Денис Ватутин Легенда вулкана
В пылу победы не чувствуешь всех ужасов войны. Только в леденящем душу ознобе поражения сознаешь их до конца.
Артур Конан ДойлЖенщину теряешь так же, как свой батальон: из-за ошибки в расчетах, приказа, который невыполним, и немыслимо тяжких условий. И еще из-за своего скотства…
Эрнест ХемингуэйТе, кто видит сны наяву в ясный день, всегда идут гораздо дальше тех, кто видит сны, только засыпая по ночам.
Эдгар Аллан По— Контакт! Вводите адреналин… Пульс нитевидный… Синтез — тридцать процентов… Готово… Газ… Дайте газ…
Я висел под потолком овальной белой комнаты… Что? Страшно? Да…
Лицо бородатого седовласого мужчины склонилось надо мной.
— Ты в порядке?!
— Сатана здесь? — словно сквозь ватную кашу спросил я.
— Тут… там… в коридоре… — Мужчина в простыне нервничал.
— Скажи: а инопланетяне есть?
— Сынок, какие инопланетяне? Что ты ерунду… ой… прости… Посейдон разбушевался… Я не успел… не успел… Прости… Посейдон пока спит… а Тифон работает… он работает на нас…
Я смотрел на седого могучего старца, который разговаривал с постелью и одновременно будто затылком говорил со мной, висящим под потолком…
— Тетя Марта тебе гостинцев передавала…
Запах формалина и хлора…
— …Говорят, еще три недели…
— А мы с мамой купили тебе робота — как настоящий: ходит, глазами сверкает, и лазер у него светится…
— Да ну их, этих роботов, в реактор…
— Защищает от дурного глаза…
— Хочу космическую ракету! С пушками! И видеокамеру, как у того дяденьки…
— Вот когда выздоровеешь…
Я открыл глаза, и темнота ушла…
Медленно, сквозь мутно-серую пелену проступала картинка, как в старинной кювете с проявителем: тогда изображения делали вручную.
На бюро стояла коричневая дугообразная лампа, словно созданная из прессованной ржавчины, бросавшая луч на поверхность.
Эта поверхность из орехового шпона, эта столешница, напоминала рельеф местности, снятый с большой высоты, со спутника… Какие-то промоины, горизонтали высот, впадины и озера. Выцветшие структуры царапин. Глубина линзы из морилки и лака, местами прорезанная черными угольными бороздами ожогов от жала раскаленного паяльника.
Казалось, будто я смотрел сквозь ржавое осеннее марево на дно змеящегося резвого ручейка. Плыл и дрожал воздух.
Звуки и запахи мягкими ростками врезались в меня.
Я услышал шум… и запах: мазутно-земельный, пропитавшийся дымом…
Шел дождь… пахло сырой осенью.
Воздух был свербяще-свежим: в ноздри резко и бесцеремонно врезался озон и гниль.
Все в одночасье стало сырым и холодным. Сквозь туман пепельных облаков изредка проступали вспышки ионных зарниц.
Телескоп покоился в футляре, окно было закрыто, и только форточка дышала этим темным и забродившим воздухом.
В комнате царил какой-то нежилой хирургический порядок: все вещи вклинивались друг в друга, словно зубья шестеренок, будто детали электронной платы.
Казалось бы, все это естественно: обычное дело… Священная круговерть…
С кухни донесся зловещий вой на четыре тона — это закипел старинный дедушкин чайник. Раньше меня этот звук заставлял вздрогнуть, а теперь — ничего, привык. Даже нравится.
Я привычным жестом вытащил из пачки сигарету, взяв разогретый паяльник и прикурив от его жала, — красно-оранжевыми трещинами разошелся кончик сигареты.
Стало теплее… Запахло незнакомым ватным дымом.
И вдруг раздался переливистый звонок в дверь, выбивший меня из равновесия. Я встряхнул головой, увеличивая приток крови к мозгу, поскольку был еще во сне.
Не зная, куда бежать прежде — на кухню или к двери, — я решил, что к двери предпочтительнее: незваный гость, услышав первобытный вой, поймет, что потревожил…
И под вой чайника я открыл дверь…
На пороге стоял мужчина в черной шляпе, с которой капала вода, и в мокром черном плаще. Он блестел под скудными лампами лестничной клетки, отражая все сорок ватт призрачной ионизации.
— Ты меня пустишь? — Он вскинул черные густые брови.
— Заходи. — Я неожиданно для себя улыбнулся. — А где папа?
— У него сейчас трудности… Ты же знаешь. А я ему помогаю с эгидой. — Он раскрыл зонтик, поставив его в углу, и повесил шляпу на крючок в прихожей — с нее скатились жемчужины маленьких капель. — Я уберу, — сказал он торопливо.
— Нет, я. — Продолжая улыбаться, я открыл дверь туалета и вытащил ногой тряпку.
Он прошел на кухню в одних носках, оставляя за собой мокрые следы, и вой чайника утих.
— Ты до сих пор не пользуешься пьезо? — раздался голос с кухни.
— Да, — я возил тряпкой по полу, — привычка, понимаешь.
Через пару минут мы сидели в креслах и курили.
— Не ждал меня, наверное? — Сиреневые губы надломились в усмешке.
— Да вас кто разберет… — начал было я.
— Ой! — Он комично схватился за сердце, вернувшись в коридор. — На себя посмотри, родственник…
— Зачем ты пришел? — спросил я, наливая себе портвейна.
— А как ты думаешь? — Он сделал губами мертвую сизую дугу.
— Хватит! — Я впервые повысил голос. — Вы, мои милые, психа из меня сделали…
— Твоими же руками! — Он ударил по коленям.
— Все! — крикнул я, закашлявшись дымом. — Слышать ничего не хочу! Ты тут на кой?!
Он выпустил дымное облако гаванской сигары и медленно ответил:
— Ты, кажется, хотел… ну ладно, просил. — Он взял бутылку пива и небрежно сковырнул пробку пальцем. — В общем, у тебя было дело?
Я потупился.
— Ну да, — ответил я нехотя, — от тебя не…
— Не… — улыбаясь, ответил он.
— Ну… ты мне объясни… — Я затянулся и хлебнул портвейна. — Вся эта хрень — это прикол?
— Фи, мон дью! — Он поморщился. — Что за выражения! Прикол! Кого-то пытались приколоть?
— Да! — выкрикнул я. — Меня! Тебе мало?! ТЫ!!
— Спокойно… спокойно. — Он вынул из кармана деньги.
Они были мокрыми… разбухшие бумажные банкноты…
Нелепой раскисшей тряпкой он выбросил их в форточку.
— Прости… — я сконфузился, — я просто хотел узнать…
— Ну? — Он вопросительно сощурился.
— Скажи… Каким образом можно вынести это священное сумасшествие, напоминающее танцы и кривляния юродивого?..
Я допил свой портвейн, и пустая бутылка отлетела к куче себе подобных, звонко стукнувшись донышком…
— Прости, мой мальчик, — он, призадумавшись, улыбался, — видишь ли… А как тебе вообще все это кажется?
Он внезапно расцвел: таким я еще его не видел… Он покрылся парчовым черным халатом, рядом с его ногой показалась породистая борзая.
— Ты, собственно, чем недоволен? — спросил он повелительным тоном. — Учился, веселился, женился и работал? Ругался с женой! Пил и мечтал! Даже в кино снимался! Что не так? Приключений захотелось? От земных проблем захотел сбежать?
— Я просто хотел чего-то другого…
— Все вы, люди, всегда хотите чего-то другого, вовсе не того, что у вас есть под носом! — Он сердито нахмурился. — Но не все этого заслуживают, и не всем это надо на самом деле. Вы живете иллюзиями, мальчик мой, и ради иллюзий совершаете глупые и страшные вещи! Что ты сегодня хотел от меня услышать?
— Осень — это своеобразный итог, какая-то черта, когда вспоминается множество событий, происшедших за год, и не только.
Я пытался все ему объяснить…
Я начал забывать все самое страшное, и вместе с ним стало как-то уходить все самое лучшее. Оставалось все самое серое… Странно…
Мы прогуливались по осеннему скверу, и меня охватывало чувство потери чего-то очень важного, не лета… не солнца… какого-то смысла… Я еще злился на себя за то, что чувство это казалось мне банальной обидой: она не хотела идти со мной под руку… от меня сильно пахнет перегаром и табаком…
Иногда наступает момент, когда попадаешь в некий лимбус, чистилище, нулевой меридиан, где можно сохранить игру и подумать над развитием сюжета. Распутье…
А если изменить все? Если научиться чувствовать иначе? По-другому?
— А что именно по-другому? — Он внимательно прищурился.
— А ради чего я тут умираю? — Я хлопнул себя ладонью в грудь. — Ради любопытства? Ради того, чтобы не поддаться безделью и скуке? А может быть, чтобы стать умнее? Я и тупым побуду с удовольствием…
Я не могу понять себя? А разве я понимаю остальных?
— Мне все ясно, — сказал он медленно.
Он вынул из пальцев черную прокопченную трубку и задумчиво поглядел на конский череп, висевший на стене напротив бюро.
— Люди должны отрешиться от иллюзий и перемещаться отсюда — туда. Они — каждый — есть ступень… Ты-то должен знать… И Земля, и Марс, да и что угодно — это некий такой инкубатор. Яйцо страуса эму и утконосого динозавра — почти одинаковы. Если повышать температуру яйца — вылупятся самцы, понижать — вылупятся самки. Если воздействовать на яйцо пучком жесткого электромагнитного излучения…
— Так это всего лишь опыты? — не выдержал я, чувствуя острый приступ изжоги.
— Ты же, как всегда, не дослушал. — Он поморщился.
— Извини. — Я вновь опустил глаза на коричневый потертый паркет.
— Это новый виток развития, — продолжил он, — формируются новые нейроны, дополнительные нервные узлы, меняется состав медиаторов и скорость передачи импульса… Даже твоя родная планета претерпела массу изменений за последнее время…
— И?.. — спросил я.
— И, — повторил он с улыбкой, — тот, кому интересно, становится тем, кем интересно. Сам решает свою судьбу. И все, ничего особенного — просто процессы…
Отрывок из записи на карманном планшете
Вот так этот путь и продолжился…
А начался он с моего прилета на Марс и моей дурацкой тяги ко всему новому и невыносимой жажды одиночества. Я здесь был уже пятый год (по марсианским меркам — чуть меньше трех), хотя ощущение было, что уже лет десять.
Последнее время у меня возникло предчувствие, что этот год на Марсе может стать для меня последним… Сам не знаю, что меня потянуло с этими двумя типами из одного полушария в другое. Йорген и Сибилла — опытные Охотники и хорошие напарники… а вот туристы, свалившиеся нам как снег на голову с частного шаттла… И чего конечно же я не мог предвидеть в этой экскурсии на вулкан Олимп — это моей встречи с ней… с Ириной… Мои спонтанные чувства к ней, которые только усложнили всю ситуацию, и без того непростую: все, что связано с этой миниатюрной хрупкой девушкой, пропитано тайной и смертью… да… Странно, что эта история прокручивается у меня в голове, — может, начать вести дневник? Тогда вся эта сумятица выстроится в некий порядок и перестанет давить на мой череп изнутри? Нет, не мой это стиль — вести дневник… А потом, для этого требуется система, а я не знаю, где буду завтра… Даже что случится через пару часов…
Вот так часто бывает: одна случайность тянет за собой другую — и длинная цепь взаимодействий, как падающие друг на друга фишки домино, рождающие абсолютно неожиданный узор событий… Кто я? Одна из этих фишек? А может, деталь узора? Но уж точно не тот, кто заварил эту кашу… Зачем мне все это нужно?..
Вокруг продолжал дуть небольшой ветер, крутя в призрачном танце мелкие песчинки и пыль. Стенки кратера тихо гудели от потока воздуха.
Мы стояли уже далеко за Башней Титанов, и я вновь злился — от собственного бессилия…
Мы гнали своих вялых дромадеров, как бешеных крыс, и, только оказавшись километрах в пятнадцати от стрельбы, от смерти и от всей этой чертовщины, остановились под прикрытием небольшого безымянного кратера, наполовину занесенного песком.
Казалось, с окончания боя у Башни прошла тысяча лет… Встреча с Сенькой, встреча с безумными золотоискателями, «Ящер» и его гибель, смертоносный лязг боевых машин, силуэты всадников-паладинов с лазерными винтовками, напоминающими копья, крики боли и ужаса, взрывы, свист пуль, душманы, перекошенное злобой лицо Комода, выражение удивления и страха в глазах Криса, застрелившего командира, кровь на лице Ирины, внезапно появившийся глюк, от которого исходили жужжащие волны…
Все это стучало повторяющимся ритмом зацикленного видео, отдаваясь в висках далеким эхом…
Я медленно объезжал неровный строй туристов и смотрел всем в глаза. Чемба мерно раскачивался, а ногу лихорадило жгучей раной…
Я вспоминал о том, как все поднимались с песка, как открывали глаза, как я скомандовал «по коням», как Ирина меня перевязывала, хоть необходимости в этом не было, как все боязливо косились на труп командира с застывшим на мертвом лице выражением безграничного удивления, как искал свои очки Паттерсон, который стал для меня героем этой феерии, но… Я уже принял решение и не собирался его менять… Я чувствовал усталость и опустошенность…
Я изо всех сил не хотел того, что чуть не произошло…
Я смотрел в эти лица одновременно с жалостью и равнодушием, с любовью и недоверием… с полным ощущением какой-то утраты и безнадежности в сложившихся обстоятельствах… Я чувствовал, что сил у меня на донышке, — меня сковывала усталость.
Йорген с Сибиллой стояли чуть поодаль, негромко переговариваясь. В голове у меня продолжался малиновый звон, и уши были набиты ватой. Перед глазами плыли очертания предметов — я не мог подолгу сосредотачивать свой взгляд на чем-нибудь.
Два безумных кладоискателя, голландец с англичанином, тоже стояли в стороне, с интересом наблюдая за всей этой сценой.
А Сенька флегматично курил, ковыряясь в своем рюкзаке.
— Значит, так, — значительно откашлялся я. — Ситуация сложилась… неблагоприятная… Думаю, что объяснять не нужно: каждый из вас это поймет по-своему…
Мне было очень трудно говорить эти слова, и вместе с тем я чувствовал желание свалить с себя свинцовый груз: Сибилла и Йорген были на моей стороне — а здесь, на Марсе, это было много…
— Мы, Охотники Марса, — продолжал я, — обязались перед туристами с другой планеты (как это глупо я сказал)… кхм… обязались им провести их по маршруту, обеспечив им (то есть вам) полную безопасность…
Слова форменно застревали в моем горле, особенно когда я встречался со взглядом Ирины.
Ногу простреливало пульсирующей болью, и напоминала она о себе ежесекундно…
— Но, учитывая сложившуюся ситуацию, — продолжил я, закуривая для солидности, хоть меня и продолжало тошнить, — действие договоренностей между сторонами нуждается в…
Я задумался: да уж, учитывая сложившуюся ситуацию… Ни хрена себе ситуация! Как все мы здесь остались живы?! Это не случайное везение — это холодный расчет! И меня это здорово бесило… Туристы побывали в плену у душманов, и никто не пострадал, в то время как нас утюжил взвод тяжелых шагающих танков!!! Я знал, что слова, сказанные мной, — казенная и трусливая формула, которую я обязан воспроизвести, и обязан себя ненавидеть за это…
— …Нуждается в пере…
— Значит, вы не поведете нас на Олимп? — выкрикнула Дронова с обидой.
Вот уж вам, пани, как с гуся вода… польский паштет…
— Я, — медленно сказал я, — Охотник лицензии номер девятьсот сорок четыре, Ка два, выданной мне правительством Четырех Городов Марса…
— Пачему?! — гневно воскликнул Азиз. — Мы хатим на гору!
Я коротко смерил его обжигающим, как мне казалось, взглядом, и меня прорвало:
— А потому! Потому, Азиз, что против орбитальной бомбардировки, или ядов, или резни во время сна, как это было с Джованни, мы не в состоянии защитить: нас мало! Потому что эти танки смели бы всех, как цербер хвостом, но они не сделали этого, эти паладины могли бы всех прикончить в считаные секунды, а эти бандиты были с ними в сговоре, как и те, на «Изумруде»! Неужели вам не ясно, что в группе есть предатель, который преследует черт знает какие цели, которому начхать на ваши жизни…
Тут я осекся: взгляд мой вновь упал на Ирину.
Она смотрела на меня, и даже из-под шлема в лучах только встающего солнца на ее лице были видны слезы…
— Поймите, — сказал я глухо, старательно изучая раздвоенные копыта Чембы и свою окровавленную штанину. — Группу «кси-516» необходимо расформировать, так как она находится под прицелом неких разведслужб…
— Вы же смелый человек! — пафосно сказал Аурелиано. — Почему вы струсили?
Я очень хотел, чтобы мой взгляд сбросил его из седла на песок.
— Вообще-то, — Йорген приподнял верхнюю губу, словно оскалившийся цербер, — мы тут танцевали под пушками ради вашего удовольствия, мать их! Чтобы вы на горку слазили! Нас тут хреначили…
Геологи таращились на нас, тихонько переговариваясь друг с другом. Они тоже меня раздражали.
— Да чего вы все тут? — Сенька оторвался от рюкзака. — Мы же не в Гваделупе уже… Все живы-здоровы, а ты, Странный…
Аюми сидела в седле, крепко зажмуря свои красивые раскосые глаза. Паттерсон пребывал до сих пор в полной прострации, а Лайла хлопала ресницами, глядя поочередно то на полковника, двигающего желваками, то на меня, брызжущего слюной.
— Я прошу прощения за эмоциональный срыв… — Я пытался успокоиться и донести сразу много мыслей до этой публики — в глаза Ирины я старался не смотреть. — Но есть серьезное подозрение, что в группе имеется хорошо законспирированный агент разведки. Этим объясняются многие происшествия, начиная с убийства итальянского профессора…
— Итальянского? — Сенька очень хотел быть в диалоге — он чувствовал себя не в своей тарелке, если не являлся центром внимания.
Он считал, что виноват во всем, — я видел это в его глазах, и видел даже, как он пытается это скрыть. Но его я берег на сладкое…
— А кто его убил?! — Дронова умела все испортить даже простой фразой. — Меня тоже интересует, кто из этих милых людей, — она обвела взглядом своих спутников, — мог сделать такое? Давайте разберемся наконец, а то все времени не было за этими психозами! В первую очередь: кому это выгодно?!
— Здесь вам не кино и не детективный роман, пани Дронова, — процедил я сквозь зубы, уловив ее нахальный взгляд в сторону Иры. — Вы сами-то жить хотите?!
— Вы мне угрожаете?! — взвилась она. — Угрожайте сколько влезет! Здесь все помешанные!
У нее началась истерика: плечи ее вздрагивали, и она закрыла лицо руками.
Очнувшаяся Аюми вместе с Лайлой принялись ее утешать…
Взгляд Ирины вдруг стал каменным.
— Отставить! — заорал я и тоже стиснул свой череп со стороны ушей… — Я предлагаю всего лишь расформирование группы. — Слова медленно соскакивали с моего языка. — Дабы максимально обезопасить ее членов и изолировать предполагаемого врага. В Персеполисе[1] вы можете нанять любого Охотника или проводника — там вы будете в безопасности, а гонорар я верну… Вот и все…
— Вот и все… — повторила Лайла, бросив на меня взгляд, полный отчаяния. — А так все хорошо начиналось! Я бы пошла только с вами. Ни с одним другим. Вы доказали, что…
— Слущай, Страний! — Азиз прищурил пухлые веки. — Ми с палковныком найдем этого щакала и закапаем! Я тэбе килянусь! Ти нас можещ прывесты к городу, возле горы. Я только тэбе вэрю, а другым… разным галаворэзам… я нэ поверю ныкак! Ми с тобой бандытов били! Ти мэня прикривал, я тэбя! Ти забиль?
«Черт тебя возьми! — подумалось мне. — А сам-то ты кто? Как ты боялся трупа итальянца и как ты пристрелил одного парня, а второму раздавил горло. Ты…»
— Вы ведь не стали нас убивать… — совершенно некстати ляпнул голландец.
— Помолчи, — прошипел Митчелл.
— Это случайность. — Лицо Йоргена приобрело хищное выражение, а его правый глаз заметно дергался.
— Ребята, давайте будем вместе… — Лайла смотрела в мои глаза с каким-то живым интересом.
Под шлемом было видно ее румянец, выступивший на красиво очерченных широких скулах.
— Вообще, — откашлявшись, произнес полковник, — вы тут главные, вам решать, но с тактической точки зрения…
— Люди, — сказал вдруг Аурелиано, — неужели надо было прилететь сюда, за многие миллионы километров, чтобы увидеть то же самое, что творится везде?
Крис продолжал обреченно молчать, а Ирина смотрела мимо меня.
— Наша жизнь дается нам для того, чтобы что-то понять, — вновь заговорил Скорцес, — кому, какой разведке, каким тайным орденам может быть что-то нужно здесь? Здесь?! Кто из вас обладает такими сокровищами или знаниями, для того чтобы это было необходимо? Вы верите в тайные заговоры и секты маньяков?!
— Ну вообще, — Сибилла мрачно улыбнулась, — тут таких навалом. Мы даже в глюки верим…
— Я бы даже сказал… — начал Сенька.
— А кто же убил Джованни? — с обличающими интонациями выкрикнула пани Аида.
— А с чего вы взяли, что тут заговор? — сощурился Скорцес. — Может, он скрывался от вас, дикой и безумной женщины, которая…
— Это я безумная?! — округлила глаза Дронова.
— Это я безумный, — с горькой улыбкой сказал Аурелиано. — Знайте, что единственный представитель тайных орденов — это я. «Последние Клирики» — это люди, не пытающиеся добавить религиозных догм, а просто стремящиеся стать лучше. Мы являемся ревнителями единственной чистой веры! Мы — клирики! Мы всегда были на страже человеческой чистоты, хотя люди и потеряли чувство правды! Мы ждали конца света, но его не произошло — просто стало труднее жить. На Марсе можно было все начать заново, а вы и тут нагадили своими темными делишками… Великий Перелом ничему вас не научил, несмотря на миллионы погибших… Но я буду верить…
Все, даже ушедший в прострацию Крис, обернулись на него.
— Да, — гордо продолжил Аурелиано, — все испытания, выпавшие на нашу долю, не должны сломать человека — человек не лошадь и не собака: его нельзя сломать давлением — только разум его и вера могут держать его в движении жизни. Я прилетел сюда, как и многие из вас, в надежде на новое человечество. И я — верю в него… Верю, что эта дьявольская цивилизация не отобрала последних останков правды… Меня уже ждут здесь — те, кому нужна правда… Я хочу, чтобы у всех появился шанс… На Марсе нужно построить все заново! Все сделать по-другому! Как вы этого не понимаете? Иначе все умрут, и жизнь окончится!
— Это, конечно, правильно. — Сенька развинчивал свой мушкет и аккуратно складывал в рюкзак.
— Хорош уже на мозг приседать! — не сдержался Йорген.
— Естественно, — язвительно улыбнулся клирик, — приседать на мозг — это бесчеловечно… Что можно еще сказать человеку, который спит? Я устал от этого сонного царства, и Господь призывает меня к действиям! Пускай у вас на одного подозреваемого будет меньше!
С этими словами он дал шпоры своему дромадеру и, выехав из строя, повернул к зубчатой гряде плоскогорья, овеваемый пыльными потоками ветра.
— Скорцес, остановитесь! — крикнула Ирина. — Прекратите! Ваша виза…
— Стойте! — воскликнула Лайла…
Тот даже не обернулся…
— Пусть идет… — неожиданно резюмировал полковник. — Он выбрал.
— Дэн, — позвала Ирина срывающимся голосом, — останови его.
— Иди поучи отморозков молитвам! — крикнул Йорген с издевкой.
— Я не нянька из детского сада! — зачем-то огрызнулся я. — Захочет — догонит! И до города рядом! Позер! Пафосный клоун! Осточертели истерички мне уже…
Ирина как-то грустно, с досадой и разочарованием посмотрела мне в глаза, а затем, тронув поводья своего дромадера, повернула за Скорцесом.
Я вновь крепко зажмурился: у меня до сих пор в ушах стоял вопль «Ящера», лязг бронированных суставов «шатунов», яркие цветы огня и кучи трупов, шевелящихся под гусеницами БМТ.
Я не мог понять этих людей, я не хотел их понимать, несмотря на то что все было и так очевидно: каждый пытается на свой манер… со своей шизой… Господи! Как мне все надоели… И я сам себе — в первую очередь! Люди — это порождение безумного хаоса! Толпа эгоистичных индивидуалистов, которым приходится сожительствовать друг с другом и страдать от своего стадного инстинкта и страхов, сотни страхов… Даже умные, даже адекватные… о чем они говорят? Чего они хотят? Разве есть хоть малейшая надежда, что с этими людьми можно договориться и построить мало-мальски приличное общество здесь, на Марсе? О чем так мечтает циничный идеалист Аурелиано…
Я дал шпоры дромадеру, и Чемба обиженно и глухо тявкнул.
— Ира! Стой! — кричал я, чувствуя себя полным идиотом с упавшим ниже уровня моря авторитетом.
Но она уже возвращалась обратно. Лицо ее было бледным, а глаза — угасшими в прикрытых ресницах.
— Я поддерживаю инициативу лидера смены о расформировании группы «кси-516», — глухо сказала Ирина, покачиваясь в седле, не глядя на меня.
— Поехали в город, — сказал Сенька, который почему-то улыбался до ушей, — а то ща изжаримся, как…
— От города, Артур, — прогнусавил голландец, — я пойду только со свежими картами.
— Поехали быстрее, — махнул рукой Йорген, — вопрос о группе будем решать в городе, а не в чистом поле. Хватит! Я спать хочу!
Растерянные туристы некоторое время озирались по сторонам: то на Ирину, то на исчезающий в пыли силуэт Скорцеса, то на Охотников. Затем все стали медленно разворачивать дромадеров и выстраиваться в колонну.
И мы двинулись дальше…
Кратер Персеполис показался из-за высоких гребней барханов через три часа.
Он выглядел как верхушка прокопченного котелка, из которого торчали чадящие коричневым дымом трубы заводов, сетки дюраля, покрытые пестрыми заплатками разноцветных железных щитов и разных прочих конструкций, натыканных нелепыми многоярусными силуэтами.
Солнце уже бросало боковые лучи на изломанные и волнистые пески, на гребнях которых поднимались пыльные спирали утренних пылевых дьяволов. Небо становилось каким-то неоново-розовым, отливающим немного холодно-голубым. Жизнь продолжалась опять, но меня это не очень трогало — я был выжат до предела и не хотел ничего: словно в бреду я вращал глазами, пытался дремать в седле, но боль мешала расслабиться даже на минуту… Я был напичкан стимуляторами и анальгетиками до предела, но они мешали друг другу действовать.
Чтобы отвлечься от своего состояния, я созерцал смутно знакомые детали ландшафта.
Под утренним небом, освещавшим все вокруг боковым, сиреневатым светом, наши тени, скользящие по неровностям буро-красного песка, казались изумрудно-зелеными. Солнце светило спереди и немного правее, высунув свой румяный оранжевый бок из-за зубчатого горизонта далеких темно-бирюзовых гор. Трещали счетчики радиации.
Облепленное постройками, коммуникационными и жилыми, кольцо кратера Персеполис в чем-то походило на муравейник со скошенным верхом. Оно находилось в южной оконечности огромной долины Амазония, километрах в трехстах севернее кратеров Николсона.
Когда-то здесь пытались сделать крупный промышленный район. Теперь от этих попыток сохранились только жалкие остатки, памятники тщетности человеческих усилий и гордыни.
То тут, то там, на многие километры от кратера, виднелись полуразрушенные коробки пустых производственных и научных построек, стихийные свалки мусора и засыпанные красновато-охристым песком забытые бетонные дороги. Торчали остовы отработавшей техники, также покрытые песчаными лоскутами.
Кое-где стояли одинокие хижины бедных кланов, которым не хватило места в самом кратере. Иногда рядом, под большими навесами с песком, сидели пожилые иссохшие люди в ветхих залатанных комбезах, наблюдая за резвящимися в мусорных кучах детьми. Наверное, они ожидали из рейдов своих Охотников. Тут же паслись одинокие стреноженные дромадеры, лениво пощипывавшие редкий колючий кустарник.
А вот и знакомые очертания покосившейся ржавой артезианской насосной станции.
Нелепо торчали за нею скрученные проволокой из алюминиевых труб кресты местного кладбища, изредка чередовавшиеся грубо отесанными камнями, обнесенными оградками из всеразличных материалов. Раздавалось гавканье домашних церберов, разносящееся эхом в песках, да выкрики детей.
Сам не знаю почему, но сегодня эта картина убожества и запустения меня умиротворяла, медленно в мою израненную стрессами последних дней душу вливался покой и мягкая отрешенность. Даже боль в теле отошла куда-то на задний план.
Ирина ехала рядом молча, глядя широко раскрытыми задумчивыми глазами куда-то под копыта своего альбиноса.
— Ира, — негромко позвал я, словно боялся, что она мне ответит.
Она не ответила, продолжая думать о чем-то своем.
— Ира, — позвал я громче, — ты как?
Она резко вздрогнула и посмотрела на меня отрешенным и слегка испуганным взглядом.
— Когда Скорцес уехал, — сказала она вдруг тихим голосом, — я поняла, что все так.
— Как? — спросил я.
— Естественно, — ответила она, — должно было так быть: я плохой гид, а от этой группы с самого начала веяло эгоизмом и…
— Чего тут естественного, почему ты плохой гид и в чем ты видишь коллективный эгоизм? — поинтересовался я, прикуривая сигарету.
Она вновь посмотрела на меня, как-то очень внимательно.
— Я плохой гид, потому что мне нет до них особого дела, — опять медленно сказала она, — я стараюсь действовать по инструкции: так просто и удобно.
— Значит, я плохой Охотник, — проворчал я. — Я тоже стараюсь все делать только по инструкции, и…
— А они какие-то странные, — продолжала она, словно не услышав моей фразы, — они словно лунатики, как будто неживые. Даже общаются между собой редко: каждый произносит фразу, словно не слыша предыдущей реплики, отдельно, а пытается выдать это за диалог: это из-за Марса? Нет?..
— Ира, Скорцес с самого начала проявлял себя неврастеником, это было видно, а потом, может, его и вправду тут ждут какие-то религиозные фанатики. Да и, несмотря на все заверения, люди чувствуют, что среди нас «чужой», и это совсем не способствует атмосфере доверия…
— Он сказал, что из-за меня убили его сына, — вновь тихо произнесла она, опустив взгляд на песок.
— Ира, перестань, прошу тебя, — я посмотрел на нее с сочувствием, — вовсе не из-за тебя! Это они, они устроили весь этот кошмар, они и виноваты в собственных бедах.
— ОН сказал, что из-за меня… — Ее слова почти превратились в шепот.
Я подъехал к ней вплотную, мысленно взвыв от боли, случайно коснувшись ногой ее верблюда. Я положил ей руку на плечо и погладил.
— Ты ни в чем не виновата, и все уже позади. Теперь у нас будет самая спокойная дорога и один сплошной отдых, я обещаю!
Она вновь посмотрела на меня, уже с каким-то удивлением в глазах.
— Ты же сказал, что мы расстаемся?
— Мы с тобой — нет, — ответил я твердо, — и никогда не расстанемся.
— Никогда-никогда? — спросила она, как-то совсем наивно, по-детски.
— Ни-ко-гда, — по слогам и уверенно произнес я.
— А как же я их брошу? — Она беспомощно пожала плечами.
— Я сам, лично, в городе выберу им Охотников и гида, которым можно довериться. — Я опять погладил ее по плечу. — А вот кто будет с нами набиваться — они-то и станут подозреваемыми под первыми номерами. Я хочу обезопасить нормальных людей. С этими шпионскими играми пора кончать. Я не хочу, чтобы из-за нас началась Первая Марсианская Война. Эта сцена возле Башни мне сильно напомнила как раз такой расклад…
— Извини, — сказала она, — представляю, что пришлось вам пережить.
— Искренне надеюсь, что не представишь никогда. — Я тяжело вздохнул. — Да и тебе досталось крепко…
— Правда, давай не будем об этом. — Она встряхнула головой. — Ты, как всегда, правильные вещи говоришь, а я…
— Ты вообще самый лучший гид Марса, — сказал я серьезно.
— Мне кажется, — она спрятала лицо, будто проверяя, все ли карманы на комбезе застегнуты, — мне кажется, что ты меня необъективно оцениваешь…
— Ну конечно! — Я возмутился. — Да если бы не твоя выдержка и спокойствие, трупов было бы гораздо больше. Я знаю, что говорю, а комплименты — это не мой стиль.
— Хорошо, — она тоже вздохнула, — я почему-то тебе верю… Не знаю — тебе хочется верить, ты не такой, как все…
— Это все не такие, как я. — Дурацкая фраза вырвалась сама собой.
— Правда, я… — Она посмотрела на меня пронзительно, словно рентгеном просветила. — Ты — настоящий…
— Ира, — я помотал головой, — мне кажется, что ты меня необъективно оцениваешь…
— Ну конечно! — передразнила она и вдруг впервые за последнее время улыбнулась.
На душе у меня потеплело, словно бы от хорошего глотка спирта, — нет, даже лучше.
У меня, наверное, как и у Ирины, уже просто не было сил психовать и думать о чем-то мрачном — мы живы, мы наслаждаемся этим затхло-кислым воздухом, видим солнце, ощущаем, думаем; все остальное сейчас, даже пресловутый «чужой», все буквально, казалось такими смешными мелочами. Эмоциональные всплески и жалкие потуги придать значимость каким-то проблемам — и все это на фоне черного мрака небытия. Я часто замечал за собой такое — настоящий страх, равно как и осознание всей опасности происшедшего, приходят ко мне постфактум, тогда, когда бояться уже нечего. Это не тот страх, который я чувствовал на бетонных плитах у КлиБУса, когда хотел зарыться в бетон, под землю, — то был просто тупой животный инстинкт, а сейчас я постепенно осознавал, на каком волоске от смерти были все мы, какие сотые доли секунд, какие случайные и нелогичные ситуации отводили от нас несокрушимую и слепую старуху в черном балахоне. Мы не должны были выжить по всем раскладам, особенно некоторые из нас, во главе со мной…
Нет, лучше и вправду не думать об этом, иначе я прямо сейчас умру от леденящего ужаса.
Я уставился в пыльную, наполовину занесенную песком бетонку. Дорога, мерно покачиваясь, приближалась, наш путь продолжился, и все было в порядке… а остальное — пустяки.
Впереди показался вертикально стоящий, заржавленный рельс, вкопанный в песок между четырьмя пустыми ацетиленовыми баллонами.
К нему была приварена монументальная трафаретная табличка: «Персеполис, 2,5 км. Добро пожаловать!»
На заднем фоне продолжала расти громада кратера. Он был около девяти километров в поперечнике.
Вдруг я заметил, как со стороны города стало различимо клубящееся облако пыли. Через несколько минут я понял, что являлось его источником.
Нам навстречу двигался небольшой четырехколесный вездеход, сделанный на базе старой армейской БМП[2] а-ля кабриолет. Когда она увеличилась в размерах, я разглядел, что она покрашена в красный цвет, а некоторые бронированные части корпуса заменены простым листовым железом. По краям на ней были установлены два легких станковых пулемета, а в открытой кабине, за лобовым стеклом, снятым явно с какого-то грузовика, виднелась группа голов в шлемах.
Я тяжело вздохнул и крикнул группе в шлемофон:
— Прижимаемся вправо, к обочине!
На передней части машины слева трепыхался небольшой флажок черного цвета. Разобрать, что на нем, было пока нельзя, но я понял — это герб города, на котором изображалось желтое солнце со вписанной в него латинской буквой «пэ» и крыльями по бокам.
Все громче становился рокот двигателя, все приближался вездеход, и мне он почему-то не нравился: было в нем что-то тревожное, наверное, из-за расцветки.
Вот уже до нас долетел жар двигателя, пыль и песок. Натужно скрипнули тормоза, и облако черного выхлопа вырвалось в воздух.
Пассажиров было шестеро. Были они в чистых новых комбинезонах, двое без оружия, а четверо с автоматами.
Тот, что сидел ближе к нам, рядом с водителем, грузный и коренастый, чуть приподнялся с сиденья и произнес, включив внешние динамики:
— Приветствуем вас, странники, в нашем замечательном городе! Мы всегда рады гостям!
— Здравствуйте, — по возможности вежливее отозвался я. — Мы тоже рады наконец-то попасть в ваш город. Вы всех гостей так торжественно встречаете?
— Нет, только некоторых, — отозвался сидящий рядом мужчина, из-под шлема которого выбивалась густая растительность. — Я — помощник губернатора Персеполиса Гастон Борода, можно просто Гас.
— Очень приятно, — сказал я, вспоминая прошлый мой визит в Персеполис, когда внимание ко мне проявил только Диего, и тот с умыслом. — Мы — Охотники Странный, Йорген и Сибилла…
Мне явно было нелегко сейчас ворочать языком и мозгами.
— Знаю-знаю, — перебил Гас. — Слухи в Сети распространяются очень быстро. Мы наслышаны о тех трудностях, которые достались вам в дороге, и решили устроить вам заслуженную встречу. Ваш героизм… это достойный пример для граждан Марса.
— И вы решили ради этого сжечь несколько галлонов дизельного топлива, — с легкой иронией произнес я удивленно.
— Мы решили, что вы этого заслуживаете, — ответил стоящий грузный мужчина. — Меня зовут Кэр Браун — я председатель Народного комитета безопасности. Совет Четырех Городов также был заинтересован в предоставлении вам максимальной безопасности. Мы забронировали для вас номера в лучшем отеле города. Прошу, проезжайте вперед, мы будем сопровождать вас.
Он махнул рукой водителю, и вновь раздался рокот двигателя вездехода. Машина тронулась, проезжая нашу колонну к арьергарду.
Я махнул рукой, и мы продолжили путь.
— Круто-то как, Странный, тебе не кажется? — услышал я ядовитый голос Йоргена в наушниках.
— Да уж, — пробормотал я, — хлеба с солью не хватает и девочек в национальных комбезах.
— Хлеба с солью? — удивленно переспросил Йорген.
— Был такой древний обычай на Земле, — пояснил я, — ритуальной едой встречать дорогих гостей.
— Ну мы теперь звезды! Они ради нас столько топлива пожгли! — Йорген хихикнул.
— А по-моему, — раздался сонный голос Лайлы, — мы и вправду заслужили чего-то хорошего…
— Да, — пробормотал полковник, — приятная неожиданность.
«Вот оно что, — думал я про себя, — вот кто нами заинтересовался: Совет Четырех Городов! Кто бы мог подумать?! Это уже серьезно! А скоро к нам приставят эскорт из шагающих танков и отборные отряды паладинов в парадной форме, а празднично наряженные дети возложат к нашему подножию цветы, и гвардия выдаст торжественный салют! Да… не так я себе представлял эту поездку, как говаривал, бывало, Руаль Амундсен».
— Что-то не так, Дэн? Тебя смущают эти люди? — спросила Ирина, которая, как высокочувствительный радар, всегда улавливала мои настроения.
— Сказать по правде, я не стеснительный, но они действительно меня немного смущают, — ответил я.
— Ты что-то почувствовал? — вновь спросила Ирина.
— Да вроде ничего особенного, — я опять закурил, — но бдительности терять нельзя. А идея о расформировании группы нравится мне все больше.
Так мы и ехали, и я никак не мог отделаться от ощущения, что это парадное сопровождение в конце нашей колонны больше напоминает конвоирование.
— Я смотрю, Дэн, что, пока одни честные Охотники сидят дома, — сказал ехидно Сенька, — другие зарабатывают себе популярность.
— Надо было мне поскромничать и бросить тебя в Башне подыхать, — со злостью ответил я. — Обожаю быть героем, ты же знаешь!
— Ну ладно тебе, я же просто пошутил, — надулся Сенька.
Удивительный он человек — неужели ему абсолютно наплевать на все, что только что произошло?
— Кажется, жизнь налаживается, а, Джерри? — пробормотал тихонько Митчелл.
— Значит, так, — сказал я в режиме общей связи. — В городе соблюдать осторожность, ходить только группой, в сопровождении двух Охотников. Азиз и полковник, вас это в первую очередь касается: следите за группой и любыми контактами с местными, даже в паршивой лавочке с батарейками. Быть крайне внимательным — ни на что не соглашаться, все действия обдумывать и советоваться с Охотниками. Ясно?
Послышались разрозненные заверения в полной ясности моих инструкций и согласии с ними.
Дронова, как всегда, немного повозмущалась, что нам не дадут спокойно осмотреть город и оттянуться в полный рост, и немедленно потребовала от нас с Ириной нескольких экскурсий, хотя бы под вооруженной охраной.
Я находился уже в таком состоянии, что был согласен даже встать на четвереньки и погавкать, — мне хотелось уже наплевать на все.
А дорога меж тем все приближала нас к растущей громаде кратера.
В том месте, где она упиралась в вал пород, было прокопано широкое отверстие, посредине которого висел на осях огромный железный навес, выполнявший функцию ворот. В самой стене кольца кратера изредка были прорезаны окна, выкопаны оборонительные галереи, укрепленные кирпичом и бетоном. Зияли щели бойниц, и лепились, будто ласточкины гнезда, смотровые балконы. На некоторых из них, лениво опираясь на автоматические винтовки, покуривали часовые.
На покатых стенах кратера симметрично, по краям ворот, располагались два пулеметных гнезда и ракетная установка.
Из ворот то и дело выходили люди, верхом на дромадерах или пешком, группами и поодиночке: они куда-то разбредались вокруг или же, наоборот, приходили к воротам.
Въезд в город охраняли два патруля с броневиком, а вокруг них, облепив дорогу, словно мухи, громоздилась сотня торговцев с лотками, на которых была навалена уйма всякого хлама. Люди толпились между ними и обменивали один хлам на другой. Стоял многоголосый гомон. Кто-то погнался за кем-то. Кто-то громко крикнул.
Патрульные не обращали на эту суету ни малейшего внимания — они курили и болтали. Лишь изредка кто-то из них хватал особо резвого горожанина за рукав, что-то говорил ему почти в самое ухо или обшаривал его карманы, после чего брезгливо отпихивал в сторону.
Так как утро уже наступило, большинство людей торопилось внутрь кратера, чтобы укрыться от опасных лучей солнца.
Наша группа уже попала в зону столпотворения, и мы с трудом протискивались мимо десятков всадников и сотен пеших горожан. Чумазые, в обшарпанных шлемах и разнообразных одеждах, торговцы-менялы проскальзывали между верблюдами, дергали нас за стремена, наперебой предлагая свои «уникальные» товары. Иногда это были нищие-попрошайки, которые буквально мертвой хваткой цеплялись за верблюда, и только легкий пинок сапога был в состоянии отогнать жалобно вопрошающего еды или еще хоть чего-нибудь.
Сзади послышался громкий многоголосый гудок сопровождающего нас вездехода.
— Дорогу колонне туристов! — раздался из внешних динамиков БМП повелительный голос.
Патрульные пришли в движение — они вышли к воротам и стали бесцеремонно расталкивать людской поток прикладами своих автоматов.
Я чувствовал, что у меня отсутствует половина затылка, а голова куда-то съезжает, и мне приходилось ею потряхивать, словно заспанному дромадеру.
Становилось жарко.
Толпа перед воротами слегка поредела, и мы смогли более или менее успешно протиснуться к массивному срезу кольца кратера. Срез был высоким, широким и отбрасывал резковатую сизую тень. Гулким эхом отдавались в нем сотни шагов, голосов и поскрипывание седел. Пахло прогорклым человеческим потом, перемешивающимся с запахом животных. В этот букет вплетались еще какие-то ароматы, которые будоражили обоняние и составляли, наверное, запах самого города.
Вот пространство ворот окончилось, и дорога повернула влево, уходя по дуге, вдоль внутренней стены кратера, вниз.
Перед нами же открылся город, лежащий на дне гигантской воронки.
Я отчетливо вспомнил этот образ, который увидел еще тогда, в первый раз, больше двух лет назад, после последнего рейда с Голландцем.
Панорама города терялась в пыльной дымке, которую разрезали падающие с краев кратера под острым углом солнечные лучи, в которых клубились испарения. Сам город еще был в тени. Первые лучи освещали только торчащие в отдалении заводские трубы и решетчатые конструкции высоковольтных линий электропередачи.
По краям кратера были натыканы спутниковые тарелки, какие-то ретрансляторы. Нависали целые дома, вмурованные в стену, от которых лентами вились разнообразные лесенки, путающиеся между собой и трубами, то здесь, то там выходящими из стены и врезающимися в нее вновь.
Внизу были видны кривые улочки, теряющиеся в перспективе панорамы, уставленные домами различных видов и исполнения. В основном они были не больше пяти этажей, но изредка встречались и десятиэтажки. Некоторые были построены из нагроможденных друг на друга контейнеров или старых автобусов. Попадались даже круглые дома из гигантских цистерн и резервуаров.
Ближе к центру попадались и кирпичные, и бетонные сооружения — там были районы для руководства и зажиточных дельцов. А в юго-восточной части города стояло несколько фабрик и небольших заводов, ощерившихся жерлами труб. Вот чем объяснялось сходство кратера снаружи с котелком или непотухшим вулканом: из труб валил дым, который ветер рассеивал над верхней границей кольца Персеполиса.
Я помнил с прошлого раза, что была в городе еще пара ворот, только поменьше: юго-восточные и северные.
Наша колонна двигалась по дороге, плавно снижающейся вдоль стены: уровень дна кратера был значительно ниже уровня поверхности Марса, поэтому-то дорога опускалась к городу плавно. С одного бока она упиралась в покатую стену воронки, а с другого обрывалась вниз, отгороженная невысоким частоколом из ржавых труб и других предметов, кои имели продолговатую форму и неясное происхождение.
Туристы, несмотря на стрессы и смертельную усталость, после сегодняшней ночи осоловело, но с любопытством озирались по сторонам, едва не сталкиваясь на дороге с горожанами, продолжающими сновать вокруг нас.
Все же люди есть люди: одинокие марсианские пустоши, скучный пейзаж барханов и равнин, опустевшие развалины и заброшенные производственные поселки, да и присутствие постоянного чувства тревоги в этой одичавшей пустыне, которая одним своим видом утверждала неспособность принять у себя людей, — все это так резко контрастировало с этим пускай и убогим, но живым, населенным местом, с его пестрыми муравейниками домов, большим по марсианским меркам скоплением людей, животных и даже примитивным транспортом. С таким не сравнится маленький поселок диких луддитов клана Харлея.
Не знаю, хорошо это или плохо, но человек — коллективное существо, что ты с ним ни делай. Я и тут умудрился оправдать свою кличку, которую мне дали в моем первом клане: с одной стороны, я испытывал тягу к городам, столпотворению и суете, мне нравилось общаться с людьми, нравился широкий спектр впечатлений городской атмосферы — от надоедливого убожества и грязи до комфорта и некой рукотворной красоты. Мне нравилось иногда потеряться, стать атомом некоторого вещества.
Но эта любовь имела свойство накапливаться и в какой-то момент заполняла мои внутренние «баки» по самую крышку: мне становилось скучно, тоскливо — откуда-то появлялся страх, что я завязну здесь, как муха в приторной тянучке. Казалось, если не уеду отсюда, то даже если потом соберусь — иссякнут какие-то силы, и это место сделает из меня свою собственную матрицу, свой придаток. Это касалось любого города и, как показала практика, планеты.
Конечно же и беготня по пустыне с этими зачастую совершенно нелепыми охотничьими рейдами надоедала и выматывала до чертиков: хотелось опять вернуться в огромный аквариум городского «растворителя», где от тебя так мало зависит, хотя внимательным нужно быть иногда не меньше, чем в пустыне. Но эта внимательность уже другого рода…
Многие Охотники и прочие граждане Марса вели себя подобным образом, но никто не называл их «странными». Просто почти у всех них была какая-то обозримая цель: скопить средства на налог, чтобы поселиться в каком-нибудь городе получше или найти новое место и создать свое поселение, свой клан. А может, накопить на перелет на Землю или найти какой-нибудь уникальный марсианский артефакт. А многие просто занимались прожиганием жизни и стремились к простым удовольствиям.
Уж больно мне не хотелось признаваться себе, что я такой же бесцельный тусовщик и гуляка, как и последняя категория. Я сам себя не совсем понимал — я что-то явно искал, но то, что мне предлагали, меня не устраивало. Меня куда-то тянуло, но явно не романтические идеи: романтики на Марсе быстро становятся практиками, циниками или трупами, а вот я — опять мимо всего. Иногда я сам себя ужасно раздражал, так как приходил к выводу, что я — никто. В меру прагматизма, в меру раздолбайства, в меру цинизма (это я так себя утешал). На кой хрен я лазаю под пули? Не хотелось быть «крутым самцом» или просто мясником: Закон Пустыни раздражал меня своей бесчеловечностью, хоть и понятно было, что в этих условиях в нем много правильных понятий…
В общем, ни рыба ни мясо, а ухо дяди Тараса, как говаривал один Охотник, правда, не обо мне, слава богу: у меня хватало мозгов играть по правилам тусовки, чтобы не возникало лишних вопросов. В рейде я был аккуратным и расчетливым Охотником, в кабаке — остроумным прожигателем жизни, который не прочь поволочиться за симпатичной девицей; с теми, кому доверяю, старался быть искренним товарищем, при дележке добычи не становился альтруистом, но и хапугой тоже. Мне казалось иногда, что и самого-то меня не существует, а есть только набор шизофренически расщепленных личностей, чемоданчик с универсальным набором «дэнов» для любых видов работ… Странный… да… это еще мягко сказано…
Но кличку, конечно, я придумал себе не сам (самопальные клички, типа как у Джо — «Вим», — редко приживались) и «Странным» меня назвали на Марсе далеко не сразу: сперва меня называли Стебанутым, или «земное недоразумение», а иногда даже Папуас из Елизея[3]. В лучшем случае — просто Дэн. Я был зеленый новичок, не вписывающийся в привычные марсианские нормы. А потом, когда я приобрел хоть какой-то авторитет среди Охотников, старший клана Беркутов, который любил со мной поболтать вечерами о жизни на Земле и вообще о всяких абстрактных вещах, частенько повторял: «Ох и странный же ты мужик, Дэн, ох и странный…» Особенно когда я объявил о своем желании отправиться в кругосветный рейд…
А когда у меня получилось в первый раз, случайно, отогнать глюк, все стали приставать с расспросами, как это у меня вышло, а я ничего внятного ответить не смог. Зауважали, но стали как-то сторониться. Вот и приклеилось…
А Ирина — она меня чувствует, как никто, она сверкнула в моих глазах чем-то таким, что я ищу, чем-то близким и нужным… К слову сказать, она и сама странноватая… даже для меня… Эх… я сильно сомневаюсь, что на Марсе такие чувства уместны при эдакой кутерьме, да и вряд ли в моем лице и с моим образом жизни она обретет гигантское счастье, усыпанное бриллиантами и атомными батарейками…
Ногу внезапно кольнула острая боль: какой-то красномордый черт, проезжая мимо на телеге, запряженной двумя пегими свиноконями, размахнулся дать им кнута и задел меня по ноге локтем. В глазах пошли красные круги, а дыхание перехватило. Горожанин даже не обернулся, звонко щелкнув хлыстом лоснящиеся бока своих кривоногих боровов.
«Чтобы у тебя юварки гнездо на башке свили!» — сквозь зубы прошипел я тихо.
Да что я, в самом деле?! Еду, развлекаю себя какими-то дерьмовыми детскими самокопаниями! Тоже мне принц Гамлет Марсианский, ядерный папуас. О другом надо думать, Странноватый! О другом!
После треклятой Башни у меня что-то случилось с головой… я как-то неуловимо изменился… что-то приобрел, себе не свойственное… Это, наверное, из-за ранения у меня в голове начался такой бардак…
Сонными, вялыми голосами туристы переговаривались, делая длинные паузы между фразами: было ясно, что они вкладывают последние силы в свои эмоции, пытаясь всеми органами чувств хоть как-то впитать это впечатление от первого увиденного ими в пути относительно крупного марсианского города «Великой Первой человеческой колонии», «Смелого Рывка В Темный Мрак Вселенной»! «Подобно отважным первопроходцам, люди планеты Земля, в едином стремлении покорять неизведанное… невзирая на тяжелые времена, когда перемена климата и мощные экономические потрясения на нашей Родине… новая надежда на будущее… мечтатели многих поколений!..»
Так обычно писали в СМИ и говорили у нас на Земле по всем каналам видеоновостей долгие десятилетия.
После Великого Перелома на Земле продолжали ухудшаться условия жизни — резкие температурные скачки и магнитные бури, перенаселенность умеренных широт. В Азии усилились противоречия между крупными анклавами переселенцев из Европы и индийско-тибетскими экстремистами, именующимися Новые Арии. Да и, несмотря на разношерстность самой Тибетской Республики, не прекращались приграничные стычки с Китаем. Мелкие вооруженные конфликты терзали и без того слабую экономику. Более-менее успешными и спокойными государствами были Бразилия, Китай и Россия, но их перенаселенность затрудняла развитие.
И вот из последних сил человечество решило реализовать-таки «марсианскую программу». Казалось, это долгожданный выход, решение всех проблем. Поднялась невиданная за долгие годы пропагандистская волна. Всех агитировали внести свой вклад и получить ломоть долгожданного счастья. Даже удалось разжечь некий энтузиазм, что привело к временному прекращению конфликтов и экономическому росту. Несколько огромных орбитальных транспортов полгода загружались шаттлами. Тогда на Марс улетела основная масса колонистов. «Отважные первопроходцы завершили первую стадию терроформирования! На Марсе появилась долгожданная атмосфера, пущено в ход свыше полутора тысяч горнодобывающих, сталелитейных и других предприятий. Образовано несколько сотен городов и поселений. Жизнь налаживается. Через пару десятилетий цветущие сады встретят новых гостей планеты. Наряду с колониальными рейсами активно развиваются туристические полеты!» Вот что тогда говорили… Да и многое другое…
Пока не дошли до уровня балаганного зазывалы: «Хотите вырваться из серой и обыденной жизни? Дикая земля Марса ждет вас! Вдохните полной грудью вашу Новую Марсианскую Жизнь!..» И дальше в том же духе.
Затем стали говорить все реже, пока не ограничились общими приглаженными фразами про «Хроники завоевания космоса», укладывающимися в несколько выдуманных экономических показателей, репортажей о «счастливых и отдохнувших космических туристах», которые снимались в проплаченных студийных павильонах, и подробной метеосводкой…
Даже передачу сделали с ток-шоу и неким подобием телемоста (конечно же в записи) под названием «Космос — новый дом». А уж какие социальные и финансовые льготы были у добровольных колонистов! Интервью, госдотации, юридическая поддержка и награды, и даже титулы!
А когда иссяк и этот животворный источник — дело решили прикрыть, объявив, что в ближайшие несколько лет в связи с глобальным финансово-сырьевым кризисом на Земле полеты на Марс временно прекращены, но связь иногда будет. Стали просачиваться сведения о каких-то странных аномалиях на Марсе, но власти комментировали это как паникерские настроения и бред пессимистов с разыгравшимся воображением, которые не смогли принять Новой Родины.
Потом уже частные корпорации, имеющие лицензию на производство межпланетных кораблей нового поколения, решили на этом заработать: нет худа без добра и добра без худа… Цены на путевки взлетели до небес, и на какое-то время интерес к Марсу чуть выбрался из нулевой отметки.
Но, правда, во Всемирной паутине Земли был один частный виртуальный канал, который назывался «Бог Войны», где рассказывали совсем иное…
Именно там и шли ночные кровавые реалити-шоу Жирного Тэдди и ему подобных. Ставки делались в полной тайне.
Этот канал представлял жизнь на Марсе как кромешный ад, и больше всего это напоминало футуристические триллеры и ужастики. Каннибализм, извращения, каждодневная кровавая мясорубка за любой кусок мало-мальски пригодной для жизни территории. Эти люди играли на человеческих страхах и тоже получали от этого уйму денег.
Истории и «документальные» кадры про мутантов, пространственные аномалии, уничтожающие людей чуть не тысячами, про новые загадочные смертельные вирусы, занесенные инопланетянами, которые на летающих блюдцах продолжают похищать людей для своих изуверских экспериментов по производству расы людей-машин.
Кликуши в рясах заламывали на экранах руки, провозглашая пришествие антихриста, доказательством коего и является добровольное и рукотворное создание ада, который оказался на небе.
— Мы за грехи свои вновь потеряли рай! — кричали они. — И орда нелюдей, превративших человека в ходячий труп, обрушится с кровавой планеты, чтобы этой кровью затопить Землю! И сойдет с ними на твердь нашу смуглый и златоглазый Царь Тьмы Вселенной, и затрубят Трубы Апокалипсиса!
Плодились и множились религиозные течения и обыкновенные секты — это конечно же не носило массового характера, но я думаю, что канал не прикрывали по другим причинам.
Просто Марс, точнее, его сложившаяся уродливая и дикая пародия на земную цивилизацию образца начала первого тысячелетия от рождества Христова продолжала приносить деньги любыми способами, кроме тех, которые были нужны и полезны.
И дело не в жадности, порочности или глупости людей. Все дело было в обыкновенной разобщенности и неумении договориться.
Однажды на одном из сайтов я увидел забавное попсовое фото: в кожаном офисном кресле за массивным столом, уставленным разноцветными флажками, мониторами и коммуникаторами, сидел годовалый младенец, обернутый памперсом. Его задорные веселые глаза-бусинки таращились в объектив, изо рта текла слюна, а на голове висел набекрень черный котелок. В руке ребенок держал перевернутую курительную трубку, с наслаждением подгрызая мундштук, словно соску…
И вот что получилось…
Из вновь накатившей на меня задумчивости и рассеянного потока сознания меня резко выдернул трубный глас гудка вездехода наших неожиданно гостеприимных хозяев.
Я поморщился и огляделся по сторонам.
Ирина ехала на полкорпуса позади меня, опять что-то набивая в своем электронном планшете. Она изредка бросала на меня внимательный и вместе с тем задумчивый взгляд. Сразу за ней ехал полковник, сияя красными белками утомленных глаз.
Вокруг нас продолжали топать, и стучать, и скрипеть, и фыркать. Кашляло, выкрикивало, ругалось и смеялось в своем хаосе людское течение. Людей стало как будто меньше.
Все эти звуки гулко, с легким эхом, отскакивали многократно от высоченной стены кратера, усеянной небольшими постройками и коммуникациями.
У некоторых домов, где витиеватые стальные лестницы образовывали некое подобие решетчатого металлического крыльца, сидели, свесив ноги, уставшие после тяжелого дня трудов праведных и не очень разнообразные люди.
Они разговаривали, курили, пили что-то из коричневатых непрозрачных бутылок и с любопытством разглядывали пестрый поток входящих в город.
Иногда какой-нибудь особенно захмелевший зритель приходил в необычайно игривое настроение и, потушив о стену окурок сигареты, ловким щелчком большого и указательного пальцев отправлял по дуговой траектории сей оскорбительный подарок в какого-нибудь зазевавшегося торговца. Когда же последний вскидывал голову, разражаясь проклятиями в адрес подобной неуместной выходки, призывая всех церберов окрестных свалок совершить грубое половое совокупление на могиле незадачливого шутника, тот в ответ вытягивал средний палец провинившейся руки и вызывающе двигал бровями или же водил оным пальцем по высунутому языку.
Иногда раздавался плеск воды — это женщины, прибиравшиеся в доме, перед отходом к дневному сну выливали грязную воду из мятых цинковых ведер. Но из-за покатости стены кольцевой воронки вода попадала не на дорогу, а на саму стену вдоль обочины дороги, где была вырыта длинная сточная траншея, уносившая нечистоты в городской коллектор.
Где-то кричали грудные младенцы, скрытые висящим и сохнущим на балконах бельем, и на фоне этого противными резкими электронными переливами чирикали зуммеры игровых приставок.
Меж тем мы достигли нижнего уровня воронки кратера, где и начинался основной город.
Дорога тут была вымощена шлифованными камнями и упиралась в довольно крупную площадь в форме окружности. Одним краем площадь примыкала к стене кратера, а с другой стороны от нее отходили три вполне прямых луча городских улиц — это и был въезд в сам Персеполис.
По краям площади стояли торговые ряды, напоминающие сильно залатанные короба или произведения дизайнеров-модернистов. Некоторые из них были уже закрыты, да и людей становилось все меньше.
Несмотря на это, смуглый парнишка в конусообразной блестящей шапке играл на самодельной гитаре с хрипловатым динамиком, а стройная девушка в прометалленной накидке вместе с маленькой девочкой лет пяти двигались в такт его аккордам.
В центре площади вертикально стояла вкопанная в землю труба, к которой был привязан невесть как здесь появившийся витринный манекен без явных признаков пола и черт лица. Две его руки были выставлены вперед, по направлению к городу, под углом примерно девяносто градусов друг от друга, а правая нога также висела параллельно земле, будто плохо смазанный робот с негнущимися суставами радостно бежал кому-то навстречу. На каждой выпяченной его конечности были укреплены таблички с указателями направлений и названиями улиц.
Зрелище было слегка жутковатым и напоминало какой-то извращенный вариант антиутопического распятия.
Меня это навело на странную мысль о том, что, пока в людях не угасла жажда соригинальничать, все не так уж скверно: могли бы просто ограничиться столбом с указателями — ан нет… Хотя вопрос о том, что было бы лучше, оставался открытым.
Я с некоторым содроганием подъехал к этому арт-объекту марсианского градостроительства и, сделав знак остановиться, натянул поводья Чембы.
— Какой уродец, — тихо сказала Ирина, подъехавшая слева.
— Не говори, — хмыкнул я.
Откровенно говоря, я понятия не имел, где в этом городе то, что наши любезные мотострелковые представители администрации гордо именовали «лучший отель города».
Правда, прошло много времени…
— Группа «кси-516»? — услышал я хрипловатый голос с казенными интонациями.
К центру площади приближались трое всадников на откормленных вороных свиноконях. Они были одеты в камуфляжные армейские комбезы, на рукавах которых красовались черные повязки с желтыми кругами посредине. За спинами у всех троих висели автоматические карабины с укороченными стволами, по всей вероятности, местного кустарного производства.
Видать, это и было некое подобие местной милиции — те самые бравые парни, которыми командовал этот Кэр Браун. Да, здесь многое изменилось.
— Да, — сказали мы с Ириной, почти в один голос.
— Вы — Охотник, лидер смены? — кивнул мне командир патрульных, бочкообразный человек, с розово-сизой бороздой шрама через левую щеку.
— Да, — кивнул я устало. — Охотник Странный из долины Маринера.
— С прибытием, — он коротко взял под козырек, — следуйте за нами до гостиницы.
Они стали разворачиваться, я тронул поводья, скомандовав группе, а сзади вновь протрубил сигнал администраторского вездехода.
Мы двинулись по средней улице, на которую указывала нога манекена. Улица шла с небольшим подъемом к центральной области кратера, где находилась главная часть Персеполиса.
Дороги уже опустели. Лишь изредка проходили по ним пешие патрули, спешащие прохожие, да один раз мимо промчался, натужно завывая электродвигателем, трицикл без пассажиров, с надписью «такси» на импровизированном тенте кабины. Это было редкое зрелище, и от него пахло не только разогретым маслом, но и каким-то уютом или даже аттракционом для удовольствия.
Да, здесь действительно многое изменилось — не все, но многое…
Я почти спал в седле, когда мы проезжали мимо пестрых, в своем исполнении, двух-трехэтажных домиков с крышами, засыпанными песком.
Кое-где на этих крышах виднелись импровизированные парники, покрытые пыльной полиэтиленовой пленкой.
Неистово трещали счетчики, словно солирующая партия, а сзади доносилась басовитым рокотом ритм-секция двигателя БМП.
Перед глазами у меня все плыло, а на улицу уже попадали первые косые блики стремящегося к зениту солнца, которые проступали сквозь мои веки ярко-оранжевыми пятнами. Пахло дымом, сырым камнем и сладковато-пресным запахом ржавчины. Звездочки вспыхивающих в лучах пылинок мерцали, расплываясь в слезящихся глазах, словно блестящие елочные игрушки, а в ушах будто булькала вода и стоял тихий звонкий гул трансформатора.
Я не глядя полез одной рукой в аптечку, нащупывая там очередной шприц-тюбик стимулятора… эх… кофеина бы сейчас пару кружек, со спиртом…
— Вот, — раздался далекий, будто сквозь стену, голос, — жить будете здесь…
Приятная прохлада разбегалась маленькими бодрящими пузырьками вдоль согнутой в локте руки.
На мое лицо упала тень. Я приоткрыл один глаз: патрульные всадники остановились возле трехэтажного здания, выполненного в форме растянутой горизонтально матрешки. Легким полукругом фасада оно выдавалось на улицу. На каменное покрытие мостовой ложились четыре аппарели по ширине колеи тягача.
Аппарели упирались в сегментированные ворота гаражных секций на первом этаже. Над ним громоздился приземистый серебристый двухъярусный купол с двумя рядами овальных окон.
По всему периметру скоса между куполом и нижней частью здания сверкали в первых лучах солнца, словно диковинные барельефы, солнечные батареи, перемежающиеся угольно-черными вставками термоэлементов. А на самой макушке купола, будто фантастический головной убор, одновременно напоминающий громоздкий флюгер, тихонько вращал лопастями на утреннем ветру блок ветрогенераторов. Под ними на куполе сверкала стеклом парника маленькая гидропоническая ферма.
Я даже на несколько секунд проснулся: это был новенький сборный автономный бытовой блок стандартного марсианского поселка, оснащенный всеми житейскими удобствами и излишествами. Из таких сборных построек планировалось возводить первые поселения для колонистов проекта «Терра-3». Но по причине его провала эти конструкции попали на Марс в единичном количестве — Земля прекратила финансирование и снабжение марсианской колонии.
Эта конструкция была уникальна не только своей простотой в сборке и эксплуатации, не только удобством и комфортом, но и фактически полной своей энергетической независимостью — я читал об этом в каком-то рекламном проспекте. Дом вбирал в себя энергию солнца, тепла и ветра, имея при этом небольшой ядерный реактор, газовый и паровой генераторы и большую резервную сеть аварийных аккумуляторов, способных поддерживать энергию почти две недели без реактора. И в довершение всего дом был оснащен замкнутой системой водоснабжения и канализации. Он был практически полностью автономен.
Складывалось впечатление, что его стены еще пахнут маслом формовочного пресса.
В марсианских условиях это напоминало отель в пять звезд, а то и выше, и слова наших встречающих по поводу лучшего отеля в городе можно было воспринять буквально… Да… В очередной раз я подивился, насколько хватало сил измученного организма, тем переменам, которые произошли в такой дыре (в полном смысле этого слова), как Персеполис.
На фасадном участке здания (это я так, завернул, потому что оно круглое в сечении и «фасад» на нем выделить сложно), прямо над гаражными воротами висела вывеска, являющаяся некой ложкой дегтя на этом блестящем новеньком сооружении, — без этого отель выглядел бы совсем чужеродным этому месту.
Вывеска была с потугой на дизайн и состояла из двух немного мятых алюминиевых труб, к которым были примотаны кусочками проволоки уродливые квадратные буквы.
Они составляли слово «Гладиатор», а в конце было изображено что-то вроде дорического шлема.
Все это, вместе с встречающей делегацией и броневиком, выглядело как-то неестественно и слишком пафосно, но я отказывался думать об этом сейчас.
Охрана отпирала две ближайшие створки ворот. А наши дромадеры с застывшими в отключке туристами переминались с ноги на ногу да флегматично жевали губы.
Нам дали сигнал заезжать вовнутрь, и все хаотично, под треск датчиков и похрапывание верблюдов, ринулись к долгожданному отдыху. Ненадолго возникла сутолока, которую Ирина и Сибилла пытались упорядочить.
Я стоял в стороне, ожидая, пока все проедут. БТР вновь зарычал мотором и подкатил ко мне сбоку.
— Господин Охотник, можно вас на пару слов? — негромко попросил Гастон Борода, слегка привстав на сиденье.
Я тронул поводья и подъехал к ним.
— Господин Охотник, — вновь повторил он, — сейчас вы как следует отдохнете, вас будет охранять наши лучшие люди…
— А зачем нас охранять? — вяло поинтересовался я, прикинув мысленно: смогу ли я спокойно спать, представляя стоящих за дверью мордоворотов Кэра Брауна.
— Не подумайте чего плохого, — мотнул головой Гас, — после стольких стрессов вы все должны отдохнуть, охрана просто заменит ваших же дежурных.
Я понимал рациональность и необходимость этой идеи, и хоть мне и не нравился весь этот пиар, но опасности все же не чувствовал.
— Хорошо, — сказал я, — спасибо за заботу.
— Я хотел договориться с вами на завтра… — начал было Гас.
— Только не экскурсию по городу, — взмолился я, почувствовав, что ребята начинают перебирать со своей добротой.
— Нет, — ухмыльнулся Гас, — завтра к половине третьего утра, когда вы уже наверняка все проснетесь, вас ожидает на приеме в вашу честь губернатор. Это в его резиденции, в центре. За вами приедут.
— Послушайте, — не стерпел я, — мне очень приятно такое внимание с вашей стороны, и я еще раз скажу большое спасибо, но мы обыкновенная туристическая группа, каких по Марсу ходят сотни, а то и больше. Я не могу понять, почему именно наши стычки по дороге настолько выделяются в общем бардаке?
— Ну далеко не каждый Охотник проведет свою группу без потерь через зону вооруженного конфликта, да еще и с «шатунами»…
— Нас паладины спасли… — вставил я.
— Не перебивайте, — он сердито затряс бородой, — вот придете завтра к губернатору — и все узнаете.
— Хорошо. — Сил спорить у меня уже не было.
— С собой можете взять госпожу гида как представителя туристов, а о группе мы позаботимся.
От такой наглой откровенной диктатуры я просто растерялся: с самого начала мне весь этот официоз был не по душе — хотелось просто слиться с городом, забиться в угол и отдохнуть, чтобы не трогали: после всех передряг в нашей ситуации была жажда не привлекать к себе ни малейшего внимания, но за нас уже все решили. Давно уже решили…
И чтобы добить меня окончательно, Гас продолжил:
— Оружия с собой можете взять не больше одной единицы, а вот если сможете, наденьте что-нибудь вместо комбеза.
— Вы издеваетесь?! — невольно вырвалось у меня.
— Ничуть. — Гас вскинул брови: казалось, вся эта церемония его забавляет.
У меня в голове вращалось сразу множество идей, даже усталость и боль отошли на задний план. Нас хотят разделить с туристами, но зачем? Либо это просто пафос новых хозяев? А при чем тут мы?
— Учтите, — я нахмурил брови, — несмотря на все уважение и благодарность: если с группой в мое отсутствие произойдет хоть что-нибудь, я устрою тут такие народные волнения, что начнется революция! И уж конечно сразу доложу Совету Четырех Городов, который выдавал мне охотничью лицензию.
При последней фразе Гас нахмурился, а вместо него ответил Браун:
— Я понимаю, что вам нелегко пришлось, я прошу вас не нервничать — здесь вы в полной безопасности.
На слове «полной» он сделал явный акцент, и я понял, что препираться бессмысленно. Очень трудно человеку, привыкшему к агрессии со стороны, воспринимать в розовом свете любое направленное к себе благодушие. Да и отказываться от гостеприимства было на Марсе признаком дурного тона.
Я попытался изобразить на лице улыбку, но, судя по зрителям, вышло неубедительно.
— Еще раз спасибо за такой теплый прием, — сказал я, разглядывая их лица. — Надеюсь, вы не обижаетесь на мою излишнюю подозрительность?
— Конечно же нет, — сказал Гас. — Мы видим, что вы вымотались, это вы нас извините, что пристаем с нашей светской программой. Просто господин губернатор очень хотел вашего присутствия с госпожой гидом.
— Я понял, — кивнул я, — мы обязательно придем.
— Доброго вам отдыха!
Браун приказал водителю ехать, и броневик с утробным рыком, выпустив облако черного дыма, рванул по опустевшей улице дальше, а я поспешил в гараж.
В гараже было шумно: там дежурили двое рабочих в спецовках, которые помогали привязывать и треножить дромадеров, раздавали корм. Туристы рылись в рюкзаках и седельных сумках. Некоторые пытались выяснить у рабочих, где туалет и ванна. По стенам слышалось ровное гудение генераторных отсеков.
Затем организованной толпой, грохоча тяжелыми сапогами по железным ступенькам, мы поднялись по винтовой лестнице в центре гаража. Лифта хоть не было — это меня как-то утешало. Один из людей Брауна остался снизу, двое пошли вперед.
На втором этаже был круглый холл, облицованный бежевым пластиком, с которым контрастировали грубо сваренные из стальных реек скамейки и стулья. Справа от лестницы стояла конторка из приспособленного компьютерного стола, с настоящим портье!
Это была молодая короткостриженая девушка с темно-русыми волосами и слегка рябой кожей лица, но в целом миловидная. Одета она была в узкое и короткое оранжевое платье, явно перешитое из комбинезона.
Она окинула нашу толпу внимательными карими глазами.
— Вот, Элли, — хрипловато протянул ополченец со шрамом, — надо постояльцев распределить. Приказ губернатора. Мы с тобой сегодня дежурим.
— Сейчас! — низким голосом ответила девушка. — Всем нужно зарегистрироваться.
Боже! Эта игра в цивилизацию так не шла, на мой взгляд, Персеполису. Хотя мне, как и всем остальным, наверное, хотелось просто банально упасть на койку и уснуть, да и рана стала простреливать в ритме пульса.
В общем, битый час мы всей группой старательно изображали из себя настоящих зомби, придерживая веки слабеющими пальцами. Комнаты были двухместные, но все уже распределялись не глядя. Я подошел к Ирине и просто поставил ее перед фактом, без особых церемоний:
— Я посплю в твоем номере, мне так спокойнее будит.
Она взглянула на меня мутноватыми от усталости глазами, отчего они казались двумя глубокими подводными пещерами.
— Хорошо, — пробормотала она и вдруг засуетилась, что-то разыскивая в своем рюкзаке.
Душевые кабины были отдельно, в южной части холла, и туда немедленно выстроилась очередь. Но, несмотря ни на что, это оказался настоящий рай. Вода была чуть теплая, попахивала трубами и химикатами, но она расслабляла и очищала. Я наплевал даже на рану, хоть это и опасно, но я попытался обернуть ее целлофановым пакетом. Плечо уже прихватилось снаружи.
Плохо помню все детали. Всем были розданы портативные сигнализации с датчиками движения, и как-то неожиданно холл опустел.
Я успел перекинуться парой фраз только с Йоргеном и Сибиллой, а рядом стоял Сенька и вовсю расхваливал местный сервис, обращаясь то ли к нам, то ли в пустоту.
Мои благороднейшие эсквайры разделили мое беспокойство по поводу навязчивого приглашения к губернатору вдвоем с Ириной.
— Да забей, не ходи, — махнул рукой Йорген.
— Надо быть в курсе, что тут творится, — ответил я. — Да и дело у меня кой-какое есть…
— Ты смотри, деловой, не перестарайся, — ухмыльнулся устало Йорген.
— Да уж постараюсь, — в тон ему ответил я.
Потом мы пошли с Ириной в выделенную нам комнату с номером «12». Комната была небольшой. Я запер дверь, проверил окна, проверил койки и столик, стоящий возле окна, между койками. Посмотрел вентиляцию, рукомойник и туалетную кабинку, все, на что хватило сил, — ничего подозрительного не бросилось в глаза.
Ирина тем временем переоделась, сложила комбез и постелила себе и мне настоящие простыни! Были какие-то синтепоновые одеяла, но я взял свое походное, шерстяное. Прилепив на дверь сигналку, я со словами «ну наконец-то» как подкошенный рухнул на постель и почти сразу уснул, успев только снять комбез и положить на стол автомат.
Ирина еще что-то говорила… гладила меня… задирала мне водолазку на спине и мазала ноющий синяк чем-то прохладным… потом ногу… но я уже проваливался в бесконечную сладостную пучину долгожданного сна…
— Цель полета на Марс? — требовательно спросил голос из темноты.
— Завоевание галактики…
— Что?!
— Стать добровольным членом общества Первой Колонии Марса, — ответил я, двигая желваками.
Комната была темной, и, кроме орехового бюро и старомодной настольной лампы, в ней почти ничего не было. За окном стоял поздний сырой осенний вечер.
Яркий конус света падал на столешницу, скрывая за собой в полутьме лицо вопрошающего.
Я сидел в неудобном скрипучем кресле, и что-то довольно чувствительно упиралось мне в задницу, как я ни ерзал. Наверное, это нарочно так сделали, чтобы посетитель нервничал, не мог сосредоточиться и выкладывал всю подноготную…
— Почему вы решили стать добровольным колонистом? Членам вашей семьи нужны социальные льготы? Или вы романтик?
Слова, доносящиеся с другой стороны луча лампы, были низкого тембра и почти без интонаций. Это тоже делалось специально, чтобы человек не вел беседу с неким персонажем, другим собеседником, а как бы разговаривал сам с собой, отвечая на возникающие в голове мысли.
— Скорее романтик: у меня нет семьи.
— Не женаты?
— Разведен.
— Понятно… — Возникла небольшая пауза, как передышка между раундами боксерского поединка. — Боюсь вас огорчить, но то, что вы увидите там, вряд ли вызовет у вас восторг. Марс не для романтиков, скорее для прагматиков или маньяков — там еще почти ничего нет, там каждый волен быть в том виде, который естественен для его натуры. Этакое зеркало, что ли. Типа Дикого Запада, только хуже, рафинированней… Там побеждает сила, а не идеи: людям там — не до идей, молодой человек.
Все-таки прокололся, выдал парочку персонифицирующих оценок! Обозначил свой возраст и отношение… да и интонации эти…
— Я согласен с вами. — Я сделал маневр уклонения и прикрылся левой. — Но на Земле у меня не осталось ничего такого, о чем я мог бы пожалеть, так что у меня особо нет вариантов…
— Надежда на изменение жизни — совсем не то что надежда на изменение мира вокруг. — Он мягко пытался теснить меня в угол, но я заметил этот ход. — На Земле вы еще сможете спрятаться, найти свою отдушину, свой микросоциум, а там вас переделают под обстановку, и прикрыться там нечем. Вы будете отсчитывать сол за солом унылого и кровавого календаря…
— В том-то и дело, — я совершил грубоватый, но мощный выпад, — мне не нужны эти микрополочки, я хочу жить в равномерном обществе, пусть оно даже и примитивно и жестоко…
— От макро к микро, — слабо парировал он, — но по результатам тестирования вы вряд ли протянете там больше полугода: новичкам обычно везет, но потом… Вы хотели бы стать гладиатором в Древнем Риме?
— Значит, так надо, — я поставил блок, — если бы у меня не было перспектив, то да, стал бы, хотя и не хотел. Рискнуть всем, когда терять больше нечего…
— Перспективы есть всегда, и терять всегда найдется что. Например, жизнь… Ну да что я вам тут объясняю… — Он попытался провести прямой в голову. — Еще полтора года назад я подписал бы ваши документы не глядя. — Он неожиданно отступил. — Достаточно было вашего заверенного у нотариуса заявления. Но сейчас, когда проект «Терра-3» заморожен, а я продолжаю сидеть здесь, на этом месте, я провожу тестирование очень тщательно и…
— Ой, — невольно вырвалось у меня: я посмотрел на свои ладони: они были размером с крупную сковородку! Да и кресло перестало скрипеть — оно разломилось на две половинки: я резко увеличивался в собственных габаритах, напоминая самому себе Алису в Стране чудес, с той лишь разницей, что не пил, не ел ничего подозрительного, да и веера чужого не подбирал… — Что это за хрень такая? — испуганно спросил я, заполняя пространство почти половины комнаты.
— А-а-а-а-а, — протянул он понимающе, — теперь я вижу — вы готовы: ваше макро готово стать микро. Вас переполнило энергией… В вас возникло кольцо уробороса.
Мне и вправду показалось, что сквозь меня проходит какое-то вертикальное мерцающее кольцо.
— Ладно, пойдемте.
И тут я увидел, как на фоне серого окна медленно поднимается огромный силуэт человека, с могучими широкими плечами, косматой гривой волос. Этот силуэт тоже устремляется к потолку плавным движением встающего с колен великана.
Настольная лампа начинает мерцать и наконец гаснет, неумолимо устремляясь куда-то вниз, в темноту, вместе со всем интерьером комнаты.
Словно по команде, мы синхронно вытягиваем вверх руки, и они, колоннообразные, с пучком труб-пальцев, упираются в обшитый стальными листами потолок, в котором виднеется проем квадратного люка, где проглядывают сквозь мерцающий бледно-сиреневый мягкий рефлекс облаков множество одиноких и равнодушных звезд. Их обвели карандашом и назвали богами, героями, мифическими зверями или просто символическими предметами, но повлияло ли это на них? Вряд ли…
— Конечно, повлияло, — словно в ответ говорит черный силуэт, сидящий на краю крыши вагона, рядом со мной.
Вагон мерно раскачивается, изредка постукивают эхом колеса на рельсовых стыках, и безвозвратно вдаль уносится в перспективу веретено ниточек рельсов, на которые наматываются провода линий электропередачи и одинокие фрагменты светящихся в темноте окон. Сматывается прошлое в бесконечную спираль, будто бы пряжа мойры.
— Все-таки ты меня нашел, — сказал я, как ни странно, не ощущая ни малейшего страха.
— Это неизбежно, — глухо ответил он, — наши пути пересекаются в одной плоскости, правда, только один раз в эту вечность. В другую все повторится, но немножко иначе…
— Зачем тебе понадобился трон? — спросил я с любопытством. — Зачем тебе нужна была эта эгида?
— Ты всерьез думаешь, что все это мне необходимо? — спросил он с легкой иронией. — Твой дядюшка любит наговорить про меня бог знает что.
— Да нет. — Я почувствовал, что веду себя не совсем тактично для первой встречи. — Просто он так волнуется за баланс…
— Мы все волнуемся за баланс, но волноваться за него глупо — он и есть закон.
Мне показалось, что на фоне его головы поблескивают две оранжевые искорки, словно летящие в дыму костра.
— Тебе просто пока не дано понять некоторых вещей, — продолжал он, — потому что ты пользуешься человеческими представлениями о разуме, о сознании и о материи. Человек склонен считать себя чем-то уникальным, неким итогом не суть важно чего — эволюции или божественного творения. И так, и так можно сказать, но понять — только растворившись. Убив что-то, необходимо умереть самому, для равновесия, — вот для этого есть я: я, который всегда умирает. Я, которого нет в этом мире. Я — течение энтропии. У меня все наоборот — из микро в макро. Чтобы была связь между донором и акцептором, между всей этой системой сообщающихся сосудов. Поэтому я — многолик, а они — нет. Они все разные, но отдельно.
— Я начинаю понимать… — сказал я, задумчиво глядя в убегающую ленту пейзажа.
Мне вдруг действительно показалось, что поезд стоит на месте, а по краям на невидимом транспортере проматывается пейзаж, создавая ощущение движения. Стало холодно — ветер пронизывал до самой кожи. Даже звезды, казалось, приблизились, стали крупнее и ярче.
— Мы что, все батарейки? — спросил я.
— Почему так банально? Зависит от желания. — Он легонько болтал ногами, напоминающими темные акварельные разводы. — Иерархии не существует. Змей может быть только в четырехмерном пространстве.
— Ладно, — кивнул я, — это понятно. Ты мне лучше скажи — что это за «Пантеон» такой?
— Забавы взрослых малышей, — как-то ехидно произнес он, — не бери в голову.
— Хорошо. — Я пытался закрепить доверительные позиции. — А кто же тогда убил Джованни?
— А ты еще не знаешь? — удивился он.
— Догадываюсь, — с умным видом протянул я. — Просто все как-то не до этого было…
— Да тут и догадываться нечего — все очень банально, даже неинтересно: у тебя есть все факты, их надо просто сопоставить. Ты был прав, когда решил, что это убийство — чистейшая импровизация, и, надо сказать, не очень удачная. Да и недавно была одна вещь, которая наталкивает на размышления.
— Значит, надо… — начал было я.
— Надо тебе валить отсюда, пока не поздно, — вдруг выкрикнул он и столкнул меня своей ручищей вниз, прямо с крыши, туда, в скручивающееся стальное веретено тускло поблескивающих рельсов…
— Я его видел, дядя, — пробормотал я, — он говорил со мной… он…
— Лежи-лежи: тебе нельзя сейчас разговаривать, тебе нужен отдых… главное — что ты жив остался…
Я проснулся от чьего-то пристального взгляда.
Открыл глаза, вскинул голову с подушки и потянулся за автоматом.
На меня смотрело лицо Ирины и улыбалось, она гладила меня по плечу.
Ирина сидела на моей кровати и смотрела на меня.
— Ну ты и храпишь, — сказала она с улыбкой, — я думала, это компрессор работает.
— Сколько сейчас времени, вернее, который час? — спросил я, нахмурившись.
— Почти два, — ответила Ирина, вставая с постели. Она была уже одета и приготовила немного эрзац-кофе и какие-то бутерброды.
— Ну я и сплю. — Я протер глаза руками.
— Тебе полезно, ты раненый, — сказала она, пододвинув ко мне стул и поставив на его сиденье еду перед самым моим носом.
— Я лучше встану, — сказал я, откидывая одеяло и усаживаясь на край койки. Заныл синяк на спине.
Мы позавтракали, и я изложил Ирине идею про нашу поездку к губернатору Персеполиса.
— В общем, ехать надо, а то фигня какая-то творится, — резюмировал я. — Я не думаю, что это коварная засада врагов, но внимательным надо быть предельно. Возьми с собой бластер — для красоты.
— Возьму, — сказала Ирина, — а платье у меня есть с собой…
— Не может быть! — удивился я. — Зачем тебе здесь платье?
— Оно нетяжелое, я взяла его с собой так, на память о Земле… не знаю зачем, а вот и пригодилось.
Я умылся и вышел в холл. Нога болела уже не так сильно, хотя наступать было неприятно.
Под потолком горели мертвенно-белые диодные лампы. Девушки-портье уже не было, а доблестная охрана сидела на стульях. Человек со шрамом дремал, а его напарник резался в игровую приставку.
На диване около душевых секций сидела Дронова и болтала с Аюми. Завидев меня, обе посмотрели в мою сторону.
— Доброе утро, пан Охотник, как спалось? — спросила Дронова с сальной улыбочкой на лице.
— Как мертвому, — ответил я спокойно.
Пани Аида относилась к разряду тех людей, которых ничем не проймешь: они буквально питаются любой информацией, особенно интимного свойства.
— А вам? — спросил я.
— Скучно, — ответила темпераментная пани, — никого не убили, и никто не напал.
— Надеюсь, ваши новые Охотники устроят вам настоящий триллер, — сухо сказал я.
— Боюсь, что как с вами — уже не будет, — то ли с сожалением, то ли с сарказмом сказала она.
Я спустился по лестнице в гараж, проверил дромадеров, почесал Чембу за ухом, на что он довольно тявкнул, и потрепал за гриву Ирининого альбиноса (интересно, как она его называет — ни разу не слышал).
Зачем-то постояв возле генераторного отсека и послушав мерное гудение двигателей, я вышел через маленькую дверь. Три ступеньки от нее спускались на пыльную улицу между гаражными аппарелями. Ночной город ожил после дня: прямо передо мной катились телеги, шли по делам или прогуливались люди. Изредка проезжали зарядившиеся солнечной энергией дня трициклы с пестрыми тентами. Напротив «Гладиатора» стояло несколько некрашеных лавочек, сложенных из грубо обработанного песчаника. Одна оружейная, другая — продовольственная, а перед ней было что-то вроде летнего кафе: стояло несколько столиков, укрытых блестящим противосолнечным навесом. За одним столиком сидела компания каких-то чумазых личностей и что-то шумно выпивала.
Я закурил, глядя на пятнышки огоньков и освещенных окон.
Когда поднялся в номер, прямо обомлел: Ирина уже успела переодеться.
Она была в коротком, изумрудного цвета платье с открытыми плечами. Я никогда ее не видел такой! Аккуратная, тонкая и стройная фигура, точеные плечи и красивая шея и русые волосы в каре… И огромные серые глаза с золотыми искорками…
— Ох… — только и смог сказать я — так мне сдавило внезапно легкие.
— Так нормально будет, как ты думаешь? — спросила она.
Было видно, что она слегка нервничает.
— Я тебе так скажу, — ответил я, еле переведя дух. — Если разместить твое фото в Сети, то на Марсе никогда не будут устраивать конкурсов красоты, понимая всю бесполезность этих мероприятий!
— Дэн, ну я серьезно. — Она поправила на платье какую-то одной ей видную складку.
— А ты думаешь, это юмор? — Я, не отрываясь, смотрел на нее.
— Ладно, будем считать, что самый главный марсианский эстет оценил, — улыбнулась она.
— Только теперь я буду к тебе всегда приставать, — сказал я чистую правду.
— Ты не сделаешь этого, — как-то неуверенно и с легким протестом сказала она.
— Вот увидишь, — угрожающе кивнул я.
В дверь настойчиво постучали.
— Открыто! — Я развернулся к двери, инстинктивно заслонив собой Ирину.
В дверном проеме показался второй охранник с коммуникатором в руке.
— За вами транспорт пришел. — Он говорил, делая странные ударения в словах.
— Сейчас идем, — кивнул я.
— У вас есть время, мне сказали. — И он исчез за дверью.
Я вновь залюбовался Ириной, глядя на ее полуобнаженные плечи (платье было слегка декольтировано). И тут я заметил, что на шее у нее висит что-то вроде кулона. На тонкой цепочке покачивалась небольшая S-образная змейка из белого металла. Змейка была изображена с раскрытой пастью и имела посредине небольшую поперечную выемку. Странно, но, когда я обыскивал Ирины вещи (о чем вспоминал с внутренним содроганием) там, на заводе, я не увидел этой безделушки. Черт! А ведь мне кажется, что я знаю, что это такое: это напоминало часть разъединенного надвое символа змея Уробороса. В довольно-таки редкой вариации: когда два змея (в отличие от обычного кольца), переплетаясь восьмеркой, кусают друг друга за хвост. Он считался символом бесконечного возрождения, вечной цепи диалектического движения и единства. Ну почему в жизни все так нелепо? Я догадывался конечно же о том, что у Ирины должно быть нечто подобное, вернее, именно это…
— Ух ты, какой у тебя красивый талисман! — Я искренне восхитился. — А что это за штука?
Ирина немного смутилась и инстинктивно закрыла кулон ладонью.
— Это, — она замялась ненадолго, — муж подарил, давно еще… мне нравится…
— Это и вправду красивая штука, — подтвердил я, — только кажется, что она не целиковая, судя по ложбинке в центре.
— Ну не знаю, — отмахнулась Ирина, — мне она нравится такой. Он сказал, чтобы я ее везде на Марсе с собой носила: он верил в талисманы.
— Странно, что он, такой серьезный мужчина… — пробормотал я, роясь в своих вещах.
Прямо поверх термобелья я натянул брезентовые черные штаны с накладными карманами, надел бронежилет, наплечную кобуру со своим ПМ и еле втиснулся в потертую кожаную куртку.
— Это, конечно, не комильфо, но… — оправдывался я, приглаживая волосы перед зеркалом.
— Тебе так хорошо, — утешила Ирина.
Она прицепила к своей бежевой кобуре с бластером длинный ремешок и повесила на плечо: получилась милая такая дамская сумочка в стиле хай-тек.
Я вышел опять в холл, постучался к Азизу с полковником и к Йоргену с Сибиллой.
Полковник открыл дверь, прижимая к груди веер из игральных карт. Из номера отчетливо пахнуло анашой, и сверкнули белки Азиза, обрамленные мохнатыми косичками. Йорген и Сибилла открыли не сразу.
— Так, — сказал я, когда все собрались в холле, — нас с Ириной позвали к губернатору на чай. Я хочу выяснить причину столь повышенного внимания к нашим персонам.
Я старался говорить тихо, чтобы не слышали охранники, а Дронова, не стесняясь, вытянула шею и напряженно прислушивалась.
— Вам я поручаю следить за всем в оба, — продолжил я, еще снизив голос, — контактов минимум, если будут предлагать пройтись по городу — только по ближайшим окрестностям и только с местной охраной. Никого не слушайте и сами следите, чтобы в группе много не болтали про нашу дорогу, про убийство и вообще, ну понимаете… И всем держаться вместе — пока мы еще группа, все вопросы будем завтра решать.
Все согласно закивали.
— И все же, Страний, надо вмэсте иты нам… — начал Азиз в своей неторопливой манере, словно подбирая слова.
— Азиз, ты не понимаешь, что это для вашей личной безопасности? Ты же неглупый парень! — Я посмотрел на него в упор.
— Да все я понимаю, — как-то обиженно сказал растаман.
— Одно дело тусовка, а другое дело — двойной риск расстаться с жизнью. — Я вздохнул. — Ладно, мы пойдем.
Проинструктировав в сходном порядке разбуженного мною охранника со шрамом (его звали Бэн), мы с Ириной спустились в гараж и вышли на улицу.
Возле гаражных аппарелей стоял давешний красный БМП-кабриолет.
Водитель, на голове которого красовался танкистский кожаный шлем, увидев нас, вылез со своего места, и не успел я сказать, что и сам могу, обогнул нос вездехода и раскрыл перед нами изломанную ребром жесткости дверцу с правой стороны.
— Спасибо, — вежливо сказала Ирина.
Водитель не произнес ни слова — может, он немой?
Мы забрались на потертые кожаные сиденья, а водитель завел двигатель и, громко просигналив уже знакомым мне трубным ревом, стал разворачивать машину в сторону центра.
Без шлема и кислородной маски я чувствовал себя немного неуютно, будто забыл что-то важное. Теплый ветер, нагретый стенами кратера за день, дул вдоль улицы, принося новые запахи города. Мы с Ириной, как и подобает заправским туристам, озирались по сторонам, жадно впитывая в себя эту незнакомую атмосферу: людей, неуклюжие и разномастные дома, бурление жизни возле питейных и развлекательных заведений, суету торговцев, праздность гуляк, сосредоточенность патрулей, гавканье разношерстных домашних церберов и многое другое. Изредка на стенах попадались грубо напечатанные плакаты с надписями типа «Выкинул мусор на улицу? Плюнь себе в тарелку!», «Ищешь девайсы в пустыне? Пойди на завод и сделай их сам!», «Станем Пятым Городом!» и тому подобная агитация.
По мере приближения к центру мы увидели перемены пейзажа: стали появляться некие подобия парков — огороженных территорий возле домов, где росли разнообразные растения, от кактусов до каких-то раскидистых деревьев с облезлыми стволами. Дома становились более аккуратными и многоэтажными, а людей на улицах было уже поменьше.
В какой-то момент вездеход повернул влево и остановился возле пятиэтажного здания, облицованного светлой плиткой. Над небольшим крыльцом была аккуратная вывеска, немного напоминающая транспарант: «Городское управление Общественного собрания Персеполиса. Свободные колонии Марса».
Здание стояло в центре четырехугольной площади, а возле его фасада росли маленькие хвойные деревца.
«Город сильно изменился», — в сотый раз подумал я.
БМП подкатила, мерно покачиваясь, к крыльцу и остановилась. Водитель продолжал молчать. Я уж было кивнул Ирине, сидящей с краю, чтоб она открывала дверцу, как один из охранников, стоящих возле крыльца, подскочил к машине и галантно распахнул перед Ириной дверцу. Ирина вновь сказала «спасибо», а тот подал ей руку, помогая вылезти из вездехода.
Меня все это забавляло, особенно учитывая то, что я видел здесь раньше и что мы видели при въезде. Это напоминало провинциальный театр, где решили поставить «Гамлета».
— Следуйте за мной, — сказал охранник не без пафоса, — я отведу вас к господину губернатору.
И мы последовали.
Войдя в уютный холл с ресепшеном, мы подошли к дверям лифта, отделанным пластиковыми панелями под дерево. Охранник пропустил нас в кабину и нажал какую-то кнопку на панели.
Плавно качнувшись, лифт поехал вниз. «Странно, что не вверх, — нас везут в казематы!» — подумал я с сарказмом. И чего этому губернатору от нас нужно?
Лифт остановился, и вежливый (а может, предусмотрительный) охранник пропустил нас вперед.
Мы оказались в просторном помещении, где стоял стол с настольной лампой и сидели четверо человек из гвардии Брауна.
Один из них похлопал меня по карманам и осмотрел мой ПМ, извлеченный из кобуры, при этом постоянно извиняясь. Иру попросили показать бластер, кажется, больше из любопытства. Затем мы вошли в какой-то ярко освещенный коридор. В конце него оказалась железная дверь, как в бункере, и двое часовых. Дверь открыли.
— Дальше идите прямо, — сказал охранник, — удачной ночи.
Мы переглянулись и вошли в какое-то маленькое помещение, где царил полумрак, увешанное панорамными фотографиями Персеполиса. Напротив была еще одна дверь, пластиковая. Из-за нее доносилась приглушенная музыка и голоса.
Я взял Ирину под руку и сперва подумал постучаться, но затем потянул за ручку.
Дверь открылась, и на нас брызнул яркий свет. Комната была стилизована под уютную квартиру: по стенам располагались псевдоокна, прикрытые занавесками, в центре стоял роскошный диван, а в углу компьютер с большущим монитором. На полу был постелен ковер с затейливым орнаментом. Возле дивана стояли пятеро человек в строгих костюмах (такое на Марсе увидишь редко), с бокалами в руках, и мирно беседовали.
Двоих я узнал: это были Гастон и Кэр Браун, двух других, стоящих вполоборота, я видел впервые. Гастон кивнул на нас человеку в синем костюме, который стоял спиной.
Сухопарый и подвижный резко развернулся, и…
— Странный! Амиго мио! — услышал я до боли знакомый голос!
Это был Диего! Диего Хлопотун! Вертлявый официант-наркоша из бара «Лунная Дорога», правая рука Жирного Тэдди!
Но теперь он выглядел по-другому: ухоженный, слегка располневший, гладко выбритый, со щегольскими черными усиками и парочкой золотых зубов. Правда, легкий безумный блеск в глазах остался.
— Диего! — Я развел руками в немом удивлении. — Тысячу солов не видал тебя! Как ты сюда попал?!
— Вот так вот, — улыбнулся он, — бывает.
Говорил он уже почти без акцента.
— Я вижу, что вы знакомы с господином губернатором, — сказал подошедший к нам Кэр Браун и щелкнул пальцами.
Появилась миловидная девушка в коротком платье и с подносом, на котором стояли бокалы с жидкостью рубинового цвета. Она подошла к нам.
— Возьмите бокалы, друзья, — рекомендовал Диего, — лучшее кизиловое вино из моих парников. Да, Странный, представь меня своей даме.
— Диего, миллион глюков мне в корму, — выдавил я из себя. — Ты — губернатор Персеполиса?!!
— Да, Странный, — он кивнул, — когда мы с тобой познакомились, я был обыкновенным официантом, но время летит, все меняется, и граждане свободного Персеполиса избрали меня своим губернатором, — ты заметил, надеюсь, что в городе многое изменилось?
— Да и ты, Диего, тоже, — улыбнулся я, внимательно вглядываясь в лицо человека, который смог меня удивить. — Это Ирина, гид нашей группы.
— Очень приятно. — Диего взял Ирину за руку и поцеловал. — Вы — очаровательная девушка!
— Спасибо, мне тоже очень приятно, — сказала Ирина с легкой улыбкой. — Дэн мне про вас рассказывал.
— Буду надеяться, что только хорошее, — улыбнулся Диего, галантно поклонившись. — Пойдем, я представлю тебя «отцам» города.
Продолжая приходить в себя, я направился за ним к дивану, где стояли остальные.
Несмотря на этот сюрприз, мои рефлексы бойца-параноика были напряженнее, чем в момент смертельного балета шагающих танков: если ты знаешь, где враг, то все в порядке, а вот если нет…
— Вот это и есть те самые люди, помните? В новостях? — громко сказал Диего. — Со Странным, — он слегка замялся, — с ним мы раньше работали… Вот, Дэн, это экономический управляющий. Директор развития… Ригли Скотт… да… Мы все… а он… А вот этот джентльмен занимается у нас паблик рилейшнз… Дарби, да… Специалист из метрополии… Госпожа гид… Та самая девушка… да… очаровательна… у нее такое волевое лицо…
Меня ощупывали глазами, словно охрана при входе, внимательные лица, в которых читалось некое самодовольство и превосходство. Лица с криминальными ужимками в мимике — холодные и нагловатые.
Тут я почувствовал, что пальцы Диего, словно клешни краба, схватили меня за локоть…
— Отойдем, Странный, нам надо обсудить туристический бизнес, — услышал я приторный голос Диего… — Да, кстати, амиго мио, там, в той комнате у нас есть макет города, в масштабе один к семидесяти двум…
— Госпожа гид, — бархатным голосом спросил Гастон, — а вы знаете историю нашего города? Вам рассказывали?
— Да, — как-то растерянно произнесла Ирина, озираясь на меня, — а что у вас происходило последнее время?
Она посмотрела мне в глаза с некой мольбой, но я понимал, что без разговора с Диего нам отсюда не уйти.
— Я на пять минут, дорогая, — сказал я как можно более непринужденно, — мы по туризму поговорим, это в наших интересах…
— Хорошо, — грустно ответила она, увлекаемая помощником господина губернатора.
Мы с Диего чинно и благородно вошли в соседнюю комнату, которая имела в центре кровать с кружевным покрывалом, и от этого стало еще более неприятно, да и кружева здесь были к месту — примерно как галстук на анатомическом скелете. В центре задней стены стоял искусственный камин, в котором змеилось голографическое пламя. А возле искусственного окна, подсвеченного нежно-голубым сиянием, действительно стоял макет кратера Персеполис с городскими постройками и коммуникациями.
— Господин губернатор, — сказал я с нажимом, перехватывая руку Диего за предплечье, — может, вы-то мне объясните, что это за цирк?
Диего шарахнулся в сторону, ловко вывернувшись из моего захвата, чему немало способствовала дорогая парчовая ткань его синего костюма. Он метнулся к вентиляции. Сковырнув длинным желтым ногтем защелку, он заглянул в трубу. Затем встал на четвереньки и, принюхиваясь, как цербер, полез под кровать.
— Диего-амиго, — произнес я задумчиво, — эк тебя жизнь-то побросала.
— Уж не больше, чем Странного, чих, — чихнул под кроватью губернатор Персеполиса.
Он вылез из-под кровати с пачкой презервативов в правой руке. Глаза его бешено вращались.
— Диего, — с укоризной произнес я, — во-первых, я с любимой женщиной, а во-вторых, она ревнивая.
Он смерил меня своим безумным взглядом.
— Диего узнает Странного, — скрипнув зубами, сказал он, пошевелив желваками. — Какой из меня губернатор!
Теперь интонации были знакомыми.
— Ты любишь эту девушку? — Вопрос был задан по-деловому.
— Да, — ответил я так же.
— Тогда так, Странный, — сказал Диего, облизывая губы. — За камином есть дверь вниз, глубоко… Вы с девушкой идете в комнату, когда все напьются, идете вроде для секса…
Он подбежал к камину и потянул за стоящую на его полке пепельницу. Панель камина отъехала в сторону. За ней виднелась аккуратная дверка около метра с половиной в высоту.
— И — туда, — вновь сверкнул глазами губернатор, дергая за ручку, — она открыта. Там лестница и люди. Люди внизу. У них электрический автомобиль, они знают, куда ехать. Понял?
Он посмотрел на меня, как папа, который хотел, чтобы его ребенок стал физиком-ядерщиком: с надеждой и мольбой.
— Шикарный план, — одобрил я с плохо скрываемой иронией. — Амиго мио, а на кой хрен такие сложности? Может, поверху пройти, к отелю? Или меня в лотерейном розыгрыше выбрали президентом Марса? Я готов! Во-первых…
— Странный, не надо «ля-ля», смешной юмор. — Он смотрел на меня уже с легким оттенком раздражения. — Делай, как тебе Диего сказал.
Я вытянул из пачки сигарету и прикурил.
— Диего, — сказал я как можно более проникновенно, — ты хороший парень — так мне показалось. Но я — парень глупый: назови мне хотя бы три причины, по которым я должен делать так, как сказал ты? Пойми, мне все интересно, я любопытен по натуре.
Диего тяжело вздохнул и опустился на кровать, продолжая держать в ладони пачку презервативов.
— Так я и знал… — хмуро выдавил он, глядя в пол.
— Тебе повезло, — флегматично сказал я. — Ты хотя бы знал… а вот я…
— Странный, — он вскинул лицо вверх, на меня, — мы про тебя кой-чего раскопали… Ты должен думать…
— Так это я, значит, грохнул марсианского бога, пока тот был маленьким?! — Я стал злиться.
— Странный, — он молитвенно прижал руки к груди, — ты поможешь Диего?
— Господин губернатор, выражайтесь понятнее, — процедил я сквозь зубы.
— Знаешь, как Диего любит Жирного Тэдди? — вдруг спросил он.
— Догадываюсь, — обронил я.
— Вот! — Диего со значением поднял свой указательный палец вверх. — Вот поэтому ты мне друг!
Я терпеливо молчал.
— Пока ты не был здесь, — продолжил он, тоже закуривая, — Тэдд очень поднялся… Диего знал, что Странный не сможет его пришвартовать…
— Диего, — не выдержал я, — губернаторы так не выражаются…
— Эй! Не суть. — Диего с досады плюнул… — Ну вот, — продолжил он без особого энтузиазма. — Тэдд брал в городе все больше и больше под себя… Он сотрудничает теперь с кланом Большой Реки…
— Ну реальный солидол, — сказал я насмешливо.
— Ну вот, — продолжал Диего, — кланы Персеполиса скопили так много богатства, что решили идти вперед…
— Благо не назад, — ехидно вставил я, но он, казалось, не слышал.
— Персеполис маленький — все знают про всех, но… — Он говорил словно в нос.
— Что «но»? — Я насторожился.
— Паладины сильно обнаглели, да и, само собой…
— Диего! — Я пытался сдвинуть его с мертвой точки…
— Жирный Тэд объединил воротил всего города в общий картель. Меня продвинул в губернаторы, чтобы самому не светиться. Он выступил с предложением вступления Персеполиса в Совет Четырех Городов: бизнес нужно увеличивать. Надо много торговать. С паладинами дела вести трудно: очень они дикие — могут кинуть и наехать. Да и жадные очень.
Диего говорил горячо и увлеченно.
— И вот они решили на своем совете, что надо поднять город на некий уровень жизни, по крайней мере сделать вид, что так и есть, — иначе Четыре Города и говорить с тобой не станут. Видел, как в Лихоторо живут?
Я кивнул, выпустив дым из ноздрей, и очень внимательно слушал Диего.
— Вот. — Диего тоже кивнул и облизал пересохшие губы. — Этот бизнес с тотализатором стал популярным, и оружие в цене подросло, хоть и не сильно, и привозят его теперь больше, и выбор…
— Ну а про нашу скромную роль в марсианской интеграции теневых рынков что скажешь? — Я прищурясь глядел на него.
Диего поднял на меня глаза и так же внимательно попытался меня разглядеть сквозь сигаретный дым.
— Я не знаю, Странный, в какие ты игры играешь, — сказал он медленно. — Диего хочет верить, что мы с тобой не окажемся по разные стороны.
— Я, в отличие от вашего Жирного Тэдди, не игрок, — сказал я холодно, — скорее участник. А если ты против него, то мы с тобой всегда на одной стороне, Диего! Выкладывай: зачем нам все эти тайны «марсианского двора»? Почему к нам такое внимание?
— Да ваш бой возле Башни был самой обсуждаемой новостью почти сутки. — Диего сверкнул взглядом.
— Тэдди небось и это снимал? — поинтересовался я.
— Наверняка, — согласился Диего, мрачно глядя в пол. — Там несколько дней воевали…
— Это на меня так ставки возросли, что вы устроили нам такую встречу? — ядовито осведомился я.
