«Никогда не отступай»

Уильям Форстен «Никогда не отступай»

Моим родителям, которые не только с пониманием отнеслись к моему раннему увлечению историей Гражданской войны, но и поощряли его, взяв меня, четырнадцатилетнего мальчишку, в недельную поездку по полям былых сражений. Лишь много лет спустя я узнал, что мама больше года экономила каждый цент, чтобы дать мне возможность увидеть своими глазами места, которые были для меня святыми. К настоящему моменту я собрал богатую коллекцию военных реликвий, но особенно дороги мне те из них, которые были куплены отцом во время наших совместных экспедиций по многочисленным антикварным лавкам. Родители помогли мне понять, что иметь книгу о Гражданской войне гораздо важнее, нежели альбом группы «Битлз», а старый покореженный ящик из-под патронов намного ценнее модного костюма. И благодаря им я усвоил, что быть одержимым историей нисколько не зазорно, а, наоборот, почетно.

Посвящаю эту книгу и Норману Шиаху, столь же страстному коллекционеру предметов старины, Тиму Киндреду, который вот уже более двадцати лет помогает мне воспроизводить сцены истории, и, наконец, генерал-майору Дж. Л. Чемберлену. Почему я выбрал именно этих людей — думаю, понятно.

Предисловие

Подполковник Ромул Клавдий,

Штабной колледж Армии Республики

ОРГАНИЗАЦИОННАЯ И ТЕХНИЧЕСКАЯ МОДЕРНИЗАЦИЯ АРМИИ В ХОДЕ ПОДГОТОВКИ К ВОЙНЕ С БАНТАГСКОЙ ОРДОЙ (ЗАРЯЖАЮЩЕЕСЯ С КАЗЕННИКА ОРУЖИЕ, ВОЗДУШНЫЙ ФЛОТ, ТРАНСПОРТ НА ПАРОВОЙ ТЯГЕ)

(выдержки из отчета, представленного полковнику Э. Л. Кину через восемь недель после бегства главного сержанта Ганса Шудера из бантагского плена)

За долгие годы сражений с различными ордами Республика пережила несколько периодов ускоренного технологического развития, когда существенно повышалась боеспособность армии и совершенствовалась ее организация.

Прибытие на Валдению 35-го Мэнского полка и 44-й Нью-Йоркской батареи дало толчок необратимым изменениям в жизни планеты. Выходцы из Соединенных Штатов появились в районе Суздаля как нельзя более кстати, по крайней мере с точки зрения населявших Валдению людей. Янки, с их социально-политическими взглядами, сформировавшимися в ходе легендарной Гражданской войны на Земле, перевернули мировоззрение суздальцев и побудили их не только скинуть своих правителей-бояр, но и восстать против ига тугарской орды. Пятьсот пятьдесят американцев под командованием полковника Кина обладали несравненно более высокими научно-техническими познаниями, чем местное население, и это дало им возможность создать армию, способную справиться с мобильной конницей орды, вооруженной луками и стрелами. Современное оружие в сочетании с новой идеологией позволило русским людям освободить сначала самих себя, а затем и весь мир. И потому я, как гражданин Римского государства, нахожусь в неоплатном долгу перед народом Руси.

Во время войн с тугарами и мерками Республика практически всегда превосходила противника в техническом отношении. Исключением можно считать тот случай, когда мерки применили летательные аппараты, но и тут гениальный Чак Фергюсон сумел за несколько недель создать новое оружие и восстановить баланс сил.

Однако Бантагская кампания явилась серьезным испытанием военной мощи Республики. Государство, истощенное тяжелой войной с мерками, не смогло своевременно наладить железнодорожное сообщение с Востоком, чтобы привлечь на свою сторону новых союзников. Существует мнение, что виной тому была в первую очередь политика: многие боялись, что присоединение к Республике новых стран нарушит установившееся в Конгрессе равновесие сил и создаст угрозу для самой президентской власти. Но мне все же кажется, что столь циничные соображения вряд ли могли сыграть решающую роль и, хотя, как свидетельствуют протоколы заседаний Конгресса, этот вопрос действительно обсуждался, гораздо большее значение имели насущные потребности страны.

Доклад министра финансов Уильяма Уэбстера не оставляет сомнений, что Республика была поставлена перед выбором: либо восстановить и расширить нарушенное в результате предыдущей войны внутреннее железнодорожное сообщение, либо протянуть новую линию до Ниппона, но сделать и то, и другое одновременно она не могла. Как обычно происходит в таких случаях, остановились на полумерах: были выделены средства на строительство железной дорога только до реки Шенандоа, находившейся в пятистах милях к востоку от Рима. Кин настаивал на продолжении линии до западного побережья Великого моря, но это сочли второстепенной задачей, к выполнению которой решили приступить после восстановления внутренней железнодорожной сети. В данном случае политические соображения, несомненно, превалировали, ибо каждый из конгрессменов выразил согласие на строительство восточной линии только после того, как было подписано постановление о создании железной дороги в его собственном избирательном округе. Подобный подход к решению государственных задач неизбежен при представительном типе правления.

Казалось само собой разумеющимся, что, прежде чем думать об экспансии на Восток, нужно восстановить разрушенное войной хозяйство. Но с другой стороны, если бы удалось проложить железнодорожную линию до Ниппона прежде, чем бантаги продвинутся на север, Республика дополнительно получила бы десяток армейских корпусов. И даже если бы они были вооружены гладкоствольными ружьями старого образца, само их количество явилось бы важнейшим фактором, который позволил бы впоследствии избежать очень и очень многих затруднений. Любое фронтальное наступление бантагов разбилось бы о непробиваемую стену из двадцати двух корпусов. Но к чему теперь гадать о том, что было бы, «если бы…». Бантаги создали непреодолимый заслон на востоке и на юге и отрезали нас от Ниппона точно так же, как и от десятков миллионов чинов.

Такова была суть проблемы, вставшей перед Республикой. Мы мечтали освободить мир от страха перед кочевниками-людоедами. Однако теперь это представляется неосуществимым, по крайней мере при жизни нашего поколения. Если даже мы нанесем бантагам поражение, они просто отступят, и мы не сможем строить железную дорогу с такой же скоростью, с какой они передвигаются на своих быстрых конях.

К тому же и бантаги поняли, что им не создать боеспособную современную армию, сохранив традиционные жизненные устои. До того как Гаарк Спаситель стал правителем орды, Республика имела шанс разгромить кочевников одним решительным ударом и очистить от них мир. Теперь же, когда они начали строить заводы, война людей с ордами перешла в принципиально новое измерение — она превратилась в гонку вооружений.

Гаарк предусмотрительно разместил свой основной промышленный комплекс почти в тысяче миль от границ Республики и приступил там к изготовлению нового оружия. Интересно отметить, что их модернизация в общих чертах повторяет процессы, происходившие на родине янки. Существенным отличием, однако, является тот факт, что мир, откуда прибыл Гаарк, значительно опережает Землю в своем научно-техническом развитии и ему достоверно известно, по какому пути следует двигаться дальше, в то время как наши ученые могут это только предполагать.

Впервые мы получили представление о том, что происходит в стане врага, благодаря побегу из бантагского плена главного сержанта Ганса Шудера и еще нескольких сотен людей. Лишь тогда мы осознали, насколько изменилась обстановка в мире.

Гаарку удалось не только обеспечить свои сухопутные войска таким же, как у нас, стрелковым оружием, но и обогнать нас, по всей вероятности, в оснащении морского и воздушного флота и в создании бронированных самоходных артиллерийских орудий на паровой тяге.

Несколько месяцев, прошедших после возвращения Ганса Шудера, Республика жила в тревожном ожидании. Всех волновало, где именно бантаги нанесут удар. Не менее важно было и то, как они станут применять усовершенствованную военную технику во время боя. Но главным был вопрос: какие неведомые нам премудрости военной науки и искусства известны Гаарку? За прошедшие десять лет мы совершили гигантский скачок от рабовладельческого строя до демократического государства с современной армией. Однако нашими научно-техническими достижениями Гаарка вряд ли удивишь, и единственное, что мешает ему немедленно обрушить на нас всю мощь своей военной машины, — это отсталость в общественном устройстве орды, преодолеть которую совсем не легко.

С учетом всего вышеизложенного, мне хотелось бы высказать ряд соображений относительно тактики, которой нам следует придерживаться при ведении боя с противником, имеющим равноценное современное оружие…

Глава 1

— Нас подбили! Нас подбили!

Джек Петраччи, командир республиканского дирижабля «Летящее облако», посмотрел в том направлении, куда указывал его второй пилот и бортмеханик Федор. В хвостовой части корабля, как раз позади правого заднего мотора, в баллоне виднелась аккуратная круглая дырочка. Несколько секунд он внимательно разглядывал ее. Хотя ткань была повреждена, планки каркаса и тросы рулей высоты и направления оставались целы, а главное — не вспыхнул пожар.

— Ничего страшного! — крикнул он Федору в ответ.

— Какой черт, ничего страшного! Я слышал, как внутри баллона разорвался снаряд. Мы горим!

Джек отмахнулся от Федора и опять перевел взгляд вперед: прямо на них стремительно надвигался воздушный корабль бантагов, снабженный крыльями, — одна из их последних разработок. В наушниках раздавалась отчаянная брань Степана, выпустившего очередной снаряд по вражескому дирижаблю. В том месте, где одно из крыльев крепилось к баллону, вспыхнуло голубое пламя, в течение нескольких секунд охватившее весь корабль; он камнем пошел вниз и исчез в плывущих над морем облаках. Это была уже вторая подбитая ими машина противника, но еще четыре штуки кружили рядом.

Джек с усилием потянул на себя рычаги, чтобы выполнить крутой вираж влево и вниз, и, когда дирижабль начал разворачиваться, выглянул из иллюминатора. В разрыве между облаками, в тысяче с лишним ярдах под собой, он увидел блики солнечного света на колышущейся поверхности воды.

Подав ручку управления вперед, он устремился в этот разрыв. Джек привык к тому, что они превосходят бантагов в высоте полета, но теперь, после того как эти подонки усовершенствовали свои летательные аппараты, единственное спасение от них — нырнуть в облака и потихоньку смыться.

— Майор Петраччи! — послышался истерический вопль Степана в переговорной трубке. — Мы горим!

Джек оглянулся через плечо. Федор, выпучив глаза, тоже что-то кричал ему, указывая назад. С нижней частью баллона и впрямь творилось нечто странное: ткань топорщилась, на ней образовались складки. И в то же мгновение желудок Джека подпрыгнул и уехал куда-то вбок — «Летящее облако» падало.

Он потянул рукоятку на себя. Никакого результата. Тросы управления разорваны. Всего несколько секунд назад дирижабль круто снижался, теперь же задний баллон выбросил огромный огненный шар, а нос корабля задрался кверху. Языки пламени уже лизали гондолу, и внезапно вся кормовая часть беспорядочной массой обрушилась вниз, дождем рассыпая искры. Федор смотрел на него круглыми от ужаса глазами.

— Прыгайте вниз! — крикнул ему Джек. — Все вниз!

— Мы сгорим! — завопил Федор.

Пробравшись на середину кабины, Джек отвинтил крепежные болты аварийного выхода и распахнул люк.

— Хватай эти зонтики, придуманные Фергюсоном!

— Черта с два! Пусть он сам на них порхает!

— Прыгай или вправду сгоришь!

Схватив Федора в охапку, он потащил его к люку. Дирижабль продолжал падать. По гондоле летали горящие обрывки баллона. Джек почувствовал сильный жар и увидел надвигавшуюся на них стену огня. Из переговорного устройства, все еще прикрепленного к его комбинезону, доносились вопли Степана, попавшего в западню у себя на верхотуре.

— Выбирайся оттуда, Степан! — закричал он. — Прыгай, чтоб тебя!

Он оторвал от себя переговорную трубку и, вцепившись в Федора мертвой хваткой, бросился в люк. Однако Федор раскинул руки и ноги и распластался, наподобие медузы, поперек люка, а Джек повис на нем. В этот момент внутри кабины прогремел взрыв. Федор инстинктивно прикрыл голову руками, и они оба вывалились наружу. Горящий дирижабль, казалось, угрожающе завис над ними. Джек выпустил Федора из своих объятий и стал судорожно искать вытяжное кольцо парашюта, притороченного у него на спине.

Порой неуемный изобретательский зуд Чака Фергюсона доводил Джека до белого каления, но сейчас он молился, чтобы это техническое новшество его друга сработало. Наконец он нащупал кольцо и дернул за него. Однако ровным счетом ничего не произошло!

В нескольких футах от него в воздухе кувыркался Федор. Задрав голову, Джек увидел, что «Летящее облако» вошло в пике. Несмотря на собственное отчаянное положение, он всей душой пожалел гибнущий корабль, с которым сроднился во время многократных рейдов вглубь вражеской территории. С ужасом он заметил, как от дирижабля отделился какой-то горящий предмет… Это был Степан. Охваченный пламенем, он камнем падал на землю.

Джек отвернулся, сосредоточившись на собственном спасении. Еще раз он ощупал мешок, висевший у него за плечами, но ничего, кроме карманов, не обнаружил. Проклиная Фергюсона за то, что он не проверил толком свое изобретение в действии, Джек поспешно ухватился за большой кусок шелкового купола, паривший среди облаков.

— Твой ход, Эндрю.

Эндрю Лоуренс Кин, командующий Армией Республики, очнулся от своих мыслей и взглянул на старого друга, доктора Эмила Вайса:

— Что ты говоришь?

— Твой ход. — Эмил с улыбкой кивнул на шахматную доску.

— А, ну да. — Решительно двинув вперед ферзя, Эндрю «съел» чужого слона.

— И кто только выдумал, что ты талантливый полководец? — вздохнул доктор и, перебросив собственного ферзя во вражеский тыл, провозгласил: — Вам шах и мат, сэр!

Эндрю молча уставился на доску. Он считал себя достаточно сильным шахматистом и когда-то, будучи профессором истории в Боуден-колледже, гордился своими победами над теми из студентов, кто осмеливался бросить ему вызов.

Он щелчком сбросил своего короля с доски, признавая поражение, и посмотрел на часы, тикавшие на стене. Полночь уже миновала. Его взгляд продолжал блуждать по комнате. Одна из стен была целиком занята картой восточных окраин Республики. Воткнутые в нее синие флажки показывали расположение его собственных войск, красные обозначали предполагаемые пункты дислокации бантагов. Несколько минут Эндрю разглядывал карту. Эмил хранил молчание.

Походный кабинет Эндрю имел спартанский вид. Стены были увешаны картами, на полках позади письменного стола громоздились стопки документов; в дальнем углу, напротив печурки, которую топили дровами, стояла складная койка. На ней, даже не сняв ботинок, распластался Ганс Шудер. Лицо его прикрывала мягкая шляпа с широкими полями, из-под которой доносился мирный храп. Койка была изготовлена рабочими из команды Фергюсона специально для Эндрю с учетом его почти двухметрового роста. Офицеры штаба, движимые, по-видимому, присущей всем русским любовью к природе, взяли за правило украшать помещение цветами, и в бутылке из-под водки, стоявшей на столе, ежедневно появлялся новый букет. Это были незнакомые Эндрю ярко-красные, зеленые и синие дикие цветы с сильным сладковатым ароматом — экзотические порождения этого странного мира. Там, где на стенах оставалось не занятое картами пространство, висели ксилографии из «Гейтс иллюстрейтед уикли», отображавшие наиболее примечательные события последнего времени — операцию по спасению Ганса, спуск на воду нового броненосца на Великом море и самый дальний рейд «Летящего облака» во вражеский тыл. Дирижабль парил над фабричными зданиями, где совсем недавно томился в качестве пленника Ганс.

А теперь, в довершение всех бед, пропал и Джек Петраччи. Эндрю встал, потянулся и, подойдя к двери, заглянул в соседнюю комнату. Телеграфист, прикрыв козырьком глаза от света керосиновой лампы, спал, сидя возле своего аппарата. На полу распростерлись два ординарца. Один из них при появлении полковника поднял голову и хотел вскочить, но Эндрю замахал руками, чтобы он не прерывал отдыха, и, прикрыв дверь, обернулся к Эмилу:

— Прошло уже четыре дня, а я все жду, что вот откроется дверь и войдет Петраччи. Не могу поверить, что он погиб вместе с последним нашим дирижаблем. Мы словно глаз лишились. — Он перегнулся через стол и, ухватив за горлышко стоявшую рядом с Эмилом бутылку водки, налил себе стакан и опрокинул его. — Джек, Федор, Степан… Ах, будь все проклято!

Эмил ничего не ответил. Известия, которые они получали в последнее время, были одно другого сквернее. Бантаги вовсю развернули строительство морских судов в порту Сиань, а только этим утром поступило сообщение о том, что их армия преградила подступы к Ниппону. Не радовала и политическая обстановка: вождь бантагов Гаарк прислал к ним для переговоров своих представителей, которые оказались весьма хитроумными людьми и сумели внести раздор в стан республиканских лидеров.

— И Ниппон теперь для нас недоступен, — посетовал Эндрю и, склонившись над шахматной доской, стал задумчиво играть с фигурами. — Они могут напасть на нас с одной из двух сторон. Мне позарез необходимо знать, какую из них они выберут, — а как я могу получить эти сведения без воздушной разведки? — Он вернул своего короля на место и стал двигать ферзя и ладьи Эмила. — Первый путь — с востока, в обход моря, — проговорил он, переместив ферзя в правый верхний угол доски. Эндрю четко представлял себе расстановку сил на местности.

Земли Ниппона лежали в нескольких сотнях миль к востоку. Если бы он строил железную дорогу быстрее, послав подальше кое-кого из политиков с их недовольством, они успели бы добраться до Ниппона, переправить туда оружие и собрать немалое войско. За год они могли бы подготовить дивизий двадцать — численность населения вполне позволяла сделать это. И тогда уж бантаги не посмели бы сунуться к ним.

— Эх, если бы мы закончили линию!.. — вздохнул Эндрю.

— Если бы да кабы… — откликнулся Эмил. — И потом, это ведь не старое доброе время, когда можно было раздать этим детям природы гладкоствольные мушкеты, обучить за какой-нибудь месяц обращению с ними, построить шеренгой и двинуть на противника. Нынешнее военное искусство — штука непростая.

— Те бантагские войска, что нам довелось видеть, вооружены по старинке, луками и копьями, но Ганс-то говорит совсем о другом. У них там заводы, которые производят заряжающиеся с казенника пушки и винтовки, а также эти чертовы бронированные самоходки. И даже если бы мы построили дорогу до Ниппона, то она растянулась бы узкой лентой на сотни миль, став идеальной мишенью. Это было бы повторение Первой Римской кампании, только несравненно хуже. Стоило бы бантагам перерезать в одном месте эту трехсотмильную нить, и все наши усилия — псу под хвост.

— Получается, что ниппонцы были обречены с самого начала? — покачал головой Эмил. — Это похоже на то, как мы подбираем раненых на поле боя. Тем, кто способен оказать себе первую помощь самостоятельно, мы выдаем перевязочный материал и обезболивающие средства и просим их подождать. Вторая группа — воины, которых мы всеми силами пытаемся спасти, а третью просто оставляем умирать, потому что помочь им уже невозможно. У меня при этом всякий раз душа переворачивается — но что мы можем поделать?

Он отвернулся, и война предстала перед Эндрю такой, какой ее ежедневно видели Эмил, Кэтлин и другие медики. Но, несмотря на эту отвратительную изнанку войны, бывали моменты, когда все это отходило на второй план и ему открывались вещи, спрятанные в глубине его души.

Опять перед ним встал вопрос, мучивший его вот уже десять лет: «Кто я, по сути дела, такой? Я ненавижу войну, и вместе с тем без нее моя жизнь была бы неполной. Именно в горниле войны я стал таким, каков я есть. Я всегда всей душой молился о мире, а когда он наступал, я чувствовал себя как рыба, выброшенная из воды, как будто я создание бога войны Марса и оживаю лишь с первым призывным сигналом боевой трубы».

— Самое ужасное, — прервал его размышления Эмил, — когда, глядя в глаза какому-нибудь мальчишке, я как можно убедительнее лгу, что с ним все в порядке, что я вернусь к нему, как только окажу помощь другому, который больше нуждается в ней… — Его голос пресекся.

Эндрю стало совестно за мысли, пришедшие ему в голову перед этим. В «Гейтс иллюстрейтед уикли» публиковались сотни фотографий, запечатлевших подвиги воинов на поле брани, но никогда ни одного снимка не было сделано на том участке фронта, где сражался доктор Вайс. Самому Эндрю эта сторона войны была хорошо знакома. Он не раз был свидетелем того, как во время боя рядом с ним ранило человека. Как правило, у него был недоуменный вид — он, казалось, не мог поверить, что это случилось с ним. Потом он начинал ощупывать и осматривать себя, чтобы понять, насколько все плохо, и только после этого приходило осознание свершившегося. Опытный ветеран, внимательно осмотрев рану, часто издавал вздох облегчения, если видел, что все поправимо. У других в глазах появлялось отсутствующее выражение, как будто перед ними открывались некие неведомые дали. Но в тех случаях, когда положение было действительно безнадежным, все — даже новички — сразу каким-то образом чувствовали это, несмотря на утешительную ложь доктора.

Он вспомнил, как это произошло с ним самим при отступлении с Семинарского хребта под Геттисбергом. Он собрал вместе всех уцелевших воинов своего полка, как вдруг совсем рядом разорвался снаряд, практически оторвавший ему руку. Последнее, что он видел, лежа на спине, — столпившиеся вокруг солдаты и полощущееся на ветру, окутанное дымом знамя полка с обломанным древком. Затем он погрузился в темноту, а вынырнув из нее, увидел возле своей койки Эмила, который сообщил ему, что левой руки у него больше нет.

«Ты не можешь один спасти мир, Эндрю Кин», — вспомнилось ему.

И теперь он пытался уговорить самого себя, что овладевшее им отчаяние носит чисто прагматический характер и вызвано лишь тем, что из-за близорукости правительства армия Республики лишилась стотысячного пополнения. Но на самом деле его чувства были гораздо глубже. Ему явственно представлялось, как орда захватывает очередной город и сразу возникает незримый, но вполне реальный рубеж между людьми, которые будут еще какое-то время жить, и теми, кто отправится в убойные ямы. Он так надеялся, что они достроят железную дорогу, опередят орду и, резко свернув к югу, отрежут все подходы к Ниппону и спасут миллионы, десятки миллионов людей. Но вместо этого сами бантаги, двигаясь на юг и восток, встали заслоном перед ними, и теперь все оказавшиеся на пути орды были обречены.

Он посмотрел на главного сержанта Ганса Шудера. Старый вояка не упускал возможности перехватить часок-другой для отдыха, и ему требовалось всего несколько секунд, чтобы уснуть.

Эндрю с любовью глядел на старого друга. Прошло уже четыре месяца с тех пор, как Ганс бежал из плена; зажили пулевая рана на ноге и жуткий шрам от сабли на голове. Но внутренне он изменился. Эндрю с грустью подумал, что он уже никогда не станет прежним Гансом — слишком многое ему пришлось пережить за годы неволи. Эмил даже придумал название душевному беспокойству, мучившему почти каждого из трех сотен людей, спасшихся вместе с Гансом, — «комплекс выжившего». Все они, и особенно Ганс, испытывали острое чувство вины перед теми, кого оставили позади и обрекли своим побегом на верную смерть.

— Всем привет! Догадайтесь, кого я к вам притащил!

Дверной проем загородила массивная фигура Пэта О'Дональда. Он встряхнулся, и целый водопад низвергся с его накидки. Затем Пэт снял насквозь промокшую шляпу с обвисшими полями, схватил свободный стул и, усевшись рядом с Эндрю, деловито налил себе стакан водки и залпом осушил его.

Ганс пошевелился и поднял голову:

— Эй, ты, тупоголовый ирландец, нельзя ли потише?

— И это я слышу от голландца? Кто же может быть тупее?

— Prussian bei Gott.[1]

Улыбнувшись, Эндрю приготовился выслушать одну из хорошо знакомых всем перебранок, во время которых Ганс честил Пэта на немецком, а тот в ответ поливал его градом отборных гэльских ругательств. Но на этот раз Пэт не подхватил игру, а указал на дверь. Там, вытянувшись по стойке «смирно» и улыбаясь во весь рот, стоял Джек Петраччи.

Эндрю вскочил на ноги и кинулся к молодому человеку:

— Сынок, мы уж не чаяли тебя увидеть! Что с тобой стряслось?

Схватив Джека за руку, он потащил его к столу. Позади пилота он заметил бортмеханика Федора с перевязанными руками и сделал знак, чтобы он проходил тоже. Джек с вожделением взглянул на бутылку, и Пэт, усмехнувшись, разлил водку по стаканам. Джек передал стакан Федору, тот взял его обеими руками с гримасой боли.

— Я был в гавани, наблюдал, как в нее заходит наше патрульное судно, — объяснил Пэт. — Вдруг гляжу — мать честная! На палубе прохлаждается не кто иной, как этот вот известный вам субъект.

— Мы уж решили, что тебе крышка, — сказал Ганс, пододвигая Джеку стул. — Что произошло?

— У них дирижабли новой конструкции, мне такие до сих пор не встречались, — просипел Джек, еще не пришедший в себя после принятой дозы. — Очевидно, они прятали их, пока не изготовили сколько им надо. Крылья увеличены, на каждом по одному мотору. Мы полетали над Сианем, затем сделали крюк миль в двадцать к востоку и повернули обратно. И только я стал снижаться, чтобы разглядеть все толком, как вдруг, откуда ни возьмись, — незваные гости. — Вздохнув, он сделал еще один глоток. — Ну мы, как обычно в таких случаях, стали набирать высоту. Облака висели на уровне девяти тысяч футов. Я вышел из них на десяти тысячах и вижу — эти парни поднимаются за нами! И самое паршивое, что они теперь не только способны забираться на эту высоту, но и делают это быстрее нас. Наверное, благодаря их новым крыльям.

— Нарисуй, как они выглядят. Надо поскорее показать их Фергюсону, — сказал Эндрю.

Чаку Фергюсону все чаще приходилось играть роль палочки-выручалочки. Как только противник модернизировал свое вооружение, Чак тут же отвечал какой-нибудь еще более эффектной новинкой. В прошлую войну их спасли изобретенные Фергюсоном ракеты, теперь они возлагали надежды на сверхмощные воздушные корабли и бронированные самоходные орудия, которые он разрабатывал.

— Я тут уже набросал кое-что, — ответил Джек и, порывшись в карманах потрепанного мундира, вытащил пачку бумаг и разложил их на столе. Все склонились над рисунками. Джек не только был лучшим пилотом Республики, но и умел неплохо рисовать. Новый корабль бантагов даже выглядел более внушительно, чем прежние: моторы были установлены на крыльях, и, судя по указанному на полях масштабу, размах крыльев достигал почти ста футов. Эндрю посмотрел на Ганса, тот в ответ покачал головой:

— Чертов Гаарк. Надо было пристрелить подонка во время переговоров. Наверняка он вывез эту идею вместе со всем прочим из своего мира.

— Если бы ты пристрелил его, то уж точно не сидел бы сейчас с нами, — отозвался Эндрю. — А переговоры, я считаю, все же пошли нам на пользу.

— Ну и что было потом? — нетерпеливо обратился к Джеку Ганс.

— Мы дрались с ними всю дорогу, пока летели обратно. И спрятаться от них негде — облака слишком редкие. Куда бы я ни свернул, один из них тут же оказывался у меня на хвосте. У них было не меньше десятка кораблей, шесть из них новой конструкции. А когда мы достигли побережья, они окружили нас со всех сторон. Я никак не мог улизнуть от них — они точно приклеились. Двоих мы подбили, но на высоте в тысячу двести футов им удалось вдребезги разнести нашу корму разрывным снарядом, и на этом «Летящему облаку» пришел конец.

— Расскажи им, как ты прыгал, — ухмыльнулся Пэт.

Джек вздохнул, и Эндрю понял, что пилота все еще не отпустил пережитый страх. Во время операции по спасению Ганса Эндрю совершил полет на «Летящем облаке», и это оказалось едва ли не самым жутким событием из всех, что ему довелось испытать в жизни. Он скорее согласился бы идти в лобовую атаку на целую артиллерийскую батарею или очутиться лицом к лицу перед кавалерийским полком, нежели еще раз подняться в воздух на одной из этих душегубок.

— Если бы не Фергюсон, мы были бы уже покойниками. Я считал эти зонтики совершенно дурацкой выдумкой, но нам ничего не оставалось, как прыгать. Правда, пришлось повозиться, прежде чем удалось высвободить эти штуки из мешков у нас на спине, но в конце концов мы с ними справились и преспокойно опустились прямо в воду.

— А Степан?.. — спросил Эндрю ровным тоном.

— Он слишком поздно выбрался из машины, — тихо проговорил Джек. Закрыв глаза, он допил остатки водки.

— А знаете, что самое странное? — произнес Федор, нарушив гнетущее молчание. — Парочка бантагских дирижаблей вынырнула вслед за нами из облаков, и один из них все время кружил вокруг нас, пока мы висели на своих зонтиках. Я видел, как их стрелок взял нас на мушку, и уже распрощался с жизнью, но тут пилот вдруг помахал нам рукой и улетел!

— Ничего удивительного, обыкновенная пилотская солидарность, — отозвался Джек. — На его месте я сделал бы то же самое.

— Но это же бантаги! — возмутился Ганс.

Взглянув на него, Джек покачал головой:

— Да, я понимаю, но он дал мне шанс на спасение, и я отвечу ему тем же, если мы когда-нибудь встретимся. Как бы то ни было, нам чертовски повезло. Мы опустились всего в двух милях от берега, и совсем рядом оказался «Питерсберг». Когда я рассказал Буллфинчу о том, что мы видели, он сразу посадил нас на дозорный катер и отправил сюда.

— Жаль, здесь нет Фергюсона, я, наверное, прямо расцеловал бы его! — воскликнул Федор и тут же скривился от боли, так как Эмил, ухватив его руку, стал разматывать бинты, чтобы осмотреть рану.

— Так что интересного вы видели? — допытывался Ганс у Джека.

— Мы удалились миль на двадцать к востоку от Сианя, как я уже сказал, и заметили больше десятка поездов, до отказа набитых солдатами. Они направлялись на восток.

— Ты уверен?

— Абсолютно, сэр. Лагеря, совсем недавно разбитые под Сианем, были свернуты, все оборудование упаковано, войска перебрасывались на восток. Суда на реке еще стояли, но никаких рабочих не было видно. Я хотел спуститься, чтобы получше рассмотреть ангары вдоль реки и, может быть, даже заглянуть внутрь, но как раз в это время они на нас напали.

Эндрю обменялся недоумевающим взглядом с Гансом.

— Что все это значит, хотел бы я знать? Они что, отказались от своего плана атаки с моря?

— Джек, а они не могли подбить вас раньше? — спросил Ганс.

— Что вы имеете в виду, сэр?

— Сколько времени они вас преследовали? Час? Два?

— Да, вроде того.

— И они не атаковали вас, пока вы не добрались до побережья, так?

— Я что-то не пойму, к чему ты клонишь, Ганс, — вмешался Эндрю.

— Да, собственно, ни к чему, просто размышляю, — вздохнул Ганс.

Эндрю встал и подошел к висевшей на стене карте. На ней было отмечено местонахождение по меньшей мере трех десятков бантагских уменов на территории Ниппона. Большинство было вооружено по старинке, луками и копьями, но им были приданы артиллерийские батареи, а некоторые конники располагали винтовками старого образца. На одной из фотографий, снятых Джеком во время предыдущего полета, были ясно видны длинные ряды пушек, стоявших под Сианем. Может быть, Гаарк действительно раздумал атаковать с моря и перебрасывал современное оружие в Ниппон?

К нему подошел Ганс.

— Боюсь, Гаарк водит нас за нос, — прошептал он. — Возможно, он хотел, чтобы Джек все это увидел и передал нам. Им скорее всего известно, что у нас больше нет воздушных кораблей и мы не сможем проверить это.

— Тогда зачем они сбили Джека? Вряд ли они знали о зонтиках.

— А может, и знали. Или просто у одного из них не выдержали нервы, и он выстрелил вопреки приказу. Но они явно не случайно крутились вокруг «Летящего облака» столько времени и открыли огонь только после того, как он достиг побережья.

— Так ты полагаешь, что это обманный трюк?

— От Гаарка можно ожидать чего угодно. Черт его знает, что за игру он задумал.

Эндрю молча смотрел на Ганса. Он чувствовал, что старый сержант боится Гаарка — не встречи с ним на поле боя, а его хитроумия и фанатичного стремления к амбициозной цели. Не исключено, что из-за этого Гансу мерещился подвох там, где его не было. Если бы бантаги дали Джеку спокойно улететь, а в следующий раз перекрыли ему доступ к Сианю, это было бы и впрямь подозрительно, но ведь они подбили его на обратном пути. Беда в том, что у них не было возможности удостовериться.

Тем временем Эмил снял повязки с ран Федора и, прищелкивая языком, осматривал его красные, распухшие руки.

— Если они действительно нападут с востока, — продолжил Эндрю, указывая на карту, — это даст нам большое преимущество. Местность тут почти сплошь лесистая, коннице пробираться по ней трудно. Мы же можем в крайнем случае отступить за Шенандоа. Она почти шестьсот ярдов в ширину и представляет собой прекрасный оборонительный рубеж.

— Но они могут растянуть фронт на несколько миль, а тогда и у нас возникнут проблемы, — возразил Ганс. — Не забывай, Гаарк совсем не то, что эти дикари. Военная техника на их планете обогнала нашу лет на пятьдесят, если не на все сто. И они умеют сражаться в пешем строю в отличие от мерков, которым на Нейпере пришлось продираться через лес с сотней тысяч конников. Пешком они прошли бы это расстояние гораздо быстрее и набросились бы на вас, пока вы еще не заняли оборону на Сангросе. Как-то в разговоре со мной Гаарк очень точно перечислил все ошибки, допущенные мерками.

Эндрю кивнул:

— Ну и что он, по-твоему, предпримет?

— Будет сражаться на два фронта, — ответил Ганс. — Сил у него для этого хватит. У нас есть только один опасный для него пункт — Порт-Линкольн. С этой базы мы за один день можем развернуть наступление вглубь его территории. Нам надо опередить его и захватить Сиань прежде, чем он нападет на нас. Кто первый совершит успешную атаку, тот и выиграет войну.

— То есть ты уверен, что отвод наиболее боеспособных подразделений из Сианя — это блеф?

Ганс кивнул и указал на пространство между восточным берегом Внутреннего моря и западным побережьем Великого:

— Нам известно, что он увеличил численность войск в этом месте, — десяти имевшихся у него уменов недостаточно, чтобы справиться с тремя нашими корпусами. Я думаю, Эндрю, он обойдет нас по морю и высадится милях в ста южнее Порт-Линкольна.

— Но даже если это обманный финт, то Буллфинч со своим флотом заблокировал выход в море перед Сианем.

— Гаарк полагает, что может разбить наш флот.

Эндрю вздохнул и снова принялся разглядывать карту — занятие, которому он предавался последние четыре месяца. Расклад сил был предельно прост. Исход сражения зависел от того, насколько успешно справится каждая из сторон с материальным обеспечением армии. Его собственные базы находились в пятистах милях к западу — ближайшая из них в Риме. Но у бантагов они располагались еще дальше — в тысяче миль восточнее, возле Сианя. Если бы орда захватила Порт-Линкольн, то не оставила бы Эндрю ни малейшего шанса. Бантаги без помех наращивали бы свои силы, пока не достигли бы подавляющего превосходства. В то же время у Эндрю практически не было возможности совершить бросок на восток и захватить Сиань. И даже если бы это им удалось, орда бросила бы на них все свои силы и Армия Республики болталась бы в сотнях миль от своих баз, связанная с внешним миром лишь тонкой ниточкой морских перевозок.

Достаточно ли Гаарк силен, чтобы нанести удар прямо сейчас? Ганс исходил в своих расчетах из двух предпосылок: первая заключалась в том, что отвод бантагских войск — это мистификация, а вторая — что их флот способен без труда разгромить Буллфинча. Однако Эндрю эти предположения представлялись недостаточно обоснованными.

— Теперь мы к тому же вынуждены действовать вслепую, — прошептал Эндрю, оглянувшись на Джека с Федором. Эмил достал медицинскую сумку и обрабатывал руки Федора составом, который он называл антисептиком. — Черт, слетать бы туда еще разик, всего один только раз!

Петраччи услышал его слова и поднял голову.

— Джек, я знаю, ты тут ни при чем. Это не твоя вина, что мы потеряли «Летящее облако».

— Но я не могу не чувствовать себя виноватым.

— Главное — насколько ты уверен в том, что видел.

— Не меньше дюжины составов, — подтвердил Федор. — Все двигались на восток и были загружены под самую завязку.

Эндрю посмотрел на Ганса:

— Пройдет не меньше месяца, прежде чем мы сможем построить новый дирижабль и посмотреть, что там творится.

— А как насчет намеченной встречи с президентом и Конгрессом в Суздале? — спросил Ганс.

Эндрю ответил не сразу. Встреча действительно была запланирована уже давно, но она почти на три дня отвлекла бы его от подготовки к войне. Тем не менее необходимо было увидеться с представителями гражданских властей и утрясти целый ряд вопросов.

— Поедем, как договаривались, — наконец сказал он. — А ты, Пэт, тем временем двигай на восток. Готорн останется здесь за начальника штаба, будет присматривать за южным фронтом. Марк пусть продолжает руководить возведением укреплений и строительством железной дороги на юге. — Эндрю направился к дверям, но задержался и похлопал Джека по плечу. — Чертовски рад, что ты вернулся, парень. Тебе надо съездить на несколько дней домой, отдохнуть. Можешь отправиться завтра утром вместе с нами.

— Сэр, я бы предпочел остаться здесь.

— Тебе тут все равно нечего делать, пока мы не построим новый дирижабль. Отдохни, поработай с Фергюсоном над его проектами; заодно научишь чему-нибудь начинающих пилотов.

Эндрю вышел на крыльцо своего штаба и вдохнул прохладный ночной воздух. Оглядел станцию, служившую главным пунктом обеспечения Порт-Линкольна и всего восточного фронта. На станции разгружались десятки составов — последний прибыл только что, доставив еще одну артиллерийскую батарею и 43-й Римский пехотный полк.

Люди с поезда цепочкой тянулись мимо него в сторону военного городка, построенного на крутом берегу над заливом, не подозревая, что их разглядывает главнокомандующий. Топот сапог, позвякивание оловянных кружек и котелков, приглушенные разговоры, обрывки песен — он столько раз слышал все эти звуки ночного перехода на дорогах под Антьетамом, Геттисбергом, Колд-Харбором, затем на Нейпере, в Риме и, наконец, под Испанией, что они стали лейтмотивом его существования. В сторону складов с грохотом проезжали повозки, до предела нагруженные бочонками с солониной, ящиками с галетами, боеприпасами, солдатской формой и уймой прочих вещей, составлявших неотъемлемую часть повседневной жизни армии.

Эндрю поднял голову и посмотрел на висевшее прямо над ним Большое Колесо. Вид звездного неба уже, наверное, в сотый раз пробудил у него вопрос: которая из мириадов светящихся точек его родина?

Он улыбнулся, вспомнив, как после войны с мерками они с Кэтлин устроили себе каникулы и провели неделю на заброшенной вилле, предоставленной в их распоряжение римским проконсулом Марком. Кроме них двоих, детей и нескольких слуг, на вилле никого не было. По вечерам они поднимались на большой луг, где трава выросла почти до пояса, ложились в нее и, глядя на звезды, пытались найти Солнце, вокруг которого вращалась Земля. Особенно запомнилась Эндрю одна ночь, когда на небе высыпало невероятно много звезд, а Кэтлин шепнула ему, что теперь их дом, их Земля здесь и никуда они отсюда не денутся.

И все же он не мог забыть родной Мэн. Море здесь было пресным, теплым, — совсем не таким, как дома; Эндрю тосковал по восхитительной прохладе осеннего бриза, по пронизывающему зимнему туману, кристальной голубизне летних дней, невыразимо прекрасных. Он, разумеется, не стал бы теперь ничего менять в своей жизни. У него была Кэтлин, были дети и была мечта, достижению которой он отдавал все свои силы, — освободить людей, живших в этом кошмарном мире. Но, глядя на звезды там, наверху, он поневоле думал о том, как было бы хорошо, если бы можно было вернуть прошлое — беззаботные летние ночи в Мэне, юношескую невинность, — и ему хотелось верить, что это осуществимо.

— Вспоминаешь Мэн?

Рядом с ним стоял Ганс, тоже глядевший на небо.

— Как ты угадал?

— Бог его знает. Интуиция. Я чувствую то же самое. Хочется мира, покоя для жены и сына. Помнишь тот луг на берегу пруда к северу от Огасты, на котором мы как-то сделали привал, когда ты был еще совсем зеленым лейтенантиком и впервые повел роту в поход?

Эндрю вздохнул:

— Ну еще бы! Сноу-Понд под Огастой. Прекрасно помню.

— В тот день все дышало таким покоем! Поднятая ветерком рябь на воде, медленно плывущие над головой белые облака, голубое небо, прохладный воздух. Все такое свежее, будто в первый день творения… Когда я был там, — Ганс кивнул в южном направлении, — то мечтал по ночам, что вот закрою глаза и вновь окажусь в прошлом, на этом лугу.

Они помолчали. После возвращения из бантагского ада Ганс изменился. Разумеется, он оставался все тем же опытным седовласым сержантом — этого у него не отнять, — но теперь в нем чувствовалось что-то трагическое, тоска по тому, чего они никогда не найдут в этом мире.

— Судьба никак не хочет оставить нас в покое, — нарушил молчание Эндрю, по-прежнему глядя на небо. — После окончания последней войны я надеялся, что наконец-то наступит прочный мир. Но он никогда не наступит, по крайней мере при нашей жизни. Может быть, наши дети будут жить без войн, но только не мы. Войны будут вспыхивать снова и снова, бесконечно.

Кивнув, Ганс вытащил из кармана плитку табака и откусил от нее. Машинально он протянул плитку Эндрю, и тот, улыбнувшись, тоже отломил кусок и взглянул на своего старого друга. Это был ритуал, заведенный ими много лет назад, еще там, на Земле. В годы плена одно воспоминание об этом простом жесте вызывало слезы на глазах старого сержанта.

— И почему только испытания сыплются на нашу голову? — вздохнул Эндрю.

— Да просто потому, что нас угораздило попасть сюда, приятель, — так уж случилось.

Глава 2

— Мой карт!

Гаарк Спаситель, довольно ухмыляясь, ответил на приветствие Джурака и Бакта, двух своих помощников, вместе с которыми он прибыл в этот мир через Врата света. С холодным удовлетворением он оглядел собравшихся в золотом шатре командиров уменов и вождей кланов. Ему с трудом верилось, что всего пять лет тому назад он был перепуганным новобранцем, призванным на его родной планете в армию императора для участия в войне с Самозванцем.

«Неужели это был я?» — удивлялся Гаарк. Скорее интеллектуал, чем солдат по своему складу, он ничего не искал на войне и попал на нее по недоразумению, влипув в историю с дочерью ничтожного судейского крючка, который, дабы спасти ее репутацию, заявил, что Гаарк овладел ею силой. Тогда он возмущался и протестовал, но теперь этот эпизод забавлял его, и он думал, криво усмехаясь, что истина лежала где-то посредине.

К тому моменту когда его забрили в солдаты, дни славных побед императорской армии были позади, и, проводив Гаарка в военный лагерь, его семья заказала по нему заупокойную службу. Война превратилась в ожесточенную драку, никто больше не заботился о воинской чести и соблюдении каких-либо правил. Император отступал, а города, еще сохранявшие ему верность, подвергались беспощадной бомбардировке; что же до императорского дворца, то атомные ракеты не оставили от него камня на камне.

Когда Гаарк оказался со своим подразделением в этом мире, он поначалу был уверен, что ему крышка… И вот, надо же, как все обернулось.

При этой мысли он негромко рассмеялся, и все окружающие — вожди кланов, карты племен и командиры уменов — подхватили его смех. Они и сами не знали, над чем смеются, — просто их кар-карт развеселился, и нельзя было оставаться безучастным.

Убедить аборигенов, что он тот самый Спаситель, чей приход предсказывали древние легенды, оказалось до смешного легко. Ему были знакомы эти предания, ибо здешние дикари, несомненно, являлись потомками тех племен, что исчезли с его планеты в далеком прошлом, когда распалась великая империя. Их предки создали Врата света, чтобы путешествовать на другие планеты, но при развале империи умение управлять вратами утратили.

И он был этому рад — к чему такие врата, через которые сюда может запросто проникнуть его соперник? В старом мире он был никем, безликим винтиком военной машины в заведомо проигрышной игре, здесь же он стал Спасителем, вождем бантагской орды, и смог создать собственную империю.

Присутствие на планете людей тоже было очень кстати — без них ему вряд ли удалось бы так легко захватить власть, сплотив племена против общего врага, и не с кем было бы воевать, чтобы вписать свое имя в скрижали истории. Ему вспомнился Шудер. Время от времени Гаарк мог по-прежнему проникать ему в душу, он чувствовал там еще не вполне преодоленный страх и неизжитые страдания. Странно, но порой ему не хватало этого янки. Его интеллект был на удивление хорошо развит для человеческого существа. Гаарку очень хотелось подчинить Шудера своей воле. Тот был одним из создателей армии Республики и мог сделать то же самое для бантагов. Гаарк почему-то был уверен, что еще встретит Шудера. Он с удовольствием побеседовал бы с ним еще разок, прежде чем отправить его в убойную яму.

Бегство Шудера, конечно, не делало кар-карту чести, но найти козлов отпущения не составляло труда, и не один из тех бантагских вождей, что были недовольны им и представляли для него потенциальную угрозу, поплатился головой за допущенную или приписанную ему оплошность.

В чем Шудер действительно навредил Гаарку — так это в том, что теперь ему приходилось развязывать войну гораздо раньше намеченного срока.

Он сделал знак Джураку и Бакту и вместе с ними покинул шатер. Оставив позади удушливую атмосферу шумного празднества, он с удовольствием вдохнул ночной воздух. Невозможно вести сколь-нибудь осмысленную беседу, когда вокруг живьем поджариваются на вертелах люди.

На лице Джурака он также заметил гримасу отвращения.

— Варвары, — процедил тот. — Могли бы сначала перерезать им горло — все не так противно.

Гаарк, усмехнувшись, покачал головой:

— Тогда шаманы не смогут предсказать будущее.

— Что могут сказать о будущем вопли несчастной жертвы, которую поджаривают на медленном огне и чьи мозги поедают, не дав ей толком умереть?

— Тем не менее так уж у них заведено, а нам это только на руку.

Ночь только наступила, но во всех юртах — от самой убогой палатки до золотого шатра кар-карта — уже совершался ритуал, и воздух звенел от криков людей, моливших о пощаде, вопивших от боли, хрипевших в предсмертной агонии. Считалось дурным знаком, если жертва умирала слишком быстро, а те, кому удавалось продлить ее мучения до рассвета, проникались уверенностью, что в течение ближайшего месяца им будет сопутствовать удача.

С первыми лучами солнца в юртах откидывался полог, оставшуюся в живых жертву выволакивали наружу, проламывали ей череп и поедали мозги. Предсказание считалось особенно благоприятным, если последним, что видел умирающий скот, было восходящее солнце. Дух его, каким бы примитивным он ни был, воспарял к небесам, чтобы пребывать там в вечном услужении у погибших бантагов.

В эту ночь не менее сотни тысяч человеческих существ должны были насытить утробу воинов орды. Говорили, что живших на свете чинов не счесть, но после того, как орда простояла лагерем на одном месте четыре года, устраивать столь богатые пиршества стало затруднительно. Хорошо, что они вступили в войну, а то его подданные уже начинали роптать.

— Ты своими глазами видел, как был сбит дирижабль? — спросил Гаарк Бакта, пронзив его ледяным взглядом.

— Да.

Гаарк сердито фыркнул:

— Я доверил тебе командовать воздушным флотом, надеясь, что ты установишь там железную дисциплину. Пилотов, нарушающих ее, следует сажать на кол. Был дан четкий приказ не лететь слишком низко и ввязываться в бой только в том случае, если есть гарантия уцелеть.

Бакт нервно дернул головой:

— Если мы будем так расправляться с пилотами, кто будет водить корабли? Месяцы уходят на то, чтобы обучить этих тупиц искусству пилотажа. Я наблюдал за боем и со всей ответственностью заявляю, что пилот, которого сбили, успел перед этим уничтожить вражеский дирижабль.

— Ну как же, очень правдоподобная история! — усмехнулся Гаарк. — Ты просто покрываешь кого-то, возможно самого себя.

— Гаарк, все ведь кончилось благополучно, — вмешался Джурак. — И нам страшно повезло, что у них оказались парашюты. После того как мы их сбили, Кин поверит, что все увиденное ими — настоящая передислокация войск, а не обманный трюк.

Гаарк отмахнулся от доводов Джурака, стремившегося выгородить товарища, хотя и сознавал, что они справедливы. Если бы дирижабль янки не был сбит, Кин мог заподозрить ловушку, а теперь вероятность того, что он в нее попадет, была гораздо больше. И если это действительно произойдет, то, значит, боги по-прежнему милостивы к ним. Наутро воздушные корабли бантагов пересекут море, чтобы убедиться, что янки не успели построить новых дирижаблей, а значит, они не смогут увидеть, как все поезда идут обратно и развозят солдат по старым казармам в Синае.

— Но ты уверен, что их пилоты спаслись? — спросил он Бакта.

— Я лично летел на одном из наших дирижаблей.

Он не добавил, как его восхитил вражеский пилот, с подлинным мастерством сражавшийся в течение двух часов. Бакт получил приказ атаковать янки, но таким образом, чтобы они могли спастись. Пилот бантагов немного перестарался, однако его трудно было осуждать: слишком уж велико было искушение сблизиться с противником, так нагло кружившим над ними все эти месяцы, и испытать новую машину в бою. Бакт, естественно, ни за что не признался бы и в том, что приветственно помахал рукой храброму вражескому пилоту.

— Что с поездами?

— Как и было задумано. Они же не слепые и наверняка видели, что за составы идут на восток. Они пролетели какое-то расстояние вдоль железной дороги и даже снизились, чтобы получше все разглядеть, и только потом повернули обратно.

— А с маскировкой в Синае не подвели?

— Все войска находились в казармах, мониторы были упрятаны в ангарах, как и броневики со всем оборудованием.

Гаарк рассеянно кивнул и, достав из сумки на бедре плитку табака, надломил ее. Это опять напомнило ему о Гансе. Интересно, что сказал бы старый сержант о его плане? Наверняка, как профессионал, он не мог его не одобрить.

Не разгадает ли Шудер его хитрость? Главное, чего добивался Гаарк, — убедить противника, что он собирается бросить основные силы на север и восток. Он и вправду мог бы достичь победы на этом направлении, послав туда двадцать пять уменов под командованием Джурака. Но все приходилось делать медленно, постепенно наращивая силы на этом уязвимом участке. В то же время нельзя было оголять западный берег моря. Поэтому восемнадцать уменов совершили обходной марш по побережью, пересекли пролив в нескольких сотнях миль южнее и заняли позицию против 2-й Армии Республики на перешейке между двумя морями.

Эти пункты вражеской обороны представлялись ему двумя углами треугольника, и оставалось только нанести удар там, где была его вершина, чтобы отсечь их друг от друга. Группа войск, дислоцированная в Сиане, как раз и должна была захлопнуть западню. В этом месте Гаарк наметил решающее сражение и направил туда свои лучшие силы, располагающие современным артиллерийским и огнестрельным оружием и бесценными броневиками.

Гаарк отвернулся от помощников и принялся расхаживать по деревянному помосту перед своим шатром. И все-таки они начинали слишком рано, слишком поспешно. Имевшихся у него кораблей хватало только на то, чтобы перевезти за один рейс три умена, тридцать артиллерийских батарей и двадцать бронемашин. Согласно плану, сначала они должны были одним сокрушительным ударом нанести поражение вражескому флоту, а потом уже атаковать сухопутные силы. Он предпочел бы отложить военные действия до весны, но боялся, что за это время янки догонят их в своем техническом оснащении, а то и превзойдут.

Располагая столь скудными транспортными ресурсами, в данный момент он мог ввести в бой лишь половину из имеющихся сил, прибытия остальных надо было ждать еще дней десять. А между тем фактор внезапности играл решающую роль. Он оглянулся на Джурака. Тот считал, что необходимо подождать до весны, когда они смогут обеспечить новейшим оружием еще пятнадцать уменов, выпустить дополнительные транспортные средства и построить железную дорогу через всю территорию Ниппона, чтобы воюющая армия не испытывала ни в чем недостатка.

Джурак не понимал, что иногда надо идти на риск и действовать дерзко. Если бы им удалось разъединить два крыла армии Кина, то еще до начала осенних дождей они могли бы дойти до Рима. И тогда, что бы там ни напридумали янки, к весне все было бы кончено.

Он прекратил ходить взад и вперед и остановился перед Бактом. Его мучил все тот же вопрос:

— Ты абсолютно уверен, что они приземлились благополучно и их подобрали?

— Я видел, как к ним подошел броненосец и поднял их на борт.

Гаарк кивнул и выплюнул пережеванный табак.

— Итак, все вроде бы складывается наилучшим образом. Их дирижабль больше не возвратится. Тем не менее необходимо осуществлять постоянное воздушное наблюдение, особенно бдительно на рассвете, когда они имеют обыкновение прилетать.

— Я уже отдал соответствующий приказ, Гаарк.

Гаарк опять кивнул. Его все больше раздражало, что товарищи, вместе с которыми он прибыл в этот мир, по-прежнему обращаются к нему по имени, хотя теперь он кар-карт и Спаситель. С этой фамильярностью пора было кончать.

— И как это они додумались до парашютов? — сказал Джурак. — Просто удивительно. Нам, наверное, тоже не мешает обзавестись ими.

Гаарк покачал головой:

— Пустая трата шелка и лишний вес. Если погрузить на корабль два парашюта, то придется оставить одну из бомб. К тому же наши дирижабли все-таки поднимаются недостаточно высоко для прыжков с парашютом, а пилоту полезно знать, что вернуться домой он может лишь в том случае, если победит врага.

— Жаль терять хороших пилотов. Так трудно готовить их.

— В любой момент найдется тысяча желающих занять их место. Проблема не в пилотах, а в том, чтобы изготовить побольше дирижаблей.

Джурак, похоже, не вполне осознавал, насколько это важно. Более полумиллиона рабов-чинов трудились на строительстве железной дороги, ведущей через территорию Ниппона на север, к линии фронта, чтобы оборудовать там базу по снабжению армии. Это была захватывающая задача — произвести радикальное обновление мира, населенного варварами. Жизнь рабов, да и его собственных воинов, значила не так много по сравнению с выпуском лишнего дирижабля, морского судна, артиллерийского орудия, паровоза или броневика.

Поднять отсталую, примитивную расу до современного уровня — пусть и уступающего тому, какой был достигнут на его родной планете, — вот поистине великая цель. И если бы не рабы, это было бы невыполнимо, ибо ни один кочевник не унизится до того, чтобы заниматься тяжелым физическим трудом. Даже работать охранниками или машинистами на железной дороге и морских судах соглашались лишь бантаги самого низкого происхождения. Чтобы изменить их психологию, нужно было вырастить новое поколение. Тугары так и не поняли этого, а мерки начали понимать, только когда их разгромили. Но теперь будет по-другому.

Сама война, составлявшая смысл существования орды, явится стимулом преобразования жизни. Гаарк, разумеется, обещал бантагам, что после победы в войне все вернется на круги своя и они опять будут странствовать по свету на своих конях, вооруженные луками и копьями, и собирать дань, безропотно предоставляемую им скотом. Но он-то знал, что все это в прошлом.

Янки принесли в этот мир идею технического прогресса, и теперь скорострельные винтовки и мощные локомотивы неизбежно вытеснят луки со стрелами и лошадей. Начавшийся процесс не остановить. После войны он даст им еще какое-то время потешиться, разъезжая верхом по восточным районам империи, но вслед за ними потянутся железнодорожные линии, ведущие от одной фабрики к другой. А привыкнув к тому или иному техническому новшеству, они уже не вернутся к старому. Из людей они оставят в живых только квалифицированных рабочих, все остальные будут уничтожены. Но даже если разгромить Республику полностью и окончательно, сровнять их города с землей, а население поголовно вырезать, занесенная ими бацилла обновления уцелеет и будет распространяться. Кому-то из людей удастся спастись, они уйдут в бескрайние северные леса, где развитие их общества продолжится. И если он потеряет бдительность и позволит своим подданным сохранить прежний образ жизни, то спустя двадцать лет, вернувшись сюда, они столкнутся с врагом, против которого будут бессильны.

Он видел суть начавшейся войны: это была битва двух рас за мировое господство, и та из них, которая проиграет, — исчезнет с лица планеты.

— И все же я считаю, что надо подождать до весны, — произнес Джурак, задумчиво подняв лицо к темному небу.

— И почему же?

— Мы сможем протянуть железнодорожную линию через Ниппон до леса, где проходит их дорога, только на будущий год. К тому же их колея уже нашей — придется ее расширять. А обеспечить армию всем необходимым, не имея железной дороги, — это адский труд. К весне мы выпустим еще десяток броненосцев, сотню десантных судов, пятьдесят дирижаблей, будем иметь десять новых уменов, обученных современному военному искусству и располагающих соответствующим оружием.

— А люди, по-твоему, будут сидеть все это время сложа руки? Они развиваются быстрее нас, Джурак. Пока что их железнодорожная линия, идущая вдоль западного побережья, не защищена, но к весне они успеют построить оборонительные сооружения. Воздушных кораблей у них сейчас не осталось, а на будущий год будет несколько десятков — с такими же крыльями, как у наших. Не забывай старинное изречение мудреца Хунаги: «Если тебе не удалось застать противника врасплох, либо отступай, либо атакуй сразу. Выжидание в этом случае смерти подобно». Отступать мы не можем — значит, остается только атаковать. Мы и так уже проволынили четыре месяца, еще один-два — и начнутся зимние вьюги.

— Стало быть, вступаем на тропу войны?

— У нас нет другого выхода. Через пять дней тебе следует находиться уже на северном фронте. Ты должен втянуть их в военные действия. Не стремись прорвать их фронт — они отойдут к своей железной дороге и укатят по ней, ты за ними не угонишься. Ты, Бакт, пошли несколько воздушных кораблей осмотреть их базу и проверить, не появились ли у них новые дирижабли, которые могли бы раскрыть наш секрет. Но проследи, чтобы никто из наших не летал в том направлении, где мы наметили главный удар, — ни к чему заранее привлекать внимание противника к этому месту.

Он испытующе оглядел своих помощников. Да, они-то идеально подготовлены к ведению подобной войны. В отличие от бантагских вождей и военачальников они понимали, что для победы вовсе не обязательно лезть напролом.

— Главное, свяжите им руки, втяните их в бой, друзья мои. Остальное — моя забота.

— Ну что, теперь ты одобряешь эти зонтики?

Джеку с трудом удалось скрыть потрясение, которое он испытал при виде Фергюсона, поднявшегося ему навстречу из-за чертежного стола. Чак страшно похудел, щеки его ввалились, глаза чернели, как два уголька, вставленные в обтянутый кожей череп. Кожа была почти прозрачной и светилась той матовой белизной, какая характерна для поздней стадии чахотки. Подавив мимолетный страх заразиться болезнью, подтачивавшей силы ведущего изобретателя Республики, Джек пересек комнату, схватил Чака за руку, а затем, неожиданно для самого себя, порывисто обнял его.

— Да, благодаря этому зонтику моя задница уцелела, — рассмеялся он и, хлопнув друга по плечу, жестом попросил его сесть.

— Ну вот видишь, а ты говорил, что ни за что им не воспользуешься.

— Мне ничего другого не оставалось. Если бы я не прыгнул, то сгорел бы заживо. Это был очень убедительный довод.

— Жаль Степана…

Джек кивнул. В кругу тех, кто носил небесно-голубую форму военно-воздушных сил, существовало негласное правило: не привязываться слишком сильно к товарищам по оружию. Один из пилотов, не вернувшийся из экспедиции по спасению Ганса, подсчитал, что с того момента, как пилот совершает свой первый вылет, до его гибели или исчезновения проходит в среднем менее полугода, — и это в относительно спокойный предвоенный период. Джек пытался подавить в себе дружеские чувства к Степану, но он не устоял против его неукротимого жизнелюбия и прямо-таки сверхъестественной способности сбивать вражеские корабли. И в результате приходилось мириться с неизбежным…

Перед визитом к Чаку он зашел к матери Степана и, как обычно, соврал, что смерть юноши была мгновенной. К чему ей знать правду и мучиться, представляя себе, как он падает, объятый пламенем, с высоты двенадцати тысяч футов. В прошлую войну погибли ее муж и двое старших сыновей, и теперь, как она сказала Джеку со слезами на глазах, в качестве единственного утешения у нее осталось письмо от Эндрю, в котором он выражал свое соболезнование.

— А как Федор?

— Будет летать.

— Здорово ему досталось?

— Да, руки повреждены до самого плеча. Ну и шок, понятно. Божится, что в жизни не поднимется больше в воздух, но это, конечно, просто трепотня. Он так втянулся в это дело, что не сможет без него.

Чак кивнул. Он знал Федора — его брат работал у него помощником в прошлую войну, а теперь командовал отделом артиллерийско-технического снабжения в Порт-Линкольне. К ожогам же Чак после несчастного случая с его женой относился с особым участием.

Тут позади него открылась дверь и вошла Оливия Вариния Фергюсон с двумя кружками и пыхтевшим чайником. Она улыбнулась Чаку, и он в очередной раз поразился ее красоте, которую не могли испортить даже шрамы.

Разливая чай и болтая с Джеком, Оливия показала ему лежащий на столе у мужа номер «Гейтс иллюстрейтед уикли», где на первой странице был изображен последний бой «Летящего облака». И разумеется, рядом с кораблем пикировали четыре горящих дирижабля противника, а на боковой полосе был помещен портрет Степана на боевом посту, посреди бушующего пламени.

Джек огляделся. Стены комнаты были увешаны рисунками, демонстрировавшими всевозможные изобретения Чака. Некоторые из них были выполнены им самим, другие вырезаны из еженедельника Гейтса. Тут были изображены воздушные корабли, броненосцы, пушки новейшего образца, кареты «скорой помощи» с койками на пружинах, локомотивы, телеграфные аппараты и буровые установки для добычи нефти. В комнате было очень светло — всю северную стену сделали из стекла, чтобы можно было чертить при естественном освещении. Сразу за конструкторским бюро Чака начиналась территория колледжа — Конгресс расщедрился и выделил средства на его основание. Колледж занимал несколько бревенчатых домиков с аудиториями, чертежными и исследовательскими лабораториями. Большинство студентов ушли в армию и служили в артиллерийских и технических войсках, но учебный процесс все же продолжался, — Джек заметил, что Теодор, родной брат его бортинженера, ведет занятия с группой, состоявшей преимущественно из девушек.

Чак опять согнулся в приступе кашля, и Оливия сделала знак Джеку, чтобы он оставил их. Выйдя на крыльцо, Джек оказался на берегу водоема, служившего источником воды и энергии для предприятий, расположенных ниже по склону. Поверхность воды была гладкой как зеркало, лишь в одном месте подняла рябь стая гусей с ярким оперением, лениво плывших вдоль берега. Внезапно за дамбой блеснула вспышка — это разливали очередную порцию выплавленного в печи железа. Гуси загоготали и снялись с места. Джек посмотрел на запад, на долину Вины, простиравшуюся до самых стен старого Суздаля. По обоим берегам темной реки тянулись железнодорожные пути, высились заводские корпуса и сотни домов для рабочих, которые съезжались со всей Республики, чтобы не дать заглохнуть производству. «И все это в значительной мере является порождением интеллектуального гения Фергюсона», — подумал Джек. От этого человека, их Леонардо, зависело будущее всей Республики.

— Джек, не утомляй его чересчур, ладно? — прошептала вышедшая вслед за ним Оливия. — Ему надо выспаться.

— А как он вообще? Только честно.

Она опустила голову.

— Не слишком хорошо, — тихо проговорила она. — Не слишком хорошо. Иногда он бывает так слаб, что даже не может кашлять. Спать ему приходится сидя. Ему надо как следует отдохнуть, Джек, — уехать на пару месяцев, а то и на год, подальше от всего этого. — Оливия махнула рукой в сторону фабрик и кабинета Чака. — Он то и дело бегает на фабрики, чтобы проверить, как идет работа, а там печи, дым, пыль, пар. Все это его убивает. Ему обязательно надо уехать.

Джек кивнул. Он сочувствовал другу и его жене, но в то же время понимал, что над Республикой нависла угроза гибели, ей предстоит война куда более жестокая, чем две предыдущие. Победа во многом зависела от того, сумеет ли творческое воображение Чака превзойти научно-техническую подкованность Гаарка. Все они подвергались опасности в равной степени, начиная с Эндрю и Ганса и кончая последним рядовым на передовой, но Чак… Заменить Чака не мог никто.

— Ну где ты там? — послышался голос изобретателя. — Иди сюда.

Джек посмотрел на Оливию, не зная, что ему делать.

— Доктор Вайс велел ему отдыхать после обеда, — пробормотала она.

— К черту доктора Вайса! — заявил Чак, услышавший эти слова. — У меня срочная работа.

Сокрушенно покрутив головой, Оливия спустилась с крыльца и направилась к скромному побеленному домику рядом с конструкторским бюро.

Джек вернулся в комнату и сел на стул рядом с письменным столом Чака.

— Как ты все-таки чувствуешь себя, если по правде?

Чак вздохнул и принялся разглядывать стоячие часы, тикавшие в углу комнаты.

— Говорят, что люди в таком состоянии живут лет десять, а то и двадцать — если не слишком утомляются и пребывают в сухом и прохладном климате. — Он печально усмехнулся. — А на Руси летом подыхаешь от жары, а зимой сыро и холодно. Для чахоточных лучше места не придумаешь.

— Тебе надо побольше отдыхать.

Чак только рассмеялся, а затем указал на рисунок из газеты Гейтса:

— Он нарисовал крылья, но, боюсь, совершенно неправильно.

Рассмотрев рисунок, Джек кивнул:

— На самом деле они больше и находятся не там, где центр тяжести, а ближе к носу. А в хвостовой части имеются небольшие задние крылья. Корпус у кораблей более гладкий, а у того, что сбил меня, снизу подвешены довольно любопытные устройства.

— Что за устройства?

— Колеса — по одному под каждым крылом и еще одно под кормой.

— Я и сам подумывал, не сделать ли такие колеса. Получив твое сообщение, я кое-что подсчитал. Газовые баллоны вряд ли могут обеспечить необходимую подъемную силу. Крылья, как известно, во-первых, служат несущей поверхностью, а во-вторых, увеличивают маневренность корабля. Бантаги и моторы наверняка поставили не хуже наших, — бьюсь об заклад, они сняли двигатель с одной из наших сбитых машин и скопировали его. По-видимому, их корабль должен взять разбег на земле со скоростью не менее двадцати миль в час, только тогда крылья разовьют достаточную подъемную силу и он сможет взлететь. — Чак вытащил скатанный в рулон чертеж и развернул его на столе, прижав с одной стороны кружкой. — Благодаря крыльям можно уменьшить габариты корабля и соответственно сопротивление воздуха. А это значит, что он может парить только при сильном встречном ветре, но зато летает гораздо быстрее. Ты говорил, если мне не изменяет память, что на концах крыльев у них что-то вроде закрылков?

Джек, порывшись в сумке, вытащил рисунки и протянул их Чаку.

— И ты видел, как эти закрылки двигаются, после чего корабль накреняется и делает вираж?

— Точно. Чтобы повернуть, им не надо описывать широкую дугу, достаточно чуть-чуть накрениться. — Джек изобразил руками, как это происходит.

Чак в возбуждении схватил карандаш и набросал эскиз в углу чертежа.

— Поворот получается гораздо круче, потому что в нем участвует не только руль. Черт возьми, как же я сам до этого не додумался? Но ничего, смонтировать эти закрылки на наших дирижаблях и протянуть от них тросы к рычагам управления будет нетрудно. И еще я подумал, не установить ли моторы на крыльях. Если перенести туда топливные баки, опять же уменьшится сопротивление. Но крылья при этом получаются слишком длинные… А что если попробовать вот так?.. — Он опять нарисовал что-то на чертеже.

Джек, перегнувшись через стол, следил за тем, что он делает.

— Ты хочешь уменьшить длину крыльев вдвое и сделать по два крыла с каждой стороны, одно над другим?

— Выглядит сомнительно, я понимаю. Но если между крыльями вставить распорки, конструкция будет прочнее. А вот еще одно усовершенствование, которое я придумал. — Чак указал на носовую часть.

— Пересадить пилота вперед и наверх?

— На дирижаблях старого образца, с гондолой под днищем, у тебя был обзор триста шестьдесят градусов, но смотреть ты мог только вниз. Здесь же обзор остается прежним, но зато видно все, что делается как внизу, так и наверху. А под крылом в специальной кабине мы посадим стрелка, чтобы он не только вел огонь из пушки, но и сбрасывал бомбы. Сверху же, на самом хвосте, будет находиться второй стрелок. Вы все сможете общаться через переговорные трубки. И еще я думаю устроить специальный люк, через который этот бомбометатель под крылом мог бы в случае чего перебраться в твою кабину. При таком размещении экипажа вам втроем будет виден абсолютно весь корабль.

— И когда у нас появятся такие дирижабли?

— Это, конечно, вопрос, — вздохнул Чак. — Недели за три-четыре мы сможем изготовить небольшую испытательную модель, а для корабля класса «Летящего облака» понадобится месяца три, если не больше. Я думаю, имеет смысл разобрать на части те дирижабли, которые строятся в настоящий момент, и соорудить из них вот такие новые корабли.

— Но это значит, что мы еще долго будем воевать практически без воздушного флота.

Чак кивнул:

— Видишь ли, понастрой мы хоть целую флотилию «Летящих облаков» старого типа, они так и останутся всего лишь удобной мишенью для вражеских дирижаблей — даже если им приделать крылья. Я хочу изготовить маленькую двухмоторную модель и испытать ее, а потом начать выпуск таких же кораблей, как у бантагов. А еще вот таких. — Он развернул следующий чертеж.

Джек смотрел на него с таким нетерпением, будто Чак собирался показать ему не технический чертеж, а непристойную литографию, подпольно выпущенную типографией и завоевавшую необыкновенную популярность в солдатской среде.

— Четыре мотора, размах крыльев сто двадцать футов, топлива вдвое меньше, чем у «Летящего облака», — объявил Чак. — Думаю, он сможет делать шестьдесят или даже семьдесят миль в час и таскать полтонны бомб на расстояние миль в шестьсот.

— И сколько их ты планируешь выпустить?

— К весне я думаю изготовить двадцать четырехмоторных кораблей и шестьдесят более мелких, для сопровождения.

Джек в изумлении покачал головой.

— Я знаю, это звучит неправдоподобно. Но дело в том, что в предстоящей войне воздушный флот будет решать всё. Кин согласился со мной на этот счет. И вводить в строй их надо не постепенно, один за другим, а все сразу. Совершить внезапную массированную атаку на бантагские базы и постараться уничтожить все их корабли на земле, не дав им взлететь. Мы договорились с карфагенянами закупить у них весь шелк, какой сможем достать, хоть это и обойдется нам в копеечку.

— С карфагенянами?

— Да. Разумеется, эти мошенники ведут двойную игру, но что мы можем с ними поделать?

Было известно, что с запада на Карфаген наседали остатки меркской орды, а с востока — бантаги и Карфаген поставлял бантагам металл. Пэт предлагал атаковать карфагенян и разгромить их или по крайней мере блокировать их порты. Однако Буллфинч справедливо возражал, что силы военно-морского флота и так крайне распылены и сейчас совершенно неподходящий момент для того, чтобы разбирать корабли на части, перевозить их по железной дороге к Великому морю и открывать там второй фронт.

— Но воздушные корабли нужны нам немедленно! — возопил Джек. — Без них мы как без глаз.

— Я знаю, но что ты предлагаешь? Посылать в бой машины старой конструкции, чтобы их тут же сбили?

Джек понимал, что в принципе он должен испытывать облегчение, — ему предоставлялась возможность пожить в тылу, не ведая забот, до самой весны, так как на войне ему делать нечего. Он мог бы остаться в Суздале и помочь другу в проектировании и испытании новых кораблей, а заодно пообщаться с прекрасной половиной городского населения. Но при мысли о том, что Кину придется сражаться вслепую в тысячах миль от столицы, Джеку становилось не по себе.

— Признайся, у тебя наверняка приготовлено что-нибудь еще.

Чак улыбнулся и, вытащив из ящика стола большой альбом, принялся листать его.

— Удивительно, как война подстегивает фантазию, — задумчиво произнес он, — Я тут размышлял над тем, как усовершенствовать двигатели — и для ваших кораблей, и для морских судов. Мне, пожалуй, больше всего нравится вот этот. Посмотри, какой симпатяга. Джек взглянул на необычный эскиз:

— Это что за хреновина?

— Модификация старого речного парохода — вроде тех, что плавали по Миссисипи. Все лишние надстройки и прочие прибамбасы побоку, делаем только самое необходимое, как во время войны на Земле. Сверху небольшая бронированная башня, и все.

— И всего одно орудие?

— Ну да, в том-то и вся прелесть. Это будут десантные корабли для высадки войск на побережье прямо в ходе боя. Они смогут брать на борт до двухсот человек. Судно подходит к самому берегу, задняя стенка опускается, и люди спокойно сходят на сушу. Паровые орудия типа «гатлингов», которые я разрабатываю, обеспечат прикрытие.

Джек вспомнил виденный им когда-то рисунок Леонардо да Винчи. Он взял альбом Чака и перелистал его. На некоторых страницах были сделанные наспех эскизы, на других — законченные чертежи. Его внимание привлекла пушка, установленная на лафете довольно странного вида; дуло ее было направлено почти вертикально вверх. Рядом с пушкой был нарисован человечек, склонившийся над какой-то длинной трубкой с оптическими прицелами на обоих концах.

— Устройство для точной установки дальности стрельбы, — с гордостью пояснил Чак. — Принцип работы чрезвычайно прост. Монтируем два окуляра на расстоянии десяти футов друг от друга, а в середине помещаем зеркало таким образом, чтобы изображение было двойным. Наводчик, глядя на шкалу, поворачивает зеркало до тех пор, пока оба изображения не совместятся, и тогда цифры на шкале покажут расстояние до цели. А если мы знаем ширину основания мишени, то по углу поворота зеркала можем вычислить и ее высоту. После этого остается только привести в действие запальное устройство и стрелять. Вражеский корабль, попавший в фокус прицела, будет сбит.

Джек перевернул страницу. Следующий чертеж был ему понятен с первого взгляда, поскольку Чак уже рассказывал об этом изобретении — морском судне, целиком погруженном в воду. Наружу высовывалась лишь небольшая орудийная башня конической формы. Снаряды, которыми стреляло орудие, Чак называл «торпедами». Они наводились на цель с помощью сжатого воздуха, подававшегося по длинному шлангу.

Затем пошли чертежи наземных бронемашин, чье производство они только что наладили. Завод под руководством одного из бывших студентов Чака уже выпустил первую дюжину машин и опробовал их в полевых условиях. Джек поинтересовался результатами испытаний.

— Слишком низкая мощность по отношению к весу. Максимальная скорость, какую они могут развить, — четыре мили в час, а на малейшем подъеме вообще еле ползут. Наши стратеги никак не могут договориться относительно их использования в бою. Инженер Григорий Тимокин, который руководит испытаниями, считает, что все бронемашины должны быть сосредоточены в одном месте в качестве ударного кулака. Остальные же придерживаются мнения, что их надо распределить поровну между всеми подразделениями, по две штуки на каждый корпус.

— А ты как думаешь?

— Разумеется, надо держать их вместе, как и воздушные корабли в бою. Все решает количество. Это будет основным принципом ведения предстоящей войны: собрать все силы в одном месте и нанести решительный удар.

