Художник В. Федоров.
Злодей растет из детства.
К. А. Райкин.
Глава 1. ИМПЕРАТОР САНЯ
Он стоял на стене крепости и из-под руки смотрел в сторону восходящего солнца. Оно било в правый глаз, и было толком не рассмотреть, что там, на горизонте, у кромки леса, которую он, повелитель этих земель, с каждым годом все дальше отодвигал от своей столицы. Он надеялся, что ничего там не происходит, но казалось, будто что-то шевелится, хотя по всему — не должно. Да и дозорные, расставленные по всей границе, наверняка б известили — плохие новости приходят быстро. Хотя эта, нынешняя, как-то задержалась.
Из «Ежегодника» известно, что траки появляются примерно раз в десять лет. Бывало, что проходило и девять, и одиннадцать, а порой и на восьмой год заявлялись. От чего это зависит, никто не знал и не понимал. Их не было последние двенадцать лет. Этот — тринадцатый. Да и в этом году что-то припозднились. Обычно их массовая миграция приходилась на конец лета, теперь же самый разгар осени. Думали, обойдется и на этот раз. Не обошлось. Вчера перед полуднем в ворота крепости ворвался пограничник на взмыленной лошади и, упав с седла на руки гвардейцев, выговорил только одно слово: «Траки».
Через две минуты об этом стало известно императору, как раз слушавшему доклад об урожае этого года и сделанных запасах. Словно насмешка судьбы.
Охотники уверяли, что траки — это крысы, только видоизменившиеся, мутировавшие. Проф, ссылаясь на старые знания, пытался доказать, что они всего лишь лемминги, тоже, правда, прошедшие мутацию. Особо при этом напирал на то, что подобное поведение — массовая миграция — свойственно именно им, а уж никак не крысам. По сути, разницы никакой, хрен редьки не слаще. Главное, что эти твари шли волной, широким фронтом, не признавая никаких препятствий. Остановить их могла только достаточно широкая вода. Небольшие, размером в полторы ладони, они могли проплыть до десяти метров, но не больше. И тонули тысячами, прежде чем остальные поворачивали либо рассеивались. Самое страшное, что они сметали на своем пути все. Съедали и портили посевы, разоряли хранилища с зерном и другими припасами, порой нападали на скот и людей. После них подвергшийся нашествию край оставался будто выжженным или разоренным безжалостными кочевниками. Но никогда еще «Ежегодник» не упоминал о том, что траки появлялись осенью, когда весь урожай собран и положен в хранилища.
Шесть лет назад вокруг поселков, полей, крепости и других мест, требующих защиты от грызунов, начали рыть канавы. Широкие, но не очень глубокие. Их и раньше рыли, заполняя водой, но тогда император строго повелел сделать это по всей империи, издав суровый указ. На два года даже снизил подати с территорий и поселений, строго проверяя исполнение. Тех из старшин, кто не сделал или выполнили работу так, для вида, примерно наказали. Некоторых прилюдно пороли, со всех без исключения взяли за недоимку личным добром, сажали в острог, где доводили ослушников до ума-понимания, но исполнения добились.
В этом же году лето было сухим, дождей пролилось мало, многие канавы пересохли, да и, казалось, не время уже. А больше, если по чести сказать, расслабились. Забыли, каково оно под траками-то.
Когда пограничный гонец отдышался и напился холодной, аж зубы ломит, воды, его расспросили подробнее, да уже при императоре. Тот, пугаясь и пуча глаза на властелина, сказал, что их тьма, до самого горизонта. Парень молодой, лет шестнадцати, поди, у такого от страха глаза вперед носа выпрыгивают, поэтому гвардейский сотник Илья спрашивал душевно, без надрыва, стараясь говорить по-отечески, но все равно выходило с рыком, без которого он уже не умел обходиться. От этого пограничник пугался еще больше, но стоял на своем — тьма до горизонта.
Верили ему с трудом. Застава, с которой он прискакал, стояла на реке, известной здесь как Липка. Знатной ее, конечно, не назовешь, но и не ручеек какой-нибудь. Границы империи выбирались с умом. Многие не верили, что траки ее сумеют пересечь. И мальчишке этому не верили потому ж. Отправили его в гвардейскую казарму прийти в силу, велели кормить, холить, но — приглядывать. Не лазутчик ли, не засланный ли паникер. По этой поре, послеурожайной-то, любили наведываться в пределы злые соседи. Которых били примерно, а какие и с награбленным добром в караванах уходили. Им мстили, конечно, как без этого, но наука не всегда впрок шла. Что ни год — жди разбоя.
А к вечеру прискакали уже двое. Сын старшины и десятник из Зеленого Ключа, деревеньки неподалеку от Липки, народ которой промышлял в лесу — мед собирали, зверя били, лосей в загонах на молоко держали, рыбу ловили в озере, ловили птиц и учили их разговаривать ради забавы. Зимой их караван для императорского двора бывал из лучших. Не самым богатым, но — хороший. Главное ж — участвовали в границе. Тамошний старшина, премудрый, хитрющий рыжий Фрол, сумел наладить торговлю и, говорят, наладил оружейную тропочку. Сколь ни пытались взять на горячем — ничего. В конце концов он сам истребовал стражей на постой за счет общества. Дескать, для спокойствия и бережения. Дураку ясно, что со старшим он договорился влет. Дичинка там, медовушка, когда дорогими мехами поклонится. Дело известное. Но и десятнику прежде сказали строго — кормиться кормись, но и дело не забывай. Иначе разговоры сам знаешь какие. Короткие. Перекладина на площади она любого примет, и сотников вешали. Ясно, что такие уговоры не на всех действуют, а если действуют, то до поры. Мягкий мех самое жестокое сердце мягчит. Для того у десятника имелся тайный досмотр. Но и он показывал — все в меру. Получалось, Зеленому Ключу верили.
Эти двое уже без пены у рта рассказали то, что есть. Даже привезли двух зверьков в дорожных плетенках из конского волоса. Серо-бело-красных, с цветом яичного желтка зубами. Ничего нового они не сказали, разве что спокойнее и обстоятельнее, больше всего дивились на траков, но стало ясно, беда пришла. И она переправилась через Липку. Хотя, по всему, не должна бы.
То, что вороны с коршунами пасутся над этими тучными стадами, никого не удивило и не заинтересовало. Только Проф, которого пригласили из уважения, он самого императора в детстве учил, засуетился с расспросами, но его вежливо попросили повременить с этим делом. Решается имперский вопрос.
Не дожидаясь беды, в ночь во все стороны пустили гонцов с известием и строгим наказом начать с самого рассвета чистить канавы и наполнять их водой. Сильно смущало, что траки переправились через Липку. Если так, то никакие канавы их не остановят. Да и воды в этом году — слезы, посевы едва не сгорели под солнцем. Всю ночь по замку метались дворовые с факелами, где можно и нельзя конопатили дыры, стучали молотками, ногами топали, роняли доски, так что не заснуть.
Едва просветлело небо, Саня вышел на стену, туда же велел принести еды и питья. Время от времени подходили дворовые и сообщали новости. Император смотрел на поднимающееся на горизонте красное яблоко солнца и клялся себе, что в следующем году поставит хотя бы одно каменное хранилище. За зиму Проф придумает такое, что никаким тракам не по зубам. Из головы не выходили рассказы, как эти твари просто прогрызали двери и даже стены запасников, добираясь до еды. И не столько ели, сколько, заразы, гадили, рвали и мешали с мусором. И не отогнать их ни палками, ничем. Десять убьют, а сотни лезут, лезут, лезут. Бывало, и людей ели, про укусы и говорить не приходится. Доставалось и домашней скотине, не без этого. Иные в дальних деревнях, пользуясь случаем, набивали траков столько, что забивали ими ледники под самый потолок и потом питались ими всю зиму. Остальные на таких смотрели с брезгливостью и без особой нужды дел с ними старались не иметь. Правда, кормить траками собак не гнушались. Те, у кого они были, конечно. А двор без собаки — считай, что и не двор вовсе.
Вдалеке на дороге показался одинокий всадник, летящий во весь опор. Кто — против солнца не разглядеть, но и так видно, что лошадь под седоком на последних силах. Скакал как раз со стороны дурных новостей. В это время за спиной императора, во дворе, кто-то заорал страшным голосом, выдавая матюки. Саня аж вздрогнул. Не от страха, от неожиданности.
— Что там еще?! — крикнул он, оборачиваясь.
Кадет, стоящий поодаль, так, чтобы не мешаться, но в то же время чтобы быть под рукой в случае нужды, опрометью бросился вниз и вскоре обернулся, задыхающийся от усердия.
— Ваше величество, это Котька-дурак спросонья рукой в жаровню залез, а потом котел с похлебкой на себя опрокинул.
— Цел?
— Шкура, конечно, слезет, — рассудительно ответил кадет.
Кадетов при своей особе император держал уже много лет. Все ребятки из лучших семей. Считалось, что при нем они набираются ума-разума, хотя и без порки не обходилось. Но самое главное, это были детки тех, кто в том или ином случае мог бы пойти против государя. И тогда дети в полной мере ответят за глупость родителей. И, случалось, отвечали. Все, кому надо, про то знали и помнили. Кадеты были одним из залогов верности.
— За похлебку с него спросить полностью, а когда подзаживет, дать ему пятнадцать «красненьких». Напомнишь тогда.
«Красненькими» тут именовались удары плетью по спине, от которых на коже мигом появляются кровавые рубцы.
— Да там не заправили еще. Так, кипяток один да мослы.
— Вот за кипяток с мослами и спросить. Чай, на моих дровах-то огонь горел.
И вдруг его осенило. Осенило и стало странно, как это он раньше не додумался до такой простоты. Ни он и никто другой до него.
— А ну сотника сюда. Матвея-менеджера тоже. Мигом! И крикни, что б гонцов готовили.
Кадет моргнул черными навыкате глазами и сгинул, сорвавшись с места. Император Саня посмотрел на часы на железном браслете — большая редкость по нынешним временам. Говорят, в старину такие чуть не у каждого имелись. Только наверняка ведь врут. Про бывшее много невероятных историй ходит, хотя, надо признать, кое-что все же было взаправду. Вот, например, то, что люди умели летать. Не как птицы, конечно, это чушь, а были у них на это специальные машины, на которых они поднимались в воздух и летали далеко и высоко. Проф несколько раз показывал ему картинки в старых книжках и читал про них. Плохо то, что нигде не сказано, как эти самолеты делать, хотя общий принцип понятен. Только вот беда, нет в Саниной империи таких двигателей. То есть несколько штук хранились в разных местах, иные проржавели, ясно, что без многих деталей, но для чего они или от чего — никто толком не знал. Больше того, Проф вычитал, что для них нужен керосин, но как его добыть, тоже неизвестно. Поэтому эта императорская мечта-забава так и оставалась мечтой, хотя как ему хотелось сверху, из-под облаков, посмотреть на свою империю, да и соседей лишний раз пугнуть не помешает. Сверху-то многое должно быть видно. Ох и многое! А какие дела можно делать!
Тяжело топая, пришел Илья, на ходу скрипя пальцами в густой бороде.
— Чего звал, государь?
— Погоди, Митька придет. Что б два раза не повторять. Посмотри пока, не узнаёшь, кто это? — показал он на всадника.
— Что-то не пойму против солнца-то. Вроде на Гришку похож.
— Какого Гришку?
— Да Кривого, конюха твоего.
— Вот те на, — удивленно протянул император, — это он чего, на моем Гнедом так?
— Похоже.
— Ну, гад! Я ему этот кнут в зад по самую рукоять вобью.
— Может, случилось чего? — рассудительно заметил сотник. — Вот и старается человек.
— Ну-ну! — зло, с обещанием в голосе сказал Саня. — Ты для начала сам с ним потолкуй. А то как бы греха не вышло.
— Ладно.
Судя по жеребячьему топоту за их спинами, вернулся оборотливый кадет. Старается паренек. И правильно делает.
— Насилу отыскал, государь.
Император обернулся. Не столько для того, чтобы посмотреть на кадета, сколько чтобы не видеть, как Кривой хлещет его Гнедого. Не какого-то там Гнедого, а его собственного, одного из лучших коней в империи.
— Ну и где он? — нетерпение и гнев бились в голове.
— Здесь я, здесь, — раздался сварливый голос менеджера, хотя самого его видно пока не было.
— Давай быстрей.
— Стар я уже на такую высоту лазать.
— Смотри, сменю на молодого, — пригрозил император. Впрочем, без особого гнева, скорее по инерции. Оглянулся назад — Гнедой, казалось, даже прибавил скорость. Ну-ну!
— Меняй, государь, меняй, — ворчал Матвей, преодолевая последние ступени. — Давно пора. Сколько мне можно твое добро стеречь да умножать. Вот молодой-то порезвится от пуза. Глядишь, через полгодика как раз с голоду-то и сдохнем вместе с детишками малыми.
— Кончай мне тут морок разводить. Сюда слушайте. Чую я, с канавами мы не успеем. Надо закидать рвы дровами и хворостом, а как траки подойдут — поджечь разом. В огонь они не сунутся.
— А не опасно? — спросил менеджер. — Сушь-то вон какая стоит. Как бы не полыхнуло все разом. И дома, и деревья. А, государь?
— Другого ничего не остается, — продолжал настаивать император и снова обернулся на Гнедого. — Расставить людей, пусть присматривают. Чего скажешь, Илья?
— А что? — откликнулся тот, привычно запуская пальцы в бороду. — Другого-то действительно ничего нет. Только вот успеем ли?
— Придется успеть! Разошли людей, чтоб проследили. В случае чего от моего имени прямо в морду. Выбери парней понахальнее. Да смотри, чтобы в родные деревни не попали, не справятся со своими-то.
— Это может.
— А ты давай-ка здесь. Чтоб твои парни как испуганные бегали! Но к концу дня вокруг должно быть все готово.
— Да не достигнут они нас к вечеру, — ворчливо проговорил менеджер, косясь в сторону, где возле наружного частокола лежала чья-то полотняная шапка, отороченная серым беличьим мехом. Почти совсем новая. С чего бы тут добру валяться?
— Матвей!
— Хорошо, испугаю. Только люди всю ночь трудились. Скажи Илье, пусть своих гвардейцев даст пособить.
— Не зли меня, — уже нешуточно процедил император. После почти бессонной ночи у него начала болеть голова.
— Не буду. Если все, то пойду я. Олежек! — неожиданно зычно рявкнул он. Этой его ласковости в обращении боялись все. Боялись и желали ее. Менеджер Матвей как никто умел управляться с людьми. И добро императорское хранить тоже умел. По углам про него шептались, что у него глаза не только на затылке, но и под каждой лавкой спрятаны, разве что прищуренные, потому сразу не разглядеть их.
— Погоди. Я вот что думаю, мужики. Как бы не кочевые вперед себя траков пустили. Говорят, они такое особое слово знают или еще чего. Илья, ты там скажи своим, чтобы повнимательнее.
— Слово не слово, а большой пал вполне могли устроить. Вот зверье и кинулось не в сезон побегать. А после бега у них такой жор начинается. Сделаю, государь.
— Ты слыхал, Матвей?
— Слыхал. Ну все?
— Иди.
— Ага. Тебе поесть сюда принести или спустишься к нам, грешным? — не без ехидства поинтересовался менеджер.
Император словно не услышал поддевки.
— Приносили уже. Распорядился, без тебя обошлось. Идите оба. Время не терпит. Заставы бы надо известить. Мало ли что, — уже в спину сотнику сказал император. — И конюха этого, Кривого, придержи. Сам с ним поговорю. Потом.
Приближенные ушли со стены, и сразу же снизу раздались крики. Эти — исполнят. Привыкли и научились властвовать, велеть людям. Все, что на день пути, словом его, императора, будет готово к нашествию тварей. А получится по уму, так и дальше. Тех же, кто с первого раза не поймет или не послушается, гвардейцы сумеют вразумить. Хотя перед такой напастью, как траки, никого и уговаривать не надо. Перед зимой остаться без съестного припаса никому не хочется. Люди слишком хорошо знают, что такое голод. И что такое набеги тоже.
Косо глянув на кадета — здесь, никуда не делся, — пошел вниз, словно на прощанье глянув на горизонт, где бугрились поросшие лесом холмы.
Илья уже должен был выспросить конюха, теперь можно и самому. И на подготовку посмотреть хозяйским глазом не помешает.
— Ну, что тут? — спросил он у сотника, а глазом все искал Гнедого. Того по двору вываживал гвардеец. Кажется, ничего, обошлось. Ну и то хорошо.
— Не знаю. Чудеса прямо рассказывает.
— Что, опять кикимору видели? — начал яриться Саня. Эти сказки про лесных уродцев он терпеть не мог. Случалось, и в зубы за них бил. Как будто нет других дел, чем про гадость всякую придумывать.
— Врет, что машину видел. И человека в ней. Или я не понял?!
Император посмотрел на конюха. Тот робко моргал, но взгляда не отводил.
— Какую такую машину? А ну говори!
Глава 2. КРИВОЙ
Императорский табунок в полтора десятка голов угнали на выпас с вечера. Про траков уже было известно, поэтому генеральный конюх решил, что суток двое отборным лошадям можно попастись на дальнем выпасе, что у родников, ведь потом неизвестно, как сложится. Там среди холмов были заливные луга, где даже в это проклятое из-за жары лето трава росла в пояс.
С другими лошадьми и одного бы конюха хватило; ну что такое пятнадцать голов? Тем более таких. Эти и без конюха сами справятся, хоть с волком, хоть с кем. Не с человеком, конечно. Поэтому императорское добро оберегать отправили двоих. Гришка Кривой за старшего, как не крути, а уже десятый год на конюшне, с ним в подмогу Вилька с детским еще прозвищем Кудрявый, но зато шустрый и расторопный. И, главное, послушный старшему.
К ночи у ручья разложили костер и сторожили в очередь. Первую половину ночи Кривой, под утро Вилька. Чтобы молодой не заснул, да и вообще для пущего порядка Гришка поставил его на холме, а сам расположился между табунком и лесом, высмотрев местечко в теньке, где так хорошо залечь в полуденную жару и сладко вздремнуть под нежный скрип кузнечиков. Сами лошадки получше иных сторожевых псов будут.
Он лег на склоне и, лениво наблюдая за лошадьми, принялся мечтать о том, как он женится. Генеральный конюх будто не прочь отдать за него свою племянницу, покивал, когда Гришка его попросил с отцом будущей невесты переговорить. Да и чего ж не отдать, если Гришка уже десятый год под ним работает, себя не жалея. Каждую лошадку умел обиходить и приветить по-особенному. Кому морковки, кому травки особой надергает, а кого и просто ласковым словом приветит — это надо знать, к кому и с чем подойти. Император доволен, генеральный тоже, так чего ж и не отдать-то? Да и пора уже по годам. Вот тогда он заживет! Ух, как он заживет. Над конюшней комнатка освободилась, он уже переговорил, жбан пива поставил. А на свадьбу перво-наперво родню позовет, потом всех с конюшни. Можно и сотника пригласить, он мужик правильный, с пониманием, от конюха нос воротить не станет.
Хоть и спал почти, разморенный солнцем и мечтами о скором счастье и довольстве, тем не менее увидел, как сбоку мелькнула тень, и он быстро вскочил на ноги, одной рукой сжимая толстое кнутовище, а другой хватаясь за деревянную рукоять здоровенного ножа, напоминающего тесак. С этим он хоть против волка, хоть против медведя выйдет. Хотя медведям не сезон, разве случайный какой, заполошный.
Гришка еще успел заметить, как качнулась низко повисшая ветка елочки-подростка, но кто там был — не увидел. Свистнул Кудрявому и жестом показал, что идет поосмотреться. Ближайший конь — Гнедой — повернул к нему голову и посмотрел на Гришку большими темными глазами. Кривой подмигнул ему косящим глазом. Он любил Гнедого, и тот тоже всегда его отмечал.
Обходя кусты, чтобы не шуметь, и аккуратно отводя ветки, пошел вверх и наискось по пологому склону, высматривая зверя. Если это даже всего-навсего заяц, то он своим кнутом с вшитым на конце свинцом и зайцев брал. Шутка ли — десять лет его из рук не выпускает.
Но ни зайца, ни волка он не нашел. Зато увидел, как за сосенками что-то блеснуло. Сначала испугался; ходило немало разговоров, что лесные ведьмаки вот так-то глазом блестят перед тем, как человека съесть. Глаза у них от лютой злости горят, а слаще человечины для них ничего нету. Сколько он этих историй в детстве слыхал, затаившись на лежанке под старым тулупом. Только уж больно император такие байки не жалует, ругается сильно и в зубы бьет, так что, может, и нет ничего такого.
Прошел чуть вперед, до белых пальцев сжимая нож и успокаивая себя тем, что при дневном свете ведьмаки не балуют, и тут вдруг увидел. Даже глазам своим не поверил поначалу. Откуда? Пять дней назад здесь ничего такого не было, это точно, сам тут ходил, орехи собирал. Там, чуть дальше, знатный орешник, и урожай в этом году на зависть. Целую торбу орехов набрал.
Машина. Он такие на картинках видел, что Проф показывает. Смешно, аж дрожит весь, руками трогать не дает, хотя страницы и без того грязные, захватанные. Так чего жалеть? И рассказывал, что раньше таких много было. И вправду, иногда еще можно найти их ржавые остовы, но мальчишки да и постарше кто больше всего любят искать в них острые блестящие кристаллики. Проф называет их «стекло». Ну, стекло так стекло, хотя что и у кого стекло, не понять. Просто слово такое, и все. А еще на картинках Гришке очень нравились чудно одетые мужики и просто нереально красивые бабы в невиданных по жизни юбках и блестящих кофтах, с красными губами и огромными глазами. И тонкие такие — даже страшно.
Это точно была машина. Какая-то неожиданно большая, зеленая, с такими вздутыми колесами, будто на них налипла вся грязь с округи.
Присев за сосенкой, Гришка некоторое время рассматривал это чудо, чувствуя, как у него горячо, просто отчаянно бьется сердце. Испугался, конечно. А кто не испугается тут, а? До мокрых порток испугаешься, точно.
Но только пугайся или нет, а ты не сам по себе, ты при императоре человек. Так что хочешь иль нет, а доложить обязан. Хоть через страх, хоть как. Вздохнул поглубже, выдохнул и, как был на корточках, двинул вперед, время от времени упираясь пальцами в низкую траву и опавшие с деревьев иголки, чтобы не упасть. Так передвигаться он не привык. Только покряхтывал про себя.
Теперь он сумел разглядеть машину совсем хорошо. Огромная, чуть не с дом. И какая-то прижатая, как лягушка. Да и цветом схожа. Стекло темное, сама тоже. И пахнет удивительно. Ничего такого Гришка до сих пор не чуял, хотя уже семнадцать лет под солнцем ходит. Вдруг какой-то звук! Гришка обмер и со страху кинулся за дерево, вжимаясь в землю.
Из машины вышел какой-то мужик незнакомый, зевнул во всю пасть, потянулся и отошел на пару шагов — нужду малую справил. Одет чудно, невиданно, и повадки, сразу видно, не местные. А Гришка-то многое уже повидал. И кочевых, которые злые хуже чертей, ими мамки детей малых пугают, и приходящих уродов, что про какой-то верховный промысел трындят — этих император хоть и принимал, но не любит. Да много кого. А вот таких — никогда.
Пришлый так увлекся, что Гришка даже подумал, что, подберись он еще на пару шагов, кнутом его точно снимет. Точно в висок. Только вот надо ли? Пограбил бы он эту машину с милой душой. То-то был бы подарок к свадьбе. И генеральному будет что предложить. А вдруг пришлый не один? Тут сто раз подумать надо.
Чуть осмелев, приподнялся и заглянул внутрь машины — открытая дверь оказалась как раз перед ним. Посмотрел и мало что понял. То есть понятно, что вот на этом сидят, стулья такие в мягкой коже, а все остальное — поди-ка разбери. Когда-то Проф рассказывал, что там внутри бывает и как, но в то время Гришку интересовали только картинки. Смотреть на них было слаще, чем сказку слушать. Даже про лошадей забывал.
Но, главное, внутри никого больше не было.
Дождавшись, пока мужик потянется и намашется руками и ногами — отчего-то смотреть на это было страшновато — и залезет обратно в машину, Гришка задом, задом, от-клячивая заношенные портки, пополз обратно. Передвигаться таким манером он не привык, поэтому намаялся, устал, да еще и страшно, аж глаза вылазят, но дополз до кустов и, пригибаясь, поспешил вниз, то и дело оглядываясь. Кажется, обошлось. Выбежал к табуну и замахал Вильке. Мол, подойди. Пацан послушно поспешил к нему. А пока принялся седлать Гнедого. Ну не на своем же старике к императору скакать! Дело срочное. Государственное. Это он понимал. Ученый.
— Ты чего? — выдохнул Кудрявый, подбегая. — Случилось чего?
— Дело у меня. К императору. Ты давай это… Сам тут. Табун обратно гони. Да не в прямки, давай через сосны, — показал рукой, — и потом по низинкам. И не медли.
— Траки? — охнул молодой.
— Машина. Только ты никому, уловил? Это не твоего ума дело, императора.
— А не вздуют? — поежился Кудрявый.
Да, это вопрос еще тот. Вздуть могут запросто. Расписать «красненькими». Оставить без досмотра императорских лошадей — не шутка.
— Ты что, маленький? — озлобился Кривой. — С табуном не справишься? Тогда зачем пошел? Я сам тебя вздую.
И несильно, только для порядка стукнул Кудрявого кулаком в грудь. Тот отскочил.
— А чего табун, чего табун-то? Справлюсь я.
— Вот когда справишься, тогда и не вздуют. Чтобы к полудню был. И не гони у меня. Рысью, мягонько. Понял?
— Чего не понять, — насупился Вилька. Нет, точно боится. Ну, перебоится, поди.
Гришка затянул потуже подпругу и, без нажима пустив Гнедого рысью, направился под светлые очи императора, постепенно переходя в галоп. Эх, давно он мечтал на этом конике проехаться! Да чтоб во весь опор. Эх! Хорошо-то как. Это тебе не на уставшей от беспросветной жизни десятилетке трястись. За такое можно и «красненькие» стерпеть.
Глава 3. ПОПОВ: «ВСЕ НА ОХРАНУ ПРИРОДЫ»
Я расположился в этом лесочке задолго до наступления темноты. Специально место выбрал повыше, надеясь, что удастся установить связь хотя бы через спутник. Куда там!
Нет, все же есть вещи, которые я не могу понять, хотя и в школе учился, и верхнее образование имею. Как так может быть, что на огромную территорию — и из нее, кстати, тоже, — не проходит радиосигнал, а внутри, не говоря уже о том, что за ее пределами, — пожалуйста. Просто сколько угодно. Хотя внутри, если честно-откровенно, не везде и не всегда, насколько мы знаем, но не в этом суть. Как будто шапкой накрыли огромный кусище земной поверхности, и все, черная дыра. Даже просто яма, если не переходить на физиологию.
Мы вообще мало знаем, что тут творится. Так, отдельные слухи, разрозненные сообщения, домыслы штатных и добровольных аналитиков и все такое. По большому счету эта зона, которую в официальных и не очень документах предпочитают уклончиво называть особой территорией или, если покруче и в полный рост, закрытым территориальным образованием с физико-психологической аномалией — ЗАТОФПА, — во многом загадка. Или, как, в общем-то, правильно сказано, аномалия. Когда я знакомился с материалами по объекту, мне попалось еще одно определение — зона непроницания. По-моему, это здорово отражает суть.
Говоря по правде, появление лошадей с табунщиками я прозевал. Ковырялся со связью, одновременно ужин себе готовил, чего-то занервничал, хотя и до этого со связью был полный швах. В том смысле, что абсолютный и беспросветный. А тут вдруг отчего-то показалось, будто сегодня непременно получится, хотя объективных предпосылок для этого как будто и не было. Бывает так. Особенно у азартных игроков, скажем, в рулетку. Не везет, не везет, а тут вдруг приходит, просто-таки накрывает как будто проснувшееся седьмое чувство. Нет, ей-богу, лучше бы уж оно спало и дальше. А человек рубится, последние фишки на сукно кидает, выходит из казино в одних трусах с дыркой на заднице ровно напротив того кармана, где еще недавно лежало портмоне с деньгами, а чувство ему в ответ на укоризненный вопрос говорит: «Ну, блин, извини. Ну, ошиблось я».
Вот и мое тоже. Правда, сказать ничего не сказало, но, блин, и так ясно.
Обнаружил я их, когда они к ночи развели костер. Даже не совсем я, а аппаратура, которой напичкан мой мустанг. Это я так свой джип-внедорожник про себя кличу. Когда операция еще только планировалась, вполне серьезно рассматривался вариант с армейской разведывательно-десантной бронемашиной. Ну тут все понятно. Броня, жуткая проходимость, плавучесть, вооружение. Словом, выживаемость. А также грузоподъемность, вместительность и куча всего прочего. А по сути — перестраховка. К счастью, вопрос с транспортом решился еще до того, как я принял активное участие в проекте. В результате споров, компромиссов, нелицеприятной ругани, разумных доводов и обвинений в некомпетентности выбрали чудище чуть поменьше — трехосный внедорожник с легкой броневой защитой, зато с приличной скоростью и кое-каким комфортом, напрочь не предусмотренным в военной машине. Главный и первейший плюс у него — круговой обзор. Все же разведчик не в бой идет, а по большей части исследует территорию. Точнее, разведчики, пара, но об этом потом, позже, если к слову придется. Ну и, конечно, несравненно большая плавность хода, обеспечиваемая качественной подвеской.
Первым моим душевным порывом по идее должна была быть попытка установить контакт с аборигенами у костра. Ну там: привет, братья по разуму! Давайте дружить семьями, то есть цивилизациями, бла-бла-бла, дружба-фройндшафт, по сто грамм за это дело и все такое. Ага! Сейчас! А ничего, что в темноте аборигены шлепнут тебя с испугу и все дела, потому что наплевать им на «фройндшафт» и заезжих прокуроров они ни в грош не ставят?
Я настроил сторожевую аппаратуру и завалился спать.
Не скажу, что это был самый безмятежный сон в моей биографии, случались и послаще, но в целом поспал я неплохо. За ночь, считай, всего пару раз и проснулся, чтобы проконтролировать показания охранной системы. А так — просто дрых. И когда ко мне приблизился косоглазый парень в невообразимых одеждах, я некоторое время наблюдал его на экране, а потом решил дать ему возможность первому выйти на контакт. Во всяком случае позволил ему как-то проявиться. Иногда это бывает здорово полезно — отдать инициативу.
Знаете, у меня не вызывает восторга процесс отправления естественных надобностей прилюдно. Ну воспитание у меня такое. Городское. То есть в какой-то мере тепличное. Но иногда, когда нужно для дела, как говорится, через не хочу — что ж. Я подставился ему в полном объеме. Сама беззащитность. Машина настежь, чтобы видно — в салоне никого. Спиной к нему, с руками, мягко говоря, занятыми совсем даже не оружием. И однако он на меня не напал. Просто уполз, и все. Мне даже не требовалась помощь аппаратуры, чтобы слышать, как он отползает, пятясь назад. Что там про раков говорят, которые пятятся? Вот примерно и он так же.
Потом, совмещая завтрак с работой, я слушал, что меж собой говорят пастухи. Или как правильно? Табунщики? Не суть. Их русский здорово отличался от моего, но это был именно русский, а не старославянский или, скажем, украинский. Поэтому меня особенно сильно поразило произнесенное и повторенное слово «император». Черт, к этому я совсем не был готов. Что-то про императоров в этих местах я не слыхал. Да и никто у нас, факт.
Настроив систему слежения на контроль за идентифицированным объектом, я провел короткий мозговой штурм сам с собой. Был велик соблазн сесть ему, как говорится, на хвост, тем более что объективно хвост имеется, и на этом самом хвосте появиться перед императором, или кто он там на самом деле, во всей своей красе. Я не мог исключить, что это всего лишь очередная шайка, которых тут хватает, а их главарь предпочитает, чтобы его звали Императором. А чего такого? Одному нравится Клык — знавал одного такого, другому… Черт его знает, хоть Король. А кому-то и вовсе Бог. Хотя это все-таки как-то чересчур даже для полностью отмороженного пахана, неизлечимо больного манией величия в предельно тяжелой форме.
Есть у меня такая чисто театральная, актерская черточка — появляться на белом коне с развевающимся плюмажем и с сабелькой в руке. Ап! Все кто в чем, а я в белом фраке и под фанфары с литаврами. Цирк зажигает огни. На арене только звезды.
Но быстро остыл и принял решение следовать заранее определенному плану. Никаких неожиданностей. Никаких стрессов для возможных будущих контактеров. Все мягко, ласково и по-доброму. К тому же меня просто умилило упоминание о машине. Казалось бы, каменный или какой тут у них век, а про машины-то в курсе! И это уже радует. Типа деревня деревней, но телевизор-то смотрим.
К тому же тут имелась еще одна большая проблема в виде дорог. То есть, скорее всего, в виде их отсутствия. Практически полного. А те остатки, ошметки цивилизации, что были в наличии, разумнее было объезжать, чтобы не угробить внедорожник, который, как справедливо вытекает из его названия, куда лучше себя чувствует вне таких дорог, чем на них. Крупнокалиберная терка по сравнению с ними просто подарок. Хотя кому они тут нужны, если нет машин, в лучшем случае, телеги.
Таким образом, здесь существуют только направления. И это направление моя аппаратура исправно отслеживала ровным счетом сорок семь минут, после чего объект пропал с экрана. Табун, всю ночь соседствовавший со мной, покинул место ночевки. Но направление я уже понял.
Очередная попытка связаться с базой ничего не дала, да я и не надеялся. Так, всего лишь выполнил штатные мероприятия. Положено — исполняй. А уж получится или нет — не твоя забота. Налицо идеология служивого человека. Прокукарекал, а там хоть не рассветай. Хотя, признаюсь, я уже порядком соскучился по этому моему рассвету. В том смысле, что связи с базой у меня не было давно. Даже очень давно. По нашим внутриведомственным меркам — давно запредельно. Не хочу каркать, но некоторые чересчур холодные головы могут смело записать меня в покойники. Со всем отсюда выходящим. В том числе со снятием с довольствия. То есть начисления денежного содержания. Потом, когда — и если, тьфу-тьфу! — выберусь, в этом случае придется походить по инстанциям. Доказывать, что ты не мертвец. В нашем ведомстве с этим как-то особенно трудно.
К счастью, дорогу я нашел. Не сразу, не быстро, но нашел.
То, что я увидел, меня слегка потрясло.
Деревянная крепость из остро заточенных стволов остриями вверх приличных таких размеров. С башенками по углам. А вокруг — поля. По осеннему времени уже пустые, но несомненно одно — тут выращивали… Ну, не скажу, что именно. Пшеницу ли или кукурузу — просто не знаю. Одно скажу твердо — я своими глазами видел борозды. Не сказать что идеальные, не по струнке, но тем не менее это были реальные, как я понимаю, вменяемые, узнаваемые борозды. И не на пятнадцати сотках, а как минимум гектары. Да и много их, гектаров этих. То есть тут имеет место быть полноценное сельскохозяйственное производство. Пускай и без комбайнов с тракторами. Только ясно, что это не бутафория, не декорация к несуществующему спектаклю, а натуральное производство. Даже лачуги-шалаши стоят по периметру, в которых так и видятся уставшие от полуденного зноя селяне, попивающие молоко из крынок и закусывающие краюхой хлеба с луком. Во всяком случае антураж совсем не соответствовал пьяным комбайнерам.
Нет, я в очередной раз не понимаю, почему наши родные спутники не могут разглядеть того, что творится на нашей же земле. Территории, если угодно. Вот на этой самой аномальной территории. Кусок земли размером в тысячи и тысячи квадратных километров. Точная цифра у нас, как всегда, топ, видишь ли, «сикрет». И иностранные тоже. Я имею в виду всего лишь эту территорию. Везде дальше — хоть подавись. Дальше, шире и глубже. По нынешним меркам, в век всепроникающих высоких технологий, это примерно то же, как если бы спектакль проходил при плотно закрытом занавесе, и только время от времени в зал выбегал крепко поддатый рабочий сцены и смутно и косноязычно комментировал переполненному залу то, что происходит на сцене.
Аналогия с рабочим не из пальца моего высосана. Время от времени, правда, очень редко, через кордоны, заградительные системы и прочий заградительно-пограничный антураж отсюда наружу прорываются люди. Я не так долго занимался подготовкой к этому вояжу, поэтому точной цифры не назову, знаю лишь, что с ними тщательно работают, выдаивая любые сведения, а потом — ну естественно! — отправляют на другую территорию. Тоже закрытую. За забором. Потому что в большой мир никто и, насколько я понимаю, никогда их не выпустит. Потому что это опасно. Потому что может случиться эпидемия. Потому что в такую ЗАТОФПА может превратиться вся страна. Или даже весь мир. В этой связи у меня имеются некоторые опасения относительно собственного будущего. Думаю, не у меня одного. У моего бывшего напарника они были тоже, поэтому он и стал «бывшим». И вообще, таких дураков, как я, еще поискать. Если рассудить, то на кой черт я сюда поперся? Чтобы меня до конца дней держали в каком-нибудь концлагере санаторного типа? Ладно, чего сейчас об этом. Как сказал один неглупый, хотя и не слишком дальновидный человек, будем решать проблемы по мере их поступления.
Собственно, из-за одного из таких «бегунов» и затеялась эта экспедиция, согласовывали которую аж на правительственном уровне.
Мужик сильно путался в показаниях. Я видел выдержки из видеозаписи его допроса. Правда, обставлено это было качественно, на допрос ничуть не похоже. Что сказать, профессионалы работали. Если опустить детали, то суть в том, что тут — где-то, точно неизвестно, — имеется некто, которого допрашиваемый называл просто Лось. Сам он его не видел, говорил с чужих слов и довольно туманно, но и того, что он наговорил, хватило. С его слов, правдивость которых подтвердила не только специальная аппаратура, но и штатные психологи, выходило, что Лось этот крутейший волшебник. Маг, чародей, колдун, шаман — как угодно. Он и предсказывает, и лечит, и погодой управляет, и все что угодно. Эдакий Господь Бог местного значения. Только наши начальники рассудили, что не совсем местного. Аналитики тоже постарались. Сопоставили кое-какие факты и слегка офигели. Сначала слегка. Потом больше. А дальше пошла уже просто цепная реакция, в результате которой каждая следующая волна становилась больше предыдущей вдвое. Словом, геометрическая прогрессия. Говоря шершавым площадным языком, началась паника. Чему в немалой степени способствовали сведения о том, что бегунцы бывают не только изнутри территории, но и снаружи.
Если отчасти проигнорировать романтически настроенных граждан, стремящихся сюда за неизведанным — ох, знали бы они! — и чем-то запредельно чистым или, наоборот, грязным. Экстремалов, которым все равно, где получать свой адреналин. Охотников и всяких прочих ловцов удачи, как правило, мелкой и весьма неверной. Если представить, что на территорию проникнет человек или, хуже, отряд, обладающий определенной долей умения и жестко, а, главное, правильно поставленной задачей, то его контакт с вышеозначенным Лосем может оказаться похлеще ядерной бомбы, зона поражения которой может превысить не только саму Землю, но даже Солнечную систему. Да и без такого засланца Лось может натворить дел.
Словом, по сравнению с этим строительство ядерного реактора в какой-нибудь Корее или хоть в Нигерии ничто, хотя к подобному факту мигом обращаются глаза и уши всех разведок мира. Впрочем, если говорить начистоту, то я не больно-то верил в подобного типа. Назови его хоть экстрасенсом, хоть магом, хоть волшебником. Скажу более того. В свете последней моды на всяких гадалок, филиппинских хилеров, новоявленных пророков вкупе с самозваными батюшками-чудотворцами — для подтверждения этого достаточно открыть чуть ли не любую газету или хотя бы несколько часов посмотреть телевизор, — я сильно подозреваю, что этот самый Лось понадобился кому-то в схожих целях.
Итак, крепость. Вернемся к реальности.
Что меня поразило, так это кипящая жизнь вокруг нее. Множество людей, по моим прикидкам сотни две, таскали в здоровенный овраг вокруг нее хворост и чуть ли не целые деревья. Точнее, наверное, не овраг, а ров. Люди, лошади — все это работало только на одно, чтобы закидать защитное сооружение, явно рукотворное, древесиной. Но когда мой мустанг и я в нем едва появились на горизонте, вся эта братия как-то замерла и быстро-быстро утекла в ворота. Так что когда я к ним подкатил, не было ни одной живой души, если не считать тех, кто смотрел на меня сверху из-за частокола. И, признаюсь, не увидел я там дружелюбных улыбок. На территории с дружелюбием вообще как-то напряженно. Да уж, что есть, то есть.
Особо неприятно меня поразила труба, направленная прямо на меня. На штатное артиллерийское орудие это не похоже, но я был уверен, что это именно пушка. И калибр такой… Ну, не Царь-пушка, но та штука, что может вылететь из как минимум десятисантиметрового жерла, пробьет мой мустанг навылет, категорически наплевав на его легкую броню вкупе с пулестойкими стеклами, которые, кстати, я только накануне тщательно вымыл.
Что ж, будем считать, что пришло время дипломатии.
Я благоразумно остановился метров за сорок до ворот. Мигнул фарами. И вышел, стараясь держаться за открытой дверцей. Поднял руку и расстарался улыбнуться. Поверьте, под прицелом это несколько сложновато.
— Здравствуйте!
— Ты кто? — крикнул кто-то. Кто именно, я не понял. Что на это можно ответить в подобной ситуации?
— Попов я! — Чей?
Теперь я увидел крикуна. Голос у него такой… Впечатляющий. Ему бы басовые партии в Большом театре исполнять. Вместо Шаляпина. Ей-богу, его приняли бы в труппу без разговоров.
Если бы я сказал, что я душой и телом принадлежу природоохранной прокуратуре, боюсь, он бы не понял. Где он и где та прокуратура? Может, он и слова-то такого не знает. На свое счастье…
— Свой!
— Чего надо?
— С императором хочу говорить.
— О чем?
Я чувствовал, что контакт как-то не залаживается. Ну не складываются у нас отношения. Поэтому требуется сильный ход.
— Да вот на машине хочу прокатить.
Чего я ляпнул? Ох, слышали б мои начальники. Не видать мне тогда годовой премии как своих ушей. Порой отсутствие стабильной связи имеет свои плюсы. За вычетом очевидных минусов.
Мужик в меховой шапке «а-ля казак» скрылся. А я остался стоять. И смотреть. В особенности на пушку. Ее устройство я, в общем, понял. Труба, скорее всего водопроводная, но утверждать не берусь, вставлена в деревянный чехол, туго перетянутый железными обручами. Понятно, чтобы не разорвало. Хотя я сильно сомневаюсь, что такой способ предохранения действенный. Ну да им видней. Главное для меня, что она однозарядная. Скорее всего, срабатывает от открытого поджига. Ну и прицельность так себе. На всякий случай я вывернул передние колеса влево. В случае чего, я с места рвану в сторону, а там их пушкарю за мной не угнаться. Еще там, за пределами территории, я пару дней испытывал это чудо автомобильной техники и выучился — или выучил? — начинать движение с большим ускорением, практически прыжком. Вряд ли здесь видывали подобные маневры.
— Император не желает с тобой кататься, — громогласно заявил вернувшийся «казак».
— А поговорить? — нахально осведомился я.
Скажу честно, здесь я испытывал немалые проблемы с собственной идентификацией. Там мне достаточно бывает представиться и, в крайнем случае, предъявить удостоверение. На подавляющее большинство моих сограждан и не только на них принадлежность к столь уважаемому и, без хвастовства скажу, могущественному ведомству производит сильное впечатление, а некоторых так просто повергает в трепет. Здесь же я себя чувствую как заяц с бритой задницей. Если не сказать, целиком. Видели когда-нибудь бритого зайца? То-то. Если там человек с моей корочкой чувствует себя чуть ли не богом, здесь такие понты не проходят. Ответственно заявляю. Проверено на собственной шкуре. Пардон, бритой.
— О чем ты хочешь говорить с ним?
Я обратил внимание, что он опустил оборот вроде «Его величество». Похоже, это свидетельство некой свободы нравов. Впрочем, я допускаю, что «казак» хотел сказать не «с ним», а «с Ним». Почувствуйте, как говорится, разницу.
— Есть дело. Серьезное. Не для посторонних ушей. — Я перевел дух. Орать с такой дистанции оказалось сложновато. — Если не может сам, пусть выйдет его доверенное… — Я чуть не ляпнул «лицо». Тут несколько иной дипломатический лексикон. — Его доверенный человек. Который передаст из моих уст в уши императора.
— Хорошо. Жди.
И «казак» снова скрылся. Не то они тут так обеспокоены безопасностью государя, не то просто шишку держат, нагоняя важности и жути. В общем-то, правильно. Наши чинуши тоже в этом деле преуспели. За столько столетий было у кого поучиться. Всё равнение на царя! В армии подобное называется «действуй как я».
Левая створка ворот немного приоткрылась, и наружу вышел тот самый «казак». Сделал пяток шагов по направлению ко мне и остановился, после чего изобразил мне ручкой «иди сюда». Ха! Щаз-з! Я ему в ответ тоже. Ручкой. Дескать, прошу к нашему шалашу. Пусть он и на колесах. С некоторого времени я взял за правило не удаляться от мустанга больше чем на десять шагов. От греха, знаете ли. Ох и от греха!
«Казак» попытался было настаивать, но я лишь выразительно показал на верхушку частокола, из-за которого поглядывали хмурые мужики с арбалетами и луками в руках.
По части личного оружия у них тут явно не очень, но мне не хотелось испытывать на себе даже то, что у них имелось.
Видно, любопытство у мужика разгорелось сильнее, чем чувство опасности. Да и то сказать, расстояние в сорок метров для хорошего лука при наличии толкового стрелка — не расстояние. Или император настолько суров? Мне это предстояло выяснить.
Пока он шел ко мне, я смотрел то на него, прикидывая тактику и стратегию предстоящих переговоров, то на частокол, точнее, на стрелков. Черт их знает, что там у них на уме. Система контроля, имеющаяся в мустанге, работала в полный рост. Пока ничего тревожного.
— Ну? — спросил «казак», останавливаясь от меня метрах в трех.
— Здравствуй.
— И тебе здоровья, если с добром пришел. Так о чем говорить хотел? И кто ты такой вообще есть?
— Сказал же. Попов я. А ты кто?
— Илья. Сотник здешний. Доволен?
— Очень доволен. Понимаешь, Илья, какое дело. Сам видишь, не местный я. Прибыл сюда по поручению.
— От кого прибыл? — начал он брать быка за рога. То есть, получается, меня.
— А не все равно, если от меня вам и императору может быть польза? И немалая.
В багажнике у меня кое-что имелось. Для подарков и, так сказать, в качестве обмена с аборигенами. Ну не зеркала-бусы-стекляшки, но и, конечно, не оружие стратегического назначения. Я в общих чертах представлял себе уровень здешнего научно-технического прогресса, если таковым можно назвать образчик вроде пушки, забацанной из старой водопроводной трубы и вставленной в деревяшку со стяжками.
— Нет, Попов, не все нам равно. Вон какая у тебя машина. Мы таких и не видали. Даже на картинках.
Между делом он потихоньку перемещался так, чтобы заглянуть в салон. Ну-ну.
— Послушай, Илья. Ну зачем тебе эти сложности? Сам пойми, ну что мне может быть от вас нужно? Нападать на вас я не собираюсь. Пока, конечно, вы меня не заставите. Тогда, конечно, вам не поздоровится, факт. Можешь не сомневаться. Но я надеюсь на разумность твою и императора.
— А если я засомневаюсь? — прищурился он.
— Ну чего, ворота тебе выбить? Зачем?
— Это мы еще поглядим, кто кому и чего выбьет.
— А тут и глядеть нечего. Хотя, если хочешь…
Я понял, что нужно продемонстрировать свою силу. Там, где хватает демонстрации одного удостоверения, за которым стоит вся мощь природоохранной прокуратуры, здесь представляться надо всерьез. В полный — по их понятиям — рост.
Я посмотрел ему за спину. Потом вправо-влево. Справа, как и слева, не наблюдалось ничего сколь-нибудь значительного, а вот за его спиной…
— Что там на башне? — спросил я.
Илья-сотник даже не оглянулся. Да уж, нервы у него в порядке.
— На той? — показал он грязным пальцем через плечо.
— На той, на той. Не жалко?
— Смотря для чего.
— Потерять.
— Это же как потерять? И я показал как.
Пистолет у меня на груди. Не на поясе и не за ним — все это неудобно и нефункционально. Эти варианты ношения оружия хороши для строевых смотров и кинобоевиков. Особенно для последних, тогда жесты получаются крупными и шибко выразительными. Я как-то слышал такое определение — «выпуклые». В моем случае, если говорить о визуальном ряде, все скромнее, хотя и эффективнее. Особенно, если учитывать, что пистолетик у меня не того. Не совсем штатный.
И я выстрелил.
Честно сказать, прицел я взял пониже. На всякий случай. Подстраховался. Чтобы не опозориться перед соотечественниками. Ведь как ни крути, а они граждане России.
Хотя и без паспортов, идентификационных номеров индивидуального значения и прочей бюрократии с бухгалтерией. Просто являются таковыми по месту рождения и пребывания.
Угловая башенка с конусообразной крышей венчалась, как я полагаю, флюгером. Впрочем, возможно, это был некий знак государственности, как, скажем, рубиновые звезды над Кремлем.
Верхушку конуса — где-то с полметра — просто снесло. Вместе с, все же надеюсь, флюгером.
Илья обернулся, посмотрел и как-то напрягся. Тут я увидел у него на широкой перевязи саблю. Хотя в иной ситуации я бы идентифицировал эту штуковину как ятаган. Солидная такая вещь. Мне показалось, что он готов за него схватиться.
Вряд ли этот дядечка может быть против меня серьезным противником, но отчего-то мне не хотелось с ним тягаться. Ну вот не хотелось, и все тут.
— Этого достаточно?
Он глядел на меня просто с ненавистью. Не без страха, но, главное, с ненавистью.
— Хватит, — выдавил Илья. — Чего ты хочешь, Попов?
— Сотник, — я примирительно развел руками, старательно демонстрируя свои добрые намерения и дружелюбие, — ты сам захотел.
— Ну?
— Мне нужна помощь, — я слегка сдал позиции. — И я не останусь в долгу. Обещаю.
— Вижу уже, — зло процедил Илья.
Все же, наверное, я переборщил. Хотя…
— Ну что ты так-то уж? Не обижайся. Ворота же я не стал выносить, правда? Залатаешь быстренько, и все дела. За день управитесь. Я же с миром пришел. Мне помощь требуется, только и всего. А в ответ я помогу. Я же это сразу сказал. А, сотник? Договорились?
Вижу, у него начал просыпаться интерес. Я уже несколько знаком со здешними обычаями. Правда, от региона к региону они меняются, но все же некоторая общность прослеживается. Главное — тут все и каждый очень блюдут свои интересы. Кто-то может назвать их шкурными, но я предпочту ограничиться определением «житейские». Жизнь тут такая, непростая. Я бы даже сказал, весьма. Научился подходу к местному люду. Тут, на территории, вообще как-то быстро учишься. Жизнь здесь такая. Заставляет.
— С траками поможешь? — спросил сотник.
Опа! Я чего-то не понял. У них тут чего, на танке гусеница полетела? Или на тракторе?
— С траками? — с сомнением переспросил я.
— Ну да.
— Не знаю. С одной стороны, почему бы и нет. А что именно? Поподробнее можешь сказать?
— Чего тут говорить? Вот маковку ты сшиб, вот и их тоже того, под гребенку.
Так, скорее всего, это все-таки не запчасти. Уже хорошо. А то они у меня в дефиците.
— Слушай, давай начистоту. Вообще-то траками у нас кое-что другое называется. По машинной части.
— Как это такое может быть? — удивился он. Мне показалось, искренне. Или дурака валяет? По части дуракаваляния в этих местах все в порядке. Можно сказать, любимая народная забава.
— Да так. Ладно, неважно. Что такое траки?
— Ну… Траки и есть траки.
Ну естественно! Интеллект он и есть интеллект. Язык — язык. Бочка — бочка. Что там у нас еще одноименного с техникой и ее выкрутасами? Петля, штопор, колоться. Нет, последнее вряд ли можно считать сугубо техническим термином.
Я похлопал рукой по крыше мустанга.
— Вот это что по-твоему? Машина, да?
— А нет?
— Машина. Только у нас это предпочитают называть вездеход. Или джип.
— Вездеход? — переспросил он и рассмеялся. Гулко так. Вылитый Шаляпин. Или Собинов. По части басов я вообще-то не очень. Хворостовский еще, что ли?
Я переждал приступ его веселья — уточнение его причины отложил на более подходящее время — и спросил:
— Так что такое траки?
— Да чума это, что еще. Звери.
— Ну вот какие они? Большие? Маленькие? Сколько их?
— Во! — развел он широкие ладони сантиметров так на тридцать пять — сорок.
— Понятно. И что с ними? В чем проблема?
— Так сюда прут, что же еще! Видишь? — показал он на ров, основательно заполненный деревянными обрубками и опилками. — Как подойдут, поджигать станем, чтобы, значит, не сунулись. И так везде. А иначе беда.
— И когда подойдут?
— Кто знает? Сегодня… Или завтра. Но, видать, все же сегодня. Ну? Сдюжишь?
— Так я не понял. Сколько их? Хоть примерно.
— Ну ты и тупой, Попов. Кто ж их сосчитает-то? До горизонта! Туча! Ты можешь счесть, сколько в туче капель? Вот и тут то же.
Теперь я начал понимать. Массовая миграция не очень больших зверьков. Возможно, грызунов. Например, крыс. Или тех же зайцев. И дались они мне! Зайцы эти. С бритой шкурой. Нет, с тучей я справиться не могу. Как и с нашествием саранчи. Для этого потребна вовсе не войсковая операция, на которую у меня тоже не было ресурсов, хотя само участие армии не исключается, а специальные санитарно-биологические мероприятия. С химикатами, напалмом — не знаю с чем еще.
— Нет, под гребенку вряд ли. Если туча, то вряд ли. Но вот подготовиться к встрече — можно попробовать. А чем они так вам досадили?
— Так жрут же все под гребенку! — искренне возмутился сотник. — До зернышка.
— Ладно, договорились. Попробовать я попробую. Но только так. Мне нужен проводник. Толковый.
— Ну, если поможешь…
— И еще мне нужен Лось.
Буйно заросший волосищами Илья как-то резко поменялся в лине. Осунулся и побледнел. Явные признаки страха. Ярко выраженная физиологическая реакция на сильное воздействие психогенного характера. Говоря по-нашему, по-простому, он испугался. И попытался это скрыть.
— Какой Лось? Ты что? А? Так ты чего тут, а? Чего задумал? Лось ему! Да ты знаешь!
Рука его уже легла на грубоватый самодельный эфес его меча-кладенца. Так, начинается. Хотя, с другой стороны, эта его реакция дорогого стоит. Ох и дорогого! Значит, есть он, неведомый мне пока маг и прорицатель Лось. Есть! А все остальное дело техники. Я мигом прикинул, как мне быстренько обездвижить сотника, а потом, если не захочет сам, развязать ему язык при помощи химии. А со своими проблемами пускай сами разбираются.
И тут он мигом — просто чудо какое-то! — сменил тактику.
— У нас тут охоты уже который год нету! Ни лосей, ни оленей — никого. Одним житом да курами питаемся. А ты лось! Нет, если хочешь, вот там, у Крупняка, — он показал рукой примерно на восток, — зверь есть, но у нас все под гребенку подобрали.
На эту филиппику я мог бы ответить, что не далее как пару часов назад своими глазами видел парочку вполне себе симпатичных оленей, но не стал ввязываться в этот ненужный, никчемный спор. Не об оленях сейчас речь.
— Тогда я буду говорить с императором. Это мое условие. Проводник и император. А с траками твоими сейчас разберемся. Ну? Соглашайся.
Я выразительно, но при этом как бы между прочим положил руку на пистолет. Который совсем не штатный. Упоминание о нем можно найти лишь в нескольких справочниках, большинство из которых имеют грифы «Секретно» или что-то в этом роде. При этом никто и никогда не утверждал, что это или подобное оружие используется хотя бы одной спец или не очень службой мира.
Чем мне нравится территория. Я, естественно, имею в виду ЗАТОФПА, так это тем, что разумные, взвешенные и доказательные аргументы здесь принимаются. Ну почти всегда. Напрягает лишь то, что свою аргументацию приходится выстраивать слишком долго. И часто напряженно. С «корочкой» оно как-то быстрее получается.
— А что ты сможешь сделать с траками? — спросил сотник.
Что ж, вопрос законный.
— Где они? Хотя бы примерно.
— Так там вон, — показал он рукой. Опять же на восток.
Кроме жуткой проходимости, почти полной неуязвимости — в условиях территории, конечно, — и сильной оснащенности системами охраны и наблюдения, мой мустанг оборудован еще некоторым количеством прибамбасов, кое-какие из которых поначалу показались мне излишними. В том числе беспилотный самолет-разведчик, вместо взлетного поля использующий навесной багажник, в котором он, собственно, и хранится во время транспортировки.
— Отойди, — попросил я, стараясь говорить мирно и доброжелательно. К чему лишний раз раздражать местное население? И показал рукой куда. — А то вдруг чего. Сам понимаешь.
Сотник послушно отошел. Я быстро извлек разведчика и расправил его крылья. Дел на три минуты. После чего сел в машину.
На старт! Внимание… Малосильный движок загудел, катапульта хлопнула, по металлу кузова прошла дрожь, и на экран справа от водительского сиденья потекло изображение. Под ним часто менялись цифры, соответствующие местоположению прибора относительно базы. То есть меня.
Сказать честно, у меня были некоторые сомнения по поводу того, поднимется ли эта штуковина в воздух. За время моего пребывания на территории серебряно-литиевые его аккумуляторы могли здорово подсесть. Но, как оказалось, ничего. Индекс зарядки в семьдесят три процента я счел более чем удовлетворительным. Потом заряжу. Если будет в этом смысл.
Самолетик, оторвавшись от взлетной полосы, опасно нырнул вниз прямо перед капотом мустанга, но быстро выровнялся и стал набирать высоту. Некоторое время я его еще видел, а потом стал смотреть на экран. Радиопомехи на территории непредсказуемы, поэтому программу моему разведчику я задал сразу же. Во избежание.
— Эй, Илья! Давай сюда.
Он долго устраивался на сиденье, начав с того, что попытался войти внутрь вперед ногами. Кабина в джипе хоть и просторная, но с появлением в ней кряжистого сотника места стало заметно меньше. Он кряхтел, сопел, источая запахи чеснока и конского пота, оглядывался и одновременно до всего старался дотронуться.
— Сюда смотри, — сказал я, показывая на экран. — И прекрати хватать.
От обиды он засопел еще громче, но на экран посмотрел.
— Это чего такое?
— Это показывает то, что находится под самолетом. Места узнаешь?
— Ух ты! Вот бы Сане показать!
— А кто у нас Саня?
— Да император. Он давно блажил такую штуку сделать, чтобы летать на ней и сверху на землю смотреть. Слушай, может, продашь, а?
— Подумаю. Ты на экран смотри. Куда дальше-то? Вот интересно. Своего императора здешние сотники просто Саней зовут. Ладно, об этом я потом подумаю, сейчас нужно разведчиком управлять. Кстати, деньги, как таковые, тут хоть и мало распространены, но в ходу наши, российские. Правда, еще дореформенные.
— Так, погоди, — возбужденно бормотал Илья, пялясь на экран. — Это речка наша, так? Слушай, помедленнее нельзя?
Я не стал ему объяснять про минимальные скорости летательных аппаратов и чем отличается самолет от вертолета. Просто изменил режим воспроизведения поступающей информации. Изображение на экране стабилизировалось, и только в нижнем правом углу в небольшом окне можно было видеть передачу в реальном времени.
— Ага, вот так, хорошо. Значит… — Он повел перед собой большой ладонью. — Тут Софьин выпас, сюда дорога, пасека… Ага! Вон туда, — махнул он, мало-мало не снеся монитор.
Я вывел текущую информацию на полный экран и принялся джойстиком корректировать курс, помня о том, что в любой момент сигнал может исчезнуть. И он исчез. Случилось это не сразу, однако случилось.
— Чего это? — забеспокоился Илья, увидев подернувшийся цветной рябью экран.
— Помехи в радиосвязи. Ладно, неважно, пошли на свежий воздух.
Отчасти я был даже рад этим помехам — в относительно небольшом салоне джипа находиться рядом с Ильей становилось затруднительно из-за источаемого им крепкого амбре. И это при том, что дверцы я не закрывал.
— А чего, хорошо сидим. Хорошо у тебя тут. Мягко. И пахнет вкусно.
Лучше бы он не начинал про запахи.
— Вот именно. Выходим-выходим. А то привыкнешь еще. К хорошему, знаешь ли, быстро привыкаешь. Вылезай.
Он снова засопел, но выбрался, хватаясь то за подголовник, то за дверной окоём. К счастью, обошлось без разрушений. На всякий случай я захлопнул пассажирскую дверцу и заблокировал.
— Ну и чего теперь? — спросил сотник.
— А чего «чего»? Ждем.
— Долго? У меня еще работы, — он рубанул себя по бороде в области кадыка. — Давай-ка я пойду пока, а ты после шумни, ежели чего.
— Дольше ходить будешь.
Выставляя программу разведчика, я прикинул, что за сутки зверьки обозначенного сотником размера могут пройти километров тридцать от силы. На деле, скорее всего, и того меньше, при скорости разведчика около трехсот километров в час путь туда и обратно займет двенадцать минут. Плюс маневры на месте, взлет и посадка — еще пять минут от силы. Итого семнадцать. Так что действительно стоит подождать. Кроме того, я не хотел до поры отпускать Илью еще и потому, что счел нецелесообразным давать ему возможность сейчас встретиться со своими, в том числе с императором. Мало того, что это даст ему психологическую разгрузку и даже подпитку, что чрезвычайно важно при любых переговорах. Он мог получить еще и новые вводные, что определенно затруднило бы достижение стоящих передо мною целей. И, кроме сказанного, я хотел это время использовать с толком для себя.
— Да ну, — отмахнулся он. — Врешь ты все, Попов.
— Сейчас увидишь. Кстати, хотел тебя спросить. Вы чего тут вообще-то выращиваете? — Я показал на поля.
— Тут? Ячмень. Дальше пшеничку. Там хрущевку. Вот это картошка, буряки. Там яблони. Ну где твой самолет-то?
Вот интересно, самолетов он в жизни не видел, а слово знает, термином пользуется уверенно и произносит без искажений.
В чем, собственно, заключается феномен территории? И откуда, как говорится, ноги у него растут.
Я, несмотря на все мои допуски и заслуги перед родиной и природоохранной прокуратурой, в этой теме не до конца и, подозреваю, многие мои начальники тоже. В свое время нас до этого просто не допустили. В нашей правоприменительной практике подобное случается сплошь и рядом. Кто-то не совсем корректно назвал данное прискорбное явление «телефонным правом». Хотя в то время нашего ведомства в том виде, в каком оно существует сейчас, еще не было. Но имелись другие. Но не об этом, в конце концов, речь. Я не собираюсь сейчас изобличать язвы и пороки нашего общества, хотя моя работа во многом из этого и состоит.
Про Чернобыль, думаю, слышали все. Сказано и написано про него — одному человеку за всю жизнь не перечитать и не прослушать-просмотреть. Это как море выпить. С ЗАТОФПА, учитывая уже имеющийся опыт и сугубую локальность процесса, обеспеченную кроме всего прочего войсками МВД и пограничниками, ситуация сложилась иная. Информация о ней вовне практически не просочилась. Поэтому нелишне чуть-чуть заглянуть в ее историю и истоки.
Нельзя сказать, что тут был сильно развитый промышленный район. Так, несколько производств, поставленных во времена сначала Сталина, а позже и Хрущева. Схема таких закрытых производственных образований отработана во многих других шарашках, хотя после пятьдесят третьего года само это слово почти исчезло из оборота, сохранившись разве что в литературе, главным образом, у Солженицына. Небольшой НИИ, при нем опытный завод, вокруг жилые дома с магазинами и кинотеатрами, чуть дальше дачи и прочие места отдыха, и все это опоясано колючей проволокой, вышками, автоматчиками и прочее, прочее, прочее. Связь с внешним миром через КПП с жесткой пропускной системой. Все эти Саранск-16, Владивосток-21, Ухрюпинск-100 созданы по одной схеме. Правда, в отличие от настоящих шарашек, людям тут платили деньги за работу, часто весьма неплохие, и позволяли вываливаться во внешний мир почти без мороки. Другое дело, что попасть сюда извне было проблемой, но считалось, что как раз эта-то проблема оправданна. Да что об этом говорить — желающие всегда могут найти информацию по этой теме хоть в том же Интернете.
Самое главное, что во всех этих НИИ разрабатывалась, а на заводах производилась самая что ни на есть секретная продукция военного назначения. Вот и здесь ровно то же.
Не берусь судить о том, что тут произошло на самом деле. По некоторым отголоскам, дошедшим до меня, это был террористический акт. Не исключаю. Не уверен, но и отбросить эту версию не могу. Потому что возможно. По другим — обычная (?!) авария. С необычными последствиями. Версии о «зеленых человечках», новом Тунгусском феномене и прочих пришельцах я не рассматриваю. Хотя, должен признать, некоторые доказательства подобного вмешательства выглядят весьма убедительно. Но тут, думаю, присутствует эффект игры хорошего актера, занятого в паршивой пьеске. Вот, скажем, «Путевка на Парнас» меня не убеждает, морда легковата, но когда в ней играет неподражаемая Костина — ну просто никаких вопросов. Фейерверк и восторг чувств!
В сущности, сейчас все это уже не имеет большого значения. По крайней мере, в рамках моего задания. Или, если угодно, расследования. Я ж не бычара безмозглый, а как-никак следователь. С государственными наградами на груди парадного кителя, который я надевал, исключая примерку, ровно столько раз, сколько меня и награждали. У меня даже фотографии есть. Иногда, особенно в хорошем подпитии, их о-очень интересно рассматривать. Когда и если у меня будут дети, допускаю, что они станут пугать своих классных учительниц тем, что их батя ручкается с президентом страны и при этом нагло ухмыляется. Практически глумится. А это у меня просто тик был после контузии. Выдернули из госпиталя, собаки. Врач мне потом сказал по секрету, что из-за этой красивой железки я лишние две недели в их заведении койку занимал. Не к тому что в укор сказал, а просто проинформировал. Мы с ним, кстати, классно в подкидного тогда резались. Даже не помню, чтобы еще когда-нибудь рубился с игроком такого уровня. Хотя «листами» я, считай, половину жизни шлепаю. Не то чтобы там чего-то, не надо ничего фантазировать и подозревать, просто для удовольствия и поддержания компании.
Так, стало быть, все это хозяйство того. Немножко взлетело на воздух. Не шибко высоко. Скорее, даже низко. Низехонько так, к счастью. К несчастью же — накрыв и соседний заводик. И тот тоже подпрыгнул. Вместе со всем своим содержимым. Которое накрыло всю прилегающую территорию смесью дряни из одного производства с гадостью другого. И там, и там разрабатывали оружие массового поражения. К сожалению — разнонаправленного. В итоге получилась адская, дикая смесь.
Не хочу бросаться научными терминами в приличной компании, поскольку они, термины эти, по большей части, ничего не объясняют, только запутывают. Мне неоднократно приходилось встречаться со специалистами различных профилей, так вот среди них попадалось немало таких, кто стремился показать свою сугубую образованность, для чего сыпал разные словечки щедрее хорошего дворника, раскидывающего песок при гололеде. В итоге ничего не понятно, все в дураках, он один в белом фраке. С опытом я научился такие попытки пресекать, и, знаете, что оказалось? Большинство подобных умников знают свой предмет как раз на уровне терминов. Без них они ничего не в силах объяснить. Ни на пальцах, ни на словах. Они для них словно костыль для хромого. Да если б я все эти словечки знал, стал бы я приходить к ним на консультацию?
Поэтому попробую на пальцах объяснить то, что и как я сам понял. Не скрою, некоторые пробелы в имеющейся в моем распоряжении информации я заполнил, исходя из собственного опыта и здравого смысла, просто для того, чтобы не терялась логика повествования. Думаю, я не слишком нагрешил с истиной.
Начну с того, что, когда закладывали эти производства, никто и предположить не мог, что через много лет наука шагнет настолько далеко, что поражающие способности некоторых боеприпасов могут действовать в радиусе сотен километров от эпицентра. Если, конечно, речь не идет о ядерном оружии, но здесь им почти не пахло. Говорю «почти», потому что немножко все-таки пованивало. В одном месте, назовем это объект Альфа, кстати, другого названия я и не знаю, бодяжили боевую химию с особенным воздействием на психику человека. Ну типа одну каплю в водопровод Лондона, и все его жители начинают безудержно ржать. Или, наоборот, плакать. Точно не знаю, это только так, для примера. Или изобретали каждый раз новую «сыворотку правды». Один вздох, и подследственный рассказывает о себе то, чего и сам давно забыл. На объекте Бета мудрили над способами эффективной переноски ОВ — отравляющих веществ, если кто не в курсе.
По идее такое соседство должно было выглядеть логично. А что? Тематика схожая, родственная, в случае чего разработникам далеко ходить не надо. И, как водится, и там, и там имелись параллельные производства. Одеколоны там вряд ли разрабатывали, но кое-что было.
Таким образом, имеем уже двух змеюк в одном флаконе. Но этого оказалось мало. Ну мало, и все тут. Змея Бета пригрела на своей груди детеныша, призванного переносить яд гадюки Альфа не каким-то там примитивным воздушно-капельным путем, а при помощи радиосигнала. При мне произносили слова «циклический» и «специфически насыщенный», но это не слишком много объясняет. Если по-нашему, по-крестьянски, то это нечто вроде дракона, только не из плоти и крови, а в виде радиоэлектронного импульса, который кружит над определенной территорией и поливает ее огнем из своей пасти. Или не из пасти и не огнем. А поймать его можно лишь при помощи приборчика, из которого он и вылетел.
Если чуть добавить наукообразия, то данные по отравляющему веществу — или любому другому — кодируются в цифровую форму, вроде как записывается формула на бумаге, и потом электронный импульс с этой формулой направляется на объект. Который может быть как в соседней квартире, так и за тысячу верст от родного гнезда. Но в силу некоторых его личных особенностей и геолого-магнитной аномальности местности, этот дракон задержался там, где его и породили.
На этом этапе я остановлюсь. Все равно ничего умнее не добавлю, а вот подписку о соблюдении режима гостайны могу нарушить. Оно мне надо?
Короче говоря, в результате ЧП сложилось несколько эффектов, а в итоге возник феномен территории, что в данном конкретном случае куда как интереснее — я все хочу вернуться к тому, как легко и естественно сотник Илья употребил слово «самолет».
То, что у населения территории мозги крепко легли набекрень — к гадалке не ходи. Тут такое началось! В нашем распоряжении оказались некоторые видеосъемки — куда там Варфоломеевской ночи! Мать на сына, муж на жену. Резня и погромы. Не хочу даже детализировать. Просто не хочу. Мне хватило и того, что я видел. Страшно это и мерзко. Во первых строках этой трагедии повсеместно вырубилось электричество. Да чего говорить, если спутники с орбиты перестали контролировать огромный кусок страны! Муть, пелена, помехи и полная неясность. Наши потенциальные «друзья», увидев со своих орбитальных надсмотрщиков такое дело, жутко «зашелестели ластами». Как так да что такое! Дескать, русские закрыли для международного контроля часть своей территории. Протесты, заявления, ООН, ноты. Ага! Так сходите и откройте, коли себя не жалко. Мы туда больше своих солдат не посылаем. Заразно это. Сами ждем, когда рассосется, и молимся, чтобы на центральную часть страны эта гадость не натекла. Хотите, можем и вам пару пригоршней, так сказать, взаимообразно. Только уж вы сами, без нас там как-нибудь. А мы взвесим, сколько вы там черпанули. Проконтролируем. Потому что это похлеще утечки мозгов будет. Это, братья вы наши по разуму, супер-пупер технологии. Правда, нами самими не до конца опознанные.
В общем, как-то там договорились, мне это не особо интересно. Вроде того, как договорились о липовой посадке американцев на Луну. Большого шума не было, и это главное. Хотя, если на мой взгляд, то как посмотреть. Иногда в нашем прокурорском деле шум очень даже полезен.
Первое время, конечно, после того как сделали несколько попыток сунуться и ликвидировать последствия, а, главное, добыть документацию — ничего из всего этого не вышло, — беглецов с территории только что не отстреливали, хотя, полагаю, без этого не обходилось. Перепуганному срочнику проще пристрелить «мокреца», чем с ним цацкаться, после чего уехать в честно заработанный отпуск сроком десять суток. Сменившие их контрактники тоже не похожи на дедсадовских нянек. Не больно-то им нужны приключения на собственный бритый загривок. Они, в смысле местные, территориальные, были, да и по сей день остаются заразными. Правда, наши биологи ищут вакцину, что-то там уже нащупали… Боже, как у меня болела задница после их уколов!
Так вот по поводу мозгов набекрень.
После разразившейся вакханалии выяснилось, что у аборигенов здорово деформировалась память. В том смысле, что ее отшибло. Не совсем, но прилично. Вплоть до того, что многие элементарно разучились читать. И это, на секундочку, в научных городках! Где доктора наук не то что б через одного, но совсем даже не редкость. Впрочем, насколько мы поняли, как раз докторов-то с кандидатами вырезали первыми. Как наименее приспособленных к варварству. И, возможно, как виновников произошедшего катаклизма. Точно неизвестно. Понятно лишь одно — нехилая часть современной России разом рухнула в Средневековье. Если не глубже. Там, видишь ли, Интернет и нанотехнологии, а здесь уже каменные топоры себе строгают и жрут себе подобных. Прогресс!
По поводу «жрут» это я так, от избытка воображения. Достоверных фактов на этот счет у меня нет. Одни предположения. Или, если угодно, догадки.
Так вот о памяти. Насколько нам известно, некоторые рудиментарные остатки воспоминаний у территориалов остались. И у детей их, и внуков. Чему не могли не способствовать разграбленные, часто сожженные остовы автомобилей, которые я неоднократно встречал, остатки мачт линий высоковольтных электропередач, почему-то взорванная краснокирпичная церковь. И в особенности проскальзывающие словечки. Однажды я чуть не рассмеялся (мне это стоило немалых усилий), услышав слово «супермаркет» применительно к бревенчатой избе-самострою, в которой семья гнала на продажу самогонку. Все предприятие вместе с жилыми и производственными площадями метров, примерно, шесть на шесть. И ведь не просто «маркет» — а «супер»! Под охраной здоровенной лохматой псины в репьях и почему-то в древесной стружке. Я, честно сказать, отовариться так и не решился. Да, в общем-то, и не хотел. Трусливо шмыгнул мимо. Мы тогда были еще вдвоем.
Мы с Ильей уже прилично развили сельскохозяйственную тему, я даже увлекся, на самом деле интересно, когда с востока послышался слабый звук электродвигателя самолета-разведчика. За частоколом крепости торчали десятки, если не сотни, любопытствующих лиц. Учитывая количество здешнего народонаселения, произведенный самолетиком эффект в процентном соотношении значительно перекрыл интерес москвичей к салютам в дни государственных праздников.
— Вот видишь! — победно выкрикнул я и нырнул в салон джипа. Здесь, по счастью, все еще пахло кожей и еловой отдушкой.
А ни фига! Экран все так же рябил помехами. Только в техническом окне быстро менялись цифры, характеризующие местонахождение разведчика относительно базы. Какой-никакой, а контакт есть! Значит, будет и продолжение банкета.
Все остальное я проделывал медленно и торжественно. Ведь столько зрителей! Публика должна увидеть свой спектакль.
Самолетик весьма прилично зашел на посадку, погасив скорость, и спланировал ровно на картофельные, как я понимаю, грядки. Правда, чуть дальше, чем я ожидал. Метров так за сто с небольшим от «базы». Переваливаясь на колдобинах как утка, он замер, зацепившись правым крылом за земляной холмик, отчего его развернуло градусов на сто двадцать.
Что удивительно, следом за мной, явно стараясь обогнать, бросился сотник. Только вот на тебе, не угадал! Я подхватил своего разведчика первым. И, стыдно сказать, прижал к груди.
— Чего там? — спросил Илья, сбивая мохнатую шапку на затылок.
— Пойдем-пойдем. Сейчас увидишь.
— А вот так нельзя посмотреть, чего ли?
— Откуда? Пошли, сотник.
Ну не объяснять же ему принцип работы телекоммуникационной аппаратуры.
Я стоял к крепости практически спиной. То есть ежели брать направление моего носа за вектор, которым я оказался развернут к «казаку», это не было полных девяносто градусов по отношению к плоскости частокола. Возможно, градусов семьдесят. То есть не совсем спиной, но и далеко не вполоборота. Однако мне хватило и этого, чтобы увидеть, как из ворот вылетела четверка конных.
Меня тоже кое-чему учили. Очень надеюсь, что это были мастаки покрепче и серьезнее тех, кто когда-то — кстати, интересно кто? — пестовал Илюшу.
Руки у меня, понятно, были заняты самолетом. В иной ситуации я бы его без сожаления бросил, но тут образовался торг. Я, конечно, не торгаш, но момент просекаю. Научился.
Уродовать его я не стал. Просто ударил толстым рантом ботинка по голени сотника. Кто не пробовал… В общем, не советую. Ну его. Больно это. А если удар провести со знанием дела, то, уверяю, эффект окажется просто поразительным. Мой Илюша даже охнуть не сумел. Просто осел, открыв рот от боли и изумления, и схватился обеими руками за ногу, вытаращив глаза. Наверное, со стороны это смотрелось удивительно и, допускаю, даже где-то забавно. Вот стоял себе мужик, базары свои разводил, а тут вдруг присел и даже валиться начал. Уж я постарался, чтобы со стороны мой удар было не разглядеть.
Подхватил самолет под левую руку, а правую положил на грудь, аккурат на то самое место, где из кобуры торчит рукоять пистолета. И не слишком быстро пошел к своему трехосному мустангу. Но и не совсем уж медленно. Иду, смотрю на конных и начинаю подозревать, что как-то не так они себя ведут. В смысле не так, как я предполагал. Скачут себе во весь опор, но, похоже, не ко мне. А просто по дороге. И, кажется, по своим делам, ко мне вовсе не относящимся. Ну или не совсем вовсе, но во всяком случае не явно. И не немедленно. В том смысле, что прогалопировали мимо джипа, обдав его пылью, и дальше себе, дальше.
Я проводил их взглядом. Да, неудобно получилось. Придется мне перед Илюшей извиняться. Я обернулся к нему. Сотник все еще пребывал в меланхолии, лежа на земле. Но уже подавал признаки жизни в виде мата, не очень громкого, но лично мне хорошо слышного.
— Илья! — окликнул я. — Ну чего ты там? Картинку пойдешь смотреть?
То, что он мне ответил, я предпочитаю не воспроизводить исключительно по цензурным соображениям. Хотя ответил он сильно, не скрою.
— Ну извини. Ну показалось мне.
— Я тебя извиню… — Тут я вынужден несколько купировать его текст. Но ведь это ж надо, до чего стильно умеет выражаться человек! И, я бы сказал, цветисто. С обилием мощных прилагательных и совершенно неожиданными определениями, обобщениями и предположениями по поводу моей ближайшей родни. Даже завидно. Я всегда был неравнодушен к людям, умеющим делать хоть что-то лучше меня. И вот что странно. Где-то память у них, в смысле- у территориалов, отшибло, а вот где-то — фиг!
— Я тебя так извиню… Ты у меня… Родная мать тебя… До конца дней зубы в кармане будешь носить, а жрать жопой станешь.
Это все-таки, согласитесь, уже перебор. По собственному опыту знаю, что людям нельзя давать заговариваться. А то наобещают вот так вот сгоряча, потом ведь исполнять придется. Оно мне надо? Можно, конечно, заставить его замолчать и силовым способом, но зачем это делать на виду у воззрившегося на нас электората? Ему это — потеря авторитета, мне — приобретение свежеиспеченного врага. И я решил провести небольшой лингвистический эксперимент.
— Илья, ты водку будешь? Настоящую.
Мне просто стало интересно, знает ли он это заветное русское слово. Оказалось, знает. И очень даже хорошо.
Он как-то быстро сел, забыв про боль, и посмотрел на меня с новым интересом. Прямо-таки хищным.
— А не врешь?
— Пошли посмотрим.
Вы когда-нибудь видели, как спешит стреноженная лошадь? Скакать, по причине того что передние ноги у нее стянуты вязкой, она не может, но прилагает к этому все усилия. Я не хочу сказать, что сотник побежал на четвереньках. Отнюдь. На своих двоих. Хромая, шипя и ругаясь, дергая головой при каждом шаге, он не бежал в полном смысле этого слова, но и не шел и уж тем более не плелся. Достаточно сказать, что джипа мы достигли одновременно, хотя я вовсе не тормозил. Нет, все же есть в русском языке волшебные слова, при помощи которых можно горы двигать. Я как-то читал — не берусь утверждать, что это правда, но тем не менее, — что многие, если не все циклопические сооружения древности, начиная от египетских пирамид и заканчивая таинственными городами инков, делались не просто людьми, а людьми зомбированными. В доказательство приводились «живые мертвецы» с Гаити, ввергнутые в это жуткое состояние жрецами религии вуду. Те будто бы способны переносить тяжести, посильные лишь слонам. Но то жрецы с их чудодейственными мазями и порошками, не знаю чем там еще, а тут одно только слово! Почувствуйте разницу.
