«Ржавые Острова, две части»

Беркем аль Атоми Ржавые Острова

10.10. 202Х 10.30 РМ. Нью-Йорк — II, аэропорт Обама, зал ожидания

Сметливая аэропортская крыса ловко выдернула последний крекер из аккуратно проделанной прорехи, и осторожно пустилась в обратный путь, по удачно протоптанному сквозь груды багажа маршруту.

По хлипким жестяным стенам аэропорта терлась метель, просачивалась в щели, прокалывая промозглую сырость зала ожидания острыми ледяными сквозняками.

Умело придерживаясь тени, крыса без приключений преодолела половину зала ожидания, и прекрасно выгадала момент для пересечения прохода — ее никто не заметил, хотя половина людей все еще бодрствовала.

Крыса пробиралась между громадными металлическими кейсами, грязными тугими рюкзаками, беспокойно дергающимися ботинками спящих, неустойчиво-скользкими грудами разномастных винтовок — от некоторых кисло и страшно тянуло недавней стрельбой. Пороховая гарь резанула чувствительные ноздри, и у крысы тут же болезненно заныла едва затянувшаяся яма в боку, сразу за дополнительной парой лапок, апатично болтающихся под брюхом. Крысе смутно припомнилась недавняя не-смерть, когда выстрелы грохотали чуть ли не чаще ее сердца, а грозный запах пороха мешался с едкой пылью выкрошенного пулями бетона и пресным смрадом развороченных пулями крысиных тушек.

Это была просто очередная не-смерть, крыса не понимала, что это рисуются стрелковыми навыками подвыпившие в баре канадские boring masters, но успешно вывернулась из передряги. А теперь, прожив здесь целых полгода, она прекрасно знала, от чего ждать неприятностей, а на что можно смело забивать хвост. Сейчас опасности не было, и до щели в бетонном ограждении не так уж и далеко. Осталось сквозануть под рядом старых пластиковых кресел, тихо, но быстро миновать несколько пар ног, почти упирающихся в сопящего на куче амуниции здоровяка, и на максимуме пролететь пустое пространство под керосиновой лампой на бетонной колонне.

Крыса перехватила добычу поудобней и решительно стартовала. Промелькнул ряд кресел со скопившимся под ними мусором; тяжелые сапоги, воняющие металлом и смазкой — нет, не заметил, это он просто засунул ноги под кресло; так, еще один — и поворачиваем направо, вылетаем из-под кресел прямо среди людей, все равно не среагируют, и — рывок через чертов освещенный пятак у колонны…

Крыса даже не успела почувствовать недоброе, хотя крысы очень чутки ко всякому. Она не успела даже взвизгнуть: толстая подошва тяжеленного ботинка расплющила ее о замусоренный бетон — сложились ребра, в нескольких местах разошлись позвонки, и ничем более не подпираемая полость с треском чавкнула во все стороны кровью и внутриполостными жидкостями.

Раздавивший крысу пассажир невозмутимо забросил ногу обратно на поручень и вновь погрузился в странную тягучую музыку, едва слышавшуюся из серебристых затычек.

Спящему досталась щедрая порция крысиной крови и дерьма; попало и на лицо. Вскинувшись со сна, дюжий фельдъегерь первым делом схватился за кобуру, но быстро оценил обстановку и достал платок, принявшись раздраженно стирать с лица хорошенько переваренные находки, сделанные крысой до того, как Крысиный Бог от нее отвернулся.

— Ч-черт! Что еще за… — яростно зашипел курьер, нервно возя окровавленным платком по лицу и амуниции, то и дело злобно откидывая в сторону пристегнутую к запястью вализу. — Сука, и тут… Ну, сука!

Угловатая металлическая вализа с броскими черными буквами US Government хрястнула острой гранью по спине спавшего рядом, тот потревожил следующего, и вскоре уже вся фельдъегерская команда завозилась, доставая фонари и злобно матерясь.

— Дерьмо! Дэн, да ты весь в кровище!

— Что тут за дерьмо!

— Я не знаю, я проснулся, а тут вон Дэн… Я-то думал, что уже на посадку, а тут… Что это за хрень, парни?

— Черт, я тоже вляпался!

Наконец, чей-то фонарь уткнулся в неподвижно вытянувшуюся на бетоне крысу. Волоча за собой облепленный сором белесый комок внутренностей, она смогла как-то проползти около фута, вытянув по пыльному полу длинный мазок из образовавшейся лужицы. Затем пятно света перескочило на покачивающийся в такт неслышной музыке ботинок, на металлических вставках которого блеснула свежая крысиная кровь; скользнуло по дорогущей русской парке от ВСС и такому же ружейному кейсу на коленях, переместилось на каменное лицо, наполовину скрытое какими-то хайтечными очками.

Пятеро злых мужиков дружно уставились на пассажира, невозмутимо сидящего в нервно пляшущем свете их фонарей.

— Эй! Это ты раздавил эту тварь? — едва сдерживая подступающее бешенство, процедил обрызганный. — Приятель, я тебе говорю!

Пассажир никак не отреагировал на реплику фельдъегеря и продолжал сидеть, все в том же замедленном ритме покачивая ботинком.

— Ты, сраный кусок оттраханного во все щели говна… — медленно и как бы про себя произнес подобравшийся для драки боец.

В маленьком VIP-зале ожидания мгновенно умолкли все тихие разговоры по углам, перестали разворачиваться обертки; на первый план вышло незаметное дотоле пиликанье чьего-то плеера, вой метели, присвистывание спящих да тяжелое адреналиновое дыхание взбешенного фельдъегеря.

— Дэн, мы на маршруте. — несколько сонным, но отчетливо-угрожающим металлом прозвенел голос старшего команды фельдъегерей. — Помни, Дэн. Мы на маршруте.

— Не волнуйся, Стью. — не оборачиваясь, бросил Дэн. — Все под контролем.

Его голос, казалось, принадлежал успокоившемуся человеку, но Дэн уже не первый год мотался с парнями на европейском направлении, и поэтому все приготовились не упустить особенно красивых моментов предстоящего зрелища, а один из фельдъегерей, никогда не волнующийся Рамон, спокойно приготовил винтовку, на случай объяснений со службой безопасности аэропорта или военной полицией. Конечно, ничей труп не сорвет отправку их команды — почта Правительства США не потерпит задержек; и любой напавший на фельдъегерскую команду не только автоматически подписывает себе смертный приговор, но и так же автоматически становится вне закона, но… В данном случае могли возникнуть неприятности лично для Дэна, ведь засранец, обдавший их всех крысиными потрохами, не предпринимал никаких действий, которые можно было бы подогнать под агрессию.

— Ты, кусок гавна. — нарочито спокойно, даже задумчиво повторил Дэн, сверля покрасневшими глазами невозмутимо поблескивающую поверхность черных стекол. — Ты не хочешь встать? А то к тебе тут есть пара вопросов.

Незнакомец поднял голову и посмотрел сквозь непроницаемые стекла на разъяренного фельдъегеря.

— Уймись, synok. — с чудовищным русским акцентом произнес незнакомец.

Казалось, в голосе странного парня не было ничего необычного, но по всем присутствующим пробежала волна легкого холодка: этот, в общем-то абсолютно нормальный и ничем не примечательный звук вломился в каждое сознание и выволок из самых темных его уголков как раз те воспоминания, которые каждому их обладателю очень хотелось бы навсегда стереть. Или переиграть заново: от этих воспоминаний слишком уж явно несло стыдом и страхом, предательством и смертью. Всей команде фельдъегерей на пару секунд показалось, что оно того не стоит, и что пара капелек на амуниции не такой уж и веский повод к ссоре с этим парнем, и лишь по уши накачанный адреналином Дэн не почувствовал этой всеобщей смены тональности. К тому же, после DoomsDay русский акцент равнодушным не оставлял никого, в особенности жителей стран Запада, в одну ночь лишившихся всего и теперь вынужденных цепляться за утекающие сквозь пальцы остатки былого могущества.

— Так ты еще и русский. — еще более задумчиво пробормотал фельдъегерь, и старший команды понял: все, если и была вероятность, что дело разрешится парой плюх, то ее только что не стало.

Словно желая подтвердить мрачную догадку начальства, боец выдернул из ножен матово-черный, еще довоенный золингеновский Reconforce, и шагнул навстречу неторопливо поднявшемуся противнику, оказавшемуся хоть и не коротышкой, но и отнюдь не крепышом.

