«Невидимый партнер»

Глава 1

Он знал, что снова сунул нос не туда, куда надо. Зря он это сделал, но отступать было уже поздно. Так шло с раннего детства – он быстро принимал вызов и тут же начинал сожалеть об этом. Принято считать, что человек учится на своих. ошибках. Чепуха! Будь оно так, человечество давно избавилось бы от глупости. Жизнь много раз пыталась его научить, но почти все уроки забывались уже через неделю. Итак, в очередной раз он по собственной инициативе влип в историю.

Теперь и выкручиваться придется самому.

Он снова постучал в дверь. Сильнее, чем в прошлый раз, но не слишком настойчиво. За стеной скрипнуло кресло, и хриплый голос нетерпеливо ответил:

– Войдите!

Прикрыв за собой дверь, он прошел к столу и вытянулся по стойке смирно: подбородок вверх, руки по швам, ступни развернуты под углом сорок пять градусов, глаза выпучены поверх головы начальства.

"Действую как робот, – подумал он, – как проклятый запрограммированный робот".

Адмирал флота Маркхэм медленно скользнул по нему холодным взглядом из-под кустистых бровей. Глаза начальника прошлись с ног до головы и обратно.

– Ты кто?

– Офицер-разведчик Джон Лайминг, сэр, – пролаял он в ответ, сосредоточив глаза на той точке, где противоположная стена соединялась с потолком.

– Ax да, – взгляд Маркхэма на мгновение замер, и вдруг он прорычал:

– Застегни ширинку!

Лайминг смущенно потупился:

– Извините, сэр, не могу. Молния сломалась.

– А ты не сообразил зайти к портному? Именно для этого на базе и существует мастерская, не так ли? Или твоему командиру нравится, когда его люди ходят в таком виде? Что это ты себе, черт возьми, позволяешь?

– Прошу прощения, сэр. У меня на это не было времени.

Молния сломалась всего минуту назад, – почтительно объяснил Лайминг.

– Правда? – адмирал флота, нахмурясь, откинулся в кресле. – Идет война между галактиками. Для того чтобы добиться победы, мы должны целиком и полностью доверять нашему космическому флоту. И чертовски скверно, когда флот идет в бой с расстегнутыми штанами.

И так как адмирал явно ждал ответа, Лайминг поспешил ответить:

– При всем уважении к вам, сэр, я не думал, что это так уж важно. В бою человеку все равно, что у него со штанами.

Главное – остаться в живых.

– Не буду спорить, – кивнул Маркхэм. – Однако меня волнует другое: не следуя уставу в пустяках, можно ведь забыть про него и в других, более важных, случаях. Если наши добровольцы не избавятся от гражданских привычек в мелочах, они обязательно напортачат и в главном. А такие ошибки могут стоить жизни.

– Да, сэр, – ответил Лайминг, пытаясь сообразить, к чему тот клонит.

– Возьмем, к примеру, новый корабль, еще не прошедший испытания, – продолжал Маркхэм. – Если он ведет себя так, как это предусмотрено конструкторами, то все в порядке. А если нет… – он не закончил фразу и, помолчав, добавил:

– Мы объявили набор добровольцев в дальние патрули разведки. Ты вызвался первым. Я хочу знать – почему?

– Если необходимо выполнить работу, то кто-то должен это сделать, – уклончиво ответил Лайминг.

– Это я и без тебя знаю, – отмахнулся генерал. – Но я хочу понять, почему ты, именно ты, вызывался добровольцем. – Он сделал паузу, а потом настойчиво потребовал:

– Давай, говори! Я не стану наказывать парня, идущего на такой риск, за правду, какой бы она ни была.

Почувствовав одобрение адмирала, Лайминг начал:

– Мне нравится действовать, и я люблю работать один.

Не выношу всю эту муштру на базе, от которой меня тошнит.

Смирно, вольно, грудь колесом, живот убрать, ботинки надраить, постричься, не смотри на меня как придурок, отставить разговоры… Я квалифицированный пилот-разведчик, а не тренажер для словесных упражнений горлопанов в форме.

Я хочу заниматься делом, которое мне нравится и которое я знаю, вот и все.

Адмирал не выказал недовольства. Напротив, он понимающе кивнул.

– Большинство из нас думает примерно так же – земляне весьма непоседливый и независимый народ. Ты думаешь, мне интересно торчать здесь, за столом, когда где-то там разворачивается главное сражение? – Маркхем махнул рукой и добавил:

– Я не желаю тратить свое время на тех, кто пошел в добровольцы из-за несчастной любви или для того, чтобы потом иметь возможность похвастаться перед приятелями в баре. Мне нужен опытный пилот, одиночка и непоседа.

– Так точно, сэр.

– Кажется, ты подходишь. Пилотское удостоверение у тебя первоклассное. Но дисциплинарная карточка никуда не годится, – адмирал с каменным лицом уставился на Лайминга. – Два случая невыполнения приказа, четыре случая Дерзкого поведения и неповиновения. Один раз ты встал в строй в фуражке, надетой задом наперед. Это-то тебе за каким чертом понадобилось?

– Просто было настроение послать всех подальше, сэр, – честно объяснил Лайминг.

– Да? В таком случае ты для всех – камень на шее.

Когда ты улетишь, на базе вздохнут с облегчением.

– Так точно, сэр!

Адмирал еще раз внимательно осмотрел Лайминга и начал:

– Ты знаешь, что мы и наши союзники сражаемся с крупным космическим сообществом, во главе которого стоят латиане. Нас мало беспокоят масштабы вражеских сил. Там, где мы уступаем им в количестве, мы превосходим в умении и эффективности. Наш боевой потенциал огромен и постоянно растет. В конце концов мы неизбежно разобьем этих латиан и загоним обратно в ту нору, откуда они пришли.

Лаймингу надоело постоянно соглашаться со словами адмирала, и на этот раз он воздержался от комментариев.

– Однако существует одна серьезная проблема, – с досадой сообщил Маркхэм. – А именно отсутствие точной информации о вражеских тылах – я имею в виду глубокие тылы, расположенные вдалеке от линии боевых действий. Мы знаем, на какую ширину раскинулось сообщество, но не представляем, как глубоко оно уходит в звездное пространство.

Впрочем, здесь мы в одинаковом положении: враг тоже не имеет о нас подобных сведений, но это уже его проблема…

Лайминг молча ждал продолжения.

– До сих пор все упиралось в ограниченный радиус действия обычного боевого корабля. Длительность его полета не позволяет разведчику проникнуть достаточно глубоко в тыл Сообщества. Эту проблему можно решить, захватив пару-тройку их баз на планетах, близких к фронту, вместе с ремонтным и заправочным оборудованием. В этом направлении уже предпринимаются определенные действия, но мы не можем ждать, пока эти операции завершатся успехом. Разведывательной Службе требуются точные данные как можно быстрее. Ясно?

– Так точно, сэр.

– Прекрасно! Так вот, конструкторы создали новый сверхскоростной корабль-разведчик. Я не имею права, да и не собираюсь объяснять тебе принципы его устройства. Скажу только одно: у этого корабля вместо привычных двигателей стоит строго засекреченная силовая установка. Поэтому ни при каких обстоятельствах он не должен попасть в руки врага. В случае опасности захвата врагом, пилот обязан уничтожить корабль, даже ценой собственной жизни, – адмирал строго нахмурил брови, подчеркивая важность сказанного.

– Полностью уничтожить корабль, пусть даже небольшой, гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд, сэр, – высказал сомнение Лайминг.

– Только не этот, – возразил Маркхэм. – В его силовой отсек вмонтирована мощная бомба. Пилоту достаточно нажать кнопку, и двигатель разнесет на мелкие кусочки.

– Понятно, сэр.

– Имейте в виду, офицер, – бомба – единственное оружие на борту. У корабля нет ни пушек, ни управляемых ракет, ни другого оборудования. Это – предельно облегченная машина, в которой ради скоростных качеств пожертвовано всем лишним. У него есть единственный способ защиты – быстро скрыться от сканеров противника. А на это, уверяю тебя, корабль вполне способен. Если задействуешь все двадцать двигателей, никто в нашей галактике не сможет за тобой угнаться.

– Мне нравится, как это звучит, сэр, – одобрительно заметил Лайминг, облизывая пересохшие губы.

– Это отличный корабль, – подтвердил адмирал. – Он просто обязан быть отличным, судя по тому, сколько в него вложено. Единственное, что нам неизвестно, так это достаточно ли он хорош, чтобы выдержать все передряги долгого рейда по глубоким вражеским тылам. У любого корабля самая ненадежная и уязвимая часть – дюзы. Рано или поздно они выгорают, и если честно, то меня беспокоит только эта деталь. Хотя на новом корабле дюзы защищены специальной внутренней обшивкой, и, теоретически, они должны выдержать многие месяцы работы, на практике может получиться иначе. Понимаешь, к чему я клоню?

– Ни ремонта, ни запчастей на вражеской территории не будет, так же как и шансов вернуться обратно, – кивнул головой Лайминг.

– Правильно. Причем, не забудь, в случае поломки корабль должен быть тут же уничтожен. И с этого момента пилот, если ему удастся выжить, окажется предоставлен самому себе, в полном одиночестве, без всякой надежды на помощь. Он должен ясно понимать, что, скорее всего, никогда больше не увидит человечество и затеряется в просторах вселенной.

– Бывает и хуже. Я бы предпочел остаться живым неизвестно где, чем трупом здесь. Пока живешь – надеешься, – Пожал плечами Лайминг.

– Ты еще не передумал рискнуть? – уточнил адмирал.

– Нет, сэр, – уверенно ответил офицер.

– Тогда, несчастный, пеняй на себя, – с мрачным юмором произнес Марихэм. – Ступай прямо по коридору, седьмая дверь направо. Скажи полковнику Фамеру, что тебя прислал я.

– Есть, сэр.

Голос адмирала настиг его у двери:

– Но сначала попробуй все же застегнуть свою чертову ширинку. Прямо сейчас, при мне!

Лайминг покорно повторил попытку. Молния застегнулась, как по мановению волшебной палочки. Он изумленно уставился на адмирала с выражением оскорбленной невинности.

– Так-то, – многозначительно промолвил Маркхэм. – Я сам начинал с рядовых и еще не забыл некоторые проделки.

Меня не проведешь!

Полковник Фамер из Военной разведки оказался тучным краснолицым мужчиной. Несмотря на туповатый внешний вид, внимательный наблюдатель мог распознать в нем весьма проницательного человека.

В тот момент, когда Лайминг входил в кабинет, полковник изучал огромную карту звездного неба, висевшую на стене. При шорохе открывающейся двери, Фамер резко обернулся, будто готовился отразить удар в спину.

– Тебя не учили стучаться перед тем, как войти? – раздраженно рявкнул он.

– Учили, сэр! – Лайминг вытянулся по стойке смирно.

– Почему же ты не постучал? – продолжал рычать полковник.

– Забыл, сэр. Я размышлял о разговоре, который только что был у нас с адмиралом Маркхэмом.

– Ты пришел от него? – Фармер сбавил тон и более внимательно взглянул на Лайминга.

– Так точно, сэр.

– А, так ты и есть тот самый пилот дальней разведки?

Не думаю, что коммодор Крутт очень расстроится, когда ты уйдешь из его подразделения. Ты ведь у него как свербящий чирей, верно?

– Никак нет, сэр, – возразил Лайминг, – просто у него стреляет в пояснице каждый раз, как он пытается сесть на меня верхом.

– В армии приходится привыкать к подобным вещам, – пожал плечами полковник.

– Извините, сэр, но я с вами не согласен. В армию идут, чтобы воевать с врагом, а не для удовольствия вышестоящих офицеров. Я не малолетний преступник и не нуждаюсь в том, чтобы коммодор или кто-то там еще меня перевоспитывали, – горячо возразил Лайминг.

– У вас с ним расходятся взгляды на армию. Он поборник дисциплины. – Фамер усмехнулся собственным мыслям и добавил:

– Крутт по фамилии, да и нравом, крут. – Некоторое время он разглядывал собеседника, потом продолжил более серьезно:

– Ты выбрал себе нелегкую работу, парень.

– Это меня не беспокоит, – заверил его Лайминг. – Рождение, женитьба и смерть тоже нелегкий труд.

– Ты рискуешь никогда не вернуться.

– Ну и что… Все мы когда-нибудь отправимся в путь, из которого нет возврата, – философски заметил Лайминг.

– Не нужно говорить об этом с таким мрачным удовольствием, – ответил Фамер. – Ты женат?

– Нет, сэр. Каждый раз, когда к этому идет дело, я залезаю в кровать и отлеживаюсь, пока не пройдет любовная лихорадка.

– Боже! – простонал Фамер, возведя глаза к потолку. – Ну и мизантроп!

– А вы чего ожидали? – несколько агрессивно осведомился Лайминг. – Пилот-разведчик работает в одиночку. Он заперт в космическом корабле, словно жук в консервной банке. Ему волей-неволей приходится приучать себя обходиться без многого, особенно без человеческого общения. Удивительно, какие лишения способен выдержать человек, если как следует постарается.

– Ладно, ладно, – успокоил его Фамер и обернулся, указывая на звездную карту. – Вот эти светлые точки обозначают передовую линию противника. Звездная туманность за ними совершенно не исследована, а нам необходимо иметь четкое представление о том, что там имеется. Сообщество может оказаться значительно слабее, чем мы предполагаем, так как его фронт – тоньше тонкого. Или, напротив, оно может быть гораздо более мощным, так как его влияние распространяется далеко в глубины галактики. Единственный способ выяснить, с чем нам придется столкнуться, – провести глубокий рейд по тылам врага.

Лайминг промолчал.

– Мы намерены направить специальный корабль-разведчик вот в этот район. Здесь занятые противником миры расположены на большом расстоянии друг от друга, и оборона Сообщества несколько рассредоточена, а средства обнаружения относительно редки, – Фамер ткнул пальцем в темное пятно на карте. – Учитывая скорость новой машины, можно надеяться, что у неприятеля не хватит времени, чтобы засечь и опознать наш корабль, и ты сможешь проскользнуть в тыл без всяких затруднений.

– Надеюсь, – кивнул Лайминг, сообразив, что от него ожидают ответа.

– Единственное опасное место находится вот здесь, – передвинув палец на дюйм, Фамер указал на яркую звезду. – В этой системе у латиан сосредоточены как минимум четыре большие базы космического флота. Если ты наткнешься на их патрули, они могут тебя перехватить – скорее случайно, чем преднамеренно. Поэтому вместе с тобой пойдет сильный эскорт который послужит прикрытием в начале пути.

– Это разумно, – согласился Лайминг.

– Когда эскорт вступит в бой, ты должен не ввязываться в драку, а как можно быстрее исчезнуть оттуда. В любом случае задерживаться бесполезно, так как на разведчике нет боевого вооружения. Ты воспользуешься тем, что противник будет занят нашими кораблями, смоешься из зоны обстрела и проскочишь через передовые позиции Сообщества. Ясно?

– Да, сэр.

– Дальше тебе придется проявить личную инициативу, – продолжал Фамер. – Запомни: нам все равно, как далеко тянутся миры с разумной жизнью; можно лететь всю жизнь и не добраться до конца галактики. Нам необходимо знать только о том, как далеко за передовой находятся миры, поддерживающие регулярную связь с Сообществом. Если встретишь обитаемую планету, которая снюхалась с Сообществом, немедленно сообщи на базу все, что сможешь разузнать.

– Есть, сэр!

– Когда убедишься, что достиг предела контролируемого неприятелем пространства, немедленно возвращайся. Желательно, чтобы ты сохранил корабль, но если это окажется невозможным, немедленно превращай его в груду металлолома. Но помни: его ни в коем случае нельзя бросать в открытом космосе, топить в океане и тому подобное. Корабль должен быть уничтожен с гарантией. Маркхэм тебе об этом уже говорил?

– Да, сэр.

– Отлично. У тебя есть сорок восемь часов, чтобы уладить личные дела. Потом ты должен прибыть в десятый космопорт. – Фамер протянул руку. – Желаю удачи.

– Вы думаете, она мне пригодится? – усмехнулся Лайминг. – У вас на лице написано, что вы не рассчитываете встретиться со мной вновь. Только я обязательно вернусь.

Хотите пари?

– Нет, – ответил Фамер, – я никогда не заключаю пари, мне жутко не везет. Но если ты вернешься, я лично уложу тебя в кроватку и прослежу, чтобы тебе обеспечили полноценный отпуск.

– Ловлю вас на слове, – предупредил Лайминг.

Когда он вернулся в крохотную комнатушку, называвшуюся его личным помещением, то обнаружил, что ее уже занял какой-то парень. Новый жилец смущенно уставился на вошедшего.

– Ты Лайминг?

– Да.

– Я Дэвис, Джек Дэвис.

– Рад знакомству, – кивнул Лайминг и, достав чемоданы, принялся их собирать, небрежно швыряя внутрь рубашки, воротнички и носовые платки.

Сидя на кровати, Дэвис сообщил:

– Мне сказали, что я могу занять твою комнату, потому что ты сегодня уезжаешь.

– Верно.

– Далеко собрался? – полюбопытствовал Джек Дэвис.

– Понятия не имею, но возможно, гораздо дальше, чем хотелось бы.

– Похоже, ты рад, что уезжаешь?

– Еще бы! – Лайминг изобразил восторг.

– Я тебя не осуждаю, – произнес Дэвис и мрачно задумался. Потом сказал:

– Я прибыл сюда всего пару часов назад и доложился дежурному офицеру Базы. Таких самодуров еще поискать, – и он выдал краткое и нелицеприятное описание, по которому Лайминг безошибочно опознал коммодора Крутта. – А как его зовут?

– Ерундовер, – с готовностью сообщил Лайминг.

– Правда? Какая необычная фамилия…

– Ничего подобного, – закрывая чемодан, Лайминг надавил на крышку коленом, защелкнул один замок и взялся за второй – Это имя старо как мир. Ты просто не мог не слышать о Ерундоверах, не так ли?

– Приходилось… – нерешительно протянул новый жилец, не желая признаваться в своем невежестве.

– Даже в такой дыре, как наша база, их предостаточно.

– Правда? Ерундовер только разок глянул на меня и тут же заорал: "Постричься!" – Дэвид уныло погладил ежик на макушке. – Ну пошел я, постригся. Что же это за космический флот? Только появишься, так сразу и норовят оболванить! Как ты думаешь, что было дальше?

– Тебе выдали щетку и расческу, – со знанием дела ответил Лайминг.

– Вот именно, – закивал Джек Дэвис и опять потер макушку. – Только зачем?

– По той же причине, почему они делают и все остальное, – объяснил Лайминг, – МПМ.

– МПМ? Что это такое?

– Это девиз ребят из резерва. Тебе придется повторять его по двадцать раз на дню. Мысли Пачкают Мозги.

– Понятно, – сказал Дэвис, приняв озабоченный вид.

– Единственный способ избежать всего этого – поссориться с Круттом. Тогда он избавится от тебя, правда, предварительно изрядно попортит нервы.

– А кто такой этот Крутт?

– Ерундовер, – быстро нашелся Лайминг. – Ребята за глаза зовут его Круттом. Если не хочешь неприятностей, никогда не называй его Круттом в лицо. Он любит, чтобы к нему обращались "мистер Ерундовер".

– Спасибо, что предупредил, – с благодарностью отозвался ничего не подозревающий Дэвис.

– Не за что. Приподними-ка задницу с койки: мне нужно достать пижаму.

– Извини, – Дэвис привстал, потом снова плюхнулся обратно.

Запихав пижаму в чемодан, Лайминг защелкнул замок и тщательно осмотрелся.

– Вот, пожалуй, и все, – он повернулся к новичку и сообщил доверительным тоном:

– Оказывается, война затянулась в связи с полным отсутствием исправных молний на брюках. Эту информацию я получил из самых верхов. А теперь меня отправляют ускорить победу. Так что всем вам остается только спокойно посиживать да считать дни. – Он направился к двери, держа в каждой руке по чемодану.

Приподнявшись с кровати, Дэвис неловко пробормотал:

– Удачной посадки.

– Спасибо.

Первым, кого встретил Лайминг в коридоре, был коммодор Крутт. Слишком навьюченный, чтобы отдать честь, он по-уставному сделал равнение налево, на что Крутт ответил коротким кивком. Коммодор прошел мимо и вошел в комнату. Из-за двери донесся его громкий хриплый голос:

– А, Дэвис! Значит, с жильем уже устроился. Сегодня ты мне не понадобишься, так что можешь заняться вылизыванием этого свинарника, чтобы подготовиться к моему вечернему обходу.

– Так точно, мистер Ерундовер!

– Что?!

Лайминг покрепче ухватил чемоданы и дал деру.

Корабль был просто загляденье: такого же диаметра, как обычная разведывательная ракета, но в два раза длиннее.

Такие пропорции, не характерные для одноместного поискового судна, придавали ему вид миниатюрного крейсера. Стоя вертикально, он, казалось, доставал носом почти до самых облаков.

Внимательно разглядывая корабль, Лайминг поинтересовался:

– А еще такие есть?

– Ага. Еще три, – ответил главный инженер космопорта Монтичелли. – Они рассредоточены по космопортам и содержатся под усиленной охраной. Строгий приказ сверху гласит, что корабли этого типа можно использовать лишь по очереди. Пока твой не возвратится, второй посылать нельзя.

– Значит, я иду в списке под первым номером, да? А если я не вернусь? Что, если машину придется уничтожить, как вы сможете об этом узнать?

Инженер пожал плечами.

– Это головная боль Военного Совета, а не моя. Я только подчиняюсь директивам сверху, что тоже не сахар.

– Хм! Может быть, они установили какой-то срок, в который я должен уложиться? А если я не вернусь вовремя, меня будут считать пропавшим без вести.

– Тебе сказали что-нибудь об этом?

– Нет.

– Тогда и волноваться нечего. Жизнь и так слишком коротка, а во время войны для многих становится еще короче. – Монтичелли хмуро посмотрел на небо. – Каждый раз, когда взлетает корабль, я не знаю, увижу ли его снова.

– Правильно, пилоту нужно поднимать настроение перед стартом, – сказал Лайминг. – Да вы просто весельчак!

– Извини, парень, я совсем забыл, что на этот раз летишь ты, – усмехнулся инженер и кивнул в сторону расположенного неподалеку здания:

– Там у нас стоит дубликат носовой кабины, специально для тренировок пилота. С неделю тебе придется изучать новые приборы и правила пользования субпространственной связью. Можешь начинать, когда захочешь.

– Главное, что меня волнует, – это автопилот, – озабочено сказал Лайминг. – Он должен быть абсолютно надежным. Нельзя неделями лететь без сна, а если корабль несется без управления, тут уже не вздремнешь. По-настоящему хороший автопилот – все равно, что добрая фея.

– Послушай, сынок, если бы наш автопилот мог не только держать курс, но еще и думать, передавать сведения, оценивать ситуацию, так ты бы сидел в своей части. Не волнуйся, – Монтичелли снисходительно похлопал собеседника по плечу, – тут установлена лучшая модель автопилота. Он позаботится о корабле, даже если ты устроишь себе медовый месяц и космос совсем вылетит у тебя из головы!

– Между плохим автопилотом и медовым месяцем я вижу единственное сходство, – бросил Лайминг. – В обоих случаях мне пришлось бы поднапрячься.

Он повернулся и пошел к зданию.

Всю следующую неделю он почти не вылезал из тренировочной кабины, отрабатывая необходимые навыки – в отличие от муштры дело свое Лайминг любил и был требователен к себе.

Корабль стартовал через час после захода солнца, когда черный бархат ясного неба уже усеяли звезды. Глядя на мирное начало теплой ночи, трудно было представить, что где-то в миллионах парсеков отсюда в космической тьме плывут обитаемые миры, между которыми осторожно пробираются эскадры Сообщества, а в это время флоты Земли, Сириуса, Ригеля и других союзников несут патрульную службу по всему периметру звездного фронта.

Гирлянды дуговых фонарей слегка подрагивали под легкими порывами ночного ветерка, порхающего над бескрайним полем космопорта. За ограждениями, окружавшими стартовую площадку, столпилась группа людей. Кабина корабля возносилась над полем на добрых пару сотен футов, и с такой высоты Лайминг не мог как следует разглядеть провожающих. Скорей всего, они собрались удостовериться, что он благополучно взлетел. Пилот скорчил гримасу и представил, как корабль, заваливаясь, падает на бок, а вся эта свора, будто перепуганные зайцы, вприпрыжку мчится к убежищу.

У него как-то вылетело из головы, что случись авария, он вряд ли смог бы насладиться этим зрелищем.

Маленький динамик на стене кабины зашипел и выплюнул искаженный атмосферными помехами голос:

– Пилоту приготовиться к старту.

Лайминг нажал на кнопку пуска. Раздался щелчок, взревели двигатели, корабль содрогнулся. По бетону взлетного поля покатилось огромное круглое облако пыли и пара, моментально скрывшее из вида ограждения. Надсадный рев и вибрация продолжались: стартовые двигатели разгонялись до рабочего режима.

Лайминг спокойно сидел, внимательно наблюдая за приборной панелью.

Двадцать стрелок указателей дружно поползли вправо, Дернулись и синхронно замерли. Все двадцать кормовых дюз были готовы к работе.

– Пилот, доложите обстановку, – выплюнул динамик.

– Все в порядке.

– Можете стартовать. – Пауза. – Ни пуха, ни пера!

– К черту! – от души ответил Лайминг.

Перед тем как позволить кораблю мягко оторваться от земли, он еще с полминуты продувал дюзы. Дрожь усилилась, рев постепенно перешел в вой, иллюминаторы кабины заволокло пылью, и небо потускнело. Целую секунду, показавшуюся вечностью, корабль покачивался, стоя на хвосте.

Затем медленно пополз вверх: фут, ярд, десять ярдов. Вой перешел в визг. Внезапно скорость подъема резко возросла, словно корабль получил хороший пинок под зад. Он рванулся ввысь. Сто футов, тысяча, десять тысяч. Корабль пронзил облака и устремился в ночное небо. Иллюминаторы очистились. Вокруг сияли мириады звезд, огромным шаром висела Луна.

Динамик слабо проскрипел:

– Отличная работа, пилот.

– Я всегда работаю отлично, – напомнил Лайминг. – До встречи в сумасшедшем доме, Джек Дэвис!

Динамик промолчал.

Внизу понимали, что человек в кабине сейчас ощущает безграничную свободу и безнаказанность, переживает так называемый "взлетный хмель". Эйфория возникала почти у всех пилотов и не зависела от возраста, характера или опыта.

Когда родная планета оставалась за кормой корабля, а впереди сияли только звезды, чувство свободы пьянило головы.

Симптомы заключались, как правило, в язвительных замечаниях и ругани, которые дождем сыпались с небес на землю.

– Сначала постригись, а потом расчесывайся! – орал в микрофон Лайминг. Не смотря на перегрузки, он давился от хохота в своем кресле все время, пока корабль набирал скорость. – И вылижи этот свинарник! Тебя учили, как отдавать честь? Мысли Пачкают Мозги!

На Земле по-прежнему молчали.

Внизу, в космопорте, в зале управления полетами, дежурный офицер повернулся к Монтичелли и сказал:

– Знаешь, по-моему, Эйнштейн не довел дело до конца.

– Что ты имеешь в виду? – удивился инженер.

– Мне в голову пришла одна гипотеза: по мере приближения к скорости света умственные способности пилота стремятся к нулю.

– Пожалуй, в этом что-то есть, – признал Монтичелли.

– Свинина с бобами, свинина с бобами, господи, все время свинина с бобами, – быстро затихая, верещал динамик в зале управления. – Раздевайся догола, потому что мне надо проверить твое зрение. Теперь вдохни и не дыши, пока не прикажу. Крутт и Ерундовер в одном флаконе – лучше средство, избавляющее армию от солдат…

Дежурный офицер со вздохом отключил связь.

Глава 2

Обещанный эскорт ждал в секторе Сириуса. Когда появились корабли сопровождения, пилот спал крепким сном. Сигнал вызова прозвучал в кабине пронзительным воем сирены.

От неожиданности Лайминг пулей вылетел из койки и несколько секунд ошалело озирался вокруг, не понимая, что происходит: пол вибрировал под ногами, в голове отдавалось мерное тиканье автопилота.

– Зерн кайд вит? – проскрипел динамик – Зерн кайд вит?

Сообразив, что из динамика доносится закодированный запрос о принадлежности его судна, Лайминг перевел дух. Он уселся в пилотское кресло и, включив передатчик, выбросил в пространство короткую серию цифр. Затем протер глаза и поглядел на экран переднего обзора. Невооруженным глазом он мог видеть только мириады звезд, мерцавших в темноте.

Лайминг переключил экран на инфракрасное видение. Теперь перед ним был ряд светящихся точек, ползущих параллельным курсом. Вторая группа кораблей, выстроившихся конусом, маячила далеко впереди. Конечно, он увидел не сами суда, а тепловое излучение, которое испускали их раскаленные добела дюзы, и шлейфы выхлопных газов, что придавало изображению довольно экзотический вид.

– Кифа! – донеслась из динамика очередная абракадабра, означавшая, в переводе на нормальный язык, что "все в порядке".

Ритуал опознания был закончен, и Лайминг со спокойной совестью заполз обратно в койку, натянул на лицо одеяло и положился на автопилот. Минут через десять вернулась сладкая дремота, и ему показалось, что он уютно устроился в абсолютной тишине открытого космоса, где никто не сможет его достать, и только звезды в отдалении переговариваются о чем-то на своем непонятном языке.

Внезапно динамик рявкнул нормальными человеческими словами:

– Сбавь ход, пока мы тебя не потеряли!

Лайминг опять подпрыгнул на койке, сел и тупо уставился на передатчик. Только что кто-то, отбросив все коды, говорил с ним, причем голосом, которым отдают команды на плацу. Или ему это послышалось? Он немного подождал, но стояла тишина, и он опять прилег.

Динамик тут же раздраженно заорал:

– Ты что, оглох? Убавь скорость, тебе говорят!

Раздосадованный Лайминг нехотя вылез из-под одеяла, сел за пульт управления и неторопливо приступил к работе.

Он ненадолго включил передний тормозной двигатель, и две струи пара пролетели вдоль бортов корабля. Кормовые дюзы уменьшили тягу. Он понаблюдал за приборами, пока не решил, что стрелки достаточно далеко отклонились влево для того, чтобы всех осчастливить. Вздохнув, он вернулся в постель и, закутавшись в одеяло, тут же начал уплывать в сон.

Теперь ему казалось, что он раскачивается в небесном гамаке и наслаждается волшебным покоем.

Но из проклятого передатчика опять раздался рев:

– Еще! Убавь еще!

Озверев, он сбросил одеяло, дотопал до пульта и еще раз убавил скорость. А потом, наклонившись к передатчику, разразился страстной речью. Местами, для пущей эмоциональной убедительности, он вставлял междометия, включил в нее обширный экскурс в основные функции человеческого организма и патологию родственных отношений. Насколько он знал, среди его изумленных слушателей должны были находиться два контр-адмирала и с дюжину коммодоров. Если высшие офицеры в это время были в рубках своих кораблей, то ему удалось неплохо их просветить.

В ответ – ни звука. Он не услышал ни резких окриков, ни возмущенных начальственных голосов, вообще ничего. За подобные упражнения в ораторском искусстве на большом боевом корабле ему влепили бы сорок нарядов и отправили под трибунал. Но в космическом флоте существовало негласное мнение, что разведчики, месяцами лишенные общества себе подобных, на девяносто процентов становятся готовыми клиентами сумасшедшего дома, а не отправляют их туда только потому, что кому-то надо быть разведчиком, а нормальный человек за эту работу не возьмется или тоже сойдет с ума.

Поэтому при исполнении служебных обязанностей разведчики могли говорить все, что им заблагорассудится, и посылать начальство так далеко, насколько хватало фантазии.

Мало кто мог устоять перед подобным соблазном. В ситуации, когда тебя официально считают рехнувшимся, есть определенные преимущества.

Три недели совместного полета конвой сопровождал Лайминга в мрачном безмолвии, каким обычно окружают в семье слабоумного родственника. Он чуть не взбесился от нетерпения, максимальная скорость конвоя была куда меньше, чем у его корабля, и необходимость приноравливаться к кораблям-тихоходам вызывала у него досаду автогонщика, вынужденного следовать за похоронной процессией.

Сирианский линкор «Воссун», здоровенный неуклюжий дредноут, был главным виновником их неторопливого шествия. Он плелся, как разжиревший бегемот, одолеваемый одышкой, и все остальные, более скоростные крейсера и истребители были вынуждены подстраиваться под него. Лайминг не знал названия этого корабля, но понимал, что перед ним линкор, поскольку на инфракрасном экране тот походил на светящуюся горошину в окружении огненных булавочных головок. Каждый раз, когда Лайминг видел эту горошину, он отпускал в ее адрес грязное ругательство. Однажды, выпуская пары в очередной раз, он услышал, как включился динамик и впервые за много дней произнес:

– Понк!

– Понк? Какой еще, к черту, понк?

Лайминг вспомнил, что это слово обозначало нечто очень важное. Он спешно пролистал книгу кодов и нашел: "Враг в поле зрения".

Он внимательно осмотрелся, но его приборы не фиксировали неприятеля. Наверно, вражеские корабли находились вне зоны обнаружения его локаторов и были замечены летящим Далеко впереди авангардом, состоявшим из четырех эсминцев.

– Волна Ф, – приказал динамик.

Значит, готовясь к сражению, они поменяли частоту сигналов. Лайминг переключился с диапазона Т на диапазон Ф.

Из динамика посыпались отрывистые рапорты кораблей конвоя.

– Резервная группа, влево двадцать, отклонение двенадцать.

– Есть!

– Конец связи.

– Есть!

Лайминг наблюдал, как на экранах пять светящихся точек отделились от основной группы и рванулись вперед. Четыре точки казались маленькими, а пятая посредине – размером с половину горошины. Крейсер и четыре истребителя покидали поле боя и уходили в засаду с благородными намерениями отрезать неприятеля от его ближайшей базы.

В трехмерности космического пространства, где корабли на огромных скоростях покрывали колоссальные расстояния, эта тактика никогда не срабатывала. Однако это не мешало обеим воюющим сторонам применять ее при каждом удобном случае. В зависимости от состояния вашей язвы, это можно было рассматривать или как неиссякаемый оптимизм, или как неизлечимую глупость.

Отделившийся отряд с максимальной скоростью мчался в засаду, искренне надеясь затеряться в обманчивом звездном лабиринте, пока приближающийся неприятель не разгадает их нехитрый маневр. В это время «Воссун» со своим сопровождением продолжал двигаться прежним курсом. Впереди, почти у предела радиуса действия локаторов эскорта, четыре эсминца развивали наступление, даже не пытаясь рассредоточиться или изменить курс.

– Две группы по десять кораблей сходятся под углом сорок пять градусов вправо, уклон пятнадцать, – доложили с идущих в авангарде истребителей.

– Какой тип кораблей? – потребовали уточнения с "Воссуна".

– Пока неясно.

Шесть часов молчания. Затем:

– Две группы идут тем же курсом, в каждой группе предположительно по два тяжелых крейсера и восемь сопровождающих.

Идентификация кораблей была более чем приблизительной, основанной на теории, согласно которой чем ярче объект светится на инфракрасном экране, тем больше корабль, Лайминг, глядя на свои экраны, прекрасно сознавал, что вражеские суда действительно могли быть боевыми кораблями, как предполагали наблюдатели, но с таким же успехом они могли оказаться и транспортами с охранным сопровождением.

Космические войны знают множество примеров, когда тихоходные грузовики принимали за тяжелые боевые корабли.

Медленно, невыносимо медленно двадцать чуть заметных точек вползли на его экраны. Теперь расстояние сократилось настолько, что локаторы противника без труда могли обнаружить все остальные боевые суда эскорта, в том числе и его истребитель. Четверку передовых эсминцев латиане заметили много часов назад, и, по-видимому, столь небольшие силы или не вызвали тревоги, или были приняты за своих. Хотелось бы посмотреть на реакцию этих растяп, когда они сообразят, что врезались в мощную эскадру противника.

Но Лаймингу не довелось полюбоваться этим зрелищем.

Динамик пронзительно заверещал: "Атака на девяносто градусов!" Его глаза автоматически переместились на экраны верхнего обзора, усеянные массой быстро разгорающихся точек. Лайминг прикинул, что на эскорт пикируют шесть или восемь десятков кораблей, но пересчитывать их не стал – вражеские орудия были нацелены прямо ему в лоб.

Несколько быстрых переключений на панели управления, и в следующий миг его стройный и тонкий, как спица, корабль задрал нос к зениту и на полной мощности рванул вверх. Перегрузка вдавила пилота в кресло, а кишки попытались обвиться вокруг позвоночника. Он представил, какой эффект произведет на неприятеля его стремительный рывок, и ухмыльнулся. Итак, сначала они обнаружат таинственное исчезновение корабля с перекрестья своих прицелов, а затем этот корабль промчится сквозь их строй с невиданной доселе скоростью. Если повезет, они могут подумать, что такой фокус способны выкинуть и остальные суда союзников. Лайминг знал преследующий каждого капитана космического флота постоянный кошмар: на хвост его корабля садится более скоростной корабль врага. Изрыгающие огонь дюзы, – самое слабое и беззащитное место любого судна.

Лайминг не сворачивая несся вперед. Выбранный курс в конце концов должен был привести его прямо в тыл атакующего противника. Он внимательно следил за экранами. Плотная группа кораблей латиан уже четыре часа упорно подбиралась к эскадре союзников. Еще минут десять – и враги окажутся в зоне обстрела.

Но маневр Лайминга лишил их этих десяти минут и поверг в растерянность. Непонятная тактика противника, основные силы которого продолжали спокойно двигаться вперед, в то время как один корабль кометой мчался в их тылы, заставляла латиан заподозрить ловушку. Подозрительность и непоколебимая вера в коварство союзников являлась единственным товаром, в котором Сообщество никогда не испытывало недостатка.

Корабли латиан внезапно отвернули вправо и влево, разошлись в разных направлениях, как лепестки распускающегося цветка. Очевидно, их локаторы искали другой, более мощный флот, скрывающийся в засаде вне пределов видимости.

Капитан одного из латианских легких крейсеров вдруг сообразил, что новый курс приведет его в зону обстрела ракет, которыми, должен был быть вооружен странный сверхскоростной корабль Лайминга. Он попытался спастись, метнувшись в сторону, и как раз попал под прицел орудий «Воссуна». Линкор дал залп, и его ракеты точно накрыли крейсер противника. Вспыхнул взрыв чудовищной силы, и тепловая волна на некоторое время ослепила все инфракрасные экраны.

В звездной пустоте, далеко за пределами досягаемости орудий и ракет эскорта сверкнула новая вспышка. Через несколько секунд высокий пронзительный голос, искаженный помехами, доложил, что уничтожен одинокий вражеский эсминец. Эта неожиданная потеря, произошедшая за пределами основного поля боя, утвердила неприятеля в уверенности, что «Воссун» и сопровождающие его суда всего лишь наживка в капкане, а за ней таится нечто гораздо более внушительное и коварное. Корабли латиан продолжали быстро расходиться широким конусом, пытаясь одновременно обнаружить скрытую угрозу и не попасть в ловушку.

– "Прыснули как косяк перепуганной селедки", – пробормотал Лайминг. Для сверхскоростного истребителя, способного догнать и расстрелять корабли врага один за другим, уничтожение рассеявшегося флота было бы несложной задачей. Но приходилось смириться с тем, что его безоружный разведчик мог лишь пугать неприятеля, в то время как сам Лайминг изрыгал в адрес латиан тщетные проклятия. На время он совершенно забыл о своей основной задаче, не говоря уже о строгом приказе ни при каких обстоятельствах не ввязываться в космический бой.

