«Охотники на людей»

Руслан Мельников Охотники на людей

Пролог

Сначала прилетело слева. В челюсть.

И сразу же последовал второй удар. Прямой, в рыло.

Смачный шлепок и тупой хряск — их Борис услышал не ухом, ощутил всей черепушкой. Взболтнувшиеся мозги. Взорвавшаяся в голове боль. Кровавые сопли фонтаном. Солоноватый привкус во рту. Разбитая губа. Вывороченный зуб. Из носа хлещет в два ручья…

Пропущенные удары были сильными и хорошо поставленными: Ленька драться умел. И Ленька тоже хотел получить эту работу.

На краткий миг все вокруг поплыло, заискрилось, растеклось красными разводами. Борис потерял ориентацию в пространстве. Отступил, отшатнулся, по чистой случайности избежав добивающего хука. Едва устоял на ногах.

Соблазн упасть был велик. Но падать сейчас никак нельзя: упадешь — Ленька подняться уже не даст. Запинает, затопчет. Ноги у него сильные.

В глухую защиту Борис тоже уходить не стал: повалят в два счета. Лишь инстинктивно, на автомате, скользнул влево — с линии атаки. Снова чудом уклонился от кулака противника.

Ленька не сумел вовремя развить успех. Ударил мимо.

И Борис, еще толком не придя в себя, ответил мощной боксерской двоечкой на выдохе. Почти вслепую. Работая корпусом, вкладывая в эту пару ударов всю силу и весь свой вес.

Удалось! Кулак достал на контратаке подавшегося было вперед и неосмотрительно открывшегося противника. Впечатался в правый глаз. Х-хорошо так впечатался! Ленькина голова аж мотнулась назад. Сам он, непроизвольно вскинув руки к лицу, отпрянул.

Теперь — не останавливаться! Теперь — добить!

Борис попер на соперника. Нос сильно кровил, дышать приходилось сквозь стиснутые зубы. В ушах стучало. Но это — ерунда, это — мелочи. Превозмогая усталость, боль и дурноту, Борис лупил закрывшегося Леньку. Лупил яростно, исступленно.

Было тяжко: пятый поединок подряд как-никак. Пятый противник. Но это — решающий поединок. И это — последний противник. В голове билась только одна мысль: «Мне нужна эта работа! Мне нужна…»

Ленька — здоровый бугай, крупнее Бориса и выше на полголовы — держался под градом ударов достойно. Не падал. Отбивался как мог. Она ему нужна была тоже. Такая работа нужна была им обоим, позарез нужна. Но для того ведь и устраивались эти бои, чтобы выяснить, кому нужнее.

Борис наступал.

Мне!

Удар.

Нужна!

Удар.

Эта!

Удар.

Работа!

Удар. Удар. Удар.

Ленька попытался взять Бориса на болевой. Зря! Захват не прошел. Потная рука легко выскользнула из мокрых ладоней. И снова…

Мне! Нужна! Эта! Работа! Удар-удар-удар-удар…

Однако Ленька — сталь, не человек! — устоял опять. И не просто устоял. Крутанулся, словно волчок. Неожиданно шарахнул с разворота ногой по бедру. Быстро, резко, сильно. Как из пушки выстрелил.

Ни прикрыться, ни отскочить Борис не успел. Твердая, набитая на тренировках голенная кость рубанула, как арматурина. Попавшую под пинок мышцу свело от боли. Борис отступил, стараясь не хромать.

Нет, Ленька, гад, заметил. Оскалился во всю пасть. Зубы поредели, губы — как оладьи с вареньем, под носом — кровавая юшка. А в глазах — радость. Было от чего…

В схватке — перелом. Роли поменялись. Теперь уже Бориса безжалостно осыпали мощными ударами, а он едва-едва успевал защищаться. У противника словно открылось второе дыхание. Ленька навалился с новой силой. И целит, сволочь, по отбитой левой ноге.

Пробил защиту. Попал!

До чего же больно!

Еще раз!

Нога занемела. Земля тянула к себе.

Борис отступал, оберегая ноющую ногу.

Долго держаться под столь яростной атакой невозможно. Однако, на счастье Бориса, Ленька поспешил. Чуя близкую победу, он оплошал в очередной раз. В последний. Широко расставив ноги, размахнулся.

Видимо, хотел завалить заключительным ударом. Костоломным, сокрушительным, таким, чтобы без вариантов.

Только не сложилось.

Борис решился. Левая нога едва способна была выдержать вес тела. И все же… Он рискнул. Что было сил пнул противника. Правой. В пах.

Правил здесь нет — и слава богу! На хрен правила, когда на кону такая работа!

Короткий утробный вскрик. Есть! Удар прошел! Ленька согнулся пополам, словно подставляясь специально. Теперь — за уши его и мордой — об колено.

Отчетливо хрустнуло. Еще один крик. Наверное, сломан нос.

Ленька все еще не падал. Превозмогая боль, попытался разогнуться и продолжить бой. Крут, ничего не скажешь. Силен бизон! Впрочем, это уже ничего не решало. Дальше была не драка — избиение.

Мне! Нужна! Эта!

Троечка…

Работа! Мне!

Двоечка…

Нужна! Эта! Работа!

Еще одна троечка.

Ну вот! Терпение и труд все перетрут.

Ленька рухнул на спину.

Борис навалился сверху. Не надеясь больше на ноги, он завершал дело кулаками. Нужно было и этот, последний, поединок довести до конца. До самого. Здесь нельзя победить по очкам. Здесь жесткое условие: победа должна быть полной и безоговорочной. Чтобы побежденный не смог подняться. Здесь — как на гладиаторских боях. Разве что убивать соперника не обязательно. Хотя некоторые за такую работу готовы махаться до потери пульса.

Мне нужна…

Ленька все еще вяло сопротивлялся. Борис лупил наотмашь, вбивал человека под собой в землю, превращая его лицо в кровавое рагу.

…эта работа!

Ленька должен лежать в отключке. И все! И точка!

Мне нужна…

Только так можно добиться гарантированной, неоспоримой победы. Только такой ценой можно ее добиться. А победа — это…

…это работа!

Больше не думалось ни о чем. Все остальное забылось напрочь.

И то, что Ленька — неплохой, в общем-то, парень. Почти корешок. Был. До этого поединка. А сейчас он не спарринг-партнер даже. Сейчас он — заклятый враг. Преграда на пути к заветной цели. Сейчас былая приязнь и дружба — побоку. Сейчас все — побоку. Сейчас…

Мне! Нужна! Эта! Работа!

Сейчас. Прямо сейчас. Так что ты уж извини, Ленька.

Борис бил, бил, бил…

Не замечая, что ответных ударов больше нет, а человек под ним уже не шевелится.

Часть первая

Глава 1

День выдался жаркий. Давно не мытые окна с потрескавшимися стеклами были распахнуты настежь. Массивный блок сплит-системы под потолком облегчал жизнь разве что паукам, навесившим на него свои ловчие сети. Убитый кондиционер не работал уже целую вечность.

На стене с выцветшими обоями негромко бубнила старая телевизионная панель. Изображение было довольно сносным: «тарелка» на крыше конторы пока, слава богу, ловила спутник. И спутники пока, слава богу, летали.

Шел выпуск новостей. Тресы-ведущие — мужчина и женщина — улыбались профессиональными улыбками и на два голоса пели привычную песню о том, как лихо страна выходит из посткризисной депрессухи.

Над воротником и галстуком прилизанного диктора-мачо поблескивал ошейник. Длинную шею роскошной, сильно декольтированной блондинки тоже охватывал обруч, похожий на массивное ожерелье с ушком для цепного замка. Свободно свисающие цепи тянулись куда-то за пределы кадра.

Тихонько поскрипывали раздолбанные стулья. Люди, сидевшие перед телевизором, пялились все больше на блондинку. Бегущая строка в нижней части экрана предлагала ведущих в аренду и на продажу. Правда, вот цены… Особенно цена блондинки. Запредельные, невообразимые бабки! Можно было только догадываться, сколько заработали на теледиве охотники-хэды и посредники-перекупщики и как навариваются теперь на ней хозяева канала.

Борис отвел глаза от экрана. В небольшой убого обставленной приемной хуторской конторы, арендованной ставродарскими хэдхантерами, ждали последнего собеседования успешные кандидаты. Десять человек. Все — с побитыми мордами, все держатся напряженно. Косятся друг на друга, смотрят исподлобья. Не разговаривают. Еще бы! Конкуренты…

Леньки среди них не было. Ленька сейчас отлеживался у хуторского фельдшера. Ленька испытание не прошел.

Потому что прошел Борис.

Он сидел у самого окна. С завистью поглядывал на пятнистый камуфляж охотников, бродивших во дворе конторы. С тревогой — на дверь, в которую предстояло войти. И выйти — или хэдхантером, или таким же неудачником, как Ленька.

Хэдхантер… Это словечко — одно из многих, пришедших из чужого языка и прочно вросших в родную лексику. — Борису не нравилось. Но «неудачник» — и вовсе пакостное слово.

На душе было пусто, мутно и муторно. Борис выложился по полной, и больше от него ничего не зависело. Сейчас он мог только ждать. Когда вызовут… Позади остались отборочные бои. Позади — резюме, тесты, собеседования, тесты, физические упражнения, тесты, стрельбы, тесты, вождение, тесты, ай-кью, полиграф, проверка на реакцию и выносливость, тесты, тесты, тесты…

И — баллы, баллы, баллы…

Можно сказать, ему везло. Пока — везло. Первым везением стало появление в их отдаленном, богом забытом хуторке команды хэдхантеров из областного центра. Ставродарские охотники за головами, направлявшиеся на территорию диких, желали пополнить свои ряды, что случалось нечасто. В группе имелось целых три вакансии. Более того, как намекнули хэды, они готовы были внимательнейшим образом рассмотреть все достойные кандидатуры для дальнейшего сотрудничества.

Потом повезло, когда удалось завалить в отборочных поединках пятерых противников, включая Леньку.

Потом повезло набрать необходимое количество баллов на хэдхантерских тестах.

Да, пока ему везло. Но везение должно быть полным, иначе оно и не везение вовсе. Иначе все предыдущие достижения обернутся та-а-аким разочарованием!

Информационный выпуск закончился. Пошли анонсы вечерних программ. Народ в приемной оживился, на время позабыв о предстоящем собеседовании. Что ни говори, а рекламу сейчас умели делать увлекательной.

На экране замелькали нарезки кадров из очередного группового трес-файтинга. Именно так в наш просвещенный и циничный век официально называют гладиаторские бои. Вот уж где мочат друг друга по-настоящему! Вот где режут на куски и рубятся в капусту. У гладиаторов — свой конкурс. Жесткий и бескомпромиссный. Конкурс на выживание, а не на замещение вакантной должности в заезжей хэдхантерской команде.

После грамотно составленного клипа боевика пошла панорама колизея. Одного из многих, понастроенных в последнее время в крупных процветающих городах, через которые проходит трес-трафик. М-да, колизей… Это слово больше не пишется с большой буквы. Колизеев теперь слишком много. Колизей стал понятием нарицательным.

Огромный ревущий стадион, стилизованный под древние амфитеатры, но оборудованный иначе. Высокие надстройки трибун. VIP-зона в первых рядах. Дорогущий фастфуд, попкорн и напитки вразнос, окошки экспресс-тотализаторов. Овальная арена, присыпанная песком. Двойное ограждение из прочного прозрачного пластика и стальных решеток. Застывшие фигуры охранников в черной форме. Туго натянутая металлическая сетка над ареной. На сетке — видеокамеры. Над секторами трибун — огромные мониторы, куда передается изображение. Так, чтобы происходящее на арене можно было видеть во всех подробностях даже с самых дальних рядов.

На таком стадиончике в футбол теперь не погоняешь. Но кого в наше время интересует футбол?! Кому он нужен, этот футбол, когда тресы убивают друг друга на потеху публике? Организаторы шоу свое дело знали. И человеческую натуру тоже изучили досконально. На кровавое зрелище подсаживаешься, как на наркотик. Смотришь на экран не отрываясь. Мечтаешь увидеть бои вживую, забывая о цене входного билета и о том, во сколько обходится каждый убитый трес.

Борис засмотрелся. Вот камера снова дает приближение. Кровавая игра между двумя командами смертников в самом разгаре. Вместо футбольного поля — арена. Вместо спортивной формы — широкие трес-ошейники особой «гладиаторской» конструкции и нелепые пластиковые доспехи. Вместо кожаного мяча — мечи. И копья. И иное оружие. Специальные агентства проводят маркетинговые исследования, стараясь предугадать, как будет модно умертвлять гладиаторов в новом сезоне, какая смерть стоит дороже и за какие способы публичного кровопускания зрители охотнее выложат денежки.

Крупный план…

Скупые кадры боев. Трупы, кровь, выпущенные кишки и рассеченное мясо закрывают расплывчатые квадратики. Цензура и замануха в одном флаконе. Желаете смотреть специально отобранные рекламно-ознакомительные фрагменты трес-файтинга без купюр — включайте телевизор в указанное время. Хотите увидеть полную версию боев — подключайтесь к платному каналу. Увы, для хуторов это — непозволительная роскошь. Платными каналами могут баловать себя только горожане, да и то, наверное, не все.

— Щербатов! — раздался хриплый прокуренный голос.

Возле кабинета, отведенного для собеседования, стоял долговязый хэд. Дверь кабинета была открыта.

В противоположном углу приемной поднялся Гошка Щерба — рябой детина, нескладный на вид, но очень шустрый в драке. Дверь за Гошкой закрылась.

Собеседование начиналось.

Спокойно! От лишнего волнения толку не будет. Борис заставил себя снова перевести взгляд на экран телевизора.

Шла реклама ночной программы. Трéски для секса… На которых можно смотреть и которых можно купить. Томная музыка, охи, ахи, вскрики… Телебордель гостеприимно распахивал свои двери для озабоченной и — главное — платежеспособной публики. Проституция теперь разрешена. В любых ее проявлениях. И в таких вот тоже. Легальная проституция нынче — выгодный бизнес и неисчерпаемый источник налоговых поступлений.

«Детям до четырнадцати смотреть не рекомендуется», — стыдливо предупреждала заставка. Тоже особая разновидность цензуры-заманухи.

Извивающиеся телочки в символических прозрачных одеяниях и изящных ошейниках, с блестящими цепями, обмотанными вокруг аппетитных форм, были покорны, красивы и соблазнительны. Как всегда в рекламе. Цен, правда, в рекламных роликах не показывали. Кому охота раньше времени отпугивать потенциальных клиентов?

Однако даже такой видеоряд не мог отвлечь от мыслей о предстоящем собеседовании. Борис нервничал. Поднявшись со стула, он сделал звук погромче. Никто не возражал.

Анонсы закончились. Начинались биржевые новости.

Под бойкую музыку прокрутилась заставка: графики, цифры…

— Здравствуйте, уважаемые телезрители…

На этот раз в студии сидел только один человек. Экономический обозреватель. Деловой костюм, очки, лысина, безупречная дикция. Ошейник под воротником. Цепь на ошейнике. Тоже трес… На телевидении их теперь используют практически повсеместно. Очень удобно. Во-первых, идет ненавязчивая пропаганда нового образа жизни. Во-вторых, тресы пашут без отдыха, что весьма ценно в ТВ-бизнесе. А в-третьих — и в-главных — даже популярным ведущим больше не надо платить баснословных гонораров. Наоборот, можно на них нехило зарабатывать, сдавая известных медиаперсон в аренду. Для самых разных целей. Или продавая за двойную-тройную цену.

Борис глянул на бегущую строку. Экономический обозреватель тоже стоил прилично, но все же несравнимо дешевле грудастой блондинки. Мозги телевизионщиков котировались не так высоко, как эффектная внешность и большие сиськи.

— Во всех секторах трес-рынка продолжается положительное ралли, что можно оценивать двояко… — бодро затараторил ведущий. На экране за его спиной появилось несколько ломаных зеленых линий, уходящих вверх.

Борис слушал вполуха, больше стараясь отвлечься от томительного ожидания. Вот если удастся пройти конкурс и влиться в хэдхантерскую команду, тогда, возможно, новости трес-рынка станут его любимой передачей. А пока…

— Стремительно растущий спрос на трудовые ресурсы… — выцепил Борис из словесного потока. — Явственно ощущаемый трес-дефицит…

Вообще-то все верно говорит лысый. Спрос растет, дефицит ощущается. Рабы сегодня в цене. Пардон — тресы. Трудовые ресурсы… Называть вещи своими именами пока не рекомендовалось. И даже осуждалось. И даже вроде бы где-то как-то преследовалось. Хотя чем дальше, тем меньше. Общество удивительно быстро привыкало к новому порядку вещей.

Новому старому. Очень старому.

Но обновленному до неузнаваемости.

— На фоне остаточных посткризисных явлений, падения основных мировых валют, проседания сырьевых рынков и нестабильности финансового сектора уверенный рост трес-сегмента выглядит особенно эффектно, — доносилось из динамиков телевизора. — Инвесторы уходят из нефтянки, банков, промышленных металлов и телекомов в акции трес-компаний и хэдхантерских фирм. Продолжается перетекание капитала из золота и металлических счетов в трес-фьючерсы…

Да, общество привыкло. Но все же о том, что в стране кудряво цветет махровое рабство, пока стыдливо умалчивалось. С высоких трибун рабы именовались трудовыми ресурсами и никак иначе.

А впрочем, какая разница-то? Главное, что рабский труд поднимает развалившуюся экономику. Руки и мозги тресов оказались надежной заменой иссякшему потоку нефтедолларов. Страна заново обрастала жирком. Только уже жирком иной консистенции. Трес-индустрия бурно развивалась и, подобно мощному локомотиву, уже начинала вытягивать тех, кто успел перестроить бизнес под новые рельсы.

— Феноменальный рост вложений в серые и белые воротнички… Неудавшаяся спекулятивная игра на понижение… Отсутствие сколь-либо ощутимой отрицательной коррекции… Сплошная зеленая зона… Увеличение активности мелких и средних игроков… Рекордные объемы торгов…

Экономический обозреватель заливался соловьем, словно сам не являлся тресом, а был сторонним наблюдателем за биржевыми процессами.

— Еженедельный рост котировок составляет…

Цифра впечатляла.

— А в год?! — выдохнул кто-то в приемной. Борис усмехнулся. Значит, не он один прислушивался к экономическим новостям. — Это ж во сколько раз цена тресов поднялась за год?! Сколько бабла умные люди срубили?!

Риторические вопросы остались без ответа.

— Основная интрига… — все бубнил и бубнил телевизор. — На фоне передела трес-рынка, слияний и поглощений… Неподтвержденные, но официально не опровергнутые слухи… Планы создания хэдхантерской госкорпорации… Изменение сложившихся правил игры… Неоспоримый монополист… Прямое участие госкапитала… Государственные интересы… Новые условия… Новые возможности…

Борис задумался. Государство, значит? Госкорпорация? Госкапитал? Государственные интересы?

Он усмехнулся. А что есть сейчас государство? По большому счету государство сейчас — это жирующая столица, средоточие финансов, политических и экономических элит, управленцев всех мастей и неисчислимой армии обслуги. Столица, которая поглощает трудовые ресурсы в немереных количествах и которая особенно нуждается в стабильной трес-подпитке.

Конечно, другие уцелевшие в кризисной лихорадке города — в основном крупные областные и краевые центры вроде Ставродара — тоже полностью зависят от трес-трафика. Однако их потребности в тресах не идут ни в какое сравнение со столичными запросами. Неудивительно, что дефицит трудовых ресурсов больнее всего бьет именно по столице и заставляет шевелиться тамошних деятелей, привыкших отождествлять себя с государством.

Слухи о появлении на трес-рынке хэдхантерской госкорпорации, способной контролировать большую его часть, ходили уже давно. С тех самых пор, как трудовые ресурсы были признаны стратегическим запасом. И когда впервые заговорили о том, что запас этот имеет свойство заканчиваться быстрее, чем пополняться. Вроде бы даже уже утвердили трехцветную эмблему для федеральных хэдов. Триколор должен был заменить обычный черно-белый знак охотников за головами.

Однако пока непонятно было, как, на каких условиях и, главное, когда будет создаваться новый монстр-монополист. Требовалась длительная и кропотливая предварительная бюрократическая работа. Следовало учесть интересы слишком многих групп и кланов, приближенных к власти и желающих урвать свою долю с перспективного трес-рынка. Зато уж когда монстр появится…

Интересно, как все тогда изменится? Конкуренции почти не станет — это факт. А цены? Взлетят ли цены на тресов еще выше или будет введен госконтроль, сдерживающий рынок при наличии нарастающего дефицита? Или все будут решать госзаказ и госраспределение? И по какому принципу будут отбираться хэдхантерские конторы, которые могут стать региональными филиалами? Светит ли что-нибудь в этом плане группе, в которую так рвется Борис? Впрочем, об этом пока лучше не задумываться. Думать надо о другом. Сегодня есть шанс вырваться из осточертевшего хутора. Все, что будет после, не может быть хуже, чем просто остаться здесь.

Открылась дверь кабинета. Вышел Щерба. Вывели, вернее. Сопровождавший его долговязый хэд передал Щербу кому-то из хэдов, ожидавших в коридоре. Сам вернулся в приемную. Все произошло быстро и молча. Впрочем, никаких слов и не требовалось. По лицу Щербы гуляла глуповатая счастливая улыбка. Повезло, выходит. Прошел Гошка. Стал-таки новобранцем, мать его! Счастливчик…

Но если одно вакантное место в группе уже занято, значит, у остальных кандидатов шансов теперь остается меньше.

Прозвучала еще одна фамилия. Борис дернулся было. Но нет, звали не его. Поднялся белобрысый бугай, сидевший рядом. Васька Крыс. Выступающие передние зубы, за которые Васька получил свое прозвище, были выбиты в отборочных боях.

Дверь за вторым претендентом на хэдхантерский камуфляж закрылась.

Борис снова повернулся к телевизору. Шейные позвонки без малого не скрипели. Мышцы задеревенели. Мозги соображали плохо. Слова из динамиков пролетали мимо ушей. В таком состоянии он, наверное, завалил бы любой тест.

— Прогнозы самые оптимистические… Все опрошенные эксперты на удивление единодушны… Рекомендация одна: покупать… Рост трес-рынка ожидается как в ближайшее время, так и в долгосрочной перспективе…

Лысенький обозреватель с ошейником под воротником все еще комментировал ситуацию, складывающуюся на бирже.

— Особенно сильно в последнее время растут в цене бойцы трес-файтинга… Высокая ликвидность… Быстрый оборот… Короткие позиции…

Борис слушал. Старался слушать.

Время шло.

— Отмечается повышенный спрос на молодых девушек с эффектными внешними данными и здоровых женщин детородного возраста… Специфика высокодоходной легальной секс-индустрии… Товар двойного назначения… Длительное интимное пользование… Приумножение капитала…

«Еще какое приумножение, — усмехнулся про себя Борис. — Если трéска родит, ребенок автоматически становится собственностью ее владельца».

— Говорят, после результативного рейда хэду положен трес-бонус, — прокашлялся кто-то. — Я бы телку себе взял…

— Фигня все это на постном масле, — тут же осадили мечтателя. — Слишком дорогое удовольствие. Трес на халяву — круто даже для хэдхантера. Может, командиру и обломится — остальные премией обойдутся.

— А хоть бы и так! Хэдовскую премию на хуторе за год не заработаешь.

И это было правдой.

— Инвесторы все активнее осваивают новый перспективный сегмент трес-рынка… — интриговал ведущий на телеэкране. — Малолетние и несовершеннолетние тресы, как выгодное долгосрочное вложение, привлекают внимание…

Чье именно внимание привлекают дети-тресы, Борис не дослушал. Снова открылась дверь. Из кабинета вышел Крыс, сияющий, как начищенный сапог. Неужели и этого взяли? Хреново, если так! Имеющиеся в хэдхантерской группе вакансии сокращались быстрее, чем предполагал Борис. Этак до него дело может и вовсе не дойти.

— Берестов!

Дошло! На этот раз прозвучала-таки его фамилия. Борис вскочил на ноги. Ноги, как ни странно, держали твердо. Пока.

Глава 2

— …И вас не смущает, что придется охотиться на людей?

Вопрос был неожиданным. Подобные вопросы не принято было задавать. Тем более вот так — в лоб. А уж от хэдхантера он ожидал услышать это меньше всего.

Очередное испытание?

— Не смущает, — отчеканил Борис, не отводя глаз от лица собеседника.

Лицо у хэда было спокойное, уверенное, с незапоминающимися чертами и шелушащейся обветренной кожей. Приветливая, но в то же время и холодная, как сталь на морозе, улыбка. Синие, чуть навыкате, глаза. Ранняя седина в волосах. А может быть, и не такая уж ранняя: точно определять возраст по таким лицам непросто.

Командир охотников был невысок и невзрачен. За его неброской внешностью и несуетливыми движениями чувствовалась скрытая сила. Этот человек возглавлял хэдхантерский взвод — не большое, но и не маленькое рейдовое подразделение, состоящее большей частью из отчаянного народца. Таким не всякий сможет управлять.

Взводный сидел за широким столом с облезлой, исцарапанной столешницей. Сильные жилистые руки лежали на раскрытом досье.

«Мое», — сразу понял Борис. Однако виду не подал. Хэдхантер на бумаги не смотрел. Он смотрел на кандидата.

На правом рукаве охотника скалился хэд. Черный череп за белой решеткой. Всем известная хэдхантерская эмблема, давшая название и тем, кто ее носил. Погон, подобно военным или прочим силовикам, хэды не носили. Охотники, как правило, действовали небольшими мобильными группами и знали своих командиров в лицо. Знаки различия им были просто не нужны.

— Почему, Борис Евгеньевич? — Человек за столом склонил голову к плечу. — Почему вас это не смущает?

— Ну… — Борис терялся все больше. Он не знал, что отвечать и как отвечать… Не знал, что будет правильно и как будет правильно в данной ситуации. — Речь ведь идет об отлове неграждан… диких, которые мало отличаются от зверей, и…

— И? — улыбнулся ему уголками рта хэдхантер.

— Ну и о пополнении трудовых ресурсов, без которых… без которых… без которых все развалится окончательно и бесповоротно.

— Ну, вы же сами знаете… Конечно, не можете не знать.

Борис чувствовал себя преглупо, озвучивая прописные истины — не то чтобы очень старые, но уже успевшие набить оскомину.

Собеседник, чуть прикрыв глаза, кивал со слабой улыбкой. Соглашался? Одобрял? Подбадривал? Или вообще его не слушал?

— Короче, диким одна дорога — в тресы, — отрезал Борис. — А тресы — они ведь…

— Рабы, — неожиданно вставил собеседник. Веки распахнулись.

Синие глаза смотрели на Бориса в упор. Глаза дырявили его насквозь.

— Что? — Борис насторожился. Он был сбит с толку и совершенно не представлял, как следует продолжать этот странный разговор.

— Давайте начистоту, Борис Евгеньевич. Благо нас сейчас никто не слышит.

Никто? Вообще-то поручиться за это Борис не мог. Что мешало охотникам утыкать кабинет жучками?

Но зачем?

Борис недоумевал. Человек, сидевший напротив, говорил слова, которые попросту не положено говорить хэду:

— В стране узаконено старое доброе рабство, хотя об этом и не говорится прямо. И основа этого рабовладельческого строя, построенного на новый лад, не президент, не правительство, не Дума, и даже не трес-торгаши. Основа его — мы, поставщики живого товара. Мы находим товар, и мы везем его на рынок. И по большому счету именно мы первые ломаем свободного человека, превращая его в раба. Потом-то все идет проще и легче…

Борис помалкивал и слушал. Охотник говорил, не отводя от него взгляда. Глаза хэда не моргали.

— Работа хэдхантера — денежная. Потому что грязная. Или наоборот. Грязная, потому что денежная. Что, собственно, не важно.

Борис слушал дальше.

— А еще наша работа опасная. Дикие имеют дурную привычку сопротивляться. В прошлом рейде мы потеряли несколько человек.

Ага, вот, значит, как появляются в группе свободные вакансии.

— Какие потери будут в этом рейде — не знает никто, — продолжал хэд таким тоном, словно рассуждал о прогнозе погоды на завтрашний день. — Но любые потери оправдываются. Так происходит всегда.

Он сделал паузу, улыбнулся.

— Я могу сказать одно. Перемазанными деньгами, грязью и кровью будут все участники рейда. Чистеньких не останется. Но мне крайне важно знать заранее, какие люди будут работать в моей команде. И на что эти люди будут способны. А то иногда, знаете ли, находятся еще этакие реликты, из которых чистоплюйство вдруг начинает переть в самый неподходящий момент. Это доставляет проблемы.

— Я понимаю, — заверил Борис.

Искренне заверил.

— А я хочу понять, нет ли у вас внутреннего неприятия к подобной работе…

Вообще-то, насколько понимал Борис, выявлять подобные проблемы и разбираться со скрытыми комплексами — задача психологов. А психологические тесты он вроде бы прошел. И вроде бы успешно.

— Почему вы хотите присоединиться к нам? — все сверлил и сверлил его глазами хэд. — Чем вас привлекает хэдхантерская работа? Насколько сильна ваша мотивация? Как далеко вы можете пойти?

Борис вздохнул. Сколько раз во время тестирования ему уже приходилось отвечать на эти вопросы! Что ж, видимо, нужно ответить снова. И ответить так, чтобы отпала необходимость спрашивать об этом впредь.

— Тресы — всего лишь тресы, — твердо сказал он. — Меня они мало волнуют. А ваша группа для меня — единственная возможность вырваться с хутора. Это если уж начистоту. Как вы хотели.

— Продолжайте, — кивнул собеседник.

Борис продолжил:

— Что ждет меня здесь, на хуторе? Работа во внешнем охранении, копеечная зарплата и полное отсутствие перспектив? Выше начальника охраны все равно не поднимусь. А вот успею ли? Хутор стоит на отшибе и нищает с каждым месяцем. Денег на приобретение новых ра… тресов нет. Старые дохнут как мухи. А когда работу тресов выполняют свободные граждане, которым нужно платить, себестоимость произведенной продукции возрастает многократно. К тому же значительная часть хуторского бюджета уходит на патрулирование территории, укрепление заграждений, закупку оружия и боеприпасов. На этом здесь экономить нельзя: дикие слишком близко. Плюс расходы на транспортировку продукции, плюс охрана в пути. До крупных поселков и торговых путей отсюда далеко, а места вокруг — опасные. В общем, торговли — никакой. Конкурировать с процветающими пригородными хуторами, где полно тресов, мы не в состоянии и уже сейчас продаем урожай себе в убыток. А что будет через полгода? Через год? Через два? Через пять лет?

Слова рвались сами. Слова были искренними и выстраданными. Отчего-то хотелось излить душу этому совершенно незнакомому человеку в пятнистой хэдхантерской форме и с внимательными понимающими глазами, сидевшему по ту сторону стола.

— Что мне останется, когда хутор загнется? Бежать к диким? Или идти в тресы? Сами знаете: у безработного теперь только два пути.

— Знаю, — снова кивнул хэд.

— Здесь меня ничего не держит, — Борис с удивлением обнаружил, что остановить откровения оказалось не так-то просто. — Родных нет. Имущество… Оно на хуторе стоит копейки и обесценивается с каждым месяцем.

— Друзья? — прищурился охотник. — Товарищи?

Борис усмехнулся. Он вспомнил Леньку.

— Вы видели, как за право надеть хэдхантерскую форму мы мочалили друг друга на отборочных боях.

— Вы хороший боец, — помолчав немного, произнес хэд. — Но этого мало. Мне нужны люди без моральных комплексов, люди, готовые на все. Хлюпики-гуманисты мне не нужны. К какой категории вы относитесь, Борис Евгеньевич?

Его вновь изучали пытливые пронзительные глаза.

— Ради того, чтобы войти в вашу группу, я сегодня чуть не до смерти избил единственного человека, которого мог бы назвать другом. К какой категории вы бы меня отнесли сами?

— Вообще-то этот человек то же самое пытался проделать с вами, — заметил хэдхантер. — Не избей его вы, он избил бы вас. А вот готовы ли вы убить его ради работы у нас? Готовы ли отправить его в тресы?

Ах вот как ставится вопрос… Вообще-то Борис не был уверен в том, что он готов к такому. Но…

— Мне нужна эта работа, — сказал он, глядя исподлобья на собеседника.

Больше ничего добавлять к сказанному Борис не стал. Что тут добавишь?

— Вы когда-нибудь имели дело с тресами? — хэд неожиданно сменил тему разговора. — Охраняли их? Сопровождали?

Собеседник лениво перелистывал странички в досье Бориса. Ответы на заданные вопросы там, конечно же, имелись, и обманывать хэдхантера не было смысла. Следовало отвечать честно.

— Нет, — помрачнел Борис. — Я служу в патрульной группе. Хуторской пограничный контроль. Моя задача — охрана внешнего периметра от нападений диких. Иногда сопровождаю наши товары до передвижной базы перекупщиков или транзитного каравана межрайонных военизированных транспортных компаний. Тресов вижу только издали — работающими на полях. Дважды участвовал в облавах.

— Облавы? — заинтересовался хэдхантер.

— Да. Искали сбежавших тресов. Один раз поймали, вернули. Наказали.

— Вы?

— Что?

— Вы поймали, вернули и наказали?

— Нет, — совсем сник Борис. — Повезло другой группе. Премия в размере оклада…

Ловец задумался. Его пальцы еще листали досье, но глаза уже рассеянно смотрели куда-то за спину Бориса.

На дверь, догадался он. Куда же еще. Ничего, кроме стены, двери и молчаливой долговязой фигуры то ли адъютанта, то ли охранника у двери, сзади не было.

Сейчас поблагодарят за потраченное время, приложенные усилия и приятное знакомство, посетуют, что «к сожалению, вы нам пока не подходите, Борис Евгеньевич, но ваше резюме обязательно останется в нашей базе данных и как только… так сразу…».

Потом — вежливо попрощаются. Вышвырнут. Забудут. Уедут с другими счастливчиками-новобранцами.

И все — напрасно. И снова они с Ленькой станут почти корешками. Общие неудачи, как правило, объединяют и побуждают забыть былые обиды.

Борис почувствовал злость. Интересно, чем те двое, что заходили в этот кабинет раньше него, оказались лучше? Почему выбрали их?

Ну да, конечно! Щерба — из службы трес-охраны. А тот, второй, белобрысый Крыс… Кажется, он входил в облавную группу, вернувшую беглых тресов. Оба обладали неоспоримыми преимуществами. Он же…

— Я вам не подхожу? — Борис исподлобья глянул на хэда.

Командир охотников тоже уперся в него долгим бесстрастным взглядом. Хэдхантер смотрел молча, чуть прищурившись. И не понять: о чем думает. Странное пошло собеседование. Без слов.

Секунды уходили одна за другой. Дурацкая, никчемная игра в гляделки!

— Если я не подхожу, так и скажите, — не выдержал Борис.

Чего молчать-то? Зачем зря тянуть жилы и время?

Охотник пожал плечами:

— Чего вы хотите, Борис Евгеньевич?

— От вас — уже ничего. Потому что вряд ли вас все еще интересует неперспективная кандидатура.

— Чего вы хотите от этой жизни?

Борис усмехнулся.

— Разве я не ясно выразился? Хочу вырваться из этой дыры. — Он мотнул головой в сторону окна. Окно в кабинете, как и в приемной, было открыто нараспашку, и слабый ветерок чуть поигрывал грязными занавесками.

Вновь повисла тягостная пауза. От него ждут более развернутого ответа? Ладно…

— Хочу пожить по-человечески, — зло выплюнул Борис. — Хочу перебраться из хутора в большой и богатый город. Хочу побывать в колизее и увидеть гладиаторские бои вживую. Хочу сам владеть тресами, а не вздрагивать от мысли о том, что когда-нибудь окажусь в их числе. Разве я многого хочу?

— Вообще-то немало, — криво усмехнулся взводный хэдов. — Не всякий этого достоин.

Борису захотелось его убить. Прямо здесь, прямо сейчас. Но — нельзя. Убийство хэдхантера — тягчайшее из преступлений.

Вся экономика страны держится на рабском труде, и покушение на тех, кто поставляет рабов, расценивается как покушение на основу основ действующего строя. За такое сразу, без суда и следствия, отправляют в тресы. Безрадостная альтернатива смертной казни. В условиях нарастающего дефицита трудовых ресурсов преступников не умерщвляют, им находят более разумное применение.

Пауза затягивалась. С лица хэдхантера не сходило насмешливое выражение. Все ясно. Работодатели с такими лицами не подписывают контракты. Ловить здесь больше нечего. Унижаться не хотелось.

Борис чувствовал себя паршивее некуда. Как бывает всегда, когда изольешь душу тому, кому, как выясняется, нет до тебя никакого дела. И когда рассыпаются в ничто радужные надежды.

— Всего хорошего, — процедил Борис. — Удачной охоты…

Мать твою через колено!

Он поднялся со стула. Повернулся к двери. Стараясь не сутулиться, прошел мимо долговязой фигуры в пятнистой форме, застывшей у косяка. Мысленно матерясь, потянулся к ручке. Ладно, кому-то ведь надо защищать хуторские поля от набегов диких. Покуда хутор не загнулся окончательно. Ну а потом…

— Постой!

На этот раз голос хэда, оставшегося сидеть за столом, был строг и сух. И без всяких там «вы».

Ну и к чему бы это?

Борис остановился. Обернулся.

На столе, рядом с его досье, лежали две стопки листов, испещренных мелким текстом и прошитых по краю. На месте сшивок стояла печать. Та самая, с черепушкой-«хэдом».

Контракт?! Во рту пересохло…

— Считай, что конкурс ты прошел, Берестов. — С ним окончательно перешли на ты. — Садись. Читай договор. Подпишешь здесь и здесь.

Словно во сне, он вернулся к столу и сел на прежнее место. Начал листать бумаги. Заставил себя вчитаться.

Это был стандартный типовой договор. Только не на охрану внешнего периметра, а рейдовый. С уже проставленными печатями и подписями работодателя. Права, обязанности сторон. Все как обычно, по шаблону. Условия… Ну, может быть, и не фонтан для опытных городских хэдхантеров. Но для новичка, тем более для новичка из хутора! О такой зарплате и таких бонусах Борис даже не мечтал.

— Отличишься в рейде — переберешься в город, увидишь гладиаторские бои и обзаведешься личным тресом, — это я тебе обещаю, — ободряюще улыбнулся ему хэдхантер.

Борис прикинул. В принципе да… Если рейд окажется удачным и если он сумеет набрать нужное количество баллов, указанной в договоре зарплаты и бонусов вполне может хватить на какого-нибудь дешевенького старенького треса. В общем-то, совсем не плохо для начала.

Хэд протянул ему ручку. Борис взял.

— Можно… — с трудом выдавил Борис. — Один вопрос можно?

— Спрашивай.

— У вас в группе три вакансии. Двоих вы уже приняли. Если я буду третьим… Значит, больше никто?

Дурацкий, в общем-то, вопрос, но почему-то очень хотелось получить на него ответ.

Хэдхантер хмыкнул:

— Думаю, возьмем кого-нибудь еще. Сейчас толковые охотники мне нужны как никогда.

— Мы ведь еще не охотники, — осторожно заметил Борис.

— Не велика беда. Этому быстро учатся. Те, кто хочет. Кто не хочет — того убивают дикие. Одна-две операции — и опыт придет. Мы еще сделаем из вас первоклассных хэдхантеров.

Борис поставил свою подпись на контракте.

И осторожно спросил снова:

— А почему вдруг возникла такая потребность в охотниках?

Взводный усмехнулся:

— У нас с тобой откровенный разговор, так?

Борис кивнул.

— Скоро всех частников прижмут к ногтю.

— Госкорпорация? — сразу догадался Борис.

— Соображаешь, — похвалил взводный. — Этот монстр быстро подомнет под себя рынок. Но монстры не возникают из ничего. Любому монополисту нужны опытные спецы. Госкорпорация будет создаваться на базе самых рейтинговых хэдхантерских агентств. Чьи рейды окажутся результативнее, а улов — жирнее, те попадут под государево крылышко и смогут рассчитывать на работу, заказы, зарплаты и бонусы. Все прочие останутся не у дел. Многие уже сейчас пытаются застолбить за собой теплое местечко. Но далеко не всем это удастся. Расклад такой: крупные столичные игроки не хотят пускать к госкормушке регионалов, но у нас больше баз, разведанных охотничьих территорий и опыта. И больше шансов за короткое время поднять рейтинг. Если влезем в корпорацию — будем в шоколаде. Нет — придется барахтаться в дерьме. Сейчас судьба хэдхантерских групп решается так же, как вы решали свою в отборочных поединках. В общем, нужны тресы. Много тресов. А значит, нужны люди, способные их добыть. Теперь тебе все ясно?

Борис кивнул. Да, теперь ему было ясно все.

Взводный улыбнулся. Чуть приподнявшись, протянул через стол руку.

— Стольник, — сказал он.

Борис недоуменно пожал протянутую руку.

— Лейтенант Стольников, — пояснил охотник. — Для своих — просто Стольник.

«Это он так знакомится», — сообразил наконец Борис.

— Добро пожаловать в хэдхантеры, рядовой Берестов.

На три вакансии взяли девятерых человек. Пролетел только один. Димка Лысый. Димка успешно прошел отборочные бои и тесты, но повредил руку. Брать в свои ряды калеку хэды не захотели.

Столько зависти и столько ненависти, сколько было в его глазах, Борис не видел никогда. Даже в глазах тресов.

Глава 3

Форму, оружие и снаряжение новобранцам выдавал сержант, имени и фамилии которого Борису узнать так и не удалось. Хэд носил прозвище Ухо, и иначе никто в группе его не называл.

У сержанта напрочь отсутствовало правое ухо: его срезало то ли осколком, то ли ножом. Помимо недостающего уха охотник имел еще одну характерную примету: маньячную какую-то улыбку, практически не сходившую с обветренных губ. Нервное, судя по всему… С непривычки оторопь брала от такой ухмылочки.

Насколько успел понять Борис, сержант, компенсирующий отсутствие уха колоритным прозвищем, являлся в группе правой рукой Стольника.

Выдача обмундирования проходила возле огромного, как барак, камуфлированного хэдхантерского фургона, перед которым был выставлен широкий раскладной стол.

— Берестов! — хрипло рявкнул Ухо, подняв глаза от списка новобранцев. Голос сержанта был столь же неприятен, как и приклеенная к губам кривая ухмылочка.

— Здесь! — шагнул к столу Борис.

Ему улыбнулись еще шире — приветливой крокодильей улыбкой.

— Принимай снарягу, Берест!

Ну вот и кликуха образовалась. Ладно, хрен с ним. Не обидная кликуха-то.

Безухий сержант бросил на стол комплект пятнистой формы. Форма оказалась на размер больше, но Бориса это не слишком расстроило. Лишь бы не жало, остальное — ерунда: подтянем, подгоним.

Рядом легла плоская и тоже пятнистая — под цвет формы — сумка с противогазом. Еще — небольшой бинокль в футляре. Пара миниатюрных диодных фонариков в противоударном и влагозащищенном корпусе — не очень мощных, но очень экономичных, что гораздо важнее, когда под боком нет лавочки, торгующей батарейками и аккумуляторами.

Возле фонариков сержант положил связку легких, но прочных пластиковых наручников. Широкие браслеты, армированные впаянными в пластик стальными обручами, замки-защелки и короткие — в три звена — цепочки.

— Это — для дичи, — кивнул на наручники Ухо.

Понятное дело… И для какой дичи — тоже понятно.

— У каждого комплекта — свой ключ. Твои наручники никто, кроме тебя, разомкнуть не сможет, — пояснил сержант. — А ты не сможешь снять с дикого чужие наручники. У каждого — своя добыча. Ясно?

Не совсем, вообще-то, но…

Борис кивнул.

Сержант выложил стандартную мини-аптечку. И еще одну — с зеленым крестом.

— Тоже для диких. Шприцы, снотворное, успокоительное, набор парализаторов. С этим разберешься сам. Ничего сложного. Инструкция прилагается.

Борис пожал плечами. Разберется — какие проблемы?

Сержант бросил на стол легкий, не сковывающий движений бронник, поставил сверху каску-сферу со шлемофоном и прозрачным противоударным забралом, чем-то похожую на отрубленную голову робота.

И бронежилет, и каска были непозволительной роскошью для нищей хуторской охраны. Однако, заметив алчный огонек в глазах Бориса, Ухо скривился:

— Ты того, салага… носить броню носи, конечно, но не очень на нее надейся. От ножа и берданки она защитит, а вот под автоматную очередь лучше не попадать.

— У диких еще есть автоматы? — удивился Борис.

Их хутор из автоматического оружия не обстреливали давненько. Впрочем, и на самом хуторе с хорошими стволами и боеприпасами к ним ощущалась напряженка.

— Кое у кого встречаются, — вздохнул сержант. — Старые калаши, конечно. И эти твари умудряются где-то откапывать патроны к ним.

Что ж, на диких территориях в свое время располагалось немало военных и эмвэдэшных складов. Наверное, еще не все отстреляно.

— Гляди…

Ухо ткнул толстым заскорузлым пальцем в темное пятно на матерчатой обшивке бронежилета. Такие пятна остаются от плохо отстиранной крови. В центре пятна Борис разглядел маленькую грубо заштопанную дырку.

— Сюда пуля вошла, — объяснил сержант. — Пробитую платину в броннике заменили, а пацану — хана.

Скверная хана была пацану, отметил про себя Борис. Пуля попала в живот. Все кишки, наверное, разворотила бедняге на фиг.

— Стольник говорил, сколько мы в прошлом рейде людей потеряли? — спросил Ухо.

Борис промолчал. Вообще-то, конкретной цифры ему не называли. Да, честно говоря, и узнавать ее не особенно хотелось.

— Че нахмурился? — пробасил Ухо. — Даты не боись, салага. Ну, не повезло парням. Зато остальным больше досталось. Знаешь, сколько нам бабла за тресов тогда отвалили? Мама не горюй! Полгода можно жить. Если скромно.

Он вздохнул:

— Правда, скромно у нас никто не привык. Короче, смотри и слушай дальше.

Дальше были гранаты. Два небольших подсумка. Красный и зеленый. Первым Ухо открыл красный.

— Эти вот орешки — боевые.

Ухо вынул пару небольших округлых металлических болванок, действительно похожих на крупные грецкие орехи. Рифленая поверхность, выступающие торцы запалов, скобы, кольца, красная полоса-метка.

— Осколочные. На крайний случай. На самый крайний. Используется только по специальному разрешению командира группы. Стольник, кстати, такого разрешения еще не давал ни разу. От осколков слишком много ненужных жертв. Дикие же нам нужны живыми и здоровыми, а не нашпигованными железом.

Сержант вложил гранаты обратно в подсумок.

Борис кивнул. Эти гранаты ему были знакомы.

— Вот тоже боевая. — Теперь в руках сержанта оказался массивный цилиндрик с красной меткой. — Фугаска-липучка…

Цилиндрик топорщился небольшими шипами, выступающими между толстых пальцев Уха. При ближайшем рассмотрении шипы оказались пустотелыми трубками. Что-то новенькое. Гранат такой конструкции Борис еще не видел.

— Осколков почти не дает, но двери вышибает и стены проламывает на раз, — просвещал Ухо.

— А почему липучка-то? — спросил Борис.

— Объясняю, — Ухо поднес шипастый цилиндр к лицу Бориса. — Через полсекунды после того, как выдернуто кольцо и отпущена предохранительная скоба из этих вот отверстий, — сержант указал на шипы-трубки, — выплескивается клейкая пена. Благодаря ей фугаска цепляется практически к любой поверхности: дерево, бетон, кирпич, пластик. Ее можно швырять, а можно просто лепить как мину. Взрыв — через три секунды после активизации встроенного пенобаллона. В кладке толщиной в три-четыре кирпича или стандартной бетонной плите гарантированно пробивает полутораметровую дыру. Металлические двери выносит вместе с косяками. Незаменимое средство для проникновения в укрытия диких. Только учти: если такая штука случайно прилипнет к рукам и рванет… Самого, короче, распылит на хрен!

Сержант раскрыл второй подсумок — цвета молодой травы. Вынул одну за другой еще три гранаты. Внешне они отличались от боевых осколочных только зеленой полосой по центру.

— Газовые, — коротко ввел в курс дела Ухо. — Слезоточка. Газ тяжелее воздуха. Идет понизу. Проникает во все дыры и норы.

Борис кивнул.

— Но такими фанатами, пока противогаз не наденешь, лучше не пользоваться. А то всякое бывает. Ветер переменится, дунет в твою сторону — сам в соплях захлебнешься. И это… прежде чем газы применять, проверь, чтобы свои, кто рядом, тоже резину на морду натянуть успели. Понял?

Борис кивнул снова.

— Ну а это вот, салага, твой главный рабочий инструмент.

Об исцарапанную столешницу грохнул автомат. Бессмертный, в который уж раз модернизированный калаш. Новая модель, специально разработанная для хэдхантерских групп. Облегченный, укороченный, с двойным питанием. Под цевьем — пистолетная рукоять с газовым баллоном. Под стволом — трубка мощного пневматического ампуломета.

Рядом с автоматом легли два рожка. Один — узкий, длинный, в красную полоску…

— Этот — под стандартный боевой патрон, — комментировал Ухо.

Второй — широкий, короткий, с зелеными метками.

— А этот — для парализующих шприц-ампул.

Оба магазина были пусты.

— Красный вставляешь сюда, как обычно. Зеленый цепляешь здесь, к подствольнику.

Щелк, щелк…

Ловкие пальцы сержанта в одну секунду присоединили рожки.

Из такого оружия Борису стрелять не приходилось.

— Не ссы — разберешься, — хмыкнул Ухо. — Тут все как в обычном калаше. Только вместо подствольного гранатомета — ампуломет. Ну и еще двойная прицельная планка. Красные метки — для боевой стрельбы. Зеленые — для стрельбы из ампуломета. Если дикий вооружен и огрызается, если близко к нему не подойти и живьем не взять — мочи боевыми. Во всех остальных случаях используй парализатор. Только учти, салага: шприц-ампула — это не пуля. Бьет слабенько. Летит недалеко. Прицельная дальность хорошо если полсотни метров будет. И то не гарантировано.

Сержант ткнул пальцем в покоцанную столешницу:

— Вот этой доски шприц не пробьет, даже если в упор стрелять будешь. Да что там доска! Двойное стекло в окне — уже проблема.

Борис удивленно поднял брови.

— А по-другому нельзя, — развел руками сержант. — Иначе товар можно попортить.

Товаром он называет диких, понял Борис. Ну да, живой товар… Выпущенная из подствольника капсула с парализатором покалечить его не должна.

— Шприц-ампулы годятся только для отстрела безоружной дичи или для внезапной атаки с близкого расстояния. Да, и еще… Ампуломет стреляет одиночными, не очередями. Так что лупить нужно наверняка.

Подумав немного, Ухо добавил:

— По глазам не целься. И шприцы зря не расстреливай. Они дорогие, а у нас строгий индивидуальный учет. За перерасход ампул штрафуют не по-детски.

— Экономите, значит? — усмехнулся Борис.

— Экономим, — кивнул сержант. — А зачем зря боеприпасы тратить? Одного попадания хватает, чтобы свалить с ног любого бугая. В каждом шприце — лошадиная доза парализатора. Вырубает человека мгновенно. И не важно — хоть в лоб, хоть в жопу, хоть в палец засадишь. Смесь проверенная, двойного действия: болевой шок и частичный паралич.

— Частичный — это как? — удивился Борис.

— Парализуются только определенные группы мышц. Человек полностью теряет двигательную активность, но дыхательная функция и сердцебиение остаются в норме. Короче, около часа клиент лежит трупом, не доставляя никаких проблем, но при этом жив-живехонек. Можно спокойно тащить его в тресо-возку.

— А если за час не дотащишь? — спросил Борис. — Если очухается?

— Обычно дотаскивают, — заверил сержант.

— Обычно — значит не всегда?

— Вот ты грузила, а, Берест! А комплект наручников тебе на что? В крайнем случае добавишь дозу из аптечки. Там препараты старые, дешевле, чем парализатор для шприцев, но человека еще на несколько часов вырубят. Убойные спецконцентраты. Только это… Условно щадящие.

— В смысле — условно? — не понял Борис.

— В том смысле, что слабенькие дикие, бывает, от них копыта отбрасывают, — ответил Ухо. — Но на тресах-слабачках много не заработаешь, так что на этот счет не парься. Надо — вкалывай сколько нужно. Потом разберемся. Пока запомни главное: красное — это у нас леталка… летальное то есть оружие, боевое, которое на крайняк. Зеленое — нелеталка. Магазины, гранаты — все. Не перепутай.

Борис усмехнулся.

— А ты не лыбься, не лыбься, — недовольно поморщился Ухо. — Оно-то, конечно, помечено для дураков, а Стольник в группу таких не берет, но на охоте всякое случается. Если прижмет по-настоящему — и умные дуреют. Особенно такие, как ты, салаги необстрелянные. Так что тут все по делу подкрашено. Да, кстати, вот еще что…

Ухо вынул из нагрудного кармана и положил рядом с автоматом маленький маркер. Сквозь прозрачный колпачок виднелся тонкий, как игла, стержень.

— А это для чего? — удивился Борис.

— Добычу метить.

— Как? Крестики на лбу ставить?

— Не на лбу. Проставишь на наручниках и шприц-ампулах свои инициалы или какой-нибудь приметный знак. Займись сразу. Очень рекомендую. Так у нас все делают.

— Зачем?

— А чтобы непоняток потом не возникало. Чтобы видно было, кто какого дикого подстрелил. За каждого подстреленного начисляется индивидуальный трес-балл. После рейда по баллам рассчитывается, кто сколько заработал.

Справедливо. Вот только…

— А если в одного дикого сразу двое или трое хэдов шприцы всадят? — спросил Борис. — Тогда как?

— Чтоб совсем сразу — так не бывает. Бывает по очереди. Но трес-балл по-любому получает первый из попавших.

— И как же вы определяете самого первого? — усмехнулся Борис. — На слово верите?

— Все просто: первый шприц входит глубже. Потом мышцы от паралича как каменные становятся. Да и размер подкожной гематомы от первого выстрела и последующих тоже отличается. Так что тут не схитришь.

Ухо потянулся к своему калашу, прислоненному к ножкам раскладного столика. Отсоединил от подствольника магазин с зеленой меткой. Осторожно выщелкнул удлиненную, похожую на обрубленный палец, пластиковую капсулу с короткой толстой иголкой вместо ногтя.

Сунул под нос Борису:

— Смотри…

Борис смотрел с любопытством. Так вот он какой, хэдхантерский шприц-ампула! Игла оказалась зазубренной, как гарпун, и полой. У основания «гарпуна» крепился обтекаемый подвижный поршень-ограничитель. Такой не позволит игле войти глубоко и покалечить добычу, зато, подавшись при попадании назад, выдавит из капсулы нужную дозу парализатора.

Шприц был длиннее автоматной пули. И калибр — значительно больше. Впрочем, трубка подствольника-ампуломета тоже шире ствола, предназначенного для боевой стрельбы.

На боку матовой пластиковой поверхности, между маленькими выдвижными перьями стабилизатора, Борис заметил буковку «У», накарябанную маркером. «Ухо», значит? Судя по метке, со своим прозвищем сержант сжился крепче, чем с именем-фамилией.

— Вот так же и свои шприцы пометишь.

Сержант вставил ампулу обратно в магазин. Магазин — в автомат. Автомат — под стол.

Затем Ухо выложил перед Борисом две пластиковые коробки с парой запасных магазинов, прикрепленных сбоку. Коробка побольше помечена красным, поменьше — зеленым.

— Здесь — весь твой боекомплект. Пока.

— Что значит «пока»? — не понял Борис. — Навесь рейд, что ли?

Патронов было не густо. Вообще-то Борису казалось, что охотники живут побогаче.

— Может быть, и на весь, — пожал плечами Ухо. — А вообще-то — до особого распоряжения Стольника. Наш взводный — мужик экономный.

— Это я уже понял, — вздохнул Борис, покосившись на простреленный бронежилет.

Наверное, прижимистость нового командира была оправданной: во время длительного автономного рейда на счету должен быть каждый патрон. В диких землях баз снабжения нет.

Сержант кивнул на хэдхантерский автомат, лежавший на столе.

— Ты вроде с оружием обращаться умеешь.

— Ну… — пожал плечами Борис. — Вроде того.

— Значит, проблем не будет. Калаш, он и в Африке калаш.

В принципе, да… Борис не спорил.

— А ампуломет освоишь. Эта штука проще пневматического пистолета.

Борис кивнул. Он и сам уже видел, что ничего сложного в оружии хэдов нет.

Ухо положил на стол мятый лист бумаги.

— Распишись за полученное. И здесь тоже. И здесь. Везде, где галочки стоят. В рейд пойдешь под моим началом. Первая машина — запомни. Пока — свободен. Уноси барахло.

Ухо покосился на список новобранцев.

— Щербатов! — грянул голос хэдхантерского сержанта.

Борис отошел в сторонку. Теперь предстояла долгая и кропотливая работа: пометить шприц-ампулы и наручники. Никому дарить свои баллы он не собирался. А значит…

Первый шприц в одну руку, маркер — в другую. Он решил не мудрить и обойтись инициалами. «ББ» — неровно накарябал Борис на задней, самой толстой части ампулы. Борис Берестов… Тонкий стержень маркера писал четко, едкие химические чернила намертво въедались в гладкую поверхность пластика. Только вот руке непривычно было подписывать столь мелкие предметы.

Ничего, привыкнет.

Второй шприц. «ББ». Третий. «ББ». Дело пошло лучше.

Взял для пробы наручники. «ББ». Ну, тут совсем просто. Он увлекся.

«ББ», «ББ», «ББ» — тщательно выводил Борис, высунув кончик языка, словно усердный школьник. От этих «ББ» теперь многое будет зависеть в его новой жизни.

Глава 4

Всего в колонне было восемь машин. Компактный, приземистый, оборудованный мощной оптикой, быстрый и маневренный бронемобиль разведки, издали казавшийся небольшим подвижным холмиком. Схожий с разведчиком юркий командирский броневичок. Два легких бронетранспортера, набитых хэдами. Неповоротливая, частично бронированная фура-вездеход, везущая основной груз группы. Три трес-транспорта — длинные и вместительные, напоминавшие огромные сдвоенные автобусы, этакие коробы на колесах с забранными решетками окнами и отделенными от просторных салонов маленькими водительскими кабинками.

Тресовозки, предназначенные для транспортировки живого товара, были пока пустыми и гулко погромыхивали во время движения. Утробно рычали мощные двигатели, шуршали о грунт широкие, прикрытые защитными панелями колеса. Вся хэдхантерская техника обладала хорошей проходимостью и была способна с одинаковым успехом передвигаться и по ровному шоссе, и по старым разбитым дорогам, и по пересеченной местности.

Борис и еще пара новобранцев — Щерба и Крыс — сидели на броне замыкающего БТР, командиром которого являлся безухий сержант. Остальных хуторян раскидали по другим броневикам.

Машина была широкая и сплюснутая, с невысокими, усеянными скобами и вырезами для стволов бортами, надстроенными над крышей и люками. Свежий ветер продувал весь открытый верхний ярус, и Борис был этому только рад. Он любил, когда вот так — ветер в лицо.

За новобранцами присматривал один из старичков — долговязый детина по кличке Гвоздь. Тот самый, что вызывал кандидатов на собеседование в хуторской конторе. На новичков Гвоздь смотрел свысока.

— За броню держитесь крепче, салаги! — с глумливой улыбкой проорал им хэдхантер. — А то потеряетесь по дороге!

Охотник рассмеялся. Однако никто его веселья не поддержал.

— Слушайтесь дядю Гвоздя и не пропадете!

Гвоздь этот Борису не понравился сразу. Впрочем, хэд-старичок сильно не нарывался, и Борис старался не обращать внимания на неприятного сослуживца.

Проблем с дедовщиной в хэдхантерской группе быть не могло в принципе. Во-первых, в рейде ценится не стаж службы, а результаты, определяемые трес-баллами, набранными как каждым охотником в отдельности, так и группой в целом, а во-вторых…

Перед отъездом из хутора Борис успел выяснить, что из таких же, как он, новичков состоит значительная часть отряда. Хэдхантеры поступили хитро. Вместо того чтобы полностью укомплектовать группу перед рейдом, они вербовали людей по пути. Причем большей частью в дальних хуторах. Расчет прост: чем отдаленнее хутор, тем меньшую зарплату можно предлагать потенциальному кандидату и с тем большим рвением он будет ее отрабатывать. В приграничье народ непривередливый. Там много не запросят.

Хуторской центр, обнесенный внутренней линией укреплений, остался позади. Закончились небольшие, разбитые на квадратные делянки и оттого похожие на сюрреалистическую шахматную доску поля кукурузы, подсолнечника, пшеницы и картофеля, огородики, садики, лужки. Кое-где виднелись остовы старой ржавой техники — жалкие остатки былого парка сельхозмашин.

Под присмотром охранников в полях копошились немногочисленные тресы. По соседству работали вольнонаемные хуторяне, не утратившие еще статуса свободного гражданина. Увы, машин и людей на полях было слишком мало.

Да, пока хутор держался. Но так цепляется за жизнь смертельно больной человек, у которого впереди еще много мучительных дней, но все же они сочтены.

За возделанными полями лежали необъятные, давно заброшенные и заросшие сорняком хуторские земли. Обрабатывать и защищать их не было уже ни сил, ни средств, ни возможности. Тягостное, гнетущее зрелище… Именно здесь теперь проходила внешняя линия обороны, которую совсем недавно патрулировал Борис.

Ржавая колючка на подгнивших столбах. Покосившиеся бетонные блоки. Ненадежные минные заграждения. Выработавшие свой ресурс камеры и детекторы движения, половина из которых не работала вовсе, а половина — барахлила и глючила через раз…

А ведь все это необходимо было поддерживать хоть в каком-то порядке. Дикие словно чувствовали слабость приграничного селения и стервятниками кружили за внешним ограждением. Иногда набегали целыми бандами на поля. Порой, случалось, нападали на охрану, пытаясь отбить оружие. Диких приходилось отгонять, растрачивая дорогие боеприпасы. Расходы не окупались: захватить живым хотя бы одного дармового треса не удавалось пока ни разу.

Единственным способом повысить эффективность обороны было сужение оборонительной линии. Хуторские границы сжимались все сильнее. По ту сторону ограждения оставалось все больше и больше земли. Петля внешних укреплений затягивалась, как тугой аркан.

Рано или поздно внешняя заградительная линия подступит к хуторскому центру вплотную, и тогда… О том, что будет с хутором тогда, думать не хотелось.

Борис прислушался к своим ощущениям: жаль ли ему уезжать отсюда? Ну хоть немного жаль? Малая родина как-никак, мать ее?

Нет! Никакой щемящей тоски. Ни малейшего сожаления. Ни намека на пробуждающуюся ностальгию.

А может, должно быть стыдно удирать, подобно крысе с тонущего судна, оставляя односельчан, обреченных на агонию в несколько тяжелых лет?

Ничего подобного! Стыдиться ему было нечего. В конце концов, его присутствие на хуторе ничего не решало. Как и его отсутствие.

И сейчас была только радость. Только надежда. Только счастье: вы-рвал-ся!

Хотелось одного: поскорее убраться отсюда и забыть. Хотелось с головой окунуться в новую жизнь, которая сулила такое, о чем даже не мечталось в жизни прошлой.

У обочины перед открытыми воротами внешних заграждений их уже ждал вооруженный патруль. Хуторские пограничники. Два человека, собака. Пес заливался лаем. Люди молча, исподлобья смотрели вслед удаляющейся хэдхантерской колонне. Такими взглядами, наверное, провожает уходящие войска группа прикрытия, которой отступить уже не суждено. Так смотрят смертники, чья смерть неизбежна, но непозволительно долго растянута во времени.

Люди у обочины оставались и не были этому рады.

Борис отвел глаза. Он уезжал.

Ну все, наконец-то! Проехали внешние ограждения. Закрылись завесой пыли от хмурых взглядов погранцов.

Борис вздохнул с облегчением. Вряд ли ему когда-нибудь захочется сюда вернуться.

Сразу за хутором разведывательный броневичок оторвался от колонны и вскоре скрылся из виду. Остальные машины продолжали движение в прежнем темпе, ориентируясь на скоростные возможности грузовой фуры и тресовозок.

Бронетранспортер немилосердно трясло по старой раздолбанной трассе. Под колесами зеленела пробившаяся сквозь потрескавшийся асфальт трава.

Хуторской границы больше не было видно. Теперь путь лежал к другой границе. К условной, никем и ничем не обозначенной границе цивильных поселений, за которыми лежали дикие земли. Необъятные охотничьи угодья для хэдхантерских групп. Нужно только проехать буферную зону мертвых хуторов и заброшенных сельхозугодий. Зону запустения, тревоги, опасности и безнадеги. Зону, внушающую мрачные мысли и неприятные воспоминания о не столь уж далеком прошлом.

Борис смотрел на плодородные поля, ставшие пустынной целиной, и на разрушенные фермы, некогда являвшиеся частью хуторов. Он вспоминал, как все начиналось… Как кончалось то, что было прежде.

Финансовые кризисы накатывали волна за волной. И в конце концов именно они поставили цивилизацию на грань уничтожения.

По прихотливой иронии судьбы и эволюции вовсе не атомная война, не нашествие инопланетян, не взбунтовавшиеся компьютеры, не дрянная экология, не эпидемии, не астероиды, не вспышки на солнце, не глобальное потепление или иные катаклизмы, страшившие фантастов и футурологов-пессимистов, едва не погубили планету.

Планету чуть не сгубила обычная человеческая жадность. Тем, кто уже имел многое, хотелось большего, хотелось всего и сразу. И желательно из ничего. И вот, пожалуйста…

Произошло то, что рано или поздно должно было произойти. Цивилизация, породившая миллиарды ненасытных потребителей и потребительских кукловодов разных мастей, запуталась в своих хитроумных финансовых путах и едва не утонула в стремительно обесценивающейся денежной массе, акциях, облигациях, векселях и прочих бумажках, в одночасье оказавшихся никому не нужными. Старый мир рухнул. И тряхнуло так, что мало не показалось никому. Но ведь кого-то всегда трясет сильнее других.

У Этой Страны попросту вытряхнуло почву из-под ног. Хреновастенько стало уже в первый кризис. А когда после недолгого затишья и пробудившейся было надежды страну начало накрывать снова, и снова, и снова, и опять, — тогда дела пошли совсем плохо.

Жирок, накопленный за годы нефтяного благополучия, расходовался быстрее, чем приходило истинное понимание случившегося. Поначалу бюджетные средства щедро раздавались банкирам, крупным промышленникам и прочим деятелям, кто, возможно, не умел работать сам, но давал работу другим, а значит, имел право на шантаж.

В непростые кризисные времена, когда впору потуже затягивать пояса и считать каждую копейку, вдруг ливанул неожиданный, однако весьма избирательный денежный дождь, увы, не приносивший облегчения.

Пели свои жалостливо-заунывные песни олигархи, жаждавшие попасть под живительные потоки. Летели, словно жухлые осенние листья, золотые парашютисты из старой гвардии высшего топ-менеджмента. Множились и разбухали бонусы у новых управленцев загибающихся компаний. Росли запросы и доходы чиновников, заведовавших растекающимися во все стороны финансовыми ручейками.

Судорожно изыскивались и быстренько находились средства на спасение… Что именно спасали? Борис усмехнулся собственным мыслям. Спасали фондовый рынок, к которому большая часть населения не имела никакого отношения. Спасали банковскую систему, в которой миллиардные суммы растворялись как в бездонной черной дыре. Спасали нерентабельную и неконкурентоспособную, загубленную нефтяным изобилием промышленность. Спасали неэффективные градообразующие предприятия-полутрупы. Спасали амбициозные проекты и очередные стройки века. Спасали монополистов, корешей-олигархов, забугорных друзей и союзников. И разумеется, все это делалось во имя спасения Этой Страны.

Желающих получить госпомощь — таких желающих, без которых страна якобы ну никак не выживет, — становилось все больше. И ведь помогали, не особо интересуясь мнением стремительно нищающих простых налогоплательщиков, чьи, собственно, деньги и тратились с рекордной скоростью. Помогали, помогали, помогали…

Не всем, конечно, но многим. Транши один за другим уходили в никуда, не принося результатов. Денежный дождь продлевал агонию, но не возрождал к жизни.

Нет, конечно, пока были деньги, хоть чем-то реально обеспеченные, кое-что перепадало и народу. А народу в Этой Стране было много. Но народ, на свою беду, был далеко от власти и столицы. Народ не был организован, как приближенные просители. Поэтому народу доставалось так, на прокорм, ровно столько, сколько требовалось, чтобы не доводить дело до стихийных бунтов. На таких расходах экономить умели всегда.

Наверное, предполагалось, что денег должно хватить. Вышло иначе. Спасительная финансовая подушка сдулась. Деньги превращались в бумажный мусор, которым уже не было смысла накачивать экономику. Куда-то испарились запасы, раньше казавшиеся неисчерпаемыми. Начинался бардак. А в бардаке все заканчивается еще быстрее. Окончательно умирало производство, сельское хозяйство, транспорт, торговля. Все. Дружно. Целыми отраслями. Те, кого не поддержали, сдохли первыми. Те, кого поддержали, немного потрепыхались и сдохли тоже.

Несмотря на многомиллиардные вливания, экономика встала. Вмертвую. Обвалились биржи. Бюджет опустел. Налоговые поступления прекратились. Социалка не финансировалась. Безработица росла. Спасительную нефть в прежних количествах и по прежним ценам никто покупать не желал. Денег — настоящих, имевших хоть какое-то обеспечение, — не было даже на самые неотложные нужды.

Своих служилых людей и свою бюрократию — главную опору в смутные времена — государство не давало в обиду до последнего. Но в конце концов средств не стало хватать и на содержание раздутого аппарата. Были урезаны льготы. Начались массовые сокращения чиновников, оказавшихся особой социальной прослойкой — самой, пожалуй, неприспособленной к полунищенскому существованию без намека на стабильность.

Полку безработных резко прибыло.

Сначала без работы сидело полстраны. Потом без работы осталась практически вся страна. Авторитет власти упал ниже плинтуса. В конце концов начались-таки волнения, погромы, мародерство. Поднял бритую голову криминал. И занялся та-а-акой пожар!

Заткнуть рот голодному народу было нечем. Прокормить обозленную армию безработных попросту не представлялось возможным. Силовики, которым тоже вдруг оказалось нечем платить за лояльность, больше не были столь послушными и расторопными, как раньше. Силовики выходили из повиновения. Быстро залить недовольство деньгами или кровью не получалось.

Да, штормило везде, по всему миру. Лихорадило всех. Но до того, что творилось за рубежом, в Этой Стране никому уже дела не было. В Этой Стране общемировые проблемы отчего-то переживались острее и болезненнее. И Этой Стране, как всегда, нужен был свой особый путь.

А посему границы (пока еще были четкие границы) закрывались, иностранные каналы (пока таковые еще вещали) глушились, даже непотопляемый Интернет (пока он еще работал) блокировался всеми мыслимыми и немыслимыми способами.

Америке, Европе, Китаю, арабам, евреям и латиносам предоставлялось право выкарабкиваться из разверзшейся задницы по своему усмотрению, но так, чтобы не мешать Этой Стране.

Мрачное веселье в которой продолжалось по полной.

Инфляция, стагфляция, гиперинфляция, дефляция — все смешалось, скрутилось в тугой узел кранты — и хана-фляции. Цены на продовольствие взлетели до немыслимых высот. На черном рынке резко подскочил спрос на оружие. Случилось неслыханное: начало обесцениваться даже золото. Люди стали понимать, что презренным металлом сыт не будешь.

Некоторое время печатный станок еще работал и деньги по инерции перетекали из кармана в карман, но они больше не приносили ни прибыли, ни радости, не делали новые деньги и не кормили своих владельцев, нисходя до уровня дешевой, хотя и не очень удобной, растопки.

Для сохранения (о приумножении уже никто не думал) пресловутого капитала, для обеспечения маломальской стабильности в обществе, для спасения от окончательного и бесповоротного краха и — главное — для удержания ускользающей власти хозяевам агонизирующей страны требовалось принципиально новое универсальное средство — мерило всех мер и спасительная панацея одновременно.

Нашли. В Этой Стране — нашли и не прогадали. Самой надежной валютой в условиях полного и безнадежного упадка стала рабсила. Тресы. Трудовые ресурсы.

Рабы. Если уж называть вещи своими именами.

Работник-трес оказался мечтой работодателя. Еще бы! Такая экономия на зарплате и соцпакете! Ненормированный рабочий день. Минимальные расходы на кормежку. Максимальная отдача. Полное бесправие.

Трудовой кодекс — побоку. Профсоюзы? Какие могут быть у рабов профсоюзы? В общем, идеальный вариант для скорейшего восстановления экономики без обременительных материальных затрат.

Да, конечно, вокруг и так полно было оголодавшего народа, готового работать за гроши. Но проблема заключалась в том, что нужно было как-то изыскивать и эти гроши.

Вкалывать же за идею, просто так, никто не желал — не те времена, не то общество. Да и трудно быть идейным и самоотверженным, зная, что устоявшаяся жизнь рухнула из-за алчности тех, кто сидел где-то наверху, беззастенчиво хапал миллионы и ворочал миллиардами.

А вот трес — совсем другое дело! Трес работает бесплатно, работает когда нужно и работает сколько нужно, не предъявляя претензий. Одним словом, то, что доктор прописал. Спасти страну могло простое и старое правило: чтобы кто-то процветал, кому-то надо пахать. И чем тяжелее времена, тем больше пахарей требуется.

Вот только где их взять, столько-то?

Если очень нужно, ответ найдется на любой вопрос.

Время лопнувших финансовых пузырей и посыпавшихся денежных пирамид сменилось новыми временами. Теперь грандиозную пирамиду начали возводить из людей. Пирамиду, в основании которой горбатились тресы. Такая пирамида гребла под себя всех, до кого могла дотянуться.

Первыми стали заключенные. Но переполненные тюрьмы страны опустели слишком быстро. Арестантов, оптом проданных в рабство, оказалось мало. Взялись за бомжей, нелегалов-эмигрантов, маргиналов, мелкий криминал. Не хватило.

Для восстановления рухнувшей экономики требовалось все больше и больше дармовых рабочих рук. Появилась нужда и в высококвалифицированных специалистах, которым тоже можно было бы не платить за труд.

Вспомнили о неплательщиках. Невозвращенные потребительские и автокредиты вышли несчастным должникам боком. Были подняты и тщательнейшим образом изучены ипотечные списки. Обанкротившиеся заемщики тысячами попадали в трес-рабство. Однако и этого оказалось недостаточно.

Из глубин бюрократической памяти всплыло подзабытое словечко «тунеядец». Появились законы, позволяющие вылавливать безработных. Общественные работы становились принудительными и неоплачиваемыми, тоже являясь по большому счету первым шагом к рабству.

В крупных городах стремительно развивалась и систематизировалась торговля живым товаром. Появились первые трес-спекулянты. Вводились налоги на покупку и продажу людей. Новый рынок бурлил и рос как на дрожжах, пробуждая все, с чем соприкасался. Снова пошли поступления в бюджет. Жизнь налаживалась…

Вскоре тресы были объявлены главным стратегическим ресурсом страны. Оно и понятно. На нефть и газ рассчитывать в обновленном мире уже не приходилось. А узаконенное рабство, как бы оно ни называлось и в какие бы одежды ни рядилось, поглощает людские ресурсы в огромных количествах.

Народ, правда, довольно быстро смекнул, что к чему. Толпы непристроенных граждан ломанулись из мегаполисов. Беглецов стали отлавливать уже в открытую, пачками. Появились специализированные хэдхантерские компании, поставлявшие живой товар на формирующийся трес-рынок. Профессия охотника за головами становилась уважаемой, престижной и прибыльной.

Неорганизованные попытки сопротивления подавлялись в зародыше. Участники стихийных акций априори объявлялись наипервейшими кандидатами в тресы. А тресы все росли и росли в цене.

Охота за людьми становилась массовой. Общество раскололось на две части: граждан, сумевших влиться в систему, и неграждан — объявленных вне закона диких, каковых было большинство и каких новое пирамидальное устройство государства могло принять только в основание пирамиды.

Такая политика выхода из кризиса оправдала себя на все сто. Государству больше не нужно было кормить лишние рты — эту заботу брали на себя приобретатели и пользователи тресов. Не нужно было подавлять волнения рабов: тот же тресовладелец следил за своей двуногой собственностью лучше, чем это могли сделать все силовые структуры, вместе взятые. А проблему уличных беспорядков, устраиваемых свободными гражданами, охотно решали хэдхантерские отряды. Участников акций протеста можно было сразу, тепленькими, продать в тресы и неплохо на этом заработать. Так что протесты вскоре прекратились.

О затратах на пенсионное обеспечение, медицину и прочую социалку тоже можно было забыть. Эти вопросы также находились в ведении тресовладельцев. Разумеется, тратиться на содержание престарелых рабов и калек никому не хотелось. От них предпочитали избавляться. Способы были…

Но самое главное — тресы, подобно античным атлантам, поднимали на своих плечах рухнувшую экономику. В стране появился хлеб и появились зрелища. Оживилась биржа. Проснулись рынки. Заново расцвел гламур. Безумство потребления вновь нарастало, как снежный ком, только в еще больших масштабах, чем прежде.