Кстати, коль уж вспомнил о вуду и «мертвецах», еще одна байка, на этот раз близкая мне в профессиональном плане. Будто бы знаменитые и ужасные тонтон-макуты из той же серии, из заколдованных. Потому, дескать, их и пуля не брала, и вообще умирать они не умели. По-моему, чушь все это. Сказки. Страшные, как и сами эти гвардейцы гаитянского диктатора. Не хочу хвастаться или как-то себя выпятить, но я краем уха и про себя кое-что подобное слыхал. С одной стороны, смешно, с другой же… Даже не знаю как сказать. Не то страшно, не то стыдно. Черт его знает. Только во многом как раз из-за таких вот врак я оказался тут. Знаете, типа пуленепробиваемый, а если и пробьют, так нам и пробиваемых за глаза, за самые уши хватит. Но это так, лирическое отступление. Вроде как в жилетку всплакнул.
Такое поведение я наблюдал у алкашей, которые для того, чтобы скоренько выпить, прячутся за углом магазина или соседним рахитичным кустом. При детской игре в прятки ни то, ни другое укрытие не могло бы посчитаться достаточным. А тут — пожалуйста. Психология, однако!
Иллюзия защищенности и благопристойности. Имитация добропорядочности.
Вот и сотник тоже. Он встал за джипом так, чтобы его не было видно со стороны крепости, и спросил, глядя мне в глаза:
— Ну? Где?
По его тону я и так понял, о чем идет речь. Да и чего тут не понятного? Но все же спросил:
— Чего «где»?
— Попов! Все, ты доигрался!
Его, мягко говоря, лицо стало таким, что я понял — шутки в сторону.
— Садись в машину. Я сейчас. Две минуты. Все будет. Кино, вино и домино.
Последнее предложение я произнес в пустоту. Сотник уже уковылял к знакомой дверце. Однако ж крепко я ему врезал. Как бы не перелом. Минимум — ушиб кости. Тоже, знаете ли, не подарок.
Убрать разведчика на его место в навесном багажнике дело действительно двух минут. Еще меньше нужно на то, чтобы взять из заднего отсека бутылку «Столичной». И прийти с ней в салон.
В целях экономии места я предпочитаю расфасовку по ноль-семь квадратного сечения. Теперь я пожалел о своем предпочтении. Судя по голодным глазам сотника, он готов был биться с бутылкой, точнее, с ее содержимым, до победного конца и даже дальше. Скажу честно, не так много вещей в мире пугают меня по-настоящему. Алкоголики входят в этот скорбный список. Особенно буйные. Еще более особенно — военные. Не просто люди в погонах, а именно те, кто умеет воевать по-настоящему. При определенных обстоятельствах у них отключаются мозги, зато включаются профессиональные рефлексы. Сотник явно относился к этой опасной категории. Трепещите, гады! Моряк ребенка не обидит! Но если он, в смысле моряк, пьяный, то нет преград для нашего эсминца на суше и на море.
Мустанг мой не только средство передвижения, но и дом, все тут под рукой. В том числе и чашки, в которых я готовлю то чай, то кофе. А поскольку я не кисейная барышня с утонченными манерами, трепетными пальцами и любовью к прекрасному, тонкому и трепетному же, то моя посуда отнюдь не салонная и емкость у нее стандартная — двести пятьдесят грамм. Не бьющаяся, несколько вульгарная, даже, можно сказать, тривиальная. Говоря попросту — чашка металлическая. В нее я и плеснул, со скрипом свинтив бутылке голову.
Если кто не знает анекдот про верблюда, который за секунду выпивает ведро воды, то я рассказывать его не буду. Сотник этот рекорд бил просто в прах. Правда, сначала понюхал и прислушался к ощущениям. Видать, понравилось. А потом ахнул. Одним глотком. Даже не глотком. Просто влил в себя содержимое. Из-за бороды я не видел, дернулся у него кадык или нет. Подозреваю, что нет.
На некоторое время я даже забыл про развединформацию. Я глядел на Илью. Я впитывал его чувства, нарисованные на лице. Никакой Рафаэль этого не передаст. Только документальное кино. Жаль, что я не догадался взять в руки видеокамеру, хотя для этого только и стоило что протянуть руку. Нет, действительно жаль. Смесь удивления, напряжения, узнавания, ожидания и умиротворения — и все это за то время, за какое я могу членораздельно, без спешки произнести слово «счастье». И, как апофеоз, как восклицательный знак после восторженного приветствия, мощный выхлоп в мою сторону.
— Ну? — осторожно поинтересовался я. Сотник икнул.
— А ничего.
И утер губы и усы тыльной стороной руки.
Взгляд его ожил, и сам он как-то помолодел. Хотя, конечно, для физиологического воздействия алкоголя на организм было еще рановато. Полагаю, тут имеет место тот же психологический эффект, что у хорошего актера, больного сценой. Когда такой выходит на подмостки, он кроме роли забывает обо всем, в том числе о собственных болячках. В этом смысле большие артисты и законченные алкаши одинаковы. Только одному дай дорваться до сцены, другому до бутылки.
Я посчитал, что на этом процесс нашего примирения завершен и включил видеозапись, доставленную самолетом-разведчиком. Леса-поляны, какие-то люди около телеги — все это меня не интересовало. Меня занимал вопрос, что есть такое траки. И, как говорится, с чем их едят. На восклицания сотника и его попытки остановить картинку я не реагировал. Если не считать, что отбрехивался. И, наконец, увидел.
То есть сначала я не понял. Мне показалось, что это сбой в телематике. Бывает. Особенно тут. На осознание увиденного мне потребовалось секунды три или чуть больше. Скорость прохождения импульса по нервам человека составляет около пятидесяти километров в секунду. То есть я явно тормозил. И тормозил здорово. В нашей работе три секунды — много. Не хочу оправдываться, но, возможно, виновата здешняя жизнь. Медленная, унылая и страшная. Хотя люди как-то живут. Деток рожают, картошку выращивают, за пчелами ухаживают.
Я остановил воспроизведение и вернулся назад.
— Вот твари, — сказал сотник.
Я промолчал. Хотя у меня не было ни одной причины не согласиться с его мнением. Действительно, твари. Они шли волной. Изображение не позволяло сказать, насколько эта волна была протяженной; камера разведчика захватила только часть ее. Я не знаю доподлинно, как выглядит нашествие саранчи. Наверное, где-то также. Твари размером с не самого большого спаниеля оставляли за собой… В общем, мало чего оставляли. Деревья, конечно, никуда не делись. Хотя в данном случае употреблять слово «конечно», полагаю, не совсем уместно. Ну и еще земля. На замершей картинке было видно, как от тварей убегает небольшое, голов на пять-шесть, стадо лосей.
— Мать твою ети, — проговорил я. Искренне. От души.
— Ну ты понял, Попов? — отозвался сотник.
— Кое-что.
Я укрупнил изображение, стараясь рассмотреть представителя породы. Цифровая техника позволяла увидеть изображение до деталей. Что я могу сказать. Если сухо и протокольно — округлое тело, похожее на снаряд, трехцветная раскраска — белый, черный и рыжий, — вытянутая морда с усами и небольшой голый хвост. А вот если без протокола, то меня пробрала жуть. Было в этом «снаряде» что-то, хрен его знает, пугающее, что ли. Какая-то нечеловеческая, тупая устремленность. Возможно, это профессиональная ограниченность воображения, некая зацикленность на предмете, узконаправленность мышления, если угодно, но у меня почему-то возникла ассоциация с пулей. Вы когда-нибудь пробовали увернуться от пули? А от вала пуль?
Я уже упоминал, что у нас крайне мало информации о ЗАТОФПА. Что за дурацкая аббревиатура! О территории. И о таком явлении, как траки, мы ни сном, как говорится, ни духом. Кстати, я уже останавливался на том, что Илья с легкостью говорит слово «самолет». Так вот теперь только я понял, почему этих тварей траками окрестили, то есть сегментами гусениц. Для танков или тракторов — без разницы. Потому что они давят, мнут все на своем пути. Все то, что под них попадает. И у меня разом появились нехорошие мысли.
Я посмотрел на координаты в нижнем углу экрана.
— Двадцать семь километров, сотник. С четвертью.
— Значит, завтра, — авторитетно заявил он. Ну бывает так, что человек произносит банальность, а звучит авторитетно. Эдакая особенность организма. Один умник щебечет чего-то, вроде и по делу, а до публики не доходит. Другой же, дундуд дундуком, еле школу осилил, а то и, скорее всего, просто выперли, скажет пару слов — солидно. Слушатели прониклись. Дошло до них. Как под дулом автомата. Кто пробовал жену на кухне заставить поднять руки вверх, тот поймет. Напотеешься. А вот стоит ей же попасть — не дай бог! — под ограбление в магазине, где отморозки в масках и с пистолетами — вмиг! Ручки поднимет, на пол ляжет — и уговаривать не надо.
— Ну что делать будем? — спросил я.
— Раньше полудня не добегут. Успеем. Давай-ка ты вот чего. Надо все это дело императору показать. Сможешь?
— А то.
— Вот и хорошо. Наливай давай, что ли. Уговаривать надо, ась?
Я ему плеснул и подумал, а на кой черт мне все это надо. Траки эти и все остальное. Мне Лось нужен. И, желательно, побыстрее. Подзадержался я тут. Если не сказать хуже. Есть опасение, что начальники мои уже вымарали мое имя из списка получателей денежного и всякого прочего довольствия.
Эти сто грамм он выпил уже со вкусом. С расстановкой. А чего? Водка-то хорошая.
— Ты, короче, вон туда давай, — показал он на закрытые ворота.
Ну и я — короче — спорить не стал. Поставил недопитую бутылку в карман дверцы и повернул ключ зажигания. Тут, на территории, я с особой тревогой отношусь к моменту запуска двигателя. Уже было пару раз, когда мой мустанг не завелся. И это аппарат, настроенный лучшими механиками нашего гаража, обслуживающими самого генерального! Все из-за царящих тут аномалий. К счастью, ничего такого не произошло. Не хотелось бы мне опозориться перед высокопоставленным представителем местного населения.
Я даже не успел тронуться с места, как в зеркале заднего вида увидел двух всадников, скачущих в нашем направлении во весь опор.
— Илья, посмотри, не твои орлы летят.
Он обернулся и выругался, после чего принялся шарить по дверце, толкая ее с таким упорством, что я испугался за целостность моей машинки. Пришлось перегнуться через него, дернуть за ручку и выпустить сотника, успев при этом полной грудью вдохнуть набор свойственных ему ароматов. Удивительная по силе вещь! Надо бы исхитриться и прихватить чуток с собой; говорят, сейчас у городских рафинированных дамочек в моде натуральные мужицкие запахи. Натуральнее, а главное, крепче этого я до сих пор не встречал.
Он выбрался наружу, как раз чтобы успеть взмахом руки остановить верховых. Я тоже вышел, больше для того, чтобы проветрить салон и вдохнуть свежего воздуха. Соскучился.
— Ну, Тоха, чего? — спросил сотник молодого парня с едва наметившейся рыжеватой порослью на подбородке.
— Гладкое почти готово, — покосился он на меня. Видно, не хотел говорить при чужаке. Да наплевать, нужны мне ваши секреты. Я потянулся и сел за руль, включив внешние микрофоны, входящие в систему охранной сигнализации.
Мне было видно, как по знаку сотника парень наклонился с седла к самому его уху. И жарко зашептал, все еще частя дыханием после бурной скачки:
— Борисовские сюда наладились, мы их недавно обогнали. Пятнадцать душ на трех телегах и верхами со скотом. Хромой говорит, что видел траков за Красным оврагом. Штук десять, потом испугался и дал деру. А это кто? — спросил он, явно меня имея в виду.
— За Красным, говоришь? — переспросил сотник. — Дуй к императору, скажешь про это. Мы, скажи, следом. Пускай встречают гостя.
И ударил широкой ладонью по крупу нервно переступающей кобылы. И прокричал уже вслед:
— Ты мне только попробуй лошадь запарить!
В машину он вернулся не то задумчивый, не то расстроенный. Знать бы, что это за Красный овраг такой и где находится. Никаких указателей тут, естественно, не было, а та карта, что имелась в моем распоряжении, мало соответствовала здешним реалиям. Разве что реки и леса были на месте, да кое-где дороги, хотя во многих местах их основательно расковыряли, добывая материал на фундаменты для домов и чего-то еще, не знаю чего. Многие просто пришли в негодность, поскольку никто за ними и не думал ухаживать.
— Ну поехали? — спросил я.
— Ага. Плесни-ка еще чуток. Хорошая у тебя водка. Может, уступишь, а? У тебя много?
Ну да, так я тебе и сказал.
— Себе только брал.
Я плеснул ему. В бутылке осталось едва треть. Здоров он пить. И не видно, кстати, чтобы сильно опьянел. Ну это дело поправимое. Водка — универсальное и абсолютное оружие. Если, конечно, умеешь его применять. Хочется верить, что я умею.
Дождавшись, когда он без спешки, со смаком и сопением выцедит очередную порцию, спросил:
— Готов?
— Уф! Ладно, двигай.
— Дверь-то закрой.
У меня складывалось нехорошее впечатление, что он тянет время. Неужто готовится горячая встреча? Не хотелось бы. Ладушки, посмотрим. У меня тоже сюрпризы имеются.
Даже на предельно малой скорости езды до ворот меньше минуты. Не знаю, принято это у них так или персонально мне показательный почет, но перед распахнутыми воротами встали четверо — по двое слева и справа. У одного в качестве палицы я разглядел полуось от «жигулей». От постоянного соприкосновения с ладонями она блестела, как только что вышедшая из цеха. Разве что один конец обмотан чем-то грязным и к нему пристроен кожаный ремешок. Такое вот постиндустриальное общество. Индустрия закончилась, а общество осталось. Какое смогло.
Увиденное мной сразу за створом ворот потрясло меня до нижней оконечности позвоночника. Напротив меня стоял танк Т-34. Правда, несколько облезлый, с едва сохранившимися следами зеленой краски, которая больше угадывалась, чем на самом деле существовала. Зато пушка была направлена прямо на меня, передний — водительский — люк открыт и из него торчал ствол пулемета. Без шуток! Первое впечатление очень сильное. Но я быстро взял себя в руки. Вряд ли тут имеется солярка и уж тем более остались патроны, а еше, более того, снаряды. Но психологический эффект этот монстр создает весьма и весьма.
— Откуда такое чудо, Илья? — с искренним восхищением спросил я.
— Нравится?
— Да не то слово! Просто не поверишь, детство вспомнил.
— Это как это детство?
— Да было дело. Ну куда дальше?
— Вправо бери.
Двухэтажные строения из очищенных бревен необъятной толщины, маленькие окошки, судя по их форме, застекленные автомобильными стеклами, хотя многие закрыты просто ставнями. Разномастно вооруженные люди с озабоченными лицами. Многие потянулись наружу, за ворота. Видно, заканчивать создание огненной преграды против траков. Недалеко от меня сидит в пыли ребенок и плачет, потому что на него наскакивает петух с распушенными перьями. Никто ими — ребенком и агрессивным петухом — отчего-то не интересуется. Перед этой сценой я и затормозил. Ну не давить же их!
Сотник толстым пальцем подцепил ручку открывания двери и сильно дернул на себя. Освоился, значит.
— Эй! Полегче. Сломаешь.
— Ничо.
Понятно, чужого не жалко. Знакомая психология.
Он вылез, придерживая саблю. Ну точно освоился. Неподалеку, сразу за танком, я увидел тех двоих, один из которых с пробивающейся бородкой. Они что-то говорили низкорослому мужику в хламиде до пола, напоминающей не то монашескую сутану, не то дорожный пыльник грязно-желтого цвета. Даже на расстоянии назвать его одежду чистой не поворачивался язык.
— Да ты не закрывай, — сказал сотник, когда я попытался захлопнуть за ним дверцу. Да еще и придержал ее рукой. — Никто не тронет.
Ну вот и началось.
— Руку убери, — ласково попросил я. Когда нужно, я умею быть ласковым. До, говорят, ужаса.
Сотник руку убрал.
Не хочу сказать, что моя машина есть моя единственная крепость. Крепость человека в его душе, а вовсе даже не в средстве передвижения и даже не в оружии. Но за мустанга своего я держусь. Берегу его и холю с делеями. Поэтому джип я запер на все замки и поставил на охрану.
Снаружи на меня обрушилась лавина запахов, в один из источников которых я чуть не вляпался прямо у переднего колеса. Сумел избежать тактильного контакта буквально в последний момент. Хорошо в стране родной. Хотя теперь уже не знаю, насколько эта территория моя страна.
— Пошли. Вон император, — показал Илья на мужика в хламиде.
Все те десять или двенадцать шагов, которые отделяли меня от императора, я боролся с двумя желаниями — не заржать и понять, кого император мне напоминает.
— Саня, вот это Попов. Говорит, извне, — доложил сотник. — У него самолет есть.
— Видал уже. Ну и чего там?
Краем глаза я видел, как к нам подтягивается народ. В основном мужики со всякими железками в руках. Сильно похоже на сборище гопников, которые для начала хотят попросить у меня закурить.
— Могу показать.
— Я тебе тоже могу кое-чего показать. Ты сам откуда?
— Заграничный я.
— О как! И чего к нам?
Теперь я понял, кого он мне напоминает. Сам я по известным причинам в сельском хозяйстве не силен и не участвовал, но больше всего он, как мне кажется, своими ухватками походил на председателя колхоза, который от гостей не ждет ничего хорошего. Тем более от гостей высоких; если по медицинскому ростомеру, то он оказался ниже меня на голову. Такой лукавый, улыбчивый, в меру грозный и прижимистый. Один к одному, если не считать средневековой крепости, которую они тут выстроили. Даже не средневековой — раньше. Хотя по странам и континентам Средневековье, если брать его истинно календарный период, выражалось по-разному. Скажем, у австралийских аборигенов никаких крепостей не было отродясь.
Я улыбнулся. Ласково.
— Так в гости же.
И тут они на меня кинулись. Скопом. Я не видел, кто подал знак. И подал ли вообще.
Началось с того, что меж лопаток мне влетело что-то тяжелое. Очень надеюсь, что не та самая пресловутая полуось. Но все равно тяжелое. Скоты!
Я упал. Но не плашмя — клювом в землю. На левое плечо, с перекатом — как учили. Ох, как же меня учили! Вспомнить страшно. А теперь пусть будет страшно им. Только ребята оказались очень ловкие. Быстрые и ухватистые. Я еще не дотянулся до пистолета, как мне уже врезали чем-то жестким по локтю. До этого я заметил у одного деятеля длинную палку, которую, надо полагать, ошибочно принял за шест. Хотя шаолинские монахи и шотландские пастухи ими очень эффективно пользовались. Но где Китай и где российская глубинка?
Боль была такая — глаза на лоб. Кто-нибудь пробовал локтем угодить в дверной косяк? Эффект не меньше, чем от электрошокера. На некоторое время правая рука выключилась. Ну извиняйте, граждане и даже не совсем граждане России!
Я уже понял, что убивать меня они покамест не собираются. И на том спасибо. Я постараюсь тоже без необратимых последствий. Пока это возможно.
Их было человек двадцать. Возможно, в тот момент у меня имелся эффект «у страха глаза велики». Человек слаб. Зато сильны отработанные на тренировках рефлексы. Семь шкур и семь потов. Когда-то я готов был натурально убить нашего сержанта. Теперь благодарен.
От удара палкой в грудь я ушел, подставив руку так, что оружие скользнуло и ударилось в землю, подняв фонтанчик пыли, от которого, как и от следующего удара, я увернулся резким перемещением влево, при этом почти одновременно проведя удар бородачу ребром стопы под колено. Я знаю насколько это больно. Теперь узнал и он. Уверен в этом, потому что он заорал. Зычно так. Впечатляюще. На этом я выиграл секунды две; акустический эффект способен производить весьма сильные воздействия на электорат.
Этой паузы мне почти хватило, чтобы подняться на ноги. Почти, потому что их оказалось слишком много для честного поединка. Кто-то врезал мне по бедру. Думаю, ногой. Или чем-то еще. Не знаю. Не видел. Не очень больно, но инерция удара отбросила меня назад. Под ноги и удары нападавших. Затопчут ведь, гады!
Пора предъявлять сюрпризы!
Собаки! Я научу вас гостей принимать.
И я предъявил.
Правая рука оставалась все еще никакой. В голову мне летел чей-то кулак. Агрессивный тут народ, однако! Я бы даже сказал негостеприимный.
В моей куртке ровным счетом тридцать четыре кармана. Не стану распространяться про интимную часть их содержимого — кому интересна шоколадка с витаминным наполнением? — но кое-какие запасы я готов был раскрыть аборигенам.
Примочка размером со спичечный коробок — если кто помнит, что это такое, — дает невероятный эффект даже в ясный солнечный день. И, что хуже того, на фоне работающего отбойного молотка. И, как ни странно, она у меня как раз под левой рукой. Я ее даже почти не достал. Активировал и отвернулся, зажмурившись, сколько мог. Но даже мне досталось. Правда, меньше, чем хозяевам.
Свето-шумовая граната ГСА-16 и на подготовленного-то человека производит неизгладимое впечатление. Между собой мы называем ее «какашка». Не знаю, откуда это пошло, но название прижилось. Возможно, потому, что эта штука отдаленно напоминает шоколадный батончик, которые так нравятся детям. Может — по чьим-то личным ассоциациям.
На практике это выглядит так. Жутко ослепительная вспышка, просто жутко, и чудовищной силы хлопок. Особенно большой эффект достигается в закрытых помещениях. От боли люди просто падают. В глазах, ушах. Случается — воют. Кто как. Зависит от того, кто чего поймал.
Тут, я так понимаю, поймали все.
Честно говоря, мне претит рассказывать физиологические подробности, наступающие после воздействия боевых и не очень боевых веществ. Все эти садомазо, по моему мнению, должны находиться за границей разума нормального человека, пусть даже при этом его обзовут обидным словом «обыватель» или даже «чистоплюй». Суть не в названиях, а в поступках. И их последствиях.
Как раз тут с последствиями оказалось все в порядке. Если коротко — это массовый шок. Если хотите подробности, то я их опушу. Скажу лишь, что, когда окружающие начали подавать признаки осмысленных действий, я уже Перешагнул через пару тел, поднял с земли, точнее, вздернул императора и отступил с ним к машине, держа у его затылка пистолет. Тот хватал ртом воздух и хватался руками за уши. Должен отметить, на фоне многих других держался он вполне достойно. Многие, как бы это поделикатнее выразиться, со своими организмами не сумели достойно справиться.
Чтобы привести здешнего князька в чувство, я больно ткнул ему стволом под ухо — есть там такая точечка, особенная.
— Ну и зачем ты все это затеял, ваше величество?
Честно сказать, мне здорово хотелось сделать ему больно. Особенно учитывая тот скорбный факт, что правая рука все еще плохо слушалась.
В ответ он промычал что-то нечленораздельное.
Какой-то мужик с неслабым таким ножиком в руке направился к нам, тараща бешеные глаза. Видно, поквитаться захотел. Нет, надо было быстренько совать этого колхозника в машину и отвезти отсюда километров на десять, где устроить ему хор-рошенький допрос. Больше б толку было. Не сообразил. Что ж, что сделано, то сделано.
Я перевел ствол и выстрелил бешеному мужику под ноги. Аккурат перед носком его разношенного чувяка. Крепко утоптанная земля вздыбилась и взвилась пыльным фонтаном. Конечно, по сравнению с «какашкой» эффект не тот, к тому же, знаю, у многих уши все еще заложены, но хватило и этого. Бешеный как-то посерел лицом, глядя себе под ноги, и мелко-мелко стал отступать. Нет, скажу я вам, побег с поля боя не всегда означает трусость, очень часто это всего лишь благоразумие. К несчастью, у меня его не всегда достает.
Я рывком повернул императора к себе и стволу лицом. Знаете, горячий и свежепахнущий сгоревшим порохом ствол весьма способствует налаживанию отношений и самым удивительным образом влияет на благоразумие. А уж как языки развязывает!
— Ну, падла, будешь говорить? — зло прошипел я ему прямо в выпученные глаза. Мне даже почти не пришлось играть, я на самом деле был зол.
— Буду, — проблеял он.
Ну вот и ледок тронулся, господа присяжные заседатели.
— А ну пошли к тебе, — потребовал я. Не люблю я на публике выступать без крайней на то необходимости. На мой вкус, мой нынешний выход на авансцену оказался и без того чересчур аншлаговым. Ни один зритель и участник мизансцены не остался равнодушным. — И что б без приключений, понял?
Он закивал. Дескать, все понял. Вот и хорошо. С понятливым человеком как-то легче. А то ведь попадаются порой упертые, хуже баранов, честное слово. Пока договоришься да убедишь такого, сам весь взопреешь. А разве можно потному в приличное общество? Не на дискотеке ж веселимся-отдыхаем, работаем мы там, природу охраняем не жалея живота своего.
— Веди, император!
Сквозь мужичков мы прошли беспрепятственно, если не считать того, что некоторые настолько откровенно хотели вцепиться мне в глотку и другие части тела, что я внутренне приготовился стрелять на поражение. Убивать соплеменников я, понятное дело, не собирался — у нас в стране и без того хреновая демографическая ситуация, но слегка покалечить мог. Слава богу, обошлось.
Дом, в который привел меня император, не был похож даже на терем. Так, в лучшем случае, двухэтажная изба. Но все же двухэтажная. Навстречу нам сунулся какой-то парень в рубахе до колен, но император на него цыкнул, и тот исчез.
Комнатка три на пять с тонированным стеклом в оконном проеме, если не ошибаюсь, лобовик от «мерседеса», минимально укомплектована мебелью, зато по стенам богато украшена разнообразным оружием, от казачьей шашки до АКМС с истертым до белизны стволом. Императора я усадил на лавку в углу у окна, а сам встал за печкой.
— Ну рассказывай. Зачем ты все это устроил? Хотел, чтобы я всех там перестрелял к чертовой бабушке?
Стволом я показал, где это «там».
— Это не я.
— Ну конечно! А кто тогда?
— Илья.
Что ж, возможно. Но спуску давать ему я не собирался.
— Сотник? Ой-ой! Что-то не верю, что твои люди вот так вот запросто без твоего ведома творят. Хотя, если так, то дерьмо ты, а не император. Короче, так. С сотником я сам разберусь. Потом.
— Не надо.
— Это чего так?
— Без Ильи мы не выживем.
— Траки съедят? — с издевкой спросил я. — Или клопы?
— С траками мы справимся. Клопов у нас тоже нет. А вот с кочевниками и остальными вряд ли. Я ему сам… Не трогай Илью.
— Ну… Не знаю. Как-то неубедительно все это.
— Поверь. Я вижу, ты русский. Никого не покалечил, не пристрелил, хотя и мог. У нас тут такое… Дикие баб воруют, мужиков режут или в рабство уводят. Помоги нам, и мы поможем тебе. Обещаю.
— Ага! После того что вы меня чуть не затоптали, очень хочется верить. Не угадал ты, Саня.
— Убивать тебя никто не хотел. Нужно было только расспросить.
— Ну да. А вот так, по-простому, спросить уже нельзя.
— Это Илья, говорю тебе. Горячий он. Прости его, прошу. Что ты хочешь? Хлеба, свежатины дадим. Есть мясо вяленое и соленое. Пушнина кое-какая имеется. — Он смотрел на меня во все глаза. Я же стоял с каменной мордой. Кирпич кирпичом. — Есть золото. Только мало. У вас же оно в цене, так? Что там у вас творится? Мы совсем мало знаем.
Ох и не люблю я торговаться! А император, похоже, в этом деле тот еще дока. Чистый торгаш! Ну колхозник же.
За дверью послышался подозрительный шум, и я быстренько переместился так, чтобы, все еще оставаясь за печкой, взять под прицел дверь. Там что-то негромко ухнуло, кто-то пискнул, и раздались удаляющиеся шаги, сопровождаемые скрипом половиц.
— За хлеб поблагодарю и даже отдарился б, если… Сам понимаешь. Должок за тобой образовался, император.
— Понимаю.
— Вот и правильно. Значит, так. Мне нужен Лось.
На крохотный момент взгляд его метнулся в угол, где стояла обшарпанная армейская рация выпуска семидесятых годов. Р-109. Дальность действия пятнадцать, максимум двадцать километров. Будем считать, двадцать. Уже тепло.
— Какой Лось?
— Тот самый. И проводник к нему. Или сам объяснишь? Давай, Саня, не темни. У меня к нему всего пара вопросов. Вопросов! Я спрашиваю и отчаливаю.
Император замотал головой. Часто так. И обреченно.
— Можешь убить Илью. Ну ни фига себе расклады!
— А тебя?!
— И меня тоже.
Со стороны двери послышался нарастающий шум, и в каморку вломился давешний парень в рубахе.
— Прости, император. Дикие подходят.
— Сколько?
— До двух сотен.
Саня посмотрел на меня. Мужику лет сорок уже, император, а все Саня. Чудно.
— Ну?
Хороший вопрос. Просто отличный. Лучше не придумаешь. Я бы тоже такой задал. При случае. Будешь меня убивать или дашь сначала людей своих защитить? При этом я исходил из того, что изначально убивать и не собирался. Не по этому я ведомству. У нас же что? Природоохранная прокуратура. Охранная! А не убойная.
— Ладно, пойдем посмотрим. Только уж ты…
— Без базара!
Нет, ну нормальные тут императоры! Еще минута, и он мне начнет по фене объясняться. Карась на нары протусуй, в натуре.
Площадь перед императорским дворцом заметно опустела. Только какой-то пацан увлеченно пытался оторвать щетку дворника у ветрового стекла моего мустанга.
— А ну!
При желании Саня, как оказалось, вполне может предъявить голос. До свето-шумовой гранаты ему, понятное дело, далеко, но в здешних реалиях, где нет ни телевидения, ни радио, ни плееров — вполне.
Пацан обернулся на окрик, присел и так замер. Просто соляной столб какой-то. Только гнутый и грязный.
— Останешься тут! — на ходу велел ему император. — Что б ни одна душа ближе чем на метр.
Пацан — веснушки по всему лицу — только кивал ему, внимая. Ничего, дисциплина, какая-никакая, тут имеется. И потихоньку распрямлялся. Часовой же теперь, что б его.
— Ты иди, догоню, — сказал я.
— Чего? — обернулся Саня через плечо уже на ходу.
— Пару минут.
— Не задерживайся.
— Ага.
Я понимаю, мой пистолет против диких, кто бы они ни были, аргумент сильный. Да и не он один. Но у меня другие задачи.
Повернув назад, я снова вошел в «оружейную палату». Возможно, это у них что-то вроде зала воинской славы. Или место для дипломатических приемов.
С древностью Р-109 я знаком, можно сказать, шапочно.
Здрасьте и до свиданья. Поэтому развернуть ее в рабочее положение у меня получилось минуты за две, хотя для этого всего-то и надо откинуть торцевую крышку. Увы. Индикатор зарядки оказался на нуле. Чуть быстрее мне удалось добраться до гнезда аккумулятора. Пусто!
К счастью — или все же нет? — искать тут оказалось почти негде. Две лавки, потрепанное кресло с остатками шитья по шелку, верх печи, да и военные трофеи. Если аккумулятор где и есть, то точно не здесь. Но, допускаю, где-то он все же есть. Может, есть. А может, и нет.
У меня был чертовский цейтнот. И от ощущения этого адреналин хлестал в кровь как из брандспойта, стимулируя мыслительный процесс. Мой фонарик имеет те же двадцать четыре вольта, что и этот экспонат. Все остальное дело техники, с которым я управился за пару минут, остро чувствуя при этом, что там, на стене, меня ждут. И именно это чувство заставило меня остановиться на том лишь, что я засек волну. Все, больше не секунды!
Махом свернув свое хозяйство, на самом деле чужое, и постаравшись привести все в прежний мемориальный вид, я рванул наружу. И едва не убил дверью того самого хлопца в рубахе до колен, который, как оказалось, притаился за дверью. Шпионы, кругом одни шпионы в императорском дворце. Такая уж у них планида.
— Не дай тебе бог! — сурово пригрозил я ему. А что я могу еще сделать? Ведь один черт, доложит.
На бегу я отметил, что веснушчатый исправно несет службу возле моего мустанга. Даже топором где-то разжился. На всякий случай сделав ему зверское лицо, я галопом устремился к периметру. Оказалось, что я почти разучился лазить по лестницам. Тем, которые с перекладинами, а не парадным. Хотя там я тоже, впрочем, рекорды не ставлю.
К моему невероятному удивлению я застал почти идиллическую, мирную картину. Во всяком случае, ни о каких военных действиях она не напоминала.
На расстоянии метров так в пятьсот имела место быть толпа конных, действительно, что-то около двух сотен, только вот среди них угадывалось как-то слишком много женщин и детей, гораздо больше, чем, по моему разумению, положено при набегах и вообще во время военных походов. Мне показалось, больше половины. А к воротам неспешным шагом приближались трое. Один чуть впереди, в высокой меховой шапке, в какой-то длинной меховой же хламиде. С уздечки по обеим сторонам конской морды свешиваются свалявшиеся хвосты, похожие на лисьи, но утверждать не берусь. Заросшее черным волосом лицо даже на расстоянии поражает какой-то дикой красотой, граничащей с уродством из-за намертво прилепленного выражения превосходства и жестокости. Двое других по бокам и чуть сзади, где-то на полкорпуса лошади. У правого в руке длинная палка с перекрестием, на котором развешаны разномастные хвосты, второй — лопни мои глаза! — в зеленом медицинском халате на голое тело. Правда, в штанах и мохнатой же шапке. У правого колена — мне это хорошо было видно — обрез охотничьего ружья в кожаном футляре.
То, что на отворотах моего воротника вроде пуговиц или невнятных знаков отличия, на самом деле миниатюрные камеры. На всякий случай я активировал обе, правда, без особой уверенности в том, что они сработают. С этим на территории непредсказуемо. Но ведь император как-то пользовался же армейской радиостанцией. Эта мысль не давала мне покоя. Ведь чудес не бывает. Хотя как раз тут-то и бывают. Надо будет с этим как-то разобраться.
Потом посмотрел по сторонам, слева и справа от себя. Такого сплава страха и ненависти на лицах людей я что-то не припомню. Пальцы намертво сжимают оружие, лица застыли. Внизу, за нашими спинами, кто-то суетится, чего-то тащат. Да уж, не любят тут этих пришлых. Сказать правду, я поймал себя на том, что рука моя легла на пистолет. Даже не заметил, как это произошло. Да и то, при виде этого типа вариантов всего два — либо убивать, либо на колени падать. Не чета здешнему императору.
Подъехав к самому рву, троица остановилась. Передний некоторое время выдерживал театральную паузу, осматривая частокол. Мне показалось, что его взгляд на мгновение задержался на моем лице.
— Здравствуй, император, — наконец сказал он. Не прокричал, а именно что сказал. Только получилось это у него громко и внятно. Голос его мне тоже не понравился.
— Здравствуй, Бор. С чем прибыл?
— С плохой вестью, Саня.
Кто-то слева от меня тихо проговорил: «Да уж».
— Говори.
— С востока идут траки. Много траков. Такого никто не видел. Тебе не спастись.
— И что ты предлагаешь?
— Пошли с нами. Я уведу людей на запад, за реку.
— По моим землям?
— Такая беда, что не до мелких счетов. Ты без меня знаешь, что я мог пройти стороной, но решил сделать тебе хорошее предложение. Пошли.
— Иди сам. Но если ты кого-нибудь тронешь по дороге…
— Ты мне грозишь, император?
— Ты меня тоже знаешь, без нужды я не воюю. Так что просто предупреждаю. Иди на запад один.
— У нас кончаются припасы, — сказал Бор.
— Урожай в этом году плохой. Спроси хоть у Тимофеева. С его заливными землями он почти не зависит от погоды.
Слева от меня раздался сдавленный смешок. Напряжение на стене понемногу отступало, я это просто кожей чувствовал.
— Я мог бы взять и сам, — надменно проговорил гость. — Но не стал. Предлагаю честный торг.
— Я никогда не отказываюсь от хорошего торга, но сейчас нам нечем торговать. Самим бы зиму пережить. Еще раз говорю, потолкуй с Тимофеевым.
— Во-во, Тимофеев ему даст, а догонит, так еще раз, — снова прозвучало слева. — По старой дружбе.
Я посмотрел в ту сторону. Похоже, комментировал давешний конник с юной бороденкой. Надо бы попробовать с ним потолковать.
— Прощай, Саня. Вернусь — договорим.
Бор резко развернул коня и взял с места в карьер. Красиво так пошел. Картинно. По стене пронесся облегченный вздох.
— Стоять всем на месте! — громко велел император.
Я решил, что ко мне это не очень относится, и пошел на его голос, благо недалеко. Люди косились на меня, многие очень неодобрительно, но пропускали. За спиной я слышал шепотки. Только попробуйте! Буду стрелять без жалости.
И тут же себя одергивал. Что ты от них хочешь? В чем они виноваты? Государство их фактически бросило, силком загнав в Средневековье. Самое поганое, что при помощи самых же высоких технологий. Наглядный пример того, что передовая научная мысль способна вернуть нас в каменный век. И все для этого сделано самым тщательным и гадским образом. Внешние кордоны по периметру с пулеметчиками на вышках и лучшими системами слежения и предупреждения. Эти люди поставлены на грань выживания без какой-либо помощи извне. Вот интересно, кто я для них? В головы им, ясное дело, не заглянешь, но, полагаю, теплых чувств ко мне тут никто не испытывает. Мало того, что чужак, так еще и приехал со стороны и от имени их предавших. Хотя, возможно, они и не рассуждают такими категориями. Скорее всего, за это время они настолько привыкли к своей обособленности и, скажем так, свободе, что совсем не жаждут перемен и возврата в прошлое. Или настоящее, смотря как это рассматривать, с чьей точки зрения, их или либерального правозащитника, всклокоченного необходимостью защищать общемировые ценности.
Пробираясь за спинами людей, я время от времен посматривал в сторону кочевников. Бор еще с полпути на бешеном галопе поднял руку и сделал отмашку, показывая своим людям направление движения. Все это время они так и провели в седлах. Табор медленно тронулся туда, куда он показывал. Отчего-то мне их стало жалко. Беженцы.
Император Саня о чем-то негромко говорил с сотником. Причем если первый был откровенно зол, то Илья явно сконфужен. Смотрит в сторону, насупился. Только что ножкой не делает, как провинившийся мальчишка. Саня заметил меня раньше, чем я приблизился настолько, чтобы отчетливо слышать их разговор. Хочется верить, что камеры с чувствительными микрофонами сработали лучше моих ушей. Кстати, пора уже и выключать — их батареи и так здорово подсели. У меня есть еще один комплект, но он последний. К сожалению, я столько времени писал всякую муру, тогда казавшуюся мне важной, что теперь вынужден строго дозировать. Ну кто же мог предположить, что я настолько тут задержусь.
— Ловко ты, — с ходу польстил я императору. Не из привычки к лести, исключительно из дипломатических соображений; пора налаживать отношения.
Он колко посмотрел мне в глаза.
— Я вот думал, ты нас поддержал бы или как? А?
Сам я знаю однозначный ответ на этот вопрос. Но прямо на него предпочел не отвечать.
— Еще не решил. Слушайте, мужики, я бы поел. Заодно кое-что обсудим. Вы как?
— Грех не накормить гостя. А ты, — Саня зло посмотрел на сотника. Тот был заметно пьян. Абсолютное оружие в действии. — Ты здесь. Потом придешь, расскажешь… — Он выдержал паузу. — Нам.
Черт, ну что им стоило сделать нормальные лестницы, не с перекладинами, а со ступеньками. Пусть даже без ковровой дорожки, я согласен.
Я высоко оценил наличие поста около моего мустанга. До сего дня мне не приходилось видеть постового с топором на плече. К тому же настолько конопатого.
— Так держать! — бодро сказал я, проходя мимо стража. Тот ответил мне странным взглядом, в котором я как-то не заметил дружелюбия. Шутить мне сразу расхотелось. Вот не зря говорят, что не стоит лезть в чужой монастырь со своим уставом. Как раз тот самый случай.
Под водительством императора Сани, который по дороге то и дело отдавал распоряжения или просто бросал реплики, на мой взгляд, не пропуская ни одного встречного-поперечного, мы вернулись в оружейную комнату.
Меня смущало, что некоторых слов я просто не понимал. Что, например, означает «чеготок»?
— Ну, Попов, о чем ты хотел говорить?
— Вообще-то сначала я рассчитывал на обед.
— С собой возьмешь.
Крабы встали на дыбы, как бы не было беды.
— Ты меня прогоняешь?
— А ты хочешь остаться?
А действительно, хочу ли я?
— Что произошло? — уже серьезно спросил я.
— Ты не понимаешь?
— Объясни.
— Ладно. Здесь один хозяин — я. Это понятно? Я кивнул.
— Ты принес нам смущение. И хуже того — ты держал меня под стволом. Это потеря уважения. Оно мне надо? Теперь до зимы придется разгребать.
— Мне кажется, ты преувеличиваешь.
— Погоди! Напоил Илью. Люди все замечают. Косятся. Завидуют. Думают, что если кому-то это позволено, то почему не нам тоже. Что, у нас праздник какой-то? Нет. Тогда что? Вот так-то. Теперь скажи, для чего Бор с людьми сюда заявился? За припасом?
— А зачем еще?
— Ты не поймешь. Он только и может, что грабить. Обмануть, украсть, угнать, убить. Разбойник он.
— Так он не от траков бежит?
— От них, конечно, тоже. Но он мог и стороной пройти. Но сунулся сюда. Зачем? А за тобой!
— Вот так-таки прямо за мной? — разозлился я. — Император, не перегибай палку. У меня не ангельское терпение! Ты сейчас скажешь еще, что из-за меня была засуха, и тогда вообще мне все очень понравится. Или, хрен тебя знает, что траки двинулись потому, что я приехал.
— И скажу. А как ты думал?
Несколько секунд мы смотрели друг на друга в упор. Два козла, изготовившиеся к схватке. Не моргая. Бескомпромиссно. Зло. Нагнетая напряжение. Я его одним движением направлю в нокаут или куда подальше. Совсем далеко. И невозвратно.
Злость во мне кипела круче переваренного супа, который срывает крышку с кастрюли и выплескивает пену на огонь, после чего квартира заполняется вонью сгоревшей органики.
Не знаю точно, как в этих случаях поступают дипломированные контактеры-психологи из, скажем, той же конторы, которая работает с террористами. То есть по слухам, отголоскам я в курсе. Да и меня когда-то учили. Помнится, у меня был конспект лекций в палец толщиной.
— Слушай, Саня, — процедил я, — либо ты прямо сейчас мне все объяснишь, либо… Сам понимаешь.
— Скажи спасибо, что я тебя вообще отпускаю.
— Я и без твоего «спасибо» уеду.
— Уедешь. Но не очень далеко. Бор где-то рядом затаился. Я этого гада знаю. У меня с ним контры давно. То, что он женщин с детьми передо мной выставил, так хитрит. Это ты не знаешь, а я знаю! У него активных бойцов под три сотни. А что он тут показал? Где остальные? Вокруг! Ты на своей машине еще можешь уйти от него. Нет — он на штурм пойдет, сволочь. Ты сможешь его остановить?
Я прикинул. Три сотни. Плюс дети и женщины. Это же сколько на круг? Пять, семь сотен человек? Вряд ли сумею.
— Так, и чего ты мне предлагаешь? Прямо ему в лапы? Спасибо тебе!
— Я укажу дорогу. Проскочишь. И вообще возвращайся к себе. Ты такой здесь никому не нужен. Только один вред от тебя.
Нуда. Кое-кто с меня и пользу получил. Да еще как! Ох и стыдно же вспоминать про это.
— Если хочешь, чтобы я тебя попросил, то прошу. Уезжай. Прямо сейчас.
Он действительно просил. Впервые меня император просит. Пусть и местечковый. Не сказать, что меня это наполняет гордостью, но забавно. По меньшей мере, факт в биографии. Я представил себе, как я буду писать отчет, и испытал удовлетворение. Мои генералы такого точно не испытывали. Пусть даже Саня на Наполеона никак не тянет. Разве что ростом.
Я совсем не склонен принимать скоропалительные решения. Из моего опыта следует, чем больше на меня давят, тем крепче требуется подумать.
— Сначала обед, — твердо сказал я. — С тобой.
— Послушай…
— Обед! Я жрать хочу.
— Ну обед так обед. Только потом на себя пеняй.
— Разберусь.
В конце концов, у меня есть инструкции не только этого пресловутого Лося найти, но и разведать обстановку и вообще набрать побольше информации. По крайней мере, для этого мне стоит тут задержаться. Дальше видно будет. И не верил я, что Бор хочет устроить на меня охоту. Я ему не по зубам. И мустанг мой тоже. Хотя при известной хитрости и коварстве, особенно не имея представления о моем вооружении — почему нет? И танки одной шинелью брали, во всяком случае в кино, а уж бутылками с обыкновенным бензином и подавно. Всякие ямы, лесные завалы вполне способны меня остановить. Другое дело, что меня мало остановить. Я еще и огрызаться умею. Впрочем, по здравому рассуждению, моя машина какому-то там разбойнику не нужна хотя бы потому, что он ее водить не умеет. И, думаю, уже никто здесь. К тому же к ней тут нет топлива. И я сам ему, в общем-то, не очень нужен. А вот мое оружие и кое-что еще — это ему вполне может пригодиться. И даже очень.
Я почувствовал легкий озноб вдоль хребта. А ведь не только Бору. Но и Сане тоже. Вкупе с его сотником Илюшей. Тот знает не только про мой пистолет, про кое-что тоже. Знает и попробовал. Впрочем, с этим делом риск есть всегда. Даже в Москве, где у меня пытались отнять мой мобильник. Ничего у них не получилось, кроме того, что заработали две недели отдыха в отделении челюстно-лицевой хирургии, но из факта, как говорится, слов не выкинешь. Так что отнять что-либо у меня не так-то просто и, самое главное, не безболезненно.
Пока Саня отдавал распоряжения своему хлопцу, я рассматривал коллекцию императора. Старье, конечно, но видно, что за ним ухаживают. Ни пыли, ни ржавчины. Возможно, сохранились и кое-какие патроны. Вряд ли много; насколько известно, в первые годы тут стояла такая стрельба, только дым стоял. Народу, как водится, побили немерено. Оно ж у нас всегда так, когда брат на брата. С размахом и остервенением. Хотя, насколько мы знаем, больших запасов стрелкового оружия тут не наблюдалось. В том смысле, что не имелось стратегических запасов стрелкового оружия. Так, все больше по мелочам — милиция, ВОХР, до двух батальонов военных, привлеченных для охраны же и осуществления контрольно-пропускного режима на дорогах и еще кое-что из этой же серии. Танк Т-34 в этом списке не фигурировал и оттого еще больше занимал мое воображение. Честно говоря, он меня просто заинтриговал. Неужели его действительно сюда притащили? Ведь он, если мне не изменяет память, что-то около шестидесяти тонн весит. Это вам не семечки в кармане принести. Это, дорогие мои, танк.
Хлопец удалился, и я уже собрался было продолжить наши дипломатические разговоры, когда дверь в музей приоткрылась, кто-то заглянул — кто именно, мне не было видно, раздалось тоненькое «Пс-с!», и чей-то кривой палец сделал движение в том смысле, что «подь сюда». Я как истинный дипломат сделал вид, что рассматриваю пистолет Макарова с покореженной затворной рамкой, имеющей следы ремонта, скорее всего, неудачного. Ну не видел я никогда ПМ, что тут поделать!
— Сейчас я, — недовольно сказал император.
Дипломат кивнул, всем своим видом демонстрируя, что не возражает против того, чтобы вторая высокая договаривающая сторона на время удалилась. Может, по большой государственной нужде, откуда гостю знать. Нужда она ведь штука такая, перед ней все равны, и цари, и холопы.
Воспользовавшись отсутствием хозяина, я снял со стены охотничью вертикалку и переломил. Сам я не охотник в промысловом смысле этого слова, но оружие оно оружие и есть. Не берусь утверждать, но если кого интересует мое мнение, я склонен был считать, что ружьем недавно пользовались. Нет конечно же все вычищено, если не сказать вылизано, однако некое ощущение осталось. Или у меня уже глюки и я вижу то, чего на самом деле нет? Не знаю. Раньше за собой подобного не замечал. У меня вообще довольно адекватное восприятие действительности. Но вот только слабый запах пороха в стволе все еще оставался. Интересно девки пляшут, хоровод у них чудной, то бегут всем скопом в чащу, то раскинутся звездой.
Я повесил ружье на место. Из-за двери слышался чей-то быстрый и тихий говорок. Никак очередной дворцовый заговор образовался? Или покушение готовится? На всякий случай я занял уже знакомую позицию за печкой. Мало ли что.
Ну хорошо, если у них есть патроны, а почему бы им, собственно, и не быть, то где они и сколько?
Глава 4. ПРОФ
Он с детства был самым маленьким. И худым. И кривобоким. Да еще с огромной головой котлом. То есть не красавец. Что он понял слишком рано. К сожалению, много раньше, чем осознал, что не глупее остальных. А то и поумнее. Потому, наверное, что больше книжки читал, в то время как другие ребята в расшибон и заставу играли. Многие выросли силачами и писаными красавцами, только где они сейчас? Им мать родна земля сыра. А вот он жив. И процветает, если не считать некоторых отдельных мелочей, с которыми давно почти смирился. А в последнее время он вообще при Сане, его книгами заведует и еще кое-чем.
Появление в городе человека с Большой земли привело его в трепет, который, если верить писаному слову, называют священным. Он должен был с пришлым обязательно поговорить. Просто невероятно как обязательно! Поэтому, когда узнал, что Саня решил пришельца — уже знал, что зовут его Попов, — отправить отсюда, пришел в невероятное возбуждение и почти впал в отчаяние, поскольку знал характер своего бывшего ученика. Нрав у того упрямый. Если что уже решил — палкой надо перешибать. Палкой и без жалости.
Правда, теперь, с годами, став императором, кстати, с его, Профа, подачи, Саня научился понемногу прислушиваться к людям. А как иначе? На его посту без хорошего слуха никак нельзя, пропадешь. И люди вместе с тобой. Прямо в пучину вместе с вожаком и того, вниз головой и кверху пятками. И упокойный помин на твоем названии. Был, дескать, такой, да не стало боле. Овин лишь его стоит. Сгоревший. Сколько такого-то видывали? Не счесть. Хотя в «Ежедневнике» все про то записано его собственной рукой. Как положено.
Особенно он возбудился, когда понял, что с Саней переговорить до того, как он чужого отсюда наладит, не удастся. То злодей Бор этот черноголовый заявился, то с Поповым заперся. Как оказалось, Илья, пьяный до изумления, буйствует на стене и толку от него никакого. Матвей тоже куда-то пропал, поди парней своих гоняет. И кадет, что в этот день был при государе, отказался, мотая башкой, донести до императора просьбу уродца. И тогда Проф, презрев все приличия, сунулся под дверь представительской, потея и подрагивая от нетерпения; нужно было найти способ переубедить Саню, вот только соваться к нему на глазах у чужого было чревато. Император в общественных делах спуску не давал никому, потому что положение обязывает. Если обыденно с ним, в общем, без большого труда можно было договориться, то на людях император просто зверел. И не понять — картинно, то есть с наигрышем, или в самом деле чувства захлестывали. Многим сильно доставалось.
Когда кадет ошпаренным зайцем выскочил из двери, Проф решился и просунул голову, тихонько позвав Саню, сотворив для этого самую умильную гримасу из всех, что умел. А потом, стараясь не замечать неудовольствия императора, быстрым шепотом — чтобы не перебил — начал говорить.
— Саня, мне обязательно нужно поговорить с чужаком. Это очень важно. Я уверен, он знает такое, что нам обязательно пригодится. Мы это самым подробным образом запишем в «Ежедневник». Ты сам знаешь, как нам это нужно. Это самый настоящий шанс устроить контакт с Большой землей. Ты только представь, какие это перспективы! Мы можем одним махом решить половину наших проблем. Не прогоняй его сейчас. Дай мне хотя бы два часа. Я все разузнаю, обещаю, что ты не пожалеешь. В конце концов, я прошу тебя. Это всем нам пойдет на пользу.
— Обед, — процедил император.
— Что? Саня, я не понял. Какой обед? Тут такое дело решается, императорское, а ты какой-то обед.
— Ты можешь просто помолчать, Проф? Сейчас у меня с ним будет обед. И с тобой тоже. Говори, спрашивай. — Он поморщился. — Время поджимает. Ну посмотрю там сам, как и чего. Крикни пока кого-нибудь, пусть Матвея найдут. Ему тоже не лишне будет послушать. Только быстро. Минут через десять в столовой.
— Спасибо, Саня, спасибо тебе, — быстро закивал Проф и поспешил удалиться. Его бывший ученик все же умел быстро менять им же принятые решения.
Выйдя на улицу, поймал за шкирку парнишку с конюшни и сурово велел ему мигом отыскать Матвея-менеджера и велеть ему быть в столовой императора без промедления. Будет Матвей или нет, его не волновало. Даже лучше, если нет. Уж больно тот говорлив и язвителен. С ним самое главное можно и не успеть спросить. Саня, понятно, за столом не засидится. И не потому только, что не любит чужаков. День сегодня такой, заполошный, за всем надо углядеть. И все из-за траков этих проклятых, и откуда они только в этот год взялись? И, главное, в такой день. Ох, как не вовремя, как не к месту, когда такой гость пожаловал. С ним бы пару деньков потолковать, в баню его сводить, самоварным вином порадовать. Тут-то человек и откроется, разговор пойдет. Но обед тоже ничего, сойдет.
Проф ласточкой обернулся к себе и переоделся. На торжественные случаи имелся у него зеленый военный китель с погонами и орденскими планками на груди, правда, чуть битый молью. Тут он сам виноват, не доглядел. Раньше он был совсем новый, только подмышкой чуть порван, но это бабы легко заштопали. Все равно сейчас такого почти ни у кого нет. Настоящий, шерстяной! С карманами снаружи и внутри, в одном из которых все еще можно было нащупать табачные крошки. Завидовали многие. Сотник Илья уж как его торговал — не уступил.
Когда, чуть запыхавшись, подошел к столовой, оттуда уже доносились запахи жареной на чесноке курятины. Лучше еды не бывает! Как раз время обеда. Проф нервно сглотнул набежавшую слюну. Эх, как же это он не догадался заранее перекусить, чтобы во время этого разговора, может, самого важного за всю его жизнь, не давиться не то едой, не то собственной слюной.
Кадет, стоявший у двери, неожиданно преградил ему дорогу, выпятив грудь, как гусак перед соперником. Только что крылья не растопырил.
— Ты чего? — искренне удивился Проф, останавливаясь перед ним.
— Нельзя, — с дубовой вескостью ответствовал тот, глядя пустыми глазами.
— Мишк, ты обалдел? Или съел чего, недоносок?
Мишка, сын старосты из Удельного, насупился и запыхтел обиженно. Все знали, что он родился раньше срока, потому и лопоухий. Верная примета.
— Император не велел пускать, — нарочитым, юношеским баском проговорил он.
— Меня?! — он взвился тоненьким, пронзительным голосом. Еще в детстве усвоил, что взрослые этого не способны переносить. Да и молодые, если честно, тоже. Уж больно противно получается.
Мишка отшатнулся, но ничего, молодец, выдержал. Даже вперед шагнул. Но только куда ему против Профа! Он ловко схватил юнца за ухо и рывком отбросил в сторону. Кадет взвыл от боли. Проф не стал мешкать и с силой открыл дверь, ударив ею по кадету со стремительно опухающим ухом. Тот только ойкнул.
На большом, человек на сорок столе, было все, чем богат город. От маринованной козлятины до изумительной вкусности соленых грибов. Особенно вкусных потому, что соли в достатке не имелось. Сани и его гостя за столом не было.
Галка — плоскогрудая и некрасивая, но большая искусница по части готовки, — как раз вносила накрытый холстом поднос с пирогами, от которых шел умопомрачительный дух, от чего аж желудок сводило. Проф бочком подскочил к ней и выхватил горячий, едва в пальцах удержишь, пирожок размером с ладонь. Перекидывая с руки на руку, принялся жадно кусать, шумно отдуваясь сквозь зубы, чтобы остудить рот. Галка только поджала губы; ей было жаль красивую раскладку, но Профу пенять не стала — время от времени она скрашивала его одиночество в подвальной каморке, где Проф предпочитал жить, хотя у него имелась целая комнатуха даже с окном. Правда, составленном из осколков, но у многих и такого нет. Только он предпочитал находиться там, где хранится главное богатство империи — книги, журналы, какие-то тетради, газеты, рекламные листовки, квиточки счетов, карты — игральные и географические, паспорта — на бытовую технику и людей, отдельной стопкой лежали всякие билеты и даже имелся ополовиненный рулончик туалетной бумаги. Словом, все то, что осталось от предыдущей цивилизации на бумажных носителях. И это все очень интересовало мышей, для борьбы с которыми Проф завел двух котов, которые, к его великому сожалению, не испытывали никакого почтения к столь ценным артефактам, так что и не понять, кто больше наносил урона — они или мыши. Этим и объяснял учитель свое пристрастие к пребыванию в убежище. Истинную причину он предпочитал не оглашать. Ни к чему. И там он чувствовал смешки за спиной, а тут еще и это.
Для всех он был Хранителем. Так он сумел превратить собственную маленькую слабость в большое достоинство, о котором не забывал напоминать всем. Хранитель Большого Знания. Истины Предков. А кто, если не он, подсказал, что возделываемые культуры надо чередовать на площадях? Вот кто? Так-то вот! И еще многое-многое другое. Город очень многим ему обязан. И когда он случайно узнавал, что его называют червяком, зарывшимся в землю, а то даже кротом, он только усмехался. Правда, пряча за этим обиду, но все же усмехался, потому что прекрасно знал выражение «книжный червь». Он был единственным из многих и многих, который мог считать себя «книжным». Хоть червем, хоть кротом, хоть кем угодно еще. Лишь он один имел прямой доступ к Сокровенному Знанию Древних. И пусть пока что оно не было полным, он чувствовал, фрагментарным, но все это вот-вот должно было сложиться в общую и связную картину. Не хватало какой-то мелочи, подсказки, которая послужит ключом к открытию целостной картины во всей ее прекрасной и чарующей полноте, от волнующей красоты которой ломит в висках и слезятся глаза.
Он успел наполовину сжевать и второй пирог, когда послышались шаги за дверью. Он поспешно спрятал недоеденное за спину. Император не любил, когда со стола хватали раньше его. Да и какому хозяину понравится подобное? Это прямое неуважение к нему. Проф сглотнул полупережеванный комок и исхитрился спрятать объедки в карман, когда вошли император и его гость. Саня, как и положено, на полшага впереди. Вид он имел хмурый.
— Прошу к столу, — широким жестом пригласил он и направился на свое место во главе. — Это Проф, наш учитель и хранитель знаний. Напросился, чтобы поговорить с тобой. Надеется, что ты откроешь ему что-то сокровенное. Как, откроешь?
— Пусть спрашивает. Отвечу, если смогу. Еще с детства помню, у учителей бывают такие вопросы, что голову сломаешь.
— Вот и ладно. Проф, ты чего замер? Двигай поближе к гостю. И дай ему хоть десять минут, а то он говорит, что умирает с голоду. Даже ехать отказывается, пока не накормим.
Посчитав, что на этом официальную часть можно закончить, Саня огладил бороду и набросился на еду, не обращая ни на кого внимания.
— Что вы знаете о траках? — спросил Попов, усаживаясь.
— Довольно много.
Проф удивился, что гость обратился к нему на «вы». Здесь это не было принято. Да и нигде, насколько он знал. А вот на Большой земле, видно, иначе. Про такое он только в книжках и читал. Надо запомнить.
— Можете рассказать? Хотя что это я. Сначала закусим.
— Я расскажу, — с готовностью возразил Проф. Он любил, когда его слушают. Саня посмотрел на него с удивлением — весельем в смысле еды хранитель никогда не пренебрегал. Впрочем, как и все остальные. Но промолчал, ничего не сказал, налегая на горячий пирог свежей выпечки и заедая его холодными, только из подвала, солеными грибами.
— Можно сказать, что это помесь крыс и леммингов. Одно из самых страшных бедствий в наших краях. На наше счастье, случается оно относительно нечасто. Последнюю запись о них в «Ежедневнике» я сделал десять лет назад.
То, что он говорил, раскрывая тему, на добрую половину было его личными размышлениями и допущениями. Проф весьма примерно представлял, что такое биология, и уж совсем смутно знал про генетику. В книгах, ему доступных, про них почти ничего не говорилось. Так, жалкие упоминания о науках. Но и эти крупицы он собирал, как хороший хозяин по зернышку собирает зерно, отбирая для будущего урожая лучшее. Много, ох как много он еще не знал! Но верил, что даже из доступного появятся новые побеги знаний, пышно расцветут науки. Хоть бы по одному человеку на каждую. Вот взять хотя бы бензин. Что это, откуда берется — ничего неизвестно. Хотя очевидно, что он служил топливом для автомобилей, самолетов и многого, видно, другого, о чем знаний не сохранилось. Вот бы узнать! А электричество? Просто клад. Или, сказать к примеру, паровозы, которые, как известно, ездили на угле. Проф видел один такой, правда, давно сгоревший и ржавый, по большей части разобранный на железо. Осмотрев его как мог внимательно, решительно не сумел понять, куда там кладут уголь и сколько. Тоже загадка. А ведь угля тут хоть и не так много, но он есть!
Поэтому в своей повести о траках он то и дело намекал, как было бы хорошо, если б гость помог, поделился кое-чем, хоть знаниями, при этом стараясь не уронить собственное достоинство и к месту употребляя слова вроде «регенерация», от чего Саня только хмыкал в усы, «инфекция» и «млекопитающие». Гость слушал его с заинтересованным видом, часто отрываясь от еды. А еще он удивительно ел, совсем не по-здешнему, держа ложку одними пальцами, не в кулаке. Все это — и внимание, и необычная манера пользоваться ложкой — очень ему нравилось. Он даже вспомнил слово, обозначающее эту особенность, — галантерейно. Он встречал его в одной из пьес Островского, помеченной, как и многие, штампом книжной библиотеки.
Саня оторвал голову от тарелки — он вообще наедался быстро, — обтер горстью усы и легким взмахом руки велел заткнуться.
— Слышь, Попов. Илья сказал, что ты будто не прочь самолет уступить. А? Как, сговоримся?
— Зачем он тебе? — спросил гость.
— Да так, интересная штука. Вон Проф мне в детстве картинки показывал. Запомнилось. Соглашайся.
— Я говорил уже. Бессмысленно. Не полетит он у тебя. У него зарядка почти на нуле. А вот то, что он снял, могу показать. Сейчас, доем только.
— Потом доешь. Пошли, времени нет. Проф, ты как, с нами?
— Конечно!
Он еще спрашивает.
— Дай хоть попью, — заупрямился гость и показал на глиняный кувшин с желтыми петухами на боках. — Это что?
— Квас брусничный. Смотри, ядреный до жути.
— Спасибо за заботу.
Налив себе в кружку, Попов выпил ее в два приема.
— Да уж! — выдохнул он.
— Предупреждал ведь. Вот почему так бывает, Попов. Предупредишь человека по-хорошему, по-доброму, а он сделает наоборот, а потом еще и на тебя обижается. Почему?
— Слаб человек.
Проф чуть не подпрыгнул от восхищения. Именно так говорили герои в его любимых книгах. Значит, не врут, не врут! А то некоторые говорят, будто вранье там написано и дурацкие выдумки, однако ж нет, вот, глядите сами!
— Это смотря какой. Сволоты тоже хватает.
Возле машины, но все же на почтительном удалении, создаваемом конопатым сыном гвардейца Артура, клубился народ.
— А ну! — крикнул Саня. — Дел нету? Сейчас я всем быстро найду.
Не сказать, что народ бросился врассыпную, но разошлись довольно быстро. Многие разглядывали чудо невиданное издалека, мальчишки с подружками расселись по конькам крыш. Где-то во дворе громко визжала свинья. Видно, чувствует свой смертный час. Ох и не к добру. Резать-то ее рано еще, только по морозу.
Внутри машина поражала.
Для начала она пахла совсем иначе, чем все то, что до этого нюхал Проф. Это не было живым духом, но и совершенно не неприятным. Если даже не наоборот. Необычно — да. Даже резко. И, наверное, именно от этого щекотало ноздри. А как непросто оказалось забраться на сиденье. Немного жаль, что место ему определили сзади, но только совсем чуть-чуть, потому что все видели, как он сел в машину вместе с императором. Это вам не на соседнем очке посидеть, кряхтя от натуги. Это знак!
Он почти не слушал разъяснения Попова. Самолет там, траки. Он что, траков не видал? Да век бы их не видеть. А вот блестящие ручки на дверях заинтересовали его до крайности. Просто необыкновенно стало интересно, из какого материала они сделаны. Но когда включился экран — крохотный, с две ладони, хранитель забыл обо всем. Даже прилипшее с той стороны конопатое лицо проигнорировал. Просто не обратил на него внимания.
Сначала было очень непросто осознать, что происходит на экране, и только разъяснения Попова помогли понять, хотя все равно это не укладывалось в голове. Как это возможно? Ну как? Вот только что это происходило где-то, за десятки километров отсюда, а теперь вот оно, пожалуйста. Невероятно!
Смотрели заворожено, молча. Только чужой время от времени пояснял увиденное. Проф восторженно вздыхал.
Когда все закончилось и экран потемнел, Саня спросил напряженным, грудным голосом:
— А можешь показать, что сейчас происходит?
Проф напрягся; этот голос, идущий прямо от пупка, он хорошо знал. Он кое-что читал про носорогов, про их упрямство и неукротимый нрав. Вот когда Саня начинал говорить таким голосом, он становился тем самым носорогом, которого не остановить. Хранитель испугался. Чудо, к которому он пока едва только прикоснулся, может быть разрушено. И что сделать, чтобы этого не случилось, он не знал.
— Я же говорил тебе, что зарядка кончилась.
— Ты сказал «почти».
— Правильно. Это значит, что самолет, может, и взлетит, может, его даже хватит километров на пять, а потом просто упадет и все.
— И все?
— Да, просто разобьется. Вдрызг.
— Ну а как сделать, чтобы он… Ну чтобы полетел? Эта самая зарядка, а?
— Могу, конечно, попробовать. Но получится не раньше утра.
— Делай. Остаешься до утра.
— Я сказал «не раньше утра», а не «утром».
— Слышал. Как тут? Выпусти уже меня.
— Я кое-что попрошу взамен, — сказал Попов.
— Утром. Сейчас у меня дела. Ну? — уже явно не скрывая раздражения, воскликнул Саня.
Проф слушал и млел. До утра! У него есть время до утра! Это больше, чем он мог рассчитывать, хотя в мечтах, мечтах… Долгие умные беседы, неожиданные открытия, взаимное удивление и бесконечное удовольствие.
— Поставь у машины двух человек охраны до утра, — грубо заявил Попов.
А вот это правильно, очень разумно. Очень! Народ у нас такой, что лучше охранять. Кто это написал? Проф не помнил. В лучшем случае двери домов закрываются на веревочную петельку или щеколду. На запоре только наружные ворота, да и то потому, что к ним то и дело липнут типы вроде Бора.
— Одного достанет, — отрезал император. — Выпускай!
— Тогда я жду здесь.
— Как хочешь.
Попов выпустил Саню и обернулся.
— Ну Проф, подождем?
— Конечно, я готов!
Чуть было не ляпнул, что хоть до самого утра.
— Да? Ну ладно. Пошли выйдем, хоть ноги размять. Кстати, где у вас туалет?
— Туалет?
Слово было знакомым, но что оно означает, забыл. Даже стыдно стало.
— Господи… Ну куда вы по нужде-то ходите? Ватерклозет, шибдик, гальюн, очко…
— Ну конечно! Пойдем покажу.
Туалет, он же очко. Как он мог забыть. Такое простое слово. Теперь он вспомнил. В детстве одно время он здорово мучился по этому поводу. В том смысле, что из-за этого слова. С одной стороны, оно означало наведение порядка в одежде и прическе, с другой же — он не понимал, что именно. Потом эти мучения сменились другими, и словцо забылось, оставив смутное ощущение недоступности.
Когда вышли из машины и удалились на пару шагов, она слабо квакнула за их спинами. Как будто пес, влюбленный в хозяина, обиженно клацнул зубами на то, что его оставляют. Оторопевший Проф поспешно обернулся. Неужто живая? Ничего как будто не произошло. Огромная машина стояла точно так же, как и до этого.
— Все нормально, — сказал Попов.
— А это… — Хранитель показал пальцем. Дескать, что такое?
— Так надо. Пошли уже, а?
На обратном пути Проф мучился от того, насколько убогим оказалось очко… Туалет! Надо обязательно запомнить. По сравнению с машиной. Никогда раньше не обращал на это внимания, а тут вдруг стало так стыдно, до того, что щеки обожгло. Ладно, хоть за бородой не видно.
Когда вернулись, на посту уже стоял гвардеец с широким мечом в ножнах, выкованным из автомобильной рессоры. В прошлом году охотники нашли в лесу почти целый грузовик. Даже непонятно, как он туда заехал. Саня быстро организовал людей, и за две недели его перетаскали в город. Много чего хорошего из него получилось. Особо порадовал набор инструментов, без которых разбирать старые механизмы одно мучение. А лично для Профа притащили целый ворох разной бумаги. Правда, посеревшей от влаги и побитой плесенью, но все равно это была самая большая находка его учеников за весь прошлый год.
— Хочу пригласить вас, товарищ Попов, к себе. Имеется у меня небольшое собрание, хотелось бы получить от вас кое-какие объяснения.
Взглянув в лицо гостя, он понял, что ляпнул что-то не то. Уж больно тот удивился. Историческая встреча цивилизаций срывалась во внезапно разверзнувшуюся пропасть. И он поспешил навести мосты и сменил тему.
— Но сначала давай закончим трапезу. Саня так спешит, что с ним никогда нормально не пожрешь.
Теперь, кажется, все было нормально. Ну оно и понятно. Еда — дело святое. Кстати, не забыть бы спросить про это, про святое-то. Тут у Профа тоже имелись сомнения. Не меньше, чем когда-то с туалетом. Ну это если только к слову придется.
Галка, вот ведь стервоза, уже заканчивала прибирать со стола. Хранитель возмутился:
— А ну обратно ставь! Ты чего творишь? Не видишь, гость не наелся.
— Да откуда ж я знаю. Вижу, ушли. Ну и все. Сейчас притащу. Только орать-то зачем? Я и так слышу. Все, что ли? Или чего не будете?
— Все!
— Ну и здоровы ж вы трескать, — пробормотала она.
И уплыла дура худосочная, гусыня кривоногая. Воображает из себя. У Профа заворочалось в груди. Что-то давно она к нему не заглядывала, не худо и напомнить. Но не сегодня, не сегодня! Вопросы в его голове так и роились, словно мухи над очком. Даже непонятно — с какого начать.
— А вот, — он запнулся, вспоминая слово, — телевизор. Он как показывает?
— В каком… А! Показывает-то? Тут целая наука. Я, честно говоря, не очень в теме. Но в принципе, если про сам приемник. Сначала на него поступает сигнал. Потом он преобразуется и усиливается для того, чтобы поступить на экран и в динамики. Получается изображение со звуком. Ну если в общих чертах, так.
— А какой сигнал? — начал загораться Проф. — Откуда он берется?
Пару секунд Попов смотрел на него с абсолютно тупым выражением на лице. Проф даже успел испытать укол сомнения, с тем ли человеком он затеял разговор. Таких пустых взглядов он, честно говоря, пугался.
— Хорошо, если все цепочку, я попробую. — Что за цепочка? Проф напрягся. А Попов достал из кармана блокнот — настоящий! — раскрыл его и принялся рисовать фигурки. — Сначала видеокамера. Она снимает изображение. В смысле картинку.
Проф начал балдеть на пятой секунде рассказа. Он просто млел и не заметил, как начал натужно пыхтеть — водилось за ним такое, когда он отключался от окружающей действительности, в которой так редко находится место для высокого и прекрасного. Звучали волшебные слова «электричество» и «провода», «аппаратура» и «зона распространения». Понятно было не все, но он ясно чувствовал, что искомый ключик уже где-то близко. Буквально еще одно движение пальца, и вот он, ноготь к нему уже прикоснулся.
Между делом гость надкусывал пирог, продолжая бубнить с набитым ртом, и Проф тоже не удержался, то есть и не удерживался-то особо, просто принялся за еду, почти того не заметив. Процесс пошел!
Счастье оборвалось внезапно, когда гость воскликнул: «Блин!».
Проф мигом насторожился и даже слегка испугался. Понятно, что гость ругается, но как-то странно. Блины-то причем? Что-то случилось.
— Забыл! Я сейчас, — вскочил Попов.
— Проводить?
— Не надо, я к машине. Мигом вернусь.
И поспешно ушел, оставив на столе блокнот и диковинного вида ручку. Проф осторожно коснулся ее пальцами. Гладкая и теплая. Потом потрогал блокнот. От вида чистой бумаги он испытывал трепет. Вот хочешь — пиши. А хочешь — так любуйся и мечтай о том, что ты напишешь. А что, если попросить? Может, не откажет. Или сменять на что. Чтобы такое предложить? Есть у него отличная зимняя шапка из енота. Теплая — жуть. Ни в какой мороз не холодно в ней. Специально для него пошита. Нет, Попову она великовата станет. Меду кадушку нынешнего сбора. Просто отличный мед. Только куда его гостю девать? Большенькая будет для него-то. Полушубок! Медвежий. Тут и ручку выменять можно в придачу. У-у! Тут простор для мены. Полушубок богатый, всего два года носки. Да и то, чего он его носил-то? Прошлая зима теплая была, так что почти и не надевал, а в эту с месяц болел, на улицу не выходил. Или лучше деньгами? У него немного, но рублей сорок может отдать. Дороговато, конечно, сорок-то, можно и поторговаться, но уж очень ему хотелось заиметь этот блокнот и ручку. Настоящую пишущую ручку! А то царапает старым железным пером с самотертыми чернилами.
Вдруг он спохватился: что-то давно нет гостя.
— Галка! — крикнул. Та, будто ждала, сразу вышла из двери. — Где он?
— А я знаю? Ушел.
— Куда?
— Я знаю?
Ну дура, ну дура же! Что с нее взять, с такой-то?
Подхватился — надо бежать искать. Вернулся уже от двери — к блокноту. Как такое без присмотра оставить? Взять-то не возьмут, но и оставлять не хотелось. Уже чувствовал это своим. Схватил, сунул в карман и снова к двери.
Выскочил наружу, завертел головой, высматривая. Нету! Кинулся к машине. Та слабо урчала, оставленный сторожить ее охранник стоял и слушал, наклонив голову к правому плечу. Лицо его было глупым до предела. Просто инфант какой-то, а не гвардеец. Мельком Проф вспомнил, что когда-то советовал Сане переименовать гвардейцев в мушкетеров — книжку Дюма, хоть и с выдранными страницами, читали оба, — но тот воспротивился. Как есть, сказал, пусть так и остается. Мол, это люди и традиция, а не шахматные фигурки. С большим трудом уговорил переименовать совхоз в город. Уж очень ему нравились города. Саня согласился, пусть будет город, только Профу показалось, что он на это пошел по принципу «только отстань». Но — отец его, прошлый император, не соглашался, а Саня согласился. Большое дело!
— Где?! — в сердцах воскликнул, хватая гвардейца, так и не ставшего мушкетером, за рукав.
— Чего? — испугался тот. Даже отступил на полшага. Проф аж дар речи потерял. Чего, совсем тупой? Баран, дубовой палкой деланный. Огребыш. Саня даст ему. Блинов.
— Он! — И ткнул пальцем в машину, от которой исходил теплый воздух и воняло, чего раньше не было.
— Ушел.
— Как ушел?
— Ногами. Ты чего, Проф?
— Куда? — взмолился он, чувствуя, как начинают дрожать коленки. Обманули! Презрели! Прозевал!
— Так это… Со Степкой Коммунистом чего-то схлестнулся и ушли оба. — Гвардеец махнул рукой, показывая направление. — А чо такое?
Проф чуть не взвыл от обиды. Степка тот еще гад. Мало сказать, что всю родню свою и соседей в должниках держит, так еще и говорит про то, в чем сам ничего не смыслит. У него дома три книжки, которые ему совсем голову задурили, вот он всем про них и рассказывает, а никому в руки не дает. И не показывает. Что за книжки такие? Даже учителю своему, Профу, не дал взглянуть. Обидно. Как праздник у него, а праздник всегда, когда пить принимается, это дня на три-четыре, так на доме всегда белый с косым синим крестом флаг вывешивает.
Тоненько взвыв, Проф бросился к дому Степана. Давно, давно пора с Коммунистом этим разобраться. И книжки у него отобрать. Как можно такому человеку книги у себя иметь, да еще в секрете? Ну все, пришло время. Конец терпению. Сколько уже можно. Сейчас или никогда. Именно сейчас. Узнает, с кем связался! Еще как узнает. Ну Степка, ну, стервец! Блудовид поганый. Мало на тебя мужики оглобли поднимали. Теперь все. Отольются тебе Лосиные слезы. Всех тех, кому ты, сволота, рога поставил на макушку.
Около калитки Степанова двора игрались две девчонки где-то пяти и семи лет, украшая глиняную, свежеслепленную бабу куриными перьями и лоскутками. Расплодился Коммунист до невозможности. К бегу Проф с детства не был приспособлен, потому запыхался и пускал носом пузыри.
— Отец… дома? — спросил он, хватаясь рукой за правый бок, закололо.
— Папка в море, — ответила младшая, одновременно выковыривая из носа грязным пальцем.
Какое, к звезде, море?
Он просто перешагнул через девчонку и толкнул калитку, другой рукой снимая кожаную петлю со столба. Давно тут не бывал. А ничего, хорошо устроился Коммунист. Слева огород, за ним баня. Прямо — дом, не хуже, чем у Сани.
В два этажа. За ним — Проф знал — должники кожу мнут, оттого запах тут тяжелый. И как они тут только живут?
Шагу не успел сделать, как рванул обратно за калитку; на него мчался пес самого церберного вида, лохматый до невозможности, здоровенный, пасть как чемодан раскрытый, клыки в палец длиной, глаз не видно за нависшей на них шерстью, а уж лает, — Профа жуть взяла. Считай, едва ноги унес.
Чудовище подлетело к калитке и ну его облаивать, захлебываясь собственной яростью. По-хорошему, надо бы ноги уносить, но он никак не мог нашарить кожаный запор, потому как глаз не сводил с беснующегося пса, сторожа каждое его движение. С детства он не любил собак, если не сказать, боялся.
Немного погодя, когда стало понятно, что обе стороны находятся каждая в своем тупике, Проф полуобернулся и попросил:
— Девчонки, уймите пса.
Та, что поменьше, ответствовала тоненьким, ехидным голоском:
— Мы не умеем.
Проф двумя руками удерживал сотрясающуюся от мощных налетов калитку и прикидывал, сумеет ли удержать петля этого монстра в собачачьем обличий. Ну что за семейка такая! Степаново отродье. Ну когда же эта скотина успокоится-то?! Долго ему еще так стоять на потеху людям? Хорош хранитель. Торчит у двора Коммуниста буквой «Г» и едва успевает уворачиваться от брызжущих на него собачьих слюней. Как будто пес на него плюет прилюдно. Срам, да и только.
Появление на крыльце Степана он воспринял с жутким облегчением. А тот встал руки в боки и ухмыляется.
— Чего вылупился? Отзови собаку!
— Чегой-то я должен ее отзывать? — начал глумиться Степан. — С каких таких пирогов?
— Попов у тебя? — перекрикивал собаку Проф.
— Тебе-то что с того?
Лохматая скотина с новой силой бросилась на калитку, едва не опрокинув Профа. Он изо всех сил уперся руками и ногами. Долго он так не сдюжит, факт.
— Император его ищет.
— А мы, коммунисты, императоров не признаем, — продолжал издеваться этот гад. — И долгов перед ним у меня нету, долю вношу исправно.
Ну вот, затянул старую песню о своем. Кто уж его не стыдил, а он все свое. И ведь правда, долю вносит исправно, не придерешься. Потому и куражится. Эх, мягок Саня, надо б ему пожестче с народом-то. И, как назло, ни одного гвардейца на улочке. А соседи, известно, со Степкой связываться не желают, учены. Надо что-то делать. Блин.
— Может, у тебя еще билет партийный имеется?