Старший прогнал нехорошее предчувствие и не стал тормозить подчиненного, ведь дело приняло совсем другой оборот — этот чертов клоун оказался русским. Вероятность неприятностей с военной полицией и аэропортовскими безопасниками тут же скатилась куда-то очень близко к нулю: никто и никогда не вступится за гавнюка из гребаной России, ненавидимой всем лежащим в радиоактивных руинах Свободным Миром. Из этой подлой России, каким-то непонятным чудом оставшейся нетронутой во всемирной ядерной драке, разрушившей Штаты и Европу, Китай и Японию. …К тому же — за мертвого гавнюка; против нашего Дэна, да вдобавок на ножах, этот гавнюк не продержится и минуты. А уж отчетик я нарисую. Я вам нарисую такой отчетик, что вы пошлете нас с приказом откопать его и оттрахать в задницу, закопать — а потом снова откопать и повторить все не менее трех раз… Еще не хватало, молча хавать такие фокусы, да еще от fucking russians… — мстительно закусив губу, подумал Старший, и подбодрил подчиненного:

— Вализа, Дэн. Она будет мешать. Давай отстегну.

Боец только мотнул упрямо набыченной головой; мол, еще не хватало, справлюсь и так.

Русский снял очки, вытащил из ушей затычки, откуда слабенько доносились какие-то заунывные и первобытно-дикие русские завывания, Старший даже уловил одну из строк чужой песни — «…kho-o-odyut ko-o-o-o-on-n-y-y-y-y-y…»; — и поднял на бросившего вызов фельдъегеря не по-хорошему прохватывающий взгляд, равнодушный и беспощадный взгляд слишком много повидавшего старика, нелепо и пугающе смотрящийся на моложавом лице:

— Ты зря не слушаешь своего командира, synok. Такое всегда кончается плохим. Если ты на самом деле хочешь подраться, сними эту штуку. — миролюбиво заметил русский, добавив на своем тарабарском наречии: — A luchshe okstiss…

— Хорош болтать! Давай, ублюдок! — прорычал Дэн, трогаясь и закладывая обманчиво-медленную дугу вокруг русского.

— Ladno, synok. — отсутствующе произнес по-своему русский, глядя куда-то сквозь тушу стремительно двигающегося бойца, изготовляющегося к коронной связке. — Ya tebe podmognu.

Дальнейшее произошло как-то слишком быстро, и никто не успел толком понять, что же случилось. Сперва в правой руке русского словно сам собою возник уродливый и жуткий НДК-17, похожий на обломок мотыги. Затем, стоило Дэну начать вкладываться в атакующее движение, как русский словно размылся в скупом красноватом свете керосиновых светильников, на миг слился с дрожащими тенями и снова оказался мирно стоящим на исходной. А вот с фельдъегерем произошло что-то непонятное: прервав атаку в зародыше, дюжий боец зашипел, скрючился и выронил глухо звякнувший нож, затем об пол грохнула вализа; …как же она смогла отцепиться?.. — недоуменно уставился на освободившееся кольцо наручников Старший, и тут о бетон глухо стукнула разгадка — чисто отсеченная кисть, напоминающая пухлого расслабленного краба.

Старший перевел оторопелый взгляд на русского, отрешенно взирающего на противника, скорчившегося на коленях в обнимку со свежеобразовавшейся культей, из которой мягкими толчками хлестала темная кровь. Сбросив оцепенение, Старший властно опустил поднятый Рамоном ствол: у русского оказалась расстегнутой кобура со знаменитым спецназовским Вектором, а каким быстрым он умеет бывать при желании, русский уже показал. Вместо продолжения банкета Старший выбрал самый мудрый путь, и кинулся к рюкзакам за аптечкой — то, что происшедшее тянуло уже даже не на нападение на члена группы правительственной связи, а на покушение на саму Почту правительства North American Union, его уже почти не волновало. Тем более, что на ружейном кейсе русского Старший успел прочесть аббревиатуру IzhMash-Kalashnikov MILPR — а это означало, что в кейсе покоится самое мощное из ручных средств поражения, MultyImpulce Liqued Powder Rifle. Так русские писали на скупо экспортирумых из Ижевска в ставшие слаборазвитыми страны автоматах-гиперсониках, согласно досужим пересудам способных с небольшой дистанции переворачивать грузовики. В стволе этого адского изобретения инженера Трусова непрерывные вспышки жидкого металла разгоняли пулю до запредельно высоких скоростей, превращавших каждое попадание в не очень маленький взрыв.

Грозно висящий в спертом воздухе напряг разрядил очень кстати появившийся в дверях охранник, обросший инеем по самые брови:

— Парни, кто еще не передумал лететь, подымайте задницы!

Маленький VIP-зал мгновенно оказался на ногах; привычные к военной дисциплине пассажиры знали, что капризные и своенравные летуны не станут ждать припоздавшего ни минуты, а стоимость провоза авиакомпания ни в жисть не вернет, и риск попасть на гигантские вычеты из зарплаты более чем реален. Некоторые из присутствующих имели и такой опыт, и потому дважды повторять не приходилось. Похрапывание спящих сменилось пронзительными взвизгами молний парок, куча багажа растаяла на глазах, и вскоре в зале осталась только группа фельдъегерей, оказывавшая помощь своему раненому.

10.10. 202Х 10.44 РМ. Нью-Йорк — II, аэропорт Обама, стоянка 2

К посадочной зоне, где единственный прожектор вырывал из черной метельной круговерти посадочную рампу потасканного Boeing 989, вела узкая тропинка, только что пробитая ратраком в двухметровых сугробах. У рампы сгрудился экипаж, уже изрядно надерганный только что завершившимся размещением основного груза; чуть подальше, в глубине стоянки сквозь пургу неясно мигало несколько оранжевых маячков, это заканчивали заправку истребители конвоя.

Рослый cargo в залепленной снегом парке, подойдя к ежащемуся на ветру стаду пассажиров, перекрыл вой ветра мегафонным скрежетом:

— Так, парни, экипаж мастера Самуэльсона приветствует вас! Кто не знает, я — Джейк Самуэльсон II, сын старого камикадзе Джейка Самуэльсона, а заодно боевой оператор и chef-cargo этого кукурузника. Приятно снова видеть знакомые лица! Надеюсь, парни, что все как следует проссались и обосрались, потому что до Бергена остановок не будет. Если кто-то еще не летал с нами, объявляю порядок погрузки. Проходим по одному, прокатываемся на ридере, винтари и гранаты сдаем вон тому малому у проема рампы, пистолеты можете оставить при себе — пригодятся тем, кто боится воды, если нас собьют над Атлантикой. У кого хватило бабла на бизнес-класс, проходят справа. Третий класс как обычно. Хайрем и Винс вам помогут, так что все, парни, погнали — и давайте не телиться, синоптики грозятся, что дырка вот-вот закроется!

Два неразговорчивых стюарда сноровисто разделили аморфную массу пассажиров на два потока, направляя на проверку оплаты и сдачу оружия. Видя, что стюарды и впрямь стараются как можно быстрее закончить посадку, пассажиры сделали правильный вывод насчет «дыры, готовой вот-вот закрыться», и засунули обычную в такие моменты бестолковость куда подальше, без лишних движений размещаясь в холодном брюхе потрепанного грузовика.

Однако стройный порядок был сразу же грубо нарушен: один из пассажиров, коренастый парень с коротким сигарным окурком в зубах, поднялся по аппарели и нагло прошел мимо принимавших оружие стюардов, направившись прямиком к контролю оплаты. PDA в кармане пассажира связался с терминалом, подтвердив перевод ста тридцати пяти тысяч амеро на счет компании «Срочные Авиаперевозки Самуэльсон и сын».

— Ну что, ты увидел все, что тебе надо?

— Ого. Летишь первым классом, приятель? — стоявший за терминалом стюард удивился первому за несколько рейсов пассажиру дорогого салона.

— Мне сказать «да»? — хмыкнул пассажир, проходя мимо.

— Не только! — мгновенно взбесился не привыкший к такому стюард. — Еще ты выбросишь свой вонючий бычок! На борту не курят!

— На сайте написано другое.

— А ну стоять! Дойдешь до своего первого класса, и там хоть закурись! Выбросил сейчас же!

В запале стюард схватился за кобуру, но не успел вытащить пистолет даже наполовину, как пустой кейс пассажира звякнул углами в заиндевелый металл аппарели, а прямо в нос стюарду уперлось большая холодная железная штука. Очень большая и очень железная.

— Руки. Медленно. Вот так. Ты уверен, что контролируешь себя, synok?

Винс и Хайрем среагировали довольно быстро, и едва их коллега успел кивнуть, подтверждая, что малость погорячился и осознает, как в русского нацелились сразу две винтовки. Однако ситуация сложилась патовая: бледный как простыня стюард перекрывал русского, причем стоял спиной к направлению огня, так что маякнуть ему дернуться в сторону и спокойно расстрелять русского не выходило ну никак.

— Ну-ка, ты! Положи ствол и на пол, сука! Три секунды тебе, гавнюк!

