«Ганфайтер. Огонь на поражение»

Валерий Большаков Ганфайтер. Огонь на поражение

Пролог

Тихий океан, Центральная котловина, впадина Яу. 2094 год

– Что-то я не пойму… – обеспокоился Тимофей Браун. – Гонятся за нами, что ли?

Он сидел на месте бортинженера «Аппалузы», деревенел спиною и тревожно вглядывался в экран локатора, с краю которого зеленел мерцающий овал – отражение чужого корабля. «Попадос», как Витя говорит…

Командир и пилот батискафа Виктор Волин – розовощекий плечистый парень – горбился перед своим пультом, нежно поглаживая мягкие рукоятки штурвала.

– Догоняют? – спросил он спокойно, лениво даже.

– Да нет… Но получается, что преследуют – и не приближаются особенно, и не отстают.

– Не грузись, – посоветовал Виктор. – Знаешь, сколько таких, как мы, по океану шарится? – Подавшись к экрану, командир потёр щетинистый подбородок. – Обводы знакомые… Вроде как БПГ. Слышь, Тим?

– Знать бы, чей это скаф, – отозвался Браун, заметно нервничая, – и зачем мы им занадобились…

– Господи, да кому мы нужны? Говорю же тебе, не грузись! – Виктор поёрзал и спросил официальным голосом: – Глубина?

– Пять тысяч двести, – негромко отрапортовал Тимофей. Хладнокровие друга (или легкомыслие?) малость подуспокоили его. – Азимут сто девяносто, скорость двадцать узлов.

– А добавить если?

– Могу. Но за турбины не ручаюсь.

– Пипец…

– Витя, нам подсунули старье и ломье. Реактор конченый, аккумулятор пробивает на корпус, комп виснет, а чтобы заработал монитор, надо по нему стукнуть. Но не сильно, иначе вообще перестанет показывать…

Волин вздохнул.

– Чё ты хочешь, – проговорил он с горечью. – За наши деньги только такой и купишь… Там ребята из Океанского патруля «Дип стар» предлагали – почти что новый батик, так за него столько просили, что… Короче, полжизни надо работать и копить до посинения! Пипец…

– А всё эта ТОЗО, – тихо сказал Браун. – Раньше экспедиции были, как экспедиции, а сейчас…

– Раньше! – хмыкнул Волин. – Да кто б тебя тогда в экспедицию пустил? Сиди, сказали бы тебе ученые дяди, и не рыпайся.

– А ты бы намекнул тем патрульным, что батик нам не для увеселительных прогулок…

– И чё бы я им сказал? – Виктор сощурил маленькие, пронзительно-зеленые глаза.

– Что мы ту атомарину ищем…

– Ты чё, с дуба рухнул?! Да за нами тогда бы вся толпа рванула! Знаешь, сколько разговоров ходит про тот, последний рейс «Голубки»? Одни божатся, будто на борту атомарины уплыли вожди «золотых» – поняли, что победа им не светит, а Второй Гражданской капец настаёт. Другие верят, что у ней трюмы забиты всяким там искусством…

– …А третьи, – подхватил Браун не без ехидства, – убеждены, что «Голубка» везла золотой запас.

– Да она взаправду его везла! – с жаром отозвался Волин. – Я ж тебе рассказывал! Отступали когда «золотые», они свой любимый металл прихватили – полностью выпотрошили сейфы Планетарного банка, четыреста тонн в слитках! Понимаешь, в чём изюминка? А если мы «Голубку» отыщем, то так разбогатеем, что…

Виктор замотал головой, не находя слов для выражения. А Браун мечтательно вздохнул. Скептик по натуре, он не слишком верил в рассказы о золоте «золотых». Смешная тавтология, не более. Да в каждом салуне наслушаешься трёпа о Великом Морском Змее, о «Летучем голландце», о пиратских кладах и разумных кальмарах! Байки про сокровища «Золотой гвардии» входили в этот список.

Однако, при всех своих сомнениях, Тимофей не мог не верить Виктору – тот никогда не врал. Вообще. Из принципа. И Браун поддержал друга в его стремлении добыть золото – батискаф они купили вскладчину, потратив все свои накопления. А вдруг и вправду повезёт?!

Волин сказал что-то, но бортинженер не сразу вышел из глубокой задумчивости.

– Прости, ты что-то сказал? – встрепенулся он.

– Я говорю, – откликнулся Виктор, – ТОЗО мне даже нравится. Знаешь, океанцы здорово похожи на этих… с Дикого Запада, шерифов всяких там, ковбоев, индейцев, ранчеро… Согласись!

– Тогда китопасы – это ковбои, – подхватил бортинженер, – а комиссары – они как шерифы.

– Так я чё и говорю! Здесь всё такое же. Как ты сказал тогда – веет… Нет – витает дух фронтира!

– Ага. Как начнут стрелять, такой дух завьётся… Раньше в салунах пороховой гарью смердело, а теперь озоном пованивает.

– Ничего-то ты не понимаешь! При чём тут, вообще, обоняние? Перестрелки – это так, издержки вольницы. Разве в этом главное? В ТОЗО все чётко – или ты хороший, или ты плохой. Симметрия! Либо ты трус, либо храбрец. Честный или врун. Черное – белое, полутонов нет. Понимаешь, в чём изюминка? Все или туда, или сюда! Одни идут пасти китов или, там, в охрану на планктонные плантации, а другие сбиваются в шайки китокрадов или грабят рейсовые субмарины…

– Одни ищут сокровища затонувших кораблей, – тихо продолжил Браун, косясь на экран, – а другие подкрадываются, чтобы их отнять…

– Ну, прям!

Тимофей припомнил деда Антона – как старый ходил по кабинету из угла в угол, шлепая тапками, и вещал своим лекторским голосом: «Категорически заявляю: Тихоокеанская Зона Освоения давно выродилась в зону аномальную! Хотя исходная идея была куда как хороша – привлечь в ТОЗО побольше неработающих, дать им то, в чем они нуждаются, – простую работу, ручной труд. Такой, как у машинистов глубоководных танков, пилотов субмарин, всяческих подрывников, сервис-операторов, монтажников, водителей, барменов, короче говоря, у всех тех, кого легко было заменить роботами. И кого заменили – здесь, „на берегу“, как говорят океанцы. „На материке“.

Честно говоря, Тима, я категорически не согласен с нашей системой. Я даже поддерживал неосоциалистов на выборах тогда, в шестидесятых. Ты не помнишь того смутного времени, а у меня все в памяти отложилось – как миллиарды человек выводили с производства, как миллиарды машин забивали полки бесплатных магазинов продуктами и промтоварами... Тогда по всей нашей Евразии трудилось миллионов несколько, еще тысяч сто летало по космосу, а остальные занимали очередь за матблагами.

Попадались, конечно, благонамеренные граждане, призывавшие меру знать, блюсти хоть видимость баланса между способностями и возможностями, но их трезвые голоса тонули в рёве осчастливленных толп, где солировали президенты, дружно выводившие: „Народы нас не поймут!“ И народы радостно скандировали в ответ: „Счастье для всех – и даром!“ Короче, политика в который раз поимела экономику…

А потом, когда люди дорвались до бесплатного, когда устали хапать и отовариваться на халяву, пришло похмелье.

Работягам не надо было больше рано вставать, мечтая о выходном, об отгуле или отпуске, но праздник, который всегда с тобой, хуже утра понедельника. Праздность пожизненно – это приговор к тоске и скуке, ибо вечное безделье невыносимей каторги. Оно родит скверну и ведет к вырождению.

Люди отшатнулись друг от друга, разобщились, зыркая исподлобья и сжимая кулаки. Раскололись на работников и неработающих. На „арбайтеров“ и „жрунов“. На „трудовиков“ и „пролов“. На трудящееся меньшинство и тунеядствующее большинство.

Мир затрясло, мир закорчило – погромы и „сытые бунты“, стычки с полицией и вооруженные конфликты расходились волнами. И только тогда политики, учинившие всеобщее благоденствие и набравшие заоблачные рейтинги, опомнились. Ужаснулись. Кинулись разруливать ситуацию.

Ввели индексы социальной значимости. Всерьез занялись воспитанием. Споткнулись о проблему всеобщего мещанства и начали раскручивать всяческие проекты, чтобы только занять делом неработающие массы, – поднимали вечную мерзлоту, высаживали леса, обводняли пустыни. Но самым удачным проектом стала ТОЗО.

Грубо говоря, задача состояла в том, чтобы, пардон, сбагрить в Зону актив неработающего класса, самых динамичных „пролов“, самых неуемных и опасных для истэблишмента.

И вот лидеры Евразии, Евроамерики и Австралазии [1] собрались на свой очередной саммит и договорились считать Тихий океан собственностью человечества.

Предоставили ТОЗО широчайшую автономию, почти что независимость, и даже границы провели – по континентальному шельфу.

Я категорически поддерживаю это начинание, ибо у неработающих появилась отличная возможность проявить себя, реализоваться самим и заодно освоить океан. Да ведь и лед тронулся! В Тихоокеанскую Зону Освоения переселились миллионы человек – и работников, и неработающих. Но! Никакие всемирные организации, ни один из союзов стран или государств-аутсайдеров не вмешиваются во внутренние дела ТОЗО. На дне океана выстроены сотни батиполисов[2] и абиссальных хабитатов, однако порядок и законность в них соблюдают сами жители, выбирая комиссаров с шерифами, хотя те не всегда справляются...

Номинально океанцы подчиняются Генеральному Руководству проекта ТОЗО, но по факту власть Генерального Руководителя распространяется лишь на центральные батиполисы, а на бескрайних просторах абиссальных равнин, на стационарных плавучих островах, на поверхности моря и в глубине соблюдается „закон револьвера“ – торжествует право сильного.

В ТОЗО появились тысячи планктонных плантаций и китовых ранчо, но это не обычные государственные предприятия, а как бы частные. Понимаешь, Тима? Частные, как при капитализме! И все эти ранчо ничем не защищены – процветает китокрадство, бывает, разгорается война из-за искусственных пастбищ, кальмарных или планктонных; случается, что бандиты захватывают фермы, убивая хозяев. Поэтому китоводы вынуждены защищать свое добро с оружием в руках. Творится полный беспредел, Тима! И человечество уже ничего не может изменить – ТОЗО вышла из-под контроля. Были попытки направить флот к батиполису „Центроникс“. И что? Разобщенные, морально опустившиеся океанцы неожиданно сплотились и дали отпор! Авианосец они тогда потопили, что ли… Одной силовой акции хватило, чтобы остудить горячие головы в генштабах мировой демократии. Категорически заявляю: эксперимент провалился. ТОЗО эволюционировала… мнэ-э… сформулируем так – эволюционировала в союз вольных международных городов на неосвоенной территории, заселенной межрасовым интернационалом. Океанцы, Тима, это новая общность, и с нею надо считаться…»

Неожиданно воспоминания покинули голову Брауна, их словно выдуло оттуда. Турбина батискафа всю дорогу тоненько выла, заставляя переборки зудеть от вибрации, и вдруг это зудение стало отчетливым. «Аппалузу» мелко затрясло, вой перешел в низкий стон, начал затихать и смолк вовсе. И без того невеликая скорость сразу упала.

– А, ч-чёрт…

Виктор резко поднялся, пригибая голову, и боком проскользнул в переходный отсек. Залязгал люк машинного отделения, вентиляторы затянули в рубку запах горячей ку-смазки.

– Что там? – спросил Тимофей, приподнимаясь с кресла.

– Муфта магнитная полетела! Ну, полный пипец!

– Сейчас я… – стал выбираться бортинженер.

– Да ладно, я сам. Рули пока!

Браун обернулся к экрану. БПГ, следовавший за «Аппалузой», тоже сбросил ход. Но постепенно приближался, делая два-три узла…

В следующую секунду душный и влажный воздух в рубке показался Тимофею ледяным.

– Витя! Торпедная атака!

Две черточки на экране, отделившись от овального пятнышка, быстро двинулись в сторону «Аппалузы».

Волин, бранясь витиевато и по-чёрному, ринулся обратно в рубку. Пронесся мимо привставшего Брауна и буквально упал за пульт, шаря по нему мускулистыми руками.

– Щас мы их… Щас… – бормотал он, скалясь от напряжения. – Выстрел!

Слабенькая пироксилиновая торпедка, предназначенная для уничтожения гигантских кальмаров или акул, ушла навстречу настоящей боевой торпеде, выпущенной неизвестными с БПГ.

– Выстрел!

Еще одна ушла… И попала! Боевая торпеда, пущенная по «Аппалузе», взорвалась. Шар ослепительного огня вспух за иллюминаторами, озаряя вечную тьму глубин и раздвигая тугие воды.

– Держись! – успел услыхать Тимофей Браун, а в следующий момент ушам его стало больно от невообразимого грохота. Ударная волна накатила и швырнула батискаф, крутя и переворачивая.

Жалкие потуги Тимы, ухватившегося за подлокотники, не были защитаны – его сорвало с места, пронесло над пультами и с размаху приложило к переборке, разбивая голову, рассаживая весь бок чем-то острым и твердым.

Бортинженер потерял сознание и уже не помнил, как все вокруг переворачивалось, как его безвольное тело бросало то об пол, то об потолок, как швыряло от борта к борту. А потом рванула вторая торпеда.

Тупой механизм наводки промахнулся по кувыркавшейся «Аппалузе» и увел торпеду на циркуляцию, автоматически включая поиск цели. И, видимо, определитель «свой – чужой» не сработал. Описав крутую дугу, торпеда наметилась на БПГ, слишком близко подошедший к атакованному батискафу. Взрыв не смог проломить борт из крепчайшего пиробата, однако прочный корпус батискафа напоминал лежачего снеговика, и торпеде удалось «добиться» разгерметизации на стыке – в перемычке меж двух пустотелых шаров возникла трещина. Этого было достаточно – холодная вода под давлением в шестьсот атмосфер взрезала борт, как гильотина, мигом заполняя БПГ и превращая батискаф в давильню.

«Аппалуза» в этот момент как раз выравнивалась, и второй взрыв бросил ее кормой вперед.

Несчастного Брауна вышвырнуло из рубки в переходный отсек, прямо на сегментарный люк в машинное отделение…

…Очнулся Тимофей лишь к утру и обнаружил себя лежащим на полу посреди переходного отсека, закукленным в стерильный эластик с ног до головы, как мумия в свои пелены. Он был до того слаб, что не мог пошевелиться, да это и к лучшему – меньше испытаешь боли.

Браун услышал звяканье в машинном отделении и позвал Виктора. Губы раскрылись, шевельнулся распухший прокушенный язык, но даже шепот не получился.

Волин с головой, повязанной полотенцем – светлый чуб забавно торчал, напоминая собачье ухо, – сам выглянул из люка и радостно ощерился:

– С добрым утром, беспризорник! Живой? Ну и ладушки! А то я уж думал, что все… Ты столько крови потерял, что… Если в тебе ее с полстакана осталось, то хорошо. Все бинты на тебя извёл, представляешь?

– Х-де мы? – выдавил Тимофей.

Виктор почесал в затылке.

– Знать бы… – сказал он со смущением. – Приборы не фурыкают, а батиметр можно выкидывать – кажет глубину в четырнадцать тысяч! Ниже Марианской впадины. Пипец!

– П-плывем?..

– На дне лежим, и то косо! Зато мы в догонялки выиграли – тот БПГ бульки пустил, словил собственную торпеду!

Виктор хрипло рассмеялся и тут же скривился, касаясь повязки.

– Сильно… тебя? – выдавил Тимофей.

– Пустяки, – бодро отмахнулся Волин, – дело житейское! Так, задело слегка… Короче, двигатель мне уже не починить – там все в лом. Трубы скрутило и поплющило, сепаратор сорвало и об борт шандарахнуло, турбина гавкнулась… Кое-как с балластными цистернами справился… да фиг там! Принять балласт получается, а продуть цистерны – никак… Прогуляюсь наружу, попробую заклеить надувные поплавки. Тут у меня где-то баллон с гелием валяется… или с аргоном? Не помню. В общем, надую «шарик», и будет нам аварийное всплытие…

– Превосходно… – просипел Тимофей Браун.

Жизнерадостный смех Виктора отдалился от него, растворяясь в обморочных потемках.

Вторично Браун пришел в себя, когда батискаф сотрясся, становясь на ровный киль. Противный скрежет проник сквозь толщу брони и сработал как будильник. Видимо, грунт был скалистый или усыпан глыбами базальта.

Впрочем, подобные мысли пришли к Тимофею гораздо позже, а в самый момент возвращения сознания он не думал вовсе – уж очень муторно было. И больно, и противно, и погано. Порой быть при смерти гораздо паршивее, чем просто умереть, уснуть и видеть сны, быть может…

Виктор стоял рядом, почерневший, ссутулившийся, с глазами, красными от бессонницы. Под широким носом, облезлым красным «сапожком», запеклась кровь, смахивая на гитлеровские усики. Волин держался за открытый люк шлюз-камеры, словно боясь упасть. Заметив, что бортинженер смотрит на него, он вяло улыбнулся и дернул рукой, должно быть, изображая жест приветствия.

– Глубины тут… Пипец… – измолвил командир батискафа. – Мы на отметке четырнадцать тысяч с чем-то метров. Исправный у нас батиметр… И батик хорошо давление держит. «Броня крепка, и танки наши быстры…»

Он все это проговаривал, словно по обязанности, через силу, не испытывая на самом деле ни ужаса, ни восторга человека, измерившего бездну.

– Поспал бы… – осилил фразу Тимофей.

Волин выслушал его, обдумал совет, глубокомысленно пялясь в переборку, и покачал головой.

– Потом, – вздохнул он. – Как начнем всплывать – сразу занимаю горизонтальное положение и буду так валяться до глубины ноль… Тебя надо срочно к врачам, а у нас даже спирта нет. Забыли мы аптечку, представляешь? А у тебя уже раны воспалились, какой уж тут сон… Я тебя и трогать боюсь, ты весь в дырках. Вот, думаю, цапну, а он и сломается… Или кровью истечет. – Виктор глубоко вздохнул и с силой потер лопухастые уши, встряхнулся. – Ну ладно. Пошел я.

Он поднял штору бокса, за которым скрывался скафандр высшей защиты, и влез внутрь, открыв овальный люк на «спине». Скафандр больше всего напомнил Брауну толстую матрешку, к которой приделали ноги-тумбы и руки в обхват. Лица Виктора видно не было, оно скрывалось за узкой смотровой щелью, а над нею проступали полустершиеся цифры – «962».

Зашелестели псевдомышцы-усилители, и Волин осторожно развернулся в своем громадном и неуклюжем «одеянии».

– Слышь? – послышался голос Виктора, огрубленный звучателем и показавшийся механическим. – Шлюз маленько… того… пропускает. Главное, шлюз на продувку как раз работает, а цистерны – ни в какую… Так что придется тебе потерпеть – в отсек нальется ведер десять забортной воды.

– Х-холодной? – осведомился бортинженер.

– Плюс один и три… – вздохнул командир.

– Плюс?.. Хм… Ступай, Витя, не обращай на меня… внимания. Только быстрее возвращайся… ладно?

– Я только туда и обратно! Не боись, у меня кислороду на полтора часа. Сейчас ровно два ночи. К утру успею, хо-хо!

Волин скрылся в шлюз-камере и закрыл за собою внутренний люк. Вскоре загудела вода, и из щелей над крышкой люка забили кинжальные струи, раздирая пластиковую облицовку и даже сетку термоэлементов.

Вода забрызгала, подтекла, и Тимофей содрогнулся от касания мокрого и холодного. Вздрог полуживого тела едва не погасил огонек сознания.

– Превосходно…

Хлябь поднялась до самого комингса, залила Брауну уши. «Утону еще…» – проползла равнодушная мысль. Он заметил необычный, голубовато-серый оттенок воды, на поверхности которой часто лопались пузырьки, донося тишайшее шипение.

По батискафу разнеслись стуки и грюки, что-то провернулось с визгливым скрежетом, позже стали слышны ритмичные щелчки и бацанье – будто по борту лупили футбольным мячом. А потом все звуки перекрыло пронзительное шипение – это надувался аварийный поплавок, силикетовый баллон. Когда он сдут, то напоминает нашлепку, плотно прижатую к борту. Стоит в него пустить газ, как баллон раздуется и потянет «Аппалузу» вверх, к воздуху и солнцу. Но где же Витя? Почему он медлит?

Батискаф дрогнул, приподнимая нос, – разлитая вода загуляла по отсеку, окатывая Брауна с головой. Тимофей лишь слабо отфыркивался, поневоле сглатывая «газировку». Она не была горько-соленой, как морская вода, скорее солоноватой, вроде «Ессентуков». Если притерпеться, то даже вкусной покажется.

Да где же Витя?

«Аппалуза», подтянутая кверху одним поплавком, накренилась, и вода отхлынула, покрывая ноги до пояса и плещась в углу. «Хоть не утону… Витя!»

По борту часто застучали, перемежая короткие удары длинными. Азбука Морзе?

Браун прислушался, борясь с наплывами дурноты: «Не …лнуйся… Люк заклинило… Все бу… ОК… бе нужней… „…ппалуза“ не вынесет двоих…»

– Нет… – застонал Тимофей. – Витя, нет…

Тело не позволило душе долго мучиться – обморок затопил сознание, как вода – отсек.

Проснулся Браун от того, что потеплевшая водичка с шумом окатила его. Он резко сел, отдуваясь и ошалело утирая лицо.

Батискаф качало на волнах, а в верхнем иллюминаторе мелькало то голубое небо, то изумрудный океан, ладонями волн шлепавший «Аппалузу» по бортам.

Тимофей Браун резво вскочил, цепляясь за скобу, и только тут его окатило ужасом – он же при смерти! Он потерял много крови, у него разбита голова, а в боку, на ноге, на спине плоть разорвана до кости!

Браун резко задрал куртку, оголяя бок. Да вот же – куртку словно ножом исполосовали! И на теле шрамы… Бледно-розовые, неровные бороздки. А выглядят так, будто раны затянулись год назад! Тимофей поглядел в треснутое зеркало, отразившее узкое костистое лицо с твердыми чертами, искаженное и бледное. Из-под темной чёлки глядели серые глаза, пытая с растерянностью: а как же Витя?..

Тимофей бросился в рубку. Часы над пультом были неумолимы – восемь утра. Виктор Волин, пилот батискафа и просто хороший парень, давно уже был мертв. «Ну мог же ухватиться за что-нибудь, – промелькнуло у бортинженера в голове, – всплыли бы вместе…» Да куда там… Шесть часов поднималась «Аппалуза», а Вите бы и двух хватило. Проклятая бездна…

– Замечательно! – выдохнул Тимофей Браун.

Без сил опустился он на пол и обхватил голову руками, жмурясь и чувствуя жгучую влагу на глазах. Зашипел, замычал, раскачиваясь, совершенно не ведая, что ж ему делать теперь и как жить дальше, имея столь тяжкий долг, который и вернуть-то нельзя. И некому уже…

…Два долгих дня и две нескончаемые ночи носило «Аппалузу» по волнам Великого, или Тихого, пока на исходе недели батискаф не заметили с борта сухогруза-катамарана «Милагроса». Подняли на палубу «подводный обитаемый аппарат», «экипаж» отвели в каюткомпанию, где накормили от пуза и выслушали сбивчивый рассказ. Выслушали и не поверили – спасенный врал нагло и неумело. Какие, к дьяволу, страшные раны, да еще причиненные позавчера, если сегодня этот брехун здоров и румян?! Ясно же – запаниковал бортинженер, струсил, бросил товарища на дне, а сам спасся. Ну и кто он после этого?

Команда балкера стала избегать Тимофея, а если кому и приходилось пересекаться с ним на палубе, тот обходил спасенного, как пустое место, – трусов и врунов в ТОЗО не жаловали. Дошло до того, что капитан, жалеючи, предложил Брауну рассказать, как все было по правде. Не трусить, а набраться смелости и честно признаться в содеянном. Тимофей не выдержал и ударил капитана. Команда балкера с удовольствием отметелила «это трусливое брехло» и выбросила Брауна в ближайшем порту, на СПО[2] Моана-3».

В тот же день Тимофей заказал билет на стратолет и вернулся «на берег». Поселился в Евразии у деда Антона – в поселочке Мутухэ, зажатом между Сихотэ-Алинем и Японским морем. Устроился смотрителем плантации ламинарий, влюбился в местную «Мисс», наблюдающую врачиню Марину Рожкову.

Через неделю его страшные шрамы рассосались совершенно, оставив по себе гладкую и чистую кожу, а вот болячка в душе не проходила – грызла и грызла, поедая поедом…

Часть первая. Коншельф [4]

Глава 1. Убийство на опушке келпа [5]

Евразия, Дальневосточный регион, Сихотэ-Алиньская система поселков. 2095 год

Удар был резким и точным. Тимофей Браун даже не заметил, как кулак Хлюста врезался ему в челюсть. Слепящая вспышка – и он выпал в нокаут.

Тимофей быстро пришел в себя, выплывая из звенящей мути, но вскочить, чтобы дать сдачи, у него не получилось – набросились все четверо. Васька Хлюстов, коренастый малый с квадратным лицом, обрюзгшим от пьянки, саданул его ногой по ребрам.

– Почку ему пробей, Хлюст! – взвизгнул, брызгая слюною, Димка Башкатов, прозванный Башкой, высокий и кривобокий – одно плечо выше другого. – Слышь? Почку!

– Чё разлегся? – пыхтел Васька, пиная лежачего. Брыластые щеки его вздрагивали при каждом пинке. – Разлегся тут…

Сашка Бессмертнов по кличке Бес, маленький и юркий, ударил Брауна с другого боку, но не попал, куда метил, и торопливо нацепил на руку самодельный кастет.

– Вдарь ему по печенке!

– Я вас трогал?.. – прохрипел Тимофей, отбрасывая Хлюста и уворачиваясь от Беса. Метнувшись к вожаку этой мерзкой человечьей стаи – Айвену Новаго, высокому парню, костлявому, но широкоплечему, – он достал его прямым в челюсть и добавил хуком слева. Вожак повалился, и трое его подручных накинулись на Брауна снова. Кулаки да башмаки так и мелькали, и лишь порой в этой злой карусели случалась заминка, когда Тимофею удавалось поставить блок или дать сдачи.

Толкнув Беса на Башкатова, он отступил.

– Б-быдло! – вырвалось у него.

– Какие мы невежливые стали, некультурные, зазнались как, за второй сорт нас держат, за недочеловеков… – протянул своим монотонным голосом Айвен и жестом придержал дружков. – Да кто ты такой, спрашивается, чтобы быть наверху и всё иметь по первому классу, а мы для тебя так, насекомые, букашкитаракашки, жучки-паучки, вредители сельского хозяйства… – нагромоздив, по обыкновению, словеса, он потерял под ними мысль, замолчал надолго и кончил грубостью: – Короче, ты! Еще раз увижу рядом с Маринкой – убью! Пошли, Димон…

– Арбайтер вшивый! – злобно прошипел Башка, сплевывая на песок. – Эй, меня подождите!

Выгибаясь на ходу вправо, словно таща большой вес, он догнал товарищей. Громко гогоча и обмениваясь дружескими тычками, четверка двинулась по пляжу, забирая к невысоким дюнам. «Повстречаю каждого по отдельности», – пообещал себе Тимофей.

Он без сил опустился на песок. Избитое тело болело и саднило. Перед Тимофеем серели мелкие камушки, трепыхалась под ветерком сухая водоросль, похожая на рваную коричневую ленточку.

– Сволочь человечества, – просипел Браун, – вот вы кто!

Враги его не услышали, далеко были. Только грубые голоса еще доносились из-за песчаных наносов, поросших пучками сухой травы.

Пляж тянулся дугою, окаймляя залив – от одного скалистого мыса с шапочкой дубняка на макушке до другого, что выдавался в море северней.

Мутноватые волны накатывались, мешая плеск с рокотанием крупной гальки, – целый вал окатышей громоздился вдоль берега.

Японское море невинно зеленело, добавляя к цвету бутылочного стекла сталисто-бурую примесь. Так уж природа распорядилась – чем ближе к странам полуночным, тем краски суровей и угрюмей. Берингово море и вовсе свинцово, а в бурю оно почти черное. Спустишься в тропики – увидишь лазурь и чистый изумруд…

Тимофей потрогал опухшую челюсть.

– Замечательно… – прошипел он.

Ребра тоже болели, и на ноге синячище. Ох-х… И на боку еще. Ах, как же ему не хватает бластера-шестизарядника! Будь оружие при нем, эти гопники обошли бы его на цыпочках, подлащиваясь и заискивающе улыбаясь... Увы, тут тебе не ТОЗО, тут Евразия. Статья такая-то, пункт сякой-то: «За хранение и применение пучкового, лучевого, огнестрельного оружия полагается принудительное ментоскопирование с последующим физическим удалением в зону спецкарантина». Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Браун оглянулся. За дюнами прорастала обычная для приморского побережья дубрава, а дальше, под курчавой сопкой, белели и краснели ярусы двухэтажных зданий. Мутухэ. Крайний поселок в Сихотэ-Алиньской системе – «Сихали», как говорили сами жители.

Прислушавшись, Тимофей не уловил ни гоготанья, ни матерков – прибой глушил все звуки, забивая даже пронзительные крики «белого воронья» – вечно голодных чаек.

Браун снова вздохнул, протяжно и тоскливо. Вздох отдался тупой болью в побитой грудине. Что – боль? Унижение язвило куда сильней. Его избили, а он разве что другую щеку не подставлял. Конечно, деду он скажет, что драка была. Хотя какая драка? Это иначе зовется – «нанесение побоев». Четверо на одного. Отпинали, как хотели, и ушли. А почему? А потому, что он слабак. И трус. Правильно ему тогда, на «Милагросе», бока намяли…

Поморщившись, Тима сел на опрокинутую лодку и уставился в море.

Господи, как же он устал бояться… Как поселился в нем страх в детстве розовом и сером, так и живет по сей день, разрастаясь порой до размеров чудовищных, переполняя трясущееся нутро.

…Первый раз Ванька Новаго побил его классе в пятом. Звезданул по челюсти, неумело, но зло, за то лишь, что «Фей» назвал его Иваном. А надо было – Айвеном.

Правда, в школе Айвен и его «корифаны» вели себя довольно смирно – было кому сделать им укорот. Новаго «королил» на улице – поджидал одноклассников после уроков и лупил. Или издевался.

Юрика Петренко он заставлял катать на себе Беса. «Всадник» радостно понукал «коня», заставляя скакать вприпрыжку, и Юрик, красный от стыда, неуклюже ковылял по кругу.

Витале Ховаеву Айвен или его подручные лили в штаны стакан чаю, а потом отводили домой, громко сюсюкая по дороге: «Кто это у нас такой ма-аленький? А кто это у нас такой мокренький?..»

Правда, «Фей» никогда шпане не подчинялся, не позволял втягивать себя в жестокие забавы. За это его колотили. Пятиклассник Тима Браун смутно понимал, за что его так ненавидит Айвен и прочие Бесы. Только к классу девятому он стал доходить до причин.

Все объяснялось просто – и Тима, и Юрик, и Виталя были из семей работников, «арбайтеров» или «трудовиков», как их еще называли. Майкл Джулиус и Дарья Антоновна, мистер и миссис Браун, входили в те десять процентов активного населения, которые трудились получая аванс и получку, а вот мама и папа Айвена числились в клиентах Фонда изобилия – они были неработающими.

«Трудовики» обзывали их «жрунами» или «пролами», сокращая полузабытое словечко «пролетарий» [6]. Не имея ни образования, ни определенных занятий, «жруны» получали «гарантированный минимум благ» – кормились в бесплатных столовках и отоваривались в бесплатных магазинах-распределителях, им давали квартиры даром, возили в электробусах «на халяву», пускали в санатории и на курорты «за так».

Работники и неработающие. «Арбайтеры» и «пролы».

Одни получали образование и работали, других содержали на всем готовом. Первые селились в коттеджах с садиками, вторые – в сотовых многоквартирниках. «Трудящаяся знать» презирала «праздную чернь», бездельное большинство терпеть не могло тех, кто в остатке.

Ну а пока взрослые громоздили социальные проблемы, дети решали их по-своему: отпрыски «жрунов» били наследников «арбайтеров», а наследники поколачивали отпрысков…

– Сволочь человечества! – неумело выругался Браун. – Тупая, жрущая сволочь! Тунеядцы вонючие, хламидомонады…

Однако слова, восколебавшие воздух, тут же рассеялись в шуме прибоя, и злость, нерастраченная и неразряженная, коллапсировала внутрь, обратившись в депрессию.

Полтора года назад он переселился в ТОЗО. В батиполисе «Центроникс» он встретил Виктора, своего лучшего друга, а год назад бросил его умирать в неведомых пучинах… Умом Тимофей понимал, что зря себя уязвляет – пока «Аппалуза» всплывала, Витя уже трижды бы успел принять свою смерть, но душу все равно корежило и саднило. Чёртова душа… Если бы и вправду чёрту ее продать!

Год минул с тех тошных дней, а лучше Тимофею не стало. Нет, индекс здоровья у него даже выше нормы, но вот почему его полумёртвый организм исцелился за шесть часов, по-прежнему тайна. Раза три Браун проходил медосмотр у кибердоктора, показывался светилам медицины, но ясности не внесли ни машины, ни живые специалисты. Все они дружно признавали, что да, многочисленные ранения и внутренние повреждения действительно имели место, но все давным-давно зажило, без осложнений и без последствий. Лишь один врач-профилактик, молодой и непутёвый, измыслил гипотезу: дескать, впадина Яу, где всё произошло, представляет собой не простое понижение океанского дна, а метеоритный кратер – миллионы лет назад там упал астероид, возможно, внегалактического происхождения. И если допустить, что осколки этого «небесного камня» испускают некую таинственную эманацию, то можно предположить, что данное излучение необычайно благотворно воздействует на человеческий организм – фантастически ускоряется регенерация тканей. Молодой и непутёвый с ходу придумал название той эманации – М-поле, от слова «магический»…

Тимофей даже водички собрал с пола «Аппалузы», чтобы сделать анализ. Сказку вспомнил: «Брызнула волшебница на Ивана-царевича мёртвою водой, и сплотилась отрубленная голова с туловищем. Окропила она добра молодца живою водой, и ожил царевич…»

Экспресс-лаборатория выдала, что представленный образец является ювенильной [7] водой мантийного происхождения. Удельный вес больше, чем у морской воды. Минерализована и слабо газирована – выделяются водород, гелий, углекислота. Лечебных свойств не обнаружено.

Ссутулившись, Тимофей Браун уставился на волны, что накатывали на пляж, и памятью вернулся в прошедшее…

…Во вторник его на пару с Виктором Волиным послали чистить китов. Тимофей влез в гидрокостюм, напялил аквастат с рогатым шлемом, и старший смотритель торжественно вручил ему электроскребницу.

Кашалоты внушали почтение даже тогда, когда ты сидел в субмарине. Что уж говорить об ощущениях человека, плавающего рядом с колоссами океана?

– Они смирные, – звучал Витин голос в наушниках, – их чистишь, а они чуть ли не мурлыкают…

Однако слова Волина как-то не убеждали Тимофея Брауна, возымевшего решение стать китовым пастухом. Уж больно громаден был кашалот, уж слишком грозно выглядел, чтобы представить его милой животинкой, мурчащей у тебя на коленях.

Погрузившись в воду, Тимофей храбро подплыл к громадному самцу, чья спина была густо усеяна круглыми отметинами размером от чашки до глубокой тарелки – это были следы мощных присосок кальмаров.

– Вот, гляди, – сказал Виктор, подплывая и указывая на бледных толстеньких рачков, устроившихся на спине кашалота и извивавшихся, точно волосы Медузы Горгоны. – Это конходермы и коронулы. Сгребай паразитов!

Браун решительно включил скребницу и удалил рачков.

– А тут, смотри, – китопас поднырнул под брюхо животного, – тут у Леви «китовые вши» завелись. – Он показал на мелких ракообразных, чьи раковинки покрыли кожу кита рыхлой нашлепкой – китовые пастухи называли их «чепчиками». – Выводи!

Тимофей поскреб киту брюхо, бормоча:

– Леви, Леви…

Кит пошевелился – очень осторожно, словно нежась. Так еще бы! Рук у Левиафана нету, не почешешься… А иногда небось так хочется!

– И вот еще! Ах ты, зараза…

Браун подплыл и обнаружил небольших, в локоть длиною, рыб неприятного серого окраса, облепивших бок кита. Это были прилипалы, они же реморы. С ними пришлось повозиться. Но вот последняя из ремор, украшенная присоской, похожей на подошву кроссовки, отвалилась, всплывая кверху брюхом.

– Эти еще ладно, – просвещал Виктор товарища, – а вот если минога присосется… Пипец! Мерзость. Скользкая такая, верткая, коричневая вся. Больше всего пиявку напоминает, такая же дрянь – прилепится к китику и давай из него кровь сосать… Ну, все, инструктаж, считай, получил, давай, чисти дальше!

…В среду Тимофей Браун пас кашалотов на пару с Волиным – его субмарина медленно, в надводном положении, обходила стадо по часовой стрелке. Витина кружила против часовой. Когда подлодки встречались, Волин, выглядывавший из люка, орал:

– Привет, беспризорник! Чё делаешь?

– Хвосты китам кручу, – отвечал Браун.

Ему было хорошо – с ним были океан, киты и друг. Сложно было понять, что же их связало, его – благовоспитанного юношу, и Витьку, уличного пацана. Но связало крепко…

Повсюду, насколько хватал глаз, в волнах темнели группы китов. Блестели на солнце черные дуги – это скользили и исчезали под водою спины нырявших кашалотов, буквально ввинчивавшихся в воду. Взлетали в воздух фонтаны пара. Иногда тишину разрывал громкий удар хвоста о воду, подобный пушечному выстрелу.

Кашалоты и сами описывали в океане немалый круг; через неделю стадо вернется к началу пути.

В ясном небе не было видно птиц, только одинокий альбатрос тяжело обрушивался на волну, вспарывая воду широкими перепончатыми лапами.

Воздух над океаном был неподвижен, тихо кругом – только волны наполняли тишину плеском и шорохом, подобно тому, как песок и ветер непрестанно шепчут что-то в безмолвии пустыни.

После полудня безмятежную пастораль нарушил «маверик» – бродячий кит-одинец, огромное создание, не мельче самого вожака по имени Тимор Пинк – тоже полных двадцать два метра «роста». Маверик отливал иссиня-черной шкурой с коричневыми подпалинами, а кожа вокруг пасти была посечена массой шрамов, оставленных клювами кальмаров, их же роговыми зубами и присосками. Матерый зверь. Видно, что не дурак подраться, но ведет себя мирно, пасется неподалеку и никого не задевает.

Вдруг откуда ни возьмись появилась стая косаток – прекраснейших обитателей океана, возглавляемая громадным самцом в роскошном наряде: в черном «фраке» и белой «манишке». Высокий спинной плавник вздыблен, как меч наголо.

Заметив одинокого кита, стая свернула к маверику, а тот – ноль внимания, фунт презрения.

– Ну, щас чё-то будет… – послышалось в репродукторе бормотание Волина.

Надо отдать должное вожаку косаток – он медлил, словно прикидывая баланс сил. Зато его молодой и норовистый приятель раззинул пасть и бросился на маверика.

Кит-одиночка не кинулся наутек и не стал атаковать сразу – он выжидал. И в самый решающий момент, яростной дугой изогнув свое громадное тело, нанес косатке-отморозку сокрушительный удар хвостом. В следующий момент его нижняя челюсть вспорола мягкое брюхо агрессора – волны окрасились кровью.

Вопли умирающего собрата привели косаток в смятение. Они начали кружить вокруг беспомощно извивающегося товарища, а одна из самок даже попыталась поддержать его, не дать утонуть. Но тщетно – страшная трехметровая рана была несовместима с жизнью.

А маверик свернул на запад и спокойно ушел в открытое море…

…В четверг ночью субмарина Брауна тихо следовала за стадом. Тимофей рефлекторно избегал облаков испражнений, желтевших в лучах прожекторов.

Днем легче увидеть другие следы прошедшего стада китов – стаи птиц, которые ныряют, подбирая за китами объедки, и стаи акул, кои тоже не чураются падали.

Задача у Брауна была проста и незатейлива – собирать плавающие по поверхности куски амбры.

Иногда в кишечнике кашалота образовывались сгустки серой восковидной массы – амбры. У нее был резкий гнилостный запах, но со временем он превращался в приятный, напоминающий мускус, жасмин, ладан. И это удивительное вещество усиливало тонкие ароматы парфюмов, закрепляя их и делая невероятно стойкими. Ценный побочный продукт китоводства.

Тимофей выбрался к стаду и увидел слева по борту странное сияние – шел огромный косяк тунцов, и каждая из огромных, мощных рыбин разрывала темную пелену моря фосфоресцирующими полосами – это светился потревоженный планктон, рассеивая зеленое и пурпурное сияние.

Рассекая эти красочные узоры, ринулись киты, желающие «порыбачить». Мало кому из «рыбарей» улыбнулась удача. В то мгновение, когда над тунцом уже готовы были сомкнуться страшные челюсти, «рыбон» уносился в темноту, серебристо сверкнув, точно сабля, выхваченная из ножен.

Отблистали тунцы, и вода вдруг рассыпалась серебристыми иглами – это миллионы сайр пожаловали. Бока рыбок сияли радужным блеском, спинки отливали металлической синевой. Кашалоты лениво последовали за косяком, хапая сайру на ходу…

…Стрелять из бластера Тимофея учил Волин, не без зависти наблюдая скорый прогресс, – у Брауна была природная сноровка, твердая рука и глазомер.

Сначала, правда, Тимофей тренировался сам. Стесняясь собственной неуклюжести, он битый час упражнялся в выхватывании квантового пистолета-разрядника, который в Евроамерике прозывали бластером. Тренировался он в глухом углу южного сектора «Моаны-2», стационарного плавучего острова.

– Ты его неправильно держишь, – послышался голос Волина.

Браун резко обернулся. Виктор стоял широко расставив ноги и уперев руки в бока.

– А как надо?

– Не вытягивай руку и не целься, понял? – посоветовал Волин. – Выхватил бласт – локтем упрись в бедро и наводи, не глядя. Поворачивайся всем корпусом. И стреляй. Понял, в чём изюминка? Это на соревнованиях можно руку тянуть, выпендриваться по-всякому, а на улице выигрывает тот, кто быстрей. И метче.

Только ты… это… учти: не вздумай пугать бластом! Не вопи: «Стой, стрелять буду!» и не пали в воздух. Вытащил оружие? Стреляй! А стреляй для того, чтобы убить. Ухватил суть? Ну вот… И запомни: если ты где-нибудь в батиполисе пристрелишь вооруженного океанца, тебя оправдают. Тут один закон, и все носят этот закон с собой в кобуре…

– А если я безоружного… э-э… убью?

– Тогда тебя линчуют, – просто ответил Волин. – Утопят. Если поймают, конечно. А не словят, так объявят награду. Прикинь? Какой-нибудь «охотник за головами» отправится по твоему следу, чтобы тебя пришлёпнуть… А тебе это надо?

– Обойдусь как-нибудь…

– Верно мыслишь! И… и знаешь чё? Я тебя за хвастуна не держу, ты у нас скромник, и всё равно – не хвались своим умением стрелять. Каким бы ты отличным ганменом [8] ни был, рано или поздно найдется кто получше.

– Да чем тут хвастаться… – уныло вздохнул Тимофей.

– Хочешь научиться стрелять?

– Хочу!

– Тогда пошли.

Волин проводил Брауна в спортзал и завел в стрелковый модуль.

– Даю тебе свой «смит-вессон», – сказал он, доставая из силикетового сейфа увесистый револьвер с рукояткой, отделанной слоновой костью. – Сорок четвертый калибр. Вот патроны. Вот наушники – грохоту будет…

– А ничего, что шум? – несмело спросил Тимофей, застегивая на бедрах оружейный пояс с кобурой.

– Здесь четыре слоя акустической защиты, так что… Шуми на здоровье. Главное, если уж ты с пулевым оружием научишься обращаться, то с фузионным только так справишься – у бласта отдачи нет!

Волин растворил объемистый встроенный шкаф, и оказалось, что это не мебель вовсе, а ниша для робота – здоровенного андроида, стоявшего, широко раздвинув ноги-тумбы и раскинув мощные бугристые длани.

– А тут у меня типа мишень, – сказал Виктор. – Балбес, знакомься – это Тимофей, он будет на тебе тренироваться.

– Страшно рад, – пробасил робот, – страшно горд.

– А я ему ничего не попорчу? – неуверенно спросил Браун.

– Я покрыт тяжелой броней, – прогудел Балбес, как Тимофею показалось – со снисхождением.

– Дерзай, – сказал Виктор. – Я заглядывал в твою физиолептическую карту... Короче – у тебя хорошая координация движений и быстрая реакция. Будешь упорно заниматься – получится ганфайтер. Заленишься – и контрольный выстрел сделают тебе.

– Не дождутся, – тихо сказал Тимофей.

– Тогда – огонь!

Браун выхватил револьвер и нажал на курок. Грохнул выстрел. Пуля ушла в стену и словно растворилась. Маленькую дырочку затянуло смолопластом.

– Представь, что указываешь на Балбеса пальцем, только это будет не палец, а дуло. Огонь!

Тимофей сунул «смит-вессон» в кобуру, отвел руку – и бросил ее вниз. Выхватил. Уперся. Выстрел! Увесистая пуля с сочным чмоканьем вошла в бок роботу-андроиду.

– Во! – радостно крикнул Волин. – Молодец! Ну, я пойду, а ты оставайся.

И Тимофей Браун продолжил расстреливать Балбеса.

Весь день он не вылезал из стрелкового модуля, прервавшись лишь на короткий обед. У Брауна не проходило удивительное ощущение – будто это не он, а кто-то другой обитал в его теле и вот теперь трансформируется, как куколка-имаго, превращаясь… Да нет, не в бабочку. В кого-то пожестче, потверже, побезжалостней.

Тимофей тренировал обе руки, выхватывая револьвер и стреляя, как заведенный. Первые часы Балбес густым басом сообщал: «Мимо… Опять мимо… Попал. Рана не смертельная, но болезненная». К концу дня его убийственные доклады звучали мажорней (или минорней – это уж с какой стороны поглядеть): «Попал. Убит… Попал. Рана смертельная. Умер… Попал. Рана несерьезная – перебито запястье. Противник не способен удерживать оружие, рекомендуется добить… Попал. Умер…»

…Когда он переехал в Мутухэ, стояла осень, но было тепло. Солнце пригревало, на фоне ясного индигового неба желтели сопки – бледно золотились осины, коричневели дубы, клёны вносили в общую палитру сочные мазки багрянца.

Тимофей бродил по кольцевому насаженному парку, держась круговой аллеи, и думал невеселые думы. Его обогнала бегунья – молодая девушка в шортиках и майке. Браун загляделся – длинные ноги так ладно двигались, так живо крутилась попа. И тяжелые груди упруго мотались из стороны в сторону… Он долго глядел вслед бегущей, пока та не скрылась за поворотом.

Мысли у Тимофея приняли иное направление, а потом их словно выдуло из головы – он снова увидел ту самую девушку. Она сидела на скамье и всхлипывала. И только теперь Тимофей узнал ее – это была Марина Рожкова, наблюдающий врач и «Мисс Мутухэ», натуральная блондинка с роскошными формами и лицом невинного ребенка.

Врачиня была ослепительно красива, и всё, чем ее щедро одарила природа, было чуть-чуть чересчур: чересчур длинные ноги, слишком крутые бёдра, уж больно узенькая талия, несоразмерно большие груди. Но какая-то высшая гармония сочетала преувеличенные прелести Марины в пленительную целокупность, создавая красоту потрясающей и необоримой силы.

– Что случилось? – спросил Браун, робея.

Девушка подняла на него огромные заплаканные глаза, в которых светилось страдание, и моргнула длиннющими ресницами. Блеснув, сорвалась слеза.

– Я ногу подвернула, – ответила Марина хныкающим голосом. – Вот тут…

– Ну-ка… – Тимофей, поражаясь собственной храбрости, присел и осторожно взял в руки прекрасную ножку. Сердце колотилось всё чаще. Бережно ощупав лодыжку, он сказал: – Вывиха нет. Да, это растяжение, дня через два пройдет.

– Два-а? А сейчас?

– А сейчас я совершу подвиг, – сказал Браун, словно сигая в ледяную воду, – и отнесу вас домой.

Марина долго смотрела на него, а потом заулыбалась вдруг и протянула руки. Тимофей подхватил девушку на руки – ноша его была наиприятнейшая, однако и страх присутствовал: а донесет ли он? Справится ли?

Донес. Ногой толкнул калитку во двор Марининого коттеджа и боком пронес в гостиную, стараясь не пыхтеть от натуги. Осторожненько опустил на диван – пальцы правой руки все еще помнили великолепное касание груди.

– Сейчас наложим заживляющий тампопластырь, – бодро сказал Браун.

– Не сейчас, – сладко улыбнулась врачиня. – Мне надо принять душ – я же вся потная. Поможешь?

Во рту у Тимофея всё пересохло, поэтому он ничего не сказал – кивнул поспешно.

А девушка стянула с себя маечку и привстала на одной ноге.

– Сними сам.

Неловкими пальцами Браун расстегнул диамагнитный шов на шортиках и стащил их вместе с трусиками. Лобок у девушки был гладок – ни ворсинки…

Незаметно облизав губы, Тимофей поднял Марину и понес ее в ванную, стараясь не слишком жадно разглядывать тело девушки.

А вот мечты его вели куда дальше – в спальню. Однако ничего-то у него не вышло. Даже поцеловать не удалось.

Он тщательно искупал красавицу, руками обмывая каждую ложбинку и западинку, вытер насухо полотенцем и отнес обратно в гостиную… Марина легла поудобнее, укрылась пледом. Сказала «спасибо» и «до свиданья», послала Брауну воздушный поцелуй и попросила вызвать робота медслужбы ей на дом…

…Тимофей Браун длинно вздохнул и потер опухшую скулу – сладостные мечтания испарились под солнцем грубой реальности. Он вспомнил Айвена Новаго с дружками. У Айвена тоже губа не дура – этот «жрун» давно поглядывал на Марину, как голодный кот на сметану.

Тимофей сжал губы и прищурился. Евразия тут или не Евразия, неважно. Можно оказаться битым, лишь бы не забыть встать и дать сдачи. Не получилось сразу? Повстречай обидчика потом и верни должок с набежавшими процентами! Прощать оскорбление нельзя – честь дороже всего. И это вовсе не глупое геройство – как себя поставишь, так и жить будешь. Позволишь хоть раз себя толкнуть – и тебя отовсюду повыталкивают!

Браун упруго поднялся и пошагал к белеющей вдали береговой станции. Было без пяти десять, пора на дежурство.

Мутухинская станция размерами не впечатляла – набор «слипшихся» боками куполов, больших и маленьких. Самая объемистая полусфера погружалась в залив, принимая на себя шумливые волны.

Тимофей дошел до двери и приложил ладонь к выдавленному отпечатку пятерни. Овальная створка с шорохом убралась в пазы. Вход свободен.

Чувствуя внезапное раздражение, Браун прошагал по коридору, но смену не застал. И слава богу… Сейчас он никого не хотел видеть.

Зайдя в свою рабочую комнату, Тимофей первым делом водрузил на стол предмет зависти сменщиков – почти что антикварную арабскую кофемолку. Это был тяжеленький агрегат из бронзы, с выпуклыми росписями, славящими Аллаха. Давным-давно, до нановека, до века атома, ее доставала по утрам какая-нибудь Гюльчатай, чтобы приготовить свежую «кахву» хозяину и господину…

Представляя, как Маринка – голая, разумеется! – вращает ручку бронзовой мельнички, призывно поглядывая на него, Браун засыпал порцию прожаренных зерен и взялся молоть сам. Машинка забрякотала, заурчала, заскрежетала, трудолюбиво измельчая плоды кофейного дерева. Пересыпав порошок в старинную джезву, смотритель ливанул туда же стакан воды и подогрел, «не доводя до кипения». По комнате поплыл непередаваемый аромат… Теперь переливаем «кахву» в чашечку и смакуем, глубокомысленно пялясь в вогнутую стену.

Тимофей очень любил эту «пятиминутку» перед выходом на дежурство. Пока организм согревается, принимая в себя глоточки кофе, мысли текут с той же неспешностью, огибая пороги тревог.

Вздохнув в который раз, смотритель встал и помыл посуду. Внезапно в дверь позвонили.

– Кому это дома не сидится? – пробурчал Браун.

Открыв дверь, он отступил в полном обалдении – на ступеньках стояла Марина Рожкова. Девушка была в одном платьице, облепившем великолепные выпуклости так, словно было мокрым. Босоножки она держала в руке, зацепив ремешки пальцем. Тимофей перевел взгляд с улыбающихся губ на загорелые груди, чьи соски буравили ткань, и затрудненно сглотнул.

– Ну? – улыбнулась Марина, изгибая бедро. – Так и будешь меня на пороге держать?

– Проходи, конечно! – Браун шарахнулся назад, освобождая проход.

Девушка наклонилась, стряхивая песок с босых ног, выпрямилась и перешагнула порог.

– Ты один? – спросила она, с любопытством оглядываясь.

Тимофей кивнул. Потом до него дошло, что Марина в этот момент на него не смотрела, и он поспешно ответил:

– Один. Смена уже ушла.

– Это хорошо… – пропела девушка, разворачиваясь к нему.

Она оказалась так близко, что Браун ощутил слабый запах духов и чистой воды, исходящий от тела Марины. Не в силах совместить чудесное с явным, он протянул ладони и коснулся напряженных сосков, похожих на крупные малинки, только не мягких, а твердых, как желуди.

– Марина… – Тимофей облизал сухие губы.

Девушка отпустила босоножки, положила руки ему на плечи, нежно обняла за шею.

– Ты дрался из-за меня? – промурлыкала она.

– Д-да…

– А я доставила приз… мм… побежденному победителю. Себя… Лично в руки.

Сухой и жадный рот «Мисс Мугухэ» впился в его губы. На минутку оторвавшись, Марина проворковала:

– А ты знаешь, что Айвен отучился на курсах и уходит в ТОЗО?

– И кем же? – поинтересовался Браун, не скрывая досады.

– Точно не скажу, но явно не китовым пастухом! И я туда же собралась, буду океанцев лечить…

Тимофей почувствовал жгучую ревность.

– С Иваном? – насупился он.

– Нет, ну почему обязательно с Иваном? Могу и с тобой…

– Да! – выпалил Браун.

– Только ты должен так отколошматить Айвена, – строго потребовала девушка, – чтобы он больше никогда к тебе не прикапывался!

Тимофей задумался, хотя и знал, что Марина не любит долгих размышлений.

– Думаешь, это поможет? – спросил он с сомнением.

– Не будь занудой! – сказала Рожкова нетерпеливо. – Ты отлупишь его? Ну? Раз! Два! Три!

– Да! – Тимина рука сжала грудь девушки. Сейчас он был согласен на всё.

– Сегодня, мм?..

– Да.

Его ладони скользили по гибкому телу, второй раз касаясь прелестных выпуклостей, вминая пальцы в восхитительную атласную тугость. Обмирая, Браун залез рукою под юбку и потянул вниз Маринины плавочки…

На работу он опоздал. Но нисколько не жалел о нарушении трудовой дисциплины. Не спеша Тимофей спустился в батинтас – нижний зал. Разделся, напялил на себя рабочий комбез, отшлюзовался и перешел в ангар, где поддерживалось удвоенное давление воздуха. Уши сразу закладывает, зато море не полнит низкий купол, а держится на уровне пола, узкой полосой окаймлявшего круг чистой воды.

Вода почти не колыхалась, но маленькая субмарина типа НБ, приткнувшаяся к бортику, тихонько покачивалась, улавливая ритм прибоя. Размером с электрокар, подлодка не годилась для покорителей глубин – тихоходная и хрупкая, она никогда не опускалась туда, где меркнет свет солнца. А если и погрузится, то превратится в блин. Пока же, находясь в целости, она больше напоминала круг сыра. И впрямь «ныряющее блюдце»!

Воздух стоял сырой и тяжелый, с потолка падали крупные капли конденсата, плюхая в воду или звонко цокая по борту НБ.

– Солнце, воздух и вода – наши лучшие друзья! – бодро продекламировал Браун.

Привычным движением откинув прозрачный колпак, он влез в тесную кабину, просовываясь вовнутрь по очереди – сначала правую ногу, потом левую… Так, вроде уселся. Рукой дотянувшись до колпака, Тимофей притянул его, и тот мягко опустился, с чмокающим звуком замыкаясь на уровне плеч.

Кое-как вытянув ноги между кислородным баллоном и шаровым аккумулятором, смотритель глянул на пульт – все в порядке.

– Приступить к погружению, – скомандовал он сам себе, лишь бы стало поменьше тишины и пустоты.

Заклокотала вода в цистернах, «энбэшка» плавно пошла вниз, и голубоватое сияние ангара сменилось зеленистым светом, что сеет солнце на малых глубинах.

Положив руки на джойстики, Браун включил водомет. Под полом зашипело и зажурчало. Субмарина медленно проплыла между решетчатых опор ангара, выходя в море со скоростью водного велосипеда.

Чем дальше от берега уплывала НБ, тем чище делалась вода – уходила за корму поднятая волнами муть, размытые лучи света обретали четкость контура. Безрадостное каменистое дно постепенно наполнялось биением жизни – вон бледно-розовая актиния показалась, а вон – асцидии прилепились к глыбке, похожие на двугорлые темно-красные кувшинчики. Поползли трепанги и морские звезды, из донных отложений выглянули плоские морские ежи – их панцири словно покрыты были темно-фиолетовым фетром. А вон и их круглые собратья иглы топырят… Проковылял краб. Рывками промахнула молодь креветок, играя изумрудными спинками.

Субмарина пошла в обход мыса, и у подножия прибрежной скалы открылась плотная черная полоса – мидиевая банка. Вон гребешок клацнул створками и мягко отпрыгнул, толкаемый слабой струей. А вон маленький осьминог суетливо прячется в створку крупной устрицы. И этот боится…

На пульте замигал зеленый огонек, и диспетчер с центрального поста сказал официальным голосом:

– Вызываю Эн-Бэ номер семь.

– Слушаю, – обронил Браун.

– Тимка, ты, что ли?

– Видео включить?

– Зачем?

– Для опознания.

– Да не, не стоит. Кислое выражение твоей физиономии еще не стерлось из моей памяти. Ты где бродишь?

– Я на границах плантации восемь тире «Бэ».

– Принято…

Поморщившись досадливо – к чему этот агрессивный тон? – Тимофей направил субмарину на юг, туда, где уже угадывался келп. Плантация 8-Б. По огромным коричневым плетям ламинарии скользили блики то изумрудного, то медного цвета. Округлые корешки водорослей цеплялись за каменистое дно, и растения живыми синусоидами поднимались вверх с глубины двадцати метров, почти достигая поверхности. Чем не лес? Всей разницы, что не ветерком колеблется, а приливным течением.

«Энбэшка» двинулась малым ходом, раздвигая ламинарию округлым носом. Браун пристально вглядывался в чащу водорослей. В июне собрали первый урожай, целый квартал ламинарию подкармливали, облучали – можно снова приступать к уборке. Вон, слоевища [9] какие – мясистые, плотные. Пожалуй, пора, а то переспеют…

– Диспетчер! Тут Эн-Бэ семь.

– Я вас внимательно слушаю.

– Расшевели своих кибернетистов, растолкуй им, чтобы слали ко мне биокомбайны…

– Зачем тебе? Ты что, никогда не видел биокомбайн?

– Сено косить пора.

– Так нешто мы без понятия? – всполошился диспетчер. – Жди, начинаем переброску.

– Жду.

Часом позже Тимофей осмотрел почти всю плантацию. А тут и биокомбайны, переброшенные дирижаблем, рядком опустились под воду. Десять белых клешнятых аппаратов пошли уступом, следуя у самого дна. Хватаясь сразу за несколько водорослей, они подрезали их манипуляторами и быстро-быстро сматывали, накручивая, как спагетти на вилку. Поверху скользил уборочный катамаран.

Работы хватало и Тимофею. Заученные движения, монотонные действия мешали думать, отвлекали от неприятностей. Близился вечер, и он страшил Брауна. Легко было обещать Марине «разобраться» с Айвеном, куда труднее сдержать данное слово… Но надо. «Надо, Тима, надо!»

Солнце зашло за тучку, под водой сразу стемнело, и биокомбайны зажгли яркие фары. Лучи прожекторов пронизывали воду ощутимыми конусами света, и все краски, размытые водой, теперь сверкали так, будто с них стерли тусклый налет.

– Все, – сказал смотритель Браун, когда биокомбайны зависли над сжатым «полем», – плантация восемь-бэ убрана.

– «Стада в хлевах, – процитировал диспетчер с выражением, – свободны мы до утренней зари!»

– Чао-какао…

Субмарина развернулась, направляясь в обратный путь. Тимофей поморщился – труд, называется! Четыре часа поработал – и домой. А вот в ТОЗО вкалывали по-настоящему, без дураков. Пахали, горбатились по восемь, по десять часов, бывало, что и без обеда, без выходных и праздничных дней. Зато как сладок был отдых после тяжелого дня! Как вкусна была уха, сваренная на бережку необитаемого острова!

…Над океаном багрянеет закат, волны мерно наваливаются, перебирая песок и покачивая причаленные субмарины, в котле булькает, а китопасы сидят вокруг костра и рассказывают случаи из жизни – о встречах с Большой Белой Акулой, с Великим Кальмаром, с неведомыми вовсе тварями, скрытыми в безднах вод… О женщинах, о китах, о ганфайтерах…

Аккуратно закрыв за собой дверь на станцию, Браун сделал несколько шагов по пляжу и замер. Море ритмично дышало, поднимая и опуская волну за волной.

Море… Подумаешь, море. Миль за двести отсюда изогнулись Японские острова, а дальше, за краем земли, начинается океан. И проходит граница Тихоокеанской Зоны Освоения. Фронтир [10]. ТОЗО.

Тут с моря донесся басистый гул. Из-за мыса выплыл огромный корабль на воздушной подушке. За кормой у судна вставала гора… да что там гора! Целая горная гряда водяной пыли. Судно быстро проследовало на юг и скрылось за изгибом берега. А Тимофей пошагал домой.

Стоял конец сентября, было безветренно и тепло, хотя по ночам уже чувствовался холодок. Некогда зеленые сопки переодевались в желтое, ярко золотея на фоне пронзительно синего неба. Кольцевой парк, окружавший Мутухэ, был засажен кедрами и выделялся – темный, но живой, на светлом и увядающем. Цвет хвои живо напоминал окраску ламинарии под серебрящимися водами залива. «Опушка келпа!» – усмехнулся Браун.

Серая полоса фривея [11], раскатанная с невысокого перевала, плавно огибала парк, поднимаясь на эстакаду – дорога словно вставала на цыпочки. Движение было редким – прошуршала на юг пара атомокаров, приплюснутых и распластанных; огромный, обтекаемый электробус укатил на север, громко урча моторами. И тишина…

Сиеста. Днем мутухэнцы сонливы и вялы, на улице они покажутся часам к семи – на людей посмотреть и себя показать.

Тимофей прошел по всей улице, спустился к набережной, повторявшей изгиб речки Мутухэ. Он искал Айвена через «не хочу» и «не могу».

Внезапно Браун замер. Из подъезда дома напротив вышел Новаго, тиская высокую стройную девушку. Марина?! Тимофей бросился вперед и тут же резко затормозил – Рожкова, смеясь, позволила жадным губам Айвена коснуться стройной шеи, а после ухватила рукой его подбородок и притянула к себе. Поцелуй был краток – Марина увидела Брауна. Тимофей закаменел лицом, круто развернулся и пошагал прочь.

– Тима! – донесся требовательный голос девушки. – Ты мне что-то обещал!

Смотритель бросил через плечо:

– Ты сперва сама разберись, с кем ты!

– Трус! Трус!

– Я все сказал!..

Ожесточившись, Браун прибавил ходу и вскоре уже был дома, у кованой резной калитки дедушкиного коттеджа. Все как полагается – кошеный газончик, стриженые кустики. На плоской крыше ловит отблески дня новенький птерокар. А вот на душе у смотрителя плантации было тускло. «Да что ты так распереживался? – увещивал себя Тимофей. – Кто она тебе? Невеста? Жена? Этим утром у тебя с нею впервые был секс, так что Марину даже любовницей трудно назвать. Думать можно что угодно, но клятву верности она тебе не давала…»

Поднявшись на ступени, Браун оглянулся на поселок, посмотрел, чувствуя сильнейший позыв к одиночеству, и вошел в прохладный холл. Дверь закрылась за ним, отчетливо чмокнули все три слоя акустической защиты. Уличные шумы перестали докучать ушам, зато прорезались привычные, домашние звуки – жужжание роботессы Глаши, наводившей идеальную чистоту в комнатах, и размеренное тиканье напольных часов, вот уже вторую сотню лет отбивающих время.

– Это ты, Тима? – донесся голос деда из библиотеки-лаборатории.

– Я…

– Кушать будешь?

– Спасибо, я найду что поесть. Ты работай…

Браун скинул куртку, обул любимые тапки и прошаркал на кухню. Линии Доставки в поселках не строили, уж больно дорогое это удовольствие, так что приходилось по старинке набивать холодильник припасами. Зато в углу, рядом с мойкой, красовалась УКМ – универсальная кухонная машина. Дед Антон ею очень гордился, хвастался своим умением обращаться с киберкухней, однако Тимофей сильно сомневался, что вину за полусырой картофель фри или мумифицированного цыпленка-табака следует возлагать на «заводских бракоделов»…

Все ж таки дед не удержался и явился на кухню – громадный, толстый, красный, в расстегнутом пиджаке и растерзанном галстуке, и вместе с тем добрый, смешной и хороший. Поглаживая свою профессорскую бородку, дед Антон бодро спросил внука:

– Отработали, Тимофей свет Михайлович?

– На пять с плюсом, – ответил тот, по очереди откусывая от колбасы, булки и огурца.

– Там суп есть. Харчо! Сам варил.

– Не хочу жидкого, – вывернулся Браун, – потом всю ночь булькать будет…

– Ох, а это что такое?! Кто тебя так?

Тимофей досадливо поморщился. Глянул в зеркало и только сейчас заметил здоровенный фингал под глазом. В горячке боя не почувствовал…

– А что такого? – буркнул внук.

– Как – что? – возмутился Антон Иванович. – Ты – мальчик из хорошей семьи, интеллигентный, образованный, работник! А эти…

– Дед, прекрати, – тихо сказал Тимофей. – Я всего лишь паршивый интеллегент, не способный ударить человека по лицу. А вот перед «этими», как ты выражаешься, такой морально-этической проблемы не стоит. Они просто подходят и дают в морду! И меня бесит мой статус интеллигентного мальчика, меня тошнит от воспитанности! Я понимаю, что вы учили меня шаркать ножкой и говорить «пожалуйста» из самых благих побуждений, но, честное слово, лучше бы вы преподали мне уроки отборного мата! И показали бы парочку приемов… – Он выдохся и даже пожалел деда. Старый-то тут при чем? – Извини, вырвалось…

Дед мелко покивал и вздохнул горестно.

– Ты должен понять, – сказал он, – эти просто завидуют тебе…

– Завидуют? – спросил Браун, снова чувствуя прилив раздражения. – Чему же это?

– Ну, как же? Ты работник, тебе больше дано…

– Дед! – заговорил Тимофей прочувствованно. – Это не они мне, это я им завидую. Они свободны и могут делать что хотят. А я? Да, конечно, я могу подкопить деньжат и слетать в отпуск на Луну, куда «жрунов» не пускают, или притащить в дом какую-нибудь картину-подлинник, купить которую ЭТИ не смогут, никакого личного фонда не хватит. И что? По-твоему, в этом счастье? – Браун говорил сумбурно, он спешил выложить все, словно опасаясь, что дед помешает ему высказаться. – Нет, вот ты сам подумай – как «жруны» могут мне завидовать? Чему? Тому, что я встаю в шесть утра и иду на работу, когда все они крепко спят? Пойми ты! И им, и мне отпущен один и тот же срок, однако они проживают свою жизнь как хотят, на все сто, а я одну четвертую своего жития трачу на работу! Не скрою, мне нравится моя работа, но им-то она зачем? Чего для? У них и так все есть!

– Ты не понимаешь, внучек, – запротестовал дед. – Поверь мне – бесплатный хлеб горек…

– Это ты сам придумал? – Тимофей напустил яду в голос. – Или слышал где-то? Ты еще расскажи, как страдают «пролы», как они переживают из-за того, что не своим трудом добывают хлеб насущный. Не переживают, дед! Уж ты поверь мне! Они смеются над нами, понимаешь? Анекдоты сочиняют про нас, недотеп! А их любимый ситком ты смотришь? Хоть изредка?

– Ты имеешь в виду этот сериал, «Требуются на работу»? – нахмурился дед. – Ну-у, внучек, это же халтура! Постановка ужасная, тексты убогие, актеры играют просто безобразно…

– Да я ж не спорю! Но «жрунам» нравится. Потому что главный герой, бездельник и повеса, всегда побеждает суетливых зануд-работников, уводит у них девушек, с легкостью решает задачки, над которыми бьются целые институты, да все без толку…

– Тима! Но это же специально так сделано! Это же само правительство заказывает такие ситкомы и драмеди на СВ [12], чтобы успокоить массы, чтобы утешить их, внушить им иллюзорное чувство превосходства, избавить неработающих от комплекса неполноценности. Ведь они – электорат! Как ты этого не понимаешь?

Дед Антон замолчал, хмуро качая головой, а внук напрягся, собираясь с духом, собрался и бухнул:

– Дед, я хочу вернуться в ТОЗО.

Дед выкатил глаза в крайнем изумлении, открыл рот, закрыл и затопал по кухне, от УКМ к холодильнику и обратно. Замерев, он повернулся к Тимофею и спросил, тая надежду:

– Ты серьезно?

– Абсолютно.

К его немалому удивлению, дед не стал кричать тонким голосом и браниться, а строго осведомился:

– Ты не забыл, как потерял там лучшего друга? Как вас расстреливали в упор, и никому до этого не было никакого дела? И после всего этого, Тима, ты снова хочешь эмигрировать в сие царство анархии и произвола?

– Хочу, – твердо сказал Тимофей Браун. – Произвола там в достатке, это верно, зато в ТОЗО нет ни «пролов», ни «арбайтеров». Океанцы делятся по извечной шкале – на плохих и хороших, на своих и чужих. Там трудно, опасно, но жизнь там настоящая, в подлиннике!

Дед Антон долго молчал, а потом проговорил деловито:

– У меня училась одна девушка, Наталья Стоун. Ее родители переселились в ТОЗО. Три года назад их убили. Наталье досталось хлопотное хозяйство – ранчо «Летящая Эн», они там держали стадо кашалотов. Да и сейчас держат… Наташа как раз во Владивостоке, учится в школе переподготовки. Я позвоню ей и попрошу взять тебя китовым пастухом. Учти: Наташа сможет тебя пристроить только на время перегона. Работенка та еще, и лишние руки ей не помешают. Ну а там уж, как себя покажешь… Согласен?

– Согласен, – выдохнул Тимофей. Подумал и добавил: – Ты у меня самый лучший дед!

Самый лучший дед вздохнул тяжко и сказал:

– Ступай уж, Тимофей Михайлович…

Дед Антон выполнил свое обещание. Поговорил со Стоун, а после подозвал к видеофону Тимофея. Браун подошел и увидел в экране личико хорошенькой девушки, осмугленное солнцем и обрамленное волнами иссиня-черных волос, не красавицы, как Марина, но премиленькой. Впечатление глупенькой очаровашки портили серьезные карие глаза и выражение нетерпения. Девушка внимательно оглядела смотрителя плантаций и улыбнулась с неожиданной ласковостью.

– Привет! – сказала она.

– Привет. – Браун, обычно робкий с девушками, внезапно ощутил свободу и спокойствие – Наталья была до того проста, обаятельна, открыта, что стесняться не получалось.

– Давай на «ты»? – с ходу предложила Стоун.

– Ну конечно!

Дед Антон успокоенно кивнул внуку и вышел на цыпочках из кабинета.

– А можно спросить? – сладко улыбнулась хозяйка китового ранчо.

– Тебе все можно, – рискнул Тимофей.

Девушка кокетливо рассмеялась.

– Ты на каких субмаринах ходил?

– На «энбэшках», на «Аппалузе»… «Орку» водил, «Бронко»…

– «Бронко»? Отлично!

– Так я принят?

– Если пообещаешь наших китиков не обижать! – рассмеялась Наталья. – Давай так… Учусь я заочно, завтра у нас последний день, получу тест-программы, и все! Учебный центр на Посьетской стоит, на самом верху… Найдешь?

– Должен найти.

– Я буду там. Пока!

– Пока…

Чувствуя облегчение и предвкушая маленькое, но путешествие, Браун радостно потер руки. И тут же припомнил старинную примету: если ладонь чешется, это к деньгам. Деньги… Надо будет снять все, что лежит у него на счету. Снять и положить в карман – в ТОЗО принимают только наличные.

Тимофей еще немного подумал и поднялся к себе, на второй этаж. Выдвинул нижний ящик стола-пульта и достал оружейный пояс с двумя кобурами. Расстегнув ремешки, он вынул пару фузионных однопотоковых бластеров системы Тенина, гордости тульских оружейников. Любовно огладив шероховатые керамические стволы со спиленными мушками, Браун сжал в ладонях рукоятки шестизарядников, отделанные слоновой костью. Глянул на индикаторы – там светились пятерки. Ага… Пара зарядов, значит, нейтрализовалась. Ну, так целый год он не менял картриджи. Поставив регуляторы на импульсный режим, Тимофей вложил бласты обратно в кобуры и надел пояс, ощущая на боках приятную тяжесть оружия. Слава богу, нынче в моде длинные пиджаки, никто не заметит, что он «вооружен и очень опасен».

Браун покачал головой, сам поражаясь своему решению. С другой-то стороны, а что ему остается? Так и терпеть этих гопников? Они же не понимают ничего, кроме насилия. В боевых искусствах он не силён, зато оружие его слушается. Не ходить же ему вечно битым! Хватит уже. Больше никто и никогда не посмеет его унизить, а если кто и осмелится – он применит оружие. И будет стрелять на поражение.

На ходу обретая давнюю походку, пружинистую и бесшумную, Тимофей спустился вниз и вышел из дома.

Сгущавшиеся сумерки уже размыли очертания коттеджей.

Центральная улица, зажатая модульными домами, была полна народу. Народ гулял.

Ярко светились витрины распределителей, оттуда то и дело появлялись «жруны» с пластетами пива и чего покрепче, собирались в компании и спешили заняться любимым делом – выпивать и закусывать. Пищеварить и ловить кайф. Кому повезет – займутся любовью, а те, к кому удача повернется задом, завалятся в фантомат, дабы учинить виртуальные оргии с «Мисс Вселенной», «Мисс мира» и прочими «миссками»…

Светились окна домов, кидая блики на крыши атомокаров. В разных тональностях гудели сигналы – машины двигались медленно, низко урча и взрыкивая, расталкивая бамперами прохожих, которым мало было тротуаров, им всю улицу подавай – душа, разогретая синтетическим коньяком, простору требовала, размаху. Отовсюду доносился женский смех – и вовсе не визгливый, как любят писать сочинители романов о жизни неработающих, а очень даже мелодичный, приятный на слух. Над парком вспыхивали и гасли отсветы гигантских плафонов грезогенератора: красный – синий – зеленый, красный – синий – зеленый… С чьего-то балкона грянула застольная песня, на лавочках у подъезда нарочито громко орали подростки, ожидая, когда же у взрослых прорежется хоть один голос осуждения. Дождались – жиличка сверху разразилась гневной тирадой. Отроки ее не дослушали – радостно, во всю мощь юных глоток, послали тетку так далеко, что та заткнулась. Видимо, искала перевод некоторых, особо энергичных выражений.

А в скверике, где посреди газона было водружено нечто каменно-дырчатое, в духе Генри Мура, дело шло к драке – молодежь, разбившись надвое, кричала и обзывалась, накаляя обстановку.

Тимофей понял так, что некий Славик Ржавый подозревал в измене некую Галку. Оная Галка, если верить распаленным сторонникам Ржавого, умудрилась переспать со всеми особями мужеска полу, прописанными в Мутухэ. Защитники чести и достоинства подозреваемой обвиняли самого Ржавого в порочных наклонностях такого пошиба, по сравнению с коими зоофилия могла показаться невинной детской забавой.

Ага, всё, выяснения отношений кончились, в ход пошли последние доводы – руки и ноги так и замелькали, озвучивая хуки слева и прямые в голову.

Переливчато заливаясь сиреной, к скверику подлетел черно-белый атомокар с надписью «Полиция». Бравые служители закона ринулись через кусты. «А-ах! А-ах!» – донеслись горячие выхлопы биопарализаторов. Накал страстей быстро угасал, разборка теряла имя действия…

Браун зашел в отделение Планетарного банка. Безразличный автомат спросил его:

– Трансфер или нал?

– Нал.

– В евро, амеро, азио?[13]

– Азио.

– Получите…

Банкомат выдвинул лоток – девяносто «азиков». Тимофей небрежно сгреб деньги и рассовал их по карманам. На первое время хватит, а там видно будет.

Решив «посидеть на дорожку», Браун зашел в кафеавтомат. За карточным столом играли в покер. Партия была в самом разгаре, и игроки отгоняли приставучего кибер-официанта, а тот все кружил по сложной орбите, изнывая от желания обслужить клиентов.

У стойки бара расположились трое. Один из них был стройным молодым человеком с правильными чертами лица и глубоким шрамом, пересекавшим подбородок. Браун хорошо его запомнил: Шрамолицый шел за ним всю дорогу от банка. С двумя другими Тимофей встречался утром – это были Хлюст и Бес. Все трое принялись шептаться, и Браун без труда догадался, о чем именно – решали, как его сподручнее ограбить. Тем более что Хлюстов с Бессмертновым успели изрядно нагрузиться синтетическим виски.

Тимофей похолодел, но позыв побыстрее уйти подавил – устроился в уголку, спиной к стене и подозвал кибер-официанта.

– Телятинки с бобами, чтоб с дымком, – заказал он, – и грамм сто натурального коньяка.

– Натуральные продукты – платные, – предупредил кибер.

Браун молча распечатал одну из пачек и расплатился. У него мелькнула мысль, что так он нарочно провоцирует гопников, не скрывая наличные, и пропала. За то лицу стало тепло от прихлынувшей крови – жестокая ярость окатила мозг, пробуждая пугающие инстинкты. Тимофей поразился – его сердце не тарахтело, как обычно, в минуты испуга, а билось ровно и сильно. Пульс даже замедлился, словно приуготавливая тело к испытанию на прочность. Эта троица возжелала войны? Ну так она ее получит. А на войне, как на войне…

Хлюст внезапно рассмеялся. Браун бросил на него пытливый взгляд.

– Я слыхал, ты собрался в ТОЗО, – сказал Васька Хлюстов, глумливо усмехаясь. – Так нам по дороге! Только чего тебе там делать? Слишком уж круто в ТОЗО обходятся с дедушкиными внучатами и маменькиными сыночками!

– Неужели? – негромко отозвался Тимофей. – Тогда вам лучше остаться.

Бес уставился на него тяжелым взглядом. Он поставил свой стакан на стойку, и нечестивая троица направилась к выходу. У дверей Хлюст что-то сказал своим дружкам; те громко заржали.

С аппетитом поев и отметив свое отбытие, Тимофей задумался, припоминая расположение зданий на прилегающих к кафе улицах. Затем встал и вышел за дверь, продолжая действовать с холодной настойчивостью.

Ступив на тротуар, он сразу же приметил, что на стоянке, за белым квадратным атомокаром, кто-то стоит. Завидев Брауна, человек на стоянке глубоко затянулся сигаретой, огонек которой ярко вспыхнул во тьме. «Сигналишь? Ну сигналь, сигналь…»

Огонек сигареты могли увидеть только из двух укромных мест, где гопники, наверное, и устроили засаду: либо из узкого проулка между бесплатной столовой и магазином-распределителем, либо от начала аллеи. Надо полагать, ему преградили путь и там и там. Скорее всего, один из грабителей караулил у распределителя, а другой – у входа в парк. Вероятно, кто-то из них попросит закурить или спросит, как пройти в библиотеку, а тут и остальные подоспеют…

Сделав вид, будто вспомнил нечто важное, Тимофей вернулся в кафе-автомат. Ловя на себе изумленные взгляды посетителей, он быстро пересек зал, словно направлялся в пост управления кафе. Затем прошел по узкому коридору, ведущему к выходу на задний двор, куда грузовики-автоматы подвозили продукты.

Браун осторожно пробрался к зданию распределителя. Заглянув в узкий проулок между домами, он заметил темные очертания человеческой фигуры. Кто не спрятался, я не виноват…

Подкравшись сзади к незнакомцу, Тимофей дружелюбно осведомился:

– Кого ждем?

«Шрамолицый», а это был он, вздрогнул и резко обернулся, потянувшись к карману. Браун размахнулся и, содрогаясь от наслаждения, нанес ему сокрушительный удар в челюсть. «Шрамолицего» отбросило к стене, Тимофей тотчас добавил – врезал левой в подбородок. Парень сразу же обмяк и сполз наземь.

Браун даже подивился – первый раз в жизни ему удалось нокаутировать, обычно такое удавалось его противникам… Перешагнув через Шрамолицего, Браун притаился за углом магазина-распределителя. Нервным движением вытер о штаны вспотевшие ладони.

Тем временем курильщик, услышав звуки борьбы, сообразил: что-то произошло, и направился в сторону Тимофея.

– Эй, Кот, что там у тебя? – негромко окликнул он приятеля, и Браун по голосу узнал Беса.

– «И бес, посрамлен бе, плакаси горько», – процитировал он, выходя из-за угла.

Бес откинул полу пиджака и потянулся за бластом, сунутым в кобуру под мышкой – «Закон о военной технике» гопники не чтили. Тимофей мог легко опередить Беса, но проклятые принципы мешали выстрелить первым.

Между тем Хлюст, самый опытный из троицы, уже понял, что план провален, и, выбравшись из кустов, направился к распределителю. Узрев Тимофея, он, как и Бес, дернулся за оружием – и выстрелил. Поторопился Василий – заряд ушёл в сторону, прожигая дверцу атомокара. А Брауну словно отмашку дали – теперь можно!

Ни один их гопников не уловил того молниеносного движения, каким Тимофей выхватил бластер. Прогремели выстрелы. Первый заряд получил Хлюст, самый опасный из противников. Импульс угодил ему чуть выше начищенной до блеска пряжки и прожег дыру до позвоночника.

Второй выстрел раздался почти одновременно с первым – и Бес, покачнувшись, тяжело опустился на колени. Он даже успел выстрелить – из старого пулевого пистолета, но увесистый кусочек металла лишь чиркнул по стене распределителя. Импульс пробил гопнику грудь, но не слева, где сердце, а справа.

Захрипев, Бес повторно нажал на курок – пуля ударилась о тротуар и мерзко взвизгнула. Вторая расплющилась об стену, выбивая крошево пластолита.

Браун шагнул навстречу, поднимая бластер. Два заряда, выпущенные один за другим, перебили гопнику руку.

Выронив оружие, Бес распластался на плитках тротуара.

Оглушенный, опустошенный, Тимофей сунул бластер на место и кинулся прочь.

И только у самого коттеджа его догнало понимание случившегося. Он убил. Убил двоих. Было страшно и очень противно, но и злая радость проступала: он отомстил! И больше никому, никогда и нигде не позволит себя задеть даже словом.

Тут его вывернуло наизнанку. Браун отплевался, отдышался и двинулся на ослабевших ногах к дому.

Деда Антона он встретил в холле.

– Что случилось, Тима? – встревожился дед. – На тебе лица нет…

– Меня пытались ограбить и убить, – признался внук, с болью следя за тем, как у старого вытягивается лицо. – Я их опередил и прикончил двоих… Все было по-честному, дед! Прощай…

Дед встрепенулся и ухватил Тимофея за рукав.

– Куда ты?

– Попробую на «энбэшке» уйти в море…

Антон Иванович затряс головой:

– Не вздумай! Береговая Охрана мигом задержит тебя. Бери мой птер и лети к Наталье!

Поколебавшись, Браун направился к лестнице, ведущей на крышу. Задержавшись у двери, он перевесился через перила и сказал:

– Все-таки ты самый лучший в мире дед!

Антон Иванович ничего не ответил, только поднял голову повыше, чтобы слезы не текли, улыбнулся жалко и помахал внуку рукой.

Глава 2. Ночные полеты

Птерокар «Халзан» был двукрылым махолетом старой постройки и не слишком удачной конструкции – он брал на борт четвертых человек или двоих с солидным грузом, летел неторопливо, поднимался невысоко. Поэтому в той же Службе Охраны правопорядка предпочитали вместительные и быстрые «грифы».

Правда, «Халзан» был машиной вёрткой и мог сесть на любой пятачок, за что его любили туристы и устроители пикников.

Тимофей скривился: ему ли капризничать! Да и поди разбери, что выгоднее для беглеца – лететь побыстрее или иметь шанс в любой момент спикировать и юркнуть под деревья, сквозануть в расщелину между скал, в общем, затаиться, притворяясь дохлой птичкой…

В кабине птерокара было темно, только подсветка приборов бросала блики на лицо Брауна, тускло отражаясь от прозрачного колпака-фонаря. Тонкий слой стеклобиолита отделял кабину от мятущейся тьмы. Тимофей откинулся на спинку и закрыл глаза.

Он – убийца… С этой ужасной, тошнотворной истиной он уже как-то смирился. Как-то… А как? Как теперь жить, всё время помня, зная, что ты убил человека? Двоих!

Ранее он полагал, что наиболее ужасное сосредотачивается в самом акте причинения смерти. В совершении убийства. Оказывается, нет. Весь страх – в непоправимости содеянного. Убить легко, оживить мертвеца – невозможно. Раскаивайся, посыпай голову пеплом, да хоть колотись ею об стенку – всё бесполезно, ибо в силу вступает пугающее слово «никогда», символ безысходности и необратимости. Nevermore [14].

Губы Брауна искривились, задрожали. Он до боли сожмурил веки, одолевая приступ слабости. Поздно плакать. Эти его выстрелы словно привели в действие некий мировой механизм воздаяния – как будто неявные ворота захлопнулись с неслышным грохотом, отсекая прошлое. Навсегда. Окончательно и бесповоротно. Ему никогда, никогда больше не вернуться к прежней жизни, никогда уже не стать прежним Тимой Брауном. Nevermore!

И что теперь? А что теперь? Он совершил преступление. Судья назначит ему принудительное глубокое ментоскопирование. Прокурор предъявит суду присяжных чёткие доказательства, добытые «с применением интрапсихической техники», обвиняя «гражданина Брауна» в двойном убийстве, и адвокат только разведет руками. «Виновен!» – вынесут вердикт присяжные заседатели, и судья назначит наказание: вживить Т. Брауну мозгодатчик и приговорить к физическому удалению. Сошлют его лет на десять куда-нибудь на солнечный Меркурий, и всего делов…

«Десять лет!» – ужаснулся Тимофей. Долгих десять лет… Ни за что!

– Только бы не поймали… – прошептал Браун, оцепенело таращась в ночь. – Только бы уйти…

Он же хотел вернуться в ТОЗО? Хотел. А нынче придется там скрываться… Ну и пусть. Лишь бы скрыться…

«Халзан» летел, плавно покачиваясь. Ритмично машущие крылья были невидимы, только светлые тяги мелькали снаружи, передавая глазам Тимофея слабое мельтешенье, а ушам – размеренный скрипучий шелест. Птерокар мчался сквозь ночь, незримый и бесшумный, как ночная птица… Ага, если бы!

Впереди то и дело вспыхивали зеленые кольца телефоров, указывая верный путь, а по сторонам очерчивались треугольники, горящие рубиновым и обозначающие близкие сопки. Когда птер снижался слишком низко, впереди начинал мигать синий крест.

Телефоры торили «Халзану» безопасную воздушную дорогу – и любому дураку, вышедшему покурить и глянувшему на небо с балкона, становилось ясно: летательный аппарат проследовал. Это нервировало Брауна, но делать было нечего. Лететь наобум, пока не втемяшишься в горный склон? Или подняться на безопасную высоту – и засветиться на экранах Центральной диспетчерской?

Южнее горы опали, расстелились степью. Теперь один-единственный Северный фривей, вившийся под брюхом птерокара, разветвился целой системой ярко освещенных дорог, сбегавшихся и разбегавшихся внизу, перекрещивавшихся на разной высоте и сплетавшихся в подземные узлы. Тысячи фар добавляли слепящее сияние к свету фонарей – каплевидные легковушки мчались по фривеям, обгоняя солидные электробусы, похожие на обтекаемые аквариумы, подсвеченные голубым; по отдельным полосам неслись грузовики-автоматы без кабин, с прорезями визиров на тупорылых капотах. Они мчались почти впритык, походя на вагоны бесконечного поезда.

В небесах тоже становилось тесновато – красные световые столбы то и дело предупреждали о пролетавших мимо вертолетах и птерокарах. Кольца телефоров множились, уходя вдаль рисованными коридорами из обручей, словно отражения меж двух зеркал, а навигационные маячки разгорались и гасли под брюшками «Халзанов», «Птеранодонов», «Грифов», «Анатр», «Алуэттов» и прочей крылатой и винтокрылой техники.

Именно теперь, когда птер затерялся в феерии огней земных и небесных, на Брауна сошло успокоение. Он больше не уговаривал себя в собственной невиновности, не убеждал трясущуюся и скулящую совесть, что имела место самозащита. Совесть заявляла протесты – дескать, мог бы и удрать, зачем же обязательно убивать? Крыть было нечем, и Тимофей начинал злиться, выкладывая главный аргумент – в него-то ведь стреляли не холостыми! Почему же он должен был беречь драгоценные жизни этих отморозков, коли они готовились причинить смерть? Разве это справедливо?

Браун криво усмехнулся, едва различая свое смутное отражение. Куколка-имаго созрела и лопнула по швам, выпуская на волю точно такого же Тиму Брауна, но только с виду. Внутри Тима Браун стал иным – в нем выкристаллизовались зачатки твердости и уверенности в себе, безжалостности и жестокости, всех тех качеств, кои «на берегу» были подавлены (вернее, придавлены) воспитанием, а в ТОЗО являлись первейшими условиями для выживания и достойной жизни. Благодарить ли за это гопников и Марину или проклинать?

