«Комсомольск 2013»

Дмитрий Северов — Комсомольск 2013. Повесть о конце света

Как я выжил, одному богу известно. Может, родился в рубашке или счастливая звезда иногда благоволила одному из грешников. Кто знает? Одним словом, не погиб, не разделил судьбу тысяч несчастных сгинувших неизвестно за что. Чечня, Югославия, снова Чечня. Кровь, горе, унижение. Душа просила пощады, била в набат, требуя избавить её от этих мерзостей. И я избавил. Бросил тяжкое ремесло солдата, и вернулся домой.

Маленький захолустный городок на берегу Амура, встретил блудного сына серыми унылыми улицами, обшарпанными фасадами домов. Спившимися друзьями детства, да выскочившими замуж одноклассницами. Другой повернул бы оглобли, но не я, пути назад не было. Снова разглядывать смерть в окуляр прицела снайперской винтовки меня не прельщало. Спасибо родителям, поддержали в трудный момент, помогли. Не дали опустится, наложить на себя руки. Постепенно поблекли ночные кошмары, отступили, затерявшись где-то в глубине подсознания. Мир заиграл другими красками, преобразился как весенняя природа. К тому же в моей жизни появилась Александра, вскоре ставшая законной супругой. Я был на седьмом небе от счастья, позабыл прошлое, вырвав без сожаления.

Начало века. Страна медленно поднималась из коммунистического омута, словно старая подводная лодка. Поднималась, чтобы нырнуть в новый, омут рынка и падения нравственных ценностей. В то время одни богатели как на дрожжах, другие влачили жалкое существование. Стало больше зависти, подлости, злобы. Жизнь обесценилась. Если за прострелянный череп боевика в далёкой Чечне, отстёгивали кучу заокеанских дензнаков, то в комсомольской подворотне можно расстаться с жизнью за сотню родимых деревянных. Я тогда вовремя сориентировался, понял, откуда дует ветер. Вместе с другом детства, Колькой Васнецовым создал один из первых в городе ЧОПов. Поначалу приходилось туго, но постепенно жизнь брала своё. Глядя, как растёт штат наших сотрудников, многие кинулись в этот бизнес. У одних получалось, другие почили в бозе. Дело постепенно разрасталось, вначале Хабаровск, затем Владивосток, Уссурийск и Благовещенск. А когда Кольку переехала сопливая малолетка на папином Крузере, всё отошло мне. Казалось бы, всё наладилось, рядом любимая жена и сын, дело, приносящее неплохие барыши, о чём ещё можно мечтать? Но жизнь непредсказуема. Всегда преподносит сюрпризы, которых не ждёшь, мало того ломает зыбкий домик благополучия созданный таким трудом. Тот год мало чем отличался от предыдущих, разве что лето двенадцатого выдалось более знойным, чем обычно. Даже офисные кондиционеры и те пыхтели от натуги, едва справляясь с навалившейся жарой. Я тогда открывал небольшой оружейный магазинчик на Перваке, засиживался подолгу в конторе, подготавливая разрешительные документы. Домой идти не хотелось, Александра с Максимом отдыхали на море, а менять одни безмолвные стены на другие не было смысла. Перелопатив кипу бумажек, я заварил чашечку Нескафе, принялся бродить по всемирной паутине. За окном молчаливый Ильич взирал на мой скучный вечер, подсвеченный жёлтыми огнями уличных фонарей. Немногочисленные прохожие, спешащие домой, проносящиеся пулей автомобили. Идиллия, под алеющим вечерним небосводом. Двадцатидюймовый монитор выкидывал из небытия массивы информации, сдобренные цветастой флеш-анимацией. Обилие рекламы, пестрящей в глазах, рассчитанной на падких до красоток мужчин. Щелчки мыши вызывали из неоткуда призрачные миры, порождённые безумной фантазией футурологов. Скорый конец света, ждущий нас в будущем от удара о Землю блуждающего в космосе камня, всемирный потоп, прочая ахинея. Я кликал по окнам, закрывая их не читая. Незачем тратить время на подобную муть. Бумага стерпит, в данном случае Интернет. Пробежав глазами пару заметок, на экран выскочила, очередная страшилка. Неведомый автор на полном серьёзе пугал наивных юзеров грандиозной солнечной вспышкой. Северным сиянием вблизи экватора и полным отсутствием электроэнергии. Подытожено это было нереальным ущербом в два триллиона долларов. Помню, хохотнул я тогда, залив глупость остатками кофе. Ночь опустилась на город, в жгутах света уличных фонарей бесновались тучи мошки. Они кружились, словно разрозненные мысли в голове, требующей отдыха. Спать. Выключив комп, я добрался в темноте до неудобного дивана в углу кабинета, скинул ботинки. Потёртое кожаное ложе приняло нывшее тело, скрипнув во мраке голосом потревоженной выпи. Проваливаясь в мир сновидений разум, невольно материализовал радужные всполохи северного сияния над площадью Ленина, толпы комсомольчан таращащихся на невероятное зрелище ни когда ранее не происходившее в наших широтах. Глупость, да и только.

Глупость, даже она относительна. Вечером я вышел из офиса, продираясь сквозь внушительную толпу зевак. До этого лет тридцать площадь имени вождя мирового пролетариата не видела такого скопления народа. Тысячи жителей города Юности высыпали на улицу, разглядывая невероятное небесное явление. Гнутые волнистые полосы, переливающиеся всеми цветами радуги, поражали воображение. Вначале едва различимые, с каждой минутой проявляющиеся больше и больше.

— Я же говорил, — бросил кто-то за спиной. Мне тоже припомнилась заметка прочитанная месяцем раньше. И дата указанная там почти совпадала, промахнувшись на пару дней. Всполохи заполонили темнеющий небосвод, красовались вычурной трёхмерностью. В них виделось что-то потустороннее, страшное и зыбкое. Сотовый заурчавший в кармане мелодией Джонни Холлидея вернул меня к действительности. Голос жены казался безумно далёким и взволнованным. Она тоже, как и большинство жителей, не знала, что и думать. Не часто над головой увидишь такое.

— Олег, — с дрожью сказала Александра, — Олег, что происходит? Помню, я хотел, что-то ответить, но мой Сони Эриксон подмигнув лукаво дисплеем, приказал долго жить. Провода, висевшие между столбами уличного освещения, неожиданно заискрили, разбрасывая на людей россыпи жёлтых огоньков. Толпа ринулась в стороны, толкая меня к фасаду дома со шпилем.

— Мать честная, что происходит? — заголосила сгорбленная старушка, роняя на асфальт потёртую трость.

— Не толкайтесь молодой человек, — огрызнулась она кому-то.

Я только и успел заскочить в дверь своего офиса, когда последний раз моргнув, освещение разом исчезло.

"Невероятно! Неужели на самом деле, — вспыхнула под черепной коробкой крамольная мысль. Пальцы машинально нащупали в кармане зажигалку, над кулаком вспыхнул миниатюрный газовый факел.

— Проклятье!

За окном толпа горожан металась из стороны в сторону, во всяком случае, так казалось тогда. Вереница машин замерших посреди проспекта на фоне тёмных фасадов, брошенные вещи, гонимый ветром мусор. В одночасье благополучный с виду город превратился в нечто серое, пугающее и жуткое. Такое ощущаешь в горячих точках, где люди словно утрачивают частичку человечности, превращаясь в диких загнанных зверей.

Подсвечивая офис зажигалкой, я добрался до письменного стола, выдвинул ящик с бумагами. Он с шумом грохнулся на ковёр, к ногам полетели белые прямоугольники документов. Интуиция не раз меня спасала, помогала выпутаться, из казалось бы патовых ситуаций. В тот момент я нутром чувствовал опасность. Люди, попавшие в экстремальные условия, больше не хорошо организованная масса, а тупое неуправляемое стадо. Каждый сам за себя, лишь бы выжить.

Рука ткнулась в металл миниатюрного оружейного сейфа, нащупав ключом замочную скважину. Два оборота сопровождаемые глухими щелчками и в ладонь удобно легла рукоятка Макарова. Как глава крупного охранного предприятия я имел доступ к оружию и нередко упражнялся в стрельбе. Чутьё подсказывало, без ствола нельзя, мало ли что. Запасную обойму я сунул в карман ветровки, туда же перекочевал Макароныч. Надо как можно скорей добраться домой. Если прав автор августовской статьи, а замеревшие автомобили под окнами говорят, что прав, то мой Тирано — кусок бесполезного железа. Жаль, но, ни чего не поделать. Благо мы жили недалеко. Самый большой дом Комсомольска находился всего лишь в нескольких кварталах, огораживая девятиэтажной стеной часть широчайшего проспекта города. Я потушил зажигалку, на ощупь добрался до двери. Какое-то подспудное чувство подсказывало, накрылся мой бизнес, приказал долго жить.

Закрыв два замка, я вышел на Октябрьский проспект. Людей на улице было немного, а те, что попадались, явно ощущали себя в не своей тарелке. Безмолвный город, он действительно поражал поначалу бездонным мраком окон, гротескными фасадами на фоне радужного небосвода. Сквозь листву, окаймлявших площадь деревьев, угадывался четырёхгранный постамент вождя, довлевший над округой. Он словно смеялся вслед бредущим, предавшим когда-то его идеалы.

Руководствуясь скорей русским авось, чем разумом, я добежал до своего джипа, отпёр дверь. Удобное сидение прогнулось под уставшим телом, заскрипев кожаной обивкой. Неплохо было воспользоваться автомобилем, но все попытки реанимировать Тирано, оказались тщетными.

Жаль. Спрыгнув на асфальт, я машинально запер дверной замок. Придётся на своих двоих. Недолго думая, направился к арке. Лучше рвануть через дворы, так и ближе и безопасней. Листва тополей надёжно укрывала от света небесных всполохов, и невесть откуда вылезшей Луны. Ноги сами несли к жене и сыну. Мне не по себе, а им какого.

От тревожных мыслей, прибавил шагу. В потёмках несколько раз споткнулся о корни тополей, спустя минуту добрался до конца двора. На балконе второго этажа соседнего дома трясущийся выпивоха таращился на небо, голосив с придыханием кому то в квартиру.

— Гляньте, что с небом то делается, северное сияние, не иначе праздник.

Из открытого балконного окна донеслось поначалу что-то нечленораздельное, затем сиплый женский голос рубанул напрямую.

— Пить надо меньше!

Невидимка подкрепила утверждение трёхэтажным матом, но я уже летел через арку.

Странные, довольно внушительная часть населения, как этот завсегдатай винно-водочного отдела, находится в трансе и вряд ли въехали в суть проблемы. Завтра они проспятся, но даже тогда, им всё будет по барабану. Во всяком случае, пока есть горячительное. Счастливые люди, в некотором смысле.

Я стремглав перебежал улицу Котовского, заспешил вдоль решетчатого забора университета к Перваку. Где-то здесь, между зданиями учебного заведения я познакомился с Александрой. Она тогда работала методистом в университете, и я частенько видел её на автобусной остановке. Однажды, совсем поздно она стояла одна одинёшенька на промозглом ноябрьском ветру, и я как джентльмен не мог проехать мимо. Дальше всё как обычно, встречи, ухаживания и в конечном счёте мы муж и жена.

Проспект Первостроителей встретил множеством застывших автомобилей, огромным числом зевак. Во время праздничных салютов на эту, самую широкую улицу города всегда высыпает куча народа поглазеть на рукотворное светопреставление, попить пивка, поорать на грандиозные вспышки фейерверка на американский манер. На сей раз Солнце устроило "праздник" вне плана, расчертив небо полосами неопределённости.

Посреди перекрёстка, напротив тёмной громады храма, видимо не успевший затормозить трамвай, протаранил серую Тайоту. Огромный столб дыма уходит к радужному небосводу, закрывая клубами всполохи. Я невольно засмотрелся на вырывающиеся из разбитых окон языки пламени, вздувающуюся на капоте краску. Она, почему то мне напомнила нашу жизнь, на, казалось бы, ровном поле благополучия, вздымаются безобразные надолбы проблем, совладать с которыми нам не по силам.

— Куда прёшь!

Под правым ботинком взвизгнула стриженая болонка, шарахнулась в строну. Коренастый хозяин собаки смотрел на меня, взглядом опытного оперативника, не скрывая злобы.

— Осторожней!

Готовый если не убить за свою подопечную, так, по крайней мере, облаять обидчика. Я буркнул нечленораздельное, простите, и предпочёл убраться. Народ возбуждён, а попадать в историю время не самое подходящее.

Перебегая проспект, я невольно шарил взглядом по тёмным глазницам окон, пытаясь найти свои. Мрачное зрелище, несмотря на многолюдность, город производит впечатление брошенного поселения. Как сильно мы зависим от благ цивилизации. Рубани свет, и жизнь совершенно выбита из колеи. В огромном густонаселённом муравейнике остро ощущаешь уязвимость. Городской организм мёртв, хоть и временно, но всё же. Если это продлится долго, люди заропщут, а недовольства, власти хотят меньше всего.

Думая о своём, я не заметил, как оказался в подъезде. Обесточенный домофон равнодушно впустил в нутро тёмного дома, ноги проворно побежали вверх по ступенькам. Огонёк зажигалки нервно колыхается перед лицом, отбрасывая на стены бегущую тень. Она скользит за спиной, наблюдая, как мечется хозяин, пытаясь ухватить удачу за хвост.

Пятый этаж встретил стальным панпаном, неприличными надписями стен. В свете дёргающегося газового факелка, они напоминали наскальные художества древних, нацарапанные на стенах закопченных пещер. Соседский Колька, любящий соседскую Люську, все гады, и Советский Союз форева.

Кулак застучал по металлу, заголосив гулким эхо. В гробовой тишине подъезда они походили на работу кузнеца, влаживающего в удар всю силу. Я торобанил пока не щёлкнул замок. В открывшимся проёме испуганная Александра с новогодней свечой в руке, смотрела на меня, и её огонёк дрожал от волнения. Десятилетний Максимка выглядывал из-за спины матери, казался внешне спокойным, хотя нервозность жены передалась и ему. Он явно был обескуражен отсутствием света. За его короткую жизнь это возможно происходило впервые, плюс раскрашенное всполохами небо.

— Олег, наконец, то, — Александра втащила меня в квартиру, захлопнула дверь, — я уже стала беспокоиться. Свеча приземлилась на телефонной полочке в коридоре, пламя отразилось в овале зеркала.

— Что, что происходит?

Она дождалась, пока я разулся, повесил на вешалку ветровку.

— Ни чего хорошего, дорогая.

Я прижал к себе жену и сына.

— Помнишь, я рассказывал тебе об одной заметке. Ну, когда мы ещё посмеялись от души.

Александра подняла голову, с надеждой вглядываясь в мои глаза.

— Помню, как такое забудешь.

Она невольно покосилась на распахнутую балконную дверь, откуда лился радужный отсвет.

— И что теперь? Когда будет электричество?

Я бессильно пожал плечами, доставая из кармана висящей ветровки Макарова.

— Думаю через несколько дней.

В её глазах вспыхнул огонёк неуверенности.

— Вижу всё действительно серьёзно, раньше ты не носил домой оружия.

Я кивнул, вынул обойму из рукояти. В такой непростой момент лучше подстраховаться. Люди в безвыходной ситуации ведут себя, мягко говоря, неадекватно, и ствол под рукой не будет лишним.

Мы прошли в зал, сели рядышком на диван. Всполохи сияния, освещали двадцатиметровую комнату, отражаясь в чёрной поверхности плазменной панели. Я глядел на хрустальные фужеры за стеклом стенки, на сосульки люстры. Давненько мы не сидели так. Всё работа, да дела. Солнечная буря, не смотря на неудобства, дала повод побыть вместе, посидеть тихо по-семейному, почувствовать нужность друг друга. Тогда я ещё не знал, как сильно изменится наша судьба. Возврата к прошлому не будет. Вспышка на Солнце разделила жизнь на до и после, и вернуть былое уже невозможно.

Что последовало затем, не могли представить даже самые искушённые футурологи. Электричества не было две недели и надо полагать не только у нас. Благополучный и богатый Китай первым не выдержал натиска неразберихи, породив небывалый экономический кризис. Страдающие от перенаселения города, многомиллионные колоссы Поднебесной, исторгали волны беженцев, разбредающихся в поисках пропитания.