Русский в ответ лишь пристроил ствол на плече трясущегося стюарда и прикрылся им уже полностью.

— Это вам три секунды, pindosnya yebanaya. Успеете положить свои пукалки, останетесь жить. Раз. Д…

— Эй! — на сцене очень вовремя появился Cамуэльсон II, нутром почуявший что-то неладное. Нисколько не разобравшись в мелочах, он, однако, тут же ухватил главное, смело выскочил на линию огня, разделив собой противоборствующие стороны, и сходу принялся мастерски импровизировать: — Эй, парни, какого хрена тут происходит?! Э, а ну, давайте мне тут уже без дуростей! Вы что тут, с ума все посходили?! Винс, очумел? Ты не понимаешь, куда ты целишься? Хайрем, тебя тоже касается! А ты? Пассажир, ты соображаешь, что ты делаешь, нет? У тебя за спиной полкилотонны! Плюс топливо! Тут даже ошметков не останется! Давайте, давайте, парни — опускаем стволы и быстренько грузимся, а разбираться будем когда взлетим, кто тут с кем не поделил чупа-чупс. О кей, парни? Все, по местам, а то застрянем тут на пару суток минимум!

Тут трескотню смышленого cargo прервал визгливый вызов по рации, и Cамуэльсон II, перейдя с миротворческой болтовни на не менее красноречивые жесты и мимику, принялся еще и обсуждать происходящее с отцом по рации.

— …да тут полный дурдом, па! Чуть даже до нехорошего не дошло, ладно я подошел! Наши орлы… Ага, точно… Да, чуть не зацепились с каким-то русским, в очках на поллица и с чудным карамультуком! Что? Точно, па, лет сорока и седоватый … А откуда ты… Как ты сказал? Ага, щас… Эй, пассажир! Па интересуется, говорит ли тебе что-нибудь слово… ща… Во: «Oxx-teasss»?

— Чего? — удивился русский, на секунду смягчая каменные черты лица до вполне человеческого выражения. — Как ты сказал?!

— Что-то вроде «Oaks Tears», мен. По-моему, вышло похоже. Так ты…

— А ну-ка, synok, дай сюда рацию. Эй, кто это там?

— Aga! Lyoha Okstiss, blya budu, kakie liudi bez convoya! Yobanarot, а ya-to dumayu, cho tam za shlemazl bykuet v moem eroplane! — торжествующе взревела рация. — Eto znachit ty tam kosorezish, salabon! Cho, suchonok, zabyl kak shompola svistyat?!

— Yaкov Zaharych?! Ah ty staraya jidovskaya morda! Jivoy!

— Ne dojdiotess! Lyoha, kak v Bergene syadem — tut je vse dela coze v treschinu, ponyal?! Ya tam znaiu odno prilichnoe i nedorogoe mesto! Posidim kak polozheno! Suka, кak je ya rad, Lyoha! A poka marsh na mesto, prijmi jopu i ne vyiojivaisya! A to okno proyebiom! Vse, otdai ratsiyu Yashke!

— Это тебя старина Samuilych называет Yashkoy? — обратился русский к изумленному cargo.

— Мен, так вы с па знакомы? — не нашел лучшего ответа малость растерянный cargo, и тут же рассчитался:

— С чего ты так решил, synok? Я всегда так разговариваю с пилотами, когда лечу первым классом. — смеясь одними глазами, предельно серьезно сообщил русский, и скрылся в темном нутре самолета.

10.10. 202Х 10.59 РМ. Нью-Йорк — II, аэропорт Обама, стоянка 2, борт 24661

Миновав клетку третьего класса, из соображений развесовки помещенную в самом хвосте, где сиденьями пассажирам служил их же багаж, русский пробрался меж опутанными сетью контейнерами с грузом и пнул дверь в бизнес-класс.

— Эй, synok. — окликнул он не учавствовавшего в посадке стюарда, готовившегося к приему пассажиров. — Отпирай-ка первый, да тащи сюда парашют.

По идее, первоклассников должен был рассаживать сам cargo, однако стюарду почему-то и в голову не пришло ни усомниться в словах этого незнакомца, ни заставить потушить сигару. Вместо каких-либо расспросов стюард достал ключи, открыл стенной отсек с парашютами, вытянув нарядный чистенький ранец с уцелевшим лейблом Relative Workshop на подвесе, однако незнакомец властно отодвинул его, указав жестом положить парашют обратно.

— Русские есть? — проворчал незнакомец, хмуро оглядывая содержимое отсека. — Мне нужен D-6.

— Откуда? У нас только эти. — изумился стюард. — Ничего, пока что никто не жаловался.

Однако незнакомец не оценил попытку пошутить, и шутка безо всякого парашюта повисла в холодном воздухе салона вместе со слоистым сигарным дымом.

— Bardak. — непонятно выразился себе под нос странный парень, брезгливо вороша скользкую кучу, и задержался на свежеуложенном ParaFoilовском куполе в скромном ранце. — Давай этот. Кто укладывал?

— Я… — удивляясь сам себе, смирно ответил стюард, и тут же удивил себя еще больше, не сдержавшись и добавив: — Я, сэр.

— Смотри, synok. — холодные глаза пассажира уперлись в переносицу стюарда. — Если я им воспользуюсь, а он ne day Bog не откроется, нам придется серьезно поговорить.

— Надеюсь, не придется… сэр. — стюард перестал сопротивляться безотчетному желанию добавлять «сэра» при обращении к незнакомцу, и помог ему подогнать подвесную систему. — Сэр, вот здесь есть страховочных автомат, он…

— Знаю. — отрезал пассажир, стаскивая подогнанный парашют. — Лучше скажи мне, кто нас будет стеречь.

— Два Рафаля, сэр… Вот, проходите, выбирайте любое кресло, кроме вас в первом никого больше не будет. Ранец можно вот сюда… На Рафалях опытные парни, сэр, летают с нами уже больше года. Они оба повоевали в первую бразильскую, так что…

— Все равно хреново. Лучше бы за нами присматривал один МиГ.

— Это точно, сэр… — согласился стюард, и добавил, заметив извлеченный пассажиром PDA: — Вот перед пепельницей есть розетки, сэр, тут и сеть, и питание.

— Отлично, synok… — отрешенно пробормотал пассажир, тыкая пальцами в экран, и стюард почел за лучшее пойти и заняться своими делами.

10.10. 202Х 11.15 РМ. Северная Атлантика, борт 24661

— Это Рашен.

— Черт подери, ты там куда провалился?!

— Снегопад. На дорогах заносы, да и аэропорт не выпускал, пришлось подождать. Сейчас я на борту, рулим на взлет. Все штатно. В Нью-Йорке обозначился хвост, но я избавился от него еще до аэропорта.

— Зацепки были?

— Нет. Оба пустые; ничего, кроме стволов. Выковыривать импланты было некогда.

— Наследил?

— Мистер Джонс, пусть вас это не волнует. Но я добавлю их к счету, с ними пришлось немного повозиться.

— Ты и так обходишься мне слишком дорого, Рашен! Черт, да мне проще было купить эту чертову платформу, чем связываться с тобой!

— Мистер Джонс, мне развернуть самолет?

— Тьфу, чертов дроид! Рашен! Ты что, совсем не знаешь, что такое юмор?

— Совсем. Мне продолжать исполнение контракта?

— Конечно продолжать. Ладно, к делу. Над Антверпенским хотспотом выходи на связь, получишь окончательные инструкции. С напарником встретишься на промысле Данбар, он найдет тебя сам. Вторая половина данных у него, он обеспечит тебе тихий выход на цель.

— Зачем мне напарники, мистер Джонс? Я работаю один.

— Не кочевряжься, Рашен. Это настоящий дока по части всяких программ и прочего заумного дерьма. Ты еще оценишь его башку, и если у тебя есть хоть капелька порядочности, то вернешь мне часть гонорара. Хе-хе… Ну все, гуд лак.

— Понял, мистер Джонс. До связи.

Погасив PDA, русский откинулся в кресле и затих, плотно сжав зубы — хоть этого и не знала ни одна живая душа, но после нескольких падений в подбитых самолетах и вертолетах Алексей Хуев смертельно боялся всего, связанного с высотой. Весь его организм бунтовал против той добровольно-вынужденной беспомощности, когда ты, полностью потеряв контроль над происходящим, оказываешься высоко над землей, и твоя жизнь и смерть зависят не от твоей силы и решительности, а от какого-то постороннего человека, которого ты порой даже не видишь… Однако летать приходилось часто, особенно в последнее время, когда Алекс перешел на одиночную работу по индивидуальным контрактам. Конечно, летающие на Западе довоенные лоханки не шли ни в какое сравнение с русскими суборбиталами, и первое время было довольно неприятно залезать в облупленную машину, у которой в полете по нескольку раз приходится перезапускать двигатели.