— Я, между прочим, тоже хотел тебя увидеть живым, — укоризненно сказал губернатор.
— Диего, а если без лирики? — спросил я. — Понимаю твои дружеские чувства, но знать хочу как можно больше.
— С нами связались из Совета, — сказал он, — сказали, что в курсе ваших проблем и чтобы мы обеспечили вам охрану и любую поддержку. А еще…
Он опять внимательно посмотрел на меня.
— А еще? — повторил я.
— Еще — по возможности изолировать тебя и гида от группы, — сказал он. — Совет выслал к нам своих представителей, но они прибудут только через четыре дня. Они намекнули, что вы в опасности и такого, как у Башни, с вами не должно уже произойти. Они вообще сказали, что мы отвечаем за вас… От этого зависит — примут Персеполис в Совет или нет. Слишком многое поставлено на кон, интересы многих людей здесь переплетаются, Понимаешь, почему я тебя прошу… Я тебе честно все рассказал, как есть…
— Понимаю, господин губернатор, — сказал я, пытаясь сделать вид, что моя отвалившаяся челюсть — это не от удивления, а от недостатка кислорода.
— Перестань называть меня «господин губернатор», — попросил Диего, неуклюже запихивая презервативы во внутренний карман своего дорогого пиджака.
Я ожидал, конечно, чего-то подобного, но не до такой же степени! Совет Четырех проникся к нашей группе странной любовью. Мне не нравилось, что меня полюбили совершенно посторонние, незнакомые люди. Меня это настораживало. Диего же находился между молотом и наковальней (кажется, так говорили в древности?), он был пешкой, которой довелось стать ферзем лишь по прихоти игрока, и таким ферзем могли пожертвовать в любой момент, если на то возникла бы необходимость. Даже невзирая на его огромные связи… Да… проторчать три дня в подземных апартаментах отцов города мне не улыбалось, да и не верил я в искренность Совета — вновь чья-то рука тянется ко мне, чтобы передвинуть на следующую клетку, как обычную пешку.
Я решил попробовать сыграть в поддавки.
— Хорошо, — сказал я, — скажи, Диего, ты мне можешь доверять? Хоть немного?
— Я мало тебя знаю, конечно, — ответил тот, — но вижу — ты человек честный, да только не в этом дело, Странный: ты приехал, уехал, а я тут живу…
— Стоп. — Я поднял вверх руку. — Я тебе расскажу, что нужно мне, и мы решим, как нам с тобой и твои, и мои интересы соблюсти. Гут?
— Странный, я тебя умоляю, они меня…
— Все обсудим, — сказал я примиряюще и, как мне казалось, убедительно. — Мне если и приходится в игры играть, — продолжал я, — так это только во мною же и навязанные игры… Так вот… Подробно тебя грузить не буду, но по сути в нашей группе есть разведчик. Чего он там мутит — понятия не имею, но, кажется, это связано с Землей каким-то боком: мы же к Олимпу едем, вот там что-то важное есть для каких-то шпионов. Я с этим вязаться не собираюсь, это верная смерть — ты тоже меня пойми. Да и девушку в это не собираюсь втравливать. Совет хочет, чтобы мы были изолированы от группы? И я хочу. Перед Персеполисом я сообщил всем в группе, что «кси-516» расформируется в городе и возьмет себе других Охотников. Я надеюсь, у вас с надежными людьми нет проблем?
Диего кивнул — теперь он слушал очень внимательно.
— Так вот, — продолжил я, — группу разбиваем на несколько частей, и предполагаемый «крот» просто не посмеет увязаться за нами, так как этим себя обнаружит. Так что все твои варианты хитрого бегства через тайный ход просто не нужны уже, по сути. Согласен?
— Хорошо говоришь, амиго, — замялся Хлопотун. — Но допустим.
— Совету нужно нас обезопасить? — Я поднял вверх палец. — Так вот это и произойдет: в городе враг вряд ли будет действовать. У вас охрана и все прочее, так что действия ваши Совет по-любому одобрит. Верно?
— Ох… — Диего тяжело вздохнул. — Ну я не знаю…
— Зато я догадываюсь, — ответил я. — Совет не сообщил вам подробностей? Он велел просто обезопасить меня и гида? Ирина — моя женщина, и со мной она в полной безопасности. А лично мне нужно всего две вещи: добраться до Лихоторо-Сити и связаться там с Советом напрямую, а здесь я хочу встретиться с Жирным Тэдди и купить у него кой-какую информацию. Все! Ваши интересы будут соблюдены, и мои тоже. Как ты думаешь? Нормально?
Диего задумчиво продолжал разглядывать меня, что-то прикидывая в уме. Я напряженно ждал его ответа, понимая, что в любом случае мне придется действовать именно так, а не иначе. Я старался ничем не выдать своего волнения: все же несколько подземных этажей, куча охраны с автоматами и мы с Ириной.
— Ладно, — сказал наконец Диего. — Делай как знаешь, но учти: если ты подставишь меня, то я уже не смогу тебя защищать, и все эти ребята, — он кивнул в сторону закрытой двери, — они тебя из-под земли достанут. Пробудешь в городе до прибытия ребят из Совета. Они тебя и сопроводят в Лихоторо, так они сказали.
— Насчет этого не беспокойся, — кивнул я.
— Странный, пойми — я не хочу проблем.
— Диего, — я сделал серьезное лицо, — у меня за последнюю неделю проблем было больше, чем за всю мою грешную жизнь. Так что сам подумай — хочу ли проблем я?
— Главное, Странный, не ошибиться в нужный момент, — сказал мне губернатор с некоторым оттенком назидательности. — С Тэдди я поговорю о тебе, но постарайся быть с ним очень лояльным… не как в прошлый раз, хоть я и понимаю…
— Диего, — я постарался изобразить на лице добродушную улыбку, — я все понимаю, я за это время сильно изменился…
— Что-то мне так не кажется, — проворчал он, — ну да ладно… Об одном только попрошу: если хочешь обратно в отель, езжай под землей на всякий случай. У нас целая система тоннелей под городом. Рыли под видом инженерных коммуникаций, даже рабочих приглашали не местных. Прошу тебя…
— Хорошо, — сказал я, — только без фокусов, Диего-амиго. Ты единственный, кому я доверяю здесь. А устроить кровавую баню мне — сам знаешь, я и с пистолетом справлюсь…
— Перестань. — Диего поморщился. — Остынь уже, Охотник Странный, никто не хочет тебе зла.
— Твои слова — да богу в уши, — усмехнулся я.
— Завтра, — продолжил он, — я тебе дам знать про Тэдди, но постарайся…
— Я обещаю быть зайчиком, — я криво ухмыльнулся, — просто куплю за девайсы то, чего хотел, и все.
— Хорошо, Странный, — сказал Диего, — надеюсь, что так и будет. Ник в Сети у тебя прежний?
— Да, — кивнул я, — дай знать заранее, туристы завтра хотели город посмотреть — я обещал, с вашей охраной…
— Их сегодня уже сводят по злачным местам, но не переживай — все под контролем…
— Эх, Диего, — я сделал хмурый вид, — тоже меня не подведи…
— Оба, Странный, оба. — Он протянул мне руку и как-то робко улыбнулся, как тогда, в переулке.
И вновь мне показалось, что человек этот не безнадежен, но, видя, как развился город, и понимая, что это было сделано совсем не честным трудом или торговлей…
— Пойдем к остальным, — сказал я, — мне выпить хочется.
— Давай выпьем, амиго, — кивнул губернатор, в глазах которого сверкнуло простое человеческое желание праздника.
Мы вышли в зал, обмениваясь фразами типа «конечно, необходимо создавать фонды», «подземные минеральные воды», «я поговорю с людьми» и т. д.
«Отцы» пытались развлекать Ирину какими-то дурацкими видеороликами и ветхими музыкальными записями, среди которых я с удивлением обнаружил старинную группу «Queen».
Мой любимый гид был настолько прекрасен, что я невольно вновь залюбовался ее фигурой, пластикой, вообще… Она…
Ирина поймала мой взгляд: в глазах ее читалась мольба о помощи. Краем уха, пока мы с Диего опять взяли бокалы с его кизиловым вином, я уловил, что изрядно подвыпивший Дарби, специалист из метрополии и представитель по связям с общественностью, пытается рассказать Ирине о неких глубоких свойствах куннилингуса в частности и половых актов вообще.
Я немедленно обнял Иру за талию и сказал, что после деловых бесед хочется хорошей музыки и танцев. Из незаметной двери в углу появились девушки (которые прислуживали перед этим с подносами), одетые в короткие платья, свет притушили, и зазвучала медленная музыка.
На столик у дивана поставили батальон стаканов со спиртом и с вином. Все это было укомплектовано стройным каре из сэндвичей с птичьим и свиным мясом. Была даже и зелень.
Ирина почти не притронулась к еде, а я не упускал возможности попробовать вкусного.
— Слушай, — прошептала Ирина мне в самое ухо, — я тут без тебя еле выдержала: они какие-то ненормальные — постоянно говорят о сексе, и вообще… Что там у вас с этим губернатором было?
— Все в порядке. В отель поедем на метро, — так же шепотом ответил я, — расскажу все потом. Надо удрать туда.
Я кивнул ей на дверь в комнату с камином.
— Я поняла, — сказала Ирина.
В очередной раз я восхитился Ириной — она не задавала лишних вопросов, понимая всю ситуацию, умело подыгрывала мне. Я ощутил острый приступ счастья, который прервался, когда моя нога задела край стола и рана напомнила о себе сильнее обычного.
Под потолком тускло мерцали разноцветные лампочки, и висящий голопроектор транслировал на диван некое подобие костра, которое одновременно было эквалайзером звучащей музыки: пламя двигалось в такт частотным колебаниям звука.
Слышался женский смех и глухое мужское сопение вперемешку с тихим бормотанием.
Наш танец изредка прерывали «отцы», которые желали сдвинуть с нами бокалы, глядя мне в глаза холодно, отрешенно, будто я был неким свадебным генералом, которого пригласить на вечеринку было просто необходимо.
Мы с Ирой сошлись во мнении, что весь этот серпентарий, при всех его плюсах, навевал смертную тоску и отвращение.
Я еще раз огляделся: лица руководителей Персеполиса раскраснелись, и в их глазах мелькали какие-то первобытные искорки людей, долго рвавшихся к большой кормушке, и вот их рты уже впиваются в жратву. Это взгляд, затуманенный поглощением и насыщением. Жадный огонек в зрачке зверя, который прыгает на добычу… хотя нет. Свиньи, которая роняет рыло в корыто. Разве что рыжий и кучерявый Дарби, с противной улыбочкой, частенько отвлекался на нас с Ирой, делая вид, что просто крутит головой, кого-то выискивая. Он из метрополии? Неужели с Земли?!
Меня отвлек общий восторг и хлопки. Раздавались фразы типа: «Классно тогда посидели!», «Я выиграл все конкурсы!», «Да хорош брехать». На плазменном мониторе завели видеоролик из разряда корпоративных. В большом бассейне проходили какие-то конкурсы. Люди с висящими животами и золотыми цепочками пили спиртное на скорость, плевали на дальность, а симпатичные длинноногие девушки в купальниках слизывали у них с волосатых пупков какие-то сливочно-молочные изделия.
Меня слегка протрясло: все присутствующие визжали и гикали, узнавая себя, а кто-то даже, не стесняясь, в полутемном углу налаживал свою даму у окошка грубыми и ритмичными движениями.
Ирина смотрела вокруг широко открытыми глазами — не то в ужасе, не то в изумлении.
— Ваша дама хочет получить настоящее удовольствие? — нежно проворковала симпатичная девушка лет восемнадцати с виду.
— Ей и меня хватает, — ответил я с улыбкой, — спасибо.
Хвала богам, я почувствовал на руке знакомое пожатие клешни Диего.
— Пора, — прошептал он мне в самое ухо, — завтра свяжемся.
— Сейчас, — сказал я.
Взяв из кармана таблетку, нейтрализующую алкоголь, я подошел к столу и запил ее кизиловым вином.
— Все в порядке, вас ждут, — прошептал Диего.
Я нежно обнял Ирину за талию и с удовольствием приник к ее губам. Мы целовались всю дорогу к заветной комнате, и я весь дрожал, понимая, что это вовсе не маскировка, а именно то, чего мне бы так хотелось… Она тоже отвечала мне совсем не номинально, с чувством… У меня даже на секунду возникло желание так и остаться в этой комнате с кроватью… Но, видно, таблетка подействовала, и я начал думать про эвакуацию.
Я подошел к камину и надавил на пепельницу, стоящую на его полке. Ничего не произошло. Я попробовал еще раз — то же самое.
Я начал шатать и болтать пепельницу в разных направлениях. Вдруг что-то щелкнуло, и камин отъехал в сторону, обнажая стальную дверь.
— Билеты в метро оплачены нашими щедрыми хозяевами, — сказал я с улыбкой.
Ира смотрела широко раскрыв глаза и казалась мне идеалом, эталоном красоты. Ее взгляд, фигура, стройные ноги с точеными коленками… я был близок к помешательству.
Встряхнув головой, я с некоторым пафосом достал из наплечной кобуры пистолет и подергал ручку двери.
Дверь тихо зашипела и стала отворяться.
— Пойдем? — Я взял Иру за локоть.
Она нервно перевесила кобуру, затем хрустнула застежка-«липучка», и Ирина вынула бластер.
— Пойдем, — ответила она тихо, как обычно.
Мы вышли на лестницу из железных прутьев, которая уходила вниз, теснясь в шахте срезанных пород кратера, освещенных тусклыми зарешеченными лампами. Стояла тишина.
Стараясь не шуметь, мы аккуратно спускались вниз, но некоторые плохо приваренные куски арматуры противно скрипели и лязгали по направляющим. Ира сжимала мой локоть, а другой рукой рукоять бластера, дуло которого беспомощно болталось кверху. Я внимательно вглядывался между решетками, пытался рассмотреть в этом призрачном освещении, что нас ждет внизу.
Наши шаги отдавались звонким эхом в шахте лестничного проема, и откуда-то снизу был слышен рокот генератора.
Мы шли в никуда, и я старался не думать о доверии, ситуациях и прочих нелинейных факторах.
Жестами я останавливал Ирину, сам чуть продвигался вперед, припадая к площадкам лестничных пролетов коленями и всматриваясь вниз.
Там был полумрак — и, казалось, никого… Ярусе на четвертом я попросил Ирину задержаться в плохо освещенном углу. Стискивая зубы от боли в ноге, почти прополз вниз.
Лестница упиралась в площадку из камня, за которой был широкий проем. Сбоку в скалу была врезана дверь с табличкой «Генератор № 21 Т-5» и снизу подпись маркером от руки: «Ключ на КПП».
Я услышал голоса: люди вели негромкую беседу, которая отдавалась в сводах пещеры, но слов было не разобрать.
Я подкрался к проему, затем выскочил вперед, направляя ствол ПМ в разные стороны.
Это была пещера, судя по всему, естественного происхождения. Только пол был выровнен. В центре тускло освещенного помещения стоял электромобиль, сделанный из погрузчика, и курили двое часовых из гвардии Кэра Брауна с черными повязками на рукавах.
Они вскинули свои карабины, завидев меня, но затем один из них задал вопрос:
— Кто вас пустил?
Мы целились друг в друга, хоть меня и прикрывала немного лестница.
— Диего Хлопотун, — ответил я.
— Как вас зовут? — спросил охранник, пока второй вынул из разгрузки осколочную гранату.
— Охотник Странный, — ответил я. — Со мной гид.
— Мы вас ждем. — Он опустил ствол. — А где женщина?
— Ира, — крикнул я наверх.
Послышался стук каблуков по лязгающим ступеням, и вышла Ирина с поднятым в руках бластером.
— Все в порядке, дорогая, — сказал я, вновь любуясь ее фигурой.
Она медленно спустилась с лестницы и убрала бластер в кобуру.
— Нас к «Гладиатору» подвезете? — спросил я дружелюбно.
— К «Гладиатору»? — удивился охранник, на лице которого росла окладистая борода.
— Диего разрешил, — добавил я.
— Минуту, — бородатый подошел к стене, на которой висела черная эбонитовая трубка, и нажал кнопку.
Второй продолжал целиться в нас, сжимая гранату в руке.
Электромобиль поблескивал в тусклом свете ламп своими солнечными батареями.
— Поехали, — после короткого и тихого разговора сказал бородач.
И мы с Ириной забрались на заднее сиденье трицикла.
Охранник, спрятавший гранату, сел с нами, а другой забрался в седло водителя.
Взвыли в каменной тиши электромоторы, и машина покатилась по темному тоннелю, пахнущему затхлым теплым воздухом, шурша шинами по мелкому гравию пола.
Тоннель был рукотворным, только изредка встречались по стенам естественные дыры в породе, кое-как заделанные сварными решетками. Вдоль стен тянулись трубы и кабели высокого напряжения на ржавых стойках. Лампы попадались редко, трицикл освещал дорогу своей единственной, но мощной фарой.
Вдруг впереди забрезжил свет, и мы подъехали к Т-образной развилке.
Возле стены напротив наша фара ярко высветила полукруглую тумбу со станковым пулеметом и двумя охранниками. Мы остановились, и водитель перекинулся с часовыми парой фраз.
Затем он вновь завел двигатель, который рыкнул, как электродрель, на повороте. Мы свернули направо. Через несколько минут остановились возле двери с зарешеченной лампочкой сверху. На двери была надпись «Сектор 4Б».
— Приехали, — сказал бородатый, — вот, возьмите.
Он протянул ладонь: в скудном освещении я увидел лежащий в его руке трехгранный ключ.
— Это и отсюда, — он кивнул головой на дверь, — и от верха: выйдете через трансформаторную будку, она прямо за отелем. Дверь за собой закройте, а ключ отдайте вашей охране. Удачно дойти.
— Спасибо, — ответил я, подавая руку Ирине.
Охранники постояли, пока мы открывали и закрывали дверь, а затем послышался вой мотора, и машина укатила.
Мы же оказались на точно такой же, как и предыдущая, лестнице и стали потихоньку подниматься наверх.
На последней площадке была еще одна дверь, сквозь которую мы попали в абсолютную темноту, нарушаемую тусклыми индикаторными огоньками разных цветов и мерным гудением.
У Ирины на бластере был довольно мощный фонарик, и мы стали осторожно пробираться через трансформаторную.
— Вот ведь понесло нас на эту вечеринку, — чертыхнулся я, споткнувшись о какой-то кабель на полу.
— Я уж подумала, что мы оттуда не уйдем никогда, — вздохнула Ирина. — Этот Дарби меня совсем достал.
— Да, — согласился я, — тусовка отстойная. Только с бухлом и едой у них отлично.
Наконец мы нашли выход, замок скрипнул, повернулся — и мы вышли на улицу.
— Не пойдем больше к губернаторам, — подытожил я. — Только к преступному авторитету заскочим — и по домам…
— Ну что, граждане отдыхающие, — сказал я, обведя взглядом всех собравшихся в холле туристов и прочих наших спутников, — устраиваем сегодня прощальный банкет в честь нашего плодотворного, но, к сожалению, короткого сотрудничества!
Настроение у меня было почему-то очень хорошее.
— Жаль, что приходится расставаться, мы так к вам уже привыкли, — сказала Лайла, вздохнув.
— Обменяемся телефонами, заезжайте к нам почаще, — неожиданно вырвалось у меня, пока смотрел на то, как Крис что-то набивает у себя на планшете.
— Идея покутить очень неплохая, — поддержала полячка, — а то вчера было как-то скучно и мало.
— Ти, Странний, уверэн, что про все подумал? — вновь затянул свою тему Азиз.
— Азиз, я тебя умоляю, — вздохнул я. — Не начинай снова: это не зависит от моих желаний — это просто необходимо. С губернатором я договорился: вам выдадут лучших из лучших Охотников и гида подберут. Может, не такого красивого, но не менее знающего.
— Жалко-жалко, — качала своей головой Аюми, будто изображая маятник скорби.
— Что делать, — я тоже покачал головой, — и мне очень жаль, тем более что я и наши Охотники тоже привыкли к вам и вместе с вами попадали в разные переделки, да вот эти переделки раз от раза все опаснее. Поэтому я так и поступаю.
— Это правильно, — сказал полковник, — это целесообразно, я понимаю…
— Напиться сегодня до чертиков? — переспросила Дронова. — Конечно, целесообразно: а то я так нервничала всю дорогу, вы даже не представляете…
Только Крис молчал, хлопая своими огромными и круглыми глазами, увеличенными линзами очков.
— А вы куда собираетесь? — раздался взволнованный картавый голос. Это выскочил в холл Митчелл.
Про голландца с англичанином я начисто забыл: мы довели их до города, и подсознательно я вычеркнул их из списка отряда, еще проезжая городские ворота.
— Мы собираемся в город повеселиться, — зачем-то ляпнула Дронова, не успел я еще и рта раскрыть.
— Мы с вами, — деловито заявил Митчелл, — а то тут в городе мы никого не знаем.
— Самое время завязать новые знакомства, — не выдержал я.
— Вы шутите? — Англичанин округлил глаза. — Ходить по улицам и приставать к прохожим? Да нас за психов примут!
— Вы и так чокнутые, — хихикнул Йорген, — это издалека видать.
— Но-но, попрошу без этого…
— Зарегистрируйтесь в мэрии, — предложил я, — устройтесь на работу…
— Мы — золотоискатели! Что мы тут будем искать? Железо и никель?
— Здесь шахтеров полно, — подбодрил я.
Митчелл конфузливо скривился, будто я предложил ему что-то непотребное.
— В любом раскладе, ребята, я с вами нянчиться не буду, — а в голове у меня пульсировала мысль: всех на фиг, на волю! — Пойдемте, конечно, с нами, только отвечайте за себя самостоятельно и будьте внимательны в незнакомом городе.
Я малодушно хотел сбросить это балласт со своей утомленной шеи.
Митчелл промолчал, видя мою решимость, — я вообще заметил, что мое хорошее настроение действует на людей сильнее мрачного в разы.
Спиральной вереницей туристы, сопровождаемые нашими часовыми, спускались по винтовой лестнице отеля налегке. Когда мы оказались в гараже, я подошел к Ирине, которая шла почти последней, рядом с одним из часовых:
— Подождите меня на улице пару минут, Ира. Я забыл, черт!
В руке я держал КПК.
— Что ты забыл, Дэн? — спросила Ирина достаточно громко, как мы и условились.
— Да аккумулятор для КПК, запасной, в рюкзаке — этот сейчас сядет, видишь? А со мной губернатор должен связаться!
— Давай быстрее, Дэн, — ответила Ирина.
— Время есть, — успокоил охранник, — транспорт еще на подходе.
Это был тот самый охранник, которого время интересовало не очень, как я уже заметил. Двое остальных раскрывали створки гаража, чтобы люди выходили не толкаясь.
— Я мигом, — сказал я и пошел обратно к лестнице.
Пулей взлетев на второй этаж, я кинулся через опустевший холл к нашему номеру, схватил синтепоновое одеяло отеля, аккуратно сложенное, которым я так и не воспользовался, закрыл дверь и подбежал к первой попавшейся душевой кабине. Войдя в нее, я подскочил к шкафчику для белья и, открыв дверцу, положил одеяло вниз. Выйдя из кабины и закрыв за собой дверь, я тихонько, стараясь не шуметь, спустился в гараж. Все это заняло меньше минуты.
Туристы и охрана были уже на улице, и я, пользуясь прикрытием верблюдов, подошел к задней стене гаража, где была дверца с табличкой «Аппаратная воздушной вентиляции. Посторонним вход воспрещен».
Начисто проигнорировав это запрещение, я вынул из кармана трехгранный ключ, который нам выдали в тоннеле: он подходил почти ко всем техническим дверям. Я сделал вид, что забыл его отдать, а охрана меня ни о чем не спросила.
Дверь тихонько отворилась, и я скользнул в темноту аппаратной. Вынул фонарик, пошарил по стенам под умиротворяющее урчание компрессоров. Так и есть — на стене справа был пульт. Пальцы мои быстро забегали по клавишам. На дисплее высветилась надпись «Введите пароль». Я уже подключил свой КПК к разъему на пульте и запустил крэк-файл специально для этой системы, который скачал из Сети накануне. Дальше все было элементарно:
«Меню функций», «макрокоманда оператора», «выбор действия», «отложенное действие», «выбор блока», «ВК-2», «выбор команды», «профилактическое отключение», «таймер», «16:00».
Все!
Я тихонько вернулся к двери, на ходу прикрепив к КПК видеощуп, и чуть приоткрыл ее, просунув в щель камеру на гибком тросике: в гараже по-прежнему не было никого, кроме верблюдов.
Я аккуратно расширил щель проема двери, выскользнул наружу и так же тихонько прикрыл ее. Сердце мое колотилось от волнения. Огибая верблюда полковника, я вдруг заметил чьи-то ноги, идущие с другой стороны. Резко повернувшись к верблюду, я раскрыл седельную сумку и принялся в ней ожесточенно рыться.
— Кто тут? — услышал я хрипловатый голос.
Это был Бэн, часовой со шрамом.
— Да я тут, — громко сказал я, продолжая копаться в сумке полковника.
Бэн показался из-за верблюда, настороженно пригнув голову.
— А, это вы, — протянул он, — вы же наверх ходили?
— Ну да, — сказал я, переставая рыться в сумке и поворачиваясь к нему, — но это был всего лишь предлог, чтобы остаться одному в гараже.
Как я и ожидал, он напрягся.
— А зачем это вам понадобилось? — спросил он, с подозрением глядя на меня.
— Бэн, ты не из болтливых? — спросил я доверительно.
— Да нет, а что? — Он явно не понимал, как ему реагировать.
— Понимаешь, — сказал я со вздохом, — это дело очень серьезное, о нем знает только господин губернатор, я и еще два человека. Поэтому очень важно, чтобы ты никому об этом ни слова. Даже своим напарникам.
Его лицо вытянулось, а глаза слегка расширились.
— Ну… — протянул он, — хорошо, говори.
— Точно никому? — строго спросил я.
— Слушай, я все-таки солдат, а не базарная баба. — Он обиженно нахмурился.
— Хорошо, — кивнул я, — всего тебе я, конечно, не могу сказать, но по сути вот что. Помнишь, я вчера ездил на прием к губернатору?
— Конечно, — кивнул Бэн.
— Ну так вот, — продолжил я, — мы с ним раньше были знакомы и помогали друг другу. И губернатор получил сведения, что в ту заварушку, возле Башни, в которую мы попали, слышал, наверное?.. — Тот кивнул. — …Мы попали не случайно. У нас в группе есть диверсант, который хотел сорвать одно важное задание, которое я выполнял для господина губернатора. Единственное, что о нем известно, — что он бывший военный. А у нас в группе такой один. Это его верблюд. Вот я и решил пошарить у него в сумке. Понимаешь? Только тихо.
— Понимаю, — ответил Бэн, и по его лицу трудно было догадаться, верит он мне или нет. — А что ты там хотел найти?
— Коротковолновый усилитель к стандартной антенне, — сказал я. — Должен же он как-то связываться со своим руководством, с заказчиками…
И вдруг Бэн усмехнулся:
— А с чего ты взял, что он его так вот, в открытую, будет возить в седельной сумке? — спросил он с иронией.
— А я и не был уверен, — ответил я. — Но проверить-то все равно надо.
— Правильно, — одобрил Бэн, — проверять надо все. А почему нам ничего не сказали?
— Уж больно не хочет господин губернатор распространять информацию по этому делу. Господин Браун сказал, что действовать надо наверняка, чтобы выйти на тех, кто его послал, да и его не спугнуть.
— Опять Браун нас за мальчишек держит! — проворчал Бэн. — А я, между прочим, раньше у паладинов служил. Знаю толк в таких делах.
— Ну тогда, — сказал я почти шепотом, — не спускай с него глаз: это полковник, мордатый такой, из туристов. Докладывай мне обо всех его передвижениях, если я отвлекаться буду.
— Понял, — деловито кивнул тот. — Ладно, пошли, а то там транспорт уже пришел.
И мы пошли к выходу, а я в душе воздавал хвалы всем богам и глюкам Марса.
Зрелище на улице было совсем уж гротескное: перед отелем стоял давешний броневик-кабриолет цвета полинявшей киновари. К нему были пристегнуты два самопальных, но приличных прицепа с бортами и сиденьями. Позади них стояла еще пара электромобилей. Марсианский боже! Кажется, Диего очень волнуется и начинает превращать мероприятие в полный фарс! Это настоящий экскурсионный кортеж, особенно по меркам этого города. Даже представителей Совета Четырех Городов не встретят более помпезно, если, конечно, Диего не откопает где-нибудь в руинах Марса лимузин черного цвета!
Сегодня мое настроение было настолько прекрасным, что мне было даже приятно побыть такой помпезной мишенью в течение дня. Что-то меня тревожило, но не сильно. Не до такой степени, чтобы…
Багровело небо над городом (которое смотрелось более мутным, чем обычно), на улицах горело множество огней, и мне казалось это расточительным, хоть я и понимал, что это налаженное энергоснабжение — просто редкость на Марсе.
Наш участок улицы был оцеплен, так что погрузке никто не мешал. Вышколенная гвардия вежливо объясняла горожанам, что проход закрыт, и показывала, где лучше пройти.
Звуки вновь непривычно гулко отражались от стен домов, и казалось, весь кратер гудит, будто пустая бочка. В пустыне все не так.
Прицепы блестели свежей краской в лучах уличных фонарей. Цвета они были под броневик, и у каждого по центру черный круг с желтыми символами герба. Быстро подсуетился господин губернатор, однако.
И уж совсем меня добил какой-то человек в желтом комбезе химзащиты, который снимал на видео, как мы выходим и размещаемся по тележкам! Охранники были везде. У меня возникла дурашливая мысль: а не снимают ли это еще и с орбиты для трансляции на Землю?
С этих, прости господи, «отцов с большой дороги» станется придумать что-то вроде пиар-ролика из серии «Процветание туризма в Персеполисе — наша задача: мы ценим то впечатление, которое увезут о нас эти люди на нашу Родину» или «Сто пятидесятая группа туристов выходит из нашего отеля на экскурсию по уникальным местам Персеполиса! Диего Хлопотун встречает гостей радушно и о горожанах не забывает: их улыбки — лицо города!»
Мне вдруг стало отчетливо ясно, что многого и очень многого Марс в людях изменить не сможет. На фоне дикости, смерти, разрухи и откровенной деградации кто-то продолжает грести под себя, чтобы устроить лично свою жизнь. Создать счастливую фальшивым, порочным счастьем и ложью семью… Натаскать в свою нору такого, чего нет у других, быть от этого счастливым, потеряв человеческую универсальность и перевоплотившись окончательно в тупого хищника, аппарат по потреблению и пожиранию. Говорить о традициях, упорном труде и чести, утешать себя движением прогресса, придумать себе мир, в котором ты всегда прав, даже когда закапываешь старых друзей, которые нечаянно оказались на твоем пути, став помехой движения тупой бронированной машине собственных страхов. Что можно делить тут, кроме песка, камней и глюков? Сможет ли Диего пронести в себе маленькую искорку универсума жизни? Чистого, непредвзятого взгляда? Скорее его затянут в это болото, в эту кратерную яму такие, как Жирный Тэдди и эти вот «отцы», со своими тайными покровителями, спрятавшимися пауками…
Меня не ужаснула эта мысль. Наоборот — очень обрадовала. Обрадовала тем, что у меня так никогда не было, и у Ирины тоже. И вместе у нас так не случится: в жизни так много интересного… другого…
Перед самым отправлением нашего эшелона (по-другому и не скажешь) к крыльцу подкатил крытый электромобиль, тоже на базе электрокара. Оттуда выскочил кучерявый и рыжеватый Дарби, пиар-директор. Глаза его были слегка розовыми: видно, много вчера пришлось погулять.
Он помахал рукой перед камерой в нашу сторону, а я поджидал Ирину, которая помогала туристам распределиться по прицепам.
Ко мне подошел Йорген:
— Странный, а нам обязательно в этом балагане участвовать? Мы же вообще-то группу решили разгонять?
— Йорген, — я поморщился, — я уже и сам не рад, но губернатор попросил: один последний раз, — не мог же я губернатора послать!
Я умолчал пока перед нашими эсквайрами про то, что губернатор — мой знакомый, и про наши с ним разговоры, и про мой тонкий план в отеле: это не из хитрости. Просто пока ни к чему было грузить ребят лишними проблемами и идеями: вот разберемся сегодня с отдыхающими — будем думать, что дальше. Ирина сквозь суету поймала мой взгляд, и я ободряюще ей подмигнул. Она сегодня оделась в легкий вариант комбеза из тонкой фиолетовой ткани, с серебристой эмблемой на груди и рукавах: это была форма гражданского космофлота, компании «Стар Вэй Интернешнл», где Ирина получала диплом гида и которая и привезла сюда туристов. Она выглядела в этом комбезе ничуть не хуже, чем в том платье вчера…
— Я вас приветствую, — сказал подошедший Дарби, навязчиво протягивая ладонь, — как вы?
— Мы-то хорошо… — Я сдержанно улыбнулся, ограничившись совсем легким рукопожатием, сугубо в рамках приличия.
Я чувствовал, что он тут неспроста.
— Немножко изменился наш регламент, извините. — Он удрученно сощурил глаза, словно спаниель, перед которым упорхнула утка. — Вы понимаете: у нас сейчас так много дел, особенно неотложных, — сами видите, город растет. Скоро мы приведем в порядок и окраины…
— Я понял, — обронил я с легким кивком, — вы можете не объяснять ничего… Что случилось?
— Да, собственно, ничего особенного. — Его виноватая улыбка напоминала чем-то канцелярскую скрепку: узкая двухслойная дуга. — Мы с вами сейчас поедем в центр, посмотрим интересные вещи, Камень-оракул в подземелье Шести Источников…
— Так, — ободряюще кивнул я, — а раздача автографов и встреча с детьми?
— Вы шутник… — Скрепка слегка выгнулась, пришпиливая к себе какой-то важный документ по поводу моего юмора. — Почти угадали! Будет небольшое собрание на центральной площади… Вы расскажете людям, как изменился наш город, — вы ведь здесь были раньше?
— Господин Дарби, — сказал я, нарочито медленно вынимая сигарету из пачки и дружески улыбаясь. — Я прощу вам ваши пьяные разговоры с моей женой только в случае, если вы не будете делать из меня ярмарочное чучело. Понимаете? Я — ревнивый…
— Госпожа гид — ваша жена?! — На секунду он опешил. — Официальная?
— По законам Охотников — да, — с важным видом кивнул я.
— Боже мой, извините, — скрепка съежилась, — я же не знал, да и вчера так устал к этому приему у нашего доброго Диего, что пара рюмок просто выбила меня из колеи…
— Да я, конечно, понимаю, — кивнул я, — просто и вы должны понять: мы Охотники, а не ораторы…
— Конечно-конечно, — пробормотал он, — пусть лучше это сделает госпожа гид…
— Моя жена тоже не будет выступать. — Я решил пободаться с этим самодовольным нахалом. — Имейте же совесть: мы попали в такую стрессовую ситуацию, к тому же совсем недавно мы едва не погибли, так что для позитивных речей у нее сейчас просто нет сил. Да и она, как и я, не любит произносить речей перед большим скоплением незнакомых людей…
— Но она же гид, — пытался сопротивляться Дарби. — Ну хорошо, вы правы, просто люди хотели видеть героев. Этого мы запретить им не можем, вы хотя бы просто постойте с туристами возле членов городского совета. Это же вам не сложно? Просто постоять?
Он стал говорить быстро и просительно, как Диего. Тоже чья-то шестерка.
— Сколько? — спросил я.
— Мы дадим эргов сколько вы скажете… — быстро выпалил он.
Я не выдержал и рассмеялся:
— Сколько по времени нам стоять придется? — отсмеявшись спросил.
Дарби слегка покраснел: кажется, мне удалось добиться его раздражения.
— Ох, извините еще раз, — сказал он, моментально овладев собой. — Вся эта беготня: я просто отключаюсь от мелочей.
— Ничего, бывает, — кивнул я великодушно.
— Не больше получаса. — Он вновь пытался заглянуть мне в глаза.
— Договорились, — кивнул я.
— И все, — замахал руками Дарби, — потом только отдых и развлечения!
— Да-да, — я еще кивнул, — а можно спросить, господин Дарби?
— Конечно, — услужливо ответил тот.
— Вы давно с Земли? — обронил я небрежно вопрос, заготовленный мною заранее.
Я рассеянно наблюдал за погрузкой туристов, но боковым зрением внимательно следил за освещенным уличными фонарями лицом пиарщика.
Мне показалось, что на долю секунды его глаза расширились.
— А почему вы решили, что я с Земли? — спросил он слегка озадаченным тоном.
— Простите, мне так показалось, — так же рассеянно, как и перед этим, сказал я. — У вас лицо почти без загара, да и господин губернатор вчера сказал, когда вас представил, что вы из «метрополии».
Он рассмеялся с каким-то облегчением.
— Слово «метрополия», — произнес он с оттенком превосходства, — да будет вам известно, имеет значение не только колониальной державы, но и просто «столицы»: экономический и культурный центр агломерации (он явно позировал), понимаете? А сказать по правде, я всего месяц здесь: по просьбе городского совета Персеполиса Совет Четырех делегировал меня сюда из Новых Афин. Загар не липнет, да и большую часть я в кабинетах…
— И то верно, — согласился я, пытаясь выглядеть растерянно. — Я и не подумал…
— Ничего, бывает, — вернул мне фразу Дарби, опять свернув свою скрепку, — вам, Охотникам, наверное, трудно привыкать к городским условиям? Тут много отличий…
— Верно, — согласился я, — все, можно трогаться.
— Езжайте за моей машиной. — Дарби моментально переключился. — Значит, договорились: полчаса?
— Постоим, конечно. — Я вновь выдавливал из себя простодушного парнишку-Охотника из диких пустынь: пусть не глупого, но простодушного малого. — Только глядите, без всяких там подстав — а то просто буду молчать…
— Можете мне верить! — И он побежал к своему электромобилю, кивнув на ходу парню в желтом комбинезоне.
В чем я был убежден абсолютно точно — это что ему-то как раз верить совсем нельзя: не совсем понятна логика Совета Четырех, который предложил подождать три дня своих представителей в городе, имея здесь своего человека. Хотя всякое бывает с этими власть имущими, но Дарби мне просто был неприятен. Вернее, внушал опасения, как черно-желтый окрас пчелы или тревожная расцветка какого-нибудь паука. Эх, не стать бы мне параноиком за эту поездку…
Наш кортеж двинулся вдоль улицы на северо-восток, к центру. Мы с Ириной сели на задние сиденья броневика и, покачиваясь в кожаных креслах повышенной мягкости, негромко переговаривались.
Мы вчера долго обсуждали наше положение вместе с ней. Вернулись в номер под утро, застав почти всех туристов уже спящими (после прогулки по окрестным злачным местам). Йорген чуть не подрался с часовыми по пьянке, но вроде все обошлось: Сибилла вовремя вмешалась. Дронову чуть не обчистили в рулетку, а Азиз всех подбивал потребовать от Охотников сохранения группы. Лайла и Аюми его горячо поддерживали. Голландец с англичанином едва не намяли друг другу бока (кажется, у них это было каким-то ритуалом общения), но в остальном все было мирно…
Мы решили прикинуть, как нам быть дальше: я не мог уже оставить моего гида и понимал, что где бы она ни находилась — она в опасности. Даже если предположить, что не смертельной опасности, кто знает, как сильно ее бывший супруг участвовал в этой истории с предполагаемой секретной базой?
В общем, я окончательно и бесповоротно решил ввязаться в эту историю до ее разрешения: мне хотелось хоть раз по-настоящему кому-то помочь, к тому же это было в моих силах и в некоторых обязательствах. А главное — я не хотел терять эту женщину, не мог допустить, чтобы она исчезла из моей жизни…
С другой стороны, я понимал, что мы в этой игре простые пешки, которых не жалко, если что: яркое подтверждение тому Джованни, «Изумруд» и Башня. Вот и сейчас непонятное что-то творится. Поэтому я понимал, что любой мой неаккуратный, непродуманный поступок — это наша (или моя) смерть. С группой отдыхающих, конечно, гораздо меньше шансов и мобильности в экстренной ситуации. Пока нам сказочно везло, и у меня было стойкое ощущение, что в следующий раз уже точно не проскочить «на халяву».
В общем, мы с Ириной решили выступать к Лихоторо завтра, ранним вечером, взяв с собой Йоргена и Сибиллу, а может, и Сеньку (если те согласятся), и двигать в сторону Лихоторо-Сити, одного из четырех крупнейших марсианских городов. Он стоял в группе кратеров у подножия Олимпа, Совет Четырех чаще всего собирался там. Над одним из кратеров города даже существовал прозрачный купол из пластика, под которым был нормальный воздух и давление. Имелся даже собственный космопорт. Лихоторо являлся центром туризма: не с каждым городом рядом стоит самая высокая гора в Солнечной системе. А наших туристов сразу туда не доставили по причине дешевизны их тура: с первого же орбитального витка их высадили, где удобнее. Остальные же, «отчаянные» миллионеры, могли позволить себе жечь больше ракетного топлива и приземлялись сразу на безопасную территорию.
В общем, нам надо было выиграть время, не дожидаясь каких-то непонятных представителей Совета Четырех, которые вообще неясно зачем решили нас опекать. Я совсем не был уверен в их искренности, и что-то мне подсказывало, что не зря. Диего наверняка устроит панику по этому поводу, и, чтобы ее избежать, я думал проснуться еще ранним вечером, часов в шесть. Я решил провернуть штуку в духе нашего убийцы: сразу после визита к Жирному Тэдди пройтись по барахолке и прикупить усыпляющий баллончик с таймером. В Сети я разыскал ту самую статью со схемой всех коммуникаций «СтаББ-01м»[4], чем, собственно, и являлся наш отель. В холле ночью дежурят двое людей Брауна, а третий в гараже с рабочими. Затем рабочие идут спать в бытовку, там же, а часовой поднимается в холл второго этажа, к своим товарищам, и дежурит с ними, предварительно заперев выход снизу и подключив видеоглазок. Идея была простой: только что я перепрограммировал режим аппаратной на блокировку воздуховодных секций второго этажа часам к четырем вечера. По возвращении, перед сном, я планировал забраться в одну из душевых кабин, когда все разойдутся по комнатам. У охраны это не должно будет вызвать никаких подозрений. Душевые кабины выходят в холл с часовыми, и в каждой есть вентиляционная труба. Вскрыв решетку, я собирался затолкать в трубу одеяло (которое припрятал в ящике для белья), чтобы сонный газ не пошел по трубам. Таким образом, газ пойдет в холл, охрана отрубится, не успев сообразить, что случилось (они и так спят, хоть и посменно). Мы с Ириной спускаемся в гараж, выводим верблюдов и, по возможности задворками, пробираемся к северным воротам. На маленький отряд Охотников в такую рань мало кто обратит внимание — короткий рейд лучше начать с вечера: это обыденное дело, так что проходить через ворота мы наверняка будем не единственные. Фора у нас получится большая — если гнать дромадеров изо всех сил, то пока нас хватятся, пока снарядят погоню (пусть даже и на БТР), пройдет не меньше трех часов, и мы уже будем километрах в семидесяти от города, да и направление я собрался немного изменить.
Я поделился этим планом пока только с Ириной. Предложить Охотникам эту авантюру я собирался ближе к началу утра, когда вернусь от Тэда.
Я даже с некоторым трепетом нетерпения ждал визита к Жирному Тэдди, потому что чувствовал — мне надо туда зайти перед нашим исчезновением. Я частенько бросал взгляд на экран КПК, но новых сообщений не было.
Я понимал, что наш побег выглядит не совсем порядочно по отношению к группе, но выбора не было, и сильнее всех от этого страдал только Диего, да и то я надеялся, что вся вина падет только на мои плечи, и, скорее всего, обратно в Персеполис дорога мне уже заказана.
Мы тем временем подъезжали по улицам города, грохоча рессорами, рокоча мотором и выпуская клубы едкого выхлопного дыма, и я думал: буду ли я жалеть, что не увижу этого уже никогда? Наверное — нет. А если и «да», то совсем чуть-чуть.
Наконец в перспективе улицы показалось по краям два высоких здания этажей по семь, между которыми над улицей висела ажурная сетчатая арка, увенчанная неуклюжей и тяжелой переходной галереей из бетонных блоков, разрисованной граффити. Под аркой висела вывеска с крупной надписью: «Форум Оракула».
По краям улицы стали попадаться люди, которых обрамляли патрульные городской милиции. У некоторых в руках действительно, словно вишенка на торте, этого маразма, были двойные флажки с гербом города с одной стороны и с эмблемой ООН с другой. Попадались и флаги с изображением символа Четырех Городов, который до неприличия напоминал ооновский, только кружок в центре двух оливковых ветвей был красным на голубом фоне и на кружке вместо континентов красовался щит с вензелями заглавных букв названий городов. Из развешанных по стенам домов динамиков булькала какая-то бравая музычка на манер парадного марша, да к тому же очень знакомого.
Всю жизнь со мной так: постоянно все не к месту! Ну почему Диего со своей шайкой решил оторваться именно на нас? Почему в город не пришли другие потерпевшие от марсианских просторов? Их ведь полно!
Чтобы настроение не портилось, я утешал себя в воображении тем, как вытянутся лица этих господ, когда утром они обнаружат в отеле сонных часовых, пустой баллончик с одеялом и наше отсутствие! Тогда-то уж Бэн точно никому не расскажет про тот бред, который я ему выдал, опасаясь публичного распятия от начальства! Все же в глубине души я — негодяй! Эта мысль меня умиротворяла и веселила!
Миновав арку, мы выехали на просторную циркообразную площадь, мощенную красноватыми шлифованными камнями, по краям которой стояли аккуратно покрашенные дома по три — пять этажей. Кое-где даже росли настоящие деревья, и их было побольше, чем в палисадниках зажиточных кварталов!
Горело много фонарей, и было светло почти как днем.
В центре площади возвышалось приземистое строение из зеленовато-охристых тесаных каменных блоков, с массивным порталом в центре. Вход в портал охраняли двое часовых. Строение напоминало одновременно древний мавзолей и стартовый комплекс для баллистической ракеты. Последнее сходство усиливалось стоящей сверху статуей метров пяти в высоту, отлитой из бетона. Статуя изображала античного воина в доспехах и шлеме. Детализация была скверной, да и пропорции напоминали скорее грузчика. Персона стояла в классической позе, отставив назад ногу и вытянув вверх, над головой, руку с коротким мечом. Другая же рука почему-то сжимала бутылку, весьма напоминающую пивную.
Мы с Ириной переглянулись и, не сдержавшись, прыснули со смеху, благо никто не заметил.
Гротеск усиливался надписью снизу, выложенной из кирпичей, и потому буквы были угловатыми, словно вытащенные детальки из трехмерного тетриса: «Персеполис — город счастливых!»
С одной стороны, меня радовало, что у них происходят изменения, налаживается социальная жизнь, люди верят во что-то, но, боже мой, сколько же там Диего со своим пиарщиком травы курят! Это так напоминало детский утренник в центре уличной драки… правда, со своим злым Карабасом за кулисами…
— Дэн, они своей неотесанностью даже вызывают умиление, — вполголоса сказала Ирина, наклонившись ко мне.
— Представь, откуда шли на все это средства, — ответил я, усмехаясь, — и милые, наивные ребята станут монстрами. Правда, монстрами, которые решили прикинуться единорогом…
— Да уж, — согласилась Ирина, — помню я их званый вечер.
По площади слонялись группы людей человек по пять, некоторые с такими же флажками, как при въезде. Попадались «счастливые» горожане в рваной, выцветшей в пустынной пыли одежде серо-бурых оттенков, с прокопченными лицами. Они пристраивались к разным кучкам гуляющих и попрошайничали. Если милиция замечала такое, то немедленно отгоняла такого прочь, хотя с площади не выводили.
Чуть поодаль от пусковой шахты мавзолея стояло множество сдвинутых плотно ящиков, сверху накрытых брезентом, — это, наверное, была сцена. Сверху торчала квадратная тумба с гербом.
Нас подвезли почти к самой сцене, и все стали вылезать из транспорта. Некоторые туристы потирали себе заднюю часть тела, — видно, не успели у Диего за ночь найти хороших рессор.
Вокруг уже метеором носился господин Дарби, который отлавливал каких-то людей, размахивал руками, тыкал пальцем в таймер на КПК. Он производил действие, словно элементарная частица, бомбардирующая молекулы в коллайдере: там, где он возникал, люди тоже начинали куда-то бежать, суетиться, и вскоре на площади начался легкий хаос. Возникла милиция, занявшая посты вокруг сцены. На площадь въезжали какие-то электромобили, кто-то устанавливал прожектора напротив. Кто-то кричал и хрипло ругался, а из проулков показалось несколько повозок, запряженных в свиноконей, и стали появляться новые горожане.
Вот тут-то меня и начало растворять в этой атмосфере — я вынул из кармана заветную флягу и сделал несколько крупных глотков.
Туристы сгрудились вокруг нас и сыпали вопросами — а что сейчас будет? Я предположил, что скоро начнутся пытки, и это примерно на полчаса как минимум. Ирина старалась всех отвлечь небольшой лекцией о природе кратеров вообще, с той только целью, чтобы мы все не выглядели как стукнутые пыльным мешком по голове. Как ни странно, все стали внимательно слушать, понимая, что это, скорее всего, последние рассказы Ирины как гида.
Я не выдержал и, аккуратно подойдя сзади к Азизу, шепотом попросил у него пару затяжек его хитрой сигареты, потому что эта суматоха меня добивала. Он протянул за спину свою темную ладонь с тлеющим огоньком.
Я сосредоточился на милом журчании речи моего любимого гида, который поведал нам, что метеоритные, или ударно-взрывные, кратеры — это наиболее распространенные формы рельефа на многих планетах и спутниках в Солнечной системе и даже на столь малых объектах, как астероиды. При встрече метеорита с твердой поверхностью его движение резко замедляется, а вот породы мишени (так называют то место, куда он упал), наоборот, начинают ускоренное движение под воздействием ударной волны. Она расходится во все стороны от точки соприкосновения: охватывает полусферическую область под поверхностью планеты, а также движется в обратную сторону по самому метеориту (ударнику). Достигнув его тыльной поверхности, волна отражается и бежит обратно. Растяжения и сжатия при таком двойном пробеге обычно полностью разрушают метеорит.
Ударная волна создает колоссальнейшее давление — свыше пяти миллионов атмосфер. Под ее воздействием горные породы мишени и ударника сильно сжимаются и нагреваются. Частично они плавятся, а в самом центре, где температура достигает пятнадцати тысяч градусов по Цельсию, — даже испаряются. Вот в этот расплав попадают и твердые обломки метеорита. В результате после остывания и затвердевания на днище кратера образуется слой импактита (от английского impact — удар) — горной породы с весьма необычными геохимическими свойствами. В частности, она весьма сильно обогащена крайне редкими химическими элементами — иридием, осмием, платиной, палладием. Это так называемые сидерофильные элементы (с греческого — sideros), то есть относящиеся к группе железа, с разными хитрыми примесями.
Я уже почти отключился от окружающей реальности, плавая над планетой и разглядывая кольца кратеров различных типов и размеров, как вдруг вспыхнул яркий свет и со сцены раздался громогласный голос раскатистым хрипловатым эхом:
— Здравствуйте, уважаемые граждане Персеполиса, граждане Свободных марсианских колоний!
Судя по тембру, это был Дарби. Прожектора с противоположной стороны так ярко светили мне почти в глаза, что я ничего не видел, кроме черных силуэтов на сцене, обрамленных радужными ореолами.
— Сегодня у нас праздник — День нашего Города, сегодня мы веселимся: выпивка бесплатно, и музыка настоящая, вы знаете этих ребят — это музыкальная группа «Колизей»!
Толпа взревела при словах «выпивка бесплатно», и последняя фраза Дарби утонула в беспорядочных хлопках, криках и свисте.
Но тот, словно профессиональный конферансье, не обратил внимания:
— Сейчас вас поздравит наш любимый, наш славный парень, которого вы все знаете и сами выбрали мэром, наш Диего Хлопотун!
Как ни странно, толпа опять взревела. Многие были уже разогреты спиртным и наркотой, так что флажками махали, словно отбивались от мух.
— Привет, ребята! — выкрикнул Диего, и мне показалось, что он тоже не совсем трезв. Если бы он сразу добавил: «С вами диджей Диего!» — я бы даже не удивился. Мою ладонь взяла в руки Ирина.
Диего подождал, пока уляжется гвалт, и продолжил:
— Во-первых, я рад, что все пришли, — новые крики, — во-вторых, именно сегодня двадцать один год назад здесь остановился отряд Охотников Джека Старка, которые решили построить тут поселок!
Опять вой, кто-то стал палить в воздух. Застывшие милиционеры ожили и ринулись в толпу небольшим отрядом.
— Поэтому вино, которое вы сегодня пьете, называется «Старк»! У нас праздник! С нами бог!
Я был удивлен: полное единение руководства с массами налицо, и это несмотря на то, что руководство-то и само бухое! Вот она! Марсианская демократия в чистом виде! Я такой же, как ты! Поэтому делай, как тебе говорят, и ни о чем не думай!
По-своему мудрый подход, который, правда, требует известной осторожности.
В общем, я тоже стал пить и старался ни о чем не думать. А Диего нес такую околесицу, что я иногда просто стискивал зубы, чтобы не засмеяться в голос… Он рассказывал анекдоты, говорил про то, что скоро всем отморозкам придет «шандец», а когда вступим в Союз Четырех, все будет суперкруто, дешево и вкусно! И вообще всем повезло жить именно здесь, а не в дерьмовой пустыне, где, кроме глюков и церберов с отморозками, нет ничего хорошего! Он пообещал построить небольшие укрепленные районы за пределами кольца кратера и даже соорудить бассейн!
Учитывая, что вода на Марсе все же была в некотором дефиците, мне подумалось, что Диего махнул лишка. Но горожанам было по барабану с чего радоваться: они поднимали вверх руки с бутылками, флажками или своими женщинами. Все это мероприятие на фоне марсианской однообразной и изнуряющей гонки на выживание казалось им роскошным праздником, а дикие посулы Диего давали какую-то зыбкую, пьяную надежду.
Любопытно, как они отреагировали бы, если бы господин губернатор пообещал построить космопорт и засадить пустыню персиковыми деревьями? Наверное, так же…
На нас развернули один из прожекторов, и я замер, сощурив веки, как крокодил или окруженный полицией преступник. Почему-то сразу заныла спина, нога и плечо. Ирина крепче сжала мою руку.
Сказали, что мы — символ героизма и нового времени, сказали, что не случайно мы появились к празднику, и безопасность пустынь — это важно! Взять по контроль Башню, дать больше воздуха! Бороться с глюками! Ребята, конечно, устали, но с радостью согласились… и теперь мы вместе… Как говорил Микки Заклепка…
Я стал активно закрывать глаза ладонью, давая понять осветителю, что пора бы убрать свой свет в другое место, — так этот пьяный и обдолбанный шабаш решил, что я всем помахал ручкой, и восторг усилился, а диджей Диего немедленно крикнул, что Земля тоже с ними теперь, вот и Охотники, и туристы…
Кто-то кинулся из толпы к нам с бутылкой, цепь милиции сомкнулась. Из толпы в нас полетели незажженные сигареты, иногда по полпачки, кто-то в порыве бросил даже несколько патронов 5,56, кусок обглоданной куриной ноги и россыпь флажков. Я искренне порадовался, прикрывая корпусом Ирину, что Диего не подготовил для горожан транспарантов или плакатов с нашими портретами. Наконец я не выдержал и, шагнув в тень за сценой, дотянулся до зада Диего и легонько пнул его кулаком. Тот резко обернулся, оскалился в улыбке и лихорадочно закивал.
Прожектор отвернули, кидаться перестали: Диего приглашал всех в питейные заведения города, где два часа подряд будет бесплатная выпивка. Я сперва удивился, как они такое разрешили, а потом оценил и этот мудрый ход. Толпа рассеется по городу, не будет крупных скоплений народу: видя, что в ближайшем кабаке полно посетителей, горожане будут спешить к следующему, и так далее, так что и напиться в хлам тоже успеют не все, а по прошествии двух часов многим будет жалко пить за мзду.
Я выдохнул, и тут раздались странные ритмические звуки: это уличные музыканты из коллектива «Колизей» начали свое выступление. Зажгли факелы, и захлопали петарды.
Музыканты удобно расположились рядом с запряженными повозками, с которых тоже шел разлив «Старка», наверняка совсем не похожего на кизиловое вино «Динго» из личных парников.
Я даже привстал на цыпочки: музыканты выдавали такие звуки, что мне стало любопытно — на чем же они играют?
Они играли на всем: на бутылках, пустых бочках, железных трубах разной длины, подсвистывали гибкими стальными прутами, проводили палочками по неработающим радиаторам и пели протяжно, на разные голоса. Лишь кто-то один из них выдавал электронные синтезаторные звуки. И так это получалось у них ловко и слаженно, что на выходе возникали удивительно дополняющие друг друга комбинации звуков, абсолютно ни на что не похожие.
Я даже немного огорчился, когда подошла эта шайка во главе с Диего, который перепоручил нас Гастону и, перекрывая шум праздника, сказал, что после осмотра Шести Источников и Оракула мы встретимся с ним в ресторане «Щит и Копье».
Гастон поволок нас с туристами к порталу ракетного мавзолея. Нас окружали бойцы городской милиции, поэтому мы не смогли потерять Дронову с голландцем и англичанином, которые собрались улизнуть на концерт, в гущу веселья. Они пытались препираться, мотивируя это тем, что мы уже не имеем права ими командовать, на что я рявкнул, что эту священную привилегию они получат только завтра к вечеру.
Нас заволокли в темный, сырой и слабоосвещенный коридор и потащили куда-то вниз по лестнице. Голоса звучали как в бочке, кто-то зажег фонарик и размахивал им, как бластером.
Наконец мы спустились в круглую сумрачную каменную комнату метров около восьми в диаметре. По ее краю шел небольшой бортик, а в центре стоял постамент из естественного фрагмента породы, в который сверху, на высоте метра от пола, врастал черный, блестящий камень, отдаленно напоминающий угловатую сферу с неровными гранями. Он тускло мерцал под лампами, вкрапленными в него тоненькими серебристо-перламутровыми паутинками минералов.
По краям комнаты раздавалось тихое журчание: стены опоясывал выточенный из камня водосток. Местами на нем стояли крупнокалиберные пулеметные гильзы, в которых горели масляные фитили. Окружность водостока делилась шестью серебристыми краниками со светодиодной подсветкой, в бледном сиянии которой трепетали тонкие струйки воды, убегающие куда-то по желобку. Пахло какими-то благовониями. Все притихли.
Гастон тут же, как заправский экскурсовод, объяснил нам, что камень — это древнее метеоритное тело, а точнее, расплавленный остаток того булыжника, который упал сюда много тысяч лет назад. Редчайший сплав — камасит, а серебристые полосочки — это прожилки никеля. Но вообще сплав какой-то необычный. Многие жители верят, что он обладает удивительными свойствами. Если к нему прикоснуться — это оздоравливает человека, если обойти камень против часовой стрелки тринадцать раз — будет удача в деле, а если сможешь услышать из камня голос, то сбудется желание. Кое-кто из горожан даже считает, что камень этот напрямую связан с космосом и через него боги передают людям свою волю, помощь или наказание. Поэтому здесь не пьют, не курят, не ругаются и не воруют по карманам. И по счастливому стечению обстоятельств, когда власти города решили отрыть этот метеорит, обнаружились источники минеральной воды, богатой сульфатами натрия и железом.
Ирина все записала на диктофон — для повышения квалификации и в качестве этнографических заметок, как она пояснила. Аюми восторженно цокала языком и снимала на видео. Паттерсон тоже снимал, возбужденно ахая. Полковник спросил, не радиоактивен ли камень и какая тут глубина почвы. Артур сразу же начал объяснять все про камаситы и прочие метеорные сплавы, а также с удовлетворением заметил, что золотом на территории города и не пахнет. Дронова хотела на концерт и выпить, а Йорген с Сибиллой стали брызгаться друг в друга водой из кранов и, пока я не пихнул Йоргена в бок, не прекратили. А вот Азиз замер, словно в медитации…
Местная солдатня из милиции равнодушно глазела по сторонам — видать, все здесь по разу уж точно были.
Потом нам предложили попить из источников — я вежливо отказался, сославшись на аллергию от натрия. Кто-то из туристов согласился.
Когда мы вышли на площадь, музыканты еще играли, но уже что-то более примитивное, а вокруг них шевелилась небольшая толпа, приплясывая в такт музыке.
Нас усадили обратно в автопоезд и куда-то повезли. Сказали, что в ресторан. Дронова согласилась, только когда пообещали хорошую выпивку.
Ехали медленно, потому что улицы были забиты людьми, но благо недолго — свернув через квартал направо, мы довольно быстро оказались возле здания городского совета на небольшой площади, у того самого места, куда нас и привозили с Ириной на прием к Диего.
Ресторан располагался почти напротив здания совета. Это было трехэтажное здание из различных материалов, но построенное достаточно аккуратно. Две металлические трубы, словно колонны, подпирали выступающий второй этаж с длинным балконом, прикрытым гофрированным железным листом, на котором висела вывеска. Ее освещали два софита, в лучах которых бугрились тенями рельефные буквы, вырезанные из пластика: «Щит и Копье. Гильдия свободных Охотников Персеполиса». В окнах горел свет, а по краям вывески и балкона мерцали, словно диковинки из прошлого, электрические гирлянды.
Перед входом стояли две девушки в коротких платьях из грубой материи с кожаными вставками и широкими ремнями. Стоящую ближе я узнал: это была портье с нашего этажа, которую теперь заменяли люди Брауна. Она широко улыбалась и призывно указывала правой рукой на дверь в заведение. Это напомнило мне чем-то манекен, стоявший при въезде в город…
Мое утомление сказалось: в своих мыслях и подозрениях я так разозлился от этой мелочи, что пожалел о забытом в номере автомате, — почему-то захотелось начать стрелять во всех, стало как-то приторно и тепло в нижней челюсти…
Я сделал маленький дыхательный комплекс упражнений, позабыв о том, что даже для Ирины это было немного странновато: она вопросительно поглядела на меня в тот момент, когда я, выдвинув верхнюю губу, испускал «отрицательную энергию» к марсианской поверхности.
Я скроил умное лицо и бледно улыбнулся.
Вновь началась суматоха с выгрузкой, в процессе которой я совершенно отстранился от происходящего, изображая из себя буддистского монаха, ставшего на путь Истины. Видать, меня отпустило Азизово зелье… Просто за длительное время, проведенное в рейдах по пустыне, я здорово отвык от всей этой людской суеты и мелких эмоций, выдуманных правил и неожиданных праздников. Все вокруг мне казалось каким-то вычурным, надуманным и утрированным.
Словно электронная карта в прорезь, я протиснулся между туристами и девушками-хостес.
Я почувствовал запах пота и какой-то гари, как вдруг кто-то потянул меня за рукав.
— Странный! Гваделупа! Привет, парни! — раздался звонкий радостный голос слева от моего уха.
Я вздрогнул и покосился: вторая девушка-хостес, которая стояла при входе, чуть позади нашей портье, имела волосы красновато-медного оттенка, диковатый хулиганский блеск в карих глазах, лунообразное лицо и…
— Лайза! Привет! — заорал Сенька, высовываясь из-за плеча какого-то дюжего милиционера.
— Тысяча гарпий мне в реактор, — растерянно пробормотал я, пока меня оттирали ко входу проходящие мимо.
Мне пришлось обойти трубу-подпорку с обратной стороны, чтобы выбраться из толкучки.
Сенька уже вцепился своими лапищами в девушку-хостес, явно изображая жаркие объятия.
— Охотник Лайза Чили, — сказал я, пожав ей руку, — я не верю своим органам зрения и тактильного восприятия! Как ты попала на службу к этим могущественным правителям кратера Персеполис? Ты больше не шастаешь по диким барханам с шайкой головорезов и не спишь в обнимку с автоматом?
— Тысячу солов! Вот ты-то откуда тут взялся? — смеясь, ответила она вопросом на вопрос. — Последнее, что я про тебя слышала, — что ты ходил в Фебу с какими-то отморозками разбираться, которые тебя собирались закопать.
— Как видишь, недокопали. — Я усмехнулся. — А про тебя говорили, что ты с кланом Сорок Восьмого Градуса в районе равнины Исиды копаешь редкозем.
— Сходили мы с ними в пару рейдов, — махнула она рукой, высвобождаясь от Сеньки, — они мне надоели. Они какие-то тюфяки! С ними скучно — их, кроме собирательства, ничто не интересует: геологи какие-то, честное слово. А ты, Сенька, как?
— Да вот ребят встретил в дороге. — Сенька внимательно разглядывал Лайзу. — Там в нас круто постреляли, от души: ели ноги унесли из этой девятнадцатой Башни…
— Да, я слышала! — кивнула Лайза. — Охотники даже ставки на вас делали: сказали, что если Странный и Гваделупа вместе, то выкрутятся. Вы же специалисты влипнуть в напарку.
— Только не в такую. — Сенька округлил глаза.
— Я думаю, что если бы они на это посмотрели, — я закурил, — ставки резко пошли бы вниз.
— Да, — опять кивнула Лайза, — говорили, что какие-то отморозки на вас танки напустили, а вы их там раскатали! Вы — монстры!
— Я предпочел бы побыть ягненком, — мрачно ухмыльнулся я, — а потом, нас здорово паладины выручили.
— Да эти паладины сами отморозки, — махнула Лайза своим обычным жестом, словно кошка била когтями по надоедливой мыши.
— Так как же ты угодила на эти галеры? — спросил я, чтобы перевести тему.
— Думаешь, я приросла[5]? — Она вскинула дугой пушистые брови. — Ничего подобного! Решила сделать паузу, чисто сориентироваться по жизни. Понимаешь?
Мне захотелось вдруг ей сказать, что она всю жизнь пытается сориентироваться и поэтому-то теперь служит таким парням, как Диего, но сдержался, посчитав это невежливым.
— Понимаю, — кивнул я.
— А этот кабак — Охотника Ланса, он в гильдии Скаутов, вот меня сюда и рекомендовали.
Она разглядывала нас с Сенькой по очереди, сверкая возбужденным взглядом.
— Вы куда потом? — спросила Лайза.
— Мне надо по делу одному сгонять, — сказал я, — мы в городе ненадолго.
— Может, мне бросить на фиг этот шалман и с вами пойти? — Она игриво заулыбалась. — Я в рейд хочу.
— Конечно, пойдем! — воскликнул Сенька. — У нас девушек нет почти!
Я аккуратно толкнул Сеньку ногой.
— Ты чего меня толкаешь? — возмутился Сенька. — Он меня толкает!
Иногда Сенька в упор не хотел понимать никаких намеков.
— Я просто хотел сказать, — ответил я, немного сконфуженный, так как Лайза смотрела прямо мне в глаза, — хотел сказать, что у меня группа на руках…
— Так ты же ее разогнать собирался в Гваделупу? — ляпнул Сенька.
— Да, — вздохнул я, — но я по поводу этой группы налип сильно.
— А что такое? — Глаза Лайзы заискрились с живым интересом.
— Долго рассказывать, — отмахнулся я.
— Он себе девушку присмотрел, — улыбнулся Гваделупа лукаво.
— Надо же, как любопытно, Странный! — Она ухватила меня за локоть. — Красивая?
— Очень, — ответил я с каменным лицом.
— А ты ничего не слышал про нашего несчастного ублюдка Джо? — вдруг спросила она.
Я даже слегка вздрогнул.
— Он погиб недавно, — ответил я, овладев собой.
— Да ты что?! — вырвалось у Лайзы: она резко метнула на меня внимательный взгляд. — А ты откуда знаешь?! Как это было?
— Знаю только, что его застрелил какой-то негр, — ответил я, сжав зубы, — которого он собирался убить сам…
— Боже, бедный идиот, — вздохнула Лайза, — этим и должно было кончиться… А я ведь ему говорила…
— Ладно, я пойду. — Меня этот разговор начал утомлять. — Мне нужно с губернатором переговорить по поводу одной сделки…
— И я с вами в доле, — задорно и не ожидая возражений, воскликнула Лайза, две секунды назад скорбящая по Джо.
— Пошли с нами выпьем. — Сенька обхватил ее за талию и потянул на себя.
— Я не могу, я на работе, — начала сопротивляться Лайза. — Сенька, я не хочу проблем.
— Я договорюсь с твоим начальством, — упорствовал Сенька. — Да я за смену твою заплачу! Пошли!
Я поискал глазами Ирину, но ее уже не было — почти все вошли в здание.
Эта нечаянная встреча меня почему-то нервировала, хоть я и не видел Лайзы бог знает сколько лет: прежней радости при виде нее я не испытал, хоть мне и не за что было злиться. Просто мне сейчас она показалась какой-то чужой и нелепой, как и весь этот город. К тому же эти воспоминания о Вэндерсе…
За входом были двери кладовых и холодильных камер, а по центру — железная лестница на второй этаж. Пахло подгоревшим маслом и табачным дымом, с примесью какого-то еще кисловатого запаха.
На верхней площадке, сзади, висело копье, сделанное из крашеной дюралевой трубы, с настоящим каменным наконечником. Вокруг него красовалось семь маленьких щитов, один из которых закрывал середину копья. Он был сделан из круглой выпуклой крышки люка, наверное, от какого-то посадочного модуля. На нем был герб города. Гастон рассказывал Ирине, что это символ римских царей: копье бога Марса и щит, упавший с неба, который замаскирован еще шестью щитами, дабы его не украли враги. Так в глубокой древности…
Увидев меня, Ирина вежливо прервала рассказ Гастона, который всех позвал в зал. Сенька подошел к нему, обогнав на лестнице Лайзу, и спросил, может ли с ним посидеть сотрудница ресторана.
Гастон немного растерялся, так как не был владельцем заведения, но потом махнул рукой и сказал, важно почесав бороду: «Ну в порядке исключения…»
Ирина взяла меня за руку, а Лайза, проходя мимо, разглядывала ее с ног до головы. Затем она как-то неестественно улыбнулась и сказала громким голосом:
— Привет!
— Здравствуйте, — негромко ответила Ирина и посмотрела на меня.
Я промолчал, а Сенька уволок Лайзу в зал.
— Это кто? — спросила у меня Ирина.
— Одна старая знакомая, — ответил я, — помнишь, я рассказывал про Джо?
— Смутно, — ответила Ирина, нахмурясь. — Но она мне показалась какой-то вульгарной.
— Ну, — протянул я, — она просто марсианка — здесь все немного по-другому.
Ирина промолчала.
— Пойдем за стол, дорогая, — сказал я, подставляя ей руку.
— Пойдем, — кивнула она, крепко обхватив меня за локоть.
В просторном зале были накрыты столы буквой «П». На ее вершине уже восседали «отцы» во главе с Диего. Народу было полно, клубился сигаретный дым, перемежаемый сладковатым привкусом конопли. Стоял гул голосов. Много в зале было Охотников, и некоторые даже оказались мне знакомы. Йорген и Сибилла уже сидели в кругу каких-то людей и что-то горячо рассказывали друг другу. Туристы сгрудились слева, а Дронова с Лайлой откололись и болтали с местными мужчинами рядом с барной стойкой. Играла какая-то ритмичная музыка, а через толпу посетителей протискивались миловидные молоденькие официантки, которых Охотники то и дело хлопали по заду.
Риск для жизни у этих людей выше среднего, вот и отдыхали они так же — на всю катушку.
Мы с Ириной собрались было присесть с правого края, но мой взгляд поймал Диего, который ожесточенно махал нам рукой. Пришлось пробираться через весь зал к «отцам». По дороге мне пожали руку несколько малознакомых людей, назвав меня «молотком» и похлопав по плечу, которое пока еще болело. Потом мы присели с краю от президиума, а Диего передвинулся к нам, наперебой рекламируя местную кухню и предлагая различные напитки, а еще не стесняться, веселиться и не думать об эргах — все оплачено.
Сенька, недолго думая, присоединился к нам, попросив немного сдвинуться людей с краю. Лайза кидала на меня выразительные взгляды.
Начались разговоры о политике, перерастающие в рассказы о разных интересных случаях: Охотники делились своими историями, от которых у меня уже давно была изжога, — да, все так и есть, но к чему об этом? Самые опытные больше молчали и пили, а я молчал мало и пил немного: я старался быть во всеоружии, больше расспросить, самому рассказать минимум и не особо существенного. Но это было очень непросто.
Некоторые придвинули к нам свои стулья и принялись подробно расспрашивать о событиях возле Башни.
Я раз пять повторил в общих чертах всю историю танковой баталии, опуская некоторые детали. Иногда в разговор влезал Сенька, который жаждал уточнить и дополнить подробностями мое повествование, по его мнению слишком укороченное. Мне приходилось его иногда затыкать, даже не совсем вежливо. Я опасался, что он ляпнет что-нибудь лишнее — и посыплются ненужные вопросы.
Среди активно интересующихся оказался даже редактор местного сайта «Персеполис Инфо».
В целом все были довольны рассказом и совсем не удивились, что командир паладинов работал с душманами. Я сильно упростил финальную сценку и, сколько Сеня ни встревал, повторял одно и то же, изредка пихая его под столом каблуком сапога.
Но в целом Гваделупа не особо понял происходящее, и самое неизгладимое впечатление на него произвела гибель «Ящера». Приставали к Ирине с расспросами: как себя вели отморозки, почему никого не тронули. Я, как мог, оберегал своего гида от назойливых и слишком любопытных, объясняя им, что Ирине неприятны воспоминания об этих событиях.
Лайза пыталась вставлять в разговор свои воспоминания о наших совместных рейдах, и это меня тоже нервировало, так как она норовила ввернуть что-нибудь из интимных подробностей наших с ней отношений, при этом внимательно глядя на Ирину. Я напоминал сам себе игрока в пинг-понг, отлавливая любые нежелательные темы беседы и ненавязчиво переводя разговор в другое русло. В общем, было весело и весьма утомительно, а Лайзу я поклялся придушить при первой же возможности.
Мне неожиданно повезло: Сенька взялся за рассказ про один рейд.
— Я вот тут вспомнил одну историю, — кряхтя, начал Гваделупа, — про то, как мы ходили к Элладе, на Великие Озера. Была у нас одна хитрая мысль — залезть в сам кратер: на одной карте указывалось место посадки транспортного модуля корабля «Александр Невский». Модуль был военный и, по слухам, забит разным добром. Вот мы и решили поживиться: на всю Гваделупу бы хватило девайсов!
Я знал эту историю во всех наноподробностях: Сенька рассказывал ее при мне раз триста. И подробности он действительно любил, отчего история была длинной и давящей: буквально до того, кто с каким оружием пошел, кто как был одет, и маленькие истории про каждого из группы.
Сеньку обступил молодняк, ловящий каждое его слово. Я злорадно ухмыльнулся про себя — Гваделупу вам на воротник!
К нам подсел Диего со словами, что он любит послушать охотничьи истории.
Я извинился и, спросив, где здесь туалет, вышел из-за стола. Потом, не возвращаясь к столу, спустился на крыльцо — покурить на воздухе.
Когда я уж было собрался обратно, мысленно надеясь, что большую часть истории уже пропустил, в дверях появился Дарби в сопровождении двух милиционеров.
— Уже уходите? — удивился я.
— К большому сожалению, — вздохнул Дарби, опять сложив губы наподобие канцелярской скрепки. — Управление целым городом — это работа без выходных и праздников.
— Да уж, — кивнул я, вспоминая его раскрасневшуюся физиономию на вечеринке в бункере. — Искренне вам сочувствую: на моей ответственности гораздо меньше людей, чем на вашей.
— Это верно, — ответил он, — может, когда-нибудь я махну рукой на все это и стану вольным Охотником.
— Вряд ли вам это понравится, — сказал я с сочувственной улыбкой, — в нашей жизни тоже много минусов.
— Вы правы, — согласился он, — не желай чужой доли — кажется, так говорится?
— Что-то вроде того. — Я прищурился, будто вспоминая крылатую фразу.
— Удачно вам отдохнуть и повеселиться, еще увидимся. — И добавил своим спутникам: — За мной.
— Надеюсь, что мы уже не увидимся никогда, — пробормотал я одними губами и вернулся в зал.
Ирина внимательно слушала Сеньку вместе с остальными, но, завидев меня, страшно обрадовалась. Количество слушателей заметно поредело.
И тут ко мне наклонился Диего:
— Ну что, Странный, пора сходить к Тэду, ты не передумал? — прошептал он мне почти в самое ухо.
— Я готов, — так же негромко ответил я — это был прекрасный повод свалить с вечеринки.
— Я сейчас, только переоденусь, — предупредил губернатор.
— А ты что, со мной идешь? — удивился я, вспомнив про свой план покупки баллончика с усыпляющим газом.
— Тэдди меня тоже позвал, Странный, я ему не могу отказать, — ответил Диего и, пробормотав: «Жду тебя в машине», удалился, попрощавшись с остальными.
Я повернулся к Ирине:
— Дорогая, я отлучусь на часик-полтора, хорошо? Ты меня в отеле подожди.
— Ты куда? — Глаза Ирины расширились. — Я с тобой!
— Ира, я иду на встречу с одним опасным бандитом, — начал объяснять я, — мне кажется, тебе там делать будет нечего. Это не развлекательная прогулка, понимаешь?
— Я здесь одна не останусь, — испуганно сказала она. — Ты сам обещал меня охранять.
— Ира, здесь ты в безопасности, — с нажимом произнес я, — к тому же тут Йорген с Сибиллой…
— Я им не доверяю, — с готовностью возразила Ира.
— Боги марсианские! Что ты говоришь? — не выдержал я. — Это не обсуждается! Я скоро вернусь.
Попрощавшись с окружающими, я подошел к Йоргену с Сибиллой и попросил охранять Иру, а еще сказал, что встретимся в отеле — надо будет кое-что обсудить.
Они покивали и продолжили беседовать.
Я не торопясь спустился на крыльцо, вновь закурил и стал ждать Диего.
Он вышел через пару минут, одетый уже не в костюм, а в обычный комбез и в шлеме с поднятым забралом. За ним плелся здоровенный милиционер необъятных габаритов.
Он взгромоздился на сиденье водителя в одном из трициклов, и Диего легким кивком пригласил меня садиться.
Вдруг кто-то коснулся моего плеча — я обернулся. За мной стояла Ирина.
— Ира, я же тебе сказал… — начал было я.
— Ты обещал меня всегда охранять, — упрямо произнесла она, глядя куда-то сквозь меня.
— Пускай едет с нами, ничего страшного нет, — сказал Диего. — Поехали, Странный.
Я выразительно поглядел на него, потом на Ирину, тяжело вздохнул и направился к трициклу.
Мы выехали с площади и свернули на восток. Мелькнул какой-то агитационный плакат с улыбающимся человеком в комбезе, который стоял с кувалдой на сетчатых металлоконструкциях. «Мой город — охрененный!» — гласила надпись на заднем фоне. Я сидел посредине и молча дулся на Иру, отвечая ей односложными фразами, если она что-то у меня спрашивала.
— Перестань на меня злиться, — сказала наконец она, — я действительно не могла там больше сидеть. Ну прости…
Я вновь тяжело вздохнул и ответил, укоризненно глядя на нее:
— Там тебе ничто не угрожало, а мы сейчас едем в не самое мирное место и не к преподавателю танцев, понимаешь? Когда ты будешь меня слушаться?
— Я буду, — тихо ответила она, напоминая маленькую девочку, — ты меня защитишь.
Трицикл меж тем пробирался через какой-то узкий переулок, объезжая затор на главной улице, где зацепились друг за друга две телеги.
На некрашеной серой стене была грубо намалевана фраза: «Свалка мусора запрещена. Штраф 100 эргов». Под колесами хрустел мусорный «ковер», покрывавший дорогу.
Наконец грязные и изрисованные шлакоблочные стены кончились, и мы, миновав небольшой рынок, состоящий из замызганных лабазов, окруженных чумазыми людьми в ветхой одежде, выехали на глинобитную мостовую, обрамленную пестро слепленными жилищами. Пахло мочой и горелой пищей. Тяжелый запах усиливался тухловатым оттенком миазмов, витающих над сточными канавами вдоль обочины, рядом с которыми возились перепачканные дети. Мы вновь оказались на окраинах Персеполиса, на тех самых окраинах, которые я отчетливо запомнил еще в первый визит. Бурная деятельность Диего и его команды еще не добралась сюда, а может, этого и не планировалось вовсе — Жирному Тэдди были нужны эти трущобы в первозданном виде: здесь легко спрятаться, здесь не появится незамеченным чужак.
Мне захотелось сказать Диего что-нибудь язвительное по поводу всех этих бравурных речей и лозунгов, но потом я раздумал — все было банально, просто и понятно.
Диего толкнул рукой широченную спину водителя, и мы притормозили на узком перекрестке.
— Дальше ногами, — сказал Диего, — незачем нам привлекать внимание.
Мы вылезли из машины и пошли пешком.
Не привлекать внимания я был согласен, однако многие прохожие оборачивались на нас и провожали внимательными и жадными взглядами, особенно серебристо-фиолетовый комбез Ирины внимание явно привлекал.
Стена кратера выросла, занимая почти полнеба над крышами убогих домиков, больше напоминавших загоны для зверей. Я начал смутно узнавать эти места, и мне показалось, что за ближайшим поворотом начнется дорога в сторону западных ворот. Прямо на дороге попадались небольшие огороженные участки, в которых гуляли здоровенные и грязные от пыли куры, привязанные за ноги тонкой проволокой. Раздавалось деловитое кудахтанье.
Диего свернул в какую-то подворотню, и мы оказались на параллельной улочке, которая выглядела немного поприличнее предыдущей. Казалось, в моих глазах ожила старая затерянная фотография, выпавшая из альбома: несуразные домишки из дюралевых контейнеров и некрашеных шлакоблоков, вдавленные в глину и отшлифованные сотнями тысяч ног булыжники. Такого сильного запаха, как на других улицах, не было, и объяснялось это просто: улица выходила перпендикулярно к стене кратера, откуда дул легкий ветерок. Тускло сияли по краям, на стенах домов, редкие зарешеченные лампы, слышались далекие выкрики и собачий лай. Прямо перед нами, чуть утопленное в глубь улицы, стояло приземистое здание, фасадная часть которого была сделана из двух поставленных друг на друга контейнеров.
В центре мерцала гирлянда, которая бледно освещала вывеску: «Бар „Лунная Дорога“».
Возле входа толпились веселые и нетрезвые люди, кто-то пел песню отчаянно фальшивыми нотами.
— Пришли, — сказал Диего, озираясь по сторонам.
Я узнал это место с легким холодком внутри. В данный момент меня больше занимала не встреча с Жирным Тэдди, а то, как бы поделикатнее избавиться от Диего после всего и пойти на первый же рынок за баллончиком. Можно конечно же отложить все на завтра, но чутье мне подсказывало, что почва под моими ногами начинает нагреваться. Ладно, в крайнем случае можно взять грех на душу и ограбить какой-нибудь склад во время дневного сна.
Диего надвинул на глаза светофильтр — по всей вероятности, чтобы остаться неузнанным.
Мы пересекли улицу и, деликатно расталкивая невменяемых от спиртного личностей, вошли в бар.
Я почему-то даже не удивился, заметив при входе двух здоровенных ребят с милицейскими нашивками на комбезах. Они вяло болтали, покуривая в дверях. Нас проводили взглядами, в которых встрепенулась было заинтересованность, но останавливать не стали.
Ватный туман табачного дыма клубился в общем зале, несмотря на два вращающихся под потолком вентилятора, которые только размешивали дым более равномерно.
Столы со скамейками стояли в три ряда, а в дальнем углу, справа от стойки, было отгорожено пластиковыми стенками четыре кабинки. Играло какое-то потрепанное техно.
К нам подошел еще один милиционер и предложил сдать оружие.
Диего откинул светофильтр шлема, и охранник узнал его, поздоровавшись. Тем не менее губернатор отдал свой пистолет, я последовал его примеру.
— А можно не сдавать бластер? — спросила Ирина. — Это памятный подарок, к тому же стоит уйму денег: мне не хотелось бы его потерять.
— Да ладно, чего там. — Милиционер немного растерялся. — У нас-то не пропадет.
— Диего, — поддержал я Ирину, — в порядке исключения: мы же не бухать сюда пришли.
— Вообще-то мы к хозяину, — вздохнув, сказал милиционеру Диего, — он нас ждет. Пусть женщина пройдет с бластером — это мои друзья.
— Как скажете, — согласился тот, — но если хозяин мне потом голову оторвет…
— Не оторвет, — махнул рукой Диего, — я ему все сам скажу, если спросит.
— Ну ладно… — милиционер лениво махнул рукой, — проходите.
Он вразвалочку удалился с нашими пистолетами к большому оружейному сейфу в зарешеченной нише, возле которой сидел еще один ополченец.
Мы двинулись через весь зал к барной стойке, уворачиваясь от размахивающих рук пьющих клиентов, перешагивая через валяющиеся в проходе рюкзаки и вытянутые ноги.
Пару раз нам пришлось почти впритирку разминуться с официантом, несущим заказ. Они лавировали между столами, словно были сделаны из ртути.
Мы зашли за стойку, Диего поздоровался с барменом. По тому, как его сердечно приветствовали, я понял, что Диего здесь помнят и любят.
Мы прошли в коридор, в конце которого была дверь на сырую и полутемную лестницу с очередным милиционером.
— Странный, — сказал вдруг Диего, — только смотри, ни слова о том, что ты в курсе про его бизнес с тотализатором, иначе…
— Расслабься, Диего, — кивнул я. — Ведь не полный же я придурок.
Мы спустились на два пролета вниз и подошли к двери с невзрачной табличкой «офис».
Диего нажал кнопку звонка, и дверь отъехала вбок.
Мы очутились в том же самом кабинете, в котором я был так давно. По крайней мере, мне казалось, что прошло много лет.
Та же позолоченная люстра с неоновыми свечами под потолком, в углу — мониторная стойка внешнего видеонаблюдения на шесть экранов. Справа от нее было псевдоокно с декоративной занавеской. Всякого диковинного оружия разнообразных форм и калибров, висящего на стенах, кажется, поприбавилось. А над креслом хозяина по-прежнему висело чучело головы огромной крысы-мутанта.
Боковым зрением я уловил сверкающего своими хромированными доспехами робота-андроида геологоразведочной серии. Он стоял на прежнем месте, в углу напротив стола. Пахло тонизирующим ароматизатором, каким-то парфюмом с легким затхлым конторским привкусом.
А в центре в огромном кресле восседал краснощекий, уже слегка поседевший Жирный Тэдди, хозяин жизни, хозяин Персеполиса, и курил сигару. Он стал еще жирнее, а жесткие складки на его физиономии еще глубже. Только тоненькие усики остались такими же, но с легкой проседью.
Я держался спокойно и уверенно, Ирина озиралась по сторонам, а Диего подошел к столу и пожал руку Тэдди с легким поклоном.
— Какие люди! — хрипловатым низким голосом произнес Тэд. — Сам господин губернатор, с целой делегацией. Ну заходите, раз пришли. Странный? Я тебя помню — говорил же, что сам придешь.
— Вот я и пришел, — кивнул я, через силу улыбаясь.
— Выпьем коньяка? — снисходительно предложил хозяин. — У меня есть настоящий коньяк. С Земли.
— Немного можно, — согласился Диего.
— Возьми в баре, господин губернатор, рюмки там же. — Тэдди выпустил ароматное облачко сигарного дыма.
— Я не буду, спасибо, — сказала Ирина вежливо.
— Попробуй, дуреха, — Тэдди хмыкнул. — Ты на Земле-то такого не пила.
Я незаметно кивнул Ире, и она приняла бокал жидкости цвета шоколада из рук Диего.
Пригубив немного из своего бокала, я нахально закурил свою дешевую сигарету, сбрасывая пепел на роскошный ковер под ногами. Тэдди, казалось, этого не заметил.
— С-т-р-а-н-н-ы-й, — произнес он так же, как тогда, много лет назад, будто пробуя мою кличку на вкус, — Хлопотун мне сказал, что ты хочешь купить у меня информацию?
— Да, — ответил я просто.
— Ну и что тебя интересует? — спросил он.
— Меня интересуют данные обо всех орбитальных объектах искусственного происхождения на марсианской орбите, — сказал я, вновь отхлебывая ароматно-обжигающую жидкость. — Проще говоря — все, что вращается над нами. Мне нужно знать тип объектов, их конфигурацию, назначение, а главное — владельцев. Желательно еще данные по геостационарным орбитам. Даже если информации минимум или нет вовсе, мне это тоже знать необходимо.
Краем глаза я заметил, как округлились блестящие глаза Диего, который бросал взгляд то на меня, то на своего хозяина.
— А у тебя губа не дура, — резюмировал Тэдди. — А с чего ты взял, что я владею такой информацией?
— Говорят, что ты очень крутой, — сказал я с простодушным выражением лица.
— Крутой. — Тэдди зловеще усмехнулся, оскалив ряд золотых зубов.
Он кинул взгляд на Диего, но тот уже овладел собой и разглядывал трехмерных рыбок на экране виртуального аквариума на стене.
— Вижу, ты повзрослел, для того чтобы играть во взрослые игры, — сказал наконец Тэдди с добродушием людоеда на физиономии. — Что ж, будь по-твоему: я тебе найду такую информацию, но цена, как ты понимаешь, будет соответствующая.
— Мы деловые люди, — с легким пафосом ответил я, — сколько ты хочешь и чего?
Тэдди некоторое время молчал, изучая внимательно меня и изредка переводя взгляд на Ирину.
— А ты зачем ко мне с женщиной пришел? — внезапно спросил он.
— Просто она под моей личной охраной, — ответил я. — Все нормально, Тэдди, это мои заморочки.
— Ну-ну, — он вновь оскалился, — ладно.
Он хлопнул по столу ладонью — я никак не мог отделаться от ощущения, что беседую с мохнатым жирным паучищем, умным и опасным, и малейшее неверное шевеление означает смерть.
— Хорошо, — вновь продолжил Тэдди. — Цену свою я скажу, но, если она тебя не устроит, дело твое: сделки не будет.
— Я слушаю, — сухо кивнул я.
— Ни эргов, ни золота, ни девайсов мне не надо, — продолжал он. — Ты в прошлый раз отказался на меня работать — так вот сейчас придется. Надо грохнуть одного типа.
— Тэдди, я не мокрушник, — решительно заявил я. — Ты что-то путаешь. Это не моя тема.
— Я же говорил: дело твое. — Он развел руками. — Да и ты просишь не крыс наловить. Сам-то людей убиваешь? Приходится ведь? Убей для меня — он падаль.
— Хоть кто это? — спросил я, чувствуя всю бесполезность нашего визита и очередной рухнувший план.
— Это Дарби, наш директор по связям с общественностью, — спокойно пояснил Тэдди, словно речь шла о том, кого пригласить сегодня на ужин. — Лучше, если его уберет кто-то неместный, поэтому ты идеально годишься.
Я слегка вздрогнул.
— И чем таким он тебе насолил? — спросил я, приходя в себя от изумления.
— Почему его? — не выдержал Диего. Лицо его побледнело, пальцы рук немного тряслись.
— Ну вообще-то, ребята, я вам отвечать не обязан, — усмехнулся вновь паук, — я же не спрашиваю Странного, зачем ему данные по орбитальным объектам. Да и могу сам это все уладить — просто за свою дерзость тогдашнюю Странный должен отработать, а ты, господин губернатор, сам должен следить, что у тебя под носом творится. На кой ты мне нужен тогда?
— Я слежу, слежу, — испуганно бормотал Диего.
— Плохо следишь, некачественно. — Тэдди помрачнел. — Я вот узнал, что этот Дарби прибыл с Земли, и хоть в Совете Четырех его и знают, но никто его к нам не посылал. И люди из Совета, которые сейчас к нам едут, очень недовольны, что мы сразу у них не выяснили все. Понимаешь, амиго? Тебя самого за это надо…
Губернатор был бледен, как известковый пласт пород.
— Мы его, это… того… сами…
— Если вы его сами…
Вдруг раздалось негромкое жужжание электродвигателей.
Все происшедшее дальше напоминало какой-то ночной кошмар: перед моими глазами вспыхнул ярко-красный, ослепительный шнур лазерного луча, Тэдди выпучил глаза, его лицо исказилось гримасой боли, из уголка его рта брызнула кровь, а голова неестественно наклонилась и опрокинулась с плеч на пол, в кровавых брызгах и тошнотворном шипении. Обезглавленное тело обмякло на кресле. Диего рухнул на пол, закрыв руками затылок, а я толкнул в сторону Ирину, выронившую бокал с коньяком, одновременно расстегнув ее кобуру на ноге и схватив бластер за рукоять.
В падении я накрыл ее тело своим, развернул корпус влево и, активировав бластер, надавил на кнопку огня, послав ответный луч в сторону робота-андроида.
Луч чиркнул по стене, оставляя черную дымную дорожку, и перерезал агрегат геологического бурильного лазера, который крепился на «плече» у робота.
Я чуть повел стволом вбок, пытаясь попасть в видеосканеры машины, чтобы пресечь ее новую атаку.
Дернувшийся в сторону андроид внезапно застыл: вместо его видеосканеров я пропахал раскаленную борозду в центре его корпуса, в том месте, где был центральный процессор.
Я замер с бластером, стоя на одном колене, прикрывая собою Иру.
Диего всхлипывал, лежа на полу. Мерзко воняло горелой плотью и раскаленным металлом.
— Боже, — прошептала Ирина серыми от ужаса губами, — что это было?
— Говорил я тебе не ходить со мной, — слегка дрожащим голосом ответил я.
Тело мое тряслось от стресса и напряжения.
— Нас чуть не убили, — взвыл Диего, приподняв голову с ковра.
Я понял, что от моих действий сейчас зависит очень многое, и это придало мне сил. Словно во сне, я встал на ноги и осторожно, слегка пошатываясь, приблизился к андроиду. Нащупав сзади на корпусе кнопку активации, я обесточил машину. На всякий случай.
Затем дрожащими пальцами я сорвал занавеску с псевдоокна и, борясь с тошнотой, стараясь не смотреть, промокнул лужу крови, закатив дулом бластера отрезанную голову на ткань. Завернув останки Тэдди в тряпку, я водрузил это на колени обезглавленного трупа и откатил кресло в дальний угол кабинета.
Ирину стошнило на ковер.
Я взял початую бутылку коньяка, выпил из нее почти треть, затем заставил выпить Ирину и Диего, который трясся, как отбойный молоток в руках проходчика.
Нервы мои были на пределе, но я изо всех сил пытался держать себя в руках.
— Кошмар, какой ужас, — бормотала Ирина, задыхаясь от обжигающей сорокаградусной жидкости.
Я включил вентиляцию.
— Так, ребята, — сказал я срывающимся голосом, — все, что могло произойти, уже произошло, спокойно…
— Спокойно? — взвизгнул Диего. — Спокойно?! Все видели, что мы сюда вошли! А твоя баба не сдала свой бластер!!!
Я подошел к нему и ватной рукой залепил ему пощечину.
— Успокойся, Диего, истерика уже не поможет сейчас, — сказал я слабым голосом. — Надо думать, думать надо! Отсюда есть другой выход?
— Ты прав, — простонал Диего, схватившись за щеку. — Надо думать… Есть, конечно, отсюда выход в подземную сеть коридоров. Черт! Какая хрень! Кто это сделал?
— Диего, — я старался говорить твердо и спокойно, — мне понадобится твоя помощь: ты сможешь связаться со станцией прямо сейчас? С тем человеком?
— Странный, ты рехнулся совсем? Нам надо валить отсюда немедленно!
— Свалим, — кивнул я, — но перед этим надо получить информацию, понимаешь? Иначе все это зря! Понимаешь? ТЫ?!
Я слегка повысил голос.
— О боги марсианские. — Диего растирал себе виски. — Странный, почему от тебя всегда одни неприятности?
— Ты свяжешься со станцией? — с нажимом повторил я.
— Я попробую, — сдался Диего.
— Дэн, давай уйдем отсюда, — всхлипнула Ирина.
— Уйдем, Ира. — У меня закружилась голова, и я оперся о стол. — Сейчас несколько минут… Диего, давай быстрее!
Диего, покачиваясь, подошел к панели с мониторами и начал набирать трясущимися пальцами какие-то команды на клавиатуре.
Я косился на застывшего дроида в углу.
— Когда соединишься с ним, дай знать, — сказал я Диего, — я с ним сам поговорю.
— Лучше я, — возразил Диего, — а то он испугается чужого и отрубит связь.
Дальнейшее происходило мучительно медленно: Диего соединился со спутником, потом послал шифрованный сигнал вызова, и мы еще минут десять ждали ответа. Мне показалось, что прошла целая вечность.
Затем раздался тихий голос, искаженный помехами эфира:
— Слушаю тебя, дядя. Как ты?
— Это племянник говорит, — произнес Диего прерывисто. — Дядя на работе.
— А, привет ему передавай, — ответил голос, — что там у вас?
— Я тебе отправил запрос, можешь сейчас прочитать? — спросил Диего. — У меня тут кроссворд не сходится, поможешь? Дядя тоже очень хотел, у него не получилось мне помочь.
— Кроссворд? — переспросил голос. — Сейчас гляну… так… ага… ну… сложный у тебя кроссворд, племянник, не знаю… Попробую…
— Постарайся сегодня, пожалуйста.
— Ладно, давай, попробую, на почту тебе скину… а что там у нас с новыми играми? А то мне между сменами скучно. Достал дядя чего-нибудь новенького?
— Сам потом у него спросишь. — Диего волновался.
— Что у тебя с голосом, племянник?
— Голова разболелась — наверное, солнца хапнул сегодня много.
— Береги себя, до связи…
— До связи, — выдохнул Диего и отключил канал. — Вот и все, — сказал он медленно. — Я еду с тобой, Странный, часа через полтора здесь кипиш поднимется до самого Фобоса.
Диего слегка пришел в себя за время разговора.
— Мне теперь здесь опасно быть, — продолжил он, — что-то затевается. И туристов ваших лучше тоже забрать — им могут проблем устроить. Есть план, как свалить отсюда побыстрее.
— Как? — нетерпеливо переспросил я.
— У Тэдди под землей есть ангар с грузовыми вездеходами — машины надежные, большие: ты сейчас иди, собирай туристов — якобы на экскурсию, но с вещами…
— Верблюдов тоже надо захватить — где мы в пустыне заправлять эти вездеходы будем?
— Тоже верно, — досадливо поморщился Диего и вдруг затараторил, как раньше: — Давай так: я сейчас к себе сбегаю, соберу все необходимое, ты соберешь своих людей с вещами и верблюдами…
Он замялся.
— Где бы нам пересечься? — задумчиво бормотал он. — Эх, не так я себе это представлял, не так… Давай, я дам команду ребятам в отель, они тебя проводят, куда надо…
— Ты уверен? — Я с сомнением взглянул на него.
— Уверен, — быстро закивал Диего, — время у нас еще есть.
— Дэн, мне страшно здесь, — слабым голосом произнесла Ирина.
— Все, дорогая, идем!
Диего подошел к клавиатуре и набрал на ней какой-то код. Псевдоокно отодвинулось в сторону, выехав чуть вперед, открыв за собой узкий коридор, в котором медленно разгорались неоновые светильники.
— Вперед, — скомандовал пришедший в себя Диего.
Ирина оперлась мне на плечо. Бросив испуганный взгляд на обезглавленное туловище, она рефлекторно вздрогнула.
Мы опять спускались в подземелья Персеполиса. Лестница привела нас в небольшой гараж, в котором стоял красивый электромобиль с кузовом от джипа «комбат».
Диего полез на водительское кресло, а мы с Ирой — назад.
Зажглась приборная доска, завыл мотор, и мы выехали в длинный коридор, окутанный полумраком, иногда нарушаемым редкими светильниками. Машина покатила вперед, набирая скорость.
Я медленно приходил в себя после случившегося. Да… я был согласен с Диего: не так я себе это представлял… не так…
Баллончик с сонным газом, одеяло в бельевом ящике, расформирование группы и приобретение мобильности в нашем деле — все это выглядело теперь нереальным и ненужным. Мог ли Диего сам устроить этот заговор, используя меня? Почему Тэдди только что, перед смертью, заказал мне Дарби? Его не посылали в Персеполис! Так! И наконец, почему робот включился на поражение почти сразу после упоминания про Дарби? Это похоже на продуманную акцию: скорее всего, роботом не управляли дистанционно, как я сперва подумал, а он включился на какие-то ключевые слова, которые произнес Тэдди… То ли на разговор про орбиты Марса, то ли при упоминании имени Дарби в контексте со словами «грохнуть», «убрать», или «Дарби — Совет Четырех Городов»… Хотя за нами могли следить и робота включить дистанционно. В подвале это сделать трудно, не имея ретранслятора. Значит, под Тэдди давно копали и в «Лунной Дороге» работает кто-то предположительно из людей Дарби. Если предположить, что Дарби работает на какую-то разведку, то он не подходит под описание, которое дал Вэндерс про человека, что его вербовал в этом же баре: у Дарби вовсе не большой нос. Хотя это мог быть грим или кто-то из его людей. Ладно…
Одно утешало: нас робот убивать явно не собирался, он был нацелен исключительно на Жирного Тэдди.
— Диего… — Я подался вперед, к плечу губернатора, ожесточенно вцепившегося в баранку. — Расскажи вкратце: как у вас появился Дарби?
— Да недавно совсем, — сказал Диего вполоборота. — Мы вели переговоры с Советом о вступлении Персеполиса, а месяц назад нам позвонили и сказали, что посылают к нам человека, который будет работать в нашем руководстве и будет типа такого куратора, который оценит готовность города к вступлению в Совет. Сказали, что доверять ему можно как своему, и еще — кто-то его порекомендовал из знакомых Тэдди, я не помню кто. Приехал он и сказал, что будет пиарщиком, плакатов вот напечатал, начал речи нам писать, активно стал действовать. Вот так.
— Значит, звонок был фальшивый, — ответил я. — И все? Больше никаких странностей? Не интересовался он туризмом или вашими связями со станцией?
— Да нет, — покачал головой Диего. — Про наш тотализатор он в курсе был, но носа вроде не совал. — Он вздохнул. — О, дьяволы Марса им всем в задницу!
— Понятно, — сказал я.
Ирина цепко держала меня за локоть.
— Приехали, — сказал Диего, и машина резко затормозила возле давешней двери к отелю, с надписью «Сектор 4Б».
— Ключ есть? — спросил Диего.
— Есть, — ответил я.
— Удачи вам, через сорок минут встретимся.
Двигатель загудел, и машина умчалась по коридору дальше, а мы вошли в дверь.
Дальнейшие события отпечатались в моем сознании, словно раскадровка клипа — будто череда стоп-кадров.
Первый неприятный сюрприз в отеле был сразу: пустой и притихший гараж, гудящий генераторами. Отсутствовали наши верблюды и какая-либо охрана. Я утешал себя мыслью, что это Диего уже предупредил часовых, что верблюдов надо эвакуировать к месту нашего бегства.
Правда, он же, Диего, обещал, что нас проводят, куда следует, те самые часовые, которых я не обнаружил, — ну да ладно, сейчас не до этого — нужно собрать туристов. Вернулись ли они с вечеринки?
Мы с Ириной вбежали на второй этаж и стали стучать по комнатам.
Мертвая тишина холла тут же наполнилась шумом, нетрезвыми восклицаниями и возбужденными вопросами.
— Все объясню позже, — махал я руками, — нам необходимо срочно покинуть город: здесь становится опасно!
Не хватало только Дроновой с англичанином, но Азиз сбивчиво объяснил, что те должны быть в кафе напротив, — они решили продолжить праздник.
Я послал его их привести.
Сенька долго не открывал, а когда наконец вышел, он был закутан в одеяло и сказал, что никуда не пойдет. Он был явно раздражен, что его прервали: из-за его спины раздался томный голос Лизы:
— Что там Странному приспичило?
Я вкратце изложил Сеньке ситуацию, на что тот ответил, что наши заморочки его не касаются и что он, когда отдохнет, нас догонит.
Я махнул рукой, послав его ко всем марсианским чертям, а мой рукав уже теребили Аюми и Лайла. Перебивая друг друга, как две пулеметные турели, они стали забрасывать меня вопросами. Я, как мог, отвечал, повторяя вновь и вновь, чтобы все скорее паковали рюкзаки и собирались в холле. Я поискал глазами Ирину, но, видно, она была в номере — собирала вещи.
Доблестные эсквайры, как ни странно, восприняли происшествие с присущим Охотникам спокойствием, хотя я ожидал, что Йорген предложит поднять бучу в городе и устроить уличные бои. Видно, Йорген после Башни навоевался надолго.
Тут в холл поднялся Азиз с нетрезвым англичанином и Дроновой.
Англичанин был с красным лицом и отбивался от Азиза со словами, что он летел на Марс не для того, чтобы и здесь им командовали негры. Азиз флегматично держал его за шкирку, попыхивая косяком.
— Не успели погулять как следует! — негодовала полячка.
К Дроновой тотчас же подбежала Аюми и схватила ее за руку.
Я тоже пошел собрать вещи и переодеться в походный комбез.
С момента смерти Жирного Тэдди прошло чуть больше десяти минут, поэтому была надежда на то, что мы успеем смыться из города, а если рассеять группу по городу, нас вообще не скоро найдут…
Когда я вышел в холл, там стоял высокий нескладный юноша в армейском комбезе с нашивками капитана. Он пытался что-то выяснить у Йоргена, который оживленно жестикулировал.
Стоявшая рядом с ним Сибилла подошла ко мне:
— Этот парень говорит, что его прислал Диего Хлопотун и что мы должны идти с ним куда-то.
Я энергично закивал. Почти все туристы уже расположились в холле с рюкзаками.
Артур Митчелл продолжал яриться, а голландец беспомощно озирался по сторонам.
— Вообще я геологов с собой не беру, — сказал я, подойдя к Митчеллу. — Вы можете спокойно оставаться, опасность грозит только нашей группе.
— Нет-нет, — быстро пробормотал как по команде утихший англичанин, — мы с вами; тут мы никого не знаем.
— Тогда «вери квикли, унд шнеллер битте»! — гаркнул я на манер прапорщика.
Англичанин подскочил на месте, чем доставил мне огромное удовольствие. Словно детский игрушечный автомобиль, пробуксовав колесиком по песку, он сделал несколько нелепых движений ногами, будто механическая кукла, оставаясь на месте, а затем, чуть не сбив голландца, исчез за дверью их номера.
— А что насчет верблюдов? — спросил я молодого капитана. — Их подведут к воротам или как?
— Насчет верблюдов я не в теме, — протяжно проговорил юноша, — мне велено было передать, чтобы вы шли за мной к ангару с вездеходами…
— Тсс… — Я слегка толкнул его под локоть. — Это не стоит говорить вслух. Есть короткий путь?
— Да по улице проще — напрямик, — промычал тихонько капитан.
— Ну что? — Полковник потер ладони. — Отправляемся?
Рядом стоял Азиз, и глаза его сверкали: я проиграл — расформировать группу не вышло, а вот Азиз мне начал не нравиться всерьез.
— Еще раз повторяю. — Я грозно нахмурил брови. — Держимся вместе, никто не отстает, и идем очень быстро вот за этим человеком. — Я кивнул в сторону капитана. — Это эвакуация, нам необходимо срочно покинуть город, всем ясно?
— А где наши верблюды?! Там мои вещи есть! — Язык Дроновой слегка заплетался.
— Верблюды уже в точке эвакуации. Живее, живее!
Я искренне надеялся, что все так и есть, как я сказал.
Гомонящей и разболтанной шеренгой вышли мы из отеля «Гладиатор», как я искренне надеялся, в последний раз… Сенька… Да хрен с ним… дуралей… однако он всегда выкручивался…
— За мной, — неожиданно зычным голосом скомандовал капитан, — спокойным, но быстрым шагом!
Видать, он имел опыт общения с колонной гражданских.