И тут его осенило. Пирог. Тот самый, что он не доел перед трапезой. Точнее, половина. Такому зверю оставшийся кусок на один клык, но не попробовать грех. Тем более что ничего другого не остается. Поймав момент, когда разбушевавшаяся скотина отскочила для очередной атаки, он сунул руку в карман и наткнулся на блокнот. На этом он потерял пару мгновений. Псу, как будто, только этого и надо было. Он рванулся вперед и вышиб калитку вместе с ослабившим хватку Профом.
Зверюга чуть не с теленка ростом пролетела точнехонько над опрокидывающимся на спину хранителем, мелькнув перед его глазами волосатым брюхом, лапами и всем прочим хозяйством. Даже падая, Проф махал руками, зряшно пытаясь сохранить равновесие, и только предчувствие скорого и болезненного контакта с крепко утрамбованной землей заставило его выпустить остатки выцепленного таки пирога. Другой же рукой он все еще цеплялся за пруты калитки, и это спасло его от окончательного позорного падения. Правда, он все же приложился спиной о столб, что никак не прибавило ему радости. Боль радости вообще редко способствует. Зато то, что он увидел потом, позволило ему несколько смириться с произошедшим.
Зверюга вместо того, чтобы на клочья рвать хранителя, кинулась к остаткам пирога, разлетевшегося от удара о землю, и, сожрав для начала основной кусок, стала подбирать крошки вареных и рубленых налима и зайчатины.
Проф не стал мешкать. Быстро поднялся, держась все за ту же калитку, шагнул вперед и закрыл ее за собой, оставив пса на улице подбирать крохи с императорского стола. И уже без спешки накинул ременное кольцо. Чур, я в домике! После этого почти торжественно повернулся к Степке.
— За детишек-то не боишься? — спросил он.
— С-собака, — неизвестно в чей адрес прошелся Коммунист. — Убирайся!
Похоже, судьба собственных детей его не сильно занимала. А чего мелочиться, если их у него не то десять, не то одиннадцать, а баба опять на сносях? Это не считая тех, кто его стараниями по чужим домам народился.
Проф пошел на него, низко наклонив голову так, словно собирался забодать, хотя бодать ему, по причине бессемейности, было, понятное дело, нечем. Ну не мог ему никто рога наставить, что тут поделаешь! А вот он иногда… Бывало.
— Ты чего это? — забеспокоился Коммунист.
— Куда гостя имперского дел?! — пер на него хранитель. После победы над зверем отваги в нем куда как прибавилось.
Степка схватил палку, изрядно измочаленную собачьими зубами, и приготовился к отражению атаки.
— Нынче он мой гость!
Расстояние между противниками стремительно сокращалось благодаря семенящей поступи хранителя. И тут на крыльцо вышел Попов.
— Вы здесь уже? — спросил он. — Извините, не предупредил. Тут такое интересное дело…
— Не говори ему! — торопливо перебил Коммунист. — Он нам ничего, и мы ему фигу.
Разогнавшийся Проф не мог остановиться и прямо-таки взлетел на крыльцо, готовый вцепиться в Степкину глотку хоть пальцами, хоть оставшимися зубами. И вцепился б, если не получил бы по лбу палкой. Не так чтобы сильно, но хватило, чтобы замереть в изумлении и с открытым ртом.
— Нормальные у вас тут порядки, — услыхал он сквозь туман. — Дружеские.
— А чего он на меня, как на трака, всеми ходулями? Он же бешеный, урод недоделанный.
Проф начал тихонько оседать — ноги перестали держать, — и тут его подхватили под мышки и мягко усадили.
— Зря ты так его.
— У него башка каменная. А я так только, вполсилы.
— Воды принеси.
Потом в лицо Профу брызгали, и вода смешивалась с потекшими из глаз слезами. Такого унижения он никогда не испытывал. То есть давно. Очень давно. И, думалось, никогда более не испытает. Проф зажмурился.
— Ты пса-то отзови. Пойдем мы.
— Так мы договорились, а? — Это Степкин голос.
— Подходи, ладно. Там посмотрим. По месту и обстоятельствам.
— Кроме меня, никто тебе не покажет.
— Уж больно ты цену ломишь.
— Я — Коммунист!
— Слышал уже. Давай убирай собаку.
Проф разлепил глаза, когда они вместе с Поповым были уже на улице. Тот аккуратно поддерживал его за талию и шел медленно, будто пьяного вел. Только Проф так отродясь не напивался.
Обтер мокрое лицо ладонью и выпрямился.
— Отпусти, — проговорил сквозь зубы.
— Все нормально?
— Отпусти, сказал.
— Смотри, Проф. — И отпустил.
Ничего, на ногах устоял. Сначала мотнуло, но справился. И почувствовал, что перестал любить гостя. Разом. Будто жилу какую в нем перерезали, по которой любовь эта самая и течет. Про себя решил, что про блокнот говорить не станет. Поди не последний у него. Перебьется. Коли со Степкой спутался — перебьется. А медвежья полушуба шибко жирно ему будет. Да и до зимы еще далеко.
Навстречу попался Макс-горшечник. Особой любви меж ними никогда не наблюдалось, но тут остановился и заговорил о том, о чем минуту назад и не собирался, всем своим видом демонстрируя пренебрежение к гостю. Пускай знает! А Макс больше на Попова пялился, чем отвечал на разумные вопросы, хотя Проф и впрямь чуть было не решился приобрести себе новый горшок для супа. Ну его, дурака, к черту! В досаде махнул рукой и пошел дальше, не без удовольствия видя любопытные взгляды, которые провожали их парочку. При этом было видно, что город живет тревожно, готовясь к осаде и возможному прорыву. В одних дворах перетаскивали какие-то мешки на высоко поднятые платформы с лабазами на них, в других стучали молотки — люди как могли укрепляли свои жилища и, главное, сараи с припасами и скотиной, которую сегодня никто не решился отправить на вольный выпас, если не считать лошадей — те, конечно, от траков уйдут легко. Да уж, не в лучшее время прибыл гость.
А Попова нужно примерно проучить.
Глава 5. КАК Я СТАЛ ГЕРОЕМ
Когда сунувшийся ко мне в машину мужик объявил, что он коммунист, я не знал, что на это сказать. Обычно я не страдаю запоздалой реакцией на внешние воздействия, тесты выявляют у меня весьма приличные коэффициенты, но тут я, честно говоря, растерялся. Находясь на территории, я встретил немало людей и, надеюсь, еще встречу, но ни один не демонстрировал какой бы там ни было партийной принадлежности. Охотники, пастухи, крестьяне, бортники, полубандиты, торговцы, мародеры всех мастей — тут все еще оставалось чего тащить, — но ни один не сказал, что он член КПСС или чего бы еще. Да и никто тут, кажется, об этом не помнил и не задумывался; уж больно жизнь тут сложная, выжить бы, а не под знаменами да лозунгами ходить. Я сам, честно говоря, почти не помню те времена октябрятско-пионерские.
— Ну и что? — наконец спросил я.
— Могу помочь, — заявил коммунист, являя повадки заправского барыги.
— В чем?
— Ну не здесь же об этом говорить! — И скосил глаза на стража порядка с мечом у бедра. Ага, не телефонный разговор. Это я понимаю.
— А где?
— У меня. Тут рядом.
Надо сказать, что на территории я подобное предложение получил впервые. Народ тут такой, что, скорее, не допросишься, чем дождешься предложения помощи. Возможно, это проистекает из того, что я для них чужой, а чужих тут не жалуют. Оно и понятно. Чужаков вообще мало где любят, по большей части только делают вид, да и то в местах, где обслуживают, скажем, туристов, потому что они тогда выступают в роли кормильцев. Но сколько мне довелось услышать хамства, скрытого и явного, в тех же гостиницах! Хотя казалось бы!
Короче говоря, несмотря на некоторую стремность предложения, очень похожего на элементарную разводку, а то и на полномасштабную подставу со всем отсюда вытекающим, я согласился. Исключительно в виде исключения на исключительное предложение.
— Погоди пару минут, я сейчас.
Он кивнул и отошел в сторонку, выйдя из зоны действия охранника. Кстати, как он в нее попал-то, в зону эту самую? Вероятно, тоже помог чем-то стражу порядка. Тоже, в общем, знакомо.
Поставить самолет-разведчик на зарядку и завести двигатель джипа дело действительно двух минут, из которых полторы я уже использовал до этого. Видели б вы, как сбежался народ, когда я открыл верхний багажник и начал подсоединять контакты. Такое впечатление, что в несколько секунд сработало некое радио, специальный сигнал оповещения, объявляющий начало некоего шоу. Хотя, подозреваю, могли присутствовать и вполне меркантильные интересы. Именно поэтому я, сидя в джипе, проверил свое снаряжение и кое-чем его дополнил от греха. А после запер машину и поставил на сигнализацию. Я не Дед Мороз и не поставщик бесплатной гуманитарной помощи. Большинство из того, что есть у меня с собой, нужно мне самому.
— Ну? — спросил я у коммуниста.
Видно, ему понравилась моя деловитая лаконичность.
— Пошли. Быстро.
И мы быстро пошли. Не бегом, но достаточно поспешно. По пути мой провожатый ручкался чуть не с каждым встречным, что, замечу, нас почти не задерживало, а я старательно запоминал дорогу. Идти оказалось, и вправду, не так далеко: минут семь-восемь по кривым улочкам в колдобинах. Представляю, что тут творится в дождливый сезон. Впрочем, с обеих сторон вдоль заборов идет узкий дощатый тротуар, так что едва смогут двое разминуться. Это лишнее свидетельство той беды, которая приходит сюда вместе с дождем. Что ж, у всякой экзотики есть своя оборотная сторона, обычно крайне дурно пахнущая.
Когда мы вошли на его двор, он первым делом выгнал на улицу двух перемазанных девчушек, занятых изготовлением глиняной куклы. Меня удивило, как безропотно они ему подчинились.
— Зачем ты их прогнал?
— Сейчас Злотка спущу.
— Кого?
— Кобеля моего. Иди в дом. Как, говоришь, тебя звать?
— Я и не говорил.
— Так скажи.
— Попов я.
— Ага. Ну а я Степан. Люди кличут Коммунистом. Ну ступай давай.
Теперь кое-что понятно. Кличут, значит. Хорошо хоть не фашистом. Или чем похлеще. Помню, в детстве жил в соседнем со мной подъезде мальчишка, года на три меня помладше, так вот его «гондоном» звали. Не знаю, как он теперь, и что, и где, но в том возрасте я не хотел бы, чтобы меня так обзывали. Даже за глаза. Знаете, это все-таки накладывает отпечаток. Да и в нынешнем не хотелось бы.
Что я могу сказать? Дом как дом. Только деревенский. Правда, о двух этажах. Только запах, который я почуял еще на подходе, несколько нарушал патриархальную идиллию. Но, как известно, хорошо в краю родном, потому что пахнет там отнюдь не одним только сеном. Только тут дух был какой-то особенно тяжелый и специфичный.
Пройдя просторные сени, я оказался в большой и довольно темной комнате. С оконным да и иным прочим стеклом, как я успел заметить, тут откровенная беда, поэтому окна маленькие и часто разноразмерные. Я так понимаю, делают их индивидуально под то стекло или его осколки, которые имеются. Поэтому я не успел толком рассмотреть то, что здесь находится, когда ввалился Коммунист. За что его, интересно, так?
— Выпить хочешь? — с порога спросил он.
— Пока нет.
— А чего хочешь?
— Вообще-то я только из-за стола.
— Я не об этом. Хваткий мужик.
— Лося!
— Которого? — прищурился он.
— Того самого. Ты знаешь.
— Недешево это тебе встанет.
— Чего ты хочешь? — начал я обратный торг.
— Дай прикинуть. Присядем, — показал на грубый, самодельный стул возле стола. Сам уселся напротив. — Мне нужна та штука, которой ты там, у танка, глушанул. Лучше две.
— Неслабо. Вообще-то они мне и самому нужны. Ладно, на одну договоримся.
— На две и без базара. Как задаток пойдут. За Лося я и машину могу у тебя забрать, а ты отдашь. Сам знаешь.
— Это ты хватил.
Во мужик торгуется! Любо-дорого посмотреть. А еще Коммунист. А ведь действительно отдал бы. Не сразу, но отдал бы.
— Пистолет, — показал он кривым пальцем на мою грудь.
— А вот это уже перебор. Это — мое личное оружие.
— Перебор, — согласился Степан. Он помолчал, рассматривая меня.
— Понимаю. Оружие… А другое чего есть? Автомат там или еще чего. С патронами, конечно.
У меня, как в известном скетче говорится, было. Но над этим стоило подумать. И крепко. Меня всегда удивляло, почему на подмостках мало, да что там мало — практически нет спектаклей про торговцев. Навскидку в голову приходит лишь мамаша Кураш (или Кураж? — не помню) да и все, пожалуй. А ведь какая замечательная вещь могла бы получиться. Ведь что правит миром? Любовь, власть и деньги. Ну и еще, конечно, лень и зависть, но это, в общем-то, производные. Как и страх. Про любовь пьес выше крыши, про власть тоже хватает, взять хоть ту же «Король Лир», а вот про собственно деньги, про торговлю что-то нет. Видно, те, кто пишут, от собственно торговли далеки. Потому и «художник должен быть бедным». Ага! А прокурор каким должен быть? А пенсионер? Тогда в силу вступает новая сентенция: «В стране не хватает денег».
— Ну есть вариант, — медленно проговорил я. — Только так. За красивые глаза никаких авансов. Это ты можешь мальчиков за углом разводить. Не меня. Понял?
Коммунист кивнул:
— Карта. У меня есть карта. Отдать не отдам, но показать могу. Хочешь, можешь перерисовать или чего хочешь. Баш на баш. Прямо сегодня. А то и сейчас, — прищурился он. — Годится?
— Одна граната.
— Две! Я же сказал. Чего ты торгуешься на пустом месте? Все равно, кроме меня, тебе никто ничего не покажет.
— А ты почему?
— Я же не спрашиваю, зачем тебе Лось.
Разумно. Тут действительно мало что можно возразить. Но я нашел что.
— Познакомиться хочу.
— Верю! — воскликнул он.
Наверху кто-то заплакал. Или за стенкой? Не понял. Уж очень увлекательное это оказалось дело, торговаться. Человек окунается в процесс с головой.
— Вот понимаешь — верю. Поэтому я могу проводить тебя до самого места. Просто вот до порога. Карта сейчас, а оружие потом. Все честно. Ну?
Да черта ли мне! Двух «какашек» мне жалко, что ли? Это же не оружие в полном смысле этого слова, так, пугач. Правда, очень эффективный. Ну что он, в конце концов, в соседей их станет кидать? Ну кинет, если совсем с головой не дружит. Раз и другой. А потом ему рожу его хитрую начистят. А карту посмотреть не мешало бы.
— Уговорил. Здесь и сейчас, — заявил я.
— Пошло дело! — обрадовался он и вскочил. — Посиди, я сейчас. Точно выпить не хочешь? У меня самогонка легонька, как утренний воздух. Глотаешь и не чувствуешь. А?
— Карту давай, Коммунист.
Он вышел в дверь, ведущую, видимо, во внутренние комнаты. Кстати, и на второй этаж тоже; при входе и в сенях лестницы наверх я не увидел.
Глухоты и даже предрасположенности к ней у меня никогда не наблюдалось, так что я вполне обоснованно предполагал, что по звуку его шагов сумею определить направление его движения, но ничего подобного. Здесь, в комнате, я слышал его шаги, даже легкий скрип половиц, а едва он закрыл за собой дверь — все. Тишина. Как в бункере, если не считать доносящегося из-за стены плача ребенка и чьего-то приглушенного голоса, что-то говорившего нараспев. Возможно, это колыбельная, не знаю. Наверное, я никогда не слышал колыбельных песен.
У меня появилась возможность оглядеться.
Ну, мебель ничего интересного не представляла, хотя здоровенный буфет со стеклянными дверцами заслуживал внимания. По-хорошему от такого не отказался бы небольшой музей местного значения. Скажем, районного. Несколько грубоват, если на мой городской, весьма усредненный вкус, здорово пришибленный лакированными поверхностями сугубо прямоугольных форм, но, учитывая, что и в музеях мне приходилось бывать, то, наверное, я могу определить это как городской ампир сталинского периода. Патефон… Патефон! Рядом старая радиола «Эстония». У них тут чего, у каждого музей? У одного оружие, у другого… Другому тоже хочется оружия. Только действующего. Похоже, что я попал в логово оппозиции существующей власти. А что? Противостояние есть основа демократии. Глядишь, так я стану катализатором прогресса. Хотя, вообще-то, мои должностные инструкции и правила запрещают мне участие в политических партиях и движениях.
В углу, который, наверное, можно назвать красным, наличествовал портрет Брежнева. Со всеми регалиями. От плеча до пупа. Здорово загаженный мухами, но от этого он не стал менее узнаваемым. В данном варианте это было вместо благородной патины или кракелюров, которых, ясное дело, на атласной бумаге не бывает. Под ним швейная машинка на чугунной станине с литым логотипом «Zinger». Ну дает Коммунист!
Пока хозяин отсутствовал, я включил обе камеры. Заняло это у меня секунду.
Он явился как дух по вызову медиума. Тихо. Только что не было, и вдруг открылась дверь, в проеме которой оказался Степа со студенческим тубусом в руке.
— Я готов. Кажи товар.
За это время мои глаза привыкли к полумраку, поэтому я разглядел за его спиной чью-то физиономию не самого, прямо скажу, приятного свойства.
— А это кто?
— Это? Да племянник! Хочет познакомиться с гостем. Может, услужить чем.
— На хрен!
Я резко встал и шагнул назад, к стене, положив руку на пистолетную рукоятку. Ну не люблю я сюрпризов. Даже приятных. Куда как лучше спокойная жизнь. Предсказуемая. Хотя у меня ее как-то не наблюдается. Может, потом как-нибудь. Не знаю. Не уверен. Только хочется очень.
Или не так уж и очень? Опять же не уверен. Как-то вжился я в свою рольку. Второго плана. А то и третьего. Кто-то там интервью дает, звездит по-черному, а я тут варюсь, кажется, только для того, чтобы притащить горяченькое и по уставу доложить: «Кушать подано». Обидно, понимаешь. Хотя, сказать честно, нет у меня желания давать, в том числе интервью.
— Как скажешь, Попов! — среагировал Степка и сделал отмашку назад.
Нет, ну до чего же быстрая реакция у мужика! Я просто радуюсь за него. И буду радоваться до тех пор, пока мне не придется дать ему в зубы.
Дверь за Степой закрылась, скрыв от меня чье-то мурло. Хоть и потемки, но племянничек мне резко не понравился.
Может, кто не знает, так расскажу. Сначала нас дрессируют на реакцию, как зайцев на улепетывание. Мишень — хват — выстрел — поражение! Поскольку репортаж о нашей базе уже прошел по телевидению, я не боюсь повториться и разгласить государственную тайну. Там целый городок. Ну городок или нет, но улица точно. С жилыми домами, магазинами, стоянками, клумбами и всем прочим. Если очень интересно, просто выгляните в окно. Совпадение получится не стопроцентное, но суть та же. И — везде мишени. Не картонные, как на солдатском стрельбище, я бы сказал, муляжи. Почти как настоящие, живые люди. Мужчины, женщины, дети, собаки и коты. Да каждый со своим характерным звуком. Денег стоит немерено! Не помню сейчас точно, но в каком-то кино примерно такое же показывали.
Так вот. Сначала нас учат убивать. То есть реагировать. Только не стоит думать, будто из нас, из меня в частности, создают монстров. Терминаторов, понимаешь. Для этого полигона надо еще дорасти. Убийц делают на стрельбищах. Там — только поражение. Все! У нас другое. Может, кому-то покажется, что другое это и не сильно другое, но тут я резко не соглашусь.
Сначала меня научили пулять в цель. Потом — эту самую цель выбирать. Если посчитать так, что один патрон стоит столько же, сколько одна буханка хлеба, то хлеба я израсходовал не меньше, чем вагон, забитый под самую крышу. А то и с прицепом. В результате я научился стрелять. Полагаю, неплохо. И, самое главное, не стрелять. И еще защищать собственную спину. Больное это у меня место, спина. Как-нибудь расскажу. Хотя и не уверен. Ведь на территорию мы вдвоем пожаловали. Напарник у меня имелся, блин его маму.
— Показывай, — сказал Степан.
А чего мне показывать? Расстегнул левой рукой два клапана — смотри.
— Они?
— В действии показать? — начал я заводиться. Все же торговля слишком нервное дело. Не для меня.
— Что ты! Я ж тебе верю. Ага. И я тебе тоже, дружок.
— Показывай.
Экстраполяция на мои учебные годы тут меня здорово подвела. Ведь у нас как было? Аккуратно, если не сказать бережно, свернутые листы ватмана с нашими хилыми попытками произвести впечатление на куратора и впоследствии на комиссию, мы лелеяли больше, чем собственных будущих детей. Часто это срабатывало под вывеской «тщательность и аккуратность в работе с документацией». Такие отзывы в наших характеристиках мне приходилось читать по роду моей службы. А тут…
Тьма, мрак и полный беспросвет. С точки зрения дипломанта — совершенно полный.
Этот, с позволения сказать, коммунист вытряхнул на стол какие-то бумажки. Мятые, гнутые, на атласной и газетной бумаге, чуть не на туалетной. На взгляд профессионального топографа — куча дерьма. Для прокурора вроде меня — неформатированный источник информации, с которым нужно работать.
И тут залаяла собака. Зло так, взахлеб.
— Кого там еще? — зло проговорил Степан и метнулся к окошку.
Ну со своими гостями пускай он сам разбирается, а мне дело надо делать.
— Показывай, что тут где.
В этой куче рукотворных карт, точнее, кроков, полных каких-то загогулек, сокращений, кривых линий и прочего, ничего похожего на стандартные изображения вроде «лес смешанный», «родник», «дорога», перепады высоты, «болото» и так далее. Правда, расшифровать, что такое КМН, мне, кажется, удалось сразу — камень. А не кандидат медицинских наук, как можно было бы подумать.
— Принесла нелегкая, — проговорил он, отворачиваясь от окна и возвращаясь ко мне. — Вот, — выхватил он листок с очередными каракулями, на обороте которого имелся некий типографский текст красного цвета. Развернул к себе. — Мы здесь, — ткнул он пальцем в грубую столешницу слева от рисунка.
— А Лось?
Грязный ноготь уперся в какой-то неровный овал, занимающий процентов пятнадцать всей карты.
— Это что такое? — показал я на овал.
— Озеро.
— Он что, на острове живет?
— На озере, я же сказал. Так, в общем, смотри тут, а я пойду там пока разберусь. Кстати, штучки свои давай.
— Да на, — выложил я гранаты.
— Как ими пользоваться-то?
— А вот это потом. Слушай, иди уже, а то твой кобель кого-то сейчас сожрет.
— Пускай жрет. Только спасибо скажу.
Он сунул гранаты в карманы своих порток, больше похожих на два неряшливо сшитых мешка, и убрался разбираться с гостем. Я прикинул, что времени у меня не так много, и быстренько разложил все эти картинки, тщательно их фиксируя. Времени, чтобы сильно в них всматриваться, у меня не было, хотя даже навскидку я видел, что рисовали их разные люди в разных обстоятельствах, различными «ручками» и на разных носителях — от вполне приличного листа формата А4 и, в общем, приемлемой фотографии, у которой использовалась оборотная сторона, — до изнаночной стороны пачки из-под пельменей, куска желтой тряпки и бересты. В качестве пишущего предмета и чернил разнообразие оказалось куда большим. В двух случаях я заподозрил кровь. Еще в нескольких — уголь. Потом, кажется, какой-то сок. Но все же несколько раз попадался карандаш — от простого до цветного.
Впрочем, все эти изыски я продолжал недолго, гораздо меньше, чем мне хотелось бы, потому что узнал доносящийся снаружи голос, без сомнения принадлежащий Профу. Интересно, это сокращение от слова «профессор», как дань уважения к профессиональным заслугам, или имя собственное? То-то мне сначала показалось, что звать его Пров, есть такое старое, теперь почти уже не употребляемое русское имя.
Я тщательно, в два захода переснял все эти носители, разложив их на столе в том порядке, который мне порядком и показался.
— Эй, — негромко позвал я, — племянник!
Дверь открылась, и выглянуло уже знакомое мне мурло.
— Смотри, я все оставляю. Я пошел.
Он едва кивнул, глядя на меня исподлобья. Карты его не интересовали.
— Я ничего не взял, — на всякий случай уточнил я и поспешил на встречу с Профом. Нехорошо с ним получилось. Еще при выходе меня инструктировали, что с аборигенами нужно стараться поддерживать хорошие отношения. Менталитет у них такой. В общем, обидчивые они тут. Что ж, какая жизнь, такой и менталитет. Я иногда тоже обижаюсь, после чего приходится обижать других.
Вскоре я понял, что тут не просто несовпадение политических платформ имеет место, а просто-таки антагонизм, успешно переросший в глубокую личную неприязнь, что и подтвердилось ударом палкой в лоб человеку императора. Кстати, мне показалось, что у них — Профа и императора, разумеется, — довольно тесные личные отношения. На грани дружеских, хотя Проф заметно побаивается своего хозяина. Вообще мне интересно было бы покопаться в здешней иерархии и социальной конструкции общества, хоть это и не входит в мои прямые обязанности. Нет, все же император на постсоветском пространстве это реально круто. Только мне отчего-то кажется, что здесь на этнологические и социальные изыскания у меня не будет времени. Собственно, я и сам не собирался тут задерживаться, время меня поджимало так, что я слышал приближающийся треск морозов, а то и чего похлеще, но кроме этого наступило ощущение, что пора уносить ноги. Наверное, это и есть интуиция. Во всяком случае, пока я вел оказавшегося в нокауте Профа, а, главное, после того как он очухался, чувство тревоги у меня только усиливалось. Есть такое выражение «с каждым шагом». Так вот, у меня чувство тревоги нарастало именно с каждым шагом, чему, возможно, способствовала атмосфера тихой паники, царящей вокруг. И еще я просто физически ощущал, что я тут вызываю раздражение окружающих, которых я по большей части даже не видел. Очень надеюсь, что это у меня не признаки надвигающейся шизофрении. Если верить врачам и собственным ощущениям, мне это не грозит, по крайней мере, в обозримой перспективе. Видели б вы наших врачей! Инквизиция отдыхает в теньке и расслабляется пивом.
Пока Проф пытался вести светский разговор с каким-то мужичком, я принял для себя решение уезжать немедленно. И наплевать на Коммуниста. В конце концов, он получил то, что хотел. Большего я ему не обещал. А вот если про то, что я ему дал, узнает император Саня, думаю, мне сильно не поздоровится. Осталось решить, как вырваться из этой крепости. Честно говоря, для преодоления ворот мне не хотелось бы прибегать к грубым силовым методам. В свете грядущего нашествия траков с моей стороны это было бы подлостью по отношению к людям, которые пусть и не с первого раза оказались гостеприимными.
Именно поведение Профа, которого я успел зачислить в свои союзники, да и не без оснований, стало катализатором принятия решения валить отсюда со всей возможной скоростью. И чисто личное — ну не нравится мне быть в центре внимания. Я не прима-балерина, привыкшая купаться в аплодисментах публики. Розыск, как и деньги, любит тишину. Тут же я постоянно под прицелом десятков глаз. Возможно, мое начальство сочтет, что я несколько погорячился, использовав «какашку» в процессе товарообмена, но в тот момент мне так не казалось. Конечно, любви окружающих мне это не добавило. Да и, собственно, не за ней я сюда явился.
— Проф, ты не в курсе, где Илья? — спросил я у обиженного. Он был весь из себя такой надутый, что даже смешно.
Ответить мне он соизволил не сразу. Для начала он еще больше надулся. Бюрократ долбанный.
— Ты чего, родной? — ласково спросил я уродца. — Со слухом проблемы? Так я подлечу, ты только намекни.
Просто чудеса творит с людьми ласка. Он буквально отпрыгнул от меня.
— Ты не смеешь, — пискнул он.
— Откуда тебе это знать?
Мы уже вышли к танку. Нет, все-таки как он тут очутился? Мне просто интересно. Как в детстве было интересно, кто построил египетские пирамиды — инопланетяне или собственно египтяне. Сейчас про инопланетян я не сильно верю. Если не наоборот — сильно не верю. Ежели так, по-инопланетному, рассуждать, то и «Гром-камень», на котором в Питере поставили Медного всадника, тоже марсиане приволокли из волховских болот. И флот построили и, в общем, все, вплоть до Кремля Московского. И «коммунизма с человеческим лицом» тоже. Так что все претензии к ним. Как говорили в одном неплохом фильме: «Дурят нам голову. Ох, дурят!»
Проф не нашелся, что мне ответить. Я видел, как у него судорожно шевелится головная мышца, но заветной искры так и не выдала. Поэтому я решил брать инициативу на себя.
— А пошли-ка мы его поищем, — предложил я и нежно взял его под ручку. Так, чтобы он не вырвался. И даже не помышлял о подобном.
Личико Профа чуть скривилось, но по моей шкале это можно считать приемлемым результатом, не выходящим за рамки приличия. Мало ли о чем могут на относительно свежем воздухе беседовать два уважаемых человека. Кстати, чем действительно богато это поселение, так это обилием запахов, большинство из которых для городского носа могут показаться чересчур откровенными или даже жесткими. Прямо скажу, не Диор. Все-таки печное отопление, скученность людей и животных здорово сказывается на чистоте окружающей атмосферы.
Подрулив к мужику, поставленному охранять мой джип, я поинтересовался у него местонахождением сотника Ильи.
— На стене был вроде, — не слишком определенно ответствовал он.
И на том спасибо. Под ручку с Профом я отправился в сторону ворот, и тут страж окликнул:
— Эй, ты! Потом он с Саней к нему пошли. Скорость мышления просто поразительная.
— К нему — это к кому?
— Понятно к кому. К императору.
Похоже, он на меня немножко обиделся. Вероятно, за недогадливость.
Что, меняем направление движения на сто восемьдесят градусов? Ну уж нет! Следуем прежним курсом. Наша цель неизменна — ворота. За неимением сотника в качестве отмычки используем Профа.
Как оказалось, и этого не требуется. Они были распахнуты настежь. Вот и славно. Некоторая суета, имевшая скорее рабочий характер, в счет не шла.
— Пошли-ка мы обратно, — сообщил я своему замолкнувшему спутнику. Вероятно, это следствие легкой контузии, полученной им от оппонента на идеологическом фронте. Что ж, случается. Политическая борьба еще никогда не была легкой. А уж тут такое лихое противостояние — император и Коммунист. Помнится, во времена былые в ход шли не только палки, но и кое-что похлеще. Слово «бомбист» знакомо мне еще со школы.
— Хочу показать тебе одну вещь. Уверен, тебя это заинтересует.
— К-какую? — спросил он словно через запятую.
— Сюрприз! — обнадежил я. Но, рассудив сам с собой, что такое словцо может оказаться ему незнакомым, чуть разогнал туман. — Техническая новинка. Без преувеличения, новейшие технологии. Даже там не все, далеко не все знают про такое. Как? Интересно?
Я очень хотел и старался, чтобы с его лица хоть на пару минут сошло это выражение мыши, попавшей под веник. Две минуты, большего мне не требуется. На самом деле я собирался управиться за минуту. Ощущение того, что мне нужно срочно убираться, у меня не только не проходило, оно продолжало усиливаться. Я как мог фильтровал свои эмоции, во многом определяемые общей атмосферой тревожности и страха, пытался хоть сколько-нибудь рационально оценивать ситуацию, что приводило только к результату «умеренно», но страх, сидящий в каждом из нас, во весь голос орал мне: «Беги!» Кто-то называет это интуицией. Возможно. Кстати, есть выражение, куда более близкое моей мятущейся душе. В литературном переводе оно звучит примерно так: «Попой чувствую». Возможно, ко мне, убежденному гетеросексуалу, это не очень применимо, но я верю, хочу верить, что эта лексическая идиома возникла до того, как однополые отношения на Руси получили нынешнее распространение. Так вот, я чувствовал. Спинным мозгом. На уровне, скажем, поясницы. Тикать!
Я немного ослабил хватку и продолжал охмурять Профа. Даже улыбался, наклоняя к нему голову. Просто шерочка с машерочкой, ни дать ни взять. Что я нес — не упомнить. Потому что в процессе охмурения главное не слова, а интонация. Обволакивающий поток. Это я еще в молодые годы уяснил.
Сняв джип с сигнализации, я усадил Профа на переднее сиденье и аккуратно прикрыл за ним дверь. Огибая машину спереди, краем глаза я следил за охранником. Народ безмолвствовал. Ровно до тех пор, пока я не занес свой зад над сиденьем. И тогда у него прорезался голос.
— Эй! Вон Илья идет.
Я посмотрел в том направлении, которое доблестный страж обозначил как «вон».
Илья действительно шел. Как бы. Его шатало так, что страшно делалось, не снесет ли он тут чего. Он был пьян до неприличия. В нашей компании такое состояние характеризуется как «в лоскуты». Я испытал укол совести. Небольшой. Применение мной «абсолютного оружия» без остатка и зазрения совести входит в мою концепцию расследования. Кто-то предпочитает более консервативные и травматичные способы вроде полицейских дубинок и прочих чудес прогресса. Кто-то больше упирает на интеллект. Люди разные, и пристрастия у них разнятся. Я же человек от сохи. Ну примерно. В том смысле, что мне, как индивидууму, ласка ближе, чем грубое физическое насилие.
Я ухмыльнулся охраннику и сделал ручкой в том смысле, что «сам видишь, какой он никакой и вообще мы скоренько», и уселся за руль, стараясь не суетиться, хотя нижнепоясничная область во весь голос орала мне: «Вали!»
Я только успел снять с ручника, когда сотник кинулся ко мне, судя по выражению его лица, с не самыми добрыми намерениями, чему свидетельствовали его безуспешные — пока! — попытки обнажить холодное оружие, болтающееся у него между ног и затруднявшее движение до того, что он пару раз едва не упал.
Валить!
Двигатель и так работал, трудясь на благо зарядки аккумуляторов самолета, поэтому для старта мне и нужно было-то всего-то вставить заднюю скорость и дать газу. Площадка для автомобильных маневров явно маловата, да еще тридцатьчетверка эта, поэтому большую часть пути до ворот я проделал задом, но перед самым выездом сумел сделать то, что называется полицейским разворотом, чудом не сшибив при этом тетку с корзиной на плече, и вырвался за пределы.
Теперь я получил возможность посмотреть на Профа. Он был бледен и, кажется, находился на грани обморока. Или уже за ней, просто с открытыми глазами. Такое бывает. Ну забыл их человек закрыть перед тем, как отрубиться.
Я всерьез озаботился чистотой обивки сиденья, на котором умирал от дотоле неизведанных ощущений абориген.
Не стану утверждать, что разбитая колея похожа на трассу для шоссейных гонок. Этого нет и в помине. Даже мягкая подвеска и анатомические сиденья не спасали меня от чувствительных ударов по седалищному нерву. Преодолев метров триста, я остановился с тем расчетом, чтобы до ближайшего человека оставалось как минимум метров шестьдесят — семьдесят.
— Ну как? — спросил я Профа, все еще подозрительно бледного. — Понравилось?
В ответ он как-то нехорошо сглотнул. Этого мне еще не хватало.
— Хочешь выйти? Давай. Помочь? Он замотал головой.
— Не понял. А чего хочешь?
— Поехали, — слабым голосом сказал он. Вот тебе и новость!
— Куда?
Он показал рукой вперед. Отвечаю — пальцы у него дрожали.
— Ты уверен?
Проф утвердительно кивнул.
В детстве я катался с американских, они же русские, горок, крича от страха и восторга. А потом снова на них лез. Так, я, наверное, преодолевал собственные страхи, хотя, подозреваю, просто ловил кайф от того, что от невесомости поджималась мошонка. Ты сначала падаешь, не чуя не только почвы под ногами, в данном случае под копчиком, и вообще никакой опоры, а потом разом ее приобретаешь.
Не к месту и не ко времени сравнение, но уж коль пришло на ум, чего ж нет-то.
Есть люди, которые совсем не умеют управляться с «абсолютным оружием». Глушат себе и глушат горькую или сладкую, не различая утра и вечера, переводя элегантное похмелье в крутой запой. Вот это и есть обретение вечной невесомости с крайне тяжелыми последствиями. Алкоголизм называется. Существуют, естественно, и трезвенники, только не о них речь. Умеренный пьяница, не выходящий на опохмеление и буйство, может, наверное, считаться человеком счастливым. Я не говорю, разумным, тут уж у кого как, но когда тяга к алкогольному расслабону сочетается с умеренностью, а утром не превращается в кошмар, что ж… Не знаю, но, уверен, именно с таких все государства — мусульманские в расчет не берем! — получают свой нехилый откат в виде налогов. А зажав это дело, получают в ответ наркомафию или бутлегеров. Проходили, знаем.
— Проф, — осторожно начал я, не зная, как сообщить ему неприятную для него новость, — может, ты вернуться хочешь?
И внимательно посмотрел на него. То есть еще внимательнее, потому что и так не сводил с него глаз. И не только потому, что ловил момент, когда нужно будет распахнуть дверцу и вытолкать наружу расстающегося с содержимым желудка человека. Просто он меня очень удивил.
— Едем.
— Видишь ли какое дело. — Нет, мне все же придется его расстроить. — Ты не совсем понимаешь. Я не скоро собираюсь возвращаться. Если вообще соберусь.
Черт, плохо, что я практически ничего о нем не знаю. Есть у него, к примеру, жена, дети? Скотина, в конце концов. Дом. То есть то, к чему человеку нужно и тянет возвращаться. Знал бы, сказал что-нибудь вроде: «Там тебя Маланья ждет, все глаза выплакала». А так… Никаких аргументов на ум не приходит.
— Прямо, — молвил славный чел.
— Мне, вообще-то, в другую сторону. Мне Лось нужен. Теперь уже он уставился на меня. И личико стало розоветь, оттаивать.
— Сначала туда, — показал он рукой. — Прямо.
— Зачем? Ты мне можешь это сказать?
Мне кажется, в его глазах мелькнуло нечто, здорово смахивающее на презрение. Черт, что-то за последний час много было брошено на меня всяких нехороших взглядов. Аж кожа зачесалась. В баньку бы сейчас.
— Ты хочешь, чтобы я остался?
Ну удивил, честное слово. Вообще-то, скорее хочу, чем нет. То есть только что хотел. А теперь… Даже не знаю, что и сказать. По большому счету я бы не отказался от проводника из местных, но, на мой взгляд, тот же Коммунист на его роль подходит куда больше, чем слегка тронутый Проф. Степа показался мне еще тем выжигой. Конечно, иметь в качестве попутчика жулика не слишком приятно, но от Профа я не предвидел никакого толка. Кроме разве что того, чтобы он мне кое-чего рассказал. Я глянул по сторонам — пока никто не пытался ко мне приблизиться на опасное расстояние, — и откинулся на спинку сиденья, постаравшись расслабиться. Так да или нет?
В этой привычной позе я вдруг почувствовал, что тревога, еще несколько минут назад заполнявшая меня по самую макушку, куда-то отступила. Нет ее! Интересно. Ладно, тогда не будем пороть горячку.
— А ты хочешь поехать со мной?
— Хочу, да.
— Зачем? — в лоб спросил я. Ответ меня убил. Напрочь.
— Я там никогда не был.
Я ему чего, экскурсовод?! Или бесплатное такси? Я просто комками проглатывал закипевшую во мне злость. За кого он меня принимает? За миссионера? Так ошибается, коли так. Но ведь он не виноват. Это я все усложняю, потому что прибыл из сложного мира, где императоров давно нет, а монархов называют на «вы» и отвешивают им поклоны. Где ты можешь не знать по имени соседа, с которым десять лет спишь по разные стороны одной стены. Где телевизоры есть даже в ванных комнатах и некоторых туалетах, а Интернет позволяет общаться с человеком, которого ты никогда не видел и не увидишь. Где ты живешь по законам, которых не то что не читал, даже не знаешь, что они существуют. Здесь же, скорее всего, даже нет проституток. По крайней мере, я не встречал. Если не считать… Нет, сейчас совсем не к месту вспоминать моего бывшего напарника.
Ладно. Я прикинул, что у меня с бензином. Не могу сказать, что перебор. Кстати! Я быстренько отключил питание самолетных аккумуляторов. Хватит горючку жечь. Скорее всего, я больше никогда не встречусь с императором Саней, так что нет смысла продолжать исполнение его прихоти.
Два часа, решил я. Всего два. Час туда, и час обратно. Черт с ним. Сделаю человеку приятное, покатаю.
— Я тебя понял. Поехали. Но только так. Никакой самодеятельности. — Проще, проще надо изъясняться. — Я тут главный. Ты меня слушаешься. Все только с моего разрешения. Даже чихнуть. Это понятно?
— Я согласен.
Ну тогда чего мы стоим? Я дал по газам. В том смысле, что начал потихоньку набирать скорость; гонять по этим кочкам мне совсем не улыбалось.
— Куда едем? — спросил я. После принятия решения на душе стало как-то легче. Если б еще не запашок, который шел от Профа, то и совсем бы хорошо. Ладно, окошечко приоткрою, ветерком обдует. Два часа. Всего два. Терпи, прокурор.
— Туда, — снова показал он на восток. Ладно, как скажешь.
— Проф, расскажи мне про Лося.
— А чего рассказывать-то?
— Ну кто он, что он. Вообще.
— Я его не видел.
— Но ведь слышал?
— Все слышали.
Вообще дороги тут не так чтобы уж сильно разбитые. Грузовики не ездят, а лошади с телегами травмируют почву только в распутицу. Когда сухо вот как сейчас, ездить вполне можно. Сотню, ясное дело, не втопишь, но шестьдесят, а то и семьдесят легко.
— Ну и что ты слышал?
— Человек он. И не верь всяким дурнакам, будто он от животного и женщины. Врут по глупости. Больше хвастают.
Дурнаки. Хорошее словечко. Не забыть бы.
— Ну а чем он… Чем хорош? Почему вы все его почитаете?
Я на секунду скосил глаза на Профа, а потом жал на тормоз и уходил в сторону от появившейся передо мной лошади, впряженной в телегу, с горкой нагруженной каким-то скарбом.
Сказать, что мы — я и лошадь — удивились, значит, ничего не сказать. Заморенная кляча встала на дыбы и замахала на меня копытами. Чур меня, чур! Я тоже, остановившись в полуметре от сосны, о которую легко мог раздолбать моторный отсек, мысленно перекрестился. Прокатились, называется, с ветерком. Спасибо глубоко рифленой резине моего поистине внедорожника. Это вам не на каучуке в Монако тормозить! Это еще то родео. Свалившийся с облучка парень, принявшийся хватать лошадь за все ее веревочные причиндалы — постромки или уздцы, не знаю, не лошадник я, — тоже выглядел весьма обалдевшим. А за ними еще телеги, пешие, мужики, женщины, дети. Эвакуация. «Мессершмиттов» над головой не хватает, а так — копия кинохроники сорок первого года двадцатого века. Если кто не видел, рекомендую — одно из самых страшных и безнадежных зрелищ, которые мне доводилось видеть.
Тут, правда, имелось одно отличие. На меня с охотничьей вертикалкой в руках выбежал до ужаса лохматый мужик. Непуганый тут народ, вот что я вам скажу. Ну а я как бы вместо «мессера».
— Проф, иди договаривайся. Вон за ту ручку дергай. На себя. И толкай. Локтем.
Получилось у него со второго раза. Отличный результат!
Говорить более или менее спокойно мне удавалось с трудом. Честно, меня внутри колотило, будто включился невидимый отбойный молоток. Вырубить бы его. Может, принять чего для успокоения? Вот и бутылка кстати под рукой. Или укольчик засадить? Ну уж нет! Мне нужна хорошая реакция. А после укольчика успокоительного потребуется бодрящий. В общем, только начни — не соскочишь.
Через открытое окно мне было хорошо слышно, как Проф вкручивает мозги лохматому. Грамотно, надо признать. С ходу, без предисловий и интеллигентских соплей. Зато с матом. Этого я от него как-то даже не ожидал. Потому поначалу слегка опешил, а потом заслушался. Некоторые формулировки мне были в новинку, хотя сами построения можно считать достаточно традиционными. Ну если исключить пару-тройку, загнутых так, что я не сразу понял о чем, собственно, речь. То есть посыл в целом понятен, но вот его направление и корневая основа потребовали осмысления. Признаюсь, я, хотя и вышел из юношеского возраста, все еще иногда люблю учиться. И не стесняюсь того, что чего-то не знаю или знаю недостаточно полно. Как и в данном случае. Тут, уверяю, было чему.
Мужик с ружьем тоже попытался не остаться в долгу, но, видать, против соперника с его неожиданными стилистическими находками и, подозреваю, немалым административным ресурсом оказался жидковат. Минуты не прошло, как расстановка сил в этой партии определилась окончательно и бесповоротно. Я не мог не похвалить себя за правильный кадровый подбор, что определенно свидетельствует о моем потенциальном росте на административном поприще. Не исключаю, что во мне погибает великий руководитель. А я тут, понимаешь, прозябаю, со скрытыми и не очень алкашами общаюсь, волшебников всяких ищу, в которых, понятное дело, ни секунды не верю в силу моего сугубого материалистичного воспитания. Ну не преподавали у нас в школе религию! И, считаю, правильно делали. Кому надо, тот к этому делу сам придет; меня до сих пор поражают очереди в церкви во время Пасхи. Что-то в этом есть, даже не знаю как сказать. Нарочитое, что ли? Впрочем, допускаю, это во мне говорит тот самый сугубый материалист, то есть во многом личность недоразвитая и часто не по делу завистливая. Правда, имеется в моей биографии парочка эпизодов, когда я совершенно искренне молился. Что было, то было, чего уж там. Когда припрет, замолишься тут. Возможно, всех тех людей тоже приперло. Или они так считают, не знаю, и судить не берусь. У нас, в конце концов, свобода воли, должен это сказать как юрист по профессии. Кстати, не забыть включить этот эпизод в итоговый отчет. Начальство, конечно, меня ценит и любит, правда, порой чересчур сильно и неадекватно моим поступкам, однако ж не помешает ему подсказать, какой я хороший и перспективный. Пока что я не собираюсь окончательно перемещаться в кабинет, но о старости даже в моем возрасте не мешает думать и соответственно стелить соломку.
И тут оказалось, что я рано принялся себя нахваливать. Размечтался и чего-то упустил, потому что вооруженный мужик в сопровождении Профа направился прямехонько ко мне. Выражение его лица, то, что можно было прочесть, а больше угадать за буйными волосьями, меня не обрадовало. Судя по нему, разборка не закончилась, несмотря на всю виртуозность моего спутника.
Я предпочел не отсиживаться и вышел на оперативный простор, оставив дверцу открытой.
— Чего за дела? — ласково спросил я. Отбойный молоток все еще продолжал работать.
— Из-за тебя, — встрял Проф, тоже мне толмач нашелся, — он говорит, поломались ценные вещи.
— И чего хочет? — вынужден был я принять диспозицию переговоров.
— Расплатись со мной! — выкрикнул мужик, показательно сжимая ружье. Или показушно? Один черт. Он явно играл на публику, в первую очередь на меня, хотя как зритель я далеко не всегда бываю благодарным. Иногда очень даже наоборот. В том смысле, что на хорошую или приближающуюся к ней игру я в основном реагирую, но это не значит, что встаю и восторженно аплодирую, захлебываясь от телячьего восторга. Как раз на такого рода эмоции я довольно скуп. Но, если надо, могу и поаплодировать. Даже бурно.
— Дядя, ты уверен? — продолжал я оставаться ласковым на фоне работающего инструмента.
— Еще как уверен! — заверил он меня, навязчиво демонстрируя оружие. Отчего-то у меня сложилось впечатление, что у него нет патронов. Совсем. Тем более что теперь я разглядел — это «Зауэр». Все еще очень экзотическое для наших краев и областей оружие, и уж совсем не массового применения. — Плати!
— Да какие вопросы! — широко улыбнулся я, наблюдая краем глаза, что поклажа худо ли бедно водворена на место, и клячу, в целом, удалось успокоить. — Тебе чем? Керенками? Баксами? Фунтами стерлингов или звездюлей? Или как?
Я выхватил пистолет. Скажу сразу, чтобы не было недомолвок или необоснованных подозрений в кровожадности, чего у меня и в помине нет. Тем более что я видел — в целом обоз готов продолжать следование по обозначенному маршруту в полном соответствии с изначально намеченным планом. Стрельба по мишеням здорово меня успокаивает. Не знаю, почему так. Наверно, это такой мальчишеский выверт сознания. Другое дело, что уже давно не приводит в восторг, но и чисто терапевтический эффект нельзя огульно сбрасывать со счетов.
Я еще успел увидеть удивленное, если не сказать испуганное, лицо заросшего до неприличия дяденьки. И чего они тут почти все небритые? Мода такая у них, что ли? И выстрелил в ветку сосны, о которую чуть не покалечил свой джип. Солидная такая ветка, толстая. Допускаю, что наши психологи могут расценить это как месть дереву, в контакте с которым едва не почило в бозе мое транспортное средство. Еще говорят, дало — дал — дуба. В данном случае это всего лишь сосна, хотя и иному дубу не уступающая, но в существующем контексте я бы рискнул употребить неформальное выражение «дала дубу». Это я про машину, само собой.
Мне кажется, я несколько злоупотребляю словом «честно». Это я не для покаяния признаю. Злоупотреблял и злоупотреблять буду.
Так вот. Честно говоря, я не ожидал такого эффекта. Двойного, так сказать. От звука выстрела кляча возбудилась как молодая и рванула вперед. Ну испугалось животное. Что тут такого? Я, случается, тоже пугаюсь от выстрелов. Правда, не совсем так и уж тем более не с перегруженной телегой на закорках. Похоже, у нее в предках затерялись в анналах чемпионы породы. Впрочем, остальные поступили так же. Особенно когда над головами затрещала массивная ветка. И принялась падать. Сначала медленно и как будто неохотно.
Порой я бываю чересчур резок и оттого не всегда просчитываю результаты своих действий. Это не для отчета, просто слова, идущие прямиком из души. Без купюр.
Так вот, хотя и выцелил мишень чуть в стороне, но кой-чего не учел. Очень уж разлапистой оказалась мишень. Возможно, это было местью со стороны дерева. В скобках замечу, что я признаю некоторую не то чтобы совсем уж разумность растений, но, как у всего живого на свете, и у них может быть ну хотя бы инстинкт, что ли. Какая-то реакция тем не менее существует. Пусть самая примитивная.
Мужик с ружьем, поначалу немало обалдевший от всего происходящего и, хочу в это верить, позабывший о своих материальных претензиях, успел отскочить в сторону, да еще как отскочить! Я, без ложной скромности, тоже отвалил. Да и какая тут, к чертям собачьим, скромность, когда на тебя валится такое! Забудьте о скромности, когда надо делать ноги.
Под ударом остались двое — Проф и джип. Или наоборот. Лично для меня джип был дороже, пусть это и выглядит как человеконенавистничество. Джип был моим, ну, не то чтобы пропуском домой, но что-то в этом роде. Местный же уродец — всего лишь средством к достижению моей цели, изрядно уже опостылевшей, и временным попутчиком. Даже не так — пассажиром. На два часа.
Пока я занимал место на галерке, мне пришло в голову, что мое транспортное средство может превратиться в карету «скорой помощи», а то и катафалк. Или в груду дорогостоящего металлолома. Вот местные-то обрадуются. При этом на какое-то время я напрочь забыл, что штука эта бронированная, хотя, ясное дело, это совсем не Т-34.
Еще колыхались мелкие веточки и продолжала сыпаться хвоя, а я уже спешил обратно, раздираемый самыми противоречивыми чувствами на фоне удаляющегося стука копыт и визгливого скрипа тележных колес. Слева кто-то ломился сквозь кусты. Тоже довольно поспешно.
Вблизи ветка оказалась даже более массивной, чем когда я смотрел на нее снизу. На мое счастье, самая толстая ее часть упала не на машину, а чуть в стороне, да так, что вспорола землю не меньше чем на четверть метра. Представляю, что могло бы стать с капотом или крышей. Нет, этот эпизод я из отчета исключу, несмотря на все потенциальные выигрыши. Я знаю, что обязательно найдется добрый человек, который поставит на ребро вопрос о пренебрежительном отношении к государственному имуществу. Плавали мы в этих водах, в курсе.
Сквозь ветки я рассмотрел распростертое тело Профа. Вид его очень мне не понравился. Он лежал на спине, лицом кверху. Сосновая ветка не букет сирени, в том смысле, что не сильно густая, так что рассмотреть под ней можно многое и довольно подробно, однако царящий тут полумрак изрядно скрадывал детали, потому именно на это я отнес то, что не вижу, дышит мой попутчик или уже перестал. Как-то мне не по себе стало. Стыдно, что ли?
Ветка оказалась не только здоровенной, но и неприятно тяжелой. Пока я ее приподнял да оттащил в сторону, взопрел. Нет, никогда я не любил тягать тяжести, начиная со всяких сумок и заканчивая штангами и прочей будто бы спортивной лабудой. Не понимаю я такого спорта, хоть убей. Ну что за радость, надрывая пупок и травмируя спину, поднимать над головой тяжеленные железяки, рискуя обронить их на собственную макушку или, на худой конец… Нет-нет, на ногу! Впрочем, варианты не исключены. Когда я шел работать в прокуратуру, то наивно полагал, что уж чего-чего, а от таскания тяжестей буду освобожден вплоть до самой пенсии. Наивный. Чего мне только не приходилось тягать! А все почему? От лени и недостатка информации, которую лень же было собрать о своем будущем рабочем месте. Или от недомыслия, что также свидетельствует о лени, только умственной, интеллектуальной. Когда-нибудь, когда у меня будет достаточно времени для вдумчивого творческого труда и соответствующие условия, я обязательно напишу трактат о лени. Жаль только, что не имею понятия, когда и где этот замечательный момент настанет.
Внешне Проф выглядел вполне прилично. Во всяком случае, крови не наблюдалось. Только разве в одной крови дело? Например, инфаркт, его еще называют разрывом сердца, ничем не лучше смертельной раны. Разве что не такой грязный. Просто человек неожиданно «склеивает ласты» и лежит, прикрывшись ими, не утруждая окружающих ненужной и крайне неприятной уборкой.
Едва приложив три пальца к артерии сразу за бородой, я почувствовал толчки. Жив. Слава тебе! Что я там про молитвы только что говорил-то?
— Проф, — нежно позвал я и похлопал его по щеке. Тоже нежно. Даже не вполсилы.
Он открыл глаза сразу, будто только и ждал нежности. Ага, пошел процесс. Первый шаг сделан, дело за малым.
— Ты как?
Он смотрел на меня как-то задумчиво и молчал. Мне почудилось осуждение в его взгляде. Что ж, признаю, виноват. Погорячился. Но ведь и ситуация была какая! Это я только предположил, даже, скорее, понадеялся, что у рассерженного обозника, на поверку оказавшегося хапугой, нет патронов. А если б были? Тогда чего? Бросаемся грудью на амбразуру? Пардон, моя фамилия не Матросов и я не из дисбата. Я совсем по другому ведомству. Прокурорские мы.
— Давай я тебе помогу, — подхватил я его. — Голова как, не кружится?
А он все молчит, паразит. Выдохся, что ли? Такое, точно знаю, бывает даже у великих актеров, когда они после спектакля не то что встать не могут — говорить не в силах. Они все без остатка оставили там, на сцене, распахнув душу зрителю и отвесив каждому щедрой рукой.
Чего же он молчит-то, гад? Вколоть ему, что ли? Почему-то вспомнилась магнезия, хотя в моем арсенале этой дряни не было. И невольно улыбнулся, представив себе действие. Забегал бы сейчас Проф, как мальчик. Со звонким гиканьем. М-да. Забористая штука. И крайне болезненная. Сам, по счастью, не пробовал, но действие лицезреть приходилось. Как говорится, мертвого поднимет. Ну или почти.
По правде говоря, я порядком намотался, оттаскивая эту долбанную ветку, едва не ставшую саркофагом, поэтому таскать Профа, хоть и довольно тщедушного, мне как-то не улыбалось. Я прислонил его к джипу и целую секунду принимал командирское решение, которое, как известно, единственно верное. И, между прочим, принял. Для этого мне хватило вспомнить о моей недавней слабости. В том смысле, что в кармане водительской дверцы все еще стоит изрядно отпитая бутылка. Говоря по совести, всю нашу недолгую дорогу она меня смущала. Вот когда они, такие же, но девственно нетронутые, стоят себе в багажном отделении, я о них даже не вспоминаю. А когда вот так, на самом деле под боком — напрягает.
Что ж, командирские решения не обсуждаются. Потому что, смотри выше, они верные. Тем более что единственный возможный оппонент нем, как попавший в кипящую кастрюлю рак. Только что краснеть от смущения не начал, и на том спасибо.
Опыт обращения с тонизирующими напитками у меня мало сказать что есть. Некоторое, кстати, уже весьма значительное время назад я пришел к выводу, что он чрезмерен в том смысле, что мой организм может не выдержать. И жить чего-то так вдруг захотелось! К чему бы это? Наверное, к старости. Молодые сплошь и рядом манкируют своими жизнями, а старики цепляются за нее всеми своими артритными пальцами, кряхтя от натуги. Почему так? Не знаю пока до конца. Ежели дотяну до артрита, тогда, может, сподоблюсь. Хотя уже сейчас бросать себя на помойку не спешу.
Не сказать, что ускоренный курс неотложной медицинской помощи в полевых условиях я освоил на «отлично». Но многие вещи ухватил и кое-что неоднократно применял на практике. Поэтому заставить контуженного Профа раскрыть рот стало делом двух секунд. Тут главное знать, куда и как нажимать, все остальное мышцы подопытного, тьфу ты конечно же пострадавшего, сделают за вас. А уж тут не мешкай. Не уверен, Суворов это говорил про напор и натиск? То, что пуля дура, а штык молодец — точно его. Посмотрел бы я сейчас на него на фоне межконтинентальной ракеты с ядерной боеголовкой или хотя бы обычного пулемета! Что бы тогда запел прославленный генералиссимус, во времена которого скорость заряжения штуцера — одним выстрелом! — составляла что-то около минуты, прицел весьма приблизительный, а убойная дальность исчислялась несколькими десятками саженей. А ведь, как ни странно и погано, эта психология — посылать своих солдат грудью вперед на ядра и пули — сохранилась у наших вое- и не очень начальников, хотя дистанцию от начала восемнадцатого века до наших дней никакими шагами не измеришь. Мне, как человеку, прошедшему по таким дорогам, где грязь и кровь стояли выше подбородка, кажется, что Суворову надо бы отвести чуть менее заметное место в нашей истории. За невольный пафос даже не прошу прощения. Мне и без пафоса проблем хватает. Но вот когда начальник штаба полноразвернутого стрелкового полка перед строем цитирует с похмелья Александра Васильевича, с натугой на красном лице вспоминая то, что ему вдолбили в училище, мне, честно говоря, было стыдно. Где товарищ Суворов и где бронетехника, перед которой выстроились вверенные этому обормоту военнослужащие? Дружок императрицы и в пьяном бреду не мог бы этого представить. Не хочу показать себя эдаким всезнайкой по части тактики и стратегии воинских операций — этого и в помине нет, но, время от времени сталкиваясь с военными, я их откровенно жалею. Представьте только летчика-истребителя, управляющего супер-пупер современной машиной с вооружением, которое я даже не могу упоминать, настолько оно новое, секретное, мощное и далее по списку везде. И ему кто-то впаривает про слонов Ганнибала. Еще бы тактику неандертальцев вспомнили. Послушаешь такое вот и думаешь, а не стоит ли часть истории оставить собственно только для историков.
Ладно, ну его к черту, просто прорвало что-то.
Короче говоря, водку в Профа я влил и, как положено при экстренной процедуре, зажал ему нос. Оживать он стал еще до начала стадии глотания. По глазам видно. Они вдруг стали очень круглыми и удивленными. Допускаю, что это могло быть проявлением радости, хотя мольба в них угадывалась как-то сильнее. Для того чтобы заставить человека проглотить то, что, возможно, он не хочет, большого уменья вообще не нужно. Лично я знаю этот алгоритм с детства. Не с младенчества, само собой, но к моменту получения общегражданского паспорта технология мной была уже отработана. Только не нужно думать, что в свободное от учебного процесса время я подрабатывал в качестве помощника санитара. Просто так жизнь сложилась.
Только после того как Проф проглотил достаточную, на мой взгляд, порцию огненной воды, я отпустил его и благоразумно шагнул в сторону. Тут мы тоже плавали и мели знаем.
Мой спутник как будто того и ждал. Мгновенно, просто совсем без паузы, он жидко выдохнул. В смысле брызгами. И тут же чихнул. Тоже жидко. Ну это обычное дело, в смысле чиха. Чих — он по определению сухим не бывает. Природа у него такая.
— Ты!..
Дальше я своими словами. Перевожу, так сказать. Или пересказываю близко к тексту. В общем, чтобы не растекаться мыслью по древу, сообщаю, что с генетикой у меня полный провал, потому что одним из моих родителей, кто точно, выяснить я не пытался, была собака. В числе моих сексуальных пристрастий — или жертв? — значится гадюка. Еж, который должен в скором времени поселиться в моем анальном отверстии, дал честное комсомольское по поводу сожрать мои внутренности, при этом долго путешествуя внутри меня. Черт возьми, если б только я сюда прибыл с этнографическими целями! Какой богатый материал! Фольклор! Слыша подобное, порой жалеешь, что ты не Гоголь. Впрочем, в итоге он плохо кончил, поэтому роль зрителя и, на секундочку, весьма удачного целителя меня более чем устраивала. В определенном смысле я наслаждался.
Во-первых, немой заговорил. А это, извините, удавалось только всякого рода мессиям и, кажется, отчасти пророкам. В общем, святым людям. Во-вторых, это был своего рода шедевр устного творчества. Третье, про мои наклонности и родню я постарался не заметить. Хватало восторга от первых двух составляющих. Хотя порой, не скрою, ядовитые стрелы Профа попадали в цель. Я мужественно терпел ровно до тех пор, пока он не перешел на моих ближайших родственников. Допускаю, что это начал действовать алкоголь. Только вот что у умного в уме, то у пьяного на языке. Тут я счел, что наши отношения стали достаточно близкими, на что мой больной не то чтобы намекал, а просто вещал, категорически настаивая, для того, чтобы вернуть его к действительности одной дружеской пощечиной. Возможно, я чересчур находился под влиянием его неординарного выступления. Да и не мудрено, когда вот так-то да с таким вдохновением! Это, знаете ли, искусство. Лишь поэтому мое совершенно товарищеское вспоможение оказалось чуть более сильным, чем изначально предполагалось.
Проф ударился оземь. Со всего маху. И снова затих. Только моргал при этом, пытаясь меня рассмотреть. Мне жалко, что ли? Да смотри ты ради бога. Только успокойся. Солидный, кажется, человек, при императоре состоит, к тому же немолодой. Науками опять же интересующийся. И такое выдает! Нет, я понимаю, когда тебе молоток на ногу упал или пчела за пазуху залетела, от доброго слова не удержишься. Или, скажем, как с тем же обозником получилось. Лучше разрулить ситуацию так, чем мордобоем или, хуже того, стрельбой по живому человеку. Но всему же есть предел. Моему терпению, кстати, тоже.
— Ну успокоился? — поинтересовался я, разглядывая Профа сверху. Надо признать, что симпатягой его можно назвать лишь с большущей натяжкой. Не то чтобы законченный урод, но, в общем, где-то рядом. То есть не так что б далеко ушел. Или, наоборот, чуть не дошел.
Он осторожно кивнул. По крайней мере, это его движение головой я истолковал именно как знак согласия. Но решил пока не спешить с актом милосердия.
— Буянить больше не будешь?
Теперь он вполне явственно и однозначно покачал головой.
Чего он молчит-то? Неужто опять голос пропал? Нуда и бес с ним. Наслушался я, хватит с меня.
Я протянул ему руку и помог подняться, следя за его реакцией. А ну как в драку полезет? Чего-то стал я его опасаться. Может, он припадочный. То матерится как извозчик, то немеет. Словом, непредсказуемый тип. Что от него ждать через пару минут, когда алкоголь всосется в кровь?
— Садись. Сам сможешь? Или помочь?
— Сам.
Фу! С одной бедой, считай, справились. Заговорил мой головастик. Правда, еще неизвестно, радоваться тут стоит или крепко насторожиться. Ладно, посмотрим.
Когда уселись, я аккуратно вывел джип на дорогу. Не проехали и десятка метров, как я понял, почему так поздно увидел беженцев. Тут дорога круто поворачивала в сторону, потому что точно посреди старой колеи бил ключ, успевший размыть небольшую такую канавку. Пешему перешагнуть ее делать нечего, а вот колесному транспорту никак, разве что танк пройдет. Таким образом, издалека видишь просеку, даже относительно ровную, и ничто не предвещает несчастья, а на скорости можно и подвески лишиться. Вот местные и сделали крутой объезд, на другой то ли сил и времени не хватило, то ли просто было лень делать лишнюю работу.
Да, разгоняться тут не следует, тем более что для себя я и так установил двухчасовой лимит, так что какая разница, как далеко мы отъедем? В смысле экономии топлива лучше даже недалеко. Да и вообще прогулка утратила свою романтическую прелесть. Поэтому я начал высматривать местечко, где можно развернуться без ущерба и опасения попасть в какую-нибудь яму, с тем чтобы двигать в обратную сторону. Поэтому я не то чтобы сильно отвлекался от дороги, наоборот, следил за ней предельно внимательно, памятуя о возможных сюрпризах здешних магистралей, за которыми не было хозяйского догляда, при этом еще и посматривал по сторонам, выискивая, так сказать, дорожную развязку и одновременно прикидывая, как тут могут разминуться две телеги, если им придется встретиться нос к носу, что в данном случае отнюдь не метафора, а самый настоящий факт. От того крик Профа «Смотри!», который, как я считал, потихоньку погружался в алкогольную нирвану, стал для меня как удар током. Я резко дал по тормозам. И посмотрел.
Сначала я ничего не увидел. Только движущиеся световые пятна от солнечных лучей, пробивавшихся сквозь листву. Насмотрелся я на них, так что ничего интересного. А потом…
Мама моя дорогая! Эти пятна двигались на нас. Траки. Что-то быстро они сюда добрались. Посмотрел на профиль Профа с отвисшей и дрожащей челюстью и случайно стрельнул взглядом мимо и дальше него.
Можете считать, что на ногу мне упал не просто молоток, а большой кузнечный молот. И я высказался вслух по этому поводу. Эти гады были за деревьями справа и, как я скоро выяснил, слева от нас.
Я, конечно, знаю, что ни эти зверьки, ни даже волки или медведи ни в жизнь не вскроют моего мустанга, но порой чувства превалируют над разумом. Я вдруг вспомнил, что шины, хотя они и несъедобны, все же достаточно уязвимы. И я не решился проверять насколько. Просто включил заднюю скорость и основательно притопил педаль газа. Метров через пятьдесят я решил сделать маневр. Многие знают Или, по крайней мере, слышали, что такое полицейский разворот. Его часто показывают в кино с погонями. В двух словах это выглядит так. Автомобиль на полной скорости вдруг разворачивается и в ту же почти секунду едет в обратном направлении. В принципе нет большой разницы, едешь ли ты передом или задом. Суть та же. При этом нужно помнить про две вещи. Первое — проделывают его на твердом покрытии шоссейного типа. Асфальт, асфальтобетон или что-то еще, не суть. Ну второе в данном случае не имеет значения. При таком маневре случается, что срывает покрышки. Чаще одну, но и этого, поверьте, вполне достаточно. Я попытался проделать нечто подобное этому эффектному, но в реальной жизни редко применяющемуся трюку, едва заметил более или менее подходящий участок.
Что там говорят про воду, в которую не стоит соваться, если не знаешь броду? Вот-вот, тот самый случай.
Скорость я, понятное дело, сбросил, и это спасло задний мост. Когда я, съехав с дороги, придал джипу положение почти правильного перпендикуляра по отношению к оси дороги, сзади вдруг что-то хрустнуло, и машина осела на правый бок. В багажнике что-то тяжело ухнуло. Я даже не хотел думать что именно. Проф испуганно охнул и упал на дверцу, стукнувшись головой о стойку. Урок высшего пилотажа закончен.
Открыв свою дверь, я выпрыгнул наружу. Переднее левое колесо болтается в воздухе. Заднее правое провалилось не то в нору, не то заросшую промоину. Среднее левое тоже не достает до земли. В принципе у меня есть лебедка, можно и ей вытянуть. Если бы было время на то, чтобы ее развернуть. Потому что не так уж и далеко за деревьями я увидел мелькающие солнечные пятна.
— Вылазь! — скомандовал я Профу.
Тот посмотрел на меня затравленным взглядом загнанного в угол кролика. Так мы долго будем выяснять отношения.
— Жить хочешь? — спросил я и, встав на подножку, рывком вытянул его из салона. Пускай в нем килограмм семьдесят. Не так много, как навалено и залито у меня сзади, но грех не попробовать.
Он пытался возражать или уж не знаю что, только слушать его и тем более спорить было некогда. То есть совсем. Мне показалось, что звери прибавили прыти. Видать, почуяли поживу. Я поднял его и посадил на угол капота, силком поставив ногу на кенгурятник, защищающий радиаторную решетку и несущий лебедку. Джип чуть просел. Среднее колесо коснулось земли. Ну и то хорошо.
— Сиди тут! И не бойся ничего. Сейчас выедем.
Сказать-то я сказал, но полной уверенности не испытывал.
Когда занял свое место, машина еще чуть просела. Ну не подведи, родимый.
Обычно средний мост не задействован. Нет необходимости. Я вообще включал его раза три-четыре, из них два на полигоне, а остальные скорее на пробу и для страховки, чем по необходимости. Сегодня же пришлось. Без него нам из этой ямы в ближайшее время не выбраться. Передо мной маячила испуганная спина Профа, изрядно закрывающая мне обзор. Ладно, прорвемся.
Мустанг взревел пониженной передачей и дернулся. Спина передо мной обозначила тенденцию к падению. Не хватало еще ему под колеса попасть. Там же ручка на капоте! Справа от меня стали быстро мелькать солнечные пятна.
Ну же, мустанг! Выноси.
Грунт тут очень мягкий, податливый. Я слышал, как в днище ударяются комья земли. Еще секунд десять и надо будет Профа загонять в машину. Авось отсидимся и отобьемся. Есть у меня кое-какие соображения.
Мустанг медленно, царапая брюхо, выполз на дорогу. И тут я посмотрел в зеркало заднего вида, потому что сзади что-то ударило. Нога сама собой надавила на педаль газа, а руки вывернули руль влево. Еще одна тварь попыталась в прыжке выбить головой правое заднее стекло. Две — я видел краем глаза — рванули к Профу. Ну держись, мужик!
На трех ведущих осях скорость не больно-то разовьешь, но много мне и не нужно было. Мустанг трудился всеми своими железными мышцами, мощно и ровно гудя. Спидометр показывал медленное повышение скорости. В отличие от скоростных «гражданских» моделей, у которых градировка часто начинается с сорока километров, а то и с шестидесяти, здесь все было честно — деления циферблата с самого нуля шли по пять километров. Мы оторвались, когда скорость чуть превысила отметку «пятнадцать».
Я остановился и, опустив стекло, крикнул: «Слезай». Ничего. Никакой реакции. Статуя. Приклеился он там, что ли? Этого мне еще не хватало. Ладно… Сейчас я тебя отклею.
Я даже вылезти не успел. Проф обернулся ко мне — лицо его выражало предельную степень удовольствия. Так называемый восторг.
— Езжай так! — крикнул он.
Хотел я ему сказать, что он свалится, поломается, ушибется, покалечится, но не стал. Взрослый человек, сам должен понимать. В тот момент я как-то забыл, что он пьяный. Просто упустил из виду, не до того мне было. Только сказал, чтобы он перебрался вправо.
Отключив средний мост, я поехал дальше, стараясь не гнать и аккуратно притормаживать на ухабах. При этом я не забывал поглядывать назад. Сзади было чисто. Нет, что же они такие агрессивные-то, а? Это совершенно ненормально. Во всяком случае, мне о подобном ничего не приходилось слышать. Понятное дело, я не зоолог, но кое-какие представления о животном мире имею, в школе учился и вообще люблю канал Дискавери, где о чем только ни рассказывают, но при этом чего-то абсолютно нового я там, кажется, не увидел. Нет, бывает, что бегемоты или слоны в заповедниках на машины кидаются, но этим как бы положено. Наши кабаны, кажется, тоже. Попрошайки медведи в Йелоустоне могут набезобразничать. Ну с обезьянами все понятно, те хулиганы известные. Еще вот лоси любят дым из выхлопной трубы. Кайфуют они так, наверное. Про муравьев, создающих гнезда в сиденьях, и жрущих проводку крыс можно и не говорить. Но вот чтобы так, прыжком в стекло? Кажется, я начинаю понимать местных. Впрочем, один случай массового нападения животных на машины у меня имелся, но там было совсем иное дело. Хотя, может, тут тоже какая-то похожая приманка имеется?
Вскоре мы нагнали обоз, вставший посреди дороги. Я даже толком не успел затормозить, как мой Проф молодым козликом соскочил на землю и, словно заправский гаишник, бросился разруливать затор. Сочтя, что этот виртуоз языка справится без меня, я решил посвятить пару минут подготовке к возможной встрече с траками. Я, конечно, не собирался сейчас возвращаться на восток, но кто его знает, что может меня ожидать в другой стороне?
Потом, усевшись на место, я даже успел загрузить в бортовой компьютер снимки карт, сделанные мной у Коммуниста, и запустил программу привязки к местности в соответствии с теми действительно картами, что имелись в моем распоряжении. Впрочем, и им большого доверия не было, так как территория у меня представлена аж пятью вариантами. Ну с картами советского периода все ясно: в те времена на общедоступных планах местности, как говорят знающие люди, сознательно делали ошибки и допускали неточности, якобы для того, чтобы сбить с толку потенциального противника. Листы Главного штаба МО СССР с грифом «Секретно» куда более точные, но некоторые объекты на них просто не успели нанести, хотя им я склонен доверять больше всего. Есть еще очень неплохие карты англичан — те вообще большие спецы в картографии, за границей я пользуюсь именно их работами, но у них на данной территории хватает неточностей, а американская сильно устарела. В свое время, сводя все это в нечто единое, я так и не понял — всерьез или так, прикола ради, и была создана та самая программа, которой я сейчас воспользовался. Так вот, хотя сам я не видел, но, когда все это вместе сложили, как еще говорят, свели, разработчики узнали немало нового не только о своей родине, но и о других местах нашей планеты. Конечно, Волга не потекла вспять, но некоторые объекты приняли странные формы, заметно укрупнившись. В общем, я предпочел иметь все карты по отдельности, хотя, говорят, программу подправили так, что подобных недоразумений удалось избежать. Возможно. Но я люблю натуральные продукты, а никак не синтезированные.
Проф вернулся как раз тогда, когда стоящая передо мной телега тронулась. Был он возбужден и крайне доволен. Когда он горячим джигитом вспрыгнул на капот моего мустанга, я даже не стал возражать. Чем бы дитя не тешилось. Тем более ехать нам осталось всего ничего, правда, плетясь в хвосте обоза. Если ему так нравится, пускай.
Обозников я обогнал, когда мы выехали из леса, лихо проскочив по убранному полю. Я просто спиной чувствовал этих тварей. Конечно, вряд ли они нас догнали б, все же я прилично оторвался, но их скоростные возможности оказались куда выше, чем я предполагал. Жаль, что не удалось их заснять, но в тот момент мне было как-то не до съемки.
Я затормозил, прилично не доезжая до ворот. Открыл дверцу и крикнул:
— Все, Проф, дальше сам. Ножками.
Он обернул на меня такое удивленное и обиженное лицо, что я едва не рассмеялся. Ну чистый ребенок, у которого отняли его любимую игрушку.
— Ты чего это, Попов? А? Поехали.
— Слезай-слезай. Прогулка закончена.
— Почему?
— По кочану. Слазь, тебе говорю.
Слезть-то он слез. Только поспешил не к воротам, а ко мне.
— Попов, погоди, мы же договорились. Как же так? Отдохнешь, а утром поедешь. Ну? Посидим, поговорим.
— Потом. В другой раз. Дела у меня.
Я попытался закрыть дверь, но он вцепился в нее как клещ. Ну что мне с ним, драться, что ли?
— Я тебя прошу. Нужно еще так много спросить. Я тебе про Лося расскажу, — попытался взять меня за яблочко.
Нет, я совсем не хотел возвращаться. Только вспомню, как меня там корежило… Нет! Мне неоднократно приходилось читать материалы про эффект толпы, где человек запросто теряет человеческое, отдаваясь эмоциям, поэтому я, надеюсь, понимаю природу того, что там со мной творилось. Нет уж, хватит с меня. А то, что я немножко обманул Коммуниста, так, полагаю, он совершил очень удачную сделку и далеко не внакладе. В конце концов прокурорская работа предполагает, что мы всегда чуть-чуть да обманываем, хотя бы недоговариваем. Поначалу этот аспект моей профессии немало меня коробил, потом, не знаю, привык, наверное. Хотя все равно каждый раз осадок остается. В начале года один коммерсант предлагал мне работу, я обещал подумать, а потом эта командировка приключилась. Может, и стоило согласиться? Не знаю. Везде, в конце концов, одно и то же. Только платят по-разному. Ну и сам ты расплачиваешься иначе.
— Беги, Проф, спеши. Через полчаса максимум траки будут здесь.
Его пальцы на кромке двери побелели от напряжения, лицо превратилось в трагическую маску. Вот так-то! Я тоже умею брать за пищик.
— Так не поедешь?
— Теряешь время.
И тут сзади раздался пронзительный крик. То есть я не сразу понял, что сзади, сначала просто услышал крик. Посмотрел в сторону ворот — там несколько человек засуетились и запричитали, глядя, как вначале показалось, на меня. Потом я догадался обернуться.
Ой-ё!
Обоз беженцев летел во весь опор, только пыль в разные стороны. Из-за нее-то я не сразу разглядел возле кромки леса пацаненка лет десяти, бежавшего и спотыкающегося. А за ним, чтоб им нехорошо, траки.
— Беги! — крикнул я и втопил газ.
На открытом пространстве разворот делать куда легче, чем на узкой лесной дороге. Я только постарался не зашибить Профа, но тот уже отцепился.
Уверен, тут никто не видел подобных трюков. Из-под колес фонтаном пыль и еще какие-то ошметки. Со стороны это должно эффектно смотреться. На ходу захлопнув дверцу, я ломанулся прямо по полю, стараясь держаться в стороне от обоза, с которого валились какие-то мешки и еще черт знает что. Не до них мне. Они по любому успевают, кони вынесут. А вот пацан уже спотыкается чуть не через шаг. Да не оглядывайся ты! Беги и держи дыхание, тогда ты уверенно от них уйдешь. Пыль за мной закрыла частокол, да и не больно-то я на него смотрел. Чего ж обозники мальчишку бросили? Ведь чей-то сын. Кого-то из них. Не люди вы, что ли?
Давно я так не гонял. Мустанг мой вряд ли можно назвать скоростной машиной, хотя на трассе двести десять я из него выжимал без труда. Тут же, на территории, мой рекорд укладывается в относительно скромные сто. Теперь я его уверенно перекрыл. Только у меня не было времени на то, чтобы его фиксировать. Я просто гнал, не жалея подвески и вцепившись в руль.
Парнишка упал, но быстро поднялся и вдруг шарахнулся в сторону. От меня. Вот тебе результат показательной стрельбы по деревьям. До него мне оставалось метров двести от силы. Тракам, движущимся волной, впятеро меньше. Если б парень продолжал бежать в прежнем направлении, то наша разница в скорости без проблем позволила бы мне подхватить пацана. Теперь же, когда он поменял вектор движения на примерно перпендикулярный моему и тварей, шансов у него не оставалась ровным счетом никаких.
Те, кто ездили на джипах, знают, что у его водителя и пассажиров очень высокая посадка, сильно улучшающая обзор. Поэтому я видел, что двигающиеся казацкой лавой звери рванулись мальчишке наперерез. Со стороны кажется, что толпа действует осознано, словно по чьей-то команде. Не знаю. Толпа вообще штука плохо изученная, а уж стадо еще менее того. Инстинкты, рефлексы, что там еще? — все это по большей части слова, термины, под которыми каждый понимает то, что ему хочется.
Теперь понятно, что парень боится меня не меньше, чем этих тварей, хотя при этом пытается меня обежать по дуге и прорваться к воротам. Не хватало, чтобы он подумал, будто мы заодно. Похоже, у меня не осталось выбора. Как же мне это не нравится, кто бы знал!
Я наддал еще. Поле далеко не гоночный полигон, но в тот момент мне стало как-то наплевать на условности. Я постарался выжать из моего мустанга все, на что мы с ним были способны. При всей мягкости подвески и сиденья я почувствовал легкую перегрузку. И секунды спустя я ворвался в стадо этих… Этого… В общем, ворвался.