Тем временем потрепанный Boeing, галантно пропустив вперед истребители, вырулил на заснеженную бетонку и помчался в черную крутящуюся метель, подпрыгивая на угрожающе быстро нарастающих переметах. Колеса выбивают все более частую дробь, вот отдельные удары слились в неровную ноющую вибрацию, напряженная конструкция скрипит и стонет — видать, близка скорость отрыва. Точно: резко спадает напряг, это оторвалась носовая стойка. Эх, Захарыч, что ж ты так жадничаешь, мы уже метров пятьсот идем на шасси с задранным в небо носом, как же ты летаешь в такую погоду да при таком перегрузе… Желудок на мгновение подтянулся к горлу; — ага, отрыв.

Алекс прислушался к переливающемуся от форсажа вою изношенных Праттовских турбин, представляя манипуляции красного и матерящегося Захарыча, мастерски выдирающего перегруженный Boeing из кипящей метели, где порывы бокового ветра запросто могут перевернуть самолет как мятый стаканчик из-под кофе.

Наконец, Захарыч выволок скрипящий всеми суставами Boeing на три тысячи футов, дал вздохнуть сипящим от натуги движкам, и заложил пологий вираж, почти незаметный для пассажиров. Ложась на курс, самолет чуть накренился влево, и Алексу стала видна земля. В редких прорехах между полями жирнобоких снеговых туч плыли трепещущие огоньки Нью-Йорка-II, выросшего по западному краю гигантского поля из раскрошенного и оплавленного бетона, оставшегося от Нью-Джерси. Манхеттен, Лонг-Айленд и Бруклин со Стейтеном в Тот День просто исчезли, от них осталось только стадо мелких бурунов, по старой памяти пасущееся в свинцово-сером океане аккурат над тем местом, где когда-то были бруклинские холмы.

Синоптики не соврали, окно и впрямь стремительно затягивалось: снег усилился и повалил хлопьями, над Нью-Йорком-II повис очередной циклон, выдавив внутрь континента обычную для поздней осени тридцатиградусную стужу.

Проводив взглядом последние дрожащие огни, исчезающие в плотной белесой мгле, Алекс задавил сигарный окурок в пепельницу, откинул до упора спинку кресла и мгновенно уснул.

11.10. 202Х 3.44 European Central Time, Северная Атлантика, борт 24661

Проснувшись, Алекс через силу позевал, выгоняя из ушей вату, натолканную туда неровным зудом турбин. Маленький отсек первого класса, единственное место некогда роскошного пассажирского салона, оставшееся в первозданном виде, ощутимо промерзло — прижимистый Яков Захарыч определенно экономил на отоплении.

Алекс закрыл глаза, привычно толкнул языком бугорок на нёбе, активируя установленные в роговице склеродисплеи. Перед глазами мягко вспыхнул скуповато оформленный рабочий объем, в котором плавно кружились разноцветные яйца файлов и систем. Некоторое время потестировав импланты, Алекс поочередно вырубил все, даже медицинскую область, оставив только дефибриллятор, противошоковый инъектор и датчик, который сигнализировал, если кто-нибудь исподволь начинал интересоваться составом и количеством имплантов у хозяина. Будучи крайне простыми и поэтому незасекаемыми, эти датчики были единственной роскошью, которую Алекс мог себе оставить перед выходом в поле.

Остальные устройства одно за другим распадались на тучи нанодеталей, тут же подхватываемых кровотоком. Каждая из этих крохотных металлических пылинок через весь организм устремлялась к своему месту по плану разборки. Некоторые слепились в скобы, поддерживающие якобы сломанный позвоночник; меньшая часть прикинулась искусственным тазобедренным суставом, остатки талантливо изобразили пластину с шурупами, скрепляющую переломанную в нескольких местах кость голени.

Стоила вся эта кухня целое состояние, и апгрейдилась при первых же признаках того, что опережение общераспространенных коммерческих технологий начинало составлять не два шага, а полтора — или, хуже того, один. Конечно, это было непросто. Всякий раз появляться ниоткуда на одной из немногочисленных русских военных баз, организовывать инъекции и так же в никуда исчезать после операций. Иногда это было сопряжено с опасностью, очень близкой к уровню, за которым разумность риска можно было уже ставить под сомнение, но избалованный уровнем русской нанотехнологии Алекс считал, что сказка про джентльмена, брившегося каждое утро даже на необитаемом острове, имеет под собой вполне разумные основания и несет немало практического смысла.

Закончив, Алекс погасил имплантированные в роговицу дисплеи и вытянулся в кресле, ощущая гулкую пустоту в теле, где разом замолчали все привычно ноющие на грани чувствительности системы. Пустота означала близкий бой, и тело послушно готовилось терпеть перегрузки, игнорировать боль и выбивать при стрельбе десять из десяти.

11.10. 202Х 3.51 European Central Time, Ла-Манш, борт 24661

Захарыч не стал проходить над опустошенной несколькими термоядерными ударами Северной Францией, и держался севернее, над бывшим Каналом, ближе к ушедшему под воду английскому берегу. Насмотревшись на однообразно-серую доску океана, незаметно плывущую далеко внизу, Алекс разбудил планшет и принялся за изучение информации по предстоящей работе.

Первым делом он открыл папку с данными по району операции.

Карта сперва ударила по глазам непонятной мешаниной разноцветных линий, мигающих точек и квадратиков, при каждом прикосновении судорожно пытающихся развернуться в таблицу.

Казалось, в этакой головоломке не разобраться и за неделю, но Алексу уже доводилось летать над Северным морем, и поэтому у него более-менее легко получалось мысленно превращать условные знаки в платформы и вышки, трубопроводы и эстакады. Через несколько минут картинка развалилась на вполне разборчивые блоки, а перепутанные линии обрели смысл и логику.

Оказалось, что хмурое свинцовое море далеко под ногами вовсе не было пустыней, и сейчас на тех платформах и эстакадах вовсю кипит жизнь, довольно бурная и разнообразная: несколько платформ, не пострадавших в ходе войны, по-прежнему работают под контролем все тех же энергетических концернов, досасывая остатки былого изобилия с самых глубоких горизонтов. Большая часть платформ, получив неисправимые повреждения, считаются нерабочими и заброшенными, однако они только считаются такими, на самом деле там полным ходом выкачивают те жалкие крохи, нагибаться за которыми крупняку уже накладно.

Кто же там выкачивал нефть из низкодебетных скважин, было непонятно — ни одна компания не поставляла этим платформам электроэнергию, никто не возил туда ни расходные материалы, ни жрачку для персонала. Официально не возил. Однако Алекс хорошо помнил родную пословицу про свято место, а в перевернутом Двухдневной Войной мире за уцелевшие нефтяные скважины грызлись до полного уничтожения противника.

Просмотрев статистику по прибрежной переработке, Алекс недоверчиво хмыкнул, вошел в корпоративную сеть своего нынешнего клиента и запросил в датацентре несколько цифр. Тут же вылезло значительное расхождение: из официально добываемых полутора миллиона баррелей в день около семисот забирали ненасытные русские, а мощностей на прибрежных нефтеперегонных заводах стояло примерно на миллион, причем мощностей этих даже не хватало — судя хотя бы по тому, что немецкий Summershal объявлял тендер на поставку оборудования для своей новой установки гидрокрекинга.

Выходило, что жалкие остатки вовсе не такие уж и жалкие: около трети всей нефти Северного моря добывает непонятно кто, непонятно как доставляет на берег, и непонятно кому ее продает. Алекс опять хмыкнул и запросил страховые отчеты по шипинговым и охранным фирмам региона. Все стало еще интереснее — этот Непонятно Кто, судя по сводкам, вынуждал официальных нефтедобытчиков тратить на охрану семизначные суммы, и каким-то непонятным образом приводил в негодность охранные буи и автоматические артустановки, арендуемые частными охранными конторами у Oerlikon EuroLeasing, и даже регулярно принимал меры и к «исчезновению судов в открытом море». Из-за обилия таких малопонятных вещей ставки у страховщиков, понятно, были военные — но нефтяники почему-то не возражали и платили.

Алекс снова хмыкнул, уже чуть-чуть веселее: похоже, он опять взялся за грош принести пятаков. Район явно жестко управляется несколькими очень серьезными парнями, ведущими бизнес по-темному. Хотя это должно быть понятным с самого начала — прибрежные Норвегия, Германия с Данией и Шотландия нынче едва сводят концы с концами, им хватает забот и на своих территориях, наполовину выжженных ядерными ударами; а Англия вон вообще выбыла из игры и теперь лежит на тридцать метров глубже, чем обычно. И государствам уж всяко не до того, кто там и как качает топливо посреди Северного моря. Нефтепереработка худо-бедно работает, топливо есть, а вот ни флота, ни портов больше нет — куда тут дернешься.