Мы напоминали мне заблудившихся туристов, потерявших свой отель, которых ведет некий сейвер[6], призывающий всех к спокойствию.
Шумной толпой мы двигались к центру, за капитаном. Как я ни пытался наводить порядок и тишину — увы, все было тщетно. Наша группа слишком привлекала к себе внимание хотя бы своей массовостью.
Я старался всех раздражать — шел сзади и подгонял, иногда и легким подталкиванием. Ирина предусмотрительно шла рядом.
Я нервничал — глядя на пустынные утренние улицы Персеполиса, я бормотал вполголоса «все-все, до свиданья». Я хотел немедленно оказаться не тут, взять всех туристов, уменьшить их до размера шахматных фигур — и положить к себе в карман… И бежать…
Узкие шлакоблочные стены сменялись кирпичом и пластиком. Гулко отбивали подошвы сапог ритм по мостовой… Редко я видел в отдыхающих такое единство…
Вдруг… у меня случилось дежавю: мостовая… кривые улочки… группа, шагающая почти в колонну… «В Праге был двадцать первый день месяца адара пять тысяч триста сорокового года, полдень, — раздался голос, как я и ожидал, откуда-то сверху, — иначе — март одна тысяча пятьсот восьмидесятого! Ровно в полночь перед этим пражский раввин, великий каббалист Леви бен Бецалель создал своего Голема…»
Но никто не выглядывал из окон.
Кратер притих… Ветер обжигал холодом лицо. Тишину нарушал только треск ветряных генераторов и гулкое гавканье собак…
Всю эту дурацкую поездку меня преследуют одни неприятности… Ничто из задуманного не воплощается. Как мы вообще смогли при таких раскладах остаться живыми? Видно, хаос мешает даже смерти…
Автоматика вырубила вентиляцию в отеле «Гладиатор», мой баллончик уже должен был усыпить всю охрану, и я с Ириной…
— Еще два квартала… — выдохнул облачко пара молодой капитан.
Пару раз мы с полковником отгоняли от группы пьяных попрошаек, которые бесцеремонно хватали туристов за руки и даже пытались дергать застежки карманов на рюкзаках. Мне даже пришлось использовать приклад автомата, чтобы придать убедительность своим доводам.
Дронова, еще не окончательно протрезвевшая, поливала попрошаек отборной руганью, и они отвечали ей тем же. Ирине пришлось ее одернуть.
В вечерней прохладе от туристов уже шел пар — шагали все очень быстро, даже полячка и англичанин.
— Куда бежим, почему бежим? — задыхаясь, бормотала Аюми под топот сапог по булыжной мостовой. Она опасливо озиралась по сторонам и пыталась спрятать голову в плечи.
Свет почти не горел, и только призрачное сияние облаков и краешек неба, где укрылся восход над восточной стеной кратера, давали какое-то освещение.
Капитан свернул во дворы каких-то поржавевших бочкообразных строений неясного назначения (не хотелось бы думать, что там живут люди), и под кудахтанье разбуженных кур и гавканье домашних церберов мы пересекли залитую мазутом площадку с ржавым остовом пассажирского автобуса с заделанными пластиком окнами.
Капитан подвел нас к зданию из гофрированного металла с надписью «Ангар Городского ополчения. Вход по пропускам».
Он отворил массивную дверь, которая резко заскрипела в предутренней тишине.
В ангаре было темно, и поступил приказ зажечь фонари. Наконец наш провожатый осветил ярким пятном света кирпичную будку с дверцей. Это оказался вход в уже знакомое нам подземелье. Оно произвело на туристов неизгладимое впечатление: у Аюми на время даже пропала паника.
Внизу, в тоннеле, никакого транспорта не было, и мы продолжили путь пешком, наполняя пространство вокруг гулким эхом шагов и шорохами. Все притихли, поглощенные этой какофонией звуков.
В коридорах горел тусклый и редкий свет, поэтому фонарей не выключали.
Вдруг из-за очередного поворота стали появляться шагающие нам наперерез темные силуэты людей. Нас ослепили встречным светом фонарей.
— Приказ восемнадцать! — громко сказал капитан.
— Приказ одиннадцать, — хрипло ответил голос со своеобразным акцентом.
Я понял, что перед нами Диего со товарищи.
— Все в порядке, Странный? — Диего был облачен в неуклюжий черный комбез военно-космических сил с тяжелым бронежилетом и эмблемой десанта: такие иногда носили паладины. Сзади у него висел здоровенный рюкзак. Со стороны Диего напоминал космонавта, впервые высаженного на Луну.
В окружении здоровяков-телохранителей он даже больше походил на приземистый луноход.
— Все в порядке, Диего-амиго, — заверил я, — все в сборе.
— Тогда надо спешить, — пыхтя, ответил тот.
И мы опять начали спешить. Телохранители Диего выстроились в вытянутое каре, немного прикрывая нашу группу с фронта.
— Я так торопился… так торопился… — тараторил Диего. — Слушай, а может, никакого кипиша и не будет, а, Странный?
— Мне тут делать нечего, — проворчал я, — а ты как знаешь…
— Да вот в том-то и дело… — Судя по всему, Диего слабо представлял себе свои дальнейшие действия. — Ведь мы же не виноваты… а этот хмырь… ну… Дарби… Это даже и неплохо, что убили Тэда: мне его не жаль. — Последние слова он произнес почти шепотом. — Просто мы можем укрыться на время в нашем охотничьем поселке — он тут рядом… Нас в обиду не дадут, да и утрясется все… Я не думаю, что Дарби… Мы с тобой идеально управились бы с городом… Подумай, Странный…
— Слушай, Диего! — не выдержал я. — А людей мне куда девать? Если Охотники будут бросать туристов, у них не будет работы… Одним собирательством на Марсе не протянешь. Да и, прости уж, не больно-то я люблю административные должности…
— Вот так всегда, — пожаловался губернатор. — Умный человек управлять не хочет, а наглый и тупой — рвется… Жалко…
Я посмотрел на Диего с некоторым оттенком уважения…
Пахло сыростью, и где-то стрекотали крысы: мы шагали, как мне казалось, наугад.
Вот коридор повернул влево, и мы увидели в тусклом освещении надпись: «Резервуар токсичных отходов». Железные ворота были украшены черно-оранжевыми полосами, а в центре красовался значок химической опасности.
Кто-то из свиты губернатора набрал нужное сочетание цифр на панели возле двери, что была врезана в ворота, раздался писк на три тона, и дверь отворилась…
Мы вошли в кромешную тьму. Туристы замешкались у двери.
— Черт, генератор законсервирован, — услышал я голос одного из охранников.
— Так пойди и включи его, Барт, — назидательно посоветовал Диего.
Нашлемные фонари освещали бетонный пол, а от двери тянулась бледно-розовая полоса — свет из коридора. Мне казалось, что в темноте порхают красные светлячки, словно огоньки сигарет. От сырости неприятно покалывало позвоночник.
Вдруг света заметно убавилось, и раздался металлический лязг — это захлопнулся вход в помещение.
— Какого хрена!.. — услышал я возглас Диего.
И тут вспыхнули яркие пятна света, осветив большое пространство, прореженное подпорками из сетчатых конструкций, и прозвучал громкий голос, отразившийся эхом от каменных стен:
— Всем оставаться на местах, без глупостей, у нас пять пулеметов, дверь блокирована…
Раздались крики, я зажмурился… Кто-то из охраны Диего выпустил автоматную очередь, которая раскатистым эхом зазвенела в ушах. Одно яркое пятно погасло.
В ответ раздалось глухое прерывистое стаккато пулеметной очереди: кто-то хрипло взвыл, и послышался звук падающего тела.
В это время я скинул рюкзак и нащупал локоть Ирины, повалив ее на пол уже второй раз за этот долбаный день. Она вскрикнула, а вокруг загомонили на разные голоса.
— Не стреляйте! — крикнула Лайла.
— Какого хрена! — взвизгнула Дронова.
— Всем на пол, живо! — приказал я.
— Нет-нет-нет, — бормотала японка…
— Это кому там делать нехрен? — крикнул Йорген, передергивая затвор.
— Я — губернатор Персеполиса! — кричал Диего, закрыв ладонями лицо.
— Вот вас-то мы и ждем, — раздался вновь голос, исходящий из ярких пятен света.
Мои глаза постепенно привыкали к свету, я приподнял голову.
— Чем обязаны счастью встретить нашего любимого пиар-директора из метрополии? — Я понял, что моя антипатия к Дарби приняла совершенно конкретные формы.
— Ты мне тоже не нравишься, — услышал я голос, искаженный усилителем. — Но свернуть тебе шею я пока не могу… К тому же и ты тоже отказался меня убить…
Раздался мерзкий смешок, и я представил себе противно изогнутую канцелярскую скрепку.
— Мы с Тэдди просто не успели сговориться о цене, — ответил я брезгливо.
— Ну как же, — донеслось в ответ, — а данные по орбитальным объектам — зачем они тебе?
— С детства увлекаюсь астрономией, — зачем-то ляпнул я.
— Ну-ну, умник, пока можешь поострить…
Оглядевшись, я стал изучать помещение: меж причудливых теней от сетчатых стальных колонн на фоне пятен света выделялись коробками массивные силуэты трехосных вездеходов с брезентовыми фургонами. В дальнем конце ангара сгрудились наши дромадеры, флегматично пожевывая губы, а по всему периметру помещения стояли вооруженные люди со стволами навскидку. Пулеметчиков я насчитал только троих, но это не очень успокаивало. Дьяволы Марса! Ну почему все так нелепо, так по-дурацки? Вся эта поездка уже давно напоминала какую-то дешевую киноподелку с элементами воспаленных сновидений. Но все вокруг упрямо говорило, что это не сон…
— Именем Совета Четырех Городов вы арестованы, — не без пафоса произнес Дарби, выступая на освещенное пространство, держа перед собой вытянутую руку с пистолетом, словно он и впрямь был киношным полисменом, который задержал опасную банду.
— Дарби, дружище, — я медленно встал с пола, — прекрати этот фарс: это же смешно! Никакой Совет Четырех тебе ничего не поручал, мы оба это знаем. А вот некая разведслужба с матушки-Земли…
— Странный, — ледяным тоном перебил меня экс-пиарщик, — я ведь приказ-то и нарушить могу: скажу, что ты кинулся на меня с оружием, и пристрелю как бешеного цербера… Кстати, положи оружие на пол. Всех обыскать!
Последняя фраза была обращена в сторону его отряда. Несколько человек вышли из оцепления и, грубо поднимая всех с пола, похлопывали по бокам.
Я понял наконец, почему он мне так противен: он был трусом, болезненным трусом, и, несмотря на некий ум и знание человеческой природы, не мог удержаться от самолюбования. Чем-то мне это напоминало покойного Джо. Даже отвратительный Тэдди был более честен и откровенен — он давал понять на все сто, каким является на самом деле.
— И какого хрена, Странный, я согласился пойти с тобой в этот рейд?! — Йорген сплюнул на пол с досады. — Почему молчал мой дерьмосканер?!!
— Потому что вам, марсианам, нравятся всякие заварушки, — проворчал я, помогая Ирине подняться. — Ты не ушиблась, милая?
— Все в порядке. — Ирина отряхнула колени и бросила на Дарби уничтожающий взгляд: — Недаром этот урод мне сразу не понравился.
— Может быть, я и урод, дамочка, — Дарби вновь ехидно выгибал свою скрепку, — но вот вы такая красавица и мне очень даже симпатичны. Да и Странный, если приглядеться, тоже неплохой парень.
Он убрал пистолет в кобуру, подходя к нам все ближе.
— Одно плохое качество вас объединяет, — продолжал он, не убирая с лица глумливой улыбочки, частично прикрытой радиомикрофоном, — вы очень самоуверенны, вы считаете себя умнее других.
— Дарби, это твои комплексы, — перебил я. — Может, поговорим об этом?
— Вы! — неожиданно громко крикнул Дарби, вскинув обе руки с перстами, указующими на нас с Ириной, и неожиданно добавил: — Шестьдесят девять!
В ту же секунду чьи-то сильные руки зажали мои предплечья профессиональным захватом. Я попытался выгнуть спину и взвыл от боли — это ранение дало о себе знать.
— Не дергайся, — услышал я за спиной картавый голос англичанина.
Повернув голову, я увидел, что Ирину также сжимает в объятиях голландец. Мы с Ирой беспомощно переглянулись. Нас принялись обыскивать, вынимая из карманов фактически все.
— Никогда не думал, что гребаные геологи способны на такое свинство, — процедил я, отдуваясь.
— Геологи? — удивился Митчелл. — С чего ты взял, что я геолог?
— По крайней мере, вы так сказали, когда мы вас нашли, — ответил я, сильно жалея, что не шлепнул этих придурков еще у Башни.
— Вы нашли? Нас? Кого — нас? Я, правда, не совсем все помню, но тебя я точно вижу впервые, так что не обижайся — ничего личного.
До меня вдруг дошло: нам в группу подсунули двух зомбированных, которых закодировали на выполнение ряда команд при помощи гипнотехнологий! А число, громко произнесенное Дарби, было ключевым словом для их выполнения! Боже, какой же я идиот, что не заподозрил этих наших случайных попутчиков! Миллион раз права была Сибилла, когда убеждала меня в недопустимости гуманизма на Марсе! И теперь… из-за меня… хотя все равно нас загнали в мышеловку… Но зачем тогда эти зомби?
— Вот и здорово! — Дарби с удовлетворением потер ладони.
— Зачем применять насилие к женщине? — мрачно спросил я у Дарби, мысленно прикидывая: доплюну ли я до его довольной физиономии?
— Чтобы вы не натворили бед и не поранились, — весело ответил тот, — а то вы такие шустрые, что мы никак не могли вас схватить! А ведь ты и не представляешь себе, как вы нам дороги! Конечно, больше Ирина, чем ты, но…
— Может, ты хотя бы объяснишь, чего тебе от нас надо? — спросил я, поняв, что плевок, скорей всего, не долетит.
— Ага, конечно, — закивал Дарби с издевкой, — в свое время ты все узнаешь! Грузите всех по машинам, — приказал он своим людям. — Верблюдов тоже берите, на всякий пожарный случай. Ирина поедет со мной, в кабине.
Дарби подошел ближе и защелкнул наручники, которые вынул из кармана комбеза, на запястьях Ирины. Голландец (или уже и не голландец вовсе?) отступил назад.
Мне тоже сковали руки сзади, как, впрочем, и остальным членам группы.
— Это произвол! — кричал Азиз. — Я протэстую! Ви рассысты!
Дарби подошел к Диего, посмотрел на его бледное лицо и сказал:
— А тебя, господин губернатор, шлепнуть бы надо, конечно…
— Меня-то за что?! — испуганно пролепетал Диего. — Ваши разборки меня не касаются, Дарби! И Совет у нас слушают…
— Так вот мой тебе совет, — скаламбурил Дарби. — Никому про все это ни слова, а то отправлю тебя к твоему боссу, понял?
Диего энергично закивал.
— Это была спецоперация разведки Четырех Городов, — продолжал Дарби. — Эти люди — преступники, которые в сговоре с Тэдом хотели навредить марсианской безопасности. Туристов мы допросим и отпустим с этими двумя Охотниками, — он кивнул на Йоргена с Сибиллой, — так что все в порядке. Это все, что тебе надо знать. Понял? Ты свободен…
— Свободен? — переспросил Диего, не спуская глаз с направленных в нашу сторону автоматов и облизывая пересохшие губы. — Я могу идти?
— Идите, господин губернатор, и объясните всем правду, — кивнул головой Дарби.
— Странный, мне жаль, что так вышло, — промямлил Диего, проходя мимо меня на подогнувшихся ногах.
— Все нормально, — ответил я, — ты мне ничем помочь не мог бы, прощай, Диего-амиго.
— Увидимся, — ответил Диего, пряча глаза.
— А вот это вряд ли, — со зловещей ухмылкой вставил Дарби. — Все по машинам! Покажите мне его вещи, — обратился он к обыскавшему меня бойцу.
Некоторое время он перебирал мои вещи, затем кивнул каким-то своим мыслям.
— Грузите его в наш вездеход и глаз с него не спускайте! Ясно?
И меня повели к машинам…
Надрывно завывали газотурбинные двигатели вездехода по песчаным барханам, сзади, за бортом фургона, ярко слепило солнце, поэтому я прикрыл веки, но спать не хотелось. Раскачивался кузов, и тихонько переговаривались люди.
Полдень уже миновал, кое-кто клевал носом, кто-то умудрился заснуть в этой душной коробке, которую болтало, как в хорошем шейкере.
Бордово-охристые разводы песков виднелись в широкие щели куска брезента, укрепленного над задним бортом и трепещущего, словно парус на ветру… Хотя что говорить: я один раз только видел парус, и то в безветренную погоду, — оставалось лишь предполагать, что именно так он и трепещет.
Голос одного из шестерок Дарби рассказывал бородатые анекдоты, кто-то из его товарищей гоготал, как дикий дромадер.
Пахло горячим и пыльным воздухом, который обжигал ноздри тысячей необычных запахов, — но сильнее всего были миазмы из коробки: пахло мазутом, потом, газом и страхом. Я не любил дневной пустыни. Это казалось чем-то гораздо более тоскливым и мрачным, чем ночью.
Скованные за спиной руки затекали, и приходилось часто менять положение, что тоже не способствовало сну.
Напротив меня на куче лысых покрышек восседал охранник с автоматом. Он играл в приставку. Сбоку тоже сидел охранник — их рассадили между нами в шахматном порядке, таким образом, чтобы никто не разговаривал и не буйствовал. Правда, пока я и не думал буйствовать — я впал в глубокую и мучительную кому, некую медитацию ожидания: мозг фиксировал любые изменения вокруг, но не думал, не надеялся и не заставлял нервничать. В таком режиме я действовал интуитивно… Но интуиция моя молчала… Да, мы в очередной раз влипли… И теперь крепко…
Битва у Башни состоялась во многом из-за Сеньки и из-за меня: теоретически ее можно было избежать, но убийство Тэдди и попытка бегства из города — это уже жесткая сценарная диктатура: если бы я не пошел к Тэдди, кто поручится за то, что не возникла бы другая провокация, вследствие которой мы все равно стали бы «врагами марсианского народа» и нас бы так или иначе арестовали…
А эти два зомби… До сих пор мурашки по коже и досада, глубокая досада на себя…
Дарби явно не собирался проигрывать и сделал все, чтобы его действия были продуктивны, — подсуетился, подстраховался, продумал. Вообще он отнюдь не дурак, этот Дарби, и обижаться надо не на него, а на себя… На кого бы он ни работал — наверняка был на хорошем счету. Он профессионал, в отличие от хитрого, но неумного мясника Мирзы, жалкого и импульсивного Джо, дикого, хоть и во многом хладнокровного комода Седого. Дарби — полевой кукловод, он все свои силы тратит на закулисные действия, а не на стрельбу и погони.
И вот тебя, Странноватый, он обыграл, пока ты обыгрывал его и строил свои хитроумные планы… Ну ладно — нельзя выиграть партию, не потеряв ни одной фигуры и без единой ошибки. Вот сейчас нас просто взяли за жабры, и не столь важно как… Омар Хайям писал об этом примерно следующее. Рыбе не нравилось, что в арыке тесновато. А вот утка, сопровождавшая ее к морю, была жуткой реалисткой, ибо считала, что когда ты на сковороде — уже все равно, что там плещется за ее бортами.
И старик был тысячу раз прав…
Меня посадили на тот же вездеход, в кабину которого ушел Дарби, голландец и Ирина. Всего машин было четыре. В кузове со мной были Лайла, Аюми, Азиз и Йорген, которые сидели ближе к кабине. Остальные поместились в другой вездеход, а в два оставшихся погрузили наши вещи и верблюдов с поклажей.
Я очень надеялся, что у вездеходов кончится топливо, что-нибудь сломается или на нас нападет кто-нибудь… Впервые в жизни я мечтал о нападении… Да, однако…
Вдруг мой взгляд уперся в одну деталь, которая заставила меня выйти из медитации: я увидел, что кобура с пистолетом на поясе охранника, который справа, почти расстегнута и клапан держится только на «липучке». По моему телу прокатилась волна адреналина — я был взволнован. Йорген, скорее всего, в тысячу первый раз назвал бы меня «психом», но…
Я начал ерзать на месте и тяжело вздыхать.
— А можно по малой нужде сходить? — с надеждой спросил у охранника.
— Че? — Он раздраженно посмотрел на меня глубоко посаженными карими глазами.
— Я бы помочился, — ответил я с пояснительной интонацией.
— Перебьешься. — Он отвернулся.
— Но если я обмочусь прямо здесь, то во всем кузове будет вонять, — предостерег я.
— Я те башку ща сверну, — рявкнул тот, резко обернувшись…
— А что ты орешь, тут все живые люди… — попытался я его урезонить.
— Слышь, Бурда, потрудись-ка малек, а то ты весь день филонил, — раздался из глубины кузова голос наемника, травившего анекдоты. Судя по властным ноткам, он был за главного.
— Я че, нанимался всякую хренотень тут выгуливать? Я че, сестра-сиделка? — взъерепенился тот.
— А вот надо будет — и задницу ему вытрешь, — ответил старший. — Тебе велено было глаз не спускать с него?
Злой и хмурый, Бурда схватил меня за рукав и довольно грубо подтолкнул к краю кузова. Затем он отстегнул мне один браслет, зажал его в кулаке и приподнял край брезента.
— Давай быстро, — брезгливо поморщившись, пролаял он.
— А как же дамы? — Я в ужасе вытаращил глаза.
— Слышь, пассажир, ты особо не наглей, — услышал я голос любителя анекдотов, — дамы уже отворачиваются!
Я понял, что надо действовать и так. Я скосил глаза вниз и вправо, сконцентрировавшись на кобуре этого Бурды. Она была на расстоянии моей вытянутой свободной руки. Не знаю — глупо ли я поступил?
Я резко вывернулся, пытаясь распахнуть клапан и схватить рукоять оружия, и тут же почувствовал удар локтем в шею (отчего у меня перехватило дыхание) и неплохой прямой в грудь.
Меня отбросило к борту, и я потерял равновесие — моя физиономия проехалась по шершавому брезенту, небольшой кувырок в воздухе, и… Я упал на песок, судорожно вдохнув воздуха, полного дыма, песка и пыли, которые щедро клубились под колесами вездехода.
Я резко откатился в сторону и замер, приподнявшись на руках и отчаянно кашляя и отплевываясь.
Затем резко вскочил и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, побежал что есть духу назад, прямо по разрытому колесами вездеходов песку, в надежде, что мои следы потеряются на фоне колеи от машин. Бежал я долго, не оборачиваясь, не слыша вокруг ничего, кроме бешеного стука своего сердца и прерывистого дыхания. Я бежал под неприятно ярким светом солнца, вырубив на ходу застрекотавший счетчик и закрыв забрало светофильтров шлема, я чувствовал легкую панику и досаду, оттого что получилось не совсем то, чего я добивался.
Во время падения я ударил раненую ногу, которая пульсировала острой болью.
Я пытался мысленно представить, как они связываются с кабиной, останавливают вездеходы, решают кого-то отправить в погоню, разворачивают одну из машин и едут назад на маленькой скорости, внимательно осматривая пространство вокруг. Моя фора — максимум минут десять — пятнадцать.
За очередным небольшим барханом я заметил глинистую возвышенность — это была в некотором роде удача: разбежавшись по колее, я прыгнул под углом влево и, попав на относительно твердую почву, встал на четвереньки. Пятясь задом за каменистый бугор, я тщательно затирал свои следы, которые и так были почти незаметны.
Потом я прополз по каменистой ложбине и первый раз замер, прислушиваясь к тихому шуму ветра в песках. Было тихо, хотя гулкий стук сердца немного мешал сконцентрироваться и продолжала пульсировать потревоженная рана в икроножной мышце.
Я подождал секунд тридцать и продолжил ползти, прикрываясь барханами, куда-то к юго-востоку.
Через какое-то время я вновь остановился и прислушался — опять тишина. Сквозь шелест ветра мне показалось, что я уловил звук работающих двигателей, но он был довольно негромок, не приближался и не затухал.
Я подождал еще какое-то время, но ни единого звука, кроме шороха ветра в барханах, уже не слышал.
Вот так, напряженно вслушиваясь в любое малейшее изменение голоса пустыни, я пролежал еще часа два, и ничего не происходило — солнечный свет начинал краснеть, на меня падала тень от бархана, в которой я был фактически невидим. Вокруг меня простиралась огромная пустыня, и, кроме фляги со спиртом и с водой, пары кубиков концентрата и небольшого выкидного ножа в сапоге, у меня ничего не было. Да разве что штук семь сигарет в смятой пачке.
Я рассудил, что это не так уж плохо. Дарби, наверное, не стал меня искать по причине спешки. А может, они решили, что в пустыне я и так издохну, особенно без еды и оружия.
Как назло, во рту сразу стало сухо, как в окружающих меня песках. Я снял с пояса флягу с водой — она была почти полной — и вылил на язык не больше пробки воды. Покатал ее во рту, проглотил и повесил флягу обратно. Нож я вынул из сапога и заткнул за пояс. Стальные браслеты продолжали болтаться на правом запястье — я решил приспособить их под некое подобие кастета.
Обидно было, что я не знал, как далеко собрался ехать Дарби. Даже при отсутствии КПК я примерно помнил карту местности и очень надеялся, что Дарби едет туда же, куда собирались и мы.
Я осторожно поднялся, долго всматриваясь вокруг, разглядывая силуэты барханов, подсвеченных вечерним солнцем, словно прожектором, как тогда в долине…
Убедившись, что признаков активности в обозримом пространстве нет, я направился обратно, к следам вездеходов. Я старался держаться теневой стороны рельефа, не упуская из виду борозды взрытого колесами песка. Боль в ноге стала постепенно утихать. Так я и шел, слегка прихрамывая, просто шел, внимательно озираясь по сторонам и стараясь ни о чем не думать. Ни об Ирине, ни о наших эсквайрах, ни о Дарби с туристами, ни о своих перспективах на ближайшее время: если у меня и возникали какие-то мысли, то они были невеселыми, и вообще оптимизм мне сейчас давался с трудом — я просто пытался сохранять спокойствие. Пока перевес сил был совсем не в мою пользу — то, что я ускользнул от лап Дарби, преимуществом назвать можно пока только с натяжкой…
Ноги сами шагали наученным шагом: с пятки на носок — меньше шума, больше боли, раз-два-три-четыре, левой, левой. Корпус моего туловища пригибается пониже, хотя кажется, что я уже успел устать: устать прятаться, устать бояться, устать думать о смерти… Устаю… Надо чуть добавить кислорода в дыхательной маске… вот так… наедине с собой, со своими мыслями — шагать вперед, шагать, чтобы жить, чтобы победить непонятно кого и неясно зачем… раз-два-три-четыре, вдох — выдох… Шумят бронхи, шипит фильтр, один в пустыне, плевать… Один в пустыне… Хрен с ним… надо идти…
Ира… что с тобой? Раз-вдох, два-выдох, раз… Небо становится багрово-оранжевым… В голове звучит давно забытая мелодия…
Отпечатанный протектор на песке похож на сталкивающиеся сверла; пока я не думаю — я существую? Парадокс?
Шуршит ветер в песчаных барханах, наконец-то я остался один, как я этого и хотел… Только… жаль, нет компьютера, а то включил бы тот надоедливый трек, который крутится у меня в голове… Раз-вдох, три-выдох… метр за метром…
Через какое-то время я вошел в ритм строевого шага: каждое движение было синхронно с дыханием: на «раз-два» — я делал глубокий вдох, на «три-четыре» — глубокий выдох. Из-под маски легкой дымкой начинал выбиваться пар от дыхания…
Вдалеке, где-то между барханами, послышалось тяжелое ритмичное сопение, которое шло, сопровождая меня. Холки церберов я заметил на тридцать градусов южнее. Это было скверно — звери чувствовали, что я ранен, хоть и не сильно, зверям казалось, будто я скоро не смогу ходить, — пока они просто шли параллельно моему курсу, но постепенно приближалось темное время суток, а я должен буду рано или поздно поспать, хотя бы пару часов. Во рту опять пересохло, но я терпел — по моим прикидкам, стоило потерпеть еще часик, пока можно будет хлебнуть из фляги. Зато я пообещал себе, что глотну и спирта для поддержания тонуса. Это предвкушение позволяло держаться… Делить в уме порции воды и шансы… холок было около трех или четырех, пару раз мелькали пегие морды с торчащими из-под рваных губ клыками… конечно же их привлек шум в пустыне, особенно когда рокот моторов стих и остался только запах моего мяса. Церберы хоть и приручаемые предки собак, но есть они любят, как и все живое в этой вселенной…
Через сорок минут я не выдержал — замедлил свой ход и снял с пояса сперва одну, а затем и другую флягу.
Нахальное и циничное преследование собак стало меня нервировать. Видно почувствовав мое состояние, они активизировались: на ближайший бугор выполз, припадая к земле, довольно крупный кобель и, потянув носом воздух и заметив меня, повернул голову и зарычал…
Хвостов у него было два — один перебит, а на шкуре виднелись поперечные шрамы, судя по всему, оставленные юварками, потому что только у них я видел такое оружие: несколько десантных ножей, привязанных к длинной трубе веером.
Кобель сделал несколько прыжков галопом по склону бархана и, глухо рявкнув, скрылся в низине.
Только тогда я разглядел трех остальных участников стаи: один, грязно-оранжевого цвета с желтым пятном на спине, был двухголовым, остальные изобиловали пестрой раскраской охристо-черных оттенков и вроде были не очень крупными. Эти ободранные и пошарпанные твари, высунувшись из-за ближайшей лощины, нахально созерцали меня, роняя на песок вязкую слюну, и вновь спрятались в складках местности…
Я понял, что если не решить этой проблемы в ближайшее время, то потом, когда я устану, — будет поздно. Я начал думать.
Часа через полтора я заметил самый крупный бархан по ходу колеи вездеходов. Подбежал к нему и забрался почти на самый верх. Разрыв неглубокую ямку, я уселся в нее задницей, и тут раздалось злобное рычание. Я начал набрасывать на себя песок, чтоб покрыть большую часть туловища, защищая себя от прокусов.
Увидев, что я уменьшился в размерах, да и упал, стая зарычала, топорща уши и скаля клыки. Они глядели на меня снизу вверх круглыми жадными глазами, в которых была ненависть, голод и страх. Вожак вновь забрался на небольшой холмик и, несколько раз дернув туловищем, громко зарычал, а затем первый пустился бежать ко мне, задирая верхнюю губу и утробно урча.
Я попытался поцокать языком — это успокаивает собак, но сейчас я слышал только шорох крупных лап по песку и сопение: кобель с перебитым хвостом бежал ко мне, всем своим видом обещая мне проблемы с целостностью организма. Его пасть оскалилась, обнажив ряд желтых зубов, и я, клянусь всеми марсианскими богами, не хотел бы, чтобы он их в меня воткнул: эта тварь больше метра в холке безопасна, только когда твои руки сжимают автомат. И мне было мучительно обидно, что его у меня сейчас нет, — нет моего автомата.
За ним выскочили его трое собратьев, которые казались уже лишними в этой ситуации. На пару секунд я подумал, что стоило бы вскочить на ноги, но один опытный Охотник именно так объяснял мне борьбу с собаками без оружия.
Вожак, подскочив ко мне, прыгнул, нагнув шею вбок: он собирался вцепиться мне в артерию.
Я лихорадочно вспоминал, где левая сторона его груди, — нож я уже держал в руке: словно во сне, огромная пегая туша обдала меня зловонным дыханием, челюсти пошли в сторону шеи, а мой нож под легким углом уперся в килевидную грудь.
Клацнули зубы, я вновь почувствовал гнилостный запах и сжался, отвернув шею вбок, острие провалилось в туловище, скользнув по ребру, раздался пронзительный визг, и на песок брызнула кровь, обдавая ноздри тошнотворным металлическим оттенком…
Я почувствовал боль в раненом плече, удар, вывернутое запястье — и тотчас же услышал хриплый лай, захлебывающийся рычанием.
По моей щеке царапнула огромная лапа с когтями, и я ударился головой о камень, громко выругавшись матом…
Трое оставшихся церберов с хриплым рычанием бросились на меня, а вожак продолжал конвульсивно дергать лапой, булькая где-то в утробе кровью из разрезанного сердца, которая брызгала на мои руки, сжимающие нож…
Следующий цербер вцепился мне в плечо, и я взвыл от боли, внезапно пронизавшей все мое существо. От этого в моих глазах пошли красные трещины, и я инстинктивно повернул голову и впился своими зубами в лапу огромной собаки. Цербер взвизгнул, как-то жалобно рыкнув, но хватки не ослабил — я, дергаясь в конвульсиях боли, стряхнул с себя тело вожака, выдернув оттуда скользкий от крови нож, и всадил его в бок нападавшей собаки… В этот же момент кто-то весьма ощутимо прикусил мне ногу.
Тут уже зарычал я сам и вскочил на одно колено. Скользкий от крови нож вырвало из моих пальцев: раненный в бок пес крутился волчком. Я кинулся на двухголового, который вцепился в мою голень, вновь пустив в ход зубы, укусив его за правую шею, а затем нанес серию ударов по второй морде, зажав в руке расстегнутый наручник. Цербер взвыл, а его вторая голова клацнула зубами возле самого моего уха. Последний пес, видно самый молодой, зашелся гортанным неистовым лаем…
И тут грянул гром нескольких выстрелов… Вновь послышался визг, я откатился в сторону и приподнял голову: на вершине бархана, метрах в семи от меня, стояла изящная фемина. Со слегка раскосыми глазами девушка сжимала в руках SIG Sauer P228 «Tactical»[7] армейского образца. Я на всякий случай зажмурился и потряс головой — это была дочь французско-корейской семьи, роковая красавица Лайла Блери. Та самая капризная и глуповатая, избалованная мужским вниманием, потерявшая острые ощущения жизни, сбежавшая от опекавшей ее тетки. Все, что она умела, — это сексуально улыбаться пухлыми губами, изящно стряхивать пепел с тонких сигарет и мало говорить, потому что все за нее должны были уже сделать лица мужского пола, если хотели какой-то реакции этой куколки. Возможно, она еще умела много такого (на что наталкивали ее чувственные губы), что приводило в восторг мужчин и вызывало неприязнь у женщин…
И вот эта глупенькая красавица стоит на одном колене, с поднятым забралом шлема, красиво выпятив свой зад, и держит в своих руках совсем не карамельку или помаду, а настоящий Р228 под девятимиллиметровый патрон. Пистолет, который, на мой взгляд, не является дамским, да и вообще… эта роковая красавица ехала со мной в вездеходе в одном кузове… Кажется, покинуть машину у нее вышло лучше, чем у меня… Черт… а я думал, что…
Собаки притихли все, кроме двухголового мутанта, который продолжал жалобно скулить, — тело его сотрясала крупная дрожь.
Меня тоже трясло, поэтому, превозмогая боль от укусов, я медленно встал на ноги и, сняв с пояса флягу, сделал пару крупных глотков, глубоко вздохнул, утерев губы, и инстинктивно отряхнулся от песка и пыли, немедленно вспомнив о больном плече.
— Вот уж мир тесен, как говорится, — выдавил я из себя первую фразу. — Спасибо вам, прекрасная воительница: вы как раз вовремя…
Я резко осекся, так как чуть было не ляпнул, что готовился к ужину, но это выглядело бы слишком даже для такой ситуации: кто знает, готовила ли ей тетушка гаджанг[8]?
— С вами все в порядке, Дэн? — взволнованно спросила Лайла. — Я сделаю вам противостолбнячный укол, подойдите ко мне.
— Спасибо, я вроде в порядке, — ответил я, чувствуя легкий озноб. — А как вы тут оказались?
— Я так рада вас видеть живым и здоровым. — Она встала с колена и направилась ко мне сама. — Мне удалось удрать, почти сразу после вас… Боже, все это так ужасно, это путешествие, оно такое… если бы я знала…
Вдруг губы ее вздрогнули, и из красивых карих глаз покатились слезы. Подбежав ко мне и уронив пистолет на песок, она уткнулась мне в плечо, обхватив меня руками, и зарыдала, сотрясаясь всем телом.
Вот тебе и раз! И что это такое творится? Только что перестреляла всех собак, да и довольно ловко перестреляла, а теперь…
— Лайла, прошу вас, успокойтесь… — Я был растерян, а мой нос щекотал какой-то пряно-горьковатый аромат духов. — Расскажите мне скорее, что там случилось? Как там наши? Куда всех везут?
Я продолжал тяжело дышать.
— Ах, Дэн, — всхлипнула она, — все оказалось серьезнее, чем я предполагала, чем я даже могла подумать, Дэн… Дэн…
Мне пришлось слегка отстранить ее и немного встряхнуть.
— Лайла, — сказал я вновь, слегка отдышавшись, — вы объясните мне наконец, что происходит?
— Наверное, надо было вам давно все рассказать, — дрожащим голосом сказала она. — Но я просто боялась, что все кончится, так и не начавшись, так же, как с несчастным итальянцем, так же, как с ее мужем…
Она стиснула зубы и шумно выдохнула воздух между сжатыми челюстями… Вот сейчас я решил помолчать — я очень хотел ее послушать: так я, наверное, никого не хотел выслушать за последнее время, разве что Ирину.
Лайла вынула из кармана аптечку и достала шприц-тюбик.
Я мягко надавил на плечо Лайлы, приглашая ее присесть на песок, — сам уже почти шатался, не держась на ногах. Одновременно с этим действием я откупорил флягу со спиртом и, присев на кучку разрытого песка и разжевав во рту одну треть кубика концентрата, сделал три мелких глотка. Затем проглотил стимулятор. Я опять поглядел в ее глубокие темные зрачки, из которых веяло бездной, какой-то обволакивающей тайной, совсем не такой близкой и приятной, как от Ирины, но не менее притягательной, — наверное, сказывалась усталость. По туловищу растекалось убаюкивающее тепло, и боль стала уходить. Было такое странное ощущение легкости и спокойствия, видимо, инъекция стала действовать.
Я достал из пачки смятую сигарету и не торопясь прикурил, с наслаждением затягиваясь терпким дымом.
— Ну Лайла, — вдруг сказал за меня мой голос, показавшийся каким-то чужим, — мне и вправду не терпится, чтобы хоть кто-нибудь что-нибудь мне рассказал, я так люблю, когда мне рассказывают интересные истории: ты не представляешь — мама в детстве читала мне книги вслух, мне так нравилось…
Она присела рядом со мной, еще раз глубоко вздохнула — и вдруг вынула из голенища сапога десантный нож и с силой воткнула в бурый песок. Нож вошел почти по рукоять…
— Поведай мне, о прекраснейшая, — начал я вновь каким-то гулким и уставшим голосом. — Как тебе удалось лишиться оков тяжких и сбежать из-под стражи разбойничьей?
Где-то в глубине моего сознания пульсировал тревожный сигнал — я никак не мог примириться с тем, что эта кукла смогла покинуть борт вездехода с оружием и кой-каким снаряжением, да еще и без браслетов на руках.
Она взглянула мне в глаза, и я заметил, как шевельнулось там что-то внимательное, что-то притаившееся, но потом возник лучик света: она улыбнулась кончиками своих красиво очерченных губ.
— Все получилось очень просто. — Она опустила глаза вниз, и губы ее сжались в горькую усмешку, какой я у нее раньше не видел. — Ты мне помог… Когда ты выпрыгнул, охрана связалась с Дарби, тот приказал вездеходам остановиться.
Она опять помолчала: было такое ощущение, что она пишет рапорт, — сейчас, у себя в голове…
— Двое охранников из нашего фургона вышли. Все собрались возле кузова, и такое началось: Дарби обещал, что пристрелит каждого, кто еще хоть раз допустит такой промах. Какого-то из охранников побили, потом я слышала — они думали отправиться искать тебя, но Дарби сказал, что некогда: он сказал, что до точки «дельта» еще около пятидесяти километров и надо успеть к ночи, потому что поезд ждать не будет. А ты и сам помрешь в пустыне без оружия и еды. При этом он еще раз ударил того парня, который тебя упустил, и сказал, что рапорт ему стоит написать сейчас же, и возможно, что человек Посейдона его пристрелит, как бешеного цербера.
Дальше у меня возник план действий. Я громко позвала Дарби. Охранник пытался меня заткнуть, но Дарби поднялся в фургон и спросил, чего мне нужно. Я объяснила, что я хрупкая и беззащитная женщина и мужские дела меня не касаются, но, раз уж мы остановились, нельзя ли мне пересесть в машину, в которой едет моя подруга Аида Дронова. Дарби долго смотрел на меня, а затем (не знаю, может, я ему просто понравилась — я старалась), затем сказал, что я могу перейти в соседнюю машину. Я вылезла из кузова, подошла к другому вездеходу, который стоял рядом, и стала карабкаться на ступеньку. Я ждала, что охрана отвернется и я смогу спрятаться в складках местности. Но они ждали, когда я залезу в фургон. Я подумала уже, что проиграла. Когда я распахнула полог, я увидела, что в кузове стоят верблюды: они не поняли, что я ошиблась машиной. Верблюдов никто не охранял — мне просто повезло. Я так нервничала, что услышу окрик снаружи с приказом вылезать. Я надеялась только на свою внешность и на то, что охрана больше боится гнева Дарби, который продолжал их крыть отборными ругательствами. Как только разговор у них окончился и машины поехали, я быстро отыскала своего верблюда, взяла из седельной сумки пистолет, нож и немного еды, отстегнула наручники, а затем выпрыгнула из кузова… Вот так… Они уехали… а я — я пошла за тобой…
Она бросила на меня странный и обволакивающий взгляд, но почти тут же отвернулась.
— Воистину удивителен твой рассказ, о луноликая! — Я продолжал вести себя по-идиотски из последних сил, так как считал, что не обязан верить в этот дикий и бездоказательный бред, по крайней мере пока. Да и в голове моей так шумело, что я повел бы себя так даже при появлении в воздухе космического шаттла с эмблемой красного креста.
— Дэн, прости, но сказать тебе всю правду я могла только наедине, а мы с тобой, как правило, никогда не были вдвоем, без окружающих, и по ряду причин я не могла тебе подать знака… постарайся меня понять…
Я уперся руками в колени и с трудом поднялся.
— Пошли, — сказал я, натужно закряхтев. — В дороге рассказ будет более интересен.
— Дэн, — сказала она взволнованно, и на щеках ее проступил легкий румянец, горящий в ярких лучах закатного светила, — я хочу, чтоб ты знал: я не простая туристка с Земли, я лейтенант четвертого особого десантного спецкорпуса космических войск, выполняющая важное задание внешней армейской разведки…
Я вдруг почувствовал к этой женщине искренний, неподдельный интерес, которого не помнил никогда раньше.
— А почему не тайной полиции Ватикана? — поинтересовался я, неторопливо забираясь на песчаный холм. — И откуда у разведчиков такая манера: первому встречному раскрывать свою душу и миссию?
Я чувствовал себя участником шоу, которому слишком мало заплатили и почти не показали режиссерского сценария в надежде, что я выступлю внезапным клоуном.
— Я просто хочу тебя завербовать, — спокойно и даже как-то холодно ответила Лайла.
Меня даже перекосило от такой откровенности: заныли опять раны, и в глазах вновь появилась розовая пелена. Я резко остановился, повернувшись к этой чертовой кукле.
— Знаешь, милая… — Я оскалил зубы, схватив ее за воротник. — Была бы ты мужчиной — я бы сейчас, несмотря на твою большую услугу, а может быть, и по ее причине сильно ударил тебя под дых…
— Дэн, но… — начала было она, хлопая ресницами.
— Не перебивай! — рявкнул я, и мой голос отразился в пустыне легким эхом. — А потом я делал бы тебе больно, ОЧЕНЬ БОЛЬНО! Пока ты не рассказала бы мне не то, что ты хочешь мне сказать, а то, что я хочу от тебя услышать! Ясно?!
Она остановилась как вкопанная и широко раскрытыми глазами смотрела на меня с обидой и недоумением.
— И не надо мне строить глазки! — вновь заорал я. — Это со мной не работает! Я не Дарби! Чтобы меня завербовать, надо обгадиться! Понимаешь?! Обгадиться кровью!!! Как я на «Изумруде»! Или как «Ящер» у Башни!
— А с Ириной ты себя по-другому ведешь… — с легкой горечью тихо произнесла она.
Моя рука вздрогнула, вздрогнула ладонь: я отпустил ворот ее комбеза — мучительно хотелось заткнуть ей рот. Вместо этого я развернулся к северу и зашагал по песку.
Рука сама сняла с пояса флягу со спиртом и отвинтила с нее крышку. Короткий обжигающий глоток. Боль в ноге запылала с новой силой, но я стиснул зубы и получал от этого какое-то мазохистское удовольствие, продолжая шагать вперед.
— Ты дурак, Странный! — услышал я окрик сзади с легкими истерическими нотками. — Ты даже не выслушал человека, который тебе помог! Ты псих! Стой!
Я продолжал шагать вперед, делая вид, что мне все до фени. Я хотел победить врага своим идиотизмом и упрямством, к которому примешивались черные ростки равнодушия.
Шорох шагов по песку — Лайла бежит. Она обогнала меня, резко развернулась и схватила за руки.
— Прости, Дэн, — сказала она, глядя мне в глаза. — Я не подумала… Извини… выслушай… мы должны понять друг друга… Дэн, стой…
Она попыталась остановить меня своим легким женским телом, упершись плечом мне в грудь. Было в этом что-то беззащитное и нелепое. Я остановился.
— Нам надо идти, — сухо сказал я.
— Да, пойдем, — негромко ответила Лайла.
Вдруг она вынула из кобуры свой пистолет и протянула его.
— Возьми, — попросила она, — он тебе больше подойдет, чем мне.
Я несколько секунд смотрел на ее P228, затем молча взял его, внимательно осмотрел, проверил обойму и, поставив на предохранитель, сунул за пояс.
— Дэн, ты ведь Охотник, ты давно понимаешь, что с этой группой не все в порядке? — Она повернулась и пошла рядом со мной.
Я молчал.
— Так вот, — продолжала она. — Я не знаю, кто убил Джованни, я догадываюсь, кто натравил на нас бандитов и кто заманил нас в ловушку возле Башни, и вообще… Я расскажу тебе все в обмен на твою помощь, потому что все происходящее ставит с ног на голову мое задание, и вообще… Мне нужна помощь…
— Что, мир надо спасать? Космическая сопля-убийца захватывает разум людей под контроль, и база «Зеркало-13» — это последняя надежда на победу?
Я знал, что не стоило отвечать ей вообще, но самообладание возвращалось ко мне не сразу.
— Странный, просто послушай меня, а потом задашь все интересующие тебя вопросы, хорошо? И вообще, — продолжила она, не дождавшись моего ответа. — Мы в одной упряжке сейчас, и только мы можем помочь друг другу, понимаешь?
— Отстань от меня, суперагент, — холодно произнес я.
— Странный… если тебе на все наплевать… — Лайла споткнулась о камень и схватила меня за укушенное плечо. — Оставайся тут! Я скажу тебе координаты ближайшего лагеря Охотников, а я буду делать свою работу сама, я справлюсь и без тебя, просто я первый раз на Марсе, но я смогу… Я знаю, куда едет Дарби, и знаю, чего он хочет! Но тебе это неинтересно!
— Я иду по следам вездеходов, — равнодушно констатировал я, — и рано или поздно доберусь до Дарби, а там поглядим — чего загадывать-то?
— Какой же ты упрямый индюк! Сколько солов ты пройдешь вот так, по пустыне?! — гневно выкрикнула Лайла. — Ты не понимаешь вообще ничего, но прешь напролом, как танк… То, что тебя до сих пор не убили, — это не просто везение… Ты знаешь о том, что покойный муж нашего гида, муж Ирины, служил там же, где и я? Ты же неглуп, ты же сразу понял, что дело нечисто, как только увидел у нее бластер армейского образца? Дэн?! Это же заговор!
— Ну допустим, — отчужденно ответил я, — но в обязанности Охотника входит только безопасность группы, а не раскрытие заговоров, — для этого есть другие, специально обученные ребята…
— Дэн, я в полной заднице. У меня пропала связь с базой, у тебя пропала женщина, которая тебе нравится, да и профессиональная репутация под угрозой — неужели тебе не интересно мое предложение?
— Говори, я слушаю, — сказал я спокойно: мне удалось взять себя в руки окончательно.
— Муж Ирины служил со мной в смежном подразделении, — торопливо объясняла Лайла, — все, что можно тебе рассказать о нашем спецкорпусе, — это, пожалуй, то, что мы являемся частью особенной разведывательной группы, даже целой сети, своеобразной организации внутри внешней разведки, связанной напрямую с земным мировым правительством.
— Звучит интригующе, — вставил я. — А вдруг я проболтаюсь?
— Тебя либо убьют, либо высмеют. — Она устало вздохнула. — Пойми: это не прикол — это танки у Башни, это душманы и паладины, это Охотники…
— Обычно эти джентльмены друг друга на дух не переносят. Они все в сговоре? — полюбопытствовал я.
— Конечно нет, — ответила Лайла спокойно. — Просто всем нужны деньги и материальные ценности, а некоторые просто надеются, что смогут изменить свой статус в обществе…
— Как Диего?
— Да ни при чем тут Диего, — нетерпеливо перебила моя прекрасная спасительница. — Паладин — да, он сотрудничал с разведкой, но не конкретно с нами, а с ренегатами…
— Как же такие бравые ребята, как вы, допустили ренегатов в своих рядах? — язвительно спросил я.
— Дэн, если разрешишь, я тебе все объясню, а вопросы потом, хорошо?
— Давай, молви слово свое, — я даже удивился, как легко меня может уболтать красивая девушка, — надо что-то делать.
Правда, раздражение мое вновь перешло в стадию какой-то апатии — опять навалились на мозг события последних дней.
— Формально мы подчиняемся десантному флоту Военно-космических сил ООН, — Лайла говорила мягко и спокойно, без нажима, — но на деле наша инфраструктура немного сложнее, чем положено, и некоторые штабные подразделения подчиняются напрямую Департаменту армейской внешней разведки ВКС. Структура подачи приказов настолько сложна и запутанна, что нереально понять, кто конкретно контролирует нашу работу. Это система древних тайных кланов, как в Китае: группы по пять человек, из которых только один знает командующего другой группы, но не знает ее членов. В общем, как ты бы сказал: охренеть, как засекречено!
— Приятно, когда цитируют! Это популярность! — не выдержав, вставил я.
— Да, ты популярен во многих кругах, — сказала она серьезно.
— Польщен. — Я делано улыбнулся и слегка поклонился.
— Так вот, — невозмутимо продолжила Лайла, — единственное, что мы знаем, — что наша организация курирует деятельность почти всех разведок и подчиняется некоему «Пантеону».
— Что за «Пантеон»? — Я встрепенулся: я уже слышал это слово не так давно в устах покойного Седого.
— «Пантеон» — это организация высшего планетарного уровня, в которую входят члены правительств мировых держав, могущественные банкиры и промышленники, а также военная элита и некоторые представители аристократии. Все их имена засекречены кличками или номерами. Эту организацию создали на базе тайного правящего общества иллюминатов и некой службы как исполнительного органа. Еще доподлинно известно, что в этой же организации состоят крупнейшие ученые и странная группа людей под названием «трансляторы»…
— Кто они такие? — спросил я.
— Про них почти ничего не известно — даже в общих чертах говорят довольно странные вещи.
— Например?
— Говорят, что это некий древний тайный орден людей с генетическими отклонениями, вследствие которых они приобретают различные способности. Говорят иногда, что они контактируют с какими-то инопланетными существами…
— Лайла, скажи, разве это не бред? — Я горько усмехнулся. — Это напоминает масонский заговор в дурдоме…
— Я понимаю, Дэн, — ответила она спокойно, — и совершенно согласна с тобой, но, как бы там ни было, мне известен ряд фактов, в которых я абсолютно уверена, и ряд фактов, которые срочно нуждаются в проверке.
— Я внимательно слушаю, — кивнул я.
— Организация «Пантеон», тогда под другим названием, возникла в сорок девятом году двадцатого века, почти сразу после того, как русские первый раз взорвали ядерную бомбу, — это доподлинный факт, понимаешь, Странный? Тогда в ее основу кроме толстосумов и королей мира вошла небезызвестная американская служба MJ-12[9]. Она стала исполнительным органом «Пантеона», куратором системы, единой службой, объединяющей отделы по работе с аномальными явлениями и передовыми секретными технологиями почти всех разведок мира. В числе прочих своих функций они занимались имитацией утечки секретной информации, стряпая различные мифы о секретнейших контактах с разными расами инопланетян, — делалось это для того, чтобы отвлечь от самой секретной разработки «Пантеона»… В одна тысяча девятьсот семьдесят четвертом году появился так называемый «Проект-4», реализацией которого занимался тогда непосредственно научный отдел «Пантеона».
— Что еще за проект и где первые три? — насторожился я.
— Ну я немного знаю об этом, секрет действительно охраняли, — замялась кореянка-француженка. — Идея примерно такая: первые три проекта — это разработка спутников научных, спутников военных и спутников связи, а «Проект-4» — это разработка спутников-излучателей.
— Излучателей? И что они излучают? — Я продолжал шагать по неровному песку, взрытому колесами с крупным протектором.
— В том-то и дело, что дальше опять бред и догадки. — Лайла шагала ритмично, аккуратно ставя ногу с пятки на носок. — Некоторые осведомители в высших «пятерках» сообщали странные вещи, проверить которые не представлялось раньше возможным. Они говорили, что спутники эти в строжайшем секрете разрабатывались ведущими мировыми производителями: американским НАСА, русским СКБ Лавочкина и некоторыми европейскими и даже азиатскими организациями. Но даже им давалось довольно расплывчатое техническое задание. У одного мутного парня, который работал в правительственном архиве, мне удалось выкупить копии кой-каких старых документов на этот счет. В общем, ТЗ[10] включало в себя разработку супердорогого твердотопливного ускорителя с пятиугольным профилем топливной массы, по тем временам — последнее слово техники, и некоторые примитивные бортовые системы ориентации с нестандартными излучающими антеннами, для создания которых были наняты лучшие специалисты по связи. Сама «начинка» спутника устанавливалась где-то в другом месте, где — не удалось установить. Но стандарты креплений под это оборудование и некоторые электронные коммуникации позволяли сделать вывод о том, что подобные параметры не использовались никогда, даже ведущими технократическими державами. Копии этих документов есть в моем КПК, могу показать…
— Это очень любопытно, — сказал я, машинально обшаривая взглядом вечерние барханы, — но а при чем тут я, наша группа и марсианские колонии?
— Подожди, Охотник, я все, что знаю, расскажу: кое про что, конечно, промолчу, но это к нашей ситуации не относится. — В интонациях Лайлы появился легкий оттенок командного голоса старшего офицера, выдающего вводную своим солдатам. — Далее, — продолжала эта «непоймичтозаженщина», — «Проект-4» предназначался, по слухам, для ментального воздействия на население Земли на основе новейших разработок. Спутники маскировались под ретрансляторы связи гражданского и военного назначения. Но кое-кто в руководстве обронил фразу об испытаниях «психотронного оружия». Это было нелогично, так как этим проектом занималась международная организация, пускай и секретная. Разные люди пытались что-то выяснить — служба-то службой, но любопытных везде хватает, даже если их ликвидируют, слухи остаются. Знание, говорят, подобно вирусу…
— Преумножающий знания — преумножает скорбь. Спасибо, что заразила, — произнес я с улыбкой. — Я, даже пока не знал ничего, понял, что вирус смертелен, — меня теперь тоже грохнут?
— Вряд ли, — ответила она невозмутимо.
— Ну теперь я спокоен, — вздохнул я с облегчением. — Если ты так говоришь…
— Так вот, — казалось, она не услышала моего сарказма, — почти все, что я буду говорить дальше, — данные не особо проверенные. Идея «Проекта-4» возникла после первых испытаний ядерного оружия, но по неизвестным причинам воплощение получила только к семьдесят четвертому — семьдесят шестому году. В общих чертах это выглядит так: человечество соприкоснулось с реальной техногенной силой и планетарной глобализацией социальных процессов. Учитывая нестабильность человеческой психики, мотиваций и поведения, было решено создать психотронное устройство, которое бы могло «гармонизировать» крупные социальные массы, таким образом стабилизируя земную историю развития и поддерживая порядок, а если в двух словах, позволяло до известной степени управлять большими массами людей…
— Глобальная зомбификация всей планеты? Какая хрень! — не вытерпел я. — Лайла, дорогая, но я хорошо учился в школе, и по истории у меня была «пятерка». Могу возразить тебе сразу: начиная с действия твоего так называемого «Проекта-4», на Земле продолжались локальные вооруженные конфликты и перевороты с революциями, особенно после начала Великого Перелома. Что-то по-лоховски ваше устройство работало… Нет?
— И «нет», и «да». — Казалось, в тупик ее поставить нельзя. — «Да» — в том смысле, что не все люди поддаются гипнотическому воздействию с точки зрения физиологии, да и излучение не очень сильное, но это необходимо для максимальной маскировки его воздействия, понимаешь? Нельзя всех превратить в зомби: вдруг кто-то заметит? Да и хаос в обществе, возникший после Перелома…
— Офигеть, как хитрозадо… — пробормотал я, включив забрало шлема в режим инфракрасного сканера и разглядывая остывающие пески.
— А в плане «нет» — объясняют так. — Лайла тоже остановилась. — Мол, некоторая нестабильность в обществе необходима — и как отрицательный пример, и как движущая сила общественной мысли, а иногда и как инструмент воздействия на непокорных…
— Блин! Так они себя богами возомнили? Это такая тусовка пастухов, для тупого стада? — У меня начинал кипеть мозг.
— В чем-то — да, — согласилась девушка-лейтенант, — а в принципе идея вроде благая — успокоить обывателя и не допустить конфликтов…
— Да… идея светлая, — произнес я, продолжив идти.
— Перехожу к основному сюжету, — успокоила меня Лайла.
— Было бы неплохо, — подбодрил я.
— Так вот… — мне показалось, что она в жизни очень педантична, или служба ее такой сделала? И тут мне вспомнился еще один очень педантичный человек… — спутники управлялись с Земли: достаточно было нескольких секретных центров на маленьких островах в океанах. Этот проект курировался только возникшей тогда в «Пантеоне» группой трансляторов. Но в начале века двадцать первого произошла нештатная ситуация. Когда стали происходить смещения магнитных полюсов, ну помнишь? Серия геоатмосферных катастроф после резкого увеличения солнечной активности, которую назвали «Конец Эпохи Пятого Солнца», или Великий Перелом. Тогда погибли многие секретные ретрансляторные базы в океанах. Воспользовавшись общим хаосом и неразберихой, кто-то из руководства «Пантеона» захотел перехватить на себя управление спутниками и продолжить эксперименты по воздействию на людей. Выработанная общая программа «гармонизации» была под угрозой — возникла стандартная проблема глобальной власти.
— А ведь я тоже хотел захватить мир, — ухмыльнулся я.
— И тогда, — продолжила Лайла, вновь проигнорировав мой дебильный юмор, — когда контроль над спутниковой системой был восстановлен, вновь ожила «марсианская программа» — решено было сделать управляющий центр спутников единым и на другой планете, для пущей безопасности. Все это маскировалось под идею колонизации Марса в связи с изменением климатических условий на Земле. Импульс сигналов предполагалось пускать через передатчики, развешанные по планетарным орбитам. Земле как никогда было нужно влияние психотронного излучения на бурлящее общество, подошедшее к пропасти анархии. На Марсе решено было поставить секретный военный объект с огромным излучателем, под кодовым названием «Зеркало». Занимались этим пресловутые трансляторы. Таких объектов было ровно тринадцать. В последнем из них и находится часть штаба «Пантеона», возглавляемого этими трансляторами, там же и есть управляющая система кодировки сигнала спутников Земли…
— Власть над миром? — насмешливо спросил я.
— Власть над мирами, — невозмутимо ответила Лайла. — Над Марсом тоже запущено несколько экспериментальных спутников под видом антенн связи. И вот сейчас снова произошел раскол — кто-то из «Пантеона», именующий себя «Посейдон», начал войну с трансляторами, войну за управление этой системой. Но Посейдон не знает точных координат «Зеркала-13», то есть штаба. Он решил отыскать его при помощи Владимира Кожевникова…
— Кто это? — спросил я.
— Майор нашего спецкорпуса, — ответила она, — бывший муж нашего гида, которого пристрелили на Марсе, когда он отказался показать вход на базу и дать к нему коды доступа.
— Как это произошло? — спросил я, улавливая каждое слово и выражение лица Лайлы.
— Он получил назначение на службу при объекте «Зеркало-13», каким-то образом Посейдон узнал об этом и решил проследить за ним. Буквально за пару дней до своего вылета Кожевников узнал о ренегатах Посейдона — муж Ирины работал в отделе внутреннего контроля, и к нему поступила информация о том, что кто-то пытается собрать сведения о марсианском объекте. Ход этому делу он дать побоялся, так как из сообщения следовало, что его руководство сотрудничает с ренегатами. Он находился на территории секретной военной части и передать информацию наружу не мог. В тот же день десант проходил инструктаж по поводу марсианских аномалий, и руководил им небезызвестный тебе Джованни Мюррей, покойный член нашей группы. Владимиру ничего не оставалось, как завербовать его, тем более что он единственный невоенный человек, который покидал расположение базы до отлета Владимира на Марс. Но итальянец не имел официального доступа к представителям трансляторов, поэтому прошел почти год, пока информация поступила в нужные уши. Владимира к тому времени уже убили. А сам Джованни не являлся тренированным разведчиком, и Посейдон узнал о его действиях почти одновременно с трансляторами. Официально от руководства «Пантеона» рапорт Джованни о немедленных мерах пресечения получил отказ. Но меня направили на Марс для расследования причин гибели Кожевникова. Как раз поступило сообщение, что его жена получила статус гида в компании «Стар Вэй Интернешнл». Меня и внедрили в вашу группу.
— А как же убили итальянца? — спросил я.
— Ну… — Смугловатые щеки Лайлы немного порозовели, а может, она просто устала от быстрого шага, который я навязал ей, несмотря на боль. — Мне известно только то, что он полетел сюда добровольно, на деньги, собранные в его институте: он не смирился с возвратом своего рапорта и решил действовать самостоятельно. Именно тогда, когда он собирал пожертвования на свой полет, он кому-то проговорился — кому-то, кому, видимо, доверял. По нелепой случайности, а может, и закономерно, он оказался в составе той же группы, где была Ирина и я и кто-то из людей Посейдона. Как ты, наверное, понял уже — в нашей группе не все ладно: у нас есть «крот».
— Да уж, — произнес я медленно, — я так много понял за последнее время, что не понимаю ничего…
— Спрашивай, — предложила Лайла.
Опять голова моя гудела, как пылевой дьявол, — мысли закручивались в тугую тонкую спираль. Многое, что говорила Лайла, было очень логично, многое подтверждало и мои собственные предположения, и, судя по всему, она не врет.
— Так зачем убивать Джованни, я так и не понял? Он же не знал координат базы, как мне кажется…
— Не знал, — согласилась Лайла, — но даже я заметила, что он долго разговаривал с тобой и Ириной тогда, перед заводом. «Крот» решил, что он может сболтнуть лишнего, чем усилит твою бдительность… Он собирался тебе рассказать все, что знал, потом почуял как-то, что в группе есть «чужой», и даже пытался тебя предупредить своим вольным стихом. Жаль, что он попал к этой дурочке Дроновой…
— Кажется, наша группа нашпигована шпионами, — сказал я, — у меня от этого делается сердцебиение…
— Дэн, пойми, это не юмор, и ты не виноват, что подвернулся в проводники, любой Охотник Марса мог оказаться на твоем месте.
— Я вот как раз и думал: почему я, а не любой Охотник Марса?
Я задумчиво затянулся сигаретой…
— Наверное, потому, что ты Пастух Глюков, — в тон мне ответила Лайла и грустно улыбнулась.
— Так-так-так, — встрепенулся я, — а вот с этого момента поподробнее — ты что-то знаешь о глюках?
— Дэн, прости, — она вздохнула, — я могла бы ответить «нет», но это была бы ложь. Поэтому я скажу, что это, к сожалению, военная тайна, за ста печатями… да и знаю я мало, честно сказать…
— Почему-то так мне это и представлялось, — язвительно сказал я. — Хорошо, а какова роль Ирины в этой вашей игре «Царь Горы»?
Мне показалось, что она слегка вздрогнула.
— Ирины? — переспросила она. — Она тебе нравится, как мне показалось…
— Оставим лирику, Лайла, — перебил я ее. — Да, она мне нравится, но к делу это отношения не имеет, хорошо?
— Ладно, Странный, — она как-то загадочно улыбнулась, — перед тем как прикрыть тему лирики, скажу прямо — ты нравишься мне…
— Если я тебе нравлюсь, — я изобразил на лице молодцеватую усмешку, — объясни мне, почему «крот» не пристрелил Ирину, которая своим армейским бластером сразу усилила мою бдительность? Или хотя бы не попытался украсть ее оружие?
— Во-первых, никто не знал, что Кожевников подарит ей свое табельное, — ответила Лайла, — а во-вторых, есть предположение, и оно подтверждается последними событиями, которые на нас свалились, что Ирину берегут как зеницу ока и наши, и ренегаты…
— Значит, она всем нужна? Зачем? — Я скептически хмыкнул. — После разговоров с ней у меня возникло стойкое ощущение, что она ничего особенного не знает.
— Ах, Странный, — Лайла рассмеялась, — как же мужчина доверяет женщине, которая его очаровала! Это ошибка… ошибка, которая может стоить тебе жизни…
— Ну-ка просвети меня, мой оракул. — Я стиснул зубы. — К тому же я Ирине не доверяю, а просто сопоставляю ее слова с фактами.
— Ну-ну. — Лайла опять усмехнулась. — Хотелось бы верить в твои слова… Ну в общем, мало есть жен на свете, которые бы абсолютно не были в курсе дел своих мужей, да к тому же есть данные, что он незадолго после своего назначения на «Зеркало» возил ее в закрытый частный медицинский центр, где брал анализ ее ДНК, фотографировал ее сетчатку глаза и делал биоэлектроскопию. Значит, можно сделать кое-какие выводы…
— И какие же? — с любопытством спросил я.
— Зачем вкупе со всеми анализами делать замеры биоэлектрического поля? — вопросом ответила лейтенант космического десанта. — Очень просто: известно, что раз в три года происходит смена управляющих спутниками кодов. Учитывая высокое положение Кожевникова в разведке «Пантеона» и его назначение на объект, логично будет предположить, что он-то и должен был доставить в марсианский штаб новую кодировку, — по времени совпадает. Даже если противник узнает, что или кто является ключом, понадобится этого человека поймать, но убивать его нельзя, так как, только будучи живым, его тело излучает биоэлектричество. А вторая загвоздка в том, что код доступа на базу, да и сами ее точные координаты носителю кодировки спутников также неизвестны, вот и получается, что убить Ирину нельзя, а места положения базы она не знает, поэтому «ключ» не попадет в «замок». Кожевников планировал встретить ее, когда она станет гидом и сама прилетит на Марс, даже развелся с ней для прикрытия. Да, знает она мало, но наверняка больше, чем рассказала тебе…
— Хорошо, — остановил я ее, чувствуя, что во мне начинают бурлить эмоции. — А что мешает ребятам из «Зеркала» поменять кодировку, найти другой ключ и использовать его?
— Множество причин, — ответила Лайла. — Одна из них — что данные сетчатки и строение ДНК Ирины уже получены по каналу связи, и для подтверждения кода осталось получить ее саму с биоэлектрическим ключом. Если он не появится в ближайшее время, доступ к спутникам блокируется, и они переходят в автономный режим… я сама толком не все знаю, но Ирина нужна «Пантеону» как воздух.
— Но она же не знает, где база?
— Она — нет, а те, кто работают на трансляторов, — знают, поэтому группу постоянно пытаются захватить — ты ведь заметил? А координаты базы можно узнать только в районе Олимпа, хоть, по слухам, она и не там. А по мне — так на этой двадцатисемикилометровой хреновине можно спрятать штук десять секретных космодромов, не говоря уж о каком-то штабе…
— Погоди. — У меня в голове мелькнула неприятная мысль. — Так выходит, что вся эта чехарда со стрельбой и танками у Башни — дело рук «хороших» парней? Да? Ренегаты ведь заинтересованы в том, чтобы мы без приключений добрались до Олимпа, а Ирина помогла в поисках объекта?
— Ох, Дэн, — вздохнула Лайла, — не знаю, как и сказать…
Она некоторое время молчала, глядя на темнеющее небо.
— «Хорошие» и «плохие» в таких масштабах стираются, — наконец произнесла она, — остаются «стабильные» и «дестабилизирующие», примерно так… Да, ты прав: Посейдон заинтересован, чтобы группу оставили в покое, по крайней мере до Олимпа. Он-то и послал эти чертовы танки, зная, что паладины работают по заказу трансляторов. Танки и соединения душманов должны были блокировать паладинов, а вас вывезти из зоны конфликта. Заварушку сперва устроили, чтобы мы пошли через лес, прямо к банде, нанятой трансляторами. Затем некто «Зевс», глава штаба трансляторов, после неудачи под «Изумрудом» придумал заманить нас в ловушку: твоему Сеньке дали заказ в Башне, потому как душманы не успевали прорваться к «Изумруду», а возле Башни у них был контроль над ситуацией. Они понимали, что ты пойдешь спасать товарища, а группа останется без защиты, и можно будет спокойно захватить Ирину.
— Боги, как все сложно. — Я скрипнул зубами.
— Да, — согласилась Лайла, — ошибки руководства и просчеты на местах — слишком громоздкая система координации действий: Посейдон явно переборщил со своими «Нефилимами», и уж чего совсем никто не ожидал — так это того, что Седой договорится с теми, кто, по идее, должен играть против него. Местечковых связей никто не учел. У суперпрофи тоже бывают проколы.
Я тяжело вздохнул и стиснул кулаки.
— Так ты, как я понял, работаешь на трансляторов, — выдавил я наконец, пытаясь справиться с собой в очередной раз. — Почему же ты не предприняла никаких действий? Ты могла бы похитить Ирину сто раз — и дело с концом?!
Я остановился, как вкопанный, меряя эту женщину тяжелым взглядом.
— Странный… — Лайла тоже остановилась. — Во-первых, перед «Изумрудом» мне было бы не уйти с ней далеко: у меня был приказ «ждать и не высовываться» — я должна была стать подстраховочным резервом, я даже не знала про этих чокнутых геологов; во-вторых, ни на «Изумруде», ни у Башни я не могла повлиять на ход событий, а в-третьих…
— Так какого же марсианского дьявола ты решила мне помочь сейчас, когда ваш Дарби захватил Ирину и «ключ» у него в руках?! — не сдержавшись, закричал я. — Что вам еще надо?!! Ты должна сейчас ехать с Дарби в обнимку и весело смеяться над нами, идиотами!!! Все! Партия ваша! Или твой Дарби подослал тебя ко мне?!! Зачем, отвечай!!!
Я в порыве эмоций выхватил из-за пояса пистолет Лайлы и снял его с предохранителя.
Лайла смотрела мне в глаза и молчала. Она молчала, будто решаясь что-то сказать…
— Не перебивай меня, пожалуйста, — почти прошептала она, — я тебе все объясню…
— Ну?! — вновь рявкнул я, лязгнув затвором. — Слушаю!
— В-третьих, — тихим, немного дрогнувшим голосом заговорила Лайла, — мне удалось узнать, что Дарби решил переиграть трансляторов и воспользоваться Ириной сам, в-четвертых, кажется, он собирается ее убить…
— Как?! — вырвалось у меня. — Без нее ведь…
— Вот так. — Лайла заговорила быстро-быстро, словно боялась, что не успеет все сказать. — Здесь недалеко есть один объект: заброшенная секретная лаборатория, известная у вас под названием НИИ Атмосферы «Эол». На самом деле это законсервированный секретный объект…
— Хорош объект. — Я сплюнул на песок: ни дать ни взять — вылитый Йорген.
Я вспомнил то, о чем она говорила: это было довольно странное место, но абсолютно не интересующее ни Охотников с паладинами, ни луддитов, ни кого бы то ни было. В небольшом кратере когда-то очень давно насыпали искусственный островок размером с небольшое футбольное поле и залили вокруг рукотворным озером. Химический состав воды был какой-то особенный, поэтому она почти не испарялась. Потом, правда, вода как-то покинула свое ложе, и на дне кратера обнаружилась необычная достопримечательность Марса: заржавевшая, вросшая в грунт военная подводная лодка, которая, по всей вероятности, водилась в этом озере, пока там была вода. НИИ был абсолютно разграблен и являл собой пятиэтажную кирпичную коробку, в которой не было ничего таинственного, и секретного тем более. Только покинутая субмарина наводила на странные размышления, хотя и на ней никто не обнаружил объяснений возникновения здесь этого НИИ и этого озера. Так как ничего никто не знал, про это место забыли, да и взять там было уже давно нечего.
— Дальше, — потребовал я.
— Так вот, — Лайла продолжила тараторить, — из некоторых данных и разговоров, которые я слышала, пока у Дарби проходило совещание, я поняла, что там имеется некое оборудование, смонтированное совсем недавно, которое может позволить снять биополярную матрицу человеческого тела на некий магнитный носитель — это какая-то новая разработка, еще не обкатанная окончательно. Но если предположить, что у Дарби это получится или уже получалось раньше, то Ирину можно просканировать, после чего спокойно избавиться от нее, что сразу решило бы массу проблем: например, убрать опасного свидетеля и прекратить ее опекать. Потом, судя по решимости Дарби, у него уже имеются координаты «Зеркала-13», поэтому Ирина становится лишней обузой. Заодно можно ликвидировать всех туристов, опять же как свидетелей, и уж точно избавиться от агента противоборствующей стороны в нашей смене…
— Черти Фобоса вас разорви! — У меня закружилась голова. — Так нам надо бежать! Нам надо успеть…
— Нам пешком идти туда меньше суток, — урезонила Лайла, — а они пока подъедут, пока проникнут в подземный бункер, пока настроят эту сложнейшую аппаратуру — мы по-любому успеем, Странный…
Я стиснул зубы и прибавил ходу — усталость словно испарилась из меня, как утренний туман на восходе солнца, как кусочек масла на раскаленной сковороде…
— Ты и спать не собираешься, Дэн?
— Нет.
— Есть еще и «в-пятых», Дэн, — услышал я голос Лайлы за спиной.
— Что «в-пятых»? — спросил я не оборачиваясь, продолжая шагать по разрыхленному песку.
— Последняя причина, почему я решила помочь именно тебе и рассказала больше, чем должна была. — Ее дыхание заметно участилось.
— Ну?
— Ты очень необычный человек… — Она запнулась. — Дэн… ты мне нравишься… не хочу, чтобы ты пострадал непонятно за что…
Я молча продолжал идти дальше, подавленный нехорошими мыслями, стараясь отвлечься от них, отвлечься от всей этой шизофренической истории, обрушившейся на мою голову… Я боялся смотреть на Лайлу… Ира, где ты? Раз-вдох, три-выдох… шаг за шагом, метр за метром…
Мерно качался ночной горизонт перед моим мысленным экраном… Время шло к полуночи, в пустыне усилился ветер, который, трогая струны тысяч барханов, гудел на разные голоса, словно диковинный орган.
Пару раз до этого я чувствовал приближение глюков, и мы прятались в складках рельефа. Я был заправлен всеми видами стимуляторов, грудь вибрировала от стука сердца, но какая-то тяжесть клонила вниз. Лайла молчала большую часть дороги, видно давая мне время переварить все услышанное. Но я не мог — во мне клокотало тихое бешенство, словно гудел от перегрузки паровой котел. Я машинально обшаривал пустыню в режиме инфравизора, закрыв забрало шлема, но мне уже было плевать на всех — от церберов и юварков до всех глюков в мире… Мир-то — как раз он шатался подо мной. Мой уютный мир марсианских пустошей, мечты мизантропа, уютный, продуманный риск, с правом выбирать, в какую пасть совать голову, а в какую не надо, мой уютный мирок внутри меня, куда я сбежал с этой неисправимой, шумной, беспардонной, циничной и давящей Земли. Мир, где я мог кому-то по-настоящему помочь, и, наконец, красивая и романтическая, почти киношная, любовь к странной девушке, которая была непостижима и так проста и естественна… И вдруг… За спиной раздается тяжелый стальной лязг, и появляется эта грязная машина разрушения, чадящая смрадом заводских труб, тычущая какими-то законами какого-то общества, размахивающая орудийными стволами и кричащая сквозь телевизор непонятные лозунги, перемежаемые идиотским смехом. Она слепо шагает, не замечая тебя, — это и есть ее ужас: если бы она охотилась за тобой, тогда было бы не так обидно погибать под жерновами ее ступней, так ведь она раздавит так… не от злобы… равнодушно… не глядя — потому что ты для нее не существуешь: ты не берешь кредитов, ты отказываешься голосовать, ты не хочешь понимать, что хорошего и плохого нет…
— Ну а взаправду, Денис, что ты думаешь? Есть хорошее или плохое?
Строгие, но добрые, немного водянистые, голубые глаза взглянули на меня из-под седых косматых бровей. Форменный китель, как всегда, был безукоризненно чист.
— Не знаю, товарищ полковник. — Я пожал плечами и положил на ореховое бюро толстую красную папку, прямо под абажур лампы. — Разрешите закурить?
— Кури, — кивнул он и тоже достал из ящика стола пачку сигарет «Столичные».
— Я так понимаю, — сказал я, прикурив свою «Приму» и выдохнув дым в потолок, — если подозреваемая говорит нам правду, то дело заходит в полный тупик…
— А бывают тупики неполные? Частичные? — Он хитро прищурился, пододвинув мне свою хрустальную пепельницу. — Это тогда не тупик, а хоть и тернистая, но дорога.
Я смутился, мысли в голове путались и скакали, как потревоженные блохи.
— Понимаете, Артемий Леонидович, — сказал я, — нам придется в данном случае возбуждать уголовное дело на уровне Обкома или даже ЦК, а это… как бы точнее сказать… этим другое министерство занимается…
Он враз посуровел.
— А ты убийство раскрыл, лейтенант? — тихим, но грозным голосом произнес он. — Кто убил итальянца, ты понял? Твоя задача найти убийцу, припереть его к стенке уликами, а уж потом дело сдать. И дальше не тебе думать, на каком уровне прокуратура будет предъявлять обвинения! А ты тут все со своими подозреваемыми нянчишься! То одну юбку слушаешь, то другую!
Последние его слова прозвучали как раскат грома. Я поежился и попытался сосредоточиться.
— В принципе, — я робко кашлянул, — я все изложил в рапорте. Выводы такие: подозреваемых трое — Кожевникова Ирина двадцати пяти лет, ранее несудимая, проживает в Москве, проспект маршала Жукова, пятнадцать. У нее алиби — в момент убийства я находился с ней в одной комнате.
— Дальше, — одышливо каркнул полковник.
— Азиз Алима, гражданин Саудовской Аравии, двадцати девяти лет, проживает в общежитии при институте имени Патриса Лумумбы, и Лайла Блери, гражданка Франции…
— Ладно, хватит, я твой рапорт помню. — Он устало махнул рукой и помолчал. — Обидно мне, — сказал он, глядя куда-то в сторону, — парень-то ты талантливый, наблюдательность у тебя фотографическая, вот еще бы сообразительности тебе чуть подбавить — цены бы тебе не было: я бы тебя на свое место спокойно посадил, а сам бы на пенсию…
— Артемий Леонидович, перестаньте вы, ей-богу… — Меня иногда раздражало и удивляло это его старческое брюзжание при такой стальной воле и ясном рассудке.
— Ладно тебе, Денис, — он брезгливо поморщился, — надо смотреть правде в глаза — я уже старик, на дачу только жена ездит, просит помочь, она же тоже не девочка, а я тут, на Петровке, копчусь восемь дней в неделю…
— Артемий Леонидович, да мы еще с вами успеем всех гадов переловить!
— Так, — казалось, с него спало какое-то студенистое оцепенение, — ловчий ты мой! Работой я твоей недоволен, и папочку эту ты зря мне припер. Ткнуть бы тебя носом, да велика честь будет. Подумай! Попытайся стать на место преступника — как бы ты все сделал? В спешке и в то же время по возможности аккуратно? Твоя слабая сторона в этом деле — это не работа с показаниями, а работа с уликами! Почитай дело повнимательнее — там все есть!
— Да мне же последние дни, сами знаете, поспать и то некогда, — начал оправдываться я.
— А на фронте люди неделями не спали! — Это был его обычный аргумент, отметающий все мои доводы о трудностях сыскной работы.
— Разрешите идти?
— Иди, — буркнул он уже более доброжелательно, — и дело прихвати, не забудь. Почитай перед сном — очень интересно…
— Что интересно? — словно эхо отозвалась Лайла слегка запыхавшимся голосом.
Я встряхнул головой, сфокусировав зрение на нескольких маленьких тепловых пятнышках, проплывавших между барханами с восточной стороны.
— Что это там такое красненькое зеленеет в синеве? — пробормотал я, дав на экран забрала увеличение, — блин, паршивое здесь увеличение…
— Не поняла. — Лайла остановилась, слегка пригнувшись, и посмотрела в ту же сторону, что и я. — Похоже на всадников, — сказала она через некоторое время.
— Хреново, — процедил я сквозь зубы, — сколько их, не рассмотрела?
— Человека четыре-пять, идут под углом к нашему курсу, скорее всего, нас уже засекли…
Черт! Не вовремя я отвлекся…
— Отлично, — я с досады плюнул, — а у нас пара ножей и один пистолет на двоих…
— P228 — прекрасное оружие, — вступилась Лайла за свой любимый пистолет.
— Да я не спорю, — я продолжал вглядываться в пейзаж, — просто нам и двух АК хватит, чтобы начать плясать джигу.
— Может быть, это просто Охотники? — предположила Лайла.
— Да хоть благотворительный марш инвалидов за мир, — я вытащил из-за пояса пистолет и снял с предохранителя, — у меня последнее время разыгралась паранойя и мизантропия.
Я скрестил руки на груди и выпрямился во весь рост — под левым плечом я держал пистолет со взведенным курком. Хорошо, Дарби хоть броню не снял со всех…
Вот они слегка изменили траекторию и показались на дороге: их было четверо, пятый дромадер шел без седока, навьюченный поклажей. Силуэты приближались, двое всадников взяли автоматы на изготовку.
— Лайла, — тихонько спросил я, — ты ножи хорошо метать умеешь?
— Никто не жаловался, — ответила она так же тихо.
— Тогда, если я скажу: «Леха, привет!» — ты снимай крайнего справа.
— Хорошо.
— Эй, ребята! Вы кто есть? — раздался усиленный внешними динамиками голос.
— Охотник Странный, — ответил я, — клан Беркута.
— Это где ж такой? — спросил голос с недоумением, сопровождая вопрос лязгом затвора.
— Долина Маринера, — ответил я.
— Бешеному церберу сто миль не крюк, — насмешливо ответил другой всадник.
— А вы сами-то откуда? — спросил я.
— Мы, милок, местные, — ответил первый всадник.
— Из Персеполиса? — Мне не нравился их тон.
— Мы совсем местные, — пояснил тот, — ты вот сейчас по нашей земле гуляешь… клан Черных Шакалов — слыхал небось?
Мне это не сказало ровным счетом ничего.
— Я что-то таблички не заметил, — сказал я спокойно, прикидывая, кого из них назвать Лехой.
— Какой таблички? — спросил второй Охотник.
— «Бешеным церберам вход запрещен».
Первый хихикнул.
— Да мы ее ставим, а какие-то отморозки воруют постоянно, — ответил он. — Ты не брал?
— Я-то — нет… — Один из них был маленького роста, с огромным дробовиком в руках, который держал на манер младенца в пеленках. — …А вот парни, которые несколько часов назад проезжали тут на трех вездеходах, — они стопудово сперли. Я их знаю: редкие сволочи.
— Ребята на вездеходах? — глухим низким голосом переспросил молчавший доселе всадник. — С кратера, что ли?
— Ехали-то они с кратера, — пояснил я, — но сами не местные совсем — наемники голимые. Инопланетники они.
На некоторое время воцарилось молчание, из чего я заключил, что у них идут радиопереговоры.
— А тебе они на что? — спустя пару минут спросил тот же низкий голос.
— Я их иду убивать, — просто ответил я.
— Убивать? — Охотник присвистнул. — Да ты убийца, как я погляжу.
— Бывает иногда, — ответил я, — они забрали мою добычу, моих верблюдов с оружием и моих туристов.
— Это не по закону, — сурово сказал низкий голос, обладавший властными нотками.
— Да, это кидняк! Реальный кидняк! — согласились остальные.
— Ну что, Марк? — сказал один из Охотников, тот, кто заговорил первым.
— Помолчи, — грозно ответил главарь, и радиопереговоры возобновились.
Вновь мы с Лайлой застыли в напряжении.
— Убери волыну из подмышки, — сказал вдруг коротышка.
Я послушно вынул P228 и заткнул его за ремень.
— Мы поедем с вами, Странный из Беркутов, — приказным голосом сказал главный.
— Вам-то что за корысть? — спросил я.
— Нам нужна такая машина, как у них, — ответил он. — Фарт и Солнце свели нас: нам сказали про этих людей на нашей дороге, и мы погнались за ними, но потом заметили вас. Вы знаете, как их найти, мы дадим вам дромадера и поддержим огнем. Мы возьмем одну машину, а вы дальше там сами…
Я помолчал для виду, хотя внутри меня бурлило ликование.
— Да, — кивнул я мрачно. — Фарт и Солнце с нами, избавь нас от глюков Равнина.
Эффектно сплюнув на песок, я продолжил:
— Я иду с Черными Шакалами! Возьмем свое…
— Возьмем… — Охотник, который первый заговорил с нами, взмахнул рукой.
Один из всадников спрыгнул с седла и подошел к навьюченному дромадеру, снимая с него часть поклажи. Остальные опустили свои стволы.
Все молчали, пока мы с Лайлой вскарабкались на спину верблюда. Все внутри меня было взбудоражено — транспорт с подачей! Вот что значит поддержка богов!
— Отклонитесь от маршрута — пристрелим, — как-то буднично обронил главный.
Я коротко кивнул и, вдохнув запах незнакомого животного, аккуратно тронул его шенкелями. Дромадер затрусил вслед отряду, а парень с дробовиком чуть поотстал.
— Нам повезло! — прошептала мне в наушники Лайла.
— Главное, чтобы это везение не кончилось на визите в «Эол», — мрачно проворчал я.
— Дэн, меньше пессимизма. — Лайла, видно, тоже перенервничала. — Наши шансы растут, а вместе с тобой мы сможем…
— Да откуда взяться этому пессимизму, — вяло ответил я, — для меня десятка полтора человек замочить — это как стакан верблюжьего молока опрокинуть: не поморщусь…
Лайла тактично промолчала.
Мерно раскачиваясь в седле чужого зверя, я ощущал дискомфорт — из-под меня выбили стул… Я смотрел на силуэты всадников и понимал — вот это реальность. Ирина сейчас в опасности… Ей грозит… Мою девочку хотят обидеть — а я всего лишь качаюсь в седле… Я не умею перемещаться в пространстве…
Я не умею испепелять на расстоянии злых людей… Кровью захлебывается мое горло — как сказал Жирный Тэдди перед смертью: «Сам-то людей убиваешь? Приходится ведь? Убей для меня — он падаль». Я не мокрушник, но сейчас я хотел разорвать эту канцелярскую скрепку фальшивой улыбочки Дарби. Слепить из нее старинный символ доллара: может, через свою боль он поймет, что такое делать больно другим? Поганый человеческий эгоизм… человеческий ли? А кто сжирает своих самцов или самок? Кто кушает детей, как гибнет потомство и семена жизни? Смерть так естественна…
От последней мысли я машинально дал шенкелей дромадеру.
— Эй, ковбой! — услышал я оклик сзади. — Пули ждешь или заметил чего?
— Верблюд меня не слушается, — сказал я мрачно, — а пули я всегда жду…
Я не узнавал себя — я и вправду становился машиной мщения: жажда правосудия, исправления ошибок… Встреча с Ириной сильно изменила мой прежний уклад… уют…
Боже! Какая хрень в голову лезет!
— Дэн, — тихо прошептала Лайла, — осторожнее, а то мы никому не поможем…
— Я в курсе, — словно варан, прошипел я сквозь зубы…
Ехали дальше в молчании, словно все хотели сосредоточиться.
В голове вертелась чехарда образов: итальянец с пухлыми ручками и бочкообразной грудью, его белое лицо в ящике, он с прокопченной дырой на груди — будто с посмертным орденом, лязг и выстрелы железных болванов, забрызганные кровью крысиные усики Вэндерса, перекошенные лица душманов, сверкающая огнями долина Призрачной Крепости на рассвете, тошнотворный запах горелого человечьего мяса, мокрый страх перед выходом из Башни, вонь из собачьей пасти, вонь от рассказа Лайлы…
В стиснутых черепом висках стучала ритмом одна фраза из сказочных эпосов: «Долго ли, коротко шагали они… долго ли, коротко шагали они… долго ли, коротко…»
Я обшаривал воспаленным взглядом соседние барханы, тут же переключая свое внимание на взрыхленный след колес на песке… Долго ли, коротко… дышать надо ровно…
В голове крутилась заевшая пластинка — раз, два, три, четыре… раз, два…
Мне показалось, что на спине я почувствовал легкое и приятное прикосновение тонких женских пальцев… Ира так растирала мои синяки, когда мы были в отеле…
Быстрей, быстрей, быстрей… Я старался ускорить время, ускорить шаги, а все, что связано с вездеходами, я погружал в пучину жидкого и вязкого стекла… Быстрее… быстрее… там…
В этом воспаленном бреду, который сошел за сон наяву, я провел еще пару часов в седле…
Вот впереди показалась полоска кратера — она шла по горизонту слева, там, где запад… только здесь у меня на время прекратился пожар в голове, стучащий по темени, словно птенец из яйца…
Только сейчас я заметил, как устали мышцы моего рта, который стискивал зубы, будто пневматический пресс…
— Набросить накидки, говорить мало, спешиться, — раздался негромкий приказ.
Идиоты — они даже не представляют, с кем столкнулись… вездеход им подавай… неужто ценой жизни одного из Охотников? Главное, что я не с ними… главное, что прошло чуть больше пары часов… Ира… я уже тут, ты слышишь меня?
— Верблюдов стреножить… — тихонько сказал главный, — дальше ногами…
Ко мне подбежал рослый охотник. Он залез волосатой рукой в седельную сумку нашего дромадера и вынул из нее старинный и редкий АК-47. Такого я не видел давно: проржавевший ствол, ствольная накладка, стянутая проволокой, перемотанный изолентой, лопнувший по швам магазин — оружие было настолько ветхим, что стрелять из него казалось бессмысленным и опасным для всех.
— Вот тебе винтарь, а уж патронов там штук двадцать — тебе хватит. Стреляй одиночными.
Я обернулся к Лайле — она закивала.
Тогда я вытащил из-за пояса ее пистолет и передал ей.
— Затвор не дергай сильно, — предупредил меня «черный шакал», — а то клина даст.
— Спасибо, парни. — Мне казалось, что саперная лопатка была бы более действенна в этой ситуации, но мне уже и это оружие придавало уверенности: к стволу проволокой был прикручен ржавый штык-нож.
— Потом отдашь, — ответил тот.
— Пошли… — скомандовал вожак.
Накинув маскхалаты и стреножив верблюдов, мы веером двинулись к кратеру.
Лайла шла сзади, держа в руке пистолет, — он был нашей единственной надеждой на счастливый исход. Да и, сказать по правде, из пистолетов-то я не особый стрелок.
Кратер освещался зарницами с западной стороны и казался абсолютно мертвым. В диаметре он был около четырех-пяти километров. Следы машин свернули туда еще за триста метров до нашей остановки. Дальше виднелись в скудном свете марсианской ночи немного занесенные ветром следы копыт — конечно, сюда ходят местные.
Мы пошли по тропе, и я был с этим согласен, даже несмотря на эти поношенные грабли в моих руках.
Шли мы около получаса, пока кольцо кратера не выросло в наших глазах стеной, как стена запретного сада… Почему в голову лезло имя Поля Элюара?
Тропинка упиралась в узкую трещину, чернеющую перед нами: была ли это дыра, которую затем расширили искусственно? Через нее ли покинула кратер вода искусственного озера? Ясно было одно — следы машин уходили куда-то в другое место, южнее…
— Лайла… — начал было я.
— Дэн, все нормально, — словно почувствовав мой вопрос, ответила она. — Там, куда они заехали, нас засекут…
— А здесь типа нет? — нервно спросил я: меня била крупная дрожь, как от похмелья…
— Вроде нет, — Лайла озиралась по сторонам, — эта тропа как бы не туда…
— Вот и правильно, вот и повезло, — сказал я, чувствуя терпкий и давно забытый запах рыбы или гниющих водорослей.
От стены кратера веяло теплом. Охотники поотстали, явно прикрываясь нами, как живым щитом.
— А вход-то где? — тихонько спросил я у Лайлы.
— Надо пройти в кратер, и там… — она закашлялась, так как зашумел ветер и рядом с нами закружился маленький столб песка, — …там есть труба…
— Какая, к чертям марсианским, труба? — Я опять подумал о том, что людей иногда понять очень трудно.
— Странный, молчи, — в тон мне ответила эта хрупкая разведчица.
Черная трещина, напоминающая половые губы богини плодородия, росла. На обочине тропы я увидел пожелтевший каркас верблюжьего скелета: словно из-под песка вырос диковинный цветок смерти. Рядом был воткнут кусок ржавой арматуры, под которым торчали вбитые в землю шляпки болтов — знак означал «пустой объект, бесполезное место».
— Эй! Чуваки! Мы правильно идем? — раздался шепот долговязого Охотника.
— Моя баба тут все знает, — прошептал я в ответ, — она была тут…
Расселина увеличилась до гигантской темной арки. Что-то там шуршало и чирикало, но я сразу заметил мерцающий свет в конце тоннеля… Через небольшое время нас поглотила тень и гулкое эхо… мы шагали по темным выступам и шуршали камнями…
Чириканье усилилось — это летучие мыши почуяли теплокровных…
— Кто выстрелит — придушу, — предупредил главный Охотник.
Но никто стрелять и не думал. Для меня это были еще одни ворота в Персеполис: я чувствовал, что Ира где-то рядом.
Все переключили забрала шлемов в режим ночного видения, один только главный вглядывался в темноту без всяких приборов.
Причудливые сочленения пород и узоры запыленных камней рождали во мне легкое ощущение клаустрофобии, как в шахте на Башне… Я старался смотреть под ноги, как бы это и ни было глупо… Эхо шуршащих шагов и шелест крыльев мышей… гнетущая тишина в паузах…
Я заметил в нескольких местах наносы ила и песка, подтверждавшие мою догадку, что вода покинула свое ложе именно через эту трещину.
Наконец, кое-как отбиваясь от мышей, мы подошли к внутреннему выходу из разлома, и нашим глазам открылась величественная панорама.
Бледно освещенное дно кратера было покрыто засохшими водорослями и булыжниками разных размеров. В центре этой огромной площадки возвышалась почти вертикальная рукотворная скала, состоящая из каменных глыб, залитых бетоном и окруженных по периметру арматурными балками, местами сильно пострадавшими. Снизу эту конструкцию припирали четыре большие бетонные горки высотой метров по десять. Бетон был грязно-зеленоватого оттенка. Сама же эта махина вознеслась к верхнему уровню кратера примерно метров на восемьдесят, если не больше. На головокружительной высоте ее венчало пятиэтажное кирпичное здание с черными провалами окон и скошенной крышей. Все это сильно напоминало какой-то фэнтезийный замок Суперзлодея и производило довольно-таки давящее впечатление…
На дне кратера валялись разбитые корпуса катеров, занесенные илом и песком фрагменты понтонного моста, и на расстоянии полутора километров от нас чернел длинный сигарообразный объект с небольшой башенкой на правой части. Это была военная субмарина, которая частично ушла в грунт. Она выглядела здесь настолько нелепо, а главное — беспомощно, словно кит, выброшенный на берег, что у меня в голове стала вертеться дурацкая школьная присказка: «Подводная лодка в степях Украины погибла в неравном воздушном бою!»
В борту ее зияла огромная развороченная дыра. По всей вероятности, ее пробили, когда вытаскивали оттуда силовую установку с ядерным реактором. Это была субмарина американского производства, построенная в начале двадцать первого столетия, — кажется, они назывались «проект Вирджиния-А». Для своего времени это была довольно грозная и малошумная боевая субмарина, оснащенная ракетами «Томагавк». На Марс всегда попадали отслужившие свой век технологии, словно старые вещи, которые младший брат донашивает за старшим. А с другой стороны, на Земле за это время не так чтобы очень продвинулся прогресс, по сравнению хотя бы с веком двадцатым, когда развитие науки и техники происходило лавинообразными скачками. В двадцать первом веке были уже совсем другие проблемы, и НТР отошла на второй план, а уж в наше-то мутное время…
В любом случае в этот «аквариум», который присутствовал здесь раньше вокруг НИИ «Эол», была запущена настоящая «пиранья», которая вряд ли защищала тайны марсианской атмосферы. Такая охрана наводила на мысль, что в «Эоле» занимались совсем не изучением местного воздуха, а чем-то гораздо более серьезным…
Лайла уверенно вышла вперед из-за мужских спин и преспокойно направилась в сторону «мертвой» субмарины. Охотники переглянулись и осторожно последовали за ней.
— Скажи мне, суперагент, — тихонько спросил я в микрофон, — а мы куда идем?
— В лодку, — лаконично ответила девушка.
— Неглупый план, — кивнул я. — Дарби обделается со страха, когда увидит, на чем мы его догнали. А весла спрятаны где-то рядом?
— Вот за что ты мне сразу понравился, — ответила Лайла, — так это за то, что в любой ситуации ты можешь сморозить полную чушь, не моргнув глазом.
— Покататься на подводной лодке было мечтой моего детства, — обиженно сказал я.
— Ты опоздал, — констатировала девушка-лейтенант, — в лодке есть запасной вход в подземные лаборатории.
— Как интересно… — Я попытался себе это представить. — Никогда не слышал, чтобы вход в подземелья прятали на военных субмаринах.
— Дэн, не тормози, — нетерпеливо перебила Лайла, — естественно, его сделали, когда вода уже ушла: лодка легла на грунт как раз над сетью коридоров коммуникации. Было решено сделать там запасной выход, так как раньше такой выход был через НИИ, но, как понимаешь, сейчас это не слишком удобно.
— И что же, этого выхода никто не нашел из местных?
— Если не знать, что он там есть, — ни за что не найдешь. А если и найдешь, то не откроешь, а если и откроешь, шуму столько будет, что охрана сразу прибежит, — а охрана там жесткая.
— А мы, значит, и откроем, и не нашумим?
— У меня есть универсальный ключ-карта, которая управляет сигнализацией и замками.
— Круто, и откуда у тебя все так продумано? — удивился я. — Ты что, знала, что нас захватит Дарби и повезет Ирину сюда, чтобы делать биоэлектроскопирование?
— Конечно, я этого не знала, Дэн, — устало ответила она, — ты до сих пор мне не доверяешь — это обидно…
— Но согласись, это выглядит довольно необычно?
— Соглашусь, — ответила она, — просто эта лаборатория уже законсервирована, и, кроме охраны, там никого нет. А охрана подчиняется армейской внешней разведке Военно-космических сил, то есть фактически «Пантеону». Естественно, мне дали доступ почти ко всем секретным объектам в районе маршрута нашего следования. Понятно тебе, осторожный Охотник Странный?
— Понятно, о луноликая! — с восторгом сказал я. — Только не совсем ясно, что это за лаборатории такие? Из-за чего такая секретность?
— Это государственная тайна, — со вздохом ответила Лайла.
— Ну, конечно… — Я тоже вздохнул. — Но я никому не расскажу.
— Странный…
— Я ведь сейчас сам все увижу, Лайла…
— Думаешь, ты поймешь, что это за оборудование? — Она скептически хмыкнула.
— Моя бывшая жена — медик, причем кандидат наук…
— Ладно, — сдалась Лайла, — ты у нас господин Всеведущий, скажу. Только не будоражь умы местных людей, а то тобой займутся не такие доверчивые девушки, как я.
— Да не имею я привычки будоражить умы, — отмахнулся я.
— Я сама-то толком мало знаю: тут проводили какие-то генетические эксперименты над людьми и животными, пытались привить человеческому организму необходимые на Марсе функции.
— Юварки — это их рук дело?
— Понятия не имею, — ответила она, — все может быть.
— Крутая там лаборатория.
— Вот и представь себе, — кивнула она, — в ней полно всякой дорогущей аппаратуры. Поэтому Дарби и поехал сюда — видно, здесь уже был смонтирован такой прибор, а он как-то про это узнал… Вообще понятно как: Дарби занимался научной частью в «Пантеоне». Правда, я о нем очень немного знаю — даже наши мне не все рассказывают.
— Да… — протянул я, — разведка без секретов — это как кактус без колючек: несерьезно. Пусть даже секретность мешает выполнению задания…
— Согласна, — кивнула Лайла, — меня тоже бесит эта штабная тупость и явное пренебрежение оперативным звеном. Поэтому я тебе все и рассказываю — назло уродам. Я знаю, ты не продашь, да потом, мы только вместе можем победить. А победить здесь — значит просто остаться в живых. Так что сам понимаешь…
— Понимаю, — вздохнул я, — еще я понимаю, что, если твой побег уже обнаружили, а это наверняка так, не стоит больших мозговых усилий, чтобы догадаться, что ты пошла на контакт со мной и мы обязательно появимся в их лабораториях. Так что, дорогой мой суперагент, нас там уже ждут. Нервно глядя на часы и подогревая ужин.
— Они наверняка не учли, что нас подвезут эти милые парни. А их охрана в основном сосредоточена у главного входа, он с той стороны, — она махнула рукой куда-то вбок, — ворота неправильной формы и замаскированы под каменную глыбу. Там навалом сенсоров, камер, датчиков…
— А с этой стороны типа они решили наблюдения не ставить? — удивился я.
— Просто схема точек наблюдения с этого входа у меня имеется, — нарочито небрежно обронила она.
— Воистину, — я развел руками, — ты не перестаешь меня удивлять, о дева!
— Почему тебя все время сносит на эпический стиль? — с легким оттенком раздражения спросила Лайла.
— Так ведь полный эпос вокруг творится, мать его так, — не выдержал я. — Башни, огнедышащие гиганты, Призрачные Крепости, коварные боги, которые сошлись в решающей битве за власть над людьми, и все это происходит в загадочной стране Глюков, Паладинов и Отморозков. А главный герой, подобно Одиссею, бросил вызов самим богам и вместе с отважной амазонкой идет по следу негодяя!.. Хоть сейчас кино снимай.
— Никогда бы не подумала, что ты романтик, — хмыкнула она.
— Да я такую романтику, если честно, в гробу видал, в белых шлепанцах с номерочком… — мрачно проворчал я.
— Только не роняем боевой дух, Странный! — опять каким-то командным тоном произнесла она. — Мы отымеем этого попугая Дарби. Он не понимает до конца, что его все равно грохнут, — силы неравны. Он просто решил сыграть на неожиданности. Теперь наш ход.
— Не уверен я, что напротив этого запасного входа на лодке не стоит взвод автоматчиков. — Меня что-то тревожило. — По крайней мере, я бы их там поставил.
— Все дело в том, Странный, — сказала Лайла терпеливо, словно объясняя что-то ребенку, — что людей в охране объекта минимум: объект охраняют боевые роботы, которые получают сигнал тревоги от сигнализации, которую я отключу. Ясно?
— Ясно, — кивнул я, — но ведь Дарби теоретически может предположить, что у тебя есть такой ключ?
— Может, — кивнула та, — но я надеюсь, что сейчас ему просто не до нас: ему надо очень торопиться — не уверена, что я здесь единственный опер нашего отдела. Хоть мне и не ответили по моему секретному каналу связи (спутник, наверное, заглючил от вспышки солнца), я все же выслала сообщение про Дарби на нескольких резервных частотах, поэтому за голову Дарби скоро будет объявлена хорошая награда, и он это понимает, а может, и знает уже.
— Что-то я не заметил у тебя планетарного передатчика, — сказал я.
— Сам передатчик и аккумуляторы у меня замаскированы с внутренней стороны бронежилета, а передающий контур антенны вшит под ткань комбеза, вдоль всего тела. Шлемофон соединяется с передатчиком в режиме голосовых сообщений.
— Полный отпад! — искренне восхитился я. — Вот что значит продуманная материально-техническая база!
— Ну мы же лучшие! — со снисходительной улыбкой пояснила Лайла.
В моей голове мелькнула мысль, что обыск, который я устроил на заводе после смерти Джованни, не мог дать никаких результатов: я ведь и думать не думал, что мощный передатчик можно так просто замаскировать на себе. Да…
Громада ржавого корпуса субмарины уже выросла перед нами. Она была в длину чуть больше ста метров. Рваные стальные края многослойной брони торчали вокруг зияющей дыры в разные стороны, словно зубы разверстой пасти какого-то монстра.
Кто-то тронул меня за плечо, я обернулся — это был старший в смене «черных шакалов».
— Так, — сказал он властно, — рассказывайте, куда мы лезть собираемся.
— Хорошо, — согласилась Лайла, отстегивая с пояса свой КПК — довольно мощную многофункциональную модель УМКо-310[11] фирмы «Ламберт». Она подождала, пока тот загрузится, а затем открыла файл с какой-то схемой.
— Изнутри база выглядит так, — пояснила она. — Это первый уровень: вход с воротами, гараж и пункт охраны, комнаты персонала, кухня, душевые, зона систем жизнеобеспечения и отсек резервного генератора. В гараже стоят искомые вами вездеходы. Чтоб открыть ворота, надо захватить пункт охраны — там может быть человека три вахтенных, и у ворот как минимум один должен дежурить. На пульте есть кнопка блокировки и активации боевых роботов и охранных лазерных заграждений. Вам лучше захватить пункт охраны — тогда мы возьмем объект под контроль.
Говорила эта куколка спокойно и по-деловому, словно захват секретных объектов — это дело всей ее жизни. Меня поражала ее невозмутимая уверенность.
— Далее, — продолжила наша амазонка, — мы попадаем по техническому коридору сюда, в сектор систем жизнеобеспечения, — вы обеспечиваете нам отход, захватив пункт охраны. А мы спускаемся на минус первый уровень, где лаборатории. Если надумаете свалить без нас, оставьте ворота открытыми и не берите вездеход с верблюдами — там наше снаряжение. А пульт лучше уничтожить — подорвите его гранатой. Справитесь?
— Разберемся, — важно кивнул старший.
Я заметил, что Охотников тоже поразила эта хрупкая красавица, которая выдавала тактический план на уровне хорошо обученного бойца спецподразделений: они пожирали глазами то ее, то схему лабораторий.
— Теперь смотри ты, Странный. — Лайла открыла другой файл. — Объект небольшой, есть еще минус второй уровень, но там реакторный зал и холодильные склады. Нам же надо сперва прочесать уровень с лабораториями. Скорее всего, Дарби где-то там. Мы сейчас идем по техническому коридору вместе с ребятами. Коридор на минус первом уровне. В конце него вентиляционный колодец, который идет на уровень «один». Ребята лезут вверх и оказываются в зоне систем жизнеобеспечения. Оттуда они быстрым рывком захватывают пункт охраны и отключают все основное питание, кроме освещения. Разберетесь? Точно?
— Я по электронике шарю, — сказал коротышка.
— Вот и отлично, — кивнула она. — Постарайтесь захватить офицера живым. А мы с тобой, Странный, когда они отключат питание дверей, выходим из коридора к лабораториям и методично зачищаем комнату за комнатой, аккуратно и без лишнего шума, хотя… — Она с сомнением посмотрела на мое ветхое оружие. — Без шума не выйдет… ну да ладно. Забираем Ирину, попытаемся захватить Дарби живьем, чтобы он нам рассказал побольше, а если не выходит — ликвидируем его к чертям собачьим. Вопросы есть?
