«Приглашение в ад»

«Седой воробей не испугался снежного урагана. Только он не полетел на Тверской бульвар, а пошел пешком, потому что внизу было немного тише и можно было укрываться за местными сугробами снега и разными попутными предметами».

«Кричат не те, что с голосом, а те, что глухие…»

Вцепившись руками в спинки соседних коек, Мотя подогнул ноги в коленях и, зависнув над полом, принялся отжиматься. Что-то похрустывало у него при этом в спине, каждый свой жим он сопровождал шумным взрыкивающим выдохом. Артур машинально считал: восемнадцать, девятнадцать… Поскрипывали коечные сочленения, менее звучно вторили им человеческие суставы. Лицо Моти на глазах багровело, натужно кривилось. Так и не дожав двадцатого раза, солдат со стуком припечатал каблуки к половицам, встряхивая кистями, двинулся вдоль казармы.

— Слабибо! Ой, слабибо! — пропел бритоголовый Юркин. Лежа на кровати и подложив руки под голову, он тоже наблюдал за Мотиными упражнениями. — Да уж, скис ты, Мотя. Как последний птенец.

Артур мысленно с ним согласился. Еще полгода назад Мотя без труда выделывал на брусьях такие коленца, что у зрителей начинало кружить головы. А подобных жимов этот атлет запросто мог накидать штук сто или двести. Да что говорить, — артистом был Мотя. И все они были артистами. Особая рота особой армейской части. Бегая на руках, умудрялись играть в футбол, а в тренажерных залах брезговали подходить к весу менее центнера. Но, увы, времена меняются. Как выражался капрал Дюдин, — людишки припухали, обрастая шерстью и заплывая жиром. Например, много ли нужно воли, чтобы раз в пару дней принять душ? Оказывается, немало. Лень, грязь и вонь — три былинных богатыря исподволь овладевали территорией Бункера. Половина казармы валялась по койкам, наблюдая за горсткой «активных», лениво ворочая глазами, находя в себе силы лишь на едкие комментарии. Даже «птенцов» воспитывали в основном лежа. Подзывали к койке, командовали «кругом» и давали сапогом под зад.

Артур яростно потер лоб. Он и сам изменился — увы, не в лучшую сторону. Уж в чем в чем, а в этом он мог себе признаться.

— А что, Жоржик, не посвистеть ли нам? — вопросил некто. — Але! Я к кому обращаюсь?