Однако «Воссун» быстро напомнил ему об этом:

– Пилот-разведчик, куда вы прете, черт возьми? – резко одернули его командирским голосом.

– Вверх и обратно, – холодно ответил Лайминг.

– Вреда от вас больше, чем пользы, – съязвили на «Воссуне», оставив без внимания его подвиги. – Не суетитесь и валите отсюда, пока все идет хорошо.

Лайминг заорал в минрофон:

– Полностью согласен с вами, спасать ваши задницы это самое настоящее вредительство! Я знаю, что только мешаю всем! Куда ни повернись – все не так! Плюнь на построении – пойдешь под трибунал! Помни, парень, коммодору всегда нужно отдавать честь! Стоять смирно, когда говоришь со мной! Сломанные застежки на штанах – это саботаж! Выше ногу, сонная тетеря, – раз, два, левой, но-о, тпру-у!

Как и прежде, его тирада осталась без ответа. Спустив пар, Лайминг взялся за управление. Теперь он двигался параллельно эскорту, на значительном удалении. На нижнем экране он увидел, как корабли сопровождения начали разворачиваться по плавной дуге, готовясь лечь на обратный курс.

Это означало, что конвой покидает его и отправляется домой.

Перепуганный враг, до сих пор не рискнувший войти в зону обстрела, должно быть, принял этот маневр за очередную хитрость и продолжал упорно воздерживаться от атаки.

Корабль Лайминга быстро набирал скорость, удаляясь от эскорта, и вскоре огоньки кораблей сопровождения вообще исчезли с экранов. Впереди и справа показались две новые вражеские группы. Они двигались в плотном строю и на большой скорости; очевидно, это были два торговых конвоя, старавшиеся держаться поближе к крейсерам прикрытия Лайминг дал им уйти с чувством глубокого сожаления. Будь у него оружие, он налетел бы на этот парад и уничтожил парочку транспортов, пока экипажи крейсеров не успели проснуться!

Но чертово начальство сочло оружие излишним, и ему ничего не оставалось, как, согласно инструкции, на полном ходу проскочить сквозь передовую линию вражеских кораблей и направиться к неисследованным территориям в тылу противника. Внезапно на его кормовом экране далеко позади одна за другой сверкнули две вспышки. Прекратили свое существование еще два корабля, но определить, чьи они, было невозможно. Он попытался выяснить это, настроившись на частоту конвоя и послав непрерывный запрос: "Что происходит? Что происходит?". Никакого ответа. На экране полыхнул третий взрыв. Лайминг был уже совсем далеко, но, выпустив в эфир кодовый номер своего корабля, попытался наладить связь еще раз.

Ответа не было.

Если сражение еще продолжается, им, скорее всего, не до того, чтобы отвечать на его запросы. Многое бы он отдал за возможность вернуться назад, ввязаться в заварушку и добавить к космическому мусору обломки двух-трех латианских посудин! Однако, как заметили с «Воссуна», его безоружный корабль был бы только обузой в бою.

Лайминг скорчился в пилотском кресле и, покусывая нижнюю губу от досады, хмуро уставился на передний экран. Его корабль стрелой мчался в темноту враждебного космоса и скоро окончательно вышел из зоны связи с эскадрой союзников. Теперь он был полностью предоставлен самому себе.

При встрече с первым вражеским миром все оказалось проще некуда. Противник был твердо уверен, что ни один корабль союзников не сумеет проникнуть так далеко в тыл без дозаправки и смены дюз. Вероятно, поэтому любое судно, обнаруженное в округе, автоматически считалось своим – или, по крайней мере, нейтральным. На подходе к обитаемой системе неприятельские локаторы засекли корабль Лайминга, но никто им не заинтересовался и не удосужился послать радиовызов, который гарантированно выявил бы в нем чужака – ведь пароля он не знал.

К этой звездной системе Лайминг подобрался, пристроившись к небольшому конвою, возвращавшемуся назад с фронта.

Он долго двигался за вражескими судами, пока не рассчитал, каким курсом они следуют. Ему не хотелось терять драгоценное время и топливо, плетясь в хвосте тихоходной кавалькады, поэтому, обогнав караван, он помчался вперед в гордом одиночестве. Он не ошибся, и проложенный маршрут привел его прямехонько к обитаемой планете.

Этот мир оказался совершенно не готов к шпионским вылазкам, и изучить его было несложно. Лайминг на небольшой высоте дважды облетел планету на широте экватора, проведя подробное наблюдение. Для того чтобы составить полное представление о статусе планеты в Сообществе, уровне развития и промышленном потенциале, не нужно было исследовать всю поверхность. То, что он увидел на протяжении двух витков, вполне удовлетворит разведывательную службу союзников. Он обнаружил три космопорта, два из которых пустовали, но находились в полной готовности принимать корабли, а на поле третьего стояли восемь торговых судов неизвестной принадлежности и три боевых корабля Сообщества. Ряд признаков указывал на то, что этот мир густо населен, вполне цивилизован и к тому же обладает значительной военной мощью. Его можно было уверенно отнести к сторонникам Сообщества.

Отлетев от планеты достаточно далеко в глубокий космос, Лайминг настроился на специальную волну Х и по зашифрованному каналу связи передал всю собранную информацию вместе с данными о приблизительных размерах планеты, ее массе и звездных координатах.

– Я снизился и быстро облетел вокруг этой свалки, – сообщил он и, прикрыв микрофон ладонью, хихикнул. На память пришла точно такая же ситуация, послужившая поводом к небольшому конфликту во время его первого экзамена. Тогда, отвечая на вопрос о способах изучения вражеских миров, он написал: "Я должен осторожно приблизиться к незнакомой планете, а затем очень быстро облететь ее". Листок вернулся обратно с вопросом: "Почему?". Он приписал ответ: "Болтаться там слишком долго было бы вредно для моего здоровья". Это стоило ему десяти баллов и бесстрастного комментария: "Не правильно и неостроумно". Но тот экзамен он тем не менее сдал.

Как Лайминг и ожидал, ответа на сообщение не последовало. Он мог без особого для себя риска посылать информацию в штаб разведки, но обратные сигналы, идущие с территории союзников в глубокий тыл, наверняка возбудили бы подозрения противника. Связь осуществлялась узконаправленным лучом, и латианская разведка только и ждала случая перехватить и попытаться расшифровать любое сообщение с передовой союзников. Однако вряд ли посты перехвата обратят внимание на сигналы, посланные с дальней окраины гигантского сектора пространства, контролируемого Сообществом.

Еще двенадцать населенных планет он обнаружил так же легко, как и первую: определяя их положения по направлению межзвездных торговых трасс, Лайминг следовал по трасс до конечных пунктов. Каждый раз он передавал информацию, и каждый раз ответом ему было гробовое молчание.

Неожиданно для себя он обнаружил, что тоскует по звуку человеческого голоса. Его полет продлился уже достаточно долго для того, чтобы люди перестали вызывать отвращение.

Много дней он был заточен в громыхающей железной коробке своего корабля. Дни превращались в недели, недели – в месяцы, и понемногу мизантропия сменилась чувством одиночества. И ложась спать, и просыпаясь, он видел вокруг только звезды без конца и края, ни одной живой души, ни одного человеческого лица! Теперь он был бы счастлив, услышать даже гнусный голос Крутта. Лайминг поймал себя на том, что с ностальгической нежностью вспоминает, как тот отчитывал его за действительные или мнимые провинности, а сладостные воспоминания о перепалках с начальством так просто приводят его в умиление.

Труднее всего переносить одиночество было в те дни, когда корабль летел по инерции с выключенными двигателями; тишина, бесконечная, безбрежная, почти лишала его рассудка. Лайминг пытался нарушить безмолвие и начинал петь во весь голос или спорить сам с собой вслух. Но это приносило мало радости: его вокальные таланты были ниже всякой критики, а спор не доставлял удовольствия: он не мог ни настоять на своем, ни переубедить самого себя.

Во время сна стали наведываться кошмары. Иногда ему снилось, что автопилот сломался и корабль во весь опор мчится прямо на раскаленную звезду. Он вскакивал с койки в холодном ноту и перед тем, как вновь улечься, судорожно, но тщательно проверял все приборы. Случалось, что его будил грохот включавшихся двигателей. Тогда он вяло лежал в трясущейся койке и прислушивался к их протяжному реву.

Иногда, в сонных видениях он в панике бежал куда-то по громыхающим, вибрирующим темным коридорам, ощущая за спиной стремительно настигающий топот, но имелись ли у его преследователей ноги? Он с воплем просыпался – за секунду до того, как его должны были схватить… схватить чем-то, похожим на руки, но он знал, что эти ужасные конечности не были руками.

Наверное, тяготы одиночества и нервное напряжение дальнего полета переносились бы легче, если бы он использовал бортовую аптечку, битком набитую уникальными лекарствами предназначенными для излечения любого мыслимого заболевания души и тела. Только кто его знает, помогут они или нет. Если нет, то травиться и принимать все эти средства не стоит, лучше поберечь здоровье. А если да… тут возникала другая проблема. Лайминг не без причины опасался, что снадобья военных медиков способны вызвать у него эйфорию и, как следствие, потерю осторожности.

И все-таки однажды, перед тем, как лечь спать, он проглотил так называемую «нормализующую» таблетку. Судя по описанию, она гарантировала избавление от кошмаров и счастливые, увлекательные сны. В итоге он провел десять безумных часов в гареме турецкого султана. Сны были до того увлекательными и достоверными, что проснулся он обессиленным и выжатым как лимон. Лайминг поклялся при первой же возможности подсунуть эти пилюли тому, кто их рекомендовал включить в состав аптечки.

Рассчитывая обнаружить тринадцатую населенную планету, он выслеживал очередной торговый караван, когда тишину кабины внезапно нарушил живой голос. Корабль Лайминга двигался далеко позади и в стороне от группы судов, экипажи которых, спокойно и уверенно чувствуя себя в глубоком тылу, видимо, совершенно не обращали внимания на то, что творится у них на радарах, и не подозревали о присутствии чужого корабля.

Лениво покручивая ручку настройки приемника, Лайминг случайно обнаружил частоту, на которой велись переговоры между транспортами.

Неизвестные существа обладали громкими, гортанными голосами, а речь их на слух удивительно напоминала земную.

Лайминг воспринимал эти таинственные звуки как диалог, который его сознание услужливо трансформировало в знакомые слова.

Первый голос:

– Майор Сопливый в печь пирог поставил.

Второй голос:

– Когда Сопливый пару свеч прибавил?

Первый голос:

– Опять пирог поставил, как всегда.

Второй голос:

– Да брось, приятель, это ерунда.

Первый голос:

– Так пусть его сомнет зеленый кот.

Второй голос:

– Зачем майору жечь голодный скот?

Последующие десять минут собеседники вели язвительный диалог о зеленых котах и голодных скотах, не забывая упоминать несчастного Сопливого, его пирог и свечи. Лайминг вспотел от напряжения, пытаясь проследить аргументы и контраргументы обеих сторон. Наконец в голове у него что-то щелкнуло и, настроив свой передатчик на нужную волну, он заорал:

– Идиоты! Не пора ли вам разобраться с этими котами и скотами?

Наступила мертвая тишина, затем первый голос нерешительно проскрипел:

– Гнорф, две свечи и пирог в печи?

– Ни в коем случае! – крикнул Лайминг, не давая бедному Гнорфу возможности похвастать своими талантами по части запекания свечей в пироги. Последовала новая пауза, после которой Гнорф обиженно предложил, не адресуясь ни к кому конкретно:

– Пирог засунуть тебе в рот?

– Слопай свечку, идиот! – рявкнул Лайминг. Он развлекался вовсю.

Первый собеседник прокомментировал со знанием дела:

– Слишком толстая.

– Представляю себе, – согласился Лайминг.

– Шпиц шприц? – внезапно вопросил Гнорф с интонацией, с какой задают вопрос: "Кто там?".

– Майор Сопливый, – отрекомендовался Лайминг.

По каким-то таинственным причинам эта информация вызвала продолжительные дебаты.

Собеседники сделали подробный экскурс в прошлое бедняги Сопливого, затем перешли к его будущим перспективам, но постепенно разговор опять вернулся к зеленым котам и голодным скотам.

В определенные моменты спор горячо разгорался вокруг таких насущных проблем, как намерение Сопливого запечь в пироге дюжину свеч.

В конце концов они достигли в этом вопросе консенсуса и перешли к анализу способов бить баклуши. Первый утверждал, что это лучше делать днем, второй настаивал на понедельнике.

– Боже мой, – выдохнул в микрофон Лайминг.

Должно быть, эти звуки напомнили спорящим что-то близкое, поскольку они внезапно оборвали свой диспут, и Гнорф опять поинтересовался:

– Шпиц шприц?

– Да пошел ты, лопух, – опять развеселился Лайминг.

– Кто опух? Я опух, энк? – судя по интонации, Гнорф был не на шутку взволнован.

– Ага, – подтвердил Лайминг. – Энк!

Похоже, это переполнило чашу терпения неведомых собеседников, поскольку их голоса пропали, а с ними исчез даже треск и гул радиопомех. Очевидно, Лайминг, сам того не подозревая, умудрился ляпнуть нечто исключительно непристойное.

Вскоре приемник снова ожил, и теперь уже другой гортанный голос запросил на скверном, но беглом космоарго:

– Чья коабль? Чья коабль?

Лайминг промолчал. После длительной паузы голос повторил:

– Чья коабль?

Лайминг не отзывался. Запрос был не закодирован; значит, враг был уверен, что поблизости не может находиться чужое судно. Караван продолжал безмятежно продвигаться вперед, не меняя курса и не выказывая видимых признаков тревоги.

Очевидно, у них отсутствовали мощные локаторы и они просто не смогли обнаружить Лайминга. Запрос "Чей корабль?" был сделан, скорее всего, наобум, для проверки, перед тем, как начинать поиски шутника среди своей компании.

Рассчитав точные данные курса противника, Лайминг пулей промчался мимо и в расчетное время приблизился к тринадцатой по счету планете. Так же как и предыдущие, она не доставила хлопот при исследовании. Он отправил информацию домой и принялся за поиски следующей. На этот раз долго искать не пришлось: очередной обитаемый мир находился в соседней солнечной системе.

Время шло. Лайминг обследовал обширный участок пространства, принадлежащий Сообществу. Разделавшись с пятнадцатью планетами, он почувствовал искушение вернуться на базу для отдыха и техосмотра. Этот полет уже сидел у него в печенках. Он мечтал ощутить ароматы Земли, вдохнуть свежий воздух и вкусить радости общения с остальным человечеством. Но корабль находился в отличном состоянии, да и топлива ушло всего пятнадцать процентов. К тому же Лайминга подогревала мысль о возможном продвижении по службе: чем тщательней он выполнит работу, тем больший триумф ожидает его по возвращении. Эти веские соображения заставили его продолжать полет.

В общей сложности он обследовал и собрал информацию о вражеских базах на семидесяти двух планетах, пока не достиг заранее запланированной точки, расположенной глубоко во вражеском тылу. Отсюда он должен был отправить закодированное сообщение в сторону Ригеля, окруженного аванпостами союзников.

Согласно полученному приказу, Лайминг с интервалом в два часа передавал единственное кодовое слово "гжи!" – "Готов продолжать. Жду инструкции". На это он мог получить один из двух кратких ответов: или «ворс», то есть "Информации достаточно. Возвращайтесь немедленно", или «жми», означавшее "Нам требуются дополнительные данные. Продолжайте разведку".

Но вместо этого ему прислали отрывистый звуковой всплеск – сжатую серию чисел. Они так быстро сменяли друг друга, что разобрать их на слух он не смог. Лайминг воспроизвел запись сигналов на медленной скорости и получил «47926». Он заглянул в шифровальную книгу и с ее помощью прочел: "Пилот-разведчик произведен в звание лейтенанта.

Действительно со дня получения".

Он долго тупо смотрел на радиограмму, прежде чем снова передать "гжи! гжи!". К своему изумлению, в ответ он услышал "пет!". Помотав головой, Лайминг повторил попытку и опять получил "пет!". Это двусмысленное междометие повергло его в недоумение. Тщательно обдумав ситуацию, он пришел к выводу, что столкнулся с происками некоей радиостанции Сообщества, включившейся в игру с целью его запугать.

Правда, с точки зрения вероятности это вряд ли возможно: ведь Лайминг использовал гораздо более высокие частоты, чем диапазон, который предпочитали латиане. К тому же и его сигналы, и ответные были закодированы. Но расчеты расчетами, а кто-то это сделал.

Своим далеким слушателям в окрестностях Ригеля он сообщил интересные подробности о физиологических отправлениях майора Сопливого, умявшего в один присест пирог со свечами: пусть-ка попробуют разобрать, что к чему. Пусть эти тупицы усвоят, что отныне имеют дело не с простым пилотом-разведчиком, а с настоящим лейтенантом. Если же это известие перехватит неприятель, то он, пожалуй, временно прекратит военные действия, чтобы раз и навсегда окончательно разобраться с фокусами таинственного Сопливого.

Заключив, что домой его не зовут, Лайминг продолжал полет. И лишь четыре дня спустя, листая от скуки шифровальную книгу, он совершенно случайно наткнулся на слово "пет!". Оказывается, оно означало "На ваше усмотрение".

Конечно, было бы очень неплохо вернуться домой, имея на счету семьдесят две обнаруженные и обследованные планеты, но если их будет круглое число, ну например сто, то результаты наверняка покажутся более впечатляющими. Тогда его произведут, как минимум, в космические адмиралы, а это значит, что он сможет приказать полковнику Фамеру постричься, а коммодору Крутту – надраить пуговицы. Он будет расхаживать повсюду, бряцая медалями: рядовые и кадеты станут почитать его как святого, а тыловые крысы за глаза начнут называть свиньей.

Перспектива выглядела так живо и соблазнительно, что Лайминг тут же забыл о возвращении и настроился на вожделенный результат – сто планет, и ни одной меньше!

Судьба ему подыгрывала. Словно специально для того, чтобы дать ему возможность поскорее искупаться в лучах славы, в следующей солнечной системе он обнаружил сразу четыре вражеских мира. Это увеличило счет до семидесяти шести. Довольно быстро Лайминг довел его до восьмидесяти.

Затем до восьмидесяти одного.

Когда он подлетал к восемьдесят второй планете, проявились первые признаки надвигавшейся катастрофы.

Глава 3

Радары его корабля зафиксировали две крупные точки, двигавшиеся друг за другом в одном направлении. Определить, военные это были корабли или торговые, не представлялось возможным. С уверенностью можно было сказать только одно: они шли в кильватерном строю и направлялись в те места, где он еще не был.

Действуя согласно проверенной тактике, Лайминг некоторое время просто следовал за ними, чтобы выяснить, к какой звезде они держат путь, а затем рванул вперед. Он оставил эти корабли так далеко сзади, что их отметки уже пропали с экранов. Все шло как обычно, но вдруг одна из дюз выплюнула свою внутреннюю обшивку миль на сорок назад. Он узнал это, когда на панели управления зазвенел сигнал тревоги; стрелка указателя мощности отпрянула влево на полшкалы, а стрелка соответствующего термометра поползла к красной отметке, обозначающей точку плавления.

Лайминг спешно отключил подачу топлива к вышедшему из строя двигателю. Давление в нем тут же упало до нуля; температура по инерции еще поднялась на несколько градусов, но затем начала медленно падать.

Двадцать огромных основных цилиндрических двигателей, окаймленных восемью маневровыми, сравнительно небольшого диаметра, размещались в хвостовой части корабля.

Отказ одного из двигателей еще не был катастрофой. Это означало лишь пятипроцентное снижение мощности и, соответственно, некоторую потерю эффективности корабля. На Земле ему говорили, что даже при отказе восьми двигателей – в том случае, если они расположены симметрично – его скорость и маневренность снизятся до уровня латианских эсминцев.

С технической точки зрения он по-прежнему превосходил врага, и пока беспокоиться было не о чем. Он все еще двигался так быстро, что по сравнению с ним корабли противника казались хромоногими черепахами.

Его тревожило другое: внезапная авария отражающей обшивки одного из основных двигателей являлась неприятным сигналом об общем состоянии дюз. Он понимал, что следующий двигатель мог полететь в любую минуту, а за ним вскоре последуют и остальные.

Внутренний голос подсказывал Лаймингу, что пришла пора разворачиваться к дому, пока катастрофа не разразилась. С другой стороны, он подозревал, что время упущено и до Земли ему уже не добраться. Слишком долго он тянул с возвращением, жег двигатели и залетел чересчур далеко. Похоже, кораблю скоро конец – он был уверен в этом настолько, насколько вообще можно быть в чем-то уверенным. Но гибель корабля не обязательно означает гибель пилота, даже если ему придется, подобно заблудшей душе, скитаться меж враждебных светил.

Обычно он доверял своим предчувствиям. А то предчувствие, которое говорило, что корабль собирается сыграть в ящик, уверяло его также в том, что самому пилоту это не грозит. Он был совершенно уверен, что доживет до того дня, когда, фигурально выражаясь, сможет высморкаться в носовой платок полковника Фамера.

Отбросив соблазнительные мысли о возвращении к Ригелю, он не стал разворачиваться на обратный курс, а упрямо продолжал двигаться к восемьдесят второй планете, достиг ее, обследовал и передал информацию. По ходу дела он обнаружил оживленную межзвездную трассу, соединяющую эту планету с соседней солнечной системой. Пропустить такой шанс было бы глупо. И Лайминг снова двинулся в путь в надежде отыскать планету номер восемьдесят три и добавить ее к своему списку. Второй двигатель потерял обшивку на полпути к ней, а третий над самой планетой.

Не обращая внимания на разрушающийся корабль, он облетел планету и уже направился в открытый космос, чтобы без помех передать полученные данные, но тут ситуация начала выходить из-под контроля. Одновременно выгорели обшивки еще пяти двигателей, и он был вынужден срочно сбавить скорость, пока оставшиеся без термозащиты дюзы не расплавили весь хвост.

Начались трудности с управлением. Корабль упорно не желал лететь прямо, так как неисправные двигатели группировались по одну сторону от его продольной оси, и теперь он мог двигаться только по пологой дуге, которая со временем превратится в окружность, замыкающуюся вокруг только что покинутой планеты. Ко всему прочему, судно еще начало медленно вращаться, в результате чего у Лайминга создалось впечатление, что все звездное небо крутится перед его глазами. В отчаянии он попытался выправить курс с помощью рулевых двигателей, но это вызвало лишь жуткую вибрацию, которая, в сочетании с вращением, чуть не свела с ума. Огненный выхлоп за кормой описывал оригинальную траекторию в форме вытянутой спирали.

Корабль продолжал идти по кривой, пока восемьдесят третья планета опять не показалась в бортовых иллюминаторах. Еще два двигателя выбросили назад длинные светящиеся облака раскаленной керамической пыли. Планета стремительно росла. Полетел еще один двигатель.

Стало очевидно, что как космическое транспортное средство корабль приказал долго жить, и лучшее, на что Лайминг мог рассчитывать, – посадить его в целости и сохранности, дабы спасти свою собственную шкуру. Он полностью сосредоточился для выполнения этой ответственной задачи.

Хотя корабль находился не в лучшем состоянии, им еще можно было управлять, рулевые двигатели работали отлично, а в исправности тормозных, размещавшихся на носу, он не сомневался.

Когда планета заполнила экран переднего обзора и ее бугристая поверхность распалась на горы, холмы и долины, он выключил оставшиеся главные двигатели и, удерживая корабль с помощью рулевых на прямом курсе, начал постепенно сбрасывать скорость. Продольное вращение прекратилось, и темп спуска начал замедляться, но его руки, вцепившиеся в рычаги управления, покрылись испариной.

Он понимал, что приземлиться в нормальном положении, на хвост, ему уже не удастся. Мощности двигателей не хватало, чтобы повернуть машину носом вверх и опуститься на огненном столбе регулируемого реактивного выхлопа. Корабль был в том ужасном состоянии, которое диспетчеры космопортов называют "слаб на задницу", а это значило, что пилоту придется садиться на брюхо – причем на той скорости, которая позволила бы до последнего момента сохранять управление.

Лайминг впился глазами в экран, на котором холмы росли, долины раздвигались, а туманный зеленый пушок превращался в ясно различимые вершины деревьев.

Разворачивающаяся перед ним панорама планеты надвигалась с угрожающей скоростью. Пытаясь выровнять машину перед посадкой, он включил четыре главных двигателя и нижние рулевые.

Нос корабля приподнялся: он проскочил над долиной и перемахнул через внезапно выросший холм на высоте нескольких сотен футов. Пару минут спустя, миновав пятимильную лесную полосу, Лайминг обнаружил шеренгу решетчатых мачт с радиоантеннами – большое селение у реки – и еще один лес, за которым расстилалось огромное болото.

Как раз то, что нужно!

Мысленно сотворив короткую молитву и врубив тормозные двигатели на полную мощность, он ввел машину в пологий вираж. Несмотря на этот ловкий маневр, первый удар о землю выбросил его из кресла и швырнул прямо на металлическую стенку кабины. Корабль со скрипом и кряхтением еще скользил вперед, когда Лайминг уже был на ногах. Тело его покрывали многочисленные синяки, но до более серьезных повреждений дело, к счастью, не дошло.

Раскидав обломки плохо закрепленных предметов обстановки кабины, он пробрался к пульту управления и выключил тормозные двигатели, а заодно вырубил все энергопитание. Через несколько мгновений корабль потерял скорость и остановился. Наступила полная тишина, о которой Лайминг в последние тревожные недели уже успел забыть. Она буквально давила на барабанные перепонки: каждый вздох казался оглушительным свистом, каждый шаг сопровождался громким металлическим лязгом.

Он подошел к шлюзу и взглянул на показания анализатора атмосферы. Давление наружного воздуха не превышало пятнадцати футов на квадратный дюйм, и состав его оказался сходным с земным – с несколько увеличенным содержанием кислорода. Лайминг миновал шлюз и, встав на закраину люка, увидел в полутора десятках футов под собой поверхность планеты.

Он не мог воспользоваться автоматическим трапом, который опускался от шлюза к хвосту, а сейчас корабль находился в горизонтальном положении. Конечно, он сумел бы повиснуть на руках и спокойно спрыгнуть вниз, но тогда обратно ему уже не забраться: прыгать в высоту на четырнадцать футов он не умел. Единственное, чего ему сейчас не доставало, – это простой веревки.

– Они продумали все, – громко сетовал Лайминг, ощущая вполне объяснимое желание излить досаду. – Они продумали все на свете. Поэтому на двадцать футов веревки у них мозгов не хватило. Следовательно, мне остается только ее вообразить, а это значит, что я выжил из ума. Каждый, кто разговаривает сам с собой, выжил из ума. Сумасшедший имеет право говорить все, что ему заблагорассудится. И когда я вернусь, я им все скажу и говорить буду долго!

Слегка разрядившись, он вернулся в кабину и начал бесполезные поиски чего-нибудь, что могло заменить веревку.

Он уже собирался разрезать одеяло на полосы и связать их, когда вспомнил об электропроводке, соединявшей пульт управления с двигательным отсеком.

Несмотря на спешку, ему понадобилось полчаса, чтобы освободить провода подходящей длины от клемм и вырвать их из стенных креплений.

Все это время нервы Лайминга были на пределе; он пристально вслушивался в доносившиеся снаружи звуки, ожидая появления врагов. В этом случае пришлось бы включить взрывное устройство и взлететь на воздух вместе с кораблем.

Главное, чтобы машина не попала в руки противника; его собственная жизнь по сравнению с этим значила не так уж много.

Естественно, Лайминг не горел желанием превратиться в окровавленный фарш, разбросанный по всей округе, и поэтому работал быстро. Когда он привязал один конец кабеля к замку люка и опустил другой вниз к земле, вокруг никого еще не было видно.

Он спустился в густую, мягкую растительность, слегка напоминающую вереск. Подбежав к кормовой части корабля и бросив взгляд на двигатели, он понял, что ему крепко повезло. Одиннадцать главных дюз уже лишились термозащитной обшивки, а остальные девять были в таком плачевном состоянии, что явно не смогли бы выдержать больше, чем два-три дня постоянной работы.

Произвести ремонт или хотя бы поднять корабль в воздух и перебраться в более укромное местечко – об этом не могло быть и речи. Многострадальная посудина и так поставила рекорд всех времен и народов, проделав путь сквозь добрую треть галактики, меж чужих солнц и вокруг неведомых планет. Теперь для нее все в прошлом. Лайминг в тоске поник головой. Уничтожение такого корабля казалось сродни хладнокровному убийству, но другого выхода не было.

Только сейчас он окинул взглядом мир, в котором очутился. Небо окрашивал темно-синий цвет, переходящий в пурпурный с тусклой белесой дымкой на восточном горизонте.

Солнце, уже перевалившее зенит, казалось больше и красней земного, его лучи слегка обжигали кожу, но Лаймингу это было приятно. Верескоподобная растительность плотным ковром покрывала равнину до восточного горизонта, где едва виднелись первые ряды деревьев. Он мог различить гигантский шрам, прорезанный кораблем в лесу. В полумиле к западу мелкий кустарник тоже сменялся огромными деревьями.

Лайминг опять оказался в затруднении. Тот, кто не подумал о веревке, не учел и следующего: если сейчас взорвать корабль ко всем чертям, то вместе с ним пилот лишится массы вещей, необходимых для выживания – прежде всего, огромного запаса концентратов. Чтобы спасти тот груз, Лайминг должен вытащить его из корабля, перенести в безопасное место и спрятать куда-нибудь, где бы его не обнаружили вражеские патрули.

Идеальным местом для тайника был ближайший лес. Но чтобы сохранить все жизненно необходимое снаряжение, пришлось бы совершить туда несколько ходок, рискуя при этом нарваться на врага вдали от корабля.

Если он станет, как намеревался, кочующим с места на место беглецом, то, возможно, ему без труда удастся найти достаточно пищи, чтобы прожить здесь многие годы. Но уверенности в этом не было. О приютившем его мире он пока не знал ничего – кроме того, что в нем существует разумная жизнь и что планета является частью Сообщества или союзником латиан. Единственное, что ему оставалось, – предполагать, что местная форма разумной жизни, как и все остальные известные расы, более или менее человекоподобна.

Понимая, что нужно спешить, он не слишком долго обдумывал ситуацию. Пришла пора действовать, а не размышлять. Лайминг с остервенением взялся за работу. Он начал выбрасывать из шлюза коробки и банки, одну за другой, и занимался этим, пока не очистил всю кладовку.

Патрулей врага, к счастью, все еще видно не было, и Лайминг принялся по частям перетаскивать груз к вершине.

Гнетущее беспокойство заставляло его прилагать слишком много усилий; всякий раз он пытался унести с собой больше, чем мог ухватить. Путь к лесу усеивали оброненные банки, которые приходилось подбирать при возвращении к кораблю.

Поскольку обратно он мчался бегом, останавливаясь только для того, чтобы подобрать упавшие вещи, до корабля он добирался почти бездыханным и уже наполовину нагруженным.

Наконец, весь мокрый от напряжения, он закончил работу. Напоследок забравшись в корабль, он бросил прощальный взгляд, прикидывая, что бы еще прихватить с собой.

Свернув одеяла, он увязал их в водонепроницаемую накидку, сотворив узел, удобно поместившийся за спиной. С сожалением Лайминг посмотрел на передатчик. Конечно, он мог бы послать радиограмму с сообщением, что потерпел аварию на планете номер восемьдесят три, и дать ее координаты. Но это не сулило ему ничего хорошего. Ни один из кораблей союзников, кроме специальных разведывательных машин, не смог бы добраться в такую даль без дозаправки и смены дюз. И даже если бы какой-то корабль умудрился совершить столь длительный перелет, у него оставалось бы не слишком много шансов найти и подобрать одинокого землянина, скрывающегося во враждебном мире.

Убедившись, что ничего стоящего не осталось, он натянул непромокаемый комбинезон, взял под мышку узел и со вздохом нажал красную кнопку на краю пульта. Лайминг знал, что между включением и взрывом должно пройти две минуты, так что времени оставалось немного. Миновав шлюз, он прыгнул вниз, тяжело шмякнулся в кусты и изо всех сил рванул к лесу. К тому времени, когда он добежал до деревьев, ничего не случилось. Скрывшись за стволом толстенного дерева, он ждал взрыва.

Секунды тянулись одна за другой. Никакого эффекта. Что-то тут было не так. Возможно, те типы, что позабыли о веревке, забыли и о запасе с детонатором. Время от времени он выглядывал из-за дерева, прикидывая, не вернуться ли ему, чтобы проверить, подключен кабель к взрывному устройству или нет.

И тут корабль взлетел на воздух. Он взорвался с оглушительным грохотом, от которого покачнулись деревья и содрогнулись небеса. Вверх взметнулся колоссальный столб дыма, огня и бесформенных обломков.

Взрывная волна, гнавшая горячий воздух, накатила на ствол дерева, за которым прятался Лайминг; на мгновение он почувствовал, что задыхается. Затем пошел ливень из кусков искореженного металла, падавшего на землю.

Испытывая благоговейный трепет, Лайминг выглянул из-за дерева и увидел дымящуюся воронку, окруженную двумя-тремя акрами выжженной земли. И тут он совершенно ясно осознал, что смотрит на останки своего корабля, а до Земли – многие миллионы миль.

Когда враги наконец появятся, они наверняка начнут искать пропавший экипаж. Первоначальное обследование этого мира, хоть и проведенное наспех, всего за один виток экватора, показало, что здесь существует высокоразвитая цивилизация. Лайминг обнаружил космопорт с пятью торговыми судами и одним легким крейсером Сообщества; правда, все корабли были допотопные. Совершенно очевидно, что туземцы достигли высокого уровня развития и вполне могут сообразить, сколько будет дважды два. Сравнительно небольшая глубина воронки и широкий разброс обломков свидетельствовали, что корабль не потерпел катастрофу, а был взорван после благополучной посадки. Обитатели близлежащего селения могут сообщить, что между появлением корабля над их крышами и последовавшим вслед затем взрывом прошло порядочно времени. Далее, будет установлено, что в этом районе не Пропадал ни один корабль Сообщества. Исследование обломков выявит, что в них присутствуют чужеродные материалы.

Отсюда неизбежно заключение: корабль принадлежал врагу, а его команда, в целости и сохранности, куда-то скрылась.

Лайминг решил поспешить и убраться подальше от места взрыва, пока неприятельские патрули не начали обшаривать всю округу. Возможно, ему на роду написано быть схваченным, но его дело – постараться оттянуть этот злосчастный день. Главное в жизни – еда, питье и жилище, причем самое главное – все-таки еда. Именно это обстоятельство несколько задержало его отступление. Зато теперь провианта ему хватит на несколько месяцев.

Но одно дело – иметь, совсем другое – сохранить. Во что бы то ни стало он должен найти тайник, к которому мог бы время от времени возвращаться – с уверенностью, что спрятанному добру ничего не грозит.

Он углубился в лес, широкими зигзагами двигаясь в поисках подходящего места для временного тайника. Видимость была отличной, поскольку местное светило поднялось высоко, а деревья не слишком мешали обзору.

Он искал тут и там, ворча про себя и награждая непристойными эпитетами тех, кто комплектовал снаряжение разведывательного корабля.

Будь у него лопатка, он давно уже выкопал бы тайник и припрятал свои вещички. Но лопата отсутствовала, а копать земли голыми руками было бы слишком долго.

В конце концов он наткнулся на что-то вроде пещеры между толстенными корявыми корнями огромного дерева. Далеко не лучший вариант, но выбирать не приходилось. К тому же он забрался в самую чашу, и это внушало надежду, что обнаружить тайник будет непросто. Немного подумав, он нашел тяжелый булыжник и изо всех сил швырнул его в пещеру. Оттуда не донеслось ни визга, ни воя, ни рычания. Пещера была пуста.

Еще час Лайминг потратил, чтобы перетащить сюда свой запас продуктов и тщательно его уложить. Себе он оставил лишь недельный паек. Когда дело было сделано, он замаскировал вход комьями земли и ветками. Теперь он был уверен, что даже полк вражеских солдат, прочесывая лес, навряд ли найдет его тайник.

Уложив недельный запас продовольствия в небольшой рюкзак и привязав к нему одеяло, Лайминг бистро зашагал к югу, придерживаясь опушки леса. Конкретного плана действий у него еще не было, но он понимал, что нужно поскорее смываться, пока не обнаружена воронка от взрыва и неприятельские патрули не начали прочесывать окрестности. Он сомневался, что поиски будут продолжаться дольше нескольких дней; после этого враги могут поверить в гибель экипажа.

С другой стороны, прошло довольно много времени, а розыски еще не начались. Такое длительное отсутствие интереса к его персоне удивляло Лайминга. Во всяком случае, решил он, вернуться за едой через неделю будет относительно безопасно.

Он шел уже три часа и проделал путь в десяток миль, когда наконец заметил первые признаки активности неприятеля. Он устало тащился между лесом и заросшим кустами торфяником, когда из-за горизонта появилась черная точка, стремительно выросла в размерах и беззвучно пронеслась над ним; через несколько секунд он услышал пронзительный визг.

Двигаясь на такой высоте и скорости, пилот вряд ли сумел его заметить, поэтому Лайминг спокойно стоял в тени дерева и наблюдал, как самолет промчался на север. Машина опять превратилась в крохотную точку, потом повернула и начала круговой облет местности. Насколько Лайминг мог судить, пилот все время кружил над местом взрыва.

Теперь сообщение о взрыве передадут куда-то в центр.

Обнаружив место катастрофы, самолет, естественно, дал радиограмму и начал барражировать над ним. Когда на базе, выславшей машину, получат сообщение о потерпевшем аварию корабле, начнется большой переполох; возможно, местное начальство примет его на свой счет и начнет выяснять, откуда он тут взялся. Если повезет, этот процесс займет некоторое время – пока им не станет ясно, что они имеют дело с чужим судном, скорее всего – вражеским, которое забралось в далекий тыл Сообщества.

В любом случае, теперь они примутся искать уцелевший экипаж с особым рвением, Лайминг решил, что настала пора углубиться в лес, под прикрытие деревьев. Правда, идти придется медленнее, зато там его будет труднее обнаружить. В путешествии по лесу таились две опасности, но с обеими приходилось мириться за неимением лучшего.

Во-первых, он мог сбиться с пути, пойти по кругу и в конце концов вновь очутиться в районе посадки корабля.

Тогда он неминуемо попадет прямо в руки тех, кто его там поджидает. Во-вторых, в лесу Лайминг рисковал встретиться с неизвестными плотоядными тварями, обладающими невероятным аппетитом. У него имелось весьма эффективное средство защиты от нападения хищника, но использовать его Лаймингу очень не хотелось. Это был пневматический пистолет, стреляющий разрывными капсулами, наполненными отвратительно пахнущей жидкостью.

Любое живое существо, вдохнув этот аромат, вывернет желудок наизнанку; та же участь может постигнуть и стрелка, если он не учтет, куда дует ветер.

Некий земной гений пришел к выводу, что трон царя зверей занимает не лев и не гризли, а небольшое кошкоподобное создание – старина Джо Скунс. Каждая его битва с врагами сводится к победоносному отступлению с поднятым хвостом.

Другой гений синтезировал жуткую жидкость, в семьдесят раз более мерзкую, чем выделения старины Джо. В результате Лайминг оказался перед выбором: либо удирать от зверя изо всех сил, рискуя при этом очутиться у него в желудке, либо вывернуть свой – за компанию с этим несчастным созданием.

Однако свобода стоит любого риска, так что он углубился подальше в лес и продолжал путь. Спустя примерно час он услышал стрекотание множества вертолетов, пронесшихся над его головой – на север. Судя по звуку, их было довольно много, но он не увидел ни одной машины, так как кроны деревьев заслоняли большую часть неба.