— Сколько в грузовиках вообще было наемников? — спросил главный.
— Человек десять, от силы пятнадцать, — ответила Лайла, — но часть из них, скорее всего, отдыхает в комнатах персонала, а остальные должны быть рассредоточены по объекту, так что проблем будет немного. Помните: внезапность — наш козырь, если они и ожидают нас, то, по крайней мере, не вас. Пункт охраны у такого типа объектов оборудуется бронированными жалюзи, так что вы там будете под защитой и сможете пострелять остальных поодиночке. В общем, атаку отразите почти любую. Ясно?
— Ясно, — пробормотал главный.
Судя по его лицу, он уже стал сомневаться: а так ли необходим их клану вездеход?
— Там небось девайсов навалом? — с оттенком надежды спросил он вновь.
— Выше крыши! — успокоила его Лайла, сделав ладонью жест у себя над головой.
— Ну что, парни? — Он обратился к своим. — Зададим этим инопланетникам по самые гланды?
— Рисковое дело, конечно, — сплюнул на песок один из «шакалов», — можно маслину словить. Но с другого расклада — мы тут можем круто поднять барахла: все ведь думали, что место тут беспонтовое, а мы раз — и в дамки! Городским обменяем на автоматы, а из вездехода можно броневик сделать, тогда долину под контроль возьмем — заживем по-человечьи. Эргов навалом будет! Я, Марк, кумекаю, что дело верное — надо брать.
— А вы что притихли? — Марк обратился к остальным.
— Да хрен его знает, — ответил коротышка, — может, сгонять к нашим за подкреплением? Маловато нас…
— Пока вы сгоняете за подкреплением, — вставила Лайла, — они уедут уже.
— Ну и цербер с ними, — отмахнулся тот, — девайсы-то они все не заберут.
— Самое ценное могут прихватить. — Лайла лукаво ухмыльнулась. — Да и вездехода вам тогда не перепадет. Они вообще очень торопятся. Да и мы спешим, а без меня вы этого входа не найдете и сигналку не отключите. А потом, такие опытные бойцы, как вы…
— Ну не знаю, — махнул рукой коротышка, — как старший скажет.
Все воззрились на командира. Тот некоторое время молчал.
— Все правильно, — сказал он наконец. — В деле всегда так: или «да», или «нет». Пойдем за подмогой, пару солов потратим — они или свалят, или подготовятся, — надо их сейчас теплыми брать. Постреляем их, как щенков. Трофеев наберем, оружия с припасами — потом от рейдов отдохнуть можно. А у наших кого брать? Вован в рейд ушел, а он самый лучший боец, Буча в лагере должен охрану держать — арданы так и шастают вокруг, да и юварки оборзели, сами в курсе. Ты, Малыш, не дрейфь, бывали расклады и похуже — забыл, что ли?
— Да помню я, — стал оправдываться коротышка, — да я чего? Я как все. Как ты скажешь, я ведь и говорю…
— Ну вот и решено! Пойдем завалим козлов. — Марк сжал руку в кулак.
— Я ни секунды и не сомневалась, что вы крутые парни! — Лайла очаровательно улыбнулась.
Я не уставал ей удивляться: она развела их, как лохов! Она отправила их на прорыв к воротам, где могло оказаться полным-полно людей Дарби! Все же иногда мне очень хотелось стать красивой девушкой — и вовсе не из-за проблем с половой ориентацией, а для результативной работы с такими вот ребятами, которых на Марсе пруд пруди.
— Давайте перейдем на общую частоту, — предложил я, — мы ведь в команде работать будем.
Все согласились и перенастроили связь.
— Ну тогда вперед, — подытожила Лайла с абсолютно невинным выражением лица, — покормим сегодня церберов тупыми ублюдками!
Она первая подошла к зияющей дыре и захлопнула забрало шлема, включив инфракрасный режим.
Мы стали карабкаться за ней по вывернутым кускам обшивки в черную дыру реакторного отсека «Вирджинии».
В инфракрасном излучении было видно не очень, но масштаб проделанной кем-то работы я оценил — стойки и опоры реактора были выдраны из обшивки с «мясом», чернели многочисленные пропилы в металлических креплениях. Рваными хоботами болтались трубы и провода. На палубе лежали в беспорядке сточенные диски от электропил. Сетка палубы была продавлена внутрь некой чудовищной силой. Вот спорили ученые Земли, как в Древнем Египте, Южной Америке и на острове Пасхи в древние времена полудикие цивилизации бронзового века умудрялись отпиливать и перетаскивать многотонные гранитные глыбы. А вот вы объясните мне, как марсианская шантрапа, имея минимальные технические приспособления (которые тут вообще в дефиците), смогла выворотить и утащить непогашенный реактор с заброшенной субмарины? Это, по всей вероятности, тоже останется тайной здешней истории, и точно так же можно спорить и строить гипотезы: использовали ли они шаманов, сгоняли ли сюда сотни людей, орудуя примитивными рычагами, или им помогали пришельцы из космоса… Голод — не тетка. Этот реактор, наверное, дал жизнь целому поселку…
— За мной, направо, вон в тот проем, — услышали мы в шлемофонах голос Лайлы, шедшей спереди.
Палуба была наклонена в нашу сторону, что слегка затрудняло передвижение: войдя в узкий коридор субмарины, я опирался рукой о стену, покрытую разнообразными трубами и кабелями. Глухим лязгом отдавались наши шаги в замкнутом пространстве этой стальной норы. Коридор окончился, и мы попали в следующий отсек. Не очень-то я разбираюсь в подлодках, но по центру громоздилась некая штуковина, чем-то напоминающая гиростабилизатор в защитном кожухе, — видел я похожие штуки на одном заброшенном заводе.
Низко пригибаясь под какими-то металлическими конструкциями, наша группа захвата обогнула этот агрегат, и мы вновь полезли в какой-то узкий проход.
— Внимание, — сказала Лайла, — перед входом на ракетную палубу немного притормозим…
В знак согласия все промолчали, хоть я и слабо представлял себе, где же эта ракетная палуба, да и остальные, кажется, еще меньше. Шли мы медленно, старательно глядя под ноги в зеленом сумраке инфравидения.
Вдруг силуэт Лайлы дернул какой-то змеистой волной… Пульсируя мягкими кошачьими движениями, она вскарабкалась на переборку, отсекающую сегмент коридора. Я вскинул руку, а главный уперся мне в спину. Напряженная поза, в которой застыла наша амазонка, говорила о том, что она чем-то очень занята: локти ее ритмично шевелились, и она напоминала этакого спайдермена из старинных комиксов.
Она мягко и почти бесшумно спрыгнула вниз и тяжело вздохнула в эфире:
— Здесь все, пошли за мной.
После небольшого тамбура, до отказа набитого трубами, вентилями и проводами, мы вошли в распахнутую ржавую дверь и очутились на длинном узком сетчатом мостке, уходящем в темноту. По его краям стояли вертикальные железные колонны, а прямо перед нами куда-то вниз уходили две железные лестницы.
Лайла вскинула руку, и все вновь замерли. Она опять полезла куда-то вбок и какое-то время провозилась там.
Тут до меня дошло, что эти колонны, скорее всего, и есть пусковые ракетные шахты этого мертвого монстра. Интересно, успели из них растащить ракеты? Думаю, что да. Наверное, на полезные запчасти.
Опять мы пошли вперед — на этот раз спустились вниз, к основанию шахт, где вдоль них шел такой же мостик, как и ярусом выше. По краям стояли какие-то покореженные приборные панели, прилепленные между шахтами. Лайла еще пару раз останавливалась, а затем стала считать как бы про себя:
— Одна, две, три, четыре, пять… а, вот эта, что ли? Шестая… За мной…
Она подошла к одному из раскуроченных пультов в районе шестой шахты, встала на четвереньки — и по плечи скрылась внутри основания пульта. Я подумал, что она там ищет аппаратуру слежения, как вдруг покореженный пульт осветился ярким костром огоньков, по крайней мере, так показалось в режиме ночного видения. Никогда бы не подумал, что в этом мертвом и разрушенном пространстве что-то может быть подключено к питанию.
Я приблизился, разглядывая разбитую, пыльную панель пульта. В центре панели, на вывороченных наружу проводах, висел циферблат с клавишами от нуля до девяти.
Лайла расстегнула ворот комбеза, стащила с головы шлем и сняла с шеи цепочку, на которой висело кольцо, сделанное в виде змеи, кусающей себя за хвост.
Затем она включила фонарь на шлеме, который поставила на пульт, и при его свете выбрала два оборванных проводка, идущих от циферблата. Она закоротила их на этом кольце, плотно прижав пальцами. Циферблат тихонько пискнул, мигнул кнопками, и на нем загорелась комбинация цифр: ноль, девять, один, три, восемь. Лайла отпустила проводки и пробежалась по цифрам указательным пальцем, в процессе возрастания — ноль, один, три, восемь, девять.
Сетчатый мосток слегка вздрогнул, и снизу послышалось приглушенное урчание, а шестая шахта стала поворачиваться вокруг своей оси, жалобно скрежеща.
В какой-то момент вращение остановилось, но я ничего не увидел такого, что могло бы напоминать люк, — серия вмятин на проржавленной металлической поверхности. Тут внезапно заработали какие-то другие моторы, совсем рядом: через вмятины на трубе зазмеилась зигзагообразная трещина, сквозь которую пробивался бледный свет! Да! Если бы я и заметил в темноте, при свете фонаря, сеть этих трещин и вмятин абсолютно неправильной формы, то никак бы не догадался, что это проем некоего входного люка: со стороны она выглядела просто как след от удара.
— Круто! — восхищенно произнес один из Охотников.
— Да… — протянул главный. — Хрен отыщешь такую дверку.
— Прошу, джентльмены! — не без пафоса произнесла Лайла, надев свой шлем. — Вперед! Или вы даму пропускаете?
— Сигнализация отключена? — поинтересовался я.
— Вместе с вводом кода доступа, — подтвердила наш суперагент.
Я приблизился к рваному проему, в котором виднелся круглый вход метров полутора в диаметре, за которым была слабо освещенная бледно-красными лампами обрывающаяся на середине пространства шахты металлическая площадка с торчащими перилами вертикальной лестницы.
Я полез в люк и заглянул в глубь шахты: метрах в десяти внизу горел слабый свет.
— Жди снизу, — бросила Лайла.
И я начал спускаться вниз, борясь со стойким ощущением, что забираюсь в объемистую бутылку с длинным горлышком, которое вот-вот заткнут пробкой. Наверное, раньше так ловили джиннов? Утешало только одно — я не джинн.
Вот так, стараясь концентрироваться на позитиве и не обращая внимания на ноющие раны, я продолжал спуск, не глядя по возможности вниз. Мимо меня проплыл слоеный срез корпуса лодки, небольшой слой грунта, а дальше шахта была забетонирована. Через некоторое время я все же поглядел под ноги: лестница кончалась в какой-то паре метров, а труба шахты входила в небольшое помещение, грубо замазанное штукатуркой. Я слез с последней ступеньки и огляделся — судя по всему, построили это не так давно: пахло сырым цементом, и под ногами валялся строительный мусор. Запасной выход, видимо, был сделан тогда, когда лодка была разграблена полностью и все местные потеряли к ней всякий интерес. Прямо передо мной висела аккуратная пластиковая табличка «Вентиляционная шахта реактора Б-12. Вход строго в спецкостюмах. Радиационная опасность». Слева от меня была овальная дверь с герметичным запором и кодовый замок, под которым располагался вдавленный внутрь круг. Тускло мерцала над дверью фиолетовая лампа со знаком радиационной опасности.
В шахте гулко стучали сапоги по перекладинам: в комнатку один за другим спустились «шакалы», и тут же стало очень тесно и душно — воздух был затхлый. Наконец к двери протолкалась Лайла и вставила в этот круг под кодовыми клавишами свою змейку. Вновь загорелись несколько цифр, но разглядеть не удалось каких. Зажужжал невидимый моторчик, и штурвал замка начал вращаться, затем дверь ушла немного в глубь стены и распахнулась. Я инстинктивно стиснул свой тщедушный автомат, попытавшись поднять ствол: сейчас вся наша компания была отличной мишенью, и, чтобы нас ликвидировать, достаточно было пары бойцов Дарби с автоматическими винтовками… Сердце мое учащенно застучало в груди: за дверью шел вполне широкий коридор с такими же тусклыми сине-фиолетовыми лампами, и ни силуэта, ни движения. Я с облегчением выдохнул и протиснулся мимо Лайлы вперед.
Пройдя несколько шагов, я замер, напряженно прислушиваясь и озираясь вокруг: коридор был пустым, стены гладкими, без выступов и щелей. Это говорило о том, что скрытых заградительных систем, скорее всего, не было.
Старший из «шакалов» прошел на несколько метров дальше и тоже замер, водя стволом своего автомата из стороны в сторону.
Так, короткими перебежками, мы миновали коридор, который оканчивался сегментарной автоматической дверью, уже без цифрового замка, просто с красной квадратной кнопкой.
Наша провожатая надавила на нее ладонью, и дверь с легким шипением ушла по трем направлениям в глубь стены. В это время сзади послышалось легкое жужжание, и я молниеносно обернулся: дверь к лестнице медленно закрывалась, и, оглядев стены вокруг нее, я не заметил никаких управляющих панелей.
— Лайла, а как теперь к лестнице выйти? — шепотом спросил я.
— Она нам не понадобится, — так же тихо ответила Лайла, — будем уходить через центральный вход.
Мы вновь попали в длинный, но узкий коридор, по краям которого перпендикулярно расходились такие же ответвления. По стенам висели какие-то индикаторные пульты с мудреными надписями, гудели трансформаторные щиты и шумела вентиляция в зарешеченных коробах. Под потолком висели гофрированные трубы, рядом с которыми свисали вязанки проводов. Пахло разогретым машинным маслом, и сквозь гул агрегатов доносились звуки капающей где-то воды. На развилках висели таблички и указатели со всевозможными буквами и цифрами, перемежаемые молниями в треугольниках, черепами, в которые ударял разряд, значками радиационной и химической опасности.
Кто из нас с Лайлой был Тесеем, непонятно, но лабиринт точно присутствовал: мы поворачивали то влево, то вправо, пока не вышли в крупное помещение, в проеме которого все застыли.
Помещение было метров пять в высоту и где-то десять в длину. По его краям стояли какие-то котлы с толстенными трубами, что-то гудело, освещаемое огоньками приборов. Меж труб и агрегатов были врезаны железные двери со стальными жалюзи. Слева от входа шла под потолок железная винтовая лестница, а вот по центру…
По центру стояли четыре механизма на гусеничном ходу, с выгнутыми на блестящих пневматических цилиндрах станинами, на которых поблескивали зловещими воронеными клешнями по краям две пулеметные пары. Сверху у каждого на станине был скошенный эллипсоид с тонкой щелью по периметру — это был блок стереокамер наблюдения и видеодатчиков.
Такие машины назывались Роботизированный стрелково-оборонительный комплекс, сокращенно «РоСтОК», модель «Берсерк». Эта хреновина мало того что идентифицировала цели по маркировке «свой-чужой», имела тепловидение и систему видеораспознавания, — так еще у нее был солидный калибр и бешеная скорострельность. Тактический интеллект соединял машины по сети в единый ударный отряд, который действовал сообща и имел в приоритетных целях уничтожение противника любой ценой. С этой охраной мог бы биться на равных взвод спецназа — машины были очень маневренными, в высоту около полутора метров (хотя станина могла подниматься выше, до двух), и обладали антиракетным сканером оповещения.
Мы так и стояли при входе, боясь шелохнуться, выставив вперед стволы автоматов.
Только Лайлу, кажется, не смущали эти стальные чудовища. Она смело вышла в центр комнаты и похлопала по стволу ближайшего робота.
— Ну что я говорила, мальчики? — сказала она негромко, но с торжествующими интонациями в голосе. — Охранные системы отключены. Эти роботы вообще должны были патрулировать коридоры, по которым мы только что шли, а они вернулись в исходную точку патрулирования. Вот так, я умею выполнять обещания.
— Если бы ты их не отключила, — заговорил пришедший в себя главный, — можно было бы смело отсюда валить.
— А можно такого будет взять? — В голосе коротышки послышались алчные нотки.
— Если вы его отсюда унесете, — с иронией улыбнулась Лайла, — берите хоть все. Легче сказать, чем сделать.
— Унесем, — заверил коренастый Охотник с корейской винтовкой, облизнув пересохшие губы, — не сомневайся.
— Договорились, — кивнула Лайла и сразу посерьезнела. — Видите эту дверь?
Она кивнула вправо — все вытянули шеи.
— Она ведет в вентиляционный колодец, — продолжила девушка, — лезьте вверх: там зона жизнеобеспечения, хотите — план еще раз покажу.
— Да мы все запомнили, — отмахнулся главный.
— Вот и хорошо, — она кивнула, — там ваша работа, а тут наша. Все, встречаемся наверху, возле пункта охраны.
«Шакалы» достали видеощупы. Старший пихнул долговязого в спину:
— Шпингалет, иди первым, к решетке подымайся, наблюдай и докладывай. Я за тобой, Малыш замыкает.
— А я че? — растерянно спросил коренастый Охотник, чуть не выронив из рук свой доисторический «Дэо»[12]: клацнул о крышку ствольной коробки примотанный изолентой раструб какой-то нелепой оптики.
— Слышь, Буфер, ты-то не тормози — за мной… — Старший явно сдержал внутри ряд критических замечаний в сторону непонятливого бойца.
— Так бы и сказал, — пробурчал тот в ответ.
Некоторая растерянность была и у меня: Охотники больше привыкли к широким пространствам равнин, и любое замкнутое пространство внушало легкий дискомфорт.
Лайла, повозившись немного с замком, отодвинула дверь вбок. Тут же в ноздри ударил ватный теплый воздух со странным резким лекарственным привкусом. В тусклом свете технических ламп ритмом проступали дуги ступеней с односторонними перилами.
— Удачи вам, ребята, — сказала Лайла, улыбнувшись кончиками пухлых чувственных губ, — задайте этим недоразвитым!
«Шакалы» один за другим ныряли в темный проем двери. Ветер колыхал их ветхие клапаны и застежки на комбезах. Закрыв забрало шлема, коротышка махнул нам рукой, перед тем как схватиться за перила.
Лайла заглянула за ними в дверной проем, а потом прикрыла дверь, которая слегка колыхалась от потоков воздуха.
— Ну, Странный, — она положила мне руку на плечо, — теперь мы…
Она подошла к боковой стене, в которой была такая же утопленная в стену стальная дверь с табличкой: «Пультовая № 119 Лб-001».
— Ты в электронике хорошо шаришь? — спросила Лайла, откручивая болты на панели управления дверью.
— Так… на уровне пользователя, — соврал я с честным видом, — кой-какие сигналки знаю.
— А такую? — Лайла насмешливо улыбнулась, эффектно сняв крышку с пульта.
Я, слегка прищурившись, поглядел внутрь короба.
— Чегой-то тут схема странная… — протянул я с умным видом, — дублирующий каскад, как я понял?
— Ясно. — Лайла снисходительно хмыкнула. — Ты не видел фотонных микросхем?
— А… — воскликнул я, пораженный догадкой. — Я так и подумал! Но я слышал, что там кодировка по резонансному затуханию кристалла…
— Ах ты слышал, — кивнула Лайла, извлекая откуда-то черную матовую трубку.
Раздался щелчок, и из трубки вырвался полупрозрачный сиреневый лучик.
— Этой защиты не взломать, — спокойно сказала она.
— А как же мы… — Я встревоженно схватил ее за руку.
— А вот так, — тихо сказала Лайла, — чтобы тревоги не поднять, мы устроим «коротыш».
— Кого? — переспросил я.
— Короткое замыкание, — немного раздраженно пояснила она. — Видишь три контакта? От перепадов в сети они сильно нагрелись и подплавились.
Она направила луч в то место, где шлейф серых проводов входил в плату. Запахло горелой пластмассой.
— Так это у тебя лазер? Такой, как у Ирины? — спросил я почти шепотом. Страшно было переиграть, но меня уже несло.
— Нет, — так же шепотом ответила она, — у меня не такой мощный, как у нашего гида, для ближнего боя, зато с регулятором мощности. Просто плавишь контактную пайку…
Где-то в вентиляционном колодце раздались внезапные гулкие выстрелы, словно гайки в ведро посыпались…
— Черт! — Лайла резко обернулась. — Они уже обнаружились… надо не тормозить…
В этот момент красный индикатор вспыхнул в коробе пульта, и дверь поехала вбок.
— Теперь тихо, — Лайла приложила палец к губам, — пошли, только бы эти ребята не облажались…
Она махнула мне рукой и сама первая скользнула в полутемную дыру отверзшейся двери.
Тревоги не было, но мерцающие испорченные лампы в темном тамбуре, куда мы попали, слегка нервировали. Я крепче ухватил автомат за цевье, пытаясь слиться с ним так же, как я мог со своим «абаканом».
И вновь какой-то химический запах ударил в нос. Где-то слышался лязг и тихое шипение.
Внезапно прямо передо мной раскрылась в темноте коридора вторая дверь — это напоминало, будто глубокой ночью открыли окно: в сумраке горели мириадами светлых точек огоньки.
Я напялил на губы дыхательную маску и протравил смесь из баллонов — этот запах сжимал мне горло, а я мучительно пытался в этих незнакомых агрессивных миазмах уловить запах своего человека, запах моей женщины…
Когда кончился коридор, мы с Лайлой скользнули в разные стороны, спинами по стенам. Я опустил забрало, включив ночной режим: мы были в некоем широком холле, который уходил вперед, в темноту. По краям его были вереницы дверей, также растворяющихся в изумрудной мгле.
В тихом бормотании генераторов раздавался эхом какой-то стальной лязг, шелест и шипение активной вытяжки. Казалось, что где-то раздается чей-то раскатистый храп и легкое повизгивание…
Сам по себе интерьер невольно рождал ассоциации со «Странным Местом» из книги «Алиса в Стране чудес» старинного модерниста-математика Льюиса Кэрролла. Но, честно говоря, читать всякую околесицу гораздо приятнее, чем оказаться в ней…
От всей этой давящей обстановки меня слегка потряхивало, и я старался бесшумным дыханием выровнять свой пульс. Я чувствовал… я ощущал очень много нестабильных настроений вокруг… я старался заглушить в себе этот хаос ощущений. Я даже нарушил свои собственные принципы, жестом попросив Лайлу подождать, — напряженно вслушиваясь и вглядываясь в темноту, я быстро вынул остатки бульонного концентрата, положил себе в рот и, разжевывая, сделал два хороших глотка из фляги. Чуть не подавился жгучей жидкостью…
— Давай, — еле слышно прошептала в наушниках стоящая через проем входа Лайла, — я слева, ты справа… двери обесточены…
Я кивнул и медленно двинулся, прижимаясь спиной к стене, вдоль «Странного Места», оглядывая ряд одинаковых дверей с фосфоресцирующей маркировкой, с цифрами и буквами — холодно-синими, ни о чем не говорящими, равнодушными… Я уперся в первую дверь ладонью, надавил аккуратно и стиснул зубы: боль пронзила плечо. Шумно вдохнул носом, на несколько секунд все потемнело… Заглянул: комната без окон, столы по стенам, чехлами накрыты какие-то агрегаты… пусто… темно… ни огонька… на полу валяется какая-то печатная плата… Дальше… сменил руку… Планировка стандартная, как перед этим… Стол в центре и какие-то стеклянные трубки с пластиковой гофрой, присел на корточки… Прострелило икру… Пусто, смежных дверей нет… Пытаюсь вспомнить план этажа… на странные звуки не обращаю внимания — все внутри вопит от опасности: сказывается напряжение последних дней… Чисто… Дальше…
Я украдкой бросал взгляды на другую сторону коридора: Лайла опережала меня на одну дверь… в бледно-зеленых тонах темных стен зияли дыры дверей, и тускло мерцали ее тепловые следы.
Вдруг за одной из дверей я увидел массивные темные угловатые силуэты. В глубину уходили узкие проходы, мешковатые складки целлофана и брезента — похоже на склад: комната оказалась гораздо большей площади, чем предыдущие, а на плане, как я запомнил, помещения были почти одинаковыми ячейками — значит… Что значит? Карта врет? Скорее всего, несколько следующих дверей — фальшивые, чтоб скрыть объем помещения… Есть что скрывать?
Я дождался, когда моя напарница выйдет из очередной «черной дыры», и энергично замахал ей здоровой рукой.
Лайла подошла почти бесшумно.
— Что? — громко прошептала она, прижав свой шлем к моему: радио она отключила.
— Там склад, — так же прошипел я, — углублюсь…
— Дэн, только не особо, — прошелестел ее голос, — склады нам — сам понимаешь…
— Хорошо, — ответил я и начал пробираться между ящиками и контейнерами, покрытыми слоем какой-то серой пыли… Через пару минут мышцы рук сводило от напряжения, а нога разболелась не на шутку: сложно было резко вылезать из-за угла, ожидая автоматной очереди в лицо… Я осматривал проходы между крупными контейнерами…
Я уж собрался разворачиваться в сторону коридора… Не знаю, почему заметил эту надпись… она не светилась в темноте, — видимо, так и было задумано… Сперва я заметил словно черные провалы на гофрированном боку контейнера, которые показались мне знакомыми: «Нетто — 8 тонн, Хрупко, Шаттл — борт 16-238, „Донателло“. Терра-1, Департамент Развития Марса».
Терра-1 — это… это когда еще Йорген был в виде ДНК! Раритет!
Я невольно покосился на эту надпись — ниже стоял какой-то логотип, вписанный в круг. И…
Тут я обнаружил, что по ободу этого круга нарисован змей, кусающий себя за хвост, а в центре изображена загогулина в виде буквы «М», рядом с которой была античная цифра «9».
Что-то меня встряхнуло. Лихорадочно я почти подбежал к торцу контейнера и, увидев сорванные пломбы на электромагнитных замках, рванул ручки запоров в стороны.
Как ни странно, дверцы открылись мягко и фактически бесшумно. Контейнер был пуст… но мне было важно другое — я искал маркировку отправителя: так часто бывает, что для внутреннего корпоративного пользования контейнер маркируется изнутри специальным отражающим в своем диапазоне составом.
Жаль, не было со мной КПК — я долго озирался в узком пространстве кузова. Надежда была только на старые стандарты маркировки — я крутил ручку настройки в шлеме на разную светочувствительность, как вдруг слева от меня вспыхнул в неверном оранжевом свете крупно нанесенный на стену знак биологической опасности… а под ним… под ним было написано: «Зеркало-9».
Некоторое время я тупо пялился на эту надпись, как баран на новые ворота… Только что, в считаные доли секунд, рассказ Лайлы перешел из директории «непроверенные данные» в директорию «подтверждено».
Я шумно выдохнул воздух, в котором был стойкий привкус химикатов и озона.
Вдруг включилась связь.
— Дэн, что там? — произнес тихий шепот нашей шпионки.
— Дохлый цербер, а я наступил… — Я кашлянул…
— Осторожнее там, — посоветовала мне эта «мисс предусмотрительность».
Я тихонько выбрался из контейнера и уже очень внимательно начал разглядывать остальные. Я медленно переходил от одного к другому и разглядывал их с пола до потолка. В основном маркировки были ооновские, с гуманитарных миссий, и самого проекта «Терра-1», но снизу, там, где пишут данные владельца или арендодателя, я несколько раз натыкался на графическое изображение кентавра, целящегося из лука в звезду: символ Военно-космических сил Земли.
Да уж… Военные — они и на Марсе военные: с одной стороны, армейская разведка готова всех поубивать, чтобы замести следы своей тайной деятельности, а тут — вот, пожалуйста! Честные, несмытые маркировки — для тех, кто еще сомневается в том, что Дед Мороз существует!
Неожиданно мои размышления были прерваны душераздирающим воплем с какими-то нечеловеческими модуляциями. Я вздрогнул и инстинктивно вскинул автомат, передернув затвор. Звук был из дальнего конца склада и как будто приглушен не только нагромождением контейнеров — достаточно далекий, с небольшим эхом. Я медленно двинулся в направлении, откуда звучало. Тут до меня дошло, что сюда должен быть где-то въезд для грузовиков и погрузчиков. Карта Лайлы была неполной. Вот опять — эти дурацкие разведигры, которых я боялся еще с самого начала, с того самого момента, как увидел у моего любимого гида армейский бластер в руке… Да… «Помоги мне, боже!» — говорит обычно хряк, когда его ставят в духовку.
Я напряженно замирал, высовывая голову из-за каждого угла, ожидая, что в любую секунду может грянуть выстрел. Крался я довольно долго, пока наконец не добрался до небольшого свободного участка.
Это было длинное вытянутое пространство, оканчивающееся стеной, на которой виднелась крупная надпись «Транспортер кормового блока № 4» и рядом фосфоресцировали три полумесяца значка биологической опасности. По центру в полу, также до самой стены, шел металлический желоб шириной метра полтора, на дне которого действительно поблескивали ребристые сегменты транспортера, а с обратной стороны его ограничивала будка, в которой, кажется, был грузовой лифт с таким же значком…
Я не знаю, за каким чертом я полез в этот желоб: видимо, это было мое гипертрофированное любопытство. Я хотел узнать — далеко ли идет этот транспортер. И вот когда я встал на четвереньки, заглянув в черную щель под стеной, пластиковые сегменты под моими коленями вздрогнули, раздался противный скрип металла, и часть транспортера, провалилась куда-то вниз, увлекая за собой мое туловище. Я попытался схватиться за край желоба, но пальцы соскользнули с холодного и гладкого металла, а перед глазами, словно издевка, мелькнула предупреждающая наклейка с перечеркнутым человечком. Кажется, я обронил в эфир несколько нехороших слов.
Мне удалось все же уцепиться за какую-то железяку типа подпорки — это немного смягчило удар о стальную сетку, которая висела над какой-то слабоосвещенной шахтой, где виднелся такой же транспортер, как и над моей головой. Больше всего я боялся, что этого падения не переживет мой ветхий автомат: от него отвалился штык-нож, который я машинально сунул в узкий кожаный карман на поясе.
— Что случилась? — послышался в наушниках встревоженный голос Лайлы.
— Да я тут… — закряхтел я, растирая ушибленное бедро, — вот нашел какое-то подземелье… кстати, на карте твоей я его не помню…
— Странный, я же тебя просила осторожнее, — с упреком прошептала она, — ты сейчас всех здесь на уши поставишь…
— Да тут конструкция прогнила, — стал было я оправдываться.
— Ладно, — перебила меня Лайла, — стой, где стоишь, сейчас…
Повисла небольшая пауза, из чего можно было понять, что Лайла смотрит на КПК какие-то схемы.
— Так, — продолжила она через некоторое время, — видишь перед собой тоннель?
— Ну да, — сказал я, глядя на проем в стене, откуда выбивался слабый свет.
— Иди по нему — окажешься на втором лабораторном ярусе, осмотришь его, а я тут закончу, — если что-то найду, я тебя сориентирую, как оттуда подняться.
— Хорошо, — ответил я, вешая автомат на плечо, — а почему ты эту схему мне не показала?
— Я же не знала, что ты решишь немного срезать до следующего этажа. — Кажется, мне удалось ее слегка разозлить.
— Эх, — вздохнул я, — не люблю я лазить по тоннелям.
С этими словами я полез в тоннель… Почему-то даже усиливающееся сходство с любимой сказкой «Алиса в Стране чудес» никак не успокаивало — напротив, я все больше нервничал: в воздухе появился какой-то странный, неприятный теплый запах, словно в верблюжьем стойле, но немного другой — как от потного, немытого тела с привкусом каких-то дезинфекторов, словно в больнице. В тишине послышалось какое-то бормотание и опять вопль, уже гораздо ближе и отчетливей. От него все внутри похолодело, по туловищу пробежала вязкая дрожь. Я помотал головой и еще раз придирчиво оглядел свой автомат.
Тоннель предварялся небольшим помещением с висящими под потолком электромоторами и большой катушкой со стальным тросом. Он уходил в перспективу тоннеля, уровень которого постепенно понижался. А лежащие на полу рельсы дополняли картину: видно, здесь ездит какая-то штука типа фуникулера.
Вдоль стен тянулись пучки проводов и горели редкие зарешеченные лампы, но что самое любопытное — из стен местами шел довольно яркий свет, разбивающий ровным метром бликов пространство тоннеля.
— Лайла, — тихонько поинтересовался я, — а что это за место такое?
— Ты ведь хотел все тут посмотреть? — ехидно ответила она. — Вот и посмотришь.
Я только хмыкнул в ответ и шагнул вперед. Тоннель был узкий и невысокий — я слегка пригибался, чтобы не задеть головой за натянутый трос. Под ногами чуть слышно хрустел мусор: мелкий щебень, обрывки какой-то бумаги, ржавые болты. Отражаясь от стен, этот шорох заполнял все пространство, изредка прерываемый странным бормотанием и глухими ударами.
Я продолжал пробираться дальше, пока не заметил, что некоторые части стен от пола до потолка покрыты стеклом, из-за которого и пробивается свет. Некоторые из таких «окон» были зарешечены. Подойдя ближе, я опять вздрогнул от неожиданности: за ближайшим стеклом я увидел освещенный сидящий силуэт человека в плаще. Вдруг плащ сам собой зашевелился и распался на… несколько щупалец!
От неожиданности я вскинул автомат и чуть не вскрикнул, затем опустил ствол и подошел ближе: из-за стекла на меня смотрели жутко выпученные глаза! Они вращались на уродливом лице, которое напоминало карикатуру на человека: трясущиеся щеки, мешки под глазами, туловище обмотано каким-то пористым материалом типа эластичного бинта, на манер пеленки. Толстое брюхо, а под свисающим подбородком висел, стягивая кожу, пластиковый ошейник с длинным номером и штрих-кодом. Но весь кошмар состоял в том, что плечевые, грудинные, ягодичные и прочие мышцы вместо рук и ног свивались в тугие кожистые щупальца красноватого цвета, которые непрерывно и разрозненно шевелились, будто клубок змей! Меня сковал ужас и отвращение, какого я не припомню за всю свою жизнь: голова закружилась, в глазах потемнело — у меня было навязчивое желание проснуться, вырвавшись из давящих тисков этого ночного кошмара! Вновь по телу прокатилась леденящая дрожь, и возникли рвотные спазмы…
Это чудовище смотрело мне прямо в глаза, поднеся лицо почти вплотную к стеклу, на котором возникло запотевшее пятно в районе его рта. Оно облокотилось на стекло расплющенными присосками своих отвратительных конечностей и пожирало меня глазами, в которых была мольба, такой же ужас, как во мне, и какая-то пугающая животная алчность. По моей коже побежали миллионы мурашек, а оно вдруг широко раскрыло рот, словно раскололся кусок плоти, и издало такой же, как прежде, душераздирающий вопль, который едва не отшвырнул меня назад волной ледяного ужаса, несмотря на то что стекло слегка приглушало звук. Тоннель его только усиливал.
В этом боксе я заметил какие-то провода, лампочки, клочки бумаги вперемешку с рыбьими скелетами, а в углу что-то вроде бака с мутной водой из сварных железных листов.
Я оторвал свой остекленевший взгляд от мутанта и резко повернул голову в другую сторону — и тут же встретился с еще одним взглядом за стеклом: это был осмысленный изучающий взгляд с какого-то косматого, поросшего полосатой шерстью лица…
Я не стал смотреть дальше… У меня в голове мелькнула страшная мысль: а ведь Лайла отключила почти все двери лабораторного комплекса, и то, что эти несчастные не вылезли наружу, — это только потому, что привыкли сидеть взаперти… С годами привыкли… К горлу подступала густая клокочущая паника. Я прищурил глаза, стараясь смотреть только вперед, перед собой, и торопливо зашагал под многочисленными взглядами несчастных чудовищ, обреченных жить в этих клетках в качестве биологических отходов чьих-то извращенных идей…
Боги марсианские! Сердце учащенно колотилось, а запах был такой, что подступала, вновь и вновь подступала тошнота. Боковым зрением я все же улавливал каких-то существ с большим количеством конечностей, каких-то крылатых ящериц и что-то такое, чего совсем не хотелось рассматривать, — только сверкали отраженными бликами глаза и раскрывались черные рты. Я торопливо шагал вниз по коридору, бормоча себе под нос, как мантру:
— Придурки, козлы, ублюдки… стрелять, всех стрелять на хрен…
— Слышу, ты впечатлился, Странный? — донесся в наушниках насмешливый шепот.
— Придурки, козлы, ублюдки… стрелять всех на хрен… — повторил я.
— Согласись, что некоторых вещей знать совсем не обязательно? — ответила Лайла уже серьезно.
— Обязательно, — процедил я сквозь зубы.
— Ладно, держись там, мне тут тоже есть на что полюбоваться, ты не думай, осторожнее — двери обесточены.
— Спасибо, что предупредила, — раздраженно ответил я, — я уже сам догадался.
— Дэн, аккуратнее, прошу тебя. — Теперь она зашептала с некой мольбой в интонации. — Я не хочу, чтобы с тобой что-то произошло, ты мне нужен.
Я промолчал, продолжая шагать мимо вопящих, хрипящих и клекочущих монстров, которых потревожило мое появление. Все это напоминало зоопарк из кошмаров, которые, наверное, снились Иерониму Босху… Боже, как мне сейчас хотелось кого-нибудь пристрелить! А еще лучше — выпустить весь этот чудовищный бестиарий на свободу и всех тут запереть. Надо немедленно найти Ирину и валить отсюда к чертовой матери, хоть под танки, хоть к юваркам с церберами… Какая-то рахитичная, раздутая, как арбуз, голова, у которой из-под шеи начинались длинные, будто у кузнечика, ноги, ритмично стучала коленями по стеклу — из ее шеи торчали гибкие полупрозрачные трубки, уходящие в глубь вольера. По трубкам текла мутно-зеленая жидкость.
Меня опять чуть не стошнило, и я усилием воли вновь заставил себя не смотреть по сторонам — я начал бояться, что сойду с ума…
«Быстрей, быстрей», — подгонял я сам себя. Словно в лихорадке или с похмелья, меня колотила крупная дрожь: меня трясло от страха, гнева и омерзения сразу. А тоннель все не кончался, но наконец-то вольеры стали попадаться все реже.
Наконец, как я и ожидал, путь мне преградила скошенная к потолку стальная кабина транспортного фуникулера с люком посредине.
Я остановился, присел на рельсы и, сняв с себя шлем, утер пот со лба, прикурил трясущимися пальцами и допил все, что осталось во фляге. Это дело надо было переварить…
Затем я медленно встал и толкнул дверь в кабину. Люк был обесточен и легко отодвинулся в сторону. Я забрался в кабину, которая была поделена на две части. Одна была зарешечена, а в другой имелось несколько кресел, пульт с кнопками и валялась пара пустых ящиков. Дверь из кабины была распахнута настежь. За ней виднелся узенький коридор, на стене которого висела табличка «Ярус гамма».
— Куда теперь? — вяло спросил я у Лайлы, чувствуя, как по телу разливается приятное тепло. Сердце пока что продолжало бешено колотиться в груди, и откуда-то из утроб подземелья доносились странные звуки, шорохи и гул.
— Сворачивай направо, — ответила Лайла, — я почти закончила: тут пусто.
Со мной явно что-то происходило — было такое ощущение, будто мой мозг состоит из тысячи маленьких ящичков, которые кто-то постоянно выдвигает и захлопывает, перед этим порывшись внутри…
Я даже подумал включить антирадиационное поле — вдруг этим я блокирую что-то? Какое-то излучение? Может, здесь, в секретных лабораториях, стоит какой-то реактор… защитный генератор… Черт… мысли начали путаться.
— Лайла, ты себя нормально чувствуешь? — спросил я, хоть и не собирался спрашивать.
— Нормально, — ответила она, — а что?
— Да так… — я вздохнул, — кажется, у меня давление скакнуло…
— Странный, постарайся глубоко дышать, выравнивай пульс и соблюдай полное спокойствие, — шепотом посоветовала мне эта женщина.
Я попытался сделать, как она сказала, хоть и так умел это раньше… Раньше…
Да… не стоило мне смотреть на эту кунсткамеру. А ведь я сам хотел во всем разобраться… Хотел… и хочу…
Слабо освещенный коридор оканчивался черным проемом. Я очень не люблю выходить со света в темноту — создается впечатление, что я — мишень в тире. Поэтому прижался к стене и присел на корточки. Вдруг понял, что меня раздражает: ощущение полной нереальности происходящего и злость на Лайлу, которая пустила это «нереальное» в мою жизнь. Эта идея меня немного успокоила… Ира… я должен почувствовать ее… Это просто необходимо.
Сосредоточившись на этой мысли, я внимательно изучал всю картину инфракрасного пространства в жидкокристаллическом мониторе забрала своего шлема: без КПК эти данные выглядели просто желтовато-оранжевыми пятнами разной интенсивности, но и это успокаивало мои рефлексы — хотя бы я увижу движение…
И я его увидел…
Вернее, сперва услышал: раздался топот ног и какое-то странное клекотанье, похожее одновременно на смех и предсмертный хрип…
Я стиснул в запотевших руках дурацкое оружие… И вдруг… в коридор ворвался… ребенок…
Я вскинул автомат, так как это был не совсем ребенок. Как я не выпустил очередь — это осталось на моей совести: все, что я воспринял, — это топот коротких шагов, бег существа маленького роста, резкое перемещение красно-оранжевого пятна на моем мониторе — и в тот момент, когда я взвел курок, я увидел ЭТО.
Из темноты вынырнуло тело, около метра с небольшим в высоту, но одно в этом сильно напрягало — коренастое туловище карлика, у которого была сизая, покрытая красноватыми узлами шея со вздутыми венами, а эту шею венчала крупная голова, вместо губ у которой были ороговевшие отростки в виде клюва… птичьего клюва… А глаза… глаза были человеческими…
Я невольно замер…
Существо, подойдя ко мне, вдруг схватило ствол моего автомата и, крепко сжав в своем маленьком кулачке, поболтало его в разные стороны, словно пытаясь меня нейтрализовать.
Меня трясло — я не знал, как реагировать на это, но это явно не было агрессией.
Оно вдруг громко зачирикало и заголосило — я инстинктивно поднял руки вверх. После чего это существо поднесло ко мне свою ладонь и больно ущипнуло за ногу. Пахнуло неприятным животным запахом, я ойкнул — в ответ на это существо взвизгнуло, подскочило и убежало, так же стуча ногами по стальному полу.
Я застыл — всего я мог ожидать, но только не такого. Тяжело вздохнув, опустил автомат и тут же услышал похожий клекот. Я старался ни о чем не думать, хоть правый глаз у меня начал дергаться…
Желтые пятна на призрачном экране стали двигаться — я попал в какой-то зал, где некие существа соображали лучше, чем я… Тут в темноте что-то шевелилось, повизгивало и хаотично двигалось. А объем я представлял себе только по Лайлиной схеме…
Я вполз на четвереньках в это помещение — и тут услышал до боли знакомый звук: это раздалась автоматная очередь…
Кто-то взвизгнул, а на мой шлем посыпались куски бетона. Это вернуло меня к жизни — я среагировал на эти звуки кувырком вперед. Заметив вспышки орудийного ствола, откатился в сторону, прикрывшись какой-то трубой…
Только через пару минут решился привстать — моему слуху была неприятна возня и чавканье, которые доносились до меня, — казалось, что я полностью потерян, и вдруг…
Словно во сне… Нет, не слушайте меня, не во сне… я не знаю, как определить это… Я озирался по сторонам, понимая, как нелепо искать глюки в подземелье, — но все было так знакомо: крупная дрожь, покалывание в затылке, тяжесть в голове и тошнота — вновь громко шуршали мои мысли…
Желтые круги перед глазами — это последнее, что я помню… А жил ли я вообще, или это чей-то обрывочный сон?
— Вот… ты…
— А он что? Думает, что сейчас в Антарктиде тепло?..
— Мистер! Вы в порядке?
— Кости вроде целы…
Наверное, стоит завязывать, потому что в последнее время мне все чаще и чаще видятся голубые антилопы, а все остальные их почему-то не видят! А я начинаю в них стрелять, когда они убегают, чтобы подстрелить и показать другим людям туши этих убитых антилоп! Но меня обычно скручивают, отбирают оружие и говорят, что их там нету! О, опять голубые антилопы! Короче, я побежал! Где мое ружье?!.
Сквозь веки ребрятся мнения и перекрытия…
Нет… я теперь поклонник АК-47!!!
Недавно был случай, который заставил шевелиться тех серых микробов, которые, говорят, жрут наши мозги в костяной коробке…
Я покупал крекеры с колой, как обычно, в том магазинчике на углу Оливер-сквер и Десятой улицы…
И вдруг влетел парнишка с настоящим «Смит энд Вессоном» 7.62 — и кричит:
— Всем обгадиться от страха, это грабеж!!! Кассу на бочку!
Ну и так далее… понимаешь. А я стою к нему боком и вижу, как вращаются его глаза: как колесо фортуны из телепередачи — помнишь? У нас, наверное, так же вращались…
Я к нему подхожу так спокойно и говорю:
— Чтобы пальцы не скользили от пота, надевай перчатки, сынок.
Он начал шмалять в потолок для пущего эффекта, а я отобрал у него пушку и дал пинка под зад: а что мне оставалось делать? В участок я бы его не повел из принципа — это его не остановило бы; объяснять, как грабить магазины, тоже не стал… А мой пинок под зад? Разве он остановит его? Ответ — «нет». И, конечно, он купит новый ствол и пойдет опять на дело, потому что будет думать, что максимум, чем он рискует, — это хороший пендель… И я задумался….
— Ну что, втыкаем, герр лейтенант?
Я разглядывал большое лепешкообразное сооружение, обмотанное брезентом, из-под которого торчали стальные подпорки без колес, точь-в-точь как на подставке под пивной бочкой в офицерском кабаке, только те поменьше и деревянные. При звуках этого голоса я пока еще с непривычки вздрагивал, а на лицо, изуродованное огромным багровым родимым пятном, просто старался не смотреть — как его приняли в СС? Наверное, за какие-то суперзаслуги… Не люблю я этой заносчивой братии, которая мнит себя полубогами, хотя мы все сейчас простые солдаты…
— Я никогда не видел подобной машины, герр штурмбаннфюрер. Она и вправду умеет летать? — поинтересовался я.
Черный мундир с повторенными на вороте рунами вздрогнул, слегка качнулось красное пятно — видно, от удивления.
— Мне говорили, что вы один из лучших ястребов Геринга, Варт! Вас смущает непривычное управление вашего нового истребителя? Не так ли?
— Виноват! — Я щелкнул каблуками хромовых сапог. — Никак нет, герр майор!
— Повторите правило «Наследия предков»[13]!
— «Господство в небе, господство на земле, господство в душах»!
— Хайль Хитля!
— Зиг хайль! — Ремень нового форменного комбинезона сильно сдавливал мой живот.
— Барон Вернер фон Браун дал вам машины, не виданные нашими врагами! От вас зависит величие Третьего рейха!
— Зиг хайль! — вновь щелкнул я каблуками офицерских сапог.
— Вы — избранный. — Я вновь фокусировал взгляд на этой знакомой кокарде с черепом, возлежащем на двух перекрещенных костях. — Так что, Дерек, вы не должны подвести фюрера!
Боже, что скажет Грета — я опять не смогу увидеть ее. Да и она хороша — зачем ей-то понадобилась дурацкая затея с этим «Наследием»… чего они там ищут?
— Манфред Альбрехт фон Рихтгофен[14] был моим кумиром, герр штурмбаннфюрер! — сказал я, четко выговаривая каждое слово. — Красный барон Бисмарка…
— Да пребудет с нами Вотан[15]…
У меня было навалом времени, и я понял, что после подобного инструктажа единственное место, где я хотел бы оказаться, — это в пивной «У Платана»: это самое лучшее заведение во всей Южной Богемии.
Там было суетно и шумно, надрывалось радио. Вокруг много наших офицеров из летной части — они расслаблялись после боевых вылетов, пили, сплетничали, делились впечатлениями и рассказывали небылицы. В их числе происшедшая недавно громкая история, которая даже затмила на несколько дней сводки с Восточного фронта. Наверняка выдумки пропаганды. История о двух молодых курсантках женской организации «Бунд Дойчер», которые зашли как-то в замок Рошенберг и вышли оттуда совершенно седые и лепечущие несусветную чушь, — обе помешались, и их отвезли в больницу. Из их бессвязных речей удалось узнать, что обе они видели знаменитое привидение Белой Дамы. Я не знаю, зачем пустили эту сплетню — на войне можно было увидеть такое, по сравнению с чем любое привидение покажется просто воздушным шариком или невинной простыней…
Я заказал кружку «Пилзнера» и уселся на деревянную скамью в углу. Длинный стол был почти пуст, а рядом у стены стояло — видно, просто для интерьера — старинное ореховое бюро с красивой ажурной лампой на нем. Вид портило разве что несколько черных пятен на столешнице, словно от тлевших сигарет…
Сделав несколько глотков пива, я вдруг увидел, что сквозь толпящихся у стойки людей пробирается ко мне Зигфрид. Лицо его было бледным, под глазами темные круги. Встретившись со мной взглядом, он вскинул брови и устремился к моему столу, словно охотничья борзая, взявшая след.
— Привет ищейкам абвера, — бросил я ему обычное приветствие.
Он ответил не сразу — некоторое время его глаза рассеянно шарили по столу, и я, подозвав жестом официантку, заказал еще пива.
— Здравствуй, Зигфрид, — сказал я с легким нажимом. — Что с тобой, дружище, и как ты нашел меня, ведь еще неделю назад ты был в Лейпциге?
Его взгляд остановился наконец на моем лице. Он глянул как-то изучающе и вопросительно сразу.
— Дерек, привет, — пробормотал он. — Я был в твоей части, мне сказали, что у тебя увольнение после предварительного инструктажа. Вот я и пришел сюда, я же знаю…
— Ничто не скроется от проницательного сыщика! — Я улыбнулся, глядя в его серые глаза, — он был старше Греты на три года, но глаза у них были почти одинаковые — от матери… Даже его длинные ресницы, предмет зависти всего женского пола, которых он очень стеснялся и в детстве, говорят, состригал…
— Тебя переводят? — глухо спросил он.
— Нельзя иметь тайн от вашего ведомства, — да, — кивнул я. — Завтра перегоняю новый истребитель в Дубницу-над-Вагом — там завод, кажется, «Шкода».
— Эти новые истребители с Пенемюнде? — спросил он, прищурясь.
— Зигфрид, скажи, а ты можешь хоть чего-то не знать? Чисто теоретически…
— Слушай, Дерек, мне не до смеха. — Он судорожно вздохнул: никогда я раньше не видел его таким.
Тут принесли пиво, он дико воззрился на официантку, схватил поспешно кружку и долгим глотком выпил больше половины. Я с некоторым восхищением наблюдал за ним, как вдруг в моей голове почему-то вспыхнуло бордовое пятно и две пары рунических молний с черепом и костями. По коже пробежал озноб, но мне так не хотелось портить себе настроение даже из-за любимого мною брата моей Греты.
— Говори, что случилось, — потребовал я, — неужели Вильгельм Канарис оказался большевиком?
— Хуже! Я такое узнал… — Он допил пиво и заказал еще, кажется, юмором его сегодня не пронять.
Он оглядел по сторонам всю пивную, затем пошарил зачем-то рукой под столом.
— Хвоста за мной пока нет, — сказал он еле различимо в окружающем гвалте. — Но это пока.
Симпатичная официантка принесла еще пиво, и он проводил ее внимательным взглядом, в котором не было ни намека на вожделение.
— Я решил дезертировать, Дерек… — сказал он, глядя мне прямо в глаза.
— Ты шутишь? — нахмурился я.
— Нет, я не шучу… как ты думаешь, мы выиграем войну?
— Ну и вопросы у тебя, Зигфрид, — настроение стало портиться. — Сейчас положение не в нашу пользу, и…
— А если я тебе скажу, что не принципиально, победим мы или проиграем? — он прищурился. — А если я тебе скажу, что все, что происходит у нас с тридцатых, — это большой эксперимент? И что Адольф — это марионетка в руках совсем других сил…
— Слушай, Зиг, — не выдержал я, — ты специально выбрал меня, чтоб проверить патриотизм в рядах люфтваффе? Может, Грета сказала, что я плохой муж?
— Дерек, прекрати, — сквозь зубы прошипел он, — ты знаешь, что ты небезразличен мне как человек, поэтому я говорю серьезно: я видел такие документы, я слышал такое, что… Дерек, страшнее этого я себе до сего дня и представить ничего не мог, а ты ведь знаешь, что я не штабная крыса и порох нюхал, и «иваны» в меня стреляли…
— Только веди себя тогда поспокойнее, — предложил я, — а то у тебя такое лицо, будто ты с Белой Дамой виделся.
— Ты прав, черт возьми. — Он провел ладонью по лицу и глубоко вздохнул. — Ты сотню раз прав, старина… Так вот, — продолжил он, — вызвали меня вчера в управление, а там паника, черномундирных навалом — ждали какого-то высокопоставленного гостя из УСС[16]…
— Американцы? — удивился я. — Здесь?
— Представь себе, — кивнул он, — янки с черномундирными на короткой ноге уже давно. Так вот, все называли его Вестник, я сперва подумал, что это его агентурное имя. Короче, меня взяли на эту встречу как переводчика. Говорили они по-английски, даже наши, но кое-кому был нужен перевод. Я все равно ничего не видел: сидел в будке с бронированными стенками и в наушниках с микрофоном. Перед этим меня заставили подписать кучу бумажек о неразглашении и так далее, пригрозили даже, и это несмотря на мое звание и послужной список…
— А ты все мне разболтал, — вздохнул я, понимая, что все это мне совсем не нравится.
— Теперь уже это не так важно, — махнул рукой он. — Дальше я переводил себе — правда, несли они какую-то околесицу, специальные термины: «Конец Великой Миссии», «Второй Этап», «Линии Рассеивания», «Боги довольны, но ждут окончания»… В общем, бред — хотя некую логику разговора я стал улавливать, просто не понимал, о чем конкретно речь.
В общем, после этого перевода подваливает ко мне один чин из наших «черных братьев», а его недавно перевели к нам из Мюнхена, самодовольный такой, повелитель, и спрашивает: «А вы, господин майор, работали в шифровальном отделе?»
Я отвечаю — мол, да, работал раньше. Он кивает и спрашивает, работал ли я с шифросистемой «Д-9». А мне так на их физиономии противно смотреть стало, да к тому же голова трещала после двух часов в этой кабине душной, что я решил соврать — думаю, сейчас работать припашут. Я и отвечаю, что, мол, система эта мне незнакома, так как перевели меня за месяц до ее внедрения. А он, собака, улыбается и говорит, что это хорошо, так как нужен радист для передачи в Центр слепого текста, которого он сам не разберет. Понял я, что попался: систему-то я эту выучил со скуки сам, уже после перевода. Отступать некуда — приказ уже дали. Волна была незнакомая, но явно «черным братьям» все шло. Я пока передавал, от нечего делать расшифровывал текст, и вот тут-то меня и подкосило… Текста было много, и разного… Я как передачу окончил, с меня аж пот потек и голова прошла… А этот меня спрашивает с подозрением — мол, что с вами, господин майор? Я срочно взял себя в руки и сказал, что голова у меня разболелась. Вроде все гладко прошло. Я не вытерпел после этого и пошел в наши архивы. Даже на агентурном уровне сделал аккуратно некоторые запросы, использовав свои старые псевдонимы. Сегодня пришло несколько ответов — все подтвердилось, прямо или косвенно! Мне-то прямо даже и не нужно: я же разведчик, я знаю, как у нас информацию маскируют…
— Ладно, давай рассказывай все государственные тайны. — Мне уже стало интересно. — Надеюсь, Зигфрид, что в гестапо нас посадят в соседние камеры — будем перестукиваться…
— Зря ты смеешься — до гестапо нас просто не довезут, если что… Но не знать этого мы не должны… понимаешь? — Он стиснул кулаки. — В общем, так, Дерек, нами управляют евреи!
— Святой Ульрих! — выдохнул я. — Недаром по радио говорили…
— Даже не только евреи, — поправился он. — Крупные банкиры и промышленники, вместе с некоторыми королевскими фамилиями, вступили в сговор с целью управления всем миром — у них все деньги, все связи, у них власть реальная, а не то, что думают все остальные, так что наш Ади опоздал со своими идеями… А может, их у него и не было вовсе — потому что деньги ему платили и из Германии, и из Америки с Англией — много-много денег…
— Ну это уже полный бред! — Я усмехнулся.
— Бред? — Он злорадно рассмеялся и вновь поглядел по сторонам. — Германия была ослаблена войной, которая кончилась всего каких-то двадцать пять лет назад! Как ты объяснишь все эти коренные изменения? Энтузиазм народа и мудрое руководство партии? Я молчу про нужды фронта и содержание армии — это колоссальные деньги! А ты знаешь, что одно только производство ваших секретных истребителей и всех этих новинок из Пенемюнде стоило столько денег, что можно было построить еще несколько танковых армий и пару флотилий! Союзникам была бы крышка! А знаешь ли ты, сколько ученых и крупнейших специалистов с мировым именем трудятся на Великую Германию? Я говорю не о пленных, я говорю о людях, получающих очень хорошее жалованье, которому мы можем только позавидовать! Что-то я не слышал, будто Альпы оказались из золота… Сотни тысяч уходят на разные перспективные разработки, экспериментальное производство, мы научились делать такую технику, какой еще нет ни в Европе с Америкой, ни у русских! Неслыханный скачок развития за двадцать шесть лет! «Черные братья» тратят на свои исследования черепов и костей прорву денег, посылают дурацкие экспедиции бог знает куда…
— Но Грета настоящий историк… — начал было я.
— Так вы же были очень рады, когда ее позвали работать в «Наследие предков»! А теперь и тебя туда хотят упечь, под усиленный надзор! Ты пойми, что деньги не берутся из воздуха — это тебе скажет любой экономист… Если бы все деньги Германии, которые мы потратили за последние десять лет, вложить только в оружие — мы давно бы уже победили!
Но никому этого не нужно: деньги чужие — нужны совсем другие результаты! На нас просто решили испытать бурный рост развития общества, да еще и простимулировать все это войной — наука и техника лучше всего развивается для войны, а наша страна лучше других годилась на роль агрессора: погляди сам — маленькая Германия решила напасть на ВСЕХ! Тебе самому не смешно? Ладно… Это я говорю от обиды — я просто прочел, что война уже окончена, она принесла потрясающие результаты для этих господ, которые хотели не только нажиться на продажах оружия, но и получить некие очень важные результаты, опыт манипуляций массами, секретные разработки, которые потом можно будет довести до ума в тишине и покое… Ох… многое такое, чего в двух словах не расскажешь… В этой кровавой бойне не выиграют ни немцы, ни остальная Европа, ни русские, да и Америка не самая богатая страна… Все наши генералы и светлые умы, выгодные люди — уже сейчас готовятся к эвакуации по разным странам. Есть секретные планы «Черных братьев» с линиями спасения всех, кто может понадобиться. Здесь победа за этими теневыми фигурами, которым начхать, что бомбят их страны и гибнут их солдаты, — они каста царей, которые передвигают пешки по гигантской шахматной доске, понимаешь? Мы — просто мясо… так хотят думать они… А я не хочу становиться чьим-то мясом, как, наверное, и ты… Странный, ты меня слышишь хотя бы? А?
Я почувствовал, что лежу на чем-то мягком, и все мое туловище ноет, словно им гоняли по пустыне целую стаю диких церберов. Случайно пошевелив рукой, я понял, что оба моих запястья скованы какими-то железяками. Затылок продолжало ломить, во рту было сухо. Я попытался приоткрыть слипшиеся веки — с третьей попытки мне это удалось.
Я был в том же помещении, только сейчас горели какие-то тускло-фиолетовые софиты на стальных ножках — прямо в глаза. Можно было разглядеть громоздкую аппаратуру, мерцающую индикаторными огоньками, и койки — от всего этого веяло обстановкой операционной. Да и запах стоял похожий. Я лежал, пристегнутый по рукам и ногам к странного вида койке. Вдруг мне показалось, что мой сон продолжается, я даже невольно вздрогнул, отчего тело отозвалось резкой болью: прямо напротив моей койки находилась какая-то тумба, на которой стояла отрубленная голова Дарби со знакомой улыбочкой в виде гнутой канцелярской скрепки. Голова глядела прямо на меня и неожиданно заговорила:
— Очнулся наконец. — Голова Дарби удовлетворенно ухмыльнулась. — Ты хоть слышал, о чем я сейчас с тобой разговаривал?
Я разглядел в полумраке двоих часовых с автоматами, рядом с которыми сидел на низенькой табуретке давешний карлик с длинной шеей и клювом вместо рта. Он внимательно смотрел на меня своими жуткими, чуть выпуклыми глазами, поблескивающими в темноте.
— Привет тебе, ублюдок, — сказал я, с трудом выговаривая слова. — Только башка у тебя осталась? А где же остальное?
Дарби сухо рассмеялся.
— И я, и я очень рад тебя видеть вновь, Странный, — сказал он с легким оттенком разочарования. — Мы ведем нашу трансляцию с борта вездехода, который неумолимо движется к своей заветной цели… эх… Все необходимые данные я получаю по Сети с высокой пропускной способностью! Вот так!
— Где туристы? — спросил я.
— Я их отпустил, — сказала говорящая голова, которая была, к сожалению, всего лишь голограммой.
— Отпустил? — удивился я.
— Ну да, — ответил тот, — а зачем они мне? Лишний груз…
— Но они же свидетели…
— Входа на объект они не видели, — продолжила голова с ехидной серьезностью, — а своей цели я уже достиг…
— Это какой же? — Способность соображать возвращалась ко мне очень медленно.
— Ну как какой? — Дарби, казалось, тоже удивился. — Я захватил и тебя, и гида, а заодно заставил вражеского агента выдать себя. Это ведь красотка Лайла привела тебя сюда? Не так ли? Я догадывался, что у агента есть ключ от объекта и он, вступив в контакт с тобой, приведет тебя сюда вернее, чем я, теряя время, буду кружить по пустыне в поисках прыткого парня по кличке Странный. Логично? А в том, что агент пойдет с тобой на контакт, я не сомневался ни секунды — насколько я в курсе, за мою настоящую голову уже объявлен неплохой гонорар, а ты добровольный помощник, и делиться с тобой не надо…
— Ловкий ты пиарщик, неужели ты собрался переиграть «Пантеон»? — спросил я.
— Так эта сучка тебе все разболтала? — прищурился Дарби. — Значит, я типа сейчас в роли суперзлодея, который должен рассказать главному герою все свои коварные замыслы, а тот в последние секунды возьмет и сорвет его чудовищный план — так, что ли?
— Брось паясничать, Дарби, — проговорил я медленно. — Мне просто любопытно, чего ты хочешь, а ведь важного ты мне все равно не скажешь.
— Вот тут ты прав — не скажу. — Он опять ухмыльнулся. — Да, я хочу поставить этих больших дядей раком и поставлю. По одной простой причине: все козыри сейчас у меня. Ты мне даже в чем-то симпатичен, Странный, да, я не шучу: ты неглуп, умело прикидываешься дурачком, даже я чуть не поверил тебе там, в городе. Хорошо, что я профессионал и всегда перестраховываюсь… Ты, как и я, борешься с этим дерьмом, только у тебя размытые романтические идеалы некой свободы, а я — прагматик: я знаю, что, не будь у меня под рукой рычага давления, этот серпентарий, который не стесняется называть себя «Пантеоном», сожрет нас всех в одночасье, не заметив даже, что мы существовали…
Понимаешь? А ты имеешь все качества настоящего воина — ты идешь до конца, но не настолько глуп, чтоб встать из окопа во весь рост, — просто смелым быть скучно, а главное — не полезно, и ты это понимаешь…
— Я знаю, что я очень классный парень, Дарби, давай без лирики, — промямлил я, постепенно приходя в себя. — Чего ты от меня хочешь?
— Ты тоже прагматик, Странный, и это нас сближает, — кивнула голова, уйдя подбородком в тумбу на добрый сантиметр. — Скажу тебе прямо: я хочу от тебя сотрудничества.
— А может, сделаешь меня своим садовником или шофером? — не удержался я. — Хотя лучше поваром: я люблю готовить!
— Значит, твой ответ — «нет»? — спросил Дарби, подавив зевок. — Прости: не сплю уже третьи сутки…
— А ты ожидал, что я захочу тебя обнять? — поинтересовался я.
— Значит, «нет», — вновь кивнул он. — Даже ценой жизни любимой женщины?
— Что с Ирой? — вырвалось у меня.
Я почувствовал холодок в животе, будто перед самым важным экзаменом в жизни.
— Ты знаешь, — Дарби добродушно прищурился, — из симпатии к вам обоим и в ущерб собственной безопасности я пока сохранил ей жизнь, но…
— Подожди, — перебил я, — где она?
— Поверни голову, — посоветовал Дарби.
Я попытался повертеть головой, но на ней было что-то надето, довольно тяжелое и неповоротливое. Наконец я смог разглядеть слева от себя такую же койку и уловить в бледном освещении неподвижный профиль Ирины.
— С ней все в порядке, — заверил Дарби. — Во-первых, биоэлектроскопирование еще не окончено, во-вторых, у меня вообще мало времени, технология свежая, и я не уверен, что все пройдет гладко… Я имею в виду, что это поможет мне на сто процентов попасть на базу. А в-третьих, ты бы мне тоже пригодился живым — у меня проблемы с кадрами, понимаешь?
— Что ты напялил мне на голову? — спросил я.
— Дамский чепчик с электронной начинкой! — хихикнула голограмма.
— А все педики любят переодевать натуралов в женскую одежду? — спросил я с интересом.
— Шутки у тебя плоские, Странный, а я тебе про то и толкую. — Дарби посерьезнел. — Вон тот малыш, с клювом, его зовут Айк, образец номер две тысячи сорок четыре, он — мощнейший телепат. Это он тебя блокировал, когда ты здесь появился. Ты не был готов, ты был растерян, а парень очень сильный, поэтому никто не пострадал в бессмысленном кровопролитии. Но вообще ты можешь ему противостоять, особенно если немного потренируешься. Так вот. С телепатами-то у нас хорошо, а с «антителепатами», или, как их называют, «универсалами», — из рук вон плохо: редкое свойство человеческого мозга, диапазон альфа-волны у таких…
— Подожди, поэтому я с глюками…
— Вообще, — в свою очередь перебил меня Дарби, — теоретически каждый может развить в себе способность универсала, мозг для этого приспособлен, но по какой-то причине не всем это дается — я решил тебя тоже просканировать, но исследованиями мне, как ты понимаешь, сейчас некогда заниматься. А хороший универсал может стать транслятором — это элита «Пантеона», понимаешь?
— Нет, — честно признался я.
— Ну не суть. — Дарби явно начинал торопиться. — Просто один из моих главных козырей перед Посейдоном в том, что я знаю, где находится вход на базу. В числе прочих серьезных препятствий, в частности биполярного ключа, носителем которого является Ирина, в охранной системе входа имеются мощные заградительные психотронные излучатели. Ты, пожалуй, единственный, кто у меня под рукой, мог бы их экранировать, а наши специалисты бы их отключили. Охрана там минимальная, понимаешь? Они не боятся никого, так как уверены, что…
— Ты обещаешь, что с Ириной ничего не случится? — спросил я.
— Ну насчет «ничего» я не могу сказать, — нахмурился Дарби. — Я могу дать гарантии, что от меня по отношению к вам не будет никаких негативных действий…
— А зачем тебе понадобился весь этот балаган со сканированием? — спросил я. — Мог бы просто украсть Ирину еще тогда, на вечеринке у Диего…
— Странный, ты задаешь так много вопросов, а у нас чертовски мало времени, — поморщилась голова. — Во-первых, ты не отходил от нее ни на шаг, во-вторых, Диего и Тэдди работали на Совет Четырех, в котором есть люди из «Пантеона», — украсть вас из города, не спровоцировав вашего бегства, было трудновато и рискованно, а тут и случай подвернулся с этим пузатым Тэдом. Предварю твой вопрос — да, Тэдди убил я, пока он меня не заказал. Вдруг ты бы согласился? А последний нюанс — у человека в состоянии резких отрицательных эмоций меняется узор и напряженность его биополей: если бы я сразу потащил Ирину на базу, а она упиралась — вряд ли бы у меня что-нибудь вышло. Таблетки в этом случае тоже небольшой помощник. Не знаю, как собирался обойти эту проблему Посейдон… В общем, решай быстрее… «Да» или «нет»…
— А выбор у меня разве есть?
— Выбор есть всегда, — отмахнулся Дарби, — даже если тебя съели, у тебя как минимум два выхода…
— Я согласен, — тяжело вздохнул я, — может, это все и к лучшему…
— Конечно, к лучшему. — Дарби, казалось, воспрянул духом. — Ты же помнишь, как эти добрые дяденьки натравили на вас взвод тяжелых танков? А бандиты на «Изумруде»? Это ведь не моя работа! Я не сделал бы все так топорно… Сейчас вас отпустят, только сканирование закончим…
И тут почти одновременно грянули два выстрела, зазвеневшие эхом в бетонной коробке подземелья. Двое часовых Дарби, как подкошенные, рухнули на пол. В призрачном свете я увидал изящный силуэт Лайлы с пистолетом в руках.
— Чего за хрень?! — завопила голова. — Лайла, ты чего творишь?! Мы как с тобой договаривались?!
— Никак мы с тобой не договаривались, пес поганый! — сказала Лайла ледяным тоном. — Ты предатель и подонок!
— Лайла, не будь дешевой дурой!
— Ладно уж, побуду, — сказала она сухо.
— Вся беда любых двойных агентов в том, что они рано или поздно становятся двойной мишенью! — зашипела голова.
— Сейчас ты, Дарби, десятерная мишень — цена за твою голову в эргах сравнима с мощностью небольшой электростанции…
Лайла легкой походкой подошла ко мне и стала отцеплять мои руки и ноги.
— Странный! — крикнул Дарби. — Ирину еще сорок минут отключать нельзя! Иначе твоя жена станет ходячим овощем! У нее сейчас самый глубокий скан! Убей эту сучку! Она работает на «Пантеон», на ренегатов!
— Не верь ему, Дэн, — мягко сказала Лайла. — Могу спорить на что угодно: он уже подготовил вам пару могил на Олимпе: как только вы станете не нужны — он без сожаления вас пристрелит, уж я его знаю…
— Странный, не слушай ее! — вопил Дарби. — Только я смогу вас защитить!
— Как ты меня достал! — Лайла развернулась и всадила в тумбу несколько пуль, отчего у меня в ушах зазвенело…
Но, как выяснилось, не только у меня: Лайла вдруг вскрикнула, уронила пистолет на пол и схватилась за голову — малыш Айк, свалившийся на пол со страху, встал на четвереньки и с ненавистью, не отрываясь, смотрел в нашу сторону, сжавшись словно зверь, приготовившийся прыгнуть…
Блестели в сиреневом полумраке роговицы его маленьких, почти звериных, глазок. А Лайла уже лежала на полу, корчась в судорогах и закрыв лицо руками.
Мой затылок тоже пронизала острая боль, и я схватился за край койки, почувствовав сильное головокружение. Лайла издавала какие-то хриплые и клокочущие звуки, явно пытаясь бороться с воздействием телепата, — из ее точеного изящного носа текла струйка крови, Лайла пыталась выпрямиться. В моих глазах сильно потемнело, и я вновь почувствовал тошноту, стараясь не отводить глаз от мутанта и войти в безмятежное состояние, которое необходимо при появлении глюка. Это получалось у меня скверно — было сложно абстрагироваться от боли и рефлекторной трясучки в теле.
— Дэн, пристрели его, — расслышал я сквозь хрип слова Лайлы. — Возьми… пистолет…
Ее Р228 лежал в полутора метрах от моих дрожащих ног… я опустил на него взгляд и… чуть не захлебнулся волной дурноты из собственного мозга… Вновь в одночасье напомнили о себе все ранения и ссадины — я понял, что нельзя сейчас отвлекаться, и поднял взгляд на малыша-мутанта.
Боковым зрением я уловил движение в нижней части мысленного экрана и тихий глухой стук об пол: это, кажется, упала Лайла. Теперь Айк глядел прямо мне в глаза — выражение его лица (или морды?) с насупленными бровями казалось грозным и одновременно отрешенным, будто он глядел не на меня, а на какую-то ядовитую каракатицу.
Опять резко кольнуло в черепе — я настолько ослаб и растерялся, тупо глядя в его глаза, что вдруг почувствовал, как боль стала утихать. Я понял — это правильный путь! Мышцы мои ослабли, я слегка облокотился на койку, даже челюсть моя отвисла, как у олигофрена. Я сфокусировал взгляд на мутанте, с каждой минутой мне становилось все лучше и спокойнее.
В глазах Айка я ощущал острую ненависть и колючий страх, шедший красноватыми нитями в мою сторону. Эти нити замыкались возле меня неким эллипсоидом, который окутывали два дымчатых бело-голубых потока, выходящих у меня откуда-то из височных долей.
Сперва дернулись сами собой мои руки, затем одна нога рефлекторно шаркнула по полу вперед — странное щекочущее состояние разливалось по моему телу. Словно зомби или какой-то клочок бумаги на ветру, я двинулся вперед, волоча ноги по полу. Интуитивно обогнув тело Лайлы, я двинулся вперед, не отрывая взгляда от птицемордого мутанта. Руки мои болтались, словно плети, ударяя меня по бедрам. Я продолжал медленно продвигаться к Айку, повторяя про себя: «Перестань, прекрати, остановись — я не причиню тебе вреда… нам всем нужен покой… мы все просто существа, которым не нужно никого убивать… перестань…»
Но его страх и злоба бурлили, выплескивая какие-то призрачные бордовые щупальца из лобной части его лица, нависающей над клювом. Он слегка подался назад, продолжая сверлить меня наливающимся кровью взглядом. Его клюв слегка приоткрылся, и раздалось угрожающее шипение. Я уже почти вплотную подошел к нему — меня беспокоило, что он никак не стабилизирует свои эмоции.
Внезапно он как-то изогнулся вбок, оттолкнулся рукой от пола и, подпрыгнув, как мячик, вперед, вцепился мне в правую икру, как раз где была рана, — видно, он почувствовал, где у меня болит! Я завопил от боли, ощущая, как стальные створки клюва безжалостно вгрызаются в мою плоть. В секунду мое благостное состояние куда-то делось — в голове пульсировала только она бессвязная мысль: отключить эту боль, ответить такой же болью, чтобы он понял… урод… чертов мутант…
Через пару секунд мои руки сомкнулись на тонкой теплой птичьей шее. Я начал сдавливать кольцо своих пальцев, и Айк, не разжимая клюва, захрипел. А клюв, напротив, сдавил недавно затянувшуюся, но незажившую рану еще больнее, еще безжалостнее, я опять взвыл, у меня началась паника, что сейчас он откусит кусок мяса от ноги. Я сдавил пальцы что есть мочи, не обращая внимания на истерические конвульсии карлика-телепата и дикую боль, к которой примешивалось противно-теплое ощущение текущей по ноге крови. Шея в моих пальцах вздрагивала, булькала, была тошнотворно горячей и пульсирующей — это уродливое существо безумно хотело жить. Но я уже вошел в какое-то состояние отчаянного неистовства — лицо мое исказила гримаса злобы, я продолжал душить его. Вдруг что-то хрустнуло, и хватка стального клюва на пылающей болью ноге ослабла. Тело несколько раз вздрогнуло и обмякло. Под телом растекалась вонючая лужа, а я со стоном откатился в сторону и принялся обтирать руки о разгрузку бронежилета, после чего схватил себя за колено. Боже, как болела нога! Я не мог встать, голова кружилась, и было ощущение, что к ноге прилип раскаленный уголек.
На заднице я пополз обратно к койкам, оставляя за собой по полу неровный кровавый след от промокшей штанины. Тварь! Урод!.. В животе были рвотные позывы, но благо блевать было просто нечем.
Обогнув бесчувственное тело Лайлы, я начал выдвигать ящики в тумбах между койками в надежде найти обезболивающее и бинты. Но там были сплошные электронные печатные платы, еще какие-то детальки, иглы от капельниц, пластиковые трубки и какие-то малоизвестные мне приспособления. Наконец, когда в глазах уже было очень темно, я нашел упаковку армейского пенопластыря «Запасная кожа» и кусок веревки — это меня слегка утешило. Промокнув рану рукавом, я, как мог, налепил пластырь, некоторое время придерживая ладонью, ощущая его прохладное пузырение на стыке с кожей. Затем затянул веревку на манер жгута чуть ниже колена и, закрыв глаза и тяжело дыша, прислонился к тумбе.
Некоторое время я почти не шевелился, разглядывая в темноте век зеленые и красные круги с пятнами.
Лайла со стоном зашевелилась. Я начал ее ненавидеть, еще не успев разомкнуть глаз. С языка было готово сорваться смачное ругательство, но тут я вспомнил про Ирину и распахнул глаза. Полутемный интерьер слегка поплыл куда-то в пространство. Безмятежный силуэт Ирины по-прежнему лежал на крайней койке, опутанный проводами и шлангами, среди которых мерцали индикаторные огоньки и тихонько попискивали зуммеры каких-то приборов. Эта картина была настолько нереальна и зловеща, что боль даже отошла куда-то на задний план.
Лайла меж тем медленно поднялась, упираясь руками в пол, и села. Потом стала почему-то водить ладонями по лицу, размазав немного засохшую кровь, поглядела на руки, вскрикнула — и стала неуклюже доставать из кармана пакетик с антисептическими салфетками. Потом, словно что-то вспомнив, она повернулась ко мне: кровавые полосы на ее красивом лице напоминали жуткие татуировки некоторых северных кланов с плато Элизий. Меня слегка передернуло, а она отвернулась, торопливо обтирая лицо салфеткой.
— Как ты, Дэн? Что было? — слабым голосом глухо спросила она. — Он меня вырубил, подонок…
Мне не хотелось ее слушать, мне не хотелось с ней разговаривать, а еще меньше мне хотелось вникать в ее объяснения, в эти тонкие интриги, в эти игры опасных психопатов, где нет ни грамма правды и где пользоваться друг другом считается в порядке вещей. Я, конечно, не моралист, но…
И все же я понимал, что придется пока сыграть по их правилам, на их территории — Лайла была мне пока нужна…
— Я придушил эту курицу, — хрипло прокашлявшись, ответил я. — У тебя обезболивающего нет? И бинт не помешал бы…
— Что он с тобой сделал, Дэн? — Она повернула ко мне уже чистое лицо, и в ее широко распахнутых, чуть раскосых глазах с длинными ресницами куклы был неподдельный страх и сочувствие.
— Он хотел проверить, съедобная ли у меня нога, — вяло отозвался я.
Лайла подбросила мне по полу таблетку и пачку бинта. Я принялся себя лечить.
— Давай я тебе помогу, — предложила она.
— Спасибо, Лайла, я сам, — ответил я.
— Может, тебе трамадол нужен?
— Уже нет, спасибо.
На секунду мне стало жалко, что такая симпатичная, в сущности, девушка связалась с этой шизофренической шайкой вседержителей, которая неспособна проконтролировать сама себя. В результате чего размножается, словно чума, хаос, страх, боль и смерть. И все это объясняется, так сказать, «производственной необходимостью» и тем, что большинство людей без невидимого пастуха превращается в агрессивную неуправляемую стаю дикарей. Самое страшное, что в чем-то они правы — Свободные марсианские колонии яркое тому подтверждение… Пришла на ум читанная когда-то в далеком прошлом чья-то фраза: «Низы не могли, а верхи не хотели»… да… Как точно подмечено — они так обычно и делают…
Постепенно боль стала притупляться, а мир вокруг вроде бы зафиксировался на одном месте — не знаю, что за таблетку мне подсунула Лайла, но общее самочувствие резко улучшалось. Я кое-как поднялся на ноги и проковылял к трупам часовых, взял у одного из них почти новый АК-108 в отличном состоянии, несколько магазинов, две гранаты с сонным газом, несколько осколочных — это почти все, что было у меня раньше. Нормальное оружие сильно прибавило мне уверенности и спокойствия. Рядом с перевернутой табуреткой валялся весь перемотанный АК-47, данный мне «шакалами», из которого я не сделал ни единого выстрела. А может, оно и к лучшему?
Затем так же неуклюже, стараясь почти не наступать на правую ногу, я подошел к койке с Ириной, погладил ее по руке, потом по лицу — черты ее были безмятежны, словно она действительно только что уснула после тяжелого дня. Бедная девочка, сколько ей пришлось пережить за последнее время. Я просто удивляюсь, как рассудок не покинул эту хрупкую девушку и как она за все это время не начала паниковать или впадать в истерики… Наконец-то я рядом с ней… Я здесь, милая, я с тобой… теперь мне гораздо легче дышать…
— Что меня крайне интригует, Лайла, — сказал я, продолжая гладить Ирину по руке, — так это почему все вокруг до сих пор не забито наемниками нашего дорогого, в прямом смысле этого слова, нашего любезного Дарби. Он что, не может связаться с ними по, как он это назвал, «Сети с высокой пропускной способностью»?
— Уже наверняка связался. — Лайла тоже поднялась с пола, слегка покачиваясь. — Дарби же не дурак: зачем рассредоточивать силы, если можно просто укрепить охрану на выходах из объекта. Или же у «шакалов» получилось занять хорошую оборону у ворот и охрана сосредоточена там. У нас есть еще немного времени, чтобы подождать…
Она медленно подошла и встала с другой стороны от койки Ирины. Некоторое время она молчала.
— Ты так ее любишь? — вдруг спросила Лайла с какими-то странными интонациями в голосе.
— А что тебя удивляет? — вопросом на вопрос ответил я.
— Так… просто… — с деланым равнодушием ответила она. — Просто она сюда прилетела за своим мужем, а совсем не за тобой…
— В жизни часто все меняется, — ответил я, бережно взяв Ирину ладонь в свою.
— Ты хоть и умный мужчина, Дэн, но в женщинах не разбираешься, — с усмешкой сказала Лайла, понизив голос.
— Странно, — кивнул я, — моя жена говорила то же самое. Чего же я не понимаю в нашем гиде, просвети меня, о всезнающий суперагент?
— Даже я отношусь к тебе гораздо более искренно, Дэн.
— А она, значит, фальшиво? — Я оторвал взгляд от Ирины и посмотрел прямо Лайле в глаза.
— Дэн, ты же любишь рассуждать логически? — спросила она. — Просто сейчас ты одержим эмоциями и не видишь простых вещей.
— Например?
— Она связана со всем этим делом непосредственно…
— Но она ничего не знала об этом, Лайла, это же очевидно, и даже выгодно для…
— Ты считаешь Ирину глупой? — поинтересовалась она, прищурившись.
— Странный вопрос, — я хмыкнул, — она довольно умна.
— Правильно, — кивнула Лайла. — Ирина очень неглупая женщина, поэтому если даже и предположить, что она ничего не знала, то уж отрицать, что она о многом догадывалась, — это глупо. У нее развита эмпатия, очень развита, почти как у тебя, Странный, Пастух Глюков, — мне понравилось, как тебя называли эти женщины в перьях…
Я стиснул зубы, но промолчал.
— А со своим мужем она знакома давно, — продолжала Лайла, — и когда он ронял в их разговорах, как ему казалось, ничего не значащие фразы, она многое могла понять. Я вообще не удивлюсь, если выяснится, что у нее такие же способности универсала, как и у тебя, просто у нее не было условий, достаточных для их раскрытия, а у тебя были. Поэтому тебя к ней и тянет — рыбак рыбака…
— Ну ладно, допустим, она многое понимала, — отмахнулся я раздраженно, — и что дальше? При чем тут неискренность?
— Она тебе не стала рассказывать все сразу, — продолжила Лайла тоном прокурора на суде. — Я же помню, как она испугалась и выдала себя этим своим бластером. Ты тоже стал догадываться, что не все так просто. Я видела — ты ее потом почти два часа мурыжил расспросами, и готова поспорить, что и тогда она тебе не рассказала всего…
— Ну не рассказала сразу, — кивнул я, — рассказала потом, чего тут подозрительного, о пронзающая взглядом людские сердца? Ирина по природе человек скрытный и недоверчивый. Ее просто надо уметь почувствовать…
— Вот это-то у тебя и не вышло, — подытожила Лайла.
— Слушай, катись ты со своими разводками знаешь куда? — не выдержал я.
— Можешь психовать, — спокойно сказала Лайла, — это только доказывает мою правоту.
— Ну хорошо, извини, — сдался я, — чего же я так и не понял-то? В чем криминал?
— Да ничего особенного. — Лайла покачала головой, сделав невозмутимое лицо. — Просто надо сопоставить некоторые факты, которые ты, наверное, знаешь, но, как влюбленный человек, не замечаешь их…
— Ну давай попробуем вышибить из меня романтическую чушь. — Я ухмыльнулся.
— Первый ее тур был в Новые Афины?
— Она так мне говорила, — кивнул я.
— А приземлились они тогда в долине Маринера, — сказала Лайла, — где твой клан находится…
— Ну вообще-то долина огромная, — вставил я.
— А повели их группу Охотники Кольт, Трутень и Хоккеист, — продолжала она, будто не слыша меня.
— Справки ты навела качественно, — хмыкнул я, хотя чувствовал нутром, что за всем этим кроется что-то скверное, но что?
— Да, — невозмутимо кивнула Лайла, — наши агенты нашли этих Охотников и допросили. А те рассказали много интересного.
— А именно? — поинтересовался я.
Все внутри меня сжималось в плотную пружину.
— А именно, что, когда они добрались до Новых Афин и тур уже подходил к концу, Ирина уже, скорее всего, знала о гибели своего мужа, потому что предложила Охотникам за хорошую плату сопроводить ее, уже без туристов… как ты думаешь, куда?
Она выдержала эффектную паузу.
— Ну? — не стерпел я.
— Как ты, наверное, и сам догадался, к вулкану Олимп! — Она посмотрела на меня внимательно.
— Отлично, — кивнул я в свою очередь, хотя внутри меня все похолодело, — возможно, ее муж как-то подстраховался на случай, если он не сможет встретить ее вовремя, и оставил в городе связного, так как знал заранее, в какой город поедет Ирина.
— Все может быть, — кивнула Лайла, — и еще одна деталь…
— Какая? — спросил я напряженно.
— Этого ты не мог бы не заметить. — Лайла горько улыбнулась. — Когда вы уезжали на прием к губернатору Персеполиса, Ирина надела декольте, я оценила ее фигуру — да, я тебя понимаю, ты настоящий эстет!
— Не знал, что тебе нравятся женщины. — Я присвистнул.
— Чисто по-женски, Странный, чисто по-женски. — Она улыбнулась. — Я умею ценить чужую красоту, так как и саму-то бог не обидел. Так вот, о чем бишь я, ах да… бижутерия у нее тоже красивая, заметил? Такая змейка в виде латинской буквы «S»…
Я напряженно молчал. Внутри меня все бурлило, но я старался изо всех сил, чтобы этого не было заметно! Черт возьми! Она рассуждала так похоже на…
— Итак, — с театральным пафосом продолжала она, — ты этот кулончик видел. А помнишь, как выглядит мой универсальный ключ от этого объекта? Который, как ты, скорее всего, понял, называется «Зеркало-9». Я не знаю, почему «Пантеон» избрал своей символикой этого змея, Уробороса. Да и технология изготовления у этих ключей, говорят, страсть какая сложнейшая и уникальная…
— Объясни ты мне, — я начинал дрожать, будто от сильнейшего холода, — что ты хочешь мне всем этим сказать?
— А ты не понимаешь? — Она вновь прищурилась. — Посмотри на эту женщину внимательно, пораскинь мозгами.
Она кивнула на безмятежно спящее лицо моего милого гида. Во мне боролось два чувства: заткнуть Лайлу насильно и разбудить Ирину и устроить ей серьезный допрос. Я даже забыл на несколько минут о том, что мы находимся в бетонной коробке, где навалом людей с оружием, которые с удовольствием будут в нас стрелять… или не будут? Или только по некоторым из нас?
— Лайла, — промолвил я наконец, — скажи уж свою версию, а я скажу потом свою, раз ты затеяла весь этот разговор. А то, не ровен час, сюда прибегут плохие парни…
— Ладно. — Она сжала губы, а у меня замерло сердце. — Вот эта хрупкая милая девушка перед нами — это и есть не кто иной, как пресловутый Посейдон, падший ангел из «Пантеона»… И он пока спит…
Я некоторое время постоял с раскрытым ртом, внимательно изучая Ирино лицо с какого-то нового ракурса восприятия. Спокойное, холодное лицо внешне очень скрытного, малоэмоционального человека, вся жизнь которого бурлит в основном в глубине…
— Лайла, — произнес я медленно, когда рот мне удалось закрыть. — Но… это… это же полный бред! Зачем тогда весь этот цирк?!
— Так цирк-то и был нужен, чтоб все бегали взад и вперед, абсолютно не понимая, что происходит на самом деле! — Лайла подняла палец вверх. — Суматоха! Война в раю!
— Но такой риск!.. — попытался я возразить.
— Никакого риска! — усмехнулась Лайла. — В том-то и дело! Ирина — ключ, ее не тронет ни одна разведка. А для всех остальных она — несчастная жертва! И ты первый, кто ляжет за нее под танк! Тогда как обыкновенный оперативный работник хладнокровно просчитает ситуацию, может отступить или выкинуть что-то предсказуемое…
— Но тогда нелогично, что меня чуть не убили, и она осталась бы без…
— Да людям Посейдона дан был приказ тебя не трогать! — Лайла вновь горько улыбнулась. — Скорее меня шлепнут за мой длинный язык… На «Изумруде» паладины не успели, а возле Башни — успели… Сеньку твоего специально туда загнали, по заказу, чтобы мы время нагнали…
— А Дарби…
— Дарби — просто обыкновенный идиот с авантюрным складом ума! Он не знал всех фактов и действительно решил всех переиграть, хотя исполнял подстраховочную роль! Полез в ферзи. И итальяшка не писал никаких стихов, и грохнули его из ее же бластера! Зачем? А потому что это слишком очевидно, чтобы заподозрить тихую домохозяйку в таком коварстве! Он единственный, кто предположительно мог знать Посейдона в лицо, но, видно, сомневался. А когда вы устроили обыск на заводе, я чуть со смеху не лопнула — личного досмотра даже не произвели. А поклажу у верблюдов кто-нибудь догадался посмотреть? Сыщики хреновы!
При этих словах я невольно вздрогнул: я вспомнил, как Йорген говорил, что кто-то снимал сигнализацию с двери! Боже, какой я идиот! Бумажный парень в стране огня! Капитан велосипедного плавания! Подводная лодка в степях Украины! Лох! Вот о чем мне намекали мои видения во снах! Работа с уликами! А я уже возомнил себя непобедимым героем, который выкручивается из любой ситуации!.. Ох… какой же я идиот! Я, а вовсе не Дарби… Он просто не знал, а я знал все! Я не хотел думать!
— Нас с тобой, Дэн, просто одурачили, как малышей, — тихо сказала Лайла. — Я-то опытный разведчик, у меня за плечами около сотни сложнейших заданий, я все выполняла четко и аккуратно, всегда балансировала в любой ситуации, меня поэтому и рекомендовали в «Пантеон», потому что мы действительно лучшие, а когда начался этот бардак и неразбериха, я стала в этом сомневаться, хоть надо было понять еще тогда…
— И на старуху бывает проруха, — философски изрек я…
— И когда я все же догадалась, в чем дело, я не могла тебе подать знак, — продолжала она. — Мы были всегда на виду друг у друга, а я опасалась повторить судьбу Джованни. Я не боялась смерти — я боялась провалить задание… Да и ты еще…
— Что — я?
— Ты всегда был рядом с ней, и я опасалась с тобой контактировать. — Она вздохнула. — Так неприятно было видеть, как она с тобой заигрывала… То есть… Как ты поддавался на это… но я понимаю — вы просто сошлись…
— Лайла, но я же не знал… — Я опять смотрел на безмятежное лицо Иры…
— Я и сама не знала… — Она опустила глаза. — Просто… это… наверное… Женская обида…
— Ну и что ты предлагаешь сейчас сделать? — спросил я, озадаченно потерев свой лоб. — Ведь Посейдона стоит ликвидировать? Это решит все проблемы? Тогда перестанут гибнуть люди?
— Ты сможешь ее убить? — Грудь Лайлы вздымалась как бархан на ветру.
— Пожалуй, что… — Я задумался. — Я не знаю… она не может…
— Может, Странный, может. — Лайла тяжело вздохнула. — Сейчас у нас три варианта: отключить приборы — и пусть она роняет слюни до последних дней; просто ее пристрелить во сне (согласись, смерть гуманная) и сделать вид, что мы не в курсе, — это опаснее, но выгоднее… Что ты думаешь?
— Я бы ее… пристрелил, — тихо ответил я. — Чтобы не мучилась… ведь она…
— Я думаю, что не стоит ее убивать, — торопливо сказала Лайла. — Она нам может понадобиться…
— Лайла, ты что, дура? — Я выпучил глаза. — В наших руках сейчас средоточие «зла»! Мы можем избавить от него мир, за который ты так борешься! И я! Не будет ренегатов — не будет этой резни! Ты что, не понимаешь?
— Дэн, она — наш козырь! — Лайла сверкнула глазами. — Тебя могут и не убить, но меня точно грохнут… Тебе меня не жалко? С ней нас не тронут, понимаешь?
Я задумался.
— Не понимаю, но поверю тебе на слово, — сказал я, кивнув. — Знаешь, словно пелена спала с глаз… Я не дам тебя в обиду…
Я вздрогнул: мне показалось, что Ирина пошевелилась…
— Спасибо тебе, Дэн. — Лайла потерла виски. — Мне было очень неприятно говорить тебе об этом… Я думала, что ты меня пристрелишь за такие слова о любимой женщине… Просто ты мне сразу понравился, и я…
— Лайла, милая, пойми, — сказал я горячо, — я просто хотел разобраться. На Марсе нет такой вещи, как привязанность, и…
— И?
— И я считаю, что нужно действовать, а не рассуждать, — сказал я решительно. — Сможем ли мы выбраться отсюда? Вместе с Посейдоном?
— Да, — кивнула она. — Сейчас узнаем, как там наши «шакалы», и…
Вдруг под потолком раздался голос Дарби, отразившийся в бетонной коробке:
— Я вас почти не слышу и не вижу, но это не суть важно: вам все равно крышка, если не сдадитесь…
Его перебил женский голос внутренней системы охраны:
— Внимание, всем сотрудникам охраны, занять боевые посты, включена резервная система управления, повторяю…
— Черт! — выдохнула Лайла. — Обошел все-таки, гад, мой уровень доступа…
— Что? — вырвалось у меня.
— Он запустил резервную систему безопасности. — Лайла стала набирать на пульте рядом с койкой Ирины какие-то комбинации клавиш. — Сейчас все роботы будут наши!
— А Ирина? — спросил я взволнованно.
— С ней все будет нормально, я сейчас отключу эту хреновину: время вышло…
— Смотри, Лайла, ты сама сказала. — Я предостерегающе нахмурился.
Завыла сирена, и где-то в утробе комплекса послышался многократно повторенный металлический лязг. Ну почему там, где я последнее время появляюсь, всегда начинается сирена, стрельба и смертоубийства?!
Я машинально погладил приклад своего трофейного АК-108, озираясь по сторонам.
— Все! — сказала Лайла. — Готово! Дэн, бери ее и иди вон в ту дверь. Я буду там — надо активировать транспортер. Живо!
И она побежала к дальней стене помещения, которая тонула в полумраке.
Я вновь поглядел на лицо Ирины, и все у меня внутри сжалось. Огоньки приборов потухли, но Ирина продолжала лежать, не шелохнувшись. Я наклонился и аккуратно приложил голову к ее груди: тихое дыхание было почти неслышно, так что мне в первые секунды показалось, будто Ирина не дышит. Но затем я расслышал тихий пульс, спокойный, размерный стук ее сердца. Я осторожно снял с ее головы опутанный проводами шлем, который остался висеть на стальной никелированной штанге, и, поднеся губы к ее уху, прошептал:
— Я пришел за тобой, принцесса! Пора вставать!
Потом я вновь наклонился над ее лицом и поцеловал.
Ее губы были прохладными и непослушными, зубы плотно сжаты, но я продолжал ее целовать под вой сирены, и сердце мое бешено колотилось в груди. Вдруг она глубоко вздохнула, вздрогнула всем телом, и я прервал поцелуй.
Ирина застонала, захлопав ресницами, взглянула на меня своими огромными серыми глазами.
— Дэн… — тихо, с легкой хрипотцой в голосе сказала она и прокашлялась, — Дэн, ты пришел! Господи, как хорошо, что ты здесь…
— Да, я здесь, маленькая моя, — кивнул я, — я же обещал, что не дам тебя в обиду. Пойдем скорее, нас ждет Санчо Панса в обличье Лайлы.
— Лайла тоже сбежала? — удивилась Ирина, слегка потянувшись.
— Да, только ты на нее внимания не обращай, она у нас разведчик и плетет несусветную чушь! — Я улыбнулся. — Тебя не обижали?
— Нет, — ответила Ирина, — все в порядке, а ты не ранен?
— Да нет, — я махнул рукой, — уже на подходе сюда провалился под пол, немного задел ногу.
— Там, где рана? — с волнением спросила Ирина.
— Ну… да… — нехотя признался я.
— Я так и знала, — вздохнула она. — Дэн, ты должен быть аккуратнее, если ты переломаешь себе кости, я этого не переживу.
Она принялась тереть виски руками.
— Хорошо, — сказал я и вновь поцеловал Ирину, долго и страстно.
На этот раз она ответила, и я так захотел, чтобы исчезло в одночасье все происходящее вокруг, все, кроме нас…
Я вздохнул — прострелило ногу.
— А что это так орет? — спросила Ирина, когда поцелуй был закончен.
— Не обращай внимания, милая, — ответил я, — со мной всегда так последнее время: где бы я ни появился — поднимается тревога, и люди становятся злыми и несговорчивыми. Я начинаю думать, что во мне что-то не так. Комплексы детства. Пойдем скорее…
Ирина поднялась и села на койке, потерев виски, я подал с тумбочки ее шлем и, подойдя к другой койке, взял свой.
— Что тут происходило, Дэн? — спросила она.
— Нам с тобой делали биоэлектроскопирование, пойдем, дорогая, надо валить отсюда…
— Боже, Дэн, что это?! — спросила Ирина, широко раскрыв глаза, указывая на три трупа и кровавую дорожку на полу.
— Ира, это плохие ребята, нам пришлось их пристрелить, а то они собирались нас опять забрать к Дарби, — ответил я. — Не смотри туда…
— А этот… — дрожащим голосом снова спросила Ирина. — С клювом?..
— Это мутант… — Я взял ее за руку, помог надеть шлем и подняться. — Дорогая, нам пора.
Ирина сделала несколько неуверенных шагов, и я подхватил ее за талию. Мы отправились туда, где не так давно скрылась Лайла.
— Как ты себя чувствуешь, милая? — спросил я.
— Нормально, — тихо ответила Ирина, — только голова слегка кружится…
— Потерпи немножко, — сказал я, наступив неудачно на больную ногу и чуть не вскрикнув.
— Нога, да? — спросила Ира.
— Да, побаливает, ничего страшного…
— Ой, Дэн… — вздохнула она.
В полутьме на стене чернел дверной проем. Я включил нашлемный фонарь и посветил внутрь — там была короткая стальная лестница и какой-то небольшой коридор. Кое-как преодолев лестницу, мы подошли к следующей двери. За ней начиналось что-то вроде тоннеля, опутанного проводами по стенам. Он шел перпендикулярно нашему движению. Пошарив в стороны фонарем, я заметил силуэт Лайлы и какую-то конструкцию, состоящую из небольшой платформы, нескольких кресел и пластикового стекла спереди. В этот момент я чуть не споткнулся о какой-то предмет на полу — это оказался длинный рельс, уходивший под эту конструкцию. Лайла обернулась.
— Странный, ну сколько вас можно ждать? — сердито сказала Лайла в шлемофоне. — Привет, Ирэн. Как ты себя чувствуешь?
— Привет, Лайла, — тихо ответила Ира. — Для гида я чувствую себя неважно, а так вроде нормально. Спасибо, что помогла Дэну…
— Пустяки! — отмахнулась та. — Не все же Странному в героях ходить… Давайте, забирайтесь сюда…
— А что это? — спросил я.
— Это наш план «Б».
— А что, до этого был план «А»? — полюбопытствовал я.
— Мы не пойдем через центральные ворота, «шакалов» придется бросить, — ответила Лайла. — Едем на аэродром.
— Аэродром? — удивился я. — Здесь сосредоточены Военно-воздушные силы Марса? Никогда о таких не слышал…
— Странный, сейчас не время острить — полезайте в транспортер. — Лайла уселась на переднее кресло. Зажглись огоньки приборной панели, и зажужжал электродвигатель. — Странный, садись сзади меня и держи автомат наготове. — В голосе ее отчетливо звучали командные нотки.
— Что, будут посты? — спросил я, усаживая в кресло Ирину и пристегивая ей ремень безопасности.
— По схеме — нет, — ответила Лайла, — но не забывай: на объекте тревога…
И тут в коридорчике, из которого мы только что вышли, раздался противный скрежет и какой-то тихий шум, напоминающий…
— Все, довыпендривались! Странный, ты сел?! Поехали! — Лайла почти кричала.
Транспортер дернулся и начал плавно набирать скорость. Я обернулся назад: из медленно удаляющегося проема двери показались гусеничные траки и пара пулеметных стволов! Это был патрульный робот «Берсерк»! Он выполз только наполовину, но уже разворачивал орудийную станину в нашу сторону, блеснув в темноте объективом видеосканера!
— Ира, пригнись! — крикнул я, и тут же раздался оглушающий рокот пулеметной очереди и свист пуль. В темноте тоннеля засверкали искры от рикошетов.
Транспортер уже разогнался достаточно быстро, а тоннель начал делать плавный поворот: мы выходили из зоны огня. Но это не очень утешало. Как не утешало и то, что у нас приличная разница в скорости, — во-первых, «Берсерк» уже идентифицировал нас как цели поражения, во-вторых, теперь он у нас на хвосте до победного конца, и стряхнуть его удастся, только уничтожив. К тому же он оповестил остальные патрульные машины во всем комплексе, и теперь они будут на нас в прямом смысле «охотиться». А сразиться с парочкой таких машин — это почти как с шагающим танком: большой плюс «РоСтОКа» состоял в его маневренности и «искусственном интеллекте» с огромным набором сканирующих систем и альтернативной боевой тактикой. Говорят, что их создавали на основе записей реальных боев таких же машин, но которые управлялись людьми дистанционно.
Я поплотнее прикрыл забрало шлема, чтобы встречный ветер не задувал внутрь. Да… теперь надо не задерживаться нигде, надо выиграть время по максимуму.
Я сидел с автоматом в руках, а Ирина положила мне свою ладонь на колено. Это меня ободрило — выкрутимся как-нибудь!
Скорость вдавливала в кресло, и по животу бегали мурашки… Мне вдруг показалось, будто я осел, бегущий за морковкой на удочке, — как бы я ни торопился, морковь висит все на той же дистанции… Аэродром… еще вчера скажи мне кто-нибудь про подземный аэродром, вход в который замаскирован в лежащей на боку подводной лодке и который ведет на секретный подземный объект, где проводят генетические эксперименты над людьми и животными, среди коих имеется карлик-телепат, наполовину гриф, а наполовину человек, под кодовым названием «образец номер две тысячи сорок четыре»…
Я не знаю… я бы сперва громко посмеялся, а потом постарался игнорировать этого человека как особо опасного психа… А самое главное… Я влюблен… в девушку-гида, которая оказалась ренегатом мировой разведки, корнем зла, что собрался управлять миром. Кто она? В тысячный раз спрашиваю себя. За что я подставляю жизнь Йоргена, Сибиллы, которые когда-то спасли жизнь мне? Совершенно незнакомых и ни в чем не виноватых туристов? Ира, моя милая Ириша — темное облако с угольками вместо глаз… Зловещий Посейдон, владыка подразделений внешней армейской разведки? Какой бред!!! Это она аккуратно подбила своего мужа помочь ему с его работой, чтобы все было шито-крыто. Он обрадовался, что может хоть как-то быть ближе со своей женой, делать общее дело, чувствовать ее локоть, — она становилась его партнером в тех играх, от которых он ее сознательно ограждал. Она становилась совсем ЕГО женщиной… Кто из них придумал эту дурацкую авантюру? Кто решил распустить слухи в «Пантеоне» про нового таинственного ренегата Посейдона? Не исключено, что оба… Я помню, как Ирина сказала, что ненавидит, когда ее водят за нос, что-то скрывают… В одном Лайла точно ошиблась: Ирина вовсе не хотела быть простой домохозяйкой, но и подлости и расчета в ней тоже не было ни на грош. Это опасный сплав нереализованности и романтизма… это почти то же самое, чем являюсь я… Господи… Да мы оба враги любого общества, любого государства… Идеалисты… ультралевые маньяки, готовые принести в жертву все ради собственных иллюзий… А сквозь тонкую прослойку по ту сторону зеркала видится нам коровья морда обывателя… человека без идеалов, любителя сериалов, стоящего в стойле уютной реальности, и это схема двух крайностей… Да… А как учит древнее знание: правда — она посредине, она меж двух пропастей. Лезвие бритвы, которое является осью весов. Не существует Кощея Бессмертного, который хочет испортить детям праздник: его выдумали люди, скрывающиеся за ликом «безликого» Посейдона… Как говорил принц Гамлет: «Слова-слова-слова»… Ужас — это то, что я сейчас осознал!!! В голове был полнейший хаос… Я понял, что все мои идеалы — яйца выеденного не стоят… Вся моя правда — это обыкновенное чистоплюйство, подсознательная жажда осчастливить всех в мире, переделав под свои красивые идеалы… Такова уж человеческая природа… бороться за доминирование своего — не вида, но клана. Своей задачи, не идеи… Сколько мне еще предстояло узнать об этой женщине, сколько она еще скрывает… Я приуныл — Ира и есть мое отражение в реальности. Только я решил действовать эволюционно, а она — революционно. Конечно, девочка, воспитанная на правильных книгах, на нужных идеалах (как и я), прагматично рассудила, что интеллигент должен защищаться… Вот только не верю я, что по ее приказу или личной инициативе убили Джованни, не верю, что она купила паладинов, не верю, что по расчету она полезла с бесполезным бластером на АШаТ. И гарпию пристрелила, чтобы втереться мне в доверие. И тошнило ее при виде трупа кадавра по-настоящему… Увязнув в этой истории, я стал понимать гораздо больше, чем раньше, — это был крик идеалиста, который многие восприняли как карканье ворона, готового клевать глаза трупам… Это тупое быдло подхватило ее идею, чтобы примитивно устроить переворот, а тупое быдло не имеет социального статуса — это состояние души… Совокупность воспитания, комплексов и лени… лени душевной… наплевательства на других… очень удобно было прикрыться ренегатом в рядах, чтобы стать в оппозицию, чтобы переделать кормушку, взять кусочек власти, подержать большой штурвал… А мы… мы простые идиоты, нашпигованные романтическими идеями. Самая страшная наша беда — это то, что мы судим других по себе. Нам кажется, что все должны быть внимательными (даже «плохие»), начитанными (даже тупые), порядочными (даже серьезные)…
А ведь все, что интересует массы, — это покой и свобода нагадить в центре тротуара… Хотелось сказать «Аминь», а вырвалось «Зиг-хайль!» — хотя это одно и то же, как бы ни пускали пену моралисты…
Я еще крепче стиснул рукоять автомата и поклялся себе, что буду сейчас стрелять в любого, без промаха и жалости…
Да… Я люблю Посейдона, я люблю Ирину, и мне это нравится — будь она хоть самим Сатаной или Баалом с Ктулху… Она чиста и непорочна, я постараюсь исправить нашу общую глупость, мы сможем стать умнее или тупее на горьком опыте сожранных детей, пролитой крови, пролитой спермы… придется написать Тору заново или перевести ее с шумерского…
Не убий, не укради, не прелюбодействуй… Гордыня, жадность? Это только тогда выглядело революционными идеями, по яркому контрасту с возведенным в абсолют правом «сильнейшего». Времена изменились не очень, а вот восприятие изменилось — и теперь эти лозунги приелись, да и не дают тонких ответов на сложные вопросы, которые возникли за последние тысячелетия… Разве что абсолютно мудрым и абсолютно тупым, а таких меньшинство…
Вот и сейчас… Стоило человеку сказать: «А зачем нам управление свыше? Нет тут гордыни, просто стыдно не разобраться в этом самим, полагаясь на Большого, или Божественного, Дядю, который все сделает за этих духовных лентяев». И тут как по команде зашуршал муравейник, стали тратиться миллиарды кредитов на развитие, на эксперименты над людьми, на роботов-убийц, на шайку уродов и психопатов, которые решили, что они в состоянии научить и направить, — одно плохо: они так и не стали харизматическими лидерами.