Неожиданно птерокар дернулся, и на пульте тут же вспыхнуло табло «Принудительная посадка». Тимофей похолодел, крутанулся на сиденье. В ночи проплыл полицейский вертолет, мигая проблесковым маячком. Его лаковые борта отблескивали в зареве над шоссе. Хрупкое спокойствие беглеца рассыпалось вмиг.

Браун подергал рычаг управления, но тот был заблокирован.

– Не дождетесь! – прошипел он, доставая бластер из кобуры.

Протиснувшись под пульт, Тимофей ударом рукоятки сбил панель. Вот он, блок безопасности, красным огонечком мигает. И не выдерешь его… Недолго думая, Браун приставил к блоку дуло бластера и выстрелил в экономичном режиме – блочок разбрызгало, шарики расплава со скворчанием забегали по полу кабины. И что теперь?

Крылья птерокара замерли, как при планировании, и машина плавно пошла на снижение.

Тимофею хотелось орать от ужаса, но некогда было. Почти не дыша, на ощупь, он сращивал псевдонервы, завязывая их узелками. Иногда он путал белые скользкие нити, и тогда зеленоватое сияние, подсвечивающее главный нервный ствол, начинало мигать.

– Превосходно… – хрипел он, затрудненно дыша. – Просто превосходно…

Спиною Браун почувствовал, что рычаг управления поддался. Вывинтившись из узости, Тимофей ухватился за рычаг в полуприседе, легонько разворачивая птер в сторону Владивостока. До земли оставалось метров двадцать… Успел! Отпыхиваясь, словно после долгого забега, Браун устроился на сиденье. Откудато сверху спланировал тяжелый птерокар с красноголубой мигалкой. Полиция! Нет, мимо… «Быстрее, быстрее…» А куда делся вертолет? Потеряли они его, что ли? Ну и слава богу…

Под крылом темным зеркалом блеснул Амурский залив, и вот море огней огромного города разгорелось внизу. Тимофей облегченно выдохнул – спасен! В толчее он сразу затеряется – летательные аппараты шли в несколько горизонтов. Тельца вертолетов были словно подвешены к сквозистым, по стрекозиному взблескивавшим кругам лопастей, черные силуэты птеробусов походили на летучих мышей, зловещими тенями проскальзывая на фоне полной луны.

Одиннадцатый час, но не было похоже, что город готовился ко сну, – потоки машин проползали по улицам, перетекая по ним сверкающими разноцветными каплями. Сквозистые стены домов изливали сияние, превращая ночь в день, матово светились полупрозрачные крыши, смутно выделяя черные пятна геликоптеров, из-за лопастей похожих на кляксы.

Тимофей заозирался. Вон блестит Золотой Рог, перепоясанный двумя мостами, похожими на странные арфы, вон современные дома-призмы, дома-пирамиды, дома-кубы, похожие на сростки светоносных кристаллов, уступают место старинным постройкам еще имперских и советских времен. Кирпичная и бетонная старина спускается уступами к развеселой Светланской.

Браун направил птер вдоль главной улицы города, одолел перекресток с Алеутской и завис над тихой Посьетской. Пискнул киберштурман, мигнула экранкарта. Ага, вот она, школа переподготовки!

На крыше учебного корпуса стоял лишь один вертолет, понуро лопасти повесив, и «Халзан» осторожно пристроился рядом. Шасси упруго просело, качнулось пару раз и замерло. Жесткие крылья с треском сложились, прижались к покатым бокам, фонарь откинулся вверх. Приехали.

Тимофей упруго выпрыгнул на крышу и поежился – с моря задувало, было сыро и зябко. Браун осторожно спустился на второй этаж школы, но опаска оказалась ни к чему – он не шагнул в темноту и гулкую тишину.

В школе было светло и шумно – курсанты из неработающих галдели так, словно вернулись в детство, ко временам уроков и переменок. Тимофей мигом затерялся в их толпе. Сперва он напрягся, но вскоре расслабился – рядом с ним жизнерадостно толкались вполне нормальные парни и довольно симпатичные девушки. И разговоры они вели вовсе не о шмотках «от кутюр» или о том, какой вертолет лучше – «Анатра» или «Алуэтт»:

– Лёха, ты где бродил столько? У нас отчёт-экзамен по океанографии был!

– Да я в мастерских задержался. Вован опять взрывные цилиндры перепутал, представляешь? Я завожу, а мотор – чих-пых, чих-пых, – и всё на этом…

– Ритка! Ты в буфет?

– Взять тебе?

– Котлету! И к чаю чего-нибудь…

– Андрей Евгеньевич, а практика скоро? Надоела эта виртуалка, хочется вживую субмарину поводить!

– А ты матчасть всю освоил, Еловский?

– Ну-у… Почти.

– Вот потому и судовождение – почти. Рано тебе еще в море.

– Смирись, Ёлка! Пошли, отбой…

– Детское время!

Именно здесь, в чистеньких и строгих аудиториях учебного центра, Тимофей по-иному взглянул на вялотекущую классовую борьбу между работниками и неработающими. Он впервые подверг сомнению козырный довод арбайтеров: «Не нравится сидеть на пособии от Фонда изобилия? Идите к нам! Поступайте в вузы, получайте дипломы, устраивайтесь на работу – и расписывайтесь за аванс и получку!»

Не все так просто, ибо есть меж людьми древнее противоречие, портящее настроение и жизнь. Это противоречие в неравенстве способностей. Одного едва к горшку приучили, а он уже умница, отличник, удачник. Вырастет – станет чемпионом, лауреатом, мастером. Выдающимся ученым, заслуженным артистом, талантливым инженером.

А другой – середнячок, тяжелодум, посредственник. Недалекий «маленький человек» даже с дипломом в кармане навсегда останется рядовым работником, он обречен всю жизнь трудиться вдвое больше своих одаренных товарищей, но так и не станет с ними вровень, не добьется даже тени их успеха, даже блеска их наград.

Так в одних душах зачинается чувство превосходства, а другие ощущают неполноценность да собственную ущербность.

Браун фыркнул, насмехаясь над собой, – нашел, когда философию разводить! Или это в нем крутизна заговорила?..

Поглядывая по сторонам, он выбрался на соединительную галерею и перешел на третий этаж плоского кремового корпуса общежития. В «общаге» было куда тише, чем в школе, только играла где-то тихая музыка да звучал девичий смех, перебиваемый добродушным баском.

Тимофей прислушался. Нет, это не Стоун смеялась…

Напевая, из двери напротив вышла девушка в простеньком сарафанчике. С интересом глянув на Брауна, она пошла по коридору, нарочно придавая походке вид дефиле.

– Вы не подскажете, где мне найти Наталью Стоун? – тихо спросил ее Тимофей.

Девушка обернулась, похлопала ресницами, потом подняла задумчивый взгляд к потолку и уверенно указала пальчиком:

– Третий модуль слева. Наташка одна.

Отпустив это замечание, девушка озорно улыбнулась.

– Спасибо.

– Не за что…

Браун решительно постучал в дверь третьего модуля слева.

– Ворвитесь! – донесся до него ответ.

Тимофей вошел и аккуратно закрыл за собой дверь. Из комнаты выглянула Наташа и очень удивилась.

– Ты? – сказала она. – Уже? Ой, что это я… Проходи, Тим!

Тим прошел, виновато улыбаясь, и был усажен в скрипучее кресло. Наталья, затянутая в халатик, устроилась прямо на подоконнике.

– Произошли кое-какие события, – затянул Браун, стараясь не бравировать. – В общем, мне надо не просто переселиться в ТОЗО, мне надо туда бежать…

И он выложил всю историю, с самого начала, все свое несвятое житие, «вырезав» из него лишь одну купюру – не стал распространяться о походе на «Аппалузе» и смерти Волина.

Наталья выслушала его внимательно и с сочувствием. Погрустнела, помолчала и сказала:

– Мой отец тоже бежал в ТОЗО. Двое неработающих хотели маму изнасиловать, батя одного искалечил, другого убил… Родители тогда переехали в Пацифиду – есть такая суверенная территория в ТОЗО. Год спустя родилась я – в батиполисе «Преконтинент-8». Папе с мамой выплатили подъемные, мы на них купили две старых, «бэушных» субмарины, попробовали собрать стадо кашалотов. Тут как раз Стан к нам устроился, Станислас Боровиц, герой войны. Года за два мы собрали небольшое стадо китов. И погнали полсотни в Петропавловск. Сдали кашалотов на китобойный комбинат, а на все вырученные деньги купили еще четыре субмарины. Когда мы вернулись, наша станция уже догорала. Кашалотов угнали китокрады, они же и родителей моих… обоих… убили. Осталось нас пятеро – я и четыре смотрителя-китопаса. Станислас сразу собрался и за китокрадами двинул. Месяц пропадал, но я еще за неделю до его возвращения узнала все новости по ЭсВэ – Стан настиг воров и убийц. Китокрадов было пятеро, троих он застрелил сразу, а парочке, что осталась, кровь пустил на икрах и свесил за борт. Их долго ели мелкие акулы… – Наташа встрепенулась и сказала: – Ладно, возвращаться в прошлое – плохая примета. Ты как сюда добирался?

– У меня птер.

– Отлично! – сказала Стоун деловито. – Слушай. Сегодня в четыре утра нам надо сесть на стратолет. Это грузопассажирский, рейс «Владивосток – НовоАрхангельск». Надо будет устроиться на нем вместе с птером, и нас сбросят точно над «Моаной-2»!

– «Моана-2»? Это ваш СПО?

– Общий, – поправила его Наталья. – На нем три станции, одну занимает команда с «Летящей Эн». «Летящая Эн» – это наше клеймо. На других станциях – соседи с ранчо «Тире-20» и «Бокс-Аш», они тоже пасут кашалотов.

– Это-то понятно… – продолжал сомневаться Браун. – А регистратуру мы как пройдем?

– Через грузовой терминал, – усмехнулась девушка. – Ген-регистраторы тут работают по принципу полупроводника – из ТОЗО сюда не впускают, а отсюда туда – свободно! Давай так – ты ложись спать, вон диван, я думаю – поместишься, а я сбегаю к преподу, возьму тест-программы.

– Извини, – сказал Тимофей покаянно, – я нарушил все твои планы…

– Пустяки, – ласково улыбнулась девушка. – Я же учусь заочно. Сессия кончилась, а когда улетать, днем позже или раньше – какая разница? Ложись, подниму в три!

Пройдя к стенному шкафу, она достала с полки блестящий черный комбинезон и сказала отрывисто:

– Отвернись!

Браун послушно исполнил приказ, но не сразу, успев разглядеть гибкую спину и узенькую талию, круто расходящуюся в роскошную попу. «Как сердечко перевернутое…» – мелькнуло у него. Тут он поймал смеющийся взгляд Наташи, брошенный на него «рикошетом» в зеркале, и мигом отвел глаза.

– Ну, я пошла! – сказала девушка, оглаживая ладонями обтягивающий комбез и придирчиво рассматривая свое отражение.

Выйдя за дверь, Наташа помахала Тимофею пальчиками и пошла, удаляясь по коридору.

Браун невольно залюбовался походкой девушки. У Марины Рожковой красота яркая, глянцевая, в ней совмещаются детский наив-наигрыш и порочность напоказ. Рожкова пленяет «с холодной дерзостью лица», соблазняет с равнодушием богини-девственницы, но она очень страстная, любит, чтобы сильный мужчина подчинял ее и властвовал над нею.

Наташа иная. С виду она простая и открытая, не стремится обаять и влюбить. Похоже, даже смущается того, что привлекательна. У Марины – нарочитая слабость, изнеженность – все, чтобы завлечь «мачо» в «медовую ловушку». У Наташи – опасная женская сила, бьющая через край энергетика, гибкость, строгое изящество и простодушное обаяние. Но влечет его к Марине…

Взлетел «Халзан» ровно в три часа ночи. Тимофей испытывал лишь одно переполнявшее его хотение – принять горизонтальное положение и закрыть глаза.

Сонно помаргивая, глядел он на притухшие огни Владивостока, на полупустые улицы с мигавшими световыми столбами на перекрестках, на редкие вертолеты, плывущие в темноте, подобно светлячкам.

– На-ка, – сказала Наталья заботливо, протягивая Тимофею пилюльку спорамина [15], – выпей, а то еще заснешь на высоте птичьего полета.

Браун выпил. Минут через пять – как раз миновали Вторую Речку – Тимофей окончательно стряхнул с себя липкую паутину сна. Взбодрился.

Когда они уже подлетали к международному аэропорту, Стоун забеспокоилась.

– Спустись пониже, – попросила она.

Тимофей снизился, повел птер по-над дорогой. Впереди, за темными рощами, плясали голубые лучи прожекторов, выхватывая из темноты громадные конусы ионолетов.

– Полиции опасаешься? – тихо спросил Браун.

– Боюсь, – ответила девушка. – Они наш птер могут перехватить на подлете…

– На подлете… – механически повторил Тимофей.

Он опустил взгляд к дороге. Полотно фривея было почти пусто, только по выделенной полосе шли грузовики-автоматы.

– А если мы не подлетим, – сказал Браун, – а подъедем?

– Как это? – не поняла Наталья.

– Сейчас я…

Минутой позже от трассы вильнул в сторону съезд, уводящий к аэропорту. Туда же свернуло два или три автомата.

Тимофей выбрал самый большой грузовик, на пяти шасси, и полетел над ним, держась над вторым кузовом. Скорости сравнялись.

– Осторожно только! – сказала девушка, догадавшись, какой трюк собрался проделать Браун.

Не отвечая, Тимофей медленно пошел на снижение, одновременно выпуская шасси – четыре суставчатых «лапы»-опоры выдвинулись, разогнувшись наполовину. Птерокар шатало и качало, но вот шасси коснулось яркой пластмассовой крыши кузова, укрепилось, и крылья тут же сложились.

– Ой! – вскрикнула Наташа, цепляясь за сиденье.

– Держись!

Кабина птерокара раскачивалась, переваливаясь с боку на бок, клевала носом и откидывалась назад, но шасси держалось крепко. Браун сгорбился на месте пилота, напрягаясь и сжимая рычаг. В любую секунду он был готов резко дернуть его на себя – и поднять птерокар в воздух.

Смотреть наружу не хотелось – весь видимый мир пьяно шатался, то вскидываясь, то опадая.

– Замечательно…

– Сворачиваем… – слабым голосом сказала Наталья. – Здесь нас уже не задержат. Не должны…

Грузовик-автомат плавно развернулся на спиральном спуске и въехал в громадные ворота грузового терминала – птеру даже не пришлось приседать. Заклокотав мощными моторами, машина поднялась по пандусу и оказалась на взлетном поле.

С громадным облегчением Браун потянул рычаг на себя – птер с треском распахнул крылья и слетел с примятого кузова, поплыл над самым металлопластом стартовых площадок.

– Куда? – негромко спросил Тимофей.

Наталья привстала, заоглядывалась и вытянула руку.

– Вон наш!

Птерокар потянул над самой землей к огромному треугольному кораблю, пластавшему короткие крылья и задиравшему кверху пару острых килей.

Остальное доделала Наталья. Быстро договорившись с пилотами, она махнула рукой Брауну, и тот завел птерокар, шкандыбавший на опорах, под необъятное днище стратолета. Вверху разошлись створки люка грузового отсека, и пара мощных манипуляторов подхватила «Халзан».

– Стой! Стой! – завопила Стоун.

Подбежав, она забралась в кабину. Тимофей рассмеялся. Наталья прыснула в кулачок и тоже расхохоталась, снимая напряжение и тревоги.

Манипуляторы сноровисто подняли птерокар, втянули его в отсек, и люк закрылся.

– Все, – скомандовала девушка, – спим!

Тимофей Браун, сильно сомневаясь, что спорамин позволит ему хотя бы задремать, опустил спинку сиденья и закрыл глаза. И уснул.

Глава 3. Ранчо «Летящее Эн»

Тимофей Браун летел и чувствовал себя не то яйцом в утке, не то авиабомбой.

– Долго нам еще? – спросила Наталья, зябко потирая ладони. – Как ты думаешь?

– Смотря докуда. По моим прикидкам, Камчатку мы уже миновали…

В этот момент интерком ожил, солидно прокашлялся и обронил короткое:

– Сброс!

«Уже?!» – хотел воскликнуть Браун, но вопрос застрял у него в горле – створки люка внизу растворились, и манипуляторы выпустили птерокар в небо над Беринговым морем. Яркая лазурь и бешено несущиеся складки волн были как удар, они вышибли все мысли. Мутный горизонт встал дыбом, опрокидывая небеса.

– Ой, мамочки! – взвизгнула Стоун.

Тимофей судорожно сжал рычаг. Жесткие крылья с треском разложились, а с пульта донеслось:

– Крен, тангаж, рысканье – в норме.

Только тут Браун сделал выдох.

– Превосходно…

Круг зримого мира занял свое законное место – серо-зеленый низ, подернутый белыми стрелками барашков, индиговый верх, тронутый туманностью облачков.

– Кошмар какой-то, – сердито проговорила Наташа, смущаясь своего испуга.

– Всё хорошо! – весело сказал Тимофей.

Стратоплана уже не было видно, зато впереди и слева очертился большой овал, неколебимо покоящийся среди гофрированной обливной зелени – так сверху виделись бесконечные морские валы.

– Вовремя нас сбросили, – заметила девушка, успокаиваясь. – Нам сюда – это «Моана-2»!

Подлетев поближе, Браун обнаружил, что овал вовсе не овал, а правильный круг, с наветренной стороны окаймленный белой скобкой прибоя. Это и был СПО – стационарный плавучий остров, в просторечии океанцев – «плот».

«Плот» был расчерчен кругами и шестиугольниками посадочных площадок, а посередке, словно отмечая диаметр, от края до края тянулась взлетная полоса. Нормальная такая полосочка – межконтинентальный интерлайнер сядет только так. Здания – куполки, цилиндрики, кубики – гляделись сверху тремя кучками, тремя деревушками, тремя станциями, раскиданными по плавучему острову.

– Делим «плот» между тремя ранчо! – крикнула Наташа. – На станции Обход заправляют ребята с «Бокс-Аш», а в Си-Медоуз прописались другие соседи, с «Тире-20» [16]. У нас – «Стандард-Айленд»! Видишь, где зелено? Это Боровица «огород»! Говорит, к земле потянуло…

Тимофей заложил изящный вираж и повел птер на посадку.

Зеленый квадрат с большой буквой «Р» приблизился махом, слегка качаясь и кружась. Птерокар выпустил суставчатые лапы шасси, сделал мощный взмах и сел, неуклюже пройдясь и складывая плоскости. Прилетели…

Посадочная площадка находилась на окраине станции «Стандард-Айленд», как извещало потрепанное ветрами табло. Здесь росла самая настоящая сосна, правда, в единственном числе. Она косо поднималась из огромного ящика с песком и раскидывала потрепанную крону, похожую на рваный флаг, а дальше рядами и шеренгами выстраивались открытые парники, зеленея лучком, укропом и прочими радостями огородника.

Склонившись над одним из парников, стоял пожилой мужчина, загорелый, обветренный, просоленный. На смуглом лице его выделялись седые усы. Брови оставались черными, разве что выгорели, отдавая в рыжину, а ежик волос на голове цветом своим походил на смесь соли и перца.

Седоусый бурчал что-то о «мальках», которым лень свеклу проредить, а вот как поесть, так тут они маху не дадут…

– Это и есть Станислас Боровиц, – скороговоркой, подавшись к Брауну, сказала Наталья, – к нему надо привыкнуть. Стан не приемлет тишины и безлюдья – когда у него хорошее настроение, он поет, когда плохое – бранится. Может в одиночку наброситься на целую банду, а вот свою жену Ханичэйл реально побаивается. Тетя Хани у нас всем хозяйством заведует. Они со Станом вечно ругаются, но не по злобе, они оба добрые, сам увидишь… Привет, Стан!

Боровиц, кряхтя, разогнулся и ухмыльнулся.

– Почтение, барышня, – громко сказал он, – и добрый день! А это ещё что за интель? «На берегу» нашла?

– Это новая рабсила, Стан, – ответила Наталья – строго, но в той же манере. – Пока возьмем младшим смотрителем. – Обернувшись к Брауну, она добавила казённым голосом, будто скрывая возникшие – или возникающие? – отношения: – Будешь получать тридцать азио в месяц, как везде. Питание и боеприпасы за счет ранчо. Идёт?

– Идёт, – согласился младший смотритель.

Боровиц отряхнул пучок редиски и спросил с изумлением:

– Зачем нам интель?

Тимофей почувствовал себя уничтоженным и неловко переступил с ноги на ногу. Наталья пожала плечами и сказала:

– Я беру его на время перегона.

– Совершенно не понимаю, зачем нам интель, – брюзжал Станислас.

Наталья глянула на него, и Боровиц махнул рукой:

– Ну хорошо, хорошо… Лишние руки не помешают. – Обернувшись к «интелю», он поинтересовался: – Звать как?

– Тимофей Браун.

– И откуда ты, Тимофей Браун?

– Из Евразии… Из Сихали.

– Как-как? Сихали? А-а… Сихотэ-Алинь! Бывал, бывал в ваших пенатах... Ну а я Станислас. Главный смотритель, он же сегундо [17]. Не халям-балям. Понял?

– Ага. В смысле, да, Станислас.

– Да просто Стан.

– Ага…

Наталья успокоенно оглядела обоих и сказала:

– Ну ладно, Стан, я пойду. Поработаешь наставником молодежи, мм?

– Да куда ж от вас деваться… – продолжал сегундо ворчать. – Наприводят кого попало, а ты с ними нянькайся… Слушаюсь, Наталья. Наставлю твоего Тимку по полной программе!

Стоун послала Боровицу воздушный поцелуй и ускакала.

– Салат любишь? – обратился Станислас к Тимофею.

– К-какой? – Брауну было как-то неуютно.

– Салатный. С лучком, с огуречиками… С майонезиком. Как ты к нему относишься?

– Положительно, – ответил «интель» тихим голосом.

– Тогда еще зелепушечки нарвем…

Сегундо добавил хороший пучок зелени к уже собранной и передал весь урожай Тимофею.

– Тащи, – велел он. – Мне руки свободными нужны, чтобы достопримечательности показывать… Пошли. – Оглянувшись, Боровиц достал из нагрудного кармана плоскую фляжку с зеркальными боками и хорошенько к ней приложился. – Ух! – крякнул он довольно, утирая усы. – Что глядишь, Сихали? Мы из железа деланы и на спирту настояны! Хе-хе… Видал, какая фляжечка? Она мне один раз жизнь спасла. Не веришь? П-ф-ф! Думаешь, зеркало это? Никак нет. Мезовещество! Фотонный привод, не халям-балям. Через каждые сто астроединиц полёта отражатели фотонных кораблей меняют, и мне ребята вырезали кусочек, смастерили эту фляжечку. Тут два слоя мезовещества, плазма от него отскакивает только так… Ханька моя, как увидала у меня этот сосудик, тут же завелась! А потом случилась заварушка на Таити-2, и в меня из бласта попали – прямо в сердце! А у сердца – фляжечка… Импульс отразила, и я того стрелка доконал. Ханька как увидела прожог, сразу давай орать: «Скотина! Новая ж куртка совсем!» А когда дотумкала, от чего та дырка, сомлела, еле поймать успел, не то грохнулась бы… И слова больше про фляжку не сказала! – Прочистив горло, Станислас запел довольнотаки приятным баритоном: – Ой, моро-оз, моро-о-оз, не моро-озь меня-я! Не морозь меня-а-а, мо-оего-о ко-оня-я!.. – и сразу перешел от вокала к речевому жанру: – Чего стоим, китовый подпасок? Вперёд!

Тимофей, чувствуя себя дурак дураком с охапкой «зелепушечки» в руках, двинулся по направлению к Стандард-Айленду.

За парниками обнаружились теплицы, а за теплицами открывалась главная улица станции, зажатая усеченными кубами и параллелепипедами, полусферами и полуцилиндрами. Во всех этих геометрических телах имелись тамбуры и много круглых иллюминаторов. Справа, ближе к краю СПО, за домами возвышались две башни – одна круглая, в белую и красную полоску, другая решетчатая.

– Энергоантенна, – показал Боровиц, – и причальная вышка. К ней дирижабли цепляются.

Слева на улицу выступала белая призма здания, похожего на картонную коробку. Вдоль всей стены тянулся яркий навес, а в проеме входа болтались «крылья летучей мыши» – резные дверцы, качавшиеся в обе стороны, – точь-в-точь, как в салунах на Диком Западе. Из дверей доносились звуки ненастроенной хориолы, слышалась громкая речь и жизнерадостный хохот.

– Салун «Бон-тон», – ткнул пальцем в заведение сегундо. – Запомни это место, Сихали! Здесь пекут такие пончики, что китопасы за сто миль их чуют и гребут на самом полном. А тут у нас как бы медицинский центр…

Браун посмотрел на крутой белый купол, отмеченный красным крестом. У тамбура давал тень большой зонт, в тени на шезлонге расположилась девица в белом халате и напропалую кокетничала с парнем такой ширины, что в его комбезе легко разместилось бы двое Тимофеев. Младший смотритель сразу узнал врачиню – и покраснел, как первоклассник, случайно увидевший старшую сестру в душе.

– Скучает наша Маринка, – фыркнул Боровиц. – Никак мы не захвораем… Вечером только прилетела, в отпуске была, и… Видал, какой негабарит вокруг нее вьется? Ну, куда такому болеть? Его и убить-то трудно, не то что заразить…

Тут Марина заметила новоприбывших и закричала:

– Станислас!

Вскочив и оправив короткий халатик, она подошла поближе. «Негабарит» хмурился недовольно, зыркая на Тимофея злыми медвежьими глазками, и тому сразу поплохело.

– Приветики! – пропела Рожкова, радостно улыбаясь. Девушка умудрялась смотреть на Брауна, поглядывать на сегундо и не упускать из виду «негабаритного» добра молодца. – Новый кадр, да?

– Так точно, – сказал Боровиц по армейской привычке. – Можешь не смотреть так – для опытов я Тимку не отдам. И вообще, он у нас временно.

Заслышав последнее слово, добер молодец радостно воссиял.

– Временно или постоянно – это неважно, – строго сказала Марина. – Все равно надо проверить. А вдруг Тима болен? Пойдем!

Врачиня ухватилась за младшего смотрителя и потащила его в медцентр.

– Подожди, – неловко сказал Браун, – тут зелень…

Станислас забрал у него урожай и сказал, подпустив в голос печали:

– Прощай, амиго! [18]

– Мы скоро, – пообещала Марина и уволокла Тимофея в недра медцентра.

В недрах было тихо и пусто. Под потолком висел многоглазый киберхирург. Увидев Марину, он жаждуще распустил членистые щупальца, но врачиня отмахнулась, и кибер разочарованно скрутил конечности.

– И давно ты здесь? – спросил Браун, лишь бы чтото сказать. Он испытывал неловкость и вожделение одновременно, толком не понимая, что же в нем доминирует.

– Год уже, – заулыбалась Рожкова.

– Да? А ты не говорила, что у китопасов работаешь…

– А ты и не спрашивал. Тебя больше моя грудь интересовала.

– Она меня и сейчас интересует…

Марина погрозила ему пальчиком.

– Вот, – сказала она, подводя Тимофея к объемистому «саркофагу», – это такой стационарный диагностер. Укладывайся!

– Раздеваться?

– Обойдешься, – улыбнулась Марина. – Рубашку только сними.

Браун исполнил приказ и залез в диагностер. Осторожно коснулся спиной гладкого дна, опасаясь неприятного холодка, но покрытие было теплым и мягким. Хоть спи в этом «саркофаге».

– Что, не хватает пациентов? – решил спросить Тимофей – голос его прозвучал глухо, как из бочки.

– Да где ж их тут взять? – охотно откликнулась врачиня. – Все такие огромные, здоровые… Симпатичные хоть, а то я раньше в санатории работала, в Брайтоне, так там одни старперы! Пройдут курс омоложения и не знают, куда свое либидо девать… Не дыши!

Младший смотритель открыл рот для следующего вопроса и тут же его закрыл, замер, хапнув толику воздуха.

– Всё, можешь дышать!

– Я думал, ты вместе с Айвеном…

Марина фыркнула:

– Мне с Ванькой нечего делить, а постель – тем более. Ты ведь это имел в виду? Ну? Признавайся! Раз! Два! Три!

– Ну-у… В том числе и это.

Рожкова чуток посерьезнела и покачала головой.

– Айвен выбрал свой путь, – сказала она. – И светит Айвену дальняя дорога и казенный дом… Он убыл с корифанами куда-то на Восток. Хвастался еще, что «сам» Шорти Канн зовет его «братаном»…

– Шорти Канн?

– Бандюга! Вор и пират. Грабит береговые станции, нападает на плавучие базы, китов крадет… Говорят, на рукоятке его пистолета – шестнадцать зарубок!

– Пижон…

– Кстати, Айвен уже успел отметиться – застрелил кого-то в «Мендосино» [19].

– Понятно… А кто тут, вообще? Наталья мне только про Боровица рассказывала, если ее послушать, так это прямо эпический герой.

– О-о… Станислас – это фигура! Он раньше межпланетником был, на трансмарсианском рейсовике… Или на рейсовом танкере? Точно не скажу. Из космофлота Стана выгнали за пьянку. Потом Вторая Гражданская его прихватила… Я сама награды видела – у Станисласа и «Освобождение Сибири» есть, и два «Георгия», и Николая Чудотворца орден… Толькотолько он демобилизоваться решил, а тут нукеры полезли. Мехти-хан со своими. Всемирный Халифат им подай! И поручик Боровиц опять в строй… Потом демилитаризации, то-се… А как ТОЗО провозгласили, он чуть ли не первым сюда переселился. Китов пасти.

– А кто это так за тобой увивается? Здоровый такой?

– Ревнуешь? – мурлыкнула Марина. – Это старший смотритель. Тугарин-Змей.

– Как-как?

Марина рассмеялась.

– Это Илью Харина так прозвали – Тугарин-Змей. Змей – потому что Илюша все мечтает Великого Морского Змея поймать, а Тугарин… Точно не скажу, вроде был такой богатырь, что ли, или великан. Все, Тима, можешь выбираться.

Браун вылез из диагностера, заинтересованно заглядывая в вырез халатика – Рожкова как раз наклонилась над монитором, и видимость была прекрасная.

– Я сильно болен? – пошутил он, радуясь, что Марина в хорошем настроении.

– Жить будешь! – рассмеялась врачиня.

Оторвавшись от монитора, она развернулась, наклоняясь над кубом энергосборника. Теперь младший смотритель любовался ножками докторши – стройными такими, длинными ножищами…

Вздохнув, Марина повернулась и развела руками в притворном огорчении:

– И ты тоже здоров.

– Извини, – брякнул Тимофей, и врачиня расхохоталась.

Чуток посерьезнев, но сохраняя на лице улыбку, Марина сказала:

– Это ты меня извини за вчерашнее. Я просто дико разозлилась на тебя, и… И убедилась, что ты не трус. Ведь это ты застрелил Хлюста?

Помолчав, Браун признался:

– Я. Его и Беса.

– Нет, Беса ты только ранил.

– Что-о?! Он живой? А откуда ты?..

– Костя рассказал.

– Костя? Кот? С таким шрамом? – Тимофей показал, с каким.

– Да. Костя сказал так: «Хлюсту выпала черная двойка, а Браун пошел с козырей…»

Повинуясь неслышному призыву, Тимофей обхватил девушку, сграбастал ее длинными костистыми руками и прижал к себе. Марина не сопротивлялась. Она сама обняла его за шею и прижалась губами, язычком растворяя пересохшие Тимины губы.

Задыхаясь, Браун перевел одну руку с талии девушки на ее попу, а другую ладонь вмял в пышную грудь. Марина тихо застонала и прошептала:

– Не здесь… И не сейчас.

Схватив Тимофея за руку, она вывела его обратно на улицу и торжественно передала Боровицу.

– Годен!

– Ну, слава богу… – проворчал сегундо.

Рядом с главным смотрителем стояли трое парней. Плосколицее дитя тундры под два метра ростом и два шустрых молодых человека, рыжий и светлый. Молодые люди улыбались, как на рекламе зубной нанопасты.

– Знакомьтесь, – сказал Станислас с оттенком нетерпения и хлопнул по груди двухметрового: – Это Арманто, знатный китодой, командир звена субмарин, старший смотритель… и ленивый до ужаса!

Дитя тундры ничуть не обиделось – ухмыльнулось, смежая глаза в щелки, и поправило главного смотрителя:

– Шибко-шибко ленивый, однако!

– Не прикидывайся чукчей.

– А я кто, по-твоему?!

– Тимофей Браун, – не к месту вставил младший смотритель и подал руку.

– Арманто Комович Вуквун, – церемонно сказало дитя, сжимая его пятерню так, что косточки хрустнули.

– А это – Рыжий и Белый! – продолжал представление Боровиц.

– Шурики мы, – солидно отрекомендовался рыжеволосый. – Мы не клоуны, сразу предупреждаем. Мы жутко серьезные!

– Я – Шурик Белый, – отрекомендовался светлый. – Фамилии такой.

– А я – Рыжий! – ухмыльнулся его товарищ.

– А то бы он не догадался, – прогудел Илья, он же Тугарин-Змей.

И Браун пожал крепкие руки новых знакомых. Ладони у них были – сплошная мозоль.

Похлопав себя по карманам, Станислас спросил:

– Закурить есть?

Тимофей с готовностью достал пачку сигарет с зеленым биофильтром – сам он не курил, только угощал.

– Не-е, Сихали, – мотнул головой сегундо. – Эту хрень я в рот не беру. В них не табак, а одно название…

Арманто протянул Боровицу кисет, Рыжий поделился клочком папиросной бумаги.

– О, совсем другое дело! – оживился сегундо, привычным движением скатывая самокрутку. – Тутошний табачок, океанский… – просветил он Брауна. – Водоросли такие в лагунах разводят, в них того никотину… Ну, прямо завались!

Закурив, Станислас сощурился довольно, а китопасы переглянулись и уставились на Тимофея.

– Кха-кхм! – отчетливо прокашлялся Белый и сделал выразительный жест: – Проставиться надо.

– Думаешь? – сощурился сегундо.

– А как же?! – вытаращился на него Рыжий. – Закон суров, но это закон – новенькому полагается угостить... Нет, ну ты сам подумай – как ему еще вливаться в коллектив?

– Ладно, – ухмыльнулся сегундо. – Закуска за мной.

– А я угощаю! – расплылся в улыбке младший смотритель, радуясь, что народ ему попался хороший.

Всей компанией они ввалились в двухэтажный «Сейвори-салун». На втором этаже располагались номера для постояльцев, к ним вела лестница, стилизованная под корабельный трап, а само питейное заведение помещалось в обширном зале с десятком столиков и барной стойкой.

Посетителей было мало. Четверо парней сидели за столом, покрытым зеленым сукном, и играли в покер, еще двое-трое цедили двойной бурбон. За стойкой бара стоял монументальный детина, похожий на былинного богатыря. Он протирал стаканы.

Китопасы прошли к стойке, сделанной из орехового дерева, и облокотились на нее.

– Логан, – обратился Боровиц к кабатчику, – срочно требуется спрыснуть радость.

– Всем? – деловито осведомился кабатчик.

– А как же! – воскликнул Рыжий.

Логан с привычной ловкостью расставил стаканы и в каждый плеснул виски на два пальца. Следом появилась копченая нерка на кукольных тарелочках и пасифунчики.

– Ну, поехали! – провозгласил Станислас.

И все поехали. Между первой и второй промежуток небольшой… Бог любит троицу… В общем, очень скоро движения Брауна обрели широкую и плавную амплитуду, а хмельная радость подняла ему тонус. Но воспитание брало свое – после третьей он перешел на кофе. Держа в правой руке чашку с крепчайшим настоем по-венски, Тимофей обернулся к залу, привалившись спиною к стойке, и оглядел любителей выпить и закусить. Тех явно прибавилось.

Люди в потрепанных комбезах отоваривались у буфетов-автоматов, выбирая горячительные напитки и немудреную закуску. Это и были те, кого звали океанцами, – китовые пастухи, кибернетисты-снабженцы, операторы перерабатывающих комбинатов, смотрители планктонных плантаций, прозванные фармбоями, наладчики автоматов, диперы-глубоководники, бродяги-бичи, картежники-шулера и прочий люд. Больше всего в поле зрения попадало белых лиц, загорелых и обветренных, много было смуглых латинос и полинезийцев, встречались азиаты. Раздавались голоса на русском, английском, испанском, на терралингве.

И тут Тимофей словно напоролся на тяжелый, немигающий взгляд длиннолицего хомбре[20]. Глаза у того были серые, словно выцветшие, и странно смотрелись на широком лице с агрессивно выпяченной челюстью.

Длиннолицый усмехнулся, ощеривая желтые зубы, и встал со стула – лениво, с оттяжечкой, словно нехотя.

– Осторожно, Сихали, не связывайся с ним, – тихо произнес Стан. – Это Заика Вайсс. На прошлой неделе он убил двоих.

– Спасибо, что предупредили, – сказал Браун, делая глоток.

Заика Вайсс воздвигся перед ним, чуть расставив ноги, в очень удобной для стрельбы с бедра позиции.

– Эй, т-ты! – рявкнул он. – Что-то я тебя не з-знаю!

Тимофей глянул на китопасов. Шурики изо всех сил делали вид, что ничего не слышат, так увлечены выпивкой. Один Тугарин-Змей набычился, собираясь развернуться и узнать, кто это там шумит, но серьезный Арманто придержал Илью. И Браун понял, что настал момент истины – каждый мужчина должен сам запрягать своих коней…

Нарочито медленно он повернулся к Заике Вайссу. Внутри было странное чувство холодного спокойствия. Такое Тимофей испытал буквально вчера...

– Конечно, не знаешь, мистер, – сказал он негромко, с трудом перестраиваясь на здешние манеры и «тыкая» человеку, которому не был даже представлен. – Я только сегодня прилетел.

– Н-нет, г-где-то я все-таки в-видел тебя. Взгляд уж оч-чень знакомый.

– Это вряд ли, Вайсс.

– Ч-чего? А откуда т-ты тогда з-знаешь, как меня зовут?

– Добрые люди подсказали. И добавили, что ты убил двоих на той неделе. – Тимофей помаленьку заводился. – И не доставай меня, Вайсс. Если приспичило кого-нибудь пристрелить, то поищи в другом месте.

Вайсс явно не ожидал такого поворота событий. Он окинул Брауна острым взглядом.

– Да, – негромко сказал младший смотритель. – Я тот, кем ты считаешь себя.

Еще никогда Браун ни с кем так не говорил. Откуда взялась эта холодная уверенность в себе, нарочитая небреждность, которую он видел только в ВР [21]-вестернах? Но сыграно вроде неплохо…

Заика Вайсс снова смерил Тимофея взглядом, и в серых выцветших глазах ясно читалось нетерпение.

– Мотал бы ты на бережок, п-пацанчик. Тут таких сосунков на завтрак жрут.

– Ты хочешь жрать, Вайсс?

– Чего?! Ну-ка, переведи, что ты сказал!

– Хочешь сожрать сосунка, Вайсс? Жри. Но если потянешься за бластом, я тебя убью.

Тонкие губы Заики раздвинулись в усмешке:

– Ты – меня, трусишка?

Он откровенно ухмыльнулся и схватился за шестизарядник.

Прежде чем Тимофей успел что-нибудь понять, в его руке злобно прошипел бластер. Раз, другой. Заика Вайсс осел на пол и, уже мертвый, сидел так пару секунд. Потом тихо повалился на бок. В тусклых глазах застыло изумление.

Механически пригубив кофе, Браун подумал, что это выглядит уж слишком картинно. Да и кофе горчил… Все посетители салуна молча глазели на Тимофея.

– Вы видели?! – торжествующе спросил их Рыжий. – Левой рукой! Даже кофе не расплескал!

– Здорово, Сихали, – похвалил Боровиц.

Из толпы вышел чернобородый китопас.

– Сихали? – проговорил он. – Никогда не слышал такого погоняла. Ты хоть знаешь, кого ты убил?

– Брехуна, – коротко ответил Браун.

– Ты убил Кирстена Вайсса, ганфайтера с Таити-2.

– Лучше бы он там и оставался, – отрезал Тимофей и опустил бластер в кобуру.

Как ни странно, но после убийства Заики отношения Брауна с китопасами как-то сразу наладились – эти закаленные, просоленные парни приняли его в свою компанию, будто повязав кровью. Эта спаенная и споенная команда убедилась, что Сихали Браун не трусливой породы.

Незаметно завечерело. Главная улица станции «Стандард-Айленд» ярко осветилась, отовсюду понеслась музыка – в «Гранд-отеле» наяривал скрипкорояль, в салуне «Бон-тон» задавала ритм концертная хориола, а перед входом в кафе-автомат сидели рядком человек семь океанцев и терзали губные гармошки, выдувая душераздирающие трели.

– Весело тут у вас, – заметил Тимофей.

– Это не у нас, – махнула рукой Наташа Стоун, – мы тут и сами временно.

– Оказываем шефскую помощь, – вставил Шурик Белый.

– И делимся передовым опытом, – добавил Рыжий.

– Не слушай ты этих балаболок, Тимка, – сказал Боровиц. – Мы тут совсем по другой надобности. Местные стадо китов заприметили накануне, голов двадцать. Вроде как неклейменые. Вот дождемся плавучей базы, да и сгуртуем их всех.

– Стан у нас домовитый, – проговорил Белый.

– Разговорчики в строю!

– Хозя-яйственный, – не унимался Шурик. – На все, что не тонет, готов «Летящую Эн» поставить…

– Цыц, сказал.

– Однажды нашего Тугарина чуть не заклеймил – перепутал с кашалотом!

– А мне можно в этом… в этой гуртовке поучаствовать? – решил Тимофей задать глупый вопрос.

– Нужно!

– Посвятим тебя в китопасы, – торжественно сказал Рыжий.

– Сунем под китовый фонтан! – подхватил Белый.

Китопасы как раз проходили мимо «Бон-тона», когда заунывная мелодия, выводимая хориолой, неожиданно пресеклась. Зато вынеслись на улицу звуки потасовки – загремела роняемая мебель, зазвенела расколачиваемая посуда, кто-то закричал, а в следующую секунду высокий, сухопарый мужчина в изгвазданном комбинезоне спиной распахнул «крылья летучей мыши» и буквально вылетел вон, упал и перекувыркнулся. Следом заведение покинул рассерженный Тугарин-Змей. Его удерживала за локоть Марина, переодетая в джинсы и кокетливую блузку, еще пуще выделявшую ее прелести и красы.

– Хватит, Илья! – кричала девушка, тормозя обеими ногами. – Да стой же ты, китяра ревнивый!

– Никто не смеет! – прорычал Харин. – Тебя обзывать!

– Все, все! – Марина повисла на великане. – Он больше не будет! Он был дурак пьяный, а теперь ты ему сделал внушение… Пойдем, Илья! Ну?

Тугарин-Змей остановился, потоптался, ворча, и послушно развернулся.

– Вот и молодец! Пошли, пошли… – И врачиня утянула китопаса обратно в салун. Сразу же заиграла хориола, встречая парочку бравурным маршем.

Браун удивился даже – он не испытывал обычной ревности, а уж о тоске с отчаянием и вовсе речи не было. Он прекрасно помнил, как еще вчера Марина извивалась под ним, вскрикивая от удовольствия и требуя: «Еще… Еще! О-о-о…» Даже нежный запах ее духов не забылся, даже горьковатый вкус атласной кожи ее грудей – там, где их сперва лизнуло море, а потом уже язык… Неужто излечился от несчастной любви? Да и была ли та любовь? Или он опростился? Вот что океан животворящий делает!

– Да-а… – протянул Тимофей, сохраняя лицо. – Не буду я к Марине приставать, очень это нездоровое занятие…

Рыжий хмыкнул и склонился над поверженным, подававшим первые признаки жизни.

– Это Орландо, – опознал он обидчика врачини, – со станции Обход. Тут они, рядом, сразу за полосой…

Орландо замычал, разлепил глаза и выдал витиеватую словесную конструкцию, в которой «mother-fucker» сочетался с отборными русскими выражениями. Перегар поднялся удушливой волной.

– Лучше бы тебе заткнуться, Ландо!

– Надо меньше пить, – сделал мудрый вывод Шурик Белый.

– Ну, все, отбой, – распорядился сегундо. – Учтите, Шурики, подниму с рассветом!

– Мы прониклись!

Боровиц хмыкнул только, выражая глубокое сомнение, и поманил Тимофея за собой.

– Жить будешь в «Гранд-отеле», третья комната. Занимай свободную кровать, и баиньки.

Убеждать Станисласа, как Шурики, в своей дисциплинированности Тимофей не стал – его организм давно уже мечтал залечь и не подниматься. И вскоре мечты начали сбываться.

Правда, сразу заснуть не получилось – взбудораженный мозг не давал телу команду «отбой». Брауну постоянно вспоминался Виктор – Виктор в рубке, на спине кита, на берегу…

Часа в два ночи Тимофей проснулся в поту, его мучили кошмары – удивительно яркие картины недавнего убийства. Тошнотворный запах крови лез в нос, оглушали крики и хрипы, хотя Заика Вайсс умер молча, да и в толпе не нашлось слабонервных.

Встав, Браун умылся холодной водой и подошел к окну, круглому, как иллюминатор. Раздраил его и впустил в комнату свежий морской воздух. С улицы на потолок прыгали цветные «зайчики» – отражения больших экранов уличного информатора. С экрана вещал сам Генеральный Руководитель проекта ТОЗО, Отто Васильевич Фогель, метко прозванный Акулой Фогелем. Акула – весь из костей и железных мускулов, с большим носом и широким ртом, сутуловатый, с могучей впалой грудью и длинными руками, – давал интервью спецкору Мировой Сети:

– Эксперимент удался, – говорил он с напором, – мы сумели решить фундаментальную социальную проблему праздности, возникшую более четверти века назад, когда труд перестал быть общественной необходимостью. ТОЗО дала неработающим то, в чем они остро нуждались, – большой фронт работ. Никто из переселенцев не преодолевает искусственные трудности – в океане достаточно вполне натуральных тягот. Океанцы пасут китов, разводят рыбу, собирают планктон и водоросли. Они добывают железо-марганцевые конкреции, сульфидные отложения «черных курильщиков» и корковые руды с гайотов[22]. Они строят батиполисы и хабитаты, ИТО и СПО, перерабатывающие комбинаты и мезоядерные станции. Все они заняты делом и весьма этим довольны.

Спецкор, высокий худой парень с длинным печальным лицом и грустными глазами старой гончей, робко задал вопрос:

– А какие, по вашему мнению, ближайшие перспективы у ТОЗО?

Генрук кивнул большим носом и сказал внушительно:

– Тихий океан осваивается строго по проекту. Мы будем планомерно расширять свое присутствие, вовлекать в процесс освоения все новые и новые акватории. Спору нет, мы испытываем серьезное сопротивление преступных элементов, но заявляю с полной ответственностью – закон будет утвержден повсюду, а бойцы нашей Океанской охраны ликвидируют все преступные группы и бандформирования. У меня есть мечта – лет через тридцать превратить Океанскую охрану в сугубо мирную организацию…

Тимофей Браун поморщился, затворяя окно. Интервью было так театрально, так похоже на выступление художественной самодеятельности, что вызывало раздражение и рвотный рефлекс. Эти картинные позы, этот площадный пафос… Тьфу!

Сихали снова залег. До утра.

Глава 4. Гуртовка

Удивительно, как прихотлив разум и нетребователен инстинкт. Животное может спать урывками, покидая лёжку хоть в ясный полдень, хоть в темную полночь. Хищник или травоядное удовольствуются тем спальным местом, какое найдут, будь то трава, песок или голый камень.

А вот человеку разумному, изнеженному хомо сапиенсу, подавай непременно мягкое ложе и чтобы тишина вокруг стояла, мухи с комарами не кусали, а холодный дождь пусть барабанит по крыше, но никак не по твоей собственной стынущей шкуре. Сапиенсу уют нужен и покой и чтобы поспать вволю. Восемь часов, как минимум. Ну ладно, семь. Только чтоб не вставать рано!

Хомо сапиенс может явиться домой в четвертом часу ночи после ха-арошей вечеринки и завалиться спать. Воспрянет ото сна ближе к полудню, провалявшись семь часов, и будет думать, что жизнь удалась. Однако уложи его в десять и подними в шесть утра – хныкать начнет и брыкаться, ибо кто ж в такую рань встает?! Разве что «жаворонки». Но Тимофей относил себя к «совам»…

Боровиц поднял всех ровно в пять. Шурики, залегшие после полуночи, ныли и жаловались, Арманто сыпал просто «оленями» и «оленями безрогими», Харин хмуро сопел, обувая свои ножищи в здоровенные сапожищи, одна Наталья была свеженькой и бодрой – девушка священнодействовала вокруг кофеварки, злобно шипевшей и плюющейся кипятком.

А Наташины китопасы все подходили и подходили – Токаши Ашизава, плотный бритоголовый японец в голубых очках. Сухощавый и светловолосый, не по годам суровый Самоа Дженкинс. Коричневый молодой человек великолепного сложения – Джамил Керимов. Плечистый парень лет тридцати с крепкой шеей и смуглой кожей – Тераи Матеата. Широкий, сутулый, угрюмый Лёва Вальцев. И еще, и еще… Все быстроглазые, с четкими, выверенными движениями, жесткие, у всех по бласту, а то и по два – к нам не подходи! Двадцать восемь человек работали на «Летящей Эн», и ни одного лодыря, труса или вруна среди них не числилось – такие тут просто не выживали. Эволюция!

А потом из кухни выплыла Ханичэйл Боровиц – высокая и дородная, с несколькими подбородками и пухлыми красными руками. Углядев Тимофея, она решительно заявила, что ее следует называть «тетей Хани».

– Как тебя зовут? – энергично спросила Ханичэйл.

– Тимофей.

– А фамилия?

– Браун.

– Прозвище есть?

– Сихали. Вроде бы…

– Сколько тебе лет?

– Двадцать четыре.

– Работник?

– Да.

– Образование?

– Высшее.

– Что кончал?

– Дальневосточный универ.

– Женат?

– Н-нет…

Тут в двери ввалился Станислас Боровиц и заорал:

– Что у тебя за манера людей допрашивать? – Оглядев китопасов, он осведомился с той же громкостью: – Вы еще здесь, фон бароны? Чего расселись?

Тетя Хани тут же накинулась на супруга:

– Чего ты орёшь?!

Тот малость присмирел, но, будто по инерции, задиристо парировал:

– На работу пора, вот чего! Мы что сюда, сидеть пришли?

– Замолчи! – рявкнула Ханичэйл. – Дай людям хоть кофе допить, кашалот!

Люди мудро помалкивали.

– Кофе им… – пробурчал Боровиц, сбавляя громкость. – Графья нашлись… А какавы с марципанами им не подать?

Постепенно негодование Станисласа перешло в неразборчивое ворчание и затихло, а лицо сегундо приобрело скорбное выражение.

– Кушайте, мальчики, – ласково прожурчала тетя Хани, – кушайте!

Допрошенный Браун сел, нахохлившись, у стола – спать хотелось ужасно. Наталья тут же сунула ему чашку с бодрящим напитком, черным как смола.

– Настоящий кофе, – сказал Станислас назидательно, – должен быть крепким – таким, чтобы в нем гребной винт не тонул!

Внезапно вспомнив, что его сильно обидели, главный смотритель насупил брови.

Тимофей отхлебнул горяченького и признал, что кофе настоящий – сонливость он сдирал, как наждачка ржавчину.

– Не выспался? – ласково сказала Наташа. – Ничего, сегодня пораньше ляжем…

– Пойдем на своих, – вступил Боровиц, с шумом отхлебывая бодрящий напиток. – Парни с Обхода обещали помочь на «Скаутсабах». Илья, за тобой вид сверху…

Тугарин молча кивнул, цедя кофе из кружки размером с ведерко.

– Сихали, – обратился к Брауну главный смотритель, – ты на каких ходил?

Младший смотритель не сразу допер, о чем его спрашивают. Наталья опередила его:

– На «Бронко» он ходил. И на «Орках».

– Вот и славно, у нас как раз «Бронко». «Орок» три всего. Ежели по осени отгоним стадо в Петропавловск, на китобойный комбинат, хозяйка грозилась всех на новые «Орки» пересадить…

– А это уж как себя покажете, – важно сказала Стоун.

– «Орка» – это вещь! – оценил Белый.

– Допивай быстрее, – посоветовал ему сегундо, – и шагом марш.

«Бронко» была старой северодвинской разработкой, удачным проектом одноместной субмарины – простой и дешевой. С маломощным моторным реактором, она могла развивать узлов тридцать—сорок, а пиробатовая броня позволяла погружаться на полкилометра максимум. «Орка» же развивала и пятьдесят узлов, и больше, могла глиссировать по поверхности и даже выпрыгивать на скорости из воды, пролетая полста метров. И глубин достигала абиссальных – до шести кэмэ.

Ближе к центру СПО наличествовал купол главного кессона, оттуда наклонный тоннель выводил к подводному причалу.

Китопасы спустились и двинулись круглым коридором, похожим на салон старинного авиалайнера – с обеих сторон шли в ряд иллюминаторы. За ними зеленела вода, подсвеченная прожекторами, и виднелись «Бронко» – двадцатиметровые веретена, горбами рубок соединенные со стыковочными узлами «плота».

Станислас шлепнул по люку, отмеченному семеркой, и сказал Тимофею:

– Это тугаринская, залезай и обнюхивайся.

– Только я в китах – ни бум-бум, – признался Браун. – Почти...

– Научишься, – усмехнулся главный смотритель.

– Освоишься! – воскликнул Шурик Рыжий. – Вон, даже Арманто, уж на что тундра, а и то вник!

– Слышь, ты, вонь рейтузная? – рассердился чукча, с утра бывший не в духе. – Получишь щас!

– Отставить! – рявкнул Боровиц, пресекая межнациональную рознь. – Заткнулись оба. По местам!

Тимофей мигом раскрутил маховичок люка и юркнул в тесный кессон субмарины. Внутри «Бронко» казалась полузнакомой – весь опыт плаваний Брауна на этой подлодке сводился к коротенькой стажировке, но не признаваться же, что ты «малёк»-неумеха…

Внимательно оглядев приборы, он чуток взбодрился и начал оживлять системы и блоки. Спохватившись, включил селектор.

– Расстыковку разрешаю, – грянул хрипловатый голос Станисласа. – Погружение полста метров. Пойдем двумя звеньями – «Бронко» справа от меня, «Скаутсабы» – слева. Илья, ты как?

– Взлетел, – послышался бас Тугарина.

– Сектор?

– Норд-ост.

– Принято. Эй, валбои! [22] Чего прижухли? Полный вперед!

Сихали Браун осторожно, с бухающим сердцем, запустил турбину. Та заныла, пуская вибрацию. Громко щелкнула герметическая перемычка. «Бронко» освободилась и начала погружение, одновременно ускоряя ход.

Вскоре субмарина вышла из-под «плота», но вода светлее не стала – слишком рано было, косым лучам встающего солнца не пробить толщу воды над «морскими конями» китопасов.

На селекторе замигал зеленый сигнал, и тут же раздался сдержанный бас Ильи:

– Цель обнаружена. Двадцать два сигнала. Азимут – пятнадцать, дальность – два кэмэ.

– Ходу, ребятки! – повеселел главный смотритель. – Ходу!

Вспотевший Браун кое-как сориентировался и увеличил скорость. Кашалоты больше семи узлов не выжмут, тут у турбины явный перевес.

– Сихали, слышь?

– Слышу, Стан.

– Запоминай свой маневр – будешь ходить на глубине десять метров с востока от стада. Задача простая – не выпускать китов. Обычно они шугаются субмарин, но если на прорыв ринутся, пугани их инфразвуком!

– А где… А, вижу. Инфразвуковая пушка?

– Так точно. Только регулятор не устанавливай больше ноль пяти…

– А то кашалотикам будет бо-бо! – жизнерадостно пояснил Рыжий.

– Я тебе щас самому ваву сделаю! – сердито сказал Боровиц.

Браун вдруг раззадорился и дал совет:

– Лучше Тугарину намекнуть, что Шурика видели поблизости от Марины…

Селектор донес мощный хохот.

– Ты чё?! – вопил Рыжий. – Змей же меня потопит!

– Сапогом торпедирует, – уточнил Белый.

– Ладно, – решил Арманто, – обойдемся без намеков – субмарину жалко…

– Отставить! – весело гаркнул главный смотритель. – Подгребаем. «Скаутсабы» заходят с запада, мы – с востока. Арманто и Токаши отсекают по глубине. Илья, как там?

– Киты на месте. Пеленг – пятнадцать с копейками. Два десятка дрыхнут, один кашалот собрался заныривать.

Ругая себя, Тимофей включил малый монитор и увидел «картинку», переданную с борта вертолета, – у самой поверхности висели темные туши китов, не двигаясь и не дыша. Нашелся лишь один желающий позавтракать – огромный кашалот «занырнул», погружаясь вертикально вниз своей несуразно-огромной головой. Над мелкими волнами скользнул спинной горб, махнул черный хвост, и кит ринулся в пучину, кальмаров лопать.

– Холостяцкая группа! – оживленно проговорил Боровиц. – Видишь, Тимка? Все одномерки, метров по восемнадцати вымахали.

– А я думал, мы к этому… к гарему шли.

– Да ну, ты что! С гаремом больше всего мороки. Тут как – кашалоты с весны на север мигрируют, следом за кальмарами поднимаются по Куросио – и лопают головоногих по дороге. Киты-одиночки к Курилам в апреле подгребают, гаремы только в конце мая появляются, летом киты в косяки сбиваются. Сейчас сентябрь, скоро тут больше всего кашалотов соберется, будут подходить с севера, а в октябре на юга двинутся. Ну и мы свое стадо погоним… А пока что это оприходуем! – Голос старшего смотрителя построжел: – Взялись, валбои.

Субмарина Тимофея подвсплыла, и за иллюминаторами стало светлее. Громадные киты висели в прозрачной воде, опустив хвосты, и казались неживыми. «Саб-7» подплыл к ним так близко, что даже коснулся кашалота бортом. Physeter [24] лениво подвинулся и снова заснул.

– С твоей стороны, Джамил, просыпаются!

– Вижу, вижу…

Браун не увидел, но услышал – ультраакустика донесла сонную болтовню китов: короткие щелчки, стонущие скрипы и частый треск. Разговорились…

Сихали активировал инфразвуковую пушку, гадая, как китопасы собираются гуртовать кашалотов. Зубатый кит – это тебе не бычок норовистый, лассо на него не накинешь.

Только тут Тимофей заметил маленькую иконку, прилепленную к панели, – образок святого Николая Чудотворца, покровителя мореплавателей. Суровый и молчаливый Илья открывался с новой стороны…

Младший смотритель навел прицел пушки на ближайшего кита – по экрану проползла тупая морда, размерами и формой смахивающая на аэростат, подобный тем, что полтора века назад висели в небе над блокадным Ленинградом. Короткая, мощная нижняя челюсть была несоразмерно мала в сравнении с гигантской утробой.

Кашалот открыл круглый черный глаз – совершенно коровий, равно добродушный и безразличный ко всему на свете, – и лениво двинулся, поднимаясь к поверхности. Забелело морщинистое брюхо, полосатое из-за продольных складок.

– Куда? – забеспокоился Браун, хватаясь за мягкие рукоятки штурвала.

«Бронко» рванулся по косой вверх, будто норовя боднуть кашалота в брюхо, и тот шарахнулся в сторону. Впрочем, шараханье для великана выглядело плавным, величественным даже – кит изогнул громадное тулово и отплыл обратно к своим дружкам.

– То-то, – бодро заключил Тимофей.

– Плотнее к стаду! – отрывисто скомандовал Боровиц. – Рыжий, следи за глубиной!

– Будь спок, никто не уйдет.

– Работайте электрозондами, в крайнем случае, дадите импульс из инфры…

– Стан! Нам буйный попался! Двадцать один метр, как бы не вожак!

– Анестезирующую бомбу ему! Быстро, быстро!

Сихали Браун азартно ерзал на сиденье, и тут боги моря стали ему благоволить – незримая доселе схватка переместилась к востоку и попала на экран.

Здоровенный китяра, настоящий исполин, сгибался и разгибался, кружась на месте и поднимая такую волну, что «Бронко» плясала. Прозрачный шар анестезирующей бомбы лопнул беззвучно, расколовшись о морду вожака, и по исполосованной в драках коже прошла дрожь.

Кашалот вяло опустил хвост и вдруг изогнулся кренделем. Распрямившись, он нанес такой удар по «Скаутсабу», подвернувшемуся «под хвост», что аж гул пошел.

– Хоппи! Как ты?

– …! Как ботало в колоколе!..!

– Стан! Еще бомбу?!

– Хватит! Отойди, Токаши, буду его ропать…

«Скаутсабы» и «Бронко» медленно разошлись, освобождая место для роупинга – набрасывания лассо. Тимофей только головой покачал. Он присутствовал однажды на родео, в каком-то техасском агрокомплексе, но там расфуфыренные ковбои заарканивали бычков-двухлеток. А тут-то кашалот, и еще какой – сто тонн крепчайших мышц и костей!

Вожак будто поглядывал на приближавшуюся к нему субмарину. Боровиц ласково уговаривал кита:

– Стоишь, и стой… Хороший китик… Смирно… Щас мы с тобой поиграем…

Острый нос «Бронко» раскрылся, и оттуда вылетел двояковыпуклый диск, разматывающий за собою прочный кабель-фал.

Кашалот шевельнул головищей, но не придал значения странной круглой рыбе. А «рыба» чиркнула кита по спине и выпустила три тарелки-присоски. Это вожаку сильно не понравилось, он тут же вспомнил чудовищных кальмаров, с которыми не раз схватывался в пучине вод, и круглые шрамы, оставшиеся от их присосок. Диск присосался сам и вытянул блестящие кольчатые щупальца, стискивая необъятное тулово.

Кашалот со всей дури ринулся в глубину, кабельфал натянулся, и субмарину поволокло на буксире. Турбины выдавали полную мощность, отрабатывая «полный назад», но кит был сильнее.

– Шурики… – просипел сегундо, словно своею силой удерживал зубатого «физетера».

Субмарины, ходившие кругами под стадом, пуганули кашалота, вразумляя инфразвуком, и тот резко вывернул тело, устремляясь к поверхности. Чудилось, он нисколько не замечает прицепившейся к нему «Бронко», прет себе и прет.

– Следите за стадом! – рявкнул голос Боровица. – С этим я сам справлюсь!

Кашалот рванул на юг, волоча за собой упиравшуюся субмарину.

Браун сразу спохватился, заоглядывался, не возымели ли киты желания драпать на восток. Один-таки сунулся, и Тимофей сгоряча хлопнул по спусковой клавише. Инфразвуковая пушка сработала. Кашалот сильно вздрогнул и от испуга обделался – облачко желтой мути расплылось по экрану.

– Вот, засранец!

– Шурики, как там?

– Возбудились китики!

– Бомбим?

– А у тебя что, бомбардировщик? На такое стадо всего нашего боекомплекта не хватит!

Кашалоты и вправду возбудились – они целиком выпрыгивали из воды, падая обратно с оглушительным плеском.

– Стан! Катаешься?

– Норовистый… Загонял меня совсем! Выдыхается вроде. Следите там! Можете парочку бомб сбросить…

Что еще советовал главный смотритель, Сихали Браун не дослушал – сразу два кашалота ринулись на восток, один за другим. Первый оттолкнул с дороги субмарину, и выстрел из инфразвуковой пушки ушел в никуда. Саму «Бронко» развернуло задом наперед. Один кит уходил, другой вот-вот уйдет. Пока развернешься… Мгновение спустя младшего смотрителя осенило, и он выжал рычаг. Турбина взвыла, струя кипятка хлестнула по киту. Тот сразу забыл о попытке к бегству. Но первый-то ушел! Неожиданно для самого себя Тимофей выматерился, неумело, но замысловато.

– Ух, ты! – восхитился Рыжий. – Автора! Автора!

– Это Сихали выстроил сию изысканную конструкцию!

– В три этажа!

– С мансардой и садиком вокруг…

– Да кит сбежал, – стал оправдываться Тимофей, алея щеками и благодаря конструкторов за отсутствие видео.

Тут пробился голос Ильи:

– Трое бросилось. Ушел один. Как ты их?

– Струей достал.

– Нормально.

Браун мигом возгордился, а о том, что заметил только двоих, пустившихся в бега, он благоразумно промолчал.

– Стан возвращается!

– И кто кого везет?

– Битый небитого!

Ультразвуковой локатор быстренько нарисовал картинку: громадное пятно, тупорылое и хвостатое, тащило за собой изящное веретено субмарины. Кабель-трос смотрелся пунктиром.

– Короче, валбои, – ворвался в рубку голос запыхавшегося сегундо, – мы с вожаком в голове стада пойдем, Белый с Рыжим и Джамил с Арманто – на флангах, Тимка и Токаши – в хвосте. Ван, Хоппи, большое вам мерси. Привет Обходу!

– Счастливо дойти!

– Глядите там, чтобы «коровки» не забодали!

– Бывай!

Браун еле разобрался в мельтешении пятен, кто, где и за кем, после чего занял свое место в замыкающих.

Кашалоты вели себя более-менее смирно, шли следом за признанным вожаком, не догадываясь, что в споре на тему «Кто тут главный?» выиграл Станислас Боровиц, двуногое млекопитающее, чуть побольше тюленя.

Пара китов, самых зловредных, бросилась на субмарину Вуквуна, зубами хватая за рули.

– Не по пасти сласти! – проорал Арманто. – Эй, отцепись, скотина! Погнешь ведь!

Щелкнул разрядник, унимая зловредов.

– Шурики, зря не мельтешите – чипизируйте[25] скотину!

Главный смотритель пока не размыкал цепь и не убирал присосок – пускай китяра постоянно чувствует хозяйскую руку, смирнее будет.

Шурики носились на флангах, изредка пощелкивая разрядниками-электрозондами, не позволяя китам разбредаться и чпокая длинной «удочкой» – метчиком для клеймения, внедрявшим под кожу кашалотов крошечные чипы.

– Стан, слышишь? – подал голос Белый. – Тут охотничек возвращается!

– Не мешай ему, пускай отдышится. Если уйдет – пускай…

Кит, налопавшийся кальмаров, стремительно всплывал, и вот его башка, похожая на горелый пень баобаба, вздыбилась над водою, раскидывая пенистые потоки.

Кашалот словно и не заметил присутствия субмарин. Обменявшись с сородичами серией тресков и скрипов, он поплыл со всеми вместе, часто пуская фонтан – широкий и «пушистый», наклоненный вперед и влево, вскидывая пахнущий мускусом пар метра на три. Охотник на кальмаров, добрый час пропадавший в холодной бездне, «запыхался» и теперь вовсю вентилировал легкие.

– Сихали! – послышался голос Токаши Ашизавы. – Бдишь?

– Изо всех сил.

– Тогда подгони вон тех отстающих. Добавь им прыти!

– Сейчас я…

Тимофей отклонил субмарину влево и выметнул длинный ус разрядника, стреканув кашалота, замедлившего ход. Животное мигом встрепенулось и живее заработало хвостом.

– Порядок!

Следом взбодрился и сосед заленившегося physeter’а. Стадо окончательно успокоилось и плыло туда, куда их вели двуногие, – к северо-западу, на рандеву с плавучей базой «Онекотан».

«Онекотан» показался на шестой час пути – малый авианосец-универсал, лет полста назад способный как поднимать с палубы самолеты, дископланы и вертолеты, так и десантировать бронеходы-амфибии или аппараты на воздушной подушке.

Малый авианосец давным-давно списали, он тихо гнил в Авачинской бухте, дожидаясь очереди на разделку и рецикл, когда его присмотрели китопасы с ранчо «Летящее Эн». Они вскладчину выкупили авианосец и приспособили его под плавучую базу. Корабля, больше пригодного для долгих перегонов, было не сыскать.

Океанцы шумно переговаривались в эфире с друзьями на борту «Онекотана», а сама плавучая база царственно разворачивалась к звену, ведомому Боровицем.

Пригнанное стадо главный смотритель передал дежурным пастухам, и те повели присмиревших китов на кормежку – вдоль всего левого борта плавучей базы работали камеры сброса, кидавшие в воду гигантские порции кальмарьего мяса.

«Прогулявшиеся» кашалоты дружно накинулись на угощение…

Все это было очень интересно, но Сихали Браун до того вымотался, что к концу перегона лишь тупо исполнял отдаваемые приказы. «Это тебе не ламинарию косить…» – проползало в мозгу, повторяясь и повторяясь.

– Тим, – послышался Наташин голос, – давай, подваливай в серединку, пойдешь наверх сразу за Арманто.

– Ага, – тихо сказал Тимофей.

– Притомился?

– Ага.

– Ничего, Тимочка, завтра выспимся – суббота! Если не на вахту. И не на дежурство…

– Ага…

Плавучая база «Онекотан» была катамараном – два узких корпуса соединялись общей палубой размером с футбольное поле.

Субмаринам полагалось заплывать в пространство между корпусами, где могучие биомеханические манипуляторы легко подхватывали их и рассовывали по «полочкам», как китопасы называли доки.

Была какая-то несолидность в этом подхватывании. «Будто я муха в супе, – обижался Белый, – и меня шумовкой – раз! – и... куда надо!»

Дождавшись, пока под днищем загудят полозья эллинга и клацнут, отцепляясь, захваты манипуляторов, Браун выбрался из люка и осторожно спустился на доковую палубу «Онекотана» – с субмарины капало, и синтетическая слизь на чешуе, холодная и очень скользкая, еще не просохла, можно было и загреметь.

Проверив, надежны ли фиксаторы, удерживающие «Бронко», Тимофей вышел на узкий балкончик, тянувшийся вдоль «внутреннего» борта. Внизу клокотала и шипела вода – буруны от обоих форштевней сталкивались здесь и закручивались пенистыми водоворотами. Сверху нависали пролеты палубы. Под нею ходили мостовые краны со сложенными втрое манипуляторами. Было под палубой зябко и сыро и дуло, как в трубу.

Браун дошагал до ближайшего трапа и поднялся наверх. С правого борта башней поднималась надстройка, утыканная тарелками антенн и овальными блюдами локаторов, за ней открывалась взлетная палуба, где стояли, вяло опустив лопасти, два вертолета воздушного патруля. Слева, под прозрачной полусферой, плескался бассейн. Молодая особа с гибкой фигуркой как раз сигала с вышки. Тимофей залюбовался приятным видом.

А особа вынырнула и помахала ему рукой – Браун с удовольствием сделал тот же приветственный жест, узнавая Марину. Тугарин-Змей был тут как тут – топтался с громадным мохнатым полотенцем веселенького розового цвета. Он протянул его врачине на вытянутых руках, словно выдерживая дистанцию, и девушка быстро завернулась. Илья сделал движение, пытаясь подхватить Рожкову, но та погрозила ему пальчиком, и великан отступился, блаженно улыбаясь. Сихали поёжился – ветерок дул более чем свежий, словно донося привет из близкой Арктики. И как только Маринка не мёрзнет на такой холодине?

– Надо было его сразу анестезирующей, и чтобы… – донесся глухой и гулкий голос Рыжего с доковой палубы. – Раньше кашалотов гарпунами били, ручными, с вельботов, я б так не смог, и вообще… Или врут, или по правде в «Центроникс» Фредди Стриттрейсер на гастроли?..

Тимофей улыбнулся. Доминантой характера Шурика Рыжего была бестолковость – он не входил, а врывался, не шагал, а бежал, начинал говорить про одно, обрывал фразу, торопился высказать другую, не договаривал и ее, потому как третья была на подходе и четвертая становилась в очередь. А Белый был говорун, он обожал политические дискуссии, светские сплетни и знал о «звёздах», «звездушках» и «звездунчиках» буквально всё.

– Это ещё когда будет! – авторитетно заявил он. – Фредди сейчас разводится со своей третьей старшей женой Лейлой – у него линейный брак. Представляешь, он взял в жёны Лейлу, а ее бойфренда – этого футболиста, Александринью, – сделал своим собрачником. Обещал вывести в младшие мужья, а теперь неизвестно, чем вся эта бодяга закончится и до гастролей ли будет бедному Фредди…

– Любят эти мегазвёзды повыпендриваться!

– Реклама же… А то вдруг про них забудут.

Шурики поднялись на палубу и потопали на левый борт – там, в твиндеке, располагалась кают-компания.

Следом за Шуриками вылез Арманто, глотавший пиво. Поприветствовав Брауна поднятием биопакета, он удалился к кибернетистам – у тех в надстройке имелся мощный нейрокомпьютер класса «Гото-5», и можно было повиртуалить в свое удовольствие.

– Нет, ну ты посмотри на него! – разнесся по кораблю гневный глас тети Хани. – Он опять пьяный! Да когда ж ты успеваешь, свинья? У всех как-то по-людски всё, один ты алкаш!

Станислас попробовал вякнуть в свою защиту, тут же последовал окрик «Замолчи!», и супруга Боровица разразилась целой серией обличений.

Браун фыркнул: хороша у сегундо семейная жизнь – вечный мир в состоянии войны! А им как будто нравится…

Взлетная палуба не была огорожена обычным для судов фальшбортом, и Тимофей не стал подходить близко к краю, хотя качка «Онекотану» грозила не слишком, да и под ногами лежала удобная рубчатка – надо еще суметь поскользнуться. Браун обвел глазами огромное китовое стадо – кашалоты лениво плавали, пускали фонтаны пара, шлепали хвостами по воде, заныривали. А дальше к югу блестел и переливался необъятный простор океана. ТОЗО.

Глубокой ночью Браун пробудился ото сна. Опять ему виделись убиенные – Заика Вайсс, в обнимку с Хлюстом, танцевали канкан – жуткие, окровавленные, обезображенные трупной зеленью… Тимофей поморгал на потолок каюты (моряки говорили – подволок) и решил выйти подышать.

На палубе было свежо и сыро. В ясном небе горели россыпи косматых звезд. Бледный и тонкий полумесяц пускал по спокойным водам серебристую «дорожку к счастью».

Осторожно ступая, Тимофей дошел до края, до самых лееров. «Онекотан» тихо дрейфовал, и никакие механические звуки не перебивали пыхтения и сопения китов – и в самом деле, как коровы. Слабая волна плескала в борт… Хорошо!

Один из китов вынырнул с подводной охоты. Он поймал молодого кальмара – головоногого десятиметровой длины. Моллюск извивался; изогнутый, как у попугая, клюв впился в голову кашалота, выдирая кусок кожи. Кит раздраженно встряхнул свою добычу, раскрылись и снова сомкнулись гигантские челюсти – серые щупальца скрутились в последней агонии, словно кубло змей. Кашалот медленно поплыл по кругу, отдуваясь, мощно выбрасывая в воздух столбы пара. Клочья высыхающей слизистой пены покрыли темя животного. Отдышавшись и отдохнув, кит принялся за убитого кальмара и, неторопливо отрывая от туши куски размером с футбольный мяч, проталкивал их языком в глотку.

А вот и еще один охотничек… Ровная поверхность океана, гладкого, как расплавленное серебро, внезапно взорвалась, и, прежде чем Тимофей успел понять, что произошло, над водою вырос лес теней. Сверкающий черный гигант, вожак стада, сцепился с гигантским кальмаром. Воистину гигантским!

Щупальца толщиной с бревно обхватили всю голову кашалота, громадное тело чудища глубин тускло светилось розово-серым, глаза размером с колесо упорно и холодно таращились.

Кашалот забил хвостом, его пасть вгрызалась в плоть моллюска, но и тот не сдавал, давил кита в могучих объятиях.

Негромко завыла сирена, и вот пара субмарин поспешила на помощь «своему» млекопитающему.

Досматривать, как добьют кальмара, Браун не стал, он хотел запомнить эту картину из жизни – битву титанов в лунном свете, где все по правде, где есть лютая жажда убийства и дикое, воистину первобытное неистовство.

– Нравится? – послышался тихий голос Наташи.

Тимофей обернулся. Девушка стояла за его спиной, кутаясь в наброшенную куртку. Младший смотритель кивнул и добавил вслух:

– Очень.

Стоун придвинулась ближе и неожиданно спросила голосом, вздрагивающим от волнения:

– А я тебе нравлюсь?

Сихали до того растерялся, что не сразу нашелся с достойным ответом. Наташа расценила его молчание по-своему и резко отвернулась, бросив:

– Прости, я…

– Нет, нет! Я просто… Просто забыл все слова.

Браун шагнул к девушке, желая утешить, успокоить ее, убедить, что она красива и желанна, что они друзья… Хотя о дружбе лучше промолчать.

Он обнял Наташу со спины, и рука его легла на грудь девушки – сосок, набухший, почти твердый, ткнулся в ладонь.

– Моя каюта тут, рядом… – донесся до Тимофея задыхающийся шепот.

Глава 5. «Красная суббота»

С утра прибыл грузовой дирижабль с Парамушира и доставил три новеньких «Орки» – их быстро распределили между «ветеранов». Боровиц определил Сихали Брауна к Арманто Комовичу, в его звено субмарин, и закрепил за младшим смотрителем «Орку» под первым номером, на которой сам до этого ходил.

А после обеда прозвучал сигнал тревоги – с дежурного вертолета сообщили, что в стаде намечается большая драка.

Вуквун как раз грелся на солнышке, потягивая любимое пивко, и тут подлетел сегундо.

– Чего сидим?! – загромыхал Станислас. – Поднимай звено! Тебе что, отдельное приглашение нужно?

– Ста-ан, – очень натурально заныл Арманто, – рука разболелась, не могу! Шибко-шибко болит! Пускай Джамил сегодня за меня побудет, а? Ноют старые раны, однако…

– Сейчас я тебе новые понаделаю! – пообещал Боровиц. – А ну, быстро встал – и бегом марш в доки! Лодырюга!

Сихали с интересом следил за перепалкой, заодно примечая, на чём тут держится трудовая дисциплина.

– Что за шум, а драки нет? – весело спросила Наташа, спускаясь с капитанского мостика.

– Провожу воспитательную работу с личным составом, – пробурчал сегундо. – Разленился твой Арманто, дальше некуда!

– Да рука совсем отваливается, – страдальчески сморщился Вуквун, – а от этого зверюги никакого милосердия… Меня лечить надо, а не угнетать, понял?

– Сейчас я тебе лечебный массаж назначу, – зловеще пообещал Боровиц. – Пинками с одра подниму и в строй поставлю!

– Может, Тугарина послать? – неуверенно предложила Наталья.

– Ага! А на вертолет я кого посажу?

– Ну, я могу…

– Еще чего не хватало! Вуквун у тебя старшим смотрителем числится или ты у него? Это ты ему каждый месяц отсчитываешь сорок азиков! Так вот, пусть хоть изредка их отрабатывает!

– Арманто… – сказала просительным голосом Наталья. – И я с вами схожу. Мм?

Мнимый больной тяжко вздохнул и поднялся.

– Ладно, – проворчал он, словно делая великое одолжение. – Попробую превозмочь недуг. Сихали, за мной!

Звено субмарин, по очереди и в темпе, перебросили на турболете в район мыса Наварин. «Орку-1», невзирая на номер, погрузили на борт последней.

Турболет несся над самым морем.

– Внимание! – заговорил динамик на пульте. – Высота десять метров. Открываю люки грузового отсека. «Орка-1», приготовиться!

«Моя!» – подумал Тимофей с удовольствием и выговорил:

– Готов!

Клацнули, разжимаясь, шлюпбалки, и субмарина отделилась. Океан поднялся навстречу, заваливаясь вбок. Браун быстренько выпустил кормовые крылья, субмарина выровнялась и торпедой ушла в пологий вал. Толчок был чувствителен, но некогда испытывать ощущения, работать надо!

Боровиц пересилил свою обычную подозрительность к новичкам и посадил-таки младшего смотрителя на свою «Орку», субмарину хоть и б/у, но в ХТС [26]. И Браун намерен был оправдать оказанное ему высокое доверие.

Он убрал крылья и одновременно запустил двигатель. Реактор за спиной глухо засвистел, заныли турбины, загудел пар. За прозрачным колпаком рубки зеленела вода, мелькали какие-то тени.

– Я – Вуквун, – послышалось в наушниках, – цель справа по курсу, идем «звездой»! В центре я пойду, левее и выше – Джамил, правее и выше – ты, Токаши. Наталья идет левее и ниже. Правее и ниже – Сихали... Слыхал, амиго?

– Еще как... – буркнул Браун.

В наушниках хихикнули.

– Ну, как говорит Станислас, стройся! – весело прикрикнул Арманто. – Глубина сто метров.

Звено субмарин понеслось к стаду вертикально поставленным кольцом диаметром в пятьдесят метров. Тимофей держался на своем месте – на двадцать метров правее и ниже командирской субмарины – и набирал ход.

– Токаши! Скакни на поверхность, прими радиограммы.

– Есть!

Субмарина Ашизавы пошла на подъем.

Браун включил ультраакустику. Концерт по заявкам сумасшедших... Свисты, щебет, чириканье, гудение, пронзительные крики, отрывистый лай, скрежет напильника, хрипы... Кашалоты поют!

Тишины в море не бывает, просто надо особые уши иметь. Вот хлопки – это креветки отметились. Ракообразные пощелкивают. Хрюкают, скрежещут, пыхтят и гудят сотни рыб, странно подвывают и трещат дельфины, шуршит движущаяся вода.

Браун вслушался и довольно улыбнулся, выделив переговоры кашалотьего семейства: китиха издавала уверенные, громкие щелчки и потрескивания, а китенок – слабые пробные звуки.

Из динамиков понеслись низкочастотные вопли, взрывные щелканья – это косатки. Беспощадные убийцы для тюленей и прочих ластоногих, а с человеком – милейшие создания. Тимофею косатки нравились более всех прочих обитателей моря.

Ашизава погрузился, занял свое место в общем строю и сообщил, что сопровождающие вертолеты атаковали драчунов анестезирующими бомбами, но не всех задели. Звено Самоа Дженкинса заняло позицию на глубине и не даст китам уйти вниз. Задача звеньев Арманто и Вальцева – разогнать дебоширов и навести порядок.

– Наверх! Пойдем «серпом». Кто ниже меня – на правый фланг, кто выше – на левый!

Субмарины перестроились и выскочили на поверхность. Сколько ни смотрел Сихали, а увидел одногоединственного кита, кашалота-холостяка, обходящего дозором владения свои. Его высокие фонтаны белой дымкой повисали в воздухе.

Кашалот подплыл к одинокому айсбергу, тихо дрейфовавшему по волнам; айсберг, далеко ушедший от кромки паковых льдов, почти весь распался – вся его поверхность была изрыта, изъедена солнцем и дождями. На льду виднелись большие коричневые пятна – моржи, видать, ночевали.

Кашалот нырнул, показав могучий хвост, и вынырнул, перехватывая пастью добычу – здорового осьминога. За китом всплыли клубы ила – Берингово море здесь было мелководно.

– Стадо!

Точно – повсюду, насколько хватал глаз, в волнах темнели китовые семейства. Взлетали в воздух фонтаны пара – одиночные – верные признаки кашалота (полосатики [27] пускают двойные струи). Блеснула на солнце черная дуга – это кит или китиха «заныривали». Тут и там в воде расплывались желтоватые облака испражнений, плавали по волнам куски амбры. Стая птиц кружила в воздухе, ныряя за китовыми объедками.

– Вижу цель! – радировал Токаши. – Сейчас сцепятся!

Браун завертел головой – субмарина низко сидит, на уровне волн, и как в стаде отыскать дуэлянтов? А по болельщикам!

Взрослые самки громогласно фыркали. Молодые самки и самцы трусливо отступали. И вот они, красавцы! Здоровенный вожак, тонн восемьдесят могучих мышц и прочнейших костей, и одинец-маверик, молодой и наглый. Приблизившись к вожаку с наветра, одинец начал вращать плавниками и изгибать вверх хвостяру – кто тут на меня?! Потом кит поднял голову над водой, поводя тупым, срезанным рылом, и послал громкий, хриплый сигнал вызова.

Вожак начал злиться. Его широкий хвост – метра четыре в ширину – блеснул на солнце черной мокрой резиной. Кит уходил под воду. Он занырнул, развернулся и с силой поднял себя в воздух. Огромной цистерной, черной, словно измаранной нефтью, вздыбилась голова, расщеперенная пастью. Одинец повернулся на бок и нанес вожаку таранный удар головой. Вожак обрушился в воду, и вот уже не понять, кто кого – ринг скрылся за сплошной стеной пены. Вожак и одинец, хватая друг друга за челюсть или за плавник, унеслись вниз в гигантском водовороте, всплыли и разошлись.

– Брек! – крикнул Вуквун.

– Ну дают, чуды-юды, – выразился кто-то из «самоанцев».

– Анестезирующие – товсь! – раздалась команда.

Сихали старательно, чтобы не перепутать с пироксилиновыми, подготовил анестезирующие торпеды.

– Арманто! – вызвала Наташа командира. – Ничего не выйдет. Глянь, какие волны подняли!

– Тундрочка! – сказал Вуквун с веселой укоризной. – Из глубины возьмем, по косой. Вызываю базу!

– «Онекотан» на связи.

Браун оглядел близкий горизонт – плавучая база едва выделялась над зубчатой стеной волн.

– Ветеринаров сюда! Кашалоты дерутся.

– Вас понял!

Развернувшись, вожак и одинец столкнулись на полном ходу, из водяной воронки поднялись рев и стоны. Голова старшего замерла в высшей точке подъема – огромный черный обрубок, расцвеченный кровью и белыми полосами (кожа у бедолаги была продрана до жирового слоя) – и схватила молодого за челюсть. Бросаясь из стороны в сторону, оба погрузились.

– Давай, старпер! – вопил Ашизава. – Всыпь сопляку!

– Выстрел!

Анестезирующая торпеда скользнула стремительным прочерком и разорвалась. Молодой оцепенел и обмяк, начал медленно погружаться, не шевеля плавниками.

– Выстрел!

Торпеда утихомирила развоевавшегося вожака.

– Что там, Токаши?

– У молодого челюсть сломана. И, по-моему, ребра – два или три. У вожака кости целы, но много рваных ран. Одинец ему весь бок располосовал!

– Вот олень безрогий... – проворчал Вуквун. – Токаши, проводи его и будь рядом, сейчас вертолет придет с «айболитами».

– Понял!

– Сихали! Походи под стадом, пугани акул.

– Понял.

Субмарина Брауна погрузилась и пошла кругами. Смутные тени полярных акул близко не серели – пугались хищницы китовых рывков, но запах крови влек их, глуша позыв к самосохранению.

Тимофей расстрелял из ультразвуковой пушки парочку самых наглых рыбин – и не маленьких, метров по семь каждая. Акулы, вяло переваливаясь, стали тонуть, их мигом окружили товарки.

– Сихали, как у тебя?

– Завалил двух.

– А остальные как?

– Кушают заваленных.

– Ясно, давай к нам.

– Понял.

Наверху все уже успокоилось. Подле вожака и одинца качался на волнах вертолет с синими крестами на поплавках. «Айболиты» – зубастые, бородатые парни – прыскали китам на раны болеутоляющее и лепили заживляющие тампопластыри размером с полотенца.

– Отбой, ребята! – пропыхтел Арманто по рации. – На булки с маслом мы сегодня заработали. Стройся!

– Будем ждать летунов? – спросил Токаши.

– Не, волна большая пошла. Пойдем к «Онекотану». Стройся, кому сказал!

– «Один татарин в два шеренга, – съехидничала Наташа, – становись!»

Улыбаясь, Браун развернул субмарину и направил ее к «Онекотану». Кашалоты, добродушно поглядывая крошечными глазками, уступали подлодке дорогу. Ультраакустика передавала печальные подвывания, стоны, мычание – такое впечатление, что рядом успокаивается потревоженное стадо коров.

«А я тогда кто?» – подумал Тимофей. «А ты – пастух!» – хихикнуло подсознание. «Ну, вот еще, – проснулась гордыня. – Ковбой, а не пастух!» Браун согласился с этим выводом…

– Сихали, осторожно!

Младший смотритель не сразу сообразил, в чем дело, а когда глянул в иллюминатор, было уже поздно – громадный кашалот мчался на него, опуская зубастую нижнюю челюсть размером с односпальную койку. Но рвать субмарину кит не стал – ударил головой. Бум-м-м!

«Орку» швырнуло, будто малолитражку, сбитую тягачом. Если бы не широкий эластичный ремень, Брауна швырнуло бы из кресла – и прямо на чехол ультразвукового локатора. Опыт у него был…

Субмарину перевернуло. Повиснув вниз головой, Тимофей судорожно потянулся к пульту. За спектролитом иллюминатора блеснула огромная зубастая пасть.

– Превосходно… – пропыхтел младший смотритель.

– Полный вперед, Сихали! – провопил Джамил. – Жми!

Браун до отказа повернул рукоятку скорости. Пронзительно взвыли турбины. Субмарину бросило вперед, она оттолкнула бортом кита, чувствительно задев его обтекаемо-зализанной рубкой. Кашалот бросился в сторону для разгона – и сразу два «электрокнута» вразумили шестьдесят тонн китятины.

– Бодается, собака свинская!

– Все, удрал…

Селектор смолк на целых пять минут, после чего донесся голос Арманто, вопрошающий:

– Ашизава-сан, это правда, что в Австралазии так любят китятину?

– Правда, – важно сказал Токаши. – У нас, в Японии, особенно. Это действительно вкусно! В красном мясе китов, – заговорил он, увлекаясь, – мы его называем аканику, белков больше, чем в говядине. Просто его готовить нужно уметь. Сначала аканику выдерживают в луковом отваре, а потом уже жарят. Или варят с горьким соком всяких там цитрусов. Или с соей мешают и с тертым редисом...

– Надо попробовать... – задумчиво сказала Наташа. – А то пасем их, пасем, а что пасем – и сами не знаем... А какая китятина самая вкусная? Кит-то большой... Мне говорили – та, что с хвоста. Это правда?