…Да, кто-то очень неплохо устроился в районе моей операции. — сделал вывод Алекс. — И чует мое сердце, сама операция будет детским лепетом по сравнению с проходом через вас, мои пока что незнакомые друзья…

Целью была платформа компании Hell, многопрофильного энергетического концерна, наступавшего на пятки признанному лидеру отрасли. Это была самая большая платформа Hell, работающая и как логистический терминал — каждую неделю к ее подводному вымени присасывались гигантские нефтеналивные подлодки, собирающие сжиженный газ и высокосортную легкую нефть, подпитывающую то изношенное сердце подыхающей Западной цивилизации, то загадочную страну русских, прущую как на дрожжах посреди мирового пепелища.

Алексу предстояло проникнуть на этот гигантский остров-завод, найти способ добраться до серверной, и впрыснуть в райд-массив жертвы злобного хорька, до времени таящегося в его PDA. Инструкция приказывала выполнить задание чисто, не подняв ни малейшего шума — любое подозрение в проникновении чужого тут же вызовет тревогу, хозяин тщательно осмотрит свой курятник и обязательно выловит затаившегося хорька, как бы изобретательно тот не спрятал себя, рассыпавшегося цифровым мусором по самым дальним закоулкам.

Даже первый, самый поверхностный осмотр платформы-цели полностью хоронил идею несанкционированного проникновения: платформу пасли на совесть. В годовых отчетах Hell Company значились траты на самые современные элементы охранно-защитных систем, в списках контрагентов числился даже ижевский Kupol, а системы ограничения внутреннего доступа ставила знаменитая московская BioLink Solutions. Грубо провести такие продвинутые системы не мог даже Алексов PDA, набитый хитрейшим софтом, специально созданным под его задачу.

Словом, задача совсем не выглядела решаемой по-тихому, проще было проломить физическую защиту мгновенной операцией и расстрелять платформу километров с трех легким гафниевым спецзарядом. Да, шумно; однако задача решалась с многократной гарантией — после фиолетовой гафниевой вспышки платформа оказалась бы чисто испаренной на пять метров ниже уровня моря, и самый дотошный страховой комиссар ни в жизнь не смог бы найти ничего, кроме десятка тонн хорошо проваренной рыбы. Никаких следов диверсии. Мало ли от чего может взорваться нефтяная платформа. Может, секьюритиз самой Hell протащили на платформу спецзаряд, да и решили подтянуть на нем пару болтов. От чрезмерного служебного рвения, предположим. И иди-ка, докажи, что было не так… Однако заказчику требовалось другое. Ему зачем-то было обязательно нужно, чтоб электронные мозги пошли вразнос и разнесли бы платформу грязно — с детонацией газовых емкостей, с многотонным выбросом нефти, с долгим пожаром.

— Nu i ladno, khozyain — barin… — пробормотал под нос русский. — A nashe delo telyatchie…

Откинувшись в разложенном кресле, Алекс закрыл глаза и долго вертел в голове сложившуюся модель, пытаясь нащупать закономерности в сверкающем информационном крошеве.

В том, что заказчик врет, Алекс не сомневался: заказчики врут всегда; однако, идя на дело, лучше все-таки понимать, где он врет, почему — и с какой целью. Без этого понимания можно оказаться в дураках, и, что хуже всего, в мертвых дураках.

Игры сильных всегда непросты, и всегда тщательно скрыты. В них всегда участвует уйма народа, подавляющее большинство которого ни сном ни духом не ведает, что является пешкой на неожиданно возникшей под ногами доске столкновения чужих интересов. Поэтому задача стрелка никогда не бывает единственным звеном плана, и смерть стрелка запросто может являться одним из таких звеньев.

Однако информации не хватало. Конечно, много еще чего подскажет файл, получение которого запланировано над Амстердамом, инструкции по выходу в район могут многое сказать о намерениях, но до Амстердама еще… — Алекс глянул на время, — …Опа, а уже и не так много. Ниче, нормально я даванул… Ладно, хорош уже голову впустую напрягать, а то так и поумнеть недолго. Надо ждать хот-спота. Посмотрим, что пришлет этот болотный хмырь…

11.10. 202Х 5.44 European Central Time, Северное Море, борт 24661

Оставив мысли о предстоящей работе, Алекс не стал терять времени даром и запустил супервзломщика, залитого ему на PDA главным айтишником Заказчика. По словам айтишника, этот взломщик представлял собой самую последнюю букву последнего слова в компьютерных войнах, и мог обвести вокруг пальца любую систему, притворившись ее частью.

Осваивать в программе оказалось нечего — интерфейс предлагал лишь дать команду на перехват управления текущей целью, и Алекс, хмыкнув, ткнул пальцем в злорадно подмигивающую рожицу кнопки старта.

На экране появился и довольно шустро пополз к финалу индикатор хода процесса: программа и впрямь шутя пробивала оборону бортовых компьютеров, перехватывала админские права и замыкала на себя управление каждой системой.

Закончив, программа скромно свернулась в трей и превратилась в едва мерцающую иконку с самолетиком. Алекс ткнул в самолетик — вылезло окошко ввода со снисходительным «Сформулируйте задачу своими словами».

Удовлетворенно хмыкнув, Алекс набрал «Прослушать переговоры экипажа», получил запрос на уточнение, и, несколько задумавшись, выбрал «Все» и «Дуплекс». Ему хотелось удивить и порадовать Захарыча, поболтав с ним, когда у того выявится свободная от командирских хлопот минутка. Кроме того, Алекс решил, что Якову Захарычу будет вовсе нелишне знать, какова ныне техника — и что сегодня принципиально возможно, не вставая с места в пассажирском салоне, забрать у экипажа контроль над любимым «еропланом».

Однако, когда из пилотской кабины пошел сигнал, Алекс сразу посерьезнел и напрягся: в пилотской кабине царила очень нехорошая атмосфера.

Некстати пискнул PDA, сообщив про обрыв связи в процессе закачки долгожданного пакета с данными от Заказчика, но Алекс даже не посмотрел на экран — похоже, что удачно начавшийся полет порастерял над Атлантикой всю везуху. Впоследствии эти несколько недокачанных гигабайтов станут означать разницу между жизнью и смертью, но пока Алекса волновали совсем другие вещи.

Захарыч с сыном были не на шутку встревожены китайским Су, вынырнувшим с предельно малой у самой границы Амстердамской зоны ПВО. Захарыч по-португальски орал на бразильцев, но тревоги пока не объявил.

Из шума помех прорезался напряженный голос Яшки:

— Па, все, снижайся. Китаец обозначился. Он уже Adder-ам головы врубил, скоро будет пускать. О, парни стреляют…

— Ну че там?

— Ниче. Че они Sidewinder-ами SuperFlanker-у сделают. У него ИК-ловушек больше, чем у них обоих, да и вертлявый он, сука…

— Как, парни уйдут?

— Думаю, нет. У него четыре Archer-a и пара Adder-ов. Два Archer-a в залпе — сам знаешь, валят Рафаля без вариантов. Одна надежда, что Фелипе увернется и прокрутится в ближнем. Если китаец его подпустит, конечно.

— Это наврядли…

— Точно, па. Сколько нам до зоны?

— Восемь минут. Я там уже всех на уши поднял. Но он не войдет в зону, сто пудов. Опытный, сучара. Хорошо, хоть…

— О, па. Извини, перебиваю. Жоау спекся. Fuck…

— Не ругайся, сын.

— Че ты говорил, па?

— Хорошо, говорю, ни одного незастрахованного груза не тащим. Алекса только жалко, так и не выпил с ним…

— Это того задиристого русского, что ли? Хрен бы с ним, па. У нас корыто, груз, два файтера и неплохой экипаж на минусе, а ты сантименты разводишь. Лучше скажи, на новое корыто — как, наскребем?

— Не твоего ума дело, конечно… Но… Наскребем, сынок. Наскребем. Даже маленько заработаем. А файтеров опять возьмем в лизинг.

— Только больше не бразильцев… Оба!

— Че, Фелипе?

— Ага. Не, точно, па — опытный чинк. Ракеты тратить не стал, срезал Фелипе с пушек.

— Ну все, ща и мы получим. Застегнулся, готов? Я уже сливаюсь по-аварийному, ща начну поворачиваться хвостом. По команде — не спи, сразу дергай. Я сразу за тобой.

— А мы примерно где сядем, па?