Но ведь неспроста все думающие и чуткие люди имеют «левые» убеждения?
Я запутался… устал…
Свистел ветер из внешних микрофонов, змеились кабели по стенам, гнулся и извивался тоннель, а роботы хотели нас убить… Жаль, что они не размышляют на такие идиотские темы, как мы…
В этот момент я окончательно решил, что ни один волос не упадет с головы Ирины, пока я дееспособен…
— Далеко еще? — нарушил я молчание в эфире.
— Да, — ответила Лайла, — прилично: аэродром подземный и конечно же не находился под озером, мы едем за границы кратера, и не за ближние…
Я уж было хотел спросить Лайлу, почему мы не полезли в комплекс с этого аэродрома, но потом понял, что, пока бы мы добрались из такой дали, люди Дарби бок о бок с роботами могли бы нас по недомыслию кокнуть — они-то про Посейдона знать не должны…
Я заметил, что Ирина подняла забрало шлема и, сморщившись под потоком воздуха в тоннеле, тронула меня за рукав.
Я понял, чего она хочет, и, выключив шлемофон, тоже открыл забрало, сильно прищурившись, — в лицо дул теплый приятный воздух, слегка отдающий креозотом. Я наклонился к Ирине и прижал свой шлем к ее, не упуская из виду силуэта Лайлы, освещаемого редкими огнями, и стараясь вглядываться в черную перспективу тоннеля.
— Дэн, — услышал я голос Иры, перекрываемый шумом ветра и воем электродвигателей, — кто она такая? Чего она хочет от нас?
— Ира, — я старался говорить негромко, благо ветер сносил звуки назад, — она «крот» из нашей группы, работает в том же спецкорпусе, что и твой покойный муж, спасла нас от Дарби — цели ее пока неясны…
— Что она тебе говорила? — спросила Ирина, и в ее голосе сквозило волнение.
— Рассказала мне про мировой заговор, — ответил я, попытавшись изобразить на лице улыбку (в рот тотчас же задул ветер, и щеки мои раздулись), — еще про «Пантеон», секретную мировую разведку, при власть имущих недоносков…
— Ты ей веришь? — В глазах Ирины сверкнул блик промелькнувшего на стене фонаря.
Я слегка вздрогнул.
— Кое-чему верю, — кивнул я. — Мы сейчас находимся с тобой на объекте «Зеркало-9», я сам видел маркировку стоящих тут грузов, это секретная лаборатория биологических экспериментов, которая находится под заброшенным институтом исследований марсианской атмосферы «Эол». Дарби хотел снять с тебя параметры твоего биополя, чтоб попасть на базу «Зеркало-13» и устранить тебя как помеху. Дарби решил переиграть и саму разведку «Пантеона», и ренегата, который хотел пробраться на эту базу с целью перехвата управления спутников психотронного действия, которые влияют на людей…
— Дэн, я ничего не понимаю, — перебила Ирина громким шепотом, — меня просто бесит эта курица, которая так нагло водила нас за нос. Какие спутники? Какой ренегат?
— Ренегата называют «Посейдон» — это кличка, — пояснил я, чуть не подавившись волной ветра: тоннель резко повернул. — На Марсе находится секретная база контроля за некоторыми спутниками Земли, имеющими психотронное действие, — это секретный социальный правительственный проект по гармонизации общества, а твой муж закодировал вход посредством узора твоих биополей — тебя не то что убить, тебя и обижать нельзя… Вот что это за база и почему за нами все гоняются, но из-за бардака пару раз чуть не убили… Это если кратко.
Ирина скосила глаза вправо и долго разглядывала меня с видом профессора-психиатра (именно «психиатра», а не «психоаналитика»): как говорил мне один мой друг, еще на Земле, — к психоаналитикам ходят «по-маленькому» а к психиатрам — «по-большому».
— Дэн, ты уверен, что она не продолжает парить тебе мозг? У нее лицо продажной женщины! — Ирина хмурилась, и мне это не понравилось.
— Ира, если у тебя есть более логичная цепочка событий, — не выдержал я, — так поделись ею со мной: я не хочу, чтобы мне все рассказывали посторонние люди, а не мой любимый гид!
— Просто она тебе крутит мозги, а ты ее слушаешь! — Это не было похоже на мою Иру.
— А ты? — вырвалось у меня. — Ты мне не крутишь мозги? Ты мне все рассказала, что знаешь? Да?!
Ирина захлопнула забрало шлема и отвернулась. Я стиснул зубы и сделал то же самое, также отвернувшись в сторону. Только вновь стиснул автомат в руке и включил шлемофон.
Транспортер успокоительно покачивался на рельсе, а я в двухтысячный раз спрашивал себя, что это за женщина и на кой черт я ношусь с ней как с писаной торбой. Я думал, что я, как принц, разбудил свою спящую красавицу, пробравшись, рискуя жизнью, в подземелье Людоеда, а она…
Посейдон — какой из нее Посейдон! Обыкновенная ревнивая женщина! Будь на месте Лайлы, к примеру, Азиз, она бы не пикнула… Да пошли они все… мне чуть ногу не отъели…
Минуты через три я прекратил себя жалеть и тупо уставился в быстро надвигающееся пространство коридора… И вдруг…
Вдруг раздалось шипение в шлемофоне, и голос Ирины сказал:
— Дэн, ну хватит обижаться…
Я разозлился окончательно! Детский сад! Стиснув зубы, я промолчал.
Она вновь положила мне руку на колено и слегка сжала пальцы. Я опять повернулся к ней и сказал в шлемофон суровым голосом:
— Когда мы поженимся, ты возьмешь мою кличку — Ирина Странная: на Марсе так принято…
Она поглядела на меня, широко раскрыв глаза — то ли в изумлении, то ли в ужасе, — а я вновь отвернулся.
Мы продолжали нестись по коридору, который изредка пересекали другие тоннели: видно, транспортные линии имели сообщение с какими-то другими подземными помещениями, которые не были обозначены на плане Лайлы.
Почему люди так обожают секреты, тайны? Откуда эта жажда все глубоко спрятать? От этого ли выработалось такое же сильное желание что-то найти? Раскрыть? Обнажить?
Крепко затянутая бинтами нога почти не болела, только чуть-чуть покалывала.
В перспективе темного тоннеля появилось мерцающее пятнышко света. Через пару минут Лайла стала сбрасывать ход. Натужно завыли электродвигатели. Мы уже почти подъехали к какому-то слабо освещенному помещению, как вдруг я уловил по стенам знакомое движение.
— Жми! Лайла! Вперед! — только и успел я крикнуть, одной рукой толкнув ее в спину, а другой нагибая Иру вниз.
Из стен аккуратно выезжали металлические панели, на которых висели по две пулеметные пары. Автоматическая турель скрипела — видно, механизм давно бездействовал, — это нас и спасло: сверху, из черного потолка, с таким же протяжным скрежетом опускалась гофрированная заслонка…
Хорошо, что у Лайлы реакция солдата: вновь завыли двигатели, и нас вдавило в кресла. Транспортер, роняя снопы искр, прокрутив несколько раз ведущие колеса на рельсах, рванул вперед — и тут же раздались первые выстрелы. Мышцы моего тела напряглись, левым плечом я попытался прикрыть Ирину.
— Держитесь! — раздался в шлемофоне сдавленный выкрик Лайлы. Пули просвистели где-то совсем рядом, и тут раздался глухой треск — это опускающаяся заслонка снесла лобовое пластиковое стекло. Транспортер буквально вломился на большой скорости в неярко освещенную залу с несколькими путями, разделенными асфальтированными платформами. Рельсы уходили в другие тоннели. Все они медленно закрывались металлическими заслонками.
— Внимание! — раздался над нашими головами равнодушный женский голос, лишенный интонаций. — На узловом объекте «Дельта-четыре» находятся посторонние, просьба сотрудникам охраны прибыть в указанный объект, повторяю…
А где-то сзади раздалась новая многоголосая трель.
— Дэн! Прыгайте! — крикнула Лайла. — Я не заторможу!
Кинув взгляд вниз, я заметил стремительно приближающуюся платформу. Я схватил Ирину за рукав и резко повалился набок, потянув ее на себя. Удар был несильным, резануло в ноге, и мы с Ирой раскатились кубарем в разные стороны.
Тут же раздался металлический лязг, гулкий удар, затем скрежет под вой затухающего мотора: транспортер со всего маху въехал в противоположную створку тоннеля, которая почти успела закрыться. Он подпрыгнул вверх, окатив стену искрами, и завалился набок, бесцельно вращая двумя блоками небольших колес…
— Вы живы? — раздался запыхавшийся голос Лайлы.
— Вроде, — ответил я, подбежав к Ире и помогая ей подняться…
Теперь я понял, почему свет слегка мерцал, когда мы подъезжали: здесь, на стене возле платформы, мигало несколько ламп с неисправными стартерами. Рядом была дверь с надписью «Ангар „Дельта“».
— За мной, — скомандовала Лайла, кинувшись в сторону двери, как вдруг дверь стала медленно уходить в сторону.
В темной щели показались тускло поблескивающие стволы автоматов, выпустившие веером сразу несколько трассирующих очередей.
Я был уже готов к чему-то подобному. Я прикрыл Ирину, одной рукой вскидывая автомат на ремне, а второй вынимая из разгрузки осколочную гранату и выдергивая за кольцо зубами чеку. Я дал короткую заградительную очередь, постепенно отступая к стене, под мерцающие лампы. Лайла уже оказалась у стены — одним длинным кувырком по платформе.
Я аккуратно, навесом, швырнул гранату в темный проем двери и, оттолкнув Ирину назад, прижался к стене.
Послышались глухие крики, ругань, а затем грохнуло. Яркая вспышка сверкнула за дверью, зазвенело в ушах, запели осколки, а сама дверь слегка прогнулась на нас.
Звон в моих ушах стал превращаться в жужжание электрогитары, которая играла жесткий роковый риф. Эти звуки рождались в моей голове сами, когда начиналась эта адреналиновая пляска, этот будоражащий сердце и мозг ритм выстрелов. Вот вступили тарелки, я подскочил ко входу, и вновь раздались выстрелы: на сей раз я заметил вспышку где-то сбоку, и опять заколотился в моих руках автомат. Лайла стреляла куда-то в противоположную сторону дверного проема. Ударила бас-бочка, и рабочий барабан выдал вступительную трель. Тогда разом, на две восьмых, по сильной доле, грянули гитара и густой отрывистый бас. Лайла сделала мне какой-то жест, после чего захлопнула забрало и кувырнулась в темный дверной проем.
— Дэн, осторожнее, прошу, — услышал я в наушниках испуганный голос Ирины, начавшийся четко со второго квадрата, под леденящий душу вой электрооргана. Я почти танцевал, все мои движения были пропитаны ненавистью и подчинены ритму звучащей в голове музыки.
Я подскочил к двери, тоже захлопнул забрало шлема, включив ночное видение. Сжав автомат и стиснув зубы, я кувырнулся за Лайлой, и тут же рядом со мной просвистел сияющий гневным огнем пунктир трассера.
В полумраке я заметил силуэт Лайлы, стоящей на одном колене, и, подкатившись к ней сзади и повернувшись к ней спиной, скопировал ее позу, упершись локтем в колено. Я приник к прицелу: доли секунды на то, чтобы вникнуть, мгновения, чтобы понять под рокот гитарных струн и грохот выстрелов. Сбоку стояли какие-то ящики, охрана была с двух сторон. Тысячей осколков сознания я заметил за секунду многое: два неподвижно лежащих на полу тела, высовывающиеся из-за ящиков ствол и край шлема и какое-то неясное движение на заднем фоне. Мушка почти сразу легла на кусок шлема стрелка, и я послал короткую очередь. Тот огрызнулся в ответ серией выстрелов и спрятался. Максимум двое… так… я замер на мгновение, но вдруг заметил краем глаза тень летящей гранаты и несколько раз кувырнулся вперед, успев крикнуть в эфире:
— Граната!
Сзади громыхнул взрыв. Часть пути я проехал на пузе, чтобы избежать попадания осколков. Вновь показался ствол из-за ящиков. Он опять выплюнул смертоносную гирлянду огня прямо передо мной. Но я уже встал на колени, резко развернул в движении корпус прямо за угол. Нырнув головой под ствол, который чуть выступал вперед, я с силой боднул вверх, надеясь выбить автомат из рук противника. Он увернулся, откинулся назад, но мой кулак, шедший по большой дуге, достал его по шее. Он ударился шлемом о ящики, разворачивая на меня ствол.
Я присел на левую ногу и, резко крутанувшись, ударил его правой в грудь: хорошо, у меня берцы с титановыми прокладками. Ударили тарелки, и по альтам прошел ритмичный перекат. Я навалился на врага, выдирая у него оружие из рук. В это время сзади грянула очередь, но мне повезло: на бронежилет пришлась одна пуля, и та рикошетом, а вторая чиркнула по шлему. Значит, гипотетический «второй» занял позицию где-то подальше.
Я заметил движение руки противника к поясу — за пистолетом. Мы оба пыхтели, как паровые котлы, я старался максимально слиться с ним, чтобы уменьшить вероятность стрельбы. Перехватив свой автомат, я ударил противника прикладом по кисти руки. Он взвыл и заехал мне рукой с тяжелой перчаткой в живот, но я успел сгруппироваться и вцепился ему в ворот комбеза. Он отчаянно упирался, пытаясь схватить меня за шею, а затем так сильно боднул меня шлемом, что я испугался: не треснет ли забрало? Голова загудела, отклонившись назад. Я даже не видел его лица за тонированным стеклом его шлема — для меня сейчас он был безликим нападающим, и мне было плевать. Музыка в моей голове перешла в ритмичный забористый шквал, пульсирующий в висках. Я опять различал перед глазами какие-то пятна и светящиеся нити. Я жил совсем в другом месте, в пространстве неясных ощущений и инстинктов. Все вокруг двигалось и пульсировало в ритме танца.
Спину неприятно холодило, я ощущал опасность сзади. Я старался действовать, как оживший музыкальный эквалайзер, как умная и расчетливая машина, смысл жизни которой — уничтожение, названное в более поздние века фальшиво подслащенным термином «зачистка».
Тело охранника извивалось, и вдруг он провел резкую подсечку под колено. Я повалился на спину, продолжая стискивать мертвой хваткой его ворот. Он качнулся на меня, а я приземлился на собственный зад. В ту же секунду вновь раздалась трель автоматной очереди, и я едва успел прикрыться телом нападавшего, которое вдруг конвульсивно дернулось и обмякло, придавив меня своим весом к полу.
Я отбросил его вбок, а сам резко откатился в сторону, к внешней стене, за какое-то стальное перекрытие. Едва я привстал на колено и вскинул ствол автомата примерно в то место, откуда были выстрелы, прямо перед прицелом, метрах в пятидесяти, между нагромождениями ящиков я заметил двух мерцающих слабым зеленоватым светом охранников. Их руки сжимали оружие, направленное в мою сторону.
Это длилось какие-то мгновения, за которые под рычащее завывание электрогитары в моей голове пронеслась масса впечатлений и мыслей. По коже выступил ледяной пот. Первая мысль… даже не мысль — слепок инстинкта: допрыгался! Сейчас будет два светящихся пунктира… в меня… боль… страх… доли секунды… темнота. Эти доли секунды промедлил один из них — как раз тот, который, по моим неутешительным ощущениям, должен был ответить мне на мою очередь в голову его напарника. Кончик мушки лег на первого, и, надавливая на курок, я инстинктивно вжался в стену, ожидая пули, готовый повалиться набок.
Мой автомат вздрогнул, я стиснул зубы и зарычал, чтобы выпустить наружу хоть часть бешеного пульса сердца, готового в любое мгновение прерваться…
Охранник отлетел назад, и я дрогнувшими руками резко перевел ствол на другого, потрясенный тем, что меня еще не срезала его очередь. Он задержался секунды на полторы, тут же сыграв свою последнюю роль — роль живой мишени. Он вскинул руки и повалился набок, выпустив веером короткую очередь, звонко ударившую в груду железных бочек. Боги марсианские, спасибо вам! Простое везение, блин! Я ошибся в выборе позиции, и это могло стать только что моей последней в жизни ошибкой!
Тысячу раз обругав себя безмозглым цербером, я отскочил под прикрытие нескольких пустых железных бочек и замер.
Стояла пронзительная тишина и снаружи, и в наушниках, даже музыка затихла. А меня колотило — только сейчас до меня дошел страх, который я должен был испытать несколько секунд назад. Меньше всего мне хотелось сейчас выходить из укрытия и проверять, кто здесь еще остался. Да и помещения-то я толком не разглядел: ясно было одно — оно просторное и с высоким потолком, под которым висели грузовые лебедки на рельсах.
Трюк с насаженным на ствол шлемом, который я осторожно высунул из-за своего укрытия, ничего не прояснил, даже когда я повторил его дважды.
Я рискнул и высунул шлем уже со своей головой внутри, — за рядами ящиков и бочек, в призрачном свете, на открытом месте темнело несколько крупных силуэтов. Они сильно напоминали геликоптеры, покрытые брезентом. Это зрелище меня немного ободрило.
Я, стараясь не шуметь, пригнувшись чуть не до пола, обошел груду бочек с темной стороны, по стене. Вдруг в освещенной части пространства кто-то шагнул вперед во весь рост. Я вскинул автомат и услышал в наушниках знакомый голос:
— Странный, ну ты живой или нет? — Это была Лайла.
— Да, — ответил я как можно спокойнее, делая шаг ей навстречу на ватных ногах.
— С тобой просто приятно иметь дело, — сказала Лайла.
Было ощущение, что ее этот короткий бой совершенно не тронул. Выглядела она как заправский герой кинобоевика. Я заметил, что в руках она держит уже два пистолета: один свой, а второй, здоровенный — старинного образца АПС[17], который неясно как помещался в ее маленькой ладони. На плече ее болталась FN P90[18]. В очередной раз я поразился, насколько не вяжется внешний облик этой девушки с ее способностями: кажется, ее атака была более результативна.
— Странно, — сказала Лайла, — их тут и на отделение не набралось… может, это не все?
— Ирина, — сказал я в шлемофон, — ты как?
— Нормально, — тихо ответила она, — а ты?
— Все в порядке, — ответил я, глубоко вздохнув. — Сейчас я подойду.
— Спасибо, Дэн, что про гранату сказал, — сказала Лайла.
— Дело-то житейское, — ответил я, постепенно приходя в себя и прислушиваясь к отзвукам удаляющейся в тишину странной музыки, которая играла у меня в голове все это время.
Я провел Ирину к вертолетам, стараясь обвести ее вокруг лежащих на полу мертвых тел. Всего их оказалось девять.
Вертолеты стояли на подвижных платформах с рельсовым ходом, сложив назад лопасти своих двойных винтов, словно и действительно были спящими птицами. Толстый слой пыли на брезенте ясно говорил, что они спят уже давно, и будить их не было никакой необходимости. Их было четыре: два покрупней и два поменьше. Это были боевые машины — по краям, словно короткие крылья, торчали орудийные стойки.
В воздухе стоял запах порохового перегара, смешанный с привкусом чего-то горючего вроде керосина.
Лицо Иры под открытым забралом казалось серым и угрюмым. Мы озирались по сторонам: вертолеты упирались носами в высокие трехстворчатые ворота. В правом углу виднелся ярко освещенный проем двери.
— Пойдем, — кивнула Лайла.
Я попытался всучить Ирине ПМ, но она отказалась, сославшись на то, что привыкла к своему бластеру, а он теперь неизвестно где. Мы, держа стволы наготове, осторожно вошли внутрь. Это оказалось патрульное помещение, которое примыкало к небольшому бытовому сектору. По стенам горели яркие стеклянные трубки, стол, пульт охраны с тревожно мерцающими огоньками, и что-то противно гудело. На голой бетонной стене, отбрасывая длинную черную тень на пол, висел красный огнетушитель с почти оторвавшейся от корпуса инструкцией. Атмосфера казалась мне тревожной: я не мог отделаться от ощущения, что мы здесь не одни. Сделал Лайле знак не шуметь, и она послушно кивнула. Ирина замерла сзади.
— Только не стреляйте, прошу вас, — словно гром среди ясного неба, раздался чей-то голос, усиленный внешними динамиками.
Мы с Лайлой резко развернули стволы на звук, и я, признаться, чуть не выпустил заградительную очередь — нервы были на пределе.
— Кто тут? — спросил я.
— Я без оружия, я не охранник. — Голос звучал совсем рядом, но немного глуховато.
Я остановил свой взгляд на столе, где валялись две включенные игровые приставки и какие-то куски нарезанной бумаги с нелепыми каракулями, заменяющие, видно, колоду игральных карт.
— Вылазь давай, — приказал я, — только аккуратненько и без лишних движений. Руки чтоб видно было…
— Да, хорошо, — ответил голос взволнованно, — только не стреляйте.
Сперва из-под стола показались руки: две ладони с рукавами военного комбеза. Затем макушка буро-охристого шлема с распахнутым забралом, в котором, в свою очередь, виднелось испуганное лицо с широко раскрытыми болотно-зелеными глазами и смешным носом, про который говорят «картошкой». Немного пухлые щеки, почти совсем белые.
Казалось, этот человек пытается парализовать нас своим безумным взглядом.
— Кто такой? — спросила Лайла резким командным голосом, направив на него оба своих пистолета.
— Я не охранник! — выдохнул человек, будто у него в груди скопилось много воздуха. — Я… я… это… член летного состава…
— Чей член? — сощурившись, переспросила Лайла.
— Я — пилот, — быстро пояснил сидевший под столом.
— Вот ты-то нам и нужен, парень, — кивнула Лайла.
— А вы очень нужны мне. — Он часто заморгал.
— Именно мы, ты ничего не путаешь? — Меня еще слегка потряхивало после перестрелки, и этот парень вызывал какие-то подозрения.
— Ну да, — он поболтал над столом своим пухлым подбородком, — вы ведь из тех ребят, которые наделали столько шуму у заброшенной Башни, с танками? По крайней мере, твою фотку я точно видел…
Он качнул головой в мою сторону, продолжая держать руки поднятыми вверх.
— Вообще мы мирные люди, почти пацифисты, — ответил я, — и все, что нам сейчас надо, — это воспользоваться услугами вашей авиакомпании. Есть билеты на ближайший рейс? Нас трое, мы без багажа и очень спешим.
Лайла бросила на меня выразительный взгляд.
— Я вам помогу, — быстро закивал он, — а вы поможете мне…
— Не в том ты положении, парень, чтобы чего-то хотеть, — хмыкнула Лайла.
— И правда, — согласился я, — у нас последнее время большие проблемы с филантропией…
— Нет-нет, все в порядке, — горячо перебил он меня. — Я давно уже хочу отсюда свалить, а мне не дают! Летать не дают, дембеля не дают, оклад без летных часов копеечный, вы же понимаете… Скука смертельная, как в тюряге… Кроме этого ангара, я уже почти два года нигде не был… Это просто…
— Все, пробил час избавления, пора за работу. — У меня сложилось впечатление, что он не только нигде не бывал, но и ни с кем не общался.
— Вылезай, живо, — приказала Лайла, — и дуй готовить машину. Быстрее, а то мы тебя пристрелим.
— Не надо, что вы! — Он вытаращил глаза. — Я же говорю! Я хочу на волю, я стану Охотником, как вы! Я здесь с ума схожу…
Он кряхтя вылез из-под стола, полноватый, среднего возраста, с летными нашивками на комбезе и неким подобием брюшка.
— Руки можно опустить? — спросил он.
Лайла обшарила его портупею, все карманы, даже сапоги проверила, пока я держал его на мушке.
Мы отконвоировали его к вертолетам.
— Чтобы ускорить процесс, мне нужен помощник, — сказал он.
— Как тебя зовут? — осведомилась Лайла.
— Лейтенант Марсель Гриссо! — Он щелкнул каблуками и отдал честь. — Я, честно говоря, хотел сократить имя, но мне показалось, что «Марс» будет слишком претенциозно, и…
— Слушай, Марсель, — Лайла легонько ткнула его стволом пистолета в живот, — если ты летаешь так же, как треплешься, — мы лучше воспользуемся самоучителем, а тебя все же пристрелим. Ты понял, земляк? Странный, помоги этому очумелому: будет много болтать — пристрели, как собаку… у нас мало времени…
— Зачем же? — засуетился тот. — Я уже бегу…
Он кинулся к одной из крупных машин в центре ряда и принялся развязывать шнуровку на брезенте, я стал помогать.
— Вот она, моя девочка, моя красавица, наконец-то, — бормотал он, охая, ковыряясь в узлах.
— Почему это вертолет — девочка? — не выдержал я. Мне показалось, что он и вправду тут свихнулся.
— Гордая птица, — пояснил он. — Я зову ее Кэт.
— Кэт?
— Это довольно удачная местная модификация десантно-штурмового вертолета Ка-56, — начал охотно пояснять он. — Прямой потомок легендарной «Черной акулы». За счет незначительного увеличения объема фюзеляжа и уменьшения самой силовой установки, без снижения ее мощности, удалось добавить небольшую десантную кабину, а для условий разряженной атмосферы Марса были установлены…
Я хотел было его заткнуть, но понял, что это только замедлит процесс. С большим трудом, второпях (Лайла подгоняла нас каждую минуту), мы стянули-таки брезент, а затем притащили длинный топливный рукав, о который Марсель чуть два раза не споткнулся, суетливо перебирая своими короткими ножками.
Честно говоря, я начал разделять опасения Лайлы насчет его профпригодности, но выбора у нас уже не оставалось. Странно, что дело вообще двигалось, так как Марсель делал много лишних движений, говорил массу лишних слов и начинал отчаянно жестикулировать, хватая ртом воздух, будто выброшенная на берег рыба, когда я спрашивал его, что делать дальше.
— Вот эту… на себя тяни, — подобные формулировки были еще самыми точными из всех его указаний.
Я видел, что Лайла нервничает. Мы включили какой-то рубильник, и на центральной створке ворот загорелся красный перечеркнутый кружок.
Все же в глубине души я в чем-то сочувствовал этому несчастному — впервые за долгое время он ощутил себя нужным и ради этого даже дезертировал в считаные секунды. Его трясло и распирало от предвкушения свободы.
Наконец нам удалось запустить заправочный насос, который никак не хотел включаться, и топливный рукав разбух, слегка пульсируя…
Марсель забрался в кабину, где начал возиться с приборной панелью.
— Долго еще? — не выдержала Лайла.
— Нет… почти… Дэн, а вы можете нажать на пульте клавишу «три» в блоке «Подача»?
— Вообще нет, но я попробую. — Я метнулся в караульную комнату и начал лихорадочно изучать пульт управления. Найдя искомую клавишу, я надавил на нее и тут же услышал, как загудели электроприводы и зашипела пневматика.
Выскочив наружу, я увидел, как разъезжаются в разные стороны три лепестка-сегмента стальных ребристых ворот.
— Лайла, а не сделать ли нам несколько перетяжек? — спросил я, глядя, как покачнулся изящный силуэт геликоптера и тележка медленно поползла по рельсам в раскрывающийся проем.
— Я уже сделала, — отмахнулась та, — что же мне без дела-то стоять: три у двери и две в проемах между ящиками…
— Идиот! — воскликнул я и кинулся к вертолету: этот безумный летчик забыл отсоединить топливный рукав, который, шурша по полу, стал медленно натягиваться, до сих пор закрепленный на баке… пальцы пару раз сорвались с крепления, и все же я его отсоединил — мутноватая жижа топлива расползлась по бетонному полу.
За воротами открылась другая просторная комната, почти круглая в плане. Она была ритмично разбита по стенам кирпичными пилонами.
— Ну что, летчик-камикадзе, — крикнул я, — можно занимать места согласно купленным билетам?
Марсель неопределенно махнул рукой, продолжая что-то колдовать над пультом.
— Лайла, лезьте с Ириной в вертолет, — сказал я, кивнув на люк десантного отсека.
— А ты? — спросила Ирина.
— Наверняка будет нужно еще что-нибудь нажать, замкнуть или активировать, — ответил я. — Идите на борт.
Лайла еще раз оглядела комнату и, кивнув, пошла к уезжающему по рельсам воздушному кораблю.
Я подбежал к кабине и, вскочив на платформу, крикнул этому Марселю, чтоб он настроился на частоту моего шлемофона.
— Давай, моя Кати́, моя девочка! — пробормотал Марсель.
Сверху раздался громкий и многократный металлический лязг. Я задрал голову — это разошлись, покачиваясь, по кругу двухъярусные лопасти винтокрылой машины.
Плавно разгоняясь, загудел двигатель, и лопасти начали вращение. Стал подниматься ветер.
— Там кнопка люка, — крикнул из кабины Марсель, не отрываясь от пульта.
Я попытался проследить за его небрежным жестом — на одном из противоположных пилонов я и впрямь заметил рубильник, окрашенный красным, и какую-то табличку под ним, испещренную убористым шрифтом.
Я бросился туда, и когда добежал до него и с силой рванул вниз, под потолком что-то загудело, заскрипело, и раздался громкий взрыв…
В первые мгновения я решил, что Марсель нас подставил и я привел в действие какой-то ликвидирующий механизм. К тому же сверху вдруг посыпался песок и мелкие камни, но затем вновь раздался взрыв, и я, подбежав к вертолету, посмотрел в ту сторону, откуда шел звук, а теперь еще и валил дым…
Это сработали растяжки с осколочными гранатами, которые поставила Лайла. За грудой ящиков, рядом с которыми валялись бочки, те самые, послужившие мне укрытием, блестел внимательным глазом парный объектив и торчали пулеметные стволы патрульного робота модели «Берсерк»…
Первая пулеметная очередь зарокотала над моей головой, и несколько пуль, высекая снопы искр, отрикошетили от задней части фюзеляжа геликоптера…
Они нас нашли!
— Взлетаем! — крикнул я Марселю, на всякий случай отчаянно жестикулируя…
— Двигатель надо прогреть, — буднично ответил пилот у меня в наушниках. — Что там за шум?
— Роботы! — только и смог я крикнуть, вынимая из разгрузки гранату и швыряя ее как можно дальше, туда, к бочкам…
В потолке уже образовалась приличная щель, в которую проглядывало ночное небо с легким веером облаков. Оттуда-то и сыпался песок с камнями.
Вновь грянул взрыв, а в проеме десантного люка показалось встревоженное лицо Лайлы.
Возле бочек вспыхнуло тяжелое оранжевое пламя с черным масляным дымом. Уж не знаю, куда угодила граната: может, в бочке были остатки горючего или машинного масла, а может, это протекшее из рукава топливо…
Опять что-то громыхнуло, и огня стало больше. Помещение заполнялось дымом, сквозь который свистели пули, а самого робота не было видно. Наверное, он предпринял обходной маневр. На этот раз пули ложились перед хвостом вертолета.
— Марсель, полетели! — вновь крикнул я.
— Я не могу протаранить потолок! — ответил он с нервическими нотками в голосе.
Я вскинул голову вверх: потолочный люк уже отъехал почти до середины. Вокруг клубилась песчаная пыль и едкий дым, разгоняемый винтами вертолета.
Ну быстрее же! Открывайся…
И тут из-за стены пламени показался угловатый силуэт, напоминающий неуклюжее насекомое: «Берсерк» все же прорвался сквозь огонь. Его гусеничные блоки пылали от налипшего топлива, он складывался пополам, одновременно разворачивая орудийную станину в мою сторону.
Я выпустил в него бесполезную очередь из автомата, стараясь попасть по его видеосканерам, а сам спрятался за вытянутым горбатым носом вертолета.
Вновь заработали пулеметы «Берсерка», и по корпусу вертолета застучали пули — роботы пытались взять нас с флангов, но угол атаки даже через ширину ворот был маловат…
— Дэн, скорее! — услышал я в шлемофоне встревоженный возглас Ирины.
— Марсель, давай, а то пристрелю! — крикнул я и кубарем подкатился к подножке десантного люка.
Пока я забирался, по вертолету опять ударила очередь, которая отозвалась неприятным эхом: с противоположной стороны ящиков выползало еще два стальных чудовища, плавно разворачивающих стволы в нашу сторону.
Ирина с Лайлой буквально втянули меня за руки в люк, а вертолет слегка качнулся и оторвался от пола. Звякнула о рельсы транспортная тележка…
— Сейчас… пару секунд… — бормотал Марсель у меня в наушниках, — Кэт почти готова…
Вновь раздались выстрелы, а вертолет начал плавный подъем к раскрывающемуся люку…
Словно маленький смерч в стакане, струя воздуха от винтов раздувала возникающие в ангаре новые языки пламени, которые поливало сверху скудными струями ржавой пены из включившейся системы пожаротушения. В бесконечных вихрях носились песчинки, мелкие камешки, промасленные тряпки, пластиковые упаковки и прочий мусор. Только этим можно было объяснить тот факт, что нас еще не убили, — вся эта кутерьма вкупе с огнем мешала электронной аппаратуре наведения роботов. Сильно пахло горелым пластиком и топливом, растекшимся из шланга, к которому примешивались запахи раскаленного машинного масла.
Последнее, что я разглядел внизу, было тремя горящими силуэтами роботов, которые смогли пробиться сквозь завалы пылающих ящиков и бочек. Они упрямо и методично въезжали в ворота, одновременно разворачивая стволы пулеметов вслед за поднимающимся брюхом геликоптера, который мне виделся сейчас как пресловутый Ноев ковчег.
Этот плавный покачивающийся подъем завораживал меня, и даже рокот пропеллера казался сладкой музыкой — мы улетали к небу, оставляя внизу настоящую, безжалостную смерть, вместе с этим подземельем маньяков… только бы броня выдержала…
Наконец-то я заметил медленно выплывшие сверху, такие привычные очертания ночных барханов и полоску неба. И тут снизу ударило несколько очередей одновременно, так что было слышно даже сквозь рокот двигателей.
Ира и Лайла стояли, вжавшись в углы кабины, а я продолжал завороженно наблюдать за этим кошмарным сном.
Заметив сверкнувший перед люком трассер, я понял — роботы бьют по турбинам. Они лишены мстительности и не пытаются убить сейчас людей — их боевая программа просто сменила приоритетную цель поражения. Теперь это вертолет, а не мы, поэтому самое важное для них сейчас — это кабина пилота, блоки двигателей и топливных баков. Как хорошо, подумал я, что у патрульных машин не оборудованы ракетные установки, — они ведь патрулируют замкнутые пространства.
— Жми! Пилот! — вновь крикнул я в эфире фразу, адресованную Марселю.
Он не ответил, но вертолет чуть качнулся вбок, неожиданно накренившись, уходя от огня, взвив облако песка над самым ближайшим барханом.
Я чуть не повалился на спину, получив по затылку стволом автомата. Но все равно не мог оторваться от проема десантного люка, глядя на уходящую вниз красно-бурую пустыню… Мало кто на Марсе такое мог видеть! Да и, к слову сказать, я ни разу в жизни не летал на вертолете, хоть и видал их на военной базе еще на Земле.
Моего плеча коснулась рука Ирины, которая оперлась мне почти на шею, чтобы не упасть, и тоже села рядом на пол.
— Дэн, ты как? — спросила она, заглядывая мне в лицо. — С тобой все в порядке?
— Нормально, — ответил я, вытирая ладонью пот с грязного лба.
— Ты чем-то недоволен, что с тобой? — Голос ее был взволнован, она тяжело дышала.
— Да как-то мы легко и красиво свалили, — сказал я, — странно это…
Я прокашлялся и сплюнул в люк.
— Так это же хорошо. — Ира крепко держала меня за локоть.
— Обычно все гораздо сложнее у нас, — задумчиво произнес я.
— Ну наконец-то! — услышал я голос Лайлы Бесстрашной.
— А вы куда, собственно, хотели попасть? — раздался наконец в эфире вокал нашего пилота.
— Нам наперехват никого не пошлют? — вместо ответа спросил я.
— А кого? — удивился тот. — Насколько я знаю, на три ангара пилот один — это я.
— А если глюк?
— Есть какие-то электромагнитные установки… Я, правда, только инструктаж проходил — сам не пользовался…
— А ПВО у вас тут есть в округе? — спросил я вновь.
— Плохо я помню тактические карты, — замялся Марсель, — тут они наверняка не подгружены… думаю, что вспомню примерно…
— Хотелось бы поточнее…
— Будет зависеть от того, куда мы наконец курс кладем… — Он слегка нервничал.
— Курс? — задумчиво повторил я. — Сейчас скажу… А до Невменян дотянем?
— Куда??? — Марсель пришел в замешательство.
— Ой, прости, я и забыл, что ты не совсем местный, — хмыкнул я. — Горы Эвменид я имел в виду, это примерно два градуса южной широты и двести шесть восточной долготы, рядышком…
— А… Понял! — оживился пилот и добавил после короткой паузы: — Впритык дотянем, наверное…
— Пятьсот кэмэ с гаком, — добавил я упредительным тоном.
— Да-да, — затараторил француз (или бельгиец?), — как раз должны — у нас машина легче полной загрузки, должны… если что — повыкидываем лишнее…
— Ага, — ответил я, — а потом будем жребий тянуть, кому прыгать, — умно придумано…
— Да ладно вам! — Марсель громко и неестественно рассмеялся. — Кто не рискует, тот не пьет шампанского! Ах, как давно я его не пил! Все спирт да спирт… Ну Кэт! Поехали!
Я подавил в себе желание залезть в кабину и дать ему по шее за такие слова.
Вертолет опять качнуло, и я успел поймать свисающую сверху брезентовую петлю, а Ирина — мой локоть. Мне показалось, что наш пилот перед летной школой, скорее всего, водил мотоцикл или гоночный автомобиль… да…
— Что ты задумал, Странный? Куда мы? — с живым интересом спросила Лайла.
— Туда. — Я махнул рукой вперед.
— А если серьезно? — В голосе Лайлы проскользнули стальные нотки: видно, она поняла, что ее роль командира окончена, и тихонько злилась.
— Самый короткий путь к Лихоторо-Сити какой? — спросил я.
— По горняцкой железной дороге, — ответила Лайла тоном отличницы, отвечающей урок.
— Логично, — согласился я, сдержавшись от фразы «Садись, пять». — И также логично предположить, — продолжил я, крепко сжав локтевым сгибом ладонь Ирины, — что Дарби на своих вездеходах рвется в ту же сторону, верно?
— Ну… да, — понизив голос, Лайла явно задумалась.
— Но ресурса его вездеходов, дай бог, хватит только до Дальних Шахт…
— Горная-Шесть? — переспросила Лайла.
— Да, конечная, — кивнул я, — он там немного задержится, пока будет грузиться в поезд, если он его там вообще найдет, а мы его обгоним ровно на длину тоннеля под Невменянами и сядем в поезд на Горной-Пять. Понимаешь?
Я старался говорить убедительно.
— А если мы тоже застрянем и нам придется ждать поезд? — спросила Лайла.
— В худшем случае придется ехать с Дарби в одном купе. — Я пожал плечами. — Выхода у нас другого нет, а преимущество кое-какое имеется — грех им не воспользоваться…
— Все же мне кажется, что это не самая твоя удачная идея, милый. — Тон Лайлы как-то неуловимо изменился.
— У нас, конечно, демократия, — сказал я твердым голосом, — но ты, как профессионал, не сможешь отрицать конструктивности моей идеи… И не называй меня «милый», пожалуйста.
— Как скажешь, дорогой, — елейным тоном ответила Лайла.
Я с досадой крякнул и задумался — с чего это Лайла решила меня позлить, особенно сейчас? Может, и правда ей понравилось быть в заварушке на «Зеркале-9» самой главной и нужной? Да и вообще… эти ее томные взгляды и странные намеки там, в лаборатории, этот рассказ про Ирину, которая оказалась центром всего зла на свете… В этом была какая-то странная натянутость, которая не к лицу и не к месту для такого профи, как она… В который раз моя логика и интуиция столкнулись лбами в узких серых коридорах извилин моего мозга. Единственный вывод, который приходил на ум, — фиг поймешь этих людей, в частности здесь, на Марсе… Может, тут вирус какой-то? Это только в кино главным героям все предельно ясно и вариантов нет. Так уж устроено искусство — ему надлежит быть символическим отображением жизни, подчеркивать те или иные качества бытия, не ввергаясь в пучину полного хаоса вариантов такого понятия, как Человек (хотя были добротные и не очень попытки такого анализа, но, как и любой анализ, пусть и эмпирический, он тяготеет к какой-то системе). Люди сами себя не понимают, но ждут, что их поймут все… Или наоборот — ставят себя выше всех и думают, что понимают каждого до костного мозга, а на самом деле… Не первый и не сто пятый раз меня ошарашивает поведение окружающих: от Джо или Лайзы до Йоргена или Азиза. Недосягаемой величиной в этом списке стоит моя обожаемая женщина… Да и, если вдуматься, я тоже не зря кличку получил…
Скосив взгляд в сторону, я заметил сквозь запыленное стекло шлема, что Ирина смотрит на меня широко открытыми глазами. Я ободряюще сжал ее ладонь и предложил ей пересесть с пола на скамью. Она кивнула в знак согласия, продолжая бросать на меня острые, как скальпель, взгляды, а я делал вид, что не замечаю ничего. Мы присели на скамью напротив Лайлы и распахнутого десантного люка, в который дул сильный, свежий, разогнанный нашими винтами ночной ветер пустыни, и пристегнулись ремнями к корпусу.
Я же продолжил любоваться темно-бордовыми барханами, которые изредка перемежались каменистыми равнинами или ноздреватыми зубчатыми кольцами кратеров, полузасыпанных песком. Вокруг некоторых из них расползались звездообразные выпуклости застывшей лавы, напоминающие трехмерные кляксы. Песок красиво ребрился, словно полосатая шкура, которую постелили на землю, или застывшие волны океана, подернутые рябью штормового ветра. Вот по вытянутой долине стали разбегаться мелкие светлые точки — рокот наших двигателей потревожил стадо марсианских лепсусов[19]: наверное, рядом есть небольшой участок растительности. А над всем этим простиралось ночное небо с разлитыми по нему причудливыми пятнами облаков, фосфоресцирующих разными оттенками теплых цветов, сквозь которые мерцали тусклые звезды.
Сердце мое бешено колотилось, а все туловище напоминало висящую на веревке мокрую тряпку, которую выжали, но пока не до конца, — и капли мутной воды продолжают сочиться с нее на землю. Я безумно устал — этот лихорадочный каждодневный шок приводил в состояние какого-то угара, словно мои глаза, уши, ноздри, мозг и сердце обернули звуконепроницаемой полупрозрачной ватой, а внутрь грудной клетки набросали горячих углей. Усталость была такая огромная и тяжелая, что я даже не обращал внимания на ноющие раны, и только созерцание ночного пейзажа и потоки свежего ветра, который я вдыхал, сдвинув кислородную маску, умиротворяло меня и успокаивало… страшной сказкой начинали казаться эти коридоры, эти мутанты, эти роботы, эти разведки — Ирина была просто красивой и самоотверженной девушкой, а Лайла циничной и озлобленной… А Марсель — вообще картонный персонаж из дешевого сериала… А я — больной ребенок с температурой, лежащий в полубреду и видящий воспаленные сны, образы, вызванные отравленным токсинами бактерий мозгом…
Был ужасный соблазн уснуть… чертовский соблазн провалиться в черную пустоту, приятно покачиваться на скамейке под убаюкивающий и однообразный рокот двигателей и щекочущую по спине вибрацию фюзеляжа. Пусть прохладный ветер обдувает мое лицо, пусть остужает раскаленный мозг и перегревшееся сердце, вымывая из сознания страшные картины последних дней, — я становлюсь безразличным к смерти, чужой боли или просто лжи… Мне уже почти на все наплевать… даже на себя и свои дурацкие мысли… Пусть люди, искаженные серьезными гримасами, бегают с оружием в руках, стреляют друг в друга за кусочек засохшего сыра, а я буду сидеть под деревом Бодхи и улыбаться одними кончиками губ и диафрагмой… там… внутри живота…
Вспомнились слова старинной песни из какого-то древнего авангардного фильма: «…Ночной полет… поиск пространства… Погода прекрасна…»
Но… но… все же я не мог сейчас себе позволить такой роскоши, как глубокий сон… Я попросту боялся спать… Да и лететь нам недолго — пару часов всего… Нужно провести это время с максимальной пользой, с удовольствием… А перед глазами пульсируют какие-то красные нити, желто-зеленые пятна фрактальных узоров… Они накладываются друг на друга, меняют цвета, словно стеклышки в калейдоскопе, становится приятно и немного щекотно там, в голове, в том месте, где должен быть мозг или какой-то его заменитель.
Я вновь замер в напряженном ожидании, страх и напряжение заставляли сердце заливать жилы кровью в ритме бешеного стаккато. Мышцы напрягались так, что их периодически сводило и конечности произвольно вздрагивали. Я замер на какой-то зыбкой почве, на которой хоть как-то можно было замереть и оглядеться по сторонам в непроглядной тьме, обволакивающей меня подобно чернильному океану Вселенной, в который когда-то обмакнули неведомые силы гигантское перо и начертали первое слово во времени. Я не знал — куда и зачем мне прыгать дальше, что вынырнет из темноты перед следующим приземлением? Успею ли я правильно среагировать в доли секунды перед столкновением с ледяными объятиями смерти? Я словно слепой с черной повязкой на глазах брожу во мраке, вытянув вперед свои руки с напряженными кончиками пальцев, которые в любое мгновение ждут прикосновения к неведомой поверхности. Я слепо пытаюсь уворачиваться от чьих-то ударов из темноты, я начинаю понимать только то, что мои пальцы касаются всего лишь части края огромного зубца гигантской шестеренки, которая всего одна из частей необъятно большого механизма, сути и предназначения которого, с моей точки зрения, просто не видно. Я — атом, сложно организованный фотон, часть потока космических лучей, пылинка этого ветра. Меня несет в ярком пульсирующем потоке энергии туда, вперед, в бесконечность, пока меня не поглотит следующий источник энергии, чтобы вновь испустить из себя дальше в пустоту пространства, дабы она не была такой пустой и безжизненной. Значит, от меня ничто не зависит, и все, что у меня есть, — это право выбора: оставаться в этом движении бесконечно, испытывая счастье от своего предназначения в Вечном Пути, или же выпасть из этого круга, в такое же Вечное Скитание во тьме, чтобы увеличить массу таких же, как я, частиц и стать самому источником энергии, самому участвовать в подобном излучении, заполняя новыми потоками мрак пустоты… Что бы ни выбрал я — это верный путь, главное — не попасть под воздействие посторонних полей, которые будут сбивать переход из одного состояния в другое… это чревато полным распадом и затуханием импульса…
Значит, надо двигаться в своем потоке аккуратно и спокойно, чтобы ощущать любые его отклонения, любую его интенсивность и частоту. Надо быть уверенным в своем направлении, но не уверенным в статичности текущего момента, — это поможет избежать столкновения с распадом и потерей энергии… Аккуратно я скольжу по сияющим нитям, приятно меняю частоты спектральных градаций: все внутри меня успокаивается — я вижу перед собой тонкий изгибающийся пульсирующий пучок и понимаю, что это и есть мой путь! Удивительно и виртуозно проходит он по суммарным длинам синусоид электромагнитных полей, но надо следовать именно по нему, иначе — смерть, небытие, горстка блуждающих частиц… Я успокаиваюсь, сосредотачиваюсь…
Понимаю, что перед этим я был не я. Какой-то другой. Неправильный «Я». На самом деле я чувствую и знаю… Я могу спокойно глядеть на все вокруг сквозь свою черную повязку и вижу в ней гораздо больше, чем тогда, когда двигался без нее… Вселенная устроена просто и естественно…
Прямо передо мной на пути моего потока сияет яркими пучками излучений гигантский плазменный рукав, который и притянул своей массой наш поток. Это удача! Наши поля усилятся новой энергией! Главное — не попасть в резонансное колебание, а то я начну излучать и погибну… Почти все частоты заполнены красивыми и мощными всполохами энергий и полей, чуть подернутых с краев муаром излучений распада. Я любуюсь полным спектром частиц — от инфракрасных до ультрафиолетовых! Необыкновенная красота — фотоны образуют кустистые фрактальные узоры, под которыми целые леса квантовых кораллов! Мимо протекают мощные энергетические потоки, и их огромное количество! Они ослепляют богатством и разнообразием частот! Сквозь меня проходят колебания, которые мои мыслеблоки облекают в сочетания «мокро-синего», «остро-теплого» или «соленой, быстро-пахнущей вибрации, выполненной по сопряженной дуге с нелинейными функциями пучков».
Мне становится на душе легко и уютно — растет полярная разность потенциалов, и меня приятно покалывает. Это потому что мои частицы переходят на третий энергетический уровень. Силовые поля уходят в глубину пространства многоцветными и витиеватыми образованиями. Меня начинает трясти, когда я задеваю отростки потоков мягкого излучения, и возникает нежная вибрация резонанса почти по всем уровням поля.
И вдруг поток слегка отклоняется (я почувствовал это за доли секунд, но просто не хотел в это верить), и прямо передо мной появляются грязно-зеленые всполохи, нарушающие общую частоту, и возникает тупая морда, усеянная воронками гравитационных завихрений. Это паразитное резонансное поле.
— Предъявите вашу частоту… — такая информация появляется от него на моих малых орбитах.
«Совсем чужеродный фактор, — думаю я. — Он что, не принимает всех моих частот? Не чувствует, кто перед ним?»
— Я — Эол, — послал я ему по всем частотам свои импульсы, — скользни-ка дальше, дружище, вон вдоль того гравитационного поля…
Я определенно удивляю себя сегодня: мои мыслеформы явно имеют какую-то чуждую направленность, может, что-то влияет на меня через мембраны?
— Ваша частота? — Этот нелепый фактор поля начинает разворачивать два акцепторных потенциала, которые мерцают черными мурашками поглощаемых квантовых потоков.
Оно явно собирается впитывать мою энергию.
Я принимаю форму эллипсоида, рассыпавшись на три основных центра, и замечаю прямо перед собой, на пути, несколько черных точек от вакуумной фотонной флуктуации. На одну триллионную секунды я соскальзываю в Икс-измерение. Меня некисло мотнуло по энергетическим уровням, но вроде обошлось… Я опять в потоке, и вот одно из гравитационных полей вновь вытягивается в знакомый косматый узор. Опять двадцать пять в энной степени!
— Ваша частота…
— Моя, моя частота! — не выдержал я. — Свою пора иметь в более широком диапазоне!
При этих словах я потерял немного энергии в инфракрасном спектре, и тут же вновь потянулись ко мне жадные щупальца. Я вновь скакнул в Икс-измерение, но уже на биллионную секунды. Протрясло так, что будь здоров: на одну секстиллионную пропахало даже по Зэд-пространству, а оно мне не всегда нравилось… нравится… странная мыслеформа…
И тут опять появилось это…
— Привет, это я… — такую чудную частоту выдало это недоразумение…
И тут я вгляделся в получаемые от нее сигналы и заметил странную, поразительную вещь… Передо мной возникло мерцающее пятно, внутри которого двигались какие-то конусообразные, сложных форм, образования пассивной материи, а сверху было множество проекций пучков энергии от крупных космических объектов… Какое-то грязное завихренное гравитационное поле, сложные пучки направляющих и громко колеблющийся газ. У меня появилось неясное ощущение… какое-то непривычное и пугающее: будто я напичкан органическими белковыми соединениями! Я перемещаюсь на каком-то нелепом предмете, состоящем из пассивной материи, но излучающем массу инфракрасных волн… Ужас, это как наши тяжелые матрицы… Это же коконы! У меня есть плечо! И на нем лежит голова такой же особи, как и я… И напротив такая же… И я… я думаю!
И тут я понял, что происходило со мной в последнее время в этом пространстве и отчего мои мыслеформы такие странные… Утечка энергии! Нарушение баланса!
Я, не раздумывая, стек в свое Игрек-измерение и рассыпался на мелкие частицы… я торопился…
Я спешил, хоть и не пристало мне суетиться, особенно в таком неприятном деле, как это. Но я спешил именно таким образом, каким спешат все, кто пытается побыстрее отделаться от какого-либо раздражающего фактора. Чтобы успокоиться, я стал созерцать и ощущать все позитивное вокруг себя.
С каналов дул приятный терпкий морской ветер, он был порывистым, но теплым. К озоновой свежести и дразняще-гниловатому запаху йода примешивались тонкие и дурманящие ароматы цветущих деревьев: Потидан воистину имел великолепный дворец. Мои ноги, обутые в боевые сандалии, над которыми сверкали красиво инкрустированные бериллами золотые поножи, ступали по малахитовым плитам центральной аллеи, края которой были выложены мозаичными бортиками с изображенными на них вспененными волнами и символом военно-морского флота — вздыбившейся лошадью с рыбьим хвостом. Когда луч солнца падал на эту мозаику, волны, казалось, оживали и становились объемными. Интересный эффект, достигаемый специальной насечкой по драгоценным минералам с помощью «холодных лучей». На небольших площадках, примыкающих к аллее, стояли мраморные беседки с золотыми барельефами, увитые листьями хмеля, а рядом журчали фонтаны с вырезанными из хрусталя фигурами морских воинов в героических позах, укрощающих своих коней. Эта страсть к лошадям приводила меня в некое замешательство: да, лошадь, бесспорно, — красивое, изящное и преданное животное, даже можно вспомнить о том, что лошади помогали нам в качестве тягловой силы в примитивных работах, что позволяло сильно экономить энергию и оборудование, но зачем было устраивать это нелепое нерациональное представление, суть которого — какая лошадь первой добежит до золотых ворот? Да еще эта унизительная беготня происходила по кругу, что вообще, казалось, лишает затею всякого смысла.
Да… прекрасные сады, дворцы и храмы для людей, изящные мосты, сверкающие платиной и орихалком, диковинные растения, которые собирал Потидан во время своих многочисленных странствий, набережные, покрытые гранитом, на котором были высечены названия и даты крупных битв, где флот Потидана одерживал славные победы, — все это выглядело слишком вычурно и помпезно даже для штаба военно-морских сил, к руководству которыми у него был явный талант, даже не стратега и не Зеваха, а можно сказать, художника. И вот эта вычурная, талантливая, могущественная и непредсказуемая личность в пресыщенности своей и праздности стала деградировать, становиться более дикой и варварской, словно ассимилируясь с местным населением… Никогда не забуду, как искажалось его лицо дикой гримасой какой-то чужеродной яростной радости, когда он, раскрасневшийся и опьяненный, достигал первым золотых ворот своего стадиона на любимом скакуне, как он рычал и ругался, когда ему подносили кубок сомы… А эти дурацкие кровавые посвящения в личную гвардию, когда человек должен был одолеть разъяренного быка фактически голыми руками?.. Да…
Опытный военный полководец, которому некуда применить свои таланты, который имеет все, что возможно пожелать, становится опасен в своем бездействии, в своей ненужности. Тогда он сам ищет конфликта, для того чтобы появилась возможность делать свою любимую работу. Воитель без врага что тигр без добычи — готов напасть на любого. Как говорил отец, Потидан — это как конденсатор: напряжение в нем растет до тех пор, пока не случится мощный разряд. И вот он случился… А мы — мы будто не готовы к этому, словно мы специально закрывали на это глаза, а теперь удивляемся, хоть не стоило впадать в состояние Оракула, чтобы предсказать это…
Несмотря на всю эту помпезную роскошь, этот размах, бросающий вызов любому, кто попадал в гости к Стратегу Флота, я не обманывал себя мыслями, будто все это непрактичная мишура. Я прекрасно знал его изощренный ум и догадывался, что все это великолепие скрывает в себе массу хитрых ловушек, «искусственных глаз», скрытых излучателей, укрепленных точек охраны. Поэтому даже на теплом ветру я немного ежился, будто от холода: с самых первых шагов по берегу я ощущал затылком десятки пристальных глаз, следящих за мной, хотя по пути я не встретил ни одного живого существа, не считая обслуги на пристани и двух Стальных Болванов, шагающих своей неуклюжей походкой по прихоти воли Указующего.
Я добрался до последнего моста через внутренние каналы. Его разводные механизмы скрывались в великолепных статуях, стоящих по краям моста. За ним виднелся конусообразный холм, покрытый мелкой постриженной зеленой травой. На нем росли различные кустарники, усыпанные самыми диковинными цветами: говорят, что Клито очень любит цветы и даже сама занимается созданием новых видов; хоть она и из простолюдинов, но быстро освоила звуки генома. Поэтому в парке можно было встретить растения самых неожиданных форм и расцветок. Потидан утверждал, что Клито — некая человеческая аномалия и что ее нейронная активность близка к нашей. Возможно, что Клито и есть умная и достойная девушка из смертных, но я был уверен, что он взял ее в жены не из любви к ней, а из жажды доказать всему миру свое исключительное право нарушать все неписаные правила, лишний раз подчеркнуть собственное «Я».
Холм венчался великолепно исполненным зданием, по форме напоминающим усеченную пирамиду, окруженную золотыми колоннами, резными рельефными изображениями, игравшими на солнце причудливыми сочетаниями радужных тонов, создававших эффект глубины. Были там портреты членов его семьи и нескольких старших близнецов. Как ни странно, такого холодного прагматика надо было еще поискать: он не гнушался ничем. Пятерых сыновей выносила ему Клито, и всех пятерых он клонировал при рождении, так и получились близнецы. Каждый из них командовал определенным военно-морским корпусом, и брат мог заменить брата-командира в любой момент.
Да и вычурная отделка дворца тоже была двулика: под этим декором скрывалась прочная каменная постройка, уходящая глубоко под землю, к небольшой базе подводных кораблей гвардейской дивизии. По сети морских тоннелей имелся быстрый доступ к морю.
Само же основание дворца было сложено из многотонных гранитных блоков, надежно экранирующих от пси-излучений и способных выдержать даже прямое попадание ракеты типа «Стрела Смерти». А эти изящные сторожевые башенки наверняка были снабжены сильнейшими генераторами поля «Покрова».
Наконец я перешел мост и подобрался к длинным и широким каменным ступеням, величественно разбивающим холм на просторные площадки до самого дворца. Я встал в центральную часть, на ленту транспортера. Не удивлюсь, если она приводится в движение его любимыми лошадьми.
Взобравшись на верхнюю площадку перед дворцом, откуда открывался величественный вид на большую часть острова, я невольно огляделся по сторонам. Пускай с воздушной колесницы отца видно больше, но это не то. Сейчас можно осмотреться не спеша, заглушая тревожные мысли. Остров был прекрасен! Несмотря на то что адмирал-воитель Потидан создал его искусством своих машин, место это было природою предназначено для такого великолепия! Строители выбрали место, лежащее под водой: гора, не доходившая до поверхности на пятьсот локтей. Все было рассчитано со скрупулезностью военных: тут была зона наноса пород между двумя сильными подводными течениями, мощный выход лей-линий, и расстояние до континента не великое, но и не малое, — все было продумано. Дальше поставили гранитные опоры, перевезли горы почвы и пород, выложив их в строгом порядке, — и вот он, остров!
Сделано очень добротно! При взгляде на его просчитанный геометрический рельеф невольно возникала гордость за наше могущество, наш порядок и гармонию с Миром. Хоть и недолюбливал я хозяина этого прекрасного места.
Над пирамидальными холмами, между которыми прочерчивались изумрудно-охристые, мерцающие мириадами листьев и веток рощи каких-то хвойных растений, высаженных в форме концентрических узоров, темными иероглифами мельтешили чайки. В мареве цвета индиго прямо над зубцами конических гор и причудливых групп городских строений, казарм и технических сооружений парили в вечернем небе несколько воздушных кораблей армии и множество ярких и пестрых дирижаблей — как армейских сторожевых, так и личных: жизнь продолжается, несмотря на разногласия великих и могучих…
Вот я приблизился ко входу во дворец, который Потидан сделал в стиле храма потомков Адамаса, даже жертвенник тут поставил! Сумасбродство, не имеющее рационального объяснения! Тут же находился первый пункт охраны. Он был окружен мощным полем «Покрова», но я без труда миновал его границу — в боевом шлеме, который подарил мне отец, был упрятан кристалл Майи, усиливающий мои природные способности во много раз. Сейчас эти вещи становятся редкостью. Перед входом в так называемый «храм» стояло четверо воинов с морской атрибутикой, выгравированной на их доспехах. В руках они держали лучевые дезинтеграторы на длинных шестах-направляющих, которыми они загораживали вход. Они стояли, застыв, будто статуи, совсем как в парке: ничем не выдали реакции на мое появление. Рядом с ними в голубой тунике стоял Ловец Идей.
Он попытался прочитать мой разум, на что я из какой-то мальчишеской вредности блокировал его поле и послал ему слабый псионический удар.
Ловец слегка вздрогнул, но не более, а воины-гвардейцы, словно стальные болваны, четко и механически синхронно раздвинули свое оружие в стороны, освобождая проход в прохладный мрак дворцовой приемной залы.
Я снисходительно улыбнулся и вступил в твердыню владыки морей.
Вокруг вновь не было ни души — ни слуг, ни работников, ни воинов.
Громоздкие базальтовые колонны уходили высоко под потолок и терялись в полумраке, отчего возникало впечатление, что они не заканчиваются никогда. Некоторые из них были подчеркнуты скрытыми источниками света: казалось, что колонны — это вены, идущие в небо.
Вдруг между массивными основаниями колонн показался темный силуэт, который был почти вровень с нижними капителями.
Еще издалека я почувствовал, что это управитель дома Критий. Как и все дети Адамаса, он был невысок ростом и прост разумом, но все ж имел множество достойных качеств и внутренней силы, раз сумел возвыситься в доме Зеваха Потидана.
— Приветствую тебя, Знающий! — низко согнулся он, облаченный в накидку плотной ткани. — Стратег ждет тебя!
— Приветствую и тебя, Критий, — кивнул я ему, глядя сверху вниз, — счастлив ли дом ваш и господин твой?
— Премного счастлив, Знающий, — вновь склонился Критий, — да будут в семь раз более благостны дома ваших Отцов!
— Да пребудет закон и благость со всеми детьми Неба, — опять кивнул я, уже в легком нетерпении, — велел ли твой господин передать мне что-либо?
— Нет, Знающий. — Критий театрально взмахнул рукой с колышущейся тканью. — Господин ожидает у алтаря.
— Благодарю тебя, Критий. — Я коснулся указательным пальцем его преклоненной седоватой головы, дабы разрешить ему встать перед Потомком Древних.
Тот удалился, а я машинально активировал браслет связи на своем запястье и двинулся вдоль колонн. То, что Стратег именовал алтарем, было зикуром для медитаций, сложенным из нескольких плит орихалка, соединенных медной проволочной обводкой, — там Стратег набирался сил, отдыхая после деяний. С моей точки зрения, эта модель была громоздкой.
Я никак не мог понять, почему у столь мудрого потомка Древнейших возникло желание возбудить у смертных такое глубокое почитание своей персоны? Может, это тоже относится к признакам одичания, связанного с погружением в быт сыновей Адамаса?
Наконец в перспективе колоннады возникло сияние на различных длинах волн. В центре ребристого медного треугольника вращался силуэт самого Потидана. Он сидел в позе Покоя, скрестив под собой ноги.
Я приблизился к пьедесталу, на котором был укреплен генератор зикура, и преклонил колено.
— Приветствую тебя, Помнящий! — сказал я громко.
Это было маленькое и преднамеренное нарушение этикета, ибо в его доме Потидана следовало называть «Правитель», а я использовал родовое слово, чем подчеркивал наши родственные связи, хоть и был младше.
— Привет и тебе, Бак-Ху, — раздался мне в ответ знакомый женский голос.
У меня по телу пробежали мурашки, и я вскинул голову: на пьедестале стояла девушка с распущенными русыми волосами, огромными, глубокими серыми глазами, под которыми проступали почти незаметные веснушки… Боги великие… Откуда здесь Ари???
Я незаметно выдохнул, пытаясь контролировать свои чувства, а моя жена на пьедестале стала мерцать, приобрела размытые дымчатые очертания, и вдруг раздался низкий хриплый смех…
— Прости, Бак-Ху, — произнес из пустоты голос Стратега, — обожаю различные розыгрыши и шутки!
Он вновь засмеялся низким гудящим смехом, и его биополе окрасилось в ярко-оранжевый оттенок.
— Я прочел обрывки твоих ментальных волн, пока ты шел сюда, — продолжил он, отсмеявшись, — и понял, что ты думал о моем браке с Клито в свете ее смертных корней. Вот и захотел тебе напомнить, что и твоя Ари тоже смертная, как и твоя мать, Семелла. Я прощаю твою дерзость, ибо ты молод…
Теперь передо мной была черная мохнатая туча, внутри которой тлели два бордовых огонька. Я понял, что Стратег решил встретиться со мной, используя полевую копию, что тоже было хоть и мелким, но нарушением этикета.
— Я смущен твоим всезнанием, Помнящий, — примирительно, с легким поклоном ответил я, хотя во мне едва не забурлила моя обычная вспышка гнева, — но осмелюсь дополнить, что предками моей матери и моей жены является сама Ива, Древнейшая из Первых.
— Никто не поручится, что Клито не одна из потомков Ивы, она превосходит многих Древних в своих силах, — ответил он с легким сарказмом, — ну да ладно. Я думаю, что ты пришел ко мне не для изучения генеалогии? И скорее всего, не для того, чтобы вспомнить, как в детстве я кормил тебя дарами наших морей и ты хотел стать морским воином, когда вырастешь? Я прав?
При этих словах раздалось легкое шуршание, и одна из плит в полу отодвинулась.
Из образовавшейся ниши поднялся высокий изящный стол из стекла, никеля и золота. На его прозрачной поверхности пузырились кубки с сомой, а в ажурных вазах из янтаря аппетитно вздыбились гроздья винограда и тех фруктов, которые растут только здесь: фаллоподобные желтоватые чуть изогнутые плоды — местные называли их «бананы». Но Потидан не был бы Потиданом, если бы в центре не красовалось серебряное блюдо с несколькими сортами икры и запеченными бычьими яйцами. Он называл это блюдо «потак». Блюдо варварское, но непривычно вкусное.
— Ты, как всегда, умеешь впечатлить, Помнящий, — вновь поклонился я, не сделав и движения, чтоб приблизиться к столу, хотя искушение такое было, — все слова твои правдивы и растут из корня знаний. Я действительно прибыл к тебе с просьбой от Анклава…
— От Анклава? — хмыкнул Потидан.
— Зевах Энке просит тебя убрать свой флот от Аркадии, — произнес я официальным холодным тоном, который тренировал всю поездку сюда. — Его присутствие и мелкие инциденты с детьми Адамаса разрушают уважение смертных к Зеваху Энке.
Тот помолчал, а затем глубокомысленно изрек:
— А я ведь тоже Зевах, Бак-Ху. И я не понимаю, почему это укрепление власти Древнейших Анклав называет разрушением уважения? Может, я, потомок самих Древнейших, просто несостоятелен в помыслах своих?
Я понял, что он довольно грубо пытается спровоцировать меня на очередную дерзость. Ну нет, милый дядя, так не выйдет!
— Нет сомнений в твоей мудрости, Помнящий, — смиренно ответил я, — но Закон Древнейших гласит, что мы — Пастыри детей Адамаса, а не Цари их, ибо от рождения дано нам превосходство, а им — наш Закон. Многие из смертных говорят, что их боги воюют меж собою, а это никак не может дать им Веры в наш Закон.
— Послушай меня, Бак-Ху, — мрачным голосом произнесло черное облако, — а тебе не наплевать, что думают смертные? Сегодня они будут думать так, завтра они будут думать иначе, как мы скажем им. Их жизнь вообще слишком коротка, чтобы что-то думать! Вы пытаетесь прикрыться этим Законом, чтобы элементарно пустить все на самотек! Передай Зеваху Энке, что Зевах Потидан хочет всего лишь взять на себя всю трудную работу, связанную с укреплением Закона для этих смертных! Передай, что все, что нужно им сейчас, — это безоговорочное подчинение нам, Древнейшим, а все, что нужно мне от твоего отца, — это его Эгида, чтоб я мог действовать в полную силу! И я не понимаю, отчего твой отец избегает встречи со мной сам, посылая младшего на разговор со старшим?
— Отец гостит у брата Зеваха Кади, — вставил я с невозмутимым лицом.
— Гостит? — с подозрением спросил Стратег. — А может, просто прячется? От меня?
— Оскорбительны и напрасны слова твои, Помнящий, — сказал я, не вытерпев, — отец мой — достойнейший из Владык, а я хоть и младший, но знаешь ты, что Стратег по сану, пусть и не такой опытный, как ты…
— Помнишь судьбу Инки или Брана? — вдруг спросил Потидан. — Они тоже много ставили на смертных, и те восприняли это как их слабину: они их предали и убили в слепом желании властвовать, думая своим скудным умом, что обучились всему, что должно знать о судьбах мира! «Стрелы Смерти» были обращены против Древнейших! Вот плата детей Адамаса за знания, которые вы так хотите им дать…
— Бран и Инки слишком торопили события, — возразил я, — они фактически спровоцировали смертных на это…
— Ну-ну, — пробормотало облако, — любители полумер, вот вы кто. Да, Стратег ты неплохой, но я бы тебе посоветовал взять другое имя…
— Это какое же? — спросил я, напрягаясь внутренне.
— Есть такое местное слово Дионис, по-нашему значит — «хромота божья»… — Он хмыкнул, а я промолчал. — Да и жене твоей пойдет местное имя. Главное, оно ей очень созвучно!
Я продолжал молчать, так как понимал, что, зная мою вспыльчивость, он пытается вывести меня из эмоционального равновесия.
— Ирина — похоже на Ари, а означает «мирная», вы друг другу так больше подходите, разве нет?
— Значит, Помнящий, ты не отведешь своего флота? — спросил я, проигнорировав его уколы в мой адрес.
— И не подумаю, — он хмыкнул, — если Энке хочет, он может сражаться со мной. Пусть поднимает в воздух все свои корабли, активирует все свои излучатели. Я не буду наносить ракетного удара по Олимпу, но и из Аркадии уходить не собираюсь! Можешь так и передать Анклаву в целом и Энке в частности…
— А если Пританей[20] потребует исключения твоей филы[21]?
— Сколько угодно, — пробасило облако, выпуская несколько энергетических колец, — это решает Анклав, да только я предлагаю более рациональный вариант. Подумайте вы все…
Я вздохнул: примерно так мне и представлялись эти переговоры, да и отец, скорее всего, не удивится.
— Ну что ж, — произнес я с легким поклоном, — благодарю тебя за гостеприимство, Стратег.
Я развернулся на пятках и зашагал к выходу. Он провожал меня в полном молчании: то, что я назвал его Стратегом, было почти грубостью — ведь таким образом я сравнил его с самим собой. Но мне на это было уже плевать! Я сделал все, что в моих силах, я старался держаться, как мог, чтобы хотя бы не испортить и без того шатких отношений с дядей Потиданом. Теперь я был свободен, и на душе становилось легче, в чем-то спокойнее… Хромота божья? Что ж, возможно, я возьму это прозвище…
При выходе из храма меня поджидал летающий диск с воином-пилотом: по всей вероятности, хозяин острова давал мне понять, что хочет поскорее избавиться от моего присутствия.
Диск взмыл в воздух, а я продолжал любоваться великолепием острова, испытывая при этом смешанные чувства.
— Нам срочно нужно сменить курс, — сказал вдруг пилот хрипловатым женским голосом.
— Неужели? — раздраженно переспросил я сквозь шум двигателей…
— Это приказ, Марсель, слышишь меня? — Голос звучал с командными интонациями, жестко и твердо.
Вдруг я понял, что мне стоит открыть глаза, так как звуки идут по некоему параллельному каналу мозга…
Я распахнул веки: в узком пространстве горела бледная лампочка, громко рокотали двигатели, десантный люк был затянут снизу брезентом.
На скамейке напротив меня сидела Лайла, рядом с которой лежало мое оружие, а ее АПС крупным черным дульным отверстием смотрел мне в голову.
— Тихо-тихо-тихо, Странный, не дергайся только, мне не доставит удовольствия тебя пришить, — быстро сказала Лайла.
Все-таки я уснул! Опять не вовремя…
— Что, меняем курс? — спросил в наушниках голос Марселя.
— Да, сойдем чуть поближе, на Горной-Шесть, — ответила Лайла.
— Без проблем, — ответил пилот.
— Она сразу показалась мне подозрительной, — тихо пробормотала Ирина. — Прости, Дэн, я уснула…
— Это ты прости, что я уснул, — ответил я, подавив зевок. — Лайла, какого хрена ты опять затеваешь?
— Прости, Дэн, — сказала Лайла, — но ситуация резко изменилась, только что со мной связалось руководство…
— И что? — спросил я.
Ремень моего автомата болтался на плече, аккуратно перерезанный, беззащитно трепещущий на ветру. Меня бил озноб со сна, да и ветер гулял в кабине.
— Ничего такого, что тебе следовало бы знать, кроме изменения пункта назначения. — Настроение Лайлы явно поднялось со времени нашего последнего разговора.
— Лайла, если бы ты только знала, как вы меня все достали! — Мой мозг медленно просыпался, а вместе с ним начинали закипать эмоции.
Хоть я и понимал, что они сейчас лишние, но апатия в этой ситуации была бы хуже во сто крат.
— А кому сейчас легко, Странный? — весело сказала Лайла. — Ты думаешь, мне весело тут мотаться по этой долбаной пустыне в компании всяких сумасшедших, именующих себя Посейдоном…
— Скажи, что тебе надо хотя бы? — спросил я. — Ты отдашь нас на съедение Дарби или просто продашь в рабство?
Лайла усмехнулась:
— Нет, Дарби я вас не отдам: есть и другие люди, которым вы нужны, к счастью, живыми. — Она как-то хищно улыбнулась. — Но я сама не отказалась бы от такого раба, как ты. Знаешь, Ирэн, я понимаю, почему ты выбрала его: он обалденный самец. Губа твоя — не дура. Он умеет… как бы это выразиться, войти в контакт с женщиной… Да… А как он тебе в постели? Мне, например, очень даже… мощно… а главное…
— Лайла, девочка, — не выдержал я. — Ты бы хоть сказала, что тебе снятся эротические сны с моим участием, — я подарил бы тебе свое фото…
— Что она такое говорит? — тихо и как-то испуганно произнесла Ирина.
— Что-что, — не выдержал я. — Крыша у нашей Лайлы протекла от солнечных вспышек… Не знаю, чего она хочет добиться этим шапито…
— Странный, — неожиданно с горечью произнесла Лайла, — ты в упор не хочешь понять, что она просто использует тебя! Когда там, на базе, мы были с тобой вдвоем, разве не ты предлагал пристрелить Ирэн, пока она спала?
— Да, — кивнул я, чувствуя, как начинает во мне пузыриться холодное бешенство. — Это был наш с тобой план с целью свержения президента Марса, конечно, я помню!
— Что ей нужно? — вновь как-то жалобно спросила Ирина. — Скажи, Дэн, что это не так!
— Это не так, — процедил я сквозь зубы, — но я где-то читал, что с сумасшедшими нельзя спорить, поэтому…
— Как же ты легко идешь на попятный, Дэн-Дэн… — с горьким вздохом произнесла Лайла. — А еще женщин считают непостоянными…
— Пошла бы ты в задницу! — не сдержался я.
— Вот так ты теперь со мной заговорил. — Лайла опять вздохнула. — А ведь по-настоящему любить тебя могу только я, в отличие от этой ненормальной дамочки, которая всю дорогу пудрит тебе мозги и использует тебя, изображая невинную жертву…
— Лайла, что вы себе позволяете, — вдруг с вызовом спросила Ирина.
— А что, сестричка? — вскинула брови Лайла. — Ты недовольна, что я твоему мужчине все рассказала? Не нравится, когда про тебя правду говорят? А кто тебе-то мешал рассказать ему все самой? Что, побоялась, что он тебя бросит?
— Одно я точно знаю, — произнесла Ирина зловеще. — Проститутками он никогда всерьез не увлекался, такими, как ты…
— Да это кто еще из нас…
— Всем заткнуться! — крикнул я как можно громче, вскакивая с места.
Ствол «стечкина» в руках Лайлы синхронно дернулся за мной.
— Дэн, я же просила тебя не делать резких движений, — тихо сказала Лайла.
— Тогда постарайся не трогать Ирину, ладно? — так же тихо сказал я. — Если я под танки кидался, то уж на пистолет брошусь легко, и кто-то из нас подохнет: не факт, что это буду именно я.
Лайла посмотрела на меня узкими щелками гневно прищуренных глаз.
— Прости, Лайла, что говорила тебе такие вещи, — внезапно сказала Ирина, и голос ее вибрировал в шлемофоне как-то ритмично и спокойно. — Правда, прости. Как бы там ни случилось у нас, взаимные оскорбления ничем не помогут ни нам, ни тебе. Я так сказала про тебя, потому что у меня сразу была к тебе какая-то антипатия, а это не дает права на такие слова.
Мышцы мои как-то обмякли, и я сел на скамью, с удивлением воззрившись на моего любимого гида. Ствол Лайлы машинально проводил меня вниз, но она тоже посмотрела на Ирину с оттенком удивления.
— Чего еще… — начала было она.
— Я просто хотела сказать тебе, что все, что с нами происходит, довольно нелепо, как и моя антипатия, хотя не скрою: симпатии нет также, но нейтральное отношение гораздо проще, чем настоящая ненависть. Дэн, к примеру, отличается тем, что не умеет ненавидеть, хотя это не мешает ему быть хорошим бойцом. А ты оказалась вовсе не легковесной, как я думала, а волевой и целеустремленной женщиной. И в то же время и тобой, и нами манипулируют совсем другие люди. Они ставят нас в такие условия, что нам приходится совершать несвойственные для нас вещи, и, кроме боли, это ничего нам не дает. А нам ведь хотелось бы совсем не так… Не знаю, как это объяснить… В общем, если бы мы научились ошибаться сами — мы скорее достигли бы личного счастья, чем когда мы совершаем ошибки под чью-то диктовку, понимаешь? Я поняла за это время, как сильно я ошибалась, полагаясь на чье-то мнение, казавшееся мне более авторитетным, а ведь от его авторитетности для меня ничего не менялось в жизни. Ты вот, например, стала такой циничной и жестокой, потому что часто приходилось видеть всю неправоту и бессмысленность таких вот «авторитетов». Наверное, по той же причине ты стала презирать людей, и по той же причине тебя никто никогда по-настоящему не любил, а это очень обидно… очень… Как мне было не так давно… До недавнего времени…
Она умолкла. Молчали и мы. На секунду у меня возникло ощущение, что я впал в некий транс, будто растворился в воздухе. Как у Ирины получается говорить такие банальные вещи, да еще с такой искренностью, что начинаешь понимать сказанное очень близко к его смыслу? Действительно… либо она тончайший психолог, телепат, экстрасенс или Посейдон… либо…
Лайла продолжала направлять на меня свою карманную гаубицу, а мы молчали. В проеме люка все так же проплывали сумрачные очертания однообразного пейзажа, изредка перемежаемые одинокими развалинами брошенных поселений или занесенными песком кратерами. В некоторых из них попадались небольшие колонии низкорослых кустарников, которые с высоты казались бесформенными темными комками ваты.
Минут через сорок молчание нарушила Лайла, которая перед этим что-то изучала на КПК.
— Приземлись поаккуратнее, километров за пять до станции, — сказала она осипшим голосом, обращаясь к пилоту.
— Как скажете! — бодро ответил Марсель, хоть и было слышно по его интонациям, что за это время энтузиазма у него поубавилось. Наверное, он пытался себе представить свое ближайшее будущее и у него не получалось.
Геликоптер слегка качнуло, мы начали выполнять маневр поворота, который давался Марселю явно удачнее, чем вначале.
Затем двигатели взревели на высоких оборотах, раздался ритмичный высокий свист, и кабина слегка вздрогнула. На горизонте темнел силуэт длинной зубчатой горной гряды.
Земля, мягко качнувшись, стала приближаться, а в кабину ворвался воздух с какими-то неизвестными запахами — то ли разогретого за день камня, то ли просто мне так показалось.
Я решил переждать, не нападая на Лайлу в кабине: боялся, что может пострадать Ирина.
Наконец глинистая, усеянная камнями равнина стала плоской, в привычной перспективе, поднятая винтами пыль закружилась вокруг вертолета, и мы почувствовали плавное касание шасси о твердую почву. Несколько раз плавно просев, корпус замер, а винты продолжали вращаться, теряя обороты.
— Пойдешь со мной? — вдруг спросила Лайла каким-то замогильно-мрачным голосом.
— С Ириной пойду, — ответил я. — А вообще не хотелось бы мне: нам по своим делам надо…
— Ну и черт с тобой, дундук бестолковый, — стиснув зубы, прошипела Лайла, сунула пистолет в кобуру и подхватила с пола рюкзак.
Она повернулась к выходу, и я с удивлением заметил в тусклом отблеске ночного неба, как на ее щеках блеснули две мокрые дорожки от слез!
— Лайла… — произнес я вопросительно.
— Все, пока, ребятки, — мрачно процедила она. — Вы — два клинических идиота, и вас все равно рано или поздно пришьют, но, по крайней мере, это буду не я.
С этими словами она спрыгнула из люка на пыльную глинистую почву, закинула за спину рюкзак и, не оборачиваясь, зашагала на северо-восток, к станции Горная-6.
Оставшуюся часть пути мы с Ириной просидели на скамейке в обнимку, под рокот винтов и мощный сквозняк. Дул прохладный сильный северный ветер, который в этих местах почти постоянен. Вертолет слегка болтало — ветер дул вбок. Мы сидели молча, а снизу, в проеме люка, проплывали огромные нагромождения камней. Это были горы Эвменид, причудливые, разнообразные по форме, иногда составляющие фантастические очертания. Выветрившиеся породы иногда выглядели как устремленные вверх нереально-отвесные пики, красиво выеденные эрозией, напоминающие башни древних замков с тонкой резьбой, окруженные самыми настоящими стенами из глыб базальта и вулканического туфа, затейливые формы, поражающие своей красотой. Попадались цепочки объектов, сильно напоминавших пирамиды, слегка вытянутые с севера на юг из-за ветра. Иногда некоторые вулканические пики поражали пластикой застывших пород, похожие то на подтеки крема на торте, то на слипшуюся стопку блинов. Но самая высокая точка Эвменид была гораздо дальше от нашего курса. Она терялась к югу, в ночном сумраке багрово-фиолетового неба — все это так контрастировало с однообразным равнинным пейзажем, да к тому же в непривычном ракурсе…
Мы с Ириной согрелись друг о друга, даже через комбезы, содрогаясь от ветра, усталости и истощения. Несмотря на легкую тряску, сильный ветер и приятную рябь в уставших глазах, которые пытались жадно следить за необычным ландшафтом, нас все же вновь сморило глубоким сном. Какое-то время Марсель пытался с нами разговаривать, расспрашивал про Лайлу, поминутно называя ее «восточной красавицей», спрашивал, куда она пошла, почему не полетела с нами. Я некоторое время, как мог, отвечал ему.
— Что ты в ней нашел? — пробормотала засыпающая Ирина, обращаясь не то ко мне, не то к Марселю.
Вслед за нею и я провалился в черный мрак небытия, просто отключился, как электрический прибор, на секунду представив себя дроидом, у которого медленно гаснут индикаторы основной батареи. Впервые за долгое время я надеялся проснуться в другом месте, вспомнить все прошедшее как захватывающий, но страшный сон, может, даже написать об этом книгу… Хотя нет — писать обо всем этом было бы для меня слишком сильным испытанием… чересчур… Не смогу…
Как показалось, спасительное забытье длилось несколько мгновений: будто только закрыл глаза, только нырнул в мягкий черный колодец, а на его обратной стороне ярко освещенное дно — это приоткрываются мои веки… В них силуэт человека в летном шлеме, и стоит звонкая тишина.
Человек трогает за плечо и тихонько говорит:
— Все, прилетели, господа, топливу конец, там еще люди… какие-то люди, вроде не дикие… они спрашивают, кто тут главный… а я, я забыл ваше имя… они хотят с вами поговорить…
Я в упор не мог понять двух вещей: во-первых, какое имя и, во-вторых, какого дьявола понадобилось этому безумному летчику от меня?
Мало-помалу ситуация прояснилась: день почти наступил, но небо было обложено серо-голубыми тучами с охристыми полосками, напоминающими перья на почти ощипанной курице. Небо светилось тусклым светом полуперегоревшей ртутной лампочки. Стало прохладнее — это Ирина проснулась и подняла голову с моего плеча.
Я машинально потянул за ремень автомата, затем совершил над собой усилие и, расстегнув ремень над скамьей, встал на ноги. Вертолет уже никуда не летел, из-за плеча Марселя я увидел почти белое небо и охряные, с серо-голубыми пятнами, каменные глыбы недалеко от вертолета. Еще я заметил на фоне камней каких-то всадников, гарцующих на дромадерах вокруг машины.
Я откинул забрало шлема, протер глаза и кивнул Марселю.
— Спасибо за мягкую посадку, — сказал я. — Что за люди вокруг?
— Сказали, что Охотники, — ответил Марсель встревоженно.
— Ясно, — ответил я, хотя ничего ясно мне не было. — Пойду поболтаю.
— Только осторожнее, Дэн, — сказала Ирина.
— Я — сама осторожность, — ответил я сквозь сладкий зевок.
Подойдя к проему десантного люка, я огляделся по сторонам. Мы приземлились на довольно просторной площадке, усеянной огромными ноздреватыми валунами, которая уходила дальше и вниз. По следам стесанных камней, песка и пыли я понял, что здесь проходит тропа, мысленно поставив Марселю «пять» за сообразительность. Посадил он машину ближе к низине и сразу у дороги, это хорошо. На площадке перед вертолетом было человек семь всадников на разношерстных дромадерах и довольно неплохо экипированных: все с автоматическим оружием, явно земного производства, а у одного был даже двенадцатимиллиметровый пулемет. Лица у всех заросшие щетиной, и лица сосредоточенны.
Одну руку я положил на автомат, а второй помахал собравшимся.
— Всем привет! — крикнул я, дав слегка звука на внешние динамики, чтобы услышали все.
Некоторые обернулись в мою сторону, а один из всадников, на крупном мускулистом верблюде, попона которого была сделана из старых бронежилетов, подъехал ко мне поближе. Его верблюд отчаянно жевал губы и, фыркнув, помотал головой.
Всадник был одет в паладинскую броню, но явно паладинами эти ребята не были, уж я-то видел.
— Здорово-здорово! — ответил он, откинув забрало шлема, из-под которого топорщилась рыжая борода и блестели серо-голубые блеклые глаза. — Вы откуда такие красивые прилетели?
— А бабушка говорила, что я похож на гоблина, — ответил я.
Тот ухмыльнулся:
— Ты-то, может, и похож, а вот такая железяка, как у тебя, похожа на военный вертолет. Где взял?
— Где взял, там был последний, — ответил я. — Место там голимое.
— Ну-ну, — кивнул всадник, — в общем, я так понимаю, что ты нам его даришь? Вы нам девайс — мы вам гуд райс!
Я сделал вид, что меня развеселил его бородатый бандитский каламбур.
— Так конечно, — кивнул я. — Я же специально вам его и перегонял, только топливо пожег по пути. Берете?
Вместо ответа всадник тронул поводья и двинулся вдоль геликоптера, внимательно оглядывая его сверху донизу, словно и вправду собрался его купить.
— Броня, конечно, немного побитая снизу… — деловито пробормотал он. — А силовой агрегат в порядке?
Я обернулся к Марселю — тот энергично закивал.
— Силовой агрегат только что с завода. — Я решил подыграть в эту игру «купи-продай». — Пробег километров шестьсот, ну тыща максимум!
— Ага, — задумчиво произнес всадник, — оружие тоже кой-какое снято… Ну ладно, Ка-56 — машина хорошая, это не «Сикорский»…
Он вернулся ко мне:
— Ну а если вы еще от себя чего добавите, никто не будет возражать…
— Во-первых, вам и вертолета вот так, — я провел ребром ладони поперек кадыка, — а во-вторых, я сам — босота похлеще вашего: и так группу мою перехватили, вот догоняю, чтобы отбить.
Он какое-то время мерил меня пронзительным взглядом, а по моей коже бегали легкие мурашки — мы не были в состоянии устроить бой на такой дистанции с таким количеством людей. А что на уме у их старшего, было пока не совсем ясно.
Наконец он заговорил:
— Совсем Охотники чуйку потеряли, если уж туристов отбирают у своих. — Он смачно сплюнул на землю. — Ладно, я понял… Сколько вас?
— Трое, — ответил я.
— Куда пойдете?
— На Горную-Пять: поезд нам нужен.
— А, вы на Шалманку? — Он кивнул. — Тогда с нами пойдете. Шуруп и Хряк, остаетесь у вертушки! А ты, Вано, дуй в лагерь, пусть позовут Росомаху и организуют топливо. Пусть берут борова с канистрами, и к вечеру вертушка должна быть в лагере. Как поняли?
Он говорил властно и просто, я так не умею — пускай меня и слушаются иногда, но мне казалось, только из боязни — не меня даже, а моих странных свойств. Когда я отдаю команды, нет-нет да возникает впечатление, что я прошу, или уговариваю, или угрожаю, — а здесь была здоровая легкость…
— Есть… Да, Калган… — послышались разрозненные реплики.
— А если Паша опять бухой? — спросил один из Охотников.
— А вот «если», Шуруп, не должно быть, — как-то зловеще ухмыльнулся Калган. — Если, Шуруп, тебе яйца варан откусит? Тебе это понравится? Паше, если что, дай в печень, от меня, скажи — к вечеру вертушка должна быть в лагере. Вопросы есть?
— Нет, Калган-корень, все будет…
— Вот и ладно, — процедил он сквозь зубы. — А пилот у вас в наличии? — спросил он, обращаясь ко мне.
— Есть такой, — кивнул я, — но он в комплекте не прилагается — надо его сперва спросить.
— Ну-ну, — вновь скептически пробормотал командир отряда. — Нагловатый ты парень… не местный, наверное?
— Да, — кивнул я, — с Юпитера. Там таких уродов навалом.
— Ясно, — кивнул он, — из новых колонистов… землюк, стало быть… ну ладно… Так что там с пилотом?
— Пилот, — сказал я, косясь на бледное лицо Марселя, — он свалил от плохих ребят, парень неопытный как Охотник, так что… Не знаю, захочет ли он к вам…
— Да ладно тебе, — фыркнул Калган, — у нас неправильно ориентированных нет, никто его не обидит…
— Калган, — перебил я, — меня зовут Странный.
— Ну-ну, — повторил он. — Я и вижу…
— Марсель, — позвал я. — Тут эти достойные джентльмены хотят взять тебя пилотом…
— А… да… да, — пробормотал Марсель, суетливо подбегая к люку.
С одной стороны, мне хотелось избавиться от него, как от лишнего груза, а с другой стороны, я, как ни странно, чувствовал ответственность за человека, который был один из немногих, согласившихся помочь мне, пусть и под дулом автомата… Который вытащил нас из довольно крупных неприятностей. Но вопрос был и в том, насколько ему будет безопаснее с нами, нежели с этими людьми?
— Ну… я думаю… вы знаете этих людей?
Я был безжалостен, как запах бензина.
— Нет, — ответил я, — этих — не знаю.
— Ну ладно. — Калган, как ни странно, смутился. — Мы из клана Машинистов, среди нас отморози отродясь не водилось…
Я чувствовал некий стыд, словно пытался стать работорговцем.
— Пойдешь к нам? — без глубоких предисловий спросил Калган.
— Я правда не знаю, бросить Кэт… — ответил Марсель. — Я не очень разбираюсь в местной жизни, в обычаях…
При этих словах Калган разразился громким хохотом, откинувшись на спинку седла:
— В обычаях!.. Вертолетом хорошо управляешь?
— Ну да, Кэт — моя любимая женщина, — ответил побледневший пилот. — Просто я работал на военной базе, был в изоляции… а мне дадут летать?
— Дадут, — отсмеявшись, ответил Калган. — Не очень часто, но к месту… Ты — пилотаж, мы — патронаж, — кажется, так говорят у вас?
Мне на секунду показалось, что родители Калгана были рекламщиками, но я промолчал. Я почувствовал, что рука Ирины берет меня за локоть.
— О, красивая девчонка у вас есть! — воскликнул командир.
— Это моя жена, — ответил я именно так, как и надо было сказать.
— Ладно. — Калган махнул рукой. — Я и не претендую. Дромадера вам дадим, ты… как тебя зовут, наш новый Охотник?
— Вообще Марсель, — суетливо проговорил пилот. — Я хотел взять ник Марс, но мне показалось…
— Отлично! Вот и будешь — пилот Марс, — перебил Калган. — Останешься с Шурупом и Хряком: они твои новые напарники, — а мы поехали… Давайте, собирайтесь…
Я повернулся к Марселю и развел руками, но его глаза сияли, словно два горнопроходных лазера. Я решил обнаглеть окончательно и попросил Марселя выдать нам аптечки и НЗ из запасов геликоптера, он кивнул.
— Вот вы — человек слова, — прожевал он сквозь губы, и я так и не понял, с сарказмом или искренне.
Но в сущности, Охотники мне эти показались вполне адекватными, и было уже наплевать, что подумает про меня Марсель, так как для него все могло сложиться и гораздо хуже. А самый удачный вариант — сгнить заживо в бетонной коробке казарм «Эола» и под старость стать сырьем для какого-нибудь нового биологического эксперимента.
К отверстию десантного люка подвели нам обшарпанного дромадера.
— Седло тут полуторное, — пояснил Калган, — вы с женой поместитесь.
При этой фразе Ирина вздрогнула и покосилась на меня.
Я нашел в вертолете сумку от дыхательного комплекта, которая условно заменяла рюкзак, и сложил туда запасные автоматные рожки, отобранный у мертвого охранника КПК, пару аптечных комплектов, один из которых вскрыл и поменял повязку на раненой ноге. Рана слегка воспалилась, и я обработал ее антисептиком, подумав про себя, что у мутантов слюна, наверное, ядовитая.
Забравшись в седло, я протянул руку Ирине, которая села позади и обняла меня за пояс.
— Прощай, Марсель, — сказал я, слегка наклонившись к люку, — пусть помогают тебе все боги Марса, и избавят они тебя и друзей твоих от глюков! Спасибо тебе за помощь! Удачи!
— И вам удачи, Странный! — отозвался Марсель. — Может, увидимся еще!
— Марс маленький — конечно, увидимся, — ответил я.
— До свиданья, спасибо вам, — сказала Ирина.
— До свидания, прекрасная дама, — помахал рукой Марс, — не забывайте!
— Поехали, — скомандовал Калган.
Я слегка дал шенкелей дромадеру, и мы тронулись за отрядом, плавно покачиваясь в седле.
Наш путь пролегал между огромными валунами туда, вниз, к широкому ущелью, прорезавшему горы длинной изломанной бороздой. Горы были слегка укрыты маревом тумана.
Счетчики трещали совсем тихонько, несмотря на утреннее время суток: небо было обложено пеленой низких облаков, которые задерживали большую часть излучения. Сквозь ватную пелену облаков тускло мерцали вспышки заряженных частиц. Я ехал с открытым забралом, достав из пачки предпоследнюю сигарету, которая отсырела на влажном ветру и тянулась с трудом.
Изредка в белесой толще, словно сквозь мутное стекло, мерцали голубоватыми всполохами молнии змеистых разрядов и доносились отдаленные раскаты грома, приглушенные сипло шумящим в камнях северным ветром. Пахло пылью и озоном.
— Сильный циклон пришел с севера, — сказал Калган, который ехал на полкорпуса спереди, — как бы давление не скакнуло, а то дьяволы поднимутся, придется на неделю хвост прижать. Ты сам-то откуда?
— Из долины Маринера, — ответил я, — там мой клан.
— Хрена се! — хмыкнул Калган. — Ну тебя и качнуло! Бывает, жизнь так преподносит: цербер лает, ветер носит! У вас так говорили? Что за клан-то?
— Клан Беркутов, — сказал я. — Богдан Хорват там сейчас за главного.
— Слышал, — кивнул командир, — работали мы с ними как-то в Элизии. Да и про тебя я что-то слышал мельком… Тебя Странным зовут?
— Да, — кивнул я в ответ.
— Тебя еще называют Пастух Глюков?
— Злые языки, — машинально отреагировал я.
— В Персеполисе был?
— Да, проездом, — ответил я.
— Как там у них?
— Неплохо стали жить. — Я прокашлялся. — Строятся сейчас активно, в Совет Четырех хотят вступать.
— Ну что ж, флаг им в руки… А! Вспомнил! — Калган хлопнул себя по колену, потом тоже достал сигарету и закурил. — От ваших Беркутов была информация про какого-то Джо Вэндерса, который тебя кинул, — дескать, персона нон грата…
— Его уже убили, — вставил я.
— Ну так для отморозков это избавление, я считаю… — Он выпускал дым кольцами, которые растворялись во влажном легком ветерке. — Ясно… Слышал я про тебя недавно тоже… Про Башню…
— Да, было дело, — сказал я, задумчиво затягиваясь. — Чуть не влипли.
— А правду говорят, что там техники навалом было? — Он прищурился.
— Там паладины отморозков гоняли, — ответил я. — Да, техники там было порядком.
— Ни разу не видел пилотных «шатунов», — сказал он, внимательно глядя на меня. — Сильно вам не подфартило… Тебе это не показалось странным, Странный?
— Показалось, — честно признался я, — но вообще мне тогда не до размышлений было, как ты понимаешь…
— Ну да, конечно, — согласился Калган. — Ладно, раз уж вы с нами идете на Шалманку, давай по пути короткий рейд устроим…
— Калган, — перебил я его, — ты скажи, кому на станции верблюда оставить, — мы сами доедем. А на рейд у нас времени нету, нам спешить надо, я группу свою отбить должен…
— Отобьешь ты свою группу, мы тебе поможем, — тоном, не приемлющим возражений, сказал Калган. — А это дело у нас по пути. Просто нужно собрать дань с одного поселка… Пару часов всего…
Я понял, что препираться бессмысленно, и мы продолжили свой путь, лениво болтая. Ирина продолжала молчать. Вокруг стали вздыматься отвесные каменные стены, кое-где поросшие лишайниками и какими-то сухими колючими кустарниками.
Как на срезе куска торта, виднелись плотно спрессованные разломы пород, которые ветер выдувал иногда до состояния ребристой решетки.
В ущелье ветра почти не было, но эхом отзывался от пологих стен его заунывный многоголосый вой в зубчатых каменных вершинах. Иногда он подхватывал горстку песка или засохшую ветку, которые какое-то время парили над нами в восходящих потоках воздуха, — это фантастическое полузабытое зрелище напомнило мне многочисленные ущелья в долине Маринера…
Вот так мы и ехали. Ирина продолжала молчать, Калган был разговорчив и подозрителен — он пытался вытянуть из меня побольше про наши злоключения, не без оснований считая, что такие происшествия, в которые мы попадали, не могут являться цепью простых совпадений.
Я с ним не спорил, а, наоборот, соглашался, разыгрывая из себя недоумевающего пострадавшего, кем я, по сути, и являлся. Что-то примерно понимать я начал только благодаря Лайле и Дарби, да и то пока увидеть всю картину мне казалось просто нереальным — слишком уж крупная каша заварилась, а из центра кастрюли мало что понятно…
Калган стал расспрашивать Ирину про деятельность гида. Она отвечала мало и неохотно, а когда разговор переключился на тему Земли, заметно оживилась.
Я тем временем включил трофейный КПК и пошарил в его папках, но там было мало интересного. Тогда я попробовал выйти в Сеть, и, как ни странно, у меня получилось: видно, где-то рядом в горах стоял ретранслятор.
Наши имена пока еще значились в первых рядах сводок и новостей. Комментарии были в основном доброжелательные, хотя многие вели споры по поводу причин обрушившихся на нас неприятностей, утверждая, что ребята взялись за дело, не соразмерив своих возможностей, — и теперь пожинают плоды своей жадности. Встречались и издевательские реплики — мол, не связывайтесь со Странным, Сибиллой и Йоргеном, вокруг них всегда мясорубка, они, дескать, с крышей не в ладах, а кто-то, с ником Аттила, вообще сказал, что Охотника Странного пристрелили на Фебе, еще год назад. Делали ставки, заключали пари, а некоторые интересовались нашим нынешним местонахождением…
Я проверил почту и, к своему изумлению и радости, обнаружил письмо с отчетом от Диего, то самое, что я просил у него. В письме он выражал надежду, что я, как всегда, выкручусь и избавлю мир от этого мерзавца Дарби, говорил, что он ни в чем не виноват, что так вышло, и очень сожалел в пышных выражениях, посылая проклятия на всех предателей и ренегатов мира сего. Вся эта эпистолярная сентенция вызвала у меня улыбку: я понимал, что, хоть Диего и является пешкой, он все же пытается из последних сил сохранять хоть какую-то честность и порядочность, что в нашем мире весьма непросто.
Некоторое время я потратил на изучение отчета с орбитальной станции и, как ожидалось, подтвердил некоторые свои предположения. После чего я послал Диего ответное письмо, где успокоил его насчет своей судьбы и попросил договориться со станцией про одну услугу, в рамках продолжения сотрудничества с Персеполисом.
Затем, проехав по ущелью еще километров с тридцать, мы свернули в широкий каньон и минут через десять наткнулись на небольшую деревеньку, выросшую вокруг стандартного геологоразведочного поселка. Местные встретили нас приветливо и угостили выпивкой, жареным мясом и сухарями. Калгана здесь уважали. Мы устроили привал прямо между верблюдами. А пока насыщались, запрягли троих боровов с телегами, на которых были укреплены небольшие контейнеры с рудой и минералами.
Вот так, под скрип колес телег и похрюкивание свиноконей, мы продолжили путь к Горной-5, правда, скорость передвижения немного снизилась. Утешало только то, что осталось совсем немного, совсем чуть-чуть. До станции и до Олимпа.
Ирина продолжала ехать в молчании, но зато крепче обняла меня за пояс. Мне вдруг захотелось стиснуть ее в объятиях и предложить плюнуть на всю эту затею. Плюнуть, пока мы еще живы и почти здоровы! Мы ведь можем взять и поселиться в такой вот тихой уютной деревеньке или в большом, красивом и шумном Лихоторо. У нас появятся новые друзья, мы будем любить друг друга, путешествовать, заведем детей, построим красивый удобный дом, вычеркнем из жизни эти игры взрослых сумасшедших маньяков. Будем встречаться иногда с Йоргеном и Сибиллой и по вечерам, за стаканчиком спиртного и под свежеиспеченные пирожки, станем вспоминать бурные события, которые, хвала богам, прошли, канули в историю, стали красивой и немного страшной сказкой, рассказанной нашим детям перед сном, которая неизменно заканчивается хорошо… А потом твой папа женился на твоей маме, и родились вы… Родились быть счастливыми, жить самим, познавать мир, отличать хорошее от дурного, думать, действовать… Тоска и отчаяние… В глубине своего сознания я понимал, что если не я сам, то те же наши потомки спросят меня: «И что это за зеркало оказалось? Зачем его построили люди? Нам интересно, мы найдем его и во всем разберемся!»
Тогда все начнется сначала… И непонятно, как это закончится… непонятно… Иногда недосказанность хуже ощущения полной пустоты… просто я устал и запутался…
Я молча обернулся и поглядел в глаза Ирине.
Она ответила мне вопросительным взглядом, а я крепко стиснул ее ногу чуть выше колена.
Меж тем ущелье стало расширяться, становясь постепенно просторной долиной, уходящей на восток.
Это был когда-то промышленно развитый район, который сейчас колонисты пытались возродить. То тут, то там темнели порушенные остатки долек корпусов ГРП, заводские корпуса с дырами выбитых окон и, словно развалины каких-то странных замков, сломанные и рассыпавшиеся трубы, из которых торчали, будто ржавые кусты, куски вывороченной арматуры. Стихийными кучами мусорных свалок валялись сломанные, изъеденные коррозией кабины экскаваторов, стрелы лебедок, какие-то дырявые кузова и бочки, остатки механизмов, предназначение которых было для меня полнейшей загадкой.
Кое-где с отлогих горных склонов спускались крупные бетонированные желоба, засыпанные мелким щебнем, с местами вывороченными сегментами. Они напоминали гигантские водостоки, но служили явно для чего-то другого.
Под копытами дромадеров среди небольших булыжников, железных арматурин и прочего мусора стали проглядывать вросшие в глинистую почву ржавые рельсы, изобилующие поворотами и стрелками. Местами подобные рельсы были свалены ржавыми кучами, поросшими мелким кустарником.
В перспективе виднелись многоярусные постройки, цепляющиеся за пологий край горного массива, окруженные такими же кучами железно-каменного хлама. Почти посредине между этими постройками чернела в скале зияющая дыра горного железнодорожного тоннеля, ведущего к конечной станции Горная-6. Наш же путь лежал в другую сторону, к отлогой равнинной местности с плоскими холмами и дюнами, которая звалась долиной Ярдангов[22]. На севере она сливалась с Амазонией, а своей юго-восточной оконечностью упиралась в Гряду Горди, за которой до Лихоторо-Сити было подать рукой.
Можно было сказать, что мы почти у финишной прямой… Да… Скоро все закончится…
У горловины ущелья стали попадаться кирпичные трансформаторные будки, превращенные с помощью раствора из глины, камней и цемента в самодельные доты, — это была первая линия обороны Горной-5. Местами к ним были прорыты в глиноземе неглубокие траншеи, оборудованные реданами[23]. За ними виднелись небольшие группы построек, выполнявших функции военных поселений, окруженных невысокими каменными оградами, за которыми чернели вороненые стволы станковых крупнокалиберных пулеметов. Рядом с ними то тут, то там торчали на ржавых прутьях покосившиеся таблички «Осторожно! Мины». Дорога из ущелья контролировалась местными жителями неплохо.
Из долины вновь подул прохладный мокрый свежий ветер, и я закрыл забрало шлема.
Хоть и не яркое, но непривычное дневное освещение слегка утомляло глаза — резко и отчетливо виднелись все детали глыб, камней и строений под этим ртутно-серым небом, в котором над Горной-5 акварельными разводами плавали столбы дыма из труб, размазанные ветром над вершинами гор.
Около получаса пробирались мы по северо-западной оконечности долины к основным жилым постройкам Горной, сосредоточенным вокруг зияющей черноты тоннеля…
И вдруг где-то в долине тоскливо завыла сирена, эхом отдаваясь от каменных склонов. Затем другая, чуть пониже тоном — их диссонирующие ноты неприятно резали ухо.
— Что за черт?! — воскликнул Калган, озираясь по сторонам.
У меня неприятно засвербело в желудке, и я почти машинально вскинул голову вверх: над долиной появился медленно плывущий против ветра глюк! Он напоминал длинную колышущуюся в воздухе тряпку бело-голубого цвета или, может, даже плывущего в ручье ужа.
От него отделились три бледно-мерцающих огонька, которые стали кружить по каким-то замысловатым замкнутым траекториям.
— Стой, отряд! — крикнул Калган, инстинктивно перекрестившись. — Господь Всемогущий… Только этого не хватало — дурной знак это… Уж не по твою ли душу оно?
— Надеюсь, что не по мою, — отозвался я, внимательно вглядываясь в небо. — А что?