Мир затаил дыхание. Куда монстроузый восточный дракон направит взоры. Зажатый с востока океаном, он не оставлял выбора своим гражданам. Экспансия или смерть. Юго-Восточная Азия или Россия. Но Южные соседи сами пожинают плоды гуманитарной катастрофы, так что вывод напрашивался один.

Поначалу пограничные войска, худо-бедно сдерживали натиск оголодавших китайцев, но через несколько дней, когда их численность многократно превысила население российского Дальнего Востока, пограничники оказались бессильны.

Что такое тихая экспансия Поднебесной, комсомольчане ощутили вначале октября. Сначала десятки, затем сотни, а после и тысячи голодных отчаявшихся потомков хунвэйбинов, появились на улицах города Юности. Они мало походили на тех усердных жизнерадостных китайцев, которыми нам прожужжало уши телевидение. То были тени той благополучной соседней державы, превратившейся в одночасье в чёрт знает во что.

Я, Александра, наш любимый Максимка наблюдали с балкона как они бредут по тротуарам Первака, разбивают палатки в сквере университета. Ночью дым их костров не давал спокойно спать, провоцируя приступы безудержного кашля.

— Невероятно, качала головой Александра, — жаль бедолаг.

Но самое невероятное ждало нас впереди. Я вовремя смекнул, куда всё катится. Собрал жену и сына и отправил от греха подальше на Урал, к родителям Александры. Отправил за пару дней до того как всё стало с ног на голову.

Жаль бедолаг. Я потом частенько вспоминал слова жены, сказанные в тот далёкий октябрьский вечер. Жаль, но кто пожалеет нас.

Власти по-настоящему спохватились только тогда, когда в городе каждый третий являлся азиатом. С наступлением заморозков, гости стали вести себя менее учтиво, захватывая приглянувшуюся жилплощадь. Силовики пытались держать ситуацию под контролем, но пришлые постоянно провоцировали полицейских. К тому же вместе с беженцами к нам просачивались китайские военные. Мелкими группами, человек по десять-пятнадцать, они внешне мало чем отличались от "бедолаг", правда, опытный взгляд легко вычленял их из бредущей массы народа.

Тревожные сообщения стали поступать ближе к ноябрю, когда большинство военных частей в округе, попросту перестали существовать. До нас доходили слухи о кровавых стычках, но это воспринималось большинством скорее как домыслы. Я то понимал, что по чём.

Российское население Комсомольска таяло на глазах и в один прекрасный день, дверь кабинета мэра пинком открыл ботинок генерала Ди Джао Ло.

Это был конец. Я всегда считал, что человеческая жизнь в нашей стране ни стоит и копейки. Но китайцы думали иначе. Жизнь бесценна, в смысле цена отсутствует напрочь. Люди расходный материал, глина, из которой можно лепить что хочешь, а можно и просто…

Истинное лицо новых властей мы узрели вначале нового года. Погожим январским утром стадион "Авангард" китайцы заполнили неугодными элементами, способными представлять для новых хозяев, хоть малейшую угрозу.

Кого здесь только не было, зеки с окрестных колоний, сотрудники МВД не пожелавшие служить чопорному господину Ло и просто такие как я, с хитрыми подозрительными рожами.

Генерал лично присутствовал на "мероприятии", стреляя глазами словно калаш. Я не питал иллюзий на счёт ожидавшей нас участи и поклялся если останусь жив долг верну.

Пробравшись в центр футбольного поля, словно в забытьи наблюдал, как кивнул равнодушно Ло, как начали падать на притоптанный снег товарищи по несчастью. Кто-то пытался бежать, кто встретил пулю не дрогнув. Совсем ещё молодой мальчишка, вскрикнув, упал на колени, хватаясь за рукав моей дублёнки. Выжить в этом аду нереально. Упав между ещё шевелящихся тел, я выпачкал кровью лицо и затих. Шанс один на миллион. Коль дрогнет рука вероломного ворога, значит, и на сей раз ухватил удачу за хвост.

Тяжёлый армейский ботинок припечатал правую кисть к залитой кровью земле, содрав кожу на пальцах. Адская боль пронзила тело, но вида я не подал, играл роль до конца. Момент истины, секунда и всё решится. Мысли путались, обращались в хаос, но чувство что я ещё увижу своих, не покидало.

Звука выстрела я почти не слышал. Голова дёрнулась, сознание медленно поплыло прочь. В последний миг, почему-то подумалось, что смерть не такая и страшная, но разум вовремя отключился, избавив от пустых размышлений.

— Осторожно, не торопись, Глеб, медленно, — я помог, троим своим ученикам, распластаться на притоптанном снегу, пригибая одному из них голову.

— Скрытность, залог выживания снайпера, Саша.

Самый молодой из троицы, едва заметно кивнул, поправляя белый капюшон масхалата.

— Старайтесь дышать поверхностно и в снег, пар демаскирует.

Моя рука в кожаной перчатке уткнулась в ствол лиственницы, левая невольно ощупала шрам от подбородка до уха.

— Сегодня займёмся самым интересным.

Гневная мысль вспыхнула во взбудораженном мозгу, заставив поморщиться.

"Боже, что я несу". Ещё полгода назад мне и в голову не могло придти, что я примусь за старое. Видимо, жизнь идёт по кругу. Ремесло снайпера, ангела смерти, опостылевшее много лет назад в далёкой Чечне, пришлось вспомнить, и непросто вспомнить, а полюбить.

— Глеб, ты первый!

Рука в перчатке передала видавшую лучшие времена СВДешку первому экзаменуемому, хлопнув для храбрости его по плечу.

— Давай!

Подтаявший снег скрипит под телом Глеба, голова кивает, скрытая заштопанным капюшоном.

— Хорошо, командир.

Заворожено наблюдаю, как мой лучший ученик ловко обращается с винтовкой, словно сливаясь с ней воедино.

"Выше оружие продолжение руки", — вспомнились слова уже моего учителя.

"Снайпер бог. Ни кто не уйдёт от его карающего возмездия". Я хорошо запомнил эту непреложную истину. Не раз мне приходилось подтверждать её делами. "Длинные руки" достали в самый неожиданный момент немало негодяев. Чеченские боевики, косоварские мусульмане, африканские наёмники, всех не упомнишь. Да и вспоминать хотелось меньше всего. Забыть, вот чего я желал, возвратившись на родину. Выбросить всё из головы, вычеркнуть раз и навсегда из памяти.

Хлёсткий, словно удар плётки, выстрел вырвал разум из тисков раздумий, вернул к действительности. Сизый дымок плывёт между деревьев, гонимый налетевшим ветерком.

— Посмотрим, — глаза глядят сквозь линзы бинокля, отыскивая неприметную мишень. Импровизированный тир, обустроенный накануне, мало походит на учебный центр, где обучали меня. Небольшая ложбина между поросшими лесом сопками, подальше от глаз вездесущего генерала. Несколько набитых опавшими листьями мешков с прикреплёнными бумажными мишенями. Кто-то из моих подопечных на одном из листков нарисовал нечто напоминающее физиономию ненавистного генерала с десяткой между глаз. Оригинально.

Закатать пулю между хитрых раскосых глазёнок сокровенная мечта любого из нас. Ликвидация комсомольского палача дело чести, Ло — личная вендетта, не окончив которую я не имею права вернуться к семье.

СВДешка перекочевала к следующему ученику, ткнувшись в снежный бруствер тёплым глушителем. Облачко пара ползёт над белыми комьями, струясь, словно сигаретный дымок. Опытный снайпер легко бы вычислил местоположение Семёна, вкатив ему пулю в широкий удэгейский лоб.

Я ни чего не сказал, но подметил. Надо будет обратить на это внимание, мелочь, но она может стоить жизни.

Второй выстрел хлестанул падавшие снежинки, разметав в стороны. Семён снова опустил нагретый глушитель в снег, демаскировав себя ещё больше. Салага. Таким ещё рано соваться в город. Спецслужбы китайцев работают эффективно. Ни у меня, ни у двоих из лежащих на снегу, нет никаких шансов. Русские в Комсомольске национальное меньшинство, как пару лет назад нанайцы и ульчи. Те, что остались, служат новому режиму, пресмыкаясь, словно преданные собачонки. А Семён, Семён может. Раскосая удэгейская рожа отдалённо напоминает китайскую. Ему бы побольше плебейства во взгляде и ни одна собака не унюхает подвох.

Я забрал винтовку, передал третьему. Выстрел Петра пробил прикреплённый к мешку листок, добавив шаржу генерала тритий глаз. Отлично. Стреляют ребята отменно, но здесь нет врага, следовательно, той нервозности, что в состоянии испортить выстрел. Одно дело пустынный лес, другое вражеская территория кишащая злобными выродками с калашами. Выдержка — залог успеха. Умение ждать, оставаясь невозмутимым тридцать процентов успеха.

По склону спускаемся молча, каждый думает о своём, у каждого кто-то пострадал из-за вторжения китайцев. Насколько мне известно, у Глеба погибла мать, Саша потерял семью в Ягодном и лишь Сеня счастливчик. Сирота. Я невольно улыбнулся, вспоминая своих. Когда всё кончится, с радостью свалю отсюда, не знаю как, но обязательно. Не уверен, что снова смогу жить в Комсомольске. Город навивает тревожные мысли, если даже предположить, что китайцев вытурят, на круги своя ничего не вернётся.

Снег умиротворённо хрустит под ногами, ласково пригревает солнце. Весна вступает в свои права. Кажется, даже птицы и те попрятались, чувствуя угрозу. Здесь, в десяти километрах от города спокойно, ни чего не предвещает опасности.

Многочисленные дачные товарищества, разбросанные вокруг Комсомольска дали приют почти двумстам тысячам горожан. После трагедии на стадионе мне пару раз доводилось наведываться в город Юности, и увиденное потрясло.

Даже ночью, трудно отделаться от мысли, что ты ни в одном из городков Поднебесной. Обилие рекламы, вывески пестрящие иероглифами. Запруженные автомобилями улицы, а главное китайская речь. Всюду. Толпы азиатов, яблоку негде упасть. До чего же мы докатились. Не прошеные гости пришли в наш дом, делают, что хотят, а мы как крысы прячемся по окрестным лесам.

Я медленно иду за Глебом, пригибаясь под еловыми ветками. От малейшего прикосновения иней с иголок сыпется на нетронутые сугробы, красиво стелясь к ногам.

Зачем я здесь? Может всё бросить и бежать? Свалить пока ещё голова на плечах. К чёрту честь, совесть и всё остальное. Кто меня осудит, скажет, что смалодушничал, предал, изменил?

Гнев калёным железом выжег крамолу. Не могу, не имею права. Другие не осудят, но от себя не убежать. Павшие друзья смотрят в душу, не дают опустить руки.

Продираясь по запорошенному бурелому к мишеням, мне в который раз вспомнились события того трагического утра. "Авангард" запруженный народом. Оккупационные власти согнали на стадион больше двух тысяч обречённых, решив разрулить проблему по-пиночетовски. Выстрел, боль, забытье. Очнулся от холода ночью. Помню, долго смотрел на звёзды, на поднимающийся изо рта пар, закрывающий небо. Страха не было. Я бы наверно сгинул в этом чёртовом карьере у хапсолевской сопки, куда вывезли наши останки. Подох, как бродячая собака в грязной подворотне, но спасительные образы Максимки и Александры стояли перед глазами не давая отдать богу душу.

И я пополз. Пополз по ещё не замёрзшим телам несчастных, расстрелянных по приказу ненавистного генерала. Возможно, могилой мне бы стал один из местных сугробов, но проведению было угодно, и я выжил, выжил несмотря, ни на что. Спасибо поселковским, нашли, помогли, отправили в одно из дальних садоводческих товариществ. Выходили, вернули тягу к жизни, веру в справедливость.

Хрустнула ветка. Я невольно замер, шаря взглядом по ближайшим кустам. Пустынный лес, мгновение назад казавшийся мирным, заиграл на струнах страха. Где то вдалеке взмахнул крыльями ворон и с веток на землю посыпался белёсый иней. Шагавший первым Сашка неестественно покачнулся, заваливаясь набок. По ближайшим стволам лиственниц застучала знакомая трель автомата.

— Ложись! — только и успел крикнуть я, нащупывая в кармане ТТ. Глеб и Семён бросились врассыпную, ныряя в глубокий снег.

— Мать его!

Я перекатился в сторону, осторожно глянул из-под ствола поваленной осины.

"Где ты, чёрт тебя побери"?

Мерный стук пронзил моё укрытие, осыпав голову трухлявой щепой.

— Не высовывайтесь! — крикнул я в небо, отползая за соседний сугроб.

Облава? Не похоже. Стрелял один автомат, скорее всего дозорная группа узкоглазых. В последнее время в окрестностях Комсомольска появились летучие патрули китайцев. Перемещаются на джипах, выявляют сочувствующих сопротивлению.

Затвор пистолета тихо щёлкнул, вогнав патрон в патронник. У меня крепкие нервы и рука не дрогнет. После "Авангарда" во мне словно что-то умерло, какая-то частичка человечности. Ненависть к захватчикам грызёт душу волком, к чёрту милосердие.

Я снова осторожно выглянул уже из-за пня. Позиция не ахти, но и враг в таком, же положении. Зимний лес, довольно неудобное место в плане маскировки, всё как на ладони.

Смуглую физиономию китайца, я разглядел отчётливо. Молодой, немного за двадцать, совсем ещё сосунок. Белый масхалат сидит на нём словно бесформенный балахон, мешая проворно двигаться. Дилетант. Их видно сразу. Наша СВДешка обмотана лоскутами белой материи, а его тёмный калаш маячит за километр. Тем хуже для него.

Наблюдаю, не шевелясь, стараясь дышать как можно реже. Вряд ли мой пар видно, но выяснять не стоит. Главное, один ли он.

Китаец выглянул из-за ствола соседней берёзы, предусмотрительно выставив вперёд автомат. Уйти ему не дам. Можно конечно затаиться, надеясь, что он не станет шарить по кустам, но мёртвый Сашка не должен остаться неотомщённым. Кровь за кровь.

Поймав азиата на мушку, я задержал дыхание и нежно нажал на курок. ТТешник сдавлено кашлянул, сбив звуковой волной иней с ближайших веток. Горячая гильза вывалилась из прорези сбоку пистолета, шлёпнувшись на примятый снег.

"Туда тебе и дорога".

На груди китайца медленно расползается красная клякса, перекошенный рот, жалкие испуганные глаза. Чего-чего, а пулю он получить ни как не планировал. Молодость, при всей своей притягательности имеет один значительный недостаток. Море по колено и всё по плечу, если что и случается, так это не со мной.

Узкоглазый пытается устоять, хватаясь за ствол берёзы, но автомат упрямо тянет его к земле. Ноги не слушаются, взгляд расфокусированно пялится в никуда. Тоненькая струйка крови течёт изо рта, пачкая безупречно белый халат.

Второй раз стрелять, не стану. Жалко патрона, да и смерть уже занесла косу над непрошенным гостем. Аминь. Бесформенная фигура азиата сползла по стволу на снег и затихла. Мёртвые глаза смотрят в сугроб, окропленный бурыми каплями.

— Готов.

Я робко поднялся. Рядом где то бродят его товарищи и рано или поздно найдут пропавшего сослуживца. Остаётся только их дождаться и положить всех рядком.

— Глеб, Семён, — я снова присел, чтобы не маячить, — Глеб…

За соседним кустом послышалась возня, из-за белого бугра показались не моргающие испуганные глаза.

— Ко мне, быстро, — махнул я ещё тёплым пистолетом. Глеб пополз по-пластунски между сугробов, оставляя на снегу глубокую борозду. Следом белый как мел Сеня, тянет на ремне обмотанную снайперку.

— Сашка, там, Сашка, — чуть не плача от досады сбивчиво протараторил Глеб, — он, он…

— Мёртв, — спокойно констатировал я. Мне и самому не по себе, а какого им. Ещё молодые ребята, Глебу нет и восемнадцати, совсем ребёнок. Семён постарше, но и он шокирован гибелью товарища. Смерть Сашки на моей совести, мой просчёт.

Я презрительно глянул на поверженного врага, схватил узкоглазого за грудки.

"Побудь подсадной уткой".

Труп китайца я как смог усадил около измазанного кровью ствола берёзы, положил на колени разряженный автомат.

Пора уходить, у меня нет ни какого желания терять ребят. В любом случае базу придётся менять. Я подобрал с земли винтовку, повесил на спину. Нужно отойти на несколько сот метров севернее и затаиться. Сколько придётся ждать, одному богу известно, но они придут, придут обязательно, иначе никак.