Лайминг решил, что вертолеты наверняка везут поисковые группы в район взрыва. Спустя некоторое время одинокая машина с громким жужжанием медленно пролетела над лесом – так низко, что поток воздуха от ее винтов заставил трепетать верхние ветви деревьев. Вертолет двигался неторопливо, и его гул походил на бодрое жужжание вентилятора. Лайминг замер, прижавшись к шишковатому древесному стволу; стрекот мотора постепенно удалялся. Вскоре он почувствовал усталость и решил передохнуть у поросшего лишайником пригорка. Лаймингу казалось, что он слишком быстро теряет силы; поразмыслив, он пришел к выводу, что этот мир крупнее Земли или обладает большей массой. Он чувствовал, что вес его увеличился сравнительно с земным – процентов на десять или чуть больше. Но, возможно, он, просто потерял форму после длительного заточения в корабле. В любом случае, скорость его упадет и, соответственно, уменьшится расстояние, которое он сумеет одолеть за день.

И тут до него дошло, что день в этом мире длится значительно дольше, чем на Земле. Заходящее солнце стояло градусах в сорока над горизонтом. Судя по длине дуги, которую светило прошло с момента посадки, местные сутки составляют тридцать – тридцать два часа. Ему придется приспосабливаться и такому распорядку – дольше спать и дольше идти. Это будет не так-то просто.

"Полнейшая изоляция. Черт возьми, как это мерзко", – подумал он, поглаживая продолговатую выпуклость под левым карманом своего комбинезона. Эта выпуклость была там всегда, так что он уже почти забыл о ее существовании. Если же Лайминг и вспоминал о ней, то полагал, что все комбинезоны снабжены подобными выпуклостями – по причинам, известным лишь всемирному профсоюзу портных. Внезапно, в порыве гениального озарения, он вспомнил, как кто-то однажды показывал ему на эту самую выпуклость и объяснял, что там хранится аварийный комплект.

Вытащив карманный нож, Лайминг подпорол подкладку и достал небольшую плоскую коробочку из коричневой пластмассы. Рядом с ее ободком была тонкая щель не больше волоска толщиной, но ни замочной скважины, ни кнопки, ни ручки он не обнаружил.

Лайминг пытался открыть коробочку и так и этак, но ничего не получалось. Он пробовал вставить в щель лезвие ножа, чтобы таким образом взломать эту штуку, но нож соскочил, и он лишь поранил себе большой палец. Посасывая его, пилот свободной рукой стал шарить за подкладкой в надежде найти какие-нибудь инструкции на сей случай.

Единственным ощутимым результатом розысков была грязь под ногтями. Помянув бога, дьявола и умников из генерального штаба, он в раздражении шваркнул коробку о землю. То ли удар был официально утвержденным способом ее открывания, то ли возымели действие его проклятия но эта дрянь открылась. Лайминг тут же принялся тщательно исследовать ее содержимое, сулившее ему надежду на выживание.

Для начала он обнаружил крохотный, с горошину, пузырек, украшенный черепом с костями, в котором плескалась желтая маслянистая жидкость. Судя по всему, это был яд – на крайний случай. Если даже не принимать во внимание череп, инстинкт подсказывал Лаймингу, что там вряд ли находится приворотное зелье.

Затем на свет появилась вытянутая узенькая бутылочка с содержимым, напоминающим грязноватую слизь. На ней красовалась наклейка с длинным впечатляющим перечнем витаминов, белков и прочих полезных для организма веществ.

Когда принимать это снадобье, в каких дозах и сколь часто, судя но всему, нужно было решать самому пациенту – или жертве.

Далее он обнаружил маленькую запечатанную баночку без всяких этикеток. Распечатать ее было невозможно, так как крышка отсутствовала. В баночке могло находиться все что угодно – от лососины до гуталина или шпаклевки. Если бы ему потребовалось зашпаклевать иллюминаторы, чтобы оградить себя от происков врага, он ни за что бы не расстался с таким ценным предметом снаряжения.

Отбросив ее в сторону, Лайминг достал следующую баночку. Она была длиннее, уже и, к счастью, имела крышку.

Отвернув ее, он обнаружил внутри головку разбрызгивателя.

Он встряхнул баллончик, и ему на ладонь брызнул мелкий порошок, напоминающий перец. Ну что ж, такая штука будет полезна, если ему придется сбивать со следа гончих собак – которые, конечно, должны водиться на всех планетах галактики. Лайминг осторожно понюхал ладонь. Порошок пахнул точь-в-точь как молотый перец. Он злобно чихнул, вытер руку носовым платком, закрыл баночку и произнес пару ласковых слов в адрес специалистов космобазы. Результат не замедлил сказаться: платок воспламенился прямо у него в кармане.

Лайминг стремительно вытащил его, кинул на землю и затоптал ногами. Снова открыв баллончик, он выпустил из него несколько крупинок на чахлое засыхающее деревце.

Минуту спустя оно запылало, стреляя искрами. При этом повалил ужасный дым, так что деревце пришлось немедленно загасить.

Экспонат номер пять говорил сам за себя – если, конечно, вы обладаете ясновидением. Это была очередная бутылочка с бесцветной жидкостью и с этикеткой, на которой значилось:

"Две капли на сто фунтов безуглеродной жидкости". Особо зловещий оттенок сему таинственному предписанию придавал опять-таки череп со скрещенными костями. Рассмотрев бутылочку, Лайминг решил, что жидкость является либо ядом, либо сногсшибательной приправой из китайского ресторана.

Очевидно, если вам предстоит встреча с двадцати двух тонным носорогом, то следует вычислить необходимую дозу и всадить ее в несчастное животное, предварительно растворив порошок в безуглеродной жидкости. После такого подвига можно не опасаться за свою жизнь: носорог, несомненно, упадет замертво или заснет.

Под номером шестым шла миниатюрная фотокамера, которую можно было спрятать в кулаке. К проблеме выживания она не имела ни малейшего отношения. Должно быть, в этот набор ее включили с совершенно иными намерениями.

Вероятно, земная разведслужба решила, что тот, кто выберется живым из враждебного мира, пожелает увезти с собой на память сувениры в виде фотографий. Что ж, приятно думать, что кто-то обладает подобным оптимизмом. Лайминг сунул камеру в карман – не столько в надежде ею воспользоваться, сколько потому что она являлась прекрасным образчиком земной технологии, слишком ценным для того, чтобы его выкинуть.

Последний седьмой подарок оказался действительно важной, и, с его точки зрения единственной нужной вещью. Это был компас со светящейся стрелкой. Лайминг аккуратно спрятал его во внутренний карман.

Подумав некоторое время, он решил, на всякий случай, сохранить баночку с самовозгорающимся порошком, а от остального хлама избавиться. Яд и бутылочку с неаппетитным содержимым он зашвырнул подальше в кусты. Вслед за ними полетела банка с подозрительной шпаклевкой.

Вдруг в том месте, куда упала банка, поднялся столб пламени, раздался оглушительный взрыв, и огромное дерево, вырванное с корнями, подлетело футов на двадцать к небу.

Лайминга опрокинуло на землю взрывной волной, но он успел вскочить вовремя, для того чтобы увидеть, как над вершинами деревьев поднялась струя дыма, похожая на указующий перст. Она была заметна издалека не хуже, чем аэростат с ярким полотнищем, на котором трехметровыми буквами было бы написано: "Я здесь!"

Землянину ничего не оставалось, как поскорее уносить ноги. Подхватив свои вещи, он со всей возможной скоростью припустил на юг. Лайминг пробежал уже мили две, когда услышал бодрый гул вертолета над тем местом, где он выворотил дерево. Потом стало различимо стрекотание еще одной машины, садящейся там, где он слегка нашалил. Вероятно, баночка со взрывчаткой как раз освободила в лесу место для посадки, расчистив достаточное пространство.

Лайминг пытался ускорить свое движение, по ему приходилось постоянно продираться сквозь кусты, карабкаться на крутые холмы, преодолевать овраги и ложбины. И все это время ему казалось, что у него на ногах сапоги сорок пятого размера с толстыми свинцовыми подошвами.

Когда местное солнце склонилось к закату и тени удлинялись, ему опять пришлось остановиться, чтобы дать себе передохнуть. Он был совершенно измотан и не имел ни малейшего представления о том, сколько прошел. В лесу двигаться по прямой практически невозможно, а постоянные петляния между кустами и оврагами существенно удлиняли путь и сбивали с направления. Пока он не слышал никаких посторонних звуков, словно был единственным обитателем планеты, хотя с орбиты он отчетливо видел, что планета, несомненно, была довольно густо заселена.

Переведя дух, Лайминг двинулся дальше и шел, пока не наступила полная темнота, которую не могли рассеять ни бесчисленные звезды, ни две крошечные луны. Он легко перекусил и устроился на ночлег на укромной полянке. Завернувшись в одеяла и положив рядом пистолет со зловонными капсулами, Лайминг с облегчением вытянул гудящие ноги.

Конечно, лучше было бы устроиться на дереве, в развилке ветвей – бог его знает, какой зверь мог подобраться к нему посреди ночи – но у Лайминга уже не было сил на это. Какие бы события ни происходили, человеку без сна не обойтись, даже если он рискует проснуться в чьем-нибудь желудке. Главное – проснуться.

Глава 4

Сбитый с ног усталостью, Лайминг проспал двенадцать часов к ряду. Однако сон не принес облегчения и был тревожным. Он несколько раз просыпался с ощущением, что поблизости в темноте кто-то есть. Землянин лежал, затаив дыхание и вслушиваясь в тишину, сжимая пистолет и тараща глаза, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь в ночном мраке.

Потом сон снова одолевал его.

Во время последнего пробуждения он увидел в небе пять лун, самая маленькая из которых очень быстро передвигалась по небосводу с легким, но вполне различимым свистом.

Зрелище было столь не правдоподобным и длилось так недолго, что он так до конца и не понял, то ли действительно видит его наяву, то ли все еще досматривает очередной сон.

Спать больше не хотелось. Ощущая прилив бодрости, Лайминг встал и скатал одеяла. Хотя до рассвета было еще далеко, он посмотрел на светящуюся стрелку компаса и решил продолжить путь на юг. Он шел вперед, иногда спотыкаясь о невидимые в темноте корни деревьев и проваливаясь по колено в невесть откуда взявшиеся ручьи. Пожалуй, при том свете, который давали звезды и луны, он еще смог бы довольно сносно передвигаться по полю. Но не по лесу. Лайминг с сожалением остановился: не имело смысла изводить себя, ковыляя на ощупь по лесным прогалинам, то и дело сменяющимся участками кромешной тьмы. Каким-то образом он умудрился отыскать еще одну поляну и расположился на ней, нетерпеливо ожидая рассвета.

На горизонте появились первые проблески зари, и в лесу посветлело. В тот момент, когда Лайминг решил продолжить свой путь, что-то зашуршало в кустах, ярдах в ста от него.

Он нервно вскочил, выставив перед собой пистолет. Шуршание в кустах не прекращалось, под невидимыми ногами шелестели опавшие листья и трещали ветки – мимо пробиралась какая-то тварь.

Судя по неторопливо удалявшемуся тяжелому топоту, животное было вялым и грузным. Ничего не различая в полумраке, Лайминг не мог понять, проходит ли за кустами целое стадо или только одна зверюга – нечто вроде колоссального червя, прародителя всех анаконд и удавов. Но, к счастью, тварь не пожелала познакомиться с ним поближе и мирно удалилась.

Лайминг подождал, пока окончательно рассвело и он без лишних осложнений смог продолжить путь на юг. Он шел до полудня, пока не наткнулся на огромную каменистую впадину в скале, весьма похожую на заброшенную каменоломню.

По краям она поросла деревьями, а дно покрывали невысокие кусты, меж которыми извивался прозрачный ручеек.

Сверху свисали лианы, яркая зелень которых выделялась на серой поверхности камня.

Присмотревшись внимательно, он насчитал в скале шесть расщелин, ведущих, вероятно, в другие пещеры меньших размеров. Похоже, он нашел себе отличное убежище. Конечно, Лайминг не собирался сидеть тут до старости, справедливо полагая, что длительное пребывание в одном месте вряд ли пойдет ему на пользу. Однако здесь можно на время затаиться, переждать вызванную его вторжением суматоху и обдумать план дальнейших действий.

Спуститься вниз по крутой, почти отвесной скале на дно впадины оказалось совсем непросто. Но он этому только обрадовался: то, что трудно для него, будет не менее трудным для других и отпугнет любой патруль, который вздумает рыскать в этих местах. Правда, он как-то не подумал, что впадина достаточно велика и поисковая группа может легко попасть на дно с помощью вертолета.

Выбрав подходящую пещеру, он скинул поклажу и блаженно растянулся на сухом песке. Теперь настало время подумать о горячей пище. Передохнув, Лайминг набрал сухих веток, разжег небольшой костер, налил воды в походный котелок и приготовил из своих запасов густой суп. Он проглотил это варево вместе с витаминизированными хлебцами и, наевшись до отвала, пришел в благодушное настроение.

Для знакомства с местностью он немного побродил вокруг. Его владения простирались примерно на четыре акра.

Вокруг на восемьдесят футов возвышались скалистые стены, над которыми еще футов на двести вздымались кроны гигантских деревьев. Если бы корабль приземлился здесь в обычном вертикальном положении, никто не смог бы разыскать его долгие годы – разве что заметить случайно сверху. Лайминг пожалел, что не обнаружил это место раньше; он наверняка попытался бы сесть тут и сохранить корабль, который можно было бы использовать как дом – а в случае необходимости и как крепость. Неприятелю пришлось бы попотеть, чтобы извлечь его из прочного металлического корпуса; к тому же у него оставались в полной сохранности рулевые и тормозные двигатели, боевая мощность которых не уступала нескольким артиллерийским батареям.

Земля была сплошь изрыта какими-то дырами. Такие же отверстия он обнаружил и у подножия каменных стен. Вообще-то, больше всего они напоминали Лаймингу кроличьи норы. Если бы обитатели были похожи на земных кроликов, то можно существенно пополнить запасы продовольствия.

Опустившись на четвереньки, он заглянул в две-три такие норы, но не сумел ничего разглядеть. Он нашел длинную тонкую палку и потыкал ею внутрь, но безрезультатно. В конце концов он устроил неподалеку засаду и, притаившись, просидел часа два. Терпение было вознаграждено появлением из норы чего-то, смахивающего на толстого, обросшего шерстью паука. Существо настороженно застыло на пороге, заметило человека и тут же убралось восвояси. Возможно, оно и было съедобно, но одна мысль об этом вызывала тошноту.

Неожиданно Лаймингу пришло в голову, что, несмотря на обилие деревьев, он не видел и не слышал ничего похожего на птиц. Если какие-то летающие создания и обитали в лесу, то они вели ночной образ жизни. Кроме того, здесь совсем не было насекомых, что его весьма радовало. В любом незнакомом мире отряд насекомообразных представлял серьезную угрозу для жизни странствующего землянина. На Гипатии, например, существовали жуки-визгуны, которые носились со скоростью шестьсот миль в час. Такой жук мог на лету аккуратно продырявить космический скафандр, человека и все что угодно ничуть не хуже пули, выпущенной из пистолета сорок пятого калибра.

Около скал обнаружились густые заросли растений, напоминавших земной папоротник. Их огромные перистые листья источали приятный аромат. Лайминг наломал этих листьев и разложил их на сухом полу пещеры, соорудив импровизированный матрас, а сверху расстелил одеяла. Теперь у него была постель – самая мягкая и удобная со времен детства.

Хотя Лайминг как мог придумывал себе занятия, остаток дня оказался свободным. Он успел исследовать каменоломню вдоль и поперек, поесть, прибраться в пещере. Он выполнил массу полезных, но совершенно необязательных дел, а солнце все торчало на небе, словно и не собиралось заходить. По его подсчетам, до наступления темноты оставалось еще часов шесть. Собственно, ничто не мешало ему завалиться спать прямо сейчас, но тогда пришлось бы бодрствовать посреди столь же долгой ночи. Приспособиться к чужому времени всегда непросто.

Сидя у входа в пещеру, он стал строить планы на ближайшее будущее. Во-первых, придется потратить несколько недель, чтобы перетащить весь запас продовольствия, спрятанный в тайнике у места взрыва. Потом, используя пещеру как базовый лагерь, нужно хорошенько обследовать округу по всем направлениям. А потом не худо бы собрать максимум сведений о потенциале планеты.

Если он убедится, что способен выжить в этом мире, наступит время более далеких путешествий. Он проведет осторожную разведку населенных территорий и в конце концов найдет космопорт. Может быть, удача улыбнется ему – он сумеет похитить заправленный топливом вражеский корабль и убраться отсюда подобру-поздорову…

Сейчас это всего лишь пустые мечты, шанс на успех – один из тысячи… скорее – из десяти тысяч… но может же ему выпасть счастливый случай! Остается только разглядеть этот шанс и заставить его сработать! Однако даже если удастся захватить подходящий космический корабль, все равно останется куча нерешенных проблем. Ни один корабль не сможет добраться отсюда до ригелианского сектора без дозаправок горючим и смены дюз. Значит, посередине пути ему предстоит украсть еще одно судно. С другой стороны, то, что сделано один раз, всегда можно повторить…

Впрочем, у него так мало шансов вновь увидеть родную Землю, что сейчас не стоит ломать себе голову; лучше положиться на удачу, памятуя о старой поговорке: пока живешь – надейся.

Незадолго до сумерек над головой Лайминга пронесся реактивный самолет, напомнив, что на планете существует разумная и довольно активная жизнь. До сих пор абсолютная тишина и полное отсутствие птиц и насекомых делали ее похожей на курорт для заблудившихся пилотов космофлота.

Укрывшись над нависающим карнизом пещеры, он проследил, как небольшое пятнышко пересекло небосвод и исчезло где-то на юге.

Едва дождавшись вечера, он улегся спать и проснулся почти на рассвете – организм начинал привыкать к более длинным суткам этой планеты.

Рано утром над ним друг за другом пролетели восемь вертолетов. Они шли цепью, на расстоянии ста ярдов друг от друга и в пятидесяти футах от макушек деревьев. Совершенно непонятно, что надеялись разглядеть пилоты под густой сенью крон, но их появление говорило о том, что его поиски, несомненно, продолжались.

"Работайте, работайте", – подумал Лайминг, лениво наблюдая за проплывавшими над его убежищем машинами.

Армейские порядки везде одинаковы. Наверняка начальство приказало им осмотреть местность, хотя для всех ясно, что летая над густым лесом, вряд ли можно заметить что-нибудь интересное. Скорей всего, пилоты радовались временной свободе и отпускали шуточки по поводу тупицы, пославшего их сюда. Можно побиться об заклад, что сам он никогда в жизни не видел лес с вертолета, однако благодаря своему рангу имел полное право судить, каким именно способом нужно искать блох в собачьей шерсти. Мысли пачкают мозги – это универсальный девиз дуболомов в любой части космоса. Лайминг придерживался мнения, что войны не кончаются победой умников, они завершаются поражением той стороны, где придуроков больше. А тянутся войны так долго потому, что кретинизм обеих противоборствующих сторон примерно одинаков.

Вечером четвертого дня у него челюсти сводило судорогой от зевоты. Ничего не скажешь, всю жизнь мечтал провести отпуск в пещере.

Пора браться за дело и поскорее встряхнуться. Для начала следует перепрятать запас продовольствия. Он чувствовал, что пришла пора начинать эту чертову канитель с переброской тайника в новую пещеру, подальше к югу.

На рассвете он выступил в путь и как можно быстрее устремился на север. От бодрой ходьбы он так воспрянул духом, что с трудом удержался от желания засвистеть на ходу. Его переход-бросок и так наделал достаточно шума в этом тихом лесу, так что нет смысла специально привлекать внимание патрулей, которые, быть может, уже рыщут по лесу. Около места посадки он сбавил шаг и пошел осторожнее. Здесь самое опасное место. Никто не знает, сколько вражеских дозорных может быть спрятано поблизости. Чем ближе к тайнику, тем осторожнее он шел, а потом уже крался, перебегая от дерева к дереву, при этом то и дело останавливаясь, чтобы оглядеться и прислушаться.

Когда Лайминг убедился, что тайник в целости и сохранности, у него отлегло от сердца. Не похоже, что враг нашел его запасы, да и вообще никаких следов присутствия посторонних не было заметно ни здесь, ни даже в радиусе пятидесяти миль отсюда. Приободрившись, он решил подойти к опушке и еще раз осмотреть место взрыва. Интересно, хватило ли у туземцев ума забрать обломки корабля, чтобы выяснить их происхождение. Конечно, толку от такой информации чуть, но Лайминга разбирало любопытство, а кажущаяся безопасность притупила бдительность.

Медленно и осторожно, словно кошка, подкрадывающаяся к птичке, он добрался до края леса и оказался ярдах в двухстах от места, где ожидал увидеть воронку. Проскользнув под прикрытием деревьев еще дальше, он замер и, забыв обо всем на свите, уставился на останки корабля.

Искореженные обломки металла по-прежнему валялись по всей округе, так что сказать, исчезло что-нибудь или нет, было просто невозможно. Оглядевшись, Лайминг с изумлением обнаружил, что в четверти мили от него, у края леса, выстроились рядком три вертолета.

Вертолеты были пусты, и вокруг не мелькала ни одна тень, значит, экипаж отдыхает где-то неподалеку. Волосы у него зашевелились от запоздалого испуга, и он попятился обратно в лес. Но не успел сделать и пары шагов, как за спиной зашуршала палая листва и в спину уперлось что-то твердое, а хриплый гортанный голос произнес:

– Смудж!

От досады на собственную глупость Лайминг чуть не выругался. Но теперь ничего не поделаешь. Он медленно обернулся.

Мощный, приземистый гуманоид на голову ниже его самого, но раза в два толще, направлял на него незнакомый предмет, напоминающий ружье. Он был одет в форму мышиного цвета, на голове – металлическая каска. Кожа у незнакомца была чешуйчатая, как у ящерицы. Он смотрел на Лайминга холодным немигающим взглядом кобры, а над лишенными век глазами выступали роговые наросты.

– Смудж! – повторил толстяк, подтолкнув его ружьем.

Подняв руки, Лайминг попытался изобразить улыбку и быстро сказал на космоарго:

– Все в порядке. Я свой, я друг.

Это не произвело эффекта. То ли собеседник не понимал космоарго, то ли сообразил, что ему вешают лапшу на уши.

Во всяком случае, выражение крокодильей морды никак не изменилось и в глазах ничего не дрогнуло. Он издал горлом резкий свист, при этом Лайминг заметил, что губы его даже не шевельнулись.

На призыв из леса, со стороны вертолетов, выскочило подкрепление. Десятка два солдат неуклюже, вразвалку, мчались на подмогу. Землянин чувствовал, как содрогается земля от их топота. Окружив Лайминга, они без всякого любопытства, с нечеловеческим равнодушием уставились на него.

Потом залопотали что-то похожее на тот идиотский разговор, в который он встрял во время космического полета.

– Позвольте рассказать о том свинье!

– Заткнись, не видишь, гуси жарятся в ладье?

– Я свой, я друг, – снова изрек Лайминг с подобающим случаю достоинством.

Заявление пилота заставило их дружно захлопнуться. Все как один уставились на него змеиным взглядом, а самый Здоровенный осведомился:

– Шпиц шприц?

– Я разведчик Сообщества, прилетел к вам издалека, – увещевал их Лайминг, как будто клялся на невидимой Библии, – поэтому вы должны меня немедленного освободить.

На его речь снова не прореагировали. Никто не улыбнулся, не бросился с поцелуями. Стало ясно, что ни один из них ни слова не понимает на космоарго. Совсем темный народ, вдобавок, похоже, во всей команде нет ни одного офицера.

– Да послушайте же, вы… – начал он, опуская руки.

– Смудж! – заорал взявший его в плен здоровяк, угрожающе выставив ружье.

Он снова задрал руки и зло уставился на солдат. Они начали быстрый обмен мнениями, в котором почему-то часто упоминались сыр и запальные свечи. Придя к общему согласию, его обыскали, отобрав все, что смогли отстегнуть, в том числе и подтяжки.

Затем его тычками погнали к вертолетам. Подчиняясь грубой силе, Лайминг мрачно шел, поддерживая руками спадающие брюки. Считалось, что брюки подогнаны по размеру и должны держаться сами собой, а подтяжки прилагались на всякий пожарный случай. Но за время полета Лайминг заметно потерял в объеме, так что вполне мог потерять штаны, а демонстрировать неприятелю задницу он решительно не собирался.

Подчиняясь команде, он залез в вертолет и тут же стремительно повернулся, надеясь быстро захлопнуть дверь и попытаться взлететь, оставив конвоиров снаружи. Но, не вышло. Один из солдат лез за ним, почти наступая на пятки, и когда Лайминг обернулся, тот уже протискивался в кабину. Вслед за ним внутрь набилось еще четверо.

Пилот сел в кресло и включил двигатель. Лопасти винта над головой дрогнули и закружились, постепенно набирая обороты. Вертолет пару раз подпрыгнул, оторвался от земли и наконец взлетел в багровое небо.

Полет был недолог. Перелетев через равнину, покрытую лесами и болотами, они снизились над большим селением, которое Лайминг видел сверху всего несколько дней назад.

Вертолет мягко сел на бетонную площадку позади унылого здания, которое показалось Лаймингу чем-то похожим и на казарму, и на сумасшедший дом, что, впрочем, почти одно и тоже.

Его отконвоировали к зданию, прогнали по коридору и втолкнули в каменный мешок. Тяжелая дверь с крошечным зарешеченным оконцем захлопнулась. В замке повернули ключ. Через минуту в оконце показался один из конвоиров.

– Мы еще загнем Мордовороту лыжи, – обнадежил он Лайминга.

– Премного благодарен, – отозвался тот. – Чертовски любезно с вашей стороны.

Морда конвоира исчезла и окошко захлопнулось. Лайминг раз десять обошел свою камеру, потом уселся на голом деревянном настиле, который, вероятно, был задуман и как сиденье, и как лежанка одновременно. В камере не было никакого отверстия, кроме двери, даже выглянуть наружу нельзя. Опершись локтями о колени, Лайминг закрыл лицо руками.

Господи, какого же дурака он свалял! Ну почему он не убрался сразу после того, как нашел припасы? Чего проще, забирай манатки и быстро сваливай! Ему повезло, что тайник оказался цел. Ну и будь доволен, не искушай судьбу: забирай манатки и вали. Так нет, обязательно надо было сунуть свой нос куда не надо и влезть прямиком в ловушку.

Наверное, он перенапрягся во время долгого полета или что-то в составе здешней атмосферы ударило ему в голову.

Теперь он по-настоящему влип – разделают, как бог черепаху.

Гадать о будущем не имело смысла. Лайминг знал, что Сообщество уже захватило несколько сотен пленных. В основном это поселенцы с окраинных планет, на которые напали без всякого предупреждения. Судьба их была неизвестна. Тем более, что, по слухам, каждый народ, входивший в Сообщество, придерживался собственных принципов обращения с военнопленными – кто более гуманных, а кто и менее. Об этических и моральных нормах аборигенов этой планеты он вообще ничего не знал, так что об их поведении с пленными оставалось только гадать, а в его случае просто подождать и узнать на собственной шкуре.

Он слышал разговоры, что латиане, например, считают настоящими военнопленными только тех, кто попадется безоружным, а тех, у кого окажется при себе оружие, расстреливают на месте. Даже наличие ножа служит поводом для немедленной расправы, если только его лезвие длиннее среднего пальца руки владельца. Правда, никто не знал, насколько эти разговоры соответствуют истине, и не исключено, что все эти россказни – сплошное вранье. Космическая служба издавна считалась заповедником неисправимых трепачей.

Он потерял счет времени. Часы у него отобрали, а определиться по солнцу возможности не было. Через некоторое время дверь открылась, и охранник одинаковым на всех языках жестом приказал ему выходить. В коридоре Лайминг обнаружил второго охранника. Они выстроились в цепочкой – один охранник впереди, второй сзади пленника – и двинулись. Так они прошествовали, наверное, по всему зданию и наконец добрались до просторного кабинета.

За столом, сидел единственный обитатель кабинета и с начальственным видом рассматривал содержимое карманов пленника, горкой сваленное перед ним. Лайминг приблизился, все так же поддерживая руками штаны. Охранники, демонстрируя тупое усердие, встали по обе стороны от двери.

Тип за столом изрек на вполне приличном космоарго:

– Я майор Клавиз. Обращаться ко мне следует почтительно, как к большому начальнику. Ясно?

– Да.

Чего уж тут не понять! Очередная мелкая сошка с манией величия. Лайминг таких узнавал слету.

– Ваше имя, чин и личный номер?

– Джон Лайминг, лейтенант, 47926, – четко отрапортовал пленник.

– Биологический вид?

– Землянин. Вы когда-нибудь видели землян? – вкрадчиво спросил Лайминг.

– Здесь я задаю вопросы, – отрезал Клавиз, – а вы должны на них отвечать. – Он сделал внушительную паузу, чтобы его слова получше дошли до пленника, а затем продолжал:

– Вы прибыли сюда на корабле, построенном на Земле, не так ли?

– Конечно, – бодро согласился Лайминг.

Подавшись вперед, Клавиз многозначительно спросил:

– На какой планете вы пополняли запас топлива?

Лайминг промолчал. Его мысли пронеслись с лихорадочной скоростью. Правдиво отвечать, что он добрался сюда без единой дозаправки, не имело смысла – ему все равно никто не поверит. Они убеждены, что ему помогли на какой-то планете, входящей в Сообщество. Они теперь не отстанут, пока он не выдаст предателей. Какая прекрасная возможность посеять раздор в рядах противника! Но – увы! – неосуществимая. Он проводил разведку только вражеских территорий и не садился ни на одной из планет, поэтому теперь даже ради спасения собственной шкуры не сможет сказать ничего конкретного ни об одном из народов, населяющих те планеты Сообщества, которые попались на его пути.

– Даже не пытайтесь делать вид, что не знаете, – с издевкой предупредил Клавиз.

– На самом деле, и знаю, и не знаю, – ответил Лайминг, изобразив на лице замешательство. – Мне известен только номер планеты, под которым она числится в наших каталогах, Х13173. Но я понятия не имею, как ее называете вы или как они сами себя называют.

– Это поправимо. Утром мы дадим вам подробные карты звездного неба, и вы точно укажете нам ее местонахождение.

А до утра советую вам хорошенько освежить свою память, – Последовала еще одна многозначительная пауза, сопровождаемая немигающим змеиным взглядом. – Вы доставили нам много хлопот. Из-за вас мне самому пришлось лететь сюда, потому что на этой планете, кроме меня, никто не владеет космоарго.

– Даже латиане?

– Мы – занги, а не латиане, и вы это прекрасно знаете.

И мы не подражаем обычаям своих союзников. Сообщество – это объединение свободных народов, а не рабское копирование нравов одного.

– Мне понятна ваша точка зрения, но у других по этому поводу могут быть и другие мнения.

– Мнения других меня совершенно не интересуют. И я не намерен обсуждать с вами проблемы межзвездной политики. – Брезгливо посмотрев на разбросанное по столу добро, Клавиз выудил из него перечницу. – В момент захвата при вас оказался вот этот контейнер с зажигательным порошком. Его идентифицировали, так что нам все известно. Зачем вы носили его с собой?

– Он входит в мой аварийный комплект, – ответил Лайминг.

– Зачем в аварийном комплекте зажигательный порошок? – требовательно спросил Клавиз.

– Например, для того, чтобы развести костер, сварить еду или просто погреться, – ответил Лайминг, мысленно посылая ко всем чертям неведомого составителя комплекта.

– Не верю. Разве вам не хватило бы зажигалки?

– Зажигалки ломаются, или в них кончается заправка, – безнадежно оправдывался Лайминг.

– Количество порошка тоже невелико. Вы мне лжете.

Вам он нужен для диверсии.

– С какой стати устраивать несколько мелких поджогов в миллионах миль от дома? Если уж мы бьем Сообщество, то делаем это покруче и с большим толком, – искренне возмутился землянин.

– Может быть, так и есть, – согласился Клавиз. – Но меня далеко не удовлетворило ваше объяснение.

– Боюсь, что, если я отвечу правдиво, вы мне все равно не поверите. – вздохнул Лайминг.

– Позвольте мне судить об этом.

– Ну хорошо. Порошок был включен в комплект только потому, что кто-то из больших начальников посчитал это гениальной мыслью.

– Почему он так посчитал? – заинтересовался занг.

– Потому что любая его мысль – заведомо гениальная, – пояснил пилот.

– Не понимаю, – неподвижные глазе смотрели с недоверием.

– Этого никто не понимает. Зато он уверен в своей правоте, а это главное.

– Но не для меня, – отрезал Клавиз. – Имейте в виду, мы намерены провести подробный анализ состава этого порошка. Ясно, что от контакта с воздухом он не воспламеняется, иначе было бы слишком рискованно носить его с собой без специального контейнера. По-видимому, для воспламенения он должен войти в контакт с горючими веществом, и мы выясним с каким. Корабль, начиненный подобным грузом, способен уничтожить массу посевов. И если поджоги будут продолжаться систематически, то по всей планете может начаться голод, не так ли? – Клавиз торжествовал, как следователь, поймавший мошенника на вранье.

Лайминг предпочел промолчать.

– Думаю, одна из причин вашего прилета сюда, это испытание неизвестного нам порошка в военных целях, – торжествующе закончил занг.

– Господи, да мы могли бы спокойно испытать его у себя в пустынях, а не переть его через всю галактику, – возмутился Лайминг.

– Лабораторные испытания – это одно, а испытания на вражеской территории – совсем другое дело.

– А вам не кажется, что если бы я приволок его сюда для военных испытаний, то уж наверное прихватил бы тонн сто, а не несколько унций? – съязвил Лайминг.

На это Клавизу ответить было нечем, поэтому он решил двигаться дальше и извлек из кучи на столе следующий предмет.

– Насколько я понимаю, это миниатюрная камера. Прекрасный прибор, и сработан искусно. Но съемка с воздуха проще, быстрее и эффективнее, да и заснять можно гораздо больше, чем такой игрушкой. Не понимаю, зачем она вам?

– Я тоже, – признался Лайминг.

– Так зачем же вы таскали ее с собой?

– Жалко было выкидывать.

Ответ был принят. Взяв камеру, Клавиз положил ее себе в карман.

– Такие чувства я понимаю. Она прекрасна, как жемчужина. Отныне камера переходит в мою личную собственность. – Он оскалился – скорей всего, это должно было означать улыбку победителя. – Военный трофей! – Потом с брезгливой снисходительностью взял подтяжки и подтолкнул к Лаймингу. – Это можете забрать обратно. И немедленно наденьте. В моем присутствии пленный должен прилично выглядеть. – Он молча подождал, пока Лайминг прилаживал подтяжки к брюкам, затем продолжил:

– Еще у вас нашли компас со светящимся циферблатом. На мой взгляд, единственная полезная вещь из этого барахла.

Лайминг безмолвствовал.

– Да, пожалуй, еще вот это, – Клавиз взял в руки пистолет-вонючку. – Мне непонятно, это настоящее оружие или просто муляж? – Он пару раз нажал на курок, но ничего не произошло.

– Так что же это такое?

– Оружие, естественно, – с готовностью ответил Лайминг.

– И как им пользуются?

– Сначала нужно оттянуть ствол назад.

– И так делают каждый раз? – Клавиз смотрел на землянина как на варвара.

– Да.

– Тогда это, похоже, пневматический пистолет?

– Так точно.

– Мне довольно трудно поверить в то, что ваше начальство снабдило вас таким примитивным оружием, – засомневался Клавиз.

– Не стоит недооценивать этот пистолет, – ответил Лайминг. – У этого оружия есть свои преимущества. Ему не нужны патроны. Из него можно стрелять любыми подходящими по калибру пулями, причем почти бесшумно. А как средство устрашения он ничуть не хуже любого другого.

– Хм… То, что вы говорите, вполне разумно, – признался Клавиз, – однако я сомневаюсь, что вы были со мной до конца откровенны и сообщили мне все.

– А вы опробуйте – и убедитесь сами, – посоветовал Лайминг. От предвидения дальнейшего развития событий его чуть заранее не вывернуло наизнанку.

– Имение так я и намерен поступить.

Клавиш отдал приказ на родном языке одному из охранников.

Тот с некоторой неохотой прислонил свое ружье к стене, пересек комнату и осторожно взял в руки пистолет. Следуя подсказкам Клавиза, он упер оружие стволом в пол и налег на него. Под нажимом ствол скользнул вовнутрь и снова выдвинулся. Направив пистолет на стену, охранник спустил курок. Из дула с шипением вылетела крохотная капсула и, стукнувшись о стену, разбилась. Ее содержимое мгновенно превратилось в газ. Всего секунду Клавиз удивленно смотрел на мокрое пятно. А в следующий момент ему в нос ударила жуткая вонь. Он позеленел, согнулся пополам и так энергично стал расставаться с содержанием желудка, что свалился со стула.

Покрепче зажав нос левой рукой, правой Лайминг схватил со стола компас и ринулся к двери. Стрелявший из пистолета охранник к этому времени уже катался по полу, изо всех сил стараясь вывернуться наизнанку, так что до пленного ему не было никакого дела. Второй страж выронил ружье, прислонился к стене и теперь непрерывной очередью выдавал мерзкие звуки. Из этой троицы никто не смог бы сейчас даже штаны подтянуть, не то что помешать побегу.

Крепко зажимая нос, Лайминг распахнул дверь, пулей пронесся по коридору и выскочил наружу. На звук его топота из помещения появились еще трое охранников. Но тут же затормозили и начали выкидывать друг на друга содержимое своих желудков.

Выскочив на улицу, Лайминг наконец отпустил нос и смог вздохнуть. Несясь со всех ног к вертолету, на котором был доставлен сюда, он, как рыба, жадно глотал свежий воздух. Он не надеялся убежать своим ходом. В казарме, да и в поселке, в любую минуту могла подняться тревога. Поэтому его единственным шансом на спасение был вертолет.

Добежав до него, Лайминг влетел в кабину и запер дверцу.

Он был уверен, что сможет управлять незнакомой машиной, так как во время полета внимательно следил за действиями пилота. Все еще тяжело дыша, он завел мотор. Закрутились лопасти. Нервы у Лайминга были натянуты как пружина.

В пропитанном вонью проеме никто не появлялся, но кто то выскочил из других дверей, расположенных поодаль. Этот тип явно не имел понятия, что случилось, поэтому был безоружен. Однако надо отдать ему должное: он быстро смекнул, что застрекотавший вертолет захвачен неприятелем. Он заорал и замахал руками, но винт продолжал наращивать обороты. Ретивый солдат бросился обратно в казарму и выбежал с ружьем.

Наконец, несколько раз подпрыгнув, машина взлетела. И очень вовремя: внизу громко, как взрыв петарды, треснул ружейный выстрел. Прочный пластик обшивки кабины оказался пробит в четырех местах. Осколок от разлетевшегося вдребезги тахометра на приборной панели вонзился Лаймингу в мочку уха, потекла кровь. По двигателю что-то пару раз тяжело ударило, словно молотом, но, к счастью, он продолжал работать. Вертолет послушно поднимался в небо.

Сквозь продырявленный фонарь кабины Лайминг увидел, как внизу ранивший его солдат вставлял в ружье новую обойму. Когда вертолет, поднявшись на пятьсот футов, стал быстро уходить, грянул второй залп. Раздался резкий свист, и от хвостового винта отлетел обломок металла, но землянину опять повезло: эта потеря оказалась единственной. Лайминг еще раз бросил взгляд на землю. Рядом со снайпером в небо таращилось еще с полдюжины солдат. Стрелять больше никто не пытался: расстояние до вертолета было таким, что беглеца все равно уже не достать.