— Хм. У бантагов шестьдесят уменов, и ходят слухи, что они запросто могут поставить под ружье еще сорок, объединившись с мерками и другими ордами. Если, как ты говоришь, в этой войне все будет решать количество, то мы оказываемся в заведомо невыгодном положении.

— Значит, нам придется, как всегда, перехитрить их, только и всего. Боюсь, с их новым вождем это будет не так-то просто. Я и представить себе не мог, что у них появятся корабли, которые будут кружить над нами как ни в чем не бывало.

Внезапно Чак согнулся пополам в приступе неудержимого кашля. Лицо его исказилось от боли. Задыхаясь, он вытащил носовой платок и прижал его ко рту. Платок тут же окрасился в красный цвет. В комнату вбежала Оливия и, встав на колени рядом с Чаком, обняла его. Наконец приступ прошел. Оливия с упреком посмотрела на Джека, как будто он был всему виной.

— Сейчас же в постель! — скомандовала она мужу.

— Ну еще пару минут.

— Ни одной! Ложись немедленно!

— Жаль, нет времени, чтобы подготовить все как следует, — прохрипел Чак, взглянув на друга. — Главное — успеть бы обучить других, чтобы они могли продолжить мое дело. Исход всей войны зависит вот от этого. — Он постучал пальцем по альбому. — Все эти крылатые дирижабли, броневики и прочие новинки, которые у них имеются, пугают меня.

— С какой это стати?

— Они говорят о том, что этот Гаарк, кем бы он ни был, знает больше меня.

Пронзительное пение рожков и глухой рокот барабанов заставили сердце Эндрю биться сильнее — полковой оркестр грянул «Боевой клич свободы». Войска ступили на центральную суздальскую площадь. Возглавлял шествие, естественно, 35-й Мэнский полк — подразделение, с которого началась история республиканской армии. На ветру развевались потрепанные в боях знамена, среди них национальный флаг Руси и государственный флаг Республики — две реликвии, дорогие сердцу каждого суздальца. На красных и белых полосах американского флага были вышиты золотом названия битв, принесших полку славу: Антьетам, Фредериксберг, Чанселлорсвиллъ, Геттисберг, Уайлдернесс, Спотсильвания, Колд-Харбор, Питерсберг, Переправа, Суздаль, Рим, Сент-Грегори, Потомак, Вторая переправа, Испания.

В армии испокон веков свято верили в то, что души погибших воинов витают около знамени их родного полка, и сейчас Эндрю действительно чувствовал их незримое присутствие — воевавших в его роте в Корнфилде и под Антьетамом мальчиков, чьи имена были давно забыты, его собственного брата Джонни, оставшегося на поле под Геттисбергом, и всех тех, кто стоял под выцветшими знаменами, окутанными дымом битвы, отражал атаки мятежников-южан, а затем тугар и мерков. Теперь к ним прибавятся и жертвы бантагского нашествия.

Строго говоря, старого 35-го больше не существовало. Осталась лишь горстка тех, вместе с кем Эндрю попал в этот мир через световой тоннель. Две трети парней, ступивших некогда в Виргинии на борт «Оганкита», были уже мертвы — особенно много полегло их под Испанией. Те, кому удалось выжить, теперь, как правило, командовали полками, бригадами, дивизиями и корпусами либо занимали видные государственные посты. Бывший юный знаменосец Билл Уэбстер, возглавивший во время Тугарской войны последнюю решительную атаку на той самой площади, где Эндрю сейчас принимал парад, ныне возглавлял казначейство, и благодаря его финансовому гению Республика все еще держалась на плаву. Гейтс основал процветающий издательский бизнес и выпускал газету, Фергюсон руководил научными изысканиями и колледжем, Морроу заведовал сельским хозяйством и поставками продовольствия.

На их место в полку становилась молодежь — лучшее, что могли предоставить Русь, Рим и даже Эрин с Асгардом; были среди них и карфагенские эмигранты, а также чины и зулусы, которых привел с собой из плена Ганс. Пройдя базовую двухгодичную подготовку в 35-м полку, они переходили на командирские должности в другие подразделения. Таким образом, 35-й стал чем-то вроде местной военной академии типа Уэст-Пойнта.

Трибуны встретили прославленные знамена благоговейным молчанием. Эндрю со слезами на глазах вытянулся по стойке «смирно» и отдал честь. Проходивший в строю главный сержант Ганс Шудер ответил на его приветствие. Хотя Ганс был фактически вторым по значимости человеком в Армии Республики, он настоял на том, чтобы оставить за собой сержантское звание, подобно тому как и сам Эндрю по-прежнему был полковником.

Отец Касмар, патриарх Суздальской православной церкви, поднял руку, благословляя знамена, и низко склонился перед ними. Эндрю не раз задавался вопросом, что подумали бы его земляки в Новой Англии о своеобразной религии здешних русских, сочетавшей раннее православие с устойчивыми языческими обрядами. Верховным богом считался Перм, пришедший из славянского язычества, а Иисус превратился в Кесуса.

35-й Мэнский во главе с Гансом в идеальном строю прошествовал мимо трибун, за ним шел 1-й Суздальский полк, давший начало русской армии, и толпа разразилась оглушительными приветственными криками при виде своего любимца. Среди зрителей было немало ветеранов этого полка, многие из них опирались на костыли, у других были подвернуты пустые рукава; все они стояли навытяжку перед своим старым знаменем. Затем последовали 2-й и 3-й Суздальские полки, 5-й Муромский, а также 17-й и 23-й Римские, присланные сюда для прохождения военной подготовки вместе с русскими. Все эти резервные подразделения теперь направлялись на фронт, чтобы присоединиться к остальным.

Многие солдаты были одеты в белые или серые гимнастерки старого образца, но воины последнего призыва красовались в новеньких синих мундирах и голубых бриджах — в подражание 35-му, возглавившему их борьбу за свободу. Черные фетровые шляпы были лихо сдвинуты набекрень, плащи из прорезиненной ткани перекинуты через левое плечо наподобие хомутов; с пояса свисали сумки с патронами, а тяжелые кожаные башмаки громко стучали по земле. На ногах у всех — толстые шерстяные гольфы, не позволявшие пыли или жалящим насекомым забраться под брюки.

Наблюдая за полками, Эндрю не мог не вспомнить марш на Геттисберг, и прошлое с настоящим слились в его сознании в неразрывное целое. Невольно он подумал о том, сколько из проходивших мимо него людей присоединятся в ближайшее время к ветеранам Геттисберга, ставшим после этого легендой.

Эта мысль повлекла за собой следующий вопрос: если грядущая война станет для него последней, что с ним произойдет после этого? Будут ли его старые боевые товарищи — Майна, Мэлади, полковник Эстес, брат Джонни — ждать его «за рекой, в тени деревьев», как выразился на смертном одре Твердокаменный Джексон? И если он встретится с ними, то будут ли они, как и прежде, носить синюю форму северян и собираться вечерами вокруг костра, перебрасываясь шутками и вспоминая славное прошлое? А вдруг рай, если он существует, устроен по типу скандинавской Валгаллы, где вечно обитают павшие воины? Хотя Эндрю искренне ненавидел войну, она стала неотъемлемой частью его души. Может быть, Всемогущий позволяет бывшим воинам шагать по полям, как и прежде, чувствуя, как их охватывает легкая дрожь при звуках отдаленной мушкетной стрельбы и глухих пушечных раскатах? Ему опять вспомнилась известная фраза, произнесенная генералом Ли под Фредериксбергом: «Хорошо, что война так ужасна, иначе мы слишком полюбили бы ее».

Он переключил внимание на проходящие перед ним войска. Некоторые полки были вооружены старыми спрингфилдовскими мушкетами калибра 0,58, но большинство имели теперь трехлинейные винтовки Шарпса, заряжающиеся с казенника, способные производить четыре-пять выстрелов в минуту и уничтожать живую силу противника на расстоянии в шестьсот ярдов.

Вслед за строевыми войсками шли специальные части — прежде всего снайперские роты, вооруженные смертоносными винтовками Уитворта, которые стреляли шестиугольными пулями и поражали цель, удаленную аж на три или даже четыре мили. Именно из такой винтовки был убит Джубади, кар-карт мерков. Снайперы вызывали у Эндрю противоречивые чувства. Одно дело — убивать не задумываясь, в пылу битвы, и совсем другое — медленно и терпеливо подкрадываться к тому, кого ты выбрал в качестве следующей жертвы, пусть даже это и безжалостный дикарь. Эндрю поежился, мысленно представив себе эту картину. У снайперов имелись и разрывные пули, недавно изобретенные Фергюсоном для стрельбы по хранилищам боеприпасов. Но Эндрю приходилось слышать, как снайперы хвастают тем, что эти пули проделывают в теле бантагов дырку величиной с кулак, если не больше. Ему показалось, что от движущейся мимо трибун колонны повеяло холодом.

За снайперами последовали инженерные войска: саперы, сигнальщики, телеграфисты и строители, специализирующиеся в наведении понтонных переправ. В этих подразделениях служили в основном ветераны, которые, в силу своего возраста или многочисленных ранений, не могли воевать на передовой. Проходя мимо Эндрю, они смотрели на него спокойным взглядом старых однополчан, и он, узнавая многих из них, кивал им.

Затем продефилировали сформированные совсем недавно кавалерийские отряды. После того как Армия Республики нанесла сокрушительное поражение меркам, она смогла наконец решить проблему нехватки лошадей. Орда при отступлении бросила десятки тысяч животных, а обширные степи между Русью и Римом служили идеальным пастбищем для них. Благодаря этому армия теперь не только имела в избытке гужевой транспорт для перевозки артиллерийских орудий, но и обзавелась кавалерией, насчитывавшей десять тысяч всадников. Многие бывшие русские бояре и римские патриции с радостью ухватились за возможность сражаться верхом и гордо гарцевать перед полками и батальонами — согласно их понятиям чести. Конечно, вряд ли они надеялись сравняться в мастерстве с такими искусными наездниками, как всадники орды, да и вся республиканская тактика ведения боя была рассчитана на пехоту, однако в качестве прикрытия или при патрулировании больших степных пространств конники были незаменимы.

Очередную колонну сухопутных войск возглавляла 44-я Нью-Йоркская батарея легких орудий. Четыре стареньких, начищенных до блеска «наполеона» слепили глаза. Хотя рядом с современными десяти- и двадцатифунтовками эти пушки выглядели анахронизмом, Пэт и слушать не хотел о том, чтобы списать их, утверждая, что ничто не сравнится со старым добрым «наполеоном» в ближнем бою, когда надо угостить противника порцией картечи. Так что 44-я батарея хранила верность традициям и, подобно 35-му Мэнскому полку, служила прекрасной кузницей кадров.

Была разработана программа вооружения армии новыми, заряжающимися с казенника орудиями, которые обслуживались расчетами в две смены. Производились они путем переплавки старых четырехфунтовых пушек, но работа шла гораздо медленнее, чем хотелось бы Эндрю. Пока что было выпущено лишь двенадцать устрашающих десятифунтовок, стрелявших медными снарядами и предназначенных для установки на броневиках, преобладали же орудия, в которые снаряд и пороховой заряд закладывались, как и прежде, по отдельности. Многие из «пэрротов», использовавшихся в битве под Испанией, все еще оставались на вооружении, и состояние производства вряд ли позволяло списать их раньше чем через год.

За традиционной артиллерией на площади показались 1-я и 2-я Русские ракетные батареи, по сорок ракет на каждой конной повозке. Это были, естественно, муляжи, ибо ни одному здравомыслящему человеку не придет в голову возить по городским улицам смертоносные, довольно непредсказуемые снаряды, способные взорваться от малейшей искры.

Замыкал шествие абсолютно новый вид оружия, вызывавший всеобщее любопытство. Поначалу Эндрю ради соблюдения секретности не хотел демонстрировать его публично, но потом решил, что это необходимо для поднятия морального духа населения. Гейтс уже поставил всех в известность о современном вооружении, имевшемся у бантагов, следовало показать людям, что и у Республики есть чем похвастать.

Пронзительный свисток эхом разнесся по площади; ему вторило настойчивое басовитое урчание бронемашин, выползших из-за Белого дома. Черный дым вырывался из выхлопных труб, смешиваясь с клубами пара и осыпая публику копотью; в воздухе запахло серой. Огромные железные колеса шести футов в диаметре, по шесть штук у каждого броневика, устрашающе скрежетали по булыжной мостовой.

Из орудийного порта передней бронемашины торчал ствол десятифунтовой полевой пушки новейшей конструкции, но верхняя вращающаяся башня была покрыта брезентом, прятавшим от глаз тот уникальный, только что разработанный вид оружия, который Эндрю решил оставить до поры до времени в секрете. Однако в брезенте было прорезано отверстие, и глазам зрителей представал высунувшийся из люка командир бронемашины майор Григорий Тимокин. На голове у него был надет массивный стальной шлем, тело и лицо прикрывала кольчуга, защищавшая воина от металлических осколков, которые рикошетили от кабины при попадании вражеских пуль и снарядов. Молодой человек, скрестив руки на груди, с гордым видом возвышался над машиной. Он лихо отдал Эндрю честь, а проезжая мимо отца Касмара, перекрестился.

Эндрю с удовлетворением прочитал на бронемашины название — «Святой Мэлади». Правда, оно его немало и позабавило, ибо Мэлади был пьяницей и сквернословом каких поискать. Столь высокого духовного звания он удостоился после геройской гибели при обороне Суздаля, где он смял своим паровозом целую колонну тугар.

Парад был завершен. Эндрю принял более свободную позу и взглянул на президента Калина, стоявшего рядом с ним в течение всей церемонии.

— Да, это впечатляет, Эндрю. Похоже, мы готовы к войне.

— Не вполне.

— Но у нас ведь двенадцать корпусов — более двухсот тысяч человек. В битве под Испанией наши силы были вдвое меньше, и мы победили.

Эндрю прекрасно помнил эти цифры. Но два из имевшихся у них корпусов постоянно находились на западе, потому что в степях под Карфагеном все еще рыскали остатки разгромленной меркской орды, которые в случае ослабления Республики могли собрать пятнадцать — двадцать уменов и нанести чувствительный удар. В качестве стратегического резерва Республика держала по одному корпусу в Суздале и Риме — на случай непредвиденной атаки с запада или востока. Так что против бантагов они могли выставить только восемь корпусов, правда еще четыре формировались.

Кроме того, у них имелось восемьдесят артиллерийских батарей, кавалерийский корпус, морской флот, состоявший из шестнадцати мониторов и двух дюжин прочих судов, и отряд воздушных кораблей, а также разнообразные специальные подразделения, гарнизонные войска и ополчение, вооруженное гладкоствольными ружьями старого образца. Всего в Армии Республики под ружьем находилось более трехсот тысяч человек.

Билл Уэбстер, министр финансов и главный казначей, стонал, что это перебор, а лишний человек — преступление. Почти все мужчины в возрасте от восемнадцати до тридцати лет были призваны в армию или трудились на военных заводах — около двадцати процентов населения Республики носили военную форму. Во время Гражданской войны в США северяне даже в самые критические моменты привлекали к участию в сражениях не более пяти процентов всех жителей. Конфедераты же, которые довели это число до двадцати процентов, к концу второго года войны полностью разрушили свою экономику. Война войной, но необходимо поддерживать и обычную хозяйственную деятельность: выращивать урожай, валить лес, добывать уголь и железную руду, прокладывать и ремонтировать дороги, протягивать телеграфные линии, шить военную форму и производить прочее необходимое войскам снаряжение. И повседневная жизнь людей идет своим чередом — надо готовить пищу, растить и обучать детей, ухаживать за стариками, больными и ранеными.

Нахмурившееся небо, словно дожидавшееся из уважения окончания церемонии, разразилось наконец дождем, и холодный душ быстро разогнал толпу на площади.

Эндрю посмотрел на Касмара:

— Не зайдете к нам пообедать, отец?

— Большое спасибо, с удовольствием.

Эндрю улыбнулся, ибо не помнил, чтобы священник когда-либо отказался от домашнего обеда.

— Полковник Кин, почему вы без плаща?

Возле трибуны стояла Кэтлин, сердито глядевшая на него. Эндрю поражало, что даже теперь, после семи лет совместной жизни, при виде ее зеленых глаз и выбивавшихся из-под шляпки рыжих локонов у него начинало учащенно биться сердце. Ему очень нравилось, когда при резких перепадах настроения в ее речи пробивался ирландский акцент, казалось давно изжитый.

Кэтлин знаком пригласила его под свой зонтик, но он отрицательно помотал головой. В зонтике ему мнилось что-то недостойное — мужчина должен обходиться плащом и широкополой шляпой. Тут, на его счастье, появился ординарец, который принес его прорезиненный плащ-накидку и помог натянуть ее. Хорошо, что плащ был не армейского образца — тот едва доходил Эндрю до бедер. Почему-то в их армии — как, впрочем, и во всех остальных — считалось, что размер плащей должен быть единым для всех. Согласно постановлению их бывшего главного интенданта Джона Майны, плащи в Республике выпускались в расчете на средний рост россиянина, составлявший сто семьдесят два сантиметра. Но у высшего командного состава еще оставались, слава Богу, кое-какие привилегии, и Эндрю заказал себе накидку, способную защитить от дождя его долговязую, почти двухметровую, фигуру.

Эндрю почувствовал укол в сердце при воспоминании о своем старом друге Джоне, убитом в последний день битвы под Испанией. После его гибели Эндрю возложил ответственность за материально-техническое обеспечение на Чака Фергюсона, что для последнего было чем-то вроде наказания, ибо никто не доставлял Джону Майне столько хлопот, сколько Чак. Теперь этой службой руководил Пэт О'Дональд, который, не мудрствуя лукаво, перепоручил все дела по обеспечению группе энергичных молодых людей. Хотя Пэт порой с удовольствием разыгрывал простоватого гуляку-ирландца, со временем он превратился в умелого и опытного командира. Он по-прежнему любил выпить, побалагурить и ввернуть крепкое словцо, чем завоевал сердца своих подчиненных, но при этом обладал здравым смыслом и недюжинным практическим умом, позволявшим ему находить простое и точное решение в самых сложных ситуациях.

Спустившись с трибуны, Эндрю подошел к Кэтлин; к ним присоединились Калин и отец Касмар, а чуть позже подскакал на лошади и спешился Ганс.

— Ребята выглядели великолепно, — резюмировал Калин.

— Красоваться на параде нетрудно, — отозвался Ганс. — Вопрос в том, как они будут драться. Почти половина из них не нюхали пороха, не стояли цепью на поле боя, глядя, как на них прет чуть ли не вся орда.

— Этому они поневоле научатся, — ответил Калин. — Как и мне пришлось научиться, когда все только начиналось, — да и всем нашим под Испанией.

— Эта война будет непохожа на прежние, — заметил Ганс, бросив быстрый взгляд на президента.

Эндрю промолчал. Как раз накануне в Конгрессе разгорелся жаркий спор по поводу характера будущей войны. По всей видимости, она будет принципиально отличаться от той жестокой борьбы за выживание, какую они вели, когда на Русь напали мерки. На этот раз предстояло сражаться вдали от родной земли — к данному моменту уже более ста пятидесяти тысяч человек были переброшены за тысячу миль от дома. Правда, пока что им не пришлось побывать в настоящем сражении, происходили только мелкие стычки на границе с Ниппоном да воздушные налеты бантагских дирижаблей на отдельные морские суда. Число воинов, умерших от болезней, превышало потери на поле боя. Один из конгрессменов даже задал вопрос, можно ли назвать это войной. Всплеск энтузиазма, охватившего всех при возвращении Шудера из плена, теперь приутих. Страна между тем перестроилась на военный лад, экономили на всем, кроме самого необходимого. Продукты питания выдавались по карточкам; почти каждая семья отправила на фронт кого-либо из своих членов. И при всем том никаких военных действий не велось.

Более того, Гаарк оказался искусным дипломатом и непрерывно засылал к ним посланцев-чинов с заверениями в мирных намерениях и просьбами отвести войска Республики от Великого моря. В Конгрессе назревал бунт, который Калин старался всеми силами предотвратить, а Сенат, к его крайнему удивлению, проголосовал за то, чтобы допустить на Русь постоянного посла орды. Когда посол прибыл, его заперли в подвале Белого дома и выпускали оттуда только под охраной и с завязанными глазами. Эндрю понимал, что три дня, проведенных Гансом в Сенате, дались ему нелегко: ожесточенные дебаты по поводу методов ведения войны и распределения ассигнований достигли небывалого накала.

Ганс смотрел, как люди разбегаются от хлынувшего дождя. Но вдруг его суровые черты осветила улыбка — сквозь толпу к нему пробиралась миниатюрная темнокожая женщина со спящим ребенком на руках.

— Ты выглядел сегодня очень элегантно, — произнесла она на ломаном русском, заставив Ганса усмехнуться.

Эндрю тоже с трудом подавил улыбку, услышав эпитет «элегантный», употребленный в адрес Ганса.

— Он обязательно должен завтра возвратиться туда? — спросила женщина у Эндрю.

Он кивнул:

— Мы оба должны, Тамира, как ни жаль.

— Что поделать, такова участь солдатских жен, — вздохнула Кэтлин.

Все направились в сторону квартала, где селились янки. Это была копия типичного новоанглийского городка. В самой середине его находилась площадь с пресвитерианской и унитаристской церквами, восьмиугольной эстрадой для оркестра и небольшим памятником солдатам 35-го Мэнского полка и 44-й Нью-Йоркской батареи. Когда они свернули за угол, Эндрю охватило теплое чувство при виде своего скромного домика — двухэтажного белого строения гарнизонного типа. Ему страстно захотелось, чтобы на следующее утро, когда он проснется в их спальне рядом с детской, его не ожидало бы ничего более серьезного, чем лекция в местном колледже. До войны там кипела жизнь, но теперь большинство студентов — да и преподавателей — ушли на фронт. Только Фергюсон со своим ассистентом Теодором еще проводили занятия. Чак стремился обучить молодежь всему, что знал и умел сам, и надеялся выпестовать какое-нибудь юное дарование, способное продолжить его дело, когда его самого не станет.

— Джентльмены, пообедайте напоследок в спокойной домашней обстановке, — произнесла Кэтлин на крыльце дома, складывая зонтик. — И давайте хоть ненадолго забудем о том, что нас ждет в дальнейшем.

Однако Эндрю уже заметил штабного ординарца, ожидавшего их под навесом, и понял, что даже этой краткой передышки у них не будет. При их появлении ординарец вытянулся в струнку и, отдав честь, вручил полковнику запечатанный конверт. Разорвав конверт, Эндрю пробежал глазами вложенный листок и передал его Калину.

— Ганс, через час мы возвращаемся в штаб. Я чувствовал, что нам нельзя уезжать оттуда.

Ганс взял листок у Калина и, прочитав его, печально кивнул жене.

— Плохие вести? — спросил Касмар.

— Винсент сообщает, что передовые отряды бантагов приближаются к нашему южному фронту со стороны Ниппона. Похоже, они решили выступить, пока не выпал первый снег. Представление начинается.

— Пообедать тем не менее вы успеете, — бросила Кэтлин.

Эндрю понимал, как она разочарована: они не виделись уже два месяца и надеялись провести вместе хотя бы одну ночь. Но что он мог поделать, через три дня раскрывались врата ада.

— Да, но у нас в запасе всего один час, Кэтлин. — Он не стал объяснять, что и этой-то малостью они обязаны тому, что машинисту паровоза требуется ровно час, чтобы развести пары, иначе им пришлось бы отправляться через десять минут. Взглянув на Ганса, Эндрю понял, что его друг испытывает те же чувства, как и он: страх и вместе с тем решимость вступить наконец в давно готовившуюся схватку с врагом.

Глава 3

— Сэр, они наступают! И не только цепь стрелков, но и конники с винтовками, и артиллерия!

Пэт О'Дональд очнулся от глубокого и в высшей степени приятного сна, в котором он вернулся на двадцать лет назад в свою родную Ирландию и проводил время в обществе симпатичной веснушчатой девушки.

— Где именно?

— Патрульный отряд, который только что вернулся, сообщает, что столкнулся сегодня с передовыми частями бантагов. Командир отряда ждет у входа.

— Пусть войдет.

Зевая, Пэт поднялся и натянул форменные бриджи. Молодой кавалерийский капитан, распространявший характерный смешанный запах пота, кожаного снаряжения и лошадей, вошел в палатку и отдал Пэту честь. Пэт испытующе посмотрел на молодого человека, который в лет двадцать уже командовал кавалерийским отрядом.

— Капитан Юрий Дивонович, Второй Суздальский пехотно-кавалерийский полк, рота «Б», — представился офицер. — Прибыл с сообщением, сэр.

— Докладывай, Юрий.

Они подошли к небольшому столику в центре палатки, на котором была расстелена карта местности.

— Наш отряд производил разведку возле этой седловины между холмов, где мы уже начали возводить насыпь для железной дороги. Мы надеялись, что сможем осмотреть с перевала окружающую территорию миль на двадцать к северу и к югу. Но, приблизившись к перевалу, мы столкнулись с патрульным отрядом бантагов — там было не меньше двух сотен всадников.

— И это все? — буркнул Пэт, раздраженный тем, что его вытащили среди ночи из постели только для того, чтобы сообщить, что в тридцати милях от их передовой обнаружен вражеский патруль.

— Разумеется нет, сэр.

В голосе капитана прозвучали сердитые нотки, и Пэт улыбнулся. Молодой человек не был безответным ягненком.

— Продолжай.

— Вооружены они в основном луками, так что мы имели преимущество в дальности стрельбы. Поэтому мы смогли подняться на перевал и посмотреть, что делается за ним. По всей степи до самого горизонта поднимались тучи пыли.

— Кавалерия?

— Да, сэр. Из-за этой пыли и утреннего тумана видимость была не очень хорошей, но мне все же удалось разглядеть в бинокль штандарты уменов — не меньше десятка — и несколько полевых артиллерийских батарей на лошадиной тяге. Насколько можно было судить, они находились милях в десяти — пятнадцати от гряды холмов. Но я задержался на перевале всего на две-три минуты, так как их патрульный отряд начал вовсю нас обстреливать, и пришлось ретироваться. В это время к патрулю присоединился еще один отряд всадников, вооруженных современными винтовками.

— Ты уверен, что это были винтовки?

— Да, сэр. — Капитан снял шляпу и просунул палец в дырку, проделанную пулей.

Пэт рассмеялся. Однако тревожное сообщение подтверждало информацию, переданную неделю назад Джеком Петраччи. Неужели они действительно перебросили свои модернизированные войска на север, или же это был обманный ход и Гаарк специально выслал вперед два-три отряда с современным оружием, чтобы на него обратили внимание?

— Хорошо, капитан. Каковы ваши потери?

— Семеро убитых, восемнадцать раненых, сэр. Потеряли также пять лошадей. Какое-то количество бантагов мы тоже уложили, но остальные бросились за нами в погоню и преследовали всю ночь, отстав милях в пяти отсюда.

Пэт кивнул. Он видел, что молодой человек успел кое-чему научиться в этой стычке. Кавалерийские части были новшеством в армии, и им приходилось, подобно коннице северян в Штатах, приобретать опыт ценой тяжелых потерь в сражениях с противником, чуть ли не с пеленок приученным к седлу. Пэт хорошо представлял себе, что испытываешь, когда за тобой гонятся бантаги и ты знаешь, что тебя ждет в случае, если падет лошадь.

Пошарив под своей койкой, Пэт вытащил фляжку и кинул ее капитану. Тот с жадностью сделал большой глоток.

— Благодарю вас, сэр.

Пэт сделал знак, чтобы молодой человек оставил фляжку у себя, а сам склонился над картой. Внимательно вглядываясь в нее, он прочертил линии там, где отряд Юрия обнаружил скопление вражеских войск. Он еще накануне сообщил Эндрю и Гансу о появлении передовых частей противника, что заставило его друзей немедленно бросить все и возвращаться в штаб армии. К вечеру они должны были прибыть в Порт-Линкольн. Пэт взглянул на будильник, стоявший на походном столике. Начало второго. «Пусть ребята поспят еще несколько часов, — решил он, — а утром, пожалуй, имеет смысл встать на оборонительном рубеже».

Выйдя из палатки, Пэт посмотрел на звезды, сиявшие на холодном ночном небе. «Хорошая сегодня будет погода, — подумал он. — Как раз то, что надо».

О'Дональд заслонился рукой от поднимавшегося над горизонтом солнца и, прищурившись, посмотрел на восток.

— Денек сегодня в самый раз для хорошей драчки, — заявил он своим помощникам. Он принялся шагать взад и вперед вдоль укреплений, невозмутимо посвистывая и рассматривая многочисленные умены бантагов, которые разворачивали строй в нескольких милях от них. Оборонительная позиция у Пэта была — лучше не придумаешь. Его люди окопались на гребне холма, возвышавшегося на несколько сотен футов над окружающей степью. Деревья, росшие на склоне, спилили, чтобы они не мешали обзору. Пэт понимал, что это всего лишь форпост, кончик копья, нацеленного на окраину земли, которая всегда принадлежала и скорее всего будет принадлежать кочевникам.

Местность позади него, простиравшаяся на сто двадцать миль до самой реки Шенандоа, была просто идеальной для обороны — сплошные холмы, по большей части поросшие лесом, с небольшими участками пахотной земли, которую возделывали, как он обнаружил с удивлением и восторгом, выходцы из Ирландии. Единственное, что его удручало, — он практически ничего не понимал из того, что они говорили на своем гэльском диалекте. Пэт даже попытался было возродить добрую старую традицию и сколотить из местных поселенцев отдельный полк, который сражался бы под зеленым ирландским флагом, но, к своей досаде, натолкнулся на их категорическое нежелание подчиняться воинской дисциплине. Тут как раз начались военные действия, и пришлось отложить осуществление этой затеи до лучших времен.

Единственным путем сообщения с внешним миром служила так называемая Старая Тугарская дорога, проложенная конниками орды. Через Шенандоа перекинули мост на рамных опорах, а в лесу проложили железнодорожную линию, которая заканчивалась всего в пятидесяти милях от передовой. Конечно, было несколько рискованно выдвигать два корпуса так далеко вперед, но Пэт высказал мнение (с которым согласился и Эндрю), что пересеченный характер местности не дает бантагской коннице возможности окружить их передовой отряд. Если бы бантаги все же попытались это сделать, то им пришлось бы с огромным трудом продираться через первобытный лес, неся колоссальные потери.

Тем временем бантаги приближались к их позициям в обычном для них шахматном порядке — квадратами по пятьдесят всадников в ряд и по двадцать рядов в глубину. Что и говорить, зрелище было впечатляющим: на них надвигались стройными рядами не менее сотни тысяч всадников. Однако, по мнению Пэта, подобная тактика ведения боя была непростительной глупостью, учитывая характер местности.

Он прошелся вдоль линии укреплений, вглядываясь в лица солдат. Ветеранов сразу можно было узнать по их подчеркнуто пренебрежительному виду, а побледневшие от волнения молодые рекруты либо испуганно притихли, замкнувшись в себе, либо, наоборот, нервно переговаривались. Позади них расхаживали сержанты, приободряя робких и утихомиривая слишком разболтавшихся.

Пэт улыбнулся, когда у совсем молоденького солдата не выдержали нервы и он разрядил винтовку в сторону врага, находившегося в двух милях от него, за что получил в свой адрес букет отборных ругательств.

Рядом с О'Дональдом осадил лошадь Рик Шнайд, командир 1-го корпуса.

— Денек сегодня в самый раз, чтобы настрелять целую кучу бантагов! — громко объявил Шнайд, стараясь, чтобы его услышало как можно больше солдат.

Пэт кивнул, наблюдая, как Рик спешивается.

— Хотел бы я знать, где то новое оружие, о котором Ганс нам все уши прожужжал, — усмехнулся он. — Кроме луков и пик, я у этих ублюдков ничего не вижу.

— Возможно, нового оружия на всех не хватает.

— Тем не менее надо держать ушки на макушке.

В это время один из штабных офицеров Шнайда вскрикнул, указывая на узкую ложбину между холмами, в конце которой виднелось море. Вдоль ложбины летел, набирая высоту, бантагский дирижабль.

— Ну, этим они нас не удивят, — бросил Пэт. — Интересно, что еще у них там припрятано. Из-за этой сволочной пыли ни черта не видно.

— По-моему, эти идиоты собираются идти в лобовую атаку, — указал Рик в сторону бантагов.

Два умена — двадцать тысяч всадников — отделились от общей массы и перестроились цепью в пять рядов, растянувшейся на несколько миль. Еще два умена встали позади них, сохраняя шахматный порядок. Даже на большом расстоянии был слышен тяжелый топот копыт.

— Просто не верю своим глазам! — пробормотал Пэт. — Неужели они до сих пор ничему не научились?

— А может быть, это «психическая атака», попытка сломить нашу волю?

Пэт кивнул. Всегда существует вероятность, что обороняющиеся поддадутся панике. Но в своих людях он был уверен. Некоторые сержанты и офицеры смеялись над противником, стараясь ободрить подчиненных. Ветераны, сражавшиеся под Испанией, недоуменно качали головами. Многие выкладывали на бруствер патроны и ударные капсюли, чтобы они были под рукой.

Пэта, старого артиллериста, неудержимо потянуло на батарею. Расчет был в полной боевой готовности. Командир, с черной повязкой на глазу, стоял на бруствере, разглядывая противника в подзорную трубу. Территория перед батареей была измерена еще несколько недель назад и размечена шестами с красными флажками, чтобы легче было определить расстояние.

— Прицел три тысячи ярдов, взрыватели на пятнадцать секунд, картечью заряжай! — дал команду один из офицеров, и заряжающие, подхватив ящики с боеприпасами, хранившиеся в специальном земляном укрытии в тридцати ярдах позади, через несколько секунд уже закладывали в стволы орудий снаряды и мешочки с порохом.

Пэт внимательно наблюдал за тем, как работают люди. Он, конечно, предпочел бы иметь дело со своими любимыми «наполеонами», но вынужден был признать, что эти двадцатифунтовки способны нанести противнику чувствительный урон на вдвое большем расстоянии.

Одна из батарей в полумиле севернее дала мощный залп, за ней вступили в бой и другие. Командир батареи, на которой находился Пэт, выждав несколько секунд, скомандовал:

— Батарея, залпом… — Он вытянул вверх правую руку со сжатым кулаком и резко опустил ее. — …Огонь!

Четыре пушки разом отпрыгнули назад, все пространство перед ними заволокло дымом.

— Прицел две тысячи восемьсот, взрыватели на четырнадцать секунд!

Пэт не выдержал и, достав бинокль, тоже вскарабкался на бруствер, тяжело дыша из-за нависшего облака порохового дыма с резким сернистым запахом.

Спустя несколько секунд на поле рассеялся клубящийся дым, и он стал отсчитывать про себя интервал между выстрелами. И вот перед одной из пушек бесшумно выросла стена огня, за ней выстрелили и три другие, проложив кровавые борозды в рядах наступавших. Ухмыльнувшись, Пэт хотел было поздравить командира батареи с удачным залпом, но одноглазый капитан уже вернулся к своим пушкам, лязгавшим затворами.

— Огонь!

Орудия опять подскочили, и не успели расчеты вернуть их на место, как заряжающие уже кинулись открывать казенник. Артиллеристы протерли жерла влажной губкой, чтобы устранить мельчайшие раскаленные осколки, затем подкрутили винты вертикальной наводки. Посмотрев в бинокль, Пэт увидел, что один из снарядов разорвался прямо над головой атакующих, три других где-то в глубине строя.

Хотя ему очень не хотелось покидать батарею, пришлось все же спуститься с нее и отойти в сторону, чтобы дым не мешал видеть происходящее на поле боя. По всему фронту то и дело вспыхивал огонь — это стреляла одна из сорока пушек. Бантаги, приостановившись после очередного выстрела, снова смыкали ряды.

При всей своей ненависти к смертельному врагу Пэт не мог не восхищаться дисциплиной, которую демонстрировали бантаги. Несмотря на град пуль и снарядов, они неуклонно приближались, вызывающе размахивая красно-желтыми вымпелами. Как раз в этот момент снаряд разорвался прямо над одним из знаменосцев, мгновенно превратив его вместе с лошадью в кровавое месиво. Однако упавшее было знамя тут же снова взвилось, подхваченное другим воином.

До них оставалось уже меньше мили, и Пэт услышал пронзительное призывное завывание нарг, перекрывавшее даже гул орудий. Красные штандарты бантагов стали чертить в воздухе круги — это знаменосцы, скача перед фронтом, давали сигнал переходить на галоп.

В голосе командира батареи послышались нотки тревоги, но, поймав взгляд Пэта, молодой капитан тут же взял себя в руки. Пэт подошел к цепи стрелков, выстроившихся плечом к плечу за бруствером.

— Что за полк? — спросил он лейтенанта, ходившего вдоль строя.

— Третий Кевский, сэр!

— Знакомое подразделение. Цельтесь получше и, главное, пониже. Если уж кому-то из них и суждено сегодня выжить, то пусть возвращаются домой евнухами.

Некоторые из стрелков нервно рассмеялись. Пэт понимал, что ему полагается быть совсем не здесь, а в своем штабе, почти в миле от передовой, откуда он может поддерживать телеграфную связь со всеми командирами дивизий. Но ему очень не хотелось отсюда уходить. Командиры дивизий и корпусов были опытными офицерами и знали свое дело. К тому же ему необходимо было увидеть своими глазами первое столкновение с врагом, чтобы оценить боевой дух как чужих, так и своих солдат.

Он прошел к подразделению, вооруженному новыми длинноствольными винтовками Шарпа.

— Дальность восемьсот ярдов! — выкрикивал капитан. — Прицел на восемьсот ярдов!

Сержанты обошли своих людей, проверяя правильность установки прицела. Почти все в этом полку были ветеранами. Многие ухмылялись, предвкушая возможность вволю пострелять.

— Совсем не то, что гладкоствольные игрушки, какие были у нас в Тугарскую войну! — воскликнул один из них, поглядев на Пэта. — Те стреляли всего на каких-то пятьдесят шагов.

Пэт согласно кивнул и повернулся в сторону противника. Опять послышался вой нарг, и топот копыт убыстрился. «Слишком торопятся, — подумал он. — На крутом подъеме их лошади выдохнутся».

— Четвертый Суздальский, беглый огонь, готовсь!

Пэт почувствовал знакомый холодок на спине, когда сотни винтовок одновременно мелькнули в воздухе и опустились на бруствер. Ему казалось, что еще рано устанавливать прицелы, вести стрельбу на таком расстоянии — пустая трата патронов, но чувствовалось, что людям хочется попробовать, как это у них получится. Солдаты 9-го Кевского полка, стоявшего рядом, глядели на своих товарищей с явной завистью.

— Целься! Огонь!

Раздался оглушительный залп, когда разом разрядились пять сотен винтовок. Дым опять затянул всю округу, и Пэт наклонился вперед, с нетерпением ожидая, когда он развеется. Люди тем временем уже перезаряжали ружья, щелкая затворами, забивая в ствол патроны и устанавливая ударные капсюли. «Вот бы Фергюсону придумать какое-нибудь устройство, которое делало бы это автоматически, — подумал Пэт. — Скорость стрельбы существенно возросла бы».

Издали, со стороны республиканских войск, донесся одиночный залп, спустя десять секунд еще один. Это, по всей вероятности, стрелял 2-й Римский полк, вооруженный еще более совершенными винтовками Шарпа, которые заряжались медными патронами. Патроны были настолько ценны, что командование приказало подразделениям, отбившим атаку и оставшимся на своих позициях, собирать стреляные гильзы и отсылать их в Суздаль для повторной набивки.

Прежде чем 4-й Суздальский дал второй залп, дым успел немного рассеяться, и Пэт в немом изумлении наблюдал, как новое огнестрельное оружие одного из соседних полков косит ряды бантагов на таком расстоянии, с которого прежде никто и не подумал бы стрелять. Тем не менее противник продолжал наступать, и, когда до него осталось четыреста ярдов, командиры батарей отдали приказ зарядить орудия картечью. Снова взвыли нарги, и бантаги стремительно кинулись в атаку. Их воинственный рев перекрыл даже гром пушек и треск стрелкового оружия. Вступили в бой войска, вооруженные спрингфилдовскими винтовками старого образца, но они нанесли врагу такой урон, что Пэт в восторге только чертыхался. Густой дым не позволял разглядеть что-либо на поле, и офицерам приходилось определять дальность прицела наугад.

Внезапно у Пэта над ухом просвистела стрела, и вслед за ней из сплошной стены дыма вылетел целый рой оперенных посланцев смерти. Один из солдат, стоявших рядом, опрокинулся назад, широко раскинув руки. Он умер прежде, чем его тело коснулось земли. Другой с громким воплем кинулся прочь, закрыв левый глаз обеими руками, из-под которых торчал стержень стрелы.

— Сэр, пожалуйста, спрячьтесь в укрытие! — На Пэта сердито смотрел старый сержант. — Черт побери, не хватало только, чтобы люди потом говорили, что вас подстрелили прямо у меня под носом!

Усмехнувшись, Пэт спрыгнул в траншею за бруствером, и в этот момент сержант вдруг завопил от боли — стрела пронзила его левую руку. Пэт кинулся было на помощь, но старый вояка отмахнулся от него.

— На Нейпере еще не то было! — проворчал он и, выдернув стрелу, направился вдоль строя солдат, наводя порядок сердитыми окриками. Однако в целом вражеские лучники не нанесли им особых потерь — большинство стрел пролетели у людей над головой и упали далеко позади. Опытные офицеры знали: если стрелы кочевников достигают линии обороны, то, значит, до них осталось не более двухсот пятидесяти ярдов, и дали команду установить прицелы на это расстояние и вести одиночный огонь.

Ружейная пальба слилась в сплошной рев. Пэт стоял уперев руки в бока и от души наслаждаясь этой вакханалией. Справа от него вспыхнуло ослепительное пламя, и, повернувшись, он увидел, как одна из двадцатифунтовок заваливается на бок, а артиллеристы, будто сломанные куклы, разлетаются во все стороны. «Очевидно, забыли протереть дуло губкой, — мрачно подумал он, — или же затворы у этих новомодных штучек недостаточно надежны».

Тем временем бантагские лучники практически перестали стрелять, и Пэт посмотрел на пятидесятифутовую дозорную башню, возведенную в сотне ярдов позади линии огня. Сигнальщики на башне энергично размахивали белым флагом, давая знать, что атака отбита и бантаги отступают. По всему фронту прозвучала команда прекратить огонь, и внезапно наступившая тишина производила жутковатое впечатление. До Пэта донеслись звуки, которые он, в отличие от всех остальных звуков боя, не мог слышать без содрогания, — стенания раненых и ржание покалеченных лошадей. Дымовая завеса постепенно таяла, открывая взгляду плоды ратного труда. Стали видны какие-то неясные фигуры. Ближайшая из них оказалась одиноким бантагом — он стоял пошатываясь и бессмысленно озираясь. Разом выстрелили несколько солдат, и воин упал. Другие выстрелы сразили бантагов, пытавшихся убраться восвояси. Пэт наблюдал все это, не испытывая особой жалости к поверженному врагу, — если бы они сами оказались на его месте, их ждала бы куда более страшная участь.

Он прошелся вдоль укреплений. Потери в полку были незначительными. Многие солдаты смеялись и возбужденно переговаривались.

— Слушай, сержант, — воскликнул один из молодых рекрутов, — ты нас прямо до смерти запугал своими россказнями, а все оказалось совсем не так страшно.

Пэт подумал, что солдат, в общем-то, прав. Победа действительно далась им легко, и это тревожило его.

— Сэр!

Рядом с ним стоял один из штабных ординарцев.

— Я только что был на дозорной башне. Вам, наверное, нужно подняться туда.

— Что такое?

— Я думаю, вам лучше посмотреть самому, сэр.

Пэт обернулся в сторону противника, но дым еще застилал поле. На северном фланге возобновилась артиллерийская канонада. Очевидно, бантаги опять пошли в наступление.

Он поспешил к башне и поднялся на пятидесятифутовую высоту, с трудом переводя дыхание. «Слишком стар стал для такой гимнастики, — подумал Пэт. — Может, Эмил и прав, надо бросать курить». Он вышел на смотровую площадку и нервно ухватился за поручень, стараясь не глядеть вниз.

Поднеся к глазам бинокль, он направил его на поле боя. Бантаги нестройными рядами отступали, тысячи тел — человеческих и лошадиных — устилали землю. Это побоище напомнило ему Колд-Харбор, где Мясник Грант послал их в лобовую атаку на укрепления мятежников, и за каких-нибудь двадцать минут они потеряли восемь тысяч человек. Но сейчас его внимание привлекло нечто иное, — а именно то, что бантаги подтягивали тихой сапой к передовой под прикрытием первой пробной атаки. Пэт невольно присвистнул.

— Да, похоже, денек предстоит нескучный, — угрюмо пробормотал он.

Джурак гневно воззрился на Каггу, командовавшего уменом на вороных лошадях. Он так и знал, что эта бессмысленная атака принесет одни потери. Кагга настаивал на том, чтобы начать бой достойно, по всем правилам старинного воинского искусства, и Джурак скрепя сердце уступил ему.

— Сколько убитых? — прорычал он. — Три тысячи? Пять?

— Это сущие демоны! — в отчаянии простонал Кагга, прижимая к себе покалеченную правую руку. Его плащ, был запятнан кровью. Он потерянно оглянулся на усеянное телами поле. — Наш Спаситель был прав. Это совсем не та война, что прежде. Я разом потерял пол умена. — Он инстинктивно втянул голову в плечи, когда над ними пролетел снаряд, разорвавшийся в сотне ярдов позади.

— Не исключено, что ты потерял и руку, — холодно отозвался Джурак. — Ступай к лекарю, он позаботится о ней.

Артиллерийская батарея, занявшая позицию справа от них, открыла огонь по врагу. Джурак всмотрелся в гребень противоположного холма в надежде, что первый залп бы результативен, но из-за дыма ничего не увидел.

Мимо них пробежала толпа чинов и ниппонцев, которых гнали в самое пекло. Волна человеческой вони окутала Джурака, и он чуть не задохнулся. Он привел с собой форсированным маршем тридцать с лишним тысяч рабов, захваченных при взятии скотского города, и еще двадцать тысяч умерли по пути. Те, кто уцелел, будут рыть окопы для пушек, а в случае гибели пополнят запасы продовольствия.

Рабочие заканчивали возводить смотровую башню, и один из сигнальщиков, не дожидаясь, пока забьют последний гвоздь, забрался наверх и размахивал красным вымпелом. Джурак вопросительно посмотрел на адьютанта.

— Наше правое крыло углубилось в лес, господин.

Кивнув, Джурак обратился к карте, разложенной перед ним на столе. Башня уже привлекла внимание противника. Неподалеку разорвались три снаряда. Он не мог проявить слабость перед подчиненными и разглядывал карту, стараясь не обращать внимания на взрывы и пролетавшие мимо осколки. Итак, два умена конников достигли намеченного пункта. Чуть позже они оставят лошадей в лесу, взяв с собой только тех, на которых навьючены боеприпасы, и в пешем строю атакуют левый фланг противника. Но эта атака всего лишь тактическая хитрость. Главный удар нанесут пять других уменов, дожидавшихся своей очереди в шестидесяти милях севернее. За последний месяц они разведали все вероятные направления подхода, высылая вперед небольшие отряды, чтобы расчистить путь для основных сил и отогнать вражеские патрули.

Под прикрытием лобовой атаки умены, затаившиеся в засаде, внезапно появятся из леса и двинутся на противника широкой дугой в обход его флангов. Но это произойдет лишь после того, как будет произведен ряд других операций, задуманных Гаарком. Джураку вспомнилось еще одно высказывание мудреца Хунаги: «Во время атаки обстановка меняется очень быстро, и чем сложнее твой план, тем больше отклонений от него и путаницы».

Гаарк решил начать наступление сразу на двух фронтах. Сам он собирался возглавить войско, которое должно напасть на противника в другом месте и застать его врасплох. Все это было очень непохоже на ту войну, что велась на их планете против Самозванца. Там сражались ветераны, посвятившие военному делу всю жизнь; все действия координировались по радио и поддерживались авиацией, которая могла облететь все побережье Великого моря за какой-нибудь час. Здешние воины проявляли чудеса храбрости, граничившие порой с чистейшим сумасбродством, но они вряд ли были способны постичь те современные методы ведения войны, которые пытался внедрить Гаарк.

А между тем люди, веками жившие на этой планете и начавшие воевать меньше десяти лет назад, уже мастерски овладели военным искусством. Возможно, это объяснялось тем, что у них не было выбора: если они не сумеют победить, их ждет уничтожение. То же самое можно было сказать про орду, но Джурак чувствовал, что кочевники не осознают этой суровой истины. Для бантагов люди были всего лишь скотом, который надо захватить и съесть, они не вызывали у них ни особой ненависти, ни тем более страха. Мерки в конце концов поняли, что поставлено на карту, но поняли слишком поздно. Он надеялся, что предстоящее сражение кое-чему научит его воинов.

Джурак опять посмотрел в сторону холмов. Представшее его взгляду побоище красноречиво свидетельствовало о том, что люди умеют воевать. Утренний ветерок, долетевший из лесов на севере и на западе, наконец развеял пушечный дым, и, взяв подзорную трубу, Джурак направил ее на дозорную башню, возвышавшуюся за укреплениями противника. На башне он разглядел здоровенного рыжего детину. «Должно быть, это тот, кого зовут О'Дональд», — догадался Джурак. Он предпочел бы сразиться с Шудером, если уж не с самим одноруким Кином.

Он вспомнил все, что ему было известно об О'Дональде. Любитель выпить, в сражении дерзок до безрассудства, пользуется огромной популярностью в войсках, во время войны с мерками проявил себя как мастер арьергардного боя. Ну что ж, вполне достойный противник. Главное — выманить его из-за укреплений.

Он заметил, как Пэт поднимает к глазам бинокль, и почувствовал, что тот смотрит прямо на него. Джурак помахал ему рукой, и неожиданно янки передразнил его.

«Ну ладно, первый раунд за тобой, — подумал Джурак. — Посмотрим, что будет дальше».

Ответив на приветствие Винсента Готорна, Эндрю сошел с подножки вагона и вместе с Гансом направился к штабу.

— Как обстановка на фронте? — спросил он Винсента.

— О'Дональд сообщает, что с самого утра беспрерывно отражает атаки бантагов.

— И что за тактику они применили? — поинтересовался Ганс.

— По словам Пэта, довольно странную, сэр.

Часовые у дверей штаба отдали Эндрю честь. Он ответил им и вошел внутрь. Собравшиеся в штабе разом повернулись к нему. Чувствовалось, что они с трудом сдерживают возбуждение. Полдюжины телеграфистов склонились над своими аппаратами. Рядом с ними валялись груды бумажек — принятые и отправляемые сообщения. Штабные офицеры с важным видом прохаживались по комнате или топтались у развешенных на стене карт с воткнутыми в них красными и синими флажками, обозначавшими расположение войск. Они были преисполнены чувства собственного достоинства, — можно подумать, что лично от каждого из них зависит судьба всей кампании.

Эндрю прошел вслед за Винсентом к карте восточного фронта.

— Пока что было две атаки, сэр, — одна на рассвете, другая час назад.

Эндрю взглянул на стенные часы, показывавшие начало четвертого.

— Характер атак? — спросил Ганс.

— Первую они провели в привычной манере: два умена шеренгой впереди и два за ними в колонну для огневой поддержки.

— А вооружение?

— Копья и луки. Пэт говорит, что минут за двадцать они уничтожили пять тысяч нападавших. Наши потери не насчитывают и сотни. Сообщают также, что их подразделения атаковали наш фланг со стороны леса, но без серьезных последствий.

— Так, продолжай.

— Они выслали вперед тысяч десять рабов рыть окопы для орудий в миле от передовой.

— И как поступил Пэт? — спросил Эндрю спокойно.

— Он воздержался от стрельбы, чтобы не тратить боеприпасы.

Эндрю взглянул на Ганса. Пэту был дан приказ стрелять по пленникам орды. Это решение далось им тяжело, но ничего другого не оставалось, так как уцелевших рабов бантаги все равно гнали умирать на поле боя.

— Я сделал бы то же самое, — сказал Ганс. — Стольких трудов стоило притащить боеприпасы за пятьдесят миль от станции, жаль тратить их на рабов.

— Ну хорошо, что дальше? — продолжил Эндрю, решив не заострять внимания на этом незначительном нарушении приказа.

— Вскоре после полудня они выдвинули около сотни орудий на полторы тысячи ярдов вперед и открыли огонь. С тех пор военные действия сводятся в основном к артиллерийской перестрелке, — сказал Винсент.

— Представляю, как наслаждается всем этим Пэт, — усмехнулся Ганс.

— А как бантаги вели вторую атаку? — спросил Эндрю.

— Ограниченными средствами. На северном фланге они бросили в наступление один умен конницы и пол-умена пехоты, вооруженной винтовками, приблизились почти на сто футов, затем отступили.

— Никаких осложнений?

— Только что получил сообщение от Пэта, сэр. Один или два умена бантагов с винтовками обходят лесом наш северный фланг. Перед заходом солнца Пэт собирается отойти с занимаемых им позиций на вторую линию обороны, в лес.

Винсент протянул Эндрю копии всех поступивших с утра сообщений. Эндрю просмотрел их, затем, поманив за собой Винсента и Ганса, прошел в свой маленький кабинет и закрыл дверь. Сев за письменный стол, он несколько минут молча читал сообщения. Он не привык командовать боем, находясь в двух сотнях миль от передовой, к тому же очень трудно оценить расклад сил, когда шестьдесят тысяч воинов сражаются на восточном фронте, в Порт-Линкольне размещен резервный корпус и еще несколько корпусов переброшены на двести миль к югу. Он с тоской вспомнил те времена, когда в его подчинении был всего один полк и он мог охватить взглядом весь фронт, за который отвечал. Любой приказ передавался в считанные секунды, а главное, он знал, что за ним стоит высшее командование и в случае каких-либо затруднений оно возьмет на себя решение.

Закончив читать сообщения, он передал их Гансу и стал разглядывать карту, висевшую над столом.

— Он потратил уйму боеприпасов, — заметил Ганс.

— Ничего удивительного. Оружие, заряжающееся с казенника, стреляет не только вдвое дальше, но и вдвое быстрее.

— Но десять тысяч снарядов, Эндрю… Это более полутора сотен ящиков. При такой расточительности все наши запасы будут исчерпаны в два счета.

— В лесу расход боеприпасов сразу уменьшится, — успокоил его Эндрю.

— А где их бронемашины и прочая техника? Наступавшие были вооружены в основном луками и копьями. Непонятно.

Эндрю кивнул, соглашаясь. В бою было задействовано десять уменов, и, похоже, еще несколько ждали наготове. Неужели Гаарк хочет нанести главный удар на этом участке?

— А что слышно от Буллфинча, Винсент?

— Сегодня курьерского судна не было, сэр. Последнее сообщение поступило вчера, вы его видели.

Эндрю взглянул на Ганса:

— Что ты думаешь по поводу всего этого?

— Ну, теперь по крайней мере ясно, что военные действия начались. Обстановку на восточном фронте можно расценивать двояко. Либо они просто отвлекают наше внимание, либо, заставив отступить к лесу, бросят на прорыв все свои силы — прежде всего те два умена с современными винтовками, которые мы там засекли. Полагаю, в резерве у них еще штук десять — тринадцать уменов. Если это основное направление атаки, то, отогнав Пэта, они введут эти умены в бой.

— И что, по-твоему, вероятнее?

— Отвлекают внимание.

— Почему ты так думаешь?

— Проблема обеспечения, Эндрю. Когда я был в плену, мы непрерывно выпускали рельсы. Дорога до Сианя уже была построена, так что, по всей вероятности, эти рельсы предназначались для линии, ведущей на север. Но расстояние там огромное, и даже если они прокладывают по миле ежедневно, то до места предполагаемых военных действий им остается еще не менее двухсот миль. Развивая наступление в этом направлении, они неизбежно столкнутся с той же трудностью, какую испытывали и тугары, и мерки, когда нападали на нас с запада, — необходимостью протаскивать войска и обозы сквозь игольное ушко — по одной-единственной лесной дороге.

— Да, но и сейчас для них это единственная возможность добраться до нас, — вмешался Готорн. — По крайней мере пока мы господствуем на море. Войска, наступающие по перешейку между двумя морями, находятся еще дальше от источников снабжения. Мы заблокировали Сиань, да и южные морские пути держим под контролем. У них нет связи ни с одним из своих фронтов.

— Но ты уверен, что мы по-прежнему контролируем все морское пространство? — возразил Ганс. — Известно, что они занимались строительством флота, а последние две недели никаких сведений об этом не поступало. Так что бог знает, что они успели наворотить в этом своем Сиане.

Эндрю почувствовал легкий упрек в словах Ганса. После возвращения из плена он непрестанно твердил о необходимости внезапной вылазки в Сиань — чтобы разрушить верфи и стоящие на рейде корабли. Он даже вызвался возглавить эту операцию. С точки зрения Эндрю, это был авантюризм чистой воды. Они не располагали ни достаточным количеством кораблей, чтобы пройти восемьдесят миль вверх по реке, через вражескую территорию, к укрепленному лагерю, ни людей, способных справиться с этой задачей. Буллфинч давно настаивал на создании дивизиона морской пехоты, но на это требовался по меньшей мере год.

— Так ты полагаешь, что они нанесут второй удар? — спросил Эндрю.

Прислушиваясь вполуха к спору, разгоревшемуся между Гансом и Винсентом, он изучал карту, хотя за несколько месяцев он уже запомнил ее до мельчайших подробностей.

— Я хочу, чтобы с завтрашнего дня ты взял на себя командование южным фронтом, — обратился он к Гансу.

— Но ты вроде бы уже послал туда Марка?

— Я изменил свое решение. Оно было принято до того, как ты вернулся. Тут нужен твой опыт. Марк, безусловно, прекрасно справится с обороной в обычных условиях. Но если события действительно будут развиваться так, как ты предполагаешь, понадобится умение действовать более гибко.

— Вряд ли это понравится Марку, сэр — вмешался Винсент. — Там размещены в основном римские войска.

— Он солдат и поймет, что это необходимо, — ответил Эндрю. — К тому же в Риме находится Десятый резервный корпус, и, если нам придется совсем туго, Марк приведет его на подмогу.

У Ганса был очень довольный вид.

— Тебе, похоже, такой расклад нравится, — заметил Эндрю.

— Я мечтаю сразиться с Гаарком, и у меня есть предчувствие, что он объявится именно там.

Гаарк пошевельнулся и, проснувшись, сел на постели. Даже странно, как живо все представилось ему во сне. Это опять был Шудер, но на этот раз он не удирал от Гаарка, а вроде бы сам искал его. Ну если янки действительно добивается этого, то ему предоставят такую возможность.

Поднявшись, он потянулся и вышел из шатра. Стражники, стоявшие у входа, взяли на караул. Неподалеку толпились офицеры штаба — они не спали всю ночь, наблюдая за переброской войск и ожидая его распоряжений. Он сделал им знак оставаться на месте и в одиночестве направился к небольшому холму, с которого открывался вид на море.

С севера дул легкий прохладный ветерок, предвестник осени. До чего же ему надоел этот климат, как он тосковал по бодрящему, пахнущему снегом воздуху, к которому привык дома! После войны он, возможно, перенесет столицу в северные степи, ранее принадлежавшие тугарам, — подальше от жарких ветров пустыни и влажных тропических лесов.

«Странное здесь море, — подумал он. — Вода пресная, ни прилива, ни отлива, птицы какие-то диковинные». В свете двух лун вырисовывались силуэты кораблей янки, стоявших на якоре в нескольких милях от берега. Они не меняли место стоянки с самого заката. Очень хорошо.

В бухте слева от него сосредоточился ударный отряд его флотилии. С моря корабли не были видны. Еще до восхода солнца он преподнесет противнику свой первый сюрприз.

Один из офицеров штаба приблизился к нему и замер в почтительном ожидании.

— Ну, что у тебя?

— Мой карт, ты приказал мне известить тебя, когда будет получено сообщение, что корабли готовы к атаке.

Гаарк посмотрел на море и увидел мигающие в темноте огоньки.

— Лоцманское судно докладывает, что заняло исходную позицию.

— Хорошо, ты выполнил поручение. Теперь раздобудь мне выпить чего-нибудь горячего.

Поклонившись, офицер растаял в темноте и тут же вернулся с большой кружкой дымящегося чаю. Гаарк отхлебнул из кружки и закусил куском холодного окорока, принесенным тем же адъютантом. Небо постепенно светлело. Стали различимы фигуры его приближенных, столпившихся вокруг догорающего костра. Горизонт на востоке окрасился в густой сине-фиолетовый цвет, а звезды Большого колеса чуть поблекли.

Он опять посмотрел на море. Суда, похожие на водяных жуков, медленно двигались к выходу из бухты. Пока что они сливались с длинной скалистой косой, опоясывающей бухту, но через несколько минут посветлеет, и они станут заметны. Все-таки слишком долго они добирались сюда. Но теперь нельзя ждать, пропадет фактор внезапности.

— Давайте сигнал к атаке.

Глава 4

— Сэр, на берегу мигает какой-то огонек.

— Да, я вижу, лейтенант, — кивнул адмирал Джон Буллфинч.

— Как вы думаете, что это?

Буллфинч промолчал. Следовало бы проучить этого молокососа, который еще не усвоил, что лейтенанту не полагается приставать с вопросами к адмиралу, но Буллфинчу не хотелось выступать в роли сурового начальника — всего пять лет назад он и сам был лейтенантом.

Небо на востоке начало бледнеть. Скоро надо высылать дозорный катер, чтобы он разведал, что происходит в бухте за грядой рифов. Если ночью там скопились вражеские корабли, готовые к атаке, то сейчас для этого самый подходящий момент. Кроме того, под прикрытием темноты эти подонки могли выслать в море несколько галер и заложить мины.

— Воздушных кораблей не видно? — спросил Буллфинч впередсмотрящего, который устроился на узком мостике между двумя дымовыми трубами.

— Нет, сэр, пока не появлялись. Хорошо, хоть с этой стороны угрозы нет.

Бантагские дирижабли потопили один из их катеров и серьезно повредили еще два вскоре после освобождения Ганса. В сумеречном свете пробуждающегося утра на палубе стали видны артиллеристы, возившиеся с двумя легкими пушками, предназначенными для стрельбы по воздушным целям. Пройдя по крыше орудийной палубы, Буллфинч поздоровался с ними. Затем он вновь сосредоточил внимание на огоньке, мигавшем с равномерными промежутками. Бантаги явно подавали какой-то сигнал, но кому и о чем?

С орудийной палубы донеслось звяканье колокола, возвещавшего окончание ночной вахты. Через несколько минут судно пробудится ото сна — заработают машины, раскроются орудийные порты для проветривания помещения, команде подадут завтрак, а затем они продолжат обход бухты, огибая подозрительные, возможно заминированные места. Предстоит еще один день томительного ожидания, когда невольно возникает желание, чтобы произошло хоть что-нибудь, что нарушит эту монотонность. Порой Буллфинч почти завидовал Пэту, Винсенту и другим сухопутным командирам — им-то, надо думать, скучать некогда. Все они без конца говорили о битве под Испанией, но при этом редко упоминали экспедицию, предпринятую Буллфинчем для поддержки карфагенян, которые восстали против мерков, а затем были вынуждены отражать набеги бантагов. Между тем, если бы не эта экспедиция, еще неизвестно, как обернулось бы дело под Испанией. С тех пор, не считая операции по вызволению Ганса из плена, флот Буллфинча ни разу не был в настоящем деле, только бесконечно курсировал по морю.

Буллфинч подошел к лейтенанту, собираясь сказать, чтобы он отдал приказ пяти другим броненосцам подойти ближе к берегу. Лейтенант обернулся к нему и возбужденно спросил:

— Сэр, что это?

Буллфинч посмотрел в направлении, указанном лейтенантом, но ничего не увидел.

— Вон там, сэр. Похоже на торчащее из воды бревно. А вода обтекает его с двух сторон, смотрите!

— Я ничего не вижу.

Буллфинч не хотел признаваться в этом даже самому себе, но, похоже, единственный оставшийся у него глаз начинает сдавать. Наверное, ему все-таки надо проконсультироваться у Эмила и, возможно, выписать очки. Однако он от всей души надеялся, что до этого не дойдет. Очки, без сомнения, испортят его бравый вид, к тому же они плохо сочетаются с черной повязкой на глазу, которая всегда так интриговала девушек в портовых городах, куда они заходили. Моряк с моноклем — это смешно.

— Там что-то есть, сэр, я уверен.

Один из артиллеристов тоже заметил в воде непонятный предмет и указывал на него другим. Буллфинч напряг зрение, и в этот самый момент яркий луч прорезал водное пространство, а вслед за этим из-под броненосца «Созвездие» вырвался столб пламени. Буллфинч ошеломленно наблюдал за тем, как столб все ширится, и тут все потонуло в невообразимом грохоте. Когда стало чуть тише, Буллфинч услышал крик лейтенанта, по-прежнему указывавшего за борт.

Казалось, что-то случилось со временем и все происходит в замедленном темпе. Буллфинч как зачарованный смотрел на взорвавшийся броненосец, предполагая, что он напоролся на одну из мин, спущенных бантагами на воду под покровом ночи. При вспышке разорвавшегося снаряда он наконец увидел этот таинственный предмет, действительно напоминавший торчащее из воды бревно или колышек, медленно рассекающий волны. Предмет двигался прямо на них.

На «Созвездии» прогремел еще один взрыв, более мощный, чем первый. Боеприпасы, догадался Буллфинч. На этот раз он заметил, что колышек, по-прежнему приближающийся к ним, прикреплен к какому-то круглому куполу, чуть выступавшему из воды.

«Ханли», — мелькнуло у него в голове. Это было похоже на сооруженный конфедератами подводный корабль «Ханли». Он бросил взгляд на «Созвездие». Второй взрыв расколол судно, и теперь нос его и корма задирались кверху. В трюме рвались снаряды, осколки летели во все стороны.

Прошло всего несколько секунд с того момента, когда они заметили торчавший из воды колышек, а он уже приблизился к ним на двадцать-тридцать ярдов.

— Свистать всех наверх! — заорал Буллфинч. — Лейтенант, бегите с людьми на корму, рубите якорь!

Не успели погаснуть отсветы взрывов на «Созвездии», как еще одна вспышка осветила все вокруг. Буллфинч с ужасом увидел, как взлетает на воздух один из дозорных катеров. «Сколько еще адских машин припасено у мерзавцев?» — в отчаянии подумал он.

Взбежав по трапу на открытый ходовой мостик, адмирал крикнул рулевому, чтобы он передал в машинное отделение команду «полный назад». Из люка на палубу выскочил босой полуодетый старпом.

— Приготовить пушки на орудийной палубе, противовоздушной артиллерии правого борта открыть огонь по подлодке! — крикнул ему Буллфинч.

— По чему, сэр?

— По колышку, вон по тому колышку! Это перископ подводной лодки. Она топит наши суда одно за другим!

— Сэр! — прозвучал голос вахтенного над головой у адмирала. — Из-за рифа поднимаются столбы дыма. Похоже, там целая эскадра.

Однако Буллфинч, будучи еще в шоке, не увидел никакого дыма. На какое-то мгновение он потерял из виду и перископ, но тут первое противовоздушное орудие выстрелило, и столб воды поднялся в дюжине ярдов от подводной лодки. Попасть в нее было не так-то просто — перископ имел всего полфута в ширину и примерно шесть в высоту, а круглый купол диаметром в три фута едва возвышался над водой. А где-то впереди, по всей вероятности, еще лодки и они держат наготове эти торпеды. «Еще минута-другая, и…» — подумал Буллфинч, и у него похолодело в желудке.

Три противовоздушных орудия тоже открыли огонь. Фонтаны воды вздымались вокруг подводного судна, но оно упрямо продвигалось вперед. Неожиданно палуба под ногами у Буллфинча резко дернулась в сторону — это обрубили якорную цепь. В ближайшей к нему переговорной трубке раздался писк. Буллфинч вытащил заглушку.

— Машинное отделение, сэр. Котлы еще не раскочегарились, но мы делаем все возможное.

— Пихайте в топку все, что попадется под руку! Необходимо развести пары как можно быстрее. И — полный назад!

Он посмотрел на перископ. До него оставалось ярдов восемьдесят.

— Лево руля на полную катушку!

— Есть лево руля на полную катушку!

Наконец он почувствовал, как судно содрогнулось, — гребное колесо потихоньку начало проворачиваться. Но давления пара все еще не хватало, чтобы преодолеть инерцию тяжелого колеса и сопротивление воды. Тем не менее «Питерсберг» стал медленно пятиться задом. На орудийной палубе раздавались громкие команды, орудийные порты распахивались, расчеты старались быстро подготовить пушки к стрельбе. Однако Буллфинч преисполнился мрачной уверенности, что они не успеют навести орудия на цель.

Выстрелившее первым противовоздушное орудие перезарядили, канонир захлопнул затвор и сделал шаг назад. Наводчик наклонил ствол орудия и привел в действие спусковой механизм. Пушка откатилась назад, а перед перископом взметнулся водяной гейзер.

До перископа было уже ярдов пятьдесят, а до торпеды, с учетом подводной части лодки, не больше тридцати.

«Питерсберг» теперь слушался руля и потихоньку уходил от подводного судна, но оно двигалось быстрее. Выстрелили еще три орудия, один из снарядов взорвался возле самого перископа. Вся команда издала радостный вопль, и Буллфинч уверовал было, что они спасены, но тут же увидел, что проклятая лодка по-прежнему приближается. Вот до нее осталось двадцать ярдов, десять… Он почувствовал, как «Питерсберг» слегка вибрирует.

Казалось, этот миг длится вечно. «Интересно, — подумал Буллфинч, — этот снаряд взрывается от удара или приводится в действие каким-то механизмом внутри подлодки?» Он ждал затаив дыхание и наконец почти физически почувствовал, как эта штука соприкоснулась с бортом его судна… Однако взрыва не последовало.

Подводная лодка между тем начала медленно всплывать, и они увидели пробоину в ее корпусе. Значит, тот снаряд, который, как они подумали, упал слишком далеко, на самом деле попал в цель.

Лодка, похожая на котел с крышкой, поднялась на поверхность и начала заваливаться на левый бок. Позади перископа распахнулся люк, из которого попытался вылезти бантаг. Но тут выстрелило одно из противовоздушных орудий, и бантага буквально разорвало в клочья. Лодка сразу же погрузилась в воду.

Еще не вполне веря тому, что все кончилось благополучно, Буллфинч повернулся к помощнику, чтобы порадоваться этому обстоятельству, как вдруг новая вспышка ослепила их. Буллфинч, окаменев, смотрел, как взлетает на воздух «Сент-Грегори», мощный монитор, совсем недавно спущенный со стапелей.

Он в отчаянии отвернулся, проклиная себя за то, что позволил захватить врасплох свой флот. Фергюсон ведь говорил о строительстве подводных лодок и даже испытывал одну из них, но кто мог подумать, что бантаги и тут их опередят?

— Вижу бантагские суда! — закричал вахтенный. — Впереди идет настоящая громадина! По-моему, это монитор. А на юго-востоке поднимаются в воздух три — нет, четыре дирижабля.

Буллфинч повернулся к старшему помощнику:

— Петроний, возьми шлюпку с гребцами и переправляйся на один из дозорных катеров. — Прищурившись, он всмотрелся в ближайший к ним. — На «Отважный». И тут же, не тратя ни секунды, дуй на полной скорости в Порт-Линкольн. Необходимо сообщить нашим, что тут произошло. Отправляйся.

Офицер, казалось, колебался.

— Черт побери, Петроний! Нам предстоит тяжелейшее сражение, а мы уже потеряли треть броненосцев. Надо немедленно предупредить командующего, пока не поздно. — Он обернулся к офицерам на мостике. — Дайте сигнал флоту, пусть выстраиваются рядом с флагманским кораблем. Мы вступаем в бой.

Зажав в зубах сигару, Пэт О'Дональд подумал, что, наверное, примерно так же чувствовал себя генерал Грант в битве при Уайлдернесс. 44-я батарея в том бою не участвовала, ибо обнаружить цель в густой чаще леса не представлялось возможным. Так что Пэт провел все это время в полуразрушенном губернаторском доме с бутылкой прекрасного виски, наблюдая, как из леса, где колошматили друг друга сто пятьдесят тысяч пехотинцев, поднимаются к небесам клубы дыма.

Сейчас происходило то же самое — артиллерия отведена в тыл, пехота широкой дугой растянулась на несколько миль от берега моря на правом фланге до лесов и непроходимых болот на левом. Бой шел с утра, и пока противник нес большие потери, безрезультатно штурмуя хорошо укрепленные оборонительные сооружения. Войска Республики потеряли вчетверо, а то и впятеро меньше. Если бантаги будут продолжать в том же духе, то к моменту, когда они доберутся до реки Шенандоа, у них вряд ли останется хоть один целый солдат.

Подняв голову, О'Дональд увидел в нескольких тысячах футов над головой вражеский дирижабль. «Эх, нам бы несколько таких штук, тогда было бы ясно, что они готовят у себя в тылу! — с досадой подумал он. — Без воздушной разведки невозможно определить, какими силами они располагают. Неужели и вправду у них в резерве сорок с лишним уменов или это просто блеф, как уверяет Ганс?»

Бантаги взяли слишком высокий прицел, и с деревьев дождем сыпались листья и сучья. Слева раздался мощный залп. Пэт наклонил голову, прислушиваясь. Это, несомненно, стреляли скорострельные винтовки Шарпа. Очевидно, бантаги опять пошли в атаку — их гортанные крики были слышны даже на фоне орудийного грома. Вскоре стрельба охватила весь фронт, вплотную приблизившись к ним. 9-й корпус был задействован целиком. Офицеры его штаба тревожно переглядывались. Выплюнув огрызок сигары, О'Дональд не торопясь вытащил из нагрудного кармана следующую и зажег ее, стараясь всем видом показать, что происходящее его нисколько не трогает.

— Расслабьтесь, джентльмены, — произнес он, раскуривая сигару. — День только начинается.

— Право руля!

Сквозь прорезь в бронированной обшивке рубки Буллфинч тщетно пытался разглядеть хоть что-то в сплошной пелене дыма, затянувшей все вокруг. «Питерсберг» развернулся, и адмирал увидел броненосец «Железный», из боковых портов которого вырывались языки пламени. Однако корабль все еще оказывал сопротивление и разворачивался, чтобы дать залп по противнику с правого борта.

В этот момент громовой удар сотряс его собственное судно, послышались пронзительные крики. Буллфинч высунул голову в люк, открывавшийся на главную орудийную палубу. Еще один вражеский снаряд пробил их корпус. Повсюду в агонии корчились люди, растерзанные градом металлических и деревянных осколков. Это была уже третья пробоина в борту.

Закрыв люк, Буллфинч попытался выкинуть из головы увиденную только что жуткую картину, надо сосредоточиться на командовании остатками своего флота.

— Какого черта, я ничего не вижу! — Потянувшись к люку, ведущему на открытый ходовой мостик, он распахнул его.

— Сэр!

Не обращая внимания на протесты помощников, он выбрался наружу, с наслаждением ощущая на лице дуновение прохладного бриза, столь восхитительного после пятичасового потения в закупоренном бронированном помещении. Рядом с ним просвистела пуля; и, посмотрев на броненосец, который они собирались атаковать, Буллфинч увидел несколько бантагских снайперов, выстроившихся на крыше орудийной башни. В ответ с «Питерсберга» открыли яростную стрельбу морские пехотинцы. Бантаги попрятались. Пройдя по мостику на правый борт, Буллфинч ужаснулся состоянию любимого судна — весь борт был изрешечен снарядами. Он огляделся, чтобы проверить, что делается с остальными судами. «Рим» и «Фредериксберг» все еще сражались.