— Ты же у нас Пастух Глюков? — Калган тоже не отрывал глаз от необычного объекта.
— Ну не до такой степени, чтобы они везде за мной летали и заряжали мне аккумуляторы. — Я продолжал завороженно следить за движениями глюка.
Зрелище пугало своей невероятностью и натуралистичностью. Так мы простояли, замерев, минут десять — пятнадцать, пока это странное нечто не проделало над долиной путь по вытянутой дуге. И вдруг на наших глазах резко ушло в тучи, успев вобрать в себя все огоньки.
Всадники облегченно вздохнули, а через некоторое время утихли и сирены.
— Наверняка еще вернется, гад, — процедил Калган, и мы осторожно тронулись дальше.
Железнодорожный горняцкий поселок напоминал потревоженный муравейник и встретил нас суматохой: бегали мужчины с оружием в руках, женщины и дети боязливо выглядывали из окон и дверей. Все поминутно поднимали головы к небу, пытаясь разглядеть — не возвращается ли ЭТО?
Какой-то человек в военном комбезе подбежал к Калгану и, ухватив его за стремя, что-то быстро затараторил. Калган только махнул рукой и указал в сторону группы блочных пятиэтажек. Тот кивнул и убежал.
— Что случилось? — спросил я.
— А ты не видел, что ли? — слегка раздраженно ответил командир. — В городе объявлено чрезвычайное положение. Дуй к станции, там есть постоялый двор, называется «БарМотун», дромадера сдашь хозяину, скажешь, что от Калгана, и ждите меня в баре. Я пока свиней с рудой загоню к себе.
Я коротко кивнул и, повернув поводья, дав шенкелей и громко причмокнув дромадеру, поскакал в сторону, указанную Калганом.
Ирина крепко прижалась ко мне сзади.
Проезд по поселку был крайне затруднен: во-первых, из-за почти что полного отсутствия такого понятия, как «улицы», приходилось лавировать в лабиринте между стихийно прилепленными хижинами разных мастей и размеров, во-вторых, из-за мельтешения под копытами дромадера местных жителей, уже сбивавшихся в отряды городского ополчения, которые, вместо того чтобы глядеть вокруг, больше пялились в небо, отчего я чуть не сбил с ног нескольких человек.
На относительно свободном пятачке у того места, откуда начинался район блочных пятиэтажек, несколько человек в горняцких касках вколачивали в землю стальные прутья и натягивали на них проволочную сетку, внутри которой еще двое монтировали какое-то оборудование, которое венчало что-то вроде металлического зонтика.
Мы проталкивались все ближе к горному массиву, где рядом с отверстием тоннеля уже виднелось небольшое депо и прилегающие к нему станционные постройки. Ветер донес до меня дразнящий знакомый запах креозота.
Несколько раз я наклонялся, пытаясь спросить у пробегающих куда-то людей, как найти постоялый двор «БарМотун». Самые лучшие ответы, кроме откровенного игнора, были: «Да-да, конечно» или: «Торопитесь, он сейчас вернется».
Наконец возле тускло поблескивающих, устремленных к центру долины рельсов, рядом с двумя массивными каменными платформами и прожекторной вышкой, я увидел некое подобие вокзала, с тыльной стороны которого примостилось небольшое здание, обнесенное забором из алюминиевых труб. На боковой стене из различных пород камня было выложено трудночитаемое, но весьма заметное искомое мною название постоялого двора.
Я направил поводья туда, затем спрыгнул с седла и, подав руку Ирине, примотал верблюда прямо за поводья к изгороди…
Зябко ежась от ветра, мы вошли через грязную засаленную дверь с надписью «Гостиница — Бар».
Внутри оказалось просторное помещение с низким темным потолком, как ни странно, вполне опрятное. По углам горели неоновые светильники, а за длинными столами сидело несколько человек, флегматично потягивающих что-то из бутылок мутного стекла и непринужденно беседовавших. Это резко контрастировало с суетой снаружи.
За стойкой оказался хозяин заведения, пухлый живой брюнет, который приветливо мне кивнул, когда я упомянул имя Калгана.
Он предложил мне выпить всего за пару патронов 5.56. У меня было несколько, и мы с Ириной уселись за стойкой. Еще он уломал нас взять лапшу с верблюжьим сыром и свинины…
Уже через несколько минут я знал почти половину всех новостей поселка: и про то, что Калган самый классный парень, и что в горах нашли залежи урана, а это сулит поселку огромные прибыли, а эргами они небогаты, и про то, что по глюку собираются шарахнуть из новой микроволновой пушки, которую сочинили инженеры поселка еще три месяца назад (это ее собирают на площади возле рабочего поселка), и про многое другое. Он жадно стал меня расспрашивать, откуда я, и что видел, и как там в Персеполисе. Я, как мог, отвечал, стараясь не вдаваться в подробности, а когда наконец он отвлекся по своим делам, я повернулся к Ирине, взял ее за руку и заглянул ей в глаза.
— Ну чего ты все молчишь? — спросил я.
— А что мне нужно говорить? — удивилась Ирина. — Я счастлива, что мы сбежали живыми и здоровыми, я очень благодарна тебе за это. Я считаю, то ты сильно рисковал, когда полез за Дарби в это подземелье. Лайла тоже… просто она мне как не нравилась, так и не нравится, и непонятно, зачем тебе понадобилось с ней флиртовать…
От такого заявления у меня отвисла челюсть.
— Как ты верно заметила только что, — ответил я, поборов в себе желание начать орать и размахивать руками, — я сильно рисковал, когда полез в это подземелье, с нами было еще несколько Охотников, которые, скорее всего, погибли. Я был ранен. Если опустить мелочи, то флиртовать, мягко говоря, было некогда, да и обстановка не подходила совсем…
— Прости, Дэн, я понимаю, — сказала Ирина с таким невозмутимым видом, что мне захотелось зарычать. — Просто она так странно себя вела, и…
— Дорогая, — не выдержал я, — ты тоже ведешь себя довольно нетривиально. Ты впуталась в очень сложную и, как показывает практика, смертельно опасную паутину и при этом, кажется, считаешь, что все кончится хорошо, как в любом порядочном приключенческом кино. Смею тебе заметить, что у нас далеко не кино, и то, что мы до сих пор еще живы, — это просто фантастическое стечение обстоятельств, пополам с рядом чьих-то оплошностей, — ты это хоть понимаешь?
Ирина молчала, а я начал распаляться, но не мог уже остановиться.
— Ты хоть на секунду в состоянии понять, что почти ни один из идиотских поступков, совершенных мною за последнее время, не должен был сохранить наши жизни, и то, что мы еще до сих пор не в руках этих маньяков, — это из-за неповоротливости и медлительности всей их сложной машины?
— Дэн, не кричи, я все понимаю, — сказала наконец Ирина с мученическим выражением на лице.
— Это я кричу?! — Я вытаращил глаза. — Да я еще и не начинал кричать!
Тут я заметил, что и вправду говорю довольно громко и некоторые посетители уже на нас смотрят.
— Ладно, — примирительным тоном сказал я. — Я просто хотел сказать, что не хочу умирать просто так и не допущу, чтобы с тобой что-то произошло… Не допущу… Что ты знаешь про Посейдона?
— Это такой древнегреческий бог, повелитель морей… — начала было Ирина, нахмуря брови.
— Ира, — прошипел я, стиснув зубы, — не валяй дурака, то есть не делай его из меня: ты же понимаешь, что я имею в виду?
Ирина молчала.
И я вдруг почувствовал, что это тупик. На мгновение я ощутил, что у меня опускаются руки и я уже готов бросить всю эту нелепую затею, вернуться наконец в скучный мир понятных проблем, простых поступков, тихой радости. Мне почему-то показалось, что все мои действия за последнюю неделю продиктованы каким-то затмением, мозг мой словно парит в некоем кровавом тумане, который только сейчас начинает рассеиваться. Я вижу ясную картину дикости, нелепости и сумасшествия, которую люди почему-то называют «нормальными жизненными приоритетами».
Я вдруг представил себя сидящим на крыльце своего красивого дома, сверкающего блоками солнечных батарей, бугрящегося высокочастотными генераторами, с вытянутыми овалами пластиковых окон, вокруг которых увивается плющ, растущий из гидропонического яруса в подвале, с настоящим бассейном, наполняемым из артезианской минеральной скважины. Я сидел, положив ногу на ногу, рядом с глубоким вертикальным гранитным каньоном, из которого дул теплый пыльный ветер восходящих потоков воздуха, и любовался вишневым закатом, бросавшим косые лучи на величественное пустынное плоскогорье, усеянное выветренными зубцами тысячелетних камней причудливых форм. Они напоминают древние статуи богов, воинов и тотемных зверей. Их плоские черные тени, лежащие на потрескавшейся бугристой крыше плоскогорья, направлены на меня, словно стрелы приближающейся ночи. А я курю кальян и щурюсь на солнце. Рядом со мной сидит Ирина, которая делает из снятых за день роликов новый видеорепортаж для земных новостей о Марсе. Я потягиваю из фляги, а рядом остывает после дневного рейда бронированный вездеход. А около него стоит почему-то ореховое бюро со старинной электрической лампой накаливания, изогнутой дугой. Под ней сидит человек с пепельно-серым лицом, которое в свете лампы кажется мертвенно-бледным, и, аккуратно окуная паяльник в канифоль, тихое шипение которой слышно мне прекрасно, выпаивает какие-то микросхемы, торчащие из рукояти разобранного бластера Ирины. Этот человек одет в длинную черную мантию с вышитым на ней алхимическим символом змея Уробороса, изображенного в виде восьмерки из двух змей, кусающих друг друга за хвост. Одна змея синяя, и рядом с ней вышит «плюс», а другая — красная, с «минусом». Ровно по центру их разделяет вертикальная черта, делающая их похожими то ли на кадуцей, то ли на график двойной синусоиды.
От всей этой картины исходило монотонное гудение… Я вскинул глаза, и спокойствие как рукой сняло — прямо над каньоном висел фиолетовый с желтой сердцевиной глюк в форме эллипсоида, у которого посредине светился какой-то ритмичный узор.
Я вздрогнул и интуитивно бросил взгляд на плоскогорье — меж камней, казавшихся статуями, перебегали полусогнутые люди, а у горизонта, покачиваясь, темнели силуэты шагающих танков… Я с трудом прогнал наваждение и вернулся в бар Горной-5.
Ирина молча смотрела на меня — видно, наблюдала за сменой эмоций на моем лице. Глаза ее казались темными, уставшими и какими-то остановившимися, будто одновременно она смотрела внутрь себя и о чем-то размышляла или просто впала в прострацию.
У меня в груди что-то кольнуло. Ее глаза, так или иначе, оставались для меня связью с лучшей частью окружающего мира.
Я тяжело вздохнул, и тут же в нос мне ударил едкий запах дезинфектора, переплетенный с горелым ароматом кухни и табачным перегаром. Я тут же пришел в себя и вновь вздохнул.
— Давай так, — сказал я тихо. — Я тебе рассказываю, как дело было, а ты мне киваешь или не киваешь.
Ирина кивнула.
— Во всю эту историю ты втравилась по собственной воле и, можно сказать, недомыслию.
Ирина осторожно кивнула.
— Так как твой муж работал в отделе внутренних расследований, — продолжил я, прихлебывая из цинковой кружки кисловатый напиток с изрядным содержанием спирта, который называли тут «ультрафиолет», — он должен был шерстить в рядах разный несознательный и вредоносный элемент. И вот он кого-то такого нашел, что его сильно поразило, может, даже напугало. В любом случае действовать в обычном для таких ситуаций предусмотренном порядке он не смог, в результате чего, в самых общих чертах, рассказал что-то тебе.
— Я почти ничего не поняла, — сказала вдруг Ирина, посмотрев мне прямо в глаза. — Действительно — только абстрактная ситуация, что кто-то хочет сделать что-то плохое.
— Я так и понял, — кивнул я, закуривая. — Таким образом, не знаю уж почему, ты предложила ему свою помощь — видно, из идеалистических соображений. Данные Владимира, скорее всего, не были полными, и вы решили, чтобы вскрыть нарыв и демаскировать врагов, сидящих в этом «Пантеоне», ловить на живца. Вы решили, что, если закодировать твоими биоритмами жизненно необходимый доступ в «сердце» «Пантеона», это будет гарантия твоей полной безопасности. Владимир понимал, что на Земле ему и тебе небезопасно, поэтому-то он и рассказал тебе все в общих чертах, чтобы ты согласилась на полное сканирование своего биополя, — он же знал, что ты ненавидишь, когда тебя используют и недоговаривают. После чего Владимир подготовил качественную утечку дезинформации про некоего Посейдона, человека из высшего эшелона, который собирается взять под контроль загадочный объект «Зеркало-13», который находится на Марсе, но как-то тесно связан с Землей. Чтобы уловка удалась, о том, что это ложные данные, не должна была знать ни одна живая душа, включая «хороших» парней. Единственное, что сообщил Владимир своему начальству, — что закодировал на тебя ключ к базе, — это должно было объяснить твой отлет. Враг же по-любому попытается выйти на этого Посейдона, чтобы либо объединиться с ним, либо завладеть ключом к «Зеркалу».
Ради того чтобы все прошло без сучка без задоринки, ради своей глобальной задачи твой муж даже пожертвовал Джованни…
— Дэн, не смей так говорить! — Ирина гневно сверкнула глазами. — Он никогда бы так не поступил! Он был добрый человек…
— Возможно, сам Владимир не поступил бы так, — кивнул я, стиснув зубы, и безжалостно продолжил: — Но майор спецкорпуса, сотрудник отдела внутренней безопасности поступил бы именно так. Когда на карту поставлены жизни множества людей и мало ли что еще, выбора не остается, и все спецслужбы действуют одинаково. Ремесло разведчика вообще штука беспринципная. И я вовсе не хочу сказать, что он сделал это с улыбкой или абсолютно хладнокровно… Скорее всего, он переживал от этого, да и надеялся, что сможет защитить итальянца.
В общем, Джованни, который инструктировал Владимира перед отлетом, был им завербован, и ему ставилась задача пустить информацию о дате отлета некоего посыльного для некоего Посейдона: этим Владимир убивал двух зайцев сразу: во-первых, информация поступила бы не из самого «Пантеона», а из его периферийного отделения в научно-исследовательском институте, что выглядело бы менее подозрительно, а во-вторых, эта информация должна была отсечь прочие попытки выйти на пресловутого Посейдона и сконцентрировать усилия ренегатов на данном конкретном рейсе к Марсу. А затем Джованни должен был подготовить ряд подозрительных докладных для начальства, что, мол, на Марсе творится черт знает что. Предвидя, что начальство, скорее всего, не даст ходу этим докладным о глюках, Владимир посоветовал ему начать занимать деньги у профессуры. Сомневаюсь, что Джованни сказал правду, будто деньги на билет были собраны на добровольные пожертвования, — в любом случае этих пожертвований не хватило бы, но привлекло бы к итальянцу внимание ренегатов. Это было бы не явной провокацией и объяснило бы ренегатам, кто есть этот загадочный посыльный и почему информация просочилась именно из этого института. С другой стороны, это объясняло бы и то, почему посыльный вообще не из «Пантеона», — видно, что эта треклятая база как-то связана с глюками, и Посейдону понадобился настоящий специалист, а не разведчик.
— Ну про это-то я точно не знала ничего, — мрачно сказала Ирина. — Да и не могла бы узнать, иначе Джованни бы меня узнал или я его.
— А тебя и не должно было быть на этом рейсе! — сказал я, мало-помалу входя в азарт. — Владимир встретил бы тебя еще тогда, в твой первый тур, и спрятал бы тут, на Марсе, где, в силу неразвитой инфраструктуры и замкнутости социальных групп, действия ренегатов были бы гораздо заметнее, чем на Земле.
А спрятав тебя, он, за тебя спокойный, под видом того же Охотника набрав себе бравую команду из таких же суперагентов, встретил бы группу с Джованни. Как он собирался намекнуть, что Посейдон — это он и есть, я не знаю, а может, эта роль была бы уготована другому…
— А не проще было бы меня переправить сюда в качестве туриста, а не гида? — спросила Ирина, скептически прищурившись.
— Турист по закону может получить статус колониста, если захочет, — это указывается в марсианской визе, — а гид подписывает с фирмой контракт на определенное количество лет, — ответил я. — Это хоть как-то должно было бы усыпить бдительность врага, если за тобой следили. А потом, я не знаю, я просто предполагаю многое: может, Владимир и не хотел тебя прятать, а, напротив, держал бы рядом с собой, на виду, чтобы охранять самому. У него могли быть на этот счет исключительно свои соображения. А вдруг затея с Джованни провалилась бы? Тогда он вынужден был бы использовать как приманку тебя, как ключ к базе, — это уже не столь важно…
— Мне иногда кажется, — сказала Ирина неприязненно, — что ты такой же циничный, как и все эти «подпольщики»!
— Самому противно, — ухмыльнулся я.
— И как же ты тогда объясняешь смерть моего близкого человека и этого несчастного итальянца? — с некоторым вызовом спросила она.
— Ну не знаю, — задумался я, — возможно, Владимир нашел кого-то из ренегатов здесь, на Марсе, а возможно, его подозревали в том, что он знает больше, чем делает вид, — он мог сам знать местоположение объекта, и за ним давно следили. А может, раскусили его затею с итальянцем — этого я не знаю… Хотя нет… Затеи с Джованни не раскусили — иначе он остался бы жив.
— С чего ты взял? — настороженно спросила Ирина.
— А зачем его убивать, если он «пустышка»? — задал я ответный вопрос. — Я думаю, что Джованни подписал себе смертный приговор этим стихотворением. Кто-то заметил, что он его пишет, кто-то прочел его и понял, что Джованни никак не посыльный, но и не «пустышка», раз пытается кого-то предупредить и намекает на узурпаторство Посейдона. Врагу стало ясно, что он играет против.
— Кому же он написал этот стих? — спросила Ирина.
— Стих он написал тебе, — уверенно сказал я. — Потому что понял, что ты как-то с Владимиром связана, но не знаешь всего…
— Как?
— Тут я виноват, — вздохнул я.
— Как??? — Она подняла брови.
— Итальянец все понял по твоему бластеру — он был неглупым человеком, — ответил я мрачно. — Он видел, какое табельное оружие носят офицеры, а то, как ты легко им воспользовалась, испугавшись за мою жизнь, выдавало то, что хоть ты и связана с разведкой, но не напрямую, косвенно, и вряд ли что-то важное знаешь, иначе не выдала бы себя так просто. Отсюда вывод: тебя надо предупредить. Каким-то образом Джованни знал, что ключом к базе является человек, просто не знал — кто именно. Тогда, возле завода, итальянец пытался нам намекнуть, но испугался, что нас прослушивают узконаправленным микрофоном, а потом, видно, решил написать стихи. Он подозревал, что его убьют, потому что, украв у Дроновой мелок, которым написал стихи, он оставил его в своем рюкзаке, чтобы мы поняли, если что случится, кто автор этого послания. А подозревал он это потому, что было ясно: враг в группе тоже видел твой бластер и тоже сделал верные выводы о твоем предназначении.
— А в чем твоя вина? — уже более мягко спросила Ирина.
— Я не заметил твоего бластера в закрытой кобуре, — сказал я, — и даже внимания не обратил. Поэтому когда ты им воспользовалась в тот момент, с гарпией, я не был готов и удивился, невольно заострив внимание всей группы на этом происшествии, — в общем, свалял дурака… И надо заметить, что это именно я невольно спровоцировал «крота» насторожиться и заострить внимание на твоей персоне… Из-за меня погиб Джованни, из-за меня нас стали преследовать, погиб «Ящер» и вообще множество других… Вот такой я горе-Охотник… и имя мне не Странный, а «Земное Убожество», «Хромой На Ум»…
Я замолчал — на душе было погано до предела, особенно погано, сознавая, что все это мне приходится говорить девушке, которую я, кажется, сильно люблю, и ее неискушенность, наивность и идеализм на деле ничуть не хуже моего «опыта» и «глубоких» знаний… Я залпом допил крепкую кислятину из кружки и прикурил следующую сигарету от предыдущей, избегая встречаться взглядом с Ириной. В этот момент я ненавидел и презирал себя всем телом и душой… Даже в животе стало противно мутить…
Вдруг Ирина резко наклонилась ко мне и поцеловала в щеку.
— Не говори ерунды, Дэн, — сказала она неожиданно ласково. — Ты самый лучший, и я тебя очень люблю…
Даже если бы сейчас прямо передо мной возник во вспышке пламени Дарби с парой снежно-белых крыльев за спиной и светящимся бубликом над лысеющим черепом, я не так был бы поражен, как в эти мгновения. Слова Ирины отдавались в ушах как звон оплеухи или разряд грома… Наверное, вид у меня совсем уж жалкий, раз она стала меня утешать…
— Дэн, это я сама «вселенское недоразумение», — сказала она, глядя мне в глаза. — Мне с самого начала не стоило во все это влезать, но я так допекала мужа, что хочу помогать ему в его работе хотя бы там, где не надо стрелять, где нет явной опасности… Ты же знаешь, что я ненавижу тайны… Это, наверное, потому, что всегда хочется быть сопричастным к этим тайнам: любопытство — движущая часть человеческой природы… А все оказалось гораздо серьезнее и страшнее, чем мы могли вообразить. Мне надо было все рассказать тебе сразу, но я боялась — не производил ты вначале впечатления серьезного человека, прости, я не сразу тебя поняла… Потом, я не знала, как рассказать о том, что и сама знаю обрывочно, я боялась, что ты примешь меня за опасную сумасшедшую… А когда убили Джованни, да еще и моим бластером… Я совсем растерялась — думала, что со смертью мужа все это закончилось. Я, наоборот, старалась про все это забыть, выбросить из головы, чтобы не мучиться. Я сама виновата, что стала размахивать этим бластером, будь он проклят… Просто оставалась дурацкая надежда на «авось»… Пронесет мимо… Только не со мной… Так что оба мы — два сапога пара… Кажется, так говорят… дай сигарету, пожалуйста…
Я протянул ей сигарету и прислонил пьезоэлемент к кончику. Она опять, как в тот раз, неловко прикурила и с шумом выдохнула дым, уже не закашлявшись.
— А потом, если бы не ты… — продолжила она задумчиво. — Я не знаю… меня бы уже точно раза три убить могли… а хватило бы и одного… И поделом бы мне было за мою наивность и любопытство…
— Прекрати молоть чепуху, — мрачно ответил я, чувствуя, как ко мне возвращаются силы. — Больше никто умирать не будет, кроме разве что всяких подонков… Хватит уже…
Тут краем глаза я заметил, что сидящие в зале продолжают бросать на нас любопытные взгляды, хотя разговаривали мы все это время тихо.
— Да, — продолжила Ирина, — идею про Посейдона предложила я. Муж очень общо ввел меня в курс дела и дал инструкции, что нужно от меня… Все так… Правда, про многое, что ты говорил, я и понятия не имела, ну да ладно… Как ты думаешь, когда писал Джованни свой стих? Вспомнить бы, кто рядом с ним был и мог бы что-то прочесть через плечо…
— Вряд ли мы вспомним. — Я вновь любовался этой непостижимой, как Вселенная, девушкой. — Это произошло между нападением гарпии и до нашего входа на горнодобывающий завод.
— Понятно, что после гарпии, но почему перед входом?
— По крайней мере, сразу после, — сказал я. — Когда напал кадавр, ты въехала на верблюде в ангар к нам с Сибиллой, затем спрыгнула с верблюда и подошла ко мне — клапан твоей кобуры был расстегнут, — ты положила бластер, когда слезала с дромадера, но не застегнула кобуры. Именно в промежутке после этого и как мы спустились в бытовой сектор — было бы удобнее всего незаметно вытащить твой бластер из раскрытой кобуры: в гостиной ты была у меня на виду, да и не только у меня. А это означает, что между гарпией и кадавром Джованни успел обо всем догадаться, украсть у Дроновой мел, сочинить стихи и случайно засветить их перед будущим своим убийцей. Времени у него на это было предостаточно, да и ехали они как попало — кучковались друг с другом по-всякому, а мы с тобой, вместо того чтобы глаз со всех не спускать, играли в сыщиков и ехали спереди, обсуждая этих же людей. Ладно, ты девушка, которая старалась не думать про всякую реальную угрозу, но у меня-то как раз были предчувствия какие-то, да толку-то… Может, Йорген с Сибиллой что-то видели? А! Вспомнил еще одну деталь… Зря ты меня выгораживаешь, ибо тупость моя не знает границ…
— Дэн, ну хватит уже. — Ирина нахмурилась.
— Ничего не хватит, — со злостью произнес я. — После убийства я затеял обыск — все, что я нашел, — это твой бластер под кроватью несчастного итальянца и синий мелок Дроновой у него в рюкзаке, а искал-то я спецоборудование для шпионов! Планетарный передатчик, глушитель к оружию, набор карнавальных масок и резиновые перчатки в горошек, черт…
— Ну? — нетерпеливо перебила меня Ирина.
— Ну а всего этого я не нашел, потому что, видно, нет у меня способностей к логическому мышлению. — Я потер лоб ладонью. — А Йорген ведь мне говорил, что кто-то снимал сигнализацию с двери, — видно, выходил наружу! Мы ведь, как два дурака, весь завод вокруг обошли… а шпион-то не парился! Все, что было у него подозрительного, он мог спокойно положить к верблюду в седельную сумку! Да хоть за ящики в ангаре! А потом взять при отъезде! Ты понимаешь, какой я кретин?
— Мы просто не представляли себе степени опасности, — произнесла Ирина медленно.
— Уж такие-то вещи я должен был представлять себе…
Тут шумно хлопнула входная дверь, послышалось несколько приветственных возгласов с разных сторон.
— Нашли? Молодцы! — низким голосом, слегка растягивая гласные, произнес Калган, подходя к стойке. — Водку наливаем — деньги пропиваем?
— Да все нормально, — вяло ответил я, — вот рассуждаем с женой о судьбах галактики…
— Это вы правильно, это вы по теме, — закивал он с улыбкой. — Бром, дай-ка мне двойную с лимоном, а то после рейда и этой нервотрепки…
Последние слова уже относились к подскочившему к нам бармену.
Я попросил повторить мне «ультрафиолет».
— Да свинокони эти пять солов километр могут ехать! — раздосадованно сплюнул на пол Калган, выпятив торчком свою рыжую бороду. — Упрямее и тупее мулов: как паладины на них ездят? Разве что они сами такие же…
И тут за окнами прогремел раскат грома, да так, что задрожали стекла, и сверкнули зловещие голубоватые блики.
— Дождь, что ли? — удивленно спросил бармен.
— Да непохоже, — прищурясь и глядя на окна, пробормотал Калган.
В ту же минуту где-то совсем рядом взвыла сирена, да так громко, что заложило уши.
У меня по всему телу прошла волна знакомой дрожи, и я понял — вот оно, началось…
Я подбежал к окну и поглядел на небо, насколько позволял угол обзора маленького замызганного, почерневшего с краев стекла.
Мутное дневное небо, обложенное тучами, потемнело, будто неожиданно наступила ночь. Яркий зигзаг молнии разломил черные облака ослепительной трещиной, и опять загрохотало так, что на миг даже заглушило пронзительный вой сирены. Долю секунды было так светло, что вся панорама города стала видна в мельчайших деталях. Но я разглядел на фоне озарившихся на мгновение облаков очертания гигантского черного гриба, напоминающего мухомор не столько формой, сколько бледно-фосфоресцирующими точками в области его «шляпки».
Точки суетились и мельтешили, словно муравьи в муравейнике, совершая, казалось, совсем хаотические движения.
— Я же говорил, что вернется, — мрачно комментировал Калган, подбежавший к соседнему окну. — Они всегда возвращаются — не сразу, так потом…
Сзади меня за плечи обняла Ирина, которая тоже выглянула в окно.
— Ничего, — злорадно проговорил Калган. — Сейчас наши в него из микроволновки шарахнут — будет знать, сволочь…
— Я бы не рекомендовал вашим шарахать в него волновым излучателем, — сказал я, продолжая глядеть на это кошмарное зрелище.
— Это почему же? — Калган вскинул брови и повернулся ко мне. — Разлетаются как мама дай!
— Во-первых, влажность большая, — сказал я. — Во-вторых, они сейчас облачной статикой подпитываются и мощность у них растет, а в-третьих, этот вид надо только «ракетами-невидимками» шарашить — когда в воздухе разлетается облако металлической пыли…
Вновь сверкнула молния, и ее змеистый нервный зигзаг прошел сквозь «гриб» как сквозь бумагу. Точки на «шляпке» вспыхнули ярко-оранжевым светом, а разряд сошелся в тонкий слепящий ярко-фиолетовый пучок и ударил в станционную прожекторную вышку.
Вышка заискрилась, на несколько секунд накалилась сверху сетка ее перекрытий, а прожектора просто сорвало с креплений, и они, на мгновение мигнув, брызнули дождем осколков и полетели на землю.
— Мать моя курящая! — ахнул Калган. — Давно я такого не припомню! Оборзел, гад! Ракет-то у нас и нету…
— Все равно не надо в него из микроволновки стрелять, свяжись со своими! — Я начинал нервничать.
Колган, видно, почувствовал, что я говорю серьезно, и снял с пояса КПК, переводя его в режим коммуникатора…
В это время со стороны площади зажегся белесый дымный полупрозрачный столб, клубящийся паром, и уперся в «гриб».
В то же мгновение вновь сверкнула молния, а светящиеся шарики выстроились в круг, и из его центра ударил в сторону площади яркий столб голубого света. Почти сразу в том месте, куда он уперся, поднялся огненный вихрь, закрутившийся по спирали к черному небу. С улицы донеслись крики и стрельба.
— Твою же мать! — воскликнул Калган.
Все, кто был в баре, прильнули к окнам, многие разразились проклятиями, кто-то стал передергивать затвор автомата.
— Поздно. — Я, стиснув зубы, лихорадочно вынимал все металлические предметы из карманов.
— Дэн, не дури. — Ирина встревоженно глядела на меня.
— Я и не собираюсь, — ответил я как можно спокойнее.
— Эй, ты что это удумал? — Лоб Калгана покрылся испариной.
— Спокойно, я сейчас, — сказал я, ринувшись к двери.
— Я тебе запрещаю, — крикнула Ирина, хватая меня за рукав.
— А я себе разрешаю, — сказал я, вырывая руку и выскакивая во мглу за дверью…
Гром продолжал грохотать, пахло озоном и гарью, а с неба моросил мелкий дождь.
Я быстрым шагом двинулся в сторону площади, глядя на небо и стараясь не упускать из виду дорогу, чтобы не споткнуться.
Сирена смолкла — в ней уже не было надобности: вокруг стоял грохот, сверкали молнии и трещали статические разряды.
Я все шел, пока наконец почему-то не захотел остановиться. У меня стало покалывать в затылке, и по телу прошло несколько легких судорог…
Мышцы моего лица расслабились: было ощущение, что щеки обвисли и отпала нижняя челюсть. Я не видел вокруг себя ничего, кроме «гриба» со светящейся шляпкой и ярких всполохов вокруг него. Звуки в голове постепенно утихли, и наступила тишина… Мягкая, обволакивающая… Какое-то время отвлекали капли холодной воды, падающие с неба на кожу лица и мешающие сосредоточиться… Но постепенно кожа привыкла, и я погрузился в состояние полного покоя. Я вытянул руки вперед, а затем плавно опустил вниз. Потом опять и опять… Мои кисти рук двигались по линии, замкнутой в «восьмерки». Я старался наполнить воздух вокруг себя спокойствием, безразличием и мягкой, позитивной пустотой…
Я представлял, что вокруг меня растет темная сфера такой пустоты, и каждое мое движение только увеличивает ее в размерах. Дыхание было синхронно моим движениям, оно было ровным и плавным. Я почувствовал, что вес моего тела становится меньше и меньше…
Рядом со мной сверкнул ломаный зигзаг разряда, подул теплый воздух, и где-то далеко-далеко, будто между барханами или из глубокого ущелья, эхом донесся тихий раскатистый гром.
Боковым зрением я заметил, что мои запястья окружены яркими светящимися полосами. Я слегка встряхнул ими, продолжая движение по восьмерке, и передо мной появилось белое пятно.
Меня окутала влажная щекочущая мгла, а на моих запястьях были ослепительно-белые накрахмаленные манжеты, на которых сверкала пара бриллиантовых запонок в виде черепа со скрещенными костями… Йельское сообщество… Белое пятно превратилось в тарелку с мраморным донышком…
В ушах появились приглушенные голоса, звяканье посуды, звон бокалов…
— Ты мясо-то покушай… покушай…
— Да… что-то нет аппетита…
Мгла шуршала… шуршала, как тогда… Немного тошнотворно… Правда, оттенок был все же другой…
— Дай-ка мне ананас…
— Да… она нас… а мы ее…
— Ты можешь хотя бы праздничный обед оставить без своих идиотских каламбуров? Почему ее еще не убили? Это что, так сложно?
— Она нам нужна живая… живая и веселая, тогда и мы будем живыми и веселыми…
— А вы не можете на другую тему поговорить?
— А тебе наплевать, если ты умрешь?
— Почему же вы тогда никак ее не поймаете, это что, так сложно…
— Это не сложно — это просто, но просто у вас в управлении все сложно… Вы там навертели такую канитель секретных протоколов, что левая рука не ведает, что делает правая… Это казалось удачной идеей? Да? А теперь мы знаем, что эта идея неудачна…
Опять вдали прозвучал раскат грома…
— Это так неэтично — разговаривать за ужином о делах…
— Неэтично, милый мой гомик, лежать дохлым, с раздутым брюхом…
— Фу… меня сейчас вырвет…
— Но неужели от этого нельзя экранироваться как-то? Что там эти умники думают? Может, начать их пытать, а парочку пристрелить, чтобы у них мыслительный процесс получил стимул? Им-то ничего не грозит, ублюдкам…
— Они об этом не знают, а потом, мы уже так делали — не очень-то это помогает: технология уж больно мудреная — обезьяньим мозгам недоступная…
— Давай мы подумаем, все вместе… Куплю себе убежище на дне самого глубокого океана, и еще чтобы в дно, метров на семьсот, нет, лучше километра три…
— Ты не спрячешься даже в земном ядре… Эта дрянь посылает мощный электромагнитный импульс по замкнутой синусоиде в диапазоне лептонных частиц и альфа-волн. Импульс, усиливаясь геомагнитным полем земли, достигает человека-приемника на огромных расстояниях. Чтобы получить доступ сигнала в мозг, достаточно выровнять общую частоту сигнала к частоте биополя данного человека, узор которой уникален у каждого, как отпечатки пальцев и форма ушей. Попадая в резонаторную область лимбической зоны мозга, сигнал проходит в лобные доли и нервные центры подкорки… Ты просто перестанешь дышать, и у тебя остановится сердце — никакой боли, все цивилизованно…
— Прекрати, слушать тебя уже не могу: складывается ощущение, что тебе это доставляет удовольствие…
— Ну раз ты такой умный — объясни этим техникам, что надо…
— Просто я реалист, в отличие от вашего помета: я еще когда говорил? Падение биржи? Голод? Эпидемия? Землетрясение? Цунами? Тут миллион, там миллион — не надо считать себя богом, если трон подозрительно теплый, а вы наслушались этих трансляторов, тьфу! А я говорил — осторожней, ребята: мы для них все мясо — сегодня их, а завтра нас… Не слушайте, что вам говорят, — спорьте, пререкайтесь, с пафосом, за гармонию так не борются… Вы сказали, что человеческая природа вам ясна? Сказали, что люди — это животные? С вами никто не стал спорить… согласились, разрешили… а вы и повелись, как мухи на дерьмо…
— Ну можно хоть не за столом-то? А?
— Вж-ж-ж-ж-ж-ж! Я — электрическая муха! Лечу за призрачным дерьмом! Меня никто не остановит! Я невесомый, как ЭОЛ!
— Все, началось! Бобо, ты опять под кайфом? Ты можешь успокоиться?
— Вот застрелю телохранителя — тогда успокоюсь…
— Животное…
— Вы все тут животные! И правильно всех вас… нас…
— Да поймаем мы эту шлюшку! Успокойся! Сопли развесил — они у тебя уже от кокса белые!
— Говорят, с ней какой-то универсал, из неучтенных трансляторов…
— Как страшно… Ну и что теперь? Обгадиться?
— О, господи, опять… нам надо уходить…
Вновь громыхнул раскат грома, но уже совсем близко…
— Да, нам надо уходить…
У меня возникло странное чувство: будто я стою под дождем в темноте и гляжу в черные облака, а сзади меня кто-то поддерживает за кончики плаща…
— Да, вам надо уходить, и как можно скорее…
Я обернулся назад, но никакого плаща не заметил: на крыльце каменного дома стояла красивая девушка и пристально глядела мне в затылок — глаза ее светились в темноте ярко-голубым светом с синей каемкой…
Белое пятно с куском мяса начинает таять, а манжеты на глазах темнеют…
— Но почему им надо уходить?
— Так решил совет старейшин — оставлять их опасно для нас… Были мнения их вообще убить, так что…
— Надо дождаться, пока он хоть на ногах стоять сможет…
— Мы и так его можем погрузить… по пути очухается…
— Давайте дадим ему мотодрезину хотя бы — он же предупредить хотел, про пушку-то…
Обволакивающая меня уютная темнота стала таять… Первое, что вкралось ко мне снаружи, — это лицо с грязно-рыжей бородой и торчащими усами, которое смотрело на меня сверху вниз…
— Вроде очнулся, — произнес этот человек, в котором я признал некоего Калгана.
Я лежал на пыльной куче плащ-палаток, постеленных прямо на каменный пол. Помещение напоминало фрагмент тоннеля, врезанный в скалу. Потолок был сводчатым, покрытым литыми бетонными ребрами. Он упирался в глухую каменную стену высотой метров шесть, на фоне которой стояла большая, почти под потолок, скульптура из грубо отесанного темного камня. Она изображала сидящую скрестив ноги человеческую фигуру с противогазом (таким же каменным) на голове. Статуя была обмотана оранжевыми тряпками, сшитыми между собой, которые были явно взяты от ветхих антирадиационных комбезов старого образца… Прямо передо мной стояла группа людей в клеенчатых плащ-палатках с наброшенными на голову капюшонами, из-под которых тоже торчали старых моделей противогазы. Голоса их звучали гундосо и приглушенно. На секунду мне показалось, что я попал на бал-маскарад в сумасшедшем доме… Под ногами людей клубился легкий пар, — вероятно, в каменном полу скрывалась система отопления, вызывающая этот конденсат.
Тело мое слегка тряслось, а затылку, несмотря на ноющую боль, было тепло и мягко — кто-то массировал мне голову. Я чуть вытянул шею назад — это была Ирина, и моя голова лежала на ее коленях. Ирина грустно улыбалась.
— Странный, я, конечно, сильно извиняюсь, но тебе придется срочно уехать с Шалманки, — прокашлявшись, сказал Калган. — Старейшины…
Тут из группы людей в противогазах шагнул вперед высокий человек, и полы его плаща зашуршали по камню.
— По решению совета старейшин Горной-Пять, — глухо зудя дыхательным клапаном маски, произнес он с официальными нотками в голосе, — Охотник Странный, известный как Пастух Глюков, и его спутница Ирина, гид, объявляются в Горной-Пять персонами нон грата, вследствие чего они обязаны покинуть поселок в течении трех — максимум четырех стандартных часов. В случае отказа вышеуказанных лиц покинуть территорию Горной-Пять они будут выдворены силой, а при сопротивлении физически уничтожены.
— Спасибо за вашу доброту, — тихо произнес я, и мой голос гулко отозвался в сводах помещения.
— Лично мы не испытываем к вам никакой неприязни, — добавил этот глашатай воли старейшин, — это ради вашей же безопасности и безопасности поселка.
— Вот как? — удивился я, пытаясь приподняться на локтях.
Ирина помогла мне сесть.
— Именно, — кивнул тот. — После атаки глюка погибло четверо человек, и, когда люди узнали, что в поселке находится Пастух Глюков, началась паника и возникли агрессивные настроения по отношению к вам — люди говорят, что вся Сеть заполнена историями о том, что вы приносите несчастье и вокруг вас всегда кровавая бойня. Поэтому, чтобы избежать стихийной расправы, мы в срочном порядке были вынуждены созвать совет старейшин поселка и вынести законное решение, чтобы избежать беспорядков…
— Очень мило с вашей стороны, — ответил я, — а почему вы все в противогазах?
— Совету старейшин иногда приходится выносить сложные решения, — он глухо прокашлялся под маской, — поэтому голосование принято проводить анонимно, чтобы избежать частной расправы над членами совета.
— Значит, граждане вас недолюбливают? — с сарказмом спросил я.
— Просто граждане бывают разные, — холодно произнес он. — Как, впрочем, и ситуации… Время вашего пребывания в поселке пошло с момента оглашения решения совета.
— Ну что ж… — Я кряхтя поднялся, оглядевшись: наши вещи лежали здесь, даже автомат, только без рожка.
— Странный, ты уж зла не держи, — вздохнул Калган. — Людям-то всего не объяснишь…
— Да ладно тебе, Калган-корень, — вздохнул я. — За последнее время это не самое страшное, во что я влип…
— Я вот тебе «спасибо» скажу, — кивнул он. — Не словом, а к месту: вот сейчас с железнодорожниками договорюсь — дадут тебе мотодрезину, еды и пару канистр с топливом. Тут на юго-восток километров двести есть точка, Львиная Грязь, буровая там стоит «Восток-250А» и жэдэ станция имеется. Ради нее дорогу-то так изогнули. Там поезд подождете, он через два сола должен быть. Дрезину нам потом вернут. А еще попрошу наших сисадминов не выкладывать пока в Сеть про этого «гриба» и про то, что тебя тут видели, чтобы к тебе там не цеплялись, пока ты на поезд не сядешь. Вот все, что могу, Странный…
— И на том тебе поклон, Калган, — сказал я, вздохнув, разминая отекшие конечности. — Пойдем, дорогая…
Тихие сумерки спускались в долину Ярдангов. Облака сдули порывы вечернего ветра — циклон ушел на юго-восток, к Фарсиду. Какое-то время мы даже смогли полюбоваться закатом, некоторое время висевшим сзади, над Эвменидами. Закат в этих местах необычный и очень красивый — уходящее солнце и небо рядом с ним кажутся оранжево-розовыми. Такой необычный цвет получается из-за ржавчины, то бишь оксида железа, входящего в состав марсианской пыли, а из-за постоянных сильных ветров и близости высокогорных плато в этих местах пыли в воздухе предостаточно.
Дрезина имела неприятно тарахтящий движок, зато удобную кабину от бульдозера с тремя облезлыми сиденьями и койкой сзади, застеленной ветошью, старыми одеялами и выделанными шкурами церберов. Койка была всегда теплой от работающего мотора. Спереди кабины находилась небольшая платформа, на которой крепилась покрашенная прямо по ржавчине стрела маленькой лебедки. Из самых высоких достижений комфорта дрезина была оснащена сетевой антенной со стареньким усилителем — и мы с Ириной слушали музыку по Сети, чтобы хоть как-то перебить монотонное тарахтенье изношенного двигателя.
Иногда по пути встречались небольшие песчаные заносы. Тогда я останавливал дрезину, брал привязанную к платформе совковую лопату и, поплевав на руки, кряхтя и проклиная весь «силициум» во Вселенной, шел откапывать рельсы. А Ирина выходила вслед за мной и рассказывала мне бородатые анекдоты или просто разговаривала на абстрактные темы. Она опять как-то неуловимо изменилась, стала проявлять больше эмоций, не стеснялась говорить веселую чепуху, шутила. Правда, ее шутки я не всегда понимал сразу — она могла смеяться чему-то, понятному только ей одной. Я же беззлобно подшучивал над «глубоким и сложным смыслом» ее юмора, на что она так же беззлобно обижалась и угрожала мне, что замолчит навсегда, если я не начну понимать ее тонких шуток.
Я был даже рад тому, что нас выперли из поселка, — мне почему-то было безумно хорошо с ней вдвоем в этой треклятой, как я ее называл, пустыне. Первый раз мы были вдвоем, и только вдвоем, никто не стрелял, никто не докучал, никого не надо было спасать или следить за подозрительным поведением.
Я в шутку иногда называл ее «барышней», на что она немедленно обзывала меня брутальным мужланом и спрашивала, сколько я ношу пар носков с собой на смену.
Этот вопрос повергал меня в ступор, и я отвечал, что достаточно просто их часто стирать, а не носить с собой по Марсу складной бельевой шкаф.
Видно, все эти тягостные и мрачные события настолько истощили нашу психику, что пришли в действие некие защитные механизмы мозга, которые вводили нас в состояние беспричинного веселья: мы просто устали бояться, мучиться и плакать. А может, это просто здешние пески обладали сложным химическим составом, который так действовал на людей.
Иногда мы останавливались, чтобы побыть одним в полной тишине ночной пустыни, без дребезжания мотора, и я заваривал в портативном нагревателе эрзац-кофе, а в НЗ-наборах, доставшихся нам с вертолета, обнаружился редчайший на Марсе продукт — шоколад для летчиков! Не знаю, что в него добавляли, но, после того как мы съели по плитке, совершенно молча, без каких-либо комментариев, мы начали целоваться, как бешеные. Эти поцелуи длились минут по пятнадцать — двадцать.
Один-единственный раз я заметил на верхушке плоского холма стаю церберов, но стоило только включить мотор и зажечь фары, как их сдуло словно сильным ветром.
Можно было смело сказать, что я был счастлив, и еще сильнее я ощущал счастье, когда думал о том, что воспоминания об этом останутся на всю жизнь и тоже будут делать меня очень счастливым! А ведь это происходит со мной, прямо сейчас и здесь! В этой треклятой, как я ее называл, пустыне!
Путь наш иногда проходил в неглубоких котловинах, прорытых через невысокие ярданги, которые стали попадаться все чаще, по мере удаления от гор. Я ждал, что скоро, очень скоро, когда мы сядем на поезд, горизонт на востоке вздыбится двумя гигантскими, фантастическими горными массивами. На юге появятся плоскогорье Фарсид, которое поднимается над окружающей поверхностью на шесть километров и протягивается на четыре тысячи кэмэ с севера на юг и на три тысячи с востока на запад. На нем-то и стоят три огромных, сравнимых с Олимпом вулкана: Арсий, Павлин и Аскридий — это знаменитый Трезубец Нептуна. На северо-востоке же появится наконец огромный пузырь пресловутого Олимпа, который только в поперечнике шестьсот километров, а в высоту все двадцать восемь. И все — в тех областях почти отсутствует жизнь, зато она бурлит на их границах. Гигантские соляные поля лежат на пути к Лихоторо-Сити: зрелище сказочное — будто снег, искрящийся в красноватом свете. А дальше — непроходимые гиганты щитовых вулканов, высочайших плоскогорий, холод и смерть… Эта граница будет означать конец нашего пути вперед и начало пути вверх, хотя я пока слабо представлял себе, как и что мы будем искать на этом фантастическом выпуклом участке марсианской коры, где могут разместиться по площади все крупные города марсианских колоний. Да и стоит ли оно того, чтобы мы ползли туда, на встречу с непонятным «Зеркалом», или что там скрывается…
А пока нас обнимала своим затейливым рельефом долина Ярдангов. Убаюкивала мягкими мерцающими крыльями марсианской ночи и дуновением ветров, создающих иллюзию пустоты и покоя…
Я вновь остановил дрезину, чтобы залить в бак следующую канистру солярки. Когда мы вновь тронулись в путь, Ирина задремала на моем плече под медленный тягучий поток эмбиента[24], изливающийся из похрипывающих динамиков радио.
Я бы и сам уснул, несмотря на рокот мотора, — в кабину задувал ленивый ветерок, блуждающий меж барханов, дул поток теплого воздуха из печки под приборной доской, слегка попахивающий топливным перегаром. Мерно постукивали колеса на стыках рельсов, и убаюкивающе покачивалась платформа дрезины.
Мне вдруг вновь отчаянно захотелось все бросить — может, купить такую дрезину и устроить прямо на ней дом на колесах? Развозить мелкие грузы, посылки… сделать маленькое рельсовое ответвление между уютными дюнами и разбить там постоянный лагерь. Основать свой клан… А что? Опыт у меня есть… Будем ходить в интересные рейды…
Я крепче прижал к себе Ирину за плечо и вдохнул с наслаждением ее запах — свежий и нежный, словно изысканный марсианский цветок…
Ритмично и с раскатистым легким сипением стучали сквозь бормотание двигателя стальные колеса дрезины, шлифуя стыки старого рельсового пути. Прошло около пяти часов с того момента, как Калган помахал нам рукой с платформы поселка и пожелал удачи, хмуро косясь на покореженную прожекторную мачту. Ярданги скрадывали горизонт, поэтому появление на фоне темно-сиреневого неба с багровыми мазками бархатных облаков черных силуэтов буровых вышек «Востока-250» было для меня некоторой неожиданностью. Пирамидальные нагромождения корпусов, облепляющих металлические конструкции буровых, медленно и плавно стали надвигаться из-за поворота железной дороги, над которым нависал крутой склон глинистого холма с красиво переплетенными ребристыми узорами выветренной глины и песка. Ярданги были очень живописны — это бросалось в глаза даже в полумраке марсианской ночи и несмотря на усталость. Тысячелетиями ветер, словно авангардный скульптор, оттачивал узоры линий, переплетение наносов и выступающих пород, округлые канавки и борозды, в контрасте с резкими щелями и трещинами, напоминающими фрактальные поверхности. Словно гениальный резчик и зодчий, решивший свести всех с ума тонкостью и затейливостью своего искусства, амазонский северный ветер придал ярдангам вид крышки огромной резной шкатулки (чуть не сказал «саркофага»), инкрустированной различными камнями, керамическими рельефами и песком.
Именно черная громада «Востока», испещренная габаритными и сигнальными огоньками, топорщащаяся в небо своими ритмически резкими силуэтами, выглядела здесь чужеродной — люди приспосабливаются к природе примитивно и грубо…
Я сбавил ход, заметив ветвление ржавых стрелок, возле которого стояла невысокая вышка с прожектором. Перед нею, над рельсами, нависала трехдюймовая железная труба, выкрашенная флуоресцентной краской аляпистыми полосками. На вышке горел зарешеченный прожектор, бросающий мутное пятно света, оттеняющее грубые конструкции стрелочной зоны, во мрак которой уходили небольшие «ежи» из сваренных рельсов. По ним тянулось четыре ряда «колючки».
За трубой, на путях, стоял силуэт человека с автоматом. Он поднял одну руку вверх и помахал ею в свете наших фар.
Я стал тормозить ход дрезины, на что та ответила душераздирающим скрежетом. Ирина вскинула голову, спросонья озираясь по сторонам.
— Уже приехали? — сонным голосом спросила она.
— Почти, — ответил я, притушив фары, чтобы не светить часовому в лицо.
Наконец визгливый скрип стал задыхаться под напором трения и, захлебнувшись низкой нотой, замолк, а дрезина, качнувшись на рессорах, замерла.
Заглушив двигатель, я с трудом повернул тугой рычаг и открыл дверь кабины.
Человек, стоявший на путях, пригнулся под шлагбаумом и зашагал в нашу сторону, громко шурша подошвами сапог по гравию насыпи.
— Аусвайс битте![25] — выкрикнул он, подойдя ближе.
Изо рта у него выбивался пар, клубящийся в свете нашлемного фонаря, который он только что включил.
— Буэнос ночес[26], — в тон ответил я ему, нащупав в кармане жетон Охотничьей лицензии. — Вам привет от Калгана с Шалманки!
Другой рукой я придерживал казенную часть автомата — больше по привычке, нежели от дурного предчувствия. Моя фраза вызвала легкую заминку, на что я и рассчитывал.
— От к-корешка? — Часовой слегка заикался. — А с-скажи, понимаешь, т-тогда, который зуб у него золотой?
— Нет у него золотого зуба, — ответил я, — хоть я и не разглядывал его пасть особенно.
— Ну это, п-понимаешь, да, — кивнул часовой, подняв забрало шлема.
Лицо его было землистым, с широкими скулами, густыми бровями и узкими черными прищуренными глазами.
— А кого из его, п-понимаешь, Охотников назовешь? — снова спросил он.
— Шуруп и Хряк, — ответил я.
Тот вновь помолчал, будто переваривал услышанное.
— Да, понимаешь, — опять произнес он в задумчивости, — дай жестянку п-потискать…
Я молча присел на корточки, протягивая ему свою лицензию.
Он неторопливо отстегнул с пояса КПК, включил его и перевел в режим визового контроля.
— Так, п-понимаешь, что тут у нас, — бормотал он, глядя на экран, — так ты, понимаешь, и есть тот Странный, из долины Маринера?
— Наверное. — Я пожал плечами, а тот хмыкнул.
— Землюк, — сказал он, скорее утвердительно, нежели с вопросом.
Я промолчал.
Он имел в виду мое происхождение — не то чтобы люди, родившиеся на Марсе, ненавидели прилетевших сюда землян, но относились к ним все же с неким недоверием и настороженностью. К тому же марсианская программа фактически закрыта, и прилетевшие сюда — либо идеалисты-романтики, либо отщепенцы-авантюристы, либо просто сумасшедшие. Все эти типажи не пользовались особенной здесь популярностью, поэтому удивляться не приходилось.
— Ну п-понимаешь, и чего тебе? — спросил он после паузы.
Этот вопрос, по всей видимости, был по поводу цели моего визита на «Восток-250».
— Мне бы поезда дождаться, — ответил я по возможности вежливее, — а то на этом тарантасе далеко не уедешь…
— А чего же ты, п-понимаешь, на Шалманке поезда ждать не стал? — спросил он, подозрительно наклонив голову набок.
Я понял, что парень не дурак, и внутренне напрягся.
— За мной следят какие-то уроды, — ответил я спокойно, — вот я и решил оторваться от них, по максимуму.
— Оторваться, п-понимаешь, — повторил он медленно, глядя на меня взглядом, который, наверное, должен был просветить меня рентгеновскими лучами. — Проблемы за с-собой нам тащишь?
— Никаких проблем со мной не будет, — ответил я. — Если кто меня и выследит, так с того же поезда, на который я и сяду, так что…
— Ладно, — махнул он рукой, вернув мне жетон, — задирай рукав, п-понимаешь.
— Зачем это? — насторожился я.
— Задирай, понимаешь, н-не разговаривай. — Он вынул из кармана одноразовую иглу и воткнул ее в разъем анализатора на КПК.
Я спрыгнул на хрустящий гравий, покрытый легким инеем, и закатал рукав.
— Больно будет? — спросил я встревоженно, однако тот не ответил.
Он поднес к моему локтевому сгибу КПК, и я почувствовал короткий укол.
Затем часовой вновь минут пять разглядывал экран.
— Ну что там? — полюбопытствовал я.
— Все, п-понимаешь, нормально, — кивнул он наконец.
— А что надо-то?
— Сейчас т-тут со мной проедете, до к-карантинки — у нас тут эпидемия небольшая — восемь человек с г-гриппом каким-то странным слегли. Рожи красные, жар и т-трясет, понимаешь.
— Может, это краснуха? — предположил я.
— Да, п-понимаешь, хрен его знает… — Он махнул рукой куда-то в темноту. Шлагбаум с протяжным стоном поднялся, сверкнув своими полосками, а между стрелками зажегся синий огонек стрелочного семафора.
Часовой залез на платформу, а я сел в кабину и завел мотор.
— Ну как там? — спросила Ирина, зябко поведя плечами и прислонившись ко мне.
— Вроде все нормально, только у них какая-то эпидемия — в поселок не пустят, будем у них в карантинной зоне. Он у меня анализ крови брал.
— Понятно, — сквозь зевок сказала Ирина.
Колеса загремели по стыкам стрелок, и сквозь запыленное стекло по лицу чиркнул свет прожектора с вышки.
Изрядно лязгая по рельсам и рокоча двигателем, мы плавно причалили к длинному пакгаузу, обшитому рыжими от коррозии листами железа.
У распахнутых ворот курили часовые, а с крыши светил неоновый фонарь, озаряя платформы мертвенно-белым холодным светом.
Наш провожатый махнул мне рукой, делая знак остановиться.
— П-приехали, — крикнул он не то нам, не то часовым у входа.
Мы собрали скудные пожитки и перепрыгнули на платформу пакгауза.
Нас окружил странный теплый запах. Пахло мазутом, сырым воздухом и чем-то терпко-пряным.
— Давай их на к-карантинку, понимаешь, Сид, — сказал он часовым.
Потом наш провожатый забрался в кабину дрезины, завел двигатель и, дав короткий резкий сиплый гудок, покатил куда-то дальше.
Один из часовых обыскал нас и досмотрел вещи, затем разрядил оружие и, возвращая его, рекомендовал им не пользоваться в карантинной зоне.
В сопровождении часового нас провели через пакгауз — пряный запах распространялся от каких-то ящиков, штабелями стоящих внутри. Мы вышли с обратной стороны. На большой бетонированной площадке, огороженной высоким сетчатым забором, по верху которого шла в несколько рядов колючая проволока, стояло буквой «П» три железнодорожных пассажирских вагона со снятыми колесными базами.
По периметру возвышались четыре вышки с часовыми. На двух вышках были прожекторы. Вокруг вагонов ходили вооруженные охранники. По центру стоял небольшой пластиковый сарайчик с грубо нарисованным на задней, обращенной к нам, стене красным крестом.
В полумраке виднелась висящая на сетке табличка: «Покидать карантинную зону без разрешения коменданта строго запрещается! Нарушители приравниваются к отморозкам! Стреляем без предупреждения!»
— Куда это мы попали? — растерянно спросила Ирина.
— Кажется, так у них выглядит зал ожидания, — не нашелся я что ответить.
Часовой, сопровождающий нас, повел к вагону справа и указал на дверь, мрачно буркнув под нос:
— Располагайтесь.
Окна вагона были заварены стальными листами, а по бокам шли двухъярусные нары, покрытые различной ветошью. Пахло хлоркой и потом, а под потолком горели три тусклых светильника, забранных толстой решеткой. На торчащих из стены кронштейнах висела засаленная спецовка и несколько горняцких касок.
Народу было не очень много, и мы без труда нашли место, где можно было присесть вдвоем. Это было на нижнем ярусе, между какой-то толстой старухой, обмотанной дурно пахнущими лохмотьями, и вертлявым субъектом в потертом комбезе химзащиты.
К нам подошел часовой и спросил, не нужно ли нам чего, — мы ответили, что пока нет. Он показал нам в конец вагона, произнеся одно лишь слово «туалет», после чего ушел.
Стоял шелест, было слышно чавканье, негромкое бормотание, кашель и отдельные реплики. У кого-то пиликала игровая приставка.
Ирина боязливо прижалась ко мне.
— А мы не заразимся? — спросила она, беспокойно оглядываясь по сторонам на чумазых, неопрятных людей, одетых во что попало.
— Ну видишь, как здесь все строго, — ответил я успокоительным тоном. — Скорей всего, конечно, нет.
— Как мы здесь два дня просидим? — В глазах Ирины проглядывала паника.
— Здесь гораздо приятнее, чем в подвалах у Дарби, с его бестиарием… — Я вздохнул, стараясь не встречаться взглядом с окружающими людьми, чтобы не привлекать внимания.
Ирина тоже вздохнула и уткнулась носом мне в плечо. Я ощутил ее горячее дыхание.
— Слышь, братишка, сигаретами не богат? — раздался слева сиплый голос парня в драном комбезе.
Его лицо пахнуло перегаром и запахом давно не мытого тела, сверкнуло несколько никелированных зубов сквозь потрескавшиеся губы, окруженные двухдневной серой щетиной, среди которой рядом с мясистым носом блестели воспаленные веки. Ирина вздрогнула. Я молча полез в карман и извлек сигарету из пачки, купленной на Горной.
— Спасибо, братан! — Он часто закивал, принимая сигарету. — Сам-то откуда?
— Я с Маринера, — со вздохом ответил я.
— А-а-а, — протянул он как-то отстраненно, чиркая пьезоэлементом.
На его руке красовалась расплывшаяся татуировка в виде головы в дорическом шлеме, напоминающей бога войны. На фалангах пальцев было наколото по одной букве, складывающихся в имя «СТЕН». Он явно был настроен на общение, а я — не особо.
— Тебя как кличут? — опять спросил он, заглядывая мне в глаза скорее внимательно, нежели заискивающе.
Я понял, что от него не отвертеться.
— Странный, — ответил я.
— Че-то я про тебя слыхал. — Он задумчиво прищурился. — А… ты из этих… из землюков… Я к ним нормально… Жиган ты, видно… Меня звать Кадык — я с Елизея…
Я рассеянно кивнул…
— Жесть тут, согласен? — Он отвернулся на секунду в сторону, чтобы сделать глубокую, шумную и жадную затяжку, будто он не курил очень долгое время, хотя весь вагон был подернут легким туманом табачного дыма.
Я опять кивнул.
Он некоторое время смотрел на меня изучающе, затем отвернулся и зачем-то кивнул, видно, каким-то собственным мыслям.
— Я сам-то на буровой работаю, — продолжил Кадык, глядя в сторону, словно обращаясь в пустое пространство, — тебе откроюсь, только молчи: решил я с кичмана[27] соскочить. Ты же поезд ждешь? А я типа на карантине: как поезд приедет, с тобой ломанусь…
— А как же ваша охрана? — я насторожился.
— Ты не кони — охрана подогретая[28], — он махнул рукой. — Я тебя не напарю, просто пристроюсь рядом на выход.
— Да мне-то что, — покачал я головой, — только не чуди…
— Да мне фраерить нет резона. — Он выпустил несколько плотных колечек дыма. — Время сейчас мутное: на киче краше, чем в бегах, но жизнь прижмет — беги вперед. Не стал бы я отсюда бечь, так здесь гниль пошла… Я скажу тебе так, кентуха[29]: они все брешут…
— По поводу? — вяло спросил я.
— Они говорят про какой-то грипп? — Он выпустил дым вбок. — А это с кадаврами проблемы — какой-то фраер цапанул их трупный яд…
— Какой там, к чертям, трупный яд? — не выдержал я. — Это же просто мутанты.
— Ты что, землюк, не в курсях? Это же порождения тьмы! — Он вытаращил глаза. — Они же, когда оголодают, людишек хавают!
— Слушай, Кадык, я хоть и землюк, но уже несколько лет в Охотниках — всякого поглядел. — Я снял с пояса флягу, которую успел наполнить еще в деревне, и, отхлебнув сам, предложил ему. — Ты лучше скажи, как тебя сюда занесло?
— Ни фига сложного. — Он ухмыльнулся и вновь кивнул сам себе. — С бригадиром повздорил на рудниках, в Елизее, побежал… а на Шалманке спалился… Я раньше мотористом на горнопроходном лазере был, а до этого вообще… на краулере механиком, а перед этим спортом занимался…
Он вдруг замолчал, некоторое время бросая в мою сторону беглые взгляды.
— А ты, это… А баба твоя? — спросил он с неожиданным интересом.
— Это моя жена, — сказал я, нахмурясь.
Кадык моментально сменил тему:
— Так вот, слушай, они там в шестой скважине нефть нашли, так в той смене четверо кадавров было. Какой-то газ оттуда похреначил, трупаки его обнюхались, и один из них бригадиру палец откусил, я реально видел, а тот потом… — Было ощущение, что он говорит сам с собой…
— Да уж ты бы молчал, черт, — астматически прокашлялась бабка справа, — хуже бабы базарной! Там мужика одного сваей придавило, так у него гангрена пошла…
— Старая ты шлюха! — почти ласково произнес свесившийся сверху толстяк с лицом, похожим на засохшую лепешку. — Что же ты людям плесень на уши сажаешь? Вирус там откопали, и все это знают, — а от этого вируса нормальные люди превращаются в кадавров…
— Цербер ты бешеный! — парировала бабка. — У меня в той смене свояченица диспетчером дежурила…
Я понял, что двух суток я тут точно не протяну: пальцы Ирины крепко впились в мое правое предплечье… Я взмолился всем марсианским богам, чтобы спокойно пережить все это…
Так вот мы и сидели в центре жаркой дискуссии. Версии выдвигались одна страшнее и фантастичнее другой, вплоть до того что были обнаружены останки марсианских фараонов, покрытые специальной вирусной суспензией, которая, соединившись с нефтью, стала молниеносно размножаться, заполняя корпуса буровой и растворяя в себе людей. Обещали, что скоро из города приедут паладины с учеными и «Восток» оцепят, а всех, кто там останется, будут использовать для экспериментов.
В особенно хлестких местах изложения событий Ирина сдавленно прыскала со смеху, зарывшись мне в плечо, чтобы никто не видел.
Я и сам с трудом сдерживал готовый вырваться из груди громкий истерический смех — настолько все это выглядело нелепо и гротескно.
Конечно, возможно, что на «Востоке» действительно образовался очаг серьезной эпидемии, и смеяться было не над чем, но эта буйная человеческая фантазия создавала ощущение какого-то изощренного соревнования воспаленных мозгов.
В дверях возник часовой, который громко крикнул: «Ужин!»
Все моментально забыли о смертельной эпидемии, загомонили, засуетились, загремели посудой, вынимаемой из грязных узелков. Проход между нарами моментально заполнился толкающимися людьми, которые переругивались, пытаясь протиснуться к выходу. Мы с Ириной подняли ноги, чтобы их нам не оттоптали.
Кадык сказал, что нас накормят лучше всех, и буквально растворился в этой толчее.
Когда большая часть людей вышла, поднялись и мы с Ириной.
Снаружи, среди бурлящего столпотворения, стояла черная прокопченная бочка с торчащей вверх трубой. Полевую кухню обслуживали два бойца, наливали всем в свою посуду ароматную похлебку: ветер доносил дразнящий запах копченостей.
В некоем нестройном подобии очереди, напоминающем анатомическую схему расположения кишечника, махал нам рукой и озирался Кадык, посчитавший себя нашим покровителем. Он уже занял нам очередь и теперь ругался с охранниками по поводу того, что он нам занял. Игнорировать было нереально. Как ни странно, но охранник в конце концов кивнул и отошел в сторону, — видно, и правда этого парня знали здесь.
— Ну где вы ходите, блин, — проворчал Кадык, — ко мне тут уже набиваются всякие… Вы не бухали?
Вдоль очереди из разношерстной публики ходило трое охранников с ручным цербером на поводке, который периодически злобно порыкивал. Они были без шлемов и коротко стриженны. На их рукавах были черные повязки. Они светили стоящей в очереди братии в лица фонарями и, если находили пьяного, выталкивали его пинками под злобное гавканье собаки, невзирая на жалобные причитания.
Когда они подошли к нам и довольно бесцеремонно направили луч света на нас с Ириной, Кадык немедленно сказал, что мы его друзья и чтобы нас не трогали.
Потом он наклонился к одному из черноповязочников и что-то тихо шепнул. Тот кивнул и ушел. Вернулся он спустя пару минут и сунул мне в руки весь во вмятинах почерневший старый алюминиевый чайник.
— Держи, вам с дамой на двоих, — буркнул он.
Я сказал всем «спасибо», что, кажется, вызвало недоумение, и уже через несколько минут в этот чайник щедрый черпак кашевара налил нам вкусного дымящегося супа.
Я не знаю, чем это они его приправляли, но такой вкусной свиноконины с концентратами и даже сушеными овощами я ни разу не пробовал. Это даже не отдавало обычным глютоматом.
Правда, Ирина некоторое время отказывалась есть из чайника, мотивируя это тем, что посуда наверняка не прошла должной санитарной обработки. Но Кадык заверил, что перед карантинной зоной все дезинфицируют, такой порядок. В такт своим словам он убежденно кивал.
Потом мы с Ириной и Кадык курили, сидя на куче труб за вагоном, а он нам травил зэковские байки. Ирина же с таким любопытством разглядывала этого представителя местной фауны, что я даже незаметно пихнул ее ногу коленом.
Потом вернулись в вагон. День уже вступил в свои права, и всем полагалось спать. Свет притушили, и от этого стало не уютнее, а только мрачнее. Я устроил Ирину на верхнем ярусе, пытаясь убедить себя, что поспать просто необходимо, даже в таком бедламе.
Я аккуратно сложил бронежилет, положил сверху сумку, вынув оттуда все металлическое и рассовав по карманам, после чего попытался лечь на это головой, глядя на черные решетки тусклых ламп.
Я вновь вознес молитву всем богам, в которой пытался попросить что-то вроде тишины, избавления от неприятностей, и, в частности, говорил, что ту долю удачи, которая мне выпадала последнее время, я, кажется, уже честно и с «горкой» отработал…
За этим внутренним монологом меня и сморила чуткая дремота. Мне казалось, что я не сплю, а лежу, слегка прикрыв веки, упираясь взглядом в эти зарешеченные фонари…
Мне то ли снились, то ли вспоминались какие-то глюки, гомон вокруг превращался в рокот винтов вертолета, а когда кто-то вскрикивал во сне, ладонь сжимала приклад лежащего рядом автомата.
Но, видно, боги услышали мои мольбы: мне показалось, что не прошло и получаса, как меня разбудил громкий окрик.
— Кто на поезд до Гордии? Поезд раньше идет! — гаркнул вошедший часовой. — Готовность пять часов!
Ну вот и спрашивается: почему нельзя было сказать это хотя бы часа через два, через три? И что это такое случилось с Марсом, что поезда тут стали не задерживаться на день, а, наоборот, приходить на день раньше? Конечно, я с удовольствием променяю досуг в этом концлагере на увеселительную поездку в сторону Олимпа, но отчего-то сердце мое учащенно забилось, и уснуть уже не вышло. Я начал замечать некую цикличность в своих настроениях: после стресса всегда наступает шок, некое отупение органов чувств, затем какое-то немного истеричное веселье, а потом некая философская отстраненность с легким ироническим оттенком, подернутая призрачной дымкой мизантропии, — что это, как не затухание нервного импульса в глобальном понимании этого понятия?
Я отвинтил крышку фляги и сделал несколько крупных глотков. Рядом раздавался хрипящий клекот, который издавал во сне Кадык. Кто-то громко выпустил газы.
Марс приучил меня к терпению, спокойствию и умению переключать свои мысли в любой обстановке. В туловище стало приятно тепло. Даже как-то уютно: я представил, как мы сейчас выйдем на холодный ночной ветер с Ярдангов и как придется проникать в поезд, скорее всего отдав все, что у нас с собой, и еще как-то выкручиваться, уговаривать и располагать к себе проводника или машиниста, хоть и было мне это не впервой. Я очень рассчитывал на последнюю плитку шоколада из пилотских запасов, хотя так мечтал сберечь ее для Иры…
Все так и было — полусонных людей под лай собак и окрики часовых вывели на освещенный участок платформы перед пакгаузом и попытались построить в две шеренги.
Мы с Ириной напоминали сиамских близнецов, согревая друг друга в обнимку.
При всем при этом побег Кадыка из своей зоны принудительных работ выглядел до крайности прозаичным — он всю дорогу семенил за нами, пригибаясь под тяжестью двух внушительных узловатых тюков, принадлежавших толстой старухе, поминутно причитая:
— Куда ставить, бабуля? Может, ты присядешь? Не устала, арка ты моя железобетонная! Да я-то крепче дромадера, я тебя еще понесу!
Не знаю, как уж они там договорились, но бабка крыла его отборными ругательствами, изредка называя его «племянничком», а нас почему-то «дармоедами».
Перед выходом на платформу, когда все показывали жетоны удостоверений, Кадык коротко пожал проверяющему часовому руку, а вслух громко сказал:
— Как приедем, мы тебе напишем, вот только наших молодоженов устроим!
Я чувствовал, что мы с Ириной являемся частью некоего преступного плана, но, честно говоря, мне было уже плевать…
Где-то вдалеке раздался низкий рокочущий гудок, эхом отразившийся от глинистых холмов, пробежавший волнами низких частот над самой землей. Станция «Востока» ответила двумя короткими высокими сигналами.
И вот через несколько минут в перспективе переплетающихся стрелок из-за поворота дороги, того самого, со склоном холма, от которого я на дрезине увидел корпуса «Востока», там, в этой мглистой рельсовой дали, зажглось яркое пятно света.
Оно слегка сместилось вправо и начало медленно расти. Вновь раздался гудок локомотива, но уже ближе — он входил в стрелочную зону. Ветер донес тихий шум и постукивание колес.
Яркий пучок света стал еще сильнее, и под ним стали видны еще два огонька — это были фары.
Я даже оцепенел на какое-то время, завороженно вглядываясь во мглу марсианской ночи, которую озарил этот свет, как мне казалось, свет надежды. Это было словно избавление, спасение от всех бед и несчастий, надежда на лучшее, жажда движения, — словом, все вместе это волновало и будоражило.
Меж тем уже отчетливо было слышно рокот мощных дизельных двигателей и лязг колес многотонного состава. В свете станционных прожекторов возник тупой бронированный нос локомотива, увенчанный ярким фонарем. Над самыми рельсами у локомотива висел здоровенный ковш, повернутый чуть наискось, напоминая то ли совковую лопату, то ли стальную бороду.
Поезд опять дал гудок, но уже короткий, а шлагбаум перед станционной вышкой медленно ушел вверх.
Так же медленно и как-то величаво состав подъезжал к платформе. По стрелкам уже шагали станционные рабочие, обслуживающие поезда.
Локомотив повернул на дуге рельсов к платформе, грохоча по перемычкам стрелок, и, выпустив черное облако выхлопа и поскрежетав тормозами, стал медленно гасить движение, подъезжая к платформе.
Громада его имела сзади кабину машиниста с узкими смотровыми блистерами и торчащей сверху пулеметной парой на вращающейся платформе. Черные вороненые стволы грозно смотрели вперед. Клепаная обшарпанная стена корпуса со входным люком и маленькой железной лесенкой проехала в нескольких метрах от нас. Запахло выхлопным перегаром, и в лицо дохнуло мазутное тепло.
За собой локомотив тащил шесть таких же обшарпанных вагонов, укрепленных под окнами стальными листами на огромных болтах, и одну платформу. Окна были покрыты толстым слоем прозрачного пластика, хотя сказать, что это мутная и дырявая местами субстанция была прозрачной, было бы не совсем верно.
Кое-где вагоны были разрисованы граффити — от надписей до каких-то безумных картинок. Из-под колес вырывались клубы пара, и что-то шипело. У среднего вагона вместо окон были зарешеченные щели: там перевозили дромадеров и других животных, — запах от него шел соответствующий. Последний вагон в конце, на крыше, тоже имел пулеметную турель.
Зашипела пневматика, скрипнули по металлу тормозные колодки, и, оглушительно лязгнув вагонными сцепками, состав остановился, громко зашипев стравливаемым из цилиндров воздухом.
Помятая железная дверь первого вагона распахнулась со странным свистящим звуком, и на платформу соскочили двое вооруженных людей в военных комбезах, с охотничьими жетонами, пришитыми прямо на груди, — это были Машинисты, Охотники, которые обслуживали железную дорогу и поезда. Платили у них хорошо, и чужих туда брали редко. Один замер с автоматом у двери, а другой, пожав руку охраннику с «Востока», стоящему на платформе, о чем-то с ним стал негромко разговаривать.
Из других вагонов тоже вышли Машинисты, даже кто-то, кто приехал сюда, на «Восток». Громко лязгнув по направляющим, отодвинули широкую дверь вагона-бестиария и вывели оттуда навьюченного свиноконя и радостно гукающего дромадера, которых немедленно повели в пакгауз. Раздавались возгласы, смех и шум выкидываемых на платформу тюков и чемоданов.
Затем нас вновь досматривали, проверяли вещи и визы. Кадык слился с нами, как тень, будто всю жизнь он был нашим слугой и охранником, которого интересовали только наши дела, и особенно наша бабушка. Он не лез на глаза, но каждый раз, когда я видел его, он был чем-то сосредоточенно занят — перекладывал вещи из одной сумки в другую, развинчивал термос-чайник, проверяя его электроцепь, или же сосредоточенно смотрел в свой КПК, что-то записывая в нем световым пером. Потом он вдруг решил укутать бабушку теплым платком, и та еле от него отбилась — Кадык в порыве энтузиазма заворачивал в платок ее вместе с лицом, утверждая, что у нее обветривается кожа.
Наш пилотский шоколад произвел на Машинистов неизгладимое впечатление, они даже с подозрением поинтересовались, где мы его взяли. Пришлось соврать про заброшенный аэродром, который мы нашли. А когда я сказал, что знаю Калгана, нам вообще предложили поехать в отдельном служебном купе. Не успел я и рта раскрыть, как Ирина горячо поддержала это предложение, и я тоже кивнул, передавая ценный продукт из рук в руки. Мы вошли в широкий тамбур, а втащивший за нами вещи бабули Кадык прошептал мне прямо в ухо горячими и сухими губами:
— Спасибо, братишка, я твоей доброты вовек не забуду! Это Кадык сказал!
С этими словами он распахнул тяжелую межвагонную дверцу и исчез в темноте, умудрившись прикрыть за собой так, что дверь не издала почти ни единого звука.
Я пожал плечами.
Бабушка вошла следом, астматически закашлявшись, спросила, куда делся спиногрыз, — я указал на дверь, и бабка уставилась на нее, будто дверь и была самим Кадыком.
Нас провели в вагон с кучей новых и странных запахов, потрескивающий, словно остывающий от долгой дороги. Под полом гулко раздавались приглушенные лязгающие звуки — казалось, что сам вагон живет своей жизнью.
Переборки с койками шли по обе стороны узкого вагонного коридора. В них сидела пестрая публика. Где-то даже раздалось странное блеянье. Кто-то играл в карты, стуча по откидному столику, от кого-то распространялись запахи подогреваемой еды. В основном эти люди были шахтерами, едущими потратить кровно заработанные девайсы в Лихоторо или куда попроще. Мы с трудом пробирались между торчащими в коридор с полок немытыми ногами и узелками с чемоданами. Ирина брезгливо морщилась и цепко держала меня за рукав.
В конце вагона располагались два купе — для обслуги и для охраны. Нам открыли дверь, что была справа, и, указав на полки, предложили чувствовать себя как в «Оазисе». Нам были обещаны настоящие простыни, и даже предложили эрзац-кофе! Я просто близко не ожидал такого сервиса и был поражен до глубины души, поминутно говоря «спасибо, если вас не затруднит, не хотелось бы вас напрягать», — чем, в свою очередь, поражал до глубины души суровых и молчаливых Машинистов. Видно, цена на шоколад возросла очень сильно, раз мы с Ириной могли занять целое четырехместное купе вдвоем.
Мы закинули вещи на полки и уселись возле окна, за откидным столиком, на котором было несколько дырок — следы от выдранных гнезд питания и коммуникации.
Мы вновь были вместе и как дети радовались началу новой поездки. Опустив мутное, видавшее виды окно из плексигласа, мы вдыхали свежий ветер долины, который перемешивался с запахом рельсов и бурого гравия. Огоньки станции напоминали маленькие звезды своей железнодорожной галактики, усеянной своими плеядами разнокалиберных вагонов, почерневших нефтяных цистерн, странных будочек и сарайчиков, иногда напоминавших то кабину старого экскаватора, то остов какого-то автомобиля. Ветвились трубы и шланги, белесые от пыли и песка, оплетая собой какие-то вычурные механические устройства.
Когда снаружи донесся сиплый гудок, я уж было возликовал, думая, что наш поезд отправляется. Но поезд не пошевелился. Опять ответил станционный гудок, и я с любопытством высунулся в окно.
Со стороны Гордии, то есть навстречу нам, тоже двигались во мгле яркие огни какого-то поезда. Такого столпотворения на «Востоке», наверное, давно не видали: снаружи усилилась суета и шум. Я продолжал напряженно вглядываться в темноту, пока не разглядел, как в свете станционных прожекторов, гулко стуча колесами, появился довольно необычный поезд.
Сперва появилась платформа с клинообразным ковшом впереди и орудийной башней, которая была окружена скошенными бронированными бортами с узкими бойницами. Затем показался ощетинившийся пулеметами и другими разнообразными стволами сам локомотив, с одним бронированным вагоном, крыша которого была оборудована двумя турелями с установленными на них АГС[30], которые были в состоянии размолоть в костную муку несколько хорошо вооруженных отрядов со взводом паладинов в придачу. Это был довольно-таки мощный бронепоезд. На его клепаных стальных бортах красовался герб Совета Четырех Городов и короткая надпись «БЛА-02».
Я подумал, что вряд ли Совет послал бы такой бронепоезд на борьбу с гриппом на буровой. Возможно, за последнее время я стал немного параноиком, но от окна я немедленно отпрянул и уселся в угол своей полки.
— Ира, — тихо сказал я, — не выглядывай в окошко некоторое время, на всякий случай…
— А что случилось? — удивилась она, немедленно поглядев в окно.
— Там просто едут власть имущие, и очень может статься, что это те самые ребята, которых Диего ждал в Персеполисе и которые очень жаждали помочь нам и нашей группе. Боюсь, что их помощь нам с тобой могла бы сильно не понравиться.
— Я поняла, — тихо ответила Ирина и также отсела в глубь своей койки.
А бронепоезд меж тем прогремел по рельсам, буквально в каких-то пяти — семи метрах от нашего состава.
— А они что, — громким шепотом спросила Ирина, — не слышали про Дарби и про то, что он нас похитил?
Я приложил палец к губам.
— Может, и слышали, — по возможности тихо ответил я. — Так что я опасаюсь того, что им вздумается проверить наш состав на предмет знакомых им имен. Да и с Горной-Шесть наш паровоз уехал подозрительно рано…
Мучительно тянулись минуты ожидания.
Вдруг дверь купе рывком открыли: на пороге стаял тот же Машинист, который нас устраивал. Короткая щетина усов, пронзительный взгляд серо-голубых глаз. Некоторое время он молчал, разглядывая нас внимательно, будто пытаясь прочесть наши мысли. Через минуту я не выдержал и, изобразив на лице простоватую улыбку, которая так хорошо мне давалась, спросил:
— А вы не в курсе, когда мы поедем?
Он вновь промолчал, потом вздохнул.
— Я связался с Калганом, он просил вам всячески помогать, — наконец произнес он задумчиво. — Чего вы такого натворили?
— В смысле «натворили»? — Я невинно вскинул брови.
— «В смысле», — передразнил Машинист. — Ребята с литерного бронепоезда приехали аж из Лихоторо и собираются прошмонать весь состав — ищут Охотника Странного из долины Маринера и гида группы «кси-516» Ирину, которая с ним. Я пока ваших данных в путевой листок не вбил, но они будут сами всех проверять и визы у вас посмотрят. А мне с гвардией Совета собачиться тоже ни к чему, вот я и спрашиваю: чего вы такого натворили?
— А эти доблестные гвардейцы не интересовались еще таким парнем по имени Дарби? — спросил я непринужденно, хотя у меня в животе забегали мурашки, а желудок прилип к диафрагме.
Он опять помедлил с ответом.
— Да, и его тоже ищут, — кивнул он наконец.
Я облегченно вздохнул.
— Ну тогда все ясно, — сказал я, нахмурив брови.
— А мне не очень, — хмыкнул тот в ответ.
— Да, понимаешь, — сказал я, доверительно понизив голос. — Я не совсем понял затею этого Дарби, но он каким-то манером раздобыл поручительные документы Совета Четырех и начал выкидывать всякие номера. В частности, прибился к нашей группе в Персеполисе, и когда мы пошли к Горной-Шесть, выяснилось, что он там кого-то обчистил, чуть ли не губернатора, а из-за того, что он ушел с нами, все решили, что мы с ним сообщники. Потом он наших туристов увел. Вот мы от него оторвались и даже не знаем, где он сейчас… А встречаться с людьми из Совета, которые считают нас бессовестными авантюристами…
— Так… — Машинист поднял руку. — Можешь меня особо не грузить: я знаю, что тебя еще называют Пастух Глюков и ты там во что-то серьезное вляпался, я знать даже не хочу во что. Помогу тебе только за-ради Калгана — он мужик толковый, я ему верю. Вещи ваши где?
Я показал.
— Поезд оцеплен, идите за мной.
Мы встали и вышли вслед за ним в узкий коридор. Машинист подошел к какой-то замызганной дверке между туалетом и купе напротив. На двери туалета была табличка: «Во время стоячки туалетом не пользоваться» (кто-то стер часть буквы «н», и получилась «ч»). Машинист открыл маленькую дверцу трехгранным ключом, вынул оттуда ведерко, швабру и какую-то свернутую в узелок тряпку.
— Полезайте, — скомандовал он.
— А может, можно как-то с ними договориться? — В голосе Ирины сквозило определенное нежелание оказаться в антисанитарных условиях после обещанных простыней.
— Не болтай лишнего, — мотнул тот головой, — лезьте без разговоров, если хотите ехать на этом поезде.
Хозяйственный отсек был узким, как пенал, но зато глубоким. Запах в нем был неприятный: сказывалась близость туалета. В дальнем углу стоял бак с углем, на который я усадил Ирину, а сам закрыл ее своим туловищем.
— Опустись пониже, — приказал наш спаситель.
Машинист задрапировал меня тряпкой, пахнущей пыльной мешковиной, потом ушел. После чего, судя по звукам, он задвинул меня каким-то ящиком, в который стал сыпать что-то, что-то набрасывать, звякнул ведром, и еще пара каких-то объектов уперлась острыми углами мне в плечо.
— И чтобы ни звука, пока я не скажу, что можно, — строго сказал Машинист, после чего лязгнул дверью, и стало совсем темно.
Сердце мое колотилось. Так вот, в оцепенении, тихонько перешептываясь и чувствуя, как постепенно затекают ноги, мы с Ириной просидели около получаса.
Внезапно дверь скрипнула, и сквозь ткань я почувствовал, что в нашу сторону направлен луч фонарика.
Я инстинктивно задержал дыхание, сжав Ирину за коленку.
— Шеф, ну ты что? И сортиры будешь проверять? — услышали мы ленивый и спокойный голос Машиниста.
— И под буфер залезу, если надо, — раздался хмурый низкий голос.
— Ну ты даешь! — восхитился наш спаситель. — Я ж тебе говорю, что только проверял сам все визы — таких бы заметил: память-то у меня того, профессиональная…
— Приказ у меня, понимаешь? Или у вас, у Машинистов…
Его фразу оборвал лязг двери — и вновь нас окутала темнота. Я осторожно выдохнул накопившийся в легких воздух.
Прошло еще около двадцати минут в напряжении и полнейшей потере ощущений от нижних конечностей. Было слышно, как снаружи переговаривались гвардейцы Совета, простукивая днище вагона специальными баграми с прикрепленными к ним зеркалами с подсветкой. Я такие раньше видал.
Наконец дверь вновь лязгнула, и раздался голос Машиниста:
— Конечно, я бойлер загружал! Да, сейчас, приберусь у себя только… — Сидите тихо… — добавил он уже нам театральным шепотом.
Затем он начал вынимать все предметы в обратном порядке, и когда сдернул с меня тряпку, развернул ее почти до пола в поднятых руках, загораживая коридор.
— В купе, живо! — почти прошипел он.
Я на деревянных, негнущихся ногах проковылял за ним в открытую дверь купе, и мы с Ириной вновь забились по углам коек. Окно было закрыто: сквозь мутноватый пластик виднелись расплывчатые очертания литерного бронепоезда. Наконец он издал сиплый гудок и, громко лязгнув сцепками, плавно тронулся дальше… И будто вторя ему, раздался долгожданный рев нашего локомотива, вагон качнулся, и станция поплыла назад, вслед за грозным бронированным чудовищем, унося мои тревоги за собой, туда, в пустыню, обратно к Эвменидам…
Это было как в детстве — тогда остро ощущаешь все перемены с собой, и банальная поездка на автомобиле превращается в приключение. Даже просто поход в театр или кино… Марс поддерживал это детское ощущение необычности. Я просто удивлялся собственной способности — почему я не уставал удивляться планете, которая почти поломала меня? Сделала другим? А может, так со всеми здесь? Или я простой романтик?
Отправились мы где-то без четверти двенадцать. Стучали колеса, раскачивались койки, на которых мы сидели. Я периодически ударялся головой о «потолок» — нависающий надо мной второй ярус.
Поезд глухо гремел и лязгал сталью. Было чувство, будто мы очищаемся от чего-то, некое состояние счастливого бегства: самый качественный релаксант — и вправду движение. Непривычно быстро для всадника двигался пейзаж — вертолет не давал ощущения движения, только ракурс…
Под колесами вагонов торчали трубы компрессоров, которые сдували песок с путей, поэтому скорость поезда была невысокой — он то разгонялся, то снижал ход. Песок с пылью окружали наш состав, отчего было впечатление, что мы плывем на гребне какого-то охристо-туманного облака, как всадник на спине ветра пустыни.
Но как писал старинный писатель Гоголь, ко всему привыкает подлец-человек, так что смотреть в окно быстро надоело. К тому же сквозь мутный плексиглас смотреть было неинтересно, а если окно открыть — дул холодный ветер, и как раз на Ирину, да и пыль с песком задувало.
Посмотрели мы в полуоткрытое окно только сам рассвет, встававший над Гордией. Вместе закурили, а Машинист принес обещанный эрзац-кофе. Он назвался Хмурым.
Я еще раз горячо поблагодарил его за заботу и помощь, а он, казалось, не понимал, что я имею в виду, поэтому я осекся, чтобы не выглядеть навязчиво-вежливым.
Он посидел какое-то время с нами в купе. Поболтали про всякую разную жизнь и ее проявления. Выяснилось, что Калган чуть ли не герой Ярдангов, под предводительством которого объединились кланы, вытеснившие со здешних районов Амазонии отморозков. Таких Охотников было шестеро, и они все из клана Машинистов. Он хотел понять, как я, пришлый, да к тому же еще и «землюк», смог добиться у него такого расположения, но, по понятным причинам, про геликоптер и «Зеркало-9» я умолчал, соврав о совместном рейде в Эвменидах, где Калган спас нас от происков Дарби.
С неподдельным интересом он расспрашивал Ирину, как опытного космического путешественника с Земли (все же у нее было четыре полета в космосе), да и про Землю она знала больше, чем я или кто-либо из колонистов.
Я так расслабился и потерял чувство реальности, что спросил — нет ли в поезде вагона-ресторана.
Хмурый ответил, что есть у них пищеблок в предпоследнем вагоне, сразу за «верблюжатней», как он назвал вагон-бестиарий.
Вообще надо заметить, что поезд далеко не весь состоял из пассажирских мест — зачастую перегородки плацкарты были сломаны и в появившемся пространстве лежали полезные грузы. А по словам Хмурого, сзади была прицеплена платформа с контейнерами, которой я не заметил за поворотом пакгауза. Больше прибыли было с товарных перевозок, нежели с пассажирских.
Он еще рассказал про свою жену и про тещу, которая просто не понимает, как ей повезло иметь зятя из Машинистов, а она, старая карга, только хнычет. Про дочь, Охотницу, и опытную притом, но он все равно за нее нервничает. А потом сказал, что все вопросы мы должны обсуждать с ним. Я сразу же обсудил с ним возможность приобретения спиртных напитков в пищеблоке, и он ответил, что для друга Калгана это без проблем. Я мысленно поблагодарил Калгана за его авторитет и расположение к нам и стал склонять Ирину к пьянству на движущейся территории.
Как ни странно, она согласилась. Хмурый обещал к нам присоединиться.
Он выдал нам ключ от купе, показал нам на висящий у стола селектор и попросил, если его кто-то будет вызывать, он в третьем вагоне. Затем он ушел, а мы отправились в хвост состава.
Будто над зловещими пропастями, пробирались мы с Ириной в межвагонном пространстве сквозь грохот колес и стальной звон сцепок. В других вагонах также кипела жизнь, пока мы не попали в «верблюжатник». Там на нас навалился запах животины и экскрементов. Ирина уткнулась носом в мое плечо, чтобы не задохнуться от этого аммиачного духа.
Морды верблюдов торчали над стойлами, перемежаясь высившимися под потолок штабелями тюков и чемоданов. Они разволновались при появлении человека.
И вдруг раздалось знакомое потявкивание: через сетчатый барьер дугой выгнулась шея одного из дромадеров, который, покачивая головой, издавал громкие звуки.
Я остолбенел — это был… Чемба!
Сразу за ним белел шерстью дромадер-альбинос Ирины, который тоже почувствовал запах своей хозяйки…
Ирина отпрянула от моего плеча.
— Ах ты моя девочка… — сказала она, подбегая к своему верблюду.
Чемберлен шумно обнюхал мое плечо и потерся об него своей здоровенной щекой, а Ирина, проскользнув под его шеей, потрепала по загривку своего белошерстого верблюда.
— Наши здесь! — сказал я, перекрывая радостное тявканье дромадеров и стук колес.
— И Дарби, наверное, тоже! — ответила Ирина, почесывая за ухом альбиноса.
Я пригляделся и заметил в глубине стойла свой рюкзак.
Дромадеры не могли нарадоваться обретению своих хозяев, а мы с Ириной устроили короткое совещание, подкармливая наших любимцев кубиками концентратов.
В том, что мы встретились с группой, было все логично, учитывая, что Дарби ехал в сторону Горной-6. А железная дорога в Лихоторо была единственным вариантом скоростного передвижения, ибо, воспользуйся Дарби, как и мы, воздушным транспортом «Зеркала-9», его легко вычислили бы сразу — на Марсе редко летают — и уничтожили без колебаний, тогда как в нашем случае роль щита играла Ирина. Да и то моя попытка обогнать преследователей в надежде на шальной поезд — провалилась. Видно, что ранний приход поезда на «Восток» был тоже неслучаен…
Ирина забралась в стойло своего верблюда и вышла оттуда, пристегивая к ноге кобуру с бластером, который, как ни странно, не был похищен наемниками Дарби.
— Ну что? — Ирина посмотрела мне в глаза. — Пойдем дальше?
Я какое-то время молча глядел на нее, потом сказал:
— Мне очень стыдно, но я не очень рад воссоединению с любимой группой.
— Я тоже, — торопливо кивнула Ирина, и мы поцеловались прямо в этом зверинце, под одобрительное фырканье верблюдов и раскатистое похрюкивание свиноконей.
Затем мы несколько смущенно огляделись вокруг, словно проверяя — как отреагировали на наш поступок звери. Но они продолжали пожевывать, посапывать и покачиваться вместе с вагоном, переминаясь с ноги на ногу.
— Ладно, — сказал я наконец. — Я уж думаю, что здесь, при народном скоплении хмурых шахтеров и ретивых Машинистов, плохие парни постесняются устраивать кавардак, учитывая, что бронепоезд нас не взял, — может, они какое-то время нас еще поищут…
Ирина кивнула, и мы пошли дальше, а я пристегнул к комбезу свою портупею с пистолетом из своего рюкзака.
Пройдя еще вагон, мы увидели на двери межвагонного перехода надпись: «Путевой пищеблок — локомотивная бригада обслуживается вне очереди».
В следующем вагоне было сильно накурено, хотя под потолком над окнами и надрывалось несколько вентиляторов. Все было по правилам — восемь столов по четыре места, пепельницы, пластиковые цветочки и непонятного цвета салфетки, то ли вырезанные из брезента, то ли до такой степени застиранные.
За столами сидели люди, курили, пили, ели и разговаривали. На барной стойке надрывался музыкальный центр, тщетно пытающийся переорать какой-то безумной эстрадой и стук колес, и шум вентиляторов, и гомон голосов.
— Выпить не повредит, — сказал я вслух сам себе и направился к стойке, за которой было подозрительно пусто.
Мой взгляд прошелся поверх блеклых прокопченных голов сидящих в пищеблоке, и первое, во что он уперся, было единственное яркое пятно в этом пространстве. Это оказалась вязаная шапочка с торчащими из-под нее копнами пушистых черных туго переплетенных косичек. Владельца этого великолепия не спутаешь ни с кем — естественно, это был Азиз. И совершенно уже автоматически, ожидая увидеть то, что я увидел, мой взгляд уперся в сосредоточенное лицо полковника Роя, который смотрел в горсть игральных карт в своей руке, словно на план поля боя, рассчитывая тонкий стратегический ход!
Я покривил бы душой, если бы сказал, что ни капли не обрадовался этим лицам, даже разглядев хрупкую пани Дронову, заглядывающую в карты Азиза и что-то оживленно ему советующую.
Сердце мое слегка участило свой пульс, и я кивнул в их сторону Ирине, которая уже улыбалась.
Воспользовавшись всеобщей сосредоточенностью, я аккуратно подошел сзади и громко произнес над ухом Азиза:
— Билетики готовим! Контроль на линии!
Все вздрогнули и на секунду обомлели. А затем (я даже не ожидал) кинулись к нам обниматься, сделав нас на какое-то время центром внимания этого заведения.
— Странний! — восклицал Азиз. — Я зналь, что ти не бросищ своих туристов!
— Ирыся, матка бозка! — кричала Дронова с такой искренней радостью, что можно было со стороны подумать, будто она встретила свою сестру после многолетней разлуки.
Полковник даже смахнул слезу и чуть не раздавил мне руку своей лапищей, хлопая меня по спине так, что я всерьез стал опасаться за целостность легких.
— Как же я рад, — бормотал он, пряча глаза, — как же я… Живые, черти… живые! Ребята!
— А я и нэ сомнэвался, что Дэн викрутится и с адской скаваротки! — кивал Азиз, вынимая из-за уха свой нескончаемый косяк. — Это дэло надо обкурить нэмного!
На секунду я подумал, что весь рюкзак Азаза должен быть набит одной только коноплей, и эта мысль заставила меня рассмеяться, расслабленно и счастливо, будто я сдерживал в груди дыхание уже очень много времени. Даже язвительная Дронова прижалась к моему плечу в легком объятии.
Тут же началась суета, беспорядочные расспросы, обрывки фраз, восклицания.
Полковник откуда-то из глубин стойки вытащил полусонного бармена и заказал «море выпивки» (именно так он и выразился). Начались сбивчивые взаимодополняющие и эмоциональные повествования, которыми взахлеб делились наши туристы.
Дарби был настолько любезен, что оставил группе два вездехода, а на оставшемся со своими наемниками укатил куда-то в неизвестном направлении. Он посоветовал особо не болтать о происшедшем, но было видно, что это больше формальность, нежели реальная угроза.
Больше всего беспокоились о нашей судьбе и интересовались пропажей Лайлы. Я соврал, что понятия не имею, куда она делась, выдвинув предположение, что, скорее всего, она была заодно с заговорщиками. На это Дронова немедленно заявила, что теперь сразу понятно, кто убил итальянца, и дело можно считать закрытым. А вот она, Дронова, сразу не доверяла этой подозрительной порочной женщине. Мне пришлось согласиться с ее доводами, рассказав почти правду про встречу с «шакалами», про НИИ «Эол», в котором оказался подземный секретный аэродром, с которого мы с Ириной угнали вертолет.
Дронова, правда, удивилась, что я умею водить вертолеты, и мне пришлось упомянуть про Марселя, чтобы совсем уж не чувствовать себя отъявленным лжецом.
Пани Аида тараторила, как хороший пулемет, и уже рассказывала, как уговорила бригадира поезда, чтобы он позволил ей забраться в орудийную турель в конце их вагона, и она уже сделала серию потрясающих зарисовок марсианских пейзажей. Ее лицо было сильно загоревшим. Азизу с трудом удалось прервать ее словесный поток.
В общем, решено было сегодня же, ближе к утру, устроить грандиозную паровозную вечеринку в честь воссоединения Охотников с туристами. Йорген и Сибилла были в соседнем вагоне, также как и Крис Паттерсон, который последнее время стал хмур, необщителен и часто проводил время в молитвах. Аюми увлеклась местными сетевыми сводками, вначале надеясь обнаружить следы Ирины и меня, а затем целыми днями проводила время за КПК. Йорген с Сибиллой собирались ждать нас в Лихоторо около месяца, после чего намеревались подать запрос на Общий Розыск по местным Охотничьим кланам. Как сказал полковник — Йорген переживал сильнее всех, но старался делать вид, что судьба Странного и «этой дамочки» (как он выразился про Ирину) его совершенно не волнует, учитывая, во что мы втравили честного Охотника.
В общем, все было узнаваемо и естественно — Марс не сошел с орбиты, и никто особенно не сомневался, что я справлюсь с Дарби и его головорезами, как заправский герой боевика. Мне было слегка обидно, так как я в этом не был так уж уверен еще каких-то пару суток назад.
Тут ко мне подошел бармен и прокричал сквозь грохот колес, что меня ждет бригадир поезда в купе при пищеблоке.
— Зачем это ему пассажиры понадобились? — удивился я.
Тот лишь покачал головой и развел руками.
Я встал и направился за ним, успев услышать версию Азиза, который предположил, что бригадир поезда тоже сделал на меня крупную ставку.
Подойдя к купе за душной и чадящей кухонькой, на которой суетились двое чумазых поваров, я увидел рослого полного Машиниста в новеньком комбезе серо-голубого цвета с нашивками клана на рукавах, который открыл дверь, делая приглашающий жест.
Я, покачиваясь вместе с вагоном, бросил взгляд туда и увидел сидящего у окна человека, от которого на меня дохнуло чем-то неприятным, словно запах. Но при этом участился пульс и забегали мурашки.
Он был одет в комбез, как у всех Машинистов. Сперва он глядел в окно, а затем медленно повернул голову: я обомлел — это был не кто иной, как сам Дарби, директор по связям с общественностью города Персеполис, секретный сотрудник, помощник кукловода… в общем, Дарби…
Несмотря на то что я ожидал его увидеть на этом поезде, я представлял себе эту встречу совсем иначе, если вообще представлял…
Я сделал шаг в купе, держась одной рукой за дверной проем, а другой за клапан кобуры.
— На сей раз засады не будет, Странный. — И Дарби вновь ухмыльнулся знакомой противной улыбочкой, напоминающей канцелярскую скрепку.
— Чего тебе надо? — вместо приветствия сказал я.
— Может, ты войдешь сначала? — ответил он вопросом. — Понимаю, что теплых чувств от тебя я не дождусь, ну да и ладно — не об этом речь сейчас. Ты очень удивишься и даже можешь меня послать или сдать кому угодно, но мне нужна твоя помощь, Странный, именно твоя…
— Господи, — сказал я, тяжело и искренне вздохнув, — как вы мне все осточертели, если бы ты только знал, Дарби!
Я тяжело опустился на койку и вынул из кармана пачку сигарет — я понимал, что призрачный покой, в который я так хотел уверовать, — обыкновенный спасительный самообман.
— Сперва прими такую точку зрения, — сказал Дарби, тоже закуривая. — Я тебе изначально не враг и врагом быть не мог. Я — военный разведчик, я — полевой оперативный работник. Меня выбрали, меня тренировали и обучали. Я служу тем людям, которые структурируют общество, могущество которых даже я слабо себе могу представить, и это при том, что я знаю гораздо больше обыкновенного гражданина.
— Только беспристрастность твоя уже не так очевидна, — не выдержав, перебил я его. — Служащий высоким покровителям и хозяевам мира, кажется, предал и их ради собственных личных целей, не так ли?
— Об этом я тоже скажу, только позже, — кивнул Дарби, нисколько не уязвленный. — Сейчас я тебе рассказываю свою позицию, чтобы все было честно. О’кей?
— Послушаю с удовольствием, — кивнул я саркастически. — Я за последнее время брехни много выслушал!
— Ну вот еще послушай, — кивнул Дарби, нахально подбоченясь и упершись спиной в стену вагона. — Джеймс, принеси нам кофе и немного спирта, нам со Странным надо кое-что обсудить.
Эта его последняя тирада была обращена к начальнику поезда, который до сих пор маячил в коридоре. Он услужливо кивнул, и я поразился, как умеет Дарби с комфортом терпеть поражения.
— И скажи его спутникам в кафе, что он скоро вернется, что ты хочешь его расспросить про его подвиги, и налей им там тоже за мой счет…
Меня слегка покоробил этот жест Дарби, но я решил дать ему возможность выказать широту своей натуры — хотя бы чтобы он думал, будто я купился на его отношение.
Я молчал, стараясь сохранять на лице отрешенность и спокойствие, хотя сердце мое стучало довольно часто.
— А что? — спросил я, сделав идиотское выражение лица и нахмурив брови. — Начальник поезда тоже ваш человек?
— Ох, Странный, — махнул рукой Дарби, — чего ты находишь тут уникального?
Наконец вернулся начальник поезда, поставил перед нами по два стакана из прозрачного пластика с чуть голубоватым отливом — в одном дымился кофе с очень пряным запахом, а в другом жидким стеклом темнел спирт. Начальник сквозь пухлые губы с прилипшими усами буркнул под нос, что все в порядке, они подождут.
— Тем лучше, — кивнул Дарби. — Спасибо, Джеймс.
— Я буду в купе охраны, если что, — сказал Джеймс и вышел, овеваемый клубами нашего табачного дыма, притворив за собой дверь своего же собственного купе.
— Может, проветрим? — предложил я.
— Потерпи немного, — сказал Дарби. — Я тут мерзну пока с непривычки — боюсь сквозняков. Кури пореже. Итак, — оживился он, — я продолжу. То, что, скорее всего, рассказала тебе эта косоглазая сучка, почти полностью правда, хотя и она неполна.
Он выдержал эффектную паузу и продолжил:
— В общем, так: я пошел на это предательство, в отличие от Лайлы, по идейным соображениям. Да-да, не смейся, вовсе не из-за эргов или другой выгоды, а совсем наоборот: одним фактом этого я нажил себе уже столько проблем, что мы с тобой, Странный, сейчас в абсолютно равных условиях, и на обоих нас объявлена настоящая охота, как на диких церберов. С одной только разницей: меня хотят убить, а тебя посадить в клетку или же просто остановить и захватить.
— Меня-то, простого деревенского парня, за что? — поинтересовался я.
— Ну во-первых, не такой уж ты простой деревенский парень, каким хочешь казаться. — Дарби, прищурясь поглядел на меня, отхлебнув кофе. — А во-вторых, ты талантливый эмпат, а сейчас такие люди нужны. В этом, так сказать, Армагеддоне[31] (он кисло скрутил свою скрепку в ухмылку) каждый человек на счету, особенно с твоими талантами…
— Не замечал в себе особых дарований — бегаю по пустыне от вашей заботы и ловлю пули со скуки, — мрачно перебил я, отхлебнув спирта, сразу запив его кофе.
— Ну а кого у нас называют в народе «Пастух Глюков»? — сказал Дарби, вытянув губы, словно говорил ребенку: «А кто это у нас такой красивый?»
— А что? — с легкой усмешкой спросил я. — Глюки тоже замешаны в этом мировом заговоре?
— Ну в некоторой степени да, — серьезно произнес Дарби, задумчиво поглядев в окно.
— Дарби, я умоляю тебя, пощади, — сказал я просящим голосом. — Моя хрупкая психика не переживет «заговора глюков», правда: я — старый больной Охотник, и…
— Странный! — с неким вызовом ответил тот. — Я никак не могу понять: ты всегда валяешь дурака, или это у тебя такая защитная реакция на Вселенское Зло в моем лице?!
— Вселенского Зла я не поддерживаю, — кивнул я. — Да и Вселенское Добро мне не очень как-то: не люблю я лозунгов и крайностей. Я вообще натура, стремящаяся к гармонии и равновесию, инь-ян там всякий, секс, драгс и рок-н-ролл[32], а главное — позитив, адекватность и прогресс!
— Вот кого директором по связям с общественностью надо было делать, — процедил Дарби сквозь сигарету, внимательно глядя мне в глаза.
Затем он вздохнул и продолжил:
— В общем, ты же знаешь, что над Землей есть сеть спутников, оснащенных психотронным оружием, а точнее — излучателями…
— Которые управляют всеми людьми на Земле! — докончил я, с ухмылкой отхлебнув кофе.
— Ну как ты, наверное, догадываешься, — Дарби был немного раздражен моим поведением, но не показывал виду, — они действуют не так резко и мощно, чтобы уж совсем управлять каждым человеком на планете, словно роботом. Такого, естественно, быть не может. Это все зиждется на уровне внушаемости — как при гипнозе: не все люди поддаются воздействию лептонного поля, или вихревых полей, которые по форме и напоминают пресловутого змея Уробороса. Не на всех же людей одинаково сильно влияют вспышки на Солнце или повышение температуры, то есть изменение климата, или… ну не знаю, алкоголь там, реклама, телесериалы… Просто эта технология — она почти природного происхождения, и дали ее нам трансляторы по просьбе власть имущих. Это как прогноз погоды — сбывается частично, иногда полностью, а порой и вообще не соответствует. Но трансляторы и говорили, что воздействие этих аппаратов более эволюционное, нежели революционное, понимаешь?