Сверху Лайминг видел, как вся компания дружно кинулась обратно в казарму, снова воспользовавшись боковым проходом. Лайминг предположил, что они, скорее всего, направились в радиорубку.

Хорошее настроение резко упало. Пока что он один в небе, но долго так продолжаться не может: за ним непременно пошлют погоню. Сейчас для него самое главное, чтобы хватило времени убраться как можно дальше и удачно приземлиться в лесу, чтобы иметь возможность снова скрыться под деревьями.

Глава 5

Если уж говорить откровенно, то побег дорого ему стоил.

В некоторой степени его положение даже ухудшилось. До поимки, пилота корабля могли счесть погибшим, и он мог относительно спокойно разгуливать по лесу, выспаться и перекусить, соблюдая минимум предосторожностей, а теперь, когда в этом мире знали о его существовании, скрыться будет намного сложнее. Глаз на затылке у него нет, так что предстоит постоянно быть на стороже. Если ему повезет незаметно посадить вертолет в укромном месте, все равно придется расхаживать по лесу безоружным.

Лайминг не очень надеялся на успешное завершение побега. Он мог вести машину, но не знал назначения и половины приборов, так что заметить опасность он мог только визуально, а значит, поздно. Особенно, если в его поимке решат использовать какую-нибудь сверхскоростную машину, вроде реактивного самолета.

Теперь он проклинал себя за такое поспешное бегство из кабинета Клавиза. Стрелявший охранник рухнул в судорогах прямо на пистолет и накрыл его своим телом, но ему вполне хватало времени, чтобы оттащить лежащего и забрать оружие. Да и у двери валялись два бесхозных ружья, которые легко можно было прихватить с собой. Конечно, тогда его единственной заботой было не сделать ни единого вдоха, пока не выберется на свежий воздух, но мог бы подумать и о ближайшем будущем.

Мысленно Лайминг торжественно наградил себя орденом Полного Идиота.

Тогда он мечтал об одном убраться подальше от тошнотворного зловония, а следовало не суетиться, и ничто не помешало бы ему забрать с собой оружие. Хотя кое-что полезное может оказаться и на борту вертолета.

Пересекая чужое небо на высоте две тысячи футов, он старался держать в поле зрения все небо впереди, позади, слева, справа, над собой, да еще и вниз поглядывал. Так что исследовать содержимое кабины пока не было никакой возможности. Это придется отложить до посадки.

Он долетел до леса, по которому недавно бродил. И тут вспомнил, что, когда его схватили и увезли, здесь остались еще два вертолета. Конечно, наиболее вероятно, они уже отбыли на свою неведомую базу. Но может случиться и так, что они все еще находятся тут, готовые подняться по сигналу тревоги.

Лайминг удвоил бдительность и смотрел во все глаза, пока машина летела над лесом. Минут через двадцать почти у самого горизонта появилась крохотная точка. На таком расстоянии ему не удалось определить, что это такое: вертолет, реактивный самолет или еще что-нибудь. И надо же: именно в эту минуту двигатель зачихал и выпустил тонкую струйку дыма. Лопасти винта, мгновение поколебавшись, закрутились снова.

От волнения Лайминг покрылся испариной. Он напряженно всматривался в далекую точку. Мотор опять сбился с ритма и испустил облако дыма. Точка несколько выросла в размерах, но двигалась она под углом к направлению его полета и, похоже, направлялась не в его сторону. Возможно, это был первый вестник воздушной погони, которая скоро неминуемо его обнаружит. Тут мотор закашлял, винты замедлили вращение, и вертолет стал терять высоту. Время от времени из-под обшивки вырывались клубы смрадного дыма, напоминавшего по запаху горелую рыбу.

"Похоже, пулей повредило маслопровод, – подумал Лайминг, – долго мне не протянуть. Пора садиться, если не хочу переломать себе кости".

Приближаясь к земле, он постоянно менял положение хвостового винта в попытке заложить вираж и найти в сплошной стене крон подходящее место для посадки. Он снизился до тысячи, затем до пятисот футов, но все еще не заметил ни одного просвета. Оставалось только использовать в качестве амортизаторов верхушки деревьев и надеяться на лучшее.

Он выбрал огромное дерево, с виду способное выдержать на ветвях трехэтажный дом, подлетел к нему вплотную, на секунду завис и плюхнулся на него. Однако внешность оказалась обманчивой. Огромные ветви были слишком хрупки, чтобы вынести вес машины, и тут же обломились. Под их душераздирающий треск вертолет стал рывками проваливаться сквозь крону. Лайминг внутри кабины чувствовал себя как в бочке, громыхающей вниз по крутой лестнице.

Заключительный этап падения был самим долгим и завершился в зарослях кустарника, который, по счастью, густо рос под хрупким исполином и смягчил удар. Лайминг выбрался наружу весь в синяках, с разбитой скулой. Задетое пулей ухо кровоточило. Он взглянул вверх. В растительности над головой образовалась изрядная дыра, но он сомневался, что враг ее обнаружит – разве что с бреющего полета.

С поломанных, искореженных винтов лежащего на боку вертолета свисали древесная кора и ветки кустарника. Лайминг в спешке обшарил большую шестиместную кабину в поисках чего-нибудь путного. Оружия там не оказалось. Он нашел двадцатидюймовый гаечный ключ из металла, напоминающего бронзу, и прихватил его с собой, решив, что это все-таки лучше, чем ничего. Под двумя задними креслами он обнаружил аккуратные емкости, наполненные местной едой – весьма неаппетитной на вид. Но сейчас он был так голоден, что согласился бы съесть даже дохлого козла, облепленного мухами. Он попробовал круглый бутерброд из чего-то, видом и вкусом напоминающего пресную лепешку, смазанную тонким слоем белого жира. Ему удалось проглотить этот шедевр местной кулинарии и удержать его в желудке. Теперь Лайминг почувствовал себя веселее. Насколько он мог судить, жир извлекали из беременных ящериц, но ему было уже все равно. Желудок требовал добавки, и он съел еще два бутерброда. Там оказалась целая куча таких бутербродов плюс изрядный запас странных сине-зеленых кубиков, скорее всего прессованных овощей. Была еще банка опилок, запахом напоминавших молотый арахис, а вкусом – дикую смесь говяжьего фарша и водорослей. И наконец пластмассовая бутыль с какими-то белыми таблетками неизвестного назначения.

Вспомнив военных химиков своей родины, Лайминг решил не связываться с таблетками и высыпал их в траву, но бутылку оставил – сойдет для воды. Прихватил он с собой и прочную, удобную банку из-под обезвоженной дряни, она послужит ему кастрюлей. Теперь у него есть и еда, и примитивное оружие, вот только не в чем нести добычу. По карманам все не рассуешь.

Он ломал голову над проблемой рюкзака, а в полумиле к востоку по небу тарахтел какой-то летательный аппарат. Как только звук замер вдали, что-то провыло параллельным курсом в полумиле к западу.

Подавив искушение ринуться к более укромному месту, лучше укрытому от взгляда сверху, он достал из ящика с инструментами нечто вроде пилы и срезал им обшивку с кресла. Из нее получился отличный мешок, с виду несколько неуклюжий, без лямок и ручек, но зато подходящего размера.

Загрузив его найденными трофеями, Лайминг в последний раз внимательно осмотрел кабину покалеченного вертолета. Он обнаружил то, что раньше упустил из виду: циферблат альтиметра закрыт увеличительным стеклом. Ободок крепления был прочным и неподатливым, так что Лаймингу пришлось попотеть, чтобы вытащить линзу.

Кроме того, под кожухом двигателя он нашел канистру с жидкостью для очистки ветрового стекла. Это была легкая металлическая емкость вместимостью примерно в кварту. Он вылил содержимое и наполнил канистру горючим из бензобака. Это последнее приобретение поможет ему быстро развести огонь. Пусть Клавиз подавится зажигалкой и перечницей; теперь у Лайминга есть кое-что получше. Линза не снашивается и не портится. Он так обрадовался своей добыче, что даже не подумал – ночью и в пасмурный день от линзы никакого прока.

Снова завыли двигатели невидимых реактивных самолетов. Они следовали прежним параллельным курсом, но теперь в обратном направлении. Судя по всему, облаву ведут методично. Другие машины, должно быть, прочесывают небо где-то поблизости. Не обнаружив пропавшую машину на максимально возможном удалении от места похищения, патрули скоро смекнут, что она где-то приземлилась, и начнут ее высматривать, летая на малой высоте. То есть поведут тщательные поиски с бреющего полета.

Лайминг был готов к переходу по лесу, и теперь его мало волновало, что с воздуха вот-вот обнаружат брешь в листве, а в ней упавший вертолет. Пока доложат, пока пришлют вертолеты и высадят десант, он успеет уже далеко уйти и затеряется в чащобе. Его беспокоило другое: как бы у противника не оказалось специально натасканных тварей, которые смогут пойти по его следу. Ему ничуть не улыбалась мысль встретиться с зангастанским сухопутным осьминогом или какой-нибудь прочей местной живностью, исполняющей роль служебной собаки. Еще отыщет ночью по запаху и обовьет во сне скользкими щупальцами! Такая участь гораздо больше подошла бы кое-кому из оставшихся дома, на Земле. Интересно, что бы сказали здесь эти записные крикуны – наверняка бы заткнулись.

Пора было отправляться в путь. Взвалив мешок на плечи, Лайминг углубился в лес. До ночи он отошел от брошенного вертолета мили на четыре. Он чувствовал, что следует отойти подальше, но не мог этого сделать при всем желании: света от звезд и трех крошечных лун не хватало, чтобы разглядеть дорогу. Все это время оживление в небе продолжалось. Шум моторов прекратился только с наступлением темноты.

Единственным подходящим ночлегом, который ему удалось найти, оказалась мелкая впадина между корнями громадного дерева. Из камней и дерна он соорудил на ее краю нечто вроде стены, достаточно высокой, чтобы скрыть костер от наземных наблюдателей.

Закончив оборудовать лагерь, он набрал сухих веток, сучьев и листьев. И только сейчас, когда все было готово для костра, он вдруг понял, что огонь ему не развести. Линза хороша только днем, при солнечном свете, а в темноте от нее толка мало.

Собственный просчет вдохновил Лайминга на длинный поток витиеватых ругательств, после чего он пошарил вокруг и наткнулся на палку с заостренным концом. Пилот-разведчик космического истребителя принялся энергично и с усердием вращать палку в трещине сухого бревна, как делали его предки десятки тысяч лет назад. Понемногу в трещине собирался древесный порошок. Ему пришлось двадцать семь минут подряд заниматься работой троглодита, налегая на палку всем своим весом, пока древесная пыль не затеплилась, и от нее пошел тонкий дымок. Лайминг поспешно сунул в тлеющий огонек щепку, смоченную вертолетным топливом, и мгновенно вспыхнуло пламя. Он так обрадовался, как будто в одиночку выиграл сражение.

Наконец он получил настоящий костер. Потрескивание пламени и вьющиеся над костром искры придали одиночеству Лайминга некоторый уют. Вывалив смесь говядины и водорослей на глянцевитый лист размером с половину одеяла, он на три четверти наполнил жестянку водой и поставил ее на огонь. В воду он бросил часть смеси с листа и овощной кубик, надеясь, что из этого выйдет горячий сытный суп.

Ожидая, пока сварится еда, он собрал еще дров, сложил их под рукой, подсел поближе к костру и съел бутерброд с жиром.

После того как суп прошипел на медленном огне, Лайминг снял его, чтобы потом, когда тот остынет, можно было отхлебывать прямо из банки. Едва дождавшись приемлемой температуры, он попробовал варево. Вкус превзошел все ожидания. Суп был густой, крепкий и слегка попахивал грибами. Лайминг съел все до дна, вымыл банку в ближнем ручье, высушил ее рядом с костром и вновь наполнил смесью с листа. Выбрав из своих запасов самые крупные сучья, он положил их в костер, чтобы тот горел как можно дольше, и прилег неподалеку.

Он хотел пару часиков спокойно поразмышлять над своим положением и прикинуть возможные варианты действий на будущее, но уже через пять минут убаюкивающее тепло и сытость в желудке совсем разморили его. Лайминг лежал, растянувшись, посреди чужого леса. Над его головой нависало огромное дерево, вокруг громоздились его могучие корни, рядом потрескивал костер. А сам он, слегка похрапывая, спал самым глубоким и долгим сном в своей жизни.

Он проспал десять часов и проснулся как раз посреди ночи. Первое, что он увидел открыв глаза, – мерцающие звезды сквозь кроны деревьев. На какой-то унылый миг они показались ему невероятно далекими. Отдохнувший, но озябший, он сел и посмотрел себе под ноги. От костра ничего не осталось. Все сгорело дотла.

Лайминг горько пожалел, что спал без просыпу и ни разу не проснулся, чтобы подкинуть дров. Но сон был таким крепким, словно он принял снотворное. Должно быть, что-то из местной пищи воздействовало на земной организм успокаивающе.

Подвинувшись к кострищу, он ощутил, что земля еще совсем теплая.

Поворошив рукой горячий пепел, он обжег палец. Вспыхнули три или четыре искорки. Схватив ветку, Лайминг макнул ее в банку с горючим, а потом пошуровал в тлеющей золе.

Она вспыхнула, как факел.

Лайминг снова наслаждался теплом полыхающего костра. Пережевывая бутерброд, он вернулся к делам насущным.

Следовало признать, что он опять крепко просчитался, когда грабил вертолет. Снять всего одну обшивку с кресла! Будь у него хоть капля здравого смысла, так содрал бы все – и спальные принадлежности готовы. А теперь по ночам придется туго без одеял, если только не удастся все время поддерживать огонь. А как было бы хорошо и просто завернуться в чехлы и дремать себе в тепле.

Удивляясь собственной глупости, Лайминг прикидывал, не вернуться ли вертолету, чтобы исправить ошибку. Но все же решил, что риск неоправданно велик. Один раз он уже попался, вернувшись на место преступления. Нужно быть махровым идиотом, чтобы снова повторить ту же ошибку.

Придется на первое время обойтись без одеял или их замены.

А будет дрожать от холода – сам виноват. На то мудрое, дальновидное Провидение и создало глупцов, чтобы переносить тяготы. Так что поделом ему. Свалял дурака – сам и расплачивайся.

Конечно, даже самый дальновидный человек может по невезению угодить в ловушку или стать жертвой непредвиденных обстоятельств. Случай всегда действует непредсказуемо: то играет на твоей стороне, то – против. Но чем сильнее тебя бьет, тем живее нужно шевелить мозгами, чтобы выпутаться из беды. Преграды для того и существуют, чтобы их преодолевать, а не орошать слезами.

Сделав некоторые мысленные усилия, Лайминг пришел сразу к нескольким выводам. Во-первых, остаться на свободе – это еще далеко не все. У него не было ни малейшего желания провести остаток дней в бегах, да еще на чужбине.

Нужно как-то выбираться с этой планеты, как говорится, послав ей прощальный поцелуй.

Во-вторых, вернуться на Землю можно только на звездолете. Так что перед ним стоит элементарная задача: всего-навсего умыкнуть подходящий звездолет. Причем для этой цели подойдет далеко не каждый корабль. С управлением военного корабля, торгового или пассажирского лайнера в одиночку не справиться. Тут необходим целый экипаж. Ему необходимо найти одно: двухместный разведчик, к тому же под завязку заправленный и полностью готовый к длительному полету. Таких кораблей полно на любом космодроме.

Однако одно дело – отыскать, а совсем другое – угнать.

В-третьих, даже если каким-то чудом удастся захватить корабль и затеряться в космосе, то он, решив одну большую проблему, тут же вляпается в еще большую. Кораблю не добраться прямиком до Ригеля, а тем более до Земли, без ремонта и дозаправки. Ни одна из планет Сообщества не станет оказывать ему такие услуги, разве что ему повезет и он наткнется на каких-нибудь наивных идиотов. Единственный выход из ситуации – сесть на планету тайком, бросить отслуживший корабль и угнать новый. А если и этот корабль не сможет выдержать полет до конца, придется опять садиться и захватывать третий.

Умыкнуть один корабль – один шанс из миллиона, а тут процесс должен повторяться. Да, перспектива, прямо скажем, не радовала.

Но бывали же случаи, когда выпадал именно этот миллионный шанс. Почему бы ему не выпасть и на этот раз? Тем более, что выбора у него не было.

Правда, существовала, еще одна возможность, но ее он не стал рассматривать. И действительно, затаиться в надежде, что война вскоре закончится и его с миром отпустят домой, было бы верхом глупости даже по сравнению с его совершенными промахами. Только кто знает, когда это случится. Лайминг понимал, что это может случиться и тогда, когда он будет уже дряхлым старцем, и лет через пятьдесят после его смерти. Все войны на одно лицо: бывают времена, когда кажется, что они никогда не кончатся, и трудно даже представить, что можно жить в мире.

Философствования Лайминга были прерваны внезапным утробным кашлем, раздавшимся поблизости. Резко повернувшись, он увидел четыре зеленых глаза, глядевших на него темноты. Подскочив к костру, Лайминг схватил горящую ветку и бросил ее в зверя. Описав огненную дугу, она упала в кусты. Глаза поморгали и исчезли. Послышался шорох. Громоздкая тварь поспешно ретировалась. Постепенно шум замер вдали. Лайминг не разобрал, было животное одно или нет, ходил оно или ползало, и вообще что это было – зангастанский вариант тигра, рыскающего в поисках добычи, или всего-навсего любопытная буренка. В любом случае, живность исчезла.

Облокотившись о ствол дерева, он до рассвета поддерживал огонь, с опаской поглядывая вокруг. Когда взошло солнце, Лайминг позавтракал жестянкой супа и бутербродом.

Затоптав угли, он собрал скудные пожитки и двинулся на юг.

Это направление уведет его от центра поисков, но, к несчастью, отдалит на много миль от тайника с настоящей земной пищей. С другой стороны, путь на юг приближает его к экватору, где при облете планеты он заметил три космопорта.

А где порты – там и корабли.

Не позже, чем через час после восхода солнца у него над головой промчался реактивный самолет. Чуть позже, едва не задевая верхушки деревьев, медленно пролетели четыре вертолета. Пока они не исчезли, Лайминг, припав к земле, лежал под кустами. Когда он снова тронулся в путь, его чуть было не обнаружили с легкого геликоптера, следовавшего сразу за вертолетами. Вовремя услышав свист винтов, он растянулся за трухлявым бревном и постарался превратиться в бесформенную кочку. Когда эта штука проплывала над ним, Лайминг спиной ощутил поток воздуха от ее пропеллеров. Ветви ближних деревьев заволновались, роняя сухие листья. Ему пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы не шелохнуться, пока пара немигающих змеиных глаз шарила по земле.

Кажется, ему удалось провести пилота, и геликоптер удалился. Лайминг поднялся на ноги, взглянул на компас и двинулся дальше, яростно проклиная все геликоптеры, их создателей и пилотов. Они летали медленно, имели небольшой радиус действия и вмещали одного человека. Но опасность заключалась в том, что они были почти бесшумны.

Зазевайся беглец на секунду, потеряй бдительность, и он не заметит приближения машины, пока не почувствует поток воздуха от ее винта. Судя по столь ранней активности преследователей, можно было предположить, что его побег здорово разозлил какую-то шишку. "Вряд ли это Клавиз, – подумал он. – Майор занимает не такое уж высокое положение. За дело взялся кто-то повыше и чином, и влиянием. Такой наверняка сделал козлов отпущения из бедняги Клавиза и всех охранников той казармы". Устало продолжая путь, он гадал, что теперь ожидает Клавиза. Похоже, все что угодно. Могут сварить в кипящем масле, а могут и разжаловать в рядовые.

В чужом мире трудно измерять дисциплинарные воздействия земными мерками.

Ясно только одно: если Джона Лайминга опять поймают, то о нем позаботятся лучше, чем в первый раз. Например, его могут спеленать, как мумию, отрезать ступни или придумать что-нибудь еще более симпатичное. У него был один-единственный шанс вырваться на свободу, и он использовал его на все сто. Другого ему никто не даст. У любого народа беглецов считают опасными смутьянами, заслуживающими особого обращения.

Целый день он упорно брел к югу. Раз шесть ему приходилось прятаться, пока то одна, то другая машина не скрывалась из вида. К наступлению сумерек он все еще находился в лесу. Вечером воздушная разведка прекратилась. Ночь он провел так же, как и накануне: те же сожаления по поводу отсутствия одеяла и те же сложности с разведением костра.

Насытившись, он сидел у ласкающего взор огня, дав долгожданный отдых усталым ногам и недоумевая, почему враг не додумается организовать ночные поиски. Хоть костер и замаскирован от наземных преследователей, с самолета его можно легко обнаружить еще до того, как беглец услышит звук моторов, а мгновенно загасить пламя невозможно.

Следующий день прошел без особых событий. Похоже, что полеты прекратились Во всяком случае, он не видел и не слышал в воздухе ни одной машины. Возможно, его преследователи по каким-то только им одним известным причинам сосредоточили поиски где-то в другом месте. Без всяких помех и задержек Лайминг прошел приличное расстояние. Когда солнце поднялось высоко, он разжег при помощи линзы бездымный костерок, соорудил себе поесть и плотно пообедал. Местная пища, пресная, но сытная, пока не наносила его организму никакого вреда. Инвентаризация остатков провианта показала, что еды хватит еще дней на пять-шесть.

Еще через день, к вечеру, он достиг южной границы леса и вышел на широкую дорогу. За ней лежали возделанные поля с редкими постройками, очень похожие на фермы. Милях в четырех над долиной вздымалось нагромождение каменных зданий, окруженных высокой стеной. С такого расстояния он не смог определить, что это такое: крепость, тюрьма, больница, сумасшедший дом, засекреченный завод или нечто невообразимое, что занги предпочитают скрывать от посторонних глаз.

Чем бы это ни было, выглядело оно довольно зловеще.

Интуиция подсказывала: держись отсюда подальше.

Забравшись обратно в лес ярдов на двести, Лайминг нашел густо заросшую лощину и присел на бревно, поразмышлять о ближайшем будущем. Перед ним до самого горизонта, а может быть и дальше, простиралась равнина, по которой, наверное, раскиданы города и поселки. Тащиться по ней средь бела дня нечего было и думать. На планете, населенной приземистыми квадратными гуманоидами с чешуйчатой шкурой, худощавому и гладкокожему землянину так же легко затеряться в толпе, как медведю в церковном хоре. Его опознают с первого взгляда, особенно если по радио и телевидению уже передали его приметы вместе с сообщением о розыске.

Правда, в Сообщество входило около двадцати народов, половину из которых занги и в глаза не видели. Но они наверняка, хотя бы приблизительно представляют себе, как выглядят их собратья по оружию, и беглого землянина опознают сразу. Шанс надуть врага, выдав себя за неопытного союзника, ничтожно мал; даже если ему и удалось бы запудрить мозги горстке крестьян, его тут же, даже из лучших побуждений, доставили бы к начальству.

Надо сказать, что к этому времени лес ему уже порядком надоел. Сплошные деревья, глушь, и никакой живности. Но когда он сидел и придумывал, как миновать равнину, его настроение резко переменилось, и лес уже казался надежным прибежищем, защиты которого предстоит лишиться. Дальше придется идти ночами, а спать днем, если, конечно, удастся найти подходящее укрытие для сна. Перспектива не из приятных.

Ничего не поделаешь! Если он хочет добраться до космопорта и угнать корабль, придется шагать, невзирая ни на опасность, ни на рельеф. Иначе остается только сидеть в лесу, вечно настороже, рыскать по окраинам в поисках пищи и жить отшельником, пока не околеешь.

До наступления темноты оставалось еще несколько часов.

Пока не село солнце, он решил перекусить и слегка вздремнуть. Сказано – сделано. Лайминг достал линзу, разжег небольшой костерок и приготовил себе банку горячего супа с парой бутербродов. Потом свернулся калачиком в куче гигантских листьев и смежил веки. Солнце ласково пригревало, и он уже почти задремал, когда по находившейся рядом дороге прогрохотало с полдюжины машин.

Проснувшись, он яростно выругался в их адрес, закрыл глаза и снова попытался уснуть. Однако вскоре его вновь разбудили звуки проезжавших мимо грузовиков.

Оживленное движение по дороге продолжалось до наступления ночи, пока в небе не зажглись звезды и две из пяти маленьких лун не бросили призрачный свет на равнину. Лайминг стоял в тени дерева и наблюдал за дорогой, дожидаясь, пока местные жители улягутся спать, если, конечно, они и вправду ложатся, а не свисают со стропил, как летучие мыши.

Мимо, освещая путь оранжевыми фарами, проехали еще несколько грузовиков. Они были небольшими, пускали клубы белого дыма и пыхтели, как игрушечные паровозики. Лайминг прикинул, что, скорее всего, на них поставлены паровые двигатели, работающие от котлов на дровяном топливе. Но проверить догадку он пока не мог.

В другое время он бы никогда не заинтересовался устройством зангастских грузовиков, но сейчас это имело первостепенное значение: ему могла представиться возможность угнать машину и серьезно облегчить себе путь через равнину.

Вот только он, первоклассный космический пилот, не имел ни малейшего представления, как управлять машиной на паровом ходу. Хоть на части режьте – ему это не дано: он не умеет ездить даже на велосипеде.

Задумчиво глядя в темноту, он сожалел о пробелах своего образования. А потом в голову пришла мысль, что надо быть последним идиотом, чтобы сидеть сложа руки и просто мечтать о возможности угнать машину. Человек действия сам идет навстречу шансу, а не ждет, когда его доставят заказной бандеролью на дом.

Очередной раз обругав себя, он нашел в темноте замечательный, гладкий булыжник с кулак величиной и стал ждать приближения подходящей жертвы. Однако первая машина проехала по противоположной стороне дороги в направлении, обратном тому, куда он стремился. Прошло больше часа, пока не показались еще два грузовика, но и они шли по дальней стороне шоссе, одним за другим. Захваченную машину, конечно, можно развернуть, но с той стороны шоссе не было ни деревьев, ни кустов, короче, никакого укрытия для засады. Лаймингу оставалось только терпеливо сидеть там, где он сидел, и надеяться на удачу.

Он провел целую вечность у края дороги. Тело затекло, а ночная прохлада вызвала легкий озноб, но он боялся активно двигаться, чтобы не выдать себя случайному наблюдателю, или не привлечь внимание какого-нибудь местного ночного охотника из леса. Наконец появилась долгожданная пара оранжевых огней. Свет фар приближался и становился все ярче. Лайминг застыл наготове.

Рассчитав момент, он вынырнул из-за дерева, метнул камень, целясь в голову водителя, и быстро отступил назад в темноту. Но задеревеневшее тело подвело: в спешке он промахнулся. Камень пролетел всего в дюйме от ветрового стекла и грохнулся на дорогу. Водитель, если что и заметил, так только промелькнувшую неясную тень, на которую не обратил внимания. Он беспечно поехал дальше, не подозревая о том, что его только что чуть не прихлопнули.

Разразившись монологом, скорее эмоциональным, чем содержательным, Лайминг спустился на дорогу, подобрал камень и опять засел в засаду.

В следующий раз фары показались с двух сторон дороги почти одновременно. Лайминг сильнее прижался к стволу дерева. Машины разъехались как раз напротив его укрытия.

Злобно проводив взглядом их удаляющиеся огни продвинулся поближе к дороге.

Время шло, и движение по дороге почти прекратилось.

Лайминг почти потерял надежду, когда наконец показался свет фар на его стороне дороги.

На этот раз он действовал тщательнее и прицелился точнее. Метнув камень, он отпрыгнул в сторону. Глухо треснул прозрачный пластик, и в том месте ветрового стекла, куда врезался булыжник, появилась дыра. Гортанный голос заорал что-то по поводу индюшачьей ноги. Наверное, на местном языке это было страшным ругательством. Проехав еще ярдов двадцать, грузовик остановился. Из кабины вылез приземистый крепыш и направился к задней части грузовика, очевидно, полагая, что кого-то сбил. Тут-то его и встретил Лайминг с гаечным ключом наперевес.

Все произошло так быстро, что водитель даже не успел заметить, кто его оприходовал. Завернув за машину, он получил ключом по макушке и, даже не пискнув, повалился наземь. На какой-то миг Лайминг даже испугался, что прикончил беднягу.

Дело было не в занге: одним противником больше, одним меньше – невелика разница. Он тревожился о собственной шкуре: даже гуманистичные земляне не слишком церемонились с пленниками, совершившими убийство при побеге.

Но, к великому облегчению, Лайминг услышал, что его жертва испускает булькающие и хрюкающие звуки, и умирать она явно не собирается. Оттащив тело подальше от обочины в лес, Лайминг обыскал водителя. Его ждало разочарование: брать было нечего. Пачка бумажных денег землянину ни к чему: все равно потратить их он не сможет.

Снова появился свет фар, и на дороге появилась приземистая цистерна с топливом. Ожидая ее приближения, Лайминг крепко сжал в руке ключ, готовый, в зависимости от обстоятельств, драться или дать деру. Однако машина спокойно протарахтела мимо, не проявив никакого интереса к стоящему на обочине грузовику.

Лайминг забрался в кабину и осмотрелся. Он обнаружил, что машина приводилась в движение вовсе не паром, как он сначала подумал.

Двигатель продолжал работать, но в нем не было ничего, хотя бы отдаленно напоминающего топку. Единственным намеком на источник энергии был сильный запах спирта, смешанного с ароматом парфюмерных масел.

Лайминг начал экспериментировать с кнопками, находящимися на щитке перед сиденьем водителя. Он ткнул в первую попавшуюся кнопку, и фары погасли. Надавил снова – они зажглись. Нажав на вторую кнопку, он чуть не оглох от раздавшегося пронзительного воя. Следующая кнопка не произвела никакого эффекта, и Лайминг решил, что она приводит в действие стартер. Немного повозившись с управлением, он обнаружил, что единственная педаль – это тормоз, а рычаг на рулевом колесе заставляет машину двигаться назад и вперед со скоростью, пропорциональной углу его отклонения.

Не было ничего похожего ни на рукоятку передач, ни на переключатель фар, ни на ручной тормоз. Словом, смесь ультрасовременного и допотопного.

Лайминг решил, что сможет вести машину, и решительно нажал на рычаг. Грузовик послушно двинулся вперед, быстро разогнался и развил вполне приличную скорость. Он подвинул рычаг еще немного, и скорость послушно увеличилась. Слева проносился лес, справа – равнина, дорога казалась желтой лентой, убегающей под колеса. Вот это жизнь! Откинувшись в кресле, Лайминг от восторга начал горланить неприличную песню.

Встретив развилку, Лайминг, не раздумывая, выбрал ту дорогу, что шла на юг. Она пересекла почти не освещенную деревушку с беспорядочно разбросанными домами. Сразу за деревней дорога выходила на шоссе, прямой линией рассекавшее долину надвое.

В ночном небе планеты уже сияли все пять лун, придавая пейзажу зловещий призрачный вид. Переведя рычаг еще дальше, он помчался быстрее.

Миль через восемьдесят он проехал город. В дороге ему не раз встречались одиночные машины, но на него никто не обращал внимания, и он продолжал двигаться по-прежнему спокойно и беспрепятственно. Затем Лайминг проехал мимо высокой каменной стены, окружавшей группу зданий, по своей архитектуре напоминавших строения того лагеря, где его держали в плену.

Он пытался рассмотреть, охраняется ли стена сверху, но было слишком темно, а для тщательной проверки пришлось бы остановить машину и вылезти из кабины. Он не собирался заниматься пустыми исследованиями, а предпочел, пока не поздно, убраться побыстрее, и как можно дальше.

Он уже несколько часов ехал на полной скорости не останавливаясь и изрядно устал. Прямая дорога притупляла внимание и убаюкивала. Вдруг в небе расцвел огненный бутон и падающим пером жар-птицы перечеркнул звездное небо. Вот перо описало полную дугу, и по мере снижения становилось все ярче и крупнее. Сомнений не было – приближался космический корабль. Пульс Лайминга участился. Где-то за горизонтом, чуть правее, должен находиться космопорт. Возможно, там, совсем рядом, стоит полностью снаряженный в путь корабль-разведчик и просится в полет. Лайминг облизнул внезапно пересохшие губы.

Двигатель неизвестной конструкции работал отлично. Грузовик проехал через опушку большого леса. Лайминг отметил в памяти это место на тот случай, если скоро придется бросить грузовик и снова передвигаться на своих двоих. Опыт последних дней породил в нем нежную привязанность к густым лесам. Во враждебном мире только они могли обеспечить свободу и уединение.

Дорога, словно по заказу, уклонялась влево, все ближе подходя к месту расположения предполагаемого космопорта.

За кабиной грузовика стремительно, одна за другой промелькнули четыре деревушки – тихие, темные, погруженные в глубокий сон.

Дорога снова привела Лайминга к развилке. На этот, раз он оказался в затруднении: какой путь ведет к космопорту?

Дорожный указатель, стоящий неподалеку, ничем не мог помочь: надпись на незнакомом языке ни о чем не говорила.

Остановив машину, Лайминг вышел и, насколько было возможно при тусклом освещении, внимательно осмотрел обе дороги. Судя по состоянию покрытия, правым ответвлением пользовались гораздо чаще. Лайминг выбрал именно ее и покатил вперед.

Он довольно долго ехал по выбранной дороге, а космопорт все не показывался. Лайминг уже начал думать, что совершил ошибку, но тут впереди в небе, у самого горизонта, появилось слабое зарево. Его источник находился за пологим холмом, на который незаметно поднималась дорога. Въехав на перевал, Лайминг увидел неглубокую долину, освещенную множеством прожекторов. В их свете хорошо были видны невысокие здания, бетонные платформы, пусковые установки, а на поле – четыре вертикально застывшие стрелы космических кораблей.

Глава 6

Лайминг должен был бы обрадоваться, но на него вдруг навалилась усталость и чувство тревоги. Реализация планов побега уже не казалась таким простым делом, как оно виделось вначале, – что-то обязательно пойдет не так.

Он остановился на обочине и выключил свет. Следовало тщательно изучить обстановку, прежде чем начинать действовать. С близкого расстояния стоящие на поле корабли казались слишком крупными для разведчиков, однако для боевых крейсеров они были мелковаты, да и конструкция выглядела допотопно. Больше всего они смахивали на грузовики, перебивающиеся случайным фрахтом.

Если допустить, что корабли не поставлены здесь на ремонт, а находятся в рабочем состоянии и полностью подготовлены к старту, тогда у него появляется шанс. Опытный и хладнокровный пилот вполне может поднять такой корабль даже в одиночку. А если совсем повезет и на борту окажется автопилот, то он сможет продержаться несколько дней, а то и недель. Без помощи автоматики он наверняка свалится от усталости задолго до того, как доберется до какого-нибудь подходящего места. С разведчиком такой проблемы не существовало бы: все одноместные корабли, как правило, напичканы электроникой.

Лайминг прикинул, что численность команды у такой сравнительно небольшой торговой посудины должна насчитывать примерно двадцать человек, не больше.

Он только что видел, как один из кораблей приземлился.

Значит, по крайней мере, один из четырех еще не заправлен и не готов к полету. Если бы еще знать, какой именно… Но все равно корабль в руках стоит десяти в небе. У пилота при одном виде застывшего на старте корабля просто руки чешутся.

Лаймингу категорически не хотелось расставаться с грузовиком до последней минуты, и по натуре он был склонен к риску. В результате он решил, что нет никакого смысла тайно подкрадываться к кораблю, пересекая пешком залитый светом космопорт. Тактически более правильно захватить врага врасплох: въехать в ворота, остановиться прямо у трапа и проникнуть в корабль пока никто не сообразил, что к чему.

А когда он будет внутри и задраит шлюз, то окажется в относительной безопасности. Для того, чтобы выкурить его оттуда, понадобится куда больше времени, чем ему нужно для изучения незнакомой системы управления и подготовки к старту. Он засядет в этой металлической крепости, и первый же выхлоп из дюз расчистит вокруг площадку радиусом в пару десятков ярдов. Остановить стартующий корабль враг сможет единственным способом – подтащить тяжелую артиллерию и продырявить или опрокинуть корабль. Но когда подоспеют большие пушки, он уже будет пересекать орбиту ближайшей луны.

Подбадривая себя подобными мыслями, Лайминг вывел грузовик на дорогу и набрал скорость. В глубине души он прекрасно понимал все безумие своей затеи. Слишком много в его плане зависит от везения: он может выбрать корабль, на борту которого остались члены экипажа, или тот, что встал на профилактический ремонт. К тому же ничего не стоит напороться на ракету с незаправленными двигателями, которая не сможет взлететь. Тогда обозленным зангам останется только посиживать вокруг да ждать, пока он не сдастся или не умрет голодной смертью. Нечего и мечтать, что они окажутся настолько тупыми, что предоставят ему возможность перебраться на другой корабль.

Стрелой промчавшись по долине, грузовик повернул по широкой дуге и устремился к главным воротам космопорта.

Они были прикрыты, но между створками оставался промежуток шириной в ярд. С внешней стороны забора стоял вооруженный часовой, а за воротами виднелась сторожка охранников.

Когда грузовик показался в поле зрения часового и с ревом рванулся прямо на него, солдат в изумлении вылупил глаза и отреагировал, как типичная тыловая крыса. Вместо того, чтобы поднять оружие и взять на прицел водителя, он выскочил на дорогу и со всей возможной скоростью принялся открывать ворота. Та створка, в которую он упирался, распахнулась как раз вовремя, чтобы пропустить бешено мчащийся грузовик. И только после этого часовой возмутился: почему это водитель не сказал ему ни «привет», ни "проваливай к черту", ни что-нибудь еще, столь же любезное. Потрясая вслед промчавшемуся грузовику оружием, он неуклюже исполнил боевой танец, сопровождая его злобными выкриками.

Лайминг на максимальной скорости объезжал космопорт по периметру, полностью сосредоточившись на управлении машиной. Он не обращал внимания ни на что, стремясь к заветной цели – к месту стоянки кораблей.

Попавшаяся ему на пути группа покрытых чешуей типов, бросилась врассыпную, едва вывернувшись из-под колес. Потом из ангара выехал низкий длинный автокар, нагруженный топливными баками. Водитель, увидев несущийся грузовик, вылетел со своего места и бросился удирать во все лопатки, бросив кар посреди дороги. Грузовик Лайминга вильнул мимо, едва не перевернувшись на вираже.

Лайминг наметил своей целью корабль, стоящий на самом краю поля, куда зангам дольше всего добираться. Он затормозил у его кормы, выскочил из кабины грузовика и задрал голову. Где же трап? Суетливо обежав вокруг, он обнаружил трап с противоположной стороны и, как перепуганная мартышка, стал карабкаться наверх. Удовольствие сомнительное – все равно, что взбираться по заводской трубе. На полпути он остановился, чтобы передохнуть, и огляделся вокруг. К кораблю бежала сотня фигурок, казавшихся с такой высоты совсем крохотными. За ними следовали четыре машины и еще какая-то штука, вроде бронетранспортера. Лайминг прервал отдых и полез дальше, стараясь передвигаться как можно быстрее и в то же время соблюдая максимальную осторожность – он был уже так высоко, что каждое неловкое движение могло оказаться роковым.

С приближением к верхнему шлюзу нарастало и его беспокойство. Через несколько секунд он будет недосягаем для снайперов, но кто мешает врагам хоть сейчас начать обстрел?

При одной мысли, что в последний момент его сможет достать шальная пуля, внутри у Лайминга все свело судорогой, и он еще прибавить темп. Он быстро преодолел последнюю дюжину ступенек трапа, добрался до шлюза, и вдруг в его голову уперся какой-то металлический стержень. Застыв, он поднял удивленный взгляд и обнаружил, что смотрит прямо в дуло ружья вполне приличного калибра.