Вражеская пуля проделала дыру в поле его мундира. Выругавшись, он пригнулся и посмотрел налево. «Железный» зарылся носом в воду и сильно накренился. Два бантагских броненосца, находившиеся рядом с ним, дали залп по его кормовой части. Судно содрогнулось. На миг оно застыло, словно в нерешительности, а затем стало заваливаться на левый борт. Винт продолжал вращаться в воздухе; люди поспешно выбирались из орудийных портов. Спустя мгновение прогремел оглушительный взрыв, и судно исчезло в морской пучине. Буллфинч, убитый горем, отвернулся, не обращая внимания на свистевшие вокруг пули и даже отчасти желая, чтобы одна из них сразила его.

Палуба под его ногами дрогнула и подалась назад — это произвел выстрел массивный стофунтовый «пэррот», установленный на носу. Удар пришелся по самому центру вражеского судна, и Буллфинч с мрачным удовлетворением отметил, что снаряд, пробив обшивку, разорвался внутри. Он опять огляделся. У него оставалось три броненосца. Из бантагских судов было потоплено три, но восемь еще участвовали в бою. Те два, которые прикончили «Железный», теперь подбирались к «Питерсбергу», напоминая уродливых черных жуков, крадущихся по водной глади. Единственное, в чем республиканские суда превосходили противника, были мощные двигатели. Они позволяли развить более высокую скорость, и этот факт надо было использовать.

Краем глаза он заметил, как раскрылись орудийные порты находившегося прямо против них бантагского броненосца, и четыре бортовых орудия выстрелили разом. Четыре снаряда одновременно ударили в борт «Питерсберга», дождем посыпались искры и обломки. По возобновившимся на орудийной палубе крикам было ясно, что по крайней мере один из снарядов попал в цель.

— Сэр! — Артиллерист противовоздушной команды высунулся из люка бронированной рубки. — Они вывели из строя наш носовой «пэррот»!

— Да провались всё к чертовой матери!

Он спустился к начальнику связи, сам до конца не веря, что сделает то, на что решился. Осипшим голосом он приказал:

— Дайте сигнал судам прекратить огонь и отходить на север.

Вся команда вытаращила глаза, не веря своим ушам.

— Вы что, оглохли?! У нас нет другого выхода. Наш флот разгромлен. Надо спасать то, что осталось.

Ганс Шудер на нетвердых ногах спустился по сходням, радуясь тому, что покидает треклятый курьерский катер, на котором он прибыл из Порт-Линкольна. Матросы уже разгружали ящики со снарядами для двадцатифунтовых пушек.

«Более идиотской схемы обеспечения армии нарочно не придумаешь», — проворчал Ганс. Сначала приходилось доставлять груз поездом в Порт-Линкольн, там перегружать его на один из пароходиков, курсировавших между этой базой и Брансуиком, в Брансуике опять перегружать в железнодорожные составы и развозить по всему южному фронту, растянувшемуся на сто тридцать миль. Поговаривали о том, что надо бы построить грузовой порт на восточном берегу Внутреннего моря, но для этого требовалось провести землечерпательные работы и проложить железнодорожную ветку к линии, петлявшей среди Зеленых холмов и тянувшейся с северо-востока до узловой станции Джанкшн-Сити, а оттуда еще несколько сотен миль в юго-западном направлении. Железная дорога, обещанная Конгрессом уже больше года назад, так и не была достроена, она заканчивалась в сорока милях от линии обороны, как раз где-то неподалеку.

В порту дым стоял коромыслом — обычное явление для конечного пункта доставки грузов. На спускавшихся к пристани узких улочках возницы, переругиваясь с грузчиками, подстегивали лошадей, с трудом тащивших утопающие в грязи повозки. Пристань была завалена грудами ящиков; охранявшие их солдаты устало опирались на ружья, мечтая лишь об окончании смены; офицеры носились туда-сюда с озабоченным видом, чувствуя себя по меньшей мере начальниками всего тылового обеспечения. Молодые адъютанты, прибывшие с Гансом, взирали на эту суету с негодованием, предвкушая, как он сейчас разъярится и покажет всем где раки зимуют, но его в данный момент заботило только одно — поскорее добраться до своего штаба в двадцати пяти милях от побережья.

Он уже просмотрел донесения, которые ему умудрились передать прежде, чем судно успело толком пришвартоваться. Пэт с самого утра удерживал позиции на второй линии обороны. Последнее сообщение от Буллфинча поступило три дня назад, в нем не было ничего нового. Некоторое беспокойство вызывал марш-бросок, совершенный несколькими уменами бантагов по западному берегу Великого моря. На рассвете разведчики доложили, что эти умены находятся уже в пятидесяти милях отсюда. А это означало, что ровно через сутки военные действия, по-видимому, начнутся и на его фронте.

Всего три умена… И опять Ганс чувствовал в этом какой-то подвох. Он подозревал, что эти умены всего лишь ширма, заслон, который должен отогнать патрули и скрыть то, что происходит за ним. И хотя Пэт телеграфировал, что на его участке скопилось двенадцать бантагских уменов, это тоже могло быть очередной хитростью Гаарка, призванной ввести их в заблуждение, сколько их там на самом деле — неизвестно.

Масштабы кампании разрастались — она разворачивалась сразу на нескольких участках, удаленных друг от друга на сотни миль. Чувствовалось, однако, что бантаги еще не вполне готовы к полномасштабному наступлению на всех фронтах. Гаарк явно чего-то ждал, и трудно было предпринимать какие-либо контрмеры, не зная его планов.

Завтра Ганс отдаст приказ завязать бой с наступающими уменами — помимо всего прочего, это позволит расширить занимаемую ими территорию. В конце концов, суть всех военных действий сводится к тому, чтобы ослабить противника, пытающегося захватить ту или иную местность. Чем больше препятствий возникнет на его пути, тем значительней будут потери.

Ганса не покидало ощущение, что хитроумный Гаарк просчитывает их игру на три хода вперед. До сих пор события развивались так, как они и предполагали. Война велась на два фронта, и республиканцы были хозяевами положения. Они контролировали морские пути и могли быстро перебрасывать войска по железной дороге, тогда как силы противника были разобщены. Но Гаарк был слишком умен, чтобы не понимать этого. Подобная ситуация его устраивать не могла. Несомненно, он что-то задумал… Но что?

— Твой корабль готов, мой карт.

Гаарк поднялся по трапу на борт потрепанного в недавнем бою судна. Его встретили улыбающиеся воины. В свое время их оскорбляло то, что они вынуждены слезть с лошади и пересесть на какое-то железное чудище, испускавшее пар и дым. Но сегодня от этого недовольства не осталось и следа, сегодня был день победы.

— Для нас большая честь видеть тебя на борту нашего судна, кар-карт.

Гаарк ответил на приветствие:

— Это для меня большая честь находиться среди вас. Вы сегодня хорошо сражались.

Было видно, что слова его не пропали даром. А ведь раньше многие из них косились на него в лучшем случае с недоверием. Хотя все указывало на то, что он и есть Спаситель, который, согласно древнему пророчеству, явился в трудный час, чтобы вывести орду к свету, надо было доказать это на деле. И то, что они смогли сделать машины не хуже, чем у скота, и одержать победу над ним, служило в глазах его подданных этим доказательством.

Судно отчалило, и Гаарк прошел на нос, знаком показав стражникам, что хочет остаться один. В сумерках казалось, что их окружает не вода, а железо, сталь и дерево, скрепленные невидимыми сухожилиями. После одержанной утром победы вся огромная флотилия вышла в открытое море, и вид созданной им мощи наполнил сердце Гаарка благоговейным восторгом. Более пятисот галер, управляемых сотней тысяч рабов-чинов, должны были перевезти три умена воинов к месту предстоящей битвы и затем вернуться за тремя остальными. Сотня других чинских судов переправят тридцать артиллерийских батарей с боеприпасами. Шесть броненосцев были высланы вперед — отгонять патрульные суда янки, не позволяя им произвести разведку. В небе кружили десять воздушных кораблей.

Гребное колесо флагманского корабля начало вспенивать воду за кормой. Судно вздрогнуло и пошло, потянув за собой караван из четырех барж. Пусть медленно и неловко, но они двигались вперед. Пять буксирных катеров тоже тащили за собой баржи, груженные тем, что послужит залогом его победы.

Глава 5

Пэт О'Дональд пробежал глазами сообщение, доставленное ему взмокшим от пота вестовым.

— Это от Мак-Мертри, — сказал он, передавая бумагу Рику Шнайду.

— «Лесные бродяги говорят, что у нас на фланге, в двадцати милях севернее дальних аванпостов, сконцентрированы большие силы пеших бантагов. Следует ли мне переместиться к северу?» — прочитал Шнайд.

— Что ты об этом думаешь? — спросил Пэт.

— На фланге мы высылали разведчиков миль на двадцать от передовой, и они ничего не обнаружили. Я не очень-то доверяю этим лесным странникам. Они никогда не поддерживали нас, прятались. С чего бы вдруг они решили помогать нам?

Батарея позади них дала залп, и снаряды смели конный строй бантагов. Густой дым окутал лес. Порывистый ветер раскачивал верхушки деревьев, гоняя клочья дыма и копоть. Накануне в лесу за железной дорогой разгорелся пожар, продолжающийся до сих пор.

— Ты сам говорил с кем-нибудь из странников? — спросил Пэт вестового.

— Нет, сэр, — покачал головой юноша. — По-моему, генерал Мак-Мертри беседовал с ними. Мне просто вручили это сообщение и велели доставить вам.

Пэту нравился Том Мак-Мертри. Он служил когда-то в его старой 44-й батарее, а затем, поднявшись по служебной лестнице, стал командовать одной из дивизий в корпусе Шнайда. Сейчас он занимал позицию в десяти милях левее, на самом фланге. Однако сообщение его оказалось слишком неопределенным.

Усевшись за походный стол, Пэт развернул порядком истрепанную карту. За последние три дня они отступили на двадцать пять миль. Подразделения, сражавшиеся на передовой, накануне вечером оставили свои позиции, встав за частями, отступившими накануне. Им требовался хоть день передышки, чтобы они могли прийти в себя и собраться с силами для следующего боя. Позиции были выбраны еще несколько месяцев тому назад, окружающую территорию очистили от леса, чтобы удобнее было вести огонь, вырыли окопы и земляные укрепления. Пока что процесс взаимного уничтожения шел очень гладко и организованно, правда, может быть, немного примитивно. Как только натиск противника на флангах усиливался, Пэт отводил войска назад, перестраивался и продолжал методично истреблять наступавших. Но известие о неких значительных силах бантагов, накапливаемых на фланге, нарушило установившуюся гармонию. Пэт опять обратился к вестовому:

— Ты присутствовал при переговорах Мак-Мертри с этими людьми?

— Сэр, я даже не уверен, что были переговоры. Я просто видел парочку этих типов в штабе. Странный народ. По-моему, им нельзя доверять.

Пэту они тоже не внушали доверия. На севере обитали десятки тысяч странников, потомки тех, кто несколько поколений назад бежал в леса, не желая жить под игом орды. Оставшимся властители орды велели преследовать беглецов и уничтожать их. Отношение к странникам как к изгоям, хотя и несправедливое, прочно укоренилось, и все в армии на них смотрели как на никчемный сброд. Многие их даже побаивались, веря слуху о том, что они одержимы бесами.

Эндрю, вопреки опасливому неодобрению Калина, неоднократно предлагал странникам присоединиться к ним в борьбе против орды, но всякий раз получал отказ. Они хотели только одного — чтобы их оставили в покое. И Пэт отчасти понимал их: вот уже несколько столетий они благополучно скрывались в лесу от орды и, вполне естественно, боялись, что любая попытка выступить против нее окончится их неминуемым поражением и почти поголовным истреблением. А вот сейчас их помощь нужна была как никогда.

«Можно ли верить этому сообщению?» — размышлял Пэт. Не исключено, что это тактическая хитрость со стороны противника, попытка заманить отряд вглубь леса и, отрезав от основных сил, уничтожить. Он сознавал, что их левый фланг недостаточно хорошо укреплен. Правда, подобраться к ним лесом там было практически невозможно, но в принципе бантаги могли обойти их фланг с севера и смять его.

— Это нельзя оставлять без внимания, — сказал Рик, указывая на карте ту точку, где, по сообщению Мак-Мертри, бантаги накапливали силы.

— Внимание-то мы обратим, но что толку, если нам точно не известно, что там такое, — проворчал Пэт. — Чертов телеграф!..

Линия, протянутая на левый берег, постоянно выходила из строя, и Пэт не раз испытывал искушение задать связистам хорошую взбучку. Но сейчас для этого не было времени. Эндрю не уставал твердить: чем хуже идут дела, тем спокойнее должен держаться командир. Его нервозность тут же передастся подчиненным, вплоть до рядовых. До сих пор роль невозмутимого начальника всегда отводилась самому Эндрю, но сейчас под началом Пэта были четыре отдельных корпуса, и приходилось сдерживать себя.

— Рик, пошли на север приданный тебе кавалерийский дивизион. Пусть дойдут хоть до Северного полюса, если потребуется. Надо немедленно выяснить, что там происходит.

Он взглянул на солнце, поднимавшееся над деревьями. День обещал быть знойным, это чувствовалось уже сейчас. Жару усугубляли пожары и бесконечная стрельба. К полудню людям придется тяжко.

Внутренний голос нашептывал ему, что разумнее было бы отойти еще дальше — туда, где окопались 3-й и 11-й корпуса. Они находились всего в десяти милях от конечного пункта железной дороги, и в случае чего оттуда легче уносить ноги.

Он снова посмотрел на карту. Жаль оставлять эту позицию — очень уж удобна гряда холмов, тянувшаяся с севера на юг и возвышавшаяся над равниной на пятьсот футов. Если расчистить от леса все подступы, здесь можно уложить тысяч двадцать-тридцать этих дикарей, не понеся почти никаких потерь. Другой такой оборонительной позиции не найти до самой Шенандоа. Ведь приказ был — нанести врагу максимальный урон, да и Пэт не привык сдавать местность без боя.

— Так мы отступаем? — спросил Рик.

Пэт вытащил новую сигару, откусил кончик и раскурил ее. Шум битвы усилился, дым клубами валил из-за деревьев.

— Здесь чертовски уютное местечко. Если они хотят его приобрести, пусть уплатят соответствующую цену.

— Сэр! «Питерсберг» заходит в гавань!

Эндрю оторвался от груды донесений, заваливших его стол. Хотя Винсент, как начальник штаба, мог заходить к Эндрю в любое время, ему очень хотелось отчитать молодого человека за столь бесцеремонное вторжение. Но тут до него дошел смысл сказанного.

— «Питерсберг»?! Какого черта ему здесь надо?

— Бог его знает. Вышел из тумана несколько минут назад, насквозь продырявленный.

Выскочив из-за стола, Эндрю бросился к дверям. Утренний туман поднимался с моря тонкими полупрозрачными лентами. В другое время Эндрю не преминул бы полюбоваться этим зрелищем — рассеивающийся под первыми лучами солнца туман над морем так напоминал ему Мэн.

При виде покореженного и покрытого копотью броненосца у Эндрю сжалось сердце. Положение обязывало ждать капитана с докладом в кабинете, а не мчаться на пристань встречать судно. Однако в данном случае он не мог усидеть в штабе, он лишь старался идти с достоинством, не переходя на бег. Весть о приходе «Питерсберга» уже распространилась по всему порту. Солдаты выбегали из дверей складов и, прикрыв глаза от солнца, рассматривали корабль. Бригады, работавшие на железнодорожной станции, побросали свои дела и кинулись на пристань.

— На нем адмиральский вымпел, — озабоченно заметил Готорн. — Если это и вправду Буллфинч, то, значит, наша блокада накрылась.

Эндрю предпочел промолчать, потому что боялся того же самого.

Они шли между длинными рядами пакгаузов, которые на время заслонили от них корабль. Эндрю услышал, как произносят его имя, и, оглянувшись, увидел, что сотни взбудораженных людей устремились вслед за ним, желая выяснить, в чем дело.

— Эндрю! — Из переулка вынырнул запыхавшийся Эмил. — Увидел его из окна госпиталя. Уже послал на пристань санитарные машины.

Эндрю кивнул, по-прежнему храня молчание. Наконец, повернув за угол последнего пакгауза, они увидели «Питерсберг», который подходил к причалу, подняв пену за кормой. Из открытых орудийных портов свисали шланги, по которым насосы выкачивали из трюма воду.

На мгновение Эндрю даже приостановился. Весь правый борт судна представлял собой сплошное месиво. В броне зияло пять крупных пробоин.

— Полюбуйтесь, сэр! — проговорил Готорн. — Просто сито!

Толпа с криками изумления и ужаса высыпала на пристань, чтобы как следует разглядеть, что произошло с флагманом Восточного флота. Открылась погнутая дверца бортового люка, и появившиеся матросы стали ловить концы, которые им бросали с пристани. Корабельную машину остановили, из трубы вырвался последний столб дыма, и судно мягко стукнулось бортом о причал. Люди на причале накинулись на моряков с расспросами. Эндрю взглянул на Винсента, и тот понял его без слов. Вскарабкавшись на груду ящиков, загромождавших пристань, он вытащил револьвер и выстрелил в воздух. Мгновенно все внимание переключилось на него.

— Эй, вы, охламоны! — завопил Винсент. — Что вы раскудахтались, как потревоженный курятник? Живо отправляйтесь по рабочим местам!

Все ошарашенно уставились на него разинув рты. Вдали послышалась сирена «скорой помощи», и на главной улице, спускавшейся к пристани, показался белый фургон с брезентовым верхом.

— Послушайте! — продолжил Винсент уже нормальным голосом. — Ясно одно — корабль где-то сильно потрепали. Надо доставить раненых в госпиталь. Так что лучше разойдитесь и дайте проехать санитарным фургонам. Я обещаю: когда мы выясним, что случилось, то сообщим об этом всем подразделениям. Главное — сохранять спокойствие. У вас есть работа, и надо закончить ее побыстрее.

Люди неохотно поднялись обратно на холм, возбужденно переговариваясь. Первый санитарный фургон въехал на причал. С судна перекинули трап и спустили по нему раненого на носилках. Обе его ноги были оторваны выше колен. Моряк был в полубессознательном состоянии и моргал из-за яркого света. Когда его проносили мимо Эндрю, их глаза встретились. Эндрю прикоснулся к плечу раненого.

— Теперь ты дома, сынок, — прошептал он.

Моряк порывался что-то ответить, но Эмил, бесцеремонно отодвинув Эндрю в сторону, пощупал лоб раненого и велел санитарам поскорее нести его в фургон.

Эндрю молча, стараясь не показывать своих чувств, наблюдал за тем, как с судна выгружают изувеченных людей с почерневшими, обожженными лицами и пропитанными кровью повязками. За ними по трапу спустились раненые, способные ходить самостоятельно. Некоторые из них пытались отдать Эндрю честь, но он лишь махал рукой, чтобы они не тратили времени даром.

Наконец появился Буллфинч. На трапе он остановился в растерянности, словно школьник, не решающийся сообщить о провале на экзамене.

Эндрю сделал знак, чтобы адмирал следовал за ним, и направился в дальний конец причала.

— Нас разбили наголову, сэр, — произнес Буллфинч сдавленным голосом.

Эндрю посмотрел на низенького адмирала, которому, как и Готорну, было всего двадцать семь лет.

— Расскажите, как это произошло.

Он выслушал рассказ моряка, не прерывая его.

— Простите меня, сэр, — выдавил из себя в заключение Буллфинч и обреченно склонил голову.

Эндрю потрепал молодого человека по плечу. Он знал по собственному опыту, какие чувства тот испытывает: он сам не смел показаться на глаза Калину после того, как мерки окружили и уничтожили 3-й корпус республиканской армии и им пришлось в беспорядке отступать к Нейперу.

Посмотрев еще раз на изуродованный «Питерсберг», он вдруг осознал масштаб происшедшей катастрофы. Бантаги совершили невероятный скачок в техническом развитии и стали выпускать суда и орудия, которые не только не уступали, но и превосходили те, что имелись у людей. Смутное подозрение, зародившееся у него уже давно, к несчастью, подтвердилось: Гаарк больше не догонял их, он шел впереди. Конечно, Фергюсон мог, постаравшись, еще больше усовершенствовать их оружие и повысить боеспособность, но тому несомненному техническому превосходству над противником, каким обладала Республика во всех предыдущих войнах, настал конец. Он чувствовал, что люди, столпившиеся вокруг пристани, тоже понимают это. На протяжении многих лет, вооруженные гладкоствольными ружьями, а затем нарезными мушкетами и винтовками нового образца, они падали под пулями, гибли в сражениях, но они знали, что сила на их стороне. Разгром «Питерсберга» лишил их этой уверенности.

Однако сейчас необходимо понять, как это поражение отразится на развитии событий в ближайшем будущем.

— Сэр, я посылал вперед своего помощника. Он предупредил вас о том, что произошло?

Эндрю покачал головой:

— Мы впервые узнали об этом только сейчас.

— О Боже! — ахнул Буллфинч. — Я же видел, что их дирижабли направляются к северу. Очевидно, они потопили «Отважный». Я надеялся, что какое-нибудь другое судно доберется сюда быстрее нас.

Эндрю опять отрицательно помотал головой:

— Это первое судно, которое прибыло.

Буллфинч от расстройства не находил слов.

— Мы потеряли друг друга ночью. У «Рима» были тяжелые повреждения, и он отстал. Нас непрерывно бомбили бантагские дирижабли. Я боюсь, сэр, что к вечеру они могут объявиться здесь.

— Короче, вы хотите сказать, что наша блокада прорвана?

— Все гораздо хуже, сэр. Перед тем как мы направились на север, вахтенный заметил целую флотилию, спускавшуюся по реке к морю.

— Флотилию?

— Он говорит, что видел сотню кораблей, если не больше. Да, они вырвались на морские просторы, сэр, и теперь готовы идти, куда им вздумается.

Эндрю переглянулся с Винсентом.

— Им надо переправить сюда броневики, сэр, — сказал Готорн, — и самый надежный путь для них — море. Наверняка они запланировали где-то высадку.

— Да, но где именно, хотел бы я знать?

— Они могут войти в Шенандоа — она судоходна до самого железнодорожного моста. Тогда они отрежут армию Пэта.

Внезапно Эндрю почувствовал, что внутри у него все перевернулось. Он обессиленно опустился на один из ящиков и уставился неподвижным взглядом на «Питерсберг».

«Теперь эти ублюдки хозяйничают на море, — думал он. — Они могут нанести удар в любом месте. Но кого они выберут? Пэта? Ганса? Меня? Или… сразу всех? Гаарк вполне способен бросить столь дерзкий вызов».

Его охватил бессильный гнев на самого себя. Гаарк все-таки перехитрил его. Он выманил их армию к конечному пункту железной дороги, именно поэтому он и выжидал так долго, даже после того как им стали известны его захватнические планы. Выманить их подальше и одним ударом захлопнуть ловушку — вот в чем была его хитрость.

— Они высадятся возле Форт-Хэнкока, — произнес он ровным тоном. — Гаарк запланировал это еще тогда, когда нас на этом берегу и в помине не было. Он вынашивал свой план два или три года. Захватить Форт-Хэнкок и пройти лесом до Джанкшн-Сити, откуда отходит железнодорожная ветка на юг. Всеми силами удерживать Джанкшн-Сити, разъединив наши фронты и прервав нам связь с внешним миром, а затем, когда у нас кончатся боеприпасы, раздавить нас по одиночке.

— Но у них тоже возникнут трудности со снабжением, — возразил Буллфинч. — Мы же говорили об этом. В Хэнкоке нет настоящей гавани, это крепость, имеющая на вооружении тридцатифунтовые «пэрроты»… — Голос адмирала угас, так как он осознал, что для броненосцев Гаарка тридцатифунтовые пушки не представляют никакой опасности.

— Если уж их корабли так искрошили «Питерсберг», то им ничего не стоит захватить форт, — бросил Готорн.

— Винсент, напомни мне, кстати, что у нас в Хэнкоке? — попросил Эндрю.

— Всего один полк, сэр, римская тяжелая артиллерия. Гарнизонные войска, состоящие из пожилых ветеранов.

«Эх, если бы нас предупредили хотя бы за день! — с горечью подумал Эндрю. — Мы перебросили бы туда целую дивизию, а то и две и разнесли бы их десант ко всем чертям, если бы они попытались сунуться».

— А сколько составов у нас на путях? — спросил он Винсента.

— Здесь, по-моему, пятнадцать, сэр. Еще двадцать находятся у Шенандоа и десять или двенадцать на южном фронте.

— Передай приказ: прекратить всякое движение по железной дороге из Рима в направлении Джанкшн-Сити. Немедленно отправляйся с двумя дивизиями Пятого корпуса в Форт-Хэнкок. Если успеешь раньше этих поганцев, сразу рой укрепления, чтобы помешать им высадиться. Я свяжусь с Марком и скажу, чтобы он послал тебе на помощь Десятый корпус. Одну дивизию на всякий случай оставим здесь. Еще одну бригаду можно сколотить из людей, занятых на транспорте.

— А как быть с армиями Ганса и Пэта?

«Действительно, как? — подумал Эндрю. — Естественно, их надо предупредить, но имеет ли смысл перебрасывать их сюда? Для перевозки одного корпуса потребуется не меньше двадцати составов — и то если оставить часть имущества. У Пэта четыре корпуса и три у Ганса. Стоит только начать — этот процесс будет длиться бесконечно. К тому же не исключено, что вахтенный Буллфинча ошибся и у Гаарка какой-нибудь десяток броненосцев с судами поддержки. Правда, вряд ли Гаарк стал бы вообще связываться со строительством броненосцев, если бы не планировал масштабного наступления с моря».

У них же теперь единственным средством сообщения была узкая лента железной дороги, и в случае передислокации по ней надо перевезти десять корпусов — более двухсот тысяч человек, тысячи тонн боеприпасов и прочего имущества. В этом заключался основной недостаток современной войны — все зависело от двух полосок железа, которые так легко перерезать.

«Так что же все-таки делать?» — мучительно размышлял Эндрю. В первую очередь, понятно, надо защищать Форт-Хэнкок, где у них всего один полк гарнизонных войск с винтовками старого образца и одна артиллерийская батарея. «Отправлю пока Винсента, — решил он, — а там посмотрим».

— Первый состав должен отправиться не позже чем через час. Винсент, я рассчитываю на тебя.

У молодого человека был очень довольный вид. Он опять получил возможность заняться любимым делом — командовать боем. Отсалютовав Эндрю, он поспешил прочь, прихватив с собой ожидавших его на почтительном расстоянии офицеров своего штаба.

— «Питерсберг» может сражаться? — спросил Эндрю Буллфинча, который все еще стоял рядом, удрученно потупившись.

— Мы потеряли половину экипажа, сэр. А что до самого судна, то требуется не только залатать дыры, но и нарастить броню, не меньше трех дюймов. А дополнительный вес… — Он безнадежно махнул рукой. — Нет, сэр, «Питерсберг» не вояка.

— Тогда снимите с него пушки. Они нам понадобятся. Надо будет снять и броню, если успеем. И подготовьте судно к затоплению.

Буллфинч, вытаращив глаза, онемел.

— Я посылаю вас в Рим, мистер Буллфинч.

— …В Рим, сэр? Но ведь бой предстоит здесь… Или… Я разжалован?

Эндрю рассмеялся, желая показать, насколько нелепо это предположение. Правда, смех у него получился несколько принужденным.

— Линкольн как-то сказал, что если бы он увольнял генералов, проигравших битву, то очень скоро остался бы без единого военачальника. Мне кажется, хотя я не вполне уверен, что через пару дней вы будете нужнее именно там. Отправляйтесь первым же поездом в Джанкшн-Сити и прихватите своих помощников. Если на город нападут бантаги, уезжайте в Рим.

— Сэр, если вы хотите разжаловать меня, то лучше скажите об этом прямо.

Эндрю, поднявшись, улыбнулся:

— Сынок, о человеке надо судить не по количеству его побед, а по тому, как он переносит поражение. Война только начинается. Поезд ждет тебя. Распоряжения о дальнейших действиях я передам позже.

— Но, сэр… — Буллфинч хотел взглянуть Эндрю прямо в глаза, но это было выше его сил.

— Ты сделал все, что мог. Надо готовиться к тому, что нас ждет впереди. Забирай своих офицеров и отправляйся.

Буллфинч наконец поднял голову:

— Благодарю вас, сэр. Поверьте, я не подведу.

Отдав честь, он удалился вслед за Готорном. Эндрю снова уселся на ящик, рассматривая корабль.

— Итак, мы опять ввязываемся в драку? — К нему приблизился Эмил, готовый тут же отойти, если Эндрю не до разговоров. — Насколько это серьезно?

Эндрю поежился:

— Боюсь, будет похуже, чем на Потомаке, Эмил.

Вздохнув, Эмил сел на ящик напротив друга.

— Мне чертовски жаль ребят с этого судна. Никогда не мог понять, что заставляет человека идти в морской флот. По-моему, это сущее безумие. Сэмюэл Джонсон был прав.

— В чем прав? — рассеянно спросил Эндрю.

— Он как-то сказал, что корабль — это та же тюрьма, только она вдобавок может затонуть. Кое у кого из этих парней просто ужасные раны. — Он сокрушенно покачал головой. — Проклятая война…

Эндрю ничего не ответил, все с той же угрюмой сосредоточенностью разглядывая судно, как будто оно символизировало крушение всех его планов и надежд.

— Эндрю, в госпиталь только что поступили тысяча двести раненых с восточного фронта. Что с ними делать? Отправить в тыл?

Тут Эндрю осознал, что перед ним стоит еще одна проблема: как быть с ранеными в случае, если бантаги перережут железнодорожные пути? Ведь двести носилок, к примеру, займут столько же места, сколько два боеспособных полка. А если они действительно попадут в окружение?..

— Пока могу выделить тебе только один состав для тяжелораненых. В первую очередь необходимо переправить на позиции Пятый корпус. Как только появится возможность, я дам тебе еще два поезда, — если бантаги нанесут удар там, где я предполагаю.

— Ну что ж, вернусь в госпиталь.

— Хорошо. Я буду держать тебя в курсе событий, Эмил.

— Эндрю… — Доктор поднялся и посмотрел другу прямо в глаза. — Ты пока ничего не проиграл. — Засунув руки в карманы, он удалился.

«Ничего не проиграл»… Все, что Эндрю чувствовал сейчас, — абсолютную внутреннюю пустоту. Он спрашивал себя, не достиг ли он предела своих возможностей. Этот кошмар длится уже десять долгих лет, и конца ему не видно.

И опять ему вспомнился Мэн — другое время, другой мир, полный покоя, позволяющий забыть об окружающем. Когда-то под его командованием была всего одна рота, потом полк, который разросся до корпуса, армии, а теперь и нескольких армий. И всегда повторялось одно и то же: правильное решение приводило к победе, но плодами победы были не только радость, но и перепаханная снарядами земля, мертвые глаза солдат, смотрящие в небо.

Джонни. Сколько лет было бы теперь его маленькому брату, оставшемуся там, под Геттисбергом? Столько же, сколько Готорну и Буллфинчу? Нет, на год больше. О господи! Даже подумать страшно, что погибший мальчик, останься он жив, мог превратиться в смертоносную машину, как Готорн, или оказаться на месте потрясенного, растерянного адмирала, который не мог даже помыслить о поражении и был вынужден испить его горечь полной чашей.

С «Питерсберга» опять стали выгружать носилки, но теперь их медленно везли на другой конец города, где на кладбище уже покоились сотни погибших в эту кампанию. Похоронное дело было организовано в армии хорошо, и свежевырытые могилы уже ждали очередное пополнение.

«Вот цена победы, — думал Эндрю. — Интересно, сколько человек простились с жизнью за время моего командования? Сто тысяч? Нет, пожалуй, сотни две наберется. И число их возрастает с каждым днем, а на карту поставлены жизни еще двухсот тысяч».

Ему вспомнились истории, которые рассказывали о Шермане и Гранте. О том, как Шерман, осознав однажды, сколько жертв потребуется для победы, не смог этого перенести и, сбежав из армии, заперся на долгие месяцы у себя дома, пока его не заставили вернуться в строй. А Мясник Грант, который не моргнув глазом угробил уйму людей в мясорубке под Колд-Харбором, после этого не переносил вида крови и даже не мог съесть кусок мяса, если он был плохо прожарен.

Эндрю чувствовал, что люди наблюдают, как он сидит в одиночестве на краю причала, задумчиво глядя на корабль. «Что ты должен продемонстрировать им на этот раз? — спросил он себя. — Конечно, уверенность. Нужно, чтобы они видели, что ты ничего не боишься, что ты не сомневаешься в победе». Когда-то он мастерски умел производить подобное впечатление. При обороне Мейрских высот он расхаживал взад и вперед под огнем мятежников, поворачиваясь к ним спиной и подбадривая окружающих, а сам все время с ужасом ожидал, что вражеская пуля вонзится ему между лопаток. То же самое было под Геттисбергом, где ему пришлось взять на себя командование полком после гибели полковника Эстеса. И под Испанией, когда, казалось, все было кончено и он вместе со своими людьми ждал на линии огня последней решительной атаки мерков.

Теперь же ситуация была иной. Приходилось принимать решения в сотнях миль от линии фронта, не погружаясь в атмосферу схватки, не испытывая того жуткого восторга, который гасит страх и позволяет идти под пули. Теперь он был оставлен наедине со своими страхами. Составляя планы и отбрасывая их, он ни на минуту не забывал, что малейшая ошибка в его расчетах может привести к гибели сотен тысяч людей, к проигранной войне, к утрате мечты о свободе, а для него лично — к потере Кэтлин и детей.

При мысли о близких сердце его сжалось, а ноги, казалось, превратились в кисель. В конечном итоге весь чудовищный комплекс проблем, связанных с войной, сводился к самому элементарному — судьбе тех, кто был дороже всех остальных.

Наконец он отвернулся от «Питерсберга» и перевел взгляд на штабных офицеров, совсем еще мальчиков, которые недавно были крестьянами или мастеровыми, а некоторые — сыновьями бывших русских бояр и римских патрициев. А теперь, одетые в синюю форму янки, они смотрели на него, ожидая его решения.

Он медленно поднялся, чувствуя, как они напряглись, готовые вскочить и бежать по его приказу, с нетерпением ожидая того великого момента, который прославит их имена.

«Слава… Довольно двусмысленное понятие», — подумал Эндрю. Когда-то он страстно мечтал о ней, да и сейчас не презирал тех, кто к ней стремится. И вместе с тем она маскировала неприглядную истину — обе воюющие стороны занимаются фактически мясницкой работой. Воинская форма, знамена, почести — все это призвано закамуфлировать суть дела. Однако без веры в ценность этих вещей на войне можно сойти с ума, а уж сражаться при этом с ордой — все равно что сунуть голову под бантагский топор.

Он медленно приблизился к офицерам, молча сделал им знак следовать за ним и стал подниматься по дороге на холм, навстречу тому, что их ожидало.

Ганс отпустил поводья и расслабился, мысленно проклиная лошадей. Одно дело преследовать команчей в тридцатипятилетнем возрасте и совсем другое — гоняться за этими погаными кочевниками, когда тебе давно уже за пятьдесят. «Да и лошади тут — какие-то нелепые уроды, — подумал он, — здоровенные, как клайдсдейлы в Штатах». Ганс высвободил руку от стремянного ремня и потер напомнившую о себе застарелую рану. Открыв флягу, он отхлебнул из нее, прополоскал рот, затем, смочив платок, вытер лицо и шею. Мимо него, направляясь в сторону холма, где проходила линия обороны и слышался ружейный треск, прогалопировал конный отряд. У холма всадники спешились и полезли наверх. Слева батарея десятифунтовок открыла огонь, посылая снаряды круто вверх через гребень холма на дорогу, шедшую за ним. Подняв к глазам бинокль, Ганс следил за сигнальщиками, которые флажками указывали точность попадания. По-видимому, прицел был взят верный, так как артиллеристы горячо принялись за дело.

Поглядев на соседний холм, он залюбовался стройными рядами пехотинцев, приближавшихся беглым шагом. Справа послышалось жалобное лошадиное ржание. Ганс подъехал к животному, лежавшему на боку со сломанными ногами. Рядом распласталось безжизненное тело бантага. Сотни тел, мертвых и раненых, усеивали долину. Один из его кавалерийских отрядов разъезжал по полю, выполняя тягостную задачу по избавлению недобитых бантагов от мучений. «Что за идиотизм! — подумалось ему. — Переть в лоб на вражеские укрепления на открытой местности!» Вытащив пистолет, он прицелился в голову лошади и спустил курок. Странно, но к лошадям на войне Ганс испытывал даже большую жалость, чем к людям, — наверное, потому, что они-то уж никак не были виновны во всем этом.

К нему скакал во весь опор вестовой, нещадно нахлестывая взмыленную лошадь. Приблизившись, он резко осадил ее.

— А что, если они сейчас предпримут контратаку? — спросил Ганс вестового, взяв у него депешу.

— Простите, сэр? — не понял тот.

— Предположим, бантаги прямо сейчас пойдут в атаку и нам придется отступать. Ты так загнал свою лошадь, что она свалится, не проскакав и мили, и тогда тебе конец. Побереги ее.

— Сэр, донесение только что поступило с одной из спрятанных в лесу телеграфных станций.

Ганс развернул листок и, пробежав его глазами, сунул в карман. Вытащив блокнот, он быстро набросал записку и отдал ее вестовому.

— Доставь ее на передовую, сынок, но береги силы. У нас еще целый день впереди.

— Слушаю, сэр! — Юноша отдал честь и, развернув лошадь, хотел было пришпорить ее, но, чувствуя на себе неодобрительный взгляд Ганса, только тряхнул поводьями и стал подниматься на холм легкой рысью.

Батарея, обстреливавшая дорогу за холмом, снималась с места, собираясь перебраться на вершину. Ганс подскакал к командиру:

— Отводите батарею назад, капитан.

— Назад, сэр? Но ведь бантаги отступают!

— Вы ошибаетесь, капитан, — угрюмо ответил Ганс — Отступаем мы.

— Пэт, связь с Порт-Линкольном прервана, — объявил Рик Шнайд, вручая ему телеграмму.

Пэт выругался и посмотрел на бантагский дирижабль, неторопливо паривший в вышине вне досягаемости противовоздушных орудий.

— Наверняка этот стервец постарался.

— Нет, другой. Приземлился милях в двадцати от Шенандоа, вырезал двести футов провода и упорхнул. Но это еще цветочки.

— Представляю, что за ягодки будут! И так уж завалили вестями, одна другой радостнее.

Он имел в виду поступившее от Эндрю сообщение о прорыве морской блокады. Пока он поделился этой новостью только со Шнайдом — не к чему сеять панику среди личного состава. Кроме того, если эти подонки захотят напасть на него с моря, то дозорные на высоком берегу заметят их за несколько часов до высадки.

— Только что получили известие от Мак-Мертри, — продолжил Рик. — С ним связь наконец восстановлена. Все говорит о том, что бантаги действительно накапливают на нашем фланге большие силы. Самих войск, правда, не видели, но в двадцати милях к северу в лесу вытоптана широкая полоса.

— Значит, странники все-таки сказали правду, — заметил Пэт.

Канонада на стороне бантагов стихла, — очевидно, они сделали передышку. Потери республиканских войск в этот день были незначительны, что-то около пяти сотен человек, в то время как у противника они были в восемь или даже в десять раз больше.

«Ганс был прав. Бантаги держат в резерве большие силы. Интересно, сколько их на фланге? Умен? Или больше? — размышлял Пэт. — Даже один умен может неслабо навредить — разрушить мост через Шенандоа, например. Конечно, у них возникнут проблемы с обеспечением, но на приличную однодневную атаку их хватит. Если у них далеко идущие планы, то вряд ли они ограничатся одним уменом, пошлют три, а то и пять-шесть. Напав на наш фланг, они могут за день уничтожить целый корпус, если не половину моих людей. Что же все-таки они задумали?.. А-а, ясно. Они хотят, чтобы я продолжал цепляться за эту высоту. А сами в это время обойдут меня с фланга. Нет уж, фиг вам. Надо убираться отсюда подобру-поздорову».

— Рик, пусть дают сигнал отходить. Передай одиннадцатому корпусу, чтобы следили за левым флангом. Боюсь, им сегодня еще придется потрудиться.

— Мы отступаем?

— Вот именно.

— И как далеко?

— Я думаю, до самой Шенандоа. У меня что-то разнылась шишка на большом пальце левой ноги. А это верный знак, что должна случиться какая-нибудь пакость. Так что пусть ребята пошевеливаются.

— Полковник, вы только посмотрите!

Полковника Арнетта, командира 33-го Римского полка 1-й бригады 1-й дивизии 11-го корпуса, с утра обуревали дурные предчувствия. Его полк был крайним на левом фланге. Предполагалось, что они находятся в резерве, а бой ведут 1-й и 9-й корпуса, стоявшие в восьми милях впереди. Странно, что не слышно канонады, хотя, если приложить руку к земле, можно почувствовать, как она дрожит от пушечных выстрелов. С дозорной башни было видно, что весь горизонт затянут дымом, который, казалось, валит из самых глубин преисподней.

Полковник посмотрел туда, куда указывал солдат. Из леса гурьбой высыпали кролики, а за ними серые косматые животные с широко расставленными рогами — здешние жители называли их оленями. Затем стала выскакивать и другая живность; стайки птиц, словно обезумев, метались среди деревьев.

Все это напоминало ему что-то — вот только что именно?

Прозвучал одиночный винтовочный выстрел, за ним еще два. Дозорный из оцепления, выставленного на опушке леса вокруг форта, что-то кричал ему. Некоторые из солдат, сидевших за земляными укреплениями, смеялись над звериным сумасшествием и поглядывали на Арнетта, надеясь, что он разрешит им подстрелить что-нибудь из дичи на обед.

— Сэр!

Это был сержант Мак-Дугал, один из немногих ветеранов 44-й батареи, не добившихся за все эти годы никакого повышения из-за беспробудного пьянства и бесконечных дисциплинарных взысканий. Он и с сержантскими-то обязанностями справлялся с трудом.

— Ну, что там, Мак-Дугал?

— Чанселлорсвилль, сэр! Чанселлорсвилль!

— Что за бред… — начал полковник, и тут до него дошло. Солдаты, на которых напал Твердокаменный Джексон под Чанселлорсвиллем, впоследствии рассказывали о том же: перед самой атакой конфедератов из леса по всему фронту точно так же в панике бежали животные.

— Горнист, немедленно труби сбор всех частей! — заорал Арнетт, и это были его последние слова, ибо в ту же секунду ему в лоб угодила снайперская пуля.

Мак-Дугал подхватил было полковника, но, увидев, что тот уже мертв, бросил его. Он быстро огляделся. 33-й полк окопался на вершине невысокого холма. Пьянство пьянством, но драться Мак-Дугал умел. Подбежав к стенке укрепления, он увидел, как из леса вытекает черная масса, заполняя расчищенные от леса коридоры вокруг холма. Над головой засвистели пули, выбивавшие фонтаны грязи из земляной насыпи.

Рассмеявшись от презрения к врагу, он посмотрел на солдат своего полка, по большей части зеленых юнцов, которые и выстрела-то настоящего не слышали. Всем уже и без горна было ясно, в чем дело; люди поспешили к брустверам, хватая сумки с патронами.

Бантаги неслись вперед на полной скорости, оглашая воздух устрашающим воинственным ревом. Некоторые из солдат попятились и, казалось, вот-вот обратятся в бегство.

Мак-Дугал был всего лишь обычным сержантом, но, взглянув на римского подполковника, оставшегося в полку за старшего, увидел, что почтенный патриций совсем потерял голову.

Выхватив из кобуры револьвер, он вскочил на бруствер и со смехом крикнул своим товарищам:

— Куда вы намылились, сучьи дети? Нам так и так крышка, так уж лучше погибнуть в драке!

Подхлестнув коня, Винсент Готорн сделал последний отчаянный рывок. Навстречу ему с холма галопом спускался вестовой. Он страшно торопился, и Винсенту стало ясно, что случилось то, чего он боялся, — да и грохот орудий в отдалении не оставлял сомнений в этом.

Над ним медленно пролетел один из этих проклятых дирижаблей, держа курс на юго-восток, к морю. Как раз в тот момент, когда он поднял голову, под крылом дирижабля появилось облачко дыма, затем послышался вой снаряда, который разорвался в пятидесяти ярдах от него. Винсент продолжал подгонять коня и, сблизившись с вестовым, махнул ему, чтобы он развернулся и скакал рядом.

— Они наступают! — крикнул вестовой.

Они вылетели на вершину холма, и Винсент резко натянул поводья.

Форт-Хэнкок, охранявший узкую гавань в двух милях от них, был окутан дымом. Огненные вспышки свидетельствовали о том, что тридцатифунтовки еще продолжают отстреливаться, но было ясно, что это бесполезно.

Вздохнув, он оглянулся на открытое пространство степи, которое только что пересек. Вдали показались первые пехотные полки, но они могли добраться до форта не раньше чем через час, а к тому времени все будет кончено.

— Сэр, до вас дошло наше последнее сообщение? Мы не получили никакого ответа — линия не работает. Поэтому меня послали за вами.

— Нет, не дошло, — ответил Винсент. — Линия перерезана, и я видел, где именно. Чертовы дирижабли.

— В крепости сущий ад, — сказал вестовой. — Некоторые пушки у них просто жутко громадные.

Сквозь разрывы в дымовой завесе были видны полдюжины бантагских броненосцев, стоявших в сотне ярдов от форта и поливавших его огнем из орудий. Они не произвели на Винсента особого впечатления — примерно так он их себе и представлял, — но то, что он увидел на берегу в двух милях южнее бухты, поразило его… И испугало.

Глава 6

Если Гаарку и доводилось когда-либо переживать момент полного триумфа, так это здесь и сейчас. Как жаль, что его не видят те, кто знал его раньше, кто насмехался над ним и смотрел на него сверху вниз, кичась своим высоким происхождением, а не тем, что добился чего-то в жизни сам, как добился он.

Его галера приблизилась к усеянному камнями берегу и, снижая скорость, стала маневрировать. Он должен был непременно сойти с корабля первым — это вопрос чести. Этот момент войдет в историю, о нем сложат легенды. Судно врезалось носом в грунт и резко остановилось. От толчка Гаарк потерял равновесие и, перекувыркнувшись через низкий борт, приземлился на все четыре конечности прямо в грязь.

Он слышал, как вскрикнули окружающие, кто-то пробормотал, что это плохое предзнаменование. Лихорадочно соображая, как с честью выйти из столь щекотливого положения, он наконец погрузил руки в грязь по самые плечи, а затем поднялся и вытянул их вверх.

— Смотрите, воины! Я ухватился за эту землю обеими руками!

В ответ раздался торжествующий рев толпы; люди начали прыгать вслед за ним в жидкое месиво и вброд выбираться на берег. Счистив с себя грязь, Гаарк стал подниматься по скользкому береговому откосу, с удовлетворением отметив, что некоторые воины спешат подобрать отброшенные им комья грязи как талисман, приносящий удачу.

Десятки судов причаливали к берегу, с каждого высаживалось по восемьдесят воинов, которые выбирались на сухое место и строились разомкнутыми рядами, постепенно приближаясь к гряде холмов. Подлетевший дирижабль передал сообщение, что войска Республики находятся в часе пути от моря, если не дальше. Таким образом, атака получилась почти внезапной. Больше всего Гаарк боялся, что Кина вовремя предупредят и он помешает их высадке. В этом случае все усилия пойдут прахом, у них еще не было десантных судов с достаточно мощным вооружением, способным отогнать противника.

Правее от них войска бантагов атаковали форт. Если его защитники окажутся дураками и будут стоять до последнего, они рискуют попасть на ужин его воинам. Продолжали подходить суда с пехотой. Один из вновь сконструированных плоскодонных пароходов, подойдя к берегу, откинул спереди широкие сходни, по которым скатили первую из доставленных батарей. Десятки солдат, вооружившись кирками и лопатами, энергично прорубили проход в обрывистом береге, и уже через несколько минут пушки выкатили на твердый грунт, впрягли лошадей и двинулись в сторону холмов.

Подняв к глазам бинокль, Гаарк заметил на вершине холма горстку всадников. Не Ганс ли это? Он вгляделся. Нет, это не Ганс. Его Гаарк узнал бы сразу, почувствовал бы его вызывающий взгляд, проклятую несгибаемую дерзость. А в этом всаднике он ощущал только страх. Ну что ж, очень хорошо.

Из-за холмов на бреющем полете шли два воздушных корабля. Оказавшись над морем, они развернулись против ветра и приблизились к галерам, стоявшим недалеко от берега. К одной из галер были привязаны два небольших воздушных шара красного цвета. Первый из дирижаблей, снизившись, медленно пролетел над галерой и подхватил один из шаров. Вместе с шаром в воздух поднялись связанные цепочкой канистры с топливом. Второй дирижабль проделал то же самое с другим воздушным шаром. Когда войска закрепятся на берегу, то будет сооружена прочная площадка для посадки дирижаблей. Воины благоговейно наблюдали за новым трюком летающих машин и бросали на Гаарка восхищенные взгляды. Удивить их было нетрудно.

Но он уже переключил внимание на то, чем дорожил больше всего. Один из буксиров, тянувших четыре баржи, медленно подошел почти к самому берегу. Прицепленный сзади трос отвязали, и баржи остановились. К ним с обеих сторон подошли галеры, к которым с берега тянулись канаты. Затем галеры вместе с баржами подтянули к берегу.

Часть бортовой обшивки на носу одной из барж опустилась, и первый из броневиков, пронзительно свистя и испуская клубы черного дыма, съехал с баржи, завязнув передними колесами в жидкой грязи. С галеры тут же соскочили воины с толстыми деревянными лагами и уложили их перед броневиком. Гаарк затаил дыхание. Машина двинулась вперед, и вот уже ее средние ведущие колеса оказались на лагах, которые прогнулись и затрещали под ее тяжестью. Броневик медленно поехал к прорытому в обрыве проходу и начал карабкаться по склону. Дуло его пушки задралось к небесам. Достигнув верхней точки, машина на миг застыла, беспомощно вращая в воздухе передними колесами, затем центр тяжести сместился вперед, и броневик опустился, гулко стукнувшись о твердый грунт. Подъем был завершен.

Водитель победно нажал на клаксон, раздался пронзительный свисток, от которого у Гаарка мурашки забегали по спине. Неподалеку на берег выгрузили второй броневик, за ним третий, четвертый… Весело посвистывая, они покатили вслед за пехотными полками, а в хвост к ним пристроились обыкновенные пушки. Кто-то впереди стал скандировать: «Га-арк, Га-арк!..» — и вот уже вся колонна подхватила: «Га-арк, Га-арк!»

Довольно ухмыляясь, Гаарк ждал, пока подведут его коня. Вскочив на него, он подъехал к ближайшей бронемашине и перепрыгнул на нее. Затем знаком приказал ординарцу подать ему винтовку, притороченную к седлу. Гаарк поднял винтовку, и солнце заиграло на ее стволе. Воины, привыкшие бросаться в атаку с обнаженными мечами, выкинули в ответ винтовки с примкнутыми штыками.

— Га-арк! Га-арк! Га-арк!

Он с улыбкой посмотрел в сторону всадника на холме.

— Га-арк! — плыл рефрен в вечернем воздухе. Винсент опустил бинокль. Итак, это был он.

Он задумался, вспоминая все, что рассказывал ему о кар-карте Ганс. Он говорил, что Гаарк умеет читать чужие мысли, и Эндрю тоже верил этому. Да и сам Винсент почувствовал исходящую от вождя бантагов властную силу, от которой невозможно загородиться.

Оглянувшись на форт, он с ужасом увидел, что из западных ворот вырвалась колонна людей. Но они слишком долго выжидали: выстроившиеся цепью бантаги расстреливали беглецов с двух сторон.

Винсент сфокусировал окуляры бинокля на одном из стрелков и проследил за тем, как он после выстрела открыл казенник, вложил патрон, снова закрыл казенник, вставил капсюль и прицелился. Это была винтовка Шарпса, точно такая же, как и у воинов Республики. Скорострельность четыре-пять выстрелов в минуту. Он опустил бинокль — и без него было видно, как падают люди. Бантаги были хорошими стрелками и не промахивались даже с двух или трех сотен ярдов. Колонна защитников форта заметно поредела; те, у кого хватало сил, прибавили скорости и вырвались вперед. Но солдаты в черной форме быстро смыкали кольцо, вынуждая беглецов свернуть в северном направлении — там шел спуск к воде, и спастись было невозможно.

Вестовой рядом с Винсентом, плача, осыпал бантагов проклятиями. Винсент не обращал на него внимания. Оглянувшись, он увидел в миле позади приближавшуюся к ним батарею двадцатифунтовых пушек. Он раздумывал, где целесообразнее выбрать позицию — на этом гребне или подальше. К ним подтянулись и другие офицеры его штаба, глядевшие широко раскрытыми глазами на огромную армию, разворачивавшую силы на берегу.

Винсент взялся за дело.

— Передай приказ вон той батарее, чтобы заняли позицию на этом холме, — сказал он одному из ординарцев. — Два пехотных полка с винтовками Шарпса пусть встанут перед ними цепью.

Ординарец, отдав честь, поскакал выполнять приказ.

— А ты отправляйся к генералу Гордону, — обратился Винсент ко второму ординарцу, — и скажи, чтобы вся остальная дивизия окопалась на дальнем гребне позади нас. Кроме того, мне надо отправить сообщение главнокомандующему. Дайте мне блокнот.

Выудив из нагрудного кармана карандаш, он набросал записку:

«Сэр, основные силы бантагов высадились возле форта Хэнкок. Два умена пехоты с современным стрелковым оружием. С моря им оказывают поддержку восемь броненосцев и несколько сотен других судов. На вооружении у них не менее двадцати самоходных орудий, о которых рассказывал Ганс. Постараюсь удержать их; буду ждать дальнейших распоряжений».

Поставив подпись, он вручил депешу вестовому:

— Скачи во весь опор!

Он опять взял бинокль и направил его в сторону форта. Бантаги добивали последних воинов гарнизона. Один из бантагов, словно почувствовав, что Винсент смотрит на него, со смехом приподнял захваченного им человека за волосы, одним ударом меча перерезал ему горло и стал жадно лакать хлынувшую кровь.

Вокруг Винсента послышались гневные проклятия.

— Вот что значит поддаться панике, — холодно прокомментировал он. — Надо было держаться до последнего. Мы, возможно, выручили бы их.

Он знал, что это неправда. Люди неминуемо погибли бы, но они могли уничтожить немало врагов. Оставшиеся в живых защитники форта были окружены на берегу. Винсент с болью в сердце смотрел на то, как несколько солдат застрелились, предпочитая умереть, нежели попасть в плен. Бантаги между тем занялись заготовкой мяса. Отрубая у мертвых и раненых руки и ноги, они прицепляли их к своим ранцам — так охотник подвешивает к поясу подстреленную дичь.

Батарея была уже совсем близко, слышались крики погонщиков, подхлестывавших лошадей. К Винсенту подскакал с докладом молодой майор, командовавший батареей. Когда он увидел подступавшие к холмам полчища, у него отвисла челюсть.

— Майор, размещайте свою батарею прямо здесь. В первую очередь цельтесь в самоходки.

— Простите, во что, сэр?

— В бронированные самоходные орудия, черт побери! Вон, видите, черные уродцы, изрыгающие дым.

Не слезая с лошади, Винсент ждал прибытия батареи. Наконец артиллеристы, чертыхаясь и тяжело переводя дух, преодолели подъем и вкатили пушку на вершину. Лошадей распрягли и привязали на заднем склоне холма; там же разместили зарядный ящик, чтобы уберечь его от прямого попадания. Один из артиллеристов открыл ящик и стал ждать дальнейших распоряжений. Остальные в это время установили пушку на позиции, а сержант, командовавший расчетом, подкрутил винт вертикальной наводки.

Майор вопросительно посмотрел на Винсента, указывая на одну из бронемашин, окутанную клубами черного дыма. Винсент кивнул:

— Бронебойными снарядами заряжай!

Сержант передал приказ заряжающему, тот вдвоем с помощником вытащил из зарядного ящика еще один, поменьше, и извлек из него мешочек с порохом. Они побежали к пушке и вслед за снарядом запихали в казенник мешочек. После этого артиллеристы закрыли казенник и установили запал.

Командир батареи, стоя возле орудия, внимательно разглядывал бронемашину в бинокль.

— Прицел две тысячи восемьсот ярдов!

Винсент невольно улыбнулся, когда сержант заслонил рукой глаза от солнца и стал всматриваться в цель, проверяя, правильно ли его молодой командир определил расстояние. Наконец, удовлетворенно кивнув, он встал позади пушки и заорал подчиненным, чтобы они немного развернули ее вправо. Два артиллериста, напрягшись, ухватились за поперечный брус на конце хобота лафета и стали сдвигать орудие, пока сержант не вытянул обе руки вверх, давая сигнал, что теперь оно развернуто так, как надо.

Сержант, не обращая внимания на артиллеристов второго расчета, устанавливавших свою пушку по соседству, сделал несколько шагов назад, держа в руках вытяжной шнур.

— Всем отойти в сторону! — скомандовал он.

Люди отошли подальше от колес и хобота лафета.

Сержант дернул за вытяжной шнур. Взревев, пушка отпрыгнула назад, из ее жерла вырвался десятифутовый язык пламени, за ним с воем вылетел снаряд. Винсент наблюдал за ближайшим броневиком, отсчитывая секунды. Столб земли взметнулся в пятидесяти ярдах от машины. Он счел, что для первого выстрела это неплохо, однако майор недовольно отчитал подчиненных, которые тем временем прочистили ствол орудия и стали его перезаряжать. Выстрелили вторая и третья пушки батареи, затем четвертая. Снаряды рвались вокруг броневика; один из них угодил в пехотинца, не оставив от него и мокрого места.

До броневика оставалось чуть больше двух тысяч ярдов, и расстояние это сокращалось. Вслед за машиной вперед двинулась пехота. Винсент в нетерпении оглянулся и увидел, что цепь республиканских стрелков торопливо взбирается на холм. Офицер, шедший впереди, отдуваясь после подъема, подошел к Винсенту.

— Полковник Петрович, Седьмой Кевский, сэр!

— Цель перед вами, полковник. Надо остановить их пехоту.

Офицер ошеломленно поглядел на надвигавшуюся стену черных мундиров, затем угрюмо кивнул и стал расставлять своих людей на склоне холма. Над головой у Винсента просвистела пуля, что несказанно его удивило: бантаги открыли огонь с расстояния в тысячу ярдов. С их стороны это либо просто легкомыслие, либо они знали, что делали. Винсент подумал, не вооружены ли они снайперскими винтовками Уитворта.

Он принялся рассматривать тот броневик, на который взбирался Гаарк, в надежде, что кар-карт имел глупость до сих пор не слезть с него. Действительно, так оно и было!

В каждом из полков имелся свой снайпер, и Винсент решил попытать счастья. Разглядев в солдатской массе зеленую снайперскую форму, он подозвал стрелка к себе. Снова обернувшись к броневику, он увидел, что кар-карта там больше нет. «Черт возьми, неужели он понял, что я собираюсь сделать?» — удивился Винсент. Вдоль бантагской колонны, уже вне пределов досягаемости, скакал всадник на белом коне.

— Мы попали в него!

Винсент перевел взгляд на броневик, по которому стреляла батарея. В этот момент второй снаряд достиг цели, от брони во все стороны полетели искры и осколки. Однако машина продолжала как ни в чем не бывало двигаться вперед. Артиллеристы разочарованно застонали. Все, что смог сделать двадцатифунтовый снаряд, — это оставить небольшую вмятину в переднем щите брони.

Командир батареи вопросительно посмотрел на Винсента.

— Продолжайте обстреливать его. Подпустите поближе и пальните по нему изо всех стволов.

— Сэр, не следует ли нам отойти назад? — спросил один из штабных офицеров, с беспокойством указывая на левый фланг. Бантаги, расправившиеся с гарнизоном форта, поднимались по склону, огибая батарею дугой с севера. В узкий морской залив зашел один из броненосцев. Его носовое орудие выстрелило, и спустя несколько секунд послышался рев снаряда, разорвавшегося в полумиле позади.

— Подождем еще немного. Надо проверить, не можем ли мы все-таки пробить броню этой чертовой машины.

Стрелки 7-го Кевского полка приподняли прицелы, направив винтовки под острым углом. Между тем бантаги пристрелялись, вокруг Винсента засвистели пули. Один из ординарцев подскакал к нему и закрыл своим телом, хотя сам явно был напуган до смерти.

Винсент хотел было прогнать молодого человека, но у того на лице вдруг появилось изумленное выражение, и он рухнул вперед. Пулей ему снесло затылок.

Винсент подхватил ординарца; кровь вперемешку с мозгами забрызгала его мундир, и офицеры поспешили освободить его от этого бремени. Винсент, сжав зубы, старался сохранить невозмутимый вид. Юноша принял на себя пулю, предназначавшуюся Винсенту, а он даже не знал его имени.

Еще несколько снарядов ударились о броню самоходки и рикошетом отлетели в сторону. Броневик произвел ответный выстрел, снаряд разорвался в двадцати ярдах от одной из пушек, разметав осколки над головой артиллеристов.

Между тем вражеская батарея, двигавшаяся позади броневика, достигла намеченных позиций и начала устанавливать орудия. Винсент внимательно следил за тем, как они это делают. Бантаги действовали быстро и уверенно — чувствовалось, что они, в отличие от мерков, хорошо овладели этим видом оружия. Не прошло и минуты, как первая пушка уже открыла огонь, а за ней и другие. Из четырех посланных снарядов два не долетели до цели ярдов пятьдесят, третий просвистел у республиканцев над головой, зато четвертый врезался в землю прямо перед одной из пушек и, разорвавшись, искромсал ее левое колесо и уложил половину бойцов расчета.

Напротив их батареи остановилась повозка, с которой соскочили четыре бантага и стали разгружать какие-то трубы небольшого диаметра. Винсент с любопытством смотрел, как они устанавливают эти трубы, направив один из концов вверх и подперев его двуногим штативом. Он подумал, не ракетные ли это установки. Но тут всю группу обволокло дымом с соседней батареи. К тому же стрелки 7-го Кевского палили в возрастающем темпе, и лошадь под Винсентом испуганно шарахалась, мешая ему сфокусировать бинокль на одной точке.

— Сэр!

Он посмотрел в том направлении, куда указывал офицер. На левом фланге бантаги уже почти достигли вершины гряды, справа несколько рот бегом устремились к холму. Он оглянулся. Еще один республиканский полк с винтовками Шарпса был уже в полумиле от них, а на дальней гряде занимали позицию другие полки вместе со второй батареей.

— Ну ладно, давайте сигнал отходить, — сказал Винсент. — И впрямь пора убираться отсюда ко всем чертям.

Командир батареи, возившийся с поврежденной пушкой, приказал подчиненным принести запасное колесо.

— Плюньте на эту пушку, майор! — крикнул Винсент. — Подбирайте раненых и уматывайте отсюда, пока не поздно!

Наступающие бантаги, будто почувствовав, что люди собираются оставить позиции, с удвоенной энергией устремились на штурм, возможно надеясь посеять в рядах противника панику. Однако люди в 7-м Кевском не были неопытными новичками. Каждый второй в шеренге вскочил и отбежал на сотню ярдов назад, чтобы прикрыть огнем своих товарищей, которые остались на месте, дожидаясь артиллеристов. Те быстро погрузили пушки на повозки, впрягли лошадей и пустили их вскачь.

Дав последний залп, оставшиеся на позиции стрелки также бросились назад. В это время в двадцати ярдах от Винсента прогремел взрыв, затем еще три. Не прошло и десяти секунд, как еще четыре снаряда разорвались на хребте, убив часть отступающих пехотинцев.

Он опять посмотрел на бантагов с трубами. «Мортиры, вот что это такое, — подумал он. — Новый вид мортир». Один из бантагов поднес к верхнему концу трубы снаряд и, опустив его в ствол, отдернул руку.

Спустя секунду из трубы вырвалось пламя. Еще через несколько секунд операция повторилась. И все-таки было совершенно непонятно, как работает эта штука.

— Черт побери, сэр! Надо уходить!

Один из офицеров штаба, наклонившись в седле, схватил поводья Винсентовой лошади, чтобы развернуть ее. Винсент чуть было не выговорил ему, но вовремя осознал, что офицер совершенно прав. Он уже погубил одного из своих помощников, самым непростительным образом подставив себя под пули.

Винсент бросил последний взгляд на бронемашину. Она продолжала двигаться вперед. Единственными следами от попадания полдюжины снарядов были царапины на переднем щите. Этот паразит передвигался медленно, но был неуязвим. По обеим сторонам броневика неспешным шагом маршировали пехотинцы.

Снаряды, посланные мортирами, рвались со всех сторон, и Винсент невольно вздрагивал, когда над ухом пролетали осколки. Вдруг он почувствовал на себе чей-то взгляд и, обернувшись, опять увидел всадника на белом коне. Приподнявшись в стременах, Гаарк высоко поднял винтовку в насмешливом приветствии. Винсент хотел было ответить ему непристойным жестом, но одумался. Это недостойно кадрового военного. Он тоже привстал в стременах и послал ответное приветствие. Кипя от негодования, он пришпорил лошадь и стал спускаться с холма под издевательское улюлюканье бантагов.

Эндрю в ярости накинулся на офицеров своего штаба:

— Мать вашу так и разэтак! Может мне кто-нибудь объяснить, что происходит?

Майор, командовавший ротой штабных связистов, побледнев, стоял перед ним навытяжку.

— Сэр, телеграфная линия перерезана. Я уже докладывал, сэр, что мы постоянно высылаем ремонтные бригады, но не успевают они восстановить связь, как тут же один из этих треклятых дирижаблей приземляется и опять перерезает провода.

Эндрю готов был растерзать майора. Рушилось буквально все. Среди офицеров штаба назревала паника. Из окна он видел, что железнодорожная станция тоже превратилась в сущий бедлам. Люди бестолково носились взад и вперед, офицеры надрывали глотку, пытаясь навести порядок, и ожесточенно спорили друг с другом. Артиллерийский капитан хотел загрузить в поданный состав свои пушки, тогда как командир пехотного подразделения с пеной у рта доказывал, что это место предназначено ему.

Майор-связист обреченно ждал своей участи. Вдруг Эндрю заметил Эмила, прислонившегося к дверному косяку. У доктора, ярого и непримиримого борца с курением, изо рта торчала сигара! Это зрелище настолько потрясло Эндрю, что он даже на миг забыл о майоре. Эмил незаметно кивнул Эндрю, приглашая его выйти.

— Короче, позаботьтесь о том, чтобы связь работала! — рявкнул Эндрю напоследок майору и промаршировал вслед за доктором на крыльцо.

— Ты теряешь над собой контроль, — спокойно произнес Эмил.

— Попрошу не читать мне нотации! — вспыхнул Эндрю. — Нашел момент! У меня под началом три армии, разбросанные по всем сторонам света, и я не могу связаться ни с одной из них!

— Три армии и три отличных командующих, — невозмутимо возразил Эмил и, положив руку другу на плечо, отвел его подальше от крыльца, чтобы их не слышали другое. Вынув сигару изо рта, он отдал ее Эндрю и зажег для него спичку. Эндрю раскурил сигару.

— И очки у тебя опять испачкались, — добавил доктор, покачав головой и снимая с Эндрю очки. Это была одна из множества досадных мелочей, с которыми однорукому человеку трудно справиться самостоятельно. Дома за состоянием его очков обычно следила Кэтлин.

Вытащив платок, Эмил протер очки и заботливо водрузил их на место.

— Ну вот, так-то лучше.

Эндрю энергично втянул в себя сигарный дым, глубоко затянулся и с шумом выдохнул.

— Еще до того, как линия вышла из строя, и Пэт, и Ганс успели получить предупреждение о том, что на их фронте что-то затевается, — сказал Эмил.

— Да, но я не знаю, что они делают, и это меня бесит! — воскликнул Эндрю и опять затянулся так глубоко, что у него слегка закружилась голова и заколотилось сердце.

— Они делают то, что надо.

— Никогда еще мне не приходилось командовать, находясь в таком идиотском положении! — пожаловался Эндрю. — Я практически всегда был на месте сражения и видел, что там происходит. Я чувствовал настроение своих людей и понимал, как развиваются события, что предпринимает противник и, главное, что он собирается предпринять. Только раз ситуация вышла из-под контроля — когда мы потеряли на Потомаке Третий корпус вместе с Гансом. Сейчас, похоже, тот случай, если не хуже.

— Это было четыре года назад, Эндрю. С тех пор все изменилось, характер войны изменился, и ты должен принять это как факт. События развиваются так, как они должны развиваться, совершенно независимо от того, присутствуешь ты при этом или нет. Так что тебе остается только набраться терпения и ждать.

Эндрю пробормотал сквозь зубы ругательство.

— Правда, тебе это всегда плохо удавалось, — прибавил Эмил с улыбкой.

Эндрю на миг отвлекся, наблюдая за тем, что делается в гавани. Незадолго до полудня пришел продырявленный и скособоченный «Фредериксберг». Ему пришлось выдержать схватку с одним из бантагских броненосцев. Он потопил вражеское судно, но был вынужден ретироваться, когда увидел, что на сближение с ним идут еще три броненосца. В данный момент команды «Питерсберга» и «Фредериксберга» занимались выгрузкой корабельных орудий. Двадцать лошадей волокли одну из пятидесятифунтовок вверх по склону холма, чтобы установить ее в земляной крепости, охранявшей вход в гавань. Тоненькая струйка дыма на горизонте выдавала местонахождение одного из бантагских кораблей.

«Удивительно, как быстро соотношение сил переменилось на прямо противоположное, — подумал Эндрю. — Наш порт блокирован, и мы можем только гадать, что происходит за горизонтом». До сих пор он не осознавал до конца роль морского флота. А ведь Буллфинч постоянно говорил о том, что именно от флота будет зависеть исход этой войны. На деле же они почувствовали это только сейчас. Гаарк получил возможность нанести удар везде, где пожелает, вдобавок в его распоряжении был воздушный флот. Эндрю подумал о новом мониторе, строившемся на верфях. Он мог бы стать грозным оружием в их руках, но теперь превратился всего лишь в груду железа, которую скорее всего придется взорвать.

— Ну что, полегчало?

— Черт побери, Эмил, почему ты разговариваешь со мной как с ребенком?

— Я твой лечащий врач, Эндрю, и это позволяет мне вести себя таким образом.

Эндрю вздохнул:

— Я чувствую себя беспомощным, Эмил. Я глух и слеп. Я просто-напросто не знаю, что творится вокруг и что мне делать дальше.

— Для начала наведи порядок вон там. — Эмил кивнул в сторону железнодорожной станции. — Отправь отсюда все, что можно, и дожидайся Десятый корпус из Рима — Марк непременно приведет его на подмогу. А завтра произойдет одно из двух: либо мы удержим Форт-Хэнкок, либо потеряем его вместе с Джанкшн-Сити, а затем бантаги перекроют железнодорожную линию. И что тогда?

Эндрю издал тяжелый вздох. Потеря узловой станции — это катастрофа. «Гансу придется пробиваться с войском через Зеленые холмы, — подумал он, — а если бантаги перекроют все проходы, то он окажется в ловушке. Пэту подобная участь вряд ли грозит — он в любой момент может вернуться по железной дороге. Вот только куда? В лучшем случае ему придется отбивать у бантагов Джанкшн-Сити. При этом фронт приблизится на сотни миль к границам Республики. У бантагов в тылу будет порт — надежная база — и неограниченное пространство для маневра. Нам же, весьма вероятно, придется отступать до самого Рима, а они в конце концов обставят нас в производстве вооружения и разгромят».

Тут он понял, что бесполезно пытаться решить все проблемы сразу. Прежде всего надо отправить войска на поддержку Винсенту и уповать на то, что Ганс и Пэт сумеют справиться с ситуацией.

Эта мысль вызвала у него улыбку. Не Ганс ли научил его самого всем премудростям военного искусства и разве не Пэт спас их армию при отступлении с Нейпера, а потом успешно удерживал центр обороны под Испанией?

— Сдаюсь, Эмил, ты, безусловно, прав.

Эмил удовлетворенно кивнул, затем вдруг выхватил у Эндрю сигару и бросил ее на землю.

— Курить вредно, Эндрю.

Эндрю улыбнулся:

— Эмил, я отправляюсь в Джанкшн-Сити. Возможно, железнодорожное сообщение с Гансом еще не нарушено, и с Римом тоже. Ты оставайся здесь и готовь раненых к отправке. Если удастся связаться с Пэтом, передай ему, чтобы переходил Шенандоа и был готов к возвращению.

— Слушаюсь, сэр!

Не тратя больше слов, Эндрю крутанулся на каблуках и вышел. Вернувшись в штаб, он объявил своим офицерам, чтобы они готовились к отъезду.

Эмил следил за ним. Убедившись, что Эндрю его не видит, он вытащил из кармана еще одну сигару, раскурил ее и медленно поплелся к себе в госпиталь.

Ружейный залп прогремел среди деревьев, листья и сучья посыпались Пэту на голову. Он натянул поводья, увидев, что один из сержантов вместе с группой рядовых уходит с линии огня.

— Эй, сержант, куда это, черт побери, вы уводите свое отделение?

— Досточтимый сэр, я отвожу свой полк в тыл на перекур.

Пэт, не находя слов, взглянул на усталое, почерневшее от порохового дыма лицо:

— Шоп Мак-Дугал?!

— Он самый, Пэт О'Дональд.

Пэт уже созрел для того, чтобы задать сержанту хорошую взбучку, но сдержал себя, внимательно посмотрев на самого Мак-Дугала с простреленным знаменем через плечо и полтора десятка изможденных людей, сгрудившихся вокруг своего сержанта.

— Что-то я не вижу тут полка.

— Ну как же, дружище, вот же он, злосчастный Тридцать третий Римский полк.

— Ты так и не бросил пить, Мак-Дугал?

— Да, сукин ты сын, ты прав как никогда. А у тебя, что, тоже проблемы с этим?

— Где же остальные люди?

Мак-Дугал покрутил головой:

— Да, вот именно, где?

Раздался еще один залп, и Пэт невольно вздрогнул, когда пуля ударилась о ствол дерева в каком-то футе от него, обрызгав его древесным соком и обсыпав щепками.

Мак-Дугал усмехнулся.

О'Дональд вопросительно взглянул на офицеров своего штаба.

— Тридцать третий Римский должен был стоять на крайнем левом фланге, сэр.

В лесу раздался грохот бантагской пушки. Вражеские стрелки, до которых было всего пятьдесят ярдов, усилили огонь. Строй республиканцев дрогнул, часть их отступила. Бантаги тотчас устремились в образовавшуюся брешь. На выручку кинулась рота, стоявшая в резерве, и завязался ожесточенный рукопашный бой.

Мак-Дугал наблюдал за схваткой абсолютно безучастно — видно было, что он навоевался до полного отупения.

— Мак-Дугал, что там у вас произошло? — спросил Пэт, кивнув в сторону севера.

— Нас застукали со спущенными портками, вот что произошло. Они налетели со всех сторон, вопя, как дьяволы. Я сказал полковнику — это, говорю, Чанселлорсвилль, и он убедился, что я прав, да… И никто из тех, на ком была офицерская форма, не знал, что делать. Тогда я сказал себе: Шон, говорю, вот неплохой случай, чтобы сделаться командиром полка. Ну вот и сделался. — Совершенно не интересуясь тем, какую реакцию вызвали его слова, он полез в заплечный мешок, вытащил оттуда бутылку и, приложившись к ней, допил содержимое до конца, после чего грохнул бутылку о дерево. — Ну примерно час мы отбивались, потом кончились снаряды. А у этих нестриженых нехристей были такие странные трубки, вроде мортир, которые стреляли снарядами. Они понавтыкали их вокруг и раздолбали все, что было в форте. А потом они вломились вовнутрь с западной стороны — с западной, прошу учесть, сзади. Ну я собрал тех ребят, кому удалось уцелеть, и прорвался вместе с ними.