Пригнувшись, я засеменил к ближайшей возвышенности, подгоняя вперёд Глеба и Сеньку. Усиливающийся ветер заносит следы, скрывая наше поспешное отступление. Намётанным взглядом я приметил поваленный ствол вывороченной лиственницы, куда мы и направились. Двести — двести пятьдесят метров, дистанция подходящая, мёртвый захватчик как на ладони, рука не дрогнет.

Я первым забрался на возвышенность, поставил к берёзе винтовку. Стайка птиц вспорхнула с веток, понеслась между деревьями прочь от людей. Полуденное солнце равнодушно наблюдает за разыгравшейся трагедией, безмолвно подмигивая сквозь набегающие облака.

— Скорей. Глеб схватился за мою протянутую руку, проворно схоронился за берёзовым стволом. Запыхавшийся Семён еле поспел за товарищем, буквально валясь с ног.

— Ложись, — я сунул в замёрзшие руки Глеба полевой бинокль, снял с плеча винтовку.

— Наблюдайте по очереди, ты, Сеня фронт, ты, — кивнул я Глебу, — тыл.

Руки проворно очищают СВДешку от налипшего снега, сам не забываю обозревать окрестности. Пара глаз хорошо, три лучше. Четыре оставшихся патрона исчезли в магазине, приклад щёлкнул фиксатором.

— Они рядом, задницей…

Я не договорил. Со стороны города, на склоне соседней сопки, взлетела стая воронья. Может просто птичьи игры, но скорее всего пернатых потревожили. Я до боли всматриваюсь в окуляр прицела, обшаривая взглядом местность. На белом покрывале леса трудно заметить людей в масхалатах, но опыт есть опыт. Они двигаются со знанием дела, явно не простаки. Один постоянно контролирует ситуацию спереди, другой прикрывает спину. Будь мы вооружены калашами, шансов у нас было бы немного. Я пихнул Глеба в бок, показывая кивком, где противник. Ребята впервые в бою, так что пусть посмотрят. Ствол винтовки нежно лёг на снежный бруствер, сухо щёлкнул затвор.

— Ни кто не желает? Осведомился я у молодёжи.

Семён с Глебом затравлено переглянулись, но я их упредил.

— Смотрите как надо, сегодня я сам.

Окуляр СВДешки приблизился глазу, местность около нашей подсадной утки стала ближе в разы. Я с интересом рассматриваю лица захватчиков, наблюдаю их мимику, азиатские ужимки. Китайцы идут по следу почившего товарища, приближаясь к цели. От заветной берёзы их отделяло не больше пятидесяти метров, когда первый из них замер. В первый момент я не сразу понял, что произошло, но Глеб вовремя подсказал.

— Сашка, он заметил Сашку.

Я выругался про себя, что не завалил нашего погибшего товарища комьями снега. Из-за небольшого просчёта всё может пойти наперекосяк. Если узкоглазые почувствуют западню и улизнут, максимум через сутки последует карательная операция. А рядом, в трёх километрах крупное садоводческое товарищество.

Я как следует, прицелился, сливаясь с винтовкой. Мир вокруг перестал существовать, сгинул, ни времени, ни пространства, только безликая цель на мушке. И я бог, вершитель судеб.

Курок пошёл назад, освобождая жаждущий дела боёк. Глушитель плюнул облачком сизого дыма, приклад осчастливил отдачей.

— Есть, — едва слышно зашептал Глеб, разглядывая жертву в бинокль, — в яблочко.

Мне комментарии ни к чему, и сам знаю, что попал. Опыт, помноженный на испепеляющую жажду мести, и результат налицо.

— Второй, — тараторит эмоционально Семён, — второй уходит.

Как учили, меняю позицию, хищно гляжу в окуляр, выискивая беглеца. Последний третий азиат, петляя, карабкается на заснеженный склон сопки, откуда несколькими минутами, раньше, явился, вместе с погибшим товарищем.

— Уйдёт, — надрывно бросил Глеб, — стреляй же!

Я внутренне улыбнулся, играя с последним китайцем. Уйти не дам, за Сашку, за всех кто не дожил до этого дня. Проклятый вражина проворно лезет на склон, по колено, утопая в снегу. Ещё пару десятков метров и он бы ушёл, ушёл бы от кого-то другого, но не меня.

СВДешка сдавлено чихнула, фигура в белом масхалате театрально замерла в неестественной позе. Мне почудилось, что он хотел обернуться, но дырка в основании черепа вряд ли бы позволила глянуть в глаза своего убийцы.

— Итак, обстановка следующая, — отражение в выцветшем зеркале покосившейся стенки, изогнулось, искажённое хрусталём фужеров. Прошло несколько месяцев после стычки в лесу, но меня всё не покидает боль утраты боевого товарища. Гибель Сашки, глупая и бессмысленная, лежит на душе камнем, не даёт спать спокойно. Не знаю как Глеб и Сенька, но я не найду покоя пока не увижу последнего узкоглазого драпающего без оглядки в свой поганый Китай.

Я по-армейски чётко повернулся на каблуках, глянул на товарищей.

— Сегодня наш друг генерал Ло прибывает в город в связи с открытием технического университета.

Семён, развалившись в старом покосившемся кресле, листает потрёпанный цветастый журнал, разглядывая откровенные картинки.

— Ло, — широкое лицо удегейца исказилось гримасой неприязни, — жду не дождусь когда закатаю в его лоб порцию свинца.

Он загадочно глянул на скучавшего, на диване Глеба, — на его совести немало моих друзей, чего стоит одна акция на "Авангарде".

Оба, словно по команде посмотрели на меня. Проклятый стадион является мне в кошмарах, терзая душу стоном убитых по воле кровожадного азиата.

— Ладно, — я отодвинул мятую штору, глянул на проносящиеся по проспекту Ленина автомобили. Китайцы не стали переименовывать улицу, правда, с площади убрали памятник Ильичу. Теперь там высится двадцатиметровая статуя Мао, а наш классик марксизма-ленинизма перекочевал на площадь перед домом быта.

— Всё это лирика, давайте займёмся делом.

Семён отложил потрёпанный Пинтхаус, принялся развязывать туристический вещмешок. Довольно скоро оттуда показался ствол нашей верной СВДешки, другие детали винтовки. От окна наблюдаю, как Глеб умело соединяет их воедино, являя на свет рукотворное чудовище.

— Сможешь? — спросил я как бы невзначай.

Глеб замер с прицелом в руке, взглянув на меня круглыми от удивления глазами.

— Я?

Руки дрожат, лицо боевого товарища стало красным. Глеб отлично стреляет и не промахнётся, чего не скажешь обо мне. Я, признаться, растерял львиную долю самообладания, оставив её в тот достопамятный день на главной спортивной арене города. А выстрел только один, второго шанса не будет.

Мне представился подлатанный нашими умельцами из соседнего садоводства старенький Москвич, ждущий нас около подъезда. Уходить придётся сразу. После ликвидации Ло, сделать это будет не трудно, правда, если действовать быстро. Неразбериха не плохой союзник, до промышленной зоны подать рукой.

Я нащупал в кармане ветровки обойму, бросил её Глебу.

— Действуй.

Пальцы молодого человека ловко поймали чёрный прямоугольник, чётко без суеты вставили в разъём. Слух резанул щелчок затвора, ствол с глушителем на конце, лёг на импровизированный бруствер, наскоро сооружённый из стола и пары табуреток.

— Ну, с богом!

Понимаю, что просить помощи у господа в убийстве, кощунство, но высшая сила нам не помешает. Одного везения в таком деле явно недостаточно. Остаться в живых, вот наша цель. И я сделаю всё, чтобы выбраться из ставшего чужим города.

— Приготовься! — прошептали губы Глебу, — соберись.

Я отодвинул в сторону зелёную замызганную штору, обнажив старую растрескавшуюся раму с выставленным стеклом. Позиция не ахти, но выбирать не приходится. Все окрестные квартиры заняты китайцами, а эта почему-то осталась бесхозной. Старые хозяева, очевидно, живут в дачном секторе, и вряд ли бы стали протестовать против нашего вторжения.

Я осторожно глянул в дыру между стёкол, разглядывая внушительную толпу возле университета. Спустя год китайские власти всё-таки решились вновь открыть учебное заведение, правда, российским студентам места там не нашлось. Огромная масса умилённых азиатских физиономий, море разноцветных флажков над головами. Они напомнили мне первомайскую демонстрацию, когда я был маленьким. Таращился детскими наивными глазёнками на обилие флагов и транспарантов, слушал бравурные призывы диктора. Сейчас всё изменилось, нет больше ни того времени, ни той страны. Давно почил Советский Союз, породив на свет божий Россию. Мы считали, наступила новая эра, новая жизнь, но вспышка на Солнце изменила всё, разрушила надежды, растоптала мечты.

Линзы полевого бинокля приблизили запруженный китайцами вход старого институтского корпуса, зелёную ковровую дорожку, оцепленную солдатами. Море цветов, нелепые портреты Мао в руках новоявленных студентов. Я скрепя сердцем смотрю на фасад здания, где вместо привычного, технический университет, красуется ряд ненавистных иероглифов.

— Не хилый праздник, — подметил сконфуженно Глеб, — до оккупации я успел поступить на факультет электроники.

Я опустил бинокль, отошёл в сторону от окна.

— Праздник недолго испортить.

Старое кресло радушно приняло моё уставшее тело, заголосив протяжным скрипом.

— С радостью, Олег.

Глеб добродушно глянул на меня и Сеньку. Немигающий глаз прильнул к прицелу, всматриваясь в грандиозную толпу.

— Кажись едут.

Я проворно вскочил, больно ударившись рукой о подлокотник, сдвинул прочь занавеску.

— Его охрана.

Четыре зелёных Хамера подкатили к бывшей автобусной остановке, разгоняя встречающих светом синих сирен. Двери джипов разверзлись, на тротуаре, словно по мановению волшебной палочки материализовались два десятка фигур в чёрной униформе. Слаженность действий, ни одного лишнего движения, в руках короткоствольные калаши. Профи, сразу видно.

Бинокль выхватил часть толпы, рядом с Хамерами, застывшие лица телохранителей. Взгляд метается от одной машины к другой, пытаясь понять в которой Ло.

Генерал не глуп, свою жизнь ценит. По слухам он уже пережил несколько покушений, но дилетанты вряд ли смогут устранить столь хорошо охраняемую персону. Здесь нужен профессионал.

Затаив дыхание, наблюдаю как один из чёрных истуканов, взялся за ручку, распахнул дверь.

— Внимание, — мой дрожащий голос завибрировал, коверкая от волнения слова, — третья машина, задняя правая дверь.

Ствол СВДешки, лежащий на табуретках перестал дрожать, лицо Глеба окаменело.

— Вижу, командир.

Я словно в замедленном кино наблюдаю, как мой боевой товарищ уверенно жмёт на курок, как разлетается оконное стекло, капельки крови у себя на лице. Первые секунды я силился понять, что происходит, но заваливающееся на пол тело Глеба вернуло меня к действительности. Кровавая лужа на придвинутом к окну столе, лежащая на полу винтовка, безумные глаза Сеньки.

— На пол! — заорал я сиплым голосом, — ползком к выходу.

Семён, не раздумывая, распластался на замызганном линолеуме, пополз к дверному косяку. Стена напротив окна, подмигнула цепочкой пулевых отверстий, осыпав нас штукатуркой. Время, словно замедлилось. Я упал, пополз, сжимая в руке верный ТТешник. Растоптанные ботинки Семёна, мелькают перед глазами, над головой противный свист пуль. Мысли роятся, пропадают, но одна не уходит, выжить, выжить любой ценой.

Старая растрескавшаяся рама завалилась внутрь квартиры, в комнату ввалился человек в чёрном. Короткий автомат на уровне груди пришельца замерцал жёлтым огненным цветком, плюнув в нашу сторону шквалом свинца.

— Олег! — заорал истошно Сенька.

Мой ТТ. дважды выстрелил, отбросив спецназовца обратно на улицу. Пару раз он дёрнулся и затих, оставшись висеть на сером фале между небом и землёй.

— В коридор!

Я опрометью бросился следом за товарищем. Засада, коню понятно. Китайцы неплохо работают, очевидно, утечка информации. Сдала какая-то сволочь за пару проклятых юаней. Измельчали люди, для многих нет ни чего святого.

Толкнув Сеньку в сторону, я выпустил все оставшиеся патроны в деревянную входную дверь. С той стороны послышались стоны, сдобренные взволнованной китайской речью. Свою жизнь я не продам дёшево, прихвачу парочку узкоглазых с собой.

Я саданул ногой оргалитовый дверной прямоугольник, сорвав его с петель. Он завалился в подъезд на головы вооружённых китайцев, расквасив одному из них нос.

— Ложись, — гаркнул я Семёну.

Граната полетела следом за обломками двери в гущу штурмовой группы. Падая на пол, судорожно пытаюсь запихнуть запасную обойму в рукоятку ТТешника. Спецназовцы хорошо экипированы, хоть кто-то да выживет, а отправить нас на тот свет может и один человек.

Коридор дрогнул. Стены задрожали, дышать стало не чем. Втолкнув всё-таки запасную обойму, я передёрнул затвор. Не время жевать сопли.

Не дожидаясь пока Семён поднимется, я выскочил в коридор. Как и думал, четверо из шести нападавших оказались живы. Взрыв Ф-1 немного их помял, но бронежелеты спасли их поганые жизни. Сквозь пыльную мглу вижу обескураженные физиономии, круглые от удивления глаза. Жалости нет, ярость затмила разум. Оружие в руке дрогнуло, выпустив в пытающихся подняться порцию смерти. Четыре выстрела, четыре мгновения ставшие для кого-то последними.

— Слушай Сеня, не перебивай, — я повернулся к испуганному удэгейцу, — двоим не уйти.

На лице товарища читались гнев и смятение. Семён парень не глупый и понял, что я хочу сказать. Бросить боевого товарища в трудный момент не вяжется с его убеждениями, но для дела иногда приходится жертвовать чем-то дорогим.

— Я, я не могу, — замялся он. Узкие глаза на миг стали по-европейски широкими, не мигающими.

— Можешь!

Я глянул вниз на лестничную клетку, ожидая в любой момент вторжение новой группы. Разводить полемику, подписать себе смертный приговор. Мы оба это понимаем.

— Ты похож на китайца, — я вставил недостающие патроны в обойму, передёрнул затвор.

— Схоронись, спрячься. Выжить нужно, нужно для дела, для Ло.

Я сунул ТТ. в карман ветровки, поднял с одного из мертвецов старый добрый Калаш.

— У тебя получится, язык ты немного знаешь.

Сенька хлопнул меня по плечу, в глазах я увидел слёзы.

— Надеюсь, Олег, ещё свидимся.

Он рванул вверх по лестнице на пятый этаж. Его азиатская внешность, билет из западни, которого у меня нет. Семён парень вёрткий, выпутается, затеряется меж бесчисленного китайского населения.

Я опрометью бросился вниз по ступенькам, перескакивая через две, три. На улицу соваться бесполезно, во дворе узкоглазых без счёта. Даже если удастся вырваться, уйти далеко вряд ли получится. Остаётся одно.

Я успел добежать до второго этажа, когда открылась подъездная дверь. Пару секунд и меня сцапают, хотя более вероятно пристрелят. Топот ног по ступенькам, чёткие режущие слух команды. Страха нет, обидно, не смог отомстить, прихватить на тот свет больше врагов. Ствол Калаша глянул вниз, ожидая появления первого азиатского демона. Рожок полон, положить нескольких смогу запросто. Мне совершенно по-другому представлялись последние минуты, ну и ладно, каждому своё. Я уже был готов спустя мгновение обрушить свинцовый шквал на головы врага, как за спиной что-то скрипнуло. Плоская раскосая физиономия старухи высунулась в подъезд, залепетав что-то на своём поганом языке. Я обернулся, обрадовавшись, словно увидел жену и сына, даже готов был её расцеловать, но вместо этого бесцеремонно втолкнул каргу внутрь квартиры.

— Пошла!

В полумраке, захламлённого помещения, загремело что-то железное, послышался звон бьющегося стекла, невнятные причитания хозяйки. Я только и успел захлопнуть дверь, как в неё принялись тарабанить приклады спецназовцев. Видавший виды Пан-пан доверия не внушает, трещит, словно готов не медля развалиться. Пару минут форы, обеспечит, а большего и не нужно.