– Шатси, – приказал владелец ружья, указывая вниз. – Амаш!

В первое мгновение у Лайминга мелькнула безумная мысль: повиснув на одной руке, другой схватить противника за ногу и перебросить через себя. Он уже было приготовился к броску, но охранник то ли оказался слишком нетерпелив, то ли разгадал его замысел – только приклад ружья больно стукнул его по пальцам.

– Амаш! Шатси-амаш!

Делать нечего. Медленно и неохотно Лайминг стал спускаться вниз. С каждой ступенькой его отчаяние росло. Одно дело, если бы его схватили в начале погони. Но теперь, когда он столько преодолел, когда успех так близок! Тысяча чертей!

Ему почти удалось удрать! Почти – вот что обиднее всего!

На этот раз его упрячут как следует и приставят бдительную охрану. Даже если ему опять удастся смыться, шансы покинуть планету теперь равны нулю. Как только он убежит, оповестят все космопорты и на каждом корабле засядет вооруженный охранник. Всякий раз, сунув голову в шлюз, он будет снова попадать в ловушку.

По всему выходило, что он надолго застрял на этой вонючей планете. Хочешь – не хочешь, придется дожидаться или пока ее не захватит земной десант, или пока не кончится война. Любого из этих событий можно ожидать десятилетиями, вернее – веками.

Добравшись до земли, он шагнул на бетонную площадку и обернулся, ожидая получить удар в живот или оплеуху. Но ничего подобного не произошло. Вокруг, ничего не предпринимая, стояла толпа чешуйчатокожих солдат с абсолютно непроницаемыми физиономиями.

Среди них был офицер, казавшийся скорее удивленным, чем озлобленным. Одарив Лайминга немигающим взглядом, он выдал поток непостижимой тарабарщины, закончившейся на вопросительной ноте. Лайминг развел руки и пожал плечами. Офицер повторил попытку. Лайминг снова пожал плечами и изо всех сил попытался изобразить раскаяние.

Сообразив, что установить контакт не удастся, офицер что-то рявкнул в толпу. Тут же объявились четыре вооруженных конвоира, затолкали пленника в бронетранспортер, захлопнули дверь, и машина тронулась.

Везли его недолго. Лайминга выгрузили рядом с каким-то каменным домом, под конвоем провели по узким коридорам и сунули в заднюю комнату, приставив для компании пару часовых. Еще двое стерегли дверь снаружи. Сидя на низком жестком стуле, Лайминг битых два часа пялился в стену и вздыхал, сокрушаясь о своем провале. Охранники, скорчившиеся на стульях, за все время не проронив ни слова, только пялились на него немигающими змеиными глазами.

Через какое-то время вошел солдат и принес еду и питье.

Лайминг молча проглотил пищу и потратил еще два часа на изучение стены. Он уже давно прекратил расстраиваться из-за неудачи, и теперь его мозг напряженно работал. Туземцы явно не понимали, что изловили землянина. Судя по их поведению, они не были уверены, с кем имеют дело.

Их, конечно, можно было понять. На стороне союзников сражались обитатели тринадцати планет; четыре расы были гуманоидными, а еще три очень походили на людей. Сообщество, в свою очередь, являлось случайным и не особенно прочным конгломератом, насчитывающим как минимум двадцать видов, три из которых также походили на обитателей Земли. Вся эта странная крокодилообразная публика просто не могла разобраться, кто перед ней – Друг или враг. Поэтому они ожидали указаний высшего начальства.

Но его держали под охраной и были настороже. Лайминг ясно представлял, что происходит, пока он тут просиживает штаны. Дежурный офицер снял телефонную трубку – или как это у них тут называется – и позвонил в ближайший гарнизон сообщить о происшествии. Местный командир быстренько отфутболил его в военный штаб. Про рапорт Клавиза там уже и думать забыли, и какая-нибудь десятизвездная шишка, скорей всего, отпасует запрос на главную радиостанцию. Оператор отправит депешу трем союзникам-гуманоидам: не затерялся ли в этом районе след их разведчика?

И только когда придет отрицательный ответ, туземцы смекнут, что в их космическую империю залетела редкая пташка. Вряд ли им это придется по вкусу. Тыловым войскам, окопавшимся далеко от линии фронта, обычно достаются все трофеи и никаких забот. Они мечтают только об одном – чтобы и дальше все шло так же тихо и мирно. Внезапное вторжение врага там, где его никто не ждет, нарушит привычный уклад их жизни и, безусловно, вызовет раздражение. Так что на воинские почести ему рассчитывать не приходится. К тому же они вполне могут подумать: сегодня пробрался один разведчик – завтра жди целую армию, кому же охота получить удар с тыла?

Клавиз примчится во весь опор, как только до него дойдет новость. Он напомнит, что Лайминга ловят уже не в первый раз. Ну и что, в конце концов, с ним сделают? Лайминг терялся в догадках. Раньше у них просто не было времени как следует развернуться – слишком быстро он удрал. Но теперь… Вряд ли его сразу расстреляют. Если они достаточно цивилизованная публика, то сперва устроят перекрестный допрос, а потом засадят его в каталажку. А если нецивилизованная – тогда откопают Клавиза или кого-нибудь из своих союзников, знающих язык Земли, и, не гнушаясь никакими жестокостями, вытянут из пленника все нужные сведения.

В благословенные времена, когда конфликты ограничивались территорией одной-единственной планеты, существовало прекрасное защитное средство для военнопленных, так называемая Женевская Конвенция. Она предусматривала организацию нейтральной инспекции лагерей для военнопленных, доставку им писем из дома и продуктовых посылок. Но это в далеком прошлом. Теперь нет ничего подобного. У пленника всего два способа защиты: собственные силы плюс слабое утешение, что соотечественники могут отыграться на захваченном в плен неприятеле. Правда отыграться они смогут в том случае, если узнают, что с кем-то из своих в плену жестоко обращаются. А кто им сообщит? Так что это скорее мечта, чем реальность.

Время застыло. Дважды сменялся караул, еще раз принесли поесть. Лайминг увидел, что за окном темнеет. Украдкой поглядывая в сторону единственного окна и прикидывая шансы на побег, он отказался даже от попытки выскакивать из окна под прицелом двух ружей – чистое самоубийство.

Маленькое оконце находилось так высоко, что в спешке через него не очень-то протиснешься. Ах, если бы с ним был пистолет-вонючка!

Лайминг был твердо убежден, что первейший долг пленного – смыться. Для этого придется с нечеловеческим терпением выжидать подходящий момент и, как только подвернется удобный случай, использовать его на всю катушку. Один раз это ему почти удалось, так почему бы вторично не попытать счастья? А если пути на свободу нет, нужно его изобрести.

Обстоятельства складываются не лучшим образом и, похоже, со временем будут только ухудшаться. Знай он туземный или любой другой язык сообщества, он бы даже полиглота Клавиза заставил поверить, что черное – это белое.

Конечно, беззастенчивая наглость имеет свои преимущества.

Как знать, может быть, приземлившись, он сумел бы сладкими речами и безграничной самоуверенностью, приправленными дозой нахальства, заставить туземцев отремонтировать ему дюзы и даже пожелать счастливого пути, так что они даже и не заподозрили бы, что оказали услугу врагу.

Сладкая мечта, но совершенно бесплодная… Он не умел говорить ни на одном языке Сообщества, что сразу же подрубало ее под корень. Даже младенца не уговоришь расстаться с погремушкой, если вместо слов будешь издавать нечленораздельное мычание. Но должен же быть какой-то шанс!

Уж он ухватился бы за него сразу и обеими руками! Если, конечно, противник настолько глуп, чтобы такой шанс предоставить.

Оценивая стражников – так же, как когда-то взвешивал способности офицера, своих первых конвоиров и Клавиза, – Лайминг решил, что они навряд ли принадлежат к интеллектуальной элите Сообщества. Зато у них медвежья хватка и крокодилья злоба – как раз то, что надо, чтобы засадить человека в кутузку и гноить там до скончания веков.

Ничего не скажешь – повезло. Попал на планету прирожденных тюремщиков.

Занги продержали его взаперти четыре дня, регулярно доставляя еду и питье. Длинные ночи он проводил в настороженной полудреме. Днем – часами думал и угрюмо взирал на своих невозмутимых стражей. Мысленно Лайминг уже изобрел тысячу планов освобождения, рассмотрел их и отверг. Большинство казались надуманными, фантастическими и нереальными.

Он даже дошел до того, что попытался загипнотизировать охранников, неотрывно глядя на них, но добился только того, что его глаза начали слипаться На охранников же это не произвело ни малейшего впечатления. Как все пресмыкающиеся, они обладали способностью сохранять неподвижность и тупо смотреть в пространство до второго пришествия.

На утро четвертого дня в комнату заявился офицер, гаркнул "Амаш!" и указал на дверь. Его тон и манеры не свидетельствовали о дружелюбии.

Наверное, машина оповещения сработала и кто-то распознал в госте неприятельского шпиона.

Лайминг побрел по коридорам в сопровождении четырех охранников. Двое шли впереди, двое сзади, шествие замыкал офицер. Выйдя из здания, землянин увидел поджидавший их на дороге обитый сталью фургон. Лайминга без церемоний впихнули в кузов и заперли дверь. Сквозь зарешеченное окно он видел, как два охранника вскочили на заднюю подножку и вцепились в поручни. Третий сел в кабину к водителю.

Переезд продолжался тринадцать часов, причем все это время пленник трясся в душной запертой камере на колесах в полной темноте, если не считать маленького, запыленного окна.

К тому времени, когда машина наконец остановилась, Лайминг изобрел новое, на редкость гнусное словечко. Он не преминул пустить его в оборот, как только отворилась дверь.

– Хрюндик – энк! – заорал он.

– Амаш! – рявкнул охранник, не оценив вклад пленника в словарь бранных выражений, и грубо подтолкнул его в спину.

Лайминг на затекших ногах неуклюже спустился из машины на землю. Он успел заметить высоченные стены на фоне ночного неба, а над ними – зарево ярких огней. Потом его провели в железные ворота и дальше, в просторную комнату, где его уже поджидало шестеро типов крайне мрачной наружности.

Начальник конвоя положил перед комиссией по встрече какую-то бумагу, и один из шестерых, не глядя, подмахнул ее. Когда стража покинула помещение и за последним конвоиром закрылась дверь, все шестеро недружелюбно уставились на пришельца.

Один из них что-то изрек начальственным тоном и знаками приказал Лаймингу раздеться.

Лайминг весьма эмоционально обозвал его вонючим хрюндиком, по уши завязшим в тыловом болоте, как свинья в грязи. Этим он добился только того, что шестеро громил схватили его, мигом раздели догола и обыскали всю одежду, обращая особое внимание на швы и карманы. Они продемонстрировали замечательную сноровку специалистов, уже не раз на практике выполнявших подобные действия, которые знали, что искать и где. Никто не проявил ни малейшего интереса к анатомии чужака, хотя он красовался перед ними в чем мать родила.

Наконец осмотр был закончен. Добычу из карманов отложили в сторону, а одежду швырнули обратно.

Пока Лайминг натягивал на себя одежду, шестерка специалистов копалась в его башмаках, сопровождая свои действия недовольным бурчанием. Оставив пленнику минимум, необходимый для того, чтобы прикрыть наготу, они выпустили его через заднюю дверь, заставили спуститься по массивной каменной лестнице и втолкнули в камеру.

Для Лайминга стук захлопнувшейся двери прозвучал как удар судьбы. В густо зарешеченное отверстие, расположенное под самым потолком, сквозь ночную темноту пробивался свет восьми звездочек и одной крохотной луны. Нижнюю часть оконца окрашивал слабый желтоватый отблеск наружного освещения.

Передвигаясь на ощупь почти в полной темноте, пленник обнаружил у стены деревянную скамью. Лайминг попытался ее сдвинуть, и скамья легко подалась. Подтащив ее к отверстию, он встал на нее ногами, но выглянуть наружу так и не удалось: не хватало пары футов. Он немного повозился с тяжелой скамьей, и ему удалось прислонить ее стене под углом, потом осторожно поднялся на самый верх и приник к решетке.

Окно возвышалось примерно на сорок футов над землей.

Отсюда открывалось голое, вымощенное камнем пространство, которое, насколько позволяло видеть окно, тянулось вправо и влево. Пространство было ограничено гладкой каменной стеной, возвышавшейся до уровня его глаз. Верхняя кромка стены заострялась, образуя угол градусов в шестьдесят. Над ней на высоте десяти дюймов был туго натянут ряд гладкой, без шипов, проволоки.

Невидимые Лаймингу источники, расположенные справа и слева, посылали мощные лучи света, озаряя всю площадь между тюремным корпусом и наружной стеной, равно как и обширное пространство за ней. И никаких признаков жизни. Только стена, море света, да нависшая ночь с далекими звездами.

– Значит, я в тюрьме, – констатировал Лайминг. – Ну уж нет! Это не лезет ни в какие ворота!

Разозленный, он спрыгнул на невидимый пол. От резкого толчка скамья рухнула с оглушительным грохотом. Звук был такой, что со стороны можно было подумать: пленник раздобыл ракету и умчался на ней, пробив крышу. По коридору быстро затопали тяжелые шаги, через открывшийся глазок в железной двери брызнул луч света. В отверстии появился зрачок.

– Сач инвигия, фаплап! – очень понятно гаркнул надзиратель.

Лайминг обозвал его плоскостопым толстозадым хрюндиком и добавил еще несколько слов, более старых, затертых от долгого употребления, но не потерявших своей выразительности. Глазок захлопнулся.

Лайминг улегся на неудобную жесткую скамью и попытался уснуть.

Проворочавшись час, он вскочил и яростно забарабанил в дверь. Когда глазок приоткрылся, Лайминг проорал:

– Сам ты фаплап!

Только после этого ему удалось заснуть.

На завтрак принесли миску чуть теплой каши, напоминавшей перловку, и кружку воды. Еду швырнули ему с пренебрежением, и она стоила такого обращения: она была еще хуже той мешанины, которой Лайминг перебивался, скитаясь в лесах. Поглощая пищу, он кривился от отвращения. Но чему удивляться – в лесу у него была не тюремная баланда, а паек бедолаг-вертолетчиков.

Вскоре после завтрака к нему заявился тонкогубый тип в сопровождении двух охранников. При помощи множества телодвижений посетитель объяснил, что пленнику надлежит освоить цивилизованную речь, причем освоить срочно, в приказном порядке. Обучение должно было начаться незамедлительно.

Не в восторге от такой перспективы, Лайминг спросил:

– А где майор Клавиз?

– Щипнос?

– Почему вы не позовете Клавиза переводить – он что, онемел?

Кое-как до собеседника дошел смысл вопроса. Тыкая перед собой указательным пальцем, он изрек:

– Клавиз – жир-жир-жир!

– Чего, чего?

– Клавиз – жир-жир-жир! – повторил тип и, несколько раз ударив себя в грудь, сделал вид, что валится на пол.

Пантомима весьма недвусмысленно давала понять, что Клавиз отправился на тот свет, причем не без вмешательства высших инстанций.

– Ни хрена себе! – изумился Лайминг.

Его наставник счел тему исчерпанной деловито извлек стопку детских книжек с картинками и начал приобщать Лайминга к знаниям. Охранники тем временем подпирали стенку, явно скучая от безделья. Лайминг, со своей стороны, старался помочь процессу обучения так, как можно помогать только заклятому врагу: не понимал ни единого слова, не произносил правильно ни единого звука – в общем, продемонстрировал полнейшую лингвистическую тупизну.

К полудню урок закончился, и прибыла очередная миска каши, в которой плавал кусочек какой-то жилистой дряни, очень похожей на крысиную ляжку. Лайминг выхлебал кашу, пососал мясо и отодвинул миску. Интересно, что скрывается за их намерением обучить его туземной речи?

Сгоряча ухлопав беднягу Клавиза, враг стал жертвой собственной жестокости: лишился единственного на планете знатока космоарго. Конечно, где-то на планетах Сообщества есть и другие переводчики, но чтобы доставить кого-нибудь из них сюда, потребуется уйма времени и хлопот. Кто-то свалял дурака, подписав Клавизу смертный приговор, а теперь старается исправить промах, обучая пленника чирикать по-своему.

Похоже, у противника нет ничего похожего на электронные средства допроса, распространенные на Земле. Значит, они могут извлекать информацию только обычным методом вопросов и ответов, усиленным неизвестными мерами воздействия. Им позарез нужны сведения, и они постараются их заполучить любой ценой. Чем дольше он протянет с освоением их языка, тем дальше отодвинет тот день, когда ему устроят допрос с пристрастием – если, конечно, он правильно угадал их намерения.

Размышления Лайминга прервал приход охранников. Они отперли дверь и вывели его из камеры. Проведя пленника по коридору и вниз по лестнице, они выпустили его в просторный двор, по которому бесцельно слонялись под ярким солнцем какие-то существа. Лайминг замер от изумления.

Ригелиане! Их тут было не меньше двух тысяч.

Это же союзники, боевые соратники Земли! С нарастающим волнением он стал всматриваться в толпу, пытаясь отыскать среди множества гуманоидов более знакомые черты.

Найти хотя бы парочку землян. Или, на худой конец, несколько человекоподобных центаврийцев.

Никого похожего Лайминг не увидел, как ни старался.

Вокруг шлепали на своих подгибающихся конечностях одни пучеглазые ригелиане, и вид у них был такой безотрадный, будто позади бесцельно прожитая жизнь, а впереди – ни малейшего просвета.

Однако Лайминг с первого взгляда почуял что-то неладное.

Они должны были видеть его так же ясно, как и он их, но ничем это не показали. Появление землянина, космического союзника, должно было вызвать их законный интерес. Было бы естественно, если б они столпились вокруг него, забросали вопросами о последних событиях, поделились новостями.

Ничего подобного. Никто из гуляющих во дворе регилиан даже ухом не повел. Держались они так, будто появление землянина их совершенно не трогает. Лайминг намеренно неторопливо прошелся по двору, просто напрашиваясь на проявление братских чувств. Ригелиане расступались, некоторые посматривали украдкой, но большинство делало вид, что в упор его не видят. И ни единого дружеского слова.

Похоже, они сознательно устроили ему бойкот.

Наконец он застал в углу двора кучку ригелиан, встал так, чтобы они не смогли ненароком проскользнуть мимо, и, почти не скрывая злости, выпалил:

– Среди вас есть кто-нибудь, кто говорит на земном?

Они изучали облака, рассматривали стену, землю, друг друга и молчали.

– Кто-нибудь знает центаврийский?

Никакой реакции.

– А как насчет космоарго?

Молчание.

Обозлившись, Лайминг прижал другую группу. То же самое. За час он забросал вопросами две-три сотни ригелиан и не получил в ответ ни единого звука. Постепенно злость сменилась изумлением. В их поведении не было ни презрения, ни враждебности. Тут скрывалось что-то совсем другое.

Он попытался рассуждать логически и пришел к очевидному выводу: по неизвестным ему причинам они держатся настороже и боятся вступать с ним в разговор.

Лайминг уселся на каменной ступеньке и наблюдал за бесцельно шатающимися по двору ригелианами, пока пронзительный свисток не возвестил окончание прогулки. Ригелиане построились в длинные шеренги и отправились в свой барак.

Тюремщики пинками загнали Лайминга обратно в камеру. Он решил на время отложить загадку странного поведения союзников. Для обдумывания лучше подходят ночные часы: больше-то делать нечего. Оставшееся светлое время дня он решил посвятить изучению книг, чтобы постараться как можно быстрее освоить туземный язык, при этом на занятиях сохраняя вид дебила.

Это знание ему может очень пригодиться уже в ближайшем будущем, по крайней мере, он сможет быть в курсе замыслов врага. Жаль, что он не удосужился в свое время выучить, к примеру, ригелианский…

Пилот с головой ушел в работу, пока с наступлением темноты буквы и картинки не стали сливаться. Лайминг проглотил вечернюю порцию так называемой еды, а потом растянулся на скамье и закрыл глаза. Следуя ранее намеченному плану, он принялся размышлять.

В его сумбурной жизни ему встретилось не больше двух десятков ригелиан. Что он о них знал? Он никогда не был ни в одной из их трех тесно сгрудившихся солнечных систем. То немногое, что ему известно, было основано на слухах. Например, про ригелиан говорили, что они обладают высоким уровнем умственного развития, что они хорошие работники и издавна, еще со времен первого контакта, состоявшегося уже почти тысячелетие назад, проявляют к землянам неизменное дружелюбие. Пятьдесят процентов ригелиан владеют космоарго, а около одного процента знает язык Земли.

В таком случае, если эти сведения верны, то во дворе должно было находиться несколько сотен типов, понимавших его речь, если не на одном языке, так на другом. Почему же они шарахаются от него и помалкивают? И чем вызвано такое трогательное единодушие?

Решив во что бы то ни стало разгадать эту головоломку, Лайминг придумал, рассмотрел и отбросил в сторону с дюжину теорий. Каждая оказывалась с изъяном и не выдерживала тщательной проверки. И только часа через два он наткнулся на очевидную разгадку.

Здешние ригелиане – пленники. Они лишились свободы на неопределенный срок. Кто-то из них, возможно, пару раз и видел землянина, но в рядах Сообщества есть несколько народов, внешне напоминающих людей. Как они могут быть уверенными в том, что Лайминг именно землянин, а не шпион или подсадная утка, задача которой выведать их тайные замыслы. Вполне понятно, что они не хотят рисковать.

Однако эта все объясняющая стройная теория приводила к интересным выводам. Если большая группа пленных, как один, крайне подозрительно относится к чужаку, видя в нем в первую очередь предполагаемого предателя, значит, им есть что скрывать. Ага! Он даже хлопнул себя по колену от удовольствия. Ригелиане вынашивают план побега, поэтому и не хотят рисковать.

Наверное, они уже давно находятся в плену, так что заключение им, по меньшей мере, осточертело. Настолько, что они отчаялись ждать помощь со стороны и решили попытаться бежать. Имея план побега или находясь в процессе его подготовки, они не желают подвергать свой замысел опасности, откровенничая с чужаком сомнительного происхождения, Перед Лаймингом вставала нелегкая задача. Ему придется придумать способ рассеять их подозрения, завоевать доверие и добиться, чтобы его приняли в компанию. Над этим стоит как следует поломать голову.

Свой план по зарабатыванию доверия Лайминг начал осуществлять уже на следующий день. Когда в конце прогулки один из стражей профессионально замахнулся увесистой задней лапой и наградил его дежурным пинком, Лайминг проворно обернулся и от души заехал ему в физиономию кулаком. Тут же на помощь подскочили четверо охранников и задали провинившемуся хорошую трепку. Перед тем как потерять сознание, Лайминг успел подумать, что добился своего: охранники поработали на совесть, и никто из наблюдавших эту сцену ригелиан не мог принять ее за инсценировку.

Он получил то, чего, в сущности, и добивался. Когда бесчувственное тело поволокли со двора, на разбитом в кровь лице Лайминга застыло выражение удовлетворения.

Глава 7

Воспитательную работу охранники провели более чем качественно: Лайминг смог снова показаться во дворе только спустя три дня. Попытка заслужить доверие ригелиан обошлась ему дорого: до сих пор его тело ныло от побоев, а лицо выглядело страшной кровавой маской, Выйдя во двор, он побродил в толпе по-прежнему безучастных пленников. Затем Лайминг выбрал уютное местечко и устроился на солнышке.

Через некоторое время один из пленных невзначай прилег на землю всего в нескольких метрах от него и, не спуская глаз со стоящих поодаль охранников, тихо, почти шепотом, спросил:

– Ты откуда?

– С Земли, – так же тихо ответил Лайминг.

– А сюда как попал?

Лайминг вкратце поведал ему свою историю.

– Как там сейчас дела на фронте? – жадно поинтересовался собеседник.

– Мы по всем направлениям одерживаем победы, правда не так быстро, как хотелось бы. До окончательной победы еще далеко.

– Как ты думаешь, война еще долго протянется?

– Не знаю. Трудно сказать, – Лайминг с любопытством разглядывал собеседника. – А ваша компания как здесь очутилась?

– Мы штатские колонисты, а не военные. Мы прилетели на четыре новые планеты, принадлежащие нам по праву первооткрывателей. Передовые отряды из одних мужчин, около двенадцати тысяч человек… – Ригелианин помолчал, внимательно отмечая примечая, куда переместились тюремщики. – Сообщество атаковало эти планеты. Мы не ожидали нападения. Мы даже не знали, что идет война. Что могут сделать колонисты, к тому же без оружия, против регулярных войск? Все закончилось очень быстро. Это случилось два года назад.

– И они захапали ваши четыре планеты? – Лайминг понимающе кивнул.

– Конечно. Еще и поиздевались над нами вволю.

Циничный и безжалостный захват пригодных для жизни планет – вот причина этой войны, которая теперь распространилась на большой участок галактики. Когда на одной из планет колонисты оказали героическое сопротивление и все до одного погибли, чаша терпения переполнилась. Возмущенные этой бойней, союзники нанесли ответный удар и теперь успешно теснили противника.

– Ты сказал – двенадцать тысяч. Но здесь вас всего ничего. Где же остальные?

– Распределены по тюрьмам, вроде этой. Ты выбрал прекрасную планету для посадки. Она – главная тюрьма Сообщества. Эта планета расположена вдали от зоны боевых действий, и вряд ли ее могут скоро обнаружить, даже в случае их поражения. Местные жители непригодны для войны, зато из них получились прекрасные тюремщики. Сейчас по всей планете спешно строят огромные тюрьмы. Если война затянется, эта космическая каталажка будет набита под завязку.

– Ты хочешь сказать, что ваша компания загорает здесь уже два года? – удивился Лайминг.

– Да, а кажется, что все десять лет, – печально подтвердил ригелианин.

– И за два года вы ничего не предприняли, чтобы сбежать отсюда?

– Трудно смириться с пленом, – согласился ригелианин. – Были попытки неповиновения, отказ от работы, так – сущая ерунда, но и этого было достаточно, чтобы расстреляли сорок человек.

– Сочувствую, – искренне сказал Лайминг.

– Не переживай. Я прекрасно понимаю, каково тебе сейчас. Первые недели плена – самые тяжелые. Одна мысль, что тебя посадили на веки вечные, может свести с ума, если не смотреть на ситуацию философски. – Он огляделся и заметил здоровенного охранника, несущего караул у дальней стены. Незаметно кивнув в его сторону, ригелианин сказал:

– Пару дней назад этот чешуйчатый боров хвастал, что на планете уже двести тысяч заключенных, и добавил, что через год их будет два миллиона. Надеюсь, что он до этого не доживет.

– Я отсюда свалю, – убежденно Лайминг.

– Как? – поинтересовался ригелианин, впрочем без особого интереса.

– Пока не знаю, но обязательно свалю. Не гнить же здесь заживо.

Лайминг с надеждой ожидал какой-то реакции от собеседника. Тот мог бы, например, сказать, что и другие чувствуют так же, или бросить ничего не значащую фразу о возможности грядущих перемен. Но тот никак не отреагировал на реплику землянина, только, уже поднимаясь, пробормотал:

– Ну что ж, желаю удачи. Тебе понадобится много везения, – и как ни в чем ни бывало засеменил прочь.

Прозвучал свисток, заорали охранники:

– Меро, фаплапы! Амаш!

На этом первая попытка Лайминга найти сообщников закончилась.

Но он не оставлял надежды, будучи твердо убежден, что не могут разумные существа, сидя два года в плену, не вынашивать замыслы побега. Следующие четыре недели Лайминг продолжал беседовать не только с тем же ригелианином, но и с двумя десятками других. Ему удалось получить от них кое-какие отрывочные сведения общего порядка, но стоило ему поднять вопрос об освобождении, как все они становились странно уклончивы. Они были дружелюбны, даже сердечны, но неизменно держали рот на замке.

Однажды, в разговоре с одним из них, Лайминг спросил напрямую:

– Почему вы всегда говорите со мной украдкой и шепотом? Ведь охранникам, похоже, по барабану, когда вы общаетесь между собой.

– Потому, что с тобой еще не проводили перекрестного допроса. А он непременно состоится. Если они заметят, что мы слишком много с тобой разговариваем, то постараются вытянуть из тебя все, что мы сказали, и будут особенно интересоваться, не хочет ли кто из нас устроить побег.

Лайминг услышал милое сердцу слово и сразу же ухватился за него:

– Естественно! Побег – то единственное, ради чего стоит жить в тюрьме. Кстати, если кто-то хочет рискнуть, я, быть может, смогу помочь. Я опытный пилот, а это что-то да значит!

Однако собеседник охладил его пыл:

– Ничего не выйдет.

– Но почему? – искренне удивился Лайминг.

– Мы в этой каталажке уже давно и усвоили многое из того, чему тебе еще только предстоит научиться.

– Например?

– Слишком дорогую цену мы заплатили за то, чтобы узнать простую истину: попытка побега проваливается, когда о ней знают слишком многие. Среди большого количества людей может затесаться подсадная утка или найдется самовлюбленный болван, который все испортит, начав в неподходящий момент.

– Но я-то не подсадная утка и не болван! Неужели я похож на кретина, добровольно отрезающего себе путь к свободе?

– Все верно, – согласился ригелианин. – Только неволя диктует свои, особые условия. Вот одно твердое правило, которое мы здесь соблюдаем: план побега – исключительная собственность тех, кто его задумал, и только они могут осуществить попытку, используя свой метод. Больше никому об этом не сообщают. И никто ничего не знает, пока не начнется заваруха. Секретность – это тот защитный экран, который потенциальные беглецы должны поддерживать изо всех сил.

И они ни за что не позволят ни единой душе заглянуть в него, даже землянину, даже опытному пилоту.

– Выходит, здесь каждый сам по себе?

– Именно так. Как бы ни сложилось, в любом случае ты сам по себе. Все мы живем вместе и спим в общих бараках, по пятьдесят человек в каждом. А ты сидишь один в своей камере. Ты ничем не сможешь нам помочь.

– Как хотите, тогда мне тоже нет до вас дела, а уж о себе я сумею позаботиться! – в сердцах бросил Лайминг.

И на этот раз ушел первым.

Его заключение длилось уже тринадцать недель, и все это время его упорно продолжали учить местному языку. Лайминг уже привык к распорядку дня и монотонной зубрежке, когда учитель преподнес ему неожиданный сюрприз, можно сказать, сразил наповал. Заканчивая очередной урок, отличавшийся от других разве что особо разыгравшейся тупостью Лайминга, учитель нахмурился и слегка подался вперед.

– Наверное, вам нравится прикидываться идиотом. Но за кого вы меня принимаете, за настоящего дурака? Ошибаетесь! Не вам пытаться меня обмануть! Я давно понял, что вы усвоили намного больше, чем показываете. Поэтому через семь дней я доложу коменданту, что вы готовы к экзамену.

– Пожалуйста, повторите помедленней, – попросил Лайминг с растерянностью на лице.

– Через семь дней вас будет допрашивать комендант.

– Но майор Клавиз меня уже допрашивал.

– То был устный допрос. А теперь Клавиз мертв, и у нас не осталось никаких записей ваших показаний.

Дверь камеры захлопнулась за учителем. Дежурный надзиратель принес кашу и шматок какой-то жесткой дряни. Похоже, местный провиантский отдел прямо-таки одержим идеей доказать, что крысиные ляжки – вполне съедобная пища.

Затем наступило время прогулки.

Во дворе он нашел того ригелианина, который заговорил с ним самым первым. За эти несколько недель они довольно часто разговаривали, во всяком случае, Лайминг считал его наиболее близким знакомым из всей толпы ригелиан.

– Я узнал, что через неделю меня пропустят через мясорубку, – сообщил он, усаживаясь около стены.

– Не бойся, – успокоил его ригелианин. – Если бы хотели, то давно убили бы. Им ведь тебя прикончить – раз плюнуть. Но их кое-что удерживает.

– И что же это такое? – поинтересовался Лайминг.

– У союзников пленных тоже хватает.

– Так-то так, но ведь чего не знаешь, о том не жалеешь, – разочаровано заметил землянин.

– Занги не такие идиоты, как кажутся на первый взгляд и прекрасно понимают, какая перспектива их ожидает, если победителям предложат сгнившие трупы в обмен на живехоньких пленников.

– Пожалуй, тут ты прав, – согласился Лайминг. – Было бы неплохо заиметь девять футов веревки и для напоминания услужливо помахивать ею перед носом у коменданта.

– Хорошо бы заиметь большую бутылку витков и пышную самочку, чтобы она гладила меня по голове, – мечтательно вздохнул ригелианин.

– Ну ты даешь! Если после двух лет полуголодного существования тебя еще не оставили такие мысли, хотел бы я посмотреть на тебя в лучшей форме.

– Мечты это все, просто мечты, – отмахнулся ригелианин. – Люблю помечтать о несбыточном…

Опять свисток погнал всех со двора.

Часы напряженных дневных занятий благополучно миновали, а на ужин снова подсунули миску с эрзац-кашей. Потом опять наступила темнота, и только горстка звездочек, заглядывающих в зарешеченное оконце под самым потолком напоминала о большом мире. Лаймингу показалось, что в камере время остановилось, словно и его обнесли высокой стеной.

Тело в неподвижности лежало на скамье, а в голове бесконечной вереницей текли мысли.

Не может быть такого места, из которого нельзя выбраться. Немного силы и смекалки, времени и терпения – и обязательно найдется выход. Те бедолаги, которых застрелили при попытке к бегству, выбрали не то время и не то место, либо то время, да не то место, либо то место, но не то время.

Или пренебрегли силой, положившись на четкий расчет – обычная ошибочка перестраховщиков. Или пренебрегли расчетом, положившись на мускулы – ошибка беспечных.

Лежа с закрытыми глазами, Лайминг в который раз тщательно взвесил ситуацию.

Его содержат в камере с твердыми как гранит каменными стенами, толщиной никак не меньше четырех футов. Единственные отверстия – это узкий проем, закрытый пятью толстыми стальными прутьями, да бронированная дверь, у которой постоянно топчутся охранники.

Сам он лишен всех подручных средств. У него нет ни ножовки, ни отмычки, никаких инструментов, ничего, кроме затрапезной одежонки, надо сказать весьма обтрепавшейся за время путешествия по местным лесам. Можно, конечно, разобрать скамейку на части, возможно повезет, и он умудрится сделать это неслышно. Ну и что с того? Он станет обладателем нескольких деревяшек, дюжины шестидюймовых гвоздей и пары стальных болтов. Ничего из этого хлама не сгодится на то, чтобы открыть дверь или перепилить оконную решетку. А больше под рукой ничего нет.

За стенами камеры тянется ярко освещенная полоса шириной пятьдесят ярдов, которую необходимо преодолеть, чтобы обрести путь к свободе. Следующая сложность – гладкая стена в сорок футов высотой, снабженная наверху слишком крутым скатом, где даже не за что уцепиться, не то что удержаться на ногах, пока перебираешься через сигнальную проволоку. А коснись ее – тут же завоет сирена.

Лайминг выяснил, что окружающая тюрьму высоченная стена в плане представляет собой восьмиугольник со сторожевыми вышками, напичканными часовыми, прожекторами и пулеметами на каждом углу. Чтобы выбраться, нужно, не задев проволоку, перелезть через стену, залитую светом прожекторов, под самым носом у часовых, а у них ведь руки так и чешутся тебя ухлопать. Но и это еще не все. За стеной – ярко освещенная полоса земли, которую тоже придется преодолеть. Даже если какой-нибудь смельчак перемахнет через стену, его тут же изрешетят, как только он попытается метнуться в спасительную темноту.

Чувствуется, что к проектированию тюрьмы приложил руку профессионал, знающий, как держать птичек в клетке.

Убежать через эту стену практически невозможно. Разве что кто-то выберется из своей камеры или барака, имея при себе веревку да еще бесстрашного сообщника, который прорвется в щитовую и в нужную минуту вырубит электричество. Вот тогда дело может выгореть. А потом – вверх по стене, через отключенную сигнальную проволоку и вперед, в темноту!

При этом у сообщника не остается, практически, никаких шансов на побег.

Однако у него нет ни веревки, ни кошек и ничего, чем можно было бы их заменить. Нет и надежного сообщника, готового пожертвовать собой. Правда, имейся у него все это, Лайминг все равно счел бы такой проект чистейшим самоубийством.

Он отчаянно напрягал свою сообразительность и каждый раз, отыскав самую ничтожную зацепку, взвешивал тот минимум условий, который потребуется для ее осуществления. Он проигрывал каждую ситуацию не менее сотни раз, но ни одна из них не тянула на осуществимый план. К середине ночи он так натрудил мозги, что в голову стало лезть все подряд. Когда реальных шансов нет – остаются только безумные идеи.

Например такая: можно оторвать от куртки пластмассовую пуговицу и проглотить ее в надежде, что его переведут в больницу. Конечно, больница тоже расположена за оградой, но может быть, из нее легче удрать. Потом он еще раз подумал и решил, что засорение кишечника – вовсе не гарантия, что его куда-то переведут. Они могут всего-навсего влить в него сильнодействующее слабительное. А если и отправят в лазарет, то кто может поручиться, что им не придет в голову сделать ему операцию. В обоих случаях его и без того неприятное положение только усугубится.

На рассвете он нашел единственный приемлемый способ побега: группа из тридцати, сорока или пятидесяти ригелиан, вкалывая в поте лица, может сделать подкоп под стеной и под обеими освещенными полосами земли и таким способом вырваться на волю. Он же может взять только одним – хитростью. Ничего другого ему не остается.

Лайминг испустил громкий стон и пожаловался самому себе: "Что ж, дружище, придется пошевеливать мозгами за двоих…"

Случайно вырвавшаяся фраза застряла у него в голове и стала бродить, как дрожжи. Через некоторое время он сел, обалдело уставился на крошечный клочок неба и сказал, едва сдерживаясь, чтобы не закричать:

– Какой же я молодец! Вот оно – за двоих!

Идея полностью захватила Лайминга, и ко времени прогулки у него начал вырисовываться план. Для начала следует соорудить какое-нибудь хитрое приспособление. Распятие или хрустальный шар дают обладателю слишком важные психологические преимущества, чтобы ими пренебречь.

Вещь может иметь любую форму, размер и конструкцию – главное, чтобы она была явной и бесспорной новинкой для зангов. К тому же эффект будет намного сильнее, если удастся ее изготовить из тех материалов, которых не может быть в камере. В самом деле, лучше, чтобы она состояла не из кусков одежды или деревянной скамьи, а из чего-нибудь иного и несла на себе печать загадочности, привкус неизвестной технологии.

Сомнительно, чтобы ригелиане смогли ему помочь. Они по двенадцать часов в сутки ишачат в тюремных мастерских, производя форменные куртки и штаны, ремни и сапоги, кое-какие осветительные и электрические приборы – участь, которая, возможно, суждена и ему, после того как он пройдет допрос и обнаружит свои способности. Ригелианам, конечно, претило работать на вражескую армию, но выбор был прост: вкалывать или умереть. Судя по их рассказам, у них не было ни малейшей возможности тайком вынести из мастерских что-либо действительно ценное, вроде ножа, стамески, молотка или полотна ножовки. В конце смены пленников выстраивали, и никому не позволялось выходить из строя, пока не проверят каждый станок, не пересчитают и не запрут все инструменты.

Первые пятнадцать минут дневной прогулки Лайминг потратил на прочесывание двора в поисках предмета, который мог бы хоть как-то пригодиться.

Он бродил уставившись в землю, как несчастный ребенок, потерявший единственную монетку. Его уловом были всего-навсего две деревяшки четыре на четыре дюйма и в дюйм толщиной: он сунул их в карман, не имея ни малейшего понятия, что с ними делать.