Между тем республиканцам удалось залатать дыры в обороне, но под натиском противника они стали отступать. На западе послышалась перестрелка, — видимо, атака бантагов возобновилась и там. Пришло время отходить. Им-то до железной дороги оставалось совсем немного, но 1-й и 9-й корпуса отстали, растянувшись на несколько миль, а с востока надвигались не менее двадцати бантагских уменов.

— Да-а, Пэтруша, в хорошенькое местечко мы с тобой попали, нечего сказать! — возопил Мак-Дугал. — Прямо меж двух огней!

Усмехнувшись, Пэт подумал, что сержант очень точно охарактеризовал обстановку. Ему уже сообщили, что форт на северном фланге 11-го корпуса принял на себя основной удар бантагских частей, брошенных в наступление на фланге, и намертво застопорил его, удерживая позиции в течение целого часа, что позволило остальным полкам корпуса вовремя перестроиться и избежать полного разгрома в отличие от некоторых других подразделений. Может быть, эта стойкость объяснялась тем, что им просто некуда было отступать, а может, в этом была заслуга Мак-Дугала. Пэт подозревал, что сыграло роль и то, и другое. Не мог он не подивиться и тому, как этому старому пьянчуге удалось провести своих людей три мили по лесу, который кишел жаждущими крови бантагами.

— Веди людей в тыл, Шон. Ты и так сделал сегодня немало.

— Уж это точно, черт побери, — проворчал Мак-Дугал. Повернувшись к остаткам полка, он пролаял команду, и молодые римские воины, вскинув винтовки на плечо, строем отправились в тыл. Пэт двинулся вслед за ними вместе с последней цепью отступавших стрелков.

— Этот тип вполне заслужил «Почетную медаль», — заметил он штабным офицерам. — Боюсь только, он обменяет ее на бутылку водки при первой возможности.

Пуля пролетела так близко, что Пэт почувствовал ветерок на щеке. Повернув голову, он увидел выбегавшего из леса бантага, который на ходу перезаряжал винтовку. Он выхватил пистолет и трижды выстрелил. Одна из пуль сразила громилу. Но за ним показались еще фигуры, и, пришпорив лошадь, Пэт бросился наутек, петляя среди деревьев и пригибаясь, чтобы уклониться от низко растущих веток. Наконец он добрался до места, где перестраивались отступившие части. Местность здесь была очень удобной для обороны — к северу она шла под уклон, деревья росли мощные, за каждым могли спрятаться два человека. Не успел Пэт миновать выстроившуюся цепь воинов, как все они выстрелили разом, совершенно оглушив его.

По звукам, доносившимся из леса, он понял, что бантаги пошли в атаку. Батарея десятифунтовок, которую с трудом протащили по узкой лесной тропе, заняла позицию, и ее командир заорал пехотинцам, чтобы они не болтались в зоне обстрела. Те мгновенно свернули с тропы. Остановившись позади батареи, Пэт от удовольствия крякнул, когда все четыре орудия послали в лес заряд двойной картечи, содравшей с деревьев кору и сломавшей множество веток, а заодно прервавшей атаку бантагов.

— Генерал!

К нему приближался Рик Шнайд, которому Пэт поручил организовать отход.

— Как дела? — крикнул Пэт.

— Они воодушевились, вообразив, что победа уже близка, и рвутся вперед с удвоенной силой. По пути мы потеряли в чаще пару батарей. Я приказал нашим занять оборону возле самой станции. Уже начали загружать в вагоны раненых, но боюсь, что многим ребятам придется уходить на своих двоих.

Бантаги опять пошли в атаку; лошадь Пэта взбрыкнула, когда пролетевшая пуля задела ее ухо.

— Сэр, не слишком ли здесь горячо? — спросил Шнайд. — По-моему, вам лучше отправиться туда, где вам полагается быть.

Пэт пропустил его слова мимо ушей и послал лошадь легкой рысью вдоль цепи стрелков, размахивая шляпой, — для поддержания боевого духа воинов.

— Не отставать, не отставать! — кричал Винсент. — Вы что, хотите стать обедом для этих гурманов?

Поравнявшись с группой еле тащившихся по открытой степи солдат, он достал саблю и, держа ее плашмя, принялся шлепать отстающих по спине, в ответ на что те только бросали на него возмущенные взгляды.

— Шевелитесь же, черт побери! Они окружают нас!

В сгущавшихся сумерках на юге виднелась черная масса бантагской пехоты, которая устремилась в погоню, надеясь обойти отступающих с фланга. А людям уже не хватало сил, чтобы ускорить шаг.

Мимо просвистел снаряд, разорвавшийся на склоне холма и унесший жизни нескольких человек. В миле позади медленно, но неотступно за ними следовали самоходки в сопровождении пехотинцев, которые бросались вперед и, встав на колено, стреляли, затем поднимались и снова обгоняли машины.

Он знал, что на холме перед самым Джанкшн-Сити их ожидают свежие части — 2-я дивизия 5-го корпуса, подошедшая вечером. Один из солдат рядом с Винсентом вдруг молча опустился на четвереньки, хватая ртом воздух и отплевываясь кровью. Его товарищи остановились, чтобы поднять его.

— Вы ему уже не поможете, оставьте его! — крикнул Винсент.

Сержант гневно посмотрел на него:

— Черт побери, сэр! В Седьмом полку не принято оставлять врагам убитых и раненых.

— Давайте его мне! — приказал Винсент, и они посадили умирающего на лошадь перед Винсентом. Крепко прижимая солдата к себе, он вдруг почувствовал, что тело в его руках обмякло. Достигнув вершины холма и миновав цепь стрелков, он отпустил тело, и оно упало на землю.

Солдаты 2-й дивизии уже вырыли небольшие окопы около фута глубиной, устроив из дерна и земли что-то вроде бруствера. Бойцы 1-й дивизии, выдохшиеся после десятимильного марш-броска по степи, без сил валились на землю и с жадностью пили воду из фляжек, которую им пожертвовали еще не успевшие повоевать солдаты.

Понимая, что должно произойти, Винсент велел передать по дивизии приказ продолжать отход к укреплениям, непосредственно защищавшим город. Вдали послышался паровозный свисток — с северо-востока к городу приближается состав, везущий пушки и пехоту.

Спешившись, он отдал дрожавшую от усталости лошадь ординарцу и поднялся на гребень холма. По всему переднему склону карабкались вверх отставшие солдаты 1-й дивизии. Бантаги уверенно и стремительно приближались к холму. Воины 2-й дивизии кричали своим товарищам, что те мешают им стрелять. Некоторые из бойцов, собравшись с силами, делали последний решительный рывок к спасительному рубежу, другие просто падали на землю или оборачивались в сторону врага, готовясь дорого продать свою жизнь.

— Прицел двести ярдов, залпом, готовсь! — прозвучала команда.

Винсент, стиснув зубы, промолчал.

— Целься!

Воины, оказавшиеся меж двух огней, вжались в землю.

— Огонь!

Ослепительная вспышка высветила все вокруг на полмили. Немало солдат, оставшихся на склоне, были сметены огнем. Первые ряды наступающих бантагов исчезли в дыму.

— Прицел сто ярдов, залпом, готовсь!

Те из бойцов 1-й дивизии, кому удалось выжить, продолжали взбираться на холм. Винсент понимал, что командир дивизии не хочет вести беглый огонь, чтобы дать людям шанс добраться до окопов в промежутках между залпами. По-видимому, бантаги тоже это поняли и кинулись вперед с удвоенной энергией, но, увидев, что стрелки приготовились к следующему залпу, снова залегли.

Винсент выругался. Эти подонки хорошо, слишком хорошо, подготовлены к современной войне. Мерки и тугары просто перли бы вперед беспорядочной толпой, исступленно вопя и не обращая ни на что внимания. Бантаги же, переждав залп, опять ринулись в атаку.

— Беглый огонь!

Батарея справа от Винсента, до сих пор посылавшая снаряды по высокой траектории на гряду холмов, где стояли бантагские пушки, теперь опустила стволы орудий и зарядила их двойной картечью. В это время наступающие бантаги дали залп из винтовок, который уничтожил большую часть несчастных, так и не успевших добраться до своих. Батарея открыла огонь, когда до основной массы бантагов оставалось меньше пятидесяти ярдов, а некоторые уже ворвались в окопы и перешли в штыковой бой. Пушки стреляли практически в упор, и куски развороченных снарядами тел разлетались на двадцать ярдов и дальше. Стрелки роты поддержки, расположившейся вокруг орудий, отогнали своим огнем остатки бантагов.

Вражеская атака захлебнулась. Винсент молча наблюдал за тем, как отступают последние бантаги. Они ринулись на холм импульсивно, надеясь прорваться сквозь линию обороны на хвосте у отступающих бойцов 1-й дивизии, но реальных шансов взять высоту у них не было. Несколько воинов, чудом уцелевших на склоне холма, наконец получили возможность спастись.

К Винсенту подошел командир дивизии:

— Атака не такая уж и страшная, сэр.

— Подождите, это только начало, — отозвался Винсент, указывая на противоположную гряду холмов. Там уже заняли позицию несколько артиллерийских батарей; показались темные силуэты бронемашин.

«Хорошо, что эти монстры могут делать не больше двух миль в час, — подумал Винсент, — а то нам пришлось бы худо».

Командир батареи приказал артиллеристам взять бронемашины на мушку, но Винсент крикнул ему, чтобы они стреляли по пушкам.

Воины 2-й дивизии, впервые увидевшие самоходки, тревожно переглядывались, а их товарищи из 1-й дивизии, расположившиеся цепью чуть выше, подливали масла в огонь, уверяя, что ничто не может остановить эти бронированные чудовища.

Первая волна бантагов, откатившись в узкую долину между двумя грядами холмов, спряталась за валунами у извивавшегося по дну долины ручья и начала отстреливаться. Одна из пуль попала в артиллериста рядом с Винсентом. Он согнулся пополам и рухнул на землю.

Часть республиканских стрелков вела огонь по бантагам, засевшим в долине, другие — по следующей волне атакующих, спускавшейся с противоположного склона. В ответ бантаги ввели в бой мортиры, обстреливая траншеи и заставляя людей прятаться от разрывающихся снарядов. Караван броневиков продолжал двигаться вперед, рассыпая искры при попадании ружейных пуль.

— Итак, вот оно, их новое оружие.

Винсент изумленно обернулся и, вытянувшись, отдал честь Эндрю.

— По вашему виду можно догадаться, что вам сегодня досталось, Готорн.

— Мы потеряли почти половину личного состава Первой дивизии, сэр. Это моя вина — нельзя было выдвигать их так далеко вперед.

— Вы же не знали сил противника. Я на вашем месте сделал бы то же самое, пошел бы на выручку к форту.

Эндрю, не обращая внимания на свистевшие пули, стал разглядывать в бинокль бронированные самоходки.

— Именно так Ганс их и описал. Способны ли наши двадцатифунтовки что-нибудь сделать с ними?

— Мы подпустили их на двести ярдов, но все равно снаряды отскакивают от брони, как мячики, — с досадой ответил Винсент. — Я очень сожалею, сэр, но мы потеряли целую батарею — одно из орудий при первой атаке бантагов, остальные три при попытке закрепиться на позиции.

Эндрю кивнул, ничего не ответив. Потери были одним из непременных условий игры, которую они вели.

— Значит, остановить их на первом рубеже не удалось.

— Нет, сэр, мы лишь задержали их ненадолго.

Эндрю посмотрел на северо-восток, в сторону Джанкшн-Сити. В вечерних сумерках было видно, как бригада рабочих разгружает с платформы тяжелую пятидесятифунтовую пушку и две тридцатифунтовые, привезенные им из Порт-Линкольна. Несколько лошадей уже тащили одно из орудий в восточном направлении, где его должны были установить в земляной крепости за пределами города.

Он опять перевел взгляд на броневики, оценивая их скорость. К тому времени, когда они доберутся до города, уже стемнеет. Продолжит ли Гаарк атаку? Вне всякого сомнения. Он же понимает, что через двенадцать часов к ним может прибыть многотысячное подкрепление с трех сторон.

Винсенту удалось выиграть время, достаточное для подвозки тяжелых орудий, и не стоило дополнительно терять людей, пытаясь задержать противника на промежуточном рубеже.

— Смотрите, это он! — воскликнул Винсент.

На противоположной гряде показался всадник на белом коне. Эндрю, подняв к глазам бинокль, внимательно разглядывал его. Гаарк остановился и, развернув лошадь, тоже достал бинокль.

«Любопытно, — подумал Эндрю. — Очевидно, он и вправду умеет читать мысли, вроде кар-карта мерков Тамуки». Смутное ощущение чего-то постороннего в мозгу, беспокоившее его вот уже несколько месяцев, стало теперь вполне явственным. Но в отличие от Тамуки в Гаарке чувствовалась не первобытная ярость, а трезвая холодная расчетливость, служившая своего рода зеркальным отражением собственных мыслей Эндрю.

Эндрю почувствовал себя как актер на сцене, от которого ожидают каких-то действий. Он понял, что Гаарк хочет испытать его, угадать его намерения, и решил, что не следует проявлять никаких чувств — ни испуга, ни гнева — не раскрывать себя. Ощущение было непривычное. Если с Тамукой это был просто обмен примитивной ненавистью, демонстрацией силы и решительности, то здесь ощущалась попытка прочитать чужие мысли, интеллектуальная игра вроде шахмат, где каждый из игроков планирует свои действия, старается угадать ответные ходы противника и перестраивает свой план в зависимости от этого.

«Да, ты выиграл дебют», — подумал Эндрю. Не было смысла скрывать это. Он опустил бинокль, и телепатическая связь прервалась.

— Поехали, Винсент, — произнес он спокойно. — Надо перевести ребят в крепость. Впереди у нас долгая ночь.

«Чем сложнее план, тем больше вероятность, что он провалится», — уже не в первый раз подумал Джурак, ехавший верхом по насквозь продымленному лесу. Лошадь осторожно ступала среди валявшихся тел и вдруг шарахнулась в сторону, когда умирающий человек со стоном перекатился на бок и потянулся за револьвером. Несколько выстрелов, произведенных офицерами штаба, навечно успокоили его. Проезжая мимо полевого госпиталя, Джурак старался не обращать внимание на наваленные грудой конечности, стоны раненых и вонь, доносившуюся от погребальных костров.

Они заплатили непомерно высокую цену за выигранный бой. Пятьдесят тысяч убитых и раненых, а ведь предполагалось, что сегодня будет последнее решающее сражение и раса людей перестанет существовать. Но карт, командовавший подразделениями на фланге, не мог отказать себе в удовольствии сразиться еще раз. Вместо того чтобы выйти на дорогу, отсечь отступающие части противника и занять оборону, он потратил полдня на утомительный марш и напал на резервные войска. Он, конечно, основательно их потрепал, но его уверения, что он уничтожил целый корпус, были чистейшей ложью, придуманной, чтобы оправдать допущенную ошибку.

После окончания кампании Гаарк скорее всего приказал бы казнить карта за глупую самонадеянность, но тот избавил их от хлопот, самостоятельно отправившись к праотцам при последнем решительном штурме вражеских укреплений.

Впереди слышался шум продолжающегося боя, хотя наступила ночь и большинство бантагов прекратили наступление — гнева лесных духов они боялись больше, чем оружия янки. Люди не испытывали никаких суеверных страхов и отчаянно сражались, вытаскивая свои подразделения из западни, в которой, согласно планам Гаарка, они должны были погибнуть.

Да, они были разгромлены и отступали, но до полной и окончательной победы было далеко, и это совсем не нравилось Джураку.

— Сэр, мы не можем связаться с Джанкшн-Сити — сегодня утром бантагский дирижабль опять перерезал линию. Сколько мы ни исправляем повреждения, тут же появляются новые.

Ганс Шудер с досадой пробормотал что-то и соскользнул с седла возле полевой телеграфной станции. Командовавший пунктом связи капитан сидел за столом и отмечал на карте места, где была повреждена телеграфная линия. Он был бледен и в свете керосиновой лампы походил на привидение.

— Когда и откуда было получено последнее сообщение?

— Перед наступлением темноты в десяти милях от города остановился поезд, перевозивший раненых в Джанкшн-Сити. Бригада, обслуживающая состав, сообщила, что большое количество бантагских пехотинцев движется в сторону железной дороги, а вокруг самого города ведутся бои с ними. Машинист, столкнувшись с бантагами, дал задний ход. Это произошло совсем недавно.

Ганс, вздохнув, опустился на табурет возле стола. Чертыхаясь, он потер спину и выразил удивление, что находятся дураки, которым нравится верховая езда. Посмотрев на него, капитан полез в свой вещмешок и достал оттуда фляжку. Ганс с благодарностью сделал большой глоток и вернул фляжку капитану.

— От полковника Кина ничего не было?

— Вот телеграмма. Получили ее около четырех часов, когда на несколько минут удалось восстановить связь.

Взяв у капитана телеграмму, Ганс поднес ее к свету и, прищурившись, стал разбирать грубо отпечатанные буквы кириллицы. «Вот черт, почему бы нам не научить их всех английскому или немецкому, вместо того чтобы мучиться с этой тарабарщиной?» — подумал он. Теперь решить языковую проблему стало еще труднее — больше половины всех военнослужащих Республики были римлянами, и они хотели, чтобы официальным языком в армии был признан латинский. В конце концов он попросил капитана прочитать ему телеграмму.

«Ганс, еду в Джанкшн-Сити. Сообщают о мощном десанте в Форт-Хэнкоке, не меньше дюжины бронемашин. Полагаю…» — Капитан остановился. — В этот момент связь была прервана, сэр.

«Что он полагает? — подумал Ганс. — И что теперь делать?» Он облокотился о стол, потирая глаза. С юга доносился треск ружей, перебиваемый иногда раскатами пушек. Они находились в двадцати милях впереди линии оборонительных укреплений, откуда оставалось еще почти сорок миль до конечной железнодорожной станции, от которой тянулась двухсотмильная линия до Джанкшн-Сити. Вполне вероятно, что наутро бантаги взорвут пути где-нибудь милях в тридцати или сорока от станции.

— Сколько у нас на станции составов? — спросил Ганс.

Капитан порылся в своих бумагах:

— Десять, сэр.

Всего десять составов на три армейских корпуса. Ситуация все больше напоминала старую историю с гибелью 3-го корпуса на Потомаке. С юга подступали восемь или десять бантагских уменов, а между ними и основными силами в Джанкшн-Сити вклинился Гаарк со своей армией. Даже если бы Эндрю удалось удержать город, Гаарк мог повернуть к югу и, перекрыв все проходы в Зеленых холмах, устроить Гансу веселую жизнь. В случае если Ганс потеснит его, Гаарк всегда мог отступить к побережью, погрузиться на суда и высадиться где-нибудь в другом месте. Все это совсем не радовало Ганса.

— М-да, капитан, — произнес он. — Вам не кажется, что мы, похоже, сунули голову в петлю и выставили голую задницу в ожидании пинка?

Капитан предпочел промолчать.

«Гаарк ждет, что я отступлю на север, — внезапно догадался Ганс. — Он чуть ли не просит меня сделать это. Значит, надо сделать то, чего он не ждет, и сделать немедленно».

Посмотрев на капитана, он улыбнулся:

«Да, сынок, сегодня ночью тебе придется потрудиться».

— Развивайте атаку! — прорычал Гаарк. — Развивайте атаку!

Расхаживая в раздражении перед штабом, он указал на город, лежавший в долине. При этих словах кар-карта по долине разнеслось эхо далекого паровозного свистка.

— Я знаю, бойцы устали. Они сражались хорошо, но мы должны были взять эту узловую станцию до захода солнца. Прошло уже два часа после захода, а она все еще у них.

— Мой карт, но ведь уже ночь! — прошептал кто-то в темноте.

— Да, ночь. Ну и что?

— Мы никогда не сражались ночью, мой карт.

— Чтоб вам всем пусто было! — взорвался Гаарк. Он повернулся к командиру отряда броневиков. — Ты-то, по крайней мере, поведешь свои машины в атаку?

Офицер презрительно посмотрел на остальных и снисходительно улыбнулся:

— Разумеется, мой карт. Мои воины не трусы.

Остальные поглядели на него с нескрываемой ненавистью: это было самое страшное оскорбление для бантага. Гаарк резко повернулся к ним:

— Мы учились сражаться ночью, разве не так? Вы при этом, правда, не верили, что нам придется делать это. Духи предков будут с презрением смеяться над вами, как они смеются над тугарами и мерками, проигравшими войну человеческому отребью. — Молча он обвел всех взглядом. — Мы выступаем прямо сейчас. Тот, кто откажется, будет трусом.

Глава 7

Пронзительные свистки надвигавшихся на город броневиков вызывали у Эндрю непроизвольную дрожь. По искрам, вспыхивавшим в темноте, можно было определить местоположение машин.

Он чувствовал, как назревает паника среди людей, которые держали оборону на стенах форта, охранявшего подступы к Джанкшн-Сити с востока.

— Запустите осветительные ракеты! — приказал он. Расположившаяся в центре форта команда, ответственная за их запуск, выполнила приказ, и первая ракета повисла в воздухе на маленьком парашюте, осветив цепи наступающих бантагов. По всей линии обороны затрещали винтовочные выстрелы. Взвились и другие ракеты, высветив картину боя: противник предпринял массированную атаку одновременно с востока, юго-востока и юга. Одна из атакующих колонн уже пересекла южную железнодорожную ветку и на высокой скорости обходила город с запада.

— Я попытаюсь что-нибудь сделать, сэр! — сказал флотский лейтенант, прибывший с «Питерсберга» с отрядом и пятидесятифунтовой пушкой.

Через несколько секунд пушка, взревев, отскочила на несколько ярдов и изрыгнула такое яркое пламя, что Эндрю зажмурился. Артиллерийскому расчету вместе с подоспевшими на помощь пехотинцами с трудом удалось вернуть орудие на место. Снаряд разорвался перед бронемашиной, двигавшейся в сторону форта.

Выстрелила одна из тридцатифунтовок, размещенных на соседнем бастионе. Снаряд, попав прямо в передний бронированный щит самоходки, высек сноп искр из брони и вызвал взрыв торжествующих криков со стороны заинтересованных зрителей, но при вспышке следующей ракеты они увидели, что броневик как ни в чем не бывало продолжает идти своим ходом.

Нервно вышагивая взад-вперед в сопровождении Винсента, Эндрю наблюдал за тем, как цепь бронемашин постепенно смыкается вокруг города. Машины открыли ответный огонь, по всему форту рвались снаряды.

Пятидесятифунтовый снаряд опять попал в передний щит броневика с расстояния в шестьсот футов, и опять это не оказало на него никакого действия.

— Сэр, давайте попытаемся подбить вон ту машину, подальше! — предложил Винсент, указывая на самоходку, надвигавшуюся на южный бастион. — Может быть, боковая броня у нее не такая прочная.

Эндрю согласно кивнул, и Винсент подскочил к артиллеристам, приказав им переключиться на новую цель. Артиллеристы, пыхтя и переругиваясь, развернули орудие. Лейтенант посмотрел на Эндрю:

— Расстояние очень большое, сэр.

— Тем не менее попытайтесь.

Первый снаряд пропахал борозду перед самой бронемашиной. Треск ружей поднялся по всей линии. Бантагские стрелки тоже активизировались и уложили двух артиллеристов, перезаряжавших пушку.

Эндрю, стоя рядом с орудием, внимательно наблюдал за происходящим и размышлял. До четырех броневиков, двигавшихся в сторону форта, оставалось меньше трехсот ярдов. Они перешли на картечь, и визг снарядов над стенами бастиона сливался со свистом пуль.

Пятидесятифунтовка выстрелила опять, и на этот раз Снаряд пробил боковую обшивку броневика. Туча пара и дыма окутала машину, внутри нее прогремела серия взрывов, и самоходка развалилась на части.

Восторженный рев прокатился по всему форту. Лейтенант, воодушевившись, приказал взять на мушку следующий броневик.

Эндрю повернулся к Винсенту:

— Давайте сигнал к отступлению.

Кивнув, Винсент растворился в темноте, и вскоре прозвучал сигнал горна. Лейтенант с удивлением посмотрел на командующего.

— Мы же подбили один из них! — крикнул он. — Зачем отступать?

Эндрю указал на четыре броневика, находившихся уже в двухстах ярдах от них.

— Пока вы подстрелите еще один, остальные будут уже здесь! — завопил он, стараясь перекричать гром ружейной стрельбы и грохот взрывающихся снарядов и мин, которые дождем сыпались на форт. — Заклепывайте свою пушку и тащите ее в город.

Четыре зеленые ракеты взмыли в воздух, что служило условным сигналом к отступлению.

Винсент подвел Эндрю коня, и полковник, неловко запрыгнув в седло, направился в сторону ворот. При свете сигнальных ракет он увидел, что колонна бантагов, пересекшая железнодорожную ветку, продолжает двигаться на запад.

— По всей вероятности, они хотят перекрыть западную линию, — сказал он.

Пехотные колонны покидали форт через северные ворота, двигаясь в сторону города. Этот факт был отмечен раздавшимся позади них торжествующим ревом бантагов. На южном бастионе также прозвучал звук горна, и на смену отступающим защитникам форта через пролом в стене, проделанный броневиком, хлынула вражеская пехота.

Войска республиканцев отступали в ускоренном темпе, офицеры выкрикивали номера своих подразделений, созывая отстающих. С железнодорожной станции в северной части города доносились свистки паровозов. Через несколько часов после высадки вражеских войск с запада прибыло несколько поездов с войсками и вооружением, которые разгружались в двадцати милях западнее города, где поспешно возводилась вторая линия укреплений. После разгрузки поезда шли в Джанкшн-Сити, чтобы перевезти две дивизии 5-го корпуса на запад, а освободившиеся составы Эндрю посылал на Шенандоа для переброски армии Пэта.

Пожар охватил длинные ряды складов. Сотни тонн продовольствия, военная форма, медикаменты, разнообразное оборудование, не говоря уже о миллионах снарядов, — все было предано огню.

Эндрю ехал по улицам города, когда вспыхнула перестрелка между защитниками города и отрядом бантагов, каким-то образом прорвавшимся в самый центр. Отряд удалось быстро ликвидировать. Большинство солдат 5-го корпуса были опытными ветеранами и не поддавались панике, хотя обстановка была угрожающей. Под руководством офицеров и сержантов войска организованно отступали к железнодорожной станции.

Звон колокольчиков заставил Эндрю отъехать на обочину дороги, чтобы уступить место колонне санитарных фургонов, спешивших эвакуировать тяжелораненых.

На станции он обернулся и посмотрел на объятый пламенем город. На центральной улице вели ожесточенное сражение бойцы с южного бастиона, отступавшие последними. Эндрю рассчитывал на то, что координация между различными бантагскими частями будет неминуемо нарушена, и его расчет оправдался. Гаарку следовало направить более мощные силы на захват западной железнодорожной ветки. Там слышалась лишь легкая перестрелка, не более того. Линии, ведущие на северо-запад и северо-восток, были свободны.

Над головой у него пролетел снаряд, разорвавшийся в дальнем конце станции. По вспышке на юго-востоке он понял, что стреляет одна из бронемашин. Раздалось еще несколько пушечных выстрелов, и разорвавшийся на станции снаряд убил несколько человек, садившихся в поезд. Если, не дай бог, один из снарядов угодит в паровоз, вся эвакуация окажется под угрозой. Лавируя среди толпы, он подгонял людей и приказал артиллеристам одной из батарей бросить пушки, сняв с них лишь затворы.

Первый поезд с ранеными отошел по северной ветке, чтобы затем повернуть на запад, в сторону Рима. Как только путь был свободен, отправился следующий состав, перевозивший уцелевших бойцов 1-й дивизии 5-го корпуса.

Войска, прикрывавшие отход основных сил, отступали перебежками. Пока отбегал назад один ряд, другой вел огонь по противнику, затем они менялись местами. Тем временем от станции отошли еще два состава, вокруг них рвались снаряды. Заряд шрапнели угодил в самую гущу людей, столпившихся на одной из открытых платформ.

— Винсент, ты уезжаешь следующим поездом, — сказал Эндрю.

— Сэр, я не понял вас.

— Сынок, ты слышал, что я сказал. Я отправляю тебя на запад.

— Сэр, я полагал, что вернусь в Порт-Линкольн, а вы поедете на запад, чтобы координировать действия армий.

Эндрю, улыбнувшись, положил руку Винсенту на плечо:

— Хорош бы я был как командир, если бы бросил Пэта с ребятами на произвол судьбы.

Эндрю обрадовался, когда Винсент, подумав, согласно кивнул, понимая, что командующий поступает так не только из лучших чувств, но и исходя из обстановки.

Эндрю вытащил из кармана листок бумаги и передал его молодому человеку:

— Здесь указания для тебя лично и распоряжение, предписывающее тебе взять на себя командование всеми силами, находящимися на западе.

— Вы планировали это с самого начала?

— Разумеется.

Они пригнулись, когда пролетел снаряд, разорвавшийся в каких-нибудь десяти ярдах от них, а распрямившись, увидели, что забрызганы кровью, — снарядом начисто снесло голову одному из штабных офицеров Винсента.

— Я, конечно, не знаю, что сделает Ганс, но думаю, он поступит так, как я рассчитываю. В этом случае подключи Буллфинча. Создай заслон, задействовав Десятый корпус и всех, кто выберется отсюда. Как только Пэт со своими войсками прибудет с Шенандоа, мы попытаемся прорваться. Ты все понял?

— Да, сэр.

— Ты отвечаешь за все, что произойдет на западе. Надеюсь, ты будешь держать ситуацию под контролем. Паники не миновать. — Последние слова ему пришлось выкрикивать, так как мимо них, громко свистя, пронесся пятый из отправляющихся составов. Над головой слышалось непрерывное жужжание пуль — вражеское кольцо сжималось. Бантаги, дойдя до окраины горящего города, повернули на север, чтобы перекрыть восточную железнодорожную линию.

Винсент протянул Эндрю руку:

— До встречи через неделю, сэр!

— Поезжай, сынок, и передай Кэтлин… — Он запнулся. Что утешительного мог он ей передать? Он слабо улыбнулся и покачал головой. В это время прозвучал свисток шестого состава, возвещающий об отправлении. — Твой поезд.

Винсент соскочил с лошади. Несколько мгновений он молча смотрел на нее, затем погладил по морде и вытащил пистолет. Эндрю отвернулся, понимая Винсента, который предпочел застрелить животное, нежели оставить его на съедение бантагам.

Подбежав к тронувшемуся с места составу, Винсент вспрыгнул на подножку кабины машиниста. Бантаги окружали станцию, до них оставалось не больше двух сотен ярдов.

Эндрю спешился и тоже потянулся за пистолетом. Он благодарил Бога, что его Меркурий остался в Порт-Линкольне. Однако, поглядев в глаза лошади, он отвернулся и пошел прочь, позвав за собой штабных офицеров. Дойдя до паровоза, он забрался в кабину и оглянулся. Бантаги уже подошли вплотную к станции. Еще чуть-чуть, и они не успели бы выбраться. На платформе за паровозом команда сигнальных ракет ждала его приказа.

— Валяйте! — крикнул он.

Полдюжины ракет взвились в воздух, осветив два состава, ожидавшие последних защитников города. Послав залп в ряды бантагов, люди бросились к поездам. Машинист открыл дроссельную заслонку, и поезд тронулся. Люди карабкались на платформы с обеих сторон, помогая подняться раненым, а те, кто успел забраться, стреляли поверх их голов. Эндрю заметил на главной улице броневик, разворачивавшийся для выстрела.

Выстрел прогремел, и секунду спустя мощный удар сотряс весь состав. Кто-то налетел на Эндрю, повалив его прямо на дрова в тендере. Над его головой из котла со свистом вырвалось облако пара.

— Не поднимайтесь! — пронзительно закричал полным страха голосом человек, лежавший на нем. Прикрыв лицо рукой, Эндрю почувствовал, как мимо них пронеслась горячая волна.

Его схватили за плечи и куда-то поволокли. Внезапно наступила полная темнота, и он с ужасом подумал, что ослеп, но потом понял, что ему на голову набросили одеяло. Чьи-то руки обвились вокруг него, потом он стал падать, но другие руки подхватили его и оттащили от паровоза. Наконец одеяло с головы сдернули, но он все равно ничего не видел, потому что стекла его очков запотели от пара.

— Сэр, с вами все в порядке?

Он хотел ответить, но не смог и только кивнул.

— Унесите же его отсюда! — завопил чей-то голос.

Он возмущенно попытался сказать, что может передвигаться самостоятельно, но никто не слушал его, и несколько человек бегом понесли его куда-то. Совсем близко слышался хриплый, подвывающий рев — боевой клич бантагов. Группа людей, тащивших его, резко остановилась, кто-то с силой обхватил его за пояс, но тут прозвучали пистолетные выстрелы, и сжимавшие его руки разжались. Его опять потащили — как он понял, ко второму поезду, который был готов покинуть станцию.

— Это Кин! Это Кин! — звенело в воздухе, перекрывая рев, вой, стоны, треск ружей, пистолетные выстрелы и приближающееся улюлюканье бантагов.

Тут раздался паровозный свисток, лязгнули поездные сцепления, и внезапно его подняли в воздух, а затем он почувствовал, как под ним завибрировал пол и застучали колеса.

— Со мной все в порядке! — завопил он, и его наконец отпустили. Рукавом он вытер стекла очков, не снимая их, и огляделся. Несколько офицеров его штаба, которые приволокли его, без сил опустились на пол открытой платформы.

Более сотни человек, соскочивших с подбитого поезда, догоняли последний уходящий состав, на ходу прыгая на подножки. Он увидел одного из своих ординарцев и, встав на колени, протянул ему руку, помогая забраться на платформу. При этом он с ужасом ощутил, как с руки ординарца клочьями сходит кожа. Подняв голову, он с трудом разглядел красное, обожженное лицо юноши, кричавшего от боли.

Стрельба не прекращалась; люди из последних сил бежали вдоль поезда, падали и тут же исчезали в черной массе, преследовавшей их.

Эндрю, все еще стоя на коленях, схватил одного из бегущих солдат за руку. Солдат споткнулся и стал падать. Эндрю почувствовал, что сейчас свалится с платформы. Но тут чьи-то руки подхватили солдата и втащили его наверх.

Внезапно человек, стоявший рядом с Эндрю, издал хрюкающий звук, согнулся пополам и нырнул головой вниз с платформы. Другой упал прямо на Эндрю, выронив из рук винтовку. Бантаги поливали платформу огнем сразу с трех сторон. Эндрю пытался встать, но на него навалились два человека, которые не отпускали его, ругаясь на чем свет стоит. В следующее мгновение один из них затих, в лицо Эндрю ударила струя крови.

Выехав со станции, поезд миновал последнюю стрелку и, набирая скорость, повернул на северо-восток, к Порт-Линкольну. Над платформой пролетело несколько снарядов. Один из них разорвался прямо у них над головой, увеличив число погибших.

Ружейный огонь не прекращался, усиливаясь, когда им встречались передовые вражеские отряды, пытавшиеся, срезав путь через холмы, догнать поезд и задержать его. Но в конце концов все осталось позади, и Эндрю смог подняться на ноги.

Оглядевшись, он пришел в ужас. Почти все выехавшие со станции на платформе были убиты или ранены. С удивлением он увидел возле себя мальчика-ординарца, которого он втащил на платформу. Кожа полосами свисала с его рук.

— Сэр, с вами все в порядке? — спросил мальчик.

Эндрю сделал ему знак, чтобы он сел рядом.

— Вы нас до смерти напугали, сэр. Мы уж не верили, что вытащим вас.

— Тише, сынок, не волнуйся.

Юноша, несомненно, был в шоке. Лицо его распухло, он с трудом дышал. Эндрю помог ему лечь на пол.

— Внутри какое-то странное ощущение, сэр. Наверное, я надышался пара.

— Тише, тише.

Тут Эндрю впервые почувствовал, что и сам он обожжен. Руку саднило, правая половина лица раздулась и была мягкой на ощупь.

Мальчика начало трясти. Эндрю обнял его, прижав голову к своей груди, и беззвучно заплакал, слушая, как бормотание ординарца становится все тише, а колеса продолжают стучать, увозя их в темноту…

Не обращая внимания на протесты штабных офицеров, уверявших, что ходить по городу опасно из-за взрывающихся боеприпасов, Гаарк шел по главной улице в окружении телохранителей, которые нервно озирались и закрывали его щитами от обломков и головешек, сыпавшихся с горящих зданий.

От бушующего вокруг пламени шел нестерпимый жар, и Гаарк прикрыл лицо плащом. Он надеялся захватить город в нетронутом виде — хранившихся здесь запасов им хватило бы надолго. Теперь же единственным источником снабжения был Сиань, откуда судам придется непрерывно подвозить все необходимое.

Подойдя к разбитому снарядом паровозу, он окинул взглядом горы трупов и одобрительно кивнул. Их было по крайней мере несколько сотен, воины уже приступили к заготовке мяса. Несколько захваченных в плен раненых, связанные вместе, с ужасом смотрели на бантагов. Гаарк приблизился к ним.

— Я оставлю в живых того, кто ответит на мои вопросы, — медленно произнес он на ломаном русском языке.

Один из пленников, совсем еще мальчик, одетый в хорошо сшитую военную форму, с вызовом смотрел на него. Гаарк пронзил юного солдата холодным взглядом и почувствовал ужас в его душе.

— Удалось ли Кину спастись?

Солдат скривился в улыбке и плюнул под ноги кар-карту.

— Он наденет твою голову на копье, — выкрикнул он. — Конечно, он спасся, но он вернется. Шудер тоже придет с юга, и они вместе прикончат тебя.

Гаарк покачал головой:

— Расскажи мне о Кине, и я помилую тебя.

— Убирайся к черту, скотина! — крикнул юноша, стараясь произносить слова гордо и смело, но это у него плохо получилось, голос дрожал от страха.

Гаарк отвернулся от него и пошел прочь, не обращая внимания на вопли пленников, которых бантаги разрубали на части.

Пройдя вдоль поезда, он остановился возле паровоза и, перешагивая через трупы, внимательно осмотрел его. Машина была сделана очень искусно и, по-видимому, могла развивать большую скорость. Прекрасные пропорции, начищенные до блеска медные части составляли резкий контраст с неказистыми уродцами, производившимися на его заводах.

Басовитое урчание донеслось из-за дымившихся останков паровоза. Обойдя паровоз спереди, Гаарк увидел один из броневиков. «Да, если бы они ездили быстрее, мы бы догнали наших врагов, не дали им спастись», — сокрушенно подумал он.

Но жаловаться ему было не на что. В бою они потеряли всего одну машину, еще пять сломались по пути и две увязли в болоте. Оставалось девятнадцать, а через десять дней из Сианя доставят еще двадцать четыре. Правда, проблема доставки теперь значительно усложнилась. Смогут ли они вовремя подвезти все необходимые подкрепления и материалы? К завтрашнему вечеру для его воздушных кораблей уже должна быть готова база, откуда они смогут подниматься в воздух, чтобы разрушать мосты, перерезать телеграфные провода. Контролируя воздушное пространство, бантаги будут держать противника в неведении относительно своих сил и их размещения.

А Шудер, значит, на юге. Хорошо, этот мальчишка выболтал ему очень ценную информацию. В данный момент все части их армии разобщены. Надо окружить и уничтожить те два крыла, которые Кин так непредусмотрительно раскинул.

Довольно ухмыляясь, он обернулся к горящему городу.

Засунув руки в карманы, президент Калинка покинул здание военного министерства, спрятав лицо от холодного настойчивого дождя.

— Калин!

Он попытался улыбнуться Кэтлин, предложившей ему спрятаться под ее зонтиком.

— У нас в госпитале ходит столько разных слухов; я пыталась выяснить, что же все-таки происходит на самом деле.

— Армия окружена. — Он вздохнул, схватившись за поля цилиндра, едва не унесенного порывом ветра. Хотя было уже далеко за полночь, небольшая толпа женщин собралась у дверей издательского дома «Гейтс иллюстрейтед уикли». В витрине была установлена классная доска, на которой один из сотрудников издательства вывешивал поступающие телеграммы. Последнее сообщение, вывешенное в полночь, извещало, что никакой информации не поступает, связь прервана. В другом окне висела большая карта фронта, на которой красным цветом были отмечены место высадки и направление передвижения армии бантагов. Увидев Калина, женщины кинулись к нему в надежде узнать что-нибудь новое. Калин покачал головой:

— Нам известно только, что под Джанкшн-Сити идут тяжелые бои, в которых участвует Пятый корпус.

— А правда, что наши армии отрезаны друг от друга? — спросил кто-то из толпы.

Калин, помедлив, в конце концов кивнул:

— Друзья мои, нет смысла толпиться под дождем. Пожалуйста, идите домой — там гораздо спокойнее. Я обещаю вам, что мы вытащим наших мальчиков из этой передряги.

— Своего-то зятя ты уже вытащил, — раздался сердитый женский голос. — Об этом ты позаботился в первую очередь.

Калин медленно повернулся к женщине, бросившей это обвинение. Она стояла, сложив руки на груди, и с вызовом смотрела на него.

Он подошел к ней и снял шляпу.

— Три моих мальчика сражаются под началом у Шудера, — сказала она. — Двоих я потеряла в прошлую войну. Твоим же, похоже, опасность не грозит.

— Мадам, — произнес он мягко, — моего зятя отослал Кин. Я не принимал участия в этом решении. — Он кивнул в сторону Кэтлин. — Ее муж приказал ему ехать сюда, а сам остался с армией.

— Я не понимаю, чего ради мы сражаемся на другом конце света! — с горечью воскликнула женщина. — Ведь эти поганцы сказали, что оставят нас в покое, еели мы не будем им мешать. Зачем же ты посылаешь туда наших мальчиков умирать? Разве мы еще не достаточно страдали?

Толпа зашумела, соглашаясь с ней.

— Но если бы мы не послали их туда, — вмешалась Кэтлин, — нам пришлось бы сражаться здесь. Неужели вы хотите, чтобы Суздаль опять стал полем битвы?

— Я знаю только одно: я уже потеряла детей и потеряю снова. Мне плевать на этих ниппонцев и прочих. Я просто хочу, чтобы мои мальчики вернулись. Разве не сказал этот бантагский вождь, что если мы оставим их в покое, то и они не тронут нас? — При этих словах ее голос дрогнул.

Кэтлин успокаивающе протянула руку и хотела положить ее женщине на плечо, но та отступила назад.

— Прекратите эту войну. Прекратите войну и верните наших мальчиков домой.

Толпа опять с одобрением зашумела.

— Война не кончится, если мы отзовем нашу армию, — пытался убедить их Калин. — Друзья мои, мы ведь уже обсуждали это в Конгрессе и согласились, что это не выход. Этот дьявол, вождь бантагов, явится сюда, если мы не разгромим его на границе. У нас нет выбора: надо сражаться там, вдали от дома, а не на самом его пороге.

— Тогда пусть римляне сражаются там. Мы дважды заступались за них, пусть теперь они ответят нам тем же, а наших детей надо освободить от этого.

Женщина повернулась к Кэтлин:

— С тех пор как вы, янки, появились здесь, у нас непрерывно идет война. Если бы вы не лезли в наши дела, мы не потеряли бы столько народа, а тугары и прочая нечисть давно ушли бы.

Все застыли в молчании. Кэтлин растерялась и тоже не нашла что ответить. Калин, стоя под дождем с цилиндром в руке, смотрел на разгневанную женщину.

— Я буду сегодня молиться за ваших мальчиков, — произнес он наконец. — Уже поздно, друзья мои, пойдемте по домам.

Надев цилиндр, Калин повернулся и медленно пошел по улице. Люди за его спиной громко заспорили. Кэтлин нагнала его.

Калин посмотрел на нее:

— Ты чувствуешь себя нормально?

— Знаешь, она по-своему права, — вздохнула Кэтлин. — За годы войны погибло больше половины населения Руси. А если бы мы тогда не подняли восстания, то погиб бы только один из десяти.

— Неужели ты предпочла бы тугарское рабство и убойные ямы свободе? — сердито воскликнул Калин.

— Но какую цену приходится за нее платить! — прошептала она.

Он обратил внимание на ее усталый вид. Утром с фронта прибыл первый поезд с ранеными, и Кэтлин провозилась с ними весь день.

— Эндрю как-то сказал мне старую поговорку, — сказал Калин. — «У победы тысяча отцов, а поражение всегда сирота».

— Разве уже пора говорить о поражении?

Он ничего не ответил и молча перекрестился, проходя мимо собора. Затем приостановился, поднялся по ступеням, снял шляпу и вошел внутрь. Кэтлин последовала за ним.

Полуночная служба была в разгаре, вел ее патриарх Касмар. Преклонив колена перед алтарем и перекрестившись, Кэтлин прошла к задней стене и встала рядом с Калином. Она молча смотрела на него, не смея обременять его своими страхами. За годы, проведенные с Эндрю, она многое постигла в так называемом искусстве войны. Нередко по вечерам она поднималась к нему в кабинет, и он делился с ней своими мыслями, планами, опасениями, объяснял правила сложной тактической игры с ударами и контрударами. Он даже предвидел, что Гаарк может прорвать блокаду и высадиться в тылу у одной из армий на восточном или южном фронте, но не верил, что бантаги смогут полностью контролировать море или узловую станцию, связывавшую все армии с западом.

Ганс же постоянно говорил об этой возможности, о том, что от Гаарка надо ждать самого невероятного, и оказался прав.

Она понимала, что исход войны во многом зависит от того, какая из сторон сумеет в этот момент собрать больше сил. Если Гаарк закрепится на захваченной территории и не будет испытывать трудностей со снабжением, то обе республиканские армии, вовлеченные в непрерывные локальные стычки, будут в конце концов истощены. У них кончатся запасы продовольствия и боеприпасы, Гаарк разгромит их, после чего беспрепятственно двинется на Рим и на Суздаль, и тогда всем мечтам о свободном мире конец.

— Знаешь, — прошептал Калин, — сегодня вечером ко мне подошли несколько сенаторов и предложили послать к Гаарку дипломатического представителя. Они считают, что, если он не тронет наши армии, мы должны пообещать ему отступить до Рима и согласиться на все их условия.

— Господи помилуй! — вырвалось у Кэтлин. Вспомнив, где они находятся, она поспешно перекрестилась. — Они что, с ума сошли?

— Знаешь, большинство людей, глядящих на карту в витрине Гейтса, не понимают, что перед ними. Для них это все равно что китайская грамота. Все, что они видят, — это поезда, увозящие их близких в неизвестность.

— А ты видишь что-нибудь еще? — спросила Кэтлин.

Калин опустил голову:

— Иногда я задаю себе этот вопрос.

— Черт побери, Калин, — рассердилась она. — Я не понимаю, как такое возможно: четыре месяца назад, после возвращения Ганса, у всех только и было на уме что война, месть, а теперь что? Мы же с самого начала понимали, что нам нужно все или ничего, компромиссы невозможны.

— Но ведь нам удалось в конце концов договориться с тугарами — они ушли.

— Да, но только после того, как мы разгромили их вчистую. Другого способа уговорить их нет.

— А у скольких мальчиков ты сегодня ампутировала руку или ногу? И сколько их умерло на операционном столе?

Кэтлин холодно посмотрела на него, и Калин опустил голову, вспомнив, что некогда она ампутировала и его руку, спасая его тем самым от смерти.

— Эндрю добровольно вернулся в эту западню не для того, чтобы погибнуть героем, — сказала она. — Он вернулся, чтобы вытащить оттуда других, и он рассчитывает, что и ты сделаешь для этого все. Он уж точно скорее умрет, чем согласится подчинится Гаарку.

— Но сколько человек умрет вместе с ним? Вот в чем вопрос.

— Может быть, все, — бросила она. — И если речь пойдет о том, чтобы мои дети жили в рабстве у орды, как жили когда-то вы, то я скорее отравлю их!

Внезапно она с ужасом осознала, что почти кричит это — в церкви, во время службы. Касмар прекратил читать молитву и смотрел на нее; все присутствующие молчали.

Затем священник возобновил чтение, и Кэтлин склонила голову вместе со всеми. Завершив службу, Касмар повернулся к пастве и, подняв руки, сделал им знак задержаться еще ненадолго.

— Я хочу прочитать заключительную молитву, — сказал он. — Это будет молитва за нашу победу, ибо без нее нам нет места в этом мире. Возможно, эта война будет длиться долгие годы, и мы должны быть готовы к этому, мы должны быть готовы пожертвовать многим, и, может быть, даже собственной жизнью. Не осознав этого, мы обрекаем на смерть наших детей.

Толпа шевельнулась, многие посмотрели на Калина и Кэтлин.

— И еще одно. Это будет последняя молитва, которую я прочту в этом соборе. Завтра я уезжаю на фронт и, если понадобится, возьму в руки винтовку, чтобы сражаться бок о бок с нашими мальчиками. Слишком долго я скрывался от тягот войны под облачением священника. Наш друг, наш освободитель Эндрю Кин находится в опасности, окруженный врагами, и я не обрету покоя, пока он и все, кто сражается вместе с ним, не будут спасены.

Благословив всех, он вернулся к алтарю и встал на колени.

Кэтлин была потрясена. Вместе с Калином и остальными прихожанами она направилась к выходу. Проходя мимо алтаря, она, поколебавшись, подошла к Касмару, хотя знала, что это категорически запрещено, и положила руку ему на плечо. Священник испуганно поднял голову, но, увидев ее, улыбнулся.

— Спасибо, — прошептала она.

— Я слышал ваши слова, — ответил он, поднимаясь на ноги. — И это меньшее, что я могу сделать. — Он перевел взгляд на Калина. — Я никогда не вмешивался в политику, но чувствую, что обязан это сделать сейчас.

— Каким образом? — спросил Калин.

— Было бы варварством посылать Гаарку головы его послов-чинов в знак отказа от каких бы то ни было компромиссов с ним, тем более что они служат ему не по своей воле. Но завтра утром, в разгар дня на рынке, я непременно позабочусь о том, чтобы им публично выразили презрение и с завязанными глазами препроводили на поезд, отправляющийся на восток, — я сам препровожу их. Надо ясно дать им понять, что они могут убираться… — Он запнулся, поглядел на алтарь и, улыбнувшись, закончил: — К дьяволу.

Калин, рассмеявшись, покачал головой:

— Да-а, это действительно акция.

— Вам тяжелее, мой друг. Вы не можете отправиться на фронт, хотя, я знаю, хотели бы. А я могу. Возможно, это приведет в замешательство кое-кого из наших разжиревших сенаторов, призывающих к миру с Гаарком, и помешает им обратиться к нему с челобитной.

— Но если вас ранят или убьют, ваше святейшество?

Касмар улыбнулся:

— Я думаю, ореол мученика на священной войне будет неплохой компенсацией. А этот ваш юный Рублев напишет мой портрет. Я не буду возражать.

— Касмар, вы немного староваты для ратных подвигов, — заметил Калин.

— Не старше Ганса Шудера. Ну а теперь, друзья мои, вам надо идти отдыхать, а мне — собираться в дорогу. — Он благословил их на прощание.

Кэтлин преклонила колена перед алтарем и вышла из храма. Народ еще не разошелся с площади. Некоторые ждали новостей возле издательства Гейтса, другие собрались у дверей собора, услышав о заявлении Касмара. Несколько женщин подошли к Калину и Кэтлин и выразили им свою солидарность, добавив, что молятся за Эндрю. В ответ она смогла только благодарно кивнуть и, взяв Калина под руку, направилась через площадь, забыв про зонтик. Холодный дождь освежал и скрывал слезы.

— Таким образом, мы тут как в западне, — сказал Ганс. Перед ним на опущенной задней дверце кузнечного фургона была расстелена карта местности. Вокруг него собрались три командира корпусов и шесть из девяти комдивов. Он посмотрел по очереди на каждого из них. Командир 2-го корпуса Бейтс и командир 9-го Уотс были его бывшими однополчанами по 35-му Мэнскому, в то время как Флавий, командовавший 8-м, был родом из Рима. Дивизионные командиры тоже служили раньше в разных местах — в американской Армии Союза, в русских частях или в Риме. Кетсвана, его товарищ по бантагскому плену, стоял рядом с ним и внимательно слушал.

Кончиком карандаша Ганс указал рубеж, до которого сумел дойти Гаарк на севере, и предполагаемое местонахождение уменов, наступавших с юга.

Пока они совещались, надобность в керосиновых лампах отпала — небо на востоке начало светлеть, хотя тучи на западном горизонте предвещали дождливый день.

Ганс потягивал обжигающий чай из старой оловянной кружки и жевал галету с куском солонины.

— Итак, кто за то, чтобы пробиваться на север?

— Единственный приемлемый для нас выход, я считаю, — заявил Бейтс, указывая изжеванной сигарой путь через горы. — Первым делом надо выставить заградительные части, затем запастись всем необходимым и ударить по этому мерзавцу. Вместе с О'Дональдом и резервными войсками с запада мы возьмем его в клещи, а через неделю соединимся со своими.

— Согласно последнему сообщению, у него не больше трех-четырех уменов, — заметил Уотли.

Ганс молча кивнул и посмотрел на других офицеров. Все без исключения были его учениками — одних он гонял по плацу перед Белым домом в Огасте, других — под стенами Суздаля или Рима.

— А ты что скажешь? — спросил он Кетсвану.

Зулус покачал головой.

— Надо идти вот сюда, — сказал он, показав на карте направление на юг и запад.

Некоторые из офицеров снисходительно улыбнулись столь явной, на их взгляд, некомпетентности, но стальной блеск в глазах Ганса пресек какие-либо насмешки.

В долине послышалась ружейная стрельба, все обернулись в ту сторону, откуда она доносилась, и увидели цепь пеших бантагов. Одновременно на юго-востоке раздался глухой пушечный залп. Застучал ключ установленного под тентом телеграфного аппарата.

Ганс терпеливо ждал, дожевывая бутерброд. Наконец телеграфист принес ему телеграмму. Вокруг воцарилась тишина. Телеграмма имела непосредственное отношение к тому, что сказал Кетсвана.

— Это сообщение из водохранилища номер двадцать пять, — объявил Ганс, указывая объект на карте.

Водохранилище 25 было большой цистерной для хранения воды, стоявшей в двадцати милях к югу от Джанкшн-Сити, где степь постепенно переходила в предгорья Зеленых гор. Ганс зачитал сообщение:

— «Станция прекращает работу. Приближаются три пехотных полка бантагов с бронемашиной». — Ганс положил телеграмму рядом с картой. — Парни, знаете, что будет, если мы двинемся на север? Нам придется пробиваться с боем через добрую дюжину проходов в горах. Бейтс, Уотли, вы должны помнить наш марш под Антьетамом.

Оба командира помнили этот марш. Остальные посмотрели на них с уважением. О битве под Антьетамом — первой, в которой участвовал 35-й Мэнский полк, — были сложены легенды, и те, кто служил в 35-м с самого начала, говорили о ней с дрожью в голосе.

— Помните ущелье Тернера? Мы тогда стояли в резерве и видели, как туда зашла Железная бригада.

Вы видели это, и я видел. Мятежники оборонялись от целой армии силами нескольких полков, пока мы не выкурили их оттуда. Ребята, то же самое произойдет здесь. На месте Гаарка я немедля бросил бы туда всего пол-умена и закупорил бы все эти проходы.

— Но ведь мы охраняем их.

— Ну да, ветераны из гарнизонных войск, выставленные на мостах. Нам потребуется день или даже два, чтобы перебросить туда достаточные силы. Против наших стариков, уже неспособных по-настоящему драться, Гаарк кинет свои элитные части, и сделает это уже сегодня вечером.

Все молча следили за его карандашом, ткнувшим в железную дорогу, извивавшуюся между холмами.

— Пока корпуса будут пробиваться на север, нам потребуется удерживать линию оборонительнх сооружений. Сколько времени, по-вашему, мы сможем там продержаться без подвозки запасов?

— Неделю? — предположил Бейтс.

Ганс презрительно фыркнул:

— Если бы железная дорога доходила до оборонительной линии, а параллельно ей шла еще одна линия, чтобы можно было ездить одновременно в двух направлениях, а у нас было бы штук шесть корпусов, то, может быть, нам бы и удалось задержать их наступление. Наша снабженческая база находится в сорока милях позади, и получить оттуда что-либо мы не сможем. Если мы продержимся там три дня, то я буду сильно удивлен. Как вы помните, согласно нашему плану мы должны были в случае настойчивого натиска бантагов закрепиться в горах. Но теперь этот план полетел ко всем чертям, потому что в тылу у нас противник, который закроет нам все выходы, и мы вымрем от голода.

Ганс сопровождал свою лекцию показом всех особенностей рельефа на карте.

— Трем корпусам придется удерживать сотню тысяч бантагов, пока остальные будут пробиваться на север. Предположим, они пробьются к железной дороге. На всей той местности, где пройдут бантаги, они не оставят нетронутым и сантиметра нашей железной дороги. Все мосты, само собой, будут взорваны. И если даже мы остановим бантагов в том или ином месте на протяжении всего стопятидесятимильного фронта, они найдут лазейку в горах. Да, джентльмены, Гаарк загнал нас в неплохую ловушку. — Вздохнув, он стукнул по карте сжатым кулаком. — Они перекроют нам путь с двух сторон. Все запасы у нас кончатся, и они возьмут нас голыми руками.

— А армия Пэта не может прийти нам на помощь? — спросил Бейтс. — Или корпус из Рима?

— Если Пэт выберется из своей западни, то ему придется пробиваться на запад, к Риму, а если он попытается соединиться с нами, то увязнет в горах точно так же, как и мы. Не забывайте, что Гаарк находится в центре и может развернуть войска в любую сторону. Если Пэт двинется в нашу сторону, Гаарк отрежет ему выход к Риму. Если Пэт пойдет на Рим, нам это не поможет, мы будем по-прежнему сидеть здесь.

— Но если мы пойдем на юг, то развяжем Гаарку руки, — заметил Флавий. — Если мы будем пробиваться на север, то оттянем на себя значительную часть его сил.

Ганс кивнул и, глотнув чая, посмотрел на цепь бантагов, которая постепенно захватывала долину. Из низко стелющегося тумана вынырнул конный полк, встреченный мощным заградительным огнем с земляных укреплений.

— Верно, — ответил Ганс Флавию. — Но еще раз повторяю, вспомните Антьетам, Южные горы. Одна дивизия мятежников целый день сдерживала в горном ущелье Армию Потомака. Гаарку будет достаточно четыре-пять тысяч пехотинцев, чтобы перекрыть нам путь, а чтобы, как вы говорите, оттянуть на себя значительные силы, нам придется в лепешку расшибиться и остаться тут навечно. Я не думаю, что в этом предназначение нашей армии. Моя цель — вывести отсюда как можно больше людей, чтобы сохранить нашу боеспособность.

С запада донесся порыв влажного прохладного ветерка. Ганс, подняв голову, принюхался. Это напомнило ему американские прерии, где такой же ветерок со Скалистых гор означал, что нескончаемая и невыносимая засуха все-таки сменится дождем.

— И последнее. Гаарк ожидает, что мы будем отступать. Он хочет, чтобы мы начали отступать. И именно поэтому мы не будем делать то, чего он от нас хочет, чтоб ему было пусто. — Он посмотрел на Кетсвану, который одобрительно кивнул ему. — Сегодня мы сделаем вид, что хотим занять прочную позицию на укрепленной линии обороны. Одновременно подготовим к перевозке все запасы, какие можно. До оборонительных сооружений мы доберемся к полудню и сделаем там привал. А с наступлением темноты мы оставим укрепления и двинемся в западном направлении, чтобы наутро с боем прорваться на юго-запад.

— Значит, опять выберемся на равнину? — спросил Флавий.

— Вот именно. — Ганс показал на карте место, где Зеленые холмы спускались к морю. — Мы пойдем на Тир.

— Но это же карфагенский город, они держат нейтралитет, — заметил Бейтс.

— Это единственный порт на восточном берегу Внутреннего моря, куда могут заходить наши суда. Мы возьмем Тир, а они пусть держат свой нейтралитет дальше, сколько пожелают.

— Но они отрежут нас. — Бейтс прочертил прямую линию, ведущую от скопления бантагских войск. — Прижмут нас к горам.

Ганс показал на небо:

— Сегодня пойдет дождь. Если нам повезет, он продолжится и завтра. А это значит, что бантагские летающие шпионы не смогут ничего пронюхать. Мы пойдем компактными квадратами, каждый полк отдельно, в центре квадрата будет снабженческая база полка. Таким образом мы дойдем до Тира, возьмем его и подождем, пока нас не вывезут.

— Кто?

Ганс улыбнулся:

— Я думаю, Буллфинч припрятал там кое-что. Однажды он уже выручил меня, второй раз сделать то же самое легче.

— Сэр, но ведь надо эвакуировать целых три корпуса, почти пятьдесят тысяч человек!

— Ну, во-первых, около сорока. Одну из дивизий Бейтса я отправляю под его командованием в горы для маскировки — пусть бантаги поверят, что мы прорываемся на север. Это на какое-то время удержит Гаарка на месте. Рассредоточьтесь там, устраивайте засады, побольше шума. Может быть, они даже двинут против вас серьезные силы. Я думаю, что Гаарк на самом деле хочет, чтобы те войска, которые наседают на нас с юга, поддержали его на севере. А мы постараемся отвлечь их на себя, в противоположном от него направлении, подальше от основной схватки.

— Так это и есть наша цель?

Ганс печально улыбнулся:

— Ничего не могу обещать, приятель. Подкинь им побольше работы, дерись в свое удовольствие, затем разбей дивизию на небольшие отряды и двигайся к морю. Я постараюсь раздобыть легкие суда и подобрать тебя.

Бейтс кивнул.

— Я не брошу тебя, Бейтс. Нам надо заморочить Гаарку голову, и это твоя основная задача. А как только заставишь его отойти, направляйся на запад.

— А как мне найти Буллфинча?

— Он будет там. Прошлой ночью я послал к нему несколько конных курьеров, они предупредят его.

Винтовочная стрельба впереди слилась в сплошной грохот. Выдвинутая вперед дивизия начала отходить назад. Батарея, занимавшая позиции как раз напротив того места, где Ганс проводил совещание, открыла огонь поверх голов отступающих.

— Таков наш план, джентльмены. Нам сегодня многое надо успеть. Я составлю для каждого из вас план действий. А теперь — за работу.

Он еще раз внимательно вгляделся в их лица. Было ясно, что большинство сомневается в правильности принятого им решения. Слишком уж оно было неординарным. Когда офицеры разошлись, Ганс вопросительно поглядел на оставшегося с ним Кетсвану.

— Им это не понравилось, дружище, — сказал тот.

— Мне и не надо, чтобы это им нравилось. Главное, чтобы они действовали в соответствии с планом.

— А ты уверен, что твое сообщение дойдет до Буллфинча?

Ганс сделал Кетсване знак, чтобы тот подошел поближе.

— Нет, не уверен, — тихо сказал он. — Мы узнаем это, когда прибудем в Тир. Если Буллфинч будет там, значит, сообщение дошло.

Кетсвана, покачав головой, рассмеялся:

— Я всегда говорил, что ты чокнутый.

— Именно поэтому победа будет за нами.

Поезд еще не остановился, а Эндрю уже соскочил с подножки. Он послал сообщение с телеграфной станции в двадцати милях от Порт-Линкольна, и длинный ряд санитарных фургонов уже ждал их. Сквозь толпу санитаров протолкался Эмил. Он схватил Эндрю и оттащил его на крыльцо станции.

— Эмил, со мной все в порядке.

— Ну да, я вижу. — Он заставил Эндрю сесть. Сняв с Эндрю очки, он внимательно осмотрел его глаза, затем приложил ухо к груди. — Вдохни поглубже.

Эндрю подчинился, зная, что доктор не отстанет, пока не выведает все, что ему нужно. Эмил схватил его за руку и велел согнуть ее, и тут Эндрю, поморщившись, признался, что не может. Открыв большую сумку, Эмил достал склянку с мазью и не скупясь намазал ею лицо и руку Эндрю. Затем он начал бинтовать руку. Эндрю запротестовал, сказав, что рука нужна ему, чтобы писать.

— Посадишь кого-нибудь, чтобы писал под твою диктовку. Ты счастливчик, Эндрю, ты даже не представляешь, какой ты счастливчик.

Эндрю рассказал ему, как геройски вели себя офицеры его штаба, которые сначала прикрыли его, когда взорвался котел, а потом перетащили на другой поезд.

— Погиб Станислов, племянник Калина, — вздохнул он.

Эмил приостановился и посмотрел на платформу, на которой лежало больше двух десятков тел.

— Он спас мне жизнь, — сказал Эндрю. — Я думаю, это он свалил меня с ног и закрыл своим телом при взрыве.

Он закрыл глаза, пытаясь совладать с нахлынувшими на него чувствами. Можно было потерять контроль над собой там, в темноте, но здесь, где в воздухе нависла угроза, тяжелая и ощутимая, как запах смерти, это непростительно.

— О боже! — простонал он. — Сколько еще таких мальчиков погибли за меня?

— Они погибли не только ради тебя, Эндрю Кин, — мягко поправил его Эмил, отрезая конец бинта. — Ради Республики, ради победы. В первую очередь, он погиб ради этого. Он не мог спасти нас всех, а ты можешь. Он понимал это и отдал за это свою жизнь. Так что теперь ты должен спасти нас, вот и все.

— Спасибо, доктор, вы утешили меня дальше некуда.

Эмил потрепал его по плечу:

— Не за что, Эндрю. Обращайся ко мне в любой момент.

— А как дела у Пэта?

— Только что пришла копия телеграммы. Чудом вырвался из окружения и добрался до железной дороги. Уже приходят первые составы с ранеными. — Доктор помолчал. — Вчера у него был горячий денек. Потерял половину Одиннадцатого корпуса. Пять тысяч убитыми и ранеными.

Прогремел оглушительный взрыв, в окнах задребезжали стекла. Столб грязи вырос в сотне футов от них, позади последней платформы прибывшего состава.

— Что за черт?! — вскрикнул Эндрю, вскочив на ноги.

— Да всё эти проклятые самоходки. Страшно вредные штуки. Всего полчаса назад запустили несколько снарядов в госпиталь. Черт знает что понаделали.

— Самоходки? Здесь?

— Очевидно, подъехали ночью. Стофунтовый «пэррот», правда, удерживает их пока на почтительном расстоянии. Самое главное — они прибыли очень некстати. И без них тут забот хватает.

Эндрю подошел к окну и, заслонив рукой глаза от низкого утреннего солнца, увидел на море четыре корабля, стоявшие в двух милях от берега. На борту одного из них появилось облачко дыма, и фонтан воды взметнулся в двухстах ярдах от того, что когда-то было «Питерсбергом».

— Они думают, что «Питерсберг» еще способен сражаться, так что ему достается львиная доля снарядов.

Эндрю промолчал, он еще не до конца осознал, как все переменилось за каких-нибудь двадцать четыре часа. К нему подошел Эмил с фляжкой:

— Ты не спал сегодня. Глотни. И позволь мне дать тебе что-нибудь обезболивающее. Тебе надо как следует отдохнуть.

Посмотрев на Эмила, Эндрю отрицательно помотал головой.

— Разве у тебя сейчас есть что-то срочное? — спросил Эмил.

— Надо двигаться в сторону Джанкшн-Сити и постараться их задержать, сохранить в целости как можно больший кусок железной дороги.

— Сначала отдохни, Эндрю. Еще успеешь набегаться. Поручи пока это кому-нибудь другому.

В штабе Эндрю прилег на койку, слегка удивившись, что он подчиняется приказам Эмила, но потом мысли вытеснил пережитый наяву кошмар — лицо мальчика, умирающего у него на руках.

Глава 8

— Боже мой, Винсент, ты похож на оживший труп!

Улыбнувшись, Винсент Готорн придвинул стул к рабочему столу Фергюсона и сел напротив инженера.

— Чему ты удивляешься? Последние двое суток я провел в одной из твоих консервных банок, которые почему-то называются «железнодорожными вагонами».

Винсент на пару секунд задержал взгляд на лице старого друга, и увиденное совсем ему не понравилось. Фергюсон выглядел еще хуже, чем в момент их последней встречи; его кожа обрела нездоровую бледность, и казалось, что скоро он станет совсем прозрачным, как привидение. Винсент знал, что это свидетельствует о тяжелой стадии чахотки.

Со вздохом облегчения Готорн снял намокшую под дождем шляпу и прорезиненный плащ и взял из рук Чака кружку с горячим чаем.

— Через час мне надо быть в Белом доме, но я хотел сначала повидаться с тобой. Собственно, ради этого я и вернулся в Суздаль.

— Какая честь для меня, господин генерал! — гаркнул Чак.

— Ладно, ладно, — усмехнулся Винсент. — Посмотрим, будешь ли ты так же веселиться, когда узнаешь, что и в какие сроки тебе предстоит для меня сделать.

— Что-нибудь, что сможет остановить вражеские броневики?

— В точку. Вот смотри, это записи, которые я сделал во время боя с броневиками бантагов. Различные расстояния, с которых мы стреляли, и последствия наших попаданий. Кроме этого, у меня есть все данные о собственных броневиках. Наши машины быстрее, но они уязвимы при фронтальной атаке.

Винсент вытащил из заплечного мешка блокнот и положил его на стол перед Фергюсоном.

— Расскажи мне последние новости с фронта, — усталым голосом произнес Чак, листая записи Винсента. — Я редко выхожу из этого кабинета.

— Марк с Десятым корпусом идет на помощь остаткам Пятого корпуса, окопавшимся к западу от Джанкшн-Сити. Гаарк расположил свои войска на холмах в восьми милях к западу от города напротив позиций Первой и Второй дивизий Пятого корпуса. Он контролирует перевалы, но пока не спешит продолжать наступление.

— Почему, как ты думаешь?

— По-моему, его армия чересчур растянута. Гаарк израсходовал уйму боеприпасов во время штурма Джанкшн-Сити, и дальнейшее продвижение вперед может слишком дорого ему обойтись. Готов поспорить, что у него осталось пуль и снарядов на одно большое сражение и он ждет прибытия обоза. А вот тогда уже бантаги продвинутся дальше на запад и наглухо захлопнут калитку для Эндрю, Пэта и Ганса.

Чак тихо рассмеялся:

— Значит, «квакерганы», бутафорские пушки, которые я предложил использовать, так напугали этого Гаарка, что он решил отсидеться в окопах?

Винсент смущенно кивнул. Слово «квакер», даже упомянутое случайно и не относящееся к нему лично, всегда заставляло его чувствовать вину за то, что он отказался от своих пацифистских принципов и стал военным.

— Мы выкрасили черной краской сорок бревен и установили их в блиндажах так, что наружу торчали только самые концы, изображавшие стволы. Даже с дирижаблей их ни за что не отличить от настоящих пушек. Черт возьми, такую же уловку применили против нас южане при Манассасе. В жизни бы не подумал, что бантаги купятся на эту уловку, но я сам видел, как Гаарк изучал в бинокль наши позиции, после чего они начали окапываться, вместо того чтобы атаковать с ходу.

— Есть ли известия от Эндрю и Ганса?

— Нет, после того как враги взяли Джанкшн-Сити.

— С ними все будет в порядке.

— Ты так в этом уверен? — тихо спросил у Чака Винсент.

— А ты разве нет?

— Сказать тебе начистоту?

Фергюсон кивнул.

— Дело пахнет керосином. Джанкшн-Сити являлся нашим главным транспортным узлом. Оттуда мы могли переправлять грузы и на юг, и на восток. Чак, боеприпасов и пайков, которые мы там потеряли, хватило бы пяти-шести корпусам на месячную кампанию. Это столько же, сколько было уничтожено в битве при Испании. Обозов Пэта и Ганса достаточно на четыре, максимум пять дней напряженного боя, после чего им придется экономить каждую пулю. Если прорыв и произойдет, то это случится с нашей стороны, а не с их.

— Сколько времени ты мне даешь на то, чтобы придумать средство против их броневиков?

— У меня уйдет неделя на то, чтобы подтянуть к Джанкшн-Сити весь Десятый корпус и солдат Шестого корпуса, снятых с западного фронта. Сразу после этого я начну прорыв, и дай Бог, чтобы он оказался успешным.

— Семь дней?

— Да. Или тогда, или никогда.

— Но почему?

— Гаарк высадил свое войско три дня назад, но не стал углубляться на запад. — Винсент сделал паузу, одним глотком допил остатки чая, и Чак тут же снова наполнил чашку из стоящего на рабочем столе небольшого самовара. — Пока что армия бантагов у Джанкшн-Сити выполняет роль заслона, мешающего нам соединить свои силы, — продолжил Винсент, благодарно кивнув инженеру, — так как Гаарку не хватает мощи, чтобы предпринять сокрушительную атаку на наши защитные укрепления. Я видел его флот. У Гаарка около дюжины пароходов, и это не считая броненосцев. Остальное — парусные суда и галеры. Обратный путь в Сиань займет у них дня четыре, может быть, пять. Из-за этой паршивой погоды бантаги не могут поднять в воздух свои дирижабли, но зато их кораблям дует попутный ветер. День на погрузку в Сиане и еще пять суток на дорогу обратно. Если нам не удастся отбросить Гаарка и совершить прорыв, через семь-восемь дней у бантагов будут здесь еще четыре умена с самым современным оружием. Может, они доставят сюда новые броневики или даже локомотив с вагонами и сами начнут использовать наши железные дороги!

— Тогда Гаарк сможет разделить свои силы и атаковать Эндрю или Ганса, не давая тебе прийти им на выручку, — вздохнул Фергюсон.

Винсент утвердительно кивнул:

— Я возвращаюсь на восток через три дня. За это время ты должен что-нибудь придумать.

— Ты опять требуешь невозможного!

— А ты всегда выручал нас раньше в таких ситуациях.

Подавив рвущийся из груди кашель, Чак снова взял в руки записи Винсента и внимательно их просмотрел.

— Приходи ко мне завтра, — устало выдавил он. — Я уже проделывал тут кое-какие эксперименты. Ты уверен, что эти цифры точны? Мне очень важно это знать, потому что я могу рассчитать кинетическую энергию пятидесятифунтового снаряда, выпущенного с того расстояния, которое ты здесь указал, но, если в твоих записях содержится ошибка, даже на полсотни ярдов, мое новое оружие может не сработать.

— Я пожертвовал многими отличными парнями, чтобы убедиться в точности этих цифр, — стиснув зубы, процедил Винсент.

При этих словах у Чака возникло ощущение, что блокнот Винсента стал красным от крови всех тех солдат, которые отдали свои жизни за содержавшиеся в нем данные.

— Завтра, приходи завтра, — едва слышно прохрипел он.

Согнувшись, Фергюсон безуспешно попытался прокашляться, и Винсент увидел, что его друг дошел до такой степени изнеможения, что уже даже не способен прочистить свои легкие.

— Чак, я бы что угодно отдал, чтобы не заставлять тебя делать все это, — прошептал Винсент, поддерживая инженера за плечи, — но, если ты не справишься с этой задачей, нам всем конец.

— Как дела, Пэт?

Обернувшись, О'Дональд увидел подходящего к нему Эндрю. Пэт вскинул руку к виску, но тут же, начхав на все правила воинской дисциплины, подбежал к другу и радостно двинул ему кулаком по плечу. Эндрю не смог сдержать болезненную гримасу, и это не ускользнуло от ирландца.

— Знаешь, Эндрю Лоуренс Кин, у тебя такой вид, словно ты только что вернулся из ада.

— Практически так оно и было, — прокряхтел Эндрю.

— Половина твоей физиономии стала розовой, как попка младенца!

Эндрю улыбнулся и тут же скривился от боли.

— Как твоя рука?

— Потерял немного кожи. Эмил перебинтовал ее и сказал, что, если я не буду его слушаться, начнется инфекция и я останусь безруким. И что мне тогда делать?

— Жуть какая! Выйдешь на пенсию и даже стакана поднять не сможешь.

Эндрю довелось на своем веку повидать немало ветеранов, лишившихся обеих рук, и мысль о том, что он сам может оказаться в таком же положении, пугала его настолько, что он беспрекословно подчинился приказу Эмила носить стерильную повязку, несмотря на все неудобства, которые это ему причиняло.

— Что тут у вас происходит? Я решил увидеть все своими глазами.