Головокружительный рывок из упадка к роскоши многим посносил башни напрочь. Когда трес-проституция стала легальной, резко вырос спрос на секс-рабынь. В больших городах появлялись колизеи, оборудованные для гладиаторских боев. Эрос и Танатос рулили по полной. Угар нарастал.

Единственный недостаток нового порядка заключался в том, что для дальнейшего процветания требовалась постоянная подпитка трудовыми ресурсами. Махровое рабство вытягивало Эту Страну из пропасти, покуда были рабы. Но добывать рабов становилось все труднее.

Глава 5

Колонна встала неожиданно, без видимых на то причин. БТР, на котором сидел Борис, тоже резко затормозил. Упругие широкие колеса перестали крутиться. Что-то скрежетнуло. Массивная бронированная машина качнулась на рессорах.

Сидевшие снаружи новобранцы едва не посыпались с брони через надстроенный борт. Щерба выронил автомат. Бориса спасла хорошая реакция: одной рукой он успел вцепиться в стальную скобу-поручень, а другой — в соскользнувший с плеча автоматный ремень.

Коротко прозвучал сдавленный мат, потом — облегченный выдох. Усидели, не расшиблись — и то хорошо!

Из открытого верхнего люка вынырнула голова Уха.

— Всем на броню! — услышал Борис голос сержанта. — Машины не покидать.

Ухо ловко выбросил тело из открытого люка. Снизу кто-то подал сержанту автомат. Распахнулся второй люк. Вслед за сержантом из машины полезли хэды. Боковые люки не откидывались. На землю никто не спускался. Охотники располагались на броне. Люди настороженно поглядывали вокруг и поводили стволами.

Крышу и борта второго БТР тоже облепили пятнистые фигуры. Определенно что-то намечалось.

Взгляд Уха выцепил валявшийся в траве автомат.

— Кто оружие уронил? — нахмурился сержант.

— Ну я, — отозвался Щерба. — А какого хрена было так тормозить?!

— Поднял автомат! — процедил Ухо. — Штраф — один трес-балл.

— Ты че, сержант, — возмутился было Щерба, — совсем охре…

— Два трес-балла! — тут же оборвал его Ухо. — И поговори мне тут еще, салага! Сломаешь ствол — вообще не рассчитаешься, понял?

Щерба был из понятливых. Быстро все уяснив и утратив всякое желание пререкаться, он спрыгнул с брони, поднял автомат, снова вскарабкался на машину.

Чуть прикрыв глаза, сержант к чему-то внимательно прислушивался. Из-под шлемофона, неплотно примыкавшего к тому, что осталось от сержантского уха, доносился едва уловимый бубнеж. Видимо, работала закрытая командирская связь. По крайней мере, в своем шлемофоне Борис пока ничего не слышал.

Бубнеж прекратился. Ухо кивнул, словно показывая невидимому собеседнику, что все понял.

— Значит так, слухайте сюды, орлы, второй раз повторять не буду, — быстро и деловито заговорил сержант. — Разведка обнаружила диких.

— Дикие? — встрепенулся Гвоздь. — Здесь?

Это в самом деле было странно. Они не так далеко отъехали от приграничного хутора. Еще буферную зону не миновали. До диких земель было пока далековато, но…

— Прямо по курсу, — ответил сержант. — На нас прут.

— Сколько их, Ухо?! — Глаза у Гвоздя загорелись. Удивление сменилось охотничьим азартом. — И чего они делают в буферке? Хутора брать идут, что ли?

— Вряд ли, — сухо ответил Ухо. — Их слишком мало. Три-четыре семьи. Группа до пятнадцати голов.

Бориса немного покоробило. Вот, значит, как хэдхантеры считают свою добычу. По головам. Как скот. Как и положено охотникам за головами. Ладно, головы так головы — привыкнем.

— Ско-о-олько? — скривился Гвоздь. — До пятнадцати? Всего-то? Обычно к хуторам кланы меньше полусотни голов не суются.

А ведь верно! Борис молча прислушивался к каждому слову.

— Не суются, — согласился сержант. — А эти вот сунулись. Так что…

Он повернулся к новобранцам. Осклабился:

— Ну че, салаги, пора поохотиться, что ли?

— Сафари? — понимающе улыбнулся Гвоздь.

— Сафари, — кивнул Ухо. — Выдвигаемся по общему сигналу. Наша машина заходит с левого фланга. Едем на полной скорости, так что держитесь крепче. Кто упадет — подбирать не будем. Леталку использовать только в случае крайней необходимости. Нелеталку — экономить. Диких без нужды не калечить.

В сержантском шлемофоне что-то коротко вякнуло. Видимо, это и был сигнал к началу охоты. Ухо стукнул прикладом по броне. Крикнул заглядывающему снизу, из открытого люка, водителю:

— Трогай!

Бронетранспортер сорвался с места. Колонна взвыла, разворачиваясь из походного в охотничий порядок.

Борис почувствовал, как часто-часто бьется сердце. Это была его первая охота. Это была первая ступень в хэдхантерской карьере.

Четверть часа спустя они вылетели на небольшую холмистую равнину. Слева громоздились валуны. Правее протекала грязная речушка с заболоченными берегами. Между каменистыми россыпями и водой Борис увидел человеческие фигурки.

Дикие! Добыча! Тресы! Баллы!

Секунду или две оцепеневшие люди стояли неподвижно и смотрели на несущиеся к ним машины. Потом — бросились врассыпную.

— Йо-хо-о-о! — по-ковбойски завопил Гвоздь, потрясая автоматом. — Повеселимся, мля!

Началась гонка. Азартная и дикая. Погоня за трес-баллами. Все было просто и предельно ясно: кто быстрее доберется до диких, тот настреляет больше баллов.

Командная машина Стольника и второй БТР с хэдами на броне мчались прямиком на диких. На правом фланге, откуда-то из оврага у реки, вынырнули разведчики. Отставшие тресовозки и транспортная фура плелись сзади. Группа Уха заходила слева.

Их машина уже настигала первых беглецов.

Первыми были женщина и ребенок. Похоже, мать и сын. Мальчишке — не больше десяти. Мать тянет ребенка за руку. Дите на коротких ножках не успевает бежать за женщиной. Оглядывается. Плачет.

Вот ведь хрень какая! Охотничий азарт как-то сразу схлынул. Словно водой ледяной окатили. Борис опустил автомат. Стрелять по такой мишени? Конечно, он знал, что придется. Когда-нибудь — обязательно придется и по такой. Но, наверное, он еще к этому не готов. Борис рассчитывал охотиться на одичавших звероподобных мужиков, вроде тех, что время от времени пробовали на прочность внешнюю оборону его хутора. А так… Так как-то оно было совсем не то.

Такого начала он не ожидал.

Впрочем, пока в диких не стрелял никто. Слишком сильно трясло, и охотники не спешили расходовать шприц-патроны. Однако расстояние быстро сокращалось.

Полсотни метров до движущейся двойной мишени.

Было ясно как день, что матери и сыну деваться некуда.

Тридцать метров.

Но они продолжали бежать.

Двадцать…

Два едва слышных хлопка подствольных ампулометов прозвучали почти одновременно. Кажется, стреляли Ухо и Щерба. Кто-то попал.

Упала женщина. Дикая грохнулась на бегу. Скрючилась, поджав руки и ноги: хэдхантерский парализатор в самом деле действовал мгновенно.

Теперь уже мальчишка пытался тянуть мать за сведенную судорогой руку. Силенок у пацана не хватало. Пацан плакал.

Десять метров.

Еще хлопок.

Мальчишка упал возле матери, корчась, словно от боли в животе. Вот оно какое, хэдхантерское сафари…

Машина, даже не притормозив, пронеслась мимо — в паре метров от женщины и ребенка.

— Ай-й-йу-у-у! — снова орал от восторга Гвоздь. — Я люблю это! Оф-ф-фигительная работенка!

Похоже, ребенка подстрелил он.

Водитель гнал БТР на новую цель.

По правому борту нарисовался парень в выцветшей джинсовой куртке. В руках — самострел, похожий на средневековые арбалеты. Этот дикий уже не бежал. Припав на одно колено, он целился в машину.

Нет, не целился — стрелял!

Джинсовый арбалетчик оказался неплохим стрелком. К тому же у него имелось неоспоримое преимущество: дикий мог не беспокоиться о тряске.

Короткая стрела звякнула о чей-то бронник. С машины слетел Крыс, сидевший позади Бориса. Покатился по траве, но тут же вскочил на ноги и, матерясь, кинулся к оброненному автомату.

Бронетранспортер не останавливался. До арбалетчика оставалось метров тридцать.

Борис снова поднял калаш. Стрелок в джинсе — не женщина и не ребенок. А ему кровь из носа нужен хотя бы один трес-балл на этой охоте! Парень с арбалетом был вполне подходящей мишенью.

Хлоп-хлоп! — раздалось над ухом.

Борис выругался сквозь зубы: его опередили. Гвоздь не пожалел двух шприц-ампул. И не просчитался: дикий дернулся, выронил арбалет и как-то нелепо, боком завалился в траву.

— Не тормози, салага, — хохотнул Гвоздь в лицо Борису. — Кто раньше встал, того и тапки.

Где-то справа дуплетом грянул ружейный выстрел. Борис заметил, как с машины Стольника кубарем скатился человек. Жив? Нет? Высматривать было некогда. Наверное, жив. Из обычного гладкоствола не так-то просто пробить хэдхантерский бронежилет.

С броневика взводного ответили короткой очередью. Боевыми. Видимо, попали: дикие из ружей больше не стреляли.

А охота продолжалась.

Бегущая фигура справа. Мужик с топором. Разворачивается. Размахивается. Хочет метнуть, что ли?

Борис повел стволом в его сторону. И снова опоздал: мужика свалил Ухо.

Следующим оказался дряхлый седой старик. Он не бежал даже, а ковылял, опираясь на сучковатую палку.

— В старпера не стрелять! — рявкнул сержант. — Боеприпасы не тратить!

Ну да, все правильно. Кто купит такого треса? Кормежка и транспортировка обойдутся дороже.

Водитель направил машину на дикого.

Старик испуганно закричал, прикрылся своей клюкой.

Борис поморщился. Так-то зачем, мать вашу?! Дурацкое развлечение!

Под улюлюканье Гвоздя машина сбила дикого, широкими протекторами вмяла старческое тело в землю, чуть подскочила на живой еще кочке. Устремилась дальше — за шустрым щупленьким черноволосым пареньком в потертой кожаной косухе и с рюкзачком за спиной.

Парень обернулся. Оба-на, да какой там парень! Это же девка! Только-только вышедшая из тинейджерского возраста. А может, и не вышедшая еще. Под распахнутой мужской кожаной курткой топорщилась небольшая острая грудь, обтянутая плотной майкой.

Вот где действительно стоящая добыча! За такую телку отвалят, как за трех здоровых мужиков. А может, еще и доплатят сверху.

Борис прогнал все сомнения прочь и снова вскинул автомат. Эта чернявая девица — дикая. Он — хэдхантер. Так какие, на фиг, могут быть проблемы? Тем более что Стольник предупреждал: хлюпики-гуманисты ему в группе не нужны.

Девчонка сориентировалась лучше других. Она бежала не абы куда, как все, а неслась к нагромождению камней, где даже на хэдхантерском БТР не шибко разъездишься. Причем бежала по-заячьи — зигзагами. Попасть в такую мишень было непросто. И все же по девчонке начали стрелять еще издали, невзирая на тряску. Такой трес-балл нужен каждому!

В воздухе мелькнули несколько шприцов. В движущуюся мишень не попал ни один. Борис уже намеревался пустить в беглянку свой шприц, но та неожиданно юркнула за большие мшистые валуны и притаилась там.

Ухо в сердцах саданул прикладом по бронированной крыше. Крикнул в люк:

— Ну-ка, притормози!

Да, ради такого приза стоило на время выйти из общей гонки. Бронетранспортер сбросил скорость и, тяжело переваливаясь на камнях, двинулся в объезд валунов.

Девчонка появилась чуть в стороне от того места, где ее ожидали увидеть. Похоже, ползала дикарка так же быстро, как и бегала.

Чернявая чуть приподнялась над камнями на долю секунды. Для того лишь, чтобы взмахнуть рукой…

Борис увидел блеск стекла. Слабый огонек. Струйку дыма.

Зажигалка? Бутылка?

…и бросить…

Коктейль Молотова!

Девочка-приз превратилась в сюрприз. Весьма неожиданный и очень, очень неприятный.

Вертясь в воздухе, к машине летела бутылка с дымящейся тряпичной пробкой в горлышке.

Вот что было у беглянки в рюкзачке!

Три или четыре запоздалых хлопка ампулометов прозвучали уже после того, как девчонка вновь нырнула за валуны.

Шприц-ампулы разбились о камни.

Бутылка с зажигательной смесью ударила в броню.

Зазвенели разлетающиеся стекла, заднюю часть машины охватило липкое дымное пламя. В нос ударил острый химический запах.

У диких проблемы с бензином и солярой. Свою зажигательную смесь они готовят теперь на основе масла, ацетона, керосина и другой подручной горючей химии. Впрочем, в этом деле они мастера.

Пылающая лужа растеклась по корме. Огненные языки лизнули борт и крышу БТР. Горящие струйки потекли на протекторы и в воздухозаборники двигателя. Хэдхантеры, крича и матерясь, посыпались с машины. Борис тоже соскочил на землю.

На некоторых охотниках уже занялась одежда. Люди катались по земле, сбивая пламя. Вопил от боли Гвоздь. Огненные брызги попали ему на каску, под забрало, обожгли лицо и левую руку.

Дикая, воспользовавшись суматохой, вновь появилась над валунами. И опять не там, где укрылась в прошлый раз. Не всякому дано менять позиции с такой скоростью!

В воздухе мелькнул второй зажигательный снаряд с тлеющей тряпичной затычкой. Стекло разбилось об открытую крышку верхнего люка, горючая смесь хлынула в нутро машины.

А чернявая метательница уже не прячется — замахивается снова. Девчонка успела подпалить третью бутылку от второй.

Бросок…

Дикая швырнула и ее тоже. Причем на этот раз — не в машину. На этот раз склянка с адовой смесью полетела в охотников, спрыгнувших с брони. Борису показалось, что бутылка была брошена точнехонько в него. Время на миг замедлилось, растянулось, как резиновый жгут. Руки, без участия разума, сами выбрали приоритетную цель. И сделали все, что можно было сделать.

Вскинутый и уже наведенный на поджигательницу калаш дернулся выше. Спусковой крючок подствольного ампуломета остался нетронутым. Зато указательный палец правой руки вжал автоматный курок.

Короткая очередь боевыми заглушила крики и мат. Пули разнесли бутылку в полете. На полпути к цели. Метрах в десяти от людей.

Брызнувший во все стороны огонь не смог никому навредить. Зазвенели о камни горящие осколки. Потекли пылающие ручейки. Завеса из густого черного дыма на миг укрыла дикую.

Глава 6

Чернявая, сбросив рюкзак, ловко перемахнула через нагромождение валунов. Она больше не пряталась и не швырялась бутылками. Она снова спасалась бегством. Видимо, у дикой закончились снаряды. Однако в этот раз укрыться ей не дали.

— Сука! — Гвоздь, сбросив каску, метнулся следом.

Дважды хлопнул ампуломет.

Дикая дернулась в сторону и даже вроде бы увернулась…

А впрочем, нет, не вышло. В следующий миг Борису стало ясно: девчонке не удалось уклониться от шприц-ампулы. Скрючившись, чернявая упала между камнями.

Борис оглянулся назад. Объятый пламенем БТР остановился. Водитель благополучно выскочил из машины и суетился с огнетушителем. Остальные хэды сбивали пламя друг с друга. Ухо и еще двое охотников помогали водителю спасать бронетранспортер. Из людей вроде бы никто особо не пострадал.

На помощь к группе Уха мчался броневик Стольника. Командирская машина была уже совсем близко.

— Сука! Сука! Сука! — все орал и орал Гвоздь.

Без каски, с автоматом наперевес, с перекошенным от ярости лицом он подбежал к подстреленной добыче. Лицо и левая кисть Гвоздя покраснели от ожогов.

«Убьет! — успел подумать Борис. — Гвоздь эту дикую сейчас точно замочит! Ему сейчас и трес-баллы и штрафы — все до фонаря!»

Однако произошло неожиданное.

Сведенное судорогой тело беглянки резко распрямилось. Тонкие руки словно выросли из расщелины между камнями. Руки цапнули Гвоздя за ноги и, прежде чем тот успел что-либо предпринять, сдернули со скользкого мшистого валуна.

Гвоздь вскрикнул, грохнулся на спину, выронил автомат, исчез за камнями вместе с дикой.

Искусная имитация. Чернявая просто притворялась подстреленной!

Похоже, никто, кроме него, не заметил случившегося. Борис бросился к месту схватки. Прыжок, прыжок… Бежать по камням, рискуя переломать ноги, было непросто.

Он едва успел вовремя. Дикарка держала в руках автомат Гвоздя.

— А-а-а! — снова завопил Гвоздь. То ли от страха, то ли от ярости.

Девчонка заметила выскочившего из-за камней Бориса. Лицо дикой перекосилось. Зубы оскалились, как у волчицы. Хэдхантерский калаш уже был направлен в обожженное лицо Гвоздя.

Борис выстрелил сразу, навскидку, почти не целясь.

Шприц-ампула вошла девчонке в плечо.

Сильнейший болевой шок, мгновенно обездвиживающий паралич. Судорога… Палец дикой непроизвольно вдавил курок. Очередь ударила над головой Гвоздя. Охотник дернулся, сжался. Красное лицо с раззявленным ртом засыпало пылью и каменным крошевом.

Боевыми! Она стреляла боевыми!

Дикая повалилась на Гвоздя. В ключице под смуглой загорелой шеей на игле-гарпуне качнулась маленькая ампула с раскрывшимися при выстреле крылышками стабилизатора и меткой «ББ» у самого хвостовика.

— Сука! Ах ты ж сука! — Гвоздь спихнул с себя содрогающееся тело.

Вскочил, вырвал из скрюченных пальцев автомат.

— Да я! Тебя! Я сейчас тебя, сука!..

Хлопок. Чуть дернулся подствольный ампуломет. Гвоздь всадил в скрюченное тело второй шприц. Попал в живот.

На пластиковой ампуле с иглой был накарябан маленький гвоздик. Такая, значит, у него метка. Простенько и понятно. Такой можно пометить уйму шприцов и не устать.

— Что, нравится тебе, сука?! — хрипел разъяренный хэд. Похоже, парню снесло башню напрочь.

— Гвоздь, уймись! — крикнул Борис, подбегая ближе.

Какое там! Хлоп… Третий шприц воткнулся под распахнутую куртку, в левую грудь.

Окостеневшее тело дикой никак не реагировало на новые инъекции. Первая судорога закончилась. Сведенные мышцы были напряжены, как при столбняке. Дикая лежала на камнях неподвижно. Страшное перекошенное лицо, зажмуренные глаза, оскаленный рот. Слезы, сопли. Пена изо рта… Это уже не имитация. Это — по-настоящему.

— Нравится, я тебя спрашиваю?! — брызгал слюной Гвоздь.

Позабыв обо всем, даже о том, что боеприпасы следует экономить, он снова положил палец на спусковой крючок ампуломета.

— Хватит!

Борис кинулся к нему, вырвал у Гвоздя автомат, отбросил оружие в сторону.

Это не помогло.

Обезумевший хэдхантер принялся пинать одеревеневшее тело. Гвоздь лупил девчонку ногами яростно и остервенело, что было сил. По голове, по животу, по груди, по бокам. Дикая не вскрикивала и не вздрагивала. Только покачивалась да перекатывалась под ударами всем телом, словно деревянная колода или мороженая туша. На живого человека она сейчас походила мало.

Борис выматерился. Как-то сразу забылись и бутылки с зажигательной смесью, и то, как он сам выцеливал эту чернявую из ампуломета. На войне оно как на войне, конечно. А на охоте — как на охоте. И дикие — всего лишь будущие тресы. А тресы вроде как и не совсем уже люди. Но все же такое избиение беспомощной, трижды уже подстреленной, скрюченной от боли и паралича девчонки… Как-то оно…

— Хватит, я сказал! — рявкнул Борис.

— Хватит?! — Гвоздь медленно повернулся к нему.

Лицо его было страшным. Глаза налились кровью.

На обожженной щеке взбухали волдыри. Казалось, он только сейчас заметил Бориса. А того, что именно Борис спас его от верной смерти, похоже, и не понял вовсе.

Гвоздь ощерился:

— Нет, не хватит, салага! Я только начал! Да я эту тварь прямо здесь, прямо сейчас!.. Вовсе дырки!.. Суку эту!

Вот ведь хрень! Борис смотрел и не верил собственным глазам. Похоже, Гвоздь в самом деле собирался осуществить задуманное. Прямо здесь и прямо сейчас. И именно что во все…

Склонившись над дикой, он принялся срывать с нее одежду. Содрал куртку. Потом — майку, с мясом вырывая зазубренные иглы шприц-ампул, пришпиливших ткань к телу.

Начал стягивать потертые рваные джинсы. Это было непросто — с согнутых, сжатых и напряженных ног. Но Гвоздь очень старался.

Девчонка была худая и жилистая. Сведенное судорогой лицо сейчас казалось уродливым и отталкивающим. Черные волосы по плечи. Молодое, упругое тело. Смуглая кожа. Маленькие, но остренькие, выпирающие, как бывает у тинок-подростков, грудки, казалось, можно закрыть рюмашкой. Над левой грудью, где кровоточила рана от выдранного шприца, багровел затянувшийся рубец. Кто-то словно вырезал из-под ключицы узкую полоску кожи. На шее виднелся еще более страшный след. Широкий шрам, оставшийся, судя по всему, после сильного ожога. На руках — тоже странные бледные пятна. Будто дикая по локоть окунула руки в едкий раствор и продержала их там дольше, чем следовало.

Жизнь у этой девчонки была явно не сахар. И Гвоздь намеревался добавить свою долю соли и перца.

Гвоздь пыхтел и тяжело дышал. Он уже не просто злился, он был возбужден до крайней степени. Стащил ниже колен джинсы со сведенных параличом ног девчонки. Потянулся к трусам.

Извращенец, мать его! Борис поморщился. Поиметь вот так парализованную дикую — это ж, наверное, все равно что совершить акт некрофилии. Что за кайф трахаться с неподвижным твердым бревном? И вообще…

Вообще, происходящее нравилось ему все меньше. Определенно, это ему не нравилось совсем. Все шло не так, как следовало бы. И в конце концов, какого хрена?! Ведь это он, Борис, первым подстрелил чернявую. Значит, она — его добыча. Его законный трес-балл. Так что Гвоздя здесь ни с какого боку не стояло.

И в конце концов, Ухо ведь запретил калечить диких? Запретил.

— Гвоздь, прекрати! — Борис поднял автомат.

Демонстративно тронул пальцем курок ампуломета.

Конечно, стрелять в Гвоздя он не станет, но, может быть, хотя бы вид оружия утихомирит взбесившегося охотника.

— Прекрати, говорю!

Он ткнул стволом в шею Гвоздя, над воротом бронежилета.

«Интересно, а если все же выстрелить из подствольника вот так, в упор, можно ли убить человека? — пронеслось в голове. — Способна ли шприц-ампула перебить позвонки? Нет, вряд ли: конструкция инъекционного дротика не позволит игле проникнуть слишком глубоко. И убойной силы пневматического подствольника вряд ли хватит, чтобы ломать кости. Ампуломет создавался не для того, чтобы убивать и калечить. У него другое предназначение».

— Ты?! — Гвоздь наконец поднял глаза на Бориса. В первый миг хэдхантер ничего не понял. Или не поверил. — В меня?! Автоматом?!

Но уже в следующий…

— Ах ты, сука! — Оттолкнув направленный в него калаш, он шагнул к Борису. — Да я ж тебя сейчас положу рядом с ней. Да я ж тебя сейчас вместе с ней…

Руки Гвоздя вцепились в автомат Бориса Глаза хэда горели нездоровым огнем.

Первоначальное намерение просто попугать Гвоздя улетучивалось как дым. Борис уже почти готов был выстрелить. Хотя… К чему напрасно расходовать нелеталку? Буянов можно успокаивать и иначе.

— Да я!..

Борис вырвал автомат из пальцев Гвоздя.

— …тебя! Тоже…

Развернулся всем корпусом.

— …во все ды…

Нанес быстрый и точный удар прикладом. Не очень сильный — чтобы не убить ненароком. Но достаточно ощутимый, чтобы сбить с ног.

— …Ы! — удивленно икнул Гвоздь, заваливаясь на гладкий валун.

На обожженной щеке лопнули волдыри. На скуле отпечатался след от приклада.

В нелепом полулежачем положении, опершись спиной о камень, Гвоздь потянулся к своему автомату.

— Не-а! — качнул головой Борис, стараясь быть очень, очень убедительным. — Я ведь больше бить не буду, Гвоздь. Стрелять буду.

Чем именно стрелять — это он уточнять не стал. В лицо Гвоздя смотрели и подствольный ампуломет, и автоматный ствол.

Гвоздь не дергался. Гвоздь словно врос в камень. Дурак, а соображает, что нажать на курок — оно по-любому быстрее будет. Дотянуться до оружия у него не было никаких шансов.

— Ты че, думаешь, самый крутой, да? — неожиданно оскалился Гвоздь. Очень нехорошая вышла у него улыбочка. — Ну, мы с тобой еще поговорим об этом, салага. Я на тебя еще посмотрю. Потом… После рейда…

— О-о-отставить! — грянул за спиной знакомый голос.

Ухо!

Гвоздь мгновенно перестал улыбаться. Борис опустил автомат.

Сержант стоял неподалеку и смотрел хмуро. Тяжелый взгляд скользил по хэдхантерам и полуголой избитой девчонке. На шее Уха висел калаш. Руки сержанта лежали на автомате. Автомат был направлен на Бориса и Гвоздя.

— Что за разборки? Кто боевыми стрелял? Почему в дикой три отметины от шприц-ампул? Кто ее избил? Кто раздел? Кто шприцы выдрал? Гвоздь?

— Эта тварь меня чуть не замочила, на хрен! — Гвоздь наконец отлип от камня. Он говорил громко, взволнованно, брызжа слюной. — Прикинулась парализованной, сучка, вырвала автомат. Чуть башку не прострелила. Ну, я ее и того… Поучить немного хотел, короче. А этот вот влез…

Гвоздь бросил неприязненный взгляд в сторону Бориса.

— И правильно сделал, что влез, — пробурчал Ухо. — Не хрен товар портить! Приказ забыл?

— Да она ж, сука…

— Что сука — не спорю, — перебил сержант. — Все остальное — не твоя забота, Гвоздь. Ты своими баллами за порченный товар не расплатишься.

Гвоздь умолк и смотрел исподлобья.

Сержант склонился над дикой.

— Нормалек, — оценивающе прикинул он. — Молодая. Здоровая вроде. Правда, покоцанная чего-то…

Ухо поморщился.

— Шрамы эти на сиське и на шее все портят… И руки в пятнах каких-то. Ну да ладно. Все равно за такую девчонку кучу бабла отвалят.

Он снова повернулся к Гвоздю:

— Так, говоришь, дикая у тебя автомат выхватила.

— Ага, — оживился и закивал Гвоздь, — выхватила, а потом…

— Значит, ее подстрелил не ты, — перебил его Ухо.

Гвоздь прикусил язык, злобно засопел.

Ухо перевел взгляд на Бориса.

— Ты девочку завалил?

— Ну я, — без особого энтузиазма ответил Борис.

— Выходит, твой первый трес, салага? Трéска, вернее.

— Выходит, так. — Борис пожал плечами.

— Ну что ж. С зачином тебя, Берест. Хорошая добыча. За такую девку тебе аж целых два трес-балла полагается. Только я их аннулирую. Штраф за внутри-групповые разборки. Гвоздь, с тебя тоже — минус два трес-балла.

— Да ты че, Ухо! — возмутился было долговязый хэд.

— Молчать! — рыкнул сержант.

— Есть минус два балла, — сник Гвоздь.

— Вот так-то! Чтоб никому обидно не было. А теперь взяли ее вдвоем — и потащили из камней. Сейчас тресовозка подъедет.

— Так, а это… — снова вскинулся Гвоздь. — А охота как же, а?

— Баста! Кончилась на сегодня охота, — ответил Ухо. — Переловили уже всех.

И добавил с досадой:

— Без нас переловили.

Глава 7

Операция прошла относительно успешно. Потерь не было. Тяжелораненых — тоже. Легкие ожоги в счет не шли. Мазь, повязка — и через пару дней все затянется.

Машину, попавшую под бутылки с горючей смесью, тоже удалось спасти. Пенные огнетушители вовремя сбили пламя. Вот только запах гари из БТР теперь выветрится не скоро.

Что же касается диких. Трех человек — старика и пару старух — попросту задавили: неликвидный товар охотников не интересовал. Еще одного — залегшего в траве и пальнувшего из ружья по командирскому броневику — пришлось пристрелить. В смысле — боевыми. Насмерть. Еще одному дикому чудом удалось уйти через заросшие камышом заболоченные овраги.

Всего в руки хэдхантеров попало девять человек.

Девять голов.

Невелика добыча, конечно, но…

— Ничего, — успокоил подчиненных Стольник. — Курочка — она по зернышку клюет.

Взводный, правда, отправил в свободный поиск машину разведчиков. Следовало хорошенько порыскать по округе: была велика вероятность того, что захваченная группа являлась лишь частью более многочисленного отряда диких.

Борис вместе с другими новобранцами загружал парализованных диких в тресовозку. Странная это была работа — таскать людей, как бревна. Живых — как мертвых.

Мужчины, женщины… Здоровые, подходящего возраста. Ликвидные, одним словом. На трес-рынке таких с руками отрывают. Но самым ценным экземпляром была, вне всякого сомнения, чернявая поджигательница. За нее можно было смело просить двойную, а то и тройную цену. На молодых телок всегда повышенный спрос.

Чернявой неожиданно заинтересовался Стольник. Взводный, наблюдавший за погрузкой добычи, кивнул на полуголую дикарку:

— Эту пока оставьте. Хочу поговорить.

И после недолгого молчания глубокомысленно добавил:

— Очень интересный экземпляр…

Действие парализатора должно было скоро закончится, и на дикую нацепили наручники. Так, на всякий случай. Сразу две штуки. Одни защелкнули на запястьях. Другие — на лодыжках. Легкие хэдхантерские наручники были очень удобным универсальным обездвиживающим спецсредством: ширина разъемно-раздвижных браслетов позволяла при необходимости использовать их и в качестве кандалов.

Стольник терпеливо ждал. Наблюдал. Изучал. Взводный стоял над пленницей, расставив ноги и чуть склонив голову. Вокруг толпились хэдхантеры. Со всех сторон сыпались скабрезные шуточки. Борис даже пожалел чернявую. Сейчас, в окружении ухмыляющихся мужиков, скрюченная параличом девчонка с пластиковыми кольцами на руках и ногах казалась ему особенно беспомощной и беззащитной.

Из одежды на дикой были только трусы и стянутые ниже колен узкие джинсы. Куртка и майка лежали в стороне. Изо рта стекала струйка пены. На смуглой коже виднелись кровоточащие раны от выдранных игл и следы от тяжелых ботинок Гвоздя. Ну и конечно, шрамы. На шее, на груди. Пятна на руках. Все-таки немножко подпорченным оказался товар.

Борис покосился на Стольника. Что же так заинтересовало взводного, о чем он собирается говорить с пленницей?

Чернявая застонала. Двинула ресницами. Шевельнулась раз, другой.

Время вышло. Час прошел.

Сведенные парализующей инъекцией мышцы вновь обретали свободу. Руки-ноги распрямлялись. Спина разгибалась.

Вперед выступил Ухо. Опустившись на корточки, сержант отвесил дикой пару звонких пощечин. Та глубоко и жадно вздохнула. Закашлялась. Открыла глаза — большие и карие.

Никакого блуждающего взгляда, никакого недоумения и непонимания. Сразу — осмысленное выражение. Лютая ненависть и жгучая злость. Страха не было…

Дикая дернулась. Наручники на руках и ногах впились в кожу.

— Очухалась! — хмыкнул Ухо.

Сержант поднялся, отступил в сторону. Над пленницей склонился Стольник.

Взводный улыбался. Без каски и с благодушной улыбочкой на губах он был похож на доброго дядюшку.

— Ну, загадочная незнакомка, расскажешь нам что-нибудь о себе?

Незнакомка молчала.

— Хорошо, — пожал плечам Стольник. — Не хочешь говорить сама, за тебя все, что нужно, скажет твое тело.

Никакой реакции…

— Знаешь, что, к примеру, я думаю вот об этом?

Стольник бесцеремонно ткнул пальцем в левую грудь девушки. Туда, где на смуглой коже багровел длинный рубец. Чернявая сжалась, прикрываясь скованными руками. Но, конечно, полностью закрыться она не могла.

— Индивидуальный идентификационный номер, да? ИИН у тебя здесь был, верно? Тату-клеймо треса?

Чернявую аж передернуло от этих слов. Стольник словно и не замечал ничего.

— ИИН на сиськи обычно ставят трéскам, которых продают для сексуальных утех, — как ни в чем не бывало продолжал он. — Тебе, наверное, пришлось очень постараться, чтобы вывести клеймо, а? Бритвой резала или как?

Молчание… Борис не верил своим ушам. Беглая трéска?! Если Стольник прав, значит, девчонку когда-то уже продали в тресы, сделали из нее секс-рабыню, а позже она каким-то чудом умудрилась сбежать от хозяина. Такое если и случалось, то нечасто. Крайне редко такое случалось. По крайней мере, Борис о таком не слышал ни разу.

— А эти пятна… — Стольник указал на руки пленницы. — Они ведь остаются от контакта с агрессивными средами?

Руки в наручниках прятать было некуда. Дикая и не пыталась их спрятать.

— Где ты работала? Химическая промышленность? Вторичная переработка?

Ни слова в ответ.

— Вообще-то после кризисов осталось не так много предприятий, где ты могла бы получить подобные отметины, — рассуждал вслух Стольник. — Да и у тресов, работающих там, в язвах все тело — с ног до головы. Там люди травятся быстро, слабеют еще быстрее и живут совсем не долго. И находятся к тому же под такой охраной, что… В общем, ты явно не оттуда, подруга. Тогда, может быть, коллектор?

Борис вздрогнул. Коллекторские системы, зловонные клоаки больших городов, через которые ежедневно тоннами прокачиваются отходы и нечистоты, — это еще хуже, чем не оправившийся еще толком после кризисов химпром. Хуже, потому что смерть в коллекторе более растянута во времени, но от того не менее ужасна и мучительна.

Но в принципе — да, там тоже, наверное, хватает и химических отходов, и дезинфицирующих растворов. Коллектор надлежит поддерживать в должном порядке и чистоте. Иначе мегаполисы попросту захлебнутся в собственном дерьме. Разумеется, чисткой разветвленной системы сливов и труб занимаются исключительно тресы.

Это грязная, унизительная и тяжелая работа. И в коллектор обычно отправляют в наказание за тяжелые проступки. Гнить заживо отправляют.

Борис покосился на хрупкую фигурку дикой. Он не мог взять в толк: как может один человек… один трес служить и для сексуальных утех и работать в коллекторе? Такое не укладывалось в голове!

— Так что, коллектор, да? — заглянул в глаза пленницы взводный.

Дикая ничего не ответила. Однако глаза отвела. Неужели Стольник угадал?

— А ожог на шее случайно не от гладиаторского ошейника?

На щеках чернявой пленницы заиграли желваки. Опять в точку?

Ну надо же! Так она еще и гладиатор?! Борис ошеломленно смотрел то на девчонку, то на командира. Да нет же, не может быть такого! А хотя… Хотя почему нет? На арены колизеев в последнее время выпускают не только мужчин. Женские бои тоже бывают. И смешанные команды дерутся. Такие бои сейчас, кстати, особенно популярны.

Борис вспомнил, как ловко девчонка свалила верзилу Гвоздя. Драться она умела. И вполне могла научиться этому на арене.

— Я смотрю, у тебя была о-о-очень насыщенная жизнь, — насмешливо произнес взводный. — Не хочешь поговорить об этом? Почему так?

Она отвернулась.

— Погоди-ка, Стольник, — вмешался Ухо. — Так мы это че, получается, типа, беглую поймали, что ли?

— Получается, — ответил командир, не отводя глаз от чернявой. — Типа того и получается. Причем сдернула она не из какого-нибудь хутора, а из города, в котором есть цивильный рынок трес-шлюшек, есть коллектор и есть колизей. Поблизости только один такой. И, честно говоря, я бы очень хотел знать, как ей удалось оттуда сбежать.

Ухо выругался.

— Да какая разница, как удалось! На кой хрен она нам вообще сдалась?! Если привезем в Ставродар — придется хозяину возвращать.

Стольник покачал головой.

— Не придется. — Взводный указал на рубец над грудью. — Идентификационное клеймо-тату она с себя содрала. Так что теперь никто уже не пробьет девчонку по базе. А значит, никто не вправе и предъявлять к нам претензий. Теперь это наша добыча и только наша.

Дикая скривилась, как от зубной боли.

— Ладно, — махнул рукой Стольник. — Не хочешь рассказывать о себе — молчи. Пока — молчи… Сейчас меня интересует другое. Объясни, что вы делали в буферке? Зачем поперлись к хуторам? Сколько групп было с вами? Где искать остальных?

Она улыбнулась не по-доброму. Заговорила наконец. Дерзко, с вызовом:

— А замучаешься искать остальных, пятнистый! Можешь считать этот рейд провальным.

Борис насторожился. Как-то уж слишком уверенно чернявая об этом заявила. Что-то в ее словах было такое… Она словно о чем-то знала, но не горела желанием поделиться своим знанием.

— Не каркай, сука! — нахмурился Ухо. Кажется, сержант тоже что-то почувствовал. Впрочем, не он один.

— Погоди-погоди, сержант, — отстранил безухого помощника Стольник. Взводный присел на корточки, смерил чернявую долгим пристальным взглядом. — А вот с этого места поподробнее, пожалуйста. Почему ты решила, что наш рейд будет неудачным?

— Потому что… — дикая понизила голос. — Потому что…

И — вовсе перешла на шепот. Стольник подался вперед.

— Тьфу!

Точный плевок угодил взводному в лицо.

Дикая улыбнулась.

Стольник утерся. Поднялся на ноги. Неодобрительно покачал головой.

— Напрасно ты так, подруга, — вздохнул он. Голос его был спокойным. Пугающе спокойным.

Одним лишь гоном сказанного Стольник демонстрировал свою силу и власть. И намекал на уйму возможностей заставить человека говорить, даже если он этого делать не хочет. Любого человека.

Вот только была тут одна загвоздочка. Принуждая пленницу к откровенности пытками, можно ее ненароком покалечить. А на калеченом товаре много не заработаешь. Наверное, дикая тоже это хорошо понимала.

— Стольник! — сзади раздался чей-то крик.

Кричал связист, выскочивший из командирской машины как ошпаренный. Хэд подбежал к ним — взволнованный и радостный, с вытаращенными глазами…

— Стольник, там это…

Махнул рукой куда-то за спину.

— Что? — нетерпеливо рявкнул взводный.

— Разведка вышла на связь!

— Ну?!

— Сообщают, что нашли еще диких. Других.

— Вот как? — Стольник хищно улыбнулся. Оживились хэды, стоявшие рядом. — Тоже идут сюда?

— Нет, не идут, — замотал головой связист. — Остановились в заброшенном хуторе.

— Где?

— Западнее от нас. В часе езды отсюда. Ну… то есть разведчики добрались туда за час.

— Значит, колонна доедет за два — два с половиной, — вслух прикинул Ухо.

— Сколько диких? — спросил Стольник.

— Точно установить не удалось. Но во всяком случае, побольше, чем этих, — связист кивнул на чернявую.

Стольник тоже взглянул на пленницу:

— Ну что, подруга, не сбываются твои пророчества. Мы еще из буферки не вышли, а добыча — видишь — сама косяками прет прямо в руки. И знаешь, мне отчего-то кажется, что этот рейд будет особенно удачным.

— А мне так не кажется, — злобно процедила дикарка.

— Твои проблемы, — отмахнулся Стольник. Взводный повернулся к сержанту: — Ухо, девчонку — в тресовозку, заприте ее в клетке для буйных. Сами — быстро по машинам! Выезжаем через две минуты.

Взводный направился к командирскому броневичку.

— Собрать оружие! — загремел голос Уха. — Все — по машинам! Быстро-быстро-быстро!

В поднявшейся суете взгляд сержанта выцепил Бориса:

— Берест, постой. Ты подстрелил девчонку — ты ею и займись. И за остальными дикими заодно приглядишь. Сядешь в тресовозку на место контролера. Гвоздь, помоги ему запихнуть дикую в отсек для буйных. Хватит кривиться, Гвоздь, это приказ! Давайте, давайте, шевелитесь. Наручники с нее снимите, но осторожнее там. И шмотки ей бросьте — пусть оденется. По ночам прохладно бывает, а простуженные тресы нам не нужны. Только это… из карманов все вытряхните. И подкладку в куртке прощупайте. Чтоб оружия никакого не было.

Оружия в куртке не было.

Борис и Гвоздь втащили пленницу в трес-транспорт и сняли с нее наручники. Мышцы девчонки еще не полностью отошли от парализатора, так что дикарка двигалась неловко, практически не сопротивляясь.

Чернявую заперли в небольшом изолированном отсеке с двойными решетками, расположенном напротив места охранника-контролера. В клетку для буйных сажали самых опасных диких, за которыми требовался особый присмотр.

Вслед за пленницей в клетку полетели майка и куртка с вывернутыми карманами.

— Оденься, — велел Борис.

Чернявая потянулась за вещами.

Когда решетчатая дверь с лязгом захлопнулась, уже вовсю ревели моторы. Гвоздь поспешил к машине Уха. Борис остался в трес-транспорте наблюдать за дикими.

Глава 8

Колонна шла на полной скорости. Дорога была дрянная. В тресовозе трясло еще сильнее, чем в бронетранспортере. О мягкости хода создатели машины явно заботились не в самую первую очередь. Их интересовало другое: чтобы в железную коробку на колесах вмещалось как можно больше народу.

Кабину водителя отделяла глухая перегородка. Возле кабины имелся узкий проход с двумя решетчатыми дверьми, через которые заводили и выводили пленных. Или заносили и выносили.

Между дверьми в небольшом тамбуре крепилось откидное сиденье и небольшой пульт, вмонтированный в стену. Здесь дежурил охранник-контролер, наблюдавший за живым товаром во время движения трес-транспорта. Сейчас на месте контролера сидел Борис.

Еще в хуторе с ними провели необходимый инструктаж и дали несколько практических уроков. Так что теперь Борис знал все, что нужно было знать хэдхантеру о передвижной тюрьме и о правилах перевозки заключенных.

Несмотря на внешнюю простоту, тресовозки представляли собой довольно сложную систему. Конструкторы, создававшие транспорт для перевозки людей, постарались продумать все до мелочей. При необходимости одним нажатием кнопки на пульте контроллера можно было опустить внутренние решетки, разбив все пространство тресовозки на несколько отсеков. Можно было заблокировать выход дополнительной дверью. Можно было пустить по любому из многочисленных контуров несмертельный, но чувствительный электрический разряд. Специально предназначенный для этого мощный генератор и энергоемкие аккумуляторы были установлены под кабиной. А в салоне тресовозки имелись предупреждающие знаки и надписи.

Кормили заключенных через выдвижные кормушки в бортах и во внутренней двери-решетке. Выводить по нужде арестантов нужды не было. Такой вот каламбур-с… В полу тресовозки имелись отверстия для слива нечистот, и пленники должны справлять свои естественные потребности на ходу. Всякий раз останавливаться и выводить диких наружу — замаешься. Да и небезопасно это: когда тресовозки набиты живым товаром, что называется, под завязку, уследить за всеми будет весьма проблематично.

О том, что будущие тресы задохнутся, можно было не беспокоиться: в салоне хватало зарешеченных окон, а когда окна закрывались, работала мощная вентиляция. Воздушные потоки продували весь транспорт.

Когда колонна проходила мимо рек или водоемов, в специальные баки на крыше можно было закачать воду и под сильным давлением промыть тресовозку изнутри вместе с людьми. На сленге хэдов такая принудительная брандспойтная помывка называлась баней. Очень полезная и практичная процедура. Много времени не занимает, но позволяет поддерживать должную чистоту даже при большой скученности народа.

А народу в одной тресовозке после удачного рейда может помещаться до ста человек… Голов…

Да, тесновато будет, конечно, но с учетом хорошей вентиляции и помывок — не смертельно. У охотников-хэдов нет цели умерщвлять свою добычу в душегубках. У них другая задача — доставить живой товар к месту продажи в целости и сохранности. Так что по сравнению с рабами-неграми, которых месяцами везли по морской болтанке в переполненных корабельных трюмах, у пассажиров тресовозки условия вполне комфортные.

Правда, сам Борис и дня бы не хотел провести в подобном «комфорте».

Как и положено по инструкции, он следил за заключенными через решетку. Дикие в пустом и просторном (пока еще пустом и просторном) салоне сбились в кучку. Сидели на незагаженном пока полу, в самом центре. Подпрыгивали вместе с машиной на кочках и ухабах. Косились на него. Все — подавленные, вялые после парализатора. Ошеломленные и отчаявшиеся.

Чернявая была совсем рядом. Клетка для буйных находилась в паре шагов от места контролера. Взгляд Бориса нет-нет да и соскальзывал на нее.

Чернявая кое-как застегнула непослушными еще пальцами джинсы, надела майку, влезла в куртку и теперь, морщась, сосредоточенно разминала руки и ноги. Восстанавливала чувствительность в конечностях. Остаточное действие сильного парализатора, наверное, тоже не очень приятная штука.

Ага, вот, кажется, девчонка окончательно пришла в себя.

Встала. Пошатываясь и чуть согнув ноги в коленях, шагнула к решетке. Дошла, несмотря на сильную тряску. Схватилась за прутья, прислонилась лицом к железу. Сейчас ее личико, не искаженное судорогой, выглядело весьма мило. Даже раскрасневшееся от злости, даже с горящими ненавистью глазами. А уж если это лицо еще и отмыть…

И фигурка, между прочим, что надо. Вот только шрамы на руках, шее и груди… А впрочем, и с ними за такую симпатягу неплохо заплатят.

М-да, хороша, стерва! Были бы деньги — купил бы себе такую. Да, вот именно такую бы и купил.

Но таких денег у него нет. И заработает он их еще не скоро.

Борис заметил, как побелели тонкие пальцы, вцепившиеся в железные прутья. Спохватился. Вообще-то подпускать буйных к решетке вплотную запрещалось.

— Эй! — крикнул Борис. — Ну-ка, назад! Живо!

Но девчонке было наплевать на хэдхантерские правила. Она не моргая смотрела на конвоира.

«Змея!» — передернуло Бориса.

— Это ведь ты меня подстрелил, а, пятнистый? — обратилась к нему дикая. Голос был негромкий и приятный. Ласковый почти.

Она улыбалась. Так, как будто хотела его сожрать. Отчетливо белели ровные зубки (редкость вообще-то для диких, за такие зубки любой покупатель с ходу накинет полцены), заиграли ямочки на щеках.

— Ну, я, — буркнул Борис.

И прикусил язык. Вступать в разговор с тресами охраннику-контролеру не положено.

— Отойди от решетки, — посоветовал он. — Разряд словишь.

На пульте контроллера имелась кнопка, позволяющая влегкую выполнить эту угрозу. На внутренней двери висела предупреждающая табличка, которую дикая не могла не видеть.

Пленница, однако, и не подумала отходить.

— И что, много ли ты на мне заработал? Какую подачку кинули тебе командиры?

Борису этот разговор не нравится. Да и вообще обидно слушать такое. Ничего ведь он на своем первом тресе не заработал. Ухо аннулировал его баллы за стычку с Гвоздем.

— Отойди, говорю! — прохрипел Борис.

Конечно, он мог бы пустить ток на решетку сразу, без разговоров — Гвоздь, наверное, именно так бы и сделал, но…

Какое-то «но» ему мешало. Не хотелось почему-то шарахать чернявую разрядом. Не было в этом пока необходимости. Девчонка и так уже настрадалась.

— Ты ведь у них новичок, да? Салага? — Она блеснула глазами. — Суетишься, дергаешься, говоришь много.

— Пасть закрой!

Чернявая перестала улыбаться.

— Я тебя убью, пятнистый, — вдруг тихо, но отчетливо, с грудным придыханием произнесла она. Сказала так, как иные экзальтированные барышни шепчут своему избраннику признание в любви.

— Чего? — опешил Борис. Такая заява! Оч-чень неожиданно…

— Убью, говорю, тебя. Потом. Земля круглая, пятнистый, а мир тесен. Когда-нибудь мы с тобой встретимся так, что решетки между нами не будет.

Ну надо же, какой пафос и какая уверенность! Девчонка, брошенная в тресовозку, грозит расправой хэдхантеру…

— Для такой встречи тебе нужно сначала освободиться, — усмехнулся Борис. — Как минимум…

— Однажды я уже освободилась. — Она коснулась своей левой груди, уже упрятанной под майку и куртку.

Значит, Стольник прав? Значит, на груди чернявой в самом деле был вытатуирован идентификационный номер?

— Посмотри на меня внимательно, пятнистый. Посмотри и запомни: ты видишь свою смерть.

Он снова не смог сдержать улыбки. На понты берет дикарка! Только неумело как-то, неубедительно! Все-таки свою смерть Борис представлял несколько иначе. Совсем иначе он ее представлял.

Все это становилось забавным.

Чернявая улыбнулась ему в ответ. Одними губами. Ледяной улыбкой, от которой, казалось, зазвенел воздух в контролерском тамбуре. Глаза дикой не улыбались… Наверное, такие глаза действительно могли бы принадлежать старухе с косой.

Бориса перестало забавлять происходящее.

— Знаешь что, смертушка, — процедил Борис. — Вообще-то если бы не я, тебя бы вы…ли, как дохлую сучку.

Он вспомнил искаженное лицо Гвоздя, его хриплый голос и руки, судорожно стягивающие джинсы с обездвиженного тела чернявой девчонки.

— Во все дырки вы…ли бы!

Она смотрела ему в глаза долго и внимательно. Борис игру в гляделки выдержал без особых проблем.

— Я, можно сказать, тебя от надругательства спас, а ты тут убивать меня собралась, — хмыкнул он.

— Тогда я убью тебя быстро, — серьезно сказала она, пожав плечами. Ее большие карие глаза блестели. Причиной такого блеска обычно бывает или страсть, или лютая ненависть.

О страсти сейчас речи идти, конечно же, не могло.

— Ты не будешь мучиться долго, пятнистый. Обещаю.

Однако! Как мило! Мило…

Борис напрягся. А ведь она, тварюшка эта, действительно ему начинала… Нравиться начинала, что ли? Поймав себя на этой мысли, Борис пару раз прокрутил ее в голове, глядя в горящие глаза-угольки. Убедился, что да, все именно так и обстоит.

Начинает.

Нравиться.

Или не начинает? Или, может быть, не сейчас все пробудилось? Может быть, раньше? Может быть, еще тогда, когда он отбивал девчонку у Гвоздя?

Что ж, тем хуже. Не к месту и не ко времени зародившаяся симпатия его встревожила. Симпатия имеет свойство перерастать в нечто большее, а это ему вовсе ни к чему. Хэдхантер, втюрившийся в дикую, которая спит и видит, как бы отправить его на тот свет… Курам на смех!

— Ну и чего ты на меня уставился? — фыркнула чернявая. — Нравлюсь, что ли?

Сучка словно читала его мысли. Молодые привлекательные стервозы вообще очень чутки на этот счет.

Ага, ну вот он уже и не сомневается в ее привлекательности! Борис вновь прислушался к своим ощущениям, попытался проанализировать их — отстраненно и холодно. Они ему не понравились.

Нет, так нельзя. Ему так нельзя ни в коем случае!

Если он — поэту сторону решетки, а она — поту. Если он — тюремщик, а она — узница. Если он — хэдхантер, а она… Она трéска. Бывшая. И будущая.

В такой ситуации симпатия вредна и опасна. Гнать ее надо, на хрен, эту симпатию. Он здесь для того, чтобы карьеру делать, а не романтические шуры-муры разводить.

— Пшла вон! — бросил он ей, как собаке.

Постарался, чтобы вышло погрубее.

— Неубедительно. — Она презрительно скривила губы.

Борис пустил ток по решетке.

Вскрик…

Чернявую отбросило на пол.

Девчонка упала неловко. Ударилась плечом. Скривилась. Заскулила от боли. Не такая уж она, оказывается, и железная леди.

Тресовозку немилосердно тряхнуло. Дикую отбросило в сторону, словно тряпичную куклу.

Борис вздохнул. Какая-то несуразная смерть ему досталась. Захотелось даже помочь девчонке подняться. Да и вообще… Он снова ощутил смутное чувство, похожее на жалость к беспомощной пленнице. На жалость или на банальное влечение. Ага!

Борис улыбнулся. Такое объяснение неуместных переживаний нравилось ему больше. Обычное ведь дело… Он — здоровый мужик без бабы, она — молодая самка, и — совсем рядом.

Жалость и естественное влечение — лучше, чем симпатия и сочувствие. Так что теперь можно успокоиться. Себя теперь успокоить можно.

Тресовозка затормозила так резко, что Бориса вжало в спинку контролерского сиденья. Диких за решеткой разбросало по салону. Чернявую припечатало головой о борт.

С лязгом открылась наружная дверь. В контролерский тамбур сунулась голова Уха.

Кинув быстрый взгляд в салон и убедившись, что дикие в порядке, Ухо набросился на Бориса:

— Чего рассиживаешься? Дуй на выход.

Борис выбрался из тресовозки, огляделся.

Судя по всему, они находились в окрестностях хутора, где была замечена группа диких. Вдали виднелись развалины фермы, покосившиеся столбы ограждений с пучками ржавой колючки, заброшенные поля, на поля больше не похожие.

Неподалеку догнивал проржавевший и заросший бурьяном тракторный остов. Возле трактора строилась группа Уха. Все — при оружии, готовые выступать.

— Уже приехали? — удивился Борис.

— Дальше пешком пойдем, — отозвался Ухо. — Стольник боится раньше времени спугнуть добычу. Машины приказал оставить здесь.

«Наверное, правильно», — решил про себя Борис. Если дикие засели в заброшенном хуторе, сафари с наскока уже не получится. Тут другая тактика нужна. Подкрасться, окружить, внезапно атаковать со всех сторон. Вот только…

— А эти как же? — обернулся Борис к тресовозке.

— За этих не переживай, — отмахнулся Ухо. — За ними водила присмотрит.

Водитель — крепкий бугай с веснушчатым лицом — действительно уже перебирался из кабины в салон тресовозки.

— Сержант! — К трес-транспорту вдруг подскочил разъяренный Стольник.

Борис аж вздрогнул от окрика взводного.

— Сержант, кто позволил сажать в контролеры новобранца?!

— А кто запрещал? — пожал плечами Ухо. — Раньше ведь сажали — и ничего, никаких проблем.

— Раньше было раньше! — осадил подчиненного Стольник. Взводный был вне себя от бешенства. — Минус пять баллов! С тебя лично!

Ухо непонимающе захлопал глазами.

— Да тут езды-то было всего ничего. Дикие никуда бы не делись, даже без охраны.

— Слушай, ты идиот, да, Ухо?

Сержант насупился.

— А в чем проблема-то, Стольник?

— Я тебе потом объясню, — процедил взводный. — После охоты. Догоню и еще раз объясню. А пока — веди группу.

Немного успокоившись, Стольник перешел на деловой тон:

— Подойдете к хутору со стороны центрального въезда. Вторая и третья группы обойдут поселок с северо-востока и северо-запада, потом выдвинутся вам навстречу. Займете позиции — доложите. Только смотри в оба, Ухо: возле хутора может быть охрана. Разведка видела у диких несколько стволов. Так что никакой самодеятельности. Атаковать по приказу. Действовать слаженно. Ясно?

— Да понял я все, Стольник, — уныло отозвался сержант. Штраф в пять трес-баллов здорово испортил ему настроение.

— Тогда — вперед.

— Вперед! — приказал Ухо группе.

Хэды ломанулись вслед за сержантом.

— Берест, отставить, — остановил Бориса Стольник. — Подожди секунду.

Не понимая, в чем дело, Борис остановился перед командиром. Тот вперился в него тяжелым взглядом:

— С дикими говорил?

— Когда? — Борис сделал вид, что не понял. — Где?

— В тресовозке.

— Никак нет, — соврал Борис.

— Точно? — Стольник не отводил глаз. — Никакой лапши тебе на уши навешать не успели?

— Не было такого, — замотал он головой.

Ну, если не считать, что его пообещали убить. Правда, убить быстро и по возможности безболезненно.

Секунду-другую Стольник еще вглядывался в его лицо. Потом махнул рукой.

— Ладно. Догоняй группу.

Борис догнал.

— Слушай, Ухо, что за беда такая? — спросил он сержанта. — Чего Стольник так взъярился?

— А хрен его знает! — сплюнул сержант. — Раньше ему до фонаря было, кто в контролерах сидит — хоть салага, хоть дед. А теперь как муха какая-то укусила. Ну, находит иногда на него. Ладно, не бери в голову, салага. Сейчас о другом думать надо.

Это было правдой. Сейчас следовало думать о новой охоте.

Глава 9

Хутор располагался в широкой котловине, со всех сторон окруженной холмами. Деревьев — совсем немного, зато полно высокой травы и густого кустарника… Если уметь, можно было спрятаться и здесь. Хэдхантеры умели.

Группа Уха залегла на одном из холмов. Отсюда хутор хорошо просматривался вдоль и поперек, благо у каждого охотника имелся бинокль с мощной оптикой.

Это был довольно большой хутор. Когда-то был.

Раньше — до первой волны кризисов — здесь жил своей спокойной несуетной жизнью крупный провинциальный поселок. Возможно, райцентр.

Потом жизнь начала уходить. Причины — известные. Те же, что и везде. Безработица, нищета, отчаяние, повальное пьянство, бандитский беспредел, бегство молодежи — той ее части, что нашла в себе силы сбежать.

Позже, когда на месте таких вот оказавшихся не у дел селений появились сельскохозяйственные общинные хутора, агония умирающего поселка растянулась еще на некоторое время. Но даже самых упертых хуторян в конце концов выдавило опасное соседство с дикими.

Оборвалась связь с большой землей и оживленными торговыми путями. Участились набеги голодных банд. И все… И — конец.

Безымянному населенному пункту (кто помнит сейчас прежние имена и названия таких вот провинциальных дыр?) не повезло оказаться в расширяющейся буферке.

Только и всего…

Тоскливо было смотреть на это. Тоскливо было об этом думать. Борис вздохнул. Очень скоро и его хутор постигнет та же участь. И ничего с этим не поделать. Такие процессы не остановить.

Это был непостижимый парадокс: чем дальше проникали за буферку хэдхантерские группы, тем яростнее становился натиск диких на приграничные хутора. Словно состязались две силы. И если в чем-то выигрывала одна, то она же в чем-то обязательно и проигрывала.

Заброшенный хутор опоясывал покосившийся забор внутреннего ограждения. Бетонные блоки в шапках ржавой колючки стояли неровно. Кое-где между плитами зияли щели.

Единственный въезд в хутор — ворота с отсутствующими створками — был тем не менее надежно перекрыт. Дорогу преграждала широкая канава-ров с крутыми стенками, за ней — оплетенная колючей проволокой баррикада, разобрать которую не так-то просто. Кирпичи, куски бетона, столбы, бревна, груды камней и земли с торчащей во все стороны арматурой.

Всюду — во рву, на баррикаде и за баррикадой — были разбросаны доски с длинными ржавыми гвоздями. Ни пройти ни проехать, одним словом. Даже на хэдхантерских вездеходах такую преграду не одолеть. Машины только колеса пропорют. Кто-то очень постарался, чтобы обезопасить себя от атаки через главный въезд.

За бетонным забором виднелись уцелевшие дома. Некоторые — так вполне себе еще ничего домики. Ближе к центру, вдоль широкой главной улицы, сохранились добротные постройки в два-три этажа. А в самом центре — на небольшой площади, заросшей сорняком, пробившимся сквозь трещины в асфальте, — высилась блочная коробка пятиэтажки с пустыми глазницами окон. В прошлом, судя по всему, административное здание. Хуторская контора, надо полагать.

И центр, и центральная улица располагались ближе к въезду в хутор. Ближе к их группе. Дальше тянулись непролазные трущобы, которые, слава богу, придется зачищать другим. А в том, что будет от кого зачищать хутор, Борис не сомневался.

Из трубы небольшой серой развалюхи поднимался слабый-слабый, едва различимый дымок. Где бы ни находился человек и как бы он ни был напуган, а пищу готовить нужно. Впрочем, хэдхантерские бинокли позволяли видеть не только слабую дымную струйку.

Вон — движение. Хуторскую площадь опасливо, с оглядкой, перебежал человек. Еще один быстро пересек улицу на окраине.

— Здесь они, голубчики, здесь, — оскалился Ухо — разведка не ошиблась.

— Чего-то мало их, — поморщился Гвоздь. Он тоже не отлипал от бинокля.

— Попрятались, — отозвался сержант. — Осторожные какие! Дозорного видишь?

— Где? — Гвоздь водил биноклем по сторонам. — Не вижу никого.

— Потому что не туда смотришь. Ты не на хутор пялься. И не на забор. Холмик перед въездом видишь? Справа от дороги?

— Ага.

— Дерево видишь?

— Ну?

— А кусты под деревом?

— Вижу.

— Теперь под кустами смотри.

— О, точняк! — хмыкнул Гвоздь. — Охранничек, мля…

Борис тоже пошарил биноклем в указанном направлении. Увидел…

Неприметная кочка под кустами. Но у кочек не бывает глаз. У этой — были. Значит, не кочка. Значит, голова, прикрытая листвой и измазанная грязью.

Да, дикий замаскировался неплохо. Но разве спрячешься от хэдхантерской оптики и глаза опытного охотника?!

— Надо бы еще холмы с той стороны проверить, — озабоченно пробормотал Гвоздь. — Может, там тоже…

— Это уже не наша забота, — отозвался Ухо. — Ту сторону проверят другие группы. Меня больше смущает пятиэтажка в центре. Я бы на месте диких посадил бы туда стрелков и наблюдателей. А если стволы есть — дал бы им самые лучшие. С пятого этажа просматривается весь хутор.

— Слышь, Ухо, — Гвоздь отнял бинокль от лица, — дай дозорного мне, а?

Сержант ответил не сразу. Задумался.

— Ну, будь человеком, Ухо! — шептал Гвоздь. — Ты же снял с меня два балла. Мне наверстывать нужно.

— Ладно, валяй, — кивнул наконец сержант. — Дозорный в кустах — твой. Только чтоб без шума. Облажаешься — десять баллов потеряешь. Я предупредил.

— Не боись, Ухо, все сделаю в лучшем виде, — оскалился Гвоздь.

Неприметной пятнистой ящерицей он юркнул в извилистую ложбинку, промытую сильными дождями. Хэдхантерский камуфляж растворился в густой растительности.

Борис, потеряв Гвоздя из виду, вновь направил бинокль на дозорного. Заросшее русло высохшего ручья подходило почти к самому холму, на котором тот оборудовал себе укрытие.

В последний момент дикий, похоже, что-то заподозрил. Чуть приподнялся, вглядываясь в качнувшуюся траву под холмом. Но тут же дернулся и без крика упал мордой в землю.

Сполз за кусты.

На месте головы-кочки теперь остался косо торчать над землей ружейный ствол. Какая-то старая двуствольная фузея. Но в руках дикого это не самое безобидное оружие.

Все прошло быстро и, главное, тихо. Пневматический подствольный ампуломет метает шприцы негромко.

Пятнистая тень, укрытая холмом от поселка, ловко вскарабкалась по крутому склону наверх. Это заняло некоторое время. Тревоги никто не поднимал.

Гвоздь залег на вершине, чуть в стороне от подстреленного дикого. Замер, осматриваясь.

— Гвоздь, доложи, — потребовал Ухо.

Сержант говорил по общей внутригрупповой связи, так что Борис услышал ответ.

— Клиент готов, — раздался в шлемофоне довольный шепот Гвоздя. — Счет, типа, открыт. Первый трес — наш. Первый трес-балл — мой.

— Он там один? — спросил Ухо. — Дикий этот? С той стороны холма больше никого нет?

— Не-а. Никого не вижу.

— Ладно, не светись лишку. Пакуй давай клиента и жди нас.

Борис видел в бинокль, как Гвоздь засуетился. Отцепил от пояса наручники. Вполз в кусты, за которыми лежал дикий.

Через пару мгновений в шлемофоне раздался сдавленный мат.

— Что там?! — насторожился Ухо.

— Труп, мать его! — Раздосадованный Гвоздь говорил, словно плевался словами. — Я ему, оказывается, шприцем в глаз засадил! Наверное, игла до мозга достала.

— Идиот! — процедил Ухо. — Зачем в голову стрелял!

— Так у него голова одна только и торчала! — не то оправдывался, не то возмущался Гвоздь. — А у шприцев, сам знаешь, какой разлет. Точно в цель никогда не ложатся.

— Ладно, хватит ныть, — одернул подчиненного Ухо. — Свое еще в поселке возьмешь.

— Внимание, общий эфир! — неожиданно вклинившийся голос Стольника заставил хэдхантеров замолчать. — Доложить о готовности к операции.

— Первый на позиции, — четко произнес Ухо. — К операции готов.

— Второй на позиции, — сообщил командир второй группы. — Готов.

— Третий на позиции, — перекличку закончила разведка. — Готов.

— Подступы к объекту? — Стольник задавал вопросы коротко и по существу.

— Чисто, — снова первым начал Ухо.

— Чисто…

— Чисто… — эхом отозвался еще один голос.

— Проблемы были? — Перед началом операции командир хотел знать все. — Первый?

— Первый, — идентифицировал себя Ухо и, не вдаваясь в подробности, доложил: — Один дозорный на главном въезде в хутор. Один ствол. Израсходован один шприц-патрон. Дозорный обезврежен…

Помедлив секунду, Ухо все же со вздохом добавил:

— Мертв.

Ну да, такого уже не утаишь.

— Мертв? — Судя по голосу, Стольника эта новость не обрадовала. — Первый, почему дикий мертв? Кто виноват?

— Никто, — буркнул Ухо. — Несчастный случай. Шприц в глаз попал.

— Первый — минус трес-балл на личном счете, минус трес-балл на групповом счете. Впредь действовать аккуратнее. Как понял?

— Есть минус трес-балл на личном и групповом, — угрюмо повторил Ухо. — Есть аккуратнее.

— Второй, что у вас?

— Один дозорный, — бодро отрапортовал командир второй группы. — Сидел в рощице на краю котловины. — Из оружия — самострел, тесак, сигнальная ракета. Израсходовано два шприц-патрона. Дозорный обезврежен. Жив.

— Экономнее с нелеталкой, второй. Третий?

— Два дозорных на южных холмах. Оружие: ножи, обрез. Израсходовано два шприца. Дозорные обезврежены. Живы. Вяжут обоих.

— Хорошо, третий. По плюс трес-баллу отличившимся. Плюс трес-балл на твой личный счет. Трес-балл на группу.

Ухо скрежетнул зубами. Тихонько ругнулся Гвоздь. Но долго сокрушаться Стольник не дал.

— Входим в поселок! — прозвучал новый приказ. — Пока не заметили — идем скрытно. Когда заметят — действуем быстро. Боевыми работать — только если иначе нельзя. Нелеталку зря не расходовать. На общую связь выходить по необходимости. Действовать по ситуации. На свое усмотрение.

Ага, как же… После такой переклички, после выволочки первой группе и пряника — третьей не очень-то на свое усмотрение и подействуешь. Все равно будешь работать с оглядкой на Стольника и трес-баллы.

— Все, начали!

Стольник ушел из эфира.

— Вперед, — скомандовал Ухо.

Глава 10

Они прошли мимо холма с мертвым дозорным, подобрали злющего, как дюжина голодных аллигаторов, Гвоздя. Ухо еще раз внимательно осмотрел окраины хутора. Возле хуторской ограды движения не наблюдалось. Не было видно и намеков на засаду.

Наверное, дикие полагались на внешние дозоры.

— Пройдем по балке во-о-он туда. — Ухо указал автоматным стволом на две покосившиеся плиты в ограде.

Входить в заброшенный хутор через забаррикадированные ворота и идти дальше по широкой, хорошо просматриваемой центральной улице он не хотел.

Борис отметил про себя, что безухая голова сержанта работает неплохо. К выбранной им точке входа почти вплотную прилегал небольшой овражек. И что немаловажно, из подозрительной пятиэтажки этот участок практически не просматривался: мешали крыши домов и разросшиеся деревья.

Через проем между бетонными блоками вполне мог протиснуться охотник в полном снаряжении. Это было проще, чем лезть через забор, рискуя запутаться в колючке на виду у диких. И это гораздо безопаснее, чем открыто входить в ворота.

Если дикие не охраняют все дыры в заборе, можно будет проникнуть в хутор незамеченными.

— Гвоздь, пойдешь первым, — распорядился Ухо. — Посмотришь, что там, да доложишь.

Борис удивился. Ухо дает Гвоздю еще один шанс?

Долговязый хэд довольно улыбнулся. Кивнул. С готовностью нырнул в густые заросли.

Пополз по-пластунски к покосившейся бетонной ограде.

Вот пятнистая спина Гвоздя мелькнула на дне оврага.

Вот качнулась крапива у забора.

Вот хэдхантер с автоматом наизготовку заглянул в заросший кустами проем, поводя стволом по окнам ближайших домов.

А вот, не заметив ничего подозрительного, шагнул за ограду…

Бу-ху-ххх!

Словно раскатистый гром ударил из-под бетонного забора.

Взрывом Гвоздя отбросило обратно — вместе с комьями земли, битого бетона и визжащих осколков. Взметнулись к небу клубы дыма и пыли.

Гвоздь заорал.

В поселке тоже послышались крики. Дикие всполошились.

Нет, они полагались не только на внешние дозоры.

— Сука! — выплюнул Ухо. — Растяжка! Вот мудак, Гвоздь! Под ноги не мог посмотреть?!

— Первый, что там у вас?! — требовательно затрещал в шлемофоне голос Стольника.

— Ловушка, — доложил Ухо. — Мы обнаружены. Одного потеряли.

«Вообще-то не потеряли еще, — подумал Борис. — Гвоздь-то еще жив. Правда, непонятно, долго ли протянет».

— Так у них че, гранаты, что ли, есть? — растерянно пробормотал кто-то. Борис обернулся на голос. Щерба… Лицо односельчанина заметно побледнело. — Или мины?!

Да уж, неприятное открытие. Сказать по правде, Борису тоже эта охота представлялась несколько иначе. Уж во всяком случае, не так, чтобы сразу — потери.

— Вряд ли гранаты или мины, — спокойно отозвался Ухо. — Просто самоделка какая-то. Сигнально-фугасная.

«Просто самоделка»? Гвоздю от этого легче не было. Он все орал и орал благим матом. Бронежилет и каска выдержали град осколков, а вот правая нога была оторвана по колено. Правая рука — посечена осколками.

И всю правую половину лица как рубанком стесало. Прозрачное противоударное забрало каски защищало от ударов, но не от взрывов.

— Первый! Минус два трес-балла на личный счет и минус два — на групповой! — яростно хрипел в шлемофоне голос Стольника. — Всем группам, отставить скрытность! Завершить операцию! Из хутора никого не выпускать!

— Встать! — рявкнул Ухо. — Бегом марш!

Через корчившегося на земле Гвоздя сержант перепрыгнул первым. Первым вбежал в дымящийся еще проем. Что ж, теперь-то можно быть и первым. Бомбы-самоделки дважды не взрываются.

Борис последовал за группой. Протиснулся между бетонными плитами, стараясь не смотреть на вопящего Гвоздя. Помогать раненому никто пока не спешил.

Вступив за ограждение, хэдхантеры взяли на прицел ближайшие дома. Однако диких в пределах видимости не оказалось.

По ту сторону ограды, впереди и чуть правее от проема, в разбросанных взрывом кустах дымилась небольшая воронка. Бетонные блоки были выщерблены осколками и заляпаны кровью.

Гвоздь — покалеченный и истекающий кровью — кричал не умолкая.

— Рассредоточиться, — быстро заговорил Ухо, не глядя на подчиненных, а настороженно зыркая глазами по хуторским улицам. — Проверять каждый дом. Действовать парами. Прикрывать друг друга. Соседей из виду не упускать. Диких валить нелеталкой. При обнаружении очагов сопротивления самим на рожон не лезть — блокировать и сообщать мне. На открытые пространства не высовываться. Под пятиэтажку не подставляться. Заходим к центру слева. И под ноги смотрите, а то тоже, мля, напоритесь, как Гвоздь.

Ухо оглянулся на вопящего раненого:

— Да заткните его кто-нибудь!

Борис неуверенно шагнул назад, к проему. Рука потянулась к аптечке. Там должно быть сильное обезболивающее.

Его опередили. Затыкать раненых здесь, оказывается, было принято иначе.

Один из хэдов-старичков — широкоплечий рябой парень по прозвищу Шурш — опустил ствол. «Неужели шприц-ампулы не пожалеет?» — удивился Борис.

Он ошибся.

Одинокий выстрел прекратил мучения Гвоздя. Однако стреляли не из подствольного ампуломета. Под каску орущего хэдхантера вошла пуля. Леталка! Детальнее не бывает…

Борис отшатнулся: мозги и кровь убитого брызнули на него.

— Да какого?! — выдохнул Борис.

Впрочем, удивляться, возмущаться или ужасаться времени ему не дали.

— Берест, пойдешь с моей двойкой, — бросил Ухо. И перевел взгляд на ближайшую пару: — Вы двое возьмете этого салагу.

Сержант кивком указал на побледневшего Крыса. Тот тоже был шокирован хэдхантерскими методами успокоения раненых.

— Вы, — кивок другой паре, — остаетесь здесь. Он — с вами.

Взгляд сержанта скользнул по третьему новичку в группе — Щербе. Щерба, как и Крыс, косился на мертвого хэдхантера.

— Подберете ствол и снарягу Гвоздя. На вас — дыра в ограде и ворота. Если хоть один дикий проскочит мимо — все трес-баллы за рейд сниму авансом, на хрен! Все ясно?

Остающиеся охотники молча кивнули.

— Ну и славно, — Ухо махнул рукой остальным. — Все, мужики, двинули! Бегом, бегом!..

Пятнистые фигуры рассыпались между домами. Борис бросился за сержантом и рябым хэдом, пристрелившим Гвоздя. Хладнокровное убийство раненого охотника не выходило из головы, но обдумывание неприятных мыслей пришлось отложить до лучших времен. А сейчас…

— Берест, Шурш, зачищаем улицу, — не оборачиваясь, скомандовал Ухо.

Сейчас началась охота. Была поставлена первоочередная задача. И выбора нет. Тело уже действовало. Само. Нужно было подключать мозг. Чтобы не ошибиться. Чтобы не погибнуть так же глупо, как погиб Гвоздь.

Первый двор… Поваленный забор. Небольшой заросший бурьяном участочек. Одноэтажная развалюха с потрескавшимся фундаментом, рухнувшей фасадной стеной и ненадежной прогнившей крышей.

— Берест, зайди слева! — раздался в шлемофоне трескучий шепот Уха. — Проверь…

Он зашел. Проверил.

Никого.

Второй двор. Здесь дом — большой, добротный. И сохранился получше. Почти вся кирпичная кладка цела. Угрожающе смотрят пустые глазницы окон.

— Берест, глянь…

Сам Ухо и Шурш, прикрывавший сержанта, предпочитали не рисковать понапрасну. Туда, где могла подстерегать опасность, гнали новобранца. И ладно, и хрен с ними!..

Борис толкнул ногой трухлявую дверь и сразу же прижался к стене. Ничего. Тихо. Пусто.

Зашел в полумрак, поводя перед собой стволом и не забывая посматривать под ноги. Как же, забудешь тут, после того, что случилось с Гвоздем!

Он заглянул во все комнаты. Доложил:

— Чисто.

Третий двор. Третий дом. И тоже — пустой.

А где же дикие? Неужели все к центру отошли? К пятиэтажке?

Может быть и такое.

Или еще где затаились?

Четвертый двор, пятый…

Стрельбы в хуторе слышно не было. Бомбы не гремели. Эфир молчал.

Улица, другая… Перекресток с покосившимся светофором.

Наверное, центр уже скоро. Да, так и есть — вон, пятиэтажка маячит справа. Прятаться от нее все труднее.

И по-прежнему — ни одного дикого. А значит — и ни одного балла.

Очередной дом на пути.

Двухэтажный магазин с провалившейся крышей. Слишком большая площадь для одного человека. Слишком много помещений. Магазин осмотрели втроем. Правда, впереди опять шел Борис. И опять — никого не нашли.

Еще дом, еще…

Двигались быстро. Справа и слева шуровали соседние двойки, но они постепенно отставали от сержанта с двумя помощниками.

Вышли к центральной улице. Здесь Ухо приказал остановиться.

— Ждем остальных, — процедил сержант. — Когда все наши подтянутся — двинем дальше. Только не расслабляться. Другие группы в любой момент могут выдавить диких на нас.

Они прождали пару минут. Никто никого не выдавливал.

— Куда дикие-то все подевались? — Шурш явно нервничал. — Че за фигня такая, Ухо? Полхутора уже прошли — и хоть бы один попался.

— Будут еще тебе дикие — успокойся, — негромко отозвался сержант. — Сто пудов, к пятиэтажке отходят, суки. Там оборону держать проще. Вот там всех и накроем. И потерянные баллы отыграем, и новые заработаем. Да, Берест?!

Сержант ободряюще улыбнулся Борису.

— О чем задумался, салага?

— Да так… — Борис глянул назад, в ту сторону, откуда они пришли.

— Не, Берест, ты глазами не стреляй, выкладывай давай, что за непонятки такие?

Ну хорошо…

— Зачем Гвоздя так?

Он все же решил спросить сейчас о том, о чем не успел спросить сразу. Раз уж выпала передышка. И раз сержант требует откровенности.

— А как с ним надо было? — удивился Ухо.

Вполне себе так искренне удивился.

На миг повисла пауза. Шурш как бы невзначай отодвинулся в сторонку. Понятно… Не желает принимать участие в неприятном разговоре.

Глава 11

— Гвоздь все равно был не жилец, — спокойно, глядя в глаза Борису, объяснил Ухо. — А если бы и выжил — калекой бы остался.

Борис молчал, вперившись взглядом в лицо сержанта и ожидая продолжения.

Ухо продолжил. Скрывать он, похоже, ничего не собирался.

— Вообще-то тяжелых раненых в рейде не лечат, а кончают сразу. Хоть диких, хоть хэдов. Так и тяжелым проще, и остальным. Ты не знал, что ли?

— Вообще-то нет, — ответил Борис. — Стольник на этот счет ничего не говорил.

— Ну, вот теперь знаешь, — пожал плечами Ухо. — Я сказал.

— В контракте ничего такого не написано, — заметил Борис.

— В контракте много чего не написано, — хмыкнул сержант. — Всего в бумажке не предусмотришь. И о том, что раненого хэдхантера кто-то обязуется лечить во время рейда, в контракте, кстати, тоже не сказано ни слова. А чего ты, собственно, из-за Гвоздя так переживаешь? Вы вроде с ним с самого начала не поладили.

— Я не из-за него переживаю, — буркнул Борис. — Из-за себя. Это ж и меня так могут…

— А-а, ну это правильно, — с крокодильей улыбкой одобрил сержант. — За себя переживать — дело полезное. Врать не стану — могут. И тебя могут, и меня. Любого так могут. Ты пойми, Берест, у нас коммерческая охотничья группа, а не передвижной госпиталь и не благотворительная община. Так что ты того… лучше в тяжелые не попадай. Возиться с тобой никто не станет. Царапину еще подлатают, мяса какой-никакой кусок пришьют — и то за твой счет. А вот по поводу всего остального… Медстраховки у хэдхантеров, знаешь ли, нет. Короче, забудь о Гвозде.

Борис вздохнул. А вот что-то не забывалось!

— Слышь, Ухо, — после недолгой паузы позвал он.

— Ну? — буркнул сержант. — Чего еще?

— А ведь ты не случайно именно Гвоздя первым отправил в хутор?

Кривая улыбка на обветренном лице Уха стала шире и злее.

— Нет, конечно, не случайно. Гвоздь у нас — худой, в любую дырку без мыла пролезет.

— А если серьезно?

Сержант перестал улыбаться. Почти перестал. Смерил Бориса испытующим взглядом:

— Что, умный слишком, да, Берест? Ну хорошо, если серьезно — то тоже не случайно.

Борис молча смотрел на Ухо и ждал. Сержант сплюнул сквозь зубы.

— Гвоздь с нами охотится давно. Не первый рейд его знаю. Толковый хэд был. Но сейчас выработался парень.

— В смысле? — не понял Борис.

Ухо пожал плечами:

— То ли крышу ему сорвало, то ли удача от него отвернулась, то ли еще что — хрен знает. Но если на первой же операции охотник перестает себя контролировать, если забывает о баллах и едва не пускает в расход ценную девчонку, которую на трес-рынке оторвут с руками. Если в начале второй охоты не может как следует прицелиться и умудряется шприцем замочить дикого, за которого нам бы тоже отвалили кучу денег. Если лажается сам, подводит группу и командира…

«И командира»? Борис внимательно следил за сержантом. Уж не в этом ли кроется истинная причина? Может быть, все дело в банальной мести за потерянные трес-баллы? Или тут все же другое? Рациональный расчет и желание на будущее обезопасить себя от проколов подчиненного-неудачника?

Если так, то все понятно.

В том числе и то, что именно от командира группы во многом зависит, вернется ли конкретный хэдхантер из рейда живым или нет.

— В общем, такие охотники нам не нужны, — закончил Ухо. — Беречь их незачем.

— А какие охотники вам нужны? — задал прямой вопрос Борис.

Ухо хмыкнул.

— Не боись, Берест, такие, как ты, нужны. Пока, во всяком случае…

— Пока?

Чтобы было кого посылать впереди себя на осмотр опасных домов?

— Пригнись!

Борис среагировал скорее на изменившееся выражение лица сержанта, чем на прозвучавший приказ. Резко бросил тело в сторону, падая и переворачиваясь в падении на спину. Вскидывая автомат. Выискивая цель. И не очень еще понимая, что происходит.

Толстая короткая стрела ударила в стену. Оставила на кирпичной кладке отметину. В том самом месте, где только что стоял Борис. На уровне шеи, не защищенной ни бронником, ни каской.

«Наверное, Ухо все-таки не лгал, — пронеслось в голове Бориса. — Наверное, такие охотники ему действительно нужны. Пока. Иначе с чего бы сержанту его спасать?»

Негромко хлопнул подствольный ампуломет. Ухо выстрелил прежде, чем Борис успел сообразить, откуда исходит опасность. Шприц-ампула полетела в соседний переулок, который еще не успела зачистить отставшая двойка из команды Уха. В переулке раздался чей-то сдавленный вскрик.

Ага, вот он где прятался, сука!

В небольшом темном проеме между двумя домами от полуразрушенной стены отлип и повалился на землю человек в грязном растянутом свитере. Человек скорчился, затрясся в судороге.

Рядом, на куче битого кирпича, валялся арбалет, сооруженный из старой автомобильной рессоры и туго натянутого стального троса. Не калаш, конечно, но если стрела из такого агрегата попадет в незащищенную шею… В общем, мало не покажется.

Борис покосился на короткий арбалетный болт, глянул на отметину, оставленную тяжелым наконечником на кирпичной стене. Стрела была острой. Отметина — глубокой.

Повезло. В этот раз — повезло. Спасибо сержанту.

— Ну вот тебе и дикие, Шурш, — усмехнулся Ухо — А ты боялся, что останемся без добычи. Берест!

Борис вскочил на ноги.

Ухо отцепил от пояса пару пластиковых наручников, расщелкнул браслеты, бросил наручники Борису.

— Держи! Упакуешь клиента.

Борис мысленно усмехнулся. Сержанту, похоже, было недостаточно, что его шприц свалил дикого. Для верности Ухо хотел пометить добычу и своими наручниками. Застолбить трес-балл так, чтобы ни у кого не возникало никаких сомнений.

— Ну, чего стоишь? Иди, — поторопил Ухо. — Заодно переулок проверишь.

Ага! Как всегда…

Борис шагнул к подстреленному дикому. Приближался осторожно, с автоматом наизготовку. Он помнил, как ловко провела Гвоздя чернявая, притворившись парализованной.

Но нет, здесь никакого притворства не было. Арбалетчик лежал на камнях готовенький. Пальцы рук еще слабо подрагивали. В шее торчала шприц-ампула. Бориса передернуло. Вот так же ведь и он сам мог лежать. Только не с парализующим шприцем под ухом — со стрелой в горле. Он словно увидел себя со стороны.

— Ублюдок, мать твою!

Борис добавил еще пару непечатных выражений, стараясь матом прогнать неприятную картину, которая никак не желала выходить из головы. Картина — оперение стрелы под подбородком, выпученные глаза и кровь фонтаном — начала рассеиваться.

Борис нацепил наручники Уха на запястья и лодыжки дикого. Защелкнул чуть сильнее, чем следовало бы…

Где-то на другом конце хутора бухнул ружейный выстрел. И — сразу еще один.

В ответ короткими очередями ударило с полдесятка хэдхантерских стволов.

Недолгое затишье. Еще выстрел — дуплетом. Кажется, в другом месте. Автоматная очередь, вторая, третья. Все. Подавили. Заткнули и этого.

Грохнул взрыв. Чуть позже — второй.

Звук был не такой, как у самодельной мины, на которую наткнулся Гвоздь. Сильнее, объемнее. Вероятно, в дело пошли хэдхантерские гранаты. Причем, скорее всего, фугаски.

А вот негромких пневматических ампулометов на таком расстоянии слышно не было. Но Борис не сомневался: кто-то наверняка уже метает шприцы. Кто-то делает трес-баллы.

Шурш может больше не беспокоиться. Дикие себя обнаружили. Охота вступала в завершающую стадию. Кольцо вокруг хуторского центра стягивалось, и деваться загнанной добыче было некуда. Правда, добыча от этого становилась злее и опаснее.

Две тени, метнувшиеся к нему из противоположного конца переулка, Борис заметил до того, как стало поздно. Дикие бежали молча и быстро, уповая на скорость ног и выстрелы, отвлекшие внимание хэдхантера.

У одного из нападавших в руках был устрашающих размеров тесак. У другого — небольшой топорик и длинный заточенный с двух сторон арматурный штырь.

Ни Ухо, ни Шурш видеть этих диких пока не могли. Ничем они не могли и помочь Борису. Но с другой стороны, они не смогут и претендовать на эту добычу.

Хорошо прицелиться времени не оставалось. Борис ударил из подствольника навскидку.

Два нажатия на спусковой крючок ампуломета. Два хлопка. Два плевка. Никакой отдачи. Шприцы мелькнули в воздухе.

Один нападавший скукожился прямо на бегу. Споткнулся, полетел в пыль. Упал лицом в землю. Перекувыркнулся по инерции. Съежился в позе замороженного боксера. Из левой ноги, чуть повыше колена, торчала шприц-ампула.

Скрюченное тело тряслось, как при эпилептическом припадке. Однако второго нападавшего шприц не остановил.

Дикий лишь чуть пошатнулся, будто налетел на невидимый кулак. Размахнулся, метнул в Бориса свой топорик.

Борис пригнулся. Не сделай он этого — лезвие ударило бы под каску. А так… так топор только звякнул по козырьку. Отскочил.

Борис снова нажал на спусковой крючок под цевьем. Прозвучал третий хлопок. Подствольник выплюнул новую порцию парализатора и…

Мимо, что ли? Нет, не мимо. Дикого снова шатнуло. На груди и на животе нападавшего расплывались два пятна. Не кровь — прозрачное содержимое расколовшихся ампул.

Почему?!

Некогда гадать, некогда искать ответы: дикий уже почти подбежал, уже размахивается длинной заточкой-арматуриной. А в рукопашной схватке такая стальная пика — опасная вещь.

Еще выстрел. Еще один израсходованный (тут уж не до экономии!) шприц. И — еще пятно. Глаз вроде бы уловил разлетающиеся брызги и осколки. Человек остался на ногах.

Да что же это такое-то, в самом деле?! Пейнтбол какой-то, а не охота! Шприцы почему-то не брали дикого.

Хорошо, что хэдхантерский калаш снаряжен не только парализующими ампулами. Хорошо, что есть еще и магазин с леталкой.

Борис нажал на автоматный курок. Грянула короткая — в три патрона — очередь. В плечо ударила ощутимая отдача.

Дикого, до которого оставалось всего-то метра три, смело. Раскинутые руки, развороченная грудь. Оторванная пуговица Распахнутый ворот джинсовой куртки. Под грязной одеждой тускло блеснула металлическая пластина. Грубо нарубленные зубилом квадратики тонкой листовой стали были наклепаны внаслой, подобно чешуе старинного панциря.

Ах, вот оно что! Дикие, значит, тоже мастерят себе бронники. От автоматной пули такие самоделки не спасут, конечно, но от шприца защищают…

— Кто стрелял?! — В переулок с автоматом на изготовку ворвался Ухо.

— Я, — не стал отпираться Борис.

— Зачем?! — сержант смотрел на него так, будто прикидывал, куда шарахнуть прикладом провинившегося салагу — в морду или по яйцам.

— Так дикие же… — Борис кивнул на тела, валявшиеся в пыли.

— Почему боевыми?! — Ухо бросил беглый взгляд на диких. Увидел наконец железо под окровавленной одеждой. Успокоился, сбавил обороты: — А-а-а, все понятно. Бывает…

Борис выжидающе смотрел на сержанта. Чего бывает-то?

— Камикадзе, — пояснил Ухо. — Встречаются иногда такие. Обвешаются железом и прут в открытую. Их или боевыми валить надо сразу, или газом душить. Ну, или стрелять шприцем туда, где защиты нет. Как ты тому вон в ногу засадил.

Ухо кивнул на парализованного дикого. Только теперь Борис заметил: у этого под одеждой тоже топорщится что-то твердое.

— Я прицелился плохо, — буркнул Борис. — Потому и попал в ногу. Случайно вышло. Они выскочили, как хрены из коробки…

— Да нормально прицелился, салага, не парься, — махнул рукой сержант. — Главное, лежит клиент готовенький. Правда, на второго ты много шприцев потратил, но зато трес-балл свой заработал честно.

— Слушай, Ухо, — неожиданно заговорил Шурш. — Давно хотел спросить…

Он толкнул ногой окровавленное тело дикого, мертвой хваткой вцепившегося в арматурину. Убедился, что тот не подает признаков жизни. Постучал стволом по металлическим пластинам. Продолжил:

— Почему в доспехи рядятся не все дикие?

— Дык ясен пень почему, — сержант пожал плечами. — Нормальную защиту из подручных средств смастерить непросто. Это, во-первых. Во-вторых, в таком прикиде от нас не шибко-то и побегаешь — это все-таки не хэдхантерский бронник, тут весу раза в три-четыре побольше будет. Ну и еще…

— Еще? — поднял глаза Борис. — Есть еще и в-третьих?

Ухо усмехнулся:

— Я думаю так… Любому человеку жить охота. Жизнь — пусть даже паршивая жизнь треса — это все же надежда на перемены к лучшему. А смерть — полный трындец. Безнадега, одним словом.

— Не понял, — захлопал глазами Шурш.

— Я понял, — пробормотал Борис. — В таком железном костюмчике идут умирать, да, Ухо? В нем шансов погибнуть больше, чем выжить. Если шприцы дикого не берут, по нему могут открыть огонь боевыми. На поражение.

— Что ты и сделал, — кивнул сержант. — Дикие это прекрасно знают. Поэтому доспехи надевают самые отмороженные из них. Смертники. Камикадзе. Которым уже все похрен.

Глава 12

Выйти на хуторскую площадь им не дали. Одиночный выстрел — громкий и гулкий — как гром среди ясного неба.

Шедший рядом с Борисом хэд взмахнул руками и повалился лицом в землю.

По хуторским улицам разнеслось эхо.

«Не ружье, — определил по звуку Борис, — не бердянка какая-нибудь. Калаш. Правда, старая модель. Очень старая. Но убойная машинка. Не очень точная, зато очень мощная». Даже им, хуторской охране, иногда выдавали на время дежурства такие стволы.

— Назад! — раздался крик Уха. — Всем отойти от площади!

По пятнистому камуфляжу подстреленного хэдхантера расплывалось красное пятно. Автоматная пуля прошила бедолагу, будто и не было на нем никакого бронника. Это плохо.

Хорошо то, что пальнули одиночным. Значит, экономят патроны. Значит, не так много их у диких. Но все-таки они есть. И патроны есть, и серьезные стволы. И это неприятная новость. Крайне неприятная.

Борис размышлял обо всем этом, уже прижавшись всем телом к толстой кирпичной стене дома, стоявшего возле площади. Ноги загнали тело в укрытие еще прежде, чем закричал Ухо. Если речь идет о жизни и смерти, рефлексам стоит доверять не меньше, чем осмысленным действиям и командирским приказам.

Остальные хэды тоже попадали кто где и торопливо отползали назад, боясь поднять головы. Попадать под автоматную пулю, прошивающую бронник, как бумагу, не хотелось никому. Когда у диких в руках появляются автоматы, все слишком сильно усложняется.

— Вот суки! — Рядом, чуть пригнувшись, стоял сержант. Борис искренне этому порадовался. Раз уж Ухо здесь, значит, позицию можно считать безопасной.

— Из пятиэтажки бьют, сволочи! — скрипел зубами сержант.

Борис вздохнул. Да, все-таки она! Проклятая пятиэтажка, которой сержант опасался с самого начала. Правильно, выходит, опасался.

Они уже подошли к площади с пятиэтажкой слишком близко. Хэд, поймавший пулю, неосмотрительно высунулся на открытое пространство, простреливаемое с верхних этажей. За что и поплатился.

Из-за угла видно было неподвижное тело в пятнистой форме, заляпанной кровавыми потеками. А впрочем, можно было разглядеть и кое-что еще.

Дикие решили воспользоваться замешательством и отступлением хэдхантеров. Два человека выскочили из пятиэтажки, побежали через площадь — к убитому. Нет, не к убитому, конечно. К автомату убитого.

Еще бы! Хэдхантерский калаш стал бы хорошим подспорьем для диких, засевших в пятиэтажке. Рискованная игра стоила свеч.

— Не подпускать к стволу! — рявкнул Ухо.

Борис вскинул автомат одновременно с сержантом.

Высунул автомат из укрытия.

Со стороны пятиэтажки грянул еще один выстрел. Однако на этот раз стрелок оказался недостаточно метким. Брызнул красным крошевом разбитый кирпич в стене.

Не сговариваясь с Ухом, они ударили из подствольников. Два негромких хлопка слились в один. И сразу же еще — два вразнобой.

На этот раз Борис целился в ноги бегущим. На тот случай, если за автоматом выскочили камикадзе-смертники. Куда стрелял Ухо, он не знал, но ампулы с парализующей смесью свалили обоих диких.

Метров с тридцати, наверное…

Подстреленные бегуны упали буквально в паре шагов от хэдхантерского автомата. Борис и Ухо нырнули за стену: пуля, выпущенная из пятиэтажки, разнесла еще один кирпич — там, где только что была голова сержанта.

Больше дикие на площадь не совались. Эх, знать бы еще, сколько их засело в пятиэтажке и какой у них арсенал.

В дальних кварталах слышалась вялая стрельба — там еще зачищали окраинные улицы другие группы. Но и они постепенно продвигались к центру.

Ухо злился. Ну да, понятное дело… Пока баллов группе удалось настрелять негусто. А в единственной хуторской пятиэтажке, где удобнее всего держать оборону, наверняка сейчас кучкуется основная добыча. Но поди ж ты, возьми ее!

В темных окнах верхних этажей трудно что-либо различить. Нижние этажи забраны ржавыми решетками. Дверные проемы — завалены хламом. И все подступы к дому-крепости — как на ладони.

На площадь не сунешься. Гранату со слезоточивым газом в окно с такого расстояния не забросишь. Да даже если бы это и удалось — максимум, на что можно было бы рассчитывать, — задымить первый этаж. Ну, два от силы. А как быть с дикими, засевшими наверху?

Палить по окнам боевыми, вслепую — проку мало. Да и неоправданно это. Во-первых, большой расход боеприпасов. А во-вторых… Кому нужны израненные и убитые дикие? Охота ведь затевалась не для этого.

Нет, действовать нужно было по-другому. Причем действовать быстро. Иначе придется делиться.

— Парни, слушайте меня, — зашипел в шлемофоне голос Уха. Работала локальная внутригрупповая связь. — Мы к пятиэтажке подошли первыми. Так что все, что внутри, пока еще наше. Если хотим заработать трес-баллы — нужно штурмовать, не дожидаясь других групп. Вопросы? Возражения?

Не было ни того ни другого. Хэды молчали. Соблазн самостоятельно накрыть диких, засевших в пятиэтажке, был слишком велик. Настолько, что даже лежавшее возле площади окровавленное тело в хэдхантерской форме никого уже не смущало.

Стольник если и слышал слова Уха, то не вмешивался. И то верно. В конце концов, какая ему разница, кто настреляет живого товара больше, а кто — меньше? Взводного интересовал конечный результат, а конкуренция между группами только повышала эффективность охоты.

— Эй, кто там на флангах, — окликнул Ухо. — Двойка — справа, двойка — слева. Обойдете площадь. Зайдете за пятиэтажку с той стороны. Следите за окнами. Если кто полезет из дома — валить нелеталкой. Только не светиться раньше времени. На открытое пространство не высовываться. Давайте, пошли-пошли!

Четыре пятнистые фигуры, укрываясь за домами и заборами, короткими перебежками двинулись в обход площади. Через несколько минут пятиэтажка была окружена.

— Бэтр бы сюда! — пробормотал Борис. — Под прикрытием брони площадь перейти — не проблема.

Ухо мотнул головой:

— Видел баррикаду в воротах? Техника там не пройдет. Да и Стольник все равно не пустил бы ее в хутор. Одну машину мы уже чуть не потеряли. Если здесь сожгут еще одну, рейд придется сворачивать.

Вообще-то да, в условиях плотной застройки риск потерять транспорт возрастает многократно. Правда, от внешнего ограждения крупнокалиберные стволы БТР могли бы достать пару верхних этажей пятиэтажки и поддержать атаку.

Но опять-таки… Крошить из тяжелых пулеметов стены, за которыми, возможно, укрывалась большая часть диких, — значит портить товар. Так нельзя. Работа хэдхантера — ювелирная работа.

Особенно если учесть, сколько сейчас стоят тресы.

— Ладно, — вздохнул сержант, — попробуем для начала просто выманить диких.

Ухо сложил ладони рупором и проорал через площадь:

— Э-э-э, дичь, ну че там?! Выходите, что ли!

Сержант кричал во всю глотку. Так, словно силой голоса хотел разрушить панельные стены. Не услышать его дикие не могли. Однако отвечать они не спешили.

— Все равно вам деваться некуда! — снова закричал сержант. — Или пулю, или шприц словите! Так, может, обойдемся без этого?! Бросайте стволы из окон! И на выход по одному, с поднятыми руками! Всем ведь проще будет!

Пауза. Ухо ждал, чуть высунувшись из-за угла и водя автоматным стволом по окнам.

— А че, пятнистые, самим сюда войти слабо?! — раздался чей-то голос — громкий и злой. Кричали с верхних этажей.

Что ж, контакт был установлен.

— Дерзим, значит! — Ухо усмехнулся, неодобрительно качнул головой. — Ну-ну…

Он снова поднес сложенные рупором руки ко рту.

— Слышь, это ты там за главного, да?! — проорал сержант невидимому собеседнику.

— Ну, вроде как! — отозвался тот. — И что с того?!

Борис осторожно выглянул из-за укрытия, мазнул биноклем по окнам верхних этажей. Несколько окон были завалены старой мебелью. В темноте зияющих проемов трудно было что-либо разглядеть даже через хорошую оптику. Борис не стал испытывать судьбу и снова нырнул за стену: долго блестеть стеклышками было опасно.

— А раз ты самый главный — значит, самый умный! — продолжал переговоры Ухо. — Вот и прикинь, умник, сколько у вас стволов и сколько у нас! И патроны свои посчитай! Долго ли вы с таким арсеналом продержитесь?!

— Сколько надо, столько и продержимся! — огрызнулись из дома.

— Не-а! — весело возразил Ухо. — Сколько надо не продержитесь, однозначно! Мы сюда за добычей пришли! И с пустыми руками не уйдем! Так что надеяться вам не на что!

— А пофиг! — донеслось в ответ. — Кто первый сунется — тому мало не покажется. На это патронов хватит.

— Вот гад упертый, а! — сплюнул Ухо.

И заорал снова:

— Короче так, дичь: выйдете сами — больно бить не будем!

— А ты, торгаш пятнистый, на понты не бери! — прокричали из пятиэтажки. — Вы нас по любому бить не будете! Какой вам резон товар портить?

Ухо скривился.

— Соображает, сука, — с досадой прошипел он. И закричал опять: — Ну, тогда давай так. Тебя мы отпускаем. За это ты отдаешь остальных. Такая сделка покатит?

Тишина… Вожак диких молчал.

Борис удивленно покосился на сержанта. Ухо сделал довольно неожиданное предложение.

— Думаешь, согласится? — пробормотал Борис. — Его же свои тогда растерзают.

— Если у главного сейчас самый крутой ствол, то не растерзают, — не поворачиваясь, отозвался Ухо. — Вон как призадумался…

Действительно, пауза затягивалась.

Сержант поторопил:

— Эй, ну так че надумал-то, а, братан?!

Борис усмехнулся. Не всякий хэд назовет дикого братаном. Должно быть, Ухо нарочно перешел на доверительное общение: хочет расположить к себе собеседника. Но для доверительного общения нужно еще, чтобы тебе верили, разве не так?

— Я дело предлагаю! — кричал сержант. — Тебя отпустим на любых условиях — уж договоримся как-нибудь! Сам посуди: мне выгоднее одного треса потерять, чем нескольких в бою положить! Ну?! Чего молчишь?!

— Я своими людьми не торгую! — донесся наконец ответ.

— А что тебе остается?! — усмехнулся Ухо. — Все равно из хутора уже никого не выведешь! И сам тоже не сбежишь!

— Выбор есть всегда, пятнистый!

— Да ну! И какой же?! Что ты со своей бандой можешь сейчас сделать?!

— А перестрелять их всех, к примеру!

Борис присвистнул. Ну загнул… Хотя… Может, наверное, если захочет.

Теперь настал черед призадуматься Уху.

— Западло ты нам, конечно, устроишь капитальное, — согласился сержант. — Но ведь и патроны впустую потратишь — не на нас. И потом… Думаешь, твои согласятся на такой расклад.

— Есть такие, кто и согласится! — почти без заминки ответили из дома.

— Ладно, хрен с тобой. — Ухо включил внутригрупповую связь и перешел на шепот: — Чувствую, не договоримся мы тут ни до чего. Берест…

Сержант пошарил вокруг взглядом. Увидел оказавшегося неподалеку Крыса. Взмахом руки привлек его внимание.

— Берест и Крыс, слушайте задачу. Пока я играю в переговоры с дикими и отвлекаю их внимание, заходите к пятиэтажке с торцов. Там окон меньше. Авось не заметят. По моей команде побежите через площадь с разных сторон. Попробуйте взять на рывок. Если доберетесь до здания — дикие наши.

«А если не доберемся?» — невесело подумал Борис.

— Каждому премия — по пять баллов. Не считая тех, которые сами настреляете.

Ухо отвернулся. Приказ был отдан и обсуждению не подлежал.

У Крыса аж глаза загорелись. Пять халявных трес-баллов — это немало. А сколько еще баллов сидит в доме и ждет своих шприц-ампул?!

— Я зайду справа. — Крыс кивнул на пятиэтажку.

Борис пожал плечами. Значит, он будет заходить слева. Разницы нет.

В отличие от Крыса, особого оптимизма Борис не испытывал. Скорее всего, Ухо намеревался использовать двух новобранцев для того, чтобы оценить реальную огневую мощь противника, прежде чем начинать штурм.

Расходным материалом и пушечным мясом быть не хотелось, но разве сейчас кого-то интересует их мнение? Да и в конце концов, чем черт не шутит: может быть, пока внимание диких будет отвлечено переговорами, в самом деле удастся добежать до злополучного здания.

Разделившись с Крысом, они под прикрытием окружавших площадь домов двинулись к месту старта.

— Эй, там, в пятиэтажке! — снова услышал Борис крик Уха. — Ну ладно, ты типа цену себе поднял! Давай теперь договариваться, что ли?! Пока время есть! А то скоро сюда остальной народ подтянется — тогда штурмовать по-любому придется. Если есть условия — выкладывай, обсудим.

Борис уже подобрался к крайнему дому у самой площади. Он старался двигаться скрытно и очень надеялся, что из пятиэтажки его пока не заметили.

Он залег за густыми зарослями вьющихся растений, оплетших фундамент двухэтажного магазинчика. Из-под этой маскировочной сетки можно было наблюдать за площадью.

Впереди было несколько десятков метров хорошо просматриваемого и простреливаемого пространства.

И — торец пятиэтажки.

Окон на торце действительно не много. И шевеления в окнах вроде не видно. А главное, под стеной начиналась мертвая зона. Там дикие его уже не достанут. Добежать бы вот только…

Изготовившись к броску, Борис ждал приказа. По команде Уха нужно рвануть одновременно с Крысом. Так шансов больше.

— Ну, че молчишь, дичь?! — снова прозвучал над площадью крик Уха. — Не хочешь договариваться?! В тресы хочешь?! Или на тот свет?!

Борис ожидал, что сержанта обложат матом, однако вышло иначе.

— Ну лады, пятнистый! В принципе, сговориться можно!

Борис удивился. Неужели дикий готов согласиться? Хотя нужно еще узнать, на что именно.

— Только мне нужны гарантии!

— Берест? Крыс? — шелестнул в шлемофоне шепот Уха. — Готовы?

— Так точно, — отозвался Борис.

И услышал отклик Крыса:

— Я тоже готов.

— Какие гарантии?! — проорал Ухо дикому. Вроде бы даже заинтересованно.

— Заложник! Новый калаш! Патроны! Заложником будешь ты! Твои вояки отходят от площади! Сам топаешь сюда! По пути кладешь оружие и всю снарягу на землю, чтоб я видел! Надеваешь на руки наручники. Заходишь в дом! Я приставляю к твоей башке ствол! Подбираю твое барахло! Из хутора выходим ты, я и моя девчонка!

Ах, девчонка? Борис усмехнулся. Вот оно что… Дикий торгуется не за свою свободу и жизнь.

— Все остальные — ваши! — продолжал дикий. — Но чуть что не так — у тебя в башке пуля!

Условия были заведомо невыполнимые. Ухо рисковать своей головой не станет. А если бы даже он и пошел в заложники, станет ли Стольник соблюдать условия договора? У Бориса на этот счет имелись большие сомнения.

— Не, братела, не покатит! — снова разнесся над площадью голос Уха. — Заложник, ствол, патроны, еще и девчонка какая-то нарисовалась — слишком много всего получается! И хрен ты меня потом отпустишь! И почем я знаю, что у тех, кто останется, нет стволов и патронов?! Давай уж как-нибудь по-другому!

И…

— Берест, Крыс, вперед! — прозвучал в шлемофоне негромкий приказ.

Глава 13

Борис ринулся через площадь так быстро, как только мог.

Выстрел. Откуда-то сверху.

Борис вжал голову в плечи и пригнулся на бегу. Показалось: стреляют в него. К счастью, только показалось.

Крик. Басовитый. Надсадный. Прерывающийся, с матом.

Крыса подстрелили! С той стороны площади. А вот за этой дикие не уследили.

Борис добежал. Привалился к стене, жадно хватая воздух. Пронесло! Точно, не заметили!

Крик раненого не умолкал.

Борис выглянул из-за угла. Крыс успел пробежать только полпути и теперь корчился на потрескавшемся асфальте. Кажется, нога прострелена. Или нет — обе ноги.

Суки! Специально ведь били не насмерть. Подранить просто хотели. Старый прием: дикие надеются выманить на помощь раненому кого-нибудь. Да только среди хэдхантеров дураков нет. Никто больше на площадь не лез.

Интересно, засекли, из какого окна стреляли? Подствольник шприц-ампулу на такое расстояние, конечно, не зашвырнет, но…

Прогремела короткая автоматная очередь. И — еще одна. Кто-то все же попытался точечным ударом по одному окну достать вражеского стрелка леталкой.

Получилось?

— Ну че, торгаши пятнистые, съели?! — донеслось сверху.

Значит, не получилось. Видимо, стрелок успел уйти с засвеченной позиции.

А Крыс все орал.

— Нае…ать хотели, да?! — перекрикивал вопли раненого дикий.

Ну, вообще-то что хотели, то и сделали: Борис-то уже сидел под пятиэтажкой. Благодаря Крысу, отвлекшему на себя внимание диких. А ведь могло бы быть и наоборот. Запросто могло бы. Сегодня просто повезло одному из двух.

— Ну что, пятнистые, принимаем мои условия или ждем, пока солдатик ваш истечет кровью?!

Наивный дикарь, наверное, не знал, что хэдхантеры своих калек не спасают.

Прозвучал еще один автоматный выстрел. Крик Крыса оборвался. Пятнистая фигура, лежавшая на площади, больше не шевелилась.

Диким давали понять, что раз уж со своими здесь не церемонятся, то и с чужими не будут.

Устрашили или нет — не ясно, но главарь диких замолчал. Значит, переговоры закончены. Обе стороны готовились к бою. Причем у хэдхантеров имелся козырь в рукаве: вооруженный охотник под стеной пятиэтажки.

— Берест, лезь в дом, — раздался в шлемофоне голос Уха.

Ага… Легко сказать!

Борис глянул вверх. Проржавевшая пожарная лестница начиналась слишком высоко от земли и к тому же едва держалась на сгнивших креплениях. Вряд ли она способна выдержать вес человека.

Он выглянул из-за угла.

Так… Окно на первом этаже. Без стекол, но забранное ржавой решеткой. И кто знает, что ждет его за этим окном?

Пригнувшись и стараясь не шуметь, Борис миновал темнеющий зев зарешеченного проема. Сразу за окном был балкончик. Но тоже — весь в решетках.

Борис осторожно приподнялся, держа автомат наизготовку и палец — на спусковом крючке.

Ничего. Никого…

Этот балкон никто не охранял. Но если ломать решетку — поднимется шум.

Ломать Борис не стал. Забросив калаш за спину, он подтянулся и, используя балконную решетку в качестве лестницы, быстро вскарабкался на второй этаж…

Еще один балкон. Еще одна решетка. Диких, к счастью, здесь тоже нет.

Он поднялся еще выше.

На третьем этаже решетки не было. И охраны тоже. Очень странно вообще-то. Подобной беспечности от диких, оборонявших здание, Борис не ожидал. Может быть, народу в пятиэтажке не так уж и много?

Борис перевалился через балконную ограду. Под ногой хрустнуло битое стекло. Борис схватился за автомат.

Нет, никто на шум не бросился. Впечатление такое, будто весь этаж обезлюдел.

Так и оказалось. На третьем этаже не было ни одной живой души. Дело становилось все интереснее и интереснее.

Пару секунд Борис размышлял, что делать дальше — подниматься наверх, откуда стреляли из автомата, или сначала проверить тылы.

Решил начать с тылов. Хотелось знать наверняка, что со спины никто не ударит.

Соблюдая максимальную осторожность, передвигаясь тихо, как мышь, он осмотрел помещения на втором и первом этажах. Никого не обнаружил. Непонятно… Ну и где же та добыча, на которую так рассчитывал и из-за которой так рьяно торговался с предводителем диких Ухо? Неужели вся банда собралась наверху? Или нет вовсе в пятиэтажке никакой банды?

В шлемофоне тихонько, на грани слышимости, потрескивало. Ухо терпеливо выжидал. Ни о чем не расспрашивал. Ничего не советовал. Сержант понимал, что даже негромкие переговоры могут сейчас привлечь внимание противника.

Но вот где он, этот самый противник?

Борис снова двинулся наверх.

Четвертый этаж тоже оказался пустым. Борис уже понял: улов здесь будет небольшим. Ох, напрасно Ухо раскатывал губу на большие баллы.

Оставался последний, пятый этаж. И крыша. Впрочем, на крыше особенно-то и прятаться негде. Значит, только пятый этаж. А много ли людей разместится на одном этаже?

Выставив перед собой автомат, Борис поднимался по лестнице. Ступать старался бесшумно, не тревожа обвалившиеся куски штукатурки.

Почти не дышал.

Один пролет. Второй.

Последние ступени…

Лестничная площадка.

А куда теперь?

Пустые дверные проемы темнели справа, слева. И два — впереди. Враг мог быть в любом. И в каждом — если враг не один.

В помещении слева под чьей-то ногой хрустнуло стекло. И почти сразу же раздался негромкий хриплый голос.

— Выжидают чего-то, сволочи…

Дикий! Главарь диких.

Да, может быть, народу здесь и немного, но ведь к кому-то же он обращался!

Борис пошел на голос.

Они засели в большой комнате, заваленной старой мебелью и с окнами, выходящими сразу на три стороны. Двое диких. Всего лишь.

За прогнившим диванным остовом укрывался здоровенный заросший мужик с автоматом. За перевернутым столом с толстой столешницей и парой массивных кресел сидела белобрысая девчонка в перепачканном легком платье. Малолетка сопливая, почти еще ребенок. Такие, кстати, очень ценятся на трес-рынке. Скорее всею, это даже не подруга-сожительница, а дочь мужика. Хотя, кто их знает…

Борису стало ясно: все это время дикий отчаянно блефовал. Мужик хотел их наколоть: уйти из хутора со своей соплюшкой и оставить пустой дом, в котором, якобы, было полно добычи.

Девчонка спиной почувствовала опасность. Обернулась. Вскрикнула, шарахаясь от двери в сторону:

— Па!

«Значит, все-таки дочь», — мельком подумал Борис.

И нажал на курок подствольника.

Мужик с автоматом, дернувшийся на крик, был опаснее. Поэтому первая шприц-ампула досталась ему.

Борис лишь на краткий миг опередил противника. Грязная, небритая, перекошенная от ярости рожа и ствол старого калаша уже поворачивались к нему. Однако парализатор свалил дикого прежде, чем тот успел выстрелить. Шприц попал в правое плечо. Мышцы мгновенно отказали мужику. Дикий грохнулся на спину. Скрючился, забился в судороге.

Готов!

Борис прыгнул вперед, перекрывая девчонке путь к выходу и к автомату отца.

Та была безоружной и всаживать в нее лошадиную дозу парализующе-шоковой смеси не хотелось. Если у перепуганной малолетки хватит ума сдаться, можно будет обойтись и без этого.

Увы, страх перед хэдхантером оказался слишком велик. Девчонка вскрикнула. Запаниковала. Кинулась в смежную комнату.

Или никакая это не паника? Или у нее там тоже оружие припрятано?

— С-с-стой! — цыкнул сквозь зубы Борис, вновь вскидывая автомат.

Не остановилась. Юркнула за дверной проем с чудом уцелевшей дверью на ржавых петлях. Дернула за собой потрескавшуюся облезлую ДСП, прикрываясь ею.

Вот дура!

Борис выстрелил. Пришлось все же. Но в этот раз опередили его. Дверь хлопнула о косяк. Игла вошла в ДСП. Шприц-ампула разбилась о преграду. Расплескавшийся парализатор не причинил беглянке никакого вреда.

Матерясь про себя, Борис ногой распахнул дверь.

Смежная комната оказалась тупиковой. Выхода отсюда не было. Разве что…

— Нет! — Девчонка — по-прежнему безоружная и вконец обезумевшая от страха — кинулась к окну с вывороченными рамами.

«Выброситься хочет!» — отчетливо понял Борис.

— Стой, дура! — крикнул он.

И выстрелил снова.

И — снова опоздал. Совсем чуть-чуть.

Попасть-то он в нее попал. Шприц-ампула настигла дикую у самого окна. А вот остановить уже не смогла.

Худенькое тело, скрюченное судорогой, по инерции перевалилось через подоконник, засыпанный битым стеклом. Зависло в оконном проеме. Из предплечий и коленок, порезанных о блестящие осколки, брызнула кровь.

Борис прыгнул к окну, надеясь поймать, удержать…

Пальцы схватили воздух. Над подоконником мелькнули худые ноги. Трепыхнулся подол грязного лоскутного платьица.

Малолетка выпала из окна вниз головой.

Хрусь! Даже здесь, на пятом этаже, был слышен тупой звук от удара об асфальт.

Борис видел, как парализованное тело соприкоснулось с землей.

И как по земле расплескались мозги ребенка.

На подоконнике, в пыльных стеклянных россыпях, алела кровь.

Внизу в позе эмбриона лежало неподвижное тело. Даже смерть оказалась не в силах расслабить сведенные парализатором мышцы.

Борис выругался еще раз. Поудобнее перехватил автомат.

Все прошло слишком шумно. Больше не было нужды таиться. Если на этаже есть другие дикие, они уже знают о вторжении в здание.

Он бросился обратно на лестничную площадку — проверить не осмотренные еще помещения.

— Берест! Что происходит? — затрещал шлемофон.

Ухо требовал ответа. Ничего, подождет сержант.

Борис заглянул во все дверные проемы…

— Берест? Ты жив там, мать твою, или как?!

Осмотрел каждую комнату.

— Слышишь меня, Берест! Ответь!

И лишь убедившись, что на этаже никого больше нет — ответил:

— Слышу.

— Автоматчика достал?

— Достал.

— Держись, мы идем! Скоро будем.

Держаться? Он усмехнулся. Да какие проблемы.

Можете не торопиться, товарищ сержант. Теперь-то куда спешить? Борис подошел к окну. Встал так, чтобы атакующие видели: свой. Чтобы не всадили ненароком шприц или пулю.

Через площадь бежали, пригибаясь, пятнистые фигурки. К дверям, к окнам, к балконам.

— Сколько диких в доме? — снова раздался в шлемофоне голос Уха.

— Двое, — тусклым голосом ответил Борис. — Хотя теперь уже один.

«Всего-навсего один трес-балл», — проползла вялая мысль.

И минус три шприц-ампулы.

Неоправданный перерасход боеприпасов его почему-то не особенно и расстроил.

— Ты че гонишь, Берест? — В голосе Уха послышались беспокойство и угроза. — Какой на хрен один?!

— Я не гоню, — устало отозвался Борис. — Говорю, как есть. Во всей пятиэтажке только один дикий. Остался один…

Он присел возле парализованного мужика. Бородача еще била мелкая дрожь. Изо рта текла струйка пенистой слюны. Из зажмуренных глаз — слезы.

Пришлось приложить немалые усилия, чтобы извлечь оружие из сведенных судорогой пальцев.

Старый-престарый покоцанный калаш. Треснувший, стянутый скобой и обмотанный изолентой приклад. Два магазина — тоже на изоленте.

Борис отсоединил рожки. Не торопясь, один за другим выщелкнул на голый бетонный пол патроны. Просто так, чтобы хоть чем-то себя занять.

В первом магазине оставалось три патрона. Во втором их было всего два.

Борис перевел взгляд на дикого. Для себя, видать, берег, второй магазин, для себя и для дочки. Только воспользоваться им не успел.

Впрочем, девчонке-то уже все равно.

Борис покосился на приоткрытую дверь. В двери торчала игла от шприц-ампулы. За дверью было видно окно, из которого выпрыгнула дикая. Может, в самом деле такой выход для нее — наилучший.

А как бы он сам поступил на ее месте?

А на месте ее отца?

Борис вздохнул. Этого лучше не знать. Никогда лучше не узнавать такого.

— Да, не повезло тебе, папаша, — без издевки, с искренним сочувствием обратился к дикому Борис. — По всем статьям не повезло.

Дикий не ответил. Не в человеческих силах разговаривать, находясь под действием хэдхантерского парализатора.

Интересно, а понимает ли вообще борода, что происходит? Знает ли, что потерял дочь? Способен ли осмыслить, что утратил свободу? Или лошадиная доза обездвиживающего препарата парализует не только тело, но и мозг? Или болезненная инъекция вместе с мышцами скручивает в тугой узел и разум тоже?

Почему из зажмуренных глаз дикого текут слезы? Откуда они? Что это за слезы? Слезы боли? Слезы бессильной ярости? Слезы отчаяния?

Чем больше всматривался Борис в слезящиеся глаза сильного, здорового, но совершенно беспомощного мужика, тем сквернее себя чувствовал. Чем глубже пытался проникнуть в мысли треса, тем меньше ему нравилась работа хэдхантера.

И тем отчетливее он понимал одну простую вещь. Выполнять он эту проклятую работу будет старательно. Еще старательнее, чем прежде. Из кожи вон лезть будет! Землю рыть будет! Лишь бы всеми правдами и неправдами заработать побольше баллов — и в этом рейде, и в последующих. Лишь бы быть в группе на хорошем счету, лишь бы нужным быть и полезным.

Лишь бы остаться по эту сторону трес-линии. Лишь бы, не дай бог, не выпихнули на ту…

Глава 14

Работа была сделана. Хутор — зачищен. Добыча — погружена в тресовозки. Ее оказалось не так много, как рассчитывали хэдхантеры, но все же больше, чем после первого сафари.

Борис был в числе тех, кому достались заветные трес-баллы, однако ни радости, ни удовлетворения он от этого почему-то не испытывал. Общаться ни с кем не хотелось. Борис сидел один, в сторонке, привалившись спиной к колесу трес-транспорта. Хэдов поблизости не было, и это его устраивало вполне. Из головы не выходила та девчонка, разбившаяся об асфальт.

— Эй, пятнистый!

Борис вздрогнул. Огляделся. Рядом — никого. Зато над головой в борту тресовозки темнело окошко, забранное решеткой.

Такие окошки предназначались для вентиляции и наблюдения за пленниками во время стоянок. Но через них же дикие тоже могли видеть своих конвоиров. Вот Бориса и увидели…

— Сколько ты заработал на этот раз?

Борис разглядел за стальными прутьями знакомое лицо. Ну конечно! Чернявая! Дикарка опять будет капать ему на мозги?

— Заткнись! — шикнул Борис.

И без нее сейчас паршиво. Да и вообще… Разговаривать с пассажирами тресовозок не положено.

Но как же, заткнется такая!

— Что, неудачная охота? — в голосе дикарки послышалась насмешка. — Мало народу настреляли? С личными баллами напряженка? Поэтому ты такой злой, да?

— Слушай, пасть закрой, а! — огрызнулся он.

— А может быть, тебе уже противно то, на что ты подписался?

Борис скрежетнул зубами. В точку, сучка! В самую точку попала!

— А ведь твоя служба только начинается, пятнистый.

Он молчал. Однако от тресовозки не отходил. Слушал…

— И дальше будет только хуже.

— Откуда тебе знать, как будет дальше? — процедил Борис.

Да, говорить с дикими запрещено, но слова рвались сами. После этой охоты хотелось выговориться. Хотя бы так. Хотя бы здесь. В конце концов, никто из сослуживцев его сейчас не видит и не слышит.

— Я знаю, как будет… — интригующе улыбнулась она.

— У тебя была бурная жизнь, но разве ты была хэдхантером?

— Разумеется, такого грязного пятна в моей биографии нет, — теперь в ее голосе звучало презрение.

Грязного пятна?! Вот сука! Сука-сука-сука! Он сжал кулаки.

— Но мне приходилось общаться с начинающими охотниками, — как ни в чем не бывало продолжала чернявая. — Они мне многое нарассказывали.

Врет? Нет? А если нет, то…

Борис содрогнулся. Он понял, при каких условиях хэды рассказывают диким то, что те хотят услышать. Хэды — диким, а не наоборот. Такое возможно, только если хэдхантер попадает в плен. Брр! Не дай бог!

— Первые две-три охоты ломают человека, — говорила дикая. — Я имею в виду охотника. И сдается мне, ты сейчас на грани того.

Сочувствие? Издевка? Нет, первого в ее голосе быть никак не могло.

— Что-то случилось, ведь так? — Она через решетку заглядывала ему в глаза. — Что-то такое, чему ты совсем не рад, пятнистый. Чего не можешь себе простить. Потому и сидишь здесь один, дерганый весь и с кислой миной. Разве я не права?

Права, еще как права! Но кто ты такая, чтобы тебе о таком докладываться? Священник-исповедник? Психолог-мозговед? Батяня-командир? Любящая жена? Верная боевая подруга?

Нет, прозорливая сучка, ты всего лишь…

— Сегодня я подстрелил ребенка… — снова вырвалось само собой. — Девчонку одну.

Какая глупость! Ну зачем?! Зачем он ей-то об этом говорит?

Борис тряхнул головой. Наверное, потому, что так нужно. Сказать хоть кому-то. Не с Ухом же это обсуждать. И не со Стольником.

— Она погибла… — начав говорить, остановиться было трудно.

— Ты бы предпочел, чтобы она выжила, стала треской, а тебе за нее выплатили бы бонус?

Предпочел бы? Да, он бы предпочел, чтобы было так. И не в бонусе дело. Не в нем одном, наверное.

— Ей было лет тринадцать или четырнадцать. Вот и все.

Действительно, все. Вот и…

Дикая в тресовозке заткнулась. Но лишь на пару секунд.

— Мне в тринадцать лет поставили клеймо и продали на секс-рынке в домашний гарем одного ставродарского богатенького ублюдка. В пятнадцать я убила хозяина. В шестнадцать уже вовсю пахала в городском коллекторе. А там, под землей, знаешь ли, крысиные нравы. Чтобы выжить, нужно уметь постоять за себя. Наверное, я хорошо дралась. В семнадцать меня заметили и продали в колизей.

«Может быть, той дикой, выбросившейся из окна, на самом деле повезло?» — подумал Борис.

— И кто же научил семнадцатилетнюю соплюшку так драться? — спросил он.

— Нашлись добрые люди, — уклончиво ответила чернявая.

— В коллекторе-то? — Борис усмехнулся. — А чем, интересно, ты расплачивалась за их доброту?

Догадаться, впрочем, об этом было нетрудно. Молодая симпатичная трéска, побывавшая к тому же в секс-рабстве, могла платить только одним. Собственным телом.

Дикарка раздраженно фыркнула.

— Не важно чем. Важно, что меня купили колизейские.

— Ну-ну. И часто ты выходила на арену?

— Только один раз.

— А потом? Сбежала? После первого боя?

— Да. — Голос дикарки стал тише и глуше.

Неприятные воспоминания? Ну что ж, раз пошла такая пьянка, то давай, подруга, не молчи, выкладывай все… Откровенность за откровенность.

— Как тебе это удалось?

Раньше Борис вообще не представлял, что такое возможно — сбежать из колизея.

— Ты действительно хочешь это знать, пятнистый?

— А ты действительно можешь рассказать всю правду?

Она размышляла недолго.

— К гладиаторам иногда пускают посетителей, — начала чернявая. — За большие, за очень большие деньги.

— Зачем? — не понял Борис.

— Интимные встречи, пикантные свидания… — дикая скривилась. — Есть любители острых ощущений, которым в кайф поразвлечься с теми, кого завтра ждет смерть на арене. Давняя, между прочим, традиция. К мужчинам-гладиаторам приходят женщины, к женщинам-гладиаторам — мужчины. Хотя иногда бывают и исключения. Ну, разные встречаются извращенцы… Гладиатора заковывают в наручники, чтобы чего не вышло, и оставляют наедине с клиентом или клиенткой в комнате без видеокамер и прослушки. Охрана ждет снаружи.

Борис молча слушал дальше.

— Меня посетил один такой перед боем, — продолжала чернявая. — Думала, озабоченный денежный мешок. Оказалось — нет, не озабоченный. Просто денежный мешок. Бизнесмен, мать его! Он ко мне даже не притронулся. Зато предложил кое-что, от чего глупо было бы отказываться.

— Хотел тебя выкупить? — попробовал угадать Борис.

— Он хотел на мне заработать. Дал две таблетки. Очень дорогие и редкие препараты, как он объяснил. Одна пилюля полностью снимает болевой порог. Другая — мощнейший допинг. Если принять обе перед боем… В общем, у меня были все шансы выжить на арене и оказаться в числе победителей.

— А ему-то с того какая выгода? — не понял Борис.

Из-за решеченного окна раздался нервный смешок.

— Знал бы ты, какие деньжищи он на меня поставил! Участники гладиаторских тотализаторов выкупают у колизейских копии досье на бойцов и, изучив их, делают ставки. На меня не ставил никто. А когда неприметный аутсайдер вдруг выходит в фавориты, делаются состояния. Теперь понятно?

Борис кивнул.

— Но те таблетки, которые он тебе дал… Это, наверное, незаконно?

— А кто и как о них узнает? Гладиатор, победивший в боях, никогда не расскажет об истинной причине своей победы. За использование допинга предусмотрено наказание. Причем наказывают только бойца. Хотя я не удивлюсь, если организаторы боев получают свой процент от подобных неожиданных выигрышей. Тогда и вовсе все получается шито-крыто.

— Так значит, ты победила в том бою и… И что?

— Я не победила, пятнистый. Я приняла только одну пилюлю. Обезболивающую. В бою подставила голову под удар. Так, чтобы не насмерть, конечно. Но получила свое хорошенько. Притворилась мертвой. Наверное, мой клиент был очень расстроен.

— И тебе поверили? — с сомнением проговорил Борис.

— Вся башка была в крови — почему нет? Потом проверяли ошейником…

Борис вспомнил жуткий шрам на шее девушки.

— Как?

— Как обычно. Включали и жгли шею. В каждом гладиаторском ошейнике вмонтирована быстро разогревающаяся спираль. Как в кипятильнике.

Дикая улыбнулась улыбкой, похожей на оскал.

— Когда тебя палят — запашок еще тот… Но пилюля действовала. Боли я не чувствовала.

— Что было потом?

— Потом меня вывезли из колизея вместе с другими трупами. Привезли к печке.

— Куда? — не понял Борис. — К какой еще печке?

— ГМК. Городской мусоросжигательный комплекс. При нем и крематорий тоже есть. Трупы в Ставродаре обычно сжигают.

— И почему же тебя не сожгли заживо?

— Повезло, — уклончиво ответила она. — Здорово пригодилась вторая пилюля. В общем, я выбралась из города.

— Как? Вылетела через трубу крематория, что ли? Как ведьма?

— Что-то вроде… — хмыкнула чернявая.

Борис понял: подробностей побега он от нее не дождется. Если они вообще есть, эти подробности. Если девчонка не сочиняет.

— Потом, уже за городом, начался отходняк, — продолжала она. — Голова, шея. И так, вообще…

Борис поморщился:

— То, о чем ты говоришь, невозможно.

— В этой жизни возможно все, пятнистый. Возможно выбраться из такой ямы, откуда обычно не выбираются. Возможно туда же упасть с самой вершины. Возможно даже люто возненавидеть работу, о которой так мечталось совсем недавно. Разве нет?

М-мать твою! Он и не заметил, как его подцепили на крючок откровенности. Установили незримую связь и снова заводят непонятный, скользкий какой-то разговор.

— То, что я замочил дикую малолетку, еще ничего не значит, — угрюмо пробормотал Борис. — Просто с непривычки…

— Значит, еще как значит, пятнистый… — с ласковой ехидцей перебила она. — И именно потому, что с непривычки.

— Хватит, — Борис раздраженно мотнул головой. — Я больше не хочу об этом говорить.

— Но все же говоришь. И чего тебе нужно от этих разговоров? Прощения? Отпущения? Понимания?

Нет, ну какого, в самом деле, она ковыряется в его душе?! Пытается хотя бы так отомстить за свое пленение?

— А чего хочешь ты? Почему цепляешься ко мне, как клещ?

Она помедлила. Немного, самую малость.

Прозвучавший затем ответ оказался неожиданным для Бориса. Более чем неожиданным.

— Потому что мы можем помочь друг другу. И еще не известно, кто кому поможет больше.

Вот в чем дело! Вот для чего затеян этот гнилой разговорчик по душам! Борис усмехнулся. Не зря все же охотникам запрещено говорить с добычей. Добыча может оказаться хитра и изворотлива. Так что нужно подобрать сопли, встряхнуться, взять себя в руки.

Не поддаваться на провокации.

— Ты хочешь сказать, что я могу помочь тебе сбежать? — медленно проговаривая каждое слово, произнес он.

— А я — тебе, — быстро и коротко, словно трехпатронную очередь из автомата, вставила чернявая.

— Че-го?!

Такой наглости Борис не ждал даже от нее.

— Без меня ты сдохнешь в диких землях.

Он даже не разозлился: настолько велико было удивление.

— А с чего ты вообще взяла, что я собираюсь в дикие земли?

В конце концов, девчонка, вывалившаяся из окна, того не стоит. Подумаешь! Одной дикой больше, одной меньше. А депрессуха — пройдет. Он привыкнет к этой работе. Человек ко всему привыкает. И он настреляет столько баллов, сколько нужно, чтобы не затевать больше подобных бесед. Ни с кем не затевать.

Она вздохнула.

— А если я скажу, пятнистый, что однажды у тебя не окажется другого пути?

Странные намеки. Чернявая словно что-то скрывала. Или нет, скорее, недоговаривала что-то. Девчонка словно присматривалась к нему и изучала его, прежде чем на что-то решиться. Такое впечатление, будто она знает нечто важное, чего не знает он, однако делиться этим знанием не спешит. Это беспокоило и даже пугало. Зря он вообще ввязался в этот разговор.

— Если я скажу, что тебе лучше идти со мной, а не с теми, за кем ты идешь сейчас?

Да что за чушь она несет, в самом-то деле?! Борис тряхнул головой. Мысли о малолетке, выпрыгнувшей из окна, больше его не тревожили. Чернявая отвлекла его, заставив размышлять о другом, и… И теперь он был почти в норме. Странно, но именно дурацкий разговор с пленной дикой отрезвил и привел Бориса в чувство.

— Я уже выбрал свой путь и не вижу причин сожалеть об этом, — сказал он.

— Пятнистый, ты врешь себе или мне?

Борис покачал головой.

— Ни то ни другое. Я просто не вижу причин верить тебе. Меня предупреждали, что вы, дикие, мастаки вешать лапшу на уши. Видимо, предупреждали не зря.

Повисла пауза.

— Твое недоверие может выйти тебе боком, пятнистый.

— Глупо доверять дикой, которая спит и видит, как бы со мной расправится.

Она долго и молча смотрела на него сквозь решетку.

— Знаешь, желания имеют свойство меняться. Одни уходят, другие приходят. А те, что остаются, — ослабевают.

— В самом деле? — усмехнулся он.

— Ты ведь сам уже не так сильно хочешь быть хэдхантером.

— Но я и не настолько ненавижу эту работу, чтобы отказаться от нее.

— А может быть, ты просто боишься отказаться?

Может быть. Скорее всего. Больше всего на свете он боялся сейчас оказаться среди дичи, спасающейся от охотников. А в этом мире самый верный способ не стать дичью — самому быть охотником. Ну а неприятные мысли, глупые сожаления и душевные терзания — дело проходящее.

Борис шагнул от повозки. Правила правильные. И их придумали не дураки. Охотнику ни к чему общаться с дичью.

За решеткой вздохнули — тяжело и шумно. Так вздыхает человек, осознавший свою ошибку и не желающий скрывать разочарования.

— Да, пятнистый, вижу, ты еще не созрел для серьезных разговоров и важных решений. Жаль. Очень жаль. Когда-нибудь ты будешь готов к этому. Но не было бы поздно.

— Лучше поздно, чем никогда, верно? — насмешливо улыбнулся он.

— Неверно. Желания ведь могут не только слабеть и изменяться. Они могут усиливаться.

— Ты о том, как сильно хочешь меня убить?

— Да. Я сейчас говорю об этом.

— Что ж, спасибо, что напомнила, — хмыкнул Борис. — А то я уж подумал, что ты меня простила великодушно.

Молчание… Ну и чудесно! Последнее слово в этой беседе осталось за ним. Неприятное чувство, не дававшее покоя после охоты в заброшенном хуторе, как-то само собой развеялось. Жизнь продолжалась.

Возле командирской машины толпился народ, и Борис поспешил туда. Потребность в одиночестве пропала. Сейчас ему нужно было общество таких же, как он.

Судя по всему, намечалось собрание хэдхантеров, и лучше быть там, с охотниками. Да, там — лучше, спокойнее и безопаснее.

Чем здесь, с дичью.

Глава 15

— Три с половиной десятка голов. — Стольник, окруженный со всех сторон пятнистыми фигурами, подводил итог охоты. Особой радости в его словах не слышалось. — И это с учетом диких, настрелянных на сафари.

— Негусто. — К взводному протолкнулся Ухо. — Я бы даже сказал — очень негусто.

Борис был согласен с сержантом.

— Странно, что дикие прутся в буферку небольшими группами, — добавил Ухо.

Действительно, это более чем странно. Раньше, насколько знал Борис, такого не случалось. По крайней мере, на их хутор нападали более многочисленные отряды.

— Любой странности есть объяснение, — задумчиво произнес Стольник.

— Ладно, пофиг! — беззаботно махнул рукой Ухо. — Если посмотреть с другой стороны, так нам здорово повезло. Рейд только начинается, мы еще не выехали из буферки, а уже кое-что настреляли.

— Да, рейд только начинается, — вяло, без энтузиазма согласился взводный.

Ухо насторожился.

— Но вот как он продолжится? — качнул головой Стольник. — И чем закончится?

— Ты что-то знаешь? — быстро спросил Ухо.

Взводный кивнул:

— Пока вы зачищали хутор, я заставил тут кое-кого говорить… — Он кивнул на тресовозку.

Как заставил? Кого заставил? Это сейчас хэдхантеров мало интересовало. Всех волновало другое: что удалось узнать командиру.

И все же Стольник счел необходимым внести ясность.

— Мать с ребенком, — сказал он.

Да, Борис помнил. Были такие. Их подстрелила на сафари группа Уха.

— Я забрал пацана у матери и сказал, что больше она его не увидит, если не ответит на мои вопросы.

Значит, обошлось без пыток? Ну да, опытный хэдхантер не станет без надобности портить товар.

— Ну? — Ухо вперился в Стольника нетерпеливым взглядом.

Остальные ждали молча.

— Она ответила, — сказал взводный. — Рассказала все. И я полагаю, она говорила правду.

Конечно, кто бы сомневался! Ради спасения ребенка мать скажет все, что от нее требуется. Материнский инстинкт — дело такое. Стольник не случайно выбился в командиры. Тонкий психолог, знаток человеческих душ, туды ж его налево!

— Да не томи, Стольник, выкладывай, — взмолился Ухо. — Что случилось-то? Какого черта дикие вторгаются в буферку такими маленькими группами? На что рассчитывают?

— Они не вторгаются, — покачал головой Стольник. — Они спасаются.

— Не понял, — растерянно захлопал глазами Ухо. — От кого?

— А от кого может спасаться дичь? — вопросом на вопрос ответил Стольник. И, помолчав немного, добавил: — От охотников. От хэдхантеров.

— От нас, что ли? — нахмурился Ухо. — Но как они…

— Нет, не от нас, сержант. — Взводный недобро прищурился. — Кто-то уже работает на нашей территории.

— Пираты? — вскинулся Ухо. И выдал длинную непечатную тираду.

Стольник кивнул.

— Диких пару недель гоняют по нашему сектору. Самые умные просочились в буферку. Сообразили, что здесь, под хуторами, их будут искать в последнюю очередь. Им просто не повезло наткнуться на нас. Но вот остальные… — Стольник вздохнул. — Остальные теперь нам вряд ли достанутся.

Лица хэдов-старичков помрачнели. Неприятная новость. Добыча ускользала в чужие руки.

— И на хрена мы тогда рейдовую лицензию покупали?! — сплюнул Ухо. — Зачем сектор за собой столбили?!

— Не скули, — отмахнулся Стольник. — Что, мы сами мало пиратствовали по чужим секторам?

— Но нас-то не ловили!

— Их тоже за руку не поймаешь. Такое нарушение недоказуемо.

— Да потому что никому не нужны доказательства! — со злостью пробормотал сержант. — Главное, чтоб тресов побольше везли, а откуда они, как и на каком маршруте добыты — всем давно уже пофиг!

— Так-то оно так, — согласился взводный. — Но ведь и нам пустыми возвращаться нельзя.

— Тоже полезем в чужие сектора? — Ухо вцепился взглядом в командира.

Стольник покачал головой:

— Не думаю, что в этом есть смысл. Если соседи шарят у нас, значит, у них самих сейчас — полная задница.

— Ну так и че делать-то теперь? — Ухо не отводил глаз от взводного. — Работаем по резервному плану?

Повисла пауза. Хэдхантеры-старички посерьезнели и переглянулись. Взгляды охотников были быстрыми и понимающими. Новобранцы же только растерянно лупали глазами. Их в резервные планы группы пока никто не посвящал.

Стольник размышлял пару секунд — не больше.

— Резервный план от нас никуда не денется, — задумчиво проговорил он. — Пираты в чужом секторе вряд ли сунутся дальше буферки.

Борис слушал внимательно, но не понимал, о чем говорил взводный. Ох, неприятное это чувство, когда от тебя утаивают что-то важное, о чем знают другие.

— Ну и что ты предлагаешь, Стольник? — спросил Ухо.

— Сначала проверим сектор. Потом… В общем, потом видно будет.

— А чего там проверять-то? И как проверять? — Ухо был расстроен новостью о пиратах, и, похоже, ему не понравилась задержка с непонятным резервным планом.

— Дикая, — взводный кивнул на тресовозку, — мамаша, которая рассказала, как найти ее клан. Это не очень далеко от буферки. Та группа, что мы настреляли на сафари, шла в авангарде. Клан шел за ними.

— Шел, да не дошел, — буркнул Ухо.

— О его судьбе пока ничего не известно, — осадил сержанта взводный. — Может быть, это будет нашей главной добычей.

— Ну а эти — из хутора? — Ухо мотнул головой в сторону заброшенного селения. — Кто они?

— Их мамаша не знает. Видимо, другой клан. Вернее, то, что от него осталось.

Сержант почесал в затылке.

— М-да, если дикие рвутся в буферку целыми кланами и если от кланов остаются такие жалкие группки, значит в секторе совсем паршиво.

Я хочу в этом убедится, — сухо заметил Стольник. — Прежде чем переходить к резервному плану, нужно проверить слова нашей мамаши.

Борис подумал, что Стольник стал командиром группы еще и потому, что привык не доверять никому. Даже матери, спасающей собственного сына.

Обсуждение было закончено.

— По машинам! — приказал взводный. — Выезжаем немедленно.

Препираться с командиром никто не стал. Недолгая суета — и через пару минут хэдхантерская колонна уже мчалась прочь от заброшенного хутора. Теперь уже заброшенного и обезлюдевшего окончательно.

Разведка, следуя указаниям Стольника, снова выдвинулась далеко вперед и скрылась из виду.

— Слышь, сержант! А что это за резервный план такой? — поинтересовался Борис у Уха.

Они сидели на броне, и приходилось кричать, чтобы тебя услышали сквозь рев мотора и вой ветра.

— Узнаешь, — угрюмо отшил его Ухо. — Потом.

Сержант заглянул в люк к водителю. Рявкнул зло:

— Дистанцию держать!

«Увиливает от разговора», — понял Борис, машина и так шла в колонне идеально.

Ехать пришлось долго. А из-за нескончаемой тряски казалось, еще дольше. Но даже самый долгий путь рано или поздно заканчивается.

Разведка доложила, что обнаружила лагерь диких, в котором не наблюдается признаков жизни. Однако Стольник запретил разведчикам соваться на опасную территорию и велел дождаться колонны.

Колонна прибыла к указанному месту. Остановилась в отдалении. Охотники спешились. Подкрались ближе. Окружили лагерь. Еще полчаса наблюдения ничего не дали. Даже в мощную оптику не было видно никакого движения.

Дикие жили убого и неприметно. Тесные, наскоро вырытые и похожие на звериные норы полуземлянки, прикрытые сверху ветками, низенькие шалашики, перепачканные штопаные палатки под цвет сухой травы и грязи… Такие жилища не жалко бросить в случае чего.

Собственно, дикие всегда были легки на подъем. Но окончательно к кочевому образу жизни они перешли, когда охота за живым товаром стала столь же популярным, сколь и выгодным промыслом, а мобильность оказалась единственным спасением от хэдхантерского чеса.

Из-за буферки дикие земли виделись необъятными и бесконечными, но на самом деле они вовсе не были таковыми. Кланы постоянно делили территорию между собой. Тесня друг друга, прихватывая друг у друга кочевья, вступая в конфликты и заключая союзы.

А где-то далеко-далеко, должно быть, проходили другие буферные зоны. Какие-нибудь чужие, забугорные. Неизвестно, что они из себя представляли, но эти кордоны явно препятствовали новому великому переселению. Так что деваться диким по большому счету было некуда. Да они и сами не стремились уходить слишком далеко. Им тоже нужно было соседство с буферкой. Остатки цивилизации всегда сладки. Особенно для варваров.

Вот и крутились дикие кланы кругами, зигзагами Да замысловатыми петлями где-нибудь поблизости, периодически совершая набеги на ничейную территорию, а порой — заходя дальше. В результате этих отчаянных вылазок гибли слабые приграничные хутора, а буферная зона медленно, но неумолимо расширялась.

Пока у диких было горючее, они передвигались на машинах. Пока был домашний скот и хватало кормов, использовали вьючную и тягловую скотину. Но сейчас малочисленные, обнищавшие, затравленные и обозленные кланы все больше топчут землю пешкаря и перетаскивают груз на собственных плечах.

Как они жили? Чем? Этого Борис не знал. Никто этого толком не знал. Охота, наверное, рыбалка… Ну, собирательство там какое-нибудь, как у первобытных. И конечно, вечное копошение в мусоре, остающемся от отступающей цивилизации. Ковыряние в былой роскоши человечества, чуть не сдохшего от безудержного обжорства. Одичавшие поля и сады, заброшенные хутора, покинутые города — там всегда можно что-нибудь перехватить.

Доподлинно известно было только одно: жили дикие хреново. Иначе бы, наверное, не совались, пренебрегая опасностью, на сельхозугодья окраинных хуторов. Но при этом они все же дорожили своей полуголодной свободой. И добровольно сдаваться в тресы не спешили. Впрочем, это-то как раз понятно: жизнь современного раба была еще хуже, чем жизнь современного варвара. По крайней мере, те бедолаги, которым светило надеть трес-ошейник, до сих пор предпочитали бежать в дикие земли. Да, бежать пытались многие, но не многие туда добирались.

В лагерь, казавшийся еще более пустынным и мрачным, чем заброшенный старый хутор, хэдхантеры вошли одновременно, с разных сторон.

С автоматами наизготовку.

Борис шагал в первых рядах. Впрочем, все новобранцы шли сейчас впереди, создавая некое подобие живого щита для старичков. Стольник опасался засады и, видимо, не хотел терять проверенных ветеранов.

Борис держал указательный палец правой руки на курке калаша. Палец левой поглаживал спусковой крючок подствольного ампуломета. Могильная тишина, царившая в дикарском стане, пугала больше, чем крики и стрельба в хуторе. Борис старался вертеть головой на триста шестьдесят градусов. Смотрел. Удивлялся. Запоминал…

На краю безлюдного становища валялась пара мертвых собак — крупные волкодавы с оскаленными зубами. На узких улочках — если так можно было назвать извилистые тропки, петлявшие между землянками, шалашиками и палатками, — лежали человеческие трупы. С полдесятка, не больше.

Видимо, эти дикари сопротивлялись так отчаянно, что убить их оказалось проще, чем пленить.

Еще троих мертвецов нашли в центре лагеря. Две старухи и дряхлый дед. Неликвидный товар…

И люди, и псы были застрелены. Над раздувшимися трупами роились мухи. В застывшей крови виднелись отпечатки рифленых подошв. На восточной окраине лагеря остались следы от широких протекторов хэдхантерской техники.

Живых в селении не было. А мухи все жужжали и жужжали.

…Еще одно совещание длилось недолго. И снова говорили только Стольник и Ухо. Борис уже понял: реально в группе решения принимают только эти двое. Остальные хэды — так, статисты, массовка на общем собрании. Демократия в отряде была весьма условная. Казачий круг у охотников за головами и трес-баллами не прижился.

— Нас опередили, — хмуро начал Стольник. Собственно, это и так было понятно. — Кто-то побывал здесь раньше, и притом кто-то из крутых.

— Эт-точно, — скривился Ухо. — Нехилая группка похозяйничала.

Борис внимательно прислушивался к каждому слову. Хэдхантерская работа оказалась не столь простым делом, как он предполагал.

— Судя по следам, у пиратов не меньше двух десятков машин, — продолжал взводный. — И народу вдвое-втрое больше, чем у нас. Это как минимум.

— И что нам теперь, крохи за ними по сектору подбирать? — ощерился сержант.

Стольник покачал головой:

— Крох не будет. Такие после себя не оставляют ничего. Такие выгребают все подчистую. Как здесь.

Взводный окинул взглядом пустой лагерь.

Сержант тоже огляделся.

— Тут можно было бы набрать половину тресовозки, — вслух прикинул он. — А то и целый транспорт забили бы под завязку.

— Вот кто-то и забил! — медленно и тихо процедил Стольник.

Ухо замолчал, выжидательно глядя на командира. Все сейчас молчали и ждали решения Стольника.

— Ладно, — досадливо махнул рукой взводный. — Может, когда-нибудь и сочтемся с гадами. А сейчас здесь ловить нечего. По сектору шариться тоже смысла не вижу. И гоняться за пиратами — дохлый номер. Они здесь побывали давно. Не найдем уже.

«Ого! — удивился Борис. — Неужели Стольник действительно бросился бы в погоню за превосходящими силами?»

— Возвращаемся в буферку, — приказал взводный.

Возвращаемся? В буферку? Борис встревожился. А как же рейд? А как же новые трес-баллы? Неужели Стольник удовольствуется той малой добычей, которую они уже захватили? В это не очень-то верилось.

— Резервный план? — осклабился Ухо. Он сейчас выглядел вполне довольным.

— Да, — ответил Стольник. — Раз такое дело, тоже попиратствуем немного.

Улыбка взводного была сейчас очень похожа на кривой оскал сержанта.

— Номера с машин снять, — бросил он. — Опознавательные знаки закрыть.

Ухо молча мотнул головой. Несколько старичков кинулись к колонне выполнять приказ командира.

Борис окончательно запутался. Странные приготовления. Без номеров и опознавательной символики действительно можно только пиратствовать.

Но о каком пиратстве идет речь, если Стольник только что распорядился вернуться в буферную зону? Или они теперь будут отлавливать по всей буферке диких, которых спугнули из сектора коллеги-хэдхантеры? И делать это они будут, уже невзирая на границы секторов?

Разведка доложила, что следы конкурентов, разоривших лагерь диких, теряются в заболоченных, изрезанных речушками и ручьями низинах на востоке.

Стольник приказал повернуть на запад.

— Там сейчас больше шансов настрелять добычу, — пояснил взводный. И, хищно прищурившись, добавил: — К тому же есть там одна подходящая точка. Давно уже к ней присматриваюсь…

«Что за точка?!» — молча недоумевал Борис.

— Сделаем крюк, потом вернемся на маршрут. Надеюсь, с пустыми руками не останемся, — многообещающе закончил Стольник.

Глава 16

Борис ошибся. Буферку хэдхантерская колонна пролетела на максимальной скорости, почти без остановок. Пара принудительных помывок для пленных, одна недолгая ночевка — вот, собственно, и все привалы.

Диких по пути не встретили. Да никто их и не искал по большому счету. Если и была добыча поблизости, ее только распугали шумом двигателей. Разведку не вели. Охоты не устраивали. На вопросы новобранцев старички-хэды отмалчивались или отшучивались. А потом Ухо и вовсе пресек разговоры.

— Скоро сами все поймете, салаги, — сухо объявил сержант и закрыл тему.

Куда они едут? Зачем? Об этом оставалось только гадать.

Буферка кончилась. Началась цивилизация. На пути колонны появился первый приграничный хутор. Даже нет, не хутор. Так — хуторок. Хуторишка. Что называется, на последнем издыхании.

С первого взгляда видно было, что здесь дела обстояли еще хуже, чем в хуторе, который покинул Борис. Вокруг — заброшенные пустоши. Небольшие, пока еще возделываемые делянки, обнесенные по внешней границе ржавой рваной егозой на покосившихся столбах, жались к кирпичной ограде, опоясывавшей хуторской центр.

За невысокой внутренней стеной с узкими амбразурами для стрельбы виднелись крыши приземистых домиков. Над крышами возвышалась башня водокачки. Вверху — огромная, как половина тресовозки, поставленной на попа, бочка с облупившейся краской. Над бочкой — площадка с навесом и старой спутниковой тарелкой.

Водокачка вполне могла быть и наблюдательным пунктом, и пулеметной вышкой. Сверху, наверное, хорошо просматривались и простреливались все подступы к хуторку.

Двигавшиеся впереди броневик разведчиков и машина Стольника остановились. Встал и бронетранспортер Уха, следовавший сразу за ними.

Сзади подтягивались отставшие тресовозки и замыкающий БТР.

Колонна уплотнилась. Замерла, урча двигателями на холостых оборотах. Прежде чем въехать на территорию чужого хутора, необходимо получить разрешение. Хотя бы формальное. Это правило распространялось на любые транзитные перевозки. На хэдхантерские — тоже.

Командирская машина обогнула броневик разведчиков, отделилась от колонны и медленно подползла к внешней ограде. Снаружи на броне сидел Стольник. Все как положено: перед въездом на хуторскую территорию командир колонны должен лично вступить в переговоры с охраной селения. Только зачем им сейчас туда въезжать-то? Вот чего Борис никак не мог взять в толк.

— По моему приказу вступаем в хутор… — прошелестела в шлемофоне общая связь. Говорил Стольник. Всем говорил.

Борис встревожился. Не-по-нят-но! Ничего не понятно! На кой ляд им сдался этот захолустный хуторок?! Вряд ли здесь можно прикупить что-нибудь полезное для охоты. И диких здесь точно не будет. Только свободные граждане, влачащие жалкое существование на краю некогда великой, а ныне скукожившейся до неприличных размеров державы. Свободные, впрочем, лишь до тех пор, покуда хутор держится.

А может быть, Стольник уже забыл об охоте и о том, что две тресовозки громыхают пустым нутром, а третья не заполнена даже наполовину?

— Приготовиться к атаке! — прозвучала в шлемофоне новая команда взводного.

К атаке? От такого приказа Борис едва не свалился с брони.

Какая, на хрен, атака! Это же…

— Это же хутор! — Борис растерянно повернулся к Уху.

Сержант, высунувшись наполовину из люка, разглядывал в бинокль обозначенную взводным цель.

— Вообще-то это уже полутруп, — с кривой усмешкой отозвался Ухо. — Сколько ему еще осталось? Долго ли он продержится?

Ну да, осталось не много, и продержится хуторок не долго — с этим Борис не спорил, но ведь…

Додумать мысль ему не дали.

— Пару рейдов назад мы проезжали мимо, — вновь заговорил сержант. — Смотрели… Тогда этот хутор выглядел лучше. А сейчас мы просто поможем ему умереть быстро и по возможности безболезненно. Просто ускорим необратимый процесс.

Хэдхантеры-старички и хэдхантеры-новобранцы из группы Уха молча слушали их разговор.

— Просто? — ошеломленно повторил Борис. — Просто поможем?.. Просто ускорим?

— Ну и заодно наполним тресовозки. Тебе ведь нужны трес-баллы, Берест? — Ухо улыбался своей маньячной улыбкой.

Ах, так вот оно что! Вот о какой «подходящей точке» упомянул Стольник в разоренном лагере диких! Вот в чем заключался пресловутый резервный план.

Чернявая была права, когда обещала, что дальше будет только хуже. Как, впрочем, и прав оказался Стольник, который с самого начала — еще во время вербовки — предупредил, что чистоплюям в хэдхантерской группе делать нечего. Что перемазаны будут все.

Правда, взводный говорил о пачкучих деньгах, о грязи и крови. О таком дерьме он даже не заикнулся.

— Нужны-нужны, знаю, что нужны. — Улыбающееся лицо сержанта, прилипшее к биноклю, было похоже на застывшую маску человека без глаз. — Трес-баллы нужны всем. Вот и настреляете сегодня выше крыши. По полной. В хуторе. Стрелять — это же лучше, чем быть подстреленным, да, Берест?

Что это? Тонкий намек на толстые обстоятельства. На очевидные и неодолимые?

— Ухо, — Борис исподлобья глянул в висок сержанта, — скажи, а к нам… ну… в наш хутор вы тоже приезжали за… ЗА ЭТИМ?

Ухо наконец отнял бинокль от лица. Встретился глазами с Борисом. Кивнул.

— Да, Берест. Ваш хутор мы оценивали и с этой точки зрения. Но к сожалению, он оказался нам не по зубам.

— К сожалению?!

— К сожалению для нас. А поскольку ты теперь один из нас, то и для тебя тоже. У вас в хуторе охрана — на высоте. У вас слишком много стволов и много людей. Пока…

Ах, пока?! Значит — пока?! Вот как значит?!

— Наша группа не настолько сильна, чтобы связываться с вашим хутором сейчас.

Сейчас — нет, а потом? Борис сверлил взглядом безмятежное лицо сержанта.

— Зато с этой деревенькой мы можем справиться уже сейчас.

— Но ведь… — Борис сглотнул. Он все еще не мог поверить в услышанное. — Ведь там нет диких, Ухо!

— Как посмотреть, — пожал плечами сержант. — По большому счету эти хуторяне уже живут как дикие.

— То есть? В смысле?

Ухо устало вздохнул:

— Вообще-то сейчас не самое подходящее время для ликбеза, ну да ладно… Ты, я вижу, парень сметливый, только попорченный малость провинциальными нравами.

Сомнительный комплимент. Борис смолчал. Проглотил…

— Ну, посуди сам, Берест, разве может эта дыра на отшибе производить какую-нибудь конкурентоспособную продукцию? — Сержант кивнул на хутор. — Тресов — готов биться об заклад — здесь раз-два и обчелся. Если они вообще есть. А себестоимость любого товара, который произведен не трудом тресов, возрастает на порядок. Отсутствие дешевой рабсилы ведет к неоправданному удорожанию продукта.

Все верно. Сержант озвучивал прописные истины. Конечно, тресы не такая уж дешевая рабсила, может возразить кто-то. Но это только на первый взгляд. Как бы дорого ни стоил раб, его бесплатный многолетний труд быстро и с лихвой окупит любые затраты. Пока, во всяком случае, окупает, даже несмотря на баснословные цены трес-рынка.

— То, что эти пейзане еще выращивают здесь, в лучшем случае идет на собственный прокорм, — продолжал Ухо. — В худшем — на подкормку диких. Конкурентоспособного хутора, способного удержаться в действующей торговой цепочке, больше нет. Есть банальное натуральное хозяйство… А если хуторяне и умудряются что-то продавать, в чем я лично сомневаюсь, то торговля у них копеечная. Так какой смысл в этом хуторке? Какая от него польза?

Борис промолчал. Ухо сам ответил на свой вопрос:

— Польза может быть только одна — новые тресы. Если мы не возьмем их, это сделают наши конкуренты. Или хуторян попросту перережут дикие.

— В хуторе — свободные граждане! Такие, как мы!

— Вот заладил! — досадливо поморщился Ухо. — Да кто на это посмотрит во время торгов? И кто поверит тресам? Мало ли что они наплетут! Ну а даже если и поверят, кому какое дело? Слово треса — ничто против слова свободного гражданина.

— Даже если трес совсем недавно тоже был свободен?

— Да, даже если так. Товар есть товар. А откуда и какими способами он добыт — дело десятое, никого, в общем-то, не интересующее. Деньги уплачены, маржа получена, сделка зафиксирована. Все довольны.

«Все, кроме хуторян, обращенных в рабство», — уточнил про себя Борис.

— Нападения на обреченные хутора практикуются уже давно, — продолжал сержант. — И не думай, что только нашей группой. Власти в последнее время предпочитают закрывать глаза на подобные вещи. Власти понимают, что мы — санитары приграничья. Катализаторы естественного отбора.

— Естественного?

— Сильный, богатый, а значит, полезный для страны хутор нам не по зубам — он легко от нас отобьется. А вот селение, уже дышащее на ладан, становится источником рабсилы. Разве это не правильно? Разве не разумно?

Разумно. Вполне. Но отчего-то такой отбор все же казался Борису противоестественным.

— Конечно, эта часть хэдхантерской деятельности не афишируется.

— Потому что не является законной?

Ухо широко улыбнулся:

— Если тебя беспокоит исключительно юридический аспект, то тут все гладко. Даю слово: никто тебя за соучастие в нападении на хутор не осудит.

— В самом деле? — поднял брови Борис. Он подумал о том, сколько может стоить слово беспринципного охотника за головами. И стоит ли оно вообще хоть сколько-нибудь? — Есть такой закон, который позволяет хэдхантерам штурмовать хутора свободных граждан?

— Такого закона нет, — спокойно ответил Ухо. — Но есть закон, который запрещает причинять вред хэдхантерам. А как, по-твоему, пойдут хуторяне в наши тресовозки, добровольно или будут сопротивляться?

Дурацкий вопрос.

— Я бы сопротивлялся, — ответил Борис.

— Я бы тоже, — кивнул Ухо. — И они станут. А ведь это не дикие. Даже в нищем хуторе стволов и патронов побольше, чем у кочующего за буферкой клана. И что это значит?

— Что? — Борис пока не понимал, к чему клонит сержант.

— То, что у нас наверняка будут пострадавшие. Раненые и, возможно, очень возможно, — убитые. А это, как должно быть тебе известно, особо тяжкое…

Это Борису известно было.

— Следовательно, хуторяне автоматически попадают в разряд преступников, которым прямая дорога в тресы. Так что формально ничего противозаконного мы не совершим.

— Демагогия! — пожал плечами Борис. — Любому ясно, что сопротивление хуторян — это самооборона по необходимости.

Улыбка Уха стала еще шире.

— Видишь ли, Берест, закон о хэдхантерской деятельности очень удобен. В нем не предусмотрено такого понятия, как самооборона против охотников.

Борис тряхнул головой.

— Это бред. Беспредел какой-то…

— Это — спасение экономики от нового коллапса, — возразил сержант. — Трудовые ресурсы — ее основа, их где-то надо брать. А жители загибающихся хуторов ничем не хуже и не лучше диких. И в качестве тресов они более полезны, чем в качестве свободных граждан.

Помолчав немного, Ухо добавил:

— Мы всего лишь помогаем стране. Ну и себе заодно.

Или все же себе — в первую очередь?

— Помогаем всеми доступными способами, — продолжал сержант. — И если ты хочешь сделать карьеру в хэдхантерском бизнесе, Берест, — привыкай. Или ты что-то имеешь против этого бизнеса?

Автомат, висевший на груди Уха, как бы невзначай повернулся стволом к Борису.

— Нет, — выдавил Борис. — Я только хотел понять.

Против он быть не мог. Уже — нет. Контракт подписан. Хэдхантерская форма надета. И поблизости всегда найдутся желающие заработать дополнительный трес-балл на нелояльном новобранце.

Борис передернул плечами. М-да, премерзкое ощущение! Он начал всерьез опасаться сам угодить в тресы. И страх этот делал его рабом хэдхантерской группы. На нем словно защелкнули незримый, липкий, дурно пахнущий ошейник.

— Ну вот и отлично, — улыбнулся ему сержант. — Надеюсь, ты понял все правильно.

Борис покосился на стоявшие позади тресовозки. Может быть, все же стоило прислушаться к словам чернявой?

Глава 17

Стольник избрал самую верную тактику. Незаметно подобраться к хутору им бы все равно не удалось. Внезапно атаковать — тоже. Поэтому колонна подъехала в открытую, при полном параде.

Им так было можно. Они не дикие, они — привилегированные члены общества. А будущим жертвам пока неизвестна истинная цель их появления. Пока…

Мало ли по какой нужде автономной хэдхантерской группе понадобилось завернуть к приграничному хуторку? Отдохнуть, подлечить раны, прикупить что-нибудь… А поскольку транзит, товары и услуги в этих удаленных от цивилизации местах оплачиваются по особому тарифу, хуторянам появление гостей сулило немалую выгоду.

Они же не дикие, гости эти.

Жители хутора еще не знали, что они хуже. От диких худо-бедно, но можно было отбиться. А вот от хэдов…

Борис по примеру Уха наблюдал за происходящим в бинокль.

К внешней хуторской ограде вела разбитая колдобистая дорога, которой, судя по всему, не пользовались уже давненько. Такую и дорогой-то назвать язык не поворачивается.

Въезд на территорию перегораживало тяжелое сучковатое бревно, утыканное шипами и оплетенное колючкой. Бревно чуть сдвинуто. У самой обочины узкий — один человек едва-едва протиснется — проход.

Броневик Стольника медленно-медленно подползал к границе хутора. Так осторожный хищник подбирается к беспечной жертве. Мощная оптика приближала командирскую машину настолько, что казалось, хэдхантерский броневик находился на расстоянии вытянутой руки.

Кусты у обочины шевельнулись.

Ага, вон там выходят… Перебираются через бревно. Идут навстречу машине.

Хуторские погранцы. Внешний патруль. Два человека — утомленных, истощенных, удивленных и немного — самую малость — настороженных.

Собака на поводке… Пес рычит, скалит зубы, словно чувствует враждебные намерения чужаков.

«Все как у нас», — с тоской подумал Борис. Вот только…

Автомат был лишь у одного из двух. Старенький калаш — той допотопной модели, которой еще пользовались дикари. Редко, но пользовались…

Так, а у второго, который с собакой, — что? Винтарь? Нет. Блин, это даже не смешно! Охотничий дробовик! Никчемная берданка! Может быть, и подходящее оружие для ближнего боя с дикими, но хэдхантерскую колонну такими стволами точно не остановить.

Захудалый хуторок был не просто бедным. Он был нищим. Он был обреченным на вымирание.

«Мы просто ускорим необратимый процесс», — вспомнил Борис слова Уха.

Хуторянин с автоматом замахал руками.

«Требует остановиться», — понял Борис. Вообще-то патруль был в своем праве. Он сейчас отвечал за безопасность хутора и блюл его интересы. Прежде чем пускать кого-то за внешнюю ограду, следовало, по крайней мере, обсудить цель визита, порядок проезда и стоимость транзита. Борис не так давно сам нес службу во внешней охране и крепко усвоил эти простые универсальные правила.

Командирская машина остановилась, не заглушая двигателей. Борис обратил внимание, что у Стольника, возвышающегося над люком, на шее висит автомат. А ведь взводного не так часто можно было видеть при оружии. Обычно всю грязную работу он поручал выполнять другим.

Стольник тоже помахал патрулю. Вполне так себе приветливо и дружелюбно.

Что-то прокричал. Видимо, поздоровался. И…

И — нажал на курок.

Выстрелов слышно не было: сработала пневматика подствольника.

Первым упал автоматчик. Выронил калаш, бухнулся в пыль, скорчившись в позе эмбриона. Полсекунды спустя рядом лежал, мелко подрагивая, второй хуторянин.

Пес, сорвавшись с поводка, бросился на машину. Но что могли сделать собачьи клыки с броней и толстой резиной протекторов?

— Работаем, — раздался в шлемофоне спокойный голос Стольника. — Тресовозки остаются здесь, все остальные — в хутор.

Два БТР и броневик разведчиков сорвались с места. Парализованных патрульных, лежавших на дороге, объехали: хороший товар, жаль давить. Захлебывавшегося в лае и яростно кидавшегося на машины пса сбили, размазали по грязи.

От бревна, перегораживавшего дорогу, не было никакого проку. Бронемашины попросту выехали за обочину и с ходу смяли хлипкие ограждения, рассчитанные на набеги диких, но никак не на натиск хэдхантерской техники.

Рванули к хуторскому центру.

Машина взводного осталась позади. В самое пекло Стольник решил не соваться. Он предпочитал командовать операцией издали.

— Разведка! — Стольник отдавал по общей связи новый приказ. — Двигайте в поля! Крутанетесь вокруг центра. И это… соберете жатву, короче!

Стольник острил. Настроение у взводного было отменное. Еще бы! Сегодня появился шанс заполнить пустующие тресовозки. Кем и как — это уже вопрос десятый. И для взводного, насколько понимал Борис, совершенно неактуальный.

— Понял! — бодро отозвался командир разведчиков.

Маленький приземистый броневик свернул с дороги и влетел в поля. На броню из люков полезли охотники. Их ожидало мини-сафари.

«Это будет нетрудно», — решил Борис.

Немногочисленные хуторяне — в основном женщины и дети, работавшие на куцых делянках, застыли столбами, не понимая еще, что происходит, и не в силах поверить в происходящее. Несчастные, запертые между внешней и внутренней оградой, были сейчас как в загоне, из которого некуда деться.

Группа Уха вырвалась вперед. Машина с ходу вломилась в стену, прикрывавшую центральную часть хутора. Пробила. Остановилась на осколках битого кирпича.

Здесь, в хуторском центре, сафари с колес уже не покатит. Хуторок был небольшой, но плотно застроенный. Одноэтажные кирпичные домики представляли собой неплохие укрытия, между которых затруднительно было бы петлять на крупногабаритной хэдхантерской технике.

По большому счету здесь имелась только одна проезжая улица. Прямая и широкая, она вела к хуторской конторе под водокачкой. И там же заканчивалась тупиком, больше похожем на ловушку.

Второй БТР с разгону высадил ворота внутренней ограды. И тоже притормозил.

— Первая и вторая группы — спешиться! — приказал Стольник по общей связи. — Хутор зачищаем на своих двоих!

Охота началась.

Пятнистые фигуры прыгали с брони на землю и, привычно разбившись на двойки, приступали к работе. Захлопали одиночные выстрелы подствольных ампулометов.

В хуторе уже началась паника. Кричали люди. Лаяли собаки.

Ударила короткая автоматная очередь. За ней — еще одна. И — еще… Это ворвавшиеся в селение охотники расстреливали боевыми спущенных с привязи псов.

С десяток хуторян, оказавшихся на улице, сразу попали под шприц-ампулы и превратились в неподвижные кочки.

Эта первая добыча была самой легкой. Потом до местных окончательно дошло, что происходит и какая участь им уготовлена. Добровольно идти в тресы они, конечно, не пожелали.

На вышке с водокачкой и спутниковой тарелкой пулеметного гнезда, к счастью, не оказалось. Но оттуда открыл ответный огонь автоматчик.

Очередь сверху полоснула по машине Уха, с которой еще спрыгивали хэды. Через секунду зазвенело разбитое окно. Еще одна автоматная очередь ударила из хуторской конторы. И почти сразу же загрохотал третий ствол — там же, в конторе. Видимо, контора и вышка над ней были главным опорным пунктом здешней обороны.

Но — не единственным.

Из окон и из-за углов ближайших домов бухнули ружейные выстрелы.

Пули и крупная картечь били о броню хэдхантерских машин и поднимали фонтанчики пыли вокруг. Два охотника упали на землю и застыли в неестественных позах. Бедолагам не помогли ни хэдхантерские бронники, ни каски. Еще один с воем закатился под колеса БТР. Там и затих.

Борис отметил про себя: все трое подстреленных охотников оказались новобранцами, не постигшими еще в достаточной мере азов охотничьей науки. Опытные старички действовали более умело и шустро. В первые же мгновения боя все они рассредоточились и попрятались за домами и машинами. Ни одного из них вроде бы пока не задело.

Хотя, нет…

— А-а-а! — дико заорал охотник-старичок из группы Уха.

Все-таки задело.

Раненый схватился за лицо. Забрало каски было разбито. Из-под пальцев хлестала кровь. Хэд упал на колени, завалился на бок.

Плохая рана, сразу определил Борис. Пуля по касательной срезала правый глаз и вырвала кусок височной кости. Не жилец. И уж во всяком случае — не боец.

Видимо, Ухо это понял тоже. Сержант вскинул автомат. Пуля, пущенная сзади, разворотила раненому затылок. Хэд замолчал.

Яростная стрельба продолжалась.

Да, Стольник все рассчитал правильно. Как только на пятнистую форму брызнула первая кровь, у охотников за головами появился формальный повод обратить в рабство весь хутор. Убийство хэдхантеров — особо тяжкое преступление. А почему, за что и при каких обстоятельствах убийство — кого это волнует?

Первым заткнули автоматчика на вышке. Боевыми, разумеется. Нелеталкой его было никак не достать. Массированный перекрестный огонь быстро успокоил хуторянина. Пули изрешетили всю верхнюю площадку водокачки, продырявили спутниковую тарелку. Железной бочке тоже досталось: вода из пробоин хлестала, как из душа.

Однако стрелков, засевших в добротном кирпичном здании конторы, достать было не так просто. Автоматчики сдаваться не собирались и боеприпасов не жалели.

Два ствола, яростно огрызавшихся из темных оконных проемов, никого не подпускали к конторе. А что хуже всего — стрелки тянули время, давая возможность остальным хуторянам справиться с первым шоком и организовать оборону.

Время сейчас работало против хэдхантеров. И время было слишком дорого.

Стольник разрешил использовать против конторы тяжелое вооружение. Все равно взять живьем засевшего там противника не представлялось возможным, а вокруг полно было более легкой добычи.

Башенные пулеметы БТР гулко зарокотали на два голоса. Борис, находившийся между бронетранспортерами, чуть не оглох.

Один пулемет обрабатывал правое крайнее окно, в котором еще секунду назад вспыхивали огоньки автоматных выстрелов. Второй — засыпал свинцом окно-амбразуру в центре здания, откуда тоже велась стрельба.

Осыпались остатки стекол в перебитых рамах. Полетела щепа с подоконников. Брызнули фонтанчики цемента и красной кирпичной пыли по контуру оконных проемов. С покрошенных стен целыми пластами отваливались осколки битого кирпича.

Пулеметчики расстреливали дом прямой наводкой. Очереди нещадно хлестали по двум прямоугольным мишеням. Пули смертоносным роем влетали внутрь помещения, визжали рикошетами, разбивали кладку снаружи. Выжить под таким градом не смог бы никто.

Автоматы хуторян замолчали. Умолкли и хэдхантерские пулеметы. Обстрелянные окна заволокло пылью.

Дальше Стольник приказал действовать без прикрытия пулеметов.

— Это ваша последняя возможность набрать баллы! — напомнил взводный по общей связи.

Охотники занялись одиночными стрелками, рассеянными по хутору. Ну и разумеется, безоружными хуторянами — тоже.

Хэды торопились. Каждый спешил настрелять побольше, каждый хотел опередить другого. Шанса пополнить личный счет не желал упускать никто.

Глава 18

Борис снова работал в паре с Ухом и Шуршем. Нельзя сказать, чтобы он получал от охоты в хуторе большое удовольствие, но и сомнений, способных помешать ему в этой работе, не возникало тоже. Свой выбор он уже сделал: лучше быть с охотниками, чем с их жертвами.

Два первых дома оказались пустыми и, судя по всему, нежилыми. Что, впрочем, и немудрено: в вымирающих хуторах заброшенного жилья больше, чем людей.

Третий дом выглядел обжитым. Только был заперт.

В нем сейчас могло никого и не быть. А могла быть добыча.

Или засада.

Они укрылись за поленницей дров во дворе. Замерли, прислушиваясь и приглядываясь.

Дом впереди был похож на крепость. Толстые стены. В окнах — решетки, запирающиеся изнутри. Дверь кондовая — толстые доски с железной обивкой. Такую с ходу не вышибить. Ни плечом, ни прикладом. За такой дверью можно долго продержаться, даже если в хутор ворвутся дикие.

Однако охотники были экипированы лучше диких, и в их арсенале имелось кое-что получше плеча или приклада.

— Берест, Шурш, прикройте! — велел Ухо.

Сержант, пригнувшись за поленницей, потянулся к подсумку с гранатами.

Борис направил автомат на узкое окошко у самой двери. Ствол и подствольный ампуломет легли на дровяные развалы, как на окопный бруствер.

Это окно смотрело прямо на их поленницу. Если будут стрелять, то только оттуда.

За треснувшим стеклом виднелась решетка (через нее внутрь гранату не забросишь), за решеткой висела прозрачная занавеска. Занавеска не двигалась.

— Эй, кто за дверью, — отойди! — рявкнул Ухо. Так, на всякий случай. — Гранату бросаю!

На обычной войне предупреждать об этом противника не принято. Но сейчас шла не война, а охота, и охотникам нужна была живая и здоровая добыча. Непопорченный товар — вот что им сейчас было нужно.

Подходить к двери ближе Ухо поостерегся. Вынырнув на миг из-за поленницы, сержант взмахнул рукой и тут же спрятался снова.

В воздухе мелькнул шипастый цилиндрик.

Фугаска-липучка! Борис успел заметить, как граната в полете покрывается белой пенистой массой. Густая пена хлестала из шипов, словно взболтанная газировка из узких бутылочных горлышек, однако не брызгала в стороны, а лишь обволакивала металлическую болванку.

Негромкий стук… Цилиндр ударился в нижнюю часть двери. Граната повисла над самым порогом как приклеенная. А впрочем, так и есть — приклеенная. Липкая пенистая смесь действовала лучше любого клея.

Занавеска за окном по-прежнему не шевелилась.

Секунда, вторая, тре…

Вспышка! Взрыв!

Борис пригнулся, свалив себе на ноги несколько чурок с поленницы.

— Вперед! — приказал Ухо.

Борис выскочил из-за укрытия вслед за сержантом и Шуршем.

Двери больше не было. Вообще. И не только двери. Снесло оба косяка и притолоку. Разворотило порог и крыльцо. Вырвало кусок стены в пару кирпичей. Выбило стекло в окне.

Впереди дымился пустой проем. Вокруг лежали обломки досок, осколки кирпича, битое стекло.

Если за дверью кто-то и прятался, то теперь он был мертв.

Но нет — никто не прятался. Никого за дверью не было.

Ухо и Шурш прилипли к разбитым косякам по обе стороны дверного проема. Борису места у косяка не нашлось.

Он припал на колено у разбитого крыльца. Секунда задержки…

Все трое прислушивались к тишине, царившей в доме.

— Может, газ? — негромко спросил Шурш. Он взглядом указал на подсумок с фанатами и противогаз на боку.

— Не нужно пока, — качнул головой Ухо. — Домов еще много, а гранат мало. Одну уже потратили — хватит. Да и нет здесь, похоже, никого.

Ухо повернулся к Борису, кивнул на вход:

— Но ты, Берест, все-таки проверь на всякий случай.

Ну конечно! Новичкам везде у нас дорога… Если жаба душит потратить газовую гранату, но хочется убедиться на все сто, что добычи в доме нет, можно пустить вперед новобранца.

Борис переступил порог. Под ногами захрустело.

Тесная прихожая, заваленная обломками выбитой двери. За прихожей — холл. Там тоже пусто. Никто в хэдхантеров не стрелял, никто не бросался с ножами и дубинками.

Ухо и Шурш вошли в дом вслед за Борисом, подняв стволы над его плечами. Неприятное все же чувство быть живым щитом. Живые щиты обычно погибают первыми.

Комната справа. Чисто…

Комната слева. Чисто…

И еще одна дверь — впереди. Борис толкнул ее калашом.

Кто-то вскрикнул. У кого-то не выдержали нервы…

В доме все-таки были люди!

К окну из-за старого облезлого шкафа метнулись два силуэта.

Борис машинально нажал на курок подствольника.

Два выстрела-хлопка. Две потраченные шприц-ампулы.

Один хуторянин ударился в простенок, сполз на пол, прижимая к телу сведенные судорогой руки и ноги и трясясь как в лихорадке. Второй успел-таки вскочить на невысокий подоконник и дернуть засов решетки.

Нет, не второй — вторая!

До окна добежала молодая женщина. Защитная решетка распахнулась под ее весом вместе со створками рамы.

Видимо, хуторяне надеялись притаиться, переждать, остаться незамеченными. Глупая надежда…

Женщина, виляя из стороны в сторону, бросилась прочь от дома. Нырнула в тесный переулок.

Борис прицелился, но выстрелить по бегущей мишени не успел. Опередили.

Хлопнуло раз, другой. Подствольники Уха и Шурша выплюнули по шприц-ампуле.

Один шприц угодил беглянке чуть пониже спины.

— Ать, хорошо! — довольно прикрикнул сержант. Судя по всему, этот трес-балл достался ему.

…Со следующим домом было сложнее. Здесь их встретили стрельбой. Правда, не сразу.

Массивная входная дверь оказалась распахнута настежь. Она словно приглашала войти, наскоро осмотреть здание и следовать дальше.

Бориса насторожил кирпич, подложенный под дверь. Кто-то не хотел, чтобы она случайно закрылась. Кто-то хотел видеть подступы к дому и любого, кто приблизится к порогу.

Это было похоже на хитрость.

Борис остановился.

В полумраке темной прихожей почудилось слабое движение. Он отшатнулся в сторону — к стене соседнего дома, пригнулся. И — вовремя.

За дверным проемом полыхнула вспышка. Грянул ружейный выстрел. Крупная картечь кучно посекла кирпичную кладку над головой, звякнула о каску. Не пригнись он за миг до того, картечь разнесла бы забрало и превратила бы лицо в кровавое месиво.

Борис упал, где стоял. Размытая дождями водоотводная канавка была не самым надежным укрытием, но это все-таки лучше, чем ничего.

Рядом — в той же неглубокой траншее — залегли Ухо и Шурш.

Шурш, перевернувшись на спину, поднял автомат и вслепую дал очередь боевыми. Однако ни задеть, ни напугать хуторского стрелка не удалось.

Бахнуло снова Картечь легла точнехонько в рыхлый земляной холмик, из-за которого шмальнул Шурш. Холмик взорвался, засыпав охотников пылью и комочками грязи.

— Перестреляю всех, суки пятнистые! — донеслось из дома.

Голос был отчаянный, громкий и срывающийся. Голос загнанного в угол человека.

«Дело плохо», — понял Борис.

У хуторского стрелка позиция была лучше, чем у них. К тому же на таком расстоянии даже старый раздолбанный дробовик мог оказаться не менее серьезным оружием, чем хэдхантерский калаш.

Перестрелять-то их, может быть, и не перестреляют, но головы поднять точно не дадут.

Борис покосился на Ухо. Ну? И какие теперь будут распоряжения? Снова Берест — вперед? Под убийственную картечь?

— Резину — на морду! — скомандовал сержант.

Борис облегченно вздохнул.

Да, в сложившейся ситуации это было самое разумное решение. Пришла пора газовых гранат.

На то, чтобы надеть противогазы и снова водрузить сверху каски, много времени не понадобилось. Легкие резиновые маски со сдвоенной коробкой фильтра, широкими окулярами очков и миниатюрным переговорником надежно закрывали глаза, нос и рот.

Уши оставались открытыми: так можно было слышать и приказы, доносившиеся из шлемофона, и внешние звуки.

— Ну, где вы там, ублюдки?! — не унимался хуторской стрелок.

Он явно был не в себе. Еще бы! Не каждый день свободному гражданину приходится сражаться с хэдхантерами за право оставаться свободным. Не каждый день рискуешь получить на пороге собственного дома пулю или шприц-ампулу, превращающую тебя либо в покойника, либо в раба.

— Ну, высуньтесь, что ли! — орал хуторянин. — Ну, подставьтесь, мать вашу!

Ухо вынул из подсумка гладкую округлую гранату, помеченную зеленой полосой. «Цвет жизни», — отстраненно подумал Борис. Но какой жизни! В руках хэдхантера цвет этот обретал новый зловещий оттенок. Хорошей жизни хэдхантерская нелеталка не сулила никому.

— Короче, так, моя граната — мой клиент. — Ухо кольнул их холодным взглядом из-за окуляров противогаза.

Борис не возражал. Он уж как-нибудь обойдется без этого трес-балла. Шурш тоже спрятал недовольство куда-то глубоко и надежно. Наверное, ссориться с Ухом — себе дороже.

— Ну что, пятнистые, съели, да?! Облажались, суки?! — снова закричали из дома.

Хуторянин нервничал все сильнее. И собственным криком старался придать себе уверенности.

Ухо вырвал запал. Гранату он бросил на голос, одним лишь движением кисти, даже не подняв руки над земляным бруствером.

Запоздало грянул выстрел. Картечь просвистела в воздухе. А толку-то?!

Послышалось шипение. И почти сразу же — тяжелый надсадный кашель.

Борис покосился на Ухо. Не пора ли подниматься?

— Лежим, — негромко процедил сержант. — Не спешим. Ждем…

Ухо как в воду глядел.

Грохнул еще один выстрел. Видимо, глотнувший газа хуторянин палил уже вслепую — на авось, от отчаяния. Картечь снова со свистом рассекла воздух.

— Су-кхе-кхе-кхе!

Стрелок окончательно захлебнулся в кашле. Ухо выждал еще пару секунд. И лишь когда сквозь кашель послышались рвотные звуки, взмахнул рукой.

— Встаем! Работаем!

Они вскочили одновременно, с автоматами на изготовку. Впрочем, в оружии нужды больше не было.

Граната лежала у порога — возле кирпича, поддерживавшего дверь. Хуторянин то ли не успел ее отбросить, пока еще была такая возможность, то ли побоялся выходить из укрытия. Ну а теперь… Теперь тяжелое желтоватое облако газа расползалось перед домом и клубилось в прихожей.

И все ширилось, ширилось, ширилось. Тихое шипение не умолкало. Удивительно, как маленькая железная болванка может вместить в себя столько слезоточивой дряни!

Борис заглянул в дверной проем. Ощущение в хэдхантерской противогазной маске с непривычки было такое, словно чьи-то большие липкие руки давят на лицо, однако обзору это не мешало.

Борис сразу понял, что клиент готов. Стрелок — невысокий мужчина средних лет с заблеванным подбородком — корчился в спазмах на полу прихожей и о сопротивлении больше не помышлял. Ружье — вертикальная двустволка — валялось рядом.

Мимо проскользнул Ухо. Тратить шприц-ампулу на хуторянина сержант не стал. Просто нацепил на запястья и лодыжки сотрясающегося в кашле человека наручники со своей меткой.

Они теперь не хуже шприца укажут, кому принадлежит этот трес-балл.

— Берест, проверь комнаты, — приказал Ухо. — Шурш, зайди с другой стороны и проследи за окнами.

Из этого дома сержант не хотел выпускать никого.

Борис вслед за расползающимся туманом обошел помещения.

В доме никого не было.

— Ладно, Берест, зови Шурша, — приказал Ухо, когда Борис вышел из дома. — Пусть возвращается. Идем дальше.

Газовое облако к тому времени уже накрыло почти весь дворик и дотянулось до неприметной пристройки, стоявшей в сторонке. Это был небольшой дощатый сарайчик, на который хэдхантеры поначалу не обратили внимания. А чего обращать-то? Стены — тонкие и дырявые. Дверь — без замка, болтается на ржавых петлях.

Но теперь.

Теперь Борис внимание обратил. Ему показалось, будто из пристройки доносится странный, похожий на хрипение звук. Потом кто-то не удержался — сдавленно кашлянул. Раз, другой…

Борис бросился к сараю.

Хрясь — ногой в хлипкую дверь.

Дверь едва не слетела с петель. Распахнулась. Стукнулась о стену. Борис вскинул автомат.

И опустил.

Вот ведь гадство какое!

Откинутая крышка небольшого погребка. Лестница, уходящая вниз…

А возле лестницы в угол забился пацаненок лет десяти. Одной рукой размазывает по лицу сопли и слезы. Другой зажимает рот, стараясь сдержать кашель.

Но струйки газа уже проникли сквозь щели в дощатой стене. И желтоватая дымка валит из-за спины Бориса в распахнутую дверь.

Здесь концентрация слезоточивой отравы еще не столь велика, как у входа в дом, но задавить кашель все равно уже нет никакой возможности.

Ребенок часто-часто моргает красными слезящимися глазами, скулит и, пуская пузыри соплей, старается отползти подальше от застывшей в дверном проеме пятнистой фигуры.

Только вот дальше ползти некуда. Дальше — стена.

Потом сдерживаемый длительное время кашель наконец прорвался. Хриплый, страшный, громкий.

Ну что ж, теперь понятно, почему дверь в доме была открыта нараспашку. Понятно, почему их так старательно заманивали туда, отвлекая внимание от сарая. Судя по всему, ребенка спрятали в погребке. Однако хэдхантерская слезоточка тяжелее воздуха. Этот газ предназначен как раз для того, чтобы выкуривать людей из таких вот тайных нор.

Наверное, когда растекающееся по двору газовое облако добралось до сарая и первые струйки начали проникать в погреб, мальчишка смекнул, что в подполье ему уже не спастись. Струсил. Полез наружу. Надышался, конечно…

Пару секунд Борис стоял над захлебывающимся в кашле ребенком и не мог нажать на спусковой крючок ампуломета. Стрелять по детям он еще не привык.

Это сделали за него.

Над ухом прозвучал сухой хлопок подствольника.

Борис от неожиданности вздрогнул.

Пацан дернулся на полу. Дернулся, скрючился… Болевой шок. Паралич. Мальчишка даже кашлять перестал.

Борис обернулся. Шурш! Прибежал на кашель. Шустрый какой, мать его!

Борис выматерился сквозь зубы.

— А не надо было тормозить, Берест! — Хэд гулко хохотнул в противогазной маске. — Все, ушел твой балл. В следующий раз расторопнее будешь.

Шурш истолковал его злость по-своему. Решил, что Борис убивается из-за того, что не успел пометить добычу своим шприцем.

Борис не сдержался — добавил от души еще пару ласковых.

— Ты че, пацана пожалел, что ли? — догадался наконец Шурш. Удивился. Похоже — искренне. — Ну и дурак! Не ты подстрелишь — так кто-нибудь другой…

— Тебя сержант зовет, — угрюмо бросил Борис. — Дальше идти надо.

Глава 19

В этом хуторе тресов не было. Ни одного. По крайней мере, легальных, помеченных тату-клеймом с ИИН, найти не удалось. Впрочем, теперь в разоренном селении не осталось и свободных граждан.

Захудалый, умирающий хуторок был невелик и немноголюден, однако добычи для небольшой хэдхантерской группы в нем набралось достаточно. Более полутора сотни голов за один раз — совсем неплохо.

Да уж, голов…

Вечерело.

Трес-транспорты подогнали к внутренней ограде. Чуть в стороне на небольшой, перепаханной колесами делянке расположилась прочая техника.

Добычу грузили долго.

От диких, настрелянных ранее, хуторян отгородили решетками.

— А то ведь в дороге могут и поубивать друг друга по старой памяти, — пояснил Борису Ухо. — Не до всех сразу доходит, что они теперь в одной лодке…

«В одной тресовозке», — мысленно поправил сержанта Борис.

Однако в трес-транспорты попали не все. Тех хуторян, кто сопротивлялся особенно яростно и причинил охотникам наибольшие хлопоты, Стольник распорядился отделить от прочих пленников и пока не заносить в тресовозки. Скрюченные в параличе, скованные прочными пластиковыми браслетами по рукам и норам, они валялись на земле под охраной старичков-хэдхантеров.

Присматривать за этой группкой было нетрудно: людей в ней оказалось десятка полтора, не больше. Что, впрочем, и неудивительно. Хэды перебили почти всех жителей хутора, которые оказывали серьезное сопротивление.

Брошенные на землю пленники уже начинали приходить в себя. Шевелились, извивались, как черви, стонали и цедили сквозь зубы ругательства. Охранники глумливо ухмылялись. Ждали. Чего-то.

Борис терялся в догадках: зачем все это понадобилось? Для чего? Может быть, отобранных пленников казнят? Это, конечно, дорогое удовольствие — пускать в расход ценный живой товар, но с другой стороны… В тресовозках и так уже полно народа. А жажда мести — сильное чувство. Она может и пересилить трезвый расчет. Все-таки победа далась нелегко.

Да уж, нелегко… Нищие хуторяне отбивались отчаянно. А огневая мощь у них, как ни крути, была все же побольше, чем у какого-нибудь кочующего дикого клана. В итоге хэдхантерская группа понесла ощутимые потери. Двенадцать убитых — это уже серьезно. Правда, сколько из них получили тяжелые ранения и были добиты своими, Борис не знал. Да и не интересовался особо. Убитые — и все тут. В основном полегли новобранцы, но досталось и старичкам тоже.

Живых, однако, потери мало печалили. В самом Деле, чего печалиться-то? На охоте — как на охоте. А личные баллы погибших идут в общий котел — на групповой счет.

В общем, хэдхантеры были довольны и не скрывали Радости. Хутор разом решил все проблемы. Транспорты теперь набиты пленниками до отказа. Баллов заработано — уйма. Рейд можно было считать успешным.

Но Борис снова, как и после прошлой охоты, не чувствовал удовлетворения и не разделял всеобщего ликования. Подавленность и раздражительность — вот что он испытывал.

Сейчас было еще сквернее, чем раньше. Еще паршивее было. Словно с каждой охотой на душу налипали новые пласты тяжелой, вязкой, зловонной и едкой грязи, которая изъязвляла саму его суть. Грязь эта никак не желала заскорузнуть и обратиться наконец в непробиваемую защитную броню. Грязь мешала, душила, давила…

Кровила…

Неправильно все было. Все то, в чем он участвовал. И что-то внутри него яростно противилось этому.

Угнетало даже не то, что большую часть их новой добычи составляют такие же, как он, свободные граждане, в одночасье лишенные свободы. Пожалуй, сержант Ухо прав: кто посмотрит на это, когда двуногий товар будет выставлен на продажу. Иное сейчас не давало покоя. Перед глазами стояло лицо мальчишки, зажимавшего рот рукой и изо всех сил боровшегося с кашлем.

Он вздохнул. В прошлый раз была девчонка, выбросившаяся из окна. Теперь — этот пацан.

Да и другие лица тоже всплывали в памяти немым укором. Лица тех, кого он настрелял сам. И в кого помогал стрелять. Чьи скрюченные тела таскал в тресовозку.

Наверное, это и называется совесть. Не очень убедительно копошившаяся поначалу, сейчас она, похоже, просыпалась по-настоящему.

Совесть или запоздавшее раскаяние. Или неуместный гуманизм. Или заторможенное чувство вины. Борис попытался разобраться, что же с ним происходит. Не сумел. И на хрен!

Чем бы это ни было, теперь — можно. Теперь — пусть. Дело-то уже сделано. Трес-транспорты наполнены. И угрызения совести не помешают в охоте. Пока. Ну а потом… Потом совесть можно будет придавить снова. Притоптать. Заткнуть. Забыть. Не обращать внимания. Или привыкнуть к ее настырному голосу. Ведь когда к чему-то привыкаешь, перестаешь это что-то замечать.

Неожиданно для себя Борис обнаружил, что без особой цели бродит вокруг тресовозок. Причем все больше вокруг той, где в клетке для буйных была заперта чернявая. Девочка-балл. Его первый. Двойной, между прочим. Аннулированный, правда, сержантом за ссору с Гвоздем, но это не важно.

Важно, что первый.

Чернявая… Борис остановился. Да, чернявая! Вот в чем дело. Вот В КОМ дело.

Она ведь его предупреждала, что дальше будет хуже. И — пожалуйста — ее прогноз начинает сбываться. А что если и другие ее слова не так уж и бессмысленны?

Не потому ли он подсознательно ищет беседы с ней? Не потому ли забыл о своем решении держаться от пленников подальше? В памяти возникли знакомые черты, горящие злобой глаза дикарки. Эта девица сумела запасть ему в душу…

Борис покосился на темные, забранные решеткой окна тресовозки. За окнами, отходя от паралича, стонали, всхлипывали и шептали проклятия хуторяне. О чем-то негромко переговаривались дикие. Но голоса черня — вой слышно не было.

На этот раз она его не окликала, не пыталась обругать, упрекнуть или выразить свое презрение. Сегодня с ним не пытались заговорить. Может быть, потому, что вокруг полно народу. Может быть, потому, что народу теперь было полно внутри — в трес-транспорте. А может быть, причина крылась в другом. Возможно, чернявая больше не видит смысла устанавливать контакты?

Жаль. У него сейчас такое состояние… Сейчас он не отказался бы пообщаться. Хотя бы потому, что разговоры с этой дикой обладают чудодейственным эффектом: они быстро вправляют мозги. Причем, как ни странно, в нужную сторону. Девчонка, старающаяся его завербовать, действовала лучше любого психолога, помогая разуму возобладать над чувствами.

Или все было наоборот? Или тайком, исподволь, чернявая подтачивала его уверенность в своей правоте и правильности выбранного пути, вселяя в душу смутную тревогу?

Проклятье! Борис тряхнул головой. После этой долбаной охоты на хуторе он чувствовал себя вконец запутавшимся и потерянным. А все потому, что дал волю сопливым чувствам!

«Хлюпики-гуманисты мне не нужны» — так говорил Стольник. Не об этом ли он предупреждал?

— Берест?

Борис вздрогнул. Навстречу из сгущающейся темноты шагнул Стольник. Легок на помине, блин!

— Почему смурной такой, а, охотник? — чуть заметно улыбнулся ему Стольник.

— Да так… — Борис растерялся.

— Чего возле тресовозки ходишь?

Взводный внимательно вглядывался в его лицо.

Даже, пожалуй, слишком внимательно. Слабая улыбка этому не мешала.

— Ты уже кругов десять тут накрутил.

Борис подобрался. Наблюдают за ним, что ли? В любом случае выказывать своей слабости перед командиром не стоило.

— Я это… прогуливаюсь, — уклончиво ответил он. — Устал просто…

— Ничего, салага. — Стольник шагнул ближе, хлопнул его по плечу. — Скоро отдохнешь. Хотя…

Рука взводного осталась лежать на плече. Пальцы сжали камуфлированную ткань, вцепились в кожу. Борис напрягся.

— Хотя какой ты салага. — Улыбка Стольника стала шире. Рука сильно тряхнула плечо. — Ты ведь теперь ветеран. Мой опытный боец.

Взводный особо выделил слово «мой». Пальцы Стольника держали крепко, как стальные крючья.

Борис прикинул, так ли нужно ему общаться с дикаркой? А пожалуй, что можно и обойтись. Стольник тоже владел эффективными техниками психотерапии. Взводный знал, как изгонять из раскисших подчиненных никчемное чувство растерянности, неуверенности и вины.

— Отдохнем, — с растяжкой произнес Стольник, мечтательно поднимая глаза. — Скоро все отдохнем, Берест. Загребем бабла и оттянемся по полной. Ты с нами?

Быстрый, как удар кинжала, пронзительный взгляд. Неожиданный вопрос. Непонятный. Будешь с нами оттягиваться? Или вообще — ты с нами?

— Да, — на всякий случай ответил Борис.

Даже поспешнее, чем следовало бы.

Сглотнул возникший в горле ком. Добавил:

— Конечно, я с вами.

Куда ж ему теперь-то с подводной лодки? После этого короткого разговора со Стольником общаться с дикой расхотелось вовсе.

— Это хорошо, что ты с нами… — четко и неторопливо произнес взводный. — С нами — не пропадешь. Пропадешь без нас.

Стольник расцепил наконец свои крючья-пальцы.

Борис вздохнул с облегчением, стараясь сделать это незаметно.

— Рейд закончен, — продолжал взводный как ни в чем не бывало. — Тресовозки заполнены, баллы подсчитаны. Улов, скажу тебе, очень даже неплохой, так что пора возвращаться. Сегодня переночуем здесь. Завтра с утреца двинем дальше… Да, кстати, чего я искал-то тебя, Берест. — Стольник хлопнул себя по лбу. — Поздравить хотел. Ты у нас по личным баллам вошел в первую десятку. Редкое достижение для новичка. Особенно в первом рейде. Этим стоит гордиться. Это надо ценить.

— Спасибо. — Борис пожал плечами.

И что теперь? Вскинуть руку к козырьку. Гаркнуть во все горло: «Служу…» А чему служу-то? Или… Или кому?

— Ухо на тебя не нахвалится. Я тоже к тебе с самого начала присматриваюсь, — Стольник прищурился. — Были, честно говоря, некоторые сомнения. Все-таки не каждый потянет хэдхантерскую службу, но теперь вижу: ты — хороший боец и достойный охотник. Рад, что в тебе не ошибся. Ведь я же не ошибся, правда?

Снова странный вопрос. Снова быстрый пронзительный взгляд. И хотя взводный улыбался ему вполне дружелюбно, Борис мотнул головой так, что хрустнули шейные позвонки.

— Нет.

— Вот и отлично!

Взревели двигатели. Борис недоуменно оглянулся. Вокруг пленных хуторян начиналась непонятная движуха.

Хэдхантерские машины выстраивали неровный квадрат. К длинной фуре снабжения почти вплотную подкатили БТР. Командирский броневичок и машина разведчиков замкнули построение.

Техника огородила небольшую площадку, в центре которой находились пленники. На машины, как на трибуны, полезли старички-хэды. Только командирский броневичок оставался незанятым. Видимо, не положено.

Старички оживленно переговаривались между собой. Озадаченные новобранцы толпились в сторонке. Судя по всему, странные приготовления были для них таким же сюрпризом, как и для Бориса.

— Что происходит? — Борис повернулся к Стольнику.

— Старая хэдхантерская традиция, — улыбнулся в ответ взводный. — Под конец рейда принято устраивать полевые гладиаторские бои. Ты не знал?

Борис покачал головой. Нет, об этом ему не говорили.

— Разве мы не заслужили небольшого развлечения?

Борис пожал плечами. Ну…

— Заслужили. Наверное…

— То-то же. Часть гладиаторов уже готова, — взводный кивком указал на пленных.

Ах, вот оно что! Борис понял наконец, зачем Стольник отделил от остальных хуторян тех, кто сопротивлялся яростнее других. Для боев нужны бойцы. Причем настоящие, пропитанные бойцовским духом до мозга костей.

— Кстати, принимаются ставки, — заметил Стольник. — Личные баллы. Можешь поучаствовать в тотализаторе, если хочешь.

Борис не хотел. Он удивленно смотрел на командира: неужели взводный в самом деле заставит ценных пленников драться и калечить друг друга? Не слишком ли это дорогое удовольствие? Да и с кем драться-то будут хуторяне?

— Ухо! — позвал Стольник.

Подбежал сержант. Широкая улыбка, блестящие глаза, раскрасневшееся от предвкушения лицо…

— Бери своих орлов и выводите дикарей из клеток для буйных, — приказал взводный. — Только осторожнее там с ними. В наручниках выводите…

Глава 20

В клетушках для буйных народу было немного, так что управились быстро. Первым из тресовозки вывели бородатого здоровяка — того самого, который защищал пятиэтажку в заброшенном хуторе и там же потерял дочь.

Второй вытащили чернявую.

Уж извини, подруга… Борис старался не смотреть на дикарку. Хрупкая фигурка девушки среди мужских мускулистых торсов выглядела жалко.

Закованных в наручники диких отогнали к импровизированной арене.

Машины-трибуны уже были облеплены пятнистыми фигурами. Хэды предвкушали дармовое развлечение.

— Слышь, Ухо, — негромко позвал Борис. — Для чего все это?

— Что именно? — повернулся к нему сержант.

Насмешливая улыбка. Удивленно поднятая бровь.

Ведь понимает же, о чем речь!

— Ну, бои эти… — все же уточнил Борис.

Кивком указал на импровизированную арену.

Неужели в самом деле для того лишь, чтобы развлечь охотников под конец рейда? Как-то не вязалось это с рациональными действиями хэдхантеров.

Ухо улыбнулся шире.

— Часть улова пойдет на продажу в колизей. За хороших гладиаторов платят по повышенной ставке, но принимают только проверенный товар. Один раз подсунешь колизейским лажу — больше дел с тобой иметь не будут. А терять такой рынок сбыта жалко.

Вот оно что… Это уже больше похоже на правду.

— Для колизея нужно отобрать лучших из лучших. Самых умелых, агрессивных и отмороженных бойцов.

— Отборочные бои, значит? — усмехнулся Борис.

— В драке человека видно лучше всего, — пожал плечами Ухо. — Любого человека.

С этим, конечно, не поспоришь.

— А ее? — Борис кивнул на чернявую. — Ее что, тоже нужно проверять?

— Нужно, — кивнул Ухо.

— Так она же вроде была уже гладиаторшей.

— Скорее всего, была. Но надо убедиться, не утратила ли сучка квалификации, — хохотнул сержант.

— А товар раньше времени попортить не боитесь? — Борис покосился на арену.

— Ну, вообще-то мы присматриваем за тем, чтобы бойцы сильно друг друга не калечили, — пожал плечами Ухо.

— А не сильно?

Сержант смерил его снисходительным взглядом.

— Колизейские денежки окупают любые травмы и любой брак. Уж поверь.

Не верить сержанту оснований не было.

— Ну хорошо, а как вы стравите друг с другом диких и хуторян? — подумав немного, спросил Борис. — Что, если они не станут драться просто так?

Мотивация «бей хуторских — мочи диких!» в данных обстоятельствах представлялась ему недостаточно убедительной.

— Просто так — не станут, — легко согласился Ухо.

— А как станут? Вы что, посулите победителю свободу?

Сержант усмехнулся.

— Кто в наше время поверит, что хэдхантер отпустит свою добычу!

Никто. Ухо был реалистом.

— Тогда как?

— Ты не понял, Берест, — Ухо перестал улыбаться и заглянул ему в глаза. — Пленники будут драться не друг с другом.

— А с кем? — Борис совсем запутался.

— С нами.

Оба-на! Вот оно даже как?! Борис был в шоке.

— Думаю, желающие набить морду хэдхантеру среди них найдутся.

О, еще как найдутся! Борис ничуть в этом не сомневался. Но возникает другой вопрос.

— А кого выставят с нашей стороны? — спросил он. — Кто будет подставлять морду?

— Вообще-то это почетная обязанность новичков. — Ухо улыбнулся снова.

— Так, да? — криво усмехнулся Борис. — Обязанность? А Стольник говорил, что бои — это всего лишь развлечение.

— Кому-то развлечение. Кому-то — посвящение. — Ухо не отводил от него глаз. — Считай, что это испытание. Инициация, после которой салаги становятся полноценными охотниками.

— Да ну? А сейчас мы, значит, неполноценные? Хэды второго сорта, да?

— Берест, не умничай, — скривился сержант. — Кто-то же должен проверять товар для колизея.

Ага, а покуда есть салаги, старичкам этим заниматься в падлу. Ну-ну… Интересно, а не поэтому ли хэды Устраивали отборочные бои среди кандидатов в новобранцы? Тех, кто будет проводить отбор пленников, тоже нужно правильно выбрать.

Уже стемнело, однако над площадкой, подготовленной для боев, ночь была не властна. Импровизированную арену освещали фары и прожекторы хэдхантерских машин.

Хуторяне окончательно пришли в себя последействия парализатора. Дикие из клеток для буйных сидели тесной кучкой чуть в отдалении. И те и другие были в наручниках. И те и другие хмуро смотрели вокруг. И тех и других окружала охрана с автоматами.

Можно было начинать.

В центр освещенного квадрата вышел Стольник.

— Буду краток, — громко объявил он. — Мне нужна хорошая драка. Кто первым желает показать свое мастерство?

Тишина. Молчание.

В кучке диких наметилось шевеление.

— Чего ради мы станем махаться вам на потеху? — донесся оттуда глухой недружелюбный бас.

Борис узнал в говорившем бородача, которого подстрелил в пятиэтажке заброшенного хутора.

— Не ведитесь, слышите! — обратился бородач к диким. Крикнул хуторянам: — Вы тоже! Просто посылайте пятнистых подальше! Ничего они вам не сделают. Товар портить не станут.

— Слышь, борода, — со злым весельем окликнул дикого взводный. — Тебе что, дать пятнистому в морду не хочется? А то ведь когда еще представится такая возможность.

Дикие переглянулись. Хуторяне — тоже.

Борис наблюдал за чернявой. Девчонка вела себя тише воды, ниже травы. Глаза — долу. Ручки в наручниках — на коленках. Ну прямо пай-девочка.

— А че, с вами, что ли, драться надо? — озадаченно пробормотал бородач.

— С нами, с нами, — показал зубы Стольник.

Дикий тоже не по-доброму оскалился.

— Ну, так это ж совсем другой разговор, начальник! Я буду первым. Кого ставишь ты?

— А хоть бы его. — Стольник кивнул на Бориса.

Глаза дикого вспыхнули. Оскал стал шире. Вряд ли бородач мог мечтать о большем.

У Бориса возникли сомнения, что этот бой обойдется без членовредительства или смертоубийства.

— Я тоже! — неожиданно раздался звонкий девичий голос.

На них со Стольником исподлобья смотрела чернявая. Не моргая смотрела.

— Тоже что? — улыбаясь, поднял брови взводный.

— Я тоже хочу драться с ним.

Стольник усмехнулся:

— Ты пользуешься популярностью, Берест.

И прищурившись, добавил:

— Это ведь твоя первая, да? С сафари которая.

Борис молча кивнул.

— Ишь, злопамятная какая! А я-то все гадал, вызовется она или нет. Или вы с ней уже подружились настолько, что девчонка больше зла на тебя не держит.

И как это понимать? Как шутку? Или нет? Борис покосился на Стольника.

— Что ж, уважим барышню, — продолжил Стольник. — Только это… Двое на одного — нечестно будет.

Стольник огляделся. Выцепил взглядом Щербу, стоявшего неподалеку. Призывно махнул.

— Ну-ка ты, иди сюда. Поможешь Бересту.

Щерба вышел — ухмыляясь и потирая руки.

— Вот так — порядок, — удовлетворенно кивнул Стольник. — Пара на пару. Нормальный расклад.

«Вообще-то не нормальный», — подумал про себя Борис. Два молодых здоровых хэда против пожилого мужика и девчонки. Но боями распоряжался сейчас Стольник. Как хотел — так и распоряжался. Дикие не возражали. Да и не было у них такого права.

Взводный встал между Борисом и Щербой. Схватив обоих за шеи, притянул к себе.

Последнее напутствие перед боем?

Да, так и есть. Стольник заговорил — негромко, быстро, деловито:

— Значит так, парни: товар мне по возможности не калечить.

— По возможности — это, значит, как? — счел нужным уточнить Борис.

— Это значит никак! Вам сейчас не замочить диких надо, а только проверить, на что они способны в драке.

— Ага, — кивнул Борис, — то есть нам их мочить нельзя, а им нас?

— Ну вы же не дадите каким-то дикарям себя отбутцать? — расплылся в улыбке Стольник. — Иначе грош вам цена как охотникам.

Борис насупился. Эти странные правила были ему не по душе.

— Не хмурься, Берест. Все будет нормалек. Ребята следят за боями, — Стольник кивнул на охранников с автоматами, оцепивших арену. — Если ситуация выйдет из-под контроля, драку остановят.

— Как? — Борис покосился на бородача и чернявую. Такое маловероятно, но все же… Если эти двое возьмут верх и вцепятся ему в глотку, оттащить их будет непросто.

— Шприц-ампулами, — ответил Стольник. — Я спишу, сколько нужно.

Ну, раз так… Борис немного успокоился. Парализатор вырубает человека мгновенно.

— Снять с них наручники. — Стольник кивнул на бородача и чернявую.

Через пару секунд оба диких были свободны.

Пленники стояли на одном конце арены — возле грузовой фуры. Борис и Щерба были на другом — между командирской машиной и броневиком разведчиков. Прямоугольная арена была небольшой. Вокруг взволнованно гудели хэды. Похоже, старички начинали делать ставки.

— Не дурить, — предупредил диких Стольник. А может быть, и не только их. — Не халтурить. Драться. Приступайте.

И они приступили…

Первым напал бородач. Метнувшись поначалу к Щербе, он неожиданно изменил направление атаки.

Борис едва успел увернуться от увесистого волосатого кулака. Ушел влево. Сам ударил с ноги — сильно, с разворотом. Однако сразу срубить противника не смог. Началась вязкая потасовка. Удары сыпались один за другим, но частая молотьба не приносила результатов.

Борис старался уложить противника так, чтобы не сильно его при этом искалечить. Бородач, наоборот, бил наповал, с маху, что было сил. И, надо признать, этот спарринг-партнер оказался не подарочком.

К счастью, дикий был не столь быстр и ловок, чтобы пробить оборону крепкого молодого хэда. К тому же бой он вел просто, грубо, предсказуемо, без хитрых приемчиков, которыми умело пользовался Борис. Силы были примерно равны. Но вот если к дикому присоединится чернявая…

Борис не забывал краем глаза следить за девчонкой. Нет, уже не присоединится! Щерба, встав на пути дикарки, уверенно оттеснял ее в сторону. Или это она уводила Щербу, не позволяя тому ни сцапать себя, ни помочь Борису.

Чернявая прыгала вокруг хэда, словно резвая козочка, наскакивая, нанося наспех пару-тройку коротких ударов и отпрыгивая снова. А то и отлетая после удачного выпада Щербы. Только долго ведь этот балет продолжаться не может.

Ага, ну вот все и закончилось!

Щерба дотянулся-таки до девчонки. Схватил. Но чернявая вдруг удачно подсекла охотника. Однако и Щерба добычу не выпустил. Крепко — словно любовники в порыве страсти — вцепившись друг в друга, они под восторженные крики зрителей покатились по земле. Прямо под ноги оцеплению. Хэды с хохотом расступились, давая им место.

Ну теперь-то Щерба точно подомнет дикарку, успокоился Борис. Нападения со спины можно было не опасаться.

А вот у него с бородачом пока ничего не выходило. Отвлекшись на чернявую, Борис пропустил болезненный удар, а в следующий миг чуть не лишился глаз.

Дикарь оказался не так-то прост. После тупого кулачного молотилова, рассчитанного, вероятно, больше на усыпление бдительности, чем на реальный результат, бородач вдруг ткнул растопыренными пальцами Борису в лицо.

Он успел подставить под коварный удар левую руку. Всадил между пальцев противника ребро ладони, сжал кулак, захватил пару пальцев, крутанул — на себя и вниз.

Дикий зарычал. Повалился на колени.

— Берест! — услышал Борис крик Стольника. — Не сметь!

Ну да… Поломанные пальцы — испорченный товар.

Борис разжал кулак левой. Правой хорошенько саданул по открытому загривку дикого. Тот упал, но, перекатившись через спину, поднялся на четвереньки, тряся головой, словно оглушенный бык. Крепкий, зараза! Другой бы лежал в полном ауте.

Борис наподдал дикого ногой под ребра. Не помогло. Противник стоял на четырех костях, как монумент на постаменте. Ну точно бычара! Опустив бородатую голову к земле, дикий мычал что-то нечленораздельное.

— Сука! — раздался вдруг сдавленный крик Щербы.

Борис оглянулся. Щерба скрючился так, словно получил изрядную дозу парализатора. Только это был не парализатор: это чернявая ловко засадила хэду коленом в пах. Сама выскользнула из-под противника. Вскочила на ноги.

Превозмогая боль, Щерба поднялся довольно быстро. Набросился на дикарку сзади, намереваясь провести удушающий.

Что сделала чернявая, Борис так и не понял. Он видел только, как девчонка чуть пригнулась. Резко развернулась… Щерба перелетел через нее, словно сбитый товарняком. И не просто так перелетел: дикая, судя по всему, пустила хэда по заранее обдуманной траектории.

Щерба сбил с ног двух охранников из оцепления арены. Один, падая, выронил автомат. Оцепление прорвалось. Чернявая скользнула в брешь. Прыгнула к оружию.

Вот оно, значит, как все было задумано!

Хэды, не ожидавшие от пленницы такого финта, малость подрастерялись. Но — лишь самую малость.

— Стоять! — крикнул кто-то.

— Огонь! — приказал Стольник. И уточнил поспешно: — Нелеталкой!

Глава 21

Хлопнул подствольник, еще один, еще… В свете фар и прожекторов мелькнули шприц-ампулы. Два или три шприца разбились о броню БТР.

Повалился на землю бородач: у него в боку засела пара шприцев. Вскрикнул Щерба, случайно угодивший под «дружественный» огонь. Сжавшись в комок, упал возле БТР. Бедняга был без бронника, а парализатор не разбирает, кто свой, кто чужой. Парализатору это пофиг.

С полдесятка шприцев воткнулось в землю — там, где еще секунду назад лежал оброненный калаш.

А вот саму дикую залп не задел. Маленькая стервоза, цапнув автомат, закатилась под днище бронетранспортера. Укрылась, как за бруствером, за телом Щербы, спряталась за широкие колеса.

Дала очередь по толпе.

Боевыми…

С полдесятка хэдов повалились на землю. Закричали пленные хуторяне и дикие. Пулям, как и шприц-ампулам, без разницы было, кого дырявить.

А дикарка все строчила.

Лишь по чистой случайности Борис оказался вне сектора обстрела. Только это его и спасло. Но если девчонка сменит позицию…

Еще одна очередь. Оцепление вокруг арены рассыпалось. Охотники залегли и попрятались за броней. Но не все успели.

И еще одна…

Счет шел на доли секунды. Борис бросился к торчавшему между колес автоматному стволу. Подбежал сбоку — так, чтобы лежавший на боку Щерба до последнего закрывал его от чернявой.

Прыжок, еще один. Под ногами хрустят шприц-ампулы, воткнувшиеся в землю. Шприцы торчат из толстых протекторов БТР. Стольник то ли не успел, то ли не хотел дать команду вести огонь боевыми, на поражение.

Она все же заметила Бориса. Дернула автоматом в его сторону. Поздно!

Сильный — с разбега — пинок под цевье. Отлетел выбитый из паза магазин подствольника. Захлебывающийся калаш дернулся в сторону, выскользнул из рук чернявой.

Стрельба закончилась. Схватка — нет.

Девчонка ящерицей юркнула за оружием.

— Куда!

Борис щучкой нырнул под БТР. Схватил, поймал. Оттащил дикую от калаша. После недолгой возни перекатил на спину, навалился сверху, без малого не упираясь затылком в днище бронетранспортера. Подвеска У хэдхантерского БТР, конечно, высокая, но для двух человек, когда один лежит на другом, здесь все же было тесновато.

— Пусти, пятнистый! — прорычала девчонка, отчаянно под ним извиваясь.

Борис молча прижимал руки чернявой к земле.

О-о-одну руку. Вот так…

— Ты же ничего не понимаешь, дурень! — брызжа слюной, шипела она. На бледном лице исступленно вращались налитые кровью глаза.

Чернявую накрывал конкретный псих. И Борис не хотел ничего понимать.

Вто-о-о-рую…

— Да послушай же, идиота кусок!

И слушать тоже он ничего не желал. Прислушиваться к словам безбашенных истеричек, рвущихся к оружию, — себе дороже.

Чернявая выгнулась дугой. Рванула из захвата правую руку. Резко выбросила — как выстрелила — ладонь вверх.

Удар пришелся точно в подбородок.

Дернувшаяся голова стукнулась о днище БТР. Резкая боль в затылке. Искры из глаз…

Удержать под собой чернявую Борис не смог. Дикарка уже почти дотянулась до автомата. Еще секунда и…

Он почувствовал под рукой что-то жесткое, плоское. Сообразил — магазин! Магазин подствольника, сбитый с автомата!

Это было спасение.

Пальцы сами выщелкнули из рожка шприц-ампулу.

Автоматный ствол снова поворачивался к нему. Но…

Взмах. Удар. Со всей дури. Вместо пневматики ампуломета.

Так можно тоже.

Для этого подствольник не нужен.

Короткая зазубренная игла вошла чернявой в ляжку. Фиксатор сломался. Шприц сработал.

Готово! Парализатор впрыснут.

Извини, подруга…

— Ай, хороша, сучка! — оскалился Стольник, заглядывая под бронетранспортер. — Отчаянная девчонка! Боевая! За такую колизейским придется заплатить по повышенному тарифу!

Насколько повышенному, Борис не знал. Но, вероятно, очень повышенному.

Лицо взводного аж светилось. Казалось, все происшедшее доставило ему несказанное удовольствие. Борис подумал о том, что Стольник так и не отдал приказа стрелять по чернявой боевыми.

— Вылазь, Берест! — обратился взводный к нему.

Борис выбрался из-под машины. Голова еще гудела.

Два хэда вытащили чернявую — парализованную, согнутую, словно кривая коряга. На кулак дикой намотался автоматный ремень. Калаш с одним рожком волочился следом.

— Хорошо справился, охотник, — похвалил Стольник. — Можешь приписать на свой счет три балла.

Хорошо? Борис огляделся. Может быть, он справился и хорошо… Только не все это оценят. На земле неподвижно лежало не меньше дюжины хэдов, подстреленных чернявой. Был убит один хуторянин и ранены двое диких. Тоже, между прочим, ущерб. Порча товара.

К удивлению Бориса, Стольник после инцидента с чернявой боев не прекратил. Взводный приказал убрать трупы, запереть бороду и чернявую в клетках для буйных и продолжить схватки.

Борис за продолжением боев наблюдать не стал. Как-то оно уже все поперек горла стояло.

…Наутро Стольник приказал готовиться к выступлению.

— Куда едем? — поинтересовался Борис у Уха. — В Ставродар?

Уж скорее бы!

Сержант кивнул:

— Да. Только сначала заскочим в твой хутор.

— Куда заскочим? — насторожился Борис. — З-зачем?! Зачем нам заезжать в мой хутор?

Он покосился на опустевшие улицы хутора чужого.

Борис даже удивился этой внезапно пробудившейся тревоге. Казалось бы, ну какое ему дело до хутора, покинутого навсегда и без сожаления. Ан нет, выходит — дело было.

— Да не боись ты, Берест, — Ухо показал в широкой улыбке крепкие белые зубы. — На твой хутор нападать никто не собирается.

Борис выжидающе смотрел на сержанта. Ну да, вроде бы Ухо объяснял уже, что у группы Стольника для этого кишка тонка. Пока — тонка.

— И вообще, начинать новую охоту нет смысла, — продолжал хэд. — В тресовозках не осталось места.

А ведь в самом деле… Борис как-то об этом не подумал. Места-то действительно не было. Людей в трес-транспортах набито, как селедок в бочке. Куда уж тут совать новую добычу? Борис немного успокоился.

— Тогда зачем нам в хутор? — снова — уже спокойнее — спросил Борис.

Улыбка Уха поблекла.

— Ты считал убитых, Берест? Знаешь, какие потери у группы?

Борис промолчал. Да, потери были нехилые.

— Да еще дикая эта порезвилась вчера…

Действительно, порезвилась…

— Но при чем тут потери, Ухо? Какая связь между ними и хутором?

— Прямая. Появились новые вакансии, и их нужно закрыть.

Стоп! Бориса осенило. Так вот почему на три вакантных места, имевшихся в группе, Стольник взял аж девять человек. С расчетом на будущие потери! Однако взводный просчитался. Потери оказались слишком велики.

Нужно было сразу брать больше народу.

— Твой хутор отсюда недалеко, — продолжал взводный. — И кандидатуры там проверенные.

«Конечно проверенные», — усмехнулся про себя Борис. Тесты, отборочные бои… В них участвовали многие.

— В общем, есть люди на примете.

— А почему бы не набрать людей в Ставродаре, после рейда? — Вот чего не мог взять в толк Борис. — Или горожане не сильно рвутся в хэды?

— Желающих хватает, — заверил его сержант. — Только нам ведь до Ставродара еще добраться нужно.

Вообще-то да, нужно. От приграничных хуторов до областного центра путь неблизкий. И небезопасный.

— А у нас — ценный товар, — Ухо кивнул на тресовозки. — Очень ценный. И его немало. А товар нужно охранять, за ним нужно следить, о нем нужно заботиться. Короче, надо доставить груз в целости и сохранности. А в группе — такой некомплект.

Что ж, теперь все понятно… В рейд отправляться с неукомплектованной группой можно. А возвращаться из рейда с тресовозками, набитыми добычей, — непозволительный риск. Определенная логика в этом есть.

Наверное…

— По машинам! — донеслось со стороны командирского броневика.

Взревели двигатели. Хэдхантеры заняли места в машинах. Все было как обычно. Предстояло преодолеть еще один участок пути.

От хутора до хутора.

Колонна компактно, не торопясь, двигалась по старой разбитой дороге. Спешить уже было некуда. Да и незачем. Перед охотниками стояла другая задача: сберечь богатую добычу.

После понесенных потерь на счету был каждый ствол, и Стольник приказал не разделяться. Даже машина разведчиков теперь постоянно маячила в пределах прямой видимости.

Ехали кратчайшим путем. Но даже самый короткий путь становится длинным, когда возникают непредвиденные обстоятельства.

В этот раз — возникли.

Уже на следующий день разведка обнаружила следы чужой колонны. Следы были свежими и четкими.

Машины прошли недавно. И машин было много. Судя по всему — тяжелая хэдхантерская техника.

— Опять пираты, мать их! — ругнулся Ухо. — Мало им нашего сектора — теперь и здесь зигзагами чешут! Хотят выскрести все подчистую, суки…

— К старой федеральной трассе прут, — задумчиво пробормотал Стольник, потирая подбородок.

— Точно, к ней, — поддержал Ухо. — Больше некуда. Тут вода и грязь кругом, болот много, овраги, буераки — увязнут… А по трассе на главные маршруты выехать проще всего. Так что путь один.

Стольник принял решение, которого Борис от осторожного взводного, честно говоря, не ожидал.

— Что ж, мы о них знаем, они о нас — нет, — с ухмылкой процедил Стольник. — И куда направляются ублюдки, нам известно тоже. Если поторопиться, можно перехватить их у реки.

Зачем? Если у кого-то и возник такой вопрос, то задать его своему командиру хэдхантеры не успели.

— Не люблю, когда у меня из-под носа уводят добычу, — добавил Стольник таким тоном, что повеяло холодком. Взводный заговорил сухо и быстро: — План такой: устраиваем засаду, обстреливаем, линяем. Вопросы? Возражения?

Не было ни того ни другого.

Некоторое время Стольник и Ухо колдовали над картой, выбирая подходящее место для засады. После недолгого совещания было решено оставить тресовозки под охраной БТР и командирской машины, а по следу пиратов пустить маневренный и быстроходный броневик разведки с дополнительным десантом хэдов на броне.

Операцию возглавил лично Стольник. Ухо отобрал десантников из своей группы. В числе отобранных оказался и Борис. Видимо, его начинали ценить в коллективе. Ну, раз уж отправляют на такое задание… Только следовало ли этому радоваться, Борис пока не знал. Нападение на хэдхантерскую колонну представлялось ему небезопасной авантюрой.

Особенно с учетом того, что по нынешним законам полагается за убийство хэда.

Гонка длилась долго. Сначала — быстрая, тряская езда по следу чужой колонны. Потом — переправа через не очень широкую, но коварную речушку.

Водную преграду форсировали без проблем, благо легкий броневичок разведчиков относился к разряду плавающих.

И снова гонка — но теперь уже по противоположному берегу, скрытно, без следа.

Когда наконец изматывающая поездка закончилась и броневик остановился, все тело била трясучка. Двух хэдов стошнило. Зато Борис в полной мере оценил место, выбранное Стольником для засады. Взводный умудрился свести риск сомнительного предприятия к минимуму. Можно сказать — почти к нулю.

Они расположились у самой реки — на крутом обрывистом берегу, там, где русло немного сужается, но течение становится сильнее, а вода — глубже.

Отогнали с глаз долой броневик. Огневую поддержку он оказать все равно не сможет: легкая разведывательная машина — не БТР, на ней пулемета не было — только бойницы в бортах.

Сами — залегли.

Замаскировались…

Глава 22

По противоположному берегу, пологому и открытому, среди сочной зелени заливных лугов и болотистых участков тянулась широкая старая дорога — остатки некогда оживленного шоссе федерального значения. Размытая колдобистая насыпь, потрескавшийся асфальт, пробивающиеся сквозь трещины трава и кустарник… Заброшенная трасса выглядела, конечно, не ахти, но для хэдхантерской техники она годилась вполне.

— Мимо этого участка не проедут, — удовлетворенно хмыкнул Стольник. — На том берегу — болота. Тяжелый транспорт только по шоссе и пройдет. Для привалов и помывок — тоже место идеальное. Я бы сам этот маршрут выбрал. А уж через реку мы гадов из стволов достанем на раз-два.

— Главное, на наш берег не сунутся, — подхватил Ухо. — Брода поблизости нет. С полными тресовозками переправляться на эту сторону не станут.

— Даже если и станут, на такую кручу из воды все равно не влезут, — кивнул Стольник. — В объезд пойдут. А пока кругаля давать будут — успеем смыться.

Борис глянул вниз. Да уж, крутой и глинистый обрыв не одолеть даже мощным хэдхантерским БТР. А ведь обрывчик этот тянется вдоль речного русла, покуда хватает глаз.

Коллеги-пираты не заставили себя долго ждать. Первыми на шоссе появились два разведывательных бронемобиля. («Аж целых два! — отметил про себя Борис. — Уже впечатляет!»)

За разведчиками, на небольшом удалении, шла остальная колонна. Весьма внушительная, надо сказать. Четыре тяжелых БТР, по форме похожие на ограненные алмазы. С пяток транспортеров и броневичков поменьше. Две фуры снабжения. У пиратов имелся даже многофункциональный саперный вездеход. Такой и переправу соорудит, и в минном поле, если нужно, проход проложит. Правда, и на то и на другое потребуется время.

В середке катили друг за другом полдюжины тресо-возок. Все шесть транспортов шли тяжело. Сразу видно: удачный был рейд.

— Под завязку забиты! — пробормотал Стольник, прильнувший к биноклю — Добытчики, мля! Это ж сколько у них там товара-то?!

— Да уж по-любому больше полутыщи голов будет! — прикинул вслух Ухо. — Эх, отбить хотя бы один транспорт!

— Не мечтай, Ухо, не получится!

Не получится, конечно. Слишком неравными были силы. И слишком бдительно стерегли конкурента свою добычу.

Тяжелые бронетранспортеры прикрывали тресовозки спереди и сзади. Машины полегче сопровождали колонну по флангам, вдоль обочины. Номера и опознавательные знаки — замазаны. На броне — вооруженные охотники в пятнистой хэдхантерской форме. Смотрят по сторонам.

Вот эти-то наблюдатели были наипервейшими кандидатами в покойники. Если, конечно, бой состоится.

Честно говоря, Борис не предполагал, что противник окажется настолько серьезным. Интересно, решится ли вообще Стольник обстрелять такого врага или все же предпочтет пропустить его подобру-поздорову?

Колонна приближалась.

— Приготовиться, — приказал взводный.

Ага, значит, все-таки решится.

Борис подтянул автомат поближе. Сейчас в его калаше торчал только один рожок — с боевыми патронами. Да и в других автоматах — тоже. Это не охота. Нелеталка сейчас не нужна.

Поколачивала легкая мандражка. Но это скоро пройдет. Закончится с первым выстрелом.

Борис вдруг почувствовал, что рад этому бою. Сам будучи хэдхантером, он в глубине души уже успел возненавидеть всех, кто носит пятнистую форму. Затоптанное и забитое чувство вины, затаившись где-то в потрохах, снова давало о себе знать.

Что ж, сейчас он расстреляет свою вину вместе с теми вон ребятками на передовом БТР. Расплачиваться чужими жизнями за свои неблаговидные поступки очень удобно.

Борис удерживал движущуюся цель на мушке. Еще чуть-чуть подождать, подпустить немного ближе — и можно нажимать на курок.

— Без команды не стрелять, — предупредил Стольник.

Ладно, какие проблемы, подождем команды…

Машины на том берегу вдруг замедлили движение, сломали походный порядок, перестроились…

Колонна остановилась.

Заметили? Почувствовали?

Нет, тут другое. Аккурат напротив засады — там, где старое шоссе ближе всего подходило к реке, — тресовозки переехали через обочину и по пологому спуску подкатили к самой воде. Остановились.

Помывка, понял Борис. Стольник сумел предугадать действия противника до мелочей.

— Прекрасно! — улыбнулся взводный. — По моей команде — лупим по тресовозкам. Только по ним. Боеприпасов не жалеть. Этот бой — за счет фирмы. Действуем быстро, бьем наверняка. Каждый выпускает по два рожка — и уходим. Задача: превратить трес-транспорты в решето. Только по кабине не вздумайте попасть. Вопросы?

— Почему, Стольник? — вскинул голову Борис. — Почему тресовозки?

Почему не конвой? И почему нельзя по кабинам?

— Ты не знаешь, что полагается за убийство хэда? — холодно глянул на него взводный.

Борис знал.

— Вот-вот… — кивнул Стольник. — А за дикого, не прошедшего трес-регистрацию, даже не оштрафуют — нет пока такого закона.

— Да кто потом чего доказать сможет? — удивился Борис.

— Лучше перестраховаться. Хрен знает, какая у них там оптика. — Стольник кивнул на противоположный берег.

Вокруг трес-транспортов уже суетились пятнистые фигуры. Хэдхантеры потянули к воде шланги. Заработали насосы.

— Группа-то, сразу видать, не из бедных, — продолжал Стольник. — Может, у них даже беспилотник есть. Если заснимут бой — потом могут докопаться. А оно нам не надо. Это понятно?

— Ну, в общем, да, — кивнул Борис. — Но тресы-то тут при чем? Их-то зачем расстреливать?

— Ты дурак, Берест, или прикидываешься? — в голосе взводного послышалось легкое раздражение. — Чем меньше другие выставят на продажу своего товара, тем дороже будет стоить наш. Сбей предложение и подучишь хороший спрос.

— А он разве сейчас плохой?

— Хороший, — улыбнулся Стольник. — А будет еще лучше. Законы рынка…

— Базарные законы, — гыгыкнул рядом Ухо. — Век живи — век учись, Берест!

Стольник кивнул:

— Чтобы хорошо толкнуть свой улов, нужно подпортить товар конкурента. Для этого мы сюда и прибыли.

Ах, для этого! Только лишь для этого…

— Вообще-то выследить конкурентов и подпортить им товар можно было раньше, — заметил Борис. — Еще когда мы в первый раз наткнулись на следы пиратов.

— Тогда это было трудно. К тому же тогда наша главная задача заключалась в том, чтобы самим настрелять побольше добычи и набить тресовозки. Теперь нужно сделать так, чтобы добычи стало меньше у этих гадов. В конце концов, это они влезли в наш сектор, а не мы — в их. Так что все справедливо.

«Наверное, для хэдхантера это достаточное оправдание», — подумал Борис.

— И потом, не забывай, Берест, какие времена сейчас, — добавил Стольник. — Идет борьба на выживание. Хочешь войти в госкорпорацию — надо поднимать свой рейтинг, а конкурентов — топить.

— И давно вы так воюете? — спросил Борис.

— А какая разница? Или тебе что-то не нравится, Берест?

Борис невесело усмехнулся.

— А я могу выбирать, что мне нравится, а что — нет?

— Не можешь, — отрезал Стольник. — Ты лишил себя такой роскоши, когда подписывал хэдхантерский контракт. Теперь ты обязан просто выполнять приказы.

Просто?.. Не так это просто, оказывается. И с каждым разом становится все сложнее.

С того берега доносились хохот, крики и мат. Помывка началась. Толстые ребристые шланги, протянутые к реке, дергались под водяным напором, словно агонизирующие жирные змеи. Холодный душ промывал тресовозки насквозь — вместе с людьми, которые находились внутри.

Когда из-под колес тресовозок в реку потекла грязная жижа, охрана отошла от машин. Кому охота топтаться в дерьме?

Стольник напрягся, замер. Вот он, самый подходящий момент?

— Еще раз повторяю: стрелять только по трес-транспортам! — напомнил взводный. — Если увижу, что кто-то задел хоть одного хэда — аннулирую всем баллы на хрен! Нулячими из рейда вернетесь! И на продление контракта не рассчитывайте. Все ясно?

— Так точно, — негромко и нестройно отозвались охотники. Народ был встревожен. Еще бы! Вернуться из рейда с нулевыми баллами — для хэдхантера хуже не придумаешь.

— Берест?

— Да понял я, командир, не дурак.

Он со вздохом направил автоматный ствол на широкий борт тресовозки.

Стольник снова прильнул к биноклю. Сам взводный стрелять не собирался. Ему-то не нужны личные баллы. Ему и групповых хватает выше крыши. Взводный просто наблюдал.

Группа ждала приказа.

И дождалась!

— Огонь! — скомандовал Стольник.

Автоматы ударили почти одновременно. Даже невооруженным глазом видно было, как брызжут фонтанчики воды, грязи и пыли, как тугие струи бьют из простреленных шлангов. И как косые росчерки точечных пунктиров прошивают борта тресовозок.

Шмалили, не жалея патронов, длинными очередями. Рожки быстро пустели.

В трес-транспортах истошно взвыли десятки глоток. В речную воду из-под колес обильно хлынуло красное.

Хэды на том берегу шарахнулись от тресовозок. Засуетились. Залегли. Укрылись за машинами. Блеснули на солнце окуляры биноклей. Охотники, сидевшие на броне, проворно нырнули в люки. Кто-то выкрикивал команды. Кто-то — матерился от души.

Взревели моторы. Поводя стволами, начали разворачиваться БТР. Бронированные машины въезжали в воду и запоздало старались прикрыть от пуль трес-транспорты.

На том берегу тоже затявкали автоматы. Коротко громыхнули пулеметы БТР. Засвистело над головой. Однако ответные залпы никого не задели. То ли вражеские стрелки не сумели прицелиться как следует, то ли…

— Ага, заметили нас! — ухмыльнулся Стольник. — И форму, небось, разглядели. Ишь, как осторожничают! Пугают, суки!

Только пугают? Вот оно что! Если обстрелянные хэдхантеры поняли, что атакованы коллегами, то тоже, наверное, поостерегутся стрелять на поражение. Тем более в чужом секторе. Понимают ведь, чем чревато убийство охотника.

Если это была война, то странная какая-то, не похожая на другие войны. Война, в которой не принято убивать противника.

От колонны отделились броневики разведчиков. Обе машины унеслись куда-то по шоссе.

«В обход поехали, — понял Борис, — брод искать».

— Живыми взять хотят, — осклабился Ухо. — Только слабо им!

Запыхтел выхлопами, зашевелился саперный вездеход. Неужто еще и переправу наводить задумали? Но это — долгая песня.

А дело — уже сделано.

По два выданных каждому магазина были расстреляны до последнего патрона. Из тресовозок текли, смешиваясь с водой, грязью и фекалиями, кровавые ручьи.

— Уходим! — приказал Стольник. — Быстро.

Броневичок сорвался с места, едва десант запрыгнул на броню. Пока противник переправится через реку, они будут далеко. Конкурентам не достанется ничего, кроме россыпи стреляных гильз на примятой траве.

Заметая следы, они изрядно покружили по лесным буеракам, болотцам и озерным протокам. Лишь несколько часов спустя диверсанты на разведывательной машине вернулись к своей колонне.

Дальше ехали по намеченному маршруту — к хутору Бориса. Ехали так, будто ничего не случилось. Будто и не было никакой стрельбы у реки, исполосованных автоматными очередями тресовозок и кровавых ручьев, окрасивших речные воды.

Борис не слезал с брони и до боли в глазах вглядывался вдаль. Где-то там, впереди, скоро должен был показаться его хутор. Который он так недавно покинул.

Так недавно и так давно.

Глава 23

Уже на подступах к внешней линии обороны стало понятно: что-то случилось. Нехорошее что-то. Очень нехорошее.

Разбитые ворота. Поваленные блоки заграждений. Смятая колючка. Проходы-колеи в минных полях. И главное — нет охраны. Ни одного человека. А ведь прежде хуторские погранцы всегда были начеку.

Стольник остановил колонну и пустил вперед разведчиков. Маленький приземистый броневичок осторожно въехал на территорию хутора.

Борис не отрывался от бинокля. Он смотрел и не верил собственным глазам. Наверное, такое должно было произойти. Рано или поздно. Но ведь не так же рано.

За внешней хуторской границей раскинулись поля, исполосованные следами тяжелой техники. Следов было много. Широкие колеса вездеходов смяли посевы и взрыхлили землю.

Признаков жизни не наблюдалось нигде. Даже хуторской центр казался вымершим. Вторая линия укреплений, опоясывавшая центральную часть хутора, тоже была прорвана. Внутренняя ограда пробита в нескольких местах. Причем проламывали ее явно не БТР: с такой преградой не справились бы даже мощные Хэдхантерские машины.

В стене зияли округлые дыры с почерневшими и ровными, словно срезанными, краями — не очень большие, но достаточно широкие, чтобы в них мог пролезть человек. Судя по всему, здесь использовались фугаски-липучки. И незваные гости гранат не жалели. Хуторской центр атаковали сразу в нескольких местах.

Лязгнул люк. На броню поднялся Ухо. Сержант тоже прильнул к биноклю.

— Что это? — Борис повернулся к Уху. — Кто это? Кто мог все это сделать?

Собственно, он спрашивал о том, о чем и сам уже догадался.

— Полагаю, наши коллеги, — пожал плечами сержант.

— Пираты? Те самые?

— Думаю, да. Других мы в этих местах пока не встречали. Да и вряд ли другие смогли бы справиться с таким крепким орешком.

Разведка доложила, что в хуторе пусто, засад нет и путь свободен. Стольник двинул колонну вперед.

Вблизи все оказалось еще непригляднее. Особенно в центре.

На улицах царили тишина и запустение. Двери домов — вышиблены. Кое-где в стенах зияют дыры от фугасных гранат. Видны копотные отметины взрывов, следы пуль и осколков…

Живых здесь не было. В самом центре, возле конторы, валялось несколько трупов. Борис увидел знакомые лица.

Наверное, здесь дрались до конца. И бой, по всей видимости, шел нешуточный. Но на хутор навалились конкретно. И отбиться не удалось.

Стольник остановил колонну на центральной улице.

— М-да, — задумчиво произнес Ухо, глядя по сторонам.

Борис ничего не сказал. А нечего было.

К хутору своему особой привязанности он, собственно, никогда не испытывал. Борис искренне радовался, получив возможность покинуть эту дыру. Но все-таки это был ЕГО хутор. Как ни крути, но — его. И смотреть на непривычное запустение, царящее вокруг, было тоскливо. Тоскливо и страшно.

На безлюдной улице за конторой вдруг возникло слабое движение.

— Отставить! — рявкнул Стольник полудюжине хэдов, нервно вскинувших автоматы. — Не стрелять!

Стрелять никто не стал. Однако и автоматов охотники не опустили.

Из тесного переулка к ним шел человек. Один. С влажной темно-красной отметиной на правом боку. С калашом в левой руке. Вместо правой свисала культя, обмотанная набухшими, черными от запекшейся крови и грязи бинтами.

Человек едва переставлял ноги и волочил оружие за ремень. Автомат бился о землю прикладом и стволом. Словно непосильная ноша, он тянул шатающегося калеку влево так, что казалось, вот-вот повалит. Незнакомец то и дело шаркал левым плечом о штукатурку и, наверное, только поэтому еще держался на ногах.

Хотя незнакомец ли?

Человек двигался к группе Уха, а смотрел однорукий… Борису показалось — прямо на него смотрел.

Сам он не сразу узнал это изможденное, грязное лицо с застывшими, как у наркомана, глазами.

Не сразу, но все же узнал.

— Ленька! — ахнул Борис.

Неужели перед ним тот самый Ленька, с которым он едва справился на отборочных боях?

— Подержи, Ухо, будь другом! — Борис сунул свой калаш сержанту. Сам шагнул навстречу односельчанину.

Ленька выронил автомат. Уперся левым плечом в кирпичный забор. Медленно-медленно с тихим стоном-выдохом сполз на землю.

— Ты как? — Борис расстегнул аптечку.

Ленька вяло отмахнулся.

— На промедоле держусь. — Он чуть раздвинул в жутковатой улыбке сухие искусанные губы. — И еще кое на чем посильнее. А то видишь, что с рукой, суки, сделали? И бочина дырявая.

Борис еще раз мельком глянул на простреленный бок Леньки, на культю, неровно перевязанную и набухшую от крови так, словно прямо из обрубка рос сжатый кулак. Под грязными бинтами виднелись окровавленное мясо и тугой жгут.

— Это… — Борис сглотнул вставший поперек горла ком. — Это сделали…

Его не дослушали.

— Одни такие славные ребята, — с бессильной злобой процедил Ленька. — Вроде вас. Вроде тебя…

И — еще одна жуткая улыбка, на этот раз полная тоски, смешанной с ненавистью.

— Хэды? — спросил Борис.

На миг ему показалось, что пятнистая хэдхантерская форма облепила тело так сильно, что ее уже вовек не стянуть.

— Хэды, — ответил Ленька.

— Другие? — с нажимом не спросил даже — потребовал Борис.

— А между вами есть разница?

На этот вопрос Борис отвечать не стал.

— Сказали, что им нужно пополнить запасы продовольствия, — снова, после недолгой паузы, заговорил Ленька, глядя куда-то сквозь Бориса. — Обещали хорошо заплатить. Их впустили в хутор, а они…

Ленька замолчал, сокрушенно помотал головой.

— Кто ж знал, что они нас так… Как диких… По тресовозкам… Это ж в голове не укладывается, чтобы хэдхантеры на хутора нападали! Что за твари такие, а?!

Борис отвел глаза.

Залетная хэдхантерская группа сделала с его хутором то же, что они совсем недавно сотворили с чужим.

Вот такая вот высшая справедливость, мать ее за ногу. Конечно, когда какая-то мразь нападает на твой хутор, все воспринимается совсем иначе. Не так, как если охотишься ты сам. Но ведь по большому-то счету особой разницы нет.

— Нас с Димкой Лысым обложили в медцентре, — Ленька говорил совсем тихо. Видно было, с каким трудом дается ему каждое слово. — Войти внутрь не смогли. Забросали фугасками. Мне оторвало руку. Димке — голову. Взрывами разбило несущую стену. Рухнули перекрытия. Завалило нас, короче. Смешало с кирпичом и бетоном в кровавую кашу. Откапывать никто не стал. Так, дали пару очередей вслепую — и пошли дальше. Торопились, видно, суки… Здесь они вообще надолго не задержались. Я отсиделся под завалом. Когда уехали — выбрался.

— Сколько их было? — раздался голос Стольника.

Борис аж вздрогнул от неожиданности: он и не заметил, как сзади к ним подошел взводный. Рядом стоял и слушал, чуть склонив голову набок, Ухо. Автомат Бориса сержант повесил на плечо. Свой — держал в Руках.

— Много, — пожал плечами Ленька.

— А конкретнее?

Ленька закатил глаза, вспоминая.

— Два разведчика и две фуры снабжения. Саперный вездеход. Штук пять… нет — шесть тресовозок. Туда почти всех наших загнали. Кого не замочили сразу. Ну и прочей техники что-то около десятка…

Стольник и Ухо переглянулись. «Точно, — понял Борис, — те самые пираты!»

А в следующий миг внутри вдруг что-то екнуло. С запозданием пришло понимание еще одной вещи — простой, очевидной и неприятной. «Туда почти всех наших загнали», — сказал Ленька.

Получается, там, на реке, они расстреливали из засады… «Почти всех наших…» И он, Борис, тоже приложил к этому руку, всадив в борта трес-транспортов два полных рожка. Сколько жизней оборвали его пули? Думать об этом не хотелось.

Скверно, до чего же скверно все получается-то, а!

— А вот сколько охотников в той группе было, уж извини, сосчитать не успел, — продолжал Ленька. — Но надеюсь, после нашего хутора стало хоть ненамного меньше… Там патронов нет.

Последнее замечание адресовалось Уху, осторожно потянувшему на себя автомат хуторянина.

Ухо встретился взглядом с Ленькой. Оружие он все-таки проверил. Рожок действительно был пуст.

Теперь на плече сержанта висело два автомата — Ленькин и Бориса. Третий он по-прежнему не отпускал.

На раненого Ухо и Стольник больше не смотрели. Впечатление было такое, будто, выяснив все, что нужно, они утратили всякий интерес к чудом уцелевшему хуторянину.

— Надо бы его подлечить, — поднял глаза Борис.

И осекся. Ага, как же! Уж если хэдхантеры не тратят времени и средств на лечение своих раненых, какое им дело до чужого? Тем более до калеки, не годного даже в тресы.

— Не надо, — жестко ответил Стольник.

И добавил — уже спокойным и будничным тоном, словно просил о необременительном одолжении:

— Добей его, Берест.

— Что? — опешил Борис. Отступил от Леньки на пару шагов. — То есть как?

— Руками. — Прищурившись, Стольник внимательно за ним наблюдал. — Просто голыми руками. Это будет не трудно. Проще, чем на отборочных боях. Тогда ты его чуть не убил. Ну так сделай это сейчас.

— Но зачем? — с трудом выдавил Борис.

— Мне порченный товар не нужен. Зато мне очень нужны хэды, которым я могу доверять во всем. И которые без колебания выполнят любой мой приказ.

Стольник не шутил. Он говорил серьезно. Более чем.

Та-а-ак… В памяти всплыл самый первый разговор со Стольником — во время вербовки. Помнится, взводный как бы между прочим поинтересовался, готов ли Борис убить Леньку ради хэдхантерской работы.

А теперь он хотел знать это наверняка.

— Это что, проверка?

— Можно сказать и так, — пожал плечами Стольник. — Чтобы быть уверенным в лояльности подчиненных, их нужно проверять всегда.

Ага. Значит, есть причина ему не доверять? Видимо, Стольник все же просек все его сомнения и колебания. Ну да, наш проницательный взводный не мог такого не заметить.

Борис покосился на Ухо. Автомат в руках сержанта был направлен на него. Сержант улыбался своей фирменной улыбочкой садиста.

«Интересно, а если Ухо в самом деле стрельнет, то чем? — отстраненно подумал Борис. — Боевыми или нелеталкой? Хотя что за вопрос?! Нелеталкой, конечно. Кому помешает лишний трес? А одного человека даже в переполненные тресовозки уж как-нибудь впихнуть можно».

— Ну же, — Стольник улыбнулся ему тоже — широко и даже приязненно, — действуй!

Борис нерешительно шагнул к Леньке. В принципе, свернуть калеке шею или задушить его — пустяковое дельце. Но не будет ли это последней чертой, из-за которой нет возврата? Или он давно уже гуляет за этой границей — такой неуловимой, эфемерной и расплывчатой снаружи и такой непреодолимой изнутри?

— Давай, давай, Берест, — подбодрил Ухо. — Делов-то!

Борис сделал еще один шаг. Подошел вплотную. Почти. Остановился, не зная, что делать дальше. Не представляя еще, что он будет делать в следующую секунду. Что он ДОЛЖЕН делать.

Ленька вдруг откинул голову назад и захохотал. Странный это был смех, страшный и дикий: рот смеется, глаза пылают ненавистью. От такого смеха — мороз по коже.

Что это? Глюки человека, перекачанного обезболивающим?

— Да вы же все одинаковые, хэды, мать вашу! — прокаркал Ленька сквозь смех в лицо Борису. — И ты — такой же, как они! Ну и черт с вами! Подыхайте все скопом, суки!

Ленька, словно в нелепом приветствии, вскинул перевязанную культю. Сунул пальцы здоровой руки куда-то под грязные бинты. — Сюрпри-и-из! Вырвал из-под повязок…

Что? Борис понял это сразу. Блеснул металл, брызнула кровь.

Кольцо! Ему под ноги полетела перемазанная красным гранатная чека.

Так вот почему культя казалась такой тяжелой и разбухшей. Из-за спрятанной под бинтами гранаты! А Ленька все хо-хо-тал. Впрочем, недолго. Все произошло почти мгновенно. Окованный мысок тяжелого хэдхантерского ботинка достал культю прежде, чем сработал запал.

Борис ударил машинально, с носка, не размышляя. Граната — это смерть. А умирать он не хотел. Удар вышел быстрым, точным и мощным. Покалеченная рука дернулась вверх. Тяжелая обмотка из грязных бинтов сорвалась с культи и вместе с гранатой перелетела через забор…

Ленька, взрыкнув, прыгнул к Уху. И откуда только силы взялись? Здоровая рука калеки потянулась к оружию.

Не дотянулась, конечно. Не успела.

Та-да-да-да-дах! Кучная автоматная очередь. Разорвавшееся в кровавые ошметки лицо. Лопнувшая, как спелая тыква под кузнечным молотом, голова. Тело, сползающее по забору, заляпанному кровью и мозгами.

По земле они распластались одновременно, все трое: Борис, Стольник, Ухо. Без всякой команды. Инстинктивно.

За забором, куда улетела граната в бинтах, рвануло. С той стороны по кирпичной кладке хлестнуло частой металлической россыпью. Просвистело поверху — над головами.

— Осколочная, — сказал Стольник, поднимаясь и отряхивая камуфляж от крови и грязи.

Ну да… Хэдхантерских фугасок-липучек в их хуторе не было. Борис молча встал, косясь на Леньку. На то, что когда-то было Ленькой.

— Не парься, Берест, — Ухо тоже уже стоял на ногах. — Если бы не мы его замочили, это сделал бы кто-нибудь другой.

Сделал бы. Непременно… Только слабое все же это утешение.

— Считай, что хутора здесь больше нет, — добавил сержант. — А без хутора человек в этих местах — никто. Обычный дикий. Ну а когда дикари сопротивляются, их уничтожают.

— Ладно, Берест, — подвел итог Стольник. — Будем считать, испытание ты прошел…

Был ли взводный искренен? Действительно ли он готов был считать именно так — этого Борис понять так и не смог.

— А теперь — по машинам. Чем скорее доберемся до Ставродара — тем лучше.

Стольник перешагнул через распластанный по земле труп.

Часть вторая

Глава 24

Первым свидетельством того, что скоро должен появиться мегаполис, стала река, вдоль бетонированных и замусоренных берегов которой ехали какое-то время хэдхантерские машины. Широкая, полноводная, но загаженная, словно огромная канава для стока нечистот, она соответствующим образом выглядела и «благоухала».

По мутной воде в радужных маслянистых разводах плыли обрывки бумаги, пластиковые пакеты, какие-то обломки, ошметки, обрывки. Течением несло контейнеры, бочки и коробки. По берегам в осклизлых кучах отбросов копошилось воронье, в воздухе кружились полчища мух.

— Сюда вымывается мусор из городского коллектора, — объяснил Ухо. — Недавно прошла волна. Видать, не рассосалось еще…

— Что за волна? — спросил Борис.

— Вода под напором. Она выносит за город всю гадость.

— Много же у вас там, в Ставродаре, гадости! — пробормотал Борис.

В такой водице не стоило бы даже устраивать помывку для тресов.

— Это еще что! — с какой-то непонятной гордостью хмыкнул сержант. — Иногда на расчистку запруд и завалов из города приходится отправлять мобильные инженерно-саперные бригады. Если русло не чистить, вода встанет. Для Ставродара это будет катастрофой.

Да? А интересно, каково приходится хуторам ниже по течению? Или они все уже повымирали на фиг?

Борис был рад, когда дорога свернула наконец в сторону от унылых берегов мертвой реки. Картина сразу изменилась.

Все чаще стали попадаться богатые, процветающие хутора, а потом они и вовсе пошли сплошной чередой, разделенные лишь небольшими пограничными межами.

Машины ехали с открытыми люками. Хэды, сидевшие на броне, ни за дорогой, ни за прилегающей к ней территорией больше не следили. А зачем? Здесь диких не было.

Борис с завистью смотрел на необъятные поля, на толпы работающих в полях тресов, на хорошо вооруженную охрану и надежные внешние заграждения. Кучеряво живется кому-то здесь, в пригородной территории. И торговля, должно быть, тут тоже отменная — ну-ка прокорми огромный мегаполис! Вся сельхозпродукция, наверное, уходит влет. И защита, ежели что, тоже — рядышком, под боком имеется. Такая защита, что мало агрессору не покажется. Несколько групп быстрого реагирования, вызванных из Ставродара, — и любая проблема решена.

Впрочем, вряд ли проблемы вообще возникают. Вряд ли дикие — пусть даже самые отмороженные из них — когда-либо добирались до этих мест.

Еще один признак приближающейся цивилизации — дороги наконец стали походить на дороги. Закончилась привычная тряска. Чем ближе колонна подъезжала к областному центру, тем ровнее лежал асфальт, тем шире было шоссе и тем больше развилок тянулось от него в разные стороны.

Судя по всему, ремонтные работы здесь проводились регулярно. И сейчас вот тоже…

Колонне пришлось, сбавив скорость, объезжать группу рабочих, чинивших дорожное покрытие. Борис чуть шею не свернул, разглядывая тресов. Еще бы! Городские! Полдесятка человек в одинаковых мешковатых одеждах и с отрешенно-сосредоточенными лицами. Тресы были поглощены работой. Грязные, худые… Хотя изможденными их назвать, пожалуй, было бы нельзя. Довольными жизнью, впрочем, тоже.

Это были люди, давно и безвозвратно осознавшие себя двуногой скотиной. Изломанные и задавленные привычкой подчиняться. Увязшие с головой в нескончаемых безрадостных буднях. Размазанные тяжелым трудом, подобно асфальту, который они латали. Люди, не мечтающие о большем. Не имеющие возможности мечтать. Забывшие, разучившиеся или просто не умеющие этого делать.

Выстроившись цепочкой у обочины, тресы по старинке — лопатами — разбрасывали горячий асфальт. На тощих шеях болтались ошейники, сквозь которые была пропущена общая цепь — нетяжелая, но крепкая и надежная.

Черную дымящуюся заплату на дорожном полотне утрамбовывал каток-асфальтоукладчик. За рулем сидел человек, прикованный к кабине. Городские тресы работали добросовестно. В стороне, на придорожной травке, скучали два вооруженных охранника.

Почти пасторальная картина.

Охранники лишь скользнули по хэдхантерской колонне ленивыми взглядами. Видимо, привыкли.

Первые патрули встретили их еще на дальних подступах к городу. Небольшие, прекрасно экипированные группы на юрких броневичках трижды появлялись буквально из ниоткуда и без труда нагоняли колонну. Люди в непривычном городском камуфляже цвета бетона и асфальта останавливали и наскоро осматривали машины, с кем-то о чем-то переговаривались по рации. Проверяли документы. Отпускали…

— У-у-у, волки асфальтные, — всякий раз беззлобно цедил им вдогонку Ухо.

Видимо, хэды недолюбливали ставродарскую охрану.

Ближе к городу вместо мобильных патрульных групп появились стационарные блокпосты. Бетонные укрепления у дорог, предназначенные для длительной автономной обороны, походили скорее на крепостцы, оберегавшие Ставродар со всех сторон. Узкие амбразуры, тяжелое вооружение, бронетехника на обочине, радиовышки и спутниковые тарелки, многочисленный гарнизон… Штурмовать такие опорные пункты без авиации и хорошей артиллерийской поддержки решился бы разве что безумец.

Между бетонными фортами в несколько рядов тянулись смешанные заграждения. Усеянные шипами заборы и блоки, ежи, колючка, сваренные из арматуры переносные рогатки. Минные поля с предупреждающими знаками и узкими, путаными, обозначенными неприметными указателями проходами.

Возле одного такого блокпоста хэдхантерской колонне пришлось притормозить. Над дорогой, подобно ножам гигантских гильотин, нависали массивные шлагбаумы. Десятка два машин медленно-медленно проползали под ними.

Въезд в город…

Борис смотрел во все глаза. Интересно. Необычно. Волнующе. Перекрывающие друг друга автомобильные сигналы, раздраженные крики и мат, рев двигателей, суета и теснота — от всего этого он давно отвык.

Вокруг в клубах выхлопов сновали человеческие фигуры все того же асфальтно-бетонного цвета. Гарнизон блокпоста дотошно проверял каждый въезжающий и выезжающий из города транспорт.

Борис улыбнулся. Где еще увидишь теперь старые, забытые пробки? Хэдхантерские машины влились в общий поток, приноравливаясь к черепашьему движению автомобилей.

Из блокпоста вышел невысокий хмурый человек в новенькой, с иголочки, форме и с непокоцанным еще — словно только что с заводского склада — автоматом. Борис обратил внимание: на калаше имелся подствольник-ампуломег. В точности такой же, как у хэдхантеров. Выходит, здесь тоже тресов отстреливают?

Автоматчик безбоязненно шагнул навстречу колонне, требовательно взмахнул рукой.

Ну да, чего ему бояться-то… Из амбразуры, обложенной мешками с песком, торчал ствол крупнокалиберного станкового пулемета. Такая штуковина БТР прошьет насквозь.

Стольник велел группе остановиться. Тресовозки и конвойный транспорт свернули к обочине. Сам взводный, прихватив потрепанную папку с документами, отправился улаживать формальности.

Из блокпоста высыпало целое отделение асфальтных униформистов. Двое — с собаками. Остальные — с автоматами хэдхантерского образца. Начался досмотр.

Псы обнюхивали машины. Люди бесцеремонно залезали в люки. Затем потребовали открыть тресовозки.

Заглянули внутрь. Потом долго высматривали что-то под днищами транспортов. Поднимались на крыши.

— Чего ищут-то? — спросил Борис у Уха.

— Как обычно, — пожал плечами сержант. — Наркоту. Ее частенько в хуторах выращивают без лицензии, а потом толкают по дешевке торговцам и охотникам. Те — провозят в город. Налогов, разумеется, никто не платит.

Борис понимающе кивнул. Лицензия на производство наркотических веществ — дорогое удовольствие. Нищим приграничным хуторам о ней лучше не мечтать. Да и налоги за легальный наркотрафик нынче такие, что никакой дури не захочется.

— Еще оружие ищут, — продолжал просвещать Ухо. — Ну, сверх того, что положено хэдам. А то ведь охотники с большими пушками после удачного рейда могут на радостях та-а-аких делов в городе понаделать! Да и после неудачного тоже. Сбежавших тресов, опять-таки, отлавливают. Преступников, которые в розыске… Ну и проверяют заодно, не балуемся ли мы торговлей контрабандой.

— То есть? — удивился Борис.

— У нас лицензия только на отлов тресов, — терпеливо объяснял сержант. — Других мы не оплачивали. Значит, кроме как тресами, ничем торговать не имеем права. Иначе — незаконное предпринимательство, сокрытие доходов, неуплата налогов. Короче, шприц-ампулу в лоб, а самого — в твою же тресовозку. С экономическими преступлениями сейчас строго. Но ты не заморачивайся. Это все проблемы Стольника.

— Ага, — пробормотал Борис, — а шприц-ампулу в лоб только Стольнику или всем подряд?

— Если че найдут — то всем, конечно, хана, — хмыкнул Ухо. — А начнем сопротивляться или дернемся бежать, расстреляют из пулеметов. Видишь, какие рыльца торчат?

Ухо кивнул на крупнокалиберные стволы. Их колонну держали на прицеле уже три пулемета.

Борис с завистью вздохнул. У них бы в хуторе поставить пару таких блокпостов, и можно было бы забыть о набегах диких. Но — дорого. Приграничные хутора такой роскоши позволить себе не могли. Только города. И то, наверное, не все.

— По закону нас, между прочим, могут задержать для досмотра до трех суток, — продолжал радовать Ухо.

Борис тихонько ругнулся.

— Да не переживай так, — снисходительно хмыкнул сержант. — Все это, — он кивнул на снующих вокруг людей в городском камуфляже, — на самом деле никчемный цирк. Асфальтные просто цену себе набивают. Сейчас Стольник даст кому нужно на лапу. И пропустят нас, как миленькие. Не впервой.

— Взятка? — удивился Борис. — А за это шприц-ампула не полагается?

— Брось! — отмахнулся сержант. — Тут все свои, все давно друг друга знают. Мы для асфальтных — курочка, которая несет золотые яички. Знаешь, сколько они с каждого рейда имеют? Кто ж будет отказываться от стабильного дохода? И нам с ними портить отношения не резон. Просто если чего вдруг найдут — запросят больше, и все дела. Но Стольник для этого повода не даст.

Формальности действительно были улажены довольно быстро. Взводный вскоре вернулся с нужными печатями и подписями. Правда, лицо у него было недовольным.

— Че такое, Стольник? — забеспокоился Ухо. — Сколько?

Борис прислушался.

— После регистрации сольем этим гадам двух тресов за четверть цены.

— Двух?! — возмутился сержант. — Вот суки, а! Раньше только одного брали! За треть!

— Раньше у нас не было столько добычи.

— Все равно суки! С такими-то ценами на трес-рынке. Одного выше крыши хватило бы.

— Ладно, хватит ныть, — дернул щекой Стольник. — Выберем тех, кто поплоше, — их и сплавим. А теперь — вперед.

Колонна проехала через внешнюю линию блокпостов. Пробка рассосалась. Машины с ветерком покатили по широкому ровному шоссе. Вдали уже виднелись первые многоэтажки.

Вообще-то это было странно. Борис предполагал, что городские окраины будут походить на хуторские трущобы. Оказалось — нет.

— Так было раньше, — объяснил Ухо. — Теперь все по-другому. Крупные города быстро разрастаются. А малоэтажная застройка занимает слишком много места. Дешевле ставить на окраинах высотки, чем расширять оборонительную линию.

Помолчав немного, сержант добавил со странным выражением в голосе:

— Кстати, когда-то здесь была промзона.

— А теперь она где? — спросил Борис.

— А кому она теперь нужна? — сердито ответил Ухо вопросом на вопрос. — Ставродар — первая перевалочная база южного трес-трафика. Здесь с него снимаются самые жирные сливки. Это выгоднее, чем что-либо производить. Так что промышленность у нас — в полной… в ауте, в общем.

Сержант вздохнул.

— Действуют еще, правда, несколько цехов с тресами в районе печки, но это так, не серьезно уже. Ах да, ты же не знаешь, — спохватился Ухо. — Печкой у нас мусоросжигательный комплекс называют. ГПК. Городской мусоросжигательный…

Борис кивнул, хотя в пояснениях не нуждался: чернявая уже объясняла ему, что к чему.

— Там жгут все, что могут, — продолжал Ухо. — Что успевают сжечь за день. Что не успевают — идет в коллектор. При мусоросжигалке функционируют химический и перерабатывающий заводы. Заводики, вернее. И крематорий. Вот, собственно, и весь наш Ставродарпром.

Сержант невесело усмехнулся.

— Настоящая промышленность, вернее, то, что от нее еще осталось, сосредоточена сейчас в других городах, где на трес-торговле много не заработаешь. А у нас, в Ставродаре, свободные граждане либо делают деньги на тресах, либо обслуживают этот рынок. Качать ресурсы, чем бы они ни были, всегда выгоднее, чем что-либо производить.

В словах Уха явственно звучали непривычно-грустные нотки. Однако Борис уже не слушал сержанта и не мог разделить его настроения.

Колонна въезжала в мегаполис. Вливалась в его жизнь. Становилась его частью. Количество машин вокруг увеличилось. Движение снова замедлилось, но Борис только радовался этому. Он вертел головой, как мальчишка, впервые попавший на межхуторскую ярмарку.

Город! Вокруг был город! Большой, огромный! Совсем другой мир, другая планета!

Город разительно отличался от захиревших приграничных хуторов. Все здесь дышало уверенностью и процветанием. Высотные дома, широкие улицы, ровный, как стекло, асфальт, ехать по которому — одно удовольствие, чистые, словно с мылом вымытые, тротуары. Оживленное движение, многолюдные толпы.

Яркая, броская реклама зазывала и предлагала такие товары и услуги, о которых Борис имел довольно смутное представление. Где-то громко играла музыка. Задиристо и заполошно ревели автомобильные гудки. Бесчисленные магазины притягивали взгляд немыслимой красоты витринами.

Люди на улицах были веселы и беззаботны. Люди — в смысле, свободные граждане. Дорогие одежды, широкие улыбки… Некоторых сопровождали тресы с потухшими взглядами и опущенными лицами. Ошейники, тонкие, но крепкие цепочки… Сильные рабы, молодые красивые рабыни. Хозяева словно специально выставляли их напоказ: смотрите, любуйтесь, завидуйте. А может, и правда выставляли. Хвастались. Может, такая здесь ярмарка тщеславия?

Борис чувствовал, как кружится голова. Счастье наполняло и переполняло его. Прочь сомнения! Долой сожаления! Забыть об убитом Леньке, о разоренных хэдами хуторах, о чернявой девчонке, что трясется сейчас в переполненной тресовозке! Забыть-забыть-забыть! Плюнуть и растоптать!

Главное — он добился своего! Он добрался, куда хотел! И пусть все остальное горит синим пламенем!

Будни мегаполиса были красочнее и ярче любого хуторского праздника. Город покорял своим великолепием. Город влюблял в себя с первого взгляда. В этом городе хотелось жить.

Вольной жизнью, разумеется. Свободным гражданином, не тресом.

Да, здесь его ждала новая жизнь, полная огня и блеска.

Им улыбались с тротуаров. Кто-то приветливо махнул рукой.

Борис помахал в ответ.

— Чего это они, — спросил он Ухо. — Встречают как победителей.

— Скорее уж как благодетелей, — хмыкнул тот. — Я же объяснял тебе, что торговля тресами приносит городу основной доход. На нас, хэдах, зиждется его благополучие. Ставродар будет цвести и пахнуть, пока здесь вертятся трес-капиталы, пока хэдхантеры возвращаются из рейда с добычей и пока есть кого возить в тресовозках.

«Пока»? Вот слово, которое никогда не нравилось Борису. Веяло от него чем-то холодным, неотвратимым. Сейчас неприятное слово прозвучало трижды.

— А что будет, когда возить станет некого? — спросил Борис. — Или вам пофиг? Типа, на мой век хватит, а там хоть трава не расти.

— Нет, Берест, нам не пофиг, — помрачнел Ухо. — Как раз по той причине, что на наш век уже не хватит. Поэтому каждый старается сейчас, пока есть еще такая возможность, урвать для себя кусок пожирнее.

«Пока»? Опять проклятое «пока»!

— Поэтому и гоняемся мы за трес-баллами, как проклятые… Пока есть за чем гоняться.

Борис мысленно обложил Ухо. Такое, блин, настроение испортил, сержант!

Глава 25

Некоторое время ехали молча. Городская жизнь, бившая ключом, уже не радовала Бориса так сильно, однако удивлять не переставала.

Колонна свернула на большой проспект, шириной в пять-шесть центральных хуторских улиц. Влилась в плотный транспортный поток. Остановилась на перекрестке, перед пульсирующим красным глазом светофора.

Светофоры, о которых давно забыли в хуторах, здесь были натыканы всюду. Причем все работали исправно. Но еще больше Бориса поразило другое. Его внимание привлек автобусик, остановившийся на красный свет неподалеку от их БТР.

Внешне автобус представлял собой миниатюрную копию тресовозки. Только в этом транспорте все было наоборот. В полупустом комфортабельном салоне сидели пассажиры — свободные граждане Ставродара. А в маленькой тесной кабинке был заперт, как зверь в клетке, трес.

Точно! Самый настоящий трес! Ошейник на шее. Длинная, намотанная на руль, цепь. Водитель автобуса был прикован к машине. Борис огляделся. Присмотрелся внимательнее к окружавшим колонну автомобилям, заглянул в кабины.

Однако же! Тресы управляли каждой второй машиной! Грузовики и фуры, пассажирский транспорт, легковушки… За приоткрытыми окнами поблескивали цепи и ошейники.

— Ни хрена себе! — пробормотал Борис.

Ухо проследил за его взглядом. Понимающе усмехнулся.

— Что, не ожидал?

— Не-а, — признался Борис. — Как тресов вообще за руль пускают?! Как разрешают ездить по улицам без присмотра?!

— Если возле каждого водителя-треса сажать по сторожу, которому надо платить зарплату, какой смысл тогда в работе треса? — резонно рассудил сержант.

— Но ведь опасно же! Мало ли что водилам в голову стукнет?

— Ничего ТАКОГО им в голову прийти не может, — уверенно сказал сержант. — Они думают только о том, чтобы выполнить план перевозок, не нарушая правил движения.

— Их что, кодируют, что ли?

— Нет, просто на эту работу отбирают тех, кто для нее подходит. За руль сажают только опытных и ответственных водителей, не склонных к агрессии, суициду и неадекватным поступкам. Такие никакой опасности на дороге не представляют. Тресы вообще — самые дисциплинированные водилы.

— Правда? — Борис недоверчиво покосился на городские машины.

— Ага. Прикинь, что сделают с тресом, если он случайно поцарапает тачку хозяина? Или чужую машину помнет. А если серьезная авария — так это вообще полные кранты. Из кабины ведь далеко не убежишь. Цепь…

Да, в самом деле. Цепь.

— И кто же этих водил отбирает?

— Медики, психологи, психиатры… — Ухо неопределенно махнул рукой. — Короче, целая орава спецов работает, которые, между прочим, сами тоже тресы. И эти ребята прекрасно понимают, что если допустят ошибку — в первую очередь спрос будет с них. Так что они стараются. Нужных кандидатов выбирают как космонавтов.

— М-да, — озадаченно протянул Борис.

Тут, наверное, будешь стараться.

Светофор мигнул зеленым глазом. Хэдхантерская колонна тронулась с места. Автобус уступил дорогу.

Проехали заправку. Три колонки у обочины. К каждой приковано по тресу. Длина цепи — ровно такая, чтобы обслуживать машины и принимать оплату. В общем, никуда не денешься с рабочего места.

Чуть в стороне от заправки располагалась автомойка. Что внутри, Борис разглядеть не смог. Снаружи вдоль стеночки стояли три трéски. Опять — ошейники. Тонкие длинные цепи. Короткие юбчонки, черные чулки в клетку, прозрачные блузки. Странно… Проститутская какая-то одежда. Макияж — как индейская боевая раскраска. А вот сами девочки явно не первой свежести и отнюдь не красавицы. И уставшие к тому же…

— Кто это такие? — кивнул на них Борис.

— Не кто, а что, — хмыкнул Ухо. — Это называется дополнительный сервис. Самый простой способ привлечь клиентов.

— Вот этим, что ли, привлечь? — поморщился Борис.

Неужели кому-то придутся по вкусу наштукатуренные перестарки?

— Ну, знаешь, Берест! — хохотнул сержант. — Здесь все-таки не секс-рынок. И не профессиональный бордель. Здесь предлагают, что могут. И на халяву многие клюют. Очень выгодно получается. Даешь трéску из свободной смены попользоваться клиенту. Тебе это ничего не стоит, а ему — приятно. А когда клиенту приятно, он охотнее выкладывает денежки за твой основной товар или услугу. Приезжает снова. Становится постоянным клиентом. Ну а если забеременеет от него какая-нибудь телка — опять-таки приплод, прибыль…

Приплод? Прибыль? Борис только покачал головой. Такое ведение бизнеса было ему в диковинку. Что ни говори, а городские торгаши умеют придумывать, как личных рабов, именуемых трудовыми ресурсами, использовать по полной программе.

Стольник остановил колонну возле гипермаркета размером с пяток хуторских кварталов. О существовании таких магазинов Борис, конечно, знал. Но никогда прежде в них не бывал.

Броневики и тресовозки, сломав походный порядок, кое-как припарковались среди городского транспорта.

— А тут-то мы чего забыли? — удивился Борис.

— Нужно кое-что прикупить, — усмехнулся Ухо. — Это быстро.

— Запасы пополнить, что ли? — Борис оглянулся на фуру снабжения.

Но для чего пополнять запасы, если они уже вернулись из рейда?

— Не совсем, — уклончиво ответил сержант.

Стольник — налегке, без оружия и без снаряги — соскочил с командирской машины, повернулся к колонне, крикнул:

— От транспортов не отходить! Двигатели не глушить! Я скоро вернусь! Ухо, пойдешь со мной! И еще одного кого-нибудь прихвати!

— Ну что, Берест, прогуляться не хочешь? — предложил сержант.

Борис спрыгнул на асфальт. Еще бы он не хотел! Он теперь до конца жизни по городским улицам не нагуляется.

— Э-э-э, куда разбежался, прыткий ты наш! — остановил его Ухо. — Не знаю, как там у вас на хуторе было, а здесь вход с оружием в общественные места запрещен. Так что ствол и гранаты оставь.

Да какие проблемы! Борис вернулся, сунул в боковой люк БТР автомат и гранатную сумку. Потом вместе с сержантом поспешил за Стольником.

Разъехались в стороны самораздвижные стеклянные двери, которые, по причине их огромного размера, Борису захотелось назвать воротами. Гипермаркет встретил непривычной чистотой, кондиционированной прохладой, ярким искусственным светом, людским гомоном, деловитой суетой покупателей, расслабляющей музыкой и вкрадчивым воркованием рекламы, доносившимся из невидимых динамиков.

Борис скользнул взглядом подлинному ряду касс. За каждой…

Ну да, конечно! И здесь тоже!

У касс сидели улыбчивые женщины в фирменных желто-синих накидках и кепочках, с ошейниками под широкими белоснежными воротничками. От ошейников куда-то вниз, под кассовые аппараты, тянулись цепочки. Заброшенные за плечи, они походили на косицы стального цвета.

Над каждой кассой светился порядковый номер. Над каждой кассиршей горела еще одна цифирь. Немалая притом. Крупным шрифтом. Дополнительный сервис? Как на автозаправке? Да нет, это, наверное, уже не дополнительный. Это — какой-то другой. Сопутствующий. По отдельному чеку. Цена кассирши, надо полагать. Если кому вдруг приглянется. Для каких-либо целей.

И если кошелек позволяет.

Вдоль кассового ряда прохаживались еще два человека с рациями на поясах и с гарнитурой в ушах. Тоже — в желто-синих накидках. И тоже — на привязи. Правда, у этих тресов цепи от ошейников тянулись вверх, где крепились к кольцам, свободно скользящим по направляющим трубам под потолком.

Подобным образом на прочную проволоку, протянутую по дворовой территории, иногда сажают псов. Собака так и дом охраняет со всех сторон, и со двора никуда не денется.

А эта пара тоже, видать, охранники. Вернее, наблюдатели. Живая защита от магазинных воров, за которыми не всегда уследишь через видеокамеры.

Цепи, закрепленные под потолком, висели не свободно — почти внатяг, а потому не мешали сновавшим вокруг покупателям. Однако с такой цепочкой ведь даже не присядешь.

Тресы, игнорируя входящих, зорко всматривались в покупателей, направлявшихся к выходу. А сами при этом старались не привлекать к себе внимания. Настолько, конечно, насколько это было возможно.

Пока Борис глазел по сторонам, Стольник и Ухо миновали входные турникеты и уверенно двинулись между высоких стеллажей, витрин, лестниц и эскалаторов. Хэды, судя но всему, хорошо ориентировались в лабиринтах гипермаркета. Борис этим похвастаться не мог.

Он поспешил за взводным и сержантом: в таком магазинчике с непривычки запросто можно было потеряться.

Борис шел по бесконечным отделам и секциям, на которые дробилась необъятная торговая площадь. Здесь между покупателями с тележками тоже бродили желто-синие люди — мужчины и женщины, чьи ошейники крепились к свисающим сверху цепям. Грамотно расположенные направляющие, по которым скользили подвижные кольца-крепления, позволяли тресам «патрулировать» свои сектора, не пересекаясь друг с другом.

Интересно, кто такие? Борис невольно замедлил шаг. Тоже охранники? Нет, вряд ли. Менеджеры? Консультанты какие-нибудь? Профессиональные продажники? Да, скорее всего…

Со стороны все эти цепные тресы здорово напоминали оживших висельников. Правда, излишне говорливых и улыбчивых. И, увы, чрезмерно навязчивых. В отличие от охранников на выходе, они вовсе не старались казаться незаметными.

Каждый расхваливал целую уйму товаров и советовал непременно купить что-нибудь во вверенной ему секции, отвечал на вопросы, объяснял, уговаривал и заговаривал, пробуждая потребительский пыл…

Гипермаркет был похож на большой базар. Одни продавцы работали грубо, по-цыгански, шутили с наигранной непринужденностью, обращаясь сразу к нескольким потенциальным клиентам, громко говорили и еще громче смеялись, ломая барьеры сомнения своей напористостью. Другие действовали тихо, камерно, обрабатывая покупателей тет-а-тет.

Но и те и другие навязывали свой товар так, словно от успешных продаж зависела их жизнь. А впрочем, от чего еще она могла зависеть у магазинного треса?

В отделе бытовой техники к Борису буквально приклеилась маленькая сухая женщина. Некоторое время она молча шла рядом, заглядывая в глаза, словно собачонка. Тихонько позвякивала начищенная до блеска и хорошо подогнанная по росту цепь. Где-то наверху скрежетало по стальной трубе цепное кольцо.

Борис остановился. Повернулся.

— Ну? Что?

Она остановилась тоже. Это была рано постаревшая трéска с плоской грудью и погасшими глазами.

— Господин охотник, возьмите что-нибудь в моем отделе…

От «господина охотника», произнесенного уничижительно-заискивающим тоном, Бориса передернуло. Ведь если разобраться, трéска должна его ненавидеть. Хотя, с другой стороны… Что мешает человеку унижаться и ненавидеть одновременно.

— Умоляю вас!

Голос у женщины был бесцветный и тихий. Хриплый. Едва-едва слышный. То ли простуженный, то ли сорванный от перенапряжения.

В голосе не хватало ни драйва, ни азарта, ни здорового торгового задора, ни отточенной бархатной проникновенности. Уверенной заразительности в нем не было тоже. Плохо, наверное, работать продавцу с таким голосом.

«Или новенькая, или уже слишком старенькая, — решил про себя Борис. — А может, просто тактика такая? Давить на жалость».

— Умоляю, — повторила женщина.

Закашлялась.

«Наверное, все-таки простыла», — подумал Борис.

— План продаж, — прохрипела женщина. — Я не справляюсь. Купите хоть что-нибудь. Пожалуйста!

Это было похоже на попрошайничество. А попрошайничество — крах карьеры продажника. «Пожалуйста» — слово неудачников. Когда начинают вот так клянчить, товар перестает продаваться.

— Пожалуйста! — Она вновь заглянула ему в глаза. Было очень неловко. По-видимому, несчастную трéску ввел в заблуждение его хэдхантерский камуфляж. Всем известно, что охотники хорошо зарабатывают. Но он-то еще ни разу не получал зарплату!

— Пожалуйста! Ну, заладила…

Борис вздохнул. Если бы у него были деньги, он, возможно, и прикупил бы что-нибудь. Зачем-нибудь. А так… Так трéска попусту тратит свое и его время.

Он отвернулся. Шагнул прочь. Снова нужно было догонять Стольника и Ухо.

— Постойте! — Она в отчаянии потянулась к нему. Бросилась за ним.

Забылась.

— Пожа…

Не рассчитала.

Сектор бытовой техники закончился. Дальше начиналась территория другого треса.

Цепь натянулась. Женщина повисла на впечатавшемся в горло ошейнике. Захрипела. Отступила назад. Борис ускорил шаг.

Глава 26

Он шел не оборачиваясь. В голове метались дурные мысли. Это ж надо довести человека до такого! Это ж надо так запугать!

И куда подевались Стольник с Ухом, мать их?

Борис остановился, растерянно глядя по сторонам. Пятнистого хэдхантерского камуфляжа видно не было. А к нему уже спешил новый трес. Сосед и конкурент безголосой женщины из отдела бытовой техники. Этот выглядел лучше. Гораздо лучше. Молодой, здоровый, краснощекий, с профессиональной улыбкой на лице.

— Господин охот…

— Пшел вон! — шикнул Борис.

Что-то в его голосе заставило треса шарахнуться в сторону.

— Правильно! — раздался сзади одобрительный голос сержанта. — Только так с ними и надо, а то прохода не дадут.

Борис обернулся. Откуда, интересно, вынырнул Ухо? Из-за какого стеллажа? Хотя — неважно. Сейчас он был рад сержанту как родному.

— Стольник за тобой послал, — осклабился тот. — Чего теряешься, Берест?

— Да эти вот достали. — Борис мотнул головой на треса.

И отвел глаза.

— Работа у них такая — доставать, — философски заметил Ухо. — Доставать и продавать. Им свой товар кровь из носу толкнуть нужно.

— Но меру-то знать надо! — недовольно пробормотал Борис.

— Когда не выполняется план продаж, чувство меры отказывает.

— А что, их бьют, что ли, за невыполнение?

— Ну и бьют тоже, — улыбнулся сержант. — Хочешь попробовать?

— Чего? — не понял Борис.

— Пойдем покажу…

Ухо быстро провел его через пару отделов. Повернул вправо. Показал…

— Это называется угол позора. На доску почета тресов не вешают, а вот в такие уголки провинившихся выставляют частенько. В назидание остальным. Ну и для стимулирования продаж.

Стимул был действенный.

На небольшой огороженной площадке возле отдела спортивных товаров стояла трéска лет тридцати. Вернее, полувисела. От ошейника вверх тянулась цепь, жестко зафиксированная на направляющей трубе. К той же цепи наручниками были прикованы руки. Ноги удерживало некое подобие кандалов, прикрепленных к кольцам в полу.

Никуда деться женщина не могла. Рот несчастной был заткнут кляпом. С потолка на тонком шнуре свисала плеть, которой…

Которой, судя по всему, мог воспользоваться любой желающий.

И ведь пользовались!

Борис увидел, как проходивший мимо лысенький толстячок оставил в сторонке нагруженную продуктами тележку и взялся за плеть.

Трéску он стегал старательно, с садистским каким-то удовольствием. Та дергалась от боли и надрывно мычала. Кричать в полную силу женщина не могла — мешал кляп. Истязаемой почти не было слышно: стоны несчастной заглушала реклама. «Уважаемые покупатели, — мурлыкал из динамиков вкрадчивый женский голос, — сегодня в нашем гипермаркете вы можете приобрести по сниженным ценам…»

Дикость? Но, наверное, не более, чем узаконенное рабство. А если рабство нынче в законе… Значит, и это тоже нормальный порядок вещей?

Толстячок утомился. Бросил плеть. Покатил свою тележку дальше.

Женщина на цепи обвисла, задышала тяжело и часто. На спине и пониже под плотной желто-синей накидкой расплывалось влажное пятно. Трéска была в одежде. В магазине есть дети, которым еще рано видеть обнаженное женское тело. Однако на наказание тресов детям, судя по всему, смотреть не возбранялось.

А может быть, и участвовать в нем — тоже. Молодое поколение следовало с детства приучать к новым правилам новой жизни.

Кровь медленно сочилась сквозь одежду несчастной. На полу темнели красные пятна. Несколько капель упало с плети.

Вокруг места для экзекуций проехал электрический полотер, управляемый прикованным к машине тресом. Кровавых пятен не стало.

— Ну что, Берест? Сам попробуешь? — Ухо подтолкнул Бориса к плети.

Борис покачал головой. Отступил. Ничего такого пробовать не хотелось.

— А чего ж так? — хохотнул сержант. — Денег-то не берут. Все бесплатно.

— Это что, такой дополнительный бонус? — хмуро спросил Борис. — Выпороть провинившегося треса?

— Ну да, — пожал плечами Ухо. — Некоторые ради этого только и ходят по магазинам. А покупки делают так — между прочим. Попутно…

К плети уже тянулась некрасивая перекрашенная тетка.

— Ладно, — махнул рукой Ухо, — потопали к Стольнику. Он, наверное, уже выбрал, что нужно.

Что именно выбрал? Спрашивать об этом Борис не стал, рассудив, что скоро и сам все увидит.

Увидел…

Взводный рылся на огромном стенде, увешанном ошейниками и цепями, замками и самозащелкивающимися карабинчиками. Поводки для тресов — сразу определил Борис. Их здесь была уйма. Различных цветов, размеров и конструкций.

Стольник выбирал самые простые и надежные. Рядом со взводным суетился трес в форменной магазинной одежде, что-то советуя и объясняя, однако взводный не особенно прислушивался к словам консультанта: командир хэдхантерской группы имел достаточно собственного опыта.

Стольник ловко цеплял ошейники к звеньям цепочек и аккуратно, чтобы не спутать, складывал звенящие связки на пол. Магазинные тележки для такого товара не очень подходили. Такой товар лучше уносить в руках.

— Явились? — недовольно буркнул Стольник, увидев Ухо и Бориса. — Где шлялись?

— Да вот, показал Бересту уголок позора, — ответил сержант.

— А-а-а, дело нужное, — сразу подобрел взводный. — Значит так, парни. Берите каждый по связке и дуйте за мной к кассе.

Борис взвалил на плечо свою связку. Охнул: увесистая получилась, зараза.

— Ухо, на фиг нам все это? — тихонько спросил он у сержанта.

— Тресы обязаны носить ошейники и цепи, — объяснил Ухо. — Пока везешь товар в тресовозке — можно обойтись и без них. Но когда выводишь из транспорта на продажу… Короче, нужно соблюдать закон. А возить все это добро с собой в рейд — смысла нет. Удобнее покупать по возвращении. Столько, сколько нужно.

Сколько нужно? Борис глянул на свою связку, на связку сержанта. Оценил. Прикинул.

— Здесь ведь на всех ошейников не хватит.

— На всех и не надо. Товар выводят небольшими партиями.

Ну да, конечно… Сразу выпускать сотню голов из тресовозки хлопотно слишком.

У кассы пришлось долго стоять в очереди и слушать нудное пиликание считывателя штрихкодов.

— Слышь, Ухо, — вновь заговорил Борис. — А эти ошейники и цепи, они действительно так необходимы? Без них нельзя?

Ему ответил Стольник:

— Это самый простой, дешевый и надежный способ пометить треса и избавить его от ненужных мыслей о побеге. Посмотри вот на этих…

Взводный кивнул на прикованных к рабочему месту кассирш.

— Или на этих.

И — на торговых менеджеров в ближайшей секции.

— Или на тех.

И — на пару охранников, волочивших свои цепи по направляющим трубкам под потолком.

— С момента выхода из тресовозки трес должен быть в ошейнике и на цепи. Всегда.

Всегда?

— А если кому-нибудь в туалет приспичит, к примеру?

— Ну, если очень надо — отстегнут от ошейника одну цепь, пристегнут другую, — пожал плечами Стольник. — Отконвоируют. Но вообще-то тресы быстро приучаются жить по графику. В этом графике есть место и для приема пищи, и для отправления естественных нужд. Кто не может уложиться в график — у того возникают проблемы, уж поверь.

Борис вспомнил угол позора. Да, он верил.

Подошла их очередь. По резиновой полосе конвейера перед кассой поплыли цепи и кольца ошейников. Стольник вытащил пластиковую карточку. Вжик-вжик… Щелк-щелк. Карточка активирована, код набран. Нужная сумма переброшена на счет гипермаркета. Покупатель расплатился за…

— Благодарим за покупку, — заученно улыбнулась трéска-кассирша. — Приходите снова.

— Пренепременно, — буркнул Стольник.

Борис и Ухо сгребли железо с конвейера.

На выходе к ним подскочил плюгавенький мужичок с суетливыми руками и подозрительно хитрыми глазками:

— Господа хэдхантеры, тресочку не желаете? В аренду? В собственность? Для перепродажи? Недорого уступлю. Все умеет. А может, работник какой нужен? Так у меня есть. Полный комплект. Интеллектуалы, работяги… Дешевле, чем на бирже, отдам.

Стольник, не стесняясь в выражениях, шуганул мужичка.

— Кто это? — спросил Борис.

— Частный маклер, — объяснил взводный. — Или агент какой-нибудь. С такими дел иметь не стоит.

— Запрещено? Черный рынок?

— Да нет, в общем-то. Теоретически не запрещено. Если у продавца есть лицензия на частную деятельность и налоги платятся исправно, никакого криминала не будет. Только кто ж тебе гарантию даст, что лицензия не фальшивая, а товар проверенный? Подсунут неликвид какой-нибудь сифилитический — потом локти кусать будешь.

— А если уж девочка нужна, — подхватил Ухо, — лучше доп-сервисом каким-нибудь воспользоваться. Или в публичный дом сходить. Благо проституция сейчас легализована.

— Ну уж если и рабство легализовано, — пробормотал Борис, — то проституция — это, конечно, ерунда.

— Легализовано все, что приносит прибыль и не вредит государству, — сухо заметил Стольник.

Покупки загрузили в БТР. Хэдхантерская колонна, лавируя между припаркованным городским транспортом, медленно выдвигалась со стоянки гипермаркета.

Борис снова вертел головой, выхватывая все новые и новые подробности непривычной городской жизни. Вон у обочины выстроились таксомоторы. За баранкой ближайшего ждет клиентов горбоносый таксист-трес. Пальцы одной руки нервно постукивают по рулевому колесу. Другой рукой трес, словно четки, перебирает звенья собственной цепи. Переживает, наверное, что нет клиентуры.

Напротив стоянки такси строится небольшой торговый павильон. На смуглых шеях черноволосых рабочих тоже блестят ошейники и цепи. Каменщики, ловко орудуя мастерками, кладут кирпичи. Кто-то возится у бетономешалки.

Чуть в стороне, изнывая от жары, торгует мороженым пожилая женщина в фартуке. Мороженица прикована к массивному коробу-холодильнику на колесах.

— Слышь, Ухо, — повернулся Борис к сержанту. — Тут вообще кто-нибудь, кроме тресов, работает?

— Работа работе рознь, Берест, — оскалился Ухо. — Официально безработных в Ставродаре нет. Любой безработный рано или поздно становится тресом. Равно как и любой бесполезный для общества индивид, не способный платить налоги. А так…

Он пожал плечами.

— Свободные граждане, как правило, занимают руководящие посты или владеют бизнесом. Поэтому их работы незаметно.

— Их работы незаметно? — усмехнулся Борис. — Хорошо сказано.

— Ты не понял, Берест. Я о другом. Всю черновую работу выполняют тресы. Поэтому мы видим в основном их труд.

— В основном? — скептически переспросил Борис. — В основном или только?

— Не забывай о силовых структурах. Плюс группы мониторинга и наблюдения за тресами. Плюс хэдхантерские фирмы. В этих сферах по понятным причинам заняты только вольнонаемные граждане.

— А еще свободные граждане где-нибудь заняты?

— Есть еще тресовладельцы, есть инвесторы…

— Они где-то работают?

Сержант рассмеялся.

— За них работают их трудовые ресурсы и их капитал, а это тоже приносит городу немалый доход. По этому ни тех ни других в тунеядстве никто обвинить не посмеет.

— Это все?

— Нет. Есть еще трес-брокеры, частные маклеры и агенты. Есть муниципальная и частная охрана. Кроме того, в некоторых сферах еще сохраняется конкуренция между тресами и вольнонаемными работниками. Но, думаю, это ненадолго. Тресы уже сейчас составляют большую половину городского населения.

— Вот как?! — удивился Борис. — А если тресы устроят какую-нибудь бучу?

— Не-а, Берест, уже не устроят, — улыбнулся Ухо. — Не такой народец у нас. У нас народец послушный и терпеливый. Раз уж дали навесить на себя трес-ошейники — теперь-то чего кулаками махать? Кое-где бузят, конечно, понемногу самые отмороженные, устраивают стихийные акции неповиновения. Появляются иногда и в наше время Спартаки, мать их. Но это так… Мелочи.

Борис недоверчиво взглянул на сержанта.

— И что, у тресов даже нет подполья?

— О чем ты говоришь! — отмахнулся Ухо. — Кругом видеокамеры. Тресы находятся под наблюдением круглые сутки. К тому же они слишком разобщены. Организации — никакой. Правила содержания трудовых ресурсов таковы, что общение между тресами сведено к минимуму. Доступа к оружию они не имеют. Да и вообще… большая их часть — обычное быдло, давно и бесповоротно смирившееся со своей участью. Ну а буйных тресов, которые не желают подчиняться правилам, тоже можно использовать с пользой и выгодой.

— Да? И как же?

Сержант ощерился.

— Тех, кто годится в бойцы, продают в гладиаторы.

— А-а-а, — протянул Борис.

Об этом он мог бы догадаться и сам.

— А ты думал, гладиаторские бои — это просто шоу? Нет, Берест, они еще и важную социальную функцию выполняют. Избавляют общество от ненужных и опасных элементов, а заодно позволяют неплохо зарабатывать.

— Ну а тех, кто в бойцы не годится, — с ними как?

— Их изолируют.

— Тюрьма? — спросил Борис.

— Еще чего! — возмутился Ухо. — Кто в наше время будет содержать иждивенцев за решеткой? Пусть уж лучше пашут на каторге в коллекторе. С глаз долой, короче. А условия там такие, что… В общем, тресы там живут хреново и не очень долго. Но отработать потраченные на них деньги успевают.

Борис оглянулся на ползущую сзади тресовозку. Там внутри среди прочего живого товара едет его первая добыча. Молодая чернявая девчонка, которой довелось побывать и в коллекторе, где долго не живут, и на гладиаторской арене, где живут еще меньше. А вот чернявая сумела выжить. И там сумела, и там. Она сумела даже сбежать из города. Но для того лишь, чтобы снова вернуться в ад.

И возвращает ее обратно он.

Ухо что-то сказал.

— Что? — встрепенулся Борис.

— Как тебе наш магазинчик, спрашиваю? — Сержант кивнул назад, на громаду гипермаркета.

Видимо, решил, что Борис смотрит туда.

— Да так… — Борис неопределенно пожал плечами. Ответил, не ответив.

«Магазинчик» ему, честно говоря, совсем не понравился. Бродящие среди покупателей висельники на цепях. Охрипшая трéска, цепляющаяся за лица умоляющим взглядом. И другая — подвешенная для порки… Наверное, к этому надо привыкнуть.

— Погоди, скоро увидишь настоящую торговлю, — пообещал Ухо. — Посмотришь, где у нас настоящие деньги делаются.

Борис промолчал. Покажут — посмотрит. Хотя так ли уж это ему нужно?

Глава 27

Попетляв некоторое время по городу, они пристроились в хвост небольшой (легкий броневичок, БТР и один трес-транспорт) хэдхантерской колонны. А вскоре вместе с ней остановились на широкой улице.

Впереди застыли еще две колонны побольше. Словно извилистая змея, шеренга машин тянулась к воротам — большим, стальным, тяжелым, установленным на рельсах. Чуть поодаль имелись еще одни — точно такие же. Въезд и выезд, надо полагать.

За воротами располагался комплекс соединенных друг с другом построек. Все это одновременно походило на ангары, склады крупного логистического центра, а еще — на тюрьму. Территорию ограждал забор с колючкой. По углам высились пулеметные вышки. Блочные конструкции, смонтированные из фрагментов гофрированной стали, подобно огромному куполу, накрывали пару-тройку кварталов. В окнах дорогие стильные стеклопакеты чередовались с ржавыми решетками.

— Куда это мы прибыли? — поинтересовался Борис у Уха.

— На невольничий рынок, — хмыкнул сержант.

— Это рынок? — Вот уж о чем Борис ни в жисть бы не догадался.

— Цивилизованный невольничий рынок, — уточнил Ухо.

— Цивилизованный? Невольничий? Звучит как-то странно, — заметил Борис.

— Ну, можно сказать по-другому, — хмыкнул Ухо. И выдал насмешливой скороговоркой: — База первичной регистрации, компьютеризированного учета, временного содержания и удаленной торговли трудовыми ресурсами. Трес-база, если короче.

Ах, вот оно что… Трес-база? Любопытно, очень любопытно… Раньше Борис ничего подобного не видел. Трес-базы не показывали даже по телевидению. Деятельность каждой базы охранялась законом о коммерческой тайне.

— Рабовладельцам прошлого такое не снилось, — добавил Ухо. — А если бы приснилось, перевешались бы, на фиг, от зависти.

— А вон там что? — Борис указал на трубы, дымившие где-то за трес-базой.

— Печка, — ответил сержант. — ГМК. Мусоросжигалка.

— Та самая печка?

— Та самая.

Дальнейший разговор пришлось прервать. Впереди медленно, величественно даже, раздвинулись массивные створки. Ворота открылись. Сразу двое ворот.

Из одних выехала хэдхантерская техника, находившаяся внутри.

В другие въехала первая колонна, стоявшая снаружи.

Задние машины взрыкнули и сдвинулись с места, занимая освободившееся пространство. Змея, составленная из броневиков и трес-транспортов, продвинулась к воротам. И снова остановились.

— Повезло, — с невеселой усмешкой пробормотал Ухо. — Сегодня почти без очереди.

— Как-то тоскливо ты об этом сказал, сержант, — заметил Берест.

— А чего радоваться-то? — вздохнул Ухо. — Раз нет очередей, значит, тресы заканчиваются. Значит, на всех их уже не хватает. Раньше, знаешь, какое здесь столпотворение было?

Борис не знал. Но догадывался. Широкие проезды и огромная база строились с расчетом на оживленный трес-трафик.

— Пойдем, что ли, разомнемся, — предложил Ухо. — Регистрация — дело не быстрое. Пока примут и оформят очередную партию товара — запаришься ждать.

Охотники попрыгали с брони и отошли в тенек, где прямо на тротуаре уже расположились Стольник и несколько хэдов-старичков.

Обычный для любого перекура вялый разговор ни о чем внезапно оборвался.

— Оба-на! — вырвалось у Уха.

Сержант так и застыл, глядя на новую колонну, подъезжавшую к базе. Остальные охотники тоже напряглись.

Борис присмотрелся. Нехилый отрядец! Один за другим двигались тяжелые БТР, легкие броневики, две фуры снабжения, тресовозки… Шесть штук тресовозок!

Все трес-транспорты — с изрешеченными бортами. И о том, чьи пули оставили эти следы, гадать не приходится.

Бойцы из группы Стольника подтянули стволы поближе.

— Стольник? — Ухо взволнованно повернулся к взводному. — Это же они! Те самые! Пираты, мать их!

— Все нормально, парни, — процедил командир. — Никому не дергаться. Стволы не лапать. В драку не лезть. А то живо трес-ошейники на всех нацепят.

— Ну а если они сами… — начал было Ухо.

— Я сказал — не дергаться! — раздраженно перебил его взводный. — Перестрелки возле трес-базы нам только не хватало! Мы сейчас в цивилизованном городе, а не в буферке.

Не отводя взгляда от чужой колонны, он добавил сквозь зубы:

— Вот и будем вести себя цивилизованно.

Первый броневик чужаков уже пристроился в хвост их колонне. Дырявые тресовозки встали напротив расположившейся на асфальте группы Стольника. Да, точно, те самые! Теперь-то уж в этом нет никаких сомнений.

Машины заглушили двигатели.

Из люка командирского броневика выскочил невысокий поджарый человек в пятнистой хэдхантерской форме. Голова его была обнажена и сверкала блестящей, как отполированный бампер, лысиной. Судя по поведению лысого, это был предводитель всей пиратской кодлы.

Незнакомец отдал подчиненным несколько распоряжений и направился к группе Стольника. Шел чужак широким уверенным шагом. С полдесятка вооруженных охотников, бросившихся следом, едва за ним поспевали.

— Толян! — хмыкнул Стольник. — А я-то все гадаю, что за тварь такая у меня в секторе из-под носа диких Уводила.

Борис покосился на взводного. Старый знакомый, что ли?

— Мы с ним в одной группе охотились, — пояснил взводный. — Потом разошлись.

Ага, значит, правда знакомый.

— Он всегда хитрожопым и скользким типчиком был, — продолжал Стольник. — А теперь вон какую банду сколотил и пиратствует, сука! Крысятничает по чужим секторам.

— Стольник! — Лысый тоже узнал бывшего сослуживца.

— Толян! — поприветствовал его Стольник.

На лицах охотников застыли кривые, неприязненные ухмылочки. Явно, большой дружбы эти двое никогда не водили. Пару секунд вожаки молча смотрели в глаза один другому. Потом — с запозданием и без энтузиазма, будто выполняя неприятный, но необходимый ритуал, — все же пожали друг другу руки.

— Как рейд, Стольник?

— Да так, — Взводный пожал плечами. — Нормально, в общем. На жизнь хватит. А у тебя как, Толян?

— Сам видишь, — Лысый, не оборачиваясь, махнул рукой на трес-транспорт. — Обстрелял кто-то. Не тресовозки, а решето на колесах.

Тяжелый взгляд уперся в Стольника.

— Дикие? — как ни в чем не бывало поинтересовался Стольник.

— Ни хрена не дикие! — в сердцах сплюнул лысый. — С какой стати диким по тресовозкам шмалять?

— Ну, мало ли… — шевельнул бровями Стольник.

— У них не меньше десяти стволов было, — не отводя взгляда от взводного, продолжил чужак. — Все — автоматические. И патронов сволочи не жалели. Откуда у диких такая огневая мощь?

— Может, надыбали где-нибудь калашей и патронов. — Стольник то ли потешался над собеседником, то ли строил из себя дурачка.

— Ага, — скривился лысый. — Надыбали, постреляли, а потом ушли на машине.

— На машине? — удивился Стольник. Очень даже искренне удивился. — Серьезно, что ли? У них же горючки нет. Может, ты того… Ошибся, а, Толян, может?

Борис напряженно прислушивался к их разговору.

— Я в таких делах не ошибаюсь, Стольник, — хмуро возразил лысый. — Если говорю, что ушли на машине, — значит, так и есть. Судя по следам — легкий хэдхантерский броневик.

— Ох, ни хрена себе! — еще больше изумился Стольник.

И — еще правдоподобнее.

— И на стрелявших была хэдовская форма. Мои люди видели.

На этот раз Стольник только недоверчиво покачал головой, словно утратив дар речи.

— Кстати, гады палили только по тресовозкам. Ни одного человека из моей команды не задели. Ни одну конвойную машину не царапнули. Как специально, а! Чтобы под закон об убийстве хэдхантеров не попасть.

— М-да, странно, — глубокомысленно заметил Стольник.

Лысый фыркнул.

— Значит, правда, не дикие, — рассудил после недолгого раздумья Стольник.

— Да какие дикие, мля! — не сдержался чужак. — Конкуренты, суки!

— Суки! — легко и непринужденно согласился Стольник.

Лысый злобно зыркнул на него.

— Знаешь, сколько товара мне попортили?! — прохрипел он, брызжа слюной. Вид у лысого был такой, словно он вот-вот вцепится в глотку собеседнику. Стольник слушал спокойно и понимающе кивал. — Сколько убитых было? Сколько раненых, которых тоже в расход пустить пришлось? Кто теперь за них заплатит?

— Никто, наверное, — сочувствующе вздохнул Стольник. — Ты же сам говоришь, что твоих бойцов не задели. Получается, по закону, придраться не к чему. Даже если достанешь гадов.

— А ведь достану! Из-под земли достану, м-м-мля!

Лысый шагнул к Стольнику. В первый момент Борису показалось, будто он намеревается ударить взводного. Но нет, так только показалось. Чужак просто придвинулся ближе. Почти вплотную.

— Законы — они хороши здесь, в городе, Стольник. — Борис едва расслышал злой шепот лысого. — А чем дальше от города, тем меньше их сила.

Лицо чужака раскраснелось. Беседа коллег-хэдов все больше напоминала бандитскую стрелку.

— У меня все шесть транспортов были забиты под завязку! А теперь тресов и на два не наберется.

— Да, не повезло тебе, Толян, — невозмутимо резюмировал Стольник. — Провальный рейд вышел.

Лысый, сжимая кулаки, хрустнул костяшками пальцев.

— Слышь, Стольник, ты, случаем, не знаешь, что за тварь это могла быть?

Прищур лысого Толяна был недобрым. Таким выцеливают врага через боевую оптику.

Стольник с улыбкой помотал головой.

— Да ну, откуда, братан?! Я ж в своем секторе работал. — «Свой сектор» взводный выделил особо. — Я на чужую территорию не лезу.

Взглядами, которыми обменялись эти двое, наверное, можно было бы прожечь броню.

— Ну, это… короче… если все-таки узнаешь… — прошипел лысый. — Если встретишь ублюдка этого. Ну… вдруг… мало ли… В общем, передай ему: в следующем рейде он сам и без тресов, и без яиц останется. Я всю его группу живыми в землю зарою. В тресовозке, мля. Ни на какие законы не посмотрю. Потом один хрен все на диких спишут.

Стольник пожал плечами.

— Ладно, передам, какие проблемы, Толян. Если узнаю — обязательно передам. Удачной торговли тебе.

Все? Разговор окончен?

Ни улыбки на лице, ни насмешки в голосе Стольника не было. Но, видимо, лысый все-таки почувствовал скрытую издевку.

Он ушел к своим машинам не прощаясь. Хмурые телохранители поспешили за своим вожаком.

— Каков перец, а! — ухмыльнулся Стольник.

— Думаешь, все понял? — подошел к взводному Ухо.

— Конечно понял, — ответил взводный. — Чего тут не понять-то? С самого начала, небось, все понял. Только ни доказать, ни сделать ничего не может.

Сержант почесал в затылке.

— А если он это… Ну, если нападет в следующем рейде, как обещал? У него ж и брони, и стволов, и людей побольше нашего будет. Не отмахаемся ведь.

— Не нападет, — скривился Стольник. — Если начнет гоняться за мной — не настреляет ни одного треса. У него группа большая, но неповоротливая. Хотя осторожность, конечно, нам не помешает. В следующий раз подберу нам сектор для охоты где-нибудь подальше от сектора Толяна.

Снова открылись ворота, выпуская одни машины и впуская другие.

Снова взревели двигатели. Кто-то истошно засигналил. Кто-то закричал с брони. Кто-то ответил матом. Очередь опять зашевелилась, сдвинулась с места.

— Ну-ка, все по машинам! — приказал Стольник. — Перекурили — и хватит. Теперь, пока на базу не въедем, с брони никому не слезать. Наша очередь скоро.

Глава 28

Сразу за воротами начинался широкий, рассчитанный на хэдхантерскую технику, проезд. Разметочные линии и указательные стрелки на ровном асфальте. Глухая стена слева. Справа — небольшие, выступающие к проезжей части крытые платформы с крутым высоким порожком.

На платформах, в небольших нишах, — двери. Над каждой — глазок видеокамеры.

Между платформами — расстояние, достаточное для того, чтобы длинные громоздкие трес-транспорты разместились друг за другом.

Машины конвоя повернули влево и остановились у стены. Тресовозки вплотную, почти впритирку, подкатили к ближайшим платформам.

Хорошо так встали: края платформ уперлись в подножки трес-транспортов. Низкие навесы накрыли крыши тресовозок. Только по бокам осталось свободное пространство, которое, впрочем, вскоре перекрыли поднявшиеся на платформы хэды.

«Ну точно космический корабль пристыковался к переходному шлюзу», — возникла в голове у Бориса неожиданная ассоциация. Сбежать из такого шлюза в «открытый космос» у тресов не было ни единого шанса.

Несколько хэдов-старичков под руководством Уха вывели из тресовозки первую партию живого товара. Разгрузкой второй тресовозки руководил Стольник.

Охотники действовали быстро и умело. Процедура была отработана до мелочей. Открыть тамбур, выдернуть пленника, заломить руки, мордой — в решетку, закрыть тамбур, нацепить наручники, надеть ошейник, выбросить арестанта из транспорта, прицепить к цепи, открыть тамбур, выдернуть пленника…

Если кто упрямился — применяли силу. В разумных пределах, конечно. Покалечить ненароком товар сейчас, на трес-базе, было бы особенно обидно.

Борис оказался среди тех, кто принимал пленников на платформе и за ошейники пристегивал к цепи.

Когда из каждого транспорта вывели по десять человек, разгрузку приостановили. Тресовозки заперли. Пленных окружили плотным кольцом. Погнали к дверям в нишах.

Ну и?

Плавно сдвинулись вправо-влево видеокамеры над дверьми. Присматриваются? Проверяют?

Потом двери открылись… Сначала — дверь перед группой Уха.

Ага, пропускают, значит…

Ухо определил Бориса в первую группу сопровождения, и тот перешагнул порог трес-базы сразу же за сержантом. Сзади шагали десять пленников и с полдюжины охранников.

Небольшой коридор вывел в залитое светом люминесцентных ламп помещение. Здесь они остановились, ожидая Стольника.

Группа взводного задерживалась. Появилась возможность осмотреться.

Первое, что бросилось в глаза, были огромные мониторы на стенах. Широкоформатные экраны не показывали ничего, кроме ежесекундно меняющихся колонок зелененьких цифр и ломаных линий графиков. Тоже — ядовито-зеленого цвета.

Ухо так и вперился взглядом в настенные видеопанели. Несколько секунд сержант внимательно изучал информацию.

— Ишь ты, — наконец проговорил он. — Котировки тресов подросли еще на двенадцать пунктов!

Борис, ничего не понимавший в мудреном переплетении графиков и матричной цифирной сеточки, удивленно смотрел вокруг.

Прямо перед ними располагался необъятный компьютерный зал, разбитый невысокими перегородками из стекла и пластика на множество ячеек.

В офисных сотах, словно в клетках, сидели за мониторами мужчины и женщины в безупречных деловых костюмах и с неискренними, приклеенными какими-то улыбками на лицах.

Ну да, с чего бы им веселиться-то? Каждый был прикован к рабочему месту цепью. Начищенной, блестящей. И на каждом — ошейник белого цвета.

— Тоже тресы? — растерянно пробормотал Борис.

— Ага, здешние белые воротнички, — с насмешкой пояснил Ухо. — Менеджерский состав и специалисты трес-базы. Эксперты, консультанты, оценщики, регистраторы, брокеры, медики, психологи, маркетологи… Высококлассные профи, между прочим. Они своим хозяевам такие бабки приносят.

— И они здесь работают без охраны?

Кроме тресов за компами он никого больше не видел в этом зале.

— Наверх глянь, — поднял подбородок сержант.

С потолка свисали целые гроздья видеокамер. Ну, тогда конечно… Тогда все понятно… Охрана конечно же имеется. Просто она не маячит на виду.

Борис с завистью вздохнул. В его хуторе нормальных камер не хватало даже для наблюдения за внешним ограждением, а тут…

— В рабочих столах вмонтированы микрофоны, — добавил Ухо. — Так что, кому надо — тот все видит и все слышит.

— Ясно, — вяло отозвался Борис.

— Очень удобно, — продолжал комментировать Ухо. — Платишь зарплату одному надсмотрщику, а десять спецов-тресов вкалывают бесплатно.

— Один к десяти, — прикинул Борис. — Не очень пыльная работенка у здешних охранничков. Тем более если с камерами и микрофонами…

— Угу, — согласно кивнул Ухо, — не пыльная и вполне себе нормально оплачиваемая. Но оно того стоит. Тресы понимают, что за любую оплошность и любое нарушение придется ответить. Уж не знаю, как там у вас на хуторах, а здесь действует только метод кнута. Пряников тресам не положено. Отсутствие наказания — для них уже пряник.

— И это работает? — Вообще-то Борис не был специалистом в области стимулирования тресов. Потому и спросил.

— Еще как работает! В наше время страх — самая дешевая, а значит, экономически обоснованная мотивация. Эти ребята, прикованные к компьютерным столам, — идеальный офисный персонал. Дисциплинированные, работоспособные. И неподкупные к тому же, что среди свободных граждан — редкость.

— Неподкупные? — удивился Борис. — В смысле?

— В прямом. Не берут взяток.

— А им дают?

Ухо хмыкнул.

— Не забывай, Берест: это — первичная база регистрации и удаленной торговли тресами. Здесь любой товар при желании можно так приукрасить, что его не глядя оторвут с руками за две цены. Потом репутация базы, конечно, пострадает, но… Короче, она не страдает. Желания выдать необъективную информацию у тресов-экспертов не возникает и возникнуть не может в принципе. И пробудить в них такое желание не-воз-мож-но.

— Из-за этого? — Борис взглядом указал на камеру.

— Ну, вообще-то не только. По закону тресам не положено иметь личного имущества и денежных средств. Им запрещено появляться в торговых точках и самостоятельно приобретать товары. Так зачем им деньги? Деньги для них — источник лишних проблем. А кому нужны проблемы? Никому. Вот и выходит, что тресы — самые что ни на есть независимые эксперты и неподкупные работники. Ага, а вот и наши!

Из соседнего прохода появились наконец хэдхантеры под предводительством Стольника. Охотники ввели в зал еще десяток пленников. Тоже остановились. Хуторяне и дикие, попавшие в одну цепную связку, настороженно озирались вокруг.

Взводный вошел в ближайшую ячейку-кабинетик. Сел в кресло напротив женщины с фальшивой улыбкой на печальном лице и с ошейником на шее. Женщина была некрасивой и немолодой. Красивые и молодые трéски востребованы в других сферах.

Сотрудница трес-базы нервно подняла глаза вверх — на камеры. Непроизвольное движение, выработанное уже, наверное, на уровне рефлексов. Так забитая собачонка постоянно оглядывается на строгого хозяина. Гость-хэдхантер чувствовал себя здесь увереннее, чем хозяйка тесной рабочей клетушки.

Беседа длилась недолго. Женщина за прозрачной пластиково-стеклянной перегородкой — даже издали было видно, как она старается быть любезной и обходительной и как неестественно это у нее выходит, — что-то быстренько настучала на клавиатуре. Стольник подписал несколько бумаг. Затем вынул из кармана небольшую пластиковую карточку и вложил ее в щель считывающего устройства, вмонтированного в стол. Ридер заглотнул пластик, задумчиво пожевал секунду-другую и вытолкнул обратно.

Борис вытянул шею.

— Чего это он там делает?

— Вносит плату за обслуживание, — объяснил Ухо. — Перечисляет безналичный взнос. Регистрация, пользование общефедеральной компьютерной системой и размещение информации о товаре стоит денег, и притом немалых. Собственно, трес-база и существует за счет этих средств.

Борис еще раз обвел взглядом компьютерный зал, огромные мониторы на стенах, камеры на потолке.

— Неплохо, я смотрю, существует.

— Неплохо, — согласился Ухо. — Все, что связано с трес-рынком, существует очень даже хорошо.

Стольник покончил с формальностями, и по лабиринтам из пластика и стекла погнали товар. Первая группа, вторая, третья…

Закрутился-завертелся хорошо отлаженный конвейер.

С каждым пленником поочередно работали несколько специалистов трес-базы, так что хэдхантерскому конвою приходилось сопровождать своих подопечных по компьютерному залу-улью из сота в сот, то отцепляя от общей цепи, то прицепляя к ней вновь.

Иногда, хотя и очень редко, во взглядах сотрудников базы проскальзывало что-то похожее на сочувствие. Впрочем, ни словом, ни действием поддержать товарищей по несчастью никто не пытался. Еще бы! Под камерами-то и перед микрофонами.

Где-то тресы, сидевшие за компьютерами, ограничивались беседой с пленниками, где-то — делали видео-, аудио- и фотозаписи. Где-то пленников раздевали, осматривали, брали кровь и тут же, на месте, проводили с ней какие-то манипуляции при помощи портативной аппаратуры.

Ухо по ходу дела объяснял Борису процедуру регистрации.

— Сначала составляется трес-резюме. Ну, вроде как краткое описание товара. Проводится анкетирование. Стандартное — пол, возраст, жизненный опыт, специализация, стаж, навыки, склонности, индивидуальные особенности, прочая фигня. Потом — профэкзамены, тесты по спецпрограммам. Оценивается ай-кью — это особенно важно для высококвалифицированной рабсилы. Берутся анализы, проводится экспресс-обследование состояния здоровья — это больше для простых работяг. Подробно расписываются внешние данные — как достоинства, так и недостатки. Это — для молодых самок, иногда — самцов, которыми, возможно, заинтересуется секс-индустрия. Оценивается способность к репродукции, уровень агрессии, степень социализации, склонность к суициду, генетическая карта… Да много чего… Видишь, сколько народу с каждым работает.

— Офигеть, какие сложности! — пробормотал Борис. Он и не подозревал, что трес-торговля — настолько геморройное занятие.

— А как ты хотел? — усмехнулся Ухо. — Тресы больших денег стоят. Чтобы торговать таким товаром, нужно знать его досконально. Заранее понять нужно, кто на что лучше всего сгодится. Вот на трес-базе и изучают каждого, как… ну как…

Ухо, подбирая подходящее сравнение, изобразил Рукой неопределенный жест.

— Как меня отбирали, да? — воспользовался паузой Борис — Когда Стольник новобранцев себе в группу искал…

Ухо пожал плечами и отвел глаза.

— Как букашку под микроскопом — вот что я хотел сказать, — буркнул он.

— И все-таки похоже… — усмехнулся Борис. — Только отборочных боев не хватает. Согласись, сержант?

— Не хватает, потому что тресов не драться берут, а пахать, — буркнул сержант. — Но вообще-то ты прав. Методика приема на работу свободных граждан сейчас мало чем отличается от методики отбора тресов. Принципы выявления потенциальных способностей что там, что здесь — одни и те же.

— Ладно, понятно, — отмахнулся Борис. — Ну а что потом — после всех этих тестов и анкет?

— Потом формируется презентационный трес-файл с фото, видео- и аудиовложениями. Обозначается спектр потенциальной профпригодности. Присваивается условный рейтинг. Указывается цена продавца. Ставится галочка в графе об уместности торга. Если торг уместен. Каждый трес получает свой индивидуально-идентификационный номер. ИИН со штрих-кодом наносится на тело методом мгновенной татуировки.

После этого файл и номер товара импортируются в базу данных федеральной трес-биржи. Указывается местонахождение треса, код его владельца и координаты агентской базы, уполномоченной совершать и оформлять сделку. Через общефедеральную сеть любой покупатель может запросить подробную информацию о тресе, вступить в торг, заключить договор с базой и сделать заказ. Ну и сама база, конечно, тоже активно ищет покупателей.

— Выходит, трес-база выступает в качестве посредника?

— Да, и имеет за это неплохой процент. Но с базой все равно работать выгоднее. Крупные столичные оптовики, которые скупают тресов сотнями, предпочитают иметь дело с ней. Думаю, через пару-тройку деньков, максимум — через недельку, весь наш товар будет распродан. Тресы сейчас уходят влет.

Ухо мечтательно улыбнулся.

— А уж когда покупатель перечислит денежку, все наши проблемы закончатся. Начнется головная боль трес-логистики и транспортных компаний. Стольник выплатит каждому что положено, с учетом личных и групповых баллов. Потом — отдых. Это в нашем деле самое приятное. Потом — новый контракт, новый рейд. Вот так и живем…

— Погоди-ка, Ухо, — в голову Бориса вдруг пришла неожиданная мысль. — А кто конкретно устанавливает связь с покупателем и оформляет сделку.

— В смысле — кто? — не понял сержант.

— Ну… Какие специалисты?

— Персонал базы, разумеется.

— Тресы?

— Ну да. А кто же еще?

— То есть… — Борис растерянно улыбнулся. — Получается, тресы торгуют тресами?

— А что тебя удивляет? Свою работу они выполняют лучше любого вольнонаемного продажника.

Борис и Ухо повели освободившуюся пару в самый конец зала. Там прибором, похожим на большой фен, каждому пленнику ставили цифровую метку — ИИН. Тресов клеймили, как скотину. Вернее, проштамповывали, как любой другой товар. После чего снова собирали группу в десять человек на общую цепь и уводили с глаз долой.

— Куда это их? — поинтересовался Борис.

— В тресохранилище, — хмыкнул Ухо. — Это здесь же, на базе. Вернее, под ней. Хочешь посмотреть?

Борис покачал головой. Нет, такого желания у него не было.

— А-а-а! Суки! У-у-у! — Чей-то истеричный вопль вдруг перекрыл деловитое гудение зала.

Вопль донесся из дальней ячейки-кабинетика, где как раз штамповали очередную партию пленников.

— Не имеете права, твари поганые! Я свободный гражданин!

Крики перешли в мат. В кабинке громыхнул опрокинутый стул. Донеслись звуки ударов.

Борис сразу понял, что происходит. Разбушевался какой-то хуторянин. Бывший хуторянин. Не так давно действительно свободный гражданин. Пленник попытался вырваться из рук конвоиров. Безуспешно, впрочем.

Хэдхантеры, сопровождавшие буяна, быстро уложили его мордой в пол. Сильно, правда, не били. Ограничившись несколькими профессиональными аккуратными, но, судя по всему, болезненными тычками: хуторянин захлебнулся собственным криком, застонал, корчась на полу. Когда его снова вздернули на ноги, пленник вел себя тише воды.

Помощи не понадобилось: конвоиры справились сами.

— Вечно так, — досадливо поморщился Ухо. — Кто-нибудь да начинает бузить под конец. До некоторых только во время клеймения окончательно доходит, кем они отныне являются.

Сотрудники базы не обратили на шум никакого внимания. То ли тресам за компами приказано игнорировать подобные инциденты, то ли они успели привыкнуть к таким выходкам.

— А че толку бузить-то?! — продолжал возмущаться сержант. — Только трес-резюме подпортят и цену себе собьют, суки! Запись в графе «непослушание» — и товар сразу дешевеет процентов на двадцать-тридцать. Надо было этого гада сразу в буйные определять.

— Кстати, о буйных, — Борис вспомнил о чернявой. — Стольник их вроде бы в гладиаторы продавать собирался. Такие сделки тоже проходят через трес-базу?

— Нет, — мотнул головой Ухо. — Гладиаторов заказывал городской колизей, а с колизейскими мы работаем напрямую. Вот этих сдадим, — сержант кивнул на пленников, рассредоточенных по офисным ячейкам, — потом займемся буйными.

Наверное, «заниматься буйными» было приятно. Ухо аж потер руки от предвкушения.

— Свежие буйные — особый, штучный товар, — объяснил он. — Колизейские платят за него сразу, наличкой. Очень хорошо платят. Знаешь, сколько бабла в колизеях крутится?

Борис решил, что немало.

Глава 29

Верхние надстройки ставродарского колизея они увидели еще издали. Высокая изогнутая стена, состоящая из арочных сегментов, поднималась между многоэтажками, словно круговая эстакада.

Колизей был стилизован под классические древнеримские амфитеатры и занимал пару-тройку городских кварталов. Грандиозное сооружение, воздвигнутое на месте бывшего стадиона, способно было вместить десятки тысяч зрителей.

Со всех сторон колизей окружали парковки, торговые комплексы, ресторанчики, кафешки и развлекательные центры. К южному изгибу стены вплотную примыкал наполовину утопленный в землю ангар без окон и с массивными раздвижными воротами, столь же прочными, как ворота трес-базы.

Судя по всему, ангар являлся въездом в подземные ярусы колизейского комплекса. Именно туда и направлялась сейчас хэдхантерская колонна.

— Когда будем выходить, оружие оставить в машинах, — распорядился Ухо.

— Колизей — это тоже общественное место? — усмехнулся Борис.

Как гипермаркет…

— Конечно, — серьезно кивнул сержант. — И к тому же объект повышенной опасности.

— Из-за гладиаторов, что ли?

— Нет, Берест, все гладиаторы здесь под надежным присмотром. Дело в другом. В колизее такие страсти кипят и такие деньжищи на тотализаторы ставятся! В общем, если кто-нибудь пронесет ствол, зрители могут просто перестрелять, на хрен, и бойцов, и друг друга. Так что правила придумывали не дураки. Быть при оружии имеет право только колизейская охрана. И та к арене выходит только с нелеталкой.

Колонна остановилась у ворот ангара. Стольник, выйдя из командирского броневика, нажал неприметную кнопочку на стальной створке и несколько секунд переговаривался с кем-то по внутренней связи. Потом взводный вернулся на броню.

Ворота открывались словно нехотя. Со скрипом. Медленно-медленно. Но все же открылись. Машины одна за другой въехали внутрь. Встали на небольшой огороженной площадке. Массивные створки с лязгом сомкнулись за кормой последнего транспорта. Из люков полезли безоружные хэды.

На колизейской подземной стоянке было мрачно, неуютно и тревожно. Голый металл, голые стены, бетонный пол. Зияющие под потолком вентиляционные отверстия. Тусклый свет ламп в пыльных плафонах.

И — неподвижные человеческие фигуры у стен. Как тени… Черная форма. Легкие пластиковые каски с поднятыми прозрачными забралами. Бесстрастные лица. Автоматы хэдхантерского типа. Застывшие люди были похожи на роботов из какого-нибудь футуристического фильма.

Охрана, понял Борис. Колизейские…

Невеселое местечко. Да и с чего бы ему быть веселым-то? Этот ангар — начало тюрьмы, из которой не возвращаются.

Широкий въезд для машин резко сужался, уходил вниз и заканчивался невысокой аркой. Здесь тоже были надежные ворота, но уже гораздо меньше: ни тресовозка, ни БТР, ни разведывательный броневичок в такие не протиснется.

Видимо, настоящая граница ставродарского колизея проходит за этими воротцами. А ангар — это, скорее, логистический центр для приема живого товара.

Воротца медленно и беззвучно открылись. За воротцами был темный коридор.

Ну точно вход в царство мертвых. Борис поежился. Не желал бы он сейчас оказаться на месте тресов, продаваемых в гладиаторы.

Взгляд скользнул по тресовозкам. Чернявая!.. Блин, жалко все же девчонку! Но ничего не поделаешь, в его новой профессии жалость вообще излишнее и крайне вредное чувство.

Да и в конце концов, кто она ему, эта смазливая черноволосая дикарка?

Она ему была никто. Она была всего лишь добычей, которая хочет его смерти и которая обречена умереть сама.

Из низенькой арки вышел невысокий, склонный к полноте человек с дряблым лицом и большим мясистым носом. Это нездоровое лицо, а еще дорогой, ярко-оранжевый, цвета сочного, малость недоспевшего апельсина костюм — вот что сразу бросалось в глаза.

Видимо, большая шишка.

— Что за тип? — шепотом поинтересовался Борис у Уха.

— Хозяин колизея, — ответил сержант. Борису послышалось в его словах то, чего он не слышал раньше. Что-то похожее на страх. — Хозяин и организатор боев.

Значит, не большая. Очень большая, значит, шишка.

За апельсиновым, чуть подотстав, шли телохранители. Тоже в черном. Тоже в пластиковых касках. Однако эти униформисты, в отличие от тех, что выстроились вдоль стен, были без автоматов. Вместо стволов каждый держал длинную дубинку-электрошокер чудной конструкции. Рукоять прикрыта толстой резиновой гардой, дальше — оголенные контакты по всей длине. Из-за этих торчащих во все стороны металлических шипов шокеры напоминали палицы. Голыми руками такое оружие не перехватишь, не блокируешь, не выбьешь и не отобьешь.

Вблизи стало видно, что тусклый пластик присутствует не только на касках колизейских стражей. На черную форму тоже были нашиты внаслой плотные, но гибкие пластины. Нашивки делали одежду палиценосцев похожей на доспехи.

«Рыцари, мать их!» — с беспричинно возникшей вдруг неприязнью подумал Борис.

Пластик на костюмах и касках, наверное, не столько защищал колизейских от нападений гладиаторов, сколько предохранял их от неловкого обращения с электрической дубинкой. Разряд там, надо полагать, приличный, раз предусмотрены такие предосторожности.

Впрочем, что-то подсказывало Борису: владеет своими палицами охрана апельсинового мастерски, а защитные доспехи носит скорее во исполнение местного устава.

Стольник шагнул навстречу апельсиновому. Ни приветствий, ни рукопожатий, ни пустых словесных прелюдий не было. Хозяин колизея сразу перешел к делу.

Разговор был негромким, но могильная тишина, воцарившаяся вокруг, позволяла слышать каждое слово.

— Привезли товар? — Голос у апельсинового был гнусавый. Кривая брезгливая улыбка на толстых губах — неприятной.

— Доставили в лучшем виде, — ответил Стольник.

Как-то уж слишком поспешно и подобострастно.

— Сколько заказывал? — прищурился апельсиновый.

— Даже немного больше.

— Хорошо, — последнее слово апельсиновый выцедил с таким видом, будто все было плохо. Отвратительно. Омерзительно.

Борис поморщился. До чего все же мерзкий тип!

Апельсиновый поджал губы и, потомив немного Стольника, кивнул наконец:

— Ну, выводите, что ли. Посмотрим…

Стольник махнул рукой Уху.

Сержант засуетился.

— Выгружай тресов! Сразу — браслеты на клешни, ошейники — на шеи, цепи — на ошейники. Старички выводят, салаги принимают! Строить перед тресовозками!

Вскоре все буйные со скованными за спиной руками и в ошейниках, нанизанных на цепи, стояли перед машинами. За спинами пленников застыли новички-хэдхантеры, принявшие живой товар и выстроившие его перед покупателем.

Буйные — опасный народец, даже в оковах. За такими особый присмотр нужен. Всегда.

Тресы, впрочем, пока не рыпались, только хмуро озирались вокруг. Вид запертых ворот и многочисленной охраны действовал на них угнетающе и не способствовал возникновению мыслей о сопротивлении или побеге.

Борис удерживал за предплечье чернявую и, сказать по правде, был рад тому, что находится сейчас позади нее. Так можно не смотреть в глаза девчонке. Дикая понуро опустила голову. Грязные (давно уже не было помывок) волосы закрывали пленнице лицо.

Апельсиновый в сопровождении Стольника и телохранителей с шокерами наготове неспешно, с вальяжной ленцой, двигался вдоль шеренги тресов. Глаза на опухшем лице хозяина колизея казались водянистыми. Взгляд — отсутствующе-неуловимый. Непонятно было даже, куда он смотрит: на своих будущих гладиаторов, на хэдхантеров, стоявших позади, на машины за спинами охотников или куда-то еще дальше, сквозь машины и стены ангара.

Хозяин колизея вдруг остановился перед чернявой. Не просто остановился — застыл как вкопанный. Кончиком пальца отвел упавшие на лицо девушки волосы, внимательно вглядываясь. Узнавая.

Отступил на шаг.

Подошел снова.

Водянистые глаза ожили. На широком скучливом лице отразилось нечто похожее на страх. Потом — изумление.

— Ты?!

И — упрямое молчание в ответ.

— Живая?!

«Он что, всех своих гладиаторов помнит в лицо?» — подумал Борис. Видимо, так и было. Если не всех, то некоторых — наверняка. Чернявую вот запомнил.

Удивление апельсинового росло. Пленница не отвечала.

Молчание длилось несколько секунд. Апельсиновый ошеломленно разглядывал девушку. Потом, убедившись, что не ошибся, изобразил глумливую улыбочку.

— Ну, здравствуй, что ли. С возвращеньицем.

Дикая отвернулась.

Знакомы — теперь в этом нет никаких сомнений. Да, похоже, чернявую здесь знают и помнят.

— Где ее взяли? — Этот вопрос апельсинового был обращен уже к Стольнику.

— В буферке, — незамедлительно ответил взводный. — За приграничными хуторами.

— Далеко забралась.

— Она была с дикими, — вновь заговорил Стольник. Негромко и осторожно. — ИИН у нее нет. Срезала, зараза…

— Понятно, — с усмешкой перебил его колизейский. — Заплачу, заплачу, не волнуйся. По полной ставке заплачу, как за новенькую, еще и накину.

Не отводя глаз от пленницы, он задумчиво причмокнул губами. Заговорил, словно бы сам с собой:

— Надо же, а ведь совсем не изменилась, сучка. Все такая же… Молодая, здоровая самка. Красавица. На арену выпускать жалко.

«Так не выпускай, — подумал Борис. — Или за смерть красавиц гладиаторш больше платят?»

Холеные толстые пальцы коснулись лица чернявой, чуть приподняли подбородок. Борис почувствовал, как пленница напряглась. Сам напрягся тоже. Но нет: дикарка смолчала. Стерпела.

— Мордашку вот только отмыть надо, — продолжал покупатель. — И на шею — грима побольше.

«Чтобы шрам от ожога прикрыть», — догадался Борис.

— И на руки тоже не помешает…

Чернявая, вопреки ожиданиям, не буйствовала. То ли смирилась со своей участью, то ли задумала что-то… Пожалуй, второе — вероятнее всего. Борис решил не расслабляться.

— Ну а в остальном…

Рука апельсинового скользнула вниз. Из-за скованных за спиной запястий грудь девушки сейчас выпирала особенно сильно. Апельсиновый бесцеремонно ощупал упругие формы. Огладил линию бедра…

Звякнула цепь. Блеснул ошейник.

Чернявая попыталась вырваться из рук Бориса. Дернулась к апельсиновому, целя лбом в мясистый нос. Апельсиновый отпрянул с неожиданной для его комплекции прытью. К дикой бросился охранник в черной форме. В воздухе мелькнула дубинка.

Однако Борис, ожидавший чего-то подобного, успел среагировать раньше. Перехватив девчонку двумя руками, он швырнул ее на землю прежде, чем та напоролась на шокер.

Цепь, сковывавшая пленников, натянулась. Двое диких, стоявших рядом, пригнулись под тяжестью упавшего тела. Охранник апельсинового опустил свою булаву.

Это было единственное, что Борис мог сейчас сделать для чернявой.

— Вставай и не дури больше, — шепнул он, вздергивая ее на ноги.

Борис снова вцепился в предплечье девушки левой рукой. Пальцы правой просунул под ошейник. Так сдерживают псов, рвущихся с поводка.

Чернявую передернуло от боли. Кажется, он случайно оцарапал шрам на шее. Ничего, потерпит. Все лучше, чем лишний раз попадать под шокер.

— И злость в ней прежняя, — глумливо улыбнулся апельсиновый. — Что тоже хорошо. Юная нимфа с характером мегеры — это по-своему пикантно. Таких всегда весело убивать на арене. И не только убивать.

А публика любит, когда не только убивают. Это многих заводит.

Борису отчего-то показалось, что и сам хозяин стадиона относится к числу этих самых «многих».

— Беру всех, — подытожил апельсиновый.

И, не проронив больше ни слова, направился к арке. Телохранители с шокерами последовали за боссом. Вооруженные охранники у стен не сдвинулись с места.

И как же, интересно, этот тип намеревается забирать живой товар? Кто их поведет-то во врата ада?

— Ну, чего встали, салаги? — Стольник раздраженно прикрикнул на новобранцев, растерянно стоявших позади пленников. — Помогите отконвоировать!

Ага, теперь все ясно.

Стольник быстрым шагом направился к арке — догонять апельсинового. Ухо повел колонну за взводным. Хэдхантеры потащили скованных пленников под руки, подгоняя самых упрямых пинками.

Глава 30

Зловещая арка осталась позади. Закончился мрачный узкий коридор с округлыми сводами и множеством ходов-ответвлений. Расширились стены прохода. Подуло свежим ветерком. Судя по всему, они прошли насквозь все колизейские постройки и трибуны и сейчас должны были выйти в самый центр гигантского амфитеатра, в его святая святых. К арене.

Но нет, не вышли.

Хозяин колизея свернул направо. Туда же подались телохранители апельсинового.

Очередная арка, открытая дверь, еще один короткий коридорчик.

А вот теперь…

— Стоять! — дал отмашку Ухо.

Теперь они остановились.

Борис осмотрелся.

Небольшое помещение. Здесь помимо личной охраны апельсинового было еще с полдюжины человек в черной форме и с электрошокерами в руках.

Вдоль стен стояли передвижные клетки. Колизейские тресовозки… В каждой можно было бы разместить не менее десяти человек, но сейчас все они пустовали.

Клетки эти, на которых вывозили к арене живых гладиаторов и увозили трупы, были частью шоу. Вычищенные и блестящие, они выглядели по-своему красиво. Небольшие резиновые колеса. Переплетенные в прихотливом узоре гнутые стальные прутья. Раздвижные решетчатые двери. Рифленые крыши и толстые, обитые жестью, дырчатые полы. Торчащие, словно согнутые железные пальцы, крючки сцепок на тугих пружинах. Клетки можно было цеплять одну к другой, как вагоны в поезде. Ага, а вот и локомотивчик!

Откуда-то из бокового проходика с негромким жужжанием выкатился мини-тягач. Маленький, словно игрушечный, чем-то похожий на рогатого жука, электрокар (такой, наверное, более уместен на поле для гольфа, чем на стадионе, оборудованном для гладиаторских боев) вплотную подъехал к клеткам.

Электрический жук всадил свой рог в строй клеток. Лязгнул механической клешней, захватывая сцепку. Выкатил одну из клеток. Остановился.

За рулем в открытой кабине сидел человек с отрешенным лицом. Человек сосредоточенно выполнял свою работу. На шее водителя электрокара поблескивал ошейник, на ошейнике позвякивала цепь.

«Трес?» — удивился Борис. А, собственно, почему бы там, где гибнут одни тресы, не работать другим? В колизее тоже ведь нужен обслуживающий персонал. Здесь, наверное, полно черновой работы, которую кто-то должен выполнять.

К кару приблизился один из охранников апельсинового и принялся что-то втолковывать водителю. Охранник говорил вполголоса — не разобрать о чем. Водитель внимательно слушал и кивал. В такт каждому кивку звякали звенья цепи.

Цепь, сковывавшая человека с тягачиком, была довольно длинной. Смотанная в кольца, чтобы не мешала в работе, она висела на специальном крюке слева от кабины. Такая цепь позволяла водителю при необходимости выходить из машины и вручную прицеплять или отцеплять клетки-вагончики.

Впрочем, водила был профи, и пока нужды покидать кабину у него не возникало.

Разжав захват и отцепившись от одной клетки, тягач крутнулся на месте и пополз за другой. Рог жука электрокара цапнул новый крюк. Снова звякнула сцепка. Еще одна мини-тюрьма на колесах выкатилась из общего ряда.

— Что он делает? — поинтересовался Борис у Уха.

— Кареты готовит, — усмехнулся Ухо. — Сейчас наш товар развезут по номерам.

— По каким еще номерам? — не понял Борис.

— По жилым.

— По камерам, что ли?

— Ага.

Электромотор тягачика стих.

Кто-то коротко вскрикнул. Борис услышал звук падающего тела И сразу же — еще один вскрик. Еще один человек рухнул на пол.

Что за!.. А-а-а, понятно! Сотрудники колизея уже приступили к работе. Шустрые ребята в черной форме охаживали шокерами будущих гладиаторов. Колизейские работали профессионально. Мощные электрические разряды валили людей с ног и, судя по всему, вырубали надолго. Скованные пленники падали друг на друга.

Все произошло быстро, деловито, без лишних слов и церемоний. Хэдхантеры, удерживавшие тресов, едва успели убрать руки, чтобы самим ненароком не попасть под разряд.

Добро пожаловать в колизей, короче!.. В воздухе пахло озоном. Под ногами, на прохладном полу, лежали вповалку люди с закатившимися глазами. Такие сопротивляться не станут. Таких можно спокойно укладывать в клетки.

На этот раз Борис ничем помочь чернявой не мог.

М-да, такой прыти от колизейских не ожидал никто.

— Ни хрена ж себе! — вырвалось у Щербы.

Стольник и Ухо вели себя спокойно и невозмутимо. Привыкли, видать, уже. Трес-водила в миниатюрном тягачике — тот тоже не обращал внимания на происходящее.

— Ну и чего встали, салаги?! — весело прикрикнул Стольник на ошеломленных хэдов. — Какого хрена сопли жуем? Наручники с тресов — снять. Цепи и ошейники — отцепить. Ухо, соберешь барахло…

Зачем снимать? На кой отцеплять? Этого Борис не знал. Однако пререкаться с командиром не стал.

Нагнувшись над чернявой, он освободил ее от наручников. Та даже не шелохнулась. Да, видать, конкретно шарахнули! «Не повезло девчонке», — в очередной раз мысленно посетовал он.

Теперь — ошейник. Ключик — в замочную скважину. Щелк. Створки обруча, разомкнувшись, повисли на цепи. На шее чернявой — прямо на шраме от ожога — осталась красная полоса. След одного ошейника поверх следа от другого.

Ухо побросал браслеты, ошейники и цепи в одну кучу. Сержант был весел. Судя по всему, его забавляла растерянность салаг, не знакомых еще с процедурой гладиаторских закупок.

Кто-то из колизейских притащил большой и черный — под цвет своей униформы — мешок. В мешке позвякивало. Что? Ага, понятно…

Колизейские уже вытаскивали новые ошейники — особой конструкции, гладиаторские, каких Борис не видел в гипермаркете, но в каких постоянно щеголяют бойцы на арене. Теперь представилась возможность рассмотреть эти «украшения» поближе. Более широкие и массивные, с лентой накаливания на внутренней поверхности кольца, они закрывали почти всю шею. Колизейские ловко защелкивали замки, посвящая бесчувственных пленников в гладиаторское братство.

Работа не заняла много времени. Пара минут — и все было готово.

— Загрузить товар в клетки, — приказал подчиненным Стольник.

Борис поморщился. А кроме них что, тут работать некому? Тресов, небось, хватает. Один вон — в драндулете сидит. И униформистов в черном — целая орава. Или этим фраерам колизейским западло форму пачкать?

Нет, ерунда все это, конечно! Просто выслуживается Стольник перед важным клиентом. Заставляет своих горбатиться, как тресов, лишь бы покупатель был доволен. Вот, мол, мы какие! Обеспечиваем товар с доставкой, мля. С капитальной такой — аж в самую клетку.

— Диких — в эту клетку кладите, — деловито распоряжался взводный. — Хутор… Ну, этих… других диких — вон в ту.

«Других диких»? Борис усмехнулся. Хуторян то бишь? Что ж, все правильно. Хуторян и дикарей лучше сразу отсортировать друг от друга. Если захотят выяснять отношения — пусть занимаются этим на арене.

— Берест, а ты чего стоишь?! — рыкнул Стольник. — Особое приглашение нужно?! Ну-ка хватай свою девчонку и заноси в клетку.

Свою? И-эх! Борис поднял чернявую. Ты уж извини, подруга… Сама понимаешь — работа такая.

Мать ее!

Дикая показалась ему хрупкой и беззащитной. Где-то глубоко-глубоко снова ворохнулась жалость. Или что-то еще? Ладно, чем скорее он покончит с этим, тем лучше.

Да, покончить, уйти и забыть. Может, и получится так. Нужно, чтобы получилось. Чтобы выполнять непростую хэдхантерскую работу, нужно научиться забывать, что ты делаешь на этой работе.

Он внес чернявую в клетку. Осторожно (пусть думают, что товар бережет, да и вообще… Пусть что хотят, то и думают) положил на пол. Пристроил голову на мягком: на плече бородача, потерявшего в заброшенном хуторе дочь. Вот тебе вместо дочки, дядя. Заботься, пока сможешь.

Вышел. Обернулся…

Все пленники лежали в клетках. Окольцованные шеи. Сведенные судорогой лица.

Раздвижные дверцы с лязгом сомкнулись. Одна. Вторая… Щелкнули замки.

Ну что ж, вот и готова новая партия гладиаторов. Аж сразу две группы буйных. Свести их на арене — и колизейские не пожалеют о потраченных денежках. Денежки эти окупятся сторицей.

Краем глаза Борис заметил, как апельсиновый перекинулся парой фраз со Стольником и кивнул водителю тягача.

Пора увозить клетки?

Жук-тягач снова зажужжал электромотором, завозился. Но странно — кар разорвал сцепку с клеткой, забитой живым товаром, и повернулся на месте.

В первый миг Борис подумал, что трес взбунтовался и, забыв о тихоходности своего средства передвижения, решил передавить всех скопом — и ненавистных охранников, и хэдхантеров.

Но нет. С таким отрешенно-усталым лицом бунты не устраивают. Трес просто продолжал выполнять свою работу.

Лязгнула сцепка. Тягач потянул из ряда у стены третью клетку.

Интересно — зачем?

— А это… — Борис повернулся, ища взглядом Ухо.

Сержант стоял неподалеку. Улыбался. Шире, чем обычно. Черный униформист протягивал ему большой мешок. Тот самый, в котором лежали гладиаторские ошейники. В котором они еще оставались.

Сердце сжалось от нехорошего предчувствия.

— Ухо, для кого эта клетка? — хрипло выдохнул Борис. — И мешок для че…

Снова кто-то вскрикнул. Кто-то сзади. А ведь сзади пленников больше нет. Все пленники — вон они, в клетках. А сзади — только…

Паника нахлынула ледяной волной.

Время остановилось. Мгновения потянулись, как расплавленный пластик.

Борис разворачивался, занося руку, готовый ударить любого, кто…

Не успел. Ударили его.

Перед глазами мелькнул шокер, от которого нельзя уже было увернуться и перехватывать который тоже нельзя. Резиновая дубинка с торчащими во все стороны короткими стержнями-шипами ткнула в солнечное сплетение.

Внутри словно разорвалось с десяток парализующих шприц-ампул. Мощный разряд сшиб Бориса с ног и отбросил к пустой клетке.

…Сколько времени он пробыл в отключке, Борис не знал. Но когда пелена перед глазами наконец рассеялась и удалось вновь сфокусировать зрение, он понял, что лежит на обитом жестью полу клетки. И клетка — заперта.

«Клетка! Третья клетка!»

Пальцы левой руки касались железных прутьев. Все тело ломило. Мысли постепенно обрели четкость.

«Клетка была приготовлена для нас!» Теперь Борис мог сам ответить на вопрос, ответа на который так и не дождался от сержанта.

Впрочем, для них приготовили не только клетку. В подбородок упиралось что-то жесткое и прохладное.

Он поднес руку к горлу. Ошейник. Гладиаторский…

И хэдхантерской формы на нем больше нет. Ни на нем, ни на других охотниках-новобранцах, тоже приходивших уже в себя.

Вот ведь гадство-то какое, а!

Все три клетки были сцеплены друг с другом. Три маленьких вагончика, которые удобно будет тянуть по узким проходам колизея.

Клетка с хэдхантерами замыкала паровозик. В середине располагалась клетка с дикими, до которой, пожалуй, можно достать, если просунуть между прутьями руку. Впереди стояла клетка с хуторянами, зацепленная рогом электрокара-тягачика. Вокруг суетились колизейские.

Борис увидел Стольника, Ухо и этого… апельсинового. Хозяина колизея. Все трое были так близко!

Ухо деловито паковал пятнистый камуфляж в черный мешок — в тот самый, где раньше лежали гладиаторские ошейники. Рядом лежали связки цепей, ошейников и наручников, снятых с тресов.

Стольник и апельсиновый о чем-то говорили.

— Товар достойный? — услышал Борис гнусавый голос апельсинового. — Проверяли?

— Ты же меня знаешь — гнили не подсуну, — ответил взводный. — Драться умеют все. И злости тоже всем хватает.

Колизейский скривил толстые губы в недоверчивой гримасе.

— Значит, так. Расчет — как обычно. Половина — сейчас, половина — после первых боев. За каждого выжившего добавлю еще по десять процентов. Плюс бесплатный проход на бои до конца недели. Посмотрите на свой товар в деле. Если барахло — увидите сами. Заплатите неустойку в двойном размере.

— Да все в порядке, я же говорю, — взводный натужно улыбался. — Тут — досье на каждого.

Он протянул апельсиновому пухлую папку. Тот к ней даже не притронулся.

Папку взял один из телохранителей.

— Все будет в порядке, когда я увижу хорошие бои на арене, — сухо произнес апельсиновый. — За хорошие бои публика платит хорошие деньги. Если я ее разочарую хотя бы один раз, денег станет меньше. И я вытрясу их с того, кто будет в этом виноват.

Глава 31

— Стольник, — прохрипел Борис. — Ухо…

Он попытался подняться. Руки и ноги подрагивали и слушались плохо. Во всем теле ощущалась слабость и пустота. Борис привалился к решетке.

— Ухо! Стольник!

— Гля, зашевелились! — оскалился сержант. Он уже упрятал в мешок снятую с новобранцев хэдхантерскую форму и с любопытством заглядывал в клетку.

Стольник подошел ближе.

Освобождать их, разумеется, никто не спешил.

— Что ж вы делаете-то, суки… — выдохнул Борис.

— Извини, Берест, бизнес, — развел руками взводный. — Сейчас тресов приходится добывать любыми способами. Не всегда приятными. Мне жаль, что так вышло.

Судя по лицу Стольника, ему действительно было жаль. Но явно не настолько, чтобы изводить себя муками совести.

— Возможно, из тебя получился бы хороший охотник. Но гладиатор, думаю, будет еще лучше, — продолжал Стольник. Взводный улыбнулся. — Помнишь, я обещал показать тебе гладиаторские бои вживую. Ты их увидишь. Вблизи. Изнутри, с арены.

Да, куда уж ближе! Борис покачал головой. Как хэды мочат своих тяжелораненых, он уже видел. А вот как продают здоровых сослуживцев в колизеи… Что ж, теперь он знает и об этом.

Не к месту, а может быть, наоборот — очень даже к месту, вспомнился Гвоздь. Его наглая ухмылочка. И слова, которым Борис не придал значения тогда, после первой охоты и их стычки. «Я на тебя еще посмотрю. Потом… После рейда…» — так сказал ему Гвоздь. Гвоздь был из старичков и знал, что говорил. Наверное, ему действительно очень хотелось посмотреть на дерзкого салагу в клетке.

— Я всегда выполняю свои обещания, — добавил Стольник. — Все обещания.

— В самом деле? — процедил Борис. — Ты, помнится, еще обещал, что я обзаведусь личным тресом.

— Так ты им и обзавелся, — хохотнул Стольник. — Ты сам теперь трес, Берест. А о том, что ты будешь владеть кем-то другим, я не говорил.

— Паскуда! Своими торгуешь!

— Перестань, — поморщился взводный. — Мы же с тобой не в каком-нибудь Древнем Риме. Сейчас другой ритм жизни и другие правила бизнеса.

Пришедшие в себя охотники… бывшие (теперь-то уж точно бывшие, какие тут могут быть сомнения?!) охотники, попавшие в клетку, молча слушали их разговор. Просекали. Осознавали.

Только Щерба опять не сдержался.

— Вот твари! — тихо и зло прошипел он.

Щербу, впрочем, взводный не услышал. Или сделал вид, что не слышит.

— Почему, Стольник? — спросил Борис. — Зачем?

— Содержать свою школу гладиаторов и учить тресов убивать — дело слишком долгое, хлопотное и затратное, — спокойно объяснил взводный. — А у нас в цене быстрые деньги и хорошая маржа. Проще сразу отбирать тех, кто способен убивать других, и гнать их на арену.

Борис вспомнил отборочные бои… Вспомнил, как выкладывался в драке с Ленькой за право надеть хэдантерскую форму. И как едва не убил Леньку.

Он еще тогда удивлялся, почему вооруженные до зубов хэды придают такое значение рукопашной схватке. А они, оказывается, с самого начала присматривались к будущему товару. Оценивали, прикидывали, за чьи умения и за чью боевую злость организаторы гладиаторских шоу заплатят больше.

Да и потом тоже… Поединки, которые Стольник устраивал между хэдхантерским молодняком и буйными пленниками, на самом деле служили все той же цели. Выявить непокорных и агрессивных тресов-бойцов, на которых не польстится обычный покупатель, но за которых охотно выложат кругленькую сумму колизейские.

И ведь как удобно получалось-то! Будущие тресы-гладиаторы добровольно выполняют в рейде самую опасную работу, помогают отлавливать диких. И недиких беспрекословно ловят тоже. Охотятся до седьмого пота, стараясь оправдать оказанное доверие. Сопровождают товар, сами являясь товаром. Охраняют, проверяют, испытывают в драке.

— Если меня убьют… — Борис облизнул сухие губы. — Если нас всех убьют на арене… Ты ведь попадаешь под статью, Стольник. Ты, и твои прихвостни, и твои дружки. Вы об этом не подумали?

— Под какую статью? — взводный удивленно поднял брови.

— Покушение на хэдхантера, — уже не так уверенно ответил Борис.

— В самом деле? — усмехнулся Стольник. — Ну и где здесь хэдхантеры, на жизнь которых мы покушаемся? Вот он, — взводный мотнул головой на Ухо. — Он — да, он — хэдхантер. Он в форме. Он при исполнении. Он имеет соответствующие документы. Его статус я, как командир, могу подтвердить. А в клетках я никого, кроме тресов, не вижу. Что в одной клетке, что в другой, что в третьей. Все вы — никчемный сброд, не имеющий права ни на что претендовать.

— Мать твою! — с чувством выругался Борис.

Ситуация была паршивая! Ситуация была безвыходная. Он попал в такую же дерьмовую историю, в какой оказались жители разоренного Стольником хуторка. Ничего никому не докажешь. Не освободишься. Не сбежишь. Никуда уже не денешься. А ведь он, Борис Берестов, сам помогал набивать свободными гражданами тресовозки, предназначенные для диких.

Ну и дождался обратки. Борис сжал зубы. Что это за жизнь такая, где свобода и несвобода — настолько условные понятия?!

— Я подписывал контракт! — процедил он. По большому счету это единственное, что отличало его сейчас от диких в соседней клетке и от хуторян в клетке через одну.

— И где же он? — снова улыбнулся взводный.

Отличало, но не спасало!

Борису захотелось взвыть в голос. Стольник продолжал:

— Мой экземпляр договора — в командирском сейфе.

Помедлив немного, взводный добавил:

— Был. Твой — в твоем вещмешке.

Еще одна непродолжительная пауза. И добивающее:

— Тоже был.

Взводный повернулся к сержанту.

— Ухо?

— Лишние бумаги уничтожены, — картинно козырнул Ухо. — Весь мусор, скопившийся в машинах за время рейда, сожжен.

— Так-то. — Стольник снова с усмешкой смотрел на Бориса. — Типовой хэдхантерский контракт — объемный документ. Такую кипу бумаг в нагрудном карманчике не спрячешь. Мы, правда, на всякий случай вас обшмонали, пока вы лежали в отключке. Бумаг не нашли ни у кого. Никаких.

Еще бы! Кто мог подумать, что случится такое? Хэды держали свои документы в машинах. Так казалось надежнее.

Борис прикинул расстояние до взводного. Нет, далеко, достать его из-за решетки не удастся. Стольник был осторожен — как всегда. Слишком близко к клетке не подходил. Да и Ухо тоже держался в отдалении.

— А если бы даже у тебя и был при себе контракт, на кой он тебе, Берест? — участливо спросил Стольник. — Что ты с ним будешь делать? Размахивать на арене, пока тебя будут убивать? Но знаешь, публика смотрит не на бумажки в руках гладиаторов, а на их оружие и на их кровь. И кричать о том, что ты — обманутый хэдхантер, тоже не советую. До тебя многие пытались кричать. Всякое кричали. Но кому интересно, что кричит о себе трес? Зрителям больше нравятся другие крики. Предсмертные. Усек?

Борис все же бросился на решетку. Попытался схватить Стольника, притянуть к себе, впечатать мордой в клетку. Не вышло, конечно. Пальцы поймали только воздух. Стольник даже не отшагнул назад. А человеческие руки, увы, не растягиваются.

— Я же говорил, они у нас боевые ребята, — повернулся взводный к хозяину колизея. — На таких можно заработать.

— Ублюдок!

— Не кипятись, Берест, — устало произнес взводный. — Мы проворачивали это дельце не один раз. И не только мы. И до сих пор все шло гладко.

Стольник лениво пнул сумку с хэдхантерской формой. Видимо, давая понять, о каком именно дельце идет речь. Как будто и так не ясно…

«Интересно, — отстраненно подумал Борис, глядя на баул с камуфляжем, — сколько народу уже заманила в Ставродар эта пятнистая приманка? Сколько доверчивых лохов сгубила? И скольким наивным хуторянам, мечтающим о лучшей жизни в городе, предстоит ее еще надеть, чтобы в итоге оказаться в гладиаторской клетке?»

Губы Стольника снова расплылись в улыбке.

— А чего ты хотел, Берест? Чего ждал? Думал, так просто выберешься из своего вшивого хуторка, зацепишься в богатом городе и будешь жить припеваючи? Нет, мой дорогой наивный друг. Этот город не делится своими богатствами с чужаками. Тут и без вас много желающих.

Борис жалел, что не обучен убивать взглядом. В противном случае Стольник давно был бы мертв. И не он один.

— Ставродару нужны не те, кто пользуется его благами, а те, кто их производит, — с назидательным видом продолжал разглагольствовать охотник. — Кто вкалывает на него. Кто приносит ему деньги. Этот город может принять тебя и таких, как ты, только в качестве треса. Он будет использовать тебя так долго, как ты сможешь протянуть. По тому назначению, на которое ты годишься. И он получит за тебя ровно столько, сколько ты стоишь. Таков этот город. Такова жизнь в этом городе.

Стольник повернулся к сержанту.

— Ухо, забирай барахло.

Сержант перекинул через плечо связки цепей, ошейников и наручников. Крякнув, взвалил на спину мешок с формой. Бережливые хэды не бросали то, что можно использовать снова. Или на худой конец — продать.

Ни Стольник, ни колизейские помогать сержанту не собирались, и Борис со злорадством подумал, что одному тащить такую тяжесть будет нелегко. Впрочем, тут недалеко. По коридорчику и до арки, из которой выпускают не всех…

— Удачных боев, — взводный окинул насмешливым взглядом бывших подчиненных, угрюмо взиравших на него из клетки. — Теперь у вас будут другие командиры. Теперь они будут называться как и положено — хозяевами. Советую выполнять их приказы.

— Бывайте, салаги! — прощальная речь Уха была короче.

Хэдхантеры удалились. Вокруг клеток засуетились охранники в черной форме.

— Поехали, — скомандовал апельсиновый. — Первая клетка в бокс три-пять-А. Вторая — в три-семь-С. Третья — в восемь-пять-девять-Г.

Кар-тягач, тихонько заурчав, тронулся с места.

Клетки на резиновых колесах неторопливо и мягко покатились по ровному полу. Не сравнить с той тряской, что была в рейде. Однако сейчас от такого мягкого хода делалось не по себе. Словно в катафалке едешь в последний путь. На собственных похоронах. Борис предпочел бы находиться в БТР, на полной скорости несущемся по бездорожью буферки.

Колизейские с шокерами наготове шагали рядом — по обе стороны от клеток-вагончиков, превратившихся в один трес-транспорт.

Борис услышал знакомый смешок. Чернявая! Девчонка стояла в соседней клетке, держась за толстые изогнутые прутья. Ну да, и дикие, и хуторяне тоже ведь давно очухались. И те и другие глумливо ухмылялись незадачливым охотникам.

Борис стиснул зубы. Все мы теперь в одной тресовозке. Кажется, где-то это уже было… Он, кажется, уже обдумывал как-то похожую мысль. Но не применительно к себе. А теперь вот и сам оказался… Да, все они теперь были в одной тресовозке. Но за разными решетками.

Чернявая нагло пялилась на Бориса и тихонько хихикала ему в лицо.

— Ну что, пятнистый? Как оно, в шкуре треса, а?

— Заткнись! — Он почувствовал, что закипает.

— Чего так злимся-то, — сложила она губки бантиком. — Не нравится, что ли?

— Заткнись, говорю! — Борис едва сдерживался. И так хреново, а тут еще эта…

— Фу-ты ну-ты, какие мы сердитые, — продолжала откровенно издеваться она.

— Пасть закрой!

— Разговорчики! — вяло осадил их кто-то из охранников.

— А ведь я тебя предупреждала, — прошипела чернявая. — Обещала, что мы с тобой встретимся. И что убью тебя. Потом пыталась договориться. Только ты не захотел меня слушать и не захотел мне верить. Так что…

Она прильнула лицом к решетке.

— Так что придется все же тебя убить, пятнистый. Скоро уже… На арене.

Борис понял все.

— Ты знала?! — Он уставился на нее. — Все знала? Для чего меня взяли в группу — знала?

И что со мной будет — знала? С самого начала!

Действительно, отчего бы бывшей гладиаторше и не знать таких тонкостей.

— Разумеется, знала. — Она скалилась во весь рот.

— И не сказала?

— А какой мне резон спасать пятнистого, который меня же и подстрелил? Зачем спасать того, кто не хотел спасаться сам и мешал мне. У кого хватало ума только на то, чтобы слушать своего командира?

— Сука! — Он выстрелил растопыренной пятерней между прутьев. Попытался через решетку дотянуться до чернявой. Желая только одного: выместить на ней всю свою обиду и злость.

Схватить сучку за руку! Вырвать ей руку, на хрен!

Не вышло. Расторопная тварь вовремя отскочила.

— Назад! — Между клетками бросился охранник. — Руки убрать!

Борис и не подумал выполнять приказ. Не поймав девчонку, потянулся к черной колизейской форме.

И снова — шокер.

Разряд.

Бориса отбросило в клетку. Сознание на время помутилось. Блаженное забытье накрыло с головой.

…Он очнулся, когда их клетку вплотную подкатили к железным дверям с высоким порожком.

Те самые «номера», о которых говорил Ухо? Камера для гладиаторов?

Двери были раздвижными, как и дверцы клетки, с двумя маленькими смотровыми окошками — по одному на каждой створке. Борис постарался заглянуть в окошки, но ничего разглядеть не смог. Ладно, насмотрится еще, что там внутри. Вдоволь насмотрится. Время будет.

Под окошками торчал выдвижной лоток-кормушка. Сверху и снизу поблескивали стальные клыки рифленых зажимов. Справа торчал рычаг, приводивший их в движение.

Зачем, интересно, все это?

Ага, вот зачем…

Звяк! Прутья клетки вошли в зажимы. Кто-то из охранников дернул рычаг на двери. Зубья закусили решетку.

Железные створки камеры и раздвижные дверцы передвижной клетки сцепились воедино.

Еще поворот рычага. Лязгнуло, скрежетнуло. Двери «номеров» раздвинулись. Вместе с ними открылись и дверцы клетки.

Борис увидел белые стены, облицованные исцарапанным пластиком, узкие нары в два ряда, яркие лампы в сетчатых плафонах на потолке в разводах. Людей, молча наблюдавших за открывшимся, но не дававшим свободы выходом. Кому — выходом, а кому — входом.

Долго разглядывать камеру снаружи не позволила охрана.

— Из клетки по одному — пшли, — прогундел один из конвоиров — невысокий и плотный.

— Живо, живо! — поторопил другой — долговязый верзила.

И, видимо, для пущего эффекта тронул шокером железные прутья.

Разряд. Искра… Да, эффект — что надо. Впечатляет. Устрашает.

Люди в клетке зашевелились. Начали переходить в камеру.

Впрочем, не все. Щерба повиноваться не желал.

— А пошел-ка ты сам знаешь куда?! — Он смачно и метко харкнул через решетку в долговязого.

Плевок повис на наплечной пластиковой нашивке.

Дубинка колизейного нырнула между прутьев со скоростью змеиного броска. Однако ужалить шокер не успел: Щерба вовремя увернулся, отскочил назад.

И нелепо подпрыгнул, словно наступил на ежа. Дубинка другого охранника достала его с противоположной стороны клетки. Разряд ударил в ногу.

Щерба рухнул на пол. Голова сильно ударилась о железные прутья.

— Ты! — Оплеванный верзила указал шокером на Бориса. — Выноси его…

Шокер качнулся к Щербе. Голова у бедняги кровила. Неловко упал, очень неловко.

— Быстро! — поторопил колизейный.

Хищно блеснули острые шипики электропалицы.

Снова попадаться под такие зубки не хотелось. Борис взвалил Щербу на спину и молча втащил его в камеру.

Эти, в черной форме, умели убеждать…

Они вошли последними. За спиной громыхнули, смыкаясь, двери. Лязгнул замок. Что-то звякнуло с той стороны. Видимо, разжались стальные зубья-клещи. Ну да, так и есть…

Через смотровое окошко Борис увидел, как опустевшая клетка отъезжает от камеры. Охрана тоже отошла.

Узники зашевелились. Кто-то шагнул к новичкам.

Глава 32

— Давай-ка его сюда. — Сильные руки подхватили Щербу.

Невысокий жилистый человек со свежим, незатянувшимся еще шрамом на лице и копной рыжих волос помог уложить бесчувственное тело на свободные нары. Шконки в гладиаторских «номерах» чем-то походили на старые медицинские кушетки — узкие, литые из жесткого пластика с плотной слежалой и протертой «пенкой», брошенной поверху. Такие кроватки не боятся ни времени, ни сырости. И паразиты на таких не заводятся.

Оглядевшись, Борис отметил про себя, что нар здесь гораздо больше, чем людей. Что ж, по крайней мере, за койко-место в камере драться не придется.

В дальнем углу стоял унитаз, отгороженный ширмой. Местная параша, надо полагать. В противоположной стороне, ближе к двери, — прикрученные к полу стол и с полдесятка стульев. Тоже — пластик.

Больше никакой мебели не было.

Окна — только смотровые — те, которые в двери. Но вентиляция неплохая: из зарешеченных отверстий под потолком ощутимо тянуло свежим воздухом. И электрического света, в общем-то, хватало.

Между плафонами в металлической сетке торчали, подобно куцым обрубкам сталактитов, раструбы-распылители водяных брандспойтов. На залитом пластиком полу были проложены желоба и сливы, прикрытые мелкой решеткой. Знакомое дело… Принудительная помывка. Как в тресовозке. Хорошую идею всегда стараются использовать повсеместно.

Имелось в камере и кое-что еще. Борис заметил по углам на потолке тусклые глазки двух подвижных видеокамер под небольшими стеклянными колпаками. Расположены они были таким образом, чтобы не попадать под водяные струи и не очень выделяться в свете ламп.

Борис вздохнул. Ладно, постараемся быть оптимистами. Все-таки эта тюрьма не из самых худших.

— Напрасно твой друг сглупил, — обратился к нему рыжий, кивком указав на Щербу. — Против колизейского шокера с голыми руками не попрешь. Не нужно под него подсовываться без особой причины.

Борис промолчал. И о том, что Щерба ему вроде как не совсем друг, а так… земляк, сослуживец по хэдхантерской группе и лоханувшийся товарищ по несчастью. И о том, что сам он тоже не так давно очухался после разряда.

И о том, что отчаяние свободного, полного радужных надежд человека, в одночасье ставшего тресом, — вполне уважительная, по его мнению, причина, он тоже говорить не стал.

— Хорошо хоть, ошейник не включили — шею не пожгли. Наверное, просто активировать еще не успели. Но это дело нехитрое. В следующий раз могут и включить.

Борис угрюмо слушал незнакомца. Честно говоря, не таких базаров он ожидал от сокамерников в первый день знакомства. Каких угодно, но не таких.

А гладиатор со шрамом на лице продолжал — все громче и настойчивее:

— Здесь умнее нужно быть, — кажется, на этот раз рыжий обращался ко всем новичкам сразу. — Гладиаторский ошейник жжет шею так, что потом головы не повернешь. Разряд шокера вырубает любого бугая, и это тоже чревато…

Рыжий красноречиво скользнул взглядом по разбитой голове Щербы.

— А на арене даже легкая травма, полученная до боев, может стоить жизни.

— Тебе-то какое дело до чужих жизней? — устало вздохнул Борис. Эти странные наставления начинали его раздражать.

— Шкурный интерес, — осклабился рыжий. Во рту у него недоставало нескольких зубов. — Самый что ни на есть шкурный. Не больше и не меньше. Во-первых, у нас тут в почете групповые бои. Трес-файтинг — командный спорт.

Улыбка рыжего стала шире и злее.

— За поединки одиночек сейчас платят неохотно. Публика любит, когда стенка на стенку, камера на камеру, когда много крови и трупов. В таких схватках побеждает обычно та группа, в которой меньше калек.

Ясно. Предположим, ясно…

— А во-вторых? — спросил Борис.

— Во-вторых… — Рыжий перестал улыбаться. — Может быть, когда-нибудь представится случай сцепиться с ними…

Он мотнул головой на дверь камеры.

— Может, получится хотя бы до одного добраться. Тогда тем более нужно быть в форме. И живым нужно быть.

— И вы в это верите? — хмыкнул Борис, обводя взглядом сокамерников. — Что удастся добраться?

— Кто-то верит, кто-то — нет, — ответил за всех рыжий. — Но я скажу так: если не верить — долго здесь не протянешь. Нет стимула держаться. Нет надежды. Незачем выходить на арену раз за разом, драться, снова и снова убивать других. Проще самому подохнуть сразу, в первом же бою.

Какие речи, однако!

— Слушай, а ты не боишься? — спросил Борис.

— Чего?

Борис поднял глаза к потолку, указал взглядом на камеры.

— Там, где есть камеры, могут быть и микрофоны.

Рыжий рассмеялся:

— Есть, конечно, а ты как думал? За нами следят и нас слушают круглые сутки. Ну и что с того? Колизейские псы прекрасно понимают, что человек, который попадает сюда, будет мечтать только об одном. А если эта мечта помогает ему злее драться на арене — им это только на руку. Да и вообще… Думаешь, с нами можно сделать что-то худшее, чем уже сделали?

Борис так не думал.

— За явное неповиновение и сопротивление здесь карают, конечно, но за базары в камерах — нет, — вводил в курс дела рыжий. — Колизейским тоже не выгодно из-за пустяков портить бойцов вне арены. Так что пар выпускать позволяют, суки. И объяснять новичкам, что да как, — тоже разрешают. Тут у нас с ними общие цели.

Как это ни странно, но, видимо, все так и было.

— А ты здесь за мать Терезу, чтобы объяснять? — буркнул Борис. — Или за пахана?

Рыжий покачал головой.

— Мамок тут тебе не будет — не надейся. И до настоящего пахана дорасти в колизее трудно. Времени мало, а, мм… ротация большая. Я просто старожил, который продержался здесь дольше других, вот и все.

«Все? Наверное, это не так уж и мало», — решил Борис.

— И как долго ты продержался? — уточнил Борис.

— Шесть групповых боев за плечами, — просто, без похвальбы или рисовки, ответил гладиатор. — Больше таких рекордсменов я пока не встречал.

Слово «рекордсмен» он произнес с тоской и злостью. Помолчал немного, заговорил снова.

— Не знаю, выдержу ли седьмой, — об этом рыжий сказал спокойно и буднично. — Чувствую, что не потяну уже, как раньше. Каждый бой — это новые травмы. Каждая травма уменьшает шансы на победу в последующем бою. Видишь… — Он коснулся шрама на лице. — Или вот. — Гладиатор задрал рубаху. Борис увидел еще три свежих шрама.

— Понятно…

— Георгий, — протянул ему руку гладиатор.

Он подал свою.

— Борис.

Рукопожатие нового знакомого оказалось крепким и хрустким. Такими клешнями только орехи давить. Или чужие шеи ломать на арене.

— Ну, располагайся, что ли, — вполне дружелюбно предложил новый знакомый. — Места вон сколько…

— Да, у вас тут, я смотрю, не тесно.

Рыжий невесело усмехнулся:

— Камеры сейчас не успевают заполнять. Бои — каждую неделю и не по одному разу, а новое мясо поступает все реже.

Мясо… Бориса покоробило. Значит, все они здесь — всего лишь мясо.

— С хорошими бойцами напряженка, — как ни в чем не бывало продолжал Георгий — А публика любит, чтобы на арене друг друга мочили лучшие. За абы что денежку выкладывать никто не станет.

— А ты, Георгий, надо полагать, хороший боец?

— Хочешь проверить? — прищурился рыжий.

Борис не ответил.

— Здесь я с тобой драться не стану, — гладиатор серьезно посмотрел ему в глаза. — И никто не станет.

Ну да, конечно…

— Калечиться раньше времени не хотите?

— Не хотим. И тебя калечить тоже ни к чему. Вот если нас разведут по разным камерам, а потом сведут на арене…

— Такое бывает?

— Бывает. Людей тусуют частенько. Перекидывают из камеры в камеру, чтобы не корешились сильно. Оно колизейным ни к чему.

«Да уж, — решил Борис. — Пожалуй что и в самом деле ни к чему».

На нарах зашевелился и застонал Щерба. Бывший хэд пришел в себя и ошалело потряс разбитой головой. Ничего, жить будет. Пока…

Борис снова повернулся к рыжему.

— За что ты здесь? — спросил он. Просто так. Чтобы хоть о чем-то спросить. Надеясь разговором отогнать невеселые мысли.

— Ипотека, — поморщился Георгий. — Еще до кризисов угораздило влезть в кабалу. Ну а после… Не смог вовремя расплатиться, в общем. Когда пришли забирать — начал сопротивляться. Потом, когда стал тресом, тоже много бузил. В итоге попал сюда. А ты?

— Я… — Борис замялся. В голове звякнул тревожный колокольчик. Признаваться в обществе тресов, что он был охотником за головами, не позволяло элементарное чувство самосохранения. — Я так… По глупости попал.

— Хэдхантер, что ли?

Раскусили?! Борис вдохнул поглубже и приготовился к драке. Пришло время проверить, так ли уж на самом деле узники избегают внутрикамерных разборок. Или для некоторых случаев все же делаются исключения.

Избегали. Драки не последовало.

— Да не тушуйся ты, парень, — хмыкнул Георгий. — Здесь полкамеры бывших пятнистых. Из вас хорошие гладиаторы получаются. По хуторам слабачков не отбирают.

Вот оно как! Борис окинул сокамерников удивленным взглядом. Неужели кто-то из них тоже…

— Тут тебя за хэдхантерское прошлое мочить никто не станет, — заверил Георгий. — А вот на арене — могут запросто.

Рыжий опять улыбнулся. Он вообще слишком часто улыбался для смертника. Правда, от улыбки этой мурашки бежали по коже.

— Но сама по себе смерть — невелика беда.

— Это почему же?

— Быстрая смерть — короткое рабство. Отмучаешься скорее.

О-о-очень глубокомысленно! И главное, жизнеутверждающе как…

— О чем по-настоящему следует жалеть — так это о том, что не смог отомстить. Всем, кому следовало бы. — Георгий бросил ненавидящий взгляд на дверь камеры. Потом взгляд гладиатора потух. Настроение собеседника менялось буквально на глазах.

— Хотя… — отрешенно пробормотал он. — Хотя всем уже не отомстишь. Поздно мстить-то. Тяжело. А иногда и просто неохота.

— Почему? — осторожно спросил Борис.

— Потому что мы все уже слишком… — Георгий наморщил лоб. — Слишком рабы, да. Потому что рабство всюду, и мы пропитаны им насквозь. Все наше общество больно этой заразой давно и неизлечимо.

Дальше Борис слушал молча То ли хандрит рыжий, то ли заговаривается. Может, мужика на арене хорошенько стукнули по голове?

— Но кто-то проживет рабом дольше, кто-то — меньше, — продолжал размышлять вслух Георгий. — Мы вряд ли окажемся в числе первых.

Если это утешение, то слабое. Борис вздохнул. Мрачные мысли, от которых хотелось отвлечься, нахлынули с новой силой. В камере воцарилась гнетущая тишина. Невыносимая, давящая…

Глава 33

— Нет, ну что за жизнь такая, а?! — подал голос Щерба.

— Долбаная жизнь! — в сердцах бросил Борис.

— Жизнь — она просто жизнь, — глухо отозвался Георгий. — Не хорошая и не плохая.

— Долбаная! — упрямо повторил Борис.

— Она такая, какой была всегда, — с философским спокойствием произнес рыжий.

— Ну да? — фыркнул Борис. — Разве всегда были тресы?

Георгий пожал плечами:

— А что изменилось с тех пор, когда их не было? Как вкалывали одни на других, так и продолжают вкалывать. Кто-то пашет, кто-то жиреет. Только иногда это проявляется явственнее и честнее.

— Иногда — это когда?

— Вспомни хотя бы начало кризисов, когда пошли сокращения. Люди цеплялись за работу всеми правдами и неправдами. Свободные… якобы свободные граждане уже тогда перестали быть таковыми. Страх увольнения задавил в них все. Работодатель творил, что хотел, превращая работников в рабов. А ведь тогда законов о трудовых ресурсах еще не придумали. Впрочем, в том обществе, в котором мы жили, и не могло быть иначе.

— В том обществе? — хмыкнул Борис. — По-твоему, нужно было другое? Слушай, ты, часом, не коммуняка какой-нибудь?

— Нет, — вздохнул Георгий. — В коммунизм я не верю. Коммунизм — это тоже общественный строй. Значит, его надо строить. Значит, будут строители. Значит, строители станут хозяевами. Уж такова человеческая натура. Даже при всеобщем равенстве кто-то обязательно окажется равнее других. Ну а то, что у нас называли социализмом или капитализмом, — всего лишь старое доброе рабство в завуалированной форме. Пусть и по-разному завуалированной. Все ведь просто. Всегда были хозяева жизни и всегда были устроители красивой жизни для этих хозяев — рабы, которых покупали и пользовали. Ну, хорошо, — использовали. А знаешь, почему покупали и почему использовали? Да потому, что они сами рады были продаваться. Конечно, хозяева и рабы в разные времена и при разном строе назывались по-разному, но разве суть от этого меняется?

— Не-а, напрасно ты так… — не согласился Борис. — До кризисов все было по-другому.

— Да как же по-другому-то?! — яростно тряхнул рыжей шевелюрой Георгий. Видать, задело. Проняло… — Что было по-другому?!

— Свобода была, — брякнул Борис. И прикусил язык.

А действительно, была ли она, свобода? Тогда, до кризисов? Сейчас, в гладиаторской камере, с ошейником на шее, кажется — да. Но, может быть, так просто кажется. Из-за камеры и из-за ошейника.

— Свобода?! — усмехнулся Георгий. — Свобода горбатиться на разных хозяев, переходя от одного к другому? Так это не свобода, это Юрьев день для крепостных, обеспечивающий хождение по кругу. Знаешь, как у ослов, прикованных к мельничному колесу.

Борис не перебивал. Георгий говорил.

— Чем рынок труда тогда отличался от трес-рынка сейчас? Ну принципиально — чем? Ты искал работу, ты писал резюме, ты заполнял дурацкие анкеты, ты проходил медкомиссию, ты распахивал душу и позволял чужим людям лезть в свою жизнь. Ты являлся на собеседования и отвечал на идиотские вопросы кадровиков. Ты униженно выклянчивал или нагло вырывал зубами и когтями право работать на хозяина. А на самом деле ты расхваливал единственный сколь-либо ценный товар, которым обладал. Себя. И тебя оценивали, тебя осматривали со всех сторон, как лошадь на базаре. И тебя по-ку-па-ли.

Георгий выдержал паузу.

— Обычное дело. Обычный невольничий рынок для свободных граждан. Он действовал раньше. Он, кстати, действует и сейчас. Параллельно с трес-рынком. Разве не так?

Борис вспомнил, как устраивался в группу Стольника. Анкеты, тесты, отборочные бои, собеседование… Да, это было похоже на продажу самого себя. Он себя продал. И его купили. В рабство. Буквально. Забесплатно.

Так, что он даже не заметил подвоха.

— А потом, когда нужда в тебе пропадала или когда работа тебя ломала, тебя просто выбрасывали, — продолжал Георгий. — Вышвыривали на улицу. И ты шел по кругу дальше. Шел по рукам. Опять искал покупателя, продавался снова и снова.

Рыжий отвел взгляд и о чем-то задумался. «Наверное, мужик многое пережил, — подумал Борис. — Еще тогда, до кризиса».

— И не важно, кто и на какой срок тебя покупал. Не важно, на кого ты работал — на дядю, на маленькую фирмочку, на транснациональную корпорацию, на государство. Важно, что тебя покупали. В рассрочку. С ежемесячными выплатами: аванс плюс зарплата. У кого-то она была больше, у кого-то меньше. Кто-то стоил дороже, кто-то дешевле. Кто-то умел себя продавать, кто-то соглашался на малое. Но все это частности. Сейчас вместо зарплаты работнику покупатель платит деньги за треса продавцу. Платит сразу, полную цену, — вот, собственно, и вся разница.

— Нет не вся! — вызывающе выпятил подбородок Борис. Дурацкий спор, в который его втянули, почему-то взволновал не на шутку. — А как же карьера? Люди приходили из ниоткуда и поднимались…

— Ку-у-уда?! — насмешливо протянул Георгий. — Куда они поднимались? Только туда, куда им позволяли подняться хозяева — и не ступенькой выше. Карьера — это шоры на глазах, а баснословные зарплаты и бонусы высшего руководства — недостижимая морковка, болтающаяся перед ослиной мордой. Все это — мотивация для алчных и честолюбивых идиотов. Способ заставить их добровольно выкладываться на хозяина по полной, удобные рычаги воздействия, позволяющие выжимать из человека все соки, прежде чем выбросить отработанный шлак.

Нас с детства учили: работай много, честно — и будет тебе счастье. Ни хрена! Обман! На самом деле счастливы твоим трудом будут те, кто пользуется его результатом, кто сидит высоко и гребет широко. Под себя гребет, разумеется.

Да, если ты наглый, двужильный, или если лояльный, подобострастный и почтительный к начальству, или — бывало и такое — талантливый и эффективный сотрудник, хозяин может тебя и приподнять чуток по карьерной лестнице. Но потому лишь, что, находясь выше, ты принесешь ему больше пользы. Вот и весь секрет успеха. Но кто даст тебе вскарабкаться на самую верхушку пирамиды и сесть в хозяйское кресло? Да никто тебе такого не позволит!

И не имеет значения, мелкий клерк ты, крутой спец, менеджер среднего звена, топ или важный начальник, заставляющий других пахать на хозяина. Главное, что всегда есть хозяин и есть целая орава слепцов и глупцов, которые вкалывают на него, топчась друг у друга на головах. Радуясь, как дети, новому креслу, новому кабинету, новой сговорчивой секретарше, новому бонусу.

— Все равно, — упрямо мотнул головой Борис, чувствуя горлом холодное железо. — Раньше никто не носил трес-ошейников. Раньше люди просто имели работу и просто были счастливы.

Георгий невесело усмехнулся:

— А может, работа просто имела их? Отсутствие ошейника ничего не значит, если работаешь на зарплату и если на нее же живешь. Когда зарплата копеечная, и нет никаких перспектив, и, не дай бог, нужно платить по кредитам, это душит посильнее любого ошейника. Когда же зарплата большая, вернее, когда кажется таковой, потому что по-настоящему больших денег не получал никто, кроме хозяев, она тоже становится ошейником. Люди рады были вешать на себя это ярмо, забывая, что деньги — всего лишь деньги, забывая самих себя, превращая свою жизнь в расписанный по минутам рабочий график с перерывами на скорый обед, короткий сон и — если очень повезет — быстрый кроличий секс.

Что же касается счастья… Оно ведь относительно, и притом весьма. Людям вообще свойственно искать позитив при любых обстоятельствах. Иначе человечество повымирало бы, на фиг, еще в каменном веке. Я помню своих счастливых родителей. Ноя помню также, что они пахали, не разгибаясь, не имея возможности отдохнуть по-человечески хотя бы раз в год. Знаешь, всю свою жизнь они прожили в тесной квартире-клетушке, похожей на камеру тресов.

Я помню, как родители моих родителей — тоже честные работяги, превратившиеся со временем в отработанный материал, — получали пенсию, которой не хватало на еду и оплату жилья. Что ж, у них тоже бывали счастливые минуты.

Борис покачал головой. Типичная психология люмпена-неудачника!

— Раньше были возможности, — сказал он. — Бизнес, предпринимательство… Равные шансы. И если кто-то не сумел ими воспользоваться…

— А вот это самый большой и самый вредный миф! — зло перебил его Георгий. — Я видел, как люди пытались строить свое дело с нуля. А если начинаешь с нуля, что тебе остается? Пресловутый малый бизнес. Самое неблагодарное занятие. Горбатиться на рынке. Круглый год. Без передыху. Стоять за прилавком в жару и холод, отбивая местовые, налоги, бандитскую дань и взятки чиновникам. Ну, или сфера услуг. Обслуг. Прислуг… Хотя там по большому счету то же самое.

Нервная улыбка не сходила с губ гладиатора.

— Но дело, собственно, не в этом. И не в том даже, что разорялись многие, а результатов добивались единицы. Да, успешные «народные» предприниматели, пахавшие, как проклятые, не поднимая головы, сами делавшие себя, жили немного лучше. Зато умирали намного раньше. Чем мельче бизнес и чем меньше стартовый капитал, тем больше требуется вложить в него сил и времени. Такой бизнес выжимает человека еще сильнее, чем работа за зарплату. И такое напряжение не проходит даром.

Я сам пытался, и притом неоднократно, выбиться в хозяева жизни. Хотя бы в маленькие такие хозяйчики. Хотя бы для того, чтобы стать хозяином самому себе. Такой соблазн! Потом плюнул, успокоился. Надоело без толку разгребать бумажки и кормить паразитов. Да и вообще…

По большому счету весь хваленый малый бизнес служил в первую очередь для удовлетворения нужд истинных хозяев жизни. Крутым боссам требовалось, чтобы кто-нибудь, во-первых, быстро и качественно обслуживал их самих и их семьи, и во-вторых, с минимальными затратами впаривал народу их продукцию по всей тогда еще великой стране. Тресов, работающих забесплатно, не было. А вездесущая, энергичная, хорошо замотивированная предпринимательская мелочь вполне для этого подходила.

— Но ведь мелочь тоже могла стать рыбешкой покрупнее, — заметил Борис. — Если имела к тому способности и предпринимательский талант.

Георгий скривился:

— Брось! При чем тут способности и талант? Дорога в более или менее крупный бизнес была открыта только тем, кто имел солидный стартовый капитал, влиятельных родителей и был накоротке с властью. То есть тем, кто сам изначально уже принадлежал к прослойке хозяев. Других туда попросту не пускали. Зачем плодить конкуренцию? Если и имелись исключения, то они лишь подтверждали правило. Успех зависел не от таланта, а от точки старта. А равные шансы, особенно в нашей стране, — это лапша, накрученная на развесистые уши.

Гладиатор отвернулся. Уставился остекленевшими глазами в запертую дверь камеры. Задумался о чем-то своем.

— Георгий, кем ты был раньше? — спросил Борис. — До кризисов?

— Свободным… — невесело усмехнулся он. — Свободным рабом. Как и все прочие. Почти все. Теперь вот стал рабом несвободным. Но скоро кончится и это.

Глава 34

На следующий день камера опустела. Клетки-прицепы увезли добрую половину узников. В вывезенной партии оказались все сослуживцы Бориса, кроме Щербы.

— Куда это их? — спросил Борис у Георгия. — В другую камеру?

Рыжий гладиатор покачал головой.

— Слышишь шум?

В самом деле… Борис тоже обратил внимание на непонятный гул. Странный звук, похожий на усиливающийся прибой, казалось, шел отовсюду. Звук нарастал, становился все отчетливее, громче.

— Над нами — трибуны. — Георгий указал взглядом на потолок.

— Так значит…

— Их повезли на арену, — кивнул рыжий. — Скоро начнутся бои.

И бои начались. Хотя они и не могли ничего видеть из своего узилища, это стало понятно сразу.

Сначала загромыхала музыка, усиленная мощными динамиками. Впрочем, однообразный, накручивающий нервы и бьющий по ушам «бум-бум-бум!» трудно было назвать музыкой. Глухие удары басов и барабанов разогревали публику, готовили ее к чему-то.

Ага, подготовили…

Наверху словно взорвалась многотонная бомба. Потом — взорвалось опять. И — снова.

Рев беснующегося колизея был хорошо слышен в их камере, расположенной на нижнем ярусе. Звуковые волны накатывали раз за разом. Рокот тысяч, десятков тысяч человеческих глоток пробивался сквозь толстые стены и массивную стальную дверь. Непостижимо было, как люди вообще могут так кричать.

Продолжалось все на удивление долго. Потом громовые раскаты начали стихать. Гулкое эхо, носившееся по пустым коридорам под трибунами, утрачивало былую силу.

Некоторое время возбужденный колизей еще гудел, словно растревоженный гигантский улей. Но и этот остаточный гул постепенно рассеивался. Публика, насытившаяся кровавым зрелищем, расходилась.

Потом стало совсем тихо.

Борис, прильнув к смотровому окошку двери, видел, как электрокар с цепным тресом за рулем потянул в соседний коридор колизейскую клетку. За решеткой прицепа вповалку лежали окровавленные тела. Мертвые. Знакомые и незнакомые.

Клетка поравнялась с камерой. Взгляд Бориса выцепил чью-то голову, прижатую к железным прутьям.

Болтающееся на клочке кожи ухо. Вытекший глаз. Разбитое в кровавую кашу лицо. Борис так и не смог определить — чье. В глаза бросился ошейник, буквально влекшийся в обожженную потемневшую шею. Так здесь проверяют, мертв гладиатор или притворяется.

Только теперь Борис в полной мере осознал, что именно пришлось выдержать чернявой.

— Куда их? — Он повернулся к Георгию. — Теперь куда?

— В печку, — невозмутимо отозвался тот. — В крематорий при мусоросжигалке.

Клетку с трупами увезли. В камеру не вернулся никто.

— Сегодня наши проиграли, — сказал Георгий.

Сказал отстранение и просто, как о незначительном футбольном матче. Он был совершенно спокоен, этот рыжий пофигист. По крайней мере, внешне. Удивительное хладнокровие, если учесть, что в следующий раз в числе проигравших могут оказаться и они сами.

— Их что же, всех? — угрюмо спросил Борис.

— А иначе здесь не бывает, — пожал плечами Георгий. — Нельзя выиграть, не перебив всех противников и не добив раненых. Таковы правила.

— Разве не публика решает, кому жить, а кому умирать?

Георгий пожал плечами.

— Теоретически — она. Вернее, VIPы из первых рядов, потому что задних никто ни о чем спрашивать не будет. Впрочем, мнение VIРов редко отличается от мнения прочих зрителей. Ну, ты знаешь, как это делается: во всех колизеях сейчас косят под Древний Рим.

Борис кивнул. Это он, конечно, знал. Сжатый кулак. Большой палец вверх — жизнь, большой палец вниз — смерть.

— И как думаешь, часто ли толпа, жаждущая крови и уже разгоряченная ее видом, проявляет милосердие?

Борис еще раз понимающе кивнул. Все ясно. Проигравших и раненых тут не милуют.

— Если кто-то из зрителей и поднимает палец вверх, то разве что так, — Георгий изобразил неприличный жест. — На моей памяти публика еще никому не подарила жизнь.

— Значит, если хочешь выжить… — начал Борис.

— Нельзя проигрывать, — закончил за него Георгий. — Ну и следует всячески избегать тяжелых ранений, конечно. С калеками, не способными быстро подняться на ноги и снова участвовать в боях, возиться никто не станет. Покалеченный гладиатор, пусть даже и из команды победителей, уже не принесет денег. Такие бойцы колизею не нужны. Их добивают на арене. В качестве бесплатного бонуса для зрителей, так сказать.

Борис невесело усмехнулся. Правила выживания здесь — как в хэдхантерской группе.

— Короче, если не хочешь попасть в клетку с трупаками — хватай оружие и дерись. Оружие будет разбросано по арене. И чтобы взять его, придется туда войти. А обратно выпускают только победителей. Живых и здоровых.

Ну это понятно. А вот…

— Какое оружие обычно используется? — поинтересовался Борис.

По губам Георгия скользнула снисходительная усмешка.

— Спроси чего-нибудь полегче, парень. Никто из гладиаторов не знает, чем ему придется драться. Угадать это заранее невозможно. Бывают тесаки и мечи. Бывают кастеты и палки. Бывают ножи и заточки. Бывают цепи и нунчаки. Бывают топоры и копья.

— Копья? Даже так?

— Ага. И алебарды бывают. А бывают просто камни. Бывает и так, что выходишь на арену, а там — пусто. Тогда приходится мочить друг друга голыми руками. Ну и ногами тоже. Зубами… Лишь бы кровищи побольше. Чем больше крови, тем больше зрелищности. Чем больше зрелищности, тем больше бабок. Но обычно у нас тут в плане оружия микс: всякого разного набросано понемногу. Кто что успевает цапнуть — тот тем и отмахивается. Ну что тебе еще сказать…

Георгий ненадолго задумался.

— Перед боем, как правило, каждому выдают кое-какую защиту. Но она, как ты понимаешь, спасает не всех.

Понятное дело. Если бы гладиаторские доспехи спасали всех, в боях не было бы смысла.

— Единственное, чего ты никогда не найдешь на арене, — так это стволы, — хмыкнул Георгий. — А жаль…

Это точно. Из огнестрельного оружия можно было бы достать и колизейскую охрану, и зрителей.

— В общем, как только тебя выпустят на арену — цапай, что лежит поближе и выглядит посолиднее, — резюмировал рыжий. — Запомни: оружие выкладывается с таким расчетом, чтобы хватило не всем. Кто остается с пустыми руками — умирает первым. Каким бы ты ни был крутым бойцом, против ножа или топора безоружным не попрешь.

— Странно вообще-то, — задумчиво пробормотал Борис.

— Что?

— Когда я проходил отборочные бои, гладиаторского оружия нам не давали.

— Когда тебя отбирали, смотрели не на твое умение обращаться с дубинкой или мечом. Смотрели на то, что ты есть, на что ты способен, на твою волю и на твой бойцовский дух. Если ты боец — значит, будешь драться любым оружием. Если нет — для колизея не годишься. И в хэдхантеры бы тебя не взяли. А то, чем ты будешь сражаться на арене, — вопрос десятый. Публика хочет видеть не мастерство бойцов, а их ярость, их кровь и их смерть. В этом смысл современных гладиаторских боев.

— А если я не буду драться? — нахмурился Борис. — Вот просто не захочу, и все! Положу на все и…

— Заставят, — махнул рукой Георгий. — Думаешь, для чего на тебя навесили гладиаторский ошейник?

— Проверять, сдох я или нет, — угрюмо ответил Борис.

— Это, конечно, тоже, — оскалился Георгий. — Но еще и для того, чтобы тебя контролировать. У охраны есть дистанционный пульт. Нажимаешь нужную кнопочку — и ошейник превращается в раскаленное кольцо. Уверяю тебя, это очень, очень больно. Я видел, как это больно. Это подхлестывает самых пассивных бойцов так, что потом их не остановишь. Один раз шею сожгут, больше упрямиться не захочешь — сам в драку полезешь. Да и потом… Ты учти: если будешь тормозить — тебя же первого и завалят, когда начнется всеобщее месилово.

— А вдруг не начнется? Вдруг не я один такой буду?

Рыжий тихонько захихикал:

— Начнется-начнется, не сомневайся. Гладиаторские группы подбираются грамотно, с учетом личностных качеств каждого бойца. Прежде чем сформировать команду и выпустить ее на арену, тщательно изучается досье ее участников.

Борис вспомнил: а ведь в самом деле Стольник вместе с живым товаром передал колизейским толстую папку «сопутствующей документации».

— Знаешь, какая орава психологов здесь работает? К тому же в боях часто используются затравочные пары.

— Затравочные? — не понял Борис. — Это как?

— Ну вот меня, к примеру, свели с человеком, который меня же выставлял на продажу в счет погашения ипотеки, — пояснил Георгий. — Наверное, парень тоже где-то дал маху, остался без работы и угодил в гладиаторы. Мы с ним встретились на арене. В разных командах.

О том, кто победил, Борис спрашивать не стал. И так ясно. Если Георгий жив.

— Арена такое место… — Гладиатор вздохнул. — Там по-настоящему понимаешь, насколько тесен бывает мир. Возможно, против тебя тоже выставят кого-нибудь, кого ты непременно захочешь убить. Или кто захочет убить тебя. Есть такие?

Борис молча кивнул. Если бы на арене оказался Стольник! Или Ухо! Вот уж кому он бы не отказался пустить кровь. Путь даже на потеху публике. Но это, конечно, случится едва ли. А вот что касается тех, кто готов убить его…

Ну, чернявая хотя бы. Впрочем, почему только она? Другие тресы-гладиаторы, к поимке которых он приложил руку, — тоже. Да, желающих поквитаться с бывшим хэдхантером на арене будет с избытком.

— Если есть, — продолжал Георгий, — организаторы боев об этом знают. А стоит одному начать махач — другие подхватят. Ну а когда прольется первая кровь — никого уже не расцепишь.

— Почему?

— Странные вопросы ты задаешь, — невесело улыбнулся Георгий. — Хотя тебе простительно. Ты еще не был на арене. Ты не знаешь… не понимаешь.

— Чего не знаю? Не понимаю чего?

— Ну, представь: вваливается на огороженную площадку орава обозленных и перепуганных людей. Каждый спешит схватить оружие и каждый знает, что если не он убьет другого, значит, убьют его. Так что все происходит само собой. Колизейская арена специально создана для того, чтобы убивать. И на ней убивают.

— Как-то неразумно все это! — пробормотал Борис. — Добывать тресов становится все труднее. Они стоят все дороже. А в колизеях их вырезают сотнями.

Георгий рассмеялся:

— Еще как разумно! Гладиаторские бои приносят прибыль, которая тебе и не снилась. И тем большую прибыль они приносят, чем сильнее ощущается дефицит тресов. Платежеспособных свободных граждан давно и умело подсадили на это зрелище. Они без него уже не могут. Они готовы платить любые деньги, лишь бы шоу продолжалось. Да и мы как тресы, видимо, ни на что другое не годимся. Если нас отправили сюда, значит, нас выгоднее использовать в качестве гладиаторов, а не в качестве обычных рабов.

Ну что ж, спасибо за разъяснения.

— И когда нас поведут на арену? — хмуро спросил Борис.

Рыжий гладиатор развел руками.

— Это может случиться когда угодно. Как продадут билеты на новое представление, так и поведут. Не волнуйся. Долго здесь не засидишься.

Борис вздохнул. Вот уж о чем он переживал меньше всего.

В двери громыхнула выдвижная кормушка.

— Обед! — гаркнули снаружи. — После обеда — помывка. Жрите быстрее.

В кормушке появилась первая порция безвкусной, но сытной колизейской еды в пластиковой посуде. К двери подошел Георгий. Вторую порцию взял себе Борис. И плевать, что он здесь новичок!

Никто не возразил. Никто не сказал ни слова. Камера была образцом толерантности. Гладиаторы берегли себя и свою агрессию для арены.

Глава 35

Вечером Георгия увели. Одного. Привели поздно, уже под утро. Злого, растрепанного и невыспавшегося.

— Что было-то? — подступил с расспросами Борис.

— Сучка одна гладиаторской любви захотела, — буркнул Георгий. — И чтоб непременно с самым-самым. Кучу бабла колизейским отвалила, тварь.

Борис вспомнил чернявую. Не врала, выходит, девчонка. Тресов-гладиаторов действительно заставляют отрабатывать заплаченные за них деньги не только на арене.

— Ненавижу это! — процедил Георгий. — Если бы не наручники, придушил бы суку.

— Да ладно тебе, — махнул рукой Борис. — Радуйся: женщины, вон, на тебя западают.

Рыжий фыркнул:

— Они не на меня западают. Их секс со смертником возбуждает. Сегодня я, завтра — кто-нибудь другой. Денег выше крыши — вот и бесятся с жиру, мать их! И радоваться тут нечему. Если ночью баба, значит, утром — бой. Верная примета.

Примета не обманула.

Наутро к дверям камеры снова подкатили передвижную клетку-тресовозку.

Лязг. Стыковка. Разошлись в стороны стальные Двери, раздвинулись сцепленные с ними решетчатые Дверцы клетки.

— Все на выход! — приказал угрюмый охранник в черной форме.

Зачехленный шокер висел у него на поясе. Вместо электрической булавы колизейский держал в руках небольшой, похожий на телевизионный, пульт, усеянный миниатюрными кнопочками.

Еще с десяток конвоиров окружали клетку. У этих были только электрошокеры. И эти пока молчали.

— Быстро! — поторопил охранник с пультом.

Узники из камеры потянулись в клетку. Георгий перешагнул порог одним из первых. Борис решил, что разумнее всего будет последовать примеру арестанта-старожила. Вслед за Борисом нехотя поплелся Щерба. Снова ловить разряд ему явно не хотелось. Но несколько человек все же промедлили.

— Все выходят, я сказал! — раздраженно рявкнул охранник. — Хотите попасть на арену с пожженными шеями?! Так устрою сейчас!

Колизейский поднял пульт. Похоже, именно эта адская машинка активирует гладиаторские ошейники.

Замешкавшиеся узники торопливо вошли в клетку.

Пространства за решеткой на всех хватило едва-едва. Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде.

— Большая драчка будет, — невозмутимо заметил Георгий. — Раз всех подчистую загребают…

— Эй, там, в клетке! Молчать! — тут же отреагировали конвоиры.

Звякнули, смыкаясь, двери. Черные униформисты отцепили клетку от камеры. Дернулся электрокар-тягач. Водитель-трес крутанул руль, разворачиваясь. Клетка плавно покатилась по ровному полу. Навстречу, из коридоров колизея, уже растекался возбужденный гул человеческих голосов.

Публика снова собиралась на представление. Публика ждала кровавого шоу.

Загрохотала знакомая музыка, на музыку мало похожая. Глухие басы, раскатистые барабаны… Ритмы первобытных боевых плясок и шаманских обрядов, смешанные с какофонией модернового дискача. Децибелы мощных динамиков воспринимались уже не ушами — всем кожным покровом и вибрацией потрохов. Но даже сквозь эту шумовую завесу прорывался рев тысяч глоток.

Борис подумал о непостижимости человеческой натуры. Казалось бы: в наш цифровой век телевидение доставит любое зрелище на дом. Подключай платный канал — и, лежа на диване, смотри себе гладиаторские бои во всех подробностях. Да, конечно, платное ТВ — удовольствие не из дешевых, но уж, во всяком случае, не настолько дорогое, как колизейские билеты.

Ящик позволит сэкономить уйму денег и времени и насладиться шоу в комфорте. Ан нет, человеку непременно лично нужно присутствовать на подобных мероприятиях. Видеть все своими глазами. Отстаивать очередь к кассе, толкаться в давке на входе. Насиживать на заднице мозоли от жесткой скамьи. Жариться на солнцепеке в открытых рядах. Глохнуть под колизейскими динамиками.

Коридоры кончились. Мини-тягач, развернувшись и сбавив ход, вытолкнул клетку перед собой.

На открытое пространство.

Колизей приветствовал появление гладиаторов радостными воплями. Громом, залпом, канонадой воплей, заглушивших музыкальную «увертюру».

Бойцы хмуро смотрели из-за решетки. Идущие на смерть не желали никого приветствовать. Впрочем, от них этого и не требовалось. Все это — условности прошлого. Теперь дела обстояли по-другому. Теперь все проходило быстро, деловито, без лишних церемоний и ненужного пафоса.

Они медленно ехали дальше под восторженные крики и свист. Борис смотрел вокруг.

Ну что… Колизей. Стадион. Амфитеатр. Огромный открытый стадион-амфитеатр. Все вроде бы знакомо. И — незнакомо одновременно. Отсюда, из гладиаторской клетки-тресовозки, все выглядело иначе, не так, как на телеэкране. И воспринималось все отсюда гораздо, гораздо острее. Острее и четче.

Отсюда, изнутри и снизу, колизей был похож на кратер вулкана, выложенный из плотно подогнанных друг к другу человеческих тел. Кратер, из которого нипочем не выбраться.

В центре кратера — большое поле, огороженное стальными решетками. Бывшее футбольное, а нынче предназначенное совсем для других игр. За оградой — VIP-зона и охрана. Люди в черной форме. С электро-шокерами и маленькими куцыми автоматиками, рассчитанными на стрельбу исключительно шприц-ампулами. Таковы правила безопасности. Использование летального оружия на рабочей территории колизеев запрещено.

На гладиаторскую арену, разумеется, этот запрет не распространяется.

Сама арена, посыпанная песком, — в середине поля. Песочек желтенький, чистенький, как на пляже. Слишком чистый. Наверное, меняют после каждого боя.

Арену опоясывает еще одна ограда. На этот раз — составленная из сегментов абсолютно прозрачного пластика, не препятствующего взору. Сплошная стена метров шесть в высоту. Гладкая и, надо полагать, достаточно прочная, чтобы выдержать натиск человека, рвущегося наружу.

Вблизи на тщательно вымытой пластиковой поверхности можно было различить царапины. Словно какой-то когтистый зверь пытался продраться сквозь ограду. Без особого, впрочем, успеха. Что ж, зрители колизея должны чувствовать себя в безопасности. Только тогда они будут платить немалые деньги за то, чтобы смотреть, как смертельной опасности подвергаются другие.

Электрокар подтолкнул клетку к небольшим раздвижным воротцам из того же прозрачного пластика, заключенного в металлические рамки со стальными зацепами, вмонтированными по краям. Ворота арены, как и двери камеры, были рассчитаны на «стыковку» с гладиаторской «каретой».

Толчок. Лязг. Электрокар остановился. Зацепы захватили прутья решетки. «Стыковка» завершилась успешно.

Однако ворота арены и двери клетки не открывались. «Ждем противника», — догадался Борис.

Вряд ли это затянется надолго.

Он внимательно осмотрел ворота, в которые им скоро предстояло войти. М-да… Такие не сломать и не открыть вручную. Прозрачные створки плотно прилегают друг к другу. И к стенкам прозрачной ограды тоже подогнаны так, что щелей почти нет. Все стыки надежно укрыты плотным герметиком. Тут не то что ножа не просунуть — вода тут, наверное, не просочится.

Борис поднял глаза.

Сверху прозрачный пластиковый загон покрывала металлическая сетка, туго натянутая над огороженным пространством. Еще одна мера предосторожности? Смешно! Можно подумать, человеку под силу вскарабкаться по гладкой пластиковой стене так высоко.

Сетка над ареной использовалась еще и в качестве креплений для многочисленных видеокамер. Целые гроздья их нависали над пространством для боя.

Вытянутое овалом пластиковое кольцо-ограда в центре колизейского кратера отделяло смерть от жизни. Где-то здесь, на его кромке, убийство превращалось в шоу. И за шоу пристально, с самых разных ракурсов, следили десятки стеклянных глаз-объективов. Видеокамеры передавали изображение на огромные — в три-четыре этажа — экраны, высившиеся над каждым сектором трибун.

На одном из гигантских мониторов Борис увидел себя — огромного, настороженного, затравленно озирающегося вокруг. Раньше такие экраны устанавливали только на концертах каких-нибудь супер-пупер-поп-звезд. Теперь вот звездой сделали его.

Из тоннеля под трибунами на противоположной стороне колизея появилась еще одна клетка, подталкиваемая электрокаром. Набитая людьми тресовозка тоже вплотную приблизилась к воротам арены. К другим, к тем, что располагались напротив.

Сцепилась с ними…

Борис напрягся. Это был противник. Враг… Кого выставляли организаторы боев против их группы, пока непонятно. Трудно разглядеть с такого расстояния, трудно посчитать.

А впрочем, какая разница… Какая разница, кого ты будешь убивать и кто будет убивать тебя.

Борис перевел взгляд на арену. Чем их хотят заставить убивать друг друга — это его интересовало больше.

Оружие было. В беспорядке разбросанное по арене. Или, наоборот, разложенное с определенным расчетом. Холодное оружие. Самое разнообразное, как и говорил Георгий.

И все же определенное единство стиля присутствовало. Мечи, копья, топоры, палицы. Пара щитов. Попахивало каким-то махровым средневековьем. Сегодня публике собирались показать представление а-ля рыцарский турнир. Групповой турнир без правил.

А колизейская охрана уже совала между прутьев простенькие легкие шлемы, похожие на половинку разбитого яйца, круглые нагрудники, напоминавшие черепаший панцирь, и широкие наплечники. Правда, гладиаторские «латы», в отличие от оружия — на вид вполне настоящего, — были изготовлены не из металла, а из прочных слоистых полимеров. Что совершенно выбивалось из «рыцарского» стиля. Избытки техногенной цивилизации, однако… Отлить заготовки из пластика сейчас проще и дешевле, чем ковать металл.

— Надеть защиту! — приказал охранник с пультом.

Чтобы быть услышанным, ему пришлось орать в полный голос.

Гладиаторы, толкаясь и мешая друг другу, начали спешно облачаться в доспехи. Борис недоуменно смотрел на свой комплект.

— Надевай-надевай! — прокричал ему в ухо Георгий. — В бою защита пригодится.

— Какая-то она хиленькая, защита эта, — растерянно пробормотал Борис.

— Другой не дадут — не жди. А пластик тоже неплохо держит удар.

Борис надел пластиковое зерцало. Затянул ремни потуже. Прикрепил наплечники. Завязал под подбородком тесемку шлема.

Видок, наверное, у него сейчас еще тот! А главное — толку от таких лат немного. Да, худо-бедно прикрыт Череп. Да, похожие на погоны наплечники защитят от опасных верхних ударов. Да, круглая пластина закрывает грудь, хотя и не полностью. Да, что-то там упирается в спину. Но остальное как же?

— Так задумано, — объяснил Георгий. — Защищены только самые важные органы.

— Почему? — недоумевал Борис.

— Чтобы быстро не убили.

— В смысле?

— В прямом. Быстро заканчивать схватки невыгодно. Публика будет чувствовать себя разочарованной. Поэтому голову и грудь защищают. Все остальное предназначено для кровопусканий. Ну, или для выворачивания кишок. Зрители любят, когда много крови и когда смерть наступает не сразу.

— Жесть! — ошарашенно пробормотал Борис. Раньше он о таких тонкостях как-то не задумывался.

— Еще в Древнем Риме доспехи для гладиаторов старались делать с таким же расчетом, — пожал плечами Георгий. — Наши колизейские просто переняли идею.

«Знаток, блин!» — раздраженно подумал Борис.

Когда бойцы надели доспехи, места в клетке стало еще меньше. Гладиаторы неуклюже ворочались в тесноте, цепляя друг друга. Пластик сухо скрежетал о пластик. Но ничего, потерпеть можно. Если эта защита хоть немного повышает шансы на выживание и победу, глупо было бы от нее отказываться.

На противоположном конце поля противник тоже заканчивал суетливое облачение в пластиковые латы.

Колизей выл от нетерпячки.

Нет, не будет здесь рыцарского турнира. Будет просто очередная кровавая бойня на потеху публике.

Борис полоснул ненавидящим взглядом по трибунам. Зрители бесновались. Вопли заглушали музыку.

Невероятно, немыслимо, сколько людей собралось полюбоваться шоу!

Безликая человеческая масса облепила все — зрительские ряды, крутые лестницы, проходы. Яблоку негде было упасть. Даже в VIP-зоне у внешней ограды, опоясывавшей арену, было тесно. А ведь сюда простым горожанам вход был заказан. Здесь на зеленой травке по краю поля плотно стояли столики с великолепной сервировкой. Место за столиком стоило баснословно дорого. Отсюда за напитками, закусками и непринужденной беседой будет наблюдать за боями городская элита.

Впрочем, ставродарский истеблишмент вел себя так же, как и местные плебеи. Орал во всю глотку. Требовал зрелища. Крови требовал. Много. И поскорее.

Жесткие ритмичные аккорды сотрясали и рвали воздух, мешались с воплями, заводили и возбуждали публику все сильнее, сильнее. Начинался массовый транс. Всеобщее помешательство.

Может быть, на самом деле здесь платят деньги за это? За возможность оказаться в таком вот состоянии. Почувствовать единение на грани оргазма в многотысячной групповухе. Ощутить себя частью обезумевшей толпы, жаждущей только одного. Крови.

Музыка резко оборвалась. И почти сразу же стихли вопли, словно чья-то рука приглушила звук. Стадион замер. Неестественная тишина повисла в воздухе.

И ставродарский колизей дождался своего.

Где-то наверху, коротко и пронзительно, квакнула сирена.

Резкий неприятный звук — словно лопнула гигантская струна — разнесся над ареной и зрительскими рядами.

«Сигнал!» — понял Борис. Двери их клетки с лязгом раздвинулись. Вместе с открывающимися воротами арены.

Распахнулись двери на противоположной стороне гладиаторского ристалища.

Еще мгновение тишины. Угасающее эхо сирены.

Впрочем, стихнуть окончательно оно не успело.

Колизей взорвался снова.

Глава 36

Борис уже ничего не слышал. Ничего, кроме…

«Хватай оружие и дерись, — бились в голове слова Георгия, наставлявшего его в камере. — Хватай оружие…»

Из открытых клеток на арену уже выбегали люди. Из обеих клеток.

Он тоже бежал вместе со всеми. Туда, где в желтом песочке поблескивал металл. Бежал — чтобы схватить. Не остаться чтобы с пустыми руками.

Это была гонка на выживание. Первый этап боя.

Борис уже знал, что ему нужно. Вон тот тесак, воткнутый в песок, — самое то будет. Не очень длинный, но и не короткий. Обоюдоострый. С удлиненной рукоятью, выкованной в виде шипастого кастета.

Однако схватить клинок Борис не успел. Неожиданный толчок в спину отбросил его в сторону.

— Извини! — Голос Георгия сзади. Рыжая шевелюра, мелькнувшая перед глазами.

Георгий сам подхватил приглянувшийся Борису меч.

Так, ясно… На арене борьба идет не только с вражеской командой. Со своими — тоже. Здесь, как у хэдхантеров, есть групповые, а есть личные баллы. Для выживания важны и те и другие. Об этом Георгий рассказать новичкам забыл. Да и остальные сокамерники не просветили.

Суки! Впрочем, тратить время на разборки Борис не стал. Слишком дорого это будет стоить сейчас. Потом, все потом… Пока же нужно хватать то, что осталось. То, что еще можно схватить.

В нескольких шагах от него двое уже сцепились из-за узловатой палки с железным набалдашником. Там, где действуют звериные законы, люди быстро становятся зверьми. Что ж, зверь пробудился и в Борисе.

Он поступил так же, как Георгий поступил с ним. Прыгнул с разбега. Опрокинул обоих. Вырвал палицу из потных рук. Извините, ребята, ничего личного. Потом сочтемся. Если живы будем.

Обращаться с этой штукой его не учили. Но кого из тех, кто вышел сейчас на арену, учили обращаться с оружием, разбросанным вокруг? Эту науку придется осваивать самому. И желательно побыстрее.

Злые взгляды двух пар глаз резанули его словно ножом. Но быстрыми взглядами, брошенными в его сторону, дело и ограничилось. Два гладиатора, дравшихся из-за палицы, метнулись по арене в поисках другого оружия. Один, кажется, даже успел что-то подобрать.

Оружие расхватали в считаные секунды. Все, до последнего кинжальчика. А расхватав — снова сбились в кучки и приготовились к схватке.

Зрители рвали глотки, зрители требовали крови.

Вместо музыки из динамиков доносился хриплый голос комментатора. Хотя кто его сейчас слушал?!

Драка началась не сразу. Не так сразу, как предполагал Борис, наслушавшись рассказов Георгия. Пару мгновений противники оценивающе присматривались друг к другу.

Борис тоже стрельнул взглядом по сторонам. Одному… Нет, двоим ничего не досталось. Нет, и вон там — тоже. Безоружными остались трое. Двое недостаточно расторопных бойцов были из его группы. Один — из группы противников. Плохо… У врага уже преимущество.

А сколько их, врагов? Борис прикинул навскидку. Народу вроде бы столько же, сколько и в его группе. Лица — чужие. Злые. Решительные. Незнакомые.

Хотя нет, не все незнакомые.

Взгляд зацепился за горящие глаза, которые нельзя было не узнать. Чернявая!

И еще одни ненавидящие глаза… Ах да, бородатый дикий. Тот, которого Борис подстрелил в заброшенном хуторе и чья дочь выпрыгнула из окна пятиэтажки. У него тоже есть счеты к бывшему хэдхантеру.

Вот, значит, кому быть затравочными в драке. Ему — и этим двоим.

Бородач был вооружен коротким изогнутым мечом, казавшимся в его огромных лапищах кинжалом. В тонких руках девчонки блестел длинный узкий стилет, который, наоборот, больше походил на меч.

Дикарь и дикарка держались вместе. Подружиться, что ли, успели? Ну да, общий враг объединяет лучше, чем что-либо еще.

Парочка уже двинулась к нему. Оба шли не спеша — мягким, кошачьим шагом. Зашевелились остальные. Две группы начали сближаться. Подался к противнику и Борис. На месте стоять нельзя. Нельзя сейчас быть аутсайдером. Георгий рассказывал, как здесь подхлестывают отстающих. Борис невольно тронул гладиаторский ошейник. Рыжий, конечно, повел себя на арене как последняя сволочь, но все же не верить ему оснований не было.

А те двое — все ближе, ближе. В глазах чернявой — ненависть и злорадство. «Я же обещала, что убью тебя, пятнистый», — говорили ее глаза, и Борис понимал все без слов.

В глазах бородатого — ненависть и…

И, похоже, безумие.

М-да, драться с сумасшедшим — не самое приятное занятие. А если при этом придется драться одному против двоих…

Борис понял: ему срочно нужна помощь.

— Щерба! — позвал Борис.

Щерба стоял сзади. Как вкопанный. Ему достался маленький, чем-то смахивающий на железный клюв топорик. Но будет ли прок от бывшего сослуживца? Парень, скалясь по-звериному, смотрел вовсе не на противников, высыпавших на арену. Щерба смотрел за арену. Сквозь прозрачный пластик — на зрителей. Щерба тормозил совсем не по делу.

Зрители из VIP-зоны что-то возмущенно кричали, указывая на одинокую человеческую фигуру, отбившуюся от группы.

Борис оглянулся. Охраннике пультом внимательно наблюдал за Щербой, однако кнопки пока не нажимал.

А если нажмет? Пластиковая ограда с металлической сеткой поверху вряд ли защитит от импульса.

— Щерба! — в голос рявкнул Борис. — Не стой столбом! Держись возле меня! Прикрывай спину!

Щерба его не услышал. Или не понял. Или просто не придал значения его словам.

Гул трибун нарастал. Зрители орали все громче. Хотя, казалось, — куда уж громче-то!

Щерба вдруг сорвался с места, метнулся к ограде…

— Куда?! — вскричал Борис.

Зачем?!

Бросился на прозрачный пластик. Взмахнул топориком…

Глупо! До чего же глупо!

Попытался разбить преграду. Ударил раз, другой…

Дохлый номер!

— Перестань! — Борис кинулся к нему — оттащить, образумить, пока не поздно.

Колизей ревел. Колизей надрывался и захлебывался в… В хохоте! Да, зрители смеялись над безуспешными попытками Щербы разбить пластиковую стену. Свистели. Улюлюкали.

Охранник с пультом улыбался тоже. И его забавляли тщетные потуги неразумного гладиатора.

Щерба в ярости ударил по пластику снова. Кажется, парня окончательно перемкнуло.

Ох, и дур-р-рак же ты, Щерба! Борис почувствовал раздражение и злость. Убийственное сочетание глупости и упрямства злило его всегда. Думаешь, до тебя этого никто не пробовал! Прозрачную ограду украшали царапины, но нигде не было видно ни трещинки.

Организаторы боев не идиоты, чтобы ограждать арену стеной, которую можно вот так просто разбить.

И все-таки…

На человека, пытавшегося проломить забор, смотрели уже не только зрители, за Щербой наблюдали и гладиаторы. Даже чернявая и бородач ненадолго отвели глаза от Бориса. Бойцы, уже изготовившиеся рвать друг друга, медлили. Бойцы ждали.

Щерба отскочил от ограды.

— Суки! — услышал Борис его яростный крик.

Щерба размахнулся. Швырнул свое оружие вверх.

Изобразил освободившимися руками неприличный жест по локоть.

Топорик закувыркался в воздухе, словно индейский томагавк. Тряхнул металлическую сетку, натянутую над ареной. Задел одну из видеокамер. Зацепился боевым клювом за широкие ячейки. Увяз. Качнулся, отцепился. Полетел вниз. Упал на песок.

Вот, значит, зачем нужна сетка над ареной! Не для того, чтобы сдерживать рвущихся через ограду гладиаторов — через нее человеку все равно не перебраться. А для того, чтобы уберечь VIP-зону от таких, как Щерба, гладиаторов-метателей.

Трибуны хохотали.

Борис увидел, как к топорику Щербы, словно голодный пес на подачку, прыгнул безоружный боец из их группы. Схватил. И уже не отдаст.

А сам Щерба…

Его дикий пронзительный вопль на миг перекрыл гул колизея.

Схватившись за шею обеими руками, Щерба юлой завертелся на месте. Упал. Воя и визжа, забился в песке.

«Ошейник!» — понял Борис. Да, так и есть! Охраннике пультом, наблюдавший за дерзким гладиатором, решил не спускать ему оскорбления публики. Охранник нажал на кнопку.

Борис находился всего в нескольких шагах от Щербы и отчетливо видел, как вскипает кожа на его шее.

Щерба попытался просунуть под ошейник пальцы, но, обжегшись, непроизвольно отдернул руки.

Кожа краснела, темнела и лопалась на глазах. Из-под ошейника струился дым. Борис явственно ощутил запах паленого мяса.

— А-а-а! — Щерба орал и катался по песку.

Его крик словно послужил сигналом к началу боя.

— А-а-а! — с яростным воплем сорвался с места бородатый трес, потерявший дочь.

— А-а-а! — прыгнула вперед чернявая.

Оба бросились к Борису.

Ну вот она и затравка!

Он изготовился к отражению атаки. Но…

— А-а-а! — Георгий и бойцы из его группы тоже ринулись навстречу противнику.

— А-а-а! — несколько человек из вражеского отряда опередили, оттеснили чернявую и ее бородатого дружка.

— А-а-а! — торжествовал и бесновался колизей.

И началось!

И понеслась!

Две группы людей сошлись в рукопашной и смешались в одну кучу. Борис на некоторое время потерял из виду тех, кто больше других жаждал его смерти.

Первыми сбили с ног и смяли безоружных. Те пытались отмахиваться в меру своих сил, но кулаки в такой ситуации — плохое подспорье. Даже для опытного бойца.

Зрители возбужденно орали в тысячи глоток. Трибуны шевелились и колыхались будто живые. Кратер рокотал. Вулкан бурлил и пробуждался. И вот…

Первая кровь! Фонтаном!

Перерезали глотку Щербе… Заточенная сталь ударила над самым нагрудником.

Извержение… Вулкан колизея изверг единый многоголосый вопль, похожий на взрыв. Такой силы и громкости, какую и вообразить трудно. Эхо устремилось вверх, к ясному безоблачному небу.

Искололи и изрубили еще одного беднягу.

И — новая волна нечеловеческого рева. Новые крики. Колизей не умолкал ни на миг. Публика не жалела глоток.

Переломали кости третьему.

Исступление битвы захлестнуло всех — и бойцов, и зрителей.

Борису показалось, что он очутился в самом центре месиловки. Вокруг стало тесно, жарко и мокро. В нос бил острый запах пота и свежей крови.

Дрались зверски. Яростно орудуя непривычным оружием ушедших веков. Дрались без правил и без хитрых приемов. Просто били. Сильно, часто. Просто забивали друг друга насмерть. Металл звякал о пластиковую защиту. Хрустели кости. Чавкало мясо. Хлестала кровь.

Борис отбил выпад изогнутого клинка — мощный, но неловкий. Кто бы там учил современных гладиаторов искусству сабельного боя! Сам ударил наотмашь…

Палица хрястко впечаталась в чье-то лицо под сбившейся набок пластиковой каской.

Противник упал.

И — еще удар.

И падает кто-то еще. И еще…

Теперь бесхозного оружия было больше, чем стоящих на ногах бойцов. А он-то еще удивлялся: что заставляет людей на арене мочить друг друга до смерти. Причины всегда найдутся. Самая простая и самая главная из них — желание выжить.

Все происходило быстро и медленно одновременно. Все происходило само собой. Сколько голов он сокрушил своей палицей и сколько костей сломал, Борис не считал и не помнил.

Он просто чувствовал, что дерущихся людей вокруг становится меньше. А лежащих в неподвижности и корчащихся на окровавленном песке — больше.

Чей-то топор, ловко подставленный лезвием под удар, обрубил рукоять палицы под железным набалдашником. Увесистый, измазанный кровью металлический шар покатился под ноги. Борис продолжал драться дубинкой-обрубком.

Схватить что-то другое, более для этого подходящее, просто не было времени.

А потом начался главный бой. Из общей свалки ему навстречу вынырнули обезумевший бородатый дикарь и чернявая трéска. Оба уже без шлемов, оба в расколотых, болтающихся на ремнях латах, оба с ног до головы заляпаны кровью. И не понять — своей ли, чужой?

Видимо, все же чужой.

Прорвались-таки! Дорвались. И даже умудрились выжить в жестокой гладиаторской мясорубке!

Ну что ж… Пришло время умирать. Кому-то из них троих — пора.

Бородач атаковал Бориса первым. Чернявая пока держалась сзади.

Глава 37

Борис увернулся. Кривое лезвие рассекло воздух над головой. Борис ударил обрубком своей палицы по руке, державшей клинок.

Бородач выронил оружие.

А теперь — по морде!

Что-то хрустнуло. Слава богу — не дубинка. Дикий покачнулся. Нос сломан. Губы разбиты. В красных пузырях белеют осколки зубов. Всклокоченная борода — вся мокрая от крови. Другой давно бы уже лежал. Этот — нет. Хрипя и рыча, этот прет вперед.

Борис взмахнул дубинкой снова. И еще раз — по морде!

Дикий отшатнулся. Кровавые сопли — в стороны. Вместо лица — каша. Невероятно! Безумец все еще держится на ногах. Тянется к горлу противника.

В следующий удар Борис вложил всю силу. Шарахнул в голову — над левым ухом. Дубинка треснула. Раскололась. Голова бородача дернулось вправо. Противник тоже подался вбок. Подломился. Рухнул в песок. Вот теперь — готов.

Стоп, а где чернявая?! Только что маячила впереди. Пряталась за широкой спиной дикого, выбирая подходящий момент для атаки. Теперь ее нет.

Борис крутанулся, оборачиваясь.

Вот она! Пока он ломал дубинку о чужой череп, девчонка зашла со спины.

Чернявая прыгнула на него, словно дикая кошка. Сделала выпад, целя длинным стилетом в горло. Борис, памятуя о печальной судьбе Щербы, отпрянул. Кинжал вспорол воздух.

Еще выпад. Заточенное лезвие блеснуло перед глазами.

Борис машинально подставил под удар расколотый обломок дубинки, намереваясь отбить блестящую смерть. А получилось — что заслонился от нее.

Узкое острие попало в трещину, вошло глубоко в дерево. Застряло. Этим следовало воспользоваться.

Борис с силой провернул кисть. Обломок палицы увлек за собой оружие чернявой. Кинжал выскользнул из ее пальцев. Да так и остался торчать в палке. Качнулась в воздухе кинжальная рукоять…

Девчонка, однако, сдаваться не собиралась. Она резко вскинула ногу, целя Борису в пах.

В общем-то, он ожидал от нее нечто подобное. От такой — следовало ожидать. Потому и среагировал молниеносно.

Свободной рукой Борис перехватил ногу чернявой. Чуть крутанул. Девчонка попыталась вывернуться и вырваться. Не смогла. Грохнулась лицом в песок и кровь.

Колизей исходил воплями. Трибуны бились в экстазе.

Как, оказывается, мало надо людям для счастья. Увидеть, как один человек убивает другого, — и все. И радости — полные штаны! И свинячий восторг прет изо всех дыр!

Он крепко держал чернявую за лодыжку, прижимая девчонку к песку. В таком положении она не опасна.

Правда, другие… Борис стрельнул взглядом по сторонам.

И с удивлением обнаружил, что других больше не было. Все уже закончилось. Почти все. Почти закончилось.

Так быстро!

На арене остались только два живых и боеспособных гладиатора. Он и чернявая. Остальных уже можно было списывать с колизейских счетов. Остальные либо мертвы, либо искалечены настолько, что не могут подняться и продолжить бой. А в данной ситуации это равносильно смерти.

Краем глаза Борис заметил Георгия, вцепившегося мертвой хваткой в горло какого-то патлатого здоровяка. Рыжий напоролся на обломок копья, который все еще сжимал в руках его противник. Меч Георгия — тот самый меч, который чуть не достался Борису, — торчал из шеи копейщика.

Судя по всему, эти двое насадили друг друга на сталь только что. Оба, вон, еще подрагивают в агонии. И кровь из тел хлещет вовсю. И на лицах — маска боли, а не маска смерти. И шевелятся бледные губы. И в глазах — осмысленный взгляд. Но это ненадолго.

Колизей надрывался. Борис начал прислушиваться к тому, о чем кричат зрители. Начал разбирать слова. Собственно, слов-то было всего два.

— Трахни! Убей! Трахни! Убей! — скандировали трибуны.

Борис удивленно глянул за пластиковую ограду. Они это что, всерьез?

Возбужденные люди в VIP-зоне яростно жестикулировали обеими руками. Большой палец, опущенный вниз, — знак смерти. И средний палец, торчащий верх. Совсем другой знак…

— Трахни! Трахни! Убей!

Было похоже, что — да. Что всерьез. Разгоряченная публика жаждала не одной только крови. Публика хотела увидеть клубничку в крови.

Борис растерялся настолько, что не уследил за чернявой. Изловчившись, та неожиданно извернулась всем телом, больно ударила его по рукам свободной ногой. Вырвала другую ногу из захвата. Перекатилась в сторону — туда, где валялся меч бородача с разбитой головой.

Он едва опередил ее. Ногой отшвырнул меч в сторону. Подошел к девчонке.

Та запаниковала. Быстро-быстро поползла от Бориса спиной назад. Кажется, она даже… Да, она плакала! Видимо, понимала, что другого оружия ей схватить уже не дадут.

Чернявая не отрывала глаз от палки в его руке. В сломанной, потрескавшейся, перепачканной кровью дубинке все еще торчал ее кинжал.

— Трахни ее! Убей! — рокотали трибуны.

— Лучше убей сразу! — истерично выкрикнула чернявая, захлебываясь в слезах.

Сейчас она вовсе не казалась необузданной дикой. Сейчас она была перепуганной вусмерть девчонкой.

— Слышишь, пятнистый, лучше убей!

Да какой он сейчас пятнистый-то?! Сейчас он такой же трес, как и она. Такой же гладиатор.

Ни убивать ее, ни тем более чего другого над ней сотворять Борису не хотелось. Но…

— Трахни! — требовал стадион.

Очень интересно — и как же? Он вообще не представлял, как это можно вот так, вот здесь, на арене, под прицелом камер и тысяч глаз. Гвоздь, может быть, и смог бы. Но он не Гвоздь.

— Трахни! Трахни! — ревели трибуны.

— Все равно не дамся! — отползала она от него. — Не лезь! Пожалеешь!

Успокоить бы ее нужно. Для начала. Нокаутировать, к примеру. А дальше…

Что будет дальше, он и сам пока не знал. Очень хотелось бы верить, что на этом все и закончится. Но не очень в это верилось.

Девчонка вертелась на своей тощей заднице, как волчок, — не подойти. Всякий раз, когда Борис приближался, она поворачивалась к нему ногами и больно лягалась.

— Послушай, дура! — Он в очередной раз шагнул к ней.

— Отвали-и-и! — взвизгнула она.

Лягнулась снова. На этот раз удар пришелся подколенную чашечку. Больно! Прихрамывая и цедя сквозь зубы ругательства, Борис отступил. И…

— Я сейчас! — донесся чей-то хриплый голос.

Краем глаза он заметил движение слева. Так, выходит, не все гладиаторы еще в ауте!

Борис резко развернулся всем телом.

Перед ним стоял бородач. Опять…

Невозможно! Очухаться после такого удара! И так быстро! Оказалось — возможно.

Бородатый дикарь словно вышел из кошмарного сна. Безоружный и страшный. Разбитая морда. Кровь в волосах. Один глаз — выбит. Другой горит безумным блеском. На губах — сумасшедшая улыбка. К подбородку, перемазанному вязкой юшкой, прилипли выбитые зубы.

— Дочка, я сейчас! — невнятно пробормотал он.

Дочка? Борис удивленно вытаращил глаза. Он, похоже, напрочь вышиб мужику мозги. Однако безмозглый противник был все еще жив. И что самое скверное: он готов был убивать.

Вероятно, в помутненном рассудке несчастного отца чернявая прочно ассоциировалась с мертвой дочерью. Что ж, они действительно были чем-то похожи. А ведь в глазах безумца даже минимальные общие черты могут перерасти в полную идентичность.

— Сейчас, дочка, я сейчас!

Скверно, очень скверно! Такого психа трудно будет одолеть.

Уклониться от сокрушительного удара Борис не успел. Подвела отбитая нога. Кулак треса бросил его спиной на песок. Бородач навалился сверху. Что-то бормоча, хрипя, брызжа в лицо потом, слюной и кровью, размахнулся снова.

Глаз треса — чуть навыкате, налитый красным — пылал огнем безумия.

На этот раз Борис ударил первым. Быстро, сильно, резко. Двумя руками сразу. По ушам.

От таких ударов лопаются барабанные перепонки. Другого бы такой удар оглушил и дезориентировал на несколько секунд. У другого голова бы взорвалась от боли.

Но этот трес, этот толстокожий, перемазанный пылью и кровью бородатый танк, слетевший с катушек, казалось, совершенно не чувствовал боли. Он, похоже, вообще сейчас ничего не чувствовал и желал только одного. Смерти Бориса.

Кулак бородача обрушился сверху. Раз, и еще раз, и еще…

Борис вертелся и сопротивлялся, как мог. Бил в ответ и старался сбросить с себя противника.

Он ткнул бородача в лицо и едва не выковырнул ему второй глаз. Но даже это не помогло.

Против такой тупой и беспощадной силы все было бесполезно.

Тяжелый кулак поднимался и бил. Монотонно, размеренно. Снова и снова. Борис терял время, и с каждым утраченным мгновением уходили силы.

Еще один удар треса — словно молотом по черепу.

Борис почувствовал, что отключается. Ощутил чужие руки, цепкие и сильные, как клещи, на своей шее. Мертвую хватку, мешающую дышать.

«Значит, больше не бьет, — отстраненно подумал он. — Значит, душит. Значит скоро… все…»

Он чувствовал приближение конца.

В ушах стучало, в голове пульсировала тупая нарастающая боль.

Колизей выл, заходился от визга и криков. Все громче. Все сильнее. А ведь несколько секунд назад казалось — нельзя еще громче и еще сильнее.

Выходит, что можно.

Да что же они так беснуются-то, мать их?1 Так радуются его гибели? Или это уже предсмертные глюки?

Руки треса вдруг соскользнули с горла. Сам трес вздрогнул. Всем телом навалился на Бориса. Задрожал, задергался.

Хрипя и кашляя, Борис глотнул воздуха. Раз, другой. В голове прояснилось. Настолько, что появились вопросы. И вернулась способность соображать.

В чем дело? Кто это так бородача? Никого ведь на арене нет. Никого, кто способен помочь. Не чернявая же! С чего бы ей помогать? И уж тем более не колизейские охраннички. Им-то и вовсе сейчас незачем вмешиваться.

Тогда что? Почему тогда?

Кто тогда так кстати ударил бородатого треса?

И били ли его вообще?

От обычного удара люди обмякают и сползают мешком. А этот — напрягся, скорчился весь. Трясется, как эпилептик. Или как…

«Да ведь это же парализатор! — мелькнула догадка. — Шприц-ампула!»

Но откуда она могла прилететь?

И отчего ТАК завывает колизей!

Прочищая кашлем помятую глотку, Борис попытался выползти из-под сотрясающегося тела. Что-то ударило в песок. Рядом совсем, перед самым лицом.

Он скосил глаза. Увидел маленький пластиковый цилиндрик с зеленой окоемкой, торчащий в каких-то паре сантиметров от его щеки. Короткой зазубренной иглы, ушедшей в мокрый от крови песок, видно не было. Но это не помешало узнать…

Точно! Шприц-ампула!

Вид знакомого предмета и осознание того факта, что штуковина эта чуть не пропорола ему морду, окончательно разогнали кровавый туман в голове.

Только теперь Борис понял, что крики зрителей какие-то… Не такие они, как раньше.

Зрители теперь кричали не от восторга и экстаза. Скорее — от ужаса!

А еще он увидел…

То, чего не было раньше, увидел.

Глава 38

Над орущим стадионом зависли два штурмовых вертолета. Судя по пятнистой окраске — хэдхантерские. А судя по тройной разноцветной полосе, вдоль бортов…

Невероятно! Федеральные хэдхантеры! Так значит, уже?! Свершилось, значит?!

Ну да, а кто еще может носить триколор? И какая еще хэдхантерская группа может обладать достаточными средствами, чтобы использовать на охоте вертолеты.

Но что они делают! Здесь — что?!

Зрители больше не смотрели на арену. Зрители смотрели вверх. И кричали — оглушительно, исступленно… На трибунах начались паника и давка.

В первый миг Борис не поверил собственным глазам. В следующий — поверить пришлось. Шла охота! Немыслимая! Непостижимая по своим масштабам!

Вертушки обстреливали переполненные трибуны! Били нелеталкой…

Музыку давно уже вырубили. Комментатор тоже молчал, видимо, не в силах комментировать такое. Несколько секунд из мощных колизейских динамиков доносились треск и пронзительный визг. Потом динамики отключились.

Теперь с людскими криками смешивался звук вертолетных двигателей. Дергались носовые пушки и орудия, подвешенные под короткими крыльями пятнистых машин. Из открытых боковых дверей бесшумно плевались шприц-ампулами подствольники автоматов.

Стрелки палили не спеша, вдумчиво и прицельно, тщательно выбирая мишени и не расходуя понапрасну боезапас. В самой гуще вопящей толпы скакали газовые снаряды, выпущенные из орудийных стволов. Тяжелые сизые облака обволакивали трибуны, окутывали сектор за сектором, клубясь, расползались по рядам, опускались все ниже, ниже. Вопли сменялись надсадным кашлем.

Хэдхантерский газ быстро делал свое дело. Людей выкашивало сотнями. Ставродарцы валились друг на друга — живые, но совершенно беспомощные и неспособные уже ни к бегству, ни к сопротивлению. Трибуны, усеянные копошащимися телами, теперь напоминали не кратер, а гигантский муравейник, заливаемый отравой.

Тех, кому все же удавалось вырваться из растекающейся газовой пелены, настигали шприц-ампулы. Скрюченные, парализованные горожане валились через лавки, сползали вниз по крутым ступеням, падали под ноги других обезумевших зрителей.

Охота шла там, где добычи было больше всего. Что ж, охотники были умны.

Борису вдруг захотелось смеяться. Хохотать — безумно и дико.

Он вспомнил, как группа Стольника напала на отдаленный маленький хуторок и набила свои тресовозки свободными гражданами. Так почему бы другой группе — более сильной, многочисленной и наглой, облеченной большей властью и большими правами — не поступить так же с чванливым и разжиревшим областным центром?

Где-то за колизеем слышались выстрелы и гремели взрывы. Перестрелка шла нешуточная, причем там стреляли боевыми. Стрекотали автоматные очереди. А вот ударил тяжелый пулемет. Бабахнул мощный заряд — не граната, а уж скорее ракета.

Кто-то пытался сопротивляться. Но, похоже, на город навалились основательно. И не только силами двух вертушек. А интересно, какими силами?

Ладно, это все — потом. Все ответы на все вопросы найдутся позже! Сейчас это не важно. Сейчас важно выжить самому. Выжить и спастись.

Борис старался не шевелиться и не высовываться из-под тела-щита, навалившегося сверху. Прежде чем что-либо предпринимать, следовало дождаться благоприятного момента. Пока такого момента не было.

Неподалеку затаилась чернявая. Живая и невредимая, между прочим. Сообразительная девчонка тоже вовремя забилась под мертвые тела. Успела спрятаться под Георгием и его противником. И теперь притихла, как мышь. Что ж, пока ее можно не опасаться. Вряд ли девчонка рискнет высунуться.

За двойным ограждением лежали колизейские охранники. Кого-то достал газ, кого-то свалил парализатор.

Удивительно, но во всем колизее относительно безопасным местом была сейчас арена, усеянная мертвыми и умирающими гладиаторами. Натянутая поверху мелкоячеистая сетка защищала от доброй половины выпущенных из вертолетов шприц-ампул. Пара газовых снарядов, ударивших в сетку, тоже отпружинили и скатились за ограду. А снизу тяжелые клубы уже не могли проникнуть сквозь сплошной барьер из прозрачного пластика. Да и сизая пелена, медленно стекавшая с трибун, тоже пока не добралась до арены.

Зрители из первых VIP-рядов, не накрытых еще газовой атакой, ринулись к внешнему ограждению арены.

Стрельба из вертолетов усилилась.

Вот оно где, настоящее сафари! И вот где настоящее пиратство!

Впрочем, стреляли, как оказалось, не только из вертолетов.

Да! Вон там! Справа! Борис заметил, как между обезумевшими зрителями и перевернутыми столиками VIP-зоны мелькнула черная фигура. Уцелел кто-то из колизейских охранников. Молодой парень с перекошенным лицом. И с маленьким автоматиком в руках.

Парень что-то орет. Да разве ж услышишь в таком бедламе, разве разберешь — что?! Матерится, наверное. И целится. Вверх. И — стреляет.

В руках охранника дергался автомат, не предназначенный для боев с воздушными целями и снаряженный одной лишь нелеталкой. Однако человек в черной форме упрямо палил и палил по вертолету, зависшему над ареной. Отчаянный паренек! Хотя, когда ничего другого не остается, отчаяние — оно в порядке вещей.

Сбить вертушку шприц-ампулами, конечно, не было никаких шансов. Но колизейский и не надеялся на это. Он посылал шприц за шприцем в открытую дверь геликоптера. В пятнистых стрелков, расстреливающих сверху паникующую толпу. И…

И попал ведь!

Случайность? Закономерность? Везение? Не важно!

Из вертолета, заходящего на крутой вираж, вывалился человек в пятнистой форме. Рухнул на сетку над ареной. Зацепился за камеры.

Тело качнулось, как на огромном батуте, раз, другой…

Металлическая сетка не выдержала веса хэдхантера. Порвалась. Сверху посыпались видеокамеры. В образовавшуюся прореху скользнул автомат подстреленного охотника. Потом и сам он упал на арену.

Хэд рухнул в нескольких шагах от Бориса.

Пятнистый камуфляж. Трехцветная нашивка. Весь правый бок заляпан мокрыми пятнами. Не красными — это была не кровь. Парализующий раствор из разбившихся о бронник шприц-ампул. Но все же один снаряд ампуломета нашел уязвимое местечко: шприц торчал из подмышки, не прикрытой броней.

Охотник при падении сломал шею и умер почти мгновенно. Но сведенные судорогой мышцы даже после смерти удерживали тело в напряженной позе эмбриона.

Хэдхантер был при полной снаряге. Ну почти. Не хватало только каски и сумки с запасными магазинами. Видимо, это добро осталось в вертушке.

Борис снова взглянул на колизейского в VIP-зоне. Тот уже перебежал на новое место, укрылся за столиком и, сменив магазин, стрелял опять. Понятно. Не хочется попадать в тресы. Парень решил сопротивляться до последнего.

И «последнее», конечно, не заставило себя долго ждать. По одинокому стрелку сверху шарахнули боевыми. А легкий пластиковый столик — ненадежная защита. Автоматная очередь изрешетила и столик, и того, кто за ним прятался. Задела еще нескольких человек, на свою беду оказавшихся рядом.

Все, сопротивление было подавлено. В многотысячном колизее больше не отстреливался никто.

Вертолеты поднялись выше, сделали над стадионом контрольный круг и скрылись за трибунами.

Улетели? Да, видимо, вертушки сделали свою работу. Заканчивать охоту и собирать добычу будут другие. Непривычная вообще-то тактика. Наверное, у федеральных хэдов в цене только общекомандные баллы, а личные не учитываются вовсе. Хотя в операциях такого масштаба это, пожалуй, оправданно.

Борис видел, как потравленные зрители, содрогающиеся в кашле, но не утратившие еще способности двигаться, медленно сползали с трибун, словно лава. Те немногие, кто еще не успел вдохнуть хэдхантерского газа, устремились к выходам из колизея. Однако покинуть стадион-ловушку им не дали.

В широких проходах возникла давка. Люди отхлынули обратно. В толпе обезумевших ставродарцев замелькал пятнистый камуфляж.

В колизей входили наземные группы. Хэдхантеры в противогазах и с автоматами в руках теснили горожан обратно — в сизую пелену. Самых упрямых охотники за головами расстреливали в упор шприц-ампулами.

Вслед за хэдами в проходы между трибунами вкатывались, скрежеща бортами о стены, трес-транспорты. Охотники, не теряя времени даром, начинали грузить добычу.

Клубы газа уже заполнили почти весь стадион. Весь, кроме гладиаторской арены.

Несколько человек перебрались-таки через решетку внешнего ограждения и бросились к прозрачной стене, опоясывавшей центр поля. При иных обстоятельствах никто бы сюда по доброй воле не полез, но сейчас зрители надеялись найти на арене спасение. Или хотя бы отсрочку.

Напрасно, конечно, надеялись. Пластиковая стена возводилась с таким расчетом, чтобы человек не в состоянии был ни проломить ее, ни перебраться через нее. Ни с одной стороны, ни с другой.

Вскоре на ограду навалилась сизая пелена. Тяжелые — тяжелее, чем воздух, — газовые волны стекали с трибун и скапливались в центре колизея у подножия прозрачной стены. Концентрация газа увеличивалась. Центр гигантской воронки-стадиона заполнялся.

Это походило на наводнение. Причем уровень слоистой синевато-серой волнующейся субстанции быстро поднимался. По ту сторону арены слышались крики, кашель и лениво клубилась густеющая муть. Видимость была уже как в плотном тумане. Теперь только у самой стенки можно было различить фигурки корчившихся людей.

Борис бросал тревожные взгляды по сторонам. Они с чернявой словно оказались в аквариуме. Или в стеклянной банке, опущенной в воду. Вот только у этой банки-аквариума не было крышки. А сползающий с трибун газ скоро перехлестнет через спасительную ограду.

Да и хэдхантеров прозрачные пластиковые стенки вряд ли остановят.

Хорошо, хоть вертушки улетели. Да и наземные группы не сразу разглядят в плотном газовом тумане, что творится на арене. По крайней мере, пока не подойдут ближе.

Значит, нужно действовать, пока не подошли. Борис знал, как следует действовать.

Посреди арены лежал хэдхантер, выпавший из вертолета. Само небо послало спасение…

Борис сбросил с себя бородача. Рванулся к автомату мертвеца.

Упал, наткнувшись на чью-то ногу.

Чернявая! Не хочет уступать ствол!

Дикая ловко подсекла его и сама метнулась к оружию хэда.

Плохо! Похоже, их поединок еще не закончился.

Он попытался остановить ее. Не сумел. Не успел.

Чернявая вырвалась. Выскользнула. Добралась до автомата первой.

Цапнула оружие.

Ну, вот и все! Он устало прикрыл глаза. Самое время для сведения счетов. В царящем вокруг хаосе никто, быть может, даже не услышит выстрелов.

— Ну и чего лежим? — услышал он злой звонкий голос. — Вставай, бери у пятнистого гранаты!

Борис удивленно открыл глаза. Нет, стрелять, похоже, в него пока не собирались.

— Кто-то, кажется, хотел меня убить, — пробормотал он, косясь на ствол в руках чернявой.

— А кто тогда прикроет мне спину? — Девчонка затравленно озиралась вокруг.

Ишь ты, верно мыслит, дикая! В паре у них сейчас шансов уцелеть больше, чем поодиночке. Не зря ведь и хэдхантеры тоже работают минимум по два человека.

Конечно, своему напарнику следует доверять. Но с другой стороны, пока есть общий враг и общая опасность, о проблеме доверительных отношений можно не беспокоиться.

— Сначала выберемся отсюда, а остальное можно отложить на потом, — расставила чернявая все точки над i.

Что ж, разумно.

Убедившись, что выстрела в спину не последует, Борис отстегнул гранатную сумку мертвеца. Спросил:

— Какой план?

— Попробуем прорваться, когда пятнистые войдут на арену, — ответила девица.

А вот это глупо. Такой план никуда не годился. Прежде чем сюда войдут хэдхантеры, их обоих достанет газ. А если даже и нет… Вряд ли с одним стволом и несколькими гранатами можно будет пробиться с боем из захваченного колизея: завалят летал кой на раз-два.

Нет, уходить нужно сейчас, не дожидаясь, пока развеется газовая завеса или пока наземная команда распахнет ворота арены. Нужно самим открыть себе проход. Но сначала…

Борис перевернул скрюченное тело.

Сначала надо взять то, о чем чернявая не подумала.

Ага, так и есть! При мертвом хэде имелись не только автомат и гранаты. На поясе справа, за связкой пластиковых наручников, была еще и противогазная сумка, сбитая при падении на живот.

К счастью, хэдхантер упал на левый бок, смяв аптечку. Противогаз должен быть целым.

Борис вытащил из пятнистой сумки маску с фильтром. Чудесно! Противогаз почти не пострадал. Только левый окуляр треснул. Ничего… Не беда. Борис нашел в аптечке широкий пластырь. Заклеил глазницу резиновой маски. Такой пластырь не пропускает ни воду, ни воздух. И газ он не пропустит тоже.

Правда, спасительная маска — одна на двоих. Что ж, кому-то придется тащить на себе другого. Тащить или… Или бросить.

Борис положил противогаз рядом, прижал коленом.

— Отдай это мне, — немедленно потребовала чернявая.

Как и следовало ожидать.

Он улыбнулся. Покачал головой.

— У тебя — автомат. Тебе мало?

— Какой от него прок, если нас накроет газом?

— Наверное, никакого, — пожал плечами Борис. Он уже шуровал в гранатной сумке.

Чернявая вскинула калаш.

— Отдай или пристрелю!

А ведь может, если не образумить. Один палец лежал на боевом курке, другой тронул спусковой крючок подствольника. И, в общем-то, не важно было, из какого ствола она выстрелит.

— А кто прикроет тебе спину? — напомнил он ей ее же слова.

— Сейчас я предпочитаю иметь закрытое лицо.

Резонно… Чернявая смотрела на него решительно, ее глаза горели. Девчонка явно намеревалась выстрелить.

Только она этого уже не сделает. Поздно.

— Глянь-ка сюда, подруга.

Взглядом он указал, куда именно нужно смотреть.

Глава 39

Борис уже выложил из подсумка осколочные гранаты (газовые им сейчас на фиг не нужны) и теперь сжимал в руках увесистый металлический цилиндр, помеченный красной линией. Между пальцев торчали шипы-трубки. На блестящем боку топорщилась прижатая скоба. Чеки не было. Чека осталась в подсумке.

— Это фугасная граната, — на всякий случай пояснил он.

Он держал фугаску над противогазом. Если скоба будет отпущена, взрывом разорвет в клочья и самого Бориса, и противогазную маску.

Возможно, чернявой достанется тоже.

— Пятнистая сволочь! — Она все просекла сразу. Молодец, сообразительная девочка.

Гладкую скобу он прижимал одним пальцем. Кончиком пальца. Так, чтобы было понятно: вне зависимости от того, что в него всадят — пулю или шприц-ампулу, — палец соскользнет со скобы.

Это — страховка от глупости и необдуманных поступков. Теперь можно было убеждать чернявую словами.

— Ты меня через газовую завесу не вытащишь, — начал Борис. — Силенок не хватит. А я тебя — смогу. Но только если противогаз будет у меня.

— Ага, а захочешь ли ты меня вытаскивать — вот в чем вопрос.

Она все еще держала его на прицеле. Лицо ее пылало.

— Знаешь, мне ведь тоже не хочется ходить по городу с открытой спиной. Ты еще не поняла, что колизей — это только начало? Сейчас охота идет по всему Ставродару.

Глаза чернявой сузились. Девчонка делала выбор, от которого зависела ее жизнь, и, что особенно важно, его тоже.

— Думай скорее, — поторопил Борис. — Только прими во внимание еще вот что. Противогазная маска рассчитана на голову здорового мужика. Мне она будет в самый раз, а на тебя — уж не обессудь — великовата. Не твой размерчик. Газ все равно просочится. Одной тебе из колизея не уйти по-любому.

Вообще-то он врал: если как следует затянуть эластичный крепеж на затылке, противогаз защитит даже ребенка. Но зачем чернявой знать эти тонкости?

Нужно отдать девчонке должное — размышляла она недолго. Видимо, последний аргумент оказался самым убедительным.

— Ладно, пятнистый, — Чернявая тряхнула головой. — Резину наденешь ты.

— И форму тоже, — быстро вставил Борис.

— Форму?

Он кивнул на пятнистую одежду хэда.

— С ней мне будет сподручнее. А ты в ней все равно утонешь.

Борис уже избавился от своих побитых гладиаторских доспехов и быстро стягивал с мертвеца камуфляж. Куртка, штаны… В дырах все, правда. Видать, ткань распорола порвавшаяся сетка наверху, но ничего. Хэдхантерская форма с федеральной нашивкой действительно может им пригодиться.

— Только учти: надумаешь меня бросить — пристрелю, — угрожающе сверкнула глазами девчонка. — Даже если газом надышусь — все равно пристрелю.

Оптимистка! Борис отвернулся, пряча улыбку. Несмотря на всю свою многоопытность, хэдхантерского газа чернявая, видимо, еще не нюхала. Иначе бы знала: тому, кто глотнет этой дряни, будет уже не до сведения счетов.

Он вставил чеку обратно в фугаску и сноровисто влез в чужой камуфляж. Не снимая обуви, натянул штаны. Набросил куртку. Поднял воротник, пытаясь хоть как-то прикрыть гладиаторский ошейник. С бронником возиться не стал: слишком много времени уйдет. Да и проку от него, если боевыми шарахнут? Пояс с гранатной и противогазными сумками, наручниками и аптечкой — тоже на фиг. Все лишнее — долой.

— Значит, договорились? — спросил Борис, рассовывая по карманам осколочные гранаты.

Чернявая на вопрос не ответила.

— Договорились, спрашиваю? — Борис повернулся к ней.

— Погоди…

Она шагнула к нему. Подняла наручники. Бесцеремонно обшарила на нем карманы хэдхантерской формы и отыскала ключ от браслетов.

— Это еще зачем? — нахмурился Борис.

— Увидишь.

Отошла…

Борис недоуменно наблюдал за девушкой. Удивлять она умела. Опустив автомат, но так, чтобы можно было схватить оружие в любой момент, чернявая быстро сцепляла пластиковые браслеты друг с другом.

Щелк-щелк-щелк-щелк-щелк…

В считаные секунды связка хэдхантерских наручников превратилась в прочную цепь. Ключ чернявая сунула себе в гладиаторский шнурованный башмак. Ну и? Что дальше? Какая-то бессмысленная трата драгоценного времени…

— Повернись, — потребовала девчонка, направив ствол на Бориса.

Он пожал плечами, повернулся. Клац! Кольцо крайнего наручника защелкнулось на его ошейнике.

Другой конец пластиковой цепи чернявая прикрепила к своему ошейнику.

Получилась связка. Сцепка. Неразлучный тандем.

— Вот теперь мы договорились.

Ну, сучка! Борис поморщился:

— Знаешь, будет вообще-то не очень удобно.

— Неудобно трахаться стоя и в гамаке, — буркнула она.

— А что, пробовала? — не остался в долгу Борис.

Чернявая его вопрос проигнорировала. Объяснила:

— Так будет хоть какая-то уверенность, что ты меня не кинешь. А попытаешься отцепиться — стреляю боевыми, без предупреждения.

Автоматный ствол уткнулся ему в бок.

— Пройдем через газ — расцепимся. И еще… Постарайся усвоить одну вещь. Ты правильно сказал, что охота сейчас идет по всему Ставродару. Весь город теперь — одна большая ловушка. Выезды наверняка уже перекрыты, а значит…

— Значит? — Он пристально взглянул ей в лицо.

— Значит, без меня ты отсюда не выберешься.

Он сверлил девчонку глазами. Что ее, впрочем, ничуть не смущало.

— Мне однажды удалось сбежать из этого города. У тебя такого опыта нет.

— Поделишься?

— Охотно. Но сначала мы доберемся до печки.

— Мусоросжигалка? — прищурился Борис.

— В прошлый раз я бежала оттуда. Ты забыл? Борис помнил. Она рассказывала ему. Еще тогда, в рейде. Правда, как именно чернявой удалось сбежать, — об этом она не говорила.

— Ты знаешь дорогу к печке? Вопрос-намек… Конечно же, он не знал. Он вообще не ориентировался в этом огромном незнакомом городе.

— Нам нужно попасть туда, — как ни в чем не бывало продолжала она. — Для начала — туда…

Для начала, значит? Будем, значит, плясать от печки…

— Ну а потом? — спросил Борис. — А дальше?

— А дальше поведу я, — очаровательно улыбнулась она.

Его без стеснения припирали к стенке. Ему давали понять, что одному — кранты.

— Хорошо, — вздохнул Борис. — Поведешь. А пока — приляг.

— Что?

— Ложись, говорю, — процедил он и снова взял фугаску.

Чернявая, не сводя с него глаз и не выпуская из рук автомата, опустилась на песок. Короткая цепь из наручников, связывавшая их, потянула вниз и Бориса. Он пригнулся. Отвел назад руку.

Метать гранату из такого скрюченного положения было не очень удобно. Но сейчас далеко зашвыривать ее и не требовалось.

Бросок. Снизу и от себя.

Звякнула отпущенная скоба. Брызнула белая вязкая пена из шипов-трубочек.

Секунда полета.

Он рассчитал точно: цилиндрик с красной меткой прилип к прозрачной стене. Повис…

Вряд ли пластик, огораживавший арену, рассчитан на взрывы хэдхантерских фугасок-липучек. На такое вообще мало что рассчитано.

Еще одна секунда.

Борис упал рядом с чернявой. Прикрыл руками голову.

И еще одна…

Громыхнуло. На песок посыпались оплавленные обломки.

Целая секция пластиковой стены покрылась ветвистыми трещинами, расслоилась, утратила былую прозрачность, сделалась мутно-матовой. У самой земли зияла дымящаяся дыра. Достаточно большая для того, чтобы в нее мог пролезть человек. И даже двое, скованных друг с другом.

Хэдхантерские фугаски были созданы для того, чтобы делать препятствия проходимыми. Любые препятствия. Впрочем, брешь в ограде открыла дорогу не только гладиаторам: вслед за дымом на арену повалил газ.

Нужно было торопиться: взрыв мог привлечь внимание хэдхантеров.

— Прикрой глаза и постарайся не дышать так долго, как только сможешь, — бросил Борис чернявой.

Сам натянул противогазную маску. И почувствовал автоматный ствол, впечатавшийся между лопаток. Девчонка все еще надеется его контролировать? Ну-ну… Его улыбки под резиной видно быть не должно.

Борис дернул цепь из пластиковых браслетов.

— Идем…

Дикую свалило даже быстрее, чем он рассчитывал. Вслепую перелезая через брешь, чернявая поранилась об острый край пластика. Сдавленно вскрикнула, ругнулась и, видимо, глотнула-таки немного газа.

Девчонка тут же зашлась в кашле. Автомат отлип от спины Бориса, потом ствол снова качнулся в его сторону. Ну уж нет! Он отбил оружие в сторону.

Чернявая за него особенно и не держалась. Она выронила автомат и непроизвольно схватилась за лицо, пытаясь закрыть рот, нос и глаза. Поздно! За первой порцией газа девчонка уже хапнула вторую. А этого вполне достаточно, чтобы вырубить человека.

Чернявая согнулась в три погибели, рухнула на колени, заставляя пригнуться и Бориса.

Проклятая связка!

Не переставая кашлять, одной рукой она схватилась, как за спасительную соломинку, за пластиковую цепь, другой вслепую шарила перед собой в поисках автомата.

Нет, дорогуша, уже не найдешь! Борис перехватил оброненный калаш.

Ага, а вот она уже и не пытается ничего искать! Валится на бок. Кашляет все сильнее, все надсаднее. На лице — слезы и сопли в три ручья.

Борис придержал извивающееся тело и достал ключ от наручников.

Девчонка не сопротивлялась и не препятствовала ему. Она кашляла так, словно намеревалась вывернуться наизнанку. Сквозь кашель пробивался жалобный скулеж.

Борис разнял цепь из наручников. Вот так-то лучше. Теперь можно и уходить. Вопрос только в том, одному уходить или…

Взгляд снова скользнул по чернявой. Бросить ее здесь? Тащить с собой?

Девчонка утверждала, что без нее из города ему не выбраться, и в утверждении этом была изрядная доля правды. Но, пожалуй, не только эта мысль заставила Бориса принять решение. Было что-то еще. Чувство вины перед треской или… Или какое-то иное чувство.

Размышлять о котором сейчас все равно некогда.

— Ну ладно, подруга…

Борис взвалил чернявую на плечи. Грязная, липкая, обессилевшая, она уже почти не шевелилась. Кашель тоже стих: чернявая теперь только всхрипывала, как загнанная лошадь, и слабо подергивалась.

Маленькая и хрупкая на вид девчонка оказалась неожиданно тяжелой. Однако на плече нести ее все же было удобнее, чем волочить на цепи.

Чуть пригнувшись и вглядываясь в густую сизую пелену газового облака, Борис направился туда, где, по его расчетам, находился проход к камерам гладиаторов. Там вряд ли будет много охотников. Федеральные хэды сейчас должны суетиться возле трибун, заваленных добычей. Да и сориентироваться там он сможет.