— В море, в бывшем датском секторе, миль полтораста от берега. Вертолет за нами уже вышел. Все, готов? Я сейчас общим каналом объявлю — может, кто сообразит. Надо дать парням шанс… Парни, всем внимание. На нас тут немножко задирает пипискен какой-то косоглазый самоубийца. Пока Фелипе и Жоау с ним разбираются, прижмите задницы и проследите за грузом, чтоб он не блевал по углам и не мотылялся по салону — я сейчас порулю немного порезче.

Самолет резко накренился и провалился на полкилометра вниз, и Алекс, болезненно скривившись, попытался зажать руками уши, в каждое из которых сунули тупое шило. Фюзеляж затрясся, как грузовик, летящий порожняком по ухабистому проселку, Захарыч уже не берег свою машину, выводя ее на нужный курс с бесцеремонностью судебного пристава.

Морщась от свиста вскипающей крови, Алекс снова воткнул наушники и замер в ожидании, прислушиваясь к хриплому дыханию Яшки и деловитому матерному мычанию Захарыча, натужно ворочающему затяжелевшим штурвалом.

В наушниках прозвенел испуганный голос Яшки:

— Все, пуск! Па, я пошел!

— Обожди чуток, сейчас еще доверну… — словно не слыша, что по нему только что выпустили ракету, способную снести парочку кирпичных особняков, спокойно просипел Яков Захарыч. — Вот теперь все. Давай, сын.

Катапульта ощутимо толкнула нос самолета, но отличить этот толчок от заурядной воздушной ямы смог бы только пилот, а второй толчок от сработки пиропатронов под Самуэльсоном-старшим опередил взрыв первой ракеты только на долю секунды.

Первая ракета только встряхнула Боинга, не нанеся смертельных ранений, зато здорово посекла поражающими элементами всю правую сторону, и трансляция из пустой кабины сразу же прервалась.

Алекс мгновенно погасил PDA и убрал его под бронежилет, стремительно подтягивая на колени кейс с винтовкой, а другой рукой торопливо застегнул все расстегнутое. Не вставая с места, задвинул торчащий перед ним столик и стронул с места замки запасного выхода, убеждаясь, что нигде ничего не прикипело и штатно сработает при эвакуации.

В иллюминатор ничего не просматривалось — бой между истребителями прикрытия и китайским Сухим уже завершился; и теперь китаец спокойно, как на тренажере, расстреливал в упор медленно ползущий Боинг.

Второй русский Adder сработал аккурат под центропланом, и настолько душевно влупил снизу в пол, что челюсти Алекса лязгнули, несмотря на то, что были плотно стиснуты; а ступни аж загорелись от переданного полом яростного удара двух десятков килограмм октогена.

Кольцеобразное облако поражающих элементов глубоко врубилось в тушу Боинга, самолет тут же взвыл рвущимся металлом и угрожающе наклонился, но инерция еще несла его прежним курсом. Алекс понял — пора; сейчас может закрутить так, что станет невозможно двинуть ни рукой ни ногой.

Вдохнув и зажмурившись, Алекс крутанул рукоять отпирания. Дверь аварийного выхода тут же исчезла в бешеном потоке, и Алекс, потеряв сдутые очки, едва удержался на месте, настолько мощным оказался удар декомпрессии.

Чуточку приоткрыв слезящиеся от морозного урагана глаза, Алекс хладнокровно выждал, пока левое крыло не уйдет под брюхо начинающего свой первый кувырок Боинга, и, как только грязный дюраль сменился темным свинцом далекого моря, резко нырнул в проем аварийного выхода, крепко прижав к себе винтовочный кейс.

Кусочек «Ржавых Островов» 27 ноября 2009

Здоровенная пятидесятиметровая яхта Холокостера выглядела как гламурный метросексуал, принятый сбрендившим режиссером на роль полковника Метрикса в ремейк знаменитого фильма «Коммандо», вместо старого доброго Арнольда. Когда-то она была статусной игрушкой богатого бездельника, отправленного в небытие Двухдневной Войной, но Война дала родившемуся на престижнейшей тиммермановской верфи кораблю новую жизнь, самым коренным образом отличающуюся от старой.

Некогда сверкавший черным лаком корпус пятнали длинные пояса динамической защиты, вместо привального бруса корпус опоясывала «Арена», на баке чужеродным наростом вылез грибовидный прыщ обтекателя русской шестистволки, а изящная радарная арка, венчающая некогда снежно-белую надстройку, обросла уродливыми гроздьями радиопрозрачных обтекателей. На корме из-под хулиганисто, но довольно талантливо сделанного граффити с Горлумом, едва просматривалось старое имя яхты, то ли Olympia, то ли Olympic.

Приглядевшись с сократившейся дистанции, Алекс заметил, что шестиствольным автоматом огневая мощь яхты не ограничивается: на самой оконечности бака сгорбилась под пластиковой накидкой пусковая установка управляемых ракет, а на флайбридже смотрели в небо две замотанные пленкой тупые трубы стодвадцатимиллиметровых минометов. Заметив их, Алекс поежился и похвалил себя за осмотрительность: лезть к этой лайбочке напролом было бы вполне законченным идиотизмом — даже если у мокрых нет опытных операторов, два одновременно выпущенных Griffin´а с гарантией превратили бы в кучу оплавленных фрагментов даже обвешанный композитной броней танк, не говоря уже про легкосплавный корпус катера.

Тем временем мокрые проворно строились для боя. Как сумел понять даже незнакомый с морскими тонкостями Алекс, главная роль в предстоящем сражении отводилась неприметно окрашеной спортивной лодке, с которой в угоду скорости было демонтировано все лишнее, даже необходимая в здешнем климате кабина; зато на баке громоздилась очень уж толстая труба, выкрашенная в нехарактерные для морских девайсов сухопутный защитный цвет. Заинтересовавшись, Алекс схватил бинокль, и, наведя резкость, с удивлением опознал в трубе РПГ-55, во времена службы Алекса в Красной Армии считавшимся особо секретным — в том числе и из-за некоторой неконвенциональности, ибо штатным его зарядом являлась электромагнитная боевая часть, выжигавшая все подряд электросиловые устройства, от обмоток двигателей до параллельно висящих проводов.

Схема боя стала понятной. Не мудрствуя лукаво, Хайнц рассчитывал отдать на растерзание часть наименее ценных лодок, вся задача которых сводится к отвлечению на себя всей огневой мощи зажатых на платформе норвегов. Как только стрелки втянутся в бой и как следует увлекутся, а минометная батарея пристреляется и начнет молотить, словно хорошо налаженный конвейер — из-за спин наседающих лодок вынырнет быстрый неприметный катер и выпустит всего одну гранату. А так как РПГ-55 рассчитан на преодоление серьезной ПРО поля боя, и в его выстреле сразу несколько ложных целей, призванных обмануть и КАЗ, и лазеры ПВО, то по платформе он вмажет с гарантией. Вся электроника с электросетями тут же накроется медным тазом. Минометчики с операторами артустановок окажутся без целеуказания и без данных для стрельбы, приводы шестистволок останутся без питания — на аккумуляторах их пятнадцатикиловаттные движки долго не протянут. В оптическом режиме ни из минометов, ни из шестистволок даже днем особо не постреляешь — а уже опускаются сумерки… Да, Хайнц молодец, точно все рассчитал: как только над платформой полыхнет электромагнитный заряд, к платформе подлетит вся Хайнцева орава и начнет кружить вокруг обреченного гарнизона, обстоятельно расстреливая с убийственно близкой дистанции немногочисленные огневые точки.

Массированный десант завершит бой, и на повестке дня останется только отчаянная бойня в темных внутренностях надстроек, причем десант будет во вполне работоспособных ПНВ, а обороняющиеся будут стрелять только на слух да по вспышкам… Да, красиво; ничего не скажешь. И просто.

Мысленно с уважением кивнув Хайнцу, Алекс признал — план отличный, и более-менее заметные потери Хайнц будет нести только вначале, до прибытия электромагнитной боеголовки по назначению. И то еще, как повезет. А затем электромагнитная боеголовка сломает обороняющимся хребет, и дальше заработает простая и беспощадная логика добивания.

…Н-да, дружище Хайнц, а ты, оказывается, совсем не такой уж и простой парень… — подумал про себя Алекс, разглядывая копошащихся в катере пилота и оператора. — Если для пусть и большой, но все же рядовой операции у тебя припасена такая хитромудрая штуковина, то что же тогда лежит парой палуб ниже, в твоем арсенале… И воевать ты умеешь, грех сомневаться. Если про тебя говорят правду, что до Войны ты был порноактеришкой, и не имел ни к морю, ни к армии никакого отношения — то это у тебя самый настоящий талант. А против таланта иной раз сливает любой опыт и любая сила…

Словно прочтя мысли Алекса, в общий канал вышел Хайнц и подчеркнуто спокойным голосом, именно таким, каким надо разговаривать со своими нервничающими перед атакой бойцами, потребовал доложить готовность.

