вулдон и Тейн, наоборот, спешили к императору и, крича: «Уберите его, укройте его, вы, черти!» – отталкивали солдат от края, пока снайперы целили в Шалев.

Женщина встала на одно колено, вскинула над собой согнутую в локте руку, точно для защиты, в ее другой руке мелькнул какой-то механизм. Стрелы со звоном врезались в невидимую стену, но не отскакивали от нее, как от обычного препятствия, а, повисев мгновение в воздухе, точно время вдруг остановилось, безвредно осыпа́лись на пол.

Лан уже почти поравнялась с Шалев, их разделяло всего шагов тридцать; император был где-то наверху сзади. Шалев выпрямилась, угрожая реликвией отряду солдат, которые прикрывали императора. Лан настроилась на ощущение встроенного в ее тело аппарата, того самого, что обладал способностью отталкивать огонь, и стала ждать, пока сила аккумулируется внутри ее, стараясь накопить ее побольше, хотя и рисковала сама при этом разорваться на части.

Когда реликвия в руках Шалев ожила, Лан подпрыгнула, вытянула руки и вытолкнула из себя всю накопившуюся внутри энергию, сотрясаясь в полете, точно выпускающий воздух шар.

Стремительными толчками покидая ее парящее в воздухе тело, энергия перерубила поток света, шедший из реликвии Шалев. Лан показалось, будто из нее вытягивают душу. Она конвульсивно содрогнулась и включила другой имплантированный в ее тело механизм.

И увидела россыпь пурпурных искр.

Услышала крики.

Потом вокруг была только чернота.

Фулкром отыскал священника позже, в тот же день. Посыльный принес долгожданную весть о его возвращении в гостиницу, и Фулкром понесся через весь город, несмотря на грозно нахмурившееся небо.

– Ульрик, – начал он с порога, – что ты натворил? Ты же выпустил мертвых.

Жрец вздохнул, нисколько не удивленный.

– Вижу, ты тоже заметил.

– Еще бы мне не заметить! – перебил его Фулкром. – И не я один, знаешь ли.

Жрец робко отвернулся и побрел к печке, пошевелить угли. Жестом он пригласил Фулкрома войти, и тот прикрыл за собой дверь.

Причудливые фрагменты пергамента устилали пол, между ними тут и там стояли пустые бутылки с оплавленными свечами. Пробираясь между пергаментами, Фулкром заглянул в некоторые из них, – кстати, пергаменты, оказывается, были не только на полу, но также на стенах и даже на окне, – но обнаружил, что не может не то что прочесть их, но даже опознать язык, на котором они написаны. Конечно, он был не специалист в таких делах, но все же шрифт, который в одних фрагментах был совершенно неузнаваем, точно инопланетный, в других выглядел смутно знакомым, как далекое эхо ямурского. Странные символы, таинственные рисунки и резные деревянные фигурки окружали его со всех сторон.

Ульрик продолжал рассеянно ворошить угли кочергой.

– Зачем ты сделал то… то, что нужно было сделать для того, чтобы выпустить духов в город? – спросил Фулкром.

– Вообще-то, я не собирался этого делать, – ответил Ульрик. – Надеюсь, я не совершил ничего противозаконного. Ты ведь пришел не затем, чтобы арестовать меня, правда?

Фулкром угрюмо усмехнулся.

– Даже не представляю, за что бы я мог тебя арестовать.

– Вот и хорошо, – отвечал Ульрик. – Если ты не за этим пришел, так, может, выпьем чаю? Мы на востоке завариваем его совсем по-другому. – И Ульрик потянулся к маленькому круглому чайнику, подвешенному над огнем.

– Ладно, чай так чай, – сказал Фулкром. – А потом ты расскажешь мне, что именно ты сделал и как, ведь я считал, что показываю тебе всего лишь дорогу в библиотеку, а оказалось, что я проводил тебя в какие-то иные уровни бытия.

– Что лишний раз подтверждает, как мало жители города знают о своих библиотеках, – ответил Ульрик. Тем временем он, покрыв руки плотной тканью, поднял с огня чайник, отнес его в сторону и стал наливать чай в маленькие фарфоровые чашечки.

Потом передал одну Фулкрому, и тот сделал глоток. Напиток оказался вкуснейшим; пожалуй, он никогда раньше не пробовал ничего подобного – жидкость согревала, питала и успокаивала. Фулкром почувствовал, как, против его воли, утихает наполнявшая его ярость.

Ульрик определенно не любил торопиться. Вот и теперь он медленно опустился на потрепанный кожаный стул и не спеша стал пить свой чай.

– Трудно объяснить, куда я ходил и что делал. Возможно, проще будет показать. Лучше тебе взглянуть на них своими глазами, на этих существ, ты ведь любишь во всем доходить до самой сути.

– Ты про подземный мир? – спросил Фулкром. – Ведь это оттуда просачиваются мертвые?

– Под городом, под миром… Честно говоря, по-моему, все эти названия ничего не объясняют, но пока придется обойтись ими. Да, речь идет о пространстве под городом, где обитают пойманные души и куда втекают пять рек.

– Реки под городом? Но это же смешно.

– Из всего, что тебе довелось увидеть в последнее время, реки под городом, возможно, еще не самое комичное.

– Верно, – согласился Фулкром. Он уже утратил ясное представление о том, что считать странным, а что нет. Но поскольку он сам отвечал за такие вещи в Инквизиции, то чувствовал себя обязанным разобраться до конца. – Ладно, пошли, я хочу поглядеть.

– Так тому и быть, – ответил Ульрик.

На город обрушился нежданный снегопад, по древним улицам несло крупные хлопья снега. День клонился к вечеру, и горожане благоразумно сидели по домам, спасаясь от плохой погоды, – все, кроме подростков и детей, которые жадно рассматривали новые рисунки и истории МифоТворца, расклеенные им накануне.

Тысячи окон над ними излучали теплый мягкий свет – это горели лампы, свечи, камины. Птеродетты, спасаясь от снега на подоконниках и под карнизами, заглядывали в окна жилищ, пока маленьких пернатых вуайеристов не разогнала промчавшаяся вверху гаруда.

Пройдя через сад стеклянных цветов – место, где в городе был впервые убит стражник, – и поднявшись по лестнице, Ульрик и Фулкром вошли в библиотеку, где сразу устремились в просторный зал, освещенный в основном масляными лампами. Два высоких витражных окна пропускали разноцветный свет в верхние этажи; правда, сейчас, когда снаружи бушевала пурга, внутри было очень мрачно.

Ульрик уже знал многих здешних служащих по именам, и теперь, прежде чем заговорить с ними, сложил руки ладонями вместе и слегка склонил голову в знак приветствия. Один библиотекарь протянул Ульрику фонарь, чтобы они могли сами освещать себе путь, и монах рассыпался в благодарностях.

– Люди здесь очень хорошие, – зашептал он Фулкрому. – Больше всего на свете они любят книги – восхитительное человеческое качество, не правда ли?

Они как раз шли мимо желтовато-белого, украшенного богатой резьбой балкончика. С него открывался вид на скрипторий – громадный каменный зал, где множество молодых мужчин и женщин в плащах сидели за пюпитрами, согнувшись каждый над своим пергаментом, каждый со своей толстой свечой.

– Бедняги, – посочувствовал им Ульрик. – С годами их зрение утратит прежнюю остроту. Спины согнутся. Суставы начнут болеть. За всякое знание приходится платить болью.

Кто-то внизу поднял голову и, приложив палец к губам, послал им строгий взгляд и жестом велел проходить.

В темном коридоре Ульрик взволнованно зашептал Фулкрому:

– Это первый скрипторий вне стен джорсалирского монастыря или церкви, который я вижу. Несчастные молодые писцы трудятся не на церковь, а на империю, многие из них еще совсем дети, только что из школы. Потихоньку заглядывал в их пергаменты, посмотреть, что они пишут, – оказалось, в основном копируют речи политиков и угрозы, адресованные разным племенам в составе империи, на их языках. Некоторые переписывают пособия по обучению ямурскому. Идет планомерное поглощение языков.

Жрец выжидательно смотрел на Фулкрома.

– Ничего противозаконного тут нет, – отвечал он. – Возможно, ты думаешь, что это неправильно, но людей на окраинах империи нужно приучать к нашим обычаям.

– Да ты хотя бы бывал на этих окраинах, говорил с теми, кого здесь называют дикарями? – набросился на него Ульрик, впервые за все время позволив себе вспышку гнева.

– Нет, но…

– Вот и не повторяй чепухи. Это простые, мирные люди, следователь, и они подвергаются эксплуатации. Ложь вашей империи развращает их. Насильственное обучение языку и обычаям победителей приводит к потере ими своего «я» и к еще большему закабалению. Посмотри на свой город: беженцы за его стенами умирают от голода и холода, и никому нет до них никакого дела; жители Кейвсайда, униженные и доведенные до отчаяния, с оружием в руках борются за равные с богатыми права на жизнь. Виллджамур – город, где нуждами многих жертвуют ради удобства меньшинства. И при всем этом ты искренне считаешь другие народы дикарями?

Фулкром задумался. Ульрик чем-то напоминал ему прежнего наставника, инспектора Джерида, и Фулкрому вдруг стало неловко.

Грубый голос Вулдона.

Шарканье шагов неподалеку, голоса стражников, лениво перекидывающихся словами, ароматы.

С усилием Лан разлепила глаза.

Блестящие стеклянные пузырьки с разноцветным содержимым окружали ее со всех сторон, на некоторых были этикетки. Ровными рядами они стояли на полках и в стеклянных шкафах. Позади длинного стола, точнее, прилавка были баночки с другим содержимым, наподобие пудры, и вдруг она поняла, что именно эти баночки и пузырьки распространяют те запахи, которые она чувствовала.

В полумраке комнаты она разглядела Тейна, стоявшего рядом с ней на коленях: его мохнатое лицо выражало тревогу.

– Леди очнулась, – объявил он.

Вулдон громыхнул где-то над ними и тоже опустился на корточки рядом с ней, придерживаясь одной рукой за пол, чтобы не упасть.

– Как самочувствие, Лан? – спросил он непривычно нежно.

– Дерьмовое, – ответила Лан.

– Вид у тебя соответствующий, – сказал Тейн и наконец-то улыбнулся – ей сразу стало легче.

– Спасибо, – вздохнула Лан.

Пришел культист, белокурый мужчина чуть старше тридцати, знакомый с виду, – он работал где-то недалеко от их убежища на вершине утеса – и сделал Лан укол в живот, на что та от усталости даже не обратила внимания. Вскоре к ней вернулась способность ощущать окружающий мир – заныла спина, она почувствовала, что лежит на голом холодном полу. Общее состояние у нее было, как после схватки с медведем.

– Что случилось? – спросила Лан.

– Шалев случилась, – ответил Вулдон, потирая широкую нижнюю челюсть. Он отошел, чтобы не мешать культисту оценить состояние пациентки, но тот скоро кивнул, похоже удовлетворенный процессом, и скрылся. – А еще, – продолжил Вулдон, – ты, кажется, спасла императору жизнь. По крайней мере, он так думает.

– Этого я не помню, – отвечала Лан.

Вулдон стал пересказывать ей последовательность событий. Шалев направила на императора реликвию, чтобы убить его магией, но благодаря вмешательству Лан остальным хватило времени, чтобы отвести его в безопасное место. Вулдон и Тейн, проводив его в эвакуационный тоннель, тут же вернулись и успели застать оглушенную взрывом Шалев прежде, чем та растаяла в цветном тумане, причем ее ранения не помешали ей предварительно отправить на тот свет двух снайперов.

– Уртика, наверное, захочет повторить ту презентацию, чтобы еще раз похвастаться нами перед публикой, – заключил Вулдон с улыбкой, что для него было большой редкостью. – Так что ты молодец, девочка.

Ей было приятно заслужить наконец его одобрение. А еще ей была важна вера Вулдона в ее способности, и она радовалась, что ее сегодняшняя жертва не была, по крайней мере, напрасной.

– Где мы?

– В аптеке, – сказал Вулдон. – Все в том же ирене.

– Значит, Шалев мы не взяли.

– Еще возьмем, – сказал Вулдон. – Зато теперь мы знаем, что она уязвима, а это уже кое-что. Еще мы знаем, что она предсказуема – любит большие события, своего рода шоу, а на этом ее можно будет попытаться поймать.

– Тогда почему у меня такое чувство, будто мы проиграли? – спросила Лан.

Вулдон, кряхтя, поднялся.

– Это уже твоя личная проблема. Ничем не могу помочь. Разве что советом – наслаждайся всеобщим вниманием и славой, вот как Тейн.

Лан попыталась сесть, но не смогла – устала. Она уперлась локтями в пол и засмеялась – голова кружилась, тянуло в сон. Потом она повернулась на живот, что далось ей с трудом: синяки болели, внутри творилось бог знает что.

Вулдон помог ей встать, а Тейн вдруг уставился на что-то за их спинами.

Кто-то, бряцая оружием, загородил собой дверь. Это оказался молодой солдат. Схватившись обеими руками за косяки и задыхаясь от бега, он сказал:

– Снова беда, теперь в Кейвсайде. Нам нужна помощь, срочно. Ситуация выходит из-под контроля.

Вулдон надвинулся на солдата.

– Что стряслось? – спросил он хмуро.

– Анархисты, – проговорил солдат. – Анархисты организовали в пещерах марш протеста. И вывели всех наверх. Протестующих. Угроза мятежа. Всюду хаос.

Вулдон вздохнул и бросил взгляд на Лан.

– Как насчет погеройствовать еще немного?

Глава двадцать четвертая

Одни книжные шкафы занимали собой проемы между дверями, другие сами были дверями. За ними открывались пространства, занятые текстами разных народов и эпох. На книгах лежала вековая пыль. Крысы шмыгали под ногами, пугаясь света фонарей, пауки разбегались по углам. Чем дальше вглубь неизвестного хранилища они заходили, тем беднее делалась обстановка – иные комнаты годились только для самых примитивных собраний давно забытых томов.

– И тебе разрешают заходить в такую даль? – спросил Фулкром.

– По-моему, они даже не подозревают о существовании этих комнат, – весело отвечал Ульрик. – Наш маршрут, как ты мог заметить, был довольно извилистым – это потому, что мы сейчас в некоем подобии лабиринта. В древних библиотеках такое не редкость, могу даже предположить, что их строили по одному проекту. Их создатели подразумевали наличие в них потайных зон, предназначенных для хранения информации, которая позволяла бы власть имущим оставаться у власти, манипулируя сознанием большинства и даже переписывая, при необходимости, историю. Подозреваю также, что здесь действовали силы, о существовании которых не знали ни императоры, ни короли. Такова природа знания: владеть им может всякий, но и злоупотреблять также.

Комната за комнатой, одна не похожа на другую, петли коридоров. Почти час Фулкром не видел впереди ничего, кроме зажженного фонаря и профиля Ульрика, выхваченного слабым светом из тьмы. Время от времени жрец тормозил то на одном перекрестке, то на другом, каждый раз выбирая из всех возможных вариантов пути тот, где было темнее всего. Один раз он поднес фонарь к стене, чтобы показать Фулкрому граффити из прошлого. Тот увидел список имен и указаний пути, написанных шрифтом, вот уже две тысячи лет как вышедшим из употребления. Однако здесь попадались и совсем чужеродные языки.

– Долго еще? – спросил Фулкром, сам понимая, что говорит капризно, как уставший ребенок.

– Еще столько же, – отвечал Ульрик.

– Этим путем шли мертвые?

– Я плохо представляю себе их… методы, – сознался Ульрик. – Похоже, что и мои знания не безграничны, хотя я притворяюсь, будто мне известно многое.

– Вот и я тоже, – буркнул Фулкром.

Плакаты, которые они несли, призывали к мирному решению проблем, в то время как сами они являли собой воплощение угрозы. Закатное солнце освещало вышедших из пещер мужчин, женщин, детей, стариков, людей, румелей и старых гаруд с переломанными крыльями. Радикально настроенные обитатели подземелья объединились в этом марше с искателями перемен. Похоже, что недовольство народа достигло критической массы.

Примостившись на стене бок о бок со стражей в щегольской малиновой форме и серых доспехах, Рыцари наблюдали за происходящим.

– Вот ведь ублюдки подземные! – буркнул солдат в форме корпорации Шелби.

– Ага, – поддакнул ему другой, опершись на меч. – И так живут за наш счет, а теперь еще выползли свою заразу распространять.

– За что вы их так ненавидите? – спросила Лан.

– За то, что они вылезают из своих вонючих подземелий и тырят тут все подряд, чтобы им там жить было на что, – сказал первый солдат, надевая шлем, словно для боя. – Отнимают еду у честных работяг, тянут все, что плохо лежит, насилуют женщин.

Лан вспомнился тот краткий эпизод ее жизни, когда она только что сбежала из дома. Ей хотелось припомнить, что за люди окружали ее тогда в Кейвсайде, но она поняла, что бо́льшую часть времени была пьяна или одурманена травой. Только неясный образ девушки, которая подобрала ее где-то на улице и помогла отмыться, встал в ее памяти – позже они стали подругами, каждая скрывала свои секреты.

Люди тысячами текли им навстречу – целая река обид и несчастий, копившихся долгие годы. Они запрудили все улицы, ведущие в Кейвсайд, – море дешевых штанов и рубах по подземной моде, серых и коричневых балахонов. Лан невольно отметила, что женщины были одеты в точности как мужчины. Она не представляла, для чего могли понадобиться Рыцари в такой ситуации, которую, вне всякого сомнения, надо было решать путем переговоров.

Сосредоточившись, она стала разбирать требования, которые скандировали эти люди, и надписи на их плакатах.

Кейвсайдеры требовали уважения. Они требовали, чтобы правительство вкладывало средства в рабочие места, здравоохранение, улучшение жилищных условий для всех, а не только на шикарные ирены для богатых. Они требовали накормить голодающих за стенами города. А еще расширения прав женщин, разрешения варварских культур и религий в регионах и права голоса для всех жителей Кейвсайда, в том числе тех, кому негде было жить. Они требовали ограничить произвол городской стражи и Рыцарей и прекратить истребление обитателей Кейвсайда. Было очевидно, что для них любой властный орган – средство подавления и угнетения. Об этом кричали их лозунги. Доски с намалеванными на них символами новых анархистов плыли над толпой.

Все виды тревоги слились в этой толпе воедино, и Лан была потрясена исходившей от нее негативной энергией и вызовом. Она чувствовала, что эта толпа ненавидит ее, причем такой острой ненавистью, какой она никогда не встречала раньше, – а ведь в ненависти она знала толк.

– А ну валите к ним! – крикнул один солдат.

Вулдон всей тушей повернулся к нему. Вот когда его вспыльчивый нрав пришелся к месту.

– А ты еще кто такой выискался, – рыкнул он, – чтобы говорить так с нами?

Солдат испугался.

– Я, это, ничего такого не хотел. Просто помогите нам, что ли. Честно…

– Нам приказывают сверху. – Не успел он договорить, как с неба свалился посыльный с требованием императора встретить толпу протестующих лицом к лицу.

– Что, прямо вот так выйти к ним? – спросила Лан.

– Это наша работа, – оборвал ее Вулдон. – Надо – значит надо. Пошли.

И они принялись за дело. Тейн и Вулдон спустились со стены, Лан плавно скользнула вниз. Потом короткими перебежками они пустились по узким переулкам, прячась то за гранитной стеной, то за фасадом какой-нибудь таверны. Когда они достигли передней линии протестующих, стража и драгуны уже заблокировали все проходы. Лан догадалась, что армию направили на разгон демонстрантов.

– Что будем делать? – спросила она Вулдона.

Тот бросил взгляд на море серых шлемов. Здесь, на улице, ропот и шум толпы оглушали.

– Дорога уходит вниз, к пещерам, я только плакаты и вижу.

Вдруг Тейн сказал:

– Гляньте-ка, кто у нас тут.

Крыши на всех подступах к Кейвсайду кишели лучниками в зеленой и коричневой форме. Оскользаясь на влажной черепице, они упрямо, как муравьи, лезли по конькам и выступам, пока не заняли удобные для обстрела позиции.

Лан стало не по себе, тем более что Вулдон и Тейн, похоже, не имели понятия о том, что делать в такой ситуации. Она не сомневалась, что солдаты в передних рядах уже обнажили мечи, готовые броситься в бой.

«Против своего народа? Так не должно быть. Это ведь не бунт, не война, это мирный марш».

– Кто здесь главный? – зычно гаркнул Вулдон.

Стражники в задних рядах завертели головами, чтобы разглядеть его как следует, и скоро весть об их прибытии достигла передних. Через пару минут старший офицер – крепко сложенный ветеран – протолкался через ряды своих людей, чтобы поговорить с Рыцарями. Они отошли в сторонку, в тень какого-то бистро, подальше от зоны потенциального конфликта.

– Объясни мне попроще, – обратился к нему Вулдон, – что за фигня тут творится?

Солдат снял шлем, обнажив морщинистое лицо с широким носом и седой клочковатой бородой. Выражение его глаз выдавало неуверенность. «Он тоже не знает, что делать».

– Совет отдал военным приказ не пускать демонстрацию дальше. Они прошли от пещер полмили, сея хаос. С этого уровня эвакуировали всех – люди боятся за свою жизнь.

– Но это же мирный протест, а не война, – возразила Лан.

– А ты что, с ними в сговоре? – яростно набросился на нее офицер и тут же рассмеялся. – Да я шучу, детка. Только предоставь это дело мужчинам, ладно?

Она посмотрела на Вулдона – тот согласно кивнул. Тогда Лан схватила солдата за горло и прижала его спиной к стене; пользуясь своей силой, она даже приподняла его на несколько футов над землей. Его щит и меч лязгнули по камням мостовой, и несколько солдат из задней шеренги обернулись на звук, но Тейн показал когти, и они не рискнули подойти.

Лан ровным голосом выговаривала между тем ветерану:

– Я тебе не детка, и не смей обращаться со мной, как со шлюхой крашеной. Мы за неделю сделали для этого города больше, чем ты за всю свою жизнь.

– Ладно, ладно, леди… я же пошутил, – забулькал он.

Лан отпустила его, но не на землю – последний фут ему пришлось пролететь. Солдат грохнулся на колени среди отбросов и грязных луж. Когда Вулдон протянул ему руку и, поставив его на ноги, преувеличенно-заботливо отряхнул от грязи его форму, солдат ответил ему презрительным взглядом.

– Так о чем бишь я? – дохнул Вулдон ему в лицо. – А, да, мы получили приказ разрядить ситуацию.

– Мы тоже, – ответил офицер. – Слушайте, вперед я вас пропущу, но больше ничего от меня не ждите. Вам надо в партер? Прекрасно. Лучше уж вы, чем я.

Он отдал несколько коротких приказов, и в строю образовался проход, через который Рыцари выбрались к передним рядам протестующих. Среди солдат они, к своему удивлению, заметили не только мужчин, но и нескольких женщин из отрядов драгун, пехоты и городской стражи; военные стояли со щитами на изготовку, с мечами наголо, их головы покрывали шлемы.

Пройдя вперед, Рыцари оказались лицом к лицу с протестующими – толпа запрудила улицу во всю ширь, что составляло около пятидесяти футов. Мощные гранитные стены вздымались на всем протяжении улицы с обеих сторон – явление, нехарактерное для Виллджамура; по пути сюда они миновали множество домов-террас. А значит, деваться демонстрации было некуда.

Идти можно было только вперед или назад.

Либо на военных, либо в пещеры.

Из окон кое-где выглядывали жители, они выкрикивали проклятия обитателям Кейвсайда, швыряли в них отбросами. Крыши ощетинились лучниками, хорошо видимыми на фоне ясного неба. Над головами людей промчались и скрылись гаруды – должно быть, полетели с донесениями.

Рыцари оказались лицом к лицу с кейвсайдерами, которые остановились, не дойдя до рядов военных шагов двадцать, и тут же в них полетели оскорбления.

Лан была унижена. Почему люди никогда не видят дальше своего носа? Они принесли сюда плакаты, на которых было написано, что ее присутствие подавляет их, что кейвсайдеры – жертвы Рыцарей, служащих лишь богатым и их привилегиям. Но разве это правда? Разве она продала свою душу за деньги?

Вулдон и Тейн выступили вперед и пробовали заговорить с предводителями марша, чем вызвали новый град оскорблений.

Вернувшись на место, Вулдон со вздохом сказал:

– Мы тут ничем не поможем. Они протестуют в том числе из-за нас. Наше присутствие только ухудшает дело.

Вдруг мимо пролетел какой-то предмет – бутылка; разбившись о булыжники в двух шагах от них, она вспыхнула. Растекшаяся по мостовой лужа пылала. Лан могла поклясться, что бутылка прилетела сзади, со стороны солдат, а не протестующих.

Раздался металлический лязг: в мгновение ока передние ряды военных, сомкнув щиты, двинулись мимо Рыцарей. Чуть дальше разорвалась еще одна бутылка. Эта явно грохнулась откуда-то сверху. «Лучники? Зачем это им?» Повалил черный дым, внезапно посыпал густой снег.

– Понятно, – сказал Вулдон, вертя головой направо и налево. – Вот черт, теперь мне все ясно.

– Что? Что тебе ясно? – спросила Лан.

– Бойню они решили тут устроить, вот что! – рявкнул Вулдон.

– Может, нам прекратить это, пока не поздно? – спросил Тейн, торопливо вертя головой. Оскорбления становились все громче и чаще.

Вулдон в отчаянии покачал головой.

– Что, человек-кот, мы можем тут поделать? Военные уже сделали свой выбор. Их тут сотни, а нас всего трое.

– Нельзя же просто стоять и смотреть, – взмолилась Лан. – Мы ведь должны заботиться о жителях этого города – а значит и о кейвсайдерах тоже, разве нет? Они заслуживают нашей защиты, так же как и все.

Движение наверху: лучники натянули тетивы, прицелились.

– Сматываемся, – приказал им Вулдон. Он наставил указательный палец на своих компаньонов, отчитывая их, словно детей. – Нам надо отсюда уходить, иначе мы не сможем потом жить с этим. Не надо лезть в эту бойню. Солдат мы все равно не остановим, а кейвсайдеры нас не послушают, даже если мы до них доберемся. Я не боюсь грязной работы, но всему есть предел. Так что слушай мой приказ: назад шагом марш, немедленно.

Вокруг них продолжали рваться бутылки. В рядах военных кто-то отдал приказ, и они начали занимать позицию.

Безнадежность, стыд и отчаянное желание помочь охватили Лан, ей хотелось остаться, сделать что-то, не важно что, лишь бы прекратить этот ужас, но Вулдон уже тянул ее обратно, через ряды солдат, прочь от тех, кому она всей душой желала помочь, спасти, для кого хотела быть героиней, именно такой, какой она себя видела.

Солдаты смыкали ряды, загораживая ей обзор. К чувствам Лан добавился ужас: стрелы дождем посыпались с крыш, они поражали кейвсайдеров, те громко кричали, но их истерические вопли заглушал мерный топот и лязг оружия имперских солдат, продолжавших наступать на мирных граждан империи.

Фулкрому стало скучно. В самом деле, сколько уже можно шагать следом за Ульриком из одной пыльной комнаты в другую, не слыша ничего, кроме шарканья собственных подошв по каменному полу, видя лишь тусклый свет от фонаря в руке спутника? Монотонную горизонталь комнат время от времени нарушали вертикали лестничных пролетов, колодцами уходивших куда-то вниз. Коридоры подавляли, пыль и тьма, веками копившиеся в них, сдавливали горло, словно кулак.

В иных помещениях им попадались фигуры людей: бюсты или полноразмерные статуи из бронзы, запорошенные пылью, заросшие паутиной, они жалобно смотрели куда-то вдаль, вглядываясь в им одним видимые миры. Фулкром задавался вопросом, кем они могли быть, но изображения не походили на портреты и статуи виллджамурских политиков и королей последних столетий.

– Далеко мы уже зашли? – спросил он. – Я насчитал не меньше пятидесяти лестниц.

– Думаю, что мы уже глубоко под городом. Полы здесь покатые: мы вошли сюда через комнату, ведущую на нижний уровень, но как их построили, я не знаю.

– И ты уже был здесь раньше? Почему ты так уверен, что мы идем тем же самым путем, а не заблудились?

– Потому что здесь мои следы в пыли, – сказал Ульрик и в доказательство своих слов посветил фонарем на пол. После этого они шли еще час, причем с полок вдоль стен сначала исчезли книги, потом и сами полки перестали существовать, а библиотечные залы постепенно уступили место пещерам, поначалу не очень большим, а затем громадным. Плиточный пол под их ногами сменился гравием, после – мелкой галькой и, наконец, огромными замшелыми камнями, идти по которым при свете одинокого фонаря было не только трудно, но и опасно; пол пещеры под подошвами их сапог теперь отзывался хрустом, а не глухим «топ-топ», как раньше.

Воздух вдруг тоже стал другим: не спертым и застойным, как прежде, а текучим, несущим откуда-то запах сырости. Воду Фулкром услышал раньше, чем увидел: где-то впереди падали на каменную поверхность капли. Рельеф совсем одичал: Фулкром и его провожатый то поднимались на какие-то бугры, то спускались в ложбины между ними, пока свет фонаря Ульрика не отразился в поверхности воды. От нее поднимался такой острый запах, что Фулкром невольно спросил себя, откуда она течет.

Речушка оказалась шагов десять в ширину.

– Хочу предупредить твой вопрос, – сказал Ульрик, точно читая мысли, – нет, я не знаю, откуда она берется. Но если мы пойдем по ее течению, ты увидишь, куда она впадает.

– Мы под городом?

– Прямо под самым сердцем, – сияя, отвечал Ульрик. – Точнее сказать, мы теперь в другой реальности, не в той, из которой вышли. Наш путь сюда занял несколько часов… и все же никакого пути снаружи сюда нет. Мы проходили через одну потайную комнату за другой, пробирались лабиринтом, созданным специально для того, чтобы держать людей подальше от этого места. Вполне возможно – хотя это всего лишь предположение, основанное на том, что нам еще предстоит увидеть, – мы даже вышли за пределы современной нам реальности. Так что не тревожься о том, что тебя потеряют на работе.

Жрец был так весел, что Фулкром даже забеспокоился. Возможно, Ульрик уже привык к подобным странностям, но для самого Фулкрома они были еще внове, и ему трудно было не то что понять, но даже поверить в них. Их логика ускользала от него.

– Понимаешь, – продолжал из темноты голос Ульрика, – Виллджамур – точнее, то, что окружает тебя сейчас, – древнее самой империи. Верхнему городу одиннадцать тысяч лет, но то, что сохранилось здесь, в этих пещерах, уходит корнями в необозримую даль времен. Карта лей-линий Архипелага показывает, что Виллджамур скрывает в себе нечто особенное, потому что здесь все лей-линии сходятся. Нет ничего удивительного, что здесь случаются всякие неожиданности. Ты ищешь ответа на вопрос о том, что произошло прошлой ночью на поверхности, – я покажу тебе то место, откуда пришли мертвецы. Мы уже близко. Мертвые вообще всегда рядом.

Что тут можно было сказать? Оставалось только помалкивать. Фулкром выслушал жреца и стал молча переваривать новую информацию, как делал всегда, отсеивая то, что казалось ему незначительным, ища смысла в представленных ему фактах. Если бы он сам, своими глазами, не видел прошлой ночью свою умершую жену, не говорил с ней, как с живой, то просто счел бы слова Ульрика бредом сумасшедшего. Однако теперь он решил воздержаться от поспешных выводов.

Какое-то время они еще шли, скрипя подошвами по камням, пока Ульрик наконец не опустился на землю рядом с рекой.

– В чем дело? – спросил Фулкром.

– Ни в чем. Посмотри туда… – Ульрик повел фонарем, и даже в его слабом свете Фулкром увидел, что арка, под которую утекала река, чем-то заложена. – Придется нам дальше идти по воде.

– Я не поплыву в этой жиже! – воспротивился Фулкром.

– Ох, следователь, не смеши меня. Я же не говорю «поплывем», я говорю «пойдем», под парусом.

– Где мы его возьмем? – удивился Фулкром.

– Терпение, – сказал Ульрик, извлекая свою книгу, ту самую, к которой он обращался всегда, которая творила магию.

– Подожди, не начинай пока, скажи лучше, что это за книга?

– Это одна из версий «Книги превращений».

– Я знаю, я не о том. Что она делает – что они обе делают?

– Их было две, обе написал фра Меркури. Но эта книга – не та, которая мне нужна, потому что она может лишь дезагрегировать мир, когда это необходимо. Та, другая книга куда могущественнее этой, – по крайней мере, я так думаю, хотя в чем конкретно состоит их различие – я не знаю; знаю лишь, что, когда они соединятся, начнется настоящее волшебство…

Ульрик распахнул книгу и начал монотонно читать из нее, словно гипнотизируя своим голосом себя и Фулкрома; тот застыл на месте: прямо на его глазах галька и мелкие камушки, лежавшие на берегу, зашевелились, поползли навстречу друг другу и стали складываться в ряды, а те – в платформу, которая вдруг оказалась у жреца под рукой. Он толкнул ее, и она спустилась на воду.

– Она выдержит, – ободрил его Ульрик.

Фулкром поверил ему и ступил на каменный плот, не переставая удивляться тому, что он не тонет сам по себе, не говоря уже об их совокупном весе. Холодные камни не расходились и не тонули под ногами; течение подхватило их и понесло вперед. Ульрик сел, скрестив ноги, и поставил рядом с собой фонарь. Фулкром тоже сел и подтянул ноги к груди, опасаясь замочить их.

Река несла их через галерею пещер.

– Вскоре все раскроется, – со значением объявил Ульрик. Но Фулкром сомневался; он вообще жалел уже, что позволил завести себя так далеко, – зачем он здесь, почему слушает этого жреца с его причудами? Может быть, потому, что все происходящее разжигает его любопытство и он надеется с помощью жреца найти ответы на не дающие покоя вопросы? Или он бежит от своей мертвой жены, надеясь, что если он выяснит, откуда она взялась, то она оставит его в покое? Но ведь есть еще другие мертвецы, которые тоже бродят по городу, с ними-то как быть?

«Что ж, раз Ульрик сам заварил всю эту кашу, то, может, сам и расхлебает?»

В подземелье тем временем стало немного светлее, и Фулкром разглядел окружавшие их развалины – нет, даже не развалины, а изуродованный город. Далеко впереди источали призрачный свет крошечные белесые фигурки, другие такие же, только повыше, виднелись на левом берегу реки, прямо напротив них. Справа в их реку впадала другая река, и течение в этом месте отклонялось в сторону. В подземном мире не было цвета, только размытые оттенки серого, черного и белого.

– По-моему, – заговорил наконец Ульрик, – здесь что-то вроде того света. А вон те огоньки на берегу – видишь? – это мертвые, мой милый следователь. Вот в чем особенность Виллджамура: это не просто центр империи, это место встречи куда более значительных сил. Тех, о которых мы не имеем и понятия. Здесь есть ходы и переходы, назначения которых я не знаю. В лабиринте мы проходили даже мимо мертвых порталов. Но мне кажется, что именно здесь, в этом ушедшем под землю городе, я должен продолжать свои поиски. Где-то здесь лежит изначальная «Книга превращений». Да, я в этом уверен. – Тон Ульрика изменился, стал более обыденным, как будто он прокручивал в голове какие-то идеи. – Во время своих исследований я то и дело натыкался на упоминания об этом месте, и вот оказалось, что все, что я считал тогда метафорами, – реально. К примеру, я думал, что здешние реки – это просто символическое обозначение времени; но нет, вот они, существуют на самом деле и все текут в какую-то одну точку. Я просмотрел свои заметки и теперь уверен – цель моего пути здесь.

Фулкром видел, как фигуры на берегу машут им руками.

– А когда ты найдешь свою книгу – что ты будешь с ней делать?

Ульрик молчал. Каменный плот отнесло ближе к берегу, и светящиеся формы на берегу стали принимать знакомые очертания людей и румелей. Они стояли кучками по двое-трое и глазели на приближающийся плот. За ними вставали жуткие, как во сне, силуэты городских развалин, точнее, башен, местами почти целых, местами, наоборот, полуосыпавшихся и едва напоминавших свои прежние очертания; стены хранили следы насильственных повреждений; оконные проемы стояли черные, обгорелые. За городом к краю воды спускался черный галечный пляж.

– Цель моего пути, – вдруг заговорил снова Ульрик, – воспользоваться книгой так, чтобы ее автор мог снова вернуться в мир.

– Тот парень, фра Меркури?

– У тебя хорошая память, следователь. Она делает тебе честь.

– А что станет делать этот фра Меркури, когда вернется? Ты хотя бы знаешь, настоящий он или просто миф? У меня такое впечатление, что в твоей истории много от веры.

– Многие из наших поступков не основаны ни на чем, кроме веры, следователь. Я… говорил с ним. Разными способами, при помощи разных ритуалов. Из одного измерения в другое. Он существует. Его мир постепенно просачивается в наш – ты уже слышал о геноциде и войнах на севере. Они и есть доказательство существования его мира.

– Но не его самого, как мне кажется.

– Я видел достаточно. Не все можно доказать. В то, чего нельзя увидеть, остается верить.

Фулкром онемел. Как это возможно – беседовать сквозь измерения? И тут же понял, что, задавая себе этот вопрос, он уже верит словам Ульрика. «Даже если ты сам видел мертвых, это еще не значит, что каждое его слово – правда».

Они пристали к берегу, и белая фигура – вблизи светившая куда более рассеянным светом, чем казалось издали, – помогла им сойти на сушу.

– Скоро же ты вернулся, а, Ульрик? – приветствовала она жреца на диалекте ямурского, к большому удивлению Фулкрома.

Встречавший был лыс, высок, мускулист, одет по старинной моде в рубашку со стоячим воротником и тунику до коленей. Нос и подбородок у него были вытянутые и придавали ему сходство с птицей, кожа темная, как сама темнота, – хотя только с одной стороны, вторая половина лица была бледной, и Фулкром, сколько ни старался, не мог разглядеть границы между этими двумя половинами.

– Теперь, как я погляжу, с другом.

– Это следователь Фулкром, – сказал Ульрик, ступая с плота на берег.

– А, ясно. Есть у нас тут кое-кто из инквизиторов, до сих пор мнят себя стражами закона и порядка. Хотя какой в них смысл, здесь-то! Хе! Ну ладно. Добро пожаловать, сэр. Я Акер.

Странный дух протянул руку, и Фулкром, невольно отпрянув, не зная, брать ее или нет, не сомкнется ли его собственная ладонь в пространстве. Но все-таки пожал – рукопожатие вышло вполне осязаемым. Тут по камням мягкими скачками примчались две громадные кошки, ростом Акеру по пояс, и сели рядом с ним, подозрительно уставившись на Фулкрома.

– Не обращайте внимания на эту парочку, – сказал Акер. – Просто они недолюбливают живых. Живые их раздражают.

«Я тоже не очень-то люблю мертвых», – подумал Фулкром, наблюдая, как одна кошка лижет себе лапу.

– И много тут у вас живых?

– Да нет, по правде говоря. Вот Ульрик, и все.

Фулкрома и Ульрика проводили на берег, где их приветствовали другие светящиеся фигуры.

– Здесь все мертвые, – шепнул ему Ульрик. – Многие в тот раз пошли за мной, чтобы посмотреть, каким теперь стал мир. У одних остались наверху неоконченные дела, другие хотели кого-то повидать. Могу только предположить, что те, кто остался здесь, не хотят уходить.

Мертвые на первый взгляд были такими же, как живые, не считая ран, от которых они умерли, – раны на них не заживали. А еще от них исходило легкое, едва заметное свечение, как от Адены. Их одежда отражала историю мира: Фулкром замечал костюмы эпох, запечатленных на старинных картинах или гобеленах древности. Мертвые подходили к ним группами и так же, группами, уходили: их привлекало необычное зрелище посещения их мира живыми.

– Сколько их тут осталось? – спросил он у Акера, который шел за ними, а две кошки так и вились вокруг его ног. И тут же Ульрик шепнул ему на ухо:

– По-моему, этот человек у них вроде привратника.

– Ну, я бы сказал, около сотни, – прогудел Акер. – Не все хотят покидать насиженные места. Жизнь уже не та, что прежде. Кроме того, не у всех, кто пытался пересечь реку, это вышло: многие ослабели, им, если так можно сказать, не хватило решимости.

– Наверное, тебе нечего пока сообщить мне о местонахождении той книги, которую я искал?

– Вообще-то, местные о ней думают. Здесь есть старые библиотеки – развалины, конечно. Как и все остальное. В них пока ничего не нашли. Но они ищут. Все развлечение, а то здесь порой так скучно.

Они миновали массивные железные ворота в темной каменной стене. Глубокие трещины исполосовали камень, превратив его местами в ничто, и Фулкром невольно отметил, до чего эти стены напоминали стены Виллджамура, только как будто после апокалиптической катастрофы.

Он недоверчиво покачал головой. Город внизу был выстроен по тому же принципу, что и наверху: улицы, окружая холм со всех сторон, поднимались наверх концентрическими кольцами. Дома, высокие и узкие, опасно кренились друг на друга, местами они уже рухнули, местами еще только грозили упасть. Было непривычно тепло. На одной улице играли за столом в карты двое мертвых, из спины одного торчал нож. В городе существовали площади и дворы, парк с мертвыми деревьями, и повсюду бродили мертвецы. Странная, необъяснимая тоска навалилась вдруг на Фулкрома, словно его нутро отказывалось принимать всерьез то, что он видел. Все стало вдруг бессмысленно, все утратило значение. Неужели эти странные фигуры – действительно те, кто умер наверху в разное время, кто раньше, а кто позже?

– Я видел достаточно, – сказал Фулкром. – Мне пора возвращаться к моим обязанностям наверху.

– Ха, типичный живой, – усмехнулся один старик. – Вечно они про обязанности да про работу. Нет чтобы порадоваться жизни, пока есть время, верно?

– Я и радуюсь моей работе, – отвечал Фулкром. – Я приношу людям пользу. – Однако последняя фраза прозвучала как оправдание, и это ему не понравилось. Он обратился к Ульрику: – Пожалуйста… Я больше не могу здесь оставаться. Не могу смотреть.

Ульрик положил обе руки на плечи Фулкрома, как будто хотел встряхнуть его.

– Ты же искал ответов, следователь. А я хотел, чтобы ты мне поверил. Мне понадобится твоя помощь в ближайшие дни. Я же вижу, когда человек способен мыслить логически, – тебя надо было убедить. Кажется, мне это удалось. Верь мне и моему делу – твой мир скоро изменится, и очень сильно.

– Я знаю, что церковь уже вызвала в город тварей. Когда я найду вторую «Книгу превращений», мне понадобится провести определенные ритуалы на поверхности. Возможно, мне придется уточнять детали, в это время мне понадобится защита, и тебе придется меня защищать. И не только защищать, но и верить. Немного найдется таких, кто сможет поверить в то, что будет здесь происходить, и немногие смогут сохранить верность.

– Кажется, – прошептал Фулкром, – у тебя нет оснований сомневаться во мне. Я тебе верю.

Улыбка, осветившая лицо священника, говорила скорее об облегчении, чем о радости.

– Только скажи мне, – начал Фулкром, заставляя себя мыслить логично, – а как же те мертвые, что пришли наверх? Их ведь нужно вернуть сюда – или нет? – Мысли об Адене и о том, как избавиться от ее призрака, не покидали его ни на мгновение.

Его перебил Акер:

– Вообще-то, да, всех, кто поднялся, надо вернуть сюда.

Фулкром облегченно вздохнул, его глаза расширились.

Акер захохотал, почесывая одну из своих кошек за ухом. Та с блаженным видом изогнула шею, подставляя уши.

– Что это с вами, сэр? – спросил Акер. – Вам точно призрак явился!

Глава двадцать пятая

Тем временем на южном берегу Тинеаг’ла оставшиеся в живых члены бывшего ордена Равноденствия набрели на еще один заброшенный город. Отсутствие в нем обитателей обострило страхи Верейн.

Увязая по колено в снегу, они пробирались по улицам, носившим следы недавней бойни. На фасадах деревянных домов местами виднелись кровавые пятна. Остальное, вероятно, скрыл снег.

Ветер был слабый, солнце светило ярче, чем в северной части острова, где располагались Врата Миров. А еще здесь было теплее – всего на градус или два, но и этого было достаточно, чтобы поднять ей настроение.

– Туунг, почему я никак не могу вспомнить его имя? – Верейн показала на культиста, путешествовавшего с ними, – молодого блондина в хорошей физической форме, полного оптимизма, которого она сама давно уже не чувствовала. – Он был с нами, когда мы покидали Виллджамур?

Туунг нахмурился.

– Конечно, детка. Ты что, правда не помнишь?

– Нет. – Его черты казались ей смутно знакомыми, но, сколько она ни вглядывалась в них, настоящее узнавание не приходило.

– Это же Тоди, – объяснил Туунг, которому стало не до смеха, – он почуял что-то серьезное. – Мы с ним друзья, он и я.

– Наверное, это из-за холода, – солгала она. – Да, его лицо мне знакомо. Тоди.

– Хорошо, что мы сегодня остановимся на ночлег, детка. Если удастся найти комнату, свободную от трупов, разведем огонь, приготовим еды. Тебе надо поесть горяченького.