Одна из комнат китайского пристанища встретила парой обескураженных азиатских физиономий, гневными возгласами, попыткой хватить меня чем-то тяжёлым. Я практически рефлекторно саданул смельчаку прикладом в грудь, припечатав второго ударом ноги. Оба отлетели в стороны, рухнув на свои пожитки. Разводить церемонии не досуг, их сюда ни кто не звал, так что получите.

Балконная дверь протестующее затрещала, ударившись о стену. Стекло лопнуло, покрывшись паутиной мелких трещин. Я понимаю, что доставляю хозяевам неудобства, но злость за доставленные ими, горит неугасимым огнём. Месть заполняет душу, если не Ло, так эти. Я осторожно глянул вниз на двор, на джипы возле подъезда. Два грязных Крузера, скучают в десяти метрах под балконом, перегородив дворовую дорожку с двух сторон. Приехали на них, скорее всего не больше десяти, пятнадцати человек, но я могу ошибаться. Китайцы способны удивить, причём самым неожиданным образом. Азиатский менталитет тёмная лошадка.

Стараясь не шуметь, осторожно гляжу на пространство около подъезда, прикидывая шансы. Два спецназовца тупо таращатся на тёмное подъездное чрево, не решаясь войти. Я ожидал большего, но судьба видимо решила мне подфартить. Очевидно, не пришло ещё время расстаться с жизнью.

Закопчёный ствол Калашникова чуть дёрнулся, выкинув струю пороховых газов. Звук выстрела саданул по перепонкам, стёкла в рамах балкона запели заунывную песню. Дремавшие на ветках тополей воробьи сиганули в стороны улетая прочь с места бойни. Как на стрельбище, две короткие очереди по три патрона, стопроцентный результат. Китайцы, подкошенные меткими выстрелами, повалились на разбитый асфальт, не успев среагировать. Время работает на меня, медлить себе дороже. Одним ударом высадил балконную раму, прыгнул на подъездный козырёк, секунда и ноги уже на крыльце. Не целясь, Калаш впечатал свинцовое облако в раскрытую дверь, туда же полетела граната. Убить не убьёт, но пару секунд форы обеспечит. Я подбежал к одному из джипов, рванул дверь. Взрывная волна тряхнула подъезд, к ногам прилетели куски штукатурки. Тем, кто ломится в квартиру на втором этаже, не позавидуешь, взрыв в замкнутом помещении дезориентирует основательно, плюс клубы пыли.

Я прыгнул за руль, повернул ключ в замке. Дизель джипа послушно рявкнул, размерено заурчав под капотом. Мимо понеслись тополя, подъезды, шарахающиеся в стороны азиаты. Стиснув баранку, отчаянно гоню мощный внедорожник, прочь с места неудавшейся операции. Тщательно подготовленная ликвидация Ло, на деле обернулась гибелью Глеба. Почему, всё в последнее время идёт не так? Нашу подготовку я не склонен считать слабой, как раз наоборот. Видимо всё в недооценке китайских спецслужб. Подсознательно мы считаем себя умнее, но последние события явно противоречат этому.

Крузер понёсся мимо дома бытовых услуг, помчался к школе. Здесь, говорят и теперь полно учеников, но, как и в университете, это сплошь граждане Поднебесной. Русским не место за одной партой с китайчонками, наши дети мыкаются в пригородах или отправлены как мой сынишка за Урал.

Внедорожник вильнул вправо, протискиваясь между припаркованными автомобилями. Что делать дальше, плевать, выжить главное, а Ло ни куда не денется.

Джип вылетел на Вокзальную, чудом не столкнувшись с грузовиком. Гружёная коробками Тайота взвизгнув тормозами, ушла вправо, увязнув во влажной почве. По асфальту запрыгали пластиковые пятилитровки. Куча мола на дороге, кстати, если за мной гонятся, это задержит.

Зеркало заднего вида беспристрастно показывает увеличивающуюся пробку. Несколько машин столкнулись, остальные предпочли остановиться. Погони я не заметил.

Педаль акселератора коснулась пола, перекрёсток с Перваком пролетел мимо со скоростью ракеты. Слева мелькнуло жёлтое здание двадцать пятой школы, справа громада жилой девятиэтажки. Двигаться по центральным улицам глупо, да и мой мчащийся внедорожник, словно белая ворона.

Я нажал на тормоз, показал правый поворот. Дворы моё спасение. В невообразимой мешанине жилых домов затеряться пара пустяков.

Внедорожник свернул в сторону вокзала за сорок первым домом, тут же нырнул во дворы соседних хрущёвок. Жилой сектор мало изменился, разве стало чище, да появились ухоженные цветочные клумбы. В остальном всё по-прежнему. Копошащиеся в песочницах дети, да старики на лавках. Вот только лица невольно заставляют содрогаться душу. Китайские дети, китайские старики.

Проехав с десяток дворов, джип вылез на Магистральную. Понимаю, машину будут искать, но без колёс я обречён. Азиатская склонность к доносительству своё сделает. Любая собака укажет, а дальше разговор короткий, девять грамм свинца и точка.

Неспешно повернул на Пирогова, медленно потащился в колонне вначале к старому вокзалу, затем поехал дальше по Магистральной к выходу из города. Пару километров, дома закончатся, а дальше родимые леса, куда узкоглазые соваться не любят. Они заполонили населённые пункты, но дальше тёмная территория, во всяком случае, для них. Сколько их сгинуло по окрестным лесам, тьма, как и во время войны многие наши ушли в партизаны, и воюют не хуже своих предков.

Слева протяжно промычал тепловоз, выкинув над складами облако тёмного дыма. Китайцы реанимировали железную дорогу, бросив на её защиту значительные силы. Диверсии имеют место, но в целом поезда ходят по расписанию. За поимку на путях с оружием, расстрел на месте, прямо как при фашистах семьдесят лет назад.

Немного разогнавшись, я невольно глянул на разрушенные корпуса Амерметалла, снесённую наполовину трубу. После захвата города, когда нашим военным стало понятно, что к чему, последовал удар. Авиация сравняла с землёй многие объекты, лишив захватчиков промышленной базы. Особенно тщательно проутюжили завод Гагарина и АЗЛК, но Амурметалл тоже приказал долго жить. Новые хозяева пытались возродить производства, но пока дальше желаний дело у них не пошло.

Грузовик впереди, груженый землёй, свернул на Дикопольцева, дав мне наконец простор. Я погнал внедорожник мимо огороженных автостоянок, за секунды домчавшись до поворота, напротив депо.

Город кончился, последние дома несутся слева, по другую сторону нависает синяя громада хладокомбината. Впереди свобода. Главное добраться до Хапсоли, а там джип в канаву и ходу на своих двоих подальше в лес. Там меня не найти, а позже о себе я непременно напомню.

Двигатель ревёт под капотом, спидометр перевалил за сотню. Сбоку мелькают останки бывшего сервиса АвтоВАЗа и бензозаправки. Родной город остался позади, ставший чужим и неприветливым. Я корил себя за гибель Глеба, за плохую работу, за легкомысленность. Провал операции целиком на моей совести. Плохой из меня конспиратор, можно сказать никудышный.

Джип неожиданно дрогнул, под днищем глухо хлопнуло. Бегущая лента асфальта метнулась в сторону, перед капотом, словно по волшебству выросли стволы берёз. Что произошло, я понял не сразу. Удар показался, подобен взрыву противотанковой мины. Машину подбросило, стойки по бокам лобового стекла согнулись, словно пластилиновые. Капот пошёл гармошкой, руль саданул в лицо подушкой безопасности. Теряя сознание, я отчётливо слышал, как к слетевшему с дороги джипу бегут китайские спецназовцы, их речь, довольные лица офицеров. Последнее, что успел ощутить угасающий разум безумно голубое небо и холодную сталь наручников.

Снова боль, снова унижения и безысходность. Отчего бежал последние годы, нагнало, схватило, не отпускает. Почему человек не может жить спокойно, послать всё куда подальше? Хорошее начинаешь ценить, когда по уши в дерьме, ныряешь в зловонную жижу, над головой свист заточенного ятагана. Глупость, помноженная на недалёкость.

Очередной удар по зубам, воспринялся как данность. Пятый, десятый, может сотый. Память пасует, предаёт, словно двурушники готовые продать за копейку. Вкус крови давно приелся, ощущается только противная смесь во рту. Дюжий китаец, размахнулся молотоподобным кулачищем, впечатав по зубам ещё. Мрачное помещение комнаты допросов завертелось, будто калейдоскоп, голова треснулась об пол. Несколько ударов по печёнке, вплывающий в мозг вкрадчивый голос, искажённый ужасным акцентом.

— Повторю вопрос, — ноги в начищенных до блеска ботинках топчутся у лица, — кто стоят за ваша организация?

Штиблет боднул солнечное сплетение, дыхание спёрло. Перед глазами поплыли круги, непроглядный сумрак мрачного помещения сгустился ещё больше.

Два раскосых мордоворота, словно по команде, подхватили мое искалеченное тело, бесцеремонно усадили на вмонтированный в пол железный табурет.

— Итак?

Превозмогая слабость, я поднял голову. Пожилой китаец, в форме присел на край стола, заваленного бумагами, не мигая, уставился на меня.

— Зачем упорство, — лицо азиата исказила фальшивая маска уверенности, руки изобразили непонимание. Он покачал лысым черепом, вынул из неоткуда сигарету.

— Твой сопротивление бесполезно.

У носа следователя вспыхнул газовый факел. Дым поплыл к входной двери, смешиваясь с запахом крови и пота.

— Как это говорися по-русски.

Внутренние края бровей дознавателя сомкнулись у носа.

— Облегчи душу, не будь герой.

Я презрительно смотрю в его узкие немигающие глазёнки, ненавидя выродка больше чем Ло. Генерал просто приказал расстрелять целый стадион народа, а этот измывается словно какой-то гестаповец. Пристрелил бы и дело с концом.

Побитые губы зашевелились, голос показался сиплым.

— Перед тобой, что ли гнида?

Удар по почкам последовал тут же. Мордовороты, видимо за пару лет преуспели, не только в измывательствах над узниками, но и в русском языке. Один из них мне, что-то буркнул, но что разобрать я не смог. Второй двинул кулачищем по виску, отчего щека снова почувствовала холод бетона.

— Неверный ответ.

Лысая голова азиата качается из стороны в сторону. Раструб лампы на столе повернут ко мне, мощный жгут света режет глаза.

— Ты умный человек, — китаец затянулся, выпустив новую порцию дыма, — бывший военный, снайпер.

Я с ненавистью смотрю на него одним глазом, жалея, что не вижу выродка в окуляр прицела. С каким бы удовольствием закатал ему пулю между бегающих раскосых глазёнок. Ему и этим двоим костоломам.

Меня снова подхватили сильные мускулистые руки, усадили на холодный металл табуретки.

— Итак, Олег Юрич, — тщедушная фигура следователя приблизилась вплотную, — ваш упорство начинает мой раздражать.

Он демонстративно затянулся, стряхнул с окурка пепел. Мордовороты стиснули мои руки, зажали, чтоб я не дёрнулся.

— На твой месте, я бы начал разговаривать.

Тлеющая сигарета коснулась моей щеки, голова невольно дёрнулась, но лысый проворно схватил меня за волосы.

— Это только цветочек.

Щека вспыхнула огнём, зубы заскрипели. Я как мог, напрягся, но здоровяки явно сильнее. Один ещё больше сдавил моё запястье, второй хохотнул в ухо.

— Сволочи, — выдавил я, ощущая запах горелого мяса, смешанный с табачным дымом. В этот момент мне больше всего хотелось, растерзать всех троих голыми реками, одного за другим. Вначале тюремщиков за спиной, на десерт лысого гада с потухшей сигаретой. Широкое лицо китайского следователя приблизилось к моему, в глазах искорки торжества.

— Это только невинный детский забав.

Сигарета полетела на пол, в руке истязателя появилась новая.

— Что скажешь Олег Юрич?

Он снова чиркнул зажигалкой, театрально подкурил. Я вновь ощутил, как малиновый огонёк приближается к щеке, противный запах табака. Над ухом заржал здоровяк, его коллега хмыкнул в унисон. Ещё раз стерпеть такое, лучше смерть. Этот цирк надо прекращать, пускай изобьют, покалечат, но терпеть унижения. Я дождался, пока лысый поднёс сигарету почти до лица, смачно плюнул кислой слюной в наглую, раскосую физиономию.

— Вааа!

Кулак следователя саданул по зубам. Два накаченных поддонка, повалили меня на пол, принялись мутузить ногами. Поначалу я ещё пытался закрывать голову руками, потом просто провалился в небытие. Как они ничего не сломали, поразительно. Били со знанием дела, мастерски, жестоко. Очнулся только на третий день. Переполненная тюремная камера к тому времени успела обновиться на четверть, но Олега Васнецова знало уже всё бывшее Сизо. Сарафанное радио разнесло по тесным клетушкам, как я обошелся с Котовским. Не знаю, почему так прозвал лысого следователя заключённый люд. Лично мне претило, что именем харизматичного революционного персонажа прозвали такого отъявленного негодяя, как дознаватель Дао. Меня ещё пару раз таскали на допросы, но любителя недокуренных сигарет я больше не видел.

Три месяца, в душном каземате доконают любого. Жаркое лето, плюс камеры набитые под завязку. Китайцы довольно своеобразно подходили к проблеме переполненности тюрьмы, очевидно следуя примеру военного губернатора новых провинций. Ночные выстрелы во внутреннем дворе заставляли замолкать на некоторое время узников, но жизнь всегда берёт своё. Наутро уже мало кто вспоминал тех, кто не вернулся с очередного допроса, распрощавшись с жизнью у расстрельной стенки. Так исчез мой сосед по нарам, бывший лётчик, подозреваемый в сочувствии к Сопротивлению. Почему не расстреляли меня, не понятно. Китайцы знали обо мне предостаточно. Иуд в наших рядах как я понял не мало, негодяев, без стыда и совести. Кто продался за деньги, кто люто ненавидит свою страну. Так было во все времена, всегда находятся те, кто пытается выжить за счёт другого, подставить ближнего, отправить на смерть тех, кому ещё недавно клялся в верности.

В Августе тринадцатого за мной пришли. Увели без объяснений, сковав за спиной руки. В который раз я подумал, что настал мой черёд отправиться следом за погибшими товарищами, но вместо залитого кровью тюремного двора я увидел машину.

— Повезло тебе.

На заднем сидении белого Крузера, вальяжно развалился коренастый верзила, с лицом штангиста. В первое мгновение я опешил, увидев русского одетого с иголочки. Дорогой, сшитый на заказ тёмно-синий костюм, начищенные ботинки, красный галстук на фоне белоснежной рубашки. За последний год, мне не доводилось лицезреть ни чего подобного. Китайцы да, но наш.

Я невольно шагнул назад, упёрся спиной в ствол Калашникова. Незнакомец проворно выбрался из джипа, окинув крохотный хозяйственный дворик Сизо презрительным взглядом.

— Ни чего не меняется.

Усталые глаза на загорелом лице, равнодушно моргнули, рука повелительно указала на скованные руки.

— Снимите наручники, — скуластое лицо улыбнулось, губы обнажили два ряда белоснежных зубов, — он будит паинькой.

Два сопровождавших меня китайца молча, сняли оковы, отошли в стороны.

— Ну, вот Олег Юрьевич, — верзила едва заметно кивнул, — вы поступаете в моё распоряжение.

Он что-то гавкнул по-китайски конвою, и те безропотно убрались восвояси.

— Теперь вы работаете на меня.

Я и ухом не повёл. Сделал пару шагов к обшарпанной стене дворика, потирая на запястьях следы от наручников.

— Я мил человек ни на кого не работаю. Что ты, собственно говоря, за фрукт?

Лицо незнакомца посерело.

— На вашем месте господин Васнецов, я бы сменил тон.

Неожиданный гость пригладил непослушный ежик, нервно подбирая подходящие слова.

— Вы всё ещё живы, потому, что вами заинтересовался один влиятельный человек.

Собеседник сжал кулаки, — очень влиятельный.

Мне этот маскарад признаться стал надоедать. Влиятельная персона, заинтересованность, прочий бред. В появлении незнакомца я увидел другое. Возможность улизнуть отсюда, в новеньком с иголочки Крузере, вместо грязного от крови кузова местной труповозки.

— Ладно, — бросил я осторожно, — не кипятись. Ты тоже должен понимать, что твоё появление несколько настораживает.

Перемалывая словесную шелуху, я силился понять, с кем имею дело. Однозначно, тип передо мной работает на китайские власти. Новенький джип с личным шофёром и его одеяние недвусмысленно намекают на это. Но что ему нужно от меня?

Я попытался улыбнуться. Надо усыпить бдительность предателя, а там будет видно. Можно просто свернуть им обоим шеи и прямиком в лес, куда не смог добраться несколько месяцев до этого.

— Может, поедим отсюда, — здоровяк указал на просторный салон автомобиля.

— Меня признаться коробит при виде этого заведения.

Коробит не то слово, здесь он прав на все сто. На что я только не насмотрелся за три месяца пребывания в этих стенах. Китайцы, бывший комсомольский Сизо, превратили в гестаповский застенок. Хотя мне представляется, что азиаты переплюнули своих фашистских учителей. Истязания, пытки, казни, такого город Юности не видел ни когда. Если они так же действуют на всей оккупированной территории, нашим людям не позавидуешь.

Я, молча, влез в джип. Дверь здоровяк закрыл собственноручно, устроился рядом, оставив предусмотрительно между нами пространство. Не думаю, что он меня опасается, скорее всего, тюремный дух щекочет его обонянье. Только сейчас оказавшись в салоне Крузера, я понял, что верзила морщит нос.

— Трогай, Виктор, — приказал он водителю, — возвращаемся.

Я жадно прильнул к стеклу, провожая взглядом, тюремный двор. Сколько наших осталось в здешних застенках. Тьма, несколько сотен, обречённых на смерть и унижения. За три последних месяца я что-то не слышал, чтобы узкоглазые кого-то отпустили, если кто и покинул негостеприимные стены, так только вперёд ногами.

Громоздкие металлические ворота лязгнули позади, в окнах замелькали близлежащие дома. Все они, заселены китайцами, правильнее забиты, там, где раньше проживало, двое трое наших сограждан теперь ютятся не меньше десятка. С сожалением наблюдаю за азиатами, беззаботно бредущими по тротуарам, за их счастливыми лицами. Мне хочется проснуться, прогнать наваждение, но действительность цепко держит в тисках.

— Что, обескураживает? Мой попутчик, покачал головой, — что поделать, судьба.

Я в корне не согласен. Судьбу мы выбираем сами. Что мешало, наглухо закрыть границы, не пускать беженцев? Именно они явились предвестниками катастрофы. В их рядах просочились те, кто положил конец российскому Дальнему Востоку.

Крузер, тем временем выбрался на Алею Труда, пополз в веренице иномарок в направлении главпочтамта. Слева тянется зелёная шеренга елей, по другую сторону изгородь парка Судостроителей. Когда то, давно, в детстве, я гулял здесь с родителями по тенистым дорожкам, катался на колесе обозрения.

Джип застрял в небольшой пробке, напротив городской доски почёта. На меня смотрят улыбающиеся физиономии китайских чиновников, среди которых я узнал генерала и тюремного дознавателя с сигаретой. Когда-то здесь красовались фотографии наших видных горожан, вроде доктора Пендрие или первого космонавта Земли. Сейчас это доска почёта местных негодяев, проливших немало русской крови.

Автомобиль дёрнулся. Фотографии мясников исчезли, мимо побежали громады раскидистых тополей. Вереница машин протащилась мимо серого здания дворца ЗЛК, повернула на проспект Мира. Как и несколько лет до этого вокруг фонтанов сидят люди, бегают озорно дети, мамаши с колясками, беседующие о чём-то старики. Я не могу на это смотреть, закрыл глаза, откинулся на спинку сиденья. Нет, находится в Комсомольске выше моих сил, это какой-то ужас. Ощущение нереальности, не покидает, мучает, надсмехается. Дразнит выкрашенными фасадами домов, довольными рожами новых хозяев.

Словно чувствуя моё настроение, мой попутчик заговорил.

— Я вас понимаю Олег Юрьевич! Меня тоже коробит от всего этого.

Я открыл глаза, заметив на его румяном лице тень смущения.

— Нам приходится сотрудничать с китайскими властями, но все, же мы патриоты своей Родины.

— Патриоты мыкаются по лесам, а не разъезжают открыто на Крузерах, уважаемый, — парировал я.

Лицо соседа налилось кровью.

— Я понимаю ваш скепсис, Олег Юрьевич, но вы не владеете всей информацией.

Он вынул из пиджака пачку Марльборо, протянул мне.

— Не курю, спасибо.

Здоровяк пожал плечами, сунул себе в рот сигарету.

— А я с вашего позволения, закурю.

Огонёк вспыхнул над зажигалкой, по салону потянуло резким запахом табака. Слева промелькнуло коробчатое здание кинотеатра "Факел", впереди среди зелени тополей желтеет четырёхэтажный фасад Цума. Сосед выпустил в приоткрытое окно новую порцию чада, поглядывая на мою засаленную ветровку.

— Наша организация, Олег Юрьевич, содействовала освобождению многих политических заключённых. Он стряхнул пепел себе под ноги.

— Такие как вы, борются за свободу, а, следовательно…

— Я что-то ни когда не слышал о вашей конторе.

Мы проехали мимо магазина "Мелодия", свернули в сторону Дзёмог. Рядом ползёт переполненный трамвай, из окон таращатся, удивлённые лица китайцев. Женщины, старики, дети. По большому счёту они тоже жертвы обстоятельств. Перенаселение бич Поднебесной. Что им оставалось, когда всё полетело к чёртовой матери из-за солнечной бури. Погибнуть самим или потеснить соседей.

— Мы не афишируем свою деятельность. Наша правозащитная программа…

— Правозащитная? — Я невольно открыл рот, — здесь, в этой дыре?

Он кивнул.

— Знаете, Олег Юрьевич, какой шум поднялся в ООН, после оккупации российского Дальнего Востока?

Тоненькая струйка табачного дыма исчезла в щели над опущенным стеклом, гонимая набегающим потоком воздуха.

— Китай не Куба, не Иран или какая-нибудь Аргентина. Плевать он хотел на любые санкции. Пекин вполне может сам прожить без посторонней помощи, так что это большое достижение, что нашему фонду удаётся вытаскивать таких как вы из тюрем и лагерей.

Я скептически смерил собеседника. Откуда мне знать, что он не вешает лапшу на уши. Всё в его рассказе как-то неубедительно. Не помню, чтобы мне доводилось слышать о сотрудничестве подручных Ло, с российскими представителями.

— И как вам это удаётся?

За окном промелькнуло зелёное здание Нарсуда, огромная толпа у входа. Несколько полицейских машин с мигалками, у крыльца спецавтомобиль для перевозки заключённых.

— Деньги, Олег Юрьевич, деньги. Их чиновники тоже любят сладко поесть и погулять на широкую ногу.

Здоровяк бросил окурок в приоткрытое окно.

— Хотите сказать, что меня выкупили? — ещё больше удивился я.

— И кто эта влиятельная фигура, о которой вы упоминали?

Серьёзное лицо собеседника посветлело.

— Извините, как я сразу…

Теперь он выглядел не бравым, уверенным человеком, а скорее школьником получившим двойку.

— Генерал Северцев Дмитрий Степанович.

Крузер пулей проскочил перекрёсток, помчался мимо заколоченного здания местной мечети.

— Полковник? — я опешил, — но как, где?

— Дмитрия Степановича повысили, — поправил сосед, — теперь он руководитель центра подготовки личного состава, специальных сил противодействия.

— Чего-чего? — не понял я.

— Не важно. Дмитрий Степанович сам всё объяснит, когда доберётесь до Петербурга.

— О! — Мои брови поднялись, — Питер.

Слева несутся неказистые строения, бывшие когда-то многочисленными магазинчиками, сейчас превращённые в не понять что. Обилие размашистых иероглифов, лотки, доходящие до проезжей части, заваленные фруктами, цветастыми пачками, разнообразной мелочью. Чуть дальше шиномонтаж, крохотные закусочные, масса припаркованных авто. Напротив, в бывшем здании Стокцентра, как я понял, расположилось увеселительное заведение. Два лежащих каменных льва перед входом, обилие красных фонариков, кричащая вывеска на фронтоне. Азиаты неплохо устроились. Фанерный китаец пялится на меня, добрым проникновенным взглядом, словно предлагая бросить всё к чёртовой матери и посетить нутро размалёванного вертепа.

— И что, много за меня отвалили? — зачем-то поинтересовался я.

Здоровяк покачал головой, мельком наблюдая проносящиеся мимо строения.

— Пустяки, пару миллионов зелёных.

Я чуть не поперхнулся слюной.

— Сколько, сколько?

Сосед, очевидно, понял моё удивление. Ямочки на щеках углубились, в глазах появился ехидный блеск.

— Это не те доллары, что до кризиса. Курс ощутимо упал, старыми тысяч сто стопятьдесят.

— И всё же.

Разглядывая свои руки, я не мог поверить в происходящее. Скоро всё останется позади, Комсомольск, месяцы скитаний по окрестностям, недолгое заключение. Как всё опостылело, гори оно синем пламенем. К чёрту Ло, падлеца достанут другие. Несколько подготовленных мною стрелков, и хотя бы одному удача да улыбнётся.

Колёса Крузера шуршат по асфальту силинского моста, разгоняя тяжёлую машину. Наш водитель довольно мастерски втискивает громоздкий джип между движущимися авто, постоянно перестраиваясь из ряда в ряд.

— Пляж, — расслышал я комментарий вёзшего нас Виктора.

Популярное место отдыха Комсомольчан не осталось пустым. Левый берег Силинки покрывало разноцветное людское море. Раньше народу здесь тоже хватало, но сейчас в глазах буквально рябит. Тысячи китайцев, толстых, тонких, высоких и не очень. Цветастые купальники, плавки, зонтики. Голые узкоглазые карапузы, собачки на поводках, тьма полотенец на земле. И вся эта масса ест, смеётся, копошится у воды, словно веселится на костях бывших хозяев этой земли. Во всяком случае, у меня возникли такие ассоциации. Скрепя сердцем я отвернулся, чтобы не смотреть. Поскорей бы Питер, а там, наконец, увижу Максимку и Александру.

Виктор резко крутанул руль, переместившись в соседний ряд.

— Взвод автоматчиков бы сюда.

Мне показалось, что он плачет. Я и сам готов зарыдать, от осознания упущенного. Почему мы не ценим, что имеем? Надо непременно всё проворонить, чтобы, опомниться, взяться за ум. Почему всегда пятимся, прогибаемся под разной сволочью, которая грабит наши святыни и насилует жён? Ждём, пока ворог допрёт до столицы, выкосив уйму народа, лишь тогда из последних сил вышвыриваем непрошенных гостей, откуда пришли. Маразм какой-то. Идём в дом врага, ведём себя по-христиански, делимся последним куском хлеба с их женами, стариками, детьми. Учим уму разуму, не хорошо, любите ближнего, но проходит немного времени, и всё повторяется.

Поворот на Парус остался позади, впереди раскинулось широкое прямое шоссе. Сотни ползущих навстречу машин, проносящиеся у зелёной стены силинского парка трамваи. Со стороны всё как прежде, будто и не было эпохальной солнечной вспышки изменившей мир.

Виктор медленно ползёт следом за микрогрузовиком, не пытаясь обгонять. Он то и дело поглядывает на часы, словно боится опоздать. Поток тащится, чуть быстрее пешехода, то и дело останавливаясь.

— Чёрт знает что, — нервничает Виктор, — так мы засветло не доберёмся, Валерий Петрович.

Мой сосед пожал плечами.

— Что делать, минусы автомобилизации.

Нас по обочине обгоняют велосипедисты, радуются как дети. Велосипедов в городе после китайского вторжения прибавилось. Тысячи азиатов всех возрастов, невзирая на погоду, катят по дорогам, и ни один не парится, что думает о нём сосед.

— Опаздываем? — поинтересовался я.

Валерий покачал головой, потирая подбородок.

— Вообще-то нет, просто хочется убраться отсюда поскорее. На взлётной полосе авиазавода ждёт самолёт, так что думаю, проблем не будет.

Я удовлетворённо кивнул, разглядывая ползущие рядом автомобили. Неужели скоро? Час-полтора, останется позади весь этот ад, сгинет в дымке облаков, скроется за горизонтом.

Нас снова обогнали несколько велосипедов, потом ещё и ещё. Мы уже перестали обращать на них внимание, поглощенные предстоящим вылетом.

— Как вам удалось на меня выйти?

Здоровяк спокойно выслушал мой вопрос, тепло улыбнулся.

— Очень просто.

Справа за окном двери, Крузер догнала пара велосипедистов, поравнялись с Виктором.

— Берегись, — только и успел он крикнуть, как боковое стекло рассыпалось градом мелких осколков. Джип дёрнулся, словно раненый исполин, медленно начал уходить вправо.

— Мать вашу, — заорал мой сосед.

Переднее колесо нырнуло в кювет, вид за окном завертелся волчком. Я треснулся головой о стойку, отлетел на Валерия. Крыша джипа от удара выгнулась внутрь, обшивка лопнула. Очередная порция осколков засыпала салон, поранив лицо и руки.

— Держись, — Валерий сполз к моим ногам. В следующее мгновение он уже падает сверху, больно приземляется мне на колено. Ещё несколько мгновений машина кувыркалась, пока её не остановила бетонная опора теплотрассы. Финальный удар припечатал меня к изуродованному потолку, ощутимо саданув в грудь подголовником переднего сидения.

— Боже!

Жалобный стон Валерия помог мне, наконец, сориентироваться. Новенький с иголочки джип превратился в груду металлома. Стёкла вылетели к чёртовой матери, стойки согнуты, одну дверь оторвало. Нашему водителю отхватило руку, и он бы сейчас тоже бился, как и Валерий в агонии, если б не погиб от руки коварного велосипедиста.

— Помогите.

Я обернулся, встретившись взглядом с вызволившим меня из застенка, представителем. Валерию повезло меньше водителя, лежащий на боку автомобиль придавил ему обе ноги.

— Слушай, Олег, — он схватил меня за руку, притянул к себе, — мне конец, чувствую. Доберись до самолёта, ты сможешь. Туда они не сунутся, борт дипломатический…

Два выстрела резанули слух, продырявив его дорогой костюм в области сердца. Голова упала на металл покорёженной двери, на рубашке появилось бурое пятно.

— Твари!

Я саданул ногой остатки стекла, юркнув сквозь заднюю дверь джипа. Хватаясь жадно пальцами за траву, мне удалось вылезти. Так просто не сдамся, коль суждено погибнуть, хоть одного да порешу. Трое азиатов стоя поодаль, наблюдают за моими потугами. Это их даже чем-то развеселило. Что, что-то не так, я понял спустя мгновение. Удар по затылку припечатал меня к земле, лишив последних сил.

— Куда спешать?

Ужасный акцент проблеял над ухом.

— Сначала прощайсь с генерал.

Сильные руки подхватили моё обессиленное тело, поволокли обратно к дороге. Длинные вереницы машин продолжают ползти в сторону города и Дзёмог, отгораживая Силинский Парк движущийся стеной. Китаец гавкнул что-то своим помощникам, и те принялись останавливать длиннющий поток иномарок. Сквозь туман в глазах невольно гляжу на зелёный массив леса, прикидывая, сколько ещё мне осталось. Почему в последнее время всё идёт кувырком, казалось, налаживается, но тут, же катится в тартарары?

Меня протащили сквозь замеревший строй машин к лесу. Высоченные деревья закрывают небо, бросая на дорогу длинные шевелящиеся тени.

"Сначала простись с генерал".

Что хотел сказать убийца Валерия? Ло несомненно знает обо мне, во всяком случае моя группа подобралась к мяснику довольно близко. Если б не предательство, генерал давно бы отбыл на родину в цинковом гробу.

Ветки больно хлестают по щекам, ноги просто волочатся по влажной почве. Помогать новоявленным истязателям я не собираюсь, пусть помучаются. Меня ещё несколько минут тащили, среди деревьев, пока не показался просвет. Я знаю это место, бывал тут однажды, лет двадцать назад. Когда-то здесь высилась ржавая громада парашютной вышки, а теперь лишь поросшая травой лесная поляна.

— Вперёд! — буркнул возглавлявший группу велосипедист-убийца, пихнул под лопатку стволом пистолета. Двое тащивших моё обессиленное тело послушно отошли.

— Двигай!

Я упал на примятые высохшие стебли. Старая поляна совершенно не изменилась за два минувших десятилетия, разве только подросли обрамлявшие её деревья, да исчезла нелепо торчавшая посреди лесного массива гора железа. Три знакомых мне Хамера, я заметил не сразу. Сквозь пелену в глазах не чётко угадываются неясные образы телохранителей генерала в чёрной униформе, горбатые туши джипов. Защитная раскраска машин, практически сливаясь с растительностью, всё же торчит лобным местом на зелёном обрамлении поляны.

— Встать!

Меня бесцеремонно подняли, пихнули снова. Люди у машин оживились, из толпы охраны вышел тот, кого я ненавижу больше всех на свете. Генерал Ло, собственной персоной, облачённый в походный камуфляж, похожий на заплутавшего охотника, а не на военного губернатора новых провинций.

— Ни хао, — бросил он издалека. Лёгкая походка комсомольского мясника, обескураживает, уверенная поступь человека загубившего уйму народа. Я смотрю, как он движется, по привычке рассматривая его с точки зрения снайпера. Широкий волевой подбородок, тонкие усики, бегающие хитрые глазки под надвинутой на брови военной кепкой. Лицо самое обыкновенное, чего ему не хватает, так это дырки от пули.

За генералом не отставая, семенит вся его свора, готовая по приказу патрона свернуть шею любому. Прикажи Ло и моя никчёмная жизнь окончится в мгновение ока, пожелай и они, не раздумывая, перестреляют друг друга, не моргнув глазом, сами вышибут себе мозги. Генерал вальяжно подошёл к нам, словно сканер глаза пробежались по моей фигуре. Я ощущаю себя игрушкой в руках судьбы, что выкинет капризная дама, помилует или отправит в преисподнюю.

Губы китайца зашевелились, незнакомые слова полились из его уст, чётко без тени смущения. Сразу видно, человек знает, чего хочет. Человек. Я невольно напрягся, вспомнив его выступление на стадионе. Тогда, полгода назад, он показал истинное лицо нового порядка, жестокое и кровавое.

— Генерал говорить, — из массы телохранителей выбрался молодой узкоглазый очкарик в сером измятом костюме, с аккуратным кейсом в руке.

— Говорить, что рад повидать той кто собирались его убивать.

Рот Ло расплылся в довольной ухмылке.

— Генерал говорить, что готов тебя выпускать, но при один условий.

Жизнь не лишена иронии. Никогда ни чего не даётся само по себе. Сейчас Ло скажет такое, от чего невольно затрясутся поджилки или встанут дыбом волосы.

Охрана мясника загадочно улыбается, некоторые из дюжины телохранителей даже это не скрывают. Я смотрю на их оружие, чёрные пуленепробиваемые жилеты. Эти уйти не дадут, прикончат за соседней берёзой, и дело с концом.

— Генерал сказать, что поиграть с тобой.

Глаза переводчика за стёклами очков, сузились от умиления, — генерал хотеть, чтобы ты почувствовать на свой шкура, что быть мишень.

Подтянутая фигура Ло, повернулась к одному из охранников. Он что-то бросил, чётким командным голосом и я увидел свою винтовку. Поначалу подумалось, что старая СВДешка мне мерещится, но генерал действительно держит её, направив ствол в мою сторону.

— Всё в твой рука.

Охрана заржала. Узкоглазые лица телохранителей, расплылись от предвкушения незабываемого зрелища. Я чувствовал себя, подопытной свинкой, приготовленной к умерщвлению. Мяснику скучно, зверь истосковался по вкусу крови, и вряд ли остановится, пока не насытится до отвала.

Тонкие генеральские пальцы проворно свинтили со ствола глушитель, и он беспомощно шлёпнулся к моим ногам. Выродок надсмехается, знает, сила не его стороне. Раскосые физиономии продолжают потешаться, а мне хочется плакать. Я не боюсь смерти, она лишь миг, ворота в иной мир. Осознание того, что не увижу Максимку и Александру, отца с мамой, терзает, грызёт червём безысходности.

Я поднял глаза к небу, рассматривая редкие облака. Они, как и наши судьбы, тоже безмятежно плывут по океану жизни, чтобы в один прекрасный момент сгинуть в водовороте событий. Лёгкое дуновение ветерка, вырвало разум из забытья. Я удивлённо огляделся по сторонам, ища Ло. В последнее время разум частенько преподносит сюрпризы, словно защищает от всей этой мерзости. Хотя, на сей раз видно напоследок. Два мордоворота, что притащили меня с трассы, скучают за спиной, не сводя глаз. Дёрнусь, с радостью отметелят. Вся охрана кровожадного китайца, исчезла, как и он сам. Несколько человек охраняют джипы, но им видимо на меня плевать. Остался только переводчик.

— Генерал велеть вам передавать, что пора.

Палец очкарика указал на зелёную стену леса на северной стороне поляны, куда очевидно направилась маленькая армия чудовища.

— Генерал держать слово, — он злорадно улыбнулся. Я понимаю, выжить вряд ли удастся. Проклятые китаёзы устроят засаду, и поминай, как звали.

— Пора идти, не заставляй генерал ждать. Доберись до второй мост через Силинка и свобода.

Он подал знак мордоворотам. Один из них бесцеремонно пихнул меня в сторону леса, саданув вдогонку кулаком по рёбрам.

— Идти, судьба не обмануть.

Очкастый заржал, кивая, словно китайский болванчик. Как хочется заехать ему по роже, разбить круглые очки на плоском поганом носу. Ноги сами несут мимо тройки Хамеров к лесу, во мрак деревьев. Скорее всего, силинский пляж отцеплен, туда не сунешься, сторона Дзёмог тоже отпадает. Если даже и удастся прорваться через заслон, до проспекта Победы добраться не дадут, прикончат. Придётся идти в лапы генерала, попытать счастья в игре по его правилам.

Я нырнул под сень деревьев, воровато оглянулся назад. Двинувший по рёбрам качок, остался на освещённой поляне, не рискнув соваться следом. Я-то надеялся, он меня "проводит", углубится в дебри, а там его хвачу, чем нибудь по голове. Пистолет бы. Телохранители генерала стрелять не станут, погонят мою драгоценную персону в лапы Ло, мне же церемонится с ними не обязательно.

Руки осторожно раздвинули ветки кустарника, глаза до боли всматриваются в тёмно-зелёное марево силинского парка. До моста где-то три километра, отпустить меня не отпустят, так что надеяться на порядочность Мясника не стоит. Стараясь ступать как можно тише, иду к реке. Солнце за листвой, безмолвно подмигивает, словно дразнит, надсмехаясь над никчёмными попытками человека сохранить жизнь. Пускай смеётся, время покажет кто кого, Ло упёртый сукин сын, но я тоже не пальцем делан.

Сухая ветка хрустнула под ботинком, треск показался выстрелом. Я невольно замер, около толстого ствола берёзы, стараясь первым заметить противника. Видимость небольшая, метров сто-сто пятьдесят, местность без возвышений. Мне повезло, что моя старая потрёпанная ветровка оказалась зелёной, хоть маленько, да маскирует. Не совсем подфартило с брюками, тёмно синий цвет заметен, но не сильно. Я осторожно глянул между двух кривых берёзок, каким-то чудом заметив одного из телохранителей генерала. Китаец прячется за деревом в тридцати метрах впереди, прикрыв своё пристанище парой осиновых веток.

"Повезло, так повезло".

Несколько минут неподвижно наблюдаю за азиатом, стараясь понять, один ли он. Обезвредить двоих не так уж легко. Люди Ло прекрасно подготовлены, а я несколько засиделся в застенке. Шансов мало с одним, двое прямая дорога на небеса.

Спустя ещё некоторое время, понял, китаец один. Поблизости, во всяком случае, в нескольких сотнях метров точно ни кого нет. Телохранитель дважды связывался с коллегами по рации, смешно отмахиваясь от наседавших комаров. Мне тоже досаждают москиты, но давняя привычка игнорировать внешние факторы помогает не обнаруживать своё присутствие.

— Ва…

Рация телохранителя разразилась китайской речью. Я молю бога, чтобы собеседник охранника говорил как можно дольше. Три десятка метров между кустов и деревьев, не поднимая шума, задача почти непосильная. Треснет ветка или ещё бог знает что. Я словно в трансе ползу на брюхе, раздвигая руками траву. Двадцать, пятнадцать, десять. Возбуждённый мозг работает на пределе, чувствуя в крови лошадиные дозы адреналина. Время замедлилось. Сквозь примятые стебли, угадывается неясная фигура в чёрном, о чём-то говорящая по миниатюрному устройству. Глаза противника скользят по округе, стараясь не упустить мою скромную персону.

— Вей хай…

До азиата осталось несколько метров, когда рука наткнулась на пустую бутылку в траве. Я возблагодарил создателя за подарок, удача так удача, что ещё можно найти в наших лесах. Горы мусора, да битое стекло. Пальцы жадно схватили горлышко, вытянули зелёный сосуд из травяного плена. Кто-то неплохо гульнул в парке, опорожнив между делом бутылку шампанского. Я всегда считал, мусорить в лесу нехорошо, но на сей раз даже обрадовался.

— Хау ли…

Последние метры добавили седых волос. Повернись паразит, и нет больше Олега Васнецова. Пистолетная пуля, играючи вышибит мозги, разбросает серое вещество по зелёной листве. Я смотрю на спину врага, но вижу другое, жену и сына. Сгинуть не могу, не имею права, я нужен Максимке и Александре, нужен как никогда. Кто защитит их кроме меня?

Рация азиата смолкла. Китаец машинально повесил её на пояс, не моргая, уставился на соседние деревья. Ствол пистолета следует за взглядом готовый в любой момент окончить мой долгий путь. Я мысленно перекрестился, до боли сжимая импровизированное оружие. Момент истины, сейчас или никогда.

— Вас, — буркнул китаец под нос. Несколько веток на траве, приняли его усталое тело, зашелестев помятой листвой. Я кожей чувствую исходящую от него тревогу, прерывистое дыхание, вижу, как дрожат его руки. Он тоже боится, страх за свою шкуру, делает из человека зверя, хитрого и беспощадного.

Стараясь себя не выдать, я осторожно поднял с земли ржавую консервную банку. Дезориентация противника одно из условий успеха, я много раз убеждался в этом в Югославии и Чечне. Простейший тактический приём, помогает одержать верх, приложив минимум усилий.

Банка из-под Шпрот просвистела над головой замершего азиата, скрылась в густой листве соседнего куста. Чёрная фигура китайца, выросла над укрытием, тыча пистолетом в потревоженные ветки. Я не стал ждать, когда он обернётся, прыгнул, замахнувшись импровизированной дубинкой, метя в череп противника. Шанс только один, упущу, второго не будет. Словно при замедленном воспроизведении, время растянулось, звуки кажутся заунывно тягучими. Я расстроено наблюдаю, как зелёный сосуд неспешно приближается к затылку телохранителя, как поворачивается его голова. Ещё мгновение и выстрел, отбросит мои бренные останки, медленно умирать у соседнего дерева.

Глухой удар по виску, прекратил это кино. Бутылка отскочила от черепа азиата, словно от мячика, пролилась к ногам стеклянным дождём. Мой противник мгновенье таращится куда-то вдаль, медленно заваливаясь на примятую траву. Пустой взгляд, начисто лишённый признаков вменяемости. Тоненькая полоска крови, заливающая ухо, багровые капли на почве. С одного взгляда ясно, приложил я его от души, вложил в удар всю свою злобу.

"Не спать, не спать", — резанула мысль разум.

Трясущиеся пальцы проворно расстегивают пуговицы чёрной униформы, не забывая параллельно шманать карманы. Связка ключей, пластиковый прямоугольник удостоверения, зажигалка. Мне и сейчас подфартило. Мёртвый телохранитель, словно по заказу оказался со мной одного роста, даже ботинки в пору. Водрузив на взъерошенный ежик грязных волос кепку, я жадно схватился за рукоятку пистолета.

— Вот теперь генерал поиграем.

Старая ветровка прикрыла торс погибшего, несколько веток окончательно замаскировали место трагедии. Страшный конец, ни могилы, не памятника. Сколько наших солдат лежит по лесам, так и не упокоенные с далёкой войны, скольких сгубила Чечня и Югославия? Я бросил мимолётный взгляд на еловый холмик, пошёл осторожно к реке. Или я или он, другого не дано.

Ноги сами несут к Силинке, ствол пистолета хищно смотрит вперёд. Теперь мои шансы выросли. Пару раз рация на поясе разразилась китайской речью, я убавил регулятор громкости, чтобы себя не демаскировать. Всё равно, о чём говорят непонятно, а жаль, это бы сильно помогло.

Метров пятьсот ни чего не нарушает покоя. Деревья силинского парка, сдобренные островками густого разнотравья, да нелепые пятна кустарника. Даже здесь чувствуется влияние цивилизации. То тут, то там в траве блестят осколки стекла, валяется цветастая упаковка. Как мы всё умудряемся загадить, превратить мир вокруг в свалку, только и годную, чтобы приютить наши бренные останки. Добравшись до петляющего русла реки, я замер, наблюдая, как очередной телохранитель Ло, швыряет камешки в воду. Как смешно они шлёпаются, тонут, сгинув навсегда. Скольких наших отправил на тот свет этот негодяй, назвать которого человеком не поворачивается язык. Несколько минут, изучаю обстановку, прочёсывая взглядом округу, прислушиваюсь к звукам.

Видимо, чёртов Мясник рассредоточил своих по периметру, чтобы я не выскочил. А сам, ждёт моего появления у моста, мечтая продырявить череп Олега Васнецова из моей же СВДешки. Ну, что ж генерал, не будем вас разочаровывать.

Нырнув под ветки орешника, медленно крадусь к противнику. С первым генеральским прихвастнем, удалось справиться довольно легко. С этим же подобный номер не пройдёт. Хватить бутылкой по черепу, не получиться. Рост метр девяносто, вес килограмм на тридцать больше моего. Бугай как говорят у нас.

Камушки продолжают лететь в воду, сам же раскосый не забывает поглядывать по сторонам. Жаль, нет глушителя, тогда бы не пришлось красться как голодная кошка. Я прикинул исход поединка, кисло поморщился. Один удар таким кулачищем по голове и Ло будет разочарован. Может даже пристрелит в сердцах своего подручного.

Упав на четвереньки, ползу по влажной траве, между кустарниками. Зелень листвы надёжно скрывает моё присутствие, главное не упускать громилу из виду.

— Вэй ху…

Несколько раз рация телохранителя просыпалась, вещая голосом ненавистного генерала.

"Волнуется, гад, переживает. Может правда, пришить любителя кидаться камнями, да дёрнуть через Силинку в частный сектор, куда подальше".

Я прикусил губу. Нет, не получится. Во первых не факт, что посчастливится переправиться незаметно. Гарантии нет, что рядом не бродят негодяи в чёрном, во вторых жители с радостью сообщат куда надо, едва завидев мою драгоценную персону. Может даже получат за меня мешок риса.

Я стиснул челюсти. Обойдутся. Пистолет в руке чуть подрагивает, словно боится промахнуться. Не промажу, вышибу дух из гада, главное не засветится.

В десяти метрах замер, даже дышать почти перестал. Шум шлёпающихся в воду камешков, частично скрывает мои промахи, хруст веточек под ботинками, шуршание ткани. Убитый, на днях приоделся в новую униформу, даже постирать не успел. Видно не судьба.

Ноги осторожно ступают по траве, приближая с каждой секундой конец одного из нас. Мой козырь — неожиданность. Пристукну, качка у реки, поквитаюсь с Генералом. Сердце бешено колотится, будто выпрыгивает из груди, в висках пульсация, предательски дёргается щека.

За три метра он обернулся. В первую секунду, завидев меня, даже не удивился, на автомате швырнул очередной камешек в кусты, лишь после этого осознавая трагизм своего положения. Ждать я не стал. Метнулся к замершему азиату, ткнул стволом пистолета в область сердца. Он попытался отступить, но что ему недоставало, так это времени. Оружье дрогнуло, в нос ударил запах горелого пороха. Туша китайца пошатнулась, лицо исказила гримаса боли.

— Ва…

Он хотел, было что-то сказать, но с губ слетел только кровавый выдох. Тёмные капельки окропили моё лицо, ствол пистолета обхватили мясистые пальцы. Сильный человек, только шанса я ему не дал. То была хватка мертвеца, последняя отчаянная попытка ухватится за соломинку.

Ноги азиата подогнулись, пальцы отпустили тёплый металл. Последний раз, глянув на небо уже мёртвыми глазами, китаец грохнулся в Силинку. Всплеск воды и через мгновение течение реки скрыло деяние моих рук. Пусть упокоиться с миром.

Грязные пальцы опустились в бурлящий поток. Двое, уже двое. Почему там, где я непременно умирают люди? Хотя называть убиенных людьми занятие спорное, звери, даже намного хуже.

Я отмыл ладони, освежил с удовольствием лицо. Несколько глотков из реки предали сил, смочили горевшее горло. Останавливаться нельзя, вперёд только вперёд.

Перезарядив оружие, оставаясь под сенью раскидистых ив, внимательно сканирую местность. Взгляд безошибочно вычленяет из зелёного хаоса леса, движение. Полёт птиц, прыжки кузнечиков у ног. Ни какого присутствия человека. Может это даже к лучшему, идти к цели по трупам противно, я ж не Мясник.

"Пора".

Зелёное укрытие осталось за спиной, впереди лес, за каждым деревом мерещится китаец в чёрной кепке. Взбудораженный мозг может оказать медвежью услугу, прошляпить опасность, не заметив вовремя затаившегося врага. Рука с пистолетом осторожно раздвигает ветки, глаза не моргая, впериваются в открывшееся пространство. Зелёное море листвы, стволы, теряющиеся в мешанине веток. Каждый шаг может стать последним. Я стараюсь не терять Силинку из виду, ориентируясь по её руслу. Река непременно выведет к мосту. Перепрыгнув через залитую водой продолговатую яму, я неслышно припал к земле. Ещё один. Третий телохранитель комсомольского мясника медленно идёт ко мне в руки, беззаботно сшибая редкие цветы ивовым прутиком. Он даже не таится, словно мы не в лесу, а на прогулке в парке.

Я невольно улыбнулся, покачав головой. Ведь мы и так в парке, чёрт его побери, в силинском парке. Намётанный глаз играючи подмечает детали, ни чего не упуская из виду. Третий охранник, намного уступает в телосложении своему коллеге, получасом, раньше уплывшим вниз по течению. С первого взгляда, неплохо, но за неприметной внешностью, вполне может скрываться сильный и опасный противник. Недооценишь, сам отправишься на корм рыбам.

Чёрная фигура азиата, прошествовала в трёх метрах передо мной, задев плечом раскидистые ветки молодой лиственницы. Потревоженная непрошеным гостем кукушка, бросилась прочь между корявых стволов соседних берёз, словно предчувствуя будущую трагедию. Что ж, коль ещё один вражина встал на пути к свободе, пусть отправляется следом.

Шаг в сторону, два осторожных почти бегом, неспешно поднимающийся ствол пистолета. Только миг и взрыв пороховых газов отправит крохотный кусочек металла, в последний полёт, прямиком в сердце заигравшегося телохранителя. Только миг. Почти не дыша, я перенёс вес тела на правую ногу, намереваясь свершить задуманное. Проклятая ветка, под каблуком ботинка, предательски треснула, звук резанул словно выстрел. Спина охранника молниеносно ушла вправо, раскосое лицо, удар ногой в грудную клетку. Меня буквально ошеломило. Пока пытаюсь оценить ситуацию, телохранитель уже летит навстречу с зажатым в руке ножом.

"Мать честная".

Хорошо успел среагировать, повернуться на пол оборота, пропустив выпад мимо. Сверкающее лезвие только распороло ткань на рукаве, к локтю потекло мокрое.

— Сволочь!

Я как мог, саданул китайца ботинком по коленке. Место болезненное, не многие способны выстоять, плюс обувь подручных Ло сработана на совесть.

— Ву…

Китаец замер в неестественной позе, клонясь набок, будто надломленный цветок. Сквозь материал брюк, угадывается появившаяся выпуклость, мгновением позже проступило тёмное пятно. Открытый перелом, вещь довольно болезненная. Находясь в шоке ещё можно свернуть противнику шею, но устоять…

Левая рука азиата схватилась за ствол молодой берёзки, правая метнулась к пистолету на поясе. Падая, охранник ещё пытается повернуть ситуацию в свою пользу. Жизнь он ценит и вряд ли отдаст задаром.

— Куда?

Я кинулся к нему, двинул кулаком в челюсть. Фигура в чёрном окончательно грохнулась на траву, в руке блестит оружие.

— Кто вас сюда звал?

Мой ботинок придавил его кисть к земле. Убийство раненого не вяжется с моим понятием человечности. Может китаец так бы и поступил, но я не он.

Пальцы осторожно вывернули пистолет из прижатой руки.

— Скажи спасибо, что я такой добрый.

Вместе с оружием я забрал у него рацию, тут же разбил её о ствол осины, веер деталей исчез в примятой траве. Перекошенная физиономия смотрит в мою сторону, оскалив белые зубы.

— Я тебя не жалеть.

Он попытался повернуться, но силы его явно оставили.

— Этим мы и отличаемся, — я вынул из пистолета обойму, закинул его подальше в кусты.

— Для тебя жизнь, пустой звук.

Налетевший ветерок качает деревья, обдавая горевшее лицо запахом слежавшейся травы. Солнце медленно катится к горизонту, намереваясь нырнуть за ломаный край сопок. Сейчас в пору залюбоваться величественной картиной, красными плывущими облаками. Я с трудом отвёл взгляд, надеясь встретить ещё немало закатов, обнять своих, погулять на свадьбе сына. Главное не геройствовать, риск должен быть оправдан.

— Ну, бывай, — бросил я небрежно скорчившемуся азиату, — надеюсь, больше не свидимся.

Он попытался, что-то съязвить, но раздробленная кость, согнула его ещё больше.

— Не трудись, береги силы, — поиздевался я напоследок. Ветки кустов ринулись навстречу, стоны раненого с каждым шагом слышаться всё меньше, пока не пропали совсем. До моста километра полтора. Насколько я знаю, дальше узкая полоска леса тянется вдоль реки, справа не то брошенные поля, не то луга. Открытые пространства, куда соваться не стоит. Во всяком случае, спутниковое фото на Гугле показывает именно это.

Я мысленно прокручиваю план местности, оставшийся в памяти с лучших времён. За три последних года вряд ли что изменилось, разве деревья немного выросли. Шум листвы, пение птиц, будто и нет опасности, тишь и благодать.

Оглядевшись, я прислонился спиной к осине, обессилено сполз на землю. Выпад проклятого телохранителя, основательно меня попортил. Рукав намок до самого низа, кровь уже капает на траву. Если не перевязать, через пару сотен метров свалюсь, как и недобитый охранник под одним из деревьев.

На брюках оторвал оба накладных кармана, как мог, приложил к ране на плече. Подвязать это не чем, пришлось просто закатать мокрый окровавленный рукав. Ничего. В Чечне бывало и хуже. Два пулевых ранения, контузия, не говоря уже о переломах.

Превознемогая усталость, поднялся. Расслабляться нельзя, пока есть силы нужно идти. До свободы подать рукой, мост уже маячит в моём воображении, машины, несущиеся по трассе. Остановлю какого-нибудь китайца, и пулей на аэродром.

Ветки хлещут по щекам, пот заливает глаза. Ноги еле волочатся, кепка слетала, поднимать нет, не сил не желания. Иду на автомате, только пистолет напоминает о реальности. Даже природа воспринимается как декорация, словно намалевал кто-то, бросил меня и ржёт, наблюдая сверху.

Я мотнул головой, прогоняя глупые мысли. Последствия переутомления или результат кровопотери, не важно, главное выбраться. Лес исхожен, истоптан, словно табун пробежал. Обломанные ветки, вытоптанная трава, под ботинкам шуршит брошенная упаковка. Китайцы тоже, как и мы не умеют ценить, что умеют.

Я остановился около поваленного берёзового ствола, прислушиваясь к звукам. Шум машин, едва различим, он как бальзам на душу. Скоро, уже скоро. Почему-то вспомнился день, когда я забирал Максимку из роддома, счастливые глаза Александры, огромный букет белых роз. Как я по вас соскучился. Сердце бешено колотит, плёчом лучше не двигать. Кровь почти не течёт, но от любого прикосновения темнеет в глазах. Хватит ли сил, если придётся ещё с кем-то сразиться? А ведь всего то и надо прыгнуть выше головы, обставить чёртового генерала.

Я едва успел схорониться за кустом шиповника, как увидел фигуру в чёрном. Откуда появился генеральский прихвостень гадать нет смысла, главное он меня не заметил. Из укрытия хорошо видно, как он куда-то несется, ломая ветки деревьев.

— Двигай, двигай.

Я предпочёл дождаться, пока он удалиться по направлению к Амуру, и не лезть в драку. Всегда лучше избежать стычки, чем подставлять голову. Сейчас важно другое, где засел генерал. Ясно, что он хочет поиграть в охотника, подстрелить прущего на него зверя. Но я не кабан, генерал, и не волк, коим ты меня считаешь. Я скорей лис, хитрый и расчётливый.

Сухие ветки под подошвами затрещали, я осторожно поднялся. Редкий лесок, позволяет хорошо просматривать местность, не упуская ни чего из виду. Где же ты прячешься, где? Я подумал о своей старой СВДешке, лежащей, наверно, сейчас на коленях генерала. Тонкие пальцы военного губернатора медленно заряжают магазин, досылают патрон в патронник. Умеет ли Мясник стрелять? Кто знает. Может по средам или субботам он упражняется на пленных, и я не первый кто шукает здесь удачу.

— Посмотрим!

Пальцы стискивают рукоятку пистолета. Сейчас каждый шаг может стать последним. До трассы метров пятьсот. Я уверен Ло ждёт меня у насыпи, где начинается мост, с одной стороны Силинка, с другой поля питомника. Знает гад, по открытой местности не пойду, остаётся одно.

Отодвинув в сторону еловую ветку, иду медленнее. Пока в лесу, ни чего не грозит, стрелять генерал будет, когда выйду на открытое место. Если учесть, что лес практически примыкает к дороге, Ло планирует пристрелить меня во время выхода на трассу.

Следующие несколько сот метров, оказались помойкой. Количество мусора с каждым шагом постоянно увеличивается, то и дело натыкаюсь на завалы. Под подошвами что-то трещит, сминается, рвётся. Роющиеся в отбросах птицы, с шумом взмывают в небо, помогая генералу меня вычислить. Наши сограждане хоть и не страдают немецкой аккуратностью, хламят лес на порядок меньше китайцев.

Носок ботинка, толкнул пухлую коробку из-под лапши и она, развалившись, ответила роем зелёных мух. Нос щекочет тошнотворный запах гниения, к горлу подкатывает ком. Подходящее место для последнего пристанища, похоже, здесь немало моих предшественников. Я припал к дереву, переводя дух. Генерал хитрая сволочь, всё идёт по его сценарию. Ещё немного и он вкатит мне пулю из моего же оружия. Я напряжённо всматриваюсь в зёлёный омут листвы, пытаясь поставить себя на место Мясника. Где же ты, где? Солнце почти скрылось за горизонтом, лес неспешно сковывает объятьями сумерек. Может дождаться ночи? Спрятаться посреди этой помойки, прикинуться ветошью и не отсвечивать?

За спиной хрустнуло. Повинуясь какому-то двадцатому чувству, кинулся в сторону, в развороте вскидывая пистолет. Два раза оружие грохнуло, словно по волшебству испарившись. Кисть отсохла, пальцы не слушаются. Боковым зрением заметил неясную стремительную тень, сразу же получив молотоподобный удар по спине. Куча мусора в двух шагах смягчила падение, позволив, наконец, рассмотреть нападавшего.

— Скольк можно ожидать?

Мгновенно Ло оказался надо мной, боднув каблуком в солнечное сплетение. От тупой боли спёрло дыхание, мир плывёт, погружаясь в сумрак.

— Думай уходить от генерал?

Новый удар китайца я почти не чувствовал, машинально перевернулся и пополз прочь от мучителя. Понимаю, что глупо, но в отчаянной ситуации даже глупость кажется уместной. Довольный смешок позади, быстро приблизился, рука Мясника сгребла за шкирку.

— Куда?

Мусор перед лицом исчез, замелькали кусты, небо, стволы молодых берёз.

— Дерись.

Китаец пихнул меня к одному из деревьев.

— Дерись как мужчин.

Я схватился за белый ствол, пытаясь не упасть. Генерал явно в выигрышной ситуации. Жаль здесь погибать, шум несущихся машин манит, рокотом моторов. Подать рукой и свобода, только осталось одно, злобный узкоглазый прыщ, который необходимо раздавить.

— Давай.

Генерал размахнулся, в берёзу что-то ударило. Я поднял голову, увидев нож. Из полированного лезвия смотрят мои испуганные глаза, нервно дёргающаяся щека. Сейчас всё и свершиться, или я или он.

Генерал метнулся. В зеркале клинка мелькнул зелёный камуфляж Мясника, хруст мусора под его ботинками. Словно за соломинку хватаюсь за чёрную рукоятку ножа, выдёргиваю лезвие из берёзы. Судьба жестока, всю жизнь прессует, бьёт по зубам, играет, чтобы, в конце концов, уложить в могилу.

Полированный клинок в генеральской руке просвистел в нескольких сантиметрах от носа, провалившись в пустоту. Я не стал геройствовать, безрезультатно рубанул в сторону противника. Главное выиграть время. Ло человек и может ошибиться, только бы не проворонить момент.

Он снова сделал выпад, прямо как Зорро выписав ножом в воздухе букву ЗЮ. Я вовремя отступил, генеральский клинок наткнулся на ветку берёзы. Вот он шанс. Саданув ботинком ему в живот, едва не напоролся на выставленный мастерски нож. Нога провалилась в пустоту. Если б не ветка, прикончил бы меня генерал. Рана на плече снова кровоточит, капли падают на землю. Вид крови, очевидно, раззадорил противника, Ло что-то буркнул по своему, сделав какое-то немыслимое движение. Я вовремя уклонился, но кончик генеральского ножа все, же чиркнул мою бровью.

— Вах.

Китаец на миг замер, радуясь маленькой победе. Глаза сузились, превратившись в щели, рот расплылся в злорадной ухмылке. У меня нет шансов, к чему пустые надежды. Бросив нож, я ринулся на врага. В ближнем бою он вряд ли так же хорош, я, во всяком случае, килограмм на десять тяжелее. Ло быстро понял ошибку, но поделать уже, ни чего не мог. Я налетел на него, будто таран на крепостные ворота, повалив самодовольного генерала. Мусор радушно принял наши тела, я даже не почувствовал падения. Нож всецело занял мои мысли. Запястье генерала, стиснутое моими пальцами, пытается направить лезвие ко мне в шею, но я знаю ставки в нашей игре. Из леса выйдет только один. Ло попробовал ударить лбом в переносицу, но не смог. Я вовремя отклонил голову, и он лишь саданул меня в висок. Силён сукин сын. Под камуфляжем чувствуется развитая мускулатура. Я хоть и старался держать себя в форме, всё же не такой сбитый.

Мы покатились по земле, раздавая друг другу удары. Пару раз я саданул генерала по почкам, он двинул меня по затылку. Сил почти не осталось, плечо пылает огнём, в глазах туман. Чувствую что проигрываю, ещё мгновение и всё, фенита ля комедия. Ло судорожно рванул моё тело, мы катимся по мусору. Один оборот, второй, третий. Последнее, что вижу, голубое небо и безмятежно плывущие облака.

Звёзды как они прекрасны, зрелище поражающее каждый раз. Большая медведица, Сириус, далёкий Архернар. Оторвать взгляд сложно, ещё трудней поверить, что это всё иллюзия. Тёмные облака безмятежно плывут по ночному небосводу, повинуясь воле ветра. Воздушные замки, пики, нагромождения бесформенного. Приятная прохлада, освежает, дышится легко, словно очутился в раю, очутился и боишься спугнуть наваждение, всецело захватившее разум. Светящийся край Луны выплыл из-за кроны нависшего дерева, брызжет белёсым светом. Идиллическая картина немного поблекла, но очарование не пропало. Только осознание своего места во всём этом, немного обескураживает.