В эфире повисла тягучая пауза, полная шебуршания помех — видимо, старшие лодок докладывали командиру каждый на своем канале. Закончив проверку готовности, Хайнц снова вышел в общий и сделал объявление.

— Парни. Вытащили пальцы из сопаток и слушаем все сюда. — хриплое карканье Хайнца утратило командирскую сталь и начало переливаться отеческими и сообщническими обертонами. — Сейчас мы пойдем и размажем это сборище пидарасов по всей платформе. У этих ублюдков нет ни одного шанса, папа Хайнц позаботился об этом. Так что не ссым и не лезем на рожон, просто делаем свою работу. Запомните, засранцы: на войне в первую очередь отстреливают головы сыкунам. Во вторую тем, кто не дружит со своей башкой и хочет показать, какой он крутой. А потом уже никому ничего не отстреливают, оттого что приходят нормальные парни и спокойно пускают врага на фарш. Поэтому тот, кто хочет остаться при своей башке и поднять сегодня вечером хорошую дорогу из моих личных запасов — не будет ни ссать, ни прикидываться крутым. Каждый из вас будет спокойно делать свою работу и слушать своего старшего.

Видимо, не особо надеясь, что сказанное сразу дойдет до исковерканных айсом мозгов его воинства, Хайнц с нажимом повторил последнюю фразу:

— Короче, парни. Не суетимся. Делаем, что положено. Слушаем команды старших. У меня все, джентльмены, спасибо за внимание, а тем, кто сегодня сдохнет — счастливого пути.

Помолчав, Хайнц оставил тон строгого, но заботливого папаши и бесстрастно скомандовал: «Первый эшелон пошел. Давай, Руди, не подведи меня.»

Алекс мельком глянув на окутавшиеся солярным выхлопом лодки, стартанувшие к платформе, смутно высящейся на горизонте в начавшем сгущаться тумане, и приник к дисплею радара.

От застывшего на исходной ударного кулака Хайнца отделилось полтора десятка мутно-зеленых пятен, двинувшихся по темно-серому экрану к жирной кляксе цели. Выжимая из моторов полные обороты, лодки вышли на четырехмильный рубеж и плавно разошлись в стороны для атаки.

Обороняющиеся норвеги с самого дальнего рубежа встретили нападающих огнем рассчитанным больше на удачу, так как расстояние было еще слишком велико, однако атакующие же лодки тут же отстрелили НУРСы с диполями и аэрозолью, не давая операторам скорректироваться и подтащить огонь на метку цели. Платформа, секунду назад едва различимая сквозь висящую над вечерним морем дымку, сразу ярко обозначилась несколькими трехметровыми языками дульного пламени и малиновыми снарядными трассами.

Оторвавшись от радарного дисплея, Алекс поднес к глазам бинокль, и невнятные смазанные сполохи превратились в обманчиво-медлительные отрезки пулевых струй, исторгаемых бешено взревывающими шестистволками. Алекс представил, каково сейчас там, на этих жалких пластиковых посудинах, по которым каждые две секунды выплевывают пакеты снарядов сразу несколько тридцатимиллиметровых артустановок, и едва не пропустил старт ринувшегося к цели катера с гранатометом. Видимо, эту лодку специально готовили к миссии, так как неслась она не в пример опередившей ее отвлекающей группе — ее усаженный пятилитровыми подвесными двигателями транец растаял в висящей над морем дымке меньше чем за минуту, оставив позади только полосу жирно-сизого дыма да надсадный вой раскрученных до предела движков.

Над мчащейся по свинцовому морю бандитской эскадрой повисло физически ощутимое напряжение; больше сотни взглядов застыло над темной громадой платформы, перечеркнутой множеством пулеметных трасс и медленно угасающей россыпью рикошетов, сперва соломенно-желтых, а потом переходящих в темно-краное.

…Если я тебя правильно понимаю, сейчас ты скомандуешь насчет… — едва успело пронестись в голове Алекса, как в наушниках раздался уверенный командирский рык Хайнца:

— Ну все, бездельники! Держаться за направляющими, вперед не лезть, слушать команду! Пошли!

…Нет, все же решительный ты парень, Хайнц. — подумал Алекс, двигая от себя ручку управления двигателями. — Что там, впереди? Никому не известно. То ли твоя задумка сработала, то ли тот серый катерок с РПГ прямо сейчас разлетается на части от удачной очереди, и через десять минут вся твоя компания умоется кровью и от нее останутся только масляные разводы на воде…

Бандитская флотилия взревела полусотней дизелей и устремилась навстречу своей судьбе.

Алексу на мгновение показалось, что вспышка нестерпимо яркой, прямо-таки сварочной резкости, осветила море на десятки миль. По крайней мере, под опущенные веки она пробралась очень легко, рассыпав по глазным яблокам щедрую горсть жгучего песочка. Проморгавшись, Алекс с легкой оторопью уставился на результаты сработки экзотического боеприпаса: платформа перестала походить на творение человеческих рук, и здорово напоминала то ли звездолет пришельцев из фантастического фильма, то ли кусочек солнечной короны, если разглядывать поверхность солнца со сдвинутым в синюю сторону цветовым балансом.

Черную громадину окутала прозрачная пелена, красиво переливающаяся из голубого в фиолетовый, напоминая то ли чужую галактику из компьютерной игры, то ли что-то вроде северного сияния. Зрелище дополняли то белые, то желтые фонтаны искр, щедро выстреливаемых горящим и взрывающимся электрооборудованием — каждая катушка, каждый многожильный кабель или трансформатор под воздействием выплеска чудовищной энергии превратились в зависимости от массы содержащейся в них меди или в зажигательную бомбу, или в безобидный бенгальский огонь.

На первом ярусе взорвалась какая-то емкость, видимо, с топливом, и прибавила к холодному сиянию и колючим фонтанам искр свое жирное коптящее пламя, тусклое по сравнению со вспыхивающими вокруг фонтанами синеватых электрических искр. Затем что-то глухо рвануло уже глубоко в недрах платформы, выстрелив из дверей надстроек северной стороны длинные языки прорвавшегося наружу пламени. Алекс невольно поежился, представляя тот ад, что царит сейчас в близких к эпицентру взрыва надстройках.

Однако платформа не спешила сдаться на милость победителя. Норвеги очухались от шока и принялись палить с отчаянностью осознавших свое положение смертников, и их остервенелый напор сразу принес свои плоды: к трем пылающим кострам тут же прибавился еще один, а одна из лодок, замешкавшись в развороте, словила прямое попадание стадвадцатимиллиметровой мины и превратилась в огненный шар.

Теперь платформа стала напоминать довоенную рекламу — она уже не просто горела, а словно старалась продемонстрировать абсолютно все виды пламени, существующие в природе — сквозь тающее на глазах голубоватое поле в отвлекающую группу устремились трассы всех калибров, начиная с тридцати и заканчивая 7.62 мм, на верхней площадке снова замигали короткие неяркие вспышки работающих на глазок минометов, а со второго яруса навстречу нападающим обманчиво-медленно поплыли красноватые точки ракетных выхлопов. Однако эффективность огня резко уменьшилась: главный калибр платформы, минометы и тридцатимиллиметровые артустановки, стреляли теперь наобум господа Бога и на средней дистанции были практически бесполезны.

Почуяв слабость врага, главная ударная сила Хайнца устремилась вперед, заходя на цель по спирали, дабы не лишиться угловой скорости, облегчая наводчику прицеливание, и не угодить в результате под мину либо очередь артустановки. Лодки Хайнца наперегонки неслись к высящейся посреди моря черной громаде, ведь позади оставалось самое гиблое место, самая убойная дистанция для одинаково вооруженных противников, на которой враг лупит по тебе наводясь по локатору, из-за толстых броневых щитов, ему не мешает качка, а грузоподъемность лодки не ограничивает его в боезапасе и позволяет не отсекать по пятнадцать-двадцать патронов, спокойно используя штатное охлаждение стволов забортной водой.

Однако впереди тоже ждал вовсе не сахар — ведь на двух с половиной-двух милях дистанции вполне серьезно начинает доставать крупнокалиберный пулемет, а уже на миле стоит начинать опасаться и самого обычного 7.62.

Вовремя тормознув свою ораву, подотставший на своем медленно разгоняющемся флагмане Хайнц скомандовал второму эшелону расходиться и идти на сближение, выбивать уцелевшие огневые точки, обращая особое внимание на поиск мертвых зон, через которые десант пойдет на сближение.