Убедившись, что во дворе нет ничего ценного, Лайминг примостился у стены и перекинулся словом с парой ригелиан. Он был занят своими мыслями и не мог сосредоточиться на беседе. При появлении насторожившегося охранника собеседники ретировались. Немного погодя к нему подобрался еще один ригелианин.

– Что, землянин, еще надеешься выбраться отсюда? – спросил тот, усаживаясь рядом.

– Естественно, – уверенно ответил Лайминг.

Ригелианин фыркнул и почесал за ухом – жест, который его соплеменники использовали как выражение вежливого сомнения.

– Думаю, что наши шансы куда выше.

Лайминг оценивающе посмотрел на него.

– Почему это?

– Нас много и мы вместе, – уклончиво ответил ригелианин, как всегда опасаясь сболтнуть лишнее. – Что можно сделать В одиночку?

– Обдурить их и смыться при первой же возможности, – честно ответил Лайминг.

Внезапно взгляд землянина замер на пальце, почесывающем ухо. Лайминг зачарованно уставился на поблескивающее кольцо. Он и раньше не раз видел эти незатейливые украшения, которые носили многие ригелиане. Да и кое-кто из охранников, надо сказать, тоже.

Кольцо представляло собой изящную штучку, состоящую из четырех-пяти витков тонкой проволоки, концы которой были изогнуты и запаяны таким образом, что образовывали инициалы владельца – Где ты откопал такое сокровище? – спросил Лайминг.

– Что я откопал? – изумился ригелианин.

– Кольцо.

– А, ты про это… – Опустив руку, ригелианин с довольным видом полюбовался кольцом. – Мы сами их делаем в мастерских. Помогает от скуки.

– И что, охрана вам не запрещает? – удивился Лайминг.

– Они делают вид, что ничего не замечают. От этого ведь нет никакого вреда. Да и потом, мы сделали несколько штук для охранников. А кроме того, еще мы делаем для них автоматические зажигалки. Могли бы наделать и для себя, если бы они нам были нужны. – Он помолчал с задумчивым видом и добавил:

– Мы полагаем, что охранники торгуют кольцами и зажигалками за пределами тюрьмы. Во всяком случае, у нас есть такая надежда.

– К чему вам все это? – спросил пилот.

– Возможно, они наладят выгодный бизнес, а после того, как они все надежно устроят и возьму обязательства перед покупателями, мы урежем поставки и потребуем комиссионных в виде лишнего пайка или кое-каких неофициальных поблажек.

– Что ж, мысль неплохая, – одобрил Лайминг. – Вам не помешало бы обзавестись серьезным бизнесменом, способным проталкивать товар в большие города. Как насчет того, чтобы взять меня в долю?

Слабо улыбнувшись, ригелианин ответил:

– Самоделки никого не волнуют. Но стоит охранникам заметить, что одна маленькая отвертка, пиши пропало. Всех разденут догола, и провинившемуся не поздоровится.

– Из-за отвертки, может быть – все-таки инструмент, но не станут же они поднимать шум из-за пропавшего моточка проволоки, ведь так?

– Пожалуй, нет, – подумав, ответил собеседник. – Ее там полно, материалы они не проверяют. Только что можно сделать из мотка проволоки?

– Понятия не имею, – честно признался Лайминг. – И все же он мне нужен.

– Замок проволокой не откроешь, возись хоть сто лет, – предупредил ригелианин. – Слишком уж она тонкая и мягкая.

– Зато из нее можно сделать набор зулусских браслетов.

Зулусские браслеты – моя слабость.

– А что это такое? – заинтересовался ригелианин.

– Не имеет значения. Ты только достань мне такой проволоки, вот и все.

– К чему такая спешка? В ближайшем будущем ты сможешь стащить ее сам. После допроса они наверняка пошлют тебя работать в мастерские.

– В том-то и дело, что она нужна мне раньше. И как можно скорее. Чем больше и чем скорее, тем лучше.

Ригелианин помолчал, обдумывая просьбу, и наконец посоветовал:

– Если ты что-то задумал, держи свой план при себе. Не выдавай его никому даже намеком. Начнешь открывать рот – тебя тут же накроют.

– Спасибо за добрый совет, дружище, – от души поблагодарил Лайминг. – Так как насчет проволоки?

– Увидимся завтра, в это же время.

С этими словами ригелианин поднялся и затерялся в толпе.

Назавтра, в назначенный час, ригелианин был на месте и, нервно оглядываясь, быстро передал ему добычу.

– Запомни, тебе никто не давал проволоку, ясно? Ты сам нашел ее во дворе. Или обнаружил у себя в камере. Или сотворил из чистого воздуха – неважно! Главное – ни от кого не получал.

– Да не волнуйся ты так! Мне самому не с руки откровенничать. Так что тебе это ничем не грозит, и – тысяча благодарностей.

Хорошая была проволока: медная, луженая, свернутая в тугой моточек.

Ночью Лайминг размотал моток у себя в камере и выяснил, что длина проволоки чуть больше его роста, около семи футов. Он сложил ее пополам и стал сгибать и разгибать, пока она не переломилась. Одну половину он спрятал под крышкой деревянной скамьи.

На то, чтобы вытащить из скамьи гвоздь, он потратил около двух часов. Гвоздь вылезал с трудом и здорово поцарапал ему пальцы, но Лайминг не отступал, пока не добился своего. Достав одну из найденных во дворе деревяшек, он определил ее центр и вогнал в него конец гвоздя, используя каблук вместо молотка.

По коридору протопали торопливые шаги. Лайминг быстро засунул свою поделку под скамью, подальше от посторонних глаз и успел растянуться на койке как раз перед тем, как открылся глазок. Луч света отразился от заглянувшего холодного змеиного зрачка, раздалось ворчание. Свет исчез, глазок закрылся.

Убедившись, что надзиратель удалился, он возобновив работу. Теперь Лайминг стал крутить гвоздь в разные стороны, время от времени ударяя по нему каблуком. Занятие оказалось нудным, но у него, по крайней мере, появилось дело.

Он трудился в поте лица, пока наконец не просверлил деревяшку на две трети толщины. Тогда он взял приготовленную половину проволоки и разломал ее еще раз на две неравные части. Из короткого куска Лайминг соорудил аккуратную петлю с двумя концами длиной три-четыре дюйма каждый. Он постарался, чтобы петля как можно больше походила на правильную окружность. Потом длинным куском туго обмотал петлю, так что получилась плотная спиралевидная обмотка с концами такой же длины, как и у петли.

Привычно прислонив скамью к стене под окном, он влез на нее. Придирчиво рассмотрев свое творение в отблеске уличных прожекторов, Лайминг внес несколько мелких исправлений и остался доволен. Он поставил скамью на место и с помощью гвоздя сделал на ее конце две маленькие засечки, отметив точный диаметр петли. Наконец он подсчитал число витков в спирали. Их оказалось двадцать семь.

Крайне важно было запомнить все детали: согласно задуманному плану, ему предстояло еще раз воспроизвести по возможности точно такую же штуковину. Именно полное сходство поможет заморочить противнику голову. Ведь с позиции тюремщика, если заговорщик создает два одинаковых по внешнему виду загадочных предмета, трудно не прийти к мысли, что он преследует определенную цель и замышляет нечто страшное.

Завершив приготовления, Лайминг аккуратно вставил гвоздь на прежнее место. Он ему еще понадобится как ценный инструмент. Тюремщики никогда не смогут его найти и отнять, потому что для постороннего наблюдателя скамья выглядит нетронутой и не внушает подозрений.

Вернувшись к своей самоделке, Лайминг нанес последние штрихи. Он осторожно всунул четыре оставшихся свободными конца проволоки в просверленную дырку, так что из квадратной деревяшки получилась подставка.

Вот и готова уникальная вещица, загадочная штуковина, путь к спасению. Теперь он – первый изобретатель и единственный владелец надувателя Лайминга оригинальной конструкций.

Любой школьник знает, что некоторые химические реакции происходят только при наличии катализатора. В повседневной жизни происходит тоже самое: например, церемония бракосочетания обретает силу в присутствии официального лица.

Некоторые уравнения можно решить, только включив в них известную величину, которая обозначается буквой X.

Если у вас чего-то недостает, чтобы получить желаемый результат, нужно добавить необходимый компонент. Если вам нужна отсутствующая помощь со стороны, нужно ее изобрести.

"С давних времен, если человек не мог совладать с природой голыми руками, – думал Лайминг, – он находил что взять в руки, и вышеупомянутая природа покорялась Человеку плюс X. Так повелось испокон веков: Человек плюс орудие или оружие".

Однако совсем не обязательно, чтобы Х было материальным или конкретным, смертоносным или даже видимым.

Оно прекрасно работает и в неосязаемом и недоказуемом виде, вроде угрозы геенны огненной или обещания райского блаженства. Оно может быть мечтой, иллюзией, наглой, беззастенчивой ложью – словом, чем угодно.

Насколько хорош X, придуманный Лаймингом, можно проверить одним-единственным способом – сработает он или нет. Если да, значит, это то, что нужно. Вот и посмотрим…

Он решил, что нет никакого смысла использовать язык Земли для ускорения событий. Разве что для изображения заклинаний, когда в них возникнет необходимость, благо здесь никто не понимает земного языка, и для туземцев он звучит, как неразборчивое бормотание. К тому же его отвлекающий маневр с изображением лингвистического идиотизма потерял свою актуальность. Занги по его общению с ригелианами прекрасно поняли, что он может говорить на местном наречии почти так же бегло, как и сами туземцы.

Осторожно держа спиральное сооружение в левой руке, Лайминг подошел к двери, прижал ухо к закрытому глазку и прислушался. Только через двадцать минут он услышал глухой звук приближающихся шагов охранника, делающего обход.

– Ты меня слышишь? – спросил Лайминг, не напрягая голос, но достаточно громко, чтобы его услышали в коридоре. – Ты меня слышишь?

Быстро отступив, он лег на пол, растянулся на животе и установил спираль прямо перед собой.

– Ты меня слышишь? – продолжал он взывать к конструкции.

Глазок щелкнул и приоткрылся, в нем появился свет, а за ним и недовольный зрачок.

Полностью игнорируя наблюдателя, действуя как человек, слишком погруженный в свое дело, чтобы замечать окружающее, Лайминг продолжал вещать в спиральную петлю:

– Ты меня слышишь?

– Что ты делаешь? – грубо спросил часовой.

Узнав прозвучавший голос, Лайминг решил, что на этот раз судьба поворачивается к нему лицом. Этот тип по имени Марсин был способен разве что прицелиться и выстрелить или, в крайнем случае, поднять крик и позвать на помощь.

Ни для чего другого он умом не вышел. Пожалуй, при медицинском освидетельствовании ему бы пришлось основательно поработать мозгами, чтобы сойти хотя бы за полудурка.

– Что ты делаешь? – Марсин повысил голос.

– Вызываю, – ответил Лайминг, как будто только сию секунду очнулся и заметил постороннего.

– Вызываешь? Кого вызываешь и куда? – удивился Марсин.

– Не твое хрюндячье дело, – с явным нетерпением ответил Лайминг.

Демонстративно сосредоточив все внимание на спирали, он повернул ее на пару градусов и снова позвал:

– Ты меня слышишь?

– Не положено! – рявкнул Марсин.

Лайминг громко вздохнул с видом человека, вынужденного терпеть дурацкие выходки, и спросил:

– Что именно не положено?

– Вызывать.

– Перестань нести чушь! Нам, землянам, вызывать разрешается везде и всегда. Что бы с нами стало, если бы мы не могли этого делать, энк?

От такого откровения у Марсина совсем ум за разум зашел. Он ничего не смыслил в землянах вообще и в особых привилегиях, которые считались для них жизненно необходимыми, в частности. К тому же он, естественно, не имел ни малейшего понятия, что с ними станет без этих привилегий.

Марсин топтался за дверью, не решаясь войти в камеру, чтобы пресечь непонятные действия узника. Вооруженному охраннику запрещалось заходить в камеру в одиночку, и это правило строго соблюдалось с тех пор, как отчаявшийся ригелианин пристукнул часового, схватил его оружие и порешил шестерых, пытаясь вырваться на свободу.

По уставу, если возникала необходимость вмешаться, предписывалось отыскать начальника караула и потребовать унять розоволицего чужеземца, нарушающего тишину разговорами с какой-то непонятной петлей. Начальник же был пренеприятным типом и имел привычку громко обсуждать вслух детали интимной жизни своих подчиненных. Сейчас был самый глухой час между полуночью и рассветом, время, когда больная печень начальника караула бурчала особенно громко.

К тому же он, Марсин, и без того слишком часто оказывался у него ублюдочным фаплапом.

– Прекрати вызывать! – приказал Марсин с ноткой отчаяния в голосе. – Ночью заключенные должны спать. Иначе утром я доложу дежурному офицеру о твоем неповиновении.

– Покатался бы лучше на верблюде, – отмахнулся Лайминг. Он повернул спираль, как будто тщательно ее настраивая. – Ты меня слышишь?

– Я тебя предупредил! – не отставал Марсин, не спуская со спирали глаз.

– Сказано, фибли отсюда! – взревел Лайминг.

Марсин захлопнул глазок и отфиблил.

Утром Лайминг естественно, проспал: он почти всю ночь провел за работой. Пробуждение было грубым и внезапным.

Дверь с грохотом распахнулась, и в камеру ворвались три охранника. Вслед за ними вошел офицер. Пленника бесцеремонно стащили со скамьи, раздели и совершенно голым вытолкали в коридор. Пока охранники обыскивали его одежду, офицер слонялся по камере, внимательно наблюдая за ними.

"Вылитый гомик", – вынес приговор Лайминг.

В одежде они ничего не обнаружили и стали обыскивать камеру. Один из них сразу же нашел петлю на подставке и отдал ее офицеру. Тот взял ее так осторожно, как будто это был букет, в котором притаилась бомба.

Другой охранник наткнулся на вторую деревяшку, отфутболил ее в сторону и позабыл о ней. Оттащив скамью от стенки, они заглянули за нее, но перевернуть и поискать под днищем не сообразили. Однако их долгая возня со скамьей начала действовать Лаймингу на нервы, и он решил, что пора прогуляться. Нисколько не смущаясь своей наготы, он повернулся и пошел по коридору.

Увидев такое вопиющее нарушение правил поведения, офицер издал яростный рев и напустил на него охранника. Тот пробкой вылетел из камеры, вопя вслед Лаймингу, что бы тот остановился. На поднятый шум из-за угла коридора появился четвертый охранник с угрожающе поднятым ружьем. Лайминг повернулся и пошел обратно.

Приблизившись к офицеру, который уже стоял в коридоре, кипя от злости, Лайминг принял скромную позу и сказал:

– Здрасьте, я – ваша тетя.

Офицер не обратил внимания на этот пустой для него звук.

Размахивая петлей, он подпрыгивал от ярости и орал:

– Это что такое? Что это такое?!

– Это моя собственность, – с неприкрытым достоинством заявил Лайминг.

– У заключенного нет права ни на какую личную собственность! Военнопленным не разрешается ничего иметь при себе.

– Кто это сказал? – спросил Лайминг.

– Я вам это говорю! – довольно злобно ответил ему гомик.

– А кто вы, собственно, такой? – поинтересовался Лайминг с чисто научным интересом.

– Клянусь Великим Голубым Солнцем, вы сейчас узнаете, кто я такой! Стража, запереть его в камеру и…

– Вы здесь не начальник, – перебил его Лайминг с наглой самоуверенностью. – Насколько мне известно, здесь все решает комендант. В этом мы с ним заодно. Если не верите, пойдите и спросите его.

Дюжие охранники притормозили и стали переглядываться в нерешительности. Они единодушно решили уступить инициативу офицеру. Но герой что-то поутратил свой пыл.

Недоверчиво уставившись на узника, он колебался.

– Вы утверждаете, что комендант позволил вам держать при себе этот предмет? – спросил он, снизив тон.

– Я утверждаю только, что он не возражал. Значит, и вы не можете возражать. Катитесь-ка в свое стойло и не пытайтесь перепрыгнуть через голову начальства.

– Стойло? Это еще что такое? – взвизгнул гомик.

– Не ваше дело, – отрубил Лайминг.

– Я справлюсь у коменданта, – с угрозой в голосе пообещал офицер.

Он явно подрастерял спесь, да и самоуверенности поубавилось. Офицер повернулся охранникам.

– Верните его в камеру и пусть ему принесут обычный завтрак.

– Надеюсь, мне вернут мою собственность, энк? – напомнил Лайминг.

– Не раньше, чем я увижусь с комендантом, – заявил офицер.

Охранники затолкали Лайминга обратно в камеру. Пока он не спеша одевался, прибыл завтрак – обычная миска размазни. Лайминг отвел душу, обругав стражников за то, что ему не принесли яичницу с беконом, и сделал это нарочно, с дальним прицелом. Демонстрация самоуверенности и некоторой агрессивности была необходимым условием для продолжения игры.

Пришло время ежедневных занятий, но учитель почему-то не явился, так что Лайминг провел все утро, шлифуя по книгам беглость речи. Днем его, как всегда, выпустили во двор, и он, смешавшись с толпой, не смог обнаружить признаков какой-то особой слежки.

Его знакомый ригелианин прошептал:

– Сегодня утром мне удалось стащить еще моток проволоки. Я захватил его с собой на случай, если он тебе понадобится. – Он сунул проволоку Лаймингу и, убедившись, что она исчезла в его кармане, добавил:

– Это все, что я сумел достать. Больше не проси. Нельзя слишком часто испытывать судьбу.

– Что-нибудь случилось? Тебя в чем-то подозревают?

– Да нет, пока все тихо. – Ригелианин настороженно огляделся. – Но если другие узнают, что я таскаю проволоку, то немедленно последуют моему примеру. Они разворуют ее на всякий случай, надеясь пронюхать, зачем она мне понадобилась, чтобы потом использовать таким же образом. За два года в тюрьме все мы стали отъявленными эгоистами. Каждый так и старается оттяпать у ближнего лишний кусок – неважно, настоящий или воображаемый. От этой собачьей жизни все худшее в нас вылезает на поверхность – как, впрочем, и лучшее.

– Понятно, – Лайминг действительно понимал, о чем идет речь, он только удивился, насколько регилиане похожи на его соплеменников.

– Пары моточков никто не хватится, – продолжал собеседник. – Но если проволока начнет исчезать в огромных количествах, то поднимется паника. И тогда не миновать пристального внимания охраны, а я вовсе не хочу давать повод для повального обыска.

– Короче, ты хочешь сказать, что как раз сейчас твои товарищи не могут рисковать, подвергая себя тщательному обыску?

Ригелианин шарахнулся, как испуганная лань.

– Я тебе ничего не говорил.

– Не говорил, но я не хуже других знаю, сколько будет дважды два. – Лайминг ободряюще подмигнул собеседнику. – Не волнуйся, я умею держать язык за зубами.

Он задумчиво проводил взглядом быстро поковылявшего прочь ригелианина. Потом принялся обыскивать двор в надежде найти еще какие-нибудь деревяшки, но безуспешно.

Ну да ладно, не в них суть. В крайнем случае можно обойтись и так.

Как ни странно, впервые за все время пребывания на этой планете Лайминг почувствовал себя спокойно и уверенно. Он начал действовать, а значит, снова становился хозяином своей судьбы, а не жертвой обстоятельств. Все послеобеденное время он посвятил занятиям языком и смог легко сосредоточиться на учебе. В тюремной жизни есть, пожалуй, один положительный момент: никто не отвлекает по пустякам и можно всерьез заняться самообразованием.

День закончился без происшествий. Когда сквозь решетку засияли первые бледные звезды, Лайминг закончил занятия, встал из-за стола, потянулся и подошел к двери. Он постоял около нее в задумчивости, а потом решил – пора! От грохота ударов земного каблука по двери камеры содрогнулось все здание.

Глава 8

Коридор заполнился топотом бегущих ног. Глазок открылся. За дверью был все тот же Марсин.

– А, это ты, фаплап! – презрительно фыркнув, приветствовал его Лайминг. – Ты, конечно, сразу же побежал доносить. Растрепал все офицеру, чтобы выслужиться. – Землянин выпрямился во весь рост. – Мне тебя искренне жаль.

Сейчас я бы ни за что не согласился поменяться с тобой местами.

– Ты жалеешь меня? – Марсин занервничал. – С какой стати?

– Бедняга, – притворно вздохнул Лайминг, – тебе несдобровать.

– Это мне-то? – Марсин попытался изобразить недоверие.

– А кому же еще? Кто донес на меня офицеру? Расплата придет не сразу, если тебе от этого легче. Какое-то время еще подождешь, помучаешься. А уж потом получишь сполна.

Можешь, конечно, мне не верить – во всем сам убедишься.

– Я только выполнял свой долг, – чуть ли не извиняясь, оправдывался Марсин, на которого угрозы землянина произвели тем более сильное впечатление, чем меньше он понимал, что именно ему грозит.

– Тебе все зачтется, и хорошее, и плохое, – утешил его Лайминг, – за все получишь по заслугам.

– Ничего не понимаю, – заскулил Марсин, нутром ощущая беду.

– Понимание тебя не обрадует. И тех вонючих фаплапов, которые дубасили меня во дворе, – тоже. Можешь их предупредить, что наказание уже назначено.

– Я не имею права разговаривать с заключенными, – сказал Марсин, прекрасно сознавая, что чем дольше он стоит у глазка, тем труднее оторваться от разговора. – Мне пора идти.

– Ступай. Только принеси мне кое-что.

– Что? – Марсин был настолько выбит из колеи, что даже не возмутился.

– Верни мой бопамагилви – это та штука, которую забрал офицер.

– Без разрешения коменданта, тебе не имеют права ее вернуть. А его нет и не будет до завтрашнего утра.

– Как забрали без разрешения коменданта, так и верните. Мне он нужен сейчас.

– Сейчас нельзя.

– Что ж, ладно. – Лайминг небрежно махнул рукой. – Придется сделать еще один.

– Не положено, – крайне неуверенно напомнил ему Марсин.

– Ха-ха! – ответил Лайминг.

Только после того, как совсем стемнело, Лайминг вынул из-под скамьи проволоку и принялся сооружать вторую самоделку – точную копию первой. Его дважды прерывали, но ни разу не застукали.

Окончив работу, он привычным движением поставил скамью на попа и влез на нее. Достав из кармана полученный сегодня моток проволоки, Лайминг крепко привязал один его конец к среднему пруту решетки, а сам моток подвесил за окном. Плюнув на палец, он старательно размазал пыль по блестящей поверхности проволочного кольца, так что заметить его можно было разве что уткнувшись в решетку носом.

Потом соскользнул на пол и водворил скамью на место. Оконце располагалось так высоко, что нижняя часть решетки с пола была не видна.

Приведя камеру в порядок, Лайминг прислушался и, выбрав подходящий момент, спросил:

" – Ты меня слышишь?

В открывшемся глазке показался свет. Лайминг нюхом почуял, что за дверью сгрудилась целая толпа охранников, а глаз в отверстии принадлежит вовсе не Марсину.

Самозабвенно изображая человека, с головой погруженного в свое занятие, он принялся медленно и осторожно поворачивать петлю, одновременно вопрошая:

– Ты меня слышишь? Ты меня слышишь?

Повернув устройство градусов на сорок, он остановился, придал голосу выражение нескрываемого восторга и воскликнул:

– Ну наконец-то явился! Ты уж лучше держись неподалеку, чтобы можно было поговорить нормально, а не вызывать тебя каждый раз через спираль.

Потом он замолчал, с застывшим выражением внимательно слушающего человека. Глаз в отверстии выпучился, затем исчез и тут же сменился другим.

– Ты абсолютно прав, это возмутительно, – сказал Лайминг, устраиваясь поудобнее, как будто для задушевной беседы. – При первой же возможности я их тебе покажу, можешь делать с ними, что пожелаешь. Знаешь, практика практикой, но лучше перейдем на свой язык, а то вокруг слишком много любопытных. – Набрав побольше воздуха, он стремительно затараторил без всяких пауз:

– Отверзлась хляби небесные в тот же миг подгорела яичница, свершилось пророчество, возопила владычица…

Отверзлась дверь, и в тот же миг два охранника чуть не рухнули в камеру головами вперед, споткнувшись о порог, в стремлении поскорее завладеть добычей. Еще двое маячили в коридоре, между ними красовался вчерашний гомик. На заднем плане боязливо топтался Марсин, стараясь вжаться в стену.

Один охранник схватил спираль и с воплем "готово!" выскочил обратно в коридор. Его спутник пулей вылетел следом. Оба были в таком восторге, что в первый момент забыли закрыть дверь. В распоряжении Лайминга оказалось секунд десять, и он не преминул этим воспользоваться. Сделав охранникам «козу», он потыкал в их сторону растопыренными пальцами. В детстве они называли это "чертовы рожки" – классический жест для насылания порчи.

– Теперь убедился? – произнес он с выражением, обращаясь к невидимому собеседнику. – Вот это они и есть, те самые с чешуйчатой шкурой, про которых я тебе говорил.

Сами ведь напрашиваются на беду. Наверное, они просто не могут жить спокойно, без трагедий и неприятностей! Ты уж выдай им от души!

Компания в коридоре явно оробела, потом дверь захлопнулась со зловещим лязгам. Припав ухом к глазку, Лайминг услышал торопливо удаляющиеся шаги и монотонное бормотание.

За десять минут он отломал новый кусок проволоки от висевшего за окном мотка и снова замаскировал разведенной в слюне пылью конец проволоки, привязанной и решетке.

Через полчаса очередной безупречно выполненный бопамагилви был готов. Благодаря постоянной практике Лайминг становился специалистом по быстрому и точному изготовлении этих фиговин.

Деревяшек для подставок больше не осталось, и он, воспользовавшись вывернутым гвоздем, выкопал ямку в грязи, забившейся меж каменными плитами, которыми был вымощен пол его камеры. Вставив концы спирали в ямку, он покрутил штуковину туда-сюда, чтобы облегчить ритуал вращения. Потом яростно заколотил в дверь.

Дождавшись нужного момента, он улегся на живот и, припав к спирали, принялся декламировать третий параграф Статьи 27, Раздела 9, Подраздела «В» Космического Устава.

Лайминг специально выбрал его как шедевр бюрократического словоблудия. Параграф представлял собой одно единственное предложение длиною в тысячу слов, смысл которого известен одному Всевышнему.

"В случае, если заправка производится в качестве аварийной меры на станции, не включенной в официальный перечень базовых станций и не определенной в качестве базовой станции для особых случаев в Поправке «А» (5) «В» к Разделу «А» (5), вышеупомянутую станцию надлежит рассматривать так, как если бы она была определена в качестве базовой станции в Поправке «А» (5) «В» к разделу «А» (5), при условии, что авария подпадает под утвержденный перечень технических неисправностей, приведенных в Разделе (29–33) с последующим приложением, как соответствующая базовым станциям, если таковые…"

На секунду лучик света из коридора проник в камеру, и глазок тут же захлопнулся. Кто-то крупной рысью уносился в сторону караульного помещения. Через минуту коридор затрясся, словно по нему мчался отряд кавалерии. Снова открылся и закрылся глазок. Дверь распахнулась.

На этот раз его раздели догола, обыскали одежду, перетрясли всю камеру, причем в повадках тюремщиков не было и намека на братскую любовь. Они перевернули скамью, простукивали, ковыряли ее – только что не разложили на атомы.

С удовольствием наблюдая за трудовой деятельностью охранников, Лайминг поощрял ее зловещим хихиканьем мультяшного злодея. До сего дня он был уверен, что никогда не сможет издать подобные звуки даже на спор, суливший крупный выигрыш. Теперь же это давалось ему без малейшего труда. Воистину нет пределов человеческому саморазвитию!

Глянув на Лайминга с неприкрытым злорадством, один из охранников вышел и вернулся, волоча тяжеленную лестницу. Приставив ее к стенке, он с величайшей подозрительностью обследовал оконный проем.

Лайминг не слишком переживал: такой осмотр не мог раскрыть его тайну, ведь занг думал исключительно о сохранности решетки. Каждый прут он хватал обеими руками и энергично тряс. Замазанное пылью маленькое проволочное колечко ускользнуло от его внимания. Закончив, он с удовлетворенным видом спустился вниз и убрался вместе с лестницей.

Следом за ним потянулись остальные, так ничего и не обнаружив. Лайминг оделся и прижал ухо к двери. За ней слышалось слабое сопение да иногда шорох одежды. Он сел на скамью и стал ждать. Вскоре блеснул свет и глазок отворился.

Направив на отверстие два растопыренных пальца, Лайминг изрек замогильным голосом:

– Умри, фаплап!

Глазок резко захлопнулся, и послышались удаляющиеся шаги. Вот только звучали они что-то уж слишком громко.

Лайминг замер в ожидании. Через полчаса мертвой тишины глаз снова появился, получив за свою хитрость еще одну «козу», сопровождаемую проклятием. Если это был один и тот же глаз, то он прямо-таки напрашивался на страшную кару.

Такая игра с подглядыванием продолжалась с разными перерывами часа четыре, пока наконец обладателю глаза это не надоело. Тогда Лайминг незамедлительно соорудил новую спираль и заорал в нее что есть мочи, чем вызвал еще один набег охраны. На этот раз его не раздевали и камеру не обыскивали, удовольствовавшись конфискацией загадочного предмета. Симптомы усталости были налицо.

От принесенного ригелианином мотка проволоки остался небольшой кусочек, которого могло хватить только на одну штуковину. Лайминг решил сохранить ее на будущее, а пока – вздремнуть. Скудная пища и недосыпание грозили подорвать его силы.

Рухнув на скамью, он облегченно вздохнул и прикрыл воспаленные глаза. Через пару минут он выдал такой храп, как будто перепиливал решетку. В коридоре воцарилась паника, закончившаяся очередным вторжением.

Проснувшись от шума, Лайминг призвал на головы тюремщиков все известные ему беды. Потом снова улегся. Он вымотался до чертиков, но и занги выглядели не лучшим образом.

Землянин спокойно проспал до полудня, прервавшись только для уничтожения гнусного завтрака. Потом настало время обычного гнусного обеда. На прогулку его не выпустили. Он дубасил и лягал дверь, требуя, чтобы ему сообщили, почему его лишают прогулки, и угрожая всем и каждому принудительной кастрацией. Никакого эффекта.

Он присел на скамейку и погрузился в раздумья. Может быть, отмена единственной поблажки – месть за то, что по его милости они всю ночь скакали, как перепуганные блохи?

Или они подозревают ригелиан и не хотят, чтобы он с ними встречался?

Как бы там ни было, он дал врагам прикурить и славно развлекся! В одиночку задал им по первое число! А это уже кое-что. То, что боец попал в плен, вовсе не значит, что он вышел из боя. Даже из-за толстых стен он сумеет докучать противнику, отнимая время и энергию, подрывая моральный дух, выводя из строя хотя бы немногих из вражеской шайки.

"Теперь, – решил он, – самая пора распространить и усилить угрозу". Здесь нельзя торопиться – сделать это нужно как можно основательнее. Чем меньше в ней будет конкретики и чем более туманно он ее сформулирует, тем успешнее сумеет приписать ее действию любые несчастья, которые раньше или позже непременно случаются со всеми.

Эту технику во все времена применяли гадалки. Люди склонны придавать особый смысл туманным изречениям, когда в воображении возникают и вырисовываются некие неконкретные обстоятельства. Тут даже не нужно быть особо легковерным. Заставьте человека чего-то ожидать, а потом любую отдаленно схожую ситуацию он истолкует на свой лад, и сам же ахнет от удивления.

Очень скоро на вашем пути встретится высокий брюнет.

После такого пророчества сгодится любой мужчина, ростом выше среднего и потемней альбиноса. А очень скоро – понятие растяжимое от пяти минут до пяти лет. "Мамочка, вчера заходил страховой агент, так вот он мне улыбнулся! Ты ведь помнишь, что говорила цыганка?"

Стоящего результата можно добиться, только приспособившись к окружению. Если окружение в корне отличается от привычного, то и приспосабливаться к нему придется совершенно по-особому. Судя по всему, он, Лайминг, – единственный землянин в тюрьме и вдобавок единственный узник, содержащийся в одиночке. Значит, его тактика не должна иметь ничего общего с планами ригелиан.

Ригелиане не стали бы таиться и осторожничать впустую, без сомнения, они затевают что-то крупное. Почти наверняка – роют тоннель. Может быть, и сейчас кто-то из них, сидя под землей, скребет и царапает землю голыми руками, пробивается через грунт и скалу, извлекая раз за разом горстку породы.

Продвигается за ночь на мучительные два-три дюйма. А на психику давят постоянный риск и бесконечные мысли о том, что тебя обнаружат, поймают и, скорее всего, безжалостно прикончат. Труд целого года может мгновенно пойти насмарку от единственного окрика, одной автоматной очереди.

Тоннель – это первое, что приходит в голову при слове «побег». Однако, чтобы выбраться из неприступного каменного мешка, вовсе не обязательно совершать отчаянный и эффектный побег. Имея достаточно терпения, изобретательности, красноречия и хитрости, можно убедить врага распахнуть двери и вытолкать тебя на свободу.

В любой ситуации сначала нужно хорошенько поворочать мозгами, которыми наградил тебя Господь.

По теории вероятности в тюрьме и за ее стенами должны происходить разные события, в том числе и неприятные для врага. У кого-то из офицеров, прямо под портупеей, могут случиться колики. Или какому-нибудь охраннику повезет слететь с лестницы, ведущей на сторожевую вышку, и сломать ногу. Кто-то может потерять деньги, штаны или голову.

Где-то поблизости может рухнуть мост, или сойти с рельсов поезд (или то, что у них ездит по рельсам), или разбиться при взлете корабль. А еще может произойти взрыв на фабрике боеприпасов. Или какой-нибудь военачальник сыграет в ящик.

И тогда, сумей Лайминг доказать, что автор большинства этих напастей – именно он, у него сразу появятся козыри.

Главное – так все обставить, чтобы они не смогли его разоблачить и отомстить ему, бросив в камеру пыток.

Секрет идеальной стратегии в том, чтобы найти такой способ убедить врага в своих кознях, при котором он уверится в собственном бессилии противостоять им. Если это выгорит, что само по себе большой вопрос, неприятель должен прийти к логическому выводу, что единственный способ избавиться от постоянной напасти – это избавиться от самого Лайминга, причем живого и невредимого. Здесь возникает слишком много вопросов, но если бы ему удалось накрепко связать причину и следствие, то им, дабы избавиться от следствия, пришлось бы устранить причину.

Достичь столь фантастического результата – колоссальная проблема, которая, будь он дома, привела бы его в полное смятение. Скорее всего, он просто объявил бы ее неразрешимой, несмотря на основную заповедь звездных войн, согласно которой неразрешенных ситуаций не бывает. Но здесь у него было Целых три месяца, чтобы придумать свой план, а суровая необходимость прекрасно стимулирует умственную деятельность.

Всего через десять минут для Лайминга пришло время пустить в ход заготовленную идею.

На этот раз никто не вламывался в камеру с обыском. Из проема открытой двери на него мрачно уставились трое охранников. Один из них проскрипел:

– Тебя срочно требует комендант. Амаш, фаплап.

Лайминг спокойно встал и вышел, бросив на ходу:

– Раз и навсегда запомните: я вам не фаппап, ясно?

Охранник в ответ грубо ткнул его в спину.

За письменным столом сидело трое. По бокам примостились два младших офицера, а в центре лениво развалился комендант. Это был огромный верзила. Глаза без век, прикрытые роговыми наростами, делали его взгляд холодным и пронзительным.

Пока комендант изучал пленника, Лайминга непринужденно расположился в удобном кресле. Тут же офицер, сидевший справа, рявкнул:

– Встать! Стоять смирно в присутствии коменданта!

Лайминг не торопился исполнять приказание. Комендант махнул рукой, отменяя приказ.

– Пусть сидит, – устало сказал он.

"Решил установить контакт и для начала сделал уступку", – подумал Лайминг.

Его заинтересовала стопка бумаг на столе. "Наверное, полный перечень моих прегрешений, – предположил он. – Что ж, время покажет. В любом случае, у меня есть про запас одна-другая уловка, которые можно пустить в ход против врага.

Было бы просто жаль не воспользоваться их полным невежеством в отношении землян. Правда в этом нет ничего удивительного: союзники ничего не знают о зангах, а занги почти или совсем ничего не знают о некоторых союзных расах, в том числе и о землянах. Общаясь со мной, они общаются с неизвестной величиной. А отныне эта величина удваивается, поскольку к ней добавлен X".

– Мне доложили, что вы уже освоили наш язык, – начал комендант.

– Отрицать бесполезно, – признался Лайминг.

– Вот и отлично. Теперь расскажите нам о себе, по возможности подробно.

– В беседе с майором Клавизом я все подробно рассказывал.

– То, что вы говорили раньше, меня не волнует. Вы будете отвечать на мои вопросы сейчас, и я рекомендую вам говорить правду. – Комендант начинал терять терпение.

Разложив на столе официальный бланк, он поднял перо и начал допрос по всей форме:

– Наименование родной планеты?

– Земля.

Комендант записал транслитерацию на своем языке и продолжал:

– Наименование расы?

– Землянин.

– Наименование вида?

– Хомо носипаца, – сказал Лайминг, сохраняя на лице выражение полнейшей серьезности. Почему бы ему не назваться вместо человека разумного, человеком-творцом? Тем более, что в данной ситуации он действительно занят творческим процессом.

Записав название, комендант с сомнением осведомился:

– А что это значит?

– Человек, странствующий в космосе, – ответил Лайминг.

– Г-м, – ответ произвел на собеседника впечатление. – Ваше имя?

– Джон Лайминг.

– Джон Лайминг, – повторил комендант, записывая имя.

– И еще Джустас Фенакетибан, – без заминки отбарабанил Лайминг.

Комендант записал и этот ответ, хотя с некоторым трудом подыскал подходящие кружки и закорючки, чтобы передать имя Фенакетибан. Он дважды переспросил Лайминга, как звучит чужеземная фамилия.

Землянин с достоинством сделал одолжение. Изучая результат, напоминающий китайский рецепт приготовления супа из тухлых яиц, комендант спросил:

– Значит, у вас принято носить по два имени и по две фамилии?

– Естественно, – подтвердил Лайминг. – Как же иначе: ведь нас двое!

Вскинув голову, собеседник Продемонстрировал некоторое удивление.

– Вы хотите сказать, что вас всегда зачинают и рождают парами? Каждый раз – по две идентичных особи мужского или женского пола?

– Да нет, ничего подобного. – Лайминг напустил на себя вид человека, вынужденного объяснять очевидную истину. – Когда землянин рождается, у него сразу же появляется Джустас.

– Джустас?

– Да.

Комендант насупился, поковырял в зубах и взглянул на других офицеров. Если он думал, что обнаружит у них хоть искорку понимания, то ему не повезло. На их физиономиях читалась смертельная скука, как у людей, явившихся исключительно для того, чтобы поддержать компанию.

– Что это за Джустас? – спросил комендант после длительного молчания.

Лайминг уставился на него с неприкрытым изумлением:

– Вы этого не знаете?

– Вопросы задаю я, а вы – отвечаете. – Комендант раздраженно стукнул ладонью по столу. – Отвечайте четко и конкретно: что это за Джустас?

– Невидимая часть человеческого существа, – бодро сообщил ему Лайминг.

Чешуйчатая физиономия коменданта озарилась проблеском понимания.

– А, так вы имеете в виду душу? Земляне дают своим душам отдельные имена?

Лайминг отрицательно покачал головой:

– Ничего подобного. У меня своя душа, а у Джустаса – своя. – Подумав, он добавил:

– По крайней мере, я полагаю, что души есть у нас обоих.

Комендант откинулся в кресле и уставился на него немигающим взглядом. Повисла долгая тишина, и все это время офицеры, сидевшие по обе стороны от коменданта, продолжали изображать из себя статуи.

Наконец комендант сдался.

– Ничего не понимаю.

– Так вот в чем дело! – с наглым торжеством заявил Лайминг. – Теперь мне ясно, что у вас самих нет местного эквивалента Джустаса. Вы – каждый сам по себе, в одиночку. Не повезло вам.

Хлопнув ладонью по столу, комендант придал голосу командные нотки и приказал:

– Перестаньте паясничать и отвечайте конкретно: что такое Джустас? Объясните как можно доступнее.

– Не в том я положении, чтобы скрывать от вас информацию, – с притворной неохотой уступил Лайминг. – К тому же это не так важно. Даже если вы в совершенстве во всем разберетесь, все равно поделать ничего не сможете.

– Это мы еще посмотрим, – воинственно заметил комендант. – Кончайте ходить вокруг да около и выкладывайте про ваших Джустасов все, что знаете.

– Каждый землянин от рождения и до смерти ведет двойную жизнь, – поведал Лайминг. – Он живет, поддерживая тесную мысленную связь с существом, которое всегда зовется Джустасом – таким-то или этаким. Мой, например, оказался Джустасом Фенакетибаном.

– Вы можете увидеть это существо или притронуться к нему?

– Нет. Его невозможно ни увидеть, ни учуять, ни потрогать.

– Тогда почему вы уверены, что он – не заблуждение, свойственное вашему народу?

– Ну, во-первых, потому что у каждого землянина есть свой Джустас. С моим я могу подолгу беседовать, если, конечно, он находится где-то поблизости. В глубинах моего разума я слышу, как он ясно и логично высказывает свои мысли.

– А ушами его можно услышать?

– Нет, только мысленно. У нас телепатическая связь или, точнее, квазителепатическая.

– Так я и поверил, – с явным сарказмом заявил комендант. – Все слышали, как вы говорили вслух, вернее, орали что есть мочи. Какая же это телепатия, энк?

– Когда требуется усилить мысли, чтобы послать их на большое расстояние, тогда лучше выражать их словами. Все люди так поступают, когда, решая какой-нибудь вопрос, разговаривают сами с собой. Разве вы никогда не разговариваете с собой? – коварно спросил Лайминг.

– Не ваше дело, – отрезал комендант. – Есть ли у вас доказательства, что ваш Джустас – не игра воображения?

Глубоко вздохнув, Лайминг решительно продолжал:

– Он способен совершать поступки, после которых остаются очевидные последствия. – Землянин перевел взгляд на совсем отключившегося офицера слева от коменданта. – Скажем, если мой Джустас затаит злобу на этого офицера и сообщит мне, что намерен устроить ему падение с лестницы, и если в скором времени ваш офицер свалится с лестницы и сломает себе шею…

– Это может оказаться простым совпадением, – насмешливо парировал комендант.

– Единичный случай можно рассматривать как совпадение, – согласился Лайминг. – Только не исключено, что таких совпадений окажется слишком много. Если Джустас пообещает, что сделает сорок или пятьдесят вещей подряд, и все они произойдут, это может означать следующее: либо он выполнил обещание, либо он пророк, каких не знает мир.

Только Джустасы не претендуют на роль пророков. Ни одно живое существо, будь оно видимым или невидимым, не способно столь точно предвидеть будущее.

– В этом вопросе я с вами согласен. Но неощутимый и невидимый двойник… – комендант насмешливо вздернул плечами.

– Вы признаете, что у вас есть отец и мать? – спросил Лайминг.

– Ну разумеется, – согласился комендант.

– И не считаете это чем-то странным или необычным?

– Конечно, нет. Появиться на свет без участия родителей – немыслимое дело.

– Вот и мы точно так же признали, что у нас есть Джустасы, и не мыслим жизни без них.

Комендант обдумал это заявление и сказал офицеру, сидевшему справа:

– Это попахивает взаимным паразитированием. Было бы интересно узнать, какую пользу они получают друг от друга.

– Не имеет смысла спрашивать у меня, что выигрывает от нашего контакта Джустас, – вклинился в разговор Лайминг. – Я не сумею объяснить, потому что сам не знаю.

– И вы хотите, чтобы я вам поверил? – спросил комендант, всем своим видом показывая: "Меня не проведешь". Он обнажил зубы. – Вы же говорили, что можете с ним разговаривать. Почему бы не спросить его самого?

– Спрашивали и неоднократно, но нам, землянам, уже давным-давно надоело задавать подобный вопрос. Пришлось закрыть тему и просто принять такое положение дел, – вздохнул Лайминг.

– Почему?

– А потому, что ответ всегда один и тот же. Джустасы охотно допускают, что мы для них необходимы, но не могут объяснить зачем. Скорей всего потому, что нам этого не понять.

– А вы не думали; что это лишь отговорка, уловка, продиктованная инстинктом самосохранения. Они не говорят вам потому, что не хотят, чтобы вы об этом узнали, – спросил комендант.

– Даже если и так, что вы нам предлагаете делать?

Уклонившись от ответа, комендант продолжал:

– А какую выгоду имеете вы от этого союза? Вам-то от вашего Джустаса какой прок?

– Он обеспечивает общение, покой, новости, советы… – Лайминг сделал вид, что замялся.

– Что еще?! – рявкнул комендант, да так, что сидящий справа офицер чуть не упал со стула.

Упершись руками в колени и подавшись вперед, Лайминг выпалил коменданту прямо в лицо:

– А если понадобится – то и месть!

Удар попал в самую точку. Комендант отпрянул со смешанным выражением досады и недоверия. Младшие офицеры незаметно поежились: чтобы тебя прикончил какой-то призрак – это уже не война, а черт знает что! Придя в себя, комендант выжал кривую усмешку и заметил:

– Вы уже довольно долго содержитесь в заключении у нас в плену. Что-то ваш Джустас не особенно переживает на этот счет.

– Пока нет, – охотно согласился Лайминг.

– Что значит "пока"?

– Ведь Джустас – существо свободное и по собственной воле странствующее по вселенной. У него полно срочных дел, так что пока он занят по горло. Он уже немало сделал и еще много чего сделает… в свое время и на свой лад.

– Неужели? И что же он намерен сделать? – недоверчиво спросил комендант.

– Поживем – увидим, – многозначительно произнес Лайминг.

Офицеры не проявили никакой заинтересованности.

– Никому еще не удавалось посадить землянина в тюрьму больше, чем наполовину, – продолжал он, – запереть можно только телесную, видимую, осязаемую половину. Зато другую половину вам не поймать никакими силами. Она никому не дается в руки. Бродит себе по свету, вынюхивая военные тайны, устраивает мелкие диверсии – словом, живет в свое удовольствие. Сейчас он находится неподалеку, так что пеняйте на себя: вы заварили кашу – вам и расхлебывать.

– Мы? Вас сюда никто не звал. Вы свалились на нашу голову без всякого приглашения.

– У меня не было выбора, ведь я совершил аварийную посадку. Ваш мир мог оказаться более дружественным, но этого не случилось. Кого же теперь винить? Если уж вы встряли в войну с союзниками на стороне Сообщества, сами теперь и отдувайтесь, в том числе и за все проделки Джустаса!

– Мы вас шлепнем, и никаких проблем, – заметил комендант.

Лайминг надменно усмехнулся.

– И тем самым еще больше осложните свою участь.

– Это каким же образом?

– Джустас живет дольше своего партнера-землянина. Когда человек умирает, его Джустасу требуется от семи до десяти лет, чтобы уйти из жизни. У нас есть древняя песня, в которой говорится: старые Джустасы никогда не умирают – они просто исчезают. В нашем мире блуждают тысячи одиноких, неприкаянных Джустасов, которые постепенно исчезают.

– И что с того? – непонимающе спросил комендант.

– Убив меня, вы обречете моего Джустаса на полное одиночество. Рядом с ним не будет ни человека, ни другого Джустаса. Дни его сочтены, и он это прекрасно знает. Терять ему будет нечего, поскольку его уже больше не сдерживают соображения моей безопасности. Если я уйду навеки, он перестанет соотносить свои поступки с моей безопасностью и сможет сосредоточить все свое внимание на том, что его душе угодно. – Покосившись на собеседника, Лайминг добавил:

– Скорей всего, он впадет в ярость и учинит форменный погром. Не забывайте: для него вы – враги. Его не остановят никакие сантименты или угрызения совести.

Комендант молчал. Лайминг прекрасно понимал его состояние: поверить в услышанное было весьма трудно, и комендант с трудом удержался от искушения сразу же начисто отмести все эти россказни. Но до начала звездных войн было так же трудно поверить в гораздо более фантастические истории, которые теперь воспринимаются как нечто само собой разумеющееся. Он не решался отмахнуться от услышанного, как от заведомой чепухи. Давно прошли те времена, когда можно было позволить себе излишнюю самоуверенность. Космические полеты всех известных звездных рас дали лишь самые поверхностные сведения об одной-единственной галактике из невообразимого множества миров, составляющих вселенную. Кто знает, какие невероятные тайны еще ожидают своих открывателей – в том числе, быть может, и такие эфирные создания, как эти Джустасы.

Да, глупцы верят, потому что доверчивы – или же доверчивы, потому что глупы. Умные люди ничего не принимают на веру, но и не отвергают все подряд, ибо понимают всю ограниченность своих познаний. В данный момент комендант остро понимал, что его познания по части так называемых землян близки к нулю. Может статься, что они и вправду двойные существа – наполовину Джо, наполовину Джустасы:

Наконец он глубокомысленно изрек:

– Все это не то чтобы совсем невероятно, однако, не внушает особого доверия. В Сообщество кроме нас самих входят еще около двадцати народов. Но я что-то не слышал, чтобы хоть один из них состоял с кем-нибудь в подобной связи.

– Как же так, а латиане? – возразил Лайминг, назвав лидеров противника, главных зачинщиков войны.

Комендант порядком удивился:

– Вы хотите сказать, что у них тоже есть Джустасы?

– Да нет же! У них есть нечто похожее, только попроще.

Каждым латианином на подсознательном уровне руководит существо, которое называет себя Гомиком – Гомик такой-то или этакий. Сами латиане об этом, разумеется, и понятия не имеют. Мы бы тоже об этом не подозревали, если бы нам не подсказали наши Джустасы.

– А они откуда узнали? – спросил комендант, понемногу обалдевая от разговора.

– Вы знаете, что до сих пор самые жестокие бои велись в латианском секторе. И обе стороны взяли пленных. Так вот, наши Джустасы рассказали нам, что у каждого латианского пленного есть Гомик, который им руководит. Только сами латиане пребывают на этот счет в счастливом неведении. – Он с ухмылкой добавил:

– Джустасы не скрывают, что они этих самых Гомиков ни в грош не ставят. Скорее всего, Гомики – довольно примитивная форма совместной жизни.

Комендант нахмурил чело и произнес:

– Это уже что-то конкретное, факт, который можно проверить. Только как, если сами латиане не в курсе дела?

– Проще простого, – успокоил его Лайминг. – Там в плену полно землян. Пусть кто-нибудь из ваших спросит этих пленных, каждого по отдельности, есть ли у латиан Гомики.

– Так мы и сделаем, – решительно заявил комендант и с видом человека, собирающегося вывести мошенника на чистую воду, повернулся к офицеру, сидевшему от него по правую руку. – Баджащим, вызови нашего старшего офицера связи при латианском штабе и прикажи ему допросить пленных землян.

– Чтобы полностью убедиться, вы можете для полной гарантии сделать двойную проверку, – перебил его Лайминг. – Мы называем всех тех, кто связал свою жизнь с невидимым существом, Шизиками. Спросите у пленных, считают ли они всех латиан Шизиками.

– Отметь – пусть спросит и об этом, – приказал комендант.

Потом снова обратился к Лаймингу:

– Заранее предвидеть вынужденной посадки и последующего плена вы не могли. Все это время вас содержали в строгой изоляции, так что вы не могли сговориться с землянами, которые находятся в латианском плену.

– Вы абсолютно правы.

– Таким образом, я буду судить о ваших показаниях в зависимости от тех ответов, которые придут на мой запрос. – Он в упор посмотрел на землянина и проговорил с угрозой в голосе. – Если ответы ваших соотечественников не подтвердят вашу версию, я буду знать, что вы в определенном отношении лгун. А может быть, и во всех отношениях. Имейте в виду, у нас есть специальные, весьма эффективные методы общения с лгунами.

– Я в этом ни секунды не сомневался. Но в данном случае меня это не интересует, ведь если ответы других землян подтвердят мои слова, вы поверите, что я сказал правду?

– Нет, – отрубил комендант.

Теперь уже Лайминг изумленно уставился на занга.

– То есть как? – ошеломленно проговорил он.

– Как я уже сказал, скорее всего, вы не могли установить прямую связь с пленными землянами. Но это еще ничего не значит. Ваш Джустас мог сговориться с их Джустасами…

Комендант рывком выдвинул ящик и вытащил из него спираль. Он положил ее на стол, затем еще одну и еще, пока перед ним не оказалась целая куча спиралей.

– Что вы скажете на это? – со зловещим торжеством осведомился он.

Глава 9

Лайминг был ошарашен. Он впал в состояние, с одной стороны близкое к панике, а с другой – похожее на ступор.

Комендант поймал землянина в его собственную ловушку!

Ведь если он мог общаться со своим Джустасом, тот, в свою очередь, мог передать информацию Джустасам других землян, попавших в плен.

Необходимо быстро выпутываться из этой западни!

Всю жизнь Лайминг отличался быстротой соображения, но после трех месяцев скудного питания иноземной отравой ум его, похоже, стал терять проворность. Давала себя знать нехватка витаминов и отсутствие приличной пищи. Как Лайминг ни старался пришпорить мысли, они еле-еле ворочались.

Три офицера за столом за столом застыли в ожидании ответа. Они буравили его своими холодными глазами, подмечая малейшие изменения в выражении его лица, и считали секунды, которые понадобятся ему для составления ответа.

Чем дольше он будет раздумывать, тем неубедительнее получится. И наоборот, чем быстрее он выдаст что-нибудь подходящее, тем правдоподобнее оно прозвучит. На их физиономиях уже начало проступать злорадство. Лайминг совсем было пал духом, как вдруг увидел слабое место в логике зангов и Ухватился за него.

– Ваши обвинения ошибочны по двум причинам.

– Назовите их, – жестко потребовал комендант.

– Ну, во-первых, Джустасы не могут общаться через такие колоссальные расстояния. Их мысленные сигналы, конечно, намного сильнее человеческих, но так далеко не распространяются. Для того чтобы связаться с себе подобными на других мирах, Джустасу необходима помощь человека, у которого, в свою очередь, должна иметься радиоаппаратура.

– Пока это одни слова, – заметил комендант. – Если Джустас действительно способен общаться через любые расстояния, то вам выгоднее скрыть этот факт. Было бы весьма глупо признавать такие вещи.

– У меня нет ничего, кроме слов, и не важно – верите вы им или нет, – устало развел руками Лайминг.

– Лично я не верю, во всяком случае, пока.

– Тем не менее есть один факт, подтверждающий мои слова: ни один отряд землян не бросился мне на выручку, а это обязательно случилось бы, сообщи им Джустас о моей судьбе.

– Это не доказательство! – воскликнул комендант. – Чтобы добраться сюда, у них ушло бы куда больше времени, чем то, которое вы здесь провели. Может быть, вдвое больше.

И то при условии, что им каким-то чудом удалось бы прорваться через линию фронта. Отсутствие спасательного отряда еще ни о чем не говорит. – Он подождал и, поскольку ответа не последовало, закончил:

– Так что, если у вас есть еще какие-нибудь доводы, постарайтесь быть поубедительнее.

– Конечно, есть, – заверил его Лайминг. – И основаны они не на моих словах, а на ваших.

– Какой бред! Я ничего не говорил о ваших Джустасах, – возмутился комендант.

– Напротив, вы сказали, что они могут вступить в сговор, – напомнил Лайминг.

– Ну и что же? – не отрицал тот.

– А то, что сговор может состояться только в том случае, если Джустасы существуют на самом деле. Если же мои показания – ложь, то Джустасы не существуют, а между нереальными созданиями никак не может возникнуть сговор.

Трое зангов застыли. Комендант не моргая уставился на Лайминга, а по его лицу медленно разливалась багровая краска. Он выглядел, да, наверное, и ощущал себя, как охотник, попавший в собственный капкан. Землянин заметил, что офицер, сидящий слева, из последних сил старался удержать непочтительный смешок.

– С одной стороны, вы говорили, что не верите в Джустасов, – продолжал вдохновенно врать Лайминг, – тогда, по законам логики, вы не можете верить и в сговор между ними.

С другой стороны, если вы верите в возможность сговора, то придется вам поверить и в Джустасов. Конечно, если вы в здравом уме, несмотря на штаны с лампасами.

– Стража! – заорал багровый комендант, злобно указывая пальцем на Лайминга. – Отвести заключенного в камеру!

Охрана с готовностью стала выталкивать пленника за двери, но комендант внезапно передумал.

– Стойте! – рявкнул он. Схватив спираль, он замахал ею перед Лаймингом. – Где вы взяли материал для этой штуки?

– Джустас принес. Кто же еще? – Пожал плечами Лайминг.

– Убирайтесь с глаз долой!

– Мере, фаплап! – стали подгонять его охранники, подталкивая прикладами. – Амаш! Амаш!

Весь этот день и утро следующего Лайминг лежал на скамье и анализировал допрос, планировал дальнейшие шаги.

При этом он периодически впадал в состояние восторженного восхищения собственным превращением в отчаянного и беззастенчивого лгуна.

Мысленно он постоянно сравнивал свой путь к освобождению, прокладываемый одной лишь хитростью, с попытками ригелиан добыть свободу физической силой. Кому из них больше повезет? И, что гораздо важнее, кто, вырвавшись на свободу, там и останется? В пользу его метода говорило то, что он менее утомителен для полуголодного, обессиленного тела. Однако он требует большого напряжения нервной системы. Есть и еще один положительный момент: до сих пор Лаймингу удавалось своей болтовней отвлечь зангов от намерения выжать из него военные тайны. А может быть, с их точки зрения, его откровения по поводу двойной природы землян гораздо важнее всех подробностей вооружения, которые могут оказаться ложью? Во всяком случае, на какое-то время удалось избежать допроса, который мог оказаться весьма болезненным и опасным для здоровья. Вот и получается, что своей трепотней он, Лайминг, не только оттянул расправу, но и добавил блеска подлинному перлу армейской мудрости, который гласит: "мысли пачкают мозги".

Решив не выходить из роли и подтолкнуть развитие действия, по всем правилам искусства, он дождался подходящего момента, и охранник, заглянувший в глазок, застал его в разгар произнесения цветистой благодарности в адрес Джустаса за таинственную услугу, которую, естественно, не конкретизировал. Это заставит перепуганного Марсина задуматься, кто же именно сплоховал и попался на Джустасову удочку. Наверняка скоро и начальник караула задаст себе тот же вопрос. А за ним и другие офицеры.

Провалявшись полночи, Лайминг понял, что категорически не хочет спать и решил, что нет смысла останавливаться на достигнутом. Если дело стоящее, то и делать его нужно как следует, будь то ложь, злодейство или нечто другое. Мало довольствоваться многозначительной усмешкой, узнав, что враг понес легкие потери, следует идти гораздо дальше. Никто на этом свете не застрахован от капризов фортуны: удачи и неудачи случаются в любом уголке вселенной. Так почему бы не приписать и то, и другое Джустасу? И почему бы ему, Лаймингу, в связи с этим не присвоить право карать и миловать?

Но и на этом можно не останавливаться. Удача и неудача – активные события, но почему бы не приписать себе и пассив? Благодаря Джустасу он сумеет поставить себе в заслугу не только то, что произошло, будь то хорошее или плохое, но и то, чего не произошло. Тогда ему останется только заявлять права на происшествия, а в промежутках стричь купоны с не случившегося.

Лайминг не стал бороться с искушением начать немедленно. Скатившись со скамьи, он обработал кулаками и сапогами всю дверь сверху донизу. Охранник только что сменился, потому что глаз, заглянувший в камеру, принадлежал Колуму, тому самому типу, который не так давно пнул его под зад.

Колум мог дать Марсину сто очков вперед: ведь он умел считать на всех двенадцати пальцах – если, конечно, предоставить ему достаточно времени для размышлений.

– Так ты в порядке! – сказал Лайминг, демонстрируя огромное облегчение. – Я так рад! Ты не представляешь себе, чего мне стоило уговорить его отстать от тебя и хотя бы ненадолго оставить в покое. Он чересчур горяч и слишком уж суров. Я вижу, что ты гораздо умнее других охранников и, стало быть, способен измениться к лучшему. Я дал ему понять, что ты слишком сообразителен, чтобы ходить в сержантах. Его нелегко переубедить, но для тебя я постараюсь.

– Да ку? – изрек наполовину польщенный, наполовину испуганный Колум.

– Так что на какое-то время он оставил тебя в покое, – повторил Лайминг, зная, что собеседник не сможет его опровергнуть. – Хорошо, что он пока еще ничего тебе не сделала. – Он усилил нажим. – Я постараюсь как можно крепче держать его в узде, так как считаю, что только тупые грубияны заслуживают медленной смерти.

– Вы совершенно правы, – с готовностью поддакнул Колум. – Только…

– Теперь, – решительно перебил его Лайминг, – все зависит только от тебя. Докажи, что я не ошибся, доверяя тебе, и ты убережешь себя от участи, которая ждет тугодумов.

Мозгами нужно пошевеливать, ведь так?

– Да, но…

– Тот, кому Бог мозгов не дал, в ход их пустить не может. Ты со мной согласен?

– Так-то оно так, но…

– Все, что от тебя требуется, чтобы доказать свою сообразительность, – это передать коменданту записку.

Колум так и вытаращил глаза от ужаса:

– Ничего не выйдет. В этот час его нельзя беспокоить.

Начальник караула не позволит. Он…

– Никто не просит тебя доставить коменданту записку сию же минуту. Вручишь утром ему лично, когда он проснется.

– Ну, это другое дело, – с явным облегчением сказал Колум. – Только я должен вас предупредить: если записка ему не понравится, попадет вам, а не мне.

– Мне ничего не будет, иначе я его так трону… – заявил Лайминг, как будто говорил об общеизвестном факте. – Давай, пиши.

Прислонив ружье к противоположной стене коридора, Колум откопал в недрах кармана карандаш и бумагу. Глаза его выпучились от напряжения: он готовился к невероятно трудной задаче – нацарапать десяток-другой слов.

– Его Высокородию, Гнуснейшему из Надзирателей.

– Что такое "гнуснейший из надзирателей"? – спросил Колум, борясь с незнакомым написанием земных слов.

– Это такой титул, вроде "Вашего Высочества". Ведь он у вас и вправду высокий, – Лайминг почесал нос, наблюдая, как охранник потеет над письмом.

Потом стал медленно диктовать, стараясь, чтобы каллиграфический талант Колума поспевал за его темпом.

– Мне дают скудное питание отвратительного качества.

Я ослаб, потерял в весе, все ребра торчат наружу. Моему Джустасу это не нравится. Чем больше я худею, тем больше он свирепеет. Стремительно приближается момент, когда я вынужден буду снять с себя всякую ответственность за его поступки. Поэтому прошу Ваше Высокогнуснейшее Надзирательство отнестись к этой проблеме со всей серьезностью.

– Больно уж много слов, да еще такие длинные, – посетовал Колум с видом измученного крокодила. – Когда сменюсь с дежурства, придется переписать поразборчивее.

– Я понимаю и ценю те трудности, которые ты готов преодолеть, желая мне помочь. – Лайминг так и излучал братскую любовь. – Именно поэтому я уверен, что ты будешь жив-здоров до тех пор, пока не выполнишь мое поручение.

– Хотелось бы пожить подольше, – заныл Колум, снова выпучив глаза. – Ведь я тоже имею право жить, верно?

– Именно это я ему и объяснял, – произнес Лайминг, сделав вид, как будто промучился всю ночь, доказывая неоспоримый факт, но гарантировать успех пока не может.

– Мне больше нельзя говорить с вами, – спохватился вдруг Колум, подхватив ружье. – И вообще разговаривать с вами не положено. Если начальник караула меня застукает…

– Пусть это тебя не тревожит. Дни его сочтены, – холодно произнес Лайминг. – Он не переживет даже собственной смерти.

Колум, уже протянувший было руку, чтобы закрыть глазок, замер, будто его хватили обухом.

– А разве можно пережить свою смерть? – недоверчиво спросил он.

– В этом вопросе многое зависит от метода убийства, – пояснил Лайминг. – Есть такие способы, о которых ты никогда не слыхал и даже вообразить не можешь, что это такое.

Потрясенный Колум потерял к беседе всякий интерес и захлопнул глазок. Лайминг вернулся на свою скамейку и растянулся на ней во весь рост с чувством выполненного долга.

В оконце камеры глядели семь звезд, и сейчас Лайминг впервые испытал уверенность в том, что путь к ним ему не заказан!

Утренний завтрак принесли на час позднее, но зато он состоял из миски тепловатой кашицы, двух толстых ломтей черного хлеба, густо намазанных жиром, и большой кружки теплой жидкости, отдаленно напоминающей слабенький кофе. Землянин проглотил все это с растущим торжеством. По сравнению с тем, что ему приносили обычно, сегодняшняя еда казалась рождественским обедом. Настроение Лайминга резко подскочило.

В этот день его никто не беспокоил, да и на следующий приглашение на вторую беседу тоже не поступило. Комендант затаился на целую неделю. Как видно, Его Гнуснейшее Надзирательство все еще ожидает ответа из латианского сектора и не склонно предпринимать никаких действий до его получения. Тем не менее еда стала заметно лучше, и Лайминг расценил этот факт как подтверждение того, что кто-то хочет застраховаться от напастей.

В одно прекрасное утро ригелиане устроили настоящее представление. Из камеры их было не видно, но зато великолепно слышно. Обычно каждый день, примерно через час после рассвета, раздавался топот двух тысяч пар ног, который удалялся в сторону мастерских. Это был единственный слышимый звук. Ни голосов, ни обрывков разговоров только усталая поступь да редкие выкрики охраны.

На этот раз ригелиане шли с песней, и в их пронзительных голосах слышался ясный вызов. Оглушительный нестройный хор выводил что-то вроде: "Аста Зангаста – мерзкий старикашка, у него на брюхе блохи, а в носу – какашка!"

Это должно было звучать глупо и по-детски, но единодушный порыв ригелиан, придавал песенке-дразнилке скрытую угрозу.

Охранники орали приказы прекратить пение, но оно становилось все громче, причем вместе с силой звука рос и вызов. Стоя под окном, Лайминг напряженно прислушивался. В такой оскорбительной форме он впервые услышал упоминание об Асте Зангасте, который, вероятно, был правителем этой планеты, диктатором, а может быть, просто главным головорезом.

Рев двух тысяч глоток достиг крещендо. Охранники бесновались, но их выкрики тонули в дружном хоре. Где-то раздался предупредительный выстрел. Часовые на сторожевых вышках развернули пулеметы, перенацеливая их на внутренний двор.

– Ублюдок ушастый ваш Аста Зангаста! – взревели вдали ригелиане, доводя свою эпическую поэму до победного конца.

Раздались удары, прогремели выстрелы, звуки потасовки, яростные вопли. Двадцать охранников в полном вооружении промчались мимо окна Лайминга, спеша к невидимой свалке.

Бедлам продолжался полчаса, а потом постепенно сошел на нет. Повисшая вслед за этим тишина была почти ощутима.

Во время ежедневной прогулки весь тюремный двор оказался в полном распоряжении Лайминга. Больше никого из пленников не было. Мрачный и озадаченный, он слонялся взад-вперед, пока не наткнулся на Марсина, стоящего на карауле.

– А где остальные заключенные? – спросил он. – Что с ними приключилось?

– Они нарушили дисциплину, опоздали на работу. Теперь их задержат в мастерских, пока они не выполнят дневную норму. Сами виноваты. Они нарочно затянули начало работы, чтобы уменьшить выработку. Мы даже не успели провести перекличку.

Лайминг ухмыльнулся ему в лицо.

– Некоторым из охранников не поздоровилось?

– Было дело, – признался Марсин.

– Однако травмы небольшие, – подсказал Лайминг. – именно такие, чтобы они смогли почувствовать, что их ожидает. Вот и пораскинь мозгами!

– Что вы хотите этим сказать? – Марсин даже отступил на шаг.

– Только то, что сказал. Сам пораскинь мозгами. – Потом Лайминг добавил:

– Но с тобой-то ничего не случилось.

Призадумайся и на этот счет!

Он лениво удалился, оставив Марсина в тревоге и недоумении. Потом сделал шесть кругов по двору, напряженно размышляя. Внезапное нарушение дисциплины, допущенное ригелианами, несомненно, взбаламутило всю тюрьму, теперь суматохи хватит на целую неделю. Он ломал себе голову, чего они добивались. Может быть, они пошли на это, чтобы хоть как-то развеять отчаяние от тяготы жизни взаперти. При приступе зеленой скуки можно решиться на самые безумные выходки.

На седьмом круге он все еще терялся в догадках, пока вдруг не вспомнил случайную фразу Марсина: "Мы даже не успели провести перекличку". Понимание обрушилось на него, как удар дубины. Черт возьми! Вот вам и повод для утреннего тарарама. Хоровое общество решило увильнуть от переклички. И причина их стремления избежать обычной процедуры могла быть только одна.

Подойдя к Марсину, он пообещал:

– Завтра кое-кто из охранников пожалеет, что родился на свет.

– Вы угрожаете?

– Нисколько, всего лишь предсказываю будущее. Передай мои слова дежурному офицеру. Это поможет тебе избежать неприятностей.

– Хорошо, передам, – сказал Марсин, заинтригованный, но все же благодарный.

Следующий день подтвердил его правоту на сто процентов. Лайминг не ошибся, предполагая, что ригелиане – слишком трезвый народ, чтобы навлечь на себя синяки и шишки, не имея на то веских причин. Противнику понадобился целый день, чтобы прийти аналогичному выводу.

Через час после рассвета ригелиан выгнали во двор, барак за бараком, группами по пятьдесят человек, вместо обычной нескончаемой колонны. Пересчитывать по пятьдесят было проще. Но даже столь простая арифметика отказала, когда в одном из бараков обнаружилось всего двенадцать человек, причем все как один слабые, болезненные, раненые, словом, ни на что не годные.

Разъяренные охранники ворвались в барак, чтобы вытащить тридцать восемь недостающих. Но барак оказался пуст.

Дверь была в целости и сохранности, оконная решетка невредима. Охранники долго метались в панике, пока кто-то из них не приметил, что одна из плит в полу чуть-чуть сдвинута. Они подняли ее и обнаружили глубокую яму – начало тоннеля. Один из охранников весьма неохотно спустился в яму, залез в тоннель и вскоре благополучно выбрался наружу на порядочном расстоянии от стены. Стоит ли говорить, что тоннель оказался пуст.

Завыли сирены, по всей тюрьме затопали сапоги рядовых, офицеры заорали взаимоисключающие приказы. Словом, вся тюрьма превратилась в дурдом. Ригелиане получили сполна за то, что сорвали вчерашнюю перекличку и тем самым дали беглецам дневную фору. Заработали сапоги и ружейные приклады. Изувеченных и потерявших сознание оттаскивали в сторону…

Всю ответственность за побег свалили на старосту из провинившегося барака – высокого хромого ригелианина. Его схватили, допросили, приговорили, поставили к стенке и расстреляли. Лайминг этого не видел, зато отлично слышал хриплые выкрики "на караул… целься… огонь!" и последовавший за ними залп.

Он метался по камере, как сумасшедший маятник, взад-вперед, со злостью сжимая кулаки. Живот скрутило, как будто там угнездился змеиный выводок. Про себя он крепко ругался. Его разбирало одно желание, одна пламенная мечта: свернуть шею какой-нибудь занганской шишке. Глазок открылся и тут же захлопнулся. Лайминг не успел плюнуть надзирателю в глаз.

Суматоха не утихала. Распалившиеся охранники обыскали все бараки подряд, проверяя двери, решетки, полы, даже потолки. Офицеры выкрикивали кровожадные угрозы в адрес мрачно сбившихся в кучки ригелиан, если те допускали секундное промедление при выполнении приказа.

На закате солдаты наружной охраны, посланные в погоню, приволокли семерых измученных, вывалянных в грязи беглецов. Прием их ждал короткий и суровый: "На караул… целься… огонь!" Лайминг бешено забарабанил в дверь, но глазок не открылся и никто не подал голоса. Через два часа он сделал из оставшейся проволоки последнюю спираль. Полночи он провел, во всю глотку выкрикивая в нее страшные угрозы. Никакой реакции.

В середине следующего дня им овладела глубокая безысходность. Он прикинул, что у ригелиан на подготовку побега ушел почти год. И вот результат: восемь трупов и тридцать один человек пока не пойманы. Если им удастся держаться вместе и не растерять друг друга, то тридцать один человек – достаточная команда, чтобы захватить любой корабль вплоть до истребителя. Но, полагаясь на собственный опыт, он знал, что их шансы на успех ничтожно малы.

Такой крупный побег наверняка переполошил всю планету. Теперь в каждом космопорту выставят усиленную вооруженную охрану и не снимут ее до тех пор, пока не поймают последнего из беглецов. При удаче они смогут продержаться на свободе довольно долго. Но, в любом случае, они привязаны к планете и в итоге обречены на поимку и последующую расправу.

Сейчас же их товарищи расхлебывают кашу, которую они заварили, да и его собственные планы оказались под угрозой.

Нет, он ничуть не против побега. Пусть им повезет. Вот только случился бы он месяца на два раньше или позже…

Когда за Лаймингом явились четверо охранников, он мрачно заканчивал обед.

– Комендант срочно требует вас к себе.

Вид у конвоиров был злой и подавленный. У одного на чешуйчатой башке красовалась повязка, у другого глаз совсем заплыл.

"Другого времени не нашли", – досадливо подумал Лайминг. При таком положении дел в тюрьме комендант взовьется, как ракета, при первом же намеке на любое возражение.

Попробуй поспорить с начальственным олухом, доведенным до белого каления, – одни эмоции, никакой логики, слова не даст сказать. Весь вымотаешься, пока чего-нибудь добьешься.

Его повели по коридору в обычном порядке – двое спереди, двое позади. Левой, правой, левой, правой, бух, бух, бух.

Это порождало ассоциации с церемониальным шествием на гильотину. Казалось, за углом, в треугольном дворике, поджидают священник, топор на веревке, плетеная корзина да деревянный ящик с опилками.

Его привели в ту же комнату, что и в прошлый раз.

Комендант сидел за столом, но младших офицеров поблизости не наблюдалось. Кроме коменданта в комнате был только пожилой господин в штатском, занимавший кресло по правую руку местного начальника. Когда пленник вошел, старик устремил на него острый, пронзительный, изучающий взгляд, столь нехарактерный для стеклянного взгляда рептилий.

– Это Паллам, – представил его комендант таким неожиданно радушным тоном, что Лайминг даже несколько опешил.

Затем комендант добавил с оттенком благоговения:

– Его направил к нам сам Зангаста.

– Психиатр, как я полагаю? – предположил Лайминг, подозревая ловушку.

– Ничего подобного, – спокойно ответил Паллам. – Меня в основном интересуют различные аспекты симбиоза.

Волосы у Лайминга так и зашевелились. В его планы не входили откровения с учеными мужами. У таких типов, как правило, цепкий, совсем не военный ум и скверная привычка испортить хорошую байку, обнаружив в ней противоречия.

"Определенно, этот безобидный на вид дедок – самая большая угроза моему плану", – решил он и постарался собраться.

– Паллам хотел бы задать вам несколько вопросов, – радостно сообщил комендант, – но это потом. – На лице его появилось самодовольное выражение. – Для начала я хочу сказать, что очень обязан вам за сведения, которые вы сообщили в нашей прошлой беседе.

– Вы хотите сказать, что они сослужили вам пользу? – спросил Лайминг, с трудом веря собственным ушам.

– Да, и весьма существенную, в ввиду серьезного и в высшей степени глупого побега. Все охранники, отвечавшие за четырнадцатый барак, будут переброшены в районы боевых действий, где их отправят в космопорты, которым угрожает нападение. Впредь неповадно будет так грубо пренебрегать своими обязанностями. – Он задумчиво взглянул на собеседника и продолжал:

– Меня ожидала бы такая же участь, не посчитай Зангаста побег пустяком по сравнению с теми важными данными, которые я получим от вас.

Несмотря на изумление, Лайминг не преминул этим воспользоваться.

– Когда я обратился к вам с просьбой, вы лично распорядились, чтобы меня кормили получше. Вы, разумеется, ожидали ответного подарка?

– Подарка? – комендант опешил. – Я ни о чем таком не думал.

– Тем лучше, – одобрительно заметил Лайминг, изобразив восхищение великодушием тюремщика, – Благое дело – благо вдвойне, если оно не сопряжено ни с какими скрытыми мотивами. Джустас это непременно учтет.

– Вы хотите сказать, – вставил Паллам, – что его нравственные принципы идентичны вашим?

Черт бы побрал этого типа! Сидит как заноза в заднице, и только и ждет на чем подловить. Теперь держи ухо востро!

– Они, безусловно, во многом сходны, иначе мы не смогли бы иметь такую крепкую связь, но не идентичны.

– Каково же самое важное отличие? – вцепился ученый.

– Видите ли, – ответил Лайминг, стараясь выиграть время, – это трудно сформулировать. – Он потер лоб, а в голове его в это время бешено роились мысли. – Например, у нас разный подход к вопросу о мести.

– Объясните разницу, – потребовал Паллам, устремляясь по следу, как голодная ищейка.

– С моей точки зрения, – признался Лайминг, мысленно не переставая посылать собеседника ко всем чертям, – он слишком склонен к садизму.

Неплохо, теперь он сумеет оправдаться, если к нему начнут приставать со всевозможными претензиями.

– Ив чем это выражается? – не отставал Паллам.

– Лично я предпочитаю действовать сразу, не откладывая дело в долгий ящик. Он же норовит продлить мучения жертвы.

– Ну-ну, продолжайте, – настаивал Паллам, проявляя невыносимое занудство.

– Возьмем к примеру такую ситуацию: если бы мы с вами были смертельными врагами и если бы у меня, в отличие от вас, было ружье, я бы сразу выстрелил и убил вас.

Джустас же, стремясь кого-то уничтожить, поведет дело медленно, не торопясь.

– Опишите его метод.

– Сначала он сделает все, чтобы вы почувствовали себя обреченным. А затем затаится и ничего не будет предпринимать до тех пор, пока вы полностью не поверите, что все это только иллюзия, что вам ничего не грозит. Тут он напомнит о себе легким ударом. Когда возникшие страхи и опасения снова улягутся, он снова ударит, уже посильнее. И так далее, и так далее, по нарастающей – причем столько раз, сколько ему потребуется.

– Потребуется для чего?

– Для того чтобы вы полностью осознали вашу участь, и муки ожидания превратились в невыносимую пытку. – На мгновение задумавшись, он добавил:

– Ни один Джустас еще никого не убил сам. Они используют свою оригинальную тактику. Либо устраивают несчастный случай, либо вынуждают жертву наложить на себя руки.

– То есть доводят жертву до самоубийства? – уточнил Паллам.

– Вот именно.

– И что ж, нет никакой возможности избежать подобной участи?

– Почему же, есть, – возразил Лайминг. – Жертва может в любую минуту обезопасить себя и освободиться от всех страхов, если искупит зло, нанесенное партнеру Джустаса.

– Такое искупление немедленно прекращает вендетту?

– Совершенно верно, – подтвердил Лайминг.

– А как лично вы к этому относитесь, одобряете?

– Да. Если моя обида перестает быть реальной и превращается в воображаемую, Джустас ее больше не замечает и никак на нее не реагирует.

– Значит, все сводится к тому, – многозначительно произнес Паллам, – что его метод дает время и возможность противнику для раскаяния, а ваш – нет?

– Можно посмотреть и с такой точки зрения, – не стал спорить Лайминг.

– Возможно, это означает, что у его чувство справедливости развито более гармонично, чем ваше?

– Но часто он бывает совершенно безжалостен, – возразил Лайминг, не в силах придумать ничего более удачного.

– Это к делу не относится, – отрезал Паллам.

Он задумчиво помолчал, потом заметил коменданту:

– Похоже, что в данном союзе партнеры не равны. Невидимый компонент выше по развитию. В сущности, он является господин материального раба, но проявляет свое господство так тонко, что раб первый же начнет отрицать свою зависимость.

Паллам испытующе взглянул на Лайминга, но тот молча сжал губы. "Ах ты, хитрая ящерица, – подумал Лайминг, – если ты пытаешься спровоцировать пленного на бурный спор, то ничего у тебя не выйдет. Оставайся в заблуждении, что ты взвесил меня на весах и обнаружил недовес: нет ничего зазорного в том, что меня считают менее развитым, чем плод моего же собственного воображения".

Теперь уже явно лукавя, Паллам кинул пробный шар:

– Ваш Джустас берет отмщение в свои руки тогда, когда обстоятельства не позволяют ни вам, ни сообществу землян свершить надлежащую кару?

– Примерно так, – осторожно подтвердил Лайминг.

– Говоря откровенно, он действует только в том случае, когда конкретный человек или закон бессильны?

– Он берется за дело, когда возникает необходимость, – упрямо настаивал на своем Лайминг.

– Чего-то вы не договариваете. В этот вопрос необходимо внести полную ясность. Допустим, вы сами или ваши товарищи могут кого-то наказать и приводят приговор в исполнение, в таком случае станет ли кто-то из Джустасов его наказывать тоже?

– Нет, – ответил Лайминг, беспокойно ерзая на стуле.

– Уточню вопрос: если вы сами или ваши товарищи не могут кого-то наказать или не наказывают, по тем или иным причинам, вмешивается ли тогда Джустас, чтобы привести приговор в исполнение?

– Иногда, но только в том случае, если оставшийся в живых землянин пострадал безвинно… Тогда Джустас пострадавшего действует от лица своего партнера?

– Да.

– Пока все ясно! – заявил Паллам. Он подался вперед и, пристально уставившись на собеседника, зловеще произнес:

– А теперь представим следующую ситуацию. Предположим, ваш Джустас имеет вескую причину, для наказания другого землянина. Как в таком случае поступит Джустас жертвы?

Глава 10

Это была коварная и ловко расставленная западня. Лайминг, возможно, и попался бы в нее, если бы комендант не предупредил, что Паллам – ученый. Но сейчас он был сосредоточен и ожидал подвоха, поэтому сразу же вспомнил нудные наставления военных психологов. Подобные ловушки основываются на том, что ответы на вопросы, касающиеся реальных, знакомых, привычных вещей, должны вылетать автоматически, почти без раздумий. Вруну же для поиска спасительной лжи всегда нужно какое-то время, чтобы составить правдоподобный ответ.

Лайминг знал, что нужно отвечать быстро, но не знал что.

Его мысли все еще беспорядочно метались, но рот сам собой открылся и из него вылетели слова:

– Да ничего особенного.

В первый безумный миг мелькнула мысль: уж не сам ли Джустас пожаловал сюда, чтобы разделить их компанию?

– Почему же? – спросил въедливый Паллам.

Воодушевленный ловкостью, с которой его язык овладел ситуацией, Лайминг предоставил ему полную свободу.

– Раньше я уже объяснял вам, что обида, которая является целиком воображаемой, ни на мгновение не привлечет внимания никого из Джустасов. Поэтому землянин, виновный в преступлении, с точки зрения Джустаса – действительно виновен.

Ему не на кого жаловаться: он сам навлек на себя месть и только сам может себя спасти. Если он не мазохист, то ему нужно срочно исправить то зло, которое он кому-то причинил.

– А Джустас преступника будет принуждать или подталкивать своего партнера к совершению поступка, необходимого для того, чтобы отвести наказание? – Паллам никак не мог угомониться.

– Сам я никогда не бывал в роли преступника, – с глубочайшим достоинством произнес Лайминг, – поэтому не могу сообщить на этот счет ничего определенного. Полагаю, что не особо погрешу против истины, если скажу, что земляне потому ведут себя в рамках правил, что их вынуждает к этому связь с Джустасами. У них просто нет особого выбора.

– Это с одной стороны. Но с другой стороны, имеют ли земляне какую-то возможность принудить Джустасов вести себя в рамках правил?

– Этого не требуется. Любой Джустас всегда прислушивается к доводам своего партнера и действует в рамках общепринятых понятий о справедливости.

– Я был прав, – сказал Паллам, обращаясь к коменданту, – этот землянин – низшая половина данной парочки.

Он снова обратился к пленнику:

– Все то, что вы нам рассказали, вполне приемлемо, поскольку соответствует действительности. До известной степени.

– Что значит "до известной степени"? – опешил Лайминг.

– Дайте мне закончить, – попросил Паллам. – Тут есть небольшая неувязка. Я не вижу никакой разумной причины, по которой Джустас любого преступника, даже самого мерзкого, позволил бы, чтобы его партнера довели до самоубийства. Так как само существование этих двух существ зависит от существовании напарника, то бездеятельность Джустаса противоречит основному закону самосохранения.

– Вы были бы правы, но ведь никто не кончает жизнь самоубийством, пока не получит сдвига по фазе.

– Пока что?.. – Паллам непонимающе уставился на Лайминга.

– Пока не сойдет с ума, – пояснил землянин. – Сумасшедший как интеллектуальный партнер никуда не годен.

Для Джустаса он все равно что умер. Нет никакого смысла его оберегать или мстить за него. Джустасы водятся только с нормальными людьми.

Паллам уцепился за это и взволнованно спросил:

– Гм… Так, значит, польза, которую они извлекают из партнерства, коренится где-то в умах землян? Может быть, они извлекают из вас необходимую для себя умственную пищу?

– Вот уж не знаю, – ответил Лайминг.

– Бывает так, что вы устаете от своего Джустаса, ощущаете изнеможение, может быть даже некоторое отупение?

– Да! – с энтузиазмом подхватил землянин.

Приятель, до чего же ты прав! Сейчас Лайминг с превеликим удовольствием собственными руками придушил бы этого чертова Джустаса.

– Невероятно интересная тема! Я мог бы изучать этот феномен месяцами, – обратился Паллам к коменданту. – У нас нет никаких данных о симбиотической связи у живых организмов, за исключением растений и шести видов низших зламов. И вдруг – обнаружить ее у высших позвоночных, причем у разумных разновидностей, да к тому же один из них – невидимый! Замечательно, поистине замечательно!

На лице коменданта застыло вежливое воодушевление, хотя он понятия не имел, что привело собеседника в такой восторг.

– Ознакомьте его с рапортом, – напомнил Паллам.

Лайминг навострил уши.

– Из Латианского сектора получен рапорт от нашего офицера связи, полковника Шомута, – сообщил Лаймингу комендант. – Шомут в совершенстве владеет космоарго, и это позволило ему допросить множество пленных землян, не прибегая к помощи латианского переводчика. Мы дали ему еще кое-какие дополнительные сведения, поэтому результат очень важен.

– Не сомневаюсь, – небрежно обронил Лайминг, в душе сгорая от любопытства.

Не удостоив вниманием его реплику, комендант продолжал:

– Полковник Шомут сообщил, что большинство пленных отказались отвечать на вопросы или давать какие бы то ни было объяснения. Они решительно и бесповоротно молчали. И это вполне понятно. Они никак не могли поверить, что из них не пытаются вытянуть военной тайны. Никакие уговоры полковника Шомута не подействовали – они так и не открыли рта. – Комендант вздохнул при мысли о подобном упрямстве. – Но кое-кто все же согласился ответить на наши вопросы.

– Любители поболтать везде найдутся, – снова встрял Лайминг.

– Среди тех, кто заговорил, есть и офицеры, например капитан крейсера Томпас… Томпус…

– Томас?

– Да-да, именно так. – Повернувшись в кресле, комендант нажал на кнопку в стене. – Можете прослушать запись беседы с ним, которую мы получили по радио.

Из вделанной в стену решетки сначала донеслось хриплое шипение. Оно усилилось, потом стихло, превратившись в отдаленный шум. Послышались голоса:

Шомут: Капитан Томас, я получил приказ проверить некоторые поступившие к нам сведения. Вы ничего не потеряете, ответив на мои вопросы, и ничего не выиграете, если откажетесь отвечать. Здесь нет латиан, только я и вы. Можете высказываться совершенно свободно. Все, что вы сообщите, мы сохраним в полной тайне.

Томас: Только не говорите, что ведете допрос в тайне от латиан! Ваши фокусы меня не одурачат. Враг – всегда враг, независимо от внешности и названия, а союзник врага – тоже враг. Можете убираться отсюда! Все равно ничего из меня не вытянете.

Шомут, терпеливо: Капитан, Томас, я предлагаю вам сначала выслушать и обдумать мои вопросы, а уже потом решать: отвечать на них или нет.

Томас, недовольно: Ну ладно. Что там у вас?

Шомут: Правда ли, что наши союзники латиане – Шизики?

Томас, после продолжительного молчания: Вы хотите знать истинную правду?

Шомут: Безусловно.

Томас, с оттенком злорадства: Терпеть не могу говорить о ком-то плохо за глаза, даже если это вонючий латианин, но бывают моменты, когда приходится признать: грех есть грех, грязь есть грязь, а латианин – тот, кто он есть, ясно?

Шомут: Прошу вас, отвечайте на вопрос.

Томас; Латиане – шизики!

Шомут: И у них есть Гомики?

Томас: Послушайте, откуда у вас такие сведения?

Шомут: Это не ваше дело. Будьте любезны отвечать.

Томас, с вызовом: Мало того, что у латиан уже есть гомики. Их количество увеличивается с каждой минутой, и пока мы с вами тут чирикаем, их появится еще чертова уйма.

Шомут, в недоумении: Разве это возможно? Нам стало известно, что каждым латианином на подсознательном уровне руководит его Гомик. Значит, общая численность Гомиков должна быть ограничена. Она не может возрастать, разве что при рождении новых латиан.

Томас, поспешно: Вы меня не так поняли. Я имел в виду, что по мере роста потерь у латиан, численность не пристроенных Гомиков будет все увеличиваться. Ясно, что даже самый распрекрасный Гомик не способен руководить трупом, ведь так? Поэтому слоняющихся без дела Гомиков будет куда больше, чем уцелевших латиан.

Шомут: Теперь я вижу, что вы имеете в виду. Это создаст весьма серьезную психологическую проблему. (Пауза.) Скажите, капитан Томас, не возникает ли у вас предположения, что такая масса одиноких Гомиков сможет подчинить себе каких-нибудь других живых существ, кроме латиан?

Томас, голосом настолько зловещим, что хоть орден вручай: Я бы ничуть не удивился.

Шомут: Так вы не знаете точно?

Томас: Нет.

Шомут: Правда ли то, что истинная природа латиан знакома вам только потому, что вас о ней уведомил ваш Джустас?

Томас, изумленно: Что-что?

Шомут: Ваш Джустас. Почему это вас так удивляет?

Томас, оправившись настолько стремительно, что мог бы заработать к ордену еще и ленту: Мне послышалось, что вы сказали «Дурость». Как это глупо с моей стороны. Ну конечно же, мой Джустас, кто же еще. Вы совершенно правы.

Шомут, понизив голос: Здесь содержится более четырехсот пленных землян. Это означает, что по планете беспрепятственно разгуливают более четырехсот Джустасов. Правильно?

Томас, тоном партизана, готового идти на пытки: Не могу отрицать.

Шомут: Недавно тяжелый латианский крейсер «Ведер» разбился всмятку при посадке. Латиане приписали аварию ошибке команды. Но это случилось как раз через три дня после того, как сюда доставили ваших пленных. Вы считаете, что это просто совпадение?

Томас, радостно: Разбирайтесь сами.

Шомут: Вы понимаете, что в данной ситуации ваш отказ отвечать – уже ответ?

Томас: Вы вольны делать какие угодно выводы. Я не выдам военной тайны Земли.

Шомут: Ладно. Давайте попробуем поговорить о чем-нибудь другом. В нескольких градусах к югу отсюда расположен самый крупный топливный склад в этой части галактики. Неделю назад он взлетел на воздух – весь, до последней постройки. Ущерб весьма тяжелый. Флот Сообщества обездвижен на длительное время.

Томас, с восторгом: Ура!!!

Шомут: Латианские специалисты выдвинули гипотезу, что искра статического электричества вызвала взрыв бака, в котором якобы была течь, а от него уже стало взрываться все остальное. У специалистов всегда наготове какие-нибудь правдоподобные объяснения.

Томас: Ну и что же тут не так?

Шомут: Склад функционировал более четырех лет. И все это время не было никаких искр.

Томас, настороженно: Куда вы клоните?

Шомут, с нажимом: Вы сами признали, что в этом районе слоняется больше четырехсот Джустасов, которые могут делать все, что им заблагорассудится.

Томас, тоном неподкупного патриота: Я ничего не признавал. И вообще, не отвечу больше ни на один вопрос.

Шомут: Этот ответ вам подсказал ваш Джустас?

Молчание.

Шомут: Если ваш Джустас здесь, можно ли с вашей помощью его допросить?

Ответа не последовало.

Выключив запись, комендант сказал:

– Вот так обстоят дела. Восемь других офицеров-землян дали более или менее сходные показания. Некоторые постарались скрыть факты, но, как вы уже слышали, у них ничего не вышло. Сам Зангаста прослушал запись, и сейчас он всерьез озабочен сложившейся ситуацией.

– Пусть не берет в голову, – посоветовал Лайминг.

– Почему?

– Потому что все это сплошная инсценировка, цирк да и только. Мой Джустас подговорил их Джустасов – вот и все, – Лайминг легкомысленно пожал плечами.

Физиономия коменданта вытянулась.

– Когда мы с вами виделись в прошлый раз, вы уверяли, что с помощью Джустасов никакого сговора быть не может… но теперь уже все равно.

– Я рад, что вы наконец разобрались, что к чему, – поздравил его Лайминг.

– Не будем зря терять время, – нетерпеливо вмешался Паллам. – Все это не имеет никакого значения. Доказательства, которые подтверждают ваши слова, достаточно весомы, как бы мы к ним ни относились.

Получив подсказку, комендант продолжал:

– Я сам провел кое-какое расследование. На протяжении двух лет у нас бывали мелкие неприятности с ригелианами, но ни одной особо серьезной. И вот после того, как вы свалились на нашу голову, происходит массовый побег. Очевидно, он был запланирован задолго до вашего появления, но, тем не менее случился вскоре после него, да еще и при обстоятельствах, наводящих на мысль о посторонней помощи.

Спрашивается, откуда пришла поддержка?

– Понятия не имею, – многозначительно произнес Лайминг.

– Восемь моих охранников, то и дело оскорбляя вас, постепенно вызывали вашу враждебность. Из них четверо находятся в госпитале с тяжелыми ранениями, еще двоим предстоит отправка в район боевых действий. Полагаю, что раньше или позже двое остальных тоже попадут в беду – это всего лишь вопрос времени.

– Двое остальных взялись за ум и заслужили прощение.

С ними ничего не случится, – прояснил ситуацию Лайминг.

– Неужели? – комендант был явно удивлен.

Но землянин не унимался:

– Однако я не могу дать таких же гарантий тем, кто расстрелял беглецов, их офицеру или начальнику, приказавшему расстрелять беззащитных пленников.

– Мы всегда расстреливаем заключенных, виновных в побеге. Это давно установленное правило и необходимая мера устрашения, – заявил комендант.

– А мы всегда уничтожаем палачей, – парировал Лайминг. – Это тоже давно установленное правило и мера устрашения.

– Говоря «мы», вы подразумеваете себя и вашего Джустаса? – встрял Паллам.

– Вообще-то я имел ввиду всех землян, но на этой планете есть только мы с моим Джустасом.

– А какое до этого дело вашему Джустасу? Ведь жертвы-то не земляне, а кучка буйных ригелиан.

– Ригелиане – наши союзники, а значит друзья. Мне неприятно, когда их хладнокровно и бессмысленно уничтожают. А Джустас очень чутко реагирует на мои настроения.

– Но не обязательно им повинуется? – с надеждой уточнил Паллам.

– Нет, – неохотно подтвердил Лайминг.

– Ведь в действительности, – наседал Паллам, решив все выяснить раз и навсегда, – если объективно рассмотреть вопрос, кто кому подчиняется, то именно вы служите ему, а не наоборот.

– Во всяком случае, так часто получается, – признался Лайминг, перекосившись, как будто у него только что выдернули больной зуб.

– Ну вот видите, вы сами лишний раз подтверждаете сказанное раньше, – коварно усмехнулся Паллам. – Основная разница между землянами и латианами в том, что вы сознаете, что вами руководят, а латиане о своем положении понятия не имеют.

– Все, что вы говорите – полнейшая чушь! – упирался Лайминг. – Никто нами не руководит – ни на сознательном уровне, ни на подсознательном. Наше сосуществование с Джустасами построено на основе взаимного партнерства, ну, например, как у вас с женой. Иногда она вам уступит, иногда – вы ей. Вам ведь не приходит в голову считаться, кто уступает чаще, скажем, за месяц, или требовать, чтобы уступки делались точно поровну. Так ведь всегда бывает. И никто не в обиде.

– Мне трудно судить, поскольку я никогда не был женат, – изрек Паллам, потом обратился к коменданту:

– Продолжайте.

– Вам, вероятно, уже известно, что Сообщество отвело нашей планете роль своей главной тюрьмы, – сказал комендант. – На сегодняшний день у нас скопилось порядочно пленных, в основном ригелиан.

– При чем здесь я? – удивился Лайминг.

– В данный момент на подходе новые партии. На следующей неделе должны прибыть две тысячи центаврийцев и шестьсот тетиан, которых мы поместим в только что построенную тюрьму. Сообщество готовится посылать нам все новые и новые партии, как только мы будем готовы их принять. – Он задумчиво посмотрел на собеседника. – Пройдет какое-то время, и они завалят нас землянами.

– И что же здесь не так? Пленные есть пленные.

– Зангаста решил отказаться от приема землян.

– Это его право, – с вежливым безразличием заметил Лайминг.

– Зангаста мудр и предусмотрителен, – сияя патриотическим восторгом, произнес комендант. – Он убежден: собрать на одной планете целую армию пленников разных рас, да еще добавить к ней несколько тысяч землян – неразумно.

Такое сочетание создаст взрывоопасную смесь, и заварится такая каша, что потом не расхлебаешь! Этак недолго до массовых беспорядков, можно и вовсе утратить власть на планете; А ввиду того что она расположена в тылу Сообщества, те не допустят, чтобы здесь образовался оплот Содружества.

Так недолго стать мишенью для яростных атак своих же союзников.

– Вы нарисовали вполне возможное развитие ситуации, – согласился Лайминг.

– Я бы даже сказал, очень вероятное, – уточнил комендант. – А еще точнее, практически неизбежное. Но это не единственная забота Зангасты. Просто ее он счел возможным предать гласности. Есть у него еще и личный интерес.

– Какой же? – насторожился Лайминг.

– Дело в том, что приказ расстреливать беглецов издал сам Зангаста.

– Это несомненно: иначе никто бы не осмелился их прикончить, – Лайминг ухмыльнулся. – А теперь Зангаста струсил: как знать, может, Джустас ночами уже сидит у его изголовья и посмеивается. Вот он и думает, что, скопись здесь несколько тысяч Джустасов, угроза для него возрастет пропорционально. Только он ошибается.

– Ив чем ошибка?

– В том, что причин для страха нет не только у раскаявшегося, а еще и у трупа! Пусть на планету свалятся хоть пятьдесят миллионов Джустасов – мертвецу уже все равно.

Зангасте лучше отменить приказ о расстреле, если, конечно, жизнь ему дорога.

– Я передам ему ваш совет. Только отмена приказа может и не понадобиться. Ведь я вам уже сказал: у него светлая голова. Он разработал тонкую стратегию, в результате которой все ваши показания пройдут последнюю решающую проверку. В то же время она поможет наилучшим образом решить его личные проблемы.

Ощутив смутную тревогу, Лайминг спросил:

– Могу ли я узнать, что он собирается предпринять?

– Более того, мы получили настоятельный приказ поставить вас в известность. Он уже приступил к делу. – Для пущего эффекта комендант сделал паузу, потом заключил:

– Он послал Содружеству радиограмму с предложением начать обмен пленными.

Лаймингу стало не по себе. Господи, ну и наломал же он дров своими угрозами мести! Он ведь добивался только одного: всеми правдами и не правдами выбраться из тюрьмы и попасть в такое место, откуда можно было бы слинять быстрее собственного визга. Болтал, как проклятый, чтобы перемахнуть через стены. И до болтался… Теперь они на основе его небылиц устраивают звон по всей галактике! Вот уж воистину, задумав сеть обмана прясть, рискуешь сам в нее попасть…

– В ответ, – продолжал комендант, – Содружество заверило нас в своем согласии, при условии, что обмен пойдет чин за чин. То есть капитана за капитана, навигатора за навигатора и так далее.

– Вполне разумно.

– Зангаста, в свою очередь, – сказал комендант, скалясь, как голодный волк, – тоже дал согласие, но при условии, что первыми Содружество заберет землян и обменяет их в соотношении двое за одного. Сейчас он как раз ожидает ответа.

– Двое за одного? – хлопая глазами, переспросил Лайминг. – Вы хотите сказать, что он требует двоих пленных за каждого землянина?

– Ну что вы, конечно, нет! – Комендант ухмыльнулся еще шире, так что десны обнажились. – Нам должны вернуть двух солдат Сообщества за каждого землянина и его Джустаса. Два за два – ведь это вполне справедливо, не так ли?

– Не мне судить, – Лайминг чуть не поперхнулся. – Решать будет Содружество.

– А пока не придет ответ и взаимное согласие не будет достигнуто, Зангаста хотел бы создать для вас более подобающие условия. Вас переведут в офицерские казармы, расположенные за пределами тюрьмы, вы получите офицерский паек и разрешение на загородные прогулки. С вами будут временно обходиться как с гражданским лицом, словом, создадут все удобства. От вас требуется одно – обещайте, что не попытаетесь бежать…

Ничего себе поворот! Все россказни Лайминга были нацелены на конечный побег. Не отказываться же от него теперь?

И все же он не хотел давать слово чести, чтобы тут же его бесстыдно нарушить.

– Нет, – отрезал он.

Комендант не верил своим ушам.

– Вы, наверное, шутите? – Ни в коем случае. Просто у меня нет выбора. Военный закон Земли не позволяет военнопленным давать никаких обещаний.

– Но почему?

– Да потому что ни один землянин не может нести ответственность за своего Джустаса. Как я могу поклясться, что не убегу, если за другой моей половиной уследить невозможно? Разве может один близнец дать клятву за другого?

– Стража! – взревел комендант, но вид у него был явно разочарованный.

Следующие двенадцать дней Лайминг слонялся по камере, ночами время от времени болтая с Джустасом, в расчете на подслушивающих под дверями. Ну и влип же он в историю!

Но теперь отступать уже поздно – или пан, или пропал…

Качество еды оставляло желать лучшего, хотя ее по-прежнему давали вдоволь. Стражники не знали, как с ним обращаться (так всегда бывает, если пленнику удается снюхаться с начальством) и предпочитали игнорировать землянина. Поймали еще четверых беглых ригелиан, однако не расстреляли, а просто водворили на место. Судя по всему, он пока еще держит врага на мушке.

Лайминг, естественно, никому не рассказывал о своих делах, но остальные заключенные откуда-то прознали, что именно он неким загадочным образом замешан в общем послаблении режима. Во время прогулок они выказывали ему глубокое почтение, как человеку, которому удалось достичь невозможного. Но время от времени их любопытство все же прорывалось наружу.

– Тебе известно, что последних четырех не расстреляли? – спросил знакомых ригелианин.

– Да, – признался Лайминг.

– Говорят, что ты положил конец расстрелам.

– Кто говорит?

– Да так, слухи ходят.

– Вот именно, слухи.

– Интересно, почему первых пойманных расстреляли, а следующих – нет? Должна же быть какая-то причина, – допытывался ригелианин.

– Может быть, зангов совесть заела, пусть даже с опозданием, – предположил Лайминг.

– Нет, здесь что-то другое.

– Ну и что же?

– Кто-то их достал.

– Кто же например?

– Я не знаю. Но ходят упорные слухи, что комендант ест у тебя из рук.

– И живу я шикарно, и кормят в офицерской столовой.

Похоже на правду, верно? – поддел собеседника Лайминг, – Ну, лично я так не думаю. Но с землянами надо всегда держать ухо востро. – Немного поразмыслив, он спросил:

– А что ты собираешься делать с той проволокой, которую я тебе притащил?

– Хочу связать из нее пару носков. Нет ничего удобнее и прочнее, чем проволочные носки.

Лайминг отделывался от любопытных и молчал, не желая будить напрасные надежды. Чем больше проходило времени, тем больше росло его беспокойство. Ни союзники в целом, ни Земля в частности понятия не имеют о Джустасах. Предположим, противник сделает предложение об обмене пленных два за одного. Оно будет отвергнуто с вполне понятным негодованием. Категорический отказ с их стороны может обернуться для него неприятными вопросами, на которые у него нет ответа.

Тогда рано или поздно противника осенит, что ему довелось повстречать самого наглого лгуна во вселенной, и Лаймингу устроят какую-нибудь хитроумную проверку. Он провалится – тут-то все и начнется. Он ни в коей мере не переоценивал свою заслугу в том, что ему так долго удавалось водить противника за нос. Из тех немногих книг, которые ему довелось прочесть, явствовало, что в основе религии зангов лежит почитание духов предков. К тому же зангам знаком так называемый полтергейст. Почва была подготовлена задолго до него. Он лишь вспахал ее и засеял. Если жертва уже верит в двух невидимых существ, ее не так уж трудно убедить проглотить и третье.

Однако, когда в ответ на предложение обмена союзники передадут Асте Зангасте недвусмысленное предложение катиться подальше, третий призрак, скорее всего, лопнет. Если только не удастся очередной убедительной выдумкой залатать дыры и реанимировать этот плод воображения.

Но что придумать?

Лайминг мучительно искал ответ на этот вопрос. Он занимался этим и тот момент, когда за ним снова явилась стража.

В кабинете, как и ожидалось, сидел комендант, но вместо Паллама на Лайминга с любопытством воззрилась целая дюжина штатских. Всего, значит, тринадцать – как раз подходящая комиссия, чтобы признать его годным для мясорубки.

Лайминг сел, ощущая себя в центре всеобщего внимания.

Совсем как шестихвостая мускусная крыса в зоопарке. Четверо штатских тут же принялись по очереди атаковать его вопросами. Их интересовал один-единственный предмет: бопамагилви. Похоже, что они часами развлекались с ним и в результате достигли только легкого отупения. Такой результат их категорически не устраивал.

– Вы должны рассказать, на каком принципе основан бопамагилви. Он что, концентрирует телепатический сигнал в узкий пучок большого диапазона? На каком расстоянии ваш Джустас выходит из зоны прямой связи, так что приходится вызывать его с помощью этого устройства? Почему для получения ответа необходимо сначала провести направленный поиск? И прежде всего, откуда вы знаете, как сделать спиральную петлю?

– К сожалению, я не могу объяснить этого. Откуда знает птица, как вить гнездо? Знание это чисто инстинктивное. С тех самых пор, как мне удалось впервые согнуть кусок проволоки, я всегда знал, как вызвать своего Джустаса.

– Может, ваш Джустас вложил вам в голову необходимые знания?

– Если честно, то я об этом никогда не задумывался. Тем не менее очень может быть, – согласился Лайминг.

– Любая ли проволока годится? – не успокаивалась комиссия.

– Да, если она не содержит железа.

– Все ли земные спирали одинаковой конструкции и размера?

– Нет, все зависит от индивидуальности владельца.

– Мы произвели тщательный и доскональный обыск землян, содержащихся в латианском плену. Ни у кого из них подобных приборов не оказалось. Как вы это объясните?

– Да им они просто не нужны, – Лайминг настолько сжился со своей ложью, что почти не задумывался об ответах:

– Почему же?

– Потому что у латиан в плену находится больше четырехсот землян и они всегда могут рассчитывать, что, как минимум, несколько Джустасов в нужный момент окажутся под рукой.

К тому моменту, когда их натиск иссяк, у Лайминга просто ум за разум зашел, а душа провалилась в пятки. Но на этом мучения не прекратились: настал черед коменданта.

– Союзники наотрез отказались принимать пленных землян первыми или обменивать их из расчета два к одному и вообще дальше обсуждать этот вопрос. Что вы на это скажете? – грозно спросил он.

Случилось то, чего Лайминг опасался больше всего. Собрав остатки воли в кулак, он ответил:

– Давайте посмотрим на вопрос с точки зрения моих соотечественников. На вашей стороне – больше двадцати разных народов, самые могущественные из них – бесспорно, латиане и зебы. Сами подумайте, неужели Сообщество согласилось бы с предложением союзников отдать приоритет при обмене какой-то определенной расе? Допустим, такими счастливчиками окажутся, к примеру, танзиты – что ж, по-вашему, латиане и зебы так и проголосуют, чтобы они попали домой первыми?

Тут вмешался высокий, начальственного вида субъект в штатском:

– Я – Давед, личный помощник Зангасты. Он придерживается такого же мнения и считает, что землян просто забаллотировали. Поэтому я уполномочен задать вам один вопрос.

– Какой же? – устало спросил Лайминг.

– Ваши союзники знают о Джустасах?

– Нет.

– Вам удалось скрыть от них истинное положение вещей?

– Никто и не думал что-то от них скрывать. Просто для Друзей наши партнеры незаметны. Ведь Джустасы эффективны только в борьбе с врагами – тогда их уже ни от кого не скроешь.

Прекрасно. – Давед подошел поближе и напустил на себя заговорщический вид. – Латиане развязали войну, а зебы вступили с ними в военный союз. Все остальные, в том числе и мы, оказались втянутыми по разным причинам. Латиане сильны и заносчивы, но мы знаем, что они не отвечают за свои действия.

– Каким образом это касается меня?

– Мы, более слабые народы, не можем противостоять латианам или зебам в одиночку. Но, объединившись, мы станем достаточно сильны, чтобы выйти из войны и поддерживать нейтралитет. Поэтому Зангаста связался с остальными.

Лайминг обалдел. Господи, ну и дела! Вот чего можно добиться, имея всего-навсего моток медной проволоки!

– Сегодня он получил от них ответ, – продолжал Давед. – Они готовы создать единый фронт во имя обретения всеобщего мира – при условии, что союзники признают их нейтралитет и проведут обмен пленными.

– Такое трогательное единодушие среди мелкой рыбешки говорит о многом, – злорадно вставил Лайминг.

– О чем же? – насупился Давед.

– О том, что силы союзников недавно одержали победу.

При этом кому-то изрядно досталось.

Давед не сказал ни да, ни нет.

– На этой планете вы – единственный пленный землянин.

И Зангаста считает, что вас можно прекрасно использовать.

– Каким образом? – снова насторожился Лайминг.

– Он решил послать вас на Землю. Ваша задача – убедить землян, чтобы они согласились на наши предложения.

Запомните, если вам это не удастся, сотням тысяч инопланетных пленников придется несладко.

– Я могу только постараться, но, сами понимаете, гарантировать ничего не могу. Но вы тоже запомните: вздумаете сделать из пленных козлов отпущения, раньше или позже придется поплатиться.

– А как союзники узнают? – парировал Давед – Ведь здесь не будет ни землян, ни Джустасов, так что некому будет тайком их проинформировать. Таким образом мы нейтрализуем землян. Так что союзники не смогут воспользоваться сведениями, которых у них не будет.

– Вот уж верно, – согласился Лайминг и мысленно усмехнулся. "Тем, чего у тебя нет, никак не воспользуешься".

Для переправки Лайминга на землю занги предоставили легкий эсминец с десятью членами экипажа. Довольно быстро он доставил их на базовую планету, находившуюся на передней линии фронта, сделав во время перелета единственную посадку для заправки и смены дюз.

Аванпостом владели латиане, но их совершенно не заинтересовали планы младших партнеров. Да им и в голову не пришло, что человекообразное существо в зангастанском экипаже – настоящий землянин. Латианские техники тут же принялись менять обшивку дюз, готовя истребитель в обратный путь. А Лайминга в это время пересадили на одноместный латианский корабль-разведчик со снятым вооружением.

Перед отлетом все десять зангов торжественно отдали ему церемониальный салют.

Корабль стартовал. С этой минуты Лаймингу пришлось полагаться только на себя. Взлет оказался сущим адом. Пилотское кресло было ему велико и вдобавок подогнано под латианскую задницу, так что все выпуклости и вогнутости приходились не туда, куда надо. Совершенно незнакомые приборы к тому же и располагались в непривычных местах.

Кораблик был мощный и быстроходный, но отвечал на изменение положения рулей совсем иначе, чем земной. Лайминг все-таки взлетел, хотя так и не понял, как это ему удалось.

Весь полет его преследовали опасения, что корабль засекут локаторы союзников и их орудия разнесут его в клочья.

Он мчался среди звезд, положившись на везение и не прикасаясь к передатчику. Сигнал вызова на вражеской частоте мог в единый миг превратить его в удобную мишень.

Лайминг держал курс прямо на Землю. Он почти не ложился, а если и спал, то тревожно и чутко. Лайминг не доверял дюзам, хотя продолжительность полета была в несколько раз меньше той, которую он проделал на своем корабле. Незнакомому автопилоту он не доверял хотя бы потому, что тот был вражеской конструкции.

Самому кораблю он не доверял по той же причине. Союзным войскам он не доверял, потому что у них была манера сначала стрелять, а потом уже задавать вопросы.

Лайминг пересек линию фронта незамеченным скорее благодаря счастливому случаю, нежели умелому управлению. Такой подвиг при достаточной наглости мог бы совершить и противник, только вряд ли отважился бы: ведь мало попасть на территорию союзников, куда труднее оттуда выбраться.

Наконец, в один прекрасный миг, Лайминг, по-прежнему, никем не замеченный, на всей скорости вынырнул над ночной стороной Земли. Он сел, вернее, плюхнулся на поле в двух милях к западу от главного космопорта. Было бы совсем уже глупо рисковать в конце пути, сажая латианскую посудину посредине космопорта. Некто, вздремнувший на дежурстве у тяжелого лазера, мог вздрогнуть от неожиданности и пальнуть.

В ярком свете Луны он пешком подошел и главным воротам космопорта. Послышался окрик часового:

– Стой, кто идет?

– Лейтенант Лайминг и Джустас Фенакетибан.

– Подойдите для опознания.

Лайминг поплелся для опознания, размышляя про себя, что такой приказ – верх идиотизма. Часовой видит его впервые в жизни и, при всем желании, не смог бы отличить даже от Минни Мак Свини. Хотя, конечно, – мысли пачкают мозги! Лайминг почувствовал себя дома.

Перед воротами на него обрушился мощный сноп света.

Лайминг остановился. Из ближайшей будки выскочил какой-то молодчик с тремя нашивками на рукаве и со сканером, за которым волочился тонкий черный кабель. Этим сканером он начал беспорядочно размахивать перед лицом прибывшего. Из рации последовал громкий приказ:

– Немедленно отвести в штаб разведки!

Сержант и часовой встали по обеим сторонам Лайминга и повели его на территорию. Они почти прошли ворота, но тут часовой встревожено заверещал:

– Эй, а где же второй парень?

– Какой еще парень? – остановившись, спросил сержант и начал озираться по сторонам.

– А ну-ка, дыхни! – посоветовал Лайминг.

– Но ведь вы сами назвали мне два имени, – чуть не лопаясь от злости, настаивал часовой.

– Если хорошенько попросишь, сержант выдаст тебе еще парочку, – сказал Лайминг. – Не так ли, сержант?

– Ладно, пошли, – проворчал сержант, проявляя какую-то болезненную раздражительность.

До штаба разведки они добрались без эксцессов.

Дежурным по штабу оказался полковник Фамер. Он воззрился на Лайминга, как на привидение, и тихо сказал:

– Вот те на!

Потом повторил это еще семь раз.

– Что происходит? – без всякого вступления навалился на него Лайминг. – Почему мы отказываемся махнуть пленных землян два к одному?

Казалось, Фамер с трудом приходил в себя от кошмарного сна.

– Ты и об этом знаешь?

– Стал бы я спрашивать, если бы не знал!

– Ладно. Но зачем нам принимать такое невыгодное предложение? Ведь мы, слава богу, еще не сошли с ума!

Лайминг наклонился над столом, опираясь на него руками, и изрек:

– Непременно соглашайтесь, но на одном условии.

– На каком условии?

– Чтобы они заключили такой же договор в отношении латиан. Двое наших за одного латианина и одного Гомика.

– Кого-кого?

– Да Гомика же, – Лайминга раздражала непонятливость полковника. – Латиане сожрут это, как пить дать. Они так долго кричали на всех перекрестках галактики, что один латианин стоит двух врагов, вот пусть и расплачиваются. Да они с радостью согласятся – слишком уж они самодовольны, чтобы отказаться от такого предложения. Еще объявят его доказательством того, что их мощь известна даже противнику.

– Но как же… – начал Фамер, испытывая легкое головокружение.

– За их союзников не беспокойтесь. Единственная опасность, что они затопчут друг друга, спеша первыми согласиться на наше предложение. У них есть свои задумки, которые латиане поймут, когда будет уже слишком поздно. Ну что вы теряете? Попробуйте хотя бы ради шутки. Запомните: двоих наших – за одного латианина и его Гомика.

Фамер вскочил, выпятив брюхо, и взревел:

– Да кто такой этот чертов Гомик?!

– Это выяснить проще простого. Насчет Гомика спросите У своего Джустаса, – посоветовал Лайминг.

После этого заявления Фамер начал заметно нервничать.

Он сбавил тон до задушевного и продолжил разговор со всей Доступной ему мягкостью:

– Меня просто потрясло твое появление. Прошел почти год, как тебя объявили без вести пропавшим. Мы считали, что ты погиб.

– Пришлось совершить вынужденную посадку на краю света. А там кучка покрытого чешуей сброда, который именует себя зангами, запихнули меня в каталажку.

– Ну-ну, это все в прошлом, – сказал полковник, успокаивающе помахивая руками. – Лучше расскажи, как тебе удалось от них смыться?

– Фамер, вам я не могу лгать. Я заморочил их своим бопамагилви.

– ???

– А потом они посадили меня на их крейсер с десятью фаплапами на борту. – Не обращая внимания на потерявшего дар речи собеседника, Лайминг изо всех сил пнул стол, так что листы бумаги из аккуратной стопки запорхали по кабинету, как весенние бабочки. – А теперь давайте сюда кого-нибудь из контрразведки. Надеюсь, у них не контрмозги? И не забудьте послать радиограмму: двое наших за одного вшивого латианина и Гомика Тергомикера в придачу. – Он огляделся с безумным видом. – И еще – найдите, где бы мне вздремнуть. Я просто с ног валюсь от усталости.

Сдерживаясь из последних сил, Фамер задал бесполезный вопрос:

– Лейтенант, как вы разговариваете с полковником?

– Разговариваю, как умею. Майор Сопливый в печь пирог поставил. Так пусть его сомнет зеленый кот. – Лайминг снова пнул ногой стол. – Ну, скорее же, полковник! Выполняйте свое обещание, положите меня в постельку!

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10