– Ну-у... – задумался Ашизава. – Хвостовое мясо ономи – его берут между спинных плавников и основанием лопастей хвоста – жирнее и дороже. Спинная часть вкуснее боковой... но самые вкусные куски те, что возле лопастей. Да тут все сложно так! То же аканику – это ведь не просто мясо, это продольные мышцы, первый сорт. А есть еще сюноко, второй сорт – он под брюшными бороздами. Сюноко жестче аканику, из него ветчину делают и бекон...

– Ой, народ, – сказала Наташа. – Что-то я есть захотела!

– Да это Ашизава все, – обличил товарища Каримов, – понарассказывал тут всего…

– Ха! – воскликнул Вуквун. – Так двенадцать уже!

– В столовую! – воинственно крикнула Наташа. – В столовую!

– Меню зовет нас! – подхватил Токаши.

После обеда Боровиц ввалился в кают-компанию и объявил:

– Собирайтесь.

– Куда? – вытаращился Шурик Белый. – Ты чего, сегундо? Сегодня ж у нашего звена выходной! Суббота!

– Субботник сегодня! – беззлобно поправил его главный смотритель.

– Вот же ж… – проворчал Белый и смущенно поскреб в нестриженом затылке. – А у меня совсем из головы вылетело… И куда нас?

– На Большое Мусорное Пятно, – внушительно сказал Станислас. – Лично Генеральный Руководитель проекта ТОЗО, попечением своим о чистоте вод, перегнал нам пять самоходных подводных барж. Наташка, ты хватай вертолет-наводчик, будешь сверху высматривать, где отходов побольше…

Наташа, радостная и оживленная с самого утра, кивнула только и ослепительно улыбнулась.

– А мы поведем самоходки с этой дрянью… как ее… нано… моно… Тьфу ты, забыл! Короче, эта пакость пластмассу разлагает. Будем море поливать! За мной…

Тимофей с Шуриками поспешил за сегундо, а Наташа, напевая, пошла к вертолетной площадке.

«Вот вам и „пролы“! – скакали мысли в голове Брауна. – Кто я и кто они? Пролы… Знающие, умеющие, желающие странного… Это надо же, а?! Субботник у них!»

– Тимка пойдет с Рыжим на «двойке», – распорядился Станислас, – а я на «однойке» с Белым двину… Живее, живее, давайте! Надо до обеда слить все танки!

Рыжий грузной трусцой подбежал к стыковочному узлу с намалеванной двойкой, мигом раскрутил запор и откинул крышку люка.

– За мной! – крикнул он, ныряя вниз.

Браун торопливо спустился следом.

– Люк замкни! – донесся до него глухой голос.

– Ага.

Люки замыкать – это мы могём… Покончив с задвижками, Тимофей протиснулся в узкий центральный коридор, зажатый гладкими боками танков-бункеров, и боком двинулся к центральному посту управления «самоходкой».

ЦПУ тоже был крохотным и очень тесным – входишь, согнувшись, подныриваешь под нависающую панель, усаживаешься на маленький откидной стульчик – чуть побольше сиденья на велосипеде.

– Осваивайся! – крикнул Рыжий с места командира. – Там пульт бортинженера, разбирайся пока…

– Ага… Слышишь, давно хотел в-в… тебя спросить…

– Спрашивайте – отвечаем!

– А фамилия у тебя есть?

– Была! Ершовым звали. А сюда попал и откликаться перестал. Перекрестили!

Командир то наклонялся почти до полу, оживляя какие-то системы, то вытягивался вверх, доставая консоли на низком потолке, то шарил по пульту, клацая клавишами и беззвучно касаясь сенсоров.

– Приготовиться к погружению!

Тимофей лихорадочно, почти в панике, обшарил взглядом свой пульт и выдал:

– К погружению готов.

– Расстыковка! – весело сказал Ершов. – Курс – на помойку!

Большое Мусорное Пятно было самой просторной свалкой планеты Земля. Оно располагалось на севере Тихого океана и занимало площадь, равную территории Австралии. Десятки лет подряд течения и ветра сносили сюда полиэтиленовые пакеты, полихлорвиниловые бутылки, полистироловые сосудики, полиуретановые коробочки – все, что не могло утонуть. Солнце и вода были бессильны перед пластмассой, и та потихоньку превращала океан в выгребную яму. Отходы сгущались, сбивались так плотно, что возникало подобие колышущейся тверди – тюленя она не выдерживала, разлезалась, а вот птицы и гнезда вили, и птенцов выкармливали. И частенько гибли, проглатывая съедобный огрызок вместе с нерастворимой пленкой.

Самый северный выступ Большого Мусорного Пятна почти заползал в Берингово море, им-то и решили заняться китопасы с «Летящей Эн».

– Ну и насвинячили предки! – жизнерадостно воскликнул Рыжий. – Какой чушатник развели!

– А потомкам выгребай… – поддакнул Браун.

– Так я что и говорю! – воодушевился командир. – Айда на мостик, подышим свежим воздухом…

Самоходка всплыла и пошла надводным ходом, расталкивая круглым носом замусоренные воды. Волна прокатывалась по палубе и разваливалась надвое, наталкиваясь на гребень рубки с торчавшими в стороны рулями глубины.

На мостике было мокро, зато все хорошо видно. Стоял штиль, но подводная баржа шла на скорости сорок узлов[28] , и лица обвевало ветерком. Вони в воздухе не чувствовалось, но понять, что они угодили в пределы Большого Мусорного Пятна, было нетрудно – груды полупрозрачного пластика плавали, сплошь покрывая океан. Было очень похоже на тающие куски льда, такие же малозаметные. Но, увы, полимеры не таяли. Вода рябила там, где пластмассового мусора набиралось столько, что он всплывал безобразной, мутно просвечивающей «кочкой». Чем дальше пробиралась самоходка-СПБ, тем чаще попадались «кочки», то и дело сбиваясь в островки, в подобия мерзкой шуги из не прожаренных кусков сала, и вот впереди открылась зыбкая равнина – с дышащими котловинами, с шаткими холмами метров пяти высотой, с валами и плоскими поднятиями. До самого горизонта простиралась эта невероятная, чудовищная помойка, отсвечивая пластиком, выгоревшим добела, сверкая, как выпавший снег, отливая сизым и серым в затененных местах.

– Тысячи тонн дерьма… – пробормотал Шурик. С левого борта завиднелась баржа-«однойка», и Рыжий заорал: – Приветствую вас в отхожем месте!

– И тебя с великим почином! – провопили в ответ.

Рыжий склонился над пультом, вынесенным на мостик. Захрипел селектор, донося голос Боровица:

– Строимся рядком. Сейчас подойдут соседи с «Симушира»… Толпой двинем грядки поливать. И чтоб клапаны проверили! Слышь, Рыжий? Тебя это тоже касается!

– Чего их проверять… – проворчал Шурик, предусмотрительно выключив звукоприемник. – Ладно, амиго, пройдись вдоль танков, глянь – везде там готовность или как…

– Сейчас я.

Младший смотритель ссыпался по трапу вниз и решительно двинулся узким коридором. На всех терминалах горели зеленые огоньки готовности, все шло штатно. А Тимофей поежился – за нетолстой стенкой бултыхались тонны и тонны нанороботов-диссемблеров, помещенных в опресненную воду. Молекулярные машинки-разборщики имели узкую специализацию – разлагать органику на атомы-составляющие. Нанороботы попадали, скажем, на мятую пластиковую бутылку и разбирали ее на углекислый газ, воду, азотистые соединения. А если они на кожу попадут? Тоже ведь органика! Не хотелось как-то разлагаться…

Когда Браун вернулся на мостик, то в пределах прямой видимости можно было насчитать с полдесятка самоходных подводных барж. Вверху стрекотал вертолет-наводчик, описывая ленивые круги, будто гриф-стервятник.

– Построились! – разнеслось по громкой связи, и баржи подработали боковыми турбинами, выравнивая строй. – Малым ходом! Экипажам покинуть палубы и мостики! Приготовиться!

– Вниз, – коротко бросил Александр Ершов.

Сихали привычным движением закрыл за собой люк и бросился в ЦПУ. Командир уже повключал все насосы, дождался подъема давления…

– Клапаны открыть! – рявкнул селектор.

– Пошла вода по трубам! – весело воскликнул Ершов, вжимая по две клавиши за раз.

На экране было хорошо видно, как с бортов соседних субмарин забили пенистые серые фонтаны. Они струились, перегибались в воздухе крутыми дугами и рушились на замусоренный простор. Потом все скрылось за брызгами.

Баржа задрожала и двинулась вперед, носом раздвигая плотные залежи пластика.

– Не туда смотришь, – сказал Рыжий, – глянь лучше на кормовой.

Браун отыскал нужный монитор. Действительно…

Баржи прокладывали себе путь в слое мусора пятиметровой толщины, и пробитые ими каналы чистой воды быстро затягивались бессмертным пластиком… Ага! А вот и смерть его пришла!

Колышущиеся валы отходов начинали дымиться, они исходили паром, пузырились и таяли на глазах – отекали, сочились водой. Крошки-нанороботы, по сравнению с которыми и микроб показался бы великаном, терзали пластик, разбирая его молекулы на «запчасти».

– Чистота – залог здоровья, – весомо сказал Рыжий.

– Порядок – прежде всего, – поддержал его бортинженер.

К вечеру удалось распылить большой объем наносистем, и Наташа показала с вертолета занятную картинку – огромный мусорный остров, похожий на разлапистую медузу, разрезался каналами и фиордами, разлезался на клочки, растворялся, превращаясь в громадное озеро чистой воды среди мусорных берегов. Ну, «берега» на потом – Большое Мусорное Пятно не сотрешь за одну «красную субботу»…

Сощурившись, Тимофей огляделся. С мостика было далеко видать – круг чистой воды. Хотя нет, вон что-то такое чернеет… Бочка? Или поплавок? Господи, какой еще поплавок! Наноботы все, что было, почикали… А если он из стекла?

– Шура, – позвал Браун командира, – взгляни, там что-то такое, непонятное, плавает.

– Где? – с ленцою в голосе отозвался Ершов.

– А вон, с правого борта. Видишь?

Шурик пригляделся.

– Плавает, – подтвердил он. – Надо глянуть…

Самоходка плавно тронулась, раздвигая воду, – Большое Мусорное Пятно гасило волнение, и океанские валы приобретали пологость, неотличимую от плоскости.

– Да это торпеда! – вытаращился Рыжий. – Ни фига себе…

Наклонившись к селектору, он возбужденно доложил «наверх»:

– Наталья! Тут торпеда плавает, представляешь?! Чего-чего? А, понял!

Выпрямившись, Шурик сурово нахмурил брови и сказал:

– Велено «Трактора» пустить на разведку, а всем баржам развернуться носом… э-э… к тому, что там плавает.

Четверорукий акваробот типа ТРР высунулся из люка в борту и беззвучно скользнул в воду. Разлапистой тенью поплыл к торпеде, тускло отблескивавшей впереди.

– Ну-ка… – Шурик включил малый монитор и вывел на экран картинку, переданную телевизионным роботом-разведчиком.

В рамке экрана возникло продолговатое тело торпеды, похожей на огрызок сигары.

– Интере-есно… – протянул командир. – Тут только половинка, передняя, где Бэ-Че…

– Боевая часть?

– Угу… О, еще интереснее! «Трактор» докладывает, что заряд из торпеды удален, а на корпусе выведено крупными буквами: «POST». Смекаешь?

– Бутылочная почта!

– Щас мы это дело проверим…

Акваробот подхватил половинку торпеды и поволок ее к самоходной подводной барже. Выбравшись на мокрую палубу, он ловко раскрутил фланец и поднял его. Вместо БЧ в корпусе плескалась вода, отдающая в серый цвет, словно отражая тучу. Но небо было яснее ясного…

– Стоять! – заорал Тимофей ужасным голосом, вытягивая руку к ТРР. – Не двигаться! Шура, мигом найди мне чистый сосуд – с ведро!

Перемахнув через бортик, Браун соскочил на палубу и подбежал к аквароботу.

– Держи, держи крепче, – бормотал он, словно в горячке. – Смотри, не пролей!

Акваробот вцепился в торпеду, как в родную, зачмокали присоски. Тимофей макнул пальцы в воду, наполнявшую корпус торпеды, лизнул... И выдохнул:

– Она!

– Я не понял, – послышался сердитый голос Ершова. – Кто – она?

– Принес? – обернулся Браун.

Шурик показал огромный прозрачный термос. Младший смотритель протянул руки, но Ершов не отдал сосуд.

– Кто – она?

– Живая вода! Дай сюда!

Осторожно перелив воду из торпеды в термос, Сихали закрыл его и чуток успокоился.

– Тут какая-то бумажка… – сказал Шурик, запуская руку в пустую торпеду-«бутылку» и вытаскивая свернувшийся лист пласт-папира. С одной стороны чернел текст какого-то рапорта-отчета, а на обороте размашистым почерком Виктора Волина было выведено:

«ПЕРЕДАТЬ ТИМОФЕЮ МИХАЙЛОВИЧУ БРАУНУ, ЛИЧНЫЙ НОМЕР 0505МВБ230244РБ. ПРИВЕТ, БЕСПРИЗОРНИК! ТИМКА, ВСЕ В ПОРЯДКЕ, Я ЕЕ НАШЕЛ! ЖДУ В ГОСТИ!

БОРТ АТОМАРИНЫ «ГОЛУБКА», 2095 АПРЕЛЬ ГОДА

P. S. СОКРОВИЩ НА БОРТУ НЕТ, ОНИ ЗА БОРТОМ. ПОНЯЛ, В ЧЁМ ИЗЮМИНКА? НЕ ВЫЛИВАЙ ВОДУ!»

Глава 6. Нападение

Свое тогдашнее состояние Сихали Браун пытался объяснить и часы, и дни спустя. Не удавалось.

Тогда в душе его бурлила дичайшая смесь ослепительной радости («Витька жив! Жив!») и опустошающей ненависти к себе («Где ж ты раньше был, сволочь?»), отчаянной досады и невероятного, взрывного, опустошающего облегчения. Все чувства, на какие только была способна человеческая психика, вместились в тот эмоциональный коктейль, переполнявший Тимофея – и пьяня, и отрезвляя в один и тот же момент.

Брауна кидало в дрожь, кровь то стремилась к его лицу, то отливала от щёк. И ни одной мысли в голове!

Тревоги, сомнения и вера боролись в Тимофее, рассудок шел вразнос, а душа изнемогала, не в силах вместить в себя новую надежду…

«Двойка» полным ходом шла на встречу с «Онекотаном», потом всплыла и приблизилась к катамарану в надводном положении.

Сихали Браун с величайшими предосторожностями поднял на палубу термос с живой водой. Китопасы собрались вокруг, недоумевая и пересмеиваясь. С рокотом снизился вертолет, сел, глуша турбину, и на палубу соскочила Наталья Стоун. Пригибаясь, удерживая рукой волосы, разлохмаченные потоком воздуха, подбежала.

– Что случилось? – крикнула она, выпрямляясь.

– Почта, – сообщил Илья.

– А что в термосе?

– Живая вода, – сказал Браун, осторожно опуская термос на палубу. – Должна быть живой!

На лицах тут же нарисовались сомнение, недоверие, интерес.

– Рассказывай всё и с мельчайшими подробностями, чтобы… – начал и кончил Шурик Рыжий, усаживаясь рядом, прямо на пружинящую рубчатку.

Тимофей помолчал, решаясь на пересказ того отрезка жизни, который до сих пор доставлял ему боль, словно и вправду был выдран из него с кровью.

– Полтора года назад, – начал он негромко, – я переселился в ТОЗО, в батиполис «Центроникс». Там я познакомился с Витей Волиным…

– Знавал такого, – кивнул Боровиц, – нормальный был парень. Китов пас на ранчо старого Чен Куня.

Тут тётя Хани подозрительно принюхалась и сказала грозным голосом:

– Опять напился?! А ну, дыхни!

– Да подожди ты! – гаркнул Станислас. – Прицепилась… Тут такое дело, а она со своей пьянкой!

Ханичэйл смолкла, только глазами продолжала метать молнии в сегундо.

– Вот и я к Чен Куню пристроился, – продолжил Браун. – С Витей мы подружились в первый же день и проболтали полночи. Тогда-то он и выдал свое тайное желание – найти атомарину «Голубка», которую потопили во Вторую Гражданскую. Виктор верил, что атомарина перевозила золотой запас повстанцев. Он перелопатил массу литературы, постоянно сужая круг поисков, пока не остановился на впадине Яу…

– Яу велика… – озабоченно проговорила Наталья. – Да это и не впадина вовсе, а метеоритный кратер, миль двести в поперечнике. Такая вмятина в океанском дне, там радиальные разломы пересекаются с кольцевыми… В общем, настоящий лабиринт из каньонов, провалов, сбросов на глубине в семь километров… Ой, прости, Тимочка!

– Пустяки, – отмахнулся Браун. – Короче говоря, он меня убедил, и решили мы двинуться на поиски потопленной «Голубки» – как раз в район впадины Яу. Продали все, что было, купили старенький батискаф, и… Мы хотели тайно покинуть порт «Центроникса», но это нам не удалось – кто-то все же пронюхал о наших планах и погнался следом на БПГ…

Тимофей сжато, не обеляя себя, рассказал несчастливый конец истории.

– Ты на себя-то не волоки особенно, – строго сказал Арманто. – Как бы ты спустился на предельную глубину в чем попало? На торпедированной «Аппалузе» верхом? А как бы ты нашел Витьку, если всплывал шесть часов, попадая из течения в течение, а потом двое суток болтался в океане? Где б ты его искал?

– Ты не представляешь, – вздохнул Сихали, – сколько раз я повторял себе то же самое…

– Ну-ка, дай посмотреть, – сказал Белый и взял в руки письмо Волина. Перечитав его раз десять, он пожал плечами. – Да, мертвецы не шлют писем, да еще полгода спустя после того, как задохнутся. Стало быть, Витька нашел-таки, что искал, – ту самую атомарину!

– «Стало быть»! – передразнил его Рыжий. – Ты листок-то переверни, глянь, что в уголку впечатано: «ПОА[29] 30 „Голубка“, Восточный флот, порт приписки – Находка». Так что нашел он ее, можешь не сомневаться! Если на субмарине уцелел реактор или автономный энергоблок, то у Витьки и свет будет, и... Но почему он тогда не сообщает координат? Хотя…

– Вот именно, – хмыкнула Наталья. – Он и так рисковал, когда посылал торпеду с запиской – неизвестно же, кто ее выловит!

– Я вам так скажу, – проговорил Боровиц, деликатно прикрывая рот ладонью, – то, что он отправил письмо с такой глубины – уже подвиг. Таких атомарин, как «Голубка», всего три было. Еще «Хигаси» плавает и «Блу вэйл». У них у всех торпедные аппараты между прочным и внешним корпусами, изнутри не подберешься. А Витька подобрался-таки. Раскурочил торпедку, и – вам письмо!

Сихали кивнул и добавил:

– Весь год я пытался понять, как же я выжил тогда. Это было самое настоящее чудесное исцеление! Я же и почки тогда отбил, и печень порвал… Ну, труп трупом! И на тебе – оздоровился. Значит, всё-таки это водичка меня «перезагрузила»…

– Ты ещё сомневаешься? – хмыкнул Арманто. – Вон, Витёк твой прямым текстом выдал: «Сокровища за бортом!»

– Сказывали люди про подводное озеро, – задумчиво проговорил Станислас и громко икнул. Ханичэйл стянула губы в ниточку. – Пардон… Вроде как пробы брали с хадальных [30] глубин, чуть ли не с пятнадцати километров, и делали из той воды эликсир молодости и панацею в одном флаконе. Знать бы, где то озерко…

– Я думаю, – продолжил Тимофей, – что живая вода попала внутрь случайно, когда Витя письмо закладывал. Или специально налил?..

– Да какая разница! – воскликнул Керимов, опуская в термос палец и слизывая капли живой воды. – Главное, что ее доставили по адресу!

– А можно попробовать? – взмолилась Марина. – Мне бы ма-аленький стаканчик!

– Зачем? – не понял Илья.

– Как – зачем? – округлила глаза Рожкова. – Лицо протирать, чтобы морщин не было!

– У тебя?

– Тимочка, ну, Тимошечка… – стала подлащиваться врачиня.

– Неси стакан, – улыбнулся Браун.

– Уже! – обрадовалась Марина и подставила колбу.

Сихали бережно отлил драгоценной жидкости.

– Если у кого что болит, – сказал он, – пейте или мажьтесь. Излечение – стопроцентное.

Наталья попросила плеснуть немного на ладони и осторожно омыла лицо, шею, потом отвернулась и протерла мокрыми ладонями зону декольте. Илья смочил тряпицу и приложил к старым рубцам на ноге, оставленным акульими зубами. Шурик Белый сделал пару глотков, утверждая, что у него язва.

Первым задумался Токаши. Внимательно посмотрев на Тимофея, он спросил:

– И что теперь?

Браун, почти уже успокоившийся, ответил тихо:

– Я должен найти Витю. Этим я и займусь.

– Этим, – твердо сказала Наталья, – займемся мы все. Один ты просто не справишься. Во-первых, потребуется батискаф…

– Одного батискафа не хватит, – покачал головой Боровиц. – Ты, Тимка, наверное, и не понял еще – вы с Витьком нашли целое подводное озеро живой воды! А это величайшее сокровище! Да любой человек, как бы ни был он богат, отдаст все ради лишних лет жизни, ради здоровья, а живая вода и лечит, и годы продлевает, потому как реально омолаживает. Ты представляешь, какая драка начнется за право обладания тем озером?! Куда тому золотому запасу! По сравнению с живой водой любые брилианты – прах, зола. Нам понадобится, как минимум, отряд батискафов, чтобы быстро найти Витьку, а потом патрулировать озеро, отгоняя всяких там…

– Правильно! – поддержал его Шурик Белый. – Как Волина сыщем, сразу базу там организуем, а еще лучше – форт!

– А на какие шишики вы собираетесь покупать батискафы? – поинтересовался Джамил.

– Кашалотов продадим! – решительно заявил Белый. – И купим! Правда, Наташ? А Сихали нам живой водой отдаст…

– Да при чем тут я? – вяло засопротивлялся Браун.

– Как это при чем? Ты же нашел то озеро! Ты и Витька. Значит, оно ваше, наполовину твое.

– Слушайте меня, – проговорила Наталья негромко, но так, что все смолкли. – Да, чтобы купить целый отряд батискафов, нам надо продать все наше стадо. Но гнать его в Петропавловск не имеет смысла – китятина там дешева, семь азиков за тонну. Это не деньги. Погоним кашалотов на юг, как и собирались, там и продадим – выйдет втрое, если не вчетверо дороже. Соберем батискафы и двинем на «Онекотане» к впадине Яу!

Тимофей оглядел всех и серьезно сказал, тщательно подбирая слова:

– Откровенно говоря, мне бы хотелось отказаться от предложенной вами помощи – ведь вы потеряете все, что было нажито годами. Повторяю: хотелось бы. Но я не могу. Правильно Наташа сказала – один я ни черта не стою. – Девушка подняла руку в протестующем жесте, и Браун мягко сжал ее узкую ладошку. – Спасибо вам огромное, – заключил он по-прежнему серьезно, – и послушайте меня. То озеро нашли мы с Витей, это правда. Да мы просто угодили в него, сами того не зная. Но – не сочтите за порыв! – пусть оно будет нашим общим. Давайте поделим сокровище почестному.

– Поддерживаю и одобряю, – выразился Шурик Белый.

– Тогда начинаем готовиться к перегону, – сказала Наталья деловито. – Не будем дожидаться октября, погоним китов сейчас. Собираем стадо и вперед!

До самого вечера «Онекотан» готовился к дальнему походу – в доки поднимали субмарины, делали им профилактику, вели техконтроль всего корабельного хозяйства, весьма обширного и хлопотного. И только к ужину китопасы собрались снова – сбрелись по одному в кают-компанию, уставшие от массы проделанных работ, мелких, но требовавших прилежания.

Илья Харин уселся в свое любимое кресло, больше похожее на маленький диван, задрал штанину комбинезона – и вытаращил глаза.

– Ё-моё! – пробасил он потрясенно. – Нету!

Он выставил в проход волосатую ногу, ранее «украшенную» безобразным рваным шрамом, настоящей рытвиной, проделанной челюстями акулы в человеческой плоти. Теперь же от старой – и страшной – раны, заживавшей больше года, осталась лишь бледная розовая полоса, отмечавшая дугу.

– Вот это да… – прошептала Марина впечатленно и тут же глянула в зеркальце.

– Ты чего там высматриваешь? – улыбнулся Браун. – Будущие морщины?

– Это надо же, а? – гудел Тугарин-Змей.

Шурик Рыжий быстро расстегнул мягкий распах комбеза, оголяя левый бок, по ребрам которого полоснул когда-то нож. Все срослось, но шов оставался, протягиваясь наискосок, – пальцы легко нащупывали его.

Рыжий искривил лицо в смешной гримасе, скашивая глаза, но шва не увидел. Полапал рукою – ничего. Смоченный живой водой, шрам рассосался почти весь.

– Нету! – выдохнул Ершов потрясенно. – Нет, ну совсем нету!

Наталья машинально провела ладонью по шее. Тимофей улыбнулся.

– Твоей лебединой, стройной шейке еще долго ничего не будет грозить.

Стоун улыбнулась ему, ему одному – радостно и смущенно. Браун даже поежился, чувствуя себя бессовестным обманщиком. Наталья – человек прямой и простодушный, ей не свойственно женское коварство, она не будет таить чувство в себе. Сихали вспомнил, как она лежала на узкой выдвижной койке, как лунабесстыдница заглядывала в иллюминатор, выбеливая нагое тело девушки. Груди, как опрокинутые чаши, поднимались и опускались, унимая бурное дыхание, приспущенные ресницы трепетали, а с сухих исцелованных губ срывалось: «Люблю… Люблю тебя…»

И Тимофей верил этим словам. Наталья – девушка сильная, стойкая, крепкая духом, ее любовь светла и ясна. Она никогда не станет притворяться и обманывать, признаваясь в страсти нежной лишь для того, чтобы размягчить мужское сердце.

Марина на это способна, хоть и не признает подобное грехом, а вот Наташа никогда себе такого не позволит. Нет, не так. При чем тут позволит – не позволит? Просто Стоун с отвращением относится ко всякой лжи, а она не умеет врать. Когда Наташа хочет пить, она говорит: «Налей мне воды!» Когда эта девушка влюбляется, она признается: «Люблю тебя!» А он любит Марину…

Наташа не знает об этом. А когда эта амурная тайна станет ей известна? Что тогда? Кем она будет его считать? Изменщиком? Или – не дай бог! – альфонсом, дурящим голову богатенькой девице? В любом случае, Наташа будет страдать. Вот же ж… А что ему было делать той ночью? Отказать Наташе? Дескать, я люблю другую, отвяжись? Можно ли нанести большее оскорбление, можно ли так обидеть девушку, доверившуюся тебе? Грубо оборвать порыв души, отвергнуть любовь… Ради чего? Сохранения верности? Кому? Марине? «Ты уже видел ее вместе с Айвеном, вместе со Змеем, – сказал сам себе Браун. – Тебе этого мало?» Сихали усмехнулся. Интересно, чем он сейчас занят? Поиском оправданий? А ему не в чем оправдываться. Да, он провел ночь с Наташей. И что? Прелюбодеяние не грех, а священнодействие. Он не любит Наташу, но она такая красивая и такая страстная… Ему было хорошо с ней. А ей – с ним. Чего же боле? Тимофей вздохнул и покачал головой. Нет, на все эти вопросы он никогда не сыщет ответов. Классический «треугольник». Как магическая пентаграмма, он замыкает в себе троих. Наташа любит его, он любит Марину. Задача трех тел… Задачка, ответ на которую не подсмотришь в конце учебника, ибо решение отсутствует. Браун припомнил Мироновский «Антиовал»:

Странную историю выдумала вечером — крест мой о три стороны. Делать было нечего? Близко недоступная шея белоствольная. Чувствую спиной я Распятье треугольное…

Солнце зашло, закат добагрянел, проклюнулись первые звезды. Звуки шагов, голоса, стуки и грюки постепенно стихли, сливаясь с извечным шумом волн. Спать ложиться было еще рано, и Сихали решил провести остаток вечера с пользой – зарядил бластер и отправился на корму – пострелять в цель, по толстой керамической плите, искляксанной оплавленными воронками попаданий. Именно это намерение и спасло ему жизнь. Браун как раз обходил надстройку нешироким проходом по правому борту, когда из-за обреза палубы вдруг высунулась по пояс фигура – черная и рогатая. Тимофей обомлел, но тут же, толчком, явилось понимание – это не дьявол явился, а водолаз с аквастатом. Дипер [31]. Дышать сразу стало легче, на язык так и просились отборные русские выражения, как вдруг фигура мигом перебралась на палубу и вскинула тяжелый, тупорылый лучемет.

Рука Сихали сама собой метнулась к кобуре, а в памяти заплясали призраки. Пальцы заученным движением сцепились на рукояти, выхватили бласт, локоть уперся в бедро… Дипер выстрелил первым – и промахнулся. Ослепительная оранжево-белая струя перегретой плазмы ударила по надстройке, выпаривая клокочущую выбоину, откуда рассеялся сноп рдеющих брызг, осветивший Тугарина-Змея – тот распластался по стене и мелко крестился.

В глазах у Тимофея полыхали огненные фантомы, он ничего не видел, но выработанный рефлекс не подвел. Бледно-фиолетовый импульс угодил глубоководнику в голову, на мгновение высвечивая шеврон с буквочками «ОГ» и тут же просаживая рогатый шлем, как раскаленный шкворень протыкает маску из папьемаше. Дипер вскинул руки и пропал за бортом.

– Спасибо! – выдохнул Илья.

Мигом нагнувшись, Тугарин-Змей подхватил оброненный лучемет.

– Это Океанская Гвардия! – сказал Браун. – Или кто-то, переодетый в их форму.

– Блин… Я наших кликну!

– Давай…

Тимофея мелко трясло – он только что убил человека. Опять. Уже третьего по счету. Может, это был враг, убийца и садюга, да только какая разница? Он был живой, а теперь мёртв. Можно вырезать три зарубки на рукояти…

Брауна скрутило от рвотного позыва – и спасло во второй раз. Ярчайший поток высокотемпературной плазмы провыл над ним, опаляя спину сухим жаром. Сихали бросился на палубу и выстрелил из положения лёжа – импульс прожег канал в груди черного водолаза. Тот вскинул руки, отступая на шаг, и рухнул навзничь. «Прямое попадание в сердце, – вспомнились комментарии Балбеса. – Убит». Убит…

Но рефлексировать и мучаться в тенетах моральноэтических принципов было просто некогда. Так ведь и помереть можно.

Пригибаясь, Сихали метнулся к трупу и вырвал у того из рук тяжеленький агрегат в шершавой керамике. Плазменный излучатель «Перун». Годится…

Впереди над бортом зашевелились сразу две тени. Браун вскинул лучемет и включил оружие. Удар плазмы втесался между гвардейцами, отрубая одному руку, другому опаляя бок. Оба вражины полетели вниз, но плеска воды Тимофей не услышал, звук был иным.

Младший смотритель подбежал к борту и выглянул за край. Внизу, приткнувшись к борту «Онекотана», тускло отсвечивала большая субмарина Океанской Гвардии, длиннее «Бронко» раза в три. На ее палубе толкались несколько человек. Видимо, они прекрасно видели через биооптические преобразователи шлемов, поскольку сразу две, потом три струи плазмы протянулись к Брауну жгучими буравчиками. Не попали, угодили в борт. Сихали отшатнулся и откатился – обрез палубы полыхнул фонтанами искр.

– Тима! – послышался перепуганный голос Наташи. – Тимочка!

– Здесь я! – откликнулся Тимофей. – Пригнись!

Едва не падая, Стоун добежала до него и вцепилась в рукав.

– Живой! – выдохнула девушка.

– Да что мне сделается… Ты мне лучше объясни, что тут делает спецназ.

– Не знаю, Тим, но двое «чёрных» чуть было не застрелили Рыжего, выпытывая, где живая вода!

– Ах, вот оно что… Цел хоть Рыжий?

– Цел! Змей обоих так головами щёлкнул, что… Короче, перестарался.

– Понятно… У нас под боком неизвестная подлодка. Надо ее чем-нибудь основательным угостить!

Наталья тут же поднесла к губам радиобраслет.

– Змей! – кликнула она. – Хватай Белого и дуй на правый борт! У них тут субмарина!

Ожидание не затянулось – вскоре в темноте нарисовались два силуэта, один огромный, другой не очень.

– Вы где? – прогудел Тугарин-Змей.

– Тут мы.

– Ну-ка, – сказал Сихали тихо, – залпом.

Втроем они резко перевесились за борт и нажали спусковые кнопки. Субмарина уже погружалась, и три воющих разряда угодили в переднюю рубку, разворачивая ее лепестками тлеющего «цветка». Вторым залпом накрыли кормовую надстройку.

– Заполучи… – пробурчал Илья.

– Все живы? – обернулся к нему Браун.

– Почти.

– Рыжего задело, – нервно проговорил Белый, – и Стана маленько царапнуло – тётя Хани сейчас над ним кудахчет... Ничего, мы их сейчас живою водичкой попользуем, будут как новенькие!

Китопасы медленно сходились, переговариваясь приглушенными голосами, словно боясь чужих ушей.

Тимофей посопел и сказал, мрачнея:

– Это далеко не простые налетчики. Океанская Гвардия. Видели, какие у них аквастаты? У всех «Ихтиандры»! И что это было – самодеятельность чья-то или исполнение приказа сверху? Но это вопрос номер два. А вот кто мне ответит, откуда они узнали, что у нас есть живая вода?

Китопасы переглянулись. Шурик Белый почесал в затылке и проговорил задумчиво:

– Может, кто с «Симушира» сдал? Я там не всех знаю…

– Точно! – кивнул Рыжий. – Наши баржи почти рядом стояли, а мы так орали, что всем слышно было!

– Ладно, разберемся, – сказала Наталья. – Вахты удвоим, будем меняться через каждые два часа. На мостике буду дежурить я и… кто со мной?

– Я, – молвил Браун.

– И Тима, – договорила Стоун, сладко улыбаясь.

Глава 7. Китокрады с «Сэкл Джей»

На ранчо «Сэкл Джей» когда-то разводили синих китов. Отлетовав у берегов Аляски, громадные полосатики плыли на юг, в тропики – пастись на зимних пастбищах и продолжать китовый род.

Трасса их миграции проходила через Гавайский коридор, рассекающий громадные планктонные плантации, и заканчивалась у атолла Пальмира. «Валбои» с ранчо «Сэкл Джей» проложили трассу именно тут не случайно – нужно было удалить пути следования усатых китов от морских дорог зубатых. Кашалоты – самые драчливые из китообразных, и незачем было сводить их со смирными финвалами да сейвалами.

Китопасы с «Летящего Эн», «Соединенного Джей Эй», «Наклонного Эр», «Бокс Аш», «Тире 20» гнали своих кашалотов миль за двести к западу, а восточные pheseter’ы, нагуляв жирок в заливе Аляска, следовали к островам Ревилья-Хихедо, держась ближе к материку.

…Перри Канн по прозвищу Шорти – Коротышка – поглядывал на синих гигантов, высунувшись из крохотной рубки, и думал.

Тридцать девять лет он делает вдохи и выдохи на этой планете. Топает по суше, плюхается в воду, много ест и долго спит. Лет двадцать усиленно интересуется девочками и прикладывается к бутылке, может часами пропадать в виртуалке, а порой, когда особенно гнусно становится, залезает в теплую ванну и включает «электронный наркотик».

Когда-то ранчо «Сэкл Джей» принадлежало Старому Быку Джордану, но Перри обломал старику рога – его парни уложили всех китопасов Джордана, а потеряли одного лишь Васко Грэхема, человечишку подловатого, так что не жалко было.

Стадо полосатиков Шорти распродал меньше чем за год. Пасти китов, приручать вольных, лечить их, кормить, охранять – всей этой ерундой Канн себя не отягощал. Лень было. Да и зачем разводить своих финвалов с сейвалами, когда этим занимаются соседи? Так он и жил, приворовывая, – там парочку «синеньких» уведет, там троечку «займет». Отгонит пройдошливым японцам, и все путем – отощавшие карманы заново оттопыриваются хрустящими бумажками. Связываться с Перри Канном никто не осмеливался – его «стреляющие валбои» кого угодно заставят притихнуть. Их насчитывалось сорок человек. Сорок стволов.

Был, правда, один комиссар, Лил Мейси. Сделал он попытку явиться к Канну и потребовать уважения к закону. В тот же день тело комиссара торжественно предали воде…

Временами Шорти надоедали киты. Тогда он собирал своих «головорезиков» и отправлялся искать приключений – пиратствовал, нападал на СПО и береговые станции, преследовал искателей сокровищ.

Вон, по весне выискались умники, нашли потопленный японский линкор. Тот уже весь зарос кораллами, но в корабельных сейфах лежали рубины и опалы, награбленные в Бирме еще во Вторую мировую. Умники-разумники их подняли, а тут и ребятки Канна с бластерами наголо – делиться надо! Хорошо они тогда поимели…

И что? Для чего это все? Вот скоро ему стукнет сорок. Это ничего, деньжат на омоложение он подкопил будь здоров – глядишь, и сотню разменяет в полном расцвете сил. А чего для? Цель какая есть у него, чтобы силы эти прикладывать? Глупые вопросы...

Шорти поморщился и сплюнул в Тихий океан. Попал в медузу.

Это все Дон Шухарт мозги ему баламутит. Философ, блин...

Ранчер мрачно нахмурился. Как началась вся эта кутерьма в мировом масштабе, так и идет... Лет тридцать уже, если не больше. Криков было, когда нанофабрику запускали в Дюранго...

Одни «ура» кричат, радуются, что больше работать не надо будет – изобилие же! Другие орут: «Долой красную нанозаразу!» Репликаторы-то по лицензии строили, русские их первыми запустили, как когда-то спутник. А самые нудные о хаосе тогда толковали, о закате Евроамерики, о попрании идеалов с устоями.

Ему тогда лет пять было, или шесть уже… Отец однажды вернулся с работы раньше обычного – он механиком был в «Ю. С. Роботс» – и говорит: все, отработал! Теперь, говорит, на моем месте пусть кибер вкалывает, а он заживет на всем бесплатном!

И как-то все у них быстро наладилось – никто больше не вставал рано по утрам, не спешил на работу – зачем? Продукты – по талонам Фонда изобилия, проезд за счет муниципалитета, тряпки – даром.

Дрыхли до десяти утра, потом вставали, слюноточили и шли гулять. По реалам с виртуалками ходили, в фантоматы заглядывали, а когда сутолока надоедала, отправлялись на природу – купались до посинения и загорали до почернения. А маленький Перри ревел по утрам от обиды – все спят, главное, а ему одному в школу идти! Но ничего, отучился с горем пополам. Отец к тому времени спился совершенно. Раньше в рот не брал, а лишился работы – стал закладывать, весь свой личный фонд тратил на синтетическое виски. Мамуля в религию ударилась, к неофилитам прибилась, совсем чокнулась на божественном. Сестричка настоящей шлюхой заделалась, с тринадцати лет «мужиков доила» – так она это называла. И братца совратила. Инцеста не было, Мэг его раздела только и подружке подсунула. Гермионе, рыженькой сучонке. И понеслось...

Было ли ему плохо от такой жизни? Да нет... И ма, и па, и сестренка были исключительно довольны «Позолоченным веком». Вся их улица благодушествовала и сладко похрюкивала – царство божие на земле устроилось! Аминь.

«Ю. С. Роботс», где отец работал, национализировали – лишь бы производство сохранить. Потом «Юнайтед Рокетс констракшн» перешла в госсектор, «Нортроникс», «Мэшинтрекс»...

А Шорти по-своему устроился в этой жизни – сколотил банду еще в сопливом возрасте и грабил дома богатых профи. Не потому, что голоден был или раздетым ходил, просто хотелось пожить красиво – испробовать натурального мяса на закуску, выпить настоящего шампанского. А деньги где брать? Из личного фонда? Там тех денег было… Гроши! Правильно, а зачем неработающему наличные? Живет в бесплатной квартире, питается в бесплатных столовках, ездит на бесплатном метро. Какие ему еще деньги? На утку с трюфелями а ля натюрэль? А жирно не будет?

Шорти ходил в набеги с каким-то мстительным азартом, он проникал в благополучные районы или в охраняемые поселки по ночам, ощущая себя древним кочевником, закаленным в боях, нападающим на мирных земледельцев, богатеньких и заплывших жирком, накопивших много добра, имевших изнеженных дочерей…

Два раза его чуть было не поймали, но ничего, выкрутился. А потом за них взялись крутые ребятки из «Тонгов», как бы вассалы Синдиката, этой всемирной мафии. Тогда-то он и сделал первую зарубку на рукояти бластера – пришил гангстера. Вторым был коп, патрульный полицейский. Вливаться в ряды «гангов» у Канна настроения не было, психозондирование в зоне спецкарантина его тоже не прельщало, и свалил он в ТОЗО. Вот уж где развернулся!

Четыре ограбления плавучих баз на его счету, семнадцать нападений на рейсовые субмарины, сам лично шлепнул четырнадцать мужиков и двух девок. Есть что вспомнить…

Перри Канн скривился. И все-таки, и все-таки... Для чего все? Вот ведь какой дрянной вопрос! Завяз в голове, и все тут! Для чего, для чего... Для того! Можно подумать, что, поставь он перед собою цель... ну, скажем, пролезть в секретариат Генерального Руководителя проекта, чтото у него получится. Не дадут! Не пустят! Съедят и своего поставят. Тупого, но своего... Да и на хрена ему тот секретариат? Он и сам себе Генеральный… Да каждый океанец знает его имя, оно наводит страх, а где страх, там и почтение, там и власть. А как же? На том и стоим…

Перри дотянулся рукой до мокрого борта и отер лицо влажной ладонью. Кто-то к нему подгребает... Ранчер сощурился и глянул из-под руки на субмарину, едва выглядывавшую из волн. «Сабскаут-13». Это Сонора Хэк, тип едкий, но простой и надежный. Как гвоздь.

«Сабскаут» медленно приблизился. Прожурчало подруливающее устройство. Борта субмарин мягко соприкоснулись, загудели тихонько, как титановые колокола на звоннице. Люк 13-го откинулся и наружу вылез встрепанный Хэк – ухмылка до ушей.

– Звал, босс? – заорал он.

– Звал, звал... А Дон где?

– За мной шел! И Текс подойдет, и Брай. И этот, новенький… Бешеный Айвен.

– Эт хорошо...

Оба замолчали и стали глядеть на спокойный океан, на двойные фонтаны, пущенные синими китами, на серый силуэт плавучей базы «Полосатик».

Из глубины всплыли субмарины Дона Шухарта, Текса Бриско и Рио Брая. Последней всплыла «Бронко» Айвена Новаго. Этот русский был вспыльчив, чуть что – хватался за бластер. За неделю убил четверых, и лишь один из них успел наполовину вытащить бласт из кобуры, настолько Бешеный был быстр. Ребята Шорти его зауважали, хотя относились с опаской и заговаривали с Айвеном осторожно – как бы чего не ляпнуть. Не то – бах! – и во лбу дырка. Поль Лысых, кибернетист, как-то сравнил Новаго с вампиром, которого долго держали на голодном пайке. И вот вампир вырвался из заточения, чтобы вволю испить кровушки… Не стоило кибернетисту блистать юмором – Айвен не оценил его шутки. Поль стал тем самым четвертым…

– Это что, – осклабился Текс, показавшись из люка, – совещание на низшем уровне?

– На уровне моря, – буркнул Шорти. – Слушайте, парни, вы как насчет подзаработать?

– Да неплохо было б... – протянул Дон. – И как?

– Как всегда! За пару сотен миль отсюда, – ранчер махнул рукой на запад, – русские гонят кашалотов. В принципе, рано еще перегон устраивать… Ну ладно, это их дело. Уведем парочку-другую китов и толкнем джапам! [32] Расчет на месте.

– Тебе что, босс, – спросил Дон спокойно, – денег мало?

– Ты отказываешься? – прямо спросил Шорти.

– Да нет... – пожал плечами Дон. – Почему бы не развлечься?

– И когда? – поинтересовался Текс.

– Как стемнеет, так и выйдем. Ночью уводим кашалотов, к утру сдаем, и обратно. Отоспимся – и завалимся к девчонкам из «Старого загона»!

– Идет! – сказал Текс.

– Я согласен, – кивнул Рио Брай, меланхолично пережевывая зубочистку.

– Я как все! – ухмыльнулся Сонора Хэк.

– А кто конкретно гонит кашалотов? – старательно выговорил Айвен. – Русских много… Я и сам – русский.

– Парни с ранчо «Летящее Эн».

– Ага! – осклабился Айвен. – Тогда я «за» обеими руками. У меня там должничок один вкалывает…

Шорти попытался поймать взгляд Дона, не сумел и сухо подытожил:

– Собираемся в десять и двигаем.

Закат угас. Наверху поспели звезды, под водой разгорелись бледным светом скопища планктона, ореолами облекая туши китов.

Шорти Канн задраил люк и опустился на сиденье пилота. Пора…

«Сабскаут» был надежной лодкой, а главное – быстрой. Во всяком случае, быстрее «Бронко». Та тридцать узлов выжимает, а «скаут» – полста. Правда, погружаться на полкилометра «Сабскауту» не дано, его предел – метров триста от силы. С другой стороны, на кой ему те глубины? Уйти зато можно легко...

– Босс, – прошуршало в наушниках. – Я на месте. Это Брай.

– Понял. Где Текс?

– На месте, – послышался запыхавшийся голос.

– Я – Дон, я готов.

– Айвен здесь.

– Сонора Хэк ждет твоих приказов!

Ранчер усмехнулся. Не может этот мекс, чтобы не съехидничать!

– О’кей, ребята, курс на запад! Идем полным ходом, как увидите на локаторах стадо – глушите турбины. Вперед!

Глава 8. Абордаж

Браун вышел в ночную смену, но стадо не охранял, с этим занятием легко справлялись оба Шурика – их субмарины медленно кружили вокруг кашалотов. Рыжий кружил по часовой стрелке, Белый – против оной. Да и какие враги у кашалота в океане? Сторожили стадо на всякий случай. Во избежание.

А Тимофея командир звена сделал «наставником молодежи».

– Возьмешь с собой Тугарина, – сказал Вуквун, – пусть осваивает новую технику. Приучай Илью к «Орке». Понял?

– Понял, – сказал Сихали и спустился в люк.

– Все идет штатно, – бодро доложил Илья со своего места.

– Принято, – солидно ответил Браун.

Тут же по судовой связи зазвучал металлический голос Арманто:

– «Орка-1», «Орка-1»! Я «Онекотан». Все в порядке. Можете погружаться.

– Вас понял.

Манипуляторы нежно опустили субмарину в море, и ее закачало. За иллюминаторами проплывали кашалоты – четыре молодых кита ловили мойву. Блестящие серебристые рыбки сверкали в воде, точно тысячи внезапно рассыпавшихся лезвий.

А в верхний прозрачный колпак заглядывала усатая морда морского котика.

– Самец, – моментально определил Харин.

Котик крепко держал зубами рыбу и тряс головой, разламывая тушку на куски. Во все стороны летели мелкие брызги, кольцом окружая голову котика. Спикировала чайка, привлеченная разлетающимися в воздухе серебристыми кусочками мяса.

Браун взглянул на батиметр. Двадцать... Пятьдесят... Девяносто.

Берингово море между Чукоткой и Аляской очень мелкое. Наверное, в этом тоже содержалась причина, по которой Станислас с Комовичем доверили ему «Орку»… Как поведет себя новичок на абиссальных глубинах? Не спасует ли, ощущая над собой километры давящей воды? А бездна никому не дает сделать «работу над ошибками». В глубинах все проще некуда: или ты работаешь – и живешь, или ты ошибаешься – и гибнешь. Ничего, пообещал себе Браун, окунется он еще в абиссаль, побултыхается вволю…

Субмарина достигла дна, Тимофей малым ходом двинулся на восток. Обозначилось возвышение, «Орка» подвсплыла до глубины в двадцать метров и пошла вдоль темного утеса, подножие которого скрывалось в зарослях скользкой водоросли-алярии. Здесь паслась треска. Метровые темно-серые рыбины пробирались между коричневых растений, поедая крабов, улиток, морских ежей. Треска анфас кого-то неуловимо напоминала – своими огромными выпученными глазами, громадной пастью и постоянно трясущимся отростком, свисающим с нижней челюсти.

– Гляди! – громко прошептал Илья, словно рыба могла его услышать.

В тусклом подводном свете очертилась движущаяся тень, обрамленная серебристыми пузырьками. Это баклан нырнул за мелкой рыбешкой. Треска бросилась на птицу и схватила ее за крыло тонкими острыми зубами. Пернатое забилось, дергая свободным крылом, но рыба взяла верх – голова баклана исчезла у трески в глотке. И тут же пищевая цепочка замкнулась – за иллюминатором нарисовалась морда кашалота-подростка. Морда расшеперилась пастью и поглотила треску…

– Сихали! – ожил внезапно селектор и донес встревоженный голос Боровица. – Алё!

– Слушаю.

– Немедленно всплывай! У нас ЧП.

– Что еще не слава богу?

– Китов украли.

– Всех?!

– Да ты что! Пятерых или шестерых. Где-то в районе часа ночи увели.

– Соседи небось?

– А кто ж еще…

– А куда?

– А ч-чёрт их знает!

– Арманто! – подключился Белый. – Пусть летуны глянут на западе. Чует моя душа, что «Тако-мару» где-то в той стороне дрейфует!

– Это мысль, – отозвался командир звена. – А вы, давайте, всплывайте.

– Я лучше сразу двину на запад, – решил Браун. – Попробую перехватить.

– Давай! Я Шуриков туда же пошлю. И звено «Бронко»!

– Ладно.

Тимофей повернул субмарину и включил турбины на полную мощность. Какие-то тени замелькали по сторонам, зачастили розовые и белые пятна. Вода стремительно светлела... У-ах! Субмарина вылетела из «пучины», и Браун торопливо выпустил кормовые крылья. Бесконечные гряды волн катились с севера, озаренные с востока еще красным солнцем.

– Догоним? – лаконично спросил Илья.

– Должны, – ответил младший смотритель.

Субмарина тяжело шлепнула округлым днищем по воде, зарылась острым носом в волну и начала новый разгон.

– Змей! – заговорил селектор. – Точно ты сказал. «Тако-мару» к зюйд-весту от нас!

– Угу, – довольно сказал Харин.

– Далеко до нее? – спросил Браун. – Арманто!

– Да где-то миль пятьдесят!

– Иду на поверхность.

Субмарина с ревом вырвалась из воды, пролетела, чешуей как жар горя, между пенистыми гребнями волн и снова ушла носом в воду. Ошметки синтетической слизи исчезли в водовороте.

Пока субмарина разгонялась, Сихали выдвинул консоль пульта «Доп. оборудования» – манипулятора, вибробура, инжектора для безболезненного клеймения китов, а также электрозонда, ампуломета, ультразвуковой пушки и торпедного аппарата. Держитесь, китокрады...

Субмарина вымахнула, попадая в зоревые лучи, пронеслась, описав длинную, пологую дугу, и скрылась меж бегущих волн. Пузырчатая вода с лету залила иллюминаторы и колпак.

На каком-то по счету прыжке младший смотритель разглядел вдали коробчатый силуэт «Тако-мару». Между кораблем и летящей субмариной парили фонтаны. За черными тушами китов мчались стальные веретена «Скаутсабов».

– Арманто, – связался Тимофей с комзвена. – Я их вижу. И китов, и воров. Иду на перехват, но кашалоты... Ребята далеко еще?

– Мы на подходе, – вступил Боровиц.

– Ща догоним! – добавил Шурик Белый.

– Порядок, – заключил Сихали.

Он убрал кормовые крылья и погнал по поверхности – субмарина неслась, как на подводных крыльях, задрав хищный нос.

На экране четко проступали шесть овальчиков – «Скаутсабы», идущие цепью. Браун включил визир и поймал в перекрестье корму вражеской подлодки, прущей крайней справа.

– Стреляй! – застонал Илья.

– Не говори под руку, – процедил Тимофей. Оторвав от штурвала правую руку, он нажал спусковую клавишу. Выстрел! Пироксилиновая торпеда выпрыгнула с шипением, как ядовитая змейка, пронеслась и вбила себя в сопло скаутсабовского водомета. Струя оттуда била сильная, и торпеда ушла неглубоко, едва на половину своей длины, но и этого хватило, чтобы раскурочить сопло. Серую рассветную мглу прорезала яркая красно-лиловая вспышка, подбитую субмарину развернуло и опрокинуло.

– Попал! – крякнул Харин.

Сихали взял в прицел следующий «Скаутсаб». Выстрел! Вторая торпеда не попала в водомет, но разворотила кормовое подруливающее и оторвала руль глубины.

Четыре субмарины, оставшиеся на плаву, разошлись веером. Как хотите, подумал Сихали.

Третий по счету «Скаутсаб» он торпедировал выстрелом в борт. Прочному внутреннему корпусу пироксилиновая торпеда вреда причинить не могла, но вот внешний обтекатель она проломила и кой-какое оборудование из строя вывела. Брызнул фонтан бледных искр, забила струя пара. «Скаутсаб» потерял ход и лег в дрейф, принимая все больший крен.

– Добавь! – обронил Тугарин-Змей.

– Крови жаждешь? – ухмыльнулся Браун. – Сейчас отстреливаться будем... Живо за УЗП! Выцеливай торпеды.

Могучий Илья, кряхтя, потянулся к пульту ультразвуковой пушки и активировал орудие. Мощности УЗП хватало, чтобы дробить лед, но пробовал ли кто дробить ею торпеды?..

Два «Скаутсаба» разворачивались для ответного удара. Перед острыми носами субмарин вспухли пузыри – выстрел!

Тимофей резко направил «Орку» в глубину и перевел ручку скорости на самый полный. Вывернул, пошел к поверхности. Увидел в иллюминаторе две торпеды, пущенные по нему, и вырвался из воды. Пролетел он совсем ничего – метров десять, перепрыгнув через длинный, как наконечник копья, «Скаутсаб», и услышал приглушенный двойной взрыв – торпеды, потеряв «Орку», пробили «по своим воротам». Тимофею тут же припомнилась «Аппалуза», ее последний бой с БПГ, мстительная улыбочка, играющая на лице Витьки Волина…

– Так вам и надо! – сказал Илья с глубоким удовлетворением.

Браун развернул субмарину и увидел, как с востока, взмывая в воздух, приближаются еще две «Орки».

– Сихали! – завопил в наушниках голос Шурика Рыжего. – Ты чего такой жадный? Всех подбил! А мы?!

– А я парочку оставил. Можете их утопить!

Из люка целого «Скаутсаба» выглянул человек и замахал чем-то белым. Лицо его было не темнее ткани. Браун остановил турбины и выбрался наверх.

Утро было хорошее – тихое, свежее. Розовое небо на востоке. Волны накатывались на «Орку», плескались и журчали у башенки люка, будто ластились… И тут эти!

– Вы что, – завопил китокрад, тараща глаза, – совсем с ума посходили?!

– Руки за голову! – холодно сказал Тимофей и подкрепил команду движением руки, сжимавшей бластер.

Китокрад еще пуще вылупил зенки и быстренько сложил ладони на затылке.

– Что вы с нами сделаете? – нервно спросил он.

– А где это твои подельники? – вопросом ответил Сихали. – Тебя как звать?

– Шухарт... Дон...

– А подельников?

– Они не подельники! – окрысился Шухарт. – Они друзья мне!

– Они – аутло [33]. – холодно заметил Браун. – Стало быть, подельники. Имена!

– С-сонора Хэк... Текс Бриско... Рио Брай... Шорти Канн... Айвен… Не помню, Новаго, кажется.

– Надо же! – хмыкнул Браун. – И этот здесь. А ну, пусть вылезут.

– З-зачем? – спросил Шухарт.

– Пересчитать хочу. Быстро давай!

Дон юркнул в люк, из рубки донесся приглушенный говор, и вскоре на узкие палубы подбитых субмарин вылезли хмурые особи числом шесть, иные с нашлепками пластыря на лбу и щеках, а у одного голова была наскоро перемотана белым стерильным эластиком – видать, здорово приложился. Имя скорбному головой было Айвен Новаго.

– Ты?! – прошипел он.

– Я, – признался Тимофей и оглядел гоп-компанию. – Теперь слушайте, что я вам скажу...

Его на мгновение заглушил рокот патрульного вертолета, пронесшегося над субмаринами и делавшего круг.

– Значит, так, – продолжил младший смотритель. – Лично у меня претензий к вам нет – кашалоты живы-здоровы, чего и вам желаю. Но вы уж будьте так добры уяснить одну вещь: если я вас еще раз поймаю – буду топить! Вы меня хорошо поняли?

Дон Шухарт и Сонора Хэк хмуро кивнули.

Браун спрятал бластер в кобуру, спустился и задраил люк. Поскорее, пока китокрады не решились на новую пакость, рухнул на сиденье и приступил к срочному погружению. Внешняя акустика донесла слова Шухарта:

– Ты ж говорил, у них скорость тридцать узлов!

Голос Соноры Хэка пробормотал что-то невнятное и злобное.

– И что теперь? Кто будет платить за ремонт?

– А не пойти ли тебе в задницу, Дон...

– Пошел ты сам, знаешь куда?!

Субмарина погрузилась, и динамик смолк. На глубине ста метров Сихали связался со своими:

– Шурики! Где киты?

– Плывут домой! А китокрады?

– Ругаются.

– Вот придурки...

В селекторе зазвучал ворчливый голос Боровица:

– Тимка! Ты этих... не потопил?

– Живые. Выясняют отношения.

– Ладно, черт с ними со всеми. Что с «Тако-мару» делать станем? Вот, у меня тут биодетектор испищался – регистрирует то ли десять, то ли больше выдранных чипов. Из наших китиков выдранных! Их всех там разделали, на этом хреновом «Тако».

– Потопить их на хрен, – внес предложение Арманто.

– Поддерживаем! – вразнобой отозвались Шурики.

Сихали подумал и медленно проговорил:

– Потопить «Тако-мару» мы не в состоянии, да и толку с того… Я предлагаю захватить судно, чтобы компенсировать ущерб.

– Я – за, – коротко заявил Илья.

– Да кто бы сомневался… – проворчал Станислас. Посопев, он добавил: – Оружие у всех?

– Обижаешь, – протянул Шурик Белый. – Я без бластера, как без штанов!

– Учтите, – построжел сегундо, – экипаж «Такомару» не прост, почти все они из якудза…

– Не пугай, – прогудел Харин.

– А я и не пугаю! – сердито сказал Боровиц. – Я предупреждаю.

Тут в переговоры ворвался голос Наташи:

– Эй, ребята! К «Тако-мару» самоходка подходит. Судя по обводам, это «Аквалюм».

– Ага! – каркнул сегундо. – Пристраиваемся следом.

– На абордаж! – воскликнул Рыжий.

– Цыц! Режим тишины…

«Орка-2» и «Орка-3» пристроились в кильватер самоходной подводной барже. Тимофей направил свою субмарину следом, притворяясь загулявшей касаткой. На экране локатора замаячили еще три проблеска – это отставшие «Бронко» догоняли быстроходные «Орки».

– Что там баржа поделывает? – спросил Боровиц. – Арманто, ты ближе всех, докладывай.

– Швартуется баржа, – доложил Вуквун. – Всплыла точнехонько между поплавками «Тако» и чалится.

– Отлично… Сейчас наши на «Бронко» подвалят. Выдвигаемся потихоньку!

«Орки» двинулись к «Тако-мару» – неуклюжей платформе, высокими стойками-килями соединенной с парой поплавков. Схема «трисек».

Чем ближе становился трисек, тем слышней была симфония заводских шумов, прекрасно передаваемая через воду, – стрекот и жужжание манипуляторов, шипение компрессоров, частый звон металла о металл и негромкий гул двигателей, удерживающих «Тако-мару» против ветра.

– А баржу они, надо полагать, китятиной затаривают, – сообразил Тимофей.

– Угу.

Браун подвсплыл и высунул над поверхностью спектролитовый колпак. Мелкая волна ритмично заслоняла «Тако-мару», но в остальном видно было хорошо. Трисек как раз принимал кита-полосатика, заодно прикрывая «Аквалюм». «Тако-мару» заглубил поплавки и осел, платформой почти касаясь здоровенной надстройки СПБ. Через громадный шлюз на корме трисека ползла хвостом вперед туша кита. Манипуляторы волокли ее вверх по наклонному слипу, который пара киберов поливала из шлангов, чтобы туша лучше скользила. А вот и кто-то живой... С верхней палубы перегнулся через леера молодчик с карабином, расписанный тату от шеи до пояса – ниже было не видно. «Живопись», в основном, повторяла мотив дракона – гибкое змеиное тулово оплетало якудзе мускулистые руки, пластало крылья по плечам, раззевало зубастую пасть на груди. Молодчик перебросил карабин за спину, достал белый платок и повязал на голову – а-ля «джентльмен удачи».

– Слушайте меня, – сказал Боровиц. – Вижу на палубе якудзу с винтовкой. А уж если кто из команды ходит в открытую с оружием и выпендривается «татушками», значит, и прочий плавсостав не лучше. А их там человек двадцать наберется... Так что осторожность плюс осторожность в квадрате.

– В кубе! – хмыкнул Вуквун, почитавший сегундо, но не прощающий ему склонности к «технике безопасности».

– Арманто, – серьезно проговорил Боровиц, – я не хочу присутствовать на твоих поминках. Да и собственные похороны пока не планирую.

– Понятно... – буркнул динамик, донеся долю смущения.

Браун бросил взгляд наружу – туша кита вползла на разделочную палубу и пропала из виду. Тут по внешней акустике донеслось слитное металлическое клацанье, сменившееся протяжным скрипом. Стыковались!

– Арманто и Токаши, – сказал Станислас. – Высаживайтесь прямо на слип.

– Понято, – ответил комзвена.

– Тимка, заходи с носа. Шурики – будете со мной.

– Ага! То есть – есть!

«Орка-1» погрузилась и поплыла, огибая огромный поплавок, пока не вклинилась в просвет между «Такомару» и «Аквалюмом». Осторожно всплыла под шатучими сходнями, перекинутыми с поплавка на палубу самоходки.

Сихали выскользнул из люка, дождался, пока вылезет Илья, и бережно прикрыл крышку.

– Никого... – прошептал Змей, оглядываясь.

Слева из воды выглядывал гигантский поплавок, весь в зеленых потеках мелких слизистых водорослей, справа выступала гладкая черная туша «Аквалюма», сверху нависала ребристая платформа – прямоугольная палуба трисека.

Квадратный люк в палубе самоходки был раскрыт в полутьму, из которой доносились смутные голоса и скрежетание. В толстенной круглой стойке, укорененной в поплавок и упертой в платформу «Тако-мару», был распахнут круглый люк. За ним горел яркий желтый свет и топотали удалявшиеся шаги. Резкий металлический голос репродуктора объявил по-японски: «Кит номер Ка три ноль ноль пять на разделке!»

Изнутри стойки-пилона, где проходила винтовая лестница, донеслись тихие шаги, и в люк выглянул Арманто.

– Токаши где? – спросил Браун, опуская вскинутый бластер.

– Со мной!

– Давайте оба сюда. У вас фенотип подходящий. По-японски ты как?

– Охайо годзаимас! – поклонился Вуквун. – До дзо аригато. А! Я еще чего знаю – гокуру сама!

– Не балуйся.

– Мосивакэ годзаимасэн [34]...

В это время по трапу из СПБ поднялся крепкий чернявый малый, жутко обволошенный и с серьгою в ухе.

– Привет Восточной Азии от Южной Америки! – осклабился он, вскидывая кулак.

– Тояма токанава, – вежливо ответил Арманто.

А Тимофей мягко перескочил на палубу «Аквалюма» и схватил малого за вскинутую руку. Малый очень удивился, а в следующую секунду заработал рукояткой бластера по голове и обмяк. Браун затащил его за рубку, усаживая в позу алкаша под забором. Из-за стойки выглянул Токаши Ашизава.

– Стойте здесь, – приказал Сихали якудзам, – и успокаивайте всех, кто покажется. Скоро наши на «Бронко» подойдут, встретите…

– Базара нет! – лихо ответил якудза Арманто.

На разделочную палубу Тимофей с ТугариномЗмеем поднялись по узкому колодцу-трапу. Здесь их поджидали Боровиц, Шурики и двое «амэ» – Самоа Дженкинс и Ларедо Шэд, старпом «Онекотана».

– Арманто с Токаши – в тылу, – коротко доложил Браун.

– За мной! – сказал сегундо негромко и повел абордажную команду по сырому, темному коридору, где пахло тухлятиной и горелой изоляцией. На выходе из коридора их догнали китопасы с «Бронко» – Джамил, Тераи, Лёва Вальцев. Боровиц показал им большой палец и тут же приложил к губам указательный – цыц, мол.

Из поперечного коридора вышел щуплый японец в чистеньком комбинезоне. Оружейный пояс висел на нем столь низко, что, чудилось, вот-вот спадет на пол. Две кобуры с шестизарядными бластерами были пристегнуты ремешками к худым бёдрам.

Завидев целый отряд чужаков, якудза резко затормозил и бросил ладони на рукоятки.

Рефлекс опередил мысль – Тимофей выстрелил, поражая врага с первого импульса. Японец сполз спиной по переборке, пачкая чистые панели сажей и кровью. Грюкнул, падая, квантовый пистолет – «кольт лайтинг сикс-шутер». Браун подобрал его и посмотрел на Боровица. Тот одобрительно кивнул и скомандовал:

– Налево!

Плотно сбитый Тераи Матеата с усилием отпер дверь с мутным иллюминатором, и вся группа окунулась в вонь разделочной палубы.

По транспортеру двигалась туша полосатика. Четыре юрких многоруких кибера обдирали ракообразных «китовых вшей» с брюха туши, конходерм и коронул – со спины. Бледные толстенькие рачки извивались и летели в отходы.

Сверху опустились блестящие манипуляторы, вооруженные метровыми ножами. В момент исполосовав кита, они поднялись, а другие гемомеханические конечности захватили слои ворвани и содрали их, как кожуру с банана. С громогласным шипением электрорезак вспорол брюхо полосатика, и на палубу серой дымящейся грудой вывалились кишки, поднимая новую волну зловония.

Куски мяса, бесформенная мягкая печень весом в четыре центнера, сердце, язык, китовый ус – все уходило вниз по боковым слипам. А решетчатую палубу заливала река липкой крови. И ни одного человека не было видно – только киберы, эффекторы да сам синий кит, быстро превращавшийся в окровавленный скелет.

Но вот выдвинулись пилы, с визгом порезали твердейшие мослы, а манипуляторы сгребли их на мельницу – будет костяная мука! Не пропадать же добру, тем более – ворованному...

– Разделиться на двойки, – скомандовал Боровиц, – и обыскать палубу!

Китопасы разбежались, стараясь не ступать в черные лужи. Громкоговоритель проревел на японском: «Палубу промыть, киберам перейти в режим ожидания!» Роботы-сателлиты послушно отшагнули к заляпанным стенам. Подбежал Джамил.

– Нам двое попались! – доложил он, возбужденный и напряженный. – Мы их сняли и связали. Внизу переработка, там, кроме киберов, никого и ничего.

– Порядок, – кивнул Станислас.

Со стороны слипа прошмыгнули Шурики.

– Все здесь? – спросил сегундо.

Китопасы закивали.

– Скольких сделали?

Китопасы показали на пальцах – в сумме получилось шестеро.

– Пострадавших нет? Я имею в виду, среди наших?

«Абордажная команда» дружно замотала головами – ответ отрицательный.

– Отлично. Двигаем наверх.

Наверху пролегала техпалуба, а еще выше стелилась обитаемая. Оттуда, от жилых блоков, накатывал многоголосый гул – голоса, смех, выкрики. По центральному трапу, широкому, как парковая лестница, спускалось человек десять, пестрящих драконами, тиграми и прочим геральдическим зверьем. И без оружия – видать, разгрузочная команда.

Браун достал трофейный «кольт» и отключил предохранитель.

– Этих пропускаем, – приказал сегундо и показал пальцами: двойка Джамила заходит с тыла, двойка Самоа – спереди.

Крайним в разгрузочной команде шел не японец, а австралиец – курчавый або в огромных полосатых трусах. Задрав голову, он накачивал себя пивом. С него и начали. Вальцев выстрелил и попал курчавому в шею. Або сложился и упал на палубу, обливаясь пеной и кровью.

Залп из бластов осветил коридор зловещей мерцающей синевой и заполнил коротким громом. Якудза сбились в толпу, падая, валясь как кегли под ударами шара, и лишь один коренастенький японец со шрамом на щеке и лбу увернулся и подлетел к сегундо.

– Ки-и-а! – выкрикнул он на выдохе и ударил Боровица в прыжке, ногой метя в голову. Он был быстр, чертовски быстр, и его йоко-гери едва не достиг цели, но поручик в отставке еще не забыл армейские штудии – он ушел из-под удара, выставив блок. Коренастенький приземлился и снова развернулся, мгновенно и хлестко, демонстрируя классную технику карате. Однако субакс в исполнении Станисласа добавил очки команде китопасов.

Отбив кулаком бьющую руку якудзы, Боровиц нанес два удара подряд – пальцем в горло, тычком под нос – и звезданул «пяткой» ладони в грудь. Коренастый хэкнул и отлетел к стене, попадая под импульс. Готов.

И тут сверху, с мостика, ударил автомат, частя и сыпя рикошеты. Пули визжали, отскакивая от стен, продирали палубу, впивались в тела поверженных.

– Назад! – крикнул сегундо.

Китопасы отступили к миделю и укрылись за переборкой.

– Раненые есть? – спросил Стан, оглядываясь.

– Лёвку задело! – громко сказал Тугарин-Змей.

– Пустяки, – прокряхтел Вальцев, – царапнуло только...

Сихали прикинул, что на прорыв идти глупо, и бросился в боковой коридор. Отсюда выхода на мостик не было, но почему бы не попробовать окольные пути?

Застегнув ремешки на кобурах, младший смотритель вылез за борт, перецепился, подтянулся и бросил себя под леера палубой выше. Прячась за спасательной шлюпкой, он прокрался к трапу. Тут-то они и залегли – двое гангстеров с автоматами, азартно высматривавшие супротивника на техпалубе. Сихали Браун подошел к ним сзади и негромко свистнул – в спину стрелять не хотелось. Якудза мгновенно перевернулись на спину, один из них вскочил разгибом вперед. Оба открыли огонь, но Тимофей метнулся в сторону и сделал два выстрела, так быстро, что пронзительные шипения слились в один выхлоп. Отшагнул влево и добавил по импульсу. Якудза почти одновременно осели.

Тимофей выдохнул и прислушался к себе: как там совесть, точит зубы? Совесть молчала.

Подобрав автоматы, он сбежал вниз и махнул выглядывавшему Боровицу:

– Чисто!

Короткие, злые очереди зататакали снизу, с причального узла. Потом ударила длинная очередь и оборвалась. Дуплетом рявкнули бласты. Долетел крик, перешедший во всплеск.

– Зачищаем мостик! – крикнул Станислас.

Грохнул выстрел, и к ногам Тимофея, обливаясь кровью, упал Тераи. Прямо на фальшборт вспрыгнул якудза – рот ощерен, глаза сомкнуты в щелочки, автомат пляшет в руках. Браун выстрелил с левой.

Импульс не давал отдачи и не отбрасывал тело при попадании – якудза, как стоял, так и упал. Ударился о планшир, беззвучно перекувыркнулся и полетел в воду, только ноги дернулись на фоне красна солнышка – эффектно, но неэстетично.

– Шурики! – подозвал Сихали. – Помогите Тераи. Я прикрою.

Рыжий и Белый сноровисто подхватили таитянина и оттащили в укрытие. Там уже сидел Джамил, баюкая простреленную руку. Ершов пал на колени и осторожно разрезал комбез на Матеате.

– Грудь пробило, – сказал он озабоченно, – сквозное...

– Ничего, – пробулькал Тераи, пуская розовые пузыри, – Маринка заштопает...

– Останетесь здесь. – Браун хлопнул Рыжего по плечу. – Стерегите. Все равно скоро кончим!

Работы и впрямь оставалось немного. Вся верхняя палуба была под контролем китопасов, командный и руководящий состав сдался без боя – якудза смирно лежали на полу и не совершали резких движений.

Снизу поднялся Арманто.

– «Аквалюм» наш, – радостно отрапортовал он.

– Грузим его якудзатиной, – решил Боровиц, – и отстыковываем!

Двумя часами позже китопасы закончили «влажную уборку» захваченного трисека. Киберы смыли кровь и слизь, оттирая палубы и переборки до металла и пластика.

Усталый, но довольный Станислас стал у руля трисека и включил двигатели. «Тако-мару» могла выдавать сорок узлов – хороша посудина! Неужто у Хани не найдется пары действительно ласковых по такому случаю?..

– Теперь у нас аж два корабля, – гордился Рыжий. – Целый флот!

Трисек стронулся с места и стал набирать скорость, держа курс на юг, где смутно виднелся силуэт «Онекотана».

– Так держать, капитан! – дурачился Вуквун.

– Ну, все, – тут же проворчал Боровиц, – поигрались, и будя. Пора стадо поднимать…

Глава 9. Перегон

Собрать кашалотов в единое стадо – задача сложная, тем более что решать ее приходится в трех измерениях. Это коров гонят по равнине, и никто не опасается, что рогатая скотина упорхнет в небеса или зароется в землю, как крот. А вот в океане присутствует глубина…

Спасибо старым, матёрым китам – они как бы показывали пример и вели стадо за собой. Молодняк слушался плохо, взбрыкивал все, никак смириться не хотел с главенством подвывающих субмарин, которые сзади лупят кипятком из турбин, а спереди кусаются током. Но постепенно молодые самцы и боязливые китихи привыкали к трассе. Ведь что есть трасса перегона? Это цепочка кальмарьих пастбищ, где кашалоты отъедались полночи, отдыхали, а утром, плотно позавтракав, снова трогались в путь. Так еще можно жить!

Всего работники «Летящей Эн» гнали на юг почти шесть сотен кашалотов. Собрали, пересчитали, построили и тронулись.

Широким проливом меж островов Алеутской гряды огромное стадо покинуло Берингово море. Ландшафты островов были графичны и скупы на краски, как гравюра. Лесов здесь нет, и белый цвет первого снега на вершинах перемежался с коричневым и серым колером травостоя. Голые стебли борщевика и шероховатые бока валунов выделялись скудной гаммой, суровым спектром Севера.

Понемногу «Онекотан» продвигался к зюйд-весту, пока не пересек сороковую параллель. В этих местах проходило теплое течение Куросио, толкая теплые воды на север, и мало кто знал, что под ним в обратную сторону движется холодное Ойясио. А живность холодную воду уважает – в ней кислорода больше. И планктон в холодке Ойясио плодился и размножался бешено, отковывая пищевую цепочку: диатомеи жрали растворенные минералы, веслоногие рачки питались диатомеями, мальки харчили рачков, кальмары обедали мальками. А потом приплывали кашалоты и подкреплялись кальмарами...

– Все ли системы включены? – четко прозвучало в наушниках.

– Все, – ответил Браун, плавно подрабатывая кормовым вертикальным подруливающим устройством. – Прошу разрешения на спуск.

– Разрешаю. Курс?

– Ложусь на курс сто восемьдесят пять, скорость тридцать узлов. До цели один час расчетного хода.

– Принято.

Волны, хлюпавшие о прозрачный колпак «Орки-1», сомкнулись над субмариной. Мутным зеркалом отсвечивала водная поверхность – вид снизу. Нити серебристых пузыриков тянулись к ней, увеличивались в объеме, сплющивались, изображая модели ртутных шариков, и исчезали на границе океана и неба.

Привычно гудел перегретый пар в реакторе, монотонно посвистывал кислородный редуктор. Тимофей расслабился, выключил свет и повел субмарину на глубину. Нос «Орки» сильно наклонился, и фиксаторы сиденья подработали, мягко натянув широкий эластичный ремень. Красная стрелка батиметра проползла отметку «200». Температура за бортом – четырнадцать градусов. Еще несколько метров – и скачок. Сразу похолодало до плюс четырех. За спектролитовым колпаком двигалась планктонная муть, всплывали креветки и сифонофоры.

– А я так глубоко еще не бывал, – признался Токаши с заднего места. – Нет, один раз спускался в желоб у Бонин на «Вадацуми», но то не в счет...

– Ничего, – улыбнулся Браун, – скоро наверстаем.

Стадо кашалотов уже втянулось в будни перегона, отстающих взбадривать не приходилось, а вокруг, до горизонта, сдержанно шумел океан, скорее уж Великий, чем Тихий. Океан без оговорок. Море Японское или Берингово плескалось над малыми глубинами шельфа, а теперь «Орка» могла опускаться хоть на все отпущенные ей километры – под волнами, придавленные пучинами вод, простирались абиссальные равнины. Еще немного, еще чуть-чуть… Ранчо «Летящее Эн» располагалось на ИТО [35] Витязь – это к югозападу от Гавайских островов, на одной широте с Маршалловыми. Желающие купить жирненьких, откормленных кашалотиков уже подгребали к ИТО. А в двух сутках пути от Витязя расположился батиполис Центроникс – оттуда убыла «Аппалуза», туда же направятся «Онекотан» и «Тако-мару». На деньги, вырученные от продажи чрезвычайно крупного, хотя и безрогого скота, китопасы с «Летящего Эн» купят батискафы – и круг замкнется. Батиполис находится в северной части Центральной котловины, а впадина Яу – в южной, ближе к экватору. Дорожка неблизкая, но, будучи не связанными стадом, они быстро ее одолеют. И найдут. И спасут. И разбогатеют…

Сихали Браун тихонько вздохнул. Богатство – ладно, лишь бы Витьку спасти. Хотя почему «ладно»? Волин полжизни мечтал отыскать золотой запас, и вовсе не для того, чтоб прославиться. Когда они копили на батискаф, то каждый вечер представляли себе, на что потратят ту кучу денег, которую они получат за золото, поднятое из трюмов «Голубки». Очень больших денег. Невероятное, неисчислимое количество дензнаков!

«Скуплю десяток ранчо, – грезил вслух Волин, – и будет у нас самый большой марикомплекс! Назовем его по инициалам – „ВВТБ“! Будем китов пасти в тропиках, не гоняя через пол-океана. Китих доить станем, а гигантских кальмаров выдрессируем, будут у нас как пастушеские собаки. Мегаяхту куплю. И виллу на Таити!..»

Тимофей улыбнулся. А что? Пускай даже не окажется там золотого запаса, ну и что? Есть целое озеро живой воды! Разбогатеть на этом – реально. Но весьма не просто. Правильно Боровиц говорил: «Чем глубже, тем хуже». Коншельф – это для начинающих, для «мальков». На абиссальном поприще подвизаются профессионалы, а уж хадальные глубины покорятся самым умелым, самым знающим, самым опытным. Вопрос: годится ли Сихали Браун хотя бы для абиссали?..

…Триста метров, триста пятьдесят метров, четыреста... Стало совсем темно, и Тимофей включил прожектора – два по сторонам люка и один под днищем. Лучи уперлись в светящуюся мглу и завязли в планктонном белесом облаке, в котором кое-где висели медузы. Скользили на своих антеннах, как на салазках, креветки.

...Красная стрелка миновала отметку «2000». Младший смотритель перевел субмарину в горизонталь. В этом месте Северо-Западная котловина поднималась этакой возвышенностью. Для абиссальной равнины глубина в два километра – что-то вроде плоскогорья. А на одной из вершин здешних подводных гор стоял генератор апвеллинга – подъема глубинных вод, насыщенных питательной гадостью, до обедненных поверхностных слоев. Попросту говоря, на отметке «2000» поставили мезонный реактор, и теплый поток от него попер вверх, поднимая всякие соли и растворы. А наверху этой тяги бурлила жизнь. Маленький оазис. Кальмарье пастбище для зубатых «буренок» пониже, а повыше жирели тучные косяки рыбы. Если смотреть сверху, с вертолета, воды искусственного пастбища сильно отдавали желтым, круглой заплатой выделяясь на серо-зеленом фоне океана. Кашалоты и сами могли бы прокормиться, но только не в стаде. На шестьсот рыл попросту не хватило бы моллюсков, ведь едят киты тоннами!

В лучах прожекторов показалось дно, серое и голое. Местами оно было разукрашено разноцветными актиниями – красными, сиреневыми, желтыми, а на камнях «цвели» морские лилии и кораллы фуникулы. Крупные красные голотурии задирали, словно хвосты, длинные мясистые выросты.

Грунт внизу проплывал илистый, весь в «кроличьих норах». Из одной норки высовывались розовые щупальца офиуры. Поверху, временами застилая свет прожекторов, шастали огромные – вполметра – креветки, двигались полорылы со скошенными мордами, извивались угри и жирные окуни.

Браун придвинулся к переднему иллюминатору и вгляделся в сумятицу смутных теней. Лучи прожекторов проникали всего на двадцать пять метров, просвечивая зеленую воду, но переключаться на биоинверторы Тимофей не пожелал. Из принципа.

– Вижу реактор! – доложил Токаши. – По ходу, на два часа.

– Ага...

В темновато-зеленой мге прорезались размытые контуры мезонного реактора. Вода донесла могучее клокотание, шипение и рев. Субмарину качнуло теплой волной. Младший смотритель подвел «Орку» к решетке радиатора. Мезонный реактор пыхал жаром, как печка.

– Сихали! – донеслось с пульта. – Ты где?

– На месте, – буркнул младший смотритель, подводя аппарат поближе к радиаторам. Горячая вода наплывала, отталкивая субмарину.

– «Буржуйку» видно? – не унимался голос.

– Видно, видно...

– «Буржуйка» в красной зоне – температура поднялась выше заданной. Глянь, что там. Ладно?

– А я для чего, по-твоему, спустился? – сердито сказал Браун. – Погреться? Ага, вижу!

– Что? Что? – обеспокоились на «Онекотане».

– Две секции заилены.

– А, ну это нестрашно! – успокоились наверху.

– Все равно, – проворчал Тимофей, – лучше исправить...

Он осторожно развернул субмарину кормой к панели радиаторов и дал малый вперед, одерживая подлодку соплами рулей глубины. Струя кипятка из турбины взбаламутила ил, субмарина затанцевала и клюнула носом. Сихали поспешно сбросил скорость. «Орка» выровнялась. «Еще разок», – подумал младший смотритель и повернул рукоятку скорости почти до отказа. Турбины заревели, пародируя медведя, вставшего на дыбки. Все, хватит.

– Радиатор чист, – доложил Браун наверх.

– Огромное вам спасибо! – с чувством сказали оттуда.

– Огромное вам пожалуйста...

Тимофей поднял нос субмарины вертикально и начал подъем «ракетой». Тысяча девятьсот метров, тысяча восемьсот, тысяча семьсот пятьдесят...

– А заповедник мы будем проплывать? – поинтересовался Токаши.

– Какой заповедник?

– Ну, как… «Кальмарник»! Где этих силурийских гадов нашли… как их… ортоцерасов. Они такие, вроде больших осьминогов, только щупальца из раковины торчат, а раковина на клоунский колпак похожа, конусом таким. Там еще гигантские кальмары прижились – по сорок, даже полста метров в длину! Вот бы поглядеть…

– Токаши, – сказал Браун терпеливо, – ты в перегоне хоть раз участвовал?

– Участвовал, – вздохнул Ашизава. – Один раз. Перегон – это не экскурсия…

– Не переживай, – улыбнулся Сихали с видом бывалого китопаса, – наглядишься еще на всяких архитойтисов с батитойтисами [36].

Если бы он знал, насколько верно предвидел недалекое будущее…

…Сверху наплыла целая туча светящихся кальмаров. Кальмарчики маленькие, но их тут мириады, множество голубоватых теней, быстро мелькающих в темноте. А где ж мои коровки? – мелькнуло у Тимофея. Кушать подано! Вот они, зубатенькие...

Громадная кашалотиха, косясь на субмарину хитрым глазом, поднырнула и стала хватать кальмаров по десятку зараз. Хап! – и только фосфоресцирующая слизь, покрывавшая кожу кальмаров, оставалась в китовой пасти, светясь на зубах и языке. Призрачное сияние пометило новую порцию головоногих. Хап! Хап! Китиха неторопливо заскользила в темной толще воды, поворачиваясь налево и направо – кого бы тут еще схапать?..

– Приятного аппетита, – сказал Браун и посмотрел на часы. Ого! Пора и самому подкрепиться...

– Ты как насчет отобедать? – спросил он Токаши.

– Да можно... – оживился стажёр.

Не глядя, Тимофей пошарил слева, в продовольственном ящике, и достал пакет с бутербродами. Налил чаю из термоса и поднял стакан, приветствуя китенка за иллюминатором, азартно хватавшего кальмарят беззубой пастью-чемоданом.

Двести метров, сто пятьдесят, сто... Субмарина всплыла, но не закачалась – океан был, как зеркало, покоен и гладок. Медленно кружась, пало перышко, оброненное альбатросом, опустилось к воде и повстречалось со своим отражением. Вода зеленая, чистая. Крупный тунец плавно всплыл из глубины и ушел под субмарину. На мутном горизонте синели два пятнышка – «Онекотан» и «Тако-мару». И тут же, нарушая идиллию, заработала рация.

– Где Сихали?

– Он на дне, Стан, – ответил голос Арманто. – Там реактор показывал перегрев...

– Я уже тут, – поправил командира Тимофей.

– Что там с реактором? – поинтересовался Боровиц.

– Да ерунда, залепило пару секций. Я уже почистил.

– Ладушки... Поможешь тогда Вальцеву, он сейчас на дойке.

– Понял.

Субмарина малым ходом, чтобы не ошпарить китов, пошла через стадо. Кашалоты отдыхали – спали, просыпались, поводя плавниками, сонно открывая дыхала. Какой-то нервный кашалот всполошился и нырнул, а вода стала красной – переваривал, псих, креветок... А вот и сам вожак Хрика заметил «Орку». На треть длины матерый кашалотище поднялся над водой – смерить возможного противника взглядом. Узнал силуэт субмарины, успокоился и вертикально погрузился.

Тимофей уже начинал узнавать китов. Вон, у китихи Пиппи вывернута челюсть, обросшая водорослями и моллюсками, – травма после драки с косаткой. А вот самая старая самка, ей уже за пятьдесят, так у ней вся спина усеяна бледными круглыми отметинами размером от чашки до большой тарелки – следы мощных присосок гигантских кальмаров. У кита Пейта Джо вокруг пасти – частая сетка шрамов, длинных белых царапин на черной блестящей коже. Это тоже кальмары постарались. А на левом боку китихи Пуффендуй позади плавника видна длинная выпуклость – это рыба-меч столкнулась с кашалотихой и оставила в ране обломленный «клинок».

– Эхой! – зазвучала рация. – Сихали! Мы здеся!

Тимофей на манер Хрики приподнялся над сиденьем и выглянул за колпак. В кабельтове от него белой стеной вставал молочный танкер «Амальтея». От его бортов змеились гофрированные шланги с круглыми присосками на концах. Тут же, выстроившись на дойку, висели в воде китихи, изредка почесываясь об обшивку танкера. Дояры в блестящих красно-белых гидрокостюмах плавали рядом, прилаживая присоски. На вымени кашалотихи, первой в очереди, доильный аппарат уже был закреплен, и дояры взобрались ей на спину – делать «макияж». Они гуляли по необъятной спине, электрощетками и лопаточками очищая кожу дойной самки от водорослей, морских желудей и «морских уточек». Китиха лежала в фазе неги и млела от удовольствия. Еще бы...

– Ты где, Вальцев?

– Туточки мы. Будь другом, отгоняй китят. Мешают, туши прожорливые!

Взволнованные запахом молока, китята – каждый поздоровее слона! – приставали к матерям: то с разгону врезались в бок, то заплывали китихам на спину и скатывались с их плавников.

Сихали подогнал субмарину к самому хулиганистому «ребенку» и носом (носом подлодки, разумеется!) стал отталкивать прочь. Китенок обиделся, боднул «Орку», за что получил удар током. Проняло.

– Так его, так его! – подбодрил Токаши. – Нашли «горки»!

Китята забеспокоились, выстроились в круг, как лепестки гигантской черной ромашки, – головы к центру, хвосты наружу. Младший смотритель включил кристаллозапись, голосом Хрики передав раздражение. Зашуганные детеныши кинулись к стаду. Шпана мелкая...

Дояры переговаривались:

– Врубай насос. Тераи!

– Качаем уже!

– Вальцев!

– Ась?

– У Винни молоко пропадает! Второй день пять гектолитров недодает.

– Ветеринарам показывали?

– Говорят – здорова, как корова!

– Да это она сыночка подкармливает. Лодырь просто реликтовый!

– Шурик! Не ты – Белый! Слышь? Не подпускай его к маманьке больше!

– Второй танк полон! Гоним к стаду.

– По местам! – скомандовал Боровиц. – Выходим через десять минут! Звено Арманто идет впереди, звено Тугарина – сзади, звенья Вальцева и Дженкинса – с левой и правой сторон. Мое контролирует глубину. Взялись!

Субмарины медленно разошлись, окружая стадо. Короткие, резкие сигналы с «Орки» Вуквуна возымели действие – старые самцы, огромные, иссиня-черные, пошли спереди и сзади стада. Даже не пошли – помчались, но так, словно их понесло стремительным течением, а не они сами работали лопастями могучих хвостов.

За ручными стариками, ведущими стадо, пошли молодые самцы, киты-подростки и китихи, кормящие детенышей, годовалых и двухлеток.

Величественное зрелище – перегон китового стада! Куда ни посмотришь – всюду прет живая армада, гигантские антрацитово-черные тела появляются из воды и снова ныряют, разводя пену. И везде, как в долине гейзеров, вырываются фонтаны и сеются мелкой водяной пылью. Классика!

Наутро Боровиц обнаружил, что украдены четыре лучших кита, в том числе двадцатитрехметровый гигант, прозванный Мокой за шоколадный оттенок шкуры.

След в океане оставить сложно – Тихий или Великий переменчив, даже глубинные слои, оцепенелые в вечном холоде и покое, пронизаны течениями. И все же напасть на след можно. Тут главное – взять правильное направление, ибо Тихий велик в обоих смыслах.