Я не хочу описывать кровавые ошметки, летевшие из-под колес. Ну его. Кто хочет, может представить сам. Лично мне это неприятно. Скажу только, что я двигался по дуге, как бы подгоняя мальца к воротам, которые уже закрывались за влетевшим в них обозом. Пусть кто-то считает, что работа у меня кровожадная. Пускай. А я всего лишь природу охраняю. И кровь не люблю. Ничью! Притом что я при оружии и вообще эдакий ковбой на джипе. Джипбой доморощенный.
Не буду врать, что я сорвал атаку тварей. По-моему, им смерть собратьев вообще по барабану. У них какие-то свои инстинкты, маму их нехорошо. На секунду мне вспомнился старый мультфильм про Маугли, сильно мной в детстве обожаемый. Были там такие красные собаки, которые шли на джунгли обезличенной волной. Дурные от жадности и бешенства. Тут… Не знаю, хуже или еще как. Только между мультиком и реальностью ох какая дистанция! Реалити-шоу. Самый отвратительный жанр.
Нет, атаку я не сбил. Да, видимо, и не мог. Не знаю. Просто я дал мальчишке шанс поменять направление движения. А потом, когда он оторвался, просто нагнал его, пробежав за ним всего пару десятков метров, схватил и бросил в машину. Да, чуть придушил! Так ведь чуть. Не хватало, чтобы он устроил мне разгром в салоне.
А потом я во всей этой… Во всем… Короче, въехал я в ворота на очень грязной машине. Где и как ее отмывать, я понятия не имел.
Ворота за мной захлопнулись.
Остановившись справа от тридцатьчетверки, я понял, что попал. Или попался. Пока я выгружал паренька, виски начало ломить с нечеловеческой силой. Что там накрыло Ершалаим? Тут же все накрыл страх. Или, хуже того, ужас.
Кто-то принял мальчишку из моих рук, кто точно — не помню. Мужик какой-то с бородой. Так тут все такие. Я едва не забыл кликнуть брелоком сигнализации, когда, подхватив свои манатки, бросился на стену.
Такого массового ужаса на лицах людей — всех без исключения! — я не видел никогда. Клянусь. И не хочу увидеть вновь. В моей работе есть свои издержки, но в этот раз здорово смахивает на перебор.
Подвинув плечом какого-то мужика — кажется, он даже не обратил на это внимания, — я встал у заточенного под карандаш бревна, доходившего мне до середины груди. Частокол.
Траки катились на приступ океанским приливом. Скажу правду, и пусть это развенчает какой-либо из мифов. Пусть. Мне стало нехорошо. И очень страшно. До того, что ноги ослабли и захотелось сесть. При этом ни одной мысли в голове. Виски болят. Слабость. Поскорее б все закончилось. Как угодно, но скорее.
— Факелы! — Я узнал голос Ильи. Только сорванный и хриплый. — Бросай! Разом! Все!
И они бросили. В канаву, то есть ров, заполненный дровами. Ветки, чуть не целые деревья — на вид помойка помойкой.
Твари — поле передо мной стало пестро-серым — были где-то в полукилометре. Огонь во рву тихо трепыхался, не собираясь разгораться. На мой взгляд, все это могло бы заполыхать, как, полагаю, было задумано изначально, минут через двадцать. Или больше. Что-то император и его люди не учли.
Черт, я уже видел, как некоторые особи не просто бегут, а даже выпрыгивают вверх. Нет, это что-то ненормальное. Да и что вообще тут, на территории, нормальное?
— Еще факелов, еще! Масло давай!
Я не военный. Не тактик и не стратег. Но два и два складывать умею. Защитники не успевали, факт. Что ж, будем помогать.
Я уже упоминал, что там в лесу кое-что приготовил. Когда наш комплектовщик мне это предложил, я даже не знал, стоит брать или нет. По виду напоминает баллончик с нитрокраской из тех, что используются для мелкого косметического ремонта автомобилей и, кажется, еще более широко при создании граффити на стенах. Только запорная крышка более затейливая, что и не мудрено. Если не вдаваться в технические детали, которые я и сам по большому счету не знаю, это напалм. Жуткая штука. Не люблю я такие. Поэтому взял только после уговоров. Знаете, есть такие любители уговаривать, которые все знают лучше всех. Дескать, костерок разжечь или еще что, мало ли. Ага, а после на нем картошечку испечь. С запахом нефти. Очень аппетитно. Но взял. Действительно, мало ли что.
— Мост! — где-то громко разорялся сотник. — Мост подними! Солому кидай.
Бензинчику бы сюда. Литров пятьдесят. Ей-богу, в тот момент я бы не пожалел. Только времени на это не осталось совсем. Я просто кинул баллончик туда, где огня почти не было. Так, чадило что-то ни шатко ни валко. А потом расстрелял его с двух выстрелов. Наверное, хватило б и одного, но меня уже колотило. Хотелось стрелять и вообще хоть что-то делать.
Это, конечно, не ядерный гриб. Не тот масштаб. Но ухнуло прилично, огненный столб вылетел метров на двадцать. Запоздало крикнув: «Берегись!», я перезарядил пистолет и принялся шпарить зажигательными.
Трудно сказать, дало ли это результат. Должно быть да, но не утверждаю. Потому что полыхало и так, причем часть жидкости попала на частокол.
Первая волна накатила, и сквозь огонь я видел, что передовые траки пытаются остановиться, но на них напирали сзади. Думаю, все же на самом деле пострадали из них немногие. Они начали обтекать нас с обеих сторон, как вода камень. При этом все поле было в них. Все! Не знаю, может, сотни тысяч. Возможно, больше. Отдельные особи умудрялись проскочить по не успевшим заняться веткам и стволам, и я стрелял по ним. С нашей стороны летели стрелы и камни. Кто-то что-то кричал. Я даже не заметил, как у меня отпустило виски. Потом я очутился на противоположной стене, как — почти не помню. Кто-то меня позвал и я побежал. Дым, смрад, крики, огонь, я стреляю так, будто задался целью уничтожить весь свой боезапас. Словом, мрак. Дважды что-то гулко бухнуло. Думаю, та самая пушка имени Самоделкина.
Из-за дикой головной боли я вообще мало что соображал, действуя на автомате. Меня хватают, толкают, говорят: «Туда!», я бегу куда сказано. Вижу траков — стреляю. Когда не вижу, высматриваю. Да еще этот дым, от которого слезятся глаза.
В себя я стал приходить, когда кто-то крикнул: «Ушли!» Неподалеку раздавался истеричный женский смех. Я сел, где стоял, и зачем-то подул в ствол пистолета. Он был горячий, и из него несло сгоревшим порохом. Как ни странно, виски отпустило. Кто-то сзади хлопнул меня по плечу. Я только кивнул, изображая «пожалуйста». Говорить не было сил. Хотел перезарядить пистолет, так все обоймы оказались пусты. Отстрелялся досуха. Спустившись вниз, пошел к машине. Ну не люблю я, когда на задании остаюсь безоружным. В данном случае не совсем, но тем не менее я шел, чтобы пополнить мой боекомплект, при этом почему-то держал оружие в руке.
Улочка, на которой я оказался, была незнакомой. Ориентироваться же здесь ну совершенно не по чему. Нет какой-либо доминанты вроде высокого здания — церкви или хотя бы колокольни, что ли. Заборы, дома, деревья и дым над головой, кажущийся особенно плотным потому, что солнце зашло за облака. Словом, я шел примерно туда, где, по моим представлениям, должен находиться мой мустанг, оставшийся без хозяина. Я шел и смотрел на детей, сидевших на мешках и корзинах, поднятых на высокие платформы. Некоторые плакали. Другие пялились и показывали на меня пальцем. Двое молодых парней, лет по шестнадцать-семнадцать, тащили что-то, завернутое в тряпку. Увидев меня, они быстро свернули в проулок. Глядя на их поспешность, я испытал острое чувство близких неприятностей. И ускорил шаг.
Джип явно пытались вскрыть и даже разбить стекло, о чем свидетельствовали деревянные щепки на земле около, на капоте и — мелкие — на стекле, сохранившем широкие мазки в тех местах, где наносились удары. А вот верхний багажник наши техники не догадались сделать более неприступным. Скорее всего, его вскрыли при помощи обычного топора. Причем действовали грубо, возможно, в спешке. Вскрывали его как консервную банку. И вычистили полностью. Кроме собственно самолета я лишился еще кое-чего вроде сложенной антенны дальней связи — не ее ли тащили те парни? Ну и еще по мелочам.
Я молча открыл задний багажник и не торопясь восстановил боевой потенциал единицы, называемой «Я». Во мне кипела лютая злость и еще обида. Я же, можно сказать, спас вас всех, а вы так со мной! Ну сами напросились. Теперь не обижайтесь. Вот теперь не обижайтесь! Ворье. Жлобы. Неужели они не понимают ничего? Или им совсем мозги отшибло? Есть же, на самом деле, какие-то нормы. Ну там, гость и все такое. Они же все видели, что я дрался. Не за себя — за них. Ребенка их спасал опять же. Урода этого, Профа, катал. Предупредил, в конце концов, о неожиданно быстро приблизившихся траках.
Сбросив пустые обоймы в багажник — потом разберусь, — захлопнул его и быстро отсоединил верхний, для чего и нужен-то всего шестигранный ключ-пятерка. Люди собирались в группы и смотрели издали за тем, что я делаю. Ну-ну, смотрите. Швырнув пустую оболочку под гусеницы тридцатьчетверки, я сел за руль. Самолета жалко. Можно было бы, наверное, попытаться его отыскать, но на черта он мне теперь? Для этого же придется к императору — я усмехнулся — идти с поклоном. Дескать, поможи, батюшка сирому да убогому, челом те бью. Ага! Щ-щас!
Я уже завел двигатель, полный решимости покинуть эту гостеприимную империю, когда вспомнил про еще одну функцию разведчика. Как будто кто-то прямо под локоть толкнул.
В силу некоторых обстоятельств наши техники выбрали военную, а не исследовательскую модель. Военные же все стараются сделать двойного, если не тройного назначения. Автомат у них не только стреляет, но еще и колет противника, бьет прикладом и режет колючую проволоку. Танк не только ездит и стреляет, но и под водой передвигается, а то и плавает. Привычка у вояк такая, из всего выжимать по максимуму.
Я включил аппаратуру и буквально сразу получил картинку, поступающую с разведчика. Чуть подстроил оптику — ба! Знакомая комната. Оружейная палата. Ах ты ж Саня! Ах ты ж сукин сын! Не допер ты. Не дотумкал. А ведь мог бы, я же тебе показывал что к чему. Или это Илье? Неважно.
Так вот, еще одной функцией разведчика является самоуничтожение с ограниченным радиусом поражения. То есть в нем не имеется дополнительных поражающих элементов в виде штатных осколков. Просто небольшой пластитовый заряд с радиодетонатором. Это я еще в училище учил. Надо же, не забыл. Сейчас проверим. Экран показал, что функция самоуничтожения может быть активирована.
Тут я заметил, что ко мне спешит сотник. Грязный, лицо в черной гари, только белки глаз блестят. Я приспустил боковое стекло.
— Император зовет, — выпалил он. — Пойдем.
— Некогда мне.
— Ну что ты, Попов? Куда собрался? Ты ж так нам помог. Мы хотели тебя поблагодарить, ну?
Я выразительно посмотрел на валяющийся багажник, из которого торчали остатки катапульты. Поблагодарили уже, благодарствуйте.
— Лично найду гадов! — яростно пообещал он.
— Скажи, чтобы ворота открыли.
Пару секунд мы в упор рассматривали друг друга. Боевые товарищи, блин. Не знаю, мне-то самому не видно, но, полагаю, что-то он в моих глазах прочел. Или угадал.
— Как скажешь, — пробормотал Илья и пошел к воротам.
Я медленно развернул машину, хотя во мне кипело жгучее желание сделать это лихо, с пылью из-под колес, и наплевать, если я кого задавлю. Но я сдерживался, отчего моя злость только усиливалась. Или мне так только казалось и хотелось? Не знаю. Но и к воротам я подъехал медленно. В них, распахнутые на моих глазах, ворвался рваный дымный вихрь. Я поднял стекло. Мне показалось, что на лице Ильи-сотника промелькнуло торжествующее выражение. Наверное, все же показалось. Я медленно въехал в раствор ворот. И ударил по тормозам.
Моста через ров не было.
Ах ты ж гад поганый! Ну теперь не обессудь! Сам напросился. Я-то уж было хотел простить обиду. Что с вас, убогих, взять? Живите, как умеете. Видно, не поняли меня тут. Сейчас объясню. Подробно.
Я медленно сдал назад, въехав под самую пушку танка. Они все еще ничего не поняли. Сейчас объясню. Потянул ручник на себя и нажал педаль тормоза, после чего дал газку. Первая скорость, вторая — двигатель утробно заревел. Я чуть прибавил оборотов и резко, одновременно убрал оба тормоза. И теперь втопил педаль газа в самый пол. Сердце моего мустанга хищно взревело, и он рванул с места, отбрасывая за себя землю и мелкие камни. Третья скорость — тахометр зашкалило.
Сколько в том рве? Метра четыре? Пять? Будь у меня разбег побольше, я бы даже не беспокоился. А так…
Машина у меня изрядно перегружена, и весь груз, естественно, сзади. Во время полета я почувствовал, как меня начинает понемногу заваливать на спину. Ну?
Я приземлился на задние колеса, но инерция не дала мне опрокинуться. Убедившись, что я по ту сторону, сделал резкий разворот с одновременным торможением, отчего чуть не оказался во рву, где все еще горело. Зато мне стали хорошо видны распахнутые ворота, в которых стоял Илья и еще кто-то. Некоторое время мы смотрели друг на друга. Ну что? А потом я дал команду на самоликвидацию самолета-разведчика.
Дымный завиток, словно выдох курильщика, дернулся в мою сторону. Одновременно с ним до меня донесся звук взрыва. Не скажу, чтобы очень уж сильного.
Будем считать, квиты. Надо думать, Коммунист не замедлит воспользоваться ситуацией. Ну да это уже ваши дела. Внутренние.
Я сдал назад и поехал в обход частокола. Не без злорадства я увидел, что в том месте, где на него попал напалм, все еще горит огонь. Ну эту штуку просто так не потушить. От воды эта дрянь только разгорается. Были бы вы людьми, я б подсказал. А так разбирайтесь сами.
Ров все еще горел. Полагаю, пока его никто не станет тушить. Да и, возможно, особо нечем. За все время я видел тут всего два колодца, и у них стояли люди. Пусть не толпа, но по два или три человека точно. Для колодцев это много.
Из-за частокола что-то кричали, возможно, даже мне, но я даже не посмотрел в ту сторону. Все, мы уже попрощались. В каком-то смысле, ясное дело, жаль. Это если объективно и исходя из сути моего задания. По-человечески я все еще был зол. Очень зол. Ведь я же был готов выстрелами вынести их хлипкие ворота! И вынес бы.
Куда теперь? Особенно учитывая, что вскоре надо будет думать о ночлеге. А еще не худо бы умыться, а лучше вымыться целиком. Я прямо чувствовал запах гари, исходящий от меня, хотя даже окно открыл. Но сначала нужно убраться долой с глаз подданных императора Сани. И я поехал на запад. Вслед за траками.
Глава 6. НАПАРНИК
Я уже неоднократно намекал про то, что на территорию я приехал не один. Полагаю, пришло время рассказать. Двое нас было. Я и Коля. Двадцать семь лет, советник юстиции, отличные физические данные, несколько успешно проведенных дел в области природоохраны, холост и вообще большой симпатяга и умница. Лично мне он, считай, сразу понравился. Наши прокурорские девки от него просто млели, но он их как-то сторонился. Потом, то есть уже здесь, я у него спросил про это. Дескать, какого черта?
Правильный, в общем, парень оказался. На работе и по месту жительства с ихним полом — ни-ни. Зарекся. Нормальный, скажу я, подход. Я на работе тоже сторонюсь. Как говорится — не шути, где живешь. И работаешь, конечно.
Но сначала, казалось, к нашему делу это не относится. То есть, может, и относится каким-то боком, но не сильно.
В дело нас вводили спринтерскими темпами, то есть бегом. Кстати, мне его никто не навязывал. Когда генеральный поставил передо мной задачу, то предложил выбирать второго номера самому. Без подсказок и всего с одним намеком — может быть опасно. Сам я человек холостой (хотя пора б уже и задуматься по этому поводу), потому, возможно, в опасные дела считаю разумнее брать тех, у кого семеро по лавкам не плачут. То есть холостых. Да и успел я к Егорову присмотреться, даже вместе поработали немного. Дополнительно навел справки, переговорил кое с кем — все нормально. Нет, действительно классный мужик. За дело как за родную мать — грудью встанет. И вставал. И не сказать, что фанатик. Просто добросовестный человек, ответственный такой трудяга. Люблю таких.
Так что готовились мы вместе. В нашем деле, особенно на выезде, очень важно чувство локтя. Как ни крути, а мы орган карающий — прокуратура. Особенно природоохранная. Это в уголовке надзорная функция важнейшая, у нас же меч и микроскоп в работе одновременно. То есть, конечно, сначала микроскоп или, если угодно, лупа Шерлока нашего Холмса, а уж потом все остальное, только дело не столько в последовательности применения инструментов, сколько в их наличии.
Я, как старший, для начала хорошенько погонял кандидата. Если кто думает, что по полосе препятствий или по стрельбищу, тот крупно и принципиально ошибается. Над нами, прокурорскими, в первую очередь сидит один бог — Закон. И принципы его исполнения, потому что мы исполнители. Все остальное уже потом.
Я привык строить отношения с людьми, теми, с которыми работаю, как партнерские. То есть почти равные. Это сидючи в кабинете хорошо приказывать. Не исполнил один, наклонишь другого. В поле же ситуация иная. Там без взаимопонимания и выручки, а главное, доверия многого не добьешься.
Помню, была такая ситуация у меня. Молод еще был, многое не понимал. Навалились мы на один концерн. Какой — не скажу. Только не у нас дело было, не в России. От нас двое. Я и Палыч. Жаль, умер в том году от цирроза печени. В помощь нам англичанку одну дали. Палыч старший, я при нем, вроде «подай-принеси», на самом деле опыта набирался, англичанка как бы сама по себе, но в дела суется.
По ходу расследования вышло так, что надо нам на разработки их наведаться. Например, на шахту, не суть. Артем Палыч, ясное дело, в штаб-квартире крутит, а нам дорога как раз туда, на самую что ни на есть «землю», как любят выражаться оперативники. Как раз тогда впервые прокурорам оружие выдали. Даже не просто выдали, а обязали к ношению. Я-то молодой еще, горячий, да только после учебки, так что ствол на пояс и — готов герой. Эта же подруга — суровая такая! — губы поджала и оружие в сумочку. Дамскую. Нормально? За плечами рюкзак, на локте сумочка с парфюмом и пистолетом. Тогда я еще смущался иностранных женщин с прокурорскими званиями и замечания, ясное дело, сделать не посмел. Попробовала бы она у меня сейчас такой фортель выбросить! Как миленькая нацепила б портупею и даже спала бы в ней, и наплевать, старше она меня по званию и должности или нет. Потому что это не чья-то блажь или очередная дурацкая инструкция, а жизненная необходимость, и не только для нее, но и для ее напарника, в роли которого тогда выступал ваш покорный слуга.
Специфика нашей работы частенько заставляет нас сваливаться на проверяемый объект как снег на голову. Поэтому, скажем, в какое-нибудь Перу мы можем прилететь на своем или арендованном самолете, при этом, естественно, не имея собственного наземного транспорта, добывать который приходится в зависимости от обстоятельств. Этим я не хочу сказать, что заранее, еще на стадии подготовки проверки, эти обстоятельства не просчитываются. Как правило, у нас имеется какое-нибудь требование или распоряжение, законное в данной точке мира, согласно которому нам выделяется потребный транспорт, либо мы его просто арендуем. В тот раз машинами нас обеспечила местная полиция. На одной такой мы и отправились на место, благо что ехать, в общем, не далеко, километров сто с небольшим. По хорошей дороге это меньше часа. Это мы так думали, потому что не знали в деталях местной специфики. А она заключалась в том, что тамошняя полиция «чуть-чуть зарабатывала». В том числе, как позже выяснилось, кое-что перевозила своим транспортом либо сопровождала грузы, а потому район тот в те времена спокойным назвал бы только слепоглухой идиот. Впрочем, и сейчас там, судя по новостным сообщениям, все еще далеко до идеала. Но дело не в этом, а в том, что имелся у них там конкурент в лице местного отморозка, сколотившего банду человек так в полтораста. И задумал он конкурентов показательно шугануть. Его наблюдатели доложили, что через контрольную точку проехала машина — номерной знак такой-то, числящийся за управлением полиции. Внутри двое — мужик и баба. Идеальный вариант.
Отморозок устроил простенькую засаду, рассчитанную, как я понимаю, главным образом на то, чтобы побыстрее унести оттуда ноги. Заложников брать они не собирались, да и убивать, возможно, тоже. То есть как получится. Без мармеладных церемоний, но и зарабатывать законную обратку из-за трупов каких-то двух дешевых копов нужды тоже нет.
Итак, диспозиция. Я за рулем, на боку кобура, прокурорша справа, пялится в ноутбук — изучает документы. Дорога частная, две полосы движения — одна туда, другая навстречу, состояние приличное, утро, машин мало, в основном грузовики с породой на борту, в пяти метрах от обочины лес стоит стеной. Я хорошо разогнался, иду за сотню. Да, забыл еще одно. Дорога разделена сплошной полосой. Строго. И только в отдельных местах прерывистая, там, где дорога прямая и хорошо просматривается.
Едем. Перед нами грузовичок такой с фургончиком, весь из себя уныло-убитого вида. Но идет ходко, хотя я его постепенно нагоняю и готовлюсь пойти на обгон при первой же возможности. Сближаемся метров до двадцати, и тут задний полог поднимается и оттуда два рыла с автоматами. Первое, что я подумал: «Нарыли». В смысле копнули мы наших подопечных так, что те решились физически уничтожить прокуроров. Глупо, конечно. Ситуацию это только усугубит. Но момент был такой, что для глубокомысленных умозаключений времени не было совсем. В ту же секунду я начал производить маневр ухода и кричу напарнице что-то в том смысле, что стрелять надо. Сам бью по тормозам и ухожу с линии стрельбы влево. Кобура моя, повторяю, на поясе. Из положения сидя достать из нее пистолет, да еще при этом управляя автомобилем в экстренном режиме — то еще дело. Как-нибудь попробуйте. Причем для этого совсем не обязательно находиться под дулами автоматов. Короче говоря, я тогда был не стрелок. Водила, пытающийся увернуться от пуль, которые уже летят. Вижу это по вспышкам выстрелов и дергающимся стволам.
Что в такой ситуации должен делать второй? Бросать все те дела, которыми он занимался до этого, хватать пушку и начинать отстреливаться. Что делает эта… м-м-м… леди? Смотрит на меня, потом вперед, закрывает свой ноут, наклоняется вперед, кладет его на пол и начинает визжать так, что у меня уши закладывает.
Дальнейшее не так интересно. Из-под капота пар, машина застряла между деревьев, нападавшие скрылись — вскоре тот фургончик, уже пустой, нашли на обочине. Приезжают полицейские и что же видят? Прокурорша в образе фурии на чем свет стоит поносит своего водителя, при этом пытаясь ударить его дамской сумочкой. И таки попадает ею… по уху одному из полицменов, отчего тот здесь же падает под гогот своих товарищей. Просто истины ради добавлю, что меня она тоже припечатала, только я успел прикрыться, за что и получил по локтю. Больно, я вам скажу!
Это, к слову, о напарниках. С тех пор пистолет я ношу на груди и других заставляю делать то же.
К тому моменту, как мы преодолели зону ответственности последнего на нашем пути КПП, я убедился, что в своем новом напарнике не ошибся. Для его возраста он был уверенным профессионалом и при этом хорошим товарищем и надежным человеком, которого не страшно иметь за спиной. Не страшно и спокойно. Это притом, что ехали мы чуть не в чумную зону, где есть шанс упокоиться навечно. То есть понятно, на мозг это давит. Я вам так скажу: нет людей, которым не страшно. Просто одни умеют этот страх не показывать, другие в критической ситуации предельно концентрируются. Третьи же жидко растекаются. Впрочем, знавал я одного деятеля, который демонстрировал испуг просто-таки запредельный, даже глядеть на него неприятно было, на самом же деле так он подстраивался под ситуацию, как бы выводя себя за рамки претендентов на возможное сопротивление. То есть героем он не был, во всяком случае записным, лубочным, но то, что человек толковый и головастый, — это да. Голову не терял. Но это, полагаю, все же исключение.
Я не буду расписывать, как мы с Колей впервые встретились с «дубинщиками», как он их окрестил. Упомяну только, что эти ребята каким-то образом наладили контрабандный канал через границу — и какую! Потом были свинари — тоже не сахар. Про охотников и прочих вообще не говорю. Чего стоит только то, что нас ночью хотели зарезать, для чего была разработана целая операция. Ничего, отбились-отмахались. Даже пленных взяли. Так что к Егорову у меня претензий не было.
Попались мы на «амазонках». Это я их так потом уже окрестил. Грамотно сработали дамочки, ничего не скажешь. Взяли они нас на молоке.
Представьте себе картину. Едем по дороге, в том месте она еще весьма приличная, глядим, справа четыре женщины косами машут. Покос у них, ясное дело. Самое милое дело расспросить пейзанок. Останавливаемся. Здравствуйте. День добрый. Бог в помощь. А не подскажете ли путникам? Чего ж нет-то? Спрашивайте, мы, типа, завсегда пожалуйста. Кстати, поснедать не желаете ли? Почему бы и нет, благодарим.
Это уже потом я узнал, что у них зелье наготове всегда. И не только оно. Но это так, детали. Выпили по кружечке молока парного, свое кое-что выставили — никакой водки! Консервы мясные, конфеты. Разговор такой милый, ужи-мочки, приятное, но ненавязчивое заигрывание. Расслабуха полная. Потом чую — а не чую я ничего. И Коля мой, гляжу, плывет. Его уже под рученьки и в кустики. Аккуратненько так, нежно, но уверенно. Поначалу думаю, ну, дело молодое, озорное. Потом же — ой! Что мне ни говорят, я на все киваю, со всем соглашаюсь, хотя внутри еще жив прокурор, пытается возразить. Но по факту — никак! А прокати, касатик? Да без проблем! И глупо хихикая. Вот это я особенно хорошо запомнил, как хихикал. Сам трясусь мелким смехом и вижу себя как будто со стороны. Ты чего, Попов, творишь?! А Попов барышень в машину и повез катать. Куда указывали. Вот туточки на эту руку бери, ага, тама вот. Си-ичас под го-орочку. В общем, все в этом роде.
Чуть ли не единственное, что я сделал почти осмысленно, так это запер машину личным кодом и поставил на сигнализацию.
Очухался я, как оказалось, через сутки с лишним. На кровати. В обычной, в общем, деревенской избе. Рядом на столе под полотенцем еда. На полу — обмазанная глиной корзина. Параша, стало быть. Сам я голый и на цепи.
Подробности я опущу. Ну их, в самом деле, и без того натерпелся. Суть даю.
Нас похитили как самцов-производителей. Набедовались бабы, рожая от близких родственников и чуть ли не от собственных сыновей. Вся округа — родня. Дети — уроды чуть не через одного. Или мутанты, это уж как угодно. Трехпалые, со сдвоенными ушами, с третьей недоразвитой ногой на спине, дауны с вечной слюной на губах, с рудиментарным глазом на макушке — жуть! Были у них, правда, и относительно нормальные мужики, только сильно пьющие. Очень сильно. Ну одни сами померли, других, говорят, выгнали. Ладно, поверим. Вот с тех пор и ловят чужаков. Так сказать, производителей. На развод.
Объяснили это мне на третий день, когда из меня дурь вышла, которой нас опоили. Кстати, так до самого конца и не сказали чем. Конспираторы. Только я тоже не лох из-за горы. Сделал себе ранку маленькую на пальце и кровью капнул на простынку. Как будто комара раздавил. А потом кусочек тот оторвал. Крохотный, едва на квадратный сантиметр тянет. Вернусь — отдам в лабораторию на анализ. Очень меня та штука заинтересовала. Это что же такое можно замутить в деревенских условиях?
Нет, к кормежке претензий никаких. Я бы даже поправился, если б не обязанности. На меня в очереди были две страждущие. Сестры, кстати. Два месяца — два! — пока у обеих не обнаружились неоспоримые признаки беременности — я регулярно выступал в качестве эталона. Если кто не в курсе, по-французски так называют жеребца-производителя. Только тогда мне вернули одежду и все мои причиндалы, вплоть до оружия. Коле тоже. Мы с ним сели на замшелой лавочке под липой и поначалу не знали о чем и как говорить. Ну стыдно же! Какие-то сексуально озабоченные бабы взяли в плен двух матерых шкуродеров из прокуратуры. Смех! После, слово за слово, разговор пошел. И, чую, мнется что-то мой напарник. Отворачивается, в глаза не смотрит. Не получается у нас разговор.
Ну когда такое дело, я всегда вспоминаю про абсолютное оружие. То есть не то чтоб совсем уж всегда, порой это бывает совершенно неуместно, но меж своими-то чего церемониться? Мухой к машине… Кстати, никто ее и пальцем не тронул, это к слову об императорском гостеприимстве. Достаю из багажника бутылочку ноль, сами понимаете, семь, и обратно к напарнику. Приняли по сто. Прямо так, без закуски. Сурово, по-мужски. Крякнули, утерлись, посмотрели друг на дружку — как, дескать? Нормально. Ну поехали дальше. Между первой и второй промежуток небольшой. И тут наш разговор тронулся с места. Сначала со скрипом, с натугой, как застоявшийся на запасных путях паровоз, а потом ничего, разогнался и полетел, разбрасывая искры и отплевываясь клубами пара.
Долго мы так сидели. Я еще разок сбегал. И было отчего. Влюбился мой напарник. Отчаянно. Втрескался по самое не балуй. До того, что хочет остаться. Только стыдно ему передо мной — долг, присяга и все такое. В общем, и правильно, что стыдно. В конце концов, работа есть работа. И долг, и присяга, и ответственность тоже присутствуют. Для того все это и придумано, чтобы на неокрепшую психику давить.
Только его так приперло, что он уже ствол к виску примеривал. Потому что и так нельзя, и эдак невозможно. Честно говоря, вот это самое последнее обстоятельство меня и смутило. Самостреляться-то зачем? Поговори со старшим товарищем, облегчи душу, может, он тебе чего умное и присоветует.
Уж как я ему советовал! Соловьи таких песен не поют, какие я ему исполнял. И по душам, и по строгости, да с примерами. Один есть просто замечательный. Майор из Интерпола мне рассказывал (сейчас он в бизнес подался). Я тут чуть отвлекусь, чтобы понятно было. В чем, по большому счету, суть деятельности Интерпола? В обеспечении взаимодействия между полициями разных стран. В основном это бумажная работа — запросы, контроль за исполнением сроков, ответы, увязывание, согласовывание и все такое. Нет, конечно, и кое-какой анализ присутствует, но никаких погонь и прочего голливудского героизма. За исключением, пожалуй, одного момента — они участвуют в перевозке преступников из одной страны в другую. То есть, скажем, Россия посылает запрос в Бельгию на какого-нибудь Сидорова, по которому наша ИТК плачет, там запрос рассмотрели и вдруг согласились с присланными доводами. Тогда в Брюссель вылетает российский интерполовец (или даже несколько), ему вручают клиента, с которым он опять садится в самолет, и сопровождает его вплоть до момента высадки, где его уже ждут парни из МВД. ОМОН или кто еще — судя по персоне.
И вот был такой случай. Этапировал одну особу молодой офицер. Аферистка — пробу ставить негде. А красивая! Пока летели — всего-то несколько часов, — она его разговорила и влюбила в себя. Насмерть. Так в аэропорту эту дамочку у него чуть только не с оружием в руках отбивали; он уже намылился ее провести и укрыть в тихом месте для своего, так сказать, личного употребления. Особого шума не было, потому что папа у офицера был большим милицейским чином.
Но Коле моему я, понятное дело, кое-какие краски сгустил, другие смазал. Как я выступал! Вдохновению, казалось, не будет предела. Драмтеатр отдыхает за кулисами. Эх, хорошего бы режиссера в тот момент, мне карьера на подмостках была б обеспечена.
Я ему и про карьеру с бытовыми удобствами в виде теплого сортира, про эффект влюбленности со стокгольмским до кучи, про паузу, которая потребна для проверки искренности чувств; недаром же наши ЗАГСы делают паузу между подачей заявления брачующимися и, собственно, моментом бракосочетания. Соловей бы уже охрип от таких трелей, но я держался. Ну а как иначе? Взять и просто так потерять напарника? Это, извините, граждане, не шутки, типа «я не видел, когда пассажир вышел из вагона». Помимо всего прочего ведь и с меня спросят, как со старшего. Да еще как! С меня за такое-то не стружку станут снимать, куски мяса грязными ногтями отколупывать будут. До костей.
Пару раз на фоне нашего разговора мелькнула его зазноба. Вроде как не к нам у нее интерес, она так, по делам, вышла. И глазками в нашу сторону — стрель-стрель. Ну скажу я вам, ничего необыкновенного. Не кинозвезда, прямо скажу. Симпатичненькая, молоденькая, грудастенькая в меру. В общем, я даже не знаю, на что там так западать.
Так я дальше про соловья. То есть, скорее, про ворону и лисицу, которая, в смысле я, только и ждет, что слушательница выпустит из клюва кусок ядреного деревенского сыра. Нет, то, что там кровь с молоком играются, в сыре этом, я не спорю. Факт есть факт. Но вот на секундочку. Как мужику с высшим образованием, успешному и перспективному, любителю книг и хорошей музыки, жить с деревенской девкой, которая и читать-то толком не умеет? Кроме, извините, постели есть и другие интересы, иные потребности. Да хоть того же пива с приятелями и сослуживцами в пятницу вечером попить. Или я чего-то не понимаю?
Это далеко не полный перечень аргументов, которые я ему исполнял. Добрую половину я, наверное, уже и не вспомню. А он мне — лублу и все тут. Лублу он! А ежели по этому самому лублу да с маху? Честно, я уже начал склоняться к тому, чтобы его немножко вырубить, загрузить, а там уж, когда отъедем подальше, как-нибудь договоримся. Замечу, что косые оба были уже прилично. Но он меня четко проинтуичил. Ну я же говорил, что Коля профессионал.
Отошел как бы по нужде, дело сделал и оборачивается уже с пушкой в руке. Пьяный-то пьяный, а целит точно в левое плечо. То есть не в лоб, не в живот, чтобы насмерть, но на серьезное ранение явно не поскупится. И лицо при этом такое нехорошее, замерзшее. Решился. Мне не по себе стало.
Тут я осознал, что вторая бутылка явно была лишней. Повторяю — только собственными рукавами мы и занюхивали. Вот и вся закусь. И озверел человек. Уперся и озверел. Да и вообще как-то не сильно он поддавался на мои уговоры. Скорее, слушал из уважения и для хотя бы частичного искупления собственной вины передо мной в частности и всеми остальными в целом. Я имею в виду прокуратуру, родителей, общество… Что там еще в этом списке гражданских и человеческих обязательств? Он слушал меня, отбывая повинность за неисполнение всех их чохом. Вроде как получал одновременно отповедь и индульгенцию по цене этой самой отповеди.
Ну и какое решение я должен был принять под стволом пистолета, который держит человек, откровенно готовый нажать на курок? При этом я доподлинно знаю, что стрелять он умеет. И неплохо. Хуже того, я знаю это оружие. Уверяю, не мелкашка. И уж тем более не мальчишеская рогатка. Серьезный ствол.
Потом я немало размышлял над сделанным мною выбором. В дороге да в одиночку хорошо думается. Если даже отбросить вооруженную угрозу, хотя как ее отбросишь, я пришел к неутешительному выводу по поводу моей персоны. Слабак. У меня имелись десятки вариантов переломить ситуацию. В конце концов, я опытнее, и предательство, к сожалению, мне не впервой. А уж слабость тем более. Да что тут говорить!
Я отвернулся тогда от него, налил себе очередную и последнюю сотку, принял, покивал, принимая в грудь, и выдал:
«Если ты так решил, то и ладно». Он мне не поверил. «Ты меня отпускаешь?»
«А чего? Прикажешь за узду тебя тащить? Перебьешься».
«Ну а ты как? Я вообще». «Я тоже перебьюсь». «Правда?»
Ббб!.. То есть мама моя дорогая! К мужским соплям я в принципе плохо отношусь. Даже в виде насморка. А уж тут!
Я получил вот такенную порцию откровений!
Смысл жизни. Лубовь опять же. Покой. Кое-что узнал про вредность нашей профессии — как будто я не знаю. Натуральные продукты. Полезная физическая работа. Ох! Далее телеграфом. Бюрократия. Налоги. Коррупция — Коля привел примеры и порывался выпить еще. Я его осадил. Суета. Гонка. Теснота. Оторванность от корней и матери природы. Дурацкие неисполнимые законы, которых никто и не знает. Еще раз бюрократия. Или даже не раз, я точно не помню. Что еще? Да! Последняя попытка построить новое общество, основанное на традиционных ценностях. Вот теперь все нормально, на моих глазах стал появляться новый мессия.
Ну коли так, то мессии оружие ни к чему. Пистолет я у Коли забрал и — пьяный сильно — поплелся к джипу. Помню обрывки мыслей. Надо бы что-то оставить напарнику. Бывшему. А зачем бывшему, а больше того, будущему пророку и вершителю судеб, туалетная бумага? Оторжавшись, я поднялся с земли и заковылял дальше, размахивая конфискованным пистолетом и выделывая неприличные пируэты. При этом еще и подхихикивал время от времени. Почему-то, бес его ведает почему, вопрос с туалетной бумагой смешил меня больше всего, хотя позже, трезво рассуждая, я видел, что без нее местные жители обходятся элементарно. Кстати, подтверждаю, что подсушенный мох, используемый — в числе прочего — в виде пипифакса, отлично справляется с поставленной перед ним задачей. И не одной этой, несмотря на то что у него нет крылышек.
Признаюсь, за руль я сел, говоря приблизительно, если иметь в виду термин «сел», сильно нетрезвый. На хрен! Отсюда куда угодно и подальше. Что-то мне эти амазонки перестали нравиться. Да и не нравились никогда. Я, в конце концов, прокурор, а не спермодонор. Нашли, понимаешь, тоже мне! Мне не нужны дети на стороне. Вы, может, еще и алименты с меня стребуете? А вот вам мое категорическое нет! Категорическое! Налицо факт насилия. Статья… Не помню, но есть. Я вам подведу правовую базу! И Кольку, пацана зеленого, развели как местечкового лоха. На трех бобах под тюбетейкой.
В общем, думаю, понятно, что в хмельной досаде я могу быть несдержанным на язык. Что-то, допускаю, я исполнял вслух.
Вот ни за что не угадаете, когда я офигел окончательно.
Когда я не очень успешно сконцентрировался на том, чтобы завести машину. Тогда джип еще не был мустангом. Потому что у меня имелся другой товарищ. Картина на кривом заборе — меня мотает на сиденье, я тычу ключом в замок зажигания, дверца открыта, я сам вижу только цель, в которую какой раз пытаюсь попасть ключом, для чего уже щурю левый глаз. И — удача! — попал. Только собрался себе поаплодировать, как слева от меня объявились эти две. Сестрички. Алена и Катя. Кобылки пришли проведать своего жеребчика. И смирненько так стоят, только глазками от земли на меня — торк-торк.
Клянусь! Я протрезвел. И схватил пистолет Егорова, который до этого бросил на правое сиденье.
«Чего надо?!»
«Ты бы остался», — тоненько блеет Алена и мило краснеет. Сестра согласно и очень решительно кивает. Я бы даже сказал, обреченно.
Девки, чего же вы со мной делаете?! То есть они уже, конечно, не… Так они ж сами.
«Не могу, бабоньки», — отвечаю, а самого колотить начинает. Уж очень мне этот подходец не понравился.
«Коля вон остался», — молвит Алена. Она помладше будет.
«У меня дела, извините, барышни. Ехать надо».
«Так, может, тогда вернешься? После». — Это опять она.
А старшая молчит и смотрит исподлобья. И так мне ее молчание не понравилось, просто до ужаса в виде мурашек на спине. Нехорошее такое молчание. С подтекстом. С невысказанной такой угрозой. Нет, про мурашки я, пожалуй, загнул, состояние у меня другое было, скорее боевое, чем испуганное, но то, что не по себе — факт. Расклад выходил такой, что придется мне по матерям моих неродившихся детишек стрелять. Или самому голову сложить. Ну чуял я это. Почему — словами не сказать. Что хотите, на выбор: нюх, интуиция, опыт, шестое чувство, пятая точка голос подала. И ведь вот что интересно. Угрозу чую, а вот способов ее воплощения не наблюдаю. Стоят, ручки на пупочках сложили и ждут. Нет, не должны они в драку-то, они маленьких ждут. Уж тут рисковать они не станут. Не для того все затевалось. Но что же им надо-то еще от меня? Получили свое, так успокойтесь. Все! Окончен бал, и свечки погасили. И так мне не хочется в конфликт переходить, просто словами не описать. Как-никак почти родные люди. Или уже без «почти»? Во задачка-то!
«Ну если с делами нормально управлюсь, чего бы и нет? Загляну, если не прогоните».
Говорю и силюсь улыбаться. Мол, все хорошо и прекрасно. А у самого на душе смута похлеще февральской вьюги. Чувства врасхлест. Даже, ощущаю, копчик вспотел.
У Кати голос пониже, чуть с хрипотцой. Думаю, нарочито это, старшую из себя ставит. Слыхал я, как они шептались, думая, что я сплю. Ощущениями делились. А он чего? А ты как? Краснел, как рак в кипятке. Они ж простые, можно б сказать, бесхитростные, если не то, как они нас взяли.
«Ты куда направляешься-то, а?» — спросила она. Нехорошо так спросила. Во мне адреналин хлещет, вымывая выпитое без остатка.
«С мужиком одним надо встретиться», — небрежно поясняю я и, переложив пистолет в левую руку, будто само собой разумеющееся пытаюсь завести двигатель. Это после двух-то месяцев простоя! Там уже и аккумулятор подсел, и вообще черт его знает что творится в системе. Но не зря наши техники эту машинку вылизывали; им устно передали команду генерального, вот они и старались, зная, что наше руководство сантиментов по отношению к работникам не допускает. Двигатель почти сразу схватился и мощно заработал на подсосе. Ну уже легче.
«Далёко?» — с ударением на «ё» спросила Катерина.
«Очень», — уверенно ответил я, ставя ноги на педали так, что мог стартовать сразу.
«Тогда до него не останавливайся».
«Чего так?»
«Нам уроды больше не потребны».
Я будто холодной водой умылся. Ну конечно же! Мог бы и сам догадаться. Уроды. Конечно. Больше их, по большому счету, ничего не занимает. Натерпелись. Этих, со сросшимися и скрюченными пальцами, с вывернутыми ступнями, со всей этой взбесившейся генетикой. В которой, подозреваю, повинны не только кровосмесительные связи. Тут и еще кое-что, в чем ни я, ни мои командиры с их консультантами да экспертами не разобрались. Да и, в общем, не сильно-то хотят, потому что иначе отправили б сюда с нами третьего — или хоть второго! — в чине доктора или кандидата медицинских или иных профильных теме наук с кучей аппаратуры, пробирок и прочих лакмусовых бумажек. Не отправили. О чем-то это говорит. Иногда я свое начальство не люблю.
И я сказал самым проникновенным, самым честным голосом, который только мог воспроизвести, тем более что говорил я правду:
«Обещаю. Ни с кем здесь. Кроме вас. Клянусь!»
Нет, я действительно искренне. Без, что называется, камня за пазухой. Хватило с меня одного раза. По самое… Словом, хватило. Поэтому они мне и поверили. Обе.
«Тогда заезжай, если надумаешь», — сказала Катя.
Ее голос заметно оттаял. И мне вспомнилось, как она, как мы с ней, то есть она со мной… Нет, этот кошмар будет меня мучить до конца дней моих. Хотя, может, не такой уж и кошмар? Если разобраться. Элемент насилия, конечно, присутствовал, но минуты удовольствия тоже. Другое дело, что мне все казалось, что после исполнения, так сказать, супружеского долга эти амазонки аккуратно отправят меня на тот, самый темный изо всех светов свет. Что бы и кто бы не обещал про райские кущи. По — любому, на мне грехов больше, чем то дозволено праведнику. И пусть большинство из них я исполнял по чужой воле, ровно как в случае с сестрами-амазонками. Полагаю, Самый Высший Судья ни хрена не примет во внимание эти обстоятельства.
Сестрицы мне поклонились. Обе разом. Правда, чуть вразнобой, не до конца синхронно, но они же, в конце концов, не кремлевские оловянные солдатики, которых строят в разных позах по сто раз на дню. Обыкновенные деревенские девки. Теперь, пардон для меня, уже бабы. Молодые. Видел я их маму. В смысле, родную. Решительная женщина. Громкоголосая. Эти же, по крайней мере при мне, голосов не повышали. Только рождаемость.
«Ну…»
Хотел вольготно, по московско-молодой привычке бросить «адью», просто от облегчения, от наступления которого элементарно захотелось пошалить. Но сдержался. Еще не поймут. Обидятся будущие мамаши. Ох, и что же мне теперь со всем этим делать-то? Кем я теперь буду значиться? Прокурор-алиментщик? Вот уж наградили, ничего не скажешь. Кстати, ничем другим, кажется, нет. Я в медицинском смысле.
«Ну бог даст, увидимся, — сказал я. — Не скучайте».
«Ты возвращайся», — тоненьким козлетоном проблеяла Алена.
Очень похоже, что она этого хочет на самом деле. Я… Черт! Боюсь я этого, вот что! Я привык сам выбирать, с кем, что и как. И когда тоже. Иначе просто бегу. Иногда позорно. Допускаю, что это издержки профессии, когда в каждом встречном движении видишь подвох. Возможно, просто черта характера. Такая вот, во всю грудь! Через всю наглую харю! Или просто маленькая такая запятая в душе. Червоточинка.
«До свидания», — чуть не по слогам произнес я и закрыл — очень аккуратно — дверь джипа. И медленно поехал, посматривая в зеркало заднего вида. Они стояли и смотрели мне вслед. Не люблю я долгих прощаний. Во многом из-за этого все мои отъезды в последнее время обставлены очень по-спартански, без ненужных эмоций. Кстати, это сразу мобилизует на дело, на сам процесс, а не на переживания разлуки.
У меня стоит автономная система навигационного контроля, работающая независимо от всяких поставщиков помех почти любого рода. То есть система специфического видеонаблюдения автоматически фиксирует обстановку и привязывает ее к существующей карте. Без ошибок тут, само собой, не обходится, потому что я лишен спутникового сопровождения, но на локальных участках действует безотказно, тем более если речь идет о том, чтобы вернуться по уже пройденному маршруту. Порой это здорово выручает. Особенно в темноте. Такой своеобразный почти автопилот. И я по привычке положился было на него, бездумно руля в соответствии с показаниями курсора, когда на повороте в последний раз посмотрел на моих дамочек. Аленка стояла явно расстроенная, а Катерина зло глядела мне вслед.
Кто-то скажет, усомнившись, дескать, что ты мог рассмотреть в зеркало? Врешь ты все.
Конечно, многих деталей я не увидел. Но мизансцену разглядел и почувствовал. Знаете, хороший актер на сцене порой может обойтись без слов, пользуясь только мимикой и «языком» собственного тела. Иной что-то кричит, мечется по сцене, руки заламывает, срывает голос, а зрителя не пробирает. Не доходит до зала, не трогает. Другой же встанет, лоб рукой обхватит и бормочет что-то себе под нос — текст тот же самый. А зал замер и дышать боится. Проняло!
Вот и здесь то же. Они говорили мне без слов. Катя она вообще пожестче, Алена же девушка нежная, как мне показалось, трепетная. Если первой достаточно было получить свое, то младшая ко мне как-то с нежностью, что ли. Я не рискнул бы назвать это любовью. Знаете, похищение с любовью как-то не вяжется. Тем более первого попавшегося. Впрочем, говорят же, что женская душа потемки.
Там поворот на пригорочке и дорога сразу направо, почти под прямым углом. И вниз. Уклон небольшой, градусов двадцать всего. Может, двадцать пять. Я затормозил, едва оказался за кустами бересклета. Здоровенные такие, подобные мне раньше не встречались. Стою на тормозе и пялюсь перед собой. Что за дела?
Я уже говорил, что протрезвел. Только это не совсем так. Водка в сочетании с адреналином дала дикую, взрывоопасную смесь. Во мне бурлило, кипело и лопалось, выбрасывая облачка горячего пара. Что задела такие? Что, одна свое «лублу» тянет, а вторая яростно открещивается? Так что-то поздно они спохватились. Такие вещи решаются до. Теперь-то уж чего? Все, проехали.
Нет, подумать только, мне ехать надо, ноги уносить, а я тут кроссворды разгадываю.
Да нет, не похоже. Одна явно убеждала. Можно сказать, молила. Вторая же резко возражала. О чем? Против чего?
Я сидел, тормоз в пол, сцепление тоже, движок ровно бухтит себе, но с некоторой натугой. С чрезмерной, я бы сказал. Убрал подсос, для чего мне пришлось чуть наклониться вперед. Достаточно, мотор разогрелся, да и горючку надо экономить. При этом продолжаю бессмысленно смотреть вперед, силясь разгадать увиденную мной пантомиму.
И вдруг как платок с глаз сняли!
Нет, честно. Ведь смотрел все в то же самое место и ничего не замечал. И вдруг увидел. Молодцы! Молодцы молодицы.
Где-то на последней трети спуска, уходящего направо, я явственно увидел следы недавних земляных работ. Потревоженный грунт, неестественные следы тележных колес, земляные крошки на кустах и траве по обочине, заметная рыхлость почвы по краю дороги. И, приглядевшись, увидел контуры ямы. Так и хочется сказать, волчьей. Джип влез бы туда без остатка. Даже не влез — нырнул. Подушек безопасности в нем нет. И что было бы со мной после такого полета? Учитывая бронированное стекло и неизвестную глубину… А еще возможную скорость…
За кустами я разглядел замаскированную ветками кучу земли. Нехилая такая куча. Даже интересно, как же они ее перетаскали? Ну сестрички! Сейчас ваш папа разозлился. Вот теперь как раз разозлился.
Я прикинул возможность прорыва через кусты. Мне и мелкие деревца не большая помеха, подомну, а вот молодые кедры — категорически не по зубам, даром что они не толще моей руки. Об них можно и зубы сломать. В смысле передок. Весь. Бесповоротно.
Можно было, вероятно, все же найти объезд, но эта дикая смесь, кипящая во мне, взывала к возмездию. Нет, в самом деле! Вы получили что хотели? Под завязку. Скажу не для афиширования, совсем не для рекламы, но нас два раза в год в процессе общего медобследования в числе прочего зачем-то проверяют, так сказать, на спермопригодность. Уж не знаю для чего, но это медицинский запротоколированный факт. В этом смысле у врачей ко мне претензий нет. У этих дамочек тоже, по идее, не должно быть. И тут такая черная, просто чернючая, вопиющая неблагодарность!
Мне захотелось показательно продемонстрировать мое отношение.
Врубил заднюю скорость, чуть газанул, примериваясь — все же алкоголя во мне имелось достаточно для раскоординации, — и отпустил педаль тормоза с одновременным ускорением.
Видно, я был слишком зол и все еще достаточно пьян, поэтому мы — джип и я в нем — вылетели на горку, использовав ее как трамплин. При приземлении меня изрядно тряхнуло, аж зубы клацнули. Да не до них сейчас! Зол я был очень сильно. Сказал бы даже, обижен, но уж больно словцо затасканное. Неоднозначное даже. С обратным смыслом.
Я вообще не сторонник езды в пьяном виде. Даже больше того — противник. Но, знаете, в тотальном отсутствии регулировщиков и проверяющих, пусть все мы их сильно не любим, как-то расслабляешься. А уж после плена особенно.
Сестричек я объехал по короткой дуге, сознательно засыпав вылетающей из-под колес дорожной дрянью. Этот подлый приемчик я в курсантскую свою юность выучил. Когда инструкторы время от времени забывали за нами присматривать, мы, бывало, немало чудили. И не только на автодроме.
Уверен, ничего подобного в жизни моим, так сказать, женушкам видеть не приходилось, а тем более испытывать на себе. Знаете это чудное ощущение, когда вас окатывают водой из ближайшей лужи? Стоишь, ругаешься, смотришь вслед удаляющемуся нахалу, а поделать ничего не можешь. По крайней мере, в этот конкретный исторический момент. Особенно подобное впечатляет, когда спешишь на работу или важную встречу. Тут, конечно, не Москва с ее офисами и зеркальными лифтами, где перепачканное дорожной грязью чмо смотрится совершенно инородно, но я постарался, чтобы произошедшее имело максимальный эффект. И, уверяю, мой маневр удался. Не скажу, что на славу, ибо уж какая в этом слава, но земляной веер, вырвавшийся из-под колес, получился насыщенным и широким, так что досталось обеим. И — прямым ходом в деревню и через нее. Правда, притормозил у нового места жительства моего напарника, надавив на клаксон, подождал с минуту — эффекта ноль. Ну что ж, он свой выбор сделал. Единственное, что я могу для него совершить, это попытаться заехать на обратном пути. Ежели он сам раньше не сбежит от прелестей деревенской жизни.
Вот так и получилось, что я не выехал обратно на старую дорогу с асфальтовым покрытием, здорово обветшавшим, а углубился в дебри, которыми и прибыл в неласковые и неискренние объятия императора Сани и его не менее «гостеприимных» подданных.
Глава 7. ВИКИНГИ
Когда частокол жадного и несговорчивого Сани пропал из виду, потерявшись за деревьями, Бор, скакавший впереди отряда, сменил направление движения. Уходить от траков казалось делом бессмысленным и опасным. Разведчики, постоянно наблюдающие за тварями, говорили, от страха захлебываясь словами, что в этот раз они движутся с невероятной скоростью. Да и простая прикидка показывала, что, хотя они и уступают в скорости лошадям, при этом почти не останавливаются. Бор вел своих людей третьи сутки, а расстояние между ним и зверьми не сокращалось, если не наоборот. Правда, приходилось делать остановки и ночевки, чтобы дать отдых людям и лошадям. Тракам же, похоже, останавливаться просто не приходило в голову. Что-то неведомое гнало их вперед так, будто за их спинами вплотную следовал какой-то неведомый, всепоглощающий ужас. На людях Бор демонстрировал невозмутимость и уверенность в себе, на самом же деле он таил в себе страх и неуверенность. Сколько может продолжаться гонка? Лошади уже не выдерживают. Люди тоже вымотались. А впереди зима. Тех припасов, что удалось взять с собой, хватит ненадолго.
Что впереди? Голод? Смерть? Он легко предоставлял умирать другим, сам же собирался жить долго и счастливо, для чего строил кое-какие планы. Кроме того, имелось еще одно обстоятельство, почему он не хотел идти на запад. Если с Саней у него, в общем, были мирные, хотя и напряженные отношения — мелкие кражи скота и грабежи подвод можно легко списать со счетов, как-нибудь договорятся, дело знакомое, — то на западе он порезвился в полный рост. Там его ох как хорошо помнят! И при случае не преминут вернуть должок. Тем более сейчас, когда он движется обессиленный, с женщинами, детьми и всем скарбом. Теперь он не боевая единица, а удобный объект охоты. Не понимать этого он не мог. Имелся и еще ряд обстоятельств, по которым не стоило покидать обжитых мест.
По всему выходило, что траков следовало пропустить, а самому вернуться и готовиться к зимовке и воплощению кое-каких планов — если повезет.
Он строил свой расчет на том, что траки боятся воды. То есть раньше всегда боялись, хотя в этот раз им каким-то образом удалось перебраться через реку, пускай и не самую широкую.
То, что император ему не поможет, Бор, в общем, предполагал. Сам бы в такой ситуации он тоже вряд ли протянул руку помощи. Другое дело, что судьба Сани фактически предрешена. Ров его сухой, завален всякой дрянью; совсем расслабился император. А это значит, что со дня на день можно будет занять его цитадель. Конечно, большая часть припасов пропадет, но — лазутчики доложили — очень много поднято на высокие помосты, куда тракам не подняться. Люди, в основном старики и дети, укрывшиеся там же, Бора не смущали. Главное, что он продемонстрировал Сане собственную слабость, явив ему самую ущербную, самую жалкую часть своих людей.
— Нильс! — подозвал он старшего сына, бывшего у него за посыльного.
Тот ударил пятками молодую кобылку и подскочил к отцу, почтительно наклонив голову.
— Я тут, батя!
Бор одобрительно покосился на отпрыска. Ну что за парень растет! Родительское сердце тает от гордости и радости. Но на людях показывать этого никак нельзя.
— Дуй к Ланду. Скажешь, что мы идем на Сестру. Спешно идем.
— Так он же знает! — изумился сын.
— Я тебе повторить должен? — спросил Бор и начал медленно поднимать плетку, на конце которой желтели ржавчиной три крупные гайки разной величины. С замаха такими пробивают череп волка от макушки до самого языка.
Нильс не стал дожидаться продолжения и, рванув повод, ударил лошадь пятками так, что та скакнула с места, унося всадника. Поаккуратней бы надо, лошадей не хватает.
Проводив сына коротким взглядом, обернулся на своих людей.
— Ходу! — крикнул он. — Теперь ходу!
И, не дожидаясь остальных, перешел в галоп. Сначала легкий. Потом все нарастающий. Нужно успеть.
Река Сестра не была ни большой, ни глубокой. В самых глубоких местах вода едва доходила до седла всадника. Но это в хорошие, полноводные годы. В этом же она изрядно обмелела, хотя и не потеряла своего напора; коня, зашедшего по брюхо, напором воды просто сбивало с ног. Но — если он встал боком. Мордой же против течения выстоять вполне можно, только кому это нужно? До Бора никто не задумывался о том — зачем. Ведь обычно требуется всего лишь переправиться, для чего лошадей ставят в пару бок о бок, а то и по трое.
Ланд, при рождении получивший сакральное имя Ландау, по жизни сократившееся до того, что есть, был племянником Бора. Причем они почти ровесники. В этом эксперименте он отвечал за самую боеготовную часть института, которую требовалось скрыть от глаз императора и его соглядатаев, которые везде, начиная от разбросанных повсюду пасек до козлопасов, забиравшихся на самые отдаленные земляничные поляны. Саня всего лишь примитивный хозяйчик, не способный видеть перспективу. Вот и делает плохо просчитанные ходы вроде того, что пытается наладить торговлю. Какая может быть торговля там, где важен порыв, стратегическое мышление и видение будущего? Даже смешно! При этом настораживает, что он, опираясь на совершенно иррациональную концепцию, достигает результатов. Вот целый город построил. Хотя, если рассудить логично, зачем? Впрочем, это не исключает того, что его мелкими достижениями можно воспользоваться. Можно и должно. Оставшиеся у кромки леса двое наблюдателей на резвых конях должны были сообщить о том, чем закончится дело у Сани. Пока же нужно позаботиться о собственной безопасности.
На скаку Бор позволил себе оглянуться лишь раз, как бы проверяя своих людей. И на самом деле проверял, но больше всего ему хотелось поймать взгляд Кури, его женщины, которую он вскоре собирался объявить своей третьей женой. Но увидеть смог только ее ярко-красный платок, хотя и этого было достаточно для того, чтобы чаще забилось сердце. Сейчас довольно и этого. В последнее время его тянуло к ней просто неудержимо. И, не будь сейчас ситуация столь отчаянной, он не стал бы считаться с обычаями и просто привел бы ее в свою палатку. Никто б и слова не сказал, разве что кое-кто из стариков поворчал бы, да и то больше для порядка. Молодые же в этом легком нарушении законов усмотрели бы лишь лихое бесстрашие их отчаянного и мудрого вожака. Но весь год Бора преследовали неудачи, что здорово портило ему жизнь. Не фатальные, скорее обыденные, мелкие, почти незаметные, но он давно научился за мелким видеть большое, указание сверху, перст судьбы. В начале года, еще зимой, младший сын Резен сломал руку, спрыгивая с лошади. Восемь лет мальчишке, а какой удалец! И ведь сколько уже раз это проделывал, и все ничего. А тут даже непонятно что произошло, ведь прыгал в сугроб, где поломаться, кажется, вообще невозможно. Потом, уже весной, лучший охотник института Юрай подставился под секача, который вспорол ему бок словно ножом. Сам добрался до стоянки, но спасти его уже не сумели. Вскоре мальчик Геры — это уже когда пошли на летнее кочевье — полез в развалины и об какую-то ржавую железку рассадил себе руку так, что думали, придется отрезать. Обошлось, вылечили, выходили, но пальцы у него до сих пор плохо работают. Потом у того же Геры ни с того ни с сего сдохла лошадь. Жалко, хорошая была коняшка. Днем начала буйствовать как будто ни с чего, рваться с привязи, ее пытались успокоить, водой лили, сонную траву давали. Ничего не помогло. К вечеру это был уже труп с выкатившимися сизыми глазами, в которых, казалось, застыл ужас. Большая охота на оленей, устроенная Бором в начале лета, сорвалась самым непонятным образом. Накануне олени были, разведчики уверенно доложили, а утром, когда на облаву вышли с полсотни мужчин, только и удалось завалить что старого жилистого лося-одиночку, непонятно как не съеденного волками еще зимой.
И неважно, что неделей позже добыли сразу восемь косуль и медведя, а жена Ньюта родила двоих крепких мальчишек. На душе легче не стало. Искусство руководителя заключается в том, чтобы за мелкими на первый взгляд неприятностями увидеть настоящую проблему. Бор все ломал голову — какую? Но то, что в этом году траки пойдут осенью, не ожидал. Да и никто не ожидал.
До Сестры скакали час десять; Бор засек время по своей «Победе». Когда-то добыл часы сам, ему еще и одиннадцати не было. Снял с руки лично застреленного им торговца бутылками, очень ценимыми всеми хозяйками. Особенно те, где крышка с резьбой. Старший брат — отца тогда уже не было в живых — прилюдно наказал за торгаша, которых, так повелось, никто не трогал. Но часов не отобрал и потом, наедине, слегка подмигнул одобрительно. Мужчина в семье растет! Бутылки тихо и без шума разошлись по хозяйкам. Через десять лет Бор сместил его с поста руководителя. Когда они купались в озере, подплыл снизу и резко схватил за причинное место. Брат закричал, раскрыв рот, и пошел ко дну, глотая воду. Старые пришли к выводу, что его скрутила судорога, и Бор занял его место. Хотя кое-кто сомневался, это видно было, но вслух свои сомнения никто не решился высказать. Уже тогда знали, что Бор зла не забывает.
Впрочем, добро он тоже помнил, и помнил хорошо. При нем владения института расширились многократно. Люди успели забыть про то, что такое голод. Не все знали, но тот же Саня, к примеру, платил ему за спокойствие, поставляя зерно и изделия из железа. Ахмед, разводивший свиней, каждую осень давал отличную солонину. Старовер-химик Костя не скупился на соленья — грибы и капуста не переводились в институте до весны. А уж как он принимал! Какие песни пел под гармонь! Заслушаешься. А под его «слезу», которую он гнал ведрами, так вообще. Наташка-рыбак, страшная образина, жестокая как сам черт, ее мужики боятся хуже худшего, злющая и отчаянная, платила Бору за то, чтобы он разобрался с соседями за нее. Ни уговоры, ни набеги ее не страшили. Чуть чего — все на лодки и в озеро на острова. Поди возьми их! И еще она унизительно коверкала его имя, называя Борей. Ну когда-нибудь он с ней разберется до конца. Хоть бы и нынешней зимой, когда на озере встанет лед. Никуда она не денется. Потому что глупая она баба, своего счастья не знает.
На берегу Сестры он не дал людям передохнуть. Тут же размотали веревку, и трое мужчин на хороших лошадях вошли в воду, налаживая переправу. Через десять минут к деревьям на обеих берегах реки привязали трос. Переправа началась.
Следующая переправившаяся тройка сразу принялась раскладывать костры. Вода в Сестре холодная до того, что не приведи бог в нее свалиться. После зуб зубом будешь ловить час, не меньше.
— Женщин с детьми, — негромко командовал Бор, стоя на берегу. Что-то Ланд запаздывает. И Нильс с ним, кстати, тоже. Не случилось ли чего?
Здесь, в этих лесах, обитают Медведи. Семья, человек двадцать или около того. Точно никто не знает. Промышляют охотой. Поговаривают, будто и человечинкой не брезгуют. Против Ланда с людьми им, конечно, слабовато, но заманить могут. Натура у них такая, звериная. Сожрать не сожрут, горла не хватит, а вот загубить без счета могут. Не Медведи — волки! От вида крови с ума сходят.
— Слушай, Бор, — обратился к нему Курчав, его еще Трехпалым кличут. В молодости с рысью добычу не поделил. Старый, на коня сам еле залазит, обычно внук помогает. Известно, что Курчав тайно говорит против него. Но — семья у него большая, сыновья, брат, внуки. И осторожный до оргазма. И сам живет по заветам. Уже немолодым сменил имя на сакральное. Люди его уважают. Так что пока не тронешь.
— Чего хочешь, Курчав?
— Ты того чужака, на машине, помнишь?
— И чего?
— Присмотреться бы к нему. Как думаешь? Чувствую, выгоду мы с него поиметь можем.
— Как это?
Бор невольно скосил взгляд. Сейчас как раз переправлялась Кури на низкорослой кобылке, высоко задирая ноги над водой, чтобы не промочить. Эх, смотреть бы да смотреть. Как она ловко за веревку-то держится. По телу Бора разлился жар.
— Поторговать бы с ним, — раздумчиво проговорил старик, будто невзначай блеснув золотыми часами с дарственной гравировкой на какого-то Успенского. Бор еще в детстве на них заглядывался. «От членов ученого совета с уважением и благодарностью». Каждую буковку, каждую бороздочку он своим детским пальчиком прощупал-погладил, ноготком колупнул. Только надпись непонятная. Буквы наполовину кривые, гнутые.
— Чем это? Эй! Не спешить, не спешить! — Это он на переправу.
— Так пришлый зачем-то полез сюда. Зачем? Чего-то надо ему. Не просто же так. Машина у него, я скажу, новая.
И стреляет.
Да уж. То, что чужак стреляет. Бор видел собственными глазами. Да еще как. Ему бы такое оружие совсем не помешало. Висящий у него за седлом старенький АК-47 больше похож на декорацию, чем на настоящее оружие. Воронение вытерто до белизны, приклад треснул, в рожке три последних патрона. Он уже второй год тихо торгуется, пытаясь добыть хотя бы заряды, и ничего. У кого есть — не продают. Самим надо. У кого нет… Да что тут говорить, и так понятно. Туманные обещания, намеки на какие-то склады, знакомых. Жулье!
— Что предлагаешь? — спросил, небрежно отвернувшись к переправе. Сейчас это важнее. Да и чуял, что разговор начат не про то. Курчав хитер, змей. Недаром в совете состоит. Ученый!
— Послать бы ему навстречу пару ребят посмышленей да женщин эдак трех. Кури, скажем. Нельсона твоего. Кстати, чего-то он задерживается.
— Подумаю, — солидно кивнул Бор, не отрывая взгляда от переправы.
Там Капес, широкий, как медведь, пытался за гриву удержать жеребенка, сносимого водой.
— Эй! Чего смотришь?! Помоги давай!
Каждая лошадь, каждый жеребенок были на счету. С одной стороны, самим надо и еще не хватает. С другой же — расчет такой шел: одна лошадь — один патрон. Тут подумаешь. За молодую женщину давали три патрона. Иногда четыре. За мальчика пяти-шести лет три. А еще пять лет назад можно было получить десять. За двоих — автомат.
— Ты хочешь сказать, этим надо заняться прямо сейчас?
— Да, Бор, думать об этом уже пора.
— Пускай сначала подойдет Ланд. — Он демонстративно посмотрел на часы. — Опаздывает. Сам понимаешь.
Сказав это, он не согласился и не отказался. С Курчавом ухо нужно востро держать.
— Хо! — ответил старик. Тоже непонятно, согласился или просто закончил говорить. Мудрит. Его этика стоит на том, чего, наверное, ни в одной седельной сумке не отыщешь.
У всех за плечами и годами есть своя книга, сколько их не сжигай. Лично Бор считал, что их нужно всего три. Да больше он и не читал. Ну и какая, скажите, в этом необходимость, если всего в трех содержится вся мудрость мира?! «Познавательная физика в лицах» самая главная из них. Учпедгиз, 1957. Тираж 200 тысяч. Еще никто и, факт, никогда не сможет оспорить эту великую вещь! Не посмеет.
Несчастье все же случилось. Мать Вольта, одного из лучших лучников, жадная, скаредная тетка с отвисшими щеками и расплывшейся грудью, упустила какой-то узел, заголосила и, нагнувшись, чтобы его достать, упала в воду, продолжая орать. Хоть бы она утопла, сволочь голосистая.
— Догнать! — заорал Бор. — Ты! Быстро! Да брось ты это. Почему так долго нет Ланда? Если по-хорошему, так он должен был оказаться тут первым. Переправа идет уже — Бор посмотрел на часы — сорок пять минут. Что случилось? Медведи, которые волки, твари поганые, виноваты? Или сам племянник? Бор давно подозревал, что тот хочет открыть собственный институт. А для этого все средства хороши. В том числе предательство. И убийство тоже. Нильса щадить племянник не станет. Каждому хочется заполучить свой эксперимент. Может, они в другом месте переправляются?
— Фара, — подозвал он своего десятника, — пошли двух человек вверх и вниз по течению. Двух вверх и двух вниз, — уточнил Бор на всякий случай. — Далеко уходить не надо. Пятнадцать минут туда, пятнадцать обратно. Пусть посмотрят что к чему. Что-то Ланд запропастился. В случае чего пусть сами переправляются. И предупреди, чтобы не ввязывались ни во что. Их дело только смотреть.
— Понял тебя, Бор.
— Исполняй. Полчаса!
— Полчаса, понял.
Вольтову мать благополучно достали из воды и мокрую, с трясущимися от холода щеками, выволокли на тот берег. Кури — Бор взглядом отыскал красный платок — уже хлопотала возле костра, рассаживая вокруг детишек. Пускай погреются, как бы скоро снова не пришлось в воду лезть. По счастью, солнце грело еще хорошо, совсем по-летнему, быстро высушивая лошадей, которым досталось больше всего. Не хотелось бы, чтобы хоть одна погибла от простуды. Кстати, в свете происходящего в ближайшие дни не мешало бы порыскать по округе; не может быть, чтобы несколько лошадок не удрали, вырвавшись, от своих хозяев. И вообще пройтись по округе, посмотреть как и что. Наверняка кое-что осталось бесхозным, а ему пригодится. Нет, правильно, что он не ушел на запад. Еще успеется.
Продолжая следить за переправой, он время от времени поглядывал на Курчава и его сыновей. Почему он упомянул Кури? Просто так ляпнул или замышляет чего? Нет, не стоит больше тянуть с этим делом, завтра же он объявит ее своей женой. Или даже сегодня вечером. Ну да там видно будет, этот день еще пережить надо. Так что же с Ландом? И с Нильсом.
Словно в ответ на его слова из леса раздался глухой топот копыт. Бор напряг слух. Одиночка. Ну-ка, ну-ка. В просветах между стволами мелькал всадник, но кто это, пока не разглядеть. Наконец показался из-за кустов, попав лицом в солнечный луч. Вольт!
Бор поднял руку, призывая всадника к себе, но тот уже и так увидел и повернул взмыленного жеребца к нему, осаживая. Остановился рядом, пахнув горячим конским потом и блестя нервным, напряженным оскалом. Бор молча смотрел на него, ожидая вестей; Вольт был среди людей Ланда.
— Бор! Мы напоролись… — Хватанул воздух открытым ртом. Ну?! — На медведей.
— На этих гадов?
Пару секунд Вольт смотрел на него с недоумением. И улыбнулся.
— Не-эт. На настоящих. Они просто бешеные какие-то. Шесть штук. Ланд велел забить их. Одного медвежонка живым взяли, повесили на палку. Пока шкуры снимали, свежевали, разделывали — время ушло. Скоро все будут здесь. Он просил принять подарок и…
— Я приму. Я так приму, что ему мало не покажется, — тихо и зло проговорил Бор, отчего всадник вместе с конем подался назад. — Далеко они?
— Минут пятнадцать ходу.
— Проходи коня, охолони и переправляйся. Твоя семья уже там.
— Слушаю, — сказал Вольт и поспешил удалиться, радуясь, что угроза не касается лично его.
Те, кто пришли с ним, переправились почти все. Полтора десятка мужчин остались. Бор решил, что теперь пришла пора и ему двигать на тот берег. Осторожно, наискось спустившись с крутого откоса к воде, пятками подтолкнул коня к журчащей кромке. Ослабив поводья, дал ему сделать пару глотков. Пора. Тронул рукой веревку — натянута, аж звенит.
— Ах-ха! — гаркнул и ударил жеребца по крупу. Тот резко скакнул и так, крупными махами, в несколько секунд перемахнул через поток.
Скрывая довольную улыбку, резко рубанув рукой, сделал знак оставшимся: «Пошли!»
Тут один за другим вернулись посланные им разведчики. Вторая, чуть припозднившаяся, пара скакала как-то уж очень отчаянно, на скаку делая какие-то знаки. Понятно, что показывают назад. И чего там такого?
Вдруг дошло. Траки! Ну Ланд, получит он. Если выберется. Только бы выбрался. Охотничек! На медвежатинку, видишь, потянуло.
— Далеко? — крикнул.
— Скоро будут здесь!
— Сюда давайте.
И тут показались первые всадники с Ландом впереди. Красавец. На секунду Бор им залюбовался. Действительно хорош. Только людьми ему руководить, как оказалось, рановато. Думает только о себе, не о них. Не понимает еще, что отвечает за них. Нет в нем этого чувства, которое должно быть у каждого руководителя. И тут Бор похвалил себя, да и было за что. Семьи тех, кто были с Ландом, он оставил при себе. Родители, жены, дети. Кто бы из них решился идти против своего истинного руководителя? Скрывая усмешку, провел рукой по усам. Никто. Как это называется? Заложники? Кажется, так. Научный факт.
Подоспевшие переправу начали с маху. Не отягощенные старыми и малыми, шли привычно, по трое бок о бок. Этим даже веревка не нужна, привыкли форсировать так.
И тут началось.
Сначала прискакал дозорный, один из четверых, что окружили временный лагерь на этом уже берегу.
— Траки! — истошно заорал он еще издали.
Бор сразу же, не давая разгореться панике, крикнул, перекрывая начавшийся шум:
— В седла! Все! Ко мне быстро! К воде!
Ребята, которые привыкли быстро воспринимать команды — жизнь такая, время порой так поджимает, что держись! — вскочили первыми, другие же, сообразив, стали помогать не таким ловким. Хватали в охапку и в седло. Ребенка в руки.
— Капес! Где ты, чтоб тебя!
Тот вынырнул из-за скопища людей и лошадей, ведя в поводе свою кобылу, за которой потешно семенил жеребенок. Сам мужчина немаленький, он и лошадь себе такую же подобрал. Высоченную, широкую, крепконогую, с длинной рыжей гривой и белой неряшливой отметиной на полголовы, будто сметаной облилась, когда украдкой от хозяина лакала.
— Жеребенка оставишь мне. Я сам за ним присмотрю.Понял?
— Да, Бор.
— Молодец. Выйдешь на стремнину. В самую середину. Лицом на течение. Ты — первый. На тебя вся надежда. Остальные за тобой. И так стой, пока я не скажу. Только стой, больше ничего. Пройдешь вперед метров на пятьдесят. И смотри, чтобы над тобой не было ни деревьев, ни веток, ничего. Выдержишь?
— Смогу, если надо.
— Вот и молодец. Стой. И обязательно отмахивайся. Не подпускай к себе их, хорошо? Просто не подпускай.
Природа, дав Капесу много тела и силы, как будто взамен этого поскупилась на мозги для него. Все ему приходилось втолковывать. При этом он безумно любил животных и детей, а еще — никогда и ничего не замышлял против Бора или кого еще. Может, просто не умел такого, ни хитрости, ни коварства. Если что бывало не по-нему, просто пер напролом, при этом не задумываясь, сколько против него народа, один или десяток. Те, кто видели Капеса во злобе, больше подобного не хотели испытывать. Хватало и одного раза. При всем при этом считали его за добряка. Особенно женщины. Бор знал, что некоторые потихоньку ходят к нему, даже замужние. А уж что бывает на долгих стоянках, когда вокруг здоровяка крутятся дети от мала до велика, когда и детьми-то их язык уж не поворачивается назвать! Визг, хохот, побегушки всякие, а поверх всего этого довольная рожа самого Капеса.
— Не подпушу, Бор. Так жеребеночка-то возьми, а то увяжется ведь, сам знаешь.
Жеребенок этот еще! Совсем не ко времени. Только мешаться будет. Ну уж коли пообещал…
— Эй! Веревку кто-нибудь!
Суета. Никто не слышит и слышать не хочет. Паника — это страшно. Одной рукой, нагнувшись, схватил молокососа за гриву, другой махнул Капесу.
— Иди! Ты, — выхватил первого попавшегося, — веревку мне, быстро! Ты! — Теперь подвернулся Вольт. — Держи его. Держи крепко! Спрошу.
— Хорошо.
— Вот именно что хорошо держи. Все! По двое! За Капесом! Лицом против течения! Фара! Где ты пропал, черт тебя? Фара! Фарадей, твою мать!
— Я здесь! — выскочил тот сзади.
— Поторопи людей. По двое, по трое. Хоть по четверо! Мужчины по бокам. Все в воду. Ланд! — крикнул через реку.
Племянник стоял на том высоком берегу и подгонял людей. Услышал. Обернулся. — Да!
— Всех на середину! В спину за Капесом!
— Я понял.
И начал там кричать, распоряжаясь и подгоняя. Ладно, справится, ничего сложного.
Горы, мелькнула запоздалая мысль. Тут горы рядом. Надо было туда уходить. Переждали б несколько дней, ничего страшного. Траки наверх никогда не ходили. Но ведь и осенью тоже никогда… Ну что такое с физикой творится?
— Веревка, Бор.
— На шею ему накинь. Да петлю, дурак! Петлю сделай. Вы куда толпой? По трое и не спешите. Ближе, ближе. Теснее.
Посмотрел на широкую спину Капеса. Тот уверенно и неторопливо вышел на стремнину и теперь двигался вперед. За ним шла двойка молодых, которых отрядил Фара. С того берега тоже все налаживалось. Ну там понятно. Как бы коней не застудить. С таким трудом собранные, добытые, выращенные, выменянные, уведенные. Вспоминать жутко. Без них остаться — страшнее не придумаешь.
Чья-то лошадь не то оступилась, не то толкнули в панике — люди на самом деле испуганы, — словом, животное упало, седок тоже, начались крики, суета в том месте поднялась, выловили, лошадь подняли. Опять Вольтова мать! Ну нет слов.
Вольт взял конец веревки, потащил упирающегося жеребенка за собой. Простудится, факт. Как же жалко.
— В воду! В воду!
И все равно не успели. Твари уже мелькали за деревьями.
— Быстрей! — подгонял Фара, не стесняясь пользоваться плеткой. Красный платок Кури мелькал где-то далеко, на середине реки. Держись, девочка!
Жеребенок, рыженький в мать, жалобно ржал и упирался, не желая лезть в холодную воду. Вольт дернул за веревку — давай! — и петля затянулась, перекрывая доступ воздуха. От злости аж зубы свело. Вернулся, перебирая рукой по веревке, и распустил узел, давая сосунку глотнуть воздуха. Тот испуганно пучил глаза и все пытался убежать, хотя силенок на это уже не осталось. Только ужас.
Бор подъехал к нему и похлопал его по холке. Потом жестким ногтем поскреб за ухом. Уходить пора!
— Пойдем. Не бойся, все будет хорошо. Пошли. Твари были уже в метрах. Хуже зрелища Бор в жизни своей не видел. Тупые, невыразительные морды. Лавина таких морд. И бегут, бегут, гады.
Он легко тронул аркан. Жеребенок сделал шаг за ним.
— Молодец. Ты молодец. Давай так, шаг за шагом. Жеребец под Бором начал беспокоиться и нервно оглядываться. А кому не страшно? Все мы боимся.
— Ну! Решай сам. Идешь?
Больше ни секунды. Кто-то кричит. Голос мужской. Надо было молочного хоть той же Кури поручить, что ли. Вольт слишком груб и нетерпелив. Да и напуган, наверное, хотя и старается не показать.
— Вперед!
И они пошли. Вместе с жеребенком. Ох, не выживет. Вольт втиснул его за чью-то спину, точнее, хвост. И только теперь Бор, вошедший в воду следом, посмотрел на берег. Сначала на левый. Потом, через плечо молодого Ампа из семьи Курчава, на правый. Справа пока было тихо. Зато слева, на месте недавнего привала, кипела злоба и кровожадность.