Я понял, что жив, и это не рай. Запахи леса смешанные со смрадом неприятно щекочут нос, возвращают в реальность. Ломота в теле, притуплённая боль, хаос мыслей. Где я? Левая рука сжимает что-то мягкое, холодное. Я с трудом повернул голову, замер, даже дышать перестал. Картина, представшая взору, достойна кисти Сальвадора Дали. Мои грязные, побитые пальцы сжимают руку чужака с зажатым окровавленным ножом.

— Мать честная.

Не обращая внимания на боль, вскочил. Из глубин памяти постепенно возникают разрозненные обрывки воспоминаний, складываются в единое целое. Генерал. Распростёртое тело Мясника лежит на куче мусора у моих ног, мёртвое и уже остывшее. Но как?

Со страхом гляжу по сторонам, в каждой колышущийся ветке мерещится генеральский телохранитель. Безмолвный лес, заваленный мусором, стрёкот кузнечиков, комарьё, лезущее в нос. Что произошло?

Я склонился над трупом Ло, глядя в безжизненные глаза. Мёртв, однозначно. Тоненькая кровавая полоска от левого уголка рта, тянется по щеке, пропадает на шее. Как его приложил, не помню.

Думал он меня, а получилось наоборот. Бог всё-таки покарал выродка, свершил правосудие моими руками. Я схватил генерала за руку, перевернул на бок. Вот и разгадка, просто, и без изысков. Наше российское разгильдяйство и на сей раз помогло. Кусок старой окровавленной арматуры торчит из земли, так удачно оказавшийся в нужном месте. По большому счёту это не моя заслуга. Смерть генерала дело случая, трагедия человека привыкшего смеяться последним.

Пальцы машинально расстегнули кобуру на поясе Мясника, рукоять пистолета легла в ладонь.

— Прощайте, генерал, — я поднялся с колен, равнодушно гляжу на мёртвого губернатора. Даже в душе ни чего не ёкает, ни удовлетворения, ни радости. Как жалок человек, только недавно он был почти богом, а теперь мало чем отличается от мусора разбросанного вокруг.

Я повернулся, не оборачиваясь, пошёл к трассе. С каждым метром шум несущихся машин всё ближе, даже не верится. Два десятка метров, иду, словно на автомате, пока не кончился лес. Освещённая полной Луной слева журчит Силинка, перерезанная тёмной громадой моста, впереди насыпь и дорога. Тучи мошкары немилосердно жалят, но что они по сравнению с тем, что меня ждёт. Несколько минут неподвижно, среди ветвей берёзы наблюдаю за обстановкой. Ни какого движения. Телохранители генерала или погибли или рыщут по лесу. Где-то здесь должен быть его автомобиль.

Я дождался, пока удалится очередная машина, вылез на дорогу. Тёмная полоса асфальта убегает в сторону Дзёмог, пропадая за поворотом во мраке лесного массива. За три последних года, ни чего не изменилось, так же безмятежно течёт река, мирно качаются деревья. Только в воздухе будто витает запах смерти, им пропахло всё вокруг, включая меня.

"Вперёд, время не ждёт".

Со стороны металлургического завода показались огни фар. Даже ночью не стоит маячить, Мясник мёртв, но его телохранители могут быть где угодно. Я как мог быстро пересёк проезжую часть, сбежал вниз по каменистому съезду. Ноги спотыкаются о неровности, голова плывёт от осознания свободы. Спустя несколько секунд мимо пронёсся автобус.

Валерий сказал, что самолёт ждёт до утра, сейчас где-то полночь. В запасе часов пять.

Я остановился, немедленно юркнув в листву обрамляющих дорогу деревьев. Тёмный генеральский Хамер одиноко стоит в двадцати метрах, совершенно сливаясь с местностью. Тот самый, на котором Мясник приезжал на открытие университета, несколько месяцев назад. Пистолет нервно дрожит, словно чувствует. Только и осталось, за руль и ходу. Я хотел было уже приступить к осуществлению своего гениального плана, как открылась дверь. С водительского места выбрался рослый китаец в сером костюме, тот самый, что разговаривал со мной, на поляне где была раньше парашютная вышка.

— Вай!

Он взглянул на запястье, поднёс к губам рацию. Взволнованная речь, сдобренная жестами свободной руки, разнеслась по округе. Можно его пристрелить, но шуметь не хочется, рядом очевидно кто-то есть. Рация в руке китайца заверещала, разразившись непонятными словами, "говорун" послушно пару раз кивнул, бросился к машине.

"Сейчас".

Я рванул из своего укрытия, вскидывая пистолет. Усталость, казалось, осталась где-то позади, впереди маячит спина переводчика. Личный водитель генералу теперь ни к чему, а мне не помешает.

— А ну стой! — рявкнул я ему почти в ухо. Азиат замер на месте, рука с рацией повисла в воздухе.

— Далеко собрался?

Китаец обернулся. Странно, но даже в темноте сквозь стёкла его очков я заметил ненависть. Не страх, не удивление, а ненависть. Кого-кого, а меня он уже не чаял увидеть, генерал раньше не оставлял шанса своим жертвам. Я подошёл вплотную забрал у него рацию.

— Что, какие-то проблемы?

Моя ладонь тщательно обхлопала его одежду, на предмет оружия. Бережённого бог бережёт. Под серым пиджакам ни чего не оказалось, но ухо с ним нужно держать востро. Кто знает, может он ногами и руками владеет лучше, чем я пистолетом.

— Где, где генерал? — спросил он неуверенно.

Я не ответил. Если человек умный, поймёт. В Хамере ни кого не оказалось, только на заднем сидении лежит моя старая винтовка. У меня даже настроение улучшилось. Как часто она мне снилась в СИЗО, как заряжаю магазин, как целюсь, стреляю. Лёгкий порыв ветра, качнул деревца, мимо по трассе пронесся ещё один автомобиль. В наступившей тишине мирно стрекочут насекомые, медленно по небу плывут подсвеченные Луной облака.

— Давай за руль, — я продублировал команду стволом пистолета, — и без фокусов, стреляю без предупреждения.

Он ни чего не ответил, послушно влез на водительское сидение. Я сел на пассажирское место за ним, скинул на пол мешавшую СВДешку.

— Давай, поехали.

Переводчик запустил двигатель, двери захлопнулись. Даже в темноте, чувствую, как дрожат его руки. Страх подспудное чувство, тело отказывается повиноваться, мозг занят только одним, уцелеть. Я хлопнул его по плечу, чтобы он немного расслабился, гаркнув по строже.

— Поехали, говорю!

Ствол пистолета упёрся ему в шею.

— Уже ехать, ехать!

Четырёхсотсильный двигатель взревел, вперёд брызнул ослепительный свет фар. Два мощных луча вспороли тьму, выхватив из небытия тоненькие деревца по краям гравийки. Чёрный капот Хаммера поплыл влево, разворачиваясь в сторону трассы.

— Куда ехать?

Я убрал пистолет от его шеи, облокотился на кожаную спинку.

— Давай на взлётную полосу авиазавода!

Он плебейски кивнул, двинув рычаг переключения передач. Мимо за стёклами поплыли редкие деревца, тучи мошки очертили длинные трассы света. Переваливаясь на ухабах, джип осторожно вылез на асфальт, размеренно заурчал протекторами.

— Как погибнуть генерал?

Молодой азиат снова тронул рычаг скоростей, кидая косой взгляд в зеркало заднего вида.

— Мне он быть как отец?

Хамер стремительно пронёсся мимо сгоревшего здания кафе "Барракуда", сбросив скорость, повернул на улицу Лазо.

— Не моя вина, — признался я чистосердечно, — хотел его замочить, хотел, но твой чёртов папаша сам напоролся на железяку.

Мимо автомобиля проносятся залитые светом девятиэтажки, по тротуарам снуют китайские физиономии. И как раньше мы ездили к ним за шмутьём, отдыхали на море, восторгались успехами Поднебесной. Сейчас меня буквально воротит от одного их вида, закрою глаза и вижу живого Ло на трибуне "Авангарда". Дома около магазина "Рассвет" остались позади, за окном мелькают коттеджи частного сектора.

— Ди Ло быть чуткий и мягкий человек.

Я слушаю в пол уха, но внутри всё буквально кипит. История красноречиво доказывает, многие тираны были заботливыми родителями. Сталин, к примеру, безумно любил внуков, а Мао души не чаял в детях, тем не менее, и одному и второму это не помешало угробить миллионы.

Хамер пулей проскочил перекрёсток с залитым светом проспектом Победы, обрулив ползущий грузовик. В паре метрах мелькают крадущиеся велосипеды, у светофора ждёт зелёного света внушительная толпа пешеходов. Сейчас Комсомольск сильно смахивает на Харбин, во всяком случае, китайское население далеко перевалило за пятьсот тысяч.

— Не отвлекайся, — я нервно качнул пистолетом, не сводя с азиата глаз, — его мягкости я сполна отведал на стадионе.

Китаец притормозил, на следующем перекрёстке, пропуская колонну машин по Ленинградской.

— Твой быть на стадионе? — он обернулся, не скрывая удивления, — это быть воспитательная акция.

— Воспитательная, — взорвался я, — нет голуба, это было массовое убийство. Я не понимаю, как такая политика вяжется с имиджем вашей страны?

Переводчик надавил на педаль газа. Хамер заревел, мощно ринулся вперёд, вспарывая полумрак улицы ослепительным светом.

— Право сильный, нет нужда думать, что считать другие.

— Вот, вот.

Справа промелькнуло тёмное полуразвалившееся здание гарнизонного дома офицеров, впереди выросли ворота на въезде в военный городок. Таллиннский истребительный полк, что здесь базировался раньше, давно приказал долго жить, о чём говорят развалины военного городка. Панельные девятиэтажки в которых жили военные высятся аккуратными холмиками строительного мусора, так и не убранные китайцами. Новые власти только отремонтировали забор, а в остальном со времени массированной бомбардировки авиазавода, всё осталось без изменений.

— Вперёд, не тормозить!

Я приставил пистолет к шее азиата, не сводя глаз с быстро приближающихся металлических ворот. Хамер машина тяжёлая, почти танк. Два китайских солдата охранявшие въезд не сразу поняли, что происходит, во всяком случае, выстрелы затрещали только спустя несколько секунд, как мощные створки ворот отлетели в стороны. Я даже удивился, как легко джип проломил преграду. Одна фара погасла, вторую видимо повело, так как луч стал бить куда-то в сторону. Прямой участок дороги несётся навстречу, впереди вожделенная свобода. Как долго я мечтал об этом, представлял, как уберусь отсюда к чёртовой матери. По крыше автомобиля застучала мерная дробь. Заднее стекло с треском рассыпалось, на лобовом я увидел несколько аккуратных дырочек.

— Пригнись, — заорал я на ухо китайцу, — не время умирать, ты мне ещё нужен.

Хамер пулей выскочил на открытое пространство, покатил, мирно шурша шинами по бетонке аэродрома.

— Давай туда!

Я показал рукой вдаль на слабоосвещённый силуэт самолёта. Сердце сжалось, глаза слезятся. Топовые огни быстро приближаются, хвост, крылья, растут, словно по волшебству. В луче света фары уже различаются русские буквы на фюзеляже, синяя полоса от кормы до кабины пилотов. Я невольно посмотрел назад, опасаясь, погони, но увидел лишь пустынную взлётную полосу. Слева бетонку обрамляют грандиозные развалины цехов гагаринского завода, справа, насколько хватает глаз непроглядная тьма. Валерий сказал, что борт дипломатический и узкоглазые не сунуться, что-то слабо верится.

Хамер взвизгнув шинами, остановился в двадцати метрах от края крыла. Порыв ветра гонит по бетонке пыль, брошенный мусор. С замиранием сердца не отрываясь, смотрю на освещённые иллюминаторы, читаю милые сердцу буквы. ЯК-42, Россия. Даже не верится. За круглыми окнами угадывается движение, лица, наши русские лица. Несколько долгих секунд, дверь, щёлкнув запорами, провалилась внутрь. Бледная полоса света брызжет к колёсам машины, в светящемся прямоугольнике стоит человек.

— Выходим, — махнул я пистолетом, — ключи.

Переводчик заглушил двигатель, бросил мне на заднее сидение ключи. Не стоит ему их оставлять, мало ли, что. Я сунул связку машинально в карман, тоже открыл дверь. Прохладный ночной воздух, ударил в нос необычным сочетанием запахов травы и авиационного керосина. Запах свободы. Ноги коснулись бетонной полосы, лёгкие жадно втягивают живительный воздух. Звёздный небосвод, с пятном жёлтой луны над горизонтом, живописно раскинулся от сопок за Амуром, до развалин авиационного объединения. Неясные огоньки в конце полосы немного портят картину, но в целом всё мирно. Ни мчащихся к самолёту БТРов ни стрельбы. Будто китайцам плевать. Я-то знаю, что это не так.

— Вперёд!

Ствол пистолета в моей руке качнулся в сторону самолёта, — двигай.

Китаец послушно засеменил к опущенному экипажем трапу, через шаг, оглядываясь назад.

— Командир!

В светящейся полоске света появился знакомый силуэт. Приземистый, сбитый парень, которого я уже не чаял увидеть. Тогда, после провалившейся попытки устранить Ло, когда меня взяли, Семёну всё же удалось улизнуть. Раскосая удэгейская физиономия спасла моего боевого товарища, выручила там, где у меня не было шансов.

— Семён!

Я оттолкнул в сторону пленного переводчика, процедив не глядя.

— Вали отсюда пока я добрый.

Китаец опешил, попятился назад к Хамеру. Мне он всё равно как собаке пятая нога. Тащить с собой пленного глупо, был бы жив Генерал, тогда да. А этот "сынок" простой статист в театре абсурда.

— Командир!

Семён спустился по трапу на бетонку, бросился ко мне. Как давно мы не виделись, целую вечность. Теперь хоть будет с кем начинать, на большой земле. Мы пожали друг другу руки, тепло обнялись. У меня в голове уйма вопросов, что, как, почему. Двигатели самолёта взвыли за спиной, в дверном проёме за пилотской кабиной появился человек в форме лётчика. Он что кричал, но сквозь вой турбин разобрать, ни чего не возможно. Семён хлопнул меня по плечу, указал на Як.

— Идём коман…

Удэгеец не договорил, неожиданно кинулся к Хамеру, на ходу шатаясь, оседая на бетон. Я только и успел его подхватить, ощутив на ладони липкую жижу. Чёрная рукоятка ножа торчит у Семёна из груди, кровавое пятно медленно расплывается по белой рубахе.

— Прости командир!

Не могу поверить. Почему господь так не справедлив. Я поднял голову, взглянул сквозь слёзы на пятившегося переводчика. Гадёныш всё же решил отомстить. Семён спас мня, подставив грудь под удар предназначающийся мне. Я положил дрожащее тело друга на бетон, встал в полный рост. Я не могу улететь, не поставив точку в своей кровавой вендетте. Подлый убийца должен получить по заслугам, кровь за кровь.

Ствол пистолета медленно поплыл вверх, китаец у Хамера закрылся руками.

Пощади!

— Пощади? Я качнул головой, — ни в этот раз, паря!

Оружие трижды дрогнуло, запах пороха ударил в нос. Пули пригвоздили папенькиного сынка к машине, проделав три аккуратных отверстия на груди убийцы.

— Отправляйся следом за своим чутким папашей.

Тело переводчика несколько мгновений ещё пыталось устоять, медленно сползло на землю. Сквозь круглые стёкла очков, безумные глаза мертвеца смотрят на звёзды. Свет Луны отражается в линзах, словно смеётся над нами. Смерть ни чего не изменит, друзей не вернуть, а кровь врага слабое утешение.

Помоги!

Подоспевший пилот зажал рану Семёна, бросил нож на взлётную полосу. Бледное лицо удэгейца, искажённое болью, повернулось ко мне.

— Пустяки, командир, выживу.

Плача от радости, я схватил окровавленную ладонь друга. Проклятый переводчик угодил Сеньке в правое лёгкое, промахнувшись немного мимо сердца. Рана страшная, но шансы есть. Ещё несколько человек высыпали из Яка, легко подхватили раненого, понесли внутрь лайнера. Сеня выживет, парень крепкий, он прошёл через такое, что другим и не снилось. Мы ещё вернёмся, бросить Родину под пятой врага не наш выбор. Так было всегда, испокон веков, нас били, но мы вставали и шли к победе, не прогибались и сейчас не прогнёмся. Захватчики почувствуют на своей шкуре, что такое русский ответ, по-другому и быть не может, ведь духи наших предков смотрят на нас.

Реклама на сайте