— Кто такие трансляторы? — Последний раз я задавал этот вопрос, кажется, Лайле.
— «Пантеон» — организация с очень непростой структурой, — начал уклончиво Дарби, — отчасти из-за этого иногда происходят промахи, но так необходимо…
— И все же? — поднажал я.
— Их называют иногда «Древнейшими», или «Богами Земли», хотя я думаю, что такую чушь нагнетают нарочно, чтобы сбить с толку. Как следует никто ничего не знает — это государство в государстве. Фактически это они были инициаторами создания на базе тайных разведывательных организаций ведущих тогда стран Земли этого самого «Пантеона», построенного по принципу «матрешки» из пятеричных звеньев, в которых непосредственно подчиняется другому звену только один человек. В общем, эти «проекторы» вышли на контакт с самыми влиятельными людьми Земли уже достаточно давно, но как давно — не совсем ясно. В двадцатом веке их сотрудничество приобрело более технологический характер, и возникла необходимость в исполнительной системе, коей и должен являться «Пантеон» в нижних своих ярусах — это опытные разведчики, которые, будучи в своих национальных разведках, не работают на свою страну, а как бы ведут двойную игру, подчиняясь все же непосредственно «Пантеону». Это низший эшелон, и их называют «адептами». Некоторые из них — мелкие члены правительств.
— Мило, — кивнул я.
— Следующий слой — это непосредственно оперативные работники и координаторы, которые в «Пантеоне» — обслуживающее и оперативное звено, глаза и руки. Они получают приказы свыше и координируют деятельность адептов. Уровень доступа к информации у них несравнимо больший. Их называют «Ангелы». Они отличаются от остальных тем, что, имея не самое высокое положение, держат связь и с «верхом», и с «низом» «Пантеона», остальные же — чаще всего через них.
Над ними стоят так называемые «Титаны» — это звено сильных и богатых мира сего, теневые боссы, которые имеют на Земле огромное влияние, крупнейшие капиталы, связи. Это некоторые банкиры, нефтяные магнаты, члены королевских семей, главы или заместители глав крупных корпораций. Не все подобные люди состоят в «Пантеоне» непосредственно, но так или иначе связаны с его деятельностью, ибо трудно быть в изоляции. Они хоть и могут командовать Ангелами и адептами, но не являются прямым их начальством. Иногда их называют «Царями», хоть они предпочитают термин «полубог»…
Дарби цинично усмехнулся, заливая в щель между скрепкой изрядную долю алкоголя.
— Муж Ирины Владимир — он был Ангел? — спросил я.
— Да, Кожевников был из Ангелов, — сказал Дарби, кивая и заглатывая кофе: было ощущение, что у него сильная жажда. — Дальше следуют трансляторы, они же «боги». У них тоже есть своя иерархия, но она более расплывчата и туманна, как ты понимаешь, «Пантеон» — это все же самая секретная организация на Земле, да и на Марсе тоже. И даже ее сотрудники не должны знать о ней исчерпывающей информации. Известно также, что эти трансляторы связаны как-то непосредственно с аномальными аэрокосмическими явлениями, которые у вас называются «глюки». Еще их называют ЭОЛ…
— Эол? — удивился я, вскинув брови: я припомнил название того заброшенного института, куда отвез Дарби похищенную Ирину.
— Электромагнитная образующая личность, — пояснил он, и у меня отвисла челюсть, а он продолжил: — Некоторые сотрудники в шутку говорят «НЛС»: неопознанный летающий субъект. Правда, забавно?
У меня в мозгу забурлила тысяча мыслей и вопросов сразу.
— Ты хочешь сказать, что глюки обладают разумом? — Я хмыкнул. — Не очень-то на это похоже — они скорее некая преломляющая субстанция типа зеркала, для нашего сознания… Хотя, черт возьми, и это довольно-таки странное свойство аномального физического явления… Неужели трансляторы подчиняются глюкам?! Это бред какой-то… Дарби… честное слово…
— Никто не в курсе, что там у них на самом деле происходит, кто кому подчиняется и что это вообще за чертовщина с этими глюками… Много бреда говорят, и я просто не в силах его озвучить, да и ты говорил, что «твоя слабая психика»…
— Подожди-подожди, Дарби… — Я протестующе поднял руку и сделал крупный глоток из бокала со спиртом.
В голове моей вновь начинался хаос, и я никак не мог понять, кто в настоящий момент сходит с ума: я или большая часть окружающих меня людей. Это состояние вышибало меня из равновесия, заставляя шататься и так зыбкую действительность, часто напоминающую за последнее время ночной кошмар или дикий розыгрыш опасного маньяка.
— Понимаешь теперь, как важна твоя способность контачить с глюками? — продолжил Дарби. — И насколько ты любопытен для любой из группировок «Пантеона», стоящей ниже трансляторов? Очень может статься, что попасть в управляющую спутниками базу, это чертово «Зеркало-13», невозможно и без Ирины, и без тебя, Странный… Этим-то и объясняется твоя необыкновенная живучесть в данной истории…
— Слушай, постой. — Я вновь замотал головой: хмель слегка попал мне в мозг, и было трудно переварить все мысли сразу. — Я никогда не поверю, будто я такой удивительный эмпат, один-единственный на Марсе…
— Конечно же ты не единственный! — Дарби вскинул брови. — Просто таких немного, которые эти способности в себе смогли правильно развить без специальных тренировок в «Пантеоне». Ты — единственный в этой группе; скажем так, поблизости оказался только ты, если не считать Ирины, у которой тоже есть подобный потенциал, просто нереализованный, поэтому я тебе и сказал, что Лайла врет по поводу моих коварных планов убить вас. Мне бы пригодились такие люди живыми, а уже на базе убивать вас не имело смысла, так как цель была бы достигнута.
— Тогда объясни, какого марсианского лешего на нас натравили целый взвод шагающей бронетехники, да еще и приправленный душманами? — спросил я. — Это чтобы мы живее были?
— Это конечно, — кивнул Дарби. — Тут сработал наш бардак: у одного из Титанов не выдержали нервы, и он, не посоветовавшись с остальными, дал приказ на ваше уничтожение. Но потом остальные спохватились и дали команду паладинам вас вытащить.
— А Джо Вэндерс и Мирза? Они меня собирались казнить, и довольно уверенно собирались.
— Вот тут я не знаю. — Дарби покачал головой. — Это уже не мой участок. Но могу предположить, что Ирину казнить, наверное, не собирались, а тобой сначала решили пожертвовать, и только потом, когда ты сам выкрутился, навели про тебя справки.
— Все равно, — вдохнул я, — слишком много совпадений.
— Да и мне так кажется, — сказал Дарби, вновь внимательно изучая меня. — На кого ты работаешь, Странный? — внезапно спросил он с нажимом.
— Дарби, ты что, рехнулся на почве своих разведывательных игр? — грубовато ответил я.
— В том-то и дело, — спокойно заметил он. — Именно мое здравомыслие позволило мне выполнить задачу, с которой не справились другие, и до сих пор я избежал смерти, которая, в отличие от тебя, грозит мне по-настоящему! Чудес не бывает: ты просто должен на кого-то работать, иначе в схеме возникает дыра…
— Дарби, я решил работать на Ирину, — сказал я. — Потому что она мне очень нравится как человек, и вообще…
— Ладно, — махнул он рукой с дымящейся сигаретой между пальцами. — Проехали… Хотя, может, ты говоришь правду, просто…
Он опять задумчиво поглядел в окно, на проплывающие назад в темноте под стук колес серо-коричневые силуэты песчаных холмов, над которыми розовели фосфоресцирующие облака на фоне тускло-фиолетового неба.
— Хорошо. — Я решил, что пора заканчивать эту затянувшуюся «романтическую» встречу. — Допустим, что все так и есть, как ты говоришь. Я только не совсем понимаю суть самой интриги, твою в ней роль, а главное — чего ты хочешь от меня?
Он медленно повернул ко мне свое лицо: кучерявые рыжеватые волосы, смешно спутавшиеся, чуть тронутые сединой. Несмотря на его моложавый вид, волосы обступали небольшую поляну залысины, отчего лоб казался большим. По нему шла едва заметная сетка морщин. Поблекшие в табачном дыму, слезящиеся от усталости глаза с розовыми белками (скорее всего, я за последнюю пару суток спал гораздо больше, чем он). Широкие зрачки, как следствие приема массы стимуляторов, и тонкие, почти бесцветные губы, которые вдруг перестали напоминать канцелярскую скрепку, а сделались просто человеческим ртом, уголки которого подпирали горькие складки.
Он производил впечатление глубоко уставшего человека: я был уверен, что Дарби сейчас настоящий, без маски и своего образа, Дарби по модулю, так сказать. На какое-то мгновение у меня даже шевельнулось что-то похожее на сочувствие этому человеку, по-своему упорному, волевому.
Но я понимал также, что помочь мне ему абсолютно нечем. Просто человеческая жажда призрачных целей и удовлетворение иллюзий не всегда позитивно влияет на его судьбу. Иногда идеи становятся химерами, и то, что тебе еще мгновение назад казалось правильным, незыблемым и желанным, превращается в чудовищного монстра, пожирающего твою личность, твою жизнь…
— Вкратце так, — устало кивнул Дарби. — В этот раз кодировка для спутников, носителем которой является ваш гид, гораздо сложнее и многозадачнее, чем все сперва считали. Я думаю, что эту информацию намеренно пропустили во внутреннее пространство «Пантеона». Кто-нибудь из «Маджестик-12», этих брехунов, бросил первый раз в воздух правду, и сделал это намеренно. А потом они действовали через отдел внутренних расследований… В общем, конечно, история с Посейдоном — это блеф Кожевникова с целью выявить скрытого врага, это понятно, но только сейчас, когда уже поздно что-то кардинально менять. А враг не мог не возникнуть, и уж тем более не клюнуть на эту удочку, так как Ирина, вдобавок ко всему, Ангел смерти…
Тут уж я не выдержал:
— Что за хрень? Ну то, что она идеалист, опасный романтик, ключ к секретной базе, Посейдон, в конце концов, — это я и так с трудом принял в свой треснутый череп, но то, что она еще и курносая с косой, — прости, Дарби… Это уже из разряда разумных глюков и зеленых человечков из летающих тарелок!
— Все гораздо сложнее, Дэн. — Дарби сжал и без того тонкие губы. — Гораздо… Даже я не в силах все понять… Суть в том, что многие представители прослойки Титанов, то есть эти толстосумы, миллионеры-вседержители, выработали свой диалектический ресурс…
— В смысле? — не понял я.
— Они жесткими и не всегда чистоплотными методами делали свою работу, а именно — структурирование общества, обобщение и выработку глобализированных экономических потоков, уравновешивание политических систем и финансовую поддержку развития «Пантеона». И войны, и геноцид, и откровенное воровство — все шло в ход. Им казалось, что они играют на мировой арене в шахматы, в солдатиков, понимаешь? Какое-то время это было необходимо для диалектического развития человечества, а сейчас, вот совсем недавно, такая необходимость отпала — трансляторы заявили, что готовы сами управлять людьми, как в древние времена. Это вызвало бурю протеста: во-первых, трансляторы столетиями не вмешивались в дела Царей, лишь изредка им помогали и немного поддерживали. Во-вторых, Цари уже давно ощущают свою полную и безраздельную власть на Земле, а это как наркотик — отказаться трудно, да и существует иллюзия, что без тебя человечеству крышка, так как только ты в состоянии двигать целыми нациями. Титаны решили, что трансляторы навечно оставят их в роли «пастырей человечества». Они возомнили себя всемогущими и не собираются пускать трансляторов на контакт с людьми. Власть, погрязшая в шизоидном самомнении, разврате и пресыщенности, потеряла чувство реальности, скажем так, адекватности происходящих перемен. Эти так называемые «иллюминаты»[33] не собираются расставаться со своим положением и силой.
Но могущество трансляторов, по нашим меркам и по слухам, конечно же почти безгранично. И остановить их волеизъявление, которое они называют «естественным ходом развития», абсолютно нереально, поэтому как только биометрические данные Ирины попадут в управляющие схемы базы «Зеркало-13», это станет последним днем в жизни многих сотен людей, составляющих элиту этих теневых пастырей, и Титаны фактически перестанут существовать, по крайней мере большинство из них. И им не помогут ни миллиарды кредитов, ни армии охраны, ни связи — не будет такого места на Земле, на Марсе, да во всем космосе, где они смогут спрятаться. Даже если кому-то и повезет, это будет совсем ненадолго, а уж про власть точно придется забыть: их просто не станет — они вымрут, как мамонты! Медленно, постепенно. Удары будут точечными, последовательными и непредсказуемыми. У кого-то случится стихийная революция, бунт, у кого-то внезапный сердечный приступ, кто-то попадет в аварию, в зону землетрясения, нелепый несчастный случай. Укрыться невозможно, так как удары синхронизированы с их матрицами биополей. Все, смерть! Окончание физического существования!
Он всплеснул руками, и на его лице заиграла легкая улыбка.
— Мне их совсем не жаль: я согласен, что эти люди давно стали пятым колесом, спиногрызами и захребетниками. Все их манипуляции и эксперименты уже раздражают даже трансляторов, если к ним вообще можно применить такой термин. А скорее всего, просто они действительно отыграли свою роль, так как у трансляторов весьма своеобразное представление о гуманизме…
— Тогда первая мишень для ликвидации — это и есть Ирина! — воскликнул я.
— Все так, — кивнул Дарби. — Все верно. Только, убив Ирину, они всего лишь отсрочат свой конец, да к тому же ненадолго. Ирина обладает какими-то особенностями нервной системы для получения подобного сигнала, но трансляторы найдут ей замену — это вопрос времени. Они рассеяны по всей Земле, в разведслужбах, на базе, на Марсе, и зачастую могут выглядеть чуть ли не как бродяги или обыкновенные клерки — они обладают дьявольскими способностями и, по слухам, действительно являются какими-то потомками древнейших народов Земли, а то и просто владеющими бессмертием — это в данном случае не суть важно. «Зеркало-13» пошлет мощный импульс с Марса, и спутники, которые помогали управлять им человечеством, станут их палачами. Казалось бы, их можно уничтожить прямо на орбите Земли. Но тогда придется уничтожить почти все орбитальные объекты, потому что как таковых спутников-то и нет: эти излучатели давно уже в метеозондах, спутниках связи, в любом объекте, без которых жизнь на Земле будет парализована. Но даже если Титаны пойдут на такой шаг, мощности сигнала с Марса и так хватит на многое, да и есть информация, что некоторые виды глюков могут дублировать функции излучателей. В общем, вот так.
Единственный выход для Титанов — это объединиться и отыскать «Зеркало-13», которое использует некий загадочный источник энергии, и раз и навсегда взять его под контроль. Вот поэтому-то Ирина и является эдакой недосягаемой приманкой, играющей роль нити Ариадны, которая должна привести Титанов к искомой базе, а трансляторам помочь вскрыть тайную сеть непокорных оппозиционеров в рядах «Пантеона». Им-то ничего самим не грозит, но они об этом не знают. Титаны провели серьезную работу и убедили многих сотрудников «Пантеона» в том, что их собираются ликвидировать зловещие трансляторы, которые управляют людьми, как марионетками. Так что многие из ренегатов убеждены, что сражаются не только за свою жизнь, но и за независимость всего человечества в целом. Согласись, это довольно мощный стимул для борьбы?
— Полный «Пэ», — сказал я, ощущая, что меня отчаянно глючит, но уже наяву и в очень реалистичной ситуации. — Да, такое ощущение, что вся эта история становится таким глобальным бредом, что в нее начинаешь верить… Ну а чего в этой ситуации хочешь ты, Дарби?
С одной стороны, я пытался думать над его словами, а с другой — вся эта история так сильно напоминала страшную сказку или позавчерашний кошмарный сон, что я больше отдавался сладким и баюкающим теплым волнам алкоголя, в которых меня приятно качали вагонные рессоры, убаюкивая монотонным стуком колес поезда.
Дарби опять поглядел на меня изучающе.
— Я, конечно, понимаю, Странный, что все сказанное мной звучит дико и выглядит изощренным бредом душевнобольного человека, — медленно сказал он, словно прочел мои мысли. — Но если хоть на секунду представить, что так и есть, то во всех событиях, случившихся с вами за последнее время, выстраивается четкая логика…
— Да. — Я с каким-то странным облегчением кивнул, будто вся эта история здорово меня успокоила. — Я уже прикинул такую вероятность, и для полноты картины мне не хватает только узнать о нашей с тобой роли в этом захватывающем эпосе о битве богов.
— Ты все шутишь, — усмехнулся Дарби. — Я понимаю, что человеческий мозг с трудом воспринимает такие глобальные идеи, а простая логика…
— Да какие уж тут шутки, — отмахнулся я, вспомнив вдруг шагающих монстров у Башни, мерзкую ухмылочку Вэндерса, стволы бандитских автоматов и чудовищный бестиарий «Зеркала-9».
— Как я уже говорил, — сказал Дарби, выкинув в пепельницу мохнатый хобот истлевшей почти до фильтра сигареты, — я не жалею эту кучку зажравшихся подонков, к тому же довольно опасных раздолбаев. Поэтому я не соврал, когда говорил, что мы с вами во многом похожи, Странный, с тобой и с Ириной: я тоже идеалист. Если бы я все делал по инструкции, мы бы уже давно ехали в том бронепоезде, который послал по приказу «Пантеона» Совет Четырех Городов. Вас бы с Ириной посадили в бронированную клетку и вряд ли до конца жизни выпустили оттуда, да и хрен знает, что на уме у этих трансляторов. Тебя бы под страхом смерти (а страшнее только специальные пытки) завербовали в «Пантеон», отправили бы на базу, и, скорее всего, вы провели бы остаток своих дней там…
— А что предлагаешь ты? — спросил я Дарби.
— Я предлагаю все же захватить эту чертову базу, но не для того, чтобы властвовать над миром или спасти этих Титанов. Я все же считаю, что мы должны сами владеть своей судьбой, какой бы она ни была…
— Дарби, я прошу, избавь меня от пафоса, — попросил я.
— Хорошо: я хочу личного бессмертия! — выпалил он. — Трансляторы владеют такими технологиями…
— А ты не боишься просидеть бессмертным на базе вечно, как ты пророчил мне с Ириной?
— Странный, а ты ни на секунду не в состоянии поверить, что я такой же идеалист и романтик, который, почувствовав колоссальные силы, способные изменить человечество, да хоть бы самого себя…
— Извини, Дарби, но, как бы я плохо ни разбирался в людях, ты скорее прагматик, нежели мечтатель, — сказал я, будто обращаясь к старому приятелю.
— А чего хочешь ты, Странный? — спросил Дарби.
— Лично я? — Я начал распаляться.
— Да, ты! — Он ехидно прищурился.
— Да забыть про весь ваш дурдом раз и навсегда! — чуть не выкрикнул я. — Не уперлась мне эта база и мировое господство, и эти локаторы из одной палаты с вашими демонами! Я возьму Ирину и уеду с ней в тихий уголок, где не мельтешит перед глазами это человечье стадо, которому всегда неймется, а она нарожает мне детей, и я помру своей смертью, а не от пули какого-нибудь сатаноида или под шагоходами танка! Я хочу быть счастливым, а не мертвым! Понимаешь Дарби?!
— Мещанская у тебя позиция-то, Охотник Странный, — криво усмехнулся Дарби. — «Мой шалашик с краю, я ничего не знаю!» — так получается? А то самое «людское стадо», которое тебя так раздражает и которому вечно неймется, как ты говоришь, кто будет заботиться о нем? Кто будет тащить его к более приемлемому виду? Даже моллюск, когда его трет попавшая в раковину песчинка, превращает ее в жемчужину, чтобы не раздражала, а вы, хренова интеллигенция, имеете два положения рычага — уничтожить всех, а в лучшем случае — игнорировать! А кто будет работать? Странный? Или ты считаешь, что на Марсе все гораздо лучше, чем на Земле? Или хуже? Делать-то никто не хочет, особенно если это не приносит сразу видимых результатов!
— А я и делаю! — запальчиво ответил я. — Всю жизнь делаю только то, что утираю сопли, остужаю головы, объясняю людям что-то про позитив в жизни! Да меня глюки лучше понимают, чем эти приматы!
— Может, тебе заделаться проповедником? — ехидно поинтересовался Дарби. — Церковь Святого Глюка! Звучит?
— Тебе больше пойдет! — ответил я резко. — Чем-то ты мне нашего Аурелиано напоминаешь в своей упертости!
— Да никакая это не упертость! — неожиданно Дарби всплеснул руками. — Как же вы, чистоплюи, меня бесите! Сами же, умники, скорбите всю жизнь: «Нами управляют воры и кровопийцы!» Вдруг вам говорят: «На, порули сам, ты ведь так много знаешь, ты чувствуешь чужую боль, как свою собственную, ты понимаешь больше остальных, и тобой не движет только жадность, ты же добросовестный!..» А тут интеллигент, осознав весь груз ответственности, кричит — нет, мол, пусть кровопийцы правят, не играю я в ваши игры, плохие вы дяденьки! Не могут люди без вождей, ты что, не понимаешь? А ты уступишь место уроду, а сам в кусты — думать о духовном и медитировать!
— Так вот пускай боги с Ангелами займутся своими непосредственными обязанностями!
— От тебя сейчас зависит — займутся или пробуксуют! Им пару тысяч лет подождать — это тьфу! Понял?
— Может, тогда и меня в Ангелы примут?
— Я тоже из Ангелов, Странный…
— Покажи крылья! — вырвалось у меня, и тут же я ощутил резкий и горячий удар в область солнечного сплетения. Грудь обдало жаром, а воздуха стало не хватать.
Я раскрыл рот в попытке вдохнуть полные легкие и уставился на Дарби, который продолжал спокойно сидеть у окна, абсолютно без движения, с легкой усмешкой глядя на меня. Только его глаза, как мне померещилось, слегка осветились каким-то сиреневым слабым мерцанием. Жар продолжал нарастать, грудь уже пекло, а от пальцев Дарби, сложенных на закинутое на правую ногу колено, будто продолжение их, вытекала плавно струящаяся, полупрозрачная оранжевая линия.
Я стал мысленно растягивать огонь в груди по своим рукам. Пока он проходил к кончикам пальцев, он становился приятным и прохладным, будоражащим и бодрящим. Я медленно набрал полную грудь воздуха и плавно выдохнул. За этим вздохом куда-то в сторону пола поплыли темные, красновато-коричневые сгустки энергии. Я ровно дышал, пока не почувствовал, что мое горло перестает пропускать воздух.
Я попытался раздуть грудную клетку, но воздуха в нее почти не шло. Я заметил, что Дарби приподнял ладони от колена и направил их на меня, сомкнутые, будто крылья бабочки. От них исходила какая-то бордово-синяя пульсация, которая обдавала шею холодом. Появилась легкая тошнота и головокружение. В глазах стало темнеть, и опять, как тогда, в «Эоле», заныли разом все мои свежие ранения.
Я стиснул челюсти, затем попытался расслабить мышцы лица и синхронно повернул против часовой стрелки свои пальцы. За ними вдруг возникли темно-фиолетовые, блеклые полосы, которые я словно скручивал в спираль. Крылья бабочки вздрогнули и осветились желтым светом.
И вдруг я выдохнул множество воздуха, который, оказывается, был во мне и распирал грудь, до самого подбородка. Мгновенно стало легче, и вокруг меня замерцали тонкие вертикальные прозрачные нити, словно моросил голубой дождик.
Дарби немного преобразился: его лоб пылал, будто прожектор локомотива в темноте, глаза, словно фары, подсвечены оранжевым, рот сиял голубовато-фиолетовым, а внизу живота копошились, подобно щупальцам, несколько ярко-алых отростков.
Клянусь, не будь я сейчас в таком состоянии, я, наверное, просто потерял бы дар речи и прилично струхнул по поводу этих вот странных метаморфоз с обычным человеком напротив. Но у меня было такое же ощущение, которое рождает появившийся над головой глюк, и я чувствовал, что этот глюк опасен. У меня было чувство, что эта разноцветная сущность Дарби находится где-то далеко-далеко…
Мы слились со множеством разноцветных линий, проходящих сквозь нас, навстречу друг другу по легкой дуге — по ним плавали в разные стороны небольшие светящиеся утолщения. Я отвлекся невольно на эти линии и тут же ощутил весьма чувствительный толчок в грудь. Кожа туловища, потеряв свою чувствительность, онемела. На секунду мне показалось, что я проваливаюсь в огромную глубокую черную яму, края которой топорщатся от каких-то обугленных сегментов с рельефом, выступающим ржавыми металлоконструкциями, тонущими во мраке пространства. На фоне всего этого зажглись два ярких пятна, и снизу вверх, словно висящая на искрящих проводах, поплыла какая-то неоновая вывеска, пульсирующая разноцветными стеклянными трубками, из которых складывалось слово «КОНЕЦ».
— Конец, — прозвучал в ушах ровный, лишенный интонаций голос Дарби. — Конец… конец… конец…
Эти слова повторялись рефреном, медленно угасая в зыбкой мгле вокруг.
И тут где-то далеко, таким же эхом, я услышал металлический многоголосый стук. Стук колес по рельсам и тихое поскрипывание рессор вагона. Я стал повторять этот ритм, пощелкивая языком во рту.
Темнота стала сереть, металлоконструкции и сегменты осыпались рыхлым известняком и таяли в воздухе.
Надо мной раскинулось ярко-голубое небо со слепящим пятном солнца, вокруг лежала бескрайняя пустыня, по которой ветер волок комки каких-то колючих растений, создавая эффект присутствия, а я шел по стальным уходящим вдаль рельсам.
Прямо на меня неслась тупая бронированная морда локомотива с жарко пылающими фарами. Он отчаянно и надрывно гудел, явно не собираясь сбавлять ход. Меня это обстоятельство почему-то не тревожило: я знал, что с рельсов мне сходить еще хуже, поэтому упрямо шел навстречу поезду. Плавно. Поступательно. Единственно правильно и естественно. Все в порядке, все течет и движется, все растет и меняется, минута за минутой, тысячелетие за тысячелетием. Мы все течем, мы жидкие, мы не имеем формы — это помогает летать или плавать везде, где вздумается, даже в «Зед-мире», даже будучи плазмой — легко и свободно двигаться в мягком радиоактивном излучении, улыбаясь электронными пучками, навстречу чистой энергии!!!
Внезапно локомотив застыл и рассыпался, только две светящиеся фары остались висеть в воздухе. Вокруг них стала меняться картинка, медленно проступая из ниоткуда.
Я увидел купе, разложенный столик, окно с мелькающим рельефом и Дарби, вжавшегося в стену, с выпученными глазами. Я потрогал голову руками.
— Извиняюсь, со мной такое бывает, не обращай внимания, — произнес я ватными губами.
Дарби шумно выдохнул воздух.
— Да-а-а-а… — медленно протянул он, вынимая слегка дрожащими пальцами сигарету. — Ты гораздо сильнее, чем я думал… Гораздо… Вот почему…
Он щелкнул пьезоэлементом и выпустил дым в потолок. По днищу вагона что-то гулко ударило.
Я не совсем понимал, что сейчас произошло, но чувствовал, что у меня закружилась голова и привиделся кошмарный глюк.
Я фыркнул, поболтал головой и выпил сразу несколько глотков остывшего кофе.
— Ладно, — сказал я, слегка отдышавшись. — Меня там любимая заждалась, а мы тут занимаемся бессмысленной идеологической полемикой. Давай вкратце свою программу.
— Раз ты на Олимп не хочешь лезть…
— И сам не хочу, и Ирине не дам, — проворчал я.
— Так вот, как ты понимаешь, — продолжил он, — в покое вас не оставят, поэтому начать надо сразу с вашей команды. У вас есть «крот» среди туристов, его надо обезвредить, то есть убить. Я послал запрос по запасным каналам, и сегодня, ближе к утру, мне дадут на него ответ. Таким образом, мы с тобой сможем схватить агента Титанов и попытаться получить от него по максимуму информации. Хотя вряд ли он что-то скажет, так как будет понимать, что мы его ликвидируем.
— Может, проявить гуманизм, господин Ангел? — спросил я, усмехаясь.
— Ну во-первых, на нем кровь итальянца, — сказал Дарби тихо. — А во-вторых, если они вас захватят и попадут с вами на базу, никакого гуманизма вы не дождетесь и близко. Так что выбирать тебе…
— Хорошо. А дальше?
— А дальше — в зависимости от исхода дела мы уже решаем, кто и куда пойдет…
— А как же ты без нас на гору полезешь?
— Если вы упираетесь, — вздохнул Дарби, — попробую набрать в Лихоторо наемников, да и биосканирование Ирины у меня есть… А вы сработаете как отвлекающий маневр, так даже лучше будет… Все, Странный, приходи сюда часам к шести утра — и за дело…
— Как раз наши туристы решили вечеринку устроить в буфете, — кивнул я, — будет удобно…
— Да, — кивком ответил он, — вроде обстоятельства на нашей стороне.
Я залпом допил спирт и поднялся.
— Жаль, что нам не удастся стать друзьями, Странный, — задумчиво произнес Дарби, вновь глядя в окно.
— Да, наверное, жаль, — сказал я и вышел, пошатываясь, из купе, притворив плотно за собой дверь, едва не столкнувшись с идущим по коридору толстяком-бригадиром…
Мы с Ириной вернулись в свое купе, уговорившись с полковником, Дроновой и Азизом, что к четырем утра встретимся все в буфете.
Я собрался было пойти в последний вагон и поздороваться с остальными, но Дронова попросила меня этого не делать, так как страстно желала устроить всем такой же сюрприз, каким было для них наше с Ириной появление в поезде.
Мы согласились, так как Азиз горячо поддержал эту идею. Вращая сверкающими белками глаз на фоне темной кожи и окутывая все вокруг загадочным туманом от междометий и своего верного косяка, он заявил, что в нашей жизни счастливые случайности — редкость, а несчастные — частость (он так и сказал, конец цитаты). Посему лишать людей редкостей — преступление перед статистикой!
Я чуть не подавился бутербродом с верблюжьим сыром и часто-часто закивал. Я решил, что философских споров с меня на сегодня хватит, да и побыть с Ириной вдвоем хотелось сильнее.
Марсианская беспроводная Сеть иногда пропадала, но это не мешало нам с Ирой слушать разную музыку или интересные аудиопостановки, чаще всего по старым земным книжкам. Ирина находила их более любопытными, чем современный стиль литературы, несмотря на то что некоторые были тяжеловаты в восприятии.
Поезд плавно сбавил ход, глухо лязгая вагонными сцепками, — наверное, опять занос на рельсах.
Успели опять пообщаться с Хмурым, который оказался вполне веселым парнем. Потом заперлись после его ухода на какое-то время в купе, чтобы никто не мешал. Кажется, действие шоколада на нас так и не прошло — мы опять целовались рекордное количество времени, пока наконец нам не стало тесно в одежде и мы не сбросили ее в беспорядке на пол. И стали предаваться полной гамме тактильных ощущений, чувствуя закипание внутри каждого из нас бурного вулканического счастья, которым клокотали наши сердца от смелых и ласковых прикосновений, оттого что мы слишком долго ждали этой любви в потоке окружающего хаоса, смерти и грязи.
В конце, когда наши сдавленные вскрики утихли, мы, не одеваясь, втиснулись на одну койку, прикрывшись одеялом, и едва не уснули. Но нас разбудил настойчивый стук Хмурого, сказавшего нам через дверь, что нас зовут какие-то люди из вагона-буфета.
Я сел на койке и, закурив, ответил, что мы уже идем.
Ирина сходила в «верблюжатник» и принесла из своего рюкзака платье, которое мне так полюбилось еще на приеме у Диего.
В общем, мы попытались украсить себя кто как мог, чтобы ощущение праздника было подчеркнуто. И пошли… Проходя по вагону-бестиарию, мы повторили все, что делали перед этим, — сперва приласкали наших верблюдов, а потом стали опять целоваться.
Было такое ощущение, что Ирина излучает из себя какой-то свет радости: она выглядела свежей, веселой, часто улыбалась, и в глубине ее глаз переливались таинственным светом маленькие искорки. Она сказала, что не хочет со мной расставаться даже на секунду, она что-то напевала, и мы держались за руки, словно школьники.
Я ликовал в душе: такой счастливой я ее видел очень редко и в эти моменты понимал, как ей тяжело приходилось последнее время и как она соскучилась по обыкновенному веселью. Даже встреча с туристами превратилась для нас в радостное событие, хоть совсем недавно мы мечтали отделаться от этой группы, как от опасной обузы. Меня даже чем-то успокаивала наша с Дарби договоренность о ликвидации «крота». Я тоже хотел наконец расслабиться и получать от жизни простые удовольствия, которыми была скудна наша поездка.
Когда мы вошли в буфет, под плавное колыхание вагона, все уже были в сборе: полковник, Дронова и Азиз сидели за тем же столом, Аюми и Крис делали возле стойки заказ, а Йорген с Сибиллой о чем-то оживленно беседовали, отчаянно жестикулируя.
Мы замерли в дверях, наблюдая за этим бурлением характеров и темпераментов.
Йорген заметил нас первым и застыл, будто в игре «замри-отомри». Его рука окаменела, простертая по направлению к нам, а рот так и не смог закрыться до конца.
Вслед за ним обернулась Сибилла и тоже замерла со съехавшей слегка вбок улыбкой и взлетевшими бровями. Дронова с Азизом начали аплодировать под стук колес, чем привлекли всеобщее внимание.
Аюми округлила глаза и прикрыла губы ладонью, а Крис начал размахивать руками и кинулся к нам.
С нами нянчились, как с детьми. Крис причитал, сбившись на родной язык: «Май гад! Айм вэри глэт ту си ю!» Сибилла с Аюми обняли с двух сторон, даже плечо заныло, а потом бросились целовать Ирину, которая, зажмурив глаза, улыбалась. Йорген чуть не сделал меня калекой, одновременно наступив мне на ногу и сдавив мою ладонь до суставного хруста.
В общем, торжественный выход состоялся, и замызганный буфет стал настоящим праздничным залом!
— После этого тура, — пробасил Йорген, глядя на Ирину с восхищением, — вас, дамочка, надо будет произвести в «марсиане»! Как вы так?..
Кто-то зажег на своем КПК проблесковый аварийный маячок, отчего покачивающийся и гремящий под полом вагон-буфет превратился в некое подобие ночного клуба. Бармен включил какую-то ритмичную хаус-электро. Вскрывались бутылки, хлопали ладони, стучали ударные инструменты, раздавались громкие эмоциональные возгласы — от всего этого стало звенеть в ушах. И все же звон был приятным, так как его источником не были автоматные очереди или взрывы.
Нас с Ириной под руки усадили за большой стол из сдвинутых маленьких, и к нам присоединилось несколько посторонних посетителей и даже персонал буфета: оказывается, многие нас узнавали уже по лицам, и всем было крайне любопытно, как мы выкручивались из такого количества передряг, свалившихся на нашу голову. Ох как мне захотелось ляпнуть, что одна из причин наших проблем сидит в этом же вагоне, в купе бригадира поезда, и величает себя Ангелом!
Но чем приятна была это суматошная атмосфера — так это тем, что плохие и дурацкие мысли быстро в ней растворялись и улетучивались!
— Да… — говорил Йорген, ударяя о мой стакан своим и одновременно хлопая меня по плечу, — так, как с этим землянином, я не влипал ни разу в жизни!
— Ты преувеличиваешь, Акмэ, — покачивала головой Сибилла, — а вспомни рейд на Хрисову Пустошь? Когда в каньон лазали!
— Я все понимаю! — выпучил глаза Йорген, хлопнув себя по колену. — Но ТАК?! (Он показал в воздухе рукой — КАК.)
— Достойнейший из эсквайров, — начала переводить Сибилла, — выражает свою глубокую радость по поводу того, что ему довелось «влипнуть» в массу историй, которые он потом будет рассказывать вечером у камина своим внукам…
— А этого гнезда юварков в Призрачной Крепости я Странному никогда не прощу. — Йорген опрокинул стакан в свое глубокое горло, и по его небритому подбородку брызнули излишки жидкости.
— А эта ужасная женщина?! — вклинилась в разговор Дронова. — Представляете? Она сбежала! Наверное, вместе с этим противным Дарби! Что он в ней нашел? Она так неприлично пялилась на Странного… Дэн, как ты это терпел, я не понимаю! Представляете себе, мы с ней спали бок о бок! А вдруг бы ей показалось, что я знаю какую-нибудь страшную тайну, и она прикончила бы меня во сне! Брр… ужас!
— Ти би, Аида, ее языком придущила! — не удержался Азиз, обнажая белоснежный частокол зубов.
— Да ну тебя, Азиз, — махнула рукой пани. — Я бы на тебя посмотрела, если бы она всю твою траву выкурила!
— Она би умэрла! — закивал тот с улыбкой.
— Ну а все же на кой на вас так военные навалились? — спросил пухлый чернобровый человек с карими глазами, в мятом поварском колпаке. — Вы что, в тотализаторе участвуете?
— Упаси бог! — отмахнулся я. — Какой тотализатор, мы же с гражданскими, тьфу, с туристами.
— Я вот шагающие танки только в кино видел, — не унимался парень.
— До недавнего времени я тоже, — ответил я, слегка помрачнев. — Просто какая-то сволочь распустила слух, что мы имеем отношение к страшной военной тайне. А вместо нас по этому маршруту должны были идти совсем другие люди, но…
— Это налипалово! — хмыкнул какой-то шахтер. — Такое налипалово, которого свет не видал! А паладины тоже тупорылые: с туристами воевать решили! У них там от безделья мозги скисли уже…
— Да говорю тебе, — сказал его сосед, — просто ребята где-то перехватили координаты иридиевой жилы, а с военными не поделились, и правильно, я считаю: от них проку — как от дохлого цербера! Правильно, ребята, молодцы — так и надо…
Он часто закивал, окуная обвислые усы в свой стакан.
— А зато Крис переехал, а я нарисовала пять пейзажей! Отличные этюды! Я потом покажу! — Алкоголь быстро впитывался в Дронову.
— Куда Крис переехал? — машинально переспросил я.
— Ти говорищь, чтобы просто гаварыть! — Азиз восхищенно щелкнул языком.
— Я говорю то, что думаю! — с вызовом ответила Дронова.
— Мне досталься место рядом с ватерклозет, — сказал Крис, поморщившись. — Там бил дурной запах, и я попросиль другая койка у стюард.
— А мнэ там нормально, — возразил Азиз.
— Ти много курить и не чувствуй запах. — Крис явно был подавлен своей уникальной обонятельной способностью.
Тут пришел Хмурый, и ему подвинули табуретку. А мы продолжали сидеть, уютно болтая и покачиваясь вместе с поездом.
Кто-то из поваров предложил позвать бригадира поезда. Со словами «инициатива бьет по инициатору» этого же повара и послали позвать бригадира.
— А на гору-то мы с вами полезем? — вдруг спросил полковник.
— Слабоват я что-то по горам лазить, — отшутился я. — Приедем в Лихоторо — там разберемся.
— Вот хотели вы от нас избавиться, и ничего у вас не вышло! — торжествующе заявила Дронова.
— Ну зачем ты говоришь ерунду? — нахмурилась Аюми.
— Я шучу! Чего тут такого? — громко возмутилась Аида.
Вернулся повар и сказал, что бригадир не открывает. Наверное, уже уснул.
— Как уснул? — удивился Хмурый. — У него еще вахта! Пойду проверю!
— Он, наверное, у охраны сидит, напротив, — сказал я, понимая, что Дарби вряд ли откроет купе постороннему. А в том, что, кроме меня и бригадира, никто не знает о его присутствии в поезде, я не сомневался.
Хмурый ушел.
Поезд продолжал тащиться по пустыне плавными рывками, от заноса к заносу. Наверное, с высоты мы напоминали гигантскую электрическую гусеницу.
— Говорят, что там, на Олимпе, какие-то чудики живут, — завел разговор давешний шахтер. — Дикие какие-то сектанты, верующие! И будто у них там целый каменный укрепрайон, а кто к ним пытается залезть — всякого убьют!
— Правда? — вскинула брови Аюми.
— Да сказки рассказывают, а вы верите, — махнул рукой повар.
— Ну не знаю насчет сектантов, — перебил его усатый, — но мой деверь там на шахте работал, он говорит, что там воет кто-то из-под земли, жутко так! Старики рассказывали, что там, в горе, живут эти… ну которые тут до нас жили…
— Инопланетяне, что ли? — оживился Йорген, и я понял, что люди не меняются.
— Ну вроде того, — слегка сконфузился усатый. — Ну… может, и не они… Но воют — страх как воют…
— Небось там церберы голодные шатаются, — сказал повар.
— А, вспомнил! — хлопнул себя по лбу шахтер. — Эти сектанты змеям молятся! Во!
Внезапно музыка замолчала.
— Э! — крикнул Йорген. — Батарейки, что ли, сели?
Все стали оборачиваться назад: возле стойки, рядом с музыкальным центром, стоял Хмурый, и был он бледным.
— В чем дело?! — возмутилась пани Аида.
— Странный, — каким-то сиплым голосом сказал Машинист, — поди-ка на минутку. Дело есть… А вы сидите пока…
Говорил он спокойно, но от каждого его слова веяло чем-то тревожным в навалившейся тишине.
Я встал и, обойдя длинный стол, прошел к стойке.
— Пойдем, — каким-то заговорщицким тоном сказал Хмурый.
Мы прошли через перегородку кухни и вышли в конец вагона, где был узкий коридор в тамбур и два купе, друг напротив друга. В коридоре топталось четверо охранников.
Дверь в купе, где я несколько часов назад разговаривал с Дарби, была открыта, и оттуда пробивался тусклый свет.
Мы протиснулись сквозь пытающуюся расступиться охрану и вошли в купе. Сразу же дохнуло свежим воздухом.
Было очень холодно. В опущенное до самого низа окно дул леденящий утренний ветер пустыни, сквозь поток которого проплывал равнодушный утренний пейзаж однообразного ландшафта, едва подсвеченный первыми лучами солнца.
На койке справа лежал Дарби с неестественно выпученными глазами, увенчанными точками сузившихся зрачков, и распахнутым ртом, навсегда потерявшим очертание канцелярской скрепки, из угла которого пролегала бесформенная линия засохшей пенопластовой слюны.
Шея его была немного свернута набок — голова упиралась в стену вагона, а пальцы на руках были скрючены, будто их свело одновременно. Пальцы правой руки сжимали чистое полотенце из комплекта белья.
На левой стороне груди ткань серо-голубого комбеза Машинистов была испачкана большим бесформенным пятном, казавшимся почти черным, в центре которого зияла дыра. Ангел был мертв. Абсолютно и безоговорочно.
— Где бригадир? — спросил Хмурый высокого бородатого охранника со смуглым лицом.
— Нэ знает нэкто, — ответил тот с заметным восточным акцентом, — сэйчас его рэбята ыщут.
— Странный, — спросил Хмурый, деловито и тихо, — ты этого парня знаешь?
Я кивнул, продолжая как зачарованный смотреть на мертвое тело. Дарби… он хотел сказать мне имя «крота» в группе… Теперь не скажет… «крот» хочет остаться «кротом». Конец… Конец…
— Конец, — пробормотал я.
— Что? — глухо переспросил Хмурый.
— Это Дарби, тот парень, про которого я рассказывал, — сказал я медленно, буквально физически ощущая, как в моей голове вращаются и щелкают невидимые шестеренки.
— А как он сюда попал? — Хмурый внимательно посмотрел на меня.
— Мне кажется, надо спросить бригадира об этом, — сказал я, глянув ему в глаза.
— Я так и собирался, — кивнул Хмурый, ответив таким же внимательным взглядом. — Ничего здесь не лапать, — властным голосом обратился он к охране. — А вы двое — на кухню, никого не пускайте сюда.
— Ну что там у вас? — донеслись с кухни встревоженные голоса.
— Спокойно, туда нельзя, — отвечали охранники. — Жмур там, вам что, на жмура охота глянуть?
Поезд вновь стал сбавлять ход, громыхая сцепками.
Я беспомощно бегал глазами в пространстве купе, пытаясь уцепиться взглядом хоть за что-нибудь. Пепельница, полная окурков, пластиковый стакан с остатками кофе, электронный планшет с треснутым экраном возле койки, — наверное, Дарби его уронил. Голографический календарик с полуобнаженной красоткой, приклеенный к стене, видимо, бригадиром. Под откидным столом небольшой рюкзак… ах да… кобура! Кобура на поясе Дарби была расстегнута и пуста! Не носил же он в ней горстку семечек? КПК на поясе тоже нет. Полотенца аккуратно сложены, два отсутствуют. А где второе?..
— Он что, полотенцем отбивался? — удивился Хмурый, разглядывая труп.
— Да, — с досадой кивнул я, — от влезшего в окно павиана с опасной бритвой.
— Чего? — вскинул брови Хмурый.
— Да так, — вздохнул я, — вспомнил Эдгара По[34].
— А это кто?
— Мужик один знакомый, — отмахнулся я.
— А масло-то в кобуре на стенках свежее, — сказал Хмурый, наклонившись над телом. — Оружие недавно смазывали, вот на этом столике — тут тоже пара пятен есть. Где же пистолет-то?
— Я думаю, — сказал я, — что вылетел пистолет в окошко, вместе с его КПК.
— Думаешь, что его из его же пистолета застрелили? — удивился Хмурый. — А он убийцу в ответ колотил изо всех сил полотенцем? Силы были неравными…
Я продолжал шарить глазами вокруг, не понимая ничего, хотя какая-то соринка в глазу у меня плавала… Мне вспомнилось неожиданно, что Дарби боялся малейшего сквозняка и даже в прокуренном купе отказался открыть окно… Значит, он не открывал… тем более до самого конца. А если открыл, то для чего? Насколько невыносимо ему захотелось воздуха… И это полотенце, последнее, что он взял в руки перед смертью… Стоп! Неужели… В моей голове мгновенно пронеслась череда образов-картинок…
Меня просто подбросило, как пружина! Я поглядел на потолок, затем выскочил из купе и стал осматривать дверь снаружи. Точно! Вот она! Небольшая решетка на зажимах! Прямо над дверью, чуть левее! Я кинулся в купе, под недоуменные взгляды охранников, схватил оставшееся аккуратно сложенное полотенце и, обернув им руку, отщелкнул зажимы и снял решетку со стены — она была заглушена крепящимися к ней сзади металлическими пластинами наподобие жалюзи. Это делалось для того, чтобы запахи из купе не распространялись по вагону. Я сунул руку, обернутую полотенцем, в вентиляционное отверстие и нащупал там искомый объект. Осторожно ухватив его сквозь ткань, я вытащил на свет баллончик, пустой газовый баллончик, почти такой же, как тогда на заводе, только другого цвета. Беглый осмотр показал, что этот баллончик еще недавно содержал в себе Си-Эр-9 — мощный нервно-паралитический газ для военных целей. Был на форсунке таймер, но механический, двухчасовой — узнать, на сколько его ставили, возможным не представлялось…
— Опа! — сказал вышедший вслед за мной Хмурый. — Вот оно как? Да? Газ?
Сердце мое колотилось — я стал кое-что понимать: будто бы поймал в темноте чью-то руку. Теперь надо нащупать тело и лицо… только осторожно… Дрожь пронимала еще и потому, что я, кажется, начал думать похоже на этого убийцу — ведь в отеле «Гладиатор» в Персеполисе мне пришла в голову почти такая же идея!
— Газ, — кивнул я, пытаясь скрыть волнение. — Нервно-паралитический. Поэтому открыто окно, и в руке у него полотенце: баллончик сунули снаружи, решетка была заглушена. Окно было закрыто. Газ пошел в купе, а табачный дым сперва перебил его запах! А когда Дарби почувствовал его, то схватил полотенце, чтобы сделать подобие повязки на лицо, но, видать, его уже свела первая судорога. А убийца, не ожидая никакого сопротивления с его стороны, просто вошел в купе, в дыхательной маске, просто вынул у него из кобуры пистолет, выстрелил, чтобы уж наверняка, открыл окно, чтобы выветрилось, и заодно избавился от пистолета…
— Умно, — одобрительно протянул Хмурый, — только как же выстрела никто не услышал?
— Ну не знаю, — я пожал плечами, — наверное, колеса гремят сильно…
— Так-то оно так, — согласился Хмурый, — да напротив-то купе с нашими ребятами. Тут уж глухим совсем надо быть…
— Не знаю, — повторил я, — как-то он это проделал… Надо сделать анализ ДНК с вентиляционной решетки и этого баллончика…
— Где бригадир? — рявкнул вдруг Хмурый на подошедших охранников. С ними пришли еще несколько человек, которые, как и Хмурый, были сопровождающими, каждый в своем вагоне.
— Не ори, Хмурый, — неприязненно поморщился один из них. — Нет нигде бригадира! Весь поезд перевернули! Машинист-водитель спрашивает, останавливать состав или нет?
— Ни в коем случае. — Хмурый выпучил глаза. — Куда этот хрен подевался! Трезубец ему в задницу!
— Может, что-то случилось? — предположил кто-то.
— А как ты догадался?! — язвительно спросил Хмурый. — И правда! Жмур в купе бригадира! Сам он где-то шляется! Что-то произошло!
— Ладно, Хмурый, ты охолонь, — примирительно сказал один из охраны.
— Кто в купе сидел у вас?! — напустился Хмурый на того охранника. — Тут стреляют, прямо напротив! А у вас в ушах гарпии гнезда посвивали! Бардак, блин!
— Зато мы зэка беглого поймали, — не сдавался охранник. — В трансформаторе сидел, между локомотивом и первым вагоном. Как его там не убило?
И в пространство кухни втолкнули перепачканного черной пылью Кадыка, собственной персоной. Руки его были скованы сзади стальными браслетами.
— Граждане начальнички, ну что же вам неймется?! Дайте сироте, калеке приблудному, помереть спокойно!!! — заголосил Кадык в голос.
И вдруг он заметил меня.
— А вот и мой родственник по линии бабушки! — заорал он, кинувшись ко мне. — Мы его с женой в город провожаем! Да скажи ты им!
Кадык отчаянно подмигивал мне, так что казалось, у него нервный тик. Смуглый охранник сдавил его плечо своей крупной ладонью.
— Ладно, — я махнул рукой, — отпустите вы этого клоуна.
— То есть как это «отпустите»?! — возмутился Хмурый. — Я помощник бригадира поезда и в его отсутствие за все отвечаю! Теперь, значит, я буду беглых зэков отпускать на волю?! Ты его правда знаешь, Странный?
— Ну да, — усмехнулся я, — мы с ним вместе сидели…
— Сидели? — Брови Хмурого ушли в верхнюю часть лба.
— Сидели в карантинной зоне на «Востоке», там у них грипп какой-то, вот он и свалил, чтобы не заболеть… Да и убил-то точно не он.
— Откуда такая уверенность? — проворчал Хмурый.
— Да вам любой скажет! — вновь заголосил Кадык. — Да Кадык с мокрушниками даже преф не раскинет, не то что руку пожать! Я честный вор!
— Ладно, — поморщился Хмурый, — уберите его куда-нибудь отсюда.
— Только без рук, цербера стремные! — опять заорал Кадык, болтаясь, как юла, в громадных руках охранника. — Странный, замолви за меня! Мы же с тобой с одного чайника хлебали!
Меня разобрал приступ нервного смеха.
— А что ты ржешь, как свиноконь, Охотник Странный? — Хмурый еще не остыл.
— А что ты орешь, как голодный юварк, Машинист Хмурый? — в тон ему ответил я. — Надо делом заниматься, а не орать. Я вот, между прочим, уже нашел улику в виде баллончика. Надо определить время смерти, труп осмотреть, анализ ДНК, порасспрашивать публику…
— Беда с вами, с умными, — пробурчал Хмурый, и я понял, за что его так прозвали. — А дисциплины у вас — хрен с маслом… Ищи вон, куда второе полотенце сперли…
— Да, еще… — сказал я. — КПК Дарби пропал, а вот сломанный планшет валяется — надо бы и с него инфу снять.
— Сделаем…
Я мысленно сгонял с себя спирт, чтобы понять — что это было? Я явно не успевал за событиями, происходящими вокруг меня, и это было уже давно… Для меня — давно.
Хмурый предложил устроить штаб в пищеблоке — я, словно во сне, кивнул, соглашаясь.
Какая нелепость! Только что, совсем недавно, я говорил с этим человеком… он меня пытался сломать, но честно… У меня даже шевельнулось сочувствие… «Жаль, что мы не станем друзьями, Странный…»
Я поймал себя сразу на двух мыслях.
Первая была про то, что, если бы Дарби убили где-то там, далеко… я бы и не почесался даже… а вторая… Вторая вообще была абсурдной — зачем я так спорил и дерзил мертвому?
Вновь я поразился своей особенности — весь ужас от ситуации (любой, почти) охватывал меня сильно постфактум. Неясно было, как я оставался жив все это время, зато стало понятно, почему меня считают таким отважным, хоть я трусоват по природе…
Мне казалось глупостью уже все вокруг… Кроме разве что Ирины и моих к ней чувств… Но это тоже не очень помогало мне.
Убили Дарби… Еще недавно мне заказал его ныне уже покойный Жирный Тэдди… Еще недавно, пару дней назад, я бы очень обрадовался, найдя его мертвым… Что изменилось-то? Ничего… Почти… Это из жажды халявы — я-то не смог вычислить «крота» и надеялся на «ангельское» участие… Врешь ты… Тебе обидно… Жалко…
— Я с ним, пустите! — Этот решительный голос принадлежал моей любимой.
Словно во сне, я ходил и двигался.
— Милая, все нормально, — грустно улыбнулся я. — Только спать я пока не пойду…
За спиной у Ирины столпилась почти вся аудитория, которая сидела с нами в буфете.
— Дэн! Что случилось? — Ирина проскальзывала между туловищем и рукой охранника.
— Опять убили! — кричала Дронова. — Вот ведь сволочи!
— Странний! — кричал Азиз.
Я крепко зажмурился, одной рукой взяв Ирину за ладонь, а второй отстраняя охранника.
— Членам группы «кси-516» просьба остаться, остальным лучше разойтись, — крикнул я громко.
— А я водку не допил! — крикнул усатый. — Никуда не пойду!
— Все, кто в буфете, запишите свои места в мой планшет, — потребовал Хмурый.
Начался галдеж наперебой…
…Через полчаса нам с Хмурым удалось навести хоть какой-то порядок. Вызвали сопровождающего медика, который вместе с двумя охранниками пошел заниматься трупом. Поиски бригадира продолжались. Я настоятельно попросил Хмурого ограничить перемещения по вагонам, по крайней мере, пассажиров.
Пришлось всем рассказать про убийство, а так как наши туристы знали Дарби и не очень его жаловали, разразились жестокие споры по поводу и без повода…
Я понял, что выкручиваться перед Хмурым нечестно с моей стороны, но, раз такие дела, все меньше хотелось втравливать людей в мой личный бардак… Хотя личным-то он был только отчасти…
На ближайшую станцию Горную-4, или, как ее называли, Дохлый Лев, хотели вызвать паладинов, но я с трудом отговорил. Я сказал «разберемся», я сделал умное лицо, я проявлял инициативу, и только ради собственной безопасности — я был противен самому себе… Был у меня самый последний, тайный аргумент для Хмурого, но я берег его на самый крайний случай, который, как я надеялся, не настанет.
Я с кислым лицом вновь сел за стол, обуреваемый тяжелыми думами, глядя поверх голов гомонящих туристов и игнорируя Дронову, теребящую меня за рукав. Только Ирина взяла меня за руку и положила голову мне на плечо. Она понимала, что расспрашивать меня сейчас не стоит.
— Слушай, Странный, меня вот-вот накроет паника, если так будет продолжаться дальше! — гаркнул мне почти в ухо нетрезвый Йорген. — Не успели мы тебя найти — и тут же труп нарисовался, ты не замечаешь, что последнее время всегда так?
— Йорген, заткнись, пожалуйста, — не выдержал я, наливая себе из недопитой бутылки вязкую прозрачную жидкость. — И без тебя тошно! Оттого, что сейчас все начнут орать в голос и размахивать руками, ситуация не изменится.
— Ты, ковбой, не заводись, — посоветовал Йорген, пьяно прищурясь. — Просто нам с тобой давно поговорить пора, по-серьезному…
— Наши желания совпали, Йорген, — ответил я, выпивая залпом. — Мы с тобой наговоримся теперь всласть — времени навалом.
— Вот, я давно хотел тебе сказать… — начал было тот, но его прервал вернувшийся Хмурый.
— Бугор, короче, как в задницу канул! — взволнованно сказал он. — Я всю охрану в поезде на уши поставил, даже сам прошелся. Меж вагонов поставил по часовому. Мне кажется, что беда случилась… Значит, так, граждане и гости Свободных колоний!
Последние слова его были обращены уже ко всем.
— В связи с тем, что в поезде произошло убийство, да к тому же неучтенного пассажира, — продолжил он, — и в связи с отсутствием бригадира состава я, как заместитель бригадира скорого поезда номер четыре, принимаю на себя особые полномочия, так как бригадир поезда в моем лице является ответственным лицом клана Охотников Машинистов, а значит, и Совета Четырех Городов, выдавшего мне лицензию. Таким образом, слушаться всем именно меня и охраны, меж вагонов перемещаться только в сопровождении часового, объяснив ему причину своего перемещения. Соблюдать спокойствие и дисциплину — нарушители будут наказаны…
— Как наказаны, шеф? — с идиотской пьяной ухмылкой спросил Йорген.
— В зависимости от тяжести проступка, — нахмурился Хмурый, — вплоть до расстрела!
Я возликовал мысленно, в воображении пожав Хмурому руку. Он избавил меня от сеанса воспитательной работы с пьяным Йоргеном.
— Че, прям расстреляешь, если я громко пукну? — Йорген выпучил глаза, и мне захотелось дать ему под дых.
К счастью, подоспела Сибилла и сделала это за меня, на что Йорген комично хрюкнул и попытался схватить ее за ногу.
— Я надеюсь, вы понимаете всю важность соблюдения порядка и дисциплины, — продолжал Хмурый. — Так как предполагаемый убийца еще находится на поезде, соответственно любая паника и беспорядки будут ему только на руку и затруднят его обнаружение, в котором, мне кажется, все должны быть заинтересованы. Согласны со мной?
Послышались одобрительные возгласы, и даже Йорген закивал. Мне нравилось, как повел себя Хмурый в этой ситуации, — он был молодцом.
— Если кто-то что-то видел или знает что-то, что может помочь в обнаружении того душегуба, не стесняйтесь — говорите. Если кто боится — передайте мне через охрану: у нас Охотники честные, никому не скажут. Можете информировать Охотника Странного из долины Маринера, которого я назначаю своим помощником в расследовании этого дела…
Я невольно усмехнулся — значит, теперь Хмурый становится моим боссом! Что ж, не самый плохой вариант!
Поезд сбавил ход и почти остановился.
— А кто выложит в Сеть информацию про убийство, я тому голову отвинчу, — сказал мой босс. — Поменьше трепитесь и сплетничайте: это тоже на руку убийце будет… В общем, так… Есть вопросы, пожелания?
— Я хочу допить водку! — сказал усатый шахтер.
— А я хочу в уборную! — сказала взволнованно Дронова.
— Делайте что хотите, но чтобы не нарушать озвученных мной правил, — отмахнулся Хмурый, понимая, что вопросы, которые сейчас посыплются, будут в основном отвлеченного характера.
Вновь начались шумные дебаты. Кто-то сказал, что вообще согласен жить в буфете и только принесет сюда спальник. Повара стали протестовать, отказываясь устраивать в буфете постоялый двор, а бармен урезонивал их тем, что больше девайсов можно будет набрать.
— Только, ребята, никаких кредитов и заема, — говорил он, — у нас коммерческая организация — эрги вперед!
— Как вам не стыдно! — сказала неожиданно Дронова. — Тут человека убили, а вы о деньгах… Дэн, ну расскажи! Что случилось! Мне так важно это знать!
Я понял, что она не отвяжется, даже если ей сказать, что ее расстреляют.
Вагон вздрогнул и, покачиваясь на рессорах, тронулся дальше.
— Его задушили, а потом застрелили из собственного пистолета, — сказал я загробным голосом.
— Какой кошмар! Кашмар-то какой! — Дронова почти прошептала эти слова, выкатив глаза и прикрыв рот ладонью.
— Вот так вот. — Я назидательно закивал.
— А я всегда говорила, что связываться с политикой — это опасно, — в тон мне сказала она.
— А почему вы решили, что с политикой? — поинтересовался я.
— Ну это же ясно как божий день! — всплеснула она руками. — Все из-за власти и денег! Разведка с Земли послала своих людей захватить власть на Марсе. И вот в Персеполисе губернатор, наверное, согласился сотрудничать, а Дарби — нет. Вот его и пришили, то есть придушили! Сначала итальянец, а теперь он!
— Ладно, — сказал Хмурый. — Ты тут со своими потолкуй, а я пойду — если медик закончил, ребят порасспрашиваю, что слышали, что видели…
— Хорошо, — кивнул я, — я потом подойду.
— Добро.
— А про какого итальянца она говорит? — спросил один розовощекий повар с черными густыми бровями.
— Так, — сказал я решительно, — коль скоро новый бригадир поезда назначил меня своим помощником, вопросы буду задавать я, а вы отвечать, иначе мою голову разнесет, как переспелую тыкву! Имейте совесть, граждане!
— Я готова рассказать все! — с энтузиазмом выпалила Дронова. — Все до мелочей!
Честно говоря, именно этого я и боялся, но все же ободряюще кивнул полячке:
— Интересно, что вы знаете об этом деле?
— Ну в общем, ничего, — с заговорщицким видом ответила она. — Но кое-что мне известно!
Я тяжело вздохнул и прикинул: закончили беседу с Дарби мы примерно в половине второго, чуть задержались в буфете и без чего-то два ушли в свой вагон. Скорее всего, Дарби был еще жив. Время убийства весьма размазано — где-то между двумя и пятью часами. Черт, надо бы дождаться мнения медика, но кто знает, сможет ли он в этих военно-полевых условиях выяснить точно время смерти? Окно было открыто, тело остыло быстро, только анализы, да…
— Тогда опишите мне, пани Дронова, в подробностях весь сегодняшний день, — я имел в виду, конечно, ночь, — с того момента, как вы проснулись. — Когда я произносил слово «подробности», мне стало немного не по себе.
— Значит, так, — начала Дронова, подобравшись, будто отвечала на экзамене. — Во-первых, спала я плохо, потому что полковник на верхней полке громко храпел, а за перегородкой кто-то разговаривал во сне. Мне даже кошмар приснился…
— Вы лучше расскажите, что после кошмара было, — посоветовал я, пытаясь улыбаться. — Во сколько вы окончательно проснулись?
— После кошмара? — уточнила Дронова. — Станция была, «Восток», кажется, называлась…
— Да, — кивнул я ободряюще, — мы с Ириной там сели.
— Ну и вот, — ответила она кивком, сосредоточенно глядя куда-то в сторону. — Я проснулась и пошла смотреть, кто еще из наших проснулся. А проснулся уже Азиз. Мы с ним покурили в тамбуре, потом встал Крис, пошел умываться, а когда вышел, сказал, что хочет поменять свое место, — очень нос у него чувствительный, а от туалета пахнет. Вот. Тут через какое-то время проснулась Аюми и полковник. Мы решили пойти завтракать в буфет. Крис и Аюми не пошли с нами. Вот, а потом я спросила у охраны, где бригадир поезда, и мне сказали, что заходил недавно, а вообще в буфете. Я пообещала Крису, что позову его.
— И вы его позвали? — перебил я.
— Постучала я в его купе, он долго не открывал, — продолжала пани с лицом человека, выдающего сокровенные тайны. — Потом чуть приоткрыл дверь и так грубо спросил меня — чего, мол, надо. Я говорю ему, что, между прочим, у них из туалета воняет, как из выгребной ямы, и Крис хочет поменяться, я сказала, что пожалуюсь на такое обслуживание! Он сразу струхнул, понял, что со мной шутки плохи!
— А дальше? — спросил я, понимая, что с Дроновой я бы не стал шутить никогда.
— Он сразу стал такой масленый, вежливый, — гордо ответила та, — пообещал, что поможет, скоро зайдет, все уладит.
— А вы не заметили, один он был в купе или нет? — спросил я.
— Я попыталась заглянуть, — честно призналась пани Аида, — но он загородил дверь своей тушей. От этого мне и стало любопытно: наверняка он был с какой-то женщиной… хотя непонятно, как такие мужчины могут нравиться…
Она закатила глаза и прищурилась мечтательно, словно слушала какую-то прелестную музыку, хотя я, кроме стука колес поезда, не слышал ничего.
— А потом? — спросил я.
— Потом мы вошли в буфет, заказали еды и выпивки, — ответила Аида, — я не пью по утрам, то есть когда проснусь… Но полковник захотел…
— Ну уж вас-то я точно не заставлял, — сказал молчавший доселе полковник.
— Да я просто капризничала! — с вызовом ответила Дронова. — Ну и что?
— Продолжайте, пани, — попросил я.
— Ну и вот, — продолжила она, — потом мы с Азизом стали играть в нарды на КПК, потом пришли вы с Ириной… Я так обрадовалась, что вас не убили!
— Спасибо, — кивнул я, — я тоже был очень рад, что с моими подопечными все в порядке…
— И вот я подхожу к самому главному, инспектор! — вдруг сказала Дронова, прищурив глаза.
— Инспектор? — невольно вырвалось у меня, я улыбнулся.
— Я всегда мечтала попасть вот в такую детективную ситуацию! — Дронова зарумянилась. — Я страх как люблю детективы… Еще тогда, на заводе, я так надеялась, что вы все раскроете… по маленьким уликам и мелочам… Я даже была разочарована, что вы не нашли убийцу… Но сейчас вы сможете, потому что я вам помогу…
— Огромное спасибо, — я не мог сдержать улыбки, — и кто же он?
— Я, к сожалению, не смогла разглядеть его лица, — пожаловалась она, и меня тряхнуло, будто током.
— Так?! — с нажимом произнес я.
— Вот так! — победоносно заявила полячка. — Да, я видела убийцу!
— Расскажите, пожалуйста, — попросил я.
— Вам я расскажу. — Ее вид был таким, словно она делает мне одолжение, затем она понизила голос: — Но это между нами.
Она обвела взглядом всех присутствующих, будто призывая их в свидетели.
— Итак, — она откинула прядь русых волос со лба, — как только мы сели в поезд, было столько нервотрепки… Ну да ладно, не буду вас грузить… Так вот… Я — художник и, как вы, наверное, знаете, пишу марсианские пейзажи. От охраны я узнала про то, что в нашем вагоне есть сзади турель. Я попросилась там поработать — ведь она выступает над крышей, а мне нужны панорамы. И вот сижу я в кресле стрелка, запах там потный и противный. Пялюсь в этот плексиглас и рисую шедевр за шедевром — такого нет на Земле! И тут вижу…
— Что?! — опередил мой вопрос второй повар, блеклый шатен.
— Что? — гордо вскинула голову наша туристка. — Человека, ползущего по крыше вагона, цепляющегося своими корявыми пальцами за покрытую сажей крышу раскачивающегося вагона. Тут внезапно полыхнула марсианская зарница, и в его зубах блеснул большой кинжал! Он лез по крыше, злорадно ухмыляясь, и я поблагодарила Иисуса, что не включила в кабине свет, который мог бы выдать меня… Я обмерла: вдруг его взгляд остановился на мне! И он вперил свои глаза, словно гипнотизируя меня… Рот его оскалился, и зубы сверкнули во вспышке молнии — он смеялся, глядя мне в глаза!..
— Э-э-э, Аида, — вмешался Азиз, — ти говориль, что лица не видиль, а ножь с зубами видель — как так?
— Да ну тебя в задницу, Азиз, — нахмурилась Дронова, — глаз художника — это тебе не глаз торчка! Я видела это лицо, но оно показалось мне серым и мертвым…
— Значит, лицо вы видели? — спросил я.
— Да! — раздраженно выкрикнула пани. — Видела! Но оно было искажено злобой и жаждой крови! Вот! Эти черты не подходят к нормальному человеку, и только теперь я поняла, что это убийца! Вообще было темно.
— А как он был одет? — спросил я, стараясь сохранять спокойствие.
— Ну как? — Дронова поглядела на меня, словно я был Очень Глупым Человеком. — В комбез, как тут у вас на Марсе принято… В комбез, серый такой…
— В котором часу это было? — Я опять налил себе.
— Я вообще-то не засекла, — гордо сказала Аида, — но могу сказать точно! Мы собирались идти на вечеринку с вами, к пяти, а это было около четырех. Без четверти… Или нет: почти четыре… Как-то так…
— А что-то запомнилось вам в этом человеке? — спросил я.
— Да. — Дронова наклонилась над столом. — Когда он увидел меня, в его глазах мелькнул испуг! Испуг! Он развернулся и пополз обратно! Он испугался, что я увидела его… Боюсь, что меня тоже убьют, как свидетеля… Дэн! Помоги мне… Я не хочу умирать сейчас… Я еще не написала своей главной в жизни картины…
Она тяжело вздохнула и взяла правой ладонью свое левое запястье, будто считая пульс…
Я горячо поблагодарил ее за помощь, пообещав защитить. Она сказала, что, пожалуй, я должен неотлучно охранять главного свидетеля этого дела. Я сказал, что попробую, а Ирина посмотрела на меня с некоторой тревогой.
С Йоргеном разговаривать было бессмысленно, но Сибилла сказала мне, что из их перегородки плацкарты она видела тучного человека в комбезе Машинистов, похожего на бригадира поезда. За день он проходил раза два или три. Видела Аюми, которая ходила по вагону, и Криса, который около половины второго пыхтел с чемоданами, переезжая в другой плацкартный закуток, и охрану, несколько раз проходящую по поезду в течение суток…
Повара оба подтвердили, что видели бригадира в районе кухни несколько раз за день, и один раз он беседовал с пани Аидой, которая ругалась с ним, после чего он ушел, а туристы пришли в буфет.
Потом я говорил с шахтерами из вагона, где ехали наши туристы, но они не сказали ничего существенного: многие видели бригадира, Криса, Аюми, Дронову и других пассажиров, проходивших по плацкартному вагону. Как и ожидалось — времени никто не засекал.
Ирина глядела на меня глазами, полными надежды, а я понимал, что вряд ли эту надежду оправдаю.
Мне даже захотелось поговорить с ней — про Олимп, про эту базу. Я хотел донести до нее то, что пытался донести до покойного Дарби, — я думал, что нам надо сбежать по прибытии поезда. Я хотел убедить мою любимую женщину в необходимости такого поступка…
После этого вернулся Хмурый с медиком, которого звали Серый, и попросил меня пройти с ними.
Я сказал Ирине, чтобы она подождала, и пошел с ребятами.
Тело из купе уже унесли в холодильник буфета, что сразу отбило у меня аппетит.
Хмурый сказал, что бригадир до сих пор не найден, и выразил идею, что с ним что-то случилось, уже без всяких сомнений.
Я сказал, что, наверное, его убили, либо он прячется в угольном ящике, либо спрыгнул с поезда на ходу. Хмурый сказал, что пойдет в вагон с туристами начинать обыск, и попросил меня обождать его в купе…
Я спросил медика, что он думает по поводу тела покойного, — но он не сказал ничего интересного: уровень серотонина в крови был чуть завышен, и токсины в крови имеются, огнестрел, время смерти предположительно от двух до четырех часов, и надо сделать массу анализов. К тому же он добавил, что никогда не работал судмедэкспертом. Я вздохнул и сказал, что я никогда не был дознавателем.
Хмурый пошел осматривать вагон туристов, а я остался один в купе бригадира, сидя напротив койки, где убили Дарби…
Я неудачник — вот первая мысль, которая возникла в моей голове: а что, если бы я перешагнул через себя, как я это обычно умею, и сказал бы Дарби, что буду с ним дружить? А что, если бы я вообще не взял этой группы туристов? А что, если…
Я смотрел на койку, с которой вынесли тело…
Да… теперь я немного иначе думал про все, что мне довелось увидеть.
— Да, сэр, будьте так любезны, — сказал темнокожий бармен, кинув мне сдачу с доллара в виде двадцати пяти центов и подвинув ко мне телефон. — Вы знали Дарби Гордона?
— Дарби Гордон? — сказал я. — Впервые слышу…
— Но, прошу прощения, вы появились здесь незадолго до убийства… А теперь говорите, сэр…
— Я прошу прощения, виски со льдом, пожалуйста, — сказал я.
— Да, сэр, — ответил он, игриво подбрасывая бутылку. — Вы из полиции?
— Нет, что вы. — Я опрокинул стакан. — Я из муниципалитета, приехал к вам за отчетностью… Кстати, к вам не заходила в бар одна моя хорошая знакомая, Ирина Кожевникова? Она моя старая подруга, мне хотелось бы знать, мистер…
— Сэм! — протянул мне руку бармен. — Просто Сэм.
— Дэн, — улыбнулся я.
— Такая леди, со светлыми волосами и серыми глазами? — спросил он.
— Да, — кивнул я, — у нее каре, она ездит на синем «бьюике» шестьдесят седьмого года.
— Давно не видел ее, сэр, — ответил бармен. — Она заходила около недели назад с каким-то мужчиной средних лет…
— Как он выглядел? — спросил я, протягивая ему долларовую банкноту.
— Извините, сэр, я не разглядел его, — смущенно произнес бармен. — Он не заказывал ничего, заказывала только она, эта леди, а он сидел в дальнем углу возле музыкального автомата. Высокий, крупный такой, кажется, в свитере и брюках для гольфа, бежевых таких…
— Сэр, слышите меня? — раздался каркающий одышливый голос сзади. — Вы искали старого Хью?
— Дэн! Странный! Ты меня слышишь?? — в купе раздался голос Хмурого. — Зайди в купе охраны в соседнем вагоне, тут есть вещь интересная…
Я вздрогнул от неожиданности, озираясь по сторонам, — селектор в купе проводников, из которого доносился голос Хмурого, не горел светодиодной лампой вызова — именно от этого я встрепенулся, вытащенный, словно рыба в неводе, из пучины мыслей. Со мной будто заговорил стол.
Стук колес поезда отсчитал шесть ударов, и я сказал:
— Иду…
Надо сосредоточиться, собраться с мыслями… Надо…
Чужой запах встретил меня в последнем вагоне. Только я открыл дверь тамбура и сделал несколько шагов — в коридоре вагона, покачиваясь в такт движению поезда, появился сам Хмурый.
— Вот! — крикнул он в голос, и некоторые люди, сидевшие на полках, обернулись.
— Что «вот»? — спросил я.
— Ключ! — сказал Хмурый, словно я должен был все сразу понять.
Он держал в руке никелированный Г-образный штырь с шестигранным сечением, обмотанный полоской красной изоленты.
— Ключ? — переспросил я, глуповато прищурившись.
— Да! — с каким-то злорадством сказал Хмурый. — Ключ бригадира! Мы нашли его в купе охраны!
— Позови часовых из этого купе, — попросил я.
— Уже позвал, — удовлетворенно хмыкнул Хмурый.
Подошли часовые.
— Где вы это взяли? — грозно спросил Хмурый, словно предъявлял тяжкое обвинение.
— В смисле? — спросил высокий чернявый охранник с восточным акцентом, тот самый, который поймал Кадыка.
— В прямом! — рявкнул Хмурый.
— Ну… — протянул второй охранник, коренастый, с большим прыщом на подбородке, — кто-то потерял из наших…
— Где? — требовательно повторил Хмурый.
— Да это… — слегка смущенно принялся объяснять охранник, — мужик из пассажиров на полу нашел и нам отдал… у нас-то все на месте, за ключами следим…
— А почему ты решил, что это ключ бригадира? — спросил я Хмурого.
— Он разноцветной изолентой ключи маркировал, — ответил тот, — у него их целая связка была, этот ключ стандартный, у всех наших есть: от переходных межвагонных дверей и от выхода…
— Так какой мужик вам это дал? Где он?
Мы вернулись почти к тамбуру. В одном из крайних закутков сидел пожилой сухощавый мужчина с игровой приставкой в руках.
— Он, — лаконично сказал охранник с прыщом.
Хмурый стал его расспрашивать, где тот нашел ключ. Оказалось, что этот человек полез под свою полку, в рюкзак за сигаретами — и нашел на полу этот ключ. Решив, что он принадлежит Машинистам, отдал его охране. О том, как он попал под его койку, мужчина не имел ни малейшего представления и бригадира поезда не видел. Пару раз отходил курить…
— Ясно… — Хмурый сжал губы.
— А мне нет, — ответил я, когда мы вышли в тамбур покурить.
— Что-то мне подсказывает, что бугра грохнули… — затягиваясь сигаретой, сказал Хмурый. — И наверное, тот же малый, что вашего Дарби порешил: больше-то некому, пожалуй…
— Больше некому… — задумчиво повторил я, глядя в окно на проносящийся пустынный пейзаж, перемежаемый ярдангами.
— Ох как мне это все не нравится, — вздохнул Хмурый. — Жили себе, жили… и так проблем навалом, а тут еще это дерьмо… У тебя хоть кто-то на заметке есть?
— Не знаю пока. — Я помедлил с ответом. — Скорее всего, кто-то из наших, из группы… Только вот многое пока в голове не укладывается.
— Так давай укладывай, — произнес тот под стук колес, — я тоже поразмыслю.
— Надо шмон устраивать, глобальный. — Я тоже вздохнул, представив себе перспективу этого мероприятия.
— Ну с этим-то мои ребята справятся, — спокойно кивнул Хмурый.
— Вот и отлично, — ответил я с плохо скрываемым облегчением. — Это сильно упростит дело.
На том и порешили. Сначала Хмурый предложил проверить три последних вагона: этот, что с туристами, вагон-буфет, где произошло убийство, и «верблюжатницу», вместе с поклажей на зверях.
Я вернулся в буфет и стал чертить на электронном планшете схему поезда, расположение опрошенных людей в разное время. Сбоку этого своеобразного чертежа я писал график событий, располагая в левой графе время, а в правой — что происходило в поезде.
Через плечо постоянно заглядывала пани Аида, которая пыталась давать ценные советы, и не только она. Я постоянно отвлекался и, отбиваясь от расспросов, посылал всех к марсианскому дьяволу — работать было невозможно. Ира не хотела идти со мной в купе, где недавно убили Дарби, а отпускать меня туда одного решительно отказывалась — ей было без меня одиноко и жутко.
Публика вокруг продолжала хаотичное и сумбурное, параллельное моему, расследование, и кандидатура убийцы менялась несколько раз за пятнадцать минут. Вспыхивали шумные споры, кто-то даже начал кричать, пока не подошел часовой и не навел порядок.
Хмурый тоже не сидел без дела. Он отрядил своих людей обыскивать вагоны, вместе с вещами и пассажирами. Он велел охране при сопротивлении применять сначала уговоры, а потом силу. По его словам, отказ в досмотре означал стопроцентную виновность.
Я позавидовал его методам, смекнув, что несколько штук виновных будут найдены в ближайшее время.
Ира заказала у бармена две чашки эрзац-кофе. А я отчетливо понял, что вляпался не то чтобы совсем, а по самые усы и ноздри: не «крот», так Вэндерс, не Вэндерс, так танки, — а Большой Брат все следит за тобой.
На меня вдруг опять навалилась безысходность — я почувствовал, что будто кто-то сзади подставляет мне «рожки» и напевает: «Дом горит, дурак не видит, дом горит, дурак не видит…»
Я чувствовал, что меня опять обводят вокруг пальца, много, много людей… И… обведут… Что я знаю? Как всегда… Почти ничего… И что самое безнадежное — если тот человек, которого я пытаюсь изобличить, работает на этот пресловутый «Пантеон», мои акции стремительно падают: ведь, по слухам, туда набирают лучших из лучших. Этот человек должен быть отличным бойцом и диверсантом, прекрасным лицедеем и мастером спецэффектов, да плюс ко всему обладать некими сверхспособностями. Одним словом — «элита». А я? А я просто Странный, и ничего больше.
Будто прочитав мои мысли, Ирина ласково погладила меня по щеке.
— Не переживай, — тихо сказала она, — ты найдешь этого «крота», Пастух Глюков… Мы найдем… мы вместе, помни…
Она размешала пластиковой ложкой мой кофе и подвинула стакан ближе.
Я внимательно посмотрел ей в глаза, а она улыбнулась кончиками губ, и эта тень улыбки наполнила меня спокойной радостью сильнее, чем тысяча поцелуев.
Я молча кивнул, улыбнувшись в ответ, и отпил из стакана горячую жидкость.
Наступил день — и многие из энтузиастов частного сыска и просто любопытствующие все же стали расходиться по койкам. На окна вагонов опускали металлические солнцезащитные жалюзи. Продолжалась спокойная размеренная жизнь, подчиненная такому же размеренному стуку колес и покачиванию вагонов. Казалось, ничего не произошло и никакого Дарби не было вовсе, а начальник поезда просто сбежал, вспомнив, что не выключил дома утюг. Во всем плохом всегда есть что-то неестественное, чужеродное…
Тут я услышал за спиной явно нарочитый кашель и хлюпанье. Я резко обернулся — это был один из охранников вагона-буфета. Рыжий, с большим красным носом, который словно извозился в пигменте волос. Этим носом он и хлюпал в паузе между стуком колес поезда.
— Тама, эта… — сказал он, делая волнообразный жест рукой, — мы урку того в хозблоке заперли… вот…
Казалось, я должен был что-то понять.
— И? — спросил я с легким нетерпением, не собираясь понимать ничего.
— Ну… — он натужно прищурился, будто подбирал слова, — он шуметь начал, Странного зовет, а… это… Хмурый сказал, что ты и есть Странный… Да?
— Да, — кивнул я, поджав губы, — что ему надо?
— Да вот не говорит, гад, — выпучил он глаза и опять хлюпнул красным носом. — Говорит, Странного позови, говорить с ним хочу. Вот…
Я шумно выдохнул.
— Пани Аида, — позвал я.
— Да, пан инспектор! — с готовностью откликнулась полька.
— Вы тут проследите за обстановкой, а я сейчас вернусь, — сказал я деловито.
— Я прослежу, пан инспектор!
Я поморщился.
— Ты надолго? — спросила Ирина с досадой.
— С нашим «зэка» пообщаюсь и приду, — ответил я, вставая.
— Приходи скорее. — Ирина поглядела на меня с мученическим выражением лица.
— Конечно, милая…
— Не переживай, Ирыся! — горячо сказала Дронова. — Он скоро будет: наверное, преступник хочет признаться!
Ирина тяжело вздохнула, а Дронова ободряюще стиснула ее локоть.
Мы с рыжим пошли, раскачиваясь на колеблющемся полу вагона, к хозблоку, рядом с купе убиенного Дарби.
Рыжий достал пистолет на изготовку и сказал через дверь:
— Слышь! Идет к тебе твой Странный! Ты это… без ерунды давай, а то шлепну, понял?
— Да понял я, понял… — послышался глухой голос Кадыка за дверью.
Рыжий вынул ключ и, повернув его в замке, отодвинул дверь.
В узком, забитом разным хламом отсеке на перевернутом ведре восседал Кадык, который, завидев нас, нервно сплюнул на пыльный стальной пол.
— Я только с ним разговаривать хочу, — гордо заявил он, словно хвастался какими-то глубокими моральными принципами.
Рыжий какое-то время буравил его взглядом, потом хлюпнул носом и, повернувшись ко мне, сказал:
— Я это, за дверью буду…
— Тока жало к дырке не щеми! — с пафосом произнес Кадык.
— Ты хлебало-то, это, прикрой, — вновь шмыгнул носом рыжий и вышел за дверь, с треском ее захлопнув.
Некоторое время Кадык смотрел на меня с некой горечью, будто я чем-то его обидел.
— Гляжу, в начальниках ты ходишь? — сощурясь, спросил он, наклонив голову набок.
— Да ладно, — ухмыльнулся я, скрестив руки на груди. — На Хмурого шестерю. А вообще у Охотников нет начальства, кроме главы клана: у нас, ты знаешь, все по понятиям живут…
— Ну да… ну да… — закивал он часто. — Ты мужик-то нормальный, как я погляжу… Ты скажи мне… что тут творится за хрень? Я с «Востока» потек, а тут — раз, и налип, прям сразу… Ты… Я про тебя слышал… Ты вроде как… это…
Он замялся, напомнив мне рыжего.
— Подгоняю запары? — помог ему я.
Он вскинул на меня дикий взгляд, сверкающий в забористой с проседью щетине.
— Скажи мне, как мужик: из-за тебя эта запара?
Он судорожно сглотнул, и я понял, почему его прозвали Кадыком.
— Не совсем, — ответил я, — но меня тоже задело. И интереса моего тут нет…
— Я просто хочу понять, что говорить, а что — лишком…
— Говори все, — посоветовал я.
Тот горько ухмыльнулся:
— Все скажешь — под грунт ляжешь… — Он опять сплюнул.
— Слушай, Кадык, уважаемый, — я не выдержал, — я к тебе хорошо, ты ко мне хорошо — чего ты очкуешь? Сдавать я тебя не сдавал и не сдам: знаю, что не фраер ты. Ты меня звал говорить? Говори… У меня без тебя проблем хватает…
Он недоверчиво поглядел мне в глаза.
— Ладно… — вздохнул он, глядя куда-то в пол. — Поможешь мне?
— Чем смогу, — кивнул я.
— Сможешь! — убежденно сказал тот. — Я тебе расскажу кой-чего, а ты уж постарайся, чтобы Кадыка не обмакнули…
— По-ста-ра-юсь, — по слогам сказал я, чувствуя, что желваки на лице напрягаются.
Кадык опять выдержал театральную паузу.
— В общем, так, — вздохнул он, — меня могут грохнуть… От тебя зависит…
— Слушай, хорош уже. — Я махнул рукой.
— Вошел я в поезд, — решительно начал Кадык, — схоронился в трансформаторе… Поспал, съел, что припас… А бабка? Что с нее взять? Мало ей было моих девайсов… В общем, я-то ходок тот еще. Жрать приспичило, я думал, она меня накормит, а она, жаба, ни в какую! Дескать, щас охрану позову, мы не договаривались, я тебя провела — вон иди у землюка проси… Ну я что? Я на крышу — жрать-то охота, а где вы, я не знаю… вот… пополз я к пищеблоку… ползу по крыше буфета…
— То есть на последнюю крышу ты не лазил?
— А на фиг? — удивился Кадык. — Чем меньше народу тебя видит…
— Дальше, — попросил я.
— Ну… ядрены пассатижи… Решил в задний тамбур лезть — хоть там и охрана рядом, да в переднем люди чаще курят, да и не возвращаться же? Цапанулся и поглядел…
— Как цапанулся? — поинтересовался я.
— А так! — Кадык расстегнул свой серый замызганный комбез, и я увидел на его голой груди что-то вроде портупеи.
Он снял с липучки закрепленный на ней моток какой-то ленты.
— Нанки! — сказал он.
— Что? — переспросил я.
— Ну подтяжки с нанониткой, — снисходительно пояснил он. — За вытяжку на вагоне цепляешь — глядишь в тамбур, а потом через эту вытяжку и достаешь: удобно…
Тут у меня в голове сверкнула бледная тень мысли.
— Ага, понял, — кивнул я.
— Ну так вот, — продолжил Кадык, — цепляю я нанки, ветер в морду, свешиваюсь к окошку… а там…
— Что? — спросил я, стиснув зубы, пытаясь не выказать волнения.
— Что… — повторил Кадык, — мужик мужика душит… да еще так жутко… двумя пальцами… тот дергается и на меня… прям мне в глаза… выпучил, блин, вот лопнут… — представь, как я очканул?!!
Он сам тяжело дышал, вспоминая кошмарные впечатления.
— В общем, кто душил, я не видел, — продолжил он глухо, — но вот того разглядел… лучше бы не смотрел я… Усы торчком… рожа… что твоя сигарета — красная, жуткая… Концы отдавал… Ну я от мокрухи стараюсь подальше лежать… Напугался от неожиданности я, понимаешь? Рванул нанки кверху… да за поребрик сапогом зацепился… грохнул немного. Вот, думаю, слышал он, мокрушник, значит, что кто-то по крыше шарится… А дальше сплоховал — полез к последнему вагону, где турель, думал, там схоронюсь на время… а тут… зарница сверкнула — вижу: сидит кто-то… в темноте не разобрл… На шухере, наверно, в другом вагоне кто-то был… тут уж я совсем переконил, чуть не побежал назад, к локомотиву… Вот… Есть перехотелось… А пока бежал, дверь в последнем тамбуре буфетного вагона лязгнула — видать, жмура выкинули… А мож, еще чего… Так я топал, что в трансформаторе меня и замели обратно… Вот…
— А кто душил, ты не видел? — спросил я, стараясь быть спокойным.
— Не… — покачал тот головой, — мужик какой-то или баба, но крупная… приземистая…
— А ножа в зубах у тебя не было? — вдруг спросил я.
— Какого ножа?! — Кадык вытаращил глаза. — Я с притыкой не дружу! Понял? Я — вор…
— Ладно, — успокоил я его, — понятно… А с чего ты решил, что тебя грохнут-то, если ты убийцу не видел?
— Так эти… — Кадык досадливо крякнул. — Машинисты, итить их в душу, через весь состав меня с браслетами провели — уж то-то мокрушник заметил, небось смекнул, что я по крыше лазил-то. Ну… А откуда он знает, что я его аватарку не срисовал?
— Да… — протянул я… — Волосы длинные были у убийцы? Почему про бабу подумал?
— Я ж секунды смотрел… силуэт покатый… такой… Ну не знаю — на улице ночь, а в тамбуре тусклый свет, я тени только видал, просто этот… ну… кого решали… К стеклу лицом привалился… тому через плечо…
— А тот, кого душили, как выглядел? — спросил я.
— Ну… — кивнул Кадык, — ворот комбеза серый, с нашивками, типа машинистский, в усах еще… щекастый такой…
— А время можешь сказать? — спросил я.
— Ну… — протянул Кадык… — я только потом глянул — четыре было примерно…
— На последний вагон точно не лазил?
— Зачем! — Он выпучил глаза. — Я от таких джипегов здорово очканул — и назад, в трансформатор… Дык я что толкую-то… — Он как-то сник, опустив плечи. — Замочить меня могут, боюсь…
Я вспомнил Дронову, которая тоже опасалась за свою жизнь.
— Не переживай, Кадык, — сказал я, усмехнувшись. — Там, в турели, сидела наша туристка, которая сама тебя до смерти перепугалась, а убийца тебя не видел, разве что догадался, да и то — вряд ли…
В дверь деликатно постучали.
— Да! — громко сказал я.
Дверь отъехала вбок, и на пороге появился Хмурый, рыжий и доктор, который осматривал труп.
Рядом топтался неопределенного возраста мужчина с розовыми веками и лихорадочным блеском желтых глаз. Волосы на голове его напоминали картину неизвестного художника «Взрыв на макаронной фабрике».
— Ну что? — с порога гаркнул Хмурый. — Признался наш сирота? Он тут шухер устроил?
— Все нормально, — сказал я, — пока помогает человек.
— Да! — крикнул Кадык. — Ворье не мочит!
— Тихо ты! — хлюпнул носом рыжий.
— Пошептаться бы, Странный, — сказал Хмурый на полтона ниже.
— Пошли…
— Значится, так, — сказал Хмурый, когда мы уселись в купе покойных (именно «покойных», так как я уже отчетливо понимал, что бригадир поезда Джеймс убит, и даже свидетель этого есть), — Серый, — он кивнул на доктора, — со жмурами мало дела имел, но мужик он башковитый оказался…
Серый благодарно кивнул:
— Я просто подумал, узнав про газовую гранату…
Хмурый остановил его жестом.
— Так вот, — продолжил Хмурый, — он, то есть Серый, время убийства определил примерно — от двух с небольшим до трех…
— От двух до трех утра, — вставил Серый.
— Я и говорю… — вновь нахмурился Хмурый. — Но мужик-то он башковитый, это я говорил: нашел он химика с шахты.
Тут невзрачный человек с выброшенными к небу космами серо-желтых волос кивнул и часто замигал красноватыми веками — губы его слегка невралгически задергались…
— Говори, — повелел Хмурый.
— Вот! — сказал химик. — Именно, именно!
Все воззрились на него.
— Я посмотрел этот ваш баллончик. — Тут он непонятно чему улыбнулся. — Это же паралитик… Да…
Он опять кивнул как бы сам себе.
— У меня есть «Спектр-7», — продолжил он.
— Это что такое? — спросил я.
— Это отличнейший спектроскоп девятого поколения, — пояснил он, — частично я его доработал: газовый анализатор…
— Давай, профессор, не запаривай, — проворчал Хмурый.
— Я хочу сказать, — сверкнул глазами химик, — что этот Си-Эр-девять является О-этил-Эс-четыре, диизопропиламиноэтилметилфосфонат, группы «эр», последнего поколения, и…
— Ну не все здесь Менделеевы-то… — недовольно прервал его Хмурый…
— В общем, так, — кивнул химик, — в газовых гранатах типа «Вэ-9, Эр-Си» используется особый реагент, вступающий в контакт с кислородом и являющийся своего рода окислителем и катализатором…
— Короче, Менделеев! — не выдержал Хмурый…
— Я просто говорю о консервантах фосфатной группы…
Повисла пауза, прерываемая только скрежетанием зубов Хмурого и хлюпаньем красного носа рыжего.
— В общем, «Спектр-7», — сказал химик, вздохнув, будто распрощавшись с надеждой на понимание публики, — помог мне определить, когда из баллона вышел газ…
— Когда? — невольно вырвалось у меня.
— Есть небольшая погрешность, — как-то жеманно ответил тот, — но могу заявить, что это было между двумя десятью и двумя сорока…
— Ошибки быть не может? — вновь спросил я.
— Вот вся ошибка, — картинно развел он руками, — тридцать минут…
— Тридцать минут… — повторил я, — понятно, это очень важно…
Я снял с пояса недавно обретенный планшет и начал забивать туда полученную информацию.
— Что тебе «зэка» сказал? — Хмурый тронул меня за рукав.
— Видал кой-чего, — махнул я рукой неопределенно…
— Ну? — Казалось, Хмурый понял, что я что-то недоговариваю.
— Ничего особенного, — ответил я, вставая. — Вот вы выяснили важнейшую вещь: время газового отравления. Сколько понадобится, чтобы человек в купе задохнулся?
— Учитывая объем купе, — сказал химик, озираясь по сторонам, — прокуренность помещения… ну… не больше пяти — семи минут…
— Прекрасно, — кивнул я. — Дело, в сущности, пустячное: осталось определить — кто где находился с двух часов десяти минут до без десяти три примерно. Ладно, пойду мучить своих расспросами.
Я вышел в коридор и почти сразу почувствовал, что за локоть меня поймал Хмурый.
— Что? — только и спросил он, разворачивая меня за плечо.
— Кадык видел, — сказал я полушепотом, — как в районе четырех кто-то душил бригадира в последнем тамбуре буфета…
— Кто? — свистящим шепотом, сливающимся с шумом поезда, переспросил Хмурый.
— Он не разглядел. — Я покачал головой. — Испугался и сейчас боится. Его слова подтверждает наша туристка Дронова: она видела, как тот полз по крыше без чего-то четыре, когда сидела в кабине турели. Потом лязгнула внешняя дверь вагона, так что…
— Ясно, — кивнул Хмурый, — Джим… значит… Джим… Я так и думал…
Он тяжело вздохнул.
— Сколько я на линии работаю — никогда такого не было…
— Ладно, — кивнул я, — пойду на свою каторгу туристов дальше мурыжить, а вы обыск заканчивайте. Да, Хмурый, сможешь прислать мне охранников из буфета и из последнего вагона?
— Минут через двадцать, добро? — сказал Хмурый.
— Добро, — вновь кивнул я.
Я начал действовать по составленной схеме: надо отметить, что я не особо проницательный человек — больше эмоциональный, да и никогда не играл в «сыщика». Именно по причине того, что мысли в моей голове отчаянно путались, да и нервное истощение последних дней давало о себе знать, я составил график событий, в который продолжал вносить всякие поправки и от которого можно было отталкиваться в случае нестыковки в показаниях свидетелей. Время я расставлял приблизительно:
23:45
Отправление поезда со станции «Восток». В поезде появляемся мы с Ириной и Кадык. (Этому предшествовал обыск с литерного бронепоезда.)
00:10
Дронова, Азиз, Крис, Аюми (которая пошла умываться) и полковник встречаются в тамбуре. Крис заявляет, что хочет поменять свое место, так как от туалета скверный запах. Дронова обязуется позвать бригадира поезда из соседнего вагона-буфета.
00:20
Дронова стучит в дверь купе бригадира Джеймса, тот открывает, загораживая проем двери. Скорее всего, он прикрывает сидящего там Дарби.
00:30
Мы с Ириной встречаем Дронову, Азиза и полковника в буфете. Остальные туристы не в курсе, что мы в поезде.
00:50
Меня зовет бригадир поезда в купе, где я беседую с Дарби. После этого бригадира видят в вагоне с туристами, где он идет к Крису перебить его билет и выбрать ему новое место. Это происходит примерно в районе начала второго.
01:30
Окончание моей беседы с Дарби. В коридоре я вижу бригадира поезда, который выходит из последнего тамбура. Примерно в это же время Крис переезжает на другую койку. Охрана совершает обход.
02:10–02:40
Кто-то кладет в вентиляционную трубу газовую гранату, а затем убивает Дарби.
03:50–04:00
Дронова делает наброски, сидя в кабине турели, и видит ползущего по крыше вагона Кадыка, который, в свою очередь, увидел, как в последнем тамбуре буфета убивают бригадира.
05:00
Начало вечеринки в буфете — все туристы присутствуют.
06:00
Обнаружен труп Дарби в купе бригадира поезда.
Я был уже более чем уверен, что Дарби убили из-за нашей беседы, вернее, из-за того, что Дарби решил найти «крота» в группе. Я почти не сомневался, что бригадир поезда был двойным агентом и работал как на Дарби, так и на «крота», а скорее всего, даже «крот» просто перекупил Джеймса, назвав сумму, которую обещали за голову перебежчика-Дарби.
А тут было несколько вариантов: либо нас подслушивали, — но кто и каким образом? — либо Дарби какими-то своими действиями выдал намерение достать нашего «крота». Или же Дарби поделился планами с Джеймсом, но в этом я сильно сомневался: Дарби был предельно осторожен и далеко не глуп. Единственный его промах был в том, что позвал он меня через Джеймса… Но, с другой стороны, наша группа и так уже на виду у публики…
Оставался конечно же вариант, что Дарби убил шальной, случайный охотник за головами, но я сомневался, что такой мог сесть с нами на «Востоке», учитывая, что там карантин и все такое… А если бы сел в поезд раньше, он и убил бы Дарби раньше, и времени на это было предостаточно.
Так что, значит, скорее всего, это работа нашего «крота», который понял, что Дарби собирается объединиться со мной, — это было бы еще опаснее для него, чем ежели наш союз с покойным Джованни. В данном случае все становится на свои места.
Следовательно, Джеймс, бригадир поезда, был нанят разведкой как агент уже давно, раз о его существовании знал и Дарби, и «крот». Значит, Джеймс и был сообщником «крота», и пока никто еще не доказал, что Дарби убит именно «кротом», а не бригадиром по его приказу. Вот предполагаемая (а скорее всего, фактическая) смерть бригадира могла быть только на совести сотрудника «Пантеона».
Хотя было в этом деле кое-что, что подсказывало сам механизм убийства. А именно: баллончик с газом и пистолет. Если бы Дарби убил Джеймс, то баллончик был бы не нужен: бригадир просто всадил бы в своего гостя пулю из пистолета с глушителем, будучи с ним в одном купе, — и все! Значит, Джеймс по какой-то причине отказался убивать Дарби или же только подложил баллончик с газом: заметь кто-то бригадира, копающегося в вентиляции собственного купе, — никто бы ничего не заподозрил, а вот если бы это делал пассажир — это бы запомнилось. «Кроту» было необходимо лично досмотреть Дарби и лично удостовериться, что он мертв, выстрел был уже контрольным. Видимо, разведчика интересовали записи в КПК, который бесследно исчез. Я был уверен, что в планшете с треснутым экраном ничего любопытного не будет.
«Крот» убирает свидетеля и сообщника в лице бригадира — это тоже казалось вполне логичным. А затем подкидывает ключ бригадира под койку какому-то шахтеру. Именно подкидывает, так, чтобы его быстро нашли… Но зачем? С какой целью? Это нужно немедленно выяснить…
Раз я еще живой, значит, я не знаю пока самого интересного. Эта мысль одновременно утешала и тревожила меня.
В буфете уже многие спали, завернувшись в спальные мешки. Часовые не разрешали людям расходиться по своим койкам, по крайней мере тем, при ком произошло обнаружение трупа. Я удивился, что не возникло скандалов и споров по этому поводу. Мне сказали, что я могу будить кого угодно и задавать сколько захочу своих вопросов. Один из таких вопросов уже вертелся у меня на языке, и я хотел узнать на него ответ…
Бодрствовали только Ирина, полковник, повара и Азиз с одним шахтером. Они мне не смогли вразумительно ответить на него. Тогда я попытался разбудить Паттерсона, но он только что-то бормотал на ломаном английском и пытался отмахиваться руками, даже после того как я крикнул ему в ухо, что нас атакуют индейцы. Он повернулся на другой бок и пробормотал:
— I’ll call back later…[35]
Я решил не устраивать допросов по принципу застенков гестапо и, умерив свое любопытство, проглотив таблетку стимулятора, отправился на поиски Хмурого.
После некоторых мытарств я разыскал его в последнем вагоне, где он руководил обыском вещей пассажиров, которых абсолютно бесцеремонно будили двое рослых охранников. Он, взяв в руки свой планшет, стал проверять список пассажиров, но и там не было отмечено того, что надо.
Хмурый выказал недюжинный энтузиазм, и мы стали опрашивать пассажиров, описывая им Криса Паттерсона, пока наконец одна бесцветного вида женщина с усталым лицом не указала точного места, на которое переселился тучный американец в очках.
Мы с Хмурым подошли к отсеку плацкарты, где на одной полке храпел человек, а две верхние были завалены вещами.
— Погодь, — сказал Хмурый, вновь нахмурясь, — так это же тот самый мужик, который нашел ключ Джима… Это к нему, что ли, вашего Криса переселили?
Я торжествующе улыбался. Во-первых, потому, что моя догадка блестящим образом подтвердилась, а во-вторых, потому, что сделал я ее, не заморачиваясь какими-то немыслимыми логическими заключениями и чисто по интуиции! Все сошлось! В десятку!
— Бинго! — сказал я, страшно гордясь собой, и оттого, видно, выглядел слегка по-идиотски.
— Что «бинго»? — переспросил Хмурый.
— Ну… — снисходительно ответил я. — То, что… видишь! Криса переселили сюда — и тут же нашли ключ бугра вашего. Выходит дело, что подозревать можно Криса, или же кто-то хочет, чтобы мы его подозревали.
— Охренеть можно! — Хмурый всплеснул руками. — Да этот ключ могли ногами запинать туда случайно, или же сам этот шахтер на них шестерил… Да и вообще… ты этого Криса допрашивал?
— Нет, он спит, — сказал я, поморщившись от досады, что Хмурый не понимает всей значимости моего открытия.
— Ну вот и выясни у него все, а с мужиком этим мы еще поговорим…
— Выясню, — сказал я, — а вы тут все обыщите, особенно койки наших туристов.
— Обыщем-обыщем, — пообещал Хмурый.
— И вообще, — спросил я, распаляясь, — почему в списке пассажиров бригадир не указал места, на которое переселил Криса?
— Он, может, у себя отметил, — невозмутимо изрек Хмурый. — Мы же только под конец рейса списки уточняем…
Хмурый отправил со мной четверых охранников. Это были бойцы, двое из которых дежурили вчера в вагоне-буфете, а двое — в вагоне с туристами. Как я и ожидал, эти люди мало что помнили интересного. Это психология: если тебя ставят на некую должность и говорят тебе: «Запоминай все и за всем следи», то после первых месяцев работы человек привыкает к некоему автоматизму. Мелочи ускользают от него, так как он ждет крупных неприятностей и происшествий и конечно же не находит их в повседневной жизни — синдром полисмена.
В первую очередь меня интересовало одно: когда я начал беседу с Дарби, бригадир, уходя из купе, сказал, что будет у охраны. Охрана подтвердила, что Джеймс заходил к ним и спросил, все ли в порядке, затем он ушел, не сказав куда. Прояснили этот вопрос только ребята из последнего вагона — охранники, сидевшие рядом с турелью.
Во-первых, они подтвердили, что Дронова попросила их открыть кабину, чтобы порисовать. А перед этим в районе трех они с ней играли в карты. Подозрительного не видели. Во-вторых, сказали, что примерно около часа ночи видели бригадира, который сказал, что, по слухам, в третьем вагоне везут контрабанду в виде цезия, и отрядил их в помощь на обыск.
Мы с Ириной ушли спать в свое купе. Вернее, она уснула, а я сидел и думал, тупо уставясь в окно, на которое вдруг наползла тень: поезд въезжал в тоннель, пробитый в хребте Гордия. За окнами гулко отражался о стены стук колес нашего поезда. Мы все ближе и ближе к заветной цели и все дальше от покоя и одиночества.
Около трех мой мозг был готов взорваться, и меня сморило сном, несмотря на стимуляторы.
Все началось, когда меня разбудил Хмурый, деликатно подергав за плечо.
— Вставай, Странный, есть кой-какие новости.
— Что? Уже? — вырвалось у меня. — Его нашли?
— Не знаю, нашли его или нет, — усмехнулся он, — но вот пистолет нашли — никто его не выкинул, так, по крайней мере, кажется. ПМ с глушителем и без одного патрона в обойме. Стреляли из него не так давно.
Я начал просыпаться.
— Так… — сказал я, зевая. — Ты не ложился, что ли?
— Я, в отличие от разных там суперсыщиков, вообще не сплю, — добродушно осклабился тот. — А еще скомканный кусочек пластиковой бумаги — я лично нашел в мусорном ведре в конце вагона, — продолжал Хмурый. — Вот.
Он протянул мне небольшой мятый обрывок пористого пластика, на котором печатными буквами было написано на империо:
ДАРБИ ЗДЕСЬ.
И тут с меня сошел весь сон: надпись была сделана мелком на бумаге для рисования! Опять, как тогда, после смерти итальянца! Дронова! Ее бумага и ее мелок!
— Ну Хмурый! — я развел руками. — Это ценнейшие улики, прям как в кино!
— Вот то-то и оно, — срифмовал он.
— Ладно, — кивнул я, стараясь говорить потише, так как Ирина еще спала. — Пойдем: я умываться, а ты мне рассказывай, где что нашел.
Пока я умывался и чистил зубы, Хмурый поведал мне, что записку он, как и сказал, нашел в мусорном контейнере, а пистолет — в рюкзаке того парня, Криса, который переехал. Пистолет был замотан в Крисов свитер, и отпечатков на нем не нашли, а вот на записке чьи-то отпечатки есть — надо проверить чьи.
Я внимательно слушал и старался думать, но у меня не получалось — с утра я всегда какой-то вялый и более бестолковый, чем обычно.