Твари, твари, твари… Пара зайцев неслась от них большими скачками, положив уши на спины. Убегут? Вряд ли. Чей-то ребенок заплакал впереди. Мимо по течению проплыла чья-то рукавица из оленьей кожи. Несколько тварей ринулись к воде. Бор напряженно смотрел на них. Достигнув кромки воды, принялись жадно пить, глядя на людей черными бусинами глаз, блестевшими отраженным от воды солнечным светом. Странно все же, почему они не плавают? А вдруг научатся? Или уже? По спине Бора пробежал холодок опасности. Он крепче сжал рукоять плетки. Но нет, не сунулись. Поводили хищными усатыми мордами и двинулись дальше вдоль кромки воды, на ходу обнюхивая то, что было потеряно людьми во время переправы, и забираясь на стволы деревьев, упавшие в воду. Скорее всего, просто ищут переправу, но кажется, что выискивают возможность добраться до людей, укрывшихся на стремнине.
Бор не видел, как за его спиной пара траков забралась на низко склонившееся над рекой дерево, и только когда кто-то крикнул: «Берегись!» — резко обернулся и успел рассмотреть, как один из зверьков, не то сорвавшись, не то прыгнув специально, летит вниз, широко растопырив лапы. Кто-то, за конными не разглядеть кто, махнул саблей и промазал, оттуда послышались крики, и началась какая-то возня. Но, кажется, все обошлось. Второй трак неловко развернулся, цепляясь за основание ветки, и тронулся назад, к земле.
Когда волна траков почти уже схлынула, слева появилась следующая, но казалась жиже первой. Впрочем, из-за того, что берег крутой, много было просто не рассмотреть. Оттуда даже никто не сунулся к воде. Одна из лошадей — видимо, от холодной воды свело судорогой мышцы, — забилась, и всадник ее успокаивал, сильно натягивая на себя узду так, что ее уши почти достали до лица человека.
Скорее всего, можно уже выходить на берег, но Бор решил не торопиться. Вдруг вторая волна? По рассказам, такое редко, но бывало. Поискал взглядом рыжего жеребенка. Тот стоял по шею в воде и дрожал. Замерзнет…
— Вольт! — крикнул.
— А? — обернулся тот.
— Выведи сосунка на мель. Замерз вконец.
— Да ничего, в порядке.
Понятно, боится. Пришлось повысить голос.
— Кому сказал?!
Вольт, втянув голову в плечи, тронулся к берегу, ведя за собой сосунка. Теперь стало окончательно понятно, что тот сильно продрог; его била мелкая дрожь, и он еле переступал тонкими ногами с крупными узлами коленных суставов.
Наверное, надо и остальным двигаться к берегу. По крайней мере, уходить со стремнины. Видно же, что твари в воду не суются. А если вторая волна? Говорят, в ней твари бывают еще голодней и отчаянней. Но будет ли она вообще? Рискнуть? Иначе можно лошадей застудить. Бор вспомнил, как несколько тварей сунулись к непогашенным кострам, догоравшим слева. Сунулись и отскочили.
— Ланд! — крикнул он племяннику. — Выводи своих людей на берег и разводите костры. Сплошняком, вкруговую. И вышли дозорных.
От этих слов даже по спинам людей было видно, что они оживились.
Ланд, видно, чувствующий за собой вину, принялся активно распоряжаться, подгоняя людей, и сам вылетел на берег в числе первых, где первым делом обтер своего коня, рукой сгоняя воду с крупа и ног. Молодец, догадался.
Ночевку, скорее всего, придется делать здесь. Надо дать людям и лошадям согреться, прийти в себя, поесть. И к утру решить, куда двигаться. Пришло время всерьез думать о зимовке. А это означает, что нужно не только ставить жилье, но и устроить большую охоту. После нашествия траков в этих местах с дичью будут большие проблемы. Значит, надо идти туда, где твари не были. То есть к болотам. Туда, где, как известно, засел Лось. Наверное, сама судьба толкает Бора наконец-то с ним познакомиться. Пора. Надо только хорошенько подумать, как и о чем с ним говорить. Сначала самому. А потом собрать совет, дать высказаться старикам и старшим родов.
Глава 8. ЗА ДУШУ ТВОЮ
К вечеру я форсировал две речушки, которые, хочется верить, надежно отделили меня от траков, хотя полностью я, конечно, в том не мог быть уверен. Только надеялся и старался ехать левее того направления, по которому двигалась живая лавина, что, учитывая скудность здешней транспортной инфраструктуры, оказалось весьма затруднительно, благо что траки по большей части дороги игнорировали. Да и дорогами назвать их в полном, современном смысле слова сложно, но, несмотря на всю их относительность, я твердо решил не оставлять джип до тех пор, пока это только возможно. Могу честно сказать, что он мне стал дорог и превратился в дом, пускай и не со всеми удобствами. Однако ж это мой дом. Во всех остальных гостеприимство тут оказывалось каким-то, мягко говоря, неоднозначным. Не скрою, когда я направлялся сюда, в голове бродили смутные мысли про баньку по-деревенски на берегу тихого пруда, ночевки на душистом сеновале, парное молочко по утрам из пухлых рук дородной хозяйки с румянцем во всю щеку, свежеиспеченный хлеб и прочие буколические радости. То место, где я это отчасти испытал, в моей памяти отнюдь не осталось радостным, безмятежным пятном, хотя некоторая пикантность — чего уж там! — присутствовала. Но я уже высказался по этому поводу более чем подробно и возвращаться к тому провальному эпизоду не намерен до тех самых пор, пока не настанет пора писать мне отчет. И я еще очень крепко подумаю над формулировкой отдельных фраз.
Если не считать того, что один раз дорогу мне перебежало семейство кабанов, то, можно сказать, других происшествий не было. Когда дорога взобралась на пригорок, я решил сделать короткую остановку на обед, точнее уже ужин, помывку и, самое главное, произвести ориентировку на местности. Кроки, доставшиеся мне от Коммуниста, были весьма далеки от совершенства и имеющихся в моем распоряжении карт. Кстати, а вот интересно, можно ли по здешним понятиям счесть, что я эти картинки украл? По нашим — так запросто. Шпионаж и все такое, это мы еще по старым фильмам знаем; новые на эту тему я давно не смотрю, потому что чушь полнейшая. Как профессионалу, пусть и из смежной отрасли, мне это хорошо заметно. Настолько, что глаза режет. Так что в этом смысле я основываюсь на своих детских ощущениях, когда от зрелища похождений матерого разведчика дух захватывало до того, что в туалет невозможно было отлучиться.
Пока разогревалась еда, успел умыться и посидеть у монитора, уточняя, даже скорее конструируя предстоящий маршрут.
Вернувшись к этому занятию после ужина, пришел к выводу, что вариантов всего два, если говорить о реальных и исходить из того, что наброски Степки Коммуниста имеют под собой реальную почву. Впрочем, о другом и думать не хотелось. Ну не планировал же он меня заранее обмануть, так ведь? До сегодняшнего дня он знать не знал о моем существовании. Перед тем как тронуться дальше, я прошелся в кустики и тут, в удалении от разогретого двигателя моего мустанга, наконец-то почувствовал то, что, строго говоря, должен был почуять давно. Тонкий, щекочущий ноздри запах гари.
В первый момент подумал, что это от меня так несет, от волос и одежды. Да только к «своему» я давно должен был принюхаться. Свое, как известно, не пахнет. Значит, одно — недавно поблизости был неслабый пал. Учитывая, что от крепости императора Сани я отъехал весьма прилично, километров восемьдесят точно, то запах оттуда до этих мест не должен был донестись ни при каких условиях, даже если бы весь их городок сгорел целиком. Чего, все же надеюсь, не случилось.
Значит, вывод единственный.
По пути к джипу я проверил и перезарядил пистолет. К слову сказать, почти бессознательно. Просто по устоявшейся в сознании связке «опасность-оружие». И вскоре увидел то, что примерно и ожидал — окруженная дымящимся рвом деревня. К сожалению, я не сразу догадался включить противохимическую защиту салона, поэтому в него попало достаточно гари. Ну что ж, так и надо простофиле.
Я видел, как из-за дыма какие-то люди махали мне руками, но я более чем сыт здешним гостеприимством, поэтому только наддал газу. Потом, все потом, сейчас мне некогда, извините, господа-товарищи. Да еще дорога как-то улучшилась, так что я гнал километров под семьдесят, приспустив стекло, чтобы побыстрее проветрить салон. М-да…
Говорят, дураки учатся на собственных ошибках. Как говорится в одном неплохом фильме «Я всегда полагал себя неглупым и даже практическим человеком». Вот и я тоже. Практическим.
В завал, оказавшийся за крутым поворотом дороги, я въехал только что не со всей дури. Затормозил, конечно, но все равно врезался.
Завал, признаться, так себе, хиленький. Ни мощных деревьев, ни вывороченных корней — так, деревца какие-то разномастные, ветки. От удара «кенгурятника» вся эта конструкция здорово пошатнулась и отчасти обрушилась на капот, накрыв ветровое стекло. Включив заднюю скорость, я легко выбрался из-под этого обвала.
Откатившись до поворота, я остановился и прикинул, что делать дальше. Если я хочу двигаться вперед, то нужно эту штуковину разрушить. Можно попытаться протаранить. Уверен, должно получиться. Нет, ну что за люди такие? Все норовят на повороте подлянки строить. Что бабы те, что эти. Кстати, кто? Селяне, которых я проехал? Что-то далековато. Можно, конечно, расстрелять на расстоянии, но это чревато пожаром. Оно мне надо? Да и людей жалко. Сушь-то вон какая стоит. Я-то удеру, вопросов нет, а им тут жить. Можно лебедкой сдернуть, но что-то мне говорило, что из машины выходить не стоит. У кого там герой собственной поротой задницей чувствовал? У Толстого, кажется, у красного графа.
Но что-то делать надо. Дело к ночи, а мне не хотелось бы ночевать в тупике.
Нет, как ни крути, а выходить придется. В памяти еще очень свежо воспоминание о ловушке, подготовленной мне моими дамочками. Охотницы на мамонтов, понимаешь.
Предусмотрительно взяв в руку пистолет, я вылез наружу и запер машину с брелка сигнализации. Хотя людей увидеть совсем не рассчитывал. Траки напугали всех достаточно для того, чтобы они носу на улицу не казали.
Как оказалось, я не учел одного. Того, что траки не лазят по деревьям. В смысле по вертикали. Ну не знал я этого! А кое-кто знал и учел, в чем я очень скоро убедился.
Я подошел к завалу и подергал за срубленный комель молоденькой елки. Меня не насторожило даже то, что затесины от топора свежие. Ну не последнего часа, но все же. Елочка легко поддалась. Вытянув ее и оттащив на обочину, я огляделся, хотя и понимал, что объезда тут нет и быть не может. Собственно, на этом моя самостоятельность и закончилась, потому что сверху на меня упала сеть. Как я понял потом, к ее углам были прикреплены грузы в виде устрашающего размера гаек. Не иначе с железной дороги свинтили.
Я попытался вывернуться, но не тут-то было. Тонкая ячеистая сетка запутывала меня хуже паутины.
Тогда я прекратил дергаться и попробовал, взяв себя в руки, действовать спокойно и методично. Сначала я посмотрел вверх и выстрелил туда, где на ветке сидел какой-то тип. Не в него, а только в том направлении, потому что тип оказался ребенком, точнее, мальчишкой лет десяти. На другой ветке восседал такой же. Не хватало мне еще с детьми воевать. И, хуже того, убивать их. До подобного я еще не дошел и, надеюсь, не дойду. Отлупить малолетних хулиганов — это еще куда ни шло. А вот убивать — увольте.
— А ну слазь! — крикнул я, продолжая пытаться выбраться, для чего достал нож.
— Эй! — окрикнул меня сбоку вполне мужицкий, грубый голос- Ножик-то брось. Ишь чего удумал, имущество портить. И пистоль свой тоже.
Я обернулся. Из-за ствола дерева выглядывал мужичина под два метра ростом и, что более удивительно для этих мест, чисто выбритый. Клянусь, на нем был даже галстук! Ну не настоящий, не заводской выработки, но то, что это именно галстук, — факт.
Впрочем, больше я ничего рассматривать не стал, а стрельнул по нему, целя для начала чуть левее, с таким расчетом, чтобы выбить из дерева щепу на уровне его лица. Такие фокусы производят на людей неизгладимое впечатление. Правда, стрелял я из неудобного положения, с полуоборота, да еще весь в сети, поэтому пуля попала куда ближе к центру ствола, чем я рассчитывал. Это я не к тому, что пытаюсь оправдаться. Просто как факт. Чего мне врать-то, зачем? Поэтому для верности и наглядности следом всадил рядышком и вторую пулю. Эта легла так, как надо. Мужик живо убрался.
И тут я почувствовал, как меня сзади по затылку тук!
Я упал, уходя от нападения и внутренне дивясь, с чего это я стал таким благодушным, что не услышал шагов за спиной. Я выстрелил еще в падении, одновременно еще больше запутываясь. И никого не увидел. Сначала. Потому что секундой позже разглядел у дерева парня с огромным луком в руках, куда он вкладывал соответствующих размеров стрелу. Все, Попов, шутки кончились. Этого я снял с первого выстрела, прострелив левое предплечье. И тут в меня попала еще одна стрела. Теперь я уже понял, что без боевого наконечника, как и первая. Следом еще одна.
— Бросай оружие, дурак! — приказал знакомый голос- Нас много и скоро начнем стрелять настоящими.
Следующая попала мне в верхнюю часть левого уха. Больно, зараза! Ну и что тут прикажете делать? Ну много — это не число. Это понятие. Пятеро, семеро? Десять? Я с ними и без пистолета разберусь, есть у меня кое-что в запасе.
— А что дальше? — тянул я время и потихоньку резал сеть и осматривался. Ноги, похоже, запутались основательно.
— Ну есть мы тебя не станем, точно говорю.
— Уже хорошо, — подбодрил я говоруна. — А чего тогда? Следующая стрела больно ударила меня в шею. В ответ я пару раз выстрелил, не особо целясь.
— А вот тогда я охотничью беру, на медведя, — пообещал мужик.
Я откатился к траве на обочине, укрываясь за ней от стрелков хотя бы с одной стороны. Нож у меня острый, так что дело спорилось. А ведь стреляют они прилично, к тому же многих я просто не засек. Ясно одно, что изначально меня хотели взять живым. Зачем я им понадобился? Вообще-то с проезжающими-проходящими на территории не больно-то церемонятся.
— Ладно, бросаю! — крикнул я и высоко подкинул пистолет с таким расчетом, чтобы его видно было издалека, но при этом упал он рядом со мной. Мне б с полминуты времени выгадать.
И тут боевая стрела с длиннющим древком ударила мне в грудь, пробив кобуру.
— Не шевелись!
Вот теперь шутки точно закончились.
Я успел сделать еще пару разрезов, так что руки можно уже считать свободными, когда надо мной со спины кто-то навис.
— Ножик брось, — сказали сверху ломающимся баском.
— Да не вопрос, — согласился я и зашвырнул клинок в траву, да подальше.
— Вот так.
Он нагнулся и начал ловко меня вязать все той же основательно растерзанной сетью. Чувствуется сноровка. Ну и мы тоже ничего, не пальцем сделанные.
Я его подсек все еще спутанными ногами и повалил на себя, еще в воздухе разворачивая так, чтобы он оказался ко мне спиной. Подстраховав падение правой рукой — здоровый черт, такой и раздавить может, — левой мертво вцепился ему в горло. Мы тоже кое-что умеем. С силой сдавив гортань, спросил на ухо:
— Жить хочешь?
Он что-то замычал, и я предпочел перевести это так, как считал нужным.
— Понятно, хочешь. Тогда не шевелись, а то кадык вырву к чертовой матери.
— Эй! — крикнул говорун. — Вы чего там?
— Да вот в любви объясняемся, — проговорил я, доставая из-за отворота воротника сюрикен. — Вы там стойте где стоите.
Парень был тяжел и давил мне на грудь, затрудняя дыхание и мешая разобраться с путами, но я проявлял настойчивость и спешил, рассекая толстые капроновые нитки. Где же они взяли эту хрень?
Полагаю, до полного освобождения мне оставалось совсем чуть-чуть. Секунды. Когда меня здорово приложили по макушке. И не стрелой, точно. Как ко мне подобрались — не понимаю. Я ничего не слышал. Сначала не услышал шагов, потом вообще ничего. А потом, конечно, очнулся. Это когда меня привязывали. За горло к толстой березе, за руки и ноги — в раскорячку — к соседним деревьям. Во рту кляп из какой-то сухой и легко распадающейся дряни. Подозреваю, прошлогодний мох.
— Дядь, очухался, — сообщил молодой. Судя по распухшему и покрасневшему горлу, это его я использовал в качестве щита. Неудачно, м-да. И что дальше? Он с интересом смотрел мне в лицо. Почти с детским. И лицо такое симпатичное.
Со стороны спины кто-то крикнул звонким голосом:
— Один он!
— Вот и ладно. Нам много и не надо. Возни с ними, окаянными нехристями.
Голос говоруна я уже узнавал.
Так, это уже тема; у меня на шее православный крестик. Обычно в «поле» я его не беру, а тут решил оставить. Все же наши места, исконные. Вдруг пригодится.
Я замотал головой, замычал — проклятый мох рассыпался и колко лез в глотку и нос — и глазами показал себе на грудь. Мои экзерсисы не произвели видимого впечатления.
Что же они делать-то собираются? Судя по моей позе… В качестве мишени использовать хотят, что ли? Ведь крепко привязали, сволочи. Едва могу дышать, а кисти рук отмирают просто по секундам. Хоть бы кляп этот вытащили, что ли. Я снова замычал. Сбоку от меня прошел мужик — другой, не говорун, — но даже не посмотрел в мою сторону. Что-то давно так-то вот мной не пренебрегали.
Нет, мишень вряд ли. Тогда чего? Может, выкуп какой хотят? Не просто же убивать станут. Хотели б — пристрелили сразу. Ладно, уже хлеб. И ведь надо ж было так попасться! Просто как последний лопух. Между делом я потихоньку избавлялся от кляпа. Вот что значит действовать без напарника, без подстраховки. Теперь, в распятом виде, моя миссия казалась мне все менее выполнимой. При условии, что я вообще отсюда выберусь.
Подошел говорун в галстуке — что за притча, ничего не понимаю, — оттеснил молодого плечом и, густо дыша чесноком, сначала походя заправил мне кляп, а потом принялся шарить по карманам, шустро перемещая найденное в самодельную кожаную суму, висящую у него подмышкой. Очень близко передо мной мелькали его голубые, просто до белизны, глаза. Я снова замычал, намекая на желание начать дипломатические переговоры. И снова без результата. Да и то сказать, переговорная позиция у меня так себе, не ахти. Во всяком случае, без явных козырей.
Слабым утешением служило то, что по части личного обыска дядька явно не был асом. Некоторых карманов он вообще не заметил, а уж про всякие хитрые захоронки и говорить нечего. Но, повторюсь, утешение это слабое. Потом он деловито пощупал мою одежду, прикидывая, не прихватить ли и ее. Ну мужик, давай, одежда у меня хорошая, спецзаказ и все такое. Ты мне только руки освободи, а там уж я разберусь.
Не знаю, думали ли мы с ним в одном направлении, или его галстук не сочетался с моей спецухой, но на этом его интерес и закончился. Эх, если б не кляп, я бы его, пожалуй, убедил. Нет, точно бы убедил. И вообще, когда сильно прижмет, я умею быть убедительным и, случается, торгуюсь так, что базарные тетки позавидовали бы.
— Что там в его тарантайке? — спросил он кого-то невидимого мне.
— Не открывается, гадина, — ответил незнакомый мне пока голос.
— Ты тут поругайся мне, поругайся, — незлобиво пригрозил он и посмотрел на меня. — Как открыть-то, а?
Я закивал. Дескать, знаю.
— Чего? Секрет какой или замок хитрый? — Мужичина ловко вытащил у меня кляп.
С полминуты я дышал и отплевывался. Нет, не мох, кусок меха. Нуда хрен редьки, как известно, не слаще.
— Открою.
— Да ты мне скажи как, я и сам могу.
— Только я могу. Там хитрость есть. Так не объяснить.
— Ну нет, так и не надо. Нам своего добра хватает.
И снова засунул мне кляп, хотя я некоторое время этому пытался сопротивляться. Только у него пальцы, как тиски. Сжал так, думал, челюсть раздавит. Ладно, черт с тобой, интеллигент, только я был к этому уже готов и не стал распахивать рот во всю ширь. Только интересно, поможет ли мне это.
— Ну братушки, — заговорил он, заходя мне за спину, для чего ему пришлось нагнуться и пролезть между веревок, которыми я был привязан. — Благое дело сделали, беду от себя и жен наших отвели.
— А может его того, а? — спросил кто-то. — Вон он Митьку-то как.
— Ничо, заживет. А жертва, известно, должна живой быть. На то она и жертва. Иначе было бы подношение, но сейчас случай не тот, с траками подношением не обойдешься. Проверено. А ты на ус мотай, а не ковыряй. Взял моду из носа при людях таскать.
— У меня еще нет усов, — ответил мальчишеский голос.
— На галстук мотай. Опять в кармане таскаешь? Вот велю мамке зашить!
— А я распорю.
— А я те распорю да выпорю. Ну поклонимся звезде нашей и в путь. За Родину, за Сталина.
Вон они что удумали. Жертва! А еще галстуки надели. Они б еще шляпы нацепили. Интеллигенты.
Некоторое время я вслушивался в звуки удаляющихся шагов. Нет, я в разных задницах оказывался. Порой в весьма отвратительных. Но к роли жертвы меня приговорили впервые, и не скажу, что эта роль оказалась мне по душе. Этих нескольких минут, что я слушал уходящих людей, мне хватило, чтобы меня посетили мысли, которые до этого никогда не приходили мне в голову. Ну то, что какие-нибудь инки или ацтеки считали смерть на жертвенном алтаре за счастье, это их большое личное дело. Я читал, некоторые ученые полагают, будто их знаменитые города опустели как раз по причине того, что индейцы сами себя и истребили, похерив собственную неслабую цивилизацию, а алкавшие золота испанцы просто довершили процесс. Нет, в те минуты коренные американцы меня мало занимали. Мне почему-то вспомнились костры инквизиции. Оттого, возможно, что, когда говорун произнес слово «жертва», мне подумалось, что меня сейчас будут жечь. Натурально! Разложат костерок, благо проблема с дровами тут не стоит, и ага. Понеслась душа в рай в восходящем горячем дыму.
Ведь если разобраться, сжигая всяких ведьм и еретиков, католики именно что приносили жертву. Нет, конечно, и, как говорится, ряды чистили, и наказывали неслухов с отступниками, но сам выбор способа казни в виде публичного сжигания говорит именно о жертвенности. То есть это не только наказание, но и публичное принесение даров Богу. Сейчас, по прошествии столетий, мне даже удивительно, что люди после такого вообще ходили в церковь, которая к тому же занималась продажей индульгенций, то есть возмездным отпущением грехов. Нет, то есть всякие альбигойцы имели место, как и церковные расколы, чему, я имею в виду последнее, немало, думаю, способствовала именно жестокость и предельная упертость иерархов, мертво цеплявшихся за канонические догмы.
Да уж, чего только не полезет в голову, когда тебя вот так, ни с того ни с сего, из человека превращают в жертву. Нет, ну как у них ловко все сочетается — за Сталина и жертва, причем обязательно живая. Где же они такой дури нахватались?
Признаться, мысли эти — про инквизицию и все такое — я допустил, чтобы отвлечься от того, где оказался. Такие отвлеченные рассуждения помогают сохранить душевное равновесие. Порой проще думать о высоком, чем о глубине дыры, в которую попал.
Кляп я выплюнул уже через минуту. А потом занялся собственным возвращением в привычное состояние человека.
Деревца, к которым меня привязали, были не самыми большими, но и не тростинками. Эти, с позволения сказать, интеллигенты явно не собирались играть в поддавки. То есть просто так наклонить их вряд ли было возможно, особенно из той позиции, которую говорун ловко охарактеризовал как «звезда». Нет, здешний люд меня начинает определенно раздражать причудливостью своих моральных императивов. Ну верили бы они все во что-нибудь одно, как поется, хоть в Аллаха, хоть в Иисуса. Когда я услышал сакраментальное «За Родину, за Сталина» — не знаю, не до смеха мне было, не то положение, но я чуть не засмеялся.
Первое, что меня порадовало в моем положении, это что привязали меня не веревками, а кожаными ремнями. Тоже не подарок, но в каком-то смысле с ними проще справиться.
Я напрягся и потянул правую руку на себя. Слабина небольшая, но есть. Повернул голову — ремень на шее больно зацепил кожу. Сейчас бы дождичек, чтобы ремни размочил, но сушь стоит такая, что не дождешься. Ладно, коли нет гербовой, будем писать на том, что есть.
Привязали меня ловко и крепко, но, как я уже упоминал, руки у них заточены под другое, не со спецами воевать. Хотя взяли они меня ловко, ничего не скажешь. Наверняка охотники. В галстуках! Дичь, ну дичь же. Рассказать кому — засмеют. Да и кому рассказывать, сначала неплохо бы выбраться.
Поиграв обеими руками, я определил для себя тактику действий. Кстати, поспешать надо, а то траки и впрямь заявятся. Не хотелось бы с ними вот так-то вот встретиться. Путем некоторых усилий мне удалось выбрать слабину сантиметра в три: длинноватые они ремни сделали. Теперь несколько ужимок так, чтобы правый манжет сполз на кисть. Еще, еще! Я кривлялся и дергался, изображая что-то вроде пляски пьяного шамана, но ничего не получилось. Вот тебе и не под то заточены. Не кажи, хлопец, гоп. Осторожно, без рывков расслабившись, я приговорил себя к минутному отдыху.
Так, о чем это я? Инквизиция, да. Костры и индульгенции… Мало симпатично, но уже проехали. Догмы. Догматы. Мне это, честно сказать, тоже не всегда по душе. Нет, кто спорит, без некоторых правил и законов не обойтись, это я как прокурор могу утверждать смело. В том числе и без моральных норм. Это я про десять заповедей и иже с ними. Но некоторые постулаты вызывают у меня раздражение. Взять хотя бы то, что церковь всегда поддерживала своих правителей и отпускала им грехи. А уж какие типы встречались! Кстати — я вспомнил про говоруна в галстуке — эти интеллигенты ни разу не назвали друг друга по именам. Только мальчишка один раз сказал «дядя». Интересный фактик. Это они специально или так случайно вышло? Ладно…
Спору нет, практика отпущения грехов — дело хорошее. Успокаивает. Только одно дело, если грешок мелкий. Неприличным словом начальника помянул или старушку через дорогу не перевел. И совсем-совсем другое, если ты ту старушку топориком по головушке оприходовал. Есть разница. Нет, не церковный я человек. Прошла минута. Руки начали затекать, и я сделал кистями несколько вращательных движений, разгоняя кровь.
Еще пару раз глубоко вздохнув, чтобы нагнать кислорода в мышцы, я начал по новой, стараясь не делать резких движений. Все очень медленно, аккуратно и безо всякой суеты. Нежно. Если не получится в этот раз, сделаю еще одну попытку. Причин для спешки нет. Траков я намного обогнал. На сутки их хода, или даже двое. Правда, столько времени изображать из себя «звезду» у меня нет. Через несколько часов я настолько обессилю, что… Лучше про инквизицию! Так, сосредоточиться. Полная концентрация и все внимание на процесс. Аккуратненько.
Манжет сполз настолько, что я уже мог захватить его кончиками пальцев. Еще чуть… Не получается. Ну! Я сильнее напряг левую руку. Пальцы зашарили по ткани. Есть! Дальше все отработано годами тренировок. Никакого металла в виде бритвенных лезвий или чего-либо подобного. Ничего, что способна уловить рамка металлоискателя. Даже самый чувствительный металлодетектор. В край манжеты в районе пуговицы аккуратно вшит небольшой пластмассовый лепесток. Похожий на накладной ноготь. Собственно, под его форму и подгонялся, так что при случае можно запросто наклеить. Подарок, кстати, одной особы из техотдела. С намеком был сделан подарочек. Дескать, мы тоже с когтями. Я понял. При случае он может послужить оружием, в том числе метательным, но и в качестве ножа тоже вполне подходит.
Дальше дело техники и терпения. Дюймовый ремень на правом запястье я перерезал секунд за двадцать. Потом проще. Через минуту я был свободен и зол. Но даже это чувство не помешало мне подобрать обрезки ремней и забрать с собой.
Пульт автосигнализации в виде брелка в числе прочего перекочевал в суму говоруна, но меня это не сильно расстроило. Существуют, по крайней мере, три цивилизованных способа попасть внутрь моего мустанга, плюс парочка просто варварских. Мои часы вполне исправно заменяют брелок, так что еще через пару минут я уже сидел внутри джипа и пополнял свою экипировку.
Теперь я действовал куда осмотрительнее. Для начала я загнал машину в лес и постарался замаскировать ее так, чтобы ее не было видно с дороги. А потом, как говорится в любимых книгах моего детства, встал на тропу войны. То есть пошел за интеллигентами. Их обувь — что-то вроде высоких мокасин или мягких, без каблука, сапожек — практически не оставляла следов. Еще бы часа два-три и я бы не смог их найти, но времени прошло слишком мало, и трава хранила их следы. Прежняя беспечность слетела с меня, как волосья с плеши старика. Бесследно. Поэтому передвижение мое назвать скоростным было бы неправильно. Я постоянно и многократно страховался. Хватит с меня сюрпризов. Кстати, я их вообще не люблю, сюрпризы эти. Есть у меня один приятель, в другом городе живет, который может появиться к ночи с сумками в руках и заявить: «Я сюрпризом. Чтобы ты не напрягался». Ага! А то, что у меня свои планы были, это ему по хрен. Ну и другие неожиданности тоже мало радуют. Поэтому единственный сюрприз, который я худо-бедно переношу, это когда в подарочной сумочке из бутика мне преподносят в праздничный день нечто и объявляют, что это сюрприз. Бриллиантовых запонок я давно не жду, тем более что и не ношу их, а вот то, что вместо бутылки хорошего виски могут подсунуть заводную игрушку-зайца с красными ушами — плевать. Я никогда не рассчитываю на финансовое возмещение моих праздничных расходов. То есть раньше как-то прикидывал, а потом бросил это дело. Жлобы сами прокалываются. Причем всегда. Одних я терплю в силу личных причин, другие быстро перестают меня интересовать. Кто бы они ни были.
Интеллигенты шли споро, выстроившись цепочкой. Я их нагонял больше полутора часов, что много, учитывая, что немалую часть пути я проделал бегом. Так я же засады опасался, осторожничал и берегся. А они нет. Но я все равно их нагнал. Ай да Пушкин! Я смело мог себя хвалить. Половина дела сделана.
Их было пять человек. Не так уж и много. Трое несли большие, в рост человека, луки. У одного рука на перевязи. Двое пацанов шли с копьями на плечах, увенчанными солидными такими железными наконечниками, чуть не с полметра длиной. Гордые шли. Оно и понятно, дали настоящее оружие подержать-понести. У всех, включая молодняк, ножи на поясах. У двоих пухлые котомки за плечами. Надо полагать, сети. У знакомого мне говоруна сума под левой рукой. Собственно, только она мне и нужна. Полагаю, что мое оружие тоже там.
Ну, ребята, теперь мой выход.
Шли они ходко. Сразу видно, ходоки бывалые. Приятно посмотреть.
Я засек направление движения и сделал крюк, обгоняя их, для чего пришлось метров сорок шлепать по изрядно заросшему болотцу местного значения, где я умудрился провалиться выше щиколотки, отчего в ботинке стало мокро и хлюпко.
Встречу я приготовил в редком сосняке, где почти не было подлеска, что, учитывая их численное превосходство, играло определяющую роль.
Подпустил я их метров на шесть-семь, ориентируясь больше на слух. А потом, когда счел дистанцию достаточной, бросил им «какашку». Я видел, как шарахнулись птицы. Все остальное я предпочел не смотреть. Ну что там, в самом деле, может быть нового? Все это я уже видел. Причем не далее как сегодня.
Должен признать, что в целом они среагировали вполне достойно, но против современных технологий никакие навыки выживания не срабатывают. То есть, конечно, смотря что и против чего. Партизанские методы ведения боевых действий бывают весьма и весьма эффективны, но в данном случае интеллигенты явно не были готовы к встрече с продукцией отечественного ВПК. Если даже мне по ушам хлопнуло, хотя я подготовился к взрыву по всем правилам, то что уж о них говорить. Слепые и глухие, они валялись и корчились. Один мальчонка истерично выл, катаясь по земле. А вот нечего на людей сеть бросать! Тоже мне, нашли жертву. Инквизиторы доморощенные.
Я не стал церемониться и содрал сумку, предварительно уперев в шею говоруна ствол пистолета. Как я и предположил, все мои вещи были там. Сейчас не время и не место заниматься возвращением моих личных вещей на их законное место, поэтому я просто повесил суму себе на плечо. После чего отошел к толстой сосне, прижавшись к ней спиной, и стал ждать.
В принципе светозвуковой шок проходит минут за пять. Психологический эффект сохраняется чуть дольше, но мы, в конце концов, не в детском саду. Утирать им сопли и менять подгузники я не собирался. Впрочем, я и не знаю, кладут ли в садиках подгузники. А пора бы уже и узнать. Эх, выбраться бы отсюда. Тогда я и разверну бурную деятельность в этом направлении. Замечу в скобках, что в целом эти деятели мне даже понравились. Спокойные, уверенные в себе мужики, без суеты и ненужной жестокости делающие то, что считают нужным. Потребовалась им жертва — нашли и взяли. То, что обобрали меня — так зачем покойнику лишнее? А вот на джип даже не стали тратить времени. Другие бы попробовали курочить, вскрывать, засуетились бы, а эти нет. Со стержнем люди. Мне такие нравятся.
Первым очухался тот, кого я подстрелил. Сел, тараща глаза и тряся головой. Сочувствую. Неприятно. А что делать? Не я первый начал. Сами напросились. Так что извиняйте, ребята. Претензии не ко мне. Постепенно пришли в себя и остальные. Теперь все глядели на меня. Точнее, полагаю, на направленный в их сторону пистолет.
— Всем на месте, — четко, едва не по слогам сказал я. Да они, в общем, и не пытались рыпаться. Только один мальчишка вскочил было, явно намыливаясь драпануть, но я просто направил на него пистолет и посмотрел, сурово покачав головой. Он опустился на землю, густо покрытую многолетним слоем хвои, на которой просто бушевала трава. Кстати, грибы тут — что называется, косой коси. Да какие! Может, набрать с десяток на ужин? Давно я грибочками не баловался.
— Ну, уважаемые, поговорим?
— Ты кто? — спросил говорун, мелко потряхивая головой. Понятно, контузия у него. Только легкая. Скоро пройдет.
— Интересный ты какой, дядя. Когда на съедение отправлял, имени не спрашивал. А теперь вдруг заинтересовался. Это вы-то кто такие?
— Медведи мы, не слыхал?
— Вы? — делано изумился я. Никогда про таких не слышал. Но мы прокуроры такие, хитрые.
— А ты думал?
— Я-то? Я-то как раз не думал, что меня вы в жертву приговорите. Так что теперь сами… Эй, ты! Сидеть!
Это еще один парнишка втихую сделал попытку оставить место встречи. Он оказался чуть поодаль от остальных и, возможно, полагал, что я его не контролирую. Ошибка.
— Все в кучу! Сидеть. В ряд. Чтобы я видел руки! Стрелять буду без предупреждения. Быстро, быстро!
По роду службы мне приходилось посещать места несения наказаний. Разные. В том числе и особого режима. Скажу без утайки, что впечатление оставалось тяжелое. После этого зрелища засыпал с трудом. Но при этом кое-чего нахватался. Все эти «стоять!», «руки в стену, ноги раздвинуть!» и все такое. Иногда пользуюсь. Часто помогает. Правда, порой в ответ пытаются стрелять или просто бить морду. Что ж, издержки профессии.
Надлежащий порядок навел только после того, как выстрелил одному интеллигенту прямо около коленки, вспоров землю. Я видел, народ крученый, опытный. И поглядывают на меня без дружбы. Зверовато. Ладно, я им тоже в приятели не набиваюсь. Вопрос только в том, как мне уходить, оставляя их за спиной. Но не расстреливать же их в самом деле! Может, подстрелить одного слегка? Скажем, в ногу. Хоть того же говоруна. Но пока я не оставлял надежды как-то договориться. С теми, у кого внутри стержень, договариваться можно. Это не урки, которые направо и налево продают хоть чужих, хоть своих. Почти всегда народец мелкий и грязный в смысле морали. Ничего святого. В этом случае я готов даже за церковь обе руки поднять, пускай воспитывают. Только вот меня смущает, что, истовые католики, испанцы почем зря резали и жгли тех же индейцев. А протестанты, в полный рост торговавшие рабами? Православные, яро поддерживавшие крепостничество? Любая религия, если дать ей распуститься, такое творит, тушите свет. Единоначалие вкупе со слепым подчинением и обожествлением первого лица приводит, как метко заметил художник, к сну разума. Ему в те времена это было куда видней. Впрочем, я несколько перефразировал Гойю, ему от этого не холодно, не жарко, а мне к слову пришлось.
И чего меня занесло сегодня в религиозную тему? Никогда, кажется, этой проблемой особо не страдал. Стресс, наверное.
Все, хватит лирики. Дело к ночи. Мне еще обратно добираться. По свету точно не успею, а впотьмах в лесу — ох! До машины разве что к утру доберусь. Да еще имея за спиной этих интеллигентов. Замечу, хреновых. Не хотел я их за спиной иметь.
— Куда направляетесь? Ты, — показал я стволом на раненого.
— Так известно куда…
— Отвечать быстро! — давил я на психику. Сумерки были уже просто на подходе.
— К себе, — выдавил тот, морщась.
Пора, пора уходить! Черт, не подумал. Плюнуть надо было на все эти побрякушки и спокойно делать ноги. И, собственно, дело. Так нет, взыграло ретивое! Это не прокурор, это крохобор какой-то. Народный, значит, маму его нехорошо, мститель. Прости, мать. Сорвалось.
Расстрелять к чертовой матери! Всех до единого. Злость, не до конца остывшая, забурлила во мне, как вода в чайнике. С пузырями.
Ладно, сами напросились. Получите театр. В главной роли на подмостках прокурор экологической прокуратуры майор Попов. Не знаю ни одного актера, ставшего генералом. Хотя все они там лицедеи. Насмотрелся. Хотя нет, грешу, конечно. Толковых людей хватает. Без них лицедеям делать было бы нечего. Щеки-то можно понадувать некоторое время, но и результаты ведь нужно показывать.
Сам я на сейнерах, где ловят и готовят рыбу, не бывал, но по телевизору видел. Идет конвейер с тушками, часто еще живыми, а работницы возле него их выхватывают и вспарывают животы, вытряхивая внутренности. Потрошат, стало быть. Ох и работенка там, полагаю! Пахучая и тяжелая. У нас, когда идет потрошение, примерно то же. Только мы не с рыбой безмозглой дело имеем, а с людьми. Времени у меня в обрез, поэтому потрошить я принялся быстро и жестко.
— Далеко еще?
— К ночи успеем.
Судя по их темпу передвижения, это километров пять-шесть.
— Народу много? Отвечать быстро! — возбудился я, играя предельное раздражение, переходящее в истерику.
— Зачем тебе знать? — спросил говорун.
— Тебе молчать! Тебе говорить!
— Целая деревня.
— Как звать? Тебя, тебя! — давил я на раненого.
— Егор…
— А тебя? — перевел я ствол на говоруна.
— Люди Большаком кличут.
Ох, хорошо хоть не коммунистом. Одного мне как-то хватило. Ладно, мне-то все равно. Надеюсь, это оттого, что он просто главный или один из. Ну вожак.
— Вот что, Большак. На кой дьявол вы меня привязали?
— Без этого нам против траков никак. Не отобьемся. Теперь придется своим жертвовать. Времени совсем нет.
— Тогда я могу всех вас прямо тут в жертву и положить.
— Это не жертва будет, подношение. Против траков… Это я уже слыхал, так что дослушивать не стал.
— И чего, срабатывает?
— Обязательно помогает. А как же. Без этого никак. Так что убивать нас без толку. Отпусти.
— Значит, полагаешь, надо отпустить вас?
— А как же? Конечно. И кошель бы вернул, а? Ну и наглец! Кошель ему вернуть.
— Ага! И вы меня потом опять в жертву? Нет, не уговорил.
— Да зачем теперь-то? — искренне, кажется, удивился говорун. — Коли ты сам вырвался, то все. На том конец. Закон такой.
Второй мужик согласно покивал раздвоенным подбородком, на котором угадывалась тонкая нитка шрама, уходящая к горлу. По-моему, на нем следы швов.
— Ну, допустим пока. Сейчас проверю, правду говоришь или как. Ты Лося знаешь?
— Сам не встречался. Да и ни к чему нам.
— А где обитает, в курсе?
— Лось-то? А как же. Это все знают. — Он махнул рукой примерно в направлении запада. — На воде он живет.
Пока все сходится.
— А точнее?
— Это как добираться желаешь. Если пешком, то держи на Колючую. Гора такая. У нее две макушки, не спутать. Перевалить надо справа от нее. Там, — он показал справа от себя, — лысая горка. С нее Колючую хорошо видать. Перевалишь, там речка. Надо переправиться и идти по течению. За день дойдешь. Там увидишь.
— А если не пешком?
Про себя я заметил, что потрошения у меня как-то не получается. Скорее разговор. Ладно, пока сойдет и так, коли Большак так легко идет на контакт. Я бы сказал, непринужденно. Даже странно, вспоминая как тот же император и иже с ним ни в какую не хотели сдавать этого самого Лося.
— На тарантайке твоей? — Он задумался, почесывая подбородок. Я слышал, как под его ногтем скрипит отросшая щетина. — С того места, где мы тебя взяли? Не знаю, как и объяснить. Вперед надо проехать. Там недалеко. Километра с два, что ли. Ты не помнишь? — спросил он у безымянного мужика.
— Поболее, думаю. Как бы не пять.
— Может. Свернешь направо. Там видно. Болван там стоит.
— Какой «болван»? — изумился я.
— Каменный, с рукой, увидишь. Направо там. Километров пятнадцать…
— Все двадцать будет.
— Пусть. Там монастырь. Монахи, значит, живут. Мыс ними дел не имеем, — вдруг ожесточился говорун. — Но решай сам, я тебе не советчик. Так вот оттуда дорога каменная. Ездить можно. По ней, — он причудливо вывернул ладонью, словно летчик, показывающий полетный маневр, — объедешь болотину, и уже там будет шоссейная. Там у быка сразу налево и как раз к воде выберешься.
— Что за «бык»?
— Каменный, не спутаешь. Один такой. Ну все? Смеркается. Пойдем мы?
— Большак, если кого за собой увижу…
— Нужен ты нам больно. Кошель-то верни. Тебе без надобности, а я привык. Пятый год уж с ним-то.
— Завтра на том же месте заберешь, — пообещал я.
— Тогда ладно. Только ты его на сучок повесь, а то ж мыши погрызут. А то траки подоспеют. Ох… Задал ты нам делов. Как хоть кличут-то?
— Зови Попов.
— Чей? — изумился вихрастый парнишка.
— Не чей, а кто. Идите. Хочу видеть ваши спины.
— Ты уж не стреляй. Дети у нас. Не хорошо в спину-то, не по закону.
— Давай, давай.
С минуту я смотрел, как они встали и, отряхнув колени, тронулись в дорогу.
Вдруг мне в голову вернулась мучившая меня мысль.
— Эй, — окликнул я, — Большак! Погоди.
Тот, возглавивший группу, обернулся и встал, глядя на меня. Остальные тоже остановились.
— Чего еще?
— Поди, спросить хочу.
Он явно колебался. Но потом, видно, снизошел. Видно было, что через «не хочу».
— Догоню, — сказал своим, махнув рукой, и по дуге — не напрямую! — направился ко мне.
Сообразил я только секунды через три. Поначалу — что за маневры? Потом понял. Он не возвращается по собственным следам. Уж не знаю, заскок это такой, вроде приметы или мистического табу, либо же оправданное поведение в лесу, где хищники, хоть те же рыси, могут поджидать на оставленной следовой дорожке. А может, то и другое вместе. Я как-то уже устал разбираться в хитросплетениях здешних верований и мотиваций. Все как-то извращено и вывернуто. Мозги сломаешь. Причем, как я уже упоминал, у одних одно, у других другое, у третьих… Словом, список продолжается.
— Чего хочешь еще, Попов?
— Просто интересно. На кой вам галстуки?
— Какие галстуки? — изумился он вполне искренне. Вот тебе и на! А я ему поверил. Ох, прокурор, доведет тебя до беды собственная доверчивость. Кто-то, помнится, говорил, что разбирается в людях? Так вот, забудь. До того самого момента, когда, если доживешь, напишешь рапорт об отставке.
— Вот такие, — показал я левой рукой на висевшую на его шее замасленную тряпку. В правой я продолжал держать пистолет. Правда, уже дулом вниз.
Он отступил на полшага и бережно дотронулся ладонью до своего атрибута. Как будто даже погладил. Или показалось?
— Фу на тебя! — в сердцах проговорил он. — Скажешь такое, а мне думать, голову ломать. Это ж знак!
— Знак?!
— Ну!
Мы друг друга категорически не понимали. Ну знак, и что?
— Знак чего? — не отступил я.
— Интеллигенции! — поднял он вверх узловатый палец. Артрит у него, наверное.
— В смысле?
— Праведники. Понял? Чистые люди.
— Я так и подумал. Извини, что задержал. Прощай.
— Как знать, — ответил он и уже совсем по другой дуге отправился догонять своих товарищей.
Глядя ему в спину, я размышлял по поводу того, а не стоит ли мне взять на вооружение их маневр. Люди лесные, опытные, напрасно шагу не ступят. Интеллигенции! Помнится, один из наших деятелей обозвал таких чем-то вроде «говна нации». А, в сущности, чем галстук хуже нательного крестика?
Так, всё, закрыли тему. Надо решать, что делать дальше.
Сумерки уже наступили. Всю ночь пробиваться к машине мне не улыбалось. Смысл? Чтобы уставшим, не выспавшимся и исцарапанным отправляться в дорогу? И хорошо, если вообще живым. Уж не знаю, какие тут водятся звери, но, догоняя интеллигентов, — а ведь я угадал! — видел на некоторых грибах вполне такие солидные следы от зубов. Это тебе не мыши или зайцы с хомячками. И, больше того, мне показалось, что кора с некоторых деревьев содрана отнюдь не женскими ноготками. Да и не думаю, что у дам самоназванных Медведей есть такая привычка. Другими словами, мне нужно находить себе ночлег.
Когда спина Большака перестала мелькать за деревьями, я практически повторил его маневр, обойдя удаляющуюся группу по дуге. Если не сказать, оббежав. Близко не приближался. Минут пятнадцать прошло, а они все шли тем же курсом, лишь слегка отклонившись к северу, обходя густой ельник. Поразмыслив с минуту, я решил, что они все же не замышляют дурного против меня. И двинулся в направлении горы, которую говорун обозначил как «лысая».
На самом деле это оказался глиняный холм. Из белой такой глины. Уже почти в темноте, обследуя окрестности своего будущего ночлега, я понял, что эта «гора», по крайней мере, с двух сторон — если все стороны считать за четыре, — окружена болотом. В моем положении это не самое плохое.
Прикинув нос к обстоятельствам, я решил не разводить костра, ограничившись выбором ночлега с таким расчетом, чтобы не подвергнуться внезапному нападению. Людей, животных — все едино. Порой мне даже кажется, что животные менее грешны и агрессивны, чем мои соплеменники. Во всяком случае, им не нужны дорогие костюмы и безумной цены украшения, за что — так или иначе — в размен идут человеческие жизни или, по меньшей мере, судьбы. Навидался я этого. Грязь, жадность, похоть. Хуже всего, что мои же друзья-приятели пытаются использовать меня в своих играх. Поэтому с такой готовностью езжу в командировки. Если не сказать, что бегу. Удираю, если угодно. Конечно, я об этом никому не говорю, не признаюсь, но, похоже, мое начальство об этом догадывается. Во всяком случае, эксплуатирует меня в этом смысле в хвост и в гриву. Но при этом я сохраняю отношения со своими — как и кого поименовать? — друзьями? приятелями? знакомыми? — нормальные отношения, практически всегда далекими от моих служебных обязанностей и возможностей. Кто только моими возможностями не пытался пользоваться! То еще испытание. Нет, на выезде все проще. И кто посмеет бросить в меня камень? Не зря в законе прописана норма, что прокурор (судья, следователь etc) не может заниматься делом человека, близкого ему по тем или иным признакам. От родственных до дружественных.
Две витаминизированные шоколадки и несколько пригоршней воды из болотца, сдобренные жутко противной на вкус таблеткой для обеззараживания — не очень-то напоминает ужин с пекинской уткой, запиваемой белым вином. Я устроился на камышовой подстилке около теплой кромки болота. Зря — в каком-то, конечно, смысле — говорун не позарился на мою одежку. Не тот вариант, чтобы на снегу спать, но выше или около нуля — вполне. Не будет откровением, если скажу, что я на границе ночи успел сделать две ложные лежки. Так, на всякий случай.
Раза три-четыре я просыпался от ночных звуков, хватаясь за пистолет, один раз даже поднялся, но по большому счету ничто меня не беспокоило, поэтому я в целом выспался. Даже, на удивление, неплохо. Встал с восходом, когда над болотцем стал подниматься небольшой туман. Помахал руками, разогревая затекшее тело, и так и замер с поднятыми вверх. На верхушке глиняного холма сидел давешний мужик с раздвоенным подбородком, подвернув под себя ногу. Сидел и так философски, аки Будда, смотрел на алеющий восход, лишь время от времени веточкой отгоняя комаров.
— Ты чего? — выдавил я, автоматически берясь за пистолет.
Ну ничего себе заявки! Это как же он меня нашел и, главное, подобрался так, что я не услышал? Слабак ты, братец, против настоящих охотников, вот что.
— Проснулся? Большак сказал проводить тебя. В горячке позабыл, что на дороге капкан стоит. Сгинуть можешь.
— Какой еще капкан?
Сказать правду, мне было не по себе. Сильно не по себе.
— Укажу какой. Ну готов? Пошли по холодку. Там на месте перекусим и двинем дальше. Или боишься? — прищурился он.
— Отбоялся, — пробормотал я. — Пошли. Ты первый.
— Само собой.
Он подхватил с земли заплечный мешок, ставший заметно худее, и копье с устрашающим наконечником и быстро исчез из глаз, покинув вершину. Я, вздохнув, пошел за ним.
Его поведение совершенно не влезало в рамки того, что мне до сих пор приходилось видеть на территории. Прямо-таки святая благотворительность. Праведники. Интеллигенции. И это после того, как меня приготовили в жертву. Вот по поводу жертвы я в отчете очень подробно распишу. Во всех красках и с присущим мне талантом. Иногда в отчетах я бываю очень злым. И даже язвительным. Не скажу, что это всегда нравится начальству, но порой, когда по каким-то причинам мои тексты становятся достоянием общественности в лице отдельных сотрудников нашей прокуратуры, ко мне приходит короткая писательская слава. А иногда, не скажу, что часто, мои литературные изыскания приносят мне довольно ощутимые материальные или близкие к ним блага. Не скажу, что мои начальники чрезмерно щедры на проявление благодарности, но порой в них что-то вздрагивает и мне выдают премии, звания или нагрудные знаки государственного признания.
Так зачем же он все же поперся со мной? Первое, что приходит в голову, это не прошедший интерес к моему мустангу и, главное, к его содержимому. В этом смысле не исключено, что где-то там меня ждет засада. Они мастаки на такие веши, это я уже понял. Проверено на себе. Но теперь все, дудки! Я готов. Я настороже. Я предупрежден, значит, вооружен.
Едва не сплюнул от отвращения к себе. Предупрежден он! А кто так бездарно вляпался в простенькую ловушку? Кто, спрашивается?! И ведь, главное, чуял же, чуял! И поперся.
Я приотстал от медвежьего интеллигента шагов на пять и внимательно посматривал по сторонам. Мы шли не совсем тем путем, как сюда, но направление — я сверился по компасу и для надежности по солнцу — было верным. Ладно, смотрим. Второй пистолет я положил в левый брючный карман. Жутко неудобно, ляжку трет, сволочь, но это страховка. Очередную светошумовую гранату пристроил так, чтобы ее можно было в одно движение выхватить любой рукой. Тут же приклеил на средний палец «ноготок». Я всерьез готовился к любым неожиданностям, поэтому прямо на ходу прикончил еще одну витаминную шоколадку. Запить бы, да ладно, обойдется. Если верить ребятам из группы технической поддержки, эта штука обеспечивает калориями на сутки. И еще здорово тонизирует. И чего я вечером про это не вспомнил? Про то, что тонизирует. Потому и не спал нормально, хотя за предыдущий день здорово вымотался. Впрочем, как таковой усталости я не чувствовал. Ни недосыпа, ни тяжести в мышцах. Я действительно отдохнул и выспался. Но при этом держать темп за Медведем мне было не то чтобы трудно, но, скажу так, не беспечно. Не прогулка по парку. Мне даже казалось, что он спешит. Траки? Возможно.
Мы уложились в сорок девять минут.
На первый взгляд, тут было все так, как я оставил. Машина, забросанная ветками, слабые следы, борозды от моего волочения, знакомые деревья. Я посмотрел наверх. Нет, никого.
— Капкан этот далеко?
— Не то чтобы, — неопределенно ответил он, усаживаясь и знакомо подворачивая ногу под себя. — Покажу, сказал.
Он явно не собирался помогать мне освобождать мустанга от маскировки. Ладно, сам. Краем глаза я видел, что он достает из котомки еду и раскладывает ее на тряпку не очень свежего вида. А потом с интересом, хотя и затаенно, наблюдал, как я умываюсь, бреюсь и чищу зубы.
— Ну хоть примерно.
— Недалеко от болвана. Так не объяснить.
Я демонстративно достал из багажника свое и принес на общий «стол». Значит, недалеко от болвана может и быть засада. Сколько они сказали? Два — пять километров? Не расстояние. За ночь вполне могли подготовить собственный, как он выразился, капкан. Что ж, у меня тоже есть сюрпризы. Я готов. Черт бы вас всех тут! Нет, теперь я действительно готов. А главное, по-боевому зол.
За трапезой мы вежливо и ненавязчиво — интеллигентно! — игнорировали продукты друг друга. Я, поглядывая на его галстук, втрое перекрученная тряпка с подкладкой, шитая явно на руках, вдруг вспомнил, что у меня в багажнике лежат два комплекта повседневной формы — от ботинок до галстука. Мой и напарника. Уже бывшего. Хотя не хочу накликать. Все же рассчитываю забрать моего Николая Эдуардовича на обратном пути. На черта мы их взяли? Нет, по прибытии понятно — для представительства. Не понадобилось, да и кому оно на хрен нужно, когда у нас с собой такие — такенные! — бумаги. Нас и без галстуков как бояр принимали; лишь бы прокурорские побыстрее свалили. Я решил, что, если все обойдется, я подарю ему настоящий форменный галстук. Фирменный. Пускай живет и радуется, помня мою и свою доброту. Но только если без приколов.
Завал мы разобрали в четыре руки за пять минут. Нет, надо было его таранить. Мой мустанг не просто легковушка-забавушка для поездок на дачу или снятия девчонок возле дискотек. И даже не персонаж для соревнований вроде Кэмел-трофи. Фигня все это. Это могучая смесь хорошего джипа и бэтээра. Похвалюсь, что даже президентская охрана таких не имеет. Скоростные характеристики, ясное дело, не те. Да у них нет практической необходимости в автоматической подкачке шин. Не нужна броневая защита класса АА — они ребята в случае чего «одноразовые». К слову, нет и необходимости в жесткой экономии топлива, как и во второй управляемой колесной паре. Им много чего не нужно. Как и многого недостает для настоящих боевых машин; мы с мустангом разведчики дальнего радиуса действия. И экипаж максимум трое. Поэтому есть место и возможность для запаса топлива и продуктов.
К немалому моему удивлению и подозрению, когда я вырулил на дорогу, интеллигент явно не собирался садиться ко мне.
— Ты чего? Залезай! — крикнул я, высунувшись наружу.
— Да я так. Быстрее получится.
Уж не знаю, что он имел в виду. Быстрее чего? Отправить меня на костер, что ли? Это, конечно, так, допущение, вроде шутки. Подозреваю, у интеллигентов аутодафе не в чести.
— Садись, спринтер, — благодушно сказал я, открывая правую дверь. Ощутив под и за собой родное анатомическое сиденье, я повеселел. Так сказать, почувствовал под собой твердую почву. Да и позавтракал неплохо. Худо-бедно жизнь налаживается, чему — качественная жратва весьма способствует.
Взгляд, который я получил в ответ, заставил меня усомниться в собственной интеллектуальной полноценности. Да и полноценности вообще.
— Я тебе не пинтер или как там. Обиделся.
— Послушай! Извини. Давай просто поедем и все. Так же быстрей. — Тут мне в голову пришел замечательный аргумент. — И траки, если что, не достанут.
Он обернулся и посмотрел на меня с затаенным интересом. Лицо загорелое, неподвижное. Да еще этот раздвоенный фаустовский подбородок, перечеркнутый шрамом. Нож или бритва, факт. Навидался я резаных-колотых, огнестрельных и термических. Не эксперт, конечно, хотя где-то рядом. Очень и очень близко. Просто в силу опыта. Есть веши — ох! — вспоминать не хочется. Да я и не вспоминаю. Если удается. Хотя одна картинка меня долго преследовала в кошмарах. Один деятель… Пусть будет ресторатором, теперь уже все равно. В своем заведении готовил рыбу, фаршированную мясом. Посетители млели — вкус совершенно изумительный. В меру перца, чуть корицы, уникальное обслуживание — зал на четыре столика. Хозяин, он же шеф-повар, обслуживает каждого лично. Никаких официанток, только помощник, подносивший напитки и менявший приборы. Тот еще сукин сын оказался.
Так этот шеф, не хочу даже имени его вспоминать, сначала начинку из своей тещи готовил, гад. Прудик с сомами у него прямо на территории, четыре двадцать на пять ноль пять метров. Сомики тоже мясом вскормлены. Чуть протухшим. Как на дрожжах росли. Желающие, кстати, могли выловить к столу лично. И ловили. М-мдень. Потом в ход пошел тесть. Потом… Как сестру жены называют? Золовка? Не помню. Утерял я исторические корни. Женушка тогда и стукнула. И струхнула, полагаю. Сколько веревочке не виться, а кончик чувствуется.
Скажу как на духу. Я за время своей службы черта лысого повидал. И лохматого, и бритого, и с рогами, и какого хочешь. Но этот гастроном как-то надолго выбил меня из колеи. Я три дня пил, пока силы не оставили. А меня-то всего-то по поводу сомов, то есть живой природы пригласили. Так, дескать, дежурный выезд. Типа прогулки. Вот так бывает.
К чему вспомнил? Не скажу, не знаю. Просто вспомнилось, и все.
— Садись-садись, — улыбнулся я. — Прокатимся.
И он сел. С сомнениями, пыхтеньями и всей возможной неловкостью. Вообще то, как местные усаживались ко мне, нужно отдельно описывать. Каждый на свой манер, но все одинаково неловко. И, главное, хватаются сразу за все, за что можно и за что нежелательно. Этот, можно сказать, половчей остальных оказался. Но при этом больше всех выглядел испуганным. Копье я пристроил между нами наконечником назад.
— Ну поехали, — проговорил я, подготавливая его к началу движения. И тронулся потихоньку.
Видели б вы его глаза! О-о, что это были за глаза. Распахнутые на пол-лица, полные страха и отчаяния, даже боли. Я понял, что быстрее, чем бегом, он никогда не передвигался. Поэтому я не стал идти больше сорока. Да и то, для него эти сорок, как для меня двести, да еще когда не ты за рулем…
Впереди я увидел белую фигуру и затормозил, правда, не остановился совсем. Так, двигался потихоньку, зыркая по сторонам и готовясь реагировать в любое мгновение. При этом я успел посмотреть на показания счетчика — мы проехали три километра восемьсот метров.
И вдруг понял, что передо мной. Болван. Смешно. Очень смешно. На невысоком постаменте стояла фигура пионера-горниста, правда, без горна. Его обломок все еще угадывался в пионерском кулаке. Если не знать про музыкальный инструмент как обязательный атрибут этого образчика садово-парковой скульптуры, то мальчишка просто поднял руку и задрал подбородок, будто для приветствия. Скульптура грязная и загаженная, во многих местах, особенно понизу, по ней расползлась серо-зеленая плесень, нос отбит, но все остальное цело. Маечка, шорты, островерхая пилотка и даже галстук можно рассмотреть.
Я остановился, не доезжая метров двадцати.
— Ну и где твой капкан?
Мужик заколотился в дверь, как псих до укола. Если б не бронезащита — сломал бы к чертям собачьим. Просто б вынес ее вместе с петлями и все дела. Я, перегнувшись через него, потянул ручку замка на себя. Тогда он буквально вывалился наружу. Просто выпал на дорогу. Натурально. Кулем. Когда его начало выворачивать, я деликатно отвернулся. Укачало человека. Я понимаю. С кем не бывает. Я, когда в первый раз оказался на борту самолета, тоже испытывал нестандартные ощущения. Правда, до собственно конфуза дело не дошло, но ситуация находилась на грани. Удержался я из-за одной лишь гордости. Но поначалу такого страха натерпелся — боже ж ты мой! Да, жалко мужика. Не пошел ему завтрак впрок. А ведь и десяти минут не прошло после окончания трапезы.
Краем глаза я видел, как он утерся рукавом и повернулся ко мне. Только после этого я посмотрел на него, стараясь сохранять нейтральное выражение лица. Шуток тут не понимают, а уж обид не прощают тем более.
— Ну и где твой капкан?
Прежде чем ответить, он натужно откашлялся. Сочувствую. Однако какой вы, интеллигенты, хлипкий народец. Проф и тот покрепче был. Но тот хоть на лошадях ездил.
— Там. Я вперед, ты за мной. Карандаш дай.
— Чего? — удивился я. Нет у меня карандашей, не пользуюсь. Ручка есть, а вот карандаша нет. Давно я их в руках не держал. И вообще, на кой ему?
— Это, — протянул он руку к копью, не делая даже попытки залезть внутрь.
Я осторожно, чтобы не подрать обшивку салона, передал ему оружие и захлопнул дверцу. Нет, я знаю, что, например, в некоторых кругах карандашом лом называют. Шутка юмора такая. Но чтобы копье! Интеллигенты же, что с них взять.
Привычно взяв копье в правую руку, он ходко пошел по дороге, вскоре свернув направо. Я на малой скорости тронул за ним, во все глаза глядя на дорогу и обочины. Когда-то тут был асфальт, теперь вспученный порослью и изрядно искрошившийся. Джип мягко переваливался на обломках цивилизации. При такой скорости, если это вообще можно назвать скоростью, ухабы практически не ощущались. Я, кстати, отметил, что дорогу чистят — на обочину отнесены или вытащены павшие деревья разного калибра. Разве что отдельные сучья валяются. В одном месте я увидел кучу конского навоза двух-трехдневной давности.
Неожиданно мой проводник остановился, подняв руку. Я нажал на тормоз. Некоторое время он смотрел вправо, оставаясь неподвижным, потом снова пошел и опять остановился, высматривая что-то среди деревьев. Солнце еще недостаточно поднялось для того, чтобы осветить лес, в котором все еще стояла откровенная темнота. И чего он там высматривает?
Махнув мне рукой, дескать, стой, где стоишь, он нырнул в лес. Так, начинается. Я потрогал рукоятку пистолета и на всякий случай включил заднюю скорость. Прошла минута, когда мой провожатый — или все же загонщик? — вышел из-за дерева и поманил меня рукой. Идти? Нет? Ну, Попов, вот и началось. Я, уже не таясь, достал пистолет и вышел из машины, поставив ее на сигнализацию и включив особый режим. Без напарника, конечно, тяжеловато, но наши техники предусмотрели и возможность такого варианта. Мало не покажется.
Интеллигент ждал меня у дерева. Копья в его руке уже не было. Что бы это значило? Хорошо, посмотрим. Я тоже кое-что в ловушках понимаю. И разозлился уже не по-детски. Вы меня тут за дурачка-просточка не держите. Пистолет, гранаты — это все хорошо. Но я без них кое-чего могу. А с ними еще больше. При скорострельности моего оружия я за секунду могу расстрелять двоих-троих, если они находятся в одном секторе. Вкруговую, то есть на триста шестьдесят градусов, я могу произвести два прицельных выстрела в секунду, расстреляв до восьми мишеней за пять секунд, а при удаче и все десять. Это, правда, уже с двух рук.
Я шел так, словно обходил каждую попавшуюся под ногами травинку. Шаг вперед, полшага влево и сразу шаг вправо и еще половину, а потом сразу в другую сторону. Хорошо прицелиться в меня при таком способе передвижения невозможно, во всяком случае, очень сложно, а тут я еще и наклонялся, будто рассматривая то, что у меня под ногами.
Как оказалось, от меня не требуется даже в лес входить. — Смотри, — сказал проводник, указывая во мрак рукой.
Сначала я ничего не увидел. Ну лес и лес. Деревья. Кусты. Гриб очень симпатичный стоит. Белый. Копье…
И только тогда разглядел. Капкан. Действительно капкан. Простой, но остроумный. Две подпиленных ели высотой эдак в три этажа держались в относительно вертикальном положении за счет подпорок, упертых в те места, где нижние сучья выходили из стволов. К ним привязаны веревки, сходящиеся в один узел, под которым как раз и стояло копье моего проводника. А дальше все просто. От узла идет тросик, уходящий к дороге. Как раз к тому месту, где лежала очередная ветка, размочаленная не то копытами, не то колесами. Почти в труху. Посмотришь — так тут таких мне попадались не одна и не две. Под ней, надо полагать, что-то вроде спускового механизма. Нажал, тросик натянулся… Я в механике не очень, но в целом понятно, что обе эти елки со всей дури падают на дорогу и соответственно на голову. Для пешехода, полагаю, ничего страшного. Пройдет и не заметит. А вот телеги или конный отряд… Или мой джип. Будут проблемы. Несмотря на всю броню.
— Видишь? Я кивнул.
— Давай. Держись той стороны. И поскорее. Сможешь? Я тут присмотрю.
— Понятно. А кто это все затеял?
— Ясно кто. Монахи. Они. Осторожнее с ними. Плохие люди.
— А вы откуда знаете?
— Мы везде ходим. Логично.
Я убрал пистолет, только сев за руль и включив зажигание. Нет, копье в качестве страховки меня не убеждало. Жидковато будет. Я сдал назад. Вся эта механика рассчитана на медленную, обязательно тяжелую и относительно длинную цель. Скажем, конный отряд. Груженая телега. Да не одна. Что-то в этом роде. Проскочив тут на скорости, я по любому вылечу из капкана. Сколько валится дерево? Полагаю, секунды две — четыре. Я не лесоруб, практики в этом деле почти ноль, но не мгновенно же. На скорости зону поражения я проскочу в доли секунды. Кстати, интересно, а дальше таких сюрпризов нет? Метров, скажем, через пятьдесят. Или пятьсот.
Газанув — больше от нервов, чем по необходимости, — я втопил газ, быстро перекинув скорость. Шины возмущенно взвизгнули, и вскоре я уже тормозил за сто метров от точки старта. Трасса, конечно, не премьерная, убитая напрочь, но подвеска выдержала ее без видимых проблем. Кажется, без проблем. Потом разберемся. Я уже чувствовал близость Лося, остававшегося полумистической фигурой, и ответов на все вопросы. Ну или большинство из них.
Я посмотрел назад. Интеллигента не было видно. Ладно, подождем, мы не гордые. То есть гордые, но не всегда и не совсем. То есть иногда скрываем. Ну и чего он застрял? Я уже занес палец, чтобы надавить на сигнал, но передумал. Тут это вряд ли принято ввиду полного и абсолютного отсутствия действующего автотранспорта. Пропал он там, что ли?!
Я ждал уже три минуты. Нехорошие мысли принялись посещать меня со все возрастающей скоростью и настойчивостью. Неужто Медведи приготовили для меня персонально свой капкан? Или вправду что случилось? Может, тут у монахов есть скрытый пост и они по-тихому приняли моего мужичка? Или паралич его разбил? Кабан задрал? Что там еще в списке? Напоролся на ядовитую колючку? Хотя в этих местах никаких колючек нет. То есть раньше не было, как и этих тварей траков. Ногу сломал? Подвернул? Просто помер? Или медведь задрал? Медведь Медведя. Смешно.
Я включил внешние микрофоны. Выходить из машины мне не хотелось категорически. Ветер шумит верхушками деревьев. Я увеличил громкость до предела. Деревья зашелестели сильнее. Явственнее стал утренний гомон птиц. У них как раз сейчас суета по поводу завтрака. Скоро на юг собираться, так что еда для них сейчас первое дело. Кстати, о птицах. Они же тоже подверглись тут все, что было, всем поражающим факторам. Если подействовали на людей, то не могли не подействовать и на них. В таком случае, орнитологи разных стран и регионов не могли, как мне представляется, не заметить этого. Однако что-то не слышно про это ничего.
Ладно! Надо что-то решать. Нечего тянуть время. Прошло уже пять минут. Многовато. Я, конечно, могу еще подождать, знать бы только чего.
Ругнувшись про себя, я решился. В конце концов, интеллигент с фаустовским подбородком мог прихватить меня еще ночью, факт. Машина… Не похоже, что она его заинтересовала. Как и ее содержимое. Ладно, рискну. Придется рискнуть. Как не крути, а я этому мужику обязан. Возможно, чуть меньше, чем он себе воображает, особенно учитывая мою фигуру «звезда», когда — честно — мне было просто жутко. Да чего там говорить, хреново мне было. И вся моя бравада и высоколобые рассуждения нужны были лишь для того, чтобы окончательно не впасть в панику.
Я взял оружие в руку и покинул такой родной салон моего мустанга. И сразу нырнул в лес. От ствола к стволу — обязательно контролировать верх. Углубиться, чтобы зайти с тыла. Ступать нежно, поглядывая под ноги, хотя никаких веток и прочего мусора нет. Кусты обходить. И верх, верх! Хотя очевидно, что применение сетей в лесу невозможно. На дороге, где относительно открытое пространство, — да. Здесь вряд ли.
Мне потребовалось около двух минут, чтобы выйти к капкану. Моего проводника там не оказалось. Как и его копья. И все. Ни следов, ни запаха, ни привета. Был, и нет. Некоторое время я тихо млел. Это что же происходит? Схитили моего мужичка? Тут у них что, уже и черти с лесовиками водятся? Лягушки в коронах? Эти… Водяные? С русалками в подводном гареме. Так мой мужичок-лесовичок должен был, кажется, знать о них. И вообще, какого хрена!
Нет, я все понял. Не сразу, не в один миг, но, в общем, быстро. Пусть и не так стремительно, как я о себе думал. Допускаю, что все это территория драная на мозги влияет. Что-то тут приключилось со скоростью движения моих нейронов. Тормозят, собаки!
Мавр сделал свое дело, мавр может уходить. На поклоны просьба не приглашать. Ушел мавр! Самое паскудное, что я даже не знаю его имени. Как-то за нервами не случилось ознакомиться. А ведь, возможно, он меня спас. Или там от неприятностей избавил. Все едино.
Я попробовал его выкричать. «Ау» и так далее. Хоть бы имя его знать. А так… Ну не мужиком же его кликать. Или медведем. Неудобно как-то. Но я все же гаркнул разок: «Медведь!» Где-то надо мной шарахнулась птица. И все. Прощай, мавр.
Все еще оставалась некоторая вероятность, что имеет место быть какая-то хитрая засада, ловушка, построенная не только на внезапности, но и на психологии, поэтому к своему мустангу я вернулся со всеми возможными предосторожностями. Сев за руль, еще поиграл аппаратурой. Нет ничего, будто сгинул. Что ж, я знаю, что такое уходить по-английски. Не всегда это выглядит вежливо, но, с другой стороны, я и сам, бывает, подобным грешу. Особенно, когда партнер мне мало симпатичен. Я не забыл, как Большак сказал, что жертву им придется выбирать из своих. Вероятно, радости им это не добавило и симпатий ко мне тоже. Что ж, я не в претензии. Я имею в виду уход мужичка, только это.
Дальше я ехал с включенными на полную мощность внешними микрофонами, рассчитывая с их помощью уловить, когда будет захлопываться очередной капкан, для чего я все время держал скорость не ниже шестидесяти, хотя дорога такая, что и сороковник для нее много. Правда, некоторые, весьма непродолжительные участки оказались вполне приемлемыми, и там я позволял себе поддать газу.
От запаршивевшего пионера-горниста до монастыря я проехал двадцать пять километров с четвертью. Хреновато у Медведей с определением расстояний. Впрочем, скорее всего, по асфальту этому они никогда и не ходили, предпочитая передвигаться лесом. Наверняка я, естественно, не знаю, но отчего-то мне так кажется.
Я сначала не понял, что это за трава появилась справа от дороги, сменив лес. Да и не больно-то обращал внимание. Трава и трава. Мало ли. Я, в конце концов, не ботаник, хотя и служу в природоохранной прокуратуре. У нас для этого есть эксперты, как свои, так и привлеченные, из соответствующих учреждений, которые влет отличают лютик от, ну, не знаю, хоть от ромашки. Правда, ромашку я тоже отличу. А когда мне открылся монастырь, я остановился и огляделся.
В общем, я внутренне был готов к тому, что это заброшенный пионерский лагерь. Домики с выбитыми стеклами, развалившиеся и заросшие строения, сорванные с петель створки ворот, возможно, даже со звездой. Что там еще? Дорожки, ржавый флагшток, статуи в ряд, аналогичные болвану, разграбленный спортгородок, остатки забора. Словом, все прелести запустения.
Но то, что я увидел, повергло меня в легкий шок. Культурный.
Это на самом деле был монастырь! Без дураков. С каменными стенами, башенками по углам, колокольней — без креста, правда. Вместо него на шпиле болталось что-то яркое, разноцветное. Не то тряпки, не то сети, не понять. Стены расписаны аршинными буквами и рисунками в духе примитивизма. А перед распахнутыми железными воротами стоят трое. Двое волосатые и бородатые. Третий — просто волосатый. Что на них одето… Я даже не знаю, как это описать. Какие-то тряпки. Цветные. Что я сумел идентифицировать точно, так это ядовито-желтую рубаху до колен с невнятной надписью на спине у одного, сделанную явно от руки, и ядовито-зеленые портки у другого. Не брюки, джинсы или что-то еще из известного мне модельного ряда. Нечто бесформенное и расширяющееся книзу. Через лобовое стекло я смотрел на них с полминуты. Что-то в этих фигурах было знакомое, во всяком случае, угадываемое, но это что-то масляно выскальзывало, не давая себя ухватить.
Наконец они меня заметили и обернулись в мою сторону. Лица мятые — в мощный бинокль это хорошо видно, — осунувшиеся, волосы на уровне лба перетянуты плетеными косичками, у одного, который безбородый, на левой щеке что-то вроде цветка.
Тут меня как пробило. Женщина! И все они, все трое — хиппи. Господи, я думал, что и слово-то такое забыл. Хиппари! Натуральные.
И вот тут я посмотрел на траву, росшую прямо за окном джипа. Руку протяни и достанешь. Каннабис! Конопля. Уж эти-то характерные листья я узнаю. И не стану утверждать, что тут из нее плетут веревки или давят масло.
У меня не было ни малейшего желания общаться, как их тут называют, с монахами. Ни малейшего. Я как-то вообще стремлюсь избегать контактов с наркоманами, брезгую, что ли, хотя, по большей части, люди это довольно мирные, но нервные. Ну а когда их целая шобла, просто бегу со всех ног. Условно, конечно, говоря, но все же стараюсь ретироваться.
Вот и на этот раз. Они что-то кричали, махали руками, даже чуть-чуть попытались меня догнать, но я вывернул влево прямо под их носами. Только заснял их для отчетности. Да и чего мне с ними? Дорогу я в принципе знаю. Чего еще? Выслушивать пьяный бред и наркотические фантазии? Слуга покорный! В другой раз. Или, что гораздо лучше, вообще ни в какой.
Дорога, на которую я вывернул, оказалась куда как лучше предыдущей. Сложенная из бетонных плит, она меньше поддалась неукротимому воздействию природы, хотя сами плиты местами покосились и просели, а кое-где из них торчала металлическая арматура. Но, действительно, только кое-где. Три-четыре места, не больше. Как паровоз подпрыгивая на стыках, я довольно шустро преодолел около тридцати километров. Мимо меня мелькнули какие-то избы и строения, свидетельствующие об их сельскохозяйственном предназначении, но от дороги они были довольно далеко, не меньше пары километров, и людей я там не увидел, но это еще ни о чем не говорило. Я рвался к цели, не отвлекаясь на несущественные детали, хотя, допускаю, что у моего начальства и еще кое-кого может быть другая точка зрения на это дело. Они предпочитают исчерпывающие отчеты по результатам расследования. Но я, в конце концов, не этнолог-людовед, у меня другие задачи.
С быком тоже все оказалось точно. Стоит. Здоровенный такой. Из серого бетона. Это не скульптура в обычном понимании, а как бы барельеф. Или просто плоская скульптура с незначительными выпуклыми частями по бокам. Под ним бетонная же подпись на просвет «Совхоз «Восход». Надо полагать, это как раз то, что я только что проехал. Или теперь уже было то, не знаю.
Здесь я сделал остановку и устроил генеральную рекогносцировку местности. Или сверку, это как угодно. Мне потребовалось минуты три на то, чтобы понять, что Степка Коммунист меня не обманывал. Другое дело, что по его наброскам логово Лося я бы искал до морковкина заговенья. Кстати, и монастырь отыскался. На карте он был помечен как «Пионерский лагерь». Что ж, все сходится. И озеро тут имеется. На всякий случай я включил рацию — только атмосферный шорох и треск в ответ. Эфир чист, как до рождения Попова, который, как известно, радио и придумал. Ладно, имеется у меня еще один способ. Будем запускать спутник. Есть у меня такая штука. Аж в двух экземплярах. Как раз для такого случая припасены. В сущности, это не совсем спутник. Внешне это напоминает обычную пулю, только керамическую. Как говорится в одной замечательной сказке, «внутри у ей неонка». То есть небольшой, если не сказать крошечный, блочок памяти и передающее устройство. С бортовой аппаратуры моего джипа туда можно записать необходимую информацию и, собственно, все. Сверяясь с картой, я записал координаты и парой коротких фраз обрисовал состояние моего расследования. Теперь при желании сюда можно хоть десант сбрасывать, хоть… Нет, надеюсь, до бомбардировки дело не дойдет. Неизвестно еще, сколько я там задержусь, так что ну его. Да и с чего это я взял? Какая, к шутам, бомбардировка? Что, кто-то уже доказал, что это и есть эпицентр? Язва, которую достаточно вырезать, и весь организм моментально выздоровеет. Я собственными глазами читал отчеты, где прямо указывалось на рассеянный, то есть совсем не точечный характер воздействия на территорию. А то, что существует некий, так сказать, кудесник, так это всего лишь побочный фактор. Или сопутствующий. В общем, как посмотреть.
Устройство для запуска моего спутника напоминает толстенькую мортиру сантиметров тридцати в высоту с раздутым основанием. Вставляем снаряженный патрон внутрь, на откидной панели набираем пусковую команду и отбегаем подальше. Я задал минутный интервал, за который успел вернуться за руль и отъехать метров на двести. От греха. Говорят, порой эти штуки взрываются. И вообще у них очень неблагоприятное воздействие на экологию. Экологию человека, в первую очередь. А я ее стараюсь беречь, поплевывая при этом на то, что в уставе прописано про стойкое перенесение всех тягот и лишений нашей нелегкой службы, а еще у меня имеется персональная страховка. Знаете, один умный человек сказал, имея в виду пропаганду собственного здорового образа жизни, что лучше вкладываться в спорт, чем во врачей.
На мою беду я в запале служебного рвения как-то забыл про включенные наружные микрофоны. Дверцу захлопнул, боковое стекло поднял, а про микрофоны ни одной мысли. Нет, точно тут какая-то дрянь, на территории этой. Если все получится, то уже сегодня к вечеру могу ложиться на обратный курс. По дорогам, даже прилично убитым, я уже к утру выберусь на границу. И при этом не буду жалеть подвеску и экономить горючку.
Так вот, докладываю. Ахнуло совсем не слабо. И ахнуло, и бухнуло, и стукнуло. Последнее аккурат по моим ушам. Мое послание улетело в небеса, на орбиту, а то и дальше, я же остался на грешной Земле оглушенным и крепко обалдевшим. Мне даже показалось, что я оглох. Я не слышал ничего. Совсем! Ничего себе погулял.
За эти секунды чего я только не передумал. И что профессию придется менять, и вообще образ жизни, и лечиться, и как выбираться отсюда, и где учат азбуке Брайля, и… Короче, много чего. Те картинки ужасов, которые в секунды возникают в голове перепуганного насмерть человека, здоровой особи за час не придумать. А то и за сутки. Да ему, то есть ей, особи то есть, подобное даже в голову не придет. Во-первых, зачем, во-вторых, с какой стати? Такое только в воспаленном мозгу происходит.
Потом я, морщась не столько от боли, которой, как вскоре оказалось, вообще уже не было, сколько от уготованной мне участи, выключил наружку и врубил проигрыватель, от отчаяния и страха крутнув верньер до отказа вправо.
За что получил по ушам еще раз. Я не большой любитель звуковых эффектов, но, полагаю, наши техники к своей работе относятся более трепетно. Возможно, они ее даже любят. Все эти понятия — стереофоническая база, частотная характеристика, подавление шумов, пороговые фильтры, сабвуфер — немного не из моего репертуара, который остался в юности. Как раз тогда, когда я начал серьезно готовиться к профессии. То есть некоторые рецидивы происходили, но они отнюдь не носили характера скрытого хронического заболевания. А кое у кого детство в одном месте все еще играет. Я даже знаю у кого. Вернусь, выражу ему свою благодарность. Впрочем, ребят понять можно, ведь распоряжение подготовить технику шло с самого-самого верха. Вот они и расстарались.
Но на тот момент я был счастлив. Что такое счастье? Это короткий миг. Точнее, приступ острого счастья длится от нескольких минут до часов. Суточную границу он, насколько мне известно, не переступает никогда. У меня на глубокие душевные переживания не было ни суток, ни часов. Даже с минутами наблюдалась напряженка. Но шестьдесят секунд хорошей музыки я себе позволил. В отчет я эту паузу, естественно, включать не стану, но уверяю, это была одна из самых приятных, самых счастливых, самых запоминающихся минут в моей жизни. Я эти секунды — каждую! — использовал так, как никогда в своей жизни не использовал. Позже, по критическому осмыслению, это, возможно, будет выглядеть не так, несколько иначе. Случались у меня моменты и похлеще, но этот внезапный, водопадом, переход от глубокого каньонного уныния к пиковой радости дорогого стоит. Да и песня была хороша.
Я даже не стал ее выключать, когда двинулся вперед. Я люблю ездить под музыку. Она очень скрашивает одиночество, особенно в пути.
К моему немалому удивлению — и удовлетворению! — трасса оказалась во вполне приличном состоянии. Некоторые погрешности полотна я легко объезжал, пользуясь тем, что ни «волшебников полосатой палочки», ни движения на дорожном полотне не имелось. Готовясь к этой командировке, а это у нас чуть не всегда «аллюр три креста, поднять хвоста для принятия перста», я успел чуть заглянуть в здешнюю историю. Еще при Сталине эту дорогу зеки строили, под бдительное поблескивание пенсне Лаврентия незабвенного нашего Палыча. За страх и паек люди старались. А получилось как будто на совесть. Уж цемент-то точно не воровали. Впрочем, знаю я про это пару историй, будет место, расскажу.
Большее опасение внушали время от времени встречающиеся продукты жизнедеятельности животных — лошадей и коров, — тут уж не спутаешь. Поскользнуться на таком мне не улыбалось никак, поэтому я дисциплинированно держал скорость в разумном пределе. Это позволяло мне посматривать по сторонам. Заросшие поля, тронутые осенью леса. Почти идиллия. Я вспомнил моих… мм… девушек. Те идеально со своими подружками вписывались в такой же пейзаж. Я невольно напрягся. И правильно. Пора переходить в рабочее состояние.
Слева начали мелькать солнечные зайчики. Озеро. Я у цели. Вздохнул поглубже и сбавил скорость. Начинается работа.
Мама моя дорогая! Если б я мог предположить какая!
Некоторое время вода мелькала за деревьями, не давая себя рассмотреть, как невеста за фатой, а потом вдруг открылась. На сантименты меня пробивает редко. Я себя вообще считаю не сильно романтическим человеком. Профессия такая и вообще характер. А тут — красота. На самом деле очень красиво. Солнце, не успевшее высоко подняться, будто скользит по гладкой воде, заигрывая с ее легкими изгибами. Покрытый зеленью остров. Тишина. Легкий челн скользит…
Так! Лодка, в ней трое. Я остановился и взял бинокль. «Казанка» без мотора. Мужчины. Все сидят. Двое усиленно гребут. Правда, чуть вразнобой. И все смотрят в мою сторону. Спасибо спутнику. Сработал? Нет? Вот бы знать.
Ясно теперь, что меня ждут. Что ж, буду готовиться к объятиям. Успокаивает, что тут люди. Честно, я уже нафантазировал себе. Вся атмосфера территории, население с его перевернутым сознанием, здорово все это давит на психику. Еще немного, и я начну верить в заговоры, колдовство и наведение порчи. А, может, оно того стоит? Тогда сразу все просто так становится, кристально прозрачно, просто душу радует.
Но Лось-то существует. Восклицание или знак вопроса? Этого я пока не знаю. За этим, собственно, я сюда и прибыл, чтобы выяснить.
Перед отправкой прокурор наш вызвал меня для краткого напутствия. Вроде как по-отечески. У нас с ним как бы дружба. Такой папочка и сынок при нем. Многих это злит. Еще больше завидуют. Кто в курсе — хихикают. Втихаря, в рукав. Но мы с ним роли играем на все сто, как на последнем прогоне. На разрыв аорты, что называется. Работаем!
«Ты там поаккуратнее. Но и повнимательнее».
«Спасибо. Я понимаю».
«Не все так однозначно. Знаешь, есть разные мнения…»
«Какие?».
«Разные. Очень разные. Бесовщина, конечно. Но ты приглядись. Сам понимаешь. Мало ли что. Мы не вправе упустить ничего».
«Я постараюсь».
«Вот-вот. Именно так. Постарайся. Кстати, у тебя, кажется, срок на классный чин подходит?» «Через год почти».
«Ну-ну! Не надо. У кого почти, а кому и мигом. Только ты!..»
«Естественно».
«Так вот, я на тебя рассчитываю. Могу?» «Ну о чем разговор!»
А что я еще мог ответить? «Так точно!», что ли? Или «Не можете»?
«Хорошо. Там это… Все тебе подготовили. По самому, понимаешь, классу. По высокому. Я лично, сам понимаешь. Дело не такое простое, как кажется. Ну что тебе-то объяснять? Не мальчик. Короче, обеспечение с запроса, я распорядился. Но свой глаз!»
«А то!» — поддакнул я.
Чуял я, что валит он на меня все. Целый воз. Что порадовало, так это «с запроса». И я не постеснялся. А чего скромничать? Куда отправляюсь? На прогулку? Ой не похоже. От одних уколов задница моя раздулась так, что в штаны еле влез. А уж когда к помощнику генеральный направил — он все тебе в подробностях, — я уже совсем задумался.
Тот тоже не дощечка от забора, не прост. Да и не бывают простыми старшие советники. То есть, может, где-то бывают, но сам я не встречал. Минут двадцать мы с ним толклись вокруг да поблизости: «Ты понимаешь сам». А я ни хрена. И так ему открытым текстом и выложил. Дескать, примерно понимаю, но не то чтобы совсем уж до конца. То есть ни хрена.
И вот тут он выдал мне. У меня глаза на лоб, а он вещает мне в том смысле, что «особое отношение», «персональное задание», «уникальный опыт», «исключительное доверие» и прочее бла-бла-бла. Короче, соломку стелит, чтоб потом меня ударить по копчику тем, что под ней. Я его чуток осадил, в том смысле, что время поджимает, люди ждут, а вообще мне все это глубоко по, и только тогда он заговорил ближе к теме. Есть, дескать, мнение, что… И вот тут я даже не знал, как себя вести. Рассмеяться в рожу? Расставить уши в готовности принять на них лапшу?
Это меня убивает. Есть мнение! Какое? Точно! Чье? С анкетными данными и местом жительства любовницы автора мнения. Когда и при каких обстоятельствах оно было озвучено? Свидетели. Техническое обеспечение. Подтверждение и степень личной заинтересованности. Было оно единичным, то есть случайным, либо это сформированная и продуманная точка зрения? Признаки коррумпированности. Вероятность повторного обращения и его подтвержденность со ступени выше. Как можно выше. Насколько дотянешься, прокурор. Потому что копать всегда нужно как вглубь, так и вверх. Я тут вам не примус починяю и никого не трогаю. Я надело отправляюсь, в командировку на непонятную территорию, из-за которой я уже сидеть не могу, так болит. Короче, слегка психанул я.
И тут он мне — под большим секретом! — сообщает, что есть… вероятность, будто колдовство и прочие штучки не выдуманы. Мы там давно… Американцы… Япония мутила… Гитлер в полный рост со своей Аненербе. Забыл я детали… Явно мутирую. Блюмкин из ЧК в двадцатые годы двумя крестами зачеркнутого столетия. Грааль, Копье Судьбы — Кутузов его еще Блюхеру подарил, Тибет, Сибирь, шаманы, Лхаса, Шамбала, невырезанное сердце России.
Не столько убедил, сколько переговорил. Знаете, как с торговцами на рынке? Кто громче и яростнее торгуется, тот и выиграл.
Выходило так, будто все это я должен найти. Чуть ли не все вместе в одном флаконе. Один пшик, и ты не то что в шоколаде — прямо в раю и уже примериваешь ангельские крылья и золотой нимб над грешной макушкой, до плеши пролежанной на чужих подушках и попутно выклеванной стервой-женой, которой тоже кое-чего хочется. Нет, жены у меня нет, это я так, для красного словца. И про плешь тоже ляпнул. В общем, понятно, не о себе это я так.
Проехав чуть вперед, я понял, куда спешат гребцы. Остров. На нем постройки, окруженные каменным забором где-то в рост человека. И, что потрясло меня больше всего, за одним из домиков я разглядел антенную вышку. Ее ни с чем не спутаешь. У меня в груди екнуло. Неужто? Интересное тут кино показывают. На всякий случай я еще раз включил свою рацию. Пусто. Только треск разрядов. Но что у меня за антенна и у них? Та, что на острове, раз в десять выше. Можно себе представить, какой мощности там может быть аппаратура.
Я медленно ехал и прикидывал, насколько я готов к встрече. В свете последних событий я предпочитал быть во всеоружии. Получалось, что практически готов, необходимо лишь добавить несколько завершающих штрихов. Наконец я увидел спуск к воде — неплохо сохранившийся проселок с многочисленными следами крупных копытных. Впрочем, уже свернув на него, понял, что с определением «неплохо» я погорячился. Зато на берегу меня ждал приятный сюрприз в виде причала и приткнувшегося к нему парома с ручным приводом. Говоря попросту, от берега до берега натянута веревка, по которой паромщик, визуально отсутствующий, перебирает руками, таким образом приводя в движение сие транспортное средство.
Рассудив, что коли имеется транспорт, то грех им не воспользоваться, я быстренько собрал походный мешок и оставил своего мустанга на попечение электронного сторожа, лишь чуть отогнав его в сторону так, чтобы с дороги не отсвечивал. И попытался тронуться на пароме. Я никогда не считал себя слабаком, но тут, сколько ни пыжился, ничего. То есть несколько сантиметров, которые образовались между дощатым причалом и кромкой парома не в счет. Это же что за чудо-богатыри тут обитают?
Нет, тут определенно есть нечто, влияющее на голову. Ну ладно голова. Глаза-то где? Причальный конец в виде скрученной в восьмерку проволоки надежно держал паром возле деревянной сваи, вбитой в дно у правого борта, как раз там, где канат. То есть фактически у меня под носом. Конечно, когда снял «восьмерку», дело пошло куда как веселей. Немного жгло ладони, но это ничего, просто с непривычки. Я не слишком спешил, больше присматривался. К сожалению, окружающие красоты меня больше не интересовали. Хотя посмотреть было на что. Куда больше меня занимали строения на острове. В первую очередь ангар, расположенный на дальней от меня стороне. Не слишком большой, но явно заводского изготовления. Да что я говорю! Как будто можно в кустарных условиях добыть и прокатать алюминиевый профиль. Сами домики тоже не были похожи на деревенские избы. Вообще антураж такой, какой бывает на северных станциях длительного использования. Я даже угадывал их назначение. Вот прямо передо мной, чуть правее причала и, естественно, за стеной, определенно штабной домик. За ним, почти впритык, на минимальном с точки зрения пожарной безопасности расстоянии, радиостанция с вышкой за ней. Эти на самой верхней точке острова. Дальше и чуть ниже еще какое-то здание, скорее всего двухэтажное. Еще значительно правее и ближе к воде новодел, здорово смахивающий на коровник. Там же еще какие-то постройки, далекие от норм государственного стандарта. Ну а левее жилые домики, общим числом, если я все увидел, шесть штук. То есть налицо четкое разграничение на зоны — административная, хозяйственная, жилая.
На островном причале меня уже встречали. Двое. У одного в руках автомат Калашникова. Я только хотел усомниться в наличии у него патронов, как воду перед паромом вспороли пули. Пять выстрелов, определил я на слух. Чисто автоматически. Такое начало мне категорически не понравилось.
Сигнал более чем понятный: «Стоять!»
Я убрал руки с троса. Нас разделяло метров двадцать пять. При желании я могу снять этих клоунов за полторы секунды от силы. Другое дело, что я видел знакомые высокие мушки калашей на стене числом не менее трех. Я же стоял на открытом пароме, как клоп на тарелке. Даже целится не нужно; надави ногтем, и все, только брызги в разные стороны. И мокрая клякса в итоге.
— Ты кто? — спросил меня мужик с аккуратной бородкой, сильно испачканной сединой. Оба в зеленом, отдаленно похожем на советскую военную форму образца семидесятых годов двадцатого века. Откуда-то в памяти всплыло слово «штормовка». Именно что!
— Попов! — привычно представился я.
— И все?
Ствол автомата в руках его напарника переместился примерно на уровень моей груди.
— Удостоверение показать?
— Какое?
— Прокуратура.
— Что тут ищет прокуратура?
— Я не обязан отчитываться перед вами. Вы кто?
— Здесь все отчитываются. Вопрос повторить?
— А неприятностей не боитесь?
— От кого? Ты же один.
Так, интересно девки пляшут. Он что, уже знает про меня? Или так, проверяет, давит на психику? Ничего, мы тоже умеем на вопросы не отвечать. К тому же мне не хотелось начинать наш саммит с ненужного обострения отношений. То есть в принципе я всегда за, небольшое обострение еще никому не вредило, но не стоит допускать, чтобы оно с ходу переросло в полноценный конфликт. Особенно учитывая их тактический перевес в качестве и количестве оружия. С одним — ну пусть не с одним! — пистолетом против четырех калашей выступать как-то несподручно. Я бы даже сказал, бесперспективно.
— С чего ты взял? — спросил я, усаживаясь на доски парома. Кстати, доски! И отнюдь не старые.
— Ты мне не тыкай, следак, — процедил бородатый. Блатной, что ли? Этого мне еще не хватало.
— Ты мне тоже. К тому же я не следак, а прокурор. Запомни.
— Запомню. Так зачем пожаловал, прокурор? Теперь, когда из ростовой мишени я превратился в, так сказать, поясную и получил возможность некоторого маневра, я почувствовал себя чуть увереннее. Особенно этому способствовало то, что меня не заставили принять прежнее положение. Ладно, допустим, что как с оружием, так и с боеприпасами проблем у них нет. Однако автоматы старые, образца середины семидесятых годов двадцатого века. Нет, машинка хорошая, слов нет, надежная и все такое, но — старая. Это о чем-то да говорит. О том, к примеру, что у них нет действующего канала поставки. Во всяком случае, канала надежного, эффективного и в какой-то степени безотказного. Я имею в виду в первую очередь ассортимент. Из этого четко следует, что и боезапас у них ограничен. На мою долю сиротскую, конечно, хватит — вон они как воду вспенили, хотя для простой острастки хватило б и двух выстрелов. Впрочем, одернул я себя, не стоит обольщаться. Вот у них какой ангар знатный. Ничего не стоило забить его хоть на четверть цинками с патронами. И ящиками с оружием заодно. В одном цинке семь сотен выстрелов, а размером он лишь немногим больше кирпича. Сколько таких «кирпичей» способен вместить ангар? То-то!
— Для начала познакомиться.
— А для конца?
— А это мы посмотрим. Как начало пойдет.
Ну бородатый, я запомню, как ты меня под стволами держал. Кстати, может, это и есть Лось? Сколько ему? Полтинник? Ну или чуть больше. Для этих краев возраст почтенный, но по донесшемуся до меня отношению к этой легендарной, другого определения сейчас не подберу, фигуре, даже не отношению как таковому, а несомненному почтению, которое воспитывается долгими и долгими годами, мне он представлялся куда старше. Или это наследуемый титул? Вроде императорского. Или, скажем, президентского. Выборная должность, причем сам механизм выбора никому за пределами узкого круга участвующих доподлинно неизвестен.
Нет, все же нет. Лось, кто бы он ни был, не стал бы вот так выходить на встречу неизвестно кого. У него должно хватить помощников и прочих прихлебателей. Кстати, то, что он знает про прокуратуру и не больно-то желает с ней тягаться, еще один плюс в мою копилку. А также то, что не требует от меня исполнения всяческих ритуалов типа вставания на колени и прочего в этом духе. Честно говоря, ритуалы я как-то недолюбливаю. Есть в них что-то от любительского театра, когда смотришь на актеров и тебе за них стыдно, но при этом существует некая грань, перейти которую весьма трудно, часто просто невозможно. Любители, что с них взять. Но зато фанаты своего дела. Почти убогие. Поэтому терпишь, скрывая раздражение и внутреннее пренебрежение.
— Ни с места, — велел бородатый, выразительно показав большим пальцем через левое плечо, где маячили стрелки, и, что-то коротко шепнув автоматчику в штормовке, пошел к воротам, расположенным здорово левее паромной оси. Правая сторона его аналогичной легкой куртки заметно топорщилась на уровне поясницы. Однако с оружием тут дружат. И крепко.
Глядя ему в спину, я с удовлетворением понял, что мой вывод подтвердился. Не он. Лось не он. Этот пошел советоваться либо, что более вероятно, получать указания. Стоит отметить, что со средствами связи у них полный швах. Я, например, все писал и в реальном времени, то есть практически постоянно, только порциями, отправлял сигнал на аппаратуру, размещенную в джипе. Там она снова паковалась и каждые пятьдесят две секунды сбрасывалась в заложенный мной приемник-накопитель возле двухмерного быка имени совхоза «Восход». В случае чего найдут, информацию о нем я отправил в ближний космос. Хотя лучше бы я сам, честное слово. При всей моей нелюбви к письменным отчетам я, ей-богу, уж лучше лично, собственной рукой. Когда живой, оно всегда лучше. Почти всегда. Что бы там не говорили моралисты.
Автоматчик — лет двадцати пяти, лицо загорелое, славянского типа, бритое, темно-русые волосы не достают до плеч, с оружием обращается уверенно — некоторое время смотрел на меня в упор, прожигая взглядом дырку в одежде где-то в области груди. То есть пистолетной кобуры. Потом коротко и воровато оглянулся на скрипнувшие ворота, за которыми скрылся бородатый.
То, что я услышал, точнее, больше угадал по губам, потому что говорил он на грани слышимости, меня удивило.
— Курево есть?
Курево у меня есть. Всегда. Хотя сам я давно уже не употребляю. То есть как давно? Лет пять, что ли. И не потому, что там, типа, «здоровье». Сорвалось-сорвалось! Пардоньте. Никаких «типа». Нахватался, зараза, от контингента. Я говорил с врачами. Толковыми, кстати. Нет, вред, естественно, от курения есть. Но далеко не такой, как его расписывают в рекламных кампаниях, финансируемых правительствами, а потом подхваченными работодателями. Здоровый образ жизни — зарядка, велотренажеры, бассейн, — безусловно, хорош, но беспрерывный стресс на работе… Ладно, это лично мое, зачем моим начальникам про то знать. Все, что я беспрерывно бормочу, иногда не очень сдерживаясь — а работа такая! — практически всегда попадает на стол к моим руководителям. Другое дело, что, по большей части, им недосуг это читать. Но техслужба вкупе с аналитическим отделом и секретариатом исправно поставляет кому надо конспекты. Называется этот донос техническим отчетом. И уж что они там выхватят из моих полевых откровений, зависит только от того, насколько лично у меня персонально с каждым из них хорошие отношения. Я стараюсь с этими ребятами дружить.
Так вот о вреде курения. Одна моя, скажем так, знакомая органически не переносила запаха табака и, больше того, табачного перегара. Просто физически. На медицинском уровне. Что-то вроде аллергии. А скорее, как я потом подумал, устойчивого психоза. Так некоторые — до отвращения — не любят команду, соперничающую с той, от которой они сами фанатеют. Поскольку виды у меня на нее и, думалось, у нее на меня были выдающимися и перспективными, пришлось завязать. Картина грядущей семейной идиллии представлялась мне слаще утренней сигареты. Не сложилось. Но уж когда бросил, начинать-то к чему? Вдруг следующая тоже окажется больной? Но что такое сигарета для истосковавшегося курильщика, я представляю вполне.
— А то, — также негромко ответил я. — Хочешь?
Собака! Я что-то не припомню такого взгляда, хотя моя работа предполагает общение с множеством людей, порой в весьма экстремальных ситуациях. Вы себе представляете, что такое человек перед смертной казнью? За день, месяц, год или час? Вот уж кто воистину цепляется за соломинку. Взглядом, жестом, мимикой, даже запахом, хотя я совершенно не представляю, как человек может этим самым запахом управлять, если, конечно, не брать в расчет пот и естественные отправления всякого вонючего рода. Которые тоже случаются. Так вот этот воин всем своим лицом — не жестом! не словами! — просто молил: «Дай!»
Необходимо чуть отвлечься, чтобы понять кто, что, зачем и почему именно мы в моем одиноком лице оказались тут.
Мы — природоохранная прокуратура. На секундочку — международная. Еще на мгновение — мы вне юрисдикции национальных прокуроров и судей. Хуже того скажу. Мы единственная в мире легитимная структура, которая обладает правом не только расследовать, но выносить приговор и приводить его в исполнение. Надо объяснить? Полагаю, нет смысла. Поэтому я, опуская все и всяческие рассуждения на эту тему, которых, поверьте, хватает, с полной и абсолютной ответственностью заявляю: к нам не берут людей, любящих власть. А когда таковые попадают, аккуратно переводят на другую работу. В лучшем случае. Оттого моя командировка на эту проклятую территорию носит характер и статус — вот так и никак иначе! — международного следственно-прокурорского действия. При этом я не хочу говорить, даже упоминать о том, что таких, как я — и мой запавший на любовь и деревенский покой напарник Коля Егоров, — совсем и совсем немного. Потому что мы должны носить на демонической одежде настоящие ангельские крылья. Нимб святого нам не положен по определению. Святые проходят по другому ведомству, отнюдь не по нашему. Кто-нибудь слышал о приобщенных к лику святых прокурорах? Вот и я тоже. Разве что прокуратор Иудеи всадник Золотое Копье Понтий Пилат оставил в истории след своих сандалий. Кстати, меня всегда интересовало, как это римские солдаты, обутые в кожаные сандалии, завоевывали сплошь песчаный Египет и прочие пустыни Африки. Попробуйте в сандалетах пройти по пляжу пару десятков километров. Ноги сотрешь за час из-за попавшего между стопой и сандалией песка. Что-то тут не так. Автоматчик жадно кивнул.
У меня закралось сомнение, что мои сигареты ему не сильно интересны. Да и кто их тут помнит, сигареты эти! Откуда бы им тут взяться. Отчетливо вспомнились заросли конопли совсем недалеко отсюда. Возле монастыря. Полчаса езды.
— Ладно, — небрежно проговорил я. — Угощу. Если будешь себя хорошо вести.
Я говорил, в общем, негромко, но отнюдь не шепотом. Сейчас мне нужно всяко демонстрировать не просто уверенность, а откровенное превосходство, граничащее с вседозволенностью или даже превосходящее эту грань.
Парень при этом опять испуганно оглянулся. Глупышка. Чего крутишься, как угорь на сковороде? Спокойней надо быть, спокойнее. Теперь у меня появился еще один ключик к пока неведомому мне Лосю. Хлипенький, конечно, но веник тоже состоит из тонких веточек.
Тут как раз вернулся дядька с бородкой. Быстро он, однако. В пару минут уложился.
— Ордер есть? — с ходу спросил он.
— А как же!
Ордер ему. Да такого понятия-то давно нет. Законы поменялись, дорогой. А ты не в курсе. И хозяин твой тоже. Отстали вы от жизни, ребята. Хотя, если надо — выпишу. Не вопрос.
— Причаливай. Медленно. На берег ни шагу до особого разрешения.
— Как скажешь, начальник, — насмешливо проговорил я, поднимаясь.
Речь правильная, я бы сказал даже, что говор московский, правда, с легким не то чтобы даже акцентом, а с каким-то колоритом. У меня да и остальных такое случается после долгих командировок. Это что-то вроде загара, прилипает незаметно, хочешь ты того или нет. И защититься от такого речевого прилипания можно лишь долгими тренировками, многолетними, потому что они включают изучение не только чужих для тебя языков, но и наречий с местными диалектами. Только когда ты научишься их различать, тогда и можешь спастись от подобного прилипания. Впрочем, существуют и специальные ускоренные программы локального значения, однако мы ими редко пользуемся, мы же не разведчики-нелегалы. Хотя иногда приходится выступать не хуже их. И смех, и грех.
Паром неожиданно жестко ткнулся в причальную планку, так что устоять на ногах помогло мне только то, что я по-прежнему держался за канат.
— Документы, — протянул руку бородатый.
— Нет проблем.
Я шагнул вперед, одновременно запуская левую руку в нагрудный карман, где у меня хранятся удостоверения в водонепроницаемом исполнении. Автоматчик напрягся, жестко держа меня на мушке. Однако с дисциплиной тут строго.
— Прошу, — достал я верхнее из стопки. Так называемый документ прикрытия. Российская Федерация и все такое, хотя к российской прокуратуре я имею довольно отдаленное отношение. Или, скажем так, косвенное.
Он быстро просмотрел «корочку». Я внимательно следил за его зрачками. Сначала они бегло перемещались по шапке и немногим строчкам, потом замерли, полагаю, на печати. Оттиск там четкий, легко читаемый. Кстати, печать и подписи подлинные. То есть в документе подлинное все, начиная от серийного номера. Неправда лишь в том, что я служу в прокуратуре страны. Но в базе данных числюсь, так что любая, то есть почти любая, проверка покажет мою идентичность.
— Ордер, — протянул он ко мне раскрытую ладонь. Мельком я отметил, совсем даже не мозолистую.
— Удостоверение, — протянул я свою в ответ.
— Без ордера вы не сойдете на берег. О, да у нас прогресс. Мы уже на «вы».
— Там все ясно написано? — спросил я. — Слово «прокурор» читабельно?
Я замолчал и требовательно смотрел на него.
— И что?
— Так вот, объясняю для самых сообразительных. Ордер выписываю я. Прокурор. Это понятно? Сейчас выписать? Или сначала просто поговорим?
В верхнем кармане моей жилетки, что у левой ключицы, мирно покоится рация, которую на территории я ни разу не сумел применить. А тут отчего-то взял с собой. Демонстративно вынув, утопил клавишу — лампочка питания засветилась зеленым — и отчетливо проговорил:
— Восьмерка? Здесь второй. Я на месте. Скажи там ребятам, чтоб повнимательнее. Тут не очень понимают пока. Я задержусь немного. Все, конец связи.
Мне сегодня определенно везет на испуганные глаза. Сначала тот интеллигент, чуть было не запачкавший салон моего мустанга, теперь этот чудик с импозантной бородкой.
— Удостоверение, — требовательно повторил я и практически вырвал «корочку» из его руки. — Ну? Пошли, показывай свое хозяйство. Кстати, представься уже наконец, а? Я перед ним, понимаешь, клоуном выплясываю, а он мне козью морду делает. Ну?
— Прохоров, — проговорил он, заметно бледнея.
— Ну вот и разродился, — вальяжно протянул я. — А звать-величать как?
— Федор. Федор Ильич.
— Отлично. Ну а это кто?
— Йося… Иосиф.
— Считай, познакомились. Для начала. Йося, дружок, ты возьми-ка мешочек. Видишь? И давай за нами малым ходом. Да аккуратнее там! Не разбей чего. Кстати, Федор… Ильич, так? Хотел чего спросить-то. Банька у вас имеется в наличии?
— Банька? — переспросил он. Похоже, ему все еще было нехорошо.
— Ну да, баня. С веничком. С парком. В Москве-то уже нормальных бань не сыщешь, а Сандуны всякие я как-то не очень… Людно, как на демонстрации. Ну и что, спрашивается, за радость на демонстрациях голышом ходить, так? Мы ж не Бразилия какая-нибудь. Так что, есть?
— Баня? Да, конечно. Если есть желание…
— Вот и договорились. Ты распорядись там. Ну идем? Чего стоять-то? — Я посмотрел на автоматчика. Тот стоял, как и прежде, пялясь на меня. — Йосик! Чего замер, родной? Вещи там.
Бородатый кивнул ему разрешающе, и только после этого любитель покурить вошел на паром за поклажей. Когда он поднимал мешок, лицо его исказило сильное изумление пополам с натугой. Мешок был тяжеленький. И на то, что его потревожили, недвусмысленно звякнул стеклом.
— Что там? — встрепенулся Прохоров.
— Гостинцы. Да скоро увидите. Ну куда идем?
— За мной.
И он направился вправо, то есть в противоположную от ворот сторону.
— Эй! Секундочку! Куда?
— У нас там и баня…
— Но не сейчас же. Вечером.
— И гостевой дом, — закончил он.
— Никаких гостевых домов, — отрезал я. — Сначала работа. Ведите меня к себе и начнем, пожалуй, с документов.
— Вы не понимаете. Для того, чтобы попасть внутрь, нужно пройти карантин.
— Вы тут с ума сошли? Какой на хрен карантин?
— Двухнедельный.
— Что-о? Ни о каких двух неделях не может быть и речи. Даже о двух днях или двух часах. Идем сейчас же, немедленно.
— Я не имею права…
— Зато я имею! И права, и полномочия.
— Я должен быть уверен, что ваш… Ваше появление у нас не принесет нам вреда.
— Не принесет. Если ваша деятельность не противоречит законодательству. Ты этого боишься, Прохоров? А? Не слышу ответа.
Я давил на него, давил нагло и грубо. Но иного выхода у меня не оставалось.
— Послушайте, я действительно…
— Уже слышал! Аж уши вянут. Знал бы ты, сколько мне сделали прививок перед тем, как отправить сюда, не стал бы так выкобениваться. Заботливый ты наш. Задница как апельсин разваливается по сию пору. Нам, думаешь, делать нечего, кроме как сюда таскаться? В глухомань вашу. Плановая проверка! — пер я на него. — Меня там, может, жена ждет. И не только. И вообще, если я до вечера не закончу… Короче, сам будешь виноват. Всей бригадой станем рыть. И нароем, уж будь уверен. В этом можешь не сомневаться, правозащитник. С такими как ты разговор знаешь какой? Короткий!
— Я понимаю… — потек он, но я перебил.
— Вот и славно. Пошли внутрь.
— Минуту. Послушайте. Я так не могу. У меня есть начальство. Я прошу вас. Нужно для начала поставить его в известность. Пожалуйста. Иначе у меня будут неприятности. Большие.
Что-то я ему не верил. Не знаю почему, но не верил. Как будто все логично, но что-то тут такое сквозило. Или чувствовалось. Не знаю.
— Слушай меня, Прохоров. Мне своих неприятностей — во! — рубанул я себя по горлу. Я все больше заводился, нагнетая атмосферу. Напор и натиск. Кто это сказал? Не помню. Суворов, кажется? Спасибо за науку, Александр Васильевич. — А ты на меня еще свои вешаешь. Все, без разговоров! Пошли. Я за все отвечаю. Ну? Или применить третью степень?
Что за степень? Чего несу?
Несколько мгновений он в упор смотрел на меня, что-то решая. И такая ненависть, и такой страх были на его лице — бр-р! С этой секунды у меня появился еще один персональный враг.
— Я вынужден подчиниться вашим требованиям! — громко и очень отчетливо произнес он.
Ясно, что тирада эта предназначена не одному мне. Своим семафорит. Что ж, это его дело такое — кукарекать.
— Прошу! — показал он рукой в сторону ворот.
— Ты впереди, — отказался я от чести проследовать первым.
— Как скажете.
— Вот именно. Так и будет, — продолжал я хамить. Однако что будет, когда они выяснят, что я тут один?
А это они обязательно постараются выяснить, кровь из носу. Не исключаю, что уже сейчас их люди шарят по окрестностям. Но только при условии, что они знали о моем появлении. В противном случае у них просто не было времени прореагировать. Но в ближайшее время они этим займутся обязательно. Под любым благовидным предлогом. Вот паром нужно обратно перегнать. И лодка у них имеется, я своими глазами видел.
А с другой стороны, ну и что? Рядом нет, а где есть — да где угодно! Вот этой версии я буду держаться, пока возможно. Неизвестная опасность самая страшная. Факт. Зуб даю.
что прокуроров тут отродясь не было. Однако надо признать, порядок тут есть. Вот уж где монастырь так монастырь. Не чета тем хиппарям. Хотя ведь тоже живут как-то. И много лет. Не на одной же травке.
Мы подошли к воротам. Хорошие такие, качественные. И массивные. Срубленные из толстенных деревянных плах, обшитых толстыми алюминиевыми полосами, здорово окисленными. Что-то они мне напоминали, не возьму в толк что именно.
— Милости прошу, — пригласил уже изнутри Прохоров.
И я шагнул туда.
Документы
Совершенно секретно
СПРАВКА
по объекту «Лосиный остров»
По имеющимся данным, в указанный период (в документах проходящего под грифом «714», происхождение «грифа времени» уточнить не представляется возможным) на уровне Совета Министров СССР (кулуарно) обсуждались возможные и необходимые мероприятия по обеспечению Центрального Комитета КПСС и Правительства СССР исчерпывающе достоверными сведениями и фактическими материалами о происходящем на объекте 02714, также в отдельных документах именуемого как «Лосиный остров».
В связи с особо секретным характером произошедшего на объекте 02714 было принято решение о проведении сугубо секретного характера мероприятий, для чего по инициативе Главного разведывательного управления Генштаба Советской Армии формальный контроль за объектом и его обеспечение были переведены на республиканский уровень. Служебная записка за подписью и на бланке заместителя Председателя Совета Министров СССР и Председателя Высшего Совета Народного Хозяйства СССР Устинова Д.Ф. (в деле наличествует) была направлена в высшие органы исполнительной власти РСФСР. В целях маскировки (предположительно) вышло постановление за подписями Председателя Президиума Верховного Совета РСФСР Н. Органова и Секретаря Президиума Верховного Совета РСФСР С. Орлова о проведении научно-практических и изыскательских работ на территории, обозначенной как «Лосиный остров». Финансирование определялось из бюджета РСФСР.
Однако по имеющимся косвенным данным полное и исчерпывающее финансирование осуществлялось из бюджета Министерства обороны СССР (через несколько лет Д. Ф. Устинов займет пост министра обороны СССР). Есть основания утверждать, что члены научно-изыскательской экспедиции также были отобраны из научно-исследовательских институтов, подчиненных Министерству обороны.
Кроме того, именно в это время была организована в/ч 02427, входящая в состав Войск химической зашиты страны. Командиром части назначен подполковник Васенков Л. В. (листы с 5-го по 8-й, том 1).
В этой связи отмечается высокая техническая и военная составляющие оснащенности экспедиции. Особо стоит отметить, что в составе экспедиции находились специалисты в области биохимии, биологии, психофизиологии, физики высоких материй и профессиональные военные.
Так, например, в указанный период из в/ч 02427 (Николаевская область, Украина, Московский военный округ) был откомандирован доцент Свешников В. М., специализирующийся на сверхмощных радиоизлучениях, которыми отчасти характеризуется ряд предприятий на объекте 02714. Из МОЛМИ им. Сеченова был переведен по собственному желанию в в/ч 02714 профессор, доктор наук Макаров В. М., куда он и отбыл вместе с семьей (жена и сын). Справка на фигурантов прилагается.
В дальнейшем Макаров В.М. нигде не фигурировал. При этом следует особо учесть, что Макаров в предшествующие командировке восемь лет активно публиковал собственные статьи профильного характера, читал лекции по своей профессиональной тематике и вел от трех до пяти аспирантов ежегодно.
Также в в/ч 02714 были откомандированы еще несколько крупных специалистов (реставрированный список с биографическими данными — листы с 8-го по 15-й Приложения). Все они более нигде и никогда не фигурировали в физическом смысле. При этом стоит особо отметить, что всем им в течение одиннадцати лет начислялась заработная плата и премии, переводимые на персональные счета в сберкассе, которыми в подавляющем большинстве случаев пользовались родственники фигурантов (листы 22–23 Приложения).
Существуют косвенные, но вполне убедительные доказательства того, что переброска экспедиции осуществлялась силами вертолетного полка в/ч 57889 (копии приказов и журнала учета вылетов по указанной в/ч в период «714» и последующие прилагаются).
Оперативные опросы летчиков и технического персонала, служивших в интересующий период в в/ч 57889, а также гражданского персонала и членов семей (листы с 102-го по 184-й Приложения) неопровержимо подтверждают данный факт. Можно предположить, что было переброшено более 100 (сто) тонн груза разной направленности. Особо отмечается наличие большого количества специальной (научной) аппаратуры и оборудования, требующего исключительного внимания. Как факт — к погрузке были допущены солдаты срочной службы из расчета три человека на одного офицера или прапорщика, имеющих положительный опыт руководства личным составом.
Особо отмечается, что ни одного (!) фигуранта, в среде персонала в/ч 57889 называемых бошками (очевидно, по аналогии со словом «башка», т. е. голова), никто из опрошенных в лицо не видел и не может опознать. Предъявленные свидетелям фотографии уверенно не идентифицировались (Протоколы, том 2). При этом со всех, так или иначе причастных к переброске экспедиции в район ее дислокации, были отобраны расписки о неразглашении, что существенно затруднило, а порой и сделало невозможным проведение настоящего расследования. В связи с этим были произведены определенные расходы наличных средств (листы с 517-го по 560-й, том 2).
Таким образом, следует признать и отметить, что экспедиция в/ч 02714 проводилась в условиях сугубой повышенной секретности, вуализация которой проходила на уровне высшего руководства страны.
Замечания:
1. Аналитики и оперативные работники, осуществлявшие сбор материалов по объекту 02714, подвергались внешнему воздействию, не только затрудняющему сбор информации, но и ставящему под угрозу их жизнь. Отчет — 18 (восемнадцать) листов — прилагается.
2. Отмечается большое затруднение в сборе фактического материала. В подавляющем большинстве архивов объект 02714 поднят даже выше грифа «Особо секретно» и выведен из перечня материалов, пригодных для ознакомления.
3. Ни одно распоряжение или постановление высших органов власти страны по объекту 02714 по настоящее время не отменены.
Выводы:
1. Квалифицированными экспертами, обладающими опытом работы с разрозненными, в том числе с особо охраняемыми государственными документами и мероприятиями, имеющими соответствующие допуски, признано, что тема расследования, именуемая как объект 02714, а также как в/ч 02714, являлась и по настоящее время является особо охраняемым государственным секретом.
2. По многочисленным данным, в том числе косвенного характера, (тома 3-й и 4-й, Справки, соответственно) можно и должно сделать вывод, что указанный объект ввиду своей неконтролируемости (иных данных найти не удалось) представляет несомненную и очевидную угрозу как стране, в т. ч. и в первую очередь сопредельной территории, так и в большем масштабе, производство оценки которой перед группой не ставилось.
3. В случае производства Прокуратурой проверочных, следственных или иных мероприятий по объекту 02714 представляется крайне желательным установить контакт по этому вопросу с высшим руководством страны. При этом стоит учитывать, что лица, способные дать более или менее квалифицированные данные по указанному объекту, практически всегда воспринимали это болезненно и/или негативно.
Руководитель следственной группы советник юстиции 1-го класса Юрьев М. Ю.
ОПЕРАТИВНОЕ СООБЩЕНИЕ
По делу «Лосиный остров» вчера стало известно из источника в Министерстве обороны, что в интересующий период в адрес в/ч 02714 были направлены запасы продовольствия, преимущественно долговременного хранения и высокой калорийности, медикаментов и одежды из расчета автономного существования пятидесяти человек в течение пяти лет.
В. И. Агафонов
ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА
Мной, старшим следователем СК майором Малаховым М.И., в рамках расследования уголовного дела 225479/58 во время допроса подозреваемого Вольфа К.М. было выяснено следующее:
По его словам, он лично видел материалы отчетного характера, с которыми около десяти лет назад работал его отчим Максимов В.К., в настоящее время покойный. Доподлинно содержания материалов он не помнит, так как в то время ему было лет четырнадцать, но утверждает, что они были рукописными и касались некой территории, расположенной в пределах страны, на которой проводятся исследования на людях.
Как пояснил Вольф К.М., ему это запомнилось потому, что его поразило (по его собственным словам, он «офигел») упоминание о каннибализме («людей жрали за мое-мое»).
Где находятся указанные материалы в настоящее время, он пояснить не смог.
Для справки. Максимов Владимир Кириллович в указанный период работал помощником главного санитарного врача страны.
В настоящее время Вольф К.М. находится в следственном изоляторе № 2.
Старший следователь М. И. Малахов
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
Бабухина Николая Ильича, профессора, доктора медицинских наук, заведующего отделением Клиники психиатрии им. С.С. Корсакова.
«…Профессор Макаров был моим учителем. Не в том, естественно, смысле, что он учил меня лично. Я учился по его учебникам и биографии. Выдающийся был человек. Но с непростым характером. Великий гуманист и бунтарь по характеру… Честно сказать, я не только изучал его биографию, но и по сей день ее пишу. Исследую, так сказать. Можно считать это моим хобби. Даже, наверное, страстью.
…Тогда у него образовался некий конфликт с руководством. Вячеслав Михайлович рассчитывал стать членом-корреспондентом, но его нагло и совершенно незаслуженно прокатили, и он, естественно, обиделся. Свои игрища, знаете ли…
…Такого практика по невротическим и эмоциональным нарушениям тогда, да и сейчас, поискать надо. Кудесник. Кстати, яростный сторонник того, что психические заболевания в большинстве случаев носят эпидемиологический характер. Говоря по-простому, не просто мозги набекрень, а имеется некий возбудитель. Примерно, как при гриппе. То есть весьма примерно, конечно, но для представления обшей картины, полагаю, доступно. Его великолепный труд о полиневротическом психозе до сих пор служит учебным пособием.
В ту пору он много сотрудничал с военными, частенько работая под грифом «Секретно». Что именно он для них делал, сейчас очень сложно сказать со всей определенностью. Но по некоторым отрывочным и весьма разрозненным воспоминаниям его сотрудников речь шла о психозах массового характера. Как несложно догадаться, об оружии массового поражения… Времена были лихие, Сталин совсем недавно умер. Вождь умер, а дело его живет…
Командировку воспринял чуть ли не с радостью. Это факт. К тому времени его конфликт с, так сказать, однополчанами достиг апогея. Разругался вдрызг. А тут отличная возможность набрать уникальный фактический материал и с ним по закрытой тематике просто влететь в членкоры. Думаю, он рассчитывал на поддержку военных. Они всегда-то были силой, а уж в те времена и подавно. К тому же, судя по глухим отголоскам, в деле был заинтересован и Комитет. Словом, козырь ему открылся такой, что он решился ехать.
…Семья? Ну что семья? Я не люблю лезть… По моему мнению, у него с женой отношения были очень непростыми… Была у него женщина, с ним работала. Снегова Надя. Он взял ее с собой. Больше я на эту тему не хочу говорить, поймите меня правильно.
…Трое. Еще его аспирант. Кононов. Молодой, но, судя по всему, очень толковый. Чрезвычайно. Об этом говорит хотя бы то, что Макаров вместе с ним опубликовал три статьи. Оказаться в соавторах с Макаровым не только честь, но и немалое признание. Поймите, Вячеслав Михайлович не был прилипалой. Не тот человек, чтобы поставить свою фамилию над чужим трудом, что у нас делается сплошь и рядом. Ему и своего хватало выше крыши и даже шпиля. Наоборот, это к нему пытались втереться. Полагаю — да что там! — практически уверен, что из-за его отказов в «соавторстве» конфликт и произошел.
…Лечение? Понимаете, массовые психозы и по сию пору штука не до конца изученная. Да, наверное, и не будет никогда. Взять, хоть телевизор… Но, конечно, кое-что сделать можно. Знаете, у него была интересная запись в рабочем журнале. Тогда ведь телевидение только-только начиналось и не носило такой массовости, как сейчас. Но он уже тогда прогнозировал, что через экран можно воздействовать на людей. Правда, большее внимание он уделял радио, но это и понятно. Кстати, да! Как-то забылось вначале. Вы, наверное, в курсе, что он занимался и излечением алкоголизма. Так вот, он считал алкоголь одним из стимуляторов, как сейчас можно сказать, массового зомбирования. Одним из, но не единственным и не самым эффективным. Хотя все зависит от дозы и качества привыкания, при котором снижается критичность восприятия…
Электромагнитные излучения как стимулятор тогда практически не рассматривались, хотя отдельные эпизоды были. Отдельные, подчеркиваю. На сегодняшний день все это уже азбука…
У меня нет никаких свидетельств того, что результаты экспедиции Макарова были у кого-либо в руках. Нет, категорически нет. Он будто сгинул. Просто уехал и все… Военные точно к этому руку приложили, я же уже говорил».
На этом месте допрашиваемый заметно замкнулся, хотя старался этого не показать.
Подписку о неразглашении Бабухин Н.И. подписал, об ответственности за разглашение предупрежден.
Следователь Г. И. Чернов
СПРАВКА
Макарова Нина Викторовна, 1920 г.р., урожденная Кононова, умерла 30.07.1983 г. в результате обширного инфаркта. Похоронена на Хованском кладбище.
Макаров Виктор Вячеславович, 1945 г. р., погиб в 1982 г. в автокатастрофе в г. Ржев. Похоронен на Хованском кладбище. Остались жена (Раевская по рождению) и двое дочерей (1964 и 1967 гг. рождения). Проживают по адресу: г. Москва, ул. Тверская…
Материалов архивного либо биографического характера, относящихся к проф. Макарову, по указанному адресу не обнаружено.
К. И. Найденов
СПРАВКА
Бывшая дача Макарова В. М., находившаяся по адресу: Московская область, пос. Боголюбский, дом 32, не сохранилась в результате пожара, случившегося в феврале 1983 г.
М. С. Борисовский
ПОЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА
Следователю Юрьеву М. Ю.
от доктора медицинских наук Савельева К. Л.
Проведя по Вашей просьбе анализ доступных мне печатных работ и научных трудов профессора Макарова В.М., а также учитывая крайне сжатые сроки для проведения такой масштабной работы, считаю возможным сделать следующие выводы:
1. В настоящее время научная и практическая составляющие в той сфере, которой занимался Макаров В.М., продвинулись далеко вперед, хотя некоторые из его исследований до определенной степени не утратили интереса и отчасти могут рассматриваться как базовые элементы при изучении невротических проявлений.
2. Анализ доступных — подчеркиваю это! — мне источников позволяет заключить, что проф. Макарова В.М. в большой степени интересовал прикладной характер работ, о чем свидетельствуют хотя бы его статьи «Массовый психоз как диагноз» и «Управление личностью на расстоянии: факты и статистика». Вне всякого сомнения, в этих и многих других работах автор опирается на значительный фактический материал и, вполне возможно, массовые опыты, о которых в текстах имеется лишь смутное упоминание, более похожее на умолчание. При этом особое внимание на себя обращает тот факт, что несколько раз он ссылается на иностранные исследования и опыты, доступ к которым в то время представляется весьма затрудненным, а, учитывая их характер и направленность, являются просто секретными даже по настоящее время.
3. Отвечая на Ваш вопрос, являлись ли его работы попыткой разработки оружия массового поражения или аналогичных/сходных, с большой долей уверенности можно ответить положительно. При этом стоит особо отметить, что ни единого прямого упоминания об участии в таких разработках мной не обнаружено. При этом нельзя не отметить, что проф. Макаров особо интересовался воздействием именно на большие группы людей (см. его отзыв на диссертацию Кузьмина В.Н.).
4. Стоит особо отметить, что к своим работам и исследованиям Макаров активно привлекал — либо участвовал сам — специалистов из областей, так сказать, точных наук. Мне удалось найти упоминание о работе в зоне непосредственного действия РЛС (радиолокаторная станция, кажется) «Можарово». Где она находилась или находится, какова ее мощность и на каких принципах она работала, установить не удалось. Без сомнения, Макаров принимал участие в разработке проекта «Синица» (гриф «Секретно»), основанного на исследованиях японских специалистов, ставших доступными после Великой Отечественной войны.
Вывод: Профессор Макаров В.М., несомненно, занимался работами военно-прикладного характера (см. «Отечественная психология на страже мира», гл. X). Более того, можно утверждать, что он активно сотрудничал с представителями военного ведомства и даже работал по его заказу.
Вместе с тем стоит отметить, что многие разработки и научные постулаты проф. Макарова в настоящее время считаются ошибочными.
Д.м.н. К. Л. Савельев
…И я шагнул туда.
Кого можно удивить тем, что мальчик любит играть с оружием? От игрушечных танков с пистолетами из пластмассы я кочевал к настоящей рогатке и кое-чему похлеще. Да и выбор профессии во многом определился моими детскими пристрастиями. Но со временем я как-то перестал… Ну не то чтобы любить оружие. Если судить по тому, как я его холю и лелею, то, очевидно, люблю. Но — как профессиональный инструмент, прибегать к которому стоит лишь в крайнем случае. Сознаюсь, порой я им злоупотребляю, но только в качестве демонстрации. Все остальное строго по необходимости, считай, по принуждению.
За воротами меня встретили два направленных на меня ствола. Один спереди, другой слева, чуть ли не со спины. Грамотно так встали, расчетливо. И — я увидел — пальцы у обоих на спусковых крючках калашей. Видно, что оружие парням не в диковинку. Чуть дрогнешь — разрежут очередями на кусочки. И лица у обоих такие решительные. Если не сказать, замороженные.
Нет, не люблю я оружие. Особенно когда оно на меня направлено.
Шаг назад — это мотивированно — резко влево, в прыжке, на ходу вытащить пистолет. Того, кто по фронту, я завалю как к бабке не ходи. Прижавшегося к изнанке стены мне таким макаром не достать. Но Ильича сниму точно. Нет, убивать его не буду. Только подстрелю. Он мне нужен в качестве «языка» и возможного заложника и щита одновременно. И на паром не пойду. Неохота быть мишенью. Бородатого за шкирку, гранату через стену — им понравится. И к лодке.
Это я все в секунду и даже меньше решил. Мышцы ног и рук напряглись, изготовившись к работе, когда за моей спиной неприятно и знакомо звякнуло.
Мой мешок. Ах ты ж нарик паршивый!
Я обернулся. Любитель травки целился мне в спину.
— Ну и как это понимать? — спросил я, впиваясь взглядом в лицо Прохорова.
— Режимный объект, — ответил он. В его голосе легко угадывалось превосходство. Дескать, хотел внутрь, получи.
— Бросали бы вы эти детские игры, — как можно равнодушнее сказал я. И это, надо сказать, произвело впечатление.
— Это не игры, — повысил голос бородатый. — Это на самом деле режимный объект.
— Тогда почему нарушается устав? Что это за вид у ваших людей? Где знаки отличия? Партизаны какие-то, а не солдаты. Мне что, теперь еще и вашей дисциплиной заниматься, так, что ли? Может, еще и строевую подготовку провести? Где старший? Почему нет доклада? Р-распустились! — на глазах зверел я. — Курорт устроили! А что? Красота! Рыбалка, пляжик, до начальства как до бога. Сочи, мать вашу! Как стоишь перед старшим по званию? — напустился я на автоматчика перед собой.
Тот растерялся от моего напора и посмотрел на Прохорова, ожидая разъяснений. Все, противник деморализован. Можно брать.
— А тебе кто разрешил мои веши бросать? — обернулся я назад. — А ну живо схватил! И смотри, если там что повредил… Не дай тебе боже! Сгною к пениной матери.
Однако, надо признать, ситуация хреновая. Еще с полминуты я их подавлю, но потом они придут в себя. Что у них там в мозгах — поди узнай. Может, они все тут того, покуривают. Влепят мне очередь в упор — режимный объект! Разбирайся потом. Да и некому будет разбираться. Что-то мне подсказывало, что начальство мое на выручку спешить не станет. Я снова недобрым словом вспомнил своего напарника. Ох, как бы он мне сейчас пригодился.
— Ну и чего стоим? — продолжал я вещать, не давая вставить ни слова. — Веди, Вергилий, если концерт закончен.
И первым попер на автоматчика перед собой. Он часто-часто захлопал глазами. А страшно в живого-то человека стрелять. Страшно!
— Минуточку! — наконец подал голос бородатый.
Я остановился и расчетливо встал так, чтобы в любой момент мог одним рывком закрыться оробевшим автоматчиком. Я фактически стоял на площади, здорово напоминающей армейский плац. За ней метрах в тридцати основательное строение из толстенных еловых стволов с выходящим на ворота широким крыльцом, которое при желании можно использовать как трибуну. Стены по верхний обрез окон обложены камнем. Крепость не крепость, а для бункера сойдет. Полагаю, это штаб. Нечего и думать добежать до него под огнем минимум трех автоматов, к тому же оттуда могут встретить аналогично, но для начала мне нужно попасть туда, факт.
— Что еще? — капризно спросил я.
— Оружие вам придется сдать.
— Ты с ума сошел? Ты! — Редиску им, а не мой пистолет. Я в три шага преодолел пространство между нами и с ходу ударил его в челюсть.
Наверное, это было первый раз в жизни, когда ему били рожу. Во всяком случае он, несмотря на то, что удар был так себе, на троечку, сразу упал навзничь и затих. Только кровь из разбитой губы потекла со щеки в пыль.
— Это оружие?! — Я выхватил ствол и сунул ему под нос- Это?! А ты мне его давал, гад? Ты кто такой, мразь, чтобы оружие мое требовать? Пр-ристрелю! — бушевал я.
Ну где же зрители? Где пусть не аплодисменты — бог бы с ними, — но хоть общий восхищенный вздох? Где люди? Или это все? Весь гарнизон передо мной? Нет, я не страдаю гигантоманией, мне как раз больше по душе небольшие камерные аудитории, но ведь не может быть, чтобы на столько домов, выглядевших вполне жилыми, было всего четыре человека.
— Прекратите! — раздался сзади не очень громкий голос.
Я обернулся, одновременно фиксируя автоматчиков, определенно пребывавших в некоторой растерянности. Похоже, рукоприкладство тут не в чести. Ну и то ладно.
На крыльце стоял худой дядька болезненного вида в меховой безрукавке, одетой поверх домотканой на вид рубахи длиной до середины бедра. Седые волосы коротко подстрижены, глаза глубоко запали, так, что даже цвет не разглядеть, бледные губы сжаты в узкую полоску. Ему бы еще посох и длинные космы — вылитый старец из былин и сказок.
— Та-ак, — протянул я. Когда нужно, я умею говорить до ужаса противным голосом. — Это еще кто?
— Идите сюда! — велел дядька. — И уберите свой дурацкий пистолет.
— Чего это он дурацкий? — поинтересовался я, не двигаясь с места. — Это хороший пистолет. Проверенный. Показать? Я могу.
— Не стоит. Дверь открыта.
Сказал, развернулся и ушел внутрь. Дверь и вправду осталась открытой. Силён мужик.
— Ладно, — проговорил я. — Эй, ты! — Это я уже любителю покурить. — За мной! И поаккуратнее. Проверю.
Тот в ответ поспешно кивнул.
Теперь я имел возможность рассмотреть внутренность крепости подробнее. Кстати, восточнее, там, где я проехал, таких укреплений не наблюдается. В лучшем случае ров вокруг деревни, да и то не всегда. Здесь же что не поселение, то фортификационное сооружение.
Не военный городок в привычном понимании, но порядок налицо. На плацу видны свежие следы метения, никаких мусорных куч, у домиков аккуратные огородики и кустарники в линеечку, причем я сразу опознал смородину. За домами, похоже, сад из плодовых деревьев. Во всяком случае то, что там росло, я определил как яблони, хотя с такого расстояния мог и ошибиться. Мои камеры работали на всю мощь. Интересно, если тут есть радиостанция, на чем она работает? Батареи можно сразу исключить; столько времени они не живут. Дизель? Солярка тоже не может храниться бесконечно. Ветряк? Что-то не видно. Или это просто остатки прежней роскоши? Так сказать, обветшавшая позолота былого величия. Нет, все же очень интересно — есть у них связь или нет. Хотя бы просто приемник. Это многое решает.
Вообще на территории с энергией полный монохром — сплошь печное отопление. Освещение — свечи или примитивные лучины. Об электричестве и речи нет. Хотя сами лампочки кое-где встречаются. Единственный в этом смысле просвет, да и то лишь по слухам, где-то в горах кто-то умудрился соорудить крохотную гидроэлектростанцию. Собственно, ничего особенно мудрого в том нет, вопрос в другом — что ей питать? Лампочки в жутком и совершенно невосполнимом дефиците. Правда, я слышал осторожные намеки, что будто бы есть канал. И не только в смысле электроламп. Кстати, меня неоднократно принимали за торговца. И что? Торговал, конечно! Хотя торгаш из меня, как из тряпки пуля.
Словом, здесь во всем просматривалась организация и дисциплина. Не покривлю душой, если определю ее как армейская. Во всяком случае, тут был порядок. А вот то, что касается выучки и моральных качеств гарнизона, то налицо явные пробелы и вопиющие недоработки.
И еще я обратил внимание на обувь. У всех сапоги. Офицерского кроя кожаные сапоги, сильно ношеные, но в порядке. И еще одно. Когда я всходил на крыльцо, посмотрел влево, на домики. Возле одного из них на веревке сушилось белье. По виду солдатское вперемежку с гражданским. А с краю, наполовину скрытые деревом, висели сапоги от штатного 03 К — общевойскового защитного комплекта. Это такие плотные и высокие чулки зеленого цвета из прорезиненной ткани, надеваемой поверх обуви. ОЗК, как известно, предназначен для нахождения личного состава в агрессивной химической или биологической среде, для чего к нему дополняют противогаз. Сами же сапоги, они же чулки, с удовольствием используются рыбаками из тех, кому не по карману или нутру фирменные шмотки.
Когда я перешагнул порог, понял, насколько снаружи было жарко. Тут царила прохлада и легко уловимый дух канцелярщины, передать который я не в состоянии. Чем пахнет любая контора? В крупных офисах ароматной отдушкой и нагретой пластмассой. Это если не считать сложной смеси духов, кофе, уставших тел, бумаги, завядших цветов и неистребимых мышей, жирующих на спрятанном в столовых ящиках печенье и бисквитах. Здесь же… Во всяком случае, никаких одеколонов. Сухой травой — да. Но главное, бумага. Подозреваю, что даже какой-то клей. Такая архаика, что оторопь берет. И в этой канцелярской дыре кроется очаг мирового пожара?
Прямой коридор, обшитый бугрящимися листами фанеры, щедро выкрашенными в зеленый цвет. По обеим сторонам двери. Такие с большой буквы Двери. Толстенные. Тоже крашеные, но даже несколькими слоями не скрыть, насколько они монументальны. Будь они не из дерева, а из железа, вполне пригодились бы хорошему банку. Все закрыты. Кроме одной в конце коридора. Полагаю, мне туда.
Дверей, расположенных в шахматном порядке, оказалось восемь. Немало. И ни звука из-за них. До чего же тут нелюбопытные люди обитают. Или привыкли не совать свои носы куда не просят? Либо же там никого нет. Тоже вариант. Я шагнул влево и потянул на себя ближайшую. Она легко подалась, и я заглянул внутрь. Три стола, за двумя сидят мужчина средних лет и женщина с длинным носом, оба склонились над бумагами. На третьем стоит допотопная пишущая машинка.
— Добрый день, — поздоровался я. Они посмотрели на меня и синхронно ответили: «Здравствуйте». Я закрыл дверь. Контора пишет.
За открытой для меня дверью оказалась большая комната с четырьмя рядами лавок. У противоположной стены длинный стол, за которым сидит давешний тип. Над ним серая холщовая растяжка с крупными красными буквами, вышитыми крестьянским «крестиком», складывающимися в призыв: «Мы придем к победе!» Слева от стола старенькое пианино с варварски поцарапанной боковиной. На боковых стенах плакаты и в ряд портреты каких-то мужиков. На левой от меня стене два окна с двойными стеклами. Между ними две полки с книгами разной толщины, одна над другой.
— Ставь сюда, — скомандовал я вошедшему за мной автоматчику. — Пока свободен. Ну знакомиться будем?
Я двинулся к столу президиума.
— Покажите ваши документы.
— Опять?
— Покажите, — упрямо и тускло повторил он.
— Ладно, уговорил.
— И постарайтесь мне не тыкать.
— Это я уже сам как-нибудь решу. Кстати, почему вы не провели перерегистрацию радиостанции?
— А мы ее никогда не проводили, — небрежно ответил он, принимаясь за изучение моих «корочек».
— Это что же получается, закон не для вас писан?
— Какой именно?
— Какой?! Я вам покажу какой! В акте. Крупными буквами.
Что-то он уж очень спокоен. Мне не нравится, когда проверяемые вот так спокойны. Я бы сказал, демонстративно. Да еще при этом ловко уходят от моих вопросов.
— Когда последний раз ей пользовались?
— Кем?
— Только не нужно мне тут! Когда, я спрашиваю?
— Давно. Российская Федерация? — поднял он взгляд от документа.
— Как давно? Точнее?
— Не помню. Это все, других документов не имеется?
— Имеется. Как у дурака фантиков. Представьтесь для начала.
— Кононов. Исполняю обязанности руководителя экспедиции.
— Исполняете, значит. На каком основании?
— На основании приказа. Если требуется, покажу.
— Непременно. Только позже. Если с формальностями покончено…
— Боюсь, что не совсем. Как вам уже сказали, товарищ Попов, это режимный объект. Вы должны были знать.
— Вэче 02714. На это намекаете? — Я достал еще одно удостоверение. На этот раз военной прокуратуры. — Устроит?
— Посмотрим.
Он опять принялся его изучать. Неторопливо и дотошно.
— Да, чувствую, придется нам тут подзадержаться, — продолжал я раздуваться административной важностью. — Значит, так. Для начала мне нужны ваши годовые отчеты. Надеюсь, есть? Дальше… Полевой журнал наблюдений. Списки личного состава. Акты инвентаризации имущества за два последних года.
— Предписание, — проговорил он, поднимая голову. — Что?
— Предписание на проверку. Или санкция. Приказ. Что угодно, подтверждающее ваши полномочия на проведение проверки.
Его спокойствие начинало меня определенно озадачивать. Что за комиссия, создатель?
— Вы тут что, совсем с ума посходили? Одному дай санкцию, другому. Вы что, не поняли? Я не следователь и не милиционер. Прокурор! Я сам могу выписать любое распоряжение, только этого не требуется по закону. Хотя бы знали чего требовать.
— Здесь другие законы.
— Это какие же другие, позвольте поинтересоваться?
— Вы нас бросили. Теперь тут живут по особым законам, должны были бы заметить.
— На всей территории страны действуют единые законы, — возразил я, хотя мой опыт мне подсказывал, что это далеко не так. Только я не собирался этим опытом делиться с этим смурным типом. — Единые для всех. Ну ладно, не будем тут дискуссию разводить. Не время и не место. Держите.
Имелся у меня документ, с лихвой перекрывающий все мои удостоверения. Распорядительное письмо за подписью генерального прокурора на его личном бланке и с его подписью, против правил заверенной рельефной печатью. Текст, в сущности, стандартный. Всем руководителям, должностным лицам — список на две строчки — предлагается неукоснительно выполнять просьбы и рекомендации вашего покорного слуги и так далее. На моей памяти это второй прецедент за всю мою практику. Помните, в «Трех мушкетерах» Ришелье дает миледи письменное отпущение всех ее будущих грехов? Вот это из той же серии. На кой, спрашивается, ляд прокурору, и без того обладающему всеми правами и полномочиями, такая бумага? В обыденной практике это не более чем понты. То есть лишняя гирька на чаше весов, измеряющих солидность. В данном же случае мои начальники учли невнятную дремучесть территории и выправили такую бумагу. Как говорится, кашу маслом не испортишь, хотя сам я кашу маслом не заправляю никогда, потому что не люблю жирное с детства. Ну да не в моих кулинарных пристрастиях дело.
— Достаточно? — зло спросил я. Как ни странно, злиться я начал вполне по-настояшему. Даже самому удивительно. Поэтому, поняв это, принялся усиленно себя контролировать.
— Это все? — тускло и как-то обреченно поинтересовался он.
— Это? Нет, всего лишь начало. — Я сгреб свои бумаги и убрал в карман. — Причем самое мирное из всех возможных. Потому что у меня достаточно полномочий для того, чтобы прикрыть вашу так называемую экспедицию к чертовой матери. Поэтому говорю открытым текстом. Лучше со мной сотрудничать в полный рост. Мне тоже не улыбается торчать в этой дыре. Вы помните, что мне нужно? Или повторить?
— Помню. Вот что. Документы документами, через полчаса, час от силы мы вам их предоставим. Я сейчас распоряжусь. А пока как насчет завтрака?
— Уже поел. Лучше распорядитесь про обед. И давайте к делу.
— Тогда пару минут. Или хотите пройти со мной?
— Пару минут подожду, — буркнул я. Ну наконец-то! Пошло дело.
Кононов вышел из-за стола и мимо меня направился к двери. Провожая его взглядом, я заметил, что у него от кромки волос за воротник рубахи идет пятно лишая. Господи, они же тут совсем без медикаментов! Раньше мне это как-то не приходило в голову. Самое странное, что не только мне. Когда мы готовили эту командировку, хотя и в спешке, но успели проработать многие вопросы, а вот про уровень здешней медицины как-то совсем не подумали. Несмотря на то что именно медицинский аспект территории интересовал нас больше всего. Правда, несколько с иных позиций. Сразу вспомнилось, как я больше суток не мог сидеть из-за многочисленных уколов.
Кононов вышел, а я направился к полкам. Что ни говори, а книги, которые имеются в доме, немало могут рассказать о его обитателях. Помню, работали мы одного типа на предмет производства очень сумасшедшего наркотика. Почему-то, почему не знаю, звался он Черный Джек. Существовали еще обиходные варианты вроде «чернушка», «Джеки», «пепел», «ночка» и много чего еще. В сущности, мы наркотой не занимаемся. Для этого есть другие ведомства. Но тот случай был особенным, потому что Джек этот самый давал такой эффект, что эксперты только диву давались, и вообще дело пахло эпидемией. Да и не они одни. Мы, те, кто находился в теме, тоже неслабо удивлялись, если говорить, не переходя на родной матерный. Ну и, как водится, в ход пошли межведомственные игрища, но не в них сейчас дело, а в том, что фигурант достался нам. Как мы на него выходили — отдельная песня. С запевом, припевами, многими куплетами и чем там еще, не помню. Не суть. Вышли на него после бешеного копания, рыли землю недели две, уж очень ловко он обставился. Назовем его для темности Джеком.
У нас в руках было уже все — от сети сбытчиков-пушеров до мелких лабораторий, разбросанных по разным городам. Ведь в чем там была главная фишка? Транспортировки как таковой практически не было. Никаких килограммов или, хуже того, их десятков и сотен, на чем сыпется до десяти процентов сбытчиков дряни. Внешне безобидные компоненты по большей части перевозились вполне легально, с соответствующими документами, сертификатами и прочим. Под это дело работали не только подставные фирмы-однодневки, но и вполне солидные конторы с хорошей биографией.
Таким образом что у нас получилось? Щупальца — все? часть? — поотрубали, а голову не удается прихватить никак. Хотя на Джека этого пресловутого уже вышли и обыск у него учинили. Ничего! Пусто. Ну дом у него хороший. Машины, техника, украшения, прислуга, вояжи по всему миру с целью отдыха и не только. Источники дохода — мы налоговиков привлекли — солидные и по бумагам законные. Ажур полный! А мы сами понимаете где. Там темно и пахнет дурно. Но он же не дурак у себя на хате улики держать, товар или хоть накладные какие, на которые завязаться можно.
Не я, честно скажу, не я сунулся в его книги. По нынешним временам редкость, но у него имелась отдельная комната под библиотеку. Если бы не этот эксклюзив интерьера, то ничего особенного. Застекленные шкафы, на полках книжки разные. От детективов до черт знает чего. Домашнее такое, во многом хаотичное собрание. Так вот Петрович — перед самым этим Новым годом мы проводили его на пенсию — как завзятый книгочей и, конечно, от безнадеги взялся за этот склад печатной продукции.
Чтобы было понятно, о Петровиче персонально пару слов. Он достоин и большего, но сейчас так, коротенько. В школьные годы он жутко увлекался математикой. Олимпиады там всякие, конкурсы — я не очень в курсе, не силен, но историю краем знаю. Но чего-то там не сложилось или сложилось, но не так, в общем, вместо очереди за Нобелевской премией он попал в прокуратуру. Хотя Нобелевку как раз за математику и не дают. Не важно, хоть, к примеру, за Стетсоновской или любой другой. Зануда страшный. Дотошный — жуть. И все у него должно быть разложено по своим полочкам. Зеленое налево, пупырчатое направо, кривое наверх, половинчатое на уровне груди, а половинчатое и зеленое между первым и четвертым. Система! Ну так мозги у человека устроены. Полочками. Сотами. Клеточками.
Он за полтора часа эту библиотеку, что называется, вскрыл и наружу вывернул. Просто нашел прорехи в системе. Любое сколько-нибудь солидное собрание, превышающее размеры одного шкафа, нуждается в своей системе, иначе фиг чего отыщешь.
Уж я не знаю, интегралами он ее брал или таблицей умножения, но ведь вычислил. Он что-то мне объяснял типа «двадцать один на восемь ровно не делится», но я, честно, эту заумь просто пропустил мимо ушей. И на этих «двадцать один на восемь» мы в три пары рук того Джека за полчаса очень качественно раскололи. Тот оказался тоже математик и логик. Собственно, в этих его книгах, которые не делились на восемь, были его пометки о том что, кто, где, когда и сколько. Читая отдельно взятую книгу, ничего не поймешь. Ну пометки и пометки, мало ли их чуть не на каждой странице; и слова, и фразы, и значки всякие вроде восклицательных знаков и подчеркиваний. Сработали мы классически. Без лишней скромности скажу, что до сих пор горжусь тем делом, хотя моя нога в том забеге и была десятая.
Знаете, что оказалось на тех полках? Ни в жизнь не догадаетесь. Во всяком случае я сам несколько того, удивился. Учебники! От букваря для дошкольного изучения с цветными картинками до толстенного институтского талмуда по высшей математике и тома по истории КПСС. Геометрия, история, биология, география, физика — практически весь школьный курс и крохи институтского. Они тут что же, детей учат? Хотя чему удивляться. Нарожали детишек, теперь учат. Все правильно.
— По всей округе собирали, — раздался голос сзади. Я обернулся. Пришел Кононов.
Да, дети. Еще одна проблема. Ну взрослые-то ладно, они уже устроили тут свою жизнь и, полагаю, по большому счету не хотят никаких перемен. Разве что косметических. В смысле чтоб жратвы побольше, одежды получше. Кому-то радио подавай с телевизором, а императору Сане так целый самолет. В общем, обычные человеческие хотения, ничего особо экстравагантного. А вот с малышней-то чего делать? Пусть не сейчас, через год, три или пять, но что-то же придется решать. Ведь рано или поздно им придется идти на контакт с внешним миром, приспосабливаться к нему, как-то устраиваться, вживаться. Не должно же такого быть, что посередке страны была резервация с чуть ли не первобытным строем.
— Да, понимаю, — сказал я. На душе у меня как-то потеплело. — Кстати, хотел спросить. А Лось это…
— Лось? — переспросил он и усмехнулся. — Вообще-то изначально ЛЭС.
— Лес? Не понял.
— ЛЭС. Линейная этнографическая станция. Так это тогда называлось. В целях маскировки, что ли. Не знали? Потом табличка истрепалась, а новую вешать не стали, да и смысла уже не было. Зачем? Но слово по созвучию осталось — Лось и Лось.
— Странно. Мне казалось, под этим подразумевается определенный человек, — аккуратно возразил я, удерживая возникшую между нами доверительную нотку.
— А чего вы удивляетесь? Нормальная практика персонификации непонятного. Кому-то нужен Яхве, кому-то Лось. Так людям проще, а спорить — зачем? К сожалению, ситуация такова, что кому-то что-то доказывать, убеждать, учить практически бесполезно. Нас слишком мало и совсем нет ресурсов. — Он замолчал. Вздохнул и продолжил: — По поводу бумаг я распорядился. А пока могу предложить что-то вроде экскурсии. Ведь все равно захотите посмотреть. За полчаса как раз управимся. Только одна просьба. Не стоит, по крайней мере пока, расспрашивать людей и тем более заходить в дома. Знаете, мы от этого отвыкли, в каждом доме оружие.
— Так предупредили бы людей-то.
— Одним предупреждением не отделаться. В общем, надеюсь, вы поняли меня. Так что, идем?
— Пошли.
— Вещи можно оставить тут, никто не тронет.
— Ничего, он не тяжелый. Хотя… Вы правы, чего таскать.
Мне он снова перестал нравиться. Сначала он легко ставит знак равенства между собой и божеством, потом не велит с людьми разговаривать. И одет ты не как все. Темнишь ты что-то, Кононов. Темнишь. Но ничего, я тебя просветлю. А уж с людьми-то поговорю просто обязательно, тут можешь не сомневаться.
Следуя за Кононовым, я вышел на крыльцо, откуда мы сразу свернули налево, к хоздвору, как будто меня интересуют их сельскохозяйственные достижения. Любопытно — да. Но не более. Я вполне могу без этой части экскурсии обойтись. Еще на крыльце я поймал затаенный взгляд автоматчика, интересовавшегося куревом, и успокоительно ему кивнул, с намеком склонив голову примерно в ту сторону, где остался мой мешок.
В меру, чтобы не переиграть, восторгаясь по поводу порядка и успехов по части самообеспечения, я задавал вопросы, интересующие меня куда больше размеров коровника или конного привода пилорамы, временно находящейся в простое.
— Как вы с окрестным народом контактируете?
— Сложно.
Односложные ответы меня никогда не удовлетворяли, поэтому я продолжил выспрашивать.
— Воюете, что ли?
— Нет, так тоже не скажешь. Все же вооружение у нас получше и вообще. Вот обратите внимание. Наш птичник. Куры, утки, гуси — полный набор. Круглый год свежие яйца. А это, можно сказать, молочный цех, — показал он на низенькое строение, наполовину врытое в землю. — Творог, сметана, все свежайшее.
— Великолепно. Можно только позавидовать.
— Вы еще не видели нашу канализацию!
— Боюсь, я несколько не по этой части, — поспешил я уклониться от столь лестного предложения.
— Ну-ну! Все не так страшно. Прямоток уходит далеко в озеро. Трубы из цельных стволов лиственницы. Внутренний диаметр в верхней части больше полуметра и, обратите внимание, не замерзает и не протекает.
— Удивительно. Но я так и не понял. Вы общаетесь с соседями или как? Какие-то отношения у вас существуют?
— Вы же сами сказали, соседи. Так что совсем без отношений не обойтись. Встречаемся, даже немножко торгуем, помогаем, чем может. Но главным образом учим, разъясняем. Извините, я тоже хотел спросить. Это у вас на руке что? Часы?
— Коммуникатор. В общем, и часы тоже.
— А еще что?
— Ну, компас, например. К сожалению, в этих краях вещь во многом бесполезная.
— Что так? Почему бесполезная?
Ну вот! Давайте теперь я буду лекцию читать. Однако, закрывая тему, постарался ответить предельно вежливо.
— Тут, похоже, неслабая магнитная аномалия. Так что как часы еще туда-сюда, а так… — махнул я рукой. — Кстати, по поводу аномалии. Вы в курсе? Что тут вообще творится?
— Раньше пытались проводить эксперименты, что-то исследовать, но теперь-то что исследовать? Да и кому это нужно? Если требуется, я подготовлю отчеты, там все подробно написано. Сейчас же у нас нет возможностей для полноценной научной работы. Вот! Это вы обязательно должны посмотреть.
Мы уже прошли весь хозяйственный сектор и вплотную приблизились к двухэтажному строению, которое я окрестил про себя промышленным. Уж очень это было похоже на небольшую фабричку провинциального значения. Прямоугольно, казенно и предельно скучно. Но показывал Кононов не на него, а чуть правее, на приземистое строение с несколькими распахнутыми дверьми по фасаду. От него быстрым шагом уходил мужчина в выцветшей штормовке с большой заплатой на спине, дважды оглянувшийся на нас. Как мне показалось, с настороженностью, если не сказать, с испугом.
— Ни за что не догадаетесь, что это такое, — с некоторым оживлением сказал Кононов. Теперь я не сомневался, что именно он и есть Лось. Интересно, чего он открещивается?
— Пожалуй. И что это?
— Ну уж нет. Давайте посмотрим вблизи. В упор, так сказать. Если и там не угадаете, скажу. Но готов спорить, что мне придется объяснять. Наша разработка!
Чего он так разволновался-то? Аж румянец прорезался.
— Да просто скажите и все.
— Нет-нет! Я настаиваю. Товарищ Попов!
Ладно, черт бы с тобой. Посмотрю. Ради поддержания отношений. На пусковую шахту баллистической ракеты не похоже, и на том спасибо. Что они там, чертей разводят, что ли?
— Хорошо, показывайте.
— Прошу, — он гостеприимно простер вперед правую руку. Дескать, только после вас. Только теперь я заметил, что пальцы на ней скрючены, а кожа словно изъедена. Такое бывает при термических или химических ожогах. Где это его так угораздило? Не повезло мужику. Быть калекой на территории все равно что не быть. Тут и здоровые-то с трудом выживают, если вообще выживают, а уж увечные… Крепко ему не повезло.
Мы подошли и я, следуя приглашению, заглянул внутрь. Темно и не видно ни хрена. Лишь понятно, что наклонный спуск типа большого желоба уходит вниз, в темноту. Подсветить, что ли?
— И что это?
— Минуту. Тут ступенька вниз, аккуратно. Становитесь.
И я встал. Как последний дурак. Как имбицил, олигофрен законченный. Так я давненько не подставлялся. Потому что, едва я переместился на ступеньку вниз, тут же получил мощный пинок в область копчика. Балансировать оказалось негде. Цепляться тоже не за что.
С-с-су-ука!
Я успел в полете сгруппироваться и только потому не получил травм серьезнее, чем ушиб бедра и левого плеча. Некоторое время я стремительно скользил в темноту и сырость, хотя, наверное, во время этого падения сырости я, скорее всего, не чувствовал. Ее я почувствовал потом, позже. Я махал руками, силясь найти зацепку, но ее не было. Ужас, я вам скажу, непередаваемый. К счастью — смешно, да? — полет в виде скольжения по скользкой горке оказался коротким, вскоре я потерял контакт с твердой опорой и после короткого свободного полета больно приземлился на задницу, ей же почувствовав сырость.
В таком положении долго мечтать не принято, поэтому я живенько поднялся на ноги и посмотрел наверх, при этом одной рукой доставая пистолет, а другой фонарик. Светлый квадрат надо мной с треском захлопнулся. И — тишина.
Ты попался, Попов. Как зеленый пацан. Как… Как не знаю кто. Как лопух. Дебил клинический. Кретин. Просто лох законченный.
Пройдясь лучом света вокруг себя, наверх и под ногами, я понял, что попал хуже некуда. Это была какая-то емкость, вроде здоровенной бочки, да, в сущности, именно бочка и была, только высотой метра четыре и около трех в диаметре. Судя по отметинам выше моего роста, раньше тут хранили какие-то жидкости. Полагаю, все же не огурцы солили. А по желобу, по которому я сюда скатился, это что-то заливали или сбрасывали. А еще наверху, как раз над моей макушкой, скрывающей такие дрянные, такие никчемные мозги, имелась какая-то заглушка или что-то в этом роде, очевидно для вентиляции. Под ногами хлюпало, у стены сидела лягушка и таращилась на меня, моргая, но в целом уровень не превышал сантиметра. Черная вода, какие-то комки, мелкие ветки, непонятного вида тряпка, а в одном месте проросло что-то белое и тонкое.
Я подошел к стенке и несколько раз ударил по ней рукояткой пистолета. Звук глухой. Очевидно, там земля. Я постарался успокоиться и припомнил вид этого сооружения снаружи. Сколько там было дверей? Четыре? Или пять? Нет, четыре. Точно. Мы подошли к крайней справа. Я повернулся спиной к желобу. Теперь получилось, что слева от меня еще три такие же бочки. Так, расстояние между дверьми было метра три, много — четыре. Нет, четырех не было. Перед тем, как шагнуть на ступеньку — олух деревянный! — я успел глянуть влево. Там у стены лежала совковая лопата с грубым, самодельным черенком, затертым до полировки, положенным верхним концом на приступку у соседней двери. И посмотрел я туда именно потому, что меня привлек цвет этого отполированного руками черенка. Он был белый у того конца. А сама лопата, ее ковш, порядком ржавый. Так вот от него до меня было никак не больше двух метров. Какая длина лопаты? Где-то метр сорок. Значит, от оси одной бочки до оси другой порядка трех с половиной метров. То есть между стенками около полуметра. Ну и правильно, к чему больше-то? Можно попробовать прорваться туда. Деревянные стены я расстреляю без труда. С землей тоже справлюсь.
И что дальше?
Может, там есть лестница или веревка какая? Шест. Могли ведь забыть? Вполне. А если та бочка не пустая? Кстати, что же тут хранят? Если судить по лягушке, то, как будто, ничего. То, что не топливо, факт. Во-первых, запах. Во-вторых, зачем тогда нужен желоб? И вообще, я еще не сталкивался с хранением нефтепродуктов в деревянной таре. Даже не слыхал про такое. И когда мы сюда подходили, никакого особого запаха я не ощутил. Со скотного двора слегка тянуло специфически, здесь же ничего. Может, это были бассейны для рыбы? А что, оригинально. Хотя имея под боком целое озеро, какой в этом смысл?
Нет, пробиваться в соседний танк я пока не стану. Оставлю это на потом. На крайний случай. Но можно попробовать вырубить ступеньки в стенке. Я пошарил лучом света, прикидывая маршрут. Высота совсем не запредельная. В сущности, нет нужды даже стрелять. У меня с собой достаточно качественного железа, чтобы такие ступени просто вбить. Только вот как бы не порезаться при восхождении о собственные примочки. Я ковырнул стенку ногтем. Прочная. Ну что, начинаем?
В это время надо мной скрипнуло, и я задрал голову. Дверь чуть приоткрылась, впустив косой пласт солнечного света. Я потушил фонарик.
— Эй, Попов! — крикнули сверху. Это не Кононов, другой, тот, что меня встречал на берегу. Как там его? Прохоров, да.
— Чего? — не стал я его томить, хотя желание поиграть на нервах у меня имелось.
— Сейчас тебе спустят сумку. Положишь в нее оружие. Все.
— С какой это стати?
— Иначе гранату брошу. Хочешь?
— Не бросишь.
Я его высматривал не для того, чтобы пристрелить, а, в общем, высматривал. Но руки чесались жуть как.
— Это еще почему?
— Скоро мои люди будут здесь.
— Да что-то не видать никого.
— Они же не дураки под пули лезть.
— Болтай, болтай.
И дверь захлопнулась. Подействовало. Наверное, пошел советоваться. Далеко ли? Может, успею? А они? Уже прочесали окрестности? Сколько прошло времени? Меньше часа. В отсутствии хорошей связи это не срок. А радиосвязи у них нет. Пока туда добраться, на берег, пошарить там, да хорошо пошарить, причем желательно скрытно, потом обратно. Впрочем, можно особо и не скрываться. А у них что, есть основания сомневаться в моих словах? Почему бы нет? Могут, если у них существуют отношения с соседями. А они должны быть. Но насколько они тесные и, главное, оперативные? Этого я не знаю. Нет, ну ведь надо ж так! За два дня два таких прокола. Теряю квалификацию. Ладушки, будем отыгрываться.
Я выбрал маршрут наверх и начал готовиться к восхождению, экстренно проводя инспектирование моих запасов.
И тут сверху раздался шум. Голоса какие-то, даже крики. Я замер, прислушиваясь.
Сначала какое-то невнятное бормотание. Или даже мычание. Вот! «Иди, сволочь!» Опять мычание. «О себе только думаешь». Это уже другой голос, постарше. Но незнакомый. «Чего?» «Вынь у него. Все равно уж».
— Братцы!
— Не ори, плесень.
— Братцы, я только попробовал, — уже тише продолжил. А этот голосок мы слыхали. Тот, с пристани. Что про покурить спросил. — Вдруг там такое чего.
— Сволота.
— Вы скажите Лосю, скажите, — зачастил он словами. — Не со зла я. Ну вот честное комсомольское, как лучше хотел. Не надо меня туда.
— Надо! Другой раз узнаешь, как одному пробовать.
— Во-во! Мы, может, тоже хотели вождя спасти.
— Ну братцы! Я отблагодарю. Ну пусть я тут, на приступочке, а вы скажете, дескать…
— Знаем мы тебя. Все в одну рожу норовишь. Пошел!
— Хоть руки развяжите!
В общем, я понял. Страдалец добрался-таки до моей поклажи и продегустировал содержимое. А его прихватили. За что и суют — куда? Ко мне? Рядом? Ну-ка, ну-ка.
— А в пасть не хочешь снова? — спросил голос постарше.
— Ну я же сказал, отблагодарю. Ну как мне потом с такими руками-то, а? Как работать-то? Сами поймите.
— Ладно, поверим. Но тока смотри, Йоська. Если обманешь с обещанным…
— Ванечка, ну как я могу обмануть, как? Скажи! — блажил любитель кайфа. — Когда я тебя обманывал? Все, как сказано, сделаю.
— Говори где.
— Ну там, — притушил голос Йоська. — На берегу, сам понимаешь. Не здесь же. Выйду и сразу, вот честное слово.
— Ладно, развернись.
— Так, может, я на приступочке? Никто не увидит.
— Скажи спасибо, что сам поедешь, а не кинем. Хотя надо бы для памяти.
— Ребята, ну! Братцы…
— П-пошел!
— Договоримся.
— Прохор скачет! — сказал молодой. — Живо! Не хватало еще, нас заодно с тобой туда наладит.
— Во-во. И не шуми там.
Я уже определил по звуку, что они рядом, у соседней двери. Прислушался. Может, звук какой. Ничего. Как в вату.
— Вы чего тут толчетесь? — Это уже Прохоров. Эх, посижу тут с недельку, по шагам стану узнавать.
— Да мы Йоську тут наладили, — ответил тот, что постарше.
— Марш на периметр. И глаз не спускать. Быстро, быстро!
— Пообедать бы.
— Бе-эгом!
Да уж, по поводу пообедать они в точку. Не помешало бы. Пока подождем. Послушаем господина Прохорова. Хотя, наверное, правильно говорить товарища. Как я понимаю, тут все зависит от интонации. Можно «господин» так произнести, что человек со стыда готов провалиться. А можно — о-о!
Дверь надо мной снова немного приоткрылась. А ведь он боится, что я его пристрелю! И правильно делает.Пристрелю. Но позже. А может, и нет. Посмотрим. Какое настроение будет.
— Попов!
— Сдаваться пришел? Долго думал.
— А некому сдаваться!
— Ну а я на что? Смотри, торопись. Поздно будет.
Он коротко помолчал. Похоже, мой блеф все еще действует.
— Оружие приготовил?
— Ага. Посмотреть хочешь? Гляди.
— Нарываешься?
— На тебя? Смеешься? Голова-то как, не болит? А то, знаешь, бывает.
— Сюда слушать!
— Куда сюда?
— Сюда. Сейчас я тебе опущу телефон.
— На черта он мне?
— Говорить с тобой будут.
Вот это новость так новость. Всем новостям фору даст. У них тут есть телефон? Ну про сотовый я даже не говорю, хотя в первый момент подумал именно о нем. Ну а о чем еще? Только вряд ли сотовые операторы сюда добрались. Но все равно. Телефон — это же не просто аппарат с двумя проводками, торчащими из «попки». Это система, нуждающаяся как минимум в электропитании. От батареи ли или сети — неважно. Если в домашнем аппарате нет батареи или он не подключен к электросети, то это всего лишь значит, что электрический импульс идет с АТС, пусть и малого напряжения. Так что же, тут есть электричество? О батареях и любого рода аккумуляторах речь заведомо идти не может; не живут они столько. Если только сухо заряженные, то есть без кислоты. А что, вариант. Аккумулятор отдельно, кислота отдельно. Сейчас такого в обиходе уже нет, но раньше автомобильные аккумуляторы были именно такими. Хранение практически вечное. Ангар у них вон какой здоровенный.
— Потрепаться я могу, время есть. Только куда я его дену? В воду поставлю?
В ответ я расслышал только «мать» с восклицательной интонацией и несколько удаляющихся шагов. Я посветил на лягушку. Она сидела на прежнем месте и, часто пульсируя горлом, смотрела на меня сине-зелеными глазами. Сокамерница. Останешься тут или вместе станем выбираться? Похоже, я впадаю в истерику. Поаккуратнее бы надо.
Да уж, картина мира здорово меняется. Мы многого не учли. Как выясняется, слишком многого. Надо было внимательнее, тщательнее вглядываться в соответствующую эпоху. Если сейчас у солдата в каске нет компьютера, то это не солдат, а статист на поле боя. Даже хуже того, мишень. На душу населения приходится по несколько — до полутора десятков — электронных устройств. А тогда? На всю страну да такого класса ни одного. Что там на страну. На весь мир! Я не эксперт, хотя, как сказано в одном замечательном фильме, побросало меня по свету. Пришлось повидать как дикую нищету, так и дикую, просто неуправляемую роскошь. Земля и небо. Причем земля самая грязьнючая, говняная и пыльная, а небо, само собой, необычайно, невероятно золотое в щедрой бриллиантовой россыпи. При этом, замечу в скобках и не сильно по теме, процент счастливых людей там и там далеко не всегда соответствует окружающей индивидуума обстановке. Впрочем, среди бедных несчастливых всегда больше.
Черт! Чем дальше, тем больше меня почему-то стала интересовать тема бедности и богатства, хотя умом я понимаю, что это всего лишь стон, который песней зовется. Ведь все же понятно. Хочешь много денег — крутись-вертись волчком. Правда, тут мы, прокурорские, всегда рядышком, не забывайте о нас. Нет — лежи, открыв пасть, и жди, когда в нее упадет банан. Или яблоко. Или ни хрена не упадет. Старею, должно быть. Или это каземат так давит на мозг? В застенках все стонут одинаково. Только тут какие-то уж больно ядреные. Я начал ощущать, что мне не хватает кислорода.
Косой луч солнца снова вспорол мою темницу.
— Лови!
У меня хватило ума не выполнять команду. Наоборот, я отступил к стенке и сел на корточки, обхватив голову руками и подставляя под взрыв левый бок. У этих хватит ума кинуть гранату, хотя до конца я в это не верил. Какой смысл им рушить такое замечательное сооружение? Вот уж никогда не думал, что угожу в зиндан.
Что-то упало, глухо ухнув и обдав меня ржавыми брызгами. Я открыл глаза. Чурбан. В луже лежал березовый чурбан. Пенек. Кусок древесного ствола длиной не больше полуметра.
— Поймал?
— А то.
— Заместо стола у тебя будет. Опускаю. Принимай.
Сверху мелкими рывками спускалась сумка, по виду кожаная. Веревка, к которой она была привязана, тонкая, не веревка даже, бечевка. Я сунул фонарик в карман и принял посылку, от которой тянулся провод.
— Готово?
Хоть бы показался, что ли.
— Чего молчишь?
Да хочу и молчу. Что я, отчитываться перед тобой должен? Перетопчешься. Я открыл сумку. Да уж, такого аппарата мне видеть не приходилось. Архаика. Такому место в музее.
— Попов! — не выдержал он.
— Да здесь я. Чего орешь? Как этой штукой пользоваться-то?
— Крутанешь ручку, пойдет вызов. Говоришь — нажимаешь кнопку. Слушаешь — отпускаешь. Давай быстро. Ждут.
— Кто ждет?
— Кто надо. И мой тебе совет, не тяни время. Все.
И дверь захлопнулась. Ладно, наплевать. Я принялся за изучение этого монстра. Уже через пару минут я знал, что это американский полевой телефон ЕЕ-108, изготовленный специально для Советского Союза в рамках поставки по ленд-лизу. Про ленд-лиз на нем, понятно, ни слова не было, но выполненная на русском языке схема аппарата позволяла это предположить с большой долей уверенности. Кстати, на схеме напрочь отсутствовала батарея или любой иной элемент питания. Я не бог весть какой знаток истории, но понимаю, что в начальный период той страшной войны в подвергшейся нападению стране с ними, то есть с батареями, как, впрочем, и со многим другим, имелись большущие проблемы.
Усевшись на пенек, я разместил аппарат на коленях — так и до комфорта недалеко! — и крутанул ручку. Трубка отозвалась почти сразу.
— Слушаю.
— Это кто?
Звук был скверным и чудовищно искаженным. Но, кажется, я узнал абонента. Что не мешало мне пытаться добыть информацию.
— Похоже, вы достаточно благоразумны, — проигнорировал он мой вопрос. — Надеюсь, вы готовы поделиться целью вашего визита к нам.
Такое впечатление, что голос склепан из жестяных листов.
— С кем я говорю?
— Со мной. Не нужно задавать глупых вопросов.
— Я есть хочу.
— Вам же предлагалось. Ладно, покормим. Итак?
— Я уже говорил. Могу только повторить. Хотя вряд ли в этом есть необходимость.
— Она есть. Поверьте. Нам нужны ваши истинные цели, а не отговорки.
— Мне нужно подумать.
— О чем? Просто скажите правду и все на этом закончится.
— В каком смысле?
— В самом положительном.
— Для кого положительном?
— Не стоит играть словами. Не надо. Мы — я имею в виду всех нас, вас в том числе, — заинтересованы только в правде. Надеюсь, вы это понимаете. Должны понимать.
— А если нет?
Ответа, который я получил, ну уж совсем не ожидал.
— Вам же намекали про канализацию.
Качество звука ужасное настолько, что большую часть слов я просто угадывал. И тут подумал, что просто ослышался.
— Про что?
— Нашу канализационную систему, — почти по слогам ответили мне. — Там, где вы находитесь, раньше отстаивались фекальные массы. Это слово вам знакомо?
— Говно? — удивился я. Да чего там удивился! По сравнению с тем, что я ощутил, слово «шок» кажется детской глупостью, вроде ковыряния в носу. То есть я где? Ответ, что называется, напрашивается сам собой.
— Можно и так сказать. Могу добавить, что в случае необходимости существующая система сброса позволяет оперативно переключиться на старые накопители. То есть туда, где вы в данный момент находитесь.
Вот уж в чем в чем, а быть утопленном в дерьме я никогда не хотел. Совсем не героический финал, согласитесь. Хотя — я быстренько прикинул — возможности поселения несколько далеки от того, чтобы меня утопить сразу. Но для того, чтобы подпортить имидж и настроение, у них мощи хватит.
— Вы серьезно?
— Конечно. Время от времени мы это практикуем. Теперь я понял страх и терзания Йосика. Тут могут крепко подпортить биографию. Не то что закуришь, запьешь. Или чего похуже.
— А не боитесь?
— Нам нечего бояться. Вы не первый, кто хотел нас учить, как жить. Нет, далеко не первый. Так вы намерены отвечать на наши вопросы?
— В принципе… Мне нужно собраться с мыслями.
Ну упырь. Ну гад! Ладно, поговорим. Поиграем в вопросы и ответы. Я тоже умею задавать. Теперь мы посмотрим, у кого это лучше получается.
— Надеюсь, десяти минут вам хватит для раздумий. Только вот еще что. Пока вы там собираетесь, — мне показалось, что он подавил смешок. Впрочем, качество звука такое, что это можно отнести и на помехи. Это же сколько лет этой технике? И ведь работает. — Сколько с вами людей?
— До хрена! — истерично крикнул я и отпустил кнопку на трубке.
Десять минут? Ладно, пусть так. Я аккуратно поставил аппарат на пенек. Теперь нужно действовать быстро. Десять минут. Допустим, абонент пребывает в задумчивости. Или прострации. Или… М-да. Там, где он на самом деле и есть.
Уже через полминуты убранный в сумку телефонный аппарат лежал в луже, а я, встав на пенек, сооружал себе лестницу. Не скажу, что раскладной сюрикен самая лучшая ступенька в мире, видали и получше, но в моем положении выбирать не приходилось.
Как и многие, я читал сказки про ниндзя. По отвесной каменной стене при помощи перчатки с когтями… Не знаю, сам не видел такого никогда. А вот по крючьям или ножам взбираться приходилось, правда, не с такой ловкостью, как это в кино показывают. Я засек — на сооружение лестницы и сам подъем у меня ушло шесть минут с четвертью. При этом в это время вошла одна неудачная попытка, когда я сорвался уже на второй ступеньке. Точнее, лезвие просто выскочило из стены.
Я где-то читал, что человек, взвешиваясь в стойке на голове, весит меньше, чем при стандартной позиции, то есть на своих двоих. Даже опыты на добровольцах проводили. Точно не помню всей аргументации, но что-то шибко умное, вроде того, что дух человека стремится к небу. Во время этого подъема моя душа как никогда стремилась ввысь, иначе мне ни за что не подняться бы по той хилой конструкции, что я соорудил. Это было сродни тому, как если подниматься по воткнутым в стену спичкам.
Я опасался, что самой большой проблемой окажется перебраться в желоб, по которому — брр! — но все оказалось куда проще, чем предполагалось. Его я преодолел почти не касаясь, как на крыльях, не в силах забыть, для чего он использовался. Проклятое воображение! Ведь даже запах уже не чувствуется.
Сюрприз поджидал меня там, где я не ожидал. Дверь оказалась запертой снаружи. Вынести ее к чертям собачьим не проблема, хотя она, как, похоже, и все остальные тут, достаточно массивная, так что шума будет много. И кто может поручиться, что они не выставили пост охраны? Лично я поставил бы обязательно. Придется обождать. Вот тогда я и посмотрел на часы.
На мое счастье, бородач оставил на месте систему эвакуации средства связи, то есть бечевку, по которой ничего не стоило вытянуть раритет наверх. К продолжению переговоров готов!
Найденная мной щелка позволила мне разглядеть часть местности перед дверью, только ничего интересного я не увидел, не считая части скотного двора. Оставалось положиться на слух и решать, как покинуть остров. Не будь у них автоматического оружия, я, пожалуй, рискнул бы отправиться вплавь. Фору в пару-тройку минут устроить несложно, этого мне хватит, чтобы отплыть метров на тридцать, а с такого расстояния попасть из пистолета нужно суметь. Против автоматов такая фора ничего не стоит. В несколько стволов они меня достанут и со ста метров. Была еще одна возможность; я вспомнил про систему канализационного сброса, которой мне похвалялся Кононов. Но это только в самом крайнем случае.
Пока я раздумывал да прислушивался, успел оглядеть свое новое местопребывание. Предбанничек совсем крохотный, буквально негде развернуться, да еще при этом исхитриться ни к чему не прикоснуться. Зато я обнаружил, что от такого же предбанника соседнего бункера меня отделяет только хлипкая деревянная стенка. Я аккуратно надавил на нее рукой. Тонкие доски податливо прогнулись. Все остальное оказалось делом пары минут. Видно, тут здорово экономили на гвоздях, поэтому доски просто вставили в пазы, тем более что от них не требовалось особой прочности. Да и никто тогда не думал, что, по сути, из выгребной ямы когда-нибудь сделают застенок.
Мой сосед расположился с куда большим комфортом, нежели я. Здесь имелся топчан - я видел его ноги в стоптанных сапогах - и пара разноразмерных чурбанов, что вполне можно счесть столом и стулом. И еще дверь в его отсек оказалась не запертой. Нет, у них тут определенно большие проблемы с несением караульно-постовой службы. Ну да не мне их учить. Когда я аккуратно выглянул наружу, то никакого часового не увидел. Не могу исключить, что он не расположился наверху, так сказать на крыше, но тут уж приходится рисковать.
Я решил не тянуть время и вернулся «к себе». Очевидно, моего звонка ждали, потому что отозвались сразу же.
- Слушаю.
- В общем, так, - быстро и глухо заговорил я. - Вскоре начнется переправа. Вам против нас не выстоять, факт. У вас времени полчаса. Может, несколько больше. Потом никакие переговоры невозможны да и бессмысленны. Предлагаю сложить оружие. До этого никаких разговоров я вести с вами не собираюсь. Решайте.
Хочется надеяться, что я был достаточно убедителен. Сейчас у них начнется легкая паника и минут пятнадцать им будет не до меня. Надо постараться уложиться. Я перебрался к соседу.
- Эй! Йоська, - позвал я вполголоса.
- Кто это?
- На свободу хочешь?
Он живо вскочил и уставился на меня.
- Вы?
- Ага. Так что, хочешь?
- К… Как?
- Легко. Тут лестница имеется, ты не в курсе?
- Наверху лежит.
- Понял. Ну я скоренько, подожди тут, не уходи.
- Хорошо, - промямлил он.
Да куда ты денешься-то? А крепко его долбануло. Крепко. Или это у него от водки и наркотиков мозги совсем отказывают?
Часового я так и не обнаружил. Только вдалеке у наружной стенки пробежал какой-то человек с автоматом в руках. Засуетились. Сейчас я вам помогу ускориться. Только вот извлеку этого чудика. Есть у меня одно занимательное соображение. По всему выходит, что рано мне расставаться с чудным островом, моя роль на этой сцене еще не сыграна до конца. А уж я постараюсь исполнить ее так, чтобы она запомнилась всем, кому доведется ее увидеть хоть краем глаза и услышать краем уха. Жаль, что мой мешочек остался там, но ничего, как-нибудь обойдусь.
Когда Йоська вылез, лицо его покрывала испарина.
- Вот спасибо-то, - заговорил он, ладонью вытирая лоб и щеки. - Задыхаюсь я там.
- Курить надо меньше.
- Да разве я чего? Так, иногда.
- Знаю я твое иногда! Пошли.
- Куда? - испугался он.
- Со мной.
- Нет, я лучше тут посижу. Могу даже вниз спуститься. Нет, - замотал он головой. - Не пойду.
- Не просто пойдешь, а побежишь, как наскипидаренный заяц. А ну вперед! - достал я пистолет. Нет, тут определенно не понимают по-хорошему. Наверное, это от недостатка воспитания. Что ж, придется мне преподать тут пару уроков хороших манер.
От него здорово несло спиртным, видно, приложился от души. Оно и понятно, истосковался человек по сорокаградусной. Нет, ну не может быть, чтобы они тут чего-нибудь не гнали или хотя бы бодяжили. Я в это никогда не поверю. Мало ли что электричества тут нет. Простейший самогонный аппарат можно соорудить из подручных средств буквально за полчаса, а уж бражку настоять можно из чего угодно, даже сахар не обязателен. Другое дело, что народ тут держат в ежовых рукавицах. Этот самый Лось и держит. Я уже не сомневался, что Кононов он и есть Лось. Но ведь тут не тюрьма, за периметр выходят. А уж там-то, в лесу, вари не хочу. На этом фоне мой визит с водкой вместо рождественских кренделей выглядел вполне логичным. Не получилось. Жаль. Хотя, впрочем, отчасти-то срослось, пусть и с негодяем Йоськой. Что ж, это как раз в нашей практике выбирать слабое звено.
Под дулом моего пистолета он вполне живо дунул к тому самому строению сугубо казенного вида, так привлекшего мое внимание. Только для начала я оставил под дверью свой сюрприз хозяевам. Какое место, таков и сюрприз. Им понравится.
На территории базы стало заметно оживленнее. Очень похоже, что мой блеф прошел. Ну дай бог. Мы уже достигли, как назвал это Йоська, лаборатории, когда из-за угла прямо на нас вывернул мужик с автоматом на ремне, одетый в военную форму без погон.
- Йося! - среагировал он на моего приятеля, которого я держал впереди себя, и только после этого заметил меня и открыл рот.
В этот рот я ему и врезал с лета, в запарке вложившись в удар чуть сильнее, чем то было нужно. Так я же говорю, в запарке, не со зла. Он так и рухнул навзничь, не успев как-то прокомментировать свои чувства. Да я, в общем, на том и не настаивал. Только сдернул с него автомат, резко пополнив свой арсенал. Подсумка с запасными рожками при нем не оказалось. И в три прыжка настиг своего ненадежного напарника, слишком явно изготовившегося оставить меня в одиночестве.
- Ты куда? - схватил я его за шкирку. За грязную, замечу, шкирку. Да только теперь-то чего строить из себя чистоплюя! Оба там были.
- Никуда! - «честно» выпучил он глаза.
- Веди внутрь.
- Нет. Туда нельзя.
- Это еще почему?
- Нельзя. Нам запрещено.
У меня совершенно не было времени ни разбираться, ни уговаривать, поэтому я только тряхнул его и грозно заверил, что мне можно. В таких вещах главное уверенно действовать, чтобы в голосе металл слышался, как у Зигфрида, собирающего соплеменников на битву. Ну и чтобы твердая рука чувствовалась. Он клацнул зубами и посмотрел на меня по-собачьи преданно.
Вблизи лаборатория производила менее монументальное впечатление. Время порядком потрепало деревянные стены, на которых еще угадывались следы краски. Оконные рамы откровенно прогнили, хотя то тут, то там видны были следы поддерживающего ремонта. Впрочем, особо я не рассматривал, некогда.
Дверь - такая же массивная, как, насколько я успел заметить, и все тут, - оказалась запертой, но это совсем не та преграда, которая может меня остановить. Окна-то на что? Прикладом я высадил ближайшее, хотя можно было бы и поделикатнее. Ну разозлился я! А вас когда-нибудь держали в выгребной яме, даже выведенной из эксплуатации по прямому назначению. При этом, на секундочку, я прокурор при исполнении, а не какой-нибудь деревенский алкаш, по пьяни провалившийся, в «очко» на собственном подворье.
От удара окно провалилось внутрь и зазвенело разбитое стекло. Ладно, сейчас я вам создам шумовой занавес. Я уже упоминал, что мы с моим мустангом и на расстоянии вполне в контакте. Только вот здешние эфирные условия, здорово напоминающие результат деятельности постановщика помех избирательного действия, существенно ограничивали наше взаимодействие. Ну да несколько сотен метров, думаю, не помеха нашей дружбе.
- Пошел! - велел я моему неверному напарнику, подкрепив требование направленным на него стволом, а сам достал пульт и произвел несложные манипуляции. Очень я надеялся, что это сработает; смущала меня эта радиомачта до невозможности.
Не успел Йоська, отклячивавший зад так, словно ему под хвост соли насыпали, перебраться через подоконник, как со стороны берега, где я оставил джип, раздались громкие хлопки выстрелов, и в небо одна за другой взвились сигнальные ракеты, издавая пронзительный вой. Пошло дело. Не слишком нежно подтолкнув в копчик приятеля, так, что он, охнув, свалился внутрь, я шустренько последовал за ним.
Вначале я ничего не понял. Ощущение сродни тому, когда ты просыпаешься с хорошего перепоя в незнакомой обстановке и ошалело пытаешься сообразить где ты. Снаружи день белый в разгаре, светло, солнце светит, легкий ветерок освежает, а тут непроницаемая темень и сладкая духота. Если б не мой друг Йоська, чье лицо белело в полуметре от меня, я бы, право слово, подвинулся умом, уступая место неведомому и непознанному. Разом вспомнились страхи, которыми нас пичкали перед отправкой на территорию. Когда говорили чуть не про тотальное колдовство и вообще изрядно давили на психику. Полагаю, что это не прошло бесследно для моего Коли Эдуардовича, променявшего непредсказуемое ремесло прокурора с исполнительными полномочиями на тихое деревенское существование под боком у молодой и охочей до него бабенки. Все же, надо признать, порой наша группа подготовки действует чересчур жестко, совсем нас не жалея. Пускай мы и считаемся эдакими супер-пупер, но все же живые люди, как ни крути нам хвосты. Другое дело, что с этим никто не желает считаться, включая нас самих, что по большому счету правильно. Мы суперы, и этим все должно быть сказано.
И вот этот супер протянул вперед левую руку и шагнул туда же. Пальцы наткнулись на что-то мягкое и податливое. Я испугался! Да! Я, маму вашу гребнопенную хорошо, испугался. И отдернул руку. А потом снова протянул. Подушки пальцев ощутили плотную ткань. Уп-с!
Все же надо признать, перед тем, как нас нещадно кошмарить, нас так же нещадно дрессировали, выстраивая психику. Чтобы там ни говорили и ни рассказывали, но все эти спецназы - при всем уважении - за малым исключением ходят толпой. Ну хорошо, группами. Мы же редко когда даже по двое. Прокурор он по своей сути одиночка. На которого давят как сверху, так и, ну, я не знаю, пусть со всех сторон. Причем каждое такое давление предполагает получение диаметрально разных результатов. При этом одно дело прокурор обыкновенной правоприменительной практики, действующий на своей территории и в своем кабинете, где к его услугам целый штат помощников и общее знание текущей ситуации. А мы, экологи? Я ж не в кабине-тике сижу, справочки в дело подшиваю. Я же на месте происшествия, порой - да почти всегда! - черт его знает где, среди незнакомых людей, часто враждебно настроенных, что и понятно, без команды поддержки, по большей части присутствующей весьма и весьма виртуально. К чему я это все? К тому, что нас все же неплохо, старательно готовят. Другое дело, что у некоторых от такой подготовки напрочь срывает крышу. До собственно психушки, насколько я знаю, дело редко доходит, но вот форма поведения меняется. Порой, говорят, необратимо. Власть вкупе с этим самым супер, знаете ли, штука страшная. Словом, у некоторых чердак сносит до фундамента. И не без основания. Скажу так, сам подобное проходил. Возможно, это была легкая форма. Не знаю. Может, средняя, но точно не запущенная. Привели в чувство, спасибо. При том что при исполнении я могу да и положено мне бывать зверем. Вот так. Тут ты белый и пушистый, а там вампир-душегуб с волчьим оскалом. Или наоборот. В смысле очередности места действия. Вот я замечаю, что меня охотно стали посылать в отдаленные командировки, а я не менее охотно на них соглашаюсь. Может, это уже диагноз?
Передо мной была свисающая сверху черная ткань, бархатистая на ощупь. Таким полотном свисающая, как театральный занавес. Плотная и тяжелая. Попытался найти край, чтобы раздвинуть и пройти дальше, не нашел и просто поднял. Снизу на мои ботинки упал желтый мерцающий свет.
- Пошел! - скомандовал я.
- Нельзя нам.
- Вперед! Ушибу совсем!
Я подкрепил команду тычком автоматного ствола. Это подействовало. Йосик - по роже видно, что испуган дальше некуда, - послушно встал на карачки и полез туда, к мерцающему свету. Глядя на его разросшийся вширь зад, я нырнул за ним, чувствуя, как по моей спине прошлась тяжелая ткань. Очень похоже на поглаживание, но такое, недоброе. Кто-нибудь испытывал во время купания прикосновение медузы или хотя бы водорослей? Вот где-то так. Отвращение, настороженность и страх. Возможно, срабатывает какой-то атавистический механизм, заложенный в подсознании, не знаю. И еще этот сладковатый запах.
Выныривая из-под занавеса, я ткнулся макушкой в оттопыренный зад моего напарника по несчастью. Тот громко охнул. Я отпихнул его в сторону. И тоже чуть не того. Не охнул.
Помещение… Трудно сказать. Метров тридцать квадратных, пожалуй. Только это я потом, чуть позже прикинул. А сначала - на полу стоят три подсвечника… Подставки? Светильника? Не суть. Три круглых столбика, эдак с метр высотой каждый. На них сосуды… Я не знаю, как их точно описать. Да и времени на это у меня было ровно ноль без палочки впереди. Снаружи уже раздавался отчетливый человеческий гомон. Муравейник проснулся. Стаканы, наверное. Вот именно что стаканы. Граненые. В них горящие фитили. Освещающие… Матерь Божья!
Я выхватил фонарик и включил. Йоська в это время тихонько подвывал, страдая.
Я не собираюсь ничего ни преувеличивать, ни приукрашать. Поначалу оторопь меня взяла такая, что не по себе. Секунды три я чиркал световым лучом вокруг себя и перед.
Передо мной на возвышении, наклоненном по отношению ко мне влево, то есть в сторону входной двери, стоял гроб. В котором лежал человек. Покойник. Труп. Мумия.
Я не страдаю девичьими приступами меланхолии и юношескими страхами. Ни в вампиров, ни в потустороннюю жизнь я не верю, по закону мне этого не положено. Хотел бы я видеть лица моих начальников, если бы я начал им рассказывать про призраков хоть с косами, хоть с требниками. Полагаю, у них достало бы запаса презрения, чтобы окатить меня с ног до головы. Но тут…
В принципе к этому моменту я уже почти сформулировал свою точку зрения на происходящее. Если коротко, то Лось, он же Кононов, судя по всему, сын того Кононова, Василия Евгеньевича, пользуясь имеющимся в распоряжении экспедиции научным потенциалом и военно-техническим обеспечением, каким-то образом сумел создать здесь, на острове, что-то вроде военизированной коммуны, используя диктаторские приемы. Ну военным это свойственно, а военные здесь присутствовали, так что никаких сюрпризов. При этом постарался свести к необходимому, по его представлению, минимуму контакты с окружающим миром. Будь то хиппи из стен чудом выстоявшего монастыря или подданные императора Сани. При этом я держал в уме постулат, что Лось всего лишь витрина, бренд, образ, выставляемый для всеобщего обозрения. Одному такое дело не поднять. Известно, что короля делает свита. И она, свита, в этом смысле старалась. Или старается. Хотя, допускаю, что ряды ее сильно похудели. Диктаторы всегда стремятся сократить количество приближенных, способных в перспективе или претендующих на роль харизматических лидеров, способных представить реальную опасность лидеру существующему.
То, что я увидел, на некоторое время повергло меня если не в ступор, то уж привело в замешательство точно. Да тут еще и дружок мой не то завыл тонким голосом, не то заплакал. В этот момент мне было как-то не до его переживаний. Своих хватало.
Никаких сомнений, что передо мной имел быть место объект культового поклонения в виде мертвого тела. В котором, кстати, мне чудились черты профессора Макарова Вячеслава Михайловича в виде бородки и золотых очков. Впрочем, я бы не стал это утверждать со стопроцентной уверенностью. Я рассчитывал на мои камеры, которые должны беспрерывно снимать все это дело.
- Заткнись! - толкнул я Йосика так, что тот безвольным кулем повалился на дощатый пол. Достал он меня, честное слово.
Он даже лежа продолжал скулить.
Что же они нагородили вокруг покойного, что люди так пугаются? Чего же это за идеология такая? И, главное, на кого все это рассчитано? На своих? Так им, похоже, вход сюда запрещен. Напрочь и категорически. Сами они тут шабаши устраивают, что ли? Я о верхушке. Вроде закрытой секты. Посвященные. Что-то у меня это в голове не укладывается. Нет у меня чего-то такого, чтобы это все воспринять. Ну вот не был я пионером, хоть режь.
Я схватил Йоську за шиворот, пытаясь поставить того на ноги, но он ни в какую. Ноги поджал, ручонки на брюшке сложил, глаза закрыл и скулит гад. Черт с тобой, скули, некогда мне с тобой возиться.
Я уже достаточно пришел в себя, чтобы сориентироваться. Если слева от меня уличная дверь, то мне направо. В, так сказать, святая святых. Впрочем, у меня появились немалые сомнения в том, что там есть хоть что-то для меня интересное. Если прямо при входе устроено что-то вроде святилища, то за ним что может быть? Во всяком случае, мало чего, что соответствовало бы гордому слово «лаборатория». Навидался я их. И самых современных, оснащенных дорогущей техникой и чистейшими реактивами, и завалящих, где достоверно можно определить разве что цвет исследуемого вещества и - примерно - его температуру.
Теперь мне удалось найти стык полотнищ, поэтому я выбрался из этого склепа, не вставая на четвереньки. Тут, с другой стороны занавеса, оказалось достаточно светло для того, чтобы я смог выключить фонарик. Окна, конечно, пыльные и грязные, но дневной свет все же пропускали.
Не больше трех минут ушло у меня на то, чтобы обследовать первый этаж. В сущности, и этого-то было много. Вне всякого сомнения, раньше тут было что-то вроде общественного места. Или, точнее, присутственного. В том смысле, что тут раньше располагалась столовая с кухней при ней, небольшая кладовая, еще какие-то подсобные помещения. А в дальней комнате стоял давно заглохший дизель-генератор, правда на вид вполне исправный. Кое-где на стенах еще висели старые плакаты и лозунги. Видно, с идеологией тут было поставлено туго, если все это притащили с собой в глушь в таком количестве. Или не притащили? Может, с окрестностей набрали? И на всем этом пыль, паутина и следы давнего запустения. Не может быть, чтобы забросили такое здание только ради того, чтобы поместить в нем труп. То есть, естественно, наверняка я этого не знаю, поэтому рассуждаю только со своих позиций и исходя из личного жизненного опыта. Мне лично, к примеру, не знаком ни один шаман или идолопоклонник, хотя нескольких молодых дурачков, пытавшихся подражать им, я все же встречал. Помню, квартира у одного такого была сплошь завешана всякими непотребными изображениями, полно макулатуры по этому делу, какие-то «магические» штуки везде разложены, в шкафу пара балахонов висит, но при этом жить в своей квартирке он не перестал. И родителей на улицу не выставил, хотя те только что не плевались по поводу его увлечения, а уж скандалы у них происходили чуть не через день. Так что, видно, что-то в здешнем мироустройстве разладилось до того, что общественная столовая накрылась самой что ни на есть грязной, черной, давно немытой сковородкой.
На второй этаж - пришлось нещадно вышибить дверь, закрывающую путь на лестницу, - я взлетел, перепрыгивая через три ступеньки. Меня прилично напрягал все возрастающий шум снаружи. Эффект от устроенного мной фейерверка быстро сойдет на нет, и вот тогда за меня примутся всерьез. Будь это нормальный дом, я имею в виду каменный, с автоматом и пистолетами я бы дорого им дался. В этом же хило-бревенчатом сооружении я оказывался защищенным не многим больше, чем в брезентовой палатке. Небольшая надежда маячила в том смысле, что аборигены могут не рискнуть штурмовать святое для них место. Помниться, в бессмертном романе «Дети капитана Гранта» туземцы, если не ошибаюсь, Тасмании тоже не решились штурмовать гору, которая для них была табу как раз из-за захоронения на ней не то их шамана, не то вождя. Но где те туземцы и где эти парни с автоматами. Разница! Мне порой кажется, что у нас вообще нет никаких табу. То есть как бы есть, но на самом деле не больно-то. Вся надежда на некоторую местную дремучесть и, если можно так выразиться, патриархальность. Вон у моих знакомцев Медведей с этим все четко - это можно, а вот это уже никак нельзя. Занятные, кстати, мужики, пообщаться бы с ними без помех, вволю. Только что-то мне подсказывает, не свидимся мы больше. Их проводник не только выводил меня на цель, но и уводил от своих семей. Не исключаю, что сейчас они уже кочуют в только им одним известном направлении.
То, что было на втором этаже, куда больше соответствовало понятию «научная лаборатория». Конечно, с поправкой на тот век и все-таки полевые условия, но тем не менее. Мой осмотр сильно облегчило то, что двери оказались без замков, лишь самодельные двусторонние запоры-накидушки, способные удержать двери закрытыми разве что от сквозняков.
Если не считать пыли и паутины, то тут царил полный порядок. Более того, я уверен, что сюда время от времени наведывались. Я заглянул в одну комнату, другую, а потом осторожно выглянул в окно.
Отсюда, сверху, отлично было видно, что суета началась изрядная, но при этом совсем неплохо организованная. К тыловой части наружной стенки - по отношению к воротам, через которые я сюда вошел, - двое спешили с пулеметом Дегтярева. Тот, который нес собственно пулемет, явно мужчина, его рыжая борода не оставляла в этом сомнений. А вот напарник с пулеметными дисками под мышками здорово смахивал на женщину, хотя по одежде и не больно-то отличишь. Ладно, эти пока что не по мою душу, но сам факт наличия у них пулемета говорит о многом и здорово меня расстроил. Ясно, что просто так мне отсюда не выбраться. Эта штука легко достанет от берега до берега. А учитывая ее скорострельность и убойную силу, это серьезно. Мне нечего этому противопоставить, кроме личной изворотливости.
Нет, действительно отличный наблюдательный пункт. И не только. Как стрелковая позиция тоже неплохо, к сожалению, недолговременная из-за слабой защищенности. Отсюда просматриваются даже берега озера. Странно, что пулеметчики не заняли эту позицию, откуда открывается почти круговой сектор обстрела. А уж с пулеметом-то и подавно.
Словно в ответ на мои рассуждения над головой у меня зазвучали быстрые шаги. Телепаты, не иначе. Или просто не один я такой умный. Пришел, понимаешь, увидел и рассудил. А тут до тебя люди чертову прорву лет жили, все до последней занозы изучили, они навроде дурачков, что ли?
Я прижался к стене и, подняв голову, сосредоточился на звуках над моей головой. Больше подставляться не было никакого желания. А вот интересно, что они сделают, если им удастся меня сцапать? Так, стоп! Двумя руками я обуздал разыгравшееся воображение. Вот только умирать заранее не надо. Скольких хороших людей губила богатая фантазия на подобную тему. От этого тонус падает до нуля, и слабеют ноги, а порой и памперсы набухают.
Шаги замерли метрах в трех от меня, в том направлении, куда я стоял лицом. Если это пулеметчик, то он берет под прицел дальнюю оконечность острова, градусах в ста двадцати от оси ворот.
Стоп-стоп! Спокойно.
Крыша коническая. Разгуливать по ней даже птицам не с руки. То есть не с ноги. Так там что же, чердак? Естественно, иначе при такой конструкции никак. Как-то я не подумал сразу. Старею, что ли?
Я посмотрел наверх. Из щелей дощатого потолка медленно падала пыль. А если это по мою душу?
Мягко ступая внешними кромками подошв, я поспешил туда, где, то есть над чем остановился предполагаемый пулеметчик. Нет, я все понимаю, но зачем научной экспедиции пулеметы? Как-то одно с другим не стыкуется. Автоматов пару-тройку - еще куда ни шло. Учитывая сугубую обстановку. Но даже в геологоразведочных партиях, искавших тут не только нефть, но и золото, и алмазы, и еще много чего, обходились либо одним пистолетом для начальника экспедиции, либо двумя - включая сакральную фигуру парторга. Налицо явный и откровенный перебор. Меня и изначально-то акаэмы эти смущали, не по Сеньке шапка, а уж «дегтяри» и вовсе нонсенс. Где-то и что-то я упустил. Проморгал. И еще телефон этот американский меня смущал. Как будто все в теме, в эпохе, так сказать, но на кой, скажите мне, черт такой - или, если шире, такие - научной экспедиции? С кем там должны переговариваться?
Мне все было бы яснее и проще, если б я увидел тут приклеенный или хоть раздавленный комочек жвачки. Или любую другую неоспоримую примету нынешней эпохи. Скажем, окурок сигареты с фильтром. Но ничего подобного не было и в помине. Потом одежда да и обувь тоже. Чтобы столько она продержалась, это ж какое количество надобно было завезти сюда? Просто чертова уйма получается. Да и не бывает так. Лесопилка опять же. Пусть и с конным приводом. Впрочем, как раз ее-то можно было раздобыть на месте. Но тогда еще одно. Если вокруг имперской столицы растут плодовые деревья, вспахиваются поля и сажаются огороды, то тут, кроме крохотных приусадебных участков, ничего подобного не видно. Конечно, поля могут быть спрятаны в лесу, не знаю, всяко бывает. Но я отчего-то сомневаюсь в их наличии. Но ведь скотину и птицу надо чем-то кормить. Одним сеном? Лошади и коровы - те да, но, извините, птички на такое не пойдут. Да и людям без хлебушка тяжеловато будет. Значит, они его где-то берут. Допустим, меняют у соседей. На что? Да в течение стольких-то лет. Я вспомнил зажиточного Степку Коммуниста, которого так не любит Саня и его люди. Вполне подходит на роль торгаша-посредника. Нет конечно же всегда есть вероятность, что в свое время членам экспедиции либо удалось самим наткнуться, либо, что вероятнее, им заранее было известно о местонахождении некоего склада с оружием и амуницией. Мне приходилось бывать на армейских складах стратегического значения. Это, доложу я вам, нечто. Супермаркеты видали? Так вот это еще больше и заставлено ящиками от пола до потолка. Армию можно одеть и вооружить, а то и больше. Так что как вариант возможно. И, в общем, реалистично. Другое дело, что крупных воинских формирований в этих краях не было. Но вопросы у меня все равно остались.
Пулеметчик надо мной осторожно потоптался на месте, аккуратно положил на пол что-то тяжелое - пулемет? - и замер. Я тоже дышал через раз. Ну? И что дальше? Я вспомнил Йоську. Как он там? Все скулит или уже прекратил? И куда двинулся? Если рванул к своим, а это самое логичное, даже сразу после нашего безрадостного расставания, то времени для того, чтобы подоспела подмога по мою душу, прошло маловато, даже при всех небольших здешних расстояниях. Но этот пулеметчик или кто он там на самом деле меня определенно беспокоил.
Вдруг я услышал голос. Первые слова я не разобрал, зато потом слышал вполне четко.
«…Никого не видно. Машину вижу, да. Стоит. Нет, больше ничего. Сейчас я с другой стороны посмотрю. Да, есть. Да. Понял».
Ах ты ж! Как я не догадался. Наблюдатель. Нет, все правильно и логично. Если этот склеп - местная святыня, а сдается мне, что так оно и есть, то подвергать ее опасности, превращая в огневую точку, которую наверняка порушат ответным огнем, они не стали б. А он нужен мне тут, наблюдатель-то? Не уверен. Скорее, уверен в том, что не нужен. А вот человек, который может ответить мне на некоторые вопросы, очень пригодится. К тому же вопросов у меня накопилось достаточно.
Я посмотрел на часы. Тридцатиминутный интервал, обозначенный мной, едва перевалил за свою треть. Однако быстро они действуют. Быстро и слаженно. Я про себя прикинул, как действовала бы наша прокуратура, объяви вдруг, что на нее готовится нападение. Ну охрана, с ней все понятно. Этих учат так, что пыль столбом. Впрочем, я обратил внимание, что учения эти происходят главным образом тогда, когда генеральный возвращается после отпуска или тяжелых выездных совещаний или заседаний. Уверен, что это не его инициатива, просто кое-кто усек, что, когда начальство видит взмыленную охрану, отрабатывающую свой маневр, на сердце у него легчает. Не одному ему плохо. Но все остальные - от секретарш с кадровиками до снабженцев и даже нас, полевиков, боюсь, долго искали бы свою стрелковую ячейку. А тут все, в общем-то, обошлось без большого шума и бестолковой суеты. В этом смысле они молодцы, ничего не скажешь. Сразу видно, что все их действия отрепетированы заранее.
Я три или четыре минуты в темпе обследовал этаж, отыскивая ход на чердак. И ничего. Не было здесь выхода! Учитывая, что мне приходилось передвигаться, соблюдая звукомаскировку, это почти рекорд. Но смотрел я тщательно, заглянул в каждый уголок. В конце концов, лестница или выход на нее не иголка, под столы заглядывать не нужно. Заодно составил довольно полное впечатление о лаборатории. Тут действительно раньше работали. Никак не меньше двух десятков человек, а то и до тридцати; я помню, что некоторые рабочие места в исследовательских учреждениях могут дублироваться, то есть на одного работника приходится не одно, а два или три места приложения трудового энтузиазма.
Я остановился в коридоре - теперь вообще не убирал палец со спускового крючка автомата - и задумался, просто кожей чувствуя, как утекает время. Где же может быть этот чертов вход на чердак? Снаружи, что ли? Что-то я подобного не встречал. Нет, пожарная лестница дело, в общем, обычное, но тут я ее что-то не заметил. Впрочем, я видел это строение, по сути, только с одной стороны.
И вдруг у меня возник вопрос. А насколько мне вообще нужен рядовой исполнитель и что мне делать дальше? Отсидеться вряд ли получится, особенно учитывая Йоську. Этот молчать не станет. Да еще тот тип, которого я вырубил и лишил личного оружия. Не лучше ли мне, пока не поздно, убраться туда, где меня не будут искать? Спокойно отсидеться - или не очень спокойно - и в темноте развернуться во всю мощь. То есть либо добраться до Лося, либо улепетывать отсюда во все лопатки.
Еще минута у меня ушла на то, чтобы внимательно осмотреть окрестности и оценить обстановку. Нет, отличный наблюдательный пункт, полное господство над местностью. Эх, знать бы, где жилье Кононова! Наблюдатель в этом смысле мне бы очень пригодился. Только вот как к нему подобраться? Как? Не знаю. Впрочем… Откуда он двигался? Оттуда примерно, где я в первый раз выглянул в окно. Точнее, стоял спиной к простенку. Я поспешил вернуться на то самое место и занял прежнюю позицию. Неплохой прием для тех, кто не в ладах с собственной памятью. При этом включается так называемая мышечная или ситуационная память.
Нет, он прошел не прямо надо мной. Несколько правее. Моя правая рука, державшая автомат, словно отозвалась на тот давний шум и потеплела правая же щека. В этом деле, если нет качественного и отработанного навыка, можно попасться в ловушку собственной мнительности.
Значит, справа. Странно, как раз эту наружную стену я рассмотрел вполне прилично, когда двигал сюда с любителем покурить и не только. Нет там никакой наружной лестницы, факт.
Я скорее по привычке, чем по необходимости выглянул в окно. Со стороны моего узилища спешили четверо с оружием в руках, причем четвертым был мой Йоська. Правда, вооружен он не был. Вот гадство!
Уже сбегая вниз по лестнице, я вновь активировал моего мустанга, велев разразиться ему новой порцией брани, которая последовала, едва я ступил на первый этаж. Залихватский свист сигнальной пиротехники должен быть слышен километров на десять в округе. Привет, Медведи! И всем остальным тоже не хворать.
Раньше тут располагалась кухня. Два ее окна выходили на сторону, противоположную той, с которой я сюда проник. Знаю, что стекло тут жуткий дефицит. Чего стоит только вспомнить остекление - или его попытки - столицы императора Сани. Кстати, как он там? Но это не остановило меня, и я бессердечно высадил стекло вместе с рамой, да еще осколки покоцал, чтобы, перелезая, не пораниться. Выглянул наружу. Под окном никаких палисадников с цветами и прочих засад. Вздохнул поглубже - воздух внутри спертый, настоянный на лампадно-стаканных испарениях и дыме и, предполагаю, заглушаемом ими запахе тления, - и после короткого колебания кинул наружу одно из моих удостоверений. Пожалуйста, не жалко.
Обозначив след моего побега из святыни, я метнулся обратно в сторону облагороженного бархатом склепа. Наплевать на собственные чувства. Я пока просто не видел другого места, где бы я мог укрыться. Как и у многих людей, у меня есть некоторое предубеждение к мертвым, но все же это далеко не страх или хотя бы трепет, свойственный большинству сограждан. Так уж получилось, возможно, несчастливо, что мне пришлось их повидать, упокоенных. Главным образом, нехорошо, насильственно. Над иными, случалось видеть, злодеи глумились самым отвратительным образом. Что ж, работа у меня такая, порой приходится сталкиваться. И терпеть. Особенно поначалу. Потом привыкаешь. А что? Патологоанатомами тоже не рождаются. Уж им-то в этом смысле приходится куда круче, нежели нам.
В таких ситуациях почти всегда действуешь, исходя из имеющихся у тебя крох информации и собственной интуиции, помноженной на расторопность. Вот и я тоже. Не нашел ничего лучшего, чем нырнуть под гроб покойного профессора, постамент которого в лучших традициях был задрапирован алой тканью. Я уже слышал звуки погони, но пока что они были за пределами этих стен, поэтому позволил себе включить фонарик. И, уверяю, правильно сделал, потому что в противном случае рисковал нанести себе увечья разной степени тяжести. Тут, под гробом, стоял даже не сейф, я бы сказал, несгораемый ящик с метр высотой, а вокруг него стопками и россыпью рабочие журналы, похожие на амбарные книги.
Не знаю. Возможно, это такая насмешка судьбы, чтобы под покойником прятали результаты его трудов. Скорее всего кто-то, хоть тот же Лось, захотели просто прибрать эти документы подальше от чужих глаз, при этом не решившись их уничтожить или исходя из иных соображений, не знаю. Тут открывается простор для домыслов. Я просто зафиксировал все это богатство на камеру, переслал сигнал на аппаратуру джипа и, выбрав перевязанную шпагатом стопку, употребил ее в качестве табуретка, выключив фонарик и положив на колени автомат.
- Он здесь, сволочь, здесь! - узнал я истеричный голос Йоськи. - Я же говорил.
- Да, дела. Надо сообщить Василичу, - ответил одышливый басок.
Они все еще находились снаружи.
Сколько я тут продержусь? Надолго меня не хватит. То есть не столько меня, сколько моего убежища. Место, конечно, святое, но из моего опыта следует, что на определенном этапе слетает любая святость. Впрочем, допускаю, что мне вполне могли попадаться не те люди. Моя профессия мало предполагает общение с безгрешным народом, отчего вырабатывается специфический взгляд на действительность и тех, кто ее создает. Если угодно, созидает.
- Я не пойду, - взвился голос курильщика.
- Чего, охранять останешься? - спросил кто-то насмешливо.
- Могу и охранять! А к Лосю не пойду.
- Вот у него-то автомат свой и заберешь. Беги давай, живо. И запомни, кому Лось, а кому и… Понял? Дуй, вояка. И смотри, шаг в сторону… Ну ты знаешь.
- Послушай, - взмолился Йоська. - Ну не хотел я. Он под стволом меня. Я правду говорю. Не сам же я, да?
- Не ной. Давай пулей.
- Давай вместе, а?
Мне кажется, я услышал звук удара. Во всяком случае дискуссия резко прекратилась.
- Ты туда, - распоряжался бас- К стене не жмись, заляг. Ты за угол. Держаться так, чтобы видеть друг друга и меня.
- Как это? - спросил кто-то совсем молодым голосом.
- Так! Подальше отойди. Чего непонятно? Быстрее, пока он не сбежал куда.
- Куда ему бежать?
- Не знаю и знать не хочу. Тебе тоже добавить для скорости?
- Обойдусь.
Что ж, молодцы. Оцепить, взять под наблюдение, постоянно осуществлять визуальный контакт друг с другом. Внутрь даже соваться не стали. Толково. Теперь, надо полагать, надо ждать подкрепление для проведения зачистки.
- Эй! Ты куда?! - послышался уже знакомый бас- Стой! Вот урод, - прокомментировал он для себя. - Стой!
- Пашка! Иди сюда. Ступай к Василичу. Доложишь. И про Йоську скажи. Видишь?
- Куда это он?
- Поймаем, спросим. И быстро, быстро!
- Да понял я.
Так, похоже, мой приятель дал деру. И, как ни странно, меня тоже занимал этот вопрос - куда? Очевидно, что спрятаться здесь, на острове, практически невозможно. В длину метров двести пятьдесят от силы, в ширину и того меньше. Да даже не в этом дело. В момент, когда гарнизон поднят по тревоге и изготовился отражать нападение извне, когда нервы у всех натянуты до звона, а руки сжимают оружие, устраивать игру в прятки опасно для здоровья. Вот кстати, если б меня и в самом деле пришли выручать, они что, действительно стали бы стрелять? По всему выходит, что да. Почему? Ведь по своим же! Я действительно чего-то не понимаю. И это чего-то мне нужно будет выяснить.
Я посмотрел на часы. До окончания срока моего ультиматума осталось шесть с небольшим минут. А не устроить ли им шухер? Хороший такой, шумный, яркий. Я прикинул свои возможности. Жаль, мешочек мой там остался, с ним мой арсенал был бы несколько солиднее.
Я прислушался. Снаружи, кажется, ничего интересного не происходило. Жаль, не догадался оставить снаружи одну из камер. Но ничего, кое-что мы и так можем. Я активировал коммуникатор и вышел на связь с джипом. Через полминуты я на своем экране мог видеть то, что фиксировала его внутренняя видеокамера, закрепленная в салоне на зеркале заднего вида. Вот ворота, паром у причала. Ни одной живой души не видно. Я сделал максимальное увеличение. На экране появился пучок травы, проросший между камнями. Это слишком, чуть поменьше. Поводив объективом по кромке стены, я остановился на напряженном лице моего знакомца Прохорова. Бдит борода. Вот он взял бинокль и принялся шарить им, высматривая. Ищи, ищи. Чуть правее еще один мужик. В общем, все понятно. Я опять сделал общий план.
Нет, сидеть тут глупо. Рано или поздно меня или найдут, или выкурят. Если мое предположение по поводу армейских складов правильно, то даже страшно представить, что там может быть. Ну положим, закидывать меня боевыми гранатами они вряд ли станут. Поджигать, полагаю, тоже. А вот какую-нибудь дрянь вроде моих гранаток кинуть вполне могут. Интересно, в течение какого времени сохраняются боевые свойства отравляющих газов? А ведь когда-то знал. Например, иприт. Период полураспада в естественных условиях три месяца. Гляди-ка, помню кое-что. Гарантийный срок хранения… Забыл. Почему-то крутится цифра в двадцать пять лет. Что-то не соответствует одно другому. Так, сейчас. Иприт следует хранить в герметических емкостях, исключающих попадание… Именно что!
Россия ратифицировала Конвенцию в тысяча девятьсот девяносто седьмом, это я точно помню. Промышленное производство иприта в Советском Союзе было прекращено в девятьсот сорок пятом. Ну тут есть разночтения, но не суть. Уничтожение проходило в две тысячи втором. Получается, что без малого шестьдесят лет. А ведь как боевое ОВ его не применяли. При этом производство собственно иприта началось еще до Великой Отечественной. Кстати, в Москве, в Кузьминках. Получается, в загерметизированном виде он может храниться жуть сколько времени. Но то иприт. А остальные? В этих краях какую только гадость не разрабатывали. Институтские и заводские архивы, понятное дело, не сохранились, так что исчерпывающего перечня нет. Я вспомнил лабораторию надо мной. Колбочки, трубочки, шкафчики. Тут, полагаю, тоже могли кое-что схимичить при желании. Или могут еще и теперь?
Как это мне раньше в голову не пришло? Я посмотрел на часы. Еще четыре минуты. Нет, надо выбираться на оперативный простор. Тут, рядом с покойником, ничего хорошего не высидишь. И не факт, что мне удастся выбраться с наступлением темноты. Еще минут пятнадцать - двадцать и меня будут искать с собаками. Кстати, за все то время, что я на территории, я практически не встречал собак. Очень редко. Это о чем-то говорит? Должно, если вспомнить, что их обоняние в сто раз лучше человеческого.
Так, очевидно, что мне нет смысла пробиваться к воде. Подстрелят как рябчика. Мне нужен ключ. Проводник. И очевидно же, что им может быть только сам Лось. Только он, лично, может меня отсюда вывести. Он и никто больше. Полагаю, он сейчас в штабном доме. Отсюда до него по прямой метров тридцать или тридцать пять. Пять секунд хорошего бега, не больше. При этом неплохо бы задействовать какой-нибудь отвлекающий фактор. Фейерверк, пожалуй, исчерпал себя. Хотя, на крайний случай, отчего бы и не попробовать. Впрочем, я не все еще использовал. Мой мустанг не просто хорошо оснащенный внедорожник, это полицейский вариант. То есть кроме многого другого в нем имеется пара внешних динамиков. Я провел короткую инспекцию своего арсенала и ввел еще одну функцию на коммуникаторе, предварительно нацелив камеру на моего бородатого приятеля, что-то говорившего в сторону, повернув голову вправо. При желании я мог бы это послушать, но не сейчас.
Ну пора!
- Эй, на острове! - Я постарался говорить басом, насколько возможно изменив голос. Мощный звук с полусекундным опозданием ворвался в разбитое мной окно. А может, и в оба. - Приказываю. Всем сдать оружие. Вы под прицелом. Даю вам три минуты на то, чтобы выйти к парому с поднятыми руками. В противном случае открываем огонь на уничтожение.
Про Бонда кино видели? Там у него в машине все дела, от наружных пулеметов до замаскированных пусковых установок с ракетами. Ну ракеты, считай, я уже продемонстрировал. Дважды. А вот пулемет еще нет. Говоря между нами, пулеметик так себе. Да другого под капотом и не разместишь. Но когда очередь хлестнула по каменной кладке, и без того напряженное лицо Прохорова съежилось, и он резко пропал с обреза стены.
С богом!
Уже знакомым путем я выкатился к оконному проему. Выглянул - никого. Высунул голову чуть дальше - мама моя дорогая! Ко мне бежали человек пять. Заметили? Нет?
Я не стал уточнять и, пригибаясь, нырнул к соседнему окну. Извините, ребята, но со стеклами у вас будут проблемы. А не надо было хамить! Я вас заставлю прокуратуру любить. Судя по их лицам, они отнюдь не несли мне рождественского подарка. Да и не сезон, конечно. Я в последний раз посмотрел на экран коммуникатора. У ворот ничего не происходило. Ладно, пощажу я ваши стекла. Пока. Когда они были метрах в двенадцати от меня, я метнулся обратно и, выхватив гранатку, кинул ее им. Получите!
Снова выглянул я через секунду. Что сказать? Они получили. Лежат, стонут, корчатся. А я тоже получил, только фору.
В правой руке автомат с захлестнутым на локоть ремнем, в левой - очередная «какашка» на боевом взводе. Которую я сразу же метнул вывернувшему из-за угла мужику. В прыжке. Я прыгаю наружу, он выскакивает, я ему сюрприз. И ходу во весь дух.
Я преодолел половину расстояния, когда прогрохотала автоматная очередь. Куда и откуда стреляли, я не понял, но отчего-то кажется, что это в мой огород камешки. Я метнулся в сторону, сбивая стрелявшему прицел, и еще наддал, хотя и так, казалось, бежал на пределе. Я увидел, что в окне штабного дома кто-то замаячил, а потом принялся открывать створку. Ну приятель, так ты не успеешь. В такие моменты не о дефицитном стекле нужно думать, а кое о чем другом. О своей глупой башке, например.
Следующая очередь прошла впритирку со мной. Я оглянулся на бегу и увидел парня возле лаборатории. Он стоял, расставив ноги, и целился в меня. До штабного дома оставались считанные метры. Я резко остановился, присел и выстрелил в его направлении. Никакого желания убивать его у меня не было и в помине, требовалось лишь заставить его понервничать. Он отреагировал с похвальной быстротой, рухнув на землю. Молодчик!
Если идти через дверь, то придется обегать дом, теряя драгоценное время и подставляясь под очередного желающего пострелять. Я поступил проще, на бегу всадив несколько пуль в окно, за которым уже никто не маячил, а потом прикладом вынес раму. За последние полчаса я побил окон больше, чем, наверное, за всю предыдущую жизнь. Будет о чем внукам рассказывать на пенсии, если я доживу до того и другого. В процессе этого стремительного акта вандализма я увидел, как кто-то выскочил за дверь.
Мухой проскочив чей-то кабинет, я выбежал в коридор и выпустил очередь поверх голов двоих вояк.
- Лежать!
Они на удивление быстро со мной согласились и плюхнулись на пол. Автомат был только у одного, и я отшвырнул его ногой в сторону от греха подальше. Ну и где мне искать Лося?
- Где Кононов? - спросил я, сунув горячий ствол за ухо одного из лежачих.
- На складе, - не стал запираться тот.
- Как на складе? - опешил я. Вот это называется, приехали. - Зачем?
Нет, до склада, пожалуй, мне не добраться. Я и сюда-то, можно сказать, с трудом пробился. Стреляй тот парнишка чуть получше - все, заказывай венки и оркестр. Или все же рискнуть? Да нет, глупо. Ну и что теперь делать? Уж лучше бы при покойнике остался. Тепло, сухо и мухи не кусают. Черт! Это же надо так влипнуть! Но что он делает на складе? Сейчас, когда по идее решается судьба его личная и всех этих людей. В такой ситуации командир должен находиться либо на командном пункте, то есть здесь, либо на переднем крае обороны, сиречь у стены. А он в тылу, на складе, как какой-нибудь обозник задрипанный.
- Почему на складе? - снова прижал я ствол к волосатому уху. - Что он там делает?
- Минирует.
Он чего, псих? Что минирует? Зачем? Мысли у меня встали враскоряку и никак не хотели собираться в кучу.
- Что он взрывать собрался?
- Все, - буркнул горе-вояка в собственный согнутый локоть, куда упирался носом.
Все? Это что, из той пьески, в которой прозвучало классическое «Так не доставайся ж ты никому!»? Ничего себе! Нет, я, конечно, люблю сильные финалы, но при этом предпочитаю оставаться в качестве зрителя. А эти? Тоже хороши! Их взрывать собираются, а они думают отстреливаться от неприятеля. Да и какого неприятеля, господи! По сути, если даже считать, что там кто-то есть, это же свои. Такое поведение свойственно либо законченным преступникам, либо законченным же психам. Ну или то и другое вместе.
- А ну марш отсюда! Марш! Бегите, пока вас всех тут не положили.
- Куда? - спросил вояка.
- Туда! Берите людей, садитесь на паром и чешите отсюда. И не возвращайтесь, пока все тут не успокоится.
Он приподнялся и неуверенно на меня посмотрел.
- Это как же так-то?
- Быстро, вот как.
Нет, это невозможно. Ну что за люди! Ладно, в конце концов у них свои головы имеются. Мне-то что делать?
- Пошли, пошли! - поднимал я их пинками и дождался, пока они, то и дело оглядываясь на меня, выйдут на улицу.
Бездумно подняв автомат - не привык, что оружие бесхозно валяется, - повесил его на плечо и открыл ближайшую дверь. По странному совпадению это был знакомый мне кабинет с пишущей машинкой. Только на этот раз он был пуст, а окно распахнуто. Гарнизон бежал. Отстегнув рожок магазина, заглянул в него. Матово блеснули желтые бока патронов. Сунул его за поясной ремень. Может еще и пригодится. Автомат оставил на столе. Я не Рембо, чтобы с двумя автоматами бегать. Тяжело да и неудобно.
Ну что ж, расклад такой, что, хочешь или нет, а на склад идти придется. Я посмотрел в раскрытое окно. Вот и выход тебе готов. Очень любезно с их стороны. И нечего тянуть время. Не то что с минуты на минуту, а уже через несколько секунд здесь появятся люди с автоматами в руках и тогда нам придется друг друга убивать. Мне далеко не двадцать лет и я уже давно не испытываю удовольствия от игр в войну, по окончании которых, это я наверняка знаю, убитые не встают и не расходятся по домам пить чай и делать домашнее задание под мамкиным присмотром. Надо решаться. Я прикинул мой боезапас. В сторону паренька я выпустил пять или шесть пуль, в потолок не меньше трех. Почти треть рожка. Хватит пока. Хотя для чего хватит? Я же никого не собираюсь убивать. А вот меня, полагаю, да. И тогда мне придется стрелять в ответ. Мне жуть как не хотелось туда отправляться. Просто ноги не шли, как будто обладали собственной, отличной и независимой от моей волей. Я знаю, что это такое. Это называется страх. Если дать ему овладеть собой, пиши пропало. Большими такими буквами.
Коммуникатор на моей руке завибрировал, принимая послание. Интересное дело! Это кто же мне дозвонился? Я посмотрел на экран. Сигнал шел от мустанга. Кто-то пытался его вскрыть. Я переключился на динамики.
- Пошел на хрен! - гаркнул я. И вдруг нашел решение. Не панацея, но отчего бы не попробовать. - Внимание! На острове! К нам поступила информация, что вас собираются взорвать. Мы не хотим ненужных жертв. Сейчас у вас находится наш представитель, прокурор Попов. Он постарается спасти вас и ваши семьи. Предлагаем вам оказать ему в этом всю возможную помощь. После этого все желающие могут покинуть остров или остаться на нем, как сами захотите.
Ну вот. Пожалуй, большего я сделать не мог. Если у них хватит ума, то прямо сейчас сядут на паром и свалят отсюда подобру-поздорову ко всем чертям. А еще лучше - дадут этому Лосю по башке и вся недолга. Мечты, конечно, я это сам понимал, в жизни так не бывает, но отчего бы не помечтать. Ведь может статься и так, что никуда они отсюда уходить не хотят. С чего я взял, что им тут плохо? Это мне тут, возможно, было бы не по себе. Они же ничего, привыкли и другой жизни не знают и знать не желают.
Я шагнул в окно и едва не остался под ним навсегда, потому что сверху на меня летел здоровенный дрын размером с тележную оглоблю. Как я из-под него вывернулся, даже не могу сказать, просто в последний момент оттолкнулся всем, чем только можно, от подоконника, стены, воздуха и не знаю еще от чего, и рванулся вперед. За моей спиной со страшным свистом пролетело орудие моего убийства, которое, гулко столкнувшись с почвой, отскочило и ударилось о стену. Я обернулся, изготовившись стрелять на поражение, и не стал. Передо мной стояла давешняя женщина, которую не так давно я застал в этой самой комнате за писаниной, и смотрела на меня ненавидящим взглядом.
- Ну? Чего смотришь? Стреляй, фашист!
Меня много как обзывали, порой весьма неожиданно и вычурно, но чтобы вот так, фашистом. Это со мной впервые. Я даже как-то растерялся.
- Фашист-то почему? - спросил я.
- Потому что вы хотите всех нас уничтожить! - выпалила она.
- С какой это стати?
Беседовать с ней у меня не было ни времени, ни желания, но просто так повернуться и уйти казалось как-то не по-человечески. Да и опасно, в конце концов. Звезданет еще по затылку, с нее станется.
- Я знаю!
- Ну и дура. Дубину положи.
Она выпустила дрын, и тот упал к ее ногам.
- Стреляй!
- Да пошла ты. Развернулся и тоже пошел.
Ну и порядки у них тут. Бьют и фамилии не спрашивают. Кто ж ей так мозги-то загадил? Впрочем, я знаю ответ на этот вопрос. Фашист! Это ж надо так приложить. Нет, в самом деле обидно. Ну какой я фашист? Каким боком?
Выйдя из-за угла дома, я увидел тех самых мужиков, которые хотели прищучить меня около лаборатории. Они старательно делали вид, что спешат. Теперь я знал про них одну очень важную для меня вещь - как вояки они никакие. Обычные мужики, которых выучили делать несколько простейших вещей, но не более того. Я вскинул автомат и засадил очередь поверх их голов.
- Ложись!
Похоже, исполнение этой команды им преподавали прежде всего, потому что они плюхнулись с редким проворством.
- Не двигаться!
Они привыкли чувствовать свое превосходство с рождения. Ну еще бы - кроме них, автоматического оружия на территории практически ни у кого не было, да еще в таком количестве. Поэтому ни о каком активном сопротивлении им и речи быть не могло, разве что мелкие стычки партизанского характера, больше похожие на акты отчаяния. Да и те, полагаю, давно закончились, поскольку никакие партизанские действия не способны продлиться сколь-нибудь долго без внешней подпитки - продовольствием, фуражом, одеждой, оружием, медикаментами. Здесь о подобном даже мечтать не приходилось, слишком велик уровень бедности, люди и так еле сводят концы с концами. Возможно, встреченные мной Медведи представляют собой потомков таких партизан, приспособившихся к почти автономной жизни в лесу. Правда, утверждать это я бы сейчас не взялся. Словом, островитяне без особого труда заняли и удерживают доминирующую позицию, каким-то образом подкрепив ее почти религиозным поклонением своему предводителю. А уж дальше в действие пошли слухи, многократно искажаемые и приукрашиваемые при передаче из уст в уста. Как раз в этом ничего удивительного нет. Поэтому подданные Лося-Кононова только выглядят грозно, а на самом-то деле у них нет никакого опыта ведения боевых действий, разве что карательных экспедиций, что далеко не одно и то же. Воевать и наказывать вещи хоть где-то и схожие, но в чем-то принципиальном очень разные. Если солдаты и офицеры в бою знают, что рискуют собственными жизнями, то каратель, в общем-то, на активное сопротивление не рассчитывает. А если его получает, то теряется и отступает.
Дальнейший мой путь до склада прошел без приключений, хотя я всячески сторожился, стараясь не подставиться под пулю. Огромные ворота распахнуты и ни одной живой души не видно. Я встал сбоку от проема и некоторое время вглядывался в темноту ангара, пока глаза не привыкли к царящему в нем полумраку.
- Эй! - крикнул я. - Олег Васильевич! Поговорить бы надо.
- Не о чем нам говорить, - неожиданно близко раздался его голос.
- Ну как же? Хотя бы о Макарове. Он молчал несколько секунд.
- Вас это не касается и касаться не может. Уходите и не лезьте в нашу жизнь.
- Приходится, Олег Васильевич. К сожалению. Войти-то можно?
- А не страшно?
- Признаться, есть малость. Вы, говорят, минируете?
- Опоздали. Теперь вам со мной ничего не сделать. Ну заходите. Только предупреждаю - ничего предпринимать не нужно даже пытаться. Я принял меры даже на случай моей смерти.
- Спасибо, что предупредили. Так я захожу.
В общем, я оказался прав. Ящики с армейской маркировкой стояли штабелями, между которыми можно было пройти одному человеку. В первом ряду были противогазы. Полагаю, это чуть ли не единственные полные емкости на этом складе.
- Прямо, через три метра направо, - сориентировал он меня.
Он сидел на поставленном на боковую грань ящике и двумя руками держал гранату, упершись локтями в колени. Большую такую, цилиндрической формы, я их только на картинках и видел. Если не ошибаюсь, это противотанковая.
- Здесь вокруг боеприпасы. Так что…
- Я понял. Не беспокойтесь, я слово держу. Так что можете вставить чеку обратно.
- Перебьетесь, Попов. Так что вы хотели?
- В сущности-то ничего особенного. Поговорить. Спросить кое о чем.
Он усмехнулся.
- Кассир справок не дает.
- Случай уж больно исключительный. Вы же не хотите, чтобы я приставал с вопросами к вашим людям? Так что в ваших же интересах поговорить со мной.
- Действительно не хочу. Но не потому, что они могут сказать что-то такое, что могло бы мне навредить.
- Интересно. Тогда почему же?
- А вы не понимаете?
- Признаться, жду объяснений.
- Все просто. Вы тут побудете день или два, всех перебаламутите и уберетесь к себе. А нам тут жить и жить. И без того ваше появление внесло диссонанс в наше годами сложившееся мироустройство.
Как известно, лексические характеристики способны многое сказать о человеке и его внутреннем мире. Здесь же слова «диссонанс», «мироустройство», не встречавшиеся мне на территории ни разу, просто резали ухо. И еще говорили о том, что этот человек не чужд литературе. То есть в его распоряжении имелись не только школьные учебники.
- Хотите сказать, что рассчитываете на сохранение существующего статус-кво?
- Да. Именно так. Если только вы не хотите хаоса и кровавой бойни. Много лет назад вы нас бросили на произвол судьбы, и мы выживали как умели, создавая собственную среду обитания, отличную от вашей.
- Ничего себе бросили! - Я показал на ящики вокруг и над нами. - Да вас снабдили так, что даже удивительно.
- Вы сильно ошибаетесь. У нас нет электричества. Нет топлива. Нет лекарств. Нет радио. Нет учителей, врачей, специалистов. У нас много чего нет и взять это негде. Но теперь это не имеет значения. Я вам разрешил зайти только для того, чтобы сказать - уходите. И чем быстрей, тем лучше. Пока не дошло до беды.
- Что, понравилось работать в должности бога? - не удержался я.
- Бога? - удивился он и, как мне показалось, вполне искренне. - Про бога ничего не скажу, не знаю. Но вот про то, что людей нужно держать в узде, с вами, как с прокурором, поговорить мог бы. Вам эта тема должна быть близка и понятна. Кстати, вы действительно прокурор?
- Конечно.
- Странно.
- Что именно?
- Уже не имеет значения. У нас очень мало времени. У меня, у вас и всех остальных. Руки затекают. Я вас не гоню, но…
- Я понял. Сейчас уйду. Если кто-то из жителей захочет покинуть остров, вы не будете препятствовать?
- Да кто ж их держит? Уходили уже. И возвращались. Всё. Идите. И передайте там, что ваш эксперимент провалился.
- Какой из них?
- Там знают.
- А кому передать? Имя, адрес.
- Просто доложите начальству. Желательно письменно. Обычно этого бывает достаточно. Кстати, позовите кого-нибудь сюда. А то еще станут вам в спину стрелять. Да, и заберите ваши вещи.
- Где они?
- Там же, где вы и оставили. Прощайте, Попов.
- Минуту.
- Я могу столько не удержать.
- Уж постарайтесь. Вы разобрались, почему радио не работает?
- У нас нет источников питания.
- А до этого? Когда были?
- Какая теперь разница?
- Для вас, возможно, пока и так.
- Любые секреты чего-то стоят.
- Вы хотите поторговаться? Что вам нужно?
- Я уже перечислил, - сказал он, морщась. Наверное, ему действительно было тяжело держать эту здоровенную штуковину. Даже на вид она казалась тяжелой. Пора уносить ноги. Тут тонны пороха и взрывчатки. - Много чего.
- Мы могли бы договориться.
- С прокурором?
- Послушайте, не дурите. Вставьте чеку.
- Даже не подумаю, - мотнул он головой. - Вам пора. Кстати, я вам не поверил, когда вы сказали, что с вами чуть ли не армия.
- Со мной больше чем армия, - парировал я. Уж чему-чему, а болтать языком я научился. Солидно и, в сущности, ни о чем. - Извиниться не желаете?
- Это за что?
- За то, что толкнули меня в эту клоаку.
- Так не убил же, - равнодушно ответил он. - Хотя мог. Как вы правильно заметили, радио тут не работает.
- На ограниченное расстояние вполне сносно работает. К тому же есть другие средства связи.
- Счет пошел на секунды. Поспешите.
- Да ладно вам пугать. Захотите, я помогу вам с чекой. Умирать-то страшно.
- Вы даже не представляете, насколько вы ошибаетесь. Все, закончили разговор. Я больше не отвечу ни на один вопрос. У меня действительно устали руки. Я ждал вас раньше. И мой вам совет напоследок - не возвращайтесь сюда никогда.
- Что, убьете? - ухмыльнулся я. Вот уж чего я наслушался в избытке, так это угроз.
- Для этого найдется очень много желающих, уж поверьте мне, Попов.
- Возможно. Ну счастливо оставаться.
Я развернулся и пошел на свет. Сильный мужик. Даже если он блефовал, то все равно сильно это делал. В каком-то смысле я его даже зауважал, хотя претензии к нему все же остались. Выйдя из ангара, я крикнул:
- Эй, кто тут есть? Начальник зовет.
Думаю, меня должны были слышать на всем острове, но, как ни странно, никто не отозвался. Неужто все сбежали? Нет, это слишком неправдоподобно. Просто так не бывает. Хочется, но не бывает. Я обернулся внутрь.
- Олег Василия! Никого, - сказал я громко, в расчете на невидимых слушателей моей передачи. В сущности, можно уже и вернуться; Лось уже должен был поставить чеку на место.
- Я тут! - вывернулся откуда-то Йоська, от которого жутко разило перегаром.
- Иди, - я подбородком указал внутрь. - Получи ценные указания.
Уговаривать его не пришлось. Видно, он только и искал возможности реабилитироваться в глазах Лося, поэтому и держался поблизости, выискивая подходящий момент. Из ангара послышались приглушенные голоса.
Сопровождающий? При том, что тут имеется вполне надежная телефонная связь? Хитер Лось. Не договаривает, угрожает, капризничает. Теперь я понимаю, как он добился своего положения. Или, может быть, не так? Не добился, а продолжил, так сказать, традицию. Надо было бы про профессора спросить, только возвращаться неохота. И не потому, что он грозится взорвать. Сам затеял, сам и справится. Не в этом дело. Неприятен он мне. Непрофессионально это, понимаю и даже где-то признаю. Но Кононов мне антипатичен. Возможно, во мне поднял голову какой-то застарелый, идущий еще из детства комплекс. Допускаю. Ты меня толкнул, я с тобой больше не дружу и не поделюсь сладкой слюнкой. Но сейчас мне не хотелось сворачивать эту головенку. Антипатичен он мне. Занятен, но неприятен. Наверное, поэтому я не то чтобы так уж люблю командировки, но ощущаю себя в них куда комфортнее, чем в родной конторе, по самую крышу набитую начальниками и приказами, инструкциями, положениями, вводными, рекомендациями, прецедентными случаями, регламентами, бесконечными сводками, совещаниями, оперативными сообщениями, запросами, проверками, апелляциями, служебными записками и отписками, присвоениями, сплетнями и много еще чем кроме чаепитий и перекуров. В командировках мне дышится легче.
Йоська вылетел из темноты ангара, спеша ногами так, что удивительно, как еще не падал, заплетаясь ими. Пьяный, сволочь. Наверняка где-то добавил.
- Все, прокурор, все. Пойдем. Я тебя провожу. До самого берега и даже дальше. Дорогу покажу. Как короче. Ты куда сам-то?
- Дуй вперед, провожатый.
- Так чего вперед? Вместе пойдем.
- Ты - вперед. Расчищать дорогу. Или хочешь, чтобы нас обоих пристрелили? Учти, первым хлопнут тебя.
- Как это хлопнут? Кто? Да я!… Ты знаешь? Как сырок в маслице прокатишься со мной.
- Но ты покатишься первым.
- Да ты что! Мы с тобой…
Передо мной стоял человек, с которым я хотел бы спорить в самую последнюю очередь. Я уже упоминал, что не люблю лишний раз использовать оружие. Но порой приходится. Я направил ствол автомата ему в грудь.
- Ой! Ну ты чего? Чего? Я ж так, между нами. Ну? Пошутил я. Ты чего сразу кипятком против ветра? - Он потянулся ко мне лицом, вроде как по секрету чего сказать. Разило от него отчаянно. Но и свежий душок присутствовал, точно. Ох! Чую, накатил ему Лось грамульку. И приласкал отечески.
- Пшел! - тычком сунул ему ствол под ребра. Наверное, он обиделся. Или нет. Не знаю. Я бы точно обиделся. И отреагировал соответствующе. Тем более что позиция позволяет. Он же только отшатнулся и пошел от меня к штабному дому, через каждые несколько шагов оглядываясь на меня. Боится, что я его в спину расстреляю? Глупо. Дав ему отойти шагов на пятнадцать, я пошел за ним, демонстративно опустив к земле ствол автомата, чтобы со стороны не выглядело так, будто я его конвоирую. Горячих голов тут, похоже, хватает. Как и желающих показать себя. Нет, определенно, вернувшись, устрою себе отпуск. Хороший такой. На море. В тихом санатории с диетическим питанием. Днем буду загорать или читать книжки, сидя в шезлонге, а вечерами пить вкусное вино и смотреть телевизор или ходить в варьете. И никаких романов и прочих напряжений души. Только легкий флирт с обслуживающим персоналом, исключительно для поднятия настроения и качества сервиса. Стану лечить нервы. А то что это такое? Этот мне антипатичен, тот не нравится. Непозволительная роскошь для прокурора. Просто предел непрофессионализма. Любить или не любить ты волен кого угодно, но вот показывать это не смей и уж тем более не должен этим руководствоваться в своей работе.
Я так разозлился на себя, что чуть не развернулся обратно к ангару. Остановило меня от этого только то, что я понял, ничегошеньки он мне не скажет. Упертый тип. Ну взрываться он вряд ли станет. Навидался я таких. Грозятся, бритвами у своего горла размахивают, но больше чем на царапину их не хватает. Да большего, как правило, и не требуется. За жизнь - на секундочку, собственную и единственную - люди цепляются обеими руками, ногами, зубами и хвостами.
Теперь я чувствовал себя чуть свободнее, хотя не исключал случайных инцидентов, поэтому смог рассмотреть поселение чуть внимательнее и подробнее, тем более что на этот раз я шел ближе к жилым домам. Хорошие такие дома, скорее деревенского типа, сложенные из бревен, с затейливыми, но порядком полинявшими наличниками. Вероятно, когда-то давно их обитатели соревновались, у кого они будут лучше и изощреннее. Белье, которое я видел, висящим на веревке, исчезло. И ни одной живой души, хотя я на все сто уверен, что за мной следила не одна пара глаз. Ладно, я не в обиде. Я тоже не слишком жажду общения с вами, дорогие товарищи. Не хватает в вас провинциального гостеприимства, вот что я вам скажу. Видно, с соседями вы не очень-то дружно существуете, раз нахмуренные такие. И вообще, чем они тут живут? Ну едят, спят, размножаются себе потихоньку - это ясно. А кроме этого? Мне, горожанину, насквозь пропитанному цивилизацией, не понять. А без электричества я вообще не мыслю себе жизни. Телевизор, радио, компьютер, микроволновка, лифт, телефон, элементарный свет в конце концов, при котором можно хотя бы просто почитать или перекинуться в картишки с приятелями. Чем тут люди заняты вечерами? И ведь это не романтический отпуск на пару недель - это на годы. На всю жизнь!
Мы обогнули штабной дом. Йоська ждал меня на высоком крыльце-трибуне. От ворот на меня смотрели двое, держа в руках автоматы. Еще один почему-то лежал, привалившись к стене. Лежал? Да это ж труп! Мне кажется, я узнал его. Прохоров. Со спины точно не понять, но сильно похоже. Это свои его так утешили. Неужто он поддался на мои провокации? Или что?
Мой дружок только что не пританцовывал, ожидая меня. Полное впечатление, что человеку категорически хочется облегчиться. Сильно и немедленно.
- Там это, - тихо проговорил он, когда я подошел. - Ты намекал.
- На что, Йося?
- Ну… Сам понимаешь, - еще тише добавил он одними губами.
Я-то понимал, но подавать вида не хотел.
- Не знаю. О чем это ты?
- Ну там. Ты на пароме когда. А?
- Когда ты меня на прицеле держал?
- Да что ты прям все одно и то же! - тихо возмутился он. - Я там у тебя случайно видел. Я бы не отказался.
- От чего? - «удивился» я.
- Ну чего ты как нерусский? Нутам, пару пузырей… Я ж тебе помогаю.
- Пару?! - громко переспросил я, вкладывая в этот возглас все доступное моим скромным лицедейским способностям удивление. Нет, на море, где масса йода и ласкового солнца. И чтобы совсем не было комаров. Ни одного.
- Ну один. Один! - зашипел он. - Куда тебе столько? Проводить вербовочный контакт на виду у хмурых и не больно-то дружелюбных автоматчиков не самое приятное дело, но отчего бы не рискнуть.
- Можно, конечно. Только вот что ты мне сначала скажи, Йося. Кстати, как тебя на самом деле зовут? - Я чуть было не ляпнул «по паспорту». Откуда здесь паспортам взяться!
- Иосиф. Батя назвал. В честь Сталина. Дурак старый. А мне мучайся теперь.
Да уж. Видел бы суровый вождь всех народов своего тезку.
- Так вот, Иосиф. Скажи мне, почему в лаборатории больше никто не работает?
- Так как… Всегда так было. То есть при мне. Там же… Ты сам видел. Пойдем быстрей, а? Как вспомню… Колотит меня.
- Давай сам. Тащи сюда. И возьмешь. Одну!
- Все понял. Понял. Мигом я. И исчез за дверью.
Я посмотрел на автоматчиков и отвернулся. Мне не давал покоя этот ангар. Точнее, его содержимое. Допустим, экспедиция была хорошо подготовлена и экипирована. Допустим даже, что где-то тут имелся или имеется до сих пор военный склад. Или склады. Но на военных складах не бывает штормовок, в которых все тут щеголяют. Шинели, бушлаты, гимнастерки, кителя, сапоги - да. Фляги, портупеи, портянки с противогазами - тоже. Даже американские телефонные аппараты. Но продукты?
Когда я стоял у ворот ангара, я не только громко говорил, один раз даже кричал, но и посматривал по сторонам. И увидел в траве промасленную этикетку от говяжьей тушенки. Не успевшую выцвести под жарким летним солнцем. Госрезерв хранит тушенку три года. Потом меняет, отправляя лежалую на продажу населению, загружая в закрома свеженькую партию. Сколько она может лежать, не испортившись, в пределе? При этом не в холодильнике, а в ангаре, где летом не продохнуть из-за жары, а зимой промораживает все насквозь? Год? Два? Ох и сомневаюсь я.
Я решил воспользоваться последней возможностью и, не скрою, не без облегчения вошел в штаб; очень уж эти парни с автоматами действовали на нервы. А еще труп в пяти метрах от них. Едва войдя внутрь, я услышал сдержанный бутылочный перезвон. Я двинулся на звук, потому что темновато тут, откровенно говоря. И чуть не получил дверью по носу. Передо мной появилась давешняя амазонка, едва не закончившая мои счеты с жизнью при помощи обыкновенной палки, правда, довольно толстой, что вряд ли может послужить утешением моим не родившимся детям.
Она посмотрела на меня в упор и, ничего не говоря, схватила за ремень автомата - уверен, это было первое, что попалось ей под руку, - и потянула на себя. Я вспомнил сцену из фильма, где проститутка вот так, силком, затаскивает к себе потенциального клиента, проходившего мимо. От неожиданности или оттого, что никаким таким клиентом становиться не желал, я резко отпрянул назад, едва удержавшись от проведения приема по освобождению от захвата и нейтрализации противника. Только слегка ударил ей по пальцам.
- Дело есть, - тихо и нервно проговорила она, отступая назад.
Что ж. Дело есть дело. Так я в третий раз оказался в этой комнате с печатной машинкой на столе. Она плотно закрыла за мной дверь.
- Возьмите меня с собой, - негромко проговорила она, заглядывая мне в глаза.
- Да, собственно…- Честно, я растерялся. - Никто тут не собирается никого удерживать. Я только что говорил с Кононовым. Он пообещал. Но если вы опять попытаетесь меня…
- Вы не поняли, - нетерпеливо перебила она. - Туда, за кордон.
- Зачем? - удивился я.
- Мне нужно. Мне очень нужно! Я вам не буду в тягость. Прошу, пожалуйста.
- Нет-нет, минуточку! Я никого не собираюсь брать с собой. Это не входит ни в мои планы, ни в полномочия.
Она как-то постарела разом, что ли. Опала лицом и пошла морщинами. Показалось, что она вот-вот расплачется. Терпеть этого не могу. После таких сцен отдыхом на море не ограничиться, придется еще витаминно-успокоительные уколы делать, хотя при одном воспоминании о шприцах мне становится нехорошо.
Но она не заплакала.
- Я случайно слышала, как вы задавали вопросы. Думаю, я могу дать на них ответы.
В коридоре послышались тяжелые шаги. Надо спешить. И ведь подобрала ко мне ключик!
- Я отправляюсь прямо сейчас.
- Мне нужно пять минут.
- Боюсь, их у вас не будет. Но пару минут пообещать смогу. Не больше. И постарайтесь обойтись без всяких таких штучек. Все равно, перед тем, как пустить вас в машину, мне придется вас обыскать. Учтите.
С тем и вышел в коридор, где на меня пер мой дружок с крайне довольной физиономией и моим мешком в руках. В свете, упавшем на него из-за открытой двери, было видно, как на подбородке блестит капля. Вряд ли это пот.
- А ну назад, - скомандовал я.
- Ты чего это? - попятился он.
- Тебя жду. Кру-угом! Шагом марш.
- Зачем?
- Буду проводить ревизию. Посмотрю, чего и сколько ты скоммуниздил.
- Ничего я не это самое. Как ты сказал - вот! - Он повернулся боком, демонстрируя оттопыренный карман.
- Давай-давай, топай, - подтолкнул я его, наступая. Что ему оставалось делать, кроме как подчиниться? Мне по роду деятельности положено уметь убеждать людей.
Порой судьба подбрасывает нам, прокурорским, вот такие подарки вроде этой дамочки, хотя я не мог исключить, что на уме у нее что-то другое, о чем я ее честно и предупредил. Не хватало мне еще камикадзе под боком. Террористки-смертницы.
Но вообще-то я почувствовал приближение удачи. Теперь нужно было придумать, как эту тетку вывести отсюда. Если она, в самом деле, располагает ценными сведениями, а судя по тому, что она работает тут, в штабе, такое вполне возможно, то есть риск, что ее элементарно не выпустят. Или, что еще хуже, убьют при, так сказать, попытке к бегству. Я велел Йоське положить мешок на ближайшую лавку, так он, стервец, чуть не уронил его будто бы случайно. Известный трюк. Мешок я, конечно, подхватил и поставил как надо, после чего слегка врезал ему в печень. Мой дружок громко ойкнул и согнулся, хватаясь руками за живот.
- Не балуй, - посоветовал я и начал ревизию.
Мне не потребовалось много времени на то, чтобы обнаружить недостачу в размере двух сосудов. Я решил потянуть время; две минуты на сборы женщине явно маловато, она не успеет при всем желании.
- Где еще одна? - ласково поинтересовался я.
- Чего дерешься? - заныл он.
- Вторая где, спрашиваю?
- Сам смотри. Вот одна у меня! - Он выдернул бутылку из кармана. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять - колпачок не открывался.
Я схватил его за нос и резко дернул вниз, после чего пришлось вытирать пальцы о собственную штанину. А нос у тезки генералиссимуса резко покраснел и начал опухать.
- Еще добавить? Он замотал башкой.
- Я просто допил, - начал он канючить, шумно втягивая носом. То ли еще будет через полчаса. - Там и было-то чуть-чуть.
Здоров же ты пить, дружок. Меньше чем за час в одиночку выпить ноль семь сорокаградусной да без закуски и при этом оставаться на ногах? Что-то не верится.
- Значит, ты свою долю уже выпил, - резюмировал я, отбирая бутылку. Да просто выдернул ее из его руки.
- Ты же обещал! - в голос взмолился он.
- А ты выполнил это обещание авансом. Хотя… Я могу ее тебе вернуть. Хочешь? - Я подбросил бутылку на ладони.
Он быстро кивнул, тыльной стороной руки пройдясь под носом. Я убрал бутылку в мешок и медленно застегнул его.
- Проводишь меня.
- Провожу. Куда?
- Сначала до машины. Там решим.
- Расчет на месте! На берегу.
Я мысленно прикинул время. Пару минут я уже протянул. Неплохо бы еще с минуту как минимум.
- Такое дело, - я доверительно понизил голос- Начальство… Ну понятно? Мед нужен. Хороший! - построжал я. - Мы знаем, тут добывают. Подскажешь, получишь еще одну.
- Могу принести! - воспрял духом Йоська.
- Мне много нужно. Что я, отсюда потащу? Короче так. Говоришь мне где и у кого. Но - точно. Иначе вернусь и…- Я показал кулак. - Ты понял.
- Укажу, - с готовностью согласился он. - Все доподлинно. Да тут и недалеко. Отдай сейчас, а?
- Сам сказал, расчет на месте. Хватай и пошли. И не вздумай уронить!
- Что ты! Как такое можно?
- Вот именно. Вперед!
Я достаточно потянул время. При этом во мне боролись два чувства - с одной стороны, мне нужна была эта женщина, с другой же, я катастрофически терял темп. С каждой минутой они могли очухаться и перейти от вооруженного нейтралитета к активному противостоянию, что, учитывая их численный и оружейный перевес, превратится в обычную бойню. И еще меня все время «царапала» та самая этикетка говяжьей тушенки. Но я знал, что в одиночку мне тут ничего не светит. И так уж, считай, повезло. По сути, я узнал все, что было нужно, если не считать некоторых деталей.
Когда мы вышли на крыльцо, я увидел ее. Она стояла у ворот и о чем-то говорила с одним из мужчин с автоматом на плече.
- Йось, это кто?
- Где?
- Да вон она.
- Ух-х! Стерва. Чуть чего - сразу по рукам бьет или в ухо. Ты бы от нее… Или чего? Понравилась, а?
- Кто?
- Так Верка же.
- Двигай давай, а не глупости болтай. Смотри, пролетишь мимо договоренного.
- Так я ж ничего.
Я уже понял, что на острове не так много людей. Даже, кажется, меньше, чем первоначально. Поэтому каждый человек на счету. А уж два или три тем более. Особенно, если это способные защищать поселение мужчины. Я быстрым, деловым шагом подошел к воротам.
- Чего стоим? Пошли.
Ближайший ко мне вояка лет тридцати с заметным косоглазием посмотрел на меня, хотя выглядело это так, что одним глазом он рассматривает мою переносицу, а другим наблюдает за тем, что происходит у меня за правым плечом. В сочетании с весьма нелегкой небритостью это выглядело пугающе.
- Куда? - спросил он. Тон его мне не понравился. Нехорошо он спросил, с угрозой.
- За подарками, куда ж еще, - небрежно ответил я. - Вон он знает, - кивнул я на моего дружбана со стремительно опухающим носом. - Открывай, не тяни время. Кстати, еще бы пару человечков не помешали. Хотя ладно, и так управимся.
- Я ничего такого не знаю, - пробубнил косой.
- Не знаешь? Да и наплевать. Мне оно надо, что ли? Целее будет. Самим, глядишь, пригодится. Документы взяли? - обратился я к женщине. На просто Верку она не тянула в силу как минимум возраста. В этой поре у человека должно уже присутствовать отчество. В смысле определения возраста со многими представительницами прекрасного и опасного пола порой случаются проблемы, но ей я поставил оценку «хорошо за сорок». Надеюсь, не сильно ошибся. - Все под роспись! Каждый ящик, каждую упаковку. С этим у нас строго. Так, не пойдете? Как хотите. Пошли, - кивнул я Йоське- Один будешь упираться. Глядишь, до вечера управишься. Или к утру.
Мы втроем уже взошли на паром, когда на причал почти выбежал косоглазый.
- Я с вами!
- Давай, - вяло согласился я, усаживаясь на нагретые доски. Дескать, тащите свой паром сами. При этом положил автомат на колени так, чтобы без лишних движений стрелять хоть в сторону острова, хоть по моим спутникам.
И они взялись за дело все трое. Ну и прекрасно. Теперь я смог рассмотреть женщину подробнее. Не в упор, ясное дело, пялился. Так, искоса и как будто невзначай.
Если судить по фигуре, то с возрастом я погорячился, завысив его лет на десять или около того. Лицо и руки - это да. По городским меркам лет сорок или больше. По темпераменту и глазам ей до сорока еще жить да жить. Не скажу, что красавица. Совсем нет. Но что-то истинно женское в ней присутствовало определенно. То, что притягивает нас, мужиков, как пчелу на цветок, даже если цветок этот совсем даже не медонос. Хотя, полагаю, в рое хватает специалистов по этому поводу. Слово «харизма» мне знакомо, и особенно памятным оно стало после того, как я однажды использовал его в отчете. Молодой еще был, горячий и склонный к неадекватному выпендрежу. За что и получил вливание в самое прихотливое место. Потому что в документах все должно быть просто и доступно. Не нравится простота - шагай в писатели. А лучше того - в поэты. Потому что непростых поэтов читают непростые же барышни с горящими глазами, а здесь горящих глаз нет и не будет никогда, потому что мы, как шахтеры, копаем вглубь в меру сил и умения, а когда заканчивается и то и другое, на смену нам приходят те, у кого первое и второе, а также пятое и десятое имеется в наличии. И им нет времени разбираться в харизмах и прочих измах. Им работать надо. Вместо, кстати, тех, кто сделать этого не смог или не захотел, подставив тем самым своих товарищей. Простота в нашем деле лучше баловства. Вот это я усвоил как-то удивительно быстро.
Не стану утверждать, что разглядеть женщину под штормовкой и мешковатыми штанами защитного цвета легко. Да и непричесанную толком. И без макияжа. Только присутствовал в ней некий изюм, который хочется попробовать на вкус. И еще оба этих типа - Йосик с косоглазым - заметно ее ну не совсем чтобы боялись, но как-то осторожничали в общении. Это всегда заметно. Тут локоток отодвинул, там взгляд отвел.
В три пары рук мы, можно сказать, домчались. Обошлось без «Дубинушки» и прочих «ухнем». Просто видно было, что всем троим не впервой вот так-то вот, за компанию. Профессионалы…
Теперь мне требовалось их грамотно развести. И не их одних.
- Ты, - я ткнул пальцем косого в грудную кость, - наверх. Осмотришься. Медведей с их дружками мне тут еще не хватало. Иосиф. Чего стоим? Тащи уже.
- А как?…
Ох уж эти невысказанные вопросы, больше похожие на неприличные намеки. Мой совет - не падайте в пропасть, тогда станет проще спрашивать. Впрочем, порой я и сам подталкиваю любителей полетать. Не в ангельском департаменте работаю! У меня нет крыльев даже на погонах моей парадной формы, которую я надевал считанное количество раз. Кстати, пора бы и новую заказать, старая в плечах теснит.
- Тащи! Так, теперь вы. Как вас? Хотя неважно. Пожалуй, один ящик примете сейчас. Остальные… Будете здесь ждать или проедем со мной? Иосиф, ты куда?
Он, потея, тащил мой мешок к джипу. Не такая уж великая тяжесть, чтобы так париться под ней. Сказывается алкогольная интоксикация.
- Так туда, не на землю же бросать, - в общем-то резонно ответил он.
Только у меня на этот счет имелись несколько другие соображения; я не собирался подпускать его и близко к машине.
- Клади тут. И достань-ка пока… э-э… Ну ты знаешь. А вы со мной.
Снаружи мой мустанг выглядел ничем не хуже, чем несколько часов назад, и это позволяло надеяться, что с ним ничего не случилось. А сигнализация - что ж - могла птица сесть или зверек какой. Мало ли.
Только оказавшись на своем сиденье, я почувствовал облегчение. Оказывается, за это время я успел по нему здорово соскучиться, хотя, если судить только по часам, и прошло-то всего ничего. Только жизнь не часами измеряется, событиями.
Я открыл ей дверцу изнутри.
- Прошу.
Она смотрела на меня во все глаза и не трогалась с места.
- В чем дело? Залезайте уже.
- Сюда? - спросила она.
- Да. И побыстрее.
Она подчинилась, но как-то неуверенно. Кстати, у всех, с кем я тут имел дело, наблюдалось практически одинаковое отношение к шайтан-арбе или как там они про себя называют мой джип. Впрочем, его необычная конструкция и за пределами территории вызывала немало удивления и вопросов. В данном же случае, полагаю, имела место обыкновенная клаустрофобия, хотя по нашим меркам тут весьма просторно и комфортно. Правда, все в мире относительно. В обычной телеге простора куда как больше, но разве сравнить ее с джипом, где огромное количество всяких интересных и блестящих штучек, стрелочек, крышечек, кармашков, которые хочется непременно потрогать, но страшно, а вдруг чего.
Я перегнулся через нее, чтобы закрыть дверцу, и на секунду окунулся в облако запахов, настоянных на женском поте, полыни, плохо выделанной коже, старой бумаге и еще на чем-то не узнанном, но смутно знакомом.
- Что вы делаете? - испуганно и возмущенно спросила она, хотя так и хочется сказать, что пискнула, настолько тонким и звонким стал ее голос.
- Закрываю дверь. Итак, слушаю вас.
- О чем?
А действительно, что я хочу от нее услышать? Почему она захотела отсюда свалить? Не совсем то время для исповеди.
- Но вы что-то же хотели мне сказать.
- Я не понимаю.
- Так! Хотите остаться здесь?
Она отчаянно замотала головой, при этом зачем-то закрыв глаза. Ладно, черт с ней, позже разберусь, сейчас надо по скорому убираться отсюда. Но сначала как обещал.
- Мне нужно вас обыскать.
- Зачем? - распахнула она глаза.
- Послушайте, - начал я злиться. Времени действительно было в обрез. Возможно, я преувеличивал опасность, да и что они мне могут сделать, когда я внутри, но, не знаю, возможно, это как раз то, что называется чутьем. Впрочем, страхом это называется тоже. - Я же предупреждал. И не тряситесь вы так.
Ее действительно начало потряхивать. Что за черт? Ведь мы еще даже не начали движения. Представить страшно, что с ней может случиться дальше.
- Что… обыскивать? - в два приема проговорила она.
- Все! - разозлился я и потянулся к ней.
Это называется «раскрылся». Она влепила мне звонкую оплеуху и откинулась вправо с явным намерением высадить дверь. Дверь выдержала, а я… Скажем так, почти.
- Это что? - довольно глупо спросил я. Ведь и так ясно что.
- Не трогайте меня! - взвился ее голос.
Она на самом деле находилась на грани истерики. Без дураков. Можно, конечно, выставить ее сейчас, и все дела. Только мне было интересно, с чего это она решила оставить насиженное место. Ну и еще получить ответы на кое-какие вопросы. В том, что у нее с собой нет мины, я был практически уверен. Технологии, до которых она могла бы дотянуться в этой глуши, были далековаты от того, что можно было бы спрятать у нее под одеждой.
- Ладно. Оставим пока. Только вот что. Я вас пристегну.
- Зачем это?
- Положено! - сурово ответствовал я. - Пассажир должен быть пристегнут ремнем безопасности.
Маневр по пристегиванию не вызвал у нее особо сильной реакции, хотя она все время этого действа смотрела мне в глаза. Но я тоже не мальчик из подростковой группы, мне во многом хватило и этого короткого контакта, чтобы понять, слева под курткой у нее находится некий плоский предмет, похожий на книгу в мягком переплете или, скорее, тетрадь.
Спасибо теплой погоде, сейчас нет необходимости прогревать двигатель. Я включил зажигание, дождался знакомого и успокаивающего гула мощного двигателя, после чего включил заднюю передачу.
Мой приятель Йоська, вполне справившийся с тем, чтобы переправить из моего мешка в свой карман честно заработанную бутылку, посмотрел на меня с немалым изумлением, когда я с песчаным фонтаном из-под колес рванул назад.
Уверен, такого родео здешние обитатели не видели никогда. Я развернулся практически на одном месте, круто вывернув руль и заставив работать движок на повышенных оборотах, а потом взбесившимся козлом рванул вперед и вверх, скача по ухабам. Женщина ойкала, суматошно хватаясь за что попало, но я практически не обращал внимания на нее. Не до того. Только следил, чтобы она не тянула руки к рулю или рычагу передач, а так - черт с ней. Пристегнута и ладно.
Я боялся, что мне вдогонку отправят последний привет из «Дегтярева», что как минимум грозило потерей стекол, а как максимум даже думать не хочется, но ничего такого не произошло. Я пулей проскочил мимо ошалевшего косого, едва успевшего отскочить с кромки асфальта в кусты, и вывернул на дорогу. Ну все. Тут вам, парни, меня не взять. Даже на этой убитой трассе, где сквозь щели и трещины росла трава, а кое-где пробивались уже и маленькие деревца. У меня, конечно, не крейсер на воздушной подушке, но в некотором смысле вещь не хуже.
- Не туда! - крикнула она, когда мы уже отмахали метров двести по трассе. Я решил возвращаться тем же путем, что и прибыл сюда. Немалую роль в этом играла надежда, что я смогу забрать своего напарника, оказавшегося весьма ненадежным. Может, одумался уже мужик, хлебнув семейно-деревенской идиллии. В конце концов, меня не радовала перспектива несколько месяцев заниматься отписками. Ведь, как ни крути, а я был старшим в нашей двойке. С меня и первый спрос.
- А куда? - тоже крикнул я, хотя надобности в общении при помощи крика не было ну совершено никакой. В салоне было тихо, это орал наш адреналин.
- Назад!
- Зачем?
- Там ближе.
Я вздохнул поглубже. Пока мы выясняем отношения, мустанг мчит вперед на хорошей скорости.
- Ближе к чему? - спросил я, заставив себя понизить голос до нормального разговорного.
- Там коридор.
- Какой коридор? - Я старался быть предельно терпеливым.
- Дорога. До границы.
- И что?
- Там рукой подать.
- Рукой это сколько?
- Километров двадцать пять и потом еще около сорока. Шестьдесят пять. Пусть даже больше. Пускай это будет сто. Там нет и не может быть границы территории. Я отлично помню карту. Не один день изучал. И тут она меня добила:
- Один день на лошади.
Я сбросил скорость и остановился посреди дороги, повернувшись к ней всем корпусом.
- Точно?
- Так я же вам говорю.
Я вывел на экран карту и показал пальцем на красную точку посредине.
- Мы здесь.
Следовало бы прибавить «примерно», но я не стал этого делать. Я должен, просто обязан демонстрировать непоколебимую уверенность в том, что абсолютно контролирую ситуацию.
К сожалению, оказалось, что она совсем ничего не понимает в картографии. Я бился с ней минут семь, не забывая посматривать по сторонам. Там было спокойно, внутри же - глухо. Но она меня убедила. Или, наверное, я ей просто поверил. Она рассказывала маршрут с деталями, которые трудно придумать и еще труднее удержать в памяти, когда тебя подвергают экстренному допросу, неоднократно возвращаясь то к одной детали, то к другой. Чтобы научиться такому способу добывания информации, у меня ушло уйма сил и немало времени. Не хочу сказать, что я в этом какой-то непревзойденный корифей. Бывают и покруче. Помню, меня просто сводили с ума формулировки одного моего учителя вроде «логарифмическое мнемокондиционирование». Или «узковременной контроль поступающей информации». До сих пор шарахаюсь от научных терминов. Зато когда проходили показательные выступления перед нашей верхушкой, генеральный лично вручил мне свидетельство о собственности на дом с участком. Давно это было, тогда генеральным служил прокурор из Краснодара, там другие обычаи, но я ему благодарен. Заступивший после него деятель из Эдинбурга первым, кажется, делом затеял проверку законности такого дарения. Только хрен он угадал, до этого я уже два раза успел произвести продажу и обмен. Так что теперь я землевладелец, хоть и хиленький, если сравнивать с другими. Но не в этом сейчас дело.
Она говорила уверенно и не путалась в деталях. В обыденной практике то, что я проделал с ней, называют перекрестный допрос и проводят его как минимум два сотрудника. Сейчас я был один и трудился за обоих.
Поворот. Сдвоенная береза с большим наростом. Разрушенный сторожевой домик из белого кирпича (большую часть, как водится, растащили). Столбики от ворот. Поляна из больших плит (объект на военной карте числился как вертолетная площадка, так что сходится). Железная машина (как я понял, бронетранспортер). Но самое главное, чего не было на картах, это дорога. Дорога, проложенная по болоту. Она показывала руками - «вот так где-то». То есть «вот так» означало, что сантиметров на двадцать-тридцать бетонные плиты были опущены ниже уровня воды и росшей на ней зелени. Как я понимаю, это была такая маскировка. Естественно, современные средства контроля и разведки, хоть того же космического, подобную маскировку вскрывают без особого труда. Но на тот период это было действительно надежно. Дорога под водой, кто догадается? Даже для легковушки тридцать сантиметров не бог весть какое препятствие. А уж для тяжелой техники и вовсе не вопрос. Даже не торопясь и осторожничая, через два часа мы покинем территорию. А уж снаружи я найду способ вернуться за напарником.
- А там что? - задал я самый главный вопрос.
- Застава, - ответила она. - Но я к ней близко не подходила. Над ней всегда флаг.
- Какой?
- Н-не знаю. Он же висит. Вниз. Наверное, какой-то специальный. Нет, не скажу. Но вот точно! Его не так давно меняли.
- Почему вы так решили?
- Ну как же? Раньше он такой белесый был, выгорел. А теперь новенький.
- Вы когда его видели в последний раз?
- Месяц где-то тому.
Если судить по карте - по всем имеющимся в моем распоряжении картам, - там, где дорога, имело место быть болото. Точнее, его залив, ответвление, если такое определение вообще применительно к болотам. А за ним глухой лес на много километров, вспоротый горной грядой. Я стоял - сидя за рулем - перед жутким и жестоким выбором. Поверить этой дамочке и пуститься в авантюру в надежде через пару часов оказаться у своих, кем бы они ни были. Или же это заманка такая, засада? Надо решать быстро и, чего не любит никто, немедленно.
Меня жутко напрягали часы, буквально стоящие перед глазами, из верхней колбы которых время по крупицам сочилось в нижнюю. Но еще больше меня беспокоил такой фактор как безопасная эвакуация. Дорога, по которой я сюда приехал, была известна мне и моему оборудованию, так что проехать можно было чуть ли не с закрытыми глазами. То, что там кому-то придет в голову устраивать на меня засаду, очень мало вероятно. Хотя и не исключено. Путь же, который предлагала она, одна сплошная неизвестность.
- А почему вас туда брали, но к заставе не подпускали? Она слегка покраснела и отвернулась.
- Неужели не понятно?
- Честно сказать, нет.
Она ответила только после паузы, по-прежнему глядя в сторону:
- Чтобы не приставали.
Теперь понятно. Не совсем, но, в общем, ясно. Я решил пока не развивать эту тему.
- А зачем вы вообще туда ездите, на заставу-то?
- За поставками, конечно, - сказала она так, будто удивляется моей наивности.
Я вспомнил ту самую этикетку от тушенки. Все сходится. Теперь у меня появился стимул побывать на той заставе. И очень хороший стимул.
- Ладно, поехали, - наконец решился я. - Будете показывать дорогу. И повнимательнее смотрите.
Я развернул джип и дал газу. Проскакивая знакомый поворот, увидел на уходящей к воде дороге спину косоглазого. Он шел от меня и о чем-то говорил с каким-то типом. И это был не Йоська. Услышав шум машины, оба повернулись, но это все, что они успели сделать; я разогнался прилично, почти на пределе того, что позволяла дорога.
Сюрприз меня ждал через несколько минут. Чуть позже я даже удивился, почему так много времени прошло. Мотор стал захлебываться и работать рывками. Сначала я не понял и попытался, периодически поднимая обороты, заставить его прочихаться. Но вскоре вынужден был заглушить двигатель и остановиться. Так вот почему тогда сигнализация сработала. Никакая это не птичка присела передохнуть. Они пошли по самому простому и действенному пути. Сыпанули в бензобак какой-то дряни. Может быть, как раз тот самый тип, что сейчас болтает с косым. Только чуть не рассчитали. Чуточку, совсем немного. Потому что у меня в баке не бензин или солярка, а спиртовая смесь, позволяющая жутко экономить топливо и практически не дающая запаха при выхлопе. Мы же экологическая прокуратура! Я вылез из машины и увидел погоню. Она только еще начиналась, шестеро конных едва отделились от кромки леса примерно на траверзе острова, но через несколько минут они будут тут. Так просто им меня, само собой, не взять, но со временем они, безусловно, нас достанут. Особенно, если приволокут с собой пулемет. Кстати, по поводу «нас». Если у меня одного еще есть шанс уйти - в лесу меня достать будет сложновато, для этого еще надо найти, то с женщиной у меня ни единого шанса. Как-то она не производила впечатления опытного ходока, а уж тем более бегуна.
Ладно, спирт он спирт и есть. По счастью, тезка Сталина стал обладателем не всего стратегического запаса прокурорской группы. На то, чтобы перекрыть штатный бензопровод и приспособить бутылку водки, у меня ушло пару минут. Всадники приближались, при этом по их виду не скажешь, чтобы сильно спешили. Да и ни к чему им это. Достаточно меня обложить, а там уж они начнут диктовать условия. Попробовал завести. С замиранием сердца слушал, как чихает движок. Градус, конечно, не совсем тот, но все-таки экстра, а не помои какие-нибудь самодельные. Кажется, в одном из цилиндров слышится посторонний шум. Нуда ничего, мне тут недалеко. Потерпи, дружок.
Прежней мощности не было, но мустанг тем не менее довольно ходко пошел, потихоньку набирая скорость. Мне бы только оторваться. В багажнике у меня приличная емкость с топливом, было б еще несколько минут, просто вылил бы водку и залил в бутылку нормальной смеси, но как раз этих-то минуток и не было. Но ничего, ничего, даже так у меня над верховыми где-то трехкратное превышение скорости, а долго их коняги не смогут держать темп. У их мустангов сердца не железные, не то что у моего.
Теперь у меня было время уделить чуточку внимания своей пассажирке. Я не встречал смерть в человеческом облике, если, конечно, не говорить об убийцах, но коли она существует, то вряд ли может быть бледнее, чем женщина рядом со мной. На медицинском языке это называется спазм сосудов, что может привести к инсульту.
- Вы как себя чувствуете? - спросил я.
- Сговорились, - невнятно пробормотала она.
- А ну-ка, - я взял из дверного кармана недопитую бутылку, - пару глотков. И не надо спорить.
Она и не стала. Взяла штоф, запрокинула голову и дисциплинированно отпила ровно два глотка. Все же воинское воспитание порой здорово идет на пользу. Лицо ее начало розоветь. Вот и славно. И двигатель вел себя вполне прилично; его я слушал не просто ушами, а всей душой.
- Что вы там сказали? Сговорились? - Она кивнула. - Кто с кем?
- Наши. С варварами этими, с викингами.
- С викингами?
- Это же они были. Люди Бора. Да какие это люди! Зверье! А Кононов и рад стараться. Подлец!
- Круто вы. Не любите его?
- А за что его любить? Весь в отца. Это все он, папаша его, тут заварил.
- Что именно? - осторожно поинтересовался я. Похоже, дамочка хочет высказаться. Так зачем же ей мешать? Наоборот, помогать нужно, задавая правильное направление разговору.
- Всё! Абсолютно! Это его принцип «разделяй и властвуй».
Я не стал спорить и приводить исторические примеры с англичанами. Если она хочет так считать - пускай.
- Властвуй?
- А как же! Как мой отец с ним спорил! Все без толку. Я хоть и маленькая была, но помню. Все помню.
- Ваш отец?
- Ну да. Макаров. Слышали?
- Вячеслав Михайлович? Ну как же. Великолепный был ученый.
- Вот именно что ученый! А тут потребовался управленец. Хитрый, подлый, жадный.
Она говорила яростно, размахивая бутылкой так, что чуть не треснула ей в лобовое стекло. Я осторожно отобрал хрупкий сосуд. Мне тут еще мусора не хватало, да и сама бутылка может пригодиться в свете последних событий.
- Не может быть.
- Не может? Еще как может!
Она выхватила из-под куртки толстую тетрадь в коричневом коленкоровом переплете. Раскрыла и принялась лихорадочно листать. Я скосил глаза. Страницы в клетку, с загнутыми углами, сильно пожелтевшие по краям, исписанные мелким и четким почерком. Такой еще называют бисерным.
- Хотя бы вот! КВЕ… Это отец так Кононова-старшего сокращал.
«КВЕ настаивает на необходимости «привития» (его термин) разным группам людей различной идеологии. Не суть важно какой. Безнравственно! Наоборот, мы должны всемерно содействовать воссозданию коллективизма и атмосферы взаимопомощи. Спорим до полуночи. У нас заканчивается керосин. Отправил докладную записку. Жду ответа третью неделю».
- Видите?
- Да уж, - поддакнул я. - Но это все лишь научный спор.
- Спор? - Она уже раскраснелась. Пролистнула несколько страниц. - «У меня кончаются препараты…» Нет, не то.
«…Ляпин известил меня, что КВЕ считает эксперимент провалившимся, о чем много говорит с сотрудниками, и потому предлагает усугубить его, приводя в пример удачный и, на его взгляд, даже смешной эксперимент, который он провел, устроив в одном из сел монархию во главе с целым императором. Сугубо антипартийная позиция! Больше того - предательство пролетарской идеологии и раскольничество. Завтра у меня с ним большой и серьезный разговор на эту тему.
При этом особо отмечаю (см. записи в лабораторном журнале за сегодняшнее число и предыдущие), что внушаемость оказавшихся в зоне воздействия все еще находится на крайне высоком уровне (см. наблюдения). Сообщить доц. Мокшанцеву. «Ластик» оказался чересчур силен и его применение в качестве оружия МП непредсказуемо больше, чем ожидалось».
- Ластик? - спросил я. Судя по спидометру, мы проехали уже девятнадцать километров. - Вы за дорогой-то смотрите.
- Да смотрю, естественно. Чего тут смотреть? Ластик?
- Ну да. Что он имел в виду?
Я уже понял, что она читает дневник своего отца, профессора Макарова. Порой даже не читает, а цитирует по памяти. Видно, много раз перечитывала.
- Это такое воздействие на человека. Отец говорил, что тема секретная, поэтому меня в это не очень-то… Хотя тут всё секретное, - она невесело усмехнулась. - Всё. И все. Нас вообще как бы нет. Вы знаете об этом? - Она резко повернулась ко мне.
- Чушь. - Я постарался сказать это как мог убедительно. - Вы же вот она, рядом со мной. А если кто этому не поверит, я, поверьте мне, это докажу и докажу убедительно.
- Вы обещаете?
Погони за нами уже не было видно. По моим подсчетам, пора уже было менять бутылку.
- Обещаю. И даже более того. Нам придется остановиться на несколько минут. Поможете мне?
- Что случилось?
Она снова испугалась. Да и кто бы тут не испугался? Когда у тебя глохнет машина в центре мегаполиса, где чуть не через каждые сто метров заправка и автосервис, настроение от этого тоже не улучшается, хотя, по большей части, речь может идти всего лишь об опоздании. Здесь же на кону жизнь.
- Нужно сделать еще одну заправку.
В четыре руки мы справились куда лучше. Она оказалась толковой теткой, только здорово напуганной. Указания исполняла четко и старательно, при этом не задавая лишних вопросов и не боясь испачкать руки. Кто-то, полагаю, отец, сделал из нее великолепную лаборантку-помощницу, безраздельно преданную и послушную своему господину, кем бы он ни был. Главное, чтобы она его таковым признала. А потом чтила всю жизнь и оставалась ему до конца преданной.
Как апофеоз я выпустил на асфальт испорченное топливо. Викинги, говоришь? Ну я вам устрою. Простенькое устройство из пучка сорванной на обочине травы, батарейки, двух проводков, комочка грязи и канцелярской скрепки должно было обеспечить хороший факел, чему способствовали не меньше двадцати литров топлива на спиртовой основе. Только бы не выветрился спирт; солнце припекало прилично, совсем не по-осеннему. Ну да я его травой забросал.
Вправо мы свернули ровно там, где она и говорила, - у раздвоенной березы с огромным уродливым наростом где-то на середине ствола, отдаленно напоминающим пораженный целлюлитом зад. Тут деревья почти вплотную подступали к трассе. Огромные ели, сомкнувшиеся кронами. Между стволами аккуратно выложенные бетонные плиты, подогнанные одна к другой. По такой дороге ехать одно удовольствие, если не считать нескольких мест, где покрытие просело, кое-где весьма прилично. Видимо, подмытое водой.
- Скажите, а как так могло получиться, что ваш отец не смог противостоять Кононову? Ведь он же был его руководителем. И, насколько я понимаю, не только формально.
- Он был чистый бес, как оказалось. Всегда и везде превозносил отца. Даже мавзолей его создал. Потом уже, конечно. При этом наука его нисколько не интересовала. Как и сыночка. Только власть. И при этом все врал, врал. Перехватывал сообщения, подменял их. Я уже много позже узнала, что «Туман» давно можно было нейтрализовать. Он не захотел!
- Не понял насчет тумана.
- Это…- Она поморщилась. - Не моя специализация, но знаю, как говорили, это средство радиоэлектронного подавления беспроводных средств связи на стратегических территориях. Так, кажется. У нас же, - она потрясла тетрадью, - первые семь месяцев работала радиосвязь! Даже передачи всесоюзного радио ловили. А потом…
Она замолчала, запрокинула голову и глубоко втянула носом, не давая слезам разойтись. Я терпеливо ждал.
- Скоро дорога пойдет вниз, - сказала она после довольно продолжительной паузы.
- Спасибо. Так что же случилось?
- Кононов делал все для того, чтобы отца не отвлекали частности. Это он так говорил. А уж слов-то сколько было. - Похоже, что у нее заканчивался вызванный алкоголем запал. Или словесный понос после передряги. - «Гений» самое, наверное, мягкое. Знаете, у него даже нашлось оправдание того, что он пошел на них на танке.
- Как это? - изумился я, снижая скорость перед очередным провалом. Двигатель работал вполне прилично. Не идеально, но, надеюсь, как минимум до заставы сердце моего мустанга сдюжит. - Откуда танк?
Она вяло отмахнулась и коротко пососала верхнюю губу.
- Пить хотите? Можем остановиться, перекусить.
- Попить, если есть. Не стоит останавливаться.
На штатном топливе машина пошла лучше, однако мне все время слышались посторонние звуки в двигателе. Что же за гадость они всыпали? В числе прочего снаряжения у меня имеется специальная присадка для топлива, очищающая цилиндры двигателя от разного рода нагара. Только использовать ее нужно на малых оборотах и не менее получаса. То есть для этого нужно остановиться. Подозреваю, что на подобную роскошь времени у меня нет. Жалко машинку, привык я к ней, прикипел. Но, пожалуй, можно попробовать рискнуть залить в бак остатки чистого топлива. И на всякий случай сделать НЗ в бутылке. Хотя, надеюсь, всю дрянь я уже слил. Для прохождения подводной дороги мне потребуется вся возможная мощность. И я объявил остановку на десять минут; полагаю, временной отрыв от конных у меня даже поболее будет. Ну а нет - трофейный Калашников я держал под рукой. И не только его.
За это время я не только успел заправить машину, мы еще и наскоро перекусили и, как говорится, привели себя в порядок. Погони все не было видно, но я на всякий случай положил у обочины пустую емкость из-под топлива, не слишком тщательно замаскировав ее ветками. Любому ясно, что тут приготовлен некий сюрприз. Штука не больно-то хитрая, но в случае чего преследователей задержит, пусть и ненадолго. Все же время было сейчас определяющим фактором. В таком деле, как отрыв от погони, не то что минуты - секунды могут иметь решающее значение.
Мне было интересно наблюдать, как она ест вряд ли знакомые ей продукты. То есть, конечно, ничего особенного, сухпай повышенной калорийности и минеральная вода - я решил не тратить время на кипячение, - но для нее все это в диковинку, так что пришлось чуть ли не силой пичкать и объяснять, что тут к чему.
- Скажите, Вера, Кононов с заставой часто контактировал?
- Четыре раза в год, - ответила она, жуя шоколад и прислушиваясь к собственным ощущениям.
- Именно четыре? Не три или пять?
- Конечно. Все строго по графику. Да иначе тут и не проехать. Три раза летом и один зимой, в феврале, когда лед установится. Весной половодье, осенью дожди. Не проехать.
Я скармливал ей самую вкусную часть моего продовольственного запаса и думал, как же она устроится там, за территорией. Конечно, я костьми лягу, чтобы ее не отправили в лагерь, как бы благородно он не назывался. Она мой свидетель. Больше того, я всем и каждому стану в полный рост грозить генеральным прокурором и тыкать в нос собственными чрезвычайными полномочиями. Которые, надо признать, мало чего стоят, пока у меня нет связи. Я проверил - точно нет. Но я все же попытаюсь. То есть постараюсь. И сильно постараюсь. Костьми, повторяю, лягу, но вывезу. Мне такой свидетель нужен в Москве, а не в провинциальной психушке.
- Снимайте вашу куртку, - сказал я.
- Зачем? - Она отпрянула от капота, на котором я накрыл наш походный стол.
- И сапоги тоже. Будем переодеваться. Ведь на заставе вас не знают?
- Нет, кажется.
- Будете моим сотрудником. Сотрудником прокуратуры. Ясно?
От моего напарника не так много осталось, но кое-какие вещи в багажном отсеке имелись. Штатная разгрузка… Главное - форменный мундир со знаками отличия и наградными планками. Размер… Черт бы с ним, с размером! Ее дело сидеть в машине и не высовываться. Если что…
- Переодевайтесь! Только побыстрее.
- Отвернитесь. Зачем все это?
Я отвернулся. Хотя зачем? Она ж не до гола раздеваться собралась.
- Слушайте. Ко мне обращайтесь по фамилии. На все вопросы, если они будут, - к майору. Ко мне то есть. Мы из прокуратуры.
- А как ваша фамилия?
- Попов я. Держитесь уверенно и небрежно. Я старший. Все вопросы только ко мне. Ну? Закончили там?
- Нет еще. Тут пуговицы…
Я обернулся. Китель она застегнула наискось. Из-под него видна форменная серая рубашка со вздыбленным воротником. Шнурки на ботинках распущены и напоминают повисших червяков. Тот еще видок.
С той стороны, откуда мы приехали, послышался частый стук. Не сильно-то мы оторвались. Странно. Я рассчитывал на большее. Очень странно.
- В машину! Быстро!
- А вещи…
- Быстро, быстро!
Ее пожитки в багажник. На них - кулем - тряпка, которую я обыкновенно использую вместо скатерти. Вместе с объедками и посудой. Нет у меня времени на наведение порядка. Три секунды на то, чтобы захлопнуть дверцу багажного отсека и пассажирскую, за которой Вера Вячеславовна не слишком ловко копалась с непривычной одеждой, пытаясь привести ее хоть в какой-то порядок или его подобие. Я прислушался. Дробный звук копыт нарастал. Нет, это нереально. Как они смогли нас нагнать? Ну да сами виноваты.
Чтобы наладить пару растяжек с моими фанатами, у меня ушло еще с минуту. Я даже не стремился их сильно маскировать. Да и не было на это времени. Заметят, нет - все одно задержатся. Плюс пустая емкость метрах в тридцати дальше. И тогда рванул. Дорога пока позволяла, двигатель, кажется, тоже. Слева мелькнула изрядно заросшая посадочная площадка, на краю которой отчетливо было видно большое выгоревшее пятно, из него паутиной клубилась рыжая от ржавчины проволока. Колесный корд. Кто-то здесь жег шины. И не самые маленькие.
Довольно скоро мы ухнули в неслабый такой спуск - градусов тридцать, не меньше. И это практически сразу после довольно четкой горизонтали, без перехода. На некоторое время мой мустанг даже потерял контакт с дорогой, взлетев, как на трамплине. Двигатель как-то нехорошо, обиженно взвыл, прося о пощаде.
Взрывы - два, один за другим, - раздались как раз в тот момент, когда я, притормаживая, въезжал в воду, покрытую болотной ряской. Быстро они. Просто невероятно быстро. Ничего не понимаю.
- Пристегнуться? - вдруг спросила она.
Я даже сначала не очень понял, о чем это она. Другим голова была занята. Направление. Где тут направление? Строго прямо? Или есть повороты? Ведь никаких указательных знаков нет. Не Тверская, где их как блох на дворняге. Болото выглядело вполне внушительным. Возможно, уже не совсем болото, но сути это не меняет. Почему-то казалось, что глубина там… В общем, моему мустангу, находящемуся в предынфарктном состоянии, выше ушей.
- Пока не стоит. Куда дальше?
- Прямо. Все время прямо. А это куда? - вынула она из кармана галстук.
Ты еще краситься сейчас начни. Нервничаю.
- Пока держите в руке. Вы хорошо дорогу помните?
- Да, прямо. А если…
- Смотрите вперед, - я едва сдерживался. У меня не корабль, всего лишь наземное транспортное средство, водитель которого, между прочим, должен видеть дорогу. Что будет, если дорога - плиты, мама их береги! - чуть провалятся так же, как до этого проваливались на суше? Судя по отвесному берегу слева, состоящему почти сплошь из песчаных проплешин, земная твердь уходила тут вниз круто и безоговорочно. Что же тут построили? Дорогу? Или мост? Хотя бы перила какие, что ли. Меня начал бить мандраж.
Нет, утонуть я не боялся. То есть не больно-то думал об этом. Дурная мысль она ведь что? Она ж притягивает. Выплыву, черт бы с ним. Мустанга жаль. И женщина тут еще на мою голову. Она не женщина, она свидетель. Ценный свидетель.
Пока что шины уверенно держали контакт с покрытием. Скорость я держал около десяти километров, хотя на спидометре такого деления не было как факт. От колес в стороны расходились волны. Плыву, собака! Подобное у меня впервые. У меня не луноход и не амфибия - джип! Совершенно сухопутный. Пусть и навороченный по всем полицейским и не знаю каким еще нормам. Нет, вру. Я еще курсантом был. На последнем, кажется, курсе. Когда скорость влезания знаний в голову уже давно обратна сроку «службы». Посидел раз за рычагами амфибии. Десантная страхомордина под три тонны весом. С одной стороны, жутко, с другой - весело. Потому что страшновато, несмотря на то, что у тебя за плечом сержант, который таких вот «дедов» сотни видел, и, в случае чего, вытащит тебя и технику за шкирку. При этом не хочется лицо потерять. Да и что может случится на яме, заполненной водой, расположенной пусть и на краю, но все же учебного полигона? Там на берегу и кран-балка имелась на рельсовом ходу. Как раз для того, чтобы, в случае чего, зарвавшихся дураков с курсантскими нашивками на плечах вытаскивать вместе с бронированными машинами.
Это я к чему? Не капитан я дальнего плавания. И даже не штурман. И морем грезил только в детстве, когда зачитывался героическими персонажами Жулика этого Верна. Не то он что-то писал, то есть ни единого слова про джипы.
Но, несмотря ни на что, я ехал. И, признаю, довольно уверенно. Только пальцы буквально впились в руль. Чтобы не шелохнулся, ни одного сантиметра в сторону.
- Подъезжаем, - сказала дочка Макарова. Да я и сам!…
Глянул на спидометр. Боже ж ты мой! Пять километров. Пять! Поясняю. Пять! Километров! По! Воде! В отсутствии! Визуального! Контакта! С дорогой! Пять километров и двести пятьдесят метров. У меня градация на пятьдесят метров. Только выползая на берег, я почувствовал, что спина у меня мокрая - одежда пропиталась потом до спинки сиденья и ниже. Изготовители врут, что эти кресла предохраняют от… забыл это слово. Вроде того, что даже если младенец вздумает сделать… пи-пи. Сухо и чисто. Не знаю, как чувствует себя мокрая мышь, при том, что водяные ванны ей совсем не свойственны, только я ощущал себя именно мышью с до предела намокшей шкуркой. Хоть выжимай.
Двигатель чихал и сбоил совсем отчетливо. До этого я молил его, чтобы он дотянул до суши, теперь же… Нет, я не оставил его своими молитвами. Только, видно, у каждой молитвы есть свой предел силы. Или у двигателя. Потому что, проехав по суше метров семьсот, сердце моего мустанга чихнуло в последний раз и замерло. Я раз и другой попробовал его вернуть к жизни - тщетно. Сволочи! Что же они мне насыпали-то? Как жалко мустанга. Он для меня стал почти как живой.
- Всё, - проговорил я, вложив в это слово всю горечь расставания с боевым конем. На долгую тризну времени у меня не было.
- Что случилось? - встревожен но спросила она.
- Немножко сломались. Ничего, справимся как-нибудь. Далеко до заставы?
- Рядом. Вон же флаг.
Действительно, в прогалине между соснами видно было поникшее в безветрии полотнище. И это был флаг Российской Федерации. Если, конечно, сюда не проникли голландцы. Флаги-то похожие, в штиль различить трудно. Но это, надеюсь, вряд ли возможно; их захватнический порыв иссяк по завершении эпохи великих открытий, когда их здорово прижали испанцы и англичане, благодаря своему флоту завоевавшие и, больше того, купившие половину мира. Подданные Ее Величества оказались куда более разворотливыми торгашами.
- Выходим, - скомандовал я. - Держитесь строго возле меня. Хотя… Погодите. Оставайтесь тут, в машине. Я вас закрою.
- А вы? - не на шутку встревожилась она. Я вспомнил отвешенную мне пощечину и улыбнулся - как же быстро меняются отношения.
- На разведку. Не успеете завязать шнурки, как я вернусь.
- Шнурки? Я не умею.
- Ну попробуйте уж как-нибудь. Никому не открывать. В разговоры не вступать. Всех, если кто появится, - поспешно вставил я, - отправлять ко мне. Майор Попов. Помните?
- Естественно. Я буду на месте.
А куда же ты денешься, голуба ты моя? Для того чтобы разобраться с дверными запорами, даже искушенному в машинах человеку потребуется некоторое время, а уж ей-то…
Секунду я размышлял, оставить автомат ей или взять с собой. С одной стороны, заявляться на заставу демонстративно вооруженным не слишком разумно - могут неправильно среагировать. С другой же - вооружать ее в мои планы категорически не входило. Ладно, возьму с собой.
- И приведите себя в порядок, - на прощанье пожелал я. - А то смотритесь, как истоптанная курица. И наденьте головной убор.
Черт, похоже, по поводу истоптанной я зря ляпнул. У нее с этим делом пунктик, я уже понял. Ладно, пускай делом займется, а на обиженных воду возят. Вон ее сколько.
С брелка сигнализации заперев машину, я отправился по направлению к флагу, повесив автомат на плечо стволом вверх. Поднявшись по склону к соснам, я принялся негромко насвистывать на тему песни «Шаланды полные кефали». Хочется сказать, что я вольно и даже виртуозно импровизировал, но с некоторых пор в мою неокрепшую на эстрадном поле боя душу закралось страшное подозрение, что с музыкальным слухом у меня несколько туговато. Но надеюсь, что на опознавательный сигнал в системе «свой-чужой» мои музыкально-свистовые потуги потянут.
Если бы мне когда-нибудь пришлось выбирать площадку для собственного охотничьего домика, то лучше места не найти. Мачтовые сосны - лес прозрачный метров на сто, - изумительный воздух, подозреваю, что рыбалка прямо под боком, рядом нетронутые, девственные леса с дичью и грибами. Здоровенный боровик со шляпкой размером с суповую тарелку я увидел метрах в трех от себя. Курорт!
Наверное, именно поэтому, по причине курорта, меня никто не встретил, хотя застава выглядела вполне обжитой и жилой. Жилое строение - казармой назвать ЭТО язык не повернется, хозпостройки, пищеблок, из трубы которого курится аппетитный дымок, рядом заметный холмик погреба, левее спортгородок, маленький, но аккуратный, и - это ни с чем не спутаешь - гараж. Вокруг плотный забор из заостренных бревен в рост человека. Но самое-то главное то, что со столба на столб тянутся провода. Идиллия! Но это если не принимать во внимание, что в этой дикой идиллии люди вынуждены жить годами, оторванные от семей и цивилизации.
Долго любоваться мне не пришлось, потому что сзади раздался негромкий, но хорошо поставленный голос:
- Стоять! Руки вверх!
И как внушительный довесок к нему щелкнул флажок автоматного предохранителя. У меня не было ни единого основания подумать, что это такая шутка. Я поднял руки.
- Мне нужен командир, - начал было я, но меня бесцеремонно и, в общем-то, правильно перебили.
- Оружие на землю. Медленно. Стреляем без предупреждения.
Не поспоришь. Я аккуратно положил автомат на хвою и без приглашения сделал два шага вперед.
- Можно повернуться?
- Пока нет. Ты кто?
- Прокурор. Фамилия Попов. Могу предъявить документы. Необходимо срочно связаться со штабом вашего командования. Нас с напарником там ждут.
- Кругом.
Я повернулся.
Может, я чего не понимаю уже? Передо мной стояли два офицера. Тот, что постарше, капитан. Который помоложе, но выше ростом и вообще крупнее телом и лицом грубее, лейтенант, хотя, если судить по возрасту, лейтенантское звание он перерос года на три как минимум. Оба с автоматами. Форма одежды полевая со знаками различия и эмблемами рода войск. Угадавшему воинскую принадлежность бутылку с ходу! Не пограничники, не внутренние войска, не пехота и даже не связь. Медики! На вид же - чистые головорезы из какой-нибудь спецуры. И стоят грамотно, уступом, один прикрывает другого. Офицерский патруль в глухом лесу? Я о подобном что-то не слыхал.
- Документы, - потребовал капитан.
Они разошлись сразу и без видимой команды, беря меня в клещи. Капитан ко мне, лейтенант, сделав в сторону два шажка, оказался чуть сбоку. Я не уверен, что этих крокодилов мне, если потребуется, удастся завалить. Грамотные ребята и действуют слаженно. Сразу чувствуется выучка.
Я решил ходить с козырей. Удостоверение в раскрытом виде на протянутой руке.
- Можете взять.
- Я вижу, - отрезал капитан, держа дистанцию. Письмо за подписью генерального. Я специально не стал его разворачивать, но фокус не прошел.
- Откройте, чтобы был виден текст.
Ладно, не вопрос. Он внимательно прочел и кивнул. Дескать, можно убирать.
- Еще что-то есть?
У меня есть. На троих хватит. И не капитанов, а генералов.
- А этого мало? Ты чего, капитан? Тебе уже и прокурор не указ? Вы тут совсем обурели? Небось в берлоге у медведицы мышцы накачал и теперь генерального можно запросто через колено гнуть?
Я не кричал на него. Я негромко и почти дружески говорил ему, пытаясь понять, что происходит. Обычно это производит впечатление. Тут же не срабатывало. То есть существует некий фактор, который я не учел. Почему медики? Да конечно же! Обставились под карантин. Все правильно. А это такая штука, что не поспоришь. Даже маршалов, помнится, разворачивали. И Пушкин из-за холеры из своей деревни не смог уехать в столицу, вот с горя и от безделья писал свои гениальные вещи. А если бы не было ее, холеры? Откуда бы взялся Пушкин в школьных учебниках. Хотя ладно, перегнул, согласен. Но ситуация мне стала решительно не нравиться.
- Никто вас не гнет. Мы выполняем свои служебные обязанности в строгом соответствии с приказами и инструкциями. Как вы вышли на наш пост?
Отличный вопрос! Просто на пять баллов. Ответь я на него, и вот, пожалуйста, раскрылся бы весь как ромашка. От пестика до корешка. Или что там у нее? Нет, парни, я вам не лопушок с обочины, я прокурор со стажем и кое-каким опытом. Ноздрёй, говоришь, гвозди вырываешь? И таких видали. В очень, кстати, неприличных позах и слезами на глазах.
Я сделал каменную рожу. Прокурор я или где?
- Если ты, капитан, думаешь, что под стволом я тебе так все и вывалю, ты здорово ошибся. О тайне следствия слыхал? Или хочешь поближе познакомиться с процессуальными действиями? Так я тебе обещаю, до суда никто не узнает, что, где, кому и когда ты говоришь. - Я скорбно вздохнул. Однако обстановка накаляется. Пора ее как-то остужать и вообще разруливать ситуацию. Не похоже, что мои словословия и даже документы производят на них впечатление. - Не собираюсь и не буду открывать вам источники имеющейся в нашем распоряжении информации. Хотя, - тут я слегка улыбнулся, пытаясь наладить контакт, - мое начальство не спешит посвящать меня в некоторые детали. Да и правильно, полагаю. Все? Теперь проводите меня к командиру.
- Я командир, - ответил капитан.
- Так представьтесь! - включил я начальственную скорость.
- Капитан Смирнов. Еще один вопрос. Сами понимаете. Мы тут не чаи с сушками распиваем - служба. Как давно вы проходили медицинское освидетельствование?
Вот теперь мне положено злиться. И я разозлился.
- Совсем недавно, - жестяным голосом изрек я. - И прививок мне наделали, - я уже начал коверкать язык, так положено, - хвост отваливается. Тебе, кстати, не требуется? Могу поспособствовать.
Не похоже, что мои рулады производили на эту парочку какое-то серьезное впечатление. Медики! Видал я таких медиков. В разных местах. И исключительно по служебной надобности. При этом замечу, что возвращаться туда захотел бы только неисправимый романтик или откровенно больной на голову. Хотя нигде и никогда я не приобретал столько хороших друзей, как там.
- У вас имеется справка?
- Не понял? Какая еще справка?
- Медицинская. С перечнем сделанных вам прививок.
Единственное, с чем бороться бесполезно, так это с бюрократией. Я имею в виду в одиночку. И капитан, похоже, в курсе этого дела. Вот и перевел наш контакт в административное русло. Неубиенная позиция!
- А какие прививки требуются и на каком основании? - отыграл я в обратную сторону. Пас слабенький, согласен, но на этом поле я не новичок и начинать с чего-то надо.
- Приказ, - отрезал он. Тоже неплохо.
- Чей приказ? От какого числа? За каким номером?
У него чуть изменилось выражение лица. Ненадолго, на мгновение. Но я заметил; мы стояли и в упор пялились друг на друга, навроде того барана, что стоял и не узнавал новые ворота на родном подворье. Ответить в том духе, что, дескать, не положено, мне, прокурору, да еще с такой бумагой, он не мог. Это было бы настолько чересчур, что дальше некуда. Ну парень, что скажешь?
- Сейчас это не имеет значения. В настоящее время я не могу допустить вас в расположение. До выяснения вашей личности.
- А что, моих документов уже недостаточно?
- Документы бывают разные, - увильнул он, но ясно, что уступать он не собирался.
- На фальшивку намекаешь? Здесь? А ты не зарываешься, капитан Смирнов? Хотя ладно. Какие предложения?
У меня начало закрадываться некое подозрение, которое следовало проверить. А для этого, в первую очередь, требовалось время.
- Я должен связаться с руководством.
- Так в чем дело? Связывайся.
- Вам придется остаться тут.
- Не проблема. Жду.
- Сдайте остальное оружие. Как меня это достало!
- Со слухом все в порядке? Тогда докладываю. Этот пистолет, - я положил руку на грудь, - у меня пытаются отобрать последние два дня все кому не лень. И это мне, честно скажу, надоело. Поэтому говорю открытым текстом - не дам! И не проси. Забрать его можешь только у мертвого. Чувствуешь себя в силе? Попробуй. Но предупреждаю. Документы мои ты видел. И это не мышкин хвостик, ты знаешь. Суток не пройдет, как тут будет поисковая группа. И не три человека на самокатах, а целый вертолет нормальных парней. И вашему раю придет конец. Кошмарить всех вас станут по-взрослому, без скидок. При этом справок о состоянии здоровья никто просить не станет. И кто-нибудь обязательно расколется. Обязательно! Ты сам или вот твой лейтенант - не знаю. Но расколется, в этом можешь не сомневаться. И тогда никто тебя не спасет. Вплоть до министpa обороны. Думаю, он, наоборот, первым вас сдаст. - Я достал «корочку» военной прокуратуры. - Это видел?
Наверное, во мне погиб замечательный актер-трагик со склонностью к импровизации. От таких барышни рыдают - от первых рядов партера до галерки. Но и капитан расчувствовался в том смысле, что проникся моим выступлением.
- Вы не подчинились приказу, - грозно повел он стволом.
- А ты не имеешь права отдавать его мне. Иди, звони. Я и так опаздываю с выходом на связь. Не дай бог начнется. Мне, знаешь ли, тоже охоты нет подставляться.
- Товарищ лейтенант! - Он покосился на своего напарника. - Остаетесь за старшего. Действовать в соответствии с уставом и инструкцией. Дистанция три метра.
Капитан обогнул меня и довольно поспешно удалился. Я проводил его взглядом. Молодчина, хорошо двигается. Подготовленный парнишка. Только вот то, что сейчас произошло, могло свидетельствовать о жутком некомплекте на заставе личного состава. Просто жутчайшем. Ну сколько тут до красно-белого шлагбаума, перекрывающего дорогу? Метров сорок или чуть больше. Так ты крикни или хоть стрельни в воздух, и к тебе тут же вылетит личный состав при полном вооружении. Однако этого не произошло. Почему? А вот потому! Нет, ну в самом деле, они же не могут бояться заразы, которая, потенциально, может исходить от меня. Двое-трое автоматчиков с расстояния в десять метров могут контролировать меня да и любого вмертвую, ведь я же не Чернобыльская АЭС, которая по сию пору фонит с убийственной силой. Ну не тихий же час у них!
Я посмотрел на лейтенанта. Он целился в меня. Теперь я заметил, что рукава ПШ ему коротковаты и в плечах чуть тесно. С чужого плеча шкурка-то!
- Как служба? - спросил я. - Не скучно тут?
- Разговаривать запрещено! - отчеканил он. Такое впечатление, что в своей жизни он прочел единственную книжку - устав. Это всегда чувствуется, с первых слов.
Я смерил его взглядом. Пацан!
- Надо будет, ты у меня соловьем запоешь. На все голоса.
И отвернулся. Всем своим видом показывая, что не о чем мне с тобой, дубина стоеросовая, разговаривать. Капитан успел преодолеть половину расстояния до заставы. Спешит. Ну и мы тоже не будем терять время.
Дорога из бетонных плит проходила впритирку к забору - все же я решил скорее так его называть, а не стена. Хотя можно определить и как частокол. В условиях тайги штука понятная и где-то оправданная. Медведи, траки опять же. Судя по состоянию покрытия, пользовались этой проезжей частью редко. Во всяком случае, в последнее время. И уходила она в сосны, за которыми угадывался некий темный массив. Лиственный лес? Возможно… Я попытался вспомнить карту. Собственно, чего и вспоминать-то? Горы. То есть не то чтобы горы, которые ГОРЫ. Небольшая гряда, даже, скорее, сопки.
В силу служебных обязанностей мне частенько приходилось сталкиваться с военными. Зачастую ребята они безбашенные и нередко не больно-то аккуратные. То у них под аэродромом оказывается подземное керосиновое озеро - излишки, видишь ли, годами сливали. То километров на триста все залили гептилом, от которого дохнут и мухи, и люди. Та еще дрянь, надо сказать. А то ядерный боезапас зарыли на полигоне. Нет, натурально! Меня самого от подобного бог и начальство избавили, но ребята рассказывали. И это не у нас дело было!
Трусишка зайка серенький
Под елочкой сидел,
Сопел себе в две дырочки,
Сидел и не гундел.
В оригинале этот стишок звучит несколько грубее, но суть не меняется. Это я к тому, что кое-что никогда не доходит до широкой общественности. Верхние чины как-то там договариваются. Есть у нас такое выражение - «серенький». Или еще «под елочкой». И сразу все понятно нам, прокурорским, которые в курсе.
Так вот. У меня за спиной один из самых секретных и, полагаю, масштабных проектов из всех, про которые мне вообще доводилось слышать. Даже краем уха, намеком. Ergo, дорогостоящих. На этом уровне, когда говорят «дорого», это не машину навороченную купить с блатными номерами и мигалками в придачу. Проекты сопоставимы со стоимостью целого города, пусть и небольшого. И уж тогда дорого должно быть все - от обычного болта, который должен стоить не меньше золотого, до… Не знаю, предела, видимо, не существует. И какая-то поганая горка не должна быть препятствием в такой масштабной затее. Ну вот не должна, и все тут! Что, мои хорошие, требуется? Сейчас же поставим, немедленно и самое лучшее. Только скажи. Я, похоже, понял.
Повернувшись к лейтенанту, я, сделав простецкое лицо, сказал:
- Слышь, суровый у тебя командир. Достает?
- Не разговаривать!
- Да на хрен мне с тобой говорить? Я так, рассуждаю. У меня там в машине ящик водки. Сейчас наши нагрянут - это уж к гадалке не ходи. И этот твой тоже прогибается. Как думаешь?
А чего ему думать! Взгляд разом принял хищно-голодное выражение. Я его «не заметил», продолжая рассуждать.
- Надо б переложить куда, припрятать. Чую, будут меня за это дело ставить в неприличную позу. Обидно. Товарищу вез с самой Москвы. А он в командировку отвалил. Слушай, давай куда-нибудь сунем, а? Будь человеком. Потом заберу. Хотя на хрен она потом мне? Там и так полный гастроном. Ну? Сделаем? Пару минут всего. Выручай, лейтенант. Ну и я тоже поспособствую, если что.
- Отставить разговоры!
Молодец, держишься. Но я же вижу - из последних сил. Хоцца служивому московского гостинца попробовать. Тоска, тайга, зверье. Как без удовольствия продержаться в глухомани? Трудно. А тут целый ящик. Куда против него фунту изюму! Даже тонне. Когда изюминка в булочке - это одно. А когда в бочке изюма спрятана бутылка беленькой - это уже совсем-совсем другое. То есть для тех, кто понимает разницу. Лейтенант - или кто он там на самом деле - понимал.
- Слушай, я тебя как человека…
- Прекратить! - Из последних моральных сил нацелил мне в лоб ствол.
- Ну и дурак! - в сердцах сказал я. Весь мир театр, и я в нем актер. - Можешь стрелять, если совсем мозгов нет. Пойду хоть в воду брошу, что ли.
И пошел.
К калашу я даже не стал приближаться. Аккуратненько так обогнул. Хотя какая разница, если у меня и так хватает всяких стрелялок. Нет, скажу честно, жутковато, когда тебе в спину целятся из автомата. Страшно, чего уж там.
- Стоять!
- Да пошел бы ты. Или проводить? - бубнил я, продолжая движение. - Не фиг. Не маленький. Сам дойдешь. Направление знаешь, не впервой.
- Стрелять буду! - Он лязгнул затвором.
Ага! Ты меня на дурочку-то не лови. Сейчас у тебя патрон, если он был изготовлен, должен был выскочить из затворной коробки на землю. Элементарно, Ватсон! Это вам не карабин.
- Валяй. - Я сделал пару шагов. Страшно, на самом деле страшно. А ну как пальнет? Или у него патронов нема? Вот это было бы по-настоящему смешно. - Лучше бы помог.
И пошел вперед, стараясь не ускоряться. Никаких провокаций! В случае чего вот за эту сосну, нырком за нее, сгруппироваться… Или, через пару шагов, вон туда, вправо.
Мы перевалили через бугор.
Так мы и дошли до моего безвременно усопшего мустанга. Я не собственник, в том смысле, который определяют как вещизм. Но, бывает, так привыкаешь, что потом трудно расставаться. Помню, были у меня ботинки. Вот только примерил - легли по ноге как родные. Правда, дороговато показалось. На третий год сносил подошву до дыр и каблук стесался до неприличия - починил. Еще через год носить их стало уже неудобно; все, отжили свое, видно невооруженным взглядом. Уже давно две пары новых в шкафу стоят. А жалко выбросить. Только через год - появилась у меня потенциальная невеста со скрытой тягой к домострою - отправил в мусор. До сих пор жалею. И не потому что скупердяйничаю. И в помине нет. Все собирался найти эту фирму, которая ботиночки эти замечательные сделала, не собрался. И теперь, возможно, не доведется. Очень уж «лейтенант» грозен. Прапорщик он, что ли?
Вера смотрела на меня через лобовое стекло безумно расширенными глазами. Я кивнул ей, успокаивая. Все нормально, милая. Даже улыбнулся. Все хорошо. А вот форменная фуражка ей определенно идет. Волосы подобрала, и лицо сразу стало моложе и, хотя мне этого и не надо, привлекательнее.
Я обошел мертвого коня слева и поднял ладони на уровень плеч.
- Смотри. Обойди меня и смотри. Я не достаю никакой гаубицы, да и нет ее у меня. Только не нервничай. Можешь за дерево встать. Или ложись. Я не смотрю.
- Сам разберусь.
Оп-па! Процесс пошел! Пошел, родимый. Не зря я бился за то, чтобы в комплект прокурора-исполнителя включили спиртное. Ну-у, без злоупотреблений не обходится, что уж тут говорить. Только между злом, употреблением и пользой, которая и есть добро, не нужно ставить знака равенства.
Я медленно подошел к багажнику, давая возможность лейтенанту занять удобную позицию, и открыл заднюю дверь, после чего сделал шаг в сторону - на, смотри! Нема пулемета. И пушка не стоит.
Конечно, я не держал водку на виду. Сначала снял и поставил на землю коробку с продуктами. Потом початую упаковку с питьевой водой; на второй день нашей экспедиции за пару пустых бутылок из-под нее мы получили пространные, хотя, как позже выяснилось, не очень точные показания по поводу оперативной обстановки на территории. Потом ящик с запчастями, инструментом и элементами питания. Будь у меня время, я бы попробовал оживить моего мустанга. Люк в нижний отсек, в котором обычно хранят запасное колесо и инструмент, расчистился. Оставалось только подвинуть кое-какую мелочь. Но это потом, позже. И вот он, наконец, заветный ящик. Раньше их было два. И стояли они так, чтобы их содержимое можно было легко достать прямо из салона.
Наследница Макарова что-то бормотала. Судя по интонации, монотонной и заученной, она молилась. Сначала я не вслушивался, спиной ощущая взгляд военного, прищуренный через прицел, а тут вдруг зацепился за какое-то слово.
- «…но не оправдались. Численность населения, на определенном этапе действительно резко подскочившая, вдруг стала стремительно убывать. Заявляю ответственно, на основании проведенных мной исследований и наблюдений, причиной тому послужили не только и совсем не столько болезни, предотвратить которые мы не в силах из-за отсутствия необходимых медикаментов в потребном количестве…»
Бог мой! Она наизусть шпарит дневник своего отца. Как иной пастырь с многолетним стажем по памяти читает Псалтырь. Да эта тетрадь и стала для нее священной книгой, на которую она и молилась, и жила ей. Библия и икона в одном, так сказать, флаконе.
Кряхтя, я вытащил ящик. И чего бы не кряхтеть, когда в нем пуд, не меньше.
- Куда? - Я впервые обернулся к лейтенанту. Он, как я ему и советовал, стоял за сосной. Ствол автомата плавно качнулся в сторону леса.
Приняв вес на пупок, я направился в указанном направлении. И кряхтел, и морщился. Метров через тридцать поставил на землю, утирая рукавом несуществующий пот.
- Далеко еще? - спросил, чуть обернувшись через плечо.
- Поваленное дерево видишь? Давай туда.
Поваленную сосну я видел. Метрах в двадцати пяти от меня. Ладно, как скажешь, командир. Вздохнул и снова принял груз. По пути пару раз споткнулся - ну плохо мне! Допер и с облегчением опустил, только что не бросил ценный продукт. Мне-то что! Все едино это уже не мое, тут уж к бабке не ходи.
- Все! - облегченно проговорил я, распрямляясь.
- Погоди. Ты под ветки сунь.
- Да провались она. И так спина разламывается. Ничего, с дороги не видно, пошли назад, пока капитан твой не заявился.
- А ну! - Он сделал топорное лицо и направил на меня ствол.
- Я назад. Надо еще вещи сложить обратно.
Он пару секунд смотрел на меня, как на сумасшедшего. И я его понимал. Грех, грех!
Эх! Сколько раз говорено, что благими намерениями устлана дорога в ад. Не помним, не помним мы старых истин. По крайней мере, некоторые из нас. Вот он точно не помнил. И ведь хотел как лучше, убрать с глаз долой порочащий ближнего ящик. Скрыть его под ветками, раскинувшимися на покрытой хвоей земле.
Я ему даже не дал приблизиться к заветному предмету. Наука, когда нужно, может шагать вперед семимильными шагами. Только вот, как показывает практика, для этого всегда нужен некто, кто оденет на ее ноги сапоги-скороходы. Пистолет, пистолет! У меня и кроме пистолета было кое-что. Газовый баллончик в виде дешевой зажигалки, что продается на каждом углу, дает устойчивую струю на расстоянии до пяти метров. Время работы одной заправки восемь секунд. То есть хватает его где-то на два пшика. Я сделал первый.
Лейтенант схватился руками за лицо и крутанулся на месте, садясь на корточки. Я знаю, сейчас у него перехватило дыхание и нет сил не то чтобы закричать - вздохнуть. Резь в глазах, жжение во рту и носу, полная потеря ориентации. И так будет еще минут пять, потом полегче. Но остаточные явления, если быстро не умыться, будут чувствоваться еще несколько часов. А вот умыться я тебе не дам, извини.
На то, чтобы его спеленать, у меня ушло около минуты. Приходилось торопиться; скоро вернется капитан.
К месту нашего расставания я успел первым. Сидя на корточках, я видел, как он вышел из ворот. С ним был еще кто-то. В форме и с автоматом в руках. Подкрепление, стало быть.
- А где? - спросил Смирнов, подходя. Лицо настороженное, оружие в руке.
- В кустики отошел. Приперло, наверное. Вон туда, - показал я рукой.
К чести капитана, он не среагировал на мой жест. А вот парень с сержантскими погонами доверчиво повернул голову в указанном направлении. Поэтому пропустил момент, когда из «зажигалки» в моей руке вылетела рыжая струя и ударила в лицо его командира.
Честно говоря, я хотел допросить именно капитана. Не срослось. Бывает. Как говорится, за неимением гербовой будем писать на простой.
С сержантом я справился быстро. Да он, честно говоря, почти и не сопротивлялся. От него пахло едой и дымом. Я их положил рядышком и за три минуты узнал все, что мне требовалось.
Нет, порой наши начальники меня откровенно поражают. Затевают гигантское дело и при этом экономят на мелочах. Ну держали бы тут хоть человек десять, что ли. Не велик расход. Или жаба секретности задушила?
Собственно, наплевать. Я свое дело сделал.
В отсеке для запаски у меня лежал мокик. Что-то вроде мопеда, на котором любит рассекать молодежь. С запасом топлива на без малого двести километров хода. И еще он мне напоминал жеребенка моего безвременно почившего мустанга. Он и вылезал-то из чрева как малыш - в сложенном состоянии.
По моим прикидкам через тоннель - это, по словам сержанта, около километра, - потом по грунтовке, дальше местная дорога, словом, через пару часов я буду в поселке, где есть участковый. По бетонке я не пойду - там еще один пост, с которым и связывался капитан. А дальше - посмотрим. Сейчас главное, чтобы Вера Вячеславовна села на мопед, прижалась грудью к представителю ненавидимого ей мужицкого племени и не свалилась по дороге.
Да, чтобы не было упреков в бесчеловечности. Сержанта я связал так себе. Захочет, через полчаса развяжется. А то тут медведи бродят. Да и обед на плите подгорит.
Глава 9. ПЕРЕДЕЛ
Бор стоял на краю парома и презрительно игнорировал направленные на него автоматы, не сводя черных глаз с лица Лося, стоящего напротив, только на берегу. Они говорили уже полчаса.
- У тебя нет людей, которые могли бы контролировать всех.
- Ты ошибаешься.
- Это ты ошибаешься. - Бор презрительно выпятил губу. - Ты упустил чужака.
- Ты тоже. А я его и не держал. Зачем? Он наш друг.
- Поэтому твои люди умирают? Не смеши меня. Сейчас самое время объединиться.
- Ты уже говорил об этом. Нет нужды.
- Теперь я знаю дорогу. И я могу ее запереть. Вы погибнете.
- А ты не боишься, что вас просто перестреляют?
- Всех? - усмехнулся предводитель викингов. - Нас много. А вас мало. Без нас вам не выжить.
- Ты повторяешься. У нас есть все, что нам нужно. И даже больше того.
- Просто ты плохо слушаешь. Мы задержали твоих людей. Они все рассказали. Вы медленно умираете. У вас нет женщин. Те, что есть, уже не могут рожать. А мужчины…- Он посмотрел на валяющегося на берегу пьяного Йоську. Он его только что передал с рук на руки. - Разве это мужчины? Мы вас можем легко запереть на острове, ты знаешь это. А скоро зима. Озеро покроется льдом. С Саней я уже договорился.
- Это все твои мечты. Ладно, что тут стоять. Пойдем внутрь, поедим и закончим разговор за столом. Пожалуй, ты прав в одном, чужие нам действительно не нужны. Это наш мир.
Правый уголок нижней губы Бора дрогнул и на миг опустился вниз.
Москва, 2009.
Комментарии к книге «Темные ветры империи», Сергей Александрович Куприянов
Всего 0 комментариев