Идти с увесистой ношей на горбу и автоматом на изготовку было непросто. К тому же постоянно приходилось перешагивать через копошащиеся под ногами тела. Дыхание в маску приглушало звуки вокруг. Было жарко. Лицо под резиной горело. И только вставленная в резиновую глазницу антикондиционная пленка спасала уцелевший окуляр противогаза от запотевания.

— Куда ты ее тащишь, мудила?!

Борис дернулся на чей-то приглушенный окрик. Кричали справа. Туда он и повернул ствол автомата.

Да, точно! Две размытые пятнистые фигуры в противогазных масках выступали из газового тумана.

— Тресовозка — в той стороне… — махал рукой один хэд. — Поворачивай!

Кричат ему?

— Слышь, это ты, что ли, фугаску рванул? — спросил второй.

Точно, ему! Хэдхантерская двойка приближалась. Похоже, в газовом тумане охотники приняли Бориса, облаченного в рваный пятнистый камуфляж, за своего и…

И быстро поняли, что обознались.

— Эй, ну-ка стой!

Наверное, сразу эти двое не выстрелили потому лишь, что слишком велико было потрясение. Вряд ли хэды ожидали увидеть здесь чужака, спокойно разгуливающего в газовых клубах и утаскивающего из-под носа их добычу.

А может быть, просто замешкались, гадая, какими боеприпасами валить неожиданную цель.

Борис шмальнул первым. Саданул боевыми. Чтобы быстрее и наверняка. Чтоб никакой бронник не помог.

Две короткие автоматные очереди добавили к слезоточивому газу малую толику газов пороховых.

Кто-то совсем рядом истошно закричал:

— Сюда! Сюда!

Но кто кричал и откуда? Кого и куда звал? Сориентироваться в густом сизом тумане было непросто.

Борис ускорил шаг. Послышались отдаленные хлопки. Чернявая на его плече дернулась. Совсем не так, как прежде билась в кашле. Напряглась всем телом, сгибая руки и подтягивая ноги к животу. В одно мгновение все мышцы девчонки стали подобны туго увязанному жгуту.

Тащить на себе человека, скрученного таким тонусом, оказалось еще тяжелее и неудобнее. Чернявая сразу сделалась какой-то угловатой и жесткой. И будто прибавила веса с десяток кэгэ. Колени девчонки больно вдавились Борису в ребра, острые локти — в плечо и в спину.

Причина случившегося могла быть только одна. Шприц-ампула. По ним стреляли сзади. Но пока попали только в чернявую, поневоле ставшую его щитом.

Борис обернулся.

Нет, ничего не разобрать в клубящемся мареве. Он наугад дал очередь в плотную дымку. Опять — боевыми. Туда, где вроде бы почудилось движение.

Кто-то вскрикнул.

Борис отскочил в сторону.

И по-бе-жал! Не осторожничая более. Не ощущая ни своего тела, ни скрюченного тела чернявой на плече. Топча чужие тела, валявшиеся под ногами.

Сзади тоже ударили боевыми.

Одна очередь, вторая, третья… Били близко, но, похоже, вслепую. Пули ушли правее.

Борис сбросил чернявую на землю, упал сам, используя чье-то тело в качестве укрытия. Тело было в черной колизейской форме и слабо шевелилось. Рядом валялся пульт. Тот самый, от гладиаторских ошейников. Вот уж чего, конечно же, не следует здесь оставлять.

Борис схватил пульт, сунул в один карман, из другого вытащил две округлые болванки. Хэдхантерские осколочные гранаты. То, что доктор прописал. Кольца — долой.

Одну за другой он швырнул гранаты в газовое облако. Взрывы, крики…

Авось теперь погоня отстанет.

Глава 40

Он все же нашел проход в путанные коридоры на нижних этажах колизея. Хэдов там действительно пока не было, однако газ уже успел просочиться. Хорошая вентиляция — не всегда во благо.

Несколько раз Борис натыкался на захлебывающихся в кашле колизейских охранников. Видел запертые камеры, открывать которые не имело смысла: гладиаторы, наглотавшиеся газа, все равно уже не способны были к побегу. Один раз дорогу перегородил перевернутый электрокар с водителем на цепи. Трес тоже хрипел и стонал от кашля.

Борису удалось отыскать дорогу к подземному ангару, в котором хозяин колизея принимал у Стольника живой товар. Ангар был открыт. У распахнутых ворот вяло копошились несколько колизейских. Среди черной униформы выделялся пиджак сочно-оранжевого цвета. Видимо, апельсиновый с небольшим отрядом верных людей пытался покинуть территорию колизея.

Пытался, но не успел. Газ достал беглецов на выходе.

Борис с трудом подавил желание всадить в ублюдка очередь боевыми.

Делать этого сейчас не стоило. Во-первых, стрельба могла привлечь внимание хэдов с улицы. А во-вторых… Просто так избавлять от мучений этого ублюдка Борис не хотел. Пусть уж апельсиновый тоже теперь прочувствует на своей шкуре, что значит быть тресом.

— Живи, гад, — процедил он, перешагивая через хрипящую оранжевую кочку.

В городе все еще стреляли. Неподалеку от колизея дымился БТР с прожженным кумулятивной гранатой корпусом. На улицах шли бои. И шла облава. В Ставродаре хозяйничала не какая-нибудь отмороженная хэдхантерская группа. Здесь действовала целая армия охотников за живым товаром.

Выбежав из колизея с чернявой на плече и автоматом в руках, Борис сразу свернул в неприметный переулок.

Его внимание привлек бетонированный колодец непонятного предназначения, к основанию которого тянулся узкий — в ладонь — проем, забранный решеткой. Ливневка, догадался Борис.

Колодезный люк поднимался над ливневыми стоками и тротуаром на добрых полметра. Толстые бетонные края со стальной внутренней вставкой, рельефная крышка-блин, литая из чугуна, неподъемная и, увы, намертво запечатанная сейфовым замком. Жаль, но спрятаться под землей им не удастся.

Борис пробежал дальше. Укрылся под поваленным навесом небольшой уличной кафешки. В кафе было пусто, но не так давно отсюда в панике ломанулась толпа посетителей. Об этом свидетельствовали перевернутые стулья, опрокинутые столы, перебитая и разбросанная посуда.

Нужно было передохнуть и разработать план дальнейших действий. Борис положил чернявую на асфальт. Мышцы девчонки по-прежнему были напряженными и твердыми как камень. В спине торчали две шприц-ампулы. Вот бедолага! Вдобавок к газу еще и двойную дозу парализатора словила. Теперь очухается не скоро.

Он выругался: придется тащить чернявую на себе. Прятаться с ней где-то, выжидать… Борис вырвал из спины девчонки шприцы, хотя это, в общем-то, уже ничего не значило. Ампулы были пустыми: парализатор впрыскивается сразу же после попадания в цель.

Борис осмотрелся. Вроде бы здесь газом никого не травили. Он снял осточертевший одноглазый противогаз и выглянул из-за поваленных столиков.

Конечно, труб печки отсюда видно не было. Зато он увидел другое.

По соседним домам скользнула тень вертолета. Вертушка пролетела над самыми крышами.

Рядом, через широкий и обезлюдевший проспект, со стороны колизея, пронеслись две тресовозки в сопровождении хэдхантерского броневика. Куда-то пробежала группа пятнистых. Охотники двигались не таясь, посреди улицы. По-хозяйски двигались — быстро и деловито. Несколько человек, отделившись от отряда, нырнули в ближайшие подъезды.

Проверяют. Ищут. Зачищают. Охотятся…

Скоро федеральные хэдхантеры заглянут и в его укрытие.

В общем, дело — швах! Город незнакомый, насколько может быть незнакомым крупный мегаполис хуторскому жителю. Чернявая, знающая путь к спасению, — в отключке, а вокруг толпами шастают хэды. Борис понимал: первым делом следовало убраться подальше от колизея, который, судя по всему, стал одним из эпицентров вторжения. Но вот как отсюда убираться-то? Далеко ли убежишь на своих двоих да с чернявой на плече?

Наверное, есть смысл раздобыть колеса? Что ж, хоть с этим проблем не будет.

На противоположной стороне улицы возле остановочного комплекса к тротуару приткнулась компактная маршрутка с черными шашечками на борту. Старенькая невзрачная «газелька». Вроде, пустая. Что ж, сойдет… Завести машину без ключа он сумеет — невелика хитрость. Какие для этого нужно соединить проводки, Борис знал.

Он снова навесил на шею автомат, взвалил чернявую на хребет и перебежал через улицу. Придерживая одной рукой девчонку, другой рванул на себя водительскую дверь.

В кабине ойкнули, дернулись…

Борис, схватившийся было за автомат, с облегчением выдохнул.

К пассажирской дверце отпрянул водитель-трес — щуплый сутуловатый мужичок, прятавшийся за приборной доской. Звякнула натянувшаяся цепь. Слишком далеко от руля, к которому он был прикован, трес отскочить не мог.

Бедняга в ужасе таращился на незнакомца в рваной форме федерального хэда и с гладиаторским ошейником.

— Ну, здорово, шеф! — улыбнулся ему Борис.

Настроение поднялось. С местным водилой — оно даже лучше. Местный должен знать кратчайший путь к печке.

Борис уложил чернявую в салон: в кабине бесчувственное тело займет слишком много места. Сам сел рядом с водителем на пассажирское сиденье. Приказал:

— Заводи драндулет!

— А-а-а, — растерянно захлопал глазами тот.

— Денег нет, — честно признался Борис. — Зато есть это…

Он тряхнул автоматом. Сейчас «это» было лучше и убедительнее любых денег. Должно быть, по крайней мере.

Трес непонимающе смотрел на Бориса. Глаза водителя — как блюдца, лицо — бледное и потное.

— Ну, чего тормозишь? Доставишь нас к печке — и свободен.

Хотя… Борис покосился на цепь и ошейник. Да уж, свободен, нечего сказать.

Трес замотал головой. Звякнули железные звенья.

— Н-нет, — пробормотал он, заикаясь. — Н-не могу! Не мой маршрут. И бесплатно везти не имею права. Хозяин будет недоволен.

Маршрут? Бесплатно? Хозяин? Что за пурга?! Борис уставился на треса:

— Дядя, ты че, не понял? Сейчас тебя пятнистые сцапают на хрен.

— И что?

Борис осекся.

А в самом деле — и что? Какое дело до этого может быть тресу? Какая ему-то разница? Подумаешь — поменяется хозяин! Велико событие!

— Слушай, если довезешь до печки, я с тебя цепь сниму!

Борис не знал еще, получится ли. Но попытаться, во всяком случае, можно.

Трес выкатил глаза и еще яростнее затряс головой.

— Н-не надо! П-прошу! Это п-побег. За п-побег меня…

Ясно. Это уже хроническое.

— Молчать! Твою мать! — выругался Борис, теряя терпение.

Он и так был на взводе. И время сейчас слишком дорого. Жалко тратить его на пререкание с цепным водилой.

— Заводи тачку, я сказал!

Борис ткнул автоматным стволом в бок треса. Размышляя лишь об одном: какой заряд выпустить в этого урода, если тот станет упрямиться дальше. Леталку? Или пусть живет себе дальше своей поганой жизнью? Когда очухается после парализатора.

— Н-не могу! — моталась голова. — Н-нельзя! Х-хо-зяин…

— Эй! — снаружи раздался чей-то крик.

Ну все, приехали!

Со стороны водительской дверцы к машине приближались двое хэдхантеров. Федеральные трехцветные нашивки. Калаши с подствольниками-ампулометами. Ухмылки на лицах под пластиковыми забралами.

Автомата в руках Бориса эти двое видеть пока не могли: оружие заслонял водитель, да и двери машины закрыты. И чернявую, скорчившуюся на задних сиденьях, вряд ли заметили. Они просто видели сейчас двух человек в кабине машины. Легкую добычу в коробке из металла и стекла.

Видеть-то видели, но…

Двери заперты, стекла подняты. А ведь даже тонкий металл и автомобильное стекло — серьезная преграда для шприца с парализатором. О такую сломается хрупкая игла и расколется ампула.

Тратить понапрасну свои шприцы хэдхантеры не хотели. Наверное, только по этой причине машину еще не обстреляли из подствольников. И от газовых гранат тоже толку было бы немного. Газ проникнет в закрытую машину не сразу. Выехать из газового облака «газелька» успеет. Впрочем, упускать добычу хэды явно не собирались. Автоматы на изготовку и пальцы на спусковых крючках свидетельствовали о том, что охотники вполне могут шарахнуть и боевыми.

— Я свой, парни! — попытался блефовать Борис.

Еще была надежда на пятнистую форму с трехцветными нашивками.

— Да? А ошейник у тебя откуда, «свой», мать твою!

Надежды не стало. В самом деле, широкого гладиаторского ошейника под чужим камуфляжем не спрячешь. А газовой пелены, застилающей глаза, сейчас нет.

— Руки с руля! — приказал один из хэдов. — Ноги — с педалей!

Трес немедленно поднял руки. Ноги водителя были скрыты от глаз ловцов, однако и их он торопливо поджал под сиденье.

— Открыть дверь! — потребовал другой охотник. — Выйти из машины! Медленно! По одному! Дернетесь — стреляем боевыми.

Ага, а если не станете дергаться, если будете послушными пай-мальчиками, если откроете дверь и выйдете под стволы — просто всадим в каждого по шприц-ампуле — и дело с концом, — мысленно закончил за него Борис.

Но только это еще посмотреть надо, кто в кого стрельнет… Кто стрельнет первым.

Стараясь ничем себя не выдать, он отнял автоматный ствол от бока треса. Теперь калаш смотрел в дверь. Через дверь. И если ее открыть… Впрочем, можно не открывать. Пуля не шприц-ампула. Пуля прошьет тонкую дверь в два счета.

— Не нужно, — умоляюще проблеял трес. — Пожалуйста, не нужно. Они же… Нас же… Их — не нужно. Пожалуйста…

Краем сознания Борис даже удивился. Кажется, за свою собственную жизнь водила не боялся так сильно, как за жизнь этих охотников с федеральными нашивками. А впрочем, стоит ли удивляться, что в закостеневшем рабском мозгу не укладывается сама мысль о возможности покушения нахэдхантера. Конечно! Как можно?! Хозяин будет недоволен! И не важно, что за хозяин, кто хозяин, какой хозяин. Важно — что нельзя.

Но Борису-то — можно. Он-то в тресах недавно. Его мозг еще не отупел и не заскоруз настолько. Он еще помнит свободу.

И как лишал свободы других — тоже помнит.

И как его лишили. Как поманили радужными надеждами и бросили мордой в грязь. В пол колизейской клетки.

Он помнит все.

Так что к пятнистым тварям у него теперь свои счеты. К любым. Ко всем.

— Ну? — тряхнул автоматом охотник, подошедший ближе. — Чего возитесь? На выход! Живо!

— Открой дверь, — велел Борис водителю.

Так стрелять все же будет удобнее. И так хотя бы ненадолго можно отвлечь внимание противника.

— Н-нет! — Трес отчаянно затряс головой.

Забавно… Со стороны, должно быть, кажется, что это он, Борис, убеждает водителя сдаться, а тот не соглашается.

— Эй, что там у вас? — Кажется, хэд, который стоял ближе к машине, что-то заподозрил.

Начал поднимать автомат.

Что ж, значится, с него и начнем.

Время замедлилось. Мгновения поползли с черепашьей скоростью.

Борис вскинул калаш перед лицом водилы. Трес отшатнулся, вжался всем телом в спинку кресла.

Ствол едва не коснулся бокового стекла. Оба хэдхантера стояли на линии огня и запаздывали на долю секунды. И можно еще срезать обоих.

Как изменились, как вытянулись лица охотников! Что, не ждали такого расклада? Эх, осколков, правда, будет… Но ими засыплет треса.

Бледное лицо водилы сделалось вовсе белым-пребелым, как облицовочная плитка гладиаторских камер. Расширенные от ужаса глаза! Свист-шепот:

— Нельзя!

Поднятые руки треса ударили по стволу в тот самый момент, когда Борис нажимал на курок.

Глава 41

Оглушительная очередь боевыми. Осколки стекла — бриллиантовым фонтаном, во все стороны.

Однако посыпалось не боковое — лобовое стекло. Именно в него шмальнул оттолкнутый водителем автомат.

Ответная очередь — тоже боевыми — изрешетила водительскую дверь. На этот раз вдребезги разлетелось боковое стекло. Трес дернулся.

— Сука! — вскричал Борис, проклиная холуйскую сволочь.

Мертвую уже, впрочем. Неразумный трес стал преградой между Борисом и вражескими пулями.

Прикрывшись за обмякшим телом, Борис со второй попытки достал-таки ближайшего охотника. Однако второй хэд уже залег за бетонным основанием колодца на противоположной стороне улицы.

Борис саданул еще раз — длинной, неэкономной очередью.

Кабину наполнили пороховые газы. Пули чиркнули по бетону, асфальту и решетке ливневки, но не причинили противнику вреда.

И вновь свинцовый град ударил по кабине. Борис пригнулся, прячась за щитом-тресом.

Выбраться наружу ему не давали, и он отстреливался из кабины. Как мог. Без особого, впрочем, успеха.

Позиция у противника была однозначно выигрышной. За бетонированным колодцем тот чувствовал себя гораздо увереннее, чем Борис за тонкими — городские маршрутки, увы, не бронируют — металлическими стенками и прикованным к рулю трупом.

Старая «газелька» — плохое укрытие, зато превосходная мишень. Еще немного — и она станет их общим с чернявой и тресом-водилой гробом на колесиках. А в довершение всех бед…

Щелк, щелк… Все! Полный тухляк! Полнейший! Борис выматерился. Леталка закончилась. Быстро, слишком быстро!

Противник тоже прекратил стрельбу. В наступившей тишине послышался звук сменяемого магазина. Тот, за колодцем, видимо, тоже опустошил рожок. Однако у того, за колодцем, имелся запас патронов, которого, увы, не было у Бориса.

Оставалось только одно.

Борис перешел на нелеталку. Нажал на спусковой курок подствольника. И еще. Еще, еще, еще…

Хлопок, хлопок, хлопок…

Он жал часто, стараясь хоть как-то компенсировать низкую скорострельность подствольного ампуломета. И почти не надеясь на удачу. Какая там удача! Бетонное кольцо колодца, чугунный люк, каска с забралом, бронник… Достать залегшего противника шприц-ампулой практически невозможно. Подстрелить стрелка с вертолета, зависшего над ареной, наверное, было проще.

Борис видел, как его шприцы разбивались о бетон и асфальт, разбрызгивая осколки пластика и раствор парализатора. Хэдхантер не отвечал. Так, может быть… Может… Слабая надежда все же ворохнулась в душе Бориса. Бывают же чудеса на свете! Может, хоть одна иголка нашла-таки уязвимое место?

Или нет?

Борис продолжал стрелять.

Щелчок… Хлопка не последовало. Все. Нелеталка тоже закончилась.

Человек, лежавший за колодезным люком поднялся. Нет, чудес не бывает. Хэд просто ждал, когда противник успокоится. А дождавшись, двинулся к машине с автоматом наперевес.

На плече — влажное пятно. Еще одно — на каске. Шприц-ампулы, конечно, не смогли пробить хэдхантерскую защиту.

Хэд шел во весь рост и скалился из-под прозрачного забрала. Словно предлагал: ну, стрельни еще разок, ну, попробуй.

Эх, было бы из чего…

Борис понял: его хотят взять живым. Только вряд ли живого убийцу хэдхантера ждет что-то хорошее. Борис начинал завидовать мертвому тресу-водиле. Эх, была бы под рукой граната, чтоб быстро все закончить! Увы, гранаты у него не было…

Сухой одиночный выстрел прозвучал как гром среди ясного неба. Автомат, успел определить Борис.

Федеральный охотник до маршрутки так и не дошел. Пуля разбила противоударное забрало и вместе с россыпью осколков вошла под каску. Голова хэда взорвалась, как заминированный арбуз. Каска упала на асфальт. За ней рухнуло тело.

Что?! Кто?!

Борис выскочил из машины, завертел головой. Увидел еще одну пятнистую фигуру, отлипшую от стены. Это что же получается? Хэдхантер у хэдхантера треса крадет…

Один охотник, застреливший другого, со всех ног бежал к «газельке». У этого трехцветной федеральной нашивки на камуфляже не было. И не должно быть. Борис узнал хэда…

— Стольник!

Сволочь! Борис вскинул автомат. О том, что оба магазина пусты, он в этот момент забыл напрочь.

— Тихо-тихо-тихо-тихо! — Взводный подбежал к машине и успокаивающе поднял руку. — Ты свое уже отстрелял, Берест. Не кипятись.

— Сука! — процедил Борис.

— И я тоже рад тебя видеть, — криво усмехнулся Стольник.

Кажется, стрелять он больше не собирался. А вот Борис пальнул бы в него с превеликим удовольствием.

Он непроизвольно подался к мертвому хэду. Возле трупа лежал калаш, в магазине которого — полно патронов. Однако Стольник был начеку.

— Не дури, парень, — повел стволом взводный. — Башку прострелю. Оно тебе надо?

Борис остановился. Нет, это ему не нужно. Он уже видел, как Стольник умеет простреливать башки. Борис шагнул обратно к машине.

Стольник открыл дверь салона, заглянул в «газельку».

— Ага, и чернявая здесь. Кажись, жива… Точно, не задело даже.

Судя по всему, взводного это обстоятельство чрезвычайно обрадовало. Огорчило его другое.

Стольник наскоро осмотрел маршрутку. Сокрушенно покачал головой. Коротко резюмировал:

— А вот тачке — хана!

Ну да. Изрешеченная кабина, разбитые стекла, пулевые отверстия в борту. Передние колеса пробиты. Течет бак. Наверняка задело мотор. Для бегства машина уже не годилась. Придется искать другой транспорт. Или топать на своих двоих. Вот только куда топать-то?

Стольник быстро обшмонал мертвецов. Навесил на плечо трофейные автоматы, прицепил к поясу гранатные подсумки.

— Дальше пойдем вместе, — тоном, не терпящим возражений, распорядился он.

— А тебя разве кто-то приглашал в компанию? — Борис все же возразил. Таких попутчиков брать с собой не хотелось.

— Слушай, Берест, я ведь могу просто пристрелить тебя и не париться, — скривился Стольник.

Да, он может, конечно, но…

— Раз еще не пристрелил, значит, я тебе нужен.

Стольник фыркнул.

— Как и я тебе.

— А вот в этом я не уверен. — Борис, не моргая, смотрел в глаза бывшего командира.

— В городе полно хэдов, Берест.

— А ты кто? — усмехнулся он.

— Я не из этих. Для этих я такая же добыча, как и ты.

— Предположим. И что с того?

— А то! — Стольник раздраженно дернул щекой. — Кто прикроет тебе спину? И кто прикроет ее мне?

Надо же! До чего знакомые слова! Борис покосился на машину, в которой все еще лежала чернявая. «А кто прикроет мне спину?» — сказала она ему тогда, в колизее. Эти двое что, у одной мамы разговаривать учились?

— Знаешь, Стольник, — Борис смачно сплюнул под ноги человеку, предавшему его. Продавшему. В буквальном смысле. — Мне больше нравится иметь открытую спину, чем прикрытую так.

— Хорошо, — Хэдхантер усмехнулся. — Тогда кто укажет тебе дорогу? Он?

Взводный кивнул на мертвого треса-водилу.

— Она? — И на бесчувственную чернявую в «газельке».

«Ни он, ни она», — вынужден был мысленно признать Борис.

— Какую дорогу? — осторожно спросил он.

Стольник оскалился еще шире.

— Не держи меня за идиота, Берест. Все выезды из города наверняка уже контролируются федеральными хэдами, а у тебя в машине лежит девчонка, с которой ты якшался в рейде и которая однажды умудрилась сбежать из Ставродара, минуя блокпосты и заграждения. Думаю, ты тащил ее на своем горбу с арены не из-за большой любви. По крайней мере, не только из-за нее. Так?

Так…

— Эта трéска может вывести нас из города.

— Нас? — поморщился Борис.

— Я знаю Ставродар как свои пять пальцев. Ты города не знаешь. Трéска тебе сейчас не поможет. А этих, — Стольник указал стволом на убитых хэдхантеров, — скоро хватятся. Так что отсюда нужно валить, и поскорее.

Все верно. Нужно. Еще как нужно.

— Признайся, девчонка ведь сказала тебе, что делать?

Борис исподлобья смотрел на собеседника. Тот вздохнул:

— Послушай, один эту трéску ты далеко не унесешь. А если напорешься на хэдов? Трудно будет отстреливаться с такой ношей-то.

В самом деле, трудно.

— Вдвоем будет проще.

Борис начинал колебаться.

— А выяснение отношений можно ведь отложить и на потом, — с улыбкой добавил Стольник. — Раз уж без этого нельзя.

Борис вздохнул. Нельзя. Вот только у него уже имелись отложенные разборки с чернявой. Теперь еще это. Что-то подсказывало: сложные у них будут выяснения.

— Ну, так что, Берест, мы идем или как?

Не дожидаясь ответа, Стольник шагнул к машине.

— Так и быть, я понесу девчонку первым.

— Куда ты ее понесешь? — поморщился Борис. — Ты не знаешь…

— Но ты же мне скажешь, — перебил Стольник. В его голосе не было и намека на сомнение.

Твою ж мать!

— А ты мне дашь другой автомат, — скрипнул зубами Борис. Стараясь, чтобы его голос звучал так же уверенно.

Свой калаш — с расстрелянными магазинами — он демонстративно бросил на асфальт.

Взводный вопросительно уставился на него.

— Чем я буду прикрывать твою поганую спину?

— А ты, правда, созрел? — кольнул его взглядом Стольник. — В затылок не выстрелишь?

Борис отвел глаза. «Ты меня продал в гладиаторы, сука!»

— Если выстрелишь, Берест, — сам подохнешь в этой заварушке, — словно прочел его мысли Стольник. — Или всю жизнь проходишь в трес-ошейнике.

Борис ничего не ответил.

— Держи!

Стольник швырнул ему автомат убитого хэдхантера.

Борис поймал оружие. Проверил магазин. Патроны были.

— И вот еще возьми!

Запасной магазин. Гранаты…

Он взял.

Стольник вытащил чернявую из машины и взвалил бесчувственное тело на плечо.

— Ну? — повернулся он к Борису. — Так куда нам нужно попасть-то?

— К печке, — ответил Борис, держа взводного на мушке. Пусть только попробует дернуться теперь, зараза.

— Печка? — Стольник прищурился. — Мусоросжигалка? Ты уверен, Берест?

— Мне так сказали.

— И что дальше? После печки?

— Об этом мне ничего не говорили. Пока.

— Ну-ну… — Непонятно, то ли поверил ему Стольник, то ли нет.

Взводный на секунду задумался. Потом заговорил снова:

— Вообще-то до печки далековато. И пробираться придется мимо трес-базы, а там сейчас федеральных хэдов, наверное, больше, чем здесь.

— С чего ты взял?

Стольник усмехнулся.

— На базе полно товара — уже рассортированного, разложенного по полочкам, описанного и снабженного подробными досье. Просто приходи и грузи в тресовозки. Я бы на месте федералов захватил базу в первую очередь. Или одновременно с колизеем.

— Значит, печка — дохлый номер? — напрягся Борис.

Может быть, его просто хотят обвести вокруг пальца? Со Стольника станется.

— Этого я не говорил, — взводный улыбался. — Печка далеко. Зато коллектор близко.

— При чем тут он? — удивился Борис.

— Под мусоросжигалкой — большая свалка, а рукава коллектора проходят через все городские свалки. К печке можно добраться под землей. Так оно безопаснее будет. Лишь бы на слезоточивый газ без противогаза не напороться, но тут уж как повезет. Будем надеяться, что повезет.

Ладно, будем…

— А как мы попадем в коллектор? — спросил Борис.

Стольник кивнул на колодезный люк, из-за которого федеральный хэд расстреливал маршрутку.

— Такие колодцы разбросаны по всему городу, — пояснил Стольник.

— Они закрыты.

— Конечно, закрыты. Доступ к коллектору имеют только муниципальные службы. Но и у нас тоже найдется ключик.

Чтобы расколоть массивный чугунный люк хватило одной трофейной фугаски.

Борис заглянул вниз. Широкий колодец с частыми лестничными скобами, вмурованными в стенки, вел в темноту. Запашок снизу шел еще тот. Но выбора не было.

Стольник достал хэдхантерские фонари. Он же первым и шагнул в зловонный мрак.

Спуск не занял много времени. Правда, с бесчувственной чернявой пришлось повозиться.

В колодце имелся еще один люк — выдвигающийся из стены и изолирующий пространство внизу от ливневых стоков. К счастью, сейчас он был открыт.

— Внутренние люки закрывают, когда по коллектору идет волна, — пояснил Стольник. И добавил после недолгой паузы: — Не дай бог под нее попасть.

Попали они в другое. Тоже малоприятное. На широкой площадке под колодцем громоздились кучи мусора. Пришлось, удерживаясь за скобы на стенках и проваливаясь в зловонное месиво чуть не по пояс, пробираться через подземную свалку.

Задерживаться под взорванным люком они не стали. Сразу углубились в лабиринт подземных ходов. Погони, если ее снарядят, теперь будет совсем непросто найти убийц федеральных хэдхантеров. И все же Борис понимал: пока они в городе и пока чернявая не пришла в себя, он нуждается в Стольнике так же, как Стольник нуждается в нем. Что бы там ни было, но вместе сейчас безопаснее.

Глава 42

Городской коллектор представлял собой сложную систему разветвленных тоннелей — широких, просторных, выходящих из темноты и в темноте же теряющихся. Округлый потолок, округлый пол под ногами, округлые стены. В общем, сплошная труба: огромная, извилистая, литая из толстого, прочного, стойкого к агрессивным средам и крысиным зубам пластика.

К гладкой осклизлой поверхности тоннеля почти ничего не прилипало. Лишь по бокам — там, где на уровне человеческой головы выступали порой хорошо закрепленные трубчатые перильца из нержавейки, — виднелись грязные потеки и свисали застрявшие мусорные клочья, измочаленные, бесформенные, зловонные, неопознаваемые, похожие на водоросли и колтунистые волосы.

Интересно, зачем нужны эти трубки? На некоторых из них болтались ржавые железные кольца с ушками. «К таким, наверное, удобно крепить цепи», — подумал Борис.

— Для тресов, — подтвердил его догадку Стольник. — Для ремонтников, чистильщиков…

Мрачно! Это ведь чье-то рабочее место. Чернявая тоже, помнится, пахала в этой клоаке мегаполиса.

Острый запах бил в нос. Под ногами тошнотворно хлюпало.

— Вот пакость! — сплюнул Борис.

— Скажи спасибо, что не попали в канализационный рукав, — хмыкнул Стольник.

— Да уж, спасибо!

— Местечко тут, конечно, не из приятных. Но без коллектора — никак нельзя. Мощностей мусоросжигалки не хватает. Земля в Ставродаре дорогущая. За городом — хутора сплошным кольцом. Так что старые добрые свалки не вариант. Как, кстати, и кладбища. И то и другое занимает слишком много места. Проще и дешевле вымывать все лишнее через коллектор.

— Так уж и все? — не поверил Борис.

— По крайней мере, то, что обладает положительной или условно положительной плавучестью. А это наибольшая часть городских отходов. Остальное пока удается перерабатывать или использовать повторно.

Ясно. Камнями, металлом, кусками бетона или асфальта городской коллектор не засоряют.

— Отходы складируются в накопителях, — продолжал объяснять Стольник.

Борис кивнул. Один такой он уже видел. Под колодцем, через который они попали в коллектор.

— В нужный момент срабатывает система подземных плотин и гидравлики. Открываются наружные решетки за городской границей. Идет вода под напором… Под очень сильным. У нас это называется…

— Волна, — это Борис уже знал. — И куда же она идет?

— Через Ставродар течет река.

— Река? — удивился Борис. Никаких рек в городе он не замечал.

— Она закрыта и закатана бетоном. По речному руслу мусор вымывается вниз по течению — за город и за пригородные хутора. В общем-то, ничего сложного. Принцип большого унитаза.

— А трупы — это тоже мусор? — спросил Борис. — Их вы тоже — в унитаз? Ну, раз обходитесь без кладбищ…

— Трупы, как правило, сжигают. Это выгоднее. Хуторам всегда нужны удобрения. Впрочем, за отдельную плату можно устроить похороны с оркестром, прощальными речами и траурной церемонией. Только гроб опускается не в землю, а… В общем, для платежеспособных покойников предоставляются плавучие контейнеры. Правда, это дорого.

— Ясно, — Бориса аж передернуло. — Платишь бабки, умираешь, ложишься в гроб и — торжественный смыв… Неужели находятся желающие писать такое завещание?

— Желающие есть, — кивнул Стольник. — Люди верят, что плавание будет долгим и гроб отнесет от города достаточно далеко, прежде чем он даст течь и затонет. Все лучше, чем если бы твой пепел вперемешку с навозом разбрасывали по фермерским полям.

Борис только покачал головой. Честно говоря, что лучше — еще большой вопрос. А вообще, тема была неприятной, и Борис перевел беседу на другое.

— Как ты нас нашел, Стольник? — спросил он.

— Я вас и не терял, — пожал плечами взводный. — Когда в колизее началась заваруха, я был в служебной ложе вместе с мм… гостеприимным хозяином.

Апельсиновый? Да уж, гостеприимный типчик! Его гостеприимство Борис испытал на себе в полной мере.

— Таковы правила гладиаторских поставок: если бы товар оказался никудышным, пришлось бы платить неустойку. А я вроде как заложник.

«А мы — товар!» — с ненавистью подумал Борис.

— Честно говоря, односельчанин твой… как его… ну, топором который кидался.

— Щерба?

— Да, он самый. Заставил, короче, меня этот Щерба понервничать. Ну а потом у всех появился другой повод для беспокойства. Вертушки, газ, охота… Народ ломанулся к выходам. Колизейские разбежались по служебным проходам. Мне повезло: у меня был противогаз. Это не оружие, с ним в колизей пускают. В общем, я вовремя надел маску и уходил тем же путем, каким ушли вы. Чуть под твою фанату, между прочим, не попал.

— Жаль, что не попал.

— Ну, это кому как, — усмехнулся Стольник. — Зато стволом разжился. Ты там одного хэда осколками посек. И еще двух задел из автомата.

— Так ты за нами следил, что ли?

— Не без этого.

— А почему сразу не подошел.

— Ага, пока у тебя патроны были?! Ты бы меня без всяких разговоров пришил.

— Пришил бы, — легко согласился Борис. — Ну а твои люди где?

— Тоже были в колизее, на общих трибунах: у поставщиков гладиаторов льготный проход на бои. А где они теперь — не знаю. Наверное, в тресовозках. Вряд ли кому-то удалось выбраться.

— Значит, ты бросил свою группу?

— Сейчас каждый спасается, как может, но не каждому везет.

Некоторое время они шли молча. Стольник тащил на плече чернявую. Борис шел с автоматом наизготовку.

Зловоние усилилось, и вскоре дорогу преградили груды мусора. Ага, значит, еще один накопитель. И еще один колодец с ливневыми стоками над головой. Люк, конечно, заперт. Но сверху через решетку ливневки падает слабый рассеянный свет. Борис и Стольник выключили фонари. Не хотелось яркими огнями привлекать к себе внимание.

Стольник, кряхтя, положил чернявую в мусорные развалы.

— До следующего накопителя девчонку несешь ты, — буркнул взводный. — Я уже запарился ее тащить.

Подпрыгнув, он вцепился в скобу на стене. Бодренько, совсем не «запаренно» поднялся выше.

— Ты куда? — насторожился Борис.

— Посмотрю, что снаружи.

Стольник быстро вскарабкался по лестничным скобам. Борис, немного подумав, последовал за ним. Они повисли под люком на стенках колодца, словно две летучие мыши-переростки. Попробовали хоть что-нибудь разглядеть через узкую решетку ливневки. Увы, снизу видны были только небо и пара крыш. Слышалась отдаленная стрельбы.

— Где мы? — поинтересовался Борис.

— Где-то в центре, — без свойственной ему уверенности отозвался Стольник.

— А поточнее?

— Не знаю.

— Ты что, заблудился?

Оч-чень неприятная новость!

— Вообще-то я первый раз в коллекторе, — раздраженно бросил Стольник. — Под землей сложно ориентироваться.

— И что нам теперь делать? Плутать наугад дальше?

— Разумнее всего подождать, пока очнется она. — Стольник кивнул вниз — на чернявую. — Если трéска здесь действительно работала, у нее больше шансов найти дорогу к печке.

— Ну-ну, — процедил сквозь зубы Борис. — Подождем…

Стольник повернулся к нему.

— Мне известно, что у тебя в голове, Берест. Не нужно в меня стрелять, как только девчонка очухается.

Борис фыркнул. Стольник его раскусил. Впрочем, это было нетрудно.

— Здесь ее территория, — продолжал взводный. — Здесь ей обмануть тебя проще, чем мне. Но, возможно, я распознаю ее обман быстрее, чем ты. Так что я не тот третий лишний, от которого стоит избавляться сразу. И ты мне, кстати, нужен тоже. Хотя бы до тех пор, пока я не буду уверен, что треске можно доверять.

Что ж, по крайней мере, честное признание.

— Ну так как? Мы заключили джентльменское соглашение?

— Ты это себя, что ли, джентльменом называешь, Стольник?

— Будем считать, что заключили, — кивнул взводный. — Я тебя предупредил, а ты, надеюсь, не дурак.

«Был бы не дурак — не попался бы в хэдхантерскую ловушку», — зло подумал Борис.

— А еще я очень надеюсь, — озабоченно добавил Стольник, — что девчонка очнется раньше, чем пойдет волна. Пока не стемнело, у нас есть время, но потом…

— Думаешь, волну пустят? — с сомнением спросил Борис. — Сегодня?

— Ее пускают каждый день, — серьезно ответил Стольник. — Вечером. В одно и то же время. Минута в минуту.

— Вообще-то сегодня особый день, — напомнил Борис. — Если ты не заметил, в городе идет охота.

— Охотятся на людей. А плотинами, насосами, водозаборами, внутренними люками и наружными решетками коллектора заправляет автоматика. Волну запускают компьютеры. Это очень сложная и ответственная работа. Человеку ее не доверяют. Никому не хочется, чтобы однажды человеческий фактор утопил город в дерьме. Обслуживающий персонал только проводит профилактические работы. Ну и еще чистит коллектор.

Послышался гул. Волна?! Нет. Звук идет снаружи. Приближается, и вот…

Совсем рядом, буквально в нескольких шагах, по ливневой решетке прогрохотал броневик, второй, третий… Потом пошли тресовозки. Одна за другой, бесконечной вереницей. В небе стрекотал вертолет сопровождения.

Трес-транспорты шли тяжело, грузно. Что ж, после такой охоты — и неудивительно. Перенаселенные каменные джунгли мегаполиса — хорошие охотничьи угодья. Это вам не пустынные буферные земли, где каждого треса приходится добывать потом и кровью.

Колонна двигалась практически над их головами. Решетка звякала и дребезжала под широкими протекторами.

Борис и Стольник поспешили спуститься вниз.

— В столицу добычу повезли, — с завистью вздохнул Стольник. — Это ж какие бабки они теперь там срубят?!

Ему не ответили. Впрочем, Стольник и не ждал ответа. Казалось, взводный несуществующей уже хэдхантерской группы разговаривает сам с собой.

— По-крупному работают, суки, — взволнованно продолжал он. — Не то что мы. На мелочи не размениваются. Хотя, конечно… С такой-то армией — можно. Если даже вертушки есть. Если не считать каждый патрон. Хорошо, наверное, живет столица.

— Плохо, — раздался слабый хриплый голос.

И — кашель.

Чернявая! Очухалась!

Они повернулись к девчонке одновременно. Разглядели жутковатую, похожую на оскал ухмылку на грязном лице, поблескивающие в полутьме злые глаза.

Чернявая поймала их взгляды. Прокашлявшись, заговорила снова:

— Раз уж на областные центры нападать начали, значит, дело — дрянь. Это агония. Столице нужна дармовая рабсила. Как и всегда. А с трудовыми ресурсами сейчас напряженка.

Да уж, напряженнее не бывает. Бывшим охотникам за головами это известно лучше, чем кому бы то ни было.

Чернявая смотрела на них с глумливой насмешкой. Казалось, ее ничуть не удивил тот факт, что в их компании оказался Стольник. А может быть, девчонка давно пришла в себя и просто умело притворялась до последнего момента? Может, она уже успела и поудивляться вволю, и послушать их разговоры, и обдумать все, что считала нужным?

— Тресов брать негде, — спокойно продолжала чернявая. — Люди — это не нефть, которую можно тоннами гнать за кордон и горя не знать. Людей из земли, сколько нужно, не накачаешь. И ТАК людей надолго не хватит. Люди кончаются быстрее, чем нефть или газ.

— Ты че несешь? — нахмурился Стольник.

В его голосе прозвучало беспокойство. Еще бы! Новый, но уже становившийся привычным мир, в котором Стольник неплохо, в общем-то, прижился, давал трещину и вскоре должен был развалиться окончательно. Слова трéски открывали глаза на то, чего взводному видеть не хотелось.

Улыбка чернявой стала еще шире и еще злораднее. Она кивком указала наверх, где по ливневке грохотала колонна тресовозок.

— Видишь, пятнистый, что происходит с властью, на которую ты сам пахал, как раб, и ради которой превращал в рабов других? Власть, держащаяся только за счет тресов, пожирает сама себя. Когда такой власти не хватает ресурсов вовне, она начинает изыскивать их внутри. Но ведь и внутренние ресурсы не бесконечны. Диких почти не осталось, малонаселенные окраинные хутора тоже не удовлетворят растущих потребностей трес-рынка. Остаются крупные города. Такие вот ставродары. Но и их не так много.

А ведь девчонка права! — вдруг отчетливо понял Борис. Ненадежной общественной пирамиде, возведенной на рабском труде и бесправии тресов, требовалось все более устойчивое основание. Однако, расширяя его, она сама при этом проседала все ниже. Все новые и новые пласты ложились в ее трес-основание. И рано или поздно, но в нем обязательно увязнет и пирамидная вершина.

Незримые, но неумолимые потоки, как песочную кучу, размывали эту изначально ущербную конструкцию, слепленную из рабства и капитала. Так волна размывает и уносит мусорные завалы в городском коллекторе.

— Ерунда! — мотнул головой Стольник. Он все еще не желал признавать очевидного. — Тресы — самовоспроизводящийся ресурс. Трéски рожают новых тресов, они растут и…

— Ваша жадность, проклятые торгаши, разбухает быстрее, чем способны плодиться люди, — с ненавистью перебила его чернявая. — А тресы к тому же слишком быстро умирают. И еще быстрее их прокручивают биржи.

— Биржи? — нахмурился Стольник. — При чем тут они?!

— Ну как же?! — усмехнулась чернявая. — Тресы постоянно растут в цене. Себестоимость трудовых ресурсов скоро перестанет окупаться результатами их бесплатного труда. А тогда — полный звиздец. Наша экономика уже пересела с нефтяной иглы на трес-трафик. Ей жизненно необходимы новые, сильные, молодые и дешевые рабы. Много дешевых рабов. Так что сейчас выгребается все подчистую. Из последних сусеков. Выгляни наверх, пятнистый, посмотри на этот город. Разве ты все еще не видишь начала конца? Или тебе мало того, что хэд прячется вместе с тресами в одной мусорной куче?

Стольник упрямо поджал губы.

— Этот город большой и богатый, но он совершенно никчемный. По большому счету Ставродар ничего не производит. Он живет и процветает благодаря трес-торговле. Это всего лишь перевалочная база. Крупный транзитный пункт. Что потеряет страна, если его не станет? Ничего. Только из цепочки на трес-рынке выпадет лишний посредник.

— О! Кое-что ты начал понимать, пятнистый! — снова оскалилась чернявая. — Никчемный город. Лишний посредник… Но подумай о том, что сейчас вся страна такая. Хутора целиком зависят от городов, а города жируют за счет бесплатной рабсилы и трес-транзита. Почти все города, включая столицу. Она-то, конечно, сожрет себя последней, но все равно сожрет, когда закончится приток свежей трес-крови. Когда рабами станут все, кого можно сделать рабами. Когда ставшие рабами будут проданы и перепроданы многократно. Когда одни загнуться, другие надорвутся, а третьи сгорят на работе. И когда их окажется некем заменить.

Стольник молчал.

— Как думаешь, пятнистый, что будет тогда? — зло бросила ему в спину чернявая.

— Перемены, — на этот раз ей ответил Борис. Голос его прозвучал глухо и уверенно. — Что-то должно измениться.

— Вот именно! Только перемены начнутся не у них, — Чернявая махнула рукой наверх, где все еще громыхали тресовозки, броневики и вертушки. — Не в мегаполисах, переваривающих последние партии тресов. Истинные перемены начнутся здесь, откуда трес-рынок уже ушел или только уходит. Я пока не знаю, какими они будут, эти перемены. Я не знаю даже, улучшат ли они жизнь или сделают ее еще паршивее. Но перемены будут. Непременно. И очень скоро.

Колонна над их головами наконец проехала.

— Все, хватит трепаться, — недовольно процедил Стольник.

Взводный исподлобья смотрел на чернявую.

— Ты ведь работала в коллекторе?

— Работала, — кивнула она.

— И знаешь эти ходы?

— Уж получше, чем вы.

— Ну так веди к печке!

Она покосилась на Бориса, насмешливо подняла брови.

— К печке?

Стольник поднял ствол автомата.

— Кто-то обещал показать безопасный путь из города.

Борис скривился. Вообще-то такое обещание давали не Стольнику.

— Из этого города безопасных путей не было и нет, — с неожиданной серьезностью ответила чернявая.

Глава 43

Девушка неторопливо поднялась и стряхнула с себя мусор. Она чуть пошатывалась, но в целом движения были скоординированными. Видимо, остаточное действие парализатора заканчивалось. Борис все же шагнул поближе — помочь, если понадобится. При этом его автомат, висевший на плече, смотрел на чернявую. Об осторожности тоже забывать не следовало.

Трéска протянула руку. Жест не был похож на просьбу о помощи.

— Что? — не понял Борис.

— Мне нужен свет. — Она взглядом указала на его фонарик.

Борис решился не сразу. Пару секунд они с чернявой смотрели друг другу в глаза. Но выбора не было. Чтобы их вывести, проводнику действительно нужен свет.

Он вложил фонарик в протянутую руку.

— Бежать не пытайся, — предупредил Стольник. — От пули все равно не убежишь.

Девица только фыркнула в ответ.

— Нет, ты уж послушай меня, подруга. — Голос Стольника прозвучал негромко, но угрожающе.

Бывший хэд демонстративно отсоединил от автоматного цевья магазин со шприц-ампулами и сунул его в карман.

— Нелеталка тебе больше не светит. Начнешь чудить — стреляю боевыми. Берест! — Стольник повернулся к Борису. — Тебе тоже рекомендую поступить так же. Чтобы у нашей барышни не возникало обманчивых иллюзий.

Подумав немного, Борис отщелкнул магазин с нелеталкой от своего калаша. Стрелять по чернявой боевыми или нет, он еще не решил. Но показать, что он готов к этому, лишним не будет. Это действительно убережет девчонку от необдуманных поступков.

Чернявая повернулась к ним спиной. Бросила через плечо:

— Идите за мной. Кто отстанет — ждать не буду. Хоть стреляйте, хоть не стреляйте.

Полоснув фонарным лучом по влажным сводам и вонючим лужицам под ногами, она шагнула вперед.

Хлюп-хлюп-хлюп… Чернявая шла уверенно и скоро. Борис и Стольник поспешили следом. Куда бы девчонка их ни вела, упускать ее из виду не стоило.

Извилистый лабиринт казался бесконечным. Борис перестал соображать, в каком направлении они движутся, после первой полудюжины поворотов. А сколько их было, поворотов этих, потом? Пожалуй, что не один десяток.

Но чернявая, похоже, хорошо знала дорогу. Борис и Стольник едва за ней поспевали.

Несколько раз они выходили к новым колодцам, под которыми громоздились кучи мусора и отходов. Чернявая вела через свалки-накопители дальше.

— Мы на месте, — объявила наконец проводница, осветив пространство перед собой.

М-да… Место впечатляло. Это была не просто площадка-накопитель. Это был целый подземный зал, настолько огромный, что луч фонаря не доставал до противоположной стены.

Ливневка наверху отсутствовала. Зато в округлых сводах черными дырами зияли открытые люки. Штук десять, наверное. Большие, в которые запросто могла бы провалиться машина. И маленькие — в них едва-едва протиснется человек. Наверху царила такая же тишина, как и в коллекторе. Из люков тянуло теплом. Видимо, пресловутая печка находилась где-то неподалеку, и она работала. Однако свет сверху не просачивался. Совершенно. Ни единого лучика. Фонари пришлось оставить включенными.

Кое-где по стенам тянулись знакомые уже перильца, но большая часть креплений для цепей тресов утонула в мусоре. Его здесь была уйма — куда там всем прочим колодезным накопителям! Непролазные кучи, груды, горы высились вокруг. Часть мусора была упакована в пластиковые пакеты, контейнеры и бочки. Сверху лежал слой мокрой золы и углей. Вонь стояла невыносимая.

— Что это? — спросил Борис.

— Накопитель номер один, — ответила чернявая.

— Ох, и много же здесь… накопили.

— Это еще не много, — усмехнулась она. — Бывает, заваливают под самый потолок.

Девчонке можно было верить. Она работала в коллекторе и, наверное, повидала многое.

— Мы уже под печкой? — Стольник сразу перешел к делу.

— Под ней, — отозвалась чернявая. — Здесь главная городская свалка. В коллектор спускают то, что не успевают сжечь или переработать наверху.

— А лестницы из люков сюда спускают? — поинтересовался взводный.

В самом деле… Борис огляделся. Скоб-ступеней, как в других колодцах-накопителях, он не видел. Впрочем, подниматься из такого бункера по вмурованным в стены и своды скобам было бы затруднительно. Стольник прав: здесь нужны длинные крепкие лестницы. Или, на худой конец, веревки, сброшенные из люков.

— Лестницы спускают, — кивнула чернявая. — Когда нужно.

— Да? И когда же? — Стольник внимательно смотрел на нее.

— Не важно. Нам лестницы не нужны.

— То есть? — Стольник нахмурился. — Ты предлагаешь строить из мусора гору до потолка. Так ведь не успеем. Скоро волна…

— Не надо ничего строить.

— Тогда как мы выберемся наверх?

— Никак, — улыбнулась чернявая. — В этом нет необходимости.

Вот так дела!

— Ты вроде бы говорила, что нужно добраться до печки, — напомнил ей Борис.

— А потом спуститься вниз. Этого я не сказала? Прости, наверное, не успела.

Стольник надвинулся на нее.

— Ты что, сучка, решила утонуть сама и утопить нас?

Чернявая мотнула головой:

— Остынь, пятнистый! Если повезет, волна вынесет нас за город.

— Что?!

— Что?!

Один и тот же вопрос вырвался у Бориса и Стольника.

— Лезьте за мной.

Чернявая проворно вскарабкалась на осыпающуюся мусорную гору. Скрылась за кромкой. После недолгой заминки Борис и Стольник последовали за ней. Не так сноровисто, правда. Опыта в покорении подземных свалок пока не хватало ни тому ни другому. Они отстали. Если бы трéска решила сбежать сейчас, у нее, наверное, был бы шанс. Впрочем, не очень большой. Трудно убегать от пули, проваливаясь в мусорную трясину.

Они обнаружили девчонку возле большого и вытянутого, похожего на сплюснутую тубу пластикового контейнера. Чернявая внимательно осматривала его в свете фонаря. Чуть поодаль лежало еще около десятка таких же контейнеров. На крышках, присыпанных мусором, вроде бы что-то поблескивало. Подобных мусорных баков Борис еще не видел.

— Это еще что за хрень? — спросил он.

— УПК, — угрюмо ответил Стольник. — Универсальные плавучие контейнеры. В таких можно сплавлять что угодно, от токсичных отходов до…

— Это гробы, — перебила его чернявая. — К печке свозят трупы со всего города. Одних сжигают, других… — Она усмехнулась. — Других, типа, хоронят. Если есть чем платить за такие похороны.

— Стольник? — Борис покосился на взводного. — Ты мне об этом рассказывал?

Бывший хэдхантер задумчиво кивнул:

— Да. Такие контейнеры часто используются в коммерческих погребальных церемониях.

— Их можно использовать иначе, — улыбнулась чернявая.

Борис вопросительно взглянул на нее.

— Когда меня приняли за мертвую и привезли из колизея в крематорий, я пробралась в коллектор…

— Это так просто? — удивился Борис.

— Это не было трудным. Мертвецов, дожидающихся своей очереди в крематорий, не охраняют. А люки, — она указала наверх, — закрываются только перед волной. К тому же я здесь работала и мне известны все закоулки под печкой.

— Ты спрыгнула в люк?

— Да.

— И не переломала ноги?

— Мне повезло. Я удачно приземлилась. А еще я знала, под каким люком искать контейнеры, которые подходят на роль лодок.

— И ты хочешь сказать… — Борис недоверчиво смотрел на пластиковые гробы-поплавки. — Хочешь сказать, что уплыла на этом?

Так вот он, секрет удачного побега! И вот, что предстоит проделать им!

— Не НА, а В этом, — уточнила чернявая.

Бориса передернуло.

Смутно вспомнилась старая-престарая сказка о царевне, посаженной в бочку и брошенной в океан. Вроде бы царевне удалось выжить. Но то была сказка.

И то был не гроб.

— Контейнеры запаяны, — заметил Стольник.

— Пластик не цинк, — отмахнулась она. — К тому же с гробами сильно не мудрят. Паяльной лампой лишь слегка проходятся по краям. В прошлый раз я вскрыла крышку руками и зубами…

Брр! Борис представил, как эта девчонка грызет пластиковый гроб. Вурдалаковщина, блин, какая-то! Хотя если прижмет, пойдешь, наверное, и не на такое.

Стольник направил луч своего фонарика в лицо чернявой.

— Итак, ты предлагаешь нам…

Она не дала ему договорить.

— Надо открыть контейнеры и поменяться местами с покойниками.

— И самим стать покойниками? — скептически хмыкнул Стольник. — Когда пойдет волна, шансов уцелеть в этом ящике будет не много.

— Но они все же будут, — вскинула подбородок трéска. — Один раз я уцелела.

— Если тебе повезло однажды, это не значит, что будет везти вечно.

Чернявая пожала плечами:

— Не нравится — поднимайся наверх, пятнистый. Там шансов выжить больше. Хочешь быть тресом — валяй, флаг тебе в руки! А я предпочитаю остаться здесь.

Склонившись над контейнером, она принялась соскребать ногтями пайку на стыках основания и крышки.

Провести остаток дней в трес-ошейнике Стольнику явно не хотелось.

— Посвети. — Он передал свой фонарик Борису. — И приглядывай за девчонкой.

Стольник подошел к гробу, с которым возилась чернявая. Занялся погребальным контейнером сам. Скребанул по краю автоматным прикладом. В мусор посыпались потеки оплавленного пластика. Девчонка оказалась права: пайка на гробах была никудышной. Такая, может быть, и защитит от воды, но не от вандалов.

Пока Стольник счищал застывшие пластиковые сопли, чернявая стояла рядом с Борисом. Лучи двух фонариков скользили по выдвижной крышке гроба и отражались в золоченой табличке, намертво впаянной в пластик. Чье-то имя, фамилия, отчество, даты жизни. Длинная, витиеватая эпитафия…

Стольник сбил наконец пайку. Повернулся к чернявой.

— Ну? Что теперь?

Она ловко вскрыла защелки по бокам. Бывшая работница коллектора не утратила сноровки. С универсальными плавучими контейнерами девчонка обращаться умела. Крышка гроба скользнула но пазам, как фонарь в кабине истребителя.

Заминка в несколько секунд…

Под пластиком открылось обрюзгшее мертвое лицо. Это был кто-то из ставродарских толстосумов, по уважительной причине или просто из соображений престижа пожелавший отправиться в последний путь через городской коллектор, а не через трубу крематория, как все. Что ж, привычное неравенство в этой жизни иногда сохраняется и после смерти.

Покойник в дорогом костюме лежал на подушке и толстой мягкой подстилке. Чистая одежда и чистая постель казались такими нелепыми и неуместными среди зловонных мусорных развалов подземной свалки.

— Ого! — Стольник извлек торчащий из нагрудного кармана покойника золотой портсигар. Открыл. Внутри лежали три толстые сигары и массивная зажигалка из того же презренного желтого металла. — Очень мило… В гробы покойникам все еще кладут любимые игрушки.

Стольник сунул находку себе в карман. Не удовлетворившись этим, он нацепил на руку дорогие, еще докризисной работы, швейцарские часы, снятые с левого запястья мертвеца. Борис услышал тиканье. Часы, судя по всему, шли исправно.

— До волны сорок восемь минут, — скользнув взглядом по циферблату, сообщил Стольник.

Мертвец, казалось, укоризненно наблюдал за ними из-под прикрытых век.

Борис поморщился. Впрочем, сейчас было не до деликатностей. Стольник качнул и перевернул погребальный контейнер, бесцеремонно вывалив тело в кучу мусора. Тело было большим и тяжелым. Чернявая выкинула из гроба постель мертвеца.

— Будет больше места и воздуха, — пояснила она.

— Значит, нужно лечь сюда, — проговорил Стольник. Он с сомнением осматривал пустой гроб. В голосе хэдхантера все еще звучали нотки недоверия. — Лечь и?

— И задвинуть крышку, когда пойдет волна, — пожала плечами чернявая. — Крышка и без пайки лежит в пазах плотно, а фиксаторы держат хорошо. В щели понемногу будет проходить воздух…

— И просачиваться вода?

— Да, но если контейнер не даст сильной течи — есть вероятность оказаться за пределами города раньше, чем вода затопит гроб.

— Есть вероятность? — хмыкнул Стольник.

— Волна несет быстро… — пожала плечами трéска. — Очень быстро. Нужно только упереться посильнее, чтобы не сильно болтало внутри.

— Ну, предположим. А теперь объясни, дорогуша, как выбраться из закрытого на защелки гроба, находясь внутри. Или, может быть, ты задумала похоронить нас заживо?

Хм… Хороший вопрос. Борис выжидающе смотрел на чернявую.

— Фиксаторы-защелки крепятся на болты изнутри. Болты можно открутить голыми руками. Не веришь — посмотри сам. — Чтобы не мешать, она отошла к изножью гроба.

— Где? — живо заинтересовался Стольник. — Сколько болтов?

— По краям. Четыре.

— Берест, посвети-ка еще…

Стольник сунул голову под крышку, стараясь разглядеть крепления фиксаторов. Прежде чем ложиться в гроб, бывший хэд хотел знать наверняка, как из него выбраться. Борису это хотелось узнать тоже. Наклонившись и прислонив автомат к крышке, он тоже заглянул в контейнер с другой стороны.

— Ага, один вижу, — пробормотал Стольник. — Вот второй. А где еще два?

На миг оба потеряли чернявую из виду. Это оказалось ошибкой.

Ее движение было неожиданным, резким и сильным. Трéска пихнула крышку гроба по пазам-рельсам, захлопывая контейнер. Пластиковая кромка выбила фонарь из руки Бориса и стесала кожу со скулы. Стольника крышка ударила в ухо и висок.

Глава 44

Твою мать! Борис вскочил, хватая автомат. Поздно! Все произошло с невообразимой скоростью. Чернявая уже вырвала калаш у оглушенного Стольника. Ударом ноги сбила автомат Бориса с крышки контейнера. Оружие буквально выскользнуло из его пальцев, отлетело в сторону, упало в мусорную кучу. И — уже не поднять: ствол калаша смотрит в лицо. А из-под ствола — слепящий свет фонаря. А в автомате — только один рожок. С боевыми. Девчонка поспешно отступила к другому контейнеру, увеличив дистанцию. Теперь ее точно не достать.

— Что, пятнистые, попали?

— Ну, попали, — прохрипел Стольник, потирая ушибленную голову и медленно поднимаясь на ноги. Спросил без видимого интереса: — Убьешь нас теперь?

— Почему нет? — повела стволом в его сторону чернявая. — Уж тебе-то я башку прострелю с превеликой радостью. А тебя… — Автоматный ствол качнулся в сторону Бориса. — Тебя, сказать по правде, мне уже не очень хочется убивать.

Показалось или в тоне трéски действительно прозвучало мимолетное сожаление?

— Ты мне даже начал в чем-то нравиться. Нелепое, запоздалое признание!

— Есть в тебе что-то… не до конца испорченное, что ли. Возможно, со временем ты бы и стал человеком. Только вот времени на это уже нет. Так что извини.

Все. Финита ля комедия. Борис опустил руки.

Ремень оттягивала гранатная сумка…

— Тю-тю-тю! Гранатки не лапать! — предупредила чернявая.

Ну да, сумку эту еще нужно расстегнуть. А ведь не дадут. Нет, гранаты их со Стольником сейчас не спасут, но…

Что-то твердое, топорщившееся в кармане, уперлось ему в запястье. Пульт! Гладиаторский пульт, унесенный из Колизея. Ага, значит, еще не все кончено…

— Ну и чего медлишь? — скривился Стольник. — Стреляй, что ли, раз уж такой расклад.

— Успею, — буркнула трéска.

— А-а-а, все понятно. — Бывший хэд улыбнулся, глянул вверх на открытые люки. — Боишься, что там услышат выстрелы?

Она не ответила. Наверное, Стольник угадал. Наверху могли оказаться федеральные хэдхантеры, и вряд ли чернявой хотелось привлекать их внимание. Боевые патроны, которыми был сейчас снаряжен автомат в руках девчонки, в отличие от шприц-ампул, производят слишком много шума.

— И что теперь? — спросил Стольник. — Будешь держать нас на мушке до волны?

— А вам охота подохнуть раньше?

— Нет, конечно, не охота. Ну а если волна не придет?

— Никуда она не денется. Я уже объясняла.

— Ну мало ли что может произойти…

Стольник как бы между прочим сменил позу и чуть подался вперед. Борис напрягся.

— Куда?! — Чернявая мгновенно уловила движение бывшего хэда. — Ну-ка, назад!

Стольник остановился на полушаге. Отвлечь девчонку болтовней и атаковать не удалось.

— Есть кто-то наверху или нет — это еще вопрос, — прошипела она. — Скорее всего, нет. А вы двое — вот они, туточки. И вы сейчас представляете для меня большую угрозу.

Ну да, железная логика. Тут не поспоришь.

— Короче, в следующий раз стреляю без предупреждения.

Что-то подсказывало: девчонка не блефует. Стрельнет. Запросто. Борис прикусил губу. Шансов обезоружить голыми руками эту дрянь с автоматом — никаких. Они со Стольником стояли слишком близко друг к другу. А она была слишком далеко. Девчонка легко могла держать на прицеле обоих. И так же легко могла обоих пристрелить. Нельзя было и шага сделать, чтобы она этого не заметила.

Надежда одна: на пульт в кармане. Если нажать кнопку и активировать ошейник чернявой… Но для этого нужно знать, какую именно кнопку нажимать. Причем вслепую, через плотную ткань камуфляжа.

— Сука! — глядя на дульный срез автоматного ствола, четко проговорил Стольник. Голос его был спокоен. Что бы там ни было, но этот гад умел проигрывать достойно.

— Ну, пристрелишь ты нас, — осторожно произнес Борис. — И чего этим добьешься?

— Во-первых, я ненавижу пятнистых, и у меня есть для этого основания.

— Факт, — вынужден был признать Борис. Сейчас нужно было говорить. Много говорить. Заговаривать зубы нужно было. — Но мы ведь уже не хэдхантеры.

— Вы были ими. Этого достаточно.

Борис ощущал под ладонью угловатый пластиковый брусок. Сквозь ткань пальцы нащупали ряды миниатюрных кнопок. Какая из них ему нужна? Какую надо вдавить в пульт, чтобы все получилось? Чтобы все получилось правильно? На нем ведь, между прочим, тоже висит гладиаторский ошейник.

— Во-вторых, — продолжала трéска. — Вы бы меня не пощадили. Я уже рассказала, как отсюда выбраться. Больше от меня проку нет. Так что прикончили бы за милую душу.

— А вот это уже не факт, — возмутился Борис. Он-то, по крайней мере, убивать чернявую не собирался.

— Тебя, кстати, замочили бы тоже. Такие, как он, — чернявая направила луч фонаря в лицо Стольнику, — убьют любого, лишь бы выжить самим.

— Зачем убивать, если можно договориться? Если можно спастись всем вместе?

— Нельзя, — отрезала она. — Всем вместе нельзя. Здесь только один гроб.

— Как один? — захлопал глазами Борис. На миг он даже забыл о пульте в кармане.

— Почетные похороны через коллектор — дорогое удовольствие. Толстосумов, готовых их оплатить, не так много. Еще меньше родственников, согласных тратить деньги на подобную блажь усопшего.

— Но другие контейнеры!

— В них не трупы.

— А что же тогда?

— Особо токсичные отходы. Концентрированные яды. Твердые, пастообразные, жидкие… Продукты переработки и химической промышленности, от которых нужно как-то избавляться.

«Ну да, — вспомнил Борис. — В районе печки ведь еще функционируют остатки ставродарской промышленности. И вряд ли кто-то будет задумываться об экологии в цехах, где пашут тресы».

— Эта отрава, которую опасно просто сваливать в коллектор и страшно везти по городским улицам, — продолжала чернявая. — Универсальные плавучие контейнеры — наилучший вариант для такого груза. В них помещают все, что должно уплыть как можно дальше от Ставродара.

Стольник усмехнулся:

— Поэтому ты сразу привлекла наше внимание к гробу с покойником? Чтобы мы не стали разглядывать другие контейнеры?

Трéска ему не ответила.

— Но откуда ты можешь знать, что внутри других контейнеров? — нахмурился Борис. — Ты же их не вскрывала!

— Этого не нужно — и так все понятно. Они лежат под люком, предназначенным для спуска токсичных отходов. И на них нет памятных табличек.

— Там есть какие-то таблички! Я видел.

Чернявая сбросила ногой мусор с крышки контейнера, возле которого стояла. Посветила фонарем. Контейнер лежал полубоком, и Борис хорошо разглядел… Череп. Две перекрещенные кости. Вот что за табличка! На универсальных гробах — универсальный знак, предупреждающий об опасности. Не влезай в такой контейнер — убьет, на хрен.

— Убедился? — спросила трéска. — На других — та же самая метка.

— Но ведь отраву можно вылить, — не очень уверенно пробормотал Борис. — Высыпать, выковырять… И если опорожнить контейнеры…

Чернявая покачала головой.

— Концентрация ядов слишком велика. Ложиться в такой гроб — верная смерть. Да и не вскрыть их так просто. Токсичные отходы запаивают на совесть. Не так, как трупы. Короче, подходящая лодка здесь только одна и… Эй, что там у тебя в кармане?! Ну-ка, руки в гору, пятнистый!

Заметила! Луч фонаря остановился на Борисе. И автоматный ствол направлен на него. Больше медлить нельзя.

Он по-прежнему не знал, какую кнопку на колизейском пульте нажимать, поэтому нажал столько, сколько смог. Обхватил весь пульт ладонью, через ткань. Стиснул. Придавил к бедру.

Стараясь ни о чем не думать.

Дикая боль полоснула по шее. Словно рубануло ножом раскаленной гильотины. Словно захлестнула и свалила с ног горящая петля аркана.

Крик чернявой смешался с его воплем.

Короткая автоматная очередь пробудила раскатистое эхо. К зловонию мусорной свалки добавился запах пороховых газов и горелой плоти.

Борис отпустил пульт сразу. Так, во всяком случае, ему показалось. Но в себя прийти он смог далеко не сразу. А когда пришел…

Стольник сидел напротив. На крышке погребального контейнера. Уперев ноги в покойника, вытряхнутого из гроба. Борис увидел два автомата, прислоненных к контейнеру. Стольник в полсекунды мог схватить любой из стволов. Но вряд ли он нуждался сейчас в оружии. В одной руке бывший хэд держал включенный фонарик. В другой — пульт от гладиаторских ошейников.

Застонала и сдавленно выругалась чернявая. Борис попробовал шевельнуть головой. Больно!

— Что ж вы так, а? — улыбнулся им Стольник. — Прострелили единственную лодку. Нехорошо…

Ага, трéска успела нажать на курок. Но случайно вогнала очередь в гроб. Или не случайно?

— Кстати, наверху никого нет, — сообщил Стольник. — На выстрелы и на ваши крики никто не прибежал.

Новость не радовала. Какая им-то с чернявой от нее радость?

Борис чувствовал, как к внутренней поверхности ошейника прилипла лопнувшая кожа. Каждое движение причиняло невыносимую боль.

— Болит? — с сочувствием спросил Стольник. — Ничего, потерпите. Немного осталось. А пока нужно поработать, господа тресы. В решете плыть по коллектору я не хочу.

Стольник поднялся с контейнера. Подцепил за ремни автоматы, отошел в сторону. Кивнул на простреленную крышку гроба.

— Ваша задача: законопатить пробоины! Время до волны еще есть. Материала вокруг полно. Используйте пластик. Это вам пригодится.

Луч фонаря задержался на табличке с именем, фамилией, датами рождения и смерти усопшего и эпитафией. В электрическом свете блеснула зажигалка покойника.

— Да пошел ты! — выплюнул Борис.

— А на пульт нажать?

Бориса передернуло.

— Всю жизнь мечтал не ловить тресов, а владеть ими, — хмыкнул Стольник. — Вы там говорили о каких-то переменах? Так вот, не будет их, перемен этих. Всегда кто-то на кого-то пахал, и так будет продолжаться впредь. Ну, чего стоите? У вас тоже есть работенка. Приступайте. Только не халтурить. За халтуру шеи сожгу обоим.

К удивлению Бориса, чернявая покорно подошла к гробу и взяла зажигалку. Подняла рваный пластиковый пакет. Скомкала и насадила на кривой обломок пластиковой же трубки. Подпалила импровизированный факел…

В нос ударил горький запах горелого полиэтилена. Сквозняком потянуло в сторону черный вонючий дым. Шипящие огненные капли застучали по дырявой крышке гроба.

— Замазывай дырки, чего стоишь, — сердито бросила Борису трéска.

Ну-ну… Он поднял какой-то обломок. Ножка от стула или что-то вроде. Склонился над контейнером, запихивая растекающийся пластик в пулевые отверстия. Черная расплавленная масса, застывая, намертво закрывала пробоины.

Они работали, едва не касаясь друг друга головами.

— Навалимся вместе, — одними губами быстро зашептала чернявая.

Речь, конечно же, шла о Стольнике. Что ж, Борис не возражал.

— Когда наверху закроются люки.

Люки? Закроются? Интересно, откуда такая уверенность?

— Они задвигаются автоматически, перед волной. Будет громко. С непривычки — страшно.

Слова тонули в шипящей капели. Борис едва различал тихий шепот. Стольник не мог слышать ни звука.

— Это наш единственный шанс.

— Наш? — вполголоса процедил Борис.

Вообще-то плавучий гроб один. А их с чернявой — двое. Так чей же тогда это будет шанс?

— В контейнер можно лечь вдвоем, — не прекращая работы, ответила она. — Если потесниться, то получится. Наверное…

Ага, и если один не обманет другого.

Огненные капли все падали и падали на гроб и возле гроба. Начал тлеть костюм покойника. Задымился мусор под ногами чернявой.

— Эй, осторожнее! — забеспокоился Стольник. Подавшись вперед, он угрожающе поднял пульт. — Пожар мне тут не нужен. Я кому ска…

Оглушительный металлический лязг грянул сверху, словно залп крупного калибра. Как и предупреждала чернявая, разом задвинулись все люки.

Для Стольника это было полной неожиданностью. Вскинув голову и бросив пульт, он схватился за автомат. Дернул стволом вверх. Мазнул лучом фонаря по сводам. Отвлекся…

Вот чего ждала трéска! Взмах, бросок. Огненный факел, разбрызгивая шипящие искры, полетел в голову бывшему хэду. Сразу же вслед за факелом прыгнула и сама девчонка.

Стольник вскрикнул. Полоснул очередью навскидку, вслепую.

Чернявая крутнулась юлой, упала.

Но к бывшему взводному хэдхантерской группы уже метнулся Борис.

Пули просвистели чуть левее, взрыхлили мусор под его ногами.

Не задели!

Удар под цевье, подсечка.

Калаш в руках Стольника подбросило вверх. Сам бывший хэд опрокинулся навзничь. Обожженное лицо, опаленные брови, на лбу и на щеках — темный крап от расплавленного пластика. Злющий взгляд.

Хэд не сумел дать отпор, пока была такая возможность. А теперь — все, теперь — уже поздно. Борис перехватил выпавший автомат. Сразу, без раздумий и сомнений, нажал на спусковой курок. Саданул короткой очередью в упор.

На мусорные развалы брызнула горячая кровь.

А чернявая?! Что она? Уже наученный горьким опытом, Борис обернулся с автоматом на изготовку. Темно! Ничего не видно. Нагнувшись, он поднял фонарь Стольника.

Нет, трéска опасности не представляла. Девчонка сидела на мусорной куче, схватившись за плечо. Лицо ее было бледным. По рукаву растекалось темное пятно.

Борис, не опуская автомата, подошел ближе.

— Что? — злобно зыркнула она. — Добьешь, пятнистый?

Борис скривился. Ну какой он, на хрен, пятнистый?! Сейчас-то?!

Где-то вдали, в глубинах коллектора, послышался нарастающий гул.

— Ну, валяй! — бросила ему в лицо чернявая. — Стреляй! Поторопись. Волна уже идет.

Так значит, уже? Идет, значит?

Он отстегнул автоматный ремень. Присел рядом. Наспех затянул ремнем простреленную руку девушки. Завязал, как мог. Не ахти какой жгут, конечно, но на первое время сойдет.

— Ты сказала, что в контейнер поместятся двое. А смогут ли двое выбраться из коллектора живыми?

Она усмехнулась:

— В одном гробу? Не знаю. Вдвоем я еще не пробовала.

Гул приближался. Она смотрела ему в глаза.

— А ты хочешь попробовать?

Хочет ли он? Нужно ли это ему? А имеет ли он право поступать иначе? После всего?

Казалось бы, так просто: одна пуля в чернявую голову — и все дела. Можно даже обойтись без пули.

Бросить девчонку одну. Здесь. Что ж, если бы он оставался хэдом, все бы, наверное, так и было. Так просто. Но куда привели его простые решения? Борис вздохнул. Всех своих ошибок он уже не исправит. Но хотя бы часть их…

Водяной вал грохотал где-то совсем рядом.

Размышлять и искать ответы на вопросы времени не было. Нужно было действовать.

— Быстрее! — Он помог подняться чернявой.

До погребального контейнера — всего несколько шагов. Но поместятся ли в один гроб, пусть даже рассчитанный на покойника больших габаритов, два человека? Легли. Поместились. Места, правда, хватило едва-едва.

— Автомат лучше оставить, — посоветовала чернявая. — Лишний вес…

Да, лишний вес им сейчас ни к чему. Оружие — за борт. Фонарик — тоже. Какой от него теперь прок?

Борис вспомнил о колизейском пульте, оставшемся лежать где-то в мусоре. И пусть себе лежит. Эта штука им сейчас нужна меньше всего.

Упершись изнутри ладонями в гладкую поверхность, Борис рывком задвинул крышку до упора. Звякнула защелка.

В контейнере было темно и тесно. Пахло горелым пластиком и смертью. Им пришлось прижаться друг к другу так, как прижимаются только любовники.

Ревущая волна вот-вот должна была ворваться в накопитель. Девчонка дышала тяжело и часто. Борису тоже было не по себе.

— Тебя как зовут-то, чернявая?

Странно, что раньше ему в голову не приходило спрашивать об этом. Впрочем, ничего странного. Раньше он был охотником, а она — добычей. Зачем охотнику знать имя добычи? Но так было раньше. Теперь же…

— А тебя, пятнистый? — хрипло выдавила она.

Удар! Толчок! Кувырок! А после — непрекращающийся грохот и рев. Бушующая вода подхватила контейнер, завертела, бросив два тела внутри друг на друга. Мир, съежившийся до размеров плавучего гроба, закрутился в безумной беспросветной карусели.

До волны познакомиться они не успели. Увы, в жизни часто бывает так, что не успеваешь сделать чего-то важного.

Чернявая что-то кричала. Но разве в таком шуме разберешь что? Наверное, просто вопила от страха. Борис почувствовал, как девчонка судорожно цепляется за него здоровой рукой. Он обнял ее. Прижал к себе еще крепче. Укрыл, прикрыл. И только теперь, в сплошной круговерти ужаса и хаоса, в полной мере осознал, как давно и страстно хотел этого.

Контейнер обо что-то сильно ударило. И еще раз. Сквозь щели сочилась влага. К горлу подступала тошнота. Но вдвоем в одном клубке было не так страшно.

Промелькнула мысль, что это, наверное, очень символично: нестись из старого подыхающего мира в новый, еще неизвестный, вот так — по черному тоннелю, в бушующей воде, в гробу, мучениях и страхе. Это как рождаться заново. Перерождаться.

Или умирать при рождении.

Выживут ли они в трубе чудовищного аквапарка, Борис не знал. Он просто верил, что когда-нибудь все это закончится. И если очень повезет, ему еще удастся узнать имя чернявой девчонки, вцепившейся в него, как в спасительную соломинку.

Оглавление

Пролог

Часть первая

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

Часть вторая

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Глава 41

  Глава 42

  Глава 43

  Глава 44

Реклама на сайте