Отпечатки — это да! А вот пистолет… пистолет четко укладывался в одну линию с ключом бригадира и столь явно указывал на Паттерсона, что было ясно — это шелуха. Ну с какой стати убийце, вместо того чтобы просто выкинуть пистолет в окошко, забирать его с собой? Очевидно: дабы подставить какого-нибудь лопуха, про которого никто не думал. Это срабатывает в семи случаях из десяти — лопух начинает нелепо оправдываться, так как не был готов к подозрению на свой счет вообще, и времени он не запоминал, и про алиби не думал. Вот, пожалуйста! Есть подозреваемый, который так мало знает, что вызывает сомнения… Да… Как же мне сильно захотелось поболтать сейчас с Крисом! Еще сильнее, чем вчера. Ну а записка, выполненная в «добрых» традициях ЧП на горном заводе, где убили итальянца! Или же это простое совпадение, для того чтобы не пользоваться КПК? Кто-то кого-то предупредил? По самой простой логике — бригадир предупредил «крота» или же наша группа битком забита шпионами! Уф… Надо снять отпечатки всей группы, как-то аккуратно… надо договориться с официантами… чтобы не мыли стаканов…
— Хмурый, — я булькнул пеной во рту, — отпечатки надо снять незаметно… со стаканов, например…
— Ну ты хитер… — Хмурый всплеснул руками, — я прям просто поражаюсь тебе как человеку!
Я сплюнул в раковину и воззрился на Машиниста.
— Чего? — переспросил я, чувствуя, как по подбородку течет пена.
— Уж давно я предупредил одного из поваров! Дэн, проснись! — Хмурый выпучил глаза. — Ясен пень, что отпечатки надо сличить и ДНК на анализ тиснуть! Я тебе про другое…
Хмурый попросил выдать ему данные нашей группы, чтобы сделать запрос в свой клан. Я чувствовал себя тормозом Вселенной, поэтому несколько резковато ответил, что данные у гида, а она спит. Но сам, что помню, скажу. Хмурый только хмыкнул.
Затем я поплелся в буфет, на ходу вытираясь полотенцем. Проходя «верблюжатню», я потрепал по холке обрадованного Чембу. Меня пошатывало от недосыпа, и стальными колоколами перекатывались глухие удары колес поезда под полом вагона, удары, которые утомили, к которым привык и которые теперь напоминали о смерти и бессоннице.
В тамбуре перед буфетом стоял крепкий табачный перегар, и плавало сизое облачко от сигареты прислонившегося к стеклу шахтера. Это был один из участников нашей печальной вечеринки. Мы поприветствовали друг друга.
Чтобы взбодриться окончательно, я вынул из пачки сигарету и закурил. Полотенце набросил на плечо, слабо понимая, куда его потом девать. Я глубоко затянулся и, выпустив дым к сизой тучке под потолком, опер руку с сигаретой о грудь.
За окном багровело небо, окаймляя мелькающий узор темных силуэтов скалистых холмов неоновым розовым свечением. Вот мимо проплыла, будто высохший от ветра цветок на вершине горы, скособоченная вышка связи. Показалось, что где-то рядом, на фоне камней, мерцают огоньки выстрелов… Может, вернуться в купе, прижаться к Ирине, поспать еще?
Состояние было какое-то ватное, несмотря на встряску от сообщений Хмурого.
Вдруг в ноздри ударил неприятный запах горелой материи: я случайно прислонил сигарету к висевшему на плече полотенцу. Выругавшись полушепотом, я сорвал с себя полотенце и затушил пальцами расползающееся черное пятно, которое чадило отвратительным едким дымом.
— Ну ты навонял! — Шахтер обернулся, сморщившись и размахивая перед своим лицом загорелой ладонью.
— Извиняюсь, случайно. — Я закашлялся, подошел к вагонной двери, приоткрыл заслонку окна и выкинул подгорелое полотенце наружу.
Полотенце рванул ветер за окном, и оно исчезло. Дым тамбура плавным сизым рукавом потянуло за стекло.
— Так это, значит, ты вчера был? — Шахтер, глядя на меня, ехидно ухмыльнулся.
— Я? Где? — переспросил я.
— Тоже, видать, задумался. — Он хмыкнул.
— А что было-то?
Мой растерянный вид заставил его снизойти до объяснений.
— Ну вчера, еще до нашей пьянки, до того, как шухер со жмуром начался, — сказал он с усталым видом, — мы сидели с ребятами по местам, и к окошку на пару секунд прибило такое же полотенце с прожженной дыркой в центре. Вот я теперь понял, кто это у нас полотенца жжет!
Он осклабился, а я добился желаемого результата — последние остатки сна с меня слетели целиком и полностью! У меня, видно, отвисла челюсть и в глазах сверкнул проблеск разума, потому что шахтер сощурился и перестал ухмыляться!
— Вот оно как! — сказал я медленно. — А ты ведь в последнем вагоне едешь?
— Ну да, — кивнул тот, — а что? Это не ты был, значит?
— Это был не я… — произнес я задумчиво. — Это был не я… А в котором часу, не помнишь?
— Ну… — тот задумался, — я не помню, в три или в четыре… Надо ребят спросить…
— Спроси, пожалуйста. — Я посмотрел на него с надеждой.
— Это так важно? — удивился он.
— ОЧЕНЬ! — тихо, но с выражением сказал я…
Меня вновь охватила некая лихорадочная сосредоточенность — словно я и не спал вовсе. Весь этот балаган с убийством и последовавшими событиями явно тяготел к хаосу. Эта записка про Дарби и пистолет в рюкзаке у Криса вообще не выдерживали никакой критики. Зачем писать записку, вместо того чтобы послать сообщение по Сети, будучи в полной уверенности, что оно будет конфиденциальным, в отличие от клочка бумаги с буквами? Это могло иметь смысл только при отсутствии у получателя личного КПК, что бывает, конечно, на Марсе, но довольно редко. А уж пистолет с глушителем без одного патрона, заботливо завернутый в свитер Криса, лежащий в его собственном рюкзаке, выглядит совсем издевательством. Открыть окошко в купе Дарби, чтобы проветрить от газа, Крис догадался, а вот избавиться от пистолета и не подумал, да так его скрутило от жадности, что он в рюкзак себе его спрятал — авось не найдут! А когда убил бригадира, ключ у него решил украсть и под соседнюю койку закинуть — патологический клептоман: все в дом тащит!
Все это наводило на мысль, что кто-то пытается нас просто отвлечь от чего-то или от кого-то, гораздо менее заметного и второстепенного. Вообще стиль этого «крота» стал уже вырисовываться: простые и вместе с тем довольно хаотические действия то ли сверхковарного, то ли сверхглупого, то ли сверхспешащего человека, который, заметая следы, особо не утруждается построением каких-либо ложных логических цепочек. Он просто оставляет абсурдные и взаимоисключающие следы. Вспомнить хотя бы убийство Джованни: на кой черт ему понадобилось воровать у Ирины бластер только для того, чтобы прикончить спящего человека? Допустим, для бесшумности, но воняет-то как горелая плоть! Чтобы бросить на Ирину тень подозрения? Но мы с ней полдороги проехали бок о бок, задушевно беседуя, даже учитывая сцену с появлением бластера. А какой большой риск быть схваченным за руку! Правда, кобура у Ирины была расстегнута. Импровизация?
А зачем ему, убийце, было менять сет охранной сингалки на входной двери — вообще непонятно. Уж не надеялся ли убийца убедить нас в том, что он пришел к нам из бескрайних пустынь и туда же вернулся? Абсурд! Или он ходил подышать свежим воздухом? Или что-то спрятал в седельной сумке своего верблюда? Может быть, но что и зачем? По какой причине он предпочел запах горелой плоти короткому и тихому хлопку пистолета с глушителем? Была ли эта причина вообще?
Я все так же, как и в начале пути, чувствовал, что ничего не понимаю, барахтаясь в вязкой трясине догадок, но все же какие-то общие мотивы я уже ощущал в его действиях. Если не думать, то, по меньшей мере, чувствовать, как он, у меня почти получалось, — а это большой успех!
Через тамбур прошел Хмурый с часовыми. Я сказал, что скоро иду.
Туристы уже завтракали в буфете. Не было только наших Охотников и Ирины.
Я сказал Хмурому, что собираюсь провести следственный эксперимент, для которого мне понадобится выстрелить из пистолета сквозь полотенце в многострадальную койку в купе начальника поезда.
Хмурый посмотрел на меня покрасневшими от недосыпа глазами, а потом махнул рукой со словами: «Только сам не убейся».
Дронова в восторге захлопала в ладоши и стала голосить, что вот, мол, наконец-то пан инспектор выстроил какую-то гениальную версию.
Чтобы хоть как-то унять пани Аиду, я предложил ей мне помочь. Мне показалось, что она посмотрела на меня как маленький мальчик, которому предложили прокатиться на настоящей военной подводной лодке. Преисполненная волонтерского рвения напополам со вселенским любопытством, она бросила свой завтрак, несмотря на мои попытки объяснить ей, что я никуда не тороплюсь.
— Дело — прежде всего! — пафосно изрекла она. — А есть тут можно хоть целый день!
Я взял у поваров полотенце. Они изучающе поглядели на меня после того, как я сказал, что мне придется его пристрелить. Правда, возражений не последовало.
— Что я должна делать?! — ликующим голосом спросила Дронова, хватая меня за рукав и отчаянно хлопая своими длинными ресницами.
Я пояснил ей, что закрою дверь в купе и произведу выстрел. Ее же задача — стоять в коридоре и слушать, насколько громко он прозвучит.
Я вошел в купе, прикрыл за собой дверь и задумался. Затем я взял полотенце, свернул его в максимальное количество слоев и, с силой уперев его стволом своего «макарова» в койку, собрался надавить на спусковой крючок. Но вдруг мне пришла в голову вполне уместная идея, и я начал считать ритм стука колес поезда, а затем надавил на курок синхронно с одним из ударов.
Выстрел почти слился с внешним звуком, хоть я его прекрасно услышал.
Дыра на полотенце была не настолько похожа на прожженный след от сигареты, но в целом я остался доволен.
— Ну как? — спросил я Дронову, выйдя в коридор.
— Какой-то звук был! — убежденно закивала она. — Определенно был! Да, был, со стуком колес…
— Громко?
— Ну… — протянула она, — не очень… Скорее не очень, чем громко… Тихо… ну… Если бы я не знала, что вы стреляете, может, и не обратила внимания.
— Верно! — кивнул я ответ. — И это учитывая, что у женщин слух более острый, чем у мужчин, да и в коридоре могло никого не быть.
Я выкинул полотенце в мусорный контейнер.
— Спасибо вам большое, — сказал я.
— И все??! — выпучив глаза, разочарованно спросила она.
— Все, — кивнул я. — Но сведения, полученные вами, исключительно важны для следствия.
— Ну вот, а я только думала, что… — обиженно выпятив нижнюю губу, проворчала Аида.
Я сел в купе и попросил охрану принести мне записку и пистолет.
Записку Хмурый догадался положить в прозрачный целлофан. А пистолет, по причине отсутствия на нем отпечатков, выдали так.
Ничего нового я не почерпнул, изучая эти предметы, не считая двух процарапанных на рукоятке маленьких букв «Д. Г.». Дарби Гордон? Это лишний раз убедило меня в некой фальшивости этой улики — я не мог представить себе Дарби выкорябывающим на заурядном пистолете свои инициалы.
Да… чувство меры у убийцы явно отсутствовало…
— Ну что, сышшик! — спросил заглянувший в купе Хмурый. — Нашел что-нибудь?
— Кое-что понял, — удовлетворенно кивнул я.
— Ладно, я пойду поспать на пару часиков — ты тут за старшего. Если что, буди меня: я в купе охраны.
— Слушаюсь, господин Машинист! — Я вытянулся по струнке, сидя на койке.
— О-хо-хо, — как-то тоскливо ответил тот, — мне бы твой оптимизм…
Ночь началась, как и положено: за окном фосфоресцировало фиолетово-бордовое небо, люди стали просыпаться, раздавались гулкие шаги сквозь стук ритма движения поезда. Хлопали двери, доносились приглушенные голоса. Кто-то заливисто рассмеялся, кто-то кашлянул. Еще вчера все происшедшее уже отошло на задний план: смертью на Марсе удивить кого-то трудно. К этому относятся как к несчастному случаю, как к тяжелой болезни или досадному недоразумению.
И вот в буфете опять клубится сигаретный дым, фоном пульсирует негромкий хор голосов, стучат металлические кружки. Кто-то тихонько слушает радио. Оказалось, что бармен. Один из пассажиров крикнул:
— Сделай громче!
Тут же звук усилился, так что стал вровень с шумом. Бодрый мужской голос, перемежаемый потрескиваниями эфира и какой-то хрюкающей музыкой, заявил во всеуслышание:
— …нацать часов тридцать минут олимпийского времени! В эфире канал «Радио-Лихоторо»! Приветствуем всех граждан Свободных колоний Марса! Оставайтесь с нами! В эфире новости от «Марс Экспресс Студио»! Сегодня в выпуске: прогноз погоды — существует ли опасность лавины аэрокосмических аномалий над Гордией? Новости областей: эпидемия вируса собачьего гриппа в поселке нефтяников «Восток-250». Объявлен карантин. Совет Четырех Городов выслал на помощь поезд с медикаментами. Столичный выпуск: власти Лихоторо-Сити готовят законопроект по принятию новых членов «Большой Четверки» в рамках программы объединения…
Как я отвык от подобного официозного изложения информации: радио на Марсе у всех местечковое, да и ловит далеко не везде. А уж эти формулировочки — тут же вспоминается пьяный Диего с покачивающимся Дарби на сцене площади в Персеполисе.
Через пару часов с небольшим должна была быть короткая стоянка на станции Горная-4, в просторечии называемой Дохлым Львом, — по форме холма, на котором расположены шахты четвертого поселка.
К этому моменту Хмурый приказал будить его во что бы то ни стало. Бдительность надо было удесятерить. В помощь проводнику выдавался охранник, а его напарник, раскрыв межвагонную дверь, дежурил бы во втором техническом тамбуре, наблюдая и за соседним вагоном. Как я смог убедиться, Хмурый по части безопасности был подготовлен очень неплохо.
Я поболтал в буфете с некоторыми туристами, задавая ничего не значащие вопросы. В частности, пустил такой слух, что, мол, нашли чей-то КПК — не пропадал ли у кого-нибудь? Полковник обещал всех расспросить, а Дронова вновь завелась, как пружина, в порыве энтузиазма и стала всех расспрашивать тут же! Посеяв в буфете хаос, я, весьма довольный собой, навестил поваров, которые шепотом заверили меня, что несколько стаканов с отпечатками нашей группы уже изъяли и даже подписали имена… Пришел шахтер с усами и сказал, что полотенце пролетало мимо окна то ли без двадцати четыре, то ли уже к четырем.
Мимо прошел, белозубо улыбаясь, Азиз, тронув меня рукой за плечо в жесте растаманского приветствия.
— Нэ спал совсем ти? — заботливо поинтересовался он.
— А что, у меня такой вид? — переспросил я с улыбкой.
— Ну, — замялся он в своей обычной манере, будто подбирая слова, — усталий ти.
— Поспал я, — успокоил я его. — Граница на замке, Азиз.
Он кинул на меня какой-то странный взгляд, то ли преисполненный сострадания, то ли какой-то особый, растаманский такой взгляд, который должен был пробудить во мне силу их божества, с благоговейным выкриком на устах: «Jah live!»[36]
— Я в буфэт, — пробубнил он и зашагал вразвалочку по коридору.
Заперев купе, я вспомнил, что забыл убрать с койки «важнейшие» улики, но что-то мне подсказывало, что на них никто не позарится. К тому же отпечатки с записки сняли, а пистолет мало что давал как улика вообще, кроме связи с Крисовым рюкзаком и нацарапанных инициалов явно не рукой покойного.
Я сел за самый дальний столик в буфете, заказал кофе и яичницу с куском жареного фарша. Яйца были дорогие, но вполне съедобные: сказывалась близость больших городов. Да и снабжение у Машинистов было очень неплохим, из-за чего некоторые кланы отморозков, невзирая на опасность, пытались захватывать поезда. Хотя получалось это у них не очень часто — поезда были хорошо защищены.
Я достал свой планшет и продолжил, почти насильно заставил себя дополнять и изучать поминутную схему вчерашней ночи.
В буфет зашла Ирина, которая озарила меня своей легкой улыбкой, как солнышком. По туловищу прошла легкая дрожь. Будто во сне, который мне виделся сегодня. Я половину сна блуждал по какому-то заброшенному древнему городу меж полуразрушенных строений и высоких колонн, тускло отсвечивающих медными дугами, будто они состояли из тонких пластинок. Во сне я почему-то должен был пройти по всей этой длинной колоннаде и без Ирины не мог, а она пропала. Зачем мне надо было за эту колоннаду зайти? Я так и не понял, учитывая, что внутри нее деловито сновали взад-вперед глюки.
Мы с Ириной стали вместе завтракать и ждать станцию. Наша цель была так близко! Я попросил охрану последнего вагона, чтобы нас тоже пустили в кабину турели.
Высунувшись из люка кабины, мы стояли с Ириной в обнимку и любовались панорамой, которую бросал нам в лица и прищуренные глаза колючий северный ветер. Он казался каким-то соленым.
Наш поезд, окруженный облаком песчаной пыли, грохотал по огромной холмистой долине, напоминающей какой-то исполинский музей для гигантов или же некую инсталляцию для съемок дешевого научно-фантастического фильма: все здесь казалось намешанным специально — возникало чувство, что это красивые декорации, придуманные человеком. Нарочитые и вычурные, хотя красота пейзажа не страдала от этого ощущения.
Рельсы петляли, минуя многочисленные препятствия: арки, коридоры, трещины.
Равнина, по которой мы двигались, называлась Ржавые Пески. Сзади ее окаймляла полоска темно-розового неба с синими облаками, а впереди выросла в воздухе казавшаяся прозрачной громадная полоска плоскогорья Фарсида, на которой днем, наверное, уже отчетливо видны силуэты Тарсиса, гор Трезубца Нептуна — Аскреуса, Павлина, или Павониса, и Арсия.
В этой долине тысячелетия встречались два мощных потока воздуха, два великих ветра. С ледовой шапки марсианской арктики к подножию колоссального горного вздутия Фарсиды стекали студеные ветры, которые волокли сюда все, что могли сдуть по пути с равнинных просторов Аркадии и Амазонии. Что не поддавалось их силе, они обрабатывали и вытачивали огромное количество времени. Они-то и создали здесь ярданги. А навстречу им неслись остывающие, но еще вполне теплые потоки воздуха с близлежащих гигантских вулканов.
У меня просто не было слов, чтобы описать всю эту красоту: это было одновременно глобально, монументально, всеобъемлюще и в то же время ажурно, вычурно и витиевато.
Везде, докуда хватало взгляда, змеились плоские и ажурные холмы ярдангов. Многие из них состояли из тысячелетней выветренной застывшей лавы, обтесанной ветром, причудливыми ступенями, будто ацтекские пирамиды или диковинные дворцы, поражавшие своим дизайном и смелой архитектурой. Были ярданги глинистые, похожие на куски вырезанной бумаги, усеянной по краям плетеными косичками и спутавшейся шерстью.
Между ними возвышались этакими монументальными скульптурами черные базальтовые глыбы, полузасыпанные песками цвета ржавчины и глинистой пылью, напоминающей оттенком размолотый кирпич. Они были абсолютно нереальных форм, напоминая подчас силуэты людей, или же фантастические наросты, выдуманные изощренным декоратором. Казалось, во всем этом великолепии есть свой тонкий художественный смысл, некая концепция…
Кое-где в неглубоких каньонах курились бледные пятна вечернего тумана. В этих местах холодный и теплый воздух смешивались, заставляя влагу конденсироваться даже в такой атмосфере.
Сердце само подпрыгивало в груди, когда я бегал взглядом по тысяче уступов, узоров, силуэтов этой величественной долины — настоящий покинутый Великий и Древний Город.
Чуть севернее, промеж величественного рельефа, мерцали далекие огоньки Лихоторо-Сити, казавшегося отсюда таким ничтожным и мелким на фоне выпуклости Фарсиды.
Я чуть сжал Иру за плечо, указывая вперед, чуть левее. Она посмотрела в мои глаза с немым вопросом, и я, улыбнувшись, кивнул: в призрачной дымке вечера, почти на самом горизонте, отчетливо виднелся сиреневый силуэт гигантского вздутого пузыря с пирамидальным кончиком сверху. Это и был конец нашего пути, то место, к которому так стремились многие люди, особенно в последнее время. Было ощущение, что он немного растет, приближается. Загадочный и молчаливый, самый высокий во всей Солнечной системе, древний и немыслимый вулкан Олимп…
— На редкость жаркая ночь сегодня, — сказала Сибилла, лениво потянувшись за длинным столом, уставленным софитами с розовыми ореолами, алюминиевыми тарелками и глиняными и пластиковыми бутылками.
Поезд стоял, как огромный вытянутый броненосец, упершийся носом в лакомый муравейник и застрявший там: часть кабины локомотива засыпало песком с близлежащего склона, выветренной эрозией базальтовой скалы, торчащей из разлома коры, который окружал нас узорчатым, неглубоким каньоном.
По всей вероятности, стук колес и ветер от движения поезда спровоцировали крупный песчаный оползень, когда поезд въехал в небольшой коридор между двумя скалами. Благо накрыло только кабину Машинистов-водителей на локомотиве — кое-как откопали люки и вытащили их. В общем, никто особенно не пострадал. Выбрали добровольцев из числа пассажиров, которым Машинисты раздали лопаты, и отправились вместе раскапывать завал. Наши тоже было дернулись (полковник, Йорген и Азиз), но Хмурый сказал, что все должны быть рядом со мной, на случай если меня озарит какая-то гениальная догадка.
В каньоне, образовавшем вокруг поезда небольшую долину, мы разбили некое подобие лагеря: поставили четыре большие палатки на случай бури, между ними буквой «П» выстроили столы со складными сиденьями, а то и просто ведрами или пустыми ящиками.
Как ни странно, настроение было веселое и приподнятое — сразу после обвала некоторое время была команда по вагонам затихнуть: ждали нападения. Иногда отморозки проделывали такие трюки, чтобы захватить поезд. Но в кои-то веки тревога оказалась ложной — я даже подумал уж было, что удача начинает отворачивать свой зад от моего лица… Места ведь были не самые спокойные…
Мы не доехали до Лихоторо каких-то сорока километров, но если кто и собирался сесть на верблюда и пойти своим ходом, то удержался от этого действия как от поспешного и необдуманного. В лабиринтах из песка и камней было далеко не безопасно — эти сухопутные фьорды могли спрятать в себе что угодно, начиная от крупной стаи церберов, гарпий или варанов, заканчивая ядовитой плесенью, шайками отморозков или ловушками, оставленными паладинами, в виде автоматических турелей, охраняющих какой-нибудь их склад.
Этот район Ржавых Песков назывался в народе «Ломоть Сыра», так как напоминал по схеме дырочки в верблюжьем сыре. Даже Охотники столичных кланов редко устраивали сюда рейды — связь среди камней давала сбои, и попадались такие районы, в которых можно было заблудиться даже с картой и лучшим навигатором.
Местность, где застрял наш поезд, была достаточно изолирована от окружающих лабиринтов: только оттуда, откуда мы приехали, был выход из нашего каньона, поэтому можно было ограничиться несколькими часовыми на турели, в последнем вагоне.
Чтоб не тратить время попусту, на крышах нескольких вагонов установили портативные ветровые генераторы: поток воздуха тут был почти постоянный. На стальном броненосце трещали ветряные мельницы — поезд подзаряжал аккумуляторы.
Горную-4 проехали без особых происшествий — сбежать никто не пытался. Единственным возмутителем спокойствия оказался Кадык, который потребовал увеличения охраны, так как кто-то пытался открыть снаружи его купе, и он был убежден, что это убийца, который решил, что Кадык видел его лицо, и намерен его убить.
Несмотря на нехватку людей, Хмурый поставил одного часового возле двери купе, а второго под окном.
Под бордово-сиреневым небом в том месте каменистого силуэта, куда уперся наш состав, ярко горели софиты, раздавались голоса, смех — людей даже радовала возможность размяться.
Мы же в полном составе сидели за столом, пили чай, разговаривали и отлынивали от раскопок. Хмурый дал поварам команду приготовить банкет по случаю окончания нашего путешествия. В том, что окончание будет благополучным, он, в отличие от меня, не сомневался ни минуты.
А я готовился к финальному акту этого фарса и лихорадочно пытался учесть все возможные детали и мелочи. Вообще надо сказать, что для моих планов этот обвал был в некотором роде удачей — можно собраться с мыслями, все продумать, не переживая, что не успею до конца дороги. С другой стороны, разные полезные совпадения всегда меня немного тревожили…
— Ну а потом он поворачивается ко мне и говорит: если бы, мол, Йорген, не ты, я бы этого пассажира на пику посадил — больно уж у него харя паладинская…
— Так ви прошли к каньону на этой пустоши? — спросила Аюми.
— Да… — кивнул Йорген снисходительно. — Там был дренажный коридор, которого не было на карте, — а нашли мы его случайно: Джефри подумал, что там тайник, и полез… а Сибилла…
— Это была моя интуиция, — перебила Сибилла, — просто интуиция, не более…
— Ну не знаю, как ты это называешь, — Йорген махнул рукой, — но польза от тебя иногда бывает, верняк!
— Должен же в нашей команде кто-то думать, — с невинным видом произнесла она, — иначе…
Йорген крякнул, стукнув кулаком о ладонь.
— Ведьма ты косматая, — сказал он добродушно.
— Найди другую, — спокойно ответила она.
Я усмехнулся, потому что это был их обычный обмен любезностями, как присказка к истории.
Софиты на столе слегка мерцали, напоминая факелы с живым огнем, — это барахлили накопительные конденсаторы, которые питались от ветряков.
— Ну что, дорогие мои, — сказал я, выкроив наконец паузу в истории Йоргена, — давайте, так сказать, пока ждем горячего, будем подводить последние итоги наших приключений.
— Дэн, а ты уже знаешь, да? — воскликнула пани Аида, которая приходила в сильное возбуждение при малейшем намеке на загадочные истории.
— Ну можно так сказать: почти, — ответил я, выдержав эффектную паузу. — Сейчас мне нужно знать самую малость: кто где находился с двух часов десяти минут примерно до трех и с трех сорока — до четырех в ту самую ночь, когда был убит Дарби и бригадир поезда. Времени у нас навалом…
— Что, опять по новой всю эту фигню будешь спрашивать? — не выдержал усатый шахтер, тот самый, с которым я сегодня курил в тамбуре. Некоторых ценных свидетелей я также освободил от работ по расчистке завала, и они были только рады.
— Не фигню, а ценные мелочи, — парировал я, — и вообще: если кто желает, мы отложим разбирательство до города, а там нам придется заявить об убийстве, тогда вас всех будут допрашивать местные паладины, а они не такие спокойные и вежливые парни, как я. Вас будут допрашивать до потери пульса, и вам придется провести в кутузке вместе с нами бог знает сколько дней — пока до них не дойдет вся правда. А я смею вас заверить: доходить до них будет долго. Да и дойти может что-то свое, что нам может не понравиться. Вы понимаете меня?
Я говорил с легким нажимом, так как это была чистая правда — думаю, что даже убийца…
— Я думаю, — сказал Йорген, сосредоточенно глядя куда-то в пустоту, словно он и правда решил подумать, — я думаю, что надо налить, раз такое дело серьезное намечается. Сиб, дорогая, тебе плеснуть?
— Немножко, — кивнула она.
— Вы только до горячего не надеритесь, — попросил я.
— Как можно! — Йорген закатил глаза, давая мне понять всю нелепость моего предположения. — Тебе-то плеснуть?
— Да, немного с кофе.
В результате шахтеры подключились к общему действию — кто-то из них достал сухпай и бутыль кактусового самогона под названием «Тика». Он хвалился, что только у них делают такой качественный продукт. Пришли повара, которые везли с собой тележки с едой. Сидящие кинулись помогать.
Как я ни следил за дисциплиной, но банкет начался, и с этим надо было смириться. Я утешал себя мыслью, что балаган преследует меня всю дорогу в этот рейс. Даже простоватый Йорген был как-то странно взбудоражен и показывал чудеса перемен настроения. А что самое неприятное, кто-то из пассажиров вспомнил-таки марсианский миф про «Зеркало-13», и многие стали его с энтузиазмом обсуждать. Нашлись умники, которые связали с этим нашу группу, — мол, Сеть полнится слухами о наших злоключениях, давно такого в колониях не случалось. А так как я не первый год на Марсе и напарники мои тоже люди опытные и небезызвестные, то про некомпетентность тут речь не шла. Приставали с расспросами ко всем, больше всего, конечно, к нашим Охотникам и ко мне с Ириной. Ирина отмалчивалась, а я выкручивался за четверых. Показывал путевой листок со штампом консульства, где конечной точкой был означен Олимп, выдумывал историю про группу спецназа, которая должна была пойти по нашему маршруту и бесследно пропала, а нас приняли за них, и вообще…
Верили как-то не особо, настороженно глядели в глаза, переспрашивали. Начался даже сбор добровольцев к нам в сопровождение: якобы проверить — знаем мы про базу или нет.
Благо сорвиголов было не очень большое число. За стол приходили на перекур люди, раскапывающие оползень, что существенно добавляло хаоса в и без того нестройные ряды.
— Я вообще удивлен, — возбужденно тараторил химик, который здорово помог мне с анализом баллона. — Обвал в этих местах — и никакой засады! Это поразительно! Кому рассказать — не поверят: оно ведь странно! Именно! Именно странно!
— Надеюсь, это не из-за меня, — проворчал я вполголоса.
— Но поговаривают, — вступил в разговор какой-то тучный мужчина, бросая на меня опасливые взгляды, — что ты и есть тот самый… ну… Пастух Глюков…
— Говорят, что кур доят! — не выдержал я, чувствуя нарастающее раздражение. — Странный моя фамилия, а не Самоубийца! И вообще! Вы в каком вагоне едете?
— В третьем, но при чем здесь?..
— А где вы были с двух часов десяти минут до трех и с трех сорока до четырех? — Меня уже понесло.
— Я? — Тот округлил свои водянистые глазки. — Но при чем тут я?
— Но вы же считаете, что я в чем-то виноват?
— Ладно, Странный, замнем для ясности, — вмешалась Сибилла. — А вы вообще поимели бы совесть, граждане Свободных колоний: у нас и так налипос за налипосом, а вам все нервы потрепать охота…
— Да понятно, что нервы, это понятно, — философски изрек один из шахтеров.
— Я просто поражаюсь… — Голос Дроновой звенел от возмущения.
— Начнем с вас, пани Аида. — Я пресек полемику в корне. — Где были вы с двух часов десяти минут до трех и с трех сорока до четырех?
— Я вам все рассказала, пан инспектор. — Дронова обиженно надулась.
— Последний раз. — Я молитвенно сложил руки на груди.
— Ладно, — нахмурившись, сказала она. — Значит, так… около двух мы с Азизом и полковником сидели в баре, встретили вас с госпожой гидом, потом вы ушли, и мы ушли… вот… Это было около двух или в два уже, мы так радовались, что вы…
— Дальше… — попросил я.
— Дальше? — как-то мрачно нахмурилась Аида. — А дальше я сидела с Аюми, и мы разгадывали кроссворд. К трем мы его разгадали, и я пошла к охранникам играть в карты, а потом я полезла в турель рисовать, но это было уже ближе к четырем, и…
— Так и было, Аюми? — спросил я.
— Та… — ответила японка. — Так и было… Ми гадали кроссворд — это было около часа, с двух — у меня таймер на КПК поверх окон висит…
— Нет, ну вы посмотрите?! — негодующе всплеснула руками пани Дронова. — Он мне не верит!!!
— Я вам конечно же верю, уважаемая. — Я попытался улыбнуться. — Просто восстанавливаю все детали. Скажите мне еще такую вещь…
— Какую? — буркнула полячка.
— Вы говорили мне, что в районе полуночи вы заходили в купе начальника поезда по поводу Криса…
— В двадцать минут первого! — оживилась она. — Я специально засекла время, чтобы потом, если он сильно задержится, можно было на него наорать!
— Прекрасно, — кивнул я, — вы не заметили, был ли он в купе один?
— Я же говорила! — Ни следа от обиды уже не было. — Мне сперва показалось, что у него дама, я же не знала… он закрыл спиной все…
— Это точно?
— Абсолютно: Дарби, этого негодяя, я бы узнала…
— Хорошо, — кивнул я. — Вернемся теперь к периоду времени с трех сорока до четырех.
— Это когда? — спросила она как бы саму себя. — А, поняла, это тогда! Тогда! Я сидела в турели, и по крыше лез человек с ножом в зубах… Наверное, убийца или его сообщник!
— Он полз, как далеко?
— Ну… — замялась она. — В начале крыши, впереди… А потом полез назад…
— На вагон пищеблока?
— Да…
— Точно? — Я прищурился.
— Ну… Наверное… — Дронова наморщила лоб. — Я убежала… Испугалась просто, я думала… его нож…
— Это был не нож, а золотые фиксы, — поправил я, — и был это беглый каторжник по кличке Кадык, который сейчас под охраной, он сел с нами на «Востоке» и сам по себе безобиднее мухи.
— Вот это да… — в восхищении протянула Дронова. — Беглый каторжник! Настоящий! Аюми! Я видела беглого каторжанина!
— Э-э-э-э, — Аюми покачала головой в жесте бессловесного восхищения.
— Азиз, теперь твоя очередь помочь следствию, — перевел я тему беседы. — Расскажи, что делал ты.
— Я все скажьу! — Азиз сверкнул глазами и зубами. — Мнэ скиривать нэчего!
Он затянулся косяком и вновь словно подбирал слова.
— Ми в два с Аидой и палковникам из буфэта ущли… — продолжил он. — И я на мэсто пощел — книжка читать, кыно смотрэть.
— И план свой курить, — вставила Аида ехидно.
— Да, пакурыл в тамбуре! — сверкнул Азиз на нее глазами. — Па-культурнаму! Патом кампъютер пощел смотреть свой…
— Да, кстати, — я хлопнул ладонью себя по лбу, — пока не забыл с нашим психдомом, извини, Азиз. Мы тут нашли чей-то КПК запароленный, взламывать не стали. Кто потерял, проверьте, потому что я скоро разошлю всем важное сообщение, и надо, чтобы его получили все. Полковник, наверное, уже спрашивал, я его просил…
— Да, Странный, — пробасил Рой Гронфилд, — я спросил ребят…
— У мэня комп пропаль, — сказал вдруг Азиз. — Я его на польке оставиль, а как покуриль в тамбурэ, его нэт. Взяль кто-то, навэрно…
Я вздрогнул и воззрился на Азиза: тот невозмутимо глядел на меня. Я отстегнул с пояса трофейный КПК, взятый мной у застреленного наемника в НИИ «Эол».
— Вот этот твой? — спросил я.
— Пахож. — Азиз, нахмурился, разглядывая КПК. — «Сони»… кажьется, мой…
— Ну держи. — Я передал ему аппарат, который Алима немедленно пристегнул к рукаву.
— Спасибо, Ден! — кивнул он.
— Ну что ты, Азиз. — Я махнул рукой. — Какие вопросы, ты лучше рассказывай, что дальше-то было?
— Далшэ? — переспросил Азиз, наморщив лоб. — Я к палковник пощел…
— Рассказать о пропаже? — перебил я, уже зная ответ.
— Нэт, — он мотнул головой так, что косички подпрыгнули на его голове. — Зачем харощий человек напрягать моими праблемой! Я так нэ люблю: что прапала, то вернется: так Джа говориль! Вот видищ — ти нащел.
Я кивнул, соглашаясь с мудростью его бога.
— Када я прищель, пальковник? — Он обернулся к Рою.
— Где-то в пол-третьего, — уверенно кивнул тот, — мы в карты играли.
— А я твою фотку возле первого тамбура видел, — выкрикнул справа лысоватый пожилой шахтер.
— Ти меня во сколько видэл? — Азиз выпучил и без того круглые глаза. — Ти меня там в полфтарова видэл, када нашь амэриканэц переежал — я помогаль вэщи насыть!
— А не пол-третьего? — прищурился тот.
— Я в карты играль, палковнык не даст соврать!
— Да, — кивнул Рой, — я время запомнил.
— А около четырех? — спросил я.
— В карты ми поиграли да трех, минут двадцать четвертого…
— Двадцать пять, — поправил полковник.
— Азиз отлучался в процессе вашей игры, полковник? — Я внимательно изучал лицо Азиза, который, казалось, просто обкурился.
— Отходил до туалета, — ответил полковник, — отсутствовал минут пять.
— Я щас раскажьу дажье, шьто я дэлал! — не выдержав, вставил Азиз…
— Этого я не требую, Азиз, — сказал я. — Извини, если мои вопросы тебя задевают, но это не от плохого отношения.
— Ладна, Страний, проэхали — я все понимаю…
— Спасибо за это, — сказал я искренне, — а потом что было?
— Патом я пощел с Аюми балтать…
— Сколько по времени это заняло?
— Часа полтора… — задумавшись, сказал тот.
— Так и было, Аюми? — обратился я к японке.
Аюми несколько помедлила с ответом, что меня немного насторожило.
— Э-э-э-э? — вопросительно сказала она. — Долго, да… Много сидели… долго…
Учитывая, что перед этим она совершенно четко определила время разгадывания кроссвордов с Дроновой, я немного удивился такому пространному ответу.
— Не помните? — Я вскинул брови в жесте утрированного удивления.
— Я? — Она кинула на меня сквозь щелки глаз беспомощный взгляд. — Помню, но мало… мало помню: у мэня иногда бывает…
— Бывает?
Аюми вновь замялась.
— А что? — спросила она. — Это так важно? Много кто не помнит точна…
Я перехватил боковым зрением взгляд Азиза. Он, этот взгляд, был тоже боковым и мимолетным, но по белым белкам хорошо видно движение глаз…
— Куда пошел Азиз? И во сколько? — требовательным голосом спросил я.
— Ущел — я не слидила: ми крассворд гадали, как с Аидой…
— Азиз, куда и во сколько ты пошел? — спросил я, глядя на него в упор. — Ты же сказал, что ничего не скрываешь…
— Я пощел… на свой мэсто… — сказал тот…
— Тебя кто-то видел? Может, спросим соседей по плацкарте или охрану? — Я чувствовал, что он врет.
Азиз бросил на меня уничтожающий взгляд.
— Ест вэщи, Странний, которые нэ относятся к дэлу…
— Сейчас, Азиз, таких вещей нет — на кону наша свобода и, может, даже и жизнь… — сказал я жестко.
— Я биль с жэнщина… — ответил он, помедлив. — И нэ в моих правилах эта обсужьдать…
Я заметил опять же боковым зрением, что Дронова с интересом воззрилась на него.
— Во сколько ты ушел от Аюми? — спросил я.
— Рядам с четырем утра… — ответил он, вновь помедлив.
— Ага… — сказал я удовлетворенно. — Тогда тебе не придется выдавать ту прекрасную особу, потому что это была, скорее всего, пани Аида, которая выскочила из турели в районе четырех, когда увидела ползущего по крыше человека с кинжалом в зубах. Я прав?
Две пары глаз уперлись в меня, и я понял, что прав.
— Ну и что? — с вызовом спросила полячка. — Ну и что такого, что я пришла к Азизу? Это наказуемо, что ли? У вас вот с Ириной есть отношения, а мы, значит…
— Все в порядке! — Я поднял руки вверх. — Я вовсе не собираюсь обсуждать чьи-то отношения: как вы не врубаетесь, что мне нужно всего лишь понять — кто где находился, и все! Это так трудно?
В ответ была тишина, не считая шепота шахтеров, бульканья горлышка бутылки и музыки из чьего-то КПК.
— Мне просто нужно знать, где вы находились, — повторил я.
— Ми попросили ахрана видти на грузовой платформа, за последний вагон, — сказал Азиз медленно.
— Охрана, — попросил я, — подтвердите.
— Ну да, — сказал коренастый человек в форменном комбезе. — А что тут? Парочка попросила выйти на воздух. Ну мы разрешили — устава это не нарушает…
— Спасибо, — вновь сказал я, — я понял.
Хмурый опять нахмурился, и я догадался, что устав все же был нарушен.
— Когда они вернулись? — спросил я у охранника.
— Ближе к пяти, — невозмутимо ответил тот, — почти сразу в буфет пошли…
— Ладно, — кивнул я, — теперь, Крис, ваша очередь: два десять и без десяти три, а также с трех сорока до четырех…
— Первый сэт ми беседовать с этим достойным человек, — кивнул Крис, поглядев на своего соседа по койке, — он есть miner[37], много лазить по каверн, видель животный Марс…
— Да, мы разговаривали, почти до трех, — сказал сосед Криса.
— А ключи вагонные вы когда нашли? — поинтересовался я.
— Да к пяти ближе, когда в буфет собирался, под полку полез за сигаретами — у меня там рюкзак…
— Вы представляете, как они могли туда попасть?
— Да, мож, их уронили и ногами случайно загнали под мою койку, из коридора…
— А Крис часто отлучался с места?
— Редко… — Он задумался. — Ваще я не следил, конечно, но редко.
— А кто-нибудь приходил к вам за этот промежуток времени?
— Да вроде нет… — Он прищурился в задумчивости. — Вот, девушка была, симпатичная…
Он кивнул на Дронову.
— Ах, спасибо за комплимент! — Дронова расцвела, как цветок на заре.
— Негр этот приходил. — Он кивнул на Азиза, который метнул в него короткий, но выразительный взгляд. — И мужик этот, бригадир поезда…
— Кто во сколько, не помните?
— А, еще вот эта, китаянка или японка заходила. — И он кивнул на Аюми. — А вот кто когда…
— А бригадира поезда кто еще видел? — спросил я.
— Я видел, — сказал один из поваров, тот, что с густыми бровями, — он в районе половины третьего копался в кладовке…
— Кладовка рядом с купе бригадира?
— Слева, ближе к тамбуру, дверка такая, — кивнул он.
— А вентиляция купе прямо сверху находится, тоже левее, слегка? — спросил я.
— Ну да…
— Вы не видели, не открывал ли бригадир решетку вентиляции?
— Я вполоборота стоял, — повар как-то сконфузился, — боковым зрением только и видел… Так, один раз обернулся, вижу Джеймса, ну и хрен с ним. Я его недолюбливал, если честно…
— За что?
— Да так, — он как-то театрально махнул рукой, — по мелочам. Он ведь редко с нашим составом ходил — не сошлись мы как-то…
— Спасибо… — сказал я ему. — А больше никто в этот момент не проходил? Не видели?
— Нет, — он мотнул головой, — я бутерброды резал полчаса где-то, а Джеймс минут через десять ушел куда-то вперед, к голове состава…
— А когда вернулся? Вы же не отлучались с кухни?
— Вернулся… Сэл, ты не помнишь?
— Я в зале вертелся, видел его, проходил… но не помню… Глеб, ты видел?
— Я за стойкой, — отмахнулся бармен, — я вообще видел его мельком — клиенты же… Где-то за час до вечеринки ихней он проходил, по-моему… может, минут за сорок… Вэд, ты видел?
— Да, наверное, так, — чернобровый повар кивнул, — до вечеринки за час где-то…
— И в это время через кухню никто не проходил?
— Нет, потом только с соседнего вагона к пяти стали подтягиваться…
— Точно? — переспросил я.
— Да чтоб меня пропоносило! — всплеснул он руками, смешно выкатив глаза.
— А потом вы его видели?
— Больше не видел. — Он помотал головой.
— Спасибо, — кивнул я.
— Да не за что, — махнул он рукой.
— Отлично, — продолжил я. — Вернемся, Крис, к вам. Три сорок — четыре.
— Я не особо следить за таймер… — сказал он, — я немного дремать, сидел в Сеть, читал…
— А я вот твою фотку срисовал, когда ты по вагону шел! — торжествующе произнес давешний шахтер, уличивший Азиза в том же. — Ты к тамбуру выходил! Это железно было без пятнадцати четыре — я слушал новости!
— Это так? — переспросил я Криса.
— Возможно, этот человек и прав, — кивнул Крис, поправив очки. — Я ходить в клозет, просто не помню когда.
— Видели кого-нибудь по дороге? — спросил я.
— Не смотрел особо, — с важным видом сказал Крис. — Наверно, нет. Нет — все по местам сидеть…
— Этот парень? — спросил вдруг усатый фермер. — Я его видал, и он правда выходил из сортира… Он из ваших?
— Да, — кивнул я, — наш турист.
— Значит, все верно, — тот затянулся самокруткой, — если его видали, как он туда шел, так я видал, как он оттуда вышел. Где-то в четыре — мне кум позвонил как раз…
Тут я заметил: к столу приближается человек из охраны. Он подошел к Хмурому и что-то прошептал ему на ухо. Хмурый кивнул и, сняв с пояса свой КПК, некоторое время глядел на него. Затем, перегнувшись через стол, протянул мне свой компьютер.
Там было открыто сообщение: «Отпечатки пальцев на записке соответствуют столу номер четыре, принадлежит Азизу Алиме из туристической группы „кси-516“. А также обнаружены более фрагментарные отпечатки, по анализу ДНК которых удалось установить, что они принадлежат Дроновой Аиде, туристке той же группы. Буквы на записке написаны с помощью особого химического состава, проявляющего цветовую пигментацию со временем, в процессе окисления воздухом. На зажимах вентиляционной решетки, снаружи, возле купе бригадира, отпечатки пальцев стерты, на трупе незаконного пассажира обнаружены следы укола на левой руке, в районе вены».
Я вернул КПК Хмурому, а тот выразительно на меня глянул — понял, мол, что да как?
Я кивнул. Меня слегка лихорадило — я опять чувствовал массу неувязок и бреда…
— А вообще я считаю… — пьяным голосом сказал усатый шахтер, — что убийце надо самому выйти и во всем признаться, потому что его и так найдут… Но! Тут уж пощады не жди!!!
— Вот ты прав, братишка! — хохотнул Йорген, разливая в стаканы. — Вот я то же самое всю дорогу твержу… А то что за фигня? Хорошо еще, что наш землюк Странный — шибко удачливый сукин сын: мы же за то его и держим! А то ведь укокошили бы нас уже, насмерть! Злодеи…
Он как-то развязно прыснул со смеху — видать, уже тоже подвыпил.
— Кстати, как я убедилась, злодеев тут полно! — с некоторым вызовом сказала Дронова.
Все посмотрели на нее, но оказалось, что она закончила фразу. Взгляды местных были не совсем одобрительными, как мне показалось…
— Именно! Именно! — всполошился химик. — Скажите нам уже правду! Вы идете на эту самую базу? Вы знаете, где она?
Ирина бросила на меня тревожный взгляд.
— Конечно, знаю, — сказал я спокойно. — База «Зеркало-13» запрятана под зданием Совета Четырех Городов, на глубине двухсот метров, но, во-первых, туда никого не пускают, а во-вторых, делать там нехрен!
— Вот это да… — пробасил шахтер, — я, блин, так и думал! Они всю дорогу нам мозг пудрили, эти богатенькие! Айда-ка, ребятки, в рейд! На столицу! А то, я гляжу, зажрались они тама…
— Верно говоришь! — поддержала компания, только что вернувшаяся с раскопок. — Надо бы их штыком-то!
— Гады! Мать их разэдак!
— Пусть поделятся девайсами! Эргов пусть отсыпают!
Я откопал где-то в глубине моей души фразу, которую всегда произносила моя бывшая жена. Она говорила, что я не умею шутить, так как мои шутки понятны не всем…
— Граждане! — сказал я громко. — Вы что, шуток не понимаете? Я сказал так, потому что…
Мой голос потонул в десятках других, и я понял, что власти Лихоторо скоро объявят меня в розыск…
Внезапно грохнул выстрел: Хмурый держал в руках пистолет с задранным кверху дулом.
— Не отвлекаемся, ребятки! — крикнул он. — Вы сейчас — пока что корм для паладинов, особливо кто в конце состава едет! Если в пустыне убили — это одно, а так — мы, железнодорожники, отвечаем. И тут не сказки рассказывают, а ищут возмутителя спокойствия! Кто из вас еще желает пользоваться МЖД[38]?
Гомон поутих, а я в который раз поглядел с уважением на своего босса. А тот смотрел из-под прищуренных век, как варан, и оглядывал всех, будто перед укусом…
— Дык мы это, командир… — нерешительно произнес какой-то фермер. — Мы-то за правду в сам-деле…
— Ну раз за правду — помогайте парню… — Хмурый кивнул на меня, и мне захотелось пожать его руку.
— Что знаем, все скажем, — закивал тот, — это верно…
— Вот за это благодарность вам… — кивнул Хмурый, деловито убирая пистолет в кобуру. — Давай, Странный, спрашивай.
— Спасибо, — кивнул я, как китайский болванчик, — это ж не только нас коснется…
— Знамо дело! — заплетающимся языком проговорил усатый шахтер.
— Так, — я, шумно выдохнув, хлебнул кофе с самогонкой, — я хотел теперь Аюми спросить…
Не успел я закончить, как Аюми сложила руки перед лицом и слегка поклонилась.
— Я имела на родина подруга, Томоми ее звали, она говорила, что моя мать и брат неправильно говорили…
— Что, Аюми? — спросил я.
— Они говорили, что я тупая… — Она улыбнулась. — Я знаю, что мало могу… но я сделая все, что стоит…
— Нет, Аюми, ты ни разу не подводила, — искренне сказал я, — все в порядке.
— Аригато[39], — вновь поклонилась она. — Я все помню — с двух часов десяти минут до трех и с трех сорока до четырех, да?
— Да. — Я улыбнулся.
— Я говорила про первое и немножко про второе, — сказала она, щуря глаза, будто улыбалась без улыбки. — Та… я не хотела про Азиза говорить… он хороший…
— Да, неплохой, — кивнул я, — все нормально. Что было, когда он ушел с Дроновой?
— Ничего не било… — просто и с легкой улыбкой сказала она. — Я била рада, что два человека понравилось себе… подумала… и немножко расстроилась…
— Почему, Аюми? — спросил я.
— Потому… У меня тожэ бил друг в Япония, в Кобе-Сити… — Глаза ее стали темными, словно без белков. — Вот…
— И?
— Он умер… — медленно сказала она. — Умер… как сказать… Погиб… при трясении…
— Землетрясении? — уточнил я.
— Да-да, — рассеянно закивала японка, — земля… вот… Это совсем не про то, что ви спрасили, Странний…
— Это очень обидно, простите, Аюми, — сказал я.
— Не за что, — отстраненно сказала она. — Это совсем не про это…
— Да… — глубокомысленно произнес шахтер, — а у меня жену завалило в забое, на смене… она на регенераторе работала…
— Жалко, когда человек раз — и нет… — Аюми вновь отстраненно покачала головой, глядя куда-то вверх. — Да… Думаешь-думаешь…
— Это верно… А потом вы что делали? — тихо спросил я.
— Не потом… — вновь как бы обращаясь к ночному небу, сказала она. — Сначала пошла в уборную, умыться… От мысли, от слез… потом… ничто… И с неба на земля… Дверь закрит… и я пошла, где пахнет…
— Извините, что? — переспросил я.
— Где в начало вагона туалет, там дальше, но не пахнет так, — пояснила она. — Но дверь закрыт был оказался, тогда я пошла назад, куда Азиз и Аида ушли — там хорощо, но немного противно… умылась… Стала думать про Марс… про наши дела…
Словно аномалия, на ее гладком лице прочертила борозду слезинка…
— Потом я пошла на место и немного думала про сэбя… — опять тихо сказала она.
— Ты — умница, Аюми, — сказал я, — молодец…
— Э-э-э-э, — она махнула рукой, — я тупайя…
— Не говори так, это мой приказ, — сказал я, нахмурясь.
— Нэ буду… — Она вновь немного поклонилась. — В общем, вот так…
— Ты мне помогла, — сказал я, — бесспорно помогла.
— А я бы поспорила! — выкрикнула не к месту Аида.
— В чем? — спросил я.
— Ну… — протянула она неопределенно. — Вообще это я видела убийцу-каторжника, а не она! Дэн… ой! Пан инспектор, но вы же делали следственный эксперимент, я ассистировала… Разве мы еще не знаем, кто убил?
— Лично я — пока нет. — Я грустно улыбнулся.
— Я в вас верю! В тебя, Странный! — крикнула полячка и опрокинула стакан.
— А я вот хотел узнать, — прокашлялся какой-то пожилой мужчина в залатанном комбезе. — А поезд-то когда поедет?
— Когда ты его подтолкнешь! — хмыкнул Хмурый.
— А-а-а-а, иду уже…
— А вот свояк мне говорил, с Гордии…
— Вопрос к охране последнего вагона, — сказал я, громко прокашлявшись. — Вы что скажете про время с двух часов десяти минут до трех и с трех сорока до четырех?
— Ну у нас все по-простому, — сказал давешний охранник. — Вот про первый отрезок времени. Хмурый у нас рапорт брал — дежурили… ну видели много кого… Подозрительного не было… Потом… ну… кто в турели, кто в тамбурах — пассажиры курили… Ну выпустили ребят на платформу, ну ладно… Они обнимались, целовались там…
— Это можьно и апустыть! — воскликнул вдруг посерьезневший растаман.
— Нет, вы уж не гоните! — Охранник выпучил глаза. — Мы с пани играли в карты, но не так чтобы… Играли просто… Она вышла, и вы пришли…
— Все нормально, — сказал я, пытаясь не зарычать, — а что перед этим было?
— Да… ничего, — махнул рукой охранник. — Пожаловался вон тот, в синем комбезе, что унитаз не сливает в сортире, я его закрыл ключом, думаю: навалят там сейчас, — за техником пошел…
— Когда это было?
— В половине четвертого. Как я в рапорте изложил, дык и Хмурому сказал…
— Во сколько техник пришел?
— В четыре сорок.
— Вот такая скорость реакции у служб быта! — сказала зачем-то вслух Дронова.
— Я во втором проводку чинил! — возмутился мужчина с мясистым носом, в комбезе Машиниста. — Там до сих пор нагреватель не пашет! Совсем вы, что ли?..
Он сделал из фляги несколько крупных глотков, облокотившись на лопату, всю в налипшем пыльном песке.
— Хорошо… — Я задумался. — Кто-нибудь, включите музыку…
Тут мой КПК завибрировал от пришедшего сообщения. Я обвел взглядом сидящих за столом, затем открыл его и прочел:
«Азиз Алима, уроженец Саудовской Аравии, планета Земля, сын шейха Бахрама, бывший студент Колумбийского Университета, выпущен тридцатого июня из наркологической лечебницы „Новые Братья“. Находится на планете Земля под наблюдением вашингтонского отдела по борьбе с незаконным оборотом и сбытом наркотических средств — информация от марсианского консульства по внешним сношениям».
Я глубоко выдохнул… А затем глубоко вдохнул…
Сообщение, как я и ожидал, было отправлено через общественный сервер, и проследить адрес или ник отправителя не представлялось возможным…
— Так… — опять сказал я с умным видом. — Я сейчас отойду на пару минут, а вы тут последите за дисциплиной, и вообще…
— Куда же вы? Пан инспектор! — крикнула Дронова.
— На место преступления сгоняю и вернусь, — ответил я.
— Странный! Мы без тебя не пьем! — гордо произнес Йорген.
— Я не стою таких жертв, — усмехнулся я. — Охрана! Два человека, за мной!
Я зашагал к поезду. Мысли в моей голове шуршали, гомонили и теснились, как сидящие за обеденным столом пестрые и разнообразные люди, выкрикивающие обрывочные реплики…
Сперва я зашел в купе бригадира и высунулся в окно — охранники молча стояли сзади, выжидая.
Я приоткрыл окно и высунул голову наружу: одна моя догадка сразу подтвердилась — сердце застучало сильнее, и на лбу выступил пот, хотя было довольно прохладно. На бортике, снаружи и сверху окна в двух местах была стерта пыль, и на крыше был участок относительно чистой поверхности: гофрированная сталь словно протерта тряпкой.
Затем мы прошли в последний вагон.
— Что делать-то надо? — спросил один из охранников.
— Осмотреть в моем присутствии место тридцать семь, — бросил я отрывисто.
— Есть! — гордо сказал охранник, хотя неясно было, что его так воодушевляет.
Мы забрались в последний вагон и прошли недалеко внутрь.
— Загляните под матрас, по краям, — попросил я.
Ребята засуетились — мне даже стало как-то неловко.
— Фантик от жвачки! — доложил один.
— Пыль! — высказался другой. — Бычок чей-то.
— А что надо увидеть? — спросил первый.
Я нарочно промолчал, глядя в окно, на очертания плоскогорья, хотя мне было страх как любопытно поглядеть самому — просто я хотел проверить свою догадку в чистом виде…
— О, вот тут, нагар есть какой-то… — пробормотал второй. — Дырка даже…
— Где? — Я не вытерпел и нагнулся к коренастому туловищу.
— Вот! — торжествующе объявил Машинист.
Я взглянул на слегка разодранные края койки в том месте, где она примыкала к перегородке плацкарты, образуя небольшую щель. Дерматин койки в одном месте с краю был слегка подпален, а по перегородке шла неглубокая рваная борозда вниз, к полу…
— Спасибо, ребята, — кивнул я. — Хотя какое там «спасибо» — рапорт составьте…
— Ладно, — без особого энтузиазма ответил один из них.
— И еще одна просьба, — сказал я, — это очень важно.
— Слушаю, — сказал тот, что обнаружил дырку.
— У вас на поезде конечно же есть планетарный передатчик?
— Ну да, мощный достаточно, — кивнул тот.
Я сунул руку в карман и, достав флэшкарту, протянул ему.
— Через полчаса я попросил бы вас связаться со станцией на указанной здесь частоте. Потом включить внешние видеодатчики на вагонах, направив их на столы, и с моего КПК взять прием звука и видео, частота моя также имеется здесь. Это очень важно! От этого зависит окончание нашего дела.
— Договорились, — сказал охранник, поглядевший на меня с любопытством.
— Доложить об этом только Хмурому — и рот на замке…
Затем я зашел к Кадыку и попросил его об одном одолжении, пообещав, что его отпустят и накормят.
Кадык лихорадочно закивал и стребовал с меня клятву, что с ним не случится ничего дурного. Я поклялся…
Мы вернулись к столу, где шло веселье полным ходом.
Играла музыка, пилось все, что горит, и… некоторые глядели на нас с любопытством.
— Странный! — опять закричала Дронова. — Ты уже знаешь? Точно?
— Ничего я не знаю, — отмахнулся я. — Но буду рассказывать всем то, что думаю…
— Вот! — Глаза Дроновой загорелись. — Этого я и ждала!
— Кого поймал? — хриплым голосом спросил усатый шахтер, облокотившись вальяжно на плечо худощавого фермера, на котором было надето нечто вроде обшарпанной мотоциклетной каскетки.
— Фантик от жвачки и горстку пыли, — с серьезным выражением лица произнес я.
Тот глянул на меня с недоверчивым выражением лица, и мне захотелось его добить.
— Я начал все понимать, когда пристрелил полотенце, — сказал я. — Вернее, когда этот достойный джентльмен, — я кивнул на шахтера, — сказал мне, что видел, как полотенце пролетало мимо его окна.
— Вот дела! — Фермер крякнул, разгладив окладистую бороду. — А ты уверен, мужик, что наркота тебе на пользу?
— Нет, — честно признался я. — Но не в наркоте дело, я сейчас все объясню!
— Да уж, постарайся, — попросил фермер, — я думаю, всем любопытно.
— Я уже давно жду. — Дронова заерзала на месте с возбужденной улыбкой на лице, будто пристроилась возле экрана, ожидая продолжения ее любимого сериала.
Азиз покровительственно положил ей руку на плечо, на что Дронова слегка вздрогнула, но продолжила с любопытством изучать меня.
— Я заранее прошу прощения у всех, — сказал я, — про кого я могу сказать что-то неприятное или бросить тень подозрения, но прошу меня сразу извинить — мне это необходимо, чтобы выстроить полную картину происшедшего. Я давно заметил такую свою особенность — когда я говорю вслух, мне проще думается. Поэтому потерпите немного, если мои рассуждения будут явно ошибочными или очевидно ложными. Можно давать полезные советы, но только в порядке очереди, не галдеть всем сразу. Хорошо?
Все немедленно загалдели, что хорошо, мол, все понятно.
— Итак, — начал я, — случай даже для Марса довольно непростой, при явной, казалось бы, его очевидности. Я не вполне опытен в делах такого рода, и многие элементарные вещи доходили до меня не сразу, слишком медленно. Извинить меня можно только тем, что наш рейс с группой «кси-516» спокойным, мягко говоря, не назовешь, и думать порой было просто некогда. В поезде же — дело другое. Когда произошло убийство и пока мы петляли нашим составом между этими скалами, у меня было время подумать, и первое, что мне бросилось в глаза, — то ли у убийцы отсутствует логика, то ли это сложное стечение обстоятельств, то ли он элементарно перемудрил. Объясню: в нашей группе действует хорошо подготовленный представитель элитной армейской разведки. Что странно вдвойне. Он ошибочно считает, как и многие из вас, что мы идем не в простой тур, а занимаемся поиском той самой легендарной базы «Зеркало». И все это несмотря на то что я несколько раз предлагал расформировать нашу группу. Возможно, нас используют как некое прикрытие, не знаю, не буду фантазировать, но, скорее всего, часть наших злоключений как раз и связана с этими разведиграми. Признаюсь, что незадолго до убийства я имел беседу с покойным Дарби. Он тоже предлагал мне заняться поисками этой базы, используя нас в качестве наемников. Я отказался.
— А я бы согласилась! — вставила Дронова, отчаянно захлопав ресницами.
— Тогда, — продолжил я, метнув на нее выразительный взгляд, — Дарби попросил меня помочь ему обезвредить того разведчика, который находится в нашей группе.
Я опять внимательно обвел всех взглядом.
— Он чувствовал опасность, наверное, догадывался, что его могут убить, и хотел с моей помощью обезопасить себя и одновременно лишиться конкурента в поисках загадочной базы.
Тут я согласился помочь ему, так как мне было выгодно убрать из группы человека, который подвергает наши жизни смертельному риску. И как раз к раннему утру, ближе к окончанию нашей вечеринки, он обещал назвать мне имя этого человека, но не успел этого сделать, поскольку его убили.
В связи с этим я сейчас самое заинтересованное лицо в обнаружении убийцы, так как ответственность за безопасность группы лежит на мне…
— Ну ты не очень-то, — выкрикнул Йорген захмелевшим голосом. — На нас с Сиб тоже эта ответственность.
— Да, — кивнул я, — это так, но в связи с тем…
— В связи, блин, с тем, в связи, блин, с этим… — перебил Йорген, передразнивая меня. — Странный, ты не можешь нормально сказать?
— Что? — спросил я, понимая, что лучше не спрашивать.
— То! — почти выкрикнул он. — Я, конечно, само собой, да любой кипиш, кроме голодовки, но скажу… Группу эту провести — это такой трындец! Ты на гида залип… какого хрена мы всех сразу на заводе не разогнали??? А?! Ты у нас добрый типа…
— Да… — тихо сказал я. — Залип я на девушку, полюбил ее, как ты Сибиллу… Может, и сильнее! А впарывался под пули не меньше твоего, дерьмо ты бессердечное! Сколько трупов-то за нами… Да ты совсем уже охренел!..
Меня кто-то схватил за локти, потому что я встал над столом и уже отвел руку для удара, а Йоргена схватила Сибилла с одной стороны и полковник с другой…
Я ослабил напряжение рук и сел за стол.
В голове моей стучало… вновь заныли раны — я чувствовал себя злым и беспомощным, и мне было стыдно…
— Странный, — сказал Хмурый укоризненно, — вот от тебя не ожидал… Все нормально, чего это тебя? Давай дальше…
Я сидел, потупясь в стол, с чувством стыда за свою вспышку, стараясь подавить невесть откуда сочащиеся из глаз слезы… Глубоко вздохнул…
— Извините, — выдавил я, — сам не знаю, зачем психую…
— Дэн, — сказала Сибилла спокойно, — все мы перенервничали, — может, тебе больше не подливать в кофе?
— Все нормально, Сиб, спасибо… — пробормотал я.
— Ой, ну прям как красавица… — хмыкнул кто-то из шахтеров.
— Заткнысь, ты… — сказал хрипло Азиз, — ми с ным вмэсте… таких стрэляли…
Возникла пауза…
— Все… — Дронова помотала головой. — Домой уже хочу…
— Извините, — хрипло сказал я, подняв руку вверх, надеясь, что моих красных век никто не заметит. — Я еще не все сказал про это… Так вот…
Я вздохнул, сделал глоток из чашки и закурил.
— Наша задача — остаться в живых, а ваша — гулять на воле. — Я выровнял дыхание. — Если в колониях творится полное дерьмо, это всех нас касается. — Я кашлянул. — В общем, так. Дарби грохнул кто-то из наших… Я это точно могу сказать, и было это примерно так… Из беседы с Дарби я понял, что ваш бригадир работает на разведку. Дарби его использовал, чтобы попасть на поезд.
— То-то, я гляжу, он мне никогда не нравился, — вставил давешний повар.
— Я сделал предположение, — продолжил я, — что наш разведчик переманил его или заставил работать на себя. Смерть Дарби была сложной — сперва его вырубили баллончиком с нервно-паралитическим газом. Время разложения консервантов в баллоне, которое вычислил человек, разбирающийся в химии, примерно между двумя тридцатью и тремя. Но возникает вопрос — если бригадир мог убить Дарби, то не проще ему было пристрелить его в собственном купе, а потом выкинуть труп в окно, вместе с пистолетом? А главное — зачем такие сложности с баллончиком газа?
У всех в глазах был вопрос… ожидание разоблачения, к которому я был готов не совсем и не окончательно…
— Ну а потом, — продолжил я, — много кто из наших мог убить этого Дарби, да и не только из наших, учитывая, что за его голову назначена награда… Вот сейчас начнется то, за что я извинялся вначале… Я буду говорить о людях плохо, но лишь предполагать их вину…
Дронова взглянула на меня почти с любовью, взмахнув ресницами, как стартовым флажком.
— Опять же, — ухмыльнулся я, — начну с вас, пани: уж больно вы не вызываете подозрений…
— Я прямо ждала этого! — Она порозовела.
— Отлично! — Я потер руки. — Сегодня в мусорном ведре последнего вагона была обнаружена записка, написанная на клочке пористой бумаги для рисования печатными буквами. Записка гласила: «Дарби здесь». Я подумал сперва, что это дикость: зачем писать такое на бумаге, если можно воспользоваться Сетью? Необходимо это было только в одном случае — если у получателя отсутствует КПК.
— Да! — восторженно блеснула глазами полячка. — Верно!
— А как мы только что выяснили, — продолжил я, — КПК потерял у нас Азиз.
— Ну… — стала было возражать она.
— Странний, ты щто? — Азиз выпучил белки.
— А что? — Я тоже вскинул брови. — Для растамана ты неплохо владеешь оружием, твои отпечатки нашли на этой записке, и, кстати, отпечатки твоей подруги тоже там были…
— Э-э-э-э! Странний, зачэм так говорищ??? — Азиз посерел своей темной кожей.
— Я заранее извинился, — ответил я, скроив невинное выражение лица. — Бумага Дроновой уже второй раз фигурирует в деле: первый — это когда на ней были написаны стихи Джованни… якобы Джованни…
— Вы просто чудо, пан инспектор! — Дронова захлопала в ладоши, и я так и не понял: с юмором или без.
— Пани Дронова подсказала вам способ убийства, увидев на крыше Кадыка, — безжалостно продолжил я. — Вы пошли якобы целоваться на платформу, предварительно попросив бригадира подложить баллончик, и Дронова сказала, что в купе Дарби можно забраться по крыше…
— Ну Странний, не ожьидал от тэбя… — Азиз буравил меня своими яркими белками глаз.
— Аюми, — продолжил я холодно, — чувствуя себя нехорошо, пошла в туалет: кто, спрашивается, помешал бы ей открыть окно и забраться в купе к бессознательному Дарби?
— Э-э-э? — Глаза Аюми стали почти такими, как у персонажей манги.
— Наконец, Крис, в рюкзаке которого нашли пистолет с глушителем, на рукоятке которого нацарапаны инициалы «Д.» и «Г.», «Дарби Гордон», и у соседа которого под полкой возле рюкзака лежала связка ключей бригадира, — он примерно в то же время отлучался якобы также в туалет. Он тоже мог убить. И через крышу, и просто перейдя в соседний вагон — благо купе бригадира почти рядом с последним тамбуром вагона-буфета…
— Я есть подданный Соединенный Штат Америка! — Крис гордо ткнул себя в грудь.
— Именно, именно так! — воскликнул химик. — Но я же говорил, что баллончик был подложен между двумя десятью и двумя сорока… «Спектр-9»…
— Все верно, — устало вздохнул я. — Но в это время Крис беседовал с соседом, Дронова была с Аюми, а охрана указала в рапорте, что Азиз был на своем месте, хоть и отлучался покурить — как раз когда у него пропал КПК, но… Я сначала исходил из неверной посылки, что Дарби убили сразу или же вскоре после того, как сработал баллончик… А это было позже… много позже… это было в районе четырех…
— А откуда такая уверенность? — спросил Хмурый.
— Две причины, — ответил я, закурив. — Про вторую скажу потом, а первая такая — вот этот достойный джентльмен, — я кивнул на шахтера с усами, — сегодня, когда я прожег случайно полотенце в тамбуре сигаретой, рассказал мне, что видел, как мимо их окна пролетало такое же прожженное полотенце. Это было в без скольких-то четыре.
Все поглядели на шахтера с интересом.
— К тому же, — продолжил я, — в купе Дарби-бригадира отсутствовали два полотенца — одно из них Дарби пытался перед потерей сознания приспособить под дыхательный фильтр, а второе пропало… Я сегодня провел эксперимент — выстрелил сквозь полотенце из пистолета в такт стуку колес — дырка была похожа на прожженный след от сигареты, а выстрел…
— Да! — почти закричала Дронова. — Я помогала! Выстрела было совсем не слышно! Это я…
— Чем и объясняется то, — перебил я торопливо, — что охрана из соседнего купе напротив ничего не услышала… логично?
— Ну складно пока, — закивал фермер.
— То-то я гляжу, ты так обрадовался, что я тебе про полотенце сказал… — начал было усатый шахтер.
— Да, — кивнул я, — но тут и начинаются неувязки.
— Вот ведь, блин! — с досадой и искренне Йорген стукнул по столу кулаком. — Говори! Красиво излагаешь!
— Спасибо, — вздохнул я.
— А в чем неувязки-то? — с интересом нахмурилась Дронова.
— Во-первых, — кивнул я, — полная фигня с уликами. Кобура у Дарби была пуста, окно распахнуто. Первое, что приходит на ум, — так это что Дарби, будучи без чувств, был застрелен из собственного пистолета. А пистолет выброшен в окно — это и логично, и удобно… но… пистолет с глушителем оказался в рюкзаке у нашего туриста, Криса. Значит, убийца забрал пистолет себе, чтобы потом подбросить кому-то? Наверное… Но в его обойме не хватает одного патрона, и на глушителе нагар также имеется. Тогда на кой черт убийца воспользовался полотенцем? Почему он вообще не выбросил тело в окно, вместе с оружием? Ведь, подбросив ключи и пистолет Крису, он только подтвердил, что Крис этого сделать точно не мог!
— Я нэ мог! — гордо заявил Крис.
— Да… — протянул фермер. — Мозг взрывается…
— А потом, — продолжил я, завладев наконец полным вниманием аудитории, — есть еще один непонятный момент.
— Это какой? — не выдержала Дронова.
— Вот вы, — я слегка улыбнулся полячке, — вы видели, как человек полз по крыше вагона…
— Да, — убежденно кивнула та, — и хоть вы режьте меня, он был не с фиксами, а с кинжалом в зубах! Это точно!
— Возможно, — кивнул я, — но дело в том, что наш каторжник дополз только до пищеблока, а на последний вагон, где вы могли бы его видеть из турели, не вылезал, так как он хотел есть…
— И? — вопросительно выкрикнуло несколько голосов.
— Пани Дронова действительно видела настоящего убийцу, — произнес я медленно, — который разминулся с Кадыком минут на пять…
— Я же говорила! Я говорила! — У Аиды было лицо человека, который только что выиграл в лотерею крупную сумму денег. — А я сразу сказала…
— И в зубах его был не кинжал, — сказал я убежденно, — а пистолет Дарби, который он собрался подбросить Крису в рюкзак. А не далее чем полчаса назад я убедился, что убийца вылез из купе через окно — пыль стерта на водостоке окна, сверху, и крыша вагона сбоку чьим-то пузом вытерта… убийца вернулся в последний вагон, где он и едет…
Повисло тягостное молчание, прерываемое тихим шепотом и чавканьем.
— Ну ты совсем уже мне голову задурил, — вздохнул шахтер. — И откуда же он взял глушитель? И почему на нем нагар? Если он через полотенце стрелял-то?
— Вот такой он у нас сложный человек, этот убийца, — попытался пошутить я, но никто не засмеялся. — Скорее всего, в его действиях много спонтанного… Все становится понятно только на уровне предположений и догадок…
— Ну валяй, — подбодрил Хмурый.
— Начнем опять сначала, — сказал я, закусив нижнюю губу. — Откуда разведчик узнал о своем предполагаемом разоблачении? Как он узнал про наш с Дарби разговор? А ведь не узнать не мог, иначе либо убил бы его раньше, если тот представлял угрозу, либо не стал бы убивать его вообще… А разговор он наш слышал, иначе как объяснить такое совпадение, что, как только Дарби собрался навести о нем справки, он сразу умер?
— Так как же? Подслушал под дверью? Жучки в купе? — спросил полковник.
— Нет, — сказал я убежденно, — не под дверью. Мы разговаривали с Дарби один на один, жучков я не нашел, да и Дарби опытный в подобных делах. Вчера, когда я сидел в купе бригадира, меня по селекторной связи вызвал Хмурый…
— Ну да, и не один раз. — Хмурый прищурился.
— Так вот, — кивнул я, — когда Хмурый меня вызвал, лампочка вызова даже не загорелась. Я сперва не придал этому значения — и только потом понял: он сидел и слушал, включив селектор на прием в купе охраны последнего вагона, которая, согласно рапорту, совершала обход поезда в этот отрезок времени. Либо они не закрыли дверь, либо он открыл эту дверь сам…
— Да мы закрывали… — словно оправдываясь, протянул один из охранников.
— Как? — удивился Хмурый. — Как открыл?
— Возможно, ключами бригадира, — сказал я, — который предупредил его, что в его купе сейчас состоится важный разговор…
— Фига се! — Сразу после этого восклицания охранник последнего вагона, воровато покосившись на Хмурого, выпил стакан с самогонкой, но никто не заметил. — Так бугор же нас в обход и отправил!
— Продолжаю фантазировать, — сказал я, последовав его примеру и хлебнув спиртного. — Узнав, что Дарби собирается навести через руководство справки о том, кто же является агентом в нашей группе, и фактически поставить его под удар, он решает действовать. Мне кажется, что бригадир не согласился убить Дарби сам — иначе сделал бы это без всяких проблем. Скорее всего, агент сказал, что хочет узнать у Дарби что-то важное. С целью чего попросил подложить баллончик. Между пролетом в окне полотенца и ползущим по крыше человеком и тем моментом, когда бригадир копался в кладовке (а это видели повара, и по времени совпадает с окислением консервантов в баллоне), прошло почти полтора часа. Тем самым убийца надеялся получить алиби. Он даже не заморочился вынуть баллон из вентиляции — это направило меня сначала по ложному следу, так как я думал, что, отравив Дарби, он начал действовать незамедлительно, дабы избежать сопротивления и шума борьбы. Но пролетавшего мимо окна шахтеров полотенца он, конечно, учесть не мог, да и то, что мне сказали об этом, — чистая случайность: не прожги я сам своего полотенца в присутствии свидетеля. Да и не знал он, убийца, что в турели сидит пани Аида и делает свои этюды… Правда, она его лица не разглядела…
— Но почему?! — возмутилась Дронова. — Я видела…
— А тут еще Кадык удачно спутал карты, так как оказался на крыше почти одновременно с убийцей… — Я чиркнул пьезоэлементом и закурил. — Так вот, Джеймс, бригадир, убивать не хотел — он подложил баллончик, как я думаю, потому, что агент попросил сделать это, сказав, что хочет Дарби допросить, а не убить. Это и подтверждается маленьким следом укола на руке покойного. Хоть в крови никаких посторонних химикатов обнаружено не было, я думаю, что убийца не ограничился похищением КПК Дарби, а еще пытался вывести его из бессознательного состояния, чтобы допросить, что тот узнал. Возможно, это было что-то вроде сыворотки правды — чтобы Дарби отвечал на вопросы в полубессознательном состоянии. А дальше — новые фантазии…
— Факты давай! — крикнул один из шахтеров.
— Дойдет и до них, — успокоил я его. — Без фантазий совсем — у меня не выходит…
Я опять вздохнул…
— Я стараюсь следовать естественному ходу событий, — продолжил я, — не по логике даже, а по диалектике — как бывает… Так вот, объяснить все это я могу только его спешкой — спешкой убийцы… Если бригадир был настолько мягкотелым и убивать не хотел, да к тому же Дарби провалялся в его купе, почти в газовой камере (кстати, не умер он только потому, что легкие были сильно заполнены табаком, — это убийца рассчитал метко), скорее всего, Джеймс потребовал по КПК, чтобы убийца немедленно решил проблемы с телом в его помещении. И вот он просит бригадира подождать его в последнем тамбуре пищеблока, выходит к нему, просит его ключи, чтобы открыть купе, — это единственный момент, где он рискует быть замеченным. Плана он четко еще не обдумал, и, скорее всего, глушителя с собой не взял. Бригадир, возможно, даже пригрозил ему — поэтому он так торопился. Он встречается с бригадиром в тамбуре, берет у него ключи. Дальше не знаю — вспыхивает ли между ними ссора, или же агент и так спланировал убить сообщника, но пришедший в тамбур берет ключи, запирает двери из салона и между вагонами, после чего душит Джеймса и, открыв дверь, выбрасывает его в пустыню. Затем отпирает двери, входит в тамбур пищеблока, выбирает удобный момент, когда никого нет, и проскальзывает в купе, надев дыхательную маску. Действовать ему приходится быстро и почти на импровизации. Обыскивает полумертвого Дарби, что-то выясняет, что не устраивает его, берет его пистолет, стреляет ему в грудь через ткань полотенца, затем открывает окно, выбрасывает свой импровизированный глушитель, вылезает на крышу, держа пистолет в зубах, чтобы подбросить его Крису, переползает на крышу последнего вагона, и Дронова его видит.
— Да! Вижу! — встрепенулась полячка.
— Затем, — продолжил я, — Дронова выскакивает из турели, бежит к Азизу, и они идут на платформу, где Азиз успокаивает ее и всерьез задумывается. Убийца же проникает в тамбур через окно и как ни в чем не бывало входит в вагон… было бы так здорово, если бы пани Аида не убежала, а поглядела, кто вошел в вагон…
— Ах, если бы я знала! — воскликнула она, заламывая руки. — Браво, пан инспектор, вы все раскрыли! Подумать только!
— Это все замечательно, — хмыкнул Хмурый, — но доказательств-то у тебя нет, и все это только предположения, Странный… понимаешь? Так мы никого не найдем…
— Да… — вновь задумчиво изрек фермер. — Все складно, но вот я не понял — с чего ты решил, что бугра задушили, и именно в тамбуре пищеблока? И вообще… с этим глушителем — ерунда какая-то…
— Ну — я покачал головой, — мне кажется, что убийца после вечеринки, дождавшись, когда уснут его соседи, просто прикрутил глушитель к пистолету Дарби, добавил в стандартный ПМ еще один патрон и выстрелил между своей койкой и перегородкой плацкарты, чтобы в глушителе тоже остался след выстрела, а потом подбросил пистолет нашему Крису…
— Некадяй! — Крис порозовел. — Подставлять меня! Честный человек! Я обращусь к адвокат!
— Думаю, что адвокаты паладинов тебе не понравятся, — хмыкнул Хмурый. — И все равно, Странный, все это пока красивая и складная байка…
— Дело в том, — сказал я, — что у меня есть свидетель, который видел не только смерть бригадира в тамбуре, — я опять медленно обвел глазами собравшихся, — но и лицо убийцы.
У некоторых вырвались возгласы удивления.
— И сейчас, — я говорил нарочито медленно и зловеще, — он придет и опознает убийцу… Так что двоих из охраны я попрошу привести Кадыка, а остальных встать как можно плотнее за спинами наших туристов…
— Боже… какой кошмар! — восхищенно прошептала Дронова. — Сейчас мы все узнаем…
Послышались беспорядочные комментарии, кто-то выкрикнул «наконец-то!».
— Граждане Свободных колоний! — рявкнул Хмурый. — Просьба сохранять спокойствие! Охрана, выполняйте приказ!
— А выпить-то можно? — спросил не к месту Йорген. — А то я уже почти причиндалами слипся от страха!
— Пей-пей, — разрешил Хмурый, — только не ори…
— Ты что, начальник! Не буду! — пообещал Йорген.
— Так сам-то ты знаешь, кто этот человек? — спросил шахтер, глядя на меня осоловевшими глазами.
— Нет, — соврал я.
— Ну…
— Хмурый, — крикнул подошедший человек в комбезе Машиниста, — ща поедем, раскопали почти!
— Погоди, Грэг, — махнул тот рукой, напряженно всматриваясь в сторону состава.
Медленно двигалась процессия от поезда к нашему импровизированному банкету. Двое охранников шагали не торопясь, а между ними покачивался тщедушный ссутулившийся Кадык.
Они приближались, как казалось, целую вечность, будто воздух вокруг стал каким-то вязким. Сердце бешено стучало в моей груди — сейчас или никогда… Вот… Сейчас… Как я долго шел к этому…
— Арестованный доставлен, — вяло проворчал охранник.
Глаза Кадыка бегали по сторонам.
— Пожрать и выпить-то дадут? — спросил он, алчно облизывая губы.
— Дадут, — кивнул я.
Кадык, как мы с ним и договаривались, наклонился к моему уху и тихонько прошептал:
— Смотри, Странный, не подведи меня…
Я с умным видом кивнул, глядя в ночное небо поверх голов.
— Ну?! — не вытерпел Хмурый. — Чего вы там шушукаетесь?
— Итак, — сказал я с расстановкой, опустив глаза с небес на землю. — Кадык, как я уже говорил, лез по крыше буквально за пять минут до убийцы, но одновременно с тем моментом, как агент душил бригадира… Это и есть вторая причина, которая давала мне уверенность в моих фантазиях… И он опознал пассажира с койки номер тридцать семь, на краю которой я обнаружил след от того самого выстрела из пистолета с глушителем… Ведь это — наш замечательный… Крис Паттерсон! Экзобиолог с Земли, а на самом деле сотрудник службы армейской разведки «Пантеон»!
Крис дернулся, выпучил глаза, и тотчас же его за плечи ухватили двое охранников.
Почти одновременно где-то далеко, сверху раздался тихий и протяжный гул…
Повисла тишина, а я, как зачарованный, глядел на небо, ожидая увидеть источник звука. И наконец увидел четыре маленькие черные точки — гул нарастал…
— Хорошо, Странный. — Крис заговорил без малейшего акцента. — Ты меня поймал. Я проиграл, я сдаюсь… Но с чего ты взял, что это я? Это просто любопытство…
Тут же, с усилением гула с неба, я почувствовал острую боль в затылке, почти как тогда, на «Эоле». Судя по мертвому молчанию окружающих, это почувствовал не только я: у некоторых на лицах возникли недовольные гримасы, а несколько человек стиснули ладонями свои виски.
— Тебя видели выходящим из туалета, а туалет был заперт, — простонал я, превозмогая боль, — техник пришел только в четыре сорок… Ты вылез из купе с телом и вернулся в туалет, в котором не работал слив…
— Но свидетель-то мог и ошибиться, — назидательно произнес Крис. — И как же тогда записка с отпечатками Дроновой и Алимы?
— Ты украл у Дроновой клочок бумаги, — я тяжело дышал, — сделать это элементарно: она везде оставляет свою папку с рисунками. Потом написал текст невидимым проявляющимся раствором и просто подкинул бумажку Алиме, украв его КПК. Алима нашел чистый клочок бумаги и выбросил его в мусорное ведро, не догадываясь, что это…
— Логично, Странный, и все же это домыслы, верно?
— Да… — опять сквозь боль ответил я, — но еще тогда, ой… на заводе…
— А вот там ты мог бы меня поймать! — Крис противно ухмыльнулся. — Я сперва подумал, что ты совсем тупой для универсала, о котором нас предупредили в «Пантеоне»…
— Прости, Крис, что не оправдал твоих надежд, — тихо проговорил я, пытаясь сосредоточиться. — То убийства, то бандиты, то танки: все недосуг мне как-то…
Я вновь с тоской воззрился на небо: прямо на нас, среди парниковых облаков, неслись четыре силуэта, напоминающие крупных чаек, но это были не чайки — это были суборбитальные многоцелевые истребители класса «Гепард», проект «Т-100», и я начал догадываться сквозь усиливающуюся головную боль, где было их гнездо! Тот самый военный шаттл на орбите… тот, о котором сказал Диего человек со станции… Мое нелепое предположение подтвердилось…
— Извини, — он опять выдал кривую усмешку, которая на его пухлой щеке выглядела особенно мерзко, — я перебил тебя. Продолжай: мне любопытно.
— Анализ крови покойного Джованни показал, — послушно продолжил я, пробуя собрать волю в кулак, — что сонного газа он не получил… а значит… — Я сделал паузу, чтобы отдышаться, на лбу выступил пот. — …Значит, в комнату к вам никто не входил, и, следовательно, убийца был внутри…
— Но это мог быть и Азиз! — С плохо скрытым ехидством Крис поглядел на меня: смотрелся я, наверное, не очень.
— Да, — согласился я, — но слишком много совпадений… Да и возле котельной, у Башни… Ты пристрелил командира, сделав вид, что случайно: ты опасался за жизнь Ирины…
— А кто же выходил за дверь тогда, на заводе? — Крис приподнял левую бровь.
— Скорее всего, Лайла, — прошипел я сквозь зубы. — Она ведь на тебя работала, не так ли? Она вынесла ваше спецоборудование и спрятала в гараже, так как догадывалась, что после убийства будет обыск…
— Ну что ж, неплохо для новичка! Но дело в том, Странный, — как ни в чем не бывало продолжал Паттерсон, — что, кроме чувства самоудовлетворения, тебе все это ничего не даст.
Он криво ухмыльнулся и, сняв очки, аккуратно положил их на стол. Было впечатление, что все вокруг окаменели.
— Руки уберите! — властно приказал он охране, и те молча повиновались. — Видишь этих пташек? — спросил он насмешливо. — Я сейчас спокойно уйду, а они превратят эту долину в пылающий котел — у них такой приказ в случае моего провала. Знаешь, что подвешено на «Гепардах», под их крыльями? Ракеты «воздух — земля» с обогащенным ураном. В принципе, — он бросил оценивающий взгляд на темную полосу состава, — тут и четырех ракет хватит, чтобы сделать здесь отличную глазированную чашу радиусом в три километра, а у них этих ракет шестнадцать! Что скажешь?
Я уловил краем глаза широко открытые испуганные глаза Ирины.
Воздух над нами загудел, зарычал, и звено «Гепардов» прошло в бреющем полете над ярдангами, обдав всех сидящих волной горячего воздуха и оглушив ревом турбин. Были видны промелькнувшие мелкие детали нижней части их фюзеляжа, а под крыльями я заметил упомянутые Крисом ракеты. Я подождал, когда звук хоть немного смолкнет, — отчасти даже не из-за сиплого грохота, а оттого что опасался трещины на своем черепе, если начну говорить, — словно стальным раскаленным обручем сдавила боль мою голову…
— Поздравляю вас, господин Паттерсон, — выдавил я из себя, — вас и ваших пташек, потому что только в нашем телешоу вы можете получить роскошные призы от наших спонсоров! Может, хотите передать что-нибудь родственникам и коллегам на Землю? Вы в эфире, пожалуйста!..
Его глаза, казавшиеся без очков такими маленькими и прищуренными, на мгновение раскрылись.
— Странный, это очередная твоя неумная шутка, так ведь? — спросил он слегка раздраженно.
— Ну почему же, милый мой Ангел, посланец богов! — Я почти простонал, а звук реактивных двигателей начал вновь нарастать — «Гепарды» пошли на второй заход к долине. — Дело в том, — кряхтя от боли, продолжил я, — что все мы сейчас являемся участниками гладиаторского шоу, которым раньше заведовал ныне покойный Жирный Тэдди. Планетарный передатчик поезда транслирует все наши слова и действия прямиком на станцию «Марс Экспресс», а оттуда на подпольные телеканалы Земли. Каково это, Крис, чувствовать себя телезвездой? Расскажи о планах «Пантеона» на будущее, нашим телезрителям любопытно узнать…
— Ах ты сволочь! — Лицо Криса исказила гримаса гнева и отвращения. — Решил заделаться журналистом???
Голос его почти сорвался на визг, который был заглушен гулом звена истребителей, вновь пронесшихся над нашими головами, оглушая и сотрясая все сущее.
Сперва Крис пошарил глазами вокруг, словно пытаясь разглядеть невидимых телезрителей, потом оскалил рот, растянув губы в гримасе, и коснулся большим пальцем какого-то зуба.
— Гость вызывает Азраила[40], Гость вызывает Азраила, — проговорил он каким-то утробным низким голосом. — Станция ведет передачу на Землю, передайте Базе — станцию атаковать!
— Крис, не городи ерунды, — сказал я слабым голосом, чувствуя, что боль перестала расти в моей голове, — все, что ты сейчас сказал, — уже на станции известно, у них тоже есть оружие, и довольно мощное, — скажи, твое начальство одобрит небольшую космическую войнушку на орбите Марса, которую и с Земли-то можно засечь будет? Это уже настоящий блокбастер получается! Кстати, а предусматривает ли приказ полное уничтожение всех свидетелей? Включая тебя?
Крис смачно выругался и привстал над столом, опершись о него руками, и тоже замер. Ангел задумался.
Я почти не мог шевелиться, только голова кое-как вертелась, пока мышцы шеи в какой-то момент не начинали деревенеть. Казалось, что застыло вокруг все: и стальная кишка поезда, и люди, стоящие с лопатами, задрав головы к небу, и все сидящие за столом. К музею древних камней добавился музей восковых фигур. Словно нас сфотографировали, и мы сами и превратились в обыкновенный JPEG[41], скопище точек пурпурного, зеленого и голубого, неодушевленный жидкокристаллический узор с тихим музыкальным сопровождением… Где-то был слышен низкий густой гул. То ли шум среди нарисованных холмов, то ли это жужжали, словно пришпиленные к нарисованному небу, мухи, которые сперва казались грозными суборбитальными истребителями… У фермера в руке тлела непогашенная самокрутка, Хмурый стискивал лоб ладонями, а Ирина смотрела на меня… И как в случае с Дарби, это оцепенение в какой-то момент становилось приятным и успокоительным — даже боль стала уходить. Возникало такое чувство, что мы тут сидим уже много тысячелетий, помним, как возникали и осыпались эти каменистые наносы пород, помним, как пошел тут первый поезд, пущенный колонистами, и будем мы тут сидеть вечно, потому что это хорошо, и это правильно, мы занимаем наше место во Вселенной, и так ЕСТЬ и БУДЕТ! Безумное чаепитие, смерть в Венеции…
Вдруг плоское изображение прорвалось чуть правее центра: Крис позволил себе пошевелиться и повернуть голову в мою сторону — не знаю почему, но к горлу вдруг подкатил страх… маленькие черненькие коготки дикого животного ужаса… Словно все в одночасье встало с ног на голову, и тебе нет больше места здесь… Главное — не циклиться, не фиксировать свое внимание на глубине этой бездны ужаса, иначе скатишься туда и не сможешь вернуться… Все в порядке… Я мысленно собирал вокруг своей головы прозрачный мерцающий капюшон, который медленно надевал на шею и плечи, готовясь прикрыть им лицо…
Крис повернулся ко мне: в его чертах не осталось и следа от прежнего глуповатого и надменного сынка миллионера — лицо его было жестким и властным, поперек губ на щеках пролегли напряженные складки, а глаза слегка фосфоресцировали малиновым сиянием. Он опять ухмыльнулся, и ухмылка его была ужасной, зловещей, довольной, словно перед обедом каннибала. Он начал вытягивать губы, вслед за которыми стала ползти его кожа и деформироваться голова, превращаясь в некое подобие лошадиной.
— Хорошо, я выступлю… — сказал человек с лошадиной головой гулким голосом, от которого задрожала вся картинка, — раз ты так этого хочешь, Охотник Странный… Но учти, что я скажу все… Все! — Это слово многократно повторилось эхом в ушах и зазвенело, как гонг судебного заседания… — Как говорится, вскроем карты, джентльмены! — плямкали лошадиные губы, поросшие толстой редкой щетиной на пористой коже. — Ты ведь знаешь уже, Странный, про свою любимую женщину? Что она и является этим нашим горе-Посейдоном? Она, со своим Кожевниковым, самая обыкновенная заговорщица… А потом, я думаю, что ты получал мое сообщение, касающееся Алимы? Он-то ведь тоже не тот, за кого себя выдает. Правда, Азиз? Скажи нам?..
Он слегка коснулся плеча Азиза, и тот, вздрогнув, зашевелился, будто у него включилось электропитание.
— Я хотел помочь тебе, Странный, — четко и ясно произнес Азиз, так же, как и Паттерсон, враз лишившийся своего акцента. — Я хотел помочь тебе, Странный, — вновь повторил он с видимым усилием, кидая пронзительные взгляды в сторону Криса. — Я недавно стал догадываться, что это он… Я так же, как и Джованни или Владимир, был против ренегатов, я бы помог тебе…
— Господи, — произнес я, — тут все, что ли, из разведки?
— Почти, — проблеяла лошадь утробным клекотом, — почти… Остался у нас только один… Только один…
Я взглянул в огромные глаза Ирины и замер, затаив дыхание…
— И это, как тебе прекрасно известно, — продолжала лошадь-Крис, — это ты, Странный, ты… Ты же у нас внештатный сотрудник внешней марсианской разведки, МВР, так ведь, Охотник Странный? Бывший майор, кажется? Да?
Я тяжело вздохнул, по телу пробежали мурашки — стало как-то тоскливо и противно…
— От Большого Брата ничего не утаишь, — покивал я. — Да, Крис, ты не ошибся…
— Я редко ошибаюсь. — Крис растянул лошадиные губы в улыбке. — Даже то, что ты меня вычислил, мало чем воспрепятствовало моей миссии, потому что Олимп уже рядом, а Ирина теперь пойдет со мной… Да… Если бы Посейдона не существовало, его стоило бы придумать, как и поступил Кожевников… Правда, Ирина?
Он коснулся ее руки, и моя любимая вздрогнула так же, как перед этим вздрогнул Азиз. Она захлопала ресницами, и на глаза ее навернулись слезы…
— А я верила тебе, Дэн, — произнесла она дрожащим голосом. — А ты… ты такой же… Ты и они… Тебе нужно было вытянуть из меня всю эту историю… Ты… Ты врал мне…
Лошадь нагло и самодовольно улыбалась.
— Ира, нет, — вырвалось у меня, — я не врал… Я… я должен был сказать, но это к делу не относилось уже… Я ведь на самом деле полюбил тебя… Я даже не знал, что ты знаешь о чем-то… Это из-за бластера… Мне сказали просто проследить за вашей группой, и все… Они сами не знали…
— Дэн… — горько улыбнулась она. — Хотя бы ради того хорошего, что было, — не оправдывайся и не лги снова…
— Это правда… — сказал я и вдруг замолчал, поняв всю бессмысленность слов. — Я тебя люблю…
Последние слова я почти прошептал, так как мне сильно сдавило горло.
— Пойдем со мной, девочка, — сказала повелительным тоном лошадь. — Здесь все отъявленные лжецы и негодяи. Теперь ты поняла все и готова исполнить свое предназначение?
— Да, — сказала Ирина тихо, опустив глаза.
— Гость вызывает Азраила, — опять низким рокотом заговорил Паттерсон. — Код «дабл би», повторяю, код «дабл би».
Гул усилился, словно раздувались сиплые легкие невидимого великана, застрявшего в горах. И вот небо заслонила большая черная тень — метрах в двухстах плавно снизился, обдав стеной горячего воздуха, один из «Гепардов». Плавно покачиваясь в воздухе, он завис на высоте метров десяти — пятнадцати над поверхностью долины, подняв под собой облако пыли. Он напоминал переднюю часть разрезанной пополам касатки, с торчащими по краям плавниками, с раздвоенным сверху хвостовым оперением. От вибрирующего гула звенело в ушах. В его брюхе распахнулся черный проем люка, и оттуда стала опускаться открытая кабинка с тремя сиденьями, покачивающаяся на тросах. Кабинка коснулась земли, а сам истребитель стал подниматься, продолжая разматывать канат.
— Прощай, Охотник Странный, — прогремел в ушах голос Криса, перекрывающий рокот самолета. — И мой тебе совет: никогда не лазай на высокие горы… никогда… А то будет, как с Кожевниковым… Аплодисментов не надо, гонорар за передачу пришлите почтой… Пойдем…
Последняя его фраза относилась к Ирине, которая покорно, понурив голову, медленно встала и пошла за удаляющимся в сторону самолета Крисом.
Я, не отрываясь, глядел вслед женщине в оранжевом комбезе, мышцы мои судорожно напрягались, а по щекам текли теплые слезы…
Краем глаза я уловил где-то слева движение. Скосив глаза туда, я заметил, что Йорген конвульсивно дергается в попытке подняться. И почти тут же я почувствовал знакомое покалывание в затылке: воздух загудел, мелко завибрировал, и вибрация эта перекрыла гул двигателей истребителя… Я поднял глаза выше — сверху к самой земле плавно опускалось мерцающее золотистыми искорками багровое облако, полупрозрачной стеной закрывающее от нас удаляющихся Криса и Ирину… Йорген, тяжело опираясь о стол, приподнялся, неловко пытаясь сдернуть с плеча автомат…
Наконец автомат соскользнул с плеча и сам упал ему в руки. Гуляя стволом, Йорген начал целится в спину Крису!
— Осторожнее! — выкрикнул я, опасаясь, что он заденет Ирину.
Автомат изверг серию вспышек почти бесшумно — зудение воздуха перекрывало все звуки. Пули яркими пятнами сгорали в попытке пронизать полупрозрачное красное облако, которое стало напоминать по форме бутон мака. Внезапно Йорген выронил автомат, и будто кто-то потянул его за невидимую веревку — он, пошатываясь и упираясь ногами, как в игре «перетягивание каната», начал сползать вперед, к облаку мака.
Я попытался стряхнуть с себя оцепенение, накрыв себя воображаемым голубоватым капюшоном и скрестив в районе живота ладони, на манер покойного Дарби. Я стал выравнивать дыхание, остро чувствуя свою беспомощность, которая перерастала в безразличие… Я стал думать о мягких и плавных глюках, об их размеренном парении на вечернем небосклоне — я будто смотрел на эту сценку со стороны… Все эмоции проваливались в ту самую пропасть, откуда пытался вылезти давешний ужас… Здравствуйте всем… это я… здесь я… кусочек энергии… где вы? В ушах переливались пьянящие расслабляющие колокольчики. Где ты была сегодня, киска, целую ночь, до утра? У королевы у английской вертела я флюгера…
Где вы?.. Словно в игре, горы превратились в окружающие меня колонны, как в недавнем сне… Динь-дон… динь-дон… Вот такой приснился сон…
Откуда-то издалека донесся отчаянный женский крик:
— Стой! Куда???
— У-у-у, — кажется, это выл Йорген, — я тебя, суку…
Он полз на четвереньках… вперед… Поднял автомат… Не ходи… Не ходи к «красному цветку»… Мне казалось, что я кричал это… Но он не слышал меня… Он словно и не видел «цветка»… Держал автомат на локте… Словно пьяный, полз… А красные лепестки медленно обнимали его за руки… Он раскрыл рот в немом крике…
— Стой! — каким-то непостижимым эхом отдавался в мозгу голос Сибиллы… Как же я хотел остановить их… Как же я хотел все остановить…
Меня окружали голубовато-желтые плазмоиды, роящиеся словно пчелы… Я медленно вытянул руку по направлению к «красному цветку», и они резво ринулись вперед, подпрыгивая и гудя от нетерпения… Хлопки и треск разрядов… Пальцы Сибиллы сомкнулись на сапогах Йоргена… и тоже растаяли в красных лепестках… Она обернулась и поглядела на меня… А я…
Последнее, что я помню, — красный мерцающий ореол, в котором медленно, словно рассыпающиеся на молекулы, тают два знакомых мне человека — Охотник Йорген и Охотник Сибилла, а вокруг скачут, словно теннисные шарики, голубоватые плазмоиды, которых отбрасывает некая невидимая сила «красного цветка», поглощающего двух близких друзей…
Кабина с плохо различимыми пассажирами скрылась в брюхе черной туши «Гепарда», на борту которого была изображена эмблема военно-космических сил и какой-то бестолковый номер с цифрами и буквами. Поблескивая клепками на броне, корпус «Гепарда» поплыл к небу… А я, пытаясь проследить за ним, закрыл глаза, пошатнулся и рухнул навзничь… Затемнение.
Примечания
1
Персеполис — древний персидский город, основанный Дарием I Великим, куда он перенес столицу Ахеменидов из Пасаргад, столицы Кира Великого, основателя Персидского государства. (Энциклопедия Кольера.)
(обратно)2
Боевая машина пехоты — относится к классу легких броневиков.
(обратно)3
Папуас из Елизея, Елизейский Паренек — в такой пренебрежительной форме называют кланы и племена, живущие на Марсе в северной части плато Элизий, рядом с дикими землями Утопии на параллели Тропика Рака. Это область более низких широт, тогда как основная масса марсианских поселений находится в более теплых и благоприятных районах. Жители этих мест отличаются ярко выраженной ксенофобией, более дикими, почти первобытными законами и нравами. Сторонятся обжитых мест, крайне мало участвуют в меновой торговле, даже в конфликтах с остальными колонистами замечены очень редко. Бытует распространенное мнение, что это потомки каких-то биологических экспериментов, и юварки являются их отдаленными сородичами, хоть и пошедшими по пути мутации. Некоторые предполагают, что эти районы являются частью бывшей колонии для уголовных преступников, которые утратили связь с внешним миром на протяжении нескольких поколений. В обиходе имеет значение «дикарь», «человек, не приспособленный к нормальному социальному взаимодействию», иногда — «умственно отсталый».
(обратно)4
Стандартный бытовой блок 01 модифицированный.
(обратно)5
Прирасти — на марсианском жаргоне Охотников значит осесть в лагере клана или в городе, вести оседлый образ жизни.
(обратно)6
Сейвер — человек, который координирует туристические группы в городах, в качестве проводника.
(обратно)7
Пистолет, выпускаемый швейцарско-германской компанией SIG Sauer.
(обратно)8
Суп из собаки. Корейское блюдо.
(обратно)9
MJ-12 («Маjic-12») является головной организацией, осуществляющей надзор и координацию сверхсекретных проектов правительства США, одним из вспомогательных подразделений которого являлось американское Агентство перспективных оборонных исследовательских проектов (DARPA). Первые упоминания MJ-12 восходят к вступлению в должность президента Эйзенхауэра (1953 г.). По неподтвержденным данным анонимных агентов спецслужб и некоторых сотрудников ООН, эта организация занималась также проблемами массового контроля над человеческим разумом и вопросами внеземных контактов.
(обратно)10
Техническое задание.
(обратно)11
Универсальный мини-компьютер.
(обратно)12
Daewoo K2 — южнокорейский автомат, созданный на основе K1 для замены американских автоматов М16А1.
(обратно)13
«Немецкое общество по изучению древней германской истории и наследия предков» (по-немецки «Аненербе» — «Наследие предков») — организация, существовавшая в Германии в 1935–1945 годах, созданная с целью научно-идеологического обеспечения функционирования государственного аппарата Третьего рейха. На деле «наследие» подчинялось высшим чинам СС. Подробная информация об их деятельности по сей день засекречена.
(обратно)14
Знаменитый «Красный барон», один из первых асов немецкой авиации.
(обратно)15
Вотан (Водан) — аналог скандинавского Одина в мифологии континентальных древнегерманцев. Вотан — хтонический демон, покровитель воинских союзов и бог-колдун. В немецких легендах Вотан — предводитель «дикой охоты», душ мертвых воинов. От Вотана ведут свой род англосаксонские короли. Один — верховный бог в скандинавской мифологии. Могучий шаман, мудрец; бог войны, хозяин Вальхаллы, воплощение дикого и неистового ветра, неукротимый ураган.
(обратно)16
Управление стратегических служб — американская организация, действовавшая во время Второй мировой войны. На базе этой организации в 1947 году было создано Центральное разведывательное управление (ЦРУ).
(обратно)17
Автоматический пистолет Стечкина. Промежуточный вариант между пистолетами и пистолетами-пулеметами — одно из самых удачных творений советской эпохи. Имеет возможность как одиночной, так и автоматической стрельбы. Отличается убойной силой, большим весом и увеличенной емкостью магазина.
(обратно)18
Бельгийский пистолет-пулемет, разработанный в 1986–1987 годах. Имеет нестандартный и удобный эргономичный дизайн.
(обратно)19
Дикие марсианские кролики.
(обратно)20
В Древней Греции — совещательный орган, в котором заседали пританы, государственный совет, судилище, а также здание, в котором проводились заседания.
(обратно)21
В Древней Аттике — родовое объединение, община.
(обратно)22
Ярданги (львы грязи) — это довольно специфические группы низких холмов, похожие на лежащих зверей. Продукт выветривания пород.
(обратно)23
Редан — открытое полевое укрепление.
(обратно)24
Жанр электронной музыки, основан на модуляциях тембров, создает мягкую, обволакивающую атмосферу.
(обратно)25
Документ, пожалуйста (нем.).
(обратно)26
Доброй ночи (исп.).
(обратно)27
Кича, кичман (жарг.) — тюрьма, отсидка.
(обратно)28
Конить (жарг.) — бояться чего-то; подогретая (жарг.) — в данном случае: подкупленная.
(обратно)29
Фраерить (жарг.) — вести себя неразумно, глупо, вызывающе; кент, кентуха — на тюремном жаргоне: друг, приятель.
(обратно)30
Автоматический гранатомет стационарный.
(обратно)31
Армагеддон — в христианстве место последней битвы добра со злом (ангелов и демонов) на исходе времен в конце света, где будут участвовать «цари всей земли обитаемой». Реально существующая местность. Название холма Мегиддо в 10 км от г. Афула на севере Израиля.
(обратно)32
Sex, Drugs & Rock’n’Roll (англ.) — Секс, наркотики, рок-н-ролл — некая социальная парадигма, возникшая в 60-е годы XX века в среде разного рода неформальных движений молодежи, в частности хиппи. Провозглашалась как форма протеста против викторианских и пуританских законов морали и стиля жизни, навязываемого «старшим поколением», которое молодежь обвиняла в бесчеловечных войнах, двуличности нравственных понятий. Впоследствии этот лозунг стал нарицательным понятием контркультуры вообще, пропагандирующей либеральные взгляды, социальную пассивность и получение простых удовольствий от жизни.
(обратно)33
Иллюминаты (лат. illuminati — просвещенные) — общее название нескольких тайных групп, современных и исторических, реально существовавших и фиктивных, раскрытых или предполагаемых. Иногда подобным термином называют членов «Бильдербергского клуба» — группу влиятельнейших людей мира. Обычно использование данного термина предполагает наличие зловещей организации заговорщиков, которая стремится управлять мировыми делами негласно, изменив существующий порядок в своих целях.
(обратно)34
Имеется в виду знаменитый рассказ Эдгара Аллана По «Убийство на улице Морг».
(обратно)35
Я перезвоню позже (англ.).
(обратно)36
Джа жив! (Англ.) Интернациональное приветствие у растофарианских собратьев по вере, в котором отрицается смерть божественной сущности.
(обратно)37
Шахтер (англ.).
(обратно)38
Марсианские железные дороги.
(обратно)39
Примерно так звучит «спасибо» на японском.
(обратно)40
В библейской мифологии Азраил — Ангел смерти.
(обратно)41
Джипег — расширение компьютерных файлов графического типа.
(обратно) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Легенда вулкана», Денис Алексеевич Ватутин
Всего 0 комментариев