«Ода абсолютной жестокости»

Если бы я умел писать, я бы написал о себе книгу. Но я не умею писать. Потому что мне это не нужно. Потому что я – Риггер.

Я выхожу из дома и щурюсь. Солнце очень яркое. Оно режет глаза. Через минуту зрение восстанавливается. У колодца стоит Болт. Он только что умылся ледяной водой и выглядит несчастным.

Мне очень хочется сделать какую-нибудь мерзость. Причём не кому-то конкретно, а всем разом. Подхожу к колодцу.

– Ведро.

Болт уныло крутит рукоять. Ведро появляется на свет. Я опрокидываю его на себя. Холодно, хорошо.

– Ещё.

Болт вытягивает второе ведро. Умываюсь тщательно. Затем плюю в ведро и выливаю его на Болта, смеюсь. Болт отфыркивается. Хватаю его поперёк туловища и толкаю в колодец. Болт пытается сопротивляться. Ломаю ему пальцы на правой руке. Болт сдаётся и летит вниз.

Колодец загажен, по крайней мере, до полудня. Или даже до завтра. Болт бултыхается внизу.

– Ты зачем это сделал? – спрашивает Лосось.

Он колет дрова.

– Пошёл ты… – отвечаю.

Лосось отворачивается. Он знает, что в такие минуты я опасен.

Иду к дому. Слышу окрик.

– Риггер!

Оборачиваюсь. Это Носорог. Сто пятьдесят килограммов мышц. Слабак, в общем.

– Чего?

– Жирный требует.

– Подождёт.

Жирный, мать его. Когда-нибудь я ему тоже вломлю.

В сенях тепло. Прохожу в комнату. Бельва всё ещё в постели, она укрыта по шею, веснушки на её лице искрятся даже в полутьме. Распахиваю ставни. Бельва, щурясь, открывает один глаз.

– Уже сделал что-то мерзкое, правда? – спрашивает.

Подхожу к ней, целую, запускаю руку под одеяло, нащупываю её грудь, огромную, пышную, ласкаю.

Она отвечает на поцелуй, запускает свой язык мне в рот. Целуемся долго. Я возбуждаюсь. Сдёргиваю штаны одним движением. Заползаю под одеяло. Она тёплая и мягкая. Бельвы много, она необыкновенно красива, полной, удивительной красотой.

Вхожу в неё, рвусь вперёд, она стонет, продолжая целовать меня, обнимает за шею пухлой рукой.

Минут десять спустя, расслабленный и довольный, встаю с кровати, одеваюсь и иду к Жирному.