При этом Хайнц снова обнаружил свой талант прирожденного командира: выйдя на общий канал, он во всеуслышание окликнул старшего команды смертников и дал команду выходить из боя, притом не забыл вынести ему благодарность, прибавив, что уже отправил к оставшимся на плаву судам скоростную посудину для сбора раненых и оказания помощи.

Умело вкинутая в эфир информация дошла до каждого и точно ударила в цель, придав атакующим парням Холокостера дополнительного драйва; ведь если вдуматься, то как же смехотворно мало надо большинству людей, чтобы исполниться решимости и лезть на рожон, таская из огня каштаны для совершенно постороннего дяди. Для того, чтобы свернуть горы, человеку достаточно тени иллюзии, что он хоть кому-нибудь, да небезразличен, и от него зависит успех общего дела. Первобытная страсть быть нужным своей стае настолько сильна, что все понимая рассудком, человек совершенно добровольно загоняет себя в этот ведущий к смерти тупик, сложенный из едва различимого миража — и живет в этом мираже то короткое время, пока тот, кто сумел олицетворить для человека стаю, не оплатит его жизнью какой-нибудь из своих счетов.

Именно это и происходило сейчас вокруг платформы Настоящего Норвега. Ни Норвег, ни Хайнц просто не понимали, что означает словосочетание «не мое», и за это непонимание сегодня уже рассчиталось по три десятка человек с каждой стороны. Впрочем, это было еще только начало: еще предстояло выполнение двух пунктов плана — высадки и зачистки, в ходе которых списку потерь суждено здорово подрасти.

Словно иллюстрируя эту пронесшуюся по краю сознания мысль, прямо по курсу Алекса на полном ходу столкнулись две лодки, одна из которых шарахнулась в сторону от близко легшей очереди, угодив кокпитом сперва под удар форштевня, а затем и под бешено взвывшие на воздухе полуметровые винты выпрыгнувшего из воды катера.

В воздух взлетела целая туча пластикового крошева вперемешку с кусками тел экипажа, вспыхнули и погасли фонтаны искр, над разлитым топливом и маслом взвился первый дымок, обещающий долго не тянуть и сожрать остатки катера в самые сжатые сроки.

Тяжелый спортивный Sunseeker, толкаемый двумя трехсотпятидесятисильными дизелями, прошел сквозь бедолагу-daycruiser´а как танк через подвернувшуюся на пути саманную хату, но и сам остался без хода, начисто снеся себе обе поворотные колонки.

Алекс двинул рукояти газа до упора и едва успел отвернуть, буквально впритирку проскочив между теряющим инерцию Sunseeker´ом и быстро набирающим силу пламенем, бьющим из развороченного кокпита daycruiser´а. Выскочив с разгона на пару сотен метров вперед, Алекс поднял глаза на платформу и на несколько секунд замер в восхищении открывшимся перед ним грандиозным зрелищем штурма: возвышающаяся над вечерним морем громадина казалась черной скалой, на редких уступах которого то и дело вспыхивали трепещущие огоньки дульного пламени, отправляя в полет цепочки огненных черточек. Изредка башня изрыгала трехметровые фонтаны пламени артустановок, и тогда в полет отправлялся многометровый малиновый шнур, пытавшийся стегнуть по одной из юрких лодок, закладывающих пенистые виражи вокруг неподвижного гиганта.

Лодки тоже не оставались внакладе, и их, казалось бы, не такие уж и серьезные возможности давали в сумме очень неплохой эффект: каждая подавшая голос огневая точка сразу же притягивала к себе пунктиры трасс, и место, где только что вспыхивал дульный выхлоп, начинало мерцать игольными вспышками попаданий и разбрасывать причудливые веера плавно остывающих рикошетов.

Глядя на кромешный ад, творимый с огневыми точками платформы полусотней крупнокалиберных стволов, Алекс невольно ежился, вспоминая долгий, муторный штурм Киева и молниеносное, но вставшее в немалую кровь освобождение Одессы, как он сам лежал со своим взводом под такими же смертоносными струями, каждая пуля которых превращала в горячую пыль сразу по нескольку кирпичей и навылет прошивала оба борта бронетранспортера.

Случайно повернув голову, Алекс с удивлением заметил медленно подкрадывающийся из наползающей с запада тьмы силуэт флагмана, перед которым, четко выдерживая дистанцию, шли на малых оборотах два длинноносых оффшорника с одинаково зачехленными горбами у самого транца. Поднеся к глазам бинокль, Алекс присмотрелся к возне на баке флагмана, затем перевел бинокль на одну из зачехленных установок на катере. Опознав в ней термодымовую установку, Алекс по достоинству оценил военную смекалку предводителя бандитов, и пробормотал под нос:

— Не, какова скотина, а?! Не зассал, значит, подставить свой собственный флагман, да?.. Резкий ты все-таки парень, товарищ Холокостер — подойти вплотную и спровоцировать вражеский главный калибр… Шестистволка-то не зря молчит, она тебя ждет — и ты это, похоже, прекрасно понимаешь. Но и что десант нельзя высаживать, пока она не подавлена — тоже видишь… Ну что, оценка «отлично», Хайнц. Не каждый на такое пойдет, вызвать огонь на себя.

Тем временем бойцы, возившиеся на баке ходко прущего прямо на платформу «Бальмунга», распаковали «Квартет» и пристегнули на пусковую первый контейнер, а с термодымовых установок на оффшорниках сбросили чехлы.

…Не, Хайнц, в чем бы ты там не снимался по молодости, вояка ты самый настоящий. Как говорится, от Бога. — поняв замысел командующего бандитским флотом, восхищенно подумал бывший замкомроты самого боеспособного подразделения Красной Армии. — …Вон, значит, что ты задумал… Да, твоим хулиганам просто неимоверно повезло, что ими командует настоящий боец, а не какой-нибудь обдолбанный Хассе, мир его праху, или жадная трусливая мразь типа того же Турка…

Не дожидаясь полного снаряжения установки, Хайнц отправил оффшорников под ветер, далеко вправо от штурмуемой платформы, и снова вышел в общий канал:

— Слушаем сюда, засранцы. Носиться кругами — отставить! Как встанет дым, ломимся к платформе вплотную и не даем поднять головы! Встаем и гасим со всех стволов, чтоб ни одна тварь не смогла сделать даже одного выстрела по десанту! Боеприпасы не экономить, через пять минут они будут никому не нужны, так что успевайте отстрелять все. А сейчас дайте-ка просраться западной стороне, чтобы Кайл с Дитрихом смогли хорошенько тут надымить!

Подогретые боем и ощущением близкой и в общем уже неминуемой победы, бойцы Хайнца дисциплинированно сменили курс, и через несколько минут к западному фасу платформы стянулась вся орава разномастных лодок, устроив на обоих уровнях платформы самый настоящий ад. Боекомплект больше никто не экономил, и все борта садили длинными очередями, прерываясь только на замену стволов и перезарядку.

Под массированным прикрытием дымопостановщики проскочили свой маршрут совершенно беспрепятственно, никто на платформе даже не попытался обозначиться и привлечь внимание такого количества стволов. Развернувшись в каких-то пятистах метрах от платформы, катера повторили проход, теперь уже на куда более низких оборотах, закончив постановку аккурат под носом флагмана. Разбухающая на глазах полоса дыма шустро расползалась в стороны и вверх, и Хайнц поторопился двинуться по обозначенному дымом коридору, не обращая внимания на беспорядочную слепую пальбу с обреченной платформы.

Пусков корнетовских ракет Алекс не засек: слившийся с наползающей темнотой дым плотно застелил все полторы мили, разделявшие его лодку и добиваемую платформу, зато четыре вспышки попаданий пробили эту непроглядную пелену, просигналив затаившим дыхание бойцам о начале высадки.

— Ну что, товарищи норвеги, пора немножко навестить ваш ржавый скворешник. — хладнокровно скомандовал себе Алекс, резким виражом уступая дорогу одному их набитых десантом фишеров. — Товарищ Холокостер с честью решил доверенную ему задачу, и теперь я поднимусь к вам и заберу свое, пока обдолбанный десант не перестрелял на платформе все живое. И если что пойдет не так, очень попрошу не обижаться. Нехрена ловить в чистом море безобидных компьютерных гениев, мирно едущих по своим делам. И мой вам совет, не лезьте ко мне. Сегодня лучше не надо. Развлекайтесь с парнями Хайнца, и проживете на минутку дольше…

Сдвинув рукояти газа вперед до самого упора, Алекс с удовольствием ощутил всем телом мощь дизелей, выстреливших его лодку вперед. Заложив размашистую дугу, чтобы не столкнуться со спешащими к платформе лодками десанта, одинокая лодка здорово уклонилась влево, с большим запасом обходя горящую платформу с северного направления, где бушующее внутри надстройки пламя пожара докрасна раскалило наружние стены.

Оглавление