– Воры явились на трех субмаринах, как минимум, – рассудил Станислас. – А может, и на четырех… Ходовые киты обычно узлов семь-восемь выдают и ныряют неглубоко… Это я к тому, что далеко они не уйдут – на сотню миль, не более.

Рассуждая вслух, он настраивал биодетектор.

– У меня такое ощущение, – протянул Браун, – что это опять наш приятель Шорти балуется.

– Добалуется… Мало ты его отшлепал.

– Я сначала хотел даже «сабы» у них отнять, но передумал.

– И правильно сделал! Слишком большой перевес. Без риска в нашем деле никак, но зачем рисковать зря? Правильно? Шагом марш!

Они живо спустились на доковую палубу и заняли места в «Орке-1» и «Орке-2».

– Я с вами! – прогудел Тугарин-Змей, громыхая по трапу.

И занял место в «Орке-3».

Субмарины, едва погрузились в воду, тут же набрали скорость и взяли курс на восток. Потом разошлись, и «Орка-2», ведомая сегундо, описала большую дугу поперек выбранного курса.

– Есть! – гаркнул по селектору довольный голос Станисласа. – Детектор засек след!

– Отлил кашалотина, – добродушно прокомментировал Илья.

– Направление? – спросил Браун.

– Северо-восток. Ходу!

И стартовала гонка. Субмарины шли на полном ходу, только рыбины мелькали в иллюминаторах.

Прикинув, что идти еще час, не меньше, Тимофей сказал:

– Станислас, рассказали бы что-нибудь…

– Что-нибудь? – донесся из селектора голос сегундо. – Это что?

– Ну-у… Не знаю. Интересненькое что-нибудь. Вы же воевали?

– А как же… Слушай, Сихали, ты долго еще будешь меня на «вы» называть? Я в старперы не записывался, понял?

– Понял. Проникся. Исправился.

– То-то. Интересненькое им… Хе! С войны… – Боровиц помолчал и сказал другим голосом: – Самое интересненькое после победы началось – я перестал понимать, за что воевал и зачем. Это сейчас все просто. Вон, детишки зубрят параграфы по истории: добрые дяди президенты накормили голодных, поселили бездомных, одели голых – короче, осчастливили всех. Тотальное изобилие! Всеобщее благоденствие! Массы, освобожденные от труда, выходят на праздничные демонстрации, плавно переходящие в карнавал и сатурналии… А «золотые», эти враги нетрудового народа, якобы были против! Они хотели вернуть рынок, бизнес, куплю-продажу и чтобы одни от миллиардов лопались, а другие дохли от нищеты. Якобы. Кто добровольцем уходил в «Золотую гвардию»? Гангстеры-мафиози, чиновники-взяточники, олигархи-капиталисты. Так в учебнике написано!

А вот я другое видел. «Золотые» мёрзли в тундре, сходили с ума от мошки, мокли, болели, дохли, жрали одну интегропищу – для чего?! Чтобы лавки-базары вернуть? Чтобы снова взятки хапать? Лохов разводить и рэкетом баловаться?

– В учебниках выделено жирным шрифтом: чтобы остановить прогресс, – медленно проговорил Тимофей.

– Прогресс?! Это ТОЗО – прогресс? А ты знаешь, чем сейчас Афросоюз зарабатывает? Хантингом! Миллионы парней, одуревших от безделья, рвутся в саванну, чтобы толпой поохотиться на слонов и прочих антилоп. Это хантинг – прогресс? Мы тут Дикий Запад развели, а они там, в Африке своей, вообще до пещер скатились! А легализованная проституция? Все эти суперлупанары и бюро обслуживания? А гладиаторские бои? Ни хрена себе прогресс! Правильно мне один золотогвардеец говорил – устроят политики всемирную халяву, и выродится человечество к хренам собачьим! Вот они чего не хотели! А мне каково теперь, героическому защитнику Большой Кормушки?

Выговорившись, Боровиц смолк. Засопел смущенно.

– Думаете, легко мне Ханькины выходки терпеть? – Голос Станисласа передавал хмурость и неловкость. – Страха во мне нет, я свое отбоялся. Жалко мне ее. Прошелся по ней этот хренов прогресс так, что места живого не осталось. Сын у Ханьки есть, от первого брака еще, Пьер. Спился совершенно, говорящим животным стал, тупым пожирателем пойла и корма. Дегенерат полнейший, даже к сексу его не влечёт…

Ханька плачет по ночам, всё надеется, что у Пьера в башке просветлеет, что он снова очеловечится. Раньшето он нормальным парнем был, хоть и раздавахой – жил нараспашку, для друзей на всё готов… Эх-хе-хехе… Иногда она меня до того выводит, что я на всё плюнуть готов и уйти! А подостыну, и опять мне ее жалко… Как я эту дуру несчастную брошу? – Посопев в микрофон, сегундо сказал деловито: – Ни фига не видать. Назер бы сюда, локатор этот… нейро… нейтри… Ну, этот, что всё насквозь!

– Стан, – спросил Браун вкрадчиво, – а скажите… скажи мне, какова температура первичной рекристаллизации стандартного отражателя?

– Сто пятьдесят тысяч, плюс-минус три тысячи градусов. Ах, ты…

– И чего ж вы… ты… все деревней прикидываешься? Ты ж наверняка кончал Высшую школу космогации. Штурманский сектор небось? Или инженерный? В любом случае, такой предмет, как «Структура отражающих слоёв», был для вас… для тебя профильным.

Харин коротко хохотнул.

– Ладно, ладно тебе! – сердито сказал Боровиц. – Раскусил. Вычислил. С меня пол-литра…

Через час бешеной гонки стали попадаться кусочки свежей амбры, а еще часом позже впереди завиднелся стационарный плавучий остров овальной формы, дрейфующий на юг. Длиною с километр, в самом широком месте он раздавался метров на семьсот.

– «Ундина», – опознал СПО Боровиц. – Вот они куда китиков гнали! Там, с наветренной стороны, чтото вроде гавани должно быть. Нам туда!

– Вперед.

Плавучий остров построен был недавно – днище его было чистым, да и поверхность больше всего напоминала пустыню, ровную плоскость, залитую серым металлопластом. Лишь у самой гавани, вдававшейся в СПО подобно бухте, выстроились в ряд домишки из гофрированной пластмассы.

– Здесь китики! – довольно пробасил Змей. – В коррале.

Тимофей глянул на экран биооптического преобразователя – под островом, на глубине полумили, висели буи с акустическими генераторами. Они создавали ультразвуковую «загородку», самый настоящий загон для китов – не заплыть, не выплыть.

– Киты-то здесь, – протянул Станислас, – а вот «сабов» я что-то не замечаю… В доках, наверное. Вот же ж…

– Чего тебе их «сабы» дались? – проворчал Змей.

– Чего-чего… Так бы взяли их, да и покурочили на хрен, чтоб не погнались. Китиков бы по тихой увели, и – аста ла виста, бэби! А теперь придется бласты с предохранителей снимать…

– Подгребаем… – буркнул Харин.

«Орки» погрузились и всплыли уже в гавани.

– Высаживаемся… – пробурчал сегундо в тон Змею.

Сихали выбрался из «Орки», оставив включенным подруливающее устройство, и перешагнул на причал. Поверхность «Ундины» стелилась метрах в пяти над уровнем моря, и к гавани спускались башенки лифтов. Тимофей воспользовался обычным трапом и осторожно взобрался наверх.

Наверху было пусто и тихо, только парочка раскормленных альбатросов ковыляла поодаль. Браун дождался сегундо и Змея, и они втроем пошагали к приземистым сооружениям – неказистой «надстройке» СПО.

Глухой отголосок разговора привел валбоев к треугольной площади, посреди которой стояла старенькая киберкухня, а вокруг сидели и дремали китокрады. Их было четверо. Все крепкие ребята, диковатые и на вид суровые. Тимофей узнал одного – это был Сонора Хэк. Другой ворюга, с круглой шишковатой головой, одетый в серый комбез, показался ему самым опасным.

– По-моему, ребята, вы по ошибке взяли не своих китов, – обратился к ним Браун.

Лохматый здоровяк в одних штанах, с волосатой грудью, вопросительно посмотрел на круглоголового. Тот стоял, расставив ноги, чуть наклонившись и опустив руки. Кобура его бластера висела низко на бедре, что сразу выдавало в нем человека, привыкшего часто пускать в ход оружие.

– Да неужто? – спросил круглоголовый.

Тугарин-Змей выступил вперед.

– Это наши киты. Я сам их пас. Теперь забираю.

– Да неужто? – повторил, улыбнувшись, круглоголовый.

И снова чувство странного холодного спокойствия овладело Тимофеем. Он видел, что стрельбы не миновать, и был готов к этому.

– Нас четверо против вас троих, – проговорил китокрад с круглой головой. – Значит, киты останутся у нас.

– Нет, – тихо сказал Браун. – Мы с тобой один на один. Считай, что больше никого нет.

Круглоголовый забеспокоился, но все еще был уверен в себе. Такие поединки были для него не новость, и Тимофей это чувствовал, но, тем не менее, не хотел начинать первым. Неизбежность перестрелки обострила все его чувства. Он не уклонится от схватки.

– Стан, Змей, – сказал он, не отрывая взгляда от круглоголового. – Собирайте китов.

– Хрен вам! – рявкнул его визави.

Илья метнулся к Соноре Хэку, и это решило все. Круглоголовый не видел его, а только услышал движение и, наверное, подумал, что тот схватился за оружие. Как бы то ни было, его рука рванулась к бластеру, и Сихали застрелил ганмена, даже сам не уловив, когда успел выхватить шестизарядник. Первый импульс попал противнику в сердце, второй – тремя сантиметрами ниже. Бластер круглоголового, лишь наполовину вынутый, скользнул обратно в кобуру, и ганмен ничком упал на металлопласт. Он был мертв.

Грохот выстрелов сменился мертвой тишиной. Лишь где-то прокричал альбатрос.

Остальные китокрады застыли, боясь пошевелиться. Теперь, даже если бы они захотели продолжения, было поздно – бластер находился в руке Брауна.

– Я соберу китов, – одеревеневшим голосом сказал сегундо у Тимофея за спиной.

– Выводи их, – словно кто-то ответил за Брауна. – Ребята сейчас выключат заграждение. Да, Хэк?

Сонора заторможенно кивнул и осторожно протянул руку к миниатюрному пульту управления.

– Змей, собери их оружие. Обойдемся без прощального салюта… Мы уходим.

И они ушли.

Часть вторая. Абиссаль

Глава 10. Плюс на минус

– Пригревает солнышко, – сказал Арманто разморенно, отставляя кружку с пивом, и затянул, пародируя Станисласа: – Плю-юс да плюс круго-о-ом… Эх, в тундру бы сейчас, охолонуться… На олешках поноситься тудым-сюдым…

– И чтоб пурга! – с чувством сказал ТугаринЗмей, растянувшийся в шезлонге. Ножки шезлонга гнулись.

– Не-е… Пурга – это уже перебор…

Браун, загоравший тут же, на левой корме «Онекотана», надвинул на глаза истрепанное сомбреро и улыбнулся. Ему было хорошо. Полдня они всем звеном чистили кашалотов, вымокли от пара фонтанов и от собственного пота и теперь лениво млели, загорая.

– Это кто тут по минусовой температуре соскучился? – раздался бодрый глас Боровица, и нарисовался сегундо.

– Мы-ы… – простонал Вуквун. – Душно тут у вас, в субтропиках…

Станислас хмыкнул, приседая на ступеньку трапа, и сказал:

– Могу вам обеспечить глубокий минус.

– В холодильнике?

– Ага. Короче. Наташке радиограмма пришла… знаете откуда? От Генерального Руководства проектом! Не халям-балям. Просят помочь коллегам из Антарктической Зоны Освоения. АЗО пятый годик всего, да и холодно там, так что переселенцы туда валом не валят. Спецов вечная нехватка, и… Короче, надо помочь вывести в море один айсберг. Обтесать, как надо, подшлифовать и вывести.

– Да хоть два! – фыркнул Рыжий. – Делов-то…

– Водичкой, значит, антаркты приторговывают… – протянул Браун.

– Ну, не пингвинов же им экспортировать! – воскликнул Боровиц. – А «ледышки» у них нарасхват. Как присели мне на уши: пресная вода в цене растет, бизнес процветает, АЗО расширяет поставки… Нет, дело реально пошло. Вон, Австралазия заказала доставить партию айсбергов в пустыню Руб-эль-Хали. Арабы уже выстроили терминал по приемке, трубопроводы проложили – ждут. А вы представляете, что это такое – айс-терминал? Акватория – четыре километра на три, и семьсот метров глубины! Я уж не говорю про всякие там оттаиватели, водоразборы, коллекторы… А тут и Афросоюз вылез с заказом – помогайте, мол, дохнем от безводья!

– Сахара? – спросил Браун, демонстрируя осведомленность.

– Нет, поближе – Калахари. Но тоже интересный проект – терминал решено строить на Берегу Скелетов, а талую воду по каналам будут спускать в озеро Этоша. В общем-то, оно лишь в сезон дождей – озеро, хоть и воды там – по колено, а в остальное время Этоша больше соленое болото напоминает. А пойдет если вода в сухой сезон, то и саванна тамошняя зацветет и запахнет, и зверье стянется, и фермеры – тут как тут. Вот… А ледонавигаторы не справляются!

– Так нам надо будет отбуксировать айсберг? – уточнил Тимофей.

– Да куда там… На чём мы его потянем? На «Орках»? Задача другая – надо будет помочь ледоформаторам спустить айсберг или отколоть его от ледового поля и вытянуть за границу плавучих льдов. Там уже перецепите на атомоходы, и пусть те волокут айсберг до места. Вы, главное, выведите им парочку ледяных «горок», или одну, но побольше, и хватит. Тогда нам тыщ пять подбросят от щедрот Акулы Фогеля!

– Премию отхватим, – заметил Арманто, одним глазом заглядывая в пустую кружку.

– Задача ясна? – спросил Боровиц.

– Вполне, – кивнул Сихали. – А кого пошлешь?

– Ты сам-то как?

– Горячо поддерживаю и одобряю. Вот только… Я-то в розыске, wanted and listed. Меня там Международная полиция не сцапает?

– Перебьются. С АЗО выдачи нет!

– Тогда я в игре.

– И нас! И мы тоже!

Руки подняли Вуквун, Змей и оба Шурика.

– Ну, раз такое дело… Арманто, будь другом, прогуляйся на камбуз, у меня там пакет… кое с чем.

– Это мы мигом, – повеселел Вуквун и прогулялся.

Дирижабль мчался со скоростью гоночной машины, но применительно к тысячам километров пути слово «мчался» надо было брать в кавычки. Скорее уж полз.

Полз, полз и приполз. Одолел океан и море Беллинсгаузена, перелетел Южный полюс и Советское плато, но за иллюминаторами каюты продолжала стлаться мощная облачность, скрывая полярные пейзажи. Только длинная тень дирижабля быстро скользила по облачному покрову.

Антарктида показалась вдруг, неожиданно – слоистые тучи разошлись, и в глаза ударила сияющая белизна снежного фирна. Проплыли понизу плоские вершины гор Принс-Чарлз и плавно гнущиеся морены – приглаженные россыпи камней и валунов цвета «какао» и «кофе с молоком». А потом за иллюминаторами выстелился ледник Ламберта, оконтуренный по краям разрывами и трещинами. Где-то лед лежал ровными пластами, где-то верхи ледника были разломаны, раздроблены, буквально перемолоты.

– Подлетаем! – скрипнуло в интеркоме.

– А то мы не заметили… – проворчал Браун, жадно вглядываясь в исполосованный «выводной ледник». – Так мы не на базу?

– Нет, – зевнул Арманто, – сразу в Порт-Эймери, наши субмарины – там. Их еще вчера должны были перебросить.

– А-а…

Ожидание прибытия не затянулось – чистый белый лед оборвался, и в глаза полезла лоснящаяся, как спина кита, поверхность моря. Осенние шторма взломали припай и вынесли его в океан, лишь отдельные льдинки дрейфовали по черно-синей воде. На льдинках возлежали тюлени. По берегу чернели фигурки пингвинов, а рядышком с галдящей колонией аделек поднимались на сваях оранжевые купола станции.

Дверь в каюту распахнулась, и внутрь заглянул ушастый штурман.

– Видимость – «миллион на миллион»! – радостно заговорил он. – Погода шепчет! А то до этого три раза прилетали и постоянно попадали в «белую мглу». Все равно что в бутылке молока летели! Звонил начальник станции «Порт-Эймери», – неожиданно сменил тему штурман, – сказал, что субмарины ваши на месте, стоят в подводном порту.

– Глубоко? – поинтересовался Тимофей.

– Кто?

– Порт.

– А-а… Да нет, метров сто, чтоб под припай выходить. Там переход от главного здания, вниз и вбок. Когда я там был, он не отапливался. Может, уже провели?

– Будем надеяться…

Дирижабль описал круг и плавно снизился, носом стыкуясь с причальной мачтой.

Сверху база «Порт-Эймери» сильно смахивала на марсианскую – те же купола, те же переходники. Даже краски пейзажей порой сходились – низкое полярное солнце расцвечивало облака в малиновый колер, айсберги – в розовый, а ледяную равнину – во все оттенки оранжевого, желтого и золотистого.

По лифту в полой причальной мачте китопасы, переквалифицировавшиеся в ледоформаторов, спустились прямо на нижний горизонт базы. Сихали Браун, Вуквун, Илья и Шурики были облачены в пухлые комбинезоны с электроподогревом и все равно мерзли. Резкий переход из тропиков в приполярье хоть кого застудит.

В порту тоже было холодно. С высокого сводчатого потолка капало, а над водой в канале клубился реденький парок. Все три «Орки» были пришвартованы в рядок.

На причале было пусто и чисто. Слонялся только безутешный киберуборщик – вокруг ни соринки, торчали в своих боксах авторазгрузчики, а потом из диспетчерской прибежал начальник порта и помог отцепить манипуляторы, выполнявшие роль швартовов.

– За «горой» собрались? – поинтересовался он, с любопытством посматривая на кобуры с бластерами, с которыми китопасы не расставались.

– За нею, – солидно кивнул Арманто. – Откроете нам?

– А, это мы мигом!

Вуквун поднялся по трапу на палубу «Орки-1» и спустился в люк. За ним последовал Тимофей.

– Люк закрыл? – спросил его Арманто.

– Так точно… – с натугой ответил Браун. – Готово!

– Садись, осваивайся, хе-хе…

Командир звена субмарин стащил с себя куртку и уселся на свое законное место. Младший смотритель примостился за его спиной, лицом к правому борту. Перед ним клонился пульт с экранами, а выше круглился иллюминатор. Было не очень приятно уступать командирское кресло – на своей же «Орочке»! – а что делать? Арманто успел уже три «ледышки» спустить, а он – ни одной. Есть же разница…

Загудел реактор, завыли турбины, зажурчали водометы. Ворота шлюз-камеры отворились, выпустили звено субмарин и закрылись. Вспыхнул яркий свет, и через компенсаторы хлынула вода. Вуквун тут же нагрузил цистерны.

Медленно разошлись внешние ворота, и подлодки вышли в море. Удивительно, но на стометровой глубине их встретил свет – вода почти не ощущалась, до того она была прозрачна. Градусник показывал минус один и восемь за бортом, но иллюминаторы спорили с прибором. Настоящие джунгли вокруг! Красные кораллы, ярко-желтые губки, гигантские морские звезды фиолетового окраса… Черви в метр длиной копошатся меж продолговатыми морскими огурцами, рыбы губастые косяками шастают… Тропики ниже нуля.

Арманто поднял субмарину, чтобы перевалить отмель, и тут сверху, через прозрачный колпак, заглянул морской леопард – нос торчит, пасть огромная, по-крокодильи зубастая… Недаром его пингвины так боятся!

На отмели, где скапливался криль, целым стадом паслись малые полосатики – вроде как уменьшенные копии синих китов. А потом впереди засинела неровная стена – шельфовый ледник Эймери.

– Всплываем, однако, – сказал Вуквун.

«Орка» пошла вверх, словно взлетая в воздух.

– Нет, какая все-таки вода прозрачная! – поразился Тимофей.

– Да уж… – протянул Арманто.

Под синим небом ледовый барьер отливал голубизной обезжиренного молока. Метров шести высотой, обрыв ледника был отвесен, местами неровен и смят. «Поцелуи айсбергов» – так окрестили эти вмятины полярники. Наскочит приблудная льдина – и отметится.

– Где-то здесь… – пробормотал Вуквун и склонился к селектору: – Змей! Видишь маяки?

– Нет… Стоп, вижу!

– Мне тоже видно, – доложил Сихали, всматриваясь в оранжевые лампы-мигалки, вмороженные в лед.

Арманто провел субмарину на запад, вдоль голубого среза, и свернул в узкую бухточку, вырубленную в толще ледника. На узком бережку-причале топтались трое бородачей в оранжевых куртках, толстых штанах, заправленных в громадные унты, и в вязаных шапочках. Бородачи блестели зубами, зеркальными очками и клапанами на множестве карманов. Это и были ледоформаторы.

– Приветствуем субмарин-мастера! – вскинули они руки по команде, как только в отверстии люка показалась голова Брауна.

– Вольно, – сказал Тимофей, и трио гулко захохотало. Смех запрыгал эхом по голубым стенам. Четырехрукий робот, тоже оранжевого цвета, проворно перепрыгнул на «Орку», принял швартов и ловко накрутил его на кнехт, вмороженный в лед.

Младший смотритель внимательно проследил за швартовкой и сошел на берег, наблюдая, как к ледяному причалу приваливают субмарины Змея и Белого. Четверорук причалил и их.

– Тимофей, – повернулся к полярникам Сихали.

– Иван, – отрекомендовался самый толстый из ледоформаторов.

– Трофим, – сказал самый худой.

– Всеволод, – окая, произнес третий.

– А это не Арманто ли? – сощурился худой Трофим. – Ну точно! Эгей! Здоров, тундра!

– Молчи, олень безрогий! – осклабился Вуквун, выглядывая из люка. – Привет, мужики!

Мужики степенно поручкались. Пришел черед расшаркиваться Шурикам и Харину. Покончив с церемониями, все поднялись по ступенькам на поверхность ледяного поля. «Там хоть солнышко!» – сказал Иван.

И впрямь, наверху было светло, ярко, но не жарко. Стоял мягкий морозец, даже уши от него не щипало – близилось антарктическое лето.

Ледник, плоский, ровный и белый, уходил вдаль на многие километры. Драгоценный водяной пирог! Бесценная «руда», из которой добывают чистую талую воду, воду, которая уже лет сорок стоила дороже нефти.

Во льду была вырыта глубокая канава, очерчивающая прямоугольник с заостренным концом – план айсберга, вид сверху. Посреди будущей ледяной горы стояли красные жилые модули – все те же купола и покатые полуцилиндры.

– Здесь будет корма! – сказал Иван, раскидывая руки вдоль края, выходящего к океану. – Осторожно только! Видите флажки? Это обрыв. Если ухнете вниз и вас сразу не вытащат – все, можете спокойно идти ко дну…

– А нос – там? – спросил Браун, кивая в сторону материка.

– Ну! – подтвердил Трофим. – Тут осталось-то… Щас поскалываем лишнее, вырежем по всей высоте, подравняем кое-где – и на север, в теплые края.

– Большая, вообще, «ледышка» получается? – осведомился Тимофей.

– Да так, средненькая – четыре кубокилометра.

– Два подводных буксира потянут, – вступил Всеволод, почему-то уже не окая, – а два атомохода-толкача будут пихать в… э-э… в корму.

– А нам что делать? – деловито осведомился Арманто.

– А как всегда – дно осмотреть, воду в трещинах наморозить, выступы оплавить – ну, ты ж понимаешь, чем глаже днище, тем выше скорость. А чем выше скорость…

– Тем целее айсберг, – кивнул Сихали.

– Пра-авильно! И тем больше воды доберется до жаждущих. Кстати, навесное оборудование на «Орках» ваших стоит?

– Стоит, однако, – подтвердил Вуквун и добавил солидно: – Пульсаторы ты имел в виду?

– Самую суть ухватил! – восхитился Иван. – Действуй, командир!

До самого вечера три субмарины ползали под огромным айсбергом, готовящимся к отплытию. Громадный пласт ледника толщиной пятьсот метров, длиною четыре, а шириною два кэмэ, был гладок сверху и бугрист снизу. Рытвины, кочки, ломкие ребра, надолбы… Опрокинутые вниз буераки.

Работать приходилось при свете прожекторов, на глубине вполкилометра, да еще подо льдом. До дна в этих местах оставалось не больше сотни метров.

Было скучно и нудно – субмарина шла малым ходом и подравнивала пульсатором дно айсберга. Пульсатор глухо гудел, оставляя за собой полосу гладкого льда, точно рубанком обструганного. Арманто вел подлодку, Тимофей следил за пульсатором.

Пройдя четыре километра, Вуквун развернул «Орку» и повел ее обратно. Вдалеке просвечивали лучи прожекторов остальных субмарин. Работы хватило всем.

К девяти вечера у будущего айсберга было идеальное дно, не хуже, чем у доски для серфинга.

Усталые, но довольные, китопасы привели свои подлодки к ледяному причалу и поднялись к модулям. В главном куполе – полутораэтажном, с кольцевым коридором, было тепло и светло. Ужин сварганили по-походному, то есть быстро и без готовки. Пока ледоформаторы с Шуриками сдвигали столы, Браун вышел подышать свежим воздухом. Шел одиннадцатый час вечера, но было светло – белая ночь, солнце упрямилось и не хотело за горизонт.

Младший смотритель прошелся по «корме». Китопасы утюжили дно, но и ледоформаторы поработали на совесть – вморозили в лед прочные упоры с амортизаторами, чтобы было куда упираться буксирамтолкачам. Далеко на носу чернели тяжелые зацепы для буксирных тросов.

Жилые модули тоже отправятся в плавание, будут «надстройкой» ледяному кораблю.

Вдохнув напоследок свежайшего воздуху, Браун вернулся в тепло. Столики были уже накрыты.

– Тима! – прогудел Трофим, поднимая крошечную стопочку. – Ты почто сухой? Налить молодшему!

Браун вяло воспротивился, но спаянная-споенная команда его таки уговорила.

– Ну, за доставку! – торжественно сказал Иван и опрокинул в рот законные пятьдесят грамм. Крякнув, он быстро проговорил на выдохе: – Чтоб ему быстро доплыть и не опрокинуться!

– А что, бывало? – с интересом спросил Тимофей, остограммясь.

– Случалось, – кивнул Трофим, хрустя корнишоном.

– Хорошо хоть мафия до вас не добралась, – пробурчал Белый. – Хоть лед не воруют…

– Как сказать… – протянул Иван.

– Воруют?!

– Нет, ну айсберги пока еще не хитили, а вот танкера с водой уводили, и не раз, – Иван задумался. – Два раза! Один трехсоттысячетонник шел из Владивостока в Бомбей с грузом байкальской воды – гидромафия остановила его в Молуккском проливе. Завели в укромную бухточку и перекачали водичку по цистернам. А танкер «Сармат» нашли в Атлантике – пустой и брошенный. И никто до сих пор понятия не имеет, куда экипаж делся…

– Не наводи мистику, – проворчал Всеволод. – Там и кровь была, и пули в переборках. Утопили экипаж! Перестреляли и – за борт. Нашли, тоже, тему… Ну, давайте еще по маленькой, и баиньки. Завтра будем отплывать…

– Так ты же ледоформатор! – удивился Браун.

– Севка – это наше все! – торжественно сказал Иван. – Выведем «горушку», передадим навигаторам и начнем следующую готовить. Надо успеть до Нового года штуки три отправить…

– Закругляемся, – сказал Вуквун, и Иван разлил по последней.

Рано утром звено субмарин вышло в море. На спокойной воде уже покачивались буксиры – две здоровенные атомарины-автомата, бывшие подводные танкеры, переделанные из бывших подводных ракетоносцев. В сторонке, у барьера, стояли два ледокола-атомохода, приписанные к станции «Мирный», тоже автоматические.

Над ледяным полем замерцали красные световые столбы, призывая ко вниманию. И сразу по периметру айсберга заклубился пар, подсвеченный оранжевыми сполохами плазморезов. Пронзительное шипение и скворчанье пронеслось над ледником Эймери. Не прошло и часа, как снова замигало красным, и раскаты, подобные залпам орудий, покрыли шум моря Содружества – это ледник лопался по надрезам. «Корма» будущего айсберга чуточку просела и снова всплыла, погнав волну. Подводные буксиры-тягачи качнулись и начали погружение. В прозрачной воде было хорошо видно, как обе атомарины натянули свои концы с бульбочками амортизаторов.

– Приготовиться! – сказал Вуквун.

С гулким скрипом и воем полез из ледника выпиленный участок, сверкая гладким срезом цвета медного купороса. Медленно, плавно выплывал громадный айсберг, обтесанный на манер плота «Кон-Тики».

– Даже не качается… – пробормотал кто-то в эфире.

– Фиг ее качнешь.

– Приготовиться к повороту! – прозвучал голос Ивана. – Тягачам отдать концы! Толкачам – стать на точки!

Атомарины всплыли, а ледоколы подошли к айсбергу и уткнулись в него носами.

– Разворот!

У толкачей за кормами взбурлила вода. Айсберг даже не шелохнулся от приложения таких хилых сил, но постепенно стал уваливаться, едва заметно вращаться вокруг оси.

– Стоп! Задний ход!

Атомоходы разошлись, но гигантская льдина сама, набрав скорость, дописала сто восемьдесят градусов.

– Тормозим!

Оба атомохода стали давить на ту сторону айсберга, которая наплывала на них, и погасили силу инерции. «Орка-1» подвсплыла, и Тимофею хорошо стала видна надпись на «носу» айсберга, наскоро сделанная ледоформаторами: «Смерть „Титаникам“!»

– Юмористы… – хмыкнул Арманто.

– Тягачам перецепиться! – вновь зазвучали команды Ивана. – Змей! Арманто! Помогите им!

– Понял! – быстро сказал Вуквун.

– Легко, – донесся по рации голос Тугарина-Змея.

Подхватив манипуляторами буксирный конец, Арманто осторожно подал «Орку» к корме атомарины и накинул гигантскую петлю на прицеп.

– Готово!

И снова натянулись тросы, но теперь айсберг двигался как положено – носом на север.

– Толкачи! Заходи в корму!

Атомоходы подошли и стали рядом, уперлись в особые конструкции, распределяющие нагрузку и гасящие удары.

– Па-ашли-и!

Медленно-медленно айсберг двинулся, поплыл обычным ходом дрейфующей льдины.

– Полный ход!

Вуквун погрузил субмарину и скомандовал:

– Следуем параллельным курсом! Змей, следи за низом. Я пойду слева, Шурики идут справа.

– Есть!

«Орки» проводили айсберг миль за сто от берега, но никаких неладов не заметили – айсберг был сформирован на совесть и ломился на север гладким белоголубым монолитом. Ни единой трещинки нигде, ребра – обрезаться можно, все линии как по линеечке проведены. Хорошая работа!

– Иван! – вызвал Вуквун ледоформатора и – по совместительству – ледонавигатора. – Отлично оттяпали!

– Рады стараться! – рявкнул Иван и добавил другим, добродушным уже тоном: – Свободны, мастер. Подежурьте пока в порту, будете на подхвате сутки-двое. Если все пойдет нормально, вас перебросят на север. Там еще один айсберг гонят, надо будет ему профилактику сделать – дно посмотреть, вымоины заморозить… Это где-то между Сейшелами и Мальдивами!

– Я понял, Иван.

– Он неправ, Арманто, – тут же вступил Трофим. – Тебя ждут между Мальдивами и Сейшелами!

– Нишкни! – грозно рявкнул Иван. – Я старший или где?

– Старший, – смиренно сказал Трофим.

– То-то…

Вуквун дослушал треп ледоформаторов, улыбнулся и скомандовал по своей сети:

– Китопасы, возвращаемся. Слышали, что Ванька сказал? Нас ждут между Сейшелами и Мальдивами!

– Командир, – задумчиво проговорил Шурик Белый, – а ты точно знаешь, что не между Мальдивами и Сейшелами?..

Глава 11. Посредник

Айвен Новаго был зол не на шутку. Он прямо-таки бесился, исходя самыми черными эмоциями. Плевать он хотел на китов, даже неудачная кража его не волновала. Но вот то, что их – и его! – остановил Тимка Браун, этот… этот… Слова подходящего не подобрать! Вот что было невыносимо, что унижало за предел всякого терпения.

На «берегу» он хотел пришибить Брауна, но это было опасно – за убийство первой степени ему бы вживили мозгодатчик, и ходи потом с ним, как последнее чмо. Всяк тебя сможет отпинать, а вот ты – нет. Чуть замахнешься, датчик тут же сигнал на контрольную машину Психонадзора – и твою агрессию гасят одним импульсом. Не убий! Не стукни, не шмякни, не тресни… А так хочется! Вот где наказание.

Ожесточенно сорвав клапан с биопакета, Айвен выхлестал пол-литра тоника, отдышался и стер пену со рта. Ничего, он еще встретит этого паскудного арбайтера… Сначала отобьет ему все, что можно, разложит этого гаденыша на полу и прострелит локти с коленями. И проведет беседу, наслаждаясь стонами, хрипами и криками поверженного врага, получая удовольствие от одного вида корчащегося тела. Врага…

Новаго задумался. Он ненавидел Брауна со школы. За что, спрашивается? Тимофей был очень благовоспитанный мальчик из хорошей семьи, никогда ему грубого слова не сказал. Браун был слабее его и уступал в драке, но ни разу не сбегал, не жаловался. Зато всегда давал сдачи – неумело, как попало, но давал. Тогдашний Ванька бил тогдашнего Тимку, а тот поднимался и снова бросался на обидчика. И какое же презрение горело в глазах Брауна!

Вот за это он его и ненавидел – за то, что Тимка Браун презирал Ваньку Новаго, брезговал им, считал недочеловеком. И всегда так получалось, что… Странно как-то получалось. Он «Фея» избивал, а тот пренебрежительно кривил разбитые губы. И кто из них одерживал победу?

– Т-твою мать! – выцедил Айвен.

Тут резко зашуршала дверь, уползая в стену, и порог переступил Шорти Канн. Коротышка был задумчив.

– Здорово, Айвен, – буркнул он, приседая на широкий мягкий подоконник. – Есть дело.

– Всегда готов.

– Ты с теми русскими не прочь посчитаться?

Новаго зловеще улыбнулся.

– Да я их бесплатно уделал бы! – с силою сказал он.

Шорти покивал, затем вытащил из кармана карточку радиограммы.

– Тут какие-то непонятки, – выговорил он, вертя карточку в руках. – Нам перевели десять тысяч амеро. Уже перевели, как аванс! Прикинь?! Кто нам столько отстегнул, неясно, но явно этот кто-то близок к высшим сферам – уж больно много знает… – Канн нахмурился. – Откуда ж ему мой счет известен? Вот, блин… И он обещает доплатить еще два гранда [37], если мы проделаем одну работенку.

– Ни хрена себе… – пробормотал Айвен в изумлении. – Вот это я понимаю – условия! А что за работенка?

– В Индийском океане, где-то между Мальдивами и Сейшелами, перегоняют айсберг. Ледонавигаторы все русские, так что это работенка для тебя – языкто еще не забыл, надеюсь? Хе-хе…

– И сколько их?

– Ледонавигаторов? Ну-у… Человек десять, наверное.

– Перестрелять?

– Не-ет, в том-то и дело. В общем, план нам предложили такой: нашу субмарину «Тетис» перебрасывают туда дирижаблем, а потом один из нас, то есть ты, изобразит бедного мальдивского рыбака, у которого лодка затонула. Подыщем тебе одежонку, а имя возьмешь мальдивское – Азим. Понял? Русские тебя спасут, а дальше…

– …Я достаю бласт…

– Какой бласт у бедного рыбака?! У тебя будет нож и вот это. – Шорти протянул маленькую коробочку размерами с зажигалку.

– И что это?

– Не знаю, как его называют киберинженеры, а мы зовём эту фиговину «посредником». На айсберге целая толпа всяких роботов, с посредником ты их всех подчинишь себе и заставишь схватить ледонавигаторов.

– Но…

– Ты слушай! Буквально послезавтра к айсбергу явятся те самые китопасы, которые нас обыграли. В общем, ты насылаешь роботов на ледонавигаторов, потом вызываешь нас. Мы приплываем и ждем китопасов. И вот, когда они поднимутся на айсберг, их надо будет всех перестрелять, и еще парочку ледоводителей до кучи, а тех, кто в остатке, почикать электропилами. Типа, эти китопасы с гидромафией связаны и хотели угнать айсберг, но у них не вышло. Понял? Под конец мы посылаем сигнал Международной полиции и красиво уходим.

– Здорово… – впечатлился Айвен. Слабенькая улыбочка живодера задрожала на его губах. – Это здорово. А чего этот твой «кто-то» не поделил с «Летящим Эн», интересно?

– Интересно ему… Меньше знаешь – крепче спишь!

– Ну да, вообще-то… И двадцать тыщ в придачу.

– Так я что и говорю! Заметь, какой ход – опа, и в дамки! Международники высаживаются на айсберг, наблюдают расчлененку – и сразу нашему Генруку посыл – разобраться с ранчо «Летящее Эн»! Акула Фогель мигом под козырек и спускает на Стоун Океанскую Гвардию…

Новаго захохотал. Градус его настроения стремительно повышался…

Ровно в семь утра Айвен-Азим, свежий и бодрый, благодушный, будто побывал в зоне поражения сексбомбы, поднялся на борт субмарины «Тетис» – старенькой АПЛ северодвинской постройки. Атомарину эту списали еще лет тридцать назад, но до сих пор она ходила как новая, не требуя капремонта и не вызывая нареканий нового хозяина – Коротышки.

Снаружи ее обтекаемый корпус нисколько не изменился, внутри же субмарина претерпела серьезную перепланировку. Отсеки для гиперзвуковых ракет «Корсар» вырезали еще на верфи и устроили на их месте просторные каюты и камеры-хранилища.

По идее, списанная атомарина предназначалась океанологам, но досталась она гангстерам. На ее борту переправляли контрабанду – оружие и наркотики, выбрасывали группы террористов (те хорошо платили, и какая бандюкам разница, откуда денежки капают?), перевозили «белый товар» – похищенных или обманом уведенных девушек, да и просто грабили суда, благо лайнеров туристских расплодилось, как головастиков в теплой луже.

Впрочем, Айвена малогероическая история подлодки интересовала в последнюю очередь. Для него «Тетис» была всего лишь средством доставки, и не самым худшим.

Новаго небрежно козырнул Лутфи, командиру субмарины, и спустился по трапу вниз.

– Ваша каюта – пятая, господин! – догнал его голос Лутфи.

– О’кей!

Пятая каюта не впечатляла размерами, но и не поражала убогостью – диван плюс откидная полка, выдвижной столик, стенной шкаф. И круглый обзорный экран в декоративной медной раме, изображавшей обод иллюминатора. Обзорник был включен, за ним голубело мелководье в окрестностях ранчо «Сэкл Джей», заваленное мусором – угадывался корпус атомокара… нет-нет, автомобиля, а дальше вроде шины выглядывают из грязи, мятые бочки, каркас какой-то…

Айвен открыл кейс и достал из него заплечный мешок. Кейс останется здесь, а мешочек он захватит с собой – не по чину бедному рыбаку с кейсом в море выходить. Ледонавигаторы могут неправильно понять… Новаго выудил из мешка все свое «спецоборудование» – диал, спрятанный в пачке из-под сигарет, нейрокомпьютер, встроенный в зажигалку, «посредник», нож с костяной рукояткой. Было, конечно, опасно таскать все эти штучки-дрючки с собой – ну зачем рыбарю с Мальдивов выходить в Мировую Сеть, да еще в открытом море? И что тот рыбарь вообще понимает в логах и гейтах? Если эти штуковины засекут на айсберге – провал ему обеспечен. Если засекут… А без спецштуковин нечего и соваться. Ладно, авось пронесет…

По переборкам прошло гудение, и голубая вода на обзорнике стронулась. Какая-то рыба, пуча глаза, ткнулась в видеодатчик. Сумасшедшая…

Выйдя в океан, «Тетис» поднялась на поверхность дожидаться дирижабля. Буквально через десять минут огромный цеппелин подхватил субмарину манипуляторами и понес на запад.

Айвен незаметно уснул. Разбудил его голос Лутфи, заглянувшего в каюту.

– Прибываем, – сообщил командир, деликатно покашляв, дабы не возбудить гнев Бешеного.

– Сейчас, – буркнул тот.

Новаго быстренько переоделся, напялив на себя старенькое барахло из дешевой синтетики – длинные шорты и цветастую рубаху. Щетину на щеках Айвен специально не сводил и голову тоже не мыл, чтобы лучше войти в образ.

Выдохнув, он повесил на плечо мешок и протопал в рубку. Здесь собрались многие его знакомцы – Сонора Хэк, Текс Бриско, Рио Брай, Димон Башка и Сашка Бес. Шорти Канн сидел за пультом, но даже не оглянулся. Да и черт с ним…

– Привет бойцам невидимого фронта! – радостно заорал Сонора Хэк.

– Если что, – подхватил Рио Брай, – звони. Поможем, чем можем!

Новаго оскалился только, напялил на себя одноразовый аквастат из тех, что выдают авиапассажирам, и прошел в торпедный отсек. Забравшись в трубу аппарата, он напрягся, ожидая пуска. Оглушительно зашипел воздух, люк впереди раскрылся, и Бешеного Айвена вытолкнуло вон. В облаке пузырей он всплыл к близкой поверхности, краем глаза зацепив синий объем субмарины. «Тетис» погружалась, а на западе вырисовывалась толстая белая линия, помеченная сверху красными точками, – айсберг В-15А с модулями.

Бешеный сбросил аквастат и поплыл навстречу ледяной горе. Время от времени он вытягивал руки, махал и орал, изображая потерпевшего кораблекрушение. Айсберг приближался, и Айвен только теперь различил несколько буксиров-толкачей, пристроившихся позади айсберга. Подводных «тягачей», идущих впереди, он, ясное дело, не заметил.

Его крики возымели действие. Айсберг, конечно, не остановился, но маленький надувной катерок запрыгал по волнам, направляясь к человеку за бортом. Заглушив мотор, катер подплыл и остановился. Могучие длани ледонавигаторов протянулись к дрожащим худым рукам «мальдивского рыбака» и втянули его на борт.

– Спасибо! Спасибо! – благодарил Айвен, нарочно путаясь в интерлингве, но задыхаясь вполне натурально. – Да продлит Аллах ваши годы!

– Далеко ж ты, братец, заплыл! – рассмеялся плотно сбитый «руси», сидевший у мотора. Он протянул руку: – Борис!

Интерлингва и у «руси» была так себе, но не признаваться же, что «великий и могучий» заодно и твой родной!

– Азим Маннику, – представился Айвен. – Я рыбачил, но моя дхони не выдержала – пошла ко дну. Если б не вы, пошел бы и я за ней…

Новаго всхлипнул, изображая разгулявшиеся нервы.

– Ладно, – сказал флегматичный малый в бейсболке козырьком назад, – давай пока к нам, а попозже вызовем вертолет. Ты с Мальдив?

– Да, да!

– Ну, сейчас ты увидишь такое, Азим, что на твоих Мальдивах сыщешь только в холодильниках!

Катерок развернулся и помчался к ледяной горе. Чем ближе, тем выше она становилась и расплывалась шире. Ровный срез боковой поверхности отливал голубым. Через равные промежутки опускались трубчатые фермы суперфризеров, подмораживавших талую воду. Сохранить айсберг в тропиках – это проблема. Белый верх еще отразит солнце, но голубой низ быстро тает в тридцатиградусных волнах. Той части айсберга, что опущена метров на четыреста в глубину, еще ничего, вода там прохладная, но у самой поверхности лед тает бешеными темпами, да и прибой «помогает» – появляются каверны, выбоины, прорезаются ребра, ноздреватые бугры…

Покрыть «ватерлинию» пенопластом? Так это ж сколько пены потребуется – целый танкер! Плюс рота рабочих с распылителями. Да и как потом, в порту прибытия, обдирать кубометры затвердевшей пены? И куда ее девать?

Укутывать пленочным изолятором? Опять-таки, какой величины выйдет скатка для айсберга два на четыре километра? А суперфризеры можно по прибытии снять и перецепить на следующий айсберг. Дешево и сердито…

– Прибой гадский… – по-русски пробурчал парень в бейсболке.

Айвен старательно смотрел в сторону с прежним глуповатым выражением.

– И не говори! – поддержал приятеля Борис. – Весь пояс объел! Надо будет завтра же делать профилактику.

– Ох и неохота же…

– Ничего, пройдемся вкругаля, наморозим…

– Ха, пройдемся! Кто пройдется? Ты да я, да мы с тобой? Двенадцать кэмэ?!

– Завтра обещали субмарины перебросить.

– Откуда?

– Да я толком не понял… Из ТОЗО вроде…

– А, китопасы… Ну, это ладно.

«Успел! – подумал Айвен. – Значит, встретимся…»

Айсберг тянулся чуть ли не до горизонта. Ледяная стена, от которой несло холодом, вздымалась на высоту пятиэтажного дома. Сверху до самой воды опускалась шахта подъемника. Борис привязал катер к кольцу, перепрыгнул на площадку подъемника и помог остальным проделать тот же акробатический трюк. Подъемник тронулся и вознес их наверх.

Бешеному открылось бесконечное белое поле, ровное, как хоккейная площадка. Над полем вился легкий парок, а кое-где блестели лужи.

Шахта подъемника вынесла их почти у самого «носа». Еще ближе к передней кромке стояли куполки жилых модулей, а все остальное пространство было свободным и чистым. Ледяной барьер ничем огорожен не был, только красная полоса, светящаяся ночью, тянулась в двух метрах от обрыва, да зеркальные сферы суперфризеров сдержанно гудели, вгрызшись анкерами в лед.

– Потопали, – позвал Айвена Борис и вразвалку двинулся к модулям.

– Ну и куда ты разбежался? – сердито спросил его парень в бейсболке.

– А чего? – удивился Борис.

– Азим же босой!

– А-а… Ну, поройся там… В шкафчике, Вася, в шкафчике! Там, помнится, валялись чьи-то обутки.

Бормоча что-то про эгоцентристов, Вася порылся в шкафчике рядом с кабиной подъемника и откопал спецобувку, похожую на горные ботинки сорок последнего размера.

– Носи! – протянул он пару, и Айвен, охая, обулся. Несмотря на размер, ботинки оказались легкими и не скользили по льду.

– Ну, пошли.

– Пошли.

– Есть хочешь небось?

– Да я бы не отказался…

– Я тоже! – хохотнул Вася.

Жилые модули в передней части айсберга стояли полукольцом – жилые, служебные, всякие. Впереди и посередке, как бы в фокусе полукруга, краснел свод кают-компании – клуба, столовой и конференц-зала одновременно.

Представив Айвена старшему ледонавигатору Семенову, Вася отвел «потерпевшего» сначала в душ, затем в столовую, а после плотного обеда оставил почивать в свободном жилом модуле, бросив: «Живи!»

Новаго запер двери, прошелся по куполу, заглянул во все углы и успокоился. Почти. Не ощущая на боку кобуры с бластом, он чувствовал себя раздетым и беззащитным. Но уж такова судьба шпиона-диверсанта.

– Чтоб вам всем попередохнуть! – искренне пожелал Айвен.

Проверив еще раз блокировку сегментной двери, он развязал мешок и достал оттуда свой спецкомплект, завернутый в мешковину и рваную майку. Установив диал, Айвен развернул голокуб. Видеообъем высветил клавиатуру. Новаго, как и большинство юзеров, не уважал клаву-фантом, лишавшую его тактильного удовольствия. Точно так же и пианисту охота касаться клавиш рояля пальцами, ощущать подушечками прохладу слоновой кости или, на худой конец, пластмассы. Но не тащить же с собой на задание рояль? То есть – клавиатуру…

Первым делом Бешеный слинковался с локалкой айсберга – простенькой «сеткой», к которой, кроме средств связи, навигации и контроля, были подключены две системы аквароботов, механизмов на все четыре руки. Та-ак… Боксы для киберов помещались далеко, на «корме», но это не проблема, время еще есть. Айвен сконнектился через спутник с «Тетис» и сообщил в одном импульсе, что находится на месте и ждет высадки абордажной команды. Шорти ответил в том духе, что группа на подходе. Начало акции – в ночь перед рассветом, в пять ноль-ноль.

Новаго собрал обратно все свое спецхозяйство и вышел погулять – пора было налаживать контакт с ледонавигаторами.

Робко постучавшись в купол ЦПУ, Бешеный заглянул внутрь. В куполе бдили за пультом Борис Сегаль и незнакомый бородач, которого Борис называл Серым. Надо полагать, Сергей. Это был старший ледонавигатор, «капитан» айсберга. Нашивка на его комбезе представляла Сергея по фамилии: «СЕМЕНОВ».

Сегаль оглянулся на вошедшего и махнул рукой:

– Заходи, Азим!

Айвен искательно заулыбался и бочком вошел. Борис с Сергеем стояли, упершись руками о пульт, и чтото такое интересное высматривали в объеме голокуба, где висела, поворачиваясь, стереопроекция айсберга. Заостренный параллелепипед опоясывала глубокая канавка, выбитая волной.

– Вот тут и тут, – показал Семенов, – и здесь тоже…

– Ну, это еще не трещины, – протянул Борис, – это так, риски!

– Еще неделя в этой бане, – проворчал старший ледонавигатор, – и будет нам…

– Шторм не обещают?

– Да нет вроде… А если еще и буря зацепит – нос можем потерять. Запросто!

– Сегодня ночью вылетает дирижабль из ПортЭймери, перебросит к нам звено субмарин. Китопасы! С ними мы за день управимся, все выемки заморозим. Еще и вал изобразим!

– Хорошо бы… Слышь, Боря, а тут вот, случайно, не полость?

– Где?

– Вот, на корме, где правый толкач упирается. Видишь?

– Да нет вроде… Черт его… Нет, надо посмотреть, так не разберешь.

– Будь другом, погляди.

– Сделаем. Пошли, Азим, покатаемся!

– Пошли! – вздрогнул Айвен, до этого напряженно прислушивавшийся к разговору.

Борис вывел из гаража открытую платформочку на гусеничном ходу, похожую на краулер, сел за руль и похлопал по второму сиденью.

– Прыгай!

Новаго сел, демонстрируя восторг и признательность.

– А сколько вас тут вообще? – спросил он. – Много, наверное?

– Да ты почти всех уже видел, – пожал плечами Борис и включил двигатель. – Васька Боде-Колычев, кстати, графских кровей, Джонни Отеро и Жослен д’Арси, барон. Еще Славка с нами и Миха, они спят после вахты. Увидишь за ужином!

– Так, а кто ж тогда буксиры ведет? – удивился Айвен, прикидываясь неграмотным туземцем.

– А никто! То автоматы, Азим. И спереди, и сзади.

– Ну-у?!

– Точно тебе говорю!

Борис заехал за Васей, и они втроем отправились к далекой корме: ледонавигаторы – по работе, «Азим» – на экскурсию.

Платформа, лопоча гусеницами, помчалась по гладкому льду. Уплыли назад купола, вокруг расстелилось ровное белое поле, дышащее прохладой. Пару раз гусеницы подняли брызги из мелких луж.

– Тает, гадство! – крикнул Борис.

– Что ты хочешь? – пожал плечами Вася. – Тропики!

– А эти… фризеры? – осмелился вставить слово Бешеный.

– Фризеры? Тю! Индийский океан сильнее, Азим!

Платформочка обогнула приземистые боксы для роботов и сбавила скорость – за красной граничной линией показался синий океан и пара красных буксиров-толкачей. От обычных они отличались тем, что не имели высоких надстроек, а те, что были, обходились без иллюминаторов – кибермозгу окна ни к чему.

Сегаль слез с танкетки, стащил с багажника какието приборы и собрал их.

– Васька, – сказал он, – помоги расставить датчики…

Граф Боде-Колычев с готовностью помог, опуская датчики на лед через каждые три шага.

– Сойдет! – решил Борис и включил интравизор. Прибор запищал. – Порядок…

Сегаль вытащил плашку радиофона и поднес к губам:

– Старшого мне… Слышь? Нет тут никаких полостей! Да. На интрике сплошняк. Ага…

– Полость – это, наверное, плохо? – осмелился спросить Айвен.

– Не наверное, а точно, Азим. Но ее тут нет, и слава богу! Поехали, скоро мой любимый сериал…

– А можно на роботов посмотреть? – решился Айвен.

– На роботов? – удивился Вася. – Ты что, роботов никогда не видел? А, да… Ну давай, глянем на роботов…

Борис завел платформу, подкатил к боксам и открыл двери.

– Гляди! – сказал он, указывая рукой на выстроившиеся в ряд ниши, занятые аквароботами.

– Здорово! – выдохнул Новаго.

– А это – Черномор! – сказал Борис, указуя на старшего кибера, шагнувшего из бокса.

Двуногий гигант зажег рубиновый сигнал и прогудел, складывая и раскладывая все четыре руки разом:

– Жду дальнейших указаний.

– Оставайся в режиме ожидания, – велел ледонавигатор. – Ну как? Насмотрелся?

– Вполне! – с чувством измолвил Бешеный.

Заглянув с видом живейшего интереса в боксы, он повернулся уходить – и незаметно прилепил «посредник», этот интерфейс «человек-машина», к стенке. Василий закатил дверь и сказал:

– Бегом! А то опоздаем.

Они сели на танкетку и рванули, доехали с ветерком. Свободные от вахты уже собрались в кают-компании у громадного экрана СВ.

– Пошли! – сказал Сегаль, хлопая Айвена по плечу. Новаго оскалился и пошел. Агент в толпе незаметен, пока он ведет себя как все… Бешеный скромно притулился у стенки и стал слушать новости по Системе Всеобщего Вещания. Эта евразийская СВВ всегда была Айвену скучна – то про науку передают, то про театры какие-то. Нет чтобы происшествие показать, пожар или наводнение. Случаются же ЧП! Что за интерес смотреть новости из лабораторий? С баз на Марсе? Странные они какие-то…

– …Прямо под земной корой, – оживленно болтал спецуполномоченный проекта «Большая Шахта» академик Стремберг, – находится особая пластичная зона, которая называется астеносфера. Именно в астеносфере происходят процессы роста гор или образования океанических впадин. И задачей данного проекта является изучение этих процессов, с тем чтобы потом использовать их. Когда мы овладеем секретами астеносферы и создадим настоящую трансмантийную инженерию, то сможем поднимать одни территории, образуя горы, к примеру, на севере Сибири, что вызовет потепление на огромных площадях. Или погрузим пустыню, образуя внутреннее море… Перспективы, как видим, громадные и радужные!

Айвен играл живейшую заинтересованность, хоть и злила его потеря времени. Но надо иметь терпение…

Начался сериал – обычная русская тягомотина, где ни секса, ни драк порядочных – с кровью и трупами вповалку… Как это вообще можно смотреть?.. «Приключения духа». Додумаются же…

Новаго огляделся – все вперились в экран – и незаметно вышел. Закат уже отсверкал, высыпали звезды. Всходила луна, и ее красноватый свет заливал весь верх айсберга. Было такое ощущение, будто ледяная гора подсвечивалась снизу – ровным горением необъятного костра.

Бешеный поставил будильник на полпятого и лег спать.

Было без четверти пять, когда он встал. Надев инфракрасные очки, Айвен быстренько достал нож, взял в руку старый носок, набитый песком – отличная дубинка! – и вышел. Пора! Предстоящее дело и утренняя свежесть бодрили одинаково.

Сначала – жилые модули. Новаго осторожно отпер дверь соседнего купола и проскользнул внутрь. Его встретил дружный храп. Впрочем, нет. Храпел один Борис, а его сосед по комнате спал тихо, посвистывая носом.

Коротко махнув дубинкой, Айвен нанес два удара по головам спящих. Храп стих, за ним смолк свист. Новаго без особых церемоний перевернул Сегаля на живот и связал русскому руки и ноги. То же он проделал с «графом Боде-Колычевым».

Выйдя и прикрыв дверь, Бешеный повторил процедуру в следующем модуле, где отдыхали кругленький, пухленький Слава и длинный как жердь Михаил.

Управившись со спящими, Айвен двинулся к ЦПУ. На посту несли вахту двое – огромные ледоводители, бледнокожие и краснолицые, Жослен и Джонни. А может, и Джимми, Новаго точно не запомнил. Ледоводители переговаривались, и он прервал их беседу. Жожо д’Арси обернулся к вошедшему и спросил с улыбкой:

– Что, туалет не нашел, Азим?

Айвен приблизился почти вплотную и коротко ударил барона ножом в печень. Провернул лезвие и оттолкнул умирающего. Наконец-то! Душа Айвена пела. Наконец-то кровь брызнула! Скоро она окатит этот чертов лёд струями, хлынет вёдрами…

Джонни Отеро не понял сперва, что же произошло – нравы в АЗО были куда мягче, – но догадаться было нетрудно – Новаго стоял и мягко улыбался, поигрывая окровавленным ножом.

Полярник моментально преобразился, задвигался быстро и ловко.

– Ах ты, гнида! – рявкнул он и бросился на Айвена.

Бешеный поспешил и промахнулся, а в следующую секунду кулак ледонавигатора достал его. Блок не спас – Новаго отшвырнуло к стенке. Он тут же сгруппировался, уходя от ударов рассвирепевшего Отеро, подпрыгнул и достал ледоводителя в прыжке. Тот «поплыл», и Новаго всадил нож ему в крепкую шею. Полярник упал на колени, постоял, покачался и рухнул лицом вниз.

Айвен грязно выругался. Унимая дрожь в руках, он постоял и отдышался. Теперь – автоматы. Вот курсовой пульт… Нет, сначала разбудим киберов. Новаго подсел к рабочим экранам и нажал клавишу. Никаких паролей не потребовалось – «посредник» подчинил киберов напрямую.

– Жду дальнейших указаний, – тут же сказал робот-матка.

– Черномор! – позвал Айвен. – Освободить боксы! Двенадцати сателлитам явиться к ЦПУ!

– Понял. Выполняется…

Дожидаясь роботов, Новаго прогулялся в камбуз, сварил себе кофе, посекундно оглядываясь. Жил в нем детский страх – вдруг кто-то еще есть на айсберге? Сейчас как выскочит…

Айвен мрачно усмехнулся и глянул на юг – оттуда, озаренная восходом, быстро приближалась цепочка киберов.

– Забрать из всех модулей людей, – дал им Бешеный новые указания, – и доставить в боксы. Запереть и окружить. Никого не выпускать!

– Выполняется…

– Погоди. Старшего ледонавигатора оставить, ты и ты будете его держать за руки и ноги. Остальным продолжать выполнять заданную программу.

– Будет исполнено…

Киберы вполне могли заартачиться и не выполнить команду, подвергающую людей опасности, но «посредник» держал всю систему в крепкой узде. Проводив глазами роботов, волокущих обездвиженных ледонавигаторов, Айвен вернулся в ЦПУ и сразу связался с Шорти Канном.

– Айсберг захвачен, – доложил он, красуясь. – «Посредник» сработал, всё прошло гладко, как по льду, хе-хе, экипаж повязан и изолирован, киберы тащат всех на корму, там у них бокс, запихают как в холодный карцер, пущай освежатся... – помолчав, морща лоб и шаря глазами по стенам, Новаго договорил: – Жду абордажную команду.

– Команда на подходе, – отозвался Коротышка. – Встречай! Да, чуть не забыл… Зажги там навигационные огни – наш неизвестный заказчик пригнал нам вертолет!

– Сделаем, – ответил Айвен и подумал, что был сейчас похож на Черномора. Ничего, сейчас кое-кто увидит разницу между человеком и машиной. Киберу недоступна радость причинять мучение ближнему…

Новаго порыскал по служебным модулям и вскоре отыскал электропилу. Вернувшись к Семенову, которого держали два акваробота, он заметил, что старший ледонавигатор пришел в себя, смотрит по сторонам, вяло вырывая руки из цепкого хвата киберов, и кривит лицо.

– Что, головка бо-бо? – весело поинтересовался Новаго. – Ничего, скоро она у тебя пройдет!

Хохотнув, он включил электропилу.

– Ты кто? – прохрипел Семенов.

– Ангел Азраил! – пропел Айвен и отпилил ледонавигатору левую руку. Истошный вой огласил простор ледового поля. Струйки крови толчками обрызгали лёд.

Оттяпав полярнику правую ногу, Новаго раскраснелся, в глазах его появилась ласковость, нежность даже. Семенов отключился. Айвен испытал мимолетное огорчение, а потом примерился и расчленил полумертвое тело пополам.

Горячая кровь парила, растекаясь по льду, а Бешеный выключил пилу и жадно вдыхал тяжелый «духан». Иных выворачивало от запаха крови, а ему он даже нравился. Может, в этом и впрямь есть что-то вампирское? Айвен захохотал в голос. Все будет хорошо, и даже лучше!

Взошло солнце, и на фоне зари обозначился тяжелый вертолет. Шинкуя воздух громадными лопастями, пузатая машина села на ледяное поле. По аппарели сбежали люди, скатились платформы на колесах, груженные доверху. Айвен бросил электропилу и пошагал навстречу подельникам, с треском отрывая ото льда прилипающие подошвы.

Настроение у него было приподнятым, а скоро оно улучшится еще больше. Новаго шел к своим и обдумывал, что он сотворит с китопасами – те уже, наверное, на подлете… Заморозить их, что ли? Медленно так, с толком, с чувством, с расстановкой. Нет, вздохнул Бешеный, придется просто пристрелить, таково требование заказчика. Ладно… Но и застрелить можно с выдумкой, улыбнулся Айвен. А то от быстрой смерти никакого удовольствия…

Глава 12. Перехват

Между ледником Ламберта и горами Принс-Чарлз уже более ста лет как прописалась база «Союз».

Иные станции «антарктов» устроились куда как хорошо – отправляли в Большой Мир танкеры с нефтью и газом. Проживающие на базе «Союз» поначалу чувствовали себя бедными родственниками, а теперь они и грудь расправили, и голову держали высоко – им поступали доходы от экспорта льда в Австралазию и Афросоюз.

Земли, богатые пустынями, но бедные водой, охотно раскупали айсберги и становились в очередь – «По ледяной горе в одни руки!».

Запросы полярников пошли вверх, и «Союз» перестал удовлетворять им. Стали подыскивать новое место под селение, попрестижнее. Сыскали его на озере Радок – это, если считать от базы «Союз», километров пятьдесят по прямой на юго-запад. Туда-то и собрались китопасы на выходные.

…Вездеход на воздушной подушке шел к озеру в обход оазиса Джетти, безрадостного каменистого плато, и через пару часов добрался до гигантской впадины с крутыми склонами.

Сихали Браун покинул кабину вездехода и огляделся. Прямо перед ним лежало самое глубокое озеро Антарктиды. Его поверхность, покрытая льдом, сверкала в лучах низкого солнца, и лишь вдоль берегов вилась темная кайма воды.

За озером вырастали полукилометровые обрывы. Скалистые склоны западного берега, стального цвета с ржавчиной, почти отвесно вставали над озером, а на самом верху, в ложбинах, лежали снежники.

В глубь оазиса и в сторону от Радока уходила пара грандиозных каньонов – крутейшие слоистые стены, смерзшиеся валуны и пятна плотного слежавшегося снега. Бурые скальные карнизы все в ячеистых кружевах, похожих на окаменевшие соты, – ветер так постарался.

Весна выдалась теплой, и по ущелью Пагодрома бежали бурные потоки. Журчание воды! Потрясающий звук в краю белого безмолвия.

– Смотрите! – восхитился Рыжий. – Полынья!

– Угу… – гуднул Тугарин-Змей.

Около края ледника Бетти, впадающего в озеро, открылось большое темно-синее разводье. По воде бежали короткие злые гребешки. Водяная пыль, сорванная с них ветром, стояла над полыньей как облако – стоковый ветер падал с вершин и не давал воде замерзнуть.

У подножия голых сопок пузырились два прозрачных купола, соединенные прозрачным переходом. Один купол был метров пятисот в поперечнике, другой дотягивал до семисот. Под колпаками суетились людишки-муравьишки, раскатывая по местам белые горошины эмбриосистем. Пара домов уже стояла – аккуратные белые кубики.

– У меня дежавю! – хохотнул Вуквун. – Как в Анадыре, помнишь, Змей?

– Угу...

Подошедший попутчик, инженер-контролер, прикрывшись ладонью от низкого желтого солнца над утесом, сказал:

– В первый раз перезимуем по-человечески. Тут такие морозы бывают – что ты!

Кивнув на бластер, торчащий из кобуры у Брауна, он спросил, немного стесняясь:

– И часто приходится… того… применять?

– Время от времени, – серьезно ответил Тимофей.

– А у нас тут тихо… Пока. Ну, бывает, конечно, что нефтяники с газовиками сцепятся или ледонавигаторы шум поднимут, и начинается…

– Тихо! – прикрикнул Вуквун и вынул радиофон. Коммуникатор залился громче. – Еле услышал... Да!

Неяркая стереопроекция нарисовала в воздухе голову озабоченного Трофима.

– Арманто? – сказал он. – Здорово... Ты когда на Вэ-пятнадцать-А собираешься?

– Завтра. А что?

– Профилактика?

– Да, у них по ватерлинии желоб протаял, будем морозить.

– Извини, конечно, что ломаю выходные, но вылететь придется сегодня. Сейчас. Там каверна большая образовалась, как бы пятнадцатый не треснул… – Ледонавигатор посопел и договорил: – Я заказал грузопассажирский с Кергелена, будет через час.

– Через час так через час.

– Ну, я на тебя надеюсь, Арманто Комович...

Стереопроекция мигнула и исчезла.

– Едем? – деловито спросил водитель.

– И быстро, – решил Арманто. – Тимка, в кабину!

Все погрузились, как по боевой тревоге, и вездеход, качаясь на буграх, помчался к красневшему вдали вертолету.

Когда звено субмарин вместили в грузопассажирский стратоплан, у Брауна появилось странное ощущение – очень все было похоже на тот вылет из Владивостока. И громадный зев откинутой аппарели, и ребристые стены внутри фюзеляжа, даже сизый цвет стратолета снаружи – все это постоянно вытягивало, накручивало цепочки ассоциаций.

– Все в стратолет! – разнеслось по ледяному аэродрому.

Сихали взбежал по аппарели на борт.

– Все на месте? – отрывисто спросил Арманто.

– Все! – дружно гаркнули китопасы.

– Даже я! – добавил Шурик Рыжий.

– Удивительно, – тут же съехидничал Шурик Белый. – Просто не верится!

Браун, улыбаясь, прошел на свое место рядом с Ильей Хариным. Громко зашелестели рабочие мышцы аппарели, и трап, похожий на нижнюю челюсть кашалота, плотно вошел в пазы.

Загрохотали двигатели, грохот перешел в рев. Легкая перегрузка прижала Тимофея к спинке кресла. Шуточки по салону смолкли – стратолет шел на разгон. В иллюминаторе слева покосилась темная вода океана. Обломок ледяного поля, искрящийся пещерами, украшенный светящимися сине-зелеными башнями, тоже накренился, будто собираясь обрушиться, и тяжелая машина взлетела. Перегрузка наседала, стратолет круто забирал в небо. Все выше, и выше, и выше. Синева сгустилась, стала отдавать лиловым – стратосфера! Край Земли заметно округлился, подстеленные облака пушились далеко внизу.

Суборбитальный полет закончился, и стратоплан пошел на спуск. Приблизились облака, замерцала «стиральная доска» Индийского океана, и аппарат перешел в планирующий режим.

Машина неслась на бреющем, глуша выпрыгивавших летучих рыб. Поверхность лазурных вод стремительно неслась навстречу, а далеко на севере белел кусочек сахара – айсберг В-15А.

– Приготовиться! – рявкнул динамик.

– По местам! – подхватил Арманто.

Китопасы разбежались по субмаринам и задраили люки.

– Внимание!

Вуквун проверил, хорошо ли пристегнут бортинженер, опустил фиксаторы сам и сконцентрировался – их субмарину сбросят первой.

– Выброс!

У-ах! Тугой поток воздуха ударил, подхватил обтекаемую «Орку». Вуквун моментально выдвинул кормовые крылья – подлодка обрела устойчивость и мягко, по пологой глиссаде, скользнула в воду. Сильный вздрог – теперь уже не воздух, а упругая вода приняла субмарину. «Орка» всплыла.

Стратоплан уходил на север – сизая птица рух – и словно откладывал яйца. Субмарины плавно снижались к голубой воде и пропадали в оторочке белых брызг.

– Что-то я не понял… – удивился Арманто. Поднявшись с кресла, комзвена глянул через прозрачный верхний колпак. – А куда он плывет? Север же там!

Браун поднялся и стал рядом. Действительно… Айсберг шел строго на запад.

– Может, это другой? – предположил «субмаринмастер».

Тимофей вместо ответа включил пеленгатор, и металлический голос заполнил рубку:

– Айсберг В-15А следует по маршруту ПортЭймери – Хадрамаут. Груз негабаритный, следует на буксире, просьба не приближаться! Айсберг В-15А следует…

Сихали выключил пеленгатор и сделал вывод:

– Либо тутошние ледонавигаторы всем коллективом чокнулись, либо айсберг похитили.

– Ничего себе… – пробормотал Арманто.

Он настроил рацию на внутренний канал и посвятил китопасов в суть происходящего.

– Дело ясное, что дело туманное… – проговорил Змей.

– Если это пираты, – сказал Рыжий, – то они нас встретят не цветами…

– Ничего! – хохотнул Белый. – Якудзам мы задницу начистили? Начистили. И этим начистим!

– Строимся «клином»! – скомандовал Арманто, непривычно суровея. – Переговоры только по закрытому каналу. Идем под водой до буксиров-толкачей, там я в разведку схожу. Сихали, будешь на подхвате.

– Не буду, – строптиво ответил Браун. – Ты командир, ты за все звено в ответе, тебе нельзя покидать субмарину. На разведку схожу я, тем более и стреляю я получше некоторых…

– Ну и черт с тобой! – сердито отозвался Арманто и рявкнул: – Змей! Шурики! Держитесь у подъемника!

– Понял, – ответил Харин.

– Бу-сде! – сказал Белый.

Ровно и мощно работающие движки буксиров-толкачей глушили все звуки, отдаваясь в кабине вибрацией и частым рокотом.

Схлынула волна, стекла струями по прозрачному колпаку. Открыла небо и красную стену – борт толкача.

– Держи ближе к борту, не бойся, «Орка» крепкая!

Арманто сумрачно кивнул.

– Я пошел.

На самом-то деле Браун вовсе не горел энтузиазмом – в разведку ему идти не хотелось, но такова уж участь ганфайтера… Он вылез наружу и закрыл за собой люк. Субмарину сильно качало, и скобы на правом борту толкача то взлетали на метр, то падали. Ухватившись рукой за одну, Тимофей подтянулся и полез наверх, махом теряя опору. Он понятия не имел, что его ждет на Вэ-пятнадцатом-А, но вряд ли там все нормально – просто так айсберги курс не меняют.

Оказавшись на палубе – фальшбортов и лееров на буксире не было, зачем они автомату? – Браун пробежал на нос. Впереди задирались громадные упоры, которыми буксир прижимался к айсбергу. Упоры не касались льда, они плотно входили в амортизаторы, вмороженные в тело айсберга.

Младший смотритель потер ладони в перчатках и ухватился за металлоконструкцию упора. Буксир покачивало, и с верха рамы было видно, как изгибается амортизатор, гася крены и дифференты судна. Гибкие элементы скрипели, звенели и лязгали. Опасливо поглядывая на хищно сжимающиеся сочленения, Сихали перескочил на амортизатор и сразу шагнул на решетчатую ферму суперфризера. Решетку кое-где покрывал иней. Сердце колотилось как пойманное.

Крепче сжимая перекладины, Браун вскарабкался на ледяное поле. Красные куполки жилых модулей терялись далеко впереди, а метрах в пятидесяти стояли боксы. Только роботы были почему-то не внутри, а стояли снаружи, окружая свое обиталище кольцом.

Тимофей отряхнул иней с ладоней и пошел к киберам. Различив старшего, он приблизился к нему и резко спросил:

– Какую программу выполняет система?

Робот-матка повернул к нему обтекаемую голову и ответил:

– Программа нестандартная. Охрана объекта.

– Кто находится на объекте?

– Экипаж.

– Какие были даны указания?

– Никого не выпускать.

Браун кивнул и спокойно прошествовал к дверям боксов, обойдя робота-матку. Тот даже не шевельнулся – указания «никого не впускать» он не получал...

Тимофей снял фиксатор и откатил дверь. И едва увернулся от удара прямой в челюсть. Здоровенный детина в бейсболке норовил своротить ее Брауну набок. Не на того напал...

– Потише! – бросил младший смотритель, выхватывая бластер. Детина отшатнулся.

– Ледонавигаторы?

Люди, сидевшие у ниш на полу, хмуро закивали, косясь на оружие. Некоторые из них потирали запястья, но большинство было связано.

– Мы из ТОЗО, китопасы, – представился младший Тимофей и опустил ствол. – Сихали Браун.

По лицам связанных и развязанных разлилось облегчение, даже улыбки прорезались. Ошарашенный детина потер облезший нос и сказал растерянно:

– А я... это... только распутался...

– Я так и понял... – рассеянно ответил Браун, шаря глазами по стенкам. – Ага!

Он подошел к раме дверей-штор и отлепил коробочку «посредника». Хмыкнув, он приставил к интерфейсу бластер и прожег его слабым импульсом.

– Вы пока тут высвобождайтесь, а я с киберами погутарю...

Тимофей вышел, и старший кибер тут же развернулся к нему.

– Нет ли новых указаний?

– Слушай новые указания: охрану снять.

– Выполняется...

– Далеко подъемник?

– Отсюда до него одна тысяча пятьсот сорок пять метров.

– Так... Слушай задание: нырнуть с кормы, проплыть к носу, подняться на поле и ждать дальнейших указаний.

– Понял...

– Уточнение: подчиняться только моим приказам!

– Понял. Выполняется...

Четверорукие аквароботы вразвалочку прошлепали за край и попрыгали в воду. Ледонавигаторы подошли и набычились.

– Мне потребуются помощники, – сказал Браун.

– Нас тут шестеро, – решительно высказался один из ледонавигаторов, – но мы в тельняшках!

– Лучше бы – в броне... – проворчал Тимофей и сказал в радиофон: – Арманто, подваливайте к подъемнику, швартуйтесь и поднимайтесь.

Ну, что? – повернулся Сихали к ледоводителям. – Выдвигаемся? Кто хорошо стреляет?

– Борька Сегаль, – пробасил ледонавигатор в бейсболке. – Он у нас призы брал.

– Тогда – на, – младший смотритель передал Сегалю один из своих бластеров. – Только с возвратом!

– Не вопрос! – ухмыльнулся Борис.

– Выдвигаемся.

Антаркты решительно кивнули и пошли за Тимофеем, стараясь двигаться так, чтобы между ними и модулями торчали зеркальные сферы и трубчатые спирали суперфризеров.

У подъемника группа Тимофея объединилась с высадившимися китопасами. Короткими перебежками они двинулись к модулям, неподалеку от которых уныло свешивал лопасти вертолет. В кают-компании никого обнаружить не удалось, только следы попойки. В кольцевом коридоре лежал гангстер, бородатый и совершенно невменяемый. Пират только мычал, пускал пузыри и не реагировал на внешние раздражители.

– Литр высосал, это точно, – поставил диагноз Борис.

– А я его вроде видел… – протянул Рыжий. – Точно! Это Рио Брай, стрелок Шорти Канна!

Браун, перешагнув китокрада, скользнул к выходу – и задержал дыхание. На льду, в луже застывшей крови лежал человек. Вернее, то, что от него осталось после расчлененки. Борис охнул.

– Ти-хо…

Иллюминаторы в куполах не светились, дверь командного модуля стояла распахнутая настежь, оттуда неслись громкие голоса и грубый смех.

– А чего ты на запад попер? – донесся вопрос.

– Я?

– Айсберг!

– Да черт его знает… Я что, следить за ним должен? Плывет, и ладно…

– Не ту кнопку нажал!

– Не, не, это Айвен решил лед в Африке толкнуть!

– По сходной цене!

– Га-га-га!

Внезапно из крайнего модуля выскочил пират в сером комбезе и, пригибаясь, кинулся к ЦПУ, безостановочно паля из плазмогана за спину, в догонявшего робота. Оранжевые всплески плазмы пропахивали лед, оставляя закопченные борозды и поднимая клубы шипящего пара. Грохот выстрелов мигом утишил пиратов в ЦПУ.

– Выходить по одному! – крикнул Браун. – Руки за голову!

В ответ темный проход в командный модуль озарился стробоскопическими вспышками. «Наши» залегли. Плазма выла над головами, прожигая двойные стенки модулей.

Ругаясь почем зря, Тимофей достал радиофон и связался с роботом-маткой. Дав системе новые указания, он расслышал бесстрастное: «Выполняется...»

После короткой паузы из ЦПУ грянул залп, срывая крышу кают-компании. А из-за угла вышел акваробот, держа в левой паре манипуляторов пирата в сером, в правой – его плазменник.

Браун выстрелил в пирата и знаками показал киберу: «Брось труп и открывай огонь по ЦПУ».

Робот опустил пирата на лед, шагнул из укрытия и начал сосредоточенно опорожнять батареи излучателя. Он палил по стенкам модуля, расплавленный пластик ручейками хлынул внутрь. Пираты завыли и завизжали, спасаясь от пластмассового кипятка. Раздался один предсмертный крик, другой…

– Арманто, Шурики, Змей! – быстро проговорил Сихали. – В атаку!

Страх холодными волнами накатывал на него, покрывая с головой, чтобы тут же схлынуть, выступая капельками пота.

Китопасы бросились к ЦПУ. Сопротивления им никто не оказал – бандиты скакали по модулю, уворачиваясь от жгучего дождика, скользя на пластиковых лепешках и стукаясь об мягкие еще, горячие сосульки. Двое лежали на полу, раскинув руки.

– Огонь!

Бледно-лиловые разряды запрыскали в ЦПУ, попадая в мечущиеся тени и образуя кучу-малу из человеческих тел.

– Сдаёмся! – вырвался наружу истошный вопль.

– Сдаёмся! Не стреляйте!

– У-а-у-у!

– Прекратить огонь!

Внезапно вспышки плазмы оконтурили неправильный квадрат в стене центрального поста. Высадив плечом дымящуюся панель, наружу вывалился Айвен Новаго. Его лицо, искаженное от боли и лютой ненависти, было вымазано в саже и окроплено чужой кровью, но Тимофей сразу же узнал Бешеного.

По завету Вити Волина он не стал кричать «Стой! Стрелять буду!», а нажал на курок.

Выстрела не последовало – картридж был использован, индикатор мрачно горел рубиновым глазом-ноликом.

Радостно улыбаясь, Айвен вскинул лучемет – хилый остаточный зарядик брызнул оранжевым пунктиром, опалив Брауну комбез. Ощерясь, Бешеный отшвырнул плазмоган и бросился бежать. Следом кинулся еще один, малого росточку. Оба бандюка драпали, скача по гладкому льду, вжав головы в плечи и вовсю работая локтями.

Не думая ни о чем, Тимофей кинулся следом. «Жестокая ярость переполняла его» – это исписанное, затёртое выражение точно соответствовало внутреннему настрою Сихали. Он преследовал Айвена с холодной решимостью, испытывая простейшее, реликтовое желание – поймать и убить врага.

Чётким белым обрезом завиднелся край ледяного монолита. Айвен выскочил за предупредительную красную полосу, оттолкнулся и прыгнул. Следом сиганул Шорти Канн.

Сихали упал на колени, стал тормозить пятками и руками, прижиматься к скользкому льду всем телом и замер в шаге от стеклисто-просвечивающей грани.

Осторожно подтянувшись и глянув вниз, он увидел субмарину класса «Тетис». Подлодка плыла у подножия ледяной кручи, маленькая, как модель. Два человечка бултыхались между нею и айсбергом, взбивая голубую воду.

Тимофей досмотрел, как команда субмарины вытащила из воды Айвена и Перри, как они скрылись в люке, как «Тетис» срочно погрузилась и вытянутой тенью заскользила прочь.

– Ничего… – тихо протянул Сихали, памятуя, что на каждого Колобка найдется своя Лиса.

Благоразумно отодвинувшись от края, он встал и пошагал обратно.

Ему навстречу выбежал Рыжий.

– Ну, что? – выпалил он вопрос.

– Ушёл.

– Ур-род! Всё равно мы им такой Сталинград устроили, что прямо… Я с Белым одного молчуна из пленных разговорил – они нам подставу готовили! Ты представляешь? Будто это мы «гору» угнали, а ледоводителей пилами разделали…

– Да ну… – недоверчиво нахмурился Браун. – Откуда они вообще могли знать, что нас сюда перебросят?

– От Генерального Руководства, от кого ж ещё! Наталье ведь оттуда радиограмму дали? Ну, вот…

– Фантазёр ты, Ершов. А зачем им это? К чему вообще все эти сложности – ты подумал? Подстава… Расчленёнка… Это не их стиль, Шура. Шорти Канн – примитивный уголовник, у него всё просто: пиф-паф, ой-ой-ой. А здесь какая-то глупая, ненужная замысловатость, как у доморощенного драматурга из провинциального театра.

– Да, но Шорти таки был здесь! – привёл Рыжий последний довод, совершенно несокрушимый.

– Был, – согласился Тимофей.

– А может, это он нам так отомстить решил? – измыслил Ершов новую версию.

– И подался через два океана, лелея коварные планы?

– Ну, тогда я не знаю! – надулся Рыжий.

– Думаешь, я знаю? Пошли…

Китопасы к их прибытию уже полностью зачистили В-15А.

Ледонавигаторы тоже времени не теряли – пошерстив по жилым модулям, они хватали и волокли на суд и расправу выловленных пиратов, по дороге охаживая их увесистыми кулаками.

Киберы сносили мертвецов и аккуратно укладывали их в рядок. Пленных усадили рядом, задницей на лед.

– Раненые есть? – крикнул Арманто, надеясь на лучшее.

– Нема! – откликнулся Борис и несильно пнул ерзавшего на льду пленника. Тот злобно вытаращился, щеря зубы по-собачьи.

– Ну, что? – гаркнул ледоводитель. – Хапнули? Коз-злы! Фиг вам, а не айсберг!

И сложил здоровенную, тяжеловесную дулю.

Глава 13. Духи пучин

«Онекотан» на пару с «Тако-Мару» перевалил северный тропик. Прибавилось тепла, и экипаж плавучих баз подставлял солнцу все большие площади тел. Даже запахи иными стали – веяло с моря какими-то дурманами, ароматами дальних стран (а возникают запашки сии при заготовке копры и неправильном хранении скоропортящихся фруктов...). Киты тоже были довольны жизнью. Вволю наевшись кальмаров на искусственных пастбищах или с плавучих ферм, кашалоты переключались на развлечения – плыли по волнам, задрав хвосты, аки паруса, выпрыгивали из воды и рушились на бока, на животы или на спины, лишь бы брызги летели посильнее. А то затевали lobtailing – буквально втыкались в воду головами, так что над волнами одни хвосты торчали. Некоторое время киты пребывали в таком положении, покачивая лопастями, а затем со страшным ударом обрушивали хвосты на воду – и над океаном будто пушечный выстрел гремел. А уж когда целое семейство лупило по воде хвостами, создавалось полное впечатление солидной морской баталии.

Некоторые кашалоты обожали отдаваться на волю волн и, лежа на боку, помахивать над водой грудным плавником. Другие катались на волнах. Третьи весело вращались в воде, или плавали кругами, или устраивали «войну нервов» – мчались друг на друга, лоб в лоб, а в последний момент расходились. Короче говоря, резвились, как могли.

Браун уже полностью освоился с ситуацией. Он даже к запаху фонтанов привык. И вовсе они не зловонными оказались – запах от них шел скорее тонкий мускусный. Терпеть можно...

У Тимофея и свои любимцы появились. Например, мощный самец по кличке Чаби. Чаби был здоровенным кашалотом, он никому не давал спуску и в то же время был на диво терпелив. Сихали сам видел, как молодой самец, у которого гормонов было больше, чем мозгов, ударил Чаби в бок. Тот лишь посмотрел на юного идиота и ничего ему не сделал. А у того хватило ума отказаться от второй попытки...

Работа затягивала, отвлекала от посторонних мыслей, и схватка с гвардейцами, отлуп китокрадам, угон трисека, даже перехват айсберга – все это отошло на второй и третий план. Разговоров хватило на один-два вечера, а потом яркость впечатлений потускнела. Даже воспоминания о Викторе все реже посещали Тимофея – океан омывал и лечил душу, как живая вода. Да он и был ею.

Шел одиннадцатый час утра. Сихали Браун натянул синий комбинезон, но мягкий распах расстегнул до пупа – жарко. Утром он не завтракал, а часы обеда придутся на дежурство, поэтому желудок посовещался с мозгом и вывел компромиссное решение – подкрепиться сейчас, как завещал Винни-Пух.

Младший смотритель съехал на руках по перилам трапа на вторую палубу и прошел в столовую. Блок доставки готовых блюд предлагал пять вариантов комплексных обедов. Тимофей выбрал третий: борщик с ха-арошим кусочком свининки, с фасолью и ложечкой сметаны; толченка с отбивной и большой стакан киселя «тутти-фрутти».

Столовая была полна наполовину. Под открытыми иллюминаторами вдумчиво подкреплялись смотрители из звеньев Харина и Вальцева. Младший смотритель подсел к ним.

– Насыщаешься, человече? – пробасил Илья Харин.

– Насыщаюсь, батюшка, – смиренно ответил Тимофей, и за столами жизнерадостно грохнули.

– Тугарин! – заорал Самоа Дженкинс. – Тебя уели, Тугарин!

– Приятного аппетита!

– Житие мое, житие... – утробно вздохнул Илья. – Не животы пестуйте, но дух!

– Джамил! – воззвал Вуквун. – Рассказал бы, что ли, про китовые внутренности…

Джамил Керимов работал на китобойном комбинате в Петропавловске.

– Арманто, не шуткуй так! Я даже знаю, где ты это вычитал.

– Ну и что? Мне, может, приятно есть и слушать про китовые кишки! Их в каждом кашалоте по четыреста метров намотано, а потом они мякнут в этих твоих огромных отмочечных чанах и пахнут...

– Арманто, ты лирик.

– После обеда, граждане, я этого лирика урою!

– ...Сказал физик и приготовил для смертоубийства тяжелый тупой предмет...

– Голову!

Браун быстро прикончил борщ, расправился с отбивной и принялся за кисель. Кисель был в меру сладок и требуемой густоты.

– Скажи-ка, дядя Тима, – серьезно обратился к нему Самоа Дженкинс, – веришь ли ты... э-э...

– Ну, скажем... – перебил его Джамил и закатил глаза. – Мнэ-э... В морского змея?

– Вот-вот-вот!

– Как только увижу, – улыбнулся Тимофей, солидно отхлебнув, – так сразу же и уверую.

– Океан велик... – затянул «айболит», долговязый, очень бледный, веснушчатый человек со смешной фамилией Бубликов.

– И тих! – добавил маленький, черноволосый Нгуэн, инженер-гастроном.

– Нишкни! Вот, вроде ж всего каких-то шесть кэмэ, а сколько там всего! Тот же змей...

– Кстати, его видали в позатом году примерно в этих местах. Под нами Северо-Западный хребет. Наверное, змеюка в тамошних каньонах ховается...

– Ты не о Шаттоке ли вспомнил?

– О нем. Дэн Шатток оценил эхо-сигнал в тридцать метров. В середке потолще, на концах поуже...

– А помнишь случай с яхтой «Тамар»? Тоже ж думали, что внизу змей, а спустились – там полузатопленный ствол сосны Дугласа! Плывет себе, и плывет, и змея изображает...

– Но эхо-сигнал у Шаттока двигался! Извивался! Может сосна извиваться?

– Все равно... Правильно, вон, Сихали говорит – сигнал не пощупаешь.

– Эх, нету в вас романтического восприятия жизни!

– Иди ты со своей романтикой...

– А помните, Станислас еще рассказывал о глубоководных пауках? Их точно видели! Они где-то к югу от Бонин гнездятся. Или к северу…

– Или к центру Земли! Мало ли что видели в океане. Ты мне его доставь, того паука, и предъяви! Чтоб я его мог разобрать и посмотреть, как он там устроен и из чего его такого сделали.

В столовую вошел Боровиц, и гвалт несколько унялся.

– Приятного аппетита, – вежливо сказал главный смотритель, и все очень удивились.

Оглядев насыщающихся, Станислас остановил начальственный взор на Брауне:

– Тимка, ты как, поел?

– Насытился, – улыбнулся Сихали.

Дохлебав кисель, он встал из-за стола и вышел с сегундо в коридор.

– Надо срочно смотаться на восток, – сказал Станислас, – там один городишко стоит, Форт-Эбисс, а не доходя до него поле конкреций имеется... Короче, на танке-батискафе ждет больной, а рейсовая субмарина, как назло, чинится на Гавайях. Сходишь туда, подбросишь Марину...

– Сходим, – кивнул Браун. – А дежурство?

– Рыжий тебя заменит.

– Ладно, я пошел.

– Давай... Маринке я скажу, чтоб к докам шла.

– Ага…

Когда Тимофей спустился на доковую палубу, Рожкова уже ждала его. Она стояла с чемоданчиком, типичная бидструповская женщина – грудь высокая, стоячая, талия тоненькая, двумя ладонями обхватишь, бедра крутые, амфорные, ноги… Ах, что за ноги!

Последнее выражение Сихали произнес вслух, и Марина рассмеялась. У ее прекрасных ног лежал штабель спецгруза – медбокс, малые регенерационные блоки, диагност, роботоинструменты.

– Все свое таскаю с собой? – пошутил Браун.

– Ага! – пленительно улыбнулась Марина, и чтото в младшем смотрителе ворохнулось, что-то ретивое, обычно отдающееся в ребро при наличии седых волос в бороде.

– Прошу! – придвинул он трап. – Залезай, я подам...

Погрузив медоборудование, Тимофей юркнул в люк. Груз уложили прямо в переходнике.

Младший смотритель, сгибаясь и разворачиваясь боком, просунулся в рубку. Рожкова сидела на месте бортинженера и с любопытством оглядывалась.

– Я первый раз в «Орке»! – призналась она.

– А с тобой тут уютно, – улыбнулся Браун и пролез на место водителя.

– К спуску готов, – доложил он по рации.

– Спуск разрешаю, – сказал Арманто, скучавший на дежурстве.

Пластметалловые шторы дока распахнулись, и внутрь полезли лапы манипуляторов крана.

– Ай! – пискнула Марина.

– Не бойся, – улыбнулся Тимофей. – Сейчас нас за шкирочку, и...

Манипуляторы осторожно, но крепко ухватились за субмарину, вынесли ее наружу и опустили на воду, затененную двумя корпусами катамарана.

«Орка-1» выплыла прямо в стадо кашалотов – темные силуэты китов скользили, навевая пасторальные ассоциации – буренки на лугу, позвякивающие колокольцы, босой пастушонок, разомлевший в стогу...

Было тихо, океан до краев растекся соленой влагой, гладкой и синей. И по всей этой глади и сини плыли кашалоты.

– Ух ты! – выдохнула Марина. – Интересный ракурс!

– Ты лучше за корму глянь, – улыбнулся Браун. – Местный мачо с охоты вернулся.

– Како-ой!..

Вода за кормою субмарины потемнела, и вот громадное черное тело кашалота с шумом и брызгами вырвалось на свежий воздух. В китовой пасти был закушен молодой кальмар метров десяти в длину, серые щупальца его извивались в последнем усилии жизни.

А рядышком с громадным самцом резвились китята. Они нашли оторванный поплавок от вертолета и играли с ним. Один китенок хватал поплавок вспухшими деснами и, фыркая, трепал его, как щенок – хозяйский тапок. Друзья-товарищи пытались отнять игрушку, тянули на себя, подплывали снизу, бодали... Единственно, что детского визга было не слыхать, одни щелчки и трески, да и те в ультразвуковом диапазоне.

– Марин, глянь сюда! – показал Тимофей на иллюминатор правого борта. – Видишь парочку? Это он и она...

Справа от субмарины плыли кашалот и кашалотиха. Кит порою касался подруги плавником, задевал хвостом, терся боком. Решившись наконец, он всплыл повыше самки и прижался к ее необъятной спине.

– Что он делает? – удивилась Марина.

– Ухаживает!

Кашалот набрал скорость и на ходу игриво прижался к брюху кашалотихи. Обогнал ее и перевернулся кверху пузом. Опять обернулся глянцевой спиной... Кит проносился перед китихой, расставив плавники в стороны, и так изгибаясь, и эдак, но та – ноль внимания, фунт презрения. Рано, дескать, о сексе думать! Не весна, чай...

– Погружаемся! – весело сказал Сихали и раскрутил штурвальчик.

Зеркалистая пленка поверхности скрыла небо, голубая вода заполнила все окрест, резко сужая поле зрения. «Орка» погружалась, и голубизна постепенно переходила в спектральную синеву, в густеющий фиолет, а потом надвинулась тьма.

«Так я до утра буду спускаться», – подумал Тимофей.

– Ты пристегнулась? – спросил он и бросил субмарину вниз почти отвесно.

Чернота, плотная и вязкая, обступила аппарат. Если бы не мелькали изумрудные цифры батиметра, можно было подумать, что лодка завязла в смоле – и не туды, и не сюды. Потом вверх посыпался светящийся планктонный «снег», и стало веселее. За бортом стояло плюс тринадцать, любимая температура кальмаров. А вот и они, головоногинькие...

Плотная стая архитойтисов парила в потемках. Кальмары спаривались. Самцы метров в десять длиною шли слева и выше самок, окутывая подруг мантиями. Усилием брюшного плавника они вводили запас спермы в полость мантий самок.

– Что за удовольствие... – проворчал Браун. Рожкова хихикнула. А сатурналии продолжались.

Когда к спаривающемуся самцу приближался соперник, удачливый любовник менял окраску и отгонял третьего лишнего. А вот два кальмара кружат вокруг прекрасной кальмарихи и совершают сложные маневры, пока один не спускает чернила-сепию и не уплывает прочь.

– Слабак, – прокомментировала Марина.

Любовные касания длились всего несколько секунд, после чего удовлетворенная самка ныряла вниз – метать икру.

Субмарина заскользила следом, обгоняя кальмарих. Тревожно запищал локатор, предупреждая о близости дна. Младший смотритель перевел субмарину в горизонталь, и батиметр остановился на отметке «4552».

Показалось дно, покрытое, будто снегом, белым глобигериновым илом. В свете прожекторов всплывали облачка осадков – кальмарихи проворно закапывали пряди и кисти икринок в рыхлый ил и утрамбовывали кладку.

Субмарина слегка качнулась, в лучах прожекторов заблестела морда кашалота, черная и блестящая, словно лакированный эбен. Молниеносно развернувшись, кит нанес удар головой в спуток щупалец молодой кальмарихи и схватил ее зубами. Десятиметровая кракенша весом полтора центнера извивалась, пытаясь вцепиться присосками киту в морду. Кашалот раздраженно встряхнул свою добычу. Изогнутый клюв кальмарихи разодрал гладкую кожу на «лбу» кита, обнажая белый волокнистый жировой слой. Кашалот, резко работая хвостом, пошел вверх.

– Охотничек... – выдала комментарий врачиня, вглядываясь в темноту за прозрачным колпаком, прикрывающим рубку сверху.

На экране биооптического преобразователя абиссаль представилась бесконечной плоскостью, покрытой мегарябью [38] и уходящей в серую мглу. В иллюминаторе красок было не больше.

Проплыл наискосок чудовищный удильщик – сплошная голова с пастью, усеянной массой прозрачных, словно стеклянных зубов, крошечный хвостик и удочка во лбу с горящим фонариком на конце. Вот уж действительно порождение тьмы!

– Скажи, – неожиданно проговорила Марина, – а ты когда-нибудь думал о будущем?

– О будущем цивилизации? – улыбнулся Тимофей.

– Нет, – серьезно продолжила Рожкова, – о своём собственном. Вот кем ты себя видишь через год, через десять лет?

Браун задумался. Даже несколько растерялся – не ожидал он такого вопроса от врачини… И что ей ответить?

– Не прозреваю я грядущее, – криво усмехнулся младший смотритель. – Хотя ты права, думать о завтрашнем дне необходимо. В самом деле, вот мне нравится пасти китов. Но это сейчас, а потом? Ну не буду же я всю жизнь пастухом!

– А кем?

– Хороший вопрос… – вздохнул Браун. – Знать бы еще ответ… Нет, мне ясна ближайшая цель – я хочу найти Витю, а заодно разжиться живой водой.

В принципе, и дальнейшую судьбу надо планировать, исходя из того, добьюсь ли я этой цели, спасу ли друга, разбогатею ли…

– А дальше?

– Знаешь, мне давно уже многое не нравится на этой планете, – признался Тимофей, – но как достичь перемен? И я подумал: а ведь, если удастся разбогатеть, можно будет и политикой заняться. Сначала в ТОЗО порядок навести, а потом и повыше шагнуть…

– Слышал бы тебя Фогель! – рассмеялась девушка и воскликнула: – Ой, смотри, какая красота…

На дне высыпали черные глыбы базальта, припорошенные белым глобигерином. На кромешном изломе четко нарисовалась «корзинка Венеры» – губка чистейшего молочно-белого цвета, походившая на широкогорлую амфору. Под венчиком морской лилии паслись красные голотурии, две или три. Каменный куст горгонарии, словно резанный из перламутра, тихо покачивался на лавовой «подушке» – каменюке, действительно походившей на пухлый предмет, требующий наволочки. Куст окружала свита из виргулярий, закрученных в неровные спирали. Субмарина задела одну из них, и та нежно засветилась изнутри.

– Неприятно тут... – передернула плечами Марина. – Как ты только выдерживаешь?

– А ты представь, каково кашалоту? – усмехнулся Браун. – Мы-то хоть за стенками, а он снаружи, и голый!

– Бррр! – передернула плечами Рожкова.

Пок... Пок-пок-пок... Пок-пок... Стайка креветок стукнулась в колпак – и словно взрывчики хлопушек в ночи. Внешняя акустика донесла звуки, схожие со скворчанием масла на сковородке, – это так переговаривались креветки.

– А ты сильно изменился… – проговорила Марина.

– Не преувеличивай, – тихо сказал Тимофей, ощущая волнение и тепло.

– Да правда! В тебе чувствуется твердость, уверенность, решительность...

– ...железная челюсть и стальной взгляд, – дополнил Браун список.

– Не иронизируй, не иронизируй! Я уже заметила – когда тебя смущает похвала, ты прячешься за иронией. Как кальмар за сепией!

Сихали засмеялся, и вдруг резкий толчок сотряс субмарину. Что-то противно заскрежетало по обшивке. «Орка» легла на борт.

– Легок на помине!.. – прокряхтел Браун и включил прожектора.

– О, господи! – вырвалось у девушки.

Чудовищная, многометровая шея, длинная и гибкая, вытянулась из-за правого борта и распахнула огромную пасть, словно защищаясь от ярких лучей. Субмарина запрыгала поплавком, и в свете прожекторов проскользило извилистое тело с черной блестящей кожей.

– Морской змей! – выдохнула Марина.

– Похоже... – процедил Тимофей. – Илья расстроится…

Неведома зверушка прянула вверх и вбок. Загудело днище, субмарина заплясала от толчков.

– Ах ты, скотина! – пробормотал младший смотритель. Он включил кнопку «Запись» и стал поворачивать «Орку», чтобы двум стереокамерам было что запечатлеть. Субмарину снова качнуло, послышался отвратительный скрип клюва-пасти о спектролит.

– Он на нас напал? – задыхаясь, спросила Рожкова.

Сихали медленно кивнул. Субмарину встряхнуло, роговой клюв лязгнул по металлу. Браун глянул в боковой иллюминатор, задрал голову к прозрачному колпаку и положил палец на спусковую клавишу.

– Тима! – просительно сказала Марина. – Не надо. Не убивай его!

– Не буду, – улыбнулся Браун, – пугну только. И никакой это не змей... И на угря не похож... Это что-то совсем новенькое. Сейчас мы его...

Он поднял нос субмарины вертикально и активировал ультразвуковую пушку, дав большое рассеяние. Высокочастотный визг продрал воду. Крутясь и дергаясь, «змей» ввинтился в желто-зеленую толщу, подсвеченную прожекторами.

Субмарина вернулась в горизонтальное положение.

– Какое чудо! – пробормотала врачиня.

– Чудо-юдо...

Мерно гудел пар в реакторе, потрескивала чешуя, плотнее прилегая под давлением воды. Разноцветные блики приборов смутно очерчивали два профиля – чеканный мужской и нежный женский.

Поднявшись над пологим возвышением, субмарина пошла прежним курсом над крупными осадочными дюнами. С краю пульта замигал зеленый квадратик, и к разноголосице самой «Орки» – сопению, журчанию, низкому стону турбин – прибавились звуки человеческой речи:

– Вызываем «Орку-1», вызываем «Орку-1». Ответьте...

Сихали придавил пальцем светящийся квадратик:

– «Орка-1» слушает.

– Это вы – Браун?

– Умгу.

– Tres bien [39]. Мадам Рошкова с вами? – Фамилию Марины незримый диспетчер проговаривал на французский манер, ударяя в последний слог.

– Умгу.

– Tres bien... Будете причаливать к стыковочному узлу танка номер шесть. Повторяю: к СУ танка-батискафа номер шесть. Как поняли, мастер?

– Вас понял. К СУ танка шесть.

– Tres bien.

Квадратик погас. А за иллюминаторами уже ощущалась близость разлома Мендосино – в лучах прожекторов белейший глобигериновый ил пошел яркооранжевыми пятнами отложений, вскорости слившихся в сплошное поле. Рыхлое, оно вставало холмиками и пышными султанчиками веселого апельсинного цвета, ветвилось сростками-«елками», поверху облитыми черной глазурью марганца.

– Это все «курильщик» надымил? – спросила девушка.

– Он. Вон, видишь свет?

– Где, где? А, вижу!

Вдали, на пределе видимости, появилось размытое свечение прожекторов. Там шатались неясные тени и разгорались сполохи. Подплыв ближе, Браун увидел выхваченную из мглы сульфидную башню «черного курильщика» – высокий и узкий неровный конус с «балконами» баритовых карнизов, очень похожими на грибы-тутовики. Высотой «курильщик» набирал хорошую сотню метров, из жерла на макушке хлестал клубящийся рудоносный «дым», а взвесь частиц пирита придавала «дыму» радикально-черный цвет. От башни накатывались шипение и гул.

Метрах в десяти от сульфидной башни ворочался гигантский танк-батискаф, разбирая неактивного «курильщика».

– Этот уже докурил, – прокомментировала Марина.

– Похоже...

«Бросившая курить» гидротерма выглядела пологой горкой, покрытой слоем оксидов охряных и темно-зеленых цветов. Танк вгрызался в малахитовый склон, выламывал мощными эффекторами куски руды, дробил их и засыпал в бункер. Из кормы танка раз за разом выпадал полный контейнер, призывно мигающий маячком. Самоходная подводная баржа регулярно посещала забои и собирала контейнеры.

– Это какой танк? – спросила девушка, вглядываясь в иллюминатор. – Не наш, случайно?

– Это третий, наш дальше должен быть.

Субмарина прошла над целым полем колышущихся вестиментифер рифтий – на тонких длинных стеблях раскрывались изящные лепестки, белые с красным. Цветы? Злаки? Нет, черви такие...

Жизнь кипела и бурлила вокруг «курильщиков» – каждая трещина на дне была буквально завалена грудами раковин с толстыми створками, тучи креветок вились в горячем муаре у самых горловин кривобоких башен, а бактерий – тех расплодилось столько, что сбивало в толстые маты, устилавшие дно и карнизы. От матов отрывались клочья, словно хлопья ваты, и устремлялись вверх, разносясь веером, закручиваясь спиралью.

Поля желтой, оранжевой, красной и багряной окраски внезапно кончились, и опять под днищем субмарины пополз невыразительный ил. Но ненадолго. Белый глобигерин уступил место настоящей булыжной мостовой из конкреций – странных отложений железа, марганца, меди и так далее, по нисходящей.

Утонув ноздреватым, раковистым низом в иле, стяжения-конкреции выставляли наружу очень плотные «вершки», гладкие или шишковатые. Насколько хватало света прожекторов, настолько и стелилось поле, выложенное конкрециями, серо-черными, блестящими или матовыми.

Впереди обозначилась возвышенность. Четким контуром она застила вздрагивавший свет фар. Субмарина приподнялась, и Браун увидел в переднем иллюминаторе искомый шестой. Исполинский танк-батискаф сиял – намечал себя бело-красно-зелеными навигационными огнями, светил желтыми фарами и вишневыми «габаритами», поводил голубоватыми лучами прожекторов и мигал оранжевым проблесковым маячком, – но не двигался. Его рабочие манипуляторы были опущены в рыхлый ил, дырчатый из-за оброненных обломков конкреций, муть осела, припорошив блеск выпуклых спектролитовых иллюминаторов и едва заметно сгладив глубокие следы чудовищных гусениц.

– А что там хоть случилось? – спросил Тимофей.

– На танке? – уточнила Марина. – Точно не скажу, посмотрю еще. Подозреваю аппендицит.

– Будешь удалять?

– Да ну! Зачем? – удивилась врачиня. – Аппендикс – штука полезная... Запущу роботенка, пусть почистит.

Браун сбавил ход до малого и осторожно завис над задней башней танка. На экране показалось стыковочное устройство. Субмарина медленно опустилась, попадая штангой в гнездо, что у младшего смотрителя моментально вызвало игривые ассоциации. За бортом громко клацнуло, загрюкало металлом. «Орка» вздрогнула.

– Есть сцепка! – бодро сказал Сихали.

Застрекотал механизм стяжки, заскрипели герметические перемычки.

– Есть стыковка!

Табло на пульте лишний раз подтвердило сей факт. В люк переходника уже стучали. Младший смотритель быстро вышел из рубки, наклонился и разблокировал люк переходного отсека. Снизу на него глянул бледный на вид, заросший щетиной парень лет тридцати пяти.

– Здорово! – сказал он с растяжкой, уворачиваясь от капель, падающих с крышки люка. – Врачиню привезли?

– А как же? Получите и распишитесь.

Марина, ойкая, спустилась в люк, ногою нашаривая трап. «Танкист» страховал ее с преувеличенной галантностью циркового медведя.

– Тима! – крикнула Рожкова. – Подай, пожалуйста, инструменты!

– Несу уже.

Сихали перетаскал в кессон танка всю лечебнопрофилактическую кладь и спустился сам. Кессон был невелик, в нем пахло сыростью и почему-то дрожжами. Аккуратно позакрывав за собою все люки, Тимофей шагнул в узкий тамбур между машинным и дробильно-сортировочным отделениями, прошел его до крутого трапа и спустился в нижний ярус танка, в обитаемый отсек. Там собрались все – Марина, хлопочущая над пациентом – машинистом танка, дюжим детиной с крупными чертами лица, и помощник машиниста, знакомый уже младшему смотрителю небритый парень, как оказалось – баскетбольного роста (вид сверху скрадывал два метра).

– Гоша, – протянул он руку.

– Тима. Что с ним?

– Приступ аппендицита, – отрывисто сказала девушка, налепливая на живот больного импульсные датчики. – Гоша, притушите лампы...

Тот послушно умерил верхний свет, подтеплив спектр – из голубоватого в желтизну. Врачиня закрепила гипноиндуктор и щелкнула рычажком – прибор слабо зазвенел. Больной умиротворенно смежил веки и расслабился.

Марина открыла свой чемоданчик. Оттуда она достала баночку, в которой, свернувшись, лежал членистый аппарат, похожий на сколопендру. Бесцеремонно стянув одеяло с голого машиниста, Рожкова согнула в колене его левую ногу.

– Кто хихикнет – придушу, – ровным голосом сказала она.

Небрежно приподняв вялый член, она поднесла «роботенка» к анусу. Металлическая сколопендра дала импульс сфинктеру, проникла в прямую кишку и резво поспешила к аппендиксу. Гоша вздохнул.

– Мне бы так... – сказал он мечтательно. – Только без гипноза… И без сколопендр. И чтоб ничего не болело…

Марина фыркнула и включила монитор. Роботенок уже подобрался к аппендиксу и ступил в область нагноения. Больной шевельнулся, и гипноиндуктор зазвенел сильнее. На экране монитора шатались какието наплывы и мощные арки, дышащие и размеренно набухающие. В ярком свете микропрожектора они блестели мелкозернистыми поверхностями, потом с боков вытянулись гибкие заборники и погрузились в «пещеру» аппендикса, отсасывая гной и убирая непонятные черепки в микроконтейнер.

– Кое-кто, – прокомментировала Рожкова, – слишком увлекается семками... Это кусочки шелухи.

Изображение на экране монитора помутнело – «роботенок» приступил к промывке больного места антисептиком и заживляющим раствором.

– Ну, все... – сказала Марина. – Операция закончена.

– Жить будет? – деловито спросил Гоша.

– А куда он денется? – улыбнулась девушка, пинцетом подхватывая показавшуюся сколопендру и переправляя ее в баночку.

– Яцек так стонал... – пробормотал машинист. – Я думал – все... Нас «духами пучин» прозывают, а на деле-то мы живые… И смертные.

– Мы шли на самом полном, – сказал Браун в свое оправдание.

– Да нет, я не в этом смысле! – замахал руками Гоша. – Вы-то быстро крутанулись, я вообще ждал вас только к вечеру!

– Нас морской змей задержал, – сказала Марина.

– Вы его тоже видели?! – обрадовался Гоша – Весь черный такой и морда клювом?

– Точно, – кивнул Тимофей. – Что, частый гость?

– Ну, не то чтобы частый... но наведывается. А мы – как назло прямо! – ни разу даже не сфотали его. А принесешь камеру, так именно в эту смену тварь и не является!

Гоша с Тимофеем поднялись в каюту. Каюта как каюта – два дивана и откидной столик под иллюминатором. В свете фар проплывала кошмарная рыба, «морской черт» – круглая, похожая на луковицу (и такого же цвета, коричнево-желтого), волочащая слизистые плавники-огрызки. Глаза рыбы выпячивались сине-зелеными шариками, а зубы походили на стеклянные иглы. Кожа «морского черта» была оплетена сеткой черных вен, на носу торчал белый стебелек с фонариком. Босху такие черти и не снились…

Браун присел на диван. Георгий бухнулся рядом.

– Непривычно как-то... – проворчал он. – Обычно тут все дрожит, гудит, ревет, хоть и глухо – изоляция будь здоров... За бортом муть непроглядная, стукигрюки по броне...

– Тяжело? – вежливо спросил Сихали.

– Да нет... Не сами же копаем. Нервы утомляются – начинаешь, как дурак, танку помогать: руки напрягаются – подкапывают, спина деревенеет... Ничего! Попаришься в баньке на базе – и никаких...

– А база далеко?

– А это в Форт-Эбиссе, мили две отсюда.

– Надо будет туда заглянуть – все как бы суша...

– Ну да... – кивнул Гоша и ухмыльнулся: – Слыхал я, как вы китов отбили.

– Скоро про это весь Мировой океан знать будет... – проворчал Браун.

– А вы в курсе, что «Аквалюм» затонул?

– Так им и надо, – сказала с порога Марина. – Гады такие! Наших китиков обижали...

– Как Яцек? – привстал Гоша.

– Нормально.

– Я гляну?

– Глянь, – дозволила врачиня. – Он спит, но, если будет дергаться или температура поднимется, сразу меня зови.

– Ладно!

Гоша вышел, а Рожкова заняла его место. Потянувшись, она закрыла дверь на защелку и стянула с себя комбинезон – две круглых груди тяжело качнулись вверх-вниз. Спустив с себя комбез ниже пояса, девушка повиляла бёдрами, облачение упало на пол, и она небрежно перешагнула его, ступая на цыпочках. Браун подумал уголком сознания, что Марина спрашивала его о будущем, но еще ни разу не задавала извечный вопрос: любит ли он ее?..

Облизав внезапно пересохшие губы, Тимофей снял свою «спецовку». Сладко улыбаясь, Марина приникла к Сихали, и он сжал талию девушки ладонями, провел ими вниз, оглаживая бедра.

Оба молчали – они хотели друг друга, вожделение правило ими, доставляя острое удовольствие самим предвкушением скорой близости. А пять ударов сердца спустя стоны, вздохи и горячие аханья сделали ненужными все слова на свете.

Глава 14. Тигры вод

1

Помня о печальном уделе папаши-алкоголика, Шорти Канн пил умеренно. Но порою срывался. Вчера вот тоже – увлекся и не смог остановиться вовремя. А теперь голова разламывалась, и, как назло, в аптечке пусто.

Застонав, как грешник в аду, ранчер с трудом сел, обеими руками держась за голову, словно боясь того, что она развалится. Расслышав горестные стенания босса, в комнату заглянул Айвен Новаго. Ухмыльнувшись, он показал биопакет с пивом.

– Холодное! – заметил он.

– По мне, так хоть кипяченое, – промычал Канн.

Зубами оторвав носик у биопака, Шорти присосался и втянул в себя добрых пол-литра.

– Ух! – выдохнул он, отрываясь, и вытер губы тыльной стороной ладони. – Сма-ачно!

Голова раскалывалась по-прежнему, но, чудилось, уже не стало боли сверлящей и острой, в висках долбила другая разновидность муки – тупая и давящая.

И тут зазвонил видеофон – будто барабанщик-садист исполнил дробь, стуча палочками по голове Канна.

– Какого… – прохрипел Шорти, шлепая рукой по клавише приема.

Звонили по приватному каналу. Странно…

– Доброе утро, мистер Канн, – вежливо поздоровался некто – экран оставался темным.

– А это для кого как, – пробурчал ранчер. – Ты рожу свою покажешь или нет?

Экран осветился, изображая мужчину средних лет в безукоризненном костюме.

– Такая рожа вам подходит? – спросил он попрежнему любезно.

– Виртуалишь? – засопел Шорти.

– Скажем так: сохраняю инкогнито, – поправил его звонивший. – У меня к вам дело, мистер Канн. Мы можем поговорить?

Мужчина на экране внимательно посмотрел на Айвена.

– Говори, – буркнул ранчер. – Айвен – мой человек.

Тонко сжатые губы Новаго на мгновение искривила насмешка. Канн ее не увидел, а вот телевизитёр заметил – и тонко улыбнулся.

– Меня зовут… э-э… скажем, Смит, – представился мужчина с экрана. – Мне известно, что и вы, мистер Канн, и вы, мистер Новаго, не в ладах с законом…

– И что? – промычал Шорти с ноткой агрессивности.

– Дослушайте сначала, что я вам скажу. – Голос «мистера Смита» залязгал холодным металлом. – Это я переводил вам десять тысяч амеро и обещал еще двадцать, однако с заданием на В-15А вы не справились. Прискорбно. Тем не менее я снова предлагаю вам сотрудничество – мне нужно, чтобы ранчо «Летящее Эн» исчезло. Я знаю, что у вас с ними свои счеты – можете заодно и поквитаться.

– А вы кто? – прямо спросил Новаго. – Если от Синдиката, то…

– Нет, – перебили его с экрана, – с мафией я не связываюсь и вам не советую. Для вас я частное лицо, обладающее большими полномочиями… и крупными средствами. Ну так как, беретесь?

– На том ранчо больше двадцати крутых парней, – сказал Шорти, глядя в экран исподлобья, – и все они знают, с какой стороны у бласта дуло…

– У вас, мистер Канн, сорок человек, – парировал «Смит», – которые тоже не всмятку варены. Хотя, насколько я понимаю, их число сократилось после неудачи на айсберге. Однако человек тридцать все еще в строю, не так ли? Вот и задействуйте их. Я не предлагаю перестрелять всех китопасов Натальи Стоун, хотя, если это случится, не расстроюсь. Мне нужно, чтобы «Летящее Эн» хотя бы потеряла свое стадо. Его надо разогнать!

Ранчер шумно вздохнул.

– Мистер… мнэ-э… Смит, – начал он ядовито, – это кашалоты, понимаете? Такие киты, здоровые звери! Как их разгонишь?

– Эти киты приближаются к «Кальмарнику», – холодно сказал «Смит». – К этому заповеднику, где сумасшедшие экологи холят и лелеят морских чудовищ, никому не позволяя обижать милых крошек. Ваша задача – выманить оттуда пять, да хоть десять тамошних кальмаров-гигантов и натравить их на кашалотов. Устройте им бойню! Устройте такую страшную резню, чтобы кашалоты обезумели от ужаса, а океан стал красным от крови!

Айвен Новаго с восторгом слушал «Смита» и от волнения мял биопак, отчего пиво выплескивалось пенными струйками.

– Условия прежние, – продолжал телевизитёр. – я даю вам задаток, мистер Канн, – на ваш счет перечислено десять тысяч амеро. Если вам удастся разогнать стадо, получите еще двадцать тысяч. Замечу в скобках, что, хотя прежний аванс вами отработан не был, я все же не настаиваю на его возврате и не требую скостить премию вдвое. Мне думается, что для вас в этом прямая выгода.

Шорти Канн вспотел. Десять тысяч! Младший смотритель получает тридцать амеро в месяц, старший – сорок, сегундо – ровно сотню. А тут такие деньжищи – и сразу!

Облизав губы, Коротышка вымолвил:

– Согласный я, – и посмотрел на Айвена.

Новаго криво усмехнулся.

– Испортить жизнь этим китопасам я готов и бесплатно, – проговорил он, – а если за деньги, то чего же лучше? С радостью!

«Смит» успокоенно кивнул.

– Значит, договорились, – сказал он и отключился.

Шорти Канн колобком подкатился к терминалу компьютера – куда и похмелье делось! – и нащелкал серию кодов Всемирного банка. В графе «Приход» значилось: 10 000 амеро.

– Все точно! – восхитился ранчер. – Ну, ва-аще… – и деловито добавил: – Так, бегом, Айвен, собирай наших.

– Всех?

– Не, только самых надежных! На айсберге мы потеряли многих, но средних. Теперь я возьму с собой лучших! Можешь и от соседей кого зазвать, на «Би Бар» крутятся подходящие мальчуганы – тот же Харви Кинзелла. Мне нужно семь человек на семь субмарин. Будут загонщиками, хе-хе… Ты еще здесь?

– Бегу, босс! – откозырял ранчеру Новаго. – Все будет в лучшем виде, босс!

Общий сбор Коротышка устроил на ходу, прямо в океане, волны которого рассекала его яхта «Огалалла» – брать на задание тихоходную базу «Полосатик» Канн не стал.

Загонщики догнали яхту на вертолете. Винтокрылый «Алуэтт» сел на кормовую площадку корабля, и из кабины повыпрыгивали загонщики.

Выглядели они парнями тертыми, просоленными, за иными и уголовное прошлое чувствовалось. Все они полжизни проработали на глубине – это поднимало их в глазах Канна, но невысоко. До его уровня глубоководникам было ох как далеко! Так, по крайней мере, считал он сам.

Шорти Канн и Айвен Новаго встречали гостей вдвоем.

Загонщики подходили и по очереди представлялись:

– Хорхе Бака.

– Просто Таскоза. Я так привык.

– Харви Кинзелла.

– Мануэль Состенес.

– Шелвин Родд.

– Юта Хейзел.

Хорхе и Таскоза были черноглазы и черноволосы, их подбородки всегда казались плохо выбритыми. Шелвин и Юта были молчаливыми блондинами, ленивыми и равнодушными с виду. А Состенес и Кинзелла, оба хмурые и замкнутые, таили в себе некую скрытую опасность, как замаскированные мины. Глянешь – игрушка. Цап – взрыв! Вывод: не цапай этих...

Шорти вынул изо рта тонкую черную сигару и мотнул ею в сторону носа яхты:

– Побазарим в кубрике.

Кубрик был чист и тесен – четыре двухъярусные койки вдоль стен, сходящихся к носу, узкий стол плюс шкафчики. Все. Спартанский стиль на морской лад.

Когда все расселись вокруг стола, Коротышка, жуя окурок сигары, раскатал гибкий проектор, включенный на карте участка Тихого океана.

– Мы приблизительно вот здесь, – понизил голос Канн и ткнул пальцем в верхний угол проектора. – А вот «Кальмарник». – Палец с обгрызенным ногтем постучал по белому кружку, изображенному в центре карты.

Включив увеличение, он обвел пальцем линию заграждения, что перекрывало все выходы из заповедника, и постучал обгрызенным ногтем по его южному сектору.

– Вот тут проходит заграждение, – сказал Шорти. – Ничего особенного – электрическое поле и мощный ультразвук, все как везде. Главное – внутри. Там, на глубине, содержатся гигантские кальмары. Пять самцов – три по сорок, а самые большие – по пятьдесят и пятьдесят пять метров.

– Не слабо... – проворчал Шелвин Родд.

– Это точно, – согласился Канн и продолжил: – Наша задача – отвести кальмаров миль за двадцать к западу, в то место, куда скоро подойдет стадо кашалотов, которое гонят китопасы с ранчо «Летящее Эн». Разозлим – и натравим головоногих на зубатых! Потом то, что останется от стада, надо разогнать, и подальше. Или взять себе… Главное тут – выманить кальмаров!

– И как же мы их выманим? – полюбопытствовал Мануэль. – Позовем «кис-кис»?

– Есть средство помощней, – усмехнулся Шорти.

– Какое же?

– Секс! Но ты слушай. Хорхе курочит генератор южного сектора, а остальные тащат на буксире специальные контейнеры с... в общем, в них такая дрянь пахучая, будто самка их приманивает... Только кальмарики это дело учуют, так у них сразу встанет и потянет их за вами, как привязанных! Короче. Пойдете на субмаринах «Пинто». Они бесшумны, вот и изобразите кальмарих, хе-хе…

В этот момент Юта Хейзел прокашлялся и приятным голосом завел:

– «У берегов Иё обитает огромный кальмар-ика. Именуется юмэдако. В ясную погоду лежит, колыхаясь, на волнах, устремив глаза в поднебесье, и размышляет о пучине вод, откуда был извергнут, и о горах, которые станут пучиной. Размышления эти столь мрачны, что ужасают людей»… – невинно улыбнувшись обомлевшему Канну, Юта сказал: – Это из старинной японской хроники, называется «Упоминание о тиграх вод».

Полдня загонщики провозились с субмаринами – главное достоинство «Пинто» пряталось под кожухами водометов, которые толкали воду не турбинами, а МГД-ускорителями, чем придавали ходу субмарин абсолютную бесшумность. Для пущей натуральности все пять субмарин увешали гирляндами разноцветных светопанелек – чисто кальмарихи. По десять раз загонщики проверяли торпедные аппараты и ампулометы и самое главное – баллоны с жидкостью, в совершенстве воспроизводящей аттрактант размножения кальмаров.

Только к трем часам пополудни Перри Канн объявил перекур. Загонщики собрались в кубрике – пивка попить и побалакать за жизнь. Согласно плану, Айвен должен был вести «Пинто-4», а вот Коротышка отводил себе роль главнокомандующего, обозревающего битву гигантов с палубы яхты. Поэтому загонщики не стеснялись Новаго, приняв его в свою компанию.

– Это кальмары! – гремел Хорхе Бака. – Эта чертова тварь китов хавает на завтрак! А нам что?! Премия за риск?!

– Там той премии... – проворчал Таскоза.

– Так именно! Куры икают от смеха!

– «Ика имеет восемь ног и короткое туловище, – нараспев продекламировал Юта Хейзел, – ноги собраны около рта, и на брюхе сжат клюв. В „Бэнь-цао чанму“ сказано, что ика содержит тушь и знает приличия». Ика – это кальмар, – объяснил Юта.

– Что за хрень ты только что нес? – нахмуренно спросил Таскоза.

– Я цитировал «Книгу вод», о, мой невежественный друг, – ответил Юта.

Харви Кинзелла решительно отставил пакет с «Будвайзером», утер рот и сказал:

– Парни, а давайте обчистим «Огалаллу»?

– Чиво-чиво?! – вылупил глаза Таскоза.

Мигель Состенес покачал головой.

– Наш Харви тронулся, – сказал он участливо.

– Поговаривают, Шорти связан с «Ци Кунг Тонг» из Фриско, – осторожно напомнил Шелвин Родд, – а Тонги повязаны то ли с триадами, то ли с якудза...

– А что, есть разница? – буркнул Таскоза. – Синдикат-то один на всех...

– А насрать! – яростно выразился Харви. – Мало мы гангам морды били по кабакам?! Не надо вибрировать! Мы же не их поганую наркоту перехватываем! Да и кто узнает?

– Дурак ты, Кинзелла, – лениво протянул Айвен.

– Что-о? – Харви набычился и стал подниматься.

– Сядь! – резко приказал Новаго. – Во-первых, Шорти не имеет дела с «тонгами»…

– Защищай, защищай хозяина!

– Дурак! – презрительно повторил Айвен. – Да ты подумай своей башкой – зачем тебе сдалась эта яхта? Что ты с ней делать собрался? Загорать? А тебе известно, во сколько обходится обслуга такой-то лоханки?

– Короче, – буркнул Мануэль.

– На Шорти я плевать хотел, – честно сказал Новаго, – но подумайте, какой нам выпадает шанс! Напустим кальмаров на кашалотов, и пусть китопасы побегают. А вам известно, что у Натальи Стоун целых две плавучих базы? А людей у нее – ну двадцать пять, от силы. Почти все на субмаринах, и сколько остается на борту? Двое-трое? Вот вам и «короче» – подходи и бери хоть ту базу, хоть другую. На выбор! Или обе сразу.

– Да-а... – задумчиво протянул Состенес. – «Плавучка» в хозяйстве может пригодиться... Я – за!

– Я тоже, – поддакнул Бака. – Кальмары такого шороху наведут в стаде, что никто и не заметит, если мы с десяточек кашалотов оприходуем в корыстных целях…

– Или с сотенку! – хихикнул Состенес.

– Годится, – кивнул Шелвин Родд.

– Я как все... – флегматично сказал Юта.

Звено «Пинто» подкралось к «Кальмарнику», скользя по-над дном. Хорхе отлучился ненадолго, выдвижные манипуляторы его субмарины разломали генератор, и целый сегмент заграждения перестал функционировать – в «заборе» образовалась изрядная дыра.

– «По мнению Бидзана, – разглагольствовал вполголоса Юта, – ика есть не что иное, как метаморфоза вороны, ибо есть и в наше время у ики на брюхе вороний клюв, и потому слово „ика“ пишется знаками „ворона“ и „каракатица“...» – Помолчав, он важно добавил название источника: – «Сведения о небесном, земном и человеческом».

– Слушай, ты, каракатица, – донесся по селектору голос Хорхе Баки. – Кончай, а?

– Надоел ты со своими китаёзами... – послышалось ворчание Таскозы.

– Это японцами писано, неуч!

– А мне по фигу...

– Хватит! – вмешался Айвен. – Подплываем! Хорхе, как думаешь – всех утянем?

– А то! – фыркнул Хорхе.

– Лучше возьмем одних мегатойтисов, – вмешался Кинзелла. – Батитойтисы не такие свирепые...

– Они что, разные? – удивился Таскоза.

– Да есть маленько. Смотри на щупальцы и хвост – у батитойтиса хвост поширше будет, а щупальца длиннее и тоньше...

– «У поэта древности Цзо Сы, – торжественно вступил Юта, – в „Оде столице У“ сказано: „Ика держит меч...“ Это потому...

– Юта! – заорал Таскоза.

– ...Это потому, – договорил Юта, – что в теле ики есть лекарственный меч, а сам ика относится к роду крабов...» – и торопливо закончил: – «Книга вод».

Айвен ухмыльнулся и откинулся на спинку сиденья. Все шло по плану. По его плану!

– Подходим, – сказал он по общей сети. – Все переговоры в закрытом режиме. Заграждение!

По ушам ударил высокий визг, и сразу все стихло. Проплыли. А рыба или те же моллюски не решатся проскочить – электрическое поле и ультразвуковая завеса ограждали «Кальмарник» не хуже крепкой стены.

Расплывчатый подводный пейзаж стал четче, показалось скопище высоких холмов, то крутых, то пологих, и еще какие-то вулканические образования, жутко похожие на гигантские стога сена. За одним из таких «стогов», сложенных из лавовых столбиков, висел недвижный экземпляр вида батитойтис длиною метров тридцать.

– Ага, – удовлетворенно сказал Хорхе, – кальмар! Буэно…» [40]

– Мелочь пузатая, – пробурчал Таскоза. – Ты нормальных ик высматривай!

– «В море водится ика, – подхватил Юта, – и спина его похожа на игральную кость „шупу“, телом он короткий, имеет восемь ног. Облик его напоминает голого человека с большой круглой головой». «Записи об обитателях моря».

– Вот всплывем, – мрачно проговорил Таскоза, – и я настучу по чьей-то большой круглой голове!

По селектору хихикнули.

Мегатойтис явил себя внезапно и эффектно – воспарил вверх из глубокой донной трещины и повис в лучах прожекторов. И только хриплое дыхание слышалось теперь по селектору.

Кальмар был громаден, не менее пятидесяти метров в длину. Чудовищные глаза смотрели в упор – глаза, огромные, как два круглых стола на шесть персон, желто-белые глаза в подрагивающей слизи цвета артериальной крови.

Восемь толстых, как колонны, и гибких, как веревки, рук разморенно извивались, уходя со света в полутьму расселины, а два ловчих щупальца были свернуты у тела на манер хоботов. Ика отдыхал, и его исполинское тело было окрашено в темно-бордовый цвет с фиолетовым оттенком.

– Какой громадный... – прошептал кто-то из загонщиков.

– Бож-же мой... – послышался чей-то дребезжащий голос. Айвен не разобрал, чей именно.

Гигантское головоногое почуяло опасность. И посветлело, стало алым. Янтарный клюв вылез из тела, разомкнулся и защелкал. Новаго подработал подруливающим устройством. Уловив вибрацию, ика выбросил вперед длиннющие щупальца. Расширения-манусы на концах захватили субмарину Хорхе, а серпообразные когти, торчавшие в каждой присоске, противно заскребли по корпусу.

– Не стрелять! – гаркнул Айвен. – Хорхе, полный назад!

Кальмар, притянувший субмарину, выпустил ее. И сильно рассердился.

– Анестезирующей бомбой его! – закричал Новаго. – Быстрей!

– Щас! Щас!

Бомба влетела в пучок щупалец и лопнула, брызнув стеклянными осколками. Дыхание кальмара замедлилось – сифон, мясистая воронка, торчавшая из мантийной щели, открывалась и закрывалась все слабее, замедлившись до пятнадцати циклов в минуту. Цвет кальмара потускнел, став серовато-коричневым, руки его и щупальца свободно расправились в воде, как прическа Горгоны Медузы. Ика заснул.

– Хорхе! – позвал Айвен, глубоко дыша, словно лично усыплял чудовище. – Поведешь этого красавца!

– Буэно...

Шесть субмарин, оставив седьмую, пошли на юг. Следующего кальмара обнаружили в огромном гроте, своды которого сходились, как ладони, «домиком». Почувствовав пульсации движения, ика подобрал руки, а ловчая пара свернулась в кольца.

– «Согласно старинным преданиям, – возвестил Юта, – ика являются челядью при особе князя Внутреннего моря. При встрече с большой рыбой они выпускают черную тушь, чтобы спрятать в ней свое тело...» «Книга гор и морей».

– Ты когда-нибудь заткнешься?! – зло спросил Таскоза.

Юта не ответил.

– Харви, – сказал Родд, – угости ику бомбочкой.

– Это мы мигом, – бодро откликнулся Кинзелла. – Чёрт, мимо!

Кальмар, атакованный странным полупрозрачным существом, закованным в гладкий теплый панцирь, пришел в ярость. Его щупальца начали нервно извиваться и скручиваться. Окраска резко менялась – от серой до коричневой, от желто-бордовой до красной и розовой и снова становилась пепельно-белой.

– Выстрел! Есть!

Кальмар распустил свою мантию, втянул воду внутрь, но не выбросил ее через воронку на животе – анестезирующая бомба нокаутировала цефалопода, и тот оцепенел.

– Харви, это твой! Сторожи пока, мы себе других подберем!

– Понял. Да вон они! За вами! Эй, эй!

Субмарину Айвена дернуло, и он ударился лицом о приборную доску. На правом иллюминаторе, заняв его полностью, расплющилась присоска – розоватосерое кольцо, а посередке у него торчал коготь янтарного цвета с чернью.

Субмарина закачалась и повалилась на сторону, по корпусу заскребли когти, а потом пол стал потолком. Новаго прошипел пару крепких выражений – привязной ремень удержал его от падения, но больно впился в живот.

В передний иллюминатор стукнул клюв, потом на спектролит надвинулся розовый конус языка-радулы, расплылся по кругу, прошелся как теркой, с противным скрипом.

– Таскоза! Юта! – сдавленно крикнул Айвен. – Бомбу! Быстрее!

– Уже!

Что-то звякнуло по корпусу, субмарина заплясала и освободилась. Новаго вернул «Пинто» в нормаль и только тут выдохнул, обтер пот. Вроде ж и не жарко...

– Айвен, тут еще один! Они сами выбрались! Нет, ну вообще... Метров шестьдесят! Да, Шелвин?

– Ага! Айвен, это... это... Ну...

– Не, это уже не ика… Это оо-ика!

Колосс глубин, прикормленный экологами и зоопсихологами, надвигался на маленькие субмарины. Тело Великого Кальмара было окрашено в глубокую зловещую красноту.

– Айвен! – позвал Хорхе. – Мой очнулся! Шевелится!

– Мой тоже! – подал голос Шелвин. – Быстро они...

– Та-ак… – затянул Новаго. – Все открываем баллоны, даем струю – и ходу!

Айвен нажал рычажок, разворачиваясь к «своему» кальмару кормой – пусть учует аттрактант, пусть возбудится... Новаго дал малый ход. Ага! Почуял, исчадие пучины!

Кальмар остановился. Бросился в одну сторону, замер, кинулся в другую. Окраска плоти менялась от бледно-серой до розовой, темно-бордовой и красной – в оо-ике разгоралась похоть.

Новаго сбавил выброс приманки и пошел средним ходом – Великий Спрут устремился следом.

– Мой клюнул! – крикнул Айвен.

– И мой! – доложил Хорхе. – Класс!

– Шелвин? Юта? Таскоза?

– Идут! Идут! Догоняют!

– Держите их на расстоянии! И ниже четырех с половиной старайтесь не спускаться, не то пузырики пойдут…

– Ладно, ладно! Вот это кайф…

– Полцарства за такой экстрим!

Семь субмарин погнали в океан, волоча за собой на невидимом поводке самых огромных, самых быстрых и беспощадных хищников, коих только могла породить эволюция.

2

С голубым в мире был перебор – океан лазури разливался вокруг, катился с востока плавными валами, а вверху пронзительно синело небо, кислородной шторкой задергивая бесконечную черноту космоса.

Шорти Канн несколько успокоился со вчерашнего дня, но нетерпение его росло, и нервы натягивались. Загонщики ушли, а он остался и чувствовал себя уже не полководцем, а встречающим на вокзале. Знать бы, кто прибудет...

Во время обеда ранчер прошелся вдоль левого борта, от вертолетной площадки до полубака, и развалился в шезлонге, в одной руке держа коммуникатор, в другой – пластет пива. Император всея Океана.

Канн поджал губы и выпрямился, заинтересовавшись северным горизонтом. Там творилось нечто странное – из воды взлетали струи не то пара, не то дыма. Киты!

Шорти закричал в микрофон:

– Айвен! Это Шорти! Шор-ти! Тут киты! Что?! Киты, говорю! Что? Повтори! Ч-что?!

Бледная стереопроекция Айвена Новаго энергично зашевелила губами и пропала.

Торопясь, Коротышка набрал другой шифр.

– Алё! – крикнул он. – Харви? Это Шорти! Что у вас там творится?!

Он потряс коммуникатор, и палубу огласила громкая связь:

– ...мар ушел!

– Как это – ушел?! – завопил Канн.

– Я знаю?! У Хорхе кальмар к китам кинулся, а мой нырнул – и с концами!

– Не понял... – вытаращился ранчер. – Вы сколько кальмаров увели? А?!

– Пять! Они... Хорхе! Берегись!

– Что?! Что там такое?! – надрывался Канн, подпрыгивая и корча гримасы.

– Кальмар схватил субмарину Хорхе! – скороговоркой сказал голос Юты Хейзела. – Шелвин! Торпедируй гада! У меня заклинило! Сволочь ты, Шорти! Жадная, трусливая сволочь! Сунул нам эти гробы...

– Юта! – добавился голос Айвена. – Хорхе не отвечает!

– Да как он может ответить?! Спрут содрал с «Пинто» внешний корпус! Стянул, как использованный презерватив!

– Айвен! Тебя твой догоняет!

– Это я ход потерял! Ну, Шорти, ну, скотина...

– И у тебя открыт баллон с этой гадостью... с кальмарьей радостью! С приманкой!

– Да я ж закрыл!

– Да где ж ты закрыл?! Струей бьет! Всплывай!

– Не могу! Держит! В нем тонн тридцать! Я...

Прошел треск, изображение Новаго перевернулось и пропало.

– Что там, Шелвин?!

– Хана Айвену! Кальмар, ну тот, большой самый, облапил его «Пинто» и вниз тянет! Как кита!

– Шорти! – крикнул Юта. – Вызывай русских! Лучше в изолятор попасть, чем в кальмарий желудок! Надо спасать Айвена и Хорхе!

– Хорхе готов!

– Что?!

– Эта сука десятиногая иллюминатор выставила клювом!

– О, черт! Все наверх!

– Сзади!

– Шор...

Связь прервалась. Канн растерянно забегал по полубаку, то поднося коммуникатор ко рту, то отводя. Долг товарищества боролся в нём с опаской уголовника. Вызов парней с «Летящего Эн» означал утрату имущества. И потерю лица…

Он подошел к борту, нервно шаря глазами по спокойному колыханию волн, потом глянул вниз – и замертвел.

На него в упор смотрели громадные, чудовищные глаза, превосходя поперечником колеса карьерного самосвала. Они взирали из-под воды, холодные и бесстрастные. Такого ужаса Шорти не испытывал никогда в жизни. Оплывая смертельной слабостью, он хотел крикнуть, но горло будто стиснули руки палача. Канн отступил на негнущихся ногах, просеменил задом, пока не уперся в противоположный фальшборт. Он хрипло и неровно дышал, совершенно потерявшись и не ведая, что предпринять, а в следующую секунду из воды с шумом выросли огромные, выше мачт, хлысты, розово-бурые и лоснящиеся, похожие на стволы деревьев с обрубками ветвей и сучьев. Стволы качались и гнулись, их тонкие верхушки извивались и едва не завязывались узлами. Это были щупальца. Их усеивало множество присосок, подвижных, шевелящихся, рефлекторно разжимавшихся и стягивавшихся. Остро запахло аммиаком.

Ранчер испытал тоскливое чувство беспомощности. Как в ночном кошмаре... Только вот ночью можно проснуться, отдышаться, буркнуть: «Приснится же такое...» – и опять уснуть. А эти убийственные щупальца дыбились наяву, и никуда от них не денешься. Не спасешься! Не уйдешь.

Щупальца дрогнули и опали на «Огалаллу», цепляясь за снасти, обвивая верхушки мачт. Напряглись, подтягивая исполинское тулово. Зажурчала, сливаясь, вода, и кальмар полез на палубу, обламывая фальшборт клювом, скребясь и хлюпая.

Обмирая, Коротышка смотрел, как на палубу валилась, валилась, валилась огромная масса студенистой плоти, а два гигантских глаза со зрачками побольше волейбольного мяча неотрывно глядели на ранчера. Канн услышал громкий всплеск, сиплый звук, как у раздуваемых кузнечных мехов, и его окатил ливень черной туши.

Капитан яхты с воем выскочил из надстройки, ощерился и побежал по резко кренящейся палубе, оскальзываясь в лужах сепии, хватаясь за леера, обвисая на грота-гике, неуклюже перескакивая бугрящиеся руки кальмара, слизистые и пурпурные, шарящие, дрожащие, пульсирующие, скребущие по доскам сотнями янтарных когтей. «Скотина! – мелькнуло у Шорти. – Трус несчастный! Даже попытки не сделал дать полный ход! Может, испугался бы спрут турбин, ушел бы…»

Кэп добрался-таки до кормы, и только тут Шорти понял план моряка, понял и проклял себя за тугодумие. Мастер первым сообразил: единственное спасение – в вертолете! Только по воздуху можно было уйти от чудища, исторгнутого глубиной.

Шорти тихонько завыл от отчаяния, а капитан вскарабкался на площадку, окарачь добрался до кабины, влез внутрь и с ходу врубил двигатель. В недрах геликоптера родился низкий дрожащий звук, лопасти шевельнулись и медленно-медленно двинулись по окружности.

Кальмар нажал на борт, и корма осела так, что волна, пенясь и шелестя, омыла шасси вертолета. Послышалось всасывающее клокотание и рев воды. В том месте, откуда страшно распускались руки-щупальца, щелкал почти двухметровый острый клюв. Звуки были похожи на удары колуна, разваливавшего чурку.

Щупальца с расширениями-лопастями на концах, гибкие и длинные, напружились и заелозили по палубе, изламывая трапы, вырывая люки с настилом, обрывая со звоном и свистом лопавшиеся штаги. Одно из щупалец попало в раскрутившиеся лопасти вертолета, и его отрубило в два удара.

Кальмар скорчился, из культи заструилась зеленая жидкость. Мозг цефалопода оценил врага. Сразу три щупальца метнулись к вертолету – два из них раздавили кабину, а третья багровая конечность выудила орущего капитана, скрутила и сжала так, что кровь брызнула фонтанчиками. На этот раз – красного цвета.

Из кубрика, подвывая, выглянул Пепе Аркути, штурман «Огалаллы», и вскинул карабин. Ду-дут! Ду-дут!

Кальмар никак не отреагировал на выстрелы. Он заталкивал и заталкивал себя на яхту; корма и левый борт опускались все глубже и глубже. Нос «Огалаллы» поднялся над водой, оголяя позеленевший форштевень. Из трюмов донеслось грохотанье и звяканье сорванного с мест корабельного оборудования.

Втягивая воздух в мантию и выбрасывая его из воронки, кальмар низко, утробно хрюкал. Его руки метались по палубе, и все, что попадалось им, корежилось и истреблялось. Тварь сорвала навес над мостиком, мимоходом размазав кока О’Лири, обломила гик. Спрут, истинный Кракен из саг, все пытался влезть в пространство между двух мачт, втиснуться, втереться, втулиться.

Палуба накренилась так, что Шорти уже не стоял, а висел, цепляясь руками за фальшборт и подвывая от смертной тоски. Уцелевшее ловчее щупальце с грохотом и треском взломало полубак, подобралось к Канну (ранчера окатило аммиачной вонью) и ухватилось за фок-мачту. Яхта легла на борт, и кальмар сполз в прозрачную голубую воду, погружаясь до глаз.

Клюв его продолжал щелкать, требуя пищи. А к Коротышке пришло вдруг безразличие. Задыхаясь, он поднял глаза к небу, помянул имя Божие и разжал пальцы.

Клюв кальмара перекусил тело человека пополам, как тунца, и пожрал каждую половинку по очереди.

Корма «Огалаллы» опустилась еще глубже, нос яхты встал вертикально, по черному днищу прокатились струи воды, и кораблик погрузился в океан. Громадные пузыри спешили к поверхности и лопались с противным нутряным призвуком.

Волны быстро укатали пену и сгладили воронку, приравняв ее к бесконечной акватории, оставив одно сплошное мокрое место...

Глава 15. Мышеловка

Центральная котловина, Форт-Эбисс

Смазливый диктор на канале «Интернэшнл Бродкастинг Систем» раздражал Шутикова – и как мужчину, и как шерифа. Шибко приторной была улыбочка диктора, и весь он был какой-то манерный, жеманный, отдающий в голубизну.

– ...Чудовищные монстры держат в страхе все население ТОЗО, – вещал в экране СВ прилизанный красавчик, старательно пугая зрителей. – Только двух гигантских кальмаров случайно удалось убить, а сколько их еще таится в пучинах океана?..

Иван Ильич Шутиков, в прошлом китовый пастух, а ныне избранный жителями Форт-Эбисса шериф, с досадой переключил канал. Чудовищные монстры... Монструозные чудовища... Тексты бы научились сначала писать, грамотеи!

На канале с меткой Сети Всеобщего Вещания тоже шли новости. Их зачитывала хорошенькая блондиночка. Сеть была евразийской, и дикторша тоже выглядела русской, четко, звонко выговаривая на великом и могучем:

– Из пяти кальмаров уничтожили двух – об этом успехе отрапортовал Генеральный Руководитель проекта ТОЗО, господин Отто Фогель. Облава продолжается, на сегодняшний день район поисков сузился и ограничен северной частью Центральной котловины...

Шутиков нахмурился. ЧП произошло слишком близко к Форт-Эбиссу… Он поднялся из кресла, подошел к небольшому круглому иллюминатору и глянул в него, как в трубу, – окошко в мир буравило стену почти двухметровой толщины. В мире было темно и холодно – батиполис построили на глубине четырех с лишним километров, где вода не нагревалась выше полутора градусов. Зато давила как...

Форт-Эбисс был собран из десятков отдельных модулей-сфер, состыкованных на манер кособокого креста, – рядок шаров повдоль, три рядка поперек. Кое-где шары поднимались один над другим а-ля снеговик, синие прожектора на тонких мачтах освещали сверху покатые крыши, и это рождало уже иную ассоциацию – с ночным вокзалом.

Батиполис был именно городом, в нем жили, работали, отдыхали, учились почти тысяча двести человек. К Форт-Эбиссу стягивались, как к конкреции, маленькие горняцкие и старательские станции, тем городишко и жил – поил и кормил добытчиков (в основном, поил), одевал и обувал, снабжал всем, в чем у рудокопов имелась нужда.

Стержневой коридор батиполиса служил главной улицей, а три шаровидных перекрестка выглядели подобием площадей. Была в батиполисе даже своя школа, правда, половину учебного года школьникам рекомендовалось проводить на островах, под солнцем. Дети все-таки, не мальки какие...

После короткого стука в офис заглянул высокий молодой человек, широкоплечий и узкобёдрый. Судя по комбезу и паре бластов в кобурах – китовый пастух. Его покатые плечи берегли силу, лицо хранило холодное выражение, а глаза смотрели и вовсе с ледяным блеском.

– Можно? – спросил он.

– Заходи, – буркнул шериф.

Молодой человек вошел весь и представился:

– Меня зовут Сихали Браун. Я с ранчо «Летящее Эн». Мы гоним стадо кашалотов, а тут эти кальмары…

– Знаю, – проворчал Шутиков, – слышал уже…

– Вы не все слышали, шериф, – прохладным голосом сказал Сихали. – Кальмары не просто так вырвались из заповедника, их оттуда вывели люди Шорти Канна.

– Что?! Да вы в своем уме? Зачем им это вообще понадобилось?

– Вот об этом их и спросите! – отрезал Браун. – Наши поймали четверых из них – Юту Хейзела, Харви Кинзеллу, Таскозу и Шелвина Родда. Один – Хорхе Бака – точно погиб, еще двое пропали, сегундо приказал мне найти их. А насчет надобности… Есть такая штука, стампида называется. Это когда стадо гонят на лагерь скотоводов или на другое стадо. Получается весело, особенно для тех, кто эту стампиду устроил. На наших кашалотов натравили целую стаю гигантских кальмаров, но что-то у Канна там не заладилось… Короче говоря, мегатойтисы занялись самими загонщиками. Я вот сказал, что мы поймали их. На самом-то деле загонщики сами кинулись к нам, умоляя о спасении. А Наталья Стоун просила меня все это передать вам и предупредить, что самый крупный кальмар находится где-то в районе Форт-Эбисса. Так что смотрите…

Кивнув, Сихали Браун вышел, звякнув дверью шлюза, и галантно посторонился, пропуская в комнату супругу Шутикова – моложавую даму широких, но строгих взглядов.

В подарок к серебряной свадьбе Иван Ильич оформил жене абонемент на частичное омоложение, и теперь пятидесятилетняя Дарья радовала себя и его гладкой кожей и блестящими черными волосами. Но характер у нее остался старый – Дашка по-прежнему вмешивалась в его работу и постоянно лезла с советами. Самое досадное в этом было то, что советы жены частенько оказывались верными – мадам Шутикова указывала мужу на пустячные с виду детали, в которых она «женской интуицией» угадывала будущие угрозы и неприятности по службе. Шутиков злился на нее, обижался, но терпел.

– Ты все слышал, что тебе передал этот симпатичный молодой человек? – спросила Дарья.

– Слышал... – буркнул Иван Ильич и добавил официальным тоном: – Все меры безопасности приняты, Даша, глубоководникам запрещено выходить наружу, кроме как в переходник рейсовой субмарины. Аквароботы контролируют всю зону...

– Я не об этом! – отмахнулась мадам.

– А о чем же? – терпеливо спросил Шутиков.

– О городе!

– В каком смысле – о городе? – рассердился шериф. – Ты можешь выражаться яснее?

– Да куда уж яснее! – фыркнула Дарья. – Если какой-нибудь дипер сдуру решит поиграть с гигантским кальмаром – это его дело, каждый сходит с ума по-своему. Но ты уверен в самом городе? Выдержат ли его стены? А переходники? Иллюминаторы? Мегатойтис – это страшная сила...

– Да ты что?! – возмутился Шутиков. – Чокнулась, что ли? Тут многослойная броня!

– Ва-аня! – ласково сказала Дарья. – Проверь все! Я тебе когда-нибудь советовала делать глупости?

– Хорошо, – сдался Шутиков, – я проверю.

– Сейчас, Ваня, сейчас...

– Сию же минуту! – рявкнул шериф.

– Вот и отлично, – бодро сказала Дарья и скрылась в спальном отсеке.

Припомнив все идиомы, подходящие моменту, Иван Ильич проговорил их шепотом и вышел в коридор.

Коридор был неширок и кругл, его стены покрывал серый шершавый пластик, а переходники между сферами-модулями сужали проход еще больше, уводя в перспективу длинную анфиладу жилых и рабочих секторов.

Обычно в этот час коридор пустовал, все были на работе, но сегодня народу хватало – ученые, машинисты танков-батискафов, подводники – все бродили по коридорным секциям и чувствовали себя не в своей тарелке. Известия о гигантских кальмарах для жителя Москвы или какого-нибудь Ополья – это интересно и познавательно, а для обитателя батиполиса – прямая и явная угроза.

Бурча приветствия и отделываясь от вопросов пожиманием плеч, Шутиков свернул за салуном «Высокая проба» в поперечный коридор и миновал скругленный цилиндр оранжереи – по обе стороны разбиты грядки и клумбы. Попахивало навозом, но все лучше, чем пластмассой.

За оранжереей стоял такой же цилиндр, только поставленный на попа, – тут разместили школу.

Шутиков на цыпочках прошел узкую рекреацию – слева был младший класс, справа – старший. Из-за неплотно закрытых дверей доносились детские голоса, повторявшие таблицу умножения.

Шериф усмехнулся, покинул школьные отсеки и выбрался прямо к диспетчерской. Снаружи диспетчерская походила на булаву – узкий цилиндр поддерживал прозрачную сферу. Оттуда, из «пузыря», виден весь город, все его сильные стороны и слабые места. «Неужто есть такие?» – подумал Шутиков.

Он быстро прокрутился вверх по винтовой лестнице и вышел в зал – пульты по окружности, на донышке «пузыря». Прожектора за прозрачными стенками просвечивали воду во всех направлениях, и она казалась синей, как воздух в сумерки.

– Хэлло, шериф! – поднял руку Нолан Чантри, комендант города.

– Хэлло, Нолан, – проворчал Шутиков. – У меня к тебе дело.

– Мои уши в твоем распоряжении!

– Побереги их... О кальмарах в курсе?

Нолан посерьезнел.

– Слышал, – кивнул он. – Еще трое на воле... Пока.

– Я вот боюсь... – Шутиков прокашлялся, справляясь со смущением. – Как бы они сюда не явились. Не навредили бы...

– Ива-ан! – протянул Чантри. – Это город, Иван, и...

Шериф поднял руку, останавливая коменданта:

– Стоп, Нолан! Ты ручаешься, что у Форт-Эбисса нет ни одного слабого места? Что кальмар не в силах повредить нам?

– Ну-у... – затянул комендант.

– Без ну! – отрезал Шутиков. – Ручаешься?

Чантри сморщился и обернулся к прозрачной сфере. Весь город был виден отсюда – шары, цилиндры, купола, короткие трубы переходников.

– Иван, – сказал Нолан проникновенно, – это ваш город, но я его тоже строил! И знаю от фундамента до шлюз-камер! И я понятия не имею, как большая и вонючая куча желе, именуемая кальмаром, могла бы повредить металлопласту и спектролиту! И с чего ты взял, что эта тварь вообще сюда явится?

Шутиков пожал плечами в раздражении.

– Его видели совсем недалеко отсюда, с шестого танка, – проворчал он. – Гошка рассказывал, что в длину кальмарец был в полста метров. Куда он потом делся, я не знаю – мегатойтис мне не докладывает... Кстати, вот и он.

Чантри не понял или не расслышал.

– Нолан! – рявкнул Шутиков. – Оглох?!

– Кальмар! – подскочил дежурный инженер-контролер, тыча рукой за пульты. Нолан Чантри подскочил и перегнулся через терминал. Иван Ильич почувствовал шевеление волос.

Из полутьмы всплывало колоссальное создание, десятирукое и двуглазое. Оно было больше любого городского сектора, и мозг не сразу соглашался счесть ЭТО живым существом, а не геологическим новообразованием.

Первым опомнился Иван Ильич. Он бросился к тревожной кнопке и хлопнул по ней ладонью.

– Объявляй! – буркнул он.

Нолан присел за пульт и громко заговорил в микрофон:

– Биологическая тревога! Внимание! Объявляется биологическая тревога! Гигантский кальмар в черте города! Все выходы вовне запрещаются! Специальным службам – готовность ноль!

Кальмар заинтересовался «пузырем» диспетчерской и сделал круг почета. Шутиков шарил взглядом, не в состоянии удержать мегатойтиса в поле зрения – он туда просто не вмещался.

Цефалопод завис, надвинувшись на диспетчерскую и распустив щупальца. Пугающе огромные глаза глядели из-за сферы и мерцали зеленым фосфором. Черный клюв защелкал, тюкнул по «пузырю», с противным скрежетом прошелся по нему.

Шериф, тяжело дыша, будто после долгого бега, смотрел в буркалы «чудовищного монстра» и чувствовал, как его одолевает страх.

А монстр внезапно рассвирепел – мелкие двуногие суетились между его щупалец, но не давались. Он ударил клювом по прозрачной сфере, а потом обхватил ее всеми конечностями. Темно-розовая плоть залепила почти всю немалую поверхность диспетчерской, к стеклопласту снаружи приникли присоски, пластаясь мясистыми кольцами, и десятки роговых когтей заскребли по сфере. Сфера не поддалась, а вот герметичная перемычка между нею и цилиндром основания вдруг затрещала, со звоном лопнул один бандаж, потом треснул второй. В стену с визгом ударила тонкая струя воды, раздирая на части пластмассовую облицовку.

«Слабое место!» – холодея, подумал Шутиков.

– Все вниз! – заорал он. – Живо!

– Осторожно только! – поддал жару Нолан. – А то струей голову отрежет!

Кальмар, видимо, тоже заметил податливость сферы и принялся раскачивать ее. Лопнул еще один шов – бьющая вода загудела на басовой ноте.

Инженеры-контролеры ринулись по лестнице вниз, пригибаясь под убийственной струей, скользя и падая в крутящихся водоворотах. Шутиков буквально скатился по ступенькам. Сверху выпал прибор, струя, бьющая из трещинки в стене, перерезала его пополам.

Мокрый комендант выпал в коридор последним и задраил за собой люк. В ту же секунду за крышкой люка тяжко грохнуло, стена задрожала, глухой скрежет прошелся по нервам. Шутиков бросился к маленькому иллюминатору в стене и увидел, как, поднимая клубы ила, медленно катится шар диспетчерской, как он отблескивает в лучах осветителей, а внутри пересыпаются пульты и кресла.

Кальмар, похоже, развлекался. Он вцепился в сферу руками, приподнял ее и отпустил. Сфера плавно ухнула, пуская кольцевую волну мути, покатилась с пригорка и канула в абиссальную тьму.

– Иван... – пролепетал Нолан. – Иван...

Шутиков, будто не замечая тона, спросил коменданта:

– Какое самое прочное здание в городе?

– Школа, – сразу ответил Чантри. – У нее двойной корпус.

– Тогда бегом в западные отсеки! – скомандовал шериф. – Гоните всех в школу! Отсидитесь там!

– А ты куда? – растерянно спросил комендант.

– В пункт связи!

– Не торопитесь, шериф, – оторвался от иллюминатора инженер-контролер, – эта скотина порвала СДВ-антенну [41].

– Как?!

– А так! Цапанула клювом – и готово!

– Собирайте всех, – повторил приказ Шутиков и кинулся в коридор. – Да! – вспомнил он. – Нолан! Блокируйте все переходники и поперечники. Не внушают они мне доверия!

Чантри уже не спорил, покивал только и бросился исполнять.

А в школе была переменка. Шутиков, криво улыбаясь, прошел к директрисе в кабинет и закрыл за собой дверь. Директриса, молодая совсем еще женщина в строгом комбинезоне, недовольно глянула на мокрого посетителя.

– В чем дело, шериф? – сухо спросила она.

– Соберите всех детей, Олеся, – сказал Иван Ильич приказным тоном, – и освободите все служебные помещения! Сейчас в школу сойдутся все жители.

– Шериф... – слабо сказала директриса, отказываясь верить.

– Я не пьян! – рявкнул Иван Ильич. – И мне не до шуток! На город напал гигантский кальмар! Диспетчерскую он уже разрушил, и... Да выгляните вы в окно, если не верите ушам!

Олеся обернулась к иллюминатору, но увидела только клубы мути. Однако это ее убедило.

– О, боже... – прошептала она.

– Действуйте, – буркнул шериф и пошагал прочь.

Самое паршивое, что он не знал, с чего начать и чем кончить. Положение казалось очень шатким. Даже если они все спрячутся в школьном отсеке, что это даст? Стоит кальмару оборвать ЛЭП от энергостанции, счет пойдет на часы – остановятся кондиционеры, регенераторы, озонаторы, станет колом вся трахимудия систем жизнеобеспечения, и тысяча людей просто задохнутся!

Господи, и позвать-то некого… Танки-батискафы? И когда они досюда доберутся? Нет, им надо надеяться только на себя…

Шутиков быстро шагал, почти бежал по стержневому коридору. Ему навстречу спешили люди, кто с вещами, кто – без. Иван Ильич старался не смотреть на их тревожные лица, не ловить искательных взглядов – что он мог?! Кто он по сравнению с этой сволочью снаружи?

– Иван! – завопил седой глубоководник, выходя из магазина. – Какого черта?!

– Головоногого, Чак! – огрызнулся Шутиков.

Протяжный скрежет по трубе поперечника снаружи оборвал все звуки, даже дыхание.

– Вопросов нет? – зло спросил Иван Ильич и поспешил далее.

Глубоководник позади так и застыл, запрокинув голову и уставившись в закругленный потолок. Люди обходили его, будто статую.

А шериф все прибавлял и прибавлял ходу. Побежал, перепрыгивая комингсы переборок, подгоняя неторопливых, пока не добрался до огромного дока. Док работал как огромная шлюзовая камера, он был способен вместить две дозорных субмарины подряд. Если было надо, воду откачивали, и можно было заниматься ремонтом «подводных обитаемых аппаратов» или делать им профилактику. Или... поймать кальмара, как грызуна мышеловкой?..

Шутиков в задумчивости посмотрел на мощные воротины, втянул носом запах соли и сырости, постучал кулаком – звук гас, поглощаемый многими слоями металла, пластика и композита. Идея окончательно оформилась, вот только... Шутиков вздохнул – мышеловке полагается сыр иметь на крючке, иначе не сработает... Видать, ему и быть тем сыром! А не мелок ли сырок? Вдруг мегатойтис его одного не заметит? Да и с чего это он один должен за всех отдуваться?

Иван Ильич решительно подошел к стойке видеофона и вызвал Лэнгдона Адамса. Не сразу, но экран осветился. В рамке появилось лицо Лэнга – бородатое, носатое, бровастое и синеглазое.

– Иван? – прогудел Адамс. – А ты чего не в школе?

Гулкий хохот ударил волной децибел.

– Хочу поймать кальмара, – ляпнул Шутиков. – Поможешь?

– Спрашиваешь! А что надо?

– Тебя надо... И еще парочку диперов. И меня. Будем приманкой.

Шутиков сжато изложил свой план.

– Годится! – пробасил Лэнг. – Жди, мы мигом.

Шериф выключил визор и неторопливо открыл бокс со скафандром высшей защиты – тяжелым, с круглыми шарнирами на каждом из суставов и огромным шлемом. Не особо разбежишься, конечно, но прогуляться по абиссали можно только в таком «костюмчике».

Иван Ильич успел облачиться лишь в нижнюю половину скафандра, как явился Лэнг в компании еще двоих таких же парней – могутных, молчаливых и небритых.

– Крис, – представился первый дипер.

– Олли, – отрекомендовался второй и добавил: – Вообще-то я Олег, но привык, когда – Олли.

– О’кей, – сказал Иван Ильич.

Все четверо экипировались как следует и проверили друг друга – на глубине тестирование лишним не бывает. Лэнг показал большой палец, оттопыривая сегмент на гермоперчатке. Шутиков кивнул, поднял стеклянную шторку и повернул рычаг с красным набалдашником. В громадных компенсаторах загудела пущенная вода и хлынула тугим потоком, стылым и мутноватым.

– Лэнг! – скомандовал Иван Ильич. – Дежуришь у рычага. Не у этого! Аварийного! Махну рукой – дашь отсечку.

– Понял... – вздохнул Лэнг. Видно, надеялся дипер побыть «мышем»...

Плиты ворот дрогнули и стали раздвигаться. Давление к этому времени уже сравнялось с наружным, и вода, прорвавшаяся снаружи, не стала подобием тупого орудия, подрезавшего все, что не крепче стали. Пенящиеся волны загуляли под потолком дока, и Шутиков, клонясь и нагибаясь, вышел «на улицу». Он нервно озирался, чувствуя себя голым и связанным, возложенным на алтарь. А рядышком пускает слюнки голодный священный тигр... Ну, кальмар похуже будет. Тигр – он хоть свой, млекопитающий. А быть пожранным каким-то холодным, склизким моллюском... Вот уж удел!

Вода была прозрачна, ее навылет пробивали лучи осветителей. Глобигериновый ил бликовал белым, купол энергостанции вдалеке отливал металлом... А вот и кальмар. Шутиков остановился и вызвал Лэнга:

– Вижу мегатойтиса. Увеселяется, гад!

– Далеко он? – скрипнул в наушниках голос Адамса.

– Рядом почти.

Гигантский кальмар не обращал внимания на двуногую мелюзгу. Он был занят – выламывал переходник между энергостанцией и лабораторной секцией. Муть клубилась редкой тучей, и ее уже пронизывали первые пузыри – переходник поддавался.

Шутиков взял ломик-монтировку и заколотил ею по корпусу дока.

– Крис! Олли! Больше шуму!

Загремели два ломика и одна кувалда. Вот звуки дошли до кальмара. Тот заинтересовался и бросил переходник, как надоевшую игрушку.

Иван Ильич с Крисом и Олли закружились у входа в док, колотя чем попало по стенам, по трубам гидросистемы, по стойкам осветителей.

– Давай! Иди сюда, зараза!

– Мы тебе щупальца поотрываем!

– Пошинкуем и зажарим!

– С лучком!

Кальмар всплыл, подворачивая щупальца под себя. Затем пустил воду мощной струей и двинулся к доку.

– Иди, иди, каракатица гадская! – орал Шутиков. – Набей кишку!

Мегатойтис послушался, вытянул щупальца и ринулся на шумную «дичь».

– Внутрь! – завопил Иван Ильич. – Быстро! Быстро!

Трое «сырков» бешено заработали ногами. Шутиков вспотел – вода сопротивлялась, не пускала. Вот сейчас его обовьет щупальце... Он пробуравился в док и оглянулся. Кальмар медленно приближался, ловчими щупальцами трогая створ, и вдруг резко придвинулся, выпрастывая щупальца внутрь дока.

– Не включать! – крикнул Иван Ильич. – Лэнг! Пусть побольше его влезет!

– Я слежу!

Крис откуда-то выудил подводное ружье и выпустил в кальмара трезубец.

– Ты что делаешь?! – заорал Шутиков. – Вспугнешь! Уйдет же, гад!

– Хрен он уйдет…

Мегатойтис не ушел. Удар гарпуна разгневал моллюска. Цефалопод просунулся внутрь дока и начал шарить щупальцами в позе циклопа, выискивающего по пещере Одиссея со товарищи.

– Закрывай! Закрывай! – закричали дуэтом Шутиков и Олли.

Ловчее щупальце развернулось и схватило Криса, поднимая его и переворачивая. Крис болтал ногами и слабо молотил руками по манусу. Руки кальмара, как пучок раскормленных анаконд, ползали по доку, рвали перила, гнули стойки, сдирали облицовку. Одна из хищных рук облепила присосками Шутикова. Иван Ильич ткнул ее ломиком, пробил плотную кожу, разворотил рану... Тут-то и сработала мышеловка. Створки ворот двумя тупыми гильотинами сжали кальмара с боков. Мегатойтис всколыхнулся, отпуская Криса и Шутикова, из алого стал темно-багровым. Могучим усилием вывернул сифон и дал такую струю, что Криса подхватило и завертело турбулентностью. Но ворота были неумолимы, они сжимали кальмара как в тисках, сходились медленно, но без пауз.

Мегатойтис сводил и разводил щупальца, пучил глаза, но все впустую – ворота сошлись и развалили гигантского кальмара надвое. Герметические перемычки зачмокали, и воду, грязную от сепии и зеленой крови, пронизало гудение насосов.

Крис помог Олли добраться до шлюзов, а Шутиков стоял там, где его выпустил кальмар, и тупо следил за падением уровня в доке, вяло переводя взгляд с опадающего щупальца на выпученный мертвый глаз, устремленный на сводчатый потолок. Вода уходила, и кальмар уплощался. Грозный хищник, могучий и быстрый, превращался в неприятную груду мертвечины.

Грязь и слизь, муть и кровь с хлюпаньем ушла в решетки, и Шутиков отстегнул шлем. В нос ударил едкий запах аммиака.

– Ты его доконал-таки, – прогудел Лэнгдон и опустил тяжелую руку на плечо комиссара.

– Мы его доконали, – поправил друга Шутиков. – Пошли.

Адамс, вдруг вспомнив о чем-то, вернулся к кальмару, тесанул электрорезаком и вернулся.

– Держи, – сказал он, протягивая Ивану Ильичу блестящий коричневый коготь. – Нацепишь на веревочку и носи на шее. Индейцы гордились, когда гризли заваливали, а ты цефалопода ухайдокал!

– Да иди ты... – устало сказал Шутиков, но коготь взял. Имел право.

Глава 16. Глубокий поиск

«Орка-1» шла самым полным на восток. Локаторы обыскивали все вокруг, но ничего крупнее отбившегося кашалота не находили.

– Может, они попрятались? – нерешительно предположила Марина.

– Ты о ком?

– О кальмарах!

– Мы вообще-то субмарины ищем.

– Да? А я думала… Ну ладно…

Зеленый квадратик коммуникатора замигал, донося голос Арманто:

– Тимка! Глянь во втором секторе! «Пинто-4» кальмар куда-то туда потащил. Он с нею весь день таскается, мы его никак поймать не можем. А если он «Пинто» глубже пятерки опустит, хана твоему дружку!

– Поговори мне еще...

«Орка» свернула к югу, охватывая лучом локатора прорву воды и тьмы.

– Я не поняла насчет дружка, – сказала Рожкова.

– «Пинто-4» рулил Айвен Новаго.

– Рулил?

– Может, и рулит еще.

– По-моему, это субмарина! – Марина ткнула пальцем в серое пятнышко на экране биоинвертора.

– Это не только субмарина…

Расстояние сократилось до двухсот метров, и девушка начала узнавать очертания на экране. Вот два ловчих щупальца, вот хвост... Нет, это субмарина, а хвост с другой стороны...

– Глубина четыре девятьсот, – тихо сказал Браун. – Метров сто «Пинто» еще продержится... А, ч-черт!

Картинка на экране изменилась – веретено субмарины сплющилось посередине, и нос с кормой выгнулись в одну сторону, изображая рогалик. Белая крапчатая тучка поплыла вверх.

– Пузыри пустил... – пробормотал Сихали.

В ту же секунду звук схлопывания докатился до акустических рецепторов «Орки».

– Все! – выдохнула Марина.

Кальмар, словно разочаровавшись, отпустил субмарину, и та изломанным саркофагом быстро пошла вниз, описывая плавную спираль. На выгнутом борту ярко отсвечивала жирная «тройка».

– Дурак! – сказал младший смотритель с ожесточением. – Какой дурак! Как жил, так и помер!

Он включил визир, и на экране вспыхнули светлые перекрещивающиеся нити. Разлапистая мишень плавала в правом верхнем углу. Кальмар ярился, завидя еще одного врага. Его щупальца с расправленными когтями то сворачивались, то расправлялись. Окраска его тоже менялась, но биооптический преобразователь передавал лишь изменение яркости. Пристальные глаза смотрели на Марину и Тимофея в упор. Младший смотритель включил все три прожектора.

– Ух ты! – впечатленно измолвила врачиня.

Кальмар, словно красуясь, скрючил лиловую чащобу рук, усаженных присосками величиной с хорошую тарелку, потом лапы вытянулись в струнку, пропадая за границами ясного зрения, и бледная кожа налилась темным пурпуром.

– Выстрел! – сказал Сихали и щелкнул спусковой клавишей.

Субмарина вздрогнула.

– Выстрел!

Еще один вздрог. Бомбррр! Бомбррр!

Две пироксилиновые торпеды пронизали рыхлую биомассу кальмара и взорвались внутри. Две мутные вспышки словно раздули мегатойтиса, и в тот же миг его тело восклубилось черным облаком сепии, во все стороны медленно поплыли куски разорванной туши. Бледно-розовые лохмотья тормозились и плавно опадали вниз, как странные цветы на гроб Мануэля Состенеса, алкоголика и хулигана, глупо и нелепо разменявшего жизнь на холодную донную муть.

– Арманто! – глухим голосом позвал Браун.

– Слушаю!

– Не успели, – морщась, сказал Тимофей. – «Тройку» давануло на отметке четыре девятьсот. Кальмара я ликвидировал.

– Понятно...

– Как китики? – спросила Марина.

– Да что им сделается, твоим китикам! – добродушно ответил Вуквун. – Прибыли на пастбище, празднуют – жрут, как с голодухи... Стадо мы собрали уже, гуртуем, а ты лучше поищи там еще одну «Пинто». Последнюю, Маринка, последнюю!

– В жизни больше в субмарину не сяду! – с силой сказала Рожкова. – Арманто, ты нас уже вторые сутки маринуешь!

Браун вздохнул и повел субмарину вниз и вперед. «Орка» погрузилась и вошла в устье широкого подводного каньона. Стены его были отвесны, и по ним спадали лавовые «трубы» – когда-то с кручи текла лава, ее потоки отвердевали снаружи, а внутри продолжал изливаться жидкий расплав. Внизу, у основания стены, валялись обломки труб и базальтовые корки. Черный, стекловидный слой, покрывавший «трубы», блестел, как агат в лучах прожекторов. Кровавыми сгустками высвечивались голотурии.

Каньон сузился, повернул и вновь расширился. И все три прожектора высветили гигантского кальмара. Он висел в воде, эффектно выделяясь на черном фоне, развесив щупальца, и светился красивым голубым светом. Это было не характерно для животного – вот так, нагло и вызывающе, вести себя. Но спрут – тварь мозговитая, почти что мыслящая. Как уэллсовский марсианин.

– Ой... – только и смогла молвить Марина.

Браун сунулся к спусковой клавише, откинул колпачок, но кальмар не стал дожидаться расстрела – его сифон резко вытолкнул воду, и чудовище взвилось по косой вверх.

– За ним! – воинственно крикнула девушка.

Тимофей поднял нос субмарины, и бугристые стены каньона заскользили вниз.

– Вот он! – воскликнула врачиня, заражаясь азартом погони.

Впереди, переваливая подводную гряду, светился голубым силуэт, похожий на выкорчеванный пень. Субмарина легла в горизонталь и помчалась за мегатойтисом.

Когда гряда скал осталась позади, Сихали увидел холмистое дно абиссали – и ни малейших следов кальмара. Холмы низкие, покатые, за такими не спрячешься. Вон, за одним вроде бочка лежит, а дальше виднеется затопленный корабль – яхта, килем вверх. Заметно, что она ко дну пошла совсем недавно – корпус яхты чист и незапятнан, а на носу даже название можно разобрать – «Огалалла».

– Яхта Шорти Канна, – сказала Рита. – Как же он хвалился ею…

Субмарина поравнялась с яхтой, переплыла ее – и навстречу воспарил гигантский кальмар. Засаду, гад, устроил!

– Тут провал... – сорвалось у Брауна.

Да, кальмарище нашел неплохое местечко для торжественной встречи – «Огалалла» носом и кормой лежала на разных сторонах глубокого каньона, и заметить провал можно было, только подплыв вплотную.

Кальмар не пугал и удирать не собирался. Цефалопод напал. Младший смотритель не поспевал за шустрым моллюском – только он протянул руку, только дотронулся до спусковой клавиши, как ловчая пара щупалец подхватила «Орку» снизу, вздергивая и переворачивая ее, а затем кальмар сжал субмарину в могучих объятиях.

– Замечательно... – прохрипел Браун.

Субмарину бросало так, что в глазах темнело, а голова была готова оторваться от шеи. Младший смотритель смог включить турбины, но тугая струя кипятка не вразумила цефалопода. Корпус «Орки» затрещал. Замигала панелька индикации связи и засветилась красным. Связи больше не было – когти присосок содрали антенное устройство. «Орку» болтало, как мячик, катящийся по рытвинам, а уши забивал скрежет металла и малоприятный звук раздираемой пластмассы.

Красных огоньков на пульте становилось все больше. Прожекторов не стало. Рули были обломаны. Системе скольжения пришел конец.

Браун ощерился и дотянулся до кнопки ультразвуковой пушки – загорелся еще один красный огонек.

Тогда Тимофей послал торпеду. Аппарат сработал, но снаряд рванул у самого борта, подранив кальмара, но перевеса не создав.

– Превосходно... – прохрипел Тимофей (субмарина висела рубкой вниз, и кальмар ее ритмично встряхивал). – Весь актив в отказе...

Кряхтя, он нащупал консоль управления манипуляторами и ухватился за джойстики. Сложенные втрое механические руки выдвинулись из люка и уперлись в щупальце. Младший смотритель недобро усмехнулся и вонзил манипулятор в податливую плоть, кромсая ее и выкусывая.

Кальмару это не понравилось – он ослабил давление и попытался выдрать манипулятор из корпуса. Браун тут же втянул «руки». Мегатойтис снова навалился на «Орку», и оба манипулятора вгрызлись в мантию, разрывая ее. Тимофей дал полный ход, словно проталкивая нос субмарины в рану. Передний иллюминатор залило зеленой липкой слизью. Одна из рук конвульсивно изогнулась, и манипуляторы перекусили ее в четыре приема.

И только теперь кальмар отпрянул от кусачего врага, продрав по обшивке когтями. Торпедному аппарату уже ничего не мешало.

Кальмар, распустив руки и светясь интенсивным голубым, погрузился, чтобы напасть на субмарину снизу, как он всегда поступал с китами, но второго шанса младший смотритель ему не дал. Спусковой рычажок упал в положение «огонь».

Голубое свечение мегатойтиса затмила белая вспышка. Еще одна. Еще!

Субмарину закрутило взрывной волной, трижды разошелся короткий грохот. И погас холодный голубой огонь...

За иллюминатором стояла тьма, но экран биоинвертора бесстрастно фиксировал, как расплывается подорванная туша.

– Готов! – выдохнула Марина.

Браун продул цистерны и с надеждою глянул на батиметр. Отметка «4095» держалась долго, как вдруг сразу поменялась на «3975». И пошел обратный отсчет. 3965... 3960... 3955...

– Долго так подниматься будем... – проворчал Тимофей, тая глубочайшее облегчение. Вот уж вправду – глубочайшее. – Сейчас бы двигателем помочь...

– Так рулей же нет, – напомнила врачиня.

– Так вот именно...

Тьма за колпаком очень редко разбавлялась свечением. Мелькали фонарики удильщиков, вспыхивали креветки, мерцали искрами какие-то рачки.

Выше отметки «400» стало светать. Сумеречную лиловость сменила синева. И вот заплясала гнутою фольгой поверхность Тихого.

Взрывом ударило солнце, струи скатились с колпака, и во все стороны открылась голубая безбрежность.

– Ага… – глубокомысленно сказал Тимофей. – Одну задачу решили, осталась задача номер два... Пойдем, посидим наверху. Будешь акул высматривать, а я посмотрю, из чего руль можно сделать...

– Может, наших по рации вызвать? – неуверенно предложила девушка.

– Может. Если кто окажется в пределах прямой видимости.

– Понятно…

Они открыли люк и вышли на свежий воздух. Ясно зазвучал океан, и ветер пахнул в лицо свежо и ласково.

– Ой, как хорошо! – вырвалось у Марины.

Браун только улыбнулся. Надводный мир был прекрасен, чего нельзя было сказать о субмарине. Кальмар буквально освежевал ее, разодрав внешний корпус, чудом не пропоров цистерны. Зато и рули оборвал, и киль, изломав всё, что можно было.

Стянув с себя комбинезон, Тимофей спрыгнул в воду. Теплая вода с приятностью омыла голое тело. Отплыв к корме, Браун покачал головой – рули были вырваны с корнем. Оглянувшись – не видать острых плавников? – он попробовал отломать пару труб подачи синтетической слизи. Не сразу, но трубки подались. В воде болтался полуоторванный шмат обшивки – младший смотритель и его прихватил.

Выбравшись на покатую палубу, он принялся мастерить рулевое весло. На рукоять пошли трубки, на лопасть – пластина внешнего корпуса.

Марина тоже разделась и загорала голышом. Глянув на Тимофея, она улыбнулась по-хулигански, а после изобразила восхищение.

– Какая горизонта-аль! – воскликнула она. – Надо же, мой любимый размер!

Браун засопел.

– Один раз влез в комбез без ничего, – пожаловался он небесам, – и на{2/accent} тебе!

– Все мне?! – обрадовалась Марина. – Тогда на{2/accent} меня!

– Маринка, перестань баловаться! Ты мешаешь мне сосредоточиться…

Приспособив весло к огрызку горизонтального руля, младший смотритель опустил его в воду.

– Так, Марик, – бодро сказал он, любуясь делом своих рук. – Лезь в рубку и запускай двигатель! Просто включи, и все. Рулить буду здесь.

Девушка, устрашась, спустилась к пультам. Браун, щурясь на солнце, взялся за рукоять покрепче. Скоро водометы загудели, и струя ударила в лопасть импровизированного руля. Сихали поднатужился и потянул кормило вправо. Субмарина неохотно повернула влево. Действует!

– Маринка! Прибавь ходу!

Струя усилилась.

– Все! Вылезай!

Младший смотритель развернул «Орку» на запад и сказал показавшейся врачине:

– Следи за компасом! Будешь командовать – левее там или правее.

– А курс какой?

– Держим на запад!

– Поняла!

– Стоп машина! Мариночка, посмотри сверху. Там что-то плавает или мне кажется?

Девушка вытянулась стрункой, шатко клонясь, и глянула из-под руки:

– Ой, там человек… В скафандре!

Браун оттолкнулся от субмарины, как от бортика бассейна, и поплыл в ту сторону, где над водой качался буйком глубоководный скафандр. Это была американская модель – «Батистар», с полусферическим колпаком. Под ним Сихали разглядел потное, битое лицо Айвена Новаго. Живуч, однако!

Айвен дернулся, увидев Тимофея, и задвигал ртом, вот только крику его слышно не было. Правая рука скафандра – связка двух толстых цилиндров и пары шаров – шевельнулась и замерла. Энергосистема в просадке, – догадался Браун. Если так, Ваньке туго придется – в «Батистарах» кислородных баллонов не держат, о-два из водички добывают. Оставить его, пусть болтается поплавком? Минут через пятнадцать задохнется…

Младший смотритель нырнул и обшарил широкую выпуклую спину скафандра. Вот он, замочек… А вот он, ключик – с этой мыслью Тимофей коротко ударил локтем по пластине внешнего затвора. Со второй попытки она развалилась на две половинки, и Сихали удалось просунуть палец до рычажка ручного открывания.

С глухим чмоканьем отошел овал «спины» – крышка входного люка. Забурлили пузыри, и тяжелый скафандр стал плавно опускаться.

Браун ухватился за вялого Айвена, потянул его вон, но тот не подавал признаков жизни. Тимофей коротко ткнул Новаго кулаком в ухо, и тот малость прочухался, пустил пузыри, задергался.

У Сихали кончался воздух и терпение, но не бросать же эту сволочь. Вот в поединке убить – это да, давно напрашивался, а просто дать умереть – не по-людски как-то… Да и не это было главным.

Наконец Тимофею удалось высунуть наружу голову Айвена, ухватить его за руку, дернуть, толкая ногой тонущий скафандр. Все! Новаго выплыл наружу. На последнем глотке кислорода младший смотритель рванулся вверх, буксируя за собой недееспособный груз.

Вырвавшись, он моментально сделал вдох, вбирая соленые капли. Закашлялся, но как же это было здорово – просто дышать!

Рядом копошился Айвен, обалдело вертя головой.

– Ти-има! – донесся Маринин крик.

– Здесь мы!

Младший смотритель глянул на спасенного вражину.

– Врезать бы тебе, – сказал он, отплевываясь, – а толку? Поплыли, чего глазки пучишь?

– Я бы задохнулся в этом гробу… – прохрипел Новаго.

– …И стал бы красивым трупом.

– Надеешься на слёзы благодарности?

– Мне твои слёзы – до одного места…

Марина помогла вылезти на скользкий корпус Тимофею, потом они вдвоем вытащили грузного Новаго. Айвен привалился к башенке люка, уставясь в небо и сипло дыша.

– Мариночка, давай вниз, включай движок на малый. Я пока нашего спасенного стреножу.

Девушка кивнула и скрылась в люке. Айвен проводил ее заинтересованным взглядом и молча подставил руки, трясущиеся от долгого напряжения. Браун мигом стянул их ремешком.

– Запомни одну вещь, – сухо сказал он, – я не считаю ценностью твою поганую жизнь. Больше того, получу немалое удовольствие, утопив тебя в Тихом. Будь здесь Борька Сегаль, он бы и вовсе тебя четвертовал за друга своего. Не забыл еще, сколько ты крови на лёд выпустил? Короче. Я тебя спас, чтобы кое о чём спросить. Кто вам нас заказал? Кто надоумил Шорти подставить нас на айсберге? Кто поручил науськать на стадо кальмаров? Я жду.

– Долго будешь ждать, – осклабился Новаго.

Тимофей молча схватил его за горло, сжимая адамово яблоко. Айвен забился, багровея лицом, зрачки расширились, наполняясь ужасом.

– Не знаю, кто… – прохрипел он, и хватка ослабла. – Он лица не показывал, и голос был синтезированным. Сказал, чтоб звали Смитом…

– Ладно, – холодно обронил младший смотритель. – Теперь встаёшь и ножками вниз. Посидишь в переходнике.

– Недавно я сделал девятую зарубку на рукоятке бласта… – просипел Новаго и сплюнул в океан. – Жаль, что потерял, а то б пристрелил, спаситель сраный…

– Это вряд ли, – негромко сказал Тимофей. – Я быстрее тебя. Вниз!

Новаго с трудом поднялся и, ни слова не говоря, спустился в люк. Спрыгнув следом, Сихали бесцеремонно затолкал аутло в пустующий бокс для скафандра и опустил шторку.

– Она со мною спала, понял? – глухо заорал Айвен. – И с Бесом!

– Не ври! – крикнула Марина из рубки.

– Что – не ври? Да ты как сорока-белобока! Этому дала, этому дала!

– Айвен, – сдержанно сказал Браун, – тебя утопить?

Новаго заткнулся. Знал, сволочь, что бывает в ТОЗО с теми, кто обижает женщин, – океанцы их вяжут и швыряют в океан. На суше бы повесили, но где в море сыщешь крепкий сук? А на рее вздергивать както неэстетично…

…Зашумела вода, выбиваясь из сопла, и вот суперсовременная субмарина с атомным приводом поплыла на запад, подчиняясь рулевому веслу, словно первобытный плот. Минул час, другой. Плечи Тимофея ныли, но и приспособленность кое-какая появилась. Сплюснутый корпус субмарины был остойчив и хорошо держал курс... Вернее, держал бы, если бы не волны. Синие грядки, бегущие с востока, постоянно сбивали подлодку с курса, и та уваливалась. Приходилось тягать весло то в одну, то в другую сторону и возвращать кораблик на путь истинный. Парус бы еще...

Океанская живность привыкала к «Орке». С бульканьем из воды вылетела летучая рыба – помесь большеглазой селедки со стрекозой – и перемахнула через субмарину, окропив плечи младшего смотрителя. Бледно-зеленой молнией стриганула за ней корифена.

Покрутился поверху фрегат – этакая здоровенная ласточка, тоже хвост раздвоен, а потом «Орку» догнала большая рыба-меч. Между двумя острыми плавниками ее, торчавшими из воды, было метра два, меч торчал еще на столько же. Едва не врезавшись в борт субмарины, рыба-меч круто завернула и скрылась за гребнями волн.

Сихали умаялся рулить, и разговоры с Мариной сократились до отрывистых: «Курс?» – «Запад!» – «Курс?» – «Запад... Чуть-чуть к югу!»

К полуночи Тимофей выдохся окончательно, закрепил руль в одном положении и занял место у башенки. Поспать не поспишь, так хоть подремлешь…

…Было шесть часов, в воде отражалась сине-фиолетовая мгла, но восток уже зарделся, а на северо-западе, ближе к северу, протянулась слабая тень, словно проведенная синим карандашом. Земля!

– Марина! – заорал Браун. – Вставай! Приплыли!

– Я тут... – невпопад откликнулась врачиня, показываясь из люка, и потянулась.

Заря из красной делалась золотой, и суша все яснее очерчивалась на горизонте.

– Остров, да?! – оживилась Рожкова, рефлекторно приводя в порядок растрепанные волосы. Быстро выбравшись на палубу и став на коленки, она умылась из океана, отерла руками лицо и договорила: – Ух ты!

В половине седьмого солнце вынырнуло из-за вод и пошло прямо вверх. До острова оставалось несколько кабельтовых, был он плоский, без единой пальмы, зато весь уставленный какими-то домиками, и почти на каждом стояла антенна или вращающийся волноулавливатель локатора.

– Не знаю точно, какой у этого «острова» номер, – улыбнулся Сихали, – но название припоминаю. Это «Моряк».

– А-а! – прозрела Марина. – Автометеостанция!

Плавучий остров был абсолютно круглым, «поросшим» антенными стойками и решетчатыми мачтами, и только крыша самого большого «домика» пустовала, служа вертолетной площадкой.

Причалив с подветренной стороны, Браун перескочил на удобную рубчатую «сушу» и пришвартовал субмарину тонким силикетовым шпагатом.

– Давай, обойдем «Морячка», – предложил Тимофей, – поглядим, что тут есть...

Марина, не торопясь, натянула комбез. Браун неохотно последовал ее примеру. Ох, уж эти чертовы приличия… А вдруг остров обитаем?

Врачиня пошла по «бережку» направо, а младший смотритель двинулся налево.

На острове царила тишина, только однажды загудели моторы, возвращая дрейфующую автометеостанцию на «точку». Все домики были из пластмассы или анодированного алюминия, они стояли отдельно, оставляя узкие проходы, или соединялись в блоки. Кое-где выделялись крышки люков и дверцы боксов, в коих почивали роботы-ремонтники, роботы-анализаторы – племя кибернетического острова.

Станция была старой – пластиковая облицовка на «домиках» вздулась, а кое-где и слезла, скручиваясь шуршащими свитками.

В одном из закутков Браун обнаружил целый штабель пустых деревянных ящиков. Как они могли здесь оказаться? Ящики из дерева сколачивали ныне только в Африке, да и то не повсюду. Но досочки – это хорошо. Будет из чего костер запаливать!

Холодная летучая рыба наградила Тимофея звонкой оплеухой и упала на рубчатку. Но тот не обиделся – завтрак сам прилетел!

– Тима! – донесся зов, и из-за блока вышла Марина, снова голая и прекрасная. Девушка тащила охапку сухих водорослей. – А я рыбу поймала!

– Я тоже, – гордо сказал младший смотритель, тоже стаскивая комбинезон. Так загар лучше ляжет…

Разложив костерок, они поджарили рыбу и съели ее с громадным аппетитом. Жареная летучая рыба напоминала по вкусу форель. Пока Марина доедала свою порцию, еще две летучки стукнулись о гофрированную пластмассу. И их умяли...

Вскипятив воды в банке из-под термоконсервов, Браун заварил крепкого чаю. Сахара не было, но слипшийся комок мармеладок, завалявшийся в сумочке у Марины, с успехом его заменил.

После сытного обеда их сморило. Улеглись прямо на палубе, подстелив два комбеза. Рожкова доверчиво прижалась к Тимофею спиной и скоро ровно задышала. А тому не спалось.

Браун лежал, переводя взгляд с крутого Марининого бедра на океанский простор, и думал о вечном.

Слабые волны катились с востока, подгоняемые пассатом, они успокаивали, отрешали, приводили в оцепенение. Сколько, интересно, лет отмерено человечеству? Долго ли просуществует эта заносчивая цивилизация? А что потом? Закуклятся? Или Человеки Разумные превратятся в Человеков Всемогущих?

Не хочется, чтобы эти волны в необозримой глуби будущего накатывались на безлюдные берега, чтобы бились о фундаменты циклопических построек, где только роботы копошатся, раскручивая витки механической эволюции...

А волны катились и катились, сверкая гребешками на жарком солнце. Что им миллион лет? Им и миллиард нипочем...

…Сихали Браун проснулся, ощущая под щекой мягкое и живое. Разобравшись, он уяснил, что его голова устроена на животе у Марины. Повернувшись влево, он дотянулся губами до тугой груди девушки и присосался к ней в крепком поцелуе. Врачиня ласково погладила его голову.

Тимофей повернул голову вправо, перевернулся на бок и принялся целовать Маринин живот, бедро, просунул руку под попу… Девушка задышала порывисто и нетерпеливо раздвинула ноги.

…Полчаса спустя они просто лежали рядом, бездумно глядя на облака. Внезапно Сихали насторожился, различив за шумом волн шипение водомета. Порывисто сев, он с изумлением увидел свою субмарину, выплывавшую из-за «острова». На ее рубке восседал Айвен Новаго. Приметив парочку, Бешеный помахал рукой и осклабился.

– Ах ты, гад…

Браун вскочил, подхватывая комбез и доставая бластер. Вскинул оружие, но Айвен не стал дергать тигра за хвост – юркнул за рубку.

Медленно опуская бластер, Тимофей пообещал:

– Поймаю – убью.

Марина легла в позу мадам Рекамье, с интересом наблюдая за любовником.

А тот задумчиво проводил взглядом удалявшуюся «Орку» и почесал толстым дулом бластера щеку. Жаль, конечно, «Орочку», но кальмар ее так обкорнал, что легче новую приобресть, чем эту починить. Айвен улизнул? Да и черт с ним, отходов общества – полно…

– Значит, продолжаем робинзонить, – сделал вывод Тимофей.

К ночи океан успокоился вовсе, напоминая раскатанную фольгу, блестевшую под луной. Режим дня у Брауна и Рожковой вышел однообразным – они либо занимались любовью, либо бродили по «Моряку», собирая «летучек», либо валялись в тенечке, ниспосланную рыбу переваривая.

Перед сном они утешили друг друга в позе «шестьдесят девять» и заснули, торжественно пообещав продолжить сие приятное занятие с самого утра. Сдержав данное слово, парочка разбрелась в поисках пропитания.

Сихали долго стоял, смотря вслед удалявшейся возлюбленной. Марина здорово загорела – и спинка, и ножки, и юркая попка. Девушка шагала босиком, и походка ее, случайно или нарочно, смахивала на эротический танец. Будто почувствовав его взгляд, Рожкова глянула на Тимофея через плечо и показала язык.

Младший смотритель не стал дразниться. Ухмыльнувшись, он направил стопы к единственному водоему на «острове» – желобу между надстройкой главного локатора и подсобным помещением. Там сверкало ведра два дождевой воды.

Заглянув в желоб, Тимофей нахмурился и покачал головой – уже не два ведра… Литров десять осталось.

Покусав губу, он оглядел ясное небо и далекий горизонт. Круг зримого им мира сверкал и переливался, но даже птица не оживляла пустыню воды и воздуха.

Покрутившись по автометеостанции, он стащил в кучу моток сухих водорослей и разложил сверху сорванные со стен скрутки пластмассовой облицовки. Выпустив из бластера слабый импульс, он поджег сигнальный костер.

Пластмасса затрещала, вверх повалил черный дым, удушливый и копотный. Ветра не было, и клубящийся столб возносился все выше и выше, медленно распухая и серея.

Устраивать пожар Брауну не позволили – растворились боксы, и наружу полезли шестиногие роботы. Быстренько проковыляв к очагу возгорания, киберы напустили пирофагу, и огонь погас. Стрекоча, машинки скрылись, а Тимофей вернулся на «стоянку».

Марина уже была там, она жарила рыбу, насадив тушки на шампуры из обломанных антенн. Девушка сидела на коленях, соблазнительно изогнув спинку, и Браун тут же пристроился сзади, обнимая врачиню за талию.

– Чем это воняет? – осведомилась Рожкова, принюхиваясь. – Будто горелой изоляцией…

– Это я сигнал подавал, – сказал младший смотритель, переводя ладони на Маринины груди и теребя пальцами твердеющие соски.

Врачиня прогнула спину и закинула руки назад, обнимая и прижимая к себе голову Сихали.

– Ты соблазняешь голодную девушку, – пожаловалась она.

– Рыба будет на десерт… – прошептал младший смотритель, захватывая губами мочку с маленькой сережкой.

– Я согласна… – промурлыкала Марина. – На{2/accent} меня…

Ближе к полудню стал подниматься ветер, он засвистел в антенных устройствах и решетчатых тарелках локаторов, поэтому стрекот вертолета Сихали различил не сразу. А когда услышал, «Анатра-Вертол» уже делала круг над «Моряком».

– Вставай, – бодро сказал Браун, шлепнув Марину по попе, – спасаться пора.

Он влез в комбинезон, накинул его на плечи, просунул руки в рукава. И все это время следил за вертолетом, медленно садившимся на площадку. Мощные струи воздуха сдули остатки костра и выплеснули воду из желоба, растрепали Маринины волосы. Девушка невозмутимо поправила левую грудь, уложив ее удобней, и застегнула мягкий распах.

Вертолет сел, и из кабины выглянула Наталья Стоун. Лицо ее было холодным и отчужденным. Зыркнув на Тимофея, Наташа высунулась из кабины и молча откатила дверь в задний отсек: карета подана.

Браун подсадил Марину и влез сам. Турбина тотчас же набрала обороты, геликоптер взлетел и, клонясь, потянул к юго-западу.

Тимофей устроился поудобней, но чувствовал он себя неуютно. Хозяйка ранчо упорно молчала и не оборачивалась, ну и младший смотритель не стал заводить разговор. Да и о чем – накручивал себя Сихали. Об измене? Кому это он, интересно, изменил? Наташе? А кто она ему?

Все эти мысли проносились у него и чудились донельзя пошлыми и циничными. Это злило, пускало в рост раздражение.

Потом Тимофей глянул на Марину, и девушка подмигнула ему.

Глава 17. План «Б»

Айвен Новаго торжествовал. Воля! Оказалось, что свобода – это куда слаще, чем ему мнилось ранее. Просто знать и чувствовать, что ты можешь делать то, что хочешь, быть там, где нужно тебе, уже великая ценность. Пока тебя не свяжут и не запрут, этого не понять, не оценить, ибо есть вещи, которые познаёшь не умом, а собственной шкурой.

«Орка», хоть и ободранная кальмаром, справлялась с волнами и несла его туда, куда было сказано, – к ИТО Экваториана. Строго на запад, за сто с лишним миль. Течение и ветер, северный отголосок пассата, были сообщниками Айвена, подгоняя неторопливо идущую субмарину.

Отпылал багряный закат, отгорел рассвет в розовых тонах, и впереди, ближе к югу, показалось ИТО – рукотворный атолл в форме овала. Экваториана была молодым образованием – биоинженеры подняли из глубин рифовую платформу[42] из кораллита – искусственного коралла, потом нагребли рампарт – кольцевой вал из глыб и обломков, раскрошили его поверху в песок и ушли. Настал черед биологов, но те не спешили – ни одна пальма не шуршала перистыми листьями на ИТО, навевая негу и образуя благостную сень; ни одной рыбки не плавало в лагуне, больше смахивающей на котлован в старом карьере, – голубая вода покрывала серое, безрадостное дно.

Но все это представится глазам Новаго чуть позже, если ему вообще удастся высадиться на берег, – горячий песок и прогретую лагуну прикрывали коралловые рифы. Прибой с грохотом ломился, сотрясая воздух и остров, вспененная вода вздымалась гейзерами, опадала, откатывалась и снова шла на штурм.

Прочный корпус субмарины не пробить никакому кораллитовому гребню, но вот сопла могут пострадать, а «Орка» без хода – это никудышный поплавок, игрушка волн.

Покружив, приглядевшись, Айвен не нашел пролива, а посему выбрал прибойный желоб в щербатой стене рифа и направил подлодку туда. Волна подхватила ее и бросила вперед на манер тарана.

«Орку» замотало и закрутило, со страшным скрежетом протащило по острым шпорам-выступам… Волна схлынула, а субмарина осталась лежать боком в стоковой ложбине. Но вот новая волна поднатужилась и протолкнула лодку чуть дальше – «Орка» сотряслась. Еще удар в корму, и еще – словно кто громадной кувалдой охаживал субмарину.

И вдруг – тишина. Подводный кораблик выровнялся и плавно поплыл вперед. Глухие удары прибойных волн уже почти не ощущались, гасимые сотворенной твердью. Приплыли…

Айвен выбрался наружу и огляделся. «Орка» плыла по мелкой воде между островом и рифами. Плыла еле-еле, несомая слабым течением, порой скребясь корпусом о донные бугры-бичроки. Почти одолела узкий проливчик, ведущий к лагуне, и застряла. Но это уже было не страшно – Новаго высадился-таки на сушу. Теперь будем ждать обещанную помощь…

– Пятнадцать человек на Сундук Мертвеца! – хрипло заорал Айвен, изображая пение. – Йо-хо-хо! И бутылка рому!

Осторожно спустившись по ободранному борту, он спрыгнул в теплую воду. Ему было по пояс. Выбравшись на берег по сыпучему песку, Новаго с наслаждением прошелся по прочной земле, сыпучей, не слежавшейся еще, зато не шаткой, не колеблемой волнами. Сощурившись, он огляделся.

Белая бугристая полоса, шириной с футбольное поле, уходила далеко к северу, а на юге загибалась к западу, стелясь белой, едва различимой линией. Это и был рампарт, верхушка рифовой платформы или, как говорят биоконструкторы, риф-флета. На природных атоллах рампарт нагребается штормами, потом океан выносит кокосовые орехи, те прорастают, и получается остров, похожий на рай.

А тут все белым-бело, ни кустика, ни травинки. Будто жизнь только-только задумала выходить на сухое место.

Айвен пригляделся: далеко-далеко на юге, на белом фоне выделялось серое пятнышко. Дом? А рядом чтото высокое и тонкое. Вышка? Надо проверить…

Новаго пошагал на юг. Песок жег босые ноги, и Айвен зашлепал по мелкой воде лагуны. Вода в лагуне была гладкой, как каток, отливала яркой лазурью, а глянешь с берега – дно будто из старого бетона, ямистое, в буграх и нашлепках. Кое-где дно пучило и выпячивало из воды надолбами пальчиковых рифов.

Новаго выругался – ноги вязли в мокром песке. Айвен направил стопы по сухопутью. А так подошвы печет… Следы на юг, тянувшиеся за беглецом и угонщиком, напоминали змейку, дугами разрывая сухой белый песок от воды и к воде. Вокруг синел необъятный океан, вверху голубело огромное небо, и маленькая согбенная фигурка человека казалась ненужной черной закорючкой, портившей первобытный колорит.

…Дома с холодильником, полным пива и закуски, Айвен не обнаружил. Серое пятнышко оказалось куполом из гофрированной пластмассы, а решетчатая вышка – антенной. Пара роботов «засевала» ИТО – один многорукий уродец сосредоточенно рыл ямы, а другой бегал от купола и обратно, таская кокосовые орехи.

Заметив человека, кибер-грунтокоп остановился и проговорил монотонным голосом, здорово похожим на голос самого Айвена:

– Выполняю стандартную программу по озеленению. Жду дальнейших указаний.

– Продолжай выполнять, – буркнул Бешеный.

Робот тут же согнулся, три манипулятора так и замелькали, песок полетел тремя фонтанами. А Новаго поспешил к складу.

Под куполом было прохладно, и кучей лежали кокосы. Айвен поднял один. Ну, конечно… На лохматом боку ореха блестела наклейка, предупреждавшая о генетической модификации. Да и черт с ней…

Кое-как стесав бок кокоса, Бешеный присосался – рот наполнила сладковатая влага с привкусом травяной горечи. Чертовы генетики… Но ничего, пить можно.

Взбодрившись малость, Айвен выбрался наружу и уселся в тенечке, откинувшись спиной на гладкий теплый гофр. Почти на уровне глаз простирался океан.

Почему-то вспомнился Шорти Канн, как он напился однажды и вступил в дискуссию с Доном Шухартом – тоже алкашом, но с интеллегентскими замашками. То есть, когда Дон набирался, он не лез на тебя с кулаками или со слюнявыми поцелуями, а забирался в дебри философии, уводя туда же и собеседника, то бишь собутыльника. Как же они долго мусолили вопрос о смысле жизни! И так его обсосут, и этак, и наизнанку вывернут. А вопроса нет! Потому как и смысла нету! Какой, на фиг, может быть смысл, когда вот живешь ты, живешь, добра наживаешь, планы строишь, а потом – раз! – и нету тебя. С кровати упал и убился. Или тобой кальмар позавтракал…

Смысл тогда появляется, когда ты целью задаёшься. И вот, пока ты этой цели добиваешься, житуха твоя более-менее осмысленна. Заполучил, что хотел, – все, смысл будто выключили, опять тебе скучно и на подвиги тянет…

Айвен задумался. Смысл не смысл, а вот насчет цели – это точно. И какая у него цель? Зачем он вообще в ТОЗО подался? Разворота захотелось, лихих дел, да таких, чтоб – у-ух! И что? Ну пристроился он к Шорти. Думал, вот же ж, повезло – к самому Канну в банду попал! И что? Те же пьянки, те же драки. Ну грабанули они ту субмарину, а толку? Ну украли китов… И где он сейчас? Вот именно…

Новаго нахмурил лоб. И как теперь? Опять ему искать вожака? А разве он сам не готов стать боссом? Готов-то он готов, да кто ж пойдет под его руку? Кому вообще известно, что есть такой Бешеный Айвен Новаго, гроза морей и акиянов? Авторитет зарабатывается долго. Значит, к черту авторитет! Он живет здесь и сейчас, хочет шику, блеску и брызг шампанского! Только вот что ж он один-то сможет? Хотя Башка с ним. И Бес. Сыщется и еще парочка-другая крутых ребятишек. Вопрос: как их заинтересовать? Чем приманить? Понятно чем – деньгами. Так, мол, и так, парни, есть одно место, где деньги лежат, и я знаю, как их взять без спроса. Большие деньги! Очень большие! Знать бы еще, где то место…

Айвен зевнул, потянулся, крякнул. И уставился вдаль. Прямо перед ним невинно голубела лагуна, вдали, почти на горизонте, белела ниточка противоположного берега. Стрекотание киберов то приближалось, то удалялось, не в лад с размеренным грохотаньем прибоя.

Вдруг гладкая лазурь лагуны разошлась кругами, и из воды поднялись кряжистые черные фигуры в рогатых шлемах диперов. По их блестящим спецкостюмам стекала вода, на шеврончиках поблескивало «ОГ», а руки сжимали плазменные излучатели. Гвардейцы выпрямились во весь рост и взяли Айвена на мушку.

– Вы чё, ребята? – пролепетал Новаго, медленно привставая и задирая руки вверх. – Э, э, поосторожней! Оно и выстрелить может!

За спинами диперов, горбатя воду лагуны, всплыла роскошная субмарина класса «Наутилус» – настоящая подводная яхта. Сплюснутый по вертикали корпус снежно-белого цвета, зализанная рубка, изящно оттопыренные рули. И название на рубке – «Квадрига».

«Квадрига» приблизилась к берегу. На палубу, контрастируя с ней цветом спецкостюмов, выскочили еще двое гвардейцев, поводя лучеметами, перебросили на берег блестящий трап. И появился третий. Босс. Он вышел наружу, затянутый в такой же черный СК, как и его слуги, точно с таким же шлемом на голове. Но что-то отличало его от команды. Небрежная легкость, быть может? Лёгкая небрежность?

Босс сделал властный жест, и диперы, стоящие на берегу, живо расступились. Вот оно, главное отличие – давняя привычка повелевать. Этот человек даже мысли не допускал о возможном ослушании. Приказывать для него было так же естественно, как дышать или глотать воду.

Он подошел к Айвену и спросил:

– Не узнаешь?

– Н-нет, – ответил Новаго. – Да и как бы я тебя узнал под этим горшком?

– Задиристый! – хмыкнул его визави. – Это я тогда «базарил» с Шорти Канном, так что можешь продолжать звать меня Смитом.

– Голос вроде другой был… – подозрительно прищурился Новаго.

– Не цепляйся по пустякам. Ты и сейчас слышишь не мой родимый баритон… Но хватит об этом.

«Смит» прошелся взад-вперед, скрипя песком, и остановился, глядя мимо Айвена.

– Шорти Канн не оправдал моих ожиданий, – сказал он. – Коротышка не справился со своей ролью и провалил представление дважды. Хотя, с моей-то режиссурой, оба спектакля могли бы иметь успех. Стыдно признаться, но я ошибся-таки в кастинге… А вот ты мне кажешься подходящей кандидатурой, чтобы заменить его в главной роли.

– Я… – вякнул Новаго.

– Помолчи. Я ставлю третью пьесу… Драму, вернее драмеди. Условия те же – десять тысяч амеро сразу и еще двадцать, если представление удастся.

– Разогнать кашалотов «Летящего Эн»? – спросил Айвен с готовностью.

– Поздно их гонять, – сказал «Смит» с легким раздражением. – Стоун давно сговорилась продать стадо, у ИТО Витязя уже выстроились в очередь плавучие базы «Ириан», «Меконг» и «Сайпан». На подходе «Куджира-Мару», плюс у самой Стоун два судна. Как ты нападешь на целую армаду? А ты еще посчитай, сколько там субмарин соберется! Посчитал?

– Много, – насупился Бешеный.

– Именно, что много. У меня другой план… План «Б». Уточним: ты берешься выполнить мое… мм… поручение?

– Можно подумать, – скривился Айвен, – я долго проживу, если откажусь!

– Недолго, – весело согласился «Смит». – Короче, слушай, что надо будет сыграть…

Глава 18. Пастбищная война

Было жарко, поэтому Наталья Стоун с утра перевела терморегулятор комбинезона на «минус». Команда «Онекотана» или следовала ее примеру, или заголялась до трусов, подставляя солнцу и без того черные спины. Марина, разумеется, загорала в одних трусиках, стремящихся к нулю, и осмугленные шары ее грудей влекли к себе мужские взгляды, как полюса – стрелки компасов. Тугарин-Змей ходил следом за врачиней, словно заслоняя ее прелести своей необъятной спиной. Наталья негодующе фыркнула и отвернулась, глядя на волны с борта катамарана.

Кашалоты плыли между «Онекотаном» и «Тако-мару», то погружаясь, то выныривая, и не ведали, что такое духота. Сотни черных туш взблескивали вокруг, а пар от выпущенных фонтанов таял редкими облачками.

Наталья усмехнулась – этот перегон был для нее десятым, юбилейным, так сказать. Но ощущения праздника нет, даже радость возвращения домой не чувствуется. А дом – вон он, совсем рядом.

Стоун вздохнула и перевела взгляд на юг, где простиралось ИТО Витязя – лазурный океан, белый песок, индиговое небо. Картинка!

Картинку оживляли рощи кокосовых пальм, окружавшие лагуну Витязя, как какой-нибудь кольцевой парк «на берегу». С подветренной стороны замедленно двигались плавучие базы покупателей. «Куджирамару» была трисеком, однотипным с «Тако», – красный низ, белый верх. Плавбазу «Ириан» переделали из ударного авианосца, даже цвет прежний оставили, серо-сизый, только вместо истребителей на взлетной палубе почивала парочка вертолетов и рядком стояли блестящие цистерны для китового молока. А «Сайпан» с «Меконгом» когда-то были обычными катамаранами, сухогрузами-балкерами. Китопасы таких наворотов понаделали, что не сразу распознаешь давнишнее предназначение судов. Поодаль скромно дрейфовал молочный танкер «Амальтея», и повсюду сновали в надводном положении дозорные субмарины. Больше всего было «Бронко» и «Скаутсабов», но и «Пинто» с «Орками» попадались. По высоким рубкам Наталья опознала «Тигрисы». Утюжили волну «Аквалюмы», неторопливые и неповоротливые. Никогда еще не было так тесно в прибрежных водах Витязя!

Но и это не радовало Наталью – всю радость, все облегчение после благополучно завершенного перегона смывало горечью отчаяния и едкой ревностью. Сихали Браун любит Марину. Он был с нею все эти дни. И эта… эта шлюха не преминула «пообщаться» с ней, во всех красках и подробностях описав, как они с «Тимочкой» занимались любовью (стоя, сидя, лёжа…), и с какой периодичностью (по пять раз на дню), и что она позволяла с собой делать (всё!).

«Знаешь, – томно говорила эта зараза, – в Тимочке чувствуется этакая утомленная мужественность, даже когда он просто сидит. А как он встает, ты видела? Одним лёгким, гибким движением! Я никогда еще не встречала мужчину с такой безупречной координацией!»

Стоун скорчила гримаску и отвернулась от моря. Координация… Вот тебе и координация…

Она крепко зажмурилась, но из глубин памяти неумолимо выплыло лицо Брауна. Оно ей так и запомнилось – в рамке визора. Антон Иванович позвонил, а потом подозвал внука. Она увидела в экране видеофона красивого парня, с сильными покатыми плечами и крепкой шеей… И на одно мгновение их глаза встретились – словно прозвучал удар колокола.

Она влюбилась сразу, с первого взгляда, хотя никогда не верила, что такое вообще возможно. Господи, а какая радость переполнила ее, когда он прилетел! Это было маленькое счастье, предвестник большого, которое навсегда и на двоих. Получается, на троих… Да ведь эта шлюха никогда никого не любила, кроме себя самой! Просто мадам Рожкову всегда тянет к красивым и драчливым мужикам. Ей это доставляет острое удовольствие – два самца сшибаются в поединке, сопят, мускулы так и играют под шкурами, а самочка в сторонке стоит и травку щиплет…

Змей – он точно такой, а Тиму эта зараза приманила потому, что Сихали стал ганфайтером. Разбудил таланты, скрытые в генах. Та самая безупречная координация, быстрая реакция, твердая рука и меткий глаз – все это уже было в Брауне, но дремало «на берегу», усыпленное воспитанием и безопасной, беспечной жизнью. И вдруг проснулось. Настал срок, пришел час – и грянули выстрелы. Пролилась первая кровь. «На берегу» Тима остался бы изгоем, «аномалом» с мозгодатчиком. Там же любое убийство, даже если человек защищал свою жизнь, – это ЧП. А вот в ТОЗО – почти что норма. Бластер для океанцев – инструмент. Топором рубят, молотком забивают гвозди, а с помощью оружия добиваются справедливости и устанавливают порядок.

Тима – мирный человек, очень спокойный и мягкий – если его не выводить. А выведешь – всё… Жестокая, жгучая ярость вдруг переполняет Сихали, побеждая рассудок. Тогда чувства его обостряются до предела, сердце стучит медленнее, походка становится кошачьей, а сам Тима смотрит на мир совершенно иными глазами – абсолютно безжалостными. И ему это не нравится!

Всякий раз, когда «Онекотан» с «Тако-мару» проходили мимо какого-нибудь плавучего острова и китопасы наведывались «в гости», Браун просил друзей не распространяться о его сноровке и умении обращаться с оружием. Друзья держались, но вот на «Моане-14» Арманто подвыпил и проболтался о подвигах Сихали. Тут же нашелся какой-то фармбой, охранявший планктонную плантацию и мнивший себя очень крутым. Начал приставать к Тиме и хвастаться. Я-де чайку в полете одним импульсом снимаю! Браун усмехнулся и поинтересовался, была ли та чайка вооружена? Фармбой увял и тут же воспрял снова, обозвав Тиму трусом. Тима холодно посмотрел на него и сказал: «Можешь думать, что захочешь», – и повернулся спиной.

Обескураженный кандидат в ганфайтеры остался стоять посреди комнаты, беспомощно оглядываясь.

В ярости он прокричал: «Я стреляю быстрее и точнее тебя!»

Сихали со скукой поглядел на него в зеркало и сказал: «Ладно, ты стреляешь быстрее меня».

Кто-то рассмеялся, неудавшийся соперник Тимы обернулся, но увидел только серьезные лица. Браун продолжал спокойно пить квас, и через несколько минут претендент на громкое имя ушел.

Слух о новом ганфайтере разнесся со скоростью звука – от китопаса к китопасу, от салуна к салуну, от «плота» до «плота». От одного идиота, жаждущего схватиться с Тимой, лишь бы доказать, кто лучший стрелок, до другого. И когда субмарины парней с «Летящей Эн» пристыковались к докам батиполиса «Маркус-Неккер», Брауна уже узнавали, поглядывая на него с опасливым восторгом. Тима морщился так, словно лимон жевал…

…Звонок радиофона развеял думы. Наталья сноровисто вытянула из кармана коммуникатор. Засветилась стереопроекция, бледная на солнце. Бородатое лицо в мятой фуражке осклабилось – это был Хэнк Руни, капитан «Ириана».

– Почтение, мадам, и добрый день! – пророкотал Хэнк. – Мы обговорили все дела с вашим сегундо. Цена нас устраивает, мы берем больше всех – двести голов…

– И в чем проблема? – неласково буркнула Наталья.

– А в том и проблема. Две сотни китов не сразу приучишь, а пастухов у нас нехватка… Может, ваши проводят кашалотов… ну, хотя бы первые сутки?

Стоун подумала и кивнула.

– Хорошо, я отправлю три звена субмарин.

– Вот и ладушки!

«Онекотан» басисто загудел, приветствуя собратьев. Плавучие базы ответили вразнобой. Начиналась гуртовка, жаркий день обещал стать горячим. Все китопасы «Летящей Эн» будут в деле – разбивать стадо на отдельные гаремы, отгонять молодняк, считать, клеймить… Не женская это работа.

«Онекотан» осторожненько, на самом малом, вошел в узкий пролив, соединяющий океан с лагуной. Если глядеть с палубы, то казалось, будто плавучая база не плывет по морю, а ползет по суше. Кольчатые стволы пальм клонились навстречу, их лохматые кроны шуршали на уровне палубы, почти задевая о леера.

И снова простор – перед катамараном распахнулась голубая лагуна. Вода была столь прозрачна, что чудилось – ее и вовсе нет. И не ползет «Онекотан» по земле, а парит над нею. По лагунной глади скользили паруса патрульных яхт, вдали зеленой полоской тянулся южный берег, а справа открывался порт – длинный пирс, по которому каталась башня киберпогрузчика с десятком сверхманипуляторов. Пять свешивались по одну сторону, пять по другую. Этакий киберспрут с громадными суставчато-коленчатыми щупальцами. Кучу денег на него угрохали…

Плавучая база пришвартовалась, и Наталья сошла на берег. Дома… Именно так она себя и ощущала – не с восклицательным знаком после хорошего слова «дом», не с точкой даже, а с многоточием. Говорят, что в дом, где живет одинокий мужчина, уют привносится лишь тогда, когда в нем поселяется женщина. Это правда. А что тогда сказать о доме, в котором проживает одинокая женщина? Там царит порядок, там присутствует уход, а уюта нет. Ибо создается он не просто так, а для кого-то. Для любимого мужчины.

Понятие семейного очага давно стало анахронизмом, ибо даже камины ныне строятся не для варкижарки или обогрева, а колорита ради. И функция женщины, как хранительницы очага, кажется надуманной. А зря. Семейный очаг незрим, но он согревает, когда две души делятся своим теплом, а два родных человека тянутся друг к другу. И как же холодно бывает одинокой, неприкаянной душе…

Рассеянно здороваясь с островитянами, высыпавшими на берег встречать китопасов, Наталья обогнула приземистый пакгауз и вышла на Главную улицу Вэйлхеда. Кривоватую – и единственную – улочку стискивали два ряда домов – стандартные постройки из литопласта или спектрогласса. Поселком Наталья гордилась – это был ее населенный пункт, на ее ИТО. Никто бы ей и слова не сказал, если бы она отказывала переселенцам – чешите, мол, отсюда, мой остров! Но отец со Станисласом были правы – так и веселее, и пиратам всяким отлуп давать куда сподручнее. К тому же бродяги, босяки всякие в Вэйлхеде не задерживались. Зато вон, Раш Джексон открыл свой «Грандотель», а Ли Цзинвэй держит магазин «Эмпориум». И еще куча салунов по обеим сторонам – пей, не хочу. Хотят! И еще как. Поселок служит центром притяжения для фармбоев, что держат вокруг ИТО кальмарные пастбища и планктонные плантации, для глубоководников-диперов, осваивающих абиссаль, для моряков и подводников, знающих такой транзитный пункт – «ИТО Витязя».

Стоун прошла по всей улице и свернула в кокосовую рощу. Дорога вильнула и вывела девушку к ранчо.

Это было овальное здание, трехэтажным прозрачным куполом вздувавшееся над пальмами. Еще шесть этажей уходило под землю.

Пройдя в контору на нижнем этаже, Наталья уселась за стол-пульт и повключала все рабочие экраны. За огромным окном-иллюминатором светилась голубым сапфиром чистейшая вода. Рыбы-попугаи сновали, как в аквариуме, а отсветы яркого солнца, преломленные волнами, шарили по офису, ложась на компьютеры и столы-пульты сетью расплывчатого голубого сияния. Но даже этот вечно изменчивый вид не успокоил девушку.

Пошатавшись по ранчо, она запустила киберуборщика, вышла на веранду и призналась себе, что больше так не может. Решительно вытащив радиофон, Стоун набрала шифр Тимофея.

Браун ответил почти сразу. Узнав звонившую, он сказал:

– Привет!

– Привет… – растерявшись, Наталья не нашла ничего лучше, чем передать: – Ваше звено я направляю в помощь Хэнку Руни. Проводите китов подальше и возвращайтесь.

– Понял, – озадачился Сихали. – А зачем ты мне это говоришь, а не Арманто?

– Зачем-зачем… Скажи: ты любишь Марину?

Губы Брауна плотно сжались.

– Почему ты спрашиваешь?

– А ты не понимаешь? – с вызовом спросила Стоун.

– Наташа… Ты разговариваешь со мной так, будто я тебе изменил.

– А что, не так?

– Не так. Если уж говорить об этом, то скорее я тогда изменил Марине с тобой.

– Так ты любишь ее? – настаивала девушка.

Тимофей подумал.

– Не знаю, Наташа, – признался он. – Вот правда, не знаю. Когда я жил «на берегу», то верил, убежден был, что люблю. А теперь… Не знаю. Зачем тебе это, Наташ?..

– Я не спрашиваю, любишь ли ты меня…

– …Не надо.

– Но мне-то что делать?! – прорвало девушку. – Мне-то как жить? Как быть? Ну люблю я тебя, дурака, понимаешь? Люблю! И ничего не могу с собой поделать! И не хочу!

Сихали помрачнел:

– Ты поэтому все эти дни со мной не разговаривала?

– А то ты не знал… – устало вымолвила Наташа. Вспышка опустошила ее.

– Знал… Вернее, догадывался. Пойми, мне очень, очень приятно знать, что меня любит такая девушка, как ты. Это даже льстит моей прелюбодейской натуре… Вот, ты спрашиваешь, что тебе делать. А что делать мне? У меня была одна Марина, меня влекло к ней, а теперь появилась ты. И что мне, разорваться? Или ты хочешь, чтобы я жил с тобой одной?

– Хочу! – выпалила девушка. – Больше всего на свете я хочу этого!

– Без любви? – печально спросил Тимофей.

– Ты полюбишь! Потом…

– Без верности? – по-прежнему грустно продолжил Сихали.

Наталья угасла.

– Ладно… – пробормотала она. – Не обращай на меня внимания. Работай. Арманто, наверное, уже обыскался тебя… Пока.

– Пока…

Поздним вечером Стоун вышла на веранду, обращенную к океану. Плавучие базы уходили, расцвеченные огнями, и появлялось такое ощущение, будто окончен карнавал – угасло веселье, унялась толчея, утихли крики и смех. Только порванные маски разбросаны кругом, конфетти и серпантин. И темнота. И тишина. И пустота…

Ранним утром Наташа проснулась одна в пустом доме – и с отвратительным настроением. Все шло не так, как надо было, а только вкось, врозь… Тима… Ну почему он?.. Ох, она прекрасно понимала, почему. Марина – яркая девушка, очень красивая и сексуальная. Вопрос: что правит Тимой в действительности? Любовь или только вожделение, одно лишь голое желание обладать прекрасным женским телом? Хорошо, если не любовь. Да он же и сам сказал, что не знает…

Тима, он сейчас как планета в системе двойной звезды, чья орбита сложна, извилиста и не поддается расчетам, ибо небесное тело летит в пространстве, борясь с притяжением двух светил. У какой звезды сила тяготения окажется больше? Чей свет согреет планету по имени Сихали Браун? Чтоб Марининой звезде закатиться и стать черной дырой…

Дабы отвлечь себя от тоски и грусти, Наташа поступила обычным образом – загрузила себя работой. Для начала она села за руль атомокара, решив объехать весь ИТО. Занятая китоводством, Стоун не брезговала и земледелием – пальмовые рощи приносили скромный, но постоянный доход, ибо, как бы ни нахваливали универсальные синтезаторы, а натуральное кокосовое масло все равно лучше.

С этими позитивными мыслями Наталья и тронулась в путь. Рампарт охватывал лагуну кольцом, разорванным лишь на северо-западе, рядом с портом и поселком. Обойти лагуну можно было часа за четыре, объехать – минут за двадцать. Ухабистая дорога уводила на юг прямо от ранчо.

День обещал быть жарким, но дорога лежала в зеленистой тени перепутавшихся пальмовых крон, а ветерок с океана блуждал между кольчатыми стволами, приятно овевая разгоряченное лицо и донося запахи – йодистой соли, гниющих водорослей, сладковатый аромат копры и еще что-то неуловимое и терпкое.

Справа и слева мельтешили стволы, иногда открывая солнечные полянки с одинокими хижинами – не все любили сутолоку Вэйлхеда.

На самом юге пальмы не росли – участок между лагуной и океаном был закатан серым металлопластом, а ближе к рифам поднимались башни недостроенного Южного терминала – подводного порта. Сооружать терминал затеял еще отец, но после его смерти некому стало завершить строительство. Здесь мог бы вырасти большой перерабатывающий комбинат, а субмарины подвозили бы китовое молоко или отжатый планктон…

Выехав на восточный берег, Наталья остановилась посреди зарослей буганвилеи и гибискуса, вышла из машины и прошагала к берегу океана. Там жил старый Фримен Дорсет, промышлявший сбором кокосов.

Старика Стоун дома не застала и вышла к мелководью, что плескалось между рифами и рощей.

Дорсет был здесь. Он стоял в напряженной позе, по колено в воде, и внимательно глядел из-под руки в сторону востока.

Наталья тоже посмотрела туда – и очень удивилась. На востоке зеленел еще один остров. Ничего не понимая, девушка замерла и лишь тогда уловила малозаметные перемены – остров медленно смещался к северу. Это был обычный СПО, правда, редкой величины – километров восемь в длину.

Почуяв присутствие Натальи, Дорсет обернулся.

– Видала? – крикнул он возбужденно. – Большой Зеллер пожаловал!

– Кто-кто?

– Джадд Зеллер! Это его остров, называется «Изола».

– Здоровенный какой… Я и не знала, что такие строят!

– Модульный он, собрали из блоков, как из кубиков… – Фримен помрачнел: – Только ты не все видела. «Изола» – это, как твой «Онекотан», плавучая база. Поняла?

– Поняла, Фри.

– Вижу, как ты поняла… Большой Зеллер пригнал большое стадо кашалотов, тысячи две голов! Теперь поняла? Это его ранчо, «Ди-Зет»!

Наталья нахмурилась:

– Две тысячи? И как он их кормить собирается?

Дорсет захихикал.

– Да за твой счет, Натали! На твоих пастбищах. Видал я уже такие фокусы… На Туамоту Зеллер десяток кальмарных пастбищ разорил – или покупал их за бесценок, или просто загонял своих китов, и те выжирали все – рыбу, кальмаров, все, что шевелилось. Само собой, кое-кому из фармбоев это не понравилось, они встали на защиту своих хозяйств. За этих взялись молодчики Джадда, их у него человек пятьдесят. Троих фермеров застрелили, и тихо стало, как в могиле… Вон, глянь, киты идут!

Девушка посмотрела и ощутила страх. «Изола» сдвинулась к северу, открывая вид на океан. Там повсюду парили фонтаны – сотни и сотни фонтанов. До самого горизонта горбились блестящие черные спины и шлепали хвосты.

Никогда еще Наталья не видела столь большого стада. Перегонять такое – сплошная морока. В природе киты никогда не объединяются целыми тысячами. Максимум сотня собьется или полторы. Да оно и понятно – каждый кит съедает по тонне еды в день. Сто кашалотов еще добудут себе пропитание, но две тысячи…

Наталья быстро вернулась к машине и вывернула на дорогу. Это не Большой Зеллер пожаловал. Пришла большая беда.

Наталья доехала до пролива. На той стороне виднелся порт, где над катерами и яхтами возвышались «Онекотан» и «Тако-мару», поодаль выглядывали из зелени разноцветные крыши поселка. А по эту сторону располагался песчаный пустырь с пучками травы, посреди которого высилась наблюдательная башня, похожая на те, с которых в степях и прериях скотоводы вели подсчет поголовья коров.

Наталья забралась в открытую клетку подъемника, и тот, визгливо жалуясь на жизнь, вознес ее на верхнюю площадку. Оттуда открывался роскошный вид: с одной стороны возлежала лагуна в обрамлении ИТО, с другой плыл СПО, овальный в плане. Нет, уже не плыл – «Изола» остановила свое продвижение как раз напротив выхода из лагуны и упокоилась. Весь СПО был покрыт глянцевой зеленью, нестриженой и неухоженной. Это был не парк, обычный для плавучих островов, а настоящий лес. Кое-где растительный покров разъезжался, открывая полянку, взблескивал озерцом или протокой кольцевой реки, а ближе к носу, если считать носом ту оконечность «Изолы», что была обращена к западу, виднелся огромный дом, где башни, купола и параллелепипеды причудливо перемежались, удерживаемые воедино галереями-переходниками. Ниточка дороги связывала дом с портом.

Еще одно строение, огромный прозрачный купол, вздувалось на востоке. Надо полагать, оно скрывало за выпуклыми стенами энергостанцию.

За ИТО располагались искусственные кальмарные пастбища Билли Огга и Керка Джордана. Акваторию пастбищ огораживали цепочки буйков – будто кто сбросил на волны бусы, светящиеся красным.

Наталья увидела несколько звеньев субмарин, окруживших белый катер Джордана. Короткая оранжевая вспышка – и катер перевернулся. Медленно пошел ко дну. Минуты не прошло, как погасли все буйки – видать, парни Зеллера грохнули генератор. Заграждение перестало быть, ультразвук более не отпугивал китов, и стадо ломанулось на пастбище. Сразу сотни хвостов задрались кверху – проголодавшиеся кашалоты заныривали, собираясь отведать кальмаров и рыбки.

А субмарины уже шли к следующему пастбищу.

– Что ж вы творите, гады, – процедила Стоун.

Быстро спустившись, она завела атомокар на автоматический паромчик и пересекла пролив. Бросив машину в порту, девушка зашагала в Вэйлхед.

Никогда еще она не испытывала такой беспомощности, как сейчас. Все ее китопасы вернутся лишь под утро, на обеих плавбазах только дежурные. И кому тогда противостоять Большому Зеллеру? Кто остановит этот наглый, бессовестный напор? Жители поселка? Верится с трудом… Хотя Док Блэйн – бывший офицер Патруля, воевал с нукерами Мехти-хана в Малайзии, а после три года принуждал к миру партизанствующие и бандитствующие элементы в зонах демилитаризации по Восточной и Экваториальной Африке. Короче, тот еще волчара. Да и комиссар Долан не из тех, кто прощает обиды. Наталья повеселела.

Утро шло, и солнце пригревало. Серый, побитый пластик тротуара нагревался. На улице Вэйлхеда почти никого не было.

С юга подъехала грузовая автоплатформа. Она секунду постояла на улице, пока водитель заходил в «Эмпориум» и торопливо выскочил обратно. Он прыгнул на сиденье, рванул с места и исчез за углом.

На стоянках не было ни одного транспортного кибера.

Вэйлхед затаился.

Наталья огляделась и вошла в салун «Нэшнл». Народу там было немного, в основном фармбои и кибернетисты-снабженцы. Они с любопытством обернулись к вошедшей, взглядывая на нее исподтишка, но с пристрастием: как, мол, собираешься поступить? Что делать станешь?

Потом они вернулись к прерванным разговорам.

– Билли Огг долго не продержится, – уверял собеседников рыжий, веснушчатый парень, вечно шмыгающий носом. Алек, кажется. – Людей у него мало, а те, что есть, стрелять не приучены…

– Уж на что Керк был крепок, – мрачно проговорил чернобородый Джек Егоров, – а и то…

– Да в него влупили заряд плазмы, сам же видел!

– Во-во… Сначала Керк, потом Билли…

– Не, хитрый Билл жив-здоров. Большой Зеллер предложил ему тысячу амеро за пастбище, и тот согласился.

– Тыщу?! Всего? Да оно не меньше десяти стоит!

– Зато Билли в живых.

– Я не знаю, как там было, что там было, – решительно заявил щуплый Цзинвэй, хозяин «Эмпориума». – Ранчо «Ди-Зет» несет процветание нашему городу. Наши доходы резко увеличатся, вот увидите! А что касается Джордана, то вы сами знаете: здесь, в ТОЗО, выживают сильнейшие, а слабым тут делать нечего.

– Да и с чего мы будем вмешиваться в войну китопасов? – спросил Раш Джексон, владелец «Гранд-отеля». – А если и попробуем, то Зеллер просто сотрет город в порошок.

Наталья оглядела предпринимателей, не скрывая своего презрения.

– Значит, будете спокойно наблюдать, как убивают других? – спросила она. – Будете трусливо поджимать хвосты и обслуживать убийц? Что ж, теперь хоть ясно, что вы за народ!

– Полегче, Натали, – побагровел Джексон. – Я…

Он не договорил – с улицы донесся шум, послышались восторженные крики, загремели выстрелы. Гулко протопотав по ступеням, в салун ввалилось человек двадцать китопасов в одинаковых серебристых комбезах. Впереди шествовал верзила в точно таком же одеянии – Большой Зеллер. Это был огромный человек, крепкий и массивный, с широким лицом и старым шрамом на щеке. Движением руки уняв свиту, он бегло осмотрел посетителей салуна и остановил свой взгляд на владелице ранчо «Летящее Эн».

– Стоун? – сказал Зеллер.

– Допустим.

– Сколько ты хочешь за свое ИТО?

– А кто тебе сказал, что я собираюсь его продавать?

– Сколько?! – нетерпеливо перебил ее Джадд. – Называй цену. Мне некогда.

– Не будь дураком.

– Не будь дурой! Даю пять тысяч амеро. Бери деньги, плавбазу и уматывай.

– Я тебе уже объяснила русским языком – ИТО не продается!

– Последний шанс, – резко, словно приказывая, бросил Джадд. – Пять тысяч амеро и плавбаза. Любая из двух.

– О, так ты уже выбрал, какую из них оставить себе?

– Так ты не продашь ИТО?

– Нет.

– Отлично, – глумливо усмехнулся Зеллер. – Сэкономлю пять тыщ. Не хочешь продавать – останешься и без ИТО, и без денег, и без флота!

Бесцеремонно согнав с места парочку выпивох, Джадд расселся за столом и положил на него ноги.

– Ты до сих пор жива только благодаря тому, что родилась женщиной, – снисходительно проговорил Зеллер. – Хотя на меня работает Бешеный Айвен Новаго, учти это. Ему по фигу, в кого стрелять – в него или в нее… Перестань ерундить, Стоун! Неужели до тебя еще не дошло, что я и ты – величины несоизмеримые? Ты – анахронизм! Кочевница, что таскается за стадом с севера на юг и обратно, подчиняясь сезонным миграциям. Это отжило, Стоун, это все должно остаться в прошлом. Будущее за огромными марикомплексами, такими, как мое «Ди-Зет». Вот я не буду шарахаться по океану, я собираюсь пасти китов тут, в тропиках, весь год. Понимаешь? За мною сила, за мною деньги, за мною поддержка Генерального Руководства проекта ТОЗО. А за тобой кто?

– Сихали Браун, – медленно проговорила Наталья, – и еще двадцать крепких парней, которые надерут тебе задницу. А если будешь упорствовать, они тебя уничтожат.

Парни, приведенные Большим Зеллером, весело загоготали. Отсмеявшись, Джадд махнул рукой:

– Ступай уж, клоунесса, насмешила…

Наталья Стоун ничего не ответила – она была в таком бешенстве, что выразить его членораздельно не получилось бы. Девушка вышла на улицу и зашагала к ранчо. Потом побежала. Ворвавшись в кабинет, она достала оружейный пояс. Чтобы затянуть его на узкой талии, пришлось сверлить лишнюю дырочку. Зарядив бласт и поставив его на предохранитель, хозяйка ранчо опустила оружие в кобуру.

– Вы заказали музыку, – процедила она, – посмотрим, как вы теперь запляшете!

Глава 19. Охота на «Крота»

Сихали Браун возвращался к ИТО Витязя на «Орке-6» – за стадо удалось выручить больше семидесяти тысяч амеро, и Боровиц не устоял перед предложением Хэнка Руни, обменял восемь «Бронко» на четыре «Орки», пусть и не новых, но на ходу.

– Я Хэнка знаю, – говорил Боровиц, – этот хомбре скорей утопится, чем обманет. Ты глянь только, какие лодочки! Почти новье!

И впрямь, субмарины содержались в порядке – нигде ни пылинки, все надраено и блестит. Теперь ранчо «Летящее Эн» располагало десятком «Орок», десятком «Бронко» и четырьмя «трофейными» «Пинто».

Сегундо занял место бортинженера – он так долго обмывал «Орки», что еле на ногах стоял.

«Шестая» шла ходко, выдерживая среднюю скорость. Каждый час сорок миль оставалось за кормой. Все шло штатно, и Тимофей вернулся к своим мыслям. А те текли неспешно, отставая от стремительной «Орки».

…Вот когда капитаны плавбаз, купившие китов, собрались на палубе «Ириана» и выложили наличные, вот тогда у Брауна в душе поднялась буря малоуправляемых эмоций. Наконец-то! – кричало нутро. Теперь в предпоследний поход, до верфей «Центроникса». Денег у них хватит, чтобы купить семь батискафов. И все! И в путь! К впадине Яу!

А вот Боровиц выглядел тогда как-то скучно – сегундо просто кивнул капитанам, скинул пачки денег в чемоданчик и сухо попрощался. Потом уже, словно оправдываясь, он ворчливо сказал: «Понимаешь, Тимка, привык я к нашим китикам… Одно дело молодняк продавать, а тут всех и сразу! И Хрику, и Моку, и… А!..»

Браун даже вину почувствовал, но заикаться об этом не стал – старый китопас не понял бы его терзаний, принял бы их за «береговую» извращенность. Все ж давно обдумано и решено. Они не просто так взяли да избавились от стада. У них цель – спасти хорошего парня, а заодно сыскать сокровище, по сравнению с которым золото стоит меньше засохшего дерьма, как выразился Арманто. Какая ж тут вина?

Надо же, – покачал головой Сихали Браун. Всего месяца полтора минуло с того вечера, когда он пришил Хлюста, а сколько всего вместилось в эти дни! С ума сойти…

Ветер, солнце, тяжелый и опасный труд сделали свое дело – его кожа загорела и уплотнилась, под ней проступило витье мышц. Душа тоже заветрилась, огрубела. Твердое сердце бьется ровно. Конечно, потребуется пара лет, пока он приучится встречать угрожающие взгляды бестрепетно, с насмешкой даже. Пока что он испытывает страх перед каждой стычкой, у него сохнут губы, а чудовищное напряжение сковывает до боли.

И все же он оказывается быстрей и метче своих противников. Желания убивать в нем почти никогда не возникает, он не ищет неприятностей, да и зачем? Они сами находят его…

О, как же было тошно поначалу! Ему казалось, что призраки убитых им на всю жизнь лишат его покоя, что отчаяние и ужас необратимости доконают его, но нет. Как нахлынуло, так и схлынуло. Он привык. Вокруг и под ним простиралась ТОЗО, великая страна больших глубин, где обитали кракены, чудовищные порождения тьмы, где закручивались могучие тайфуны, где выживали люди сильные, верные друзьям и стойкие в любой драке. И он, Тимофей Михайлович, божьей милостью ганфайтер Сихали Браун, становился одним из таких людей. Что бы там ни говорили его друзья, ничего он еще не достиг. Но он твердо намерен добиться всего в этой жизни и – будьте уверены! – добьется.

– Слушаю! – каркнул Боровиц, приникая к селектору. – Привет, Наташка. Возвращаемся, ага… Что? Что-что? Когда? Та-ак… А Керк? Та-ак… Ты сама-то где сейчас? Кто с тобой? Понятно… Да, это люди подходящие. Нет, Наташ, даже не думай. Лучше уходите в безопасное место. При чем тут «Онекотан»? И никакое это не бегство, а отступление. Отходите к Южному терминалу и держитесь, мы скоро подойдем!

– Что случилось? – спокойно спросил Тимофей.

– Большой Зеллер явился, – хмурясь, сообщил Станислас. – Пригнал две тыщи китов и хочет захапать наше ранчо.

– Перетопчется, – по-прежнему спокойно сказал Браун, даже не подозревая, что повторяет чьи-то слова. – Ладно, Стан. Они заказали музыку, поглядим теперь, как запляшут!

Засветло вернуться не получилось, но Сихали даже рад был – темнота ночи давала им лишний козырь.

Боровиц стоял за спиной Брауна и высматривал приметы – предстояло найти подводный тоннель, ведущий под рифами к Южному терминалу. «Орка» медленно, еле заметно, двигалась вдоль обрыва. Ощутимые лучи прожекторов оглаживали неровные складки кораллита, кое-где на них топырились веточки натуральных кораллов, суетились рыбки карнавальных расцветок, лениво проскользила маленькая акулка.

– Там такие фермы должны стоять… – озабоченно проговорил сегундо. – Есть! Вон, видишь?

– Ага.

Из отвесного, словно обрезанного склона вытягивались решетчатые кронштейны, удерживающие громадный обруч, весь в «бантиках» водорослей.

– Это шлюз, – повеселел Станислас, – недостроенный…

Субмарина вписалась в зияние тоннеля и стала медленно продвигаться вперед. В боковых иллюминаторах показались отсветы – «Орка» Вуквуна шла следом.

– Арманто, ты? – решил удостовериться сегундо.

– Я, однако.

– Сейчас мы всплывем, ты за нами. Вход в лагуну перекрыт, чтоб акулы не заплывали…

– Стан, кого ты учишь? Я сам решетки варил!

– Ладно, ладно, умник…

«Орка-6» вплыла в громадную полость и начала подъем. Внезапно вверху разлился яркий свет.

– Кажись, прибыли.

Браун приподнялся и выглянул за прозрачный колпак. Субмарина всплыла под пологим серым сводом Южного терминала. Справа виднелась стенка причала, на котором стояли люди, почти все незнакомые Тимофею. Он узнал только Наташу и Марину. И еще тех четверых, что сперва были загонщиками у Шорти Канна, но прижились на ранчо. Сперва, правда, китопасы порешили их линчевать – железяку на шею и в воду, но подостыли и передумали. Стаду кальмары вреда не причинили, а ведь и Юта с Шелвином, и Таскоза с Кинзеллой были первостатейными китопасами. Все четверо получили работу на «Летящем Эн». Временно.

– Все здесь, – удовлетворенно сказал Боровиц. – Вон тот, высокий, что сутулится, это Док Блейн. Давно его знаю, со мной еще летал, он врач-межпланетник. А тот, что рядом с ним, плотный такой, рыжий, это Ред Долан, комиссар Вэйлхеда. Тоже ничего мужик, мы его уже пятый год избираем, чтобы за порядком следил. В позатом году, помню, когда на нас пираты наехали, он тут живо все организовал, всыпали мы тогда «джентльменам удачи», как полагается… Подгребай давай.

– А что тут делать, Стан? – возразил Сихали. – Коль уж пришли, надо Большого Зеллера проведать. Познакомиться хоть…

– И как ты собираешься к нему в гости явиться? – прищурился сегундо. – Через пролив?

– Через лагуну.

– Правильно, – оценил Боровиц. – Вылазь, покумекаем.

Тимофей выбрался наверх и перепрыгнул с качавшейся «Орки» на твердь пристани.

Китопасов встречало человек двадцать. Говорили все сразу.

– А мы тут, как в осажденной крепости!

– Парнишки Зеллера окружили терминал – не войти, не выйти!

– Мы заблокировали оба входа, главный они пытались штурмовать, мы отбили атаку. Одного, кажется, хоронить пора, а еще двоих ранили.

– Наших тоже зацепило…

– Убил бы гада этого! Да за одного только Керка надо сто Зеллеров давать!

– Не сто, а тыщу.

– Согласен!

Одна за другой всплывали «Орки». Народу – и гвалту – прибавлялось. Незаметно Тимофей со Станисласом оказались в сторонке, потом к их теплой компашке присоединилась Наташа. Подошел Шурик Рыжий.

– Нет, как будто кто специально нам мешает! – воскликнул он.

– Похоже, так и есть, – сказал Сихали негромко.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Наташа. Хотела сказать сухо, получилось – робко.

– А вы вспомните, как на нас напали диперы. В тот же день! Откуда они прознали про живую воду? Кто им сказал? Это ты, по-моему, Шурик, на новеньких с «Симушира» подумал, да?

– А по-моему, Белый…

– Неважно, – отмахнулся Тимофей. – Допустим, что его версия правильная. А тогда кто на нас кальмаров натравил?

– Ты что?! – вытаращился Рыжий. – Это ж Шорти! Вон, давай Юту позовем, он в курсе!

– В курсе чего, Шур? На кой черт Перри Канну сдались те кальмары? Китов Шорти крал, это точно, но тогда он увел архитойтисов! Зачем? Неужели для того лишь, чтобы нам отомстить? Как по-твоему, это похоже на Канна?

– Я бы не сказал… – протянул Рыжий. – Шорти подлый, но не дурак.

– Именно! Знаешь, я долго голову ломал, все понять пытался, зачем ему эти долбаные кальмары потребовались…

– И понял чего? – прищурился Боровиц.

– Только гигантские кальмары могли так напугать наших китиков, чтобы те дунули от них во все стороны. Если бы у Шорти все получилось, он бы разогнал наше стадо. Мы бы потом и за месяц его не собрали.

– О! – сказал Станислас и поднял сучковатый палец. – В самую точку!

– Это не ответ, – вмешалась Наташа. – Потому как вопрос остается прежним: зачем? Зачем Канну разгонять стадо?

– А помнишь, – вмешался Рыжий, – а помнишь, ты еще на айсберге все меня спрашивал, зачем там Коротышка?

– Я и сейчас задаю себе тот же вопрос, – медленно проговорил Джек. – Вам не кажется, что кто-то мешает нам? Кто-то, нам неизвестный, постоянно создает нам проблемы. Вот, не получилось с айсбергом – кальмары в ход пошли. Не вышло с кальмарами – Большой Зеллер заявился!

– Не мешай все в кучу, – нахмурилась Стоун.

– Я мешаю всё в кучу? – вкрадчиво спросил Тимофей. – Или выстраиваю в логическую цепочку? Наташенька, пусть события и разные, меня другое настораживает – то, как не вовремя они происходили. Или напротив – вовремя. Достали мы живую воду – диперы тут как тут. Помешали мы им – решили нас подставить на В-15А. Близится к концу перегон – кальмары идут в ход. Закончился перегон, уходят китопасы проводить «купцов» – мигом Зеллер подгребает. Я лично Айвена допрашивал, он назвал какого-то мистера Смита – это он заказывал и резню на айсберге, и бойню кальмарную. Вопрос номер один: кто он такой на самом деле? Неизвестно. Но у меня давно зреет один неприятный вопрос, вопрос номер два…

– Кто из наших заделался «кротом», – подсказал Боровиц, – и сдает нас?

– Да. Возможно, сдает именно этому «мистеру Смиту».

– Логично, – кивнул Станислас. – Но уж больно расплывчато…

– А я не верю, – сказала Наташа, запнулась и добавила: – Не знаю…

– Ты кого-то подозреваешь? – прямо спросил Рыжий.

– Ну, да… – неохотно признался Браун.

– А кого?

– Не скажу. Мне надо проверить…

Тут к беседующим приблизился Юта Хейзел и остановился, неуверенно поводя головой.

– Привет, Юта, – улыбнулся Тимофей.

– Здорово! – сразу заулыбался Хейзел. Потом улыбка его побледнела, и он проговорил: – Я что сказать хотел… Мы, когда уходили с «Онекотана», сцепились с молодчиками Зеллера. Так вот, Джадд нанял бластеры Бешеного Айвена.

– Новаго?

– Его. Кстати, к нему уже лепится другое прозвище, более подходящее – Мясник Айвен. Он всюду ходит со своим «адьютантом» по кличке Башка. Так тот хвастался, что Айвен сделал уже четырнадцатую зарубку на рукоятке бласта.

– Разбушевался Ванька, – криво усмехнулся Браун. – Ладно, учтем. Как ты, Юта, насчет сходить в гости?

– Всегда «за»! А к кому?

– К Большому Зеллеру.

Хейзел радостно потер руки.

– Ну, наконец-то!

– И я с вами! – подскочил Рыжий.

– Ладно, посторожишь «Орки».

– И все? – горько осведомился Шурик.

– И все. Пока.

Решетчатые ворота сдвинули наполовину – этого хватило, чтобы выпустить в лагуну пару субмарин. Неслышными тенями «Орки» преодолели внутренний водоем ИТО и вышли к порту. У причалов сгрудились десятки вражеских подлодок, а единственный сторож лежал «звездочкой», раскинув руки и ноги, и мощно храпел. Дух синтетического виски витал над ним.

В «десант» пошли трое – Браун, Хейзел и Боровиц. Насупленный Шурик вздыхал, сидя на выпуклости рубки.

– Чисто карнавал, – проворчал Станислас, кивая в сторону Вэйлхеда.

Да, над поселком не гасло зарево разноцветных огней, оттуда валом валили могучие звуки музыки – разухабистых блатных ритмов, заглушавших пьяный гогот и восторженный рев «победителей».

– Идем вразвалочку, – предложил Сихали. – Не будем выделяться…

Сразу за пакгаузами «десантники» наткнулись на парочку, дорвавшуюся до бесплатной выпивки. Двое бойцов Зеллера передвигались, качаясь и служа друг другу опорой – когда один падал, второй поднимал его, иногда роняя. На шеях у обоих болтались лучеметы.

– М-мы-ы? – интересовался левый.

– Ум-м… М-да… – глубокомысленно отвечал правый.

Потоптавшись, оба рухнули.

– Вооружайтесь, – сказал Тимофей и перекинул один из лучеметов Боровицу. Юта Хейзел снял другой плазмоган.

– Долго нам оставаться в Южном порту нельзя, – сказал Браун, оглядываясь, – выкурят нас оттуда. Можно, конечно, воспользоваться фактором внезапности и напасть на «Ди-Зет»… И скольких мы потеряем? А женщин как оставить? Нет, надо срочно уходить в безопасное место и уже оттуда начинать свою войну. Есть такое на примете, Стан?

– Я уже подумывал об этом. Ежели от нас к северу держать, то милях в сорока стоит один батиполис, брошенный еще лет десять назад. Глубины там небольшие, метров по восемьсот. Лучше всего туда перебраться.

– Отлично. Ну, пошли, что ли? Наведем шороху! Мне бы только пару ласковых Зеллеру сказать – пусть ощутит неуют, а вы мне спину прикройте. Лады?

– О’кей, – кивнул Хейзел.

– Гляди, не помри… – проворчал сегундо.

– Не дождутся! – было ему ответом.

Сихали дошел до «Гранд-отеля», когда его окликнули. Это были трое головорезов Большого Зеллера – один рослый, здоровый, грубого вида малый, с двумя низко подвешенными на бедрах бластерами и в потертом комбезе, другой – тоже высокий, крупный плотный мужчина с квадратными плечами; третий, с желтым лицом и бесцветными глазами, носил бластер не в кобуре, а за поясом.

– Эй, ты! – рявкнул здоровый.

Браун даже головы не повернул.

– Стой, тебе говорят! – здоровяк нагнал его и встал на пути.

Холодная и бешеная ярость поднялась откуда-то из груди. Все, что раздражало Тимофея последние дни, весь тот ком паршивых подозрений и раздражающих странностей, все нелады с Натальей, вся его неприязнь к Большому Зеллеру сосредоточились сейчас на человеке, который загораживал ему дорогу, на его потной морде, на свистящем дыхании с запахом лука и водки.

Браун нанес удар ребром ладони под нос здоровому, добавил костяшками по горлу и тут же заехал «пяткой» ладони в подбородок. Противник, хлюпая соплями и кровью, рухнул, а Тимофей развернулся к остальным.

– Этот тип нарывается на грубость, Паха, – изрек квадратный.

– Он уже нарвался, Гошан, – ответил желтолицый.

Браун мог выдернуть бластер, но не стал – подоспели Юта с сегундо. Павел получил от Хейзела сильный удар в челюсть, и, пока приходил в себя, Тимофей пробил Георгию солнечное сплетение, заставив того согнуться, и врезал кулаком по шее, подставив колено. Гошан свалился, не издав ни звука. Боровиц подскочил к здоровому и, легко уклонившись от его кулака, схватил за руку и перебросил через бедро. Грузное тело описало дугу и, проломив перила, с грохотом упало на пластиковый настил веранды «Гранд-отеля». Народу прибавилось – человек десять вышло поглазеть на драку. Станислас скромно притулился к стене отеля, Юта Хейзел устроился на ступеньках веранды.

– Чего это ты тут развыступался? – спросил неласковый голос из толпы.

– Я никогда не нарываюсь, – ответил Тимофей весьма прохладным голосом. – Но если вам захочется подраться, то теперь вы знаете, к кому обратиться.

– Что здесь происходит? – Сквозь толпу к нему пробился Джадд Зеллер, покрасневший от гнева до такой степени, что это стало заметно даже при свете уличных фонарей.

Браун развернулся к нему, чуть наклонил голову и опустил руки, так что ладони были в нескольких сантиметрах от рукояток бластеров [43].

– Зеллер! – громко сказал он, чтобы слышали все. – Ты пришел сюда с бандой подонков и мерзавцев! Эти трое получили то, что хотели.

Тимофей не красовался. В том, что он бросал вызов всему «Ди-Зет», не было ни горячки, ни хвастовства. Браун не сделал ни одного лишнего движения, не сказал ни одного лишнего слова. И бойцы Зеллера это почувствовали – почуяли в Сихали профессионала, хладнокровного и смертельно опасного.

– Забирай свою свору и убирайся отсюда! – потребовал Тимофей. – Ты хотел драки, и ты ее получишь! У тебя есть бласт, можешь начинать первый!

Зеллер смешался. Он привык командовать, а крутые парни, которые всегда были рядом, защищали его от любой опасности, поэтому прошли годы с тех пор, как он сам пользовался оружием. Но и спасовать Джадд не мог – положение обязывало. Его рука медленно потянулась к бластеру.

Голос за спиной Большого Зеллера негромко произнес:

– Осторожно, Джадд! Это – Сихали Браун.

Зеллер вздрогнул. Его разжатая пятерня отдернулась подальше от оружия.

– Вот оно что! – презрительно сказал Тимофей. – Смелости хватает только на то, чтобы приказать убить, а сам…

Браун махнул рукой и ушел в тень навеса. Скользнул вдоль стены и пропал за углом. Юта и Стан сквозанули следом.

– Даю пятьсот амеро тому, кто убьет этого ублюдка! – взревел Джадд.

Бойцы поскучнели, стали тихо расходиться, скрывая насмешливые ухмылки. Пятьсот амеро – деньги хорошие, но к чему они покойнику?

Паха уже поднялся, отряхивая одежду. Здоровяк Пегготи Горман прижимал платок к разбитому носу, а Гошана, получившего страшный удар в живот, мучительно тошнило.

Джадд Зеллер испытывал и гнев, и унижение, и позор. Ему бросили вызов, а он? Растерялся? Струсил? Впрочем, неважно, что он откопает в собственной душе, гораздо важнее то, что о нем подумают его люди. Ведь он для них босс не потому лишь, что платит деньги. За ним – сила тела и сила духа, то, на чем строится авторитет и держится власть. Авторитет, подчиняясь которому давали присягу на верность сюзерену его вассалы, а дружина подчинялась князю-конунгу. Власть, перед которой склоняются толпы и покоряются народы.

И вот какой-то выскочка, босяк-китопас, осмеял его силу, его право решать и вязать.

– Пег! – рявкнул Джадд. – Бери своих парней и прочеши весь остров! Найди этого Брауна и убей!

Горман, шмыгая носом, скрылся во тьме.

– Где Ньютон Клайд? Ньют, у тебя задача та же – найти этого чертового стрелка и прикончить. Хватай свое звено и обследуй лагуну. Плачу тысячу тому, кто застрелит Сихали Брауна!

А Сихали Браун не спешил стать дичью. В порту его и Боровица с Ютой уже поджидал Рыжий. «Десантники» быстренько погрузились и двинули к Южному терминалу, возбужденные и настроенные весьма воинственно. По дороге все сыпали предложениями, рассматривали варианты, готовились к будущим операциям, копили доводы, чтобы убедить товарищей в необходимости перемены мест.

Долго уговаривать осажденных не пришлось – практически все испытывали желание оказаться подальше от зеллеровцев, отдышаться и отоспаться. А там видно будет…

Полсотни человек с трудом разместились в тесных дозорных субмаринах, а уж как в их отсеки удалось запихать вещи – история умалчивает. Погрузившись на полкилометра, «Орки», «Бронко» и «Пинто» двинулись на север, к батиполису «Кларион-46».

…В конце шестидесятых, в эпоху первопоселенцев, в ТОЗО отправлялись целые караваны пассажирских субмарин. То было время больших надежд и великих начинаний. Только вдоль океанского разлома Кларион, что тянулся от Мексики до Маршалловых островов, заложили добрую сотню абиссальных поселений – все они находились на самой оживленной линии Транспасифик, и эмигранты охотно пускали тут корни.

Бравые эмбриотехники активировали механозародышей, и тяжелые шары эмбриофоров плюхались в донный ил. Через сутки, настроившись на внешние условия, эбриосистемы – базовые, дополнительные, сырьевые, ремонтные – начинали развиваться и разворачивались в подводные сооружения, сферы большие и малые. Чуть позже, когда отдельные группы механозародышей опознавались и принимались вязаться в системные массивы, сферы стыковались, заглубляли в грунт опоры, надстраивались. Уютно засвечивались рядки иллюминаторов, вспыхивали прожекторы на мачтах. В отсеках вовсю работали кондиционеры и озонаторы, удаляя стойкий запах пережженного грунта, форсажеры сворачивались, а керамические кубы и многогранники дигестальных систем с пучками эффекторов изображали абстрактные скульптуры. Батиполис был готов принять своих жителей.

Да, технически все было непросто, но исполнимо, однако зловредный человеческий фактор не позволял устраивать жизнь ко благу и процветанию.

Переселенцам дали свободу, не обещая безопасности. Люди, искавшие в ТОЗО работу, желавшие добиться успеха своим трудом, должны были сами защищать себя, свои семьи, свое имущество – от других, тех, кто шел следом за трудягами, собираясь отнимать ими добытое.

Повторялась старая-престарая история – там, где не установлен закон, воцаряются насилие и произвол. В людях, внешне цивилизованных, просыпались дикари и варвары. ТОЗО превратилась в империю беззакония, где торжествовало право сильного. И, надо сказать, союзы стран, чьи президенты создали ТОЗО, молчаливо одобряли такое положение. Оно было им выгодно, ибо масса неработающих с преступными наклонностями стала творить беспредел вне их территорий. Изоляторы пустели, ибо задержанным и приговоренным к имплантации мозгодатчиков давалась поблажка – они могли выйти на свободу, став океанцами. «На берегу» преступность падала, а в ТОЗО выросла до таких невероятных размеров, что даже Генеральный Руководитель проекта не мог чувствовать себя спокойно – никто не был застрахован от драк, перестрелок, грабежей. Правда, Акулу Фогеля так прозвали не зря – генрук был ганфайтером.

Гибли люди, умирали целые города, уничтоженные буйством низких страстей, не укрощенных законом и порядком.

«Кларион-46» был выстроен рядом с полем конкреций, на девять десятых состоящих из железа и марганца. К востоку хватало «черных курильщиков», богатейших источников меди и цинка, а на западе поднимались плосковерхие гайоты, знаменитые своими корковыми рудами, – десять кило кобальта на тонну руды!

Казалось бы, трудись и богатей, так нет же…

Трижды население «Клариона-46» избирало комиссара. Трижды с ними расправлялись истинные хозяева города, желавшие вкусно кушать, но не имевшие склонности зарабатывать матблага.

Каждый день в коридорных отсеках находили трупы, постоянно учинялись драки и потасовки. И однажды наступил конец – неизвестный, явившись в салун, не пожелал заплатить за выпивку. Застрелив бармена, он схватил бутылку виски, глотнул из горла – и пошел угощать товарищей, раздавая питье направо и налево. А товарищам только намекни…

Часа не прошло, как были разгромлены все салуны. Люди устроили настоящий карнавал безумств и смерти – их пьянили спирт и разрушение. Одни жители спасались, другие гнали их, убивая и поджигая все, что могло гореть. Пожарные автоматы запрудили батиполис конденсированными облаками пирофага, но все уже было кончено. От восьмидесяти девяти горожан уцелело всего трое, да и те вскоре оставили «Кларион-46». Так батиполис стал городом-призраком…

– По горизонтали мы находимся от маяка «К-46» на три тысячи шестьсот метров, – доложил Боровиц через головы Шелвина Родда и Таскозы, сидевших на полу кабины. – По пеленгу двадцать пять.

– Понял, – сказал Браун. – Близко уже.

«Орка» шла по-над дном, белым-пребелым. По сравнению с ним самые прекрасные песчаные пляжи мира показались бы серыми. Белел глобигериновый ил – «снег» из микроскопических скелетиков отмершего планктона, что откладывается на дно по паре сантиметров за тысячелетие.

И на этом белейшем фоне резко выделялись антрацитово-черные лавовые «подушки», блестевшие как антрацит. На глыбах обосновались колонии губок безукоризненно белого цвета, то похожие на фарфоровые тюльпаны, то образующие нечто вроде киргизской юрты из полупрозрачного алебастра.

Здесь гигантская горгонария распростерла свои окаменевшие, мраморно-перламутровые щупальца. Там виргулярии – еще одни диковинные твари абиссали – каллиграфически вписывали в пространство неведомые иероглифы, колеблемые течением. Некоторые из виргулярий были свернуты в спираль и напоминали штопор, другие больше походили на пружины, выбившиеся из старинного матраца, или беспорядочно спутанные петли брошенной веревки.

И вот, за очередным валом невесть когда извергнутой лавы тускло блеснули далекие сферы-бункеры батиполиса. Синеватые шары, состыкованные в две параллельные сцепки, отдаленно напоминали железнодорожные составы, забытые на далеком полустанке. Шары поднимались надо дном, опираясь на сваи. Ближе всего, поблескивая тумбами опор, высился центральный бункер – яйцеобразная постройка высотой с четырехэтажный дом. И ни один иллюминатор не светился – город давно стал призраком.

Неподалеку серела площадка комплекса добывающих агрегатов, заросшая актиниями, морскими лилиями и губками. Нежные перистые веера-жабры морских червей, карминно-красные, в цвет крови, мгновенно исчезали в белых трубках-стеблях при малейшем движении воды и снова распускались.

Жуткая тень пронеслась мимо. Браун включил прожекторы, и в их свете возник кальмар архитойтис, метров двадцати в длину. Красно-кирпичные щупальца вдруг поднялись все разом, заиграли кольчатыми извивами. С угрозой вытянув ловчие щупальца-манусы, спрут повисел над илистым дном, ундулируя[44] ромбовидными плавниками, и сдал назад, пока не растаял за пределами освещенного пространства.

– Сихали! – раздался голос Арманто из селектора. – Тут у них тусовка! Левее глянь!

Браун развернул субмарину, и в круг света вплыла бесформенная красноватая масса, чудовищный узел из переплетенных щупалец – два спрута сцепились в поединке.

Безмолвная ярость чудовищ потрясала. Кальмары сплелись, войдя в смертельный клинч, и остервенело обкусывали друг другу щупальца. Попав на свет, они развязались и молниеносно отпрянули, выпуская облака сепии. Из-за бункеров стали выплывать потревоженные архитойтисы. Тимофей не вбирал зрением всю картинку разом, выхватывая отдельности – багровые тела, змеиные извивы щупалец, жуткие взоры ослепленных глаз. И вот заклубился ил, мешаясь с выпущенными чернилами. Гигантские моллюски взмывали вверх и уходили в стороны от опасного места.

– Стыкуемся к центральному бункеру!

Браун дождался своей очереди и подвел «Орку» к стыковочному узлу. Толчок. Скрежетнула герметичная диафрагма. Запищал механизм стяжки. Готово.

– Выходим.

Первыми субмарину покинули те, кто занимал переходный отсек, – Рэд Долан, Док Блэйн, Тераи и Ксавье Виньяль, фармбой с рыбо-планктонного комплекса. Затем те, кто сидел на полу в кабине. Последним выбрался Тимофей.

Затхлость и запах гари сразу ударили по обонянию. Было душновато и сыро. Под ногами натекли лужицы, от них несло гнилью. На стенах нацвела плесень, а под потолком мерцал красноватый туман, рассеивающий аварийное освещение.

– Шурики! – позвал Боровиц. – Кислородные регенераторы на вашей совести.

– Так мы ж бессовестные!

– Пинков надавать? Арманто, займись кондиционерами. Шелвин, ты у нас вроде как инженер-контролер?

– Был.

– Надо наладить терморегуляцию. Кто светом займется?

– Я! – вызвался Таскоза. – Только покажите мне, где тут реактор.

– Прямо по коридору и налево! Фонарь возьми.

Раздав цэ-у, Станислас отошел к Наталье, погрузившейся в размышления, судя по выражению лица, невеселые.

– Чего нос повесила, красавица?

Девушка улыбнулась.

– Боюсь, – призналась она. – Боюсь все потерять. ИТО – мой дом, а теперь там эти… гадят, воняют…

– Это ненадолго, – суховато пообещал Браун. Оглянувшись, он сказал: – Мне нужно кое-что проверить… Скажи, Стан, у вас еще есть кальмарные пастбища? Те, о которых не знает Зеллер?

– А как же! Тут же китихи приносят приплод, и китят мы тут растим – надо же их чем-то кормить. Миль за тридцать отсюда, строго на запад, большой гайот торчит, вот там большое пастбище, хватит на шестьсот голов. Мы его Резервным называем. А зачем тебе?

– Надо.

– А-а! – догадался Боровиц. – «Крота» хочешь из норки… того… за ушко, да на солнышко?

– Именно. Только у меня к вам большая просьба – никому про то пастбище не говорите, иначе опыт не удастся.

– Все понято!

– Будь осторожен, – не удержалась Наташа.

– Буду, – улыбнулся Сихали.

Выбравшись в коридорный отсек, он увидел картину полного разгрома – стеновые панели валялись на полу, содранные и ломаные, сетка термоэлементов была разорвана и обвисала сверкающими фестонами, потолок пестрел сажными бороздами и глазурованными ямками прямых попаданий. Повсюду валялось мокрое тряпье, пушащееся плесенью, кисли в лужицах какие-то обрывки, тут и там взблескивали осколки бутылочного стекла.

На мгновение тусклый красный накал погас вовсе, а в следующую секунду в глаза ударил яркий голубоватый свет.

Озираясь, Браун выбрался к раздвинутым дверям с облезшим изображением красного креста и переступил высокий комингс. Марина была здесь.

– Привет! – обернулась она, разбирая маленький контейнер с роботоинструментами. – Учти: мне некогда. Тут работы – начать и кончить…

– Да я так, попрощаться, – подхватил Тимофей деловой тон, взятый врачиней.

– Куда это ты собрался?

– К западу отсюда есть резервное кальмарное пастбище, милях в тридцати. Надо проверить, что там и как. Керк Джордан свое потерял, но его жене пригодится Резервное. Какая-никакая, а компенсация.

– У Керка было большое пастбище, – заметила Рожкова.

– Так и Резервное немаленькое. Тысяче китов хватит на прокорм… Ну ладно, не буду тебе мешать. Пока!

– Пока…

Браун покинул медотсек и решительно зашагал в центральный бункер. Навстречу ему топал ТугаринЗмей. Остановившись, Илья спросил:

– Там?

– Там, но лучше не ходи – вся в делах.

Харин уныло вздохнул и развернулся, чтобы идти обратно. Тимофей невольно прибавил ходу, ощущая неловкость – из-за него Илья стал третьим лишним.

Отнекиваясь и отшучиваясь, Сихали избежал дружеских расспросов, залез в «Орку» и расстыковался. Через минуту субмарина легла на курс, следуя малым ходом на запад.

Браун не торопился. Некуда было спешить. На душе было столь скверно, что он не удержался и застонал. Чтобы отвлечься и вызвать злость, стал вспоминать друзей.

…Арманто Вуквун. «Вуквун» по-чукотски означает «камень». Так Арманто стал называться, когда ушел в ТОЗО. Отец его носил фамилию Каменских, и был он монтажником термостанций, когда поднимали вечную мерзлоту. Отцу повезло, он успел поучаствовать в великих делах, побывал на великих стройках в Амдерме, Индиге, на Таймыре. Там и со своей будущей женой познакомился, хорошеньким оператором тяжелых систем. А потом политики додумались, как осчастливить человечество, и одарили род людской изобилием. На смену великим свершениям пришло Великое Сокращение. Комо и Оксану Каменских вывели из производственных процессов и прикрепили к анадырскому отделению Фонда изобилия. Отец Арманто спился. Мать вернулась на Украину, где вышла замуж за инженера-агролога, а ее сын сбежал из школы-интерната и подался в ТОЗО.

…Шурика Ершова всегда тянуло к морю, хотелось ему стать маритехником, чтобы разводить всякие водоросли, моллюсков, рыбу. Мечты его даже начали было сбываться – на Большом Барьерном рифе Рыжий работал на ферме, разводил черепах. Ферму спалили экстремисты-«пурпурные», боевой отряд неработающего класса. Как-никак, черепаховое мясо было натуральным продуктом, стало быть дорогим, и подавалось лишь в ресторанах с табличками «У нас платят». Неработающим на порог таких заведений ходу не было, их уделом было трескать квазибиотические котлеты и запивать их синтетическим молоком. Зато бесплатно… И подался Шурик в китопасы.

…А Тугарину-Змею вечно в любви не везло. Он жил во всеми забытом поселочке строителей близ Трансгобийской магистрали, ел, пил, одевался-обувался за счет Фонда изобилия, любил выпить пива, «побалдеть» под грезогенератором, чтобы потом уползти на околицу и бездумно следить за потоками машин, спешащих по трассе. Или затеять драку с парнями из Заречья.

Однажды Илье сильно не повезло – он влюбился в Галю, дочь инженера. Девушка была с характером и держала неработающего Змея на дистанции. Змей осерчал и решил доказать, что и он не хуже «арбайтеров», – отучился во Владивостоке и ушел в ТОЗО китов пасти.

«Все его друзья, – подумал Тимофей, – настоящие люди, жесткие, надежные. Они всегда придут на подмогу, и он тоже никогда не откажет им в помощи, в любой. Как же можно было предавать этих людей, сдавать их и продавать по сходной цене?»

Браун вздохнул – мысли пошли по кругу. Ладно, скоро все станет ясно, как летнее утро! Не помогает – на душе по-прежнему серо, как в слякотный октябрьский день…

А вот и гайот показался. Это была огромная гора с плоской вершиной, подводный вулкан, потухший миллионы лет назад. Из-за своих трапециевидных очертаний гайот прозвали Мезой, как мексиканцы называли столовые горы в Аризонской пустыне. Работникам «Летучей Эн» не пришлось даже ставить на вершину Мезы реактор для апвеллинга – там и без того кишела жизнь. Вокруг всякой подводной горы, как правило, закручиваются течения, вознося над нею всякую питательную гадость, до коей охоч планктон. Вот и кружат над горою косяки рыбы – полное раздолье кальмарам. И столовая для кашалотов.

«Орка» неспешно обошла гайот, примечая генераторы УЗ-заграждения. Для того чтобы удержать рыбу, достаточно было и электрического поля, но китов оно не удержало бы, вот и резал воду – и уши – ультразвук.

Оазис бурлил и кишел жизнью, однако все было спокойно. «Подождем», – решил Браун, пересекая бугристую вершину Мезы, и положил субмарину на грунт.

Прошел час, другой, третий. Сихали успел выспаться, в нем стала прорастать робкая надежда на ошибку. Возможно, все его подозрения ни на чем не основаны? Конец его колебаниям положили приборы – с юга подходило большое стадо кашалотов. Его сопровождали пять или шесть субмарин. Тимофей похолодел – он вычислил «крота».

Включив селектор, Сихали заполнил кабину переговорами чужих китопасов.

– Келси, подгони Чёрного!

– По глубине, по глубине отслеживай.

– Сдается мне, парни, босс таки струсил!

– Ты еще скажи ему это в присутствии Айвена…

– Что я, дурак, что ли?

– А кто?

– Слышь, ты, фуфлынидзе! Жди, когда я тебе башню подремонтирую, понял?

– Прикусите языки оба! Жить надоело?

– Как тебе пастбище, Толстяк?

– Нормально! Пускай с часок покормятся, и можно выгонять, а то обожрутся.

– Лад Фуллер! Парни, где Лад?

– Тута я…

– Займись ограждением. Только смотри, не раздолбай, как тогда, у Джордана! Выруби южную секцию, потом врубишь. Все понял?

– Да понял я…

Тимофею все стало скучно и мерзко. Подвсплыв, он направил «Орку» на восток. Соскользнул с края Мезы в глубину и добавил ходу.

Ему было противно, погано, паршиво – любые слова годились. Часом позже он пристыковал субмарину к центральному бункеру «Клариона-46» и выбрался в батиполис.

Воздух в бункерах явно посвежел, стал суше и чище. Было светло и тепло, из коридорных отсеков доносился галдеж занятых на уборке – батиполис усердно «генералили».

Стараясь не попадаться никому на глаза, Браун прошел к медотсеку, перешагнул порог и закрыл за собою дверь. Марина выглянула из реанимакамеры и замерла.

– Привет, мой прекрасный, мой любимый враг, – проговорил Тимофей.

– Что-о?! У тебя что, глубинное опьянение?

Сихали нетерпеливо отмахнулся.

– Перестань!

Помолчав, он выложил Марине все свои подозрения, о которых ранее поведал Стану и Наталье, а после продолжил:

– Никто, кроме тебя, не знал, куда я направляюсь. Только ты могла сообщить Большому Зеллеру о Резервном пастбище. Верно? Признайся, это ты вела «подрывную работу»?

Рожкова стояла, дразнящее изогнув бедро, и насмешливо улыбалась. Вот только глаза ее смотрели настороженно и холодно.

– Марина!

Врачиня нахмурила лобик, затем, после легкого вздоха, он разгладился. Девушка будто сбросила напряжение. Она примостилась с краю стола, села, подетски качая ногами.

– Будем считать, что ты меня вычислил, – сказала Марина улыбчиво, будто они в жмурки играли. – Сдаюсь. Только смотри не загордись своей дедукцией с индукцией, ладно? Все твои доводы можно объяснить случайностью, наговорами, да чем угодно. И с Резервным пастбищем – тоже совпадение.

– Я не верю в совпадения, – ледяным тоном проговорил Тимофей, – и тем более в то, что все происходило случайно. Уж больно вовремя случались ЧП!

– Да я ж не спорю! Просто объясняю тебе, почему сдаюсь. Мне надоело, понимаешь? Слишком долго продолжалась эта операция. Точно не скажу, но года полтора на нее ушло. А это как-то чересчур. Такая скука!

– Каких полтора года? Какая еще операция?

– Сейчас я тебе все объясню, любовничек, все-все! – ласково пропела врачиня. – А то меня уже начала раздражать твоя наивность. Ну, слушай… Во-первых, я не Марина Рожкова. Как меня назвали родители, тебе знать необязательно. Я побывала и в шкуре Мэрион Рейли, и Малин Расмуссен, и Марыси Робски, и Мари Роже, и Марты Римайер. Чем я занималась, неважно. Ты не забыл, как нашел посылку от Виктора Волина? Помнишь еще? Умница. Так вот, в Большом Мусорном Пятне ты выловил третью по счету торпеду с посланием, тебе адресованным!

Первую нам передали рыбаки с Филиппин, вторую удалось изъять из полицейского участка на Окинаве. Но все это были, так сказать, второй и третий звоночки. Первый прозвучал с балкера «Милагроса». Тогда нам удалось отжать грамм сто живой воды из коврика в рубке… И за тобой сразу же установили наблюдение.

– Что-о?!

– То самое. Ничего особенного узнать не удалось, тогда-то и подключили меня. Задание мое было простым – влюбить тебя и вызнать все, что ты знаешь и помнишь. Когда мы узнали, что ты решил махнуть в ТОЗО и договариваешься с Натальей, я стала готовиться к переезду на ранчо – и оказалась в Мидель-Сити за шесть часов до твоего прилета.

Потом… Да, ты прав, я сообщила о третьей посылке и переправила, куда надо, образец живой воды. Спецназу, правда, ничего не обломилось, но операция шла по плану. Мы сделали неудачную попытку на айсберге, потом, опять руками Шорти Канна и Айвена Новаго, натравили на стадо кальмаров. Неудача. Потом… Ты помнишь нашу незабываемую неделю на автометеостанции?

– Помню, – сдержанно сказал Тимофей.

– Скажу тебе истинную правду – ты был великолепен!

– Это ты отпустила Айвена?

– Я. Только не думай ни о чем амурном – таков был приказ шефа, а я девочка дисциплинированная. Вступил в силу план «Б» – СПО Большого Зеллера уже поджидало за горизонтом, когда китопасы ушли провожать китов…

– Но для чего это все? – не выдержал Браун.

Марина с сожалением посмотрела на него.

– Милый, – ласково сказала она, – шеф уже второй месяц ищет живую воду во впадине Яу. Глубоководники пашут в три смены на шести БПГ, и зачем ему конкуренты? Вы же станете ему мешать, будете кричать: «Это наше! Отдайте!» Не отдаст.

– И кто твой шеф?

– А вот этого я тебе не скажу. Хочется, знаешь, прожить подольше.

– Понятно… А когда мы прогоним Зеллера, заработает план «В»?

– Вы его прогони{2/accent}те сначала…

– Прогоним! Послушай… Если уж он так всемогущ, этот твой шеф, то отчего поступает так глупо? К чему все эти сложности, фантазии, придумки? То айсберг, то чудовища… Ну нанял бы полдесятка наемных убийц, и всего делов!

– Открою тебе тайну, – сладко улыбнулась Рожкова, как бы мимоходом расстегивая халатик и до того оголяя грудь, что прелестные округлости почти полностью оказались на виду. – Шеф свято верит в то, что в нем спит великий режиссер. Он театральный маньяк, как Нерон. И всякую тайную операцию шеф превращает в спектакль – то комедию разыграет, то пошлую мелодраму…

Марина задумалась, склонив голову на плечо и как бы невзначай разводя полы халатика, обнажая ноги до белых кружевных трусиков.

– Не знаю, как там с планом «В», – протянула она, – но одно я знаю точно – в «Центроникс» вам лучше не соваться. Батискафов вы не получите, а вот неприятностей огребете по полной. Допрос окончен?

Спрыгнув со стола, девушка развернулась и выхватила маленький плоский бластер.

– Если выстрелишь, я тебя убью, – глухо сказал Тимофей.

Марина вдруг резко отбросила оружие. Сделав два шага навстречу, она неожиданно поцеловала Брауна в губы и резко отстранилась.

– Прощай!

Врачиня выскользнула за дверь, но Сихали не поспешил вдогонку. Он прекрасно понимал, что Марина – враг, но хватать и вязать ее не мог. Пусть уходит. Сбегает, спасается… Пусть. Сгорбившись, он напряженно прислушивался и гадал. Вот Марина пробежала по первому коридорному отсеку… Вот она спустилась по пандусу на нижний ярус центрального бункера… Вышла к шлюз-камерам… Выбрала субмарину… Расстыковалась… Ушла.

Вздохнув, Тимофей погладил то место, где совсем недавно сидела Рожкова. Ну, пусть не Рожкова. Какая ему разница?

«Было у меня две девушки, – подумал он, впадая в легкую депрессию. – Одна любила меня, другую я любил. Теперь одна видеть меня не хочет, а другая ушла. Навсегда. И я никогда уже не буду с ней. И не позволю себе подобное, даже если очень захочу. Не смогу я простить предательство и все эти игры в любовь, все это притворство… Или Марина не всегда имитировала вожделение? И поцеловала же… На прощание».

Сихали покинул медотсек и побрел по коридору. И снова навстречу попался Илья Харин.

– Куда это Маринка так мчалась? – добродушно прогудел он.

– Сбегала Маринка, – рассеянно сказал Тимофей. – Я ее вычислил, и она сбежала.

– Да говори ты толком!

– Это она нас сдавала, Змей. Забудь ее. Попробуй…

Тугарин-Змей схватил Джека за комбинезон и чуть приподнял над полом.

– Ты что несешь?! – прорычал Харин.

– Правду несу, – кротко ответил Браун, – только правду и ничего, кроме правды. Отпусти комбез, а то помнется.

Илья разжал мощные длани.

– Так это что, – проговорил он потерянно, – все взаправду?

– Угу…

– А кто еще об этом знает?

– Никто, только мы с тобой.

Тугарин-Змей посопел, усваивая информацию.

– Пошли тогда, расскажем всем… – сказал он глухо.

– Пошли.

Они зашагали по коридору, а когда ступили на пандус, Тугарин-Змей проворчал:

– И все равно, она была классная девчонка!

– Была… – эхом откликнулся Сихали.

Глава 20. Расстыковка

После разоблачения «крота» Тимофей раз за разом ощущал позывы к одиночеству. Он стал молчаливым и отрешенным от земного. Вся эта «печоринщина» и «байроновщина» его раздражали, но склонность к веселью Браун, чудилось, утратил, как только потерял Марину. Самое поганое в этом было то, что он не мог – и не хотел – искать ее, чтобы вернуть. Даже простая обида порой может охладить самое пылкое чувство, а уж когда тебя используют, когда предают… Есть вещи, которые ни простить, ни забыть нельзя. Нельзя, и все.

Тугарин-Змей и вовсе представлял душераздирающее зрелище – великан вздыхал, как кит, и глядел на всех глазами брошенной собаки.

На другой день Браун решил, что пора заняться самолечением, то бишь начать боевые действия. Война кого угодно встряхнет.

Первым делом он отправился на поиски Боровица.

В коридорных отсеках батиполиса было уже чисто, работала вентиляция, разнося по бункерам запах озона. Потрескивали сетки термоэлементов – за стенами было плюс два.

В отсеках работали женщины и рекрутированные китопасы, мадам Боровиц осуществляла общее руководство – ее энергичный глас доносился, казалось, отовсюду.

Станислас обнаружился на самом верху центрального бункера – сегундо сосредоточенно водил пальцем по большой экран-карте. Тут же присутствовал и Харин – Змей сидел в сторонке, безучастный и погруженный в горькие думы.

– «Ох, ох, ох, ох, – задумчиво напевал Боровиц арию беспризорника, – что ж я, маленький, не сдох?..»

– Стан, – обратился к нему Тимофей, – а не пора ли напомнить, кто на ранчо хозяин?

– Пора! – встрепенулся сегундо. – Давно пора. Когда предлагаешь перейти в контрнаступление?

– Сегодня.

– Направление главного удара? – с улыбкой осведомился Станислас.

– Стадо Зеллера. Надо нам его разогнать ко всем чертям.

– Передавали штормовое предупреждение… – задумчиво проговорил Боровиц. – Ближе к ночи поднимется буря.

– Чем хуже погода, тем нам лучше!

– Согласен. Арманто уже интересовался планами командования…

Тут из отсека напротив донеслось энергичное: «Вот олени безрогие!» – и на пороге возник сам Вуквун, собственной персоной. В руке он держал распечатанный биопак с пивом.

– Здорово! – провозгласил знатный китодой. – Ну, надумали чего?

– Тимка предлагает китов Зеллеровых разогнать… Ты как?

– В первых рядах!

– Тогда так. Выдвигаетесь под вечер, как раз и волнение поднимется. Пойдут два звена и еще пара «Пинто». Больше дать не могу, нужны люди, чтобы охранять батиполис.

– Вопроса нет, – кивнул Арманто, потягивая любимый «пивас».

– И еще, – сказал Сихали. – Я хочу малость пошалить на «Изоле».

– Один? – нахмурился Боровиц.

– Нет. Хочу взять с собой Змея и Юту.

Тугарин встрепенулся, поглядел на Тимофея и кивнул – согласен, мол.

– И меня! – заявил Арманто.

– А кто будет звеном рулить?

– ВРИО комзвена назначаю Белого. Дата. Подпись. Печать.

– Шуруй.

– Стан, а ты в курсе, как эти СПО устроены? Меня интересуют агрегатные отсеки и механсоединения.

Боровиц нахмурился сперва, а потом расплылся в хищной улыбке – понял задумку Сихали. И стал подробно объяснять, что такое СПО класса «Изола».

Ближе к вечеру два звена «Орок» и полузвено «Пинто» отстыковались и взяли курс на юг. В кабину «Орки-6», кроме самого Брауна, втиснулись Змей, Арманто и Юта Хейзел.

Небо над океаном было серым, местами с синеватой подцветкой, как шея горлинки. Солнце садилось и было скрыто за бесформенной толщей облаков, низко нависших над водами Тихого. Воздух, отяжелевший от влаги, застыл и давил. Ветер стих. До самой линии горизонта тянулась ленивая зыбь.

Внезапно, словно от взмаха волшебной палочки, океан утратил свой слепящий металлический блеск, а небо – недобрый оттенок свинцового марева. Ветер с юга задул, всё крепчая, разгоняя облака и туманя горизонт. И вот посвист перешел в вой, а вой усилился до истошного рёва. Пологие, чуть слышно плескавшие волны загремели, загрохотали, вздымаясь стенами черной воды. Солнце садилось и всё, белевшее днем – шлейфы сорванной пены, облака, – окрасились в красное. Красное и чёрное – вся гамма видимого мира ужалась до этих двух цветов, придавая бушующему океану вид инфернальный и первобытно-архейский.

«Орка-6» взлетала на волны и скатывалась с них, как с горки.

– Вижу китов! – крикнул Арманто, сгорбившийся на месте бортинженера. – Парами плывут!

Браун выглянул за прозрачный колпак. Волна подняла двух кашалотов одновременно, их черные лоснящиеся дыхала моментально закрылись. Вода рядом с черными китами вспыхнула отраженным светом красных облаков, что длинными кровавыми полосами неслись с юга на север. Головы кашалотов угольными глыбами разбивали скаты штормовых волн, над китами рвались в клочья облачка розового тумана. Черными тенями пролетели какие-то птицы, словно ведьмы в изодранных платьях.

А китов все больше и больше. Что этим гигантам буря?

– Слушай мою команду! – весело заорал Арманто. – Расходимся по секторам! Гоним по сотне голов, на строптивых времени не тратим. Идем в режиме тишины. Начали!

Экипажу «Орки-6» досталась группа кашалотов к востоку. Наметанным глазом Сихали насчитал сто пятьдесят голов. Вдвоем с Арманто они принялись пугать китов – субмарина то и дело испускала хоровой крик целой стаи голодных косаток, Тимофей бодал кашалотих носом «Орки», а Вуквун щелкал электрозондом направо и налево. Когда ему удалось шарахнуть током здорового самца, тот дунул на восток, и все остальные, объятые ужасом, понеслись за ним наперегонки.

Время от времени субмарина разгонялась и выпрыгивала из воды, рушась в волны за отстающими, и те еще пуще работали хвостами, удирая от преследующего их чудовища.

К утру стадо изнемогло, удалившись от ИТО Витязя на добрую сотню миль и рассеявшись по океану маленькими семействами.

Усталые, но довольные, китопасы повернули обратно.

На рассвете «Орка-6» приблизилась к «Изоле». Оказавшись на глубине под необъятным днищем плавучего острова, субмарина медленно всплыла.

Это был самый рискованный момент, но Браун надеялся, что утром начнется суматоха, и китопасы Большого Зеллера бросятся в море собирать стадо. В запарке будет легче прошмыгнуть к подводным докам. Однако Тугарин-Змей придумал штуку получше.

– В подруливающее устройство, – ткнул Змей в иллюминатор.

– В принципе, они все стандартные, – рассудил Хейзел, – и в них есть люки для ремонтников.

– Лично я согласен, – сказал Тимофей.

– А если оно заработает? – усомнился Вуквун. – Нас же оттуда просто вымоет!

– Ну, там такие моторы – их мигом не раскрутишь. Так что напор будет усиливаться постепенно. Правда, быстро.

– Давайте в те сунемся, – сказал Юта, – которые по миделю. Они работают только в режиме движения, для режима стабилизации есть подруливающие на носу и корме.

– Вперед, – заключил Илья.

Как Тимофей и предполагал, субмарины Зеллера расходились на большой скорости, спеша догнать китов и вернуть. Их были десятки, снующих под днищем СПО, и одной лишней «Орке» было легко затеряться «в толпе». Сихали повел лодку к миделю «Изолы» – к тому месту, где остров достигал максимальной ширины.

Вблизи подруливающее устройство впечатляло – это был круглый тоннель поперечником метров шесть. «Орка» свободно вошла внутрь и продвинулась вглубь метров на двадцать, пока фары не высветили в вогнутой стене овальную крышку люка.

– Тормози! Анкеры выбрасывай! Во!

Собрав пожитки и увешавшись оружием, четверка сгрудилась в рубке и переходном отсеке. Тимофей нацепил кислородную маску, оглядел всех – каждый поднял большой палец – и открыл люк. Поток теплой воды хлынул сверху, мигом затопляя отсек, закружился водоворотом, выдавливая наружу остатки воздуха.

Первым вылез Тугарин-Змей. Все прошло на «пять с плюсом» – крышка люка отвалилась с первой попытки, пропуская Илью в недра СПО. Браун последним покинул субмарину, хватаясь за канатик анкера.

За овальной дверцей обнаружилась винтовая лестница, выведшая «шпионов-диверсантов» к подруливающему устройству.

– Я уже заблокировал, – прогудел Тугарин-Змей.

– Тогда пошли, погуляем, – предложил Тимофей.

По гудящим трапам они выбрались в маленький кессон, за которым открылся островной парк. Хотя нет, не парк, – поправил себя Сихали. Лес.

Джадд Зеллер не имел склонности к неспешным прогулкам по аллеям, где журчат фонтаны и томно изгибаются мраморные статуи. На «Изоле» был высажен настоящий лес. Тополя, сосны, осины, кусты манзаниты жались к ручьям, впадавшим в Кольцевую реку. На песчаных проплешинах топырила иглы чолла – «прыгающий кактус», – отсвечивая на солнце бледно-желтым. Тесными группками сбивались окотилло. Кривые колючие стволики меските в лощинах и заросли чапараля пугали путника, как нагромождения колючей проволоки. А-ля Аризона. Или Нью-Мексико.

Неожиданно из чащи выскочил олень, увидел людей, подпрыгнул на всех четырех и ускакал в лес. Над дальней рощей вились чайки, деля добычу с черными воронами. Еще дальше жалобно затявкал койот.

– У Зеллера тут охотничьи угодья, – негромко пояснил Арманто. – Любит Джадд с утречка пострелять…

– Мы – тоже, – пробасил Змей.

– Вперед, заре навстречу, – пропел тихонько Вуквун. – На ранчо топаем?

Тимофей кивнул.

– Пора нанести визит нашему доброму соседу, – криво усмехнулся он. – Пускай хоть разок обгадит штанишки.

– Поддерживаю и одобряю!

Стараясь не оставлять следов, Сихали Браун двинулся вперед, ориентируясь по солнцу – зоревые лучи засвечивали с востока, а «Изола» носом была повернута к западу. Туда – к ранчо – они и отправились.

Грунт на СПО был насыпан по всем правилам – сначала терропалубу покрыли слоем глины, камни и песок изображали водоносный слой, а сверху натуртехники уложили почву, укоренили деревья, посеяли траву, запустили зверье. Поверхность получилась неровной, а кое-где даже встречались холмы, невысокие, метров до десяти, но и они впечатляли, внося в плоский мир СПО перепад высот.

На склоне такого холма китопасы обнаружили двух бизонов. Буйволы «принимали ванну», валяясь в яме с пылью. Им это нравилось, оба бизона сопели, выражая удовлетворение жизнью.

Обойдя луг по краю, Тимофей забрался в лес из юкки, колючих грушевых деревьев, одиноких трубчатых кактусов. И сразу легла тень от ив, занявших бережок.

Кольцевая река была неглубока – по колено и разливалась метров на пять. Форсировать ее не пришлось – выкорчеванное тайфуном дерево удачно рухнуло, проложив неудобный мостик на тот берег, заросший вечнозеленым дубом. А сразу за дубравой обнаружилась дорога, вернее, дорожка, усыпанная красным песком.

– Кто-то едет, – прислушался Юта Хейзел.

Китопасы присели, ховаясь в подлеске. Из-за поворота вывернул квадратный атомокар – мощный джип на бочковидных колесах. Им правил толстый и неопрятный человек с красным, потным лицом и прилизанными волосами. На заднем сиденье развалились Айвен Новаго и кривобокий Башка.

– Ролли! – воззвал Димон. – Притормози, дай человеку выпить!

– Кому что, – хмыкнул толстяк, – а Башке – выпивка… Давай по-быстрому!

– Да куда ты так спешишь, Толстяк?

– Босс сказал…

– …Босс сказал, а ты – думай! Ролли, друг мой, наш босс поставил не на ту карту.

– Брось, Башка…

– Да точно тебе говорю! Ты видел этого Сихали?

– Ну видел. И что?

– А ты видел, как Браун стреляет? Одного типа он пришил при мне в салуне на «Моане-14». Парень по имени Лесс Бекхэм и его дружки хотели отбить у «Летящего Эн» часть стада. Сихали сказал, что не отдаст ни одного китенка.

– Отбили?

– Нет. Они были заняты похоронами Лесса Бекхэма.

Айвен выслушал все это, но не произнес ни слова. Только губы кривил в усмешке.

– И что ты хочешь этим сказать? – обернулся к Башке толстый Ролли.

– Мотать нам нужно отсюда, и поскорее! – выпалил Димон. – Соберем с полсотни китов и двинем к «берегу»!

– Сначала я прожарю нутро этому твоему Сихали. Навылет! Заглотал свое пойло?

Толстяк Ролли выжал акселератор, и джип рванулся вперед, расшвыривая песок.

– Как тебя уважают! – ухмыльнулся Вуквун.

– Двигай, тундра, – проворчал Тимофей. – Кстати, никакого Лесса я не убивал.

– Не мешай народу сочинять легенды, – попенял ему Арманто.

– Топай, топай, народник…

Дорога здорово сэкономила время и вывела прямо к ранчо Джадда Зеллера.

На травянистую эспланаду выходил фасад – две цилиндрических башни, фланкирующие главный вход. От них в стороны отходили стандартные параллелепипеды, образуя правое и левое крыло. Ближе к лесу располагались хозяйственные постройки.

Тугарин-Змей деловито поставил лучемет на боевой взвод и поглядел на Тимофея.

– Шпарь, – тихо сказал Браун.

Струя высокотемпературной плазмы ударила в дверь, еще разок – створка упала. Кто-то в серебристом комбинезоне показался в проеме, и Юта прострелил ему ногу.

Распахнулось окно-иллюминатор на втором этаже, показалось ребристое дуло, но и Змей не дремал – ярко-оранжевая, ослепительная струйка развалила и плазмоган, и самого ганмена. Послышались крики ярости и боли.

– Почитаем им из Библии, – важно провозгласил Хейзел. – Начнем с Книги Иова. Глава четвертая, стих восьмой: посеявшие зло да пожнут его!

Двумя выстрелами он пережег крепеж энергозаборника на крыше, и тяжелая конструкция покосилась, заскрипела, рухнула, проваливая крышу. Вверх брызнули фонтаны синих искр. Повалил дым, треск высоковольтных разрядов смешался с треском пламени.

– Отходим! – скомандовал Тимофей. – Нам, главное, до Кормы добраться надо. Пошли!

Они вернулись на дорогу, и тут за деревьями заклубилась пыль – это возвращался джип. За рулем сидел кривобокий Димон, а Толстяк Ролли стоял, держась за раму, и наводил бласт.

Илья Харин среагировал мгновенно – ударил из лучемета по двигателю. Джип поднялся на клубах бледного пламени – рванули аккумуляторы – и упал на два колеса, подпрыгнул и опрокинулся.

Змей перекинул лучемет Хейзелу и выхватил привычный бласт, первым импульсом пробивая Башке ногу. Димон змеей уполз под защиту атомокара. Толстый Ролли тоже оказался проворным и очень быстрым – стреляя с двух рук, он боком перебежал дорогу и скрылся за деревьями.

Три заряда угодили в Тугарина-Змея, одним зацепило Вуквуна.

– В лес! – заорал Браун. – В лес!

Вдвоем с Хейзелом подхватив Илью, они поспешили скрыться в зарослях. За Кольцевой рекой Сихали освободился и велел Юте:

– Поможешь Змею добраться до «Орки». Залезайте и уходите к нашим!

– А вы на чем?

– Да найдем на чем! Вон, ИТО рядом. Если что, мы и вплавь доберемся. Не стой, Юта!

– А, ладно!

Тугарин-Змей посмотрел на Тимофея печальным взглядом мудрого кита и пошкандыбал, приволакивая ногу. Юта поддерживал его немалый вес.

– Как он его только на субмарину перетащит… – подумал вслух Арманто.

– Ничего, в воде этот бегемот не такой тяжелый будет.

– Все равно, этим мы всыпали!

– А какой им Юта фейерверк устроил – сказка…

– Так я и говорю!

Где бегом, где шагом, они добрались до миделя и вышли на берег Центрального озера. Водилась ли в нем рыба, Брауну узнать не довелось – показалась погоня. Гнались за ними на конях – трое всадников скакали по берегу в обход, а крайняя лошадь, несущая Айвена Новаго, помчалась по мелкой воде, поднимая брызги выше холки.

– Олени безрогие! – заорал Арманто и открыл огонь на поражение.

Один из конников поднял коня на дыбы, и заряд, предназначавшийся человеку, достался коню. Убитое животное повалилось на бок, всадник слетел с седла и попал под копыта последнего в тройке.

Тимофей прицелился и обжег лошади бок. Гнедая заржала, лягнулась, и кавалерист поспешил спешиться. Он так торопился, что не слез, а слетел на землю, при этом его нога запуталась в стремени, и ржущая гнедая поскакала, волоча за собой вопящего всадника.

Один Бешеный Айвен оказался знакомым с ездой на коне. Спрыгнув на землю, он открыл огонь из-под шеи коня. Перебегая к озеру, стрелял Толстяк Ролли, тряся вислым брюхом.

Арманто, попав под перекрестный огонь, задергался, прожигаемый импульсами, и упал. Брауну пришлось сначала подстрелить коня, и лишь затем, когда животина рухнула, он направил дуло на Айвена. Но и тот был не промах – отбросив пустой бласт, нырнул в озеро.

Проклиная Джадда и его неведомого «шефа», Тимофей кинулся к Вуквуну. Тот был плох. Оставляя красную полосу на траве, «знатный китодой» отползал под защиту гранитного валуна.

– Уходи, – пробулькал он, сплевывая кровь. – Слышишь? Меня ты не дотащишь, только сам пропадешь…

– Еще чего!

Сихали метнулся к убитым всадникам и тут заметил, как жирное тело Толстяка шустро выбирается на берег. Он выстрелил, но Ролли поставил рекорд в беге на четвереньках и исчез в зарослях. Бешеный не показывался.

– А, ч-черт!

Браун живо нагнулся к убитому всаднику и снял у того с пояса аптечку-диагност. Бегом вернувшись к Арманто, он упал перед ним на колени.

– Сейчас мы все исправим, – бормотал он, расстегивая комбез на раненом и пристраивая диагност. По рубашке Вуквуна расплывались два кровавых пятна – импульсы пробили китопасу грудь и угодили под сердце. Печень тоже была задета. И живот.

– Тимка… – затрудненно сказал Арманто. – Глупо как…

– Все будет в порядке, тундра! – грубовато подзадорил друга Браун. – Сейчас мы тебя нафаршируем тем, что доктор прописал, и будешь как новенький.

– Наташку береги, однако… – измолвил Вуквун. – Любит она тебя, я же вижу… Шибко-шибко любит…

– Арманто!

Арманто не ответил. Он умер.

Браун зарычал, ударил кулаком в песок, но смерть никому не уговорить, ничем не купить ее. Она приходит, не спрашивая дозволения, и берет своё.

Два плазменных заряда протянулись из леса. Еще двое на конях, гикая и присвистывая, ехали рысью, отпустив поводья, и стреляли не целясь. Попасть на скаку даже по стоящему человеку непросто, зато Тимофею ничто не мешало. Вскинув бластеры, он зашагал навстречу всадникам, стреляя с обеих рук.

Одного зеллеровца он вышиб с седла сразу, другой попытался развернуть коня – и получил импульс в голову.

Вернувшись к телу друга, Сихали Браун постоял, пока сердце отбило десять ударов, круто развернулся и пошел на восток, к корме «Изолы». За Арманто они ему заплатят самую высокую цену. Теперь он будет стрелять без предупреждения, а эту толстую свинью… этот мешок с ворванью… найдет и наделает дырок в брюхе. С наслаждением! Вторым от его руки падет Айвен. Или первым – это уж как получится.

Долго искать Толстяка не пришлось, он объявился сам. Тимофей уже добрался до рощицы мексиканской сосны, за которой начиналась территория Кормы, как вдруг в тени между деревьев сверкнула лиловая вспышка, и ногу опалила страшная боль и резь. Он ухватился за ветку, чтобы не упасть. Бросился за каменную глыбу. А из-за пушистой сосны показался Толстяк Ролли с бластером в руке.

– Завтра в салунах уже обсудят первые новости, – говорил он, уверенно улыбаясь, – новую весть о том… – Он выстрелил, и тело Тимофея дернулось от импульса. – …О том, что Ролли Кегл убил великого Брауна.

Толстяк действительно был быстр. Вскинутый бласт дымился, а заряд ударил в Сихали через какую-то долю секунды после того, как он сам нажал на спуск. Чувство было такое, словно раскаленный прут воткнули ему в бок и основательно провернули. Пошатнувшись, Тимофей отступил, а подвернувшийся под ногу камушек спас его от третьего выстрела Ролли.

Упав, Браун нажал на курок.

Толстяк осел на камни. На лице его все еще блуждала странная улыбка, но теперь она казалась застывшей. Ролли грохнулся оземь.

Тимофей попытался сесть, но не вышло. Он лишь перекатился на гравии, ощущая пыль сорняков, и продолжал выталкивать использованный горячий картридж, чтобы вставить новый.

У него это получилось. Толстяк глядел, мучительно усмехаясь, и бормотал свое:

– Завтра в салунах… – Он пускал ртом пузыри, голос стал еле различим. – Ну, ты хороший… стрелок… Ты убил меня…

Казалось, он еще усмехается. Но больше он ничего не мог – душа покинула грузное тело.

С великим трудом Браун поднялся на колени. Шатаясь, он смотрел на убитого Ролли. Прожженные каналы были большими.

К своей прежней позиции он подполз как раз вовремя. Залегшие в роще китопасы Зеллера, встревоженные перестрелкой, предприняли попытку прорваться. Голова у Тимофея кружилась, перед глазами все плыло. Если они сейчас набросятся на него – все будет кончено.

Земля, казалось, ускользала из-под него, но Сихали все-таки сделал выстрел… потом другой. Один из китопасов упал, остальные метнулись к укрытиям.

Неровно и трудно дыша, Браун кое-как порвал рубашку и наспех перевязал раны. Теперь надо было уходить.

Сейчас… Он должен действовать сейчас… Сделать нормальную перевязку, напиться, найти место, где можно было бы спрятаться и выдержать последний натиск. Причем оно должно находиться где-то очень близко, потому что далеко он уйти не сможет.

Перекатившись на живот, Тимофей прижал руки к груди. А потом пополз…

Когда он открыл глаза в следующий раз, ночь прошла, небо уже становилось по-предрассветному серым. С трудом Брауну удалось поднять голову – от усилий все поплыло перед глазами, но, когда головокружение немного улеглось, он осмотрелся. Густые заросли чапараля поднимались вокруг, а где-то за кустами журчала вода.

Тимофей лежал очень тихо, наблюдая, как медленно светлеет небо. Ему только и хотелось – вот так лежать, не тратя ни на что никаких усилий… И умереть.

Умереть? Нет.

Добравшись до ручья, он напился холодной чистой воды. Чудилось, вместе с влагой прохлада проникла во все уголки тела. Браун опустил голову на песок и лежал, тяжело дыша.

Тупая боль волнами перекатывалась по всему телу. Надо было зажечь костер, нагреть воды и промыть раны.

Тимофей был настолько слаб, что еле шевелил пальцами. Он потерял много крови, давно ничего не ел и все больше ослабевал.

Левой рукой Сихали с трудом подтащил сучок. Затем другой…

Немного сухих листьев, куски высохшей коры…

Надо было выжить. Превозмогая слабость, стараясь не впасть в забытье, он добрался до поваленного дерева и, ободрав кору с сухой стороны ствола, смастерил из нее подобие конического котелка.

Слабый импульс из бласта разжег маленький костерок. Борясь с дурнотой, Браун зажал сосуд из коры между двумя камнями, и пламя охватило его. Ниже уровня воды кора, пропитанная влагой, гореть не будет. Стараясь подбросить в огонь еще несколько веток, Тимофей снова потерял сознание.

Когда он пришел в себя, вода уже кипела. Сихали подтянулся, сел, расстегнул пояс, и бластеры упали на землю рядом с ним. Потом медленно и осторожно стащил рубашку и, намочив кусок ткани в горячей воде, стал промывать раны. Импульс прошел прямо над бедренной костью, повредив только мягкие ткани.

Ощущать горячую воду было приятно. Тимофей осторожно отмочил старую повязку. Вид раны испугал его – вокруг черного прожженного канала кожа была красной и воспаленной.

Второй заряд прошел сквозь мышцы бедра. Промыв и эту рану, Браун долго лежал неподвижно, набираясь сил и впитывая тепло.

Рядом росла опунция, он срезал несколько больших листьев и опалил их огнем, чтобы сжечь колючки, раздавил листья и привязал к ранам. Индейцы применяют опунцию при воспалениях, а других средств под рукой не было.

Неподалеку рос куст амоллило, Сихали выкопал несколько корней, размельчил их и бросил в кипящую воду.

Детские игры в индейцев помогли. Деда Тимофея по отцу звали Ашаваки, он был из племени дакота (дед говорил – «из нации») и любил играть с внуком. Выстроил ему настоящий вигвам на летних каникулах, водил по горам Моголлон (местные выговаривали Магги-Оун), показывая бобровые запруды, оленей и старую пуму… Когда Браун помешал варево палочкой, вода вспенилась, и он отхлебнул этой пенистой жидкости. Дед Ашаваки утверждал, что пулевые ранения лучше всего исцеляет отвар амоллило.

Напившись индейского зелья, Тимофей уснул. В красном тумане мучительного сна гремели выстрелы, перебегали скрюченные фигуры… Гошан… Ролли Кегл… Башка…

Разбудили его голоса. Кто-то предлагал разойтись и осмотреть заросли меските. Затрещали кусты.

Последний бой? Я вам дам последний…

Браун поднялся на колени, свалился, укрепился вновь и проверил оружие. В горле у него пересохло, горизонт раздваивался и качался перед глазами. Солнце жгло нестерпимо, голова кружилась от жары и сладковатого запаха крови, которой была пропитана одежда.

Враг объявился неожиданно – высокий тощий человек с недовольным выражением лица и маленькими злыми глазками. Полустертый беджик утверждал, что это Расс Неверс. В руках Неверс сжимал лучемет, но глядел поверх Сихали, высматривая врага, стоящего на ногах. Опустить взгляд долу он не успел – Тимофей, вставший на колени, поднял бластер двумя руками и нажал на спуск.

Что-то тяжело и жгуче ударило Расса в живот. Чапараль покачнулся перед глазами. Второй импульс пробил грудь. Фигура стоявшего на карачках дрожала и колыхалась перед ним. Неверс посмотрел под ноги. Странно! Большие красные капли в серой пыли… Красные… Кровь. Но чья? Он осмотрел себя и хрипло вскрикнул. Затем уставился на Брауна.

– Нет! Не стреляй! – прохрипел он и, упав лицом в пыль, умер.

Товарищ Неверса быстро выстрелил по кустам, промахнулся и потерял самообладание – бросился обратно к зарослям. Он собирался выстрелить второй раз, но опоздал – заряд размозжил ему голову.

Сипло дыша, Сихали подполз к убитому Неверсу. Лучемет его не интересовал, да и не удержать ему тяжелый агрегат. Зато на поясе у Расса висела аптечкадиагност.

Трясущимися руками он отцепил ее и приложил к бедру. Индикаторы замельтешили, кожу защекотали усики анализаторов, потом три раза сработал инжектор. Браун искривил в усмешке почерневшие губы. Буду жить!

Тело его занемело, и болел бок. Кровь в висках тяжело пульсировала. Но мощное лекарство уже разлилось по организму, вступая в бой с болью и слабостью. Ускорилась кожная и мышечная регенерация, витмобилизатор и адаптоген взбодрили Тимофея. Диагносту, и без того настроенному на огнестрельные ранения, не требовались подсказки. Система нанороботов, введенная в кровь этой умной машинкой, размножилась за четверть часа и приступила к починке тканей.

Сихали чувствовал сильное жжение в ранах, но радовался этому. Теперь надо только пить, пить, пить… И терпеть. И ждать. Осталось недолго…

Часа в два пополудни Браун смог подняться на ноги. Его первые шаги были неуверенными. По совету диагноста он прицепил на сгиб локтя ампулу с присоской. Глюкоза медленно всосалась в кровь, и Тимофей щелчком сбил пустую ампулку.

Взбодренный стимулятором, Сихали зашагал к цели своего пути – Центральному посту управления «Изолой». Шагал и морщился от тошных воспоминаний. Зря, ох, зря они накинулись на дом Зеллера. Чего они этим добились? Разве что усиления охраны ЦПУ. Может, и Вуквуна удалось бы сберечь… Да кто ж знал?

Раны к тому времени уже затянулись розовой кожей и немилосердно чесались, но это лишний раз успокаивало – «ремонтные работы» проходили успешно.

Ощущение здоровья, пусть и ослабевшего, не поднимало Сихали настроения, но уверенности придавало. И еще ему на пользу пошли умные решения, принятые в «Кларионе-46». Китопасы «Летящего Эн» разогнали стадо, и теперь все бойцы Зеллера рыскали по океану в поисках китов. Почти все…

Обходя поросль чоллы с темно-коричневыми отмершими сочленениями, Тимофей неожиданно столкнулся с ганменом из команды Большого Зеллера. Это был полнолицый мужик с раскосыми глазами, его немытую шею оттягивал ремень лучемета, болтавшегося на груди.

Завидев Сихали, он мигом задрал вверх волосатые руки и быстро проговорил:

– Я все брошу и уйду, да?

– Нет, – холодно ответил Браун и выстрелил.

Импульс перебил полнолицему шею вместе с ремнем. Тимофей поймал падавшее оружие, а затем нагнулся и снял с пояса убитого гастрономический набор – пять тюбиков.

Жюльен, сациви, овощная и фруктовая смесь – он выжал в себя все, а потом осушил половину фляжки с витаминизированной водой. Замечательно. После лечения как раз и требовалось усиленное питание и покой. Ну, кому покой, а кому – питание… Мельком глянув на полнолицего, таращившегося в небо стеклянными глазами, Браун зашагал дальше.

Раньше он страдал, убивая, мучился сильно, переживал. Потом привык. А теперь сеет смерть с удовольствием… Занятная эволюция.

А вот и Корма. ЦПУ в глаза не бросался – не шибко большой пологий купол из серого литопласта посреди квадратной площадки. Вокруг никого.

С лучеметом наперевес Тимофей прокрался к тамбуру и толкнул дверь. Та открылась, приглашая войти. Скорее уж, заманивая…

Вскинув лучемет, Сихали бросился вперед и тут же отскочил в сторону.

Поджидавший его боец в легкой броне тут же выпустил хороший импульс, попадая в то место, где только что стоял Браун. Второй попытки тот ему не дал.

В зале ЦПУ сидело за пультами двое операторов, небритых и при оружии. Один обернулся и вскочил, второй развернул кресло, чтобы стрелять с места. Этого Тимофей убил первым, а другому просто не повезло – вскочив, он забыл расстегнуть ремешок, пропущенный через скобу бластера. Пока он теребил застежку, импульс прожег ему переносицу.

Оглядевшись, Браун заметил искомое – опломбированную дверь с табличкой «Система механического соединения модулей». Туда ему и дорога…

Выстрелом из лучемета Сихали выплавил замок вместе с пломбой. Ногой раскрыл дверь. Пахнуло затхлым воздухом – в это помещение последний раз входили наладчики, когда «Изолу» сдавали в эксплуатацию.

Внезапно не звук даже, а тень звука затронула ухо Брауна. Отскочив, он развернулся. Под прицелом оказался сам Большой Зеллер. Этот матерый человечище стоял между пультов, глубоко дыша, сильно сгорбившись, и походил на гориллу в серебристом комбинезоне, изрядно рваном и перепачканном сажей.

– А я пустой, с-стрелок, – ухмыльнулся Зеллер. – Будешь стрелять по безоружному? Тогда ты не ганфайтер, а мокрушник!

Тимофей опустил лучемет. Подумал секунду и отложил его на пульт. Потом снял с себя оружейный пояс.

– Нет, стрелять по тебе я не стану, – медленно проговорил Браун. – Я убью тебя своими руками – хочу доставить себе такое маленькое удовольствие.

– Согласен, – плотоядно улыбнулся Джадд. – Давно я не делал отбивных из китопасов…

Он размял бычью шею, встряхнул огромными лапами, сжал кулаки, похожие на пудовые гири.

– Двигай ко мне, – пригласил Зеллер, – намну тебе по организму!

Сихали устрашился массы мускулов, надвигавшейся на него, но успокоил себя. Вряд ли Джадд хороший боец. Такие, как он, здоровяки полагаются на свою носорожью внешность. Их боятся и не задевают, поэтому и опыта драки у них тоже нет. Как будто он сам опытен… Но Стан кое-какие приемчики успел преподать.

Браун стремительно двинулся навстречу Зеллеру. Тот размахнулся, отводя кулак-кувалду, и раскрылся. Тимофей нанес удар в пах, той же ногой пробил по животу, ёмкому чреву, и отпрыгнул.

Мощный хук справа пронесся мимо. Сихали тут же врезал противнику по печени – и ослепительная вспышка сопроводила удар левой, которой Джадд достал его.

Кулак прошел вскользь, и это спасло Тимофея от нокаута, хотя он малость «поплыл». И озверел.

Он обрушил на Зеллера целую серию жестоких ударов, а под конец припечатал кулаком полные слюнявые губы, расквашивая их и пуская кровь.

Джадда настолько потрясло это кровопролитие, что он «завис». Носком ботинка Браун ударил его по колену, Зеллер потерял равновесие и тут же заработал три тычка в солнечное сплетение. Пробить слой жира было непросто, но Джадд все же задохся, хватая воздух разбитым ртом.

Сейчас бы Сихали развить наступление, но он слишком ослаб после ранений. Руки отяжелели, дыхание срывалось. Тимофей отступил на шаг, чтобы отдышаться, и тогда Джадд кинулся в атаку. Брауну не повезло вдвойне. Мало того что сил почти не осталось, так еще двое головорезов Зеллера замаячили на входе. Стрелять они не могли, боясь попасть в босса, но теперь и их следовало учитывать. Хотя бы не поворачиваться к двери спиной.

Сихали увернулся от одного удара Зеллера и тут же пропустил другой. Джадд так врезал ему по корпусу, что Брауна отнесло и кинуло на пол. Зеллер подскочил с неожиданной резвостью, занес тяжелый башмак… Сихали, опершись на руки, нанес удар обеими ногами противнику в грудь.

– Х-ха!

Сипло выдохнув весь воздух, Джадд опрокинулся, а Тимофей перекатился и вскочил первым, успевая дать противнику сильного пинка.

Взревев, Большой Зеллер кинулся на Сихали, бестолково размахивая кулачищами, а Браун не стал отскакивать. Рывком приблизившись, он исполнил прием из арсенала тайского бокса – врезал коленом по ребрам Зеллеру. И тут же провел «ливерпульский поцелуй» – ударил головой в лицо Джадду, ломая тому нос.

Большой Зеллер не упал потому лишь, что спиною задел выступ пульта. Это задержало его падение – и дало Тимофею хорошую возможность избить Джадда.

Владелец «Изолы» уже не сопротивлялся, он изо всех сил цеплялся за пульт, чтобы устоять, хрипло дыша и пуская носом кровавые пузыри. А Браун бил и бил – хук слева, хук справа, прямой в подбородок, апперкот левой, апперкот правой.

Он угомонился, почувствовав новый, еще более сильный прилив усталости. На «последних вольтах» энергии он кувыркнулся через открытое пространство между пультами – импульс от двери выжег борозду в полу за его спиной – вскочил, хватая бласт, и сделал два выстрела «на автомате». В ответ прилетел заряд, обжегший кожу на щеке, а оба стрелка полегли. И тишина…

Унимая дыхание, Тимофей схватил полумертвого Джадда Зеллера за шиворот и потащил его тушу в опломбированный пост – без хозяйского повеления система может и не заработать. Большой Зеллер, мотая головой, как бизон, упал на колени около пульта. Браун подхватил его пятерню и прижал к регистратору.

– Идентификация успешна, – сообщил автомат, и пульт заиграл огнями, как новогодняя елка.

Отбросив вялую конечность, Сихали включил все блоки, один за другим. Вспыхнул овальный экран, разрезанный, как торт, на сектора. Замелькали цифры, замельтешили значки. Ага… Порядка двадцати субмарин вернулось и пристыковано. Вовремя он… Еще немного, и тут собралась бы целая орава.

На большом экране очертился полукруг носа, разрезанный на сектора. Потом проявилось более мелкое деление – на отдельные модули.

Браун решительно нажал клавишу. Вспыхнуло табло «Расстыковка модулей секторов 1-Н, 2-Н, 3-Н».

– Что… – прохрипел Джадд. – Что ты творишь, сопляк?

– Заткнись, – посоветовал ему Тимофей, продолжая свою разрушительную деятельность. – Китов твоих мы разогнали, а теперь попробуй собрать вместе свой остров.

Он закончил. Загорелось красное табло «Общая расстыковка».

Пол ощутимо дрогнул и сотрясся.

Браун быстренько нацепил оружейный пояс и кинулся к выходу. В дверях он уцепился за косяк – остров шатало, пучило и прогибало. СПО расползался на модули, разлезался, как собранный пазл.

Отдельные сектора расплывались на части, лишая «Изолу» целокупности. Модули расходились, образуя рвы и трещины в насыпной тверди. С бортов в воду сыпалась почва, кренились и падали деревья. Туча птиц порхала в воздухе. Кольцевая река обрушилась водопадом за борт и быстро иссякла.

Грохот и лязг полнили воздух. Океан, еще не успокоенный после шторма, разводил сектора и сталкивал между собою, как множество Сцилл и Харибд, переворачивал их, отягощенных лесным биоценозом.

Прибой подхватывал громоздкие модули, сохранившие плавучесть, и уводил их на рифы. Чистенькие борта рвало на острых кораллитовых уступах, коробчатые, угловатые блоки медленно погружались, их снова бросало на рифовые зубцы, и вот эти кубики, из которых складывался огромный СПО, шли ко дну, закручивая над собой мутные водовороты. Шли ко дну вместе с пристыкованными субмаринами.

Тимофей едва добрался до края Кормы. Модуль качало так, что почву сбрасывало сразу пластами. Вот целая роща дубов, выворачивая корни, опрокинулась и сползла за борт.

Тут Брауну «помогли» – оголенная палуба модуля вдруг вздулась пузырем и лопнула, выпуская в воздух огненный вихрь. ЦПУ подняло и завертело в огненных сполохах – подорвался главный энергоблок.

Горячий толчок воздушной волны был так силен, что попросту снес Тимофея в океан.

Вынырнув, Сихали увидел над собою высокую стену кормового модуля, похожего на горбушку круглого каравая. Горбушка кренилась. Модуль переворачивался. «Не успеть!»

– Тима-а! – нескончаемый гром перекрылся отчаянным криком. – Тимочка-а!

Сихали оглянулся, но никого не увидел. Потом волна подняла его повыше, и он разглядел рубку «Орки». Из люка выглядывала Наташа и махала ему руками.

– Уходи! – крикнул Тимофей. – Опасно!

– Тимочка! Сюда! Сюда!

Субмарина двинулась ему навстречу, Браун поплыл к ней.

Тень падающего модуля уже накрыла их, сверху сыпался грунт, пеня и грязня волны.

– Быстрее, миленький!

Сихали вскарабкался на округлую палубу «Орки» и нырнул в люк.

– Сейчас, сейчас… – суетилась девушка.

Она захлопнула крышку люка и бросилась за пульт. Тимофей рухнул на сиденье бортинженера и поднял голову. За прозрачным колпаком было темно – модуль уже почти касался воды.

Удара избежать не удалось, субмарину вдавило в воду огромной массой, это пугало, но не было опасным. Подлодка уверенно погружалась, одновременно скользя в сторону.

Наталья вела «Орку», постоянно оглядываясь на Брауна, с ужасом замечая его истерзанный комбез, обильно смоченный кровью.

Сихали молчал. Он чувствовал себя непривычно скованно в Наташином присутствии и просто не знал, о чем говорить. Благодарить? Успокаивать девушку?

Тему подсказала глубина – за верхним колпаком проплыли два трупа в серебристых комбезах. У одного на поясе висела кобура, у другого сразу две. И утопленники не были жертвами Брауна – рожи были совсем незнакомы.

– Они убили Арманто, – выговорил Тимофей.

– Ох! – страдальчески скривилась Наташа. – Да ты что?

– Я даже не успел его похоронить…

– О чем ты? Ты хоронишь всю «Изолу». Значит, и Арманто упокоится в пучине… Вода ему пухом.

– Он сказал, когда умирал… Сказал, чтобы я берег тебя.

Наташа всхлипнула, но не заплакала.

– Можно я посплю? – пробормотал Сихали Браун. – Всю ночь не спал…

И он заснул – прямо в кресле, устроив голову на пульте.

Часть третья. Хадаль

Глава 21. «Короеды»

Свежий ветер, послед десятибалльного шторма, задувал всю ночь, разогнав к утру облака, и утих совершенно. Волны успокоились, стали пологими и глянцевыми. Словно умытое, засияло солнце с небес.

Теперь о «пастбищной войне» напоминали только модули «Изолы», рассеянные на многие мили вокруг. Если смотреть с берега ИТО, можно было насчитать штук двадцать. Постепенно их сносило течением на запад – к радости филиппинских рыбаков. Хотя чему им радоваться? Все, что было на модулях ценного, китопасы уже собрали.

Военная добыча их росла – пять трофейных субмарин, несколько десятков лучеметов и ровно тридцать стационарных пульсаторов «Коронада», или, как их еще называли, квантаберов, – орудий ближнего боя для субмарин. Ни пласт-броня, ни титановая, ни даже пиробатовая не могли устоять против их разрядов.

Разумеется, экспорт квантаберов в ТОЗО был запрещен, но на то и контрабандисты, чтобы плевать на закон.

Боровиц крякал в доволе – будет чем вооружить батискафы, чем грозить ворогу! И тут же сникал, вспоминая, что подбирать пришлось не только трофеи, но и павших.

Шурики обнаружили на одном из притопленных модулей тело Арманто Вуквуна, а вот Токаши Ашизава и Лёва Вальцев пропали без вести. Тераи погиб, когда китопасы отбирали у зеллеровцев плавбазу «Онекотан».

Враг потерял больше тридцати человек убитыми, причем пятерых из них линчевали жители Вэйлхеда – привязали всю пятерку к одной балке из пластолита и сбросили за борт на глубоком месте. А ты не воруй! И не убий.

Несколько человек сдались в плен и сидели в изоляторе под надзором Реда Долана, а остальные зеллеровцы разбежались на хозяйских субмаринах, прихватив кашалотов с клеймом «Ди-Зет».

Жизнь потихоньку возвращалась на ИТО Витязя, причем человек двадцать решили переселиться в «Кларион-46» – не зря ж они восстанавливали батиполис.

Вдове Керка Джордана передали Резервное пастбище, а вот Ли Цзинвэя и Раша Джексона попросили удалиться – не ко двору пришлись «пособники оккупантов».

Всю ночь три кибердворника чистили Главную улицу, а с утра она выглядела так, словно и не было никаких баталий. И океанцы из Вэйлхеда как следует отметили очередную викторию…

Ровно в 7.30 плавучие базы «Онекотан» и «Такомару» отвалили от причалов ИТО и взяли курс на юг. Через двое суток слева по борту показался «Центроникс», столица ТОЗО.

«Центроникс» строился как батиполис, на вершине громадной подводной горы в тысяче километров к югу от ИТО Витязя. Находясь чуть ли не в самом центре Тихого океана, «Центроникс» стал оправдывать свое название вдвойне, когда здесь расположилась резиденция Генерального Руководителя проекта ТОЗО Отто Фогеля.

Евразиец, в ком смешались крови немца, грузинки, эстонца, якутки, поляка, латышки и так далее, был политиком хитроумным, неразборчивым в средствах, любившим интриговать. И больше всего, больше секса и богатства, ценившим власть. Все, что он делал, имело своей целью одно и то же – упрочение позиций Акулы Фогеля.

Он устанавливал закон и преступал его, когда это было выгодно. Он строил батиполисы, ИТО и СПО, он довел количество населяющих ТОЗО до ста шестидесяти семи миллионов человек. Это при нем батиполис «Центроникс» разросся до такой степени, что перестал умещаться на вершине подводной горы, где хватило бы места для половины Москвы. И батиполис стал расти вверх – ярус за ярусом, горизонт за горизонтом, сектор за сектором.

Террасы и аркады «Центроникса», тысячеоконные пирамиды и кубы, купола и башни, поднятые над морем на двести этажей, показались над краем света и принялись «всплывать», все выше забираясь к облакам, соединяя глубину и высоту. А после скрылись за кормой, медленно «погружаясь» за окоем небес.

Столица стала как бы вехой, отметкой на полдороге. Теперь надо было ждать еще сутки, чтобы прямо по курсу обозначился остров Пацифида, любимое детище Акулы Фогеля.

Тихий океан воистину велик, но суши в нем крайне мало, а та, что есть, являлась макушками подводных гор, поднявшихся над волнами благодаря коралловым полипам или вулканам. Надстраивать искусственные атоллы биоинженеры уже научились, но ИТО не впечатляли Генрука ТОЗО. И тогда он собрал под свою руку трансмантийщиков – геоинженеров, учившихся пробуждать чудовищные силы земной мантии. Их опыты пугали.

Первый эксперимент был поставлен в Тибете – огромную территорию высокогорного плато опустили, сделав равниной. Неслыханной силы землетрясения раскалывали горы, целые горные хребты рассыпались каменным крошевом, тучи пепла из жерл «монтажных» вулканов затмили небо надо всей Восточной Азией.

Перепуганные президенты мигом собрались на внеочередное заседание Всемирного Экономического Сообщества и дружно постановили: запретить все практические разработки по трансмантийной инженерии как представляющие угрозу существованию цивилизации и сохранению жизни на Земле.

Трансмантийщики искушали размахом деяний – проектами опускания и поднятия гор, погружения пустынь для создания внутренних морей или образования островов в океане. Как из пучин поднять остров? Очень просто, – отвечали геоинженеры. На глубину сотни километров, к верхней мантии – астеносфере – прокладывается шахта. И образуется плюм – магматический столб, восходящий поток горячего мантийного вещества. Голова плюма растекается под земной корой, и ту начинает пучить. Образуется сводовое поднятие – дно океана выдавливает вверх в радиусе сотни километров. Вот вам и остров!

К сожалению, возможные ошибки геоинженеров грозили непредсказуемыми последствиями – сверхизвержениями и сверхземлетрясениями. А сколько при этом вырвется удушливых и ядовитых газов? Такой мор начнется, что впору будет заново раскручиваться эволюции…

Такое светило планетологии, как Стремберг, доказывал, что простым поднятием сотворение суши не обойдется, уж больно могуч плюм. Обязательно начнутся трапповые извержения – жидкая лава пойдет изливаться из многочисленных трещин в колоссальном объеме, покрывая за короткое время территорию площадью с Европу. А воздух надо всей планетой будет отравлен газами и пылью, не совместимыми с жизнью.

Отто Васильевич отвечал на это флегматичной цитатой: «Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет». И позволил трансмантийщикам практиковаться в ТОЗО. Генруку нужны были острова. Большие острова.

Разноплеменная толпа геоинженеров не находила слов для благодарности. Геоинженеры торжественно пообещали поднять из пучин остров величиной с Корсику и выполнили свое обещание. Этот участок суши, со всех сторон окруженный водой, назвали Пацифидой-1.

В первые дни творения холмистую поверхность острова, совсем недавно бывшую дном абиссальной равнины, покрывал белый слой ила. Чуть позже снежный глобигерин накрыли толщи вулканического пепла, и лишь кое-где широко разлилась лава, образуя плато базальтов. Прошли дожди – сперва кислые, потом обычные. Впадины в центре острова потихоньку заполнялись водой, зажурчали первые ручьи, комбайны натуртехников прошлись, засеивая долины травой, а на крайнем юге Пацифиды-1, в укромном заливчике, сам собою вырос город. Сперва тут стоял лагерь трансмантийщиков, потом налетели планетологи со всего света, геофизики и прочая ученая братия. Им постоянно требовалась тяжелая техника – прибыл целый отряд первоклассных эмбриомехаников. И пошло – одна улица протянулась, другая. Третья, четвертая. Город назвали Порт-Фенуа [45].

Там имелись три верфи, приспособленных под серийное выращивание подводных аппаратов. В Порт-Фенуа Боровиц планировал предпоследнюю остановку – дальше к югу простиралась под водами впадина Яу.

Сихали Браун, еще не видя Пацифиды-1, уже слышал ее – несмолкаемый низкий гул несся оттуда, а потом над линией горизонта вспучилась исполинская серо-лиловая гора – эруптивная туча – густейшие клубы пепла, газов, пыли и пара, поднявшиеся в верхние слои атмосферы.

Туча подавляла своими размерами, ее постоянно прошивали слепящие зигзаги молний, казавшиеся искорками, затухающими в дыме большого костра, – так ничтожны были проблески небесного электричества.

Высоко в небе лохматые пряди охватывали диск солнца, попеременно обращая его то в грязно-сиреневый, то в тускло-багровый мятущийся среди дымного хаоса шар. На океан легла мрачная тень, стало темно, как в сумерки. А потом Браун увидел остров – темную полоску между клокочущей лавой, рвущейся из недр, горящей желтым и оранжевым накалом, и отсветами извержения на водах. Слева, километрах в полутора, щербатые гряды скал тряслись, будто в ознобе; справа по разлому коры рвался фиолетовый вал дыма и пепла. Он набухал, стреляя в зенит клубами, и тогда в его мутных недрах дико сверкал огонь, выбиваясь палящими жгутами молний.

Трансмантийщики добросовестно вели проект, формируя плато базальтов на севере и северо-востоке Пацифиды-1.

– Вот это я понимаю, – хмыкнул Белый, – называется – дали гари!

– Страшно как… – пробормотала Наташа Стоун, расширенными глазами следя за грозной игрой стихии.

– Эти демиурги самодеятельные кулаками и коленями стучали себя в грудь, – сказал Шурик Рыжий, – клялись, что все пройдет без катаклизмов… Вулканический пепел плодородный очень – трава объестся! – и ил еще, тоже… Запашок какой-то прёт инфернальный – парфюм «Сероводородный»!

– А что это над нами вертится постоянно? – ткнул пальцем в небо Шурик Белый.

– Дископлан какой-то… – пригляделся Боровиц. – Этих, наверное, «короедов». В смысле – трансмантийщиков.

Браун глянул в небо. Там медленно, на манер канюка, кружил черный дискоид. Летал над плавбазами, словно нарезая магический круг.

– Змей, – окликнул Станислас, – на всякий случай, проверь пушчонку.

Так небрежно сегундо прозывал самую настоящую ПМП – противометеоритную пушку, неясными окольными путями притащенную им на «Онекотан». И плевать он хотел на закон о военной технике. В ТОЗО понимали лишь один закон – револьвера, а уж кодекс ПМП всякие аутло будут чтить свято…

– Уже! – отозвался Харин, неловко повернувшись в блоке регенератора, похожем на цилиндрический корсет. – Сбить?

Его слова перебил рык пробужденной тверди – загрохотало так, что Тимофею уши заложило. Он перевел взгляд на местность. Глаза по привычке искали впереди хоть какое-то подобие огнедышащих гор. Напрасно. Там все было вихрь и мрак, в которых разжиженная материя перемешивалась с палящим клокотанием газов, как в бесконечном, никогда не смолкающем взрыве.

Черный дымящийся берег разошелся зияющей трещиной, распоровшей жгучие напластования базальтов на многие километры, и тут же из разлома поперла лава – вздуваясь куполами, оседая, заплескивая тяжкими волнами, перехлестывая в море. Раздалось громовое шипение, и клубящиеся облака пара скрыли берег. Но ненадолго. Сильный южный ветер сдувал газы, открывая остров и потоки магмы, пылающей яркой желтизной и словно колыхавшейся от жара.

Желтый внезапно превратился в белый. Палуба «Онекотана» сотряслась, гром наполнил уши, и по всему берегу вздыбилась раскаленная добела масса. Забили красные фонтаны жидкой лавы. Пробивая клубы серого, черного, синего дыма, распускались снопы алых лапилли – огненного града, с угрожающим свистом разлетались алые ядра – вулканические бомбы.

И все это запредельное действо шло под аккомпанемент непрерывного рева, трескучих ударов и громовых раскатов. Неожиданно наступило затишье. От озера лавы, стекающего в океан, донеслись утробные вздохи, истерические вскрики, натужные хрипы. В лавовой толще рождались течения, кружили черные обломки, словно плоты на порогах.

«Онекотан» двигался в почтительном отдалении от берега – складчатой кручи из остывающей лавы. Край обрыва светился вишневым и гранатовым, ниже переходя в темно-пурпурный и покрываясь черной гибкой коркой. Редкие красные сполохи огня пробегали по твердеющему панцирю, сыпали алые брызги и закручивались султанчики коричневых дымов.

Тимофей отвлекся на секунду от созерцания преисподней и приметил очередную странность – в паре кабельтовых [46] к западу всплыла огромная подлодка, размерами с подводный ракетоносец прошлого века, и двинулась параллельным курсом. Ее корпус, сплюснутый по вертикали, как тело кита, был чёрен и выделялся в потемневшей воде за счет распускаемых белых бурунов. Помаячив минут пять, лодка плавно погрузилась.

Сихали поёжился. Все это ему очень не нравилось. Сначала дископлан, потом этот подводный крейсер… Опять, что ли, готовится пакость? Или он стал слишком подозрительным?

«Онекотан» шел, раздвигая форштевнями целые поля из кусков шебуршащей пемзы, и вот катамаран вышел на чистую воду. Слева по борту, под самым берегом всплыла полосатая субмарина трансмантийщиков, выкрашенная в цвета дыма и пламени – красный и черный.

– И не боятся же, – хмыкнул Боровиц, – «короеды» хреновы…

– Плавать в кипятке – ну уж на фиг! – проворчал Юта Хейзел. – Как там у Данте…

Что говаривал Алигьери на тему пекла, Браун не услышал – грянул взрыв взрывов. Чудовищный грохот перекрыл все звуки, выбил все мысли.

Гигантские столбы огня вздыбились над берегом, обрыв накренился и сполз в море, подстилаясь под субмарину, вынося ее, как сигару на подносе. А сверху повалила лава. Вязким раскаленным тестом она накрыла корму подлодки и потекла в стороны двумя жаркими потоками-Флегетонами [47].

– К берегу! – заорал Боровиц. – К берегу!

Капитан плавбазы и сам принял то же решение – «Онекотан» развернулся и двинулся к гибнущей субмарине.

– Кислородные маски! – надрывался Станислас. – Живо!

– Смотрите! – закричала Наташа, тыча рукой за борт.

Происходило что-то страшное – по волнам расплылись резко очерченные желтоватые пятна, пахнуло серой, и из воды с грохотом вырвались мощные пенные столбы – будто рванули глубинные супербомбы. Все признаки подводного извержения налицо, а в эпицентре – обе плавбазы!

«Онекотан» накренился, отброшенный расходящимся валом, озаренным изнутри золотыми и кровавыми бликами – отсветами извергнутой магмы.

За кормой вздыбился клокочущий холм полужидкого базальта, он оплывал на глазах, но все новые и новые килотонны лавы выплескивались из этого нестойкого кратера. Стена серого пара скрыла вулкан, и желтые фонтаны огненного вещества просвечивали сквозь пелену, добавляя шуму к громовому бурлению вскипающих волн. Все шаталось и содрогалось – тряслось море, тряслось небо, тряслась палуба.

Прямо по ходу «Тако-мару» океан запарил, заклокотал и, словно панцирь исполинской Годзиллы, всплыл – показался дымящийся верх магматического выброса, подернутый тонкой черной корочкой. Корочка то и дело лопалась, наружу выступали огромные пламенные капли и, сверкая золотом, срывались в светоносную глубину.

«Господи! – ужаснулся Браун. – Да тут лава по всему дну! Со всего дна прёт!»

Истошные гудки «Тако-мару» заставили его обернуться к океану. Трисек погибал – оба его поплавка с ходу втесались в расплав, и теперь плавбаза кренилась, валилась из стороны в сторону, угодив в течение адской реки.

– Быстрее, быстрее! – орал, надсаживаясь, Боровиц. От нетерпения сегундо даже подпрыгивал. – А то не успеем! Едрить семь-восемь…

«Онекотан» подвалил бортом к подлодке «короедов», и вода взбурлила под тормозящим действием турбин. Трансмантийщики уже толпились на узкой палубе, натягивая на головы золотистые передники, чтобы хоть как-то уберечься от пекла за спинами.

– Живо! – проревел Тугарин-Змей, перекидывая блестящий трап.

– Ножками работаем, ножками! – подхватил Белый.

Геоинженеры бегом побежали по шаткому мостику, спрыгивая или падая на палубу «Онекотана». Плавбаза тут же двинулась кормой назад, подгребая к терпящему бедствие «Тако-мару». Лава приподняла прямоугольную палубу трисека, наклонила ее, и немногочисленный экипаж трофейного корабля буквально скатился на катамаран. Последним соскочил Самоа Дженкинс.

– Ходу!

– Превосходно! – выдохнул Браун, ошалело мотая головой.

Эруптивная туча затмила все небо, сверху пошел «горячий снег» – вулканический пепел. Он сыпал обильно, вмиг запорошив палубу «Онекотана».

Плавбаза взяла разгон, вскипели буруны, но распоясавшиеся владыки подземного царства не желали упускать добычу – прямо по курсу снова разверзлась геенна огненная. Одна за другой из вод вырастали настоящие башни горящей материи, с нижайшим нептуническим зыком в небо зафонтанировали гейзеры магмы. По палубе зашлепали клочья лавы, уже подостывшей, но во время падения еще сохранявшей вязкость. Они плющились в блины, глухо стуча по слою пепла, висли лохмотьями на перилах трапов.

Браун вскарабкался на капитанский мостик и уже оттуда глядел на гульбище стихий, на кипящее варево инферно – справа и слева, в кругах выкипающей воды, бурлили кратеры, колыхая тяжкие массы раскаленной жижи.

– Замечательно…

Стряхнув с волос пепел и протерев слезящиеся глаза, Сихали глянул на монитор. Тот гордо анализировал, что едва не вдохнули человеческие лёгкие: сернистый ангидрид, хлористый водород, двуокись и трехокись серы, аммиак, угарный и углекислый газ. Адские пряности.

– Пройдем? – крикнул Тугарин-Змей, моргая красными глазами.

– Скоро узнаешь! – ощерился капитан.

Плавбазу закачало в восходящих потоках – лава, поднимаясь со дна, нагревала прибрежную акваторию, как воду в чайнике.

Рыская и зарываясь носом, «Онекотан» выгребал меж двух жерл. Левый кратер потряс взрыв, могучий поток лавы обрушился на борт плавбазы, погребая дежурный вертолет.

– А хрен тебе! – вопил капитан, чуть ли не подпрыгивая от возбуждения. – А вот хрен!

И плавучая база вырвалась-таки на чистую воду, пошла к югу, чуть кренясь и набирая ход.

Все молчали, будто не веря во спасение, но громовые раскаты еле заметно отдалялись, отходя в прошлое. Станислас и Браун переглянулись.

– Вырвались? – просипел сегундо.

– Вроде да, – неуверенно признал младший смотритель.

И тут тяжелый полог тучи разорвало ветром. Пробилось солнце, высвечивая загаженную плавбазу.

– Что же это вы понаделали, а? – зловеще проговорил Боровиц, оборачиваясь к «короедам»-трансмантийщикам. – Что сами едва не сдохли, ладно, ваше право, но нас-то за что?

– Невиноватые мы! – возопил бородатый геоинженер.

Из толпы храбро вышел пожилой человек с красным, опаленным лицом.

– Позвольте представиться, – сказал он чопорно, – профессор Стремберг, членкор Мировой Академии Наук. Подтверждаю слова моего молодого коллеги: мы не имеем касательства к этому геологическому беспределу!

– Ага! – язвительно усмехнулся Рыжий. – Так просто, отдельные недоработки! Не учли, в уравнениях не туда нолик вписали…

– Да нет же! – взволновался Стремберг. – Мы вообще не разрабатывали Западный участок. Да, здесь была заложена так называемая Старая шахта, но ее законсервировали еще года три назад! В прошлом месяце Акула… э-э… Генрук Фогель дал ход проекту «Пацифида», и я лично прибыл сюда, чтобы убедиться в соблюдении норм безопасности. Сразу скажу – команда геоинженеров, ведущих проект, подобралась знающая и ответственная. Все было тщательно выверено и многократно обсчитано. Причем они сами отказались от Старой шахты как потенциально опасной и переключились на Центральный участок, ибо тамошний плюм был управляем…

– Микроплюм, – поправил бородатый.

– Именно. Я лично консервировал главный кессон Старой шахты, господа!

– Выходит, – сказал Браун, – кто-то ее расконсервировал?

– Именно! – подхватил Стремберг. – Расконсервировал и запустил аннигиляторы на проходку! А тут до астеносферы рыть недалеко, километров пять от силы. Мы как раз и пытались остановить запущенные кем-то проходческие работы, но это уже не в силах человеческих. Извержение будет продолжаться.

– По крайней мере, – пробурчал бородатый, – в фазу траппового [48] оно не перейдет.

– Да, коллегам удалось активировать линейные охладители и перемкнуть микроплюм.

Сихали, потирая щеку, отошел к окну. К нему несмело приблизилась Наташа.

– Думаешь, это из-за нас? – спросила она.

– Марина говорила о плане «Б», – сказал Тимофей. – Возможно, все эти траппы и плюмы – план «В». Чья субмарина всплывала перед началом этого милого апокалипсиса? А что за дискоид болтался в небе?

Не думая, он обнял за плечи Наташу, и девушка крепко прижалась к нему, дрожа всем телом.

– Напугали тебя? – прошептал Браун.

– Да…

Тимофея резануло жалостью. Он еще крепче прижал Наташу к себе, подумав, что завет Арманто он исполнит в точности, даже если мисс Стоун будет гнать своего «хранителя».

– Ну, – послышался голос Боровица, – чего стоим? Кого ждем? Хлев на палубе!

Глава 22. Сделка

В тропиках темнеет быстро – пробьет шесть вечера, и все, сумерки. Ночь все подступает, подступает… В небе загораются звезды, восходит луна… Но китопасам было не до романтических восторгов – они драили палубу. Пепел смыть было легче всего, а вот выбросы лавы пришлось ломами расковыривать. Сверху базальт отливал черным стеклом, из трещин тянуло жаром, а внутри лава калилась вишневым свечением – шанцевый инструмент увязал в каменной мякоти. Пришлось накал гасить холодной водой и сковыривать, сковыривать, сковыривать… А после менять палубный настил, прогоревший до титанового основания. Зато сердце домовитого сегундо радовалось чистоте и порядку… «Онекотан» шел на юг в виду берега – темной щербатой полосы, освещенной луной. Ни звука не доносилось с земель Пацифиды-1, только слабый накат прибойных волн улавливался слухом. Земля сотворенная не подавала признаков жизни – некому было плодиться и размножаться. Трава уже подрастала, высасывая соки из ила и пепла, а вот травоядные пока не завелись, да и хищники не прокладывали тропок – черед не пришел.

Сихали Браун повернул голову на север. Там, отмечая линию небоската, позаривали зарницы и пошумливали громы – будто валуны прокатывались по каменным плитам.

Тимофей пригладил мокрые после душа волосы и глубоко вдохнул чистый, прохладный воздух. Сумасшедшая выдалась осень… Безумная. Унылая пора так круто развернула течение его жизни, что дух захватывало. Ну, телу тоже досталось… Браун машинально потрогал раненый бок. Рана затянулась, но все же касание отдавалось неприятным стяжением. Ничего, до свадьбы заживет… Вот только до чьей именно? Гулять ли ему на ней или гордо восседать в черной двойке жениха? А невеста кто?

Тимофей поморщился в лёгком раздражении. С Мариной ему уже не быть. Даже если он простит ее… Господи, да какая разница – простит не простит? Близость невозможна, когда между ним и ею – стена. Ему бы обидеться на Марину – смертельно, так, чтобы злость съедала начисто все прочие эмоции. Ан нет – не выходит у него обиды. Зато как он томится по прекрасному, тугому, шелковистому и горячему телу врачини, которая и не врачиня вовсе… А Наташа попрежнему не смотрит на него. Если же и взглянет случайно, то тут же отворачивается. Дескать, и знать таковских не знаем-с, и видеть не хотим-с. Да-с.

Когда их чуть не пожрал подземный пламень, случилось некое сближение, они с Наташей будто потянулись друг к другу, а минул день, и то неявное, что на миг затеплилось в их душах, словно ветром задуло, пеплом подернуло…

В эту минуту на темном берегу Пацифиды-1 заплясали фары. Лучи света качались, словно закрашивая темноту. Видать, вездеход какой. А потом вспыхнул фонарь, недвижимо горевший на решетчатой вышке. Обитаемый остров!

Оборвав размышления на сей мажорной ноте, Сихали отправился на боковую.

Порт-Фенуа поместился в глубине удобнейшей бухты. С востока и запада ее обнимали два скалистых мыса, черных, с серыми наметами пепла, кое-где расцвеченными зеленью, а на севере вставали невысокие – метров триста – горы. Эти горки отливали черным блеском свежеизвергнутого базальта – там, где камень проступал под слоем глобигерина, придававшего гряде вид заснеженных вершин.

Четыре кривоватых улочки Порт-Фенуа сбегали к пристани, вдоль которой расхаживали тяжелые авторазгрузчики, а сбоку выстроились серые здания складов, похожих на полуприкопанные бочки.

Над городом господствовала высокая решетчатая вышка, удерживающая целую обойму синоптических конденсаторов, а еще выше, на тонком шпиле, щеголевато развевался флаг ТОЗО – серебряное созвездие на аквамариновом фоне.

«Онекотан» басисто загудел, подходя к причалу, но население не поспешило навстречу, только портовые киберы приблизились, переваливаясь на лапахтумбах, и сноровисто приняли швартовы, мигом накрутив их на монументальные кнехты.

– Ни музыки, ни цветов… – брюзжал Рыжий, сходя по трапу.

– И не говори! – поддержал его Белый. – Хотя бы делегацию выслали, что ли…

Тимофей усмехнулся и стал огибать здоровенного авторазгрузчика, но тот сам предупредительно отшагнул в сторону, уступая дорогу человеку.

У стены ближайшего пакгауза обнаружился штабель литопластовых блоков, на которых восседали аборигены – пятеро парней в одних джинсах и босиком. Парни печально осмотрели высадившихся на берег китопасов, и тот из них, что сидел посередке, с широким лицом и широчайшими плечами, осведомился скучным голосом:

– Откуда? И куда?

Тугарин-Змей указал на север и лаконично ответил:

– Оттуда. – Ткнув большим пальцем за плечо, добавил: – Туда.

– Понятно, – вздохнул широкий.

– Вы не подскажете, как пройти на верфи? – поинтересовался Браун.

Во взглядах парней отразилось удивление и растущий интерес.

– Верфи? – сузил глаза широкий. – Какие верфи?

– А у вас их много?

– Было целых три, – поведал абориген. – Уполномоченный питерского завода эмбриосистем принимал заказы на корабли надводные, уполномоченный из Екатеринбурга брался за подводные, а того, что из самой Москвы-матушки, уполномочили глубоководные строить.

– Нам нужны батискафы.

– Значит, вам к москвичу. Только нет его.

– А где он?

– Позапозавчера пристрелили. А верфь отобрали.

– Кто? – напрягся Тимофей.

– Вы, я смотрю, китов пасете? – агрессивно спросил сосед широкого, с нечесаными волосами цвета соломы. – Вот и пасите дальше!

Мельком глянув на него, Браун раздельно проговорил:

– Мы здесь не для того, чтобы выслушивать дурацкие советы. Нам нужны батискафы. Платим наличными.

Парни оживились.

– Да мы бы и рады, – сказал широкий с прочувствованностью, – мы тут все эмбриотехники. Пришли бы вы летом, мы бы это дело мигом спроворили! А теперь…

– Так кто москвича шлепнул, я не понял? – вопросил Боровиц.

– Бешеный Айвен, – криво усмехнулся парень, бритый наголо. – Доволен?

– А, так эта сволочь здесь? – обрадовался Тимофей.

– Эта сволочь, – понизил голос широкий, – стреляет быстрее всех, кого я знаю. Даже быстрее Сихали Брауна!

– Это вряд ли, – покачал головой Тимофей. – Ладно, повествуйте по порядку – когда тут возник Айвен, и что он успел натворить.

– Слышь, ты? – с угрозой вымолвил парень с соломенными волосами.

Но тут бритоголовый звонко шлепнул себя по черепу и воскликнул:

– Ты – Сихали Браун!

Аборигены изобразили потрясение – выпучили глаза и приоткрыли рты.

– А ты? – улыбнулся Тимофей.

Бритоголовый быстренько обтер руку об джинсы и протянул ее для приветствия:

– Трейс Джордан.

– Очень приятно, Джордан. Рассказывай.

Трейс нервно оглянулся и повел свой рассказ:

– Неделю назад в порт подгребла большая черная субмарина без опознавательных знаков, – начал он, – и высадила на берег целую банду – человек двадцать мелкой и крупной шпаны. Их вел Айвен Новаго.

Наш городишко и без того тишиной и покоем не славен – народу много, и каждый мнит себя человеком с большой буквы. А тут такое началось… Днем драки и поножовщина, по ночам стрельба, утром на улицах находили по два-три трупа. И как-то так вот, под шумок, Айвен стал хозяином верфи от екатеринбургского «Эмбриотекта». Лит Боуэрс, бывший шериф наш, спросил его, когда же тот успел, а Бешеный затянулся сигарой, выпустил дым в лицо Литу и нагло так усмехается: а я, говорит, купил ту верфь. А почему тогда предыдущего хозяина не видать, интересуется шериф. А уехал он, веселится Новаго.

Эмбриотехников с верфи Бешеный разогнал, а на другой день нам геофизики шепнули: нашли-де уполномоченного. Три дня пролежал на лавовых полях – вся грудь разворочена импульсами. Ну вот… А потом вроде как питерские Айвену верфь продали. И тоже «уехали». Москвича Бешеный застрелил прямо в салуне, при свидетелях. Шериф бросился Новаго арестовывать – и Боуэрса тоже похоронили… Что еще? Все. Два дня назад Длинноволосый Артур нацепил себе на грудь звезду шерифа. Это было утром. Вечером он обходил салуны, и Айвен прострелил ему звезду… Вчера Совет назначил на вакантную должность Димона Башку, назначил под дулом бластера. Ноу комментс.

Тимофей покивал, соображая.

– Покажете, где ваш Совет заседает? – попросил он.

– А вона, вдоль по Второй улице до самой флаерной станции. Совет рядом, в доме с куполом, над ним шпиль. Увидите…

Браун оглянулся на друзей.

– Пошли, – проворчал Боровиц. – Чувствую я, придется нам этот город чистить… Пока мы этого Бешеного не угомоним, не видать нам батискафов!

На Второй улице было слякотно – недавно прошел дождь, и пепел с песком чавкали под ногами. Пластиковые тротуары были покрыты коркой засохшей грязи. Ну хоть засохшей…

В Порт-Фенуа чувствовалось будущее – здесь салуны чередовались с базами-лабораториями и производственными модулями, а посреди маленькой площади высились башни мезоядерной станции. Но доминировало как раз прошлое – мрачные физиономии небритых личностей, подпиравших навесы над входами в салуны, Сихали видел по обе стороны улицы. Личности держались нагло, выставляя бластеры напоказ, хлестали виски из горлышек, перебегали китопасам дорогу, указывали на них грязными пальцами и говорили: «Кх-х!» В общем, нарывались на грубость.

Один, то ли особо наглый, то ли особо глупый отморозок изобразил выстрел слишком близко от Ильи Харина, и тот прогудел с угрозой:

– Слышь, вонючка? Отпрыгни в сторону. И не смерди!

– Не называй меня вонючкой! – окрысился тот.

– А я как раз и назвал, – спокойно сказал Змей.

Вонючка бросил руку к кобуре, но Илюша только с виду был медлителен. Его кулак сработал как шатун и расквасил вонючке нос. Пролетев метра три, отмороженный растянулся в пепловой жиже.

Небритые личности моментально вооружились. Человек десять молодчиков выхватили бласты, и тут Тимофей шагнул вперед. Положив ладони на рукоятки, он громко оповестил:

– Я – Сихали Браун! Тронете кого из нас – будете иметь дело со мной. Я, конечно, тоже смертен, но четверых-пятерых с собой забрать успею.

Молодчики неуверенно попятились. Все, кроме одного – невысокого коренастого мужчины с давно не стриженными волосами. Этот остался на своем месте, только руки отвел подальше от оружия.

– Я убью тебя, Браун, – выцедил он.

Тимофей внимательно посмотрел на него.

– Ладно, – проговорил он, – ты это произнес, хомбре. В любое время.

– Сейчас! – рявкнул волосатый.

Его рука пала к кобуре. Волосатому оставалось лишь согнуть локоть и выхватить бласт. Острое желание убить пронзило его. Он направил…

Два заряда ударили ему в живот, и волосатый покачнулся на пятках. Он отставил левую ногу назад, чтобы не упасть, и начал поднимать шестизарядник, но когда он поднял руку, то увидел, что бластера в ней нет.

Озадаченный волосатик слепо посмотрел на свою руку, колени его подогнулись, и он упал. Все тело ниже пояса онемело, однако мозг был жив и ясен. Мужчина попытался заговорить, попытался увидеть лицо человека, который стоял и смотрел на него. Волосатый попробовал вымолвить хоть слово, но не вышло… вот что он чувствовал, умирая.

Смерть нестриженого мигом отрезвила горячие головы – молодчики отступили и стали просачиваться за двери салунов, от греха подальше.

В молчании Тимофей двинулся по улице. Слева от него ступали Станислас и Тугарин-Змей, справа поспешали оба Шурика, спину прикрывали Юта Хейзел и Джамил Керимов, Самоа Дженкинс и Таскоза. Дружина.

Флаерная станция оказалась пуста, зато здание Совета наличествовало, имея и купол, и шпиль. Обыскав сию цитадель демократии, Сихали обнаружил только одного человека – председателя Совета Р. К. Гупту, как явствовало из таблички на дверях. Это был рослый человек, ширины примерно равной высоте. Все в нем демонстрировало исключительную силу: мышцы, кости – и ни капли жира. Его обветренное лицо, как будто высеченное из камня, обрамляла щетина черных как вороново крыло волос. Толстая шея плавно переходила в могучие плечи.

– Вы и есть Эр-Ка Гупта? – поинтересовался Браун.

– Допустим. – Взгляд председателя метнулся на лицо Тимофея, потом переместился на его бластеры и вновь вернулся, уперся колюче и прицельно.

– Меня зовут Браун, Тимофей Браун. Нам с ребятами нужно кое-что у вас заказать, но, говорят, у вас тут случился передел…

– Беспредел у нас случился, – пробурчал председатель. Поднявшись, он навалился на стол. – Так за чем вы пришли?

– Лично мне нужна шкура Айвена Новаго, – любезно пояснил Сихали, – а всем нам – отряд батискафов.

– А деньги?

– Пятьдесят тысяч амеро, – быстро сказал Боровиц. – Устроит?

Браун хотел было поправить Стана, но вовремя одумался – домовитый сегундо решил сэкономить тысяч двадцать.

– Устроит! – осклабился Гупта. Порывшись в ящике, он бросил на стол серебряную звезду шерифа. – Давайте так, мистер Браун. Вы наводите порядок в городе, мы вам выращиваем десять батискафов класса «Мустанг». Новейшая модель, глубина погружения – до двадцати километров, один такой заказали межпланетники, исследующие океан Европы – я имею в виду спутник Юпитера. Два моторных реактора, скорость сорок узлов! Мало вам десяти? Сделаем двенадцать!

– Обойдемся и десятком, – солидно проговорил Станислас, с трудом пряча радость, – надо же, за полцены предлагают отряд «Мустангов»! – Только вы уж в графе «Доп. оборудование» пометьте: «Установить торпедные аппараты и стационарные пульсаторы». Квантаберы у нас с собой.

– Идет! – мгновенно согласился Гупта.

Сихали молча нацепил звезду человека закона.

– Только вы учтите, Браун, – председатель глянул на него исподлобья, – прежнего шерифа вам придется «увольнять» самому…

– Я справлюсь, – спокойно сказал Тимофей.

Посовещавшись, китопасы разделились: Боровиц «устроился» к Тимофею помощником шерифа, а остальные вернулись на плавбазу. «Онекотан» стоило поберечь, да и кто защитит женщин? Экипажу, правда, прибавилось – с китопасами остались геологи и геоинженеры с академиком Стрембергом во главе, но бойцами «короеды» были никакими.

– Я уж думал, что ты сразу за Айвеном кинешься, – сказал Боровиц ворчливо.

– Он только этого и ждет. Наверняка Ваньке все уже доложили – и про нас, и про меня. Нет, искать эту сволочь я не стану – пускай подергается.

– Ну и правильно…

С «увольнением» Башки Тимофей решил не спешить. Успеется.

Несколько часов подряд он бродил по Порт-Фенуа, изучая город, чтобы знать, куда ведет любой переулок, где стоят изгороди, какие задние двери закрываются на замок, а какие нет. Откуда можно вести огонь и где скрываться от огня.

Боровиц шагал следом и одобрительно кивал.

– Навести порядок в городе – это та еще работенка, – ворчал он. – Бандюг надо разъединить, понял, Тимка? Надо так сделать, чтобы каждый из них стоял только за себя. Надо заставить каждого ублюдка поверить, что, если он встанет у тебя на дороге, умрет именно он, а не тот, кто стоит рядом с ним или позади.

– Случалось уже чистить?

– Раза два, наверное… Да, дважды. Тускарору-14 и Клиппертон-Главный. В принципе-то все просто – берешь в руки лучемет, а потом идешь и объявляешь, что закон – это ты, и первому же, кто ослушается или нарушит закон, – прикладом в зубы. А если кто схватится за бласт… Ну, тут-то тебя учить не надо.

– Так я и сделаю, – твердо сказал Сихали. – Ну, что? Пошли, устроим текучку кадров.

Офис шерифа обнаружился на Третьей улице, в одном здании с изолятором. Станислас задержался в тамбуре, приглядывая за улицей, а Браун прошел внутрь.

Там, в квадратной, почти пустой комнате обнаружился стол, на который возложил грязные ботинки Димон Башка. «Шериф» курил толстую сигару в положении полулежа, придавливая тощим задом растерзанное кресло. Напротив, усевшись на широкий подоконник, пристроился помощник – тощий субъект с узким, костистым лицом и тонкими губами. Маленькие глазки-бусинки глядели на Брауна не мигая, таращась по обе стороны хрящеватого носа с горбинкой. Человек-топор.

– Здравствуй, Димитрий, – приветствовал Башку Тимофей.

– П-привет… – выдавил тот и поперхнулся дымом от удивления. – Ты чё, – просипел он, перхая, – с дуба рухнул? Айвен тут!

– Где – тут? Он мне нужен.

– З-зачем?!

– Хочу спустить шкуру с этого лося.

– Ты чё, дурак?

– Я спросил, где Айвен?

– Бешеный ведет прием по личным вопросам в любое время, – глумливо усмехнулся помощник. – Это тут, за перевалом. Там лавовое поле, а на ём – геостанция. Бывшая.

– Благодарю, – сказал Браун и повернулся к Димону: – А ты убери ноги с моего стола.

– Чего-чего?!

Разглядев звезду на груди у Сихали, Башка закудахтал от смеха.

– Шериф, да?

– Да.

– А я кто тогда?

– Чмо приблудное. Дерьмо на палочке… Можешь сам выбрать, кто ты.

Башка с грохотом опустил ноги на пол и вскочил, хватаясь за бластер, – и заработал прямой в челюсть. Димон улетел под стол, опрокидывая кресло.

– А, черт! – сказал помощник, спрыгивая, и схватился за оружие.

Его шестизарядники как будто сами выскочили из кобур, извергая пламя. Один импульс ударил в косяк. Другой пробил дыру в стене чуть выше плеча Брауна. Тимофей выстрелил с бедра. Первый и второй заряды задели помощника, третий прострелил Башке шею, четвертый попал остролицему в тощую грудь.

Вытолкнув пустой картридж, горячий и помигивавший красным индикатором, Браун вставил новый и сунул бластер в кобуру. Чистка города началась.

Глава 23. Генеральная уборка

Центр Порт-Фенуа не совпадал со зданием Совета и находился на маленькой площади, в месте пересечения Третьей и Четвертой улиц. Видно было, что основатели города особо не заморачивались – площадь назвали без затей, Центральной. Это был неровный круг утоптанной земли, на который выходили фасады салунов «Высокая проба» и «Элк Хорн», парикмахерской и пары магазинчиков.

Точно посередине площади торчал видеокуб с большими экранами на все стороны света. У одного из экранов стояло двое парней в синих джинсах и выцветших робах с надписями на спине – «ЭМБРИОТЕКТ».

Показывали новости – с экрана вещал Генеральный Руководитель проекта ТОЗО.

– …Несмотря на отдельные недостатки, – уговаривал зрителей Акула Фогель, – мы прогрессируем. Вы можете сказать, что движение прогресса малозаметно, и будете правы. Безусловно, эволюционируем мы медленно, но все же эволюционируем. Постепенно. Последовательно. Поступательно…

– Вот брешет, – ухмыльнулся один из аборигенов, небритый и заросший густым волосом.

– Но брешет последовательно, – подхватил его товарищ, бритый наголо.

– И поступательно!

Оба расхохотались. Тимофей, тащивший под мышкой щиток с объявлением, бесцеремонно набросал липучек прямо на экран и сверху прилепил плакат. На нем было коряво, но крупно написано:

«В городе стало тесно от убийц, грабителей и жуликов. Предлагаю им покинуть Порт-Фенуа в 24 часа. Список нежелательных лиц прилагается.

С претензиями обращайтесь к шерифу, то есть ко мне. Если же я кого-либо из перечисленных застану в городе завтра утром, буду стрелять без предупреждения.

Сихали Браун».

А ниже шел список сорока «нежелательных лиц», возглавлял который Айвен Новаго.

– Это чего? – удивился обволошенный.

– Читай, – посоветовал ему Тимофей.

Пока тот вчитывался, градус его удивления возрос, гранича с полным обалдением.

– Так ты у нас теперь за шерифа? – осведомился стриженый.

– Вроде того.

– А мнением Башки ты интересовался?

– Башка уволен.

– На пару с помощничком, – добавил Боровиц. – Их обоих похоронят завтра.

Обволошенный похлопал глазами и по новой всмотрелся в список.

– Моей фамилии тут нет, – сказал он неуверенно.

– А ты хочешь, чтобы она там была?

– Да нет, мне и тут хорошо…

– Тогда живи и радуйся.

Тут подошли еще трое, облаченных весьма живописно – в пухлые «космические» сапоги ярчайшего белого цвета, в черные обтягивающие диперские «штанцы» и в просторные куртки из переливчатого стереосинтетика, надетые прямо на голое тело, причем все три торса были «украшены» татуировками в океанском стиле: у одного на груди пригрелась пышногрудая наяда, у другого – голый пацан верхом на дельфине, а у третьего – бородатый и грозный Нептун, в тельняшке и короне набекрень, трезубцем погонял упряжку акул.

Троица внимательно ознакомилась с текстом и сплюнула почти в унисон.

– Ты, что ли, шериф? – задал вопрос абориген с Нептуном.

– Я, – скромно признался Тимофей.

– А что тут делает моя фамилия? – Абориген ткнул пальцем в список. – Гвилим Кедрик – это я.

– Повторяю для особо тупых: не исчезнешь из города до утра, пристрелю.

Кедрик посмотрел на Брауна долгим, почти сонным взглядом, изредка помаргивая белесыми ресничками.

– Ты сначала Бешеного Айвена попробуй выгнать, – выцедил он, – а мы посмотрим.

– Во-во! – поддакнул дружок Кедрика и почесал грудь, из-за чего мальчик на дельфине заегозил.

– Этого я прикончу с удовольствием.

Было видно, что Гвилим испытывает страстное желание затеять драку с заносчивым китопасом, но слава ганфайтера уберегла Кедрика от поспешных решений.

– Ну-ну, – протянул он с сомнением и хохотнул не без вызова: – Спокойной ночи, шериф!

– Очень, ну очень спокойной! – поддержал его украшенный дельфином.

– Приятных снов! – вставил типчик с наядой.

Троица развернулась и ушла, но подходили другие, передавали третьим, те тоже спешили на Центральную площадь. Скоро весь Порт-Фенуа был в курсе того, что в городе появился новый шериф, который собирается навести порядок на улицах.

Часа в два пополудни пришла рейсовая субмарина «Нереида-112», и почти половина тех, чьи имена значились в списке, заняли места в пассажирском отсеке. То ли решили не пытать судьбу и не тягаться с Брауном в быстроте, то ли просто надумали сменить климат.

Однако самые крутые и упорные, вроде Гвилима Кедрика, Рида Кейни, Висенте Торреса, оставались. Забились по салунам и ждали ночи. Ночи и приказа Бешеного Айвена, нового «короля» здешних мест.

Улицы города опустели. Порт-Фенуа смотрелся бы и вовсе покинутым, если б не разухабистая музыка, рвущаяся из салунов.

Тимофей совершал очередной обход. Он шагал по середине улицы, зорко поглядывая по сторонам, обшаривая взглядом окна вторых этажей и крыши зданий. Боровиц не спеша топал следом, держа в руках увесистый лучемет, снятый с предохранителя.

Сихали входил в салун – и громкий говор посетителей стихал, все взгляды обращались к нему. Страх почти не читался в них. Угадывалась опасливая враждебность, привычная настороженность отпетых бруталов, ожидание кровавого зрелища. И во всех глазах прятался болезненный интерес, потаенное желание увидеть вблизи смерть нового шерифа. Желание это было как бы оправданием собственной трусости для тех, кто боялся поднять голову и сказать твердое «нет» разгулу безобразий. А вот те, кто эти безобразия устраивал, жаждали получить доказательства своей нынешней непобедимости и продленной в будущее вседозволенности. Их устраивала бесшабашная вольница, когда все можно и ничего тебе за это не будет. Нечего было и надеяться, что в этих ороговевших душах проклюнется хотя бы малое хотение привнести в жизнь порядок и право. С такими разговор мог быть только один: не хочешь жить по закону? Тогда бойся его!

Качнув резные створки, Сихали Браун вошел в «Серебряный доллар», заведение старого Василя Цыгана. Изрядно поседевшая копна волос, покрывавшая лобастую голову кабатчика, и впрямь вилась колечками, напоминая о таборах и лихих конокрадах. Невысокий и коренастый, Василь сколотил себе специальную подставочку, на которую он взгромождался, возвышаясь над стойкой бара. Он стоял, наклонившись и уперев руки так, что костлявые плечи приподнимались. Цыган напоминал старого грифа-стервятника, а кадыкастая шея и огромный, хищно загнутый нос лишь подчеркивали сходство с птицей, охочей до падали.

Увы, внешность падальщика неприятно гармонировала с сумеречным внутренним миром Василя, с давным-давно прогнившим нутром. Цыган никогда не страдал избытком совести. Он всегда был поглощен одним – поисками прибыли, и неважно, каким окажется источник обогащения.

Василь скупал перстни, отнятые вместе с пальцами жертв, серьги, выдранные из женских ушек. Продавал и покупал «белый товар», «лохматое золото» – молодых девчонок, сманенных или похищенных с «берега». Принимал заказы на убийства и передавал их «исполнителям», забирая себе долю от платы за смерть.

Много, много грязи, слёз и крови было за Василём.

Браун внимательно осмотрел полупустой зал салуна. Не углядев реально опасных типов, он подошел к стойке.

– Объявление читал? – обратился он к Василю.

– Читал, – проскрипел тот, запуская руки под прилавок, где, всегда наготове, лежал старенький, надежный лучемет времен Второй Гражданки.

Дуло бластера возникло перед ним как будто из ничего. Василь замер, вытаращившись в черное зияние излучателя. Дуло завораживало, притягивая взгляд, из него словно поддувал зябкий ветерок, донося запах сырой земли… Нет, неверно – в ТОЗО мертвецов предавали воде.

Острый кадык дернулся вниз и вверх.

– Убирайся из города, Василь, – холодно сказал Тимофей. – Такие, как ты, здесь не нужны. Собирай манатки и проваливай. В восемь вечера придет субмарина, и чтоб я тебя здесь больше не видел. Я доступно объяснил?

– Доступно… – прокаркал кабатчик. – Только я еще немножечко подожду, ладно? Хочу увидеть, как остекленеют твои глаза, когда Айвен всадит в тебя пару зарядов.

– Вот же ж, зараза! – восхитился Станислас, подпиравший столб у входа. – Упёртый!

Тимофей усмехнулся и бросил шестизарядник в кобуру.

– Ты поставил не на ту лошадь, старик, – сказал он и повернулся, чтобы уходить.

– Посмотрим… – донесся скрипучий ответ.

Сихали отправился дальше. Сделав круг, он замкнул его в офисе шерифа. Манило к себе глубокое, мягкое кресло, но Браун всегда опасался усаживаться на сиденья с подлокотниками – это мешало вовремя выхватить оружие. Поэтому он оседлал стул и сложил руки на спинке.

– Дождемся темноты, – сказал шериф устало.

Помощник кивнул.

– Так точно. Часам к одиннадцати они наберутся виски достаточно, чтобы спутать хмель с храбростью, и начнут искать повода выказать крутизну.

– Лично я надеюсь свидеться с Айвеном… и постараюсь продлить его смерть.

Сегундо вздохнул.

– Эх, говорил же я Арманто – сиди, не рыпайся! Нет, пошел… Знает же, что стрелок он никакой. Нет, все искал приключений на задницу… Нашел.

Тимофей прикрыл глаза. Поднимаясь, как ганфайтер, по ступенькам эволюции вверх – или вниз? – он достиг того пугающего уровня, когда не просто готов стрелять в ответ, а сам ищешь повода для стрельбы, когда убийство начинает согревать стылую кровь первобытным удовольствием от умертвия. Снова перед ним перепутье: пойдёшь налево – станешь бесчувственным убийцей, погрязая в чужой крови. Пойдёшь направо… Хм. Чтобы шагнуть в ту сторону, надо научиться стреноживать в себе сатанинский инстинкт, научиться сдерживать бесовские порывы и стрелять лишь тогда, когда без этого не обойтись, когда так – убей или умри…

В дверь постучались и тут же вошли Илья Харин, оба Шурика и Юта Хейзел.

– Здорово, – прогудел Тугарин-Змей. Из-за «бочки» регенерационного блока ему не удавалось прижимать руки к бокам, что выглядело забавно. Правда, мрачное выражение лица Илюши не располагало к шуткам.

– А мы тут мимо шли, – громко объявил Белый. – Дай, думаем, зайдем.

– На плавбазе все у порядке, – доложил Рыжий. – У полном. Там геологи собрались, парни надежные.

– Приволокли с собой геологические лазеры по сорок пять мегаватт, – дополнил Хейзел, – сказали, что почикают всех, кто двинется дальше трапа. Очень воинственный народ.

– Вы чего пришли? – спросил Тимофей неласково.

– Да мы так, – закряхтел Рыжий, – на подхвате будем. Их тут знаешь сколько?

– Много! – значительно сказал Харин.

– Спасибо, что просветили, – проворчал Браун. Хотя, честно сказать, на душе у него потеплело. Пришли друзья.

Знакомых у человека много. С одними вы здороваетесь, не всегда даже помня фамилию того, кому говорите: «Привет!» С другими вместе работаете, учитесь, живете по соседству.

С приятелями можно хорошо посидеть за одним столом, выпить-закусить, потрепаться о женщинах или о политике.

Однако многие ли из тех, с кем вы знакомы или приятельствуете, придут к вам в трудный час, на подмогу? Придут с оружием в руках, прекрасно зная, что ответные выстрелы могут стать для них последним видением в жизни?

Но уж тот, кто явится, пусть даже недовольный тем, что его оторвали от работы, подняли с дивана, будет вам другом. Настоящим. Надежным.

Сихали Браун привалился к стене и задремал.

В начале одиннадцатого Тимофей тщательно проверил оба бластера. Один сунул в кобуру, другой заткнул за пояс.

– Ну, ладно, – усмехнулся он невесело, – пошли генералить…

– Улички протирать, – хмыкнул Боровиц.

– А мы так, – потупился Рыжий, – где пылюку сдуем, где паутину смахнем…

Тимофей подобрался и шагнул за порог, сразу же отходя в сторону, чтобы зря не светиться в проеме.

– Все чисто, – сказал он негромко, и друзья последовали за ним.

Город был тих и покоен. Чудилось, он спал – смолкла музыка, не слыхать выстрелов и громких голосов, один только прибой ритмично долбил в скалистый мыс, прикрывавший порт с востока.

Ночь стояла теплая, ветерок доносил запахи гниющих водорослей и высаженного можжевельника.

Луны видно не было, зато звезды, большие, лохматые светила, горели так, что смутные тени очерчивались на темной земле. Кое-где на тени ложились желтые отсветы, падающие из окон, но эти места Тимофей старался обходить, не желая становиться удобной мишенью.

События начали развиваться быстрее, чем он предполагал.

Когда Браун приблизился к ступеням, ведущим к порогу «Серебряного доллара», там уже кто-то стоял. Темная сгорбленная фигура едва выделялась на фоне светлой стены.

Заметив блеск звезды шерифа, фигура встрепенулась и резво раскурила сигарету – алый огонечек ярко зарделся в темноте, выхватывая худое лицо.

Такой сигнал я уже видел, усмехнулся Сихали. Изза выключенного видеокуба-информатора вышел ктото рослый, уж очень длинной получилась отбрасываемая им тень.

Браун отшагнул назад, уходя с линии огня.

– Здорово, шериф, – сказал сутулый, и Тимофей узнал по голосу Гвилима Кедрика.

В тут же секунду он уловил тусклый блеск на крыше салуна «Элк Хорн» – пятно неясных очертаний продвигалось по кровле. Сихали вскинул бластер и выстрелил, метя в середину «пятна». Тут же отошел в сторону, оставаясь между Кедриком и неизвестным у видеокуба, и снова нажал спусковой курок. На крыше глухо вскрикнули, пятно вытянулось, приобретая очертания человека, и тут же сложилось вдвое, с грохотом прокатившись по скату. В уличную пыль рухнуло уже мертвое тело.

– Он убил Ганса! – заорал рослый, выдавая давешнего «стилягу» с татушкой на тему «Мальчик и дельфин».

Кедрик выхватил бластер, но открывать огонь поостерегся, боясь попасть в дружка у видеокуба.

А вот Тимофей не боялся – и попал. Импульс пронзил рослому живот и раскокал экран. Развернувшись к Гвилиму – поверху полыхнул заряд, – Сихали выстрелил с колена. Мимо! Ответный выстрел обжег плечо, и тут же ослепительная струя плазмы, неровная, как растянутая синусоида, подкосила и Гвилима Кедрика, и столб навеса. Упали оба.

– Ты давай к задней двери! – быстро сказал Боровиц. – А я подстрахую тебя с главного входа!

Сбоку подкатился Рыжий.

– Там еще один был, – небрежно доложил он, – Змей его стукнул и… и… в общем, готов!

– Бдите здесь, – сказал Браун, посматривая по сторонам, – чтоб никого внутрь и никого наружу!

– Бу-сделано!

Перезарядив бластер, Тимофей быстро обошел салун и толкнул створку служебного входа. Пусто. Проскользнув внутрь, он двинулся вперед, держа бласт дулом кверху.

Дверь в зал была полуоткрыта, из-за нее доносился тревожный скрип Цыгана и глухой говор. Трое их там? Или четверо? Сейчас узнаем…

– Замечательно… – едва слышно прошептал он.

Распахнув дверь, Сихали Браун ворвался в зал. Бандитов было не трое и не четверо. Добрый десяток головорезов направили на него дула лучеметов и бластеров, мелькнул даже ствол пулевого карабина.

Тимофей не стал кричать «Всем бросить оружие!», он продолжил движение, то есть попёр вперёд, паля во всех без разбору.

Если бы головорезы выступили как единая команда, они бы дружно прикончили Сихали Брауна. Но в том-то и дело, что никакого единения меж ними не было, да и не могло быть. Перед Тимофеем металась человечья свора, где каждого заботила лишь целость его собственной шкуры.

Попав под выстрелы, бандиты забегали, стреляя в светопанели, но те не гасли, только покрывались темными пятнами в местах попаданий.

Сихали стрелял так быстро, что горячие выхлопы выстрелов сливались в сплошное пронзительное шипение, стрелял, пока индикатор не показал рубиновый нолик.

Браун «пограничным приемом» сменил бластеры, перебросив правый пустой в левую руку, а левый – в правую. И снова открыл огонь, боком скользя вдоль стены.

Василь Цыган откинулся к полкам с бутылками, высоко задирая руки – организм, различив смертельную опасность, сработал быстрее, а вот заскорузлый ум старого уголовника все никак не мог поверить, будто вдесятером нельзя сломить одиночку. А вот нельзя!

Пятеро погибли сразу, от руки Тимофея. Сам Браун заработал пару ожогов на боку и плече. И тут в дверях показался Боровиц.

Ощерив рот, присев для пущего упора, он вжал спусковую кнопку. Лучемет заработал в непрерывном режиме, выкашивая человеческий бурьян под самый корешок.

Бандит из самых умных мигом натянул куртку на голову и выпрыгнул в окно, спиной вышибая хлипкую раму. И тут же попал под горячую руку кого-то из Шуриков – красно-лиловая вспышка озарила проем с выбитым окном. Тихий ангел пролетел, с бластером под крылом…

Глубоко дыша, Браун оперся о стену, ощущая, как деревенеют мышцы. Половина мебели в салуне была переломана, посуда расколочена вся, мертвые тела лежали на полу, на столах, скрючившись или разметав холодеющие конечности. Потрясенный Станислас медленно опускал лучемет – всё как на войне! Ребристое керамическое дуло его плазмогана светилось рябиновым. А Василь Цыган все так и стоял у полок в позе цыпленка табака и мелко тряс подбородком.

Отпыхиваясь, Сихали сменил картриджи в обоих бластерах, один опустил в кобуру, а другой навел на кабатчика.

– Вон, – приказал Браун.

– Да, да, – закивал Цыган, – сейчас… Только вещи соберу, и…

– Ты уйдешь сейчас, – ледяным тоном отчеканил Тимофей, – как есть.

– Но мои вещи, деньги…

– У тебя было время собраться и уехать. Срок вышел. Вон отсюда. Рыжий, пропусти!

Сгорбившись, Василь прошмурыгал к двери, не разбирая дороги. Споткнулся о труп, но устоял. Вышел на улицу и пропал, поглощенный тьмой.

– А Бешеного тут нет, – спокойно заметил Боровиц. – Неужто струсил?

– Нет, – мотнул головой Браун, – Ванька выжидает. Сдает мне пешек, даже слонами и ферзями жертвует, а потом явится. По мою душу.

– Встретим, – просто сказал сегундо и поставил лучемет на предохранитель.

Рано утром Тимофей прошелся по улицам Порт-Фенуа, но все было тихо и пристойно. Человек десять, последние из списка нежелательных лиц, уныло толпились на пристани. С моря подваливала рейсовая субмарина.

Роботы медслужбы убрали убитых, киберуборщики счистили кровь и гарь, но никаким автоматам не под силу было снять напряжение, что повисло в городе. Айвен Новаго так и не показался. Видать, хотел поиграть у Брауна на нервах, вымотать ганфайтера, а потом явить себя, предстать во всей красе и получить приз за лучшие результаты по стрельбе из бластера…

Сощурившись, Сихали Браун оглядел Вторую улицу и остановил благосклонный взгляд на вывеске, извещавшей: «Готовит мамаша О’Хара. Обед – два четвертака». Подходяще…

Переступив порог заведения, Тимофей застал на месте деловитую, строгую даму весьма пышной комплекции. Капитальная женщина. Уперев руки в боки, дама оглядела ганфайтера, но отделалась коротким вопросом:

– Кофе?

– И покрепче.

– И с яичницей. Мм?

– Годится, – улыбнулся Браун.

Умяв омлет, он медленно выцедил полчашки кофе, после чего скрутил сигарету. Когда он закурил, на веранде замаячил Тугарин-Змей, а внутрь зашел Боровиц.

– Шурики побывали на лавовых полях, – сообщил он. – Станция пуста, но кофейник еще не остыл, и пахнет сигаретным дымом, как здесь.

Тимофей кивнул.

– Больше ждали, – сказал он, – подождем еще чуть-чуть.

Браун курил, щурясь от дыма, и обдумывал ситуацию. В уме он представлял путь, который пройдет Айвен. Сихали прекрасно понимал, что выгнал из города лишь самых отъявленных, но мелкая шушера, та шпана, что ходила в шестерках, осталась. Осталась и рада будет услужить Бешеному, в наивной надежде занять места своих убиенных или изгнанных боссов. Эти трусливые и пакостливые людишки наверняка уже все доложили Ваньке, и тот прекрасно осведомлен, где его ждут. Тимофей усмехнулся, проводив глазами прыщавого мужчинку, прогуливавшегося вдоль по улице. Тот уже раз пять промелькнул за окнами и вот решился, заглянул к мамаше О’Хара, как будто невзначай. Увидев Брауна, мужчинка замер, помялся, будто что-то припоминая, и вышел вон.

– Пошел на доклад, – прокомментировал Сихали.

Он встал и поправил бластеры.

Где-то гавкнула собака. И опять тишина. В городе, чудилось, объявили тихий час. Далеко за скалами прогудела рейсовая субмарина, шедшая в надводном положении.

Кто-то шумно вздохнул и почти раздраженно повернулся на каблуках. Слабый шорох платья рестораторши был самым громким звуком. Пора.

Тимофей сжал кулаки. Ладони были сухими. Отлично…

Он вышел на улицу и зашагал, держась так, чтобы солнце не било в глаза. С веранды сухо щелкнуло – Станислас ставил лучемет на боевой взвод. Спина прикрыта.

Впереди, за полсотни метров, из переулка показался Айвен Новаго. Он старательно улыбался и ласково поглаживал рукоятки бластеров.

– Хорошая погода сегодня, не правда ли? – осведомился Бешеный во весь свой неслабый голос. – Както неохота подыхать на таком солнышке…

Не договорив, он выхватил шестизарядник. Звук выстрела загулял по улице, отражаясь от фасадов домов. Айвен очень спешил, будто доказывая, что уж онто быстрее, и потому промазал. Тимофей взялся за рукоятку, в его сторону блеснуло пламя из бластера Новаго, и тогда он открыл огонь.

Браун шел, вдыхая запах озона и уличной пыли. Стреляя, он увидел, как Айвен попятился, хватаясь за бок, пробуравленный метким импульсом. Новаго выпустил заряд, потом упал на колени. Но поднялся. Спотыкаясь и шатаясь, побежал к салуну «Элк Хорн», на ходу загоняя свежий картридж. В тишине, которая последовала за грохотом выстрелов, Тимофей слышал, как хрипло дышал Айвен.

Браун был совершенно хладнокровен. Время для него будто остановилось, и даже думы о мести покинули рассудок. Он снова выстрелил, но его противник в этот момент вильнул. Промах. Ничего…

Расставив ноги для устойчивости, Сихали услышал стрельбу дальше по улице, но не отвел глаз от шатавшегося Айвена.

Бешеный был покрыт кровью до пояса, но глаза его сверкали лютой яростью. Новаго поднял бластер, и Тимофей выстрелил. Импульс ударил Айвена под вытянутую руку и вышел из спины.

Шестизарядник Бешеного выскользнул из его пальцев, тогда Новаго достал другой, не сразу нащупав рукоятку.

Он умирал, но единственной мыслью, еще бившейся в мозгу, была: «Убить! Убить!»

Кровь начала затекать ему за пояс джинсов. Сихали Браун опустил бластер, а Новаго выронил свой. Медленно и осторожно, как очень пьяный человек, Айвен Новаго нагнулся, качаясь, за оружием и рухнул головой в пыль.

Тимофей подошел к нему, ногой отбросил бластер. Глаза Айвена начинали стекленеть, но, как только Браун появился в поле его зрения, они как будто прояснились.

– Ты… – прохрипел Новаго. На его небритой щеке отпечаталась серая пыль. – Ты меня… Я… Грех… «Не убий», а я… Грех…

Посиневшие губы Бешеного приоткрылись и застыли. Взгляд остановился, упертый в небеса, словно указывая дорогу в райскую обитель, да вот только черную душу Ивана Новаго, отягощенную злом, влекло к себе адское пекло.

Браун оглянулся. Город просыпался, словно в сказке, когда рыцарь побивает Кощея, мечом снимая заклятие. Город оживал, люди выглядывали из дверей, показывались в окнах, слышались вопросы и доносился один и тот же ответ: все кончилось.

Глава 24. Впадина Яу

– Сделаем в лучшем виде! – уверили Боровица возбужденные эмбриомеханики. Их небритые лица сияли, да и во всем городе чувствовалось сильное оживление. Избавившись от засилья беспредельщиков, от угнетающего страха, люди радовались простой возможности ходить, где вздумается, говорить без опасения попасть на линию огня. Правда, не все жители Порт-Фенуа испытывали благодарность – Сихали Браун сделал за них грязную работу, верно, так ведь он людей убивал…

Впрочем, Тимофей мало обращал внимания на щепетильных снобов, способных прогибаться под властью подонков, но не находивших в себе сил освободиться, ибо в их трусливых душонках гнил многолетний страх. Да и разве он для них старался?

Зато работники «Эмбриотекта» сразу записали Брауна в лучшие друзья и готовы были в лепешку расшибиться, лишь бы угодить Сихали и его товарищам.

Всей толпой они прошествовали к докам и торжественно выкатили десять эмбриофоров – матовых многогранников, глухо рокотавших сглаженными ребрами по металлопласту. Активированные по очереди, поликристаллы были бережно спущены в эмбриотехнические доки, каждый в свой. Открылись выпуски бункеров со спецрастворами – в чистой воде закрутились мутьевые потоки, а гулявшая по поверхности белая пена моментально приняла грязный оттенок. Процесс пошел.

Пользуясь своим положением, Браун поднялся на площадку ЭТ-дока с номером первым и глянул в бурлившую воду. Муть осела, и эмбриофор на дне был виден достаточно отчетливо. Вот только виднелся уже не шар – механозародыш как будто растекся, вспух, правильные затесы граней отекали, словно оплавляясь. Шла фаза подращивания.

Шатаясь, испуская облачка пузырей, сгусток расплывался и ширился, пока не занял половину дока. Угловатая, коричневатая масса приобретала округлые очертания, вплотную приближаясь к обводам батискафа. В ней проступали быстро меняющиеся пятна, желтые, красные, россыпью – белые. Потом во все стороны полезли короткие и длинные отростки эффекторов, они слепо шарили по дну, поднимая облачка мути и всасывая ее, загребая короткими рывками. Басистое, прерывистое гудение шло от плещущей воды, тяжелые вибрирующие звоны и мокрый хруст.

– Корневая фаза! – прокомментировал Гупта. – Дигестальная система закончила внутреннее наполнение и приступает к программному выращиванию. О, пошла сегментарная фаза!

Медленно-медленно, почти незаметно для глаз, округлился нос батискафа, наметилась выпуклость рубки, вылезли рули глубины и стабилизаторы, протаяли сопла водометов, оттушевались тени торпедных аппаратов.

– Нормально, – оценил председатель Совета, – к вечеру будет готов.

– Годится, – сказал Тимофей и спустился на берег.

Там его поджидала Наташа. Рядом переминался Николай Стремберг. Девушка выглядела виноватой, а от академика исходила аура неуверенности.

– Я все рассказала геологам, – проговорила Стоун, поглядывая то на Брауна, то в сторону. – Ну, про живую воду. А что? Если об этом знают наши враги, то почему бы не знать друзьям?

– Рассказала, – мягко повторил Сихали, – и правильно сделала.

– Да, да! – с жаром вступил Стремберг. – Наталья показала мне данные анализов – состав потрясающий! Это не обычная ювенальная вода, в ней невероятное содержание неизвестных изотопов серебра и таллия, а также следы других элементов – каких, неясно. Все же экспресс-анализ грешит неточностью. Мои молодые коллеги, – академик улыбнулся со снисхождением, – готовы видеть в представленном образце космическое воздействие. Дескать, тот самый астероид, что оставил кратер, названный впадиной Яу, внедрил в донные породы вещества, принесенные чуть ли не из иной галактики! Как будто во Вселенной существуют иные элементы, кроме перечисленных в Периодической системе… Не спорю, вещество, занесенное из космоса, может присутствовать в том растворе, который вы называете «живой водой», но чудес не бывает… Скажу вам честно: для меня главное – пощупать дно этого вашего волшебного озера. Океаническая кора и так тонка, а дно впадины Яу пролегает буквально на границе астеносферы! То есть некие гидраты космического происхождения перемешались с выделениями верхнего слоя мантии! В общем, мы приложим все силы в деле изучения данного феномена.

– Прикладывайте, – улыбнулся Тимофей. – Только не забывайте главного: мы не научная экспедиция. И даже не спасательная. Наш поход вернее всего будет назвать военным. Увы!

– Я понимаю, – посерьезнел Стремберг. – И вас понимаю, и вашего неизвестного противника. Живая вода – это самая драгоценная жидкость в истории человечества. На ее основе легко получить… мм… мафуссалин, скажем так, эликсир… пусть не бессмертия, но долгой жизни. Пусть не вечной, но молодости. И за обладание целым озером сей невероятной субстанции многие пойдут даже на массовые убийства. Уже пошли…

Браун слушал академика невнимательно. Он все поглядывал на Наташу, пытаясь понять, что стоит за ее словами, жестами, взглядами. Почему она подвела к нему Стремберга? Почему именно к нему? Вопрос участия в походе академика и его геологов можно было обговорить и с Боровицем. Может, девушка просто пытается снова наладить то совместное, что было в их жизни? Хочет возобновить их отношения, протянуть хоть какую-то ниточку общности? Пусть хотя бы тень близости ляжет на них… Или все это просто нафантазировано им? Знать бы…

– Я еще кое-кого позвала, – призналась Наташа, глядя Тимофею в глаза.

– Кого? – осведомился Браун, не отводя взгляда.

– А вон, – указала подбородком девушка, – они все на рейсовой прибыли.

Сихали поглядел и очень удивился. И очень обрадовался – к нему приближалась целая толпа: ледонавигаторы Борис Сегаль и Василий Боде-Колычев, неразлучная троица ледоформаторов – Трофим, Иван и Всеволод, «танкисты» Гоша и Яцек, а вместе с шерифом Шутиковым явились диперы – Лэнгдон, Крис и Олли.

– Здорово! – заорал Трофим.

– Привет ТОЗО от АЗО! – подхватил Всеволод, усиленно окая.

– Еле добрались до вас, – добродушно пробурчал Борис, пожимая руку Тимофею. – Думали, пересадку сделаем в Центрониксе вашем – а фиг там… Пришлось на субмарине телепаться.

Подошел Гоша, весело улыбаясь, и тоже протянул руку.

– А Марина где? – спросил он. – Врачиня ваша?

– Наша врачиня, – невесело усмехнулся Тимофей, – оказалась шпиониней.

Гошино лицо сильно вытянулось.

– Вы серьезно?

– Тимка ее вычислил, – прогудел Тугарин-Змей, тиская лапу Трофима, – и сбежала Маринка…

– Я не пойму, – развеселился Лэнгдон Адамс, – тут что, весь город собрался? Провожают нас или встречают?

Толпа горожан раздвинулась, пропуская вездеход, и стал виден брезент, на котором лежали убитые бандиты. Иван растерянно оглядел всех, словно сомневаясь – не дурят ли его?

– Это что? – спросил он внезапно осипшим голосом.

– Это мусор, – хладнокровно объяснил Станислас. – Тимка чистил город от всякой швали, и вот… вымел.

Новоприбывшие помолчали, переваривая полученную информацию.

– А где Арманто? – поинтересовался Всеволод, уже не налегая на звук «о». – Что-то я его не вижу…

– Убили Арманто, – сдержанно сказала Наташа.

– К-как?..

– В упор!

– Кто? – сузил глаза ледоформатор.

– Айвен Новаго, – подал голос Шурик Рыжий. – Вон он лежит.

– Та-ак… – протянул Шутиков. – Вижу, не зря мы с собой эти погремушки притащили, – он качнул в руке увесистый дезинтегратор «Эспада». – Пригодятся…

Браун кивнул, выражая согласие.

– Выходим вечером, – сказал он, командуя по привычке, и тут же опомнился, обратился к сегундо: – Да, Стан?

– Так точно, – отчеканил Боровиц.

…Поздно вечером все десять доков открылись, и новенькие батискафы класса «Мустанг» вышли в бухту. «Однойку» вел Сихали Браун. Он сидел на месте пилота, а в голову все лезли и лезли назойливые воспоминания о прошлогоднем рейсе «Аппалузы», первом и последнем для них с Виктором. И вот история повторяется на новом витке жизни. А что впереди? Неизвестно. Кто им противостоит? Кто мешает им жить? Непонятно. Где искать Витьку? Неясно.

Яу огромна – это ямища поперечником двести десять миль, если мерить с юга на север, а с востока на запад протянувшаяся на все двести пятьдесят. На глубине семи километров ее дно исполосовано разломами радиальными и кольцевыми, изрезано неисчислимым количеством каньонов, истыкано одиночными горами и нагромождениями скал. Это хаос, который не увидишь сверху, а карты его весьма приблизительны.

Яу лежит, погруженная в вечную тьму и холод хадальных глубин, и батискафам придется буквально тыкаться носом в каждое подводное ущелье, чтобы найти потерпевшую крушение «Голубку» – единственный ориентир. Это сколько же труда придется вбить, сколько времени и сил потратить! А что делать?

С этими отнюдь не бодрыми мыслями Тимофей приблизился к «Онекотану» и отдался на волю сверхманипуляторов. Гемомеханические щупальца заботливо подхватили увесистый «Мустанг-1» и перенесли подводный аппарат в док.

Когда крышка лацпорта задвинулась за «десяткой», плавбаза издала долгий прощальный гудок, и катамаран покинул бухту.

Тихий океан не спеша перекатывал с востока на запад изумрудные валы. Северянину, привыкшему к сдержанной гамме окружающей природы, даже не верилось, что вода способна принять столь насыщенный цвет. Но принимала же…

Сверкающий глянец поверхности радовал глаз и обманывал его, скрывая в мрачных, промерзлых глубинах зловещие тени вражеских субмарин.

Браун вздохнул. Он лежал на койке в своей маленькой каютке. Ветерок с океана залетал в открытый иллюминатор, шевеля занавеску. Отсветы с плещущих волн играли на потолке, сплетаясь в пляшущую сетку. Круиз.

Да уж… Еще час-другой, и «Онекотан» окажется над впадиной Яу. И что? Методом тыка исследовать территорию, равную по величине штату Кентукки? Мило.

В дверь вежливо постучали.

– Ворвитесь, – вежливо ответил Сихали из положения лёжа.

– Можно? – В дверях показался Док Блэйн, толстенький и румяный.

– Конечно, док, – меланхолично ответил Тимофей. – Уэлкам.

Пройдясь от двери до иллюминатора и обратно, Док Блэйн осторожно спросил:

– Скажите, Тим, вы не думали о том, где нам искать «Голубку»?

– Думал ли я? Издеваетесь, док? Да я только тем и занят!

– Не сердитесь, Тим, – замахал руками Блэйн. – Просто я подумал… Хм… В общем…

– Выкладывайте, док, не тяните.

– Я подумал: а что, если применить интрапсихическую технику? Сделаем вам глубокое ментоскопирование и, может быть, узнаем, где вы находились в тот или иной момент. У вас в памяти, Тим, наверняка отложились какие-то показания приборов, случайно или нарочно замеченные. Давайте попробуем?

Браун упруго сел, малость напугав доктора. Идея Блэйна была проста и обещала выигрыш, вот только… Тимофею, как и любому носителю разума, очень не нравилось, когда кто-то копался в его памяти, пусть даже с самыми благими намерениями. Ведь нет ничего интимнее воспоминаний – это то, о чем никому не ведомо. Самые постыдные, самые ужасные тайны покоятся на дне сознания, и порой даже сам обладатель этих тайн хотел бы забыть их. Но, если надо…

– Я согласен, док, – твердо сказал Сихали.

Тяжелый колпак ментоскопа нависал над стендовым креслом, напоминая старинный фен для сушки волос. Аппарат басисто гудел, время от времени звонко щелкая. На контрольных экранах бесновалась карнавальная мешанина из обрывков воспоминаний – женские силуэты, буквы, расплывчатые лица, улыбки, как у Чеширского кота, спирали, фигуры, вспышки, цветовые пятна – все это кружилось и вертелось, складывалось и распадалось, вызывая легкое головокружение. Док Блэйн настраивал аппаратуру, суетливо перебегая от пульта к пульту, – инженера-ментоскописта в экипаже не нашлось, приходилось все делать самому.

– Готовы? – спросил он отрывисто.

– Всегда готов, – криво усмехнулся Тимофей. – Начинайте, док.

– Пуск!

Браун прикрыл глаза, опасаясь некоего внутреннего взрыва, но ничего не почувствовал вообще. Просто колпак надвинулся, опустившись почти до плеч, и на уровне глаз завертелось индикаторное кольцо, взблескивая головками психосканеров.

Сихали успокоился.

– Вспоминайте тот день! – потребовал Блэйн.

Браун послушно погрузился в омут памяти. Вот они с Витьком плывут на старой «Аппалузе»… Подвывают турбины, шелестит кондиционер, потрескивает сетка термоэлементов – за бортом плюс два… Появляется чужой БПГ… Атака… Дрейф…

– Достаточно, – доносится бодрый голос Дока Блэйна.

Сканеры замедляют свое вращение и останавливаются. Разом стихает гул и звон, колпак поднимается вверх.

– Всё, что ли? – удивился Сихали.

– Всё, Тим!

– И как?

– Да есть кое-что, – скромно похвалился врач.

Резко подскакивая к экранам, он показал на них пальцем:

– Смотрите! В момент нападения БПГ вы считывали показания приборов – это механическая привычка любого пилота. Тут всё – и скорость, и пройденное расстояние, и глубина. Даже в те страшные мгновения, когда вас бросало по кабине и буквально ломало, ваши глаза мельком ухватывали цифры на панелях. Ну, не буду вас томить – «Аппалуза» легла на дно приблизительно вот здесь, – док ткнул пальцем в экран-карту, – в южной половине Яу, где перекрещиваются Средний кольцевой разлом и Седьмой Восточный радиальный.

– Приблизительно? Док, да вы точно указали место! Ну-у…

– О, не так уж и точно, – зарделся врач. – По вашим воспоминаниям я установил не точку погружения и всплытия, а вот такой неровный треугольничек – «Аппалуза» могла пройти чуть дальше или чуть ближе, взять к западу или к востоку, но ваше подводное озеро где-то в границах этого треугольника, сие несомненно. Кстати, о БПГ. Мне кажется, что тот батискаф, который преследовал «Аппалузу», не был связан с вашими… с нашими нынешними противниками. Либо просто не успел передать информацию… Хотя это, наверное, уже неважно.

– Док, – сказал Тимофей с чувством, – вы молодец! Вы такой молодец, что у меня просто подходящих эпитетов не находится!

Док не стал отнекиваться и лишь польщенно улыбнулся.

– Всё это здорово, конечно, – протянул Стремберг, разглядывая карту впадины, – и резко ускорит процесс поиска, но я бы не стал расслабляться. Смотрите, – он указал на увеличенный фрагмент карты, где пересекались два разлома, образуя то ли косой плюс, то ли кривоватую букву «Х». – Здесь протянулись десятки каньонов, отходя от Среднего кольцевого и Седьмого Восточного. Они заканчиваются тупиками, перекрещиваются, даже заворачивают обратно. Плюс провалы, отдельные горы, скалы, оползни, трещины, гьяры…

– Нешто мы без понятия? – проокал Всеволод. – Чай, не лаптем планктон хлебаем.

– По-моему, – спокойно сказал Тимофей, – у академика есть идейка. Верно?

Стремберг энергично кивнул.

– Да! – согласился он. – Как вы верно заметили, атомная подлодка «Голубка» – это наш единственный ориентир. А ваша единственная надежда строится на том, что атомарина обитаема. Но! Если там попрежнему работает тяговый реактор или хотя бы автономный энергоблок, то это будет хорошо заметно на инфравизорах, ведь на глубине всегда холодно, а корпус нагреется изрядно.

– Значит, будем искать, где теплее, – заключил Боровиц.

Внезапно раздался чудовищный грохот, и каюткомпанию мотнуло так, словно это был стаканчик для игры в кости. Люди падали и кувыркались, валясь на принайтованные столы и перелетая кресла.

Сквозь стихающее грохотанье пробился резкий сигнал тревоги.

– Торпедная атака! – разнеслось по коридорам.

Сихали Браун с трудом выбрался из кают-компании. Свет в переходе мигал, а пол кренился все сильнее. Оскальзываясь и цепляясь за стену, Тимофей выбрался на палубу. Палубы не было.

Настил разлетелся, оголяя перекореженные бимсы и переборки, откуда валил дым. Но открытого огня не замечалось – шумные потоки воды из огромных пробоин заливали «очаги возгорания». Весь правый корпус катамарана на глазах уходил под воду.

И тут в левую скулу «Онекотана» жестоким хуком врезалась вторая торпеда. Грянул мощнейший взрыв, разнесший выступ носа, столбы дыма и пламени взлетели куда выше мачт, поднимая в воздух якоря на цепях, загибая и скручивая броневые плиты.

Едва не оглохнув, Тимофей бросился обратно к надстройке, крича выбегавшим и выползавшим друзьям:

– Все по батискафам! Бегом! Хватайте всех, кого найдете, и к докам! Быстрее!

Китопасы и их добровольные помощники вняли умному совету и бросились к трапам. Сам Браун понесся к офицерскому сектору, где находилась каюта Наташи Стоун.

Сектор был в дыму, невидимое пламя ревело, пожирая стенные панели из амарантового дерева. Искать девушку не пришлось – перепуганная Наташа сама выбежала ему навстречу. Они столкнулись, и Тимофей схватил владелицу ранчо, стиснув в объятиях.

– Можешь меня ненавидеть, не любить, презирать и так далее! – проорал он. – Я тебя все равно люблю, поняла?! Ну дурак был, дурак, знаю! Я у тебя даже прощения не прошу! Все равно я хочу быть с тобой, понятно?!

Девушка замерла, прижав кулачки к груди.

– Ты… – пролепетала она. – Меня…

– Я! Тебя!

– А ты лучшего места и времени не мог найти? – неуверенно рассердилась она. – Мы тонем!

– Плевать! Я этих гадов все равно уничтожу! Ну?!

Наташа молча закинула ему руки на плечи, обняла крепко, прижалась губами так резко, что их зубы цокнули. Ответ положительный…

– Пошли отсюда! – заорал счастливо Сихали.

Палуба клонилась все сильнее, плавбаза заваливалась на правый борт с дифферентом на нос, содрогаясь обоими корпусами. Долгий тоскливый скрежет вырывался из нижних палуб и гулкие сотрясения.

– По батискафам!

Экипаж «Онекотана» пробирался к докам по вздыбленной палубе, неуклюже пробегая по коридорам – одной ногой ступая на встопорщенный пол, другой – на опадающую стену. Правый корпус уже почти весь скрылся под водой, одна надстройка еще выглядывала из пенящейся воды, но и она погружалась, макая в волны решетки локаторов и антенн.

Кое-как, постоянно оскальзываясь, Тима и Наташа спустились на доковую палубу. Воды в коридоре было по пояс и выше.

Загребая вихрящийся поток, Браун добрался до трапа.

– Придется нырять!

– Ныряй, я следом!

Набрав воздуху в легкие, Тимофей окунулся в воду и погреб, смутно различая размытые пятна фонарей. Вынырнув под потолком, он отдышался, дождался Наташу – девушка открывала рот и отирала воду с лица.

– Еще чуть-чуть!

Проплыв темным закоулком, Сихали вынырнул на доковой палубе. Его «однойка» была рядом, вся залитая водой, только рубка выступала да кормовые рули.

– Залезай!

– Надо остальных найти!

– Некогда! Выплывем сначала и будем искать!

Тимофей захлопнул крышку люка и передвинул защелки замка.

– Мы будто под дождем побывали, – нервно засмеялась Наташа, – под сильным!

А Браун ничего не сказал, он умилился – эта девушка, вместо того чтобы ойкать, пугаться, переживать за гибнущий корабль, смеется. И глаза у нее радостные…

– Поплыли!

Хлюпая и чвакая, Тимофей добрался до командирского места. Мокрая одежда мешала, но это не самое страшное. Блок за блоком, система за системой, он оживил батискаф. «Мустанг» ожил, загудел реактор в холостом режиме, потом индикаторы загорелись в ином сочетании – подняла вой турбина, загудела выброшенная вода. Батискаф стронулся с места. Фиксаторы звякнули, отцепляясь, и «подводный обитаемый аппарат» скользнул по направляющим, проламывая пластметалловую штору и вываливаясь в океан.

Звуки кораблекрушения передавались через воду еще громче – гром и тяжкий скрип, гулкие удары и визг разрываемого металлопласта полнили все вокруг.

Поглядывая сквозь спектролитовый колпак, где в воде цвета берилла размыто темнел срез палубы и шевелились, будто в агонии, сверхманипуляторы, Тимофей вывел батискаф из-под корабля.

– Вот она! – зло вымолвила Наташа.

Браун обернулся. Девушка с ненавистью смотрела на монитор, в котором скользила огромная черная субмарина.

– Знакомый силуэт… – процедил Сихали. – Ладно, она будет на второе. Сначала – наши. А ты поглядывай за этой черной. Вон пультик торпедного аппарата, вон – пульсатора.

– Ладно!

Браун заставил «Мустанга» всплыть и привстал с сиденья. Потом он выбрался из-за пульта и прошел к люку.

– Наши рядом, – бросил он на ходу.

Открыв люк, Тимофей вылез наружу. Неподалеку плыл Тугарин-Змей, поддерживая академика Стремберга, с другого борта приближались Боровиц и Рыжий.

– Наташка с тобой? – крикнул сегундо.

– Здесь! Руку давай!

Затащив кряхтящего Станисласа, Тимофей услышал Наташин крик:

– Чёрная торпедирует «четверку»! Нет… Мимо, мимо! Ой, она разворачивается!

– Змей! – торопливо крикнул Сихали. – Поплавай еще! Я быстро!

Отплевываясь, Илья махнул рукой: действуй давай.

Браун скользнул в люк, следом спрыгнул Боровиц.

– Я закрою! – быстро сказал он.

Тимофей бросился к своему месту. Упал на сиденье и схватился за джойстики. Вот она…

Черная субмарина плавно разворачивалась. В облаке пузырей выскочила торпеда. Сихали мгновенно активировал пульсатор.

Округлое хищное тело торпеды быстро приближалось, обещая быструю, почти мгновенную смерть.

И тут заработал пульсатор-квантабер. В теле торпеды возникали каверны и трещины, мелкие кусочки градом осыпались с нее, относимые потоком. Торпеда словно таяла, как кусочек сахара в горячем чае. Громкое зудение пульсатора смолкло на третьей секунде, когда вся БЧ распалась.

– Есть! – воскликнул Боровиц.

– Еще нет, – медленно проговорил Тимофей.

Заговорил селектор:

– «Тройка», «тройка»! Как вы?

– Все в порядке! Это ты, Самоа?

– Я! Со мной ребята из АЗО – все сразу!

– Сочувствую!

– Наташка!

– Здесь я! Я на «однойке»! И Стан тут!

– Скажи Стану, что тётю Хани мы подобрали, всё о’кей!

– Ладно!

– Рыжего не видели?

– Жив он, жив! И Змей тоже!

– «Шестерка»! Все в порядке?

– В полнейшем! «Пятерка» рядом, вижу «двойку» и «семерку»!

Браун склонился к микрофону и быстро спросил:

– Кто ближе всех к вражеской субмарине?

– Мы! «Тройка» то есть.

– И мы тоже! Это «восьмерка»…

– Торпедные аппараты – товсь! Боевыми – по корме!

– Есть! Есть!

– Готовность… Залп!

Сначала три, потом еще четыре или пять маленьких, но юрких торпедок оторвались от батискафов и устремились к черной подлодке. Та даже не попыталась уклониться. Видимо, подводники посчитали, что китопасы выпустили обычные пироксилиновые «хлопушки». Спустя пять секунд стало ясно, что они ошиблись.

Три ярчайших огненных шара вспухли в районе хвостовой части черной субмарины. Прочь поплыл гребной винт, плавно закувыркалось перо руля. Вскрылся пласт обшивки, выпуская облако пузырей, подсвеченных сполохами электроразрядов.

И еще четыре раскаленных «ядра» всколыхнули воды. Черная субмарина встала на нос, распуская корму рваными лепестками. К поверхности поднялся «гриб» – целая туча пузырей.

Замедленно кренясь, подлодка пошла ко дну.

– Ур-ра-а! – грянуло из селектора.

– Так им и надо, – сказала Наташа.

– Знать бы, кто ее науськал на нас, – проговорил Боровиц. – Убил бы!

– Убьем, – твердо сказал Тимофей и повел «однойку» к поверхности.

Глава 25. Бездна

– То, что ты сказал… правда? – негромко спросила Наташа.

Тимофей посмотрел на нее. Девушка сидела на откидном сиденье рядом с ним и смотрела, не отрываясь, в передний иллюминатор.

Браун оглянулся. Станислас, уморившись, спал в кресле бортинженера, академик Стремберг примостился на ящике с переносным оборудованием, а Змей с Шуриками разместился в переходном отсеке, прямо на полу. Приглушенный свет озарял это сонное царство, а монотонный гул турбин поневоле усыплял.

– Правда, – тихо ответил Сихали. – Сумбурно, конечно, все вышло, в порыве, почти на бегу, но я уже был как тот воздушный шарик, который надувают, надувают… Он вот-вот лопнет, а в него все дуют и дуют. Вот я и выпустил то, что уже не мог удержать в себе. Да и не хотел. Ты не подумай только, что я жалуюсь, но мне и вправду было очень без тебя плохо. Ночами ворочаюсь, как турбина, днем хожу, что-то делаю – то же самое, что и всегда! – а смысла не чувствую. Господи, да если бы не надо было Витьку спасать, я бы просто ушел! Океан велик. Хотя толку с того ухода… Ну, устроился бы я куда-нибудь, зубатых или усатых пасти, и что? Понимаешь, когда ты со мной, то и смысл сразу появляется. Мне сразу же хочется чего-то добиться, достичь, просто чтобы ты похвалила и сказала, какой я у тебя молодец. Мои-то потребности скромны, и ради себя самого меня на великие свершения не потянет. К чему мне все эти героические подвиги? А вот если ради тебя… Тогда все иначе – и цели можно ставить, и смысл обретается, и всё. Наверное, мы так устроены, кто мужеска полу – надо нам о ком-то заботиться, о своей женщине… Вы о детях заботитесь, а мы – о вас.

– Ты уже и о детях заговорил? – улыбнулась Наташа.

– Куда ж от них денешься…

Девушка тихонько засмеялась. А потом спросила:

– А Марина? Ты думал о ней?

Тимофей кивнул:

– Думал. Но, знаешь… Как бы тебе объяснить… Я не умею прощать, наверное. Или… не знаю. Помню, меня корежило, когда узнал, что был для неё всего лишь объектом наблюдения, причём второстепенным. А весь накал эмоций… Ну да, мы развлеклись, но столько вранья… А скольких мы потеряли?

Наташа вздохнула тяжко, но Сихали не понял, к чему относилось воздыхание – к потерям или «развлечениям». Неожиданно девушка прижалась к нему, прильнула на секундочку и снова отодвинулась, но и этого кратчайшего времени хватило, чтобы понять – Тимофея простили. Непроизвольная улыбка украсила Брауна и отразилась в тёмном экране. Наташа смешливо фыркнула.

– Радость… – пробормотал он. – Странно…

– Почему – странно? – удивилась Стоун.

– Потому что сразу же тревога. Ганфайтеры редко доживают до пенсии – слишком много всяких отморозков, желающих доказать, что они круче. И я однажды могу не вернуться к тебе – мое хладное тело принесут… Знаешь, меня пугает умение стрелять. Прогресс налицо – первую кровь пролить было крайне трудно и очень неприятно, а теперь я сам хочу убивать! Понимаешь? Я получаю удовольствие от этого «процесса»! Помню, как негодовал, когда меня прозывали убийцей, но ведь я действительно таков…

– Нет, ты не такой… – прошептала Наташа. – Ты хороший…

Тимофей осторожно обнял ее за плечи, и девушка доверчиво прижалась к нему, приникла, притихла, замерла… Сихали и сам не двигался, стараясь дышать потише, и наслаждался возвращенной близостью.

Они бы так и сидели, будто на лавочке в парке, но тут проснулся Тугарин-Змей и шумно зевнул.

– И куда мы утонули? – донесся его вопросительный бас, будя Шуриков и сегундо.

– Не куда, а где, – ворчливо поправил товарища Рыжий.

– Не где, а зачем, – прокряхтел Белый, потягиваясь с хрустом.

Боровиц привстал, сделал пару упражнений и сел обратно.

– Глубоко мы? – вопросил он.

– Семь с копейками, – ответствовал Браун.

– Хадаль, однако, – прокомментировал Рыжий и вздохнул. Видать, Арманто вспомнил.

– А остальных что не слыхать?

– Спят. Четыре часа ночи. Или утра? Рано, в общем.

– Да-а… Жалко «Онекотан». Без него, как без дома прямо.

– Тима, – сказала Наташа, – смотри. Мы уже на подходе.

Браун посмотрел – «Мустанг» одолевал Средний кольцевой разлом, неширокую долину с клиновидным дном, заваленным обломочным материалом. А впереди показался разлом поперечный, Седьмой Восточный радиальный.

Показался, разумеется, лишь на экранчике биооптического преобразователя, ибо за иллюминаторами стыла абсолютная тьма хадальных глубин. Семь километров… С ума сойти.

Со спины задышал Станислас.

– Прожектора засвети, – сказал он.

Три луча выхватили из темноты странные творения природы.

Стеная, поднялся Стремберг, руками держась за спину. Глянув в иллюминатор, он мигом поправился.

– Массивная лава, – пробормотал он, приникая к боковому окошку.

Перед акванавтами вырисовался гигантский каскад лавы, сбегавший с почти вертикального склона и будто внезапно застывший под взмахом волшебной палочки.

– Тут словно брошенный храм, а это громадные органные трубы… – прошептала зачарованно Наташа.

Теперь Тимофей отчетливо различил черные трубы; некоторые из них достигали метра в диаметре. Покрывавший их очень свежий стекловидный слой под лучами прожекторов блестел мокрым углем.

Какую нептуническую фугу играл этот «инструмент» в момент извержения? В вечной ночи, озаренной золотыми и кровавыми бликами, раскаленная лава должна была просачиваться на поверхность дна, бить ключом, вздуваться по краям трещин, прорезавших долину и покрывших ее сплошными рубцами. Лава наступала огненными каскадами; холод и давление сворачивали их в длинные вертикальные трубы. Адские котлы, где бурлила минеральная каша, выбрасывали всё новые и новые порции лавы по отходящим от них «трубам». И каждая «труба» издавала звуки, соответствующие ее размерам… Гимны окутанного мраком собора… Их исполнение сопровождалось взрывами, обвалами иссякших и раздавленных труб, шипением воды при соприкосновении с магмой, сухим треском стекловидной корки, которая разрывалась под давлением расплавленных пород, глухими ударами обломков «подушек» – откалывающихся, катящихся вниз по склону и усеивающих его чётками из жидких лавовых капель, превращающихся при соприкосновении с водой в шарики или сверкающие стеклянные нити…

– Синева… – выдохнул Стремберг, азартно топчась у иллюминатора.

За бортом черный блеск застывшей лавы сменился интенсивным синим цветом. Между «органными трубами» были видны лавовые подушки, одна из них, особенно большая, выглядела развороченной, выпотрошенной. Дно усеивали стекловидные обломки. Белая губка раскинула свою чашу на кончике тонкого стебля длиною почти в метр. Дальше в темноте еле проступали лавовые скалы.

Тонкий налет «морского снега» – каких-нибудь несколько миллиметров – покрывал склон. В складках слой «снега» был потолще, почти «по щиколотку».

– О, «фаллосы»! – воскликнул Стремберг.

– Где? – с интересом пробасил Змей.

Академик нетерпеливо потыкал в иллюминатор, где красовалась великолепная белая-белая горгонария, укрепившаяся на вершине разбитой подушки.

– Вон там!

Да, целый лес из столбчатых «фаллосов» вырастал за горгонарией.

Вместо только что виденных массивных обсидианово-черных труб лавовый поток представлял теперь хаотическое переплетение трубок, то прямых, то искривленных, перекрученных, разломанных, выпотрошенных. Здесь лава вытекала через трещины-кракелюры и, мгновенно застывая, порождала подобия почек, волокон, наростов, корочка которых в свою очередь тоже лопалась. Окаменевшие потоки ниспадали «органными трубами», вырастали огромными «фаллосами» и мелкими «пальчиками».

– Французы такой пейзаж прозвали «лавовой требухой», – сообщил Стремберг без отрыва от иллюминатора.

– Похоже, – пробасил Илья. – А там чего?

Академик пригляделся, разобрав причудливую форму, напоминающую стог сена, состоящую из перепутанных трубообразных подушечек, каскадами ниспадавших от вершины до широкого круглого основания.

– На что похоже?

– На сена копешку… На стог, я такие у бабки метал.

– А это и есть «стог»!

– Чего только не придумают…

– Это не мы, это природа… Смотрите, там провал!

Браун и сам заметил черноту впереди. Вытягиваясь в длину метров на сто – до дальнего края лучи прожекторов не доставали, провал раздавался в ширину так незначительно, что глаз не воспринимал глубины, принимая расщелину за узкую полосу тени у подножия обрыва. А когда «Мустанг» завис над провалом, Тимофей судорожно сглотнул.

– Чего ты? – встревожилась Наташа. – Побледнел весь…

– А ты погляди на эхолот.

– А что? Что? Что-о?! Ребята, здесь… О, боже! Четырнадцать километров глубины!

– Ох ты! – испуганно охнул Змей.

– Офигеть… – протянул Рыжий.

Стремберг одним прыжком оказался у пульта.

– Четырнадцать тысяч ноль тридцать семь… – медленно считал он зеленые цифры. Помолчав, он хрипло вымолвил: – Тим, это то самое, что вы… что мы искали. Самое глубокое место Мирового океана!

Браун моментально включил селектор и сказал:

– Слушайте все! Говорит «Мустанг-1». Мы у цели. Берите пеленги!

– «Тройке» и «пятерке», – вставил Боровиц, – сторожить провал!

– Иду на погружение, – подвел черту Тимофей.

Батискаф повисел над внезапно открывшейся бездной, пока его не осветили прожектора поспевавших «тройки», «пятерки» и прочих, и начал погружаться, скрываясь в провале.

Бугристые стены в черных лавовых сосульках и потеках заскользили вверх. Вскоре прожектора уже слабее освещали их – провал расширился, напоминая джезву, в которой готовят кофе.

– Бож-же мой… – сказал Стремберг дребезжащим голосом. – А ведь мы опустились ниже земной коры. Вокруг – астеносфера…

– Хлебнем мантийной водички! – воскликнул Рыжий.

– Не-е… – протянул Станислас. – Сперва водочки.

– Держитесь, – сказал Браун. – Пойду на турбинах, а то так мы до завтра будем опускаться.

Батискаф плавно перевернулся носом вниз и набрал скорость, словно самолет, вошедший в крутое пике.

– Наши опускаются следом, – доложила Наташа, – кто по спирали, кто по вертикали.

– Чужих не видать?

– Никого… Пока.

– Инфравизор включи.

– Ага… Ой, я что-то вижу!

– Где?

– А вон, на дне светится что-то.

– Сейчас глянем…

Сихали нарочно тянул слова, изо всех сил сдерживая эмоции и стреноживая порывы. То, чего он так хотел, так ждал, к чему шел последние месяцы, самые долгие в его жизни, приблизилось, наконец. Оно уже рядом. И что там? Кто там? А если провал – очередной промах? А если – и это хуже всего – Витька здесь, но не дожил? Господи, – взмолился про себя Тимофей, – когда же это все кончится?.. Ответа не последовало.

А вот картинка на инфравизоре становилась все отчетливей.

– Это нос и корма большой атомарины, – определил Станислас. – А середка почему не нагрета?

– Думаю, она нагрета, как и весь корпус, – предположил Стремберг, – просто подлодку завалило в районе миделя.

– Точно! Оползень! Или камнепад.

На глубине двенадцати километров провал начал сужаться и вытягиваться в овал. В северной части овала обнаружился широкий уступ. На нем-то и упокоилась атомарина «Голубка».

Она стояла на ровном киле, но только хвост и корма выглядывали из-под завала.

– Осыпь, – определил академик.

Тимофей лишь кивнул, теряя остатки надежды. Если завалило рубку, то как Витька смог бы проникнуть внутрь «Голубки»? Но посылал же он «торпедную почту»!

«Мустанг-1» принял горизонтальное положение и лёг на грунт.

– На борту только пять скафандров, – сказал Браун. – Рыжий с Белым? Стан? Наташа?

Сегундо молча кивнул, Шурики радостно осклабились. Наташа мило улыбнулась.

– Вечно этим коротышкам везет, – проворчал Змей. Видя недоумение на лице академика, Илья пояснил: – Да не влезу я в скафандр. Мал он мне! И еще этот дурацкий блок…

– А вот не надо было гигантизмом увлекаться, – сказал Рыжий назидательно, поднимая штору бокса. Нишу занимал глубоководный скафандр на ногах-бочонках. Руки – сочленения двух шаров-суставов – оканчивались парой клешней.

– Змей, остаешься за старшего, – распорядился Тимофей. – А мы попробуем откопать рубку и добраться до люка.

– Лады, – прогудел Харин. – Я наверх. «Троечникам» помогу. И «пятерочникам».

– Давай…

Браун залез в скафандр, и Наташа заперла за ним крышку спинного люка, выпуклого из-за энергоустановки. Сихали было не совсем удобно – он упирался макушкой в прозрачную полусферу головного сегмента. Зато ему лучше видно, чем Шурику – тому приходилось привставать на цыпочки, чтобы выглянуть наружу.

Бочком, тяжело ступая тумбами нижних конечностей, Тимофей втиснулся в шлюз-камеру, чуть большую, чем душевая кабинка, и задвинул плиту внутреннего люка. Хлынула вода, ударила тугими, почти что твердыми струями, мигом сжимая и вытесняя вон воздух. Браун счастливо улыбнулся, замечая цвет жидкости, и крикнул в микрофон:

– Все точно! Наблюдаю живую воду!

– Ура-а! – донеслось в ответ.

Щелкнул, открываясь, внешний люк.

Дно находилось полуметром ниже, Тимофей неуклюже спрыгнул и привел себя в равновесие. Поверхность уступа была удивительно чистой – ни крошки ила, голый базальт. Задыхающийся голос академика тут же его поправил:

– Дуниты! Гарцбургиты! Пироксениты!

– Ты, как тот попугай у Джона Сильвера, – непочтительно отозвался Белый. – «Пиастры! Пиастры! Пиастры!»

Стремберг счастливо засмеялся:

– Да куда тем пиастрам!

«Да уж…» – согласился Браун.

Еле дождавшись появления Боровица, Наташи и Шуриков, он зашагал вперед. Впрочем, зашагал – это слишком громко сказано. Он ломился сквозь воду, склоняясь, как под ветром. И вот она, осыпь.

Кое-как взобравшись наверх, он услышал в наушниках голос Станисласа:

– Тимка, возьми левее на пару шагов. Рубка должна быть там.

– Ага!

Тимофей выпрямил пальцы рук, и захваты-клешни повторили это движение. Работают.

Ухватившись за край лавовой подушки, лежавшей сверху, Браун качнул ее. Подушка плавно покатилась вниз.

– Па-берегись!

Глыбы ноздреватого камня, обломки лавы валились с горки. Вот сошел целый пласт, оголяя синевато-черный борт субмарины, покрытый толстым слоем квазиорганики. Переступая, Сихали добрался до сегментного люка и бешено затарабанил в него. Застыл, прислушался. А потом сердце дало сбой – с той стороны люка донесся слабый ответный стук.

– Там кто-то живой! – заорал Тимофей, шаря вокруг люка.

– Тимка, снаружи люк не открыть.

Браун опустил руки, лихорадочно соображая, что же ему делать, как вдруг крышка люка подалась – ушла вглубь и откатилась в сторону.

– Есть! – ликующе выдохнул он.

Ступив внутрь шлюз-камеры, Тимофей разглядел, что места здесь хватает, и позвал друзей. Боровиц с Рыжим сноровисто залезли следом, за ними показались Наташа и Белый. Шурики вдвоем закрыли люк. Тут же загудели насосы, откачивая воду. Заработала вентиляция. Чмокнув, отъехал в сторону люк внутренний, пропуская в переходный отсек. Тут уже находился один скафандр. Пустой. Номер 962. А рядом, поставив ногу на высокий комингс, стоял Виктор Волин, живой и здоровый. Он смотрел на друга и блаженно улыбался.

Сихали, извиваясь, выбрался из скафандра:

– Витька…

– Тим…

В следующую секунду оба сорвались с места и вцепились друг в друга, терзая, отвешивая тумаки на радостях и вопя от облегчения.

Впрочем, облегчение – это не то слово. Браун чуть ли не парил, ощущая себя, как старинный батискаф, которому нужно было высыпать груз, чтобы всплыть. Вот и он сбросил с души тяжкий балласт вины и тоски. А тут еще и с Наташкой мир и прощение грехов… Ну, полное счастье!

Китопасы покинули скафандры. Наташа с любопытством оглядела Волина.

– Это и есть твой друг? – спросила она.

– Знакомься, – сказал Сихали, сияя. – Наташа, моя невеста.

Девушка открыла рот от изумления и распахнула глаза, но не успела ничего сказать – Волин галантно чмокнул ее изящную ручку.

– Волин, – отрекомендовался он. – Для вас просто Виктор. Можно – Витенька…

– Я вот тебе дам Витеньку, – пригрозил Тимофей для порядка.

Когда все перезнакомились, Волин сделал очень таинственное лицо.

– А сейчас я представлю вам капитана этой субмарины, – сказал он с улыбкой заговорщика.

Спустившись вниз, в круглый коридор, он постучал в овальную дверцу с табличкой «К-1».

За нею заскреблись, и наружу выглянул невысокий старикан, худой, жилистый, с густыми чёрными волосами, стянутыми в длинный «хвост», и с очень бледной, даже чуть синеватой кожей, но гладкой – ни морщинки.

Боязливо поглядывая на китопасов, он несмело улыбнулся.

– Здравствуйте, – сказал он на терралингве. – Кавторанг [49] Исаев. Честь имею.

– Если бы не Витальич, – произнес Волин, и голос его дрогнул, – я бы сдох тут. Аккумулятор сел, кислородный регенератор гавкнулся… Ты не думай, что я тогда в герои подался. Я атомарину сразу приметил. В батискаф, чувствую, уже не попасть – люк только изнутри откроешь, а как? Ты при смерти валялся, я ж видел. А тут, думаю, перекантуюсь как-нибудь. А в «Голубку» не попасть – и тут люк надо изнутри открыть! А кому? Сижу, как дурак, во тьму пялюсь, и жду, когда воздух кончится. Слава богу, догадался постучать в люк – вот как вы давеча. Мне и отперли…

– Так вы здесь с самой войны? – ужаснулась Наташа, глядя на Исаева.

Капитан часто закивал головой и смущенно улыбнулся, демонстрируя полный набор белоснежных зубов.

– Двадцать пять лет несу тут вахту, – сказал он. – Загар слез с меня первым. Потом потерял волосы, зубы… Раз в неделю, в воскресенье, съедал флотский пищевой рацион, а по будням кормился белковым концентратом…

– Гадость неимоверная! – признался Волин. – Ни вкуса, ни запаха, одни калории!

Тут Шурик Рыжий нахмурился, вспоминая, и спросил:

– А остальные?

– Экипаж? – уточнил Исаев. – Погибли все… Ах, если б я знал тогда, что за бортом живая вода! Я хотя бы двоих-троих спас, а так…

Он обреченно махнул рукой.

– Начал чинить АПЛ, все пробоины заделал. Еще немного, и всплыл бы. Так нет же – камнями завалило, три года назад… Расчистил наполовину – тут и Витя постучался. Вот уж было переживаний… Думали, вдвоем справимся быстро – и к солнцу, к воздуху! А тут опять посыпалось…

– А это правда, – не унимался Рыжий, – что вы золото перевозили?

Выцветшие глаза капитана на мгновение обрели синеву.

– Кто вам сказал такое? – резко сказал он. – «Голубка» – боевая АПЛ Восточного флота! Какое еще золото?

Белый поспешил исправить ошибку товарища и быстро спросил:

– А про живую воду скоро узнали?

– Да куда там… Что мы провалились в подводное озеро живой воды, я понял на пятый год тутошнего своего существования, да и то чисто случайно. Регенератор сломался, перестал опреснять забортную воду. Я в ужасе. Набрал ведро, дай, думаю, хоть дистиллятор соображу. Попробовал на вкус, хотел соленость определить, а она питьевая, да еще и газированная! То-то радости было… В тот же день я палец порезал. Достал бактерицидку, промыл палец в воде… Пошел за ножницами, чтобы лишний бинт отрезать, глядь – а порез затянулся. Давай я опыты ставить… Все старые шрамы свел, а уж кишки промыл так, что теперь хоть гвозди ешь! Волосы почернели, отрастил шевелюру заново, а потом и зубы выросли. Радости было… Мне-то семьдесят девятый пошел.

Внезапно глухие удары разнеслись по коридору. Кавторанг болезненно поморщился.

– Осыпь, – вздохнул он.

– А вы в курсе, – сказала Наташа, – что про кавторанга Исаева фильм снят?

– Да ну?

– Правда-правда! Там… – девушка замялась, – там много чего наснимали…

Виктор Волин сказал виновато:

– Я тебе не рассказывал, Витальич. Стереофильм тот старый, назывался «Золотогвардеец». Там про то, как «золотые» брали штурмом Владивосток и Хабаровск, про байкальскую операцию… Как вы поселки жгли, женщин пытали, работников расстреливали…

Кавторанг гордо вскинул голову.

– Никогда! – сказал он стеклянным голосом. – Никогда ни один «золотой» офицер не позволял себе подобного варварства!

– Да мы не хотели вас обидеть! – всполошилась Наташа. – Просто… Вы поймите, я тогда еще и не родилась, и не помню ничего. А про Вторую Гражданскую я только в школе узнала…

– Мы учили, – ровным голосом сказал Тимофей, – что бунтовщики из «Золотой гвардии» были сплошь продажными чиновниками, мафиози и террористами. Дескать, настало изобилие – счастье для всех, даром! – и все. Рынку хана, бизнесу кирдык. Взятки брать не с кого, поскольку у всех все и так есть. А богатеньким легко ли было стать как все? И мафикам такая жизнь не по нраву – грабить некого, рэкет не учинить… Вот и затеяли они всем скопом Вторую Гражданскую…

Исаев грустно покачал головою.

– Божечки мои, – сказал он печально, – сколько же мусора в ваших головах… Разве мы против изобилия восстали? Мы просто хотели работать, хотели быть людьми, чтобы заниматься любимым делом и достигать в нем успеха и высот. А нас на четвереньки ставили, рылами к бесплатной кормушке пихали! Богатенькие… А вам известно, что целые дивизии собирались из работяг? Не хотели они вашего беззаботного и безработного рая!

– Политинформацию оставим на потом, – неожиданно раздался чей-то хорошо поставленный голос.

Сихали Браун резко обернулся, инстинктивно загораживая Наташу, рефлекторно хватаясь за бласт. Китопасы мигом подались в стороны, ища укрытия за пультами и контроль-комбайнами. Подтолкнув девушку к двери капитанской каюты, Тимофей вышел на свет, держа правую руку свободной.

Метрах в десяти от него стоял сутуловатый, могутного сложения человек в шлеме и черном облачении дипера. Руки его сжимали лучемет. За его спиной возникли еще пятеро.

– Держите его на мушках, ребята, – сказал сутуловатый и шагнул вперед.

– Стоять! – крикнул Браун.

Остановившись, дипер пожал плечами и стащил с себя шлем.

– Акула Фогель?! – рявкнул Боровиц, выглядывая из-за аварийного пульта. – Так вот кто тут главная сволочь!

Генеральный Руководитель проекта ТОЗО ухмыльнулся и пригладил встрепанные волосы.

– Полегче на поворотах, пастух, – сказал он и повел большим носом. – Пахнет тут у вас… Как в плохой общаге. Ну, здравствуйте, здравствуйте… Несравненный Сихали Браун? Я в восхищении!

– Это ты спустил на нас Большого Зеллера? – прямо спросил Тимофей.

– Я, – с удовольствием признался Генрук. – И с айсбергом я замутил, и с плюмом. А что? Разве плохо было придумано? Представление удалось, одни спецэффекты чего стоили! Это у вас отсутствует воображение, вам лишь бы пристрелить кого, а я и кастингом занимался, и декорации подбирал, и актеров расставлял. Кстати, Марина Рожкова, сыгравшая в пиесе роль миледи, находится семью километрами выше, на борту моей субмарины. Согласись, Сихали, она очень даже недурна в постельных сценах. – Он картинно вытянул руку. – Жизнь – театр! А когда имеешь власть, так и тянет стать режиссером в этой жизни. Вы даже не представляете себе, господа, до чего ж это скучно – все мочь. Ничего ж не хочется! Все у тебя есть, все желания исполнены, все мечты сбылись…

– Это потому, что мечты были куцые, – перебила Акулу Наташа, благоразумно не показываясь из-за переборки, – а желания, как у всякого животного. Стал бы ты человеком, и скука не одолела б, да где уж тебе…

Генрук посмотрел в ее сторону, усмехнулся и покачал головой.

– Экие вы, – вздохнул он, – актеришки из погорелого театра… Театральный кружок. Я им о возвышенном толкую, а они… Эх! Вот, хотел же эту «Голубку» торпедировать, так нет же, решил с монологом выступить, устроить вам прощальную гастроль. И знал же, что не оценят…

– Наташа, – сказал Тимофей, не спуская глаз с Акулы Фогеля, – в каюту. Все в каюту!

– А ты?

– Живо!

Было слышно, как девушка юркнула за дверь капитанской каюты. Генрук качнул было лучеметом, и Браун тут же выхватил бластер.

– Тихо, тихо… – сказал он прохладным голосом, оглядывая фланги. Диперов пятеро. Один не в счет, ему мешает Генрук. Двое справа, двое слева. Первым надо пристрелить Акулу, вторым вон того, длинного, уж больно резв…

– Какой быстрый! – преувеличенно восхитился Фогель. – Настоящий ганфайтер! И какое благородство! Герой-одиночка, и роль свою знает, надо же…

– А ты псих-одиночка, – усмехнулся Тимофей. – Ты как сюда проник, вообще?

– А сверху! Вырезали в корпусе аккуратную дыру и вошли… в седьмой отсек, кажется. А шестой мы превратили в импровизированную шлюз-камеру. Нет-нет, ты не волнуйся, все твои друзья целы и невредимы, мы спустились в одних скафандрах, ваши «тройка» и «пятерка» нас попросту не заметили. Или за рыб приняли… Там, наверху, – Генрук ткнул пальцем вверх, – ждет моего приказа субмарина класса «Дракон». Мощная штучка! Не успеешь до двух сосчитать, как все ваши «батики» осядут на дно радиоактивной пыльцой. Разумеется, – прижал он пятерню к сердцу, – я не опущусь до применения активных средств – зачем же загрязнять водоем? Живая вода мне нужна чистой, незамутненной… Поэтому я привел с собой морской спецназ. Парнишки они умелые, отлично сыграны в батальных сценах. Ну, как? Начнем второе действие?

– Нет, – сказал Браун, – объявим антракт. Говорят, ты хороший стрелок? Так давай, что ли, сойдемся. Сыграем сцену дуэли. Вон у тебя кобура торчит, я вижу. Брось лучемет – и я суну бласт за пояс. А на счет «три» узнаем, кто быстрее.

Акула Фогель не испугался. Он захихикал.

– Ах, Тима, – сказал он, утирая сухие глаза, – я не просто хороший стрелок. Я – лучший, – и он кивнул большим носом.

– Стан, – позвал Сихали. – Считай до трёх.

Он мотнул стволом бласта, указывая Генруку на лучемет. Тот завел глаза под потолок, вздохнул и театрально разжал пальцы. Лучемет грохнулся на пол. Тимофей медленно опустил бласт в кобуру.

– Раз! – чётко сказал сегундо.

Ухмыляясь, Акула Фогель развел руки и пошевелил пальцами.

– Два!

Браун сосредоточился, с удовольствием ощущая, как расходилась внутри холодная, бешеная ярость.

– Три!

Генрук опередил его на долю секунды. Первый заряд прострелил Сихали грудь ниже ключицы, второй прободал бок на месте старой раны. Браун выстрелил и попал Акуле Фогелю в живот, затем в ногу, опять в живот.

Импульс ударил Тимофею в другой бок, еще один задел голову, пробил лёгкие. Глаза Брауну застлала кровавая пелена, он покачнулся, падая на одно колено, и увидел, как фиолетовая «розочка» расцветает из дула генрукова бластера. Импульс прошел навылет, пронзая живот, прожигая кишки и раскраивая печень.

Кровь была горячей, она согревала кожу. Последним усилием Сихали Браун поднял тяжеленный бластер и выпустил заряд. Он успел увидать, как между бровей Акулы Фогеля прожегся черный канал, а потом начались бредовые видения – за спинами диперов, хлещущих плазмой из лучеметов, возникла Марина. Как прекрасная валькирия, осатаневшая в жгучей ненависти, она палила с двух рук, а рядом с нею стоял оскаленный Тугарин-Змей и тоже стрелял, стрелял, стрелял…

Гром выстрелов сместился на октаву выше, смешался со звуком пульса, истончился, пропал…

…Когда Сихали Браун открыл глаза, он увидел невесомые занавески, порхающие над открытым окном. Ветерок перебирал перистые листья пальмы, а еще дальше пронзительно синело небо. Глухо доносился шум прибоя, а потом прозвучал тонкий звон – это упала вязальная спица. И сразу же Тимофей услыхал тихий шепот – девичий голос бранил самое себя за неловкость.

Он повернул голову набок и увидел Наташу, вязавшую шарфик.

– Ты умеешь вязать? – еле вымолвил он. – Я и не знал…

Девушка охнула, запричитала счастливо, бросилась было к нему, а потом кинулась к двери, крича: «Доктор! Доктор!»

Так это палата, сообразил Браун. Надо полагать, санаторий для тяжелобольных. Сколько же он тут лежит? Ну, всё лучше, чем стоять у райских врат… Хм. Скорее уж бродить по сумеречному Лимбу…

Раздались торопливые шаги, и в палату ворвалась сначала зареванная Наташа Стоун, а за нею следом торопливо вошла Марина Рожкова. Врачиня была в белом халате, а на ее прекрасном лице читалось облегчение.

– Поздравляю со вторым рождением! – весело сказала Рожкова. – Не шевелись пока, сейчас мы тебя исследуем…

Ее веселость странно сочеталась с бледностью красивого лица.

Врачиня опустила с потолка какую-то гудящую колонну и обернулась к экранам, мерцавшим у постели больного.

– Так это был не бред? – выговорил Тимофей. – Там, на «Голубке», была ты?

– Я, я… Я и Илюша. Как я только успела… Под самый занавес! Да что я… Если бы не Илюша, мне бы их не одолеть. Змей на «Драконе» положил человек десять. Э, э! Спокойней, спокойней. Тебе нельзя волноваться.

– Стана тогда задело легонько, и Шурику подпалили рыжий скальп, а в тебя попали двенадцать раз! – подхватила Наташа. – Я так боялась, что ты умрешь, но Исаев все так быстро организовал, мы тебя уложили в ванну с живой водой. И потом постоянно меняли эту благословенную жидкость…

– Тебе еще в ней не раз придется искупнуться! – улыбнулась Марина. – Хоть все и поджило, но все равно… Я тебе прописываю ежедневные омовения в живой воде. Наташа, проследи.

– А как же!

Тимофей полюбовался девушками, и силы его иссякли.

– Где я хоть? – спросил он.

– На Витязе, – ответила Марина, считывая показания приборов.

– А где все?

– Кто где! Стремберга от подводного озера не оттащить, мы ему тут институт строим, а он там пропадает. Исаев нагулялся, нажарился на солнышке и опять на глубину ушел – они со Станом базу строят. Спорят все, как назвать лучше – Форт-Вита или Форт-Аква?

– А Илья кашалотов собирает, – вступила Наташа, – и к свадьбе готовится.

– Я даже знаю, кто невеста… – пробормотал Браун.

Марина глянула на него и улыбнулась – светло и радостно, как никогда ранее не улыбалась.

– Мне тоже надо к свадьбе готовиться, – притворно вздохнул Сихали и дождался ласкового касания узенькой Наташиной ладошки.

– Свадьба подождет, – решительно заявила врачиня. – Послезавтра я тебя, так и быть, выпишу. Будешь гулять, усиленно питаться, принимать… мм… курс чувственных удовольствий и готовиться к выборам.

– К чему? – не понял Тимофей.

– К выборам, милый, к выборам! Океанцы прочат тебя в Генеральные Руководители проекта, так что готовься.

– К чему? – буркнул Браун. Известие его огорошило, хотелось спорить со столь абсурдным предложением, но не хватало сил.

– Не капризничай! – строго сказала Марина, доставая автоинжектор. – Готовься! К поездкам, ко встречам с избирателями… Кстати, Шурики уже вовсю складывают предвыборные слоганы. «Голосуйте за нашего кандидата! Сихали Браун – самый быстрый и самый меткий!» Как тебе такой плакат?

– Ужас, – признался Тимофей, и обе девушки захохотали.

А Браун снова залюбовался ими – молодыми, красивыми, здоровыми. Да и он еще не вошел в возраст… И не урод вроде. А здоровье – это дело наживное. Окропят добра молодца живою водой – и всего делов…

– Там к тебе посетители, – склонилась к нему Марина. – Витя приехал и дед твой. Ну и еще куча народу. Впускать?

– Впускай, – сказал Браун и посмотрел врачине в глаза. Врачиня подмигнула ему и вышла, нарочно покачивая бедрами.

– Опять пялишься? – ревниво спросила Наташа.

– Любуюсь. Ты выйдешь за меня замуж?

Девушка склонилась к нему, нежно поцеловала и сказала:

– Обязательно. А свадебное платье я уже купила!

Примечания

1

По мысли автора, к тому времени Россия и так называемое СНГ объединятся в новый союз государств – Евразию, Европа и обе Америки сольются в Евроамерику, а большая часть Азии – от Индии до Японии – соединится с Австралией, и появится Австралазия. Будет еще Афросоюз – весьма нестабильное образование, а также государства-аутсайдеры, вроде Израиля, Ирана, Аравии и пр.

(обратно)

2

Батиполис – подводный город. Хабитат – поселение, в данном случае абиссальное, то есть расположенное на дне океана с глубиной 4—6 километров, – это и есть зона абиссали.

(обратно)

4

Коншельф (сокр. от континентальный шельф) – выровненная область подводной окраины континента, примыкающая к суше. Границами коншельфа являются берег моря или океана и бровка – обрыв материкового склона, круто или полого спускающегося к абиссальным равнинам.

(обратно)

5

Келп – лес гигантских водорослей. метил, и торопливо нацепил на руку самодельный кастет.

(обратно)

6

Пролетарий – от лат. Proletarius – «гражданин, который служит государству только тем, что имеет детей».

(обратно)

7

Ювенильная вода – подземная вода, образующаяся при соединении водорода и кислорода, выделяющихся из магмы. Является «первичной», то есть еще не вступившей в круговорот воды в природе.

(обратно)

8

Ганмен – стрелок. Ганфайтер – буквально «боец с револьвером» – человек на Диком Западе, благодаря особым природным данным и тренировкам достигший чрезвычайной меткости и быстроты в пользовании револьвером; многие знаменитые ганфайтеры были шерифами, другие – наемными убийцами и бандитами.

(обратно)

9

Слоевищем называют стебель водоросли. У ламинарии он ремнеобразный и плоский.

(обратно)

10

Фронтир – в американской истории – граница освоенных территорий, передний рубеж.

(обратно)

11

Фривей – автострада.

(обратно)

12

СВ – стереовизор, аппарат для приема стереоскопических программ.

(обратно)

13

Денежные единицы, соответственно Европейского, Американского и Евразийского Союзов.

(обратно)

14

Nevermore (англ.) – Никогда! (Так каркнул знаменитый ворон в стихотворении Эдгара По.)

(обратно)

15

Спорамин – лекарство, выключающее сон.

(обратно)

16

Буквы английского алфавита (Кей-Ар, Эл-Эйч, Летящее Эн), цифры и значки (Тире-20) обозначали клеймо, которое использовали владельцы скотоводческого хозяйства. Часто клеймо давало название всему ранчо.

(обратно)

17

Сегундо – от исп. «второй». Так называли управляющих на скотоводческих ранчо, вторых после самого хозяина-ранчеро.

(обратно)

18

Амиго (исп.) – друг.

(обратно)

19

Имеется в виду батиполис «Мендосино», расположенный неподалеку от разлома с тем же названием, к востоку от Гавайских островов.

(обратно)

20

Хомбре (исп.) – человек, мужчина.

(обратно)

21

ВР – виртуальная реальность.

(обратно)

22

Конкрециями принято называть шаровидные образованиястяжения на океаническом дне, на девяносто процентов состоящие из железа, марганца и других металлов. Рыхлые отложения гидротермальных источников («черных курильщиков») вблизи срединно-океанических хребтов и трансформных разломов имеют высокое содержание меди, цинка и т. д. Корковыми руды называют потому, что они покрывают слоем-коркой склоны подводных плосковерхих вулканов – гайотов. Содержат более процента кобальта.

(обратно)

24

Латинское название кашалота.

(обратно)

25

Чипизировать – вводить животному чип для постоянного контроля и опознания, тоже своего рода клеймо.

(обратно)

26

Б/у – бывший в употреблении. ХТС – хорошее техническое состояние.

(обратно)

27

Полосатики, в отличие от зубатых (и хищных) кашалотов, относятся к усатым китам, которые питаются планктоном, мелкой рыбешкой или крилем.

(обратно)

28

Приблизительно 70 км в час.

(обратно)

29

ПОА – подводный обитаемый аппарат.

(обратно)

30

Хадальные глубины – они же ультраабиссальные. Воды, что расположены глубже 6—7 км, еще ниже абиссали.

(обратно)

31

Дипер (от англ. deep – глубина) – глубоководник.

(обратно)

32

Джапы – жаргонное и оскорбительное прозвание японцев. Те тоже в долгу не остались, вежливо обзывая американцев словом «амэ».

(обратно)

33

Аутло – человек вне закона.

(обратно)

34

Почтительное извинение.

(обратно)

35

ИТО – искусственное территориальное образование, рукотворный остров, созданный биоинженерами из кораллита на основе быстрорастущего коралла или геоинженерами – с помощью монтажных вулканов. ИТО Витязя сооружено на подводной горе одноименного названия.

(обратно)

36

Подвиды кальмаров. Отличаются большими размерами. Выловлены образцы в 10 и 18 метров, однако, судя по шрамам, оставленными присосками на телах кашалотов, на глубине могут водиться особи и в 40, и в 50, и в 60 метров…

(обратно)

37

Гранд (жарг.) – десять тысяч.

(обратно)

38

Обычно дно абиссальных равнин покрыто рябью – невысокими извилистыми наносами песка или ила, или мегарябью – когда наметы по колено. Еще более крупные образования называют дюнами, только складываются все они не ветрами, а течениями.

(обратно)

39

Tres bien (франц.). – Очень хорошо.

(обратно)

40

Буэно (исп.) – хорошо.

(обратно)

41

СДВ – сверхдлинные волны; только на них можно ловить радиограммы под водой, для чего требуется очень большая антенна – под стать длине волны.

(обратно)

42

Рифовая платформа, или риф-флет, – плоская кольцевидная основа кораллового атолла, в которой различают склон, подножие и срединную зону с лагуной, вокруг которой над водою и выступают острова.

(обратно)

43

Знаменитая стойка ганфайтера, оптимальное исходное положение при дуэли.

(обратно)

44

Ундулировать – совершать волнообразные движения.

(обратно)

45

Фенуа (полинез.) – остров.

(обратно)

46

Кабельтов – одна десятая морской мили, 185,2 метра.

(обратно)

47

Флегетон – огненная река в Дантовом аду.

(обратно)

48

Трапповое извержение – катастрофический тип вулканической деятельности, распространённый на Земле в мезозое. Отличался колоссальным объемом извергнутой лавы, которая могла километровым слоем покрыть площади, сравнимые с территорией Франции или Германии.

(обратно)

49

Кавторанг (воен. жарг.) – капитан второго ранга.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Часть первая. Коншельф [4]

  Глава 1. Убийство на опушке келпа [5]

  Глава 2. Ночные полеты

  Глава 3. Ранчо «Летящее Эн»

  Глава 4. Гуртовка

  Глава 5. «Красная суббота»

  Глава 6. Нападение

  Глава 7. Китокрады с «Сэкл Джей»

  Глава 8. Абордаж

  Глава 9. Перегон

Часть вторая. Абиссаль

  Глава 10. Плюс на минус

  Глава 11. Посредник

  Глава 12. Перехват

  Глава 13. Духи пучин

  Глава 14. Тигры вод

  Глава 15. Мышеловка

  Глава 16. Глубокий поиск

  Глава 17. План «Б»

  Глава 18. Пастбищная война

  Глава 19. Охота на «Крота»

  Глава 20. Расстыковка

Часть третья. Хадаль

  Глава 21. «Короеды»

  Глава 22. Сделка

  Глава 23. Генеральная уборка

  Глава 24. Впадина Яу

  Глава 25. Бездна

Реклама на сайте