Пэт показал ему на мост через реку Шенандоа. На противоположном берегу слышался треск ружей, а батареи, расположенные слева от того места, где стояли Пэт и Эндрю, поливали неприятеля огнем. Их снаряды падали в лесу примерно в четверти мили от восточного берега Шенандоа.

На дальнем конце моста показалась батарея десятифунтовок, артиллеристы медленно катили свои орудия по узкому дощатому настилу, положенному рядом с железной дорогой.

— А вот и наш последний поезд, — сообщил Пэт Эндрю.

Из леса выехал окутанный клубами дыма паровоз, тянувший за собой десяток вагонов-платформ, доверху груженных снятыми во время отступления рельсами. На грудах рельсов лежали тела раненых и убитых бойцов Республики.

— Кроме солдат Одиннадцатого корпуса, которых эти ублюдки застали врасплох, мы не оставили им ни одного нашего — ни живого, ни мертвого, — с ненавистью в голосе произнес Пэт.

Над лесом взвились четыре снаряда, которые секунду спустя упали в реку по обе стороны от моста. Буквально через мгновение за ними последовали еще четыре вражеских выстрела. Ближайшая к Эндрю батарея тут же изменила направление огня, целясь туда, где скорее всего находились вражеские орудия.

С восточного берега в небо взмыла сигнальная ракета, взорвавшаяся высоко в небе над рекой.

— Жарьте из всех орудий, ребята! — взревел Пэт.

На дальнем конце моста появилась колонна одетых в синие мундиры солдат, бегом устремившихся на спасительный западный берег. Их отступление прикрывала цепь стрелков, которые пятились под натиском наступающей орды, но не показывали врагу спины. Когда хвост колонны был всего только в пятидесяти ярдах от вражеского берега, из леса вылетел бантагский знаменосец с кроваво-красным знаменем своего умена, а вслед за ним из-за деревьев высыпали сотни воинов орды. На остававшихся на мосту людей обрушились стрелы и град пуль.

Десяток батарей, располагавшихся слева от Эндрю, устроили оглушительную канонаду, засыпав снарядами восточный берег Шенандоа, а вооруженные винтовками Шарпса и Уитворта снайперы начали методично расстреливать вражеских солдат, беспрепятственно выбирая мишени. Однако людям на мосту все равно приходилось туго, счет жертв уже шел на десятки. Солдаты на бегу подхватывали своих раненых и убитых товарищей.

— Поднажмите, ребята, немного осталось! — закричал Пэт.

Когда отступавшая колонна достигла середины моста, восточный берег Шенандоа полностью заволокло дымом от разорвавшихся снарядов, и стало совершенно невозможно разглядеть, чем были заняты бантаги.

— Они вступили на мост! — воскликнул наблюдатель, засевший на сигнальной вышке.

Порыв ветра на мгновение разорвал черную пелену, окутавшую дальний берег, и Эндрю удалось разглядеть, что там происходит. Отряд бантагов бегом устремился на мост. Отступавший полк преодолел уже три четверти пути до западного берега. Пэт как угорелый носился туда-сюда, призывая своих парней жать во все лопатки.

Над рекой засвистели бантагские снаряды, один из которых угодил в сигнальную вышку, разворотив сложенное из бревен строение, а другой перевернул установленный неподалеку «пэррот»-десятифунтовку.

Пэт в сопровождении Эндрю быстрым шагом направился к своему бункеру. Находившийся на командном пункте офицер саперных войск, завидев высокое начальство, вытянулся по струнке и судорожным движением вскинул руку к виску.

— Все готово? — бросил Пэт.

— Да, сэр.

Солдатам на мосту оставалось преодолеть целых сто ярдов, и под неистовую ругань Пэта они, пригнувшись, бежали к своим. Знамя полка гордо реяло у них над головами. Из укреплений, воздвигнутых по краям моста, вылезали их товарищи и спешили на помощь раненым, торопясь оттащить их в безопасное место.

Тем временем бантаги подтянули новые батареи, в воздухе стало темно от летящих в обе стороны снарядов, а от несмолкающей канонады закладывало уши.

Головная часть отступающей колонны добралась до западного берега, и солдаты бросились врассыпную, спеша схорониться в окопах. Наконец последние из них укрылись в траншеях, и на мосту не осталось ни одного человека, только надвигающаяся масса воинов орды.

— А теперь следите за руками! — ухмыльнулся Пэт и дал знак саперу, который встал на колени, поднял с пола бункера провод и поднес его к гальванической батарее.

В то же мгновение прямо перед носом у наступавших бантагов раздался взрыв. От моста оторвались и упали в реку несколько досок, но в целом переправа почти не пострадала. Эндрю пораженно уставился на Пэта.

— Ну все, теперь трубите отступление! — крикнул ирландец, не обращая на него никакого внимания.

В окопах запели горны, и солдаты, шустро выбираясь из траншей, побежали прочь от реки.

— Пэт, эти позиции еще можно оборонять! — не веря своим глазам, воскликнул Эндрю.

— Спокойно, Эндрю, не гони лошадей.

Западный бриз развеял висевший над дальним берегом дым, и вскоре их глазам открылась устрашающая картина. Авангард бантагов остановился на середине моста, и до Эндрю с Пэтом донеслись леденящие душу звуки нарг, трубящих атаку. На мост хлынула новая волна яростно ревущих воинов орды, которые бегом устремились к позициям людей.

— Отходим, отходим! — командовал Пэт. Все больше солдат покидали свои окопы, а артиллеристы прикрепляли орудия к лошадиным упряжкам и тоже уводили их из боя.

— Что ты творишь, дубина! — завопил Эндрю. — Мы же можем их сдержать!

Пэт покачал головой и ухмыльнулся:

— Подожди еще пару секунд, Эндрю.

Авангард бантагов, уже находившийся на середине переправы, двинулся вперед, воины орды по краям огибали дыру, проделанную взрывом в настиле моста. Цепь улюлюкающих бантагов растянулась почти на двести ярдов.

Враги были всего в полутора сотнях ярдов от западного берега. Бантаги валились как снопы под выстрелами еще остававшихся в траншеях людей, но на место каждого павшего тут же вставал новый солдат, и атакующая колонна продвинулась вперед еще на пять — десять ярдов, а с восточного берега на мост втекала бескрайняя река ликующих воинов орды.

— Ну все, врубай! — рявкнул Пэт.

Сапер взял еще один провод и подсоединил его к батарее.

Первый взрыв прозвучал на занятом бантагами берегу, обрушив восточную секцию моста, а затем волна взрывов прокатилась вдоль всей переправы. Сваи переломились посредине, поперечные балки разлетелись в щепы, а настил моментально превратился в огромный факел — это взлетели на воздух закрепленные прямо под ним бочки с керосином и бензином.

Эндрю почудилось, что тысяча голосов слились в один вопль ужаса и непереносимой боли. Несмотря на то что это были его смертельные враги, при виде их охваченных огнем, изувеченных бревнами или разорванных на куски тел, падающих в воды Шенандоа, Эндрю охватило чувство жалости.

Пэт, в котором, казалось, ожил какой-то древний языческий бог войны, испустил торжествующий крик и восторженно замолотил по спине своего помощника, а из леса, где укрылись «охваченные паникой» люди, донеслось дружное «ура». Солдаты с радостными возгласами выбежали из-за деревьев, словно празднуя удачную шутку.

Все пушки и ружья бантагов, занявших восточный берег, на мгновение умолкли. В реку посыпались сотни обожженных тел. Немногие счастливцы, чудом оставшиеся в живых, отчаянно умоляли своих товарищей о помощи, но криками они только помогали снайперам Пэта выбирать мишени. По воде зацокали пули, и она стала розовой от крови.

Войско воинов орды, ошеломленное чудовищными результатами взрыва, замерло на дороге, ведущей к мосту. Пушки людей, на некоторое время прекратившие огонь, вдруг выстрелиди все разом, словно их спусковые веревки дернула одна невидимая рука, и десятки врагов повалились на землю. Восточный берег вновь окутался клубами порохового дыма.

— Не очень оригинально, но эффективно, — прокомментировал Эндрю.

— Отличный фокус, а? — захохотал Пэт. — Я так и думал, что эти олухи сломя голову попрут на мост, вот и приготовил для них небольшой сюрприз. Это называется ирландское рагу. Да мы одним махом ухлопали около тысячи этих ублюдков!

— Боже, как же мы ненавидим друг друга, — вздохнул Эндрю.

— Они поступали с нами точно так же, Эндрю. Только еще хуже.

— Да знаю я, черт бы их побрал.

— Бантаги были уверены, что мы удираем поджав хвосты. Этот аттракцион научит их осторожности.

Вражеские артиллеристы наконец опомнились от потрясения и вновь начали обстреливать позиции людей на западном берегу. Пэт пригнулся и вместе с Эндрю укрылся в бункере.

— Пожалуй, наше сегодняшнее представление достойно того, чтобы пропустить в его честь по стаканчику, — заявил ирландец. Эндрю удивленно поднял бровь. — Эндрю, дорогуша, я десять суток отступал с боем под натиском превосходящих сил противника, меня дважды чуть не окружили, и тем не менее мне удалось сохранить свою задницу целой и невредимой. По-моему, я заслужил глоток-другой водки, да и ты, кстати, тоже.

Эндрю улыбнулся и протянул руку к стакану.

— За Винсента Готорна, — провозгласил Пэт.

— Почему именно за него?

— Потому что, если мы хотим выбраться отсюда, этому пацану самое время приниматься за работу.

Эндрю расхохотался и даже был вынужден опустить уже поднесенный ко рту стакан.

— Как думаешь, когда они переправятся на наш берег?

— Уже переправились в тридцати милях к северу отсюда. Мы не смогли помешать им форсировать реку выше водопада: там слишком много бродов. Я надеялся только, что дожди будут идти достаточно долго, чтобы Шенандоа вышла из берегов. Что у нас с поездами?

— До наступления темноты мы эвакуируем Одиннадцатый корпус, а завтра утром — Третий. Через два дня мы вывезем отсюда всех наших солдат.

Пэт кивнул и, не спрашивая разрешения Эндрю, вновь наполнил свой стакан водкой.

— Есть ли известия от Ганса? Он возвращается на север?

— От него ничего не слышно, — вздохнул Эндрю. — Наша судьба только в наших руках.

Бантагский снаряд обрушился на крышу бункера прямо у них над головой, и с потолка посыпалась земля.

— Через пять дней мы должны перейти в контрнаступление, — заметил Эндрю, печально глядя на песчинки, плавающие у него в водке. Повертев свой стакан, он тем не менее одним залпом проглотил его содержимое. — Через три дня, Пэт, Третий и Одиннадцатый должны быть готовы к прорыву фронта Гаарка, а Первый и Девятый будут их поддерживать. Все или ничего, иначе нам никогда отсюда не выбраться.

Переполненный гневом и скорбью, Джурак провожал взглядом тела своих воинов, медленно плывущие вниз по реке. Некоторые из них крутились в небольших водоворотах, другие сразу погружались на илистое дно. До этого момента война с людьми была для Джурака обычной боевой операцией, такой же как и все другие. Они преследовали свои цели, они наступали и убивали, чтобы не быть убитыми. В отличие от Гаарка он никогда не испытывал настоящей ненависти по отношению к людям и не боялся их. До этого момента.

Это была война на полное уничтожение. Джурак почувствовал, что его гнев утихнет не раньше, чем он убьет и сожрет их рыжеволосого командира, который, очевидно, и задумал эту страшную и подлую бойню и теперь заливался от смеха, стоя рядом с одноруким Кином, в то время как его, Джурака, солдаты горели заживо.

— Я хочу, чтобы дирижабли были подняты в воздух немедленно, а не завтра!

Едва сдерживая свою ярость, Гаарк гневно смотрел на Бакта, командующего воздушными силами.

— Сир, вы можете злиться сколько угодно, но с ветрами не поспоришь. Буря, длившаяся три последних дня, уничтожила четыре наших дирижабля прямо на стоянке. Здесь для них нет ангаров, — увещевал кар-карта Бакт, показывая на неглубокую долину к востоку от Джанкшн-Сити.

Обломки четырех драгоценных дирижаблей лежали тут же беспорядочными кучами. Из оставшихся шести два пострадали меньше, но у одного было оторвано крыло.

— Я не имею ни малейшего понятия о том, чем занята армия Шудера на юге! — бушевал Гаарк. — До меня доходят только какие-то противоречивые слухи. Информация, которую я получаю от Джурака с восточного фронта, идет сюда больше суток и за это время безнадежно устаревает. Я не знаю, когда ожидать прибытия моих резервов и какова численность войск противника на западе. И ты смеешь говорить мне, что боишься лететь?

— Гаарк, мы можем потерять и эти воздушные суда. Ветер дует не вдоль долины, а поперек. Это ведь не реактивные самолеты из нашего мира, которым все равно при какой погоде взлетать, Гаарк, это дирижабли, к которым мы присобачили крылья. Им нужно несколько минут, чтобы набрать скорость, а к тому моменту они скорее всего врежутся в какой-нибудь склон.

— Ты сам выбрал эту долину под аэродром!

— Потому что это было самое защищенное от ветра место, какое я смог тогда найти. Янки оказались не настолько любезны, чтобы во всем этом хаосе оставить нам воздушную базу.

Гаарк смерил своего старого спутника ледяным взглядом, почувствовав в его словах едва различимую насмешку.

— Взлетай прямо сейчас. Первый корабль полетит на юг, чтобы выяснить, чем занят Шудер, второй и третий на запад — разведать планы неприятеля, повредить их телеграфные линии и взорвать несколько мостов, а четвертый к Джураку — я должен знать, пересекли они реку или нет.

Бакт понял, что спорить нет смысла. Кивнув, он направился к группе ожидавших его пилотов.

— Ты не полетишь первым, Бакт, — приказал Гаарк.

— Я здесь лучший пилот; если у меня не выйдет, окажи мне услугу, не посылай остальных на верную смерть.

Иногда у Гаарка возникало такое чувство, что они с Бактом снова просто друзья — как прежде, до Врат света. Он согласно кивнул, и вдруг ему страстно захотелось, чтобы этого его спутника из другого мира просто не стало. Ибо Бакт знал его слишком давно, ему были ведомы многие тайны и слабости бывшего сослуживца, и он бы никогда не смог с должным благоговением относиться к новому Гаарку Спасителю.

Посадочные команды, прибывшие сюда вместе с воздушным флотом бантагов, уже прогрели двигатели в расчете на то, что ветер, может быть, утихнет. Махнув бригадиру своей команды, Бакт подбежал к дирижаблю и залез в кабину пилота. За ним последовал бортмеханик, но дернувшемуся с места хвостовому стрелку Бакт жестом велел оставаться на земле.

Гаарк хотел было все равно приказать артиллеристу залезать в кабину, потому что, кто знает, может, у Кина уже появились новые дирижабли, но решил довериться опыту Бакта. Чем меньше веса, тем больше шансов на удачный взлет.

Оба двигателя постепенно наращивали число оборотов, члены посадочной команды отвязали тросы, крепившие дирижабль к земле, и встали с наветренной стороны, придерживая машину за крыло.

Бакт потянул за рычаг, и мерное гудение двигателей сменилось громким ревом. Дирижабль покатился по дну долины, а с десяток бантагов бежали рядом с ним, продолжая удерживать наветренное крыло машины, чтобы примитивная конструкция не перевернулась еще на земле.

Гаарк, затаив дыхание, следил за тем, как неуклюжая махина медленно набирает скорость; у него было такое чувство, что он наблюдает картину из далекого прошлого. Самый медленный из членов посадочной команды начал отставать и отпустил крыло. Бакт махнул рукой остальным своим помощникам, и они тоже перестали удерживать крыло. Боковой ветер тут же начал разворачивать машину, но Бакт уже успел набрать достаточно высокую скорость, чтобы противостоять ему. Дирижабль оторвался от земли, Бакт до упора рванул на себя штурвал, но в момент поворота ветер подхватил хрупкую машину и понес ее прямо на склоны узкой долины.

Едва не задев верхушку холма, дирижабль вылетел с подветренной стороны ущелья, и Гаарк облегченно вздохнул. С места стронулся второй дирижабль, вновь повторилась та же процедура, но на это раз, как только машина поднялась в воздух, ее наветренное крыло задралось вверх, а подветренное соответственно задело землю. Дирижабль перевернулся и зарылся в грунт. Его оболочка лопнула, полыхнуло синее пламя, и через несколько секунд одновременно взорвались обе бомбы, находившиеся на борту машины.

Подняв глаза к небу, Гаарк увидел, что Бакт, завершив широкую петлю, направил свой дирижабль на юг, в направлении едва различимых в чистом утреннем воздухе гор.

— Мой кар-карт.

Бригадир посадочной команды, готовый принять наказание за поломку еще одного дирижабля, бухнулся перед вождем на колени.

— Запускайте следующую машину, — бросил ему Гаарк. — Мне нужно знать и то, что происходит на западе!

Он направился к выходу из долины, ветер раздувал полы его плаща. Нащупав висевший у него на поясе кошель, Гаарк вытащил плитку табака и откусил от нее кусок. Он ослепил своих врагов, отрезал их друг от друга, но теперь и сам оказался слеп. На южных перевалах шли какие-то бои, до него доходили сведения о том, что там видели флаги двух различных корпусов и синий флаг с золотыми шевронами, флаг Шудера, пробивавшегося на север.

Неужели Ганс оказался так глуп, что полез в заготовленную для него ловушку? Или он догадался о замысле кар-карта, согласно которому, если все пойдет как намечено, в тылу Шудера скоро высадятся пол-умена вооруженных самым современным оружием солдат с десятком броневиков.

А на востоке был Кин. Один из пленников перед смертью рассказал, что Кин присоединился к своим отрезанным от основных сил частям. Но зачем? Ему следовало бы отправить туда своего молодого помощника, а самому вернуться на запад, чтобы организовать прорыв. Непонятно и тревожно.

Гаарк вновь прокрутил в голове план предстоящей операции. Через три дня сюда прибудут новые умены. Тогда у него будет достаточно воинов, чтобы сокрушить сначала Кина, а потом и Ганса, после чего он победным маршем пройдет до Рима и Суздаля. Потеряв две трети своей армии, люди не смогут противостоять орде.

Старший сержант Ганс Шудер откусил изрядный кусок табачной плитки, привстал в стременах и без тени смущения почесал располагающуюся ниже спины часть тела, которая буквально окаменела после многих часов, проведенных в седле.

Не обратив никакого внимания на просвистевшую рядом пулю, Ганс сплюнул на землю табачную слюну.

— Черт побери этот марш-бросок, Кетсвана, — пробурчал он, протягивая остаток плитки своему другу, шагавшему рядом с ним. Кетсвана согласно кивнул, сунул табак в рот и энергично задвигал мощными челюстями. — И постарайся хоть в этот раз его не проглатывать, старик. А то я с коня от смеха свалюсь, если ты снова начнешь блевать.

Слышавшие эти слова штабные офицеры Ганса разразились было смехом, но угрожающее выражение лица огромного зулуса тут же заставило их умолкнуть. Полковник, скакавший в головной части выстроившегося в большое каре корпуса, вырвался из передней шеренги и рысью направил свою лошадь к Гансу.

— Разведчики говорят, что неприятель построился к бою в овраге перед нами, — доложил он.

— Если эти ублюдки ищут неприятностей, они их найдут, — отозвался Ганс. Два с лишним часа назад он сам видел темные колонны бантагов; всадники орды отослали своих лошадей в тыл, готовясь на этот раз сражаться в пешем строю.

Стоя в стременах, Ганс поднес к глазам полевой бинокль и тщательно оглядел поле предстоящей битвы. Несущий влагу ветер с Внутреннего моря не проникал сюда из-за гор на западе, поэтому здешняя местность сильно напоминала Гансу метко прозванные «сковородкой» степи Техаса и прерии к востоку от Скалистых гор. Буря, прогремевшая три дня назад над их головами, принесла с собой кратковременный дождь, поэтому казавшаяся выжженной растительность возродилась к жизни. Колени солдат утопали в зеленом океане травы, колыхавшейся под натиском свежего западного бриза. В полумиле к востоку от Ганса был на марше 7-й корпус, выстроенный в каре. По краям каре располагались четыре бригады, а еще две бригады, остававшиеся в резерве, находились в его центре. Солдаты двигались колоннами по четыре, а с фронта и с тыла корпус прикрывали двойные шеренги. Расстояние между передней и задней шеренгами равнялось десяти ярдам, а длина каждой стороны этого квадрата составляла почти шестьсот ярдов.

Каре такого колоссального размера было слишком неповоротливым и медленным; солдаты преодолевали всего около полутора миль в час, но зато им была не страшна кавалерийская атака противника, пока они держали строй. Между 2-м корпусом Ганса и 7-м корпусом Уотли на востоке располагался 8-й корпус, находившийся в полумиле позади двух передних каре. Если бы один из этих огромных квадратов угодил в беду, два других смогли бы прийти ему на выручку.

Ганс когда-то читал, что маршал Ней применил такую же тактику во время отступления французов из Москвы, сдерживая орды казаков в последние дни бегства к Неману. Пока что этот маневр срабатывал и здесь, хотя, если бы бантаги обрушили на армию Ганса огонь четырех-пяти батарей, потери среди людей были бы огромными. Снарядов, лежавших в зарядных ящиках артиллеристов Республики, может хватить на час жаркого боя, после чего пушки людей превратятся в кучу бесполезного металлолома.

Наведя бинокль на юг, Ганс увидел тысячи лошадей в полумиле позади оврага, немногочисленные погонщики-бантаги уводили своих драгоценных коней вглубь тыла. Он проводил взглядом этот гигантский табун. Определить его численность совершенно невозможно, но, по прикидкам Ганса, в овраге перед ними укрылся по меньшей мере умен бантагов.

До Ганса доносился треск ружейных выстрелов; шедшие цепью в двухстах ярдах впереди каре стрелки останавливались, стреляли с колена, перезаряжали, бегом преодолевали пять-шесть ярдов и стреляли снова. Засевшие в овраге враги отвечали стрельбой, и хотя их ответный огонь был не слишком интенсивным, тем не менее люди начали нести потери.

Полковые хирурги занялись ранеными, и Ганс отвернулся, не желая смотреть на то, как врачи делают свой ужасный выбор. Если солдат мог держаться на ногах, его перебинтовывали и разрешали ему передохнуть в одной из драгоценных санитарных повозок, но если его рана была слишком серьезной, врач делал ему укол морфия, кто-то из товарищей перезаряжал его оружие, и несчастный оставался лежать где упал, имея в запасе не больше шести пуль. Все эти три долгих дня, что длился их трудный марш, самым тяжелым для Ганса было оглядываться назад. За Армией Республики по пятам шли бантаги. Иногда над степью поднимался дымок — это значило, что у кого-то из раненых солдат хватило сил перед смертью уложить одного-двух врагов.

А те люди, которые были уже не в силах спустить курок? Ганс старался не думать об их участи. Однажды в Техасе он пристрелил своего раненого команчами друга, чтобы не оставлять его на милость индейцев, отличавшихся не меньшей изобретательностью по части пыток, чем бантаги. Воспоминание об этом до сих пор преследовало его.

Он нередко видел, как его солдаты тайком волокли на себе своих раненых товарищей, скрывая их от взгляда начальства. Пока что Ганс притворялся, что ничего не замечает, но он понимал, что, если бантаги подтянут сюда подкрепления, ему придется отдать безжалостный приказ: иди на своих двоих или умирай.

Укрывшиеся в овраге бантаги стали стрелять чаще. Ганс внимательно разглядывал чуть высовывавшиеся из травы стволы их ружей. Ага, это винтовки, заряжающиеся с дула, а не с казенника, очень хорошо.

Очередная пуля со свистом пронеслась мимо Ганса и вонзилась в стенку обозной телеги, ехавшей за ним. Опустившись в седло, он пришпорил коня и легким галопом поскакал к передней линии. Солдаты продолжали двигаться вперед в прежнем темпе, преодолевая восемьдесят ярдов в минуту. Низко летящие бантагские пули, как косой, срезали стебли степной травы, и Ганс не знал, смеяться ему или браниться, глядя на то, как какой-то молодой солдатик при ходьбе высоко задирает ноги, словно надеясь перепрыгнуть через проносящуюся над прерией смерть.

Офицеры сновали туда-сюда, подбадривая своих людей, некоторые из них во все горло выкрикивали команды не сбавлять шаг, другие же, умудренные опытом ветераны, ограничивались негромкой похвалой и, демонстрируя полную невозмутимость, личным примером укрепляли веру солдат в собственные силы.

В нескольких шагах от Ганса рядовой схватился за живот и, выругавшись, повалился на землю. Его шеренга продолжила движение вперед. Солдат поднял глаза на проехавшего мимо него Ганса, затем перевел взгляд на санитаров, которые должны были решить его судьбу. С перекошенным от боли лицом он поднялся на ноги и заковылял вдогонку своим товарищам, одной рукой зажимая рану, но другой крепко держа винтовку.

Авангард наступающего корпуса догнал шедших впереди стрелков, которые слились с общей массой атакующих. Начальник дивизии дал зычную команду первым двум шеренгам примкнуть штыки. Сотни винтовок слетели с плеч, на солнце сверкнули блестящие клинки, и авангард мигом превратился в ощетинившегося стального ежа. Бросив взгляд на восток, где к оврагу приближался 7-й корпус, Ганс увидел, что там предприняли тот же маневр, и его охватило чувство гордости за синхронность их действий, выполненных точно как на параде.

В следующую секунду над краем оврага поднялась темная стена длиной почти в четверть мили, послышалось пение тысяч луков, и солдаты авангарда замедлили шаг, инстинктивно задрав головы к небу. Краем глаза Ганс следил за тем, как над степью, затмив собою солнце, взмыла туча бантагских стрел. Казалось, они перелетят через каре, однако мгновение спустя раздался пронзительный свист, и на людей обрушился смертоносный дождь. Десятки солдат, бранясь и крича от боли, повалились на землю.

Ганс уже открыл рот, чтобы отдать авангарду приказ атаковать, но тут справа от него и на востоке, между его каре и 7-м корпусом, из оврага выплеснулись две волны улюлюкавших всадников орды, выглядевших как вырвавшиеся из могил призраки. Если бы Ганс, сейчас скомандовал своим людям перейти в атаку, тысячи бантагских всадников накинулись бы на них с обоих флангов и без труда разорвали бы оборону каре, но продолжать двигаться вперед в прежнем темпе тоже было невозможно, так как в этом случае вражеские лучники забросали бы их стрелами и потери людей были бы колоссальными.

— Труби команду ускорить шаг! — бросил Ганс находившемуся поблизости горнисту.

Над полем боя зазвучал чистый сигнал горна, тут же подхваченный всеми остальными горнистами корпуса, и офицеры начали кричать своим солдатам, чтобы те шли быстрее, но не переходили на бег. Ганс с тревогой следил за точностью выполнения его приказа, не обращая внимания на второй залп бантагских стрел, свистящих вокруг него. Солдаты уже с трудом выдерживали строй, кое-где их ряды поколебались и смешались, между полками появились бреши. Справа из оврага продолжали вылетать все новые и новые всадники орды, на полном скаку мчащиеся к наступающему корпусу.

«Ловкий маневр, — подумал Ганс. — Они хотят, чтобы мы остановились тут, на открытом месте, чтобы без помех расстрелять нас из оврага».

— Не замедляйте шаг! — проревел он своим людям. Пришпорив коня, Ганс поскакал вперед, вскинув над головой карабин. Яростно рычащий Кетсвана, глаза которого блестели в предвкушении боя, следовал за ним по пятам.

Ганс галопом промчался вдоль передней шеренги, показывая солдатам на овраг, подбадривая их и подгоняя отстающих.

До бантагов оставалось уже меньше ста ярдов, и многие солдаты, не выдержавшие ускоренного шага, перешли на бег. Надрывая глотку, Ганс закричал им, чтобы они оставались в строю, но было поздно, и мгновение спустя вся шеренга кинулась в атаку. Почти в ту же секунду с правого фланга на каре обрушилась волна всадников орды, большая часть из которых угодила под пули стрелков Ганса, встретивших врага залповым огнем с тридцати ярдов, но части бантагов удалось ворваться в брешь между устремившейся в атаку передней шеренгой и остальным корпусом.

— Горнист! Труби команду вступать в бой резервным частям!

Не услышав ответа, Ганс бросил взгляд назад и увидел лошадь без всадника, скачущую рядом с ним. Кетсвана по-прежнему бежал за конем Ганса, огромный зулус что-то кричал, но в шуме боя Ганс не смог разобрать его слов. Развернувшись, Шудер поскакал в центр каре, по дороге чудом увернувшись от вражеского солдата, рассекшего мечом воздух в дюйме над его головой. Кетсвана одним прыжком вскочил на круп бантагского коня, перерезал всаднику орды горло и выпихнул его тело из седла.

Одна из резервных рот уже бежала к образовавшейся на правом фланге бреши, чтобы отбить атаку бантагской кавалерии. Издав воинственный клич, Ганс присоединился к ним. В это время солдаты передней шеренги добрались до оврага и практически в упор разрядили свои ружья в засевших внизу бантагов. Однако те устояли и в ответ произвели залп из своих громадных луков; с такого расстояния выпущенные из них стрелы прошивали человека насквозь.

Справа от Ганса раздался пушечный выстрел, и Шудер с удивлением увидел, что одна из его батарей без всякого приказа выдвинулась из тыла, развернулась и теперь поливала картечью бантагских всадников, десятками выбивая их из седел. Работая в сумасшедшем темпе, канониры закладывали в казенники снаряды с картечью и мешочки с порохом, стреляли, перезаряжали и снова стреляли, успевая скосить вражеских кавалеристов, прежде чем те добирались до них.

Правый фланг каре колебался под натиском тысяч бантагов, казалось, еще немного — и он поддастся, но вышколенные солдаты стояли стеной. Передние две шеренги встречали врагов штыками, а два задних ряда в упор расстреливали всадников орды поверх голов своих товарищей.

Авангард корпуса захватил верхний край оврага и обрушил на головы бантагских лучников стальной ливень. Вражеские солдаты пытались контратаковать вверх по склону, но их быстро сбросили обратно на дно оврага. Одна из отчаянных попыток неприятеля вырваться из западни на время увенчалась успехом, части бантагов удалось-таки добраться до края оврага и скинуть вниз израненных и стонущих от боли людей, где их тут же разорвали на куски. Один из находившихся в резерве полков бросился на выручку и закрыл брешь в строю, а артиллеристы мигом подтащили свои пушки прямо к оврагу. Ганс примчался к орудийным расчетам и начал их подбадривать. Канониры подкрутили болты вертикальной наводки, и стволы пушек опустились вниз. Заряжающие распахнули крышки казенников и забили в стволы заряды картечи. За несколько секунд число артиллеристов уменьшилось почти наполовину, и тут все четыре орудия выстрелили разом, выпустив тысячу железных шариков по копошащейся внизу густой массе бантагов. Воинов орды словно срезало гигантской косой, их разорванные в клочья тела отбросило аж до дальнего края узкой лощины. Оставшиеся в живых бантаги на мгновение застыли от ужаса, а пехотинцы Ганса, оценив ситуацию, пришли на помощь своим артиллеристам. Побросав винтовки, они кинулись к пушкам и быстро их перезарядили. Командиры расчетов поторапливали своих людей, крича, что нет времени протирать стволы орудий.

Когда заряжающий забил мешочек с порохом в ствол второй пушки, там проскочила искра, раздался взрыв, и несчастному солдату оторвало руку. Три оставшихся орудия снова произвели залп, бантаги дрогнули и в панике бросились к противоположному склону оврага.

Солдаты 2-го корпуса разразились торжествующими криками и занялись делом, методично расстреливая карабкающихся вверх по склону бантагов с расстояния в десять ярдов. Наводчики трех пушек подняли стволы и теперь простреливали овраг на всем его протяжении. Противоположный склон стал практически непреодолимым, и вражеские воины напрасно пытались пробить себе путь к спасению сквозь груды мертвых тел; раненые бантаги срывались вниз и мешали выбраться тем, кто еще надеялся уцелеть в этой бойне. Слева от Ганса рявкнули несколько пушек, и, повернув голову, он увидел, что от каре отделилась еще одна батарея, которая теперь поливала огнем позиции бантагов в восточной части оврага, там, где вел отчаянный бой 7-й корпус. В пространство перед Гансом, расчищенное картечью, устремились пехотинцы, которые скатились на дно оврага и принялись добивать штыками раненых врагов, а затем повернулись и обрушили на бантагов огонь с флангов, в то время как над их головами батарея продолжала обстреливать охваченную паникой толпу солдат орды.

Ганс хотел было приказать начальнику батареи прекратить огонь, чтобы не навредить людям на дне оврага, но тут он заметил, как несколько артиллеристов обвязали хобот лафета одной из пушек прочным канатом. Группа пехотинцев схватилась за конец каната, а канониры подтолкнули пушку к краю оврага. Мощное усилие — и орудие заскользило вниз по залитому кровью склону, давя железными колесами тела мертвых и раненых врагов. Вцепившиеся в канат солдаты служили пушке своеобразным якорем, не давая ей перевернуться.

Артиллеристы, не мешкая, один за другим попрыгали вниз на дно оврага, подняли хобот лафета и моментально развернули орудие, крича солдатам, чтобы те подались назад.

Двойной заряд картечи, выпущенный в упор по флангу бантагов, превратил овраг в открытую могилу для воинов орды. Уже не помышляя об обороне своих позиций, они в панике полезли вверх по противоположному склону, сотнями погибая под шквальным ружейным огнем людей. Ганс отъехал чуть назад, устремил свой взгляд в сторону 7-го корпуса, и у него похолодело в груди. Стройность рядов была нарушена, в них образовалась брешь, куда теперь устремился черный поток всадников орды.

Еще одна батарея выехала из центра каре Ганса на открытое пространство и, развернувшись, стала поливать картечью бантагов, атакующих их друзей из 7-го корпуса. В этот момент с севера донесся гром канонады — это орудийные расчеты 8-го корпуса, находившегося в полумиле позади двух передних каре, пустили свои упряжки галопом, вырвались вперед и, стащив пушки с передков, обстреливали участок степи между 2-м и 7-м корпусами.

Ганс снова посмотрел вперед. Обезумевшие от ужаса бантаги, которым удалось выбраться из оврага, оказавшись на открытом пространстве степи, десятками валились под залпами пехотинцев-людей. Привстав в стременах, Шудер увидел, что кавалерийская атака врагов на его правый фланг захлебнулась и всадники бантагов тоже удирают прочь с поля боя.

Он подъехал к начальнику батареи.

— Отличная работа! — зычно похвалил Ганс артиллериста. — Теперь разворачивайте свои пушки и жарьте по ублюдкам, укрепившимся перед Седьмым корпусом!

Взгляд Ганса упал на полковника, командовавшего одним из остававшихся в резерве полков. Офицер подбежал к нему и отсалютовал.

— Переправляйтесь со своими людьми через овраг и идите на выручку Седьмому. Вы обойдете бантагов с фланга.

Полковник радостно осклабился, выхватил из ножен саблю и, крикнув своим людям следовать за ним, первым побежал вперед. Только тут Ганс обратил внимание на флаг этого полка — это был старина 5-й Суздальский, тот самый, которым некогда командовал Готорн.

— Горнист! Мне нужен горнист!

Рядом с Гансом мигом возник юноша с черным от порохового дыма лицом.

— Труби сигнал «стой»!

Звук горна был тут же подхвачен всеми горнистами корпуса. Ганс встал в стременах, надеясь, что в этот момент его видят все командиры дивизий и бригад. Вскинув вверх карабин, он указал в сторону 7-го корпуса.

— Ускоренным шагом марш! — проревел Ганс.

Каре, продвигавшееся на юго-запад, развернулось и направилось на помощь своим попавшим в трудное положение друзьям на востоке. Ганс хотел сначала отдать команду «бегом марш», но быстро понял, что в этом случае стройность рядов каре сразу нарушится. Хотя они только что сокрушили целый умен бантагов, на западе оставалось еще немало всадников, которые могли причинить им уйму хлопот.

«Мы доберемся до Седьмого в лучшем случае минут через пять», — пронеслось в голове Ганса. Досадуя на медлительность наступления, он следил за тем, как бойцы из 5-го Суздальского бегом сокращают расстояние до корпуса Уотли, время от времени останавливаясь, чтобы сделать залп по все еще укрывавшимся в овраге бантагам. Орудийные расчеты 8-го корпуса вновь водрузили пушки на передки и под прикрытием своего авангарда помчались в направлении каре Ганса, в то время как основная часть 8-го в прежнем темпе продвигалась на выручку 7-му корпусу.

Стиснув зубы, Ганс смотрел, как выскочившие из оврага бантаги прорвали передние ряды корпуса Уотли. Фланги истерзанного каре попятились к центру, отчаянно пытаясь восстановить начальный боевой порядок.

Рявкнули пушки, и бантаги посыпались обратно в овраг.

— Вот это дело! — завопил Ганс. — Давайте, парни, мочите их из пушек!

Очевидно, Уотли расположил все пять своих батарей в центре каре. Теперь они залповым огнем поливали авангард бантагов, вынуждая тех замедлить атаку.

5-й Суздальский находился уже менее чем в сотне ярдов от бантагских позиций, и солдаты орды начали в спешке выбираться из оврага, грозившего превратиться для них в братскую могилу. К немалому удивлению Ганса, артиллеристам удалось поднять по противоположному склону оврага спущенное несколькими минутами ранее вниз орудие, и теперь они нещадно погоняли упряжку лошадей, также спешно переправленных на ту сторону лощины. Орудийный расчет догнал солдат 5-го Суздальского, мигом сдернул пушку с передка и начал с тыла расстреливать картечью бестолково мечущихся бантагов.

Каре Ганса было всего в двухстах ярдах от 7-го корпуса, и его солдаты начали стрелять по вражеской коннице, теснившей западный фланг Уотли. Бантагские всадники попали под перекрестный огонь, а батареи 8-го корпуса захлопнули капкан, обрушив на них огонь с севера.

За пару секунд почти все кавалеристы орды были уничтожены. Некоторые из них предприняли отчаянную попытку добраться до пушек 8-го корпуса, но залпом с пятидесяти ярдов их всех смело с седел. Остальные развернули коней и поскакали обратно в овраг, рассчитывая выбраться с той стороны, но ноги лошадей увязали в густой массе мертвых тел, покрывавших оба склона лощины, и люди без помех расстреливали представлявших собой отличные мишени всадников.

Разразившись дикими криками, солдаты Ганса перешли в атаку. Волна бантагов отхлынула от 7-го корпуса, и канониры Уотли принялись за дело по-настоящему. Некоторые командиры расчетов приказали поднять выше стволы орудий и начали обстреливать скопления лошадей, которые принадлежали бантагам, сражавшимся в пешем строю, и на время боя были уведены врагами в тыл. На каждого приглядывавшего за ними бантага приходилось по шесть — восемь коней, которые после десятка залпов в панике разбежались по всей степи; удержать их было совершенно невозможно.

Наблюдая за всем этим безумием, Ганс испытывал сильнейшее желание задействовать три своих кавалерийских полка. Если ввести их сейчас в бой, можно будет уничтожить тысячи обезумевших от ужаса безлошадных бантагов, однако на флангах у людей по-прежнему находились вполне боеспособные конные формирования орды. Кавалеристы Ганса могут слишком увлечься погоней, оторваться от основных сил, и тогда конница бантагов отрежет их от пехоты. Кроме того, лошади могут понадобиться Гансу позднее для другого дела.

Шум боя почти стих, и Ганс наконец вновь опустился в седло. Подъехав к краю лощины, он испытал чувство сожаления при виде сотен угодивших в эту бойню лошадей; многие из них были еще живы и отчаянно бились в агонии или жалобно ржали. Тут и там звучали одиночные выстрелы — это его солдаты добивали оставшихся в живых бантагов и их изувеченных коней.

Оторвавшись от своего каре, Ганс рысью поскакал навстречу 7-му корпусу. Из поредевших рядов 5-го Суздальского появился Кетсвана во главе отряда зулусских воинов, которых, увы, становилось все меньше и меньше, и Ганс облегченно перевел дыхание.

— Я и мечтать не мог о том, что настанет день, когда мы устроим этим ублюдкам такую кровавую баню! — прогремел Кетсвана.

Участок степи между передней шеренгой 7-го корпуса и краем оврага был сплошь устлан сине-черным ковром из человеческих тел и лежащих на них сверху бантагов, уничтоженных в последней контратаке.

Ганс подъехал к каре Уотли и спрыгнул со своего коня — передвигаться верхом по грудам мертвецов было совершенно невозможно.

— Где командир корпуса? — спросил Ганс у стоявшего поблизости полковника, который ошарашенно взирал на картину колоссального побоища.

Офицер непонимающе уставился на Ганса и медленно покачал головой.

Шудер вошел внутрь каре, спокойно обойдя поверженного бантага, отчаянно пытающегося дотянуться до него своим мечом. Шедший следом за ним Кетсвана выстрелом из револьвера добил раненого врага.

Завидев знамя корпуса, Ганс направился к нему, мысленно ругая себя за то, что свой собственный флаг он отправил на север с Бэйтсом, рассчитывая обмануть этим ходом бантагских разведчиков и убедить их в том, что он собирается пробиваться к Джанкшн-Сити. Теперь его собственные подчиненные не всегда знали, где находится их командир, и Гансу стало намного труднее управлять своей армией.

Возле корпусного штандарта, сжав зубами трубку, лежал Джек Уотли, держащийся за обрубок своей правой нога; ниже колена остались только клочки кожи и обломки костей.

— Как ты, Джек?

— Хреново, Ганс, даже после Геттисберга так не болело.

— Ты, главное, лежи спокойно.

— Ганс, надо сделать привал на день. Ребята только что выдержали тяжелейший бой. Здесь было жарче, чем при Спотсильвании, и почти так же плохо, как при Испании. Парням нужен отдых.

Ганс покачал головой:

— Только что перевалило за полдень. До захода еще целых шесть часов. Мы успеем пройти десять миль. Может, нам удастся оторваться от врагов, сидящих у нас на пятках.

— Сэр, мы потеряем много людей во время этого марша. Через день некоторые из них будут в состоянии идти дальше.

Ганс промолчал, понимая, что Джек говорит не о себе.

Парням Уотли и впрямь сильно досталось в этом бою. Три-четыре тысячи раненых и убитых, и это не считая еще пятисот, а то и тысячи жертв в корпусе самого Шудера.

На флангах и впереди еще звучали ружейные выстрелы, стрелки Ганса продолжали преследовать врага. Хотя в овраге бантаги потеряли около двух уменов, тысячи солдат орды остались в живых. Некоторые из них пустились в бегство, но многие, выбравшись из-под артиллерийского огня, вновь собирались в боевые порядки.

Вскарабкавшись на орудийный передок, Ганс поднес к глазам полевой бинокль и навел его на северо-восток. Разглядывая далекий горизонт, он скорее почувствовал, чем увидел поднимавшуюся над ним черную полосу. Двадцать, двадцать пять миль? Сколько?

Он слез на землю.

Вздохнув, Ганс опустился на колени рядом с Уотли и положил руку ему на плечо.

— Мне очень жаль, Джек, — прошептал он. — Нам нужен полевой госпиталь и доктор Вайс, но у нас нет ни того, ни другого. С северо-востока на нас надвигаются новые полчища этих ублюдков. Мы должны идти дальше.

— Боже милосердный, Ганс, ты же говоришь о том, чтобы бросить здесь тысячу с лишним человек!

Лицо Шудера потемнело.

— Мы спешим половину наших кавалеристов и посадим раненых на лошадей, но они должны быть в состоянии сами удержаться в седле. — Он помолчал секунду. — Ты можешь взять мою лошадь, Джек.

Один из врачей начал накладывать тугой жгут на изуродованное колено Джека, и лицо Уотли исказила гримаса боли.

— Я так не думаю, Ганс.

Ганс знал, что его друг откажется от этого предложения. Он все равно хотел взять его с собой. Джек был отличным командиром корпуса — месяц в лазарете, и он будет снова готов к бою. Но до госпиталя было целых сто миль по суше и еще пятьсот по морю. А ужас ситуации заключался в том, что, если бы он сделал исключение для Джека, сотни оставшихся здесь людей заговорили бы о привилегиях, полагающихся старшим по званию. Это была армия Республики, и офицеры, какое бы высокое положение они ни занимали, получали те же пайки, что и рядовые, так же как и их солдаты спали на сырой земле и наравне с ними делили все опасности войны. Если это равенство когда-нибудь нарушится, изменится сущность самой Республики.

— Я должен думать о сорока тысячах людей, Джек.

— Я тебя понимаю, Ганс. На твоем месте я бы поступил точно так же.

Шудер вновь повернулся к оврагу.

— Двадцать зарядов каждому солдату, остающемуся здесь. Может, им удастся выиграть для нас немного времени. Это отличная оборонительная позиция для людей с винтовками в руках.

Когда колонны его солдат двинулись дальше, Ганс с трудом подавил сильное желание пустить своего коня вскачь и помчаться вперед.

— Смотрите, чтобы они не останавливались, — бросил он офицерам штаба. Развернувшись, он рысью поскакал к задней части каре. Следившие за ним солдаты поняли, что он собирается сделать, и расступились, давая ему дорогу.

Выбравшись на открытое пространство, Ганс направил своего коня обратно к оврагу. В воздухе стоял запах крови и мертвечины. С севера и с юга вдоль оврага были сложены настоящие валы из бантагских тел, которые должны были стать не только защитой для засевших в лощине людей, но и грозным предупреждением для их врагов.

Спешившись, Ганс подошел к краю оврага и опустился на колени. Порывшись в кармане, он вытащил оттуда плитку табаку:

— Угощайся, Джек.

Уотли ухмыльнулся и покачал головой:

— При мне моя трубка, Ганс, я терпеть не могу жевательный табак, это вредно для зубов. И как только твоя жена разрешает тебе целовать ее? Бедная женщина.

Улыбка Уотли вдруг сменилась гримасой боли.

— Если ты хочешь, чтобы я что-нибудь передал… э-э… — запнулся Ганс.

— Ольге, — быстро вставил Джек, делая вид, что не заметил, как Ганс забыл имя его жены. Он мотнул головой. — Мне никогда не нравилась вся эта чепуха с прощальными письмами и последними словами. Слишком мелодраматично, друг мой. Она и так будет знать, что я думал о ней.

— Я могу что-нибудь для тебя сделать?

— Ну, если у тебя в запасе есть лишняя нога, я был бы тебе очень благодарен.

Ганс склонил голову:

— Джек, я только хотел…

— Можешь мне не объяснять, Ганс, я все понимаю. Если бы это случилось с тобой, я поступил бы точно так же. Ты, главное, позаботься об остальных парнях.

Ганс кивнул. Подняв голову, он окинул взглядом лощину у себя под ногами. Почти тысяча человек ждали в ней своего последнего боя. Большинство из них молчали, кое-кто негромко стонал или плакал. Ганс заставил себя посмотреть им в глаза. Некоторые солдаты кидали на него взгляды, полные гнева и горечи, но тяжелее всего Гансу пришлось оттого, что на лицах многих людей было написано понимание, его товарищи и друзья по прежним боям грустно улыбались и приветственно махали ему.

Он медленно поднялся с колен и опять навел свой бинокль на северо-восток. Там явно что-то происходило. Степь все еще была влажной от лившего последние три дня дождя, иначе Ганс видел бы пыль, поднимавшуюся от бантагского войска, с сорока, а то и пятидесяти миль, но он и так знал, что враги недалеко и скорее всего к вечеру будут здесь.

Ганс снова опустился на землю рядом с Джеком.

— Недолго осталось, Джек, — прошептал он. — Еще три часа, максимум четыре. Они увидят трупы своих товарищей и попрут на вас, желая отомстить.

— Отсюда далеко до Антьетама, да? — вздохнул Джек. — Помнишь, я под Геттисбергом получил пулю в грудь, думал, что точно помру, а все-таки выкарабкался?

Ганс молча кивнул.

— Забавно все это: выжить в стольких боях, чтобы в итоге отдать концы в каком-то овраге на этой чертовой планете, бог знает в скольких милях от дома. Эх, хотелось бы мне еще разочек побывать в Вассалборо. Взять лодку и порыбачить вечерком в пруду Уэббера.

— Может быть, так оно в конце концов и будет, — тихо отозвался Ганс, сжав плечо друга.

— Ты решил удариться в религию?

— Да нет, просто подумал, что после того, как все заканчивается, мы, возможно, отправляемся туда, куда мы действительно хотим больше всего попасть.

— Хотелось бы в это верить, Ганс, хотя что-то я сильно сомневаюсь. Впрочем, — печально усмехнулся Джек, — я скоро сам все узнаю.

Трясущимися руками он вытащил из вещевого мешка коробок спичек и вновь раскурил свою трубку.

— Не забывай следить за флангами, — напомнил ему Ганс, бросив взгляд в сторону конных формирований бантагов, уцелевших в недавнем бою. Перестроившись, враги выжидали момента для новой атаки, находясь вне досягаемости ружей людей. — Эти ублюдки жаждут мести. Хотя, скорее всего, они будут ждать подхода основных частей с северо-востока.

— Пусть только сунутся. Я жду не дождусь встречи с одним из них, — ответил Джек, рассеянно поглаживая обрубок правой ноги.

Ганс взглянул на десятки находившихся без сознания людей, лежавших на обоих склонах лощины.

— Не беспокойся, я знаю, как им помочь, — прочитал его мысли Джек, и спокойствие на мгновение изменило ему. — Что за сволочная война! Южане угостили бы нас выпивкой и отправили бы в лазарет, как тогда меня под Геттисбергом. А здесь все не так. Как-то мне не по душе мысль о том, что я скоро пойду на обед этим тварям. Надеюсь, они мною подавятся, — улыбнулся он сквозь слезы.

Слова застыли у Ганса в горле; он сжал плечо друга и встал с колен.

— Да пребудет с тобой Бог, Ганс Шудер.

— И с тобой тоже.

Взлетев в седло, Ганс вскинул руку в салюте и развернул коня, благодаря небо за то, что никто не видит его слез.

Глава 9

Ожидая прибытия Калина, Винсент смотрел на нервничающего Фергюсона, который медленно разгуливал позади броневика и батареи, безуспешно пытаясь скрыть беспокойство. Вскоре к ним присоединился Джек Петраччи, только что закончивший первый испытательный полет на оснащенном двумя двигателями дирижабле, предназначенном для небольших перелетов.

— Отличная машина, Чак, — воскликнул Петраччи. — Легка в управлении и более маневренна, чем предыдущие модели.

— Но ей не хватает скорости, — заметил Чак. — Прежде чем ты получишь этот дирижабль, я собираюсь установить на нем двигатель нового образца.

Джек одобрительно кивнул, и они с Чаком углубились в беседу о технических характеристиках дирижаблей и их двигателей, так что Винсент вскоре совершенно перестал понимать, о чем идет речь. Решив, что эти энтузиасты авиации прекрасно обойдутся и без него, Готорн направился к Гейтсу, который вместе с одним из своих художников делал наброски для очередного номера газеты. Улыбнувшись, Винсент жестом попросил художника показать ему рисунки. Суздалец протянул ему альбом для зарисовок, и Винсент быстро пролистал его. У художника был дар удивительно четко схватывать детали: на одном листке было прекрасное изображение нового двукрылого дирижабля, на другом — вид спереди на броневик. Рисунок броневика являлся всего лишь грубым наброском, однако рядом с машиной художник Гейтса нарисовал членов ее экипажа, тем самым передавая масштаб детища Фергюсона.

— У меня для тебя есть печальные новости, Гейтс, — скорбным голосом возвестил Винсент.

— Что такое?

Винсент вырвал из этюдника листы с рисунками, над которыми трудился художник, скомкал их и бросил на землю.

— Это военная тайна, не подлежащая разглашению.

— Да брось, старик, ты не можешь этого сделать!

— Уже сделал, — улыбнулся Винсент. — Не забывай, я действующий командующий этим фронтом. Если наши машины будут работать, я не хочу, чтобы их изображения появились в газете.

— Черт возьми, Винсент, да ведь в Суздале каждая собака знает про эти штуковины. Их же прямо тут и изготовили. Мне же нужно сделать о них статью. — На лице Гейтса появилось хитрое выражение, словно он только что вытащил из колоды козырного туза. — А кроме того, перед отбытием на фронт полковник дал мне разрешение поместить в газете несколько иллюстраций.

— Ладно, ладно, — сдался Винсент и кивнул в сторону броневика. — Можешь нарисовать эту хреновину, но надо слегка исказить изображение. Пусть броневик выглядит больше, чем на самом деле, пририсуй ему несколько лишних пушек и, главное, не сообщай никаких деталей о толщине брони.

— Винсент, а тебе не кажется, что ты слишком перестраховываешься?

— Гейтс, я боюсь даже подумать о том, сколько тысяч наших парней на Земле погибли из-за чересчур длинного языка некоторых представителей прессы.

— Послушай, Винсент, ты-то ведь записался в наш полк в самом конце кампании, так что не говори мне о «наших парнях». Я, в отличие от некоторых, был с Тридцать Пятым с самого начала.

Винсент никак не отреагировал на эту колкость — он знал, что многие «старожилы» с неудовольствием отнеслись к его стремительному взлету, считая, что он не заслужил такого быстрого продвижения по службе.

— Ты прав, Гейтс, но сейчас я здесь главный. Этот Гаарк умеет читать, а через неделю экземпляры твоей газеты попадут к нашим солдатам на фронт.

Винсент не стал дальше развивать свою мысль, предоставив Гейтсу возможность самому сложить два и два. Если бантаги найдут газету в вещмешке какого-нибудь убитого ими солдата Республики, она тут же попадет к Гаарку.

Гейтс помолчал несколько секунд и наконец неохотно кивнул.

— Ты самый вменяемый газетчик из всех, кого я когда-либо видел, — улыбнулся Винсент.

На вершине холма, у подножия которого они стояли, показался экипаж, и Винсент вытянулся по стойке «смирно». Его примеру тут же последовали артиллеристы, экипаж броневика и даже Чак. Когда экипаж спустился вниз по склону, из него вышел Калин. Надев на ходу цилиндр, он прошествовал к Чаку и крепко пожал инженеру руку.

— Говорят, ты тут что-то придумал?

— Да, сэр, но вы же знаете, как это обычно бывает. Все прекрасно работает только до тех пор, пока не приходит время применить изобретение на практике, поэтому я прошу вас не слишком удивляться, если сейчас у нас ничего не получится.

— Когда я сюда ехал, над моей головой пролетел дирижабль.

— Он еще не совсем готов, но за пару недель мы устраним все неполадки.

— Он нужен мне сейчас, — вмешался Винсент. — Этот дирижабль сегодня же погрузят на поезд и отправят на фронт.

Чак оглянулся и бросил взгляд на Джека Петраччи, который стоял рядом с летательным аппаратом и выкрикивал какие-то приказы людям из посадочной команды.

— Винсент, эта машина еще не прошла необходимые испытания. Мы сделали только один пробный полет.

— У меня нет выбора, Чак. Дирижабль нужен мне на фронте.

— Джек нас с тобой на фарш пустит; это судно не готово для боя.

— Страна стоит на грани поражения. Он все поймет.

— Как обстоят дела с нашими другими чудо-машинами? — оборвал их спор Калин, направившись к огневому рубежу.

Винсент скосил глаза на Джека, гадая про себя, не подписал ли он только что смертный приговор одному из лучших своих друзей. Усилием воли он выкинул эту мысль прочь из головы: сейчас было не время для подобных сантиментов. Его план был невыполним без дирижаблей, а это значило, что Джеку предстоит новый вылет, вне зависимости от того, готова его машина к бою или нет.

— Мы ждали только вас, сэр, — обратился Чак к Калину, когда они подошли к броневику и выстроившемуся рядом с ним экипажу. — Вы ведь знакомы с моим помощником, Григорием Тимокиным?

— Мы с твоим отцом, вечная ему память, были старыми друзьями, — произнес Калин, пожимая руку командиру бронированной машины.

— Я знаю, сэр. Отец часто рассказывал мне о тех временах, когда вы вместе служили при дворе боярина Ивора.

Калин улыбнулся и склонился к уху молодого суздальца:

— Молодость, молодость! Надеюсь, не все из этих историй ты пересказываешь своим товарищам?

— Я бы никогда не осмелился на это, сэр, — с серьезным выражением лица уверил его Тимокин.

Калин расхохотался и, сделав шаг назад, начал разглядывать броневик.

— Эта машина готова к бою?

— Мы только что закончили доводку ходовой части. Все готово.

Калин жестом показал, что хочет изучить броневик изнутри, и Григорий рывком отворил перед ним боковую дверцу. Сняв цилиндр, президент нагнул голову и протиснулся в узкое отверстие люка. Григорий, Винсент и Чак последовали за ним.

Тимокин захлопнул крышку люка, и у Винсента появилось неприятное ощущение, будто его заживо замуровали в гробнице. Было раннее утро, и после трех дней бури воздух стал сухим и прохладным, но внутри броневика было непривычно жарко и пахло паром, маслом, жиром и углем.

Заднюю часть машины почти целиком занимал паровой котел; языки пламени, вырывавшиеся наружу сквозь распахнутую дверцу его топки, окрашивали стенки броневика в инфернальный багровый цвет. В передней части машины находилась пушка-десятифунтовка.

Вдруг Фергюсон согнулся пополам, побледнел и, прижав к губам покрытый красными пятнами платок, зашелся в сухом кашле.

— Чак, живо убирайся отсюда, — приказал Калин.

Не дожидаясь ответной реплики инженера, Винсент, который сам уже едва сдерживал тошноту, схватил Чака за руку и выволок друга наружу.

Сев на траву, Чак начал жадно хватать ртом воздух, а Винсент опустился на колени рядом с ним.

— Сегодня днем мы уезжаем, и ты сможешь передохнуть, Чак.

— Мне нужен очень долгий отдых, — прохрипел инженер. Его дыхание еще не восстановилось.

Чак снова закашлялся и стал харкать кровью. Сердце Винсента сжалось от боли.

— Когда Тимокин поведет броневики в бой, проследи за тем, чтобы они держались вместе, — прошептал Чак. — Не разбрасывай их по разным частям. И мне до сих пор не нравится твоя идея поднять в воздух наш новый дирижабль. Теряется элемент неожиданности, а воздушная атака тоже должна быть массированной. — Вздохнув, он замолк и опустил глаза. — Хотел бы я поехать с тобой на фронт и увидеть своими глазами, как ведет себя в бою наша техника.

— Ты получишь подробнейшие отчеты, не сомневайся.

Чак посмотрел на Винсента и слабо улыбнулся.

— Посмотрим, — выдавил он и с трудом поднялся на ноги. В этот момент из броневика вывалился Калин, его лицо было мокрым от пота.

— Жуткая машина, — пробормотал он. — Ну, теперь давайте посмотрим, как ты собираешься остановить этих волосатых дьяволов.

Чак медленно подошел к зарядному ящику и приказал канониру открыть его.

— Дайте мне обычный снаряд и заряжайте. — Взяв из рук артиллериста десятифунтовую болванку, Чак вернулся к Калину. — Вот, сэр, стандартный десятифунтовый снаряд из стали.

За их спинами орудийный расчет закладывал снаряд и мешочек с порохом в пушку. Винсент знал, что командир расчета не меньше десяти раз проверил точность наводки, однако, когда заряжающий захлопнул крышку казенника, нервничающий лейтенант вновь склонился над орудием.

— Толщина первой мишени составляет три дюйма, — сообщил Калину Чак. — Мы предполагаем, что бантаги установили на свои машины именно такую броню. Обратите внимание, сэр, стальная плита установлена вертикально, а не под углом. Господа, — повысил он голос, — предлагаю всем отойти в укрытие.

Как только наблюдатели спустились в недавно вырытую траншею, пушка с грохотом выстрелила. Артиллеристы подскочили к орудию, распахнули крышку казенника, и оттуда вырвался сноп искр. Отстрелянная гильза пролетела прямо над головой Винсента. Готорн поднес к глазам бинокль, уже зная, что он увидит. В стальной плите появилась вмятина, но пробить броню снаряду не удалось.

Вторая мишень была установлена под углом к земле, имитируя переднюю стенку броневика. Попавший в нее снаряд с лязгом отскочил вертикально вверх, не нанеся плите никаких видимых повреждений.

В дело вступили еще два орудия, стрелявшие двадцатифунтовыми снарядами. Первый выстрел расколол плиту, врытую под прямым углом, но второй снаряд, как и в предыдущий раз, срикошетил от наклонной поверхности другой мишени.

— Двадцатифунтовка может пробить эту броню с двухсот ярдов, — сообщил Чак, — но только если снаряд попадет в цель под прямым углом. Если угол отклонения составит хотя бы десять градусов, у нас возникнут проблемы.

Инженер закашлялся и бросил отчаянный взгляд на Винсента, который понял, что его друг не в силах продолжать свои объяснения.

— Единственный броневик, который мы подбили, — быстро произнес Готорн, — был поражен пятидесятифунтовым снарядом, выпущенным из «пэррота» с расстояния в триста пятьдесят-четыреста ярдов, и выстрел пришелся в боковую стенку бантагской машины. Сложность заключается в том, что скорость стрельбы из пятидесятифунтового орудия, заряжающегося с дула, составляет в лучшем случае один выстрел в две минуты, для самых лучших орудийных расчетов. К несчастью, наши пятидесятифунтовки установлены в основном на броненосцах, несколько штук есть также в фортах и на бронепоездах. Но во всей армии нет ни одного полевого орудия. Нам удалось сделать тот удачный выстрел благодаря тому, что мы сняли пушку с корабля и установили ее на поезд. Не забывайте, речь идет о махине весом в шесть с лишним тонн. Мы не можем использовать такие орудия, только в укреплениях.

— Иными словами, при наступлении от этих пушек нет никакого толку, — задумчиво заметил Калин.

— Именно так, сэр. Если в открытом бою мы подпустим броневики бантагов на расстояние в двести ярдов, нам крышка. Их пехотинцы хорошо обучены и просто расстреляют наши орудийные расчеты. Возможно, у нас получится подбить один броневик, но оставшиеся машины врагов атакуют наши позиции прежде, чем мы успеем перезарядить пушки. Во время того боя бантаги всей мощью обрушились на наши батареи, а их броневики поливали моих артиллеристов картечью. Выжить удалось единицам.

— Так что же ты придумал, Чак? — спросил у инженера Калин.

Чак повернулся к орудийному расчету десятифунтовки и нервно дернул головой.

— Заряжайте, — просипел он.

Один из канониров выудил из зарядного ящика необычный белый снаряд с темным основанием и загнал его в казенник.

— Цель — наклонная мишень, — сказал Фергюсон командиру расчета. Тот утвердительно кивнул, навел орудие на бронированную плиту, отступил на шаг назад и поднял глаза на инженера, ожидая сигнала к выстрелу. Крепко сжав пальцами бинокль, Винсент навел его на неповрежденную мишень.

Из жерла орудия полыхнуло огнем, но когда вспышка погасла и клубы дыма рассеялись, наблюдатели с изумлением увидели, что в центре плиты образовалась ровная дыра.

На губах Чака появилась загадочная улыбка.

— Как тебе это удалось? — выдохнул Винсент. Вместо ответа Чак направился к передку орудия и попросил одного из артиллеристов достать из находившегося поблизости зарядного ящика странный снаряд. Винсент повертел в руках новое изобретение Чака, обратив внимание на игловидное заострение в верхней части снаряда и необычную гильзу, сделанную — вот чудеса! — из папье-маше.

— Что это еще за чертовщина? — выругался Винсент.

— Этот снаряд изготовлен из самой лучшей прокатной стали, какая у нас есть. Раньше мы использовали обычную сталь, которая разлеталась на куски при столкновении с толстой броней. Кроме того, прежние снаряды были слишком широкими. Я решил сделать снаряд с острым наконечником, чтобы вся его кинетическая энергия фокусировалась в одной точке.

— Похоже на стрелу, — заметил Калин, взяв диковинный снаряд из рук Винсента.

— В каком-то смысле это и есть стрела, сэр. У нас на Земле были такие снаряды Шенкля. Их оболочка была сделана из папье-маше и идеально подходила к нарезке ствола. Когда снаряд вылетал из пушки, эта гильза мгновенно сгорала. Я мыслил в том же направлении. В нижней части этого снаряда находится свинцовая пластина, которая принимает на себя весь напор пороховых газов. Благодаря стенкам из папье-маше, подогнанным под нарезку наших Орудий, такой снаряд обладает более высокой скоростью, чем обычный, а когда он вылетает из жерла, его оболочка тут же распадается. Внутренний стальной стержень снабжен «плавниками», и поэтому снаряд не отклоняется от траектории и легко пробивает любую броню. По правде говоря, я точно не уверен, но мне кажется, что при попадании в бронированную плиту он плавится, прожигает себе путь внутрь броневика и там разлетается на множество капель расплавленной стали.

— Дальнобойность? — лаконически осведомился Винсент.

— Десятифунтовка пробивает наклонную стенку с двухсот ярдов, двадцатифунтовка с трехсот. Для вертикальной брони дальность равняется тремстам пятидесяти и пятистам ярдам соответственно.

— Отлично! — воскликнул Готорн. — Не совсем то, на что я надеялся, но близко к тому.

— К сожалению, на сегодняшний момент ничего лучшего предложить не могу. Нам придется израсходовать уйму стали — кстати, это сильно ударит по производству винтовок и не только по нему, — но я берусь изготовить несколько сотен снарядов в течение ближайших сорока восьми часов. Формы для отливки уже готовы, и литейщики ждут команды приступить к работе.

— И все это ты сделал за одну ночь?! — поразился Калин.

Чак пожал плечами:

— Я начал проводить кое-какие эксперименты сразу после возвращения Ганса. А когда Винсент наконец сообщил мне все необходимые данные, я решил, что пришло время для решающего испытания.

Президент Республики покачал головой:

— Просто удивительно, как ярко проявляются во время войны те черты нашего характера, о которых мы и сами раньше, возможно, не подозревали.

— Что вы имеете в виду, сэр? — недоуменно сморщил лоб Чак.

— Я говорю о нашей способности придумывать все новые и новые средства уничтожения.

Чак вытаращил глаза, не зная, как реагировать на эти слова президента, но Калин тут же дружески обнял его за плечи:

— Если бы не ты, Фергюсон, нас бы уже давно на свете не было. Постарайся изобрести еще какие-нибудь штучки, чтобы мы могли остановить этих ублюдков.

— Я все время об этом думаю, сэр, — отозвался Чак.

— Да, я получил строгие указания от твоей жены. Ты поедешь домой в моем экипаже, нечего тебе трястись на передке. Залезай, сынок, — распорядился Калин.

Проводив инженера до экипажа, суздалец помог Чаку забраться внутрь. Кивнув своему зятю, президент пешком двинулся обратно к городу, и Винсент тут же пристроился рядом.

— Думаешь, это сработает?

— Вы же слышали, что сказал Чак, сэр, — ответил молодой командир. — Одно дело испытания, и совсем другое — настоящий бой. Это изобретение увеличивает дальнобойность наших пушек, но не так сильно, как мне бы хотелось. Их стрелки все равно смогут перестрелять наших артиллеристов, не говоря уж о том, что бантаги могут отвести свои броневики и накрыть нас огнем новых мортир. На мой взгляд, лучшей тактикой будет придержать эти новые снаряды до последнего момента, а потом за несколько минут подбить максимально большее количество вражеских броневиков, прежде чем Гаарк успеет сообразить, что к чему.

— Как только он узнает о нашем новом оружии, он сам начнет его изготавливать, — заметил Калин.

— Несомненно, — подтвердил Винсент. — Или увеличит толщину брони на своих машинах, или придумает что-нибудь еще. Эта задумка сработает всего один раз, не больше. Другая трудность заключается в том, что мы расстреляем триста снарядов за какую-то пару минут. Скорее всего я доверю их самым лучшим орудийным расчетам и позабочусь о том, чтобы они оказались в нужное время в нужном месте. Да, и несколько снарядов нужно будет передать экипажам наших броневиков, если, конечно, мы успеем подогнать их к латунным гильзам.

Они дошли до тренировочных мишеней, и Винсент обошел кругом наклонную плиту, разглядывая дыру, проделанную в ней снарядом Чака.

— Когда такая штука пробьет стенку броневика, внутри никого не останется в живых, — убежденно произнес он после тщательного осмотра. — Расплавится ли эта сталь или разлетится твердыми осколками, тех, кто окажется в машине, просто разорвет на куски.

— В этом-то весь смысл, разве не так? — проворчал Калин.

— В общем, да, — согласился Винсент.

— Кстати, у нас появились новые сведения, — сообщил ему президент. — Только что пришли по телеграфу.

— Что случилось? — с тревогой спросил Винсент. Каждая минута, проведенная вдали от фронта, казалась ему часом, и Винсента бросало в дрожь при мысли о том, что Марк может решиться на прорыв, не дождавшись его возвращения с резервными частями и десятком броневиков.

— Это новости о Гансе.

— Что с ним?

— Ганс не движется на север. Этим утром к Марку пробился один из его гонцов. В нем было две бантагские стрелы, и он умер через несколько минут после того, как передал сообщение. Ганс пробивается на юг к предгорьям хребта Зеленых гор и побережью Внутреннего моря. Он собирается захватить Тир.

Винсент ошеломленно уставился на Калина, не веря своим ушам:

— Тир?

— Это добавит нам целую кучу проблем, — устало вздохнул Калин. — Карфагенский посол совершенно недвусмысленно дал мне понять, что если хоть один наш солдат окажется на их территории, это будет означать войну.

— Чтоб их черти взяли, они же должны сражаться бок о бок с нами!

— Я понимаю проблемы Гамилькара. Мерки с одного фланга, бантаги с другого.

— Мы находимся в точно таком же положении.

— У нас есть что противопоставить орде, а у Карфагена нет. Если Гамилькар не объявит нам войну в связи с походом Ганса, мерки или бантаги захватят его страну. Раз Ганс решил занять Тир, нам придется вести войну еще на один фронт.

— Ну и дьявол с ними! Ганс поступил совершенно правильно, — заявил Винсент, довольно улыбаясь.

— Я буду держать эту информацию в тайне от карфагенского посла. Надеюсь, мы успеем приготовиться к эвакуации армии Ганса до того, как карфагеняне обо всем узнают.

— Еще одна морская операция по спасению Ганса?

— Похоже, что так. Я уже послал за Буллфинчем, чтобы разработать план этой операции.

Винсент покачал головой и вдруг расхохотался:

— Ганс в своем репертуаре! Как я раньше об этом не догадался? Я боялся, что его оттеснят на север.

Возможно, мне удастся прорваться к Эндрю и Пэту, но даже тогда Гаарк поймал бы Ганса в мышеловку. Теперь же все видится совсем в ином свете. Калин растерянно посмотрел на него.

— Я счел это безумием, — выдавил он.

— Это гениальное решение, отец, поистине гениальное, — возразил Винсент, забыв в своем возбуждении о дипломатичном «сэр». — Он наверняка послал какие-то части на север, чтобы запутать Гаарка, а сам рванул в противоположном направлении, застав бантагов врасплох. К сожалению, ближайшая гавань, куда могут зайти наши корабли, находится в Тире. Это тяжелейший переход на сто пятьдесят с лишним миль, и на всем протяжении пути ему придется отбиваться от наскоков бантагов, но, если Ганс сможет добраться до края горного хребта, Буллфинч встретит его со своим флотом.

— Мы сможем эвакуировать пятьдесят тысяч человек?

Винсент посмотрел в глаза Калину и покачал головой.

— У Ганса не останется столько солдат, — тихо произнес он. — Десять или в лучшем случае двадцать тысяч. Возможно, двадцать пять. Нам понадобятся все суда, что есть у Руси и Рима, и отправлять их следует прямо сейчас.

— Этого я и боялся. — Калин оглянулся и бросил тревожный взгляд на Чака, сгорбившегося на сиденье президентского экипажа. — Ему становится все хуже и хуже.

— Я знаю. Черт возьми, отец, отошлите его отсюда. Климат южных римских провинций подходит ему лучше. Может, предоставить Чаку ту виллу, которую Марк одолжил полковнику Кину после окончания прошлой войны? Ему нужен абсолютный покой, постельный режим и чтобы не было никаких забот.

— Чтобы у Чака и не было забот? — усмехнулся Калин.

— Я все понимаю, но мы можем его потерять. Когда я отправлюсь на фронт, увезите его из города. Здешний воздух становится хуже с каждым днем. — С этими словами Винсент мотнул головой в сторону долины реки Вина, где десятки фабрик изрыгали в небо клубы черного дыма.

— Мне до сих пор странно при мысли о том, как вы, янки, изменили нашу страну, — ответил Калин. — Мальчиком я частенько играл в лугах рядом с этой рекой. Теперь там кирпич, железо, свист пара и целый город, который скоро станет больше самого Суздаля. У вас в Мэне все происходило точно так же?

— Да, хотя в мое время этот процесс только начинался. По-видимому, такова цена прогресса и свободы.

Над литейным цехом взметнулся рой искр, — очевидно, из печи потекла новая река расплавленного металла. Ворота фабрики по производству пушек распахнулись, и в них показался небольшой паровозик, тащивший за собой вагон-платформу. На платформе красовался новенький нарезной пятидесятифунтовый «пэррот», готовый к отправке на фронт.

— Все это порождено его умом, — сказал Винсент. — Инструменты, которыми мы куем нашу свободу и которые позволяют нам становиться сильнее, — всем этим мы обязаны Чаку. Да спасет нас Перм, если мы теперь лишимся его.

— Да спасет нас Перм, даже если мы победим, — негромко отозвался Калин. — Я начинаю бояться, что мир меняется куда сильнее, чем я когда-либо мог себе представить.

— Пятьдесят тысяч солдат? — потрясенно ахнул Буллфинч. Рука адмирала, державшая кружку с водкой, резко дернулась, и драгоценный напиток расплескался.

— Столько человек он повел с собой к Тиру, — пояснил Винсент. — Еще пять тысяч Ганс отправил на север, чтобы запудрить мозги Гаарку и не дать бантагам пуститься в погоню за ним. Тебе придется пройтись вдоль побережья и подобрать их тоже.

Буллфинч покачал головой и одним глотком допил остатки водки из своей кружки.

— В последнее время ты слишком злоупотребляешь этим делом, адмирал, — осуждающе заметил Винсент.

— Только не надо этих квакерских штучек, — бросил ему Буллфинч. — Помнится, было время, когда и ты частенько заглядывал в стакан.

— Послушай, ну проиграл ты битву, и что? Мы все тут были в такой ситуации.

— Возможно, я проиграл целую войну, — проворчал Буллфинч, вертя в руках свою кружку.

— Может быть, и так, — сухо согласился Винсент.

Буллфинч изумленно посмотрел на старого приятеля.

— Если ты ищешь сочувствия, отправляйся за ним куда-нибудь в другое место. У меня есть дела поважнее, мне надо вести войну.

— Спасибо тебе, Винсент, огромное, — горько произнес Буллфинч.

— Тебя застали врасплох, и это может стоить нам поражения во всей войне. Ты должен был отвести свои суда подальше от берега.

— Черт подери, неужели ты думаешь, что я не прокручивал в голове все детали этого боя тысячу раз? Фергюсон ведь возился с идеей подводной лодки и даже предупреждал меня, что Гаарк может заниматься тем же самым. Но я не думал, что все произойдет именно так. И то, как они пробивали нашу броню, — я должен был предугадать это заранее. Я вел себя слишком самоуверенно.

— Ты можешь теперь переиграть все по новой?

— Нет, конечно, пропади оно все пропадом!

— Я потерял счет людям, жизнями которых я сознательно пожертвовал, — глухим голосом произнес Винсент. — Оборона Рима, битва при Испании. Неделю назад у Форт-Хэнкока я бросил в бою нашу батарею, зная, что бантаги уничтожат всех ее артиллеристов, — только для того, чтобы иметь возможность увидеть в действии их броневики, узнать о тактике Гаарка и выяснить, насколько крепка броня у вражеских машин.

Он замолчал и бросил взгляд из иллюминатора адмиральской каюты на опаленные огнем стены Суздаля, которые до сих пор несли на себе шрамы Тугарской и Меркской войн.

— Я произвел подсчет, — продолжил Винсент. Его голос едва доносился до Буллфинча, словно бывший квакер находился за сотни ярдов от этого места. — Отдам сто-двести человеческих жизней, зато увижу, на что способны новые машины Гаарка, как они ведут себя в бою и что мы можем против них придумать… Там был один мальчик из моего штаба, я даже не знал его имени… — Винсент затих.

В каюте повисло тяжелое молчание, нарушаемое только плеском бьющихся о корпус судна волн. Мимо стоящей у причала «Республики» на полном пару промчался один из суздальских мониторов, и флагман Буллфинча закачался на поднятых им волнах.

— Я делаю такие подсчеты каждый день. Жертвую одной жизнью или тысячью. Прикидываю, стоит ли мне отдать полк или дивизию за этот участок земли, который уже завтра опять превратится в бесполезную степь. — Винсент перевел взгляд на Буллфинча. — Ты произвел такой же подсчет и проиграл.

— Я больше всего боюсь того, что это может повториться, Винсент. Боже мой, я видел, как два моих корабля буквально выпрыгнули из воды, а потом их палубы раскололись, как яичная скорлупа. Моих людей разрывало на части, а мне нечем было ответить этим ублюдкам. — Буллфинч вновь потянулся за бутылкой, но его рука замерла на полпути, и он виновато покосился на Винсента. — А теперь очередная спасательная операция, но на этот раз у Ганса не тысяча человек, как в прошлый раз, а пятьдесят тысяч. Тебе не кажется, что у него входит в привычку попадать в такие ситуации?

— Считай не пятьдесят тысяч, а двадцать или тридцать, — отозвался Винсент. — У Ганса была хорошая фора, но бантаги передвигаются на лошадях, а он нет. Последние пятьдесят миль превратятся для него в ад. Он должен будет с боем отвоевывать каждый шаг, не говоря уж о том, что ему придется оставлять позади своих раненых. Вряд ли у него останется больше двадцати тысяч человек.

— Винсент, у меня здесь десять броненосцев и двадцать пять других кораблей. Соединенный флот Суздаля и Рима — это еще около ста торговых судов и несколько старых галер. Возможно, нам удастся разместить на них двадцать тысяч человек, хотя им придется здорово потесниться.

— Когда вы отплываете?

— «Чесапик» уже в пути, — сообщил Буллфинч, показывая на монитор, который только что проплыл мимо флагмана. — Я снимусь с якоря ближе к вечеру. Я уже телеграфировал в Рим, чтобы все их суда выходили в море, наши эскадры встретятся через три дня. Но черт возьми, я все равно не уверен, что мы сможем эвакуировать всех!

— Тогда вам придется кого-нибудь оставить, — хладнокровно произнес Винсент.

— Но ты ведь понимаешь, что в этом случае Ганс тоже останется? В тот раз бедному Григорию пришлось обмануть его.

— Я знаю, — ответил Винсент. — Слушай, Буллфинч, давай не будем раньше времени ломать над этим голову. Мне нужны эти корпуса, они необходимы здесь просто позарез. Как только погрузишь солдат на борт, доставь их в Рим. Если мне не удастся выручить Пэта и Эндрю, нам придется возводить новые укрепления, и там каждый человек будет на счету.

— А что произойдет, если тебе не удастся вытащить из западни Пэта, Эндрю и их парней? — спросил Буллфинч.

— Боюсь, что тогда я стану главнокомандующим, но война будет проиграна, — вздохнул Винсент. — Гаарк займет Рим еще до наступления зимы. То же самое произойдет и в том случае, если мой прорыв окажется успешным, но мы не сможем вывести людей Ганса, потому что тогда у нас не будет резерва. Сейчас я снял с западной границы весь Шестой корпус. Это значит, что для прорыва у меня есть три с половиной корпуса. Я отбываю на фронт сегодня. Четвертый корпус уже в Риме, а остатки Шестого, броневики и дирижабль Петраччи отправятся вместе со мной.

— А если мерки обойдут нас с запада?

Винсент покачал головой и нервно рассмеялся:

— Тогда мы устроим новую битву на Нейпере и задействуем твои мониторы и силы народного ополчения.

— Похоже, мы глубоко вляпались в дерьмо, Винсент, а?

— Именно так, друг мой, именно так.

Гонец осадил взмыленного коня в нескольких ярдах от Эндрю, и полковник инстинктивно сделал шаг назад.

— Бантаги зашли нам во фланг, сэр. Их колонна находится всего в двух милях от наших позиций, и генерал Мак-Мертри просит разрешения отступить.

Эндрю утвердительно кивнул:

— Передайте ему, что встречаемся в условленном месте сегодня вечером.

— Слушаюсь, сэр!

Всадник потянул за поводья, из-под копыт коня взметнулся фонтан грязи, и в следующее мгновение гонец снова мчался по дороге, ведущей обратно в северные леса.

— Иногда мне кажется, что этот ливень ниспослан нам Богом, а иногда — что самим дьяволом, — заметил Эмил, стараясь перекричать свист пара, вырывавшегося из трубы отходящего от станции Порт-Линкольна локомотива. Паровоз тянул за собой состав из двадцати вагонов-платформ, на которых разместились шесть батарей; канониры прятались под передками и кожухами своих пушек, безуспешно пытаясь укрыться от всепроникающего дождя.

По дороге, проложенной рядом с путями, погонщики отводили на запад неоседланных артиллеристских лошадей, большинство животных несли на спинах раненых пехотинцев, которые не могли передвигаться пешком.

— Ты должен ехать на поезде, Эндрю, — продолжал увещевать Эмил друга. — Я не сторонник той теории, что тот, кто ходит мокрым, обязательно заболеет, но ты уж слишком себя изнуряешь.

— На поездах нет места для Меркурия, доктор, — ответил Эндрю, похлопав по шее своего коня, — а он не согласится нести никого, кроме меня. Кроме того, Пэт уже отправился на запад, так что мне лучше оставаться вместе с ребятами из арьергарда.

— Тебе не нужно воодушевлять солдат личным примером, Эндрю.

— Нужно, Эмил, нужно, — улыбнулся полковник. — Мы не бросаем никого из своих, у нас есть поезда, чтобы вывезти всех, и я должен проследить за тем, чтобы все так и оставалось, по крайней мере до решающего прорыва.

Над депо Порт-Линкольна пронесся порыв ветра, и, несмотря на проливной дождь, в воздух взметнулся рой искр, поднявшихся от горевших рядом с боковой веткой складов. Пахло дымом и керосином.

Прозвучал гудок последнего поезда, отходившего от станции, из кабины паровоза высунулся машинист, замахавший Эмилу.

— Полезай в вагон, Эмил. Увидимся через три дня.

— Будь осторожен, Эндрю. Береги себя и не совершай глупостей.

— Разве я когда-нибудь делал что-нибудь подобное? — удивленно поднял бровь Эндрю.

— Вы ходячее нарушение закона средних чисел, полковник Кин. Не играйте больше с судьбой в кости.

Эндрю расхохотался и дружески двинул старого доктора в плечо. Эмил хмыкнул и поднялся по лесенке в штабной вагон, спешно переоборудованный в лазарет для тяжелораненых.

Где-то в глубине леса раздавались разрозненные ружейные выстрелы. Наклонив голову, Эндрю вслушался в их треск, прикидывая расстояние.

Отойдя подальше от поезда, он махнул машинисту. Потянув за веревку, суздалец выпустил пар из котла, колеса завертелись, быстро набирая скорость, и вот уже весь состав резко дернулся с места и выехал на главную ветку. Вскинув руку к виску, Эндрю проводил взглядом эшелон, увозивший раненых и остатки арьергарда.

Повернувшись, он посмотрел на море. Картина, представшая его глазам, выглядела как сцена Апокалипсиса. Склады, подожженные еще на рассвете, представляли собой груды дымящихся руин, весь холм был окутан клубами пара и дыма, над зданием госпиталя повисли черные тучи, а в самой гавани раздавались взрывы, и в свете ярких вспышек было видно, как погружаются в воду покореженные останки «Питерсберга» и «Фридриксберга». Напоминавшие громадных черных жуков бантагские корабли, блокировавшие выход из Порт-Линкольна, подошли ближе к берегу и произвели еще один залп. Снаряды пронеслись над головой Эндрю и разорвались далеко в лесу.

— Ну и паршивые же у вас канониры, ребята, — презрительно бросил Эндрю, до последнего момента боявшийся, что какой-нибудь шальной бантагский снаряд может угодить в один из его эшелонов. Обратив свой взор на восток, он увидел темные фигуры, возникшие на дальнем конце равнины, — авангард наступающей армии врагов. Один из всадников наехал на мину, и раздалось эхо далекого взрыва. В ответ через несколько секунд ухнуло стофунтовое орудие бантагского корабля.

— Ну вот и все, — обратился к офицерам штаба Эндрю. — Нечего нам тут больше болтаться. Давайте-ка, парни, рванем отсюда, пока не поздно.

Один из его адъютантов кивнул в сторону здания штаба. Эндрю зашел внутрь и бросил последний взгляд на оставляемое помещение. На полу лежали груды бумаг, дверь в его личный кабинет в задней части здания была открыта, а настенные часы до сих пор тикали. На дальней стене все еще висела огромная карта, на которой флажками и ленточками была изображено сжимающееся вокруг них кольцо окружения.

— Давай, Василий, — скомандовал Эндрю, выходя наружу.

Не в силах сдержать невольную улыбку, юноша схватил пятигаллонную канистру керосина и вылил ее содержимое на пол и стены штабного помещения. Вытащив спичку, он чиркнул ею по ногтю большого пальца и поднес к газете, которая тут же вспыхнула.

Бросив горящую газету на пол, Василий вышел на улицу вслед за своим командиром.

— Развлекаешься? — поинтересовался у него Эндрю. Юноша залился краской смущения.

— Да все в порядке, — успокоил его Эндрю. — Это же как свою школу поджечь, такое же удовольствие.

Начинающий пироман неуверенно кивнул.

Вскочив на Меркурия, Эндрю недовольно поморщился — седло промокло насквозь, и от этой влаги не спасала даже толстая ткань его брюк. Надвинув по самые брови шляпу, с полей которой водопадом низвергалась вода, он потрусил вдоль путей. Оглянувшись, он увидел, как из двери штаба вырвался язык пламени.

Ружейные выстрелы, раздававшиеся к северу от Порт-Линкольна, звучали все громче и громче. Из леса показалась конная упряжка, канониры нахлестывали лошадей, орудие подпрыгивало на шпалах. Вслед за ними появился отряд кавалерии. Всадники Республики, вылетев из леса, ворвались в оставленный город, их лошади нервно ржали и шарахались в сторону от дымящихся руин.

— Полковник Кин?

Эндрю с трудом узнал в подъехавшем к нему всаднике командира 3-го Суздальского кавалерийского полка. Молодой офицер, сын бывшего боярина, был с головы до пят покрыт толстым слоем грязи, а его лицо — от лба до нижней челюсти — обезобразил ужасный шрам, сочившийся кровью.

— Что с тобой? — спросил у него Эндрю.

— Эти подонки убили подо мной коня. Пришлось ухлопать одного из них, чтобы добыть себе новую лошадь.

Только сейчас Эндрю заметил, что седло и упряжь лошади суздальца были бантагскими. Он подумал, что юноше не мешало бы проверить седельные сумки и выяснить, из чего состоит паек бантагского солдата, но решил, что лучше сейчас об этом не упоминать.

— У меня немного гудит голова, но это ерунда, сэр. Я думаю, надо бы поскорее отсюда выбираться. Враги могут отрезать нам путь к отступлению.

— Будешь показывать дорогу, — распорядился Эндрю.

Кавалерист покачнулся в седле, и знаменосец едва успел поддержать своего командира.

Выругавшись, молодой офицер выпрямил спину и пустил лошадь легким галопом. Над головами всадников просвистела вражеская пуля, за ней последовали еще две. Оглянувшись на горящий город, Кин увидел среди клубов дыма несколько бантагов. Спутники Эндрю развернули коней и ответили залпом из винтовок. Один из бантагов рухнул лицом в грязь, остальные скрылись в дыму.

Из лесу выезжали все новые и новые люди, присоединяясь к скачущему на запад отряду Эндрю. В нескольких сотнях ярдах от города они выстроились в цепь, образовав живой заслон. Въехав на вершину небольшого холма, Эндрю увидел исчезающий вдали последний поезд. Бросив прощальный взгляд на Порт-Линкольн, он увидел, что руины города уже находятся в руках врагов.

«Целый год трудов и планов пошел прахом, — грустно подумал Эндрю. — Уничтожен флот, потеряны припасы, которых армии хватило бы на несколько недель кампании, враг захватил сотню миль железнодорожного полотна, а у нас убито почти три тысячи человек».

Пришпорив Меркурия, он продолжил скачку на запад, навстречу Гаарку.

— Черт возьми, хотел бы я поехать вместе с вами, — вздохнул Чак Фергюсон, пришедший провожать друзей на вокзал. От проливного дождя не спасал даже плащ с высоко поднятым воротником. Буря, прокатившаяся днем над Суздалем, к вечеру превратилась в холодный ливень. Чак зашелся в очередном приступе кашля, и Винсент обменялся тревожными взглядами с Джеком Петраччи, который держал зонтик над головой изобретателя.

— Эндрю и на сто миль не подпустит тебя к линии фронта, и он совершенно прав, — ответил Готорн.

— Знаешь, уж лучше умереть на поле боя, чем так, — тихо произнес Чак.

— Здесь никто не собирается умирать, — отрезал Винсент. — По сравнению с тем, что нам довелось испытать, этот дождь всего лишь легкий приятный душ. Отправляйся обратно в здание вокзала.

Проигнорировав приказ Винсента, Чак направился вдоль состава с пушками. Артиллеристы, устроившиеся на вагонах-платформах, почтительно приветствовали инженера.

— Ребята, помните, что эти снаряды пробивают броню и с трехсот ярдов, но лучше подпустите броневики ярдов на двести. Не стреляйте по навесной траектории, бейте прямой наводкой. И держите снаряды в сухом месте, а то оболочка из папье-маше расползется от влаги.

Винсент с досадой понял, что спорить с упрямцем Фергюсоном бесполезно, и подошел к Калину, который молча наблюдал за тем, как солдаты 6-го корпуса рассаживались по трем последним эшелонам.

— Это опытные бойцы, — сообщил ему Винсент, — закаленные в боях на западной границе. Они не подведут.

— Ты действительно рассчитываешь на то, что тебе удастся вытащить из бантагского капкана всех наших людей?

— Не всех, отец. Некоторых, но не всех.

— Наши силы тают, — вздохнул Калин. — Если ты дрогнешь или поддашься на какую-нибудь новую уловку Гаарка, нам конец.

Бросив взгляд через плечо Винсента, Калин дружески помахал проходившей мимо роте пехотинцев, некоторые из них, бывшие, судя по всему, старинными приятелями нынешнего президента Республики, в ответ затянули полную непристойностей песню о развеселой жене трактирщика.

— Как мало друзей у меня осталось, — грустно произнес Калин. — Постарайся не жертвовать их жизнями без крайней необходимости.

— Я сделаю, что смогу.

— Ты знаешь, сегодня утром я рано проснулся и никак не мог уснуть. Я встал, походил по Белому дому и много о чем передумал. Помнишь те времена, когда это был дворец боярина Ивора?

— Конечно. Я был в эскорте Эндрю, когда он в первый раз пришел сюда.

— Ивор не был плохим человеком. По-моему, он в глубине души и сам хотел заключить с вами союз, но страх перед тугарами был сильнее. Забавно, я вспоминаю те дни, когда я был обычным холопом, сочинял нескладные песни и плохие остроты. Я был шутом, питался объедками со стола Ивора, но это была не такая уж и дурная жизнь.

Винсент обеспокоенно посмотрел на своего тестя.

— Посмотри на нас сейчас. Весь наш народ превратился в громадную военную машину. Я даже иногда думаю, а сможем ли мы потом жить без этой войны? Мы пристрастились к ней, как инвалиды к морфию, она стала для нас настоящим наркотиком. Ты только взгляни на это!

Калин показал на суздальский вокзал. Вдоль путей высились пирамиды из ящиков с боеприпасами. Поезда, на которые их должны были погрузить, неделей раньше повезли на фронт солдат 4-го корпуса и еще не успели вернуться в депо. К одному из локомотивов был прицеплен состав из пяти длинных вагонов, в которых находились накрытые брезентом броневики Республики; механики, трудившиеся над их созданием все последние недели, толпой обступили Чака, в последний раз осматривавшего свои детища. Западный ветер донес до ушей Винсента протяжные, печальные звуки пароходного гудка, издаваемые идущим вниз по реке судном, тянувшим на буксире около десяти пустых барж.

Старый земляной вал, окружавший город, больше не выглядел неприступным, многодневный дождь частично размыл его стены, по которым теперь стекали настоящие грязевые ручьи. Винсент подумал, что нужно будет направить людей на ремонт вала, даже женщин и детей, если понадобится. Теперь, когда западная граница осталась без защиты, мерки могут совершить набег на город.

Выудив из кармана часы, Винсент бросил взгляд на стрелки и посмотрел на начальника станции. Тот утвердительно кивнул.

— Пора отправляться, — произнес Готорн.

Винсент уж столько раз проходил церемонию прощания перед отбытием на фронт, что теперь это стало для него рутиной. Таня и дети остались в Белом доме. Его жена уже давно поняла, что еще одного полного слез расставания на вокзале Винсент может не вынести.

Калин по-американски крепко стиснул руку зятя, а потом обнял его по русскому обычаю и, к полному смущению Винсента, еще и расцеловал.

— Береги себя, сын мой.

Винсент вытянулся в струнку и вскинул руку к виску. Вдруг краем глаза он увидел пробивающуюся к нему сквозь толпу женщину.

— Миссис Кин, вам не следовало сюда приходить.

Губы Кэтлин изогнулись в улыбке.

— Знаешь, Винсент, я решила, что поеду с вами. В здешней больнице царит полный порядок. Я принесу больше пользы на фронте.

— Мадам, я не думаю, что полковник бы это одобрил.

— Если честно, Винсент, меня мало заботит мнение полковника по этому вопросу. Мой долг призывает меня отправиться на фронт. Я поеду на санитарном поезде сегодня вечером.

Винсент понял, что спорить с Кэтлин бесполезно. Она приняла решение и, по сути, была права. В отсутствие Эмила, угодившего в окружение, Кэтлин Кин являлась главой медицинской службы Республики, и ее место было на передовой.

— Винсент, ты ведь знаешь, как сильно Эндрю всегда на тебя рассчитывал, — мягко произнесла Кэтлин.

— Знаю.

— Я не совсем то хотела сказать. Конечно, Эндрю не сомневается, что ты сделаешь все, чтобы спасти наших солдат и его самого. Я прошу тебя только об одном: не теряй человеческого взгляда на вещи.

— Прошу прощения?

— Ты стал слишком хорошим солдатом. Посмотри на Пэта. Задиристый ирландский матерщинник, совсем как мой папаша, и, видит Бог, я люблю его за это. Но даже в самом жестоком бою он всегда прежде всего думает о своих людях, о том, как бы спасти побольше человеческих жизней. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

Винсент молча склонил голову. Его обдало порывом холодного ветра, и молодой командир слегка пошатнулся.

Кэтлин шагнула ему навстречу и поцеловала Винсента в лоб.

— Постарайся вернуть женщинам их мужей живыми — всех, кого сможешь.

Не в силах вымолвить и слова, Винсент вытянулся по стойке «смирно» и вдруг, к полному смущению Кэтлин, торжественно отсалютовал ей.

— Все по вагонам!

Солдаты с заброшенными за спину винтовками начали торопливо прощаться со своими близкими, запрудившими платформу несмотря на проливной дождь. Зазвучали паровые свистки, сигнализируя о скором отправлении, и Винсент устремился сквозь толпу суздальцев к штабному вагону. Поднявшись по узкой железной лесенке, он распахнул дверцу тамбура и жестом дал команду «вольно» вытянувшимся по струнке членам штаба.

Войдя в небольшое личное купе в дальнем конце вагона, Винсент закрыл за собой дверь, снял промокшие насквозь плащ и шляпу, сел на койку и высунулся в окно.

Калин все еще стоял на перроне, вскинув цилиндр в прощальном салюте. Укрывшийся под небольшим козырьком оркестр играл «Боевой гимн свободы», но их музыку заглушали шум вокзальной суеты и ливень. Поезд дернулся с места и отошел от перрона. Выбираясь из лабиринта боковых путей на главную ветку и постепенно набирая скорость, состав выехал на мост через Вину. Бросив взгляд на речную долину, Винсент вновь увидел земляную дамбу водохранилища и расположенные ниже по течению фабрики. Из фабричных труб валил черный дым, говоривший о том, что там полным ходом идет производство новых локомотивов, рельсов, пушек, винтовок и снарядов. За годы, прошедшие после Меркской войны, на холмах у реки, где когда-то стояли юрты тугарского лагеря, вырос целый город из красного кирпича.

Вид дамбы пробудил в Винсенте воспоминания о совершенном им подвиге, спасшем Суздаль, и о тысячах тугар, погибших в тот день. Были времена, когда его сердце покрылось ледяной коркой от этих убийств. Потом с ним случилось то, что доктор Вайс назвал «нервным срывом». А сейчас? Как ни странно, он больше ничего не чувствовал. Все нормально, идет война.

— Собачий холод для этого времени года, — пожаловался командир батареи, протягивая руки к гаснущему костру.

Ганс Шудер оставил без внимания ворчание своего подчиненного. Дозорные патрули, охранявшие южную сторону каре, вяло перестреливались с бантагами, в ночном небе вместо артиллерийской канонады грохотали раскаты грома. Лило как из ведра.

Ганс обвел взглядом людей, устало сгорбившихся вокруг костра; с их шляп стекали настоящие реки, а некоторые солдаты обессилели настолько, что, свернувшись калачиком, спали прямо на мокрой земле, невзирая на холод, дождь и грязь.

— Бантагам приходится не слаще нашего, — продолжал артиллерист. — Когда они атаковали нас перед закатом, их стрелы не имели пробивной силы. Одна ударила меня вот сюда, — он ткнул пальцем в грудь, — оставила пустяковую царапину. Похоже, тетивы растянулись или что-то в этом роде. Пожалуй, мне крупно повезло. Дьявол, я уже дважды был ранен этими штуковинами в ногу: один раз при Испании и потом еще у Брода.

Ганс неопределенно хмыкнул, чувствуя, что не в силах поддерживать беседу.

— Сколько еще осталось, сэр?

— Осталось чего?

— Ну, далеко еще до берега, где нас ждет флот адмирала Буллфинча?

— Честно говоря, сынок, я и сам точно не знаю.

Встретившись взглядами с молодым артиллеристом, Ганс вдруг узнал в нем того самого начальника батареи, который двумя днями раньше скатил свои пушки в лощину во время боя с бантагами.

— Еще дня четыре, может быть, пять, — произнес Ганс. — Мы прошли уже больше половины пути.

Артиллерист вздохнул и рассеянно поддал ногой выкатившееся из огня полено.

— Черт возьми, а я-то надеялся, что мы уже близко к цели. Горы справа стали ниже, чем раньше.

— Нам нужно спуститься с гор на равнину и добраться до бухты. Там находится город Тир, — объяснил ему Ганс, понимая что он должен что-то сказать в такой ситуации. Если он хоть на секунду выкажет неуверенность или проявит отчаяние, новость об этом как пожар распространится по всей армии.

— А почему бы нам не попробовать выбить врагов вон с тех перевалов? — спросил артиллерист, махнув рукой вправо, в сторону горных вершин, на мгновение выхваченных из ночного мрака вспышкой молнии.

— Там все дороги блокированы врагом. Если мы полезем туда, нам придется нарушить строй, и враг загонит нас в ловушку. Здесь мы можем сдержать их. Мы пойдем прямо и прорвемся.

На несколько секунд шум дождя утих, и до Ганса донесся низкий рев бантагских нарг, далеко разносимый ночным эхом. Всадники орды теперь все ночи напролет трубили в нарги скорее всего для того, чтобы не дать людям заснуть, подорвать их боевой дух. Впрочем, люди Ганса довольно быстро привыкли к этому музыкальному сопровождению и уже не обращали на него внимания.

Поднявшись на ноги, Ганс не сдержал стона, проклиная про себя застарелый ревматизм и многочисленные старые раны. Меся грязь, он миновал палатки резервных полков, расположившихся в центре каре. Кое-где мерцали огоньки костров, но по большей части вокруг было темно, тут и там смутно виднелись группы солдат, спящих возле воткнутых в землю полковых знамен. Очередная вспышка молнии озарила ночную темень, осветив позиции корпуса на юге, куда и направлялся Ганс. Люди лежали прямо на земле — кто под наспех воздвигнутыми навесами, а кто и просто под передками пушек и обозными телегами. Предполагалось, что в то время, когда половина солдат полка спит, другая должна бодрствовать. В ста ярдах от позиций каре изредка раздавались ружейные выстрелы — это дозорные патрули отгоняли от корпуса разведчиков бантагов. Чем дальше на юг продвигалась армия Ганса, тем слабее становился древний страх воинов орды перед ночным боем, и даже этой ночью, несмотря на бушевавшую бурю, произошло уже с полдесятка стычек.

Послышался звук, похожий на жужжание разозленной пчелы, и бантагская пуля чуть не сбила шляпу с головы Ганса. Старый сержант инстинктивно пригнулся и выругался. «Еще не хватало после всего, что я пережил, погибнуть от дурацкой пули, выпущенной наудачу в темноту», — подумал он. Снова выпрямившись, он с удивлением почувствовал, что его ноги стали словно ватными.

— Ганс, ты как, жив?

— Все нормально, Кетсвана, меня не задело, — отозвался Ганс, слегка стыдясь своей секундной слабости.

— Слава Богу, а я уж перепугался, подумал, что ты словил пулю, — произнес Кетсвана, подходя к Гансу и загораживая его от случайных бантагских пуль с юга. Шестеро зулусов, состоявших при штабе Шудера, тут же окружили обоих начальников.

— Я только что получил сообщение, что несколько этих ублюдков пару минут назад пробрались в расположение наших войск. Так что надо быть начеку.

В ту же секунду один из людей Кетсваны вскинул винтовку и выстрелил в темноту. Мгновение спустя оттуда прилетела ответная пуля, просвистевшая между Гансом и его другом.

Ганс кивнул и направился обратно, в центр каре. Глупо так бессмысленно рисковать своей жизнью.

Бросив взгляд на Кетсвану, Ганс заметил, что, несмотря на бурю, он различает черты лица зулуса. Значит, приближается рассвет.

— Скажи горнистам, чтобы трубили подъем, — приказал он Кетсване. — Я хочу, чтобы мы снялись с места засветло, — нам предстоит еще один очень долгий день.

Изрытая проклятия, Гаарк Спаситель нервно мерил шагами пристань, наблюдая за тем, как броненосец входит в узкую горловину бухты. Вырвавшись из цепких объятий шторма, черный корабль достиг наконец защищенной от ветра гавани и на полном ходу преодолел последние четверть мили. Капитан приказал застопорить машины, и не успели матросы привязать к кнехтам швартовы, как Джурак соскочил на пристань и подошел к Гаарку.

— Ты опоздал, — прорычал кар-карт. — Все мои планы летят к черту из-за этих дурацких задержек!

— Погода, Гаарк, — отозвался Джурак, разглядывая низкие черные тучи, проносящиеся над их головами. — Ты можешь составлять какие угодно планы, но силы природы находятся вне твоей власти. Впрочем, похоже, уже сегодня буря начнет стихать.

Словно подтверждая слова Джурака, луч солнца на мгновение разрезал скопление туч на востоке, но через секунду облака вновь сомкнулись сплошной стеной, и холодный дождь с прежней силой забарабанил по гладкой поверхности воды.

— Все равно преимущество на их стороне. Люди передвигаются на поездах, а мы нет. Погода для них не имеет значения. Кин наверняка опережает тебя на целые сутки пути.

Джурак утвердительно кивнул:

— Я послал вдогонку за ним пол-умена верховых, которые не давали его людям спокойно вздохнуть, но Кину все равно удалось намного нас опередить.

— Насколько намного?

— На двое суток.

— Черт подери, как это могло произойти? — взревел Гаарк.

— После форсирования реки нам пришлось с боем преодолевать сто пятьдесят миль леса, а настоящая дорога в тех местах одна. Нам пришлось вести лошадей по шпалам. У меня в тылу еще целых семь уменов, которые я должен как-то провести по этим лесам. Что я могу сделать? Да и артиллерию нужно с собой тащить как можно быстрее. Каждое орудие везет упряжка из десяти — двенадцати лошадей. Ты хоть представляешь, как это все будет происходить в лесу?

— А как насчет железной дороги?

— Пройдет несколько недель, прежде чем мы сможем ею воспользоваться. Все мосты взорваны, рельсы во многих местах сняты, — ответил Джурак, каждое мгновение ожидая вспышки гнева со стороны Гаарка.

— Согласно плану, ты должен был зайти им во фланг и отрезать Кину путь к отступлению.

— Гаарк, я наступал согласно плану и атаковал тоже согласно плану, но их рыжеволосый дьявол, один из главных помощников Кина, все время был на шаг впереди меня. Он очень искусный противник. Я слышал, что именно он командовал отступлением Армии Республики во время войны с мерками и, видимо, многому тогда научился.

— Я разочарован тобой, — угрожающим тоном произнес Гаарк. — Если бы не наша старая дружба, я бы приказал казнить тебя.

— Если тебе нужна моя голова, можешь забрать ее в любой момент, — вскинулся Джурак.

Несколько долгих секунд они молча мерили друг друга гневными взглядами. Наконец Гаарк оглянулся на своих штабных офицеров, стоявших чуть поодаль, и облегченно вздохнул. К счастью, они не слышали его слов, а то Гаарку и в самом деле пришлось бы отдать приказ о казни Джурака.

— Ты слишком далеко заходишь, — прошипел кар-карт.

— Я потерял шестьдесят тысяч солдат за эту кампанию. В наших лазаретах царят средневековые условия санитарии. Я видел, как раненым делали ампутацию без анестезии, как мои лучшие солдаты умирали из-за того, что у них от пустячной царапины развивалась гангрена.

— Мы с тобой знаем, что так не должно быть, — ответил Гаарк. — Но для бантагов все это в порядке вещей.

— Это ничего не меняет. Я в ответе за своих солдат. Помнишь, мы в школе читали рассказы о временах Второй империи, когда люди умирали как мухи и вонь от разлагающихся тел чувствовалась за много миль? Все те ужасы войны, которые мы видели у себя дома, и близко не стоят рядом с этим варварством.

— Наш дом здесь, — отрезал Гаарк. — Мы никогда не вернемся в старый мир. Это наш дом и наша империя.

— Рад слышать, что ты говоришь «наш» и «наша», — усмехнулся Джурак.

— Может, ты хочешь занять мое место?

— Ну уж нет, — покачал головой Джурак. — Твое место мне и даром не нужно. Предпочитаю оставаться на вторых ролях, не хочу брать на себя такую ответственность.

— Если тебе надоела эта война, я разрешаю тебе не участвовать в ней, — предложил ему кар-карт.

— Нет, это меня тоже не устраивает, — процедил сквозь зубы Джурак. — Я стал ненавидеть этих тварей, может быть, даже сильнее, чем ты. Ты читал мое донесение о том, что произошло на мосту?

— Ты совершил глупость, позволив своим солдатам толпой ринуться на тот мост. Я бы обязательно заподозрил ловушку.

— Мои парни были слишком разгорячены боем. Я не смог их остановить. Это была бойня, бесчестное убийство. — Джурак отвернулся, пытаясь совладать с эмоциями. — Гнусные ублюдки!

Гаарк улыбнулся:

— Теперь ты наконец увидел то, что я понял уже давно. Это не привычная нам династическая грызня, когда двое принцев сражаются за право обладания провинцией, горой или какой-нибудь вонючей деревушкой, а потом, когда все заканчивается, пируют за общим столом и со смехом рассказывают друг другу, как они играли нашими жизнями. Нет, мы ведем войну на полное уничтожение, и в такой войне нет места ни чести, ни славе. — Гаарк кивнул в сторону штабных офицеров. — Оставь все эти басни вон тем дикарям. Когда я даю одному из них титул или вешаю ему на грудь цацку, все остальные готовы отдать свои жизни, чтобы заслужить такие же почести. Все армии функционируют по этому принципу. И поэтому я провозглашу, что твой поход обернулся великой победой, хотя мы оба знаем, что это не так.

С этими словами Гаарк похлопал Джурака по плечу, демонстрируя толпившимся вокруг бантагам свое благоволение старому другу. На лицах офицерах Джурака было написано явное облегчение: если бы их командир пал, им пришлось бы разделить его участь.

— А как насчет других планов? — поспешно спросил Джурак, пытаясь скрыть возмущение этим спектаклем.

— Первый пароход прибудет сюда сегодня вечером, — ответил Гаарк, и в его голосе вновь прозвучали нотки гнева. — С опозданием на два дня.

— Погода, Гаарк, погода. Ты имеешь дело с допотопными паровыми котлами, а не с работающими на нефти турбинными двигателями, рассчитанными на высокое давление. При малейшем волнении на море наши суда вынуждены ползти с черепашьей скоростью. Как обстоят дела на юге?

— Чертов Шудер, — выругался кар-карт. — Я до сих пор не имею точных данных о его местонахождении. Бакт со своего дирижабля видел, как части его армии пробиваются на север. Перевалы в горах контролирует целый умен моих воинов. По их данным, Шудер движется на север, но, по другим сообщениям, он во главе крупного соединения отходит на юг.

— Шудер всегда умел находить неожиданные решения, — заметил Джурак. — Насколько велика эта южная армия?

— Я не знаю. Бакту не удалось забраться далеко на юг.

— И что ты собираешься предпринять?

— Буду действовать по заранее составленному плану. Высажу на южном побережье десант из умена вооруженных винтовками солдат и десятка броневиков.

— Ты не считаешь, что от них будет больше пользы здесь?

— Армия, противостоящая Шудеру, почти целиком состоит из конных лучников, там нет артиллерии. У них ушло два месяца только на то, чтобы добраться до места. Мне нужно выставить против Шудера более современное вооружение, где бы он ни находился. Через два дня сюда прибудут транспорты с подкреплениями, которые компенсируют эти потери. Мы контролируем высоты к западу и к востоку от узловой станции. Новые части сдержат Кина, а ты раздавишь его с тыла.

Джурак устало кивнул:

— Я постараюсь.

— Я хочу, чтобы ты атаковал его не позже чем завтра. Солдаты Кина уже сейчас появились у нас на восточном фланге. Их там минимум двадцать тысяч, и они собираются прорываться. А Бакт докладывает, что с запада сюда идут почти тридцать эшелонов с войсками, артиллерией и, я подозреваю, с броневиками.

— Неужели у них есть броневики? — недоверчиво воскликнул Джурак.

— А почему нет? Со времени побега Шудера прошло уже около пяти месяцев. Поэтому я и хочу, чтобы ты поспешил с атакой. Бакт сказал мне, что видел пять вагонов-платформ, накрытых брезентом. Мы перевозили свои броневики точно так же. Они будут здесь уже сегодня вечером. Нам надо атаковать Кина прямо сейчас.

— Гаарк, я же объяснил тебе, какой у меня царит хаос.

— Кин находится в такой же ситуации, черт подери! У меня здесь всего три умена. Один на востоке, другой на западе и третий на юге. Завтра днем сюда прибудут еще три умена, а ближе к вечеру и двадцать новых броневиков. Если я удержу свои оборонительные позиции, Кин будет вынужден идти в лобовую атаку и потеряет десятки тысяч своих людей, но ты должен успеть ударить ему в тыл. Мы должны надавить на него, не дать ему предпринять обходной маневр.

— Гаарк, мои солдаты валятся с ног от усталости.

— Его тоже. Вопрос в том, у кого больше силы воли. Мы должны сломить людей. Догони их, черт подери! Поджарь им пятки! Кин угодил в мой котел, и мне нужна его голова. Когда он умрет, Республика прекратит сопротивление. Завтра ему придет конец!

Глава 10

— Он хорошо выбрал позицию для обороны, — заметил Эндрю, разглядывая в полевой бинокль линию холмов на западе.

— Напоминает мне дело при Колд-Харборе, — отозвался Пэт. — Можно подумать, этот сукин сын учился военному делу у генерала Ли.

Эндрю кивнул, не отрывая от глаз бинокля. Бантаги успели здорово окопаться, вырыв устрашающего вида траншею, зигзагом разрезавшую степь. Перед траншеей был насыпан вал, а выше, по склонам холмов, проходила вторая линия обороны. Через каждые полмили были возведены земляные форты, из бойниц в стенах высовывались темные стволы орудий.

Там, где раньше проходила железная дорога, теперь осталась только насыпь: бантаги разобрали рельсы и шпалы, использовав их как материал для своих укреплений.

— Похоже, эти окопы тянутся от моря до самого леса, — сообщил Кину Пэт. — Все шесть миль.

— У них есть броневики?

— Мы видели клубы дыма, поднимавшиеся над Джанкшн-Сити, — сказал Пэт, махнув рукой на юго-запад. — Я думаю, Гаарк держит машины в резерве, чтобы бросить их туда, где мы начнем прорыв. Наши патрули, наблюдающие за морем, только что принесли еще одно неприятное известие. Они видели, как десятки вражеских судов входили в гавань Форт-Хэнкока.

— Подкрепления из Сианя.

— Похоже на то.

— Еще три-четыре умена, — прошептал Эндрю, вспомнив старое военное правило, гласившее: чтобы рассчитывать на успех при атаке на укрепленные позиции врага, необходимо иметь минимум вчетверо больше бойцов, чем у противника, и даже тогда вероятные потери составят четверть, если не треть убитыми. Если Гаарку удалось укрепить свои силы еще тремя уменами, у Эндрю не было никаких шансов прорваться, а огромная армия на востоке, преследовавшая его людей по пятам, разделает их как бог черепаху.

Нос Эндрю уловил какой-то странный запах, и он удивленно уставился на Пэта. Ирландец молча показал на противоположный край неглубокой долины, где поднимался небольшой дымок. Эндрю навел бинокль, и с его губ сорвалось проклятие. С высокой деревянной треноги головами вниз свисали десять — двенадцать человеческих тел, а несколько бантагов суетились у костра, поворачивая на вертеле тело какого-то несчастного.

— Поганые ублюдки устроили это развлечение еще вчера, как только мы сюда подошли и начали окапываться. Я пробовал накрыть их из пушек, но, как только мы начинали стрелять, эти подонки ныряли в окопы и смеялись оттуда над нами. Зря они это все затеяли, мои ребята теперь так и рвутся в бой.

Эндрю кивнул и бросил взгляд на позиции своей армии. За прошедшую ночь его люди успели вырыть цепь траншей, проходивших по верху гряды невысоких холмов к востоку от окопов бантагов, и теперь отдыхали под защитой бруствера. Большинство солдат, как опытные ветераны, использовали каждую свободную секунду для сна. Остальные тихо сидели вокруг дымящихся костров, поджаривая куски солонины, просушивая портянки или чистя оружие. Эндрю видел, что почти две недели непрерывных боев вымотали его людей донельзя; их мундиры покрылись слоем грязи и изодрались в основном в локтях и коленях. На лицах появилось выражение профессиональной отрешенности, и глаза недавних новобранцев светились теперь таким же спокойствием и уверенностью в собственных силах, что и глаза старожилов, прошедших мясорубку при Испании.

— А еще мне это напоминает диспозицию при Уайл-дернессе, — заметил Пэт, и в голове Эндрю вновь ожили тяжкие воспоминания.

— И при Колд-Харборе тоже, — отозвался он. — Мы стали совсем другими после Колд-Харбора, и вот теперь Гаарк предлагает нам такое же испытание.

Продолжая разглядывать позиции бантагов, Эндрю двинулся вдоль траншеи. К счастью, проливной дождь, шедший три последних дня, наконец утих. Холодный северо-западный ветер разогнал последние облака, открыв взгляду лазурное небо. Узкий ручей, пробегавший по дну долины, превратился за время бури в полноводную мутную реку, но в течение нескольких часов, что Эндрю за ним наблюдал, уровень воды в потоке заметно понизился.

— Какова глубина этого ручья? — спросил он у Пэта.

— В большинстве мест его можно перейти вброд, — ответил ирландец.

Вздохнув, Эндрю снова навел бинокль на линию бантагских укреплений. «Такую же картину увидели мерки, подойдя к Испании, — подумал он. — Внизу глубокие траншеи, а позади, на холмах, мощные форты с артиллерией. Но теперь наша очередь атаковать».

— У нас есть возможность для обходного маневра?

Пэт покачал головой:

— Бантаги хорошо выбрали место для обороны. В лесу мы завязнем. Двадцать или тридцать лет назад там был пожар, и теперь на этом месте множество поваленных стволов и молодая поросль, а нормальных троп очень мало. Пехота, пожалуй, пройдет, но раненые и обоз… — Артиллерист пару секунд помолчал. — Я послал в лес несколько разведчиков. Они говорят, что там десять миль пути и кое-где придется идти след в след. В верховьях ручья — непролазные топи. Пара бантагских полков сделают из нас отбивную.

— Значит, надо идти напролом, — со вздохом заключил Эндрю.

— Похоже, что так.

Эндрю понимал, что подобный маневр граничит с самоубийством, но выбора у него не было. На пятки ему наступала громадная бантагская армия, и уже через сутки она атакует Эндрю с тыла. Если к тому моменту он не выберется из этого котла, его людям крышка. Два-три дня они, конечно, продержатся, но все это время к врагу будет прибывать подкрепление, а у солдат Эндрю запас патронов очень небольшой.

— Когда начнем прорыв?

— В три часа утра.

— Ты хочешь ввязаться в ночной бой? — спросил Пэт. — Только представь, какой это будет бардак.

— Бантагам придется не легче, чем нам. Это наш единственный шанс, старик, наш единственный шанс.

Винсент Готорн, все тело которого отчаянно ныло после тысячемильной тряски по железной дороге, вышел из штабного вагона и отсалютовал почетному караулу, встречавшему его у поезда.

Сделав несколько шагов в сторону от путей, Винсент посмотрел на восток. Вереница поездов, находившихся перед его составом, растянулась на полмили; солдаты прыгали из теплушек на землю, артиллеристы с матюками скатывали пушки из вагонов-платформ по наспех сооруженным пандусам.

— Винсент!

На плечо Винсента легла дружеская рука, и молодой янки с улыбкой повернулся навстречу Марку. Римский военачальник, облачение которого состояло из традиционного нагрудного панциря, кожаной туники, сандалий и короткого меча на левом бедре, выглядел ходячим анахронизмом, но из кобуры на правом боку торчала рукоятка револьвера новейшей модели, а на плече висел карабин Шарпса.

— Как тут у вас дела? — спросил Винсент, следуя за Марком к навесу, под которым стояли их лошади. Вскарабкавшись в седло, он с трудом подавил стон боли.

— Так себе, — отозвался римлянин. — Сегодня утром бантаги затеяли небольшой бой, но мы выстояли.

— Гаарк проверял, может ли он выбить нас отсюда. Это значит, что к нему прибыли подкрепления.

— Я так и подумал.

— Ты видел броневики?

— Нет, Гаарк держит их в резерве.

Они ехали вдоль путей, пробираясь сквозь скопления солдат, строившихся под знаменами своих полков.

— Жаль, мы не можем дать людям отдохнуть пару дней, — вздохнул Винсент, когда они объезжали один из полков 6-го корпуса, солдаты которого разгружали состав с боеприпасами для стрелкового орудия. — Некоторые из парней тряслись в поездах почти неделю.

С холмов на востоке донесся звук орудийного выстрела, а несколько секунд спустя рявкнули еще три бантагские пушки.

— Должно быть, они увидели дым, поднимающийся от наших поездов, — заметил Марк.

— Они запускали дирижабли?

— Для полетов сейчас слишком ветрено, я видел только один их дирижабль сегодня на рассвете. С тех пор в небе чисто.

Винсент потянул за поводья, объезжая палаточный городок, выросший рядом с путями. Зеленые кресты на холщовых стенках палаток говорили о том, что здесь находится полевой госпиталь. В дальнем конце территории лазарета трудились железнодорожники, прокладывая новую боковую ветку.

На вершине небольшого холма Винсент остановил лошадь и бросил взгляд назад. Увиденное заставило его сердце биться сильнее. С запада прибывали все новые и новые поезда, и холодный ветер далеко разносил по степи выпускаемые ими облака пара и дыма. До самого горизонта, сколько видел глаз, тянулась вереница поездов, везущих полтора корпуса солдат, боеприпасы и драгоценные бронебойные снаряды Фергюсона.

Винсент снова вспомнил знаменитую фразу Ли и с улыбкой процитировал ее Марку:

— Слава Богу, что война так ужасна, а то мы полюбили бы ее слишком сильно! Марк, я собираюсь вытащить Эндрю и его парней из капкана, в который они угодили, и убраться прочь из этого проклятого места.

Пустив лошадь рысью, Винсент спустился с холма к железной дороге и поскакал к окопам, вырытым здесь за неделю с лишним солдатами 5-го и 10-го корпусов. Дорога плавно шла вверх, и вскоре он въехал в ворота земляного форта, возведенного на самой высокой вершине гряды. Спешившись, Винсент поднялся на сигнальную башню, возвышавшуюся над плацем на тридцать футов. Марк не отставал от него ни на шаг. Одолжив у сигнальщика полевой бинокль, Винсент навел его на позиции врага.

Бросив взгляд на степь внизу, молодой командир озадаченно присвистнул.

— Эти ублюдки времени даром не теряли, — проворчал Марк.

Винсент кивнул, продолжая разглядывать укрепления бантагов в надежде обнаружить слабое место. Но чем дольше он смотрел на тройную линию обороны Гаарка, тем тяжелее становилось у него на душе. Траншеи были вырыты по всем правилам инженерного искусства: при атаке людей бантаги могли простреливать перекрестным огнем всю степь, а артиллерия, расположенная в фортах на дальних высотах, накрывала бы наступающих солдат сверху. Винсент поднял бинокль чуть выше. У самой линии горизонта едва различимо темнела еще одна ломаная линия земляных укреплений.

— Те траншеи вдалеке, они вырыты против полковника Кина?

— Да, сэр, — тут же ответил сигнальщик. — На холмах можно разглядеть их форты. К сожалению, нам не видно, что происходит позади той гряды, но сегодня утром над ней поднимался дым. Мы думаем, что это дым от наших поездов, но точной уверенности в этом нет.

— Что насчет броневиков Гаарка?

— Я видел на рассвете шесть машин прямо напротив этого места, но это все.

— Что происходит в Джанкшн-Сити?

Сигнальщик пожал плечами:

— Отсюда не видать места, где раньше стоял город, — холмы заслоняют, — но мы заметили дым, вероятно, от пароходов. — Перегнувшись через перила, сигнальщик пару секунд прищурившись смотрел на юго-восток и наконец вытянул руку вперед. — Глядите вон туда, сэр.

Прильнув к биноклю, Винсент внимательно изучал цепь холмов в стороне, указанной сигнальщиком. На мгновение в поле его зрения очутилось небольшое облачко дыма, но тут рука Винсента дернулась, и поиски пришлось начать сначала. Облокотившись на деревянные перила сигнальной вышки, он вновь навел бинокль на юго-восток и начал считать облака дыма, поднимавшиеся над холмами. Через несколько минут Винсент устало опустил бинокль.

— Двадцать пароходов, как минимум двадцать, — со вздохом произнес он.

— Я насчитал двадцать четыре, сэр, — тихо заметил сигнальщик.

Оглянувшись, Винсент бросил взгляд на свои войска, которые все еще продолжали прибывать, и осознал, что Гаарк прекрасно видит паровозный дым, висящий над западной степью.

— Марк, он знает, что мы собираемся атаковать, — произнес Винсент. — Мы должны атаковать, черт подери, и, когда мы полезем на штурм, Гаарк бросит против нас свои броневики.

Опустив бинокль, Винсент начал вновь разглядывать позиции бантагов, считая про себя багровые вымпелы бантагских полков. Его внимание было обращено на север.

— Я изучил твой план прорыва, — кинул он Марку. — Отличная идея.

— Спасибо, я знаю, — отозвался римлянин. Винсент скосил глаза на друга, который был вдвое старше молодого янки. На губах Марка играла добродушная улыбка. Когда-то Винсент с почтительным трепетом относился к этому человеку, который словно сошел со страниц учебника истории. Осознание того, что теперь бывший римский консул спрашивал его, Винсента, одобрения в делах, касающихся ведения войны, на мгновение застало молодого человека врасплох.

— Твой Десятый корпус вместе с остатками Пятого останутся в резерве. На прорыв пойдут Шестой и Четвертый корпуса.

— Я против, — возразил Марк. — Этим частям требуется отдых после пути. Предоставь Риму честь этой атаки.

— Даже если мы выведем твоих людей из траншей после наступления темноты, Гаарк может догадаться о наших планах. Послушай, Марк, Десятый корпус принесет больше пользы, если будет оборонять наши позиции. — Винсент помолчал пару секунд. — Дела ведь могут сложиться совсем не так, как хотелось бы. Я понимаю, как много для тебя значит честь Рима, но мы оба знаем, что в Шестом корпусе служат более опытные бойцы. Кстати, в него входят и шесть римских полков.

Марк на мгновение задумался.

— Хорошо, пусть Десятый остается в резерве, — с неохотой согласился он, — но возглавлю атаку я. Я изучил местность, и это мой план.

Винсент вновь поднес к глазам бинокль, навел его на позиции бантагов и, к немалому удивлению Марка, утвердительно кивнул.

— Ты будешь командовать фланговой атакой, — произнес он. — Я поведу людей отсюда.

Марк с любопытством посмотрел на молодого друга:

— Странно. Я-то думал, что ты опять станешь со мной спорить.

— В этой головоломке не хватает одного куска, — рассеянно отозвался Винсент и погрузился в задумчивое молчание.

«Нужно сделать один верный ход. Вопрос в том, что собирается предпринять Эндрю, — думал Винсент, перебирая в голове возможные варианты. — Его люди смертельно устали после стольких дней непрерывного боя, да и боеприпасы подходят к концу. Эндрю наверняка пойдет напролом, у него нет возможности предпринять обходной маневр через лес, потому что тогда ему придется бросить всех своих раненых. Скорее всего он пойдет в атаку сегодня же ночью». Придя к этому заключению, Винсент продолжил изучать в бинокль позиции бантагов.

«Мы не сможем пойти в атаку раньше завтрашнего утра, — решил он. — До того момента нужно отвлечь внимание Гаарка и от нашего флангового маневра, и от Эндрю». В мозгу Винсента созрело отчаянное, но единственное в этой ситуации решение. Однако при мысли о цене, которую ему предстояло заплатить, по коже Винсента пробежал озноб.

Прикрыв ладонью глаза от низкого вечернего солнца, Гаарк разглядывал позиции своих врагов на западе. «Все как я и предполагал», — подумал он. Около часа назад он получил сообщение о том, что люди готовятся перейти в атаку. Артиллерийский снаряд просвистел над головой кар-карта и разорвался где-то у него за спиной, разлетевшись на тысячи осколков. Не обращая внимания на истошные вопли одного из офицеров, которому оторвало руку, Гаарк продолжал тщательно анализировать действия противника. Поперек вражеских траншей были уложены толстые доски, а артиллеристы развернули на вершине холма еще одну батарею. Несколько групп пехотинцев вылезли из окопов на открытое пространство и теперь спускались вниз по склонам холмов, срубая топорами ряды заостренных кольев, оборонявших подходы к их позициям.

«Эти идиоты собираются атаковать в лоб». Ухмыльнувшись, кар-карт засунул бинокль в футляр и стал ждать.

— Помните, парни, вы — лучшие полки в этой чертовой армии! — ревел Винсент, легким галопом скача рядом со своими солдатами.

Спешившись в головной части колонны, он передал поводья коня ординарцу. Полковой оркестр играл «Гэри Оуэна», и Винсент вдруг подумал, сколь непостижимы порой бывают прихоти судьбы. Застольная ирландская песня, подхваченная кавалеристами армии Потомака, была перенесена янки сюда, в это время и в это место, и теперь эту мелодию играют волынщики из числа потомков ирландцев, служивших в войсках Республики. «Так вот странно замкнулся круг», — подумал Винсент.

Вытащив из ножен саблю, он подошел к знаменосцу, держащему в руках продырявленный пулями штандарт 2-й дивизии 5-го корпуса. В глазах юного солдата плескался страх.

— Напуган, сынок? — мягко спросил Винсент.

— Если честно, сэр, страх как боюсь, — дрожащим голосом ответил знаменосец.

— Скоро все кончится. Оставайся все время рядом со мной, больше от тебя ничего не требуется.

Одинокий всадник молнией пронесся вдоль колонны марширующих солдат и остановил взмыленного скакуна в нескольких ярдах от Винсента.

— Какого черта ты здесь делаешь, Марк? — рассерженно воскликнул Винсент.

Марк сделал ему знак отойти в сторону от знаменосца и штабных офицеров дивизии.

— Проклятье, Винсент, не делай этого, — обратился к молодому командиру римлянин. В его голосе звучали умоляющие нотки. — Это же чистое самоубийство.

— Нам нужно отвлечь Гаарка, заставить его поверить, что мы будем атаковать его по центру.

— Но ведь не таким же образом!

— А что, ты можешь предложить что-то лучшее? — Винсент посмотрел на восток. — К Гаарку, очевидно, подходят подкрепления. Нам необходимо убедить его, что мы вложим всю мощь в этот удар. Тогда его резервы будут находиться здесь, в центре, и он не подготовится к твоей атаке завтра утром.

Винсент оглянулся на колонну солдат позади себя. Ветераны, пережившие битву при Испании и разгром у Джанкшн-Сити. Теперь они жаждали реванша, и кровь бурлила в их жилах настолько горячо, что перспектива почти неминуемой близкой смерти, казалось, волновала их очень мало.

— Мы должны совершить обманный маневр, Марк. Вот это он и есть — обманный маневр. И раз я все это затеял, клянусь Богом, я пойду вместе со своими парнями.

Марк молча склонил голову.

— Завтра утром ты начнешь прорыв. Возвращайся в штаб, черт тебя возьми. Ты знаешь, что надо будет сделать.

— Не лезь на рожон, Винсент. Ты должен оставаться в тылу и координировать действия армии. Дьявол, ты ведь сам знаешь, что если бы Эндрю услышал о том, что ты творишь, он бы мигом лишил тебя звания.

Винсент медленно покачал головой:

— Я приказал солдатам этой дивизии пойти на верную смерть. Я не собираюсь отсиживаться за их спинами и смотреть на то, как они гибнут. Ребята должны верить, что в этом бою их ждет победа, и поэтому я пойду вместе с ними. И Гаарк — я готов поспорить на что угодно, находится на той стороне холма. Я хочу, чтобы он знал, что я здесь.

— Ты совершаешь самоубийство.

— А ты на моем месте как бы поступил?

— Дело не в этом, Винсент.

— Именно в этом, Марк. А теперь возвращайся на свой командный пункт.

— Позволь мне пойти вместо тебя.

— Генерал Марк Грака, немедленно отправляйтесь назад, черт возьми! — проревел Винсент. Голос Винсента далеко разнесся по полю, и солдаты начали с любопытством поглядывать в сторону командиров.

Марк обвел взглядом стройные шеренги, марширующие мимо него, а затем вскинул руку в традиционном римском салюте, отдавая честь Винсенту и знамени за его спиной.

— Да пребудут с тобой боги, Готорн.

Сдерживая рвущиеся из глаз слезы, Марк нагнулся, сжал руку Винсента и, пришпорив коня, поскакал назад вдоль колонны солдат, которые радостными криками приветствовали салютующего им римлянина.

Винсент вновь повернулся к востоку и взмахнул саблей.

— За Республику! — крикнул он, указывая кончиком клинка на вершины холмов. Двинувшись вперед, Винсент услышал, как позади него барабанщики начали отбивать бой.

2-я дивизия 5-го корпуса, несмотря на потери, понесенные в бою под Джанкшн-Сити, представляла собой мощную боевую единицу и наступала шестью шеренгами. Длина фронта составляла четверть мили. Мощные батареи, расположенные на холмах перед идущими в бой солдатами, удвоили усилия, поливая непрерывным огнем из восьмидесяти орудий позиции врага в полутора тысячах ярдах к востоку.

Когда передняя шеренга 2-й дивизии во главе с Винсентом достигла вершины холма, все орудия разом умолкли. Артиллеристы, многие из которых почтительно обнажили головы, стоя рядом с дымящимися стволами пушек, в благоговейной тишине провожали в бой три с половиной тысячи идущих на смерть солдат. Перебираясь через траншеи по проложенным поперек них деревянным мосткам, люди Винсента на какое-то время нарушили стройность рядов, но несколько секунд спустя бруствер остался позади, и солдаты начали спускаться вниз по склону холма, минуя остатки острых кольев, все еще торчавших из земли. Рядом с ними начали падать первые снаряды, выпущенные из бантагских пушек и мортир, и Винсент, закинув саблю на плечо, молча следил за тем, как его люди выравнивают шеренги, словно готовясь к параду. Передняя цепь стрелков быстрым шагом устремилась вниз по склону холма, оторвавшись на несколько сотен ярдов от авангарда дивизии, и затеяла перестрелку с засевшими в окопах на противоположном краю долины бантагами.

Увидев, что солдаты вновь выстроились в боевом порядке, Винсент взмахнул клинком и снова указал им на вражеские позиции. По его приказу солдаты шагом двинулись вперед со скоростью сто десять ярдов в минуту. Четырнадцать минут на то, чтобы пересечь долину смерти.

Пушки позади них вновь открыли огонь, запуская снаряды поверх голов своих товарищей, и над бантагскими укреплениями взметнулись десятки земляных фонтанов. Бросив взгляд налево, а затем направо, Винсент убедился в том, что его парни прекрасно держат линию, и даже когда многочисленные обломки скал и остатки противопехотных заграждений вынуждали солдат нарушить стройность рядов, опытные бойцы за пару мгновений вновь выстраивались в идеально прямые шеренги.

Поле боя начало заволакивать дымом: снаряды, выпущенные из вражеских пушек, в большинстве своем перелетали через головы людей, зато бантагские мортиры били точно в цель. Их бомбы с леденящим душу свистом обрушивались с небес на солдат Винсента, нанося им огромные потери и заставляя оставшихся в живых тесниться к центру, чтобы заткнуть образовавшиеся в рядах бреши.

Один из этих снарядов разорвался справа от Винсента, заляпав его мундир грязью. Шедший рядом знаменосец споткнулся и, завизжав от боли, схватился за обрубок правой ноги, начисто срезанной осколком ниже колена. Из шеренги тут же выскочил какой-то капрал и, отбросив винтовку, подхватил дивизионное знамя. Затрещали ружейные выстрелы, передние стрелки бросились преследовать отступающих к основным укреплениям бантагов, на ходу перезаряжая винтовки.

Оказавшись на дне долины, Винсент, по пояс в воде, двинулся вброд через ручей, разделявший позиции бантагов и людей. Мимо него проплыло тело мертвого бантага; на противоположном берегу какой-то лежащий на земле человек, зажимая руками дыру в животе, смотрел на Винсента широко распахнутыми от ужаса глазами. Выбравшись на илистый берег, Готорн оглянулся и увидел, как две передние шеренги входят вслед за ним в воду; в отсвете низкого вечернего солнца штыки на их ружьях казались языками багрового пламени.

Бомбы бантагских мортир начали падать в ручей, вздымая к небу настоящие водяные гейзеры. Добравшись до восточного берега, солдаты Винсента полезли вверх по размякшему после многодневного ливня склону. Бантагские пехотинцы открыли по ним огонь, и верхний край долины скрылся в клубах ядовито-желтого порохового дыма. Десятки людей с криками и стонами покатились вниз, падая в поток.

— За мной! — воскликнул Винсент. — За мной, ребята!

Размахивая саблей, молодой янки бегом устремился вверх к позициям врага.

— Они сошли с ума! — воскликнул Гаарк, глядя на то, как волна неприятельской атаки перемахнула через поток внизу долины и устремилась вверх по склону.

Его пехотинцы стреляли и перезаряжали с максимальной скоростью, в бешеном темпе запихивая в казенники винтовок все новые и новые патроны, предусмотрительно выложенные на бруствере еще до начала боя. Укрытая на противоположном склоне холма мортирная батарея посылала в небо один снаряд за другим; заряжающие, не разгибая спин, как угорелые носились от зарядных ящиков к орудиям и обратно, бомбы с пронзительным свистом взмывали над позициями бантагских стрелков и обрушивались на головы атакующим людям. Через каждые три-четыре выстрела командиры расчета приказывали поднять стволы орудий еще выше.

Шеренги людей утонули в клубах дыма от разорвавшихся снарядов, и западный ветер отогнал серую завесу вверх по склону долины, лишив кар-карта возможности увидеть происходящее внизу.

Гаарк поднял глаза на наблюдателя, засевшего на обложенной мешками с песком смотровой вышке:

— Ты видишь их броневики?

Дозорный, прикрыв ладонью глаза от солнца, пристально разглядывал позиции армии Республики.

— Мне кажется, я видел что-то такое у железнодорожных путей, мой карт, но не похоже, чтобы люди собирались вводить это в бой!

Наблюдатель поднес к глазам полевой бинокль, намереваясь еще раз подробно рассмотреть странные объекты позади республиканских укреплений, как вдруг в основание вышки угодил вражеский снаряд. Выронив бинокль, бантагский солдат с воплем перевалился через перила смотровой площадки и рухнул на землю, размозжив себе голову.

«Чего они ждут? — недоумевал Гаарк. — Это ведь чистое самоубийство — посылать пехоту без всякой поддержки!»

Дым на мгновение рассеялся, и он увидел поднимающееся вверх по склону долины знамя с вышитыми на нем золотом названиями боев. Размахивавший саблей рядом с дивизионным штандартом офицер воодушевлял своих солдат на последний рывок.

Неужели это Готорн?

Гаарк все еще раздумывал над этим, когда человек внизу поднял голову и их взгляды пересеклись. В глазах неприятельского офицера кар-карт увидел холодную, смертельную ненависть, и на мгновение ему стало не по себе. Гаарк почувствовал, что этот враг сделает все, чтобы убить его. Такая решимость отличала лучших воинов орды и крайне редко встречалась у людей.

Винсент на мгновение замер, стараясь избавиться от всех мыслей и сконцентрироваться на ненависти к вождю бантагов.

— Я иду за тобой, сукин сын, — процедил он сквозь зубы. — Это наш решающий бой. Я делаю это не ради спасения Эндрю, я делаю это, чтобы убить тебя.

Второй знаменосец рухнул на землю рядом с Винсентом, и Готорн едва успел подхватить знамя. Первые две шеренги его людей были почти полностью уничтожены картечью и шквальным ружейным огнем бантагов. Солдаты бежали вверх по склону, низко пригнув головы к земле, словно они двигались против сильного встречного ветра. Мимо Винсента пробежал юный барабанщик, по его залитому кровью лицу катились слезы боли, но он продолжал механически бить палочками по изодранному в клочья барабану. Какой-то старый солдат, плача, сжимал в объятиях тело убитого юноши, видимо сына. На глазах у Винсента бантагская пуля разворотила ему грудь, и он повалился на землю, так и не выпустив из рук тело убитого. Мимо Готорна, сыпля ругательствами, пробежал сержант, гнавший солдат в атаку. Секунду спустя он исчез в пороховом дыму.

Оглянувшись, Винсент увидел, что задние шеренги дивизии преодолевают вброд ручей внизу долины; пули, миновавшие солдат из передних шеренг, собирали свою жатву у них за спиной. Противоположный склон долины был усеян телами людей в форме Республики, жуткий ковер начинался с того места, где их впервые накрыла бантагская артиллерия, до сих пор продолжавшая засыпать солдат Винсента смертоносным градом из снарядов.

Люди рядом с ним заколебались и замедлили бег, некоторые из них вскинули на плечи винтовки, чтобы открыть по бантагам ответный огонь.

— Не останавливаться! — воскликнул Винсент. — Вперед, парни, вперед!

Взмахнув знаменем, он вновь ринулся вверх по склону.

Солдаты отозвались на его призыв дружным ревом, и вся дивизия со штыками наперевес устремилась вслед за ним. Верхняя часть долины была окутана клубами порохового дыма, и Винсенту вдруг показалось, что эта серая пелена — грань между миром живых и бескрайним царством смерти. Бежавший перед Винсентом солдат с воплем нырнул в этот туман, но шум битвы поглотил его голос. Раздался глухой шлепок, и из спины бойца вырвалась струя крови; ноги по инерции сделали еще несколько шагов, прежде чем мертвое тело упало на землю. Перепрыгнув через труп солдата, Винсент, не оглядываясь, помчался дальше. Его уже не волновало, следует ли за ним кто-нибудь или нет. Выскочив с другой стороны дымовой завесы, Винсент увидел припавшего на колено бантагского стрелка, который с винтовкой на плече оборонял проход между рядами заостренных кольев. Рядом с плечом Винсента свистнула пуля, и бантаг выронил винтовку. Попавший в него солдат издал торжествующий вопль и, подскочив к поверженному врагу, пригвоздил его к земле ударом штыка. Секунду спустя заряд картечи изрешетил его множеством осколков, и человек рухнул на землю рядом со своей жертвой.

Добравшись до узкой тропинки, вившейся среди торчащих из земли острых кольев, Винсент замедлил шаг и посмотрел назад. Его люди выныривали из дымового тумана и, пытаясь пробиться к верхнему краю холма, сшибали колья прикладами ружей. Многих из них настигли бантагские пули, кое-кто, упав, напоролся на острые концы пик и теперь дергался, как червяк на рыболовном крючке, оглашая воздух истошными воплями.

Винсент увидел, как волна атакующих достигла бантагских траншей и разбилась о бруствер. Валясь под градом бантагских пуль, пригибаясь и прячась за телами погибших товарищей, поднимаясь и снова падая, его люди отдавали жизни в этой схватке.

— Вперед, ребята! — крикнул Винсент. — Еще одно усилие!

Размахивая знаменем, он двинулся вперед между острыми кольями, подбадривая своих солдат.

Когда вражеская пуля с отвратительным чмоканьем ужалила Винсента в правое бедро и вошла в брюшную полость, боли он не почувствовал. Колени подогнулись, и, выронив дивизионный штандарт, Винсент упал на него сверху, а выпавшая из другой руки сабля воткнулась острым концом в землю.

Приподнявшись на руках, Винсент нашел в себе силы встать и бросил взгляд назад. Казалось, время замедлило свой бег и картина мира разлетелась на множество фрагментов, выхватываемых сознанием Винсента: вот один из офицеров штаба, что-то крича, бежит к Винсенту и, спотыкаясь, падает, сраженный бантагской пулей; какой-то суздалец стреляет из винтовки и лезет в патронташ за новым патроном; вот барабанщик сидит на земле, закрыв ладонями окровавленное лицо; вот потерявший рассудок сержант, плача, трясет за плечи тело своего погибшего друга; вот одинокий солдат со смехом выпускает во врагов пулю за пулей, не обращая внимания на бушующую вокруг свинцовую бурю.

Мимо него проносятся люди, их глаза широко распахнуты, а лица искажены безумием; они падают, снова поднимаются и бегут дальше.

Боли не было. Опустив взгляд, Винсент увидел на заляпанных грязью брюках расползающееся красное пятно крови; с ботинок капала кровь. «Интересно, — подумал он, — что бы это все значило?»

Он поднял глаза на небо. Мир казался каким-то размытым, словно он смотрел на него с обратной стороны бинокля. Не сознавая, что падает, Винсент опустился на колени и рухнул лицом на размокший после дождей склон.

— Взять его! Взять его!

Размахивая ятаганом, кар-карт выгонял своих бойцов из траншей, призывая их к рукопашной. Бантаги перелезали через бруствер и бежали вниз; солдаты Республики встречали их выстрелами в упор, вскинутыми вверх — как дубины — винтовками или, наоборот, опущенными штыками, которыми они ловко протыкали возвышавшихся над ними врагов.

Гаарк заметил кучку людей, собравшихся вокруг распростертого на земле тела. Оторвав флаг от древка, они положили на полотнище своего раненого товарища и, взявшись за концы, потащили его вниз. Когда одного из них свалила бантагская пуля, его место тут же занял другой солдат.

Один из воинов Гаарка добрался до этой группы и ударами меча уложил двоих человек, но остальные тут же повалили его на землю и закололи штыками. Скрывшись в клубах дыма, люди покинули поле боя.

Чертыхнувшись, Гаарк с силой двинул кулаком по брустверу.

Оставшиеся в траншеях бантаги продолжали поливать людей из ружей, над их окопами повисла пелена дыма. Атака людей притормозила, остававшиеся в живых солдаты Республики ушли в глухую оборону, укрываясь за телами товарищей и баррикадами, наспех возведенными из обломков бантагских заграждений. Артиллеристы из земляных фортов, возвышавшихся над долиной, опустили стволы пушек и несколькими снарядами смели эти импровизированные укрепления, как карточные домики.

Начало темнеть, и, бросив взгляд на запад, Гаарк увидел, что садящееся солнце уже коснулось краем линии вражеских холмов. На противоположном краю долины люди вновь строились в колонны, очевидно намереваясь продолжить наступление на этом участке фронта. Огонь республиканских батарей не стихал ни на секунду, даже несмотря на то что теперь некоторые снаряды обрушивались на голову своих же солдат.

Ярость этого штурма поразила Гаарка, безумная решимость, которую он чувствовал, могла быть вызвана только глубоким отчаянием. В его руках находилось то, что они так страстно желали, — Кин, загнанный в ловушку к востоку отсюда, — и все эти люди готовы отдать свои жизни, чтобы вытащить его из капкана. Этого Гаарк и добивался.

Все будет происходить здесь, они полезут в лоб прямо на него, следуя вдоль линии железной дороги, ведущей на восток. Идя вдоль траншеи, Гаарк добрался до крытого перехода, зигзагом вившегося вверх по склону и исчезавшего за гребнем холма; его офицеры не отставали от него ни на шаг.

Нырнув в тоннель, Гаарк вскоре оказался на противоположном склоне, где на ровной площадке ждали его распоряжений экипажи десятка броневиков. Из труб железных машин валил дым.

В вечернем свете кар-карту были хорошо видны бывшая узловая станция людей на юго-востоке и колонна броневиков, медленно движущаяся с юга. Прибывали подкрепления.

Гаарк взмахом руки приказал штабным офицерам сгрудиться вокруг него.

— Все произойдет здесь. Ночью они пойдут на прорыв. Будем держать броневики в резерве.

Он направился к машинам, на ходу отдавая приказы, касающиеся предстоящего боя. Большинство броневиков дышали на ладан. Марш-бросок с побережья и неделя боевых действий истощили ресурсы их несовершенных двигателей, и техникам уже пришлось разобрать на запчасти несколько машин, чтобы отремонтировать остальные.

«Какие примитивные устройства, — с отвращением подумал Гаарк, — но на один бой их должно хватить. Пусть эти безумцы лезут напролом, мы устроим им кровавую баню, а утром ударим по позициям броневиками и разобьем их наголову, после чего развернемся и уничтожим Кина».

— Все подкрепления сосредоточить здесь, — пролаял кар-карт. — Они атакуют нас в этом месте. Кин будет ждать прорыва со стороны друзей. Завтра вечером с востока подойдет Джурак со своими парнями. Тогда мы зажмем Кина в клешни с двух сторон.

— Мой карт, разумно ли стягивать все резервные части в одно место?

Гаарк на мгновение заколебался, но тут у него перед глазами встала недавно виденная картина — Готорн, размахивающий саблей, а потом распростертый на мокрой от крови земле. Он командовал Армией Республики на этом фронте. То, что Готорн лично возглавил атаку, показывало степень его отчаяния. Снаряды, выпускаемые артиллерией людей, перелетали через гребень долины и разрывались внизу, за спиной Гаарка, нанося потери частям второго эшелона обороны. Интенсивность огня вражеских батарей поражала, они делали несколько сотен выстрелов в минуту. Это значило, что противник хочет расшатать оборону Гаарка на этом участке фронта для ночного прорыва.

— Они будут атаковать нас здесь, — убежденно заявил кар-карт. — Здесь.

— Боже мой, Винсент, зачем ты это сделал? О боже мой!

Сжатый в тисках боли, Винсент с трудом различал женское лицо, склонившееся над его носилками.

— Эндрю сделал бы то же самое, — с трудом ответил он.

Усилие, сделанное им для того, чтобы произнести эти слова, вызвали приступ такой нечеловеческой боли, что Винсент едва снова не потерял сознание. Четверо санитаров, взяв Винсента за плечи и за ноги, положили его на операционный стол.

Он слышал, как Кэтлин выкрикивала какие-то распоряжения, но слов разобрать не мог.

Повернув голову, Винсент увидел, что в медицинской палатке полно раненых, которые, лежа на грязном полу, ожидали своей очереди.

— Кэтлин…

— Я здесь, Винсент, я здесь. — Женщина вновь нагнулась к нему, ее скрытое марлевой повязкой лицо, освещенное свисавшей с потолка керосиновой лампой, казалось, было окружено нимбом.

— Сначала их. Меня потом.

— На этот раз твое звание дает тебе право внеочередной медицинской помощи, — ответила Кэтлин по-английски. — Сначала будет немного больно, потом все пройдет.

— Я умираю, спасите остальных.

— Ты умираешь, и обязательно умрешь, если я срочно не вмешаюсь и не остановлю кровотечение.

Винсент почувствовал, как что-то коснулось его ноги, и, приподняв голову, увидел, как два санитара возятся с его залитыми кровью брюками. Распоров швы, они выдернули их из-под Винсента, и молодой янки едва сдержал рвущийся наружу стон. Стыдясь наготы, Винсент ждал, пока Кэтлин не закончит осмотр. Склонившись над раненым, жена Эндрю ощупывала его живот и пах, пытаясь обнаружить пулю и выяснить серьезность внутренних повреждений.

Винсента затопила волна непереносимой боли, и с его губ сорвался крик. Кэтлин окинула его полным сострадания взглядом:

— Прости меня, Винсент. Я знаю, что тебе больно. Скажи мне, в каком месте болит сильнее?

Она продолжила осторожно ощупывать живот Винсента, следя за выражением его лица. Стоная от боли, он жадно хватал ртом воздух. Один из санитаров вытер пот, струившийся по лицу Винсента.

— Как он?

Рядом с операционным столом возникла фигура Марка.

— Ты же весь в грязи! — закричала Кэтлин. — Убирайся отсюда немедленно!

— Одну секунду, — прошептал Винсент. — Марк?

— Я здесь, Винсент.

— Каковы наши потери?

Римлянин замешкался с ответом.

— Каковы наши потери, черт возьми?

— От второй дивизии почти ничего не осталось. Но им удалось захватить внешние укрепления бантагов на правом фланге атаки, и мы продолжаем там держаться. Я послал туда еще одну бригаду.

— Этого я и добивался, — выдавил Винсент. — А что бантаги? Собираются стереть нас в порошок?

— Стягивают подкрепления к центру. Я только что получил донесение, что Гаарк перекинул туда батарею из лесов на севере, как раз оттуда, где мы планируем атаковать на рассвете.

— Ты знаешь, что надо делать.

Марк кивнул.

— Вон отсюда! Сейчас же! — приказала Кэтлин, и два санитара решительно шагнули к Марку.

— Главнее ее здесь только смерть, — попытался улыбнуться Готорн.

— Винсент?

Похоже, он на какое-то время потерял сознание. Марка в палатке уже не было, а Кэтлин низко склонилась над ним, почти касаясь Винсента своим лицом.

— Я вас слышу, Кэтлин.

— Сейчас ты заснешь.

— Таня, дети…

— Не беспокойся за них.

— Вы знаете, что сказать им, если…

Кэтлин прижалась к его лбу губами, и Винсент подумал, что точно так же его в детстве перед сном целовала мать. При этом воспоминании из глаз Винсента потекли слезы, и он страстно пожелал, чтобы мать, где бы она ни была, очутилась сейчас рядом с ним и прогнала прочь все страхи и боль.

— Я все знаю, а теперь спи.

Винсент почувствовал, что ноздрей коснулся какой-то странный дурманящий запах. Лицо Кэтлин отдалилось от него на сотни миль, оно парило высоко в небесах, прекрасное, как ангельский лик…

Когда ее скальпель проник внутрь тела Винсента, Кэтлин попыталась забыть о том, кого она оперирует. Через ее руки прошли сотни, тысячи людей, и она не могла удержать в памяти всех. Но сейчас все было по-другому, от нее зависела жизнь человека, к которому она относилась почти как к родному сыну. Если бы это был не Винсент, а кто-нибудь другой, Кэтлин приободрила бы раненого одним-двумя дружескими словами, ее ассистент вколол бы ему дозу морфина, а санитары осторожно положили бы его в дальнем углу медицинской палатки, которая уже сейчас была набита битком. Она могла спасти шесть или даже десять человек за то время, что уйдет у нее на эту операцию. Углубив надрез и увидев, во что превратились внутренности Винсента, Кэтлин не смогла сдержать стон отчаяния.

Глава 11

Эндрю смотрел на запад. Ночное небо над горизонтом озарялось яркими вспышками, и даже за двадцать миль ветер доносил до него раскаты далекой канонады.

— Пэт, какого черта Винсент все это затеял? — спросил Эндрю с тревогой в голосе.

— Думаю, это обманный маневр. По крайней мере я на это надеюсь.

— Похоже, там настоящий ад, — вставил Эмил. — Господи, неужели этот парень решил лезть напролом?

Эндрю промолчал. Старый доктор озвучил самые худшие его опасения. Мог ли Винсент от отчаяния пойти на такой шаг? Бой, начавшийся перед самым заходом солнца, не утихал уже несколько часов. Винсент наверняка видел на юге клубы дыма, медленно плывшие перед закатом в направлении Джанкшн-Сити. Гаарк получал подкрепления. Могло ли это сподвигнуть Винсента на лобовую атаку?

Двадцать миль, каких-то жалких двадцать миль, но с таким же успехом все это могло происходить и в тысяче миль отсюда. Эндрю был не в силах вмешаться в бой на западе. Ему надо было сосредоточиться на делах, непосредственно касающихся его самого и доверившихся ему людей.

Погрузившись в задумчивое молчание, он скорее чувствовал, чем видел колонны своих солдат, замерших в ожидании прорыва. Все войсковое снаряжение было тщательнейшим образом замотано в одеяла, жестяную посуду пришлось выкинуть, а полевые кухни обернули несколькими слоями ткани. Чтобы ни одна винтовка случайно не выстрелила, всем солдатам было приказано вынуть из них ударные капсюли, а сержантам — внимательно проверить оружие у каждого бойца.

Впереди раздавались ружейные выстрелы: дозорным патрулям было дано распоряжение время от времени постреливать в сторону врага, вне зависимости от того, видели они что-нибудь или нет. По мнению Эндрю, эта вроде бы лишенная смысла стрельба должна была убедить бантагов в том, что люди нервничают и опасаются атаки неприятеля. Однако дозорные не должны были вести себя слишком агрессивно, чтобы бантаги не восприняли их действия как подготовку к масштабному наступлению.

— Пора Эндрю, — нарушил молчание Пэт.

— Тогда отдавай приказ.

Одна за другой в небо взмыли три сигнальные ракеты, две зеленые и одна красная. Тут же в направлении бантагских укреплений были запущены еще несколько ракет, которые должны были создать у врагов иллюзию того, что люди просто хотят осветить их позиции.

За спиной Эндрю прозвучали приглушенные команды, и первая колонна устремилась вперед, по правую руку от него. Эндрю казалось, что они производят слишком много шума. Один из солдат споткнулся и, громко выругавшись, упал; кто-то тут же схватил его за руку, помогая подняться. Слева прогремел ружейный выстрел, за ним последовал крик боли: несмотря на все предосторожности, какой-то идиот забыл разрядить винтовку и теперь случайно пальнул из нее в своего же товарища.

Эндрю с тревогой бросил взгляд в сторону бантагских позиций, каждую секунду ожидая, что враги разразятся шквалом смертоносного огня. Но, за исключением одиночных выстрелов его дозорных, все было тихо.

Мимо проносились все новые и новые колонны солдат. Нос Эндрю вновь почуял привычные запахи войны: кожа, лошади, грязь и неделями не мытые, потные человеческие тела, пахнущие страхом.

Далеко на западе полыхнула яркая вспышка, и Эндрю вдруг испугался, что в ее свете бантаги смогут увидеть растекающиеся по долине людские волны.

В командирской землянке затрещал телеграфный аппарат, и сердце Эндрю ёкнуло от неожиданно прозвучавшего в ночи звука. Минуту спустя стрекот телеграфного ключа прекратился, и из-под сделанного из плащей навеса, маскирующего землянку, вынырнула голова связиста.

— Донесение от нашего арьергарда, сэр. Они отступают сюда. Докладывают, что бантаги на востоке ведут себя тихо.

— Пока что все складывается удачно, — прокомментировал Пэт. — Хотя после того как здесь начнется пальба, они все равно набросятся на нас с тыла.

— Они не сдвинутся с места до рассвета, — возразил Эндрю. — Мы до смерти напугали их нашими минами, не говоря уж о железных «ежах», которые заставят их идти еще медленнее.

— Эх, жаль мне несчастных лошадей, — вздохнул ирландец. — Никогда не любил этих кошмарных «ежей».

— Нам пора пошевеливаться; здесь делать уже нечего. Эмил, после того как получишь сообщение, жми вперед во все лопатки, понятно?

— Мы готовы в любой момент сняться с места, Эндрю.

— Пэт, не сделай какой-нибудь глупости. А то мне придется вернуться за тобой.

Ирландец расхохотался и двинул Эндрю в плечо:

— У меня нет никакого желания попасть на обед к этим грязным ублюдкам, старина. Я сверну удочки сразу за нашим добрым доктором.

Эндрю вскочил в седло, потянул за поводья, и верный Меркурий рысцой понес его налево, к железнодорожным путям. Сердце полковника готово было выпрыгнуть из груди. Если бантаги раскрыли его замысел, все кончится за несколько минут, потому что их артиллерия просто разорвет в клочья наступающие колонны людей. Эндрю надеялся только на то, что враги не ожидают от него столь отчаянного маневра — собрать все силы в кулак и броситься на прорыв посреди ночи.

Остановив Меркурия у локомотива головного поезда, Эндрю оглянулся на восток. Над горизонтом поднялась первая из двух лун Валдении, осветив вершину холма, на котором он находился. Эндрю подумал, что бантаги, возможно, уже заметили переливающийся через край гряды поток его солдат.

На противоположном краю долины прозвучал одинокий пушечный выстрел. Через несколько секунд ночную тишину нарушило рявканье еще одного орудия. Потом разом ухнули полдесятка пушек, и в свете ярких вспышек Эндрю увидел, как копошащаяся масса его людей облепила стены земляного форта, возвышавшегося над позициями бантагов.

— Отлично, мы захватываем форт, — воскликнул он. — Вперед!

Машинист, находившийся в кабине локомотива, рядом с которым замер Эндрю, потянул за рычаг, и колеса поезда завертелись, высекая из рельсов снопы искр. Меркурий испуганно дернулся в сторону, но Эндрю быстро успокоил его и начал спускаться на дно долины, стараясь держаться как можно ближе к железной дороге. Впереди продолжали раздаваться орудийные выстрелы. Вдруг склоны долины огласились вырвавшимся из тысяч глоток воинственным ревом, в котором слились ярость, страх и чувство облегчения оттого, что многочасовое томительное ожидание боя наконец завершилось.

Длинная колона армии Республики, выхватываемая из темноты секундными вспышками артиллерийского огня, змеей тянулась от бантагских позиций до восточного края долины, откуда Эндрю несколько минут назад и дал сигнал к атаке. Скача вдоль путей, Эндрю вдруг увидел, как внизу зажегся красный фонарь — это один из его сигнальщиков, добравшись до самого дна долины, указывал на то место, где раньше была железнодорожная переправа через узкий ручей. Машинист уже вовсю жал на тормоз, из-под колес паровоза летели искры, и Эндрю на мгновение испугался, что поезд слишком сильно разогнался и сейчас рухнет в стремительный водный поток.

Бантагские артиллеристы, очевидно, заметили высекаемые локомотивом искры, и наугад выпустили в его сторону несколько снарядов.

Поезд со скрежетом остановился, и Эндрю замер в ожидании, затаив дыхание.

Из вагона-платформы, находившегося сразу за паровозом, в небо взметнулась первая ракета. Через долю секунды за ней последовала вторая, и вот уже все восемьсот ракет, установленных на двенадцати вагонах-платформах, со свистом понеслись к позициям бантагов. Сделав свое дело, артиллеристы тут же повыскакивали из вагонов и разбежались в разные стороны.

Эндрю потрясенно наблюдал за тем, как сотни ракет взмыли в небо, обратив ночь в день. Батареи, располагавшиеся на первых шести платформах, были нацелены прямо на место прорыва, ракеты с трех следующих платформ должны были расчистить место на левом фланге атаки, а остальные снаряды — на правом. Эндрю молился о том, чтобы его инженеры верно рассчитали расстояние от центра долины до бантагских позиций. Собственно, он не очень надеялся на то, что эта бомбардировка нанесет укрывшимся в траншеях бантагам большой урон. Его замысел заключался в том, чтобы напугать врагов, а возможно, даже вызвать у них панику, как тогда у мерков при Испании. Если все пройдет по намеченному плану, у его солдат появится немного драгоценного времени, чтобы расширить фронт атаки и обезопасить фланги. Это позволит прорваться санитарным повозкам, трем тысячам человек, помогающим нести раненых, и арьергарду во главе с Пэтом.

В предпоследнем вагоне прогремел взрыв, и несколько ракет понеслись параллельно земле. Они просвистели так близко от Эндрю, что запаниковавший Меркурий чуть не выбросил его из седла. Одна из ракет попала в отряд его людей и с грохотом разорвалась.

Некоторые ракеты взмывали вертикально в небо, другие почему-то ушли на восток, но подавляющее большинство снарядов устремились точно по заданной траектории и, рассыпая белые искры, прочертили изящные дуги в ночном небе.

Позади бантагских укреплений и на флангах прогремели сотни взрывов. К своему ужасу, Эндрю увидел, что его левая атакующая колонна явно отклонилась от курса и около двадцати ракет накрыли бестолково мечущихся солдат. Однако столь мощная бомбардировка подавила сопротивление земляного форта, преграждавшего им путь, и люди с утроенными силами бросились вперед.

— Сэр, пора убираться отсюда! — В голосе машиниста, выскочившего вместе с двумя кочегарами из кабины локомотива, звучала тревога. — Мы заклинили предохранительный клапан, и паровик может взорваться в любую секунду!

Эндрю кивнул, благодаря за предупреждение, и, не оглядываясь на свиту, пустил Меркурия вброд через ручей. Оказавшись на берегу, он поехал вверх по склону долины, объезжая тела раненых и убитых. Добравшись до края бантагских заграждений, Эндрю услышал за спиной оглушительный взрыв — паровой котел локомотива не выдержал давления на стенки и разлетелся на части.

В первой траншее вповалку лежали мертвые и раненые бантаги; вокруг них громоздились тела убитых солдат Республики. Меркурий одним прыжком перемахнул через траншею и понес седока вверх, ко второй линии вражеских укреплений. Эндрю попадались группы отбившихся от своих частей людей. Скакавшие вслед за ним члены штаба кричали бедолагам, чтобы те продолжали двигаться на запад и присоединялись к первому же попавшемуся организованному воинскому объединению.

Доехав до следующей траншеи, Эндрю услышал ружейные выстрелы, раздававшиеся впереди и на правом фланге. К его удивлению, окопы бантагов были пусты, но, добравшись до третьей линии укреплений, полковник увидел, что весь склон завален грудами бантагских тел. Ему с Меркурием пришлось немало попетлять, чтобы найти путь наверх.

Оказавшись на вершине невысокого холма, Эндрю бросил взгляд на долину. На обоих флангах кипел бой. Было слишком темно, чтобы отчетливо видеть все происходящее вокруг, но, по прикидкам Эндрю, его армия уже на полмили вгрызлась вглубь порядков противника.

— Сигнальная ракета! — скомандовал он.

Двое ординарцев, соскочив с седел, выпустили в небо зеленую ракету. Ровно через тридцать секунд за ней последовали еще шесть ракет, сообщавших Эмилу, что санитарным повозкам пора трогаться с места.

— Полковник Кин?

Из темноты вынырнула фигура всадника.

— Сэр, это я, Мак-Мертри.

— А где Шнайд?

— Не знаю, сэр. Я думаю, где-то впереди. Увидел вашу ракету и подумал, что надо вам доложиться.

— Как обстоят наши дела?

— Мы прорвались! — возбужденно воскликнул командир дивизии. — Эти ублюдки дрыхли, и мы с ходу захватили первую траншею. А вторая оказалась пустой.

— Я это заметил, — произнес Эндрю. Этот факт, подтвержденный свидетельством Мак-Мертри, не давал ему покоя. У Гаарка было приблизительно тридцать тысяч солдат. Положим, пять тысяч он расположил на юге и по десять на востоке и западе. Получалось всего по тысяче воинов на милю фронта, но ведь они сидели в окопах. А не оттянул ли вождь бантагов силы в резерв? Если да, то к рассвету враги смогут нанести ответный удар. Минус ночного боя в том, что ты понятия не имеешь о планах противника, и Эндрю рассчитывал только на то, что Гаарк так же озадачен происходящим, как и он. Ибо если кар-карт был готов к такому развитию событий, то с восходом солнца Армия Республики окажется в клещах.

— Пусть часть твоих людей останется здесь, — распорядился Эндрю. — Прикажи им закидать землей траншеи, чтобы могли проехать телеги с ранеными. И зажгите костры, чтобы медицинская колонна видела, куда ей двигаться.

— Есть, сэр.

Эндрю молча обдумывал сложившееся положение. Он понимал, что в этом бою он мог руководить только теми из своих людей, которые находились в поле его прямой видимости, то есть всего в нескольких десятках футов. Эндрю приходилось положиться на выучку своих солдат, на их решимость прорвать оборону врага и на неразбериху в рядах бантагов, которые, должно быть, уже сейчас готовились нанести ответный удар.

Пораженный небывалой мощью ракетной бомбардировки, Гаарк нетерпеливо расхаживал около командного пункта, дожидаясь известий с восточного фронта. Казавшиеся часами минуты сменяли одна другую, но вся информация, которую к этому моменту удалось получить, ограничивалась фразой: «Телеграфное сообщение до сих пор не восстановлено».

Лобовая атака с запада утихла, но люди до сих пор удерживали несколько участков первой линии укреплений. Знаки различия на шляпах убитых солдат Республики указывали на то, что в этом штурме участвовали люди из двух различных уменов.

Подкрепления. Что же делать с подкреплениями, которые сейчас направляются сюда от узловой станции? Им был отдан приказ идти к этому месту, чтобы отразить новые лобовые атаки противника. Но теперь вдруг Кин затеял прорыв с другого фронта. На лбу кар-карта пролегли глубокие складки, он озадаченно смотрел на восток, не зная, что предпринять.

Верхом на коне Марк следовал за своими пехотинцами, которые, рассыпавшись цепью, бесшумно, словно призраки, перемещались от дерева к дереву. Предрассветный туман, стоявший в лесу, еще больше усиливал их сходство с привидениями. В шести милях к югу слышалось монотонное уханье артиллерии, продолжавшей обстреливать позиции бантагов в центре.

Марк скорее чувствовал, чем видел, темную массу солдат, следовавшую за ним. Два корпуса, выстроившись в колонны, месили болотную грязь у него за спиной, солдаты пошатывались от усталости после трудного ночного марша через лес. Перед пехотой двигался кавалерийский полк, его всадникам зачастую приходилось пригибаться в седле, чтобы не задевать головами о нижние ветки деревьев. Вдруг лесную тишину нарушил одиночный ружейный выстрел, и вот уже все шедшие впереди пехотинцы, паля из винтовок, исчезли в тумане. До Марка донеслись встревоженные гортанные крики бантагов — Армия Республики достигла вражеских позиций.

Римлянин повернулся к ехавшему рядом горнисту:

— Вперед!

Прозвучал сигнал атаки, и кавалеристы, издав воинственный клич, пришпорили коней. Офицеры с шашками наголо и рядовые, размахивая револьверами, понеслись на противника.

Марк скакал вслед за ними, не обращая внимания на свистящие вокруг пули. Въехав в неглубокую лощину у самого края болот, он увидел несколько своих всадников. Кое-кто увяз в непролазной трясине и теперь отчаянно пытался выбраться на твердую землю, других накрыло огнем противника. На мгновение Марка охватил леденящий душу страх, ему показалось, что его план был верхом безумия и только сумасшедший мог надеяться на успех этой операции.

— Как всегда говорит Ганс: «Поступай неожиданно для врага», — убеждал он Винсента, разъясняя ему все детали предстоящего маневра. — Последнее, что ждут от нас бантаги, — это ночной марш-бросок через леса с кавалерийской атакой на рассвете. Это противоречит всем законам тактики, а Гаарк крепко уважает тактику. Он меньше всего ожидает, что мы ударим в этом месте и таким образом.

Марк объехал груду изрешеченных картечью людских и лошадиных тел — его всадники и после смерти не расстались со своими верными друзьями. Наконец сквозь клубы тумана и порохового дыма проступили очертания бантагских укреплений. За рядами острых кольев высился сложенный из бревен бруствер, высотой шесть футов. Перед бруствером бродили десятки оставшихся без седоков лошадей, и Марка пронзила ужасная мысль: «Все кончено, все погибли». Но тут его взгляд упал на знамя кавалерийского полка, развевающееся над укреплениями. Спешившись, римлянин миновал воткнутые в землю колья и перелез через бруствер. Его парни уже захватили широкий участок первой линии укреплений и теперь обстреливали позиции бантагов впереди себя; некоторые из них вылезали из окопов и бежали прямо на опешивших врагов. В первой траншее было полным-полно бантагских трупов, и Марк понял, что в момент атаки большинство воинов орды дремали возле костров, они погибли, даже не успев понять, что происходит.

За спиной римлянина прогремело дружное «ура!», и, оглянувшись, он увидел, как из леса вылетает авангард его пехоты. Солдаты, бежавшие впереди, размахивали топорами и, добравшись до бантагских заграждений, начали расчищать дорогу для своих товарищей, которые, не задерживаясь ни на секунду, ворвались на бруствер, перемахнули через первую траншею и вместе с кавалеристами устремились в атаку на вторую линию вражеских укреплений.

Светало. Ружейный огонь усилился, где-то совсем рядом рявкнуло артиллерийское орудие, и впереди в утреннем полумраке Марк разглядел смутные очертания земляного форта. Его солдаты уже добежали до стен вражеской крепости и теперь десятками гибли под залпами удачно расположенной неприятельской пушки. Канониры-бантаги в бешеном темпе перезаряжали орудие, но меткие выстрелы подобравшихся вплотную солдат Марка укладывали их одного за другим. Саперные войска быстро расчистили от кольев широкую полосу перед бруствером, и вот уже пехота неудержимым потоком хлынула на позиции бантагов.

Над фортом, возвышавшимся над второй линией вражеских укреплений, взвилось полковое знамя. На секунду упало, но тут же взмыло вновь. Солдаты Марка разразились торжествующими криками.

Прозвучал сигнал горна, призывавший кавалеристов к сбору, и, пока пехота продолжала наступление, всадники Республики подтягивались к оставшимся у заграждений лошадям.

Марк схватил за рукав пробегавшего мимо кавалерийского сержанта, который, не обращая внимания на капавшую из раны на лбу кровь, одним прыжком перелетел через бруствер и кинулся к своему коню.

— Что там происходит? — с беспокойством спросил у него римлянин, с трудом подбирая русские слова.

Сержант, осознав, кто перед ним, вытянулся в струнку, отсалютовал и расплылся в широкой улыбке.

— Мы застали этих ублюдков врасплох, пока они дрыхли, сэр. Наши парни были уже у второй траншеи, а бантаги так и не поняли, что происходит. Они бегут, сэр. Дьявол, они улепетывают во все лопатки!

Довольно ухмыльнувшись, Марк выпустил рукав сержанта, который, расталкивая мешающих ему пехотинцев, начал громко созывать солдат своего подразделения, приказывая им вновь садиться в седла.

Марк последовал за ним и вскоре увидел офицеров своего штаба. Взлетев на коня, римлянин поскакал вперед, пробивая путь в толпе пеших солдат. Донесения, доставляемые гонцами на взмыленных лошадях, прибывали каждую минуту. 2-я дивизия 6-го корпуса прорвалась к самому краю леса, и бантаги продолжают отступать.

— Хвалам богам, что Гаарк стянул все свои резервы к центру, — с дрожью в голосе воскликнул Марк. На душе у бывшего консула заметно полегчало — все это время его мучила мысль о том, что самоубийственная атака Винсента могла оказаться бесполезной.

Марк вырвался из потока пехоты на несколько сотен ярдов вперед, и вдруг его внимание привлекли раздававшиеся неподалеку крики и ругань. Преодолев невысокий, заросший кустами холм, он оказался на узкой дороге. Один из его солдат, завидев фигуру всадника, торопливо вскинул к плечу карабин, но тут же почтительно опустил его дулом вниз.

— Прошу прощения, сэр, мы только что имели стычку с отрядом этих тварей. — Говоривший повернул голову, и Марк увидел несколько десятков мертвых бантагов и людей, лежавших у обочины.

— Что с мостом?

Солдат махнул рукой вперед, и римлянин, пришпорив коня, галопом поскакал в указанном направлении, объехав встретившуюся ему на пути роту саперных войск. Солдаты бегом мчались вперед, волоча с собой грубо обтесанные доски. Посредине дороги катилась повозка, доверху груженная древесиной. Миновав ее, Марк вскоре добрался до того места, где узкая лесная тропа круто спускалась к заболоченной реке. Его пехотинцы, в заляпанных илом мундирах, уже успели захватить бантагские укрепления на том берегу.

Плотно сбитый лысый офицер, командовавший саперным полком, стоял у самой реки и, не выпуская изо рта сигары, осыпал отборнейшими английскими ругательствами своих людей, которые, находясь по горло в коричневой болотной воде, возились с понтонным судном в середине потока. Их товарищи тянули на берег якорные тросы, которые должны были удерживать понтон на месте. Не дожидаясь окончания работ, тридцать других саперов бросились в реку, таща на плечах тяжеленный дубовый брус. Вскоре передний конец продольной балки был уложен на планшир понтона, и прочный железный штырь, вбитый в заранее просверленное отверстие, намертво соединил обе части конструкции. Саперы, оставшиеся на берегу, схватились за стальные тросы, прикрепленные к заднему концу бруса, и, добежав до опушки, быстро примотали их к стволу ближайшего дерева.

Марк спешился и подошел к лысому офицеру, который, оборвав поток ругательств, вскинул руку к виску, приветствуя римлянина.

— Этот ручей шире, чем мне докладывали, — заявил он на ужасающе плохом русском.

— Сколько времени вам понадобится?

— Эй, вы, тупоголовые сукины дети, подтяните трос! Что варежки разинули, я к вам обращаюсь! — вдруг взревел офицер — Еще полчаса, сэр, мы справимся за полчаса, — произнес он, вновь повернувшись к Марку. — Будьте начеку, в лесах на том берегу осталось немало бантагов.

В подтверждение его слов тут же прозвучал винтовочный выстрел, и янки схватился за простреленную руку, матерясь еще громче.

Пехотинцы Марка на противоположном берегу открыли ответный огонь, несколько солдат бросились к месту, где скрывался вражеский снайпер, и через пару секунд изрешеченное пулями тело бантага покатилось вниз по крутому склону.

Придерживая раненую руку, офицер вернулся к работе, не обращая внимания на струившуюся кровь.

Марк бросил взгляд на узкую, раскисшую после дождей тропу, ведущую из леса к реке. Дорога была запружена повозками, груженными материалами для постройки моста; солдаты быстро вытаскивали из телег доски и укладывали их на болотистую почву, строя бревенчатую гать. Пехотинцы, выскакивая из леса по обе стороны от троны, прыгали в реку и вброд перебирались на ту сторону, держа над головами винтовки и сумки с патронами. Брешь, проделанная армией Республики в позициях бантагов, становилась все шире. Саперные части на дальнем берегу реки вовсю орудовали топорами, кирками и лопатами, расчищая дорогу наступающей пехоте.

Солдаты уложили на понтон вторую продольную балку, а через несколько минут от понтона к противоположному берегу потока были проложены еще два бруса. После этого саперы начали быстро укладывать поперек продольных балок дубовые доски из повозок, прибивая их к брусьям толстыми гвоздями.

На тропе показался отряд телеграфистов, которые вбивали металлические штыри в стволы растущих вдоль дороги деревьев. На концах штырей находились сделанные из стекла изоляторы; телеграфисты наматывали на них медный провод и двигались дальше. По всему лесу сновали гонцы, и каждое сообщение, которое они доставляли Марку, наполняло сердце римлянина надеждой и радостью. Прорыв расширялся, его пехота уже спустилась с холмов и добралась до открытой степи, встречая на своем пути лишь слабое сопротивление противника.

Связисты подсоединили телеграфный провод к батарее, и у Марка появилась возможность мгновенно получать известия из штаба 10-го корпуса и своего командного пункта у железной дороги. Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, римлянин ждал, пока один из штабных офицеров переведет на латынь телеграмму из центра, принятую русским телеграфистом. Пока что все идет по плану. Артобстрел позиций Гаарка в центре продолжался, но запас боеприпасов уже подходил к концу. За каких-то двенадцать часов их батареи израсходовали почти четверть артиллерийских снарядов всей Республики, а десяти- и двадцатифунтовых снарядов на этом фронте практически не осталось.

— Сэр!

Оторвав глаза от телеграммы, Марк увидел перед собой офицера-янки с перекошенным от боли лицом.

— Мост готов, сэр. Начинайте переправу.

Продолжая дымить сигарой, инженер со вздохом осел на землю.

С криками и руганью возницы защелкали бичами, и телеги сдвинулись с места. На глазах у Марка первая повозка проехала по слегка осевшему под ее тяжестью понтонному мосту и очутилась на дальнем берегу, где ее встретили солдаты из саперных частей. Упершись ладонями в задок телеги, саперы быстро вкатили ее вверх по крутому склону. За первой повозкой последовала вторая, за ней третья, и вскоре на этом берегу реки не осталось ни одной телеги. Дорога была свободна.

Наконец Марк услышал, как приближаются машины, с которыми были связаны все его надежды на удачный исход операции. Воздух заметно потеплел, и висевший сплошной пеленой туман рассеялся на множество клочьев, сквозь которые проступили очертания приближающегося к реке черного монстра.

Броневик вкатился на бревенчатую гать; из трубы машины валил черный дым, а все шесть тяжелых железных колес издавали немилосердный скрип и лязг.

Марк с восхищением взирал на новое чудо Фергюсона. Броневик был меньше, чем те машины бантагов, что он видел. Как и в бантагских моделях, главная пушка броневика торчала из орудийного порта, который в перерывах между выстрелами можно было наглухо закрывать ставнем. В верхней части бронированной машины находилась круглая башенка, ее орудийный порт был прикрыт брезентом. Когда броневик медленно проезжал мимо Марка, командир машины, сидевший прямо на верхней башенке, почтительно отсалютовал римлянину. На боку железного чудища кириллическими буквами была выведена надпись: «Святой Мэлади». Люк в передней части броневика был распахнут настежь, и из него выглядывал водитель машины. В глазах суздальца, прикованных к понтонному мосту, читалась тревога.

Броневик покатил вниз по склону к реке, и все наблюдавшие за его спуском словно окаменели. Когда бронированная машина въехала на первые доски моста, уложенные на берегу, вся конструкция протестующе застонала и зашаталась. На какое-то мгновение Марку показалось, что тросы, крепившие мост к деревьям на берегу, лопнули и все летит к черту.

Броневик замер, как тигр перед решающим броском. Из трубы по-прежнему валили клубы дыма, и, бросив взгляд на небо, Марк подумал, что бантаги, возможно, уже заметили их и сделали соответствующие выводы. Наконец задние колеса машины завертелись, из бревенчатого настила во все стороны полетели щепки и целые куски бревен. Броневик затрясся, затем вдруг резко сорвался с места и въехал на мост, который тут же осел под его тяжестью.

Два передних колеса броневика вкатились на дубовые доски переправы, вслед за ними два средних, потом два задних, и вот уже вся железная машина целиком оказалась на мосту. По мере того как гигантский черный жук полз вперед, понтонное судно все глубже и глубже погружалось в воду, пока расстояние между его планширом и водой не составило всего несколько дюймов. В этот момент броневик был на середине переправы, прямо над понтоном.

Преодолев вторую половину пути, машина выкатилась на противоположный берег, и понтон вновь вернулся в исходное положение. Броневик медленно въехал на вершину невысокого холма и скрылся из виду.

Саперы разразились ликующими криками, Марк радовался вместе с ними. Казалось невероятным, что Фергюсон и Винсент придумали все это неделю назад, в тысяче миль от этого места.

Римлянин поспешил назад к раненому инженеру, желая лично поздравить его с блестяще выполненной работой. Янки лежал на земле и, казалось, спал, но в глазах склонившегося над ним молодого лейтенанта стояли слезы. Услышав шага Марка, юноша поднял голову:

— Он мертв, сэр.

Марк удивленно посмотрел на неподвижное тело.

— Но рана не была смертельной.

— Сердце, сэр. Доктор Вайс говорил ему, чтобы он берег себя. Я думаю, сердце не выдержало напряжения.

Марк вновь оглянулся на мост, который в этот момент пересекала телега с драгоценным углем для броневиков.

Потом на переправу въехала батарея десятифунтовок, а за ней — еще один броневик.

Он повернулся к лейтенанту:

— Запускайте сигнальные ракеты; мы должны дать знать о себе Кину.

Юноша бросил последний взгляд на павшего командира и направился к людям, которые уже успели установить три вертикальные ракетницы.

По его команде в небо на тысячу с лишним футов взмыли три красные сигнальные ракеты, прочертившие дугу над узкой полоской реки, которая серебристой лентой разрезала зеленое море лесов.

— Повторяйте каждые пять минут, — распорядился Марк.

Взлетев на коня, он в сопровождении офицеров штаба присоединился к колонне пехотинцев, движущейся по мосту.

Все складывалось хорошо, пожалуй даже слишком хорошо. Прорыв произошел почти в восьми милях к северу от линии железной дороги, и хотя некоторые его части остались позади, контролируя участок фронта отсюда и до позиций 10-го корпуса, этот заслон был очень и очень тонким. Вопрос был в следующем: что предпримет Гаарк?

Федор бегом устремился через летное поле, спеша присоединиться к Джосу, который озабоченно мерил шагами землю около газового генератора. За час до рассвета они наконец начали наполнять водородом оболочку дирижабля. В воздухе висел тяжелый запах серной кислоты, в результате реакции которой с цинковой стружкой и выделялся драгоценный газ.

Переносной генератор водорода находился в самом центре летного поля. Невооруженные пехотинцы Марка образовали вокруг дирижабля и генератора кольцо диаметром в сто ярдов, чтобы отгонять случайных зевак, которые могли по глупости чиркнуть спичкой. По счастью, утро выдалось сырым. Федор очень не любил наполнять дирижабль водородом в ясную, сухую погоду, когда в воздухе полно статического электричества.

Первые две секции оболочки были уже накачаны. Один из техников, сидевший наверху, следил за тем, чтобы не было утечек газа, но две задние секции оболочки были заполнены только наполовину. Техники как раз готовились запустить второй газогенератор. Они осторожно доставали из специальных ящиков пятигаллоновые канистры с серной кислотой, а затем выливали их содержимое в цистерну. Эта цистерна, емкостью в сто галлонов, сбоку присоединялась к футерованному свинцом резервуару, длина которого составляла двенадцать футов, ширина — шесть футов, а высота — четыре фута. В резервуаре находилась цинковая стружка. После того как цистерну доверху наполнят и запечатают, техники повернут вентиль, и кислота потечет в контейнер с цинковой стружкой. Выделившийся в результате реакции водород по специальным шлангам, прикрепленным к крышке резервуара, начнет поступать внутрь оболочки дирижабля. Джек нетерпеливо вышагивал вдоль генератора, но людей не погонял, понимая, как опасна та работа, которую они делают.

Наконец все сто галлонов серной кислоты оказались в цистерне, техники отошли в сторону, и бригадир повернул вентиль. Несколько секунд спустя Джек увидел, что шланги, исчезавшие внутри резервуара со стружкой, ожили. Значит, по ним идет водород и оболочка дирижабля наполняется.

Заметив Федора, Джек махнул ему рукой, приглашая подойти поближе.

— Мы только что получили последние известия от Марка, — сообщил ему суздалец. — Наши парни переправились через реку, наступление продолжается.

— Есть ли новости о Кине?

— После того ракетного обстрела — ничего. Судя по столбам дыма, Гаарк перебрасывает броневики на север. Возможно, он пытается перекрыть дорогу Кину.

— Черт возьми, — выругался Джек. — Мы должны были подняться в воздух уже несколько часов назад. Но у ребят ушла уйма времени на то, чтобы присобачить эти крылья.

Петраччи кивнул в сторону двухуровневых крыльев, торчавших по обе стороны от летательного аппарата. Еще раз обойдя вокруг дирижабля, он вновь проверил, насколько прочно они прикреплены к корпусу судна. Чертова конструкция вроде бы работала, но это было на базе в Суздале, до транспортировки в тысячу миль. Дирижабль должен был совершить еще минимум пять-шесть испытательных полетов, прежде чем участвовать в боевой операции, но времени не было. Артиллерийская канонада на востоке звучала достаточно убедительно, чтобы побороть сомнения Джека.

Его взгляд упал на три выкрашенных красной краской ящика, находившиеся рядом с дирижаблем. К ящикам прилагались необычно сложенные куски холста. Когда Винсент в первый раз сообщил ему о предстоящем задании, Джек подумал, что тот совсем спятил, но теперь, после слов Федора о броневиках Гаарка, он понял, что Готорн был прав. От этого вылета зависело очень многое.

Джеку отчаянно захотелось прикрикнуть на людей, чтобы те поторопились, но теперь ход событий зависел исключительно от скорости протекания химических реакций, и Петраччи оставалось только молча смотреть, как дирижабль медленно наполняется газом.

— Ты уверен, что видел у них броневики? — спросил Гаарк у гонца, подскакавшего к его землянке.

— Да, мой карт. Они выезжали из леса.

Не тратя времени на пустые расспросы, Гаарк жестом отослал гонца и вновь принялся разглядывать карту, лежавшую на столе.

Оба маневра, предпринятые сегодня людьми, были чрезвычайно дерзкими, они стали для него полной неожиданностью. Кин прорвал линию укреплений и уже на шесть миль проник вглубь контролируемой Гаарком территории, а теперь еще и это: из лесов на северо-западе появилось больше умена вражеской пехоты при поддержке броневиков, они продвигаются навстречу армии Кина.

Значит, атака в центре была лишь хитрой уловкой, обманным маневром, чтобы отвлечь его внимание.

Поглядывая на карту, Гаарк быстро производил в уме необходимые подсчеты. Его подкрепления были уже на подходе, но он приказывал им двигаться к тому месту, где, по мнению кар-карта, Армия Республики и собиралась пойти в отчаянную лобовую атаку. Надо же было оказаться таким идиотом и не разгадать этот очевидный отвлекающий маневр! Теперь, прорвав его оборону в лесах на северо-западе, они попытаются воссоединиться с Кином. Изучив карту, Гаарк прикинул, где сейчас могут находиться передовые отряды противника на западе и на востоке. Если его подкрепления будут двигаться достаточно быстро, кар-карт еще успеет вступить в бой и отсечь Кина от друзей на западе.

Выйдя из землянки, Гаарк взлетел на коня. Командиры броневиков и резервных уменов не сводили с него глаз. Вскинув вверх руку с винтовкой, Гаарк указал на северо-восток и пустил коня галопом.

Глава 12

— Эндрю, мне кажется, тебе лучше взглянуть на это самому, — произнес Пэт.

Следуя верхом за артиллеристом, полковник Кин пересек узкую долину, поросшую высокой травой, и начал подниматься по пологому склону холма. Рассыпавшись вдоль верхнего края гряды, его люди вели огонь по бантагам, находившимся внизу с той стороны холмов, но в бою принимали участие только три четверти от общего числа солдат — остальные присматривали за лошадьми своих товарищей.

— Наверху довольно жарко, — заметил Пэт. — Я бы на твоем месте спешился.

Эндрю, зад которого окаменел после нескольких часов в седле, был только рад последовать совету ирландца и с помощью ординарца неловко спрыгнул на землю. К его удивлению, люди Пэта уже успели развести небольшой костерок, использовав в качестве топлива несколько связок сухой травы, и когда Эндрю проходил мимо них, один из адъютантов О'Дональда протянул ему чашку с чаем, с благодарностью принятую.

Низко пригнувшись, Эндрю взобрался на вершину холма и бросил осторожный взгляд на долину.

Бантагские пехотинцы атаковали цепью. Сделав выстрел, вражеские солдаты ныряли в зеленое море травы, затем, преодолев несколько ярдов, выныривали и вновь стреляли в засевших наверху людей.

Эндрю был поражен тем, как изменилась тактика орды. Теперь она совсем не походила на тот бесшабашный, дикий навал, который ему довелось видеть раньше. Действия бантагов скорее напоминали работу пресса — медленно, но верно. Оба склона долины были усеяны телами людей из арьергарда, прикрывавшего отступление армии Кина. После прохождения всех войск, артиллерийских батарей и двухсот с лишним санитарных повозок в высокой траве была вытоптана полоса шириной в несколько сотен ярдов.

Оглянувшись на северо-запад, Эндрю увидел множество белых точек, разбросанных по всей степи. Казалось, это не санитарные повозки, а белоснежные лебеди плывут по океану зелени. Рядом с телегами шагали раненые, у которых еще были силы передвигаться самостоятельно. Две колонны пехотинцев прикрывали медицинский поезд с обоих флангов, отгоняя от раненых отряды пеших бантагов. Повозки и эскорт направлялись к деревне, прилепившейся к склону высокого конусообразного холма, называвшегося Роки-Хилл. Авангард, в который входили подразделения из 11-го и 1-го корпусов, уже добрался до деревушки и завязал оживленную перестрелку с засевшими в ней бантагами. Еще дальше, на северо-западе, в небе вспыхнули и погасли три красные ракеты, очевидно выпущенные спешащими на подмогу товарищами. Первый сигнал был дан вскоре после восхода солнца и с тех пор регулярно повторялся, — собственно, поэтому армия Эндрю и двигалась теперь на северо-запад, а не на запад, как вначале. Но путь к спасению был долог, его авангарду предстояло преодолеть еще минимум шесть-семь миль.

Один из солдат, находившихся рядом с Эндрю, пошатнулся и схватился за грудь. Его товарищ тут же подхватил раненого, посадил его в седло, сам сел позади друга и поскакал вдогонку за санитарным поездом.

— Посмотри направо, — произнес Пэт, и мысли Эндрю вновь обратились к происходившему в долине бою. — Вон они!

Поставив на землю чашку с чаем, Эндрю взял у Пэта полевой бинокль и поднес его к глазам. Бросив взгляд в сторону, указанную ирландцем, он присвистнул и опять оглянулся на отступающие части.

Прожужжавшая рядом пуля, словно косой, срезала несколько травинок. Порывом ветра их тут же подняло в воздух и закружило. На противоположном краю долины показалась бантагская повозка, и несколько секунд спустя над ней поднялось облачко дыма.

— Проклятые мортиры, — яростно сплюнул Пэт, когда черная бомба с душераздирающим воем пронеслась над гребнем холма и разорвалась в сотне ярдов позади них.

Эндрю продолжал разглядывать темные объекты, приближающиеся к ним с правого фланга. Броневики, и много. Эндрю терпеливо считал поднимающиеся над горизонтом дымовые столбы, но, когда он дошел до тридцати, порыв ветра смешал все в одну большую тучу.

Броневики ехали развернутой цепью, позади них двигались колонны пехоты.

— Они находятся в трех милях от нас, — заявил Пэт. — По моим прикидкам, бантаги окажутся у деревни сразу после того, как туда въедут наши повозки с ранеными. А вскоре подоспеет и их арьергард.

Ирландец вытянул руку, указывая на юг и юго-восток, но Эндрю и сам видел, как через вершины далеких холмов перетекают черные массы конных воинов орды.

— Смотри, они еще и дирижабль запустили! — воскликнул Пэт, схватив Эндрю за плечо. И точно: в небе над броневиками висело небольшое сигаровидное воздушное судно.

Вздохнув, Эндрю вернул Пэту бинокль и начал спускаться по склону холма. Бантагский снаряд вонзился в землю всего в десятке шагов от них, забрызгав Эндрю грязью с ног до головы.

Присев от неожиданности, Кин ошеломленно уставился на Пэта, который, выдавив слабую улыбку, стал машинально стряхивать с мундира землю и траву.

— Детонатор не сработал, — просипел ирландец. — Чертова мортира, какой костюмчик испортила.

Следующая бомба разорвалась на вершине холма, а через несколько секунд серия взрывов прогремела по всему верхнему краю обороняемой людьми гряды. Последние раненые, пошатываясь, оставили свои позиции, и Пэт дал людям сигнал к отступлению.

— Они собираются вклиниться между нами и идущими на подмогу людьми Винсента и Марка, — произнес Эндрю, глядя на юг. Из-за холмов уже показались первые броневики.

— Я знаю, черт подери. Эндрю, ты ведь понимаешь, какой выбор они нам оставляют?

Кин посмотрел в глаза Пэту и покачал головой:

— Мы не пожертвуем тысячами раненых, которые не могут передвигаться сами.

— А что ты скажешь об оставшихся в живых парнях из четырех корпусов?

— Если мы бросим раненых, я останусь вместе с ними, — резко бросил Эндрю. — Раз я сказал, что мы не оставляем своих людей на милость бантагам, значит, так оно и будет. Тем более что к нам на помощь спешит целая армия, с которой мы соединимся менее чем через два часа.

Раздался вой очередного снаряда, и Пэт припал к земле, потянув за собой Эндрю. Взрывная волна прокатилась прямо над ними.

Вскочив на ноги, ирландец закричал людям, что пора побыстрее сматывать удочки. Ординарцы подвели Пэту и Эндрю лошадей, и один из них помог Кину забраться в седло. Рядом с ними разорвались еще две бомбы, и Эндрю с трудом удалось успокоить нервно взбрыкивающего Меркурия.

Собрав вокруг себя офицеров штаба, многие из которых с тревогой поглядывали на небо в ожидании новых снарядов, Эндрю обратился к ним с небольшой речью.

— Мы займем вон ту высоту, — прокричал он, указывая на поросший деревьями конусообразный холм к северо-западу от долины. — Окопаемся там и будем надеяться, что Винсенту удастся прорваться к нам. Скачите к Шнайду и передайте ему, чтобы он прекратил штурм деревни и начал окапываться на этом холме. Да, и пошлите несколько гонцов навстречу Винсенту.

С этими словами он махнул рукой в сторону горизонта, над которым поднимался дым от сигнальных ракет.

Последние из бойцов Пэта оставили позиции на вершине холма и устремились к своим лошадям.

— Бантаги сидят у нас на пятках, — крикнул один из них. — Быстрее уходите отсюда!

Офицеры Эндрю пустили коней галопом, спеша выполнить приказы. Рядом с Кином остался только один адъютант, держащий его знамя.

— Пэт, встретимся на той высоте, — бросил Эндрю ирландцу.

Пришпорив Меркурия, он поскакал по пологому склону долины и вскоре догнал санитарный поезд. На пути передвижного лазарета попался быстрый поток с крутыми берегами, и возницам приходилось переправляться через него вброд. У Эндрю сжималось сердце, когда, пробираясь между повозками, он слышал стоны раненых, которых немилосердно трясло во время опасного спуска к ручью.

— Эндрю!

Меркурий вынес его на противоположный берег, и, натянув поводья, Эндрю остановился рядом с повозкой Эмила.

— Броневики отрезают нас от армии Винсента, — произнес врач. — Мы только что получили это известие.

— Я в курсе, — ответил Эндрю. — Уводи раненых в леса вон на том холме. Пусть твои люди выпрягут лошадей и сделают баррикады из телег.

— Ты ведь понимаешь, что можешь оставить нас и прорваться, — заметил Эмил.

— Нас? О каких таких «нас» ты говоришь, черт тебя возьми?

Эмил улыбнулся.

— Шевелитесь, ребята! — громко воскликнул Эндрю.

Утопая по грудь в высокой траве, его солдаты быстрым шагом двигались к холму Роки-Хилл. Все вокруг свидетельствовало о том, что здесь проходила отступающая армия: везде разбросаны свернутые в узел одеяла, солдатские ранцы, брошенные полевые кухни и даже штыки. Люди оставляли себе самое необходимое: винтовку, патронташ и вымазанный дегтем вещмешок, доверху забитый боеприпасами, снятыми с обозных телег, которые все до последней были отданы врачам.

В хвостах полковых колонн тащились контуженные и раненые, их более удачливые товарищи помогали им, как могли.

Пришпорив Меркурия, Эндрю начал взбираться на холм, время от времени оглядываясь и проверяя, как обстоят дела. Его авангард уже перестал штурмовать захваченную бантагами деревню и отступил на западный и северо-западный склоны Роки-Хилла. Задержавшись у места выхода скальной породы, Эндрю бросил взгляд вниз и увидел, что фланговые колонны, двигаясь ускоренным шагом, стягиваются к центру. Над частями арьергарда, прикрывавшими переправу последних санитарных повозок через ручей, развевалось знамя Пэта. Развернув батарею, его люди поливали огнем передние шеренги бантагов, которые уже появились на высотах, оставленных армией Эндрю каких-то двадцать минут назад.

Он поскакал дальше. Подъем становился все круче. Меркурий пронес его мимо небольшой сосновой рощицы, в тени которой несколько десятков донельзя вымотанных солдат позволили себе краткую передышку. Вскоре Эндрю оказался на северном склоне холма, и его взгляду открылось скопление валунов, причем некоторые из них были размером с хороший домик. Одна из бригад уже облюбовала эту позицию для обороны. Шнайд тоже был там. Пустив лошадь галопом, Рик объезжал место предстоящего боя и прямо на скаку выкрикивал команды, указывая, где какой бригаде окапываться. Упряжки взмыленных лошадей втащили наверх батарею десятифунтовок. Перед самыми валунами канониры натянули поводья, развернули орудия и сняли их с передков. Тут же появилась приписанная к батарее обозная телега; часть артиллеристов похватали лежащие в ней лопаты и кирки и, превозмогая усталость, начали окапываться, в то время как их товарищи, вооружившись топорами, набросились на ближайшие деревья. Вслед за канонирами к валунам подтянулся изрядно потрепанный в недавнем бою полк. Его командир немедленно приказал своим людям помочь артиллеристам в возведении укреплений. Солдаты встретили это распоряжение стонами и проклятиями, но принялись за работу, отлично сознавая, что от того, насколько хорошо будет защищена эта батарея, во многом зависит, доживут они до вечера или нет.

Внизу раздался душераздирающий вопль, и несколько человек с проклятиями метнулись от одного из валунов. Вслед за ними, смеясь, появился солдат, державший за хвост обезглавленную, но продолжавшую дергаться змею.

У Эндрю волосы на голове встали дыбом. Если он чего и боялся в жизни, то это змей, и ему вдруг пришло на ум, что холм наверняка просто кишит ими. Похолодев от этой мысли, Кин потрясенно уставился на солдата, продолжавшего пугать своих товарищей жутковатым трофеем.

— Будет чем полакомиться на обед, — весело заявил герой, подняв глаза на замершего полковника.

Все вокруг разразились хохотом, и Эндрю с досадой подумал, что ему, видимо, не удалось скрыть эмоции.

Вымучив улыбку, он развернул Меркурия и поскакал на западный склон холма. Колонна бантагских броневиков, которую Эндрю на время потерял из виду, вновь оказалась в поле его зрения. Бронированные машины быстро продвигались на север и уже почти приблизились на расстояние пушечного выстрела. Вслед за ними маршировали колонны бантагской пехоты, сливавшиеся в черную массу. Казалось, на них надвигается какое-то гигантское многорукое и многоногое существо, в мозгу которого есть место только для одной мысли — убивать. Стволы вражеских винтовок ярко блестели в лучах солнца.

Вернувшись на северный склон Роки-Хилла, Эндрю заметил знамя Шнайда и подъехал к командиру корпуса, который внимательно наблюдал за тем, как орудийные расчеты устанавливают пушки и относят зарядные ящики и боеприпасы под защиту деревьев.

— Как тут у тебя дела, Рик?

— У нас очень мало времени, Эндрю, — отозвался Шнайд, показывая вниз на выстроившиеся в цепь бантагские броневики. Авангард вражеской пехоты уже опередил неповоротливые машины и вступил в перестрелку с солдатами в синих мундирах, незначительная часть которых обороняла подступы к холму и объятой пламенем деревне.

— Есть новости от Готорна?

— А вы еще не слышали, сэр?

— О чем?

— Винсента подстрелили. К нам только что пробился гонец Марка.

— О боже, — вздохнул Эндрю. — Рана серьезная?

— Гонец не знал. Винсент возглавил атаку на Гаарка в центре, а Марк провел по лесам Шестой и Четвертый корпуса. Это и был тот штурм, который мы видели прошлой ночью. Гонец сказал, что, по слухам, Винсент ранен в бок. Паршивая рана.

«Так вот что означала эта ночная канонада, — подумал Эндрю. — Как это в духе Винсента — самому пойти в первых рядах, чтобы Гаарк увидел его и купился на обманный маневр. Проклятье!»

Вынув изо рта сигару, Шнайд указал ею на северо-запад:

— Наши парни еще минимум в шести милях отсюда. Я видел их авангард пару минут назад.

Взяв у Рика бинокль, Эндрю навел его на далекие холмы к северо-западу от их позиций. С такого расстояния шедшая им на выручку армия казалось скоплением муравьев.

— Два-три часа ходу, — вздохнул Эндрю. — Черт, спасение так близко.

— А эти ребята будут здесь всего через пятнадцать минут, — перебил его Рик, показывая на подножие холма.

Солдаты продолжали подтаскивать к пушкам бревна и наспех возводить укрепления, а батарея, расположенная у места выхода скалистой породы, уже открыла огонь по противнику. В лесу раздавались удары топоров, перемежавшиеся с криками и руганью. Люди работали в бешеном темпе, стараясь соорудить хоть какой-то бруствер до прихода противника. Несколько бригад по десять — пятнадцать солдат возились с валунами, укладывая их перед линиями окопов.

В дело вступили пушки западного склона, и как только первые снаряды обрушились на головы бантагам, солдаты Гаарка, словно по взмаху волшебной палочки, начали разворачиваться из колонн в цепи. Наблюдавший за ними в бинокль Эндрю был потрясен слаженностью их действий.

— Четыре умена, сорок тысяч солдат, — вздохнул Рик. — Посмотри, они идут медленно, некоторые едва плетутся. Должно быть, всю ночь шли форсированным маршем.

— Как и мы, — отозвался Эндрю.

— Какова численность армии у нас за спиной? — спросил Шнайд.

— По меньшей мере шесть конных уменов.

— А у нас есть ровно столько боеприпасов, сколько ребята приволокли на себе. Нам придется ой как туго, Эндрю.

Полковник молча кивнул, наблюдая, как дюжина бантагских батарей выдвинулась вперед. Канониры Гаарка нещадно нахлестывали коней. Командир батареи у больших валунов отдал приказ четырем расчетам прекратить обстреливать наступающую пехоту неприятеля и ждать момента, когда враги начнут разворачивать орудия.

Бантагские упряжки летели вперед; их пушки, катившиеся по неровной земле, так и подпрыгивали на каждой колдобине.

— Дьявол, они подбираются совсем близко к нам, — прошептал Рик.

Мимо Эндрю пронесся еще один полк. Выбиваясь из последних сил, люди колоннами по четыре бежали на северо-восточный склон. Другой полк занял позиции позади батареи справа от Эндрю. Хотя солдаты были вымотаны донельзя, они немедленно принялись окапываться и возводить временные укрепления из обломков скал и поваленных деревьев. Те из людей, кто сохранил до этого момента ранцы и одеяла, тут же побросали их на баррикады.

Вражеские батареи были уже возле горящей деревни. Первые из упряжек замедлили ход, и бантагские возницы начали разворачивать лошадей.

— Стрелять картечью, используя шестисекундные запалы! Расстояние до цели тысяча триста ярдов! — взревел командир батареи. — Не забывайте, что мишени находятся под нами. Не поднимайте стволы пушек слишком высоко!

Заряжающие моментально вбили в казенники болванки с картечью. Командир батареи прошелся позади пушек, проверяя точность наводки каждой из них.

Бантаги внизу уже развернули первые батареи, сняв орудия с передков. Расчеты устанавливали пушки и оттаскивали в сторону зарядные ящики.

— Батарея, огонь!

Ближайшая к Эндрю пушка извергла из своего жерла смертоносный заряд, а через какую-то долю секунды рявкнули и остальные три орудия.

Первый снаряд разорвался в паре футов от одной из вражеских пушек, весь расчет которой будто косой срезало. Три остальных снаряда упали позади бантагских орудий. Мгновение спустя взлетел на воздух один из зарядных ящиков бантагов, и десятки снарядов и двести с лишним фунтов пороха исчезли в ослепляющей вспышке. Тут же сдетонировал и второй зарядный ящик. Когда взрывная волна докатилась до засевших наверху людей, грянуло дружное «ура». Солдаты Шнайда восторженно лупили друг друга по спинам и выкрикивали что-то презрительное в адрес ошеломленных бантагов.

Эндрю одобрительно кивнул командиру батареи, который, стоя перед пушками, взирал на творившийся внизу хаос. На лице артиллериста появилась какая-то детская улыбка, словно говорившая «и что это я, братцы, такое сделал?». Заметив, что на него смотрит главнокомандующий, артиллерист тут же придал лицу невозмутимое выражение и, повернувшись к одному из расчетов, принялся выговаривать за слишком долгое выполнение приказов.

Оставшиеся в живых канониры бантагов быстро пришли в себя и через несколько секунд вновь принялись за дело. Заряжающие со всех ног бежали к пушкам, держа в руках снаряды из уцелевших зарядных ящиков. Бантаги разворачивали одну за другой все новые и новые батареи. В бой вступили все двадцать пушек, находившихся на северном склоне Роки-Хилла. Шесть бантагских орудий превратились в груды металлолома, не успев сделать ни единого выстрела, но остальные пушки начали отвечать огнем на огонь. Первые вражеские снаряды упали в лесу высоко над Эндрю, повалив несколько деревьев.

Однако бантагские канониры были явно не новичками в своем деле. Стреляя почти так же быстро, как и соперники-люди, они всей мощью орудий обрушились на батарею у валунов слева от Эндрю. Воздух вокруг Кина наполнился воем снарядов.

— Пора убираться отсюда, — воскликнул Рик, когда очередной вражеский снаряд проделал в склоне холма глубокую воронку совсем рядом с тем местом, где они находились. — Глупо вот так погибнуть, когда все еще только начинается.

Последовав за командиром корпуса, Эндрю поднялся к небольшой рощице, находившейся выше по склону. При взгляде на оставшихся внизу канониров его охватило чувство вины перед ними. Присев за стволом поваленного дерева, он наблюдал за неравным боем. Казалось, на артиллеристов обрушился ураган стали и огня. Осколком бантагского снаряда сорвало левое колесо второй пушки, которая тут же завалилась набок.

Где-то в лесу взлетел на воздух один из зарядных ящиков, и взрывом повалило несколько деревьев.

Вдруг справа от него разом громыхнули четыре орудия не замеченной им ранее батареи, и, вскочив от неожиданности, Эндрю изумленно уставился на невесть откуда взявшиеся пушки.

— Мы поднялись на вершину холма с той стороны и спустились сюда, — прозвучал знакомый голос у него за спиной.

Оглянувшись, Эндрю увидел идущего вниз по склону Пэта.

— Скоро здесь будут еще две батареи Девятого корпуса, — сообщил ему ирландец. — Похоже, именно сюда придется первый удар Гаарка.

— Что происходит на той стороне холма? — прокричал Эндрю, стараясь быть услышанным в адском шуме.

— Примерно через полчаса первые всадники орды будут здесь.

— Эмил?

— Последние санитарные повозки уже укрылись в лесу. Две дивизии Девятого корпуса окапываются на южном склоне, а Пятый занимает позиции на восточной стороне холма. Остатки Одиннадцатого находятся в резерве на вершине. Бантаги выслали вперед несколько снайперов, которые не дают ребятам расслабиться, но основная заваруха будет происходить здесь. Так что я тоже решил поучаствовать в этом шоу.

Эндрю согласно кивнул, и вдруг ему пришло в голову, что в разворачивающемся спектакле ему отведена роль в лучшем случае второго плана. Всю работу по обороне северного и западного склонов блестяще выполнил Шнайд, Пэт, как всегда, прикрыл их с тыла, а Эмил увел раненых в безопасное место.

Постояв пару секунд, Пэт начал спускаться к артиллеристам, которые продолжали сражаться, несмотря на крайнюю тяжесть положения. По приказу командира батареи второй расчет бросил поврежденное орудие и стал помогать своим товарищам у трех оставшихся пушек.

— Пэт, мать твою, куда ты лезешь? — заорал Эндрю.

— Не дергайся, дорогуша, у нас тут уйма работы как раз по моей специальности! — проревел в ответ ирландец. Подойдя в первой пушке, Пэт отодвинул в сторону командовавшего расчетом сержанта и сам навел орудие на цель.

Чувствуя, что этим поступком О'Дональд словно бросил ему вызов, Эндрю выпрямился и посмотрел вниз. Распластавшиеся на земле пехотинцы подвергались массированному обстрелу со стороны бантагской артиллерии. Сделав знак знаменосцу следовать за ним, Эндрю двинулся вдоль линии укреплений. Рик не отставал от него ни на шаг.

— Сэр, вам не кажется, что в условиях современной войны такое поведение несколько неуместно? — спросил у Эндрю Шнайд, когда очередной вражеский снаряд, пронесшийся прямо над ними, снес верхушку одного из деревьев и засыпал их дождем из веток и толстых сучьев. Если бы не Рик, который в последнюю долю секунды бросился на землю и потянул за собой Эндрю, этот снаряд вполне мог оторвать голову кому-нибудь из них.

Эндрю вымученно улыбнулся.

— Мои люди ждут от меня этого. — Он видел, что солдаты внизу не сводят глаз со своих командиров. — И, кроме того, бывают такие минуты, когда жизнь главнокомандующего больше не имеет значения.

— Ба, сэр, да ведь вы сперли эту цитату, — рассмеялся Шнайд, перейдя на английский. — Это сказал Хэнкок как раз перед тем, как его подстрелили под Геттисбергом.

Эндрю, смущенный тем, что его уличили в плагиате, — а какая отличная фраза! — едва сдержал рвущееся с языка ругательство в адрес несносного Шнайда.

Из затянутой дымом долины, в которой расположились бантаги, донесся пронзительный свист. Несколько секунд Эндрю прищурившись смотрел вниз и наконец увидел их. Мимо пушек проезжал первый из броневиков Гаарка, а за ним текла бескрайняя масса бантагской пехоты.

— Вперед! Раздавите их! — воскликнул Гаарк.

— Мой кар-карт, их броневики приближаются к нам с тыла, — заметил один из его адъютантов, указывая на черные клубы дыма, повисшие над степью.

Оглянувшись, Гаарк бросил взгляд на северо-запад. Спешащая на выручку Кину армия была уже хорошо видна. Впереди катились около десяти броневиков, которые с легкостью сминали тонкий заслон бантагов, стоявших у них на пути.

Его собственные броневики, почти тридцать машин, были выстроены цепью. Некоторые из них начали отставать. На юге, за спиной Гаарка, оставались машины, сломавшиеся во время этого перехода; у одной из них разорвался паровой котел. Если он сейчас начнет разворачивать броневики, это будет означать задержку в наступлении и дополнительную нагрузку на примитивные двигатели. Сколько еще машин сломается?

— Оттяните на северо-запад пять полков Четвертого умена и три батареи, — приказал он. — Пусть они задержат продвижение противника. За два часа мы расправимся с Кином и его загнанными в ловушку людьми, после чего развернемся и покончим с их друзьями.

Изрыгая проклятия, Марк нервно ходил кругами вокруг остановившегося броневика, водитель которого, стоя на крыше машины, казалось, не обращал никакого внимания на свистевшие в воздухе пули бантагских снайперов.

— Сэр, сломалась головка цилиндра. Придется заглушить двигатель и поставить новый цилиндр. Мне очень жаль.

— У нас вышли из строя уже две машины, а мы еще даже не вступили в бой, — яростно взревел Марк.

Спрыгнув на землю, водитель стянул с головы шлем и кольчужную защитную маску, призванную предохранять лицо от осколков брони, которые при попадании неприятельского снаряда разлетались по всей кабине. Во взгляде, направленном на проезжавший мимо броневик Тимокина, читалась нескрываемая зависть. Передний люк «Святого Мэлади» был открыт. Улыбавшийся до ушей Тимокин, сам сидевший за рулем машины, отсалютовал Марку и радостно показал вперед, явно горя желанием скорее вступить в бой.

Ответив на приветствие юноши, Марк вновь сосредоточил внимание на высоком холме к юго-востоку отсюда. Пелену дыма, окутавшую его склоны, разрывали только бантагские снаряды, непрерывным дождем сыпавшиеся на людей Эндрю. Сквозь дымовую завесу Марку удалось разглядеть первую волну вражеских броневиков, подобравшихся к самому подножию Роки-Хилла и медленно катящихся вверх по склону.

— Помоги тебе господи, Эндрю, — прошептал римлянин.

— Я же говорил, что ничего хорошего из этого не выйдет, — проорал Федор, обращаясь к Джеку.

— Ты, главное, удачно сбрось груз. У нас будет только одна попытка.

С высоты в десять тысяч футов Джек Петраччи наблюдал за тем, как бантагские броневики, выстроившись цепью, готовятся атаковать холм.

— Держись крепче и не своди глаз с неба — вдруг они поднимут в воздух дирижабли.

Повернув вентиль, Джек выпустил из оболочки пару сотен кубических футов водорода и одновременно налег на штурвал, бросив судно в пике.

За несколько секунд скорость летательного аппарата возросла до шестидесяти, а потом и семидесяти миль в час. Вскоре дирижабль окунулся в восходящие потоки теплого воздуха, и его корпус ощутимо задрожал. Пальцы Джека, сжимавшие штурвал, побелели от напряжения.

Глядя на клубы дыма, стелющиеся по степи, Петраччи пытался вычислить скорость ветра. Быстро произведя в уме необходимые подсчеты, Джек опустил нос дирижабля еще ниже. Цифры на датчике измерения высоты менялись с калейдоскопической быстротой. Пять тысяч футов, четыре.

Бантаги были прямо под ними; Джек видел, как они, задрав вверх головы, выкрикивают угрозы в его адрес. На долю секунды в поле его зрения оказался всадник на белом коне. Метко пущенная пуля пробила пол под сиденьем Джека, просвистела между ногами и вылетела через крышу кабины.

— Черт, они взяли нас на мушку! — воскликнул Федор.

— Смотри в оба и будь готов к сбросу.

Теперь они проносились над затянутым клубами дыма холмом, но Джек не спешил выходить из пике, опустившись уже на три тысячи футов, а потом и на две. По его прикидкам, высота холма составляла где-то около пятисот футов.

— Еще рано, еще рано… давай!

Почувствовав, что Федор сбросил груз, Джек изо всех сил потянул штурвал на себя. Нос дирижабля начал подниматься, но еще пять или шесть бантагских пуль прошили насквозь кабину воздушного судна, засыпав бесстрашных пилотов дождем из щепок и опилок. Едва не задев верхушки деревьев, росших на вершине холма, Джек наконец вывел машину из пике, и земля вновь начала отдаляться от них. Взглянув на равнину к юго-западу от холма, он увидел внизу десятки тысяч бантагских всадников. Это было настоящее черное море, неудержимое в своей мощи, и в душе Джека поселилось отчаяние. Разве содержимое тех трех ящиков, из-за которых он пошел на такой риск, могло сдержать натиск орды?

Высунувшись из-за бруствера, Эндрю проводил взглядом дирижабль Петраччи, скрывшийся за гребнем холма. В небе над головой раскрылись три разноцветных парашюта, на стропах которых покачивались три красных ящика.

В сражении наступила пауза: и люди, и бантаги, затаив дыхание, следили за полетом сброшенных с дирижабля контейнеров, которые, в конце концов, мягко спланировали на землю в двух сотнях ярдов перед позициями людей.

Шнайд уже выскочил из укрытия и выкрикивал приказы нескольким ротам спуститься вниз и подобрать драгоценный груз. Сто с лишним человек тут же перемахнули через бруствер и устремились вниз. Через считанные секунды авангард бантагов открыл по ним огонь, и многие из солдат повалились на землю, так и не успев добежать до ящиков. Наконец первые смельчаки добрались до ближайшего красного контейнера и под торжествующие крики прикрывавших их с тыла товарищей перерезали привязанные к нему стропы парашюта. Четверо солдат схватили ящик и поволокли его по склону холма. Разорвавшийся над их головами снаряд уложил на землю всю четверку. Их место тут же заняли другие солдаты, которым удалось донести груз до бруствера, но к этому моменту передовой отряд противника был совсем рядом с третьим ящиком, приземлившимся ниже остальных. Несколько бантагов оказались рядом с красным контейнером одновременно с людьми Шнайда, и завязался жестокий рукопашный бой. В ход пошли штыки; командовавший людьми офицер, вскочив на ящик, выхватил револьвер и выстрелил прямо в лицо солдата орды. Секунду спустя ему в спину вонзился бантагский штык.

Еще одна рота бросилась вниз на выручку своим товарищам, мчавшийся впереди всех человек размахивал знаменем 3-го Суздальского полка. Добежав до упавшего в высокую траву парашюта, знаменосец воткнул флаг в землю, однополчане подхватили ящик и потащили его обратно к укреплениям. Подоспевшие бантаги набросились на полковое знамя, как быки на красную тряпку, и знаменосец упал, пронзенный десятком пуль. Вдоль всей линии укреплений пронесся горестный стон, и солдаты 3-го Суздальского, развернувшись, атаковали противника, стремясь отбить драгоценный штандарт.

Шнайд, подбадривая своих парней, бежал вслед за ними. Эндрю почувствовал, что его тоже затягивает в горнило боя. Вытащив револьвер, он устремился к месту стычки. Один из бантагов торжествующе вскинул захваченное знамя, но в то же мгновение какой-то сержант запрыгнул солдату орды на спину, схватил его за волосы и одним движением ножа перерезал врагу горло.

Теперь уже бантаги в свою очередь взорвались криками ярости и, горя желанием отомстить за героя, сотнями поперли вверх по склону. Сержанта, крепко сжимавшего в руках отбитое у врага знамя, настигла снайперская пуля, прежде чем он успел сделать пару шагов.

Эндрю видел, что битва за знамя скоро перерастет в сражение: из соображений полковой и корпусной чести его люди вот-вот ввяжутся в кровопролитный рукопашной бой, в котором у их восьми- и девятифутовых противников будет явное преимущество.

— Труби сигнал к отступлению, черт возьми! — прокричал он горнисту. — Отступаем!

Горнист немедленно выполнил приказ, но солдаты из 3-го Суздальского и братских ему полков распалились уже до такой степени, что в массовом порядке покидали позиции и вступали в схватку с авангардом бантагов. В дело вступила вражеская артиллерия, которая, не разбирая где свой, где чужой, обрушила на обе сражающиеся стороны настоящий шквал снарядов.

Юный барабанщик отбросил подальше горн и, низко пригнувшись, начал пробираться между сражающимися солдатами. Добравшись до тела сержанта, лежавшего на полковом штандарте, юноша вытащил нож и перерезал узлы, соединявшие флаг с древком. Схватив боевое знамя, барабанщик выбрался из гущи боя и побежал наверх к укреплениям. Бантагская пуля, угодившая в ногу, лишь ненамного замедлила его бег. Прихрамывая, он взобрался на бруствер и торжествующе взмахнул знаменем над головой. Солдаты Шнайда встретили этот подвиг радостным ревом и тут же отступили на свои позиции.

Пэт, остававшийся все это время на батарее, уже давно навел на бантагов орудия и, как только последняя группа солдат выбралась из схватки на нижней части склона, произвел залп картечью. Стволы пушек были направлены вниз, и на участке холма площадью в пол-акра всю траву на уровне колен словно скосили гигантским серпом. Срезанные травинки взмыли в воздух и зеленым ковром опустились на разорванные в клочья тела десятков бантагов и нескольких солдат Республики, не успевших вернуться в укрытия.

— Здесь ничего нет, кроме этих дурацких снарядов! — раздался чей-то крик. Обернувшись, Эндрю увидел толпу солдат, сгрудившихся вокруг одного из красных контейнеров. Сержант, использовав в качестве рычага штык от винтовки, уже сорвал с ящика крышку и изучал его содержимое.

Подойдя к солдатам, Эндрю заглянул внутрь ящика. Его взгляду открылись двадцать деревянных ящичков, плотно уложенных один к другому — обычные переносные контейнеры для десятифунтовых снарядов и прилагающихся к ним мешочков с порохом.

— И ради этого дерьма мы положили столько отличных парней? — с отвращением в голосе воскликнул сержант.

Недоуменно пожав плечами, Эндрю двинулся обратно на позицию. «Похоже, Петраччи окончательно сошел с ума, если рискнул дирижаблем только ради того, чтобы сбросить с него три ящика со снарядами», — раздраженно подумал он. Вдруг один из солдат схватил Эндрю за рукав и протянул ему какой-то клочок бумаги.

— Эта записка лежала в ящике, сэр. Вам стоит взглянуть на нее.

Выхватив бумажку из рук солдата, Эндрю тут же был вынужден пригнуться — рядом разорвался выпущенный из бантагской мортиры снаряд, и взрывная волна чуть не сбила его с ног. Бумага оказалась запиской от Фергюсона. Внимательно прочитав ее, Эндрю широко осклабился и снова выпрямился.

— Оттащите эти ящики к пушкам. И пусть кто-нибудь даст мне один из этих снарядов. Сержант, найдите два остальных ящика и тоже отнесите их к батареям. Живо!

Эндрю бегом помчался на тот участок склона, где Пэт продолжал возиться с орудиями. Схватив ирландца за плечо, Кин поволок его за собой под защиту больших валунов. Пэт с явной неохотой оторвался от пушки и последовал за ним. Пригнувшись, Эндрю протянул артиллеристу записку Фергюсона:

— Это от Чака. В тех трех ящиках, что сбросил Петраччи, находятся снаряды.

— Зачем они нам? — удивился Пэт. — По сравнению с тем, что нам нужно, эти три ящика все равно что капля в море.

— Ты только посмотри на это, — произнес Эндрю и жестом предложил Пэту вынуть снаряд из деревянного контейнера.

О'Дональд открыл крышку ящичка, и снаряд сам скользнул ему в руку.

— Что за чертовщина? Это штука кажется очень легкой. — Пэт замолчал, с изумлением разглядывая необычный снаряд. Прочитав записку Фергюсона, объяснявшую что к чему, ирландец довольно ухмыльнулся. — Ай да Чак, ай да сукин сын! Теперь у нас найдется чем порадовать дорогих гостей!

— Тебе придется повременить с этими снарядами, — проорал ему в ухо Эндрю, стараясь перекричать грохот канонады. — Там написано, что они пробивают броню максимум с трехсот ярдов. Стреляй со ста пятидесяти. И пусть это будет залповый огонь. Я хочу, чтобы ты за один раз подбил как можно больше бантагских броневиков.

Пэт одобрительно кивнул.

— Сколько выстрелов у нас будет?

— Три ящика, значит, шестьдесят снарядов. Тебе придется их экономить.

— Я отдам их моим лучшим орудийным расчетам. Дело будет жарким, Эндрю. Нам придется подпустить их почти вплотную.

— Знаю, но теперь у нас хотя бы есть шанс.

Справа от них взлетел на воздух еще один зарядный ящик. Взрывная волна, прокатившаяся по лесу, повалила на землю десятки солдат.

Высунувшись из-за валуна, Эндрю увидел, что вражеские броневики находятся менее чем в восьмистах ярдах от позиций людей. Вслед за бронированными машинами наступали полчища бантагов. Наконец броневики остановились и, присоединившись к находившимся внизу на равнине и среди развалин деревни бантагским мортирам, которые все это время не прекращали бомбардировку холма, начали обстреливать верхнюю часть склона.

За всю жизнь Эндрю не случалось выдерживать такого обстрела, даже при Испании. Сейчас перед ним были не мерки, которые почти не разбирались в искусстве артиллерийского боя, — нет, это был хорошо обученный и дисциплинированный противник, снаряды которого ложились в цель с пугающей точностью.

За спиной Эндрю зазвучали выстрелы, и он бросил обеспокоенный взгляд на вершину холма.

— Похоже, бантаги подобрались и к противоположному склону. Пэт, остаешься здесь за главного. Пошлешь ко мне гонца, когда эти чертовы машины снова сдвинутся с места. Я буду на той стороне холма.

Поднявшись выше по склону, Эндрю быстро собрал вокруг себя членов штаба. Оседлав Меркурия, он поскакал к вершине, петляя между деревьями и каждый раз непроизвольно вздрагивая, когда бантагский снаряд падал в лесу неподалеку от него. Несмотря на то, что все последние дни шел ливень, многие деревья уже загорелись, и все вокруг было в дыму. Эндрю то и дело натыкался на раненых, которые из последних сил ползли вверх по склону, пытаясь укрыться на дальней стороне холма. Он чувствовал, что боевой дух солдат падает. Добравшись до вершины холма, Эндрю осадил Меркурия и стал наблюдать за канонирами расположенной наверху батареи, которые валили деревья, чтобы вести огонь по противнику. Одна из пушек уже вступила в бой. Легкораненые и солдаты резервного полка спешно возводили временные укрепления, то и дело пригибаясь, когда над ними пролетали вражеские снаряды.

Завидев главнокомандующего, майор медицинской службы подъехал к Эндрю и вскинул руку к виску.

— На нас движется кавалерия бантагов, их солдаты вооружены винтовками, — доложил он. — Они спешиваются с коней и лезут вверх по склону.

— У них есть артиллерия?

— Мы заметили у противника пару батарей, но, по-моему, они до сих пор не вступили в бой.

Словно в ответ на слова офицера, раздался звук пушечного выстрела, и пущенный с юго-востока снаряд с грохотом разорвался в лесу. Майор поднял глаза на Эндрю и пожал плечами.

— Где Эмил?

— Внизу, сэр. Там есть лощина, идущая через весь восточный склон. Он укрылся в ней вместе с ранеными.

Отсалютовав майору, Эндрю дернул поводья и поскакал вниз. Лес был наполнен сотнями раненых, которые в основном передвигались на четвереньках, чтобы не угодить под бантагскую пулю.

Вдруг прямо перед ним открылся глубокий овраг с крутым спуском. Дорогу вниз загораживали большие валуны. Заметив флаг с зеленым крестом, обозначивший положение корпусного госпиталя, Эндрю направил Меркурия в ту сторону. Под полотняным навесом были наспех сооружены полевые операционные столы, и Эмил уже вовсю трудился у одного из них. Каждый фут лощины был занят ранеными солдатами, и вскоре Эндрю был вынужден слезть с лошади и пробираться между ними пешком. Санитары бегали взад-вперед, разнося раненым воду. На глазах у Эндрю бригада врачей оперировала находившегося без сознания солдата прямо на голой земле. К своему ужасу, он понял, что они ампутируют несчастному руку, и тут его взгляд упал на неглубокую яму, доверху заполненную окровавленными конечностями.

Чувствуя, как к горлу подкатил комок, Эндрю отвернулся, а в мозгу мгновенно вспыхнули вспоминания о том, как он проснулся в госпитале под Геттисбергом и сидевший возле его кровати Эмил сообщил, что только что отрезал ему руку. У него снова появилось какое-то странное ощущение — Эмил называл это «рука-фантом» — будто левая рука все еще при нем. Волочивший носилки санитар, забрызганный кровью с ног до головы, врезался в задумавшегося полковника и, не поднимая головы, обматерил «путавшегося у него под ногами остолопа», после чего, отпихнув Эндрю в сторону, побежал дальше.

— Эндрю!

Эмил отошел от операционного стола, снял хирургическую маску и поманил Эндрю к себе. Полковник замешкался, и тогда врач сам вышел из-под навеса и направился к нему. Очередной бантагский снаряд просвистел у них над головами и разорвался в лесу. Одно из поваленных деревьев упало в лощину прямо на раненых, и воздух огласился новыми криками боли.

— Проклятье, Эндрю. Если бы мы воевали с мятежниками, я бы посоветовал тебе сдаться.

Кин ничего на это не ответил. Разглядывая творившийся вокруг хаос, он прикидывал, сколько из находившихся здесь солдат еще в состоянии удержать в руках винтовку. Огонь бантагских батарей становился все более интенсивным, но так как большинство снарядов прилетали с противоположной стороны холма, то засевшие в овраге люди были до сих пор в относительной безопасности. Однако теперь в дело вступали батареи к югу отсюда, и это не сулило ничего хорошего.

— Почему наши пушки не отвечают этим ублюдкам? — гневно обратился к Эндрю Эмил.

— Пэт стянул почти все батареи на северный и западный склоны, — объяснил Эндрю. — Именно туда придется главный удар противника. Тебе придется обойтись тем, что есть.

— Полковник Кин!

Задрав голову вверх, Эндрю увидел одного из адъютантов Пэта, который стоял рядом с его знаменосцем у верхнего края лощины.

— Генерал О'Дональд просил передать вам, что броневики врага перешли в наступление.

— Мне пора идти.

Эмил устало кивнул.

— Во время последней войны я сказал, что никогда не возьму в руки скальпель. Эндрю, я больше не могу всего этого выносить.

— Нам всем это не под силу, — вздохнул полковник.

Похлопав Эмила по плечу, он выбрался из лощины, снова сел в седло и поскакал назад к вершине холма. Располагавшаяся там батарея работала в бесперебойном режиме. Нижняя часть склона была скрыта деревьями, но подножие холма и развернутая около него мортирная батарея бантагов находились в зоне прямой видимости канониров, и обе стороны энергично обменивались снарядами.

Эндрю чуть не оглох, когда внизу одновременно выстрелили тысячи винтовок. Холм окутался клубами дыма. Зажужжали пули, загрохотали снаряды, засвистела картечь. Спустившись ниже, где деревья росли не так густо, Эндрю увидел линию своих солдат. Едва различимые в пороховом дыму, они, стоя, присев на колено или укрываясь за поваленными стволами, выпускали пулю за пулей в наступающих бантагов. Раненые отползали к вершине холма.

Спешившись, Эндрю передал поводья Меркурия адъютанту Пэта, приказал юноше выбрать местечко побезопаснее и, вытащив из кобуры револьвер, начал спускаться к солдатам. Его знаменосец не отставал от Эндрю ни на шаг.

Оказавшись у места выхода скальной породы, он начал пробираться между валунами к переднему краю оборонительных укреплений. Бантагская пуля щелкнула по скале рядом с его головой, и отлетевшие от валуна камешки больно ужалили в лицо. Эндрю выругался.

В этот момент он услышал высокий свист, который могла издавать только струя вырывающегося наружу пара, а секунду спустя зазвучали уже десятки таких свистков. Бантаги яростно взревели и затянули боевые песни, призывая смерть на головы врагов. Штурм начался.

Гаарк молча наблюдал за тем, как его батареи утюжат склоны холма, на котором укрылся Кин с армией. Интересно, когда его броневики доберутся до границы лесной зоны, встретят ли они организованное сопротивление со стороны людей? Доставлявшие срочные донесения и приказы кар-карта гонцы постоянно сновали туда-сюда.

Джурак подходил с юга. Передовые отряды вооруженной винтовками кавалерии уже достигли подножия холма, а в течение следующего часа туда подтянутся еще тридцать тысяч солдат.

Бросив взгляд на карту, Гаарк подумал, что вскоре могут возникнуть некоторые трудности. Дюжина вражеских броневиков была всего в трех милях от этого места, и вместе с ними шли около двадцати тысяч солдат. Да он и без карты видел, как спускаются с далеких холмов стройные колонны одетых в синие мундиры солдат и как дымят трубы их броневиков.

Он снова посмотрел на холм. С одной стороны, через час к Джураку подойдут основные силы его армии и тогда Гаарк сможет атаковать более мощно, чем в данный момент. Но с другой стороны, если он сейчас ослабит давление, люди Кина смогут прийти в себя и подготовиться к бою. За тот же час они глубоко окопаются и укрепят оборонительные позиции. Кроме того, за время обстрела Гаарк израсходовал свыше десяти тысяч снарядов, что составляет больше половины всего запаса.

Нет, штурм следует продолжить. Лучшего шанса уничтожить Кина может не представиться.

Глава 13

— Они всего в двухстах пятидесяти ярдах от нас! — воскликнул Пэт. — Черт возьми, Эндрю, мы больше не можем ждать! Разреши открыть огонь!

Лежа за перевернутой пушкой, Эндрю испытывал непреодолимое желание ответить согласием на просьбу Пэта. Бантагские броневики, как назло, остановились намного раньше, чем он ожидал. Двадцать пять бронированных машин, выстроившись цепью вдоль всего склона, обрушили на укрывшихся в лесу людей настоящий шквал картечи и разрывных снарядов, а залегшие в высокой траве бантагские пехотинцы яростно палили из винтовок. Эндрю видел, что ответный огонь защитников холма почти затих и его солдаты просто не осмеливались высунуться из укрытия, чтобы произвести выстрел.

В те краткие мгновения, когда шум боя ненадолго стихал, до слуха Эндрю доносились глухие раскаты канонады, гремевшей на южном склоне.

Выпущенный из бантагской мортиры снаряд угодил точнехонько в ствол четвертого орудия батареи Пэта. Канониры из расчета поврежденной пушки рухнули на землю и больше не встали.

— Пэт, выпусти по этим машинам несколько бронебойных снарядов. Но пока не трогай штуковины Фергюсона.

— Это пустая трата пороха, Эндрю. Ты же знаешь.

— Пусть! Нам нужно подманить их поближе.

Пэт сделал знак одному из солдат передать распоряжение на другие батареи. Пробежав несколько шагов вверх по склону, юноша упал на землю с бантагской пулей в спине. Тут же с места сорвались еще двое вестовых, но только одному из них удалось добраться до леса.

Пэт рявкнул приказ расчетам двух оставшихся пушек батареи. Стволы орудий уже были наведены на ближайший броневик. Через пару секунд две десятифунтовые болванки высекли сноп искр из передней стенки бантагской машины и со звоном отскочили вверх. Почти тут же прозвучала серия выстрелов, но все снаряды, выпущенные людьми, рикошетили от броневиков Гаарка, не причиняя им никакого вреда.

Как только артиллеристы Эндрю переключились на стрельбу бронебойными снарядами, бантагские пехотинцы, которых больше не сдерживал страх перед картечью, начали подбираться все ближе и ближе к позициям людей. Некоторые уже добрались до того места, где недавно разгорелась кровавая схватка за знамя 3-го Суздальского полка.

На этот раз никто не вступил с бантагами в рукопашную. Под таким свинцовым ливнем не могло устоять ни одно войско. Солдаты орды бросились вверх по склону холма, и около полусотни из них, во главе с размахивающим багряным флагом знаменосцем, добежали до самого края леса и атаковали расположенную там батарею, где их наконец и остановил потрепанный в бою полк пехотинцев Республики, окопавшихся рядом с пушками.

Склоны холма вновь окутались клубами порохового дыма, а бригадные и дивизионные командиры тут же начали посылать донесения Эндрю, сообщая ему, что запас патронов у солдат подходит к концу.

— Прекратить огонь! — проревел Эндрю. — Подождем, пока они подойдут вплотную. Не стрелять!

Огонь со стороны защитников холма начал стихать, а через несколько минут угомонились и бантаги.

Дым, повисший над холмом, был таким густым, что Эндрю с трудом различал даже фигуру Пэта, стоявшего всего в десятке шагов от него. Вдруг из-за дымовой завесы донесся одинокий звук нарги, который через мгновение подхватили десятки других бантагских рогов.

Эндрю охватил озноб. Это был сигнал атаки, который звучал одинаково во всех ордах: гнусавый рев рогов, становившийся выше с каждой нотой и заканчивавшийся пронзительным, на грани слышимости, воем, от которого кровь стыла в жилах.

Скрывавшиеся в дыму бантаги затянули боевые песни, а увенчал всю эту какофонию свист вырывающегося из труб пара и монотонное гудение двигателей броневиков, которые, наконец, сдвинулись с места и покатились к лесу, чтобы окончательно раздавить засевших в нем людей.

— Всем батареям приготовиться к бою! — взревел Пэт.

В воздухе зазвучали чистые звуки горнов. Задрав голову, Эндрю закричал солдатам окопавшегося у валунов полка, чтобы те спустились к батарее и заняли места на укреплениях, воздвигнутых возле двух уцелевших пушек.

Мимо Эндрю пробежал заряжающий, державший в руках один из драгоценных снарядов Фергюсона. Взяв у него болванку, Пэт лично вложил ее в ствол, аккуратно захлопнул крышку казенника и встал позади орудия, дожидаясь подходящего момента для выстрела.

Послышался треск винтовок, и над батареей вновь засвистели пули. Стоя рядом с Пэтом, Эндрю замер в ожидании.

— Мишень справа! — воскликнул ирландец. — Орудие номер три, первая машина в цепи ваша. Мы берем на себя вторую.

Эндрю не понимал, как Пэту удалось что-то разглядеть в таком дыму, — сам он, глядя в указанном ирландцем направлении, различал лишь какие-то черные пятна. И вдруг серые клубы на мгновение рассеялись, и Эндрю увидел устрашающего железного монстра, ползущего в их сторону. Вдоль переднего края крыши броневика были выложены человеческие черепа; на черном фоне машины их белизна казалась особенно пугающей. Из трубы двигавшегося в облаке пара броневика валил черный дым.

Пэт, подгоняя криками своих людей, занялся наводкой орудия. Его канониры, по двое у каждого колеса, помогали опустить ствол.

Машина, в которую они целились, слегка изменила направление движения и покатилась прямо на них. Послышался щелчок открываемого переднего порта.

— Ложись! — завопил Эндрю.

И в ту же секунду передняя пушка броневика выстрелила картечью. По стволам и колесам батарейных орудий застучал град из железных шариков, а половину артиллеристов как косой скосило. Эндрю, оказавшийся в самом центре смертоносного вихря и не успевший даже пригнуться, почувствовал, как его что-то кольнуло.

— Хорошо, что одной руки нельзя лишиться дважды, — крикнул ему Пэт. На лице ирландца сквозила тревога.

Только тут Эндрю заметил, что пустая часть левого рукава, которую он всегда подкалывал, начисто оторвана. Из раненого обрубка капала кровь, и Эндрю зашипел от боли.

Пэт вновь склонился над пушкой, продолжая выцеливать мишень. По его команде несколько пехотинцев поднялись с земли и заняли места погибших канониров.

Вдруг О'Дональд вскинул обе руки вверх:

— Поберегись!

Сделав шаг назад, ирландец повернулся в пол-оборота и резко дернул за спусковую веревку.

Из жерла орудия вырвался язык пламени, и десятифунтовка откатилась назад на шесть футов.

Несмотря на непрекращающийся шум боя, Эндрю показалось, что он слышит издаваемый снарядом Фергюсона странный свист, который отличался от обычного воя бронебойных снарядов. В следующее мгновение из дымовой трубы броневика вырвалось облако пара, раздался оглушительный взрыв, и бантагская машина превратилась в груду металлолома. Из открытого переднего порта ударила мощная струя бурлящего пламени.

Пораженный увиденным, Эндрю бросил взгляд на остальные броневики. Примерно половина выпущенных людьми снарядов срикошетили от передних стенок бантагских машин, не нанеся им никакого вреда. Две-три секунды Эндрю казалось, что новое изобретение Чака не сработало и Пэту просто повезло попасть в открытый пушечный порт вражеского броневика. Но тут прогремел взрыв внутри еще одной машины, потом третьей… четвертой. Несколько броневиков резко остановились, и из их труб повалил пар. Эндрю увидел, как в одной из машин открылся передний люк, из которого выполз визжащий от боли бантаг.

Люди приветствовали удачу артиллеристов торжествующим ревом, а в криках солдат орды явственно слышались недоумение и страх. Но большинство вражеских броневиков продолжали продвигаться вверх по склону. Пэт зычно потребовал принести новый снаряд.

Не веря своим глазам, Гаарк смотрел, как его броневики потрясла целая серия взрывов.

— Вперед! — закричал он срывающимся от напряжения голосом. — Раздавите их!

В небе зажглись очередные сигнальные ракеты. Пушка Пэта выстрелила во второй раз, разворотив бантагский броневик менее чем в пятидесяти ярдах от их позиций.

— Наверное, так охотятся на слонов! — проревел ирландец, закладывая в казенник третий снаряд Фергюсона.

— Они идут! — раздался крик, тут же подхваченный остальными солдатами.

Бантаги бегом устремились к позициям людей, с каждой секундой длинные ноги солдат орды приближали их к засевшим наверху защитникам холма на десять с лишним ярдов.

Волна бантагов перехлестнула через невысокие укрепления, сооруженные перед батареей. Один из врагов, вскинув над головой винтовку, вскочил на Пэтову пушку, но в следующее мгновение пуля из револьвера ирландца превратила его лицо в бесформенную кровавую массу.

Склоны холма огласились звуками ожесточенного ближнего боя. Засвистели выпущенные в упор из винтовок пули, захрустели под ударами прикладов черепа, приглушенно затявкали револьверы, воткнутые прямо под ребра ненавистных врагов.

Вокруг Эндрю творилось сущее безумие: огромные бантаги с диким хохотом беспорядочно метались, размахивая винтовками, как дубинами, а казавшиеся рядом с ними лилипутами люди, уворачиваясь от ударов, жалили врагов штыками в ноги, живот или пах.

Атака бантагов отбросила людей от пушек. Отступивший вместе со всеми Эндрю вдруг услышал свое имя, выкрикнутое гортанным голосом. Подняв голову, он увидел в двух шагах от себя огромного воина орды. В глазах врага светилось торжество. Вскинув руку с револьвером, Эндрю нажал на курок, но это не остановило бантага. Приклад тяжелой винтовки взмыл вверх и начал опускаться на голову полковнику. Пытаясь увернуться, Эндрю неловко бросился на землю лицом вниз, и его очки разлетелись на тысячу осколков. Приклад винтовки бантага высек искры из скалы в паре дюймов от его головы.

Перевернувшись на спину, Эндрю одну за другой выпустил в преследователя все пять пуль, остававшихся в барабане револьвера. Бантаг упал. Оказавшись без очков, Эндрю видел все как в тумане. Полковник с трудом поднялся на ноги, но тут кто-то схватил его за плечо и поволок прочь от места схватки. Это оказался его знаменосец, впрочем уже лишившийся штандарта.

Хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, Эндрю позволил юноше вынести себя из боя. Вскоре они оказались под защитой больших валунов, где укрылся отряд пехотинцев, стрелявших в мечущихся внизу бантагов.

— Помочь вам с очками, сэр?

Кивнув, Эндрю вытащил из нагрудного кармана запасную пару. Юноша расправил дужки и водрузил очки полковнику на нос.

Мир вокруг Эндрю вновь обрел четкость. Сморгнув, он высунулся из-за валуна и бросил взгляд вниз. Какой-то бантаг, вырвавшись из кровопролитной рукопашной, бежал вверх по склону прямо на него. Знаменосец Эндрю спокойно вытащил револьвер и тремя точными выстрелами уложил врага на землю.

Справа раздался свист вырывающегося из трубы пара. Бантагский броневик, пробираясь сквозь скопление сражающихся солдат, медленно катил вверх к краю леса. Его пушка выплюнула заряд картечи с убойного расстояния. Около десятка человек, находившихся выше Эндрю по склону холма, буквально разорвало на части.

— Пушки! Нам надо отбить наши пушки! — проревел Эндрю. Отбросив в сторону разряженный револьвер, он вытащил саблю и повернулся к своим людям. — Кто со мной?

Вскинув вверх руку с саблей, Эндрю начал спускаться обратно к батарее, его солдаты толпой ринулись за ним.

— Отобьем пушки вместе с Кином! — выкрикнул один из них, и все остальные тут же подхватили призыв.

Обступив командира, солдаты закрыли Эндрю своими телами от летящих снизу пуль и потащили его обратно к валунам.

— Отпустите меня! — завопил Кин. — Мы должны добраться до наших орудий!

Не обращая внимания на его слова, шестеро солдат силой отволокли Эндрю в безопасное место, откуда он мог только наблюдать за вспыхнувшей на батарее схваткой. В самой гуще сражения находился Пэт, размахивавший тяжеленным пробойником. Взревев от восторга, ирландец одним ударом проломил череп ближайшего бантага и тут же подскочил к следующему.

«Дорвался-таки до веселья, — с завистью подумал Эндрю. — Вот уж кто жить не может без этого безумия».

Контратака людей отбросила последних бантагов за линию укреплений, и О'Дональд мигом оказался у своей пушки, крича пехотинцам, чтобы они помогли ему развернуть врудие. Враги продолжали осыпать их градом пуль, но солдатам удалось навести пушку на бантагский броневик, находившийся менее чем в двадцати ярдах от них. Передовые отряды противника уже обогнали бронированную машину и вступили в бой с засевшими в лесу людьми. Броневик начал медленно разворачиваться в их сторону.

— Поберегись! — проорал Пэт и дернул за спусковую веревку.

Снаряд Фергюсона пробил боковую стенку броневика и угодил в паровой котел. Раздался взрыв.

Бантаги, отброшенные вниз всего на несколько десятков ярдов, обрушили на кучку смельчаков свинцовый дождь.

— Здесь больше нечего делать! — проревел ирландец и вместе со своими оставшимися в живых людьми побежал вверх по склону под защиту больших валунов.

— Какая драчка, Эндрю, какая драчка! — воскликнул он, оказавшись рядом с полковником.

Бросив взгляд направо, Эндрю увидел, что его люди отступили по всей ширине склона и бой идет уже в лесах в верхней части холма. Внизу бантаги прорвались за укрепления, сооруженные перед батареей, и теперь обстреливали укрывшихся среди валунов людей.

— По крайней мере, нам удалось остановить их броневики! — радостно прокричал ему в ухо Пэт. — Мы подбили пятнадцать, а то и все двадцать машин.

— А что толку? — отозвался Эндрю, устало прислонившись к скале. — Они все равно уже в лесу. Нам не прорваться, и патроны на исходе.

— Мы и штыками с ними управимся, — ухмыльнулся Пэт. В его голосе звучал азарт недавнего боя.

— Они опять наступают!

Из клубов дыма вновь вынырнули фигуры атакующих бантагов.

— Давай! — воскликнул Марк, подскакав к броневику Тимокина.

Молодой майор расплылся в довольной улыбке:

— Увидимся на вершине холма, сэр.

— Не обгоняй нашу пехоту, — предупредил его римлянин. — Пусть они разберутся с бантагскими пушками. А секретное оружие попридержи для боя на Роки-Хилле.

— Есть, сэр!

Развернув коня, Марк галопом понесся к артиллеристам, желая проверить, как они расположили свои батареи.

Тимокин вновь нырнул внутрь броневика и наглухо захлопнул за собой крышку люка. Протискиваясь мимо кочегара, он заметил, что стрелка манометра почти достигла красной отметки. Машина въехала на вершину холма и покатились вниз, в узкую долину. Стрелка манометра начала опускаться. Кочегар, который, опершись на лом, стоял рядом с паровиком и тоже не спускал глаз с датчика давления, довольно улыбнулся.

— Ну как она, Андрей?

— Работает как часы. У нас еще осталось четверть тонны угля.

Кочегар бросил взгляд на угольную кучу рядом с паровым котлом. Идея, которая пришла на ум Тимокину и была немедленно одобрена Фергюсоном, заключалась в том, чтобы насыпать угольные кучи от пола до потолка броневика по обе стороны от паровой машины. Это создавало дополнительную защиту для котла и к тому же намного облегчало работу кочегара. Теперь, для того чтобы поддать жару, ему достаточно было просто открыть дверцу топки, и уголь скатывался по желобу в огонь. После этого кочегару оставалось только поворошить уголь ломом и равномерно распределить его по всей топке.

Постучав пальцем по манометру, Андрей повернул вентиль, подлив в котел шесть галлонов воды. Температура внутри паровика тут же упала. Через несколько секунд вода начала превращаться в пар, и стрелка манометра вновь поползла вверх.

Тимокин одобрительно хлопнул кочегара по плечу и пробрался в переднюю часть броневика. Пушечный порт был закрыт ставнем, орудийный расчет выжидающе замер возле десятифунтовки. Встав за спиной у водителя, Тимокин высунулся из открытого переднего люка:

— Возьми чуть правее, Николай. Давай-ка разберемся вон с той батареей.

— Есть, сэр.

Водитель, обе руки которого лежали на рулевом колесе, медленно развернул машину и сразу же вернул руль в исходное положение.

— Прямо по курсу ручей! — предостерегающе воскликнул он. — Держитесь.

Броневик скатился в узкий поток, и Тимокин едва успел схватиться за ремень, именно для таких случаев прикрепленный к внутренней перегородке машины. Впрочем, это не помешало ему стукнуться головой о стенку броневика, и, если бы не железный шлем, молодому майору пришлось бы туго. Кочегара в заднем отсеке машины отшвырнуло прямо на раскаленный докрасна котел, и теперь он, шипя от боли, потирал обожженную руку.

Броневик выбрался на противоположный берег, вскарабкался вверх по крутому склону и покатил дальше. Прильнув к смотровой щели в боковой стенке машины, Тимокин увидел, что остальные броневики — кроме одного, застрявшего на берегу ручья, — продолжают движение вперед, прикрывая идущих за ними пехотинцев от шквального огня бантагских батарей.

— Стреляем картечью с трехсот ярдов, — распорядился Тимокин, и его канониры принялись за дело.

В переднюю стенку броневика ударила первая пуля, а через несколько секунд на машину Тимокина обрушился настоящий свинцовый град. Звон стоял такой, что хоть уши затыкай.

— Надеть защитные маски, — скомандовал Тимокин, опуская на лицо кольчужную сетку. В то же мгновение машину сотряс сильный удар, и майора отбросило назад. Вылетевшая из передней бронированной плиты заклепка, несколько раз срикошетив о стенки кабины, по касательной задела шлем Тимокина.

Следующий бантагский снаряд пришелся в правый бок броневика, и пространство внутри машины наполнилось осколками. Один из канониров завопил от боли и схватился за руку. На мгновение Тимокин испугался, что бантагам удалось пробить броню машины, но тут он увидел, что дело ограничилось вмятиной позади передней пушки. Покореженный металл ярко блестел.

Бантаги продолжали поливать ружейным огнем переднюю и боковые стенки броневика. Одна из пуль влетела в открытый передний люк, просвистев в дюйме от головы водителя.

Николай приподнялся с сиденья и резко захлопнул крышку люка, оставив лишь узкую смотровую щель высотой в два дюйма и длиной в один фут.

Броневик покатился в гору, и Тимокин оглянулся на кочегара, который, склонившись над датчиками, подбавил пару.

— Двести пятьдесят ярдов! — крикнул Николай.

— Открыть порт, заглушить двигатель и приготовиться к стрельбе!

Броневик с шипением остановился, канониры подняли ставень пушечного порта, и Тимокин, прищурившись, склонился над стволом десятифунтовки.

— Чуть правее. Еще. Еще.

Орудие броневика было установлено на лафете того же типа, что использовались на броненосцах. Двое канониров налегли на ворот, и ствол пушки начал медленно поворачиваться.

— Стоп. Поберегись!

Сделав шаг назад, Тимокин дал знак сержанту-артиллеристу, и тот дернул за спусковую веревку, привязанную к большому орудийному курку. Раздался щелчок, и в казеннике проскочила искра.

Десятифунтовый снаряд с ревом вылетел из жерла пушки, и у находившихся внутри машины людей заложило уши, хотя они предусмотрительно заткнули их ватой.

Кабина броневика наполнилась дымом. Задыхаясь и кашляя, артиллеристы с помощью рычагов и тросов, прикрепленных к лафету, вернули орудие в боевое положение, сержант распахнул крышку казенника и вытащил из него латунную гильзу. Заряжающий тут же заложил в пушку новый снаряд. Сержант склонился над орудием, наводя его на цель, и Тимокин разглядел сквозь отверстие пушечного порта результаты предыдущего выстрела. От орудийного расчета бантагов в живых осталось меньше половины.

— Поберегись!

Десятифунтовка изрыгнула второй снаряд, затем еще один.

Отойдя от занятых делом артиллеристов, Тимокин поднялся по узкой лесенке в башню, находившуюся в верхней части броневика. Схватившись одной рукой за перекладину лестницы, другой рукой он отодвинул в сторону защелку люка и откинул вверх крышку. Из броневика вырвалась струя теплого, пахнущего серой воздуха. Высунув голову наружу, Тимокин огляделся вокруг. Батарея, находившаяся прямо перед его машиной выше по склону холма, превратилась в братскую могилу для бантагских артиллеристов. Почти все они были убиты, а возле зарядного ящика высилась груда мертвых лошадиных тел.

Слева от Тимокина несколько броневиков Республики вновь двинулись вперед, за ними вверх по склону бежали отряды пехотинцев. Засевшие наверху бантаги обрушили на них огонь из винтовок и мортир.

Рядом с его головой засвистели пули. Не обращая на них никакого внимания, Тимокин проводил взглядом четвертый снаряд, выпущенный его парнями. Заряд картечи скосил группу бантагов на батарее слева от него. Послышалось ржание изувеченных лошадей.

Опершись локтями о крышу броневика, Тимокин оторвал ноги от лесенки и вскоре задел ступней голову Николая. Три несильных удара по спине водителя были сигналом продолжить движение вперед. Он услышал, как Николай прокричал команду Андрею, и секунду спустя «Святой Мэлади» резко дернулся с места и покатился вперед.

Вновь высунувшись наружу, Тимокин внимательно следил за ходом наступления. Вдруг за его спиной раздалось дружное «ура», и, оглянувшись, он увидел, как пехотинцы из колонн развернулись в цепи и, перейдя на бег, устремились к вершине холма.

Тимокина охватило жгучее желание сдернуть чехол с секретного оружия, но время для этого еще не пришло. Пехотинцы вырвались вперед, оставив позади себя широкую полосу примятой травы. У ручья, который они недавно пересекли, показалась полевая батарея. Конные упряжки на полном скаку влетели в воду, и возницы вовсю нахлестывали лошадей, спеша выбраться на крутой берег с другой стороны потока.

Справа от Тимокина прогремел взрыв, и, повернув голову, он с изумлением увидел, что взлетел на воздух один из его броневиков, «Железный кулак». Бантаги так здорово замаскировали одну из батарей, что Тимокин только сейчас и смог ее заметить. Выстрел был произведен почти в упор, и вражеский снаряд насквозь пробил боковую стенку бронированной машины.

Спустившись на одну ступеньку вниз, Тимокин поставил ногу на правое плечо Николая и трижды нажал на него, давая сигнал к повороту. «Святой Мэлади» начал разворачиваться вправо, и тут бантагская пушка выстрелила снова. Снаряд ударился в переднюю стенку машины, и корпус броневика содрогнулся. Внизу раздался чей-то вопль, и Тимокин затаил дыхание, опасаясь самого худшего, но «Святой Мэлади» покатился дальше как ни в чем не бывало.

Артиллеристы Тимокина еще даже не успели нацелить десятифунтовку на орудие бантагов, а солдаты одного из пехотных полков уже были рядом с вражеской батареей и со штыками наперевес атаковали противника. Несколько секунд спустя все было кончено, над захваченной батареей взвилось полковое знамя, и какой-то солдат торжествующе вскинул над головой пробойник от бантагской пушки. Тимокин попытался нащупать ногой левое плечо своего водителя, но после нескольких безуспешных попыток он был вынужден оставить насест и спуститься вниз.

Николай, — вернее, то, что от него осталось, — лежал на полу кабины броневика. Несколько осколков угодившего в переднюю стенку бантагского снаряда пролетели сквозь смотровую щель и снесли ему половину черепа. Внутри броневика все было забрызгано кровью; заряжающий отчаянно пытался очистить от нее руки и грудь. В кресле водителя теперь сидел сержант-артиллерист.

— Заряжай картечью, снаряд с взрывателем ударного действия! — рявкнул на капрала Тимокин, указывая на распахнутую крышку казенника.

Подняв на Тимокина округлившиеся от пережитого ужаса глаза, заряжающий медленно кивнул, пошатываясь подошел к зарядному ящику и вынул из него нужный снаряд.

Вернувшись в башенку, Тимокин поспешно высунул голову наружу и сделал несколько долгих вдохов. После всего увиденного внизу, он с трудом сдерживал тошноту.

Полковые знамена Армии Республики развевались на вершинах всех холмов долины, и на мгновение в поле зрения Тимокина оказался Марк. Размахивая мечом, римлянин галопом мчался вдоль верхнего края гряды, призывая солдат продолжать наступление.

Мимо «Святого Мэлади» пронеслись несколько конных упряжек. Взлетев на вершину холма, которая находилась всего в пятидесяти ярдах от броневика, артиллеристы развернули лошадей и начали снимать орудия с передков.

Весь участок склона впереди машины Тимокина был завален телами убитых и раненых. Оглянувшись, молодой майор закричал двигавшимся позади него пехотинцам, чтобы те расчистили дорогу для «Святого Мэлади». Солдаты быстро оттащили в сторону павших товарищей, не тратя времени на заботу о раненых бантагах. Многие из воинов орды были еще живы, когда по ним прокатились колеса многотонного броневика, но Тимокина мало трогали их душераздирающие вопли.

Наконец его взгляду открылась объятая пламенем и дымом коническая вершина холма, на котором укрылся Кин со своей армией.

— Тимокин, полный вперед!

Подскакавший к броневику Марк со всей силы заколотил рукоятью меча по боковой стенке машины, словно надеялся таким образом пришпорить железного зверя.

— Мы едем на полной скорости, сэр.

— Надо ехать еще быстрее, черт возьми! Быстрее!

«Святой Мэлади» выехал на противоположный склон долины, и от представшего его глазам зрелища у Тимокина пересохло в горле.

Черные полчища бантагов подступили к самому краю леса на западном склоне осажденного холма, а по равнине справа от Тимокина им на помощь двигались новые колонны врагов. Взгляд суздальца задержался на подбитых бантагских броневиках, горевших в нижней части склона, но по меньшей мере десять вражеских машин были еще на ходу и в настоящий момент медленно спускались к подножию холма, собираясь вступить в бой с приближающимися силами противника. Вдоль верхнего края долины, там где еще несколько минут назад были позиции врага, расположились батареи 6-го корпуса. Бантаги спешно отводили оставшиеся пушки и мортиры на юго-запад, а некоторые расчеты развернули орудия, готовясь прикрыть продвигавшееся к холму войско. Было очевидно, что Гаарк предпринимает отчаянный штурм, стремясь захватить Роки-Хилл и укрепиться на нем. Если ему удастся овладеть этой высотой, это будет означать не только гибель Эндрю и его людей, но и крах всей задуманной Марком операции.

— Пошлите гонцов к остальным броневикам! — заорал Тимокин на ломаной латыни, пытаясь перекричать шум битвы и рев парового двигателя «Святого Мэлади». — Пусть первая рота броневиков займется уцелевшими машинами Гаарка, а вторая и третья роты следуют за мной. И снимите Третью дивизию с правого фланга, отправьте ее вслед за моими машинами, только нужно проследить, чтобы ее солдаты не вырывались вперед.

Марк ошеломленно уставился на молодого майора, осмелившегося отдавать ему приказы.

— Я знаю, что делаю, сэр! В каждом броневике первой роты находятся по десять снарядов Фергюсона. Они спокойно расстреляют машины бантагов с безопасного расстояния. А нам нужно остановить эту атаку! — Тимокин махнул рукой в сторону колонны бантагов, продолжавшей двигаться по равнине в направлении холма Эндрю.

После секундной паузы римлянин кивнул, соглашаясь со словами Тимокина, повернулся к адъютантам и начал выкрикивать приказы.

Суздалец нырнул обратно в башенку, спустился в кабину броневика и обратился к Андрею:

— Ты можешь подбавить еще пару?

— Паровик работает на пределе, — отозвался кочегар, который давно уже скинул с себя передник и кольчужную рубашку и теперь стоял голым по пояс рядом с раскаленным докрасна котлом.

Постепенно набирая скорость, броневик покатился вниз по склону. Вскоре машина летела так быстро, что сидевший в кресле водителя артиллерийский сержант с беспокойством оглянулся на Тимокина:

— Притормозить?

— И не думай! — проревел командир броневика. «Святой Мэлади» несся вниз на такой скорости, о какой во время учений Тимокин не смел и подумать. Хлопнув по плечу одного из артиллеристов, он показал ему на люк в потолке:

— Помнишь, как управляться с этой штукой?

Канонир ухмыльнулся и поднялся в башенку.

— Сержант, правьте прямо к ближайшей батарее бантагов, а когда мы разберемся с ней, атакуйте колонну их пехотинцев.

Вернувшись на насест, где уже находился молодой артиллерист, Тимокин подумал, что для двух человек места в башенке явно маловато.

— Ты, главное, не забывай вовремя заряжать загрузочный магазин, понял?

Лицо юноши расплылось в улыбке.

— А вы мне дадите из нее пострелять?

Тимокин даже не удостоил наглеца ответом. Это право он не уступит никому.

«Святой Мэлади» продолжал с головокружительной скоростью катиться по склону холма, подпрыгивая на ухабах и оставляя позади себя полосу примятой травы. Так как машину влекло вниз за счет инерции, ее двигатель временно бездействовал, и Андрею приходилось время от времени выпускать из котла пар, чтобы ослабить давление на стенки паровика.

Набравшись храбрости, Тимокин высунул голову наружу. Позади «Святого Мэлади» бежали отряды пехотинцев, но люди не могли угнаться за набравшей ход машиной и постепенно отставали. Справа от него спускались выстроившиеся в цепочку броневики третьей роты, слева — три уцелевшие машины второй роты. Один из броневиков наткнулся на выступ скалы, его колеса оторвались от земли, и, повисев мгновение в воздухе, железный зверь завалился набок. И из верхней башенки вырвалась струя пара. Водитель машины попытался выбраться через передний люк, но броневик, переворачиваясь, катился вниз.

Нырнув обратно в башенку, Тимокин сдернул с пушки брезент и приказал помощнику открыть смотровую щель. Проверив показания манометра, он правой рукой повернул вентиль паропровода, ведущего от котла к его «гатлингу», и мгновенно оказался в облаке пара. Проверив угол горизонтальной наводки, Тимокин нацелил орудие на батарею бантагов, находившуюся в каких-то двухстах ярдах впереди по курсу.

Раздалось рявканье бантагских пушек. Машину сотряс сильный удар, из передней стенки выбило несколько заклепок, разлетевшихся по всей кабине; послышались стоны и проклятия. Правую ногу Тимокина пронзила острая боль, и, бросив взгляд вниз, он увидел, что из его икры вырван приличный кусок мяса.

Стиснув зубы, он вновь приник к смотровой щели. Орудийные расчеты бантагов в бешеном темпе перезаряжали пушки; следующий залп будет произведен с расстояния всего в пятьдесят ярдов, и на этот раз вражеские снаряды скорее всего пробьют броню «Святого Мэлади». Пули бежавших позади броневика пехотинцев уложили несколько бантагских канониров, но оставшиеся в живых артиллеристы противника продолжали возиться с орудиями.

— Готовсь! — крикнул Тимокин.

После безумного спуска с холма броневик вновь вернулся к обычной скорости. Собравшись с духом, Тимокин молча помолился святому Мэлади и нажал на гашетку.

В следующее мгновение завертелся ствол парового «гатлинга». Патроны пятьдесят восьмого калибра поступали в казенник из загрузочного магазина в боковой части пушки. «Гатлинг» был способен делать по восемьсот выстрелов в минуту.

Первые пули прошли выше небольшого холма, на котором располагалась бантагская батарея. Тимокин на секунду снял палец с гашетки и подкорректировал прицел. Теперь дуло пушки было направлено прямо на один из орудийных расчетов противника. Пули весом в одну унцию начали косить одного бантага за другим, и Тимокину оставалось только менять угол горизонтальной наводки. Внутри каждого шестого патрона был просверлен канал, в котором находился пороховой заряд, и с помощью этих трассирующих пуль, ежесекундно вылетающих из ствола «гатлинга», суздалец мог с легкостью определить, куда именно приходятся выстрелы его пушки. В несколько мгновений были уничтожены еще два орудийных расчета бантагов. Чуть приподняв дуло орудия, Тимокин выпустил короткую очередь по зарядному ящику, и тот с оглушительным грохотом взлетел на воздух.

В бой вступил один из броневиков третьей роты, и бантагские канониры начали в панике покидать свои позиции. Однако две вражеские пушки все же сумели произвести выстрелы, и секунду спустя во второй роте стало на один броневик меньше.

Оказавшись в расположении вражеской батареи, «Святой Мэлади», не задерживаясь, покатился дальше. Оставшиеся в живых бантаги, побросав пушки, разбегались во все стороны. Прекратив стрельбу, Тимокин высунул голову из люка и с наслаждением вдохнул свежий воздух. Из-за дыма и пара, заполнивших его башенку, было абсолютно невозможно разглядеть, что происходит вокруг. Закашлявшись, он бросил взгляд назад и увидел, что во второй роте осталась всего одна машина. В нескольких сотнях ярдах позади вырвавшихся вперед броневиков с холма сбегали одетые в синие мундиры пехотинцы Армии Республики. Вслед за пехотой неслись лошадиные упряжки артиллерийской батареи.

«Святой Мэлади» изменил направление движения и атаковал находившийся поблизости расчет бантагской мортиры. Ошеломленные солдаты орды, разинув рты, уставились на катящийся на них вражеский броневик. Секунду спустя они, сверкая пятками, бежали прочь от железного чудища янки.

Всего в четырехстах ярдах перед собой Тимокин увидел колонну бантагов, поднимающуюся вверх по западному склону Роки-Хилла; солдаты Гаарка преодолели уже половину пути, отделявшего их от границы леса. Слева, на северном склоне, передовые отряды противника отбросили людей Эндрю от валунов и ворвались в лес.

Высунувшись по пояс из верхнего люка, Тимокин указал на вражескую колонну, атаковавшую холм, и тут же скользнул обратно в башенку, надеясь, что командиры броневиков третьей роты успели заметить этот жест и правильно его истолковали.

— Загрузочный магазин наполовину пуст, сэр. Тимокин выругался и постучал по ящику с боеприпасами, находившемуся в заднем отсеке башенки.

— Так заряди его, болван, только не вздумай запихивать патроны головкой вниз!

Юноша торопливо сорвал крышку ящика, высыпал из него несколько горстей патронов и начал укладывать их в загрузочный магазин.

«Святой Мэлади» добрался, наконец, до холма Роки-Хилл и начал медленно карабкаться вверх. На северном склоне кипел кровопролитный бой, и бантаги все дальше оттесняли людей Эндрю вглубь леса. Но солдаты орды из второго эшелона атаки, завидев показавшиеся из дыма броневики Республики, поняли, что их обошли с фланга, и замедлили наступление, не зная, что делать. Несколько всадников, размахивая боевыми знаменами, поскакали вдоль заколебавшихся рядов бантагских пехотинцев и, указывая на вершину холма, стали призывать их совершить последнее усилие. Вдруг взгляд Тимокина упал на вражеского офицера на белом коне.

— Гаарк! — прошипел суздалец.

Расстояние до цели не превышало трех сотен ярдов. Пожалуй, слегка далековато для прицельного выстрела, но Тимокин все равно навел ствол «гатлинга» на бантагского всадника и нажал на гашетку.

Не веря своим глазам, Гаарк смотрел на летевшие в его сторону трассирующие пули. Его солдаты, еще несколько секунд назад бывшие в шаге от победы, замедлили бег и растерянно уставились на приближавшиеся к ним с фланга броневики. Многие бантаги сначала не поняли, что это машины людей, и приветствовали их радостными криками.

До него донеслось стаккато тимокинского «гатлинга», и с языка Гаарка сорвалось проклятие. Людям удалось изобрести то, о чем он мечтал все это время, но никак не мог создать. У них были пулеметы.

Огоньки трассирующих пуль замелькали совсем рядом с кар-картом, и, высвободив левую ногу из стремени, Гаарк соскочил на землю. В следующее мгновение его конь встал на дыбы, испустил предсмертное ржание и рухнул в высокую траву рядом с ним. Приземлившийся на четвереньки Гаарк пополз в сторону, отчаянно уворачиваясь от копыт бьющегося в агонии животного.

— Спаситель!

Горестный крик был мгновенно подхвачен множеством голосов. Оглянувшись, Гаарк увидел, что его знаменосца скосило очередью из пулемета и штандарт кар-карта оказался повержен.

Гаарк попытался было подняться на ноги, но свист проносящихся над ним пулеметных очередей заставил его вновь припасть к земле.

Тимокин не отрывал пальца от гашетки, понимая, что изолировать Гаарка от его штаба и лишить его возможности влиять на ход боя — гораздо более важная задача, чем обстрел бантагской пехоты. В бой вступил пулемет одного из броневиков третьей роты. Тут же застрочили и все остальные паровые «гатлинги» — три справа от Тимокина и один слева, принадлежавший последней остававшейся на ходу машине второй роты. Казалось, на сбившихся в кучу бантагов обрушились шесть огненных потоков, и в это мгновение Тимокин осознал, что наблюдает очередной поворотный момент в методах ведения войны на Валдении.

Вдруг его пулемет неожиданно замолчал, и, бросив взгляд на помощника, Тимокин увидел, что загрузочный магазин «гатлинга» пустел гораздо быстрее, чем юноша успевал заполнять его новыми патронами. Из заполненного водой кожуха, защищавшего лафет орудия, поднимались клубы пара, и Тимокин понял, что если он продолжит стрелять в таком темпе, то стволы его «гатлинга» просто расплавятся.

— Заряди загрузочный магазин и подлей воды в кожух! — распорядился майор. Сняв палец с гашетки пулемета, он высунул голову из верхнего люка и огляделся.

Армия бантагов обратилась в беспорядочное бегство, солдаты орды в панике отступали к югу, но трассирующие очереди из броневиков Тимокина настигали их везде. За его спиной прогремело дружное «ура», и, бросив взгляд назад, суздалец увидел, что в бой наконец вступила 3-я дивизия 6-го корпуса. Самые быстрые из пехотинцев уже опередили броневики и набросились на опешивших врагов. Одна из бронированных машин 3-й роты развернулась и теперь поливала огнем из «гатлинга» передовые отряды бантагов на северном склоне Роки-Хилла, разрывая на части застрявших среди валунов солдат Гаарка.

На северо-востоке раздалось рявканье пушек. Пелену обволакивающего холм дыма пронзили несколько ярких вспышек — это броневики 1-й роты добрались до подножия Роки-Хилла и начали обстреливать спускавшиеся вниз по склону уцелевшие машины бантагов. Два броневика Республики двигались обратным ходом, сохраняя дистанцию между собой и неприятелем. Одна за другой машины Гаарка выходили из строя. Прозвучала серия взрывов.

Тимокин скользнул обратно в башенку.

— Магазин заряжен, стволы остужаются! — доложил помощник, указывая на опустившуюся ниже красной отметки стрелку термометра.

Целясь выше голов обогнавших «Святого Мэлади» людей, Тимокин выпустил очередь по убегающим бантагам, посеяв в их рядах еще большую панику. Вспомнив, что опасно перегревать стволы пулемета, он сделал паузу в несколько секунд, прежде чем вновь нажать на гашетку.

«Святой Мэлади» медленно прокатился вдоль западного склона Роки-Хилла, и вскоре взгляду Тимокина открылась широкая степь к югу от холма. Заполнившие равнину колонны бантагской кавалерии находились почти в миле от Роки-Хилла, но уже сейчас многие всадники орды остановились и начали разворачивать коней. Подняв ствол «гатлинга» на максимальный угол возвышения, Тимокин выпустил длинную очередь по бантагам на равнине. Сто пуль, прочертивших в воздухе высокую дугу, должны были продемонстрировать вражеским всадникам, что их ждет, если они решатся продолжить атаку.

Тимокин оглянулся на примостившегося рядом с ним артиллериста и улыбнулся:

— Ладно, парень, так и быть. Плавно нажимай на гашетку, делай перерывы между очередями и целься повыше.

Вне себя от счастья, юноша приник к пулемету, а Тимокин спустился в кабину броневика. Во время боя он был настолько захвачен происходившим вокруг, что совсем забыл о главном орудии броневика, а между тем пушка «Святого Мэлади» отнюдь не бездействовала и до сих пор продолжала выпускать снаряд за снарядом по отступающим бантагам.

— Сержант, нам нужно найти такое место, чтобы мы могли простреливать подходы к холму с юга.

— Майор, уголь на исходе! — крикнул Тимокину Андрей. — Вы с вашей пушкой израсходовали уйму пара.

— Подожди еще пару минут, Андрей.

Прильнув к отверстию пушечного порта, Тимокин давал указания водителю машины. Когда «Святой Мэлади» въехал на небольшую ровную площадку, выступавшую из склона Роки-Хилла, командир броневика махнул рукой Андрею, и кочегар заглушил двигатель.

Рассыпавшиеся цепью пехотинцы в синих мундирах вырвались на несколько сотен ярдов вперед и преследовали бегущих к югу солдат орды. Бантагские всадники на равнине тоже спешили побыстрее убраться из-под обстрела республиканской артиллерии.

Кто-то восторженно замолотил снаружи по боку броневика, и Тимокин, пройдя в кормовую часть машины, распахнул крышку люка. В кабину ворвался свежий воздух, и у находившихся внутри людей возникло ощущение, что вдруг наступил январь. Андрей даже застонал от удовольствия. Вылезя наружу, Тимокин почувствовал, что из-за резкой перемены атмосферы у него закружилась голова. Боясь потерять сознание, молодой суздалец устало прислонился к стенке машины.

— Вот это бой! — проревел подошедший к нему Марк.

Не в состоянии произнести ни слова, Тимокин вяло кивнул. Из-за спины Марка выехали два броневика, занявшие позиции в нижней части склона; рядом с бронированными машинами отряд артиллеристов спешно разворачивал батарею двадцатифунтовок. Первая пушка уже начала обстреливать колонны бантагских всадников на равнине.

— Сэр, у нас почти кончились боеприпасы, уголь и вода, — наконец выдавил из себя Тимокин.

— Я позабочусь о том, чтобы вам доставили их. А пока держитесь. Ты выбрал хорошую позицию для обороны, хотя я не думаю, что эти ублюдки рискнут сегодня сунуться.

Стянув с головы шлем, Тимокин уронил его на землю и обвел взглядом место прошедшего боя. Сколько видел глаз, повсюду громоздились груды тел убитых бантагов; потери среди солдат Республики были минимальными. На северном склоне Роки-Хилла еще продолжали звучать выстрелы.

— Марк!

Тимокин изумленно уставился на знаменитого полковника Кина, верхом на коне подъехавшего к броневику. Марк, ухмыльнувшись, вскинул руку в салюте.

— Чертовски рад видеть тебя, старина, — произнес Эндрю. Склонившись в седле, он обменялся с римлянином рукопожатием. Разинув рот, Тимокин пялился на легендарного командира янки. Силы всей Республики были брошены на то, что выручить Кина и его пропавших людей. Теперь эта миссия была выполнена, и Тимокин с благоговением наблюдал за встречей двух героев. В голове промелькнула мысль, что гравюра с изображением этой сцены наверняка появится в газете Гейтса и, возможно, на этой картине найдется место и для него, однако в данную секунду Тимокин с радостью променял бы всю свою будущую славу на бутылку холодной водки.

— Эндрю, ты ранен! — воскликнул Марк, с тревогой глядя на забрызганный кровью рукав Кина.

— Как сказал Пэт, мне повезло, что эту руку я уже потерял. Ничего, жить буду. — Эндрю посмотрел на Тимокина и покачал головой. — У тебя нога в крови, сынок. Надо ее перебинтовать.

Тимокин кивнул, потрясенный тем обстоятельством, что главнокомандующий проявил заботу о его здоровье.

— Когда все успокоится, сэр, я попрошу одного из врачей осмотреть ее.

— Я никогда по-настоящему не верил, что от этих машин будет толк, майор. Но за ними не угнаться даже кавалерии. Дьявольское изобретение! Эти ублюдки наверняка в штаны наложили.

— Спасибо, сэр, — пробормотал Тимокин.

— А как обстоят дела на северном склоне? — спросил у Кина Марк.

— Бантаги прекратили наступление и в беспорядке отступают к востоку. Вы прибыли как раз вовремя. Нас прижали почти к самой вершине, и отступать было больше некуда. — Прикрыв ладонью глаза от солнца, Эндрю бросил взгляд на юг. — Что ты думаешь об этих всадниках на равнине?

— Они не сунутся сюда.

— Во время отступления мы потеряли десять с лишним тысяч человек, — безжизненным голосом произнес Эндрю, и Тимокину показалось, что главнокомандующий разом постарел на много лет. — А после сегодняшнего боя мы лишились почти всех телег и лошадей.

— Бантаги бросили во время бегства немало зарядных ящиков, — заметил Марк, показывая на равнину внизу. — И несколько сотен лошадей. Мои люди переловят их. А в нашем арьергарде около двухсот обозных телег.

— Прекрасно, — устало отозвался Эндрю. — Мне хочется поскорее убраться отсюда.

Развернув Меркурия, полковник в сопровождении Марка поскакал к вершине Роки-Хилла. Тимокин проводил их взглядом.

— Сэр? — Из люка высунулась голова сержанта. При виде поднимающегося вверх по склону холма Кина, артиллерист изумленно выпучил глаза.

— Да, сержант?

— Сэр, разрешите нам пару минут подышать свежим воздухом. Ребята внутри едва живы.

— Хорошо, сержант.

В верхней башенке вновь застрочил пулемет; прочертив высокую дугу, пули упали в безлюдной степи.

— Пусть кто-нибудь скажет этому придурку, чтобы он угомонился!

Подобрав с земли шлем, Тимокин обошел вокруг броневика, разглядывая отметины от бантагских пуль и вмятины в местах попадания вражеских снарядов. Из-за косогора выехала груженная углем и бочками с водой телега, ее возница закричал находившимся поблизости солдатам, чтобы те помогли ему произвести разгрузку. Вслед за телегой показалась повозка, на которой высились ящики с патронами и снарядами.

Сев на землю, Тимокин устало прислонился спиной к передней стенке броневика и с благодарностью взял у подошедшего сержанта флягу с водой. Отвинтив крышку, суздалец вылил половину содержимого фляги себе на голову, после чего сделал долгий глоток.

— Мы показали этим ублюдкам, где раки зимуют, — возбужденно произнес артиллерист, присаживаясь рядом с майором.

Вспомнив выражение лица Кина, Тимокин бросил взгляд на окаймлявшие степь далекие холмы, склоны которых были черны от полчищ бантагских солдат.

— Все еще только начинается, — тихо ответил он.

— Суши весла!

Не дожидаясь, пока баркас пришвартуется к причалу, адмирал Буллфинч вскочил на планшир лодки и одним прыжком перемахнул на пристань. Просвистевший высоко над головой снаряд упал в залив рядом с бортом «Республики», забрызгав броненосец водой. Буллфинч даже не оглянулся. Легкая полевая артиллерия представляла для его флагмана не большую угрозу, чем комары для слона.

— А, Буллфинч, наконец-то вы появились.

По тону старшего сержанта Ганса Шудера было невозможно понять, содержится ли в этих словах упрек или нет. Несмотря на наступившие сумерки, было видно, что Шудер вымотан до предела — лицо осунулось, а глаза покраснели от постоянного недосыпания. Буллфинч вжал голову в плечи, готовясь принять всю вину на себя.

— Вы здесь, Буллфинч, и это все, что мне нужно. Вы здесь. — Ганс протянул ему руку. — Ты вытащил меня в прошлый раз; я знал, что ты сделаешь это и сейчас.

— Сэр, простите меня, я… — Молодой адмирал замолк, не в силах закончить фразу.

— Мы все проигрывали сражения, Буллфинч. Видит Бог, на моем счету было немало поражений.

Буллфинч посмотрел на залив, где в этот момент как раз бросало якорь одно из паровых транспортных судов, и снова перевел взгляд на город. На вечерних улицах Тира было полно вооруженных патрулей.

— Что с карфагенянами? — спросил он у Ганса.

— Кажется, я только что начал войну с ними, — вздохнул Шудер. — Я всего-то попросил у них разрешения эвакуировать наши войска из этого порта. Они отказались и закрыли перед нами городские ворота. — Ганс издал легкий смешок. — Просто удивительно, каким сильным средством убеждения может оказаться одна-единственная батарея двенадцатифунтовок. Десяток выстрелов, и карфагеняне выбросили белый флаг, но несколько их галер успели покинуть гавань. Я думаю, они направились с донесением в Карфаген.

— Калин опасался, что все может закончиться новой войной, но я тоже получил приказ взять этот город штурмом, если это будет необходимо для вашего спасения. Хотя мы не очень-то надеялись найти вас здесь.

— Рад это слышать, — со вздохом отозвался Ганс. — Но нам больше некуда было податься.

У Буллфинча на языке вертелся один вопрос, но, видя боль в глазах Ганса, он никак не решался его задать.

— Это просто чудо, сэр, — наконец нарушил молчание моряк. — Вы с боем прошли сто пятьдесят миль по территории врага, не имея возможности пополнять свои припасы. По сравнению с этим маршем поход Шермана через Джорджию кажется легкой прогулкой. Когда мы плыли сюда вдоль побережья, нам удалось подобрать несколько людей Бэйтса. Они сказали, что вам пришлось иметь дело с пятнадцатью уменами врагов.

— С восемнадцатью, если быть точным.

— Каковы ваши потери? — спросил Буллфинч после некоторой паузы.

— Здесь со мной тридцать одна тысяча человек, из них девять тысяч раненых. В начале пути у меня было пятьдесят тысяч.

— Боже милосердный!

Ганс отвернулся. Буллфинч видел, что сержант с трудом сдерживает слезы.

— Вчера мне показалось, что нам конец. Бантаги разорвали в клочья каре Седьмого корпуса. Господи, это был настоящий кошмар! Солдаты из Седьмого в панике бросились к нашему каре, пытаясь укрыться внутри него, а мы встретили их пулями и картечью. Нам пришлось стрелять в них, у нас не было другого выхода. — Голос Ганса сорвался, он сплюнул на настил пристани. — В итоге нам удалось прорваться. Я оставил там почти десять тысяч человек. — Сержант кивнул в сторону степи. — Иди или умирай, — добавил он с горьким вздохом. — Иди или умирай.

Подойдя к краю причала, Шудер устремил взгляд на море к западу от Тира.

— Завтра утром здесь будут пятьдесят судов, — сообщил ему Буллфинч. — Мы сразу начнем вывозить ваших людей.

— Ты говоришь об эвакуации? — спросил у него Ганс.

— А разве не в этом заключался ваш план? — удивился молодой адмирал.

Ганс сплюнул еще раз и покачал головой:

— Мы взяли этот город, и теперь он наш. Нравится нам это или нет, но нас ждет война с Карфагеном.

— Что вы хотите сказать, сэр?

— Буллфинч, мы не уйдем отсюда.

— Сэр?

Ганс слабо улыбнулся:

— Если мы удержим этот город, то бантаги будут вынуждены остаться здесь, чтобы прикрыть свой фланг. Это тот плацдарм, откуда мы откроем второй фронт. Дьявол, Гаарк обошел нас с фланга. Теперь мы сами будем угрожать ему таким же маневром. Контролируя море и этот порт, мы обезопасим себя от нападения на Рим. Ты подвезешь сюда припасы, и мы будем держаться здесь до скончания века. Вывези отсюда раненых, но все остальные останутся здесь. Черт возьми, я заплатил за этот город большой кровью, и именно отсюда мы нанесем Гаарку ответный удар!

Глава 14

Валясь с ног от усталости, Эндрю добрел до двери санитарного вагона, постоял возле нее пару секунд, собираясь с силами, и наконец вошел внутрь. Находившаяся в дальнем конце вагона Кэтлин удивленно вскинула голову и мгновение спустя уже летела навстречу мужу. Ее руки обвились вокруг него, и вдруг Кэтлин отпрянула от Эндрю, заметив гримасу боли на его лице.

— Ты ранен? — выдохнула она. Эндрю вновь притянул жену к себе.

— Царапина. У меня были раны и посерьезней.

Не обращая внимания на слабые протесты мужа, Кэтлин заставила Эндрю сесть в кресло и, встав на колени, расстегнула пуговицы на его мундире. Полковник поежился, сознавая, что предстал перед любимой женщиной не в лучшем виде. Он не мылся уже несколько недель, а последние три дня еще и не спал.

— Я воняю, и у меня вши.

— Не забывай, что я доктор.

Стянув с мужа форменную куртку, Кэтлин взяла ее за воротник двумя пальцами и отшвырнула к двери вагона. За мундиром последовала изодранная в клочья рубашка.

Санитарка быстро принесла таз с водой, и Кэтлин начала промывать осколочную рану в обрубке Эндрю.

— В рану попала инфекция, но, кажется, мы успели вовремя, — прошептала она, обрабатывая рану дезинфицирующим средством. — Надо будет наложить швы.

— Не сейчас. У меня много срочных дел, но сначала я хотел увидеть тебя. — Эндрю бросил взгляд в дальний конец вагона. — Как он?

— Неважно. У него высокая температура.

— Я хочу посмотреть на него.

— Итак, доктор Кин, как здоровье нашего раненого героя?

Оглянувшись, Эндрю увидел Эмила с Пэтом, входивших в вагон.

— Эмил, как ты мог отпустить Эндрю шататься по лагерю в таком состоянии? — возмущенно обратилась к старому доктору Кэтлин.

— Понимаешь ли, Кэтлин, дорогуша, — перебил ее Пэт, вставая на защиту друга, — у нас был забот полон рот. Отступление с боем от Шенандоа, прорыв бантагских укреплений, оборона Роки-Хилла и возвращение сюда. Где тут найти время, чтобы заштопать нашего славного полковника?

— Я хочу увидеть Винсента, — повторил Эндрю.

Помедлив пару секунд, Кэтлин неохотно кивнула. Накинув на плечи Эндрю одеяло, она направилась в дальний конец вагона, и Кин двинулся за ней, стараясь не шуметь. Эмил с Пэтом пристроились сзади, и хотя Кэтлин начала было возражать, поднятая рука доктора Вайса, отметавшая возможность дискуссии, заставила ее замолчать.

Вдоль обеих стенок вагона находились койки с ранеными, и Эндрю, медленно продвигаясь по центральному проходу, пожимал руки лежавшим на них солдатам.

— Здорово мы их отметелили, сэр… старина Первый корпус не подвел вас, сэр… вы не сумлевайтесь, сэр, мы и на этот раз победим.

Не находя ответных слов, Эндрю молча кивал. Через некоторое время они добрались до двери в отдельное купе, Кэтлин зашла внутрь и спустя минуту вышла в тамбур, разрешая Эндрю войти.

Переступив через порог купе, Эндрю увидел распростертого на койке Винсента, и его сердце сжалось от боли. Готорн, который и так был небольшого роста, после ранения словно уменьшился в размерах и теперь был похож на рахитичного ребенка.

— Как вы, сэр? — одними губами прошептал Винсент.

Придвинув к себе стул, Эндрю сел рядом с койкой раненого.

— Черт подери, Винсент, — вздохнул он. — Марк рассказал мне об этом штурме. Зачем, сынок? Зачем ты это сделал?

— У меня не было другого выхода, сэр. Нам надо было отвлечь внимание Гаарка и убедить его, что мы будет прорываться по центру. Если бы вы сами отдали приказ о такой атаке, неужели вы стали бы отсиживаться за спинами ребят?

Эндрю молча опустил голову.

— И это говорит человек, который обзывал меня тупоголовым ирландцем! — вмешался Пэт. — Винсент Готорн, я думаю, что ты еще больший псих, чем я.

— Как жизнь, Пэт?

— Отлично. Дьявол и преисподняя, давно я не участвовал в такой отличной драке. — Ирландец виновато покосился на Касмара. — Прошу прощения, ваше святейшество.

Патриарх улыбнулся:

— Черт с тобой, Пэт; мне довелось услышать ругательства и похуже, после того как я присоединился к армии.

— Будь я проклят, Винсент, — воскликнул О'Дональд, явно испытывая облегчение оттого, что Касмар избавил его от необходимости тщательно выбирать слова. — Ты бы видел, как я жахнул по бантагам из моих пушечек. А броневики этого пацана Тимокина! Господи, вот это был бой так бой!

— Жаль, что меня при этом не было.

Наклонившись, Эндрю сжал руку Винсента.

— Ты все сделал правильно, сынок. Я знал, что могу на тебя положиться. Ты пошел на эту жертву во имя великой цели. Не ради меня, Пэта или Эмила. Мы вывели из вражеского капкана четыре корпуса. На этот раз все было иначе, чем при Потомаке.

— Что с Гансом?

— Мы только что получили телеграмму из Рима. Буллфинч добрался до него, они сейчас в Тире.

Винсент вздохнул и устало откинулся на подушку, его лицо исказилось в гримасе боли.

— Кэтлин? — прошипел Эмил.

— Джентльмены, попрошу вас немедленно удалиться, — распорядилась Кэтлин.

Винсента затрясло в приступе лихорадки, и он попытался сесть. Кэтлин уперлась ладонями в его плечи и заставила раненого лежать смирно.

— Не бросайте меня одного, — прошептал он.

— Я здесь, сынок, — тихо отозвался Эндрю.

— Сэр, я боюсь.

Эндрю провел рукой по пылающему лбу Винсента, успокаивая юношу.

Взгляд Готорна вновь переместился на Кэтлин.

— Мама?

Эндрю закрыл глаза. Как часто в своей жизни он слышал этот крик. В течение дня многие раненые стоически переносили страдания, не плакали и не стонали, но с наступлением темноты все они, седые ветераны и безусые юнцы, начинали звать своих матерей. Ночью, когда страх и боль становились непереносимыми, каждый солдат мечтал о нежном прикосновении ласковой руки.

— Я здесь, мальчик мой, — прошептала Кэтлин. Взяв его ладони в свои, она начала тихо произносить слова молитвы: — Когда я ложусь спать, я молю тебя, Господи…

По лицу Эндрю покатились слезы. Ненавидящий войну юный квакер, которого он использовал в своих целях, превратив в безжалостного хладнокровного убийцу, снова превратился в испуганного мальчика, и от этого зрелища сердце Эндрю разрывалось на части.

То, что он сейчас видел, заставило его по-новому взглянуть и на Кэтлин. В его глазах она всегда была и всегда будет прекрасной ирландской девушкой с рыжими волосами, зелеными глазами и едва уловимым дублинским акцентом, проявляющимся в моменты гнева или страсти. Но сейчас она казалась ему почти Мадонной, воплощением Матери, к которой тянутся все мальчики, добравшиеся до последней черты.

Ему на плечо легла чья-то рука. Это был Эмил, и они вместе покинули купе Винсента. Пройдя мимо коек с ранеными, Эндрю вышел на платформу и полной грудью вдохнул холодный ночной воздух. До него доносились раскаты артиллерийской канонады — война продолжалась. Марк лично следил за тем, чтобы несколько батарей прикрывали отступление арьергарда Армии Республики. За час до рассвета орудийные расчеты заклепают пушки, погрузятся на последний поезд и поедут к новой линии укреплений в двухстах милях к западу отсюда.

План этого отступления тоже принадлежал Фергюсону. Струг, прицепленный позади последнего состава, в щепы разломает шпалы и покорежит рельсы, и Гаарку, которому необходимо снабжать свою армию припасами, придется продвигаться очень медленно, восстанавливая железнодорожное полотно.

Санитары заносили последних раненых в вагоны поезда, рядом с которым он стоял. На боковой ветке находился еще один состав, и Эндрю увидел, как покрытый множеством вмятин броневик, на боку которого было выведено «Святой Мэлади», медленно въехал по рампе в вагон-платформу; внимательно наблюдавший за ходом операции Тимокин громко выкрикивал указания водителю машины. У другого конца поезда едва различимые в темноте Петраччи с Федором следили за погрузкой крыльев своего дирижабля. После воздушного боя с бантагами, закончившегося падением обоих летательных аппаратов, от машины Джека осталась только эта часть конструкции.

— Закурим?

Эндрю кивнул и взял предложенную О'Дональдом сигару. Друзья присели на ступеньки железнодорожной платформы, и Пэт заботливо поправил одеяло, накинутое на плечи Эндрю.

— Все стало другим, — со вздохом произнес Эндрю. — Этой войне не видно конца, в ней все решают новые машины, которые моментально устаревают, и нам тут же приходится придумывать еще более совершенные способы убийства. — Он кивнул в сторону Тимокина и его броневика.

— Прошло время кавалерийских атак и шеренг, когда солдаты делали залп, стоя плечом к плечу, — грустно заметил Пэт. — Все это бесполезно против чертовых дымящих монстров.

— Но именно броневики спасли наши с тобой задницы, — отозвался Эндрю. — Еще полчаса, и от нас бы остались рожки да ножки.

При этом воспоминании по его спине пробежал холодок. Бантаги с улюлюканьем ворвались в лес и начали штыками оттеснять Эндрю и его людей к вершине холма. Вокруг него с треском валились обстреливаемые вражеской артиллерией деревья, а на восточном склоне Роки-Хилла укрылись сбившиеся в кучи раненые, — да, броневики, ударившие в тыл наступающему войску орды, подоспели в самый последний момент.

— Послушать вас двоих, так прежние способы убийства были лучше нынешних, — проворчал Эмил. — А по мне, никакой разницы, убийство есть убийство.

— У нас сейчас нет иного пути, — ответил Эндрю. — Нужно идти до конца. Это отступление дает нам возможность подготовиться к будущим боям, мы теряем территорию, но выигрываем время. С божьей помощью погода сыграет нам на руку. Осенние дожди, зимний снег, — возможно, боевые действия начнутся не раньше следующей весны, а за это время мы создадим новую армию.

— И Гаарк тоже, — мрачно добавил Эмил.

— Так было дома, так происходит и здесь, — заметил Пэт. — Зато нам не грозит безработица.

— Иногда мне кажется, что ты и правда законченный сукин сын, — сердито бросил Эмил.

Пэт грустно усмехнулся:

— Мой дорогой доктор, я просто стараюсь не сойти с ума от всего, что происходит вокруг.

Эмил кивнул и, испытывая смущение из-за резких слов, выудил из кармана куртки бутылку с водкой и протянул ее ирландцу.

— Можете называть это поражением, но вы, ребята, сражались как черти, это точно.

Пэт бросил взгляд на восток и вскинул вверх руку с бутылкой, словно салютуя павшим товарищам, после чего сделал долгий глоток.

— Эндрю!

Мозг Эндрю пронзила ужасная мысль, и он со страхом посмотрел в глаза вышедшей из вагона Кэтлин. Вздохнув, Кэтлин спустилась с платформы, взяла у Пэта бутылку, отхлебнула и присела на ступеньки рядом с мужем.

— Винсент?

— Он заснул.

— Слава Богу, — с облегчением прошептал Эмил.

— Температура спадает, но, Эндрю, этот мальчик очень серьезно ранен. Я не уверена, что он когда-нибудь сможет ходить.

— По крайней мере он будет жить, — ответил Эндрю.

Кэтлин молча кивнула.

— Сэр!

Подняв голову, Эндрю увидел рядом с собой вестового с телеграммой в руке. У него возникло какое-то нехорошее предчувствие. Взяв депешу, полковник полез в карман за коробком, но Пэт уже успел зажечь спичку, и в ее свете Эндрю быстро прочитал телеграмму Калина.

— Боже милосердный, — выдохнул он. Эндрю обвел взглядом друзей, в его глазах стояли слезы. — Чака Фергюсона больше нет. Он умер во сне час назад.

— Господи, нет, — ахнул Пэт и, опустив голову, исчез в темноте.

Кэтлин встала со ступенек платформы и, дрожа всем телом, прильнула к Эндрю.

— Что же мы теперь будем делать? — прошептала она. — Что же мы теперь без него будем делать?

— Мы будем жить, и мы найдем способ покончить с этой войной, — тихо ответил Эндрю. Крепко обняв Кэтлин, он устремил взгляд на зарево огней над восточным горизонтом.

— Один час! — гневно произнес Гаарк. — Еще один час, и он был бы в моих руках.

Кар-карт бантагов был в ярости, но, несмотря на это, выражение лица стоявшего рядом с ним Джурака было спокойным, если не сказать вызывающим.

— Мы должны были уничтожить восемь уменов людей, а теперь выяснилось, что и Гансу, скорее всего, удалось ускользнуть. Мы бы сокрушили Кина и пошли маршем на Рим, преследуя их охваченную паникой армию. К зиме мы бы захватили Рим или даже саму Русь, и эта кампания была бы закончена. Теперь нам придется ждать весны, и все из-за того, что ты не успел к месту боя.

— Ты чересчур многого хочешь, Гаарк, — дерзко ответил Джурак. — Ты возглавил орду диких варваров и за короткий срок коренным образом изменил уклад их жизни. Через шесть месяцев эта работа будет доведена до конца. К весне мы вооружим современным оружием еще дюжину уменов, построим сто броневиков и проложим рельсы отсюда к нашим заводам. Ты ведь сам говорил, что эта война началась слишком рано.

— Но теперь они готовы к этому, — с горечью в голосе отозвался Гаарк. — Теперь Кин знает, что его ждет. Что он будет делать эти шесть месяцев? Ты обязан был его убить, тогда бы все было по-другому.

— Люди потеряли почти четыре умена, Гаарк. Они не смогут возместить эти потери. Мы лишились одиннадцати уменов, но у нас есть кем их заменить. Мы раздавим Республику и победим.

Гаарк медленно кивнул, жестом отослал помощника, вышел из бункера и бросил взгляд на запад.

Он чувствовал, что в этот момент Кин уводит отсюда свои войска и к рассвету позиции людей окажутся пустыми.

«Ты можешь бежать, но я последую за тобой, — с ненавистью подумал Гаарк. — А в конце пути тебе некуда будет бежать, и тогда я покончу с тобой. Я должен был сделать это еще вчера, но я сделаю это завтра».

СТРУКТУРА ВООРУЖЕННЫХ СИЛ РЕСПУБЛИКИ ДО НАЧАЛА БАНТАГСКИХ ВОЙН

Следует заметить, что до начала военных действий у Республики было две отдельные армии — Первая и Вторая. Первую армию составляли корпуса с 1-го по 6-й, в которых по большей части служили русские солдаты, а во Вторую армию набирались римляне, организованные в корпуса с 7-го по 11-й. Подобное изначальное разделение было вызвано в основном языковым барьером, существующим между двумя народами, хотя определенную роль сыграли и политические соображения. В итоге было принято решение отказаться от этой модели и окончательно объединить обе армии. Конечно, в связи с этим возникли определенные трудности, связанные с пониманием и выполнением приказов, хотя все солдаты должны были в какой-то степени владеть официальным языком вооруженных сил Республики — русским.

ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ ВООРУЖЕННЫМИ СИЛАМИ РЕСПУБЛИКИ-ПОЛКОВНИК ЭНДРЮ ЛОУРЕНС КИН

(Примечание. — Эндрю Кин сохранил за собой официальное звание полковника — даже после того, как встал во главе большой армии, и наотрез отказался от присвоения ему более высокого чина, соответствующего его статусу. Это же относится и к старшему сержанту Гансу Шудеру.)

АРМИЯ ШЕНАНДОА (ВОСТОЧНЫЙ ФРОНТ)

Генерал-майор Патрик О'Дональд

1-й, 3-й, 9-й и 11-й корпуса

ЮЖНАЯ АРМИЯ

Старший сержант Ганс Шудер

2-й, 7-й и 8-й корпуса

РЕЗЕРВНЫЕ КОРПУСА

Генерал-майор Винсент Готорн Форт-Линкольн:

5-й корпус Суздаль:

4-й корпус Рим:

10-й корпус

ЗАПАДНЫЙ ФРОНТ

(Находился к западу от Суздаля вдоль старой линии Потомакских укреплений на случай возможных атак разрозненных остатков меркской орды.)

Генерал-майор Винсент Готорн 6-й и 12-й корпуса

ЗАМЕЧАНИЯ ПО ПОВОДУ ОРГАНИЗАЦИИ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ РЕСПУБЛИКИ

СТРУКТУРА ВООРУЖЕННЫХ СИЛ

Три дивизии в корпусе

Две бригады в дивизии

Пять полков в бригаде

К началу Бантагской войны полк Республики состоял в среднем из четырехсот тридцати человек, хотя в некоторых полках 1-го, 2-го и 3-го корпусов проходили службу не более двухсот солдат. Корпуса с 1-го по 6-й прошли сквозь горнило Меркской войны, поэтому в них было немало закаленных в боях ветеранов. Корпуса с 7-го по 12-й набирались по большей части из числа римлян.

К каждому корпусу был приписан артиллерийский батальон. В артиллерийском батальоне было от четырех до восьми батарей, по четыре орудия в каждой. Приблизительно две трети полевых батарей состояли из заряжающихся с казенника десятифунтовок, являвшихся модернизированным вариантом пушки Пэррота. Кроме этого, в ведении артиллеристов находились несколько ракетных батарей, которые, в случае необходимости, поступали в распоряжение корпусных командиров.

Дополнительные части, приписанные к корпусу: саперный полк; бригада легкой кавалерии; подразделение, ответственное за наведение понтонных мостов; рота снайперов, вооруженных длинноствольными винтовками Шарпса или снайперскими винтовками Уитворта; подразделения, ведающие снабжением и транспортом; медицинское подразделение; связисты.

ЖЕЛЕЗНЫЕ ДОРОГИ РЕСПУБЛИКИ

Реорганизация военной системы Республики коснулась также и железных дорог, которыми теперь занималось отдельное ведомство, подчинявшееся непосредственно главнокомандующему вооруженными силами. Во время Тугарской и Меркской войн люди, работавшие на железной дороге, одновременно входили в состав пехотных частей, в основном 1-го корпуса. Однако в связи с возросшей ролью железных дорог при проведении масштабных боевых операций железнодорожники были освобождены от прохождения военной службы. В основном это были ветераны прошлых войн, уволенные из действующей армии по состоянию здоровья.

ВОЕННО-МОРСКОЙ ФЛОТ

Военно-морские силы Республики были разделены на два флота: Первый — на Внутреннем море и Второй — на Великом море. Поскольку оба флота были относительно невелики, общее руководство ими осуществлял адмирал Буллфинч, подчинявшийся полковнику Кину. Перед началом войны с бантагами был поднят вопрос о создании отдельной бригады морской пехоты.

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ

Военно-воздушные силы, отряды по строительству укреплений, тяжелая артиллерия, артиллерийские резервы, штаб и учебный полк (бывший 35-й Мэнский и 44-я Нью-Йоркская батарея) находились в непосредственном подчинении главнокомандующему.

Примечания

1

Пруссака, черт побери (нем.).

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

СТРУКТУРА ВООРУЖЕННЫХ СИЛ РЕСПУБЛИКИ ДО НАЧАЛА БАНТАГСКИХ ВОЙН

ЗАМЕЧАНИЯ ПО ПОВОДУ ОРГАНИЗАЦИИ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ РЕСПУБЛИКИ

Реклама на сайте