Две главные улицы городка шли почти параллельно берегу моря, от них в сторону суши ветвились переулки. Все дома были покрашены в яркие оттенки: желтые, голубые, зеленые, как будто жители хотели внести побольше красок в жизнь своей одинокой, затерянной на краю света общины.

Одна улица вела к гавани, заставленной высокими промышленными судами, между которыми тут и там втиснулись рыбацкие лодчонки. Верейн догадалась, что здесь был порт, откуда на другие острова империи отправляли добытую здесь руду – кровь этого острова. Когда-то здесь, должно быть, кипела жизнь, работали грузчики и кузнецы, заключали сделки предприниматели.

Теперь это был порт-призрак. Жизнь ушла из него, исчезли обитатели, осталось лишь тягостное чувство того, что все минуло.

Хотя память подводила Верейн, она все же не забыла, что подобные опустевшие города встречались им по пути на север, когда они искали Врата Миров. Сколько же городов и деревень обезлюдело! Людей собрали, точно урожай спелых колосьев, оставив лишь негодных – трупы старых да малых. «Да, теперь я вспомнила, кто такой Тоди. Он тот, кого рвало, когда мы нашли труп женщины в ванной. Точно».

И ей сразу полегчало. Наверное, это и в самом деле мороз застилает туманом ее память. Культисты обошли весь город, но, в отличие от других мест, в нем почти не было мертвых тел. Жилища выглядели так, словно их покидали в большой спешке: двери стояли настежь, на плитах оставалась еда.

С дальнего конца доков к ним приближался Дартун, легко раздвигая ногами глубокий снег на ходу. За ним трусили два пса. В этот миг он казался вполне нормальным: просто человек прогуливает собак на берегу моря.

– Я нашел пригодное судно, – сказал он с оптимизмом. – Подходит идеально: небольшой военный корабль, с укрытием от непогоды. Вот только собак придется бросить.

– А этих ты нигде не видел?.. Ну, ты знаешь… – спросила Верейн. – Они ведь могут прятаться где угодно, мы же не знаем.

– Они не наша забота, – холодно ответил Дартун.

– Как ты можешь так говорить? – вмешался Туунг. – Ты же видел, что они творили с людьми здесь, да и там, в их мире, мы видели это собственными глазами.

Память Верейн внезапно заработала.

Города позади Врат были ужасны. Там были мясокомбинаты, куда загоняли голых людей, точно скот. Верейн слышала крики женщин и мужчин, которых проталкивали в какие-то огромные механизмы, из которых они уже не возвращались. Их перерабатывали на составляющие – мясо и внутренние органы шли в пищу, кости служили для производства строительных материалов. Дым заволакивал небо, сообщая воздуху кислый химический привкус, солнце едва проглядывало сквозь гарь, царил холод, такой, какого она не ощущала больше нигде и никогда…

– Нас они не тронут, – ответил Дартун, возвращая Верейн к настоящему. – Мы им неинтересны.

– Откуда ты знаешь? – спросила Верейн. – Может, они прячутся где-нибудь там, за домами… – она взмахнула рукой, указывая на ряды заброшенных зданий, – и только и ждут, чтобы наброситься на нас.

– Чепуха, – засмеялся Дартун. – Если ты помнишь, выходя через Врата, мы как раз миновали тех, кто ответствен за жатву на этих островах.

Слово «жатва» прозвучало в его устах как будто даже одобрительно. Словно он не видел никакой жестокости в массовом уничтожении людей.

– А почему, Дартун? – спросил Туунг. Верейн затаила дыхание, боясь даже представить себе, как их годхи отреагирует на такую наглость. – Почему они просто взяли и выпустили нас из своего мира?

Все оставшиеся в живых культисты собрались за спинами Туунга и Верейн и напряженно ждали ответа. Радуясь тому, что им удалось бежать из того страшного мира, они все же хотели понять, почему они на свободе. Почему именно им позволили уцелеть там, где другие расстались с жизнью.

– И не только это, – настаивал Туунг, – но еще почему ты стал неуязвимым? И откуда у тебя взялась эта новая рука, которой ты так ловко расправился с целым орденом культистов?

Но их вожак не стал ни противоречить, ни краснобайствовать, как часто делал в последнее время. Он просто не заметил их вопросов, и все.

– Сегодня мы отдохнем, – только и сказал он. – Я видел одно здание с дортуаром. Там мы укроемся от непогоды, разведем огонь, согреемся и расслабимся. – Он протянул руку к собаке, чтобы потрепать ее по загривку, и животное выжидательно село. – Это недалеко, за углом – белое двухэтажное здание с двойной зеленой дверью. Найдете меня там, когда понадоблюсь. – И он, повернувшись к ним спиной, зашагал прочь по глубокому снегу.

Члены ордена Равноденствия переглянулись – все молчали, каждый ждал, когда другой заговорит первым.

Туунг буркнул:

– С каких это пор его так волнует наша безопасность, а?

– Думаешь, надо бежать? – спросил Тоди с выражением тревоги на юном лице.

– Нет, я просто думаю, зачем надо было вести нас сначала на север, на самый край света, а потом просто взять и повернуть назад? Сводил нас в ад и вывел обратно. Нет, наше нынешнее направление меня вполне устраивает. Я как раз хочу домой, в Виллджамур. И если ему вдруг пришла блажь поберечь нас… что ж, я тоже не против. Я вообще куда угодно с ним пойду, только мне не нравится, что он ничем не делится с нами. А ты что скажешь, девочка? Ты ведь знаешь его лучше, чем мы.

Все взгляды обратились к Верейн.

– Может быть, мне удастся поговорить с ним сегодня и выяснить, что происходит.

Хотя она и не надеялась. Дартун стал другим.

И не только физически. Ей казалось, что в нем уже ничего не осталось от того человека, которого она любила когда-то.

Они расположились в школьном классе. Впервые за долгое время они не жались друг к другу в одной большой палатке. Шестеро культистов сидели вокруг жарко натопленной печки и задумчиво глядели в огонь, согреваясь и словно возвращаясь в сознание, и впервые за долгое время все вместе молчали. Это было роскошью.

После ужасов другого мира Верейн казались нереальными неуклюжие детские рисунки, украшавшие стену классной комнаты. Один конец класса занимали яркие игрушки и книжки, в другом стояли парты, на всем лежал теплый отсвет пламени. Туунг нашел в кухне сохранную провизию. Все жадно набросились на еду. В последний раз они так хорошо ели… Верейн даже не помнила когда. Двое мужчин, насытившись, блаженно подремывали у камелька, Дартун же просто сидел и глядел в огонь, не шевелясь. У Верейн накопилось к нему немало вопросов, но ей не хотелось задавать их здесь, в присутствии остальных.

Она поднялась наверх, в крошечную школьную библиотечку. Свет двух лун проникал через ставни, отбрасывая на стены косые тени столов. Последние дни она провела в компании пятерых мужчин, когда даже просто пойти пописать было проблемой. Оставшись наконец одна, она смогла собраться с мыслями. Честно говоря, ей очень хотелось, чтобы Дартун тоже пришел сейчас сюда, – тогда бы она смогла проверить, есть ли у нее хотя бы крохотный шанс вновь сделать его таким, как прежде.

Потянув за струну, она открыла ставни и стала всматриваться в закопченное стекло. «Странно…» Горизонт на востоке перерезала тонкая оранжевая линия, словно вдавленная в далекую мглу, и она вдруг почувствовала, как пол еле заметно покачивается у нее под ногами.

Что это, какой-то геологический феномен? Непохоже.

Огненная полоса приближалась. Она была еще далеко, но двигалась явно в направлении берега. Минуту-другую Верейн стояла, вглядываясь во тьму, но ничего больше не разглядела.

Шаги на лестнице…

С бешено колотящимся сердцем она обернулась и увидела Дартуна – он как раз входил в комнату.

Вздох облегчения, прилив адреналина, вызванный представившейся возможностью поговорить. «Он мне не безразличен – я не позволю ему превратиться… в чудовище».

– Думаю, с тобой мне будет приятнее, чем с этими там, внизу, – сказал он с нежностью, которой она не слышала от него уже долгое время.

– Они давно не ели, и к тому же устали.

– Да, я уже забыл, как сильно может уставать человеческое тело.

– Можно подумать, что у тебя оно не человеческое, – сказала Верейн, проводя пальцем по шрамам на его лице, сквозь которые просвечивал металл. – Я видела, что случилось с Папус, Дартун. Мы все видели. Это ненормально.

Высказав наконец свою тревогу вслух, она испугалась. Между ними воцарилось молчание. Он казался пассивным, как будто был не в силах сформулировать ответ.

– Дартун, что произошло в том мире? Уходя туда, мы были любовниками, а теперь я даже не знаю, кто мы друг другу. Но я говорю это не ради себя – ты мне не безразличен. – Она взяла его руки в свои. При свете луны, милосердно скрывшем шрамы, его лицо стало почти таким же привлекательным, как раньше. Он задумался. – Что произошло, Дартун? Что они сделали с нами… с тобой?

– Я не помню, Верейн. Правда, не помню.

– Ты лжешь. Наш орден уничтожили – я же помню. Образцы немертвых, которые ты брал с собой, тоже исчезли. Нас осталась жалкая кучка, а ты тащишь нас на край света и обратно и даже не объясняешь, что происходит. Ты должен сказать нам хоть что-нибудь, Дартун, – нельзя же снова заставлять людей идти за тобой без всякой причины.

Его лицо помрачнело, дыхание участилось.

– Я хотел бессмертия, – сказал он, – и, кажется, нашел. Помнишь клетки, в которых нас держали?

– Разве я могу забыть?

– Мы пробыли там несколько недель; здесь прошли дни, а там – недели. Нас не убивали, мы были особенные. Мы интересовали их больше, чем простой человеческий скот, – мы знали, как пользоваться некоторыми фрагментами их технологий, их это поражало.

– Кого – их?

– Ты что, не помнишь? Сама же говорила, что никогда не забудешь клетки.

– Я помню, что была там. И все. – Она задумалась, своей ли волей она изгнала эти воспоминания из памяти, или у нее в самом деле что-то не так с головой.

– Те, кто держал нас в плену, были представителями разных форм жизни, куда более причудливых, чем те панцирные, которых мы повстречали на пути туда. И лишь немногие из них могли общаться с нами иначе чем нечленораздельным ворчанием. Но были и такие, кто имел некоторое представление о нашем языке и культуре. И мы – немногие – выжили. Мы сторговались с ними. Мы идем в Виллджамур как посланники – мы должны найти наших правителей и вступить с ними в переговоры.

– О чем мы будем с ними говорить? – жадно спросила она, жаждая еще информации.

– Они хотят занять наши земли. Наши острова. Не говори пока остальным – я сам сделаю это, когда настанет время.

Верейн показала в окно.

– Это они, вон там? Их армия?

Дартун бросил беглый взгляд туда, куда она указывала, и снова стал смотреть на нее. В его голосе слышалась нежность.

– Да, это они.

– Кто же они такие? – выдохнула она.

– Они часть тех, кого зовут ахаиои. Помнишь войну? Военные машины, которые беспрестанно гудели вдали?

Она замотала головой.

– Они уже много лет ищут доступа в наш мир и теперь готовы взять его силой. Но чтобы минимизировать свои потери, они послали меня… договориться с нашими правителями. Вот для чего меня модифицировали. Мне сделали такие приращения, с помощью которых мы можем безопасно вернуться в Виллджамур. Я и наполовину не знаю, что я теперь могу. И честно говоря, боюсь об этом думать.

За все годы, что она знала его, он еще никогда не был с ней так честен. Его уязвимость тронула ее. Она шагнула к нему и нежно взяла его за руку повыше локтя. Сначала ей показалось, что он забыл, что нужно делать, но постепенно его объятия сомкнулись вокруг нее.

Спальня была просторной, но голой, с минимумом украшений. Кровати были такие узкие, что их пришлось сдвинуть вместе, чтобы как-то устроиться, но все равно это была роскошь по сравнению с тем, как им приходилось ночевать в последнее время. Ночь под настоящей крышей прибавила им сил.

Члены ордена спали, погрузившись в состояние полного расслабления, которого они не знали уже давно, но Верейн не могла сомкнуть глаз. Она все думала о том, что недавно узнала от Дартуна. Особенно ей не давало покоя одно: почему все-таки малой толике их ордена позволили остаться в живых?

Тревожила ее и армия на марше, которую она видела недавно из окна. Куда могла направляться такая толпа пришельцев? Снова в ее мозгу замелькали образы другого мира, вызванные безжалостной памятью: огромные колонны войск движутся по опустошенным землям. Чудовищные существа покрыты кровью.

Она толчком сначала села, затем встала. Надев несколько слоев теплой одежды, она стала спускаться в кухню; половицы скрипели под ее осторожными шагами. Облака скрыли луны, и кухню и все подступы к ней окутала тьма. Верейн шла на застоялый запах готовившейся там когда-то еды, который в темноте раздражал особенно сильно; но пока она ощупью кралась вперед, ее глаза постепенно привыкали к окружающему мраку.

Ей вдруг захотелось выпить чего-нибудь теплого, и она, повозившись немного в темноте, сумела разжечь плиту на ощупь; стало светлее, но тени как будто разбежались по углам кухни и сгустились там. На миг ей показалось, что оттуда на нее кто-то смотрит: она явственно различала глаза, но потом поняла, что это всего лишь декоративные металлические ручки буфета. Отблески пламени играли и на них, и на развешанных по стенам ножах, шумовках, поварешках.

Вдруг снаружи раздался какой-то звук. Кто-то шел, снег хрустел под чьими-то ногами, слышалось сдавленное хрипловатое дыхание.

Верейн особенно остро почувствовала свое одиночество, ей стало страшно. У нее не было при себе ни одной реликвии, и она, метнувшись к противоположной стене, схватила с крючка огромный нож-тесак, захлопнула дверцу железной печи и прижалась спиной к стене. Оттуда она могла видеть оба кухонных окна, одно из которых было прямо у входа. Окна были без ставен: только толстое, дешевое стекло.

Что-то как будто потерлось о стену здания снаружи: она ясно слышала шорох. Может, это какая-нибудь собака? Но нет, шорох был не быстрый, а какой-то ползущий, почти у самого фундамента.

Ее сердце застыло.

Вдруг появилась луна, ее свет очертил силуэт за окном. Он принадлежал… человеку. Да, это был точно человек, он стоял всего в нескольких шагах от входа и заглядывал в окно.

Тихими шагами она пересекла кухню и отодвинула засов на входной двери; потянуло холодом. Она оказалась лицом к лицу с незнакомцем; он стоял молча, неподвижно, его руки свисали вдоль тела, как у тех живых мертвецов, которых анимировал Дартун.

– Что вам надо? – зашептала она.

– Ты говоришь… на ямурском, – заикаясь, выдавил он. Сделал шаг вперед, и она увидела лицо, полускрытое капюшоном, заросшие щетиной щеки, затравленные глаза. В разговоре он сильно акцентировал гласные. – Вы не одна из них? – Эти слова он произнес на грани отчаяния.

– Из кого – из них?

– Вы же… знаете. Тех… тех тварей, что были здесь. – Он замерз, его трясло под ветхой, недостаточно теплой одеждой, он с силой тер рукой об руку, пытаясь согреться.

– Нет, я не одна из них, – ответила она.

Улица за ним была пустынна, но он то и дело оглядывался, точно боясь погони.

– Почему вы уцелели? – спросила Верейн, не зная, впустить его или нет. – Мы побывали во многих поселках и нигде не встретили ни души.

– Мы прячемся в погребе под таверной – нас там семеро, еда давно кончилась. Я вышел посмотреть, может, они ушли… А вы откуда? Как вы попали… – Он задумался в поисках подходящего ямурского слова и закончил: – В это образовательное учреждение?

– Мы культисты.

– Слава Бору! Вот не думал, что когда-нибудь обрадуюсь волшебникам.

«Мы не волшебники», – хотела сказать она, но спорить было бессмысленно. Да и вообще, культистка ли она теперь, без реликвий?

– Мы здесь ненадолго, – сказала она. – Утром уйдем.

– Возьмите нас с собой, – взмолился мужчина.

С другой стороны дома донесся шум, отрывистый и резкий, как будто кто-то провел граблями по гравию. Верейн повернула голову на звук, но тут же снова вернулась взглядом к мужчине. У него были большие карие глаза, на давно не мытых щеках светлели дорожки от слез, под носом насохла сопливая корка – он казался дикарем, и от него пахло рыбой.

– Пожалуйста, впустите.

– Не могу. Скажите лучше, где вас найти, мы придем и заберем вас утром. Для вас будет лучше, если…

Раздался сдавленный вопль, человек потерял равновесие, упал, и его потащило по земле за угол. Через секунду до нее донесся леденящий душу вопль.

Чувствуя свою вину за происшедшее – впусти она его, ничего бы не было, – Верейн, крепко сжимая нож, кинулась за ним.

Свет двух лун придавал необычность сцене, ярко серебря заснеженную дорогу, но оставляя стоящие вдоль нее дома в тени. Кто бы ни смотрел на нее сейчас из-за ставней и закрытых окон, она их не видела.

На белом был виден четкий след: частые капли крови. Увязая в снегу, она увидела: высоченная тварь в блестящем шишковатом панцире скорчилась в подъезде соседнего дома над трупом мужчины.

Тварь обернулась к ней. Она застыла, страх буквально пригвоздил ее к месту.

– Верейн! – раздался за ее спиной голос Дартуна. – Какого черта ты здесь делаешь? Ты представляешь слишком большую ценность, чтобы подвергать себя такой опасности.

Но она не могла оторвать глаз от жуткой твари в панцире. Она так походила на тех, других, которых они видели по пути на север.

– Возвращайся в дом, – скомандовал Дартун.

И тут тварь двинулась к ним, оставив распластанный труп на ступенях.

– Что это?

– Чиррип, – выдохнул Дартун. – Всего лишь чиррип.

Новая вспышка памяти: так их называли в другом мире, этих пехотинцев-наемников ахаиои.

– Он не подключен к общему разуму, – продолжал Дартун. – Таких бродяг не следует поощрять. Он не должен был сам убивать того человека, его полагалось провести во Врата.

Тварь двигалась к ним неловким, но странно текучим шагом. Теперь Верейн могла разглядеть ее как следует: чудовищные руки-клешни, могучую мускулатуру под доспехами, напряженные сухожилия, черный матовый блеск хитиновых покровов.

Дартун двинулся вперед, маневрируя так, чтобы оказаться между тварью и Верейн. Он заговорил с солдатом на его языке: попытка причудливая, но бесполезная – рука с клешней метнулась к нему. Дартун вскинул руку, блокируя удар; при соприкосновении двух конечностей что-то захрустело. Верейн подумала, что это его рука вышла из строя, но нет – Дартун вдруг стал подниматься над землей, сначала всего на два фута, потом на четыре, вот он уже взлетел над домами, раскинув для равновесия руки и медленно вращаясь вокруг своей оси.

Чиррип, все дальше запрокидывая голову, наблюдал за подъемом Дартуна и вдруг защелкал, зашипел, засвистал на своем языке, но поздно – Дартун завис на мгновение в воздухе, а затем молнией обрушился вниз, раздробив череп чудовища ударом подошвы.

Две струйки крови брызнули из глаз чиррипа, и он повалился на землю. Дартун подошел к его агонизирующему телу.

– Нож, Верейн, – потребовал он уверенно, как хирург на операции.

Она подошла к нему, протягивая нож. Дартун взял его и перерезал твари горло.

– Отбился, наверное, от колонны, – сказал Дартун спокойно, вытирая оружие о снег. – У них коллективный разум, у этих тварей. Они живут роями.

– Как ты смог говорить с ним?

– Научился в другом мире, – резко ответил Дартун.

– Их армия направляется теперь на другой остров, чтобы разграбить и его, так? – Верейн указала рукой на труп пришельца. – Они не остановятся, пока не опустошат все до единого города нашего мира, ведь так?

– Вот почему нам так важно скорее вернуться в Виллджамур и способствовать принятию мирного соглашения.

– Ты бы мог и полететь, – предложила она, – ты ведь, судя по всему, и это теперь умеешь.

– Я сам только сейчас это понял. Интересно, далеко ли я могу улететь? – Но он осекся и посмотрел ей в лицо. – Но нет, я должен позаботиться о вашей безопасности.

И он зашагал по снегу к останкам человека, которого еще недавно потрошил чиррип. Верейн пошла за ним.

– Ну, этому уже ничем не поможешь, – объявил Дартун.

Тело оказалось переломлено надвое, торс больше не соединялся с ногами, как раньше. Из открытой раны торчали обломки костей.

– Он говорил, что в погребе под какой-то таверной есть еще люди, – сказала Верейн. – Он пришел искать у нас помощи.

Дартун покачал головой.

– Пусть там и остаются, – это лучшее, что они могут сделать.

– Но мы могли бы взять их с собой – переправить на другой остров.

– У нас нет времени, – ответил Дартун.

– Ну хотя бы посадить на корабль…

– У нас нет времени, – повторил с нажимом Дартун, и она поняла, что настаивать бесполезно.

Верейн понимала, что им как можно скорее надо в Виллджамур, но необходимость предоставить этих несчастных своей судьбе угнетала ее. Она надеялась, что Дартун найдет способ прекратить кровопролитие. Однако в глубине души она боялась, что все самое страшное только начинается.

Глава двадцать шестая

Назавтра Рыцари молча сидели в своей гостиной, не зная, возвращаться им на улицы или нет. Никаких инструкций они не получали. Над городом висело черное покрывало дыма: огромные погребальные костры уносили прочь души умерших; ничего больше кейвсайдеры от своих властей не дождались.

Изнеможение владело каждой мышцей тела Лан. Она растянулась на полу перед камином; Вулдон сосредоточенно смотрел в огонь, время от времени пошевеливая дрова кочергой. Тейн издал странный вздох, но не пошевелился – так и лежал на столе, как пьяный. Все трое избегали смотреть друг на друга.

– Могло быть и хуже, – отважился наконец Тейн, но Вулдон, хмыкнув, пресек его попытку.

Лан чувствовала себя виноватой за то, что случилось, но никаких логических объяснений не находила.

– Конечно, кейвсайдеры нанесли удар по любимому детищу императора – новому ирену. Но это ведь был мирный протест. Может быть, среди жителей Кейвсайда действительно есть анархисты и они даже составляют там определенную фракцию, но ведь большинство-то наверняка за мирное решение всех проблем?

– Возможно, военные просто испугались, потому и действовали так жестоко, – предположил Тейн. – Наверное, после событий в ирене они ждали чего-то подобного.

– А бомбы, которые они швыряли в толпу, – продолжил Вулдон, – должны были либо привести людей в повиновение, либо вызвать в них протест. Циник внутри меня не нуждается в доказательствах, вот что я вам скажу.

– Поверить не могу, что наши солдаты пошли против нашего же народа, – выдохнула Лан. – Это же бесчеловечно.

– Это политика, – буркнул Вулдон. – Кто бы ни стоял во главе этого треклятого города, результат всегда один. Решения принимаются в кулуарах. Бьюсь об заклад, что…

В дверь вежливо постучали, вошел Ферор.

– Не сейчас, – сказал ему Вулдон.

Ферор, казалось, даже не услышал его; он шагал рассеянно, не глядя на них, от его обычного веселья и бодрости не осталось и следа. Он начал задавать свои обычные вопросы, но монотонно, как будто читал с листа.

Вулдон буркнул:

– Да пошел ты, – и, мягко развернув его к выходу, направил вон из комнаты. – Не сейчас, старина. Видишь, мы не в духе.

Культист ответил ему загнанным взглядом и безмолвно затворил за собой дверь.

– Так из-за чего, по-твоему, все это случилось? – спросила Лан.

– Какая разница? – ответил Вулдон. – Нам и без того есть о чем подумать.

– А где Фулкром? – спросил Тейн.

– Может, мне пойти его поискать? – предложила Лан, вставая.

Тейн негромко фыркнул.

– Давай, давай.

Дома его не оказалось, и она пошла в штаб-квартиру Инквизиции – пошла пешком, ничем не проявляя своих особых способностей, не пытаясь лететь по воздуху или бежать по стенам. Свой толстый шерстяной плащ она обернула вокруг тела так, чтобы рыцарская форма и отличительный знак полностью скрылись под ним. В своей жизни она не раз сталкивалась с презрением к себе, но то, что она видела вчера, было неприкрытой ненавистью к ней, которая считала себя воплощением добра. Рыцарство уже давно стало основой ее новой жизни, ее позитивным смыслом. Подвергать эту основу сомнению было больно.

Перескакивая через две ступеньки, она устремилась в здание Инквизиции. Два офицера сделали попытку задержать ее, но, увидев форму и знак, отступили.

Она пошла по коридорам, ища на дверях табличку с именем Фулкрома. Обнаружив ее, она дважды стукнула в дверь, но так и не дождалась ответа. «Где же он?»

Она уже собралась уходить, когда он отворил дверь.

– Лан, я не хотел открывать, мне показалось…

Войдя в его кабинет, она заметила у него под глазами мешки, морщины беспокойства избороздили его лоб.

– У тебя встревоженный вид. Что случилось?

– Ночка выдалась адская. – Фулкром вздохнул и взял со стола записку. – И вот что я нашел, когда вернулся. Якобы от Шалев. Она пишет, что собирается отомстить Рыцарям за то, что они помешали ее планам. Возможно, это ничего не значит. Мы тут все время получаем угрозы.

– Она, может, и стерва, – вздохнула Лан, – но в чем-то она права.

Фулкром глянул на нее с удивлением.

– Я слышал, что открытие ирена оказалось… бурным. Ты спасла императора. Все под впечатлением. Город только о тебе и говорит.

Похвала порадовала ее, потому что исходила от него, но суть его слов не способствовала поднятию ее духа. Он устроился на краешке стола, а она ходила по комнате взад и вперед, время от времени отбрасывая с лица волосы, и рассказывала ему обо всем, что случилось сначала в ирене, а потом на демонстрации.

Его лицо потемнело.

– Я слышал совсем другое, – сказал он. – Мне сказали, что в пещерах начиналось восстание, но военным удалось обезвредить зачинщиков… – Тут он сделал паузу и продолжал, словно цитируя написанное: – «С минимальными жертвами среди мирного населения».

Лан не верила своим ушам.

– Ничего себе минимальные! – сказала она. – Мы сами там были. И видели совсем другое.

Стены Виллджамура были не лучшим местом для прогулок, однако на длинных серых платформах за зубцами можно было, по крайней мере, спокойно поговорить.

По одну сторону от них простирался лагерь беженцев, хотя и не столь многолюдный, как в день ее приезда, по другую – лучники ходили по стене дозором. При каждом взгляде на них она вздрагивала, против воли вспоминая стрелы, которыми точно такие же солдаты вчера на ее глазах осыпали мирную демонстрацию горожан. Она описала ему все, чему они стали свидетелями, и объяснила свои подозрения. Фулкром слушал молча, давая ей выговориться. Она понимала, что он напряженно обдумывает информацию, подыскивая ей место в общей картине.

Когда она закончила, он сказал ей, что ничего нельзя поделать. По поводу случившегося обязательно будет принято официальное заявление, которое сейчас обрабатывается, записывается и уже начинает влиять на будущее.

– Я так устала сердиться, – сказала Лан. – Но чтобы ты знал: будь у меня сейчас силы, я бы криком кричала.

И она посмотрела на беженцев – людей, брошенных теми, кто был с этой стороны, за стенами. В том числе и ею самой, подумала она виновато. С моря налетал резкий ветер, он нес холод, промораживая город насквозь.

– Зачем нам вообще это нужно? – сказала она. – Говорят, наш мир все равно умирает. По-моему, наша цивилизация уже мертва.

– Всегда найдется то, за что стоит драться, Лан, – ответил ей Фулкром. – По крайней мере, мы не будем потом мучиться чувством вины за то, что сидели и ничего не делали, пока рушился мир. Пойдем выпьем.

Таверна была крошечной – две комнаты наверху, две внизу, – дешево, но симпатично. Старые рыбацкие сети и сельскохозяйственные инструменты на стенах, дешевые свечи оплывают на древние столы – обычно здесь бывало тихо, но сегодня в соседней комнате гудела веселая компания. В последнее время в городе вообще много пили.

Фулкром согревал ладонями бокал виски, Лан потягивала теплое вино. Разговор тянулся неспешно, с большими паузами. Время от времени они ощупывали друг друга взглядами. Найдется ли место их любви в этом полном насилия мире?

Фулкром нервничал. Он страшно боялся, что может в любую минуту увидеть призрак своей покойной жены – или еще чей-нибудь. О своих находках он пока никому не говорил – да и говорить, в сущности, было не о чем. Если бы покойники не прятались, он бы вычислил их по одному и убедил вернуться обратно.

Ему хотелось поделиться своим бременем с Лан, этой женщиной, которая становилась в его глазах все прекраснее.

– Мне нельзя задерживаться, – сказала она. – Вулдон расстроится, если мы не возьмемся за дело в ближайшее время. Какие у нас теперь планы, как мы будем поступать с анархистами? Жители Кейвсайда нас ненавидят, – кто знает, какой ущерб нанесла эта бойня людям там, внизу?

Фулкром уставился в стакан.

– Мы встанем, отряхнемся и пойдем дальше. Выбора у нас нет. Ты спасла императора – наслаждайся своей славой, она скоротечна; а на протестующих внимания не обращай.

Какой-то рыжебородый коротышка вырос вдруг рядом с их столом и попросил у Лан позволения пожать ей руку.

– Не хотел тебя беспокоить, детка, но очень хотелось сказать спасибо за то, что благодаря тебе мы еще в деле. Все могло быть гораздо хуже, если бы не Рыцари и не ты.

Поглядывая на Фулкрома, она молча пожала незнакомцу руку. Наступила неловкая пауза, потом незнакомец радостно присоединился к своей компании.

– Вся эта слава, – сказала Лан, – я к ней не привыкла. Почему-то мне кажется, что это неправильно. Как будто меня благодарят ни за что. У меня нет такого ощущения, что я кого-то защитила.

– Люди благодарны тебе за то, что ты сделала, – искренне ответил Фулкром. – Радуйся.

– Я просто насаждала закон – сегодня я своими глазами увидела, что это значит. Закон используется для того, чтобы защищать людей здесь от таких же людей там.

– Наверное, ты права, – согласился Фулкром. – Смотря где это – здесь и там.

– Я про Кейвсайд, про бедных – они имеют такое же право на нашу защиту и поддержку, как и богатые.

Фулкром нахмурился.

– Осторожнее с такими речами. Ты прямо как будто лозунги анархистов цитируешь, – сказал он. – В городе что ни день белят стены, замазывая все новые сентенции в таком духе.

Лан вздохнула и потянулась за рукой Фулкрома.

– Знаю. Давай не будем говорить о работе. Может, пойдем к тебе?

«Только бы она не заметила», – подумал Фулкром, с ужасом думая о том, что там их может поджидать Адена.

– Можем не ходить, если не хочешь, – сказала Лан.

«Черт, ну вот теперь и выбирай между бывшей женой и своими глубочайшим страхами».

– Конечно пойдем, – сказал он вслух. – Мне очень хочется. А ты уверена, что не слишком расстроена вчерашними событиями? Не хочу, чтобы ты чувствовала, будто я воспользовался…

Но Лан только улыбнулась и поцеловала его.

Держась за руки, они поднялись по лестнице и долго еще целовались, привалившись к двери его квартиры, и все это время Фулкром боялся ее впускать. Нежно щекоча губами ее шею, он в то же время тревожился о том, не поджидает ли их по ту сторону двери его покойная жена.

Он даже затаил дыхание, когда они ввалились внутрь… но там никого не было, комната встретила их безмолвием и пустотой.

С облегчением вздохнув, он развел огонь в печурке в ногах кровати и только тогда заметил странную неподвижность Лан. Он было подумал, что она увидела призрак, но сразу понял, что если это и призрак, то ее собственный и не имеет к нему никакого отношения.

– Все хорошо? – спросил он тихо.

– Да, конечно. Все хорошо. – Она отвечала тихо, точно не ему, а сама себе, но он не возражал, как не был он и против того, чтобы помочь ей отвлечься от своих мыслей. В конце концов, и она сейчас делала для него то же самое. Он снял плащ и насмешил ее тем, что, аккуратно сложив, повесил его на спинку стула.

– Какая порывистая страсть! – заметила Лан с ехидцей.

– Люблю быть аккуратным. – Фулкром тоже усмехнулся и сел на кровать рядом с ней.

Они стали целоваться. Потом потихоньку ощупывать друг друга, узнавая. Он почувствовал, как она сначала напряглась, а потом медленно расслабилась, открываясь навстречу его ласкам. Удивительно, но он так хотел помочь ей преодолеть страхи, то ли основанные на анатомической неуверенности, то ли иные, что он и думать забыл о своем, – это была первая женщина, которую он целовал после смерти жены.

Полуодетая Лан тревожилась о том, не забыла ли она совсем, как это делается, и, уложив его на спину, оседлала. Его взгляд уперся в рыцарскую эмблему у нее на груди. Она со смехом стянула топ и пошутила:

– Никто тебя больше не спасет.

«Главное, чтобы не моя покойная жена…»

И он просунул руки под ее форму, помогая ей разоблачиться. И снова она затихла.

– Что такое? – спросил он.

– Руки холодные, – ответила она.

– А, понятно.

Расставшись с последним предметом одежды, она, очевидно, ждала его реакции, и он поспешил показать ей, что она очень красивая женщина, – и это была правда.

– Ты красивая, – выдохнул он ей в шею, нежно касаясь ее губами и вдыхая ее аромат. Затем провел кончиком хвоста по ее спине. Она изогнулась от удовольствия, точно натянутый лук. Освещенная огнем из печки, Лан казалась ему такой маленькой по сравнению с ним самим, такой уязвимой. Что-то внутри его растаяло. Он больше не мог сдерживаться. Он ее желал.

Он опрокинул ее на кровать – сказались годы неизрасходованной энергии. Стягивая штаны, он пробегал губами по ее ногам по всей длине.

Лан ясно дала понять, что на большее она и не рассчитывает. Еще час они лежали под простыней, обнявшись, и трогали, гладили, ласкались, изучая особенно чувствительные места и предпочтения один другого. Ему было так приятно чувствовать ее нежную человеческую кожу своей шероховатой румельей шкурой.

Стоило ей вздрогнуть, он беспокоился, отчего это – знак того, что он сделал ей приятно или, наоборот, потревожил дурное воспоминание, но она только смеялась над ним. Все это – и то, что они так долго ждали этого момента и так мало знали друг о друге, – вызывало в нем ощущение свободы и в то же время много других, столь разных эмоций, что он едва ли не стонал от сладкой боли.

Когда их страсть улеглась, они еще полежали тихо, сплетясь руками, ногами и хвостом.

Наконец, нарушив всеобъемлющее чувство покоя, она сказала:

– Мне нельзя у тебя засыпать.

Он согласился и после еще одного долгого сладкого поцелуя выпустил ее из постели. А потом, точно вуайерист, подглядывал за тем, как она одевается в полумраке.

Наконец он тоже нехотя вылез из постели, натянул брюки и пошел ее проводить. У двери они поцеловались, и, выпуская ее на лестницу, он обратил внимание на то, как она изменилась – словно стала другим человеком. Впрочем, и он тоже. Они расстались молча – слов было не нужно, теплый взгляд устремленных на него глаз говорил яснее всякой речи. Откинув за спину блестящие черные волосы, она легко пошла прочь по коридору. У лестницы она остановилась и, положив одну руку на перила, другой послала ему воздушный поцелуй.

Сияя, он отвел взгляд и вернулся назад в квартиру…

Где у него чуть не остановилось сердце.

Адена была там – полностью воплотившаяся, светясь белоснежной кожей и чернея рваной раной на шее, она сидела на стуле возле кровати. В комнате стало еще холоднее, чем раньше, огонь потух. Тьма подавляла. Он тревожно оглянулся.

– Черт!.. – высказался он наконец, не в силах побороть волнение.

Он чувствовал себя виноватым, он был неверным супругом, угодившим в немыслимый любовный треугольник между живой любовницей и мертвой женой.

– Давно ты здесь? – спросил он.

– Достаточно, чтобы заметить, что ты все тот же внимательный любовник, как и прежде.

Адена была в чем-то вроде платья – хотя и сильно порванного, в длинных темных волосах сияли серебряные нити, немытая челка свисала на глаза. Ее кости выпирали из-под кожи, в провалах между ними стояли лужицы темноты. Ее присутствие, как и в первый раз, вызывало у него дрожь, хвост окоченел от страха. Только теперь она страшила его еще больше прежнего, хотя выражение ее лица оставалось спокойным.

– А где ты была, когда… – Фулкром осекся, его голос дрогнул и прервался – ему показалось, что он вот-вот сойдет с ума.

– Здесь, в углу, – ответила она. – Старалась, чтобы вы меня не заметили.

– Почему ты ничего не сказала? Не напугала нас, не стукнула дверью, не швырнула книгой? Почему ты просто сидела и наблюдала то, что наверняка доставляло тебе боль?

– Не знаю, – ответила она равнодушно. – Наверное, потому, что я ничего такого не почувствовала. Когда я видела тебя впервые, через зеркало, было куда больнее.

– Я… – Фулкром опустил голову и запер за собой дверь. – Я просто не знаю, что сказать, – продолжил он честно. – Да и что тут скажешь? Я ведь думал, что ты умерла. По крайней мере, я знаю, что ты дух. Я даже побывал там, внизу, и видел других таких же, как ты.

– Ты был в нижнем мире?

Уперев руки в боки, он сделал еще одну попытку осмыслить ситуацию, стремясь противопоставить логику происходящему безумию.

– Да, жрец сам рассказал мне о побеге, и я спустился с ним в город за рекой.

– Ты еще туда пойдешь?

– Не то чтобы мне этого хотелось. Кстати, вернуть тебя туда силой нельзя, если ты не знаешь. Ты можешь оказаться там опять лишь по своей воле. – Он вдруг обнаружил, что говорит с ней жестко, даже сурово, – возможно, так он реагировал на шок и ничего не мог с собой поделать. Да и какие тут могут быть правила? Он ведь говорил с духом, и кто знает, что в такой ситуации прилично, а что нет?

– Ты хорошо держишься, – заметила Адена, проигнорировав его не слишком завуалированный намек, и он только тут вспомнил, что стоит перед ней полуголым.

– Зря ты осталась, – сказал он.

– Я должна была, Фулли, – прошелестела Адена. Все время их разговора она словно бы уменьшалась. – Мне надо было понять, есть ли у нас еще хотя бы шанс когда-нибудь снова быть вместе.

Эмоции нахлынули без предупреждения, и он ощутил, что вот-вот заплачет.

– Это невозможно, Адена. Тебя ведь нет в живых. Это и в тот раз было невозможно. – Он опустился перед ней на колени и попытался поймать ее руку. Но она оказалась холоднее, чем ветер на улице, и он тут же выпустил ее снова. – Нам выпал редкий шанс увидеться снова, но ты должна понимать, что здесь, наверху, в мире живых, время не стоит на месте. Я стал другим, хотя, признаюсь, сначала у меня были мысли о том, чтобы… пойти за тобой. Но это было давно.

Адена вперила в него мертвенный взгляд. Она не хотела его пугать – он знал это, – просто такая она теперь была. «Когда прекратится это безумие? – подумал он внезапно. – Надо положить этому конец, сейчас же!»

– Знаешь, вообще-то, все не так плохо, как ты, наверное, думаешь, – сказала она. – Боль, конечно, не прошла, но… У меня было несколько лет практики, и я научилась справляться без тебя. Так что теперь мне уже легче.

– Что ты будешь делать теперь? – не удержался он от нового намека.

– Ты ясно дал мне понять, что здесь мне делать нечего.

– Разве там, внизу, ты не можешь вести другую жизнь?

– Нет. Там бессмысленно строить планы, Фулли. Когда впереди у тебя вечность, ничего, как назло, не происходит. Разве ты не заметил, как медленно текло время, когда ты был там, внизу? А здесь, по-моему, все происходит так быстро именно потому, что люди боятся умереть и не успеть, даже если сами они ничего такого не чувствуют.

Они поговорили еще – он не знал, как долго, не было охоты смотреть на часы. Слишком он был опустошен. Измотан, духовно и физически, даже глаза болели. Это был самый странный день в его жизни; странный, но и целительный. Правда, именно сейчас у него было такое чувство, будто кто-то ковырялся в его старых ранах, но он запретил себе все эмоции.

Адена говорила о том, что хотела бы время от времени навещать его, а сама думала, что, едва пересечет ту реку снова, никогда больше не сможет с ним поговорить. Паузы в разговоре учащались и затягивались – наверное, оттого, что каждый из них силился вспомнить что-нибудь, что объединило бы их в этот прощальный миг, что они могли бы сказать друг другу на прощание.

Он попытался снова взять ее за руку, но она уклонилась.

– Да, я меняюсь, но это еще не значит, что я не думаю о тебе. У меня и не было никого так долго только потому, что я до сих пор не переболел тобой.

– Знаю, – сказала она жалобно. – Просто я эгоистка и не хочу оставить тебя в покое. Нас здесь уже совсем немного – я про мертвых, – остальные ушли. Все это не так забавно, когда понимаешь, что ничего уже не чувствуешь.

– Я любил тебя. Но у меня еще есть здесь время, и я не хочу терять его.

– Любил, – прошептала Адена. – Береги ее, Фулли.

«Постараюсь», – подумал он, и его глаза снова наполнились слезами, а комок в горле разросся так, что нечем стало дышать.

Адена поднялась со стула, и он опять против воли подумал, как она похожа на Лан: те же черты лица, те же пропорции фигуры; но ему было наплевать на бессознательное. Адена вошла – вернее, вплыла – в стену, и призрак его жены исчез, будто и не было.

Огонь в печурке вспыхнул сам собой. Комната быстро наполнилась теплом после ухода призрака.

Оглядываясь через плечо, он забрался в постель, накрылся одеялом и плакал, пока не уснул.

Глава двадцать седьмая

Дневник Ульрика

Два дня я ходил среди мертвых.

Их город без названия, хотя его части имеют свои наименования. Скорбь, Стенания и Пламя еще самые удобоваримые из них; Аару и Дуат мне совершенно незнакомы. Все это пустынные места, однако их архитектура говорит о принадлежности к определенной культуре. В иных местах строения отличаются классической простотой, в других – изысканностью и барочной пышностью; в одних – ансамбли строгих линий, в других – завитушки и купола. Но и те и другие очень велики и простираются бесконечно.

Я провел немало времени в месте под названием Скорбь, где обитает, как это ни смешно звучит, немало здоровых мертвецов. Между высокими домами серого камня тут и там были натянуты веревки для сушки белья, на них болтались чисто вымытые лохмотья – похоже, что тяга к чистоте и понятие о приличиях остаются свойственными людям даже в смерти. Там же мне встречались примитивные ирены, где торговали бесцветными камнями, ржавыми металлическими побрякушками и страшноватыми украшениями; однако ничего похожего на места для торговли едой, являющиеся столь важными центрами притяжения публики в верхнем городе, я не обнаружил, равно как и никаких кафе или бистро. Их роль у мертвых выполняют места развлечений: несложные настольные игры или импровизированные поэтические чтения.

Эксперимента ради я попытался вызвать оттуда фра Меркури, но потерпел неудачу. Важные части текста, а может быть, и речи не работают там. Как я подозревал уже во время нашего последнего разговора в наземном мире, надо найти вторую книгу и только тогда ритуал моего общения с ним будет восстановлен.

Что случится, когда я снова призову его в этот мир? Я часто думаю об этом. Однако если его создания уже потихоньку просачиваются сюда, то не лучше ли будет впустить и самого создателя для нашей защиты? В каждом его слове и в каждом поступке я нахожу достаточно доказательств, чтобы укрепить мою веру в то, чего я не могу увидеть.

Подземный мир Виллджамура действительно совпадает с джорсалирскими его описаниями – немногими существующими, но вот состояние человеческой души после смерти – куда более сложное дело. Есть, конечно, пределы ада, куда отправляются после кончины души тех, чья жизнь не была удовлетворительной. Есть также миры богов и полубогов, между которыми, как говорят, идет вечная битва за верховенство, богатство и могущество. Однако мертвые под городом не принадлежат ни к одному из этих миров: они находятся в так называемом лимбе, пространстве между мирами. Увы, они и там не знают покоя.

К примеру, они охотно помогали мне в моих поисках. Похоже, что многие из них окончательно изнемогли от скуки, и я со своей задачей на время придал их существованию смысл, помог им заполнить пустые дни. Судя по всему, я был для них чем-то вроде развлечения.

Говоря с фра Меркури, я расспрашивал его о точном местонахождении книги, но он отвечал лишь одно: «Дом Мертвых» и «Искусственная реальность»; я до сих пор считал, что он имеет в виду нижний мир в целом, где мертвецы бродят на свободе; а что, если он имел в виду нечто совсем другое, какое-то определенное место? Дом внутри дома.

Я стал расспрашивать о Доме Мертвых у местных. Но кому бы я ни задал свой вопрос, ответом мне было одно – молчание и пустой взгляд, такой, словно меня и не было рядом с ними или словно я был духом.

Возможно, думал я, Дом Мертвых – это библиотека, где хранятся голоса тех, кто давно сошел в могилу и говорит с живыми через века. Я, как всякий пишущий, хорошо знаю, что, когда я умру, мои слова будут продолжать жить.

Акер дал мне в помощь Пану и Рана, двух безумцев. Странно припадая на ходу на одну и ту же ногу, они повели меня по Безымянному городу, останавливаясь у библиотек, где могла храниться копия «Книги превращений».

Однако не все было так легко. Мы знали, что в городе есть здания с ловушками, которых боятся даже мертвецы. Почему? До сих пор не знаю, – кажется, в них обитают некие эфемерные сущности, которые способны удерживать души. Мертвые не боятся смерти – страшнее всего для них целая вечность пустоты.

Я был уверен, что агенты церкви не выследят меня там. Они не знали, чем я был занят, все, к чему они стремились – это остановить меня, не дать проникнуть слишком далеко. Пусть церковь заботится о сохранности своих мифов, мне некогда больше ждать.

Вернувшись в Виллджамур, я еще застал день и снова вдохнул воздух живых. Лишь на поверхности я понял, до чего же это тяжело – бродить среди мертвецов разных веков и поколений. Жизнь показалась мне прекрасной, как никогда. Даже в таком одержимом бедами городе, как Виллджамур, оказалось немало хорошего.

Замри и оглядись. Послушай свое дыхание. Вернись к себе, и ты увидишь новые миры: улыбку ребенка, что тянет ручонки за крохотным цветком тундры, что пророс между булыжниками мостовой; двух стариков, что спокойно взирают на суету мира вокруг; девушку, что угощает любимого свежим пирожком из пекарни.

Иногда мне кажется, что я никогда не умел видеть красоту по-настоящему.

В моей комнате кто-то был! Все мои немногочисленные пожитки оказались разбросаны по полу. Фонари перевернуты, раскрытые книги лежали на кровати – их явно кто-то просматривал, хотя ничего особенного в них нет. Судя по всему, ничего ценного не пропало.

У двери на притолоке две царапины – оставлены не мечом и не в процессе взлома. Значит, твари все же вынюхали меня.

Что, если за мной и сейчас следят? Тогда защита следователя понадобится мне больше, чем я ду…

Глава двадцать восьмая

Смоста, переброшенного от церкви к танцзалу, двое Рыцарей взирали на город, наблюдая за едва уловимыми переменами в тихой морозной ночи. Мимо них порхнула птеродетта и скрылась.

– Не нравится мне все это, – ворчал Вулдон. – Даже танцульки и те притихли. Неестественная тишина.

– Почему? – поинтересовался Тейн. – Ночь спокойная, значит нам работы меньше. Преступники ведь тоже люди, бывает, что и они отдыхают.

– Может быть.

Двое хорошо одетых людей прошли мимо: он в царственном пурпурном плаще, она в очень красивом платье. Оба приветственно кивнули Рыцарям и продолжали свой путь, их шаги звонко отдавались в тишине. Вдали теплым огоньком светился вход в танцзал, мелькали люди.

– Скажи, а ты никогда не чувствуешь себя дураком, когда мы торчим вот так здесь? – спросил вдруг Тейн. – Не подумай, что я жалуюсь… но все же?

Вулдон повернулся и посмотрел на него.

– Ты это о чем?

Человек-кот вцепился когтями в каменную кладку перил и уставился на пустую улицу внизу.

– Я знаю, что император хочет, чтобы нас видели, люди видели, и я не против. Но вдруг настанет время, когда мы понадобимся в какой-нибудь действительно серьезной операции против анархистов, и что тогда: будут ли те же люди относиться к нам всерьез и справимся ли мы сами?

– Я справлюсь, – отвечал Вулдон. – Я же теперь – как это говорится? – крутой. Да и что еще остается делать в Мороз? Сидеть, что ли, в темной комнате и напиваться до поросячьего визга? А так у меня хорошая репутация. Я даю людям немного надежды. Никто здесь, наверху, никогда не думает ни о чем, кроме своей собственной шкуры, так чего нам с тобой беспокоиться?

– Что ж, слегка цинично, зато понятно.

Резкий отрывистый скрежет внезапно разорвал тишину. Тейн зажал руками уши и сморщился, скорчившись за перилами.

– Это еще что за черт? – Вулдон обежал глазами панораму города, но ничего особенного не нашел. И сказал Тейну: – Вставай.

– Господи, – отвечал тот, – у меня чуть голова не лопнула.

– Откуда это было? – И Вулдон снова закрутил головой, осматривая город, а Тейн встал рядом с ним.

– К востоку отсюда, всего несколько улиц, – сказал он.

– Уверен?

Тот пожал плечами.

– Как всегда.

Они спустились с моста и понеслись по пустым улицам, то и дело срезая углы с помощью осыпающихся старых лестниц-колодцев, постоянно озираясь в поисках источника звука.

– Ты… знаешь… что… это… было? – пропыхтел на бегу Вулдон.

– Может быть, драка. Точнее не скажу.

Они неслись вниз, ведомые кошачьим чутьем Тейна, стараясь не поскользнуться на мостовой.

Наконец они оказались на крохотной обзорной площадке над каменным колодцем двора между витринами запертых на ночь магазинов.

– Здесь, – выдохнул Вулдон, и оба замерли. – Что это за чертовщина?

Далеко под ними огромный скелет в плаще с капюшоном возвышался над тщедушным стариком. Чудовище было вооружено моргенштерном – палкой с цепью, на конце которой крепился утыканный длинными шипами железный шар. Из-под капюшона смотрели два голубых глаза, их движения были пугающе произвольны. Старик пока уворачивался от ударов, которые обрушивались с грохотом, точно молот на наковальню.

Вулдон услышал шипение, которое вдруг заполнило каменный двор:

– Еретик.

Старик ненадолго застыл и как будто запел. Не веря своим глазам, Вулдон увидел, как прямо из воздуха перед стариком возник меч, тот схватил его и начал слабо парировать удары.

Прямого пути вниз не было, а падение наверняка повредило бы Вулдону, поэтому Рыцарям пришлось воспользоваться обходным путем – сначала по тропе, которая огибала периметр двора сверху, а потом по лестнице во двор. Вулдон заметил, что на помощь старику уже спешил солдат из городской стражи. Хорошо, это позволит им выиграть время.

Пробираясь через горы мусора рядом с каким-то бистро, Вулдон с раздражением глядел на происходящее. От молодого стражника не было никакого проку: он обмочился сразу, едва увидел монстра. Страх сковал его настолько, что он едва нашел в себе силы поднять меч, бормоча при этом что-то несвязное. Между тем костлявая, но при этом странно мускулистая тварь, играя мышцами, замахнулась моргенштерном и одним ударом сшибла парнишке голову с плеч. Его тело мгновение стояло прямо, а потом рухнуло на землю.

Скелет выбрал из шипов своего страшного орудия застрявшие в нем куски плоти и снова повернулся к старику.

– Еретик, – зашипел он опять. – Мне приказано остановить твою нечестивую ложь, жрец.

Он плотоядно ухмыльнулся и обрушил на мостовую удар такой силы, что булыжники брызнули во все стороны, точно галька.

Тейн и Вулдон поспели как раз вовремя.

Человек-кот сразу принялся атаковать демона со всех сторон, все время норовя зайти сзади, так что тот успевал только повернуться, но не поднять свою дубину. Наконец когтистая лапа скользнула по ногам чудища сзади, подрезав ему сухожилия под коленками, отчего тот рухнул на землю, выпустив на мгновение свое страшное оружие; Вулдон, не теряя времени, опустил мощный ботинок ему на грудь, другой ногой отшвырнул моргенштерн подальше. После этого он схватил демона за костлявую руку, а Тейн провел когтями по его спине, разрывая и без того ветхие покровы, – тварь зашипела, точно сдувающийся шар. Вощеный плащ с капюшоном слетел, обнажив уродливое тело – огромный костяк, бугрящийся пучками мышц. Тварь завизжала, рванулась; но Вулдон сломал ей руку и бросил лицом на камни раньше, чем она успела дотянуться до своего орудия. Затем он сам схватил моргенштерн и с хрустом обрушил его на череп врага; тот взбрыкнул ногами, замолотил руками и затих.

Старик, чей меч уже куда-то исчез, заковылял к Рыцарям и стал благодарить их за свое спасение.

– Спасибо, о, спасибо вам, доблестные герои. Скажите, кто вы? Откройте мне ваши имена.

– Мы Рыцари Виллджамура. Я Вулдон, а это Тейн. А ты-то кто, черт возьми, такой?

– Я простой жрец, мое имя Ульрик.

– Ладно, жрец; а что это была за штука и почему она на тебя напала?

– Имя ей нефилим, – объяснил Ульрик, бочком подходя к трупу. – Это демон, он был создан втайне и послан за мной, чтобы убить меня, а почему – рассказывать долго.

– А у нас еще полно дел. Скинем-ка мы его в Инквизицию, пусть сами с ним занимаются, – сказал Вулдон. – Сожалею, но тебе придется пойти с нами.

Новый день, новое начало. Свободный от прошлого, но не от связанной с ним боли, Фулкром точно заново родился. Он встал рано, поплескал водой в лицо, разгоняя остатки сна. С полотенцем на плечах прошелся по квартире, вспоминая ночную сцену.

Все его мысли были о Лан. Столь многое в ней его восхищало: ее уверенность в себе, целеустремленность, ее прошлое, то, как она всегда замечала интересное – на вывесках или в разговорах, как играла прядями своих волос, – все это отражало ее внутреннюю суть. «Я не часто влюбляюсь, – решил про себя Фулкром, – но уж когда влюблюсь, то всегда правильно».

С присущей ему тщательностью он побрился и проверил лицо на предмет порезов. Светлые волосы зачесал, как всегда, набок. На этот раз особенно старательно – вдруг повезет встретиться где-нибудь с Лан. Взял со стула аккуратно сложенную одежду, но вспомнил, что на ней сидела Адена: он не был суеверен, но все же – лучше надеть что-нибудь другое. И он достал из гардероба черные брюки, зеленую тунику и инквизиторский уличный плащ.

И вышел на улицу, где холод пронизывал до костей. Всю дорогу от дома до главного здания Инквизиции он наблюдал одну и ту же картину: город, вопреки всем усилиям культистов, засыпало снегом. Мостовой уже не было видно. Изнанки мостов черными штрихами перечеркивали небо над головами прохожих, точно чернила на бумаге. Люди в теплых тяжелых одеждах жались к домам.

Повернув за угол, Фулкром увидел древний ритуал. С десяток женщин в одеждах воинов – такие были в ходу много сотен лет назад: стеганые рубахи, синие с красным, бацинеты с кольчужными бармицами, яркие кольчуги – шагали под развевающимся флагом с изображением красного листа и языков пламени. Образовав хоровод, они пустились в пляс вокруг бочонка с костром, бросая в огонь стебли разных зерновых и читая нараспев – чуть ли не визжа – стихи, посвященные памяти тех, кто расстался с жизнью после крупного неурожая три тысячи лет тому назад. Посмотреть на них собралась толпа, родители притягивали к себе детей и шепотом объясняли им смысл того, что происходило. Рассказывали, что тогда, три тысячи лет назад, голод поставил империю на колени. Фулкром редко вспоминал о культистах, которые снабдили тогда фермеров семенным зерном, устойчивым к жаре и засухе, установившимся на Джокулле; оно прибывало тогда на остров по морю целыми кораблями. Про себя он помолился о том, чтобы не увидеть повторения этой истории.

Фулкром продолжал свой путь на работу, когда что-то черное мелькнуло в небе над ним и приземлилось рядом.

Лан присела, гася импульс удара, потом выпрямилась и сказала:

– Я тебя не подстерегала, честное слово. – И, улыбнувшись, добавила: – Просто летела мимо.

Ее присутствие и проницательный теплый взгляд растопили, казалось, даже сильный холод.

– Вижу, ты ранняя пташка, – отшутился он. – Для охотника.

– Да, приходится: Вулдон и Тейн спят, они вчера допоздна работали. Вулдон вообще только и делает, что либо сидит у себя и носа не высовывает, либо работает, – короче, я не стала ждать, пока они проснутся.

Лан осторожно шагнула в его объятия, их губы встретились. Он прижимал ее к себе, такую маленькую и хрупкую, смутно ощущая любопытные взгляды горожан, которые хотя и обтекали пару молча, но все же не сводили с влюбленных заинтересованных глаз. Ему было безразлично. Только она, эта девушка, и вкус ее губ на его губах имели сейчас значение, и к черту все.

Не в силах разомкнуть руки, они открыто поцеловались в последний раз прямо на ступенях Инквизиции. Потом, на глазах восхищенных следователей, помощников и администраторов, Лан легко взбежала по красно-кирпичной стене здания наверх, оттолкнулась от карниза и перелетела пятнадцатифутовый проем между домами, едва не зацепившись ногой за горгулью на соседней крыше.

Тем, кто стоял к нему ближе, Фулкром сказал:

– Это не рисовка. Просто на стенах обычно нет снега и меньше риск поскользнуться.

Один следователь помоложе ухмылялся идиотской улыбкой во весь рот.

– Фулкром, она же знаменитость. Ты столько лет даже слышать о женщинах не хотел, а теперь обхаживаешь Рыцаршу?

– Многих дам ждет большое разочарование, – сказала Гейл, женщина-администратор. Ее лицо выражало легкое презрение, и Фулкром подумал, не задел ли ее как-то показательный уход Лан.

Не успел Фулкром войти в здание, как его сцапал Варкур.

– Фулкром, за мной, быстро, – распорядился он и затопал прочь.

Фулкром послушно пошел за ним, гадая о возможных причинах дурного настроения старого румеля.

Офис Варкура был кошмаром Фулкрома. Бумаги громоздились тут высоченными кипами, которые грозили рухнуть в любую минуту и находили поддержку лишь в опоре друг на друга; все горизонтальные поверхности были завалены документами, сплошь в каракулях комментариев. На полу можно было споткнуться о раскрытые своды законов и прочие юридические тексты, страницы которых пятнали круглые коричневые отпечатки стаканов с чаем. Как в таких условиях Варкур умудрялся не заблудиться в дебрях древнего, нового и новейшего, но всегда одинаково витиеватого, а порой и несколько эксцентричного права Уртиканской империи, оставалось для Фулкрома загадкой.

На стенах тоже живого места не было: наградные документы, сертификаты и грамоты покрывали их сплошь, причем ни одна из этих бумаг, накопленных за долгие годы службы, не висела параллельно другой, а все были прикноплены или приклеены кое-как, под самыми невероятными углами. На полках громоздилось оружие неведомого назначения и происхождения: то ли конфискованное у преступников, то ли собственная коллекция Варкура. В уголке лежали подушки и одеяло, штормовой фонарь стоял на столе. Попахивало тухлятиной, но какой именно – разобрать в таком беспорядке было невозможно.

– Садись. – Варкур шумно вздохнул, опускаясь в свое кресло.

Фулкром на цыпочках прошел через кабинетный апокалипсис, боясь, как бы не вызвать бумажную лавину, и осторожно присел на краешек стула напротив начальника.

– Что-нибудь случилось, сэр?

– Случилось, еще как случилось, черт подери! Один сраный печатный станок – вот все, что у нас осталось.

– Второй тоже сломался?

– Если бы. Его сперли.

– Как – сперли? – И тут до него дошло. – Вы хотите сказать, что кто-то вынес печатный станок прямо из штаб-квартиры Инквизиции?

На лице Варкура ясно читались две вещи. Во-первых, он ужасно устал. А во-вторых, всякому, кто хотя бы намекнет о происшествии за стенами этого здания, он лично подпишет приказ о расстреле.

– Какие-нибудь предположения, кто мог это сделать? – спросил Фулкром.

– Только одно – на месте пресса остался небольшой флажок, который мы все хорошо знаем и любим, – ответил Варкур, – и оставили его наверняка наши друзья-анархисты.

– О!..

– Вот тебе и «о», мать твою за ногу! – выругался Варкур. – Кроме того, где тебя вчера весь день носило? Тут анархисты сцепились с военными, а ты как сквозь землю провалился.

– По моим сведениям, это было столкновение военных с гражданским населением Кейвсайда, сэр, а не с анархистами.

– А ты откуда знаешь, раз тебя там не было?

– Мне рассказала Лан.

– Тебе рассказала Лан.

– Да, сэр. Мы были…

– Знаю я, где вы были, – сказал Варкур. – Видел вас двоих на улице, где ты облизывал ее, как конфету.

Фулкром твердо поглядел на босса.

– Проекту это никак не помешает – никаких столкновений интересов, мы оба отдаем себе отчет в возможных последствиях.

– Ладно. А между тем, по официальным сводкам, военные вступили в бой именно с анархистами – вот так, не больше и не меньше. Назревал мятеж, и храбрые солдаты подавили его в зародыше. – Взгляд Варкура стал рассеянным, словно он задумался о чем-то другом. – Знаешь, недолговечные они все.

– Простите, сэр?

– Страсти, – объявил Варкур. – Быстро выгорают.

Взгляд Фулкрома скользнул к постели за спиной Варкура, но он ничего не сказал, хотя о многом догадался.

Варкур сам сменил тему, затребовав у него отчет о текущем состоянии всех дел, которыми занимался Фулкром, как будто это могло приблизить их к разгадке дела анархистов.

Фулкром признался, что ничего конкретного на них пока нет. Анархисты неуловимы, точно тени, и Рыцари всегда отстают от них на один шаг – ликвидируют последствия преступления, а не предотвращают его, как было задумано. Ни один из старых преступных кланов с ними не связан – анархисты смогли предложить людям нечто совершенно новое, и вопрос денег больше не стоит у них на повестке дня. У них отличная организация, они связаны в сеть. О Шалев после той стычки между нею и Рыцарями на открытии нового ирена ничего пока не слышно.

– Но Рыцарям пока удается нарушать преступные планы анархистов, и они держат положение в городе под контролем, – заключил Фулкром.

Варкур обдумывал услышанное.

– А теперь я тебе кое-что скажу, новенькое. Помнишь того жреца, который приходил к тебе как-то? Так вот, Тейн и Вулдон привели его вчера сюда.

– Ульрик под арестом?

– Нет. Скорее сидит тут ради собственной безопасности. С ним принесли еще труп, очень странный. Поди-ка погляди.

Потакая изредка возникавшей у нее потребности в одиночестве, Лан обозревала сейчас городской пейзаж с высокой церковной крыши. Сегодня она впервые в жизни чувствовала себя счастливой. Люди в Виллджамуре сразу преобразились. Оказывается, они умели улыбаться, хотя прежде она ничего такого за ними не замечала. Там, где раньше слышалось лишь мрачное ворчание да скрытный шепот вышедших из подполья фигур, теперь раздавался веселый смех. Даже гаруды, плывущие по воздуху, больше не казались ей устрашающими: они превратились в изящных созданий, владеющих свободой, о которой она раньше лишь мечтала, которая воплощала для нее все прежде недостижимое.

Что это с ней? Или так всегда случается, когда влюбляешься в кого-то? «Соберись!» – приказала она себе.

Лан встряхнулась и сосредоточилась на пейзаже. В конце концов, она – Рыцарь Виллджамура и у нее есть свои обязанности.

Закрыв глаза, она стала слушать доносившиеся снизу звуки, ища признаков непорядка. Именно это и было ее основной работой: патрулировать город и ждать, когда представится случай кому-нибудь помочь. А сегодня, несмотря на ее новообретенное счастье, несмотря на владевший ею оптимизм, что-то все-таки было не так. Нет, она ни секунды не верила в то, что у нее открылось какое-то шестое чувство или еще что-нибудь столь же экстраординарное, просто город подозрительно затих, как будто готовился к чему-то.

Вдруг откуда-то с востока донесся женский крик. Оттолкнувшись от зубца на крыше, Лан перелетела на соседний дом – добрых десять футов, – оттуда на перильца обработанного культистами моста. Люди озадаченно поднимали головы, когда она проносилась над ними в погоне за эхом крика.

Она пересекла несколько улиц, наслаждаясь скоростью. Вполне освоившись с внутренними силами и сопутствующими нюансами, она могла изменять свои отношения с гравитацией по собственному желанию и свободно передвигаться по воздуху.

На втором уровне города, так далеко от пещер, как только возможно в Виллджамуре, она опустилась на землю и замерла, прислушиваясь. Бесконечная паутина городских улиц искажала звуки, мешая определить их источник, и уже не раз направляла ее совершенно не в ту сторону. В полете она немного запыхалась, а потому сейчас перешла на легкую трусцу.

Вскоре она достигла места преступления. В тени высотных зданий, в тупике между кирпичных стен двое мужчин прижали к стене светловолосую молодую женщину.

– Эй! – крикнула им Лан, приближаясь.

Бритоголовые мужчины выглядели как братья. Оба выше шести футов ростом, оба в длинных непромокаемых плащах. Один прижимал женщине к горлу острие железного лома: ее плащ лежал на мостовой поодаль, на ней было лишь грубое коричневое платье и нарядные кожаные сапожки. Безобразие одежды не скрывало ее красоты, а слезы, стекавшие по ее щекам, не оставляли никаких сомнений в том, что тут происходит.

– Отпустите ее, – приказала Лан, уверенно входя в темный тупик. Ее слова эхом запрыгали между стенами.

Один бандит повернулся и смачно сплюнул ей под ноги. Голос у него оказался грубый, как будто он пил всю ночь.

– Отвали, сука. Тебя это не касается, если, конечно, не хочешь составить нам компанию.

Лан толкнулась ногой в стену, чтобы взлететь, и устремилась вперед, сокращая расстояние между собой и мужчинами, пока те не успели навредить женщине. Опустившись рядом с ними на землю, она с любопытством отметила, как они попятились от нее в темный тупик. «Неужели эти бандиты меня боятся?» Краем глаза приглядывая за ними, она повернулась к женщине, проверить, все ли с ней в порядке.

Жертва, крупно дрожа, закрыла лицо руками, и тогда Лан перевела взгляд на мужчин, которые замерли…

И тут девушка протянула руки и вцепилась в волосы Лан. Потянув за них изо всей силы, она ударила ее головой об стену.

Лан отпрянула, в голове у нее помутилось.

Раздался свист. У входа в тупик возникли какие-то люди, выделяясь черными силуэтами на светлом фоне, они торопливо шли к месту происшествия; они были вооружены. Хотя перед глазами у нее все плыло, Лан заметила, что бандиты в тупике улыбались. Женщина, которую она собиралась спасти, с хохотом пнула ее сзади под коленки, и Лан распростерлась на камнях мостовой.

От удара у нее заныли колени и ладони. Она стерла грязь и кровь с подбородка.

– Погодите, – сказала она, протянув вперед руку и вставая, – я же только хотела помочь.

Ей ответил один из бритых:

– Нам не нужна твоя гребаная помощь. Достали вы нас, ублюдки, вечно вы нам все портите. Ты представляешь правительство и власть – значит ты не нужна нам. Ты что, не понимаешь, что народу будет только лучше, если ты перестанешь совать свой длинный нос в наши дела?

– Так вы работаете на Шалев? – захлебнулась Лан.

– Мы работаем не на нее. Мы работаем вместе с ней.

Пинок в живот, удар железякой по спине – и Лан беспомощным комком дикой боли снова свалилась на мостовую.

Приземистый человек с птичьими чертами лица ткнул ее деревянной дубинкой в ребра и спросил:

– Это которая она-он?

– Надо думать. Хочешь посмотреть?

Грубый хохот.

– Куда смотреть-то? Ее ж культисты перештопали.

– Твоя правда.

Лан сквозь туман подумала: «Как они узнали?» Она попыталась привести себя в чувство и подняться на ноги, но смогла лишь перекатиться с бока на колени. Ей надо было настроиться на силу внутри себя, но побои и пинки отняли у нее способность концентрироваться. Однако отзвук данной ей силы все-таки пришел, и, протянув вперед руки, она сбила с ног двух своих мучителей. Остальные прижались к стене. Усилие ослабило ее, и она уже не могла думать ясно.

Все вокруг показалось ей ненастоящим. Голова вдруг отяжелела. Толпа окружила ее.

Удары обрушились на нее со всех сторон, но она ощущала их, как дождевые капли. Один достиг живота: она согнулась. Другой попал в лоб: она откинулась назад. Третий угодил в бедро: она распростерлась на мостовой.

Удары продолжали мягко падать на ее голову и спину, точно убийственные дождевые капли.

Труп лежал навзничь, у всех на виду.

Он занимал собой весь стол в старом карантинном секторе здания Инквизиции, с края гранитной плиты свешивались его ноги. Комната, в которой он находился, раньше служила погребом, о чем свидетельствовали сохранившиеся с тех времен тяжелые потолочные своды, но торцовые стены позднее разобрали, и если не знать о том, что здесь, бывает, хранятся трупы, то это место стало бы проходным двором. На стенах горели светильники, в огромном камине в центре пылал огонь, и среди этого незамысловатого окружения Фулкром, Ульрик, Тейн и Вулдон пытались понять, что за пришелец такой на них свалился.

Он смердел. Одежда, некогда покрывавшая его тело, ворохом лежала в металлическом контейнере у стены. Темная кожа в сетке прожилок туго обтягивала кости, особенно на необычайной мощности суставах, которые, казалось, так и норовили прорваться на поверхность.

Судя по наличию у него пары рук и пары ног, это был гоминид; черная кровь, пузырями запекшаяся в ранах от когтей Тейна, говорила о том же. Большую часть черепа снес могучий удар – гордость Вулдона, – а то, что осталось, воняло.

Фулкром еще никогда не видел ничего подобного, а ведь ему довелось повидать немало странных тварей, плодов усилий культистов. Но это было что-то особенное, совершенно чужеродное, и следователь порадовался, что ему не пришлось столкнуться с ним лицом к лицу при жизни.

– Это называется «нефилим». – Ульрик произнес это слово с такой гримасой, точно от него у него стало кисло во рту. – Он – демон церкви.

Тейн даже присвистнул и подошел ближе, чтобы посмотреть.

– Страшилище, верно? Вулдон, а это точно не одна из твоих подружек?

Но Вулдон, не обратив на него внимания, уже расспрашивал Ульрика:

– А зачем ему понадобился именно ты? Издалека мы видели, что он шел за тобой, и ни за кем больше.

Ульрик умоляюще поглядел на Фулкрома, и тот понял, как тяжело будет жрецу снова рассказывать свое прошлое.

– Ты можешь доверять им, Ульрик, – подбодрил он жреца. – Они здесь, чтобы помочь.

К чести жреца, тот постарался сократить свой рассказ, опустив иную версию истории Архипелага и особенности церковной политики. Сказал лишь, что церковь объявила его еретиком и назначила награду за его голову. В Виллджамур его привело дело экстраординарной важности, а нефилим был послан за ним вслед, чтобы помешать его исполнить. Выслушав его историю снова, Фулкром невольно задал себе вопрос: что именно знали о его намерениях церковники?

– И что это за дело, жрец? – Вулдон стоял над ним, сложив на груди руки и не выказывая ни малейшей симпатии к этому сухонькому человечку, которому из-за своих взглядов пришлось бросить устроенную жизнь в другом конце империи и бежать сюда через весь Архипелаг.

Ульрик сказал ему, что ищет копию книги, которая сразу разоблачит ложь жрецов и всего, за что ратует церковь.

– По мне, так это хорошо, – поддакнул Тейн бодро.

– Идиот, – буркнул Вулдон. И снова обратился к Ульрику: – Значит, ты и дальше будешь вызывать инциденты, угрожающие безопасности наших граждан?

Фулкром был впечатлен преданностью Вулдона своему делу. Жаль, что Тейн не такой ответственный. Каждый раз, стоило тому открыть рот, Фулкрома прямо коробило.

Ульрик подумал, закрыл глаза и, как показалось Фулкрому, солгал:

– Горожане никак не пострадают от моих действий.

– Отлично, – сказал Вулдон. – И смотри мне, чтобы это было правдой.

Фулкром с самого начала доверял словам жреца, однако никогда не верил им слепо. И вот теперь прямо перед ними лежало прямое доказательство того, что хочешь верь, а хочешь не верь, но Ульрик не солгал ему ни разу.

И все же Фулкром никогда прежде не задумывался над тем, что произойдет, когда Ульрик раздобудет свою копию «Книги превращений».

– Следователь, – раздался вдруг чей-то голос от входной арки. Это был один из помощников. – У нас еще одно происшествие. Срочно.

– Рыцари нужны? – Фулкром кивнул на Вулдона и Тейна, которые сразу посерьезнели и сосредоточились.

– Думаю, что да, – ответил помощник, – дело касается другого.

Ее подвесили за ногу, головой вниз, на одном из высоченных арочных мостов, перекинутых через один из крупнейших иренов города. Сотни людей собрались внизу, глазели и показывали пальцами, пока она тихо вращалась вокруг своей оси на ветру; из окон со всех сторон тоже смотрели люди.

Неведомо как, Фулкром умудрился сохранить хладнокровие. Он сразу понял, что это Лан, – это было видно по ее рыцарской форме и длинным черным волосам, свисавшим вниз, подобно узкому черному флагу. Второй раз в жизни у него отняли женщину, которую он любил.

Все чувства словно умерли в нем на время, он плохо помнил, что было потом.

Сначала он бежал вверх по винтовой лестнице-колодцу; на третьей ступеньке он поскользнулся, упал и ударился бедром; Вулдон отшвырнул его в сторону и протопал мимо; Тейн выбрал другой маршрут, по крышам. Очень смутно он помнил могучий порыв ветра, который едва не швырнул его с моста вниз.

Проталкиваясь через толпу, он плакал и молился всем богам, в которых не верил.

Вулдон и Тейн выбежали на середину моста, где вокруг зубца была несколько раз обмотана веревка. Вулдон первым вскочил на край, его могучая фигура отбрасывала огромную тень, потом рядом встал Тейн, и они вместе стали вытягивать веревку.

Ухватившись для надежности за стену хвостом, Фулкром наблюдал за подъемом Лан: с длинными распущенными волосами она показалась ему такой одинокой и беззащитной. Внизу все прибывала толпа; с высоты все движения людей казались медленными и плавными. Влекомые любопытством зеваки тоже взобрались на мост, и Тейну с Фулкромом пришлось отгонять их, пока Вулдон осторожно опускал тело Лан на мостовую.

Потом он тоже подошел к ним и одной своей массой оттеснил зевак прочь.

Она была в крови. Раны на руках кровоточили, на подбородке и брови были видны порезы, спина разодрана от долгого волочения по мостовой. Фулкром инстинктивно приложил ухо к ее груди и… уловил тихий удар.

– Она не мертвая, – захлебнулся он эмоциями, но тут же взял себя в руки. – Она без сознания, но жива. – Он заставил себя мыслить упорядоченно. – Тейн, нам нужны культисты, немедленно. Приведи их. Пожалуйста, быстрее, как только можно.

Тейну не нужно было повторять. Человек-кот растворился в толпе.

– Ты, – требовательно обратился Фулкром к мальчику в нарядной одежде, который даже вздрогнул, оказавшись вдруг вовлеченным в дело, – принесешь мне чистой материи и воды. Эта женщина – Рыцарь нашего города, ей нужна помощь.

Парнишка взглянул на Лан, кивнул с готовностью и убежал. Через пару минут он принес то, о чем его просили. Фулкром принялся нежно очищать Лан лицо.

– Возьми себя в руки. – Вулдон тронул его за плечо. – Нельзя плакать на виду у всех. Ты же мужчина.

Фулкром даже не чувствовал, что плачет, пока не смахнул слезы с глаз.

– Да ну тебя к дьяволу, Вулдон, – сказал он, – и твою мужественность туда же. Мне сейчас не до мачизма.

Он продолжал ухаживать за Лан, обтирать ей волосы, руки, не обращая внимания на Вулдона, который сверлил его взглядом.

– Так ты ее правда любишь, что ли? – пробурчал он наконец.

Фулкром следил за тем, как струйки воды текут с ткани в его руках на ее лицо, и молчал.

Лан была еще без сознания, когда Тейн и культист Ферор вернулись с носилками.

– Кости должны были выдержать, – заметил культист спокойно, – но все же, на всякий случай.

Фулкром с Вулдоном осторожно переложили ее на носилки; вокруг по-прежнему толпились зеваки – и чего они не уходят? На носилках они спустили ее с моста и перенесли на красивую площадь в третьем уровне города, где их уже ждала лошадь и огромный черный экипаж.

Они внесли ее в экипаж и опустили на пол.

– Я останусь с ней, – сказал Фулкром, и это была не просьба, а приказ.

В одной из многих темноватых комнат рыцарской резиденции на вершине утеса с Лан сняли форму – отчего Фулкрому стало неловко, – и их взглядам открылась ужасающая картина порезов и кровоподтеков. Можно было лишь догадываться, что с ней делали. Команда культистов погрузила ее в ванну с соляным раствором, стоявшую на хирургической платформе. В раствор также опустили концы каких-то проводков, включили машины. Металлические артефакты загудели и ожили.

Он нервно мерил шагами комнату снаружи, вслушиваясь в бульканье, жужжание и плеск, пытаясь понять, что происходит там, за закрытой дверью, но воображение подсовывало ему лишь разные варианты разоблачения Лан. Тогда он стал думать о том, что с ней произошло.

От Тейна и Вулдона было немного толку; они, обрадованные тем, что Лан протянет еще чуть-чуть, отправились в город поискать каких-нибудь следов или подсказок. Но Фулкром сомневался, что они что-нибудь найдут.

Анархисты показали себя воинственными, жестокими и умными. Они все время были на шаг впереди, реализуя свои заранее разработанные планы, а ему все так же нечего было предъявить императору, кроме показной героики. А главное, он не имел представления о том, какое количество жителей Кейвсайда было заодно с ними. И хотя Рыцари уже давно служили главной темой разговоров для многих горожан, предотвращали преступления и арестовывали правонарушителей, передавая их в руки Инквизиции, тем не менее они лишь затыкали бреши. И уже недолго осталось ждать, когда плотину прорвет и вода обрушится на город. Инквизиция по уши увязла в делах, по которым либо совсем не было следов, либо они вели в никуда.

Что же ему предпринять, зачистку Кейвсайда? Но кого там искать? Все, кого арестовала Инквизиция, молчат, как один. То ли им и правда нечего сказать, то ли Шалев сумела внушить им такую веру и преданность, что они просто не хотят говорить. Нет, зачистками тут не поможешь, к тому же одно столкновение военных с невооруженными горожанами уже произошло.

Впервые в жизни Фулкром усомнился в ценности своей работы. Даже в тот день, когда они со следователем Джеридом освободили беженцев и выпустили их обратно на мороз, в кошмарный лагерь за стенами города, он не чувствовал себя так погано. Но выбора у него не было: если он потерпит неудачу или признает поражение, император лишит его жизни. Так что оставалось лишь продолжать.

Примерно час спустя Фулкрома позвали взглянуть на Лан. Она лежала, укутанная простыней, как в морге. Но каким-то чудом дышала. Бо́льшая часть синяков и порезов исчезла с ее лица и даже, насколько он мог видеть, с рук и шеи.

– Что вы с ней сделали? – спросил Фулкром, не обращаясь ни к кому конкретно. Трое культистов в углу перестали брякать инструментами и переглянулись, точно решая, кому поручить столь непростой и длинный ответ.

Наконец к нему подошел Ферор. Выражение его лица обнадеживало, если такое вообще возможно для культиста.

– Это, главным образом, я, – сказал он. – Приятно знать, что не подводишь людей.

«О чем это он?» – подумал Фулкром, отметив про себя, что нервная жестикуляция старика плохо вяжется с его словами.

– Продолжайте.

– Мы погрузили ее в раствор, ускоряющий заживление… на клеточном уровне.

– На каком уровне? – не понял Фулкром.

– Клеточном; клетки – маленькие такие кирпичики, из которых состоим мы все.

– Если ты скрываешь какие-нибудь секреты…

– В культистских кругах это всем известно. Многочисленные усиления ее организма, которые мы применили к ней раньше, в особенности опорно-двигательного аппарата, не дали ей умереть. Нормальная женщина на ее месте не выжила бы.

– В каком смысле – нормальная? – перебил его Фулкром.

– Лишенная механизмов усиления, – поправился Ферор, и они оба умолкли.

Ферор продолжил:

– Поэтому процессы выздоровления, которые в противном случае заняли бы месяцы, у нее пройдут за несколько часов. – И Ферор перешел на рассуждения о таких вещах, как поглощение кислорода, но Фулкром уже не слушал: он знал, что для него наука – такой же темный лес, как и магия.

Главное было то, что Лан жива и через несколько часов придет в норму. Культисты закончили, и ему позволили остаться с ней. Под звук закрывающейся металлической двери Фулкром подтянул к хирургической платформе большое кожаное кресло и устало опустился в него.

И приготовился ждать ее пробуждения.

Когда она полностью пришла в себя и ее перестало клонить в сон, она рассказала ему о нападении, сидя на кровати со стаканом воды в руках, а он слушал и, стоя позади нее, нежно массировал ей шею.

– Они заманили меня в ловушку, – объясняла она. – Это определенно были анархисты. Помню, они долго спорили о том, сколько меня еще бить. Наконец одна женщина – это была не Шалев – сказала, что надо показать горожанам, как уязвима я и, значит, все они. И что анархисты сильнее. Они хотели напугать горожан, показать им такое, чего не извратить никакой пропагандой. Та женщина сказала, что меня надо использовать как символ. – Лан глотнула воды. – Наверное, вот почему они подвесили меня на мосту.

– Ферор сказал мне, что если бы не твои усиления, то ты бы, скорее всего, умерла, – сказал Фулкром.

– А, – отозвалась Лан и задумалась. – Что ж, спасибо им за такую хорошую работу.

Фулкром улыбнулся. Приятно было видеть, что чувство юмора не покинуло ее.

– Судя по всему, твое выздоровление надолго не затянется, и тоже благодаря культистам. Знаешь, ты ведь представляешь большую ценность для этого города.

– Вообще-то, я чувствую себя немного виноватой, если честно. За что мне одной такие привилегии, когда военные убивают невооруженных мирных жителей?

– Император основательно вложился в вас троих. Но он лишь защищает свои интересы. Так что ничего личного. – И Фулкром подмигнул.

– Какой ты добрый… сегодня?

– Да. Хотя сейчас вечер. Ты уже несколько часов в постели.

Лан села так, что ее голые ноги свесились с края платформы, но Фулкром тут же прикрыл ее одеялом, заботясь о сохранении приличий на случай, если войдет какой-нибудь культист.

Она пристально посмотрела на него, и он понял, что существует более важная проблема, которую не решит ни один культист.

– В чем дело?

– Я… Они знают мое прошлое, я уверена.

– Чепуха, – успокоил ее Фулкром. – Никто во всей империи, за исключением первых лиц государства, ничего о твоем прошлом не знает; происхождение всех Рыцарей строго засекречено, лишь один или два культиста знают, но они не будут болтать.

Неужели ей показалось? От побоев и жестокого обращения у нее помутилось в голове? Может быть, это и неправда. Никто ведь не стал относиться к ней иначе, правда? Напротив, культисты только что применили все свои ресурсы, чтобы спасти ее. И она решила, что впредь будет помалкивать.

– Отныне, – сказал Фулкром, – Рыцари будут работать только втроем; на худой конец разрешаю вам патрулировать улицы парами.

Лан сморщилась, ощутив короткие волны боли, которые пульсировали в ее теле.

– Я как будто пьяная. Что они со мной сделали, эти культисты?

– Спасли тебе жизнь, и только, – напомнил ей Фулкром. – В основном это заслуга Ферора.

– Добрый старина Ферор. – Она осторожно коснулась ступнями пола, и в тот момент, когда ноги приняли на себя ее вес, руки Фулкрома сомкнулись у нее за спиной, чтобы поддержать ее.

Какое-то время она позволяла ему поддерживать себя и даже медленно провести вокруг комнаты.

Скоро она поняла, что может ходить сама.

– Тебе правда нужна моя поддержка?

– Нет, я справлюсь сама, просто мне так нравится. – Она с улыбкой выпрямилась, повернулась к нему лицом и, вздохнув, обхватила его обеими руками, зарывшись в его одежду лицом.

Для человека, которого совсем недавно едва не забили до смерти, хватка у нее была на удивление крепкая.

Когда Лан достаточно оправилась, чтобы вернуться на ночь к себе в квартиру, Фулкром сам проводил ее домой, следя за тем, чтобы его поведение по отношению к ней не было слишком покровительственным. В убежище на вершине утеса он застал Тейна и Вулдона в компании Ульрика.

«Ну конечно, – подумал он, – он же не успел найти нового пристанища. А где может быть безопаснее, чем здесь?»

Он не опасался конфликта интересов – все равно ведь он надзирает за всем этим «странным дерьмом», как метко обозначил его нынешний род занятий Варкур. Вот и пусть все, кто почуднее, держатся вместе.

Никто из троих никак не отреагировал на их появление. Тейн и Вулдон сидели, нахохлившись, за столом. Их внимание было приковано к «Книге превращений», копии Ульрика. В мягком, рассеянном свете книга казалась на удивление большой – не меньше фута в длину и три или четыре дюйма в толщину. Фулкрому иногда казалось странным, что из-за простой книги поднято столько шума.

– Следователь, – обратился к нему Ульрик, – я тут объяснял, из-за чего попал в такую беду. Я решил, что столь мужественные и ловкие люди смогут оказать мне помощь там… где мы с тобой были.

– Я и сам так думал, – согласился Фулкром. – Но уделить могу одного, не больше. Может быть, Лан подойдет?

Лан кивнула и села с ними за стол. Далеко внизу гудел прибой, разбиваясь о скалы.

Потертые листы пергамента переворачивались медленно, один за другим, пока Ульрик вел свой рассказ, подкрепляя его невероятными рисунками и диаграммами. Среди них попадались странные фигурки – пародии на настоящие предметы, непрерывно меняющиеся твари, неожиданные соседства – люди перетекали в цветы, а те в дома.

– Опытный глаз, – объяснял Ульрик, – видит здесь многочисленные глифы, аналогов которым нет ни в одном другом тексте нашего мира; их приходится не больше семи на слово. Это особый шрифт особого языка, составленный из особых букв, записанных сложным кодом. Это артефакт невероятной важности.

– Кто его создал? – спросила Лан.

– Фра Меркури, – ответил Фулкром. И, заметив удивление на лицах, добавил: – Это рассказывал мне Ульрик, еще раньше. На самом деле я даже не знаю, кто он.

– Вы слышали о войнах, в которых участвуют существа, пришедшие в наш мир из другого мира, – сказал Ульрик. – Они – представители враждующих цивилизаций, созданных фра Меркури. И было это тысячи лет назад, в этом самом мире. Это он в ответе за все, что вы видите вокруг, за саму жизнь, какой мы ее знаем, а в «Книге превращений» зафиксированы многие из его секретов. Я думаю, что он нарочно оставил эти тексты здесь, чтобы путники вроде меня смогли раскрыть их и помочь ему вернуться в наш мир, случись у него такая нужда. Я в этом убежден. И нужда возникла. Теперь, когда острова нашего архипелага очищаются от своих обитателей, людей и румелей, когда представители чуждых культур спешат к нам, чтобы захватить наш мир, он нужен нам. И насколько я понимаю, в том мире, где сейчас находится фра Меркури, дела обстоят еще хуже.

Хотя до Виллджамура редко долетали новости о войне на окраине империи, Фулкром кое-что слышал. Однако он был убежден, что все написанное на эту тему в «Народном обозревателе» подвергалось строжайшей цензуре, дабы не лишать спокойствия население и не подвергать тем самым угрозе существующий режим.

Неужели это созрел и готов прорваться застарелый нарыв какого-то давнего конфликта?

– Фра Меркури – человек, который написал все это; ты говоришь, он еще жив? – спросила Лан. – Сколько же ему лет?

– Кто знает? – со вздохом отозвался Ульрик. – Он создал многое из того, что принадлежит к нашей культуре. Когда его влияние стало расти, а созданные им существа обрели преимущество над другими, ему пришлось удалиться с ними в иное измерение – чтобы сохранить плоды своих трудов.

– Так он что, бог? – снова спросила Лан.

– Боги создаются смертными, леди, так что можно сказать и так. Я думаю, что он был ученым, теологом, естествоиспытателем, философом и лингвистом. Одним из тех, кто меняет мир.

– А что именно создал фра Меркури? – спросил Фулкром.

С благодушной улыбкой на лице Ульрик откинулся на спинку своего стула. Его плечи заходили ходуном от смеха.

– Что он создал, говоришь? – Потом с внезапной стремительностью вернулся к книге и указал на раздел, в котором, судя по изображениям, речь должна была идти о крыльях… О гарудах. Это совершенно точно были скелеты гаруд, а рядом с ними располагались таблицы непонятного письма.

– Здесь, – Ульрик повел над страницей ладонью, – изложен метод создания гаруд. А здесь, – и он вернулся на пару страниц назад, к диаграммам, изображавшим иных живых существ, тоже с большими крыльями, – здесь отражены первые эксперименты в создании летающих животных, неудачные. Я не все здесь могу прочесть, но уверен – гаруды явились результатом длительных экспериментов, имевших место в далеком прошлом. Фра Меркури повторял свои опыты неоднократно, заимствуя тварей из человеческих сказок и фантазий, воплощая их в жизнь – только потому, что знал, как это сделать.

Его слушатели сидели, тупо уставившись в картинки, не веря, но и не спеша отвергнуть то, что слышали.

– По моему мнению, основанному на годах изучения, наши культисты, которые тысячи лет твердят нам о том, что спасают древние технологии из лап забвения и совершенствуют их, на самом деле заняты только тем, что повторяют изобретения создателя – то есть фра Меркури. Я уверен, что второй, не найденный пока текст есть дополнение к данной книге и что вместе они содержат описание ритуала, исполнив который можно вернуть в мир его творца – фра Меркури. Учитывая обрушивающиеся на нас несчастья, можно надеяться, что его приход сможет отменить катастрофу.

Вулдона очень заинтересовали иллюстрации. Осторожно, едва дыша, он переворачивал страницы древней книги, улыбаясь, когда ему попадались особо сложные картинки.

– Так это, можно сказать, книга рецептов по изготовлению жизни.

– Ты прав, мой дорогой Вулдон, – вздохнул Ульрик.

– А эти картинки – они оживают или как? Ну то есть они волшебные?

– Эти нет, но есть технологии, благодаря которым изображения могут получать дополнительный объем и влиять на умы людей.

– Хотелось бы увидеть. – Вулдон, казалось, был впечатлен. – Фулкром, Ульрик может переночевать здесь, если захочет.

«Вот и прекрасно, – подумал Фулкром. – Лучше пусть сидит здесь, под присмотром, чем вызывает к жизни что ни попадя».

Глава двадцать девятая

Корабль попал в беду: море взъярилось, волны вчетверо выше палубы ходили по нему горами, вдобавок культисты не умели управлять парусами и не владели искусством навигации.

Пришлось направить корабль к западной оконечности Фолка, где они еще долго шли вдоль берега, ища место, чтобы пристать. Провизия на корабле давно закончилась, люди голодали. Верейн была так измучена, так истощена духовно и физически, что все вокруг утратило для нее смысл.

Наконец их корабль достиг широкого устья реки между высокими заснеженными берегами, где в каждом уголке пейзажа прятались россыпи домов. Над крышами столбами поднимался дым, и это вызвало у Верейн прилив оптимизма: ведь дым – это печка, дом, хлеб, нормальная человеческая жизнь.

Впереди виднелся довольно крупный порт. Дюжины судов разных размеров, преимущественно рыболовных, покачивались у причалов. Серые сланцевые крыши и серые гранитные стены зданий создавали мрачную атмосферу, зато здешние берега еще не знали выходцев из-за Врат.

Снег и ветер трепали их корабль, подходивший к причалу. Когда культисты сошли на пристань, к ним подошел начальник порта в теплом плаще и толстой шапке.

Решительное намерение Верейн выжить во что бы то ни стало претерпело некоторые изменения, с тех пор как они покинули Тинеаг’л; однако она все же обрадовалась, снова оказавшись на твердой земле, которая не ходила ходуном у нее под ногами. Привыкнуть к качке она так и не смогла.

– Селе нынешнего дня, странники! – громко окликнул их начальник порта – на ямурском, но с сильным акцентом. – Вы, стало быть, не местные. – Это было утверждение, а не вопрос.

Дартун шагнул ему навстречу.

– Доброго вам утра, сэр. Мы плывем в Виллджамур, в ваших краях случайно. Нам нужен ночлег, всего на одну ночь.

– А, гм, лицензия на судно у вас имеется? У нас тут налог на стоянку для тех, кто не из нашей общины, да, к сожалению. – Его глазки-пуговки привычно щурились навстречу ветру. Годы работы на открытом воздухе покрыли его лицо неровным загаром, коротко стриженная борода отливала сединой.

– Мы культисты, – объявил Дартун.

– Понятно… – отвечал тот. – Что ж, будет вам известно, мы тут не очень-то привечаем магов и прочих в таком роде.

– Сэр, – продолжал Дартун, – мы не причиним вам неприятностей. Нам нужен ночлег, и только. Денег у нас почти нет, но я не откажусь приложить руку к починке чего-нибудь, если таковое найдется, и тем отплачу вам за кров.

Начальник порта, похоже, задумался. Чайки кричали вдалеке, рядом глухо стукались бортами причаленные корабли.

– Вчера ночью был шторм, в четырех улицах отсюда рухнула стена церкви, – сказал он. – Всю дорогу завалило, а свободных лошадей, чтобы расчистить завал, сейчас как раз нет. Магию, если она у тебя есть, держи при себе, но, если завал расчистишь, ночлег гарантирую.

Дартун коротко кивнул.

– Считай, что дорога уже свободна.

Улицы в городке оказались узкими, а дома – высокими, так что завал образовался не только в ширину, но и в высоту. Дартун взялся за него голыми руками и с легкостью отбрасывал в сторону булыжники такого размера, что сбежавшиеся зеваки только рты разинули. Верейн подумала, как бы они, интересно, отреагировали, если бы узнали, что он трансформирован, что он – не человек.

Когда он, все так же в одиночку, принялся за куски гранита, местных стало больше. Но их восторг скоро сменился страхом, и вот уже полетели дикие обвинения: они-де оборотни, маги. Культисты явно не пользовались здесь популярностью: их готовы были считать ненормальными, монстрами, духами, чудовищами, кем угодно, только не долгожданными гостями.

Сдавленный стон Дартуна снова привлек внимание Верейн: он трудился над гранитной глыбой в половину себя размером. Она с трепетом следила за каждым его движением, зная, что ни один человек не может поднять такое в одиночку. Тем не менее Дартун постепенно, камень за камнем, расчистил проезд, аккуратно сложив обломки вдоль фасада пострадавшей церкви, так что движение по улице возобновилось.

Потеряв к нему интерес, местные постепенно разошлись и вернулись к своим делам и занятиям. Вдалеке над морем кричала птеродетта.

Дартун опустился на камень, культисты окружили его. Он тяжело дышал – хорошо хоть, что он устал от недавних усилий, все-таки признак человечности. Верейн набросила плащ ему на плечи и прошептала:

– Надень, а то простудишься.

– Спасибо, – ответил он и посмотрел на нее с такой нежностью, что она почти поверила в его способность снова стать нормальным.

– Мы могли бы тебе помочь, – буркнул Туунг.

– Нет, вы бы их не подняли. – Дартун кивнул на камни. – Местные тоже не смогли, а у вас нет реликвий.

– Зачем было надрываться в одиночку? – Верейн положила ему на плечо руку. – Дал бы нам хоть попробовать.

– Нет. Сегодня вам нужен надежный ночлег. Вам всем надо хорошо поесть и согреться, иначе вы не доберетесь домой.

Туунга, похоже, не удовлетворил такой ответ, да и Верейн, честно говоря, тоже. Они обменялись недоверчивыми взглядами за спиной Дартуна, но Верейн хорошо знала, что перечить ему не стоит.

За труды Дартуна их повели в таверну – внушительных размеров помесь пивной и склада, обращенную фасадом к гавани. В этом просторном заведении сдавались для ночлега несколько комнат, однако в тот вечер других гостей, кроме Дартуна и его компании, не было; впрочем, слово «гости» предполагает хотя бы минимальный уровень радушия и гостеприимства, тогда как судьба их ночлега решилась в коротком напряженном разговоре начальника порта с хозяином.

Поскольку других таверн в городе не было, горластые выпивохи из местных толклись в ней допоздна. Но это не имело значения; они хорошо поели, а Верейн подсела так близко к очагу, в котором жарко горели поленья, что сама чуть не возгорелась. Больше ее ничего не волновало: главное было оттаять, отогреть промороженные кости, снова ощутить себя… человеком.

Хозяин следил за тем, чтобы местные держались от них подальше. А начальник порта предупредил культистов, чтобы они не давали тем поводов для драки. Так что теперь они сидели в кольце из табачного дыма и пивных паров, но Верейн беспокоилась не из-за этого. Дартун сидел в углу, прямо под фонарем, ссутулившись и опустив руки; самое время было расспросить его о планах, пока он вот так бесстрастно обводил глазами просторный зал, но Верейн боялась заводить этот разговор. Время от времени кто-нибудь из местных бросал на Дартуна сердитый взгляд, но тут же поспешно отводил. Двое горожан даже плюнули ему на стол, проходя мимо, но он и глазом не моргнул. Такая пассивность особенно тревожила Верейн.

Между двумя глотками крепкого местного эля Туунг шепнул ей:

– Не знаю, как по-твоему, дочка, а по мне, твой дружок что-то затевает.

– Он мне не дружок больше, – серьезно ответила она. – Просто я хочу домой.

Ей страшно не хватало Виллджамура, его баюкающих приливов и отливов уличной суеты.

Проблемы начались, когда они уже легли спать.

Прямо под их окнами собралась толпа местных. Кто-то заорал куплет, разнузданный и похабный. Под грубый гогот полетели камни – сначала мелкая галька, потом покрупнее; они сначала безобидно клацали о стену и подоконник, но потом все же разбили окно. Холод и громкие голоса ворвались в комнату. Верейн съежилась на полу рядом с остальными, подле холодного очага – все ее спутники молчали, как будто не обращали внимания на ситуацию.

Вдруг в окно влетела петарда и упала под ноги Верейн; та вскочила и пинком отправила ее подальше в угол, где и взорвалась шутиха. Все в комнате съежились от страха. Вдруг Дартун встал.

Ни на кого не глядя, он спокойно вышел из комнаты, прикрыл за собой дверь и пошел вниз по лестнице. Немного погодя снаружи разгорелась ссора.

Верейн, осторожно обходя в темноте осколки разбитого стекла, пошла на цыпочках к окну. Высунувшись, она увидела внизу Дартуна и кипевшую перед ним толпу. На набережной, где на резком ветру терлись друг о друга лодки, собралось человек сто, не меньше.

Вот из толпы вышли несколько человек и приблизились к Дартуну, осыпая его оскорблениями. Он отступил к таверне, так что она больше не могла его видеть, зато в толпе раздался и тут же захлебнулся крик, затем второй.

– Что там происходит? – спросил Туунг, хватая ее за локоть и пытаясь заглянуть за нее.

Она освободилась от его хватки, набросила на себя вощеный плащ и кинулась вниз по лестнице к двери, которая все еще стояла нараспашку, но поздно…

Вокруг Дартуна уже валялось не меньше дюжины искалеченных тел с порубленными руками и ногами. Лужи крови стояли на деревянном полу веранды, блестя в свете факелов. Но люди продолжали упорно приближаться, размахивая мечами и палицами. Кто-то пустил стрелы – одна со звоном отскочила от груди Дартуна, другую он поймал в воздухе. Толпа ахнула.

Верейн громко окликнула его по имени, но он не обращал внимания.

Она бросилась вперед, но тут же поскользнулась в крови и как куль шлепнулась на пол. Подняв голову, она увидела, как рука Дартуна врезалась в живот какого-то человека и тот, выпучив глаза, согнулся вдвое, испуская дух и истекая кровью. Другой замахнулся было топором, но Дартун схватил его за рукоять пониже лезвия, дернул на себя так, что нападающий едва не упал на него, вырвал у него топор и размозжил ему лицо одним исполненным первобытной жестокости движением.

Два, три тела упали, шесть, восемь, десять… Смотреть на это было непереносимо, но Верейн не могла даже двинуться с места от страха. Все равно она ничего не могла поделать, не могла даже понять, что происходит. Почему эти люди продолжают нападать, почему не бегут от него без оглядки?

Наконец толпа стала редеть. Кто-то швырнул в Дартуна петарду, но он и глазом не моргнул, хотя взрыв должен был оторвать ему ноги. Верейн проследила его лишенный эмоций взгляд, направленный на местных, которые с луками стояли на углу улицы. Они выстрелили все разом, а он развел в стороны руки и грудью встретил град стрел.

Вцепившись руками в косяк, Верейн стала судорожно уползать назад в таверну, вздрагивая всякий раз, когда очередная стрела цокала о каменную стену. Когда все стихло, она осторожно высунулась. Лунный луч распорол тучи и залил кровавое побоище беспощадным светом. Дартун стоял недвижно, из него торчали стрелы – но вот он сделал шаг, обобрал их с себя, точно докучливые колючки, и взмахнул рукой в сторону лучников, точно приглашая их попробовать еще раз; но те, уразумев, что перед ними нечто необъяснимое, уже скрылись за углом.

Верейн вышла на улицу и при свете уже обеих лун стала обозревать то, что творилось кругом. Прикрыв ладонью рот, она глядела на загубленные жизни маленькой общины: трупы, отрезанные руки и ноги устилали мостовую. Иные тела еще двигались, и ей хотелось оказать им помощь.

И тут Дартун начал подниматься над землей, как уже делал однажды.

– Дартун, кто ты, черт тебя побери?! – завизжала она. – Это же… Это ты наделал. Ты убил столько невинных людей.

– Верейн… – Он смотрел на нее, его лицо дрожало. – Я открываю нечто… новое.

Дартун развел руки, из-под пальцев его ног вырвался пурпурный свет. Он поднялся на много ярдов над ней, над гаванью и вдруг, внезапно набрав скорость, взмыл в небо, описал сияющую дугу и потерялся в облаках.

Не было еще и полуночи, когда люди начали возвращаться. Верейн боялась за свою жизнь, за жизнь своих спутников. Дартун бросил их, им самим предстояло расхлебывать последствия. Они собрались в комнате на совещание.

– У нас нет ничего, кроме одежды, да и той немного, – сказал Туунг. – Ни оружия, ни реликвий, ни еды – ничего.

– Горожане станут бояться нас поначалу, – отозвался Тоди. – Может, мы успеем смыться, пока они не придут в себя?

– Верно, парень, ты прав, – согласился Туунг. – Если никто не возражает, я предлагаю собрать сейчас манатки, сесть на корабль и плыть дальше вдоль берега.

– Темно же, – заметила Верейн. – Не знаю, как вам, а мне кажется, что у нас нет никаких шансов вывести корабль из гавани ночью.

– У нас нет выбора, дочка. Либо мы уплывем, либо нас линчуют.

Они собрались и крадучись спустились в зал таверны, ища черный ход или окно, чтобы убежать. Крики и вопли неслись с набережной перед таверной, – должно быть, матери и жены бродили там, ища среди разрубленных тел останки своих любимых. Верейн даже затошнило оттого, что она ничем не могла им помочь.

Никем не замеченные – нарочно или случайно, – они узкими улицами добрались до своего корабля. Отчалили.

Лунный свет серебрил взлохмаченные волны. Долгое время все молчали – да и что тут было говорить? Цель у них была все та же – вернуться в Виллджамур, только теперь никто не гнал их вперед, точно скотину.

Они плыли уже час, а может быть, и два, когда Верейн заметила в ночном небе след – пурпурные искры вспыхнули и погасли, потом зажглись снова, только с другой стороны. «Это что, он?»

– Туунг! – окликнула она.

– В чем дело? – спросил он, не отрываясь от руля.

– Иди сам посмотри.

– Лучше ты иди сюда и покажи мне.

Верейн, шатаясь, подошла к нему и показала наверх, мимо паруса.

– Там что-то есть. Летит по небу.

– Метеор? – предположил он.

– Может быть, хотя нет – смотри! Вот оно, опять.

И точно, новый след прочертил небо, теперь гораздо ближе: выписав несколько зигзагов, он замедлил свое движение и стал снижаться над кораблем, точно любопытный светлячок.

Вдруг он опять ускорился и, со стуком опустившись на палубу, прокатился по ней, едва успев затормозить в противоположном конце.

– Дартун! – воскликнула Верейн и инстинктивно бросилась к нему, но тут же вспомнила, что он натворил совсем недавно. Она замерла и стала ждать, как он сам объяснит случившееся.

Дартун между тем встал, отряхнулся и, прихрамывая, пошел ей навстречу. Даже в холодном мерцании двух лун его лицо было ужасающе бледно, от одежды почти ничего не осталось.

– Луна, – объявил он, – вовсе не луна.

– Что за бред? – возмутился Туунг. Остальные нехотя встали и побрели к ним. Верейн стояла между культистами своего ордена и Дартуном и не знала, что делать.

– О чем ты? – спросила она.

– Одна из лун, – отвечал Дартун как ни в чем не бывало. Точно и не убил совсем недавно несколько дюжин людей. Точно и не летал по небу, как комета.

– Ну и что?

– Как что? Это не луна! – воскликнул он возмущенно. – Это огромный город. Точнее, это был город – очень и очень давно.

– Ты что, хочешь сказать, что побывал на луне? – недоверчиво переспросила Верейн.

– Да, – отвечал он, глядя на них с глубокой скорбью.

– Зачем тебя туда понесло?

– Затем, что это в моей природе, Верейн. Кому, как не тебе, знать о присущем мне стремлении раздвигать пределы познания. Я… я ничего не мог с собой поделать. Открыв в себе новые возможности, я поступил, наверное, эгоистично, поднимаясь все выше и выше, пока прямо надо мной не оказалась луна. Простите, что покинул вас.

– Не переживай, – фыркнул Туунг, – скажи лучше, что ты там видел?

Верейн наградила его злобным взглядом.

Ветер застонал в парусах и стих, и в наступившей тишине зазвучал голос Дартуна:

– Луна – это огромный город, простирающийся во всех направлениях. Металлические дома, улицы, тротуары, все пустое, отданное во власть времени. Жилищ там множество, одни побольше, другие поменьше, хотя и те и другие для нас огромны. Вокруг них видны подпалины… обугленные материалы, зоны, выжженные огнем, точно в домах бушевали пожары.

– Насколько велик этот город? – спросил Туунг возбужденно, и Верейн даже показалось, что сейчас они все забудут и станут, как раньше, заниматься наукой, исследуя непознанное.

– Тысячи металлических Виллджамуров, слитых вместе, – отвечал Дартун. – Это была не луна, совершенно точно. Что это было, я не могу сказать, и какая цивилизация создала его, тоже. Больше всего тамошняя архитектура напоминает архитектуру Матемы, но она какая-то не такая. Искусственная. Там есть субстанции, подобных которым я не видел никогда, материалы, которых я не понимаю. Пользуясь преимуществами своего трансформированного тела, я стоял на вершине самого высокого тамошнего строения и озирал картину вокруг. И видел переулок за переулком, улицу за улицей, закручивающиеся вокруг единого центра и образующие симметричную спираль. Были там и другие улицы, расположенные решеткой. Металлический город хорошо освещен, так что я, пролетая над ним посланцем из нашего мира, видел все в деталях. Но это не его свет, он отражает свет солнца, как и другая луна, настоящая, на которой нет ни улиц, ни городов.

Туунг был потрясен.

– Для чего его построили, как ты считаешь?

Верейн хотелось кричать: «Значит, вот как мы поступим. Сделаем вид, что ничего не было. Закроем глаза на жестокость, с которой он перебил несколько дюжин ни в чем не повинных людей. Мы устали и просто хотим домой. Ну и ладно».

– Я не знаю, – ответил Дартун. – Возможно, наши культуры пытались освоить межзвездное пространство. Но кажется, эта затея плохо кончилась.

«Вот и наша тоже ни к чему хорошему не приведет», – подумала Верейн.

Глава тридцатая

Лан шла вслед за жрецом уже, кажется, много миль. Будет ли когда-нибудь конец этим коридорам? Ей было страшно, после нападения она чувствовала себя особенно уязвимой и не хотела покидать Фулкрома, но тот убедил ее, что миссия со жрецом будет для нее сейчас наименьшим из зол.

Она хорошо выспалась и физически чувствовала себя вполне нормально, несмотря на затекшие ноги и ноющие мышцы. В глубине души ей очень хотелось разыскать тех людей, которые причинили ей боль накануне, но она не имела права нарушить приказ, да и интуиции Фулкрома доверяла безусловно.

– Ульрик, – спросила она примерно через час, – где мы?

Он дал ей подробнейший ответ, из которого она мало что поняла и решила, что он, наверное, пытается усыпить таким образом ее любопытство.

Уже несколько раз на пути вниз они натыкались на запертые двери, и тогда жрец останавливался и начинал петь на незнакомом языке. Что именно происходило потом, она не понимала, просто запертая до сих пор дверь вдруг оказывалась открытой.

Комнаты постепенно превратились в подземные ходы, а те привели их наконец в просторную пещеру. Между тем вокруг них сгустилась уже такая тьма, что Лан не понимала ни где они, ни сколько прошло времени, ни как Ульрик находит путь. Сама она шла на его голос, который то и дело сообщал ей разные мелкие подробности их местонахождения, ничего, впрочем, для нее не прояснявшие. Больше того, она не понимала, зачем она здесь, какой от нее прок. Она предпочла бы сейчас что угодно, лишь бы действовать, применять свои способности, навыки и силы, а не шаркать ногами в кромешной тьме. Но именно это продолжалось уже несколько часов.

Наконец она с удивлением проследила за тем, как жрец, пользуясь одними словами, построил для них плот из камней, на котором они поплыли дальше во тьму.

И вот впереди показался другой город, второй Виллджамур, город мертвых. Все в нем пребывало в состоянии распада, повсюду виднелись следы древней катастрофы, а в небе над ними не было ни лун, ни звезд – лишь абсолютная чернота, ничем не заполненная бездна.

Ульрик объяснил ей, что это за место, кто его обитатели и что он видел здесь в прошлые разы.

– Сколько времени ты провел здесь? – спросила она его, пока они шли по улицам среди руин. Уцелевшие ставни и двери распахивались при их приближении, но кто за ними стоял – она не видела.

– Время здесь течет иначе, но по нашему счету не меньше нескольких дней.

– И ты ничего не нашел?

Ульрик покачал головой и вздохнул.

– Я ищу место под названием «Дом Мертвых» – сейчас оно может называться иначе, но фра Меркури называл его именно так. Сначала я думал, что он имеет в виду весь подземный мир в целом, однако теперь все больше склоняюсь к мысли, что здесь должны быть строения, неподвластные ни времени, ни человеческому воображению.

Только тут она впервые заметила, какое у него изможденное лицо и усталые глаза.

Мертвые оказались безобидными, к людям, пришедшим сверху, их влекло только любопытство. Лан сначала боялась подходить к ним близко, но скоро поняла, что они не причинят ей вреда. Сначала по пятам за ними ходила целая толпа, хотя и небольшая, потом она стала рассеиваться, и вскоре возле них осталась лишь кучка постоянных помощников Ульрика.

Они шли через площадь, по которой из улицы в улицу слонялись мертвые. Со всех сторон доносился шепот – Лан думала, что мертвые обсуждают их с Ульриком, но не заметила ни одного направленного в их сторону взгляда. Все шли по своим делам – если, конечно, у них были тут какие-нибудь дела.

Вдруг к ним приблизилась молодая привлекательная женщина – она была удивительно похожа на Лан, только очень бледная, с каким-то выцветшим лицом и волосами; тонкую линию ее горла перечеркивала рваная рана.

– Жрец, – окликнула она Ульрика.

Тот повернулся к ней с серьезным видом, заранее интересуясь тем, что она собиралась ему сообщить. Она тихо и сдержанно продолжала:

– Я слышала о твоих поисках. Ты друг следователя Фулкрома, да?

Лицо Ульрика просияло воодушевлением, и Лан против воли была очарована его решимостью.

– Пожалуйста, продолжай.

– Ты сказал «Дом Мертвых», так? Мы подозреваем, что это там, куда мы не можем проникнуть сами. Есть такое место, оно словно бы мертво для нас, а мы – для него. То есть так говорят, а я подумала: быть может, там что-то вроде выхода?

– Возможно, это именно то, что нам нужно. Как твое имя, леди? – спросил Ульрик.

– Адена.

– Что ж, Адена, ты покажешь нам путь?

Раздобыв два факела, они двинулись вперед по длинному проходу, который петлял в скалах, наподобие лабиринта. Лан обратила внимание на то, что всю дорогу их провожатая словно не замечала ее, обсуждая детали пути только с Ульриком и вообще обращаясь к нему одному. Лан было не по себе от своего сходства с мертвой женщиной.

Прошло около часа, когда каменный лабиринт вывел их наконец к храму, наполовину кирпичному, наполовину каменному. Колонны его простого классического фасада были вырублены в утесе, величественная каменная лестница вела к простой квадратной двери в обрамлении пилонов.

У подножия лестницы Адена остановилась: она то ли не могла, то ли не хотела идти дальше.

Лан и Ульрик поднялись по ступеням, освещая факелами путь, разглядывая подробности замысловатой резьбы, которая покрывала камни. Это место не зря носило название Дома Мертвых: кое-где из поверхности камня выступали отдельные черепа и даже целые скелеты, точно кости были каким-то образом включены в геологические структуры. Они были одного цвета с камнями, и потому трудно было определить, искусственные они или настоящие.

Лан повернулась, осветив факелом подножие колонны, и с криком отпрянула: в лицо ей таращил пустые глазницы и раззявленный рот, давно ставшие пристанищем пауков, какой-то череп.

– Жуткое место, – сказала она. – Ты хочешь, чтобы я вошла первой?

Лан старалась не думать о скелетах, – в конце концов, какое ей дело до этих давних жертвоприношений, или чем там они были? Стать одной из них – не ее судьба.

Ульрик кивнул и сделал ей знак идти вперед, но сам тут же обернулся на зов их провожатой, которая окликала их снизу.

– Мы, духи, ничего не знаем об этом месте, так что помочь вам я не могу. Я видела, как мои собратья входили в этот храм, но никто из них никогда из него не возвращался. Он – часть древнего города. Никто ничего не знает о нем. Но я… мне хочется увидеть, что там. Быть может, это принесет мне покой. Можно мне пойти с вами?

– Конечно, – отозвалась Лан, но Адена ее по-прежнему не замечала.

– Можно? – переспросила она.

– Да, конечно, – ответил Ульрик.

– Пошли, Ульрик, – окликнула его Лан. – Я хочу домой. Посмотрим, здесь твоя книга или нет, и будем возвращаться.

Лан шагнула в дверной проем…

…и оказалась в лесистой долине. «Как?»

В следующую секунду за ней ввалился Ульрик, а за ним Адена: здесь ее было видно яснее, чем в городе.

Там, где они очутились, была ночь; повсюду, куда ни глянь, возвышались могучие деревья. Где-то вдалеке журчала вода. Тут и там в долине виднелись огромные замшелые валуны – нет, то были развалины. Свет факелов выхватывал из тьмы красивые листья в форме сердечек и гладкие стволы.

Лан обернулась, чтобы взглянуть на то место, откуда они вышли, и обнаружила, что дверь там – без притолоки, без косяков, просто присутствие в пространстве.

– Где это мы, а? – шепнула она. – Что это за место?

Ульрик, казалось, был в восторге.

– Это же… здесь точь-в-точь как на гравюрах, которые я видел в одном раннем джорсалирском тексте. И вот… – Он вынул из своего мешка копию «Книги превращений» и открыл ее на какой-то странице. Рисунок был грубый, но сходство между изображением и тем, что окружало их в реальности, было очевидно.

– Это рай, – сказал он, – в своем роде.

Лан разглядывала страницу.

– Значит, мы попали туда, куда нам нужно. Но книга, которую ты ищешь, может оказаться где угодно. В твоей книге не сказано, где именно ее искать?

Ульрик покачал головой и захлопнул книгу.

– Нет, но я предлагаю пойти вдоль берега; может быть, он куда-нибудь нас приведет.

Ульрик сунул книгу под мышку, и они, раздвигая высокую густую траву, пошли на запах и скоро обнаружили реку – прозрачную ленту медленно текущей воды шириной шагов в двадцать. Дальше по берегу из кущ выплывали какие-то огоньки и снова ныряли в подлесок. Лан не была уверена, но ей показалось, что за ними следят какие-то люди: чьи-то взгляды на том берегу вспыхивали и гасли, прежде чем она успевала понять, кому они принадлежат.

– На рай это как-то мало похоже, – шепнула Лан и занялась настройкой своих сил – просто чтобы проверить, работают они в этом загадочном месте или нет. К счастью, то, что исправно служило ей в Виллджамуре, не отказало и здесь.

Тем временем та девушка, Адена, подошла к реке вплотную и стала медленно сходить в воду, подняв рваные юбки выше колен. Сначала она шагала очень осторожно, но, когда ее босые ступни погрузились в воду, она подняла голову и радостно улыбнулась.

– Кажется… кажется, я свободна. Этим путем, наверное, ушли другие. – Вдруг она поглядела прямо на Лан – впервые за все время. – Смотри береги его, – сказала Адена.

– Кого? – не поняла Лан.

Но Адена уже отвернулась и без звука упала в прозрачные волны вниз лицом.

– Ульрик, может, нам надо ей помочь? – спросила Лан, подходя ближе.

Жрец обвел взглядом всю реку из конца в конец, но никаких следов девушки не заметил.

– Похоже, что помогать уже некому. И вообще, я не уверен, что река – это на самом деле река.

Лан совсем запуталась. Неужели духи тоже умирают и переходят в другие миры?

Еще некоторое время Лан и Ульрик шли против течения реки, по направлению к истоку, причем Лан то и дело озиралась в поисках приметных знаков, по которым они отыщут потом дорогу назад. Ей вовсе не улыбалось остаться тут навсегда, в этом непонятном месте.

– Бесполезно, Ульрик, – то и дело бормотала она.

В темной листве над ними то и дело что-то шуршало и шевелилось. С ветвей к ней стали спускаться лианы, норовя коснуться ее лица. Увертываясь от них, она торопила Ульрика. Наконец они вышли на поляну; та сияла в темноте, точно залитая лунным светом, хотя никакой луны в небе не было. Воздух вокруг был напоен жутковатой таинственностью. В центре поляны, на примятой траве, лежал какой-то предмет.

Точнее, книга.

Не выпуская из рук факела, Ульрик кинулся к ней, желая поскорее узнать, точно ли это копия его «Книги превращений» или нет, но под травяным покровом поляны что-то задвигалось, и его отбросило назад. Факел бесполезно упал на землю.

Лан метнулась к жрецу и помогла ему подняться; краем глаза она заметила какое-то шевеление за деревьями. Из-за них показались какие-то твари, серебряно блестя в темноте, а под корой деревьев начали вздуваться штуковины, похожие на луковицы. В полном молчании из стволов начали выходить странные деревянные конструкты: злобные существа с острыми обломками ветвей вместо конечностей и зажатыми в них зазубренными клинками.

Твари бросились на них.

Лан видела, как Ульрика трясет от страха.

– Начинай читать заклинания, – сказала она ему и, настроившись на силу, побежала по воздуху так быстро, как только могла. Перескакивая через провалы между существами-деревьями, она приземлялась на них по очереди и направленными ударами пяток ломала им ветки, отвлекая внимание от жреца.

Наконец монотонное чтение Ульрика стало слышным на всю поляну.

Древесные создания вспыхивали, пламя пожирало на них листву, корежило ветки. Лан вернулась к Ульрику и создала вокруг них защитный барьер. Опустившись на колени, она следила за тем, как горящие ветки с треском падали на землю, рассыпая искры и на глазах съеживаясь от жара, слушала нечеловеческий вой, поднявшийся вокруг, и вдруг поняла, что лес, в котором они находятся, не настоящий. Языки пламени имели едва уловимый фиолетовый оттенок; длинные искры, которыми стреляли деревья, – тоже.

Через пару минут, когда огонь утих, она сняла барьер.

Листва еще дымилась, Ульрик тяжело дышал.

– Ты в порядке? – спросила его она.

– Бывало и получше, – ответил он, – но ничего, спасибо. – Он все еще дрожал, его одежда кое-где прогорела.

– Тут нет никакой логики, – продолжала Лан. – Все это не настоящее. Такой погоды не бывает, и лес так себя не ведет. Мы как будто во сне.

– То же можно сказать и о мире наверху.

– Не путай меня. Так тебе нужна книга или нет? – И она показала на книгу, которая, целая и невредимая, по-прежнему лежала в траве.

Ульрик уверенно поднялся и заковылял к ней. Однако вокруг них что-то переменилось: половина неба осталась черной, вторая приобрела грязно-серый оттенок, лес стал каким-то… неправильным. Там, где раньше были вполне натуральные изгибы и плавные линии листьев и ветвей, теперь вдруг возникли сотни и тысячи мелких квадратиков, лес превратился в мозаику.

Едва Ульрик успел поднять с травы книгу, как мир вокруг распался на кусочки – в прямом смысле. Квадратики множились с такой скоростью, что лес зашелестел, точно от ветра, коричневый и зеленый цвета пропали, сменившись на каменисто-серый, образы исказились.

Внезапно лес исчез и они оказались в центре большого каменного зала.

Ульрик озирался, тяжело дыша. Он возился со своим мешком до тех пор, пока не упаковал в него обе книги, а потом, тыча пальцем в стены, на которых были высечены тысячи уравнений, возбужденно заговорил на незнакомом языке.

Лан в смущении отвернулась и стала оглядывать комнату. Тут была дверь, цифры, буквы и линии на стенах, и ничего больше. Лан подошла к двери и высунулась наружу, убеждаясь, что они по-прежнему в храме с черепами.

– Ясно… – сказала она себе и тут же повернулась к Ульрику. – Эй, что здесь только что было?

– Искусственная реальность, – изрек Ульрик. – Линии на стенах – это язык, который я видел лишь в очень редких книгах. Если приглядеться, то видишь тысячи крошечных зеркал, вмурованных в камень. Мы прошли через искусственную реальность! Ты была права, Лан, – это был сон, но не просто сон, а созданный фра Меркури с использованием известных ему технологий, для того чтобы защитить книгу.

– Зачем?

– Затем, чтобы ее нашел лишь тот, кто сможет расшифровать его код. Книга сохраняет связь с ним, вот почему отыскать ее так трудно.

– А что же случилось с призраком Адены, если это все было неправда?

– Я здесь, – раздался голос.

Жрец завертел головой, пытаясь определить, с какой стороны он идет.

– Адена? – повторил он. – Скажи еще что-нибудь.

– Я за зеркалами. Посмотри внимательно.

Постепенно в группе зеркал перед ними начал вырисовываться прерывистый – из-за кирпичей – образ девушки, похожей на их провожатую.

– Сколько загадок! – прошептал жрец. – И так мало времени.

– Со мной все хорошо, – сказал призрак. – Здесь, по эту сторону, всего много, так много… – И призрак исчез, оставив их в полной тишине.

– Так, и что теперь? – спросила Лан.

– Мне необходимо вернуться на поверхность, чтобы сопоставить два текста, поразмыслить над ними и провести ритуалы. – Ульрик умолк надолго; вдруг его как будто осенило. – А потом мне, наверное, придется вернуть в наш мир фра Меркури. Стыдно сказать, но я никогда даже не задумывался по-настоящему о том, как это будет; все мои мысли были лишь о том, как найти книгу. Годами я был уверен в том, что ее не существует. И вот…

– Возвращаемся, – сказала Лан. – Подумаешь после.

Народный Обозреватель

Тайная история Рыцарей Виллджамура

Прославленные герои города Виллджамура – подделка. Они не те, кем вы их считаете. Они – орудие в руках элиты, их предназначение – подавлять бедных. Позволите ли вы им и дальше защищать ваш город?

Вот их секреты:

Та, которую зовут Лан, – единственная женщина в группе – раньше была мужчиной! Культисты, пользуясь злодейскими реликтовыми технологиями, превратили ее тело из мужского в женское. Вы позволите своим детям гулять по улицам города бок о бок с монстром? Никогда!

Тот, которого зовут Тейн, знаменит своим богатством. Он сын лорда Чаттеля, владельца самой гнусной сети по торговле рабами на всем архипелаге. Рабство, на которое с неодобрением взирают в этом городе, еще существует в далеких углах империи, и Тейн унаследовал огромное состояние, заработанное на работорговле. Мало того! Он его приумножил. Он торгует смертью, а сам расхаживает по улицам города с таким видом, как будто имеет моральное превосходство над другими жителями. Не позволим!

Тот, кого зовут Вулдоном, на этих улицах не новичок: он Легенда, так называемый герой из прошлого. Люди, не страдающие короткой памятью, вспомнят, что Легенда в ответе за гибель многих детей. Он долго отсиживался в темноте и одиночестве, а теперь решил опять выползти на улицы нашего города. Убийца детей на свободе и не понес наказания. Не позволим!

Вы доверите жизнь вашего ребенка этой сволочи?

Следующий выпуск нашего листка представит подлинные, подписанные культистами, документы о личностях подлых Рыцарей. Горожане, вас обманывают. Рыцари – чудовища. Это не должно сойти им с рук. Отвергните их. Мы призываем вас изгнать их с улиц нашего города ради безопасности вас самих и ваших детей. Не позволяйте этим извращенцам и дальше разгуливать на свободе.

Глава тридцать первая

Листок попался Фулкрому днем, на улице, где его носил ветер; он поднял его потому, что уже видел людей, жадно читающих такие же.

Время остановилось; даже снег, казалось, лениво повис в воздухе. Он чувствовал, как учащался его пульс, по мере того как прочитанное проникало в сознание. Наконец он все понял. Анархисты использовали украденный из Инквизиции станок, чтобы напечатать это; а еще их предали. Но об этом он подумал уже после – первая его мысль была о Лан.

Он тут же помчался в убежище на вершине скалы, но обнаружил, что Рыцарей там нет; Лан с Ульриком тоже еще не вернулись. Фулкром носился по пещерам, изрыгая пламя и срывая зло на всех, кто подворачивался под руку. Он приказал всем культистам и обслуге собраться в первой пещере, выложенной кирпичом, и там, потрясая в воздухе копией «Обозревателя», стал читать.

И тут Ферор разразился слезами; все взгляды обратились к нему.

Фулкром схватил его за шиворот и поволок на половину Рыцарей. Там он прижал его к холодной каменной стене.

– Говори! – зарычал он ему в лицо.

Ферор соскользнул вдоль стены на пол, подтянул колени к груди и заплакал.

– У тебя есть одна минута, чтобы объяснить мне, почему я не должен тебя убить! – прокричал Фулкром.

Ферор полностью потерял контроль над собой и рыдал в голос.

– Ме… меня заставили.

– Ты же знаешь, – сказал Фулкром, – что я это слышу каждый день. «Меня заставили». Кто тебя, черт возьми, заставлял и что именно они заставили тебя делать?

– Они забрали мою семью – моих девочек, их похитили, взяли в заложницы. Они все еще у них. Что я должен был делать? Это мои дети, следователь… В-вы ведь понимаете меня?

– Сначала ты должен был обратиться к нам. Мы могли тебе помочь. Мы ведь, в конце концов, Инквизиция, если ты не знаешь.

– Они сказали, что убьют их мгновенно, – лопотал Ферор, – если я хоть слово скажу Инквизиции. Им нужна была информация, немного закрытой информации, вот и все. Я не думал, что это так страшно.

– Ты видел «Народный обозреватель»? Эту подделку, которая разлетается теперь по городу быстрее чумы?

Ферор кивнул и закрыл глаза; слезы продолжали течь по его лицу.

– Вот тебе и не страшно, черт тебя подери! Теперь вся эффективность работы Рыцарей зависит только и исключительно от симпатий населения. Не знаю, как будут реагировать люди, но вряд ли они будут очень добры – особенно к Лан. Ее наверняка захотят линчевать.

– Я знаю, – хлюпал Ферор. – Знаю.

Фулкром вперил в него гневный взгляд и, не удержавшись, пнул его в ноги, давая выход злобе.

– Что ты знаешь об организации анархистов? Мне нужны адреса. Имена. Говори – или я сдам тебя особым императорским агентам, и они займутся тобой как следует.

Однако из расстроенного культиста удалось вытянуть немного. Он не знал никого из лидеров, ни разу не видел Шалев. Анархисты – те, кого он видел, – работали мелкими разрозненными группами, практически независимыми друг от друга, объединяло их лишь одно – ненависть к городу.

Ферор видел членов своей семьи поодиночке, их показывали ему в верхней комнате какой-то харчевни, и то недолго, лишь для того, чтобы он не вздумал изменить им. Он молил анархистов, чтобы те вернули ему дочерей, но они отказали, а сами продолжали по капле выжимать из него информацию.

– Они еще у анархистов? – спросил Фулкром.

Ферор кивнул.

Гнев Фулкрома улегся, вернулась способность ясно мыслить. А он на месте старого культиста разве повел бы себя иначе, защищая свою семью? Что, если бы анархисты взяли в заложницы Лан? Фулкром за шиворот поднял старика на ноги и встал с ним лицом к лицу.

– Мы вернем их тебе.

– Как? – В глазах Ферора вспыхнула надежда.

– Задействуем Рыцарей, пока не поздно. – «Если, конечно, найдем их». – У тебя был какой-нибудь контакт? К кому ты обращался, когда хотел передать информацию?

– Хозяин таверны. Я обращался к нему, а он посылал известие. Встречались у него, в верхней комнате.

Тейн и Вулдон вернулись к себе и застали Фулкрома и Ферора: те сидели за столом лицом друг к другу и молчали.

– Кто разболтал? – с порога начал Вулдон.

Фулкром осторожно объяснил, как и почему поступил Ферор, а тот сидел и смотрел в стол, не в силах встретиться глазами с другими. Никто из Рыцарей его и пальцем не тронул: то ли они уже так вжились в роль, что рыцарство действительно стало частью их натуры, то ли были ошеломлены.

– И что теперь? – спросил Вулдон.

– Пойдем выручать его домашних, – ответил Фулкром.

– Ты что, смеешься?

– Вулдон, мы вернем ему семью. Тебе ли не знать, как много для него значат его дети. – Ему не хотелось говорить это, но его слова, кажется, подействовали.

– А где Лан? – спросил Тейн, на мягких лапах подходя к Фулкрому сбоку.

– Еще с Ульриком.

– Похоже, старушке лучше пока залечь на дно.

– Ты ее ненавидишь? – спросил Фулкром. – Ты не знаешь, что ей пришлось пережить.

– Да все мы знали, старик, – ответил Тейн и подмигнул, чем сильно удивил Фулкрома. – Чего только культисты, бывало, не расскажут, лишь бы угодить нам, Рыцарям. Я столько информации у них вытянул, что мог бы, наверное, стать вполне сносным помощником следователя в конце концов.

– И тебя это никогда не беспокоило?

Тейн пожал плечами.

Фулкром перевел взгляд на Вулдона, ожидая его ответа.

– Я знаю, каково это, когда тебя судят, – буркнул тот. – Девочка хорошо себя зарекомендовала. Единственное, что по-настоящему имеет значение, – это хорошо сделанная работа.

– Только люди в этом городе не всегда так думают, вот в чем беда, – сказал Фулкром.

– Ладно, снявши голову, по волосам не плачут, – заявил Вулдон. – Лучше уж дело делать, чем сидеть тут и гадать, что о нас подумают.

– И что, – сказал Тейн, – будем делать вид, что ничего не случилось?

– Можно и так сказать.

– Но мы же пропагандистское орудие императора, а может, уже и нет.

– Вот именно что, может быть и нет, – прорычал Вулдон. – А чего еще ждать от политиков? Но разве мы не делали этому городу добро, не спасли десятки жизней, не предотвратили столько же преступлений? Я просто так не сдамся. Перестану делать свое дело, только когда меня свяжут по рукам и ногам. Можете похоронить меня в этой форме. – И Вулдон рванул на горле черную рубаху, а потом повернулся к Фулкрому, который даже загордился своим подопечным. – Ну, – рявкнул он, – пойдем мы выручать семью этого кретина или будем сидеть здесь, как разини? – Вулдон мотнул головой в сторону культиста, который сидел и молчал, вытаращив глаза.

– Пойдем выручать, – сказал Фулкром.

В пещеры они отправились под прикрытием, через час после Ферора, который ушел туда с просьбой о встрече. Он дал им адрес дома напротив, там они должны были ждать. Окна ободранной комнатенки смотрели на улицу перед таверной «Дриада», трехэтажной забегаловкой на территории Северного подземелья. Была ночь, и стекло в кровле огромной пещеры не давало света. На улице было пусто, Фулкрому это не нравилось: подозрительно тихо. В пещере обитало не менее двухсот тысяч человек, странно, что ни один из них не вышел на улицу.

Если верить Ферору, его всегда проводили на самый верх таверны «Дриада» люди в капюшонах, и там он передавал им информацию о Рыцарях: где они, чем заняты и, конечно, об их прошлом.

– Как вам присвоение анархистами «Народного обозревателя»? – спросил Фулкром у своих спутников.

Лицо Тейна приняло обиженное выражение.

– Это не совсем правда, то, что они там написали. Но людям, конечно, без разницы. К отцовскому бизнесу я не имею отношения. И деньгами я сорил нарочно, именно из-за того, как они достались, и… В чем дело?

Вулдон буркнул:

– По мне, так на этот раз «Обозреватель» куда ближе к истине, чем под надзором императора.

– У вас хватит сил забыть об этом и продолжать как ни в чем не бывало? – спросил Фулкром.

– Если население нас не отвергнет, то да, – сказал Тейн. – Надо смотреть правде в глаза – наше влияние основано на имидже, и что с ним теперь стало?

– Тогда, может, стоит заменить имидж чем-то иным, посущественнее? – предложил Фулкром.

После короткого обмена репликами они сосредоточились на окнах верхнего этажа в доме напротив, высматривая в них признаки жизни. Наконец там зажглись фонари и показались силуэты – по комнате ходили трое или четверо.

– Пора, – объявил Фулкром. – Тейн, обыщешь боковые комнаты. Вряд ли ему покажут дочерей сразу, но они наверняка где-то рядом.

Снова на улицу. Тейн перескочил через две изгороди и пошел задами, ища какое-нибудь удобное окошко для входа в дом, а Фулкром и Вулдон выбрали самый обычный и трудный путь – прямо через таверну.

В заплеванной, посыпанной опилками забегаловке было тихо: пяток посетителей расположились у стойки и молча потягивали выпивку, глядя в кружки в облаках арумового дыма; хозяин – бандитского вида детина, в серьгах, наголо бритый, прямо разбойник, а не содержатель пивного заведения – пытался преградить им дорогу наверх.

– Туда нельзя, ребята, – сообщил он, с удивительной легкостью перемахивая через стойку и приземляясь на пол прямо перед ними.

Он протянул руку к Фулкрому, но Вулдон его опередил: схватив его за запястье, он кулаком другой руки так двинул ему в челюсть, что его голова с хрустом запрокинулась набок. Вулдон, яростно подпрыгнув, ударил его ногами в грудь, и он без звука отлетел к барной стойке. Выпивохи подняли головы от своих кружек, чтобы взглянуть, в чем дело.

Вулдон и Фулкром бесшумно взбежали по лестнице на третий этаж. Из щелей одной двери в конце коридора пробивался свет; приблизившись, они услышали внутри голоса. Один принадлежал Ферору.

– Пошли, – шепнул Фулкром.

Рыцарь сделал пару шагов назад, разбежался и саданул плечом в дверь. Она вылетела, и они увидели стол, за ним сидел Ферор, а вокруг него люди в туниках цвета грязи – двое мужчин и одна женщина. Они тут же схватились за мечи.

– Я ими займусь, – сказал Вулдон.

Фулкром подбежал к культисту и буквально выдернул его из заварухи.

– Где здесь могут быть твои? – спросил Фулкром, когда Вулдон заставил одного из мужчин завизжать от боли. Фулкром не хотел даже смотреть, что там происходит.

Ферор окаменел от ужаса и только помотал головой.

– Наверное, где-то неподалеку. Их всегда показывают мне поодиночке.

Перепробовав все двери, они нашли комнату, в которой находились женщина средних лет и две девушки. Присмотревшись, они увидели в дальнем углу Тейна – он зачем-то свесился из окна на улицу.

– Давай, – разрешил Фулкром. Ферор осторожно оглянулся и только потом бросился к своей семье и прижал к груди дочерей. Все вместе они упали на колени, обливаясь слезами.

Фулкром позволил им ненадолго забыть о происходящем.

– Что у тебя тут? – спросил он, подходя к Тейну.

– Сам посмотри, старина, – отвечал тот.

Свесившись из дешевого стеклянного окна, Тейн держал за воротник одного из похитителей, прижав к его шее коготь. От страха бандит елозил по стене ногами – пустоты под ним было футов сорок.

– Я вот думаю, отпустить его или нет? – весело и громко объявил Тейн, чтобы бандит за окном его слышал. – Какие мысли, приятель?

Тот заскулил.

– Может, он даст нам ответы на кое-какие вопросы? – предположил Фулкром. – А то, боюсь, остальных Вулдон не помилует.

Тут в комнату ввалился и сам Вулдон, на щеке у него алела капля крови.

– Готовы, – буркнул он.

– Никого в живых не оставил? – спросил его Фулкром.

– Ты же не просил, – ответил тот. – Извини.

Ферор с семьей возвращался на утес в сопровождении Рыцарей – на случай, если анархисты решат им отомстить. Рыцари шли впереди, остальные сзади, выбирая самые малолюдные места, чтобы избежать слежки. Фулкром был убежден, что чем больше пройдет времени, тем сильнее скандал, раздутый поддельным «Народным обозревателем», будет влиять на умы людей. Пленника Вулдон засунул в большой холщовый мешок и теперь нес его через плечо, не слишком аккуратно обходя всякие углы и прочие препятствия.

В каменном дворе на третьем уровне творилось какое-то религиозное действо: жрец Джорсалира благословлял именем Бора толпу, запрудившую промежуток между двумя высокими домами у церкви.

– Эй, стойте! – крикнул из задних рядов кто-то и шагнул к ним, загораживая дорогу. Это было мужчина чуть старше тридцати лет, в толстой кожаной тунике, высоких сапогах и сером плаще. – Вы, часом, не Рыцари?

Фулкром поднял свой инквизиторский медальон, сверкнувший в свете факелов.

– Селе Уртики, гражданин. Сожалею, но мы спешим.

– Точно, они. Я узнал этого, с кошачьей мордой. – И человек показал на Тейна.

От толпы отделились еще люди, приблизились, обступили их. Фулкром повернулся к Ферору и шепнул:

– Ты знаешь дорогу. Бери своих и уходи.

– А как же остальные – культисты? – спросил Ферор. – Разве они не убьют меня за предательство?

– Я рассказал им, что случилось, и объяснил, что ты не виноват. Уповай на лучшие качества в человеческой природе.

– Но…

– Уходи! – бросил Фулкром, и культист торопливо повел свое семейство прочь.

Обернувшись, Фулкром увидел, что теперь уже вся толпа от церкви перекочевала к ним и они окружены со всех сторон. Тейн попятился, но Вулдон стоял, как стоял. Оскорбления сыпались на них со всех сторон. Кто-то размахивал копией «Обозревателя», желая знать, почему от людей скрывали правду.

Одна молодая женщина, кутаясь в шаль, спросила Тейна:

– Неужели это правда?

«А то нет, дура ты эдакая!» – подумал Фулкром.

– Да.

– Тейн, ты не обязан отвечать.

– Ты даже не представляешь, как я устал с этим жить. Лучше уж так, в открытую.

«А ты не знаешь людей. Им не нужна правда, они слышат лишь то, что хотят услышать».

В толпе было человек тридцать или сорок, они окружали троих. Они набросились на Тейна: и обманщик-де он, и его родители вели грязный бизнес, и не имеет он права быть среди них. Тейн пытался оправдаться, объяснить – бесполезно, ему было не перекричать этот хор возмущенных голосов.

Вулдона, который так и стоял с мешком за плечами, они проклинали, на него плевали, называли его детоубийцей, кричали, что такая работа не для него и пусть он лучше сматывается.

Фулкром смотрел на человека-гору – тот стоял безмолвно, недвижно, зафиксировав взгляд в точке над головами толпы, не реагируя на потоки брани. По крайней мере, так казалось Фулкрому.

Вдруг Вулдон закричал – открыл рот и издал протяжный низкий звук, от которого все на мгновение оглохли. Люди стояли и смотрели на него, разинув рты, а он бросился в толпу и проложил себе путь, разбрасывая их, точно кегли; кое-кто упал, одна женщина вскрикнула, ударившись головой о камень.

«О черт!» Фулкром ринулся в проем, оставленный Вулдоном, увлекая Тейна за собой. По пути он извинялся перед жителями направо и налево, оглаживая ладонью воздух, держа голову низко.

В одном районе, где шла большая стройка, они нашли местечко потише. Забрались под виадук в тени строительных лесов. По мосту над их головами прогремела колесами повозка, процокала копытами лошадь. Вдали маячили городские огни.

Вулдон бросил мешок с пленником на землю; тот заворочался, заныл, просясь наружу. Вулдон пинал его до тех пор, пока он не затих.

– Что теперь, следователь? – спросил он.

– Ты успокоился? – ответил ему Фулкром.

Вулдон ходил вдоль стройки, на каждом шагу втаптывая ногами гравий в землю.

– Достали они меня.

– Нельзя вымещать свое плохое настроение на людях. Все мы просто большие дети, особенно когда нас много, и многие действуют не думая, поддаваясь эмоциям толпы.

– Знаю. Знаю.

– Тейн, а ты как? – спросил Фулкром у непривычно тихого человека-кота.

Тейн вздохнул, сидя на корточках, потер ладонями лицо.

– Я надеялся, что секрет еще какое-то время не выплывет.

– Да, это все меняет, – сказал Фулкром.

– В каком смысле? – спросил Тейн.

– Рыцари эффективны только при поддержке населения. С этой целью вас и создали – помогать жителям города, предотвращать преступления, но главное – давать людям надежду. Вы – символ.

– Пропаганда, – буркнул Вулдон.

– В некотором роде, – согласился Фулкром. – Но вы, по крайней мере, вселяли в людей чувство уверенности, за это вас и любили. – «А это гораздо больше, чем когда-либо выпадало мне».

– И что теперь? – с надеждой спросил Тейн.

– Доставим этого типа в Инквизицию и там с ним поговорим. А я пока попытаюсь договориться с вашим нанимателем о встрече.

Фулкром плохо спал в ту ночь: он тревожился о Лан, не случилось ли с ней чего в подземном мире, ломал себе голову над тем, как представить случившееся императору.

Фулкром послал запрос о встрече с ним, и оказалось, что император и сам хотел видеть его по поводу публикации поддельного памфлета. После разговора с мелким служащим, избегая, по возможности, контактов с другими следователями Инквизиции, Фулкром отправился на встречу.

Чем выше он поднимался, тем глубже становился снег – можно было подумать, что культисты не справляются. Все меньше торговцев бралось с утра за дело, ирены были пусты. Новых товаров практически не было, зато росло количество лавок с безделушками, а самые изобретательные продавцы умудрялись превращать в товар городские отбросы: мечи переплавляли на кухонную утварь, из старого металла и стекла делали скульптуры.

Его кобыла, бедняжка, не спешила, забираясь в гору по скользкой булыжной мостовой; холодный ветер свистел вокруг них. Потом ее пришлось оставить у поста охраны на пятом уровне – въезд туда разрешался теперь только на зарегистрированных животных; для Фулкрома это была новость, но он решил не спорить с военными. У каждого поста его обыскивали по крайней мере втроем, и это несмотря на его медальон. Солдаты задавали ему вопросы и проявляли неудовольствие, даже когда он показывал бумаги на въезд.

– Но это же просто смешно, – сказал он наконец кому-то из стражи.

– Извини, парень, – приказ капитана. В списке вопросов что ни день, то новые. Такие вот нынче дела.

Пришлось Фулкрому топать до Балмакары пешком, вверх по некрутому склону, размышляя по пути о том, что он скажет императору.

Император смотрел на Фулкрома в упор, пока тот заканчивал свой рассказ: о краже печатного пресса из здания Инквизиции, о предательстве Ферора, чью семью взяли в заложники. Следователь ясно видел, что перед ним усталый человек, – красные веки и темные круги под глазами указывали на недостаток сна, обкусанные ногти говорили о волнении. Больше того, Фулкром ощущал душный запах арумова корня, исходивший от одежды императора, а его дыхание пахло каким-то жутким алкоголем.

Если император пьян или под действием травы, то от него можно ожидать чего угодно; Фулкрому доводилось видеть результаты его решений – один случай с попыткой массовой расправы над беженцами чего стоит, – и потому во всем городе не было человека, которого следователь опасался больше. Но император лишь дал понять, что принял все сказанное к сведению, и снова бросил взгляд в огромное ромбовидное окно, из которого открывался вид на городские шпили.

– Но, – продолжил Фулкром, – мы задержали человека, который наверняка близок к руководящим фигурам подпольного движения, и надеемся вскоре узнать их имена.

– М-да-а… – промычал Уртика.

Фулкром сделал паузу и встревоженно взглянул на человека напротив.

– Мой император – простите мою смелость, но все ли у вас в порядке?

– Бывало и лучше, – вздохнул тот. Потом он отодвинул свой стул – это потребовало от него серьезных усилий, – выдвинул нижний ящик стола, достал оттуда карту и горстку камней. Развернул карту на столе, и Фулкром увидел весь Бореальский архипелаг в каньонах бумажных сгибов и сетке меридианов.

– У нас есть донесения гаруд, – начал Уртика, – о войне в Виллирене и о силах неприятеля, вторгшихся на Тинеаг’л. Это знают все. – Уртика положил один камешек на остров Й’ирен, на точку, обозначавшую Виллирен.

– Как идет сражение? Я иногда вижу сообщения в «Народном обозревателе»…

– Что бы ни писали в этом листке, я верю, что мы на пути к победе, – прервал его император, и в его голосе на миг послышался прежний энтузиазм. – Но в последнее время мы получили сообщения об инцидентах здесь, здесь и вот здесь.

И он положил камешки еще на три острова, каждый ближе к Джокуллу, чем предыдущий. Фулкром заметил, что у императора дрожат руки.

– Инциденты, мой император?

– Массовые убийства. Первым стало истребление ордена Даунира.

– Даунира? – переспросил изумленный Фулкром. – Неужели и знаменитая Папус тоже погибла?

– Вот именно. Она получила задание нагнать одного зарвавшегося культиста. Но это мелочи, к тому же, между нами говоря, избавить город от двух крупных культистов зараз – большая удача.

«Хитро, – подумал Фулкром. – А остальными можно вертеть, как хочешь».

– Кто же смог… стереть с лица земли столь прославленный орден?

– Возможно, была какая-то стычка между даунирами и другим орденом. Однако другие сообщения куда более тревожны. Все они указывают на то, что к нашему острову приближается нечто. Возможно, его целью является сам Виллджамур.

– Это имеет какое-то отношение к войне в Виллирене?

Император покачал головой.

– Никто не знает, что это может быть, однако насилие имело место уже в нескольких городах. Судя по тому, что говорят немногочисленные уцелевшие очевидцы, в ход была пущена магия.

– Культисты, значит, – предположил Фулкром. Он не скрывал, что эта загадка его интригует.

– Кто бы это ни был, – завершил Уртика, – его цель здесь.

– И вас это беспокоит?

– Около тысячи человек расстались с жизнью от рук этого… этого культиста. Ты хотя бы представляешь себе, к чему может привести его присутствие в городе?

«Вот, значит, что волнует тебя больше, чем разоблачение Рыцарей», – подумал Фулкром.

– Мой император, возможно, Рыцари могли бы оказать сопротивление этой новой угрозе.

– Рыцари… но разве народ теперь не против них?

– До сих пор мы столкнулись лишь с одним инцидентом, да и тот был незначителен, так что пока рано говорить.

– Около сотни самых влиятельных жителей города уже выразили свое отвращение к ним.

– Они не властны изменить свое прошлое, мой император. Частично из-за него они и были избраны. В их прошлом – одна из причин их создания.

– Они были созданы для того, чтобы защищать граждан этого города, следователь, ни более ни менее. А их секреты были нашей гарантией. Но если люди теперь видят в них чудовищ и боятся их, то нам нет от них больше никакого проку. Ферора, конечно, казнят – за предательство.

– Но его семья…

– Мы должны быть непоколебимы, следователь, до самого конца. Ферор станет предостережением другим, знаком для анархистов, что мы не потерпим их выходок.

Фулкром сжал за спиной кулаки.

– Мой император, умоляю вас, не надо…

– Не надо меня умолять, следователь, особенно с глазу на глаз. Это неприлично. – Уртика подался вперед и одной рукой прошелся себе по волосам. – Учитывая то, что их секреты – это наши секреты, в особенности секрет Лан, – то мы выглядим в этой истории дураками, и прежде всего я. Что-то не так, следователь?

– Нет, мой император. Однако, кем бы ни была Лан раньше, сейчас она верный член рыцарского отряда, преданный своей работе. Я могу представить вам полный отчет всех доблестных деяний, которые она совершила, служа этому городу. – Фулкром чувствовал, как у него пересыхает во рту.

– Все это вполне возможно, следователь. Однако, учитывая глубину кризиса, с которым столкнулся наш город, его жители должны испытывать к Рыцарям уважение. К тому же они стоили мне немалых денег. Предположим, репутацию Тейна мы восстановим. Вулдона тоже – на это хватит пары статей в «Обозревателе», – но вот Лан… Я и сам немало думал об этом и пришел к выводу, что это просто ненормально, не так ли? Я уже получаю письма от советников и других крупных налогоплательщиков, а также от пастырей Джорсалирской церкви, в которых они выражают тревогу и озабоченность истинной сущностью Лан. Как выяснилось, рабовладение, тем более на отдаленных островах, не вызывает такого возмущения, как ее прошлое. Я правлю жесткой рукой, следователь, но в дни кризиса и мне нужна поддержка народа.

Фулкром сглотнул, ему стало жарко. «Молчи, не сболтни такого, из-за чего тебя расстреляют».

– В общем, – продолжал Уртика, – Лан нам не спасти. Считай, что ее уже нет…

Их прервал резкий стук в дверь. Обеспокоенный Уртика крикнул:

– Кто там еще?

Старший армейский чин, держа в руке шлем, робко заглянул в приоткрытую дверь.

– Мой император, плохие новости.

– Выкладывай, – приказал Уртика.

Офицер вошел в комнату и вытянулся, как на параде.

– Сражение вырвалось из пещер, мой император.

– Какое еще сражение? Вы что, сами не можете разобраться?

Фулкром отметил встревоженное выражение лица офицера.

– По нашим предположениям, ситуация будет взята под контроль через несколько часов.

– Часов? Да что там, черт возьми, происходит? – громыхнул Уртика. Фулкром понял, что ему повезло: с ним император говорил куда спокойнее. Теперь его тон был полон яда.

– По нашим сведениям, бо́льшая часть горожан вооружена. Более того, у них реликвии.

– Бо́льшая часть – это сколько?

– Около четырех тысяч, по приблизительному подсчету, мой император.

Уртика вздохнул и перевел взгляд на разложенную перед ним карту; его пальцы медленно сминали ее уголок. Вдруг он встал и подошел к офицеру. Неуклюжим движением человека, неопытного в искусстве боя, он ударил его по лицу тыльной стороной руки. Тот не выказал удивления; он лишь склонил голову и забормотал, прося прощения за то, что принес плохую новость. Наступила тишина.

– Так сколько человек личного состава задействовано сейчас в сражении? – спросил у солдата Фулкром. – Всех рангов. Три тысячи?

– Две с половиной, – отвечал офицер, настороженно косясь на императора. – Опытных воинов, заметьте, а не новичков, как кейвсайдеры.

Фулкром кивнул.

– Ну, значит, все будет в порядке.

Уртика повернулся и пошел к столу, напряжение спало, но, прежде чем сесть, император приказал:

– Я хочу получать ежечасные отчеты о происходящем – ежечасные, это понятно?

– Да, мой император, конечно.

– Убирайся. – Уртика сел и уставился на Фулкрома; он устал еще больше, чем раньше, и отчаяния в его взгляде тоже прибавилось. – Возвращайся к работе, следователь, и жди моих указаний.

Фулкром встал, но рискнул еще раз вызвать гнев императора.

– А как же Лан?

– Мы комиссуем… ее. Я распоряжусь забрать у нее силу.

Фулкром ворвался в свой кабинет, – возвращаясь из Балмакары, он только что не дрался с часовыми на каждом посту. Некогда ему было возиться с этими педантичными идиотами.

«Безумец! Вот именно – спятивший с ума тип! Как такой человек может править городом, не говоря уже о целой империи, – выше моего разумения».

Нет, ну как он может быть таким дураком? Лан ведь представляет для города большую ценность. Да, она женщина, и всегда была ею. Это же так просто. Почему она должна страдать из-за чужого скудоумия?

Вернувшись в здание Инквизиции, он прошел к себе в кабинет, плюхнулся за стол и уставился в стену, пытаясь собраться с мыслями.

Варкур приоткрыл дверь, потом тихонько стукнул.

– Ты получил взбучку, Фулкром, – сказал он.

– Сэр?

– Взбучку. По лицу видно – сидишь и мечтаешь оказаться где угодно, лишь бы подальше отсюда. Что ж, я знаю, как это бывает. Можно мне присесть?

– Конечно. – Фулкром фыркнул и кивнул на кресло напротив. Зажег второй фонарь, чтобы осветить комнату.

– Что тебя мучает, Фулкром? – спросил Варкур и тяжело вздохнул, опускаясь в кресло.

«С каких пор это тебя волнует?» – подумал Фулкром.

– Да так, заботы разные.

– Как прошел разговор с Уртикой?

Фулкром рассказал о встрече с императором, объяснил ситуацию с Рыцарями, поделился своими соображениями о том, как им быть дальше.

Варкур слушал молча – не острил, не ерничал, как обычно, даже когда Фулкром сказал, что от императора несло зельем. «Да и с тобой, видно, не все ладно», – подумал младший следователь.

– Так эти твои, гм, Рыцари… – начал Варкур. – Значит, император не возражает, чтобы Вулдон и Тейн остались?

– В общем, нет.

– А другая?

– Я бы не хотел пока говорить об этом, сэр.

– Видишь ли, тут есть одна закавыка, Фулкром. Некоторые ребята из наших подали на тебя жалобу за твои сношения с этим Рыцарем.

– У нее есть имя, сэр. Ее зовут Лан.

Судя по лицу Варкура, ему стало неловко.

– Я, гм, м-да… Ты хороший следователь, Фулкром. Один из лучших моих ребят. Ты молод; сколько тебе – пятьдесят с хвостиком? У тебя впереди большая карьера, целый век с лишним. Не испорти себе все из-за какой-то юбки.

Фулкром недоверчиво хохотнул.

– Осмелюсь предположить, сэр, что дело тут не в вашем женоненавистничестве, а в моих отношениях с Лан. И даже не в том, что у меня с ней какие-то отношения, а в ней самой – ведь так?

– Мне-то самому все равно, пойми меня правильно, – отвечал Варкур, переводя дух.

– Тогда кому не все равно?

– В общем… короче, другие ребята говорят, что она противоестественна, и, если честно – хотя заметь, мне нелегко об этом говорить, – твоя половая принадлежность тоже поставлена под сомнение. Эта твоя Лан – она ведь она-он, а законы города на этот счет тебе известны не хуже моего. Ты ведь не хочешь в скором времени прогуляться в компании палача по крепостной стене, правда? Так что поразмысли над этим на досуге, ладно? Такое не сойдет тебе с рук, если ты и дальше хочешь оставаться тем, кто ты есть. А отношения – что ж, они начинаются и кончаются, поверь мне, уж я-то знаю.

– При всем моем уважении, сэр, вы ничего не знаете об отношениях, – отрезал Фулкром, злобно глядя на начальника.

– Да, наверное, ты прав. – Варкур встал, чтобы уйти, но, кажется, никак не мог решиться. Шагнул к двери, снова повернулся. – Фулкром, не валяй дурака, скажи хотя бы, что подумаешь, ладно?

– Позвольте мне прояснить ситуацию: вы угрожаете мне увольнением из-за моих отношений с Лан, которая не нравится вам потому, что не вписывается в ваше довольно узкое представление о мире, так?

– Нет, не так, и ты это прекрасно знаешь. Тут все дело в законе и в том, как его трактовать.

– В законе, – прорычал Фулкром, – ничего о подобной ситуации не сказано.

– А люди говорят, что кто родился мужчиной, тот мужчина и есть, что бы там ни делали культисты. Значит, ты тоже втянут в это дело. Выбирайся, пока не поздно.

– Вы правы – мне пора выбираться, – сказал Фулкром, отодвигая стул. Он пошарил вокруг шеи, снял с себя медальон на цепочке и швырнул его на пол к ногам Варкура.

– Что ты делаешь, Фулкром? Не будь дураком!

Фулкром сгреб с вешалки свой плащ, покидал в мешок кое-какие вещички, и все это – под перечисление Варкуром причин, которые заставят пожалеть о таком решении.

– Ты еще пожалеешь, – закончил он.

– Нет, – ответил Фулкром. – Я пожалею, если останусь работать с людьми, в которых больше не верю. До свидания, сэр.

Фулкром протянул бывшему начальнику руку, но тот ответил ему усталым взглядом опытного, видавшего виды служаки.

– Фулкром, ты наш лучший следователь.

– Так вы согласны убедить других пересмотреть их взгляды? Как мой начальник вы готовы внести ясность в нашу юридическую систему?

– На это уйдут годы…

– Да или нет?

Варкур вздохнул и отрицательно покачал головой.

– Те парни, они нарыли старые джорсалирские тексты, где сказано о мужчинах и женщинах… Не думаю, что их можно переубедить.

Он опустил голову, а Фулкром шагнул мимо него к двери, в длинный пыльный коридор, полный запахов лежалой бумаги, и пошел мимо кабинетов коллег, мимо администраторши Гейл, которая, сидя за конторкой у входа, любезничала с другим румелем; вышел на улицу, спустился с крыльца на заснеженную мостовую и замер, раздумывая о том, что теперь делать.

Глава тридцать вторая

Усталые, но умиротворенные, Лан с Ульриком вышли из библиотеки и спустились с крыльца во двор стеклянных цветов. Стоял день, хотя и неизвестно какой; только что прошел снег, окутав все тонкой белой пеленой: тепло домов еще не растопило ее, культисты не счистили с мостовой, прохожие не перемесили ногами.

Ульрик прижимал к себе мешок с книгами, Лан зорко смотрела по сторонам, заботясь о его безопасности. Вдруг кто-то окликнул ее, эхо чужого голоса мячиком заскакало по каменным плитам двора:

– Эй, Лан! Ты ведь Лан, одна из Рыцарей, верно?

– Да! – крикнула она, ища глазами того, кто к ней обращался.

– Ты урод, женщина-мужчина! – продолжал тот же голос. – Мы все про тебя знаем. Мы видели правду. Ты отвратительна.

Словно молния ударила ей в сердце.

Чувствуя, как рушится ее мир, она обернулась и увидела троих мужчин среднего возраста, в толстых плащах; один из них вытряхивал из рукавов кинжалы.

– Что за…

– Кажется, не всегда приятно, когда тебя узнают на улицах? – осторожно вмешался Ульрик.

Мужчины приближались, не переставая поливать ее бранью. Она задрожала. Но вдруг ее сердце забилось чаще, и она поняла, что готова. Прикрыв глаза, она вытеснила их голоса из сознания и проверила, на месте ли сила.

Словно разбуженная топотом сапог по камню, она открыла глаза и увидела одного из троих – крупного длинноволосого мужчину; он бежал к ней, размахивая длинным ножом. Она увернулась, он растянулся во весь рост лицом вниз. Второй, худой, мчался за ним. Она сделала шаг в сторону, вверх и побежала над ними, так что ножи только полоснули воздух у ее ног.

– Спускайся, сука! – зарычал один.

– Муженщина!

Она приземлилась, развернулась к ним и вдруг ощутила, как сильно ей все это надоело. Она побежала к ним, набрав самую высокую скорость, врезалась в толстого плечом, отчего тот снова растянулся на мостовой, треснувшись об нее башкой вдобавок. Двое других кинулись на нее, яростно потрясая ножами. Она схватила одного за руку, другому въехала под дых сапогом и, пока тот падал со словами: «Дерется точно как мужик», сломала руку первого об колено, выбив из нее нож, который со звоном упал на землю.

Затем ударом ноги под колени послала и его отдыхать на тротуар.

Последний из нападающих наградил ее взглядом, полным такого отвращения, что она опешила. Как кто-то может глядеть на нее так?

«Ты не монстр, – напомнила она себе. – Монстры – такие, как они».

Он еще пытался встать и наброситься на нее, но она подпрыгнула и на излете прыжка ударила его ногами так, что он кубарем полетел на своих товарищей и затих – не мертвый, но определенно выведенный из строя.

Ульрик наблюдал за ней с удивлением, но молча.

– Идем, – сказала она ему. – Надо найти Фулкрома.

«Может быть, он объяснит мне, что́ я пропустила».

Лан вошла в здание Инквизиции, но на первом же посту ее остановили. Дежурные попросили ее подождать – вежливо, но с опаской.

Вороной румель по имени Варкур вышел ей навстречу, хмурясь от напряжения и нервно подергивая хвостом. Когда он стал зазывать ее в свой кабинет, она поняла – что-то не так.

– Что-то с Фулкромом? – спросила она. – Он умер?

Варкур нервно захохотал, его глаза перебегали со жреца за ее спиной на стражников, не смотрел он только на нее саму.

– Не-ет, Фулкром не умер. Но он больше не работает в Инквизиции.

– Что? – переспросила она. Мирное лицо Ульрика ничего не выражало.

– Он ушел.

– Почему?

Варкур опустил руку в карман, вынул оттуда смятый листок – это была копия «Народного обозревателя» – и буквально ткнул им ей в лицо. Она взяла листок, а он сунул руки в карманы и приготовился ждать.

Лан пробежала листок глазами и застыла как громом пораженная. Несколько раз она открывала рот, но не могла произнести ни слова. Конечно, о Вулдоне и Тейне там тоже было немало плохого, но своя беда казалась ей главнее – и с этим она ничего не могла поделать.

– Я… я…

– Не веришь своим глазам, – подсказал Варкур. – Дело ясное.

– Но почему ушел Фулкром? – спросила она и тут же ощутила витавшее в воздухе напряжение: следователи и их помощники обступили ее со всех сторон, за ними толпились могучие охранники.

– Не важно, – ответил Варкур. – Главное, что теперь ты должна вернуться к культистам, которые наградили тебя силой незаслуженно.

Наконец она сообразила: ее разоблачили и хотят уволить из Рыцарей, но Ульрик понял все еще раньше и заговорил, медленно выпевая на незнакомом языке стих, слова которого словно повисали в воздухе. Вдруг те, кто ее окружал, схватились руками за уши, словно их резала непереносимая боль, некоторые даже закричали.

Ульрик, не переставая петь, схватил ее за рукав и выволок из здания.

Фулкром был дома; он открыл дверь, и Лан бросилась ему на грудь, едва сдерживая слезы. Какое-то время они стояли обнявшись, а Ульрик молча ждал в дверях.

– Мы были в Инквизиции, нам сказали, что ты ушел, – объясняла она, пока он закрывал дверь и провожал их в комнату.

Фулкром повернулся к Ульрику и с любопытством спросил:

– Ты нашел… ты достал Книгу?

Ульрик похлопал по мешку.

– Отлично.

Лан оглядела комнату. Она казалась голой – вся одежда Фулкрома, все его личные вещи были упакованы в коробки, даже картин на стенах больше не было.

– Ты что, собираешься бежать? – спросила она.

– Не то чтобы бежать. Скорее – сдать вещи в хранилище. – И он обвел комнату рукой. – Правда, подозреваю, что меня заявят в розыск, так что…

– За что?

– За отказ от исполнения своих обязанностей, – ответил он. – Ты ведь уже поняла, что от меня требуется снова передать тебя культистам?

Лан только кивнула головой, стараясь ничем не выдать истинной глубины своего несчастья.

– Почему ты ушел?

Последовала пауза, во время которой он смотрел ей в глаза.

– Я ушел потому, что работал с неандертальцами.

– Нас будут искать? – спросила Лан.

– Будут, но позже, сейчас у них другие заботы.

– Какие же? – поинтересовался Ульрик.

– Анархисты подняли восстание.

– Разве мы не должны что-нибудь предпринять? – спросила Лан.

– Нет, – ответил Фулкром.

Она схватила его за руку.

– Но я хочу помочь!

– С Рыцарями все кончено, Лан. – Он нежно взял ее за запястья. – Прости. Анархисты всех разоблачили; император склонен закрыть глаза на прошлое Тейна и Вулдона и позволить им продолжать выполнять их обязанности… Но похоже, что тебя это не касается.

– Потому что…

– Да, именно поэтому, – шепнул он тихо, чтобы Ульрик не слышал.

– И что же теперь?

– Хороший вопрос.

– Я не позволю отнять у меня силу, – сказала Лан. – Я не хочу. Я нравлюсь себе такая, как сейчас.

– Знаю – и я тоже этого не хочу. – Фулкром опустился на кровать, Лан присела рядом. Ульрик смотрел в окно.

– И поэтому, – продолжал Фулкром, – они захотят арестовать и меня: за то, что я нарушаю приказа императора, укрываю преступницу, ведь именно преступницей тебя будут считать, если ты не сдашься.

– Мы убежим, – ответила она с оптимизмом. – Мы оставим этот город.

– Возможно, – отозвался Фулкром. – Честно говоря, я еще не успел об этом подумать.

– Совсем на тебя не похоже, – шепнула Лан.

– Тем не менее так оно и есть. Вся моя жизнь вращалась вокруг Инквизиции, немудрено, что я пока чувствую себя слегка потерянным. Но мне еще надо закончить кое-какие дела, и восстание мне на руку – оно даст мне время. – Его взгляд обратился к жрецу. – Ульрик, ты будешь делать… что ты собирался?

– Буду, – отвечал тот. – Это здание – то, что я думаю?

Фулкром встал, подошел к Ульрику и встал у него за спиной, глядя туда же, куда и он. Жрец поднял руку и указал на башню, венчавшую соседние крыши; ее стеклянная поверхность отражала рассеянный свет пасмурного дня.

– Это стеклянная Астрономическая башня, – сказал Фулкром. – А что?

– Там кто-нибудь есть? Я не успел проверить. И у меня нет пропуска.

– Он тебе не нужен. Раньше ее использовали для предсказания разных явлений, но во времена Джохинна церковь окончательно убедила императора в том, что это святотатство, и башню закрыли.

– Неудивительно, – усмехнулся Ульрик. – Такие стеклянные башни разбросаны по всему Архипелагу, в основном в лесах или на пустынных пляжах. Это древние строения, и стоят они поверх… не знаю даже, как это назвать на современном ямурском. Лей-линии, наверное. Я хочу подняться на башню и провести свой ритуал на крыше.

– Вот не знала, что там есть крыша, – сказала Лан, подходя к ним. – Я всегда думала, что она целиком из стекла.

– Какой-никакой верх у нее все равно есть, – возразил Ульрик.

– Лан, – сказал Фулкром, – ты приглядишь за Ульриком? Только будьте очень осторожны, оба. На улицах небезопасно, идут бои, и я бы на твоем месте переоделся или хоть голову бы прикрыл, и значок тоже.

Лан пошарила в его гардеробе и нашла кофту с капюшоном. Надев ее, она повела Ульрика к дверям и обернулась.

– А ты идешь?

Фулкром покачал головой.

– Пока не могу. Надо найти Тейна и Вулдона, прежде чем это сделают агенты императора, а на это может уйти не один час.

– Как ты их найдешь? Ты же ушел из Инквизиции, значит тебя к ним не подпустят.

– Знаю. Слушай, позаботься о том, чтобы с Ульриком ничего не случилось. Пусть он спокойно сделает то, что ему нужно. Но не рискуй, – если по улицам будет не пройти, возвращайтесь сюда, я подскажу вам другой маршрут.

– А что будет потом? – спросила она.

Он подошел к ней и нежно ее обнял. И прошептал ей на ухо:

– Мы встретимся здесь. Что бы ни происходило вокруг, мы с тобой уцелеем, ты и я. И никто больше не будет отдавать нам приказов.

Задержавшись, чтобы забрать ящик с горючими жидкостями у знакомого культиста, который давно был перед ним в долгу, Фулкром направился во внешний город, к одному заброшенному строению.

Виллджамур, несмотря на свою общую перенаселенность, был в то же время полон безлюдных уголков, и в этом был его шарм. По всему городу были разбросаны убежища – обычно подземные, – где разные люди, кто чем мог, зарабатывали себе на жизнь. Там же укрывались беглые преступники, устраивали тайные приюты наркоманы, а до наступления Мороза кейвсайдские шлюхи приводили сюда, бывало, своих клиентов для быстрого перепихона. Теперь же там было непривычно тихо.

Раньше Фулкром надеялся, что под властью Уртики эти заброшенные места обретут новую жизнь, а быть может, и станут убежищем для части беженцев, ютящихся в лагере у городских стен. Но, увы, этого не случилось, охранные меры лишь усиливались, запрещая доступ сюда даже горожанам. Однако теперь Фулкрома интересовали не подземелья сами по себе – он держал путь к заброшенному отелю на четвертом уровне, который давным-давно растерял клиентуру и закрылся.

Он шел по улицам, низко опустив голову, пряча лицо от ветра со снегом. Миновал пару таверн с заколоченными окнами, много пустых витрин с надписями «Продается». Наконец он прибыл на место и встал перед фасадом высоченного отеля – выше, чем он помнил, – этажей девять или десять, что даже для Виллджамура было совсем не мало. Три готических арочных окна возносились к небу по обе стороны от парадной лестницы, которая вела к дубовым дверям. Несколько месяцев назад на этих самых ступенях было совершено жестокое двойное убийство, и это стало последней каплей для хозяев, которые и без того терпели убытки на фоне ухудшения погоды, – отель был продан городскому Совету и с тех пор стоял закрытым.

Вынув из рукава кинжал, Фулкром поковырял им в замке и открыл дверь. Вошел внутрь и в почти полной темноте стал подниматься наверх по лестнице, которую колонизировали жирные пауки величиной с ладонь.

Выставив на крышу ящик с горючим, он вышел и сам; ледяной ветер едва не сбил его с ног. Кругом валялось немало предметов, не бывавших в употреблении с теплых дней: какие-то столы, корзины, стулья. Вот и хорошо, как раз сгодятся. Вокруг вставали шпили Виллджамура, и у Фулкрома сердце сжалось от мысли, что ему придется покинуть любимый город.

Фулкром набрал барахла и равномерно разложил его по крыше. Затем раскрыл ящик с бутылками прозрачной жидкости – их было семь – и взял первую. Разлил по крыше содержимое: подальше от двери на лестницу, стараясь не пролить на себя. Издалека, со стороны пещер, доносились звуки бунта – ослабленный расстоянием нестройный хор голосов, – но это была уже не его забота.

Залив горючим большую площадку на крыше, Фулкром откупорил последнюю бутыль – на этот раз голубого цвета – и ровной дорожкой разлил жидкость между собой и будущим костром. Затем достал из одного кармана кремень, из другого – кусок растопки. Укрывшись за выступом стены от ветра, он несколько раз ударил железной рукояткой своего кинжала по кремню, пока не высек наконец искры, которые упали на растопку. Осторожно подул, помогая новорожденному огню, потом подошел к голубой линии и перебросил через нее горящую растопку, а сам отбежал к лестнице.

Крыша полыхнула вся и сразу, огонь вгрызался в приготовленное для него угощение, обдавая Фулкрома жаром. Румель с опаской попятился, но скоро с удивлением понял, что огонь неукоснительно соблюдает границу, проведенную по крыше голубой жидкостью.

Фулкром все же сохранил один стул, тот стоял у двери, – кто знает, сколько придется ждать. Хотя, если культист не соврал, пожар продлится часа три, не больше. Фулкром подтянул стул к краю крыши, откуда открывался вид на город, и сел.

Жрец говорил, что часа ему хватит. Всего час на то, чтобы просмотреть обе книги и найти соединяющие их звенья.

Когда Фулкром ушел, Ульрик расположился за его столом у окна с потрясающим видом на город и погрузился в работу.

Он почтительно раскрыл обе копии «Книги превращений» и стал их изучать. Лан лежала на кровати, время от времени взглядывая на него.

– Что именно ты надеешься узнать за час? – спросила она лениво.

– Тсс, – ответил Ульрик.

– Ладно, молчу.

Он переворачивал страницу за страницей, сравнивал их содержимое, делая время от времени какие-то заметки в отдельной тетради. Когда пергамент зашелестел в седьмой раз, Лан обняла подушку Фулкрома. Она не знала, как долго они с Ульриком пробыли внизу по наземному счету, – судя по часам в библиотеке, гораздо меньше суток. И все же она задремала, наверстывая недобранный отдых, такой нужный сейчас. Ей снился сон – образы солнечных теплых земель вставали перед ней, порождая желание покинуть город как можно скорее…

Ульрик хмыкнул, и она проснулась. Жрец тер глаза и, жизнерадостно улыбаясь, посматривал на страницы перед собой.

«Сколько я спала?» Лан приподнялась на локте. Огляделась в поисках Фулкрома, но того по-прежнему не было.

– Похоже, ты что-то нашел?

– Да! – Судя по его лицу и голосу, полному оптимизма, которого она раньше за ним не замечала, так оно и было. – Все дело в резных фигурах, как он и намекал. – И он хихикнул. – А теперь идем, нам пора на башню.

«Может, там все и закончится», – подумала Лан, встала и потянулась.

Им всего-то нужно было пересечь несколько улиц. Дело несложное, однако действительность подавала знаки, на которые следовало обратить внимание: отсутствие движения в переулках; гаруды, выстроенные вдоль зубчатых парапетов крыш и резкими контурами рисовавшиеся на фоне неба; далекие шумы, которые она ошибочно приписала повседневной городской жизни.

Ульрик, сжимая мешок с двумя копиями «Книги превращений», направил ее к укрытию под стеной всего в нескольких шагах от квартиры Фулкрома.

– В чем дело? – спросила она.

– Что-то не так, – предостерег ее Ульрик.

– Нам надо спешить, до стеклянной башни отсюда рукой подать – вон она. – И Лан показала на фасад, сияющий над крышами города.

– Подожди, – снова сказал Ульрик. И, осторожно высунувшись из-за угла, показал ей на взвод солдат, которые, спрятавшись за поворотом, подавали сигналы свистом, как птеродетты. Из открытых дверей соседнего здания высыпали анархисты, человек десять, им навстречу устремился другой отряд. Два стрелка заняли позицию на углу здания: один – стоя, другой – присев на корточках. Натянув тетивы своих луков, они ждали.

– Похоже, – вздохнул Ульрик, – что их противники как раз там, возле башни. Фулкром был прав насчет того, что на улицах неспокойно.

Солдаты тоже выстроились на улице в два ряда: задний ряд в полный рост, передний – опустившись на одно колено, и все лицом к Лан и Ульрику, хотя видно было, что интересуют их не они, а совсем другие люди.

Легко, без малейших усилий, двое лучников на углу спустили тетивы своих луков, достали еще стрелы, снова выстрелили, и так раз за разом, пока их колчаны не опустели; тогда они повернулись и кинулись бежать.

«Вот это выдержка…» – подумала Лан, когда всего секундой позже из-за угла хлынула целая волна людей в гражданской одежде, – у многих из щитов торчали стрелы.

Теперь стрелять начали солдаты на улице, и гражданские один за другим падали на мостовую. Кричали люди – и женщины, и мужчины, – их голоса звенели, отражаясь от каменных стен вокруг, а Лан только смотрела, не в силах помочь. Люди по двое-трое отползали прочь в поисках укрытия, моля о защите. Еще одна волна гражданских нахлынула, но уже для того, чтобы помочь раненым и унести мертвых, в то время как военные хладнокровно подбирали с окровавленной мостовой своих.

Ульрик шептал молитвы.

Держа строй, рысью подходила тяжеловооруженная гражданская милиция; повсюду переворачивали и ставили на попа брошенные телеги, превращая их в импровизированные укрытия от стрел; по мостовой раскатились и рассыпались продукты. Военные лучники снайперски стреляли сверху, а юнцы с лицами, плотно замотанными шарфами, шли в атаку из-за разных углов.

– Даже не поймешь, кто с кем сражается, – сказал Ульрик.

– А тебе обязательно делать то, что должен сделать, на башне? – спросила она.

Ульрик медленно перевел на нее взгляд.

– Боюсь, что да.

– Ладно, – вздохнула Лан. – Не волнуйся, как-нибудь мы тебя туда доставим.

Как это возможно, – не имея видимой цепи командования, создать тем не менее армию? Такое шло вразрез со всем, во что Кейли приучили верить, со всем, что подсказывали ему инстинкты. Никто не говорил людям, что им делать, хотя среди них были те, кто явно превосходил остальных и в искусстве владения мечом, и вообще в жестокости, а также преступившие закон культисты, которые получили право на новую жизнь. Остальные кейвсайдеры формировались вокруг них, с них брали пример, к ним обращались за советом. Почти все хотели помочь – все знали, что дело зашло слишком далеко, назад дороги нет, все чувствовали, что находятся на пороге значительных событий: свержения императора и всех тех, кто подавлял народ Кейвсайда.

С перекрестка Сахем-роуд и Гата-Социаль Кейли увидел полоску дневного света там, где пещеры встречались с городом, и нервно сглотнул. Он совсем потерялся в окружении ставших вдруг агрессивными мужчин и женщин и теперь вертел головой, стараясь не отстать от других. Сотни, а может, и тысячи людей окружали его, и все действовали как один, точно были единым организмом. В толпе он даже забыл о холоде – у входа в пещеру ветер всегда дул особенно сильно, как будто и стихия способствовала сегрегации людей.

«Мне крышка, – подумал он. – На этот раз меня точно убьют».

Между рядами двигались люди с тачками, они развозили и раздавали всем оружие – самодельные клинки, закаленные и отточенные в темноте, подальше от всевидящего императорского ока. Кейли взял самострел, не тяжелый с виду; меч у него уже был. Мимо прошла еще женщина с тележкой, полной доспехов, и Кейли взял себе шлем; он был ему великоват, к тому же жутко тяжелый, но он решил, что лучше так, чем совсем без ничего.

Вокруг него все бурлило. Толпа гудела в напряженном ожидании и предвкушении: вот оно, началось, наконец-то они завладеют верхним городом. Несколько больших отрядов ушли вперед – старики и те, кто совсем не умел драться, сформировали колонны протеста, не боясь, что их постигнет судьба предыдущих демонстрантов, ведь теперь военные будут заняты; с ними пошли юнцы, которым было поручено проникать в любые районы города и устраивать там беспорядки. Для них это была любимая забава.

Расстановка сил еще не завершилась, когда Кейли получил записку. Ее принес посыльный Шалев – на нее работало много быстроногих мальчишек, которые носились от одного самоорганизованного отряда к другому, передавая информацию. Записку Кейли вручил высокий чумазый блондин с лошадиным лицом и кинжалом у пояса. Кейли развернул листок и уставился в закорючки. Избегая встречаться взглядом с соседями, он вернул листок парню:

– Я не умею читать.

Тот кивнул, развернул записку и во весь голос, так что было слышно всем, кто подошел посмотреть, в чем дело, прочитал:

«Кейли, ты пойдешь со мной убивать императора?»

Наконец, когда пламя уже начало проедать перекрытия потенциально опасного этажа, из лестничного колодца показались Тейн и Вулдон. И уставились на Фулкрома, который спокойно сидел перед ними, сложив руки.

– Что это вы так долго? – спросил он.

– Да там, внизу, война, или ты не заметил? – ответил Вулдон.

– Да, я слышал, – сказал Фулкром. – И что, дела плохи?

– Ага, даже смешно, до чего плохи. А ты-то чего тут делаешь? – поинтересовался Вулдон.

– Старые каналы связи больше не работают, – ровным голосом отвечал Фулкром. – А мне нужно с вами поговорить.

– Что-то я не понял, – вмешался Тейн. – Зачем же устраивать пожар? Или ты от напряжения спятил? Разве нельзя было прийти к нам в квартиру и там все обсудить?

Фулкром пересказал им то, что случилось за последнее время. Свою беседу сначала с императором, потом с Варкуром. Объяснил, что больше не служит в Инквизиции. И рассказал о том, что теперь будет с Рыцарями.

– Значит, старушка Лан больше не с нами? – переспросил Тейн. – Серьезно?

Фулкром покачал головой, встал и, опершись на край крыши, стал смотреть на Виллджамур.

– Но ведь ты с ней… вы ведь были близки, верно? – спросил Тейн. – Наверняка из-за этого все еще больше усложнилось.

– Верно, – ответил румель.

– То-то ты ушел.

Вулдон хрюкнул.

– В этом весь наш чертов город целиком, – сказал он. – Сначала он просит тебя отдать за него тело и душу, а потом, прожевав тебя целиком, остатки выплевывает.

– Император сохранит вам работу, – продолжил Фулкром, – но поскольку я из Инквизиции ушел, то мне больше нет к вам доступа. Отсюда и пожар. Пока вы сами по себе, но вполне возможно, что вам велят найти меня и Лан.

– Ну и ладно, – отвечал Тейн, – прикинемся дурачками.

– Тебе и прикидываться незачем, – буркнул Вулдон. – Не беспокойся, охотиться на вас мы не будем. – И Вулдон движением, которое для него было, можно сказать, эмоциональным, положил свою огромную лапу на плечо Фулкрому. – Я не любитель следователей, ты знаешь, но работать с тобой было приятно. А остальные пусть идут в задницу.

– Что ж, спасибо, – сказал Фулкром. – Но вам все равно придется продолжать работать на город, иначе вас комиссуют.

– Хотел бы я посмотреть, как это у них получится, – сказал Вулдон.

– Вы по-прежнему можете сделать немало хорошего, – продолжал Фулкром. – Вы нужны людям. Город на грани катастрофы.

– Да не, это так, временное, – буркнул Вулдон. – Военные с этим разберутся, и все опять будет как раньше.

– Военные в меньшинстве, и… похоже, на город надвигается еще что-то; император встревожен всерьез, это не просто его паранойя. – И он еще раз повторил им свой разговор с Уртикой.

– Мы с этим разберемся, когда придет время, – сказал Тейн. Он отвернулся и начал нюхать воздух. – До беды недалеко, – объявил он.

Фулкром сказал:

– Слушайте, мне надо возвращаться.

– Куда? – спросил Вулдон.

– Хороший вопрос, – отозвался румель. – Куда-нибудь, куда угодно. Подальше от империи и ее законов – вот все, что я могу сказать пока. – Даже произносить эти слова было ему странно: бежать от того, что некогда составляло всю его жизнь.

– И Лан с тобой? – спросил Вулдон.

Фулкром сунул руки в карманы.

– Ага. – Он бросил взгляд на догоравшее пламя, уже не такое жаркое, как раньше. – У нас тут есть еще одно дело с Ульриком, но как только мы ему поможем, сразу двинем отсюда.

– Береги ее, – сказал Тейн.

– Это она будет его беречь, если силы еще при ней, – заявил Вулдон.

Фулкром улыбнулся.

– Может, ты и прав.

Вдруг в крышу вонзилась прилетевшая откуда-то стрела, и их внимание переключилось на город. Кто-то завизжал. Фулкром пригнулся и побежал к краю крыши, Тейн и Вулдон за ним, готовые к бою.

Крики доносились снизу, где разворачивалась сцена.

– Это сражение, – бросил Фулкром через плечо, – насколько оно серьезно?

По меньшей мере дюжина юнцов с черными шарфами на лицах целенаправленно трусили куда-то по улице, на ходу взрывая ногами снег. Путь им преградили стражники – всего трое, да и те с одними мечами, – четвертый лежал неподалеку, мертвый, из его тела торчала стрела. Двое юнцов выпалили из самострелов, заставляя стражу прижаться к стене. Остальные деловито перезаряжали.

– Эти солдаты уже мертвы, – выдохнул Фулкром.

Юнцы в черных шарфах окружили стражников, вскинув самострелы к плечу, солдаты пытались обороняться мечами; стрелы тут же прошили солдатам руки и ноги, и те попадали на мостовую, пытаясь вжаться в стену. Видимо, их не собирались убивать быстро, над ним хотели покуражиться.

Вулдон и Тейн уже встали на край стены, но Фулкром крикнул им:

– Стойте!

И показал налево и вниз, где на пересечении трех улиц собралось не меньше ста гражданских – нет, не просто гражданских, в руках у них было самодельное оружие.

Их взгляды снова обратились к солдатам. Юнцы, подбадривая себя криками, как дикие звери, растерзали солдат у стены. Гражданские появились из-за поворота, и началась какая-то дикая вакханалия восторга.

– Какой у вас приказ? – спросил Фулкром.

Вулдон спустился со стены на крышу, Тейн соскочил за ним.

– Да, в общем-то, никакого.

– Возможно, что никакого уже не будет, – заявил Фулкром.

– Что ты предлагаешь? – спросил Вулдон. – Мы все еще хотим помогать людям. И наплевать, чем мы были раньше, – даже как императорские марионетки, мы все равно выручали людей из беды и спасали жизни.

– Вот именно, – подхватил Тейн. – В этом городе, сколько ни спасай, все равно кому-то где-то плохо. Так что можно и продолжать – скажи только, Фулкром, что нам делать, чтобы помочь по-настоящему.

– Я больше не отвечаю за вас, – сказал Фулкром.

– Что ты предлагаешь? – повторил Вулдон настойчиво. – Я спрашиваю тебя как человека, который понимает, что происходит, а не как представителя власти, который отдает приказы. Какая у нас цель?

– Не тратьте времени на ее поиски. – Фулкром неловко усмехнулся и покачал головой. – Вашей задачей как было, так и остается охрана невинных жизней, ну и защита императора, конечно.

– Кто знает, где он теперь, – мурлыкнул Тейн.

– Это верно, – согласился Фулкром, вспоминая, в каком состоянии застал его совсем недавно. – Но вы все еще у него на службе, ваша цель – защита граждан, чем вы и займетесь, когда все это кончится. Вот и теперь защищайте невиновных. Отправляйтесь в Балмакару и предложите там свои услуги, а по дороге обратите внимание на гражданских и позаботьтесь о том, чтобы никому из них не угрожала опасность.

– Они теперь нас ненавидят, – сказал Тейн.

– Не вмешивайтесь в войну, – продолжал Фулкром, – не поддерживайте армию или анархистов. Вы не солдаты – это их война. Среди горожан, среди тех, кто ни с кем не хочет воевать, наверняка будет немало жертв – вот о них-то и позаботьтесь. Спасите столько жизней, сколько сможете. Подозреваю, что ненависть горожан к вам сильно поуменьшится, как только они осознают, в какой опасности они сами.

Вулдон протянул руку, Фулкром взял ее и пожал.

– Ты говоришь куда разумней, чем это кажется возможным сейчас. Будем считать твои слова нашим приказом. Знаешь, я всегда надеялся, что мы сможем стать лучше и сделать больше.

Фулкром повторил рукопожатие с Тейном, который положил ему на плечо когтистую лапу.

– Пока, Фулкром. В следующий раз, когда встретимся, выпьем спокойно вина, как цивилизованные люди.

Тейн и Вулдон скрылись в лестничном колодце. Пару минут спустя Фулкром, перегнувшись через край крыши, увидел, как они уходят прочь.

«Кейли, ты пойдешь со мной убивать императора?»

Если Кейли примет это предложение, то станет творцом истории. Он сразу это понял: то, что предлагала ему Шалев, было крайне важно, и он и не подумал отказаться.

Он шел за посыльным по боковым улочкам, которые теперь были куда малолюднее, чем пару часов назад. Мимо таверн и магазинов, мимо на удивление пышно растущих садов и построек, в которых, как ему было известно, располагались игорные дома, они наконец подошли к коттеджу с террасой, буквально прилепленному к стенке пещеры. У Кейли участился пульс.

«Кейли, ты пойдешь со мной убивать императора?»

Коттедж – деревянная развалюха, две комнаты внизу, две наверху – был просто чьим-то домом, в нем терпко пахло арумовым корнем. Внутри, в передней комнате, не оказалось ничего, кроме свечей, горящих на массивном деревянном столе, но уже в следующий миг из соседней комнаты вышли мужчины и женщины в плащах.

И тут появилась Шалев.

– Кейли, – сказала она, – ты пришел. Я рада. – И она поблагодарила посыльного, который тут же отступил в угол и встал там, сложив на груди руки.

Шалев посмотрела на Кейли, который был так поражен, что слова не мог сказать.

– Все в порядке, брат, – мы все здесь равны.

Но ее слова его не успокоили.

– Вам нужна моя помощь? – спросил он.

Она улыбнулась и указала ему на свободный стул. Он сел и оказался рядом с хорошенькой рыжеволосой женщиной, которая раскуривала трубку. Плотная дымовая завеса скоро скрыла от него лица.

Шалев обратилась ко всем собравшимся:

– Здесь, в Кейвсайде, мы все друг другу ровня, и все же вы страдали больше других.

Никто не произнес ни слова.

– Империя уничтожила всю мою семью, – говорила она со своим странным, чарующим акцентом. – Я родилась на острове Хулрр, но выросла на Исле, где меня приютили и где я обучилась техническим и организационным навыкам, которыми поделилась с вами. Мне пришлось стать приемным ребенком, потому что моих родителей и почти все мое племя перебили солдаты империи, завоевывая новую территорию. Всю мою жизнь я мечтала лишь об одном: убить императора, кем бы он ни был, уничтожить все его структуры власти и ввести истинно демократическое правление, как на Исле, где люди сами контролируют свои жизни, а не отдают все на откуп… грязным убийцам. И ведь это не только моя история, правда?

Шалев села напротив и обвела глазами комнату, спокойно ожидая ответа. Заговорила соседка Кейли, рыжая женщина с трубкой. Ее звали Арта. Она рассказала историю своей семьи: их выгнали из родного города, когда они отказались поддержать финансово некоего советника, служившего тогда в казначействе, – а именно Уртику. За отказ ее родителей зарезали ночью. Ей удалось бежать, но с тех пор она вынуждена вести жалкое существование здесь, в пещерах.

Своя история нашлась у каждого. В комнате не было человека, на чью судьбу не повлиял бы лично Уртика, чью жизнь он не разрушил бы так или иначе. Похоже, что Шалев не случайно выбрала в помощники именно их: участие в убийстве императора могло помочь этим людям избыть свои личные обиды.

Наконец и для Кейли настала очередь говорить. Вообще-то, он был не любитель лелеять давние обиды, его больше интересовало настоящее, но тут он, удивляясь сам себе, прокашлялся и заговорил – просто для того, чтобы покончить с этим как можно скорее:

– Через год-другой после моего рождения отца взяли поваром в Балмакару. Императором был тогда Джохинн, он жутко боялся, как бы его не отравили, так что всех, кто работал на кухне, проверяли. Тетки говорят, отец каждый вечер приходил домой сердитый. В общем, как-то раз Уртика и другие сенаторы действительно почувствовали себя плохо, и причину стали искать в последнем банкете. Уртика, который был тогда канцлером, послал солдат к нам в дом, чтобы они привели отца на допрос. Но отец был упрямый и начал сопротивляться, затеял драку, и в драке кто-то воткнул ему в спину нож. Мать закричала. Ее, кстати, тоже убили. Меня на следующий день нашла моя тетка, но она была старая и через год умерла. Так я и оказался в пещерах.

Его это не очень огорчало, ведь он не знал иной жизни, кроме той, которая окружала его в подземелье; однако он все же понимал, что изначально перед ним в жизни открывались совсем иные перспективы, и отнял их у него Уртика.

Удовлетворенная услышанным, Шалев коротко пояснила им, что от них теперь потребуется. Кейли слушал и удивлялся, что именно ему оказалось суждено сыграть такую важную роль.

Шалев сказала:

– Военные будут заняты конфликтом, наши превосходящие силы скоро сведут их сопротивление на нет. Уже сейчас против их двух тысяч выступили десять тысяч наших людей, и это лишь начало. Они неизбежно привлекут на свою сторону Инквизицию и, может быть, попросят помощи гражданских. Рыцари, если верить моему источнику, временно обезврежены. Все складывается в нашу пользу. И пока в городе повсеместно вспыхивают вооруженные стычки, Балмакара остается уязвимой. Научить вас воевать я не могу, зато могу обеспечить оружием и обучить пользоваться кое-какими реликвиями. Вас никто не обязывает идти со мной – вы можете отказаться, и никто не использует это против вас, вы просто присоединитесь к восстанию.

Но никто не хотел упускать такую возможность.

Шалев с улыбкой встала.

– Тогда, братья и сестры, я сейчас вернусь и принесу все, что нам надо.

Глава тридцать третья

Тучи сгущались над Виллджамуром. Снег пошел сначала слегка, потом повалил густыми беспощадными хлопьями. И без того небезопасные улицы стали совсем непроходимы. Жители внешнего города, не принимавшие участия в стычках, заперлись в своих домах и надеялись на лучшее. Тысячи фонариков зажглись одновременно, точно в ответ дурной погоде и диким крикам приближавшихся анархистских орд.

Тейн и Вулдон неслись по улицам города, перескакивая через трупы, которые остались лежать после столкновений анархистов с военными. Мокрый снег вокруг них смешался с кровью. Жуки-кровавики роями перелетали через стены и с жутким аппетитом принимались за трапезу. На первый взгляд потерь среди гражданских и военных было примерно поровну, однако грубо сработанные доспехи на гражданских сбивали с толку.

Время от времени Рыцари останавливались посмотреть, нет ли среди покойников живых, но обе стороны хорошо заботились о своих товарищах.

Все улицы были запружены людьми: одни искали укрытия, другие – неприятностей. Не раз и не два те и другие посылали в Рыцарей стрелы, давая понять, что им не рады. Но Рыцари старательно не обращали на это внимания; даже Вулдон, следуя совету Фулкрома, сдерживался изо всех сил, чтобы не дать волю гневу.

Город, как выразился Вулдон, пролюбили. Численное превосходство повстанцев над военными было видно невооруженным глазом; кроме того, они оказались хорошо обучены и неплохо вооружены. Малыми силами они блокировали перекрестки перевернутыми телегами и прочим хламом, затрудняя тем самым переход из одной улицы в другую. Военные точно вымерли, так редко они появлялись на глаза. Как ни трудно было поверить, но город, кажется, постепенно переходил в руки анархистов.

Приближаясь к пустому ирену, Тейн и Вулдон вдруг остановились. Спрятавшись за стену, они успели заметить фиолетовую огненную вспышку, которая пробежала по двору из конца в конец. В окружении массивных стен под двухпролетными мостами сражались четверо культистов. Было видно, как полы темных плащей метались у них за спинами, когда они перебегали из одного конца площади в другой, прятались за прилавками и поваленными навесами, посылали один навстречу другому летящие ящики. Было неясно, кто с кем дерется, и непонятно, кого они все представляют, но было очевидно одно: никто из них не подходил под описание Шалев. Оказавшись рядом, двое дерущихся послали из своих реликвий фиолетовые молнии в двух других; разряд угодил в стену за ними, из нее во все стороны брызнули кирпичи, на их месте осталась зияющая дыра. В ответ те двое заставили камни мостовой подпрыгнуть под врагами – земля взметнулась, как покрывало, которое встряхивает хозяйка, и тут же с грохотом вернулась на место.

Тейн шепнул Вулдону:

– Как думаешь, они нуждаются в нашей помощи?

– Нет, – буркнул Вулдон. – Невинными их не назовешь. Кроме того, мы не знаем, кто из них на стороне империи, а кто анархисты. Да и вообще, с этими и глазом не успеешь моргнуть, как тебя поджарят.

– Точно, – согласился Тейн.

И они двинулись в обход, прислушиваясь к грохоту, с которым культисты разносили по камешку город.

И тут появились дети.

Вулдон первым заметил их на мосту через ирен, где орудовали культисты. Их было около десяти; двое взрослых переводили их с одной стороны на другую. Он не знал, на чьей они стороне – скорее всего, ни на чьей, просто группа детишек спасалась от конфликта; вдруг вспышка магии полыхнула снизу, и он сразу понял, что они в беде.

Кто-то громко вскрикнул: так же, как много лет назад. Вулдон застыл, когда из прошлого стали выплывать воспоминания. Он надеялся, что уже изжил тот страх, но вот они опять, те же перепуганные лица, те же крики, что и много лет назад, когда он не успел. Магия билась снизу в устои и изнанку моста, дети кричали и отказывались идти дальше. Они сбились в кучу, и двое бывших с ними мужчин ничего не могли поделать. Один из них перегнулся через перила, чтобы оценить ситуацию внизу, и ему снесло голову фиолетовой молнией. Он не успел даже вскрикнуть: его горящая голова пролетела мимо Вулдона и оказалась у него под ногами раньше, чем тело учителя упало на мост.

«Будь я проклят, если снова дам им погибнуть».

– Пошли, Тейн, – сказал Вулдон.

И два Рыцаря кинулись на мост. По всему городу горели целые улицы. Наверху было куда больше дыма, чем обычно, когда топится множество каминов и печей, ветер развевал черный шлейф над тундрой. Тот же ветер бросал пригоршни снега им в лицо, заставляя пригибать головы. Добравшись до ребятишек, Вулдон увидел, что самым старшим из них лет по десять. Оставшийся в живых взрослый – мужчина в вощеном плаще и трехрогой шляпе – подтвердил, что они идут в школу для богатых неподалеку отсюда.

– Это надежное здание, многие родители посылают туда своих детей, – сказал он. – Они хотят, чтобы укрытие было на территории школы, – так безопаснее.

– Хорошая мысль, – подтвердил Вулдон. Дети, похоже, ему обрадовались. Некоторые даже знали его имя. Видимо, «Народный обозреватель» еще не успел повлиять на их мнение о Рыцарях. Вулдон объяснил им, что нельзя стоять здесь, надо пробираться в безопасное место.

Трое детишек со слезами показывали на обугленный труп учителя, когда в мост ударила еще одна магическая молния.

– Скорее, бежим! – закричал Вулдон. – Тейн, прикрой нас сзади!

Вулдон видел, что трое малышей не хотят идти: обнявшись, они легли на землю, трогательные в своих маленьких непромокаемых плащиках; тогда он просто сгреб их под мышку, второй рукой прихватил еще двоих; все это время под мостом продолжала бушевать магическая гроза, молнии залетали все выше и выше.

Вулдон побежал, неся детей; оглянулся и увидел Тейна: тот следовал за ним с тремя ребятишками – по одному под мышками, третий на плечах; уцелевший учитель, как мог, подгонял остальных.

Вулдон пересек мост и опустил ребятишек на землю у стены какого-то пустого бистро.

– Сидеть тут, ясно?

Не дожидаясь от них ответа, он что было сил припустил обратно на мост. Ему навстречу попался Тейн; Вулдон уже тащил следующую партию ребятишек, когда человек-кот вернулся на мост и взвалил на себя еще троих; у двоих были напуганные мордашки, третья девочка улыбалась, поглаживая шерсть на его на лице. Остался всего один мальчик, Вулдон подхватил его и понес через мост.

Вдруг каменная поверхность под его ногами вспучилась и зашаталась, а снизу донесся мощный взрыв. Вспышка фиолетового света окружила его со всех сторон.

Он бежал что было силы, но поздно: опора стала уходить у него из-под ног, он бежал, точно по воздуху. «Давай же!» – командовал он сам себе. Мышцы его ног едва не лопнули, так он старался вытолкнуть себя как можно дальше на каждом шагу.

До края моста оставалось всего футов двадцать, когда он увидел Тейна, – тот ждал его, раскинув руки. Тогда он поднял ребенка над головой и метнул им в Тейна. Мальчишка завизжал, взлетая в воздух.

Магия ярилась вокруг Вулдона. Опоры моста рассыпались. Тейн взвился в воздух, поймал мальчика на лету и снова ловко приземлился на ноги вместе со своей драгоценной ношей.

Вулдон с облегчением вздохнул…

…и рухнул вниз вместе с каменной кладкой.

С Ульриком на спине Лан карабкалась по стене высоких домов-террас. Старый-то он, может, и старый, но чертовски тяжелый. Ей пришлось скачками передвигаться вдоль крыш, повернувшись к небу лицом, – монах висел у нее на плечах и тянул ее книзу, так что идти по воздуху прямо она не могла.

Наконец они добрались до обледенелой крыши, где Лан поскользнулась и Ульрик кубарем полетел через ее голову.

Она выпрямилась:

– Прости, я не нарочно, ты в порядке?

Ульрик, выносливый, как дикий кабан, встал, потирая макушку.

– Думаю, что да. – И тут же привычным движением проверил свой мешок с книгами.

Оттуда, где они оказались, хорошо просматривалась большая часть города, а до Астрономической башни оставалось всего несколько сот футов. На улицах Виллджамура бушевала гражданская война, вошедшая, однако, на данный момент в фазу затишья. Имперские войска засели в одной из больших таверн и забаррикадировали подступы к ней, стащив весь городской мусор, какой только нашли. Под защитой баррикады около сотни имперских солдат натянули луки, готовясь встретить всякого, кто сунется.

Анархисты были хуже организованы; они прятались в разных домах на той же улице; их снайперы заняли позиции у окон, готовые открыть стрельбу по любому военному патрулю.

Напряжение висело в воздухе, как густой дым. Ни одна из сторон не отваживалась сделать первый шаг. Имперские солдаты явно были в меньшинстве, но и у анархистов было мало надежды справиться с хорошо подготовленными, вооруженными и организованными мужчинами и женщинами. Все это происходило как раз между Ульриком с Лан и стеклянной башней.

– Как по-твоему, ритуал нельзя провести прямо здесь? – спросила Лан.

– Наверное, – вздохнул Ульрик, – можно попробовать. – Он потер руку об руку и полез в мешок за книгами. Вышел на середину крыши и осторожно сел. Открыл книги на разных страницах.

Лан подошла взглянуть, что он задумал.

– Это что, две одинаковые книги?

Ульрик затряс головой.

– Нет, они разные – отличаются многие рисунки и фрагменты текстов, иногда намеренно.

Он показал ей два изображения одного замка, которые показались ей абсолютно одинаковыми. Но он обратил ее внимание на то, что на одном рисунке у окна стоят люди, а на другом – нет. По мнению Ульрика, это была тюрьма. На другой странице рисунки были совсем не похожие: в одной книге мелкое животное, никогда не виденное Лан, в другой – растение.

– Вот в этом тексте, – объяснил он, указывая на один том, – рассказывается история возникновения и существования островов. А здесь… гм, здесь полное страха описание того, как Джорсалир пытался истребить этот текст.

– А почему книги отличаются?

– На случай, если один потеряется или погибнет. В нем коды, объясняющие все, что произошло, – нечто вроде послания к будущим поколениям.

– Опережающее мышление, – сказала Лан.

– Я готов начать, – объявил Ульрик.

Лан отошла в сторону и стала наблюдать, как он раскладывает перед собой книги. Вот Ульрик достал тетрадь с собственными заметками и пролистал ее, ища нужные. Найдя их, он скрестил ноги, склонился над книгами и закрыл глаза.

Лан отвернулась, чтобы снова взглянуть на улицу. Длинные тени уже протянулись по городу; восточные стены домов окутала тьма. Зато небо над их головами прояснилось, и Лан увидела заходящее красное солнце. Ночь обещала быть холодной.

Ульрик как будто погрузился в транс. Его пальцы лежали на раскрытых страницах книги, но глаза были по-прежнему закрыты, а голова запрокинута к небу, точно он искал помощи наверху. В то же время он нараспев произносил какие-то слова на языке, звучавшем не то что незнакомо, но даже не вполне по-человечески.

Однако важнее всего было то, что ничего, видимо, не происходило. Наконец Ульрик открыл глаза. Не слишком, похоже, разочарованный, он собрал книги в мешок и встал.

Лан шагнула к нему.

– Ну что, башня Астрономов?

Ульрик спокойно и даже умиротворенно кивнул.

Глава тридцать четвертая

Корабль подошел к Джокуллу с востока. Знакомые заснеженные холмы уходили вдаль, кое-где меж ними торчали гранитные пальцы скал, указывая на низкие облака, а то и теряясь в них. Чайки и крачки кружили над морем, оглашая воздух пронзительными криками; их было удивительно много, и это обрадовало Верейн: значит, они и правда дома, на родном острове, полном жизни. Деревья вечнозелеными тенями испещряли холмы, а кое-где между ними серели стены одиноких и, наверное, покинутых ферм. Откуда-то поднимались тонкие столбики дыма, – возможно, это люди племени аэзов, каким-то чудом еще выживавшие в суровых условиях, жгли свои костры. Подумав о них, Верейн вдруг захотела и сама оказаться с ними, стать частью их трудной и простой жизни, оставив позади все свои сомнения и тревоги.

Вскоре на квартердеке рядом с ней показался Дартун: стоя у борта, он всматривался в родные берега, мимо которых они шли. Сильный береговой ветер развевал его плащ. Там, где его тело пострадало от ран на их многотрудном пути, серебрились заплатки из какого-то металла. Теперь он больше, чем когда-либо, напоминал искусственную конструкцию, а не человека – словно его составили из разных реликвий, на которые в самый последний миг, нехотя и не особо стараясь, натянули кожу. Он молчал, она молчала – обоих это, похоже, устраивало. Возможно, он знал ответы на все ее вопросы, только у нее больше не было охоты их задавать.

Они долго плыли в поисках устья какой-нибудь реки, но так ни одного и не увидели. Наконец, устав от поисков, они спустили паруса, повернули судно в сторону каменистого берега и просто посадили его на мель.

Корабль заскрипел, накренился: от суши его отделяли всего каких-нибудь двадцать футов. Не теряя времени, люди похватали пожитки, которыми успели обзавестись за время пути, и прыгнули за борт.

Оказавшись в ледяной воде, Верейн едва не задохнулась от неожиданности и оттого, что кровь буквально застыла у нее в жилах. Но вода едва доходила ей до бедер, и она, собравшись с силами и держа над головой вещи, побрела к пляжу, где скоро упала на мелкую гальку рядом со своими спутниками, которые хохотали как безумцы. Молодого парня по имени Тоди трясло, он все тер себе руки, а дыхание облачками пара вылетало из его рта. Дартун подошел к нему со спины и положил ладони ему на плечи: молодой культист тут же обмяк, озноба как не бывало.

Тогда Дартун подошел к Верейн и повторил то же самое с ней, и она ощутила, как тепло побежало по ее телу. Она вздрогнула. Дартун бесстрастно улыбнулся ей и пошел к другим.

Ферма, которую они заприметили еще с моря, была и правда заброшенной. Это был простой дом с белеными каменными стенами в окружении мертвых от холода деревьев и кустов. Внутри на кухонном столе обнаружились горшки и сковородки; судя по плесени на них, хозяева давно покинули свое жилье.

Тоди и Туунг набрали хвороста, развели в очаге огонь, и дом снова стал походить на человеческое жилище. Верейн переоделась в одежду посуше. Она сидела у огня измученная, счастливая, опустошенная. Двигаться с места не хотелось.

Пока она глядела в огонь, к ней подсел Туунг, зябко кутаясь в плащ.

– Я собираюсь уходить, – тревожно шепнул он ей.

– Что? – удивилась она. – Куда?

– Не знаю. – Он пожал плечами. – Куда угодно, только бы не в одну сторону с Дартуном.

Верейн оглянулась, но их вожака нигде не было видно.

– Не понимаю – почему сейчас?

– Мы почти дома. На Джокулле я и сам найду дорогу. В Виллджамур я не пойду – скорее, подамся в какой-нибудь из городов на севере.

«Может, пойти с ним?» – подумала она. Но она была слишком подавлена, да и Дартуна боялась. К тому же Туунг никуда ее не звал.

– Если кто-нибудь спросит, – продолжал Туунг шепотом, – если Дартун про меня спросит, ты сможешь ему соврать?

– Как?

– Скажи ему, что я пошел на юг, половить чего-нибудь съестного в прибрежных заводях.

– Думаешь, он поверит?

– Не знаю, зато это даст мне время, хотя бы час или два, а потом я… А, черт возьми, что-нибудь придумаю. Найду какую-нибудь дорогу или хотя бы просеку, она и выведет меня на северо-запад, к людям.

– А что ты будешь есть?

– А черт меня знает; найду что-нибудь, места-то тут знакомые. Кремень у меня есть, огонь развести можно, а уж расставить силки на зайца ума хватит. В кухне я нашел пару ножей. Ничего, не пропаду. – И он необычайно теплым жестом взял ее руки в свои. – Удачи тебе, девочка.

Она ничего не сказала ему в ответ, только улыбнулась и стала снова смотреть в огонь, а Туунг исчез.

Пришел Дартун, принес мяса – по его словам, крольчатину, хотя Верейн показалось, что это бельчатина. Впрочем, ей было все равно: главное, что это была еда и ее можно было съесть прямо сейчас. В шкафах на кухне обнаружились кое-какие травы, и Верейн настояла, что приготовит обед, – все-таки занятие, к тому же придающее жизни видимость нормы.

– А Туунга ждать не будем? – спросил Дартун.

– Он пошел на берег поискать в заводях чего-нибудь съестного, а то вдруг бы ты ничего не нашел.

– Хм. – Дартун коротко кивнул. И скрылся в соседней комнате, оставив ее один на один с простым и приятным делом – приготовлением пищи.

Они ели руками, молча, как старые друзья, наслаждаясь ласковым теплом от камина. Все сидели напротив огня полукругом, Верейн хорошо видела их лица – ни в ком не осталось почти ничего человеческого. Кучка замкнутых, угрюмых типов. Не было больше ни веселья, которое наступало всегда, стоило им собраться вместе, ни оживленных дискуссий. Впечатление было такое, словно всем им удалили какую-то часть мозга.

Но прежний вопрос возник опять, и снова его задал Дартун:

– Куда подевался Туунг? Он точно пошел на берег?

– Да, он так сказал, – ответила она.

Лоб Дартуна пересекла глубокая морщина, в отблесках огня казавшаяся целой бороздой. Он встал, опрокинув стул. Вышел из комнаты; входная дверь открылась и захлопнулась опять.

Она осторожно оглядела других, и Тоди ответил ей тревожным взглядом.

– Надеюсь, Дартун его не найдет.

Два часа спустя солнце село, и все завернулись в одеяла, слушая бурю, бушевавшую снаружи. Когда входная дверь распахнулась и кто-то с грохотом и стонами ввалился в дом, Верейн вскочила со стула и бросилась на шум.

Туунг лежал на полу, весь в грязи, свернувшись в плотный ком, на его лице застыла мука. Дартун грозно нависал над ним.

– Его и рядом с берегом не было. – Его голос звучал обвиняюще, глаза смотрели прямо на нее. Верейн нервно сглотнула, боясь промолвить хоть слово.

Дартун закрыл дверь и уставился на человека на полу.

– Нет, он был уже в двух милях к северу отсюда.

– Ты его арестовал? – спросила наконец Верейн. – Он что, теперь твой пленник?

Дартун, похоже, задумался над ее словами всерьез.

– Нет. Конечно же нет. Просто в этих местах небезопасно – незачем бродить здесь в одиночку.

И он, переступив через Туунга, пошел по лестнице наверх. Верейн бросилась к распростертому на полу культисту, встала рядом с ним на колени, начала осматривать его в поисках ран.

– Он сделал тебе больно? – шептала она.

Туунг в ответ только фыркнул.

– Нет, девочка, – измотал он меня, вот что. Он… нашел мой след и… гнался за мной до тех пор, пока я… не выбился из сил. А тогда он взял меня за ноги и поволок сюда. И ему ведь нравилось, маньяку. – Потом он добавил: – Задница болит, ты не поверишь как.

Верейн села рядом с ним спиной к стене.

– Значит, мы все пленники?

– Похоже на то, – сказал Туунг. И сел, также спиной к стене, как она, покряхтывая и постанывая от боли.

– Ему прямо не терпится доставить нас в Виллджамур, – сказала она. – Что он, по-твоему, задумал?

– Понятия не имею, только, по-моему, это будет не здорово.

Глава тридцать пятая

Фулкрома преследовало ощущение провала. Все, за что он брался, он привык доводить до конца: каждое дело нужно было закруглить, написать отчет и передать его начальству. И вот теперь он никогда уже не найдет Шалев и не завершит порученного ему расследования – это его злит.

«Да нет, не злит, а прямо бесит».

Он уже почти распрощался с Виллджамуром, оставалась всего пара мелких дел. И все равно, не достигнув главной цели, то есть не поймав зачинщицу всех беспорядков, что творились теперь вокруг, он чувствовал, что потерпел поражение и подвел горожан. Не в его это было натуре – просто так взять и все бросить, но внутренний голос вопреки его лучшим чувствам подсказывал ему, что он поступает правильно.

Фулкром шел к своей квартире, его не покидало ощущение непорядка. Задержавшись в тени здания напротив, он наблюдал, как двое его соседей выкатились из подъезда, озираясь, словно затеяли что-то противозаконное. Куда они шли, Фулкрома не интересовало; важнее было другое – кто-то явно их напугал.

«Все, что я хотел, – это войти в свой дом, собрать вещи, дождаться Лан и смыться отсюда. Но они все же явились за мной».

Фулкром услышал шевеление сзади. Делая вид, будто ничего не заметил, он нагнулся поправить шнурок – на самом же деле вытащить клинок. И тут же ощутил на своей спине тяжелый ботинок и растянулся на мостовой, оцарапав подбородок. Сжав рукоятку ножа, он вскочил, едва увернувшись от тяжеленного кулака…

Пятеро в серых плащах, шляпах и шарфах взяли его в кольцо.

– Не вырвешься, Фулкром, теперь не выйдет. – Трудно было различить, кто из них говорит, – и из-за шарфов, скрывавших рты, и потому, что все они казались копиями друг друга, без единого намека на индивидуальность.

– Иди вперед, потихоньку, – сказал другой. А может, и тот же.

Фулкром засмеялся.

– Я же знаю, как вы работаете. Что вы, за дурака меня держите, что ли?

– Нам надо задать тебе пару вопросов. – Маленькими шажками они подвигались к нему, сжимая кольцо; в руках у всех сверкали кинжалы.

– Оно и видно. – Фулкром крутанул в руке свое лезвие. Может, бравада позволит ему выиграть минуту-другую. Его хвост застыл, прямой как палка, в ожидании их следующего хода. В дальнем конце улицы небольшая семья остановилась поглядеть.

Двое напали. Фулкром ужом скользнул на мостовую и ударом под коленки повалил одного из них. Это оказалась женщина, темноволосая, он схватил ее за волосы, с силой потянул назад и приставил свое лезвие к ее горлу. Она уперлась обеими руками в камни, пытаясь встать.

Прикрываясь ею, он встал сам и поставил ее между агентами и собой.

– Ты же не идиот, Фулкром. Отпусти ее.

– Случалось убивать и за меньшее. – Дыхание со свистом вырывалось у него меж стиснутых зубов.

– Нет, ты врешь. В тебе нет тяги к злу.

– Не глупи, – добавил другой. – Ты из другого теста.

Фулкром стоял спиной к стене. Бежать ему все равно некуда, выхода нет, так есть ли смысл пускать в расход чужую жизнь?

– Что вам нужно – на самом деле? – Фулкром отпустил женщину, толкнув ее на них. Свой нож он со звоном уронил на мостовую.

– Нам надо задать тебе несколько вопросов касательно отсутствующего Рыцаря, – сказал один.

– Так я и думал, – ответил Фулкром.

– Значит, ты нам поможешь?

Фулкром опустил глаза, вздохнул и помотал головой.

– И не надейтесь.

– Мы тоже думали, что ты так скажешь. – Один из них метнулся вперед, целя кулаком ему в живот, но румель собрался и принял удар. Он не согнулся вдвое, вообще ничем не выдал боли, чтобы не доставить им радости. Еще удар – в челюсть, другой – в бок. Он пошатнулся, и чей-то кулак обрушился ему на голову. Он упал на колени на мокрый камень.

Ему заткнули рот, связали руки, рывком подняли на ноги и толчками в спину погнали по улице. Ему стало страшно оттого, что он никогда больше не увидит Лан.

Вулдон пришел в себя под звуки голоса Тейна – тот разговаривал с кем-то вдалеке. Над ним изгибался кирпичный свод – такие обычно бывают в подвалах или зданиях, где работают культисты. Дрожание земли подтверждало последнее предположение.

Дышать было трудно. Похоже, что его легкие получали теперь лишь часть привычного объема воздуха. Мышцы… онемели. Он ждал, что будет больно, глубоко внутри, но не чувствовал вообще ничего.

«Значит, культисты надо мной поработали. Вот почему я не горю сейчас на погребальном костре».

– Вулдон, старина, ты очнулся. – К нему подошел Тейн, фонарь отбрасывал тени на его шерстистое лицо. Его когти клацнули по краю металлического стола, на котором лежал Вулдон.

– С трудом, – отвечал тот. – Какого черта я тут делаю?

Тейн с нескрываемой радостью рассказал, как, карабкаясь по развалинам моста, разыскал его. Вулдон не рухнул вместе со всеми обломками вниз, а упал на крышу дома. Точнее, провалился сквозь нее и пробил перекрытия верхнего этажа. В остальном здание почти не пострадало от обрушения моста, так как стояло вплотную к опоре, которая прикрыла его от летящих сверху камней.

– А ты везунчик.

– Будь я везунчиком, мост не рухнул бы подо мной, идиот.

– Зато мы больше не на линии фронта.

– В смысле? – не понял Вулдон.

– Как только ты совсем поправишься, мы предложим наши непревзойденные способности для спасения императора в Балмакаре.

– Тогда я лучше буду валяться здесь и притворяться мертвым. – И Вулдон уставил глаза в кирпичный потолок.

– Ну не дуйся, старина, – заговорил Тейн покровительственно, насколько мог. – Эта война показала, что внизу мы бессильны. Судьбы гражданских сейчас в руках военных.

– Поэтому мы будем нянчить Уртику.

– Напротив – нам несказанно повезло. Мы будем охранять святая святых, внутренние покои.

– Нам не для этого дали силы. Мы должны помогать людям, а не одному человеку.

– Приказ есть приказ, – отвечал Тейн.

– И больше мы ничего не можем сделать?

– Боюсь, что нет.

– Когда отправляемся?

– Как только ты будешь готов.

Под порывами снега культисты ордена Равноденствия пешком подошли к воротам Виллджамура. Верейн не чуяла под собой ног. Каждый раз, когда она падала в изнеможении на колени, Дартун клал руку ей на плечо, и она вставала и шла еще несколько часов. Все уже понимали, что они пленники и бежать им некуда. Да и незачем. Верейн почти не обратила внимания на лагерь беженцев у стен города, огромные замерзшие лужи, земляные ямы, в которых едва тлели костерки, вконец отощавших собак, тенями слонявшихся между кое-как сколоченными домами-палатками. Всюду воняло экскрементами. И все же она сейчас многое отдала бы за то, чтобы поменяться местами с любым из этих несчастных, снова стать свободной. Память опять ей изменила. Вся ее предыдущая жизнь скрылась в каком-то тумане. Он медленно поглощал и имена ее товарищей-культистов. Верейн шла за Дартуном – больше она ничего поделать не могла.

Они медленно одолевали некрутой, но тягучий подъем от первых ворот, заинтригованные военные крутились вокруг них. Четверо солдат в полной боевой форме вошли в небольшой домик-сторожку и снова вышли им навстречу, на ходу вытаскивая из ножен мечи.

– Селе Ямура, – буркнул один из них, с лицом как у крысы. Другие встали рядом, с недоверием разглядывая странных культистов.

Дартун молчал.

– Покажите нам письменные документы на вход, – продолжал солдат, – и прилагаемые к ним медальоны, прежде чем мы пропустим вас ко вторым воротам.

Дартун сделал к солдатам шаг, те подняли мечи.

– Стой, где стоишь, – предупредил один из них.

Дартун, не говоря ни слова, хихикнул. Он сделал еще шаг, и солдаты, оскользаясь в грязи, бросились к нему; их мечи встретили его руку и со звоном отскочили от нее. Солдаты не знали, что думать о человеке, неуязвимом для их оружия.

Пока стражники стояли в ступоре, Дартун подтянул к себе ближайшего из них, положил руку ему на шею, и доспехи бедняги тут же раскалились докрасна. Пока товарищи смотрели на него, ничего не понимая, тот визжал: его кожа нагрелась, лицо покраснело, и вдруг он с тихим «чпок» лопнул внутри своих доспехов. Оттолкнув от себя окровавленную массу, Дартун с ухмылкой поглядел на других солдат.

Вулдон, старательно шагал по прямой, как пьяный, до самой комнаты. Он жил аскетом, ничего не копил, не приобретал. У него была кровать, кресло, шкаф, в котором висели несколько комплектов одинаковой формы, и письменный стол, установленный специально по его просьбе. Вот и теперь он сел за стол, зажег фонарь и пододвинул к себе рисунки.

Вот и все, последняя, похоже, сцена.

МифоТворец собирался уничтожить короля подземного мира – грубая параллель с Кейвсайдом – при помощи призванных им волшебных существ. Это должно было стать кульминацией всей истории, и Вулдон волновался, удастся ли ему выразить в последней картинке все. Больше того, с тех пор как он поговорил с Ульриком о своих картинках и тот сказал, что их можно оживить, он бился над тем, чтобы включить эту возможность в свою работу. Хотя он даже не был уверен в том, что жрец не ошибается. Но попытка не пытка.

МифоТворец был любимым двойником самого Вулдона. С тех самых пор, как ему пришлось уйти из публичной жизни и начать жить затворником, он начал рисовать – рисунки помогали ему остаться самим собой, человеком, который хотел творить добро, помогать людям. «Таков уж я. Хочу приносить радость, хочу, чтобы все меня любили». И он продолжал спасать воображаемые жизни на листах пергамента, которые приколачивал к доскам для объявлений и к дверям школ по всему городу. Прикрепив один, он отходил в сторонку и наблюдал за реакцией ребятишек, которые сбегались посмотреть на продолжение истории. К концу дня мальчишки зачастую начинали разыгрывать сюжеты его картин в лицах. Он слышал, как они вопят, изображая падение Доктора Дьявола или Королевы-Единорога.

Теперь, когда город вокруг рушился, МифоТворец мог и впрямь оказаться последней надеждой для ребятишек. Раз уж он сам вынужден проводить эти последние часы с императором, раз он не может быть внизу, с народом, то пусть им поможет хотя бы МифоТворец да еще совет Ульрика. Прилежно и с такой стремительностью, которая достигается лишь годами практики, Вулдон принялся рисовать последние деяния МифоТворца.

Через пару часов в дверь постучал Тейн.

– Вулдон, – раздался из-за двери его голос, – нам пора.

«Вот черт!»

– Еще немного, – буркнул он. – Мне надо выйти, прежде чем я увижу императора.

Он услышал, как Тейн вздохнул.

– Похоже, тебя теперь ничем не остановишь.

– Это точно.

Вулдон открыл дверь; под мышкой у него была пачка рисунков, в руках молоток и гвозди. Со всем этим он выскользнул в ночь.

Над городом шел густой снег; хорошо еще, что не дождь. На нем был плащ, лицо он закрыл шарфом. Раньше он платил другим за то, чтобы те развешивали его рисунки по городу, потом, когда деньги кончились, пришлось самому взяться за дело. Однако теперь, когда его снова узнавали на улицах, приходилось соблюдать особую осторожность, чтобы как-нибудь ненароком не выдать свой секрет.

По всему городу – под мостами и виадуками, на дверях разгромленных таверн и позади линий укреплений, Вулдон развешивал свои рисунки, прибивая их к дверям, доскам объявлений и любым защищенным от ветра поверхностям, какие только мог найти. Эти скетчи были особенными, и он понимал – их должно увидеть как можно больше детей.

Город являл собой угнетающее зрелище. Стены обрушились, заблокировав проходы, в иные улицы вообще нельзя было войти, его прогоняли оттуда кордоны милиции, но он все равно посетил все главные магистрали на уровнях, где не шли бои. Правда, на площади Кейвсайда он не попал, и это его огорчало – он хотел, чтобы у всех детей города был равный доступ к рисункам. Покончив с этим делом, он помчался назад, в свое жилище. «Подумаешь, опоздаю на пару часов, плевать».

Вернувшись, он застал Тейна распростертым на кушетке – тот смотрел в потолок.

– А, вернулся, странник. Что это ты затеял?

– Не твое дело. Пошли нянчить императора.

Сверху, от ворот Балмакары, где они переходили от одного отряда охранников к другому, открывалась панорама городских крыш, волнами уходящих к горизонту.

– Погоди-ка, – сказал вдруг Тейн.

– Что?

– Я что-то слышу. – И он повернул голову, пытаясь сквозь вой ветра разобрать, откуда долетел звук. – Там.

Он протянул руку, и тут же в том направлении вспыхнул фиолетовый свет, вспышка врезалась в облака снизу, и между третьим и четвертым уровнями рухнул мост. Туча пыли поднялась над улицей сразу, грохот достиг ушей немного позже.

– Нам надо спешить, – сказал Тейн.

Стража, узнавая Рыцарей в лицо, не задерживала их на ступенях Балмакары, и скоро они были уже в относительном тепле императорской резиденции. Драгунский офицер повел их по освещенному фонарями коридору, где им навстречу то и дело попадались солдаты. Они с озабоченным видом тащили куда-то провизию и оружие, точно готовя императорскую резиденцию к осаде.

– Не лучше ли послать всех этих ребят в город, на защиту жителей? – спросил Вулдон.

– Полагаю, что лучше, сэр.

– Ты согласен? – переспросил Тейн.

– Сэр.

– Тогда какого черта они тут делают? – возмутился Вулдон. – Там люди гибнут.

– Это не наше решение, сэр, – отвечал солдат, – и не наш выбор. Вы сами увидите.

Вулдон взглянул на Тейна, тот лишь пожал плечами.

Одолев еще несколько кордонов безопасности, пройдя темнеющими коридорами, миновав вестибюль, они наконец оказались в просторном зале; шагах в пятидесяти от входа стоял письменный стол, и больше ничего, у стены напротив горел в громадном камине огонь, из окон открывался несравненный вид на город. Ни фонарей, ни свечей в комнате не было, огонь в камине освещал середину, углы тонули в тенях. На горизонте то и дело вспыхивало фиолетовое пламя, за окнами все гремело и грохотало, огни отражались от облачных масс. Снег хлестал в стекла, ветер тряс и раскачивал рамы.

На фоне далеких магических вспышек они увидели силуэт человека; приближаясь к нему, они поняли, что он стоит лицом не к окну, а к ним.

– Рыцари Виллджамура, – выдохнул он. – Я рад, что вы оба здесь. От этих придурков там, в коридоре, толку в бою, как от шелкового носового платка.

– Вы хотите, чтобы мы вышли из крепости и вступили в бой, ваше величество? – с нескрываемым сарказмом спросил офицер.

– Нет, нет. – Голос Уртики сорвался. – Отправляйтесь по местам.

Когда военные ушли, Вулдон бросил взгляд на стол Уртики, покрытый картами города и Архипелага; на полу тоже лежали карты – увеличенные, подробные планы нескольких секторов. На маленьком столике в углу стояло блюдо с разными сортами мяса, и торчал нож.

– Какие будут распоряжения? – спросил Тейн.

Уртика смотрел на них из темноты. Вулдон видел, как вспыхивают в его глазах отблески пламени.

– Мне говорят, что город обречен.

– Кто говорит? – спросил Тейн.

– Они. – Император слабо взмахнул рукой в сторону двери. – Солдаты. Военные. Хотя, казалось бы, кому, как не им, обломать рога этим мужланам из Кейвсайда? У них и оружия всякого сколько душе угодно, а я то и дело получаю донесения о том, что еще одна улица взята, еще один район занят анархистами.

– Какова ситуация сейчас? – спросил Вулдон.

– Мы отступаем.

– Видимо, сюда.

– Вот именно, – отвечал Уртика. – Все советники вместе со своими семьями укрылись в Балмакаре.

– Чем же вы будете править, если от города не останется ничего? – спросил Вулдон.

– Не стоит подвергать сомнению мотивы моих поступков. Я единственная причина того, что вы оба еще не потеряли работу – да что там работу, жизнь.

«Плевать я на тебя хотел», – чуть было не сорвалось с языка у Вулдона, но он сдержался.

Уртика сел за стол и вцепился пальцами в волосы.

Тейн перевел взгляд на Вулдона, потом снова на императора.

– Думаете, они действительно придут сюда за вами, в смысле – анархисты?

– Вне всякого сомнения. Они только этого и хотят – с тех самых пор, как эта сучка Шалев появилась в Виллджамуре.

– Так зачем же тогда сидеть взаперти? – сказал Тейн. – Почему не отправить на улицы всех солдат, какие только есть, и не измотать анархистов до смерти?

– Дело не в одних только анархистах. – Уртика откинулся назад и взмахнул рукой в сторону магических вспышек. – Знаете, что это такое?

– Нет, – буркнул Вулдон. – Пока не знаем.

– Я, вообще-то, тоже. Это какой-то культист: он вошел в Виллджамур и начал, как мне сообщают, систематически разрушать город. Двое гаруд по очереди приносят мне известия о его деяниях, и с каждым их прилетом они становятся все более и более устрашающими. Говорят, он уже разрушил бо́льшую часть первого уровня.

– В смысле – разрушил? – переспросил Тейн.

– Разбил в щепки. На улицах реки крови. Люди сгорают заживо в магическом огне. Здания рушатся. Понятно или объяснить еще точнее?

– Он на стороне анархистов? – спросил Тейн.

– Похоже, он на своей собственной стороне и убивает для забавы.

– Что мы должны сделать? – спросил Вулдон. – Остановить его?

Лицо Уртики вдруг как-то сразу состарилось – даже при недостатке света Вулдон своим острым зрением отметил его усталые глаза, печать отчаяния на лице, судорожно двигающиеся пальцы. Перед ними был человек на грани срыва. Куда девались спокойная властность и великолепие, которые Вулдон наблюдал в нем прежде.

– А вы не против? – еле выдохнул Уртика, словно едва собрался с силами.

– Что от нас проку против такой стихии?

– Вы найдете способ с ним справиться, – повторил настойчиво Уртика. – Вас ведь для этого и создали.

– А иначе что, вы прикажете нас убить? – поинтересовался Тейн.

Уртика откинулся на спинку стула и сцепил перед собой руки с исхудавшими пальцами.

– Нет. Но я убью бывшего следователя Фулкрома, которого сейчас как раз допрашивают мои агенты. Вы… вы ведь дружили, не так ли?

Мохнатая физиономия Тейна выразила тревогу. «Неужели Фулкрома и впрямь поймали?» – подумал Вулдон. Он говорил, что на него будут охотиться…

– Это ложь.

– Мне нет нужды лгать, – прошипел Уртика. – Но если у вас есть сомнения, может быть, приказать принести вам его палец? Или что-нибудь более убедительное, например руку? – В его задыхающемся, прерывистом голосе слышались совершенно безумные нотки: похоже, он считал, что раз погибает его город и он сам вместе с ним, то и все вокруг тоже должны разделить их судьбу.

– Возможно, мы все равно ничего не сможем сделать, – буркнул Вулдон. – Особенно если этот тип действительно настолько силен.

Уртика еле слышно захихикал. Потом заговорил, глядя в стол:

– Мой город гибнет. Гибнут все плоды моих трудов. Шушеру из Кейвсайда необходимо уничтожить. Культиста необходимо остановить. Как вы это сделаете – мне плевать, но, если вам это не удастся, я лично вымещу на следователе Фулкроме свое разочарование.

Мохнатая лапа Тейна легла на плечо Вулдона.

– Мы посмотрим, что мы сможем сделать.

И началась форменная бойня. Верейн сквозь слезы смотрела, как Дартун без повода и без причины убивает людей, рушит дома, словно играя своей силой. Точно одержимый, он раз за разом вгонял свою непобедимую руку в каменную кладку и разрывал ее, точно ветхую ткань, повергая здания наземь. Перепуганные мужчины и женщины с воплями выскакивали на улицы и там, онемев от ужаса, наблюдали, как превращается в груды развалин их жилье.

– Приятно вернуться обратно, разве нет? – ревел Дартун своим притихшим от страха и беспомощности последователям, которые трусили за ним по пятам, не решаясь и пикнуть.

Небо над их головами потемнело, в домах зажглись фонари; на их фоне были хорошо видны прильнувшие к окнам люди. Верейн хотелось кричать им, чтобы они спасались бегством, бросали свои дома, но она молчала, боясь, как бы ее не сочли сумасшедшей. Да и куда было бежать этим людям, на глазах которых рушился весь их привычный мир? Оставалось только сидеть дома и ждать. Жители первого уровня попытались, правда, забаррикадироваться, но Дартун каким-то образом ухитрялся вырывать самую землю из-под их домов, разбрызгивая во все стороны булыжники и плиты мостовой. Она немо наблюдала за его действиями. Они все наблюдали, не шевеля и пальцем, как он разрывал на части город, в котором они родились.

Впервые они столкнулись с организованным сопротивлением на втором уровне. Два культиста неведомого ордена встали на перекрестке двух улиц на вершине холма, окружив себя ящиками с реликвиями, и попытались выстроить вокруг себя каменную стену. Рядом копошились солдаты – судя по форме, драгуны. Вот они рассыпались полукругом, прикрыв собой культистов, а за их спинами заняли позиции не менее дюжины лучников. В небе над ними кружили две гаруды, их крылья были едва различимы в темноте.

«Пожалуйста, остановите…»

По улице прокатилось эхо коротких команд, полетели стрелы. Верейн шагнула им навстречу, раскинув в стороны руки, надеясь, что одна из них вонзится в нее. Она закрыла глаза…

«Ничего».

Дартун поднял руки и выстроил невидимую стену, которая закрыла всех членов его ордена. Стрелы не отскакивали от этого щита, они исчезали в нем. Лучники, осознав свою полную никчемность, развернулись и бросились бежать. Тут из своего укрытия выскочили незнакомые культисты, разложили на дороге какие-то реликвии и снова спрятались. Оказавшись за рядами военных, они обернулись, чтобы посмотреть. Дартун захохотал и шагнул вперед. Нагнувшись, он подобрал с земли камень и запустил им в невидимую стену перед собой. То же самое он проделал еще с полдюжины раз, подбираясь все ближе и ближе. Затем он просто взял и протиснулся через стену, как будто она вдруг стала водой, – культисты только глаза вытаращили от удивления. Солдаты при виде приближающегося Дартуна вынули из ножен мечи.

Он упал, съежился на земле в комок. Завизжал, встал и раскинул руки, точно готовясь пророчествовать.

Волна энергии сбила с ног всех солдат до единого, побросав их наземь, а их мечи и щиты расшвыряла по всему пространству двух улиц, точно солому. Культисты бросились было бежать, но Дартун успел ухватить одного из них за ноги. Медленно потянул культиста к себе. Одной рукой взяв его за пояс, другой он рванул за ногу.

Верейн слышала крики, которые перешли в хруст, когда Дартун разорвал культиста надвое. Тот расстался с жизнью, глядя, как его собственные ноги летят поверх его головы вдогонку убегающим солдатам.

– Кто следующий? – ревел Дартун.

Глава тридцать шестая

Лан оглядывала армию, расположившуюся между ними и тем местом, где им надо было быть. Войска заняли крыши, и снайперы-анархисты стреляли вверх по всему, что движется. Культисты тоже не сидели сложа руки, судя по фиолетовым вспышкам, то и дело мелькавшим среди домов. Так что никаких успешных прыжков по воздуху, да еще и со жрецом за спиной, у нее не получится.

«Черт!»

Время ускользало, оставалось только одно – вернуться туда, откуда они пришли, то есть в квартиру Фулкрома, и там разработать другой маршрут, может быть, даже с его участием.

Вернувшись, они обнаружили, что все перевернуто вверх дном. Входная дверь была выбита, вещи разбросаны. Повсюду валялись одежда, бумаги, выдвинутые ящики, обломки картинных рам.

Лан пошла по мраморному коридору, стуча в двери соседей. Все говорили с ней испуганно – то ли из-за ее прошлого, то ли из-за того, как она была настроена сейчас, но ей было плевать. Лишь в одной квартире ей смогли сообщить кое-что полезное. Межвидовая пара, оба в почти одинаковых коричневых туниках, сказали ей, что видели, как люди в длинных серых плащах напали на него на улице.

Лан постаралась скрыть свой страх. «Агенты императора».

– Как давно это было?

– Часа два назад, – сказала женщина.

– Чем все кончилось? – спросила Лан.

– Его связали, – ответил румель. – Довольно странное обращение со следователем, должен сказать. Потом его повели в центр.

«Его не убили, – подумала она. – Значит, им нужны ответы». Лан вежливо улыбнулась и только тут заметила ребятишек, которые бегали по комнате за спинами родителей; у этой пары были дети, а ведь обычно отношения румелей и людей не приводили к рождению потомства: ей вдруг стало больно от этой мысли, которую она так долго и старательно прятала от себя самой.

– Они приемные, – сказала женщина, заметив взгляд Лан. – Чтобы вы чего не подумали.

– О нет, я… Нет. – Она взяла себя в руки. – Большое спасибо, что ответили на мои вопросы.

Глотая слезы, Лан вернулась в квартиру Фулкрома.

– Надеемся, вы его найдете, – крикнул ей вслед румель.

В квартире Ульрик сидел на кровати Фулкрома и снова изучал свои книги.

– Ульрик, если я доставлю тебя на вершину стеклянной башни, ты сможешь побыть там пару часов один, без меня?

– Конечно. Ты узнала, что случилось со следователем?

– Кажется, да. Его забрали агенты императора. Значит, он сейчас где-то в Балмакаре, и я хочу его оттуда вытащить.

– Конечно, конечно.

Они тут же снова вышли на улицу, но на этот раз выбрали другой путь, в обход зоны конфликта. Он был куда длиннее прежнего, но зато здесь было почти не слышно военных действий. Горожане сидели взаперти по своим домам. По мере того как крепли объятия ночи, в домах Виллджамура зажигался свет и становились видны люди и румели, тревожно прильнувшие к окнам разных цветов и форм.

Лан то и дело взбегала по стенам на крыши и оттуда оценивала состояние пути впереди. Они шли тайными проходами, переулками, подземельями, иногда даже возвращались назад, зато так им удавалось избежать столкновений с военными. Два часа они шли до места, куда при обычных обстоятельствах путь занял бы вряд ли полчаса, и все это время Лан думала о том, что ей надо срочно вернуться в Балмакару и любым способом пробраться внутрь.

– Вот она! – воскликнул Ульрик, указывая на башню астрономов. Это было внушительное сооружение, похожее на огромный драгоценный камень в оправе булыжных мостовых. Его основание огибала круговая тропа, а стены были такими гладкими, что в них отражались все окрестные городские огни. Каждая стена – а их было восемь – представляла собой грань шириной футов в двадцать, но ни в одной из них на всем протяжении от мостовой до самого верха не было заметно и признаков двери или окна, ничего, что указывало бы на самую возможность входа.

– Тебе надо внутрь? – спросила Лан.

– Не знаю, – ответил Ульрик честно. – Может, достаточно быть рядом или наверху.

Лан подняла голову: стене, у которой они стояли, не было видно конца. Где-то поблизости зашумел бой. Два румеля пробежали по улице, громкое эхо их шагов раздалось на площади у башни.

– Я могу доставить тебя на самый верх, – предложила Лан, – для полной уверенности.

Ульрик поправил на себе одежду, убеждаясь, что все сидит плотно.

– На плечах?

– Боюсь, что более утонченного способа нет, – ответила Лан. Она шагнула вперед, наклонилась, а Ульрик послушно подошел к ней со спины. Она схватила его за руки и взвалила себе на спину, а потом настроила внутреннюю силу так, чтобы она отталкивала вес старика от земли, сделав его легким, как котенок.

Лан побежала по стене – это было трудно, но она сжала зубы и заставляла себя лезть наверх. Ноги скользили по стеклу, приходилось то бежать, то подскакивать, совершая небольшие перелеты по воздуху, чтобы удержаться на гладкой поверхности и не упасть. Каждое соприкосновение ее ног со стеной вызывало гулкий «тук», эхом отзывавшийся внутри башни. Когда они поднялись над уровнем крыш, внезапный порыв ветра едва не сбросил их вниз, и Ульрик на ее спине громко ахнул.

– Мы почти на месте, – подбодрила его Лан. – Держись.

– Что еще мне остается делать? – отвечал Ульрик.

Она почувствовала, как у нее тяжелеют ноги – сказывалось напряжение от использования сил, которых она вообще за собой не знала, – но не успела она об этом подумать, как они оказались на самом верху. Вслепую, точно спускаясь по темной лестнице, она нащупала ногой какой-то выступ, примерилась, поняла, что он выдержит их вес, и встала на него обеими ногами, после чего без долгих церемоний свалила Ульрика на крышу. Он упал на бок.

– Ох, прости, – сказала Лан. – Ты в порядке?

Но Ульрика больше тревожили книги: убедившись, что с ними ничего не случилось, он принялся ощупывать себя.

– Со мной все хорошо, – сказал он наконец.

– Вот и ладно. – Лан спиной вперед вскочила на крышу. Она была плоской, и по всей поверхности ее покрывали непонятные золотые узоры. Больше всего они напоминали атлас звездного неба, где между островами причудливых форм вклинивались алгебраические завитушки и диаграммы. Ульрик уже вовсю восхищался деталями.

Лан взглянула на город, туда, где возвышалась Балмакара, могучая императорская твердыня. Сейчас где-то внутри ее император и его агенты мучают – а может быть, и не мучают – Фулкрома.

– Уходи, Лан! – Ульрик, увлеченно ползавший среди золотых изображений на четвереньках, оторвался от своего занятия и обратился к ней. – Ты должна ему помочь. – Он встал и сжал ей обе руки.

– Ладно, Ульрик, делай, что должен. Если у тебя все получится, то как нам быть? Прийти за тобой сюда? Мы с Фулкромом надолго тут не задержимся, а где Тейн и Вулдон, я понятия не имею.

– Если на обратном пути вы сможете зайти на башню, то… это будет награда. – Ульрик повернулся лицом к крыше. – Честно говоря, я даже не представляю, что сейчас будет происходить.

Лан улыбнулась.

– Как и мы все.

Она вскочила на шпиль и стала высматривать оттуда ближайшую подходящую крышу. В темноте, пятьюдесятью футами ниже, маячил мост шириной в двадцать футов; он вел на третий уровень. Но что всего важнее, нигде в округе не было заметно ни малейших признаков сражения.

Она настроилась. Поймала магнетическую волну.

Присела и поверила в то, что у нее получится.

Сжала кулаки и прыгнула.

Железная дверь открылась, луч света упал на его скрюченное тело, и в камеру один за другим стали входить агенты, вооруженные ножами и вопросами, как они делали в последнее время каждый час. На руках Фулкрома были тяжелые наручники, но к стене его не приковали – незачем, камера и без того была тесной.

Все начиналось хорошо и мило, звучали неискренние предложения дружбы, агенты предлагали ее, словно торговцы товар. Точнее, выгодную сделку. Затем затевался небольшой скандал, стычка между ними, которая должна была навести Фулкрома на мысль о том, что его участь еще не решена. Он точно угадывал все их ходы, но боялся, что от пытки по всем правилам его отделяет всего пара дней, а может, и меньше, учитывая нынешнее состояние города. Били его сначала в живот, потом и по ногам, но лицо не трогали – им нужно было, чтобы он говорил. Кулаком в желудок, железной палкой по ногам, все слилось в его усталом мозгу в одно непрерывное нападение. Интересовала их одна простая вещь: где Лан?

– Какое вам до нее дело, когда город разваливается на куски?

– Император требует, – ответил кто-то из них, и настала неловкая пауза.

– Слушай, где еще двое, нам известно, но вот где третий? Просто скажи нам, где его искать, и все сразу кончится.

Они лгали, и он знал это. Нарочитое искажение ее пола приводило его в бешенство.

– Она давно уже далеко отсюда – если, конечно, у нее есть хоть капля здравого смысла.

– А что, у этого Лана чувства как у нас? – подначивал другой агент.

Фулкром сам не знал, где он взял силы, чтобы встать на колени, выползти, шатаясь, на середину камеры и заявить:

– Лан – женщина. Обо мне говорите, что хотите, но она спасла жизни многих граждан этого города.

Агенты переговаривались между собой:

– Слушай, если он трахает монстра, значит ли это, что он сам педик? Карается смертной казнью и все такое.

Фулкром метнулся вперед, перекинул свои тяжеленные наручники через голову ближайшего к нему агента и рванул на себя. Оба упали на пол, агент не мог кричать, так сильно душила его цепь, остальные сбились вокруг них, и дальше Фулкром помнил лишь град ударов, нацеленных ему в лицо…

Лан стояла на крыше Балмакары, на самой ее вершине. Путь сюда оказался на удивление легок. Всю стражу отводили сейчас внутрь крепости, готовясь отражать нападение с земли. Всех страшили анархисты. Бо́льшая часть города была уже у них в руках, но где-то далеко, на периферии, творилось нечто еще более странное. Сначала она решила, что это Ульрик осуществил задуманное, но свет шел совсем не оттуда, где она его оставила. Потоки магии рикошетили в нижнем уровне города, в районе внешних ворот. Отсюда, сверху, под снегом и ветром, это выглядело как хорошая древняя гроза, когда климат был теплее, а летние бури мощнее.

Лан приняла решение. Фулкром вернул ей когда-то жизнь – нет, больше того, при его участии она получила такую жизнь, какой не знала никогда прежде и о которой не могла даже мечтать. И она не оставит его гнить в тюрьме, чего бы ей это ни стоило. Ее решение никак не было связано с политикой, просто теперь, когда город вокруг нее рушился, освобождение Фулкрома оказалось единственной целью, ради которой стоило сражаться.

Она шла вдоль края крыши; завидев часового с луком где-нибудь на верхнем уровне, падала ничком и проползала участок, прикрываясь выступающими наличниками окон и желобами водостоков.

Вдруг что-то замельтешило внизу, в одном из внутренних садов крепости: какие-то тени вели ожесточенную молчаливую битву – вот упал стражник, зарубленный ударом топора сзади или сраженный арбалетной стрелой в грудь, ей не было видно, и тут же группка людей скользнула вдоль ограды, одни перескочили через нее сами, затем помогли перебраться другим. Кто это, анархисты? Первым ее желанием было остановить их немедленно, но она одернула себя: «Это больше не твоя война. Фулкром – вот что сейчас главное».

Послышались голоса, еще двое сбегали по ступеням – их Лан узнала. Повернувшись, она понеслась назад, перескакивая через оконные наличники с риском поскользнуться и сломать шею.

Из-под козырька крыши она наблюдала, как Тейн и Вулдон спускались с крыльца Балмакары навстречу отряду стражников.

Что же делать?

– Тейн, – шепнула она.

Она видела, как веркот замер на полушаге и тут же напрягся рядом с ним Вулдон. Тейн огляделся и вступил с Вулдоном в диалог.

– Тейн, болван ты эдакий! Это я, Лан, я здесь! Подыграй мне, пожалуйста.

И снова диалог между двумя Рыцарями. Слышал ли он ее? Оставалось только надеяться.

– Арестуйте меня, когда я приземлюсь, и скажите, что уводите меня в замок!

Не давая себе времени передумать, она оттолкнулась от стены и пошла им навстречу сначала по воздуху, а потом спустилась, едва не поскользнувшись на обледенелой земле. Стражники начали подбираться к ней всем отрядом, но Лан с надеждой глядела на бывших коллег.

Вулдон понятливо кивнул и взмахнул огромной лапой в сторону солдат, которые тут же замерли неподвижно.

– На вашем месте, – проревел он, – я бы вернулся на пост, как велел император. Мы сами ее возьмем. Она опасна.

Тейн сделал вид, будто заламывает ей руки за спину, и развернул ее лицом к крыльцу.

– Что ты задумала? – шепнул он ей на ухо. – Если мы приведем тебя в замок, тебя арестуют.

– Мне надо освободить Фулкрома, – шепнула она в ответ, смаргивая снег, который летел ей прямо в лицо. Вулдон договаривался с солдатами.

– Хочешь оказаться с ним в тюрьме? – сказал Тейн. – Кончится тем, что вас убьют обоих – ну, или, самое меньшее, отнимут у тебя силу.

Вулдон подошел к ним. И тихо сказал:

– Похоже, ты хочешь, что мы помогли тебе вызволить Фулкрома.

Лан улыбнулась.

– Чертовски хочу.

Вулдон продолжал:

– Вообще-то, император послал нас разузнать, что это за вспышки такие там, на горизонте, – то ли культист какой спятил, то ли еще чего.

– Это меня не волнует, – отвечала Лан. – Теперь моя главная забота – Фулкром, а потом Ульрик, который сидит сейчас на вершине Астрономической башни и творит свой ритуал. В Балмакару только что проникла кучка анархистов, я видела. Они послужат нам прикрытием. Но времени мало.

– Что ж, пойдем добывать Фулкрома; потом посмотрим, что останется от города, и займемся эвакуацией.

– Кого вы собираетесь эвакуировать – целый город? – в ужасе выдохнула Лан.

Но мужчины молча вели ее вверх по лестнице, и она даже обрадовалась, когда после ветра и снега оказалась в тепле богато украшенного зала.

– Мне кажется, начиная с этого момента мы ни от кого больше не зависим, – сказала Лан. – Не надо выбирать, на чьей стороне нам быть и кому служить, не надо слушать приказов. Теперь есть только мы, Рыцари.

– Вот и прекрасно, – отозвался Вулдон.

Молоденький солдатик так спешил проверить у них документы, что даже поскользнулся на гладком мраморном полу, и Вулдон встретил его ударом могучего кулака в горло. Тот забулькал и свалился, грохоча доспехами.

– Вулдон, – с укоризной сказал Тейн.

– А чего? Лан же сказала, что мы теперь сами по себе.

– Тоньше надо быть, тоньше, – ответил веркот со вздохом.

Кейли вместе с Шалев и ее мстительными друзьями шел по темным садам императорской резиденции. Они одолевали ограду за оградой, не сбавляя темпа и не нарушая ритма своего движения. Они огибали пустующие посты охраны, перескакивали через клумбы с цветами тундры, пригибаясь, пробегали под окнами с узорными чугунными решетками и так, шаг за шагом, добрались до заветного окна возле кухни. Двое из обслуги Балмакары давно уже переметнулись к анархистам, и через них Шалев немало узнала о внутреннем устройстве и планировке крепости.

С дешевым, почти невесомым оружием в руках они походили на воинов-дикарей, но, когда Кейли наблюдал своего идола за работой, его сердце отчаянно колотилось. Шалев установила под большим окном реликвию, активировала ее, отошла на шаг в сторону и дождалась, пока стекло растает и стечет на подоконник фиолетово мерцающей лужицей. Снова схватив реликвию, она вернула ее в мешок. Потом подпрыгнула, встала коленями на подоконник и пролезла внутрь.

Первым за протянутую руку Шалев ухватился Кейли. Осторожно, чтобы не задеть жидкое стекло, он прополз внутрь. Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, он ждал, пока за ними последуют другие. В темном помещении пахло тушеными овощами и травами.

На стене, позади двух огромных плит, поблескивали ножи и разные кухонные принадлежности. Горшки и сковородки висели у них над головами, а еще он мог поклясться, что видел крысиный хвост, мелькнувший и скрывшийся в углу.

Наконец все собрались в кухне и проверили оружие, прежде чем следовать за Шалев в покои замка. Выйдя и повернув за угол, Кейли почувствовал, как его обуяла злость. Со всех сторон его окружала такая роскошь, какую он не в силах был бы представить, даже если бы от этого зависела его жизнь. Неужели кто-то так живет? К чему столько золота и драгоценных камней, зачем до такого блеска полировать мраморный пол?

Кто-то из его спутников сбил с подставки вазу, но Шалев повернулась на каблуках и успела перехватить ее раньше, чем та упала на пол. Шалев зашипела на них:

– Я знаю, вам все здесь хочется уничтожить, но погодите, еще не время. Сначала убьем Уртику, а уж потом вдоволь позабавимся.

И она пошла вперед – она знала маршрут, вызубрила его по самодельным картам. В одной руке она сжимала реликвию, готовая пустить ее в дело; Кейли не знал, что это такое и как оно работает, но чувствовал себя уверенно и спокойно под прикрытием продвинутого оружия культистов.

Они шли медленно, осторожно, прижимались к стенам, когда кто-нибудь проходил мимо. Во многих коридорах кипела жизнь: гонцы бежали с императорскими депешами, маршировали солдаты. Это удивило Кейли: в такой-то час ночи!

Они поднялись по лестнице то ли на третий, то ли на четвертый уровень – он давно сбился со счета – и увидели просторный зал, устланный мягким ковром. Стены и потолки покрывали росписи, правда, что именно они изображали, в темноте видно не было.

Где-то за стенами по-прежнему стонал ветер.

Лан шла за Вулдоном, а тот, напрягая память, уводил их все дальше и дальше вглубь подземелий Балмакары. Никто не останавливал их, не задавал вопросов о том, куда они ведут Лан, – это никого уже не интересовало. Все были заняты лишь войной, разразившейся в городе.

Тейн был неоценим. Он шел рядом с Вулдоном, закрыв глаза, а Лан держала его под руку и направляла его шаги – и все ради того, чтобы обострить его слух. Они уже обыскали немало коридоров, но камеры в них были пусты – изнутри не доносилось ни звука, даже дыхания и то не было слышно. Стражей в коридорах и у дверей тоже не было, тюрьму будто забросили.

– Я уверен, что здесь совсем никого нет, – объявил Тейн.

Снова по замшелым ступеням вниз, туда, где рукотворные стены сменял дикий камень, – Рыцари шли в полной темноте, боясь даже высечь огонь, чтобы не выдать своего присутствия. В этих подземных теснинах Лан чувствовала себя уязвимой – ведь здесь отсутствовала привычная свобода движений, возможность быстро покрывать большие расстояния. Вся ее надежда была сейчас на спутников, которые без размышлений пошли за ней и никогда не ставили под сомнение ее прошлое раньше.

Наконец они достигли удаленного коридора с камерами. До сих пор все шло слишком легко. Неужели Фулкрома держат здесь, в самом страшном каземате?

Тейн снова сделал им знак остановиться, и вновь момент напряженного ожидания затянулся, причиняя им почти физическую боль.

– Голоса, – сказал он. – Вдалеке.

Повернув за угол, она увидела отрезок коридора, освещенный факелами на стенах. Вдали играли в карты двое стражников. До них было примерно футов сто. В углах освещенной зоны залегли резкие тени, и Лан не видела, что может скрываться в них.

– Агенты, – шепнул Тейн, и в следующую секунду на них уже надвигались четверо в серых плащах. Она не успела и понять, откуда они вынырнули, а Вулдон уже шагнул вперед и заслонил ее собой – и она впервые не рассердилась на него за это.

– Сдайте его нам, – буркнул один агент.

Вулдон негромко хмыкнул – назревала драка, которой он давно ждал.

– Нам нужен он-она; сдайте его нам, и забудем об этом. Вы пойдете своей дорогой, а мы – своей.

– Леди никуда не пойдет, – ответил Вулдон с нажимом на первом слове. – По крайней мере, с вами.

– Лан будет комиссован, – сказал другой, она не увидела кто.

Наклонившись к Тейну, она спросила:

– Фулкром здесь?

– Да, – отвечал тот. – Там, позади стражи. В одной из угловых камер.

Вулдон вразвалочку прошел мимо агентов и, обернувшись, сделал такой жест, точно манил их за собой. Те окружили его полукольцом, все с оружием. Тейн протиснулся к Вулдону и ждал, выпустив когти.

Лан скользнула вдоль стены за ними, чувствуя на себе взгляды агентов, но Вулдон позаботился о том, чтобы они ограничились только взглядами.

– Хватит стоять и пялиться! – рявкнул он. – Деритесь, кретины!

Но те, похоже, были слишком хорошо наслышаны о силе Вулдона, чтобы принять это приглашение. Они развернулись и стали отступать, точнее, бросились наутек. Абсурд какой-то! Тейн и Вулдон погнались за ними, исчезнув во тьме. Лан развернулась и со скоростью, неведомой прежде ей самой, понеслась в другой конец коридора. Там она заглянула в одну камеру – никого, в другую – пусто. Забарабанила по прутьям и услышала стон из третьей.

И тут на нее напали два солдата. Она подпрыгнула, зависла, упершись руками в кирпичный потолок, и пнула одного в голову. Тот без сознания упал на пол, Лан приземлилась рядом. Вовремя оглянулась – второй уже заносил над ней меч, но она успела перекатиться на бок и тут увидела еще агентов, спешивших к ним.

– Вулдон! – взвизгнула она. – Тейн!

– А ну иди сюда, сука недоделанная! – оскалился один из серых, протягивая к ней руку, пока второй стражник силился ее удержать.

Тейн прибыл как раз вовремя и когтями перерезал ему горло: кровь хлынула из раны, он упал. Второй агент спрятался за солдата.

Когда подоспевший Вулдон без долгих разговоров принялся молотить первого попавшегося агента кулаками в лицо, Лан повернулась и бросилась к последней камере.

Там, привалившись спиной к стене, сидел и смотрел на нее Фулкром, его лицо было в крови.

– Отойди подальше! – крикнула Лан и попыталась взломать дверь – бесполезно. Она оказалась из какого-то сплава не менее дюйма толщиной, со сложным замковым механизмом. Ухватившись руками за прутья прорезанного в двери окошка, она уперлась ногами в косяк. И стала глубоко дышать, вызывая резервы силы. Вокруг нее бушевало настоящее побоище, но она все же сумела сосредоточиться, дотянуться мыслью вглубь себя… и через секунду из нее вырвалась волна магнетизма. Это был ураган такой силы, что ее пятки вдавило в камень, и она, страшно напрягая локти и запястья, потянула на себя дверь, и та стала дюйм за дюймом отходить от стены как была, вместе с рамой. Ослабев, Лан рухнула на пол.

– Вулдон, – громко простонала она.

Огромный Рыцарь шагнул к ней и, упершись ладонью одной руки в стену, другой без усилий отделил металл от камня, что оказалось совсем не трудно теперь, когда дверь была взломана.

Потом Вулдон отошел, пропуская Лан внутрь камеры, где та упала возле Фулкрома на колени и схватила его протянутую руку.

– Как ты? Тебя пытали? – Но ответы были не нужны, достаточно было поглядеть на него, чтобы все стало ясно. Его лицо было в крови, один глаз заплыл. И…

– Мой хвост… – выдавил он. Толстый хвост лежал на полу рядом с ним, словно брошенная веревка, – он был изогнут под неестественным углом, перебит. Лан почувствовала, как ей на глаза наворачиваются слезы.

– Как они могли?

– Они хотели знать, где ты, – сказал Фулкром. – Но я им не сказал.

«Так это из-за меня?» Обхватив его руками, она села спиной к стене, стараясь не сдавливать его слишком сильно, чтобы не причинять ему боль.

Вулдон, заслонив своей тушей и без того слабый свет, сочившийся из коридора, ничуть не растроганный, сказал:

– Я о них позаботился, Фулкром. Положил всех до одного. За тебя. – С его кулаков каплями стекала кровь.

– Большое спасибо, – поблагодарил его румель. Похоже, он не знал, что еще сказать гиганту.

– У тебя еще идет кровь? – спросила Лан, гладя Фулкрома по волосам.

– Нет… Мой хвост… похоже, от него больше нет толку… – Он говорил, хватая ртом воздух, но стараясь сохранять достоинство. – Какой у нас план?

– Сначала тебя надо привести в порядок. – И Лан стала рассказывать ему обо всем, что произошло в городе: о том, что творили на улицах культисты, об анархистах, которые были близки к победе, об Ульрике на стеклянной башне.

– Ульрик, – сказал Фулкром, – он сейчас главный. Чем бы он ни был занят, мы должны следовать за ним. Подозреваю, что, если город действительно в таком состоянии, как ты описываешь, все остальное просто не имеет значения.

Кейли отстал от своих, чтобы взглянуть, не идет ли кто за ними, – но нет, пока их не преследовали. Кругом было по-прежнему темно. Лишенный возможности разглядеть хоть что-нибудь, Кейли чувствовал себя особенно неспокойно. Врага он привык видеть в лицо. У подножия широкой винтовой лестницы, которая вела на пятый этаж, Шалев шепотом приказала им остановиться. Над ними по обе стороны ступеней стояли на часах два солдата. Пройти мимо них незамеченными было невозможно – их увидят, поднимется переполох, императора тут же выведут из дворца.

Шалев приказала им встать теснее, вынула следующую реликвию и подбросила ее в воздух – что-то вспыхнуло, и над ними тут же раскрылась сеть из какого-то шелковистого материала.

Кейли услышал голоса солдат на страже:

– Это что, гром?

– Нет, это молния, идиот.

– Я про нее и говорю.

– Наверное.

Сквозь материю Кейли видел, как один из них спустился на несколько ступеней вниз, чтобы посмотреть. Сердце юноши забилось сильнее. Солдат повертел головой, потом вернулся на место.

– Ничего здесь нет, – сказал он. – Уртика такой же чокнутый, как и старый Джохинн. И ты, глядя на него, свихнулся.

Под прикрытием сетчатой ткани кейвсайдеры поднялись по лестнице и встали между двумя солдатами. Убедившись, что поблизости никого больше нет, Шалев заворочалась под сетью, и снаружи опять что-то сверкнуло. Пока Кейли вылезал из-под сети наружу, солдаты уже упали без сознания.

– Мы на нужном уровне, – прошептала Шалев.

Помещение было огромным, вдоль стен тянулись деревянные панели, над ними висели портреты каких-то людей в царственных одеждах; роскошь кругом была такая, что Кейли даже рот раскрыл от изумления. Шалев прикладывала ухо к каждой двери, мимо которой они проходили, – просто так, для верности.

Поворот: за углом еще четыре солдата. Завидев кейвсайдеров, те кинулись к ним; но анархисты расстреляли их из своих луков и арбалетов, причем трое из них успели добежать до падающих тел и поймать их раньше, чем те ударились об пол.

Знаками подозвав их к себе, Шалев указала им на самую большую дверь в коридоре. С реликвией в руке она подошла к двери и тронула двойные ручки – так легко, как будто была не понаслышке знакома с искусством взлома. К общему удивлению, дверь тут же беззвучно распахнулась, и анархисты, не теряя времени, так же тихо вошли внутрь.

Шалев активировала реликвию, и та наполнила комнату мягким фиолетовым светом. Комната оказалась громадной, с роскошными коврами на полу, с камином, который давно прогорел и перестал давать тепло. В дальней стене было высокое окно, за ним густо шел снег. Небо медленно светлело, приближалась заря.

Кейли подошел к столу в дальнем конце зала и вдруг увидел торчащую из-под него ногу. Обежав стол кругом, он окликнул Шалев. Подошли все.

На полу, позади стола, лежал император Уртика – у него было перерезано горло, рука еще не выпустила большой мясницкий нож. Шалев метнулась к нему, взяла его за руку, щупая пульс, слезы выступили на ее глазах – слезы ярости, как понял Кейли.

– Нет! – крикнула она. Крик перешел в стон, жалобу о том, что она не сделала это сама. – Нет, нет, нет! НЕТ!

Кейли со страхом подался назад. Разве смерть Уртики не самое главное сейчас?

Выхватив нож из мертвой руки императора, она оседлала его труп и принялась раз за разом ударять его в грудь и в шею. На месте каждого удара выступала кровь.

– Моя жизнь! Моя семья! Ты все у меня забрал!..

Двое других пробовали оттащить ее, но она была словно фурия, совсем не похожая на ту спокойную, решительную женщину, которая привела их сюда. Но вот Шалев опомнилась. Изуродованный труп императора внушал Кейли отвращение. Остальные смотрели то на труп, то на Шалев, покрытую императорской кровью.

В воздухе повис невысказанный вопрос: что теперь?

Кейли шагнул в сторону, в направлении мертвой руки императора. Что-то на полу привлекло его взгляд. Под столом лежал залитый кровью клочок бумаги. Кейли поднял его, развернул, но, к своему смущению, не смог разобрать буквы. Зато он узнал официальные печати и тут же позвал других.

– Что там, брат? – Рыжеволосая женщина, Арта, подошла к нему и заглянула в бумагу.

– Половина залита кровью, но остальное – остальное можно прочесть, – сказала она.

– Что там такое? – резко спросила Шалев, подходя к ним; ее грудь бурно опускалась и поднималась, она еще не пришла в себя от потрясения.

– Погоди-ка, – сказала Арта, щурясь на бумагу в слабом предутреннем свете. Кто-то зажег свечу, она сказала «спасибо». – Так… тут написано вот что: «…в Виллирене. В дальнейшем, став свидетелем нападения иного мира на наш, я был поставлен перед необходимостью принять решение. Я, Бринд Латрея, командир Ночной Гвардии, а также главнокомандующий армией империи, отныне освобождаю армию – вернее, то, что от нее осталось, – от данной вам присяги. Мы больше не признаем вашей власти и власти ваших преемников. С целью построить новое будущее, оправиться от понесенных нами потерь и заключить с пришельцами военный союз, который позволит нам вести будущие войны, мы будем служить императрице Рике, свергнутой вами с престола. Принятое мной решение мотивировано не политическими соображениями, но насущной необходимостью защиты Бореальского архипелага». – Арта подняла голову и сказала: – Больше я ничего разобрать не могу, остальное залито кровью.

– Значит, вот почему Уртика убил себя, – подумал вслух Кейли. – У него ничего не осталось. Ни города, ни армии, ничего.

– А тут еще Кейвсайд занял половину Виллджамура, так что он и оглянуться не успел.

– Он поступил как трус, по-моему, – буркнул кто-то.

– Не думаю, что на этом все кончилось… – Привлеченная чем-то на улице, Шалев медленно подошла к окну, и ее лицо на мгновение осветили какие-то вспышки.

«Что это, неужели молния?» – удивился Кейли.

– Никогда не видела такой мощи, – выдохнула Шалев. Могучие столбы фиолетового света ударили вдруг ввысь, шаря по небу над крышами. – Сила просто потрясает. Что это?

Остальные обступили ее и тоже уставились в окно. Ветер и снег сотрясали раму, когда город у них на глазах вздрогнул. Стоя неподвижно, Кейли почувствовал, как покачивается под ногами пол.

– Что это, гроза? – предположила Арта.

– Нет, – сказала Шалев. – Нет, я узнаю этот свет. Опытному культисту довольно одного взгляда, чтобы опознать энергию древних, – кто-то воспользовался ею сейчас так же, как делаю я, когда активизирую реликвии.

– Может, там группа культистов, – сказал Кейли.

– Нет, братишка, – был ответ Шалев. – Так даже целый отряд не сможет. На Исле разгоняют облака, пользуясь лишь сотой долей энергии, которая задействована сейчас.

Они с ужасом смотрели, как рушатся вдали дома и складываются мосты.

– Там наши братья и сестры, – в ужасе выдохнула Арта.

Кейли повернулся к Шалев. Пока анархисты контролировали ситуацию и у них был план, он спокойно плыл по течению, с радостью участвуя во всех их затеях. И вдруг его обожгло понимание того, что под этими завалами – люди, его сестры и братья из Кейвсайда.

– Надо что-то делать, – буквально взмолился он, и Шалев взглянула на него, пораженная глубиной его переживания.

И положила ему на плечо руку.

– Я постараюсь.

Лан так долго несла Фулкрома на плечах, пока они той же дорогой выбирались из Балмакары, что у нее заболело все тело и ей пришлось передать свою ношу Тейну. Вчетвером они шли темными, богато украшенными залами, в высокие окна которых постепенно вливался слабый утренний свет. Ненадолго задержались у джорсалирской молельни, где Лан отыскала сосуд со святой водой. Пока Тейн и Вулдон караулили, она вытерла Фулкрому кровь с лица, ища других повреждений. Ничего страшного не обнаружилось, и ей сразу стало легче. Огузок его хвоста они перевязали чистой тканью – ничего, скоро заживет. Он молчал, пока она проводила осмотр, глядя на нее благодарными глазами.

Выходя на улицу, Вулдон сообщил страже, что офицер инквизиции ранен в бою и что положение усугубляется. Как ни странно, ему поверили – солдаты кинулись внутрь, деловито вынимая мечи из ножен, пристегивая щиты и опуская головы с таким видом, как будто действительно собрались сражаться.

«В такое время, как сейчас, поверишь во что угодно».

Снег перестал, ветер стих, но тише не стало: с нижних уровней продолжал доноситься грохот рушащихся построек, крики.

– Куда теперь? – спросил Тейн.

– Прежде всего, – отозвался Фулкром, – поставь меня на землю, я хочу попробовать пойти самостоятельно.

– Будет быстрее, если мы тебя понесем, – ответил Вулдон.

– Дайте мне попробовать, – уперся Фулкром. Тейн опустил его на ноги, а Лан тут же поспешила к нему с другой стороны, для опоры. – Ноги совсем затекли, – пожаловался Фулкром. – Надо размяться и найти новый баланс, без хвоста.

Постепенно с его лица исчезла гримаса – то ли он привык к боли, то ли она его отпустила. Небо над их головами стало винного цвета, тут и там сиреневые и фиолетовые вспышки обрисовывали странные контуры облаков.

Вулдон и Тейн вышли на обзорную площадку, Фулкром при поддержке Лан поковылял за ними. Им открылась панорама города, одна половина которого еще сохранила свои архитектурные красоты в целости, зато на месте другой половины зияла огромная брешь, поглотившая башни, шпили, мосты и черепичные крыши.

Половина Виллджамура перестала существовать. Никто из них не находил слов.

Фиолетовые вспышки продолжали превращать строения в груды щебня.

– Это тот чокнутый культист, – сказал Вулдон.

– Надо было попытаться его остановить, – буркнул Тейн.

– Вряд ли у нас вышло бы, – отозвался Вулдон. – Лежали бы сейчас там, под кучей камней, да и все.

– Глядите! – Лан указала на Астрономическую башню, по-прежнему сверкавшую нетронутыми гранями на уцелевшей половине города.

Луч белого света ударил в этот миг с ее вершины в небо, подсвечивая тучи, обращая их в структурированный водоворот, разбрасывая полосы яркой белизны по всему небу.

– Неужели у него вышло? – прошептал Вулдон.

– Можно нам как-нибудь туда добраться? – громко спросила Лан.

Тейн внимательно посмотрел сначала вниз, потом вдаль, оценивая потенциальный маршрут.

– Похоже, что нигде поблизости никаких боев нет. Наверное, тот парень, который разрушил половину Виллджамура, прихватил заодно и всех бойцов.

– Вот это потери так потери, – сказал Вулдон. Масштабы жестокости и насилия потрясли, кажется, и его.

– Ульрик, – напомнил Фулкром. При свете дня он выглядел куда лучше. – Нам не понять, что именно он затеял. Но теперь, когда половина города лежит в развалинах, будущее, кажется, за ним.

Глава тридцать седьмая

Количество жертв и разрушений нарастало до тех пор, пока вокруг не осталось ничего, что могло бы так или иначе послужить им препятствием. Неужели и теперь Дартун не успокоится?

Немые и изможденные члены ордена Равноденствия ковыляли по улицам, которых еще не коснулась его беспримерная ярость. Верейн было уже все равно. Лишь бы все скорее кончилось.

У нее сильно болели ноги и совсем не осталось сил, но она каким-то чудом все шла и шла вперед. Все они уже не раз поскальзывались на льду и падали то ничком, то на спину. Образы другого мира то и дело вспыхивали в ее сознании, без всякой связи друг с другом и с происходящим; в полном недоумении она оглядывала своих спутников, не зная, кто они и почему здесь. Откуда такая забывчивость – только ли от усталости? Издали она слышала топот ног, голоса, крики, шум боя, но у нее не осталось энергии даже задаться вопросом, что там происходит.

Она брела вперед машинально, бездумно, как те немертвые, которых когда-то порождал своими технологиями Дартун.

Уровень за уровнем, улица за улицей, они наконец вышли на просторную платформу перед… этой, как ее… Балмакарой, огромной императорской резиденцией. Ее устилали трупы, взошедшее солнце пририсовало каждому длинную тень.

– Да, – сказал Дартун. – Да, это место нам как раз подойдет.

– Для чего? – раздался чей-то голос. Она не узнала ни голоса, ни человека, кому он принадлежал.

Дартун вдруг ссутулился и забормотал что-то – не им, членам ордена Равноденствия, а кому-то еще, хотя платформа, казалось, была пуста. Вдруг он подскочил к одному из своих последователей и схватил его рукой прямо за горло: тот был слишком изможден, чтобы сопротивляться, и лишь беспомощно царапал ему запястье.

Дартун погрузил свои пальцы культисту прямо в шею, отчего тот сразу обмяк, и принялся сдирать с него кожу, начиная с головы. Вскоре на ее месте оказался какой-то причудливо изукрашенный предмет, лишь отдаленно напоминающий человеческую голову; по ней змеились во всех направлениях дорожки фиолетового света. Дартун продолжал озабоченно сдирать кожу с торса; куски плоти шмякались на камни, лужа какой-то черной жидкости – не крови – натекла у ног. Потом Дартун проделал то же самое с другими: деловито освободил их от не нужной им больше плоти.

Получившихся металлических болванов он выстроил в круг, напоминающий примитивную изгородь, и так они и стояли, а между ними время от времени пробегали фиолетовые разряды.

Наконец он подошел к Верейн. Она не плакала, не кричала, хоть и знала, что ее ждет.

– Значит, вот чем мы для тебя были? – выдохнула она. – Контейнерами для транспортировки этих… как они…

Дартун на миг словно увидел в ее глазах связь с чем-то давним, со своим былым «я», но узнавание тут же сменилось холодным, невозмутимым взглядом, присущим ему с тех пор, как они покинули Врата, и он сказал:

– Когда-то ты значила для меня больше, Верейн, но с тех пор многое изменилось; у нас появилась более значительная цель.

– В том мире ты продал свою душу. Не знаю, для чего тебе это понадобилось, но теперь давай кончай с этим скорее.

– Я любил тебя, – сказал Дартун. – Надеюсь, ты это понимаешь. Вас все равно убили бы. А я вас спас, я продлил вашу жизнь, пусть и не надолго.

Верейн даже фыркнула от возмущения.

– Тебе ли говорить о любви? Что ты о ней знаешь?

– Я знаю, – продолжал он, – что любовь иногда требует от нас пожертвовать собой.

Последнее, что она видела в жизни, был его надвигающийся силуэт, его руки, тянущиеся к ее лицу; наконец ее голова запрокинулась – и настало долгожданное, выстраданное забвение…

– Что это еще за чертовщина? – спросил Вулдон. Рыцари стояли у подножия Астрономической башни и глядели вдаль, на Балмакару.

Мощный столб фиолетового света, заслонив собой резиденцию, вытянулся от земли до неба и с грохотом врезался в облака. На земле образовался смерч – он кружил, набирая силу, поднимая в воздух обломки кладки и отдельные камни, взметая их все выше, с шумом унося в небо.

Раздался треск, как будто разрывали полотно, – точно лопнула сама ткань мироздания. За низкими тучами показался силуэт, похожий на огромную опухоль в небе. Его край показался из-за туч.

– Черт меня подери! – выдохнул Вулдон.

Тьма закрыла небо над Виллджамуром.

Черная каменная поверхность, простиравшаяся далеко за пределы города, медленно опускалась на него с небес, – вот она подошла так близко, что коснулась верхушек оборонительных башен императорской резиденции. Тогда же стало ясно, что это не просто поверхность, но нечто большее: не летучий остров, а остров с городом – на темной поверхности парящей скалы были ясно видны целые улицы и даже отдельные дома на них, причудливых пропорций, с барочными завитушками.

Кейли первым вырвался из столба фиолетового света и понесся вниз по улицам города, изо всех сил работая ногами и руками. На бегу он врезался в угол дома и только тогда, оглушенный ударом, обернулся посмотреть, успели ли остальные, – нет. Их тела уже несло по часовой стрелке вверх, затягивая в магический водоворот.

Кейли был беспомощен. Его братья и сестры были обречены на гибель, а он мог лишь стоять и смотреть – да, вон и Шалев с ними. Он, единственный из отряда, отправившегося убивать Уртику, остался в живых. Никто больше не знает, что произошло.

Кейли никому не расскажет о том, как Шалев сорвалась в Балмакаре. Император мертв, вот что главное, и никто, кроме него, при этом не присутствовал. Всем, кто захочет слушать, он поведает о том, как Шалев убила Уртику. Он позаботится о том, чтобы ее имя стало легендой.

Справившись с эмоциями, он повернулся и снова кинулся бежать.

Навстречу ему попалась кучка людей: они стояли на улице столбами и смотрели разинув рты; он закричал им, чтобы они уходили. Одни послушались, но другие словно оглохли, так что он просто врезался в них с разбега и растолкал в разные стороны.

Солдаты и кейвсайдеры, воевавшие друг с другом, опустили оружие и, все как один, вытянули шеи, рассматривая огромное нечто, опускавшееся на Виллджамур.

Лан с трудом поднялась на башню Астрономов и, едва переводя дух, перевалила через карниз на крышу. Огляделась и сразу увидела Ульрика: скрючившись, он сидел посредине. «Нет, это не он». Что-то было не так. Во-первых, Ульрик никогда не носил синего плаща с капюшоном, а во-вторых, у него не было привычки сутулиться так, как это существо на крыше.

– Эй? – робко окликнула Лан, но незнакомец на крыше остался недвижим. Тогда она подошла ближе и увидела у его ног раскрытые книги. Где же Ульрик?

Не дойдя до незнакомца нескольких футов, она остановилась – от него несло кислой вонью. А еще он совершал какие-то мелкие, суетливые движения, которые показались ей странными. Тут он повернул голову в ее сторону, и она ахнула. Человек встал, возвысившись над ней всем своим многофутовым ростом, с его лица – наполовину из кости, наполовину из металла – на нее глядели человеческие глаза.

– Кто ты? – выдохнула Лан. – Это… это Ульрик тебя вызвал?

Незнакомец задумчиво склонил голову набок, словно вспоминая, как общаться при помощи слов.

– Я… фра Меркури.

Его голос был неестественно тих и приятен, и это ее удивило. Зачарованная его взглядом, она шагнула ближе. И увидела, что странное лицо под капюшоном действительно состояло из двух половин – одна была сделана из серебра с вправленными в него мелкими драгоценными камешками, а другая была не то чтобы совсем голая кость, просто кожа так плотно обтянула череп, что больше обнажала, чем скрывала его.

– Где Ульрик?

При этих ее словах фра Меркури поморщился и указал на книги.

– Я не понимаю, – сказала Лан. И добавила: – Он говорил о тебе так, точно ты бог. Ты бог?

– Бога нет, – отвечал фра Меркури. – Есть лишь то, что создал я. – Закрывшая небо масса приближалась, и фра Меркури поднял руку. – Мы должны убежать раньше, чем… – тут он произнес слово, которого Лан не разобрала, – наполнит город выродками.

– Я должна опустить Ульрика вниз, мы будем эвакуировать город.

– Мне нужно время. Это не должно было случиться так рано. – Его жуткое двойное лицо с яростью смотрело на аномалию в небе. Шпили города уже крошились под ее натиском, когда сверху вдруг посыпались какие-то предметы – нет, живые твари – и, хлопая крыльями, полетели зигзагами вниз, к земле.

– Ладно, мы тебя отсюда вытащим. – На спасителя мира незнакомец как-то не тянул, и Лан была слегка разочарована. Нагнувшись, она сложила книги Ульрика в валявшийся рядом мешок. – Слезть с башни сможешь?

Фра Меркури издал звук, чем-то похожий на смех. Он шагнул к ней, взял ее за плечо и…

…они оказались на земле рядом с башней.

– Вы откуда взялись? – испугался Вулдон. Фулкром медленно обернулся и с изумлением посмотрел на них, а Лан шагнула к нему. Она объяснила им, кто этот незнакомец и что Ульрик исчез. Тейн обошел фра Меркури кругом, принюхиваясь, а Вулдон подошел ближе. Никто не знал, как себя с ним вести, а Лан и вовсе была разочарована после всех тех мучений, которые она претерпела, чтобы доставить Ульрика и его книги на крышу.

Ближайшие строения рушились. Крики людей оглушали. Сверху спускался столб света, в нем порхали сонмы уродливых созданий.

– Нам надо идти, – объявил фра Меркури.

– Нет, – сказал Вулдон.

– Пошли, – тянул его Тейн. – Надо смыться отсюда раньше, чем город окончательно рухнет.

– Я создан для того, чтобы спасать людей, – ответил Вулдон спокойно. – И пока рядом есть те, кто нуждается в моей помощи, я никуда не пойду.

– Он прав, – поддержала его Лан, а на умоляющий взгляд Фулкрома ответила: – А что? Конечно, он прав. Я помню, мы говорили, что уйдем отсюда, но скажи честно: разве ты сможешь потом жить с таким грузом на совести?

– Какая чушь! – заявил Тейн.

– К тому же я вас только задержу, – сказал Фулкром.

– А мы сделаем так: Фулкром, ты поведешь этого друга Ульрика прочь из города.

– Хорошо, – согласился румель. – Ульрик говорил, он обладает силой и может помочь, так что придется нам позаботиться пока о его целости и сохранности, чтобы проверить, правда ли это. Но, Лан, ты уверена, что поступаешь правильно?

Лан кивнула. Как ей было объяснить ему, что, став Рыцарем, она обрела в жизни новую цель и смысл, неведомые ей прежде?

– На берегу, в полумиле от города, есть деревня, – сказал Вулдон. – Называется Виллриит. Встретимся там, когда тут закончим. – И он подробно объяснил всем, как туда пройти, хотя Фулкром и так знал маршрут.

Лан шагнула к Фулкрому, обняла его и коснулась губами его губ, а потом они прижались лбами друг к другу, и она закрыла глаза. Но вот она оторвалась от него и передала ему мешок с книгами Ульрика.

Лан глядела вслед Фулкрому и фра Меркури, который шел, переставляя негнущиеся ноги, словно механический. Тейн помешкал меж ними с минуту и со словами:

– Им ведь тоже понадобится защита, – припустил вслед за этими двумя.

– Эгоист проклятый, – сказал Вулдон, но Лан была рада, что он с ними.

Вулдон и Лан действовали наобум. У них не было ни плана, ни стратегии; главное для них было – помочь как можно большему числу людей выбраться из города. Рядом были тоннели и хорошо знакомые маршруты, так что им оставалось только направлять туда граждан, пока удерживаются подземные ходы.

Вокруг, куда ни глянь, метались люди. Ветер нес тучи пыли от рухнувших зданий, видно было плохо. Люди бежали в этой пыли, не выбирая дороги; время от времени раздавался громкий оклик – это кто-нибудь из солдат пытался установить подобие порядка. Люди с ужасом смотрели на мосты, которые рушились на них с неба. Тяжелые обломки падали на землю, то, что полегче, подхватывал ветер.

Кто-то догадался звонить в колокола у входов в тоннели, чтобы гражданам было легче находить их в облаках пыли.

– А где же дети? – спросила Лан. – Я вижу одних взрослых.

– Надеюсь, они уже внизу, – ответил Вулдон. – Если мой план сработал и жрец не ошибся.

Кейли вдруг отчаянно захотелось стать ребенком. Оказаться бы снова рядом с тетушками, и пусть бы они баловали его, рассказывали ему сказки и разные истории, как раньше, – все, что угодно, лишь бы подальше от этого хаоса. Сеть анархистов, вероятно, рухнула, – по крайней мере, никого из своих знакомых он не нашел.

Он замер: вокруг бушевала паника, неведомые существа падали на Виллджамур с неба. Ему попалась доска объявлений со старым рисунком МифоТворца, он поневоле задержал на нем взгляд, – хотя он и не знал всей истории целиком, но картинки, такие знакомые и привычные, успокаивали. Вдруг откуда-то подбежала девчушка, маленькая, светловолосая.

– Эй, это старая; говорят, что за углом, у таверны, есть новая и что всем детям надо обязательно ее увидеть, только я… боюсь идти туда одна. А где все мои… я не знаю.

Кейли уже хотел было отпустить какое-нибудь замечание насчет ее акцента, как вдруг рядом что-то грохнуло. И почти тут же откуда-то появилась жуткого вида тварь – получеловек, полузверь, с двумя рогами. Люди завизжали, когда тварь бросилась к ним.

– Я пойду с тобой, – сказал Кейли. «Сестра». И он взял девочку за руку и повел по улице. Они повернули за угол и там, в конце странно пустынной площади, увидели таверну, на двери которой действительно белел листок.

Ветер яростно толкал Кейли и девочку в спину, когда они наконец подобрались к листку, края которого отчаянно хлопали.

– Читать умеешь? – спросил свою маленькую спутницу Кейли.

Девочка кивнула и начала читать вслух. И тут же, прямо на глазах, погрузилась в подобие транса.

– Подземелье, – повторяла она шепотом снова и снова. Кейли поглядел на картинки и увидел, что они сплошь покрыты какими-то странными знаками.

Тут девочка с неожиданной силой потянула его за руку, увлекая за собой по улице так целеустремленно, как будто чутьем знала путь, что было особенно странно, ведь совсем недавно она даже дорогу одна переходить боялась. На углу, у мясной лавки, был старый лестничный колодец, и она бормотала, таща Кейли к нему:

– Подземелье, подземелье…

Они спустились под землю, Кейли услышал впереди голоса – не один, не два, не десять, а много, сотни, а может, тысячи; ничего подобного он не знал с тех пор, когда чуть не весь Кейвсайд стекался послушать только что появившуюся у них Шалев.

– Где мы? – спросил у девочки Кейли, но она не ответила, продолжая твердить то же самое, пока город кипел и бурлил над ними. Кейли скользил там, где в тоннеле застыла затекшая сверху вода, рукой отталкиваясь от стены в нужном направлении. Здесь, в относительном покое, он вдруг понял, как сильно устал, – он ведь не спал всю ночь и все утро. Наконец впереди показалась целая вереница детей с факелами. Они были в старом эвакуационном тоннеле, под высоким сводчатым потолком, кругом сильно воняло канализацией. Какие-то взрослые кричали, пытаясь упорядочить движение ребятишек, но те не слушали.

Все дети шепотом твердили одно:

– Подземелье, подземелье…

Кейли выпустил руку своей девочки и сквозь толпу пробрался к одному из взрослых.

– Эй, мистер, что за чертовщина тут творится?

– Придержи язык, пацан, – рыкнул тот и снял капюшон, открывая обритый череп. – Вообще-то, не знаю. Я повел своего младшего глянуть на картинки этого, Мифика…

– МифоТворца, – поправил Кейли.

– Ну да. А он рядом с ней как с ума спятил, потащил нас всех сюда. Я сначала не хотел: там, наверху, война и все такое, а он как давай визжать – пойдем, и все тут! Ну, пришли, а тут – вот… – И он жестом указал на тоннель, заполненный детьми, марширующими в одну сторону.

– Что ты хочешь сказать? – спросила Лан. – Ты что-то придумал?

– МифоТворец, – отвечал Вулдон.

– Ну и что с ним?

– Это я рисовал. Я его придумал. Потом жрец показал мне, как при помощи кое-каких символов можно контролировать разум людей. Я сразу почуял, что тут будет хреново, – правда я и не думал, что до такой степени, – вот и решил убрать детей куда-нибудь подальше, в безопасное место. И попросил у Ульрика совета, как это лучше сделать.

Лан не знала, что и сказать.

– И как, сработало?

– А ты много детей тут видишь? – вопросом на вопрос ответил Вулдон.

И они продолжали двигаться по улице, направляя людей к тоннелям. Каждое рухнувшее здание, попадавшееся им на пути, они осматривали в поисках пострадавших. Где можно было, извлекали людей из-под обломков. И везде по городу бродили теперь странные твари – непонятные, с двумя, тремя, пятью, девятью ногами, или глазами, или крыльями. Их посылали с темной штуки сверху, которая висела над городом.

Эти твари нападали на горожан – пока не вмешались Вулдон и Лан.

Вулдон поднял с земли брошенные солдатские мечи, один для себя, другой перекинул Лан. Когда она поймала клинок, ее товарищ уже рубился с одной из тварей, дав полную волю своей силе и ярости. Лан бросилась к нему; способность ходить по воздуху подарила ей неоценимое преимущество в этом бою. Она успевала зарубить спускавшихся в колонне света тварей раньше, чем те достигали земли. Их кровь заливала все кругом, включая людей, бежавших к укрытиям.

Весь следующий час Лан и Вулдон двигались вниз по городским улицам, с третьего уровня на второй, по направлению к внешним стенам, одолевая встававших у них на пути чудовищ непонятного облика, направляя людей в безопасное место. Тем временем верхние уровни Виллджамура уже перестали существовать. Гигантские городские ворота стояли настежь; их словно разорвало на куски некоей превосходящей силой, и Лан со своего места видела поток людей и румелей, устремившихся из них наружу, в лагерь беженцев, навстречу ветру и снегу; некоторые ехали верхом, но в основном шли пешком.

– Вулдон, – обратилась она к товарищу, когда в битве наступило затишье, – а что будет, когда мы выйдем из города? Нам ведь придется и там отводить людей в безопасное место. Представь, их же будут десятки тысяч.

Вулдон только пожал плечами.

– Подумаем об этом, когда выберемся.

– Лучше бы нам пойти к ним прямо сейчас, – сказала Лан. – Смотри.

На город медленно планировали все новые и новые твари; спустившись, они начинали свое шествие по улицам, оставляя за собой реки крови. Самые экзотические гибриды, каких Лан видела в цирке, и в сравнение не шли с этими монстрами по чудовищности форм. Но были среди них и другие существа: наподобие румелей, только красные, они были одеты в невиданную военную форму и размахивали мечами.

– Здесь больше некому помогать, – пояснила она. – Нам пора уходить.

Вулдон замешкался на мгновение, она продолжала подзуживать его:

– Моя тяга помогать людям не меньше твоей, Вулдон. Но ты посмотри, от города ведь ничего не осталось. А людям за стенами нужна наша помощь.

Солнечный луч позолотил толпу впереди, и она двинулась к ним.

– Идем, Вулдон.

Громадный Рыцарь все же пошел за ней, но тут же бросился в сторону – там, возле бывшего ювелирного магазина, сине-зеленая трехногая многорукая тварь напала на женщину с тремя детьми и прижала их к стене. Страшная, зубастая, она была раза в два выше обычного человека. Женщина прижала к себе ребятишек, зажмурилась, видимо готовясь к смерти. Но Вулдон успел вовремя: на бегу он плечом толкнул тварь под колено, кубарем бросился ей под ноги, и та, потеряв равновесие, с грохотом и стоном упала.

Лан подбежала тем временем к женщине и стала умолять ее с детьми следовать за ней. Уводя их в безопасное место, она оглянулась и увидела, как из-за угла выскочил еще один монстр и, злобно распялив зубастую пасть, кинулся на Вулдона, который сражался в это время с первой тварью.

Вдвоем они насели на Вулдона. Рыцарь отбивался, как мог, но они оказались проворнее. Из-за мельтешения их толстых ног она не уследила, как это случилось, но в какой-то миг Вулдон оказался лежащим на земле ничком, а его меч был отброшен в сторону.

Ахнув, она замерла на месте, женщина и дети побежали дальше без нее. Один из монстров попятился, поднял громадную лапу и наступил на Вулдона: кровь лужей растеклась вокруг него. Его тело было изломано. Лан бросилась было на помощь, но тут появились новые твари – на трех, четырех, пяти ногах, с толстыми, искрящимися шкурами. Они накинулись на Вулдона, разинув пасти, длинными зубами принялись рвать его на куски, сплевывая в сторону мясо. Лан затошнило, она хотела отвести взгляд от этого ужаса, но не могла. Тогда она попятилась, зная, что спасти Вулдона уже невозможно.

В наступившей за этим тишине она услышала голоса – два краснокожих румеля отдавали приказы зубастым тварям.

Обливаясь слезами, она бросилась вдогонку за женщиной с детьми и, догнав их, не сразу поняла, что теперь не она помогает женщине, а та ей. Обняв Лан одной рукой за плечи, женщина вела ее к людям, шепча в то же время какие-то слова утешения.

Они вышли на широкую улицу – магистраль, которая в прежние времена вела в город и из города. Все пространство между трех-четырехэтажными зданиями было запружено людьми: богатые и бедные, хорошо одетые и не очень, они шли, унося на спинах, в руках, а кто и увозя на тачках, пожитки, какие успели захватить с собой. Многие кричали, почти все плакали, шум стоял оглушительный. За спинами беженцев продолжалось разрушение Виллджамура.

Во всем городе не осталось ни одного целого моста. Кое-где на краях разъединенных провалами пролетов еще стояли люди и махали руками, взывая о помощи. Некоторые прыгали вниз, чтобы спастись от настигавшего их кошмара. То и дело раздавались пронзительные крики. Контрапунктом к ним тяжко вздыхали, оседая, рушащиеся вдалеке дома. Над ними тут же вставали клубы пыли, со стороны казалось, что город горит. И все это время парящий над ним остров продолжал извергать столбы фиолетового света, в которых на верхние уровни опускался десант чудовищ.

«Виллджамура больше нет».

Но из хаоса возник порядок. Лан с удивлением наблюдала, как люди, еще недавно сражавшиеся на стороне анархистов, помогали своим бывшим врагам. Они поддерживали их словом и делом, направляли, вели. Они организовывали группы, которые расчищали завалы на улицах и возле ворот, мешавшие беженцам пройти. Стариков сажали на лошадей, по двое, а потом провожали через толпу вперед. Солдаты, позабыв о ничего не значащих теперь приказах начальства, бок о бок с анархистами, как могли, избывали общую беду.

Вдруг между солдатами корпорации Шелби и отрядом местной милиции завязалась драка. В чем там было дело, Лан не поняла, – похоже, солдаты Шелби отказывались помогать в эвакуации жителей, поскольку это не оговаривалось в их контрактах, а помогать другим просто так они были не обучены. Хмурые, они тесным отрядом пролезли в ворота, никого не защищая и не охраняя.

Лан прошла мимо них. Ее путь лежал через разбитые огромные ворота, почернелые и оплавленные по краям, мимо могучих крепостных стен, из-за которых уже тянуло вонью человеческих отходов из лагеря беженцев. Люди двигались большей частью в одном направлении: вдоль по прямой как стрела дороге, но некоторые отделялись от основного потока и маленькими группами шли наперерез, через тундру. А еще кругом были дети, очень много детей.

Лан чувствовала себя так, словно оставила в погибшем городе часть себя, часть своей способности помогать людям. Она повернулась и пошла в направлении Виллриита, молясь про себя, чтобы Фулкром был там: ведь больше после катастрофы у нее ничего не осталось.

Глава тридцать восьмая

Деревушка, прежде насчитывавшая едва сто человек, стала расти как на дрожжах, когда через нее устремился многотысячный людской поток.

Дождь со снегом шел на побережье не так, как в городе. Более теплый береговой бриз нес его почти горизонтально, придавая дождю привкус морской соли; с одетых в вощеные плащи, укутанных в меха и теплые шали людей текла вода, грунтовая дорога под их ногами и копытами лошадей быстро превращалась в реку непролазной грязи. Деревушка из двух улиц – если их можно было так назвать – внезапно оказалась в осаде. Местные жители не могли выйти за дверь, столько там было теперь народу, и смотрели на происходящее из окон – кто с отчаянием, кто с яростью. Над пляжем носились и кричали чайки, волны с шипением набегали на песок.

После полудня вдруг показалось солнце и нарисовало в небе несколько радуг. За спинами беженцев лежал разрушенный Виллджамур, а над ним в небе висела каменная глыба – висела сама по себе, не поддерживаемая ни цепями, ни колоннами, – даже глазам не верилось. Каждый раз, видя, как рушится, оставляя по себе клуб дыма, очередной фрагмент города, Фулкром молился – хотя до этого считал себя нерелигиозным – о том, чтобы Лан с Вулдоном уцелели.

– Какой у нас план? – спросил Тейн.

«Хороший вопрос», – подумал Фулкром.

Кто-то узнал в нем следователя, и, сколько Фулкром ни отнекивался, объясняя, что ушел из Инквизиции, новость быстро распространилась, и десятки людей стали ждать от него указаний.

Фра Меркури, шедший от него чуть поодаль, тщательно кутался в плащ, скрывая свой необычный вид. Фулкром особенно не хотел, чтобы его фигура вызвала какие-либо подозрения. Ему нужно было расспросить его о том, что он собирался делать, – если, конечно, это окажется возможным. Но не сейчас, после, когда найдет Лан.

У входа в деревню он нашел пустой ящик и взобрался на него, высматривая в толпе Вулдона, который обычно возвышался над окружающими на целую голову; но видел только бесконечную череду несчастных человеческих лиц – большинство из этих людей только что потеряли родных и любимых, все утратили дома.

Их было много, очень много; одни плакали, других била нервная дрожь, лица третьих ничего не выражали.

Так он простоял долго, не меньше часа, а все его тело ныло от недавних побоев. Большая открытая рана на бедре тоже не давала о себе забыть, и, хотя Фулкром знал об опасности заражения, сделать ничего было нельзя – поблизости не было ни лекарств, ни лекарей, ни культистов. Фра Меркури, видимо заметив, что Фулкрому больно, внезапно подошел ближе, его чудно́е половинчатое лицо показалось из-под капюшона. Выделявшиеся на нем живые человеческие глаза, казалось, не имели возраста. Он нагнулся над больной ногой Фулкрома, и тут же между их умами установилась какая-то связь, едва ощутимая для румеля. Щелчком пальцев фра Меркури разорвал ткань, покрывавшую ногу румеля, обнажил изуродованную плоть. Не прошло и минуты, как пальцы пришельца уже трудились над ней, двигаясь с невероятной скоростью. Не имея под рукой ничего, кроме собственной кожи, он как-то залатал рану, а потом приложил к ней горячую ладонь, словно обеззараживая ее, но румель ничего не почувствовал. Затем рука отодвинулась, и под ней оказалось совершенно целое бедро, такое, каким оно было прежде, до ранения.

– Это же чудо, – сказал Фулкром, облачка пара от его дыхания закружились перед ним в воздухе.

Ни слова не говоря, фра Меркури отошел в сторону и снова стал неподвижен.

– Тейн, – сказал Фулкром, – пройди, пожалуйста, немного назад, посмотри, не видно ли там Лан.

– Ладно, – ответил Тейн и ужом скользнул в толпу.

– Не надо! – раздался знакомый голос. Тейн обернулся и увидел Лан.

Фулкром слез со своего ящика. Он сделал это осторожно, ожидая боли или еще каких-то неприятных ощущений в раненой ноге, и когда ничего подобного не случилось, он от напряжения поскользнулся и упал в грязь на одно колено. Лан подошла к нему, криво усмехаясь.

– Рановато для предложения руки и сердца, как по-твоему?

Она помогла ему встать и тут же крепко обхватила его обеими руками. Сердце Фулкрома сильно билось. Так бы и стоял, прижимая ее к себе, и не отпускал никогда. Щеки у нее были холодные, никакой верхней одежды не было – одна потрепанная рыцарская форма. Тейн раздобыл где-то шаль и накинул ее на плечи Лан – Фулкром благодарно кивнул, встретившись с ним взглядом. Так они стояли не меньше минуты.

Первым заговорил Тейн.

– Где Вулдон? – спросил он.

Лан склонила голову и не ответила.

– Он что, еще там? – продолжал настаивать Тейн.

– Позже, – сказал Фулкром и предостерегающе поднял руку.

Тут все обернулись, услышав страшный грохот вдали, и увидели столб пламени на месте Виллджамура, хотя что за снаряд вызвал столь мощное возгорание, никто понять не успел. Облака над городом рассеялись, и земляная глыба в небе была видна во всей своей красе.

Жуткое это было зрелище: парящий в небесах каменистый остров ощетинился черными шпилями, вокруг них летали какие-то существа – громадного, должно быть, размера, подумал Фулкром.

– Да помогут нам боги. Эта летающая крепость – она тронулась с места, клянусь, я видел. Она огромная и движется очень медленно, вот почему это незаметно, но ее положение в небе поменялось, честное слово.

Фра Меркури настойчиво тянул Фулкрома за рукав, отрывая его от Лан.

«Боги не помогут. Зато я могу помочь. Нам надо поговорить». Слова рождались в сознании Фулкрома как будто сами собой. Он кивнул.

– Идем.

Они отошли к ближайшему строению – одноэтажному деревянному домишке, крашенному ярко-зеленой краской. Перед домом был убогий палисадник, полный мертвых и умирающих цветов, и крылечко. Все четверо поднялись по ступеням, Фулкром заколотил в дверь.

Ответа не было, тогда Лан подошла ближе и выбила дверь пинком. Из-за стола им навстречу с ругательствами поднялся крепкий жилистый мужчина – наверняка рыбак.

– Инквизиция Виллджамура, – объявил Фулкром и жестом приказал ему отойти в сторону. Тот послушно умолк и только стоял рядом, пока они занимали стол. Последним в хижину вошел фра Меркури.

Обстановка была скудной: круглый стол, несколько деревянных стульев, на стенах дешевые картинки с пейзажами и старое зеркало в железной раме, в углу – покрытая ржавчиной металлическая плита.

Осторожно опускаясь на стул, Лан обвела своих спутников взглядом и на невысказанный вопрос Тейна хмуро ответила:

– Вулдона больше нет.

– Не может быть! – ахнул Фулкром.

Лан кивнула.

– Он погиб, спасая какую-то семью. Мы уже шли к выходу. Я ничего не могла сделать. – И она опустила взгляд.

Фулкром положил ладонь ей на руку.

– Позже об этом поговорим.

Тейн сидел молча, потрясенный.

– Смерть – это еще не конец, – вдруг раздался голос фра Меркури. У него был непривычный акцент, а голос звучал напряженно, точно он считывал слова со стены, которая была где-то далеко от него. – Части его тела. Принесите их. Я починю.

– Кто или что ты такое? – не выдержал Фулкром. – Зачем жрец привел тебя сюда и где он сам?

– Жрец?

– Ульрик, – сказал Фулкром.

По лицу фра Меркури мелькнуло неясное выражение.

– Вы… «…не имеете понятия о том, кто я», – продолжал голос уже у Фулкрома в голове. «Интересно, а Лан слышит?» Судя по всему, она слышала.

«Виллджамур сильно вырос. А ведь он был деревушкой не больше этой, когда я покидал ваш мир. Ульрик привел меня сюда вновь целым и невредимым. Но сам попал в Книгу. Такова цена. Вы должны увести меня подальше отсюда. Поликарос будет двигаться».

– Что будет двигаться?

«Поликарос, в небе. Он будет двигаться. Будет гнаться за этими людьми. Он уничтожит их, а вместе с ними и вас. Но только не меня, нет, – я надеялся попасть на Архипелаг в более безопасном месте. Но из всех башен Пути жрец ухитрился выбрать именно ту, что в Виллджамуре, на который уже, по-видимому, готовился набег».

– Как ты неблагодарен к тому, кто тебя вызвал.

«Мое терпение кончилось!» Зеркало на стене треснуло, все переглянулись в страхе. «Отведите меня к вашим старшинам».

– Нет у нас никаких старшин. Если ты про начальство, то они все там – остались в городе. Насколько я знаю, император и весь Совет там.

«На востоке какое-то движение. Отведите меня туда».

– Мы мало что об этом знаем, – сказала Лан. – Где-то под Виллиреном была война, так писали в «Народном обозревателе», – туда, наверное, и услали бо́льшую часть солдат.

«Да. Ваши люди одержали победу. И встретили тех, кто может помочь. Народ, обожествляющий меня. Им тоже нужны союзники. Ваш бывший правитель жив».

– Уртика?

«Нет, женщина».

– Рика… – сказал Фулкром. – Что ж, это все меняет.

«Да. Нам надо идти, немедленно».

– Послушай, – отвечал Фулкром, – не сомневаюсь, что в своем мире ты важная фигура. Но тут, на дороге, на открытой местности, тысячи людей, многих из них, надо полагать, ночью ждет верная смерть. Если мы идем на восток, то и они с нами. Нельзя просто взять и бросить их здесь, на верную гибель от этой штуки. Очень возможно, что десятки тысяч чужих жизней для тебя сущий пустяк, зато для них жизнь – все, что у них осталось.

Взгляд фра Меркури настойчиво и стремительно метался от Лан к Фулкрому, от Фулкрома к Лан.

«Что ж, придется…»

Под темнеющим небом они выстроились на крыльце у входа в дом. Фулкром не сводил глаз с фра Меркури, который зигзагами метался в толпе беженцев, покуда не нашел центр.

– Что он собирается делать? – спросила Лан, вцепившись Фулкрому в руку повыше запястья.

– Понятия не имею, – отвечал тот.

Между тем фра Меркури завыл какое-то заклинание, земля затряслась. Фулкром свободной рукой ухватился за перила крылечка, а Тейн сделал несколько шагов вниз, поближе к подозрительному заклинателю.

Люди в центре деревни завопили не своими голосами, когда разбитая дорога, по которой они устало тащились, стала вдруг подниматься прямо вместе с ними. Одни в панике попрыгали с нее вниз, другие вцепились друг в друга. В центре начал подниматься вверх кусок земли. Вдруг раздался треск ломающихся досок: два деревенских дома распались на глазах, проваливаясь в водоворот фиолетового света; сама их материя, казалось, крошилась и расползалась и вдруг собралась снова в виде двух абсолютно круглых конструкций, которые оказались прямо под вытащенным из земли клином.

– Колеса, – догадался Фулкром. – Он создает колеса для перевозки этого сегмента.

Они потрясенно смотрели, как прямо перед ними из ничего, точнее, из частей окружающего мира возникал громадный экипаж: гора из земли и травы, не менее шестидесяти футов в ширину, где уже разместились около ста человек и которая легко могла принять и больше.

Фулкром сразу угадал назначение этого экипажа: с его помощью огромное число людей можно будет перевезти подальше от разрушенного города и, следовательно, от зоны влияния этого – как его там? – Поликароса. Конечно, при условии, что неуклюжую штуковину удастся сдвинуть с места.

Еще один кусок земли поднялся в воздух. Под него тоже встали деревянные колеса, затем еще и еще раз. Четыре земляных экипажа стояли друг за другом, заняв собой всю улицу.

– Как же они поедут? – спросила Лан.

Через пару минут она получила ответ. В поднявшейся кругом суматохе фра Меркури было не разглядеть, однако Фулкром увидел четырех всадников, которые вдруг поднялись над седлами и были сброшены в грязь. Коней – их было четверо – подвели к экипажам; они оказались ростом вровень с колесами.

И тут случилось новое чудо: животных окружил фиолетовый свет, они стали корчиться и одновременно расти, пока не превратились в настоящих чудовищ. Непомерно раздутые и неестественно мускулистые кони – один вороной и три серых – возвышались теперь над всей деревней, точнее, тем, что от нее осталось.

Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что будет дальше.

Фулкром наклонился к Тейну:

– Убери людей с дороги.

Тейн кивнул и бросился исполнять: он метался между людьми, выводя мужчин, женщин и детей буквально из-под копыт чудовищных животных, которые злобно лягались и топали. Раздались крики, двоих-троих несчастных все же раздавили. Людям хотелось и бежать, и остаться на месте: все понимали, для чего возникли эти огромные экипажи, но многие все же опасались за свою жизнь. К тому же в дело была замешана магия, в которой они ничего не понимали – так же как Фулкром. Тот, имея некоторый опыт работы с культистами, редко оперировал такими понятиями, как волшебство или магия, но творившееся на его глазах было совершенно необъяснимо и настолько не похоже на все виденное им прежде, что он просто не мог подобрать иного слова.

Появился фра Меркури, его речь сразу зазвучала у Фулкрома в голове. «Вот наш транспорт. Полагаю, тысячи на две его хватит».

– Этого мало, – сказал Фулкром. Лан смотрела на него. – Забрать нужно всех, – продолжал он. – Иначе нет смысла.

Похоже, что для фра Меркури это не было проблемой: он развернулся и снова нырнул в толпу, а прямо перед Фулкромом в тот же миг вырос чумазый парнишка – не взрослый, но и не ребенок.

– Чем могу помочь? – спросил Фулкром.

Тот покосился на Лан и спросил:

– А она меня арестует, если я скажу, что я анархист?

Фулкром дернул плечом:

– Сам ее и спроси.

– Арестуешь? – поинтересовался мальчик.

– Я занята, – ответила Лан с улыбкой. – А что ты хочешь?

– Я Кейли, – сказал парнишка. – А вы тут, похоже, главные.

Фулкром задумался над его словами, но спорить не стал. В конце концов, никто здесь, кроме него, не предлагал никаких решений.

– Сегодня ночью я был в Балмакаре, – продолжал парень. – С Шалев. Я был рядом с ней, когда она заколола императора. Мне просто надо было сказать об этом кому-то важному.

Вокруг них уже начинала собираться толпа – людей привлекли слова мальчика. Он повернулся к ним и стал громко рассказывать, что делали ночью анархисты; в толпе поднялся ропот.

«Ради чего это нужно было делать?» – подумал Фулкром. Сейчас главным было спасти людей.

– Ты хочешь помогать, Кейли, или тебе просто нужно урвать свой кусочек власти?

Кейли резко повернулся и сплюнул на землю.

– Власть мне не нужна.

– Хорошо. Тогда, если здесь есть кто-нибудь из твоих друзей-анархистов, собери их. Военных отправляйте ко мне. У ваших людей есть опыт создания и поддерживания связи – займи их чем-нибудь полезным, да еще скажи им, что мы теперь все беженцы. Виллджамура больше нет, а нам надо срочно покинуть его окрестности. Больше тебе скажу – вон та штука в небе истребит нас всех до одного, если мы будем медлить. Возвращаться нам некуда.

– Ты что, хочешь, чтоб мы пешком по льду пошли, что ли? – спросил парень.

– Нет, – отвечал Фулкром, оглядывая собравшуюся толпу. – Нет, это настоящее самоубийство. А мы сделаем вот что.

Десять лошадей ростом с самую высокую городскую башню всю ночь везли гигантские земляные платформы по тундре. Когда копыто животного в очередной раз ступало на землю, раздавался тяжкий гул, от которого сотрясалась вся платформа вместе с пассажирами, и никто за всю ночь не сомкнул глаз; но такая плата за пользование столь необычным видом транспорта никому не казалась чрезмерной.

Фулкром и Лан в обнимку сидели в переднем экипаже, завернувшись в одно вощеное одеяло на двоих. Оба дрожали и обнимали друг друга не только ради утешения, но и чтобы согреться. Ветер хлестал им в лицо, хорошо хоть без снега. Ночь выдалась ясная и звездная, мороз стоял необыкновенный. Фра Меркури, скрестив на груди руки, восседал на спине коня, который вез их экипаж и прокладывал остальным путь через тундру. Тейн был рядом; то и дело оборачиваясь назад, он щурил кошачьи глаза на город.

Пожар Виллджамура был виден за много миль.

Они ехали много часов подряд, пока светлая дымка на востоке не обозначила наступление нового дня. Леса, величественные и темные, украшали гребни холмов; в ложбинах меж ними лежали поля в коробочках изгородей.

Лан проснулась, Фулкром поцеловал ее в лоб.

– Я надеялся, что нам удастся покинуть город в более спокойной обстановке, – шепнул он ей.

– Мы вместе, – сонно отвечала она. – Оба живы. Что еще надо?

– Живы-то живы, но вот надолго ли? – вслух усомнился Фулкром. – И как нас угораздило вляпаться во все это?

– Это случилось потому, что нам было не все равно, – отвечала она. – Всякий, кому не наплевать на других, рано или поздно оказывается в самой гуще жизни. А тем, кто сидит сложа руки и только жалуется на несправедливость, эта самая жизнь обязательно дает по башке.

– Какая ты сегодня сердитая, – пошутил он.

Лан не ответила, а только прижалась к нему еще теснее. Он обхватил ее руками и задумался о будущем – его аналитическому уму уже не хватало фактов. Например, он хотел бы знать, как погиб Вулдон и что она видела в городе под конец. Интересовало его и то, что случилось с Ульриком на вершине башни Астрономов. Столько вопросов осталось без ответа.

Глава тридцать девятая

«Книга превращений»

Тот, кто умеет читать между строк, найдет меня здесь. Это я составляю слова – я претерпел превращение, вызванное магическими силами, всю мощь которых я начинаю прозревать лишь теперь, став пленником внутри собственной книги.

Я и фра Меркури поменялись местами, и теперь я могу говорить только письменами – но где найти человека, способного их разгадать?

Теперь мне ведомо все – все ответы, которые я жаждал найти прежде, лежат передо мной в мире, куда был изгнан фра Меркури. Хотя теперь этот мир прорывается в наш.

Здесь не утихает жестокая война. Обе стороны этого неразрешимого конфликта уже проникают в наш мир. И Бореальский архипелаг превращается в территорию военных действий. Предвижу, что эта война будет ужасна. Здесь есть армии существ, подобных которым мне не доводилось встречать ни в одном тексте, даже самом древнем. Они омерзительны. И они уже перетекают на Бореальский архипелаг, а их количество ужасает.

Мне жаль, что я ничего не могу поделать с этим. Тем не менее я буду продолжать писать. Если мои слова могут послужить хоть кому-то предостережением, я скажу: готовьтесь к грядущей битве.

Благодарности

Редкий роман является плодом усилий одного человека, и мой не исключение. Мне в особенности хочется поблагодарить Черил Морган за ее помощь и совет в создании одного из персонажей, хотя все просчеты и ошибки в этом образе принадлежат исключительно мне. Общий поклон Джеймсу (в прошлом редактору «Speculative Horizons», а теперь независимому издателю), Ливиу из «Fantasy Book Critic» и Стивену Ариану: первому – за предложения, внесенные на раннем этапе работы над романом, двум другим – за исправления в почти готовом тексте.

Я очень благодарен моему редактору Джули Крисп за то, что она придала форму моей рукописи, а также Хлои и другим ребятам из «Tor UK», которые проводят огромную закулисную работу, облегчающую мой труд над романами.

Еще раз спасибо многочисленным блогерам и онлайн-обозревателям за их ссылки и дискуссии со мной на моем веб-сайте – я очень благодарен всем вам, ваши комментарии невероятно оживили процесс, без вас он был бы куда скучнее.

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая

Глава двадцать шестая

Глава двадцать седьмая

Глава двадцать восьмая

Глава двадцать девятая

Глава тридцатая

Глава тридцать первая

Глава тридцать вторая

Глава тридцать третья

Глава тридцать четвертая

Глава тридцать пятая

Глава тридцать шестая

Глава тридцать седьмая

Глава тридцать восьмая

Глава тридцать девятая

Благодарности Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg