«Зеркало грядущего»

Зеркало грядущего (fb2) - Зеркало грядущего [litres] (Морской Волк - 18) 3424K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Владислав Олегович Савин

Влад Савин Морской волк: Зеркало грядущего

Серия «Военная фантастика»

Выпуск 164

Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону

© Влад Савин, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

***

Благодарю за помощь:

Дмитрия Белоусова, Сергея Павлова, Михаила Кубрина.

Читателей форума Самиздат под никами Библиотекарь, strangeserg, Old_Kaa, HeleneS и других – без советов которых, очень может быть, не было бы книги.

Товарища Н. Ш. – он знает за что.

Многоуважаемого Бахадыра из Самарканда, в настоящее время проживающего в Санкт-Петербурге.

И, конечно же, Бориса Александровича Царегородцева, задавшего основную идею сюжета и героев романа.

Также благодарю и посвящаю эту книгу своей жене Татьяне и дочери Наталье, которые не только терпимо относятся к моему занятию – но и приняли самое активное участие в создании образов Ани и Лючии.

Лазарев Михаил Петрович.

В 2012 году капитан 1-го ранга,

командир атомной подводной лодки «Воронеж», СФ. В СССР 1950 г. – Адмирал Победы.

Снова снился мне мой ночной гость. Ничего не сказал, лишь мерзко усмехался.

Мы материалисты и в чертовщину не верим. Хотя товарищи ученые так и не пришли к выводу о природе Феномена, закинувшего нас, вместе с кораблем, в это время, из 2012-го в 1942 год. Но это вовсе не доказательство сверхъестественности – что сказали бы Ломоносов и Ньютон о работе атомного реактора? В то же время установлено, что подобные сны видел не я один (правда, без этой фигуры – так что она может быть плодом моего воображения). Потому лично мне кажется вероятной гипотеза, что наш мозг (особенно для тех, кто прошел через Феномен) приобрел свойства «приемника», позволив нам видеть происходящее в иных временных измерениях, «параллельных» мирах. Ибо, на мой взгляд, гораздо более логична картина мира, когда возникает «развилка времени» и происходящее на одной ветви никак не зависит от другой. То есть парадокс «если я убью своего дедушку» в принципе не возникнет, и в этом мире, где СССР победил в войне на год раньше, а Сталин знает свое будущее – ничего не предопределено. И мы имеем уникальную возможность исправить, или вовсе не допустить сделанные там ошибки. Но и нет гарантии, что мы не наделаем новых.

Так что видел я в своем «вещем» сне? Миротворческие войска ООН в Москве. И демократически избранный президент России толкает речь по телевидению. Рожа вроде другая – в прошлом сне, где я ракеты по США запускаю, он бородатый был? Фамилию тогда не запомнил, а тут – господин подвальный или завальный, что-то такое. Вещает, обращаясь к мировому сообществу: «Простите нас! За то, что будучи кандидатом прошлых президентских выборов, я имел в своей программе поддержку противозаконной аннексии Крыма – поскольку иначе бы у меня не было шансов победить. Что показывает, насколько глубоко эта нация поражена великодержавностью – и чтобы решить вопрос раз и навсегда, и ни у кого из моих последователей на этом посту не было соблазна… – тут лабуда минут на пять о его лично глубоких душевных терзаниях! – …я считаю, что для русского народа будет наилучшим выходом впредь не иметь своей единой государственности. Мой проект о разделении бывшей РФ на десять независимых субъектов уже внесен на рассмотрение в ООН. И конечно, обязательным пунктом будет безъядерный статус всех новорусских государств и их приверженность истинно демократическим ценностям».

Козел! И ведь наверняка эту речь он не сам писал, а кто-то в Госдепе! Что в будущем, уже после года нашего ухода, 2012-го, будет «российско-украинская война», и бандеровская погань на Крещатике, и наши Крым возьмут, – это уже и Юрка Смоленцев видел во сне, и моя Анюта тоже. И опять наверху какая-то сволочь предала, а народ безмолствовал? Или ждал, что сейчас сто сортов колбасы будет, как в девяносто первом?

И полицаи тут же – мордатые, с сине-желтыми шевронами. Вы, москали, думали, мы с вами в Донбассе воевать собирались? Нет, мы ждали, чтоб когда вы Западу сдадитесь – оккупационной армией стать, не самим же американским господам грязной работой заниматься. Ну а мы не гордые – наши деды-«травники» жидов в газенвагены гнали, ну а мы тут будем «экономически излишнее» население утилизовать.

С трибуны какая-то харя зачитывает условия. Будет как в «цивилизованном мире» – если ты настолько беден, что не можешь платить за обучение и лечение, то образование и медицина тебе и не нужны. И никаких пенсий дармоедам – пусть стариков кормят дети и внуки. Удовлетворить право российского работника на трудовую неделю без всяких ограничений – что за идиотский потолок, сорок часов в неделю по трудовому кодексу, ради конкурентоспособности можно трудиться и по сто часов, как в Южной Корее. Никаких оплачиваемых отпусков – с чего это работодатель должен нести убытки? А отчего это у большинства населения излишки жилплощади, наследие совкового режима? Молчать и каяться – вы все тут виноваты хотя бы тем, что поддерживали имперский путинизм!

Кто сказал, что агрессия – это как Гитлер? Может быть и так – по решению ООН. Которое постановит, что России не быть – и «границы нерушимы». Когда СССР распался, вот уж границы менялись, но это было демократично, а крымнаш – это не сметь, нарушение принципа незыблемости границ! Гитлеру удалось всего лишь двадцать миллионов советских людей убить – ну а если теперь вымрет хоть пятьдесят, это будут допустимые потери. Да, этот мир еще поганее того, что в прошлом сне был – там я успел все ж по США все боеголовки выпустить, и наверное, не я один, так что пиндосам мало не показалось. На кой черт нужен такой мир, где России нет?!

И я, Лазарев Михаил Петрович, навеки убежден – капиталистической России не быть! Поинтересуйтесь, кто такие «мэйбани» в Китае – к господам олигархам российского разлива, которые держат капитал в чужих банках, покупают жилье за бугром и отдают своих детей учиться в чужие школы, это определение подходит полностью. «Капитал не может лежать без движения, он должен крутиться, приносить прибыль, вкладываться в рынок». А поскольку на этом поле нам с США тягаться нельзя, то любой российский капиталист – потенциальный предатель. Просто потому, что ему будет выгоднее предать. Теоретически я могу поверить в бушковского персонажа-олигарха, сказавшего «ни Форд, ни Вестингауз не могут быть в колонии, а туземным управляющим я сам не хочу», – вот только в жизни я таких персон пока не встречал.

И потому – сделаем все, чтобы повернуть историю на другой путь. Шанс есть – товарищ Сталин из нашей истории, и он же, узнавший будущее (и свое, и страны, в которую он всего себя вкладывал), это большая разница. А также товарищи Берия, Пономаренко, Василевский, Кузнецов, Курчатов – те, кто вытянул самую страшную войну, какую история знала – сейчас тоже намерены сделать все, чтоб реставрации капитализма не допустить. Ну а что будут лет через пятьдесят вопить всякие «кривозащитники» (если эти особи и в данной ветке истории появятся), меня совершенно не волнует! Мы, люди из двадцать первого века, волей пока неизвестного науке Феномена попавшие на семьдесят лет назад, из 2012 года в 1942-й, свой выбор сделали твердо. Мы растеряли идеализм напрочь, когда при Горбатом и Боре-козле товарищи партийные из верхов толпой полезли в олигархи – и, провалившись в прошлое, считали, что Советских Союзов было два. Один, плакатно-идеальный, с обложек журналов вроде «Знание – сила» и «Техника – молодежи», со страниц романов Адамова и Беляева. И другой, реальный, где черные воронки по ночам, маньяк Берия школьниц на улицах хватает, а Сталин ставит к стенке всех, кто смеет свое мнение иметь. Истинность второй версии вызывала сомнения, все ж не настолько были популярны Солженицын с Новодворской среди защитников Отечества – но ведь «дыма без огня не бывает, что-то да было?» Но вписались мы за своих дедов и прадедов – поскольку за кого еще? Не за американский империализм же, и тем более не за Гитлера! Ну а нейтральной стороной в такой драке быть никак невозможно – да и не осталось к середине двадцатого века на этой планете неоткрытых островов, и «Воронеж», атомный подводный крейсер проекта 949А, не имеет вечного ресурса, как «Наутилус» капитана Немо. И предки, какие бы они ни были, для нас однозначно свои. Поскольку – отцов и дедов не выбирают.

И пока что нам удается историю менять. Победа здесь была на год раньше. И нашими стали вся Германия (нет тут ФРГ, одно ГДР), а также Италия, Австрия, Греция, и еще половина Норвегии, и черноморские Проливы. Что, конечно, не вызвало к нам любви у наших заклятых «друзей», в пятидесятом едва до атомной войны не дошло. Из-за Китая – поскольку Корея в этой истории тоже наша вся, а вот в Китае до сих пор воюют[1]. А мы живем и строим социализм, попав в страшное и прекрасное время – когда за свое счастье надо драться, или работать по-настоящему, не как полвека спустя. Офисный планктон моего времени, с их отношением к работе, здесь бы массово загремел по статье «за саботаж». Зато сталинский СССР показывал экономический рост больше, чем Китай двухтысячных. И жизнь здесь, на взгляд простого человека, реально становилась с каждым годом лучше и веселее, – а ведь еще живы были и те, кто помнил, каково было при царе.

Как это время после назовут? «Сталинская оттепель», по аналогии с иными шестидесятыми? Похоже, что до самого Вождя дошло (как он с поздней историей ознакомился), что нельзя слишком все зажимать, надо дать свободу – инициатива снизу должна быть, равно как и обратная связь. Потому критиковать линию Партии вполне допускается – при соблюдении двух условий: предложить свой конструктивный вариант (и, конечно, с обоснованием), и исключительно между «своими», то есть членами Партии, а не перед массой. Диктатура, конечно, есть, но предпочитает действовать «мягкой силой» – не хватай, суди и вешай, плодя мучеников-героев, а скорее, по Сунь-цзы: высшее искусство – это заставить врага работать на себя. С Деникиным пример известный, с бывшими белогвардейцами на КВЖД, и немцев из Восточной Пруссии не выселяют, хотя нашими разбавляют активно – но в Калининградском университете до сих пор на части гуманитарных специальностей преподавание на немецком, причем прежней профессурой. Равно как и с Южного Сахалина японцев не гонят – хотя не препятствуют тем, кто пожелает, чемодан, пароход, ридна Япония. Касаемо экономики – уже попав сюда, мы с удивлением узнали, что, оказывается, при Сталине существовал немаленький частный сектор (артели), которые по отдельной номенклатуре (например, металлопосуда или игрушки) давали больше продукции, чем госсектор – то, что продвигал Горбач в «перестройку», но, в отличие от его кооперативов, реально работающее, производя продукт[2]. А теперь это и в Конституцию вписали, «трудовая собственность не является эксплуататорской». В общем, повеяло духом свободы, и народ это ощутил.

Мы не знаем, каким станет здесь светлое будущее для моей страны и коммунистического строя. Но точно знаем, каким оно не должно быть. И если история будет против, решив, что «коммунизм – это тупик» и «Россия не имеет будущего», – то тем хуже для истории.

Иван Антонович Ефремов,

старший научный сотрудник Палеонтологического института АН СССР,

зав. отделом низших позвоночных Палеонтологического музея и, по совместительству, начинающий писатель-фантаст.

Октябрь 1951-го. Москва

«В тусклом свете ламп, экраны и шкалы приборов казались галереей картин». Или с портретами сравнить будет уместнее – разной формы и цвета, разное выражение лиц?

Ефремов отодвинул лист бумаги с написанной строчкой. Сочинять рассказы он начал в сорок втором, в эвакуации (хотя заявление на фронт добровольцем писал – не отпустили). Когда лежал с лихорадкой, не хотелось терять время, – а давняя мечта была, переложить на бумагу все интересное, что видел и слышал он сам, в экспедициях объездивший всю Сибирь, Урал, Среднюю Азию и Дальний Восток. А кроме того, полезно было изложить для читателей, особенно молодежи, некоторые свои идеи, слишком невероятные для того, чтобы стать гипотезами. Был в его жизни опыт, когда маститый немецкий геолог объявил бреднями предположение Ефремова о строении океанского дна. А вдруг среди его читателей сегодня будут те, кто завтра сами станут учеными и, заинтересовавшись, сумеют подтвердить или опровергнуть?

Рассказы поначалу печатались лишь в журналах, вроде «Техники – молодежи» и «Знание – сила». Можно ли считать это занятие серьезным делом для доктора наук, палеонтолога с общесоюзным именем? Так академик Обручев, кого Иван Антонович глубоко уважал и считал своим учителем, написал ведь «Плутонию» и «Землю Санникова». Тем более занимался Ефремов этим исключительно в свои свободные часы.

Было тяжелое для Советской страны время – Отечественная война. В том же сорок втором в составе Северного флота появилась подводная лодка К-25, воплощение адамовского «Пионера», настолько же превосходя по боевым качествам фашистские корабли. Затем был Сталинград, когда Красная Армия ударила с севера на Ростов, операция «Большой Сатурн», и две немецкие группы армий, весь их южный фланг, оказались в котле и были уничтожены. Тогда Гитлер не придумал ничего лучше, чем организовать Еврорейх, союз против СССР всей оккупированной Европы, – но и это не помогло нацистам, в мае сорок четвертого Советская Армия взяла Берлин, бесноватый кинулся в бега, но был пойман и повешен в Штутгарте, после показательного международного процесса. Советский Союз вышел из войны намного более сильным, чем вступил в нее, – став сверхдержавой во главе социалистического лагеря, куда в числе прочих вошли ГДР (помимо довоенной территории Германии, включающая Австрию, Судеты, бывшую польскую Силезию – лишь Восточная Пруссия к СССР отошла) и Народная Италия (с «заморской территорией» Ливией). Ефремов вернулся в Москву вместе с Палеонтологическим институтом, весной сорок четвертого. Видел Парад Победы на Красной площади 16 июля, была отличная погода, ярко светило солнце, по брусчатке шли полки армии-победительницы, в небе пролетали эскадрильи боевых самолетов, оркестр играл марш. И вместе с советскими войсками шли батальоны итальянских Гарибальдийских красных бригад, под песню «Лючия». А затем под барабанный бой на Красную площадь вступила шеренга солдат, держа склоненные фашистские знамена, будто подметая ими мостовую – и бросили к подножию Мавзолея, где на трибуне стоял сам товарищ Сталин. И тут сквозь барабан послышались истошные вопли, похожие на собачий лай – оказывается, это пойманного Гитлера привезли, показать, чем завершилась его авантюра. Бывшему фюреру не стали затыкать рот – лишь чей-то командирский бас спросил, так что слышно было по всей площади:

– Эй, он у вас там не взбесился?

Ему ответил другой голос:

– Да он уже давно бешеный, нехай теперь гавкает! – и дружный хохот солдат в строю.

А после был праздник, народные гуляния, и вечером фейерверк. Не так часто Ефремову доводилось быть в городе летом, это самая экспедиционная пора. Но тот год был особый, – а в следующем снова начались рабочие будни.

Однако еще в то лето, перед парадом, в Палеонтологический музей зашли трое военных со звездочками Героев – адмирал Лазарев, в войну бывший командиром той самой лодки К-25, Юрий Смоленцев, командовавший теми, кто самого Гитлера ловил, Валентин Кунцевич, из той самой группы осназ Северного флота, и с ними две женщины, Анна Лазарева, жена адмирала Лазарева, сейчас служившая инструктором ЦК ВКП(б), ответственным за идеологию и пропаганду, и Лючия Смоленцева, бывшая партизанка-гарибальдийка, тоже участвовала в охоте на фюрера вместе со своим мужем. Примечательно, что все пятеро знали Ефремова именно как писателя, а Анна Петровна настоятельно посоветовала ему в Союз писателей вступить и после там защищала, когда в сорок пятом Ивана Антоновича наконец приняли, а маститая литературная публика признавать фантастику достойным литературным жанром поначалу не хотела.

Первый роман Ефремова, «На краю Ойкумены», вышел в сорок шестом, отдельным изданием в «Детгизе». Поначалу его не хотели брать – иным из ответственных товарищей показалось, что образ фараона похож – страшно подумать, на кого. Но будто бы стало известно, что «наверху» не только не имеют ничего против, но и проявляют живой интерес – и книга вышла, да еще сразу как дилогия. В сорок восьмом были изданы «Звездные корабли» и одновременно уже совершенно не фантастическая, а полностью научная монография «Тафономия и геологическая летопись» – о новой, собственноручно разработанной Ефремовым научной дисциплине на стыке биологии и геологии – тафономии. Изложенные там идеи должны были помочь как геологам, так и палеонтологам в их нелегкой работе по поиску полезных ископаемых и останков древних животных. И это тоже заметили «наверху», указав даже увеличить тираж, чтобы хватило на всех заинтересованных лиц. А сам Иван Антонович в это время был в Монголии – в экспедиции, которую в научных кругах называли Великой (ну так была же у географов Великая Северная экспедиция, в эпоху едва ли не Петра Первого – чем палеонтологи хуже?).

Советская наука была на подъеме. Не только техническая наука – еще до Победы раскопали Аркаим, и появились исторические труды про Великую степь. Так что если до войны в школах историю преподавали от древнего Египта, Вавилона, через Грецию и Рим, и только после про Россию и славян, то теперь официально считалось, что на территории СССР был такой же центр мировой цивилизации, вся разница от египтян и шумеров, что пирамид не строили и с раскопками не повезло. И предки славян издревле жили в симбиозе со степными народами – хотя теория, что Чингисхан (высокого роста, рыжебородый и сероглазый, ну совершенно не монгольский антропологический тип) был вовсе не уроженцем Монголии, считалась пока слишком революционной, как и иные взгляды на существование «монголо-татарского ига» – да и неудобно, писатель Ян за свою трилогию уже Сталинскую премию получил. Археологи вели раскопки в Новгороде, в Ладоге, в южнорусских степях, и мировой сенсацией стала находка берестяных грамот и установление того факта, что еще в одиннадцатом веке (а возможно, и с более ранних времен) «дикие славянские варвары» в массе владели письмом – среди находок были вовсе не княжьи или монастырские летописи, а письма простых новгородцев друг к другу[3]. Дошла очередь и до палеонтологов – еще не были завершены работы по возвращению Института и музея в Москву из эвакуации, как уже составлялись планы экспедиции в Монголию, ставшую сейчас Монгольской ССР, как Тува в сорок четвертом.

Размах был как у советских великих строек – несколько отрядов (количество менялось от сезона к сезону) численностью иногда до сотни человек, на автомашинах, причем в кузовах-фургонах («кунгах», как называли их военные) оборудовались походно-полевые лаборатории. С полной поддержкой властей МонССР, Картографического управления Советской армии и Забайкальского военного округа. С привлечением авиации, не только для транспорта, но и аэрофотосъемок, причем в подчинение экспедиции придавались вертолеты (последняя новинка техники). Первый сезон в сорок шестом был разведочным, со следующего уже пошли масштабные раскопки. И результат оправдал затраты – с десяток открытий мирового значения об ископаемом прошлом нашего мира и еще больше диссертаций, ну а для привезенных трофеев пришлось строить новый корпус музея. Особенно всех впечатлили скелеты протоцератопса и вцепившегося в него велоцираптора – вероятно, по какой-то причине погибших одновременно и быстро[4]. Правда, сам Иван Антонович руководил экспедицией лишь по сезон сорок восьмого, однако же проведя самую сложную часть организационной работы. А завершали, к сожалению, уже без него – Юрий Орлов, директор Палеонтологического института и старый друг Ефремова, рассказал, что это вовсе не опала, наоборот, по информации из еще более высоких инстанций (он сам затруднялся сказать, из каких именно), кто-то высокопоставленный якобы выразил недовольство тем, что «товарищ Ефремов не бережет свое здоровье, ведь загубит себя раньше времени». Что было правдой – последняя монгольская экспедиция и впрямь «наградила» Ефремова воспалением нерва в правой руке и небольшим инфарктом, перенесенным прямо на ногах; несмотря на своевременную помощь врачей экспедиции, бесследно все это не могло пройти, а постоянные перемены климата при путешествиях в МонССР и обратно тоже здоровья не прибавляли… Так что в следующие сезоны Иван Антонович разрывался между Москвой и Поволжьем, где у села Ишеево было обнаружено местонахождение древней пермской фауны, даже более интересной для палеонтологов ПИНа, чем «простые» динозавры, несмотря на свои размеры и славу, годившиеся этой местной фауне «во внуки». Не особо рассчитывая на успех, Ефремов попросил увеличить финансирование ишеевских раскопок – не до такого уровня, как монгольских, конечно, но все же… К его удивлению, просьбу полностью удовлетворили, раскопки вновь принесли множество трофеев, а палеонтологи-«позвоночники» были без ума от радости. А этим летом случилась еще одна сенсация, самая новейшая в области палеонтологии. Еще в прошлом году Чудинов (ученик Ивана Антоновича) разведал у городка Очёр в Пермской области местонахождение совершенно новой фауны пермского периода, финансирование снова выделили в требуемом объеме – и раскопки под Очером, по одним лишь результатам этого сезона (а они продолжатся и в следующем), дали и продолжают давать скелеты совершенно новых уникальных животных, каких до сих пор не обнаруживали нигде на планете! Палеонтологи всего мира ныне пребывают в восхищении результатами и выпрашивают возможность приехать в СССР. Удачный вышел год – если считать еще и изданные (как всегда, работа редакции была недолгой) еще две научные монографии Ефремова: «Медистые песчаники» и «Каталог местонахождений пермских и триасовых наземных позвоночных на территории СССР» (в соавторстве со своим учеником Вьюшковым). И вышла первая часть научно-популярной книги «Дорога ветров» – «Кости дракона», рассказывающей о монгольской экспедиции. И Сталинская премия в марте, за «Тафономию», – сто тысяч рублей.

– Не знаете, на что потратить? Ну, Иван Антонович, мне бы ваши заботы, – заметил Кунцевич. – Да хоть ЗИМ купите в полноприводном варианте, сорок пять тысяч всего. А то выделят вам дачу в Подмосковье, для науки и творчества, и каждый раз на электричке добираться будете? Ну а на оставшиеся кутеж устройте в ресторане для всего института, коль желание есть.

Ефремов удивился – такое желание у него было, но он пока никому о нем не говорил[5]. А дачу под Москвой хотя и мог приобрести любой передовик производства (по закону о дачных садоводческих товариществах, от сорок седьмого года), однако большинство советских людей, даже в немалых чинах, предпочитали летом отдыхать, если не в санатории или на курорте, то у родственников в деревне (очень многие, будучи выходцами из класса рабоче-крестьян, такую родню имели). И не было никаких наметок, что дачу выделят Ивану Антоновичу за казенный счет – это было привилегией академиков, профессоров, а также заслуженных писателей, артистов, художников, ну и чинов не ниже замминистра, или по крайней мере, завотделом. Однако всего через неделю после того разговора Ефремова уведомили, что дача ему выделена, можете заселяться. Даже место было близко к тому, что сказал Кунцевич, отчего-то усмехнувшись – «где-то на Рублевском шоссе, тихое зеленое место с приличной публикой». Значит, Кунцевич знал? Но в ответ на прямо заданный вопрос Ефремова продекламировал с шутовством:

Мяч брошенный не скажет: «Нет!» и «Да!» Игрок метнул, – стремглав лети туда! И нас не спросят: в мир возьмут и бросят. Решает Небо – каждого куда.

– Омар Хайям, «Рубаи», номер стиха не помню, уж простите. Все будет хорошо, Иван Антонович – это главное. А на прочее и прочих – забейте.

Ефремов уже был знаком с этой манерой Кунцевича говорить так, что не понять, когда он шутит, когда всерьез. И при этом еще употреблять привычные слова иначе, чем принято. Иногда Кунцевич даже казался Ефремову, человеком не из СССР, но откуда? Доводилось Ивану Антоновичу в Монголии общаться с потомками русских с бывшей КВЖД, они также не были похожи на советских, манерами и языком, но совершенно не так, как Кунцевич. А как белогвардеец мог целых две Звезды Героя получить – нет, в СССР сегодня отношение к «бывшим» вовсе не непримиримое, если даже Деникину дозволили вернуться, по легенде, уважили его просьбу лично к Сталину, «в землю русскую лечь напоследок». Но также, как знал Ефремов, есть негласный порядок (или секретная инструкция?), не дозволять таким людям подняться слишком высоко. Хотя в загранразведке, с учетом личных качеств, могло быть что угодно. Но тогда Кунцевич не просто боевик, каким пытается себя изображать? И проявляет явный интерес к нему, Ефремову – не только Анну Лазареву сопровождая, но и в одиночку в Институт приезжал. После чего Орлов, вызвав Ивана Антоновича в кабинет, наедине и по секрету сказал:

– А товарищ-то из Службы Партийной Безопасности. Мне удостоверение показывал. И настоятельно просил, чтобы тебе самые наилучшие условия обеспечили. Особенно в политическом смысле – сказал, что всех, кто в товарище Ефремове усомнится, «к нам посылайте, тут все разъяснят». За тобой точно ничего такого нет? С чего бы это такой Конторе – интересоваться.

Ефремов лишь плечами пожал. Моя совесть перед Родиной и Партией чиста. Сам я ничего не просил и никуда ни на кого не жаловался. И вообще, как у нас в России издавна заведено, «будь от нас подальше, и барский гнев, и барская любовь». Неприятно, конечно, что им играют, как проходной пешкой – а после, ради выигрыша партии, и пожертвовать могут? Так наука, а теперь и писательство, не денется никуда. А прочие интриги – да снова бы в экспедицию, хоть в Очер, чай не Монголия, климат помягче. А все же жаль – сначала показалось, что у нас в науке все сильно к лучшему поменялось, бюрократизма стало не в пример меньше, Лысенко вот сняли, поймав за руку на фальсификации результатов, – а в итоге, как часто бывает, обернулось это очередной кампанией борьбы с «не теми», причем инициируемой вовсе не с верхов, которые, к их чести, как раз пытались объективно разобраться – и под этой маркой заодно Палеонтологический институт перевели обратно из биологического в геологическое отделение АН СССР, где он изначально и был. По крайней мере, советская наука стала и в реалии больше на свой идеальный образ походить, когда все товарищи и единомышленники… неужели это в какой-то степени из-за него? Если Кунцевич явно не по своей воле и инициативе действует, над ним Анна Лазарева, про которую говорят «правая рука самого Пономаренко», который после Победы резко в гору пошел и сейчас входит в число тех, кто возле самого Вождя. Да что за мысли, и не много ли о себе думаю – уж наверное, такие, как Пономаренко, не станут кем-то одним заниматься, а будут порядок во всей отрасли наводить. Ну а что выходит это у нас «в ручном режиме», так не получается иначе. И вообще, как тот же Кунцевич сказал, о хорошем надо думать – позитивный настрой, он жизнь продлевает. Научные дела идут успешно, книги выходят, в следующем году снова в экспедицию, в Очер, и отпуск в этом году отгулял нормально, в Крым съездил вместе с сыном. Не то что в прошлом году.

Тогда, осенью пятидесятого, Анна Лазарева предложила Ефремову поездку на Северный флот в составе делегации Союза писателей, «считайте это творческой командировкой». У Ивана Антоновича как раз было отпускное время после сезона, и отчего бы не съездить на недельку? Вспомнить свое первое увлечение, что было когда-то – мореходное училище в Петрограде, диплом штурмана каботажного плавания, навигация 1924 года на Дальнем Востоке, знакомство с самим капитаном Лухмановым. Но палеонтология показалась Ефремову интереснее – и была после учеба на биофаке ЛГУ, затем Горный институт и научная работа. А оказалось, что море тоже никуда из души не исчезло – только поманило, и вот оно! Что было бы, если бы тогда он сделал иной выбор?

– А ничего хорошего не вышло бы. Стали бы вы, Иван Антонович, одним из многих. И очень возможно, погибли бы, как знакомый вам товарищ Фрейман Эрнест Иванович, кто у Лухманова на «Товарище» старпомом был, затем судно у него принял и десять лет им командовал, – а в сорок первом погиб вместе со своим кораблем, транспортом «Большевик», при эвакуации из Одессы. Сколько из моряков торгфлота пережило войну? И даже если бы призвали вас под военный флаг и повезло бы вам стать, как Матиясевич, тоже бывший торгфлотовец, а после командир гвардейской подлодки «Лембит» – ну, были бы вы одним из многих, как я. А вот профессором палеонтологии, да еще и писателем – у меня бы точно не получилось.

Ефремов не мог понять, отчего экипаж легендарной «моржихи» гвардейцы, герои – относился к нему с таким уважением, причем именно как к писателю, а не палеонтологу. Также он заметил, что многие офицеры лодки К-25 разговором были похожи на Кунцевича – тоже загадка. А сам корабль показался Ивану Антоновичу ближе даже не к «Пионеру» из романа Адамова, а к звездолету будущего. Командир, капитан 1-го ранга Золотарев, услышав это, усмехнулся и сказал:

– Так и немцы думали, и союзники тоже. Не верили, что наши советские ученые и инженеры могут такое построить, и что наша наука, как сказал товарищ Сталин, самая передовая в мире. Распускали слух про «подводные силы коммунистического Марса», который, оказывается, водой покрыт, и корабли там по совместительству и ныряют, и в космосе летают, – и что будто бы марсиане по классовой солидарности нам на помощь пришли. Так скажите, Иван Антонович, разве я на марсианина похож? Или наш Адмирал, который всю войну этим кораблем командовал, а я у него тогда старпомом был, – да вы ведь с ним знакомы, как и с супругой его, Анной Петровной?

Впрочем, откуда военным морякам разбираться в палеонтологии? А вот фантастику в СССР сейчас читали многие – «Техника – молодежи», «Знание – сила», «Наука и жизнь» и вновь открытый «Вокруг света» печатали рассказы, создавались литературные клубы и кружки, даже в провинции, не только в Москве и Ленинграде, и они выпускали свои журналы, самым известным из которых был «Следопыт» (числящийся приложением к «Вокруг света»). Ефремов по старой памяти издавался и там – хотя в Союзе писателей это считалось неприличным для уважающего себя мэтра, ведь вся эта кружковщина обычно идет под эгидой комсомольских организаций, никакого отношения к СП не имеющих, «чему они научат нашу молодежь?» Но Ивану Антоновичу на это мнение было глубоко «забить», как сказал бы Кунцевич, – и Анна Лазарева в данном вопросе была всецело на его стороне, уж не ее ли заслуга, что в писательстве Ефремову открывали «зеленую улицу», рукописи принимали безоговорочно, вне очереди вставляли в план, не скупились на гонорары? Но что послужило причиной обратить внимание партийных товарищей именно на него, далеко не звезду первой величины – о лаврах Беляева Иван Антонович и не мечтал, да и Казанцев с его «Пылающим островом»[6] считался в литературе вообще и в фантастике в частности гораздо более известной фигурой. И какое отношение к этому имели военные моряки Северного флота – откуда, как говорили в Союзе писателей, еще в войну пошла волна песен и стихов, авторы которых остались неизвестными. Причем моряки, в отличие от сотрудников редакции, не стеснялись критиковать написанное Иваном Антоновичем, оценивать и дополнять.

– Ну вот как в вашем рассказе затонувший деревянный корабль мог два века держаться с минимальным запасом плавучести? – говорил товарищ Сирый, инженер-механик «моржихи». – Когда лодка идет в позиционном положении, одна рубка над водой, то в центральном посту ворон ловить нельзя. Если на поверхность начнешь выскакивать, еще полбеды, ну а если под воду, с открытыми клапанами воздухоподачи? А такое запросто может быть, когда рулевой-горизонтальщик зевнет, или удифферентовали плохо. Ну и, простите, после столкновения, когда состояние корпуса неизвестно, ни один капитан в здравом уме водолаза во внутренние помещения такого «подарка» не отправит – ведь отцепиться может в любой момент, и что тогда водолазу со шлангом делать? Аквалангист бы еще мог рискнуть, и то сильно на любителя острых ощущений. Достаточно на палубу утопленника спуститься, заложить подрывные заряды, и все!

– И про походы египтян в Индийский океан, загадка истории, – сказал Золотарев, – что финикийцы вокруг Африки умудрились обойти, это достоверно, раз видели «солнце, идущее по небу наоборот», то есть с востока на запад через север, а не через юг, как бывает лишь южнее экватора, и все время держали берег по правую руку. Но у них корабли были получше, уже с высоким бортом, палубные, и корпус из прочного ливанского кедра, и паруса нормальные – папирусные циновки для океана не годятся. И нет достоверных сведений, что египтяне умели строить в те годы мореходные корабли. С другой стороны, в некую «страну Пунт» они ходили, а это, судя по тому, что оттуда везли, явно юг Африки, а не берег Красного моря. Вот только история нам не сохранила, ходили они на чем. Хотя при большом везении можно океан и на тростниковой лодке пересечь. Но при регулярных рейсах потери зашкалят – у южной оконечности Африки условия мореплавания такие, что даже в наше время корабли погибают без следа. Например, кейпроллеры, волны в двадцать метров, а то и выше, возникают даже в затишье – считается, что британский лайнер «Уарата» от них погиб в девятьсот четвертом. А сколько кораблей там сгинуло до изобретения радио, когда и SOS не подать? И компаса египтяне не знали, а без него лезть в океан – это совсем безбашенным надо быть, от берега отнесет, и не сориентируешься никак, даже по звездам – за экватором созвездия другие совсем. Так что поход тот был авантюрой невероятной, плюс удачей, как Магеллану в его «тихом» океане повезло ни единого шторма не встретить. Море шутить не любит и тайны хранить умеет. Если и сейчас неясно, кто Америку открыл, еще до Колумба. Викинги точно в Исландии и Гренландии бывали, а там уже совсем недалеко. Еще в списке ирландские монахи, беглые тамплиеры и даже финикийцы – как в Бразилии камень с их надписями нашли. Две тысячи лет прошло – и на чем уже мы по морям ходим? Для египтян, да и греков, Гибралтар казался краем света – а сейчас Средиземку спортсмены на яхтах пересекают. А теперь представьте, чем для нас Марс будет, когда мы до дальних звезд доберемся?

Так быстрее скорости света все равно не получится лететь, по теории Эйнштейна. Хотя – а что мешает распространяться радиоволнам? Будем принимать передачи, отправленные сотни, тысячи лет назад. Цивилизациями, которые уже достигли в своем общественном развитии коммунистической фазы. Которая вовсе не «остановись, прекрасное мгновенье», а напротив, эпоха самого бурного развития, творчества, свободы, подлинного расцвета, золотой век, устремленный в бесконечность.

– Не соглашусь по обоим пунктам, – покачал головой Сирый. – Во-первых, Эйнштейн хоть и гений, но вы ж знаете, что полтораста лет назад такой же гений Лавуазье заявил, что «камни с неба падать не могут», и Парижская Академия наук это приняла за аксиому? А в конце века девятнадцатого многие ученые считали, что касаемо физической картины мира все уже открыто. Вы так уверены, что в будущем не научатся тоннели делать в пространственно-временном континууме, как лист бумаги изогнуть и точки на разных концах совместить, так и с трехмерным пространством тоже? Или что Эйнштейнова теория не все описывает. Я вот не уверен, и пари бы точно не принял. И по пункту второму – это, конечно, хорошо, если все разумные существа, кто высокоразвит технически, одновременно и высокой моралью обладают. Но пока это не доказано, меня, как человека военного, волнует, не прилетят ли лет через пятьсот какие-нибудь с Альфы Центавра и не объявят ли нам войну жестокую и беспощадную – поскольку мы для них не люди, а кто-то вроде обезьян.

– Ну, это вы, видимо, основываетесь на тех же книгах американских и западноевропейских фантастов, – улыбнулся Ефремов. – Хотя, может быть, вам, как военному, действительно близок именно такой подход – с точки зрения возможной опасности, но на самом деле их писатели лишь переносят на развитые цивилизации современные противоречия капиталистического мира. Они уверены, что инопланетное общество должно быть таким же капиталистическим, как и их собственное – потому что другого, более развитого, общества просто не представляют, или же если и представляют, то про это никак нельзя писать в странах капитализма.

– Не только западные писатели так пишут, – тут же возразил Сирый. – Красная звезда, символ планеты Марс, стала и символом Красной Армии и Флота, потому что тогда наивно верили, что раз Марс старше Земли, то там уже победила коммунистическая революция. Однако в одноименном романе Богданова, написанном в 1908 году, высокомудрые и коммунистические марсиане всерьез рассматривают вариант истребления населения Земли, «включая и социалистический пролетариат», ради своих марсианских интересов, – отвергли такое предложение, а ведь могли бы и принять? А ведь Богданов не буржуазный писатель, он вместе с Ильичом на Втором съезде Партии был.

– Богданов тоже не был свободен от предрассудков своей эпохи, – ответил Ефремов. – Да, вы правы, уровень технического развития напрямую с высокой моралью связать нельзя. Но задача покорения и освоения космоса несомненно будет самой великой и сложной из всех задач, что когда-либо выполняли люди, – и разве может капиталистическое общество с его многочисленными противоречиями выполнить ее? Нет! Взгляните на историю наших земных государств. От первобытного общества люди переходили к более высоким формациям, и при этом им приходилось объединяться, чтобы решать все более сложные задачи. Один человек не мог бы выжить и успешно охотиться в суровой первобытной природе, но на это было способно племя. Мелкие племена и отдельные поселения не могли строить необходимые для земледелия плотины и оросительные каналы, но на это были способны государства. Это и была эволюция человеческого общества – все более сложные задачи требовали сотрудничества все большего числа людей, для этого им надо было объединяться и постепенно избавляться от возможных предрассудков по отношению друг к другу. И эта эволюция еще не завершена! Не может быть сомнений, что ради освоения космоса, ради того, чтобы человечество «вышло из своей колыбели», как сказал Константин Циолковский, потребуются уже объединенные усилия всех людей Земли. Все народы научатся сотрудничать друг с другом и в дальнейшем объединятся в единое земное человечество – иначе настоящий выход в космос останется невозможным! Жюль Верн и Уэллс описывали космические путешествия, которые организовывали небольшие сообщества или даже отдельные гении-одиночки. Но сегодня нам ясно, что подобное невозможно, даже для простого выхода в космос единственный раз – потребуются могучие усилия как минимум сильных держав, а для настоящего завоевания космического пространства – объединенные усилия всего человечества. А для того, чтобы подобное объединение осуществилось, и необходимо избавиться от обычных противоречий капиталистического и более ранних обществ и развить в себе стремление к сотрудничеству. Таким образом, действительно более высокий моральный уровень станет не результатом технического развития, но необходимой предпосылкой для освоения космоса. Общества, достигшие такого уровня, уже неспособны будут на войну – она просто устареет, – разум будет вести их к тому, чтобы находить пути сотрудничества и с иными цивилизациями при встрече.

– Может быть, вы и правы, – сказал Золотарев, – но я не забуду, как мы в сорок первом, читая Николая Шпанова и посмотрев фильм «Если завтра война», считали, что агрессия капиталистических стран против Страны Советов невозможна, поскольку солдаты, по классовому братству, перейдут на нашу сторону, а пролетарии парализуют забастовками тыл врага, – а оказалось, что немецким пролетариям больше нравится быть высшей расой, чем братьями по классу. Война межпланетная гораздо страшнее – потому что враг там не люди, то есть гуманизм к ним невозможен по определению. Если даже для нас, людей с коммунистическим воспитанием и моралью, свои погибшие – это жертвы, а чужие – статистика. Вот вы, Иван Антонович, много сожалеете о двух миллионах туземцев Мадагаскара, что перебили там не какие-то нацисты, а культурные французы, когда присоединяли этот остров к своей колониальной империи?[7] А сильно вы возмущаетесь по поводу зверств бельгийцев в Конго, где было истреблено еще больше – Марка Твена прочтите, его публицистику, где он бельгийского короля за это сравнивает с Чингисханом или Тамерланом. В нашем уже веке в двадцатые, когда те же французы подавляли восстание риффов в Марокко, у культурных парижан в мундирах была такая мода – слать домой свои фотографии на фоне груды чужих отрезанных голов – и никакого возмущения во Франции и во всей Европе это не вызывало.

– Вы не правы, – нахмурился Ефремов. – Разумеется, каждый порядочный человек должен сожалеть о миллионах невинных людей, погибших в результате подобных завоевательных походов якобы цивилизованных стран и испытывать возмущение подобным – должен! Но я понимаю, что вы хотели сказать. Конечно, на каждого из нас гибель близких нам людей производит гораздо больше впечатления, чем смерти людей далеких и незнакомых. Но не следует это путать с теми предрассудками, которые заставляют одни народы считать себя выше других, и распространять свои моральные принципы только на людей одной с собой национальности или расы – это совсем другое дело. Вы снова лишь переносите те отношения, что существовали еще недавно, а где-то существуют и теперь у нас на Земле, – на более продвинутые цивилизации, которые, развивая в себе склонность к сотрудничеству, избавятся от подобных предрассудков. Или же они уничтожат сами себя еще задолго до того, как смогут путешествовать к другим звездам – их цивилизация не выдержит внутренних противоречий, люди не смогут объединиться во всепланетное человечество, и освоение космоса станет невозможным – свои ресурсы такая цивилизация будет тратить на борьбу «внутри себя». Европейцы и американцы не так давно считали негров и индейцев нелюдьми из-за другого цвета кожи, а не развившиеся до покорения космоса цивилизации точно так же могут испытывать неприязнь и презрение к непохожим на них жителям других планет, потому что у них глаза другого размера или непохожая форма черепа и скелета – в сущности, это ведь одно и то же! Когда люди научатся без предубеждения относиться к непохожим на них жителям своих же планет – они точно так же избавятся от подобных предрассудков и в отношении инопланетян. Разум будет править высокоразвитыми цивилизациями, способными на межзвездные перелеты.

– Ну, в логике вам не откажешь, Иван Антонович, – улыбнулся Сирый. – Все по полочкам разложили, аргументация сильная. Однако есть и в ней одно слабое место. Что только единая всепланетная цивилизация способна на настоящее освоение дальнего космоса, а множество отдельных капиталистических стран скорее предпочтут тратить ресурсы на борьбу друг с другом и внутри себя, – тут согласен.

Золотарев хмыкнул так, словно вспомнил что-то похожее…

– Но вот забыли вы, Иван Антонович, что объединение всего населения планеты в единую цивилизацию может произойти не только путем мирного сотрудничества, но и путем завоевания. Представьте себе, что на другой планете страна наподобие наших США или, того хуже, фашистской Германии смогла завоевать или иным путем подмять под себя все другие страны, объединила планету, может быть, даже как раз под лозунгом прогрессивности единого человечества, истребила все народы, считающиеся «второсортными», а остальное человечество объявила высшей избранной расой… И элита такой страны, избавившись от внешних врагов, смогла подавить и внутренние противоречия, укрепить свою власть, оболванить народ хорошо развитой пропагандой, используя для всего этого самые передовые достижения науки – ведь и фашисты старались свои науку и технику развивать! И, объединив таким образом свое инопланетное человечество, такая цивилизация приступает к освоению космоса, чтобы усилить свою власть еще больше. Как думаете, возможно такое?

– В принципе, такой возможности нельзя исключать, – после некоторого размышления признал Ефремов. – Хотя нормальный путь эволюции общества ведет к коммунизму, наверное, иногда могут быть и исключения – цивилизации, которые силой смогли остановить общественное развитие.

– А если такое «исключение из правила» окажется поблизости от нас? Потому только когда и если примем радиопередачи от высокоразвитых братьев по разуму, тогда во всегалактический мир поверим. А пока что мы знаем, опытным путем установив: любой агрессор всегда и везде понимает лишь один язык – силы. Его не остановят мудрость, красота, любовь, – а лишь страх, что ему самому ответка прилетит; и когда на их планету гробы пойдут потоком, тогда лишь будет кто-то протестовать, «долой войну». А вообще, вам бы, Иван Антонович, о том надо с нашим Адмиралом поговорить, или с его супругой. Или с Юрием Смоленцевым – вот кто собаку съел на спорах со святошами на морально-этические темы. А мне достаточно – моя страна сказала: «Это враг, уничтожить». А рефлексировать будем после, если живы останемся, победив.

– По отношению к агрессорам только такая политика, конечно, и может быть верной, – и не подумал возражать Ефремов. – Но вы забыли еще одно: а ради какой цели могут вестись междупланетные войны? При гигантских расстояниях между планетами, а тем более между звездами – даже ближайшими соседями, – космическое путешествие само по себе потребует огромных ресурсов! То есть захваченное на чужой планете будет чрезвычайно трудно и дорого доставить к себе, и расход ресурса на любой завоевательный поход во много раз превысит любые возможные доходы. Даже капиталисты или фашисты, освоившие межзвездные полеты, не станут воевать ради самой войны, или из абстрактного «служения злу» – мы же материалисты? Гитлер, хоть и провозглашал идею избранной расы и неполноценности остальных народов, на деле хотел лишь ограбить и колонизировать весь мир, захватив чужие земли, зерно, полезные ископаемые, рабов.

– А что мы знаем сейчас о технологиях века двадцать второго, и тем более об экономике: какая будет себестоимость тонно-километра и производительность космических верфей? – сказал Золотарев. – Во времена Магеллана, снарядить в Ост-Индию кораблик в триста тонн, по теперешним меркам тьфу, стоило целого состояния какого-нибудь не самого бедного торговца, – а теперь пароход в десять тысяч тонн с верфи сходит за четыре недели, и гоняли эти «Либертосы» через океан сотнями. Равно как и вполне может быть: вот откроют на какой-то планете за сто световых лет некий сверхценный ресурс, вроде эликсира бессмертия, овладение которым окупает любые затраты.

– А вот это уже не научный взгляд на мир, – твердо ответил Ефремов. – Как бы ни развились технологии будущего, они не могут обойти обыкновенные законы физики. Точно так же, как любой инопланетный ресурс всегда будет состоять из тех же самых химических элементов таблицы Менделеева, которые есть и на нашей Земле. Так что проще будет его синтезировать на месте, чем вести издалека. Оставим такие идеи на откуп легкомысленным фантастам, больше думающим о развлечении читателя, чем о точности научных данных в их книгах.

– Тут ты в самом деле не прав, Петрович, – поддержал и Сирый. – Но взгляните на это с такой стороны, Иван Антонович. Предположим (как вы сами обосновали в вашей книге, с которой я совершенно согласен), что разумные существа будут иметь примерно схожий с нами вид: размеры, телосложение, прямохождение, по две руки и ноги, то есть в общих чертах быть человекоподобными. Также, если инопланетная жизнь основана на кислороде, как у нас, – то это накладывает жесткие условия на температуру, атмосферу, наличие воды, уровня космической радиации, состав биосферы – планета должна быть землеподобной, а не выжженной пустыней и не газово-жидкостным гигантом. Согласно «Занимательной астрономии» Перельмана, в нашей Солнечной системе к таковым относится одна лишь Земля, так что я совершенно не верю ни в венерианские джунгли, ни в прекрасных марсианок… но это к слову. Но планеты нашего типа, со всем необходимым для цивилизации, сиречь колонизации, встречаются во Вселенной не так часто, а если учесть накладываемое Эйнштейном ограничение на скорость перемещения, а значит, и на размер обследуемого пространства, то их число в доступности от предполагаемого агрессора еще уменьшается. Теперь же представим цивилизацию, вступившую на путь, который уже показывает нам США – когда лекарством от новой Депрессии и перепроизводства провозглашается постоянное обновление товара, с объявлением прежнего, еще физически не изношенного, «немодным», «морально устаревшим». Завтра так вообще додумаются, чтоб, например, автомобиль служил лишь пяток лет, а после, на свалку. Это выгодно, это прибыльно, это даже стимулирует технический прогресс – но также скорость перемалывания природных ресурсов в мусор увеличивается в разы, если не на порядки. Но что с планетой будет лет через сто или даже меньше – атмосфера отравлена, в море не вода, а раствор химических отходов, земля превратилась в свалку, почва истощена и больше не родит, леса все вырублены, руды и минералы потрачены – зато население успело расплодиться до десятков миллиардов, а технический прогресс позволил создать космофлот. И вот, жители такого изгаженного мира обнаружат пока еще чистую планету, населенную неразвитыми аборигенами – ситуация из романа Вилиса Лациса «Потерянная родина», райский остров где-то в Южных морях, приплывает европейский корабль, и очень скоро там вместо джунглей плантации, всем работать на благо цивилизации, поганые дикари! И глубоко плевать пришельцам на культуру, историю, любую высшую мудрость аборигенов – ради жизненного пространства и ресурсов.

– Нет, все же я с вами тут не соглашусь… – ответил Ефремов. – Даже в отношении капиталистической цивилизации. Цивилизация, которая сумеет построить космофлот для массового переселения через космос – тем более сможет привести в порядок собственную планету, это и дешевле, и быстрее. Рост населения проще контролировать, чем строить для них дорогостоящие космические корабли, а в крайнем случае можно его разместить на искусственных станциях на орбите и в пространстве своей звездной системы. Минеральные ресурсы развитой космической цивилизации легче добывать из астероидов, чем колонизировать ради них далекую планету в иной звездной системе. Даже инопланетная логика инопланетных капиталистов должна подчиняться простой экономической целесообразности. Да и число просто пригодных к колонизации планет должно быть в тысячи раз больше, чем число планет, на которых смогла зародиться разумная жизнь – так что и драться из-за них смысла нет. Кстати, и рабство с плантациями при развитых технологиях никому не будут нужны – даже Герберт Уэллс уже это понимал, поэтому у него марсиане людей захватывали в плен исключительно для пропитания (хотя и это тоже нелогично – разводить скот просто-напросто во много раз выгоднее экономически), а работали у них машины. И вообще, любая колонизация иных планет в привычном нам понимании не имеет смысла, при условии, конечно, что не будет открыто, как достичь сверхсветовой скорости, а это все же считается невозможным. Я здесь, конечно, имею в виду именно колонизацию, подобную той, что мы видели в истории нашей Земли – заселение Америки, Африки, Австралии… Слишком дорого это будет обходиться при масштабах космических расстояний.

– Насчет колонизации по принципу американской или африканской вы правы, – ответил Сирый. – Но возможен и вариант, что космическая цивилизация, так сказать, исключительно ради идеи, точнее ради своей безопасности распространяет саму себя по вселенной – осваивает новые планеты, чтобы занимать больше пространства и тем самым уменьшить вероятность своей гибели при каком-нибудь космическом катаклизме вроде взрыва сверхновой или угасания своего солнца.

– Тогда, если их интересует прежде всего своя безопасность, они как раз и поостерегутся ввязываться в войну с другой планетой, – возразил Ефремов.

– Если только не сочтут население этой планеты настолько примитивным, что никакой угрозы в нем не увидят, – парировал Сирый. – Или вот вам еще вариант: представим очень старую цивилизацию, которая вышла в космос тысячи и десятки тысяч лет назад, ресурсы не только ее планеты, а даже всей ее звездной системы подходят к концу – разобраны на поиск руд все астероиды, выбрано все с малых планет и спутников планет-гигантов… Такая цивилизация вполне может перейти к кочевому образу жизни – с помощью созданного огромного космического флота путешествовать от системы к системе, как кочевники через пустыню от оазиса к оазису. В каждой новой системе этот рой космических кораблей может остановиться на века и тысячелетия, а их население даже переселится на подходящую для жизни планету, если такая обнаружится. А может быть, наоборот – предпочтет остаться жить на кораблях, как ему привычнее. И останется в системе до тех пор, пока не выжмет из нее все доступные ресурсы. После чего снова снимется с места и двинется к следующей цели – как кочевники, которые оставались в оазисе, пока их скот не выпивал всю воду в колодцах. Вот встреча с такими «кочевниками» или «колонистами» и может оказаться для нас небезопасной. «Колонисты», желающие лишь занять как можно больше места, могут заинтересоваться нашей планетой как местом проживания, а «кочевники» – ресурсами Солнечной системы. И не факт, что удастся решить дело миром. Что те, что другие могут посчитать, что для них удобнее избавиться от конкурента в сфере ресурсов или жизненного пространства. Причем если «колонисты» могут быть малочисленны и уже из-за этого не стремиться к войне, которая может стоить им гибели, то для «кочевников», отправляющихся в полет всем народом, такой проблемы не стоит. И даже если они решат не вступать в конфликт с аборигенами, находящимися на низком по сравнению с ними уровне развития, а просто разграбят все доступные ресурсы, находящиеся вне обитаемой планеты, и улетят восвояси – это будет фактически отсроченная гибель для аборигенов, так как в опустошенной системе им позже нечего будет осваивать самим и их цивилизация не сможет накопить сил для собственного выхода за пределы звездной системы. Вот примерно так могут выглядеть причины межзвездных конфликтов, Иван Антонович. Как видите, ничего принципиально невозможного ни с точки зрения законов физики, ни с точки зрения общественного развития. Да, может быть, агрессивные цивилизации в космосе и исключение, но сбрасывать со счетов возможность встречи с ними тем не менее нельзя.

– Тогда есть еще и третий вариант – нечто среднее, – добавил внимательно слушающий Золотарев. – Когда «колонисты» не дожидаются полного истощения ресурсов своей системы, а заранее начинают планомерно заселять окрестные, по мере уменьшения своей «кормовой базы» выбрасывая туда все большие волны переселенцев. Тогда, если первая волна «колонистов» и будет малочисленна, то с каждой последующей будет приходить все больше сил. Причем у этих «колонистов» или «кочевников», конечно, вполне может быть «свобода, равенство, братство», сугубо для своих. Или когда-то в далеком прошлом их цивилизация могла даже быть настоящей коммунистической, но за время долгих перелетов по космосу с ними что-то произошло, отчего они деградировали в общество более низкой формации и считают аборигенов чужой планеты не за людей, а за кого-то вроде муравьев, которых нечего жалеть. Или инопланетяне могут вообще не задумываться о таких вопросах, а мыслить исключительно прагматично и рационально: что чем меньше претендентов на территорию и ресурсы, тем больше достанется их собственному народу.

– Тогда это у них никак не социализм и не коммунизм, – покачал головой Ефремов. – А некое извращенное его представление. Вот, кстати, вам не кажется, что эта война и Победа сделали нас самих другими? Я несколько раз слышал слова «Красная империя», от самых разных людей – в том числе и здесь, на борту. До войны так не посмел бы сказать никто. Мы победили в том числе и благодаря этому. Но не потеряли ли при этом и что-то ценное, важное? У фашистов ведь тоже было – своим все, чужим рабство.

После этих слов в кают-компании повисло напряженное молчание.

– Разница принципиальная: для фашистов порабощение соседей является необходимым условием существования, – произнес Золотарев. – Быть «юбер» над кем-то. А мы руку помощи протягиваем тем, кто готов с нами встать рядом, то есть действуем именно как стремящееся к сотрудничеству общество, о котором вы говорили. Но уж если мы в настоящий момент цитадель и арсенал социализма здесь, на этой планете (пока до других не добрались), то у нас тут должна быть организующая структура, сиречь государство. А существование государства подразумевает государственные интересы – соблюдение которых, при таком раскладе, это необходимое условие для конечной победы мирового коммунизма. Значит, мы исторически прогрессивны, – ну а тем, кто от нас по ту сторону мушки, не повезло. Даже если они притворяются «нашими», как Мао или Троцкий. И кстати, вот вам как раз пример извращенного понятия о коммунизме, которое могло бы быть у пришельцев – строй, отвергающий индивидуальность вообще, как мы можем видеть в пчелином улье или муравейнике. Если здесь, на Земле, тот же Мао пытался у себя построить нечто подобное – и слава богу, что помер. Прилетит орда таких вот идейных, считая нас «разложившимися» и «обуржуазившимися», и пожелает нас привести к светлым идеалам, ради нашего же блага, – а я не хочу!

То есть в теории возможна война между социалистическими государствами (а также народами или цивилизациями)? Ну, или столкновение социалистического государства с… «извращенно-социалистическим»? И не так все просто с зависимостью технического уровня от общественного – можно ли точно сказать, что эксплуататорское общество не способно строить космические корабли? Да, такое положение должно являться скорее исключением, чем правилом, но все-таки…

– А вы пишите, Иван Антонович, – серьезно сказал Золотарев. – Вы не думали, что фантастика имеет еще одну роль? Быть зеркалом будущего, моделировать, «что будет, если» – и оценить вероятность такого, если картина выйдет непротиворечивой. Творите, дерзайте, – а мы прочтем и оценим. Если «строго говоря, динозавры не вымерли – эти живые формы возродятся, если природа придет к таким же условиям, после такого же процесса».

Учебный и короткий выход в море обернулся боем – как сказал Золотарев, потоплен легкий авианосец типа «Индепенденс», бывший американский. И крейсер типа «Омаха», и восемь эсминцев американской постройки – вся эскадра, не уцелел никто. Там было больше трех тысяч человек – американцев, англичан, норвежцев. Может быть, пять лет назад в этих же водах, эти же люди шли в СССР с миром и ценными грузами, когда мы были союзниками в той войне, против германского фашизма. Теперь США и Англия наш враг – а на Рейне рядом с советскими войсками (и в строю еще много тех, кто плыл через Одер, и брал Берлин) стоят дивизии Фольксармее под командой Роммеля, Гудериана, Гота, готовые к броску на Париж. А в Китае уже упали атомные бомбы, и наши, и американские, число убитых идет на десятки тысяч. Вторая Великая война была через двадцать лет после первой, когда успело вырасти новое поколение, не знавшее бойни Вердена и Соммы. Неужели Третья начнется сейчас, едва через пять лет, с теми же людьми, кто совсем недавно вместе радовался наступившему миру?

Нет, не началась. Конфликт был урегулирован дипломатами, К-25 вернулась в Полярный, главную базу Северного флота, на пирсе играл оркестр, экипаж был выстроен на палубе, и взошел на борт сам комфлота, поздравил моряков с победой, от лица Партии, Советского правительства и лично товарища Сталина, и вручил награды – орден Ленина Золотареву, Ушакова 1-й и 2-й степени офицерам, медали старшинам и матросам, и гости, Ефремов в их числе, тоже получили по медали, как полноправные участники боевого похода. Ну а те, кто погиб в ледяных волнах Норвежского моря, «им просто не повезло».

– Моя страна, даже если и неправа – но это моя страна.

Может быть, эта война и была справедливой для СССР. Но в далеком будущем, когда где-то в космическом просторе вдруг встретятся корабли разных цивилизаций – может, даже коммунистических, но под командой таких, как Золотарев. Неужели первой реакцией будет, взять чужаков на прицел, опасаясь агрессии?

– А вы пишите, товарищ Ефремов, творите, представляйте, прогнозируйте! А мы прочтем и оценим.

СССР уверенно шагал вперед, становясь сильнее. Промышленность перевыполняла план, строились новые заводы и жилье, росло благосостояние советских людей – давно отменили карточки, и уже собственные автомобили стали явлением пока не частым, но уже и не вызывающим удивления, каждый год 1 апреля публиковался указ о снижении цен. В то время как мировой империализм показал свое звериное лицо, окончательно сбросив маску «союзников» и грозил нам атомной войной, а пока что истреблял народы Китая, Вьетнама и африканских стран, пытавшихся сбросить колониальное иго. И самой передовой в мире советской науке пришлось заниматься повышением оборонной мощи СССР – мы испытали атомную, а затем и водородную бомбы раньше американцев, наверное потому на нас и не решаются напасть.

– Без духовной опоры и меч не крепок в руке воина, – сказала Анна Лазарева. – «Александр Невский», фильм, помните? Неизвестно, говорил ли сам Александр эти слова, но истинность их несомненна. Огромная ведь разница – французы в сороковом, и мы в сорок первом. Фантастика же ценна тем, что как зеркало показывает возможное будущее – и заблаговременно поднимает вопросы, что делать, когда это случится. Вы не задумывались, как бы вам написать роман об ином светлом будущем – который будет полезен не одной молодежи. Про мир через тысячу лет, когда не только вся Земля объединена коммунистической идеей – но и к далеким звездам летят посланцы человечества. Такой роман будет очень своевременен и полезен. Конечно, мы ценим товарищей Долгушина, Немцова, Гуревича, равно как и линию «ближнего прицела». Однако Партия считает, что бояться смотреть дальше вперед – это непростительная ошибка. Так что дерзайте – а мы оценим. И думаю, что в Союзе писателей никто не станет возражать.

– Последний вопрос, Анна Петровна. А отчего вы думаете, что я справлюсь? Тут фигура уровня Беляева или Адамова нужна, а я – скромный палеонтолог.

– Я не думаю, Иван Антонович, я знаю. А откуда – на этот вопрос сейчас позвольте не отвечать.

Валентин Кунцевич. В 2012 г.

старлей морской пехоты СФ,

в 1953-м – полковник, дважды Герой

Оказывается, в сталинском СССР жить очень даже неплохо! Скажете – тем, кто люди не рядовые, а каково простому человеку? Так ведь даже тут есть разница, в элите страны те, кто имеет реальные заслуги перед Отечеством – или всякие березовские и ходорковские, кто подсуетился больше всех украсть? Да и обычным людям – квартиры дают, цены снижают. Москва сорок пятого и сегодня, через девять лет, – заметно в лучшую сторону отличается, если по улицам пройти. И в провинции при советской власти дома культуры, или просто клубы с библиотекой-читальней и кинопередвижкой почти в каждом селе, как при царе церкви, были – и эти очаги культуры работали, в отличие от наших двухтысячных. Так что прав Иосиф Виссарионович, «жить становится лучше и веселее», под этими его словами и я подпишусь!

О себе скажу – воевал честно. После Победы остался в кадрах, пришлось во всяких делах поучаствовать, – но после китайских приключений три года назад стал «невыездным». И сейчас числюсь в Службе партийной безопасности (она же в просторечии «инквизиция») – следим, чтоб процесс демократизации не перешел безопасные рамки и не превратился в майдан. Кстати слово это (в турецком, «рынок») здесь ассоциируется с киевским мятежом сорок четвертого года (отсутствующим в нашей истории), когда бандеровцы при попустительстве тамошнего первого, Кириченко, устроили кровавую вакханалию, в расчете даже не на победу, а чтобы «кровавый сталинский режим» угробил при подавлении возможно больше народа, чтоб показать миру – ОУН еще не вмерла. Я был там – конечно, с теми, кто наводил порядок, «бандеровец – к стенке». А командовала нами Аня Лазарева, как чрезвычайный и полномочный представитель Москвы, имея в кармане грозную бумагу с подписью «И. Ст.». Ну а теперь загнали меня, бойцового волчару, в Академию – это тоже заведение интересное, по первоначальному замыслу, готовившее спецов по теме, «как ослабить и свалить чужую власть во вражеской стране – и, соответственно, мешать врагу сделать то же у нас». Но затея быстро переросла изначальные границы, и похоже, Пономаренко всерьез рассматривает нас как «школу, где учат правильно управлять Советской страной», то есть как курсы подготовки высших кадров парт- и госаппарата. Хотя открыто это пока не озвучивается нигде.

А какой предмет в любом советском вузе (даже в столь специфичном) первый в списке? Правильно – марксистско-ленинская философия, научный коммунизм, история Партии – названия разные, суть одна. Может, оно и верно – зачем нам отличник, но «не наш», в девяностые проходили. Так что изучаем «Краткий курс», написанный вы знаете кем. Кто сейчас в Кремле сидит, живее всех живых – и, я надеюсь, проживет еще долго. Поскольку хоть и немного я его вблизи видел, а тем более лично общался, – но мое мнение, что товарищ Сталин – человек вполне адекватный. Даже в нашей истории, ну не мог бездарь «принять страну в разрухе и с сохой, оставить сверхдержавой с атомной бомбой». Ну а когда он еще и о будущем узнал – вот был бы я сентиментальным, то пожалел бы капиталистов!

В бытность мою в Китае слышал я, как там «экзамен на чин» проходил – не было там дворянства в нашем понимании. Сдай экзамен, и в чиновники – низшая степень, в уезд, средняя, в губернию, высшая, в столичный аппарат. И заключался экзамен в том, что надо было взять какую-то цитату из Конфуция (или иной столь же уважаемой книги) и творчески развить применительно к какому-то предмету. Сейчас наблюдаю, как Костя Мазур отвечает:

– Учение ленинизма истинно, потому что верно отражает законы исторического развития. Если я живу по правилам коммунизма – значит, каждым своим шагом способствую историческому прогрессу, делаю мир лучше, приближаю его к высшей цели. Которая будет достигнута, даже если я этого не увижу. И даже если я погибну, то умру не напрасно.

С пафосом отвечает – ну а как иначе? Однако искренне верит в то, что говорит. И ведь не пацан зеленый, тридцатник уже стукнул, и в нашей команде с сорок второго, как через Неву плыли резать немцев на ГРЭС-1. Да ведь и я вспоминаю, как мне в той, уже бесконечно далекой жизни батя рассказывал, что когда он студентом был, тоже года пятидесятые или шестидесятые уже, то искренне жалел американцев и прочих из капстран – «они без цели живут, только чтоб существовать». Сейчас увидел я, что не врал, есть в этом времени такое, и в массе.

Ну, сдал и я, ответить нетрудно, был бы язык подвешен. А в перерыве ко мне Тамара Корнеева подошла – было тут дело совсем недавно, и в завершение я ее на руках до санитарной машины нес[8]. Думал я, после разойдемся мы, как в море корабли – ну, помог я тебе, как боевому товарищу, и только. Марию забыть не могу, с которой мы месяц всего и были женаты – и лишь могилка осталась в городе Львове. Да и не в моем ты вкусе, вот не нравятся мне брюнетки. Что, опять по делу и с советом – ну что там сегодня у тебя?

– Валентин Георгиевич, вы так хорошо говорили! А я вот спросить хотела, что посоветуете…

И кем только мне здесь (по документам) побыть не пришлось – и Куницыным, и Кунцевичем, и Валентином, и Василием, и Владиславом, и Степановичем, и Сергеевичем, теперь вот Георгиевич. Завидую Юрке Смоленцеву – который в некотором роде сейчас публичная фигура, а оттого устоявшуюся биографию-«легенду» имеет. Ну а некто «Куницын» до сих пор в розыске Международного уголовного суда, «за военные преступления», что в Китае, на некоей базе ВВС США имели место. Зато три новейших бомбардировщика В-47 на советскую территорию перегнали – один и сейчас в Монино стоит. Ну а все прочее – нехай клевещут! Но свое мнение оставлю при себе, поскольку подписку давал. Так что ты мне сказать хочешь?

– В воскресенье мы с девчонками играли в «ответы», ну это когда по кругу зажженную спичку передают, и у кого она погаснет, тот должен на вопрос правду ответить.

У нас на китайском фронте эта игра гораздо жестче была. Вместо спички – граната с выдернутой чекой, обычно играли с салагами, кого хотелось испытать. «Лимонка» учебная, лишь запал хлопнет, но это я знал, а салаги нет – и вот интересно, рассчитает выкинуть из окопа точно за мгновение до, или слишком осторожным окажется, или слишком безбашенным? Последняя категория для нас не самая лучшая – это в пехоте надо, хоть сам на амбразуру ложись, а рубеж возьми, а в спецуре холодная голова даже больше смелости нужна. И в бою мы делали – кольцо долой, отсчитать секунду и лишь после бросать, тогда враг даже лечь не успеет. Вот только всякое при этом бывает – Серега Куницын, чей позывной я себе взял, так погиб в Берлине, за день до Победы.

– …и мы обычно спрашивали: «А какая у тебя мечта», – продолжает Тамара, – и отвечали обычно: «Ученой стать и что-нибудь открыть, или новый город построить, или сады в пустыне», вот как сейчас в газетах пишут о будущем освоении целинных земель. Варя ленинградская даже сказала, на Луну полететь хочу, как в романе Беляева, и чтоб в числе первых. Но есть у нас одна… так она лишь усмехнулась и ответила: «А я мечтаю выйти замуж за важного ответственного товарища и чтобы квартира была в пять комнат». Ну мы ей и устроили обструкцию и бойкот! Так, Валентин Георгиевич, может, надо было и по комсомольской линии? И вообще, из наших рядов вон!

Стоп, Тамара, прежде всего, этой несознательной лет сколько?

– Шестнадцать уже исполнилось! Так в этом возрасте молодогвардейцы уже с немцами воевали! А эта лишь о женихах и о тряпках думает! Мещанка!

Тамара, так ведь, я смотрю, и ты одета модно, красиво. Как и многие здесь.

– Так это совсем другое дело! Если товарищ Смоленцева или товарищ Лазарева одобряют. Значит, это не противоречит коммунизму?

А с чего это противоречие начинается, не видишь? Объясню популярно, только, уж прости, на своем материале. Воевать можно и дубинами, как первобытные люди когда-то, – но мне с АК сподручнее, для меня это средство, рабочий инструмент. Так и одеваться можно хоть в шкуры – однако так, как ты сейчас, и тебе лучше, и мне смотреть приятнее. Когда для тебя это необходимое средство, чтобы жить и исполнять свои обязанности – это норма. Когда же фетиш, в ущерб делу и вред твоим товарищам – это обывательство. Я так понимаю – если несогласна, возражай.

– Да нет, все правильно. Но как тогда нам эту… наказать? Я, как комсорг, хочу, чтоб и по идее, и по справедливости!

Наказывать за одни лишь слова – тогда, по логике, и наоборот, если кто-то орет, что умрет за Родину и за Сталина, то ему за одно это орден вешать? И какой урок другие вынесут – что впредь молчать надо, или говорить правильное, а думать подлое, и как до дела дойдет, предать? Помните, как нам про Веру Пирожкову рассказывали – была ведь внешне положительная советская студентка, а как немцы пришли, стала их истовой прислужницей, идейным нашим врагом[9].

– Да нет, что вы! Ведь все же друг у друга на виду. И если врет, то видно. Да и Пирожкову ведь разоблачили, когда она повела себя не по-советски, копнули и узнали.

Хорошо. А можно ли наказывать лишь за то, что она ущербна? И дальше своего кармана и желудка ничего не видит. Поскольку природа наша такая, что высокие идеи, духовность и прочее – приходят, лишь когда ты о выживании не беспокоишься.

– Да вы что, Валентин Георгиевич? Тогда бы все поголовно предателями были – лишь кусок показать.

Тамара, а вы не задумывались, отчего это вожди нашей большевистской партии почти все вовсе не из рабочих-крестьян? Да потому что сформироваться как личность человек духовный может лишь тогда, когда уже не надо думать, не помру ли я завтра. И наши советские люди, кто с фашистами сражался, – многие росли уже при советской власти и помнили, как было до войны. А вот в Китае я такую нищету видел, что наш бедняк, что при царе был, там бы богачом казался. И зверствовали там японцы не меньше, чем немцы у нас – но никакой высокой идейности в народе не возникало, каждый за себя, Мао был та еще сволочь, коммунарами стать китайцев лишь мы научили. Или что в Африке сейчас творится, война всех против всех, но не революция. Поскольку по-настоящему голодные и угнетенные на нее не способны – а лишь на бунт, бессмысленный и беспощадный. Так что когда-нибудь и нам придется туда наше правильное учение нести – вернее, вам, молодым, я уже старый буду.

– Валентин Георгиевич, так вы не старый совсем… Так что, нам эту, Курлову не наказывать вовсе?

Фамилия знакомая – год пятидесятый, предатель-шифровальщик из штаба СФ[10]. Нет, тот Курлев, а не Курлов был. Но на всякий случай – а отчество у этой не Аполлоновна?

– Нет, Дмитриевна. И имя правильное – Сталинида. А нутро – мещанское.

Имя – значит, не из «бывших», как Вера Пирожкова. Но помню Севмаш, год сорок третий, когда такая же самка собаки информацию англичанам сливала. Потому что думала – в нашей стране все обязаны стройными рядами и колоннами вперед к коммунизму, а где-то там любовь, как в романе про Анну Каренину, с шампанским, балами, нарядами и любезными кавалерами. Такой вот брак воспитания, ну как металл перекалишь, и сломается. Это я к тому, что нас здесь учат не уподобляться средневековым схоластам, кто любой свершившийся факт «волей божьей» объяснял, замени бога случаем, разницы нет, – а нам надо понять, отчего такое произошло, и причины установить, чтобы исправить. И по этой Сталиниде – узнай, не та ли это ситуация, когда правильное мировоззрение в человека вбивают с усердием не по разуму. Ну как бы если – знаю, ты мороженое любишь, а если перед тобой котел пломбира поставить и приказать весь съесть, будет в итоге рвотный рефлекс.

– Так она сама не виноватая, что ли? Не пойму, что вы хотите сказать.

Не поняла – тогда объясняю коротко. Не надо ее ни к чему приговаривать – а черную отметочку в личном деле поставить. Что в разведку с этим товарищем категорически нет. И хватит с нее!

…и разговор через несколько минут,

в чисто женской компании, то же место

(коридор Академии)

– Тамар, ну ты дура, что ли? Знаешь ведь, что у Валентина Георгиевича жену убили с нерожденным сыном, три месяца назад. Тут деликатность нужна – а ты прешь, как танк на амбразуру. Нарвешься ведь, и кто тогда тебе будет доктор?

– Инночка, ты же мне сама советовала. Не быть такой, как эта Сталинида, – кто думает, ей счастье просто так свалится, ни за что. А его заслужить надо, совершить что-то такое, чтобы тебя отметили. Вот я и стараюсь – а то вдруг отойду, и другая на мое место?

– Тамар, я тебе книжку дам почитать, чеха Чапека. У него такой рассказик сатирический, на что женщина способна, чтоб внимание предмета своего обожания привлечь.

– Инна, я ж тебя не спрашиваю, что ты в своем Васеньке нашла! Который, между прочим, замминистра! И старше тебя на тридцать лет.

– На что намекаешь, подруга?

– Девочки, не хватает вам еще меж собой собачиться, а ну замолкли обе! Ведь товарищ Кунцевич прав – для этой дуры черная отметка в личном деле страшнее любого выговора. В «смоленцевках» доучится – и никуда дальше ее не возьмут, ни в «клуб образцовых советских жен», как сам товарищ Пономаренко нас называет, ни в нашу Академию. В ФЗУ пойдет, дальше на завод, может, человеком станет, за какого-нибудь слесаря Петю замуж и будет ему в бараке белье стирать. Ну а мы себе еще «настоящих полковников» найдем. Вон их сколько на нашем курсе – пусть пока и ниже чином.

– А мне другой не нужен! Как вспомню… ой, ну что мне, опять раненой оказаться, чтоб он меня снова на руках?..

– Томка, тебе ж сказали, не будь дурой! Поспешность важна при ловле блох и тараканов. Маша Синицына, что за Валентином Георгиевичем замужем была, до того с ним больше двух лет встречалась, пока он ей предложение не сделал. Так что не бойся, что кто-то тебя опередит. Да, и подсказка тебе – ему нравится, когда девушка одеждой и манерами на нашу Анну Великую похожа. Ну и смелых уважает – я на «Нахимове» тогда была, так мне рассказывали, Валентин Георгиевич первым в каюту входил, где бандеровцы засели, за ним ребята, кто у нас учатся, и Маша тоже, с санитарной сумкой, готова помощь оказать.

– Так войны нет, а то бы я тоже заявление, и на фронт… Ой, девочки, ну как мне себя показать, чтобы он заметил?

– Томка, ну ты что, забыла, как в госпиталь попала? А что летом в Львове было – как там Маша погибла и саму Анну Петровну чуть не убили? И меня тут в Москве хотели машиной задавить[11]. Так что у этой Сталиниды перед нами привилегия – гораздо больший шанс до пенсии дожить и от старости умереть.

– Как попала, так вышла! По мне, так лучше жить так, чем в какой-нибудь Америке, скука и тоска, без смысла, без цели. А мы – историю творим. Люсь, а отчего полковники «настоящие»?

– А это нам рассказывали на истории, пока ты в лежала. При царе было, что в отставку офицеру присваивали следующий чин, с правом ношения мундира, вроде все так же, как у прочих, – только генералом такому полковнику не стать никогда. Ну а «настоящий» – это который на службе получил и в генералы вполне может. Деление в обиходе было в основном среди женского пола на предмет будущих женихов.

– Ой и дура же Сталинида, чего лишилась!

Иосиф Виссарионович Сталин.

4 октября 1953 года

Устал смертельно – как в будущем кто-то скажет, «как раб на галерах». Только у уставшего с галеры одна дорога – за борт. Как в той истории было – мечтал скорее на покой, выпустил штурвал, почти весь пятьдесят первый год на отдыхе провел, не в Москве. Оставил реальную власть на компанию – Маленкова, Кагановича, Микояна, Хрущева, Молотова, Берию. И никогда больше, до самого конца, не присутствовал на заседаниях Совета министров. В пятьдесят втором почувствовал себя лучше, Девятнадцатый съезд провел – и между прочим, хотел все того же Пономаренко своим преемником назвать! 28 февраля 1953-го говорил по «кремлевке» с Василием и Светланой, что завтра на ближней даче всем встретиться. Уехал туда из Кремля – и больше никто его живым не видел, во всей писаной истории провал до того момента, как его 4 марта на даче без сознания на полу нашли. Хотя все предыдущие дни – задокументированы. Убили там меня, значит, – укольчик, и естественная кончина. И организовали все Маленков с Кагановичем – если б Лаврентий был причастен, на него бы после и свалили, а не списали бы как «английского шпиона». А Молотов – знал, но не мешал, сам не марался, чистюля. Пономаренко же тогда спасло лишь то, что не успел я ему дела передать, – но и то задвинули его на вторые роли на всю оставшуюся ему жизнь.

Теперь – не дождетесь! Здоровье ему подкачали (тяжелого инсульта в сорок девятом не было), так что еще на несколько лет жизни рассчитывать можно. И прожить их следует так, чтобы враги там, в будущем, до усрачки боялись даже твоего памятника! Хрущев, дурачок, уже не опасен – как сослали его в Ашхабад, так он там и сидит, и даже не первым, после землетрясения его до второго разжаловали, за бездарное руководство. Жизнь ему подарили вовсе не из доброты, а исключительно из целесообразности – если он глава будущего заговора, всех фигурантов которого даже гости из будущего не знали, то посмотреть стоит, кто будет этой лысой фигуркой пытаться играть. Оказалась же пустышка – вовсе не злым гением был Никитка, не вожаком, а всего лишь хитрожопым, успел почуять после моей смерти, куда ветер дует, и всех прочих оттеснить. Которые все ж меня преступником и тираном объявить бы не посмели. А он посмел – сразу заручившись поддержкой в низах и в среднем звене аппарата.

Но это наша внутренняя кухня, о том отдельная тема. А сейчас – война на носу. Которая в России всегда, как и зима, начинается внезапно. Или в этот раз мы будем готовы? Не как в сорок первом – и его, Сталина, была большая ошибка. Впечатлился размерами РККА, числом дивизий, танков – и недооценил фактор качественный. Что немцы, которые всего три года назад при мирном входе в «аншлюссированную» Австрию оставили на дорогах треть танков поломавшимися, а некоторые заблудившиеся батальоны пришлось с помощью дорожной полиции искать, – вышли на принципиально высший уровень, покорив Европу, отладив до совершенства свою военную машину, и пребывали в уверенности, что им море по колено. Сколько крови нам стоило разъяснить германцам их заблуждение, – так теперь США перебрасывают свои войска в Европу так, как они не делали даже в кризис пятидесятого года, когда в Китае до взаимных атомных ударов дошло, они Сиань бомбили, мы – Порт-Шанхай. За два месяца – шесть дивизий, причем налегке, личный состав на быстроходных лайнерах везут (которые зафрахтовать надо было, огромную сумму судовладельцам заплатить), а техника уже складирована во Франции, лишь расконсервировать.

Хотя когда де Голль тогда же в пятидесятом вывел Францию из Атлантического Оборонительного Союза (который в ином времени носил имя НАТО), янки постепенно сворачивали там свою группировку, медленно и неохотно, но все же… В соответствии с соглашением, по которому войска США еще десять лет могут находиться на французской территории, защищая ее от «советского вторжения». На 1 июля сего года во Франции всего шесть американских дивизий оставались, и вот их число удвоилось, и ожидается прибытие еще двух. Информация точная, проверена из трех независимых источников в высших французских кругах, не считая донесений с мест. Всего же у противника налицо (по докладу Генштаба, что на столе лежит) в составе Западного оперативного командования АОС (европейский континент южнее пролива Ла-Манш) семьдесят две дивизии – включая бельгийцев, голландцев, датчан. Однако боеготовны (развернуты до полного штата) лишь двадцать шесть, в том числе все двенадцать американских, а также четыре британских (в составе так называемой Рейнской армии), семь французских и, как ни странно, по одной голландской, бельгийской и датской. Странность в том, что эти малые государства Европы до недавнего времени по экономическим причинам держали все свои части на положении кадрированных – когда в мирное время полностью укомплектован лишь один батальон в полку, а в прочих лишь офицерский и сержантский состав. И буквально в течение последнего месяца голландцы, бельгийцы, датчане вдруг отмобилизовали по одной дивизии до состояния «завтра на фронт». Если бы готовились к большой войне, логичнее было мобилизовать всю армию – а так больше на экспедиционный корпус похоже, или же в Вашингтоне признают сомнительную боевую ценность этих союзников. Французы же причислены к АОС (куда формально уже не входят) потому, что, согласно секретному протоколу к соглашению о выходе Франции из названного объединения, в случае начала Третьей мировой войны французские вооруженные силы поступают в оперативное подчинение командованию АОС (срок действия протокола – десять лет). Однако, судя по добытому нашей разведкой подлинному тексту протокола, он вступает в силу лишь при советском нападении на Атлантический Союз.

Далее, в составе «оперативного командования Ла-Манш» (Британские острова) пятнадцать английских дивизий (четыре боеготовны) и одна американская дивизия морской пехоты. Северное командование (Норвегия) – десять дивизий (восемь норвежских, две английские), все сокращенного штата. Итого, всего в Европе враг может выставить девяносто семь дивизий, – но полностью боеготовны пока лишь тридцать. И даже среди них лишь три танковых, две американские во Франции и одна британская в Бельгии. То есть у противника сильного броневого ударного кулака нет и не предвидится, все шесть свежих дивизий Армии США – это пехота, а из складированного тяжелого вооружения ценность имеют артиллерия, грузовики, джипы, саперное имущество, – но не танки, безнадежное старье, «шерманы» военного выпуска, даже не модернизированные. И как они собираются «дранг нах Москау», или как это будет по-английски, осуществить? Повод всегда найти можно, коль есть желание воевать – как крыловскому волку кушать. Вот только СССР на ягненка совершенно не похож!

У нас в одной лишь ГСВГ двадцать шесть дивизий, все полностью боеготовны, и в их числе восемь танковых (шесть в составе двух танковых армий, две отдельные). Еще Фольксармее, сорок пять дивизий (боеготовны двадцать, в том числе шесть танковых). Десять дивизий Народной Италии и две наших в Южной группе войск. В недельный же срок мы и наши союзники можем выставить сто тридцать дивизий, с учетом переброшенных из внутренних военных округов СССР, а также закончивших мобилизацию войск ГДР, Польши, Венгрии, Румынии. Согласно тому же докладу, вероятный противник уступает нам втрое по числу танков, семикратно по числу артиллерии и минометов, включая РСЗО, и почти вдвое по пехоте. И качественное превосходство на нашей стороне – Советская армия пятьдесят третьего года сильно отличается от РККА сорок первого, и не только тем, что имеет танки Т-55 и автоматы АК, в этой версии истории мы дошли до Рейна, через всю Германию (а также Австрию и Италию), наши войска штурмовали Зееловские высоты под Берлином, когда американцы лишь соизволили явиться на войну, высадившись в Гавре. Если не считать североафриканский и португальский эпизоды, где Армия США также показала себя не с лучшей стороны. Здесь не было Анцио и Монте-Кассино, Фалеза и Арденн, так что полученный американцами боевой опыт не идет ни в какое сравнение с нашим. То есть в чисто сухопутном сражении янки надеяться не на что, мы сбросим их в Атлантику, как в одном фантастическом романе, опубликованном тогда же, три года назад – «командиры танковых рот Континентального Коммунистического Альянса спорили меж собой на ящик водки, кто первый увидит Геркулесовы столбы – западную оконечность материка». А куда они, эти столбы, денутся – если Испания здесь если не наш союзник, то дружественный нейтрал? А британскую Скалу уже брала штурмом армия Еврорейха в сорок третьем – Советской армии это тем более по плечу.

Хотя известно, что американцы роль сухопутной армии явно недооценивают. И сводят лишь к окончательному добиванию противника после массированных ядерных ударов, а после – оккупации территории. В настоящий момент США располагают девятьюстами ядерными боеприпасами, плюс-минус полсотни, но до тысячи пока еще не дотянули – все в виде авиационных бомб, атомные, мощностью до пятидесяти килотонн, термоядерных пригодных к применению пока нет. Носители – сто пять бомбардировщиков В-36, триста тридцать (данные на 1 октября) В-47, кроме того, может быть задействовано большое количество устаревших В-29 и В-50, и палубная авиация, тяжелые штурмовики «Савадж» тоже могут применять атомное оружие, как египетские события показали. Еще шестьдесят «вэлиентов» имеются у Британии, но англичане испытали свою Бомбу лишь в феврале этого года, и в настоящий момент располагают не более чем несколькими единицами, готовыми к применению. Ракет с ядерной боеголовкой в настоящий момент наш вероятный противник не имеет – в США программа «Редстоун» еще в процессе, первый запуск ожидается не раньше, чем через год. У СССР же имеется на сегодняшний день – девятьсот шестьдесят семь боеприпасов, в том числе сто восемьдесят две боеголовки ракет, остальное бомбы, по качеству – четыре боеголовки «Гранитов» из 2012 года (было шесть, одну на испытаниях потратили, одну по шанхайскому порту) по пятьсот килотонн, семь термоядерных нашего производства, от пятидесяти до двухсот килотонн, остальные атомные, от десяти до тридцати килотонн. По носителям, восемь ракетных бригад РГК, в каждой по шестнадцать пусковых, причем Пятая и Седьмая бригады уже вооружены Р-5 с дальностью в 1200 километров, то есть с территории ГДР всю Британию накрываем полностью. Достигли боеготовности четыре авиаполка в ВВС на Ту-16, не считая флотских, ожидаем еще три в ближайшие три месяца. Причем 402-й полк уже имеет опыт практической работы с ядерным боеприпасом – к испытаниям на новоземельском полигоне привлекался.

Однако вопрос, знают ли про то американцы? Если названные ракетные бригады залегендированы под ЗРК дальнего действия. И о количестве наших Бомб вряд ли точные сведения имеют, хотя наличие у нас термоядерного оружия и средств его доставки склонны сильно преувеличивать – Шанхай их сильно напугал. Но можно допустить, что они надеются на внезапный и массированный атомный удар, ну а после сухопутчикам останется добить уцелевших. Как 22 июня, лишь с учетом, что зона поражения противником – это не десяток километров от границы, дальность артиллерийского огня, и даже не сотня, глубина танкового прорыва, – а пятьсот, тысяча, насколько реактивная авиация достает. И не только с Британских островов – в Копенгаген с «визитом дружбы» пришла американская эскадра, в составе сразу три авианосца – «Иводзима», «Лейте», «Кирсандж», все уже послевоенной постройки, тип «Орискани», линкор «Мэн» (тип «Монтана»), крейсера «Вустер» и «Роанок», шестнадцать эсминцев – в общем, цвет их Атлантического флота. Пришли еще 16 сентября и не уходят, чего-то ждут. А это двести палубных самолетов, в том числе до полусотни тяжелых штурмовиков – возможных носителей Бомбы, таких же, как в Египте по мятежнику Насеру бомбили.

Будут разочарованы – на Балтике хозяева мы. По авиации на данном театре у нас подавляющий перевес, боеготовы также ракетные батареи на Борнхольме, на островах Эзель и Даго – причем наши противокорабельные крылатые ракеты могут нести атомный заряд. И шестнадцати эсминцев для надежной ПЛО шести больших кораблей явно мало – а в составе КБФ у нас сто пять лодок, и у Фольксмарине сто три. Из них на боевое дежурство в Балтике выделены, в общей сложности, восемьдесят шесть, в налаженном взаимодействии с авиацией и остальными силами флота. Так что если сунутся в Балтийское море, назад уже не выйдут, а если не решатся – Копенгаген жалко, но когда речь идет о Третьей мировой, не до уважения к памяти сказочника Андерсена, к тому же этот город уже однажды адмирал Нельсон сжигал. Правда, Р-5 с термоядерной боеголовкой сотворит с датской столицей и всем, что там есть, гораздо худшее, чем даже многосуточный обстрел из гладкоствольных пушек девятнадцатого века. Но если дойдет до войны – пусть лучше сгорит в атомном огне Копенгаген, чем Ленинград (сами виноваты датчане, нечего было американцев пускать на постой). Мало не покажется и голландцам, бельгийцам, югонорвежцам (если капитулировать не успеют) – для территории Европы, и с наших баз в ГДР, Ил-28 вполне может считаться «стратегом». По тактической авиации мы как минимум не слабее, и ПВО тоже следует учесть – система «Беркут», стационарные позиции зенитных ракет вокруг Москвы, вступила в строй еще в январе, осенью к ней присоединилось такое же ракетное кольцо для Ленинграда, и многочисленную зенитную артиллерию тоже не следует сбрасывать со счетов, какое-то число бомбардировщиков она вполне может выбить, нарушив американские штабные расчеты. А вот европейцам будет хуже – если первый наш удар нанесут ракетчики, то даже британское ПВО будет ослаблено, как раз перед нашим ответным авиаударом. Василевский (начальник Генштаба) в докладе прямо указал – война в Европе завершится за один месяц. Вот только Европа – это не весь мир. А начав войну, завершить ее бывает много труднее.

Тем более, даже в «нашей» Европе не все хорошо. Резко активизировались антисоциалистические элементы в Польше, в южных воеводствах вообще творится такое, как у нас было в худшие годы войны с бандеровщиной. Причем отмечены попытки бандитов вести «рельсовую войну», то есть устраивать диверсии на железной дороге и даже останавливать и нападать на поезда. Пойманные же аковцы утверждают, что «скоро настанет наше время, когда придут американцы и развешают всех коммунистов на деревьях». На севере Польше спокойнее – лесов меньше, а где они есть, там население непольское – мазуры, кашубы, кто совсем не любят АК и идею «не сгинела». Ну а на юге и природа примерно как у нас в Галиции, отроги Карпат, и опыта и сил у польских товарищей меньше, чем у нас. И похоже, желания искоренять врага тоже – есть примеры, когда представители польской народной власти тайно или даже открыто поддерживают лесных бандитов, говоря: «Еще неизвестно, чья сила завтра будет». Да и в Польше в целом очень сильно недовольство: «По итогам войны жертвы понесли, территорий лишились – за что?» И Данциг к Калининградской области – тоже причина для озлобления. А в итоге Войско польское не вполне надежно, при всем уважении и доверии к товарищу Берлингу. Напротив, нам и немецким товарищам придется на польской границе войска держать, на пожарный случай. Впрочем, и в войну в Первой армии Берлинга этнических русских была едва не половина, а на офицерских и технических должностях – так большинство. Вторая же армия была гораздо более польской – и насколько хуже она воевала! Ну а в будущей войне велика вероятность, что этот контингент в лучшем случае разбежится, а в худшем – к противнику перейдет, тем более что с французами у них давняя дружба. Так что в первый эшелон их ставить никак нельзя. А лишь для зачистки и оккупации территории – это у них куда лучше получится.

А может, причина американской воинственности на поверхности лежит? В США сейчас положение с экономикой и финансами далеко не блестящее, – а Франция представляется им и наиболее доступной добычей, и слабым звеном, и возмутителем спокойствия. После пятидесятого года американским банкирам так и не удалось вернуть прежнее положение главного французского кредитора, тут их сильно потеснил Ватикан. И на всей территории Франции наши рубли принимаются так же охотно, как доллары и фунты, – то есть речь идет о фактическом выходе Парижа из долларовой зоны, по крайней мере к тому идет. А это для господ с Уолл-стрит абсолютно неприемлемо, они идейные разногласия стерпят, а вот посягательство на свой кошелек… И де Голль твердо решил пойти наконец на мир в Индокитае, осознав наконец полную невозможность там победить, – а для США это значит потерять все, что они туда вложили и еще ожидают. Европейцы не в восторге от американского диктата – если уж этим летом, как известно, на переговорах в Лондоне англичане и французы выступили против Вашингтона единым фронтом, заявив, что положение Атлантической хартии о свободе торговли относится лишь к колониям, а не к территории метрополий, а потому пошлину платите, а то от ваших товаров свой производитель разоряется. А это не только собственно Британия и Франция, но и Канада, и Алжир. Так что показательная порка бунтовщиков, с точки зрения американцев, очень уместна.

То есть США сейчас нацелились на французов, а не на нас? Даже если так, это угрозы большой войны не отменяет. По аналогии с Первой мировой – поводом было убийство в Сараево, но причиной, по которой этот в общем-то ординарный инцидент перешел в глобальный пожар, был факт, что Германия экономически догоняла и готова была вот-вот перегнать Англию (тогдашнего лидера), вытесняя английские товары даже с традиционных для британцев рынков, а это капиталисту как нож острый. Потому было горячее желание, подкрепленное английскими интригами и деньгами, поставить выскочек на место, – а что в итоге сама Англия больше потеряет, чем приобретет, никто предвидеть не мог. Так и сейчас – по экономике СССР, ГДР и Италия в сумме дают уже девяносто процентов от США, если продукт по-нашему считать, только производство, а не стоимость еще и услуг. А один СССР – уже свыше сорока пяти процентов, и разрыв сокращается, мы их догоняем и через пару пятилеток имеем все шансы обогнать. И что тогда останется их капиталу, для которого рынки сбыта – это кислород? США ведь здесь своих военных долгов так и не отбили, не довелось им весь мир ограбить, «маршаллизовать». И у реальных хозяев Америки сейчас один выбор – или рисковать, или разоряться. Так что непосредственная цель для них сейчас – это французы. Ну а мы – это уже программа-максимум, если вмешаемся, то начнется. И тут они уже не отступят – чувствуя, что к стенке прижаты.

Но беда в том, что и СССР в стороне остаться не может. Сядет в Париже вместо де Голля кто-то ультраправый, получим границу уже не с нейтралом, пусть сомнительным, а с явным врагом. И с Ватиканом придется нам объясняться, они во французский долг большие деньги вложили, а помощь от товарищей попов нам пока еще очень полезна. С Испанией сразу возникнут проблемы – на короля уже давят, нашего друга каудильо из канцлеров в отставку, с внеблоковым статусом покончить, вступить в АОС. И Люксембург из нейтральной площадки станет вражеской территорией – мелочь, конечно, но у нас через нее много чего идет. Еще проамериканская Франция сразу займет намного более жесткую позицию по Индокитаю, вплоть до приглашения во Вьетнам американских войск. И у наших итальянских друзей граница с Алжиром в Ливии станет «горячей».

Что ж, мы им пока песочку подсыплем. Или, как бы в будущем сказали, дадим асимметричный ответ. Есть интересный проект товарищей из Штази, касаемо еще давнего норвежского дела, эта бомба и сейчас взорваться может, так что даем «добро». И есть зацепка, наш человек возле де Голля, может Генералу информацию передать, которую проверить невозможно. Ну и запускаем «вьетнамский» план Лазарева – не удалось в пятидесятом провернуть с Тайванем, так возле Вьетнама есть такой остров Хайнань. Не только господа из Вашингтона умеют играть по периферии!

Иосиф Виссарионович Сталин очень надеялся в этой версии истории дожить до 1967 года, полувековой юбилей Октября (восемьдесят восемь для кавказца разве возраст?). Но гораздо важнее было – сколько лет прибавки в этой истории получит СССР (в идеале, бесконечно, если не будет «перестройки» вообще). И потому все, что укрепляет наши позиции в мире сейчас, – делает нас сильнее.

Французов, конечно, жалко. Но мы отвечаем прежде всего перед своим советским народом, народами дружественных стран и мировым коммунистическим движением. И чужие потери нас волнуют лишь постольку-поскольку.

Президенту США – доклад аналитической группы

Отметка: еще одно подтверждение гипотезы «Дверь».

Событие: Курильское землетрясение 1952 года.

Место: Курильские острова, о. Парамушир, город Северо-Курильск. Бывший японский поселок Касивабара. До 1945 года (захвата территории Советским Союзом) преобладающее население – сезонные рабочие рыбозавода. При СССР построены жилые кварталы, а также школа, больница, дом культуры, стадион. Следует отметить факт, что уже тогда почти все строительство велось на возвышениях не менее 20 метров над уровнем моря, а в прибрежной долине – только малоценные и нежилые объекты. То есть опасность цунами учитывалась уже тогда – при том, что СССР до присоединения бывших японских территорий практически не был знаком с этой угрозой.

Еще 2 ноября было объявлено о предстоящих «учениях гражданской обороны» с эвакуацией населения и ценного имущества. Причем уже тогда были названы сроки, с 12 часов дня 4 ноября до «особого распоряжения». Причем последующие действия советских государственных, военных и партийных властей однозначно указывают на полученный приказ из Москвы (соответственно, по каждой из названных иерархий). Зоной учений были объявлены вся территория Курильских островов и даже восточное побережье Камчатки. Что влекло за собой значительный экономический ущерб (прекращение промышленной деятельности в указанной районе, на срок в двое-трое суток, с учетом мероприятий по эвакуации), в обычное время недопустимый для советского планового хозяйства.

Землетрясение произошло 5 ноября в 3:30 по местному времени. Основным поражающим фактором были волны цунами значительной высоты. Главный удар пришелся на Северо-Курильск, где погибло, по разным источникам, от 15 до 40 человек, нарушивших приказ об эвакуации. Вся нижняя часть города уничтожена полностью, и возможное число жертв исчислялось бы тысячами, не будь эвакуация объявлена заранее.

Версии событий. Официальная – что катастрофа была заранее предсказана советскими учеными. Однако наши эксперты однозначно утверждают, что не существует способа предсказать землетрясение более чем за двое суток до его начала. Причем с высокой достоверностью – судя по действиям советских властей, не сомневающихся в данном прогнозе.

Испытание советского атомного оружия. Однозначно нет – поскольку сейсмограммы (полученные со станций в Японии) однозначно свидетельствуют об именно землетрясении, а не подводном атомном взрыве.

Испытание советского геофизического оружия. На текущий день пока неясны сами принципы его создания. И маловероятен выбор места – вблизи своей территории. Если бы русские умели вызывать искусственные землетрясения – то что мешало им Японию тряхнуть?

Случайное совпадение. Крайне маловероятно – особенно если вспомнить Ашхабад, где точно так же накануне катастрофы были объявлены «учения гражданской обороны» с эвакуацией населения, да еще заранее были вблизи города размещены войска с саперной техникой.

Знали заранее сам факт и приблизительное время. Что снимает все перечисленные противоречия.

Рекомендации. Поскольку в данном случае речь идет о безопасности не одного СССР, то при получении неопровержимых доказательств существования Двери, мы имеем полное право требовать от СССР передать Дверь и все, что с ней связано, под международный контроль. При отказе развернув пропагандистскую кампанию, что «русские знают о грядущих стихийных бедствиях, но желают спасать исключительно своих».

«Кольер уикли» (американский еженедельник, выходил до 1957 г).

«Третья мировая война».

Редакторское предисловие

Начиная этот проект, мы менее всего имели намерение запугивать читателей. Но реальность такова, что само существование свободного мира сегодня находится под угрозой. Первая из Великих войн не посягала на сами основы цивилизации, на главные принципы любого разумного общества – собственность, семья, религия, порядок. Во второй Великой войне намерения Гитлера были ужасны, но его рейх никогда не имел ни наиболее смертоносного оружия, ни достаточного числа ресурсов для реализации своих зловещих планов. Теперь же нам угрожают те, кто имеет и то, и другое.

Мы вовсе не призываем, подобно Гитлеру, к истреблению русского народа. Признавая за этой нацией известные достоинства и исторические заслуги, мы однако видим, что в настоящий момент этот народ одержим антигуманной идеей установления всемирного коммунизма, то есть строя, отрицающего наши главные общественные принципы. Когда и если русский народ откажется от идеологии, навязываемой ему правящей партийной кликой, тогда ему (той его части, что окажется свободной от коммунистических идей) будет дозволено существовать на общих со всеми другими народами принципах свободы, демократии, рынка и прав личности. А пока же мы вынуждены напомнить читателям слова великого Макартура, сказанные им незадолго до трагической смерти: «Лучше быть мертвым, чем красным». Которые следует понимать как обращение ко всему свободному человечеству: хотите ли вы и ваши дети жить при всеобщем kolhoz и gulag, или намерены сражаться насмерть за свою свободу?

Мы категорически протестуем против причисления нашего продукта к фантастике – хотя пишем о вымышленных событиях. Но это правдивый рассказ – так могло бы и еще может случиться в ближайшем будущем. И если это произойдет, каждый гражданин свободного мира должен будет сделать выбор – готов ли он к жертвам ради свободы, или предпочитает жить подобно скотине в стойле, которую завтра потащат на бойню.

Редакция выражает благодарность нижеперечисленным лицам, поддержавшим наш проект и сделавшим все возможное для его правдоподобия.

Следует длинный список, в котором присутствуют Роберт Шервуд (четыре Пулитцеровские премии!), Хэнсон Болдуин (тоже Пулитцеровская, в довесок к работе военным обозревателем «Нью-Йорк таймс»), Артур Кестлер (бывший активный коммунист, не единожды бывавший в СССР, а теперь убежденный борец с тоталитаризмом и автор получившего известность романа «Слепящая тьма», о русских репрессиях тридцать седьмого года), Аллан Невинс (профессор истории Колумбийского университета, две Пулитцеровские), Джон Бойтон Пристли, известный британский драматург, и еще с десяток фамилий. В самом конце некто Поль Фаньер прилепился – ну как же против коммунизма, и без него?[12]

«Третья мировая война. Выпуск 1».

«Кольер уикли» (фантазия)

14 июля – День взятия Бастилии. Национальный праздник французского народа. И, по традиции, в этот день президент Франции произносит публичную речь.

Президент взошел на трибуну. Что он хотел сказать – безусловный патриот своей страны, глава «Сражающейся Франции» в годы войны и правитель Французской республики в нелегкое послевоенное время? Обеспечивший своей любимой Франции «классовый мир», равновесие, долгие годы устраивающее и правых и левых. Но упорно не желавший понимать, что глобальная коммунистическая угроза требует от всего свободного мира сплотиться единым фронтом, не думая о национальном эгоизме, вносить свой обязательный вклад в общее дело, борьба требует жертв! Однако же «прекрасная Франция превыше всего». Качества национального лидера, достойные похвалы, – но эпоха требовала уже другого.

На чердаке дома, примыкавшего к площади Бастилии, маленький человечек азиатского вида прижал к плечу приклад снайперской винтовки. В кармане у него лежали документы на вьетнамское имя – но убийца был не вьетнамцем, а якутом, представителем одной из бесчисленных сибирских народностей, населяющих СССР. Его звали Хуйдабердын Нагибамбеков, раньше он, подобно всем людям своего племени, живущим одной охотой, бил белку в глаз одной пулей из боевой винтовки, в недавнюю Великую войну на фронте он вписал на свой боевой счет четыре сотни немцев и японцев, за что был награжден четырьмя орденами Славы (советский аналог русского солдатского Георгия). После войны ему сделали предложение, от которого нельзя отказаться, – перейти в кадры НКВД, чтобы заниматься устранением людей, опасных для интересов СССР. Он согласился: метко стрелять – это все, что он умел делать, а платили за каждый выстрел очень хорошо, больше, чем могло заработать все его племя за обязательную годовую сдачу пушнины в колхоз.

Президент открыл рот. И тут же его голова раскололась как арбуз. Толпа на площади секунду молчала, не в силах поверить в случившееся, затем послышались крики. Охрана президента, выхватив оружие, готова была стрелять – но никто не видел, откуда прилетела пуля. Наконец солдаты и полицейские бросились к подъездам рядом стоящих домов – когда убийца, с сожалением оставив на чердаке винтовку со стертыми отпечатками пальцев (жалко, отличный экземпляр Маузер – Токарев, с великолепным боем, сколько из него отстрелял, пристреливая, душой прикипел, – но придется бросить, ничего не поделать), уже спустился по черной лестнице и через проходной двор вышел на соседнюю улицу.

Здесь стояла машина для эвакуации, неприметный «фольксваген». Человек в полицейской форме преградил путь, тихо назвал пароль, стрелок ответил – обычная проверка. И продолжил идти к автомобилю. Он, конечно, знал, как в подобных случаях нередко поступают с исполнителями, – но считал себя слишком ценным инструментом, «таких, как я, по пальцам сосчитать на весь СССР».

Он так и не успел ничего понять, когда «полицейский» выстрелил ему в затылок. Впрочем, Жан-Клод Венсан и был самым настоящим сотрудником парижской полиции, а еще членом ФКП. И знал лишь, что ему надлежит так поступить – а после твердить: «Заметил подозрительную личность, он не подчинился, пришлось стрелять». Ну а в далекой Москве решили – таких, как Нагибамбеков, у нас мало, но и таких врагов, как президент, тоже. Тем более у этого Хуйдабердына сын дома остался, тоже охотник – скажем ему, что отца убили агенты ЦРУ, нехай мстит, научим и поможем.

Едва новость разнеслась по Франции, как в Париже, Лионе, Марселе, Тулузе, множестве других городов (в большинстве – южных департаментов, где коммунисты были многочисленны) в лучших традициях русской революции начались беспорядки. Вооруженные отряды с красными повязками захватывали органы власти, полицейские участки, аэродромы, вокзалы, почту и телеграф и объявляли об установлении Коммуны, пока местной, но сейчас объявят о создании Временного революционного правительства, а после и Национальное собрание созовем, что выберет правильную, народную власть. Причем в ряде мест (опять же, в большинстве – на юге) армейские части переходили на сторону бунтовщиков. И пролилась кровь – люди с красными лентами по заранее заготовленным спискам хватали «врагов французского народа» и расстреливали их на месте, «революция не может быть милосердной», но чаще увозили куда-то в закрытых машинах и автобусах, и больше арестованных никто не видел. Много позже в одном из песчаных карьеров вблизи Тулузы было найдено три сотни тел, по-видимому закопанных живыми – в индокитайской коммунистической традиции, «зачем тратить пулю, когда можно и так».

И взорвалась восточная граница, через которую потекли стальные реки – танковые колонны русской, немецкой, итальянской армий. К стыду и позору французской нации, Юг пал перед агрессорами без боя – после прошлой войны это была зона русской оккупации, и, уходя, Советы оставили там свою многочисленную агентуру. Марсель встречал коммунистов цветами, и Тулон был занят после минимального сопротивления, причем на большинстве кораблей Средиземноморской эскадры были подняты красные флаги, лишь крейсер «Алжир» с тремя эсминцами, под командой отважного адмирала Мальгузу, сумел выйти в море и прорваться в Гибралтар. Иное было на севере, все ж в Рейнской армии были собраны наиболее боеспособные и надежные дивизии, но было их слишком мало, чтобы остановить наступающую орду, русские и немцы шли железной лавиной, сметая жалкие очаги сопротивления, на каждый выстрел отвечая десятью, при неповиновении населения не останавливаясь перед взятием и расстрелом заложников. И казалось, повторится майская катастрофа сорокового года…

Ханой. Парад Победы, 4 октября 1953 г.

Столица Демократической Республики Вьетнам чествовала победителей.

Председатель ЦК Компартии Индокитая товарищ Хо Ши Мин стоял на трибуне под портретами Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Вождь и Учитель был скромным человеком и показной роскоши не любил – и потому бывший губернаторский дворец, построенный французами (для чего снесли пагоду тринадцатого века), использовался лишь как присутственное место, тогда как сам «отец Хо» жил в скромном павильоне посреди дворцового парка. Рядом с председателем стоял генерал Нгуен Во Зиап, командующий Народной армией, и другие ответственные товарищи, военные и гражданские – а также люди во вьетнамской форме, но более рослые, а иногда и с европейскими лицами, советские «товарищи лисицыны». Тут же были делегации лаосских товарищей из Патет Лао и камбоджийских из Кхмер Иссарак. Официальные лица – послы СССР, Народного Китая, КНДР, Маньчжурии, а также всех прочих стран, признавших ДРВ (в подавляющем большинстве, социалистических). Делегация от королевства Лаос, во главе был сам Его Величество Сисаванг Вонг (и тот факт, что королю и его свите было отведено место, от главы Вьетнама более далекое, чем товарищам из Патет Лао, по восточному этикету значил многое). И конечно, журналисты. Особняком стояли представители стран Запада – в большинстве корреспонденты, а не дипломаты. А внизу и по сторонам площади, а также по улицам, где должны были пройти войска, собрались жители Ханоя и приезжие из соседних городов и деревень.

«Товарищ Хо» произнес речь – о победе вьетнамского народа, верного коммунистической идее, над гоминьдановскими агрессорами, подлыми наймитами мирового империализма. Затем прозвучал артиллерийский салют, и двинулись войска. Открывали парад – нет, не «самая лучшая часть Народной армии», как предполагалось, а курсанты военной школы в Ханое, мальчишки в возрасте от четырнадцати до семнадцати, однако у многих на счету уже были убитые враги, и многие были сиротами – по опыту советских, из тех, у кого родители погибли от рук врага, должны были выйти лучшие защитники социалистического Отечества. Мальчишки были в новой военной форме, с русскими автоматами ППС, и шли, очень гордые собой, четко печатая шаг – видно было, что с ними хорошо занимались строевой.

– Будущие фанатики коммунистического режима, – с неприязнью заметил корреспондент «Паризьен» стоящему рядом британцу из «Милитари обсервер». – При нашей власти сдохли бы под забором. А теперь, как говорят здесь, поймали шелковую нить своей судьбы – станут офицерами, твердо зная, кому должны быть благодарны.

– Вы ждали иного? – спросил англичанин. – Человек – это такое существо, что всегда стремится наверх. И те, кому повезло, пользуются случаем – принцип конкуренции, основополагающий для свободного мира.

– Я всего лишь сожалею о несправедливости, – ответил француз. – Когда низшие нации отдают свои ресурсы более развитым и позволяют им подняться выше – это благо для всего человечества. Ну а эти… вместо того чтобы трудиться на благо всей цивилизации, готовятся убивать белых людей, стоящих в культурном развитии гораздо выше. И так везде, куда приходят русские – цветные, кто раньше принимал за должное работать на белых, вспоминают о своих правах.

– «Свобода, равенство, братство», – с иронией произнес британец, – ваши идеи?

– Но не для небелых же! – ответил француз. – Всякое блюдо должно быть уместно и в меру. А русские… иногда мне кажется, что их историческая роль – это мешать другим нациям. И вы спрашиваете, сэр, отчего я русских не люблю?

Британец лишь пожал плечами – горе неудачникам, кто оказался слаб. Строго говоря, французы как член Еврорейха вообще не имели права на эту колонию – подобно тому, как после той войны у немцев отняли Танганьику и Намибию. После подписания капитуляции вся Британия ожидала, что получит наконец репарации в возмещение военных потерь, если не с проклятых гуннов, которых СССР взялся трясти сам, то хотя бы с соседей-лягушатников. Но «кузены» нас предали, договорившись со Сталиным, в итоге Франция неведомым образом оказалась в числе держав-победителей, а отношения между соседями через Английский канал с тех пор можно было назвать скорее плохими, чем просто «ниже среднего». А ведь не так давно европейские державы условились, что «каждая сторона имеет право на такие территории в Африке и Азии, на каких в состоянии реально обеспечить свою власть» – французы показали свою слабость и тем самым вернули захваченное в разряд бесхозного.

Англия, слава господу, находится в гораздо лучшем положении. В Индокитае после капитуляции японцев возник опасный вакуум власти, когда туземцы были предоставлены сами себе, у Парижа не было ни ресурсов ни времени прислать сюда свои войска и новых чиновников. Чем тут же воспользовались коммунисты еще в сорок пятом, объявив «независимость», и русские, тотчас прислав транспорты с оружием и советниками, – и разгорелся пожар, погасить который французы так и не смогли. В Малайе было по-иному, там япошек разоружала британская армия, имея в достаточном числе и эффективные органы управления тылом. И глава местных коммунистов, Чин Пен, был фигурой меньшего калибра, чем «дядя Хо», а главное, как китаец, первое время опирался исключительно на китайскую общину (которая в Малайе составляла далеко не большинство). После он осознал свою ошибку (наверное, советские научили «интернационализму»), но и британская администрация тоже времени не теряла, так что конфликт удалось перевести в национальную плоскость: бегают по джунглям коммунистические партизаны, но в целом ситуация под контролем. Ну и, конечно, очень удачно, что Малайя успела пройти по пути свободы и демократии дальше, чем Индокитай, – имея сложившийся класс национальной буржуазии, собственников, опоры порядка, кому совершенно не хотелось подвергнуться экспроприации, в отличие от Вьетнама, где хозяева из местных были гораздо малочисленнее и менее влиятельны. Равно как и в Голландской Ост-Индии, где прежние голландские хозяева также допустили вакуум власти после завершения войны, однако же Сукарно, лидер харизматичный и популярный, сумел оттянуть электорат от коммунистических идей к национализму, «все мы индонезийцы». И потому, хотя там тоже наличествует проблема красных повстанцев, с владельцами собственности у власти можно договориться – как-то незаметно получилось, что индонезийской нефтью сейчас реально распоряжается «Роял Датч Шелл». Один лишь Индокитай активно распространяет по региону красную заразу – и когда-нибудь придется мировому сообществу эту проблему решать. Хирургическим путем – все цветные, кто убивал европейцев, должны быть поголовно истреблены, как звери, отведавшие человеческой плоти. Когда цивилизованному миру удастся – сначала советских поставить на место!

По дворцовой площади шли егеря – легкая пехота для джунглей. Ударные части, наводившие ужас на французов, даже сейчас имели вид не парадный, а боевой, кроме автоматов несли рюкзаки и подсумки, и гранатометы РПГ по одному на отделение, и взвод 82-мм минометов позади каждой роты – готовы немедленно вступить в бой, получив приказ. И было их неожиданно много – не меньше десяти батальонов, отлично вооруженные и обученные, с боевым опытом, привыкшие побеждать. Французик побелел, кулаки сжимая – когда эти головорезы брали деревню или даже уездный город с гарнизоном, то туземных солдат в большинстве щадили, даже предлагая присоединиться к Вьетконгу, зато французских офицеров, жандармов и чиновников предавали самой жестокой смерти, если население было недовольно, – а где вы видели, чтобы рабочие-кули любили стоящего над ними с палкой? Однако логично – если Советы отчего-то заинтересованы во Вьетнаме, то не своих же солдат сюда вводить в большом числе – местные «сипаи» куда дешевле.

Дальше следовала техника. Разведчики-мотоциклисты, за ними джипы Газ-69 с пулеметами на турелях. Грузовики Газ-51 с солдатами в кузовах, на прицепе советские пушки Зис-3 (в Советской армии в это время уже заменялись на 85-мм Д-44, но для Вьетнама вполне годились, для подавляющего большинства вероятных здесь целей мощность достаточна, а вес в полтора раза меньше, что для малорослых вьетнамцев очень хорошо), легкие гаубицы М-30 и 120-мм минометы. Бронетранспортеры БТР-40 (или американские «Скауты М3» на них похожие), с крупнокалиберными пулеметами или легкими зенитками. Зенитки же, калибра 23, 37, 57 – на прицепе за грузовиками. Замыкает колонну артиллерии батарея громадных минометов, буксируемая гусеничными тягачами – знаменитые русские «тюльпаны». И на площадь вступают танки – легкие, плавающие, похожие на русские ПТ-76, показанные уже на московских парадах. Только вооружение уже иное – у некоторых пушка явно толще и длиннее, калибр 85 или даже 100, у других, наоборот, длинная и тонкая, 57-мм автомат, ствол сильно поднят вверх – может и по самолетам стрелять. И в самом конце средние Т-54, сорок машин – батальон, по советскому штату, армия социалистического Вьетнама строилась по образу и подобию Советской армии, переняв и штатные расписания, и знаки различия, и наградную систему.

– А в целом не впечатляет, – отметил англичанин. – Технические рода войск – это монополия стран цивилизованных, туземцы же с нами сравняться никогда не смогут. Подобно воинству Насера – Египет, три года назад – куча пехотного мяса, а в роли водителей, наводчиков, связистов, саперов – европейские наемники. Не умеют вчерашние дикари грамотно обслуживать технику, а тем более выжать из нее все в бою. Так что если бы не эти проклятые джунгли… в чистом поле одна дивизия США или Британии растерла бы всю вьетнамскую армию в порошок.

Площадь опустела, но никто не расходится. В небе слышен свист турбин – и над Ханоем проносятся звенья реактивных истребителей, крылья стрелой. Затем винтовые штурмовики, несколько десятков, не меньше авиаполка. И в завершение три девятки реактивных бомбардировщиков, похожих на трезубцы – русские Ил-28.

– Скажете, что и там за штурвалами вьетнамцы сидят? – американский «журналист» на трибуне не утерпел, обратился с стоящему рядом советскому коллеге. – Или это будет шулерство, вы не находите?

– В отличие от ваших «камбоджийцев» над Пномпенем, там вьетнамцы действительно есть, – ответил русский. – Поразительно усердный в обучении народ. И напомню вам про договор – согласно которому, ограниченный советский военный контингент будет оборонять территорию ДРВ как свою собственную, в случае начала войны. Гоминьдановцам очень повезло, что вьетнамцы справились сами.

Снова в небе шум моторов, но уже другой. И появились вертолеты – вот они садятся прямо на площадь, и из них выскакивает десант, такая же легкая пехота с пулеметами и гранатометами, что только что прошла здесь. И на вертолетах (русских Ми-4) видны блоки РС – винтокрылые машины и огневую поддержку десанту могут оказать. Иностранные гости оживились и защелкали фотоаппаратами больше прежнего. Аэромобильные части для джунглей – этот опыт надо перенять. Хотя у французов уже было что-то подобное в Алжире.

А русские советники смотрели с тревогой. Ми-4 был отличной машиной, но одновременно нести десант и ракеты не мог – к вертолетам были подвешены алюминиевые муляжи, очень похожие на настоящие. Впрочем, в реальном бою противнику не будет легче – первыми пойдут вертолеты с ракетами, затем с десантом, да и пулеметы на всех Ми-4 огневую мошь обеспечат.

И с печалью глядел на парад король Лаоса Сисаванг Вонг. Как бедной обезьяне уцелеть, если нет рядом дерева, с которого можно безопасно наблюдать за битвой двух тигров? Только тех войск, что сейчас прошли, хватило бы, чтобы растерзать всю королевскую армию, жалкие десять тысяч солдат, обученных лишь церемониальной службе и расправе с безоружными крестьянами. И даже это уже не выходит – последней каплей, после которой король поспешил к соседям на поклон, был вопиющий случай, когда рота (две сотни) королевских солдат пришла в некую деревню, где мужичье не захотело платить подать своему помещику, да еще и учредило «кооператив». Но вместо наказания вышел позор, поскольку в деревне был отряд Вьетконга, и солдаты, увидев, что им сейчас придется насмерть сражаться с этими ужасными головорезами, сразу оружие побросали, даже убежать не могли, «нас внезапно окружили, пулеметы со всех сторон». А вьетконговцы только посмеялись, лишь помещику всыпали бамбуковых палок «в науку» и командира роты, француза, расстреляли, а всех прочих выгнали вон, без оружия, амуниции и даже сапог и ремней, издевательски поблагодарив, что все это им принесли. Сержант, рассказывавший об этом, плакал: «Мои предки десять поколений в войске Вашего Величества служили, – но какая бы польза вам от того, что нас бы всех убили, решись мы сопротивление оказать?» Вьетконговцев в деревне было меньше полусотни – и что будет с королевской армией, когда Хо Ши Мин пошлет на Лаос пятьдесят тысяч своих?

Ведь Лаос всегда был мирной страной. Самой бедной, в сравнении с соседями, Вьетнамом и Камбоджей, и самой труднодоступной – выхода к морю нет, великая река Меконг по границе течет, так что и грабить нечего, вывозить выйдет себе дороже. Потому Лаос в течение веков никто не завоевывал – когда французы пришли, правящий тогда отец его величества мирно признал себя французским вассалом, и вся колониальная власть свелась к появлению французского «генерального резидента» при королевском дворе (правда, с полномочиями выше королевских), да к добровольной уплате не слишком большой ежегодной дани, ну и к французским гарнизонам возле реки – а многие из подданных, не только крестьяне, но и помещики, чужого мундира так ни разу и не увидели; впрочем, в горных джунглях до сих пор племена живут, как тысячу лет назад. Японское вторжение тоже задело Лаос лишь краем – и сразу после завершения Великой войны Его Величество поспешил вновь заявить о своем подчинении законной французской власти, ведь независимость, полученная из рук недостойных японцев, не может быть признана европейскими державами. И казалось, все будет как прежде, по Конфуцию – мир, спокойствие и порядок. Быть послушным вассалом сильной державы – это способствует процветанию!

И вдруг все полетело кверху ногами! Французы оказались слишком слабым сюзереном – самый непростительный грех. Завелись в Лаосе смутьяны-коммунисты, жаждущие перемен – хотя в целом люди из Патет Лао старались вести себя пристойно. Но менять даже неправедного господина – это путь к смуте и бедам. Так что он, король Сисаванг Вонг, старался поначалу не замечать происходящего, в надежде, что «само образуется». Но перемены были все больше и страшнее – французы ушли из Тонкина (северной провинции Вьетнама), где тут же установилась коммунистическая власть, и отряды Вьетконга стали ходить через границу в Лаос как к себе домой. Затем на юге, в соседней Камбодже, началось что-то совсем ужасное – причем французы и там показали свое полное бессилие. Более того, французский резидент сказал королю, что «Франция договаривается с Вьетконгом о выводе из Лаоса французских войск через вьетнамскую территорию – так как эти три тысячи солдат не остановят натиска орды кхмерских фанатиков и лишь погибнут без всякой пользы». В итоге на половине территории Лаоса власть фактически уже принадлежит союзу Патет Лао с Вьетконгом, хотя королевских чиновников, полицейских, солдат не трогают, а относятся к ним как к бесполезным деталям интерьера (конечно, если они не пытаются во что-то вмешиваться, а лишь сидят, закрыв глаза, и жалование от короля получают). Единственными пострадавшими оказались помещики, не получая арендной платы и лишившись средств к существованию – но даже им не мешают убираться куда угодно и жить на что угодно. И находятся такие, кто, покорившись судьбе, сам начинает обрабатывать землю, или владеет иной полезной профессией. Но большинство требуют от короля, чтобы он «навел порядок», – а что он может сделать?

Он король – но не герой, не воин, и в шестьдесят восемь лет уже не думаешь о подвигах. И совершенно не прельщают лавры Хам Нги, императора Вьетнама (хотя французы называли его лишь принцем, так и не утвердив титул наследника после смерти его отца Ты Дыка), кто в 1883 году поднял восстание против французов, был ими разбит и на французской каторге умер. Лаос же до французов был вассалом Вьетнама – что ж, придется вспомнить традицию. Тем более что сам правитель Хо Ши Мин – такой же вассал Сталина, которого боятся и французы, и американцы, подчиниться этому господину вовсе не позор.

Говорят, что Сталин, как и Хо Ши Мин, живет в скромности. Но на Востоке принято, что чем пышнее двор правителя, тем больше уважения к стране. Так что есть надежда, что новые повелители не дадут умереть с голода и ему, законному монарху, и всей королевской семье, пятнадцати женам и полусотне детей. А он, король Сисаванг Вонг, согласен исполнять чисто церемониальные функции монарха – подобно тому, как было во Вьетнаме при французах, да и после, бывший император Бао Дай одно время ходил в советниках у Хо Ши Мина. Первый король коммунистического Лаоса, не самая худшая судьба – и, может, ему разрешат сохранить этот пост и для потомков: старший сын, Саванг Ватхана, вполне подходит на роль следующего короля.

Решать надо быстрее, времени уже не осталось. Поскольку с юга надвигается ужасная беда – какая муха укусила милейшего короля Сианука, что он себя новым Тамерланом вообразил? Говорят, что приказы отдает не он, а какой-то Пол Пот, «главный комиссар», – ну так это давно известный прием, добрый король и злой министр (который делает всю грязную работу). И не раз в истории было, когда при смене династии первые правители вынуждены были с жестокостью вырезать всех представителей и сторонников династии прежней (даже вместе с семьями) – но затем, поскольку надо как-то жить, «бешеных» сменяли «умеренные», как это было когда-то во Франции (за Робеспьерами приходят Баррасы), и в СССР шестнадцать лет назад; очевидно, что вьетнамцы, во всем подражая русским, взяли за образец уже смягченный коммунизм – а кхмеры, первозданный, семнадцатого года. Но ясно, что когда придет Сианук, он прикажет вырезать всех, как бывало в древнем Китае в эпоху Семицарствия. Оттого и приходится ему, истинному королю и потомку королей, униженно добиваться аудиенции у Хо Ши Мина, который вовсе не благородных кровей. Но на что не пойдешь ради спасения своей страны, своей семьи и своей головы, наконец!

Назавтра в Ханое был уже другой парад. Тридцать тысяч пленных китайцев прошли по улицам под конвоем – а за ними ехали поливальные бочки, как на московском «параде пленных» 20 апреля 1944 года. Они хотели «проучить» Вьетнам – теперь будут работать на восстановлении его народного хозяйства, строительстве дорог и мостов. Пока не будет подписан мирный договор, определивший их судьбу.

В гоминьдановском Китае склонны забыть об этих неудачниках – проще наловить новых рекрутов? Что ж, на этот случай среди пленных проводилась политическая работа – те, кто окажется сознателен, могут подать прошение, и через пять лет беспорочного труда получат гражданство ДРВ. А кто окажется несознательным – ну значит, им не повезло.

Карикатура, напечатанная в «Дейли миррор», Лондон.

После перепечатана многими европейскими газетами

Дядя Сэм и русский медведь в ушанке с красной звездой, сидя за столом, делят пирог, на котором написано «Индокитай». За спиной у каждого – по кучке мелких азиатских личностей самого разбойного вида. А на полу вместе со стулом валяется француз (внешне схож с де Голлем), только что получивший оплеуху и выкинутый из-за стола.

Де Голль, президент Франции

Формального правителя Камбоджи – короля Нородома Сианука – де Голль знал достаточно хорошо, несколько раз даже беседовал с ним лично. Кхмер, но вполне европейски выглядевший и с европейским образованием (сначала французские школы в Пномпене и в Сайгоне, затем военное училище Сомур в метрополии). И угораздило же его при этом познакомиться с понятиями социализма и либерализма, черт их дери!

Послевоенный СССР вызвал у Сианука живой интерес, однако на его вкус внутренняя политика Сталина была все же «слишком левой» – самого себя король считал «умеренно левым» политиком. Воззрения Сианука представляли странную смесь социализма, либерализма, демократии, монархии, буддизма и национализма, однако именно на такой основе король хотел провести в Камбодже масштабные преобразования. Самое неприятное для французов было в том, что Сианук действительно хотел превратить Камбоджу в современное и процветающее государство, а не просто прибрать к своим рукам всю власть и богатство, как современные африканские царьки из авеколистов. Хорошее же заключалось в том, что никаких реальных возможностей завоевать настоящую, а не формальную независимость у короля не было. Какой может быть суверенитет, если французский представитель определяет даже, какую сумму дозволено потратить на содержание короля и его штата придворных?

Тогда, вознамерившись добиться независимости Камбоджи путем своеобразного мирного протеста, Сианук уехал в Таиланд, заявив, что вернется, лишь когда Камбоджа станет свободной. Де Голль в ответ посоветовал королю не валять дурака – этот глупый демарш был немного неприятен для имиджа «Французского содружества», но не более того. Франция, ведущая непрерывную войну во Вьетнаме и отчасти в Лаосе, не могла себе позволить демонстрацию какой-либо слабости, а тем более допустить появление по соседству с зоной боевых действий еще одного социалистического государства, пусть даже и «умеренного». В ответ Сианук пригрозил, в Камбодже его ждут четыреста тысяч бойцов, готовых сражаться за свободу. Будь сейчас на месте де Голля какой-нибудь либеральный президент, это, может быть, и сработало бы. Но де Голль был боевым генералом, которого не запугать пустыми угрозами. Разведка ни о каких вооруженных формированиях в Камбодже, которые могли бы поддержать переворот, не докладывала – народные массы королю сочувствовали, но не более того. Так что ответ был – если король хочет вернуться на свое законное место (место подчиненного, хе-хе), то милости просим, но о выходе Камбоджи из Французского содружества не может быть и речи.

И вдруг Сианук действительно перешел границу, и не один, а с целой армией! Откуда, как?! Поначалу во Франции ничего не поняли, кроме того, что в Индокитайской войне внезапно открылся новый фронт. Некоего же Пол Пота на фоне короля просто не заметили – газеты поначалу писали только о «попытке переворота короля Нородома Сианука», который официально и был главой сил вторжения. Однако скоро стало известно о необычайных зверствах, которые творили повстанцы – это было столь не похоже на умеренного потомка династии Нородом, что де Голль поначалу не поверил. Получивший европейское образование, хорошо воспитанный, прогрессивный король – и массовые забивания мотыгами всех европейцев, даже некомбатантов?! Но слухи быстро подтвердились, одновременно с информацией о зловещей фигуре «главного комиссара» Пол Пота, который фактически и командовал «революционной армией», произнося пламенные речи о необходимости жертв в революционной борьбе, а на деле поощряя самое гнусное насилие над мирными жителями, не исключая и таких же кхмеров, как и он сам, только «запятнавших себя связями с врагами». Отнюдь не умеренный левый, а самый что ни на есть коммунистический фанатик!

Найдя, как ему казалось, источник всех бед, де Голль по дипломатическим каналам выразил Москве свое возмущение и потребовал хотя бы прекратить бессмысленную резню мирных граждан. Советские в ответ ожидаемо сообщили, что ни в коей мере не поддерживают Пол Пота – но еще и заявили, что по их сведениям «так называемый Пол Пот» принадлежит к троцкистскому течению марксизма, последователи которого недавно были в СССР, в очередной раз разгромлены и пригвождены к позорному столбу. И даже предоставили сведения о настоящей личности «главного комиссара» – которые при проверке полностью подтвердились. Пол Пот, он же Салот Сар, двадцати восьми лет от роду, был недоучившимся студентом, отчисленным из Парижского университета, недолгое время состоял в коммунистической партии Франции, ни в каких связях с русскими не был замечен, зато имел контакты с американцами. Тут еще стало известно, что оружие у армии «революционеров» не советское, а американское (включая артиллерию, танки и самолеты), и больше того, замечено участие в боях на стороне мятежников «Тандерджетов-84» без опознавательных знаков – однако эти реактивные истребители состоят на вооружении исключительно ВВС США и официально не поставлялись даже союзникам по Атлантическому альянсу.

На французский протест в Вашингтоне нагло ответили, что не обязаны давать отчет о том, кому продают вооружение, и посоветовали «союзнику» не лезть не в свое дело – помня, что только американские войска в Европе (находящиеся во Франции по двухстороннему соглашению, раз уж Франция еще три года назад вышла из Атлантического Союза) защищают вас от вторжения таких же коммунистов, как те, которые режут французов в Камбодже. То есть американцы решили создать свое карманное правительство и отнять у Франции часть Индокитая – но если им нужна марионетка в Камбодже, зачем им вооружать этого коммуниста-недоучку, а не «европейца» Сианука?! Они же самые заклятые враги коммунизма в мире! Впрочем, стоило немного подумать, как стало ясно и это – видимо, и сама Камбоджа сейчас стала лишь разменной монетой, а главным стремлением США было создать «свой» коммунистический режим и таким образом внести раскол во всемирный или хотя бы индокитайский коммунизм.

Значит, нашу власть в Индокитае они уже списали. Которая и так уже держалась на тонкой ниточке. Только что пал Пномпень, где в «битве на рисовых полях» и последующей резне погибло еще три тысячи французов. Оставшиеся отступили за Меконг, и теперь в Камбодже под номинальным контролем Франции осталась только пара окраинных провинций (кишащих прокоммунистическими партизанами). Но уйти оттуда нельзя, так как тогда «красным кхмерам» откроется прямой путь на Сайгон – а возбужденный победами и американской поддержкой Пол Пот вполне может не ограничиться Камбоджей, а захотеть прибрать и Вьетнам, по крайней мере его южную половину. И если французы отступят сейчас от Меконга, то добраться до Сайгона кхмерам будет куда проще, чем до «своей» же восточной Камбоджи. Нет, их необходимо сдержать именно на Меконге – а значит, туда нужно перебросить войска из Южного Вьетнама.

Русские (с которыми де Голль общался здесь в сорок третьем году) называли такое положение «тришкин кафтан». Франция банально не могла позволить себе содержать настолько большую армию! И мало вьетнамских проблем – неясно, что с Лаосом делать. Вьетконговцы пока не стремились расширить там масштаб своих действий, резонно считая южный фронт более важным – и до недавнего времени трех тысяч французских солдат (и еще десять тысяч в так называемой «королевской армии») хватало, чтобы поддерживать порядок. Но если раньше при необходимости можно было доставить подкрепления через Камбоджу, то теперь этот путь был полностью отрезан. И разведка докладывает, что «дядя Хо», воспользовавшись перемирием в южном Вьетнаме, вполне в состоянии бросить в Лаос пятьдесят тысяч своих головорезов, отлично вооруженных и обученных советскими инструкторами, и это в дополнение к отрядам Патет Лао – тут вопрос лишь, кто успеет раньше, вьетконговцы, или Пол Пот? Цинично рассуждая, лучше уж первое – просоветские повстанцы не были замечены в бессмысленной жестокости к пленным и гражданским. Может, и правда, тогда в мае в Сайгоне работали американские наемники, устроив «пробу сил» перед главным делом?

Хотя не надо быть провидцем – даже в Камбодже коммунистические повстанцы, окопавшиеся в тех самых восточных провинциях в левобережье Меконга, не подчинятся Пол Поту и не признают власть Сианука. Во-первых, они крепко связаны с Вьетконгом и с советскими, во-вторых, среди них (и населения тех краев) много вьетнамцев и тямов (мусульманская народность Индокитая), в-третьих, туда сбежали те, кому повезло спастись от полпотовских зверств. Аналогично и с Лаосом – по чисто географической причине, Вьетконг может гораздо быстрее, чем кхмеры, перебросить туда значительные силы (королю Сисавангу Вонгу, оказавшемуся между молотом и наковальней, не позавидуешь). Расклад схож с Китаем пятидесятого года, большая драка между просоветской и проамериканской макаками, причем первых больше и как бы не в разы, зато у вторых техническая мощь и поддержка самой богатой державы мира. Но – болота, джунгли, горы, где не то что дорог, даже точных карт для большей части территории нет. Техника становится мертвым грузом, авиация не видит целей, и даже напалм и химия во влажном лесу (особенно в сезон дождей) не дают эффекта. Грядет война, и жестокая – «просоветские» партизаны, когда убивали их гражданских и парламентеров, в ответ зверели не меньше. Только где в ней место прежним хозяевам, французам?

Какое уж тут «отступить, не потеряв лицо»! В Берлине внаглую смеются по поводу так и не подписанного Акта капитуляции еще за ту войну: «Вы девять лет туземцев победить не можете, а хотите что-то получить от нас?» И в самой Франции скоро уже снова до уличных бунтов дойдет, как в пятидесятом – хорошо, тогда ума хватило, и у левых и у правых, не раскачивать лодку, не играть с огнем, поскольку гражданская война реально могла бы перерасти в Третью мировую. Правда, подвиг семнадцатого полка в битве при Пномпене или «битве на рисовых полях», как окрестили ее журналисты, на некоторое время возродил французский патриотизм. До той поры, когда придется платить по счетам: война – это очень дорогое занятие, и кому придется туже пояса затянуть?

Американцы – с такими союзниками, как говорят русские, и враги не нужны. Да, Франция вышла из Атлантического союза (что позволило хотя бы из штабов этих заклятых «друзей» выгнать), но ценой заключения «временного» двухстороннего договора с США на «переходный период» в десять лет. В течение которого американские войска с нашей территории не уходят, ну а мы должны платить в рассрочку за все, что заокеанский союзник у нас построил для защиты от коммунистического вторжения – аэродромы, полигоны, казармы, ремзаводы. И за кучу складированной техники, что, по идее, при начале войны с Советами должна была поступать вновь развертываемым дивизиям Армии США – причем в Вашингтоне требуют заплатить за этот бывший в употреблении товар как за новый, пришлось этот пункт договора подписать, иначе с расторжением союза ничего не выходило. Чтобы расплатиться, де Голль в пятьдесят первом даже к Сталину обращался, просил дать кредит (банкиры начала века вертятся в гробах – Франция у русских кредит просит!), но Советы выставили неприемлемые условия, прежде всего касаемо нашего ухода из Индокитая, а на это мы тогда не были готовы пойти.

Теперь же – придется. Созвать мирную конференцию, заключить договор с Вьетконгом. И пусть уже у него и советских болит голова на тему, что делать с бешеными «красными кхмерами».

Ну а нам – осуществить наконец «американцы – вон». Что, конечно, никак не могло понравиться за океаном. Интересно, что на этот раз оттуда даже не пытались возмущаться, требовать, условия ставить. То ли наконец признали, что Франция пока еще одна из мировых держав, а не какая-то Панама, то ли уже его, де Голля, списали со счетов. И самым тревожным сигналом тут был даже не ввод на нашу территорию еще нескольких дивизий Армии США (в соответствии с Договором, «в случае угрозы для своей национальной безопасности» имеют право), в Китае очередное обострение, так что вполне сойдет как мера по укреплению «Рейнского рубежа» (вообще-то германо-французская граница лежала заметно к западу от Рейна, но название прилепилось). А некий опус о Третьей мировой войне, напечатанный серией статей в известном и влиятельном американском еженедельнике «Кольер уикли». Причем размах проекта и список привлеченных гениев однозначно показывали наличие правительственного заказа.

История возможной Третьей мировой войны – в которой «свободный западный мир» после долгих усилий и жертв наконец одерживает верх. Никакого «малой кровью, на чужой территории» – даже США теряют в итоге сорок миллионов населения. А про Европу и читать страшно – в сравнении с тем, хроники Столетней войны, когда «можно было ехать неделю, не увидев ни единой живой души», кажутся милыми рождественскими сказками, в те времена хотя бы радиоактивного заражения не было и можно было в лесу пересидеть, не попадаясь на глаза чужим солдатам. После атомной войны же останется лишь выжженная земля, которую даже заселить вновь можно лишь через десятки лет. Слава богу, мы пока живем не в том вымышленном мире – но зачем писался сей опус, обошедшийся в немалую сумму, одни лишь гонорары знаменитостям – это страшно представить, сколько! Американцы решили не повторять нашей ошибки сорокового года, когда в газетах и с трибун кричали «лучше нас поработят, чем снова Верден»? И первый шаг сделать воображаемое реальным – это впечатать его в сознание масс, перевести в разряд психологически допустимого. То есть в Вашингтоне уже принято решение и начат обратный отсчет.

И согласно сюжету, все начнется с убийства его, генерала де Голля. Как прошлая Великая война – с выстрелов в Сараево. А скоро уже, нет, не Бастилия, но День памяти, годовщина окончания первой Великой войны, 11 ноября, когда он, президент Франции, также должен будет выступить перед еще живыми ветеранами (и прочей публикой).

Отношения с США сейчас… сложные. С одной стороны, союзники против коммунизма, с другой – третий год идет самая настоящая торговая война, с санкциями, запретительными пошлинами, арестами активов. И силы явно не равны – но уступать наглым янки нельзя, всю французскую экономику и финансы под себя подомнут. Тогда в пятидесятом французские Ротшильды в союзе с Ватиканом сумели сильно потеснить американцев, став сейчас даже большим кредитором Франции, чем США. Что на Уолл-стрит очень не понравилось – но вместо того, чтобы оставить нас в покое или играть честно, американцы ведут себя с нами как с Китаем времен «опиумных войн». Как, например, четыре больших парохода, под звездно-полосатым флагом пришедшие в Бордо, официально задекларировали груз, четыреста тонн яичного порошка – а вместимость трюмов на каждом судне по девять тысяч тонн, куда остальное делось? Расследование, проведенное по личному приказу президента, выявило главного виновника, самого начальника таможни месье Лажуа (и кучу лиц поменьше). «Ах, господин следователь, вы понимаете, что жизнь нынче дорога, и мне надо семью кормить». А груз уже разлетелся по Франции, и такие же добропорядочные «месье лажуа» будут продавать товар другим честным месье, радостным, что сумели сэкономить семейный бюджет – все довольны, кроме французской казны. И нет никакой гарантии, что преемник месье Лажуа так же не поддастся соблазну, у него тоже семья и потребности, а Франция сейчас не настолько богата, чтобы платить своим верным служащим больше, чем янки. И выходит замкнутый круг – чтобы нас в мире уважали, большие деньги нужны, одна лишь программа создания собственной Бомбы столько поглощает, даже на армии экономить приходится, основным танком до сих пор остается легкий АМХ-13, что вызывает даже у соседей за Рейном гомерический смех. Боже и святая Жанна, помоги Франции продержаться еще восемь лет – когда у нас ядерное оружие появится, я надеюсь, и американские войска наконец с нашей территории уйдут.

Пока же Армия США находится во Франции, «защищая нас от коммунистического вторжения», в строгом соответствии с Договором. Двенадцать дивизий – и ожидается прибытие еще двух. Каждые две недели красавец лайнер «Юнайтед стейтс», успев совершить полный оборот через океан в оба конца, плюс погрузка-разгрузка, швартуется в Гавре и выбрасывает на берег очередные десять тысяч бравых американских вояк, где их уже ждут поезда, развести по местам дислокации, а тяжелая техника была у нас складирована с сорок пятого года. И сам факт, что американцы переоборудовали свой лучший лайнер в войсковой транспорт (в прежние каюты-люкс запихнуть по взводу), тоже говорит о многом – это сколько же пришлось судовладельцу заплатить, включая и упущенную прибыль от пассажирских рейсов? Также известно о резком усилении ВВС США в Англии, туда целое авиакрыло новейших В-47 перелетело, достаточно, чтобы атомными бомбами пол-Европы сжечь. В Копенгаген их эскадра пришла, в составе три тяжелых авианосца, и на борту тоже Бомбы и штурмовики-носители – а согласно американской военной доктрине, палубная авиация – это такое же стратегическое оружие, как и тяжелые бомбардировщики (конечно, при условии заблаговременного выдвижения авианосцев к берегу врага).

То есть американцы готовятся начать войну? А ему, де Голлю, отведена роль эрцгерцога Фердинанда. И независимо от того, кто в этой войне победит, – Франции в послевоенном мире не будет. Не только в числе победителей, но и вообще.

Что еще может предпринять он, президент Франции, – объявить войну США (и Англии заодно, ясно ведь, за кого она впишется)? Глупо – при имеющемся соотношении сил, нас оккупируют за двадцать четыре часа, и это в лучшем случае, если СССР, ГДР, Италия останутся нейтральными. А если они решат вмешаться – Франция превратится в поле боя той самой Третьей мировой, а дальше – все по сюжету «Кольер».

«Третья мировая война. Выпуск 2».

«Кольер уикли» (фантазия)

Президент Соединенных Штатов был мрачен и решителен. Как и подобает лидеру великой страны перед принятием судьбоносного решения.

Несчастная Франция погибала. В Амьене русские, выстроив на плацу солдат капитулировавшей Второй пехотной дивизии, спросили, кто желает вступить в армию «Новой Свободной Франции» – и всех отказавшихся тут же расстреляли. В Реймсе, как утверждают агрессоры, сын мэра застрелил генерала Фольксармее, после чего четыре тысячи гражданских заложников были расстреляны, в их числе женщины, даже дети, самым младшим был Жан Прюно, десяти месяцев от роду. Расстреливали священников, чиновников, полицейских, владельцев собственности – любого, на кого указали «добровольные помощники» из числа членов ФКП. На Марне, почти что в исторических местах, где шла легендарная битва в 1914 году, Пятая пехотная дивизия Армии США сумела на целых шесть часов сдержать русское наступление – пока не погибла полностью, смешанная с землей бомбежкой, снарядами артиллерии и РС, раздавленная гусеницами русских танков. А во многих городах Франции, включая столицу, пылали коммунистические мятежи.

– Они уже в Бовэ, – сказал председатель Комитета начальников штабов. – Ворвутся в Париж меньше чем через сутки. И останавливать их некому. Они уже убили пятнадцать тысяч наших парней – черт побери, мы обязаны что-то предпринять!

– В Париже сейчас нет и не предвидится законной власти, – сказал госсекретарь. – По имеющимся у меня сведениям, большинство депутатов и министров или разбежались кто куда, как в сороковом году, или забились в щели и боятся высунуть нос, в ожидании, что «все образуется». Нет никого, кто бы решился взять на себя ответственность власти со стороны прежней Республики. А коммунисты готовы – когда сопротивление последних сил правопорядка, полиции и войск, оставшихся верными присяге, будут сломлено, тотчас же возникнет какой-нибудь Совет во главе с диктатором и объявит себя единственной легитимной властью. После чего к мятежникам примкнут и те, кто пока колеблется, в том числе и среди армии. И это случится, возможно, в течение ближайших нескольких часов.

– Силы противника насчитывают, по данным разведки, свыше девяноста дивизий на северо-восточном фронте, – заметил председатель КНШ, – и еще пятнадцать русских и итальянских на юге. И это войска, уже полностью развернутые, отмобилизованные, втянувшиеся в войну. У нас же, я напомню, на французской территории всего шесть дивизий, по штатам мирного времени. Еще две таких же в Британии и одна в Бельгии. Мы также можем рассчитывать на тридцать две дивизии Голландии, Бельгии, Дании, – но лишь после их мобилизации, в недельный срок. И одиннадцать дивизий британцев, из которых четыре уже на континенте, в составе их Рейнской армии. При том, что русские также могут увеличить свою группировку за счет подвоза из внутренних военных округов СССР, а также задействовать поляков, венгров, румын – численность и боеспособность которых по крайней мере не ниже названных мной голландцев и бельгийцев. В итоге наших сил не хватит, чтобы отразить русско-германскую агрессию. Если только не…

– Договаривайте: если мы не применим ядерное оружие, – бросил президент. – Надеюсь, сил наших ВВС с баз в Англии достаточно? А также палубной авиации – в какой срок мы можем перебросить еще два авианосные эскадры к берегам Европы, в дополнение к той, что сейчас гостит у британцев? Мы нанесем массированный атомный удар, пока лишь по войсковым колоннам противника – уведомив Москву, что если они не станут бомбить наши города, мы не тронем их гражданское население. И надеюсь, что в Кремле ума хватит наше предложение принять. А я через пару часов выступлю с обращением к нации и всему миру!

«Фаньер», 4 октября 1953 г.

Мы хотели бы обратить внимание всех французов на один факт, угрожающий их национальной безопасности.

Как известно, через Францию проходит маршрут перелета птиц, из стран красного блока и на зимовку в теплые края. А еще в первую Великую войну делались попытки снабжать голубей миниатюрными фотоаппаратами для шпионских целей. Больше того, всего десять лет назад, в войне на Тихом океане изучалась возможность использования птиц (а также летучих мышей) в качестве камикадзе, с зажигательными бомбами. Русским же этот жестокий способ ведения войны был известен еще тысячу лет назад – согласно летописи, так был сожжен город Коростень.

Неужели Франция оставит эту угрозу без внимания? Ведь достаточно всего лишь (по советам охотников) даже не отстреливать всех этих коммунистических уток и голубей, а специальным людям ходить по земле, пугая птиц, севших на отдых – после чего те, обессилев, сами будут падать нам в руки. И заниматься этим могут безработные, нанятые за минимальную плату – чтобы не отвлекать французских фермеров от их дел.

В ответ – опубликовано в «Юманите».

Американский самолет Летит во Францию на базу. И без особенных хлопот Ему дается виза сразу. С востока голуби летят – Им визы выдать не хотят.

«Третья мировая война. Выпуск 3».

«Кольер уикли» (фантазия)

Из выступления президента Соединенных Штатов.

У свободного мира нет ссоры с угнетаемым русским народом – только с его угнетателями, засевшими в Кремле. И атомные бомбы стран свободного мира будут использованы не для истребления русской нации, и не для обращения ее в рабство, как хотел Гитлер, а лишь для того, чтоб принести русскому народу подлинную свободу и демократию – священные принципы, по которым живет весь свободный мир.

Конечно, мы не должны будем ждать от побежденной России, что она немедленно создаст копию нашей демократии. Мы должны помнить, что уровень самоуправления и частного предпринимательства определяется уровнем демократической культуры, до которой доросло данное общество. Мы должны будем лишь удостовериться, чтобы из руин войны вновь не выросла диктатура. А потому освобожденному русскому народу будет предоставлена такая политическая форма свободы, которая наиболее подойдет к русским условиям.

Мы призываем тех, кто сидит в Кремле: еще можно предотвратить кровопролитие. Станьте на путь демократии, сверните Железный Занавес, допустите у себя полную свободу собственности и торговли. Дайте порабощенным вам народам право на самоопределение, прекратите их культурно подавлять, навязывая свой язык. Сократите свои вооруженные силы, оставив разумный минимум, достаточный для защиты территории и поддержания на ней порядка. И поверьте, что Запад тогда не будет иметь к вам никаких претензий – напротив, мы будем рады жить в мире с новой, демократической Россией, вести с ней выгодную торговлю, обмениваться идеями.

Мы призываем русских воссоединиться с семьей мировых народов. Открыть свои двери остальному миру, разрешить свободную торговлю, открыть ресурсы своей страны для конструктивного использования, и таким образом улучшить жизнь всего человечества. Прекратить пагубную политику закрытия зоны своего влияния для мирового рынка, дозволить свободное перемещение через границы людей, товаров, идей. И если вы решите оказать бессмысленное сопротивление всему цивилизованному свободному миру – то мы будем с вами воевать, пока вы не капитулируете.

Мне искренне жаль наших храбрых солдат, кто погибнет во имя мировой демократии. Но я обращаюсь сейчас ко всем людям Земли: это будет последняя битва, после которой наступит всеобщее счастье, мир, покой, единый для всех порядок. Последний бой между силами Добра и Зла, между Светом и Тьмой – после которого уже никто на земле на станет подвергать сомнению наши высокие идеалы. Одним из которых является – подлинно свободный мир не дозволяет ущемления свободы и убийства своих граждан. У нас были разногласия с президентом французов – но несмотря на это, он был одним из нас. И его подло убили адепты Тьмы. Если мы это простим, смиримся, не заметим – завтра они придут за любым из нас. Для свободного мира священна жизнь любого из своих граждан – в отличие от тоталитаризма, для которого люди – как дрова в топке. Убив высшее лицо свободной страны, русские перешли черту – и должны будут за это расплатиться.

Берлин. Посольство Норвегии.

6 октября 1953 г.

Это был обычный прием, устроенный по случаю… а какая разница! Для военно-воздушного атташе генерал-майора Эгиля Аронсена важным было лишь то, что к нему подошел герр Кнопп, с которым славный норвежский воин был знаком еще с сорок первого года (да, оккупация – но ведь Норвегия демократическая страна, а не диктатура, подвергающая своих верных солдат репрессиям за пребывание в плену). В те прошлые годы герр Кнопп носил погоны люфтваффе – сейчас же был в штатском, и работал в «Люфтганзе».

– Герр Аронсен, могу я сказать вам нечто, не для чужих ушей? Очень скоро, возможно уже завтра, вы получите приказ из Осло немедленно вернуться. После чего дома вы проживете весьма недолго. Это решил кто-то из ваших – тех, кто выше вас.

Аронсен слегка сбледнул с лица, и это не укрылось от внимания герра Кноппа. Однако норвежец быстро справился с собой и спросил:

– Вы из Штази? Или работаете сейчас на русских?

– Герр Аронсен, открою вам маленький секрет. Тогда в Тронхейме я не в отделе снабжения служил, а в разведке Люфтваффе. А вам известно, что в конторах бывших сотрудников не бывает. Однако, с вашего дозволения, продолжим. Вы все же немалая фигура, с вашим званием и должностью, – и, чтобы ее устранить, должна быть веская причина. Кому из своих вы перешли дорогу настолько, что он решил вас убрать? Мы могли бы вам помочь – но сами понимаете, благотворительность не в наших интересах. Если у вас есть, что нам предложить, то можете рассчитывать на нашу помощь. Я не настаиваю на немедленном ответе – вот моя визитная карточка, впрочем, вам и так известен мой телефон. Если у вас появится желание, можем встретиться в «Баварии», вы ведь помните тот уютный ресторанчик на КарлМарксштрассе?

Аронсен хотел бы забыть о том разговоре. Но через три дня его вызвал посол – и слова немца оказались правдой, отзыв домой по «чрезвычайно срочному делу», без указания причины (что уже само по себе было подозрительно). И посол ничего не знал – так что Аронсен решился. Убить ведь могут не его одного – в том же пятидесятом у советника Йоргенсена на вилле взорвался газ, из семьи никто не выжил, и слухи ходили, что это не несчастный случай был. Или автомобильную катастрофу устроят, а ведь Сельма и девочки не раз просили его подвезти. Потому атташе тотчас же поспешил позвонить Кноппу. Который оказался на месте – и назначил встречу в том самом ресторанчике в семь вечера.

– Итак, господин Аронсен?

Норвежец нервно огляделся. То, что он сейчас совершит, называлось «государственная измена», а законы Норвежского королевства либеральны, но не настолько же! Но выбора не было – мертвым слава не нужна. Не приди он сюда, наверное, его имя не стали бы подвергать позору, похоронили бы с положенными почестями, в мундире и с орденами, под ружейный салют. А рядом, возможно, несли бы еще три гроба, один большой и два поменьше. Нет, хватит с него подвигов, он уже достаточно отдал своей стране – и в конце концов, не он начал эту игру!

– Вы уверены, что нас никто не услышит? И не узнает прежде времени о нашей встрече?

– Обижаете, герр Аронсен. Это ведь наша территория. И в этот кабинет никто не войдет, если мы не дозволим. Открою вам еще одну тайну: мы вышли на вас, потому что на вас готовилось покушение здесь, однако нам повезло узнать о том прежде. Что вызвало наш интерес уже к вашей персоне. Итак, я слушаю.

– Король Хокон Седьмой был убит, – сказал Аронсен, будто бросаясь в пропасть, – и это было сделано по прямому приказу посла США. Который вломился к королю вместе со своими громилами, а охрана была подкуплена и не вмешалась.

– Ну, это мы знаем, – ответил немец. – Разговоры о том ходили еще тогда.

– Есть еще пленка с записью, – сказал Аронсен. – Так случилось, что его величество как раз перед этим говорил со мной, отдавая приказ. А после оставил трубку не повешенной на рычаг – по небрежности, или уже что-то подозревал. И телефонные аппараты у меня и его величества были с встроенной звукозаписью. Его величество был немного позер и хотел сохранить для истории все свои приказы – такие телефоны были закуплены для всех важных министерств. Я сразу изъял пленку – хотел показать как улику принцу Улафу, вернее, уже королю. Но не решился.

– Почему, раз уж вы попытались начать свою игру, не уничтожили запись?

– Думал сделать хоть что-то – против того, с чем не согласен. Но решил присмотреться – если эти убили короля прямо в его кабинете, то за мою голову никто бы и кроны не дал. И Улаф показался мне патриотом Норвегии. То есть он бы даже ради отца, которого уже не вернуть, не стал бы ссориться с американцами. В лучшем случае постарался бы договориться с ними полюбовно, – а разменной монетой стала бы моя жизнь.

– Что ж, мы вас услышали, герр Аронсен. Где пленка и что вы за нее хотите? Можем предложить вам политическое убежище, пожизненную пенсию, а если пожелаете, то и работу.

– Этого мало. В Осло моя семья. Жена и две дочки. Если вы сумеете вывезти их сюда… Тогда я скажу вам пароль, по которому вам выдадут пленку. Она в одном банке, в некоей нейтральной стране.

– В Люксембурге, герр Аронсен? Позвольте дать вам совет, будьте лучшим физиономистом, у вас по лицу все можно прочесть, хотя говорят, что скандинавы невозмутимы. Но не беспокойтесь, мы играем честно – обмани мы вас сейчас, завтра нам трудно было бы договориться с кем-то другим. Тем более что вывезти из Осло женщину и двух девочек для нашей фирмы не такая сложная задача. Шестидневный срок вас устроит? Скажете в посольстве, что больны – могу посодействовать, завтра утром вам доставят средство, от которого у вас и в самом деле будут все симптомы простуды, включая высокую температуру.

– Не надо, герр Кнопп, мне поверят и так. Но вы можете обеспечить мне безопасность, если они решат добраться до меня здесь, в течение этих шести дней?

– Обижаете, герр Аронсен. Кто еще знает о существовании записи?

– Никто! Даже Сельма. Я не говорил никому.

– Герр Аронсен, ну вы как дитя. Эти телефонные аппараты с записью производит американская фирма «Белл», у вас ведь были именно такие? И запись ведется на обоих концах, пока не завершен разговор. Кому звонил ваш король, технически узнать легко. И наверняка люди из ЦРУ поинтересовались пленкой из аппарата на королевском столе, и по тому, что запись продолжалась, легко могли понять, что трубка не была повешена. После чего сложить два и два… я искренне удивляюсь, отчего вы до сих пор живы, а не попали под грузовик, не умерли от инфаркта, не отравились рыбой, не стали жертвой грабителей, не утонули в ванне, не выпали из окна – да мало ли что эти джентльмены могли придумать.

– Мне уже пятьдесят восемь, я пожил достаточно. А жену и девочек жаль.

– Увидите вы свою жену, в этом самом ресторане, не позднее чем через неделю. Но все же позвольте внести коррективы в ваши намерения. Ваша квартира, хотя и вне территории посольства, все же не слишком безопасное место, да и посольский врач вполне может вколоть вам вовсе не лекарство, а вам ведь придется его допустить к осмотру? Так что гораздо лучше, если вы через пять минут на улице упадете без сознания с сердечным приступом и будете увезены в наш госпиталь – нет, реально падать вам не надо, свидетели найдутся, подтвердят. Подождите, пока я сделаю один звонок, чтобы подъехала наша «скорая помощь».

«Берлинер цайтунг», 13 октября

Король Норвегии Хокон Седьмой был убит по приказу посла США. Запись случившегося в королевском кабинете 20 сентября 1950 года – эксперты подтвердили подлинность.

«Фигаро», Париж

В фантазиях от «Кольер» американцы готовы объявить атомную войну русским «за убийство гражданина свободного мира». В реальности они сами убили правителя дружественной страны, из собственной политической выгоды, чтобы трусливо избежать объявления войны СССР.

«Гардиан», Лондон

США еще раз продемонстрировали, что прекрасные слова для них очень мало связаны с поступками в стиле «реал политик». Вопрос, нужен ли нам такой союзник – всегда готовый предать?

«Телеграф», Амстердам

Америка показала всем – у нее нет друзей, нет правил, есть лишь свои интересы. И эту циничную политику она прикрывает самыми возвышенными и лживыми словами.

«Эфтонбладет», Стокгольм

К нашему глубокому сожалению, Его Величество Улаф Пятый категорически отказался дать интервью нашему корреспонденту. Этой чести удостоился лишь репортер норвежской «VG». Однако наша редакция располагает сведениями, что реальный ответ Его Величества весьма отличался от опубликованного вышеназванным изданием: «Мне ничего не было известно», – и не мог быть оглашен, ради нравственности читателей, а особенно читательниц.

Осло, Королевский дворец.

14 октября 1953 г.

– Ваше величество, следует ли расценивать ваш поступок как недружественный акт по отношению к моей стране, Соединенным Штатам Америки?

– Вы это у меня спрашиваете, господин посол? Вы, три года назад убившие моего бедного отца, – вы ведь тоже присутствовали при этом, мистер Хант? Вернее, отдали приказ своим бандитам, а сами поспешили выйти из кабинета, ради соблюдения приличий. А теперь, когда эта грязная история выплыла на свет, вы еще смеете в чем-то обвинять меня?

– Вижу, номер «Кольер уикли» на вашем столе. Раньше я думал, что вы, потомки викингов, совершенно не склонны к чрезмерному страху. Первая запись, вероятно, в вашем личном сейфе, ваше величество? Ну а вторую Аронсен увез в Берлин – куда вы срочно его сослали своим указом. Нам тогда было не до того из-за кучи срочных дел: беглый рейхсфюрер, русское вторжение и угроза атомной войны. Но сейчас-то вы это сделали зачем? Не торгуясь, не выдвигая требований – а сразу, как выстрел без предупреждения. Полагаете, моя страна такое оскорбление простит?

– Так вы думаете, что Аронсен сделал это по моему приказу? Вынужден вас огорчить – хотя, наверное, вы не поверите. Он от меня даже при отъезде никаких инструкций не получал. Я всего лишь убрал его подальше от ваших длинных рук. А дальше – все в воле божьей.

– Ваше величество, ну мы же взрослые, деловые, государственные люди – чтобы верить таким сказкам. Чтобы в таком деле – и не дать точных инструкций, не обговорить порядок связи.

– Вам, торгашам, этого не понять. Для вас король – это не более чем бессменный и наследственный президент. Королевская честь для вас – пустое. Как бы я, монарх, смотрел в глаза своему офицеру, признаваясь в таком бесчестии и позоре? Викинги никогда и ни за какую выгоду не прощали убийства своих родителей. Господин посол, вот мне сейчас больше всего хочется позвать свою личную охрану, кто сейчас за дверью стоит, и приказать им сделать с вами то же, что вы с моим отцом! Меня останавливает лишь ваш дипломатический статус, а также… Ответьте честно, господин посол, если бы я отдал такой приказ, кому бы подчинилась моя гвардия, обученная вашими инструкторами – мне или вам?

– Строго по уставу, ваше величество: вы же Верховный Главнокомандующий. Солдат должен выполнять приказы своего командира – в той мере, в какой они не противоречат воле вышестоящего начальства. Когда-то в молодости я тоже верил в идеалы – а после, как все умные люди, стал верить в принципы. Различие в том, что идеал – это нечто абстрактное, возвышенное и несгибаемое, а принципы максимально конкретны и приземлены. Если вам угодно играть роль «я ничего не знал, Аронсен сделал это по своей инициативе», это ваше право. Но вы выступите публично, сделаете официальное заявление – что все это гнусная ложь, а Аронсен изменник и коммунистический агент, что соответствует истине, он же в ГДР сбежал. Или же…

– Или что? Прикажете и меня убить, как моего отца?

– Ваше величество, ну не надо нас дешевыми гангстерами считать. Есть гораздо более цивилизованные меры. Вот забыл, какой долг вашей страны перед моей страной, цифру не напомните? Если вместо очередного нашего кредита вы получите требование уплаты по всем накопившимся векселям и потеряете доверие банкиров, – а восстановить его очень сложно… И как вы объясните своему народу необходимость затянуть пояса? Так и до «либертэ, эгалитэ, фратернитэ» недалеко, – а мы умоем руки, как Пилат. В надежде, что ваш преемник наконец расплатится за нашу «Кока-колу».

Король чуть заметно поморщился – этот янки настолько бестактен и толстокож, что попрекает нас собственным обманом? Завод «Кока-колы» в Осло был построен год назад в плане американской «помощи», предполагалось, что на общих паях и к взаимовыгодной прибыли (так сладко пели эти торгаши, желая получить разрешение). У бедной Норвегии не хватает денег на свой взнос – не беда, дадим кредит, после сочтемся. Вот только договор был составлен так, что большая часть прибыли уходила за океан, а норвежской доли дохода едва хватало на уплату процентов по кредиту. Зато норвежцы теперь могли в изобилии пить эту вонючую пенистую гадость вместо старого доброго пива!

– Ваше величество, не надо смотреть на меня как на своего личного врага. То, что сделали вы, или по вашему приказу, оскорбило мою страну, дав сомнительной прессе повод называть нас нацией убийц. И оттого не лично я, а Соединенные Штаты Америки в моем лице требуют от вас опровергнуть эту гнусную ложь. Ваше величество, вы же понимаете, что такое политическая необходимость и что мы в той конкретной ситуации были вынуждены поступить так. И что в политике нельзя руководствоваться обывательской моралью.

– У вас говорят: «Ничего личного, только бизнес». Когда-то очень давно один поэт и мыслитель сказал про генуэзцев: «За грош выгоды родного отца или брата в рабство продадут, и еще будут хвалиться выгодной сделкой». Мне кажется, что вы, янки, генуэзцев в этом сильно превзошли.

– Ну, ваше величество, сказано было очень давно, бог пускает в рай не совестливых, а богатых. Тому в подтверждение моя страна – самая сильная, самая успешная из всех в этом мире. И моя страна сейчас требует от вашей оказать услугу. И давайте не будем спорить о том, что было – вы же изучали юриспруденцию и знаете, что с юридической точки зрения было то, что доказано. А как обстояло на самом деле – волнует лишь моралистов и книжных червей.

– Ваша нация – потомки пиратов, воров, бандитов. В какой другой стране бандиты считаются национальными героями, как ваш Джесси Джеймс? Мои предки сидели на этом троне, когда по вашей земле одни лишь дикие индейцы бегали по прериям и лесам. И кстати, то, как вы с индейцами обошлись, лучше всего характеризует вашу мораль и вашу честь.

Посол обиделся. Теренс Хант был простым парнем из Техаса – решившим, что богатство будет неплохо дополнить политической карьерой. Для настоящего техасца же очень важно, даже после отъема у кого-то собственности или лишения статуса, еще и убедить жертву в правильности данного поступка. Высшим шиком считалось, когда ограбленный тобой оставался тебе благодарен. Но годился и более простой вариант – просто втоптать неудачника в грязь, показав, что такое ничтожество было не вправе владеть тем, чего лишилось. Конечно, мистер Хант был обучен хорошим манерам, но сейчас этикет слетел с него, как шелуха.

– Как назвала ваше королевство и вас некая итальянская шлюха три года назад – полукоролевство и полукороль? У этой девки очень хорошо подвешен язык – вы таковым и являетесь. Сегодня вы могли видеть в небе над этим городишком маленькую точку с белой полосой – это наш бомбардировщик с базы в Англии совершал патрульный полет у границ красного блока. С Бомбой, снаряженной по-боевому, – и пилоту важна лишь одна воля – воля нашего президента. Если поступит приказ – этого города больше не будет, причем обойдется даже без объявления войны, случайно оторвалась бомба – искренне сожалеем, а теперь примите наши условия, пока то же не произошло с другим вашим городом. Когда-то было «у нас есть пулемет, у вас его нет» – сегодня же «у нас есть Бомба, у вас ее нет». И если вы этого не понимаете, как тогда не поняли дикие зулусы, это ваши проблемы.

Началом карьеры мистера Ханта была некая банановая республика. Диктатор которой имел милую привычку бросать своих политических противников в пруд с аллигаторами, – и Хант помнил, какие маски смерти и ужаса были вместо лиц у тех, кого тащили туда. Сейчас же, наблюдая за лицом короля, посол с неудовольствием отметил, что угроза настоящего впечатления не произвела. Может, не поверил? Что ж, добавим!

– У моей державы в арсенале есть тысяча Бомб. Достаточно, чтобы обратить в каменный век любую страну, вызвавшую наше неудовольствие. Благодарите бога, что мы гуманные и цивилизованные люди, живущие в просвещенном двадцатом веке – а не варвары викинги, кто, взяв на копье Лондон или Париж, не оставлял там никого живого. Но вы знаете, ваше величество, отчего всякие там панамы и гондурасы – это республики, а не монархии? Потому что там правитель, нас огорчивший, тут же получает пинка под зад – представьте, как бы тогда династии менялись? И если мы пожелаем, в этой стране тоже завтра вместо короля будет президент, – а лично вы в лучшем случае будете в изгнании мемуары писать, а в худшем вас на эшафот потащат, когда ваш народ решит, что республиканский строй ему ближе. Кстати, вашей семье, королеве Марте, принцу Харальду, принцессам Астрид и Ранхильде, тоже никто не гарантирует безопасности.

Теренс Хант уважал больших людей. Понимая, что любой из них на пути к власти и богатству должен был сожрать не подавившись великое множество врагов. Однако по той же причине простой техасский парень Хант, «сделавший себя сам», абсолютно не уважал бледных немощных аристократов, получивших все по праву рождения. Ставить их на место (приходилось уже пару раз) было для Ханта искренним удовольствием. Однажды он даже подумал (но, конечно, не сказал вслух), что «родись я в России, стал бы истинным большевиком».

– Но ведь этого не будет, ваше полукоролевское величество? Если мы договорились. Вы выступите на пресс-конференции и скажете то, что нам надо. Иначе же моя держава будет очень недовольна и вами, и вашей страной. Если вам себя не жалко, то подумайте о своей семье.

– Марта, моя королева, в эту войну была гостьей вашего президента. Жила в вашем Белом доме, вместе с детьми, и Элеонора Рузвельт называла ее подругой. Вернулась домой лишь после изгнания немцев. Она всегда считала и считает себя искренним другом вашей страны.

– И ваши подданные дали ей имя Мать нации еще до того, как вы стали королем. Сейчас же она очень больна, и ваши врачи не дают ей больше года жизни. Так что для нас, цинично говоря, она сыгранная фигура на игровом поле. Ну, а ваши дети… нет, я не угрожаю вам, ваше величество, но те, кто придет к власти после вас, вполне может решить, что им не нужны живыми возможные претенденты.

– Будьте вы прокляты! Я выступлю с пресс-конференцией. В ближайшее воскресенье.

– Ну я всегда считал вас благоразумным человеком. И последнее, ваше величество. Ваш экземпляр той записи.

– Вы понимаете, что я его не в ящике своего стола держу. Куда подкупленные вами люди уже заглядывали, – не делайте невинное лицо. И даже не в своем личном сейфе, который тоже монтировали люди из дворцовой охраны. Но вы получите пленку после пресс-конференции.

– Тогда честь имею, ваше величество. Приятно иметь дело с умными людьми.

Когда посол вышел, король откинулся в кресле и закрыл глаза, стиснув рукояти с такой силой, что ни в чем не повинная мебель затрещала. Ярость, бушевавшая в душе Улафа Пятого, требовала выхода, но воспитанная с малолетства привычка сохранять достоинство позволяла держать себя в руках.

Англосаксы всегда были торгашами, умевшими скрывать за высокими словами свою гнилую суть. В отличие от отца, основателя династии Хокона Седьмого, король Улаф Пятый считал русских врагами, воевавшими с его страной и захватившими почти половину территории – но все же не вселенским злом. В них даже было что-то сродни викингам, а не торгашам – они захватывали и убивали, но не издевались, не унижали. Но теперь они и американцы сильны, а Норвегия слаба, и как потомкам викингов сохранить свою прежнюю жизнь, не сгибаясь ни перед кем? Подобно соседней Швеции, балансировать между противоположными лагерями? Но долгий мир с русскими невозможен, пока они захваченные земли не вернут. Будем честны, Финнмарк, скорее всего, мы потеряли навсегда – Советы активно переселяют туда свое население народности pomor, их там уже больше, чем норвежцев, – но провинцию Нурланн еще есть шанс когда-нибудь возвратить. И как хочется войти в историю королем – собирателем потерянных земель! Но это смешные идеалы, как сказал бы мистер Хант, а приземленные принципы говорят, что как только он, Улаф Пятый, начнет сближение с СССР, то не проживет и дня. Иностранцы удивляются, как это король, и ходит по улицам без охраны – и вошли в историю монаршьи слова: «У меня есть три миллиона телохранителей, все мои подданные». А правда состояла в том, что формальная охрана – тайная полиция, контрразведка и даже королевская гвардия, вымуштрованные в свое время американцами – после тех событий три года назад были в глазах Улафа Пятого на первом месте в списке его вероятных убийц. Потому о любых тайных попытках дипломатии люди из ЦРУ узнают очень быстро, и их ответ будет очевиден. Но есть ведь еще дипломатия публичная, и глас народа – это глас божий, которому король вынужден будет подчиниться. Так что, заокеанские хамы, вы еще не знаете, какой будет мой ответ!

Король повертел в руках серебряный портсигар, лежащий на столе. Вы решили, что обложили меня со всех сторон, каждый мой шаг держите под контролем? Я даже в своем личном камердинере не уверен – кто-то ведь открывал в мое отсутствие мой личный сейф, спрятанный за портретом дорогой матери, королевы Мод. Не говоря уже о содержимом моего бюро. Но вот того, что будет, вы не предусмотрели!

Осло, площадь перед Королевским дворцом.

18 октября 1953 г.

День, когда король Улаф Пятый выступил с броневика перед собравшимся народом.

Позже, вспоминая этот день, его королевское величество решительно отвергал всякие параллели со случившимся раньше в другой стране. Это чистая случайность, что архитектурный вид фасада королевского дворца имел некоторое сходство со Смольным, штабом большевистской революции в Петербурге. И парк, окружающий дворец и площадь перед ним, имеет совсем другую планировку. И памятник, установленный посреди – великому королю Карлу-Юхану, маршалу Бернадотту, а не какому-то вождю пролетариата. И выступать перед народом его величество собирался с балкона над парадным входом, как бывало прежде. Но вмешался экспромт.

Заранее было объявлен свободный вход для всех желающих и, конечно, для прессы. Так что треугольная площадь среди дворцового парка была забита народом, и люди все прибывали, вот уже кто-то и на постамент памятника Карлу-Юхану стремится влезть. На возражения дворцовой охраны, что среди публики могут оказаться злоумышленники, король ответил:

– Я без всякой охраны, с лыжами на плече, ходил по улицам Осло. И тем более я уверен, что в этот день со мной ничего плохого не случится!

Однако сам Улаф Пятый не был настолько уверен. Потому что среди ВИП-гостей на балконе был посол, мистер Хант, в сопровождении двух здоровенных типов в штатском – «ради вашей безопасности, ваше величество!» Сделают незаметный укольчик, как тогда отцу – «королю стало плохо, сердечный приступ». И увезут в их госпиталь – та же смерть. И нет рядом людей, на которых король мог бы абсолютно положиться. Хотя охраны множество, во дворце у каждой двери стоят (эти, надо думать, самые опасные – кому посол бы первое внимание уделил), внизу цепью выстроились, перед крыльцом дворца, даже два броневика пригнали, все ради той же безопасности. Лейтенант гвардии в мегафон орет: расступись, не напирайте, соблюдайте порядок.

До двенадцати, объявленного часа, еще пятнадцать минут. И Улаф Пятый решил выйти к народу. Просто для того, чтобы увидеть вблизи тех, кто ему верил – и кому мог верить он: не могли же все эти его верноподданные, простые жители столицы, быть агентами мистера Ханта? Кричат «слава нашему королю», хочется верить, что искренне – потому что если не верить совсем никому, тогда не стоит и жить. Сын Харальд рядом – а если и он в игре, как тогда он сам, нет, не собирался отяготить душу грехом отцеубийства, но ведь знал, что американцы затевают что-то, и даже готов был занять престол, «если Его Величество Хокон Седьмой отречется – чтобы не было опасной анархии». Тот же Хант обещал, что королю лишь ультиматум предъявят, вынудив подписать – а после с честными глазами лгал, что у короля во время напряженной беседы случился приступ. И он, Улаф Пятый, стал законным монархом, а очень скоро узнал, как умер отец – и ничего не предпринял, ради спокойствия в государстве. А вдруг и Харальду сказали то же самое – он честный мальчик и поверит слову джентльмена. Проклятие, что делать-то – ведь убьют, если я там, среди них, на балконе это скажу!

Гвардеец орал в мегафон. Удобная вещь эти новомодные аппараты – и с автономным питанием. А там, на балконе, микрофон отключат, и все. Подхватят под руки и уведут, «королю плохо», на глазах у королевы и дочерей. Стоп, а если… Этого они точно не ждут – ну не поступают так короли!

– Лейтенант! Помогите мне. – Ох, только бы этот офицер не оказался тоже среди агентов Ханта!

Нет, молодой офицер не был в заговоре – или растерялся, не понял, что ему делать? Помог королю подняться на броневик (не было рядом иного столь же возвышенного места, видного всей толпе), протянул рупор. Ну все, теперь обратной дороги нет!

– Норвежцы! Мой народ! Подданные мои! Я, ваш король, прошу вашего внимания!

И сразу стало тихо на площади. Только ветер в деревьях парка шумит – хорошо, что не сильно.

– Вы пришли сюда, чтобы узнать, что случилось здесь, во дворце, три года назад. Как умер наш славный король Хокон, правивший нашей страной с самого обретения ею свободы. И отчего я молчал все эти годы. Несколько минут назад я имел беседу с американским послом – который сейчас там, на балконе стоит. Норвежцы, подданные мои, я могу поклясться перед богом и всем моим народом, что все, что я скажу сейчас, это истинная правда!

Тут король усмехнулся, представив лицо мистера Ханта.

– Мой отец был убит прямо во дворце, по приказу правительства США, ради их «национальных интересов». Теперь же американский посол, не отрицая этого факта, требует, чтобы я официально это опроверг. Угрожая мне, как и тогда, три года назад, что иначе американский бомбардировщик может «случайно», без объявления войны, уронить на этот город атомную бомбу. Мистер Хант, это ведь ваши слова, что раньше было «у нас есть пулемет, у вас его нет», теперь же «у нас есть Бомба, у вас ее нет» и если вы этого не понимаете, как тогда не поняли дикие зулусы – это ваши проблемы? Вот отчего я молчал, – и простите меня за то, что поддался самому гнусному шантажу. Но теперь те, кто называл себя нашим союзником, перешли все границы – мы все-таки не банановая республика и не американский протекторат. Потому я намерен выступить с трибуны ООН с жалобой на угрозу безопасности своей страны и требовать справедливости от международной общественности – перед лицом наглой угрозы вбомбить нас в каменный век за то, что мы, видите ли, вызвали чье-то неудовольствие!

Ждал ли мистер Хант такого? Если ждал, то сейчас последует выстрел снайпера. Или выскочит «убийца-одиночка» с пистолетом. Но если не ждал, то есть шанс. Главное, все время быть на виду – иначе «королю стало плохо, он переутомился и мало ли что наговорил». И нельзя терять ни минуты!

– Народ мой! Чтобы показать, что вы едины со своим монархом, я приглашаю всех желающих, не одних господ журналистов, со мной в Стокгольм, в штаб-квартиру ООН – куда я намерен отправиться прямо сейчас. Сегодня воскресный день – впрочем, я даю королевское слово, что любой из ваших работодателей, кто возмутится вашим отсутствием на работе завтра, вызовет мой гнев и осуждение. Разумеется, это относится лишь к тем, кто вызовется меня сопровождать.

Не надо гадать, что завтра на работе и службе не будет половины населения города Осло. Но это куда меньшее зло. И еще вопрос, будут ли на месте работодатели – в городе, на который может упасть Бомба. Ведь нельзя не поверить своему королю!

– И как символ нашего единения, я прошу вас об услуге. Кто берется доставить своего короля до Швеции и дальше в Стокгольм? А то я боюсь, что лимузин из моего гаража не слишком подходит для гонки по горным дорогам.

Теренс Хант, посол США

Что делать?! Дурак, надо было тогда в мэры идти. Был шанс через пять лет в губернаторы штата, а затем и в Конгресс. Но показалось, что по линии Госдепа легче и быстрее. Черт, черт, если бы не та история в пятидесятом, когда русские у нас рейхсфюрера из-под носа выкрали[13], отбыв свой срок здесь, я был бы уже в Штатах, в какой-нибудь комиссии заседал. Но получил за тот провал «черную метку» – и второго, да еще большего масштаба, мне не простят!

Приятель, который меня в круг вводил тех, кто подлинно правит Америкой, – ну не совсем приятель, просто так вышло, что я ему одну услугу сумел оказать, – меня однажды этому кругу представил. Так я, у себя в округе фигура далеко не последняя, состояние с семью нолями уже тогда себе сам сделал, – но среди этих джентльменов чувствовал себя рыбешкой в стае акул: тот банановый диктатор с аллигаторами против них жалкая шпана. Хотя выглядят все очень респектабельно – один как истинный аристократ, второй на тогдашнего британского премьера похож, остальные… Мой покровитель, назовем его Ковбой, тоже из Техаса, сказал, что за тот провал в пятидесятом, мой провал (без разницы, что я про рейхсфюрера и не слышал – кто крайний, тот и виноват), другие большие люди ему предъявили претензии, «так что ты мой должник – и если ошибешься еще раз, то ничего личного». Я же теперь даже отставкой с позором не отделаюсь – меня в порошок сотрут. Из-за этого чертова королька!

С этими мыслями Хант поспешил к выходу из дворца – скорее в посольство, звонить в Вашингтон, успеть подать свою версию происшедшего и потребовать инструкций. В душе его был ад и желание сорвать злобу на первом попавшемся объекте. И на его беду, такой случай ему представился.

У выхода из дворца еще стоял строй гвардейцев – рослые солдаты в синих мундирах с белыми лампасами. И с ними был Улаф, тезка короля – не человек, а императорский пингвин, привезенный из далекой Антарктиды и зачисленный в королевский гвардейский полк на должность талисмана. Служба его состояла в том, что при церемониале Улаф-пингвин (числящийся в полку в звании майора) проходил перед строем почетного караула вместе с Улафом-королем. К людям пингвин (проживающий в отведенном ему помещении в казарме, как и положено военнослужащему) относился ровно, а к торжественным церемониям положительно – зная, что после того как он вальяжно пройдет перед этими двуногими, ему дадут особенно вкусной рыбки. Но сегодня что-то пошло не так – сюда привели, а не кормят? И пингвин ковылял, переваливаясь, к каждому новому человеку, крича и разевая клюв – кто мне рыбу даст?[14]

Мистер Хант злобно отпихнул пингвина ногой. Улаф был удивлен и обижен – до того никто из людей никогда не проявлял к нему такого непочтения. А так как императорские пингвины не отличаются кротким нравом, то он в ответ пребольно клюнул посла США в самое уязвимое место – чуть ниже своего роста (по пояс взрослому человеку).

Хант взвыл, однако не растерялся. Как и все техасцы, он был парнем резким и привык мгновенно отвечать ударом на удар. Развернувшись, он пнул пингвина уже с силой, по-футбольному – так, что тот полетел прямо в ряды гвардейцев. И это была вторая ошибка посла. Пингвин был талисманом полка, приносящим удачу, – каждый солдат знал, что три года назад, в пятидесятом, когда Улаф остался в столице с тыловым имуществом, гвардейский полк, брошенный на фронт, был полностью уничтожен в боях у Вефсна-фьорда (повезло выжить лишь тем, кто попал в советский плен и был после репатриирован). Так что американец покусился на святое – и здоровенный рыжий сержант (настоящий викинг, только что кольчуги, топора и рогатого шлема не хватает), с криком «Не трожь птичку, гад!» ответил послу равнозначно, то есть отвесил неприкосновенной дипломатической особе такую затрещину, что посол не удержался на ногах и приземлился в клумбу. Так после того, что сказал про Америку наш славный король, еще неизвестно, накажут за такое нарушение этикета, или наградят и повысят.

Сопровождавшие посла мордовороты тут же выхватили свои кольты 45-го калибра, но сразу замялись, увидев направленные на них карабины гвардейцев. Хант пытался подняться – но когда он еще стоял на четвереньках, оправившийся от удара Улаф встопорщил перья, растопырил куцые крылья, разинул большой красный клюв и, издавая противные вопли, ринулся в контратаку, горя жаждой мщения: никто еще не смел заслуженного гвардии пингвина так оскорбить! В этот раз он клюнул посла в задницу, вложив в удар всю сорокакилограммовую массу своей тушки, заставив американца ткнуться физиономией в землю. Телохранители, не решаясь стрелять, пытались защитить своего босса, отмахиваясь от разъяренного пингвина сорванными пиджаками, – а он, несмотря на кажущуюся неуклюжесть, довольно ловко уворачивался, возмущенно кричал, клевал и щипал, уделяя основное внимание главному обидчику.

– Лейтенант! – крикнул Хант подоспевшему офицеру. – Прикажите своим людям прекратить угрожать моей охране оружием и немедленно пристрелите эту взбесившуюся птицу! Это дипломатический скандал! В моём лице вы оскорбляете великую страну! Правительство Соединённых Штатов не потерпит… Да сделайте же что-нибудь!

Посол США выкрикнул эту тираду, сидя на клумбе, руками опираясь на землю позади и ногами отбиваясь от пингвина. Поза совершенно не гордая – но вставать страшно, а то эта чертова тварь клюнет туда же, куда в самый первый раз!

– Не имею права, херре посол, – ответил лейтенант. – Майор Улаф старше меня по званию. А бить офицера королевской гвардии – это оскорбление мундира. Устав об этом ясно говорит…

– Вы об этом пожалеете! – прорычал Хант, встав на колени. И рванул прочь как с низкого старта, но проклятый пингвин успел при этом еще раз достать клювом посольский зад. – Прощайтесь со своими погонами! А из этой курицы-переростка я потребую сварить суп – и съем публично!

И все это происходило на виду у толпы! Где были не только обыватели, но и журналисты – какой-то тип азартно «лейкой» щелкает. Завтра снимки его, Теренса Ханта, позора появятся во всех газетах, и не только этой страны – и он станет всеобщим посмешищем! За одно это (если недоброжелатели шанс не упустят) могут выгнать со службы с формулировкой «за нанесение ущерба имиджу и авторитету США». Ничего – если все кончится благополучно, он, Терри Хант, ничего не забудет и никого не простит! Дайте только решить главную проблему.

Инструкции, планы? Были планы. На случай если объект окажется совсем уж неуступчивым – в госпиталь, по состоянию здоровья. А там уже по ситуации, или некролог, или выздоровеет, все осознав. Но никакой план не предусматривал, что королевская особа так поступит. У монархов ведь все четко и заранее регламентировано – если он куда-то едет, соответствующие службы должны заранее знать, и уведомить, и подготовить. Даже когда он по улице гуляет – маршрут известен, и вокруг наши люди (и в форме, и в штатском). Потому казалось аксиомой – у нас будут минимум сутки, чтобы на любой выверт организовать контригру. А теперь что делать?

Сто километров до шведской границы. Три-четыре часа езды. Есть люди из бывшего «асгарда», могут устроить обвал на горной дороге (заряд динамита выше по склону), еще проще тяжелый грузовик раскорячить поперек, проткнув шины и сломав мотор. Так три дороги к границе ведут, по которой король поедет? И со связью плохо – пока телефонов, что в кармане у каждого обывателя, не изобрели, а армейские рации у каждой банды асгардовских головорезов – это слишком большая роскошь. А ведь исполнителям надо собраться и с инвентарем – времени нет, не успеют! Этот болван Перри клянется, что ему нужно не меньше полусуток, чтобы все устроить. Идиот, через полсуток король уже будет в Стокгольм въезжать!

Есть еще выход – самый крайний. Эскадрилья специальных операций, которая у Перри в прямом подчинении. Пилоты – наемники, техника – раньше были «мустанги», сейчас «Си Фьюри» (туго у норвежцев с реактивными, так что и поршневые в строю). С опознавательными знаками Норвегии, или вовсе без таковых – причем касаемо снабжения и легального статуса это подразделение числится в составе королевских ВВС. Лучше справились бы «скайхоки» с эскадры в Копенгагене, но флот без бюрократии на такое не пойдет, приказ с самого верху затребуют, чтобы после крайними не сделали (и правильно боятся). Ничего, и этого хватит, чтобы королевский кортеж, сколько там едет, с землей смешать. Только нужно целеуказание, а то ведь не по тем отбомбятся, на дорогах движение, воскресенье ведь, ярмарочный день. Подадим после как «красный мятеж в ВВС», исполнителей, конечно, придется… И черт с ними – я жить хочу! Вот дурачок Перри и поработает авианаводчиком – с рацией в том самом кортеже. Не откажется, если я прикажу. Ну а убьют и его при налете – и слава богу.

– Босс, без санкции нельзя, – сказал Перри, выслушав приказ. – Вашингтон запросите, если они разрешат… Согласно инструкции!

Джон Перри дураком не был. Это где-нибудь в Никарагуа можно с воздуха залить бунтующую деревню напалмом, никто ничего не скажет, даже если узнает, «наш задний двор». А тут Европа, и не простая публика, а король, дипломаты, журналисты! Ясно, что кому-то после придется ответить – и скорее всего, не большим боссам. А если будет подтвержденный приказ сверху – то какой спрос лично с него, агента Перри, не более чем передаточного звена?

– Будет тебе санкция! – ответил Хант. – Связь с Вашингтоном, живо!

Если мне придется тонуть – то я прежде тех утяну, кто виновен. Так даже в аду гореть приятнее, хе-хе!

Вашингтон, Белый дом.

Президент и госсекретарь

– Я вас правильно понял? Наш посол в Осло угрожал королю атомной бомбой и так напугал его величество, что тот сейчас едет в штаб-квартиру ООН, где намерен озвучить это с трибуны, а заодно и предъявить нам претензию за то грязное дело, три года назад? И посол не придумал ничего лучше, как требовать бомбить территорию нашего союзника, в мирное время! У вас что, работают такие идиоты, которые не видят разницы между европейской дипломатией и дракой в салуне? Вы где нашли этого кретина?

– Сэр, нам его рекомендовали, э-э-э… Ну, вы же помните?

– Так свяжитесь с этим уважаемым человеком и скажите, что всему есть границы! Дипломатия – это все ж не синекура для услужливых болванов!

– Уже звонил, сэр! И получил полный карт-бланш. С заверениями, что Теренс Хант больше не пользуется ничьим покровительством.

– Ну так нечего тогда церемониться! Тащите кретина сюда – и будем разбираться, он и в самом деле такой идиот, или враг, злонамеренно подрывающий авторитет Соединенных Штатов. Пусть им займется комиссия по расследованию антиамериканской деятельности. А что касается короля – кто у нас сейчас в Стокгольме и может провести торг?

– Переговоры, сэр.

– Я сказал торг! За то, что его величество не скажет лишнего, мы спишем его стране треть, или даже половину долга. И принесем извинения. Надеюсь, что король будет благоразумен?

Снова Осло, посольство США

– Простите, босс, – сказал Перри, – но вы отстранены. У меня приказ вас арестовать и отправить в Штаты первым же рейсом. Мне искренне жаль.

«Фигаро». Париж, 19 октября

Карикатура – маленький отважный пингвин клюет в зад удирающего американского орла. За этим ошалело наблюдает галльский петух. Подпись – «Вот мне бы так!»

«Ле Монд»

Фотография – посол Хант стоит на коленях, явно намереваясь вскочить и убежать, пингвин клюет его в зад. Подпись: «Отважная дуэль между послом США и офицером Королевской гвардии Норвегии».

«Гардиан», Лондон

Фотография – посол, сидя на клумбе, отбивается от пингвина. Подпись: «Дуэль не по правилам: удары ногами запрещены».

Джек Райан.

Стокгольм, Штаб-квартира ООН,

19 октября 1953 г.

Его величество Улаф Пятый был настроен весьма решительно. И очень враждебно.

– Вы, убившие моего отца, прямо в его кабинете! Сделавшие это не потому, что он был вам врагом, а из политической выгоды. И после этого ваш посол говорил со мной, подобно работорговцу Легри с дядей Томом. Вел себя как бандит, угрожал и моей стране и мне лично – показав отличный пример американской дипломатии. Знаете, вы, как вас там и кто вы по чину, вам повезло, что мы сейчас здесь, в гостях. В своем дворце я бы приказал своим гвардейцам вас с лестницы спустить. И они бы выполнили эту мою волю – есть еще в моей гвардии верные мне люди, не всех вы сумели купить!

Позвольте представиться еще раз: Джек Райан, при президенте Баркли был его советником по национальной безопасности, ну а в настоящий момент состою в представительстве США при ООН. Здесь и сейчас можете считать меня чрезвычайным послом, имеющим полномочия от президента, – ну а Теренс Хант снят с должности и отозван в Штаты, его место пока вакантно. И прежде всего я желаю принести вам и вашей стране официальные извинения от лица США за неподобающее поведение своего дипломата. С заверением, что больше ничего подобного не повторится.

– Извинения принимаю. И больше не желаю вас видеть. Достаточно?

Минуту, ваше величество. Я прошу вас задуматься над одной проблемой. Через пару часов вы выступите с трибуны перед всем мировым сообществом, обличая мою державу и требуя себе преференций. Не будем пока касаться моральных проблем – ответьте, чего вы этим достигнете? И будет ли от того в конечном счете лучше – в том числе и вашей стране?

– Это снова надо понимать как угрозу?

Скорее как предупреждение, ваше величество. Подумайте, в какую сторону ваш поступок сместит глобальные весы.

– Опять будете говорить о священной борьбе добра, то есть вашей демократии, и зла в лице мирового коммунизма? Так вынужден вас разочаровать – я прежде всего патриот своей страны. И ее интересы для меня превыше всего.

Это достойно уважения, ваше величество. Но я имел в виду другое равновесие. Абсолютного добра, то есть такового, существующего ради себя самого, нет – равно как не бывает злодеев, служащих абстрактному злу: даже Гитлер думал не о нем, а о собственной власти, ну и в какой-то мере об интересе своей Германии, как он его понимал. Обывателю проще мыслить в рамках привычной морали, – но умные люди, а тем более политики, должны быть выше этого.

– То, что вы называете «реал политик»? Что обыватель назовет подлостью, у вас – политическое чутье?

Нет, ваше величество. Чтоб понятнее, позвольте начать издалека. Вас не удивляли русские успехи у отсталых народов? Отчего у советских получается делать из китайцев и вьетнамцев боеспособные армии и эффективные государства – а у нас, к сожалению, выходит что-то неудобоваримое, продажное, гнилое донельзя? Конечно, вы не читали Маркса – а у него есть немного про «азиатский способ производства». Мы и они – различны принципиально, по самим основам, мировоззрению. У нас главное – это личная свобода, ответственность, ценность каждого отдельного человека. У них – общий интерес, перед которым личность – это ничто. Нет, ваше величество, я не буду вас пугать, что у них всеобщий колхоз – у них есть какие-то элементы предпринимательства, частной инициативы, равно как и у нас не один индивидуализм, но и власть государства, закона. Но ключевое, что у них сначала коллективизм, а индивидуальности – то, что останется. А у нас наоборот. И знаете, я даже не могу однозначно назвать один порядок добром, а другой злом, у каждого есть свои сильные и слабые стороны, достоинства и недостатки, лицевая и оборотная сторона – у нас свобода, конкуренция ради лучшего, и пресловутое «человек человеку волк», у них монолитная стойкость перед любой угрозой, мобилизация ради каких-то великих свершений, и подавляющий творчество муравейник, равняющий всех под один серый стандарт. Мы просто разные, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им не сойтись никогда. Вот отчего не получается демократии по-китайски, а выходит химера, сочетающая недостатки обеих цивилизаций, без всяких их достоинств: гнилость и воровство так называемого высшего класса (который по идее должен быть эффективным собственником), и лень, забитость, безынициативность низов (не желающих работать на злого господина). Зато у Советов выходит всего лишь дать всем общую великую цель. И, к сожалению, у них это получается. Да, ваше величество, я вовсе не считаю их порядок, коммунистический порядок, за мировое зло, – но, к сожалению, нам и им не ужиться на одной планете. И уже идет битва, кому остаться, кому уйти. И что до ее окончания десятилетия или даже века, и что сражаются вовсе не добро со злом – это что-то меняет для нас, для меня и вас, коль уж мы волею природы или Бога принадлежим к одной из сторон?

Вот и подумайте, ваше величество, ваш демарш, который, безусловно, нанесет ущерб нашему демократическому единству, пойдет на пользу какой из сторон? И выиграет ли от этого Норвегия в конечном счете – или проиграет?

– Мистер Райан, вы случайно не техасец?

Нет, ваше величество, я уроженец Новой Англии. Техасец мой сводный брат – так получилось, что моя мама, овдовев, вышла замуж вторично. Тоже Райан и, что смешно, тоже Джек, лишь на два года моложе меня. В войну служил в 82-й десантной, тонул в Атлантике, когда в сорок третьем их судно потопил Тиле в том знаменитом мартовском рейде. Истинный патриот Америки и ее опора – в отличие от меня, штабной крысы, солдат до мозга костей. И как солдат, привык говорить то, что думает, без всяких политесов.

– Зачем вы это мне рассказываете, мистер Райан? Я не имел чести знать вашего героического брата.

Хочу, чтобы вы поняли. Политик или дипломат, как я или вы, – убеждает. И потому должен находить с собеседником общий язык. А военный – приказывает, и ему в принципе неинтересно, что подумаете вы – ему надо, чтобы вы сделали то, что от вас хотят. И если объект воздействия упрямится – то можно прибегнуть и к угрозам. Для вас Теренс Хант, после его слов, совершенно не принятых в разговоре с правящими особами (ну кроме глав банановых республик – но кто и когда их за суверенных правителей считал) – бандит с Дикого Запада. А он, честный американский парень из Техаса, всего лишь прибег к недипломатическим выражениям, желая лучшего для Соединенных Штатов и для всего мира. Простим ему эту провинциальность – однако вы же не думаете, что он и в самом деле приказал бы сбросить атомную бомбу на мирный город своего союзника?

Король усмехнулся, и его усмешка очень не понравилась Райану. Достал из кармана серебряный портсигар, и Райан ясно услышал:

– …это наш бомбардировщик с базы в Англии совершал патрульный полет у границ красного блока. С Бомбой, снаряженной по-боевому, – и пилоту важна лишь одна воля, воля нашего президента. Если поступит приказ – этого города больше не будет. Причем возможно, даже войну никто не станет объявлять. А просто скажут, что случайно оторвалась бомба – искренне сожалеем, а теперь примите наши условия, пока то же не случилось с другим вашим городом.

– Портативный диктофон от «Телефункен», русская технология, подарок одного умного человека, – произнес Улаф Пятый, – вместе с советом иметь это наготове, когда ваш посол с претензиями придет. Теперь все его слова сохранены для истории и суда.

Чертов Хант! Проклятый дурак! И ведь умолчал, что дословно он сказал тогда королю наедине, отчего норвежский монарх взбесился. Если честно, сам Райан на месте Улафа Пятого поступил бы так же, – но сейчас не до сантиментов, если это прозвучит с трибуны ООН на весь мир, страшно представить, что случится! Атлантический альянс придется распускать – а завтра европейцы упадут в объятия коммунизма!

– Я буду требовать немедленного выхода своей страны из Атлантического альянса, – сказал Улаф Пятый, – и обращусь к тем, кто пока еще, к сожалению, в нем состоит. Над чьими столицами также летают ваши самолеты, у которых в один день может оторваться Бомба, если ваш даже не президент, а посол будет недоволен. После такого даже Англия может закрыть для вас свое воздушное пространство, не говоря уже о прочих. И не надо мне говорить о нужде жертвовать собой ради победы над коммунизмом – если дошло до такого. Мертвым победа демократии уже безразлична.

Что делать? Напасть на короля, убить, придушить, ударить чем-то в висок? Скандал – но все же меньший, чем если Улаф Пятый осуществит свою угрозу. Но оружия нет, даже тяжелых предметов рядом, а за дверью шведские полицейские стоят, и норвежский монарх не немощный старик – а Райан вовсе не был обучен убивать голыми руками, мгновенно и бесшумно (как, по словам месье Фаньера, умели Смоленцев и его головорезы). Если полицейские ворвутся, услышав шум, и увидят, как мы по полу катаемся… и запись тоже к делу приобщат, и прослушают, в итоге США будут в полном дерьме, чего мне не простят, лучше будет самому застрелиться. Значит, придется договариваться. Делать хорошую мину, улыбаться, обещать все. А кретина Ханта я сам попрошу на электрический стул – ибо такой идиотизм хуже измены!

Ваше величество, вам следовало бы лучше изучить параграфы Атлантического соглашения. В частности, там есть один, касающийся «развития событий, угрожающих обороноспособности всего Альянса». Для пресечения которых Альянс имеет право «принять такие меры, какие сочтет необходимым, включая ввод своих вооруженных сил и установление военного положения». Подобно тому, как русские и британцы в сорок первом направили свои войска в Иран, сочтя, что иначе эта страна может вступить в лагерь Гитлера.

– А еще в параграфах Альянса обещана помощь любому члену, подвергнувшемуся нападению. И мы помним, как вы три года назад молча смотрели, как советские наступают от Буде до Тронхейма – как ни молил вас о вмешательстве мой несчастный отец. Но вы предпочли убить его, чтоб не ссориться с русскими!

О, конечно, ваше величество, иные статьи в Договоре выглядят расплывчато, в широких пределах. Которые означают, что мы имеем право поступить так или иначе, по политической обстановке. И если мы решим, что в данный конкретный момент наше вмешательство будет полезно – значит, так и будет. Тем более что какой-то контингент уже находится на вашей территории.

И уже готов действовать, подумал Райан, по моей информации, с британцами соглашение достигнуто, и когда план будет запущен, их войска обеспечат захват важных объектов и разоружение норвежцев, если какие-то их части покажут нелояльность. А на второй день высаживаются две американские дивизии, из числа тех, что следовали во Францию, но перенаправленные в Берген и Осло. Вместе с британскими, их должно хватить для поддержания порядка – немцы в войну здесь не испытывали проблем с неповиновением населения.

Нет, ваше величество, мы придем не как оккупанты. А лишь затем, чтобы обеспечить безопасность вашей страны от возможного русского вторжения и коммунистического бунта, равно как и порядок на время, пока будут избраны новые органы власти. Республика, если ваши бывшие подданные захотят стать гражданами, или вступление на престол вашего сына Харальда в случае монархических предпочтений – поскольку мальчику всего шестнадцать, ему будет назначен регент из числа наиболее благоразумных и уважаемых представителей вашего народа. Ну а вы, отрекшись, удаляетесь на покой мемуары писать – мы не коммунисты и убивать вас из классовой ненависти не будем.

Если вы не станете создавать нам проблем, а мирно удалитесь в изгнание, подумал Райан, иначе же… Найдется какой-нибудь террорист, обиженный, или просто псих, да и несчастный случай вполне возможен. Хотя мне будет искренне жаль – но ничего личного, если это необходимо сделать.

И не к русским же вы обратитесь за помощью, ваше величество? После того, что они сделали с вашей страной три года назад. Теперь примирения с ними не поймут ни ваш бизнес, ни ваше общество, ни простой народ. И будут ли Советы ради вас воевать с нами всерьез – это большой вопрос.

– Пока что большинство норвежцев относится к вам лучше, чем к русским, отобравшим часть нашей исконной территории. Вы хотите сделать все, чтобы стало наоборот?

Поверьте, ваше величество, что Соединенные Штаты искренне хотят быть справедливым старшим братом для всех малых стран свободного мира, – а не господином перед рабами. Однако старший в семье имеет право требовать от младших, чтобы они подчиняли свой эгоизм общим интересам. А также и награждает за хорошее поведение.

– И чем ваша заокеанская держава может наградить бедную Норвегию? Оживите моего бедного отца, отвоюете у русских северные провинции? Что хорошего вы можете для нас сделать – кроме как убрать с нашей земли своих солдат и не угрожать атомной бомбежкой?

Список обширный, ваше величество. Во-первых, наши официальные извинения за действия посла Ханта, который хотя и превысил свои полномочия и даже совершил должностное преступление, но пребывал на посту законного представителя США, а следовательно, моя страна несет за него ответственность. Во-вторых, я уполномочен предложить вам списать тридцать процентов вашего долга и пересмотреть сроки и условия выплат оставшейся части. В-третьих, я могу передать вам материалы по агентам «Асгарда» в вашем ближайшем окружении – кто, с каких пор, что делал и когда от нас деньги получал. Конечно, при условии, что вы не предадите огласке источник сведений.

Это уже игра на грани фола, подумал Райан, надеюсь, в Вашингтоне сидят не тупицы, как Хант, а те, кто поймет, что у меня не было другого выхода – ради блага Америки. Хотя этот мой поступок аккуратно запишут, и если я когда-нибудь допущу промашку, предъявят к обвинению. Но игра стоит свеч. Во-первых, не обязательно сдавать всех. А во-вторых, Норвегия очень бедная страна, а мы богатая, и как я прочел в какой-то книжке про европейское Сопротивление в эту войну, «капитал не может лежать без движения, всегда ищет наибольшую прибыль и верен тому, кто эту прибыль обеспечит – француз или бельгиец может быть патриотом и ненавидеть меня как немца, но если он коммерсант, банкир, чиновник, с ним всегда можно найти общий язык»[15]. Так что пока американский бизнес и американские деньги доминируют на норвежском деловом игровом поле, у нас не будет недостатка в агентуре!

В-четвертых, ваше величество, Норвегия сейчас является одним из крупнейших производителей «тяжелой воды». Которую фирма «Норск-гидро» вынужденно продает за бесценок, так как внутренний рынок потребления этого товара практически отсутствует – если не считать весьма малое количество, закупаемое университетами Осло и Бергена для химических и физических экспериментов. А что бы вы сказали, ваше величество, если бы Норвегия развивала свою атомную промышленность, а в перспективе и вошла бы в число ядерных держав?

Сейчас таковых всего три, подумал Райан, мы, русские, год назад и Британия присоединилась. Еще французы работают, через несколько лет, возможно, и добьются успеха. ГДР, Италии, Японии атом запрещен категорически, тут даже Сталин не возражал. И подписано Соглашение пятьдесят первого года, принятое после того случая, когда в Китае мы одну бомбу потеряли, до сих пор не нашли – по которому не дозволяется передавать неядерным странам свои боеприпасы. Про технологии не сказано ничего – подразумевалось, что столь дорогие игрушки для малышей непосильны. Что есть истина – все ж быть разведчиком с широким кругозором и образованием лучше, чем королем без оных. Малый, фактически исследовательский реактор – да подавитесь, наработать оружейный материал в товарном количестве вы не сможете! И главное, король не скоро поймет, что получил престижную, но бесполезную игрушку!

То есть, ваше величество, Соединенные Штаты дружественно отнесутся к вашим желаниям стать атомной державой. Мы предоставим вам необходимую информацию, специалистов, окажем содействие в обучении вашего персонала и строительстве промышленных объектов. Вам это кажется невероятным – но посмотрите на Данию, как эта маленькая страна сумела стать пенициллиновым гигантом, серьезно потеснив на европейском рынке даже американские фирмы![16] У вас есть шанс стать ядерной державой – что дает, помимо прочего, и постоянное членство в Совете Безопасности ООН с правом вето.

А вот эту наживку король заглотил, подумал Райан, если он сейчас начнет сомневаться, не обманем ли мы его, то есть перейдет к чисто техническим частностям, значит, по существу принял. И мы не обманем – даже не потому, что ложь сейчас вызовет неприятные последствия. Но прежде всего оттого, что отдаваемое не имеет для нас особой цены. И мы даже получим прибыль на норвежском атомном проекте – интересно, чем трескоеды с нами расплачиваться будут, неужели снова у нас же попросят кредит? Так мы вернем себе, ну, может, не все из уступленных тридцати процентов норвежского долга, но хорошую их часть!

– Какое у меня доверие может быть к вам после того, что я видел? И какие гарантии я получу, что после моего выступления вы не забудете этот разговор и все, что обещали?

Поверил! Ну что ж, на этот случай у меня в кармане карт-бланш, с правом подписи, почти равным президентскому. Уж очень в Белом доме занервничали, чтоб норвежский монарх лишнего не сказал – усмирить Европу тотальной оккупацией можно, но во сколько это обойдется и что получим в итоге? Если даже в Лондоне на нас начинают смотреть косо. Но если мы уйдем, то очень быстро Европа упадет в объятия коммунистов. И красные победят в Азии, и в Африке тоже – это ведь правда про склонность разных народов к индивидуализму или к коллективизму, и что тогда останется от свободного мира? Так что я имею полномочия подписать документ о норвежском долге и об атомном сотрудничестве (в Штатах кто-то взвоет, но надеюсь, что деловые интересы сыграют роль). Ну, а сдать королю наших отыгравших агентов – невелика потеря. Нет в Норвегии ни НКВД, ни Гулага, зато есть демократия и рынок, так что завтра же у нашего посольства выстроится очередь желающих продать норвежские секреты.

И в-пятых, ваше величество, я имею полномочия предложить вашей славной стране заключить торгово-кредитное соглашение на очень выгодных для вас условиях. Вот проект, можете после передать своим экспертам.

Очень выгодный, ваше королевское величество, – если не иметь опыт биржевого игрока. Процент, сроки – то, что бросается в глаза – выглядят очень заманчиво. А мелким шрифтом, как технические детали, – что кредит исчисляется в долларах, и под его обеспечение ваша страна предоставляет долю акций ваших компаний, государственных, или под королевское поручительство, долю совсем малую, даже символичную. Однако на бирже это называется «маржа овер» – если курс этих акций (и вашей валюты) упадет, вам надлежит восполнить возникшую разницу, или акций нам добавив, или сразу выплатив часть кредита. Что ваши акции дальше обесценит, то есть процесс будет повторен, русские про это говорят «чем дальше в лес, тем больше дров». И вот у нас уже ваш контрольный пакет, и все законно, по договору[17].

Поверьте, ваше величество, что американский бизнес, как и Правительство США, заинтересован в дружбе между нашими странами и в развитии торговых отношений.

Ну вот и договорились. А гарантии… да хотя бы – вы отдадите мне пленку с записью лишь после того, как получите обещанное. То есть когда я все подпишу и вам папку с досье передам. Но уж после – выполните и вы свою часть. Что журналистам сказать, о чем мы сейчас беседовали? А то изнемогают там, в коридоре, толпой собравшись. Простите, но коммюнике не будет. Можете сказать им, что обсуждали вопрос наказания виновных – Терри Хант, конечно, преступник, виновный в злодейском убийстве вашего отца, возможно, что в сговоре с нацистской организацией «Асгард», руководимой беглым рейхсфюрером Гиммлером[18], но все же он пребывал на официальном дипломатическом посту, а иностранных дипломатов бить нехорошо. И кое-кто в Белом доме мнение имеет, что «суп из майора Улафа» – что-то в этом есть. Но я слышал, у пингвинов мясо невкусное, сильно рыбой воняет. Так, наверное, можно найти рецепт?

Альфонсо Мазини,

репортер римской газеты «Мессанджеро»

Ах, синьоры, как опасна работа независимого журналиста! Когда целая банда крайне опасных личностей ищет вас по всему Риму, желая сделать «то же, что с Фаньером», хочется оказаться как можно дальше. Но велики ли возможности у скромного репортера, которому едва хватает на проживание, новый костюм и красивую синьорину в кино пригласить иногда – а даже о мотороллере «Веспа», который очень облегчил бы мою работу, приходится лишь мечтать? К тому же эти ужасные люди меня и в Милане найдут, и в Неаполе – если я там по специальности работать буду. Ведь труд независимого репортера сродни частному детективу – чтобы первому получить информацию, надо, чтоб тебя знали намного шире, чем какого-нибудь синьора Пьетро, который утром идет в контору или на завод, вечером домой к семье, и никому не знаком, кроме сослуживцев и соседей. А я по складу ума и характера не могу работать по твердому расписанию.

И пришлось мне вспомнить одного своего знакомца из «Мессанджеро». Так вышло, что я знаю языки – свободно французский (в Марселе за своего могу сойти), чуть хуже английский (приходилось одно время крутиться среди торговых морячков) и даже русский (два года у них в плену был). Конечно, все самые хлебные места постоянных заграничных корреспондентов в таких местах, как Берлин, Краков, Прага, Будапешт, Вена, не говоря уже о Москве, Ленинграде, Киеве, были давно заняты, равно как и Париж, Брюссель, Мадрид. Но вот Норвегия до недавнего времени была вне зоны наших интересов – а по утверждению самого главного редактора (как сказал приятель Корнелио – тот, что помог мне с трудоустройством), там в самое ближайшее время что-то должно произойти. Откуда знает редактор – ну, говорят, у него родственник служит где-то очень высоко. А впрочем, это неважно.

Ехать от «Мессанджеро» должен был синьор Фортунато. Его и послали основным – а меня в довесок, решив, что двое лучше, чем один. И денег не дали, обещав заплатить после и возместить расходы, «если хороший материал добудешь», условия кабальные, но выбора у меня нет. Но немного денег у меня было, и я решил поставить на «зеро», купив билет на рейс «Алиталия» трансатлантический, с посадкой в Лондоне. Там я сошел и взял билет до Осло. Прилетел в субботу семнадцатого, вечером, – и на следующий день был на площади перед дворцом, наблюдая все представление с пьедестала статуи Карла-Юхана, никто не возражал против такого обращения с памятником, у норвежской полиции хватало в тот день других забот. А после сам Господь и Мадонна надоумили меня не уходить сразу, а приблизиться к выходу из дворца, – и я стал свидетелем незабываемой сцены битвы посла США с пингвином, успев сделать больше десятка отличных кадров, все, что в моей «лейке» осталось. А после одному архангелу Михаилу известно, чего мне стоило срочно найти место, где это проявят – в незнакомом городе, не зная норвежского! Кажется, эта улица называлась Дроннингентс – там, недалеко от Военной академии, я наткнулся на фотоателье, хозяин которого, к моему удивлению, не взял с меня денег, но, выслушав мой рассказ о том, что было перед дворцом, стребовал моего дозволения оставить себе по одному экземпляру отпечатков с каждого кадра, чтобы выставить в своей витрине. Затем мне была забота отправить домой снимки, пришлось в итальянское посольство идти, там все смотрели, смеялись и пообещали отправить фототелеграфом. А после, вот чудо, помогли мне достать билет до Стокгольма и дали рекомендательное письмо в посольство в Швеции, причем не итальянское, а СССР! Просто сказали: там тебе помогут.

Здесь в Европе русских часто изображают то ли неотесанными грубыми варварами, то ли исчадиями ада – но на самом деле это очень приличные люди, в них совершенно отсутствует англосаксонское высокомерие и взгляд свысока. И они умеют ценить таланты – даже ужасный ГУЛАГ, где я, как сказал уже, провел два года, показался мне вовсе не преисподней; впрочем, и я там не кайлом махал, а был кем-то вроде ответственного за учет. И когда закончилась война и мой срок в плену, мне даже предлагали остаться и принять советское гражданство, но я отказался, подумав о своей итальянской родне. Однако и тут о моих заслугах наслышаны – или русское ГБ и правда все знает? Меня спросили, не я ли этим летом в Риме брал интервью у четы Смоленцевых, и «товарищ Дмитрий», кто взял тут надо мной опеку, оказался знаком и с моим приятелем Родари. А затем мне сделали предложение, от которого я не мог отказаться – я помогаю русским, они помогают мне.

И вот я в лучшем шведском отеле. В компании двух французов, бельгийца, англичанина, испанца, двух немцев и русского. Все нормальные ребята, успел уже с ними наскоро перезнакомиться, тоже журналисты. Перед дверью «королевского» номера-люкс двое шведских полицаев в форме, и еще кто-то в штатском, нас ближе трех шагов не подпускают. А за дверью король Улаф Пятый ведет переговоры с американцем – о чем, все мы хотели бы узнать! За этим меня и пригласили!

Я еще не сказал вам, синьоры? У меня есть особенность, как сказали врачи, аномально чуткий слух. Я могу различить слова, которые вполголоса произносят за полсотни шагов. Конечно, здесь закрытые двери, и, наверное, переговоры не сразу за ними ведутся, но, как сказал «товарищ Дмитрий», может хоть, что-то разберешь? Я и стараюсь. Но пока слышу лишь «бу-бу-бу, ду-ду-ду» – интонацию разобрать могу, и даже голос различить, а слова – нет. Понятно лишь, что один говорит напряженно и зло, а второй его будто убеждает, тон не повышая. Но вот к двери пошли, внимание! Да тише вы, рядом!

Что-о? Слышал я, что янки мелочны и злопамятны, но чтоб до такой степени – это просто неприлично! Но вроде и посол еще там, на дворцовой площади это говорил: «Суп сделаю». А теперь, выходит, сам их президент приказал бедного пингвина выдать, сварить, и он лично, перед публикой, его съест?!

Ну вот, выходят, улыбаются. Американец – довольно, на все тридцать два зуба, как в их кино. Но и король тоже выглядит довольным. Договорились, значит? Пингвина жалко.

А после меня спрашивают коллеги: что услышал? Ну я им и рассказал.

Представляю, какая рожа была у неудачника и скряги Фортунато, прибывшего в Осло лишь утром девятнадцатого, на сутки после событий! А в Стокгольм не попавшего вовсе, «этого в задании редакции не было». Покрутился в норвежской столице пару дней и с чувством выполненной работы отправился домой. И как такие тупицы работают репортерами и еще пребывают на хорошем счету?

Вы спрашиваете, синьоры, от кого я в Италии скрывался – от мафии? О, нет – гораздо хуже, меня искали болельщики футбольного клуба «Рома», решившие, что я их команду оскорбил. Но это история совсем другая.

Карикатура из «Мессанджеро», после перепечатана газетами других стран

Президент США (портретное сходство есть) с ножом и вилкой в руках – за спиной ряды солдат, пушки, танки, самолеты, авианосцы, – грозно надвигается на маленького взъерошенного пингвина. Подпись: «Мне сказали, ты оскорбил мою страну?»

«Пари матч». Париж

Неужели президент самой цивилизованной страны Запада уподобился дикарям племени мумбо-юмбо, верящим, что, съев своего врага, можно унаследовать его достоинства?

«Обсервер», Лондон

Значит ли это, что отныне любой, оскорбивший посла США, должен быть выдан американскому правосудию для убийства и съедения? Как известно, в США прецедентное право.

«Телеграаф», Амстердам.

Колонка кулинарных рецептов

Пингвинье мясо довольно жесткое, и потому лучше отваривать его с добавлением различных специй, которые придадут блюду дополнительный вкус.

При жарке мяса пингвина следует учесть два важных момента. Во-первых, готовить следует только свежий продукт, так как замечено, что мясо пингвина при хранении очень быстро теряет первоначальный вкус. Во-вторых, обжарка не должна длиться слишком долго. Поэтому мясо должно быть нарезано как можно более тонкими ломтиками.

Одно из самых любимых среди полярников блюд – мясо пингвина, жаренное с кусочками хлеба и взбитым яйцом.

«Вашингтон пост»

Покусившийся на честь и достоинство нашего посла – должен быть наказан, независимо от того, кто это, человек или пингвин. И для этого «майора Улафа» должно быть высокой честью, что суп из него съест сам президент Соединенных Штатов!

Норвегия. Берген.

Из полицейского протокола

Так господин лейтенант, все правильно было. Сидим мы, значит, в баре, мирно пиво пьем. И тут Бьярни стал рассуждать, а как бы закусить мясом из пингвина. Поскольку Америка условия поставила, что если их президент нашего Улафа, что их посла клюнул, прилюдно съест, то нам половину долга простят. А это значит – экономика, рабочие места, оживление рынка. Бьярни из образованных, он много таких слов знает. Ну а попросту – тут немного займешь, и каждую неделю отдавать – это очень погано, ну а чтоб всей страны долг – это представить страшно, и если он уполовинится, ясное дело, каждому из нас будет лучше.

Вот только, ну не знаю, господин лейтенант, это ж не просто пингвин. А офицер королевской гвардии и талисман гвардейского полка, что самого короля охраняет. И чужим его на съедение сдавать – это после сам будешь как оплеванный. А Бьярни кричит, что это лишь птица, восемьдесят фунтов мяса и перьев. И если за нее платят такие деньги, дураком надо быть, чтоб не взять. Ты себе новые ботинки купишь, и Эльзе своей тоже что-то – ну а я новый костюм, и детям игрушек. Слово за слово, ну я ему врезал, он мне, приятели мои и его вмешались, вот и пошла потеха!

Нет, господин лейтенант, я не видел, кто разбил витрину. И кто стол на улицу выкинул через окно. Я уже на полу лежал. И не надо на меня чужого вешать – я Бьярни исключительно по морде бил, а кто после по нему ногами потоптался и ребра ему сломал, не знаю. Ну погромили заведение – в первый раз, что ли? Портовый район, тут такое каждую неделю случается. Так вроде до смерти не убили никого?

Что вы, господин лейтенант, какая политика? Отродясь ни в какой партии не состоял. Что говорите, «теперь будете – пингвинисты и антипингвинисты»? Ну, вам виднее. Только правы мы – а те пусть за погромленный бар и платят. Ведь не дело это – на расправу выдавать своего.

Из Военной энциклопедии

«Пингвины» – неофициальное название полка Королевской гвардии Норвегии. Интересно, что хотя пингвин был талисманом полка с 1945 года, название появилось лишь через восемь лет.

Речь Улафа Пятого в ООН,

19 октября 1953 г.

– Уважаемые представители Объединенных Наций! Не скрою, еще вчера я собирался с этой трибуны заклеймить политику Соединенных Штатов Америки, их отношение к своим же собственным союзникам.

Однако уже здесь, в штаб-квартире ООН меня попросил о встрече представитель США. Передал официальные извинения его страны и лично президента Эйзенхауэра за все произошедшее – надеюсь, он может повторить их публично, в этом зале! Президент Соединенных Штатов Америки в переданном через своего представителя послании лично заверил меня, что посол США в Норвегии Теренс Хант действовал исключительно по собственной инициативе, три года назад вступив в преступный сговор с тайной фашистской организацией «Асгард», созданной и руководимой Генрихом Гиммлером, бывшим рейхсфюрером СС и врагом всего человечества. Когда же теперь, благодаря поступку Эгиля Аронсена – кстати, я заверяю, что этот храбрый офицер может вернуться домой в Норвегию, не опасаясь преследования, – эти грязные дела грозили выплыть наружу, Хант готов был не останавливаться ни перед чем, включая приказ на атомную бомбежку моей столицы и других городов Норвегии. Президент, Правительство и Конгресс США никоим образом не поддерживали этих преступных намерений. И в настоящий момент посол Хант отстранен от должности, подвергнут аресту, в отношении его деяний начато расследование.

Так заявил мне специальный представитель президента США Джек Райан, присутствующий здесь – судя по его молчанию, он согласен со всеми моими словами. Верить этому или нет – решайте сами. Однако в качестве компенсации США предлагают списать тридцать процентов норвежского долга Америке – это касается прежде всего займов, полученных нашим государством от Правительства США, и пересмотреть остальные кредитные договоры, содействовав реструктуризации наших выплат и уменьшению процента кредитования. За выполнением этого соглашения, которое скоро будет подписано официально, я предлагаю проследить представителям ООН, тем более что американский представитель в Организации уже здесь и готов официально подтвердить все, что я сказал.

Также США официально заявляют, что считают провинции Финнмарк, Нурланн и Тромсе неотъемлемой частью Норвежского королевства. Напомню, что они были отторгнуты от Норвегии согласно условиям перемирия, подписанного в Тронхейме, – а мирный договор между СССР и Норвежским королевством так и не был подписан. Что позволяет нам считать эти территории аннексированными и оккупированными Советским Союзом незаконно, вопреки международному праву. США намерены поддержать Норвегию в решительном требовании о возврате Нурланна, Тромсе, Финнмарка, Шпицбергена и острова Медвежий и готовы зафиксировать это в Договоре о дружбе между Норвегией и США. Где будут четко записаны и военные обязательства США перед Норвегией в случае агрессии против нас со стороны любой иностранной державы. В то же время, как обещал мне Райан, там будет указано, что в мирное время на норвежской территории нет никаких вооруженных сил иностранных государств, равно как и не допускается заход в норвежские порты кораблей с атомным оружием на борту и нахождение в нашем воздушном пространстве иностранных самолетов с атомными бомбами.

Также, от лица США, Норвегии обещана передача информации, технологий и научно-техническая помощь в развитии норвежской атомной промышленности. Теоретически это означает, что через какое-то время Норвегия войдет в клуб мировых атомных держав. Я надеюсь, присутствующий здесь господин Райан, в отличие от преступника Ханта, за свои слова отвечает? И держава, которую он представляет, является договороспособной стороной, а не барышником на рынке? Простите за резкость, но пока что я имею все основания не верить обещанием тех, кто уже однажды показал свое бесчестие!

Я полагаю, что Норвегия должна предоставить США свой кредит доверия. Как величайшей, сильнейшей и богатейшей мировой державе, в наибольшей степени ответственной за мировой порядок и прилагающей максимум усилий для всеобщего мира и процветания.

Я закончил, господа. Спасибо за внимание.

«Мессанджеро», 20 октября 1953 г.

Похоже, Норвегия должна США целых сто сребреников. Наверное, только этим можно объяснить, что за предательство национальных интересов по требованию посла США король Улаф выпросил всего лишь тридцать процентов долга. В противном случае мог бы выторговать побольше.

«Пари матч», 21 октября 1953 г.

Король хотел заклеймить политику США в отношении союзников, выразившуюся в угрозе атомной бомбардировки Осло (а значит, убийство в том числе и королевской семьи). Но после разговора с представителем США резко поменял своё мнение. Чем же напугал его американец, что оказалось страшнее атомной бомбы на столицу? Атомное уничтожение всей страны?

«Телеграаф», Амстердам, 22 октября 1953 г.

Норвежская история показывает нам, насколько хрупок мир. Что, если аналогичный эксцентричный посол окажется у нас? Что, если его успеют послушаться американские войска и атомный удар будет произведён? Возможно, это потом объявят трагической случайностью, а свидетелей разговора с послом уже не будет. С учётом того, что значительная часть Голландии лежит ниже уровня моря, удар по плотинам будет смертельным для нашей страны. В такой ситуации стоит попросить авиацию США выбирать для боевого патрулирования такие маршруты, которые не пролегают над нашей территорией.

«Гардиан», Лондон, 23 октября 1953 г.

Экономическая «помощь» США Норвегии привела к тому, что за списание долга и новые кредиты она вынуждена прощать серьёзные оскорбления и угрозы, убийство монарха и высказывать территориальные претензии. Возникает вопрос, стоит ли пользоваться американскими кредитами, или их цена становится слишком большой?

«Дагенс нюхетер», Стокгольм, 23 ноября 1953 г.

Норвегия – атомная держава? Пусть через десять, двадцать лет. Но если она станет сильнее своих соседей и будеть иметь за спиной США, не возникнет ли у Осло соблазн выступить с территориальными претензиями к кому-либо?

«Третья мировая война. Выпуск 4.

Кровавая Атлантика» – то, что было напечатано. «Кольер уикли» (фантазия)

Весь свободный мир поднялся и спешил на великую битву.

Конвой сил ООН вышел из нью-йоркской гавани, все было как совсем недавно, во время Второй мировой войны, – почти сотня транспортов выстроилась в «коробочку», фрегаты охранения завесами со всех сторон, группы эсминцев ведут свободный поиск впереди по курсу. Только в прошлой мировой войне американцы и канадцы воевали на одной стороне с русскими против чудовищного нацизма – сейчас же бывшие союзники оказались непримиримыми врагами. Свободный мир – против коммунистического империализма, стремившегося поработить все и всех.

Коммандер Стив Лэнг, стоявший сейчас на мостике эсминца «Шон Эдвартс» (названного так в честь одного из знаменитых героев Гражданской войны – если в ВМС США линкоры обычно носят имена штатов, крейсера – городов, авианосцы – славных американских битв и побед, то эсминцы и корабли рангом ниже зовутся в память простых людей, совершивших когда-то подвиг во благо Америки), не был сентиментален. Но когда впереди страшный бой со смертельно опасным врагом, то умирать лучше за действительно великие идеалы.

Что такое Американская Идея? Это не вера в то, что твоя нация или религия, или идеология – самые лучшие. Это вера в то, что любой человек способен добиться всего, чего захочет! Короли прошлого и тоталитарные диктаторы настоящего, без разницы – нацистские, фашистские или коммунистические, всегда разделяли людей по их национальности или происхождению. В Соединенных Штатах это абсолютно неважно – в минувшей войне американским флотом командовал немец Нимитц, а армией – такой же немец Эйзенхауэр! Без разницы, кем ты родился, без различия сословий и религии – в Америке ты можешь добиться всего, если тебе повезет. Учись, работай, стремись к своей мечте – и к тебе придет успех. Любому американцу известно, кем были предки Рокфеллера, Моргана, Дюпона – не герцогами и графами! А простыми парнями, которые трудились больше всех.

В прошлую войну Лэнг встречался с русскими, и они показались ему неплохими ребятами – сильными, простыми, честными, открытыми. Но каждый раз, когда заходила речь о жизни в России и Стив задавал какой-нибудь каверзный вопрос по поводу современных коммунистических порядков, русские лишь простодушно отвечали: «Так сказал товарищ Сталин, кто мы такие, чтобы с ним спорить!» Их вера в своего вождя была настолько по-русски наивной и безграничной, что Лэнгу становилось не по себе. Целое поколение людей, воспитанных в покорности диктатору… Что же будет, если их вождь прикажет им воевать со всем свободным миром?!

Русские рабочие-пролетарии гордились своим «классовым происхождением». Наверное, даже больше, чем реальными достижениями. Дед Лэнга тоже был простым лесорубом. И очень гордился, найдя себя на открытке, которую можно было купить даже в Нью-Йорке – фотография, сделанная каким-то заезжим репортером, одиннадцать человек сидят на свежем пне гигантской секвойи, как рыцари короля Артура на их круглом столе, двадцать футов в диаметре, «Мы сделали это» – всего за один день свалили дерево, которое, как утверждают, росло тысячу лет. Мы – первые, мы – лучшие, в какой другой стране простой парень с топором мог гордиться своим делом, как английский лорд своей родословной? Уж точно не в России, где такие парни были на положении поротых рабов, а тон задавали бездельники-аристократы с их пирами, охотой и балами, как в кино, где Грета Гарбо играла роль русской княжны[19]. Русская революция свергла царей и аристократов и объявила людей свободными. Но на самом деле на смену рабству под властью аристократов пришло еще более тяжелое рабство – под властью тоталитарного государства. Золотые цепи сменились стальными, но русские, с которыми говорил Стив, не понимали этого, веря, что действительно свободны. Ведь «так сказал товарищ Сталин»! Может быть, для них «свобода» – это выполнять его волю?..

Отец Лэнга подался в Нью-Йорк. Работал там строителем – вот фотография, как десяток человек сидят на стальной балке и обедают, а под ногами триста футов пустоты. Небоскребы научились строить, когда изобрели стальной каркас, на который опирались стены и перекрытия – и, чтобы склепать балки на большой высоте, требовалось цирковое искусство. Когда рабочий у печки находит, что заклепка готова (слабо нагреть – не расклепается, сильно – будет крутиться в отверстии), то он щипцами выхватывает ее из печки и с силой бросает работающим, иногда на сто футов по расстоянию, и на два или три этажа вниз или вверх – ведь передвигать горячую печь в течение рабочего дня нельзя. Этого «подающего» члена бригады зовут «повар», а трех его напарников – «вратарь», «упор» и «стрелок». Первый должен летящий в него раскаленный докрасна стальной цилиндр, четырех дюймов в длину и полтора фунта весом – поймать в жестяное ведро, или даже обычную консервную банку, стоя на голой балке рядом с местом клепки. Затем он щипцами загоняет заклепку в отверстие, тут же «упор» стальным стержнем, и собственной силой прихватывает ее с внешней стороны, а «стрелок» бьет с внутренней, расклепывая хвостовик, и хорошо если пневматический молот есть, а не простая кувалда. И все это – балансируя на узких помостах без ограждения, или прямо на голой балке, «страховку придумали трусы». Поскольку хорошая бригада должна так забить пятьсот заклепок за смену и каждый раз отвязываться и привязываться было бы непозволительной тратой времени. Зато лучший клепальщик получал пятнадцать долларов в день![20] И несказанно гордился своей профессией, между бригадами были состязания как между бейсбольными командами, кто сегодня лучший, кто чемпион (не только репутация, но и право более высокой оплаты). Могли бы так работать подневольные рабы при тоталитаризме? Рассказывают, у советских есть что-то похожее, «ударник труда» и «социалистическое соревнование», только с довеском – будешь работать плохо, тебя в ГУЛАГе сгноят как вредителя. И не было у них никакой дополнительной платы за работу в сверхурочные часы, никаких премий лучшим работникам, их пропаганда говорила, что они просто обязаны работать еще лучше, чем работают сейчас, и что работать сверхурочно – надо «из уважения к нашему любимому товарищу Сталину». Нет у несчастных русских рабочих истинной гордости за свою работу, как в подлинно свободном мире!

Ну а он, Стив Лэнг, завербовался матросом в береговую охрану. Успех и усердие – и дослужился до боцмана. А потом грянула Вторая мировая война, и потребовался великий флот, которому нужно было много офицеров – так что погоны получали не только выпускники Аннаполиса, но и такие, как Лэнг, после ускоренных курсов. И было много славных дел – Иводзима, Окинава. Свыкся уже с флотом, не ушел на гражданку в сорок пятом, как многие из сослуживцев. И вот всего полгода как командир своего корабля. Пусть и не такого, как линкор «Мэйн», флагман эскадры, прикрывающей конвой, в шестидесяти милях к норд-осту. Думал лет через десять выйти в отставку в чине кэптена[21]. И вдруг – новая война!

Видит бог, мы хотели оставаться друзьями с русскими – они подло ударили первыми и вынудили нас воевать. Но когда Америку вынуждают сражаться – Америка всегда побеждает! Мы, американцы, – цитадель и основа всего свободного мира. Мы не собираемся завоевывать русских – мы освободим их! Освободим от обманывающих их тоталитарных вождей, и когда русские поймут, как ошибались, веря тем, кто толкнул их в новую мировую бойню, – они сами будут нам благодарны! После нашей победы мы не станем навязывать другим народам ни своих традиций и обычаев, ни религии, ни политических и экономических форм государства – мы лишь обеспечим, чтобы везде и всюду соблюдались права человека, свобода слова, свобода прессы, свобода сообщения между разными странами… В свободном мире уважают суверенитет государств. Но суверенитет не значит, что какая-то страна имеет право поставить железный занавес между собой и соседями! Ради понимания между народами и мира во всем мире так быть не должно. Всеобщая дружба между народами может основываться только на уважении прав других и отказе от интересов эгоистичного национализма – в пользу международного сотрудничества. Вот как будет во всем мире, когда мы – свободный мир – победим в войне и принесем русским свободу…

Тринадцать дней, несчастливое число, – но ровно столько по графику должен занять наш переход до британских портов. В Европе дела идут неважно, коммунисты добивают наших парней на континенте, и Англия уже подвергалась жестоким бомбежкам. Атомные удары по наступающим советским войскам лишь замедлили их продвижение, но не остановили. У Советов тоже были Бомбы, причем они в ответ бьют даже не по нашим дивизиям, прижатым к нормандскому побережью, а по портам Британии и континента, не считаясь с жертвами среди гражданского населения. Для англичан это катастрофа, но в Лондоне даже не думают о капитуляции, так же как и в сороковом году. Вот только положение их сейчас намного тяжелее – никто не сомневается, что как только русские и немцы окончательно сбросят нас в море с континента, то начнут то, что не удалось Гитлеру, будет и вторая «Битва за Англию», и новый «Морской лев». А Британию отдавать нельзя – иначе об освобождении Старого Света придется надолго забыть, разве удалась бы наша высадка в сорок четвертом в Гавре, если бы исходный рубеж и место сбора десанта были по другую сторону Атлантики? Англия – это наш пистолет, приставленный к виску красного монстра, и должна выстоять, ради будущей победы. А потому мы везем «кузенам» оружие, военное снаряжение и все, что надо для ведения войны, чем еще набиты трюмы девяноста восьми транспортов. И, конечно, люди – 106-я пехотная дивизия, почти двадцать тысяч молодых здоровых мужчин в форме, а также летчики, авиатехники, зенитчики, тыловые службы. И на «Генерале Шафтере» – почти тысяча медиков, в большинстве добровольцев. Из них больше половины – девчонки из госпиталя Хопкинса. Как было в газете, фотография – Линда Мэлоун, дочь сенатора, и Сара Брукс, бывшая официантка, вместе окончив курсы медсестер, направляются на войну. Девушек везут с комфортом: «Шафтер» – это не грузовая лоханка типа «Виктори», как большинство в конвое, а лайнер кубинской линии, от Майами до Гаваны ходил, не «Куин Мэри», конечно, всего десять тысяч тонн и двадцать два узла, оттого и не попал в быстроходные конвои, как та же «Мэри» или «Юнайтед Стейтс», что идут через океан на тридцати узлах, считая скорость главной защитой против подводных лодок. Но все же каюты со всеми удобствами, а не койки в холодном твиндеке – хотя наверняка уплотнили, как бывало в ту войну, в двухместные каюты вселяют шестерых. Что делать, война – это тяготы и лишения.

Пока все шло хорошо. Что даже настораживало – если Советы готовились напасть, то они и свои лодки должны были заранее развернуть в океане, а субмарины у них отличные, по типу немецких «тип 21». И Фольксмарине ГДР теперь их союзник – а на что способны немецкие подводники, в Штатах, как и в Англии, помнили хорошо. Потому с самого начала шел конвой, и с хорошей охраной, и еще противолодочные патрули утюжили океан, и летали самолеты – все было как десяток лет назад. Вызывало лишь беспокойство предполагаемое наличие у русских атомных лодок (тип «моржиха»), первая из которых вроде бы сумела еще в той войне отметиться. Бороться же с этой угрозой пока предполагалось чисто количественным увеличением сил ПЛО.

И эта тактика уже принесла плоды. Первую русскую лодку потопили утром, сначала самолет с «Манила Бэй» обнаружил ее радаром в пятидесяти милях почти по курсу конвоя (наивные советские думали, что ночь их укроет), и началась охота. Все же там были умелые подводники, сумели подойти еще ближе, пока не кончилось их везение, сонар «Эдвардса» засек цель, и дальше было все как на учениях: залп из «сквида», накрытие, звук разрушения корпуса и пятна соляры на воде. Однако русские, даже погибая, сумели расплатиться – выбросив уже из гибнущей лодки радиобуй, который вел передачу целых две минуты, пока его не расстреляли, не потопили. И было очевидно, что там было не сентиментальное прощание, а информация о месте и курсе конвоя. Кому – вот это скоро предстояло узнать.

Ближе к вечеру самолеты заметили еще одну лодку. Затем вторую, третью – субмарины подтягивались к конвою, как гиены на падаль. «Эдвардс» начал движение к цели номер два, и тут это случилось. Будто второе солнце зажглось на севере, даже сквозь облака залившее светом небо на полгоризонта – там, где шла эскадра. А через минуту так же вспыхнуло за кормой, всего в десятке миль – на эсминце пожара не было, но матросы верхней вахты, кто имел несчастье смотреть в том направлении, потеряли зрение, затем пришла ударная волна, снесла мачты и антенны, покорежила легкие надстройки, однако в целом «Эдвардс» боеспособность сохранил.

Еще излучение от взрыва сожгло аппаратуру. Так что радисты с трудом сумели восстановить только ближнюю связь, не дальше сотни миль. В эфире было молчание, хотя кто-то же должен был уцелеть? Но полученный приказ никто не отменял, и эсминец еще час вел противолодочный поиск в указанном районе, но безрезультатно. Затем обнаружили надводную цель – сблизившись, опознали один из транспортов, «Красотку Майами», на судне были видны повреждения и следы пожара. Запросили, что случилось, получили ответ:

– Это было что-то вроде самолета-снаряда, летящего с огромной скоростью. И он, как камикадзе, навелся на кого-то в левой колонне. Полыхнуло так, что уцелели едва три десятка судов, и на всех были пожары, кто-то сумел потушиться, кто-то нет. Согласно инструкции, полученной еще перед выходом, было решено рассредоточиться и идти самостоятельно – иначе следующий удар накроет всех.

Проклятье! Но что нас не убивает, делает сильнее – Американская Идея подразумевает «челлендж», то есть преодоление вызова, от кого бы или чего бы он ни исходил: «Что надо сделать? Мы сделаем это!» Мы дойдем до Англии и доставим груз на оставшихся транспортах, чего бы нам это ни стоило. Потому что мы – лучшие, и должны сделать это. Мы дойдем – и будем победителями. Тем более что до Англии, пожалуй, даже ближе осталось, чем назад.

За ночь встретили еще три транспорта, идущие на восток. И дважды атаковали подлодки – в этот раз с неясным результатом, одну предположительно повредили. Плохо было, что израсходовали весь боезапас к «сквиду», стреляя вслепую – тонкие электронные цепи аппаратуры наведения не выдержали испытания. И еще, согласно последней из принятых сводок, завтра должен был надвинуться шторм, которого поврежденные суда могут не вынести. Впрочем, и у подводников будут проблемы – атаковать из-под перископа на большой волне нельзя.

А утром приняли сигнал SOS, переданный маломощной рацией. Это был «Генерал Шафтер»: «Торпедирован, тону». Пошли на помощь, благо что по координатам было рядом. И повезло, что нашли быстро, пароход сильно накренился, лежал практически на боку, корма уже ушла под воду. Дьявольщина, там же людей вдвое, если не втрое против номинального числа пассажиров, кроме медиков туда еще штаб корпуса грузился, и тыловые службы, и какое-то саперное подразделение, – а шлюпок осталось как прежде, больше просто не разместить. И спустить успели лишь четыре из десяти – а тем, кому в них места нет, надувные плоты или вообще одни спасжилеты. А вода всего шесть градусов, тут и тренированный пловец долго не выдержит – и тем, кто на плотах, немногим лучше, ведь если шлюпки спускают уже с людьми, то плоты сбрасывают на воду, там они должны раскрыться, после чего придется прыгать в море, плыть и вскарабкиваться на плот, то есть там все будут промокшие, и обсушиться нельзя. А еще шторм скоро, если сводка не врет – так что даже у счастливцев в шлюпках шанс выжить немногим выше ноля, а у прочих ноль абсолютный. Тем более что там явно не обученные моряки, «женщин и детей сажать первыми» – ну да, уже можно в оптику различить, что многие из спасающихся одеты во что-то яркое, явно не по уставу и по сезону. Несколько сотен девчонок-медиков, добровольно вызвавшихся на войну, ради спасения свободного мира!

Нас тоже увидели, гребут навстречу, кто как может, еще и опасаясь, что в воронку затянет, когда «Шафтер» ко дну пойдет. Мы подходим, сбавляя скорость, меньше обороты, акустикам слушать, лавры «Абукира», «Хога» и «Кресси» никого не прельщают. Вдруг контакт, очень слабый, даже не уверен был слухач – но надо убедиться, право руля на пятнадцать градусов. Какое-то время тихо, и вдруг:

– Ясно слышу, очень быстро приближается. Идет нам навстречу. Звук на турбину похож. Кажется, это русская «моржиха», сэр!

Проклятье! Еще в конце Второй мировой рассказывали, что у русских и немцев появилась новая тактика – повредить один корабль и не добивать, чтобы потом потопить и спасающих. Это ловушка! Русские ждали нас, когда мы придем спасать наших девчонок! Мерзавцы! А у нас «сквид» пустой, остались только бомбы на кормовых бомбосбрасывателях. Чтобы ими накрыть лодку, надо пройти над ней. Но «моржиха» не подпустит – у нее самонаводящиеся торпеды, идут на шум наших винтов. Спасение лишь – отвернуть, приводя врага за корму, и дать самый полный, хотя справочник Джена утверждает, что у «моржихи» ход в сорок узлов, реально даже немцам удавалось так от нее уходить, не догонит!

– Лево руля. Самый полный вперед, – со слезами на глазах отдаю приказ.

Женщины на шлюпках и плотиках с отчаянием провожают нас взглядами. Но нам нельзя остановиться – мы не спасем их, а только сами погибнем. Но может быть, русские всплывут и подберут наших девочек? Они же увидят, что это не солдаты, а медсестры, женщины…

Наблюдаю за скоплением плотиков и лодок в бинокль. Вот, убедившись, что нас уже не догнать, подлодка русских всплывает рядом с плотами. И… внезапно – резкие звуки пулеметных очередей!

– Они прикрываются нашими девчонками, эти трусливые комми! Всплыли посреди плотиков и расстреливают, даже вроде гранатами забрасывают! Прикажете открыть огонь, сэр?

Стив Лэнг прикрыл глаза. Ни один американский офицер не отдаст приказ стрелять в своих (в гражданских – как вариант). Лучше он сразу прострелит свою голову здесь, на мостике своего корабля. По крайней мере, совесть не будет мучать.

– Нет, парни, мы своих не убиваем, мы – не комми. Мы еще вернемся и отомстим, но сейчас – полный вперед! И да простит нам Господь…

Кулаки сжимаются от бессильной ярости. Эти изверги, эти мерзавцы расстреливают из пулеметов сотни беспомощных беззащитных женщин! Должно быть опять – «так им сказал товарищ Сталин», оспаривать волю которого невозможно? Нет, они не мерзавцы, какими были немцы, они – просто роботы, покорные воле своего жестокого создателя. А нам сейчас приходится, видя это, бежать со стыдом и позором. Но мы еще вернемся! И мы победим, не может быть иначе. Потому что мы сражаемся за свободный мир, за наши идеалы!

Коммандер Стив Лэнг еще не знал, что увиденный им расстрел беззащитных женщин-медсестер – лишь малая часть того террора и ужаса, который коммунисты готовились обрушить на мирное население стран свободного мира. Скоро термоядерные сверхбомбы и ракеты упадут на Нью-Йорк, Лондон, Вашингтон, Чикаго и другие города США и Британии…

…и разговор в кабинете главного редактора

«Кольер уикли», перед выпуском этого номера

Мистер Дмитриефф, мне рекомендовали вас как знатока России и истинного американского патриота. Да, кстати, что вам сделали большевики – отняли у вас бизнес, сгноили в ГУЛАГе ваших родных? За что вы так их ненавидите? Ваше старание показать свою любовь к американским ценностям похвально – но надо же думать, что вы пишете и для кого. Отрадно, что вы правильно поняли суть нашей Американской Мечты – и, пожалуй, жителям Старого Света тоже полезно будет лишний раз напомнить. Но вот про это у нас совершенно не принято вспоминать!

Во время Великого голода тридцатых в Штатах умерло несколько миллионов человек – помимо Депрессии, роль сыграли и засуха, и неурожай, и пылевые бури, все накатилось как-то сразу, и многие, до того преуспевающие хозяйства Среднего Запада потеряли абсолютно все – в газетах были страшные истории, как на фермах находили всю семью мертвой, и ни единой крошки съестного в доме. Еще больше людей бросали все нажитое и уходили по дороге в неизвестность, сколько их умерло и было закопано подобно собакам, не знает никто. Но никому в Америке не пришло в голову винить в этом судьбу, правительство, да хоть господа бога. Потому что оборотная сторона Американской Мечты – что как ты никому не должен, так и тебе не должны ничего, в отличие от Старого Света, где философы рассуждают о «ценности каждой человеческой личности». А у нас за океаном все просто – жизнь неудачника не стоит ничего. В лучшем случае тебе могут из милости бросить кусок, как собаке (животных ведь тоже надо жалеть), если он есть, этот лишний кусок. Но все-таки это честнее, что ты сам, а не кто-то, хозяин своей судьбы. Если, конечно, сумеешь быть хозяином.

Что вы говорите, эта информация не засекречена и любой при желании может ее найти – официальные статистические данные по численности населения Штатов и душещипательные статьи в подшивках старых газет? Скажите, а разве обыватель любит рыться в пыльных архивах? Это чисто наш американский «скелет в шкафу», и о нем совершенно не надо напоминать – если, конечно, вы не испытываете страстной любови к бирже безработных. Наш великий труд имеет предназначение – представить Америку в образе старшего брата для всех стран свободного мира. А у старшего брата должна быть абсолютно безупречная репутация! И вам чертовски повезло, что этот ваш опус первым прочел я, а не наш куратор из Госдепа – скажу по секрету, этот джентльмен абсолютно лишен чувства юмора, и вас как минимум вышвырнули бы на улицу пинком под зад, а максимум – вами бы заинтересовалась Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности. И вы напрасно думаете, что кто-то стал бы вас покрывать.

Вижу, вы прониклись. Читаем дальше – а это что за бред?

– Лево руля. Самый полный вперед, – со слезами на глазах отдаю приказ.

– Сэр, но там же…

С учетом циркуляции, нас вынесет прямо на шлюпки, и через гущу плотиков. Затягивая все под винты – как это делал нацистский пират «берсерк» Тилле. Но у нас нет выбора, иначе получим торпеды в борт – так что простите, мисс из госпиталя Хопкинса, вам просто не повезло. Неудачник – это не только тот, кто оказался слабаком, но и тот, кому плохо легла карта. Простите, дочь сенатора Мэллоуна и медсестра Сара Брукс, но это война, там иногда убивают. И вы сами выбрали, могли ведь дома остаться – я вас сюда не отправлял.

– Исполнять! Немедленно!

За бортом крики, сначала приветливые, затем ужаса и боли. И новый доклад акустика:

– Сэр, торпеды! Слышу хорошо.

Бомбы за корму! Еще с той войны проверенное средство от немецких самонаводящихся. И плевать, что это верная смерть для тех в воде, кто еще не попал под наши винты – им уже никак не помочь, а мы спасемся. К тому же быстрая смерть будет просто милосердием в сравнении с медленной и мучительной в ледяной воде. А если «моржиха» всплывет, чтобы подобрать пленных, для них это еще хуже. Японские подводники устраивали забаву, заставляя пленных американцев бежать сквозь строй, вооруженный мечами и бамбуковыми палками – после чего жертва сбрасывалась за борт. Что бы стало с дочерью сенатора на русской подлодке в компании сотни славянских варваров, пару месяцев не видевших берег и женщин, даже представить страшно.

Мистер Дмитриефф, вы могли написать такое про русского капитана, но никак не американского – наши военные должны быть идеальными рыцарями в глазах всего цивилизованного мира. Что значит «правда о войне», да мне плевать на вашу правду, мы сейчас рекламу делаем, образ Великой Америки выгодно продаем. И у нашей великой нации не может быть военных преступников – мы не нацисты и не большевики. Изобразить моряков ВМС США зверями, извергами и трусами, готовыми рубить винтами своих женщин, ради того чтобы сбежать от русской подлодки – мне что, прямо сейчас в Комиссию по расследованию звонить? Что значит немцы от «моржихи» именно так бегали? Нацисты, в отличие от нас, проиграли войну – и если не видите этой разницы, то вы идиот. Такие нам тоже нужны – но лишь когда они делают то, что им укажут, а не пытаются сочинять свое. И если вам не дают покоя лавры Ремарка, пишущего об ужасах войны, то езжайте корреспондентом в Камбоджу. Там эти ужасы вы увидите в полной мере – если вас коммунисты мотыгами не забьют.

Вас мне рекомендовали очень уважаемые люди – и потому я с вами разговариваю, а не вышвырнул вон без всяких разъяснений. Надеюсь, вы понимаете, о гонораре не может быть и речи. Эту статью я передам Бобу Шервуду, он все поправит как надо. Может, он, в отличие от вас, никогда не был в России, зато отлично умеет делать рекламу, и в одном его мизинце больше мозгов, в смысле понимания политического момента, чем у вас в голове. Кто будет значиться автором? Ну конечно же он.

Ну что еще? Слушайте, вы ведь только что написали про нашу Американскую Мечту и образ жизни – отчего меня должно заботить, что вы будете сегодня есть на обед и чем расплачиваться за квартиру? Обратитесь в офис Армии спасения, может, вам чего-то и подадут. И еще не зима, на улице переночевать можно – наши бездомные так годами живут, и не умирают. Это Америка – здесь «вы никому не должны, но и вам никто ничего не должен». Кого, кроме вас, должны волновать ваши проблемы?

Ладно, дам вам еще один шанс – в виде бесплатного совета. Как называлась ваша эмигрантская газетенка – «Оковы нового мира»? Что говорите, просто «Оковы»? Ну, это неважно. Помнится, вы там писали статью, что было бы, если бы Сталина во время вашей «коллективизации» убил террорист. И что тогда не только на месте монстра СССР была бы совсем другая, мирная и процветающая Россия – но и не было бы Великой войны, ведь вы утверждали, что Англия и Франция так боялись вашу страну при сталинском режиме, что вырастили Гитлера как противовес. Попробуйте написать о том фантастический роман – как некто Первушин сочинял про Пугачева-победителя, или Наполеона, выигравшего Ватерлоо. Это будет отлично сочетаться с нашей серией по главной идее. И вызовет одобрение в Госдепе – может, даже получите дотацию.

Хорошо, держите пятьдесят долларов. А то неудобно будет вам писать ваш шедевр на скамейке в парке. Но это не аванс, а займ – если не представите мне ваше творение, придется вам эти деньги вернуть.

Название – ну, пусть будет «Оковы нового мира», чем-то нравятся мне эти слова.

Удачи!

…еще один разговор с главным редактором

«Кольер уикли», по телефону,

уже после выхода номера из печати

– Вы не могли взять в авторы кого-то другого? Этот ваш Шервуд, хоть и гений и лауреат, на флоте не служил. И оттого мог сочинить, что подводная лодка всплывает на виду у эсминца, подставляясь под его пушки. Вы понимаете, что из-за таких неточностей ваш опус просто не воспримут всерьез? И при всем уважении к вам, я и мои друзья, а тем более правительство, не намерены инвестировать в провальные проекты.

– Сэр, мы хорошо знаем свою читательскую аудиторию. Смею заверить, что профессиональные военные моряки составляют там меньшинство. Зато получился эффектный пример коммунистических зверств, как раз в свете проводимой политики. Тираж разошелся весь, спрос увеличивается. И если вы поручили нам показать образ Америки – победителя в великой и справедливой войне, то уж позвольте нам самим выбирать, какими средствами это делать.

– Хорошо, но помните, что это ваше решение. Если в следующий раз из-за подобного ваш тираж и прибыль упадут, мы задумаемся, стоит ли продолжать наше сотрудничество. Удачи!

Иван Антонович Ефремов

Утром на столе зазвонил телефон.

– Иван Антонович, мы хотели бы вас пригласить на очень важное и интересное для вас мероприятие. Сегодня в пятнадцать ноль-ноль за вами заедут. С вашим руководством все согласовано.

Голос Анны Петровны Лазаревой. Странно – к чему такая срочность? Орлов ничего не знал, кроме обычного – ему позвонили из Аппарата ЦК, попросив отпустить Ефремова на день, «а возможно, и дольше». Успокоил лишь, что на арест это совершенно не похоже, а вот что Иван Антонович понадобился для какой-то конфиденциальной консультации – очень может быть. Неужели где-то что-то совсем необычное откопали? Не наши, от Института, я бы знал, – но если археологи на что-то наткнулись?

– Тогда бы нам запрос прислали, через руководство Академии, – ответил Ефремов, – при чем тут ЦК Партии?

– Ну, если нашли что-то такое, что сильно меняет картину мира, – ответил Орлов, – официальную, одобренную Партией.

По радио передавали новости. Сначала, как всегда, что внутри СССР – про скорый ввод в строй каскада ГЭС на Волге, трудовой энтузиазиазм строителей БАМа и Северной магистрали. Затем международные – о промышленном росте в ГДР и успехах сельскохозяйственных кооперативов Народной Италии. И про мир капитала – волнения во Франции, продолжается гражданская война в Китае, народ Индокитая под руководством товарища Хо Ши Мина героически сражается за свою свободу против колонизаторов и империалистов. Ефремову это напомнило атмосферу конца тридцатых, перед самой войной – когда мир поделен на два враждующих лагеря и никто не хочет уступить, а значит, рано или поздно разразится гроза. И если в такое время ЦК Партии уделило внимание палеонтологии… Орлов прав, любой текущий вопрос шел бы по обычной линии, через АН СССР, директору института, – обращение же к сотруднику этого института через голову непосредственного начальства было очень необычным. Консультация по какому-то секретному вопросу (как ни странно это звучало применительно к мирной науке) – тогда Орлов должен был быть в курсе. Что гадать – увидим!

Ефремов прошел по музею, по новым залам, мимо «монгольских» трофеев – окаменевших останков крокодилов, черепах, кладок яиц динозавров и, конечно, самих скелетов, иные из которых до двадцати метров в длину и десятки тонн весом. Надел пальто, вышел на улицу, у подъезда стояли два одинаковых черных ЗИМа. Ефремов замешкался, не зная, в который садиться, но тут из одной машины водитель выглянул и помахал рукой, Иван Антонович узнал Кунцевича. А во второй машине сидели трое в штатском – охрана, в мирное время, посреди Москвы?

– А враг не дремлет. Совсем недавно, месяца не прошло, наша сотрудница едва не погибла, спасибо, в госпитале вытянули, – ответил Кунцевич, – а до того – вы ведь слышали, что было во Львове, газеты читаете?

И добавил, уже другим тоном:

– И о чем не писали. Там убили мою жену. Может, помните, Иван Антонович, мы с Машей заходили к вам еще прошлым летом. И вот, расписавшись, месяца вместе не прожили. А ведь у нас должен был сын родиться!

Помолчали. Затем Ефремов спросил, по какому вопросу он понадобился Анне Петровне. Кунцевич ответил:

– Приедем, узнаете.

И сам спросил:

– А вы, я слышал, в Синьцзян собираетесь, Иван Антонович?

Верно, такой разговор в дирекции Института был – в Монголии экспедиция формально так и не завершилась, в прошлом году два отряда работали, в этом один, остатки подбирали. И с точки зрения организации было легче перенести работу на территорию рядом, чем после выбивать финансирование на совершенно новое дело. А Синьцзян казался очень перспективным – исследовать с точки зрения палеонтологии хотя бы «долину бесов», о которой рассказывал Обручев, прошедший там с Потаниным в 1893 году. В той экспедиции, географической и геологической, не было палеонтолога, – а в тех краях вполне могут быть находки еще больше, чем в Монголии, местные жители рассказывали легенды о якобы лежащем там «кладбище драконов», что может быть только большим скоплением останков динозавров.

– А вы представляете, что такое Синцзян? – спросил Кунцевич. – Вы ведь там не были, а лишь в Монголии и нашей Средней Азии.

– Положим, Монголия сейчас тоже «наша», – заметил Ефремов, – хотя и я тогда не сразу привык, что она уже не заграница, а союзная республика. Ну, а Синьцзян, Джунгария, Урянхайский край – называйте как хотите – природой очень на юг Монголии похож. За исключением пустыни Такла-Макан, которую считают более страшным местом, чем Гоби. Однако ходили же там Пржевальский, Семенов, Козлов – еще при царе, не имея той поддержки, какую сейчас оказывает Советское государство нашей науке.

– Ученые, – сказал Кунцевич, – вам бы только географию и древние кости. Знаю, Иван Антонович, что вы перед поездкой в Монголию языком и культурой тех краев интересовались, и правильно, разведка перед выходом всегда нужна. Вот только я с сорок шестого по пятидесятый с Дальнего Востока почти не вылезал – и приходилось бывать по своим делам в тех самых краях, ископаемых костей не видел, зато насмотрелся на многое другое. Синьцзян, в отличие от Монголии, стык культур и цивилизаций, где перемешаны китайцы-ханьцы, уйгуры-мусульмане и буддисты с юга, и такая иногда «дружба», что трупы не считают. Пржевальский и прочие туда еще в спокойное время ходили, – а после, в шестнадцатом, когда царизм подавил восстание Амангельды Иманова, туда сбежали все несогласные из наших казахов и киргизов, еще через три-четыре года там укрылись остатки белогвардейщины, и напоследок – разбитые басмачи, такая гремучая смесь образовалась, и все нищие, голодные, злые, к чужой жизни, а тем более собственности, никакого уважения. Вы таки еще собираетесь туда, Иван Антонович? Убьют вас аборигены – и косточек ваших не найдут в пустыне. Геологи наши там уже так пропадали.

– Поеду ли я сам, еще вопрос, – ответил Ефремов, – как здоровье позволит. Очер сейчас очень перспективен, и раскопки там пока не завершены. Однако же вспоминаю Монголию, видел я там кочевников-баргутов – вполне мирные, дружественные, к цивилизации стремятся. Хотя нам говорили, они при японцах по их наущению на нашу территорию делали набеги.

– Мирные, после того как мы их к порядку приучили железной рукой. Что тронешь нашего – и в лучшем случае твое племя-род раскассируют, непосредственно виновных расстреляют, а всех прочих, равно как и стада и угодья, разделят между соседними родами. А в худшем – вообще не останется живых. Кочевник – это существо очень уязвимое: маленькая конная банда в степи затеряется, а племя со стадами? Скотину не погонишь куда попало, надо, чтоб по пути и вода была, и трава – или сначала барашки помрут, затем люди от голода. Да и не времена Чингисхана, когда можно было самим себя обеспечить – сейчас в кочевьях даже радиоприемники не редкость, не говоря о покупной утвари и одежде, ну а винтовки вместо луков со стрелами, а значит, и патроны где-то брать надо, – это само собой. А во всех городах, где торговля, наша власть и гарнизоны – и куда кочевнику податься, если он с нами в ссоре? Японцы баргутов именно так держали и воевать против нас мобилизовывали, так что до кочевых быстро дошло, что с советскими гораздо лучше и выгоднее жить в мире. И то, их молодежь, свою удаль показать, уже при нас в набеги ходила в тот же Синьцзян.

– Так Джунгария – это территория КНР, – сказал Ефремов, – тоже наш союзник. Хотя политическое положение там… неясное!

– Что ж тут неясного, Иван Антонович? Товарищ Ван Мин договор подписал с Маньчжурией, насчет границы по Китайской стене. А с СССР только предварительное соглашение – и не в последнюю очередь, из-за Синьцзяна. До которого еще руки дойдут, когда в Китае воевать перестанут – а то у северокитайцев пока что сил и ресурсов нет, еще и западные территории усмирять, нам тоже в этот гадючник всеми копытами влезать вовсе не с руки, вот и отложили на будущее. И пока там по факту черт-те что творится, поскольку до Пекина далеко. Китайское военное присутствие там – это анекдот, видел своими глазами их гарнизон, поставленный там, наверное, еще в прошлом веке, солдаты уже сами забыли, когда казенное довольствие в последний раз получали, – а флаг, между прочим, красный подняли, вроде как присягнули КНР. Поскольку уйгуры с китайцами на ножах, малую общину терпят, равновесие храня, – а начнешь приводить под пекинский устав, будет бунт. Там ведь дело даже не в организованной бандеровщине, или как это по-китайски, не в том состоянии британцы, чтоб сейчас против нас по-крупному играть, – а в массовой дезорганизованной преступности, когда разница между мирным пейзанином и бандитом с большой дороги очень относительна. Вот вы, Иван Антонович, в Монголии местных рабочих нанимали, копать-таскать, – а в Уйгурии такие же кадры решат, что раз вы столь щедро платите, значит, денег у вас много, и проще вас убить, ограбить и все сразу забрать, чем горбатиться с лопатой.

– Положим, они еще перед войной к нам в СССР просились, – заметил Ефремов, – а их вождь Шэн Шицай хотел вступить даже не в КПК а сразу в ВКП(б). И еще в конце тридцатых мы в Урумчи авиационный завод построили. А также рудники, дороги, – и вообще, наши были в Синцзяне как дома. Я же знал товарищей, кто работал там.

– А про три гражданские войны (по тамошним меркам, вполне тянут) вам не рассказывали? В тридцать третьем мятеж Ма Чжуина, два года не могли усмирить, в тридцать седьмом новый мятеж, лишь с помощью наших войск подавили, в сорок первом опять началось. Шэн Шицай оказался той еще сволочью, троцкист недоделанный – сначала додумался до раскулачивания и борьбы с религией, отчего народ и бунтовал, а как решил, что Гитлер Москву возьмет, так сразу стал ярым антисоветчиком, «русские – вон». В сорок четвертом каяться прибежал, гад, – а получив отлуп, как можно верить тому, кто уже раз предал, сбежал к Чану. Ну а сейчас в Синьцзяне – в уездах, к нашей границе примыкающих, – наши гарнизоны, порядок и практически советская власть, а дальше на юго-восток – сплошное Дикое поле, как Средняя Азия в худшие времена басмачества. Такие, как я, пройдут, коль Родина укажет: мелким бандам мы не по зубам, от крупных спрячемся и уйдем, никто не будет по пустыне с сотней рыл просто так гонять, а нас найди попробуй. А к вашей экспедиции, к одному месту привязанной, все любители легкой поживы ордой сбегутся, как мухи на мед. Так, что, Иван Антонович, лежали кости динозавров там миллионы лет – полежат еще годков пять или десять, пока порядок не наведем.

Въехали в Кремль, показав пропуск охране у Спасских ворот. Вошли в боковой подъезд здания Военной школы ВЦИК, и дальше по коридорам, мимо многочисленных постов охраны, спускаясь по лестницам – то есть куда-то в подземелье?

– В будущем это место назовут «Метро-2», – сказал Кунцевич, – ну а то, куда мы сейчас идем, зовут «библиотека Иосифа Грозного» – неофициально, конечно, но Сам не обижается. Отчего так – сейчас поймете.

Большая комната без окон (подземелье же). Посреди длинный стол под зеленым сукном – как положено в учреждении. Во главе стола, под портретом Ленина, два кожаных кресла, одно пока пустует, а того, кто во втором сидел, Ефремов лишь на фотографиях в газетах видел – товарищ Пономаренко, главноответственный за идеологию и пропаганду, и, по слухам, сейчас наиболее приближенная к Вождю фигура, а возможно, даже преемник. Зато остальных присутствующих Иван Антонович знал очень хорошо – Лазарев Михаил Петрович, «адмирал Победы», его супруга Анна Петровна, Юрий Смоленцев, «ловец фашистских главарей», его жена Лючия, «королева итальянская». И еще Кунцевич, пятым.

– Садитесь, товарищи, сейчас начнем.

Ждали минуту или две. Затем вошел тот, кого Ефремов совершенно не ожидал тут увидеть. Анна Петровна была его «вожатой», интерес Пономаренко к нему как к начинающему писателю еще можно было как-то объяснить. Но чтобы сам Вождь, товарищ Сталин, председательствовал – да что же это за мероприятие, на которое его, скромного научного сотрудника Института палеонтологии, пригласили? Два высших лица государства – значит, обсуждаться будет что-то очень серьезное, настолько, что им понадобился личный разговор, так что дело точно не в обыкновенной экспедиции куда-то, на это можно было бы просто дать указание. Присутствие Анны Лазаревой понятно, Валентин Кунцевич может быть «при ней», как доверенное лицо, Лючия Смоленцева – говорят, часто участвует в боевых операциях вместе с мужем, а вот Адмирал Победы и сам Смоленцев – главный в Союзе «ловец фашистов»… значит, рассматриваемый вопрос – военный. Флот и спецназ вместе? Операция, связанная с высадкой куда-то и очень важная, на государственном уровне? Но при чем тут тогда палеонтология? Или литература, учитывая, что Анна Петровна проявляет к нему интерес именно по этому поводу? Ну не хотят же в самом деле его пригласить описать какую-то военную операцию в рассказе или повести! А если… неужели все-таки Орлов прав и нашли при раскопках нечто чрезвычайно важное, вроде того, что он сам описывал в «Звездных кораблях»?! Нечто, что может вызвать большой шум в мире вплоть до военных последствий… Да нет, не может… или может?

– Садитесь, товарищи. Вижу, вы уже все собрались, – начнем.

Совершенно запутавшийся в своих предположениях Ефремов сел вместе с остальными. И все взглянули на него – Сталин оценивающе, Анна Петровна одобрительно, остальные с интересом. Да что же это такое – кажется, поворот судьбы намечается еще круче, чем тогда, в сорок четвертом.

– Сейчас вам предложат подписать документ о неразглашении тайны, – сказал Сталин, – одного из наиболее важных секретов СССР. После чего будем дальше с вами беседовать. Или же вы отказываетесь, без каких-либо последствий для себя, – конечно, при условии, что будете молчать об этом предложении. Решайте.

Ефремов долго не колебался. Когда сам Вождь говорит такое, обмануть высокое доверие никак нельзя. Было лишь опасение, справлюсь ли – но очевидно, эти товарищи (всей информацией владеющие) решили, что сумею. Да и что необычного могут потребовать от него, обладателя самой мирной профессии ученого-палеонтолога, в мирное время? Неужели все-таки свидетельства палеоконтакта нашли – и его консультация нужна? Ну не затерянный же мир, как в книге Обручева, где еще водятся динозавры?

А с подписками на секретность Иван Антонович уже встречался, и не раз. Поскольку в СССР палеонтология шла под руку с геологией, а наличие и расположение полезных ископаемых на территории Советского Союза со времен революции было государственной тайной. И он ждал, что сейчас войдет офицер ГБ с секретной папкой, – но вместо этого Анна Петровна, с милой улыбкой, протянула ему документ. Гриф наверху удивил Ефремова – считалось, что в СССР их лишь три: «секретно», «совершенно секретно» и «особой важности», – и был еще «для служебного пользования», который по-настоящему секретным не считался, поскольку мог быть присвоен даже наставлению по чистке трехлинейной винтовки образца 1891 года. Про еще один самый высший гриф «ОГВ» – «особой государственной важности» – ходили лишь слухи, никто из знакомых Ефремова достоверно не знал, существует ли он на самом деле. И вот сейчас Ефремов его увидел. Рядом со словом «Рассвет», крупными красными буквами, – названием темы.

– За намеренное разглашение высшая мера, причем в исключительном случае даже без трибунала, – сказала Лазарева, – расстрел на месте, если при совершении преступления будет присутствовать наш сотрудник. Правда, прецедента еще не было – мы очень тщательно продумываем, кому можно доверить. Пока вы, Иван Антонович, ничего не узнали, можете отказаться. После – уже никак. И нести вам придется это до конца ваших дней, как всем нам.

Говорили в Союзе писателей (с оглядкой, по углам), что Анна Петровна Лазарева не только инструктор ЦК, но и большой чин в той же Службе партийной безопасности («инквизиция», как ее называют, стоит даже выше, чем МГБ). Не ниже генеральского – раз полковник Кунцевич у нее в подчинении ходит. Но лишь теперь Ефремов поверил в это безоговорочно – увидев ее стальной взгляд. Как и в то, что (опять же по слухам) у нее на военном счету сотня убитых немцев, а в Киеве в сорок четвертом она лично расстреливала бандеровцев. Ну а что вид у нее совсем не похожий на комиссаршу – молодая, красивая, в модном шелковом платье вместо делового костюма, – так в Гражданскую и Лариса Рейснер, будучи комиссаром Волжской флотилии, во время боя в белом платье на мостике флагмана стояла. Интересный для писателя типаж – женщина будущего, во всем с мужчинами наравне. И раньше такие изредка встречались, как, например, Екатерина Великая или Жанна д’Арк, – но говорят, что с подачи Лазаревой процесс воспитания таких особ на поток поставлен в «смоленцевских» училищах. Названных так по имени той, что здесь же, рядом с Анной Петровной сидит – Лючия Смоленцева, хрупкая и невысокая, в двух фильмах уже снялась, и еще лицо Дома русско-итальянской моды. Но когда этим летом ливийские пираты в Средиземном море захватили пароход, где среди прочих пассажиров и отец Лючии Смоленцевой плыл, так она вместе с мужем (и группой осназ Черноморского флота) туда летала и, по слухам, со всеми ходила на абордаж, за это орден получив. Впрочем, она сама говорила когда-то Ефремову, в мирной беседе:

– Пантерочки мы. С друзьями ласковые и пушистые, в клубок свернулись и мурчим. А врагу – в горло, клыками.

Да и остальные тоже очень непростые люди. Кунцевич – изображает из себя недалекого головореза, но Омара Хайяма цитирует и разбирается в исламском богословии, тут скорее пресловутый майор Вамбери на память придет[22]. Смоленцев аналогично – это как надо постараться, чтобы получить такой иконостас, и все награды боевые, ни одной вроде «20 лет РККА» нет. А адмирал Лазарев – это самая загадочная персона в СССР, и в Союзе писателей были те, кто в войну военкором работал, и многих в армии и на флоте знал, да и сам Ефремов сумел разыскать кое-кого, знакомых по давней морской биографии, штурмана каботажного плавания, до того как в палеонтологию пошел. И никто не знал Лазарева М. П. – а ведь чтобы дойти до адмиральского чина, начать свой путь он должен был в Красном флоте двадцатых, тот знаменитый комсомольский набор, судя по годам.

Просто собрание таинственных личностей. А не связана ли тайна (возможно, палеоконтакт?) именно с их компанией? А что если даже… Внезапно вспомнились услышанные три года назад слова командира «Моржихи» Золотарева: «Распускали слух про подводные силы коммунистического Марса… будто бы марсиане по классовой солидарности нам на помощь пришли. Так скажите, Иван Антонович, разве я на марсианина похож? Или наш Адмирал, который всю войну этим кораблем командовал…» Да нет, глупости, так неизвестно до чего додуматься можно. Впрочем, сейчас все выяснится. Где тут подписать? И чем я могу быть полезен Советскому Союзу?

Сталин в усы усмехается. И Пономаренко доволен. Остальные тоже – ждали этого, но сомнение у них прежде было? А затем не Вождь говорит, а Пономаренко, как второй «председательствующий»:

– Взгляните на это, Иван Антонович. Особенно на год выпуска.

Книжка, на обложке что-то космическое (Ефремов сначала подумал, американская фантастика – хотя не слишком одобрялось, но читали уже в СССР и Гамильтона, и Дока Смита). Однако внизу обложки большими буквами написано: «Иван Ефремов», а ниже немного помельче – название: «Туманность Андромеды». Что за… Неужели это его имя, а не однофамильца-тезки?!

Он осторожно, словно музейный экспонат, взял книгу и открыл титульный лист. Издательство «Советская Россия», 1988 год.

Значит, все-таки машина времени. Не инопланетяне. Книга из будущего и вполне может оказаться его собственной – которую он когда-нибудь напишет.

Кое-какая подобная болтовня, в общем-то, была еще со времен войны – про связь, установленную советским правительством не то с марсианами, не то с потомками из тридцатого века. Но, как положено настоящему ученому (хотя он был биологом, а не физиком), Ефремов в возможность путешествий во времени не верил – ведь вся мировая наука, что советская, что заграничная, однозначно считала машины времени совершенно ненаучным вопросом, относящимся лишь к области фантастики. Но вот она книга, перед ним! Хотя… насчет тридцатого века, похоже, преувеличение – год-то 1988 всего-навсего, а едва ли в прошлое повезли бы археологическую находку или музейную редкость, да и не выглядит книга очень старой. Нет, не новая, но никак на древность не тянет, сколько лет она должна храниться, чтобы выглядеть вот так? Ну, от десяти до сорока, наверное, при хорошем обращении. Значит, доставить ее могли из конца двадцатого – начала двадцать первого века…

– У Советской страны есть ученые-палеонтологи, – произнес Сталин, – но писатель Ефремов, которого после назовут самым великим советским писателем-фантастом, у нас один. Только не возгордитесь, Иван Антонович, вам этот путь еще пройти предстоит. И задача у вас будет архиважная для дела коммунизма. Что бы там отдельные личности в Союзе писателей про жанр фантастики ни говорили.

– Если это не секрет, то с каким именно временем установлена связь, с каким годом? – уточнил Ефремов. – Можете не говорить, если это мне знать пока не положено, однако я уже по осмотру книги рискну предположить, что потомки отделены от нас одним-двумя поколениями.

Сталин негромко рассмеялся, остальные тоже заулыбались.

– Да вы прямо Шерлок Холмс, Иван Антонович, – заметил Пономаренко. – Хотя действительно, уже по внешнему виду человек, часто работающий с книгами, может многое понять. Это и нам стоит учесть в дальнейшем. Давайте так: точно на ваш вопрос я пока действительно не стану отвечать, но скажу, что насчет одного-двух поколений вы не ошиблись.

– Тогда… Еще только один вопрос. Может быть, я недостаточно оптимистичен, но думаю, этого времени еще недостаточно для построения всемирного коммунизма. Следовательно, к нам явились представители более научно-технически развитого социализма, чем наш, из Советского Союза конца века или начала следующего. Я прав?

– А вот на этот раз, Иван Антонович, к сожалению, не угадали, – сказал Пономаренко. – А что есть коммунизм и социализм? Его материально-техническая база и в какой-то мере даже производственные отношения с госкапитализмом совпадают, на что еще Ленин внимание обратил. Но должных выводов не сделал – и в итоге там в будущем чрезмерно увлеклись созданием этой материальной базы, фундамента, в ущерб остальному. Я не имею в виду, что не надо было строить – но нельзя было считать, что «сначала материал, а прочее после». Вот и построили… что хотели! Потому мы, желая исправить пока еще не совершенные ошибки, уделяем должное внимание духовному началу. Вот скажите, чем, на ваш взгляд, госкапитализм отличается от социализма? Если частной собственности как таковой и там и там нет, развитой госкапитализм – это Железная Пята, что Джек Лондон описал. Когда наверху кучка олигархов, или тех, кто решает, распоряжается, то есть по факту владеет – а все прочие работают за зарплату. Да, и еще допущение – что и при Железной Пяте рынка нет, раз там все как одна монополия, то хозяева сами решают, что куда везти и где производить. Так где же отличие?

– Очевидно, в отношении к людям, – ответил Ефремов, – если для хозяев Железной Пяты, как для любых капиталистов, идеальный рабочий – это чапековский робот, которого после смены выключают и до утра ставят в шкаф, то социализм заинтересован в развитии всех живущих, не только в обеспечении их материальных потребностей, но и духовном воспитании, и поощрении талантов. Ну зачем капиталисту думать, а тем более вкладываться в совершенствование личности своих работников, конечно сверх сугубо необходимого профессионального образования – да и то большой соблазн и тут уже готовое брать, а не учить. Но как это увязать с производственными отношениями?

– А вот в этом и будет ваша задача, Иван Антонович, – сказал Пономаренко. – Каждая идея (и революция, и эпоха) нуждается в своей главной книге. И вовсе не обязательно, чтобы это был «Капитал» или подобный ему научный трактат. Поскольку назначение Книги – это предельно быстро и доходчиво вбросить идею в массы (где эта идея, как заметил Ильич, становится материальной силой), то, чтобы массам было понятнее, сюжет и художественным может быть. Как, например, северные американцы для эпохи своей Гражданской всерьез считали таковой «Хижину дяди Тома» – а вот у их оппонентов-южан такой книги не появилось, «Унесенные ветром» могла бы стать, появись на семьдесят лет раньше. А у нас «Как закалялась сталь» и «Молодая гвардия» – чем не Книги для своей эпохи? Однако время идет, те исторические задачи мы уже решили, другие уже на повестке дня. Наше поколение, кто вытянул революцию и Гражданскую, свое отыграет, и будем мы довольны, что жизнь прожили не зря, эстафету детям и внукам передав – за окном года шестидесятые-семидесятые, великий Советский Союз, мировая сверхдержава, всюду знамена красные, и правильные слова, и праздник 7 ноября. С чистой совестью помрем, в полной уверенности, что дело Ленина живет и побеждает – не будет нашей вины в том, что после случится, да и увидеть это мы не успеем.

Ефремов уже понял из этого «вступления», что ни коммунизма, ни даже нормального социализма в будущем, похоже, нет. А что тогда? Государственный капитализм? Железная Пята? Как же это могло произойти?! Несмотря на то что законы исторического материализма верны в общем случае и в итоге приход высшей стадии – коммунизма, неизбежен (если только человечество прежде того не уничтожит само себя в развязанных капиталистами войнах, чем любят сейчас пугать некоторые западные фантасты), в частных случаях победа прогрессивных сил далеко не предопределена. Смогли же капиталисты в прошлом веке задавить Парижскую коммуну, несмотря на ее передовые идеи! И после Первой мировой войны торжество революции произошло только в одной стране (и то после жестокой борьбы с внешним и внутренним врагом), а ведь были и другие европейские страны, где попытки революции были жестоко подавлены.

Но как с СССР будущего могло случиться что-то подобное? Новая война? Какой-то внутренний мятеж?

– Не заметили потомки еще одну опасность на пути перехода от капитализма к социализму, – ответил Пономаренко, – что госкапитализм может вырастать и из недоразвитого социализма, сбивая движение с истинного пути. Когда социалистические по форме ведомства, наркоматы, министерства – становятся по сути монополиями, корпорациями и начинают конкурировать между собой. Что наложилось на явно недостаточную сознательность масс, вызванную упущениями в воспитании и поощрением мелкобуржуазных собственнических пережитков. Не поняли до конца, что истинная революция, как переход от старого мира к новому, не завершается, а лишь начинается свержением власти буржуазии в первой из всех стран, которая «наиболее слабое звено», как царская Россия 1917 года. А окончательная победа будет только с падением капитализма во всем мире. И как учил нас Ленин, всякая революция есть процесс динамический, то есть при недостатке энергии может не достичь высшей точки, перейти в падение. Что, к сожалению, в том мире и случилось.

– Контрреволюция там случилась, – сказал Сталин, – гниль проникла в Партию, вплоть до того, что генеральный секретарь оказался даже не предателем, а мелкой ничтожной мразью. Не найдя, как решить действительно имеющие место проблемы, не придумал ничего лучше, чем капитулировать, даже без войны, придумав вредительскую идею о «смычке капитализма с социализмом» и мирном врастании одного в другой. А ответственные товарищи, которые нам никакие не товарищи, а ставшие по факту олигархами новой Железной Пяты – ведь у нас же госкапитализм вышел вместо социализма, хотя никто этого не понимал, а если и понял, то молчал, – захотели ездить по всяким куршевелям и виллы во Флориде покупать. И самое поганое, что народ промолчал – поверив обещаниям, что «все будут хозяевами, как в Америке заживем, где у каждой рабочей семьи собственный дом и несколько автомобилей». И это самое страшное, товарищ Ефремов, – поскольку идеологию и воспитание там мы упустили вконец. Зато здесь намерены – не ошибиться!

Так ведь это там уже случилось, хотя… будущее в прошедшем, если оттуда передали информацию и даже материальные вещи, то мы по отношению к тому времени где находимся на временной оси? Или саму эту ось можно изогнуть, изменить будущее? А как же возникающие при этом логические парадоксы? Ведь если мы изменим события в настоящем, из-за которых потомки передали нам информацию, то и события будущего станут другими, и у потомков не будет причин эту самую информацию нам передавать… Или в реальности действует иная логика?

– Совершенно верно, – вступил в разговор адмирал Лазарев. – В жизни логических парадоксов не бывает, только в умах людей. Течение времени можно сравнить с рекой, которая разветвляется на два рукава в тот момент, когда в прошлое вносится изменение. В том мире война кончилась в сорок пятом, а не в сорок четвертом, и мы потеряли на шесть миллионов людей больше. И линия раздела социалистического и капиталистического миров прошла не по границе ГДР и Франции, а рассекла Германию пополам. Север Норвегии не наш, и Проливы тоже, и на Дальнем Востоке есть две Кореи – впрочем, после у вас будет возможность ознакомиться с историей того мира. Пока же поймите, что тут мы развилку истории уже прошли – и теперь ничто не предрешено, и куда придем, неизвестно. Трудность же в том, что менять мы собираемся не столько текущий момент, где можно быстро получить отклик и, поскольку «практика – критерий истины», увидеть сразу, верно ли идем, – а экстраполяцию истории уже в наше будущее. Историю изменить – не сделав тех ошибок. И, по возможности, не наделать новых.

– Теперь вам понятно, товарищ Ефремов, куда мы вас приглашаем? – сказал Сталин. – Сообщество тех, кто в этом мире знает будущее, имеет самое горячее желание его исправить и реальные возможности это осуществить. Можете называть нас орденом «Рассвета», как иные товарищи это слово в оборот запустили. Что соответствует истине – поскольку, по вполне очевидным причинам, требует и абсолютной секретности, и железной организованности. И мы рассчитываем на вас, товарищ Ефремов – вашу задачу товарищ Пономаренко уже разъяснил. Так вы беретесь?

И это оказалось правдой – слухи о некоем тайном ордене, который правит СССР. Тем, кто болтал такое в коридорах, обычно отвечали – как же, знаем, и зовется этот орден – Совет Труда и Обороны (а раньше, в войну, был Государственный Комитет Обороны – который реально управлял страной). После такого – как не взяться, доверие не оправдать, да и интересно же… Иван Антонович перелистал страницы книги – которую он будто бы напишет когда-то. «В тусклом свете ламп, экраны и шкалы приборов казались галереей картин», – но позвольте, это ведь те же слова, какими он уже здесь, не далее чем неделю назад, начал новую книгу, посвященную вовсе не звездолетчикам далекого будущего, а морякам Северного флота! Или все просто – его стиль, манера письма, и должны были проявиться сходным образом? Это совпадение окончательно убедило Ефремова в реальности происходящего.

– Но если там капитализм, то отчего люди того будущего помогают нам? Или они ведут там революционную борьбу с победившей буржуазией?

Воображение тут же нарисовало что-то в духе Беляева – группа подпольщиков-коммунистов, в ней изобретатель «машины времени», передают тайное послание предкам, чтобы что-то изменить. Однако он почти сразу отверг эту идею – наверняка создание настоящей машины времени должно быть сложным и дорогостоящим процессом, не то что у Уэллса, небольшая группа участников сопротивления едва ли на такое способна. К тому же если подводная лодка К-25 явилась из будущего, в чем Ефремов уже не сомневался, так как это объясняло все связанные с нею неясности, – то в ее отправке сюда явно должны были быть замешаны достаточно серьезные структуры.

– Там не было «декоммунизации», – ответил Кунцевич, – хотя бы из-за того, что многие олигархи – это бывшие партийные чины. Но живы и не стары еще те, кто помнит СССР, – а в армии, хоть и под прежним двуглавым орлом и российским триколором вместо красного знамени, остаются «товарищи», особенно в боевых подразделениях. И наша Победа в Отечественной – это святое, как бы ни пыталась всякая сволочь, и забугорная, и наша, принизить. Да и народ, капитализма вкусив, в целом трезвеет – ждали, чтоб будет колбаса ста сортов, а получили… Как там в большинстве относятся к реставрации капитализма – лучше не сказать:

Мы не то чтоб хотели уйти – просто вышли во двор, И во тьму повела, побежала кривая дорожка. Я не знаю, когда появился предатель и вор — Видно, был среди нас, но до времени крал понемножку, А оставшись один, помаячил в окошко свечой — И, пока мы дрались, помешавшись на собственных бзыках, Враг вразвалку вошел, поливая святыни мочой, И уселся на трон, размовляя на недоязыках. Накурившись кингсайзами «избранных миром эЛ-эМ», Намотав гигабайты порнухи на метры рекламы, Мы вернулись к себе, только места хватило не всем… Мы такую просрали страну – извини меня, мама! Не рыдали доселе, авось не заплачем и впредь, — Из-за меньших обид иногда начинаются войны. Кто осмелился жить, не боится в бою умереть, Баллистический путь до врага вымеряя спокойно[23].

– Вот так и вышло: ожидали «капитализм с человеческим лицом», а получили самый звериный, какого в то время даже на Западе уже не осталось, – продолжил Кунцевич, – и даже до самых умных из новых буржуев дошло наконец, что никогда они не будут для Фордов и Рокфеллеров ровней, а лишь баранами, которых стригут, и что без сильной страны за спиной не будет им никаких куршевелей. Ну а народ в массе настроен даже более социалистически, чем в последние годы СССР – тогда всем было по барабану, привыкли уже к завоеваниям социализма. И что «партийные все решают».

– И получили, чего заслуживали, а как припекло, завопили «караул», – сказал Пономаренко. – Недаром Ильич называл мелкобуржуазную стихию большим врагом коммунизма, чем собственно буржуазия. Однако если искоренять ее методами Мао и Пол Пота, получим социальный взрыв и разочарование в идее еще скорее и вернее. Вот отчего сейчас формирование нового человека коммунистического общества – это такая же актуальная задача, как укрепление промышленной мощи и обороноспособности СССР. И времени у нас не так много – отложить «на потом» не выйдет. И если в войне было трудно, но ясно, как победить, то тут вступаем мы на путь нехоженый.

– Отдельные товарищи, из посвященных уже в нашем времени, высказали пораженческую мысль, что социализма нет вообще, – произнес Сталин, – а госкапитализм и есть высшая стадия общественного развития. Не поняли граждане, что приняли за правило лишь исключение – первую неудачную из-за недостаточно подготовленной научно-теоретической базы попытку. Что ж, первый блин часто, как говорится, комом, но мы, как истинные большевики, не должны из-за этого сдаваться. История не может быть против коммунизма! Потому что если бы это действительно было так, это значило бы, что человечество было обречено на гибель еще при возникновении. А если мы признаем это, то останется лишь лезть в петлю. Мы осуществили революцию – во взятии власти, в создании материальной базы, сумели эту революцию защитить от агрессии фашизма, ударной силы мирового капитала. Теперь нам надо совершить эту революцию и в общественном сознании – раз это наиболее важное отличие коммунизма от госкапитализма.

– Фронтов вижу три, – подхватил Пономаренко. – Первый – это литература. Увидеть, сформулировать цель, к которой идем, – и увлечь массы. Ваша «Туманность Андромеды» могла там стать для коммунизма такой же Книгой, как «Утопия» Мора и «Город солнца» Кампанеллы, для одной из составляющих марксизма имея лишь недостаток – слишком уж оторвана от реальности, настолько бесконечно далеко, что не воспринималась связь с ныне живущим. Словно вы будущее не нашей Земли описываете, а какой-то иной планеты – мир «андромеды» прекрасен, только мы, советский народ, тут при чем? Так что есть мнение, что надо немного приземлить и приблизить – в меру, конечно. «Командир звездолета „Тантра” Иван Петров» тоже как-то не звучит, атмосфера не та. Но технические вопросы решать будем уже в процессе. Вы один раз уже сумели это сделать – сможете и сейчас.

Вот и сложилась головоломка. Значит, именно как автора книги проталкивали его, Ивана Антоновича Ефремова, первые лица Советского государства. Книги, которая могла стать, но не стала – почему? Это он может сказать, лишь когда прочтет книгу. А следует ли это делать – ведь в конечный текст входит лишь малая доля того, что автор нашел в процессе творчества, а за всем этим стоит и его, автора, изменение мировоззрения. То есть он, Иван Антонович Ефремов, прочитавший свою еще не неписанную книгу, и он же, не прочитавший, – это немного разные люди и авторы. Хотя если история изменилась, и его собственная биография здесь отличается от нее же там?

– Отличается, и заметно, – подтвердила Анна, – там вам много нервов помотали иные ответственные товарищи, которым здесь уже дана политическая оценка. А гражданин Лысенко для советской науки уже проходит по категории «был». И признаюсь, что мы немного облегчили для вас некоторые организационные вопросы, и здесь в Москве, и в экспедициях. Очер там был открыт лишь в пятьдесят втором, и еще несколько лет пришлось убеждать кого-то в проведении раскопок – мы здесь ускорили развитие событий. И монгольская экспедиция там была гораздо меньшего масштаба: важное преимущество – заранее знать, где может быть успех и на что не следует жалеть ресурсов. А как там разворачивалось дело с обвинением вас в вейсманизме-морганизме и переписке с зарубежными корреспондентами? Нет, Иван Антонович, вас не посадили, но нервов помотали изрядно. Впрочем, прошу мне поверить, ситуация той исторической ветки заметно отличается от того, что здесь, и в плане моральном – не скажу, что у нас все хорошо, но подлости меньше, и легче дышать. Таким образом, товарищ Ефремов, мы уже и так не можем быть уверены, что книга о будущем, которую вы, наверное, уже собираетесь написать, будет точно такой же, как эта, – она кивнула на лежащую на столе «Туманность Андромеды». – Так что можете читать ее без страха.

– Не скрою, это для меня большой соблазн, – улыбнулся Ефремов. – Вопрос только в том, как я после этого буду писать свою книгу. Если я прочту этот ее вариант – а у меня, к вашему сведению, отличная память, я до сих пор могу наизусть перечитать вам многие книги, что читал в молодости, – и этот ее вариант, как я полагаю, будет вполне соответствовать тем идеям насчет коммунистической цивилизации будущего, что у меня уже есть, – то что же мне останется написать? Ведь то, над чем я только размышлял последние три года, здесь будет уже полностью готовым и отшлифованным. Но тогда это будет уже не написание книги, а редактирование и правка, или даже полная переработка, с созданием на ее основе чего-то нового. Но подозреваю, что эта, уже изданная книга, слишком хороша, чтобы ее целиком перерабатывать, да и времени это может занять еще больше, и вы уже говорите, что это именно то, что нужно, за исключением некоторых недостатков… Значит – только прочитать и улучшить, где это возможно?

– Иван Антонович… – Анна вздохнула. – Мы, конечно, не хотим отнимать у вас радости творить свое новое произведение полностью самому… Но именно эта книга действительно важна для будущего нашей страны, а, возможно, и всего мира. Потому мой вам совет – все же прочтите те ваши книги, которые привезены из будущего. Тем более что мы рассчитываем ближайшее будущее так изменить, что, возможно, некоторые книги вам писать не понадобится. Или это будут совсем другие книги. А после того, как вы все прочитаете и узнаете о том будущем, мы еще раз встретимся и обсудим. Если захотите – можете принять написанное вами там за основу для доработки, если хотите – оставьте в существующем виде, внеся только необходимую правку, а если сочтете, что они и так уже идеал, тогда можно будет выпустить их в том виде, в каком они есть. А на ваш век еще хватит работы над идеями для тех ваших книг, которые вы сами хотели написать в иной истории, но просто не успели… Что же касается «Туманности Андромеды», то мы все понимаем и не требуем от вас полностью готового варианта уже завтра. Но замечу, что там книга была завершена в январе пятьдесят седьмого. А здесь вы идете с явным опережением – ваша «Тафономия» там была опубликована лишь в пятидесятом, а «На краю Ойкумены» вышла в этом, пятьдесят третьем. И мы обещаем вам всяческое содействие, чтобы облегчить и ускорить ваш труд – а мы, Орден, здесь, в СССР, можем многое. От себя же скажу: очень хочется, чтобы вы поняли: написав эту книгу, вы сделаете для нашей страны и для дела коммунизма гораздо больше, чем если будете заниматься палеонтологией.

Что ж, как можно от такого отказаться? Если – а не верить услышанному нет никаких оснований – коммунизм там погибнет из-за какой-то ошибки. И в его воле сделать что-то, что может эту ошибку предотвратить. Иван Антонович Ефремов считал себя истинным коммунистом. Осталось прояснить еще одно.

– Один вопрос. Сколько мне еще осталось?

– А это, Иван Антонович, зависит только от вас, – изрек Сталин, – насколько будете свое здоровье беречь. Я должен был умереть в марте этого года. А у вас там это случилось в семьдесят втором, через девятнадцать лет. Но есть тут один метод – товарищ Смоленцев, ведь вы позаботитесь? Так что здоровье вам мы поправим. Ну и, конечно, в госпитале вас обследуем, то есть бороться с вашими болезнями будем на двух фронтах сразу. Вы только творите, пишите.

Что ж, задача понятна. Тем более что идея написать книгу о далеком будущем уже посетила Ефремова больше двух лет назад, после прочтения двух десятков иностранных фантастических книг на эту тему захотелось дать свой ответ. Однако же Лазарева, насколько знал Ефремов, прежде занималась кораблестроением и, вероятно, считает, что процесс написания книги похож на проектирование корабля, а это не так. Даже для такой, казалось бы, простой работы, как отредактировать свою же книгу, нужно сначала собрать информацию из самых разных областей наук, для точного соответствия написанного реальности – Иван Антонович делал это, записывая все нужное в специальные тетрадки. И на это уходит многократно больше времени, чем само написание книги – возможно, даже годы!

– С этим мы можем вам помочь, – улыбнулась Анна, – в будущем изобретут такую вещь, как «интернет». Когда вы можете прямо с переносного телефона послать запрос в центральное хранилище информации и сразу получить ответ по любой теме, исторические факты, научная информация, география – да практически все что угодно, за исключением секретов. У нас такого еще нет, но можем сделать некое подобие в ручном режиме. Вы ведь с Львом Николаевичем Гумилевым знакомы, в тридцать седьмом встречались, и в Ленинград ездили в прошлом году, там снова с ним виделись. А друга его помните, что тоже при этом был?

– Валька, бывший морячок, студент ЛГУ, с которым Лев Николаевич вместе служил? Помню.

– Ну, Валентин Саввич Пикуль в будущем тоже станет великим писателем, на историческую тему. И книги его вы тоже можете прочесть. А пока – после учебы так же бегает по архивам и собирает для Льва Николаевича материал. Что, смею надеяться, и ему пойдет только на пользу. Кстати, очень рекомендую вам поближе познакомиться с этими двумя замечательными людьми. Равно как и с Аркадием Стругацким, которого вы также имеете честь знать, и с его братом Борисом, с которым вы пока не знакомы – коллеги ваши будущие по писательскому ремеслу. И мы можем вам такую же помощь обеспечить – чтобы наши сотрудники всю интересующую вас информацию оперативно вам предоставляли. Чтобы вам не тратить свое время на архивы.

– Однако полагаю, иногда мне все же нужно будет что-то искать и самому, – заметил Ефремов. – Другой человек не всегда может… все учесть и на все необходимое обратить внимание.

– Ваше право, – ответила Анна. – Иван Антонович, повторяю, мы хотели бы лишь получить Книгу. Ну, а процесс написания – как вам больше подходит.

– Тогда еще одна просьба. Для полного соответствия научной картине мира я хотел бы получить доступ к некоторым знаниям будущего – разумеется, тем, которые не являются секретом и которые можно использовать в научно-фантастической литературе. Не сомневаюсь, что наука потомков знает о вселенной больше, чем наша собственная, так что это лишь поможет сделать книгу более достоверной.

– Такой просьбы мы ожидали, – улыбнулась Анна. – Вам еще не объяснили, отчего это место зовут библиотекой? Вот за той дверью хранятся книги из будущего. Выносить нельзя, но мы для вас копии подготовим. Поскольку многие из книг к нам пришли не в бумажном виде.

– Не в бумажном? – удивился Ефремов. – А в каком? Ах да, электроника, запоминающие машины, верно? Конечно, следовало этого ожидать…

– Верно, – Анна достала предмет, похожий на толстую папку. Раскрыла, внутри оказались клавиатура и экран. И на экране (плоском – а где же электронно-лучевая трубка позади?) изображение, как в телевизоре, но гораздо лучшей четкости. Картинка природы – и на ее фоне значки с подписями. Стрелка перемещается, остановилась на значке с подписью «библиотека», раскрылась какая-то схема, стрелка на один из ее узлов, и на экране текст, причем с иллюстрациями.

– Это электронно-вычислительная машина. Вот так они будут выглядеть лет через пятьдесят-шестьдесят. Используется не только для расчетов, но и хранения любой информации – тексты, музыка, карты, фотографии, даже кино.

– Правнук современных ЭВМ… – с восхищением заметил Иван Антонович. – Я был уверен, конечно, что в будущем информацию будут хранить именно в них, но что они станут настолько малы… И сколько книг помещается в этой… малой машине?

– Места хватит, чтоб вместить содержимое всей Библиотеки Академии наук. Однако практически вся ценная для нас информация скопирована уже на бумагу – титанический труд был, за несколько лет.

Ефремов отметил про себя – значит, Сталин и Пономаренко не до конца доверяют гостям из будущего? Нет, тогда бы не сочеталось, что «иные из присутствующих рождены в этом времени, а иные нет». А кто, любопытно, – с вождями все ясно, также и про Лючию Смоленцеву писали – «героиня Италии», а вот Лазарев однозначно «оттуда», и Кунцевич себя обозначил таким же. Юрий Смоленцев под вопросом, вполне может быть и из здешних, приставленных для контроля и взаимодействия. Так же и Анна Лазарева – с одной стороны, сильно она выбивается из привычного образа советских ответственных работниц, даже внешне, с другой же – вряд ли даже в будущем подводники берут с собой своих жен. Да и в разговоре прежде она не раз ссылалась на обстоятельства своей жизни в довоенном Ленинграде. Так что по отношению к ней могут быть оба варианта.

– Предвидя вопрос, который у вас наверняка возник: технические подробности контакта с будущим – это отдельный секрет СССР, – заговорил Пономаренко, – знание которого для вашей текущей задачи вовсе не требуется. Далее, второй важный фронт – это педагогика. Воспитание и образование коммунистических людей столь же важно, как массовое производство всякого «железа». На этом фронте также другие люди работают уже – но вам для сведения, Иван Антонович, генеральная линия Партии тут – это воспитание человека-творца. Не можем мы в обозримом будущем Америку догнать и перегнать по потреблению товаров – а тем более оградить наших людей от «тлетворного влияния Запада», где в их фильмах у каждой семьи и дом, и телевизор, и две машины в гараже (умалчивая, что все в долг, в кредит взято, а бездомные и вовсе не показаны). В той истории Хрущев попытался – и что получил… Это не значит, что потребительским товарам не будет уделяться внимания, но приоритет должен быть на том, чтобы каждому предоставить возможность творить, «найти себя», свое место в жизни, быть счастливым. Дело тоже трудное, поскольку возможно это лишь в самой живой динамике, развитии, а устоявшиеся формы, то есть бюрократия, будут этому мешать, причем из самых лучших побуждений, так что назревают еще и реформы управленческого аппарата. Но повторю, этим другие люди заняты, вам же сообщаю для сведения, о чем в книгах писать. И третий фронт – это психофизиология: сделать будущих людей не только духовно иными, но и, возможно, биологически иными. Впрочем, на эту тему вам товарищ Смоленцев лучше расскажет.

– И не только расскажу, – ответил Смоленцев. – Вот беда многих товарищей здесь – наплевательское отношение к своему здоровью: что-то острое вылечат, а остальное принимают как должное, «мы себя не щадили». А от всяких хронических и незаметных болячек мрут еще вернее, чем от пуль – при том что и медицина эти «сбои организма» лечит гораздо хуже, чем острый кризис. Вы, Иван Антонович, уже здоровье испортили – и оттого не выработаете до конца весь отпущенный вам срок, раньше нас покинете, а это непорядок. Причем поправить его можно не совсем традиционным методом – нашел я одного кадра, еще в Самарканде, теперь в Москву пригласил, все наши товарищи уже у него побывали. Хоть завтра съездим, курс лечения пройдете. И проживете дольше лет на двадцать. Напишете еще много отличных книг.

– Но как же… – замялся Ефремов. – Мне из Института палеонтологии уйти и про мою науку забыть?

– Ну отчего же, – сказал Смоленцев, – был в будущем такой Игорь Можейко, он же Кир Булычев, вполне успевал совмещать, попробуйте и вы. Предвижу ответ на ваш вопрос: там вы в итоге сделали выбор в пользу литературы, но это произошло через несколько лет, ну а в текущей здесь истории, с учетом изменений – и в вашей судьбе, и вообще, – очень может быть, что вам и выбирать не придется.

– Я надеюсь, вы не будете на меня в обиде, что кое-какие ваши мысли из будущих книг – об этике и эстетике – я уже в свои выступления и труды включил? – произнес Сталин. – Потому можете считать, что мы вам долг отдаем за то заимствование. Творите – а мы издадим и даже экранизуем. Хотя пока это сложный вопрос, нет уверенности, что современное состояние кинематографа позволит действительно хорошо передать ваши будущие книги – но и над этим мы будем работать, перенимая опыт кино иного времени.

– Мечтаю сыграть Фай Родис, – сказала Лючия. – Или здесь у этой героини уже будет русское имя?

– Мне кажется, что эта роль куда больше бы для Анны Петровны подошла, – заметил Пономаренко, – но товарищ Лазарева у нас человек очень занятой. Хотя после «Высоты» – отчего бы нет? А вы, товарищ Смоленцева, в том фильме сыграли бы Чеди Даан – так, кажется, ее звали?

Лазарев Михаил Петрович,

вице-адмирал, трижды Герой Советского Союза,

зам. министра ВМФ СССР, Адмирал Победы.

Из лекции в военно-морском училище М. В. Фрунзе.

Ленинград, 30 октября 1953 г.

Товарищи курсанты, какая лекция была у вас последней перед нашей встречей – военно-морская история? Поднимите руки, кто считает, что запоминание дат и имен давно минувших сражений не нужно современному морскому офицеру. Не стесняйтесь, я сам так когда-то считал в ваши годы, к моему великому сожалению. После пришлось уже во время службы наверстывать, читая, – а времени и возможности было не так много.

История нужна, чтобы мы могли гордиться традицией предков. Детям и внукам победителей нельзя позорить их память. Да, можно привести в пример традицию британского флота – я имею в виду вовсе не британских политиков, Адмиралтейство и высшие штабы, которые часто были и неповоротливы, консервативны, недопустимо медлительны в принятии решений. Я говорю про простых моряков, которых воспитывали в духе – никогда не отступай и не уступай, пока можешь выстрелить ещё хотя бы раз! Всегда нападай, если есть хоть малейшая возможность причинить противнику вред! И не считай врагов, их от этого меньше не станет! Да, Британия часто была нам врагом – но вот эти качества их моряков заслуживают уважения. И должны быть учтены в вероятной будущей войне – победить такого врага больше чести.

Немецкий флот такой традиции не имел. Хотя у них были вполне совершенные технически корабли и хорошо подготовленные моряки – а артиллерийское дело и борьба за живучесть поставлены даже выше, чем у англичан. Но вся их манера боя была построена по принципу – ударь там и тогда, где противник слаб, уклонись там, где он сильнее. Да, диверсии тоже нужны и полезны, но когда все крутится только и исключительно вокруг них, туши свет! Потому что на войне случается момент истины, «битва за шверпункт», когда решается все, и надо вырвать свою победу здесь и сейчас – иначе завтра вас уже не будет, или обстановка необратимо изменится не в вашу пользу. А вот с этим у немцев была полная катастрофа.

Вы знаете тому множество примеров. Бой при Ла-Плате, когда Лангсдорф совершенно бездарно погубил свой «Адмирал Шпее». Норвежское море, апрель сорокового – когда Лютьенс с двумя линкорами драпанул от «Ринауна», подставив нарвикский отряд под разгром. Баренцево море, лето сорок первого – когда германский флот, в отличие от нашего СФ, ничего не сделал для того, чтобы помочь своим войскам на приморском фланге, вместо этого занявшись набегами на наших рыбаков – скорбим о гибели «Тумана» и «Пассата», но общим результатом было, что Мурманск немцы взять не смогли, и не в последнюю очередь благодаря нашим морским десантам и обстрелам с моря. Список всех германских морских побед – это, в подавляющем большинстве, удавшиеся диверсии, когда «враг спину подставил, а нам повезло»: потопление «Худа», «Глориеса», рейд «Шеера» в Южную Атлантику в сорок первом. Ну и, конечно, их подводные корсары – я имею в виду не специфику подплава, исключающую открытый эскадренный бой, а совершенно идиотскую расстановку приоритетов. Если для адмирала Деница тоннаж был главным и единственным критерием успешности – и потопленный транспорт-порожняк где-то у черта на куличках всерьез считался равным такому же транспорту с десантом или снабжением во время стратегической операции противника, – то кто ему доктор? Понятно, что в первом случае атаковать легче и безопаснее. Но любой военный человек должен понимать – любое наше действие, приближающее нашу победу в войне, в конечном счете уменьшает наши общие потери. Немцы же этого не осознавали совершенно – или же, что еще хуже, считали по-подлому: пусть кто-то другой кладет голову за победу, а конкретно я буду после вкушать ее плоды. А потому, видя, что бой может быть насмерть, лучше уклониться – дождемся другого раза, когда враг не будет готов. Вот только «другого раза» может и не быть – что в реальности и случилось.

И даже действия «берсерка» Тиле в целом не выходят за рамки диверсий. Отчего этот герой кригсмарине совершенно не блистал, когда немцы терпели жестокие поражения от нас, в Баренцевом море и северной Норвегии? Другое дело, охота в бескрайнем океане, где так сложно тебя поймать. Ему очень повезло с «Куин Элизабет» и «Айовой». Он сумел выиграть «по очкам» бой возле Бреста – навалился всеми силами на слабейший британский отряд, и тут же удрал в базу, как только запахло генеральным сражением. Но не смог вытянуть Лиссабонскую битву, когда имел реальные шансы не просто нанести американцам тяжелые потери, но полностью уничтожить их конвой – однако предпочел выйти из боя, гордясь, что опять формально победил «по очкам». А стратегическим результатом было, что немцы так и не смогли ликвидировать португальский плацдарм союзников, откуда меньше чем через полгода началось американское наступление, и не сумели высвободить свои войска, ударные танковые дивизии Роммеля, которых в тот момент им очень не хватало на советско-германском фронте, как раз во время битвы на Висле и освобождения Варшавы. Причем «спасенная» Тиле эскадра через несколько месяцев бесславно и бесполезно погибла в Тулонском сражении. Добавлю, что «адмирал-берсерк» у Лиссабона проявил совершенно недостаточные организаторские качества – формально будучи главой объединенного немецко-франко-итальянского флота Еврорейха, фактически во время битвы управлял лишь германским отрядом, хотя имел чрезвычайные властные полномочия от самого Гитлера. Вся сила и удача Тиле была в том, что он первым (и единственным) в германском флоте понял эффективность совместного действия разнородных сил – надводной эскадры, подлодок и авиации – и эта тактика на какое-то время застала англичан врасплох, не встречались они прежде с таким в европейских водах, не сразу подобрали ключик, пропустили первый удар. Однако нет сомнения, что очень скоро бы его везение кончилось – как и случилось при Тулоне, когда еврорейховский флот под командой адмирала Кранке, «верного ученика Тиле», был уничтожен нами именно по такому рецепту, работой нашей авиации, надводной эскадры и лодок, в четкой связке друг с другом. Да, в той битве я командовал подводными силами. А адмирал Басистый, осуществляющий общее руководство, сумел организовать взаимодействие между советской Средиземноморской эскадрой и флотом Народной Италии – намного лучше, чем Тиле у Лиссабона.

Товарищи, я рассказываю вам это, чтобы подвести к мысли: традиция – это не только гордость за предков, но и их опыт. История (и не только военная) становится мертвой наукой, когда сводится к зубрежке бесполезных фактов прошлого, как в царской Академии Генштаба обожали валить кандидатов на вопросе, сколько слонов было в войске Ганнибала. Но история становится нашим опытом, когда мы пытаемся понять, отчего произошло то или иное событие, как флотоводец или правитель принял то или иное решение. И этот методологический опыт может быть востребован даже сегодня.

Вот пример: Петр Первый, отвоевав у шведов эту территорию, где мы сейчас находимся, построил Петербург. Безопасность столицы, да просто стратегия, если на карту взглянуть, настоятельно требовала вести дальнейшие военные действия в Прибалтике и Финляндии. Что невозможно без военного флота – которого у России на тот момент не было совсем. Напомню, что флот – это не только корабли и моряки, это прежде всего система, позволяющая флот строить: верфи, заводы (на тот момент – пушечные, парусные, канатные), учебные заведения, готовящие моряков. Если все это есть – то флот бессмертен, он возрождается даже при полной гибели эскадр. Но ничего этого у Петра на 1703 год не было – начинать приходилось с полного ноля. При том что у шведов флот был – и именно в указанном мной контексте. Вполне современный и мощный флот с боевым опытом войн с Данией (которая тогда была вполне серьезной европейской державой). Ну а Швеция на тот момент претендовала на роль северной сверхдержавы, считая Балтику своим «озером».

Шведский флот имел несколько десятков многопалубных парусных линкоров – по тем временам, это как американские авианосцы сейчас. И огромное количество более мелких кораблей. Нам построить равный по силе, а тем более превосходящий флот было невозможно, и Петр Первый это понимал. Невозможно хотя бы потому, что корабельный лес полагается выдерживать несколько лет, чтоб не гнил. И нет обученных людей – не только офицеров, даже матросов в Голландии поначалу пришлось нанимать, исторический факт. А мощности спешно построенных верфей катастрофически уступают шведским, и опытных кораблестроителей тоже нет. Однако война идет – и воевать как-то надо здесь и сейчас!

Что говорите, поморы? Верно, арктический флот России на тот момент был лучшим. Если землепроходцы на своих корабликах и на Шпицберген-Грумант ходили, и на восток за Таймыр, а регулярные рейсы на Мангазею были обычным делом. Но вы учтите, что торговые моряки не приучены к строю, не требуется это им – а значит, в эскадренной службе от них проку мало. И поморский коч размером, а также в постройке и управлении им сильно отличается от многопушечного фрегата. Так, что поморы были лишь несколько более подходящим ресурсом для создания флота, и не более того. Они были сильны у себя дома, на севере – куда бы европейский флот не сунулся, ну что делать парусным линкорам во льдах? А на Балтике, повторяю, война уже идет, и как-то решать боевые задачи надо, и что делать?

Решение Петра было гениальным. У России не было морского флота – но с давних времен имелся речной флот. Кто там изощрялся по поводу двух русских бед – ну с дураками вопрос опустим, не мы одни от них страдали – кому интересно, прочтите, что творилось у англичан в Балаклаве в Крымскую войну, только своего Льва Толстого у них не нашлось ту дурость и воровство описать. А вот роль дорог у нас издавна играли реки – а потому хватало людей, которые умели строить гребные корабли и сами были привычны к веслу. При том что гребная мелочь куда менее требовательна к выучке экипажа, может быть построена в большом числе, и плевать, что сгниет через пару лет, она дешева, новых настроим. Она непригодна для господства на море – ну так нам этого и не надо, господствуйте себе от нашего берега подальше, нам от того ни жарко ни холодно. Конечно, выглядит это совершенно непрезентабельно в сравнении с парусными линкорами и фрегатами – но боевые задачи решает, а что еще нужно на войне?

И настал для шведов кошмар: русские воюют не по правилам! Где морские баталии – это черт знает что! 31 мая 1702 года бой на Псковском озере между шведской эскадрой командора Лешерна – пять судов, и посаженным на карбасы отрядом солдат полковника Толбухина. Итог – шведы выбиты из пролива, русские прорвались в Чудское озеро, шведская 4-пушечная яхта «Флундран» взята на абордаж и стала русским трофеем. 15 июня – русский отряд, четыреста солдат под командой подполковника Островского, на соймах и карбасах атакует шведскую эскадру вице-адмирала Нумерса, три бригантины (от 5 до 12 пушек), три галиота (от 6 до 14 пушек) и две лодки, в устье реки Вороны на Ладожском озере. Нумерс бежал, имея значительные потери в людях и повреждения кораблей. 10 июля – бой между отрядом русских карбасов под началом генерала Гулица и четырьмя шведскими судами на Чудском озере, русскими взята на абордаж 12-пушечная яхта «Виват». 27 августа – 30 карбасов с русской пехотой, командир полковник Тыртов, атакуют шведскую флотилию все того же Нумерса возле Кексгольма. Потеряв пять кораблей (два сожжены, два взяты на абордаж, один потоплен), Нумерс удрал в Выборг, оставив Ладожское озеро в нашей полной власти, больше шведы туда и не совались. Ну и наконец «небывалое бывает»: вошедший во все анналы бой в устье Невы, когда шведские корабли «Гедан» и «Астрильд» были взяты на абордаж русским десантом под командой самого Петра и Меньшикова. Наверное, этот швед Нумерс был редкостным долбо…ом: три раза подряд на одни и те же грабли – это талант надо иметь. Были еще бой на Чудском озере, когда из всей шведской флотилии в пятнадцать вымпелов спасся лишь один. И два шведских судна, взятых на абордаж у Нарвы. Замечу, что по тем временам, яхта с двенадцатью пушками – это примерно как сейчас миноносец. А мы выставляли против них рыбацкую посуду, какую можно было найти в каждой прибрежной деревне. И побеждали, захватив господство еще не на море, но на реках и озерах. Строго говоря, это формально был даже не флот, а армия? Ну так побеждали они шведский флот – а значит, могли и сами считаться моряками?

Для Финского залива потребовались уже кораблики посерьезнее. Тут и до шведов наконец дошло – и они начали строить галеры. Однако же эта здравая идея обесценивалась установкой тяжелых корабельных пушек, что сильно увеличивало осадку – и в итоге это были боевые единицы, непригодные для мелководных финских шхер и слишком слабые для открытого моря. У нас тоже поначалу пытались строить что-то похожее, – но быстро сообразили, и перешли к скампавеям. Что есть по факту речной струг, на которых Стенька Разин ходил, только чуть больше размером и парус косой, осадка метр всего, вооружение – одна полевая трехфунтовка, и то не для морского боя, а чтоб десант огнем сопровождать. И началось для шведов продолжение кошмара, уже применительно к финскому побережью, ну а морем владейте – это нам никак не мешает.

Хотя и на море бывало всякое. Под конец той войны было, когда русские десанты совершали массовые набеги на шведское побережье, чтоб Швецию к миру принудить. Все тот же «армейский флот» – но шведский флот настоящий, помешать не сумел никак! Мало того, был еще и Гренгам, когда наш десантный отряд на переходе, в море, столкнулся со шведской эскадрой – по всем канонам, тут должно быть избиение десанта, но наш командующий Голицын, сухопутный генерал, не моряк – этого не знал. И сумел сначала заманить погнавшихся за ним шведов в шхеры и на мелководье (в шведских водах!), а затем уже по традиции – вперед на абордаж. В итоге четыре фрегата стали нашими трофеями, остальные сбежали. Хотя честно скажу: этот бой был уже «на баллистической вершине» возможностей, все на волоске висело – что было бы, окажись берег чуть дальше, – но заслуга сухопутной крысы Голицына в том, что он этот волосок разглядел и сумел по нему пройти. А шведские профессиональные моряки – не смогли!

И еще заслуга предков. Что этот удачный опыт они не возвели в абсолют, а трезво оценили его пределы, не крича о «чисто русском морском пути – парус дурак, весло молодец». Все имеет свои границы – когда уже во второй половине девятнадцатого века парагвайцы попытались так же брать на абордаж аргентинские броненосцы на реке Парана, то были жестоко биты – пушки и ружья уже малость совершеннее, дальнобойность и скорострельность выше. А вот русский флот сумел тот опыт вспомнить, творчески переосмыслив – я наши минные катера на Дунае имею в виду, тоже ведь часто были не боевые единицы спецпостройки, а разъездные паровые катера с кораблей и даже прогулочная посуда. Однако же сумели на отдельно взятом Дунае наше господство обеспечить – турецкий флот нам там не мешал.

А теперь, внимание, вопрос. Вы на месте нашего военного советника во флоте дружественной нам малой страны, которой угрожает американская агрессия с моря. Но нет у вас ни линкоров, ни авианосцев, а есть… ну, что-то вроде того, что мы Вьетнаму поставляли, как числится в справочнике Джена. Оборонительные возможности – также примерно Вьетнаму соответствуют, то есть ПВО есть, ВВС в большинстве истребители, от налета палубной авиации как-то прикрыть могут, но нанести врагу поражение, как мы японцам в сорок пятом возле Цусимы, никак нет. Противник настроен предельно решительно и намерен не ограничиться авиаударами, а после артиллерийской поддержки высадить десант. У вас есть какое-то ограниченное время на подготовку – но резко усилить свой флот и авиацию возможности нет. Ваши действия – с учетом того, что я вам рассказал, – как бы выглядела петровская тактика сегодня?

Торпедные катера – верно, мы их вьетнамцам поставляли. Но все-таки это не настолько дешевый расходный материал, как рыбачьи лодки для Петра Первого – разменивать один, даже два катера на эсминец или десантный транспорт еще можно, а потерять десяток безвозмездно – это катастрофа. А такое случится, прикажи вы атаковать американцев открыто. Японцам за всю тихоокеанскую войну это не удавалось ни разу – хотя торпедных катеров имели несколько сотен, да еще к ним в довесок пару тысяч катеров-камикадзе под занавес. Даже ночью – вам параметры стандартного американского радара, сопряженного с системой управления огнем, напомнить? Не дадут вам выйти на дистанцию пуска торпед, расстреляют на подходе. И учтите, что даже дружественным странам мы не даем 65-сантиметровые с самонаведением – так что стрелять придется накоротке.

Верно – вспомнили, за что Шабалин вторую Золотую Звезду получил. Ночной бой в Японском море, три дивизиона наших катеров против японской эскадры. Если у врага радары – значит, надо ставить помехи, сделать его слепым и глухим, а себя зрячим и сохраняющим связь. Организовать радиоподавление: раз берег наш – это возможно, с мощных береговых станций. Сбрасывать «обманки», которых наделать заранее – простейший уголковый отражатель даст на радаре засечку, как крейсер. Организовать взаимодействие и связь между всеми своими силами. Ну и сама игра – уже на равных, как вы ее проведете. Правильно, можно еще мины выставить – но тогда вам надо будет четко просчитать возможные действия противника, куда он пойдет после вашей атаки, и конечно, чтобы самим не подорваться. Есть хотя бы одна подлодка – задействовать и ее, как «засадный полк». Да и истребители могут помочь хотя бы в штурмовой атаке на корабли охранения. Поскольку противнику будет очень трудно вести бой одновременно против подводной, надводной и воздушной угрозы. Особенно если вам удастся заранее просчитать его стандартные, «уставные» действия. Именно так и случается, что слабейший побеждает гораздо более сильного.

Товарищи курсанты, я хочу, чтобы вы поняли – путь, который вы выбрали, Родину защищать, – это даже не работа, не профессия. Это – обет, который вы на себя добровольно приняли. Чтобы когда пришел час войны – с новым гитлером, или с американским империализмом, да хоть с уэллсовскими марсианами или с чертями из пекла, – вы принесли победу Отечеству – которое вас кормило, обеспечивало всем, избавляло от трудового долга, ради того, чтобы вы могли выполнить долг боевой. То есть ставили путь к победе, выполнение поставленной боевой задачи выше, чем сохранение собственной жизни. Нет, нам не нужны камикадзе, что желали погибнуть за своего императора без разницы, будет выигран или проигран бой – мои слова следует понимать: сумел победить и остаться живым – хорошо; победил, и самому тоже не хватило сил или умения, чтобы выжить – вечная вам память; но остаться жить ценой отданной врагу победы – это позор, который считался за доблесть лишь у гитлеровцев. Вы должны быть готовы умереть за свою Родину – но стараться сделать все, чтобы те, кто против вас, умирали за свою родину еще большим числом. Для того вам следует, во-первых, всячески изучать вверенный вам инструмент – те силы и средства, которыми вам доведется командовать, знать досконально свои возможности в конкретной обстановке – включая и состояние техники, и подготовку и моральное состояние личного состава, и гидрометеоусловия – да все что угодно, вплоть до особенности работы снабженцев. Подчеркиваю: вы должны знать не только то, что предусмотрено уставом, но и сверх того – насколько реально в чрезвычайной ситуации выйти за грань. Потому что, во-вторых, запомните и это, вряд ли вам придется воевать в ситуации, когда «при своем трехкратном превосходстве в кораблях и десятикратном в авиации, говорить о военно-морском искусстве просто неуместно». Это слова американского адмирала Спрюэнса после одной из завершающих битв минувшей войны. Намного более вероятно, что противник будет номинально сильнее вас – но также именно из-за этого действовать предсказуемо, по уставу. Значит, вам надо придумать то, чего он не предусмотрел. И нивелировать его общий перевес в силах – своим локальным перевесом в месте боя. Что достигается организацией взаимодействия своих сил. Хороший пример этого – Дальневосточная кампания сорок пятого года, когда японский флот, формально превосходящий наш ТОФ в разы, был полностью уничтожен, при минимальных наших потерях.

Я хочу, чтобы вы поняли, товарищи: офицер живет ради войны. А в мирное время – ради подготовки к войне. Живет в долг – отчетливо понимая, что с началом войны этот долг будет ему предъявлен к оплате. И – чтобы не погибнуть без пользы в самом начале, а после победы опыт следующему поколению передавать – быть творческой личностью. Ну кто решил, что таковыми должны быть лишь художники, поэты и им подобная публика? Хотя бы потому, что техника меняется – представьте, как бы справился флотоводец Первой мировой войны, сумей он каким-то волшебным образом перенестись на мостик флагмана эскадры в войну минувшую? Где уже нет «ютландов», но есть сражения палубной авиации. А представьте, как изменится военно-морская тактика, когда на вооружение массово пойдут ракетные снаряды, достающие врага за сотню миль – и прототипы этого оружия уже есть и использовались нашим флотом, я потопление «Тирпица» имею в виду. Нет, что было в Шанхае, про то позвольте пока не отвечать и в детали не вдаваться. Хотя в «лучах смерти» вы сомневаетесь совершенно справедливо. Скажу лишь, что это оружие – грозное, но не абсолютное, и акт его применения не только военный, но и политический. И от него тоже можно защищаться – на последних курсах вас будут этому учить.

Я закончил, товарищи, спасибо за внимание[24].

«Третья мировая война. Выпуск 5».

«Кольер уикли» (фантазия)

Убей американца! Сколько раз увидишь – столько раз и убей.

Солдат Иван Сидоров не знал, за что ему следует так ненавидеть янки. Но ненавидел, потому что так сказал политрук. Который рассказывал на обязательном ежедневном «политчасе», что американцы спят и видят, как бы им всех русских обратить в рабов, «как у них негры были», или как было при царе. Когда трудящемуся человеку – голод и лишения, а паразит-хозяин шампанское пьет.

– Так и у нас голодали, – поднял руку какой-то солдатик из второго взвода. – Батя мой в тридцать третьем помер. Поскольку весь хлеб отобрали.

– Твой отец голодал ради идеи социализма, – ответил политрук, – а при царе и капитале – ради удовольствия кровососов-эксплуататоров. Разницы не видишь?

На следующий день того солдата уже не было – ночью пришли, забрали. Или в штрафной батальон, или сразу в ГУЛАГ – и что лучше, неизвестно. Сам виноват, зачем болтал? Мамка еще говорила: «Будешь слишком умным, на Колыму попадешь. А делай, что велят, авось советская власть тебя не забудет».

Жизнь казалась солдату Сидорову ясной и прямой, как штык винтовки. Родился, работал в своем колхозе, затем армия, и вот война – если не убьют, то снова колхоз, успеть бы жениться, и чтоб детей и внуков побольше, было кому в старости содержать, а то будет один-двое сыновей, их на следующей войне убьют, и что тогда делать? Пока же в армии хоть кормят хорошо, дома мясо далеко не каждый день. Ну а что война – так куда денешься? Может, еще и повезет прийти домой живым и с медалями, героем – будут тогда все девчонки млеть, только выбирай, на ком жениться. И сам председатель будет тебя по имени-отчеству, как соседа Степана Андреевича, кто с той войны без ноги пришел, но с сержантскими погонами и «полным бантом», все четыре Славы. За Родину, за Сталина – стреляй в тех, на кого офицер укажет!

Заграница сначала удивила Ивана Сидорова тем, что тут даже в деревенских домах было электричество и телефон (дома – лишь в правлении). И одевались все по-городскому, как дома лишь председатель да начальство из района могло себе позволить (а всем прочим – телогрейка да кирзовые сапоги). И в домах у них стояла хорошая городская мебель, а у некоторых даже были собственные автомобили! А где же тут бедный угнетаемый пролетариат? Наверное, эти, с красными повязками, «активисты-коммунисты», что нас радостно встречают. Но все-таки, на взгляд Ивана Сидорова, это все было неправильно – эксплуататору полагалось жить во дворце со слугами, или в поместье (как бывший барский дом, теперь правление колхоза), ну на самый край по-мужицки, в крепком хозяйстве, но одном на все село, как же могут два мироеда в одной деревне ужиться? А тут, если посмотреть, куркулями были многие, если не большинство!

– Они богатые, потому что из колоний кровь высасывали, – говорил политрук, – на них негры работали в каком-нибудь Конго или Сенегале. А еще, мы предпочитали быть беднее, но сильнее, чтобы армия у нас была лучшая, а не как в сорок первом – «десять винтовок на весь батальон, в каждой винтовке последний патрон», и на немецкие танки в атаку с палками ходили. Ну а эти, как стрекозлы, пей и гуляй, зима далеко. У нас тоже могло быть так, как враг народа Бухарин предлагал, чтоб ситцев побольше, а не стали и угля – тогда бы Гитлер нас всех завоевал, все отнял, а нас в рабы. Теперь американцы так хотят – не позволим!

Армия у СССР, на взгляд Ивана Сидорова, и в самом деле была лучшей, раз наши наступали. И политрук говорил, что танк Т-54 лучший в мире и автомат Калашникова превосходит американский «гаранд». И вообще, мы прошли в ту войну две трети Европы – теперь надо до конца, и еще до Америки, чтобы дело Сталина по всему миру. Чтобы везде был один, советский порядок! В установлении которого в Европе рядовой Сидоров принимал участие – его 101-й гвардейский Костромской полк, находясь во втором эшелоне, первые недели советского наступления был занят исключительно оккупационной работой, наравне с войсками НКВД. Так что Сидоров видел, как людей (мужчин и женщин отдельно) грузили в товарные вагоны для отправки в ГУЛАГ. Как проводили мобилизацию в «трудовые батальоны» (также мужчин и женщин порознь, безжалостно разлучая семьи – встретитесь после войны). Как тем немногим, кому повезло быть оставленным дома (например, железнодорожникам), выдавали разрешительные документы вместе с продуктовыми карточками – прикрепляющие людей к месту работы под страхом ареста или даже расстрела. Как толпой гнали на погрузку детей, чьи родители были объявлены «врагами коммунизма». Как из больниц вышвыривали наружу пациентов (даже лежачих), освобождая место под госпитали. Как расстреливали нарушивших порядок – тех, у кого находили несданное оружие (хотя бы охотничье ружье), радиоприемник, фотоаппарат, иностранную валюту, запас продуктов. Уроки прошлой Великой войны были учтены, безотказно работала машина организации гражданского тыла воюющей армии – механизм бездушный и безжалостный, превращающий людей в полезные функции и отбраковывающий негодных. Все для фронта, все для победы – и каждый обязан делать что-то нужное этой цели, или не имел права на жизнь.

«А разве у нас в мирное время дома не так? – подумал Сидоров. – Каждый обязан делать лишь то, что ему предпишут, и за нарушение кара. И нам, мужикам, и начальству, партийным, – вон как было в тридцать седьмом, когда и их головы летели. Да, каждому дадут необходимый мизер – и койку, и пайку, и лодырничать не допустят, – но и подняться в крепкие хозяева не позволят, говоря: если ты для себя, то отрываешь от общества. А здесь не так – каждый свободен: кто глуп, неумел и ленив, тот беден, как угнетаемый пролетарий, а кто жилку имеет и старание, тот живет как у нас большое начальство, и ему никто слова не скажет. Теперь, значит, партийные хотят, чтобы повсюду было как у нас.

Мелькнула мысль о побеге – бросить автомат, скинуть мундир, раздобыть штатскую одежку и прибиться к какой-нибудь семье, хоть в батраки, на первых порах. Но нет – поймают, без документов. И без языка – а выдать себя за потомка эмигрантов-беляков еще хуже, таких в СМЕРШ сразу даже не стреляют, а вешают. И мать тоже тогда в ГУЛАГ, а малолетних сестренок в детдома. Нет уж, от добра добра не ищут – живой пока, и ладно, кормят хорошо, у командира на хорошем счету, как отличник боевой и политической подготовки, авось так до конца войны и будет. Ну а эти «раскулачиваемые», они ж мне не родня!

А затем пришел приказ полку отправляться на передовую. Под атомные снаряды и бомбы, под гусеницы американских танков – да, в сводках говорят, что мы наступаем, но, видать, потери большие, раз второй эшелон посылают в бой? Убьют на чужбине, похоронят – и все ради того, чтоб большие партийные комиссары Сталину доложили в Москве. Жил как баран в стаде, и сдохну как баран, так и останется мечтой выбиться в справные хозяева. А если наши победят, то даже если он, Иван Сидоров, домой живым вернется и сыновей родит, то и им достанется или прожить подневольными баранами «как велят», или сдохнуть на будущей войне. Когда вот она, желанная свобода, на той стороне – свобода, где от тебя одного все зависит. Политрук говорит «угнетение», ну так слава богу, руки не из задницы растут, и не лодырь, не пьянь – а в ихние рокфеллеры мне и не надо, вот так бы пожить, как эти, которых мы здесь в Сибирь!

Рядовой Иван Сидоров был застрелен политруком при попытке перебежать к американским войскам, обороняющим Гавр. Он стал первым из советских солдат, выбравших свободу. Первая песчинка грядущего обвала – когда гора, на вид несокрушимая, вдруг рушится в пропасть[25].

Анна Лазарева

Все, никаких государственных дел на сегодня – только отдых, дом и дети!

Мой Адмирал к обеду не будет – звонил, что в министерстве задерживается. Знаю, что в его истории наша первая атомарина «Ленинский комсомол» была больше опытовым, чем боевым кораблем – из-за частых аварий атомного «котла», до того доходило, что зараженный радиацией воздух по всем отсекам вентилировали, чтобы машинной вахте меньше доставалось. Микротрещины в арматуре реактора – не знали еще, что не годится нержавеющая сталь, титан нужен. А с этим металлом у нас здесь почти не работали, всю отрасль и технологию пришлось заново создавать. Но сказали Партия и товарищ Сталин «надо», и сделали – недешевой ценой, хотя сведения от «воронежцев» очень помогли. Михаил Петрович и товарищ Сирый сколько раз в Ленинград ездили в командировки, и в Горький на «Красное Сормово», а про Севмаш наш молчу. И мне случалось своего Адмирала сопровождать в поездках – и не только в качестве жены, но и с полномочиями от Пономаренко. Сейчас технические проблемы в основном решили – не скажу, что на «акулах» все гладко и без единой аварии, но в сравнении с тем, что было там… Я, пару лет в войну на Севмаше прослужив, да и после с людьми вроде Базилевского и Курчатова общаясь, теперь, как мой Адмирал шутит, сама могу на инженерный диплом экзамен сдавать. Так организация подготовки кадров для советского атомного флота и тактические вопросы (взаимодействие атомарин с надводными кораблями и авиацией) тоже времени требуют – чем мой Михаил Петрович и занят. Но три дня назад на встречу с будущим гением советской фантастики все же время нашел. Ой, ну решила же – сегодня никаких дел и даже мыслей о них!

Осень – несколько дней выдались погожих, золотых, мы всей семьей по парку гуляли. А сейчас снова дождь бьет по лужам, и ветер гнет деревья на бульварах. Меня со службы на казенном ЗИМе отвозят до нашего дома на Ленинградке, сейчас я попросила высадить меня на углу, где детский садик, хотела сама за Илюшей зайти, вдруг ребенок промокнет и простынет, а у меня большой зонт, как раз на такую погоду. Но оказалось, что моего сыночка домработница тетя Паша забрала, всего четверть часа назад – вот жаль, что не изобрели еще «сотовых» телефонов, не договориться, не спросить. И я, пока до парадной шла, сто шагов всего, сама вымокнуть успела – дождь косой, с ветром, зонтик наизнанку рвет, удержать его, а также шляпку и полы с подолом, ни сил ни рук не хватает. В одежды дует как в паруса – этот «летящий» фасон (из будущего заимствованный) мне идет очень, и самой нравится, и выглядит эффектно, но сегодня мне было бы лучше пальто с рукавами надеть. Зонт вывернуло и треплет, вырывает, не удержу! Уф, вот и моя парадная – хорошо, в магазин мне не надо, тетя Паша должна была сходить днем, еще до того, как за ребенком. А кому-то приходится в такую погоду – после работы, в автобусе, в метро, в очередях. Хотя обслуживанию населения у нас должное внимание уделяется – магазины, а также парикмахерские, ателье и прочие заведения до восьми, а то и до девяти вечера открыты, и ассортимент на прилавках вполне достаточный. И цены снижают каждый год 1 апреля – а зарплата растет. Ой, ну опять я – привыкла уже все оценивать, искать непорядок. Хватит на сегодня!

Пост охраны внизу – меня узнают, но удостоверение показываю, как положено. И к себе на четвертый этаж – ну вот, наконец дома! Владик и Илюша в прихожую выбегают, а Олюшка спит еще. Сбрасываю намокшую накидку, тетя Паша принимает, ворчит «в такую погоду добрый хозяин собаку на улицу не выгонит». Так нет у нас собаки, разве что кота думаю завести, тем более что Юра Смоленцев обещал одного из котят от самого Партизана отдать, знаменитого на два флота «бойцового кота», что с войны при бригаде «песцов» обитается, все еще в добром здравии. Туфли мокрые насквозь – ну, тут рецепт знаю еще мамин, внутрь старых сухих газет напихать, и к батарее. Мой зонтик улететь не успел, но поломало его жестоко – завтра тетя Паша в починку снесет. Откалываю шляпу с вуалью от прически, спасибо золингеновским булавкам, а то бы я без головного убора осталась. Платье тоже промокло, даже под накидкой – скорее к себе в комнату, переодеться в сухое, по-домашнему, в шелковый халат (или кимоно – что-то китайское или японское, Юншен на день рождения подарил), и в столовую, что у нас сегодня на обед? Грибной день: суп и соленые грузди с картошечкой. Ну вот, все сыты и в тепле. А за окном дождь льет совершенно по-осеннему, и ветер такой, что стекла дрожат. Приятно, что мы в квартире, а не в землянке, – и нет войны.

Владик просит помочь ему задачку решить. Нет, не по арифметике – а по задаче в картинках, на логическое мышление (и с условием в ответ заранее не подглядывать). Что на картинке – трое ребят, туристы на природе, палатку у реки поставили. И вопросы – ну это просто на наблюдательность, «судоходна ли река» – а зачем тогда вышка с навигационными знаками на берегу? «На чем ребята приехали» – если присмотреться, то можно заметить, велосипедный ключ на земле лежит. «Опытные ли туристы» – ну это уже слишком, я-то знаю, что в низине лагерь не разбивают в мирное время, там и влага стоит, и комары – это лишь на войне, если от чужих глаз укрыться, – но откуда третьеклассник это может знать, если не деревенский? Ну а вопрос о глубине и ширине реки – это вообще: я могу прочесть, что знаки на навигационной вышке обозначают, все эти шары и прямоугольники, но откуда их знать школьнику, не речнику и не моряку? Хотя – пусть запомнят, полезно!

И таких задач – полная книга. Полезно – мышление развивает. Когда ты можешь даже что-то не знать – но по косвенным вычислить, правильный вывод сделать. Интересно, учили ли этому детей там, в школе иной истории – не просто зазубренное повторять, а думать своей головой, факты увязывать, сопоставлять? Владик у меня молодец, про ключ верно заметил, и про подсолнух в землю воткнутый, и про поплавки на удочках, отнесенные против течения – только про знаки не знал – это я ему и подсказала. У меня ведь сколько раз было – из Архангельска на Севмаш и обратно, на катере по Северной Двине.

– Мама, а кто такие бакинские комиссары? Наша классная, Фаина Павловна, сказала, что герои революции, подробнее после узнаете, когда будете историю СССР в следующем классе изучать. А мы к 7 ноября выступление готовим, с такими стихами:

Темен Баку, дымен Баку. Отчаянье. Ночь. Нефть. Решетка у лба и пуля в боку Для тех, кто не скрыл гнев. Фонтаном встает восемнадцатый год, Беспомощен и суров. Британская Индия маршем шлет Своих офицеров. Им нефть нужна, им нужен хлопок. А хлыст и поход – их страсть… Но пуще хочет английский сапог Смять Советскую власть.

Все так и было, мой сыночек. Народная власть, установленная в Баку, как указал Ленин, была подавлена белогвардейцами при помощи английских войск. Двадцать шесть комиссаров-большевиков были схвачены врагами и расстреляны на другом берегу Каспия, в пустыне. Восемнадцатый год – когда только что был Октябрь. И четырнадцать держав пошли на нас войной, чтобы отнять нашу свободу. Но мы выстояли и победили.

– Англичане были как Гитлер? Хотели всех завоевать и поработить? Ну как Семка Гусь из пятого класса, что у нас деньги на завтраки отнимал. Думал, раз он сильный, то ему можно – а как получил, да еще и от своего отца, то тихий ходит и даже со мной первым здоровается.

Была тут история весной – тот хулиган на два года старше моего сына, зато Владика «сам Смоленцев» приемам обучал. Ну и папа этого Гусева после своему отпрыску ремня всыпал, ум вколачивая в попу, раз в голове нет. Ну а ты, сыночек, прав – в мире, пока капитализм существует, точно так же: сильный у слабого отнимает, что хочет, потому и надо нашей стране сильной быть, чтобы никто не смел нам угрожать и, что-то от нас требовать. Чтобы весь мир знал – советские своих не бросают, и тронешь нашего – ответишь, кто бы ты ни был!

Знаю, что не все англичане были такими, было и «руки прочь от Советской России», и «мы не позволим воевать нашему правительству, не дадим и французам, потому что Франция живет нашим углем», и отказ грузить оружие белополякам. Но также было – английские интервенты на нашей земле, английский флот, рвущийся к Петрограду в девятнадцатом, и концлагерь на острове Мудьюг. И даже в том стихотворении, отчего «британская Индия» – а потому что так было реально, вот запомнила лекции по истории, как в восемнадцатом английский генерал Маллесон брал Ашхабад, имея под своей командой регулярную британскую армию, 19-й Пенджабский полк, и эти угнетенные индусы, в отличие от лондонских пролетариев, исправно стреляли в большевиков, потому что так велели белые сахибы. И это было как раз во время расправы с бакинскими комиссарами, после чего бравый английский генерал хотел вести свое войско на Ташкент, марионеточное (формально – эсеровское) правительство Фунтикова держалось исключительно на английских штыках – и когда британцы в начале девятнадцатого ушли с Закаспия (по политическим мотивам), то и Фунтиков слетел, замененный уже открытой белогвардейской диктатурой, без всякой игры в демократию. Причем этот бывший глава «закаспийского правительства» жить уехал частным порядком в Советскую Россию, куда-то под Астрахань. Лишь в середине двадцатых вспомнили про него и какую роль он сыграл в казни «двадцати шести» – процесс был публичный, в Баку, материалы в архивах сохранились, как этот гад все валил на англичан, а сам будто невиноватый, – не помогло, осудили и расстреляли. К нашей же теме возвращаясь – тогда Англия как государство вела себя с нами как враг. А потому все прочее следует отнести к душевным терзаниям бандита, который, может, и правда совестью мучился и колебался и сомневался, но раз совершил, то виновен и получи!

А ведь когда-то я так не думала! Сейчас сама себя часто ловлю на мысли, что интернационализм во мне остался лишь к тем нациям, что в наш социалистический лагерь вошли. К итальянцам особенно теплое, даже к немцам со снисхождением, а к американцам и англичанам – да напади на них завтра тотальная эбола, я слезинки не уроню! Может, это под влиянием моего Адмирала – как он рассказывал, в его времени «общечеловек» вроде ругательства был у истинных патриотов?

Звонок в дверь – кто там, неужели мой Адмирал, вроде рано еще ему? Нет, Лючия пришла и детей привела. С моими тут же междусобойчик устроили, а римлянка ко мне с вопросом:

– Аня, так что Пономаренко скажем насчет супергероев? Он же до завтра нам срок дал подумать.

Ой, а я забыла совсем! У нас инициатива наказуема – помимо плановых дел, на тебя запросто могут повесить что-то по твоей же идее. Ну, а третьего дня Лючия увидела очередной комикс Фаньера (в СССР не издается, боже упаси – но свежую западную прессу мы, «инквизиция», для сведения получаем). Она и раньше эти фантазии месье видела – но тут у Юрки ума «хватило» подробно перевести. Чтоб было понятно – комиксы в их газетах, как и популярный стиль «пин ап», – это вовсе не порнография, там все хоть и на грани, но в пределах приличия, чтобы картинки не из-под полы рассматривать, а на стенку повесить не стыдясь. Так что на первый взгляд «русская ведьма Люцифера» смотрелась даже забавно, и подписи тоже без нецензурщины, но с намеками, если хорошо английский знать – ночами влетает красное отродье ада в окна к мирным нью-йоркским обывателям и предлагает заняться непристойными вещами, попутно заражая вирусом коммунизма (что, по-фаньеровски уже и через «это» тоже передается?), а заодно воруя американские секреты и устраивая подлости тем, кто в их вере тверд. Как Лючия отреагировала, зная ее характер, представьте сами – страшно вообразить, какой китайской казни подвергся бы Фаньер, окажись он рядом. А пока досталось бедному Юрке – за то, что «ты обещал – этот… уже к осени в инвалидном кресле будет!»

А Пономаренко ответил – ссорьтесь дома, а нам нужно продуктивное для СССР. Например, в мире «Рассвета» наши советские люди, а особенно молодежь, увлекалась комиксами и фильмами про всяких там человеков-пауков, бэтменов и прочих суперменов. Что есть непорядок – но и запрещать будет еще хуже, чтоб не создать запретный плод. Значит, нужны наши советские супергерои – придумайте, какие.

А что придумывать, подруга – жизнь придумала уже. Читала я ту фантастику, Конюшевского, про «особую группу Ставки» – так у нас такое уже есть! «Те, кто приходит ночью» – кого немцы боялись до ужаса, на Севере, под Ленинградом. Кто из Варшавы сестру Рокоссовского вытаскивал, кто в Будапеште работал в январе сорок четвертого, кто папу римского спасал, кто Гитлера поймал, кто брал японскую «лабораторию 731» – список продолжить можно. И откорректировать – что-то скрыть, что-то приукрасить, пропаганда же, можно даже чуть мистики добавить, или не стоит? И врагов изобразим – а вот тут не скрывать, что они дьяволу поклонялись под конец. Ну и как месье Фаньер от самого Геббельса указания получал, что писать, – а после успел к американцам переметнуться. Ведь в сравнении с тем, что твой благоверный со товарищи реально творил, все эти супермены тихо в сторонке стоят! И надо, чтобы наши (и итальянские тоже) мальчишки это хорошо усвоили. Для начала комиксы (или рассказы в картинках, если не нравится западное слово), ну а после и сериал снимем.

– Аня, а я думала… Прочла вот Гайдара про Тимура и команду. И как бы они же в войну.

Ну, если очень хочется, можно придумать, были тимуровцы, стали бойцы и партизаны, ну а после – Особая группа Ставки, подчиненная лично Сталину. Сценаристов подключим, художников – выйдет красиво! А на западе пусть про вампиров и оборотней рисуют, если им охота, сидя дома в тапочках, нервы пощекотать. Я же, Люся, такой ужас видела, что мне по-настоящему было страшно. Не далее чем сегодня ночью.

– Аня, тебя что, опять хотели убить? – Лючия стала похожа на пантеру перед прыжком. – Отчего я ничего не знаю?

Да нет, всего лишь сон. В котором я была женщиной из несветлого будущего – жила где-то на окраине и в шесть часов утра спешила на остановку «маршрутки», чтобы доехать до метро и успеть к восьми на работу, иначе штраф, а то и уволят, хозяин говорит – «не при совке живем». Темно, холодно, лужи под ногами, слякоть сверху в лицо сечет, но зонтик боюсь открыть, если его вывернет, то платить за починку, – лучше натянуть до глаз шерстяную шапку-колпак и поднять воротник бесформенного уродливого пальто, называемого «пуховик». Улица пустая, фонари горят редко, идти страшно одной – надежда лишь, что хулиганы еще спят. А после работы надо еще в «универсам» за продуктами, дома буду не раньше девяти вечера, и еще надо накормить мужа и сына, затем час перед телевизором, какой-то сериал, и спать. А завтра все то же самое, и так день за днем, год за годом… Как в романе «Мать» Горького, самое начало, про жизнь рабочих – такая же тоска и беспросвет!

– Мне Юрий рассказывал про то время, – кивнула Лючия, – так ведь не будет этого здесь? Если и товарищ Сталин, и Пономаренко, и все мы – знаем и хотим не допустить.

Люся, так знаешь, отчего я испугалась? Настоящий ужас был, когда проснулась и мне какую-то минуту казалось, что там я настоящая, а все, что здесь – мой Адмирал, мои дети, товарищи Сталин, Пономаренко, Ефремов с его еще не написанной «Андромедой», – это сон после прочитанной книжки. Я с кровати вскочила, к зеркалу подбежала и даже ущипнула себя – и лишь тогда успокоилась. Ты ведь знаешь, у нас в войну было куда тяжелее – но мы верили, что вот будет Победа, и совсем по-другому заживем. А это большая разница – сверхусилие, когда очень нужен рывок, но вот там впереди уже видна победа, или серые беспросветные будни, которые навсегда.

– Возможно, ты во сне к своему двойнику в иной истории подключилась, как я однажды, – говорит Лючия. – Хотя по годам не сходится. А может, это была дочка твоя там?

Я сжала кулаки. Мой Адмирал сказал мне, что там я погибла, в сорок четвертом. Но может, та «партизанка Таня» все-таки не я была? И тогда в капитализме жила моя Олюшка, что сейчас в детской спит? Вырастет, и будет перед каким-то быдлом унижаться, «учредитель, будь толстым и гордым – бей пролетария в хамскую морду». Ненавижу, мрази, ради своих детей все сделаю, чтобы у нас было иначе.

– А вот посмотрим! – весело ответила Лючия. – Мы же все можем. И доживем до тех лет – как нам сказал этот… Аня, ну все путаю я это имя, Бахадыр или Багадур? Кто мне «для здоровья» молоточком по спине стучал. Хотя на здоровье я пока не жаловалась!

Я тоже улыбнулась, вспомнив. Лючия, хотя и вступила в Партию, по морали остается истовой католичкой. Категорически настояла, чтобы во время этой процедуры не присутствовал никто из мужчин, за исключением ее ненаглядного Юрочки. При том что мы не раздевались, оставались в платьях, когда ложились на коврик для массажа. А этого хорошего человека, целителя, зовут Бахадыр, на их языке – «богатырь». Что не жалуешься, хорошо – но подтянуть все равно не мешает, для профилактики. Уж если такие люди к нему ходили, как сама знаешь кто. И работал он – не только молоточком и не только по спине, как это по науке называется, я объяснить не могу, поскольку не врач. Но результатом довольна, а что наука этот эффект пока не объясняет – так «есть многое на свете, друг Горацио». Ничего – изучим, опишем, внедрим! Кстати, может, и мне к нему завтра съездить? Вот ведь, на войне годами не простужались – а тут немного ноги промочила, и страшно уже.

Тетя Паша чай принесла – пьем, сидим, беседуем. За окном темно уже, и дождь в стекло барабанит. Да, Люся, ты мне до завтра один из своих зонтиков не одолжишь? А то я сегодня без единственной цветной «трости» осталась, а складные слишком хлипкие для такой погоды. А завтра я в твоем РИМе новый куплю, такой же, как у китайских сестричек, – чтоб от любого ненастья меня спасал и не было подрыва авторитета, «мы тут самые знатные дамы из нашей провинции Хубэй, а оттого имеем право на самый большой размер зонта». Думаю, мне пойдет, чтобы купол побольше, укрыться вдвоем-втроем.

– Ко мне поднимешься, выберешь сама, из моей коллекции, – улыбается Лючия, – у меня тоже сегодня вырывало, ну прямо день летающих зонтиков какой-то. Погода, как у нас в Риме зимой, – а хочется, чтобы скорее снег, лыжи, Новый год. Аня, так это что выходит, я все больше русской становлюсь?

По радио новости слышны – в Китае все еще война, в Камбодже (у границы с Вьетнамом) война. И новое – в Лаосе война, войска Таиланда форсировали Меконг, прибрежные города (включая Вьентьян) уже захвачены. А Франция (пока еще формально – хозяйка этой территории) молчит. Хотя скоро в Париже переговоры должны наконец начаться по индокитайскому урегулированию, с участием всех сторон. А раз интересы СССР затронуты – значит, и нашей службы тоже коснется.

Вот империалисты проклятые – не дадут отдохнуть!

«Правда», 4 ноября 1953 года (альт-ист)

Запущен первый гидроагрегат Волжской ГЭС.

Империалисты мечтали, что СССР, измученный разрушительной войной, сам упадет в загребущие лапы их концессий и кредитов. Однако же советский народ, под мудрым руководством товарища Сталина и Коммунистической партии, уже в 1946 году восстановил довоенную промышленную мощь, а в 1949-м превзошел ее вдвое[26]. Новые заводы нуждались в энергии – и в 1947 году советским правительством было принято решение о строительстве на Волге каскада гидроэлектростанций[27]. Строили всей страной – турбины и генераторы делает Ленинград, электрооборудование – Запорожье, всего задействованы полторы тысячи предприятий со всего СССР, десятки научно-исследовательских институтов. Поскольку волжский проект замышлялся испытательным полигоном для будущих ГЭС на реках Сибири и Дальнего Востока.

Критики проекта утверждали неизбежность катастрофического влияния плотины ГЭС на природу, вреда для экономики. Забыв, что Волга не раз уже показывала свой буйный нрав – наводнение 1926 года принесло многомиллионные убытки и жертвы, особенно пострадали тогда города Саратов (почти полностью затопленный) и Горький. Еще более разрушительным было наводнение 1908 года, когда под водой оказалась даже пятая часть кварталов и улиц Москвы. Теперь этого не будет больше никогда! Тем более что предполагаемый вред от создания ГЭС был учтен и сведен к минимуму: так, из зоны будущего затопления эвакуировались целые деревни (иногда даже вместе с домами, которые разбирались и собирались на новом месте), также неотъемлемой частью каскада являются рыбоподъемники, позволяющие рыбе ценных осетровых пород проходить на нерест в верховья Волги. А также строительство рыборазводных заводов, причем в бассейне не одной Волги, но и Терека, Урала.

Завершение строительства планируется на 1956 год. Это будет крупнейшая электростанция не только в Европе, но и в мире – мощностью в два миллиона киловатт, это три Днепрогэса. И у нас нет сомнений, что этот срок будет выдержан! Советский народ, под руководством Партии, готов к новым трудовым победам[28].

Иван Антонович Ефремов

В этот раз машина была одна – все тот же черный ЗИМ с Кунцевичем за рулем. В салоне сидел Юрий Смоленцев.

– Небольшой инструктаж, Иван Антонович. Вы, уж простите, по-настоящему не служили, правила «делай как я» не знаете. Хотя вам должно быть знакомо понятие «аутогенная тренировка», при вашем круге интересов?

– Метод Шульца, год тридцать второй, – ответил Ефремов. – Читал про такое, но самому не доводилось.

– Ну, значит, что такое «релаксация» знаете? Полное расслабление, мысли из головы вон, вам легко и приятно, даже не думаете, а представляете себе что-то легкое, чистое, возвышенное – и растворяетесь в этом, как сахар в воде. По крайней мере, у меня этот образ выходил быстрее всего. Это к тому, Иван Антонович, что по идее лечение на вас должно по-всякому подействовать, но если вы себя в такой транс введете, эффект будет гораздо больший.

– А что за человек, кто это делает?

– Хороший человек. Зовите его просто Бахадыр, не любит он, когда к нему официально, по фамилии. Случилось мне с этим целителем пересечься, когда я в Самарканде был в сорок девятом, при каких обстоятельствах, вопрос отдельный – но забыть такого человека я не мог и два года назад уговорил его в Москву перебраться. Подробнее он вам сам про себя скажет, если захочет. Ну а не захочет, значит, и не надо.

– Я думал, в вашем ведомстве служат лишь с идеальным здоровьем.

– А вы, Иван Антонович, не замечали, что на войне люди редко болеют, хотя условия самые зверские? Как, например, на холоде, под дождем, на земле часами лежать – и никакого воспаления легких.

– И в экспедициях тоже, – ответил Ефремов, – когда знаешь, что нельзя болеть, никто тебя не заменит.

– Вот только оборотная сторона, что ничего из ничего не берется, значит, какой-то неприкосновенный запас наш при этом организм сжигает – после на несколько лет раньше помрем, а не хочется. Кроме того, в Самарканде я слышал абсолютно всерьез, как Бахадыр кого-то почти с того света вытянул с диагнозом «рак в запущенной стадии» – да я за одно это к нему из профилактики ходить буду минимум в месяц раз. Как-то так выходит, что наша научная медицина хорошо лечит случаи экстренные, вроде ран и увечий – с хроническими болячками, которые иногда даже не болячки вовсе, а «сбой настройки» организма, успехи куда более скромные, а ведь от этих незаметных расстройств помирают тоже. Да вы же сами помните, что вам в госпитале сказали после обследования – нужен отпуск, санаторий, длительные процедуры, иначе никак. Вы отказались – ну, значит, придется вам по-быстрому и без отрыва от работы здоровье править.

Все верно, в госпитале, где обследованием руководил сам Князев – врач с К-25, Ивана Антоновича не обрадовали. Правда, серьезных болезней вроде бы и не нашли, даже сердце, несмотря на пережитый инфаркт, работало пока вполне нормально. Прописали принимать витамины, больше отдыхать и не слишком надрываться на работе – все, как обычно врачи в таких случаях и советуют.

Вот только Князев сказал, что в ином будущем, уже в 1955 году, врачи заподозрили у Ефремова «средиземноморскую лихорадку» – она же «армянская», она же «еврейская», она же «периодическая болезнь». Похоже, именно ее приступы и случались раз в несколько лет, начиная с 1929 года. Болезнь редкая в наших местах, наследственная (хотя Ефремов не помнил, чтобы у кого-то из родных было что-то похожее), но проявляющаяся обычно при сильных стрессах – труднодиагностируемая даже в будущем. Обнаружить ее, пока не начался приступ, – вообще невозможно. И, по мнению Князева, в будущем действительно серьезные проблемы с сердцем у Ефремова должны начаться именно из-за нее – такая это поганая болезнь, что способна изменять ткани организма, в его случае – сердца. А как сердечная ткань не в порядке станет или уже стала – тут уж…

Есть лекарство и от «средиземноморской», уже и здесь, в начале 50-х годов, разработали, – но терапия должна быть долгой, возможно, многолетней, под регулярным наблюдением врача. Тем более что возраст у вас, Иван Антонович… уже не молодой человек, сорок пять лет, наверняка не скажешь, как лекарство подействует, не будет ли опасных побочных эффектов. В общем, постоянный врачебный присмотр необходим… Потому-то Ефремов и предпочел отказаться, решил пока попробовать тот «нетрадицонный» метод, о котором рассказывал Смоленцев…

Так, за разговором, и приехали – как определил Ефремов, вроде бы в Замоскворечье, частный сектор, заборы. Странно – если это человек такой непростой, что ж ваша служба ему квартиру получше не подыскала?

– А это уже его, Бахадыра, условие. Не быть в «золотой клетке» – а чтоб дорога к нему для всякого человека была открыта. Так что пришлось уважить. В общем, Иван Антонович, не удивляйтесь ничему, а делайте как мы. Да, предупредить забыл – Бахадыр верующий мусульманин, отнеситесь к этому с уважением.

Кунцевич посигналил. Выглянул молодой человек в ватнике, открыл ворота, и сразу закрыл, впустив ЗИМ. Слева то ли грядки, то ли клумбы, справа сарай, а прямо – большой дом с верандой. Ефремов прошел к крыльцу, вслед за Смоленцевым и Кунцевичем.

– Салям алейкум!

Хозяин, узбек лет пятидесяти, одет по-городскому, лишь тюбетейка на голове.

– Здравствуйте, товарищи!

Женщина с улыбкой выглянула из кухни – русская, средних лет.

– Мя-яу!

Черный, как смоль, кот у ног трется, гостей совершенно не боясь.

В комнате обстановка, как в московской квартире – на полу ковер, чтобы без обуви ходить, два мягких дивана, между ними маленький столик, на нем блюдо с восточными сладостями и чашки. Только гости уселись, хозяйка чайник принесла, разлила горячий чай.

– С гормолой? – спросил Смоленцев. И, обернувшись, Ефремову: – Тоже лечебный.

А затем хозяину:

– Вот, уважаемый Бахадыр, тот хороший человек, о котором я вам рассказывал, – Иван Антонович Ефремов, ученый и писатель. Объездил в экспедициях всю Среднюю Азию еще до войны, бывал и в ваших краях, но, вот оказалось, страдает наследственной болезнью – «армянской лихорадкой», если вы про нее слышали, раз в несколько лет возвращается и осложнения на сердце дает. Я очень хочу, чтобы он жил долго и счастливо и много еще успел сделать.

Бахадыр внимательно посмотрел на Ефремова. И сказал:

– Аллах знает, сколько отмерено каждому из нас. И это плохо, когда кто-то не проживает своей меры. Полученные по наследству болезни – тоже облегчить можно.

И добавил:

– Ложись сюда.

Войлочный коврик у стены – размером как раз, чтобы лечь взрослому человеку. Ефремов снял пиджак и лег, как указал Бахадыр, лицом вниз. Вспомнив, что сказал Смоленцев – попытался вызвать в себе такое состояние. Почувствовал, как пальцы целителя сильно, но мягко ощупывают его голову, затылок, спину. Затем были удары, какие-то странные, не сильные, но иногда болезненные – по затылку, по шее, по позвоночнику, по всей длине рук и ног. После целитель стал разминать ему спину, мял, а в завершение резко надавил несколько раз, будто делал искусственное дыхание. Велел перевернуться на спину, повторил процедуру. В завершение положил руки на живот Ивану Антоновичу и стал нараспев произносить слова молитвы по-узбекски. Сколько прошло времени – пять минут, или час?

Ефремов встал, по телу разливалась слабость, но ощущение было приятным, как после отдыха. Опустился на диван, взял чашку с горячим чаем. Остыть не успел – нет, Наташа, хозяйка, подлила еще. Бахадыр сидел на диване напротив и тоже пил чай. Затем взглянул на Кунцевича и Смоленцева – кто следующий?

Ефремов мог наблюдать за процессом со стороны. В руках у Бахадыра были обточенные деревяшки, две или три, он брал попеременно то одну, то другую, приставлял к точке на теле пациента один конец, а по другому ударял деревянным же молотком. Затем он делал что-то похожее на массаж, то сильно, то осторожно – не механически, а следя за результатом, вот ему что-то не понравилось, он вернулся к месту, уже обработанному, повторил. Или даже не мял, а просто сидел, наложив руки на пациента, в полной неподвижности и молчании. И завершил так же, пением молитвы. Все заняло, как засек по часам Иван Антонович, пятнадцать минут.

И столько же у него ушло на третьего пациента.

А после они сидели все вместе и пили чай – и Наташа рядом с Бахадыром, и кот где-то под ногами.

– В пятницу бы приехали, плов был, – сказал Бахадыр, – настоящий узбекский плов. Есть правильно – это тоже важно. Вы же не будете в вашу дорогую машину, и керосин заливать? Человек, он крепче сделан, но и его повредить легко, если делать что-то неправильно.

Ефремов спросил – можно ли такому научиться? Бахадыр усмехнулся в ответ.

– Нет, тут дар нужен. Мне вот дед передал, незадолго до смерти – так и должно быть, через поколение. Я раньше был как все – жил, работал. А теперь вот Аллах мне путь указал. Делать, чтобы люди не помирали прежде, чем им отпущено. Чтобы ты жил долго, чтобы он жил долго, чтоб весь народ наш жил долго. И буду так, сколько мне Аллах дозволит.

Попили еще чай, простились. Сели в ЗИМ, парень в ватнике открыл ворота.

– Вот так, – сказал Смоленцев, – истинно божий человек. Ибо по его мнению Бог и Аллах – это лишь имена одного и того же на разных языках у разных народов. Потому – любому человеку надлежит помочь, без разницы, мусульманин он, или вообще безбожник. Грешникам лишь нельзя, поскольку они людей убивают – но можно солдатам, кто от этих грешников защищает. Такая вот диалектика. И кстати, молитва в конце – тоже часть лечения: было однажды, что он мне ее не прочел, так такое ощущение внутри, что тебя взболтали и не отстоялось.

– Что это за метод? – спросил Ефремов. – Слышал я о многом и в тех краях, но о таком – никогда.

– А бог знает, – ответил Смоленцев, – но работает, проверено. Когда у человека астма и врачи ничего сделать не могут, лишь облегчить – а Бахадыр поработал, и нет болезни, в госпитале обследовали, только руками развели – на моей памяти было, в прошлом году. И другие случаи задокументированы. Как это у него получается, медицине непонятно, несмотря на грозные приказы свыше изучить и перенять. А как тут изучать будешь, что измерять и чем? Бахадыр же твердит одно – есть дар, который не каждому доступен. Может, и в само деле это особенность персонально его и по наследству? Пока что он нас лечит, и дай ему бог здоровья и долгих лет!

– Так что ж вы его в таком месте поселили? А вдруг случится с ним что?

– Обижаете, Иван Антонович! – вступил в разговор Кунцевич. – Как думаете, паренек от какой конторы у него на воротах стоял? И «маяк» есть в соседнем доме с телефоном, и местная милиция в курсе и с полным пониманием. Ну, и всей подозрительной публике здесь твердо внушено, что против такого хорошего человека даже замышлять что-то недоброе очень чревато. Как и тех трогать, кто к Бахадыру или от него идет, даже самой ночью по темному переулку.

– А что, к нему и ночью приходят?

– Скорее, уходят. Вам сейчас спать не хочется после его процедуры? В Самарканде у него в доме целая комната была отведена для этого – хочешь, сразу домой иди, хочешь, поспи немного. И здесь такое бывает, хотя очень редко, на веранде спальные места есть. Однако же как вы себя чувствуете, Иван Антонович? По-хорошему, вам бы надо сюда еще раза четыре или пять, с интервалом в неделю. И снова после в госпитале обследоваться, чтоб быть спокойным.

– Да трудно сказать. Вроде легкость чувствую. И дышать легче.

– Ну, значит, процесс пошел. Вы здоровье свое берегите, Иван Антонович, мы очень на вас рассчитываем.

– Прочел я то, что вы мне дали – про иное время.

– Значит, задачу оценили? Чтобы организм всего общества вылечить. Не хирургией, а такой вот тонкой настройкой. Острые кризисы мы лечить умеем – разрезать, вычистить, выжечь и заново сшить, за ценой не постояв. Только ведь не было там войны, а хронические болячки накапливались, пока не рвануло. Вот и думаем, куда молоточком ткнуть, по каким точкам, чтоб здоровье в норму пришло. И главное, сам принцип пока непонятен. Что есть норма, идеал, к которому стремиться – вот вы нам это и укажете, хотя бы в первом приближении.

– Вы уверены, что я справлюсь?

– Там ведь сумели. Если даже после всех катаклизмов слова «Туманность Андромеды» у нас ассоциируется с миром победившего коммунизма.

– Если не секрет, зачем это лично вам, товарищ Кунцевич? Коль история разделилась и тому миру мы никак уже не поможем.

– Объяснение, что этот мир теперь мой и я за него болею, подойдет? И интересно в плане общеисторическом, даже философском. Там всякие самки собаки кричали, что коммунизм – это тупик на пути общественного развития. Но если здесь он победит, значит, случившееся там лишь частный случай, а не общий закон.

– Осознаете себя творцом истории?

– Ну, Иван Антонович, мы же люди, а не боги. И в то же время каждый из нас историю делает. Как еще Омар Хайям заметил:

Океан, состоящий из капель, велик.

Из песчинок слагается материк.

Твой приход и уход не имеют значенья –

Просто муха в окно залетела на миг.

Гриб Михаил Иванович —

в ноябре 1953 г. полковник, Герой Советского Союза,

командир 6-го гвардейского истребительного полка ТОФ.

Написанное позже войдет в книгу мемуаров «В небе Вьетнама», Воениздат, 1963. (альт-ист.)

Готовились над морем воевать – над джунглями сражаемся.

После конфликта пятидесятого мы в боях не были – в Корее стояли, на самом юге. Наши рубились с американцами над Янцзы – а мы их опыт изучали лишь теоретически. Хотя и у нас было неспокойно, Япония рядом – но до драки все ж не доходило. Один раз было, штатовский разведчик RB-29 в нашу зону залетел, так его сбили «ночники» ПВО, не мы. И они же еще три или четыре раза поднимались на перехват – не настолько американцы безбашенные, чтоб после урока пятидесятого года в наше небо днем лезть. Ну а даже Миг-17, на который мы перевооружились в самом начале пятьдесят второго, ночью слепой, так что готовили нас на случай возможной большой войны или крупного конфликта, как в пятидесятом.

Во Вьетнам нас перебазировали в самом конце пятьдесят второго, так что Новый год встречали уже на новом месте. Был план – в проработке я, как комполка, участвовал – дальнего группового перелета, если брать подвесные баки, то, по расчетам, на пределе должно хватить. Вылет с островов Ченкуджо – тех самых, с которых мы в пятидесятых взлетали, когда над Корейским проливам показывали американцам, где раки зимуют – с посадкой в Куалине, это на острове Тайвань, наши по итогам того дела в пятидесятом в аренду взяли, ну прямо как на Балтике Ханко перед войной. Но решили все же не рисковать и отправили морским конвоем. Истребители не разбирали, а грузили на авиатранспорта – бывшие ленд-лизовские авианосцы-эскортники «Владивосток» и «Хабаровск», теперь разжалованные до транспортов, палубы коротки для реактивных, но в ангар принять могут нормально. Что сильно сократило и облегчило нам развертывание – хотя как «миги» в Хайфоне после выгрузки везли до временной полосы, с которой уже взлетали и за лидером, на штатный наш аэродром, – это отдельная песня!

Вьетнамцы народ хороший – русских любят. На корейцев похожи, только ростом еще мельче. И такие же трудолюбивые, как муравьи. Бетон укладывали на полосе – трудовой энтузиазм, как в известном романе Катаева «Время, вперед». Бетонка здесь не роскошь, а необходимость – мы прибыли в самом начале сухого сезона, а как начнутся дожди, самая укатанная грунтовая полоса превращается в болото. Аэродромное обслуживание и охрана были частью наши, частью вьетнамцы, жили мы в домиках, французами построенных (тут и в колониальное время аэродром был), кормили нас хорошо, хотя вьетнамская кухня – это очень сильно на любителя (рис, рис, еще раз рис – мы уже в Корее были этим сыты по горло). Приправой курятина или свинина (мясо змей или черепах, о которых нам дома рассказывал замполит – это, оказывается, тут лишь для аристократов или по большим праздникам), ну еще много зелени и разнообразные соусы, и еще рыба и креветки. В общем, жить было можно. По выходным ездили в Ханой, кино смотреть в нашем посольстве. Только свободного времени было не слишком много – если не летали, то изучали будущий театр военных действий.

Эти занятия с нами проводили не вьетнамцы, а наши. Ухорезы вроде известного мне Куницына рассказывали, что такое джунгли и как в них выжить, если не дай бог, собьют. Чего следует опасаться, какие растения съедобные, а какие нет. Тут опасные звери водятся, и тигры есть, и крокодилы – но больше бойтесь ядовитой мелочи, укусит, и до госпиталя не доживете.

– А вообще, самое опасное существо в джунглях – это человек. Здесь в ДРВ, особенно на равнине, с этим в целом порядок – и население к нам лояльно, и лесной патруль есть, кто за территорию отвечает, не только вражьи диверсы, но и сбитые летчики тоже в их компетенции – главное, чтоб вас за американца или француза не приняли, таких бывало, что и до властей не доводят. А вот в горах племена живут, которые на равнинных издавна смотрят с высокомерием, ну чисто как у нас на Кавказе, где в каждой долине свой клан и все воины, землепашцев презирают. И французы, это зная, из горцев здесь набирали карателей в свои колониальные части – сейчас народная власть свою работу ведет, но старые привычки остались, и ЦРУ воду мутит, так что вполне реально наткнуться на скрытого врага. Ну а на севере, в Китае, и на западе, в Лаосе, – там откровенный винегрет: и партизанский край встретишь, где народ вполне себе наш, и явную враждебность, могут и повязать и сдать, и просто рабскую апатию, привыкли бояться любого, кто над ними с палкой. Но, в отличие от Камбоджи, тут вас даже в худшем случае сразу не убьют: белый человек в плену – это и предмет торга, и объект для мести, да и усвоили уже атаманы местных «бандер», что могут такие, как мы, в гости прийти, если нас обидеть, и весь твой клан помножить на ноль. Только в яме сидеть, пока выкупят, – это удовольствие сильно ниже среднего.

Вывод ясен – если что, максимально тянуть на восток, к дружеской территории. Которая тут в навигационном отношении очень плохая – сплошной зеленый ковер, под которым никаких ориентиров, и горы (а видимость в сезон дождей никакая – врезаться можно запросто). Понятно, отчего нас перебросили, а не кого-то с фронта у реки Янцзы – в морской авиации штурманская подготовка всегда была на голову выше. А у нас в полку считай большинство – пилоты первого класса, «готов к выполнению боевых задач в сложных метеоусловиях, и ночью, и днем». Ну и все ж помогло, что перебросили нас в сухой сезон, нормальная погода, когда мы район осваивали. И все равно было, что капитану Сапегину из второй эскадрильи над лесом катапультироваться пришлось – хорошо, нашли его быстро, живым и здоровым. Тут климат такой, что технику держать в исправном состоянии большие проблемы – и ржавеет все быстро, и гниет. А технари-вьетнамцы, при всем их усердии, опыта еще не имеют, а наши инженеры местные условия знают плохо.

К октябрю пятьдесят третьего нас тут была полноценная смешанная дивизия, три истребительных полка и бомбардировочный на Ил-28. Тогда еще вьетнамских пилотов на реактивных не было, они лишь на штурмовиках летали, винтовые «илы», привет с прошлой войны. Ну и конечно, на связных и транспортных Ан-2 (самый распространенный во Вьетнаме гражданский самолет, наряду с «дугласами»). Бомбардировщикам и пришлось повоевать, когда летом китайцы через границу шли, ну а мы в прикрытие взлетали, но никакого противника в воздухе не видели. А в конце октября началось уже и для нас – когда Таиланд в Лаос вторгся. Сказал замполит – поскольку крепко американских капиталистов прижало, сообразили, что сейчас весь Индокитай потеряют, вот и сагитировали своего цепного песика напасть. Ну а подробнее пусть дипломаты разбираются, а наше дело – вот враг, бей его.

Вьетнам, по сравнению с Кореей, страна куда менее развитая. А Лаос – это вообще глухомань. Дорог там мало, а железных и шоссе вообще нет – основной транспорт по реке. И если с нашей стороны еще проложили несколько грунтовок, по которым машины могли ездить в сухой сезон, то с таиландской их не было совсем. Поскольку и не нужно – великая река Меконг как раз по границе, в дожди разливается как море, и множество притоков в нее впадает, с той и с нашей стороны. И тянутся по ним караваны всего, что плавает, а суша – сплошные джунгли, и такие же зеленые бугры гор, реки меж ними по долинам текут. Деревни еще можно различить, по проплешинам (и террасам на склоне) рисовых полей. А сколько-то значимые города вдоль Меконга, – и эту самую обжитую часть таиландский агрессор в первые дни захватил, как немцы у нас в блицкриг, теперь в глубь территории рвется, «чтобы свою помещичье-капиталистическую власть установить». Кстати, словом, которое наши переводят как «помещик», тут зовут любого хозяина, а не только землевладельца.

Сопровождать «двадцать восьмые» одно удовольствие – их крейсерская скорость с «мигами» почти равна. Но и у них проблема, хотя полк морской, а цели плавучие – но мелкие, по которым даже топмачтовое бомбометание малоэффективно, торпеды бросать тем более как из пушек по воробьям, а бомбить с пикирования реактивные не могут. Затем сообразили работать кассетными бомбами и напалмом, дело пошло веселее. Но все равно, штурмовики оказались эффективнее – идут над самой водой, утюжат пушками и РС, и так заход за заходом, пока там ничего живого не остается. Но их эскортировать намаешься, больно разная скорость, и они по долинам проскакивают, вот нравятся отчего-то вьетнамцам малые высоты, а нам над ними «змейкой», и только смотри, чтобы не в гору. А в октябре тут еще дождит и видимость соответствующая!

И вот сшиблись с американцами. Ф-84Ф, «тандерстрики», силуэтом на наши «миги» похожи и по летным данным близки. Четверка из облаков вывалилась, и Витьку Кузьминых сбили, он даже катапультироваться не успел. И сразу назад в тучи, ну чисто немцы! Затем еще раз попробовали, но тут уже не удалось им, снова удрали. Нас пятеро еще осталось, против их четверых. И у соседнего полка потери были, да еще и штурмовикам досталось. Мы злые – все ж не сорок первый, и что в Китае было три года назад, помним. Так что сквитаться стало уже делом принципа.

Разведка сообщает (а где ж вы раньше были, черти?!), что у американцев там РЛС, на тайском берегу. А на реактивных скоростях вертеть головой уже не всегда помогает, дистанция выхода в атаку тоже заметно больше, так что если врага на тебя по локатору наводят, ты можешь просто не успеть заметить (особенно если видимость не «миллион на миллион»). У нас же приказ: Меконг не перелетать, – по крайней мере пока. Зато буквально на следующий день в Хайфоне сел Хе-277Р, летающий радар и постановщик помех, этих «немцев», устаревших как бомбардировщики, именно так и переоборудуют, взаимодействовали мы с ними еще в Корее. После такие самолеты делали на базе пассажирских, где экипажу работать было гораздо удобнее, – а на самых первых переделанных из бомбардировщиков даже гермокабины так и остались лишь для прежнего экипажа, основная в носу, и башня-капсула хвостового стрелка, а радиометристы весь полет сидели в бывшем бомбоотсеке, в меховых комбезах и кислородных масках, при температуре минус пятьдесят. Но в начале пятидесятых вопрос стоял – получить результат быстро и дешево, имея в строю еще какое-то число старых бомбардировщиков, пока не выработавших свой летный ресурс. Так что потерпите, ребята, – надо, если Родина и Партия велят. А уж мы позаботимся, чтоб американцам было еще хуже!

Летим как обычно, штурмовики внизу, мы над ними, а «хейнкель» в полутораста километрах позади круги нарезает. И вот в наушниках условный сигнал, есть! Летят охотнички навстречу, ну давайте, лишь бы не спугнуть – азартно! Экраны кругового обзора тогда уже были, но лишь в наземной ПВО, а не у истребителей – так что по цифрам еще понять надо было, где появится противник. Ну и тогдашние локаторы еще не умели высоту цели определять, а лишь наклонную дальность, станции с высотометрами в войска пошли лишь в пятьдесят шестом. Головой верчу и прикидываю, а как бы я сам на месте американцев атаковал?

И вот, как было сговорено, когда те уже почти готовы, наши обрубают им обзор, ставят активные помехи. А нам целеуказание идет. Мы сегодня полной эскадрильей – одно звено остается в прикрытии, а две четверки рвутся вперед. Только бы эти за Меконг не ушли – а впрочем, если чуть, то границу нарушить можем, доказывай после, что мы там были!

Вижу цель – снова четверка «тандерстриков», на встречно-пересекающихся, чуть ниже. Ну решитесь же на лобовую, а затем «собачья свалка», – это наш бой! Нет, вираж вправо, и рванули прочь, не захотели четверо против восьмерых, благоразумные. Но все же скорость у МиГ-17 на форсаже чуть побольше – задняя пара оказалась на дистанции огня. Ведомый аж в воздухе взорвался, а ведущий с дымом вниз пошел, ну вот, катапультировался, парашют мелькнул. А передняя пара успела все же на свою территорию. Меконг под нами – и с «хейнкеля» приказывают, назад. Черт с границей, но дальше нас дальше прикрыть не могут, и есть шанс нарваться на такую же засаду, как когда Витьку сбили. Отворачиваем – живите пока!

А что внизу творится – мама не горюй! Полк или даже эскадрилью за мелкими транспортами не пошлют – таких штурмовики ищут, летая парой или четверкой на свободную охоту (благо что с реки деться некуда). Рыбаков конечно, жалко, – но все-таки наши стараются совсем уж мелочь и одиночную не атаковать, а вот если что-то покрупнее и корыт больше одного, да еще с них по нам из пулеметов стреляют, значит, враг, топи не сомневаясь. А когда такие охотники (или партизаны из джунглей, не знаю) сообщат, что обнаружили на реке целый конвой, тогда вылет всем полком, штурмовики работают, мы прикрываем. И когда «илы» ходят по головам, повторяя раз за разом, добивая все, что шевелится, – то даже на земле в окопе страшно, ну а на воде, где укрыться негде и напалм на поверхности горит, – это сущий ад. После уже узнали от разведки, что в тот раз тайцы свежие войска везли, тысячи две – это целый пехотный полк получается, и лишь немногие спаслись, на берег выплыли, и то без оружия, а все тылы и запасы на дно ушли, была воинская часть, стали ошметки на переформирование. Так мы вас не звали – сами напросились, вот и получите.

Нам говорят, то, что здесь, – еще не война, а разведка боем перед настоящей войной. Как Испания была перед Отечественной. Что ж, мы помним, каким был мир в сорок первом и каким стал после нашей Победы. И сделаем все, чтобы так было в войне следующей. В тот день вечером, на отдыхе, от нечего делать, мы обсуждали книжку из библиотеки, «Теория межпланетных перелетов». Спор зашел, а как в космосе воевать – полвека назад про боевую авиацию никто и не думал, лишь этажерки кое-как летали, а еще через пятьдесят лет, году, значит, в 2003-м, что будет, ну если только мировой капитализм еще не закончится, вместо теперешних ВВС – воздушно-космические силы, – и мы вполне можем это увидеть. Хотя уже не в строю будем, в отставке – кто доживет.

Сначала спорили, воевать возле планеты и в дальнем космосе – это одно и то же, или нет? Решили, что поскольку на околоземной орбите сила притяжения Земли присутствует, хотя и вроде бы невесомость, то понятие «верх» и «низ» все же есть, да и «высокая орбита», «низкая орбита», ну а у кого высота, у того преимущество. Только на первой космической скорости, восемь километров в секунду, «собачья свалка» невозможна, иначе перегрузкой на вираже тебя по креслу размажет – значит, работаем как перехватчики ПВО, выскочить по наведению с земли, чтобы цель перед тобой в допустимом конусе прицела, отстреляться, и на посадку. И перехватчику не нужна первая космическая скорость, поскольку ему не на полную орбиту, а лишь подскок по баллистической траектории, цель достать, и сразу назад. Значит, уже имеем два вида матчасти – «легкие» аэрокосмические истребители, которые могут работать с обычных аэродромов, и полноценные космолеты, в роли дальних истребителей, бомбардировщиков, а возможно, даже и десантных, им уже надо на орбите много витков крутиться и с космодромов взлетать. Еще орбитальные крепости – вроде тех, что Беляев в «Звезде КЭЦ» изобразил, лишь оружие поставить. Какое – ну, насчет уэллсовского «теплового луча» пока промолчим, может, что и изобретут. Пушки – не обязательно, при космической скорости если обычную дробь просто выбросить, и с ней чужой аппарат столкнется, то мало ему не покажется. А вот ракеты с радиоуправлением и самонаведением очень перспективны – если сейчас против кораблей есть и против самолетов, то доработать, чтобы по космическим целям били, это дело техники и научного прогресса.

И бои в ближнем космосе ожидаются очень серьезные. Поскольку дистанция и скорость такие, что самый зоркий пилотский глаз не различит и просто не успеть отреагировать – значит, радиолокационное наведение решает все. Над своей территорией мы все видим и всем управляем, а противник нет, – а над чужой вся надежда на орбитальные крепости с ракетами и РЛС. Конечно, каждый из противников будет стараться их сбить, причем имея численное превосходство – потому что «легкие» суборбитальные истребители дешевле, и над своей территорией их будет по эскадрилье на каждый вражеский космолет – но с топливом и боекомплектом на одну атаку. В общем, хотел бы я это представить – ну хоть бы в фантастике прочесть.

Ну а про дальний космос попробовали поразмышлять, так воображения не хватило. На Земле, что в воздушных, что в морских боях, всегда наличествует «туман войны» – линия горизонта, облака, ночь, да тот же туман. А в космосе ничего этого нет, значит, обнаружить противника можно на запредельной дистанции, да и атмосфера наблюдениям не мешает. Кто-то вспомнил, что недавно совсем астрономы открыли новый астероид диаметром всего километров полтораста – и при расстоянии до него больше четырехсот миллионов километров, а это десять тысяч раз земной экватор. Конечно, космические корабли размером сильно меньше, но ведь когда до битв в космосе дойдет, то и телескопы или локаторы станут куда совершеннее. А даже один миллион километров, если лететь со второй космической скоростью (может быть, конечно, и гораздо быстрее научатся летать, но об этом мы пока судить не можем) – это выходит около суток полета! То есть выходит что-то похожее не на внезапную атаку, а как, например, в веке восемнадцатом парусные флоты воевали – сутками маневрировали напротив друг друга, выстраивая боевую линию, ветер ловя.

– Это у англичан и прочих голландцев выстраивали, чтоб орднунг, – заметил капитан Котов, – а у нас Ушаков эту линию врага в слабом месте рвал. В космосе ветер ловить не надо – но вектор движения, с огромной инерцией, вполне в той же роли: если эскадра разогналась до космических скоростей, то быстро и резко уже не повернуть, из-за тех же перегрузок. При непосредственном боестолкновении ЭВМ будут огнем управлять, человек не справится – а при развертывании и сближении успеть и рассчитать можно вполне. Так рассчитать, чтобы наш флот оказался всей массой против части сил врага – а прочие где-то в стороне пролетали.

А что, возможно! Но при одном условии – если у агрессивных инопланетчиков техника будет на одном уровне с нашей – как это бывало при упомянутых морских битвах на Земле. А какая будет техника (а значит, и тактика) на ином уровне, лет через двести, это сейчас даже представлять бесполезно – как бы даже Нельсон или Ушаков пытались бы вообразить «Ютланд» или «Мидуэй». Но, наверное, что-то да придумают!

В интересном, однако, веке живем – когда история вперед летит на форсаже. На протяжении жизни одного поколения – меняется все.

На реке Меконг. Этот же день

В чем работа военного репортера? Показать всему человечеству ужасы войны. Чтобы все люди ужаснулись и больше не воевали.

И неважно, «справедливая» это война или нет – снарядам, рвущим живую плоть, это без разницы. Как было бы хорошо, если бы все споры решали не пушки, а дипломаты. И молох войны больше не поглощал жизни людей.

На баржу грузились солдаты – сотня, две, три, батальон. Переход недолгий, и не по морю, а по реке, так что потерпят. А кто сомневается, тот здешнего транспорта не видел, тут лодки заменяют автомобили – и в отличие от «железного коня», здесь даже самый бедный крестьянин может соорудить себе что-то плавающее, ну а большая баржа с мотором – это предел мечтаний. Солдаты все были в новенькой американской форме, с американскими карабинами «гаранд» – издали, как настоящие «джи-ай»[29], лишь лица под касками выдавали местных. Здесь был еще мир, на эту землю не упал ни один снаряд или бомба. А на том берегу уже воевали.

Какая же это война для меня по счету? Первой была Испания, там удалось войти в историю, сделав знаменитый снимок падающего в атаке солдата (который после напечатало большинство газет мира). Затем был Китай, год тридцать восьмой, город Ухань, осажденный японцами. Великая война – Лондон под немецкими бомбами и высадка в Гавре, с фотокамерой вместо оружия. Снова Китай, война с коммунистами. И вот, уже пятая по счету. Может, он и не поехал бы сам, не мальчик уже. Но деньги очень нужны. Агентство «Магнум Фотос», что он сам с несколькими верными друзьями основал в Нью-Йорке шесть лет назад, имеет вес и авторитет – который надо поддерживать, иначе тебя быстро вычеркнут и забудут. А «Кольер уикли» – это клиент очень серьезный и платит щедро.

Для него нашли место на корме. Тарахтел мотор, за бортом расступалась вода. Разлившийся после дождей Меконг широко нес желтые воды на юг, к морю. В караване было с десяток таких же, относительно крупных барж, и еще вдвое больше катеров и лодок помельче. В небо смотрели стволы пулеметов – говорят, у коммунистов авиация есть, уже были потери. Узнать подробнее не удалось, так как не все солдаты понимали по-английски или по-французски – а кто понимал, опасался своих офицеров, грозивших наказанием за «паникерские слухи». Впрочем, и это репортер знал по своему опыту, неопытный солдат всегда склонен преувеличивать вражескую угрозу. Вот и чужой берег приблизился, совсем мирный и не страшный – лес стоит стеной, спускается к воде. Здесь всегда реки были вместо дорог – вот караван свернул в протоку, Великая Река осталась за кормой. В небе серые тучи, но дождя нет, и даже солнце проглядывает – отличная погода здесь для начала ноября, завершение сезона дождей – скоро и засуха настанет, до апреля.

Стучал мотор, прямо внизу. Может, оттого, репортер сразу не различил натренированным ухом звук откуда-то из-за леса. Сначала слабый, но все усиливался, вот уже и солдаты на палубе в тревоге завертели головами. А репортер достал свою камеру, всегда бывшую наготове – что бы ни случилось сейчас, надо это запечатлеть.

Штурмовики появились внезапно. Угловатые зеленые самолеты, казалось, заполнили все небо в один миг. Сорвались из-под крыльев ракеты, замерцали огоньки на дулах пушек. Как свинцовый дождь прошелся по палубе, пронзая тела людей. Встали водяные столбы, взметнулось пламя взрыва на соседней барже – прямое попадание. А штурмовики с воем неслись вдоль каравана, рассыпая смерть – вода кипела от взрывов и горела от разлившегося напалма. Одна из барж повернула к берегу, идущая следом не успела изменить курс и врезалась в нее, с обеих палуб в воду посыпались солдаты. Берег казался близким – но как выплыть, когда на тебе винтовка, ранец, подсумки, сапоги? А взрывы в воде глушат пловцов, словно рыбу, и напалм на поверхности горит – наверное, так выглядит ад.

Он был хорошим репортером – Роберт Капа, вошедший в историю еще самым первым своим известным снимком, «Смерть республиканского бойца» (кстати, тот человек, как выяснилось позже, остался жив). В иной истории Капа погиб в Индокитае в мае 1954-го, подорвавшись на мине, – был тяжело ранен, до госпиталя не довезли. Здесь же не нашли и тела – только фотокамеру, предусмотрительно прикрепленную к пробковому футляру-поплавку, что было чудом. Достоверно неизвестно, как камера после попала в посольство США – по официальной версии, ее подобрал кто-то из спасшихся солдат и показал своему офицеру, который знал, что с ней делать. Еще большим чудом было, что на пленке сохранилось несколько кадров.

Фотография первая. Содержание ясно из подписи – через час большинства из этих солдат, грузящихся на корабль, уже не будет в живых.

Фотография вторая. Штурмовики в атаке, летят прямо на фотографа, видны огни выстрелов на стволах пушек. Подпись: «Железные птицы современного апокалипсиса».

Фотография третья. На воде горит напалм, в огне можно различить головы и руки плывущих людей. Подпись, одно слово: «Ад!»

Пибунсонграм,

диктатор и премьер-министр Таиланда

Неужели американцы нас обманули?

Они всегда были нашими друзьями. Даже простили, что в ту Великую войну мы были на стороне Японии – их врага. Дали нам экономическую помощь, кредиты. Перевооружили нашу армию, сделав ее «самой сильной в Юго-Восточной Азии», так сказал сам Макартур, величайший американский полководец, победитель самураев. Оказывали нам даже деликатные дружеские услуги, как в сорок шестом, когда Его Величество Рама Восьмой был убит прямо во дворце – не будем вспоминать, кто и как это сделал, так нужно было для блага страны!

Они с полным пониманием отнеслись к нашим заверениям, что некоторые провинции Лаоса (до половины его территории) исторически принадлежали нашему королевству и были злодейски отторгнуты французскими колонизаторами при захвате Индокитая. Они утверждали, что там нас ждут с распростертыми объятиями, возмущенные предательством короля Сисаванга Вонга, заключившего кабальный договор с Вьетнамом. Что кто-то из лаосских наследных принцев готов поднять восстание против коммунистических захватчиков – а французы уже вывели все свои войска, и нам будет противостоять лишь слабая королевская армия и плохо вооруженные банды Патет Лао. Но надо спешить, пока туда не вошел Вьетконг! Впрочем, и в этом случае Соединенные Штаты окажут нам всяческую поддержку.

Мы поверили – и в первый день казалось, что так и будет. Доблестная тайская армия, форсировав Меконг, захватила Вьентьян и все города на том берегу реки, самые богатые и развитые провинции. Осталось лишь взять Луапрабанг и заключить выгодный мир – исторически наши территории вернутся к нам, на оставшихся будет дружественное вассальное государство во главе с кем-то из благоразумных принцев королевского дома. Мы готовились уже праздновать победу и чествовать своих возвращающихся героев.

И под нами разверзся ад. Вместо Патет Лао нас встретила регулярная армия вьетнамских коммунистов, вооруженная с помощью СССР. А русская авиация захватила господство в небе, терроризируя наши перевозки и нанося бомбоштурмовые удары. Уже через неделю мы удерживали на том берегу лишь несколько плацдармов, изолированных друг от друга, прижатых к Меконгу, простреливаемых насквозь, потери были просто ужасны. Погибли лучшие наши полки, цвет нашей армии, во вновь формируемых частях стремительно росло дезертирство. Наш американский союзник в ответ на наши просьбы о помощи прислал нам оружие – но солдат надо было еще обучить. В то же время посол США в резкой форме возразил против наших попыток заключить мир.

– Продержитесь еще чуть-чуть, – сказал он, – пока не произойдут некоторые политические события. Ваша страна была и будет для нас – часовым свободного мира в Юго-Восточной Азии. И этот свободный мир ожидает, что вы выполните свой долг. Ну, а Соединенные Штаты будут благодарны и вашей стране, и лично вам.

Второе заседание Ордена с участием И. А. Ефремова.

7 ноября 1953 г.

Утром по Красной площади прошли войска московского гарнизона. А вечером гуляющие москвичи смотрели на фейерверк. Красный день календаря – Седьмое ноября.

А у товарища Сталина – рабочий день. И это ничего, что поздний вечер, после всех товарищей по квартирам казенным транспортом развезут.

Меня сместить нельзя – лишь убить. В той истории вышло, в этой – не дождетесь! Пономаренко полностью в курсе, тот матерьяльчик из будущего смотрел. Лаврентий здесь тоже всецело на моей стороне, помнит, что «не быть тебе первым никогда, зато вторым ты незаменимый». Армия, флот – тоже: Василевский, Рокоссовский, Кузнецов в Тайну посвящены, Лазарев и остальные гости из будущего полностью на меня поставили, запись характерная есть их разговора, «у нас как новый вождь, так новая чистка, так что многая лета товарищу Сталину». Жуков пока не в Ордене, но лоялен, помнит тот разговор: «Тебя, дурачка, как пешку решили разыграть, на тот случай, как я помру». И Власик, которого я здесь не выгнал, бдит как цепной пес. Хрущев до сих пор в Ашхабаде сидит – и что-то мне кажется, недолго он проживет после того, как я помру, не простил ему Лаврентий «английского шпиона». Молотов старательно показывает профессионализм, то есть ни во что, кроме своего министерства, не вмешивается. А Маленков с Кагановичем ведут себя подчеркнуто лояльно – знают коты, чье масло скушали, ведь и тут что-то замышляли, но дальше разговоров не пошло (вся прослушка у меня в архиве). Ну хоть что-то сделайте, чтоб дать мне законный повод – просто так даже вас нельзя, свои не поймут, против не выступят, а недоверие затаят. А если не дадите – то на следующий день, как я помру, Пантелеймон вас «на пенсию по состоянию здоровья» выкинет, ему тоже потенциальные заговорщики в правительстве не нужны, и он знает, что они с ним самим в той истории сделали, из членов Президиума ЦК и зампредсовмина – послом сначала в Польшу, а затем вообще в Непал. А мне сколько тут отпущено – наконец отдыхаю. Пантелеймон дела тянет исправно – могу наконец сосредоточиться на идеологии. Поскольку это у нас самое слабое место.

Если не считать неудачной структуры экономики. Которая после выльется в кризис. Кто сказал, что при социализме конкуренция невозможна и военно-промышленный комплекс – это порождение капитала? У нас это и случилось – проблема была не в том, что оружия много, товаров для народа мало, а в том, что ВПК задавил гражданский сектор, вытягивая себе все ресурсы. Посмотрим, как с этим Косыгин справится, восходящая звезда советской экономики и планирования и еще одна «проходная пешка», которую всячески двигали вперед, наверх. Объективно должно быть легче, чем там – и ресурсов у нас больше, и мы сильнее, значит, «синдром осажденной крепости» не так ярко будет выражен. Ну, и «оборонке» спускается план на долю мирной продукции – и не титановые сковородки с лопатами, как было там, а что-то высокотехнологичное, например, научная или медицинская аппаратура. И многоукладность узаконена – признано право частного сектора удовлетворять растущие потребности населения. Не следует ждать от «новых нэпманов» угрозы – даже в той истории в Польше бунтовали вовсе не лавочники, а пролетарии с гданьских верфей.

На мировой арене тоже спокойно. Ну почти – во Франции обстановку прояснили, американцев просто перестал устраивать де Голль, раньше его терпели как компромиссную фигуру между правыми и левыми. Но США уже положили глаз на Индокитай, а для этого им категорически нужен в Париже кто-то более послушный. Так что 11 ноября там состоится «день Шакала» – удачная книжка, надо будет адаптировать ее и переиздать – ну, кое-кому будет большой сюрприз. Если француз нашему предупреждению внял – а он все ж не дурак.

И вот, совершенно непонятная свара между своими! Поскольку товарищ Ефремов по духу все же «наш», и книги у него хорошие. Так что он с «рассветовцами» не поделил? Или они с ним? А товарищу Сталину – третейским судьей работать?!

– Товарищ Кунцевич! Вам было поручено посодействовать товарищу Ефремову в поиске нужной информации и чтобы он в ней лучше ориентировался. Так что вы ему наговорили, отчего он считает вас едва ли не классовым врагом? Нет, вставать не надо – сидите.

– Так, товарищ Сталин, я Ивану Антоновичу вопрос задал, – заговорил Кунцевич, – в плане того, чтобы посодействовать: отчего в его книге изображен мир после ядерной войны или глобального катаклизма? Если же он полагает показать этим закалку и стойкость коммунистического человечества, способность его к выживанию в любых условиях – то пусть бы о том и написал. А то получается, что существующий мир ни на что не годен, его лишь снести до основания, и новый на обломках.

– Ви «Туманность Андромеды» имеете в виду? – удивился Сталин. – Прочел я эту книгу очень внимательно. И никаких ссылок на прошедшую войну – не помню.

– Отчего же нет, – спокойно ответил Ефремов. И зачитал по памяти: – «Коммунистическое общество не сразу охватило все народы и страны. Искоренение вражды и особенно лжи, накопившейся от враждебной пропаганды во время идейной борьбы века Расщепления, потребовало развития новых человеческих отношений. Кое-где случались восстания, поднимавшиеся отсталыми приверженцами старого, которые по невежеству пытались найти в воскрешении прошлого лёгкие выходы из трудностей, стоявших перед человечеством. Но неизбежно и неуклонно новое устройство жизни распространилось на всю Землю, и самые различные народы и расы стали единой, дружной и мудрой семьёй», – это из лекции Веды Конг по земной истории. Или во время раскопок древнего западного убежища упоминается: «Этот музей машин, частично рассыпавшихся ржавым прахом, но частью хорошо сохранившихся, был большой ценностью, так как проливал свет на уровень техники отдалённого времени, большая часть исторических документов которого исчезла в военных и политических пертурбациях». За мягкими формулировками о «восстаниях» и «политических и военных пертурбациях» – несомненно скрываются войны. А в «Часе быка» прямо говорится, что война в конце ЭРМ была, и война именно ядерная. Вопрос лишь в ее масштабах. И мне не ясно, почему сам факт того, что в далеком прошлом «Туманности Андромеды» капиталистические страны не сдались без боя и развязали войну, товарищ Кунцевич считает указанием на то, что «существующий мир никуда не годен, и его надо снести до основания», как он выразился. Три года назад такая война уже едва не началась, и мнение о том, что капиталистический мир будет до последнего бороться против социалистического всеми методами вплоть до военных – сейчас, насколько я знаю, абсолютно превалирует во всех слоях советского общества – никто не верит, что элита капитализма мирно сдастся нам, будь наш строй хоть трижды передовым.

Однако сам мир «Туманности» ясно показывает, кто победил в этой войне их прошлого. Определенно не капиталисты. И она не закончилась взаимным уничтожением сторон, после которого не осталось ничего, как, должно быть, решил товарищ Кунцевич. Социализм победил, и новый коммунистический мир возник именно на его основе.

– Нет, но как же, – заспорил Кунцевич. – Если на косвенных, восстановить. Мир на две тысячи лет старше нашего. Ладно, там единый язык на всю планету, якобы на основе санскрита. Но заметьте, прежних имен нет! Понятно, что за две тысячи лет множество новых появилось, как совсем недавно после Октября детей называли Виленами, Тракторами, Индустриалами. Но ведь у нас и сейчас большинство имен – как бы не с Библии или Древних Греции с Римом, не забыли ведь? А в том мире – ладно, новые появились, но чтоб старых ни одного?

– Не вижу в этом ничего удивительного, – ответил Ефремов. – Вы забываете, что две тысячи лет в условиях стремительного прогресса на уровне двадцатого века или даже более быстрого и объединения народов всей планеты – это совсем не то, что две тысячи лет в условиях античности или средневековья, когда в обществе веками могло не происходить почти никаких изменений. Да и то, наряду с теми именами, которые сохранились за тысячелетия, есть как бы не в разы больше тех древних имен, которые исчезли из языков навсегда…

Прошу меня понять: я не утверждаю, что все современные имена непременно исчезнут через две тысячи лет, но нахожу это вполне возможным. А раз это возможно – то почему этого нельзя описать в фантастической книге?

Да, я помню, что было сказано об излишней отдаленности мира «Туманности» от современного Советского Союза. Но уверены ли вы, что для лучшего отношения читателей к книге, большей их веры в возможность появления такого мира – надо ввести туда больше именно современных имен? Или, может быть, дело вовсе не в этом? Насколько я знаю – от вас же, – и в вашей истории читатель в СССР и по всему миру принял «Туманность Андромеды» с восторгом, именно как изображение светлого будущего человечества.

– А общий язык Земли? – снова начал Кунцевич.

– А что не так с общим языком?

– Почему он – на основе санскрита? Так не бывает! Я даже у лингвистов уточнял, как обычно создаются общие языки, когда из множества племен на данной территории возникает нация. Никто не придумывает что-то принципиально новое – а мешают в один котел все существующие диалекты, естественно, с преобладанием доли наиболее культурных. И возникает через века нечто, в котором ясно угадываются прежние черты, причем и прежние языки не вымирают окончательно – вот товарищ Смоленцева подтвердит, что до сих пор в ее родной Италии на острове Сицилия не так мало людей пользуются своим оригинальным языком, который житель Рима просто не поймет. Да и во Франции еще живы те, кто говорит на провансальском, а в Великобритании – на гэльском. То есть надо понимать, что в мире «Андромеды» в «эру Мирового воссоединения» индийцы составили большинство, причем наиболее развитое? При том, что Индия даже в двадцать первом веке – это страна далеко не передовая, с великим множеством еще феодальных пережитков – да даже и в ней санскрит – это как у нас церковнославянский, многие ли его знают? Оттого, по идее, в языке будущего должно сохраниться множество слов с русскими, английскими, немецкими, испанскими, итальянскими корнями. Но никак не санскрит!

– Во-первых, напомню, что в самой «Туманности Андромеды» ровным счетом ничего не сказано о происхождении и свойствах всеобщего языка. Он там просто есть, – произнес Ефремов. – Таким образом, требования убрать этот момент из «Туманности» вообще бессмысленны, ибо его там и не было. Вы, должно быть, имеете в виду упоминание о санскрите в «Сердце змеи» – повести, которая мне самому не кажется прямым продолжением «Туманности», скорее, альтернативной историей коммунистической Земли.

Во-вторых, там ясно сказано, что санскрит в качестве основы для всеобщего языка был выбран исключительно потому, что он лучше всего подходил для языка-посредника в переводных машинах. Как вы верно заметили, родным языком для абсолютного большинства индийцев не является.

Так почему именно он? Полагаю, потому, что именно санскрит считается наиболее близким к общему праязыку всей индоевропейской семьи языков, ныне распространенной от Индии до обеих Америк. Ну и моя личная привязанность к культуре Индии, конечно, могла тут сыграть свою роль. Не буду утверждать, что я, как автор, совершенно свободен от таких слабостей.

Но главное – поскольку в «Сердце змеи» прямо сказано, что санскрит стал основой всеобщего языка совершенно случайно – просто потому, что наиболее подходил в качестве основы для машинного языка-посредника переводных машин, – это само по себе лишает смысла все рассуждения товарища Кунцевича о том, что индийцы должны были обязательно стать наиболее многочисленным и передовым народом Земли. Если бы в качестве машинного посредника лучше всего подошел бы какой-нибудь язык исчезнувшего индейского племени – тогда выбрали бы его… Назначить же на роль всеобщего языка какой-то один из ныне существующих – это, сами понимаете, грозило бы обидами и обвинениями в шовинизме от всех остальных народов, – полушутя, заметил Иван Антонович. – Зачем же мне их ссорить друг с другом?

– Можно мне сказать? – Анна Лазарева подняла руку, ладонью вперед. – Иван Антонович, вот я свободно говорю по-немецки, по-итальянски, английский знаю чуть хуже, но у меня не получается на чужом языке думать. Услышав или прочтя чужую речь, я сначала внутренне перевожу ее на русский, и лишь тогда могу понять. Точно так же, желая что-то сказать, я сначала мысленно формулирую на русском, и только после могу произнести. Что и утомляет дополнительно, и ведет к потере времени – в чрезвычайной ситуации даже промедление на секунду может быть губительным, тут пример есть, когда в Китае наших летчиков пытались было выдать за «товарищей Ли Си Цынов» и обучали командным словам на китайском, и вроде даже на учениях что-то получалось – но как воздушный бой, то в эфир исключительно русская речь, и ничего с этим не сделать. А главное, не всегда совпадают понятия, смысловые оттенки у, казалось бы, однозначных слов. Следовательно, язык искусственно упрощается, что ведет и к упрощению мышления. И это происходит, даже когда языки, казалось бы, близки – поинтересуйтесь, что происходило в двадцатые на Советской Украине, когда там пытались приказом свыше ввести обязательный украинский язык вместо русского, в Академии наук есть уже издания, анализирующие те события с точки зрения и лингвистики, и социологии. Это, повторяю, близкие языки одной группы – что же будет при волюнтаристском переходе на язык чужой? Вряд ли общество будущего могло позволить себе роскошь тотального оглупления, даже на переходный период. Не говоря уже о том, что сокровища мировой литературы абсолютно достоверно на чужой язык не переводятся в принципе, из-за той же разности в понятиях – и фактически, говоря, например, о переводе Шекспира, подразумевается, что переводчик, сам писатель достаточно высокого уровня, сумел создать творение «по мотивам и максимально близкое к сюжету». Вот отчего сейчас у нас в СССР немецкую философию и литературу преподают исключительно в Калининградском университете и на немецком языке. И отчего машины с их формальной логикой еще долго не научатся делать хороший перевод – лишь так называемый подстрочник, полуфабрикат для дальнейшей обработки, если говорить о художественных текстах. Но вряд ли в коммунистическом будущем примут за общий и обязательный – язык, пригодный лишь для сухого обмена информацией в «телеграфном» режиме. Даже если принять, что компьютеры будущего совершеннее вот этого, – тут Анна взглянула на ноутбук, – тогда им не потребуется искусственная прокладка. Если такой язык возник, значит, он был нужен – потому что компьютеры не справлялись с богатством живого языка, который в принципе многозначен, там каждое слово может иметь несколько значений, и индивидуально, и в составе фразы, в зависимости от контекста. Опять же, имеем корректный пример – отчего не состоялся эсперанто в качестве общемирового? Именно из-за своей абсолютной логики.

– Вы не учли еще одной возможности, – ответил Ефремов, внимательно слушавший все рассуждения Ани, – что язык сначала был введен как названная вами «прокладка», исключительно для упрощенного перевода, а затем развился, обогатился, стал полноценным языком и в этом качестве вытеснил остальные. Хотя если уж считать все три книги частями одного целого, то из «Туманности Андромеды» и «Часа быка» нигде не следует, что на Земле не осталось людей, говорящих на местных языках, а тем более, что это под запретом. Но не буду спорить – если вы считаете, что именно описанное мною происхождение всеобщего языка совершенно неправдоподобно даже для научной фантастики, или больше того – вредно по своему влиянию на читателей, то я, конечно, удалю из «Сердца змеи» эпизод с санскритом – пусть всеобщий язык появится иным путем.

– Пожалуй, так будет лучше, – кивнула Анна. – Конечно, это лишь мой взгляд, но думаю, присутствующие с этим согласны, – она взглянула на Сталина и Пономаренко, те промолчали. – А что касается имен, ну можно вставить хотя бы иногда что-то узнаваемое нашими современниками?

– А вы уверены, что это так нужно? Дар Ветер – недостаточно понятное нашим соотечественникам имя? И прочие тоже из современных нам земных языков. Так, Веда Конг – это «познавшая путь»: Веда – знание, Конг – иное наименование шуньяты, божественной пустоты в буддизме. Очевидно, предки Веды имели индийское происхождение. Низа Крит – это с греческого – ссылка на культ Диониса: Низа – это по мифу, место его происхождения, а через Крит культ этого бога пришел в Грецию. Бина Лед – «холодный разум»: Бина в каббале – разум, интеллект, ну а Лед – вполне современное русское слово. Ива Джан – «душа ивы»: Джан на тюркском «душа», то есть в ее предках была и русская, и тюркская кровь. Мвен Мас – его имя состоит из слов языка африкаанс… То есть в именах героев зашифровано их происхождение – от русских, греков, индийцев, тюрков, японцев, персов, итальянцев, французов, немцев, африканцев – вот в чем смысл, чтобы показать объединение в будущем всех народов Земли в единую нацию и в то же время сохранение их далекими потомками исторической памяти о своих предках. Пусть имена героев «Туманности Андромеды» и не современные нам, но они показывают происхождение своих владельцев. Вам не нравится такая концепция?

– Интересно, а ведь что-то в этом есть! – произнес Пономаренко. – Вполне можно оставить. Но и добавить кого-то с более узнаваемыми. Товарищ Ефремов, возможно, что вашу книгу будут читать по всему миру и через тысячу лет – но пока что ее должны прочесть и понять советские люди, наши современники, и ближайшие пара поколений, живущие до этой «перестройки» (это слово Пономаренко произнес с брезгливостью).

– Хорошо, я подумаю над этим. А какие еще недостатки вы видите в книгах?

– Например, география, – сказал Кунцевич. – Что там Веда Конг в передаче по Кольцу рассказывает? Все население собрано в тропическом и субтропическом поясе, дальше зоны степей, где стада пасутся, а на севере уже никто не живет, будто бы холодно. Это что ж, выходит, Москву, Ленинград – покинули, и даже как памятники не сохранили? А как с гумилевской теорией о связи этноса с ландшафтом – вот я где только не был, но к среднерусской местности привык и переселяться куда-то в Индию не захочу. Лично мне даже мурманский холод как-то переносимее, чем в Ашхабаде сорок градусов в тени – и с точки зрения экономики еще неизвестно, что дешевле, обогрев или в каждое помещение по кондиционеру. И Русский Север мне люб – чтобы оттуда всех выгнать, это я только новый ледниковый период могу представить, чтоб вот на этом месте, где сейчас Москва, Питер, Архангельск, Вологда – и лед толщиной в километр, как во времена мамонтов было. А может – это как раз по вашему сюжету, – атомная война, глобальное изменение климата, «ядерная зима» и снова ледники на пару тысяч лет? Логично выходит, однако!

Ефремов уже открыто улыбался:

– Почему вы, товарищ Кунцевич, всегда ищете среди причин только нечто… «силовое»? Обязательно кто-то согнал людей с места, их заставило это сделать что-то страшное, они от чего-то бежали… Я понимаю вашу привязанность к родным местам, но даже за последние тридцать лет в пределах только нашего Советского Союза миллионы людей постоянно перемещаются от одного его конца до другого. Кто-то потом возвращается в те места, где родился, а кто-то предпочитает остаться на новом месте на всю жизнь. Я, например, родился неподалеку от Ленинграда, вырос в Бердянске, на Украине, ну а теперь вот уже сколько лет живу и работаю в Москве. А когда все народы мира объединятся в такой же Союз, что помешает людям так же перемещаться по его территории? А каков будет итог таких перемещений за две тысячи лет? Со временем, по мере того как человечество будет обустраивать планету и менять на ней климат, центр населенности планеты станет перемещаться в наиболее удобные для жизни места, и это может занять века. Постепенно будут строиться новые города, а старые – становиться все менее населенными, пока их окончательно не покинут. Что касается вашего вопроса про сохранение Москвы и Ленинграда, точнее части их – как архитектурных памятников, то, каюсь, этот вопрос я действительно совершенно не затронул, сочтя не столь важным при описании далекого будущего. Что ж, полагаю, если в последних войнах с капиталистическим миром эти города не погибли – ведь всякое могло случиться, – то в будущем, например, Кремль и собор Василия Блаженного стали бы охраняемыми историческими памятниками. Стоящими посреди лугов, видимо. Если хотите – можно даже поместить их под стеклянный колпак. Вы считаете это необходимым, чтобы «приблизить» далекое светлое будущее к современности и современному советскому народу?

– А хотя бы! – серьезно ответил Кунцевич. – Как у Мартынова в «Госте из бездны», вы ведь читали? Время то же, что у вас, год три тыщи восьмисотый, – а с набережной Невы шпиль Петропавловки виден. Вы ведь для нашего читателя пишете, с русским менталитетом? А у нас даже в конце века американская «мобильность» прививалась с большим трудом – это у них принято, из родительского дома выпорхнул в совершеннолетие, сел в автобус и погнал по всем штатам, где тут работа есть, – а в России даже из Пикалева, когда там завод закрыли, уезжали с большой неохотой, «здесь наш дом». Это ведь очень важно, не только для человека, но и для нации в целом, не быть «иванами, не помнящими родства», а знать свои корни. Если за нами история – которой можно и нужно гордиться. Как вот римляне – свой Колизей и дороги сохранили.

– После того, как много веков использовали его как каменоломню, – вставил Ефремов, – брали оттуда камень для своих домов. Не будь Колизей таким большим, ему бы не дожить до наших дней – что и произошло со множеством других древних сооружений… Кстати, и римские дороги пережили все Средневековье исключительно потому, что были выстроены очень прочно, действительно на тысячелетия. Мода на сохранение своих корней и любовь к античности вернулась в Европу несколько позже, уже при Возрождении. Что же касается переездов, которые так не любят в вашем времени… А вы не думали, что в значительной мере причиной этой нелюбви является не желание сохранить свои корни, а просто страх – страх неизвестности будущего, потери надежного места проживания и работы, неизвестности того, как встретят на новом незнакомом месте?.. Это очень даже свойственно капитализму, а в коммунистическом обществе подобного страха не может быть в принципе. Потому и «мобильность» населения, как вы выразились, – резко возрастает. Люди встречают новые места, новых знакомых и новую работу не с опаской, а с интересом и любознательностью…

– Все равно, в ваших книгах, хороших книгах, – но, уж простите, вот лично я связи с теми, кто сейчас живет, не чувствую. Верно сказано было, «Туманность Андромеды» могла вполне относиться и к красным людям с Эпсилон Тукана, если чуть лишь изменить. В «Часе быка» ваша Фай Родис прямо говорит, что главная наука на Земле – это история. А вот нигде не упоминается, что тогдашние школьники, и в экскурсиях по историческим местам.

– Почему же, истории там уделяется большое место, – ответил Ефремов. – Что было упомянуто, как работы школьников: строительство деревянного корабля по древним методам и плавание на нем, собирание материалов по древним народным танцам и их восстановление… Конечно, все это относится к куда более древней истории, чем наш двадцатый век, а вам хочется, чтобы именно наше время и наши места были отмечены в истории мира «Туманности Андромеды»… Хорошо, этот вопрос я доработаю – будет в новой редакции и память о прошлом, что-то, нам хорошо знакомое, сохранится и до пятого тысячелетия, как исторические памятники. Но не все, конечно, – надо учитывать и волнения конца ЭРМ, предшествующие наступлению коммунизма. Что-то из нашего наследия не смогло пережить эти времена, а что-то позже было восстановлено и отреставрировано уже нашими потомками…

– А почему в вашей книге описываете общественное воспитание детей, Иван Антонович? – задала следующий вопрос Анна Лазарева. – Ведь оно и сейчас налицо. Вот мои дети, например, ходят – в детский сад, в школу, затем еще кружки и спортсекции в плане. И если прикинуть время в сутках, за минусом сна, – то выйдет уже, что общество их учит и воспитывает больше, чем лично я. Но в вашем идеальном мире, как я понимаю, предполагается детей после года от родителей отнимать, а дальше четыре цикла по четыре, в полном общественном воспитании. Для вашего сведения – в мире «Рассвета» есть такая мерзость, как «ювенальная юстиция», впрочем, о том, Иван Антонович, вы у Олега Верещагина могли прочесть, книжки в вашем списке есть. Когда детей у живых родителей изымают под формально благим предлогом общественных интересов, причем на словах это может звучать ну прямо как в вашей «Андромеде». И после банально продают – в лучшем случае богатым бездетным парам, желающим сына, слугу, телохранителя. А в худшем – в бордели для любителей малолеток, или на органы для больных наследников миллионеров. Я вам материалы дам, даже не из мира «Рассвета», а из настоящего времени. Вам известно, что во Франции в двадцатых пробовали детей в приютах, как в инкубаторах, растить, без родителей? А что сейчас в Канаде происходит – про «сирот Дюплесси», которых официально и по закону у родителей забирают, на ночь лучше не читать. Ну и позже на социалистической Кубе всерьез пытались ввести массовое воспитание детей в интернатах, чтоб родителей от труда и обороны не отвлекать. Результаты были страшные – и смертность запредельная, и моральные уроды вырастали. Социализация – это жизненно необходимый этап, когда маленький человечек учит, что есть «мое» и «чужое», – не пройдя его, выйдет звереныш, для которого существует лишь «мое» и «хочу взять». С психологией «вот хочу и отрежу вам голову», а что, отчего нельзя?

– Дорогие товарищи из будущего и настоящего, – вздохнул Ефремов. – Если вы хотите раскрыть мне глаза на то, как ужасно общественное воспитание в странах капиталистического мира – то, например, Чарльз Диккенс уже замечательно сделал это гораздо раньше. Но какой смысл в этих ссылках? Отношение к рабочему классу в социалистических странах, например, тоже совсем не такое, как в капиталистических. И детей мы сейчас воспитываем совсем не так, как в девятнадцатом веке. Так почему вы, критикуя предположения о воспитании будущего, продолжаете его сравнивать исключительно с сегодняшним днем, причем выбираете непременно худшие примеры для сравнения?..

– Иван Антонович, мы живем здесь и сейчас. И воспринимать все, вами написанное, будут согласно сегодняшним критериям и нормам. А в недалеком будущем у нормальных людей мира «Рассвета» на слова «общественное воспитание» уже закономерная реакция, ну как бы у вас на «высшую арийскую расу» и «славянских недочеловеков». Поскольку там были случаи, когда детей изымали по принципу «больше галочек» и из семей нормальных, а не таких, где родители алкоголики и тюремные сидельцы. Реальная история – в селе дом сгорел, и восьмилетний мальчик из огня вытащил братика и трех сестер, за что его сам глава МЧС наградил медалью. А после и его, и остальных в детдом, и родителям не отдают, «у вас условий для содержания детей нет, вы погорельцы». Так что я чисто по-человечески товарища Кунцевича отлично понимаю. И подобная же ювенальная юстиция будет в капиталистических странах и в нашем мире. Так зачем создавать нашей стране и коммунизму лишние трудности уже сейчас, провозглашая идеи, до которых мир еще не созрел? Идеи, которые будут опошлены, доведены до абсурда, испоганены и в конечном итоге использованы для взращивания нового фашизма. И учтите, что как мать, я своих детей уж точно ни на какое «общественное воспитание» не отдам!

Говорит это, и на Ефремова смотрит будто с сожалением – считает, наверное, что с выбором ошиблась, в Тайну посвятив? Зато итальянка с ней рядом на Ивана Антоновича глядит волком, будто разорвать готова, Юрий Смоленцев ей даже свою ладонь на ее руку положил, чтобы успокоить.

– А как относились к обсуждаемому нами – читатели из пятидесятых годов мира «Рассвета»? – перебил ее Ефремов. – Раз уж вы говорите именно о сегодняшних критериях и нормах – то есть современных советских. Было массовое недовольство общественным воспитанием в мире «Туманности», критика читателями именно этого момента?

– Откровенно ответить, Иван Антонович? – спросил Адмирал. – Насчет пятидесятых годов свидетелем не был, но кое-какую критику тех лет читал. Недовольства этим там не помню, хотя критиковали ваш роман много – но все за другое. А вот в мое время уже считали это самым слабым местом вашей теории, могу засвидетельствовать. В семидесятые-восьмидесятые, последние годы СССР, отношение к вашему миру «Андромеды» было скорее уважительным, но вот этот момент, с детьми, старались или вовсе не упоминать, будто и не было его, или писали в критике, ошибся классик, бывает. Ну категорически не вписывалось «общественное воспитание» в эпоху отдельных квартир и личных дач, когда «мое» считалось императивом. Можно это за массовое недовольство считать?

И добавил, чуть помолчав:

– Хотя можно и саму ту эпоху считать – как откат. После того, как нашим людям долго и принудительно навязывали общественное – а как пружина разжалась, то пошло все в обратную сторону, со страшной силой. Как, например, старики, муж и жена, обоим под восемьдесят, обменивали жилплощадь, большую комнату на Петроградке, на однокомнатную квартиру в Красном Селе – и какая радость, «наконец свое, не коммуна, дожили». Это при том, что всю свою жизнь они у них это чувство «мое» вытравливали, никогда у них отдельного жилья не было, а все казармы, бараки, коммуналка – а вот, оказывается, не вытравили, а лишь вглубь загнали.

– Ну вот видите, – ответил Ефремов, – выходит, что вы на самом деле призываете к соответствию нормам и критериям если не мира «Рассвета», где нет Советского Союза и социализма, то его прямого предшественника, когда все уже было заложено – не развитого коммунизма, а искривленного социализма. Что же касается сегодняшних норм, то вы, к примеру, знаете, что в Сибири и на Дальнем Востоке уже тридцать лет проводится именно политика общественного воспитания, схожая с той, которую вы критикуете: детей отсталых кочевых народов, таких как чукчи, конечно с согласия родителей, в семь лет забирают в государственные школы-интернаты, где они живут и обучаются, встречаясь с родителями только на каникулах. Просто потому, что невозможно иначе учить детей кочевников! Их семьи не способны дать им современное образование, а могут лишь научить той же жизни, которую отсталые кочевые народы вели веками. Конечно, семь лет – не один год, как в «Андромеде», но все-таки описываемая политика вполне подходит именно под те критерии, недовольство которыми вы высказываете. Однако наши советские граждане подобные методы обучения и воспитания детей отсталых народов только одобряют, ведь иначе дети вырастут неграмотными оленеводами, как и их родители. И действительно, исключительно благодаря такому подходу среди этих народов уже выросло новое поколение образованных современных людей! А вы – вы и в этом случае недовольны тем, что детей ради их образования разлучают с родителями в раннем возрасте? Считаете, что матери-чукчанки не должны позволять забирать у них детей в интернаты до совершеннолетия?

– Семь лет не один год, – произнесла Анна.

– Однако же у меня сложилось впечатление, что ваше недовольство вызывает факт расставания маленьких детей с родителями вообще, и вы тут не видите большой разницы между годовалым и семилетним ребенком, – подхватил Ефремов. – Что как раз вполне понятно. Конечно, можно привести аргументы за то, что родители семилетних детей легче перенесут расставание с ними, чем родители детей годовалых, но, к сожалению, вся эта аргументация хорошо действует, только когда речь идет о чужих детях…

– Иван Антонович, а я и не буду скрывать, что мне очень трудно было бы расстаться со своим ребенком и когда ему исполнится семь, девять, десять лет. Но главная проблема все равно не в этом! Просто есть такие вот данные из будущего мира «Рассвета»: коллективное воспитание детей после выкармливания – прямой путь к их невротизации. На восьмом месяце жизни малыши начинают бояться чужих взрослых, а при разлуке с матерью в возрасте от года до трёх лет наступает печаль и отчаяние – почва для будущей депрессии. Даже замена матери другим лицом, прекрасно осуществляющим уход, не в состоянии быстро унять эту скорбь. А у вас детей отдают на обучение в коллектив в возрасте года! После того, как ребенка год воспитывала мать – это будет для него психологическая травма! Да вы поймите, Иван Антонович, что такое этап социализации! Я уж столько педагогической и психологической литературы прочла. И говорю уверенно – в ранний период у маленького человечка закладывается основа жизни в обществе. Что есть не только он один и внешний мир, который надо покорять, брать оттуда, что хочется, – но и другие люди в этом мире, интересы и желания которых тоже надо учитывать, просить у них, уступать. Это лежит вне капитализма или коммунизма – чистая биология. И никакой воспитатель тут родителей не заменит – накормить, обогреть и обеспечить, чтоб выжил, сможет, а вот к этому приучить – нет! Проверено опытом – в названных выше примерах воспитатели ведь старались, работали. И выходил организм с психологией не человека, а зверя, который просто не умеет иначе чем «хочу – и беру свое». К шести-семи годам это уже формируется, и не случайно даже в Спарте из дома в шесть лет забирали, а не в годик. Ну а что до чукчанок – так, простите, основная масса советских людей живет не в чумах, охотясь на китов и моржей – а для того, чтобы работать на заводе, в НИИ или КБ, в колхозе, нужны совсем другие даже базовые навыки и знания, которые житель Москвы, или даже деревни под Рязанью, вполне получает дома, ну а для народов Севера приходится только так – хотя, конечно, и их родители любят своих детей не меньше нашего. Иван Антонович, я сейчас не только как мать, но и как ответственный советский работник говорю! Поскольку хорошо знаю наши реалии – когда вполне возможен дурной приказ сверху, или такая же дурацкая инициатива снизу, «идеал далекого будущего – воплотим сейчас». А вы же не просто книгу пишете, а Книгу коммунизма, образец для подражания, можно сказать!

– Полностью согласна, – сказала Лючия, – вот вы, товарищ Ефремов, своих детей на руках держали, когда им шесть месяцев, годик, два?

– Конечно, – улыбнулся Ефремов. – Вы уж меня совсем каким-то ненавистником семейной жизни представляете. А на самом деле я проводил с женой и сыном все свободное от работы время. Сначала, конечно, все же приходилось несколько месяцев в году пропадать в экспедициях, но после того, как сыну исполнилось три года, мы частенько ездили на раскопки уже всей семьей – жена у меня тоже ведь палеонтолог.

– Ну тогда должны же понимать – как дети к родителям тянутся, вовсе даже не по сознанию, а по какой-то высшей связи. И эту нить обрывать – да я просто не понимаю, как там родители этих «ювенальщиков» не убивали! Я бы пристрелила как собаку любого, кто попробует от меня моих детей отнять – и моя совесть была бы абсолютно чиста. Разумеется, я понимаю, что они вырастут и вылетят из колыбели. Но не так же, как у вас – в год! Скажите, вот вы себя с какого возраста помните?

– Лет с трех-четырех…

– Вот видите! А пишете, как мать к дочери в школу приехала – простите, но вот в этом эпизоде вы ошибаетесь, точно вам говорю! Потому что когда дочь вырастет, мать будет для нее всего лишь «эта тетя», одна из многих, не возникнет никакой родственной связи, и общаться будут как чужие. Даже если забирают в год, и видеться иногда дозволяют – как часто мать или отец смогут приезжать, раз в неделю на пару часов? А я не хочу, чтобы мои дети ко мне «на общих основаниях» относились!

– Ну, это зависит от того, как именно организовано общение детей с их родителями, – пояснил Иван Антонович. – Да, возможно, дети в мире «Туманности» и будут относиться в своим матерям совсем не так, как наши современники – считая их людьми особенными, совершено не сравнимыми ни с кем иным, но зато то же отношение, какое сейчас присутствует лишь к родителям, та привязанность – будут перенесены и на многих других людей, обеспечивающих детям воспитание и обучение. Хотя я вполне понимаю, что вам, как матери, именно некоторого… уравнивания вас с другими людьми – как раз совершенно не хочется. Но вас сейчас никто и не заставляет этого делать. Это дело столь далекого будущего, что все люди к тому времени изменятся, рассуждая уже несколько по-иному.

– А что вы скажете насчет таких утверждений, товарищ Ефремов, – усмехнулась Анна Лазарева: – «Матери не должны потакать эмоциональным потребностям детей. Ребенок должен быть накормлен, вымыт и высушен – и этого довольно. Если ребенок плачет – не реагируйте, иначе он быстро поймет, что для привлечения вашего внимания, заботы и сочувствия, ему достаточно лишь поплакать. Излишние эмоции при воспитании – это безусловное зло». Книга Иоганны Хаарер «Немецкая мать и ее ребенок», вышла в 1934-м, свыше полумиллиона экземпляров. Настольная книга матерей рейха – там и про подростков тоже сказано, так что кто-то из объектов воспитания успел на Восточный фронт. О нет, Иван Антонович, я вас в подобных идеях никак не обвиняю – а лишь спрашиваю: у ваших воспитателей в сутках больше двадцати четырех часов будет? Как они чисто физически успеют с каждым из подопечных, и с материнской теплотой – или выйдет реально «чтоб был сыт, помыт, и довольно»? И кого на выходе получим – по немецкому примеру? В лучшем случае сухих педантов, считающих нежность к близкому непростительной слабостью. В далеком будущем люди изменятся – допустим, ну а время тоже научатся удлинять? Повторяю, я совершенно не верю, что самый лучший воспитатель физически способен уделить каждому из своих многочисленных воспитанников столько же, сколько хороший родитель. Ну а если детей на одного воспитателя будет мало – так не проще ли эту функцию на родителей возложить?

– Я тоже считаю, что в год из дома – это ни в какие ворота, – сказал адмирал Лазарев, – в кадетские корпуса и тому подобное так вообще брали уже подростков, лет в десять, двенадцать, четырнадцать. Как раз накладывается на «возраст бунта», когда родители вдруг перестают быть авторитетом, свои тайны от взрослых появляются, свои компании. Этот естественный этап развития как раз и полезно подхватить. И учителю проще – когда надо уже не формировать характер с ноля, а лишь направлять, путь указывать. И то семью не заменяет. Сам в Нахимовском отучился, и помню, как иногородние завидовали тем, кому в выходной домой, к родителям. А после, уже когда командирствовал, – вот где угодно под своими словами подпишусь, что офицеры, кто из нахимовцев, могут быть прекрасно подготовлены профессионально, но с людьми работают хуже. Для них личный состав – как оловянные солдатики, в нашем деле иногда это полезно, но часто и вредит. Это в семье отец может разъяснить индивидуально, в каком случае настоять, когда уступить, – а у этих голый устав как программа. Мне повезло, что у меня отец был очень хороший, много мне своего передать успел.

– И я с Аней согласен, – заявил Смоленцев, – вот по аналогии, я сейчас спецуру воспитываю, так могу сказать, что туда новобранца не поставишь, а лучше брать из тех, кто уже отслужил. Это как раньше рассыпной строй вводили, где каждый должен быть в какой-то мере сам себе офицер – поскольку командир за всеми просто не уследит и каждому приказ отдать не успеет. Но до того, чтобы в рассыпном строю ходить, как сейчас в спецуре, солдат уже должен что-то знать и уметь. Так и тут, подросток, он уже социализован, в него азы уже вбиты, что можно, что нельзя. И учитель, наставник – лишь общее направление дает. Иван Антонович, вот не верю я, что можно найти в массе такое количество учителей, чтобы с каждым подопечным с таким же вниманием, как хорошие родители. Плохих родителей заменить – да, можно, хоть сейчас. Но в вашем мире, как я понял, на «острове матерей» лишь ничтожное меньшинство? Кстати, а отчего только матерей, отцы разве не нужны? И я не понял, а те, кто там росли, такими же правами после пользуются, или к ним дискриминация как к неполноценным? А иначе как заставляли матерей, чтоб детей своих отдавали?

Сталин внимательно смотрел на Ефремова. И вертел в пальцах карандаш, жалея, что нет любимой трубки – но курить врачи запретили категорически, еще несколько лет назад. Вспоминал данные из представленного досье, где Ефремов изображался мягким, деликатным человеком. Случай, бывший в экспедиции ПИНа в Татарскую АССР, осенью тридцать седьмого, когда на раскопе у села Тетюши Александра Гартман-Вейнберг из МГУ внаглую отобрала у Ефремова перспективный участок – и Ефремов уступил, хотя было принято, кто провел вскрышные работы, того и территория. Но Ефремов сказал:

– Мне что-то жалко её. Пожилая женщина. Давайте отдадим участок ей, а сами уедем на Волгу. Там до костеносного слоя не так много метража снимать. Всё-таки мы мужчины.

Положим, Гартман-Вейнберг бог теперь судья – умерла она в блокадном Ленинграде. Но Ефремов, выходит, – мягкий, когда дело касается лично него, становится непримиримым бойцом, когда видит угрозу принципам. Что заслуживает уважения, но не является все ж гарантией правоты. Послушаем дальше:

– Дорогие товарищи, уважаемая Анна Петровна, – ответил Ефремов, – позвольте, я сам объясню, почему я пришел к решению об использовании в коммунистическом мире именно общественного воспитания. Вы, Анна Петровна, говорите, что общественного воспитания для наших детей и так достаточно. А я с этим не согласен. Для примера предлагаю вам и нашим друзьям из будущего вспомнить тех столь ненавистных им людей, которые в их прошлом помогали уничтожать Советский Союз. Солженицын, Новодворская, Горбачев, Ельцин, Гайдар, внук Аркадия Гайдара, какой позор… Все они, насколько я понял, выросли не в детских домах, а были воспитаны в своих любящих семьях, и наши советские детские сады и школы ничего не смогли сделать, чтобы исправить их характеры – характеры, основы которых заложили именно их семьи именно своим воспитанием! А вы, наоборот, на ваших примерах как раз рассуждаете о необходимости применения общественного воспитания только к детям с уже давно выработанным готовым характером. Но для влияния на нравственность людей – в это время уже поздно.

Анна Петровна, я не сомневаюсь, что лично вы воспитываете своих детей правильно. У меня у самого есть сын, и я тоже полагаю, что воспитывал его правильным образом. Но разве нет множества семей, которые, считая, что желают своим детям добра, при этом воспитывают их совершенно неверно – таким образом, что в итоге вырастают Горбачевы и Ельцины? Разумеется, таких семей много и сейчас, и раньше, и наверняка будет еще много и позже, иначе бы такие люди и не появлялись бы. Задам вам каверзный вопрос, Анна Петровна. Вы считаете, что отобрать таких детей, как будущие Солженицын и Новодворская, Ельцин и Горбачев, у их семей еще в младенчестве и отдать на воспитание в детский дом или в другие семьи, где их будут воспитывать совсем не так, как в их семьях, – это плохо? Нет, не надо отвечать сразу, не раздумывая, тут лучше как раз наоборот – подумать…

Так вот, одни семьи воспитывают своих детей неверно, потому что не знают, как их надо правильно воспитывать, чтобы сделать хорошими людьми, другие – просто в само понятие хороший человек вкладывают не тот смысл, что мы с вами – такое тоже возможно. Вот именно для того, чтобы избежать самой возможности такого неправильного воспитания, на мой взгляд, в отдаленном будущем и ввели то воспитание, которое я там описал.

Это, разумеется, произошло не в один миг по приказу. Прежде всего, необходимо было с помощью науки точно определить – каков идеальный нравственный закон и как именно следует воспитывать детей для того, чтобы вырастить из них хороших людей, всегда живущих по этому закону. Пока, как вы понимаете, каждый родитель, воспитывая своих детей, действует тут скорее наугад.

Как только необходимые ясные правила воспитания были выведены наукой – их стало возможным применять в обществе. Сначала самими родителями. Но затем неизбежно выяснялось, что далеко не все родители способны верно воспитать детей, даже зная четкие правила этого воспитания. Причем зачастую родители понимали свою неспособность это сделать слишком поздно. Тогда возникла необходимость в обучении профессиональных воспитателей-учителей, профессиональных не только по знаниям, но и по эмоциональному отношению к своей работе – любящих детей как родители, но не настолько, чтобы эта любовь ослепляла их. И только когда слой таких профессионалов стал достаточно широк – стало возможно массово отдавать своих детей им на воспитание. И это делали сами родители по доброй воле – поскольку понимали, что иначе они берут на себя большой риск – самим пытаться воспитать ребенка, не будучи подготовленным к такой работе человеком. Тех же, кто не хотел отдавать своих детей, никто не неволил. Если они полагали, что смогут справиться с воспитанием детей и сами, или же не были способны расстаться с ребенком – они сами и воспитывали его. Кто знает, сколько веков длилось такое положение, но постепенно всем стало очевидно, что в новом общественном воспитании куда меньше риска, чем в прежнем семейном. Потому-то оно и распространилось две тысячи лет спустя на весь мир, а те родители, которые все же желают воспитывать детей самостоятельно – удаляются на Остров Матерей.

Да, если что, товарищи из будущего и настоящего, то я сам буду решительно против, если кто-то попытается ввести общественное воспитание по образцу «Туманности Андромеды» прямо сейчас. В нашу эпоху это действительно не приведет ни к чему хорошему. Но в далеком будущем – отчего нельзя описать этого? Если же вас так уж волнует, что у кого-то может возникнуть соблазн перенести этот тип воспитания в современность – то я даже впишу в книгу пару страниц об истории такого воспитания и о том, как сложна и долга была работа по научной и профессиональной подготовке его основ – без которой реформировать образование было бы не нужно, вредно и опасно. Анна Петровна, а то, что вы сказали насчет сведений из будущего о вреде расставания детей с матерью в возрасте года – все это точно подтверждено?

– Подтверждено и теорией и практикой науки мира «Рассвета», – кивнула Лазарева. – Такова психологическая связь, которая формируется у ребенка с родителями. Хотя что касается коллективного обучения, то в то же время известна, например, практика Мещерякова в СССР 70-х – успешные случаи обучения и социализации слепоглухих детей именно не родными, а профессиональными воспитателями по специальным методикам, – но это как раз тот случай, когда у детей изначально не формировалась нормальная связь с родителями, в силу их инвалидности, нечего было разрывать, а следовало формировать ее с нуля совершенно другими методами, чем привычны неподготовленным родителям. В этих случаях больше ничто и помочь не могло. А нормальных детей разлучать с матерями в год – это серьезная травма.

– Вот этого я не знал. В современную нам с вами эпоху такие детали пока неизвестны, – вздохнул Ефремов. Нежелание расставаться с идеей, которая уже успела прийтись ему по душе, боролось в его душе со стремлением к научной точности. «Научная» сторона победила. – Что ж, отстали мы на полвека, выходит. Это, конечно, все осложнит, но… думаю, тогда действительно стоит отложить расставание с матерями еще на два-три года как минимум. Впрочем, я еще подумаю над тем, как провести эти изменения, не повредив основному замыслу.

– И все-таки, Иван Антонович, в «Туманности» материнский инстинкт описывается как что-то безусловно плохое, – недовольно ответила Лазарева. – Там сказано, что победа над ним – великая победа человечества.

– Вообще-то полностью фраза звучала так: «Одна из величайших задач человечества – это победа над слепым материнским инстинктом», – поправил Ефремов. – Слепым! То есть именно тем, который и заставляет матерей действовать подчас во вред своим детям. Материнский инстинкт у женщин будущего не исчез полностью – они любят своих детей, но любят уже разумно. Для тех же, кто не в силах его преодолеть – и существует Остров Матерей, где родители сами воспитывают своих детей. И нет, если вы подумали о том, что эти дети потом подвергаются дискриминации на остальной Земле, то вы ошибаетесь. К примеру, один из главных героев книги – Эрг Ноор – родился на звездолете во время экспедиции и был воспитан именно своими родителями – однако это ему не помешало по возвращении присоединиться к земному обществу. Можете осуждать меня, товарищи, но я считаю, что некоторое ослабление материнского инстинкта для человека коммунистического будущего необходимо. В свое время этот древний инстинкт очень хорошо послужил человечеству… точнее, правильно будет сказать, что продолжает служить и сейчас, пока общество далеко не идеально. Но в будущем он станет помехой. Как и многие другие древние присущие человеку инстинкты. Помните эти рассуждения Дара Ветра:

«Да, самая великая борьба человека – это борьба с эгоизмом! Не сентиментальными правилами и красивой, но беспомощной моралью, а диалектическим пониманием, что эгоизм – это не порождение каких-то сил зла, а естественный инстинкт первобытного человека, игравший очень большую роль в дикой жизни и направленный к самосохранению. Вот почему у ярких, сильных индивидуальностей нередко силён и эгоизм, и его труднее победить. Но такая победа – необходимость, пожалуй, важнейшая в современном обществе. Поэтому так много сил и времени уделяется воспитанию, так тщательно изучается структура наследственности каждого».

– Эгоизм – естественный инстинкт?! – недовольно отозвался Пономаренко. – Ну знаете, товарищ Ефремов, так можно договориться и до того, что инстинкт собственности тоже изначально человеку присущ, – и по этой логике, социализм невозможен? И что тогда, да здравствует капитализм, верхушка развития человечества, так тогда получается?

– Ну, товарищ Пономаренко, это же уже просто демагогия, – почему-то повеселел Ефремов. – Договориться можно до чего угодно, но этого я как раз не говорил – это первое. А второе – я говорил как раз о том, что для построения настоящего коммунистического общества, изображенного в «Туманности Андромеды», инстинкт эгоизма как раз необходимо победить – и я считаю, что это возможно, путем воспитания. Конечно, куда легче было бы бороться за построение коммунизма, если бы эгоизм был не естественным инстинктом, а чем-то совершенно чуждым человеку – но, увы, стоит воспринимать человека таким, какой он есть – этот инстинкт присутствует в каждом из нас… как бы ни неприятно было в этом признаваться…

Что же касается «инстинкта собственности» – то его как раз нет. Возможно, вы под ним понимаете именно эгоистический инстинкт?..

Согласно Энгельсу, «Происхождение семьи, частной собственности и государства», собственность как раз не была присуща, а возникла в относительно недавний исторический период. До которого же были десятки и сотни тысяч лет жизни первобытным коллективом – когда выживали те племена, члены которых были больше склонны к взаимопомощи, чем к индивидуализму. И это в нашей наследственной памяти поколений закреплено. Причем хочу заметить – это не противоречит тому, что и эгоизм в ней закреплен тоже. Вот такая вот диалектика – и эгоизм, и понимание необходимости взаимопомощи дополняли друг друга.

– Товарищ Ефремов, про первобытный коллектив – это, кажется, из «Лезвия бритвы», написанного вами там, – усмехнулась Анна, глядя на Ивана Антоновича, будто сверху вниз. – Вы настаиваете на вашей гипотезе о существовании так называемого первобытного коммунизма? Когда в первобытном роду или племени было «один за всех, все за одного», но пришла цивилизация с институтом частной собственности и все испортила?

Ефремов кивнул:

– Иначе и быть не могло. Конечно, бывали исключения, отклонения, и говорить следует лишь о тенденции в целом – но иначе человечество бы просто не выжило.

– Увы! – ответила Лазарева. – Факты говорят обратное. Опираясь на реальные наблюдения над поведением высших приматов, – но вряд ли у австралопитеков или питекантропов было иное, чем у шимпанзе и макак. В обезьяньем стаде четко отмечена иерархия, близкая к тюремной – выше всех «альфа», самый крутой самец, вроде пахана, затем идут «беты», его приближенные и бойцы, как на зоне блатари, и так до «сигм», самых бесправных, которым одни объедки доставались, и самки тоже были не все со всеми по симпатии и хотению, а строго по иерархии, сначала в гарем к «альфе», которыми он побрезговал – к «бетам», и так далее, ну а «сигмам» вообще ничего, и конечно, мнение самок никого не интересовало. Вы это назовете первобытным коммунизмом?

– Анна Петровна, а почему вы решили, что общественная организация людей должна была походить на общественную организацию даже высших приматов? – ответил Ефремов. – Полагаю, что вы просто предположили, что это так, не опираясь на факты, – и ошиблись. Да, действительно в обезьяньих стаях, кстати, как и частенько в стаях менее развитых млекопитающих, положение именно таково. Но в сообществах первобытных людей уже действуют не только биологические, но и социальные законы. Конечно, нельзя все сводить только к первобытному коммунизму. В разнообразных первобытных обществах Земли – тех, которые уцелели к тем временам, как их стали исследовать этнографы, наблюдается довольно широкая градация отношений: от строгой иерархии, выстроенной вокруг единственного вождя, до полного социального равенства всех в племени – последнее, как считается, более характерно для первобытных сообществ, живущих в достаточно простых условиях жизни – достаточно пищи, мало естественных угроз. Но в обществах, попавших в суровые условия, напротив, развивается жесткая иерархия. Но все же есть мнение, что изначально нашим первобытным предкам был более присущ именно первобытный коммунизм, так что Энгельс тут оказывается прав.

Ну, а обезьянья стая – далеко не коллектив, это все же именно животные, хоть от них и произошли когда-то люди. Функции совместного труда у них нет – лишь едят то, что само выросло. Нам трудно сейчас судить об общественных отношениях австралопитеков и питекантропов, но человек современный, то есть кроманьонец, сформировался, как считается, около сотни – двух сотен тысяч лет назад. А человек-неандерталец – еще раньше. И по многим данным, у древних кроманьонцев вообще был матриархат – что с вашей гипотезой совершенно не стыкуется.

– Могу вернуть вам ваш же аргумент, Иван Антонович, – Лазарева отлично умела держать удар, – если, согласно вашим идеям, изложенным в «Лезвии бритвы», в нас и сегодня заложена генетическая память тех поколений, то и неандертальцы также имели этот багаж, унаследованный от предков-обезьян.

– Как раз наоборот, – тут же ответил Ефремов. – Полагаю, генетическая память должна распространяться только на предков с аналогичным же генотипом. Современный человек-кроманьонец может хранить в себе память своих предков-кроманьонцев – но не более ранних питекантропов, австралопитеков и так далее – ведь у них сам генотип был другим. Точно так же и неандертальцы могли хранить генетическую память предыдущих поколений неандертальцев, но не более ранних видов-предшественников. Также исторический срок, лежащий между обезьянами и неандертальцами, попросту на порядок больше того, что лежит между нами и самыми первыми кроманьонцами – людьми нашего вида.

– Положим, в геноме современного человека наука обнаружила… вернее, еще обнаружит от одного до четырех процентов «неандертальских» генов – это варьируется у разных народов, – ответила Лазарева, – но вы правы, насколько я поняла представленные мне материалы, исследования проводились прежде всего в зоопарках, с подтверждением на природе. Однако там было замечание, что отмеченная иерархия проявляется в большей степени там, где больше пищи и меньше хищников. И был такой хороший фильм «Обезьяний остров» об эксперименте с шимпанзе – где четко замечено главное отличие приматов от людей: они не умеют объединять усилия ради коллективной работы, как, например, слишком тяжелый камень вместе подвинуть, под которым сладости лежат. Впрочем, если этот вопрос оказался вдруг принципиальным, то мы можем информацию собрать по отсталым народам, что еще живут как при палеолите.

– При неолите, – поправил Ефремов. – Те народы, которые еще живут при каменном веке, все-таки уже перешли в его высшую стадию – обычно занимаются земледелием и скотоводством, а не собирательством.

Кунцевич усмехнулся.

– Я сказал что-то смешное? – нахмурился Ефремов.

– Да нет, это я просто вспомнил. Передачи «Натионал гео», были такие по телевидению в двухтысячных. Как белые люди, европейцы, у которых вошел в моду «экстремальный туризм», в том числе и «жить как предки», возле Гренландии, в гребной лодке, с гарпуном на моржа – а рядом проводники-эскимосы страхуют, на моторке, винтовки с оптикой наготове. Поскольку для коренных народов это не забава, а выживание, и прямой интерес, чтоб было эффективно. Или еще кадры, деревня где-то в Гималаях, откуда альпинисты выходят гору Эверест штурмовать, и над хижинами тысячелетнего вида вывеска «Макдоналдс». Через полсотни лет цивилизация так во все уголки проникнет, что вы совсем диких народов нигде на земле не найдете. Разве что есть такие агрессивные, что никаких гостей извне не терпят, убивают сразу. Ну, если Родина прикажет, могу на Андаманские острова сходить и притащить «языка», а лучше нескольких, чтоб речь их изучать. Если вопрос настолько важен.

– Я, конечно, не буду спорить с человеком из будущего о том, каково положение в его времени, – пожал плечами Иван Антонович, – но сейчас, насколько мне известно, отсталые племена, живущие практически так же, как и их далекие предки, все еще существуют, например, в глубинах Африки или Новой Гвинеи. К тому же есть масса материалов этнографических экспедиций девятнадцатого и первой половины двадцатого века, вполне подтверждающая их существование и обычаи. Так что эти мои взгляды легко проверить.

– А почэму нэт? – благодушно произнес Сталин. – Если вопрос идэологический. На Андаманские острова нам не надо, у нас чукчи, якуты, эвенки помнят еще, по каким законам их деды и прадеды жили. Товарищ Пономаренко, запросите товарищей из Академии наук и Этнографического музея, пусть подберут материал. А в крайнем случае и с кем-то из зарубежных корреспондентов можно списаться, из интересов чистой науки.

– Иван Антонович, – заговорил Пономаренко, – а отчего вы считаете, что корень проблемы исключительно в воспитании нового поколения? Вспомните хоть героев Аркадия Гайдара – «Тимур и команда», «Судьба барабанщика», «Голубая чашка», – если присмотреться внимательнее, они явно принадлежат к тем, кого после назовут «мажорами», ведь в тридцатые годы отдельные квартиры и собственные дачи были только у достаточно высокопоставленных товарищей? И могу подтвердить, в то время дети ответственных работников жили именно так. Были «в одном котле» со сверстниками из более простых семей, совершенно не ощущая свою исключительность – а как пришла война, то так же шли на фронт, в том числе и добровольцами, и погибали там, наравне со всеми. Вот не могу вообразить ситуацию, когда у товарища наркома или депутата Верховного Совета – сын учится в американской военной школе и дальше собирается остаться в США, а дочь живет в Европе и выступает за спортивную команду чужой страны – к сожалению, реалии России двадцать первого века. Значит, дело вовсе не в семейном воспитании, а в чем-то другом?

– И в семейном воспитании тоже. Почему тогда дети родителей из, говоря старыми словами, разных кругов общества – «варились в одном котле»? Не потому ли, что именно так их воспитывали родители, внушая им, что это – норма? Тридцатые годы – родители тех детей были как раз из тех, кто искренне верил в коммунистические идеалы. Но и тогда были и другие родители, воспитавшие своих детей по-иному. Анна Петровна, вы рассказывали мне о «деле Пирожковой», ее воспитывали в духе исключительности, «ты выше толпы», и что выросло?[30] И то же самое, насколько я увидел из сообщенного мне, было в биографиях всех так называемых диссидентов! То есть уже в самом ближайшем будущем для нас – если это не подтверждение моего тезиса, то что? Даже сейчас, наблюдая, как воспитывают своих детей некоторые заслуженные товарищи – уж простите, я могу четко тенденцию видеть, и беда даже не в том, что, например, дочку в школу за два квартала на казенной машине отвозят, а в том, что ей внушают: «Ты выше прочих, у кого родители не столь высокопоставленные». Уже сейчас распространены взгляды: «Сын генерала, дочка академика – и на завод? Боже мой, о чем думают отец с матерью!» Не бывало такого до войны – по крайней мере, открыто так не говорили. А завтра и в армию сыновей отпускать не будут? Простите, что снова вернусь к личностям, заслужившим дурную славу в мире «Рассвета», но вспомните, так сказать, династию: Аркадий Гайдар – Тимур Гайдар – Егор Гайдар. В какой момент произошло отклонение, из-за которого внук настоящего коммуниста стал его ненавистником? Было ли это связано с семейным воспитанием? Я полагаю, что да, было. Но, конечно, также стоит учитывать и то, что на людей, уже взрослых, уже родителей, может влиять их окружение, приводя их к желанию воспитывать своих детей как-то не так, как воспитывали их самих… Оба эти фактора, разумеется, действуют в совокупности. И в какой-то момент отклонений накапливается слишком много, и… Анна Петровна, вот вы представьте, ваша дочка вырастет, станет инженером или врачом, и пошлют ее на практику, вроде как в мире «Андромеды» подвиги Геркулеса, в какую-нибудь страну вроде Синьцзяна, которым товарищ Кунцевич меня пугал. Вы бы отпустили?

– Если честно, Иван Антонович… – задумчиво произнесла Лазарева, – наверное, нет! Ребенок должен жизнь узнать, не быть тепличным растением – но при этом никак нельзя его, словно щенка в воду, и плыви, а утонет так утонет. Если войны нет, когда вопрос жизни и смерти, – то на самую передовую должны подготовленные люди идти, а не новобранцы. Что, на территории СССР не найдется места для ваших подвигов, да есть еще и ГДР, Италия. Или Маньчжурия – Харбин и Порт-Артур совершенно русские города, наших там любят. Нет, не отпустила бы! А лишь в такое место, где бы закалилась, себя испытала – но обязательно вернулась живой и здоровой!

– Вот видите! И это нормально для родителей – избавить своих детей от опасностей и тягот внешнего мира. Я ознакомился с развитием истории в мире «Рассвета» и считаю тот вариант вполне вероятным и здесь. Мы пережили войну – самую страшную и разрушительную во всей истории человечества. На которой погибали наиболее активные, пассионарные и героические личности, а у приспособленцев, мещан был больший шанс выжить. Хотя имела место и обратная тенденция – когда война закаляла людей, а мелкобуржуазный элемент уничтожался как предатели, и все мы помним общее воодушевление великой Победой. Но даже героям, не говоря уже о мещанском элементе, характерна забота о потомстве (безусловный рефлекс всех животных и человека в том числе), которая в условиях памяти, «что мы пережили», и массовой безотцовщины часто приобретает гипертрофированный характер. Что приведет к воспитанию поколения, которое будет считать, что мир вращается вокруг них. Будут возникать ситуации, когда вместо воздействия на детей за плохое поведение и успеваемость в школе родители будут, наоборот, завышать оценки своим детям. А дети будут чувствовать безнаказанность и считать, что семья и дети более приоритетны, чем общество и государство. Что подтверждается предоставленными мне художественными фильмами и словами товарищей из «Рассвета», подтверждающими тот факт, что где-то с конца 60-х тема быта, частной жизни «маленького человека» стала не просто одной из главных, но почти исключительной. Как раз и успело вырасти поколение рожденных в войну или сразу после нее! У которого появилось желание переводить государственное в частное, даже если копейка в свой карман приводит к убытку государства на миллионы рублей. А еще через поколение после – желание передать наворованное наследникам, это было время «перестройки». А затем – изменить законодательство так, чтобы можно было, как писал Маршак, стать владельцем «заводов, газет, пароходов». И если такое желание овладеет большой долей советских людей – возможна контрреволюция. Там ведь именно такое и случилось?

– Тем более, Иван Антонович, вы поймите, насколько трудную задачу мы взялись решить! – ответила Анна. – Изменить то, что случится через полвека, это даже не нейрохирургия, через нос опухоль в мозгу вырезать, а что-то совсем запредельное. Но мы должны справиться – и на вашу Книгу рассчитываем как на один из инструментов. И поскольку теперь вы один из нас, то между нами не должно быть никаких недопониманий, а тем более несогласия. Вы понимаете, что мы все сейчас в одной лодке, которая уже меньше чем через сорок лет грозит утонуть? И нам далеко не все равно, в каком мире будут жить наши дети и внуки – в том, где подрастающее поколение мечтает стать бандитами и валютными проститутками, потому что быть ученым, инженером, педагогом «непрестижно»? Или все-таки в том, где будет обновленный Советский Союз, со всеми его достоинствами, и лишенный недостатков? Что вы хотите увидеть здесь в девяносто первом – а ведь вполне можете дожить, я так рассчитываю. Коммунизм или капитализм?

– Вопрос риторический, Анна Петровна, – усмехнулся Ефремов. – Хорошо, я введу некоторые дополнения, которые ясно дадут понять читателям, что мир «Андромеды» невозможно построить «стремительным скачком», а необходима для этого долгая и кропотливая работа по подготовке общества. Насчет того, чтобы убрать не понравившееся вам общественное воспитание вообще, то, боюсь, это уже невозможно, и дело тут вовсе не в стремлении к полной свободе творчества. Просто слишком многое надо будет тогда менять во всей книге – одно изменение основополагающей детали общества несомненно потянет за собой другие перемены в сюжете, так что придется переписывать значительную часть книги, и у меня нет уверенности, что после этой масштабной правки она действительно станет лучше. Но, как я уже пообещал, расставание с родителями и начало этого нового воспитания я постараюсь отодвинуть на более поздний срок, для соответствия вашим новым данным.

– Масштабно править не надо, – подытожил Сталин. – Внесите те небольшие дополнения, о которых вы упомянули, товарищ Ефремов, и этого будет достаточно. Например, что совершенно не обязательно забирать детей от матерей в год возраста, можно и попозже. Главную книгу коммунизма писать нужно искренне и по своему убеждению. Никто вам приказывать не будет – как уже небезызвестному вам Солженицыну, например.

И взглянул на Анну. Та ответила:

– А со сволочью и предателем нельзя иначе. И по моему пониманию, враг, снявший маску, менее опасен, чем тот, кто прикидывается своим. Но это другая история, Иван Антонович, к нашему обсуждению отношения не имеет. Если вам интересно, после вам расскажу.

– Конечно, будет интересно. Подумать только, что в мире «Рассвета» и я в начале 70-х считал, что он порядочный смелый человек и за ним правда… Впрочем, как понимаю, тогда он еще не успел показать себя во всей красе и многих так же сумел обмануть, прикидываясь борцом за справедливость. Но да – это, разумеется, тема для другого разговора… И впредь, товарищи, хотелось бы, если вы с чем-то не согласны, обсуждать это так же, как в этот раз, и обсуждать аргументированно. Ну а я – сделаю все, что от меня зависит. И все ж не хотел бы уходить из науки – как это там случилось.

Там, насколько Иван Антонович успел прочесть в своей же биографии, он после своего длительного отпуска по временной инвалидности просто не смог вернуться в ПИН в конце пятидесятых – все подходящие места оказались заняты, да и не нужен он оказался там многим новым сотрудникам и руководителям. И Орлов, несмотря на дружбу, оказался заложником ситуации, уже не смог ни на что повлиять… Здесь же в науке положение иное. После реформ – адмирал Лазарев сказал, «по примеру флота, где командир занят тактикой, а для рутины на корабле старпом есть». Первыми были, как ни странно, медики – впрочем, там часто бывало, что профессора уровня Вишневского сутками не отходили от операционного стола, и заниматься бумагами им было просто некогда – так что логичным было придать им «ассистентов-администраторов» из числа менее талантливых, но более поднаторевших в переписке. Было такое и в системе трех главных управлений (атом, ракеты, электроника) и у примкнувших к ним авиаторов – ну не дело главного конструктора мелкие бумажные вопросы, на то у него зам по администрации должен быть, а главному лишь окончательная подпись. И вот Иван Антонович с удивлением обнаружил, что по факту тоже стал такой же персоной – все бумажные проблемы за него решал или лично Орлов, или он же кому-то поручал. Что вызывало ропот иных коллег – но сказать в глаза Ефремову никто не отваживался. А сам Иван Антонович не опускался до того, чтобы убеждать, что никакой «лапы» наверху у него нет. Оказывается, была – вот она, напротив сидит.

Что в сорок восьмом было – тоже ее забота? Когда Ефремову шепнули, что в самом Президиуме АН СССР собираются рассмотреть вопрос о низком уровне теоретических работ ПИНа, по причине терпимости к разработкам западных палеонтологов, и отсутствии борьбы за развитие советского дарвинизма. Насчёт западных палеонтологов напрямую относилось к Ефремову, который ещё с довоенных времён вёл переписку с зарубежными учёными – но и всему Институту не сулило ничего хорошего (как минимум потребуют перекроить и штаты, и утвержденные планы). Но в последний момент что-то произошло – и Президиум этот вопрос даже рассматривать не стал. Зато Анна Петровна тогда сказала при очередной встрече:

– А вы работайте, Иван Антонович, пишите. И ни о чем не беспокойтесь!

И ведь он сам никогда не жаловался – не к лицу. Значит, был у «инквизиции» в ПИНе кто-то, оперативно докладывающий наверх? Сам Ефремов уже тогда начал о чем-то догадываться, но – товарищ Лазарева всего лишь одна из многих инструкторов ЦК, отвечающая за пропаганду, при чем тут палеонтология? А вот о работе милейшей Анны Петровны в «инквизиции» он узнал лишь совсем недавно. Когда некий доброхот из коллег (даже его имя называть Ефремов не хочет) сигнализировал о якобы имеющих место злоупотреблениях во время монгольской экспедиции и значительной финансовой растрате. Да, начальники отдельных отрядов имели на руках деньги для найма рабочих и закупок у населения, и расписок после у полуграмотных монголов было не получить, – но голословно обвинять в присвоении казенных сумм? И делу было дали ход, но тут же вмешалась Служба партийной безопасности, и оказался в итоге сам жалобщик главным виновным. И опять же, сам Ефремов ни о чем никого попросить не успел!

И надо отдать должное – без этой помощи, снявшей с него львиную долю рутины, он в изменившихся условиях (новые и куда более масштабные экспедиции и научные работы, отсутствовавшие в ТОЙ истории) уже не смог бы полноценно работать на два фронта: в рабочее время – Институт, в нерабочее – писательство. Поскольку верно Анна Петровна отметила – это требует не только полета мысли, но и сбора фактографического материала, то есть поиска в библиотеке, в архиве. Да что там библиотеки, со сколькими людьми приходилось лично разговаривать, чтобы узнать что-то, чего ни в каких книгах не найдешь! А он уже не мальчик, здоровье уже не то – хорошо, если этот целитель поможет, но все же вдруг придется выбирать? Потому и не возражал против выдвижения себя кандидатом на должность члена-корреспондента Академии наук (в том мире не прошел, но сейчас положение в советской науке совсем иное, и дело даже не в том, что у него есть поддержка наверху, просто с падением Лысенко поменялось многое в отношениях между учеными) – это не роскошь, а скорее необходимость: членкору положены и более свободный режим работы и по штату уже помощь ассистентов, и деньги тоже не помешали бы. Хотя если верить тому, что он прочел, – там он сделает выбор в пользу литературы. Но это будет лишь через несколько лет – сейчас же он к этому не готов. Да и тогда – интересно все же читать свою будущую биографию, вышедшую в серии «Жизнь замечательных людей» – его уход был в значительной степени вынужденным, и здоровье уже не позволяло тянуть два фронта сразу. А что будет здесь – если курс целительства поможет? Хватит ли сил – должно хватить. А после – посмотрим, что получится.

– Надеюсь, здесь вам и не придется из науки уходить, – ответил тем временем Сталин. – Что же касается Книги, то… Книга товарища Ефремова, конечно, важна, но это не все. Идеи там в основном заложены правильные, но вот воспитывать в людях нравственность и бороться с эгоистическим инстинктом нам надо уже сейчас, не дожидаясь, пока наука подготовит нам полную теоретическую базу для этого. Я ведь тоже долго думал, чего там нам не хватило, когда и как с правильного пути свернули. И кажется, нашел, и это совпадает с тем, что сам Иван Антонович утверждал – я вашу биографию тоже прочел, Иван Антонович – про то, что удовлетворить ВСЕ материальные потребности обывателя невозможно, они будут расти бесконечно, а значит, надо вместо этого поощрять развитие духовных потребностей, и про то, что если все так и пойдет, как вы наблюдали в шестидесятые годы, то в девяностые – будет взрыв безнравственности – верно вы все же, Иван Антонович, дату угадали, да еще в начале семидесятых, когда мало кому это в голову могло прийти. Да, кстати, про то, что вы меня ТАМ в контрреволюции подозревали – я тоже прочел, но не беспокойтесь, ЗДЕСЬ я и сам понял, что в чем-то был раньше не прав, и ошибки прежние свои и некоторых подчиненных стараюсь теперь исправить. Но вернемся к шестидесятым. Так что же тогда произошло, что вы в том времени наблюдали своими глазами, раз сделали ваши выводы?

А именно где-то с шестидесятых пошло главной темой книг, фильмов, песен – частная жизнь, быт, личное благополучие. А о великом – лишь в славном героическом прошлом. И началось это, как Хрущев провозгласил, что главная цель – это повышение благосостояния наших людей. Вы, товарищ Ефремов, в том времени уже все поняли, не знаю, правда, как сейчас… Вот и я размышлял, чем госкапитализм отличается от социализма. Так я скажу – сразу после революции мы все же строили именно социализм: с повышением культурного уровня трудящихся, с реальным вовлечением их в процесс управления – и парткомы, профкомы играли важную роль, не для галочки, и движение рационализаторов было. Рабочий не был винтиком – по крайней мере, мы искренне пытались сделать его не таковым, с каким успехом, с теми руководящими кадрами и на том человеческом материале – это уже вопрос другой. А Хрущев как раз и объявил госкапитализм, перевел всех в статус наемной рабсилы: ты больше работаешь, тебе больше заплатим, вот все, что от тебя требуется, а в остальное не лезь. И поначалу это работало: из бараков в «хрущевки», и телевизоры, радиолы, холодильники, пылесосы, что там еще – в каждый дом. А затем забуксовало – отчего в нашем народном хозяйстве возник структурный кризис – это вопрос отдельный, на Совете Труда и Обороны я его уже поднял, меры принимаются. Касаемо же того, что мы сейчас обсуждаем – власть перед народом свои обязательства по принятому «общественному соглашению» выполнять перестала: например, автомобили так и не стали общедоступными, и было очевидно, что улучшения благосостояния не будет даже в перспективе, а «в США по две машины в каждой семье». Вот отчего народ «перестройку» в массе и принял. Не говоря уже о том, что такая постановка цели тотально плодила обывателей: если мое благосостояние и есть высшее достижение, тогда вороватый завмаг вполне искренне мог себя считать человеком будущего. И никто не знал, не видел, а дальше-то куда идти? Когда нет высокой цели – вылезает самое мелочное, и становится главным. Вы, товарищ Лазарев, когда-то говорили мне – «единомышленники, кто ради дела и за идею, по мелкому вопросу быстро договорятся в рабочем порядке, а когда идеи нет, то за любой пустяк спорят и интригуют до неприличия». Что-то сказать хотите, дополнить?

Адмирал Лазарев кивнул.

– Так все верно, товарищ Сталин. Там я родился в семидесятом – и годы перед самым обвалом хорошо помню. «Занзибар, Занзибар», или «засыпает синий Зурбаган, а за горизонтом ураган» – песни из окон общаги Института культуры, куда мы, курсанты, к девушкам ходили. Всем было комфортно – у большинства уже отдельные квартиры, где холодильник ЗИЛ, цветной телевизор, ковры на стенах, магнитофон «Шарп» и стенка с мини-баром. Частная жизнь превыше всего – перед «перестройкой», кажется, даже политику на кухнях уже не обсуждали, а где что достать. Занзибар, Зурбаган, Арабески и Рики энд повери, «Ирония судьбы» на Новый год и завод имени Маркса или какое-нибудь НИИ или КБ, где предполагалось работать до пенсии – и всем казалось, так будет вечно. В то же время какое-то недовольство было, вроде все есть, а хочется еще чего-то. Потому и поверили Горбачу – думали, будет еще лучше, а хорошее, что есть, никуда не денется. И наслушались всяких там, кто вопил «так жить нельзя», – не зная, что эти мелкие беды раем будут вспоминаться в девяностых, всего через пять, десять лет. При том что материальный ресурс был, Союз не ломать и капиталу не сдаваться – уж если на советских остатках все воровские девяностые тянули. Главная причина была, что идеи не стало, веру потеряли. Большинство, кто без особых амбиций, в целом было довольно – но кому-то захотелось и в рокфеллеры. И обрушили все.

– Значит, мы эту идею должны народу дать, – сказал Сталин. И добавил, усмехнувшись в усы: – А отчего Книга должна быть непременно одна? Пусть будет много, хороших и разных – или на конкурсной основе. Хоть тому же Мартынову поручите, «Гость из бездны», на мой взгляд, тоже хороший потенциал имеет, если его развить. В Тайну посвящать его излишне – а разговор с ним проведите, посмотрим, что выйдет. А может, и еще найдете кандидатуры.

Снова взглянул на Ефремова.

– И вы, пожалуйста, без всяких обид. Конкурс – это хорошо: победит лучшее. Когда я товарищам Яковлеву, Лавочкину, Сухому, Микояну задание ставлю, они ведь все правильно понимают и стараются.

– Ну что вы, какие обиды, – улыбнулся Ефремов. – Я буду только рад, если хороших научно-фантастических книг о коммунистическом будущем выйдет еще больше. Не я ли в будущем мира «Рассвета» писал о необходимости развивать жанр научной фантастики и о ее особой роли в воспитании молодежи?.. И считал своей главной задачей – создать первую такую книгу, за которой непременно пойдут другие книги от других писателей. Ведь, надеюсь, даже не выигравшие ваш конкурс книги – все равно будут изданы?

– Само собой, – согласился Сталин. – Если хорошие книги, то да, не пропадать же им только из-за того, что не заняли первое место. Вы пишите, товарищ Ефремов, а по рабочим моментам и деталям мы еще обсудим. А окончательно – история вашему труду справедливую оценку даст. Ну, что ж, товарищи, я думаю, мы Ивана Антоновича можем отпустить? Товарищ Кунцевич, вы на машине – доставьте товарища Ефремова домой.

«Коммунисты, – думал Ефремов, вставая, – с пути не свернут, драться насмерть и умирать готовы. Как Кунцевич мне сказал в запале: “Если история против нас, то тем хуже для истории”. Вот только их коммунизм – наподобие мира будущего у Олега Верещагина» (цикл «Хрустальное яблоко», был в списке рекомендованных к прочтению). Мир русской Звездной империи, постоянных галактических войн, в которых «земляне всех сильней» – вместо Великого Кольца. Где земляне будущего смотрят на чужаков через прицел точно так же, как тот американский фантаст, с которым Ефремов полемизировал в «Сердце змеи». И, что гораздо страшнее, для тех же Лазарева, Смоленцева, Кунцевича в этом нет ничего плохого – «хочешь мира, готовься к войне», «если видишь угрозу, стреляй первым». Так какой же мир собираются строить «рассветовцы» – Великое Кольцо, или Красную империю?

Ефремов уже слышал эти слова, причем гораздо раньше этого дня и не от «рассветовцев». Красная империя, гораздо более жесткая, агрессивная, решительно и энергично отстаивающая свои собственные интересы – чем тот СССР, погрязший в беззубом миролюбии и интернационализме, скатившийся в болото застоя и сгнивший там. Причем товарищу Сталину, тоже узнавшему то будущее, этот новый проект явно казался привлекательнее – и сам Вождь, уже проживший здесь больше, чем ему было отпущено там, будет жить еще, и Пономаренко (если слухи не врут) казался намного более умным, верным и последовательным продолжателем выбранного курса, чем Хрущев. Тактические, сиюминутные выгоды – несомненны. Мы гораздо сильнее, чем был СССР там, «каждые шесть дней строится новый завод», как написано в «Правде», и цены неизменно снижают каждый год 1 апреля, и зарплата растет, и обсуждают уже возможность перехода на пятидневку. И соцлагерь здесь много сильней, почти вся Европа под нами будет, если во Франции и правда левые победят, и с Китаем есть все шансы остаться в союзе, когда там «красные» Ван Мина одолеют «белых» Чан Кайши. А СССР строит большой флот, не только и не столько для обороны своих рубежей, но и прямо говорится, что для защиты своих государственных интересов на удаленных театрах. Так каким в итоге выйдет этот коммунизм?

Но – с этого поезда уже не соскочить. Даже если сейчас встанешь и уйдешь. Потому что знать и не мешать – это тоже значит нести ответственность.

Да и Лазарев с Кунцевичем все же сочли Книгой о коммунистическом будущем именно «Туманность Андромеды». А не цикл того же Олега Верещагина. Который, надо отдать ему должное, талантливо и правдоподобно описал переход к победе коммунизма здесь, на Земле, время Серых войн – но именно путь, а не самоцель. Ну а в космосе – хочется верить, что там мы найдем все-таки друзей, Великое Кольцо. А не агрессивных сторков, подлых торгашей мьюри, звероподобных каннибалов джаго, и кто там еще был? Хотя – эта мысль показалась Ефремову интересной – мир Верещагина – это то же человечество из «Андромеды», вышедшее в космос и обнаружившее себя в окружении хищников, живущих по закону «торговля или война». Оттого земные корабли начинены самым мощным оружием, на планетах первым делом строят станции противокосмической обороны, даже дети земных колонистов учатся защищать свой новый дом; мир, где земляне вытянули страшную Галактическую войну, полное подобие Отечественной, заставив всю инопланетную сволочь себя уважать – и оттого имеют у себя жесткую дисциплину, как на боевом корабле, во главе с Императором в роли капитана. Коммунистическая монархия – что может быть противоестественнее, однако у Верещагина прописана вполне гармонично. Но неужели во всей галактике лишь земляне нормальная цивилизация, коммунары, а все остальные разумные существа – это сплошь сволочи и моральные уроды? Это, пожалуй, еще хуже, чем не верить в существование жизни на других планетах вообще…

Кстати, Ефремов заодно узнал от Рассвета и о том, что известно науке двадцать первого века о предполагаемой жизни на иных планетах – не мог не поинтересоваться! Оказалось, что и через два-три поколения космос все еще молчит, и загадка этого молчания все так же неразрешима. Правда, и в будущем Земля внимательно просканировала лишь ничтожную долю звезд галактики. Зато было уже точно установлено, что у множества звезд есть свои планеты, а число планет галактики, на которых могла развиться своя жизнь, по самым пессимистичным оценкам должно достигать сотен миллионов! И все же – полное молчание в ответ на сигналы Земли… И полное отсутствие в нашей галактике, да и во всех окрестных, следов деятельности древних и могущественных цивилизаций, способных управлять энергией своих солнц.

Неужели разум действительно столь редок во Вселенной, что даже из сотен миллионов случаев возникновения жизни он развивается лишь в ничтожной доле случаев? Ведь не может быть, чтобы правы были те ученые, которые объясняют отсутствие братьев по разуму – неизбежным самоуничтожением любого разумного вида существ!

Ничего, выясним… Когда-нибудь мы все это выясним.

– Творческая интеллигенция! – произнес Сталин, когда за Ефремовым закрылась дверь. – И это лучший из ее представителей, которого вы, Анна Петровна, отрекомендовали как преданного идеалам коммунизма. Страшно вообразить, какие же тогда худшие? Вот отчего с технической интеллигенцией гораздо проще – как на заседании Совета Труда и Обороны товарищу Яковлеву, предъявившему ВВС свой Як-26 в качестве «бомбардировщика в габаритах и с летными данными истребителя», товарищи военные без всякой дипломатии указали, что если дальности хватает лишь для поражения цели в окрестности своего аэродрома, прицельное оборудование не обеспечивает уложить бомбы даже в пределах полигона, не то что попасть в мишень, а при полной бомбовой нагрузке деформируется фюзеляж, то это не самолет, а полное гавно, и товарищ Яковлев его может себе в одно место его засунуть – вот так и было сказано, товарищ Пономаренко свидетель, – и Яковлев такой разговор принял абсолютно нормально и пообещал все исправить. На что ему было ответ – оставить бомбардировщик в покое и заняться сверхзвуковым перехватчиком – ведь сколько помню, из Як-26 так ничего и не вышло там, а Як-28 до семидесятых на вооружении ПВО стоял. И представить нельзя, чтоб из технарей кто-то пытался бы заказчику возражать «а я так вижу». А гуманитарии, ну вот как с такими управляться? А власть употребишь, так после клеймят сатрапами и душителями свободы.

Анна пожала плечами.

– Специфика профессии, товарищ Сталин. Так же, как микроскоп, инструмент нежный, его грубо швырять нельзя, пылинки сдувать приходится. И уж никак не гвозди им забивать. А что касается худших представителей творческой интеллигенции… Среди них можно встретить как таких, которые из принципа не захотят ничего в своих книгах менять, за одно только предложение этого начав крики об удушении свободы, так и таких, которых называют халтурщиками – писателей, если их можно так назвать, которые готовы с радостью писать на любую тему, которая только принесет им признание властей, а если уж власть сама закажет что-то… Вот только почему-то таланта у таких «писателей» – куда меньше, чем у их не предающихся раболепию коллег. Потому их халтурщиками и зовут. А товарищ Ефремов отнесся к нашим волнениям с полным пониманием.

– Ладно! – сказал Вождь, вставая. – Считаю, что разговор был плодотворный. Вас, товарищ Лазарев, жду через час на заседании Совета Труда и Обороны. Будем решать по поводу французских событий. Обойдется в этот раз – или будет война?

Париж, утро 11 ноября 1953 г.

День, когда президент должен на площади Бастилии произнести речь перед ветеранами Первой мировой.

Тогда Франция была победителем, спасшим мир от тевтонской агрессии. И одной из великих держав. Если бы тогда лейтенанту де Голлю, командиру роты 33-го пехотного полка в битве за форт Дуомон сказали, что его страна спустя двадцать восемь лет подпишет «президент-акт», как какая-то Камбоджа, – то он, де Голль, вызвал бы лжеца и клеветника на дуэль, что вполне дозволялось французским законом до 1914 года. Даже когда Бисмарк принимал капитуляцию у Наполеона Третьего, не было такого позора – Париж не оккупировали, чужих гарнизонов на французской территории после войны не размещали и не требовали, чтобы посты французского президента и премьера согласовывались с прусским королем! Да, пришлось выплатить пять миллиардов контрибуции – но это были годы расцвета французской колониальной империи, и свой убыток Франция быстро вернула с излишком, за счет индокитайцев, мадагаскарцев, и прочих низших народов. Торговля, промышленность, наука Франции были на подъеме, Париж был культурной столицей мира, каждый француз смотрел в будущее с оптимизмом. Где все это сейчас?

Индокитай потерян. Не в последнюю очередь, из-за предательства американского «союзника». Который сговорился с Советами разделить этот пирог – а прежнего законного владельца выгнать вон. Наш уход из Тонкина был ошибкой, хотя и принес некоторое облегчение, но также показал нашу слабость, после чего процесс пошел лавинообразно, коммунистический мятеж охватил и Аннам с Кохингхиной, а также Лаос и Камбоджу. В последней, правда, уже не русские, а США руку приложили, не придумав ничего лучше, как выкормить свою ручную породу коммунистов. Еще они успели науськать на северный Вьетнам своих китайцев (что де Голль приветствовал), а на Лаос – тайцев (что было уже мародерством). А «просоветские» и «проамериканские» коммунисты насмерть сцепились в Камбодже – и кто бы ни победил, для Франции ничего хорошего не будет. До мятежа Зьема еще можно было считать красных кем-то вроде союзников, раз они насмерть стояли на Меконге, не пуская головорезов Пол Пота в Сайгон. Ну а теперь пусть американцы сами разбираются со своими ручными макаками в Сайгоне и в Пномпене. И с коммунистами тоже – которые очень хорошо воспользовались перемирием, прибрав к рукам реальную власть в половине провинций Южного Вьетнама, где Зьема и знать не хотят, а его солдат и чиновников встречают пулями. Коммунистических партизан поддерживает армия ДРВ – нет, они и есть часть регулярной армии коммунистического Вьетнама, отлично вооруженные и обученные советскими инструкторами. Так что Зьему с ними явно не справиться – и придется, джентльмены из Вашингтона, вам слать во Вьетнам своих солдат. Или надеетесь на связку (никоим образом не союз) Таиланд – Гоминьдан – краснокхмерские головорезы? Так пока никто из них военными успехами похвастаться не может, скорее наоборот. Китайцев уже разбили и выкинули вон, и начни они новое наступление, Сталин может послать Ван Мину полсотни советских дивизий, которым река Янцзы не будет преградой, и тогда спаси боже господина Чан Кайши! Тайцев жестоко бьют в Лаосе, да еще и в ООН русские вопрос подняли, на каком основании Таиланд совершил против Индокитайского Союза, входящего во французское Содружество, ничем не спровоцированную агрессию. Ну а полпотовцы и Вьетконг в разных весовых категориях, коммунистического фанатизма у тех и других хватает, но вьетнамцев больше и они лучше вооружены. Ну а Франции сейчас лишь остается успеть вывести из Индокитая все и всех, постаравшись, однако, сохранить свое влияние. А как это сделать?

15 ноября здесь в Париже должны начаться переговоры – конференция по Индокитаю. С участием США, СССР и всей индокитайской мелочи. Американцы уже выдвинули план с громким названием «Мир Индокитаю» – сохранение Индокитайского союза, входящего в Содружество, и включающего ДРВ, Южный Вьетнам, Лаос, Камбоджу, «с сохранением существующих границ и политического устройства», то есть объединить в рамках подобия федерации – Вьетконг, полпотовцев, Зьема и лаосского короля. Гарантами соглашения предполагались три великие державы, а принять на себя груз поддержания порядка должна Франция в одиночку, при том что американский бизнес получал полную свободу действий во всем Индокитае, как в какой-то банановой республике. СССР предлагал провести во всех индокитайских странах плебисцит, демократические выборы (о чем уже язвили левые газеты: «Русские – большие сторонники демократии, чем американцы»), ну а де Голль готовился к великой битве – выторговать на конференции для Франции максимум политических и торговых выгод. Затронув заодно и европейский вопрос – а то США окончательно обнаглели, считая, что такого понятия, как таможня суверенной страны, не существует вообще!

Три года назад удалось договориться о выходе Франции из военной организации Атлантического Союза. Что позволило выгнать из французских штабов заокеанских генералов – но остались их «офицеры связи». И войска США не имели права теперь размещаться во Франции на постоянной основе – но могли, на время учений, следуя транзитом или «при иных чрезвычайных обстоятельствах». И сейчас здесь были четырнадцать американских дивизий, а также авиация на десятке аэродромов и эскадра в Бресте. Для отражения коммунистической агрессии – поскольку, по мнению Вашингтона, русские могут подкрепить свою позицию на Конференции угрозой применения силы.

А пока – надо выйти на площадь перед последними ветеранами Марны, Вердена, Соммы. Это их право, слышать поздравления от своего президента. Все годы после войны это мероприятие не отменялось никогда.

Хотя служба безопасности добыла очень тревожную информацию. Но никто не может назвать его, генерала де Голля, – трусом.

И к тому же всякий гнойник надо вскрыть, пока он не дал заражения. Что советовал еще давно этот русский, Смоленцев? Посмотрим. А когда-нибудь после хотелось бы снова видеть его в Париже – и вместе с его очаровательной супругой.

Вставайте, эрцгерцог, вам пора в Сараево.

Через час на площади Бастилии собрался народ. Все было как прежде – трибуна под флагом-триколором, места для ветеранов, для журналистов, для всех прочих. Наличествовали все положенные меры безопасности. Каждый метр на площади, и даже под ней (канализация и катакомбы) был тщательно обследован саперами на предмет взрывных устройств. С ночи было выставлено оцепление, в три ряда – снаружи армия (причем командир полка получил приказ за два часа до времени исполнения, а до того никто не знал, какой воинской части будет поручена столь высокая честь), затем жандармерия и «роты республиканской безопасности», и наконец, самый внутренний круг, личная охрана президента. Все ведущие на площадь улицы и бульвары были перекрыты не только барьерами, но и армейскими броневиками, в то же время президентская охрана была вооружена не только автоматами, но и базуками – на случай, если кто-то из армейцев окажется в заговоре и развернет башню в сторону трибуны. Каждому подразделению (и опять же, в последний момент) были выданы особые нагрудные жетоны, а командиры были обязаны знать всех своих подчиненных в лицо. Всю публику при входе на площадь через любой из десятка проходов пропускали через металлоискатели, а любого, кто показался подозрительным, подвергали досмотру, проносить любое оружие было категорически запрещено. Жандармы заняли посты на чердаках и в мансардах всех выходящих на площадь домов, обошли с проверкой все квартиры, где теоретически мог бы засесть снайпер, жильцам дозволялось выходить на балконы и смотреть из окон – но строжайше было предупреждено, что если у кого-то в руках заметят что-то похожее на винтовку, то пулеметчики с броневиков будут стрелять без всякого предупреждения. Были рассмотрены даже самые экзотические версии, как, например, летчик-камикадзе – для чего все самолетам в это время категорически запрещалось находиться в небе над Парижем, единственное исключение было сделано для тех, кто должен был это обеспечить, реактивным истребителям «Дассо-450», пилотам которых было приказано принудить любого нарушителя к посадке, а при неподчинении сбивать – или минометного обстрела, как было в сорок четвертом в Неаполе с главарем сицилийской мафии «доном» Кало, когда тот перешел дорогу советским, решили, что накрыть цель с первого залпа навесным огнем шансов нет и охрана успеет затолкнуть своего подопечного в броневик. Трибуна стояла на том же месте, что и в прошлые годы (традиция, публика привыкла), – но в этот раз стенки кафедры оратора были сделаны из броневой стали, способной выдержать снайперскую пулю. Наконец, было заготовлено множество трехцветных французских флагов – развеваясь над толпой, они закрывали обзор возможному стрелку. И конечно, вся полиция Парижа была приведена в повышенную готовность, как и парижский гарнизон. Терпите некоторые неудобства, добрые парижане – ведь вы любите своего президента, освободителя Отечества от нацистов и защитника от коммунистов?

Без пяти одиннадцать на площадь въехали четыре абсолютно одинаковых черных лимузина с затемненными стеклами – выехавшие из внутреннего двора Елисейского дворца и по пути несколько раз менявшие места в колонне. Показалась знакомая длинная фигура президента, в неизменном генеральском мундире – вот он поднялся на трибуну, публика приветствовала восторженными криками, аплодисментами, засверкали вспышки фотоаппаратов. И президент начал свою речь.

К площади Бастилии сходятся с десяток улиц и бульваров. На северо-восток отходит бульвар Ришар-Ленуар, на протяжении восьмисот метров прямой как стрела, а затем загибающийся влево, к северу. Оттого из окон дома, углового с бульваром Вольтера, открывается вид вдоль, прямо до площади Бастилии. Квартиру под номером 30 на пятом этаже снимал месье Лекур, крепкий мужчина лет пятидесяти, отрекомендовавшийся пришедшим с проверкой жандармам как «человек искусства, скульптор и художник». В самой большой комнате – как раз той, окна которой выходили на бульвар и площадь Бастилии вдали – полицейские увидели массивный станок, на котором возвышалась незаконченная гипсовая статуя, еще в комнате наличествовали необходимые принадлежности, вроде ящиков с глиной, гипсом, цементом, стеллажа с инструментами, полок с книгами и журналами по искусству. Отчего студия в этой комнате – ну вы ж понимаете, мне нужно больше света, а тут окно как раз на юг. Еще в квартире был молодой человек – «это Поль, племянник, помогает мне, хотя у него душа больше к технике лежит», в одной из комнат стоял верстак, рядом в беспорядке валялись какие-то железки, детали, инструменты, стоял полуразобранный мотоцикл – «временно, пока не удастся недорого снять что-то на первом этаже или в подвале, но чтобы обязательно неподалеку, дяде приходить помогать». Полицейские сунулись было в ванную комнату, тут же раздался женский визг – «там Адель, с которой мы уже здесь в Париже познакомились, господа ажаны, ну будьте же деликатны». Документы у всех троих оказались в полном порядке – девушка из ванной не выходила, ее сумочку с паспортом нашел Поль – и в квартире не было абсолютно ничего похожего на оружие. К тому же, как подумал многоопытный сержант, отвоевавший в Индокитае и уволенный из армии по ранению, из этого окна при всем желании не попадешь, слишком далеко. Нет, на войне бывало всякое, и ходили легенды о стрелках-виртуозах, кто мог попасть в тебя из русской винтовки с расстояния в километр – но террористу, в отличие от военного снайпера, надо убить гарантированно, и не случайного вражеского солдата, а конкретную фигуру, то есть стрелять в голову, а не в корпус – потому все известные на этот день случаи политических убийств, совершенных стрелками, были с дистанции не более двухсот-трехсот метров. Домам в этом радиусе от площади Бастилии и уделялось самое пристальное внимание в этот раз – ну а подозревать в злоумышлении всех мирных парижан, живущих ближе километра к охраняемому объекту, это уже паранойя, мы ж не каратели нациста Достлера и не агенты гестапо или НКВД!

Было без четверти одиннадцать, когда месье Лекур сказал – начинаем. Снять со станка статую было нетрудным делом для двоих мужчин – можно было просто спихнуть на пол, но тогда будет шум, привлечет внимание соседей снизу, пожилой супружеской пары месье и мадам Кантен, а они могут тогда сюда подняться, или в полицию позвонить. Так что потратили на пятнадцать секунд дольше – все действия были хронометрированы, не раз уже тренировались, засекая время – понятно, не в этой квартире. Закрепить на станке сложного вида конструкцию, прихватить струбцинами. На расстеленном брезенте из комнаты Поля появляются детали, длинная труба оказывается стволом, к ней присоединяется затвор, газоотводный механизм, и вот уже в сборе пушка «испано-сюиза» калибром двадцать миллиметров, какие в недавнюю войну ставились на английских, американских, французских истребителях – да и сейчас стоят на реактивных «дассо», что над крышами летают. Всего сорок три кило веса – вдвоем легко поднять и закрепить на станке, в той самой конструкции, как на лафете. Теперь барабан с патронами, шестьдесят снарядов, вылетят все за пять-шесть секунд, еще двадцать восемь кило. И самое сложное – установить оптический прицел, чтобы без малейшего рассогласования даже в доли градуса, ведь пристрелки не будет – в вертикали можно по уровню с пузырьком установить, а по горизонтальной наводке вся надежда на вот этот узел сверхточного изготовления, кронштейн для прицела. Теперь навести и закрепить жестко, чтобы вибрация от стрельбы не сбила прицел – у «испано» сила отдачи четыреста килограмм. Если бы полицейские попробовали сдвинуть станок с места, то удивились бы его тяжести. Быстросхватывающийся цемент на все винты наводки. Проверить электроспуск, присоединить хитрый прибор. Теперь пушка начнет стрелять после того, как будет нажата эта кнопка и отработает часовой механизм. Время – без двух одиннадцать. Нет, Поль, ставь на пять минут, раньше Генерал не закончит. А у нас будет лишнее время, чтобы уйти.

Черт! Звонок в дверь! И голос соседки снизу:

– Месье Лекур, откройте! Это я, мадам Кантен. Сейчас президент по радио будет выступать! Да откройте же – я знаю, что вы дома. Я вам домашнего печенья принесла.

Что делать? Если, как это часто делается, соседку пустили вперед жандармы, чтобы ей открыли дверь, то это конец. В подвалах Службы безопасности с пойманными террористами обращаются как в гестапо с бойцами Сопротивления. Но не открывать нельзя – эта старая дура поднимет шум. Тихо ее придушить – а если месье Кантен позвонит в полицию, обеспокоенный отсутствием супруги? Весь Париж на ушах стоит, мимо окна уже дважды армейский патруль проехал – еще неделю назад газеты и радио предупреждали о возможных коммунистических заговорщиках, намеренных устроить беспорядки, а также криминальном элементе, который этими беспорядками рад будет воспользоваться. Так что сделаем по-другому – живи пока, старая ворона!

– Мадам Кантен, спасибо, – Поль в одних брюках и майке, босой, открывает дверь, – вы очень добры. И у вас очень вкусное печенье было в прошлый раз.

– Вы позволите мне войти? – старуха пытается пролезть внутрь.

– Поль, ты скоро? – из комнаты, наклонясь, выглядывает Адель, плечи голые, к груди прижимает полотенце, а что одежду лишь приспустила, не видно. – Ах, мадам Кантен, можно мы зайдем к вам после? А сейчас у нас дела.

– Ах, проказники! – мадам грозит пальцем. – А вы разве обвенчаны? Знаю, что время сейчас… но все же грех!

Ушла, старая корова! Вот дверь внизу хлопнула, щелкнул замок. Время одиннадцать ноль три, президент уже говорит! Ставь на пять минут – и уходим.

Одеться можно очень быстро, если от этого зависит твоя жизнь. «Ситроен», что стоит внизу, бросим где-нибудь в Девятнадцатом округе. И нет больше никакого месье Лекура – а есть мистер Торнтон, коммерсант из Ливерпуля, документы безупречны. Как и его молодые спутники – больше не французы, а супружеская пара из Бельгии, свадебное путешествие в Париж совершали.

А за закрытой дверью квартиры ниже этажом стояла мадам Кантен, прильнув к дверному глазку. Отчего она проявила любопытство, не сумела ответить и сама, отвечая на вопросы в полиции. Просто захотелось, и все тут. И была чрезвычайно удивлена, когда все трое верхних жильцов, полностью одетые (а молодая пара ведь должна была заниматься совсем другим и не быстрым делом!) стремительно пробежали вниз, будто за ними кто-то гнался. Что-то было явно не так – и старушка, войдя в комнату, толкнула в бок мужа, сидящего в кресле у радиоприемника, с газетой в руках.

– Пьер, я звоню в полицию. Наши жильцы сверху явно не те, за кого они себя выдают. Когда я относила им печенье, они не хотели впустить меня в квартиру, а затем сбежали, словно за ними гнался сам сатана. А вдруг это русские шпионы и они хотят убить нашего президента? Что значит «как убить», а вдруг у них атомная бомба там в квартире, как в том фильме было про лейтенанта Баттлера и Ирэн? Да оторви ты зад от кресла, старый пень, ты понимаешь, что у нас, возможно, бомба прямо над головой!

В полиции отреагировали на слова о «шпионах с атомной бомбой»… ну как и ожидалось. Однако же сигнал следовало проверить. Еще не было радиотелефонов, которые мог бы носить с собой каждый патруль, – но совсем рядом с указанным адресом была станция метро Сент-Амбруаз, где сегодня нес службу усиленный жандармский наряд. Туда в пункт полиции и позвонил из участка дежурный, когда наконец понял, что от него хочет эта мадам… можно было отделаться замечанием, но уже месяц ходили слухи, что все звонки в полицию прослушиваются Службой внутренней безопасности, так что теоретически могло последовать наказание виновным – и в конце концов, пусть парни немного пройдутся и успокоят очередную сумасшедшую, которой всюду мерещатся русские шпионы.

Когда жандармы не спеша подходили к дому, раздался грохот, одно из окон разлетелось вдребезги, осколки полетели на головы прохожих, а из квартиры ударил сноп огня.

– Черт! – воскликнул сержант. – Кто туда зенитку затащил?!

Сержант служил в армии как раз в ПВО и не раз видел, как стреляет двадцатимиллиметровый эрликон. Затем он понял, в каком направлении стреляют, и похолодел от ужаса. А затем стал решать, что делать – выбирая между долгом и инстинктом самосохранения. Расчет такой зенитки не меньше шести человек, и у них наверняка есть что-то посерьезнее пистолетов, наличествующих у жандармов, так что лезть сейчас в ту квартиру – это самоубийство! Редкие прохожие на улице и то сообразили – все метнулись прятаться кто куда, а кто-то и посреди улицы упал плашмя, чтобы пуля не зацепила!

Удачно из-за угла выскочил джип армейского патруля. Сержант, трое солдат с винтовками МАС и, главное, рация! Зенитка перестала стрелять, непосредственной угрозы не было видно, даже бедняга, кто плюхнулся на мостовую, поднялся и, пригибаясь, побежал за угол. Выслушав доклад полицейских, армейцы тоже не хотели лезть под пули, запросили подкрепление. Наконец подъехал взвод на грузовике, затем еще один, и броневик «панар», и две полицейские машины. А через десять минут вокруг собралось уже больше сотни солдат и жандармов, какой-то важный чин громко отдавал команды, военные и полиция рассредоточились по дворам, отсекая террористам все пути отхода. Теперь предстоял штурм!

Тут на четвертом этаже распахнулось окно. Все вскинули оружие, укрываясь за машинами или за углами домов и в подворотнях. Но наружу выглянул не бандит с пулеметом наперевес, а почтенная престарелая мадам.

– Мсье военные, что ж вы не заходите? Русские шпионы уже убежали, я видела сама! В квартире наверху никого нет.

А кто тогда стрелял? Дверь в квартиру 30 даже заперта не была. Солдаты осматривали пушку, когда появился какой-то штатский грозного вида и приказал старшему:

– Лейтенант, убери свое стадо вон. Пока они не затоптали все следы. И тут могут быть мины – вызовите саперов.

У двери квартиры внизу стоял на карауле полицейский – наверное, со свидетельницей беседовали. Было погано – но в общем, обычная ситуация совершения преступления и дальнейшего расследования.

– Как там? – наконец сержант задал вопрос, всех волновавший. – Что на площади Бастилии?

Много убитых и раненых! Основная масса снарядов пришлась по толпе. И вроде бы президента несли к санитарной машине… но никто ничего толком не знает.

Мерзавцы! В такой день! И таких людей – кто сражался за Отечество тридцать пять лет назад! Кому повезло выжить в аду Марны, Вердена, Соммы – и умереть здесь от рук террористов. Когда негодяев поймают – гильотина покажется им милостью.

По радио передают сообщение от какого-то «временного чрезвычайного комитета», который призывает к соблюдению порядка. Неужели наш президент убит?!

«Радио Франсе», Париж, 11 ноября 1953-го,

репортаж с площади Бастилии

Мадам и месье, мы продолжаем наш репортаж после вынужденного перерыва. Совершено ужасное злодеяние! Во время речи нашего президента перед публикой и ветеранами первой Великой войны, террористы обстреляли собравшихся из пулемета, кажется, крупнокалиберного. Есть многочисленные жертвы среди зрителей, солдат, охраны президента. Пострадал ли он сам, о том официально не сообщается, но циркулируют многочисленные слухи, что видели, как уносили тело. У нас на глазах больше трех десятков карет «скорой помощи» уже отбыли в больницы, увозя пострадавших, а всех раненых еще не собрали. Это был какой-то ужас, некоторые из тел наличествуют лишь в виде фрагментов, не поддающихся опознанию! И многие получили травмы в давке, возникшей в результате паники – так что общее число пострадавших может достигнуть четырехсот-пятисот человек! По крайней мере, эту цифру озвучил префект, уважаемый месье Мартелль.

Только что стало известно. В квартире на бульваре Ришар-Ленуар, откуда велась стрельба, обнаружены документы на русском и немецком языке и, что особенно важно, партбилет ФКП на имя Поля Матье. Коммунисты уже выступили с заявлением, что данное лицо утеряло билет еще неделю назад, о чем было подано заявление в полицию, но поспешность такого опровержения наталкивает на подозрения. Тем более, как удалось установить, упомянутый Матье проходил службу в ВВС и имел дело как раз с таким типом вооружения, который применили мерзавцы. Мы продолжаем следить за развитием событий.

Нам сообщили о новом злодеянии. Взрыв бомбы на Северном вокзале, многочисленные пострадавшие. Пока неясно, связано ли это преступление с тем, что случилось на площади Бастилии… Мы будем держать слушателей в курсе всех известных нам событий.

Сообщения французских радиостанций и вечерних газет

…взрыв бомбы на вокзале в Лионе. Большое число жертв.

…взрыв бомбы на улице в Дижоне.

…взрыв бомбы на почте в Туре.

…снова Дижон – одна из бомб найдена несработавшей. По заверениям экспертов, взрывчатка произведена в Германии.

…взрыв бомбы на автобусной остановке в Руане.

…опять Дижон – ограбление банка. По словам свидетелей, преступники громко выкрикивали коммунистические лозунги.

…в Амьене неизвестный открыл стрельбу при попытке полицейских проверить его документы и был убит, также ранено двое полицейских. В кармане у преступника нашли партийный билет ФКП.

…в Марселе при попытке полиции провести обыск в городском комитете ФКП, было оказано вооруженное сопротивление. Среди полицейских есть убитые и раненые. По неподтвержденным пока сведениям, в Марсель вводятся войска. Генерал Зеллер, командующий Юго-Восточным военным округом, заявил о своей решимости навести порядок и защитить граждан Французской республики от коммунистических бандитов «любой ценой, не останавливаясь ни перед чем».

…информация о вводе в Марсель войск полностью подтвердилась. Есть сведения об уличных боях, вспыхнувших при разоружении коммунистических боевых отрядов. Отдельные источники сообщают, что на стороне правительственных сил в наведении порядка принимают активное участие войска США.

…по уточненным данным, к восстановлению конституционного порядка в Марселе привлечены войска Иностранного легиона – марокканская дивизия. Части американской морской пехоты находились на кораблях эскадры ВМС США, пришедшей еще 8 ноября с дружеским визитом в Марсель и Тулон. В какой мере они были задействованы в подавлении коммунистического мятежа, пока неизвестно.

Передано радиостанцией «Радио Паризиен» вечером 11 ноября.

На следующий день напечатано многими французскими и иностранными газетами. Вошло в историю как «Антикоммунистический манифест».

Французы! Наше Отечество в опасности.

На улицах наших мирных городов – снова взрывы и стрельба, как в войну. Все мы помним неспокойные годы после окончания войны, когда бывало всякое – но соблюдалось негласное правило всеми сторонами: непричастные не должны пострадать. Тогда мишенями служили лишь деятели враждебных политических сил, но не мирные обыватели. Теперь же этого нет!

Преступники закладывали бомбы там, где заведомо не могло быть никого из политических противников, а лишь мирные гражданские люди – как, например, на автобусной остановке. И что самое страшное – это продолжится и завтра, и пострадать может любой – ведь при всем желании нельзя приставить полицейского к каждой мусорной урне (как оказалось, излюбленному месту закладки бомб). Как же нам предотвратить это кровавое безумие, как сберечь в нашей прекрасной стране гражданский мир, покой, порядок? Когда добрым французам не будет страшно по улицам ходить.

Значит, бороться надо не со следствием, а с причиной – выкорчевывать корни. Как думаете, кто заинтересован в происходящих беспорядках – класс собственников, банкиров, промышленников, аристократов, торговцев, для кого «собственность, семья, религия, порядок» святое во все времена? Или люмпены, кто не желает зарабатывать достаток честным трудом, а хочет сразу «был ничем, станет всем» и оттого желает «весь этот мир разрушить»? Кто может нарушать спокойствие, желая новой революции? Франция уже пережила достаточно потрясений – и мы говорим негодяям, стремящимся взорвать и сжечь всю нашу страну ради собственной политической выгоды: хватит! Мы – не позволим. И спрашиваем вас, французы, с кем вы?

К сожалению, генерал де Голль, которому мы навеки останемся благодарны как спасителю Отечества от нацизма, не желает противостоять этой угрозе. Все эти годы он искал некоего равновесия, считая одной из политических сил, с которой следует считаться, – явных врагов нашей нации. С кем мы воевали в Индокитае – французы, вспомните, сколько из вас потеряли своих близких на той войне, которую мы не сумели выиграть исключительно из-за нерешительности нашего Главнокомандующего? Что можно ждать от того, кто добровольно решил сдать врагу территорию, которую своей кровью завоевали для нас наши деды – Тонкин, Аннам? А теперь он намерен и вовсе из Индокитая уйти – признав, что все усилия и жертвы нации были зря. Даже здесь, в метрополии, он дозволял коммунистам открыто вести свою разлагающую пропаганду. В итоге эти мерзавцы от слов перешли к делу – де Голль доигрался, что сам попал под их огонь. Потому что коммунисты ни с кем не делят свою власть – и сейчас они решили, что достаточно сильны, чтобы взять ее сами, целиком и полностью.

Мы напоминаем вам, что в нашей Конституции записано, что она, эта Конституция, «вверяет себя под охрану, бдительности и патриотизму всего французского народа и каждого отдельного француза». Настал тот час, когда каждый отдельный француз должен выполнить этот свой конституционный долг, выступив на охрану порядка – с оружием, если оно у него в руках, доверено нацией, или в любой иной форме, какая ему доступна. Ради того, чтобы он сам, его дети и внуки жили счастливо и свободно, а не при коммунистическом kolkhoz и gоulag.

Будем же едины и сильны, французы! И тогда – мы их одолеем.

Генерал Морис Шалль – главком ВВС Франции.

Генерал Рауль Салан – генеральный инспектор сил национальной обороны.

Генерал Анре Зеллер – командующий Юго-Восточным военным округом.

Генерал Эдмонд Жуо – командир 1-й дивизии ВВС.

Москва, Совет Труда и Обороны.

11 ноября 1953 г.

В России зима и война всегда начинаются внезапно. Или в этот раз войны все же не будет?

Только что закончил доклад Василевский, начальник Генштаба. Американцы имеют во Франции четырнадцать дивизий – и эти войска не сосредоточены возле границы, а разбросаны по французской территории. Есть еще британцы, бельгийцы, голландцы – но даже все вместе взятые, они уступают одному лишь первому нашему эшелону, ГСВГ и Фольксармее. И, в отличие от июня сорок первого, качественного превосходства у противника также нет – наши войска имеют высочайшую выучку и опыт. Состав и дислокация сухопутных сил Атлантического союза показывает однозначно – они не планируют блицкриг. В то же время ВВС США на базах в Англии, Дании, а также в Японии и на Окинаве приведены в состояние полной боеготовности, их бомбардировщики с атомными бомбами летают вблизи наших границ. Эскадра ВМС США в Копенгагене подняла якоря и вошла в Балтийское море, – а это угроза серьезная, там на трех авианосцах больше полусотни одних лишь тяжелых штурмовиков, носителей ядерного оружия, и вдвое больше истребителей, им в прикрытие. Еще одна американская авианосная эскадра вошла в Норвежское море, ну там сейчас штормит и с палуб не очень полетаешь, зато в составе СФ уже две атомарины (А-3, по докладу Кузнецова, курс боевой подготовки завершила), не считая всего прочего, и наш берег рядом, авиация хорошо работать может, так на что американцы рассчитывают? Посол США, вызванный в МИД, распинался в миролюбии и уверял, что все эти меры не более чем предосторожность, на случай нашей попытки активно вмешаться в события во Франции. Может, и правда?

– Предупредить Эйзенхауэра, если он в самом деле не хочет войны. Один выстрел с их эскадры или массированный взлет авиации – и мы имеем право ответить. Как бы они реагировали, если бы советские самолеты с Бомбами летали возле Нью-Йорка и Вашингтона? И что французы могут спать спокойно – советского вторжения не будет. Так что там у них творится, товарищ Берия? Отчего это у них революция, а мы не в курсе?

– Пока удалось установить немного, – Лаврентий Павлович хотя и был больше занят промышленностью, оставался куратором от ЦК и Политбюро над спецслужбами и разведкой. – Начиная с того, что де Голль не послушал нашего совета заменить себя двойником и был на трибуне сам, «в такой день, перед ветеранами». Повезло – как мы достоверно узнали, сразу после покушения был живой, насколько тяжело ранен, неизвестно. Волна террора началась по всей Франции всего через час с четвертью после событий на площади Бастилии – на текущий момент отмечено девяносто семь терактов. В большинстве количество жертв невелико, как и уровень исполнения – полицией найдено и обезврежено двадцать шесть несработавших взрывных устройств. Все одного типа – от двухсот до пятисот грамм взрывчатки, немецкого или чешского производства, поражающие элементы из гвоздей или обрезков металла, простейший химический взрыватель с замедлением до часа. Тактика одинаковая – бросить это в мусорную урну или забыть сумку в людном месте, например на автобусной остановке. Большинство несработавших устройств найдено именно там – кто-то заинтересовался бесхозной вещью, заглянул, позвал полицию. Многочисленные жертвы (свыше сотни пострадавших) были лишь в трех случаях, помимо площади Бастилии: Северный вокзал в Париже, вокзал в Лионе и снова Париж, универмаг «Прентам». На вокзалах заряды были больше, а в универмаге после взорвались газовые баллоны, вызвав сильный пожар. Население в панике, обыватели уже боятся к урнам подходить – причем все убеждены, что виноваты коммунисты. К сожалению, для того имеются некоторые основания.

– Ви хотитэ сказать, что ФКП без согласования с нами затеяло этот путч? И Торез лгал мне, уверяя, что у него в партии все под контролем?

– Пока что нам достоверно удалось установить две вещи. Во-первых, в отдельных организациях ФКП имеет место погоня за численностью, то есть в ряды партии принимают всех, кто заявит о сочувствии идее коммунизма, включая и морально нестойких, и откровенно мутный народ. А во-вторых, в рядах самой ФКП образовалась ультрареволюционная фракция, прежде всего среди молодежи, именующая себя «ЧеКа».

– Что это означает по-французски?

– Так в том-то и суть, что это они в честь нашей ЧК назвали – той самой, товарища Дзержинского. Причем до вчерашнего дня подчинялись партийной дисциплине, и товарищ Торез, и мы считали их чем-то вроде боевой ячейки – ну, учится молодежь городским боям, чтоб, когда придет время, грамотно сражаться за дело коммунистической революции. А теперь они заявили, что считают и Тореза и нас – обуржуазившимися предателями, вместо свержения власти капитала занятыми укреплением собственных позиций. Воззвание подписано «товарищ Мистраль», кто за этим псевдонимом, установить пока не удалось. А в результате – среди тех, кто подбрасывал бомбы, есть люди, действительно принадлежащие к ФКП. И как бы не большинство.

– И когда это вытянут наружу, а ведь вытянут, иначе зачем было все городить, – будет огромный скандал. И нам непосредственно не вмешаться – даже если завтра внезапно помрут все четыре генерала, это ничего не изменит. А что хотят эти «патриоты Франции», кроме как свергнуть де Голля?

– Товарищ Сталин, по ним есть информация, – сказал Пономаренко. – Еще до того на мою контору вышел известный вам отец Серхио, сказав, что по сведениям Святого Престола, во Франции готовится заговор. Так как в числе главных фигурантов назывались двое из этой четверки, генералы Зеллер и Шалль, якобы завербованные американской разведкой еще в Индокитае, то полагаю, речь шла именно об этом деле. Интерес для нас представляет политическая программа заговорщиков. Франция без коммунистов, послушный вассал США, без собственных амбиций, «поскольку игра в суверенность слишком дорого нам обходится». Конечно, полный доступ американского капитала на рынки Франции и ее колоний – с обещанием возможного допуска французского капитала на рынки США и Латинской Америки. Ну и внутри страны – «все мы прежде всего французы», гражданский мир, «собственность, семья, религия, порядок» – по сути, сильно напоминает фашизм Муссолини. На словах же отец Серхио передал, что товарищи попы готовы с нами сотрудничать – но в обмен на обещанную нами еще в прошлый раз информацию по «Рассвету».

– Раз обещали, дадим, – сказал Сталин, – только вопрос, в какой мере. А насчет того, как нам повлиять на события во Франции… Мы ведь передали господину де Голлю некую информацию, которой он должен будет поверить? По крайней мере, никак не может ею пренебречь. Вот и посмотрим, как это «выстрелит» в благоприятную для нас сторону.

Ахмадия Джебраилов, он же Армад Мишель

Думал ли азербайджанский крестьянин из села Охуд, район Шеки, что станет героем Сопротивления, кавалером французского Почетного легиона, полноправным французским гражданином, капиталистом и личным другом президента, генерала де Голля?

Сержант РККА в сорок втором – и Харьков, немецкий плен. Концлагерь «Родез» во Франции, побег, отряд макизаров – и подвиги, достойные Голливуда. Как он, Армад Мишель, переодевшись в форму немецкого офицера, убивал высокопоставленных гитлеровцев, взрывал мосты и военные склады, освобождал советских пленных. В декабре сорок четвертного в освобожденном Париже был командиром французского подразделения, охранявшего самого де Голля – и переводчиком при переговорах будущего президента с представителями СССР, одним из которых был знаменитый Смоленцев, который Гитлера в плен брал. И он, Ахмадия Джабраилов, не удержался, сунул Смоленцеву записку со своим именем и адресом, чтобы дома знали, что он жив.

В Москве, оказывается, про него не забыли. В сорок седьмом через советское посольство пришло официальное приглашение посетить бывшую Родину. И Джабраилов поехал, хотя и боялся, что его тотчас же арестуют – но была и надежда, что все ж не посмеют, если сам де Голль заявил советским, что будет обеспокоен судьбой своего друга и соратника. У трапа его, однако же, встретил сам Смоленцев и отвез не на Лубянку, а в «Националь»… а после сделал предложение, от которого нельзя отказаться.

– Вы же хотите, чтобы ваши односельчане, ваш род гордились вами? Чтобы ваша официальная биография считалась не подлежащей сомнению. И чтобы вы могли открыто и с гордо поднятой головой приезжать в родное село всякий раз, когда захотите от французских реалий отдохнуть?

Не было во французском городе Родез никакого концлагеря. Зато был дислоцирован 804-й «азербайджанский» батальон вермахта (хорошо хоть не СС), укомплектованный «добровольцами» из советских пленных с Остфронта. И не было никакого героического побега с восстанием узников и боем с охраной – а банальное невозвращение из увольнения, то есть дезертирство. И случилось это в самом конце, когда уже ясно было, что дни Еврорейха сочтены и чистокровным арийцам, скорее всего, придется испытать на себе все, что они готовили для «недочеловеков», ну а пошедших к ним на службу предателей ждет военно-полевой суд и пеньковая веревка. Участие в Сопротивлении было, удалось отметиться в нескольких делах, причем именно в немецком мундире – не так много среди макизаров было знатоков немецкой армии и ее уставов, чтоб за солдата вермахта сойти, так что Джебраилов вытянул счастливый билет, удостоившись не только благодарности от командира отряда, но даже и повышение получив, в те последние недели отряды Сопротивления распухали как на дрожжах, туда толпами бежали прежде законопослушные французы, желающие снять с себя обвинение в коллаборационизме – так что на момент немецкой капитуляции Армад Мишель командовал ротой в сто тридцать человек. Ну а после Победы была уже политическая кухня, когда в «Сражающейся Франции» боролись две группировки, «марсельцы» де Голля, Второй армейский корпус, сформированный в СССР из французских солдат Еврорейха, попавших в плен на Днепре, и Первый корпус Тассиньи, что высаживался в Гавре вместе с войсками англичан и американцев – и в этой борьбе лояльность вышестоящим была важнее воинских заслуг. Вот так и стал Ахмадия Джабраилов – французским гражданином и героем, Армадом Мишелем, отмеченным наградами, пользующимся уважением президента и правом доступа к нему… и заводик в собственности, и жена-француженка, как же без этого? Только от родных корней отказываться тоже не хотелось!

А советские, выходит, всю правду знали. Однако не были заинтересованы ее оглашать, разрушая героическую биографию «товарища Мишеля». И требовали в обмен вовсе не шпионской работы. А всего лишь – быть прямой, неофициальной и секретной связью между де Голлем и Москвой. Ахмадия, хоть и с образованием советской семилетки, имел острый житейский ум, чтобы сообразить – у Советов и конкретно де Голля наличествуют общие интересы. Если Генерал мечтал о сильной, независимой Франции, которая вовсе не вассал США – то разве для Сталина это не было бы выгодой тоже? В то же время в Париже высшие чины на доклад в американское посольство ездят чаще, чем в Елисейский дворец – так что потребность в таком канале связи очевидна. Правда, при угрозе эту связь нередко и рубят вместе с головами посвященных – так тем более желательно иметь запасную площадку в далеком селе Охуд, где даже в самом неблагоприятном случае он, Ахмадия Джабраилов, может спокойно доживать свой век, зачем же его убивать?

Потому он легко дал свое согласие. И принял предложение – военным бортом до Баку, а там его уже ждал транспорт до родной деревни. И был пир горой, вино рекой, десяток баранов на шашлык – стол, как в кино про кубанских казаков, за которым все уважаемые люди села Охуд, а также районное начальство. И многочисленная родня – хотя и род Джебраиловых не обошла стороной война, унесла многих. Зато жизнь стала лучше, чем была прежде – и новую технику присылают, и по налогам вольности, и урожай в этом году хороший, сыты все будем.

– Может, останешься? Большим человеком станешь, агрономом. И жену привози, не обидим. А к своему другу, французскому президенту, будешь в гости приезжать.

Нет – на старости лет, может, так и будет. А пока тебе лишь двадцать семь, хочется мир посмотреть и в истории поучаствовать. Но вас, земляки, никогда не забуду и еще приеду не раз. А как дальше выйдет – посмотрим.

Де Голль к новой роли своего друга отнесся скорее с пониманием. Сказав – в моем окружении уже есть толпа американских агентов, будет и один русский. Причем они, в отличие от тебя, в глаза мне лгут, клянясь в преданности Франции. Что ж, мои двери будут для тебя по-прежнему открыты – но ты понимаешь, что с официального поста тебе придется уйти?

Что ж – хотя разоренная войной Франция была не самым лучшим местом на земле, имея деньги и связи там можно было отлично прожить. Хотя насмотревшись на американских оккупантов (а вели себя они там нисколько не лучше немцев), абсолютно никакой любви к США «товарищ Мишель» не испытывал. И, ведя жизнь почтенного парижского буржуа, исправно служил «почтовым ящиком» между советскими и де Голлем (о технических деталях позвольте не упоминать).

Последнее сообщение, которое ему велели передать, было тревожным:

– У экипажей бомбардировщиков ВВС США, летающих над Европой, в списке заранее предусмотренных ситуаций, которые надлежит отработать по кодовой команде с земли, есть якобы случайно уронить атомную бомбу над чужой территорией – в том числе в мирное время. Пилоты предупреждены о строжайшей ответственности как за разглашение факта существования такой инструкции, так и за невыполнение приказа в случае его поступления.

Очень похоже на правду – в Норвегии американский посол их королю тем же самым грозил! Конечно, в случайность бомбежки никто не поверит – ведь не просто так США будут бомбить, а в результате какого-то кризиса, – но если альтернативой будет вести со Штатами полноценную войну и получить уже сотни бомб по всем своим городам, то проще сделать вид, что поверили, и принять американские условия. Конечно, это не пройдет с СССР или ГДР, тут уже в Вашингтоне надо опасаться, как бы в итоге войну не получить – но для усмирения бунтующего союзника? Ведь еще тогда, в сорок седьмом, открыто звучали угрозы американской и английской интервенции и оккупации в любую страну, где произойдет коммунистический переворот – это было и в речах политиков, и на страницах газет. США сейчас носятся с идеей «чистой и быстрой» войны, не мобилизация миллионных армий с годами в грязных окопах, а сотню атомных бомб на вражескую страну, и после принятие капитуляции и оккупация чужой территории – отчего не предположить, что за океаном решили, чем слать экспедиционно-оккупационный корпус, эффективнее на чужую столицу якобы случайно Бомбу уронить, а после лицемерно извиняться, и «вы же не хотите, чтобы это случилось и завтра – так что подпишите капитуляцию, вот здесь».

Очень похоже на правду. Так что, передав информацию по назначению, лучше вывезти из Парижа семью. Пока кризис не завершится!

Отец Серхио, посол Святого Престола в Москве.

11 ноября 1953 г.

– Не знаю латыни, святой отец, – произнес Пономаренко, – но вы можете после свериться со своим текстом.

«Взял Ангел кадильницу, и наполнил ее огнем с жертвенника, и поверг на землю: и произошли голоса и громы, и молнии и землетрясение.

Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела.

Второй Ангел вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнем, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью, и умерла третья часть одушевленных тварей, живущих в море, и третья часть судов погибла.

Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде «полынь»; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки.

Четвертый Ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца и третья часть луны и третья часть звезд, так что затмилась третья часть их, и третья часть дня не светла была – так, как и ночи».

– Откровение Иоанна Богослова, известное как Апокалипсис, – ответил посол Ватикана. – Вы хотите сказать, что там описана атомная война? Огонь на землю… а отчего моря сделались кровью?

– Вы как-то говорили, что прочли некую книжку, фантастику о будущей войне, вышедшую несколько лет назад. Правда, там воевали некие Лига и Альянс – но описания вполне реалистичные. Что там стало с городом Нью-Арком, помните? И если реальные испытания атомных бомб силой в двадцать, тридцать тысяч тонн тротила могли вызвать цунами в двадцать метров высотой, то представьте, что будет с прибрежными городами от взрыва сверхбомбы в сто миллионов тонн?

– Почему воды сделались полынью?

– Радиация. Не только излучение при взрыве атомной бомбы, но и заражение им земли, воздуха, воды. Воздух сам не заражается, но несет в себе ядовитую пыль. А вот вода под воздействием радиации сама становится смертельно опасной.

– А почему затмились светила?

– В минувшую войну, когда на Дрезден, Гамбург, Токио, Хиросиму падали две, три, пять тысяч тонн бомб, то возникал «огненный шторм». От взрывов миллионнотонных боеголовок будут еще более грандиозные пожары – и такие тучи дыма и пепла, что не будет видно даже солнце. Нечто похожее было у нас в Сибири, 18 сентября 1938 года, когда на обширной территории, полосой в двести километров ширины, среди дня вдруг стало темно как ночью – вы можете найти описание того события в библиотеке. Считается, что причиной были обильные лесные пожары, выбросившие в атмосферу массу дыма. В атомную войну это наступит по всей планете – и одной темнотой не ограничится. «При свете сигнальных ракет удалось рассмотреть, что низко над землёй висят густые тёмные тучи, которые не пропускают солнечный свет» – это из отчета про сибирские события. Та тьма длилась всего пару часов. Когда же солнечные лучи не будут доходить до земли месяцы, даже годы – придет глобальное похолодание, «ядерная зима». Слабое подобие ее было в 1816 году, «год без лета» из-за извержения вулкана где-то в Индонезии – когда в атмосферу было выброшено огромное количество пепла. А до того, и о том есть в ваших церковных хрониках, по всей Европе был 536 год, «восемнадцать месяцев без солнца», когда оно появлялось лишь на четыре часа в сутки и светило не ярче чем луна, и страшный холод и голод объял мир – Церковь считает это карой Божьей, ну а наука утверждает, что это был всего лишь очередной вулкан, предположительно в Исландии.

– Вы хотите сказать, что то, что написано в вашей фантастике, правда?

– Отче, вот вы прочли ту книжку и сразу поняли, о чем речь, увидели ту картину. Фантастика очень удобна, когда надо подготовить массы к возможному и в то же время не раскрывать секрет.

– Хотел бы я знать, какое задание вы дали профессору Ефремову.

– Вы уже и про это знаете?

– Если ваша протеже Анна открыто приезжает к нему в институт и всячески поддерживает в Союзе писателей – то о том знают многие.

– Вы забыли, что Ефремов не только писатель, но и палеонтолог.

– Хотите сказать, что вы поручили ему найти доказательства реальности Потопа? И существования в далеком прошлом высокоразвитой цивилизации, погибшей от атомной войны?

– Тайны прошлого велики есть, отче, и даже в будущем, о котором идет речь, вопросов о том прибавилось гораздо больше, чем ответов на них. Нет, речь идет не о воспоминаниях – скорее о предвидении. Знаю, как Церковь относится к предсказателям – помещенным в восьмой круг ада, глубже, чем даже убийцы.

– Данте не является каноничным текстом.

– Однако же он ценен тем, что не придумывал, а как раз собрал в своем творении именно каноничные взгляды на мироздание, бывшие в его время. И ладно, что прорицатели у вас считаются грешниками – но как со статистикой быть? Тоже из будущего – согласно которой, на погибших пассажирских самолетах и кораблях обычно бывает большее число свободных мест. То есть кто-то из самых обыкновенных людей, не колдунов и ведьм, предчувствует беду, предпочитая не брать или сдать билет на этот рейс – и будет ли это грехом? А библейские апостолы – да, наука считает, что эти люди реально существовали, как и Христос-человек – были гораздо больше, чем какие-то прорицатели. И точно так же, как мы фантастикой, они могли предостерегать нас святыми текстами.

– Так что же творится там, в будущем? С которым вы имеете связь.

– Ад, отче. Сейчас я покажу вам фильм о том, что ждало бы нас в ближайшие полвека. Правду, только правду, и ничего кроме правды.

– Интересный прибор. Оттуда?

– Так в начале следующего века будут выглядеть книги. Хотя это не только книга – вернее, целая библиотека в многие тысячи томов – но и телевизор, магнитофон, телефон. Может хранить и передавать любую информацию – текст, звук, изображение, фильмы. Хотя и обычные бумажные книги в ходу у любителей чтения.

Через час

– Должен признать, что вы были правы. В самых страшных кошмарах я не мог представить, чтобы… Хотя протестанты всегда были гнилой ветвью древа Церкви, но чтобы они докатились до открытой проповеди содомского греха… Протестантские женщины-епископы, выходящие замуж за женщин-священников… Мечети и восстания негров в Париже… Запреты носить католические кресты, чтобы не обидеть эмигрантов-мусульман… Как это могло произойти? Надеюсь, вы простите, что меня прежде всего интересует судьба нашей матери Церкви и Европы.

– Тут как раз все просто, отче. Нехватка населения в Европе после этой войны и политика сверхлиберализма, старательно насаждаемая США, практически взявшими под свой контроль весь западный мир. Уже сейчас среди ваших новых кардиналов появилось значительное число тех, кто является союзниками американских политиков, а в скором времени должны произойти события, которые для РКЦ равносильны «перестройке» Советского Союза. В мире «Рассвета» либеральное крыло руководства Римско-католической церкви одержало верх над консерваторами, два следующих папы совершили большую ошибку, думая, что если пойдут навстречу новым веяниям, то смогут получить больше влияния на паству – но все произошло наоборот, с 60-х годов начался неуклонный упадок Римско-католической церкви. Мигранты из Африки и Азии постепенно заполонили европейские страны, принеся с собой ислам, которому нечего было противопоставить, так как и государства, и Церковь стали проповедовать диалог с инакомыслящими и даже (что касается Церкви) допускать, что иные религии тоже могут быть богооткровенными. Ислам же в ответ только усилился и радикализовался, разбогатевшие на продаже нефти арабские шейхи вновь возмечтали о джихаде и мировом халифате, а США ловко направляли их террор сначала против СССР, а потом и против Европейского Союза. Правда, в итоге те обратились и против самих США.

Авторы «Кольер» обманывают сами себя. Хотя СССР в мире «Рассвета» и распался в результате двойного предательства – это не принесло всеобщего мира на планете, как обещают они и обещали их потомки. Агрессивный ислам мечтает захватить мир. Попытки Европы стать самостоятельным игроком на мировой арене жестко подавляются американцами, которые натравливают на Европу исламские террористические организации, оказывают экономическое и политическое давление и старательно подавляют любые идеологии, противоречащие их лицемерной «всеобщей свободе личности». В том числе и католичество. Протестанты давно перешли на сторону США с их «мультикультурализмом» и «толерантностью», католическая церковь пока держится и не признает этих… новшеств, однако и на нее оказывают сильнейшее давление с требованиями изменить свою политику. Можете представить, что настоящие христиане из Германии и Франции уже эмигрируют в Россию – так как считают, что только там сохранилось истинное христианство – православное!

Но и сами США находятся на грани катастрофы. Разграбив СССР и Восточную Европу, они лишь получили небольшую отсрочку. Экономический кризис 2008 года потряс Соединенные Штаты, как и весь мир, и одновременно показал, что сам капитализм уже выработал свой срок и зашел в тупик развития. Мир постоянно висит на волоске в постоянном ожидании нового, еще более страшного кризиса, который превзойдет Великую депрессию, а западные экономисты не могут найти выход из ситуации – потому что в рамках капитализма его не существует. Уровень жизни в США заметно падает, хотя и все еще высок по сравнению с остальным миром. Стараясь протянуть подольше, американцы постоянно провоцируют гражданские войны на мировой периферии и теперь пытаются окончательно уничтожить экономически европейские страны – так как мировая экономика уже не сможет поддерживать и США, и Европу одновременно.

– Тогда кто же победитель в том мире? Китай?

– Возможно. Среди претендентов на роль будущего мирового гегемона он считается на первом месте. Китайцы постепенно вытесняют американцев и европейцев с мировых рынков, но делают это очень медленно и осторожно. Они убеждены, что им некуда спешить – пусть лучше пока конкуренты сами уничтожат друг друга.

– Значит, в итоге там все же побеждает коммунизм?

– Нет, отче, китайский строй в мире «Рассвета» – это далеко не тот коммунизм, который мы надеемся создать. «Муравьиный лжесоциализм» – вот какое название придумал бы для него в будущем не кто иной, как товарищ Ефремов, судьбой которого вы недавно интересовались. Фактически же в том мире проиграли все. Мы говорим, что Октябрь семнадцатого был величайшим событием двадцатого века. Это правда – потому что он перевернул не только нашу страну, но и весь мир. В лучшую сторону – ведь именно после него капиталисты вынуждены были обеспечить народу лучшую жизнь, «чтоб не случилось как в России»: восьмичасовой рабочий день, оплачиваемые отпуска, больничные, пенсии, размер оплаты не меньше установленного минимума. Иначе было бы – как у Джека Лондона в «Железной пяте». И к тому еще катится там, в будущем – если нет социализма, то зачем нужно церемониться с работниками и уменьшать свою прибыль? Нашему народу и нашей стране там трудно, потому что приходится сражаться сразу на двух фронтах: внутренний, за то, что «капитализму в России не бывать», и внешний, когда политики Запада уже не стесняются открыто говорить, что их категорически не устраивает вовсе не политический строй, а стремление России быть независимой, вести свою собственную политику, а не подчиняться «мировому сообществу». Которое показало там свою гнилость – это и «пузырь» в экономике, что готов лопнуть с совершено непредсказуемыми последствиями, и моральное разложение, когда эти, кхм… нетрадиционные становятся более уважаемыми, чем нормальные люди – фаза обскурации, по теории этногенеза.

– Вы говорите как человек из тех времен?

– Что делать, отче, я, наверное, больше всех общался с ними здесь, если не считать одной известной вам особы. Прочел и пересмотрел огромное количество материалов оттуда. И чувствую свою ответственность за то, что будет тут – ведь в нашем времени еще ничего не решено. И можно победить – если там СССР проиграл не из-за объективных, а из-за субъективных причин – из-за ошибок и предательства вполне конкретных личностей. Неправильных субъектов можно ведь и заменить.

– Как в тридцать седьмом?

– Ну, отче, вспомните Макиавелли. Что у него было сказано – лучше отрубить десяток голов, или повысить налоги на один грош? Хотя не всегда самые радикальные меры – самые эффективные. К сожалению, там мы это поняли слишком поздно. Теперь же мы знаем также и все приемы, которые могут использовать против нас враги. Умнее, как у Сунь-Цзы: даже врага не уничтожать, а использовать, если не сделать другом.

– Надеюсь, что к Святой Церкви это не относится?

– А у нас есть, что делить? Даже паству – если другая известная вам особа говорит: «Я русская коммунистка, и в то же время итальянская католичка». У нас и у вас есть одно общее, противящееся капитализму. Если для капитализма, даже с приставкой «гос», в который выродился там социализм, работник – это винтик, функция, то для нас, как и для Церкви, личность. В смысле не эгоистическом, «Я пуп земли, а все вокруг пусть горит огнем», а творческом: «Я имею право и возможность развиться до…» Развить свои таланты на пользу обществу – что может быть более свято? Капитал даже в идеале растит человека сытого, ну а мы – человека-творца. Разве не утверждает Церковь, что человек создан по образу и подобию Божьему?

– Надеюсь, вы, говоря так, не имеете в виду цель сравняться с самим Творцом Вселенной? – в голосе представителя Святого Престола звякнул металл. – Гордыня – один из наитягчайших грехов, и тех, кто смел бросать вызов Богу, Данте поместил в седьмой круг – лишь немногим лучше, чем лжецов в восьмом и предателей в девятом.

– А где в канонах указана грань? – спросил Пономаренко. – Древние люди считали, что только волей Божьей могут двигаться облака и рождаться молнии, – а теперь мы с помощью авиации создаем ясную погоду, и электричество освещает наши дома. Вы же не будете отрицать, отче, что человек тем и отличается от животного, что постоянно творит, а не живет по навсегда установившемуся порядку? То есть если отрицать человека-творца вообще, то это выйдет опять же противоречие с христианским учением.

– О нет, сын мой, что бы там ни говорили модные в последние пару веков злые языки, но церковь никогда не выступала против развития человеком своих талантов, как и против развития искусств и наук вообще. Хотя не скрою, мы считаем, что к людям высокоталантливым всегда следует относиться с особым вниманием, как и к высокопоставленным и влиятельным, ибо они подвергаются большим искушениям, чем прочие – недаром проповедник Свифт, известный вам как автор «Гулливера», говорил, что есть три вида гордыни: гордыня происхождением, гордыня богатством и гордыня талантом. Хотя он и был англиканином, но эти слова его верны. Но разница между коммунизмом и Церковью заключается в том, что если вы стремитесь развить таланты человека, чтобы он приносил пользу обществу в земной жизни, то наша цель – прежде всего, спасение человеческих душ. Мы нисколько не возражаем против стремления улучшить и земную жизнь людей, если это улучшение не пойдет в ущерб жизни посмертной, – но на первое место ставим душу, то есть, говоря атеистическими терминами, развитие человеческой нравственности. И любое творчество, воспитание, научные исследования в первую очередь рассматриваем именно с точки зрения пользы или вреда для души. Тот же Данте был великим поэтом, очень талантливым человеком, и его творчество хорошо послужило нашим задачам, хотя кое в чем в своей поэме он и расходился с догматами Церкви. Но талант и творчество без опоры на нравственность – служат уже нашему врагу, а не человеку. Талантливые писатели, которые воспевают грехи, поэты, чье творчество пронизано поклонением смерти и самоубийству, художники, картины которых напоминают галлюцинации безумцев… вы понимаете, о чем я говорю. А сколько зла способны причинить таланты науки, когда служат таким исчадиям ада, каким был Гитлер? Наверное, и там, в будущем, люди тоже ссылались на некие якобы научные исследования, когда дотворились до признания гнусных противоестественных деяний – законным правом личности.

– Так в этом мы с вами опять сходимся, отче! Так как считаем именно обязательным условием, что мораль и нравственность должны быть уздой и для людей-творцов. Иначе, вы правы, можно и нацистских или японских изуверов оправдать, которые живых людей резали – для науки. И здоровый консерватизм тоже полезен – чтобы, как говорят, «с грязной водой и ребенка не выплеснуть». Так что здесь вам беспокоиться не следует. А что до попыток сравниться с Богом, то, по данным науки будущего, реальное мироздание наше может быть столь велико, что то, что мы зовем Вселенной, – лишь его мельчайшая часть. И как это мироздание могло возникнуть из полного ничего – а это в будущем главная теория появления мира, – пока точно не ясно ни у нас, ни в будущем. Даже если мы, люди, научимся строить и разрушать целые планеты – мы все равно будем все так же бесконечно далеки от подобных божественных возможностей. А вот вселенную меньшего порядка – мы в какой-то мере уже создали. Когда время расщепилось (из-за случайной природной аномалии или Божьим попущением – это уже по-разному можно рассматривать) и пошло двумя отдельными потоками: там, где все по-прежнему, и тут, где стрелка уже переведена. И куда мы теперь летим дальше – в тупик, под откос, или все же в лучшее будущее, зависит только от нас, ни мне, ни вам с этого поезда уже не соскочить. Там от новой войны удержались до поры до времени, что дальше будет, и предположить страшно, противоречия-то растут и должны быть как-то разрешены. А что здесь будет, одному Богу достоверно известно – если он, конечно, есть.

– Снова впадаете в грех, сын мой?

– Отче, оставим теологические споры на более спокойное время. А пока мы имеем кризис – и у Парижа все шансы сыграть ту же роль, что Сараево в 1914 году. Вы понимаете, что если начнется, то Апокалипсис наступит по всей земле? Не будет, как в той войне, нейтральных, ни Швейцарии, ни Ватикана – не отсидитесь. И прямыми участниками драки станут также все страны, где базируются американские бомбардировщики, или через чье воздушное пространство они пролетают. А косвенные последствия, от которых мало не покажется, накроют всех.

– Вы тоже будете воевать. И ваше оружие еще более смертоносно.

– Отче, тут я вынужден прояснить государственную политику СССР. «Нам не нужен мир, где не будет нас». Если дело дойдет до выживания нашей страны и народа – то лучше уж как под танк с гранатой, и гори все атомным огнем. Но нам не нужен этот конфликт, и мы никогда не начнем его первыми. А вот они – уже готовы начать.

– Что ж, если Ватикан называют одним из влиятельнейших игроков на мировой арене… Если позволите, я сегодня же вылечу в Рим, вечерним рейсом «Алиталии». Чтобы переговорить с Его Святейшеством по нашему вопросу.

– Поскольку, отче, наши интересы совпадают, то могу предложить вам Ту-104. Самолет правительственной эскадрильи ждет на аэродроме в получасовой готовности к вылету. В этом случае вы встретитесь с Его Святейшеством не завтра утром, а уже сегодня вечером. В текущей политической ситуации – полсуток форы могут многое решить.

«Третья мировая война. Выпуск 6».

«Кольер уикли» (фантазия)

В-47 одиноко летел в ночном французском небе.

Под крылом было сорок тысяч футов высоты. И истерзанная земля, по которой прокатился броневой вал русской агрессии. Пока держался плацдарм у Гавра, оборонялся Брест, – но было ясно, что несчастная Франция обречена на советское рабство, как еще недавно было рабство немецкое. Симптоматично, что вместе с советскими войсками землю Шампани, Пикардии, Бургундии, Нормандии топтали дивизии Фольксармее ГДР, где нередко служили те же, кто входил в поверженный Париж в сороковом. Все повторилось, и Париж снова пал, и русские и немецкие колонны промаршировали возле Эйфелевой башни. После чего в Елисейский дворец торжественно въехало коммунистическое правительство Тореза – роль которого сводилась лишь к трансляции для населения приказов русских комендатур.

И говорят, что в Шампани уже организуются колхозы – наступающую армию надо ведь кормить. А несогласных везут даже не в ГУЛАГ – это было бы слишком далеко для русских железных дорог, загруженных военными перевозками, – а в спешно восстановленные заведения на территории ГДР, такие как Освенцим и Маутхаузен. А когда нет вагонов, чтобы вывезти враждебный элемент, то его расстреливают на месте. Как пишет «Правда», Франция неудержимой поступью идет по пути коммунизма. Ну а если половина народа при этом погибнет, то это допустимые жертвы.

На севере сражалась Англия. Прошлой ночью Советы сбросили атомную бомбу на Ливерпуль. Невзирая на то что в этом городе, средоточии британского пролетариата, со времен войны с Гитлером были наиболее сильны симпатии к СССР. Что сейчас думают о коммунизме английские докеры – те, кто остался в живых? Ибо выбор целей для русской авиации был очевиден: бомбили прежде всего порты, через которые в Британию поступала американская помощь и жизненно необходимые товары. А третьего дня целая эскадрилья русских реактивных бомбардировщиков сбросила на Лондон целых шесть Бомб – и больше нет ни Биг-Бена, ни Букингемского дворца, огромные потери среди гражданского населения. После чего в Объединенном штабе союзных вооруженных сил было принято решение нанести ответный удар.

В Венсенне под Парижем, в старом королевском дворце расположился штаб русского Западного фронта. И очень важно не промахнуться, всего на несколько миль – а то снесем к чертям Париж, одну из старейших европейских столиц, центр моды и культуры. На радиомаяк не было надежды, русские научились ставить помехи, – и потому штурман в передней кабине решал архисложную задачу: вывести самолет в нужную точку и в нужное время, с допустимой ошибкой. Ту же задачу сейчас решали штурманы других двух самолетов, летевших совершенно самостоятельно, – и оставалось лишь верить, что рассчитанная штабом вероятность столкновения над целью в ночном небе была пренебрежимо мала. А также надеяться, что русские еще не успели насытить ПВО Парижа в такой же мере, как подступы к Москве, Ленинграду и Берлину. У Советов была отличная ПВО, попытки налетов в первые дни на территории СССР и ГДР оказались самоубийством для экипажей. Каких-то успехов удалось добиться, лишь нанося удары по наступающим вражеским войскам, а особенно по целям в их ближнем тылу – мостам, железнодорожным станциям. И вот теперь – их самый главный штаб на театре военных действий. Это еще не победа, и даже не надежда на мир – но гибель сразу нескольких хороших военачальников, бесспорно, внесет разлад в четкую работу их военной машины.

Мигают лампочки на приборной доске – индикатор чужих радаров. И скользят в небе тени, едва различимые на фоне звезд – русские ночные истребители. Полный газ моторам, пачки диполей за борт! Скорость В-47 лишь чуть уступает скорости «мигов» и «яков», есть шанс оторваться. Истребители нас потеряли, но атакуют кого-то позади, в стороне, вот уже несется к земле горящая комета. Это один из наших, других тут быть не должно. Простите, парни, но ценой своих жизней вы выиграли для нас шанс. Удастся ли нам его реализовать – или через несколько минут мы также погибнем?

– Сэр, сигнал на частоте… Пеленг 120, надо изменить курс.

Было сказано на инструктаже – за пять минут до часа Х в районе цели начнет работать рация на привод. А за две минуты и дальше до самого конца объект будет обозначен зелеными ракетами. Кто они, те бесстрашные, обеспечивающие наш меткий удар – наши американские рейнджеры, британские коммандос или французские патриоты? Сделавшие это ценой своих жизней – ведь у штаба такого уровня обязана быть сильная охрана, и с радиопеленгаторами. И героям, обозначив себя, нельзя уйти с места, а пять минут – это очень много для того, чтобы русские засекли передачу и подняли по тревоге подразделения охраны. Ну а после – лишь продержаться, не быть убитым до того, как бомбардировщики выйдут на боевой курс. И сгореть под нашей Бомбой вместе с русскими генералами.

Но простите, парни, кто бы вы ни были – вы сами выбрали этот путь. Слава героям!

Вот и нас заметили, в воздухе разрывы зенитных снарядов – и это хорошо, значит, штаб где-то рядом, а истребители уже не сунутся в зону огня батарей.

– Сэр, мы над целью! Вижу зеленые ракеты. Курс вправо, пять градусов!

Открыть бомболюки! Бомба – сброс! И разворачиваемся домой.

Они не долетели до Англии, были сбиты истребителями на полпути. Весь экипаж погиб.

Но удар возмездия «свободного мира» достиг цели. Первый из таких ударов – а будут еще!

Отец Серхио.

Размышления в самолете по пути в Ватикан на срочную аудиенцию у папы Пия Двенадцатого

Я заглянул в бездну, что сейчас разверзлась у нас буквально под ногами, и пока никто, кроме меня, не осознает всей ее глубины…

Информация от наших советских друзей – необычайно убедительна. Еще и потому что они сами не понимают, сколь велико для нас ее значение! В силу своего безбожия руководство СССР рассматривает все, что мы обсудили, лишь с военной и политической точек зрения. Пономаренко сказал, что в будущем наступил ад, и пугал меня возможностью апокалипсиса – сам не понимая, насколько близок к истине.

Вот уже почти две тысячи лет мы твердо знаем, что только через веру в Господа нашего Иисуса Христа возможно спасение. Самый высокоморальный человек, не являющийся христианином, может рассчитывать лишь на освобождение от адских мук, но не на награду блаженством рая – в лимб, первый круг ада, поместил такие души Данте. Не своими заслугами, но лишь молитвами честных христиан за их души могут они спастись от уготованной участи.

Так как же могли лучшие представители нашей Церкви проложить путь такой ереси – провозгласить возможность богооткровенности мусульманских и иудейских заблуждений и даже языческих религий?! Утверждать, что у них есть «свой путь к спасению», без веры в Христа?! Как мог поддержать это будущий папа?!

Хочется верить, что наши братья лишь обманывались, считали, что совершают так благое дело, рассчитывая в будущем обратить оных язычников в истинную веру. Но кривому не суждено сделаться прямым, и их дорога, начавшись с обмана и ереси, в дальнейшем только все больше отклонялась от прямого пути. Язычники и мусульмане не обратились, а только больше возгордились, Церковь же не приобрела влияния на иные религии, а только сама попала под их власть и под власть поддерживающих их политических организаций.

«Мечеть Парижской Богоматери». Языческие идолы в христианских храмах. Всего через тридцать лет, как мне рассказали, Ватикан организует «межрелигиозное моление» о мире во всем мире, на котором католики позволят буддистам поставить в алтаре католического храма (в алтаре! неслыханное кощунство!) идол Будды. И все это с разрешения высших властей святой Церкви!

Спаситель предупреждал нас: «Итак, когда вы увидите мерзость запустения, о которой говорил пророк Даниил, стоящую на святом месте»… А пророк Даниил ведь говорил это именно об установленном в храме иудеев языческом идоле… Неужели это были признаки близости апокалипсиса в мире Рассвета?! И по странному совпадению установка идола совпала с последними годами Советского Союза, после падения которого США захватили весь мир, а теперь привели его к всеобщему краху… Сколько десятилетий еще осталось тому миру, если не помешать происходящему? Во что превратилось руководство Церкви в будущем, что поощряет такое, уничтожая истинную веру?! «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьих шкурах, а внутри волки хищные» – предупреждает нас Спаситель. Похоже, в том мире это уже произошло, пагубная ересь экуменизма поразила святую Церковь в самое сердце! И я знаю, где источник сей ереси, – это США, государство лишенных корней эмигрантов, проповедующее политику «плавильного котла» и объединения всех культур в единое целое, государство протестантов, которые в будущем предадут свою веру в пользу «прав личности», поощряя разврат и неверие, государство тех, чей истинный бог – только деньги.

Но здесь и сейчас еще ничто не кончено и не решено. Я знаю, что делать, и уверен, что Его Святейшество поддержит мою идею, ведь он ничуть не одобряет любой модернизм в богословии. Необходимо уже сейчас вычислить всех сторонников экуменизма среди наших кардиналов и епископов… и очиститься! Думаю, Второй Ватиканский собор вполне возможно провести гораздо раньше, чем это было там, и поскорее, пока Его Святейшество не покинул нас, вот только цели этого собора будут совсем иными. Экуменизм должно осудить и заклеймить, как опаснейшую ересь, показать, что в истинной христианской церкви не место пагубному либерализму по отношению к грешникам и еретикам. При необходимости – отлучить от Церкви несогласных отречься от своей ереси. И не позволять США получить влияние на Святой Престол! Проследить за связями тех наших братьев, которые пребывают в Соединенных Штатах и общаются с американскими политиками – может статься, что они преследуют не только и не столько интересы Святого Престола, сколько интересы своих американских друзей…

Можем ли мы в борьбе с этими угрозами опереться на помощь коммунистов? Что ж, если они в своей политике уже не ставят цели уничтожения христианства, то они для нас явно менее опасны, чем американцы и экуменисты, которые при сохранении внешнего образа погубят саму суть христианской веры, ввергнув в ересь всех католиков мира. И пожалуй, нашим союзником в борьбе за человеческие души, а не противником, как мы привыкли, может стать русская православная церковь, похоже, единственная в мире Рассвета сохранившая себя в чистоте. С протестантами же нам не по пути. Идея сближения с этими изменниками, продавшимися американцам и устроившими в том мире вертеп разврата, – просто глупа. Чистую воду нельзя смешивать с зараженной, чтобы зараза не перекинулась и на нее.

Возможна угроза нового раскола католической церкви, раскола поощряемого США? Что ж, пусть. Лучше потерять часть ненадежных, зато сохранить всех верных, чем потерять лучших, как это было там. И будет здесь, если мы не изменим курс.

А для этого прежде всего надо, чтобы сейчас не началась война.

Генерал де Голль, пока еще президент Франции.

Париж, 12 ноября 1953 г.

По улицам Парижа шли танки.

Вторая бронетанковая дивизия, сформированная осенью сорок третьего из солдат Еврорейха, попавших в русский плен на Днепре. Зимой сорок четвертого вместе с советскими войсками входила в освобожденный от нацистов Марсель, затем шла на Париж, не успела совсем немного. До сих пор имела боевым знаменем – то самое, пожалованное самим Сталиным, не трехцветное, а алое, украшенное знаком русского ордена, за освобождение Марселя. По чести, тогда ей пришлось лишь вступить в город, уже освобожденный Советами, – но раз сами русские решили дать части эту награду, значит, считали достойным? Ну а в самой французской армии дивизия имела прозвище днепровско-марсельской.

Давно уже в ее составе не было русских командиров (ротного и батальонного звена), и рядовой состав был уже послевоенного призыва, и русские танки Т-34 заняли места в музеях или ушли в мартены, сейчас по парижской брусчатке лязгали гусеницы «паттонов» – но одно осталось прежним. Каждого из старших офицеров дивизии Генерал не только знал лично, но и сам назначал на должность – а кто-то был и ветераном еще того зимнего наступления сорок четвертого года. Потому от этих офицеров и солдат можно было ждать предательства в гораздо меньшей степени, чем от любой другой части французской армии. Хотя после того, как американцы девять лет ногой открывали дверь в любой французский штаб, наверняка завербованные ими были и тут. Но они не посмеют бунтовать сейчас – поскольку большинство офицеров дивизии их не поддержит.

Колонны шли через Париж – замерший в молчании. Если ограничения передвижения вчера утром воспринимались парижанами как некое неудобство, то после взрывов на город опустился страх. И, что хуже, вечером с улиц куда-то исчезли военные и полицейские патрули – обязательно надо узнать, кто отдал такой приказ! – чем уже ночью воспользовались какие-то банды, грабившие магазины и вламывавшиеся в дома богатых парижан. А сейчас несколько раз де Голль видел в отдалении толпы под красными или трехцветными знаменами, тут же рассеивающиеся по дворам и переулкам при виде танков. Что ж, после мы наведем порядок – а пока надо обезглавить заговор!

Колонны шли на юго-восток, из Парижа в Венсенн. Тот самый Венсенн, на который в опусе «Кольер уикли» про воображаемую Третью мировую войну американский бомбардировщик сбросил атомную бомбу. И где в подвале Венсеннского замка в сороковом году была Ставка Главнокомандующего, маршала Франции Гамелена, ну а сейчас находился штаб ВВС и ПВО Центрального военного округа. А еще, по полученным сведениям, там в настоящий момент были генералы-заговорщики, трое из четверых. В колоннах были не только танки, но и мотопехота, и батареи 155-мм гаубиц – хотя де Голль надеялся, что ему не придется приказывать стрелять по бывшей резиденции французских королей.

Вот он, замок, – четырехугольник с башенками по углам, в центре высокая башня-донжон. Собственность французской армии – в воротах охрана, на стенах пулеметные точки видны. Сейчас там какое-то шевеление, и ворота не открывают. Кто там такой знаток уставов, тащите его сюда! Су-лейтенант, вы узнаете меня, своего Главнокомандующего? Нет, своему караульному начальнику доложите после.

Артиллерию разворачивать не потребовалось, охрана у ворот и на внешней стене сопротивления не оказала – младшие офицеры и простые солдаты не были сознательными участниками заговора, лишь подчиняясь приказам. Бронетранспортеры въехали во внутренний двор, и в замок вошла рота, командира которой де Голль проинструктировал лично. Можно было бы и дальше открывать все двери «именем президента» – но там у заговорщиков наверняка были верные им люди, и риск нарваться на пулю велик, а де Голль ощущал себя сейчас больше политиком, чем командиром поля боя. Ну вот, послышалась стрельба, даже пара гранат рванула – жалко, если будут напрасные потери, мотопехота танковой дивизии – это не штурмовые подразделения, что у русских и немцев специально обучены брать укрепрайоны и вести бой в помещениях – впрочем, и храбрые французы без всякой спецподготовки когда-то славно дрались в подземельях форта Во против элитных частей германской армии, а тут у мятежников не может быть больших сил. Но все же лучше не выходить из броневика – от случайных пуль никто не застрахован, и судьба, на площади Бастилии спасшая от смерти, сейчас может решить, что второй раз будет перебор.

Стрельба наконец стихла. Прибежал посыльный с докладом – мятежники сложили оружие. Де Голль вступил в замок в сопровождении личной охраны и еще взвода солдат. Внутри уже стояли «свои» посты, солдаты с трехцветными повязками, чтобы можно было отличать своих и чужих, в нескольких местах были видны следы боя – выбитые двери, поломанная мебель, следы пуль на стенах. И тела, уже оттащенные в сторону – с повязками и без. Но если бы завтра во всей Франции началась гражданская война, жертв было бы куда больше.

Де Голлю уже приходилось бывать в этом замке, еще в сороковом, на докладе у Гамелена, так что расположение помещений он знал хорошо. При немцах тут был, с весны сорок третьего, штаб ПВО Парижа, после освобождения Венсеннский замок так и остался за авиаторами. В главном зале на стене большой экран, как в немецком цирке Камхубера, куда выводятся данные, полученные с сети локаторов ПВО, развернутых вдоль восточной границы Франции, от Пикардии до Прованса. А у стены напротив под нацеленными стволами винтовок стояли на коленях, руки за голову, три десятка человек – в большинстве, просто операторы дежурной смены, но с правого края несколько офицеров в чине от майора и выше, а самыми крайними – трое генералов-заговорщиков, и еще кто-то, в американском мундире. Генералы Шалль, Салан, Жуо – Зеллер был на своем посту в Марселе. И военный атташе США.

– Ну, что, господа заговорщики, мятеж не может кончиться удачей, – произнес де Голль, – и этот замок имеет славную историю. Здесь во рву по приказу Наполеона был расстрелян герцог Энгиенский. Ну а в прошлую Великую войну – некая Мата Хари. Я полагаю, что традицию стоит поддержать – да и для вас это будет почетнее, чем суд со всеми формальностями, а затем гильотина. Месье, если вам есть что сказать в свое оправдание, то я вас слушаю. И другого случая вам может не представиться – вашими трудами, сейчас я очень занятой человек и иного свободного времени могу не найти. Тогда вам останется лишь излить свое откровение священнику на последней исповеди. Кстати, дозволяю встать с колен и руки опустить. Но убедительно прошу не делать резких движений – а то могут не так понять, и у моей охраны пальцы на спуске.

И заговорил тогда Рауль Салан – в послужном списке которого были обе мировые войны, а еще Индокитай, где он с сорок восьмого по пятьдесят первый был Главнокомандующим. Кавалер высшей степени ордена Почетного легиона, «великий офицер», а еще старый соратник де Голля по Сопротивлению, кого президент прежде искренне считал своим другом.

– Шарль, мы с тобой давно знаем друг друга, вместе воевали против немцев, я, как и ты, пережил не одну, а обе войны с ними. Поверь, я всегда считал тебя своим другом. Но сейчас ты выбрал не тот путь. Я, как и ты, готов сделать все, чтобы спасти Францию, но капитуляцией перед коммунистами этого не добиться! Я предупреждал тебя еще тогда, когда ты решил отдать Тонкин, я говорил тебе, что мы не сбросим балласт, а лишь получим легальный очаг коммунистической заразы у своих границ и покажем туземцам слабость белого человека. Ты не послушал меня и снял с поста – но кто в итоге оказался прав? Если мы сегодня уйдем из Индокитая – величию Франции конец. Уже и в Алжире кипит и вот-вот вспыхнет, и Марокко завтра вспомнит времена риффов – все прежде покоренные нами подумают: «Если это удалось вьетнамцам, отчего не выйдет у нас?» Сдадим красным Индокитай – это ничего не решит, не принесет покоя, а лишь разожжет все еще больше. Из мировой державы мы превратимся во что-то подобное Норвегии, о которую сейчас и русские, и янки ноги вытирают. А затем нас сожрут коммунисты – поднимут мятеж, и тут же с востока начнется вторжение, и тогда Франции придется выбирать, стать полем боя между коммунизмом и свободным миром, как в опусе «Кольер», или без боя идти в русский kolkhoz. Когда Петен в сорок втором выбрал позор, чтобы избежать войны, он получил в итоге и позор и войну. Черт побери, коммунисты уже взрывают бомбы на улицах французских городов – и это твоя вина, Шарль! Это ты решил, что с ними можно договориться – а для них это было не более чем перемирие для накопления сил, чтобы нас уничтожить. Но ты же не хотел ничего слушать, когда мы пытались, что-то тебе объяснить – поверь, что я не хотел твоей смерти, но другого выхода не оставалось. Мне жаль, что так вышло на площади Бастилии, наши боевые товарищи этого не заслуживали – могу сказать лишь, что эта кровь не на наших руках. Все брались устроить их люди, – тут Салан взглянул на американца, – нам лишь сказали, что твоя смерть будет быстрой, чистой и без лишних потерь, «а подробностей вам лучше не знать». Мы думали, что будет всего лишь один выстрел снайпера, как в «Кольер». Можешь приказать расстрелять меня, как герцога Энгиенского. Но помни – ты погубишь Францию, если не раздавишь коммунистов самыми жестокими мерами, не останавливаясь ни перед чем! Пусть будут концлагеря и газовые камеры, пусть будет жестокость, как к евреям в рейхе, пусть весь мир вопит в лицемерном возмущении – все это необходимо, чтоб нашу прекрасную Францию спасти!

– И, чтобы спасти Францию, ты спелся с американскими подонками?! – спросил де Голль. – Решил отдать страну уже им?! И много они тебе обещали?

– Шарль, ты не понимаешь! Не ты ли говорил, что ради борьбы с дьяволом иногда приходится вступать во временный союз хоть с чертями? Они лишь попутчики нам, во время войны мы с тобой ведь тоже принимали их помощь? Если тебя это утешит, то мы, хотя и обещали, вовсе не собирались выполнять их условия после того, как они помогли бы нам победить. Усмирить Индокитай – а после продолжить твой же политический курс, прекрасная Франция и «янки, вон!». И уж конечно мы отправили бы на гильотину всех, кто причастен к бойне на площади Бастилии. Начиная вот с этого, – снова взгляд на американца, – ведь этот мерзавец наверняка все знал! И здесь приказывал нам, как своим подчиненным… – тут Салан произнес виртуозное солдатское ругательство.

Американец держался нагло – помнил о своем дипломатическом статусе и был уверен, что ничто опаснее высылки ему не грозит. По международному праву так и есть, даже если бы он каждодневно ел на завтрак французских детей и был пойман на месте преступления – даже Гитлер, объявляя войну, чужих дипломатов убивать не решался. Де Голль вспомнил, что ему было известно об этой персоне (и представлялся американец при назначении на должность, и разведка подготовила материал своему президенту). Томас У. Ренкин, почетная медаль Конгресса за бой возле Порту, осень сорок третьего, лично подбитые шесть «кенигтигров». Дальше служил в штабах, от капитана до бригадного генерала Армии США, в пятидесятом отметился в Китае, когда американский экспедиционный корпус был окружен и «интернирован» русскими, сдав коммунистам всю технику и оружие – а личный состав Сталин честно отпустил домой в Штаты, до того, однако, прогнав под конвоем по Пекину, на потеху китайцам[31]. После чего наш герой был уволен в отставку, где бедствовал, не найдя обычного для отставных американских высших чинов места в совете директоров какой-либо корпорации, – а когда президента Баркли в Белом доме сменил Эйзенхауэр, то генерал Ренкин снова был возвращен на службу, но не в строй, а на стезю военной дипломатии… есть намеки, что подобрала его разведка, работа военного атташе – это, по сути, легальный шпионаж, а высшее офицерство и мастера плаща и кинжала – это все ж разные клубы, каждый со своими интересами и гонором, так что для ЦРУ было выгодно иметь своего карманного служаку. Даже сейчас смотрит, будто он тут хозяин – как хотелось бы его в ров перед расстрельным взводом, но нельзя, черт побери! Однако спесь с него сбить – попробовать можно, и не только ради морального удовлетворения, может, что-то и лишнее сболтнет. «Бог всегда на стороне больших батальонов», что в дипломатии, что на войне. Глобально, так оно и есть, – но вот в каждом конкретном случае допустима игра сродни покеру, у кого крепче нервы и острее ум.

– И отчего это военный атташе США командует заговором – а бомбы взрывают коммунисты? Решили и здесь устроить то же, что и в Камбодже, со своей дрессированной макакой Пол Потом? Сначала устроить мятеж, как пугало для таких вот дураков, – взгляд в сторону генералов-заговорщиков, – а после явиться спасителем, восстановившим порядок. Свой порядок, заокеанская шваль – и тебе плевать на героев Семнадцатого полка, погибших у Пномпеня, и на мирных французов, убитых на площади Бастилии в свой праздник. Тебе давно не случалось видеть, как тела рядом с тобой разлетаются в кровавые клочья – как я видел вчера?

Молчит. И смотрит вызывающе – уверенный, что за этими словами не последует ничего. Что ж, сейчас ты будешь разочарован.

– Здесь найдутся какие-нибудь солдатские обноски, чтоб нашего гостя переодеть? – де Голль обернулся к лейтенанту, командовавшему охраной. – А то, когда выведут во двор приговоренных, с глухими капюшонами на головах, то американский мундир будет не к месту.

– Вы не имеете права! – крикнул американец. – Я, как военнослужащий Армии США и дипломатическая персона, требую к себе уважительного отношения.

– У шлюхи будешь требовать! – рявкнул президент Франции. – Чтоб она тебе во всех позах… А сейчас я вижу перед собой не дипломатическую персону, а бандита, пойманного на месте преступления. А ты, дерьмо, имел право приказывать убить меня? Или тех, кто был вчера на площади Бастилии, кто прошли со мной еще прошлую войну.

И добавил, усмехнувшись:

– Можно и проще. Все здесь присутствующие под любой присягой подтвердят, что американский атташе отбыл из Венсеннского замка за час до нашего приезда, в неизвестном направлении и не дав никаких объяснений. Вы не солдат, а шпион, а это ремесло опасное и вполне допускает, что вас после найдут где-нибудь в глухом переулке и с пулей в затылке. И никто ничего не сможет доказать.

Или не опускаться до преступления – мы же не какое-нибудь Никарагуа или Гаити? А просто вывести этого янки во двор, привязать к столбу перед отделением солдат и «целься, пли», залп выше головы – интересно, обделается он от страха или нет?

Томас У. Ренкин, военный атташе США

Я воевал. Но тот бой у Порту был отчаянием загнанного в угол – когда отступать некуда. Мне нравилась работа военного – офицер в штабе – это как кризис-менеджер в корпорации. Но я никогда не понимал тех, кто рвется в бой ради самого боя – как тот русский, с которым я разговаривал в Берлине, «мистер Ренкин, к сожалению, никто из нас не сумел сжечь шесть “кенигтигров”, их просто не хватило – но по две штуки на каждый из экипажей моего батальона пришлось точно». Или тот, что допрашивал меня в Шэнси, после того как провез на моем же джипе упакованным как мешок. Люди, помеченные смертью, заглянувшие за грань – и оттого стоящие выше земных законов. Они нужны – пока знают свое место: подчиняться таким, как я. Ганфайтеры ушли – а бизнесмены остались. Но что делать, если такой бешеный стоит перед вами и готов убить?

У француза были глаза, как у того бешеного русского – которому плевать на любой закон. И я поверил, что так будет – меня выведут во двор, привяжут перед десятком солдат, дадут залп, а после закопают в безымянной могиле. Или выстрелят в затылок, отвезут мой труп подальше и будут лгать, что ничего не знают о моей судьбе. Конечно, Соединенные Штаты призовут к ответу виновных – но мне будет уже все равно. Мы, американцы, не трусы и не слабаки, мы любим победителей и не уважаем неудачников. Но тот, кто умер, – он неудачник, по определению. А победитель должен из любого приключения выходить героем вестерна, кто скачет за горизонт с красивой девушкой и мешком золота у седла.

И тут мой взгляд упал на экран на стене, и я увидел свой шанс – поскольку, бывая здесь не единожды, от скуки наблюдал за работой операторов и начал понимать, что означают значки на электронной карте. Если этот блеф помог мне тогда, в Шэнси, против русских, – отчего ему не сыграть здесь?

– Слушайте, вы! Вон та точка – это наш самолет, с атомной бомбой на борту! Если я не выйду на связь с Посольством США, то совершенно не отвечаю за то, какую команду получит экипаж! Вплоть до того, что Бомба может случайно упасть на этот город, и это будет несчастный случай, а не объявление войны!

Да, я сказал чепуху, не задумываясь над ее смыслом. Но ведь французы поверили?

Снова де Голль, президент Франции

Неужели правда? То, что передали мне русские вчера.

Они предупреждали меня про тот день и даже советовали прислать на площадь Бастилии двойника. Месье Ив Фалардо, бывший актер театра в Тулузе, должен быть мне благодарен, что я сохранил ему жизнь – вряд ли он сообразил бы в первый же миг упасть на пол кафедры – тем, кто никогда не бывал под обстрелом, то есть почти всем гражданским, свойственно теряться в первый момент и думать над тем, что происходит, пытаться понять, что лучше делать – что частенько и есть верная смерть. А те, кто получил боевой опыт, делают то, что нужно, уже не задумываясь, интуитивно. Один снаряд попал совсем рядом, погибли Бертран и Фортье из моей охраны, и еще трое раненых, а площадь местами напоминала скотобойню. И это, оказывается, мизер перед тем, что будет сейчас… если это правда.

Если американцы и правда предусмотрели, что их самолет может «случайно» уронить атомную бомбу над чужой столицей. В Норвегии посол США угрожал королю тем же самым. А отчего норвежский король, поспешив обличить американскую угрозу в ООН, вдруг резко сбавил тон после того, как с ним кулуарно переговорил представитель США – не оттого ли, что услышал, с Осло может произойти то же, что с китайским Сианем?

– Он блефует! – подал голос генерал Шалль. – Атомную бомбардировку невозможно выдать за случайное падение оторвавшейся бомбы, как плел тот их дурак в Норвегии – на всех атомных бомбах предусмотрена система предохранителей именно на случай падения самолета или другой аварии. Переключить бомбу на взрыв можно только сознательными действиями экипажа и только по приказу их командования. А американцы никогда не отдадут приказ бомбить французский город из-за одного своего агента. Неужели вы думали, месье Ренкин, что командование французских ВВС не учло возможность аварий, когда позволяло вашим самолетам с атомными боеприпасами летать над нашей территорией?

Блефует? Если бы в Белом доме не Эйзенхауэр сидел… Тот, кто придумал для немецких пленных особый статус DEF – Disarmed Enemy Forces, не военнопленные, на которых распространяются все принятые конвенции, а «разоруженные вражеские силы», с которыми можно делать что угодно, при полном соблюдении международного права[32]. По этой же логике он мог изобрести и «войну без войны», когда на страну, вызвавшую американское неудовольствие «случайно» роняется Бомба, а после приносятся лицемерные извинения, вместе с требованием капитуляции – «иначе можем повторить»! «Политика большой дубинки» – так называлось, когда США высаживали свою морскую пехоту где-нибудь в Панаме, при этом вовсе не объявляя войну, ну а для Европы вполне могли придумать «политику атомной дубинки», потяжелее. Выглядит дико – но, к сожалению, вполне реально, исключить такое нельзя!

– Разбираться, кто виноват, будут потом! Свалят все на экипаж, подвергнут взысканию за уничтожение вашего прекрасного города без санкции нашего Конгресса… – презрительно хмыкнул Ренкин (на деле изо всех сил старающийся изображать презрение и высокомерие, пока его мозг лихорадочно подбирал слова). – Тех, кто здесь выживет, это сильно утешит?! И вы, господин президент, будете нести реальную ответственность за это! Повторяю, дайте мне выйти на связь с посольством!

– Ты лжешь, сволочь! – рявкнул Рауль Салан.

– Тихо, – скомандовал де Голль. – Кто здесь оператор этой зоны ПВО?

Один из офицеров, стоящих у стены, сделал шаг вперед:

– Я, господин президент! Капитан Лебрюн!

– Что это за самолет? Вот этот, на экране. Куда он летит?

Через минуту ответ:

– Бомбардировщик В-36, ВВС США, на боевом патрулировании, сейчас следует на базу в Англию после полета по маршруту над Средиземным морем. В настоящий момент его курс 280, скорость 400, ожидается, что пройдет от нас к востоку, километрах в тридцати. О, мой генерал!

– Что случилось?

– Господин президент, цель увеличила скорость и изменила курс. Сейчас он идет прямо на Париж. Будет над нами через пятнадцать минут.

И тут раздался нервный хохот. Смеялся американец («О боже, неужели чудо?! По какой бы причине самолет вдруг ни повернул – я спасен!»):

– Проклятые лягушатники, вы видите, Америка своих не бросает. Немедленно отпустите меня и предоставьте связь с посольством США! Тогда, может быть, мы еще успеем остановить наше возмездие. Будьте благоразумны!

– Проклятье! – Моррис Шалль побледнел. – Нет, это невозможно! Наверняка случайное изменение курса! Чертовым американским пилотам не запрещено летать над Францией тем путем, какой им нравится! Они вообще-то частенько пролетают над Парижем – традиция у них, видите ли, такая!

– Может быть случайное, а может быть и нет, – голос де Голля приобрел неколебимую твердость. – Я сейчас несу ответственность за жизни французов, господа. Генерал Жуо, вы хотите заслужить прощение? Тогда вы отдадите приказ вверенной вам дивизии. Поднять все истребители, которые есть поблизости, и немедленно принудить этого к посадке. При неподчинении – сбить! Предупредите, что дело идет о жизни и смерти!

– Шарль, – Салан вытер внезапно вспотевший лоб. – Три года назад чуть не началась война между США и СССР – из-за того, что какие-то придурки-пилоты решили просто пошутить, сбросив на русский город метеозонд, по крайней мере я слышал такую версию событий. Если и на этом самолете летят похожие, просто решившие полюбоваться на Эйфелеву башню по дороге…

– Тогда в их гибели будет виноват этот американский месье, давший нам ложную информацию о целях этого бомбардировщика, – жестко ответил де Голль. – Ну а мы принесем все необходимые извинения, – или вы думаете, одним лишь янки дозволены такие игры? И выдадим лично этого месье на суд его соотечественникам, пусть разбираются с тем, что он здесь сказал. При полном зале свидетелей.

Ренкин перевел дух, поняв, что не умрет. По крайней мере – прямо сейчас.

В небе над Францией, близ Парижа —

это же время

Чтобы летать в экипаже стратегического бомбардировщика – надо очень любить летать.

Иначе не вытерпеть ни за какие деньги – почти сутки сидеть в тесном кресле, под оглушительный шум моторов. Если даже пассажиры, пересекающие Атлантику, пока в большинстве предпочитают делать это на борту океанского лайнера, пять суток в комфортабельной каюте, на судне и ресторан есть, и танцзал, и бассейн. И только те, кто очень спешит, терпят двадцать часов на борту «суперконстеллейшена», хотя и там стюард свежеприготовленный обед развозит, лобстеры с шампанским, за счет авиакомпании. А на В-36 – при том, что он размером побольше «констеллейшена» – для экипажа пространства минимум, больше двух третей длины и объема фюзеляжа – это бомбоотсек, над которым тоннель, соединяющий носовую и кормовую гермокабины, столь узкий, что по нему тележка ездит, чтобы двадцать пять метров ползком не ползти. А ползти приходится, поскольку в кормовой кабине все удобства, и отсек для отдыха, шесть коек в два яруса, как в купе вагона, и туалет (ну не терпеть же сутки), и столовая, размером тоже не больше купе, и конечно, на обед никаких лобстеров, исключительно сухпай. Нет таких мучений у истребителей – им лишь взлететь и сесть, максимум час в небе. Хотя погоны, чины и выслуга те же самые.

Зато ощущаешь себя богом. Вернее, его карающим мечом. Когда у тебя в бомбоотсеке – то, что может оставить пепелище от любого европейского города. И хочется верить, что «Кольер» преувеличивает, ведь нет пока ни у кого, кроме Штатов, таких бомбардировщиков, чтобы через океан перелететь туда и обратно. На такое даже новейшие В-47 не способны: их работа – через мощную ПВО прорываться, со скоростью почти как у истребителей. Но только В-36 пока может, взлетев с американской территории, достать хоть до Москвы, или как сейчас, с баз в Англии, через всю Францию и над Средиземным морем летать двенадцать часов в готовности после получения приказа немедленно обрушить атомную смерть на коммунистические города или военные базы. Затем назад – и в Британии, двое суток отдыха. Вот ведь, сколько уже над Францией пролетаем, а так и не свезло там побывать, увидеть Эйфелеву башню с земли, а не с воздуха, пройтись по Монмартру пешком. И пощупать француженок.

– Эй, Боб, а правда, что парижанки все такие страстные?

– Не знаю, кэп, мне попалась какая-то снулая, лежала подо мной как бревно, и лишь говорила, что-то по-своему, без умолку. Хотя личико у нее было, как у Бетти Грейбл.

– В следующий отпуск в Париж слетаю, а то британки уже надоели. Чопорные, как истинные викторианские леди.

– Кэп, сегодня над Парижем пройдем? Традиция все ж…

– Джек, нас же предупреждали, что с вчерашнего дня небо там закрыто – какое-то местное торжество.

– Так то вчера. Парни, это вообще-то оскорбление! Чтоб нас, защитников свободного мира, и куда-то в нем не пускали?

– Ладно, заодно наши координаты уточним, по их башне. Сравним с твоей штурманской прокладкой, Робби, насколько ты сегодня ошибся. Меняем курс – будем над Парижем через пятнадцать минут[33].

– А все-таки лучше будет смыться побыстрее. Знаешь ведь, что у лягушатников творится – красные их президента то ли убили, то ли пытались убить. Так что французики сегодня нервные.

– Ладно, врубаем реактивные. Быстрее домой попадем.

К гулу шести поршневых моторов «пратт-уитни» прибавился свист четырех реактивных движков, закрепленных попарно на концах крыльев. Скорость бомбардировщика стала увеличиваться – 450, 500, 550, 600[34]. Вот уже Париж виден на северо-западе – погода хорошая, облаков почти нет.

– Кэп, нас тут вызывают, на французской волне. Требуют немедленно отвернуть влево, на курс 270.

– Что им еще надо? Если у них там восстание красных – так мы разве похожи на русских? Передай, что мы выполняем обычный патрульный полет в соответствии с приказом командования и сведений о запрете полетов над Парижем не имеем. Пусть после лягушатники жалуются нашему генералу.

– Кэп, истребители сзади! Два, «Дассо-450», французы.

– «Конвэйр», это военно-воздушные силы Франции, немедленно измените курс. Следуйте за нами.

– Это самолет ВВС США, следуем согласно полученному приказу. Если вам надо, свяжитесь с нашим командованием.

– Кэп, Париж уже перед нами! Башню вижу отчетливо.

– Так тем более – что они нам сделают? Если мы грохнемся на эти крыши, мало не покажется никому. Стрелять они не будут – а на остальное нам плевать.

– «Конвэйр», немедленно измените курс! Иначе будем стрелять!

– Не посмеют, блефуют – это же будет война.

– Черт, кэп, а если… Что там у них в правительстве случилось после убийства их президента – может, уже красные у власти и хотят наши атомные секреты заполучить? Мы ведь не знаем, кто этими истребителями командует!

– Проклятье! Пит, возьми их на прицел, на всякий случай!

– Уже держу, кэп. Не нравятся мне эти французы…

– Однако если у них там какой-то переворот, мы тем более не можем у них приземлиться и отдать самолет с нашей Бомбой неизвестно кому! Уходим, сроч…

– Кэп, они стреляют! В нас стреляют – ну, получите, ублюдки!

Два мотора на правом крыле выбросили пламя и дым – француз все-таки целился не по кабине. Хвостовой стрелок бомбардировщика также не промахнулся – и «дассо», получивший очередь из 20-мм пушки, с дымом пошел к земле. Второй истребитель метнулся в сторону, не желая быть следующей мишенью. А подбитый бомбардировщик «заковылял» мимо Парижа с куда меньшей скоростью, чем раньше…

– Кэп, четвертый и пятый сдохли, включаю противопожарную! Шестой сбоит, боюсь, что тоже сейчас откажет… И падает давление в гидравлике.

– Спокойно, парни, до дома дотянем. Если только французы не вернутся. Джек, радируй в штаб – атакованы французскими истребителями, наше место к югу от Парижа, идем курсом 350. Если не дотянем до дома, будем садиться в Руане – там аэродром наш, не французский.

– Хорошо бы они нам эскорт навстречу выслали. Если лягушатники снова атакуют.

– Кэп, связаться не могу. Кажется, у нас и электрику выбило. Генератор на четвертом движке, перехожу на резервный, мне нужно минуты две.

– Кэп, Париж уже под нами! Если сейчас грохнемся, то убьем кучу народа внизу. Сменим курс?

– К дьяволу! Вправо – сильно уведет нас с курса на Руан, а неизвестно, сколько мы в воздухе продержимся. А влево нам повернуть трудно из-за асимметрии тяги. И пока мы прямо над крышами, нас не собьют – думаю, что лягушатникам своих мирных тоже жалко.

– Кэп, вижу еще французов! Четыре «дассо» идут на нас с востока. И мне кажется – не затем, чтоб поприветствовать.

– Вот дерьмо! Скорее уносим ноги – а с грузом нам не уйти. Открыть бомболюки, приготовиться к аварийному сбросу.

– Кэп, ты что? Это же… Положено «над безлюдной территорией».

– Ты жить хочешь? Я еще в рай не спешу. А в инструкции написано «рекомендуется, по возможности», так что нас даже не привлечешь. И мы бомбу «на взрыв» не снаряжаем. Пусть лягушатники, увидев, штаны намочат – у Порт-Артура ведь даже с русскими так без войны обошлось!

– Кэп, французы приближаются, скоро будут на дистанции огня!

– Робби, связь есть?

– Кэп, еще минута!

– Нет у нас минуты! Джек, запиши координаты – Париж, в паре миль от их башни, хе-хе! Думаю, что на земле вокруг нашего подарка соберется толпа – так что найти его будет не проблемой. Сброс!

Бомба «Марк 4», пять тонн веса и тридцать одна килотонна мощности, вывалилась из брюха самолета. На заданной высоте исправно раскрылся парашют и поплыл на север, хорошо видимый с парижских улиц. Конструкция этого боеприпаса требовала его окончательного снаряжения (фактически досборки) перед самым сбросом – а так как один из компонентов не был вставлен, то бомба представляла собой всего лишь контейнер, наполненный радиоактивным веществом, не способный к взрыву. Но никто на земле этого не знал.

Радиопереговоры со штабом ВВС

– Центр, я 051. Цель не меняет курс, ведет ответный огонь. 039 сбит, я продолжаю атаку. Черт, у меня оружие отказало!

– 051, цель повреждена?

– Центр, я этого не наблюдаю. Идет прежним курсом, на радиовызовы не отвечает!

– Центр, я 103, видим цель. «Конвэйр», немедленно поверните влево, на курс 270, или будем стрелять. Центр, он не отвечает. О боже, он сбросил Бомбу, ясно вижу парашют!

– 103, это генерал Жуо. Приказываю расстрелять бомбу в воздухе – как это удалось русским в Порт-Артуре. Выход из боя запрещаю. С тобой Прекрасная Франция, сынок – не подведи!

– Мой генерал, приказ понял. 125, продолжайте преследовать цель.

– 103, я 125, понял. Обойду по дуге, с вашего разрешения.

– 125, я 103 – давай прямо, успеешь проскочить. Даже если взорвется.

– 103, я 125 – но не успею далеко отлететь. И янки уйдет, если мы погибнем.

– Черт с тобой, подлый трус, встретимся в аду. Я атакую!

– 103, доложите обстановку!

– Мой генерал, промах! Захожу в повторную атаку. Я попал! В парашют – а контейнер падает. О, дева Мария, он падает, куда-то на Монруж, или Жантильи! Спаси и помилуй нас! Я его не вижу! Ухожу на форсаже! О бог, кажется он не взорвался! По времени, должен был упасть – а взрыва нет!

Снова бомбардировщик В-36,

уже к северу от Парижа

– Кэп, есть связь! Что передать штабу?

– «Атакованы французскими истребителями, без всякого повода, самолет поврежден, наши координаты десять миль к северу от Парижа, курс 310, тянем к Руану, если нас не добьют, просим помощи». Скорее, пока нас не сбили!

– Кэп, у нас четверка французов на хвосте. Два совсем близко.

– Черт, вот жалко, что мы не снарядили бомбу как положено. Было бы приятнее вариться в адском котле вместе с миллионом лягушатников.

– До Руана близко, может, наши успеют. Если у них дежурное звено наготове.

– Еще пара «дассо» слева, нам наперехват. За ним еще не меньше эскадрильи, поршневые.

– Кэп, штаб запрашивает подтверждение, верно ли поняли, что нас атаковали французы.

– Дьявол, нас сейчас будут убивать! Так и передай, открытым текстом! Наверное, у лягушатников очередная революция.

– Кэп, они стреляют! Ну, получите, ублюдки! А-а-а, мы горим!

Томас У. Ренкин, военный атташе США

Неужели мой блеф оказался правдой?!

Когда прозвучал доклад, что наш самолет сбросил над Парижем Бомбу – мне показалось, что все присутствующие (включая бывших заговорщиков) были готовы меня разорвать. Страх, однако, дополнялся трезвой мыслью, что Венсенн достаточно далеко от центра Парижа – где, по докладам французов, ожидается эпицентр взрыва. И что мы находимся в достаточно глубоком и прочном подвале, оборудованном как бомбоубежище еще в минувшую войну. Ну а после – надеюсь, что этот сумасшедший президент все же достаточно здравомыслящ, чтобы понимать: его стране войну с США не выдержать. И как бы ни было жалко сотни тысяч погибших в Париже – но если дойдет до войны, мертвецов будет гораздо больше.

Вот только лично меня теперь могут расстрелять в дворе. И объявить в числе пропавших без вести – ведь при атомной бомбардировке от большинства трупов лишь пепел остается! А я не хочу – я ведь не виноват, не я принимал это решение, Париж бомбить!

Хотя в Вашингтоне решили умно. Если не получилось выиграть партию по правилам (де Голль остался жив), то можно перевернуть весь стол. А после привести к власти клику каких-нибудь «поборников порядка», которые будут, при антиамериканской риторике, делать то, что потребуем мы. Как когда-то сказал французский король Генрих Четвертый, «Париж стоит мессы» – так и у нас кто-то мог решить, что послушная Франция стоит головы какого-то атташе.

Взрыва не произошло – живите пока, лягушатники! Но с какой злобой на меня смотрит их президент – сейчас точно прикажет вывести меня во двор, перед расстрельным взводом. А я не хочу – как мне спастись?

Оглушительно зазвонил телефон. Офицер из президентской охраны взял трубку, выслушал и докладывает – это посол США! Требует генерала Ренкина, то есть меня, к аппарату. Неужели я спасен? Или французы скажут, что меня тут нет?

Де Голль зловеще усмехается. Берет трубку и произносит:

– У аппарата президент Французской Республики. Ваш самолет был сбит по моему приказу – после того, как ваш атташе заявил, ссылаясь на якобы имеющиеся у него инструкции Правительства США, что сейчас на Париж будет сброшена атомная бомба, если я не соглашусь на выдвинутые им политические условия, будто бы от лица вашего правительства. И ваш бомбардировщик, как и заявил Ренкин, действительно изменил курс и сбросил бомбу над Парижем – которая, по счастью, не взорвалась, – после чего я вынужден был дать приказ сбить ваш самолет. У меня есть свидетели, что ваш атташе вел себя именно так и говорил это, уверяя, что в американском политическом арсенале есть прием «случайно уронить» атомную бомбу на чужую столицу, без всякого объявления войны. Простите, господин посол, но мы в Европе таких шуток не понимаем! И Франция пока еще не Норвегия и тем более не Гондурас. Следует ли мне понимать ваши действия как объявление войны моей стране?

Я не слышу, что говорит посол. Но де Голль, выслушав, протягивает мне трубку. Предварительно включив громкую связь – так, что слышат все в зале. А еще ведется запись на магнитофон, как положено в штабе ПВО.

– Ренкин, какого черта? Что происходит? Вы с ума сошли – или вам судьба Ханта неизвестна? Кто вам разрешил самовольно угрожать французам? Минуту, у меня генерал Лемэй на другом проводе, – так он говорит, что никакого приказа бомбить Париж хоть случайно, хоть намеренно он своим парням не отдавал! Что происходит – вы можете мне внятно доложить?

Что ответить? Валить все на взбесившихся французиков, решивших переметнуться к красным? Но черт побери, если самолет повернул и сбросил Бомбу, значит, я своим блефом выстрелил наугад и попал в яблочко, эта секретная инструкция у экипажей есть? А я, сам того не желая, раскрыл то, что мое правительство меньше всего хотело бы обнародовать?! Черт, черт, ведь тогда со мной сделают то же, что с Хантом, за его провал в Норвегии! Если даже удастся оправдаться, то весь остаток жизни лишь на пенсию существовать!

– Сэр, я всего лишь хотел удержать ситуацию под контролем. Я находился тут с известными вам персонами, мы консультировались по поводу политической обстановки, тут ворвался сам президент с солдатами и отчего-то решил, что мы заговорщики и нас надлежит немедленно расстрелять. Я вынужден был пригрозить бомбардировкой, вспомнив, что было в Норвегии, ну а дальше все завертелось спонтанно.

– Наш самолет действительно сбросил Бомбу на Париж?

– По докладам очевидцев, да. Но взрыва не было. После чего французы и решили сбить бомбардировщик.

– Ренкин, передайте французам – я убежден, что произошла трагическая случайность, непреднамеренный отрыв бомбы, такое и при полетах над Штатами бывало. И мы приложим все усилия, чтобы расследовать этот прискорбный инцидент – ну а оценка вашего поведения будет дана после. Пока же, по словам Лемэя, у нас еще пять бомбардировщиков над Средиземным морем, у двоих уже топлива не хватит вокруг Франции домой лететь!

Тут у меня выхватывают трубку. И вручают одному из французиков.

– Господин посол, это генерал Шалль, командующий ВВС Французской республики. Наш ответ – до окончательного расследования инцидента и выяснения вопроса, был ли сброс бомбы над Парижем преднамеренным или случайным, воздушное пространство Франции закрыто для всех иностранных военных самолетов. Любой нарушитель будет сбит. Можем предложить вашим экипажам интернирование до завершения расследования – если им не хочется купаться в море. Если это вам не подходит, тогда, простите, ничем не можем помочь.

Выступление президента де Голля по радио,

12 ноября 1953 г.

Французы! Соотечественники! Мадам и месье!

Мы – разные. Левые, правые, собственники и пролетарии, богатые и бедные, с самыми разными политическими убеждениями. Еще месье Вольтер говорил когда-то: «Я не согласен с этим человеком, но готов отдать жизнь за его право иметь свои убеждения». На нашем знамени лозунг: «Свобода, равенство, братство». Но какое значение будут иметь наши разногласия, наши споры и борьба – если нас не будет, если все мы умрем и не станет больше Прекрасной Франции?

Час назад американский самолет сбросил над Парижем атомную бомбу. После того, как даже не посол США, как это было в Норвегии, а их военный атташе, при свидетелях, грозил мне, что это произойдет – вот так случайно и непредвиденно, через четверть часа после его угроз, если я не соглашусь с его условиями. Отвага наших пилотов-истребителей сорвала это злодеяние, бомба не взорвалась. Теперь американский посол убеждает меня, что это всего лишь несчастливая случайность. Что нет никакого «секретного приказа» у пилотов ВВС США в мирное время, без всякой войны, уронить бомбу на чужой город – а всего лишь случайность. Происшедшая, повторяю, по странному совпадению как раз после угрозы военного атташе США. Высказанной мне в лицо, в ответ на мои предположения, что к бойне на площади Бастилии имеют прямое отношение американские агенты. И вместо того, чтобы опровергнуть, атташе генерал Ренкин стал мне атомной бомбежкой угрожать.

К волне террора, поднявшейся вчера, причастны коммунисты? Но те, кто у Пномпеня убивал наших героев Семнадцатого полка, тоже называли себя коммунистами, однако в их руках было американское оружие. Я обращаюсь к тем глупцам, которые верят, что сражаются за высокие цели – вы лишь пешка в игре чужой державы. Готовой ради своей политической выгоды всю Францию сжечь. Или, наверное, не всю – ведь мертвецы американские товары не покупают и американские займы им не нужны? Убивать будут прежде всего тех, кто хочет, чтобы Франция оставалась суверенной, играла в мире свою роль, а не была чьим-то вассалом – а также тех, кто окажется рядом, атомные бомбы ведь не разбирают, кто виноват, а кто нет.

Мы уважаем США как великую державу и великий народ. Но пусть они позволят Франции идти своим курсом, а не диктовать нам внешнюю и даже внутреннюю политику. Все вы помните, что было в сорок седьмом, и в пятьдесят первом – когда в Парламенте обсуждались меры, которые должны были помочь нашей стране выйти из экономического кризиса, да, они включали в себя национализацию ряда отраслей, их плановую модернизацию с пятилетним сроком планирования – и какой вой подняли многие политические деятели и газеты, даже не скрывая, чей заказ они исполняют? Они называли это «большевизмом», «ползучим коммунизмом» – не замечая, что многие из этих мер уже реализованы в Британии, что позволило английской экономике относительно безболезненно пережить распад их колониальной империи; в итоге английские товары вместе с американскими уже проникают на наш внутренний рынок, вытесняя французского производителя. Можно ли считать «коммунизмом» законную защиту французской нацией своих интересов? По какому праву Соединенные Штаты присвоили роль всемирного наставника и полицейского, вместе с правом залезать ради этого в чужой карман? Пока мы улыбались, делая вид, что проблемы не существует, нас грабили в худших традициях Дикого Запада. Я не буду сейчас утомлять публику лекцией о таможенной политике – каждый образованный человек легко может найти эту информацию. Прошу лишь поверить: из-за американских действий Франция уже понесла больший экономический ущерб, чем сумма пресловутой бисмарковской контрибуции. Пришла пора сказать – хватит!

Мы – не коммунисты. Но и не американцы. Франция достойна того, чтобы идти своим путем. Оборона по всем азимутам, экономические интересы по всем направлениям. Вот что я предлагаю для нашей страны. И зову присоединиться – кто со мной? Кто истинный патриот нашей Прекрасной Франции и хочет ее процветания? Кто не хочет, чтобы наша страна превратилась в Панаму, где посол США ногой открывает дверь к президенту и диктует, какой закон принять? Кто желает, чтобы Франция вернула былое величие одной из великих держав? Тогда мы будем работать вместе.

Да, возможно, будет трудно. И надеяться придется лишь на себя. Но, черт побери, это удалось ведь русским каких-то тридцать пять лет назад – когда против них был весь мир. А французский народ как минимум не уступит славянам в культурном, интеллектуальном, духовном уровне. Значит, эта задача нам по плечу. И мы ее одолеем!

Ватикан.

Апартаменты его святейшества Пия Двенадцатого

Глава Римской католической церкви был уже далеко не молод. К тому же за последние годы его здоровье сильно ухудшилось – болезнь желудка и нежелание отказаться от прежнего образа жизни с привычной постоянной упорной работой на благо церкви подточили его. Но ум его оставался по-прежнему ясен, – и папа внимательно слушал все, что докладывал отец Серхио. Который не жаловался на память и пересказал содержание увиденного им фильма из будущего и последовавшей затем беседы с преемником советского вождя во всех подробностях.

– Еще это, – добавил в конце святой отец, подав папе несколько листов с печатным текстом, графиками и диаграммами. – Некоторые сведения об экономике и демографии будущего, а также прогнозы на еще более дальние времена. И еще статья о политике США в начале двадцать первого века. Все подтверждает, что образ жизни, который американцы навязали миру, ведет к неминуемой экономической, гуманитарной и демографической катастрофе, которая, по всей вероятности, произойдет уже в середине следующего века, если не гораздо раньше. И это если вместо нее не будет Третьей мировой войны – а вероятность ее в начале двадцать первого века признается даже более высокой, чем во времена нынешние и во времена противостояния СССР и США. Несмотря на то что СССР в том мире не стало, а коммунизм считается потерпевшим поражение!

– Так-так, – пробормотал его святейшество, углубившись в изучение документов. – Да, по всей вероятности, это так. И наши коммунистические друзья полагают, что их путь позволит этой катастрофы избежать?

– Они не рискуют заглядывать настолько далеко в будущее, – ответил отец Серхио после секундного молчания. – Но да, они считают, что путь коммунизма, с его бульшим вниманием к людям и развитию науки, делает шансы человечества на избежание той или иной катастрофы куда большими, чем путь, избранный США – безудержное потребление, основанное на ограблении остального мира и оборачивающееся разрушением морально-культурных ценностей и стремительной переработкой ресурсов планеты в отходы. К тому же они признают, что в прошлом и в иной истории коммунисты совершили ошибку, проявляя враждебность к церкви, особенно к ее консервативной части. Как, впрочем, ошибку совершили и мы, считая главным врагом коммунизм и не заметив, как на Западе и даже в рядах собственных служителей взросло нечто, угрожающее основам христианства куда больше.

– Вчера я беседовал с кардиналом Спеллманом, – произнес папа, – который предостерегал меня от «идиллии слишком тесной дружбы с русскими коммунистами». Заметив, что все «вольности» Православной церкви в СССР исключительно оттого, что ее никто там не считает серьезным конкурентом – ни Коммунистическая партия, в споре за идею, ни лично вождь Сталин в борьбе за власть. Равно как и мусульманам в СССР дозволено организовываться, собираться и даже готовить кадры служителей – исключительно при условии не только лояльности к советской идеологии и власти, но и признании своего подчиненного положения. И что хотя верить или не верить в Бога считается личным делом каждого, – но на уровне Партии никакой терпимости к «опиуму для народа» быть не может. Это так?

– Вернее сказать, борьба ведется на нейтральном поле: за души тех, кто пока не принадлежит ни к Партии, ни к вере, – ответил Серхио. – Партийные органы в СССР категорически не оказывают Церкви никакой поддержки, но и не мешают. Ведется активная атеистическая, но не антицерковная пропаганда – обращенная прежде всего к тем, кто еще не сделал свой выбор. Да, коммунисту категорически не комильфо быть верующим и даже посещать службы – с одним исключением: если он не итальянец.

– И за что нам такая привилегия?

– Образ нашего народа, к созданию которого в СССР приложила руку советская пропаганда, рассказы их граждан, побывавших у нас, ну и наша героиня Лючия, не скрывающая, что она истовая католичка, и в то же время коммунистка. В итоге в глазах русских религиозность считается неотъемлемой особенностью итальянцев – которую надлежит уважать. Тем более что исторически у русских нет особых счетов и обид к Римской церкви – на англосаксонских протестантов гораздо больший зуб. Еще одна характерная особенность – если до революции основным иностранным языком русского «образованного класса» был французский, затем перед войной в советских школах и вузах преподавали немецкий, как «общеинженерный», ну а в будущем того мира это место займет английский, – то сейчас русские школьники и студенты в равной мере учат немецкий и итальянский. Также, и это я слышал не только от Пономаренко, но и от некоторых партийных чинов среднего звена, «мы и вы (то есть коммунисты и Церковь) считают высшей ценностью духовное развитие человека, – ну а капиталистам нужен нерассуждающий механизм, рабочий или солдат».

– Положим, самые непримиримые свары бывают как раз между теми, кто кормится на одной лужайке, – заметил папа, – но в данном случае это дело не завтрашнего, и даже не послезавтрашнего дня. И наша задача – провести корабль нашей Церкви между теми рифами, что встают по курсу сейчас. Возможно даже, связь между уничтожением нашими истинными недругами христианской морали и экономикой – куда больше, чем кажется на первый взгляд… но не будем выносить поспешных суждений. И к тому же нам и тут пока нечего делить с Советами, – а что будет когда-то, тогда и посмотрим. Вы, мой друг, я вижу, уже убеждены, что в двадцать первом веке приближается апокалипсис?

– Как можно быть уверенным в том, что не дано знать наверняка никому, кроме Господа… – развел руками святой отец. – Однако признаки весьма тревожны. К тому же апокалиптические ожидания весьма распространены в то время, как мне удалось узнать. Очередное предсказание о грядущем конце света дается едва ли не на каждый наступающий год.

– Такие ожидания уже бывали раньше, – заметил Пий. – Как и темные времена, как, например, в эпоху папы Либерия, когда еретики захватили власть почти во всей единой тогда Церкви… Впрочем, если рассматривать вопрос практически, то для нас не должно иметь значение, грозит ли будущее истинным апокалипсисом, или же просто очередной темной для христиан эпохой, – мы в любом случае должны приложить все усилия, дабы это предотвратить. При этом мы отнюдь не пойдем против воли Божией, ибо, дав людям знание о возможном будущем, Он всегда дает и возможность такого будущего избежать. И грядущий апокалипсис может быть отложен, если люди отринут грех и обратятся к Богу. И… Не ради праздного любопытства, но ради нашего дела – сколько лет мне осталось пребывать на этом свете?

– В иной истории датой вашей смерти обозначено 9 октября 1958 года, – осторожно сказал отец Серхио. – Причина – инфаркт миокарда, приведший к острой сердечной недостаточности.

– Отлично, – казалось, папа не только не огорчился, но даже обрадовался услышанному. – Значит у нас в запасе еще почти пять лет – и я успею сделать все, что в моих силах, для спасения нашей Церкви!

– Но должен заметить, что даты смерти людей, также как и прочие исторические события, не являются неизменными, – поспешил добавить святой отец. – Так, советский вождь Сталин должен был умереть в марте этого года, но благодаря тому, что стал своевременно заботиться о своем здоровье, он жив до сих пор и отлично себя чувствует. Насчет же вашего здоровья товарищ Пономаренко также сообщил мне важную информацию. В следующем году у вас должен произойти приступ гастрита и желудочное кровотечение. В той истории вы, надеясь восстановить здоровье, проходили курс так называемой «клеточной терапии» у швейцарского врача Пола Ниханса…

– Пол Ниханс… Как же, помню, – задумался Пий. – Во время войны он спас от нацистов дирижера Вильгельма Фуртвенглера. Хороший человек.

– В этом я не сомневаюсь, ваше святейшество, как и в том, что сам он искренне верит в действенность своего метода. Но, по информации из будущего, никаких подтверждений этого так и не удалось получить ни ему, ни его последователям, потому в начале двадцать первого века клеточная терапия считается ненаучным методом лечения. К тому же у нее есть серьезные побочные эффекты – в частности, вы в иной истории долгое время страдали из-за нее галлюцинациями. Вместо этого советское руководство предложило вам при надобности пройти курс лечения в СССР – с доступом ко всем медицинским технологиям, доставленным из будущего.

– Что ж, я подумаю над этим предложением. Но сейчас вернемся к ситуации с нашей Церковью. Как я понял из вашего рассказа, у христианства, на защиту которого нам предстоит теперь встать, в будущем шесть главных врагов.

Первейший из них – это отступники в наших собственных рядах, которые поддались ереси модернизма, а затем экуменизма. Эту проблему мы решим уже в следующем году, созвав Второй Ватиканский собор, на котором осудим все подобные ереси всеми нашими силами и возможностями. Подготовку к созыву собора следует начать немедленно. А в дальнейшем позаботиться о том, чтобы те из нас, кто проявит склонность к компромиссу с данными ересями, – никак не могли получить власть и влияние на церковные дела. Что же касается будущих пап, то я хотел бы, чтобы моим преемником стал кардинал Джузеппе Сири, но – как Бог даст – есть в моем окружении и другие достойные лица, главное, чтобы на Конклаве не был избран кто-то из тех, кого вы прозвали «либеральными прелатами». Но об этом позаботиться предстоит уже вам и другим нашим друзьям, когда я покину сей бренный мир…

Второй наш враг – это, разумеется, США с их идеологией либерализма, которая пока еще не достигла таких уродливых форм, как в конце этого века, но уже являет собой будущую большую угрозу. Да, я давно опасался, что за лозунгом «свободного мира» скрывается отнюдь не та свобода, к которой должно стремиться христианам… Что ж, тут мы можем лишь оказывать необходимую поддержку Советскому Союзу в его деле ослабления влияния американцев на мир – особенно влияния культурного! А также стараться увеличить наше собственное влияние в США – причем не так, как это зачастую происходит сейчас, когда некоторые наши епископы, поставленные в американские епархии, вместо того, чтобы осуществлять наше влияние на эту страну – похоже, сами стали орудиями влияния американского правительства на нас. Что недопустимо. С этой проблемой также стоит разобраться, но соблюдая осторожность, ведь среди них могут оказаться достаточно известные и влиятельные особы. Во время подготовки ко Второму Ватиканскому собору необходимо достаточно внимательно выяснить позиции всех наших епископов, архиепископов и кардиналов по этому поводу. И позаботиться о мягком устранении их от серьезного влияния на дела Церкви.

Третий противник – некоторые протестантские церкви, число которых велико и значение всех в будущем нам пока не ясно. В первую очередь, конечно, это лютеране и методисты, докатившиеся до благословения противоестественных однополых союзов, а также все протестантские церкви, которые выступают или будут выступать за экуменизм. Но поскольку все эти грехи их пока лишь в будущем, на данный момент нам не за что их осудить, а борьба с модернизмом и экуменизмом как с ересями сама по себе позволит нам впоследствии автоматически осуждать деятельность тех протестантских церквей, которые к ним склонятся. Пока же в качестве меры борьбы мы можем лишь усилить миссионерскую деятельность в Западной Европе и США и не уступать им своих позиций. В США методисты наиболее сильны, но вот во влиянии на лютеран Германии нам могут очень помочь наши советские друзья. Разумеется, все должно быть мирно, без каких-либо опасных эксцессов – наша победа должна быть одержана лишь путем усиленной пропаганды.

Четвертый враг, и враг серьезный – это радикальные мусульмане, окопавшиеся в Саудовской Аравии и некоторых других арабских государствах. Тут напрямую мы вряд ли можем что-то сделать, но мы обязаны усиленно помогать СССР в их борьбе с этим противником. Которая, по некоторым признакам, в скором времени развернется на Ближнем Востоке, где сталкиваются интересы СССР, англичан и США. Для нас желательны были бы полное поражение упомянутых мусульманских стран и приход в них к власти просоветских режимов. В этом случае мы должны добиться возможности вести широкую миссионерскую деятельность в этих странах. Пока же – усилить таковую деятельность среди населения Ливии, как части Италии, а также и в остальной Африке. И, по возможности, в других мусульманских странах.

Наша Церковь за последние десятилетия потеряла свой миссионерский импульс, следует его возродить! Необходимо вновь нести Слово Божье в Африку и Азию. В будущем, о котором вы поведали, мой друг, вся миссионерская деятельность Римской церкви была бесполезно растрачена на попытки отнять у Русской православной церкви исстари принадлежащие ей епархии – этого не должно повториться! Я полностью согласен с вами в том, что нам следует всемерно налаживать связи с православными церквями, как естественными союзниками. Что ж, мы с православными патриархами уже ранее сняли друг с друга взаимные анафемы. На Ватиканском соборе следующего года мы официально пригласим наблюдателей от православных церквей и предложим считать Католическую и Православную церкви – церквями-сестрами. Объявим, что не претендуем на главенство над ними, и позаботимся о деятельном налаживании диалога между нами…

И два последних наших врага – это индуистская Индия, представители которой в будущем особо рьяно продвигают идеи экуменизма и слияния всех религий в одно целое, и Китай. Но с этими противниками нам уже помогает справиться сама измененная история. Индия вместо образования единого сильного государства распалась на части, которые погрязли в войне друг с другом. А Китай разделился надвое, причем, судя по всему, Советский Союз как раз устраивает продолжение этого противостояния, а не объединение всего Китая, пусть даже под властью коммунистов. На территориях бывшей колонии Индии и южного Китая нашей Церкви также следует усиливать свою миссионерскую деятельность и свое влияние. Причем надеюсь, что в Китае нам окажет поддержку и СССР. Северным Китаем тоже можно заняться, но это не обязательно, думаю, Советский Союз хорошо все там держит под контролем.

Такова наша основная, если можно так сказать, программа действий на ближайшие годы и десятилетия. И главное, все посвященные в тайну должны запомнить – раз уж мы начинаем борьбу против стремления США к власти над миром, то СССР – наш естественный союзник, и его поражение или ослабление для нас недопустимы ни в коем случае. По крайней мере, до тех пор, пока Советы не начнут игру против нас.

Да, и еще. Сведения о существовании как минимум двух параллельных миров или ветвей истории пока следует хранить в тайне. Иначе этот факт – не сомневаюсь, ничуть не противоречащий христианским воззрениям – может вызвать ненужные дискуссии богословского толка, вроде характера наличия души у двойников… Со временем мы все точно выясним, пока же не стоит будоражить наше сообщество.

«Третья мировая война. Выпуск 7».

«Кольер уикли» (фантазия)

Месье Жан Бриссон готовился умирать.

Он не был воином, а обычным французским буржуа. Каждое воскресенье ходил в церковь, хотя не слишком верил в бога, но так положено, зачем основы нарушать? Был неизменно законопослушным, за свою жизнь не совершив ничего запрещенного. Любил свою жену Клотильду и двух очаровательных дочек, Сару и Мари. И считал себя вполне обеспеченным человеком. Никогда не лез в политику – считая, что ею должны заниматься те, кто за это деньги получает. И даже минувшая Великая война не могла поколебать его душевный покой. Поскольку месье Бриссон не был мобилизован, сославшись на болезнь – астма, как я в атаку побегу? И чужие солдаты в серо-зеленых мундирах на улице его родного городка – это, конечно, ужасно, но в целом немцы вели себя пристойно, соблюдая порядок и не допуская особых зверств, которыми пугала обывателя английская пропаганда. Ибо месье Бриссон ночью, тщательно закрыв двери и окна, слушал «Би-би-си», как и подобает французскому патриоту. И конечно, ждал освобождения от нацистов.

К началу этой войны месье Бриссон отнесся философски. Да, коммунист застрелил нашего дорогого президента – но при чем тут я, простой обыватель, и что мне с русскими и немцами делить? Я и моя семья не комбатанты, а следовательно, война нас не касается. Надо только пережить, перетерпеть – и будет все как прежде.

Через городок шли колонны войск. Не французы, американцы – Пятая пехотная дивизия спешила занять оборону где-то рядом. Потому с тротуаров вслед солдатам не бросали цветов, а кричали: уходите! вы навлечете на нас бомбежку и обстрел – воюйте, но не вмешивайте нас! И месье Бриссон с семьей тоже стоял, смотрел и кричал иногда. Потому что не любил американцев, считая их высокомерными.

Со второго дня была слышна канонада, все ближе. И самолеты пролетали над городом, неизвестно чьи, пока не бомбили. Еще через день по местному радио было сделано объявление, что жителям надо срочно эвакуироваться. Но немного было тех, кто решился бросить свою собственность и дома.

А на шестой день пришли русские. По главной улице ползли танки и ехали машины, в них сидели солдаты азиатского вида, безликие и вездесущие, как саранча. Крупную собственность – автомастерскую месье Жиньяка и деревообрабатывающий заводик месье Симона – объявили национализированными, владельцев расстреляли. А среди жителей объявили мобилизацию в «рабочие батальоны», месье Бриссон принес свои справки, русский офицер издевательским тоном посоветовал ими подтереться и показал в окно, где во двор комендатуры выводили каких-то бедолаг, а напротив уже стоял десяток русских солдат с автоматами наизготовку, вот грянул залп, упали тела.

– Вот, что у нас положено за саботаж, – сказал русский. – Вас к следующей партии туда присоединить, или выйдете на работу?

Работа, по счастью, оказалась неподалеку от дома – ремонтировать железнодорожные пути, таскать шпалы и рельсы, подсыпать грунт. Месье Бриссон, непривычный к физическому труду, быстро стер руки до кровавых пузырей – но не смел протестовать, видя, как тех, кто плохо работает, а тем более возмущается, тут же хватают, уводят, и больше никто не видит их живыми. Клотильду и старшую из дочерей, Сару, мобилизовали в госпиталь, мыть полы и чистить уборные. Рабочий день по двенадцать часов, плюс один час политинформации, когда русский офицер, а чаще кто-то из местных коммунистов, в черном берете с кокардой и с красной повязкой на рукаве читал советские газеты – причем уклонение от политинформации считалось еще более злостным саботажем, чем плохая работа. Воскресенье считалось выходным – работать лишь шесть часов и политинформации нет.

– Труд даже из обезьяны сделал человека, – говорили русские, – не то что из буржуя. Перевоспитывайтесь, эксплуататоры, если хотите в новом мире жить.

Пришли в дом с обыском – забрали все ценные вещи. Оставили по одному костюму, одному пальто, одной паре обуви и две пары белья на человека – а остальное будет роздано нуждающимся. Также отобрали все запасы продуктов – вручив взамен карточки на питание, которые надлежало отоваривать раз в сутки, при комендатуре, по справедливой норме.

– Так сейчас все советские люди живут. Привыкайте, французики, это социализм. Зато у нас нет безработных и голодающих!

Одна отдушина была – спрятанный в подвале радиоприемник. Глубокой ночью все семейство Бриссон слушало «Би-би-си». Поскольку уже были сыты социализмом и мечтали о прежних временах, когда можно было работать не по принуждению, владеть всеми вещами, на которые хватит денег купить, и свободно поехать в соседний город или даже в Париж. Да и просто жить в своих домах – а то придумали «уплотнение», ладно, что к Бриссонам подселили приличных соседей, Картье и Дюранов, с этой же улицы, а не голодрань, прежде не имеющую даже своего угла.

А так как при этом секрет сохранить было трудно, то очень скоро радио по ночам слушали все три семейства. Собирались в темноте и тишине, как воры, со страхом оглядываясь на окна и двери. Боялись, но жадно слушали голос свободного мира.

Новости не обнадеживали. Русские захватили почти всю Францию – лишь возле Гавра, Бреста, Сен-Назера и Лориана еще оборонялись войска «свободного мира», прижатые к морю. Англия страдала от атомных бомбежек, пала Бельгия, но Дания еще держалась и в Атлантике шли морские сражения. Лондонское радио взывало к людям на оккупированных Советами территориях – не теряйте надежды! И вредите оккупантам чем можете.

Месье Бриссон так и не узнал, кто был неосторожен, как русские раскрыли их тайну. В одну из ночей в дом ворвались советские солдаты и из подвала выволокли всех – одиннадцать человек, в том числе шестерых женщин. Которые после увидели друг друга лишь на очных ставках и в самый последний день, когда всех вывели во двор.

Русские требовали от месье Бриссона признаться в шпионаже. Жестоко избивали, требуя открыть, кто еще состоит в их организации. Не слушали никаких оправданий – били снова и снова. И где-то в соседних камерах так же жестоко пытали его жену и дочерей.

Наконец их вывели во двор и поставили к стене, против взвода солдат с узкоглазыми азиатскими лицами. Сара лишь плакала, а Клотильда сказала: «Нас насиловали целой сотней – это звери, а не люди».

И в эту последнюю минуту месье Бриссон понял простую истину. Что к этой войне надо было готовиться – а не делать вид, что она меня не коснется, или не играть в неуместную фронду, отстаивая французскую свободу взамен единства всего свободного западного мира. Когда наши деды сражались под Верденом – их жертвы не были напрасны, проклятые гунны на нашу землю не пришли. Теперь же – кто выберет позор вместо войны, тот получит и позор, и войну.

Для того, чтоб коммунисты в Прекрасную Францию не пришли.

Так умирала прежняя Франция – страна рантье, жаждущих «свободы». Но в битвах рождалась и новая Франция – неотъемлемая часть свободного мира, умеющая подчинять общей политике свои интересы. Ради того, чтобы на ее прекрасную землю снова не пришли красные двуногие звери.

Франсиско Франко.

Бывший каудильо, а ныне канцлер Испанского королевства

Я был добрым католиком, хоть мне, как офицеру, а затем главе государства, приходилось убивать и приказывать убивать, начинать и заканчивать войны. Многие мои министры были членами Opus Dei, но когда меня о срочной аудиенции попросил кардинал, я удивился.

Кардинал процитировал известные всем строки из Откровения Иоанна Богослова и спросил, какое современное нам оружие это напоминает.

Также он напомнил, что эти «звёзды полыни» (кстати, звёзды и на их крыльях – пусть у одних красные, у других белые) летают над Францией и Средиземным морем. По сведениям, добытым инквизицией (а учёные колдуны сейчас опасные стали, того и гляди – сделают костёр на весь мир!), с американскими бомбардировщиками вот-вот случится какой-то инцидент, который может стать началом апокалипсиса. Нужно всеми силами принудить их хоть немного остыть, сесть на аэродром и за стол переговоров.

Через час после ухода кардинала я услышал, что случилось над Парижем. А затем мне позвонил американский посол…

Мадрид. Разговор по телефону

между послом США и Франсиско Франко

П.: Правительство Соединенных Штатов просит вас разрешить нашим самолетам приземлиться на вашей авиабазе в Виго.

Ф.: О каких самолетах идет речь, сеньор посол, – о тех, что над морем с атомными бомбами летают? Нет и еще раз нет! А если они так же «случайно» на Мадрид ее уронят? Напомню вам, что нейтральный статус нашей страны подразумевает – никаких чужих вооруженных сил, а тем более атомного оружия, на нашей территории в мирное время.

П.: К сожалению, в пределах досягаемости лишь ваша база Виго имеет полосу, на которую может сесть «миротворец».

Ф.: Обратитесь к своим британским союзникам. Уверен, они вам не откажут. Мальта совсем близко, а Гибралтар немногим дальше.

П.: К сожалению, на Мальте и в Гибралтаре слишком короткие полосы для В-36.

Ф.: Тогда свяжитесь с итальянцами. У них отличные аэродромы на Сицилии, построенные с помощью Советов – если оттуда русские реактивные бомбардировщики летают, то, наверное, и «Конвэйр» сесть сможет?

П.: Вы смеетесь? Наш самолет с атомным оружием, и на советскую военную базу?

Ф.: Я не понимаю, сеньор посол, что вы от меня хотите? У вас проблемы с французами, а Испания тут при чем?

П.: Позвольте разъяснить вам обстановку. У наших самолетов топлива осталось на пару часов полета. Хватило бы, чтобы до наших баз в Англии через французскую территорию долететь – но не хватит на полет над морем, вокруг вашего полуострова. На борту «миротворцев» атомные бомбы по пятьдесят килотонн, и если они попадут в море, с самолетами или без, результат будет катастрофичный. В лучшем случае радиоактивное загрязнение воды – и ваши рыбаки останутся без рыбы, а на пляжах Мальорки, Каталонии и Андалузии еще долго нельзя будет купаться. А в худшем возникнет волна цунами и ударит по вашему побережью – вам Лиссабон 1755 года напомнить? Предположу, что вам не нужно ни то, ни другое, потому позволить нашим самолетам приземлиться на ваших аэродромах – в наших общих интересах! Мы сохраним наши самолеты и бомбы, вы – ваше чистое море.

Ф.: Хорошо. Но приземление и пребывание ваших экипажей на испанской земле – исключительно на наших условиях. Они будут интернированы до окончания кризиса в американо-французских отношениях. И летят от границ наших территориальных вод до Виго в сопровождении наших истребителей, только по указанному воздушному коридору. И пусть ваши пилоты ни в коем случае даже не пытаются сбрасывать бомбы – это будет расценено нами как признак агрессии! Строго предупредите ваших летчиков об этом. Ну и конечно, материальная компенсация, размер которой оговорим после. Вам это подойдет?

П.: Ваша страна не слишком ли многого требует от Соединенных Штатов?

Ф.: Отнюдь не много. Вы сами признали, что ставите нашу страну в опасное положение из-за приближения к ее границам ваших бомбардировщиков. Мы хотим подстраховаться по максимуму, а также получить честную компенсацию за то, что, по вашей милости, отвлекаем на обеспечение общей безопасности ряд военных и гражданских служб страны от их обычной работы. Со своей стороны обещаю, что ни вашим экипажам, ни вашей технике не будет причинено никакого вреда, они будут надежно охраняться.

П.: Черт с вами, мы согласны. Но моя держава запомнит вашу недружественную позицию. И сделает выводы.

Ф.: Испания придерживается твердого нейтралитета, господин посол, что не есть недружественная позиция к кому-либо – мы лишь заботимся о своих интересах.

Роберт Хатчиссон, майор ВВС США,

командир экипажа В-36

Нас встретили при подлете к Мальорке. Шесть МиГ-15 с испанскими опознавательными знаками. Установили радиоконтакт, их позывной «Тореро-1», говорили на правильном английском. Пара летела впереди, указывая нам курс, а четверо пристроились у нас за хвостом.

Над Испанией наш эскорт сменился. «Миги» ушли, появились поршневые, Та-152, восемь штук. Но и «миги» еще трижды проходили мимо парами, в моем рапорте координаты указаны. Полет до Виго прошел без проблем, посадка была сложной, там полоса всего два с половиной километра, еще немцы строили, для В-36 с грузом, в обрез.

А затем от нас потребовали разоружиться, как положено интернированным. Мы протестовали, но нас не стали слушать. Нет, к нам не допускали никакого насилия, отвезли в приличную гостиницу, личных вещей не отбирали, кормили хорошо, и на второй день привезли американского консула. Но наш самолет мы увидели только через две недели! Все было в исправности, и нас заправили топливом – но у Блэйка, нашего бортинженера, было подозрение, что блоки локатора и радиоаппаратуры вскрывали. Да, протест мы заявили, но это не помогло.

Нет, я ничего не могу сказать по поводу слухов в газетах – что испанцы позволили русским подробно осмотреть наши самолеты, в обмен на поставку еще одной партии «мигов». Мы не видели там никаких иностранцев и чужих самолетов на аэродроме. И в любом случае мы не несем за это ответственности.

И больше мне нечего сказать по поводу этой истории, сэр!

«Вашингтон пост», 13 ноября 1953 г.

«Общий интерес – все; права, интересы и желания личности – ничто». Это типично коммунистическая, азиатская расстановка приоритетов! Не значит ли сей факт, что президент Франции уже мыслит как коммунист, даже если сам это отрицает? И что Франция, по его политике, сама упадет в объятия мирового коммунизма: сегодня там отдельные предприятия национализируют, а завтра тотальную экспроприацию объявят, сегодня «планирование», завтра всеобщий колхоз? В любом случае свободный мир не должен, не имеет права пускать французские события на самотек. И это наше вмешательство в так называемые внутренние французские дела будет в конечном счете в интересах самого французского народа.

«Обсервер», Лондон. 13 ноября

Может ли проводить независимую политику страна, над территорией которой беспрепятственно летают чужие самолеты с атомными бомбами? Которые они могут «случайно» уронить на столицу этой страны, если ее политика вызовет чужое неудовольствие?

Соединенные Штаты Америки стали мировой державой слишком быстро и в какой-то мере неожиданно для самих себя. Обретя силу, сохранили в значительной степени прежнее, провинциальное мышление и привычку иметь дело с заведомо слабейшими. Отсюда несдержанность их представителей, допускающих выходки пьяного ковбоя там, где это совершенно неуместно. В то же время в их политике отсутствует трезвый учет своих возможностей – при изобилии собственных ресурсов и природных «крепостных рвах» в виде океанов, отделяющих их территорию от любого вероятного противника.

«Атомная дубинка» США – продолжение их же политики «большой дубинки», с которой хорошо знакомы страны Латинской Америки, имеющие несчастье находиться под боком у Соединенных Штатов? Что ж, посмотрим, насколько это орудие грозно на самом деле. Перечислим все известные (и предполагаемые) случаи его применения.

Сиань – столица коммунистического «особого района» Китая. Город полностью разрушен, убито, по разным оценкам, от шестидесяти до ста тысяч китайцев. Никакого противодействия не было.

Порт-Артур, советская военно-морская база, имеющая мощное ПВО. Самолет сбит, бомба упала в море не взорвавшись.

Синьчжун, бывшая база ВВС США, захваченная коммунистическим партизанским отрядом Ли Юншена. ПВО весьма ограниченное. Однако же самолет сбит, бомба сброшена неточно – база разрушена, но отряд Юншена сохранил достаточную боеспособность, чтобы после совершить более чем тысячекилометровый рейд по тылам Чан Кайши до соединения с советскими войсками.

Египет, лето этого года. Бомба сброшена на мятежное воинство генерала Насера. Полный успех, не было никакого противодействия.

И наконец, Париж. Самолет сбит, бомба не взорвалась.

Итого – из пяти случаев (включая Порт-Артур, который американская сторона отрицает) успехом увенчались лишь те, где не было никакой противовоздушной обороны. Наличия же таковой даже по-минимуму оказывалось достаточным, чтобы сорвать атомный удар. Напомню, что атомная бомба окончательно снаряжается по-боевому непосредственно перед сбросом – очевидно, что сложно сделать это в горящем и падающем самолете. То есть атомная дубинка, которой США с такой беспардонностью грозят всему миру, пока явно неэффективна для войны с по-настоящему сильным врагом – читателям ясно, кто под ним подразумевается.

Для сравнения: со стороны СССР был только один случай применения атомного оружия – Шанхайский порт, в ответ на попытку бомбежки Порт-Артура. Несмотря на то что там наличествовала ПВО, как положено американской военной базе, результат был разрушительным. При этом мощность боеприпаса превысила все пять американских случаев, вместе взятых (примем, что в Порт-Артуре и Париже со стороны США были бомбы мощностью в пятьдесят килотонн – наиболее мощные из располагаемых ВВС США), а в роли носителя выступала ракетная торпеда, летящая со сверхзвуковой скоростью – по утверждениям военных экспертов, в принципе не сбиваемая современными средствами ПВО. Пожалуй, когда Стеттиниус, бывший на тот момент президентом США, отказался от немедленной мести русским за тридцать тысяч убитых американцев – с его стороны это была вовсе не трусость, а благоразумие!

Его преемники этого не забыли. И Баркли, и Эйзенхауэр заявляли, что «вернут русским этот долг». Дай бог, чтобы это не стало их идеей фикс, как у наших соседей за проливом было «вернем Эльзас и Лотарингию». Потому что новая мировая война по масштабу жертв и разрушений обещает превзойти случившиеся две, вместе взятые. Но тем более вызывает тревогу, что Британия, как член Атлантического Союза, неизбежно будет втянута в эту абсолютно ей не нужную войну. Которую мы, в самом идеальном случае, не выиграем – если под этим считать получение в итоге лучшего мира, чем довоенный.

Так нужен ли Британии – Атлантический Союз? Который в большей степени служит нашим «кузенам» для подготовки своей войны, чем нам для защиты от коммунистического вторжения.

Нужны ли нам американские самолеты на наших базах – если они могут, по секретной инструкции своего командования, «случайно» уронить Бомбу туда, куда нам совсем не надо?

Например, на столицу некоей европейской страны, нейтралитет которой гарантировали не только США, но и СССР. Который после имеет право ответить не только агрессору, но и тому, с чьих баз самолеты агрессора взлетели. После чего фамильный замок герцогов Мальборо, ценой в миллион фунтов, превратится в кучу оплавленного радиоактивного кирпича, не стоящую ничего.

Молотов, министр иностранных дел СССР —

послу США в Москве

СССР обеспокоен заходом в Балтийское море авианосной эскадры ВМС США, имеющей ядерное оружие.

Мы вас предупреждаем: первый же выстрел с вашей эскадры – это война. Массированный взлет палубной авиации, или даже подготовка к нему – это война. Ваши корабли будут потоплены, а все самолеты сбиты. После чего, вполне вероятно, войска СССР и стран Московского договора получат приказ выдвинуться вперед – во Франции, в Китае, на Ближнем Востоке.

Мы считаем, что французский народ сам должен разобраться со своими политическими проблемами. И нам не нравится, что кто-то хочет под предлогом «предотвращения советского вмешательства» развязать Третью мировую войну.

Авианосец «Иводзима». Балтийское море,

13 ноября 1953 г.

Адмирал был сильно не в духе. И Джимми поспешил сделать «морду кирпичом».

Хотя по большому счету, что может сделать командующий эскадрой с ним, героем прошлой Великой войны, отмеченным наградами – и, что важно, не подчиненным строевым пилотом, а прикомандированным испытателем от фирмы «Локхид»? Правда, «большой босс всегда прав», подобно тому, как генерал Макартур едва не сгноил Джимми в военной тюрьме за невинную в общем шутку при демонстрации американской воздушной мощи во время процедуры подписания капитуляции Японии[35], спасибо Флоту, что не дал в обиду. И левая пропаганда, что «быть негром в США – это как евреем в рейхе», не то чтобы правда, но что-то в ней есть – конечно, никто не смел обращаться к Джимми «эй, ниггер», и платили ему очень даже неплохо, однако бесспорно, что белый на его месте и при его заслугах имел бы заметно больше и уважения, и дохода.

– Мне сообщили, мистер… – произнося фамилию Джимми, адмирал скривился, будто съел лимон, – что ваша персона пользуется популярностью у летного состава. Обмен опытом – это, конечно, похвально, особенно если учесть, что у нас многие из молодых, войну не заставших. Но коммунистическая пропаганда – это совсем иное. Вы желаете, чтобы я сообщил о вашем поведении в Комиссию?

Джимми был искренне удивлен. Он ни в коей мере не разделял коммунистических убеждений, не читал книг Ленина или Маркса, не был знаком ни с одним коммунистом. Если не считать того русского подполковника, с которым они разговаривали, вместе болтаясь на спасательных плотиках посреди Японского моря – ну а после, в страшном ГУЛАГе, Джимми и месяца не провел, репатриированный одним из первых. Конечно, там его допрашивали, – но он вел себя строго по инструкции: «Могу сообщить лишь имя, звание и личный номер», – и к нему не было никаких претензий по возвращении из русского плена тогда, три года назад.

– Тогда, на наших базах в Японии, среди летного состава едва не доходило до бунта, «мы не камикадзе», экипажи открыто отказывались выполнять боевые задания, – сказал адмирал, – а теперь подумайте, в какой жопе мы сейчас. В зоне абсолютного господства русской и немецкой авиации, а еще у них тут больше сотни подлодок, при том что нас выдернули сюда с «мирной миссии», визита в Копенгаген, сокращенным ордером, полутора десятков эсминцев явно не хватит для нормальной ПЛО четырех больших кораблей. И русские уже на взводе – прямо предупредив нас, что первый выстрел с нашей эскадры, и нас уничтожат. Сейчас над нами крутится их разведчик – и нам остается молить бога, чтобы у него не сдохла рация и на берегу не решили бы, что мы его сбили. Как только там решат, что мы представляем угрозу – сначала на нас свалится то же, что на Шанхайский порт, а после их авиация, лодки и хоть даже катера добьют то, что уцелеет. У русских моряков есть песня: «Пишите – мы не придем назад», – так вот к нам это сейчас относится в полной мере. Если в Вашингтоне или Москве решат, что войны не избежать. И как она завершится, нам будет уже все равно.

Джимми молчал, пытаясь понять смысл услышанных слов. Поскольку адмирал не был трусом – а воевал с сорок первого года на Тихом океане, под началом самого Хэллси, затем Спрюэнса.

– Когда придет приказ, я подниму все самолеты, – сказал адмирал, – и они пойдут на прорыв, на Москву, Ленинград, Ригу, Кенигсберг, не у каждого будут атомные бомбы, но русские этого не знают, так что даже те, кто несет обычный боеприпас, отвлекут на себя русское ПВО. Нас тут тридцать тысяч американских парней – столько же три года назад погибло в Шанхае и до сих пор не отомщены. И остается надеяться, что кому-то из тех, с кем вы вели беседы, рассказывая, что русские такие же люди, как мы, удастся отплатить за нашу гибель. Скажите, ему легче будет это сделать, считая, что внизу кровожадные коммунистические фанатики, нелюди, жаждущие всех покорить и «раскулачить», или что там такие же люди, всего лишь говорящие по-русски, а не по-английски?

– Но, сэр! – пытался возразить Джимми, – я всего лишь рассказывал правду, как было. А как ее толковать – это уже личные проблемы тех, кто услышит.

– Правду, только правду, и ничего кроме правды… – повторил адмирал. – Сейчас, попав на край жизни и смерти, я понял высший смысл нашего англосаксонского правосудия. Что нет никакой абсолютной правды – а есть то, что было доказано, то есть что было выгодно сильнейшей из спорящих сторон. И в этом есть высшая справедливость: сильнейший должен выжить, а слабый – уйти. Если ваша правда для нас не полезна, то на кой черт она нужна? Когда придет приказ, вы так же займете место в кабине. И будете за это мне благодарны – поскольку там окажется безопаснее в сравнении с тем, что здесь. Может быть, вам повезет дожить до конца войны в русском плену, поскольку дотянуть до ближайших наших баз у вас не хватит топлива, а наших палуб уже не будет. Политики, может быть, и дерьмо иногда – но есть еще и Америка, именем которой они правят. И сейчас не мне, не вашингтонским политикам, и даже не президенту надо, чтобы мы все шли на смерть – а ради того, чтобы Соединенные Штаты стали чемпионом. Надеюсь, что вы сделали верные выводы из нашей беседы. И что когда придет приказ – выполните свой долг американского гражданина и солдата.

В офицерской кают-компании было шумно. Пилоты авиакрыла «Иводзимы» веселились в баре. К Джимми подошел приятель, капитан Фаулер, летавший на «кугуаре», стал говорить на излюбленную тему – что будет делать, когда завершится его контракт: «Женюсь на своей Мэри, куплю дом в Массачусетсе, открою свое дело». Джимми спросил: а что ты думаешь насчет того, если завтра нам придет приказ?

– Как к вероятности, что завтра Господь объявит о наступлении апокалипсиса, – хохотнул Фаулер, – но не всякий спор кончается дракой. Чаще бывает, что стороны расходятся, уступив, – и кольт вкупе со словом всегда бывает успешнее просто слова. Сейчас мы как кольт у виска русских, всего восемьсот миль до Москвы, еще меньше до Ленинграда. И если Сталин не дурак, он не пойдет на скандал, а кончит дело миром. Ну а мы получим плату за службу.

– Ну а если? – настойчиво спросил Джимми. – Я тут имел честь говорить с самим…

– Ковбой! – сказал Фаулер. – У нашего командующего репутация, может, и правду говорят, что кто-то из его предков в ганфайтерах ходил. С правилом, если кольт вытащил, то непременно не просто стреляй, а убей. Так в жизни часто не так – ствол есть весомый аргумент в переговорах. И кажется мне, что если наш ствол должного калибра, то русские предпочтут не нарываться. А накопить стволов и Бомб еще большего калибра – так будут сидеть смирно и делать все, что мы просим, без всякой войны. Ганфайтеров, ты знаешь, мало, большинство – это люди разумные и не любят рисковать.

Джимми покачал головой, вспоминая того русского подполковника, с гранатой в кармане. Интересно, если бы самолет, их подобравший, оказался американским – то русский и правда выдернул бы чеку, или блефовал? А ведь это черта, заслуживающая уважения, – не признавать своего проигрыша ни под каким видом, а в крайнем случае утаскивать врага с собой на тот свет. Отчего бы нам не жить, просто уважая границы – вы у себя строите свой коммунизм, мы живем как привыкли? Кому нужна эта война, где победителей, возможно, и не будет?

На столике лежал номер «Кольер» – уже много раз прочитанный и не вызывавший интереса. Как армии «свободного мира» освобождают русский народ от коммунистического ига – конечно, лишь тех, кто уцелеет. Но как сказал майор Гаррет из штурмовой эскадрильи, «нашим индейцам в резервациях тоже неплохо живется».

«Третья мировая война. Выпуск 8».

«Кольер уикли» (фантазия)

Здесь была только мертвая опаленная земля. Выжженная атомным огнем на несколько метров вглубь – казалось невероятным, что на ней могли быть живые люди. Однако всякий раз, как из-за горизонта показывались бесчисленные ряды русских или немецких танков, сопровождаемые пехотой, навстречу им летели снаряды. И враги отступали, оставив на поле горелое железо и трупы. Затем снова вспыхивало атомное пламя, обращая все в пепел. И очередная атака, которую надо было отбить.

Они были берсерками – те, кто защищали этот последний рубеж. Вопреки московской «Правде», здесь оборонялись не отборные дивизии Армии США, а датчане. Вспомнившие боевую ярость своих предков-викингов – и разве не Рерик Ютландский когда-то принес на восточные земли само понятие государства, покорив своей власти диких славян, – теперь настала пора показать этим потомкам трэлей, кто они есть! На Ютландский рубеж наступала русская танковая армия, вместе с немецкими пехотными дивизиями, соотношение сил было десяти-, даже пятнадцатикратное в пользу врага – но отважные викинги держались. Потому что не хотели, чтобы коммунисты пришли и сделали то же, что во Франции – отобрали все имущество, загнали всех в колхозы и трудармии, а всех несогласных – в печи немецких крематориев.

Хорошо, что еще перед войной наш доблестный король Фредерик настоял на экстренной военной программе, «каждый датчанин – это солдат резерва», было закуплено современное вооружение, и главное, построен Ютландский рубеж, почти, что линия Мажино – сплошная линия укреплений, пересекающая полуостров от Северного моря до Балтики. Не какие-то траншеи с блиндажами, а бетонный массив, уходящий на десятки метров под землю – там были склады, казармы, госпитали, ремонтные мастерские, все связано сетью тоннелей, как метро. Над землей были лишь бетонные орудийные казематы и броневые башни, все рассчитано на прямой атомный удар. Ну и конечно, предполье – минные поля, противотанковые заграждения, колючая проволока, и линии траншей. Были в самом начале.

Тем, кто занимал оборону там, в боевом охранении, было хуже всего. Потому что русские, по опыту прошлой войны, не атаковали без мощнейшей артподготовки. И потери среди тех, кто не был укрыт бетоном, доходили до девяноста процентов – сейчас туда шли только добровольцы, заранее оставившие письма семьям. Но не посылать людей в траншеи было нельзя, потому что тогда бы русская пехота, «бронегрызы», сумели бы подобраться к укреплениям и подорвать башни и казематы. А Ютландский рубеж был последней надеждой, подобно дамбе – если он не устоит, коммунистический потоп смоет Данию.

Но тот, кто выживет, когда завершится война, если скажет «я сражался на Ютландском рубеже», то услышит в ответ: «Вот это храбрец!»

И точно так же, обливаясь кровью, стояли последние рубежи свободного мира во Франции. Перемалывая в радиоактивную пыль наступающий вал коммунистических армий. Это был подлинный армагеддон – битва за само выживание цивилизации, Последняя война. После которой, если удастся ее выиграть, настанет мир на века – ведь не будет больше ни фашистов, ни коммунистов, желающих всемирного господства. И не будет антагонизма между державами – в новом демократическом мире, где споры решаются в арбитраже ООН, а нарушителя общими санкциями принуждают к подчинению порядку.

Карикатура Х. Бидструпа, напечатана в газете «Land og Folk» («Страна и народ»)

Перепуганная пышнотелая блондинка-Дания, на которую Дядя Сэм пытается натянуть доспехи и рогатый шлем – для позирования в позе Статуи Свободы, с поднятым в руке мечом вместо факела.

Вашингтон, Белый дом.

Президент Эйзенхауэр, госсекретарь,

директор ЦРУ, военный министр.

Стенограмма от 13 ноября

П.: Так, кто-нибудь объяснит мне, что происходит? Вы, джентльмены, вчера требовали сутки на сбор информации. Так я внимательно слушаю.

В.: Удалось установить, что Ренкин, наш военный атташе в Париже, самовольно заявил, что якобы наши бомбардировщики, выполняющие боевое патрулирование, имеют секретную инструкцию…

П.: Я уже читал прессу, растиражировавшую этот бред. Если вы уверяете, что такой инструкции не существует.

В.: Могу поклясться под любой присягой. И предоставить закрытой Сенатской комиссии подлинные инструкции, что имеют наши экипажи. Я понятия не имею, откуда Ренкин взял это – если только не вдохновился норвежским случаем.

П.: Вы настолько не отвечаете за своих людей?

В.: Сэр, смею напомнить вам, что Ренкин вообще-то был креатурой ЦРУ. И проходил по моему ведомству лишь номинально. Я его куратором парижской операции не назначал, соответствующие приказы ему не отдавал и отчетов от него не получал.

Д.: Вы забыли случившееся в Китае три года назад. Когда Ренкин уже выступил перед русскими с похожим блефом. Правда, по его словам, он лишь инструкции Робертсона, своего командующего, исполнял. Поскольку Робертсон мертв, а все штабные документы достались русским, опровергнуть это нельзя – не Москву же нам запрашивать, как было дело. Но при желании мы можем этому чертовому ковбою и ту историю предъявить. Про текущие же дела заявляю: в утвержденных нами планах – одобренных вами, сэр! – не было ничего относящегося к этому идиотизму с бомбежкой Парижа. ВВС вообще не предполагалось задействовать, если не считать обычные полеты на патрулирование, во избежание агрессии красного блока. Считалось, что всю работу сделают наши французские друзья, ну а мы будем у них за спиной стоять для придания легитимности. Даже ликвидация известной персоны считалась необязательной – при успехе остального, он и так был бы политическим трупом.

П.: Отчего же не предусмотрели активной игры с его стороны?

Д.: Я опирался на предоставленные мне сведения. Перепроверенные неоднократно!

Г.: Которые исходили из взаимно коррелируемых источников. И сами фигуранты заговора, и большинство наших людей из их окружения сходились в том, что Генерал больше не имеет былого авторитета ни во французской армии, ни среди электората. Девять лет проигранной индокитайской войны, знаете ли… Полной неожиданностью оказалось наличие у Генерала даже одной дивизии, подлинно верной лично ему. В то же время считалось, что войска и аппарат власти, даже не вовлеченные в заговор, будут выполнять приказы вышестоящих. И никто не мог предвидеть, что эта идиотская история с Бомбой даст Генералу такой джокер!

П.: Джентльмены, степень виновности каждого определим позже. А пока что я жду ваших предложений, что нам делать? Правильно ли я понял, что чисто военное решение невозможно?

В.: Во-первых, наших четырнадцати дивизий явно не хватит, чтобы взять под контроль всю территорию Франции, или даже ее ключевые районы. Особенно при нелояльности французов – поскольку все тыловое снабжение и транспорт для наших войск обеспечивают они. Или же нам придется свои гарнизоны на каждой железнодорожной станции оставлять, как во вражеской стране. Во-вторых, наша роль была вполне пристойной в качестве союзника одной из сторон конфликта, – а война против всей Франции будет выглядеть наглой агрессией, которую даже британцы не поддержат. И это будет смертный приговор Атлантическому Союзу!

Г.: Добавил бы еще и в-третьих – после выступления его святейшества папы римского по радио, с цитатами из Апокалипсиса и сравнением наших бомбардировщиков с «железными птицами ада». Возможно, кто-то из летных экипажей будет даже гордиться этим званием – но миллионы верующих католиков по всему миру, в том числе и на нашем заднем латиноамериканском дворе, такого юмора совершенно не поймут. Нам придется морскую пехоту и туда посылать, чтобы усмирять бунты. И напомню, чем для Гитлера кончилось, когда он приказал атаковать Ватикан – последним гвоздем в крышку его гроба.

Д.: Так что из этого следует, нам уже и от испанцев оскорбления терпеть? Вам не кажется, что это приведет к недопустимому падению авторитета нашей державы во всем мире. Если мы позволим третьеразрядной европейской стране говорить с нами таким тоном.

Г.: К сожалению, сейчас совершенно не то время, чтобы нам еще кому-то угрожать. И даже объем испанской торговли с нами слишком мал для шантажа.

П.: С испанцами разберемся после – пока вопрос, что делать с французами? Как вернуть этих заблудших овечек в хлев нашего «свободного мира»? Еще санкции ввести?

Г.: Они под нашими санкциями уже четвертый год. Пока это приводит к тому, что на бывшую нашу долю французского рынка лезет кто угодно. Нейтралы под эгидой Ватикана и даже Восточный блок.

П.: Если некая личность завтра прекратит свое земное существование?

Д.: Добраться до него сейчас непросто. Но мы пытаемся.

П.: Я надеюсь, что Соединенные Штаты не будут иметь никакого отношения к этому ужасному преступлению?

Д.: Во Франции в изобилии водятся всякие экстремисты и коммунистические фанатики. Ну а политическое убийство – это в давней традиции французов.

П.: И в какой срок это может произойти?

Д.: Думаю, месяц, может быть два. Если с гарантией.

В.: Только, пожалуйста, никаких Бомб на Париж. Работайте хирургически, а не большой кувалдой.

Г.: А пока что единственное, чем мы можем надавить на французов, это Индокитай. Поскольку если мы захотим, завтра не только всех лягушатников выкинут оттуда пинками, но и судьба их будет ужасной – тех, кто не успеет на последний пароход. Мистер Пол Пот ненавидит французов не меньше, чем Гитлер евреев. И склонен решить вопрос с французским населением Индокитая столь же радикально.

П.: Конференция по Индокитаю открывается в срок?

Г.: Нет оснований ее переносить. Что Париж сейчас немного обезлюдел, кому же охота рядом с невзорвавшейся бомбой сидеть – так это нам лишь на руку.

В.: Взорваться она не должна. Хотя неплохо было бы получить назад нашу собственность. И компенсацию с лягушатников за сбитый В-36 и погибших парней.

Г.: Эта работа ведется. И будь я проклят, если мы в итоге не получим все с процентами. А что с Ренкиным делать будем?

В.: Туда же, куда и Ханта. Прецедент есть.

Д.: Однако человек старался во благо Америки. Уверяя, что иначе вразумить этих сумасшедших лягушатников было невозможно. К сожалению, не предусмотрел всех последствий.

П.: Вот по итогам и будем его судить. Удастся нам вылезти из этой лужи чистыми и сухими – можем простить и даже наградить. А не получится – воздадим за все содеянное.

Г.: То есть наша линия – стоять до последнего на версии, что имела место трагическая случайность. И самоволие Ренкина, вообразившего неизвестно что.

В.: Опасаюсь, что убедить кого-либо в отсутствии «секретных инструкций» не удастся.

П.: Но и наличие их тоже никто не может доказать. Ну а если еще и французы первыми открыли огонь – то кто больше виноват? Кстати, на мой взгляд, расследование воздушного боя над Парижем вполне можно передать в структуры ООН, чтобы никто не посмел обвинять нас в пристрастии.

Г.: Принято к исполнению. Тогда мы можем и пилотов-лягушатников к ответу привлечь, за неспровоцированное убийство американцев.

Д.: А может, все-таки жестко? Подобно тому, как британцы в сороковом расстреляли французский флот. Сказать, что борьба с коммунизмом требует сплочения и беспощадности к колеблющимся. Ради интересов свободного мира и в конечном счете самих французов – если они не хотят в русский колхоз.

Г.: Боюсь, что тогда многие лягушатники выберут жизнь в колхозе, а не радиоактивную смерть. Гитлер уже гнал их на Восточный фронт, говоря то же самое – и что из этого вышло? Из кого де Голль свою армию в России навербовал – вы и сейчас хотите красный блок человеческим ресурсом снабжать?

В.: Пожалуй, соглашусь. Или нам придется откуда-то взять еще двадцать дивизий, сколько у немцев было, чтобы удерживать французов от бунта. А с учетом других театров – это уже превысит численность наших сухопутных войск мирного времени – или нам уже мобилизацию объявлять?

Г.: Замечу, что и советскую ноту, даже ультиматум, можно трактовать как обещание невмешательства во французские события, в случае если мы тоже воздержимся от такового. Мы намерены начать войну с Советами прямо сейчас?

В.: Наших войск на европейском театре совершенно недостаточно, чтобы еще и русское наступление сдержать. Получим еще один «дюнкерк». Провести мобилизацию и развернуть во Франции достаточную группировку русские нам просто не дадут. Мы потеряем Европу – и вряд ли Англия долго продержится. Лояльная к нам Франция, как передовой бастион, способный прикрыть наше развертывание в случае советской агрессии, это обязательная часть наших военных планов.

П.: Значит, жесткий вариант пока придется отставить. И сейчас иметь первоочередную задачу, чтобы в Париже пришли к власти политические силы, более дружественные Соединенным Штатам.

Париж, 13 ноября.

Тот, чье имя из телефонной книги взял для своего героя один из авторов «Кольер»

Месье Жан Бриссон готовился умирать.

Прежде он был обычным законопослушным обывателем. Каждое воскресенье ходил в церковь, хотя не слишком верил в бога. Имел мирную профессию страхового агента в фирме «Эврика», небольшой, но с безупречной репутацией, находящейся на бульваре Осман, Восьмой округ, самый центр Парижа – работал там двадцать два года, до немцев, при немцах, после Освобождения. В армии не служил по причине плоскостопия, хотя по праздникам носил на пиджаке медаль Сопротивления – куда вступил за целые сутки до того, как в Париж вошли танки генерала Паттона. Типичный представитель среднего класса – тот, кого обычно считают столпом общества и опорой порядка.

А сейчас он стоял перед дверью и вспотевшей ладонью сжимал в кармане револьвер. Когда-то приобретенный для самообороны – просто ужас, сколько воров и бандитов развелось в Париже в последнее время, доброму французу лучше из дома не выходить вечером, то ли было в старой Республике до сорокового года, порядок и покой! Семь патронов в барабане, но один надо оставить для себя – это лучше, чем гильотина, и семью не тронут, Мари и Клода.

Еще два дня назад жизнь казалась безоблачной. Несмотря на все, что писали газеты – война в Индокитае, смута в Африке, угроза войны здесь, в Европе, торговая война с Америкой, козни коммунистов. Но месье Бриссон был счастлив, поскольку лично его это не касалось – он имел стабильный доход (не слишком большой, но на жизнь хватало), любимую жену, здорового сына, скромную пятикомнатную квартиру на улице Шампьоне (всего год осталось выплачивать за нее банку), автомобиль «Ситроен» («утенок», модель 2CV – выглядит непрезентабельно, но ездит, а главное, бензина мало тратит) – что еще надо для сытости и довольства жизнью? Повезло даже в тот день на площади Бастилии не оказаться, когда красные устроили там бойню – нашего дорогого президента, конечно, жаль, но жизнь своя и семьи дороже. И даже волна террора, захлестнувшая Париж в тот день, была не только горем, но и возможностями, о чем заявил сам хозяин «Эврики» Захер Фавро:

– Срочно отчеты мне на стол, сколько из выплат по страховым случаям (жизнь, здоровье, собственность) наши. Мсье Гарон, оперативно проверьте, что мы можем юридически опровергнуть, а от чего отвертеться не сможем. И всем быть готовыми, что завтра к нам побегут оформлять страховку те, кто раньше о том и не помышлял.

Ночь с 11 на 12 ноября была неспокойной – еще с вечера на улицах собирались какие-то подозрительные личности, а с наступлением темноты где-то даже стреляли. Так что семья Бриссон заперла двери на все замки. Но настало утро, и страхи ушли. Затем по Парижу прошли войска – придавая уверенность, что они защитят! И Жан Бриссон, как обычно, припарковал свой «ситроен» на бульваре Осман – можно было и пешком пройти от улицы Шампьоне, но статус требовал ездить на собственной машине. К тому же так было гораздо безопаснее, особенно в смутное время, поскольку уличные грабители нападали прежде всего на припозднившихся пешеходов. Месье Бриссон неспешно прошел к своему столу – еще пара лет, и можно будет рассчитывать на повышение, с отдельным кабинетом! – и стал готовиться к работе. Еще не зная, что следующим утром ему за этот стол будет уже не сесть.

Работало радио – исключительно новости, где может быть полезная информация, а не развлекательно-музыкальные передачи, отвлекающие от работы. Месье Фавро был строг – все помнили, как он в прошлом году уволил несчастного месье Лавиня, посмевшего этим злоупотребить. До обеда говорили на тему вчерашнего, затем события понеслись потоком. Наш президент жив – да здравствует Франция! Он выступил против коммунистов и заговорщиков, чтобы восстановить порядок и закон. Надзор за выполнением которого есть обязанность не только полиции и войск, но и каждого сознательного французского патриота!

Американский бомбардировщик сбросил на Париж атомную бомбу. Все в комнате вздрогнули и дружно взглянули на окно, ожидая увидеть вспышку – но нет, как оказалось, взрыва не произошло. Бомба лежит на дне Сены, возле Моста Искусств – боже? это ведь совсем неподалеку, километра два или чуть больше! А еще там Лувр рядом, и Дворец Правосудия, и Нотр-Дам-де-Пари. Мы что, с Соединенными Штатами воюем? Или это был русский самолет, притворившийся американцем?

Какой-то месье Мелош, отрекомендованный радиоведущим как военный эксперт, долго рассуждал на тему, взорвется бомба или нет. Сказал, что атомная бомба упрощенно – это тот же боеприпас, отличающийся от обычного лишь намного более мощным зарядом, – и «мы помним, как в недавнюю войну и немцы и англичане использовали авиабомбы, взрывающиеся через какой-то срок после падения, от нескольких часов до пары суток». А если причиной была неисправность механизма детонации, то взорваться может в любой момент, от малейшего сотрясения или иного воздействия. В общем, сейчас находиться от места падения бомбы желательно не ближе, чем в десяти-пятнадцати километрах, и в прочном глубоком подвале, по возможности герметичном.

Есть уже первые жертвы. На бульваре Сен-Жермен кто-то, увидев опускающийся парашют, сообразил, что это такое, и крикнул: «Атомная бомба!» После чего возле входа в метро толпа устроила давку, в которой есть погибшие и покалеченные – число разнится от десяти до тридцати. Полиция призывает парижан соблюдать закон и порядок, не допускать паники и избегать больших скоплений людей, например на вокзалах, поскольку есть опасность повторных терактов. Боже мой, они что, не понимают, что если Бомба взорвется, то погибнут не десятки и сотни, а сотни тысяч!

Месье Бриссон прикинул, к какой родне ему надлежит срочно отправить из Парижа Мари и Клода. Но прежде надо было позаботиться немного и о себе. Он придвинул к себе бланк стандартного страхового договора «Эврики» и в графе «особые обстоятельства» вместо обычного «за исключением форс-мажора, как то: война, массовые беспорядки, большая природная катастрофа» вписал «включая атомную бомбардировку». По всей форме заключил договор касаемо недвижимой собственности (в том числе находящейся в ипотечном владении) некоего месье Жана Бриссона, проживающего: Париж, улица Шампьоне, дом, квартира… И, есть грех, завысил сумму компенсации – чтобы в самом крайнем случае хватило и на остаток расчета с банком, и на покупку нового жилья уже в полную законную собственность. Успел подсунуть документ в папку на подпись – в надежде, что даже при атомном апокалипсисе сейф в подвале здания «Эврики» уцелеет. Еще прошение на недельный отпуск, с завтрашнего дня – тоже, на стол месье Фавро. И с чистой совестью отбыл из конторы, сказав соседу:

– Поль, скажешь боссу, что я уехал на встречу в «Рошетт», заявленную еще вчера.

На улицах было нездоровое оживление – но пока никого не грабили и не били. И одному богу известно, сколько стоило сейчас найти грузовик – ведь Мари категорически отказалась уезжать без самого необходимого и дорогого имущества. Даже устроив скандал: если мы останемся живы, но безо всего, нищими, клошарами, зачем нам такая жизнь? Потому прошло часа три, пока все было собрано, упаковано и готово к отъезду. И тут зазвонил телефон.

– Бриссон? Так и знал, что застану вас дома, – голос самого месье Фавро. – Немедленно оторвите вашу задницу от стула и приезжайте на службу. Жду вас через двадцать минут!

И гудки. Что там случилось? А бомба может взорваться! Ладно, Мари, вы едете немедленно в Шампань, тот городок под Труа, где мы гостили прошлым летом. Я заеду на работу и вас догоню – уверен, что там ничего серьезного.

Месье Фавро был сильно не в духе. Усы воинственно топорщатся, и смотрит на Бриссона будто сверху вниз, хотя сам ростом меньше. Но вопрос задал неожиданный.

– Скажите мне, Жан, зачем вы живете?

Бриссон не понял – как это зачем? Чтобы жить, любить семью, и вообще…

– Неверно, Жан, – сказал Фавро, – жить надо, чтобы приносить пользу обществу. То есть развивать свой бизнес, платя налоги. А не жить в свое удовольствие, как животное. Все остальное – вторично. Нет дела – незачем и жить. Жизнь слабака, труса и неудачника имеет цену лишь для него одного. Знаете, я делю всех людей на тех, кто произошел от Адама, – и тех, чьим предком была обезьяна. Так вот, я в вас разочарован, Жан, за эти годы я считал вас не тем, кем вы оказались. Вы предпочли бежать, чем оставаться на своем посту до тех пор, пока вам не дозволят его покинуть, ведь «Рошетт» не назначала никакой встречи – что ж, нельзя требовать от мартышки человеческого поведения, довольно лишь впредь относится к ней так, как животное заслуживает. Но вы пытались обмануть меня и мой бизнес, а это намного больший грех. Спасибо месье Гарону, который заметил составленную вами бумажку – а то я ведь мог бы ее и подписать. Гарон в фирме самый ценный работник, стоящий десятерых таких, как вы, – хотя сам он не ищет клиентов, однако как лев бьется за каждый франк, даже за каждый сантим. И вот что я с ней сделаю – и с этой бумагой, и с вами.

Он разорвал договор в мелкие клочки. Нажал кнопку – и в кабинет вошел Рене, охранник, здоровенный громила, ранее служивший в Иностранном легионе.

– Вы уволены, Бриссон, – сказал Фавро, – с формулировкой «утрата доверия». И я позабочусь, чтобы никто во Франции не взял вас на работу. Рене, проводите этого месье, – а если он будет упорствовать, спустите его с лестницы, я разрешаю.

Это был конец. Банк заберет и квартиру – так был составлен договор ипотеки. А он, Жан Бриссон, больше ничего не умеет – если говорить о занятии с достойной оплатой. Физический же труд, не говоря о крайне низкой его доходности, имел еще и крайне высокую конкуренцию, а главное, это была яма, из которой уже не было пути назад. Но говорить о том было бесполезно: проблемы неудачников – это только их проблемы. И сущей мелочью было, что уже на улице, перед тем как захлопнуть входную дверь, Рене отвесил Бриссону пинок в стиле сават, выразив свою месть низшего персонала к бывшему небожителю из конторы. Отчего Бриссон полетел, ткнувшись лицом в тротуар.

Он вспомнил прочитанный недавно американский журнал – про то, как в Прекрасную Францию придут русские варвары и погонят всех добрых французов в свой ужасный ГУЛАГ. Там персонажа, по странному совпадению носящего то же самое имя, заставили шпалы таскать по двенадцать часов в день, чтоб не умер от голода. Именно это с ним сейчас и случилось, только без русских и ГУЛАГа. Денег в кармане осталось – пару недель в ночлежке, когда его из квартиры выкинут, а после на улицу, в клошары. И это был конец.

Ночь он провел один в своей уже бывшей квартире (как назло, через два дня срок очередного платежа, а еще через три дня уже придут выселять). Думал, что если Бомба сейчас взорвется – это будет лучшим выходом, решающим все проблемы. Но настало новое утро, нечего было делать и некуда идти. И тогда он вспомнил про револьвер – обычно лежавший в ящике стола, так как Бриссон не умел стрелять. Хотя помнил, как заряжать, взвести курок и нажимать на спуск.

Застрелиться самому? Но разве это будет по-христиански, если виновники его беды останутся жить?

«Ситроен» стоял во дворе, бензина в баке должно было хватить, чтобы доехать до бульвара Османа. Если продать машину, можно, пожалуй, прожить еще месяц… а после все равно конец, лучше уж сразу. Париж будто вымер – приличная публика куда-то исчезла, зато несколько раз по пути Бриссон видел какие-то шайки, весьма похожие на мародеров. Магазины все были закрыты, иные уже зияли разбитыми витринами и выломанными дверьми. Нигде не было полиции. Может, и Фавро уже сбежал, что в опустевшем городе делать страховой фирме?

Нет – хотя во дворе суета, пара машин стоит, что-то грузят. Крысы бегут от пожара – и вся вина его, Бриссона, что он пытался сделать это раньше на один день. И сам Фавро должен быть здесь – если этот бизнес его жизнь. Не будет у него ни того, ни другого!

Бриссон остановился у двери – все же трудно было ему, кто раньше даже улицу в неположенном месте не смел перейти, сейчас переступить черту. Дверь раскрылась сама, и выглянул Рене. Сказал с ухмылкой:

– Не велено пускать. Пошел вон. Клошаров здесь не кормят.

Это было последней каплей. Бриссон легко выдернул из кармана руку с револьвером. Рене умер не сразу, стрелять пришлось дважды, в грудь и в живот, слишком здоров был. Бриссон вошел внутрь тем же путем, которым он ходил двадцать лет – однако же сейчас чувствуя себя богом, вершителем чужих судеб. Выстрелов не могли не слышать – но жизнь приучила простых парижан не бежать туда, где стреляют, а запереться и ждать, пока те, кому положено, полиция и армия, решат проблему – так и тут, на входе должен караулить Рене, он опытен и вооружен, никто ведь не знал, что он уже мертв? Черт, у Рене где-то должен быть пистолет – надо было взять, а то пять патронов всего осталось. Вернуться – но нет, вот открывается первая дверь справа и в коридор выскакивает Симона из бухгалтерии, пару раз Бриссон ее даже на чашку кофе приглашал в бистро и ничего не имел против этой женщины в возрасте под сорок, всегда готовой мелкую услугу оказать – но сейчас она, увидев человека с револьвером, застывает враскорячку посреди коридора, выставив руки, и дико визжит – этот звук просто невыносим для нервов, и Бриссон снова стреляет, и идет дальше, переступив через тело. Вот четвертая дверь слева, пинком ее открыть – там Гарон за столом сидит, даже головы не поднял, носом в бумаги, ищет где еще непорядок – мерзавец, кто и мой документ заметил, теперь голова его разлетается от пули, как гнилой арбуз! А Бриссон идет дальше, как автомат, не замечая крови. Где-то бубнило радио – в Марселе бои между частями Иностранного легиона и коммунистическими боевыми отрядами.

Кабинет Фавро – в самом конце. Перед дверью, за столом с телефоном, сидит секретарша, мадмуазель Пепен. Смотрит на Бриссона расширенными от ужаса глазами, но хватается за телефон. А ведь раньше из себя королеву изображала, «Кто меня сегодня в кафе поведет, вы, мсье Грегуар, или мсье Кариньян?». И в прошлом году Бриссона обидела, нахально над ним посмеялась, унизила при всех. Брось трубку, шлюха, руки покажи! Убить, что ли, тебя? Нет, сначала Фавро, главного мерзавца, затем тебя, и последним патроном – себя. Жалко Мари – но какое-то время она проживет, увезенные вещи продавая, а после, надеюсь, найдет себе кого-то. А мне – сделать лишь последний шаг.

Фавро за столом не было. Он стоял в стороне, у шкафа. И держал в руке автоматический кольт, нацеленный на Бриссона.

– Кого вы там убили? – спросил он. – И не делайте резких движений, я выстрелю раньше. Я лейтенант запаса.

– Рене, – ответил Бриссон, – и вашего любимчика Гарона. И еще Симону – ее мне жаль, но вышло так.

– Гарона жалко, – сказал Фавро. – Что ж, я думаю, что гильотина для вас будет заслуженной карой. Вы – великолепное доказательство моей теории. Что тот, кто был животным, может двадцать лет притворяться человеком, но никогда им не станет. Бросьте револьвер – если не хотите получить в лоб пулю сорок пятого калибра.

И что после – суд и казнь? Нет, а вдруг успею? Ведь бывает, что и плохой стрелок побеждает умелого.

И тут в спину как удар ножом, затем еще один. Мадемуазель Пелен держала браунинг – этих карманных пистолетиков калибра 6.35, модель 1906 года было выпущено больше миллиона, и еще больше его подобий от других фирм. Излюбленное оружие для скрытого ношения, не только гражданскими лицами, но и офицерами спецслужб. Похож на игрушку – но достаточно смертоносен на ближней дистанции, из-за очень удачного для своего калибра патрона.

– Вы поспешили, Жюли, – сказал Фавро, ногой откидывая револьвер на всякий случай подальше от тела Бриссона, – теперь придется придумывать вам оправдание. Стрелять в спину – теперь придется доказывать, что это была самооборона.

Секретарша скромно опустила взгляд – подумав, что в данной ситуации даже самый тупой полицейский не усомнился бы в праве на самозащиту. Но шеф в своем репертуаре, хочет даже тут показать, что он благодетель, царь и бог – и уменьшить размер осязаемой благодарности за спасение своей жизни. Может, и не стоило бы ее спасать – но где гарантия, что этот Бриссон и меня бы не убил, как несчастную Симону? Да и новую работу найти сейчас будет сложно. Так что придется подыграть.

– Можно выбросить его по пути, – невинным тоном предложила она, – в Париже сейчас мертвые тела не редкость. Сегодня утром я видела одно, на Севастопольском бульваре, у разбитого магазина. И все проходили и проезжали мимо, будто не замечая.

– А Гарона, Рене и Симону тоже выбросить, как собак? – спросил Фабро. – Нет уж. Позвоните в полицейский участок, если там поднимут трубку, не сбежали еще – то пусть приедут. А если сбежали – что поделать.

В углу работал приемник, новости дня. Франция и США договорились, что расследованием инцидента с бомбой будет заниматься комиссия ООН.

«Гардиан», Лондон. 14 ноября 1953 г.

Сообщаем нашим читателям первые результаты расследования Парижского инцидента. Имело ли место военное преступление – атомная бомбардировка мирного города, без объявления войны, или трагическая случайность?

Срочно сформированная комиссия ООН в составе (следует список фамилий, чинов и стран) прибыла в Париж вчера вечером – расположившись (из соображений безопасности) в Венсеннском дворце. С американской стороны были допрошены посол США Роналд Райс, военный атташе США Томас У. Ренкин, майор ВВС США Роберт Стоукс, лейтенанты ВВС США Оливер Скотт и Теренс Мелтон (последние трое – из экипажа бомбардировщика того самого В-36, к сожалению, единственные выжившие).

Все допрошенные категорически отрицают как умысел содеянного, так и получение какого-либо приказа, равно как и существование секретного пункта в инструкции экипажам бомбардировщиков ВВС США. Что, однако, не говорит ни о чем. Мог ли посол Райс сказать иное – помня о судьбе его норвежского коллеги Ханта? То же самое относится ко всем свидетелям – особенно военнослужащим, так как военно-судебная практика США изобилует прецедентами сурового преследования виновных в нанесении ущерба государственным интересам и даже престижу своей страны. Мог ли генерал Ренкин, не говоря уже о простом пилоте, сказать что-то иное – зная, что дома его будет ждать разжалование, лишение всех наград и выслуги, выплата гигантской суммы неустойки и военная тюрьма, гораздо более жестокая, чем тюрьма обычная. К сожалению, в отличие от Норвегии, здесь нет свидетеля с магнитофоном, оказавшегося в нужном месте и в нужное время.

Французская же сторона в значительной степени уверена, что такой приказ был и пункт инструкции существует. Отчасти это можно объяснить значительным ущербом, нанесенным городу Парижу. Даже при отсутствии взрыва бомбы экономический урон велик – из-за массового бегства населения из города и остановки работы предприятий. По словам беженцев, в Париже сейчас остались лишь крайне немногочисленные подразделения полиции и пожарных (из добровольцев), а также шайки мародеров. И пока опасность атомного взрыва или радиационного заражения существует, трудно ожидать, что обстановка нормализуется.

Как удалось установить, бомба лежит на дне Сены, недалеко от острова Ситэ. Крайне неудачное место, поскольку в зоне вероятного полного разрушения оказывается исторический центр Парижа – и собор Нотр-Дам, и Эйфелева башня. Насколько нам известно, планов по ее извлечению и обезвреживанию пока нет. Американские представители уверяют в полной невозможности взрыва, однако же требуют, чтобы все работы по подъему бомбы провели французы, а сами категорически отказываются даже близко подходить – что наталкивает на подозрения. В то же время посол Райс передал французской стороне требование Правительства США вернуть американскую собственность (то есть Бомбу), возместить стоимость сбитого бомбардировщика и принести официальные извинения за смерть шести американцев. Французы в свою очередь выдвигают к США претензии за гибель во время инцидента капитана Поля Бурже, пилота истребителя.

В настоящий момент небо Франции по-прежнему закрыто для американских военных самолетов. Американские гарнизоны на французской территории находятся как в осаде. Не прибавляет доверия между двумя державами также инцидент в Марселе, где при подавлении коммунистического мятежа была допущена неоправданная жестокость к гражданскому населению со стороны марокканцев из французских колониальных войск, а также, по некоторым данным, и американской морской пехоты.

Однако есть надежда, что Третьей мировой войны в этот раз удастся избежать. Поскольку СССР не показывает никакого желания напасть на Францию, воспользовавшись удобным случаем.

«Вашингтон пост», 14 ноября 1953 г.

Франция спасена от коммунизма. Где французская благодарность?

Наш корреспондент из Марселя передает: наша морская пехота сделала все, чтобы спасти несчастных французов от беспорядков, вызванных коммунистическим путчем. Подобно тому, что было в Пекине полвека назад во время мятежа «боксеров», зона ответственности американских солдат была островом стабильности и мира среди хаоса революции. Но поскольку Франция является суверенной державой, то мы никак не можем нести ответственность за все происходящее на французской территории. Посольство США во Франции и командование Корпуса морской пехоты категорически отрицают любое участие военнослужащих США в якобы совершенных в Марселе военных преступлениях. Задачей наших солдат в упомянутых событиях было исключительно обеспечение безопасности американских граждан, по несчастью оказавшихся там – и ничего больше.

Благодаря американскому военному присутствию, Франция избежала советской агрессии и неизбежного коммунистического порабощения. Именно советская угроза вызвала необходимость патрульных полетов нашей авиации с атомными бомбами на борту – издержкой которых был парижский инцидент. Уверяю всех французов, что наши парни с гораздо большей охотой несли службу ближе к своему дому – но мы не можем допустить, чтобы на Париж упали (и в этот раз взорвавшись) советские атомные бомбы, а затем вошли бы русские танки. Французы, неужели вы забыли про годы оккупации и не видите, что те же генералы, кто вел свои полки против вас в сороковом году, сейчас сидят в штабах армии ГДР и готовы повторить ту агрессию, в этот раз совместно с русскими? Неужели вы не понимаете, что без нашей помощи вам против этой угрозы не устоять?

И вы еще смеете в чем-то нас обвинять? Где ваша порядочность, благодарность? Где солидарность свободных стран Запада против угрозы очередного нашествия с Востока? Неужели вы не понимаете, что все трения между вами и США – это не более чем семейные ссоры между своими, а мировой коммунизм – это враг непримиримый, посягающий на самые главные ценности нашей цивилизации, всего свободного мира – «собственность, семья, религия, порядок»?

Альфонсо Мазини,

репортер римской газеты «Мессанджеро»

Журналист обязан быть слегка небожителем – смотреть на все происходящее как бы сверху. Помнить, что кризис – это прежде всего уникальный материал и возможность быстрой карьеры, – и не думать, что будет, если и в самом деле начнется… Любопытно, так ли думали те, кто о сараевском убийстве в 1914 году писал?

После норвежского успеха, когда я оказался первым, кто в Италию о тех событиях репортаж передал, а снятые мной уникальные кадры битвы посла с пингвином в мировую классику вошли, их даже «Правда» в Москве напечатала, и другие газеты Восточного блока, и, что любопытно, французская «Пари матч», и английский «Обсервер», причем, в отличие от советских, эти мне ни гроша не заплатили – я стал в Риме уважаемой фигурой. Получив гонорар, я мог наконец позволить себе давнюю мечту – купить мотороллер «Веспа», что для меня вовсе не роскошь, а необходимость. Так что, дорогая Габриэла, я тебя люблю, и на кино в воскресенье нам хватит, – но одеться в «Лючии» я тебя в следующий раз свожу. Который будет обязательно – успех имеет свойство быстро забываться, его поддерживать новыми деяниями надо – а редакция «Мессанджеро» ко мне сейчас очень благосклонна.

О нет, синьоры, я непосредственным участником событий в Марселе не был. Возможно, когда у нас в Италии станут фильмы в духе Голливуда снимать, как скромный репортер ставит на уши местный коррупированный режим вместе с мафией и в финале летит домой в Штаты со спасенной блондинкой и тугим бумажником, – тогда и сочинят о моих приключениях в Марселе. Ну а я скажу вам правду: если сам синьор главный редактор разговаривал со мной днем 11 октября, то я физически не мог попасть во Францию уже назавтра! Хотя расстояние невелико, но французские границы были официально закрыты до вечера 13 ноября, легальные пути блокированы, ну а нелегальные – не буду отрицать, кое-что мне доступно, знают меня и морячки в Неаполе, и в одной деревне на севере – но эти способы гораздо медленнее, чем просто сесть в Риме на самолет или поезд. Так что я прибыл в Марсель лишь утром 14 ноября парижским экспрессом – и оказался там первым из подлинно независимых репортеров, прибывших на место событий.

Независимых – могу привести многочисленные свидетельства моих марсельских друзей, что группу из «Вашингтон пост» (там были люди и от других американских и даже британских изданий – но называют отчего-то именно так), находившуюся в Марселе с самого начала, «из соображений безопасности» держали в отеле фактически под полицейским надзором, вывозили в город в сопровождении американской морской пехоты, дозволяли увидеть лишь то, что было можно, организовывали встречи и интервью только со своими свидетелями, разрешали фотографировать лишь то, что не нарушало официальную версию событий – согласно которой в Марселе коммунисты устроили путч, при подавлении которого пострадали и мирные французские граждане. Однако же я, не раз бывая в том прекрасном городе прежде, обзавелся там многочисленными друзьями еще с довоенных времен – и правдивость этих свидетелей не вызывает у меня никаких сомнений. Согласно их рассказам, в Марселе было вовсе не коммунистическое восстание, а наоборот – без всякого суда и следствия убивали коммунистов, сочувствующих, а под конец и вовсе любых «подозрительных». Сопровождая это массовыми грабежами и насилием над женщинами – и делали это африканские дикари из колониальных войск и банды ультраправых «патриотов», при полном содействии (и даже прямом участии) морской пехоты США, с ведома и благословения генерала Зеллера, командующего Юго-Восточным военным округом Франции!

Все началось днем 11 ноября, с взрыва бомбы на площади у вокзала. Шесть погибших и девятнадцать раненых – и эти люди вовсе не были ни коммунистами, ни капиталистами, ни военными – а мирными обывателями, по несчастью оказавшимися там. Уже в три часа пополудни в Марсель вошли войска, «для наведения порядка», радостно встреченные «спонтанно образовавшимися» отрядами так называемой «патриотической милиции». То же самое было в Лионе, Ницце, Гренобле, Тулоне, Арле – во всех городах юго-востока Франции. Напомню читателям, что девять лет назад это была советская оккупационная зона – оставим на совести таких, как Фаньер, утверждения, что русские, уходя, оставили тут свою подпольную сеть, подобную немецкому «Вервольфу». На мой личный взгляд, в этом не было нужды, поскольку большинство департаментов там так и остались «красными» – где коммунисты играли решающую роль, в том числе и в структурах местной власти. ФКП, равно как и лояльные ей профсоюзные, молодежные, спортивные организации действовали там совершенно открыто, а вовсе не в подполье. И считалось, что центром коммунистов юго-востока был Марсель – оттого ему выпало то, чего не удостоился ни один другой город. Если в Лион или Ниццу «защищать жителей от коммунизма» входили французские солдаты, то в Марсель была введена марокканская колониальная дивизия, двадцать тысяч полудиких «гумьеров». Тех самых, кто еще при Освобождении был замечен в массовых убийствах и грабежах всех, кто был сочтен «коллаборционистом» – теперь они были заранее переброшены в Метрополию, «защищать закон и порядок». О том, как они это делали, жители Марселя долго еще будут вспоминать с содроганием. Как сказал мне один знакомый, переживший этот ужас: нас пугали нашествием диких орд с востока, теперь решили показать это наглядно, напустив собственную дикую орду.

Марсель был словно оккупирован чужой армией. Оккупанты хватали людей по заранее заготовленным спискам, как было при немцах, стадион был превращен в концлагерь. Все мои свидетели утверждают, что коммунисты начали стрелять лишь в ответ – у ФКП были и вооруженные отряды, да и полиция Марселя частью встала в их защиту. Марокканцы были мародерами, убийцами, насильниками – но плохими солдатами. Тогда им на помощь пришла американская морская пехота. «Вашингтон пост» утверждает, что морпехи США лишь охраняли в Марселе важные объекты – в целом, верно, янки предпочитали сами не мараться, если для того есть местные дикари. Однако в числе охраняемых объектов был и упомянутый мной концлагерь, названный «временным местом содержания интернированных» – местом, где людей держали под открытым небом, мужчин и женщин, стариков и детей, не оказывая им никакой медицинской помощи и даже почти не давая пищи и воды (считалось, что у них есть свои запасы – у тех, кого схватили на улице или вытащили из дома, даже не дав одеться). Также американцы, с бронетехникой и артиллерией, выступали в роли штурмовых групп там, где коммунисты успевали занять оборону, оказавшуюся гумьерам не по зубам. Все же в первые сутки соблюдался хоть какой-то порядок – насколько это можно применить к порядку в нацистском концлагере. Настоящий кошмар настал после.

12 ноября в Париже де Голль, выживший при покушении, арестовал так называемый Комитет национального спасения. Затем он выступил по радио – а сразу после него та же радиостанция, что накануне передала воззвание вышеназванного комитета, вышла в эфир с обращением от троих (из четверых) его членов, во имя блага Франции, подчиняться законным приказам президента. Не ясно, что делал в это время генерал Зеллер, на следующий день оказавшийся в консульстве США с просьбой о политическом убежище. Но марокканские псы, более не сдерживаемые ничем, сорвались с цепи – было ли это последним приказом Зеллера, или вырвалась наружу их дикая африканская суть, неизвестно.

Как известно, Марокко – колония Франции. Однако те, кто там шел наниматься на французскую военную службу, вовсе не считали Францию своей родиной. Они шли туда как наемники, или же потому, что ничего не умели иного, кроме как воевать, подавляющее большинство этих туземцев были неграмотны и по-французски понимали лишь уставные команды. И если не сами они, то их отцы и деды, вероятно, убивали французов в Риффской войне тридцать лет назад – или помнили, что их родные были убиты французами, а их деревни сожжены. В любом случае они не считали французов соотечественниками – зато имели жестокие традиции вроде отрезания ушей и носов у врагов – мертвых, и даже еще у живых, перед тем как убить. Также в их обычае было что женщины побежденных считаются законной добычей победителей – «а жизнь воина трудна и опасна, и оттого не следует упускать даже каплю меда, что посылает Аллах».

Впрочем, я думаю, в Риме еще хорошо помнят недавний процесс над Идрисом и его шайкой?[36] Гумьеры по своим моральным качествам ничем не лучше сенуситов. И случившееся в Марселе, на мой взгляд, это хороший аргумент в споре, стоит ли позволить уроженцам Ливии (конечно, я не этнических итальянцев имею в виду) формировать какие-то свои воинские части и вообще служить в нашей армии. На мой личный взгляд – не раньше, чем они цивилизуются до приемлемого уровня! Иначе же – «кровь растерзанного Марселя стучит в наши сердца».

Один из моих марсельских друзей (имя и адрес этого человека я могу сообщить органам, подлинно заинтересованным в расследовании тех преступлений) сказал, что ночь с 12 на 13 ноября была «совсем как погром в Жмеринке, девятнадцатый год», что довелось пережить ему еще ребенком. Марокканцы вламывались во все дома подряд (выбирая прежде всего самые зажиточные), вовсе не разбираясь, коммунист или нет, грабили, насиловали, убивали. В одном из кварталов люди сбежались в местную церковь, в надежде, что их не тронут, и Робер Депре, священник, встал в дверях с крестом – его буквально разрубили на куски длинными ножами, а затем вытащили всех из церкви, ограбили и раздели, женщин насиловали толпой, к самым красивым вставая в очередь, самой старшей из жертв было семьдесят два года, самой младшей всего пять, и все мужчины, кто пытался защитить своих жен, дочерей, матерей, сестер, были убиты! Убивали и насиловали прямо на улицах – есть многочисленные свидетельства, что утром 13 ноября по всему Марселю валялись трупы и были слышны дикие крики жертв. Причем нередко эти гнусные преступления совершались на виду у американских караульных – которые не реагировали никак[37].

Бесчинства прекратились лишь вечером 13 ноября, когда в Марсель вошли части французской армии по приказу генерала Кревье, сменившего Зеллера на посту командующего округом. Гумьеров, застигнутых на месте преступления, расстреливали тут же – а тех, кто успел убежать и заперлись в казармах, лишь вмешательство американцев спасло от расправы. Мне рассказали, что американцы хотели в последний час расстрелять из пулеметов всех узников на стадионе, и лишь категорическое утверждение штаба боевых отрядов ФКП, что в этом случае никого из морпехов не выпустят живым, «а если уйдете, никому не причинив вреда, то и вас не тронут», предотвратило это преступление. Еще я слышал свидетельства, будто и некоторые американские солдаты также принимали участие в изнасилованиях и грабежах. Замечу, что после всех событий в Марселе отношение к американцам «хуже, чем к дьяволу», – и я бы не рискнул на улице заговорить по-английски, из опасения быть тотчас же побитым.

Вот фотографии, сделанные мной. На Марсель не падали бомбы, эти сожженные дома, выбитые окна и двери, разбитые витрины – дело рук вовсе не коммунистических мятежников, а тех, кто якобы защищал нас от коммунистических орд. Вот люди, потерявшие своих близких, вот женщины, подвергнувшиеся насилию – видите, на кого они стали похожи, после того как побывали в лапах гумьеров? А вот уже 14 ноября, совместный патруль на улице, французские солдаты и дружинники ФКП – теперь ищут попрятавшихся «патриотов», кто помогал марокканцам. Мне было сказано, что никто не собирается расстреливать их на месте, если, конечно, они не станут сопротивляться, – и поместят их не на стадион, а в городскую тюрьму, как подобает, и будут судить по французским законам.

Мой марсельский друг, месье Франсуа Ларуж, сказал:

– Нас пугали русскими зверствами. Но мы помним, как советские стояли здесь, больше года, – и за все время не допускали никаких бесчинств, подобных тем, что мы видели от наших «защитников» за два дня. Русские не гнали нас ни в какие колхозы. А моя дочка Мари до сих пор хранит фотографию, она со своей подругой и еще два русских офицера, вежливые улыбающиеся люди, совсем не похожие на «диких варваров». Вот этот снимок, опубликуйте и его, синьор, – с подписью, что если те русские его увидят и судьба снова занесет их в Марсель, то пусть знают, что в этом доме, адрес не изменился, им будут рады.

Болельщики «Ромы» приняли мои извинения. И пригласили впредь посещать матчи своего клуба – «чтобы вы, синьор Мазини, впредь не верили всяким слухам и не писали чушь».

«Мессанджеро» не просто выплатила мне обещанный гонорар – но также и жалованье за две недели, и командировочные, задним числом приняв меня в штат, так что теперь я не вольный стрелок. Причем буквально в тот же день мне сделали аналогичное предложение и от «Курьера» – но я вынужден был ответить отказом. А вечером мы с Габриэлой отправились в «Лючию» – и от моих денег остались крохи. Зато моя подружка выглядит как сама синьора Смоленцева на обложке журнала. И, вот женщины, еще и недовольна:

– Альфонсо, ну как я, такая красивая и нарядная, сяду на мотороллер у тебя за спиной, во всем таком летящем и в этой шляпке? Со следующего гонорара купи хотя бы «фиат-тополино»[38]. Или даже «лючию» – ты ведь теперь известная фигура?

И бросает взгляд на стену, где пришпилено знаменитое фото – синьора Смоленцева, в такой же шляпке с вуалью, садится в открытый автомобиль-кабриолет, у русских эта марка называется «Победа», а у нас «Лючия», выпускается на заводе «Фиат» по советской лицензии. Цена как три «Тополино» – но если мне и дальше будут так хорошо платить?

Жизнь прекрасна – и будет завтра еще лучше. И это, на мой взгляд, важнее, чем абстрактная «свобода», непонятно от кого и для чего!

Поль Матье, член ФКП

Чертов американец! Надеюсь, он сейчас жарится в аду. Из-за него мне умирать – а я не хочу!

Я презираю сытую жизнь обывателей – сводимую лишь к довольству и сытости, еде и сексу. Ту, что готовил мне отец – преуспевающий владелец автомастерской. По воскресеньям он надевал медаль Сопротивления, как все наши соседи – а мне не выпало даже воевать с немцами, я был тогда слишком мал. Человек тем и отличается от животного, что у него должна быть идея, цель, ради чего надо жить. Быть причастным к великому делу – это и есть тот смысл жизни, который уже века ищут великие умы. И очень хотелось бы увидеть – во имя чего жил?

Мы удирали из Парижа, сменив «ситроен», увезший нас с бульвара Ришар-Ленуар, на «Остин-16», поджидавший в условленном месте. Не то что я ненавидел нашего Генерала – но если он должен умереть ради победы самого справедливого коммунистического строя, значит, так и должно быть. Так решили старшие товарищи – ведь тот, кого я знал как месье Лекура (ясно, что это имя не настоящее), был выше рангом, чем председатель нашего Комитета, по крайней мере он вел себя с ним как старший, когда забирал меня в свое подчинение. Наверное, он воевал еще в Сопротивлении – по-настоящему, а не как мой отец и большинство моих соотечественников. Хотя иногда, по некоторым мелочам в его языке и манерам, мне казалось, что он не француз – неужели русский? Штурмовые отряды – кому-то это название кажется «с душком», но ведь в войну в армиях многих стран, в том числе и русской, были штурмовые подразделения. Черный берет, красная повязка, самодельная дубинка – у кого-то были и «русские» дубинки, двойные, связанные цепочкой, страшное оружие в умелых руках. Мы поддерживали порядок на партийных мероприятиях, а еще били тех, на кого нам укажут, что он ультраправый. И конечно, учились – тактике боев в городских условиях, минно-подрывному делу, основам конспирации, азам криминалистики. Стреляли из многих видов оружия – благо Франция свободная страна, где стрелковых и охотничьих клубов избыток, немало, конечно, и таких, как «охотники за фуражками» у Тартарена – но нас учили как настоящее армейское подразделение. Наши инструктора выглядели и говорили как истинные французы – но очевидно, что люди из знаменитого «осназа», ученики самого Смоленцева, и не должны быть похожими на русских шпионов, как их изображают в кино. Даже в нашей ячейке были те, кто гораздо опытнее и старше меня – настоящие бойцы, кто дрался на улицах с «ультрас» сразу после Освобождения – когда наших товарищей похищали и убивали, ну и наши тоже не оставались в долгу. А после кризиса пятидесятого года настало что-то вроде перемирия – и не все в Партии были этим довольны, я сам слышал, что «СССР подобно тому, как мы при Наполеоне, превратился в Империю со своим государственным интересом, вместо прежних лозунгов свободы, равенства, братства». Я вступил в ФКП в пятьдесят первом, после военной службы – был авиатехником по вооружению, хорошо знал пушку «испано» – потому, наверное, и выбрали меня.

Третьей была Адель, я также никогда не видел ее раньше, она присоединилась к нам уже в Париже. Хорошо знала город, в отличие от меня, истинная парижанка – в нашей команде она была разведчиком и связной. Вопреки мнению соседей, мы не были любовниками – сначала я даже думал, что она из тех девиц, кого совсем не интересуют парни. Поскольку не позволяла до себя дотронуться – и едва не пристрелила меня, когда я пытался ее обнять. Когда я узнал, что по документам мы будем изображать супругов из Бельгии, да еще и молодоженов – то первая моя мысль была, а как мы в гостинице в одну кровать ляжем, ведь два номера спрашивать будет никак нельзя?

Месье Лекур отделился от нас еще в Париже, отдав нам последний приказ – ехать в Гент, вот по этому адресу, ждать указаний. Я не понимал, зачем нам надо бежать из Франции сейчас, ведь если со смертью тирана начнется революция, то наше место здесь – но должна быть дисциплина, если хотим победить. Мы ехали по шоссе через Компьен, до бельгийской границы оставалось около полутораста километров. Адель молчала, и я произнес:

– Мы сделали это! Если нас поймают, то расстреляют, повесят или пошлют на гильотину?

Так делал один мой приятель – шутил над смертью, чтобы ее отпугнуть. И мы не знали еще тогда, что президент жив. Моя спутница ответила с нервным смешком:

– А даже так – по мне, лучше, чем сдохнуть на панели!

И добавила серьезным тоном:

– Даже при том, что мы вляпались в авантюру. Ты заметил, что этот Лекур явно не француз?

Я пожал плечами. Возможно, что он советский. Или из ГДР.

– А я бы сказала, что он американец, – ответила Адель, – хотя не знаю, русских я не встречала, может, и они такие же. А когда приходили немцы, мама выставляла меня гулять на улицу. После ее за это обрили. Ты тоже считаешь меня – дочерью немецкой шлюхи?

Так сказал русский вождь Сталин: «сын за отца не отвечает». Наверное, и дочь тоже? И, вспоминая, чему нас учили на политзанятиях, о союзе всех беднейших классов против классов богатых – лично я думаю, что дамы высшего полусвета должны будут после победы революции ответить наравне с буржуазией, ну а честные девушки с рабочих окраин, вынужденные заниматься этим от бедности, получат возможность зарабатывать на жизнь честным трудом. А отчего ты решила, что Лекур янки?

Адель не успела ответить. Мы въехали в Компьень. На обочине стоял тот самый американец, с поднятой рукой. Даже странно – обычно ведь американские военные ездят на джипах. Отчего я остановился, чтобы его подобрать? Подумал о безопасности, американцы ведь во Франции – это хозяева, спасибо нашему продажному правительству, – а значит, автомобиль, где едет их солдат, будет менее подозрителен в глазах наших полицейских.

Он сел на заднее сиденье – гладко выбритый, с улыбкой, будто сошедший с плаката. Начала говорить на вполне понятном французском, сначала поблагодарил, что мы остановились, а затем почти не умолкал. Мы узнали, что его имя Джон Доусон, что он лейтенант медицинской службы, сам из Филадельфии, где до сих пор его родители живут, что он вообще-то против войн между цивилизованными народами, «все споры должны решаться международным судом, таким как была Лига Наций, а теперь ООН», однако в армию пошел добровольно.

– Такая возможность за казенный счет поездить, посмотреть мир. И не только ради удовольствия, но и для интересных наблюдений. Месье, вам не приходило в голову, что страны и народы тоже проходят свой жизненный путь, подобно личностям, и на этом пути их караулят схожие искушения? Когда Господь, история, или судьба – понимайте как вам удобнее – посылает вашей стране испытания, которые вы должны пройти с честью. И худшим соблазном тут является коммунизм: отобрать у богатых, раздать бедным – это может в определенных условиях решить ваши проблемы здесь и сейчас, оказавшись эффективным. Но в долгосрочном плане – это путь в никуда, поскольку уничтожает самых успешных, зато велит всем равняться на неудачников, а значит, снижает конкурентоспособность. И Соединенные Штаты подлинно великая нация не из-за своей промышленной мощи и экономического успеха – но прежде всего потому, что мы это испытание успешно прошли. Представьте, что вы, месье, судя по всему, не из неудачников – жили бы не в своем доме, а в «общежитии», как в России называются казармы для рабочих, виделись со своей супругой лишь по воскресеньям, и то при условии перевыполнения вами производственного плана, одевались и питались единообразно со всеми, не имели права владеть недвижимостью, которая вся принадлежит государству, и во всем подчинялись бы словам старшего, который зовется «секретарь», а в военное время «комиссар»? Это сейчас в России и других коммунистических странах – однако же и у нас в Штатах во время Великой депрессии такой порядок был для миллионов бывших безработных, собранных в так называемый «гражданский корпус», причем наш Фрэнки Рузвельт руководствовался именно коммунистической идеей, которая тогда была весьма популярна даже среди образованных американских кругов[39]. Однако же наш американский народ, посмотрев на этот порядок, его отверг. Потому что подлинно свободный человек не ждет, что кто-то решит его проблемы, а решает их сам. Во время Депрессии отдельные черты нашей жизни были ужасны – но мы никого в них не винили, а те, кто выжил, гордятся, что выдержали и стали сильнее. Теперь же я смотрю на европейские народы – и знаете, даже немного завидую вам, кому лишь предстоит сдать экзамен, который уже сдали мы.

Он говорил и говорил, высокомерным тоном – как белый миссионер, читающий проповедь дикарям. Я спросил его:

– Ваш отец, случайно, не священнослужитель?

– А как вы догадались? – изумился Доусон. – Да, и он, и его отец, мой дед, трудились на священнической ниве. Самое нравственное занятие – указывать людям истинный путь. И долг Америки перед всем миром, ее историческое предназначение…

И тут Адель вмешалась в разговор, сказала чарующим тоном:

– Милый, останови. Я хочу выйти на минутку, в кустики. Пока никого вокруг не видно.

Добавила, обернувшись к американцу:

– Мистер, вы не желаете размять ноги? В тех зарослях, мне кажется, нас никто не увидит.

Доусон какой-то миг выглядел ошалелым, даже замолчал. Затем спросил:

– Вы француженка, а не бельгийка?

– А как вы догадались, мистер? – спросила Адель. – Или вы что-то имеете против французских женщин?

– О, нет! – осклабился американец – это выглядело уже не приветливо, а мерзко. – В этой дряхлеющей стране есть лишь две стоящие вещи: женщины и вино. При том что у нас в Штатах сейчас касаемо первого аналог сухого закона. Но как бы это… вы ведь молодожены? И что скажет ваш супруг?

Он взглянул на меня, я пожал плечами, ничего не понимая. Адель мило улыбнулась и сделала странный жест, показав американцу две ладони с растопыренными пальцами. Доусон кивнул и еще раз взглянул на меня, с сожалением и превосходством. Я смотрел, как они шли к кустам – американец впереди, Адель чуть отстала, ей мешала узкая юбка. Когда они отошли от дороги шагов на десять, в руке у девушки откуда-то появился пистолет. Выстрел, второй, третий – Доусон падает. Адель встает над ним и после короткой паузы стреляет еще раз. И возвращается к машине, мы поспешно отъезжаем.

– Пять долларов! – сказала она. – Знаешь, как это было в Париже, сразу после Освобождения? Когда такие вот янки в военной форме могли подойти к тебе на улице среди дня и показать упаковку чулок, банку тушенки. А чаще пять долларов – это было что-то вроде общепринятой расценки. Такой вот жест – показать тебе растопыренную пятерню – значил это самое, «ты сейчас идешь со мной». И никто вокруг «не замечал», ни прохожие, ни жандармы.

Она рассмеялась нервным смехом:

– И самое мерзкое, что ты идешь. Потому что дома отец без ног, после русского фронта. И малолетняя сестренка, которую после ждет твоя же судьба, и ты мечтаешь лишь, чтоб попозже. Мама умерла в сорок седьмом, тогда была холодная зима, а бритым немецким шлюхам надлежало ходить с открытой головой даже в мороз – она простудилась и не было денег на врачей и лекарства. А у тебя нет работы и никуда не берут – если не пойти с американцем, то не будет денег даже за квартиру заплатить, еду иногда приходилось буквально на помойках подбирать, и одеваться совершенно не по сезону. Вдвойне гадко, что американцы это все понимали – и могли сказать «приходи завтра, нас будет четверо, и с каждого по пять долларов тебе», – и в их глазах это считалось «помощью». Ненавижу, твари, чтобы вы сдохли все!

И добавила, взглянув на меня:

– Бывало и так, что сутенером собственной жены выступал ее муж. Когда в семье не было денег. И ему платили, те же пять долларов. Итого десять – что хватало, чтобы прожить вдвоем один день, ну два, максимум три. А затем снова приходилось искать клиентов. Среди американцев – наши были далеко не так щедры. Вершиной считалось, если к пяти долларам прилагалась еще банка консервов, сигареты или чулки – ради того приходилось изображать страсть и лгать о любви. А они уходили, считая себя благодетелями, козлы! Ты спрашивал, отчего я решила, что Лекур – янки. Взгляд на меня, в самую первую секунду будто раздевает и оценивает на соответствие их стандарту – обхват груди, талии и бедер. Я видела такое у всех, кто был у меня в Париже, и у этого Доусона тоже. Американское дерьмо – его последние слова были: «За что?» Даже подыхая не понял, урод! И прости за спектакль – но тебе было бы приятно сейчас счищать с сиденья кровь или отскребать мозги от стекла?

В Аррасе мы пообедали в ресторанчике и купили дневные газеты, экстренный выпуск. На всех полосах было про Париж, и еще про взрывы в Лионе, в Тулузе. Ничего не было сказано, жив ли президент – но было написано, что в нашей квартире нашли какие-то документы на немецком и русском, а также мой партийный билет. Этого не могло быть, потому что свой билет я сдал нашему секретарю, «товарищу Мишелю», как и было положено перед секретной миссией – и это было не в Париже! И я не видел там, на Ришар-Ленуар, никаких документов на русском и немецком. Зато эта старая ворона снизу отлично нас запомнила – и в газетах была моя фотография с того партбилета, а также рисунки наших физиономий – сходство относительное, но узнать можно.

– Мы в дерьме, – тихо сказала Адель, – надо исчезнуть отсюда и из Франции, как можно скорее!

Я надвинул шляпу на лоб, и мы поспешили к машине. Отъехали без проблем, но когда мы выбрались из Арраса, моя спутница сказала – останови! Нас искали, как самых важных преступников – и надо было удирать как можно скорее, молясь, чтоб удалось проскочить таможенный контроль. Но Адель сказала это таким тоном, что я подчинился.

– Иди сюда. На заднем сиденье хватит места, я знаю. У меня никогда не было приличного парня, одни лишь американцы. Если нас завтра поймают и убьют – я не хочу умирать с этим.

А я подумал, что если Лекур и правда янки, то он свинья – мог бы нам дать не бельгийские, а американские документы. Поскольку граждане США не только имеют право пересекать границу Франции без всяких виз, но и делают это, как правило, без всякого досмотра и проверки, по одному предъявлению паспорта.

Мы еще не знали, что когда мы убили Доусона, какие-то местные мальчишки слышали выстрелы. И видели на дороге нашу уезжающую машину, не разглядели номер, было далеко, но запомнили цвет, черный с желтым. Сказали о том взрослым, а те сообщили жандармам. На въезде в Лилль нас ждали двое полицейских на мотоциклах – остановили, спросили документы. И тут выстрелы – жандарм, что спрашивал паспорта, хрипит и падает, схватившись за живот, второй в испуге вскидывает руки и кричит «нет», но через секунду падает тоже.

– Гони! – крикнула Адель с браунингом в руке. – Этот нас узнал: взгляд, и рука к кобуре. Граница близко, успеем!

Десять километров. Причем первые – по улицам Лилля. Просто чудо, что я никого не задавил. Но проклятый телефон, нас там уже ждали – военный грузовик поперек дороги, и солдаты с винтовками, не американцы, французы. Пытаюсь развернуться – слышу крик офицера и знаю, что солдаты сейчас вскидывают оружие, как у расстрельной стены. Жму на газ, и тут мир вокруг разлетается на осколки, вместе с ветровым стеклом, и идет кувырком. Автомобиль переворачивается – от пули, попавшей в заднее колесо. Адель умерла легко и быстро – пуля в голову. А меня вытащили живым.

Меня не пытали и почти не били. Привезли в Париж, держали в камере без окон – не знаю, сколько часов или дней. Затем повели на допрос – и сначала сделали укол, от которого накатила апатия, безразличие ко всему, пусть даже завтра настанет всемирный потоп или начнется атомная война. А после – укол, от которого захотелось говорить без остановки. Я не помню вопросов, которые мне задавали, но мне сказали, что я выложил все.

И дали свежие газеты – из которых я узнал, что все было напрасно: президент жив, революции не случилось. Зато моих товарищей по всей Франции арестовывают и убивают – и саму ФКП завтра объявят вне всякого закона. По воле подавляющего большинства французского народа – «собственность, семья, религия, порядок».

«Вашингтон пост». 15 ноября

Коммунистический путч во Франции окончился провалом. Достоверно установлено, что за покушением на президента Франции стояли коммунисты – один из непосредственных участников схвачен и даст показания перед Международным Уголовным судом ООН. Остается установить роль провокаторов из ФКП в «парижском инциденте», когда наш бомбардировщик вынужден был аварийно сбросить атомную бомбу на французской территории. Народ Соединенных Штатов верит, что Франция останется бастионом свободного мира против коммунистической угрозы – однако надеется, что господин де Голль впредь проявит должную твердость в борьбе с террористами и бунтовщиками.

Согласно официальному заявлению Правительства Франции, конференция по Индокитайскому вопросу должна открыться 17 ноября. Народ Соединенных Штатов, как и все культурные нации, будет с интересом следить за ходом этого мероприятия в надежде, что принятые там решения наконец принесут на землю Вьетнама мир и порядок.

Бао Дай, император Вьетнама

Эта страна меня недостойна. Дикость, бескультурье, невежество – в век пара и электричества. Даже все прогрессивные и передовые идеи Европы тут так выворачивают наизнанку, что творится бог знает что. Во что превратили Вьетнам!

Когда цивилизованная Европа открывала для себя дикие страны, вошло в моду устраивать в европейских городах «выставки», показывающие аборигенов в естественной среде. Первым в этом бизнесе был Гагенбек, знаменитый содержатель зоопарков и торговец дикими зверьми – не сомневаясь ни минуты, он выделял суданцам или готтентотам место рядом с клетками диких животных (до огораживания решетками дело не доходило – была просто поляна, на которой стояли шатры, и негры вели свою обычную жизнь). А европейская публика с любопытством смотрела на «звено перехода от обезьяны к человеку», как вполне серьезно утверждали европейские ученые-антропологи. Была такая выставка и во Франции – хорошо хоть, не в зоосаду, прилично именуемая «искусством французских колоний». Одним из экспонатов которой был вьетнамский императорский двор в полном составе – сановитых вьетнамцев показывали французской публике, словно цирковых животных. Тогда Бао Дай (еще носивший имя Винь Тхюи, девяти лет от роду, но уже с титулом наследного принца) понял, как велика разница между ним (перед которым дома, по этикету, все подданные обязаны были падать на колени и касаться лбом земли) и самым последним французским нищим. И твердо решил стать цивилизованным человеком.

Французы с удовольствием предоставили ему такую возможность – после отъезда императорской семьи домой наследник остался во Франции и стал жить в Париже при семье месье Шарля – французского резидента в Аннаме. Винь Тхюи был предоставлен свой собственный отдельный дом рядом с особняком Шарлей, он поступил в лицей Кондорсе – один из лучших французских лицеев, где мог получить настоящее европейское образование. Дело было вовсе не в доброте хозяев – все это было частью обычной процедуры по «офранцуживанию» наследника вьетнамского престола. Впрочем, если бы Винь Тхюи даже и узнал о том – вряд ли бы стал возражать. Поскольку это был подлинный рай – школьные, затем студенческие годы (учеба в Свободной школе политических наук), светская жизнь в самом центре цивилизации, Париже, скачки, театры, теннис, белые девушки и совсем новое увлечение – автомобили! Могло ли такое быть во Вьетнаме, по какому-то недоразумению считавшемся его родиной? И принцу вовсе не обязательно было знать, что все его расходы оплачивала казна Вьетнама, а вовсе не месье Шарль с семьей.

В двадцать шестом году пришлось ненадолго покинуть благословенный Париж. Потому что на далекой родине (о которой принц успел уже забыть) умер отец, император Кхай Динь – так что вместе с супругами Шарль (которых уже называли приемными родителями мальчика), наследнику надлежало прибыть во Вьетнам. Чтобы законно взойти на престол (получив при коронации императорское имя Бао Дай), а также выступить перед подданными с официальной речью (конечно, написанной французами):

– Мы, Государь, заявляем о том, что готовы наследовать престол Нашего Отца-Императора. Однако согласно Его повелению, Мы вернемся во Францию для продолжения учебы, чтобы в один из дней стать достойным той миссии, которую Небо возложило на Нас. В период своего отсутствия Мы будем всемерно полагаться на правительство протектората…

После чего новоиспеченный император с облегчением передал реальную власть месье Паскье – преемнику месье Шарля – и поспешил на пароход, идущий назад, во Францию. Еще шесть лет райской жизни…

К его неудовольствию, во Вьетнаме что-то еще происходило – какие-то революционные движения. Молодой император, хотя и закончил школу политических наук, весьма слабо разбирался в политической обстановке в родной стране, не понимал, кто и чего там хочет, да и не очень это его интересовало – ясно было только, что все чем-то недовольны. Но причем же здесь он – разве колониальные власти не могут разобраться сами, не тревожа монаршую особу? Однако тучи сгущались – уже и тут, в Париже, и не вьетнамский, а французский министр колоний, за ним министр иностранных дел и наконец сам президент Франции настоятельно попросили Бао Дая вернуться домой, чтобы провести некие реформы и успокоить народ и политические круги. Отказать таким людям было никак невозможно – утешением было лишь дозволение приезжать в Париж в любое время (конечно, при условии спокойствия в подвластном Бао Даю государстве). Знал бы он тогда, насколько эфемерным окажется это условие!

С его будущей женой Тхи Лан (в католическом крещении Жанна Мариэтта) императора тоже свели французы, хотя он сам об этом догадался гораздо позже – операция колониальной администрации по усилению влияния на правителей-вассалов продолжалась. Будто бы случайная встреча во Франции, потом Тхи Лан «случайно» ехала во Вьетнам на одном корабле с Бао Даем, они часто общались, так как между ними было много общего – Тхи Лан также с малолетства получила французское образование (даже крестилась в католичество, как, впрочем, и вся ее семья, принадлежащая к очень богатому и влиятельному во Вьетнаме клану), отлично знала французскую культуру (даже получила звание бакалавра) и, наконец, была просто красавицей. Встречи продолжились уже во Вьетнаме, после чего император закономерно сделал Тхи Лан предложение. Пришлось получить специальное разрешение папы римского на брак буддиста и католички – Пий Двенадцатый таковое разрешение дал, но с условием, что все будущие дети получат католическое крещение. В итоге все были довольны – Франция, Ватикан, сами молодожены, – а на недовольство собственной родни молодой император, чувствуя за спиной поддержку столь важных сторон и будучи европейски образованным человеком, глубоко плевал. Ну и что, скандал при дворе – мать императора уже прочила ему в жены совсем другую девушку, воспитанную по вековым вьетнамским традициям, – но месье Паскье лишь намекнул, что по некоторым обстоятельствам может урезать расходы на содержание императорского двора, и сразу все эти замшелые старцы сделались шелковыми!

В принципе, хотя император к этому времени уже не воспринимал Вьетнам как свою Родину, о жизни простого народа не знал практически ничего, а вьетнамцев в целом считал отсталой нацией (за исключением, конечно, тех, кто, как Тхи Лан, получил образование по-западному) – он ничего не имел против них. И был бы искренне рад привести своих подданных «к высотам прогресса и цивилизации», как обещал в речи по возвращении – в его понимании это значило, что вьетнамцы должны стать похожими на французов, а Вьетнам на Францию. Однако для этого надо было много работать, а вот Бао Дай работать не умел и не любил, ему больше нравилось отдыхать и развлекаться. Но ведь можно просто назначить в правительство умных и прогрессивных людей, которые и сделают все сами?

Обещанные реформы свелись к тому, что из правительства протектората были отправлены на пенсию консервативные «ретрограды» (с полного одобрения французов и по утвержденным ими спискам), а на их места назначены «люди с передовым мышлением» (кандидатуры тоже подобрали французы). Также был изменен придворный этикет – отныне императора полагалось приветствовать не поклоном до пояса, а демократично и по-европейски, словами и рукопожатием. Правда, простой народ при проезде монарха продолжал падать ниц – что поделаешь, отсталость!

Выполнив свой долг, Бао Дай с облегчением вернулся к своей любимой деятельности – развлечениям. Былую светскую жизнь заменило новое увлечение – охота; вместо автомобилей, имея личное стадо верховых слонов, император неделями пропадал в джунглях. Первые три года молодая жена даже отправлялась на охоту или поездки по стране вместе с ним, однако после рождения первого ребенка Бао Дай продолжил ездить по своим охотничьим угодьям уже в одиночестве (не считая, конечно, прислуги). Где-то в мире происходили какие-то события – Тобрук, Сталинград, Гуадалканал, – но поскольку императору никто не мешал развлекаться, ему не было до того дела. Единственный раз Бао Дай встревожился, услышав, что Гитлер взял Париж, – но тут же успокоился, узнав, что все было цивилизованно, без боев и разрушений. Во Вьетнам вошли японцы («союзники», хотя вели себя как хозяева), однако и они не вмешивались в дела императорского двора (хотя вроде бы в каких-то провинциях Вьетнама начался голод из-за того, что в Японию вывезли весь рис). Но для Бао Дая было намного большей трагедией предательство Тхи Лан – которая, взбесившись от ревности, сначала едва не устроила убийство священной монаршьей особы (подумаешь, завел любовниц – у тех же французов это даже грехом не считается), а затем пригрозила уйти в монастырь, крича, что горько раскаивается в том, что увлеклась когда-то человеком, оказавшимся сумасбродом и бабником…

Пока император решал свои семейные дела, в Европе закончилась война и в Париже сел новый президент де Голль. Вот только он оказался враждебен японцам, которые все еще занимали Индокитай – а потому самураи поспешно разоружили французские колониальные войска и приказали Бао Даю объявить о создании независимого Вьетнама – на деле марионеточного государства Японской империи. Пришлось выполнить, поскольку спорить с японцами выходило себе дороже, могли и голову отрубить. Так ведь и не требовали они ничего неприемлемого – подписав указ, Бао Дай поспешил снова на охоту. И пропустил так – капитуляцию уже и Японии.

Правительство (ставшее к тому времени из профранцузского – прояпонским) в основном желало, чтобы Вьетнам стал подлинно независимым государством на деле (самураи, конечно, живодеры, но в их лозунге «Азия для азиатов» что-то есть). Тем более все опасались, что когда вернутся французы (а они вернутся, как иначе?), то припомнят виновным и «независимость», и убийства французских граждан, и грабеж французской собственности. Но у правительства практически не было своей армии – зато эта армия была у Вьетминя, ранее много лет боровшегося с японскими оккупантами, а теперь еще и успевшего получить военную помощь от СССР. А у кого сила, у того и власть – и «соломоново решение», что император передает Вьетминю всю полноту власти было вполне логичным, ведь Хо Ши Мин мог бы и сам взять эту власть, никого не спросив, прогнав прежнее правительство штыками. Бао Дай был встревожен – он не был ни властолюбивым, ни амбициозным, но все-таки помнил из истории, что престола чаще всего лишаются вместе с головой. Но выбора не было – пришлось подписать указ, где император соглашался стать простым гражданином страны, если таково будет желание народа. Народ в лице лидера Вьетминя Хо Ши Мина таковое желание высказал. Монархия во Вьетнаме была ликвидирована.

Вопреки опасениям, Хо Ши Мин оказался столь добр, что даже дал бывшему монарху пост верховного советника в новом народно-революционном правительстве. «Гражданин Винь Тхюи», приколов значок Вьетминя на грудь, позировал перед фотографами, и даже (неслыханное дело!) работал, участвуя в составлении Конституции Вьетнама, где был полезен благодаря своему образованию в области политических наук. А одна из провинций страны даже выдвинула его кандидатом в депутаты Народного собрания – и бывший император уверенно выиграл выборы. Но чем дольше наблюдал Бао Дай происходящее, тем больше понимал, что в этой жизни ему нет места – у него был высокий пост и хорошее жалование, но требовалось постоянно что-то делать: читать, думать, оценивать, принимать решения. Хо Ши Мин и его товарищи строили новое государство, стремясь все успеть, работая иногда и вовсе без отдыха – а Бао Дай с ностальгией вспоминал прежнюю беззаботную жизнь. И наконец не выдержал – воспользовавшись своим назначением в делегацию, отправленную в южный Китай для переговоров с Чан Кайши, обратился там к французам с просьбой о политическом убежище.

Французы, начинавшие интервенцию во Вьетнам с целью восстановить свою власть, «изгнанного» монарха приняли, рассчитывая с его помощью объединить все националистические и антикоммунистические вьетнамские силы. А через некоторое время, когда контроль над южным Вьетнамом был установлен, – вновь провозгласили Бао Дая правителем всего Вьетнама, правда, уже не императором, а просто главой государства. Вьетнам даже получил формальную независимость в рамках Французского содружества, хотя всем было ясно, что новое профранцузское правительство столь же марионеточное, как и прежнее. Север, однако, отстоял свою независимость, установив Демократическую Республику Вьетнам. По указанию французов Бао Дай даже предложил Хо Ши Мину создание «конфедерации» из коммунистического Севера и Юга, где еще имели влияние националисты и монархисты – под общим руководством Бао Дая, конечно. Хо Ши Мин ответил отказом, упрекнул «гражданина Винь Тхюи» в черной неблагодарности и призвал отринуть службу врагам страны, вернуться на службу в ДРВ и помочь Родине в борьбе с французскими колонизаторами и в строительстве нового государства. А вскоре действия Вьетконга уже и на юге достигли такого размаха, что «глава государства Вьетнам» сидел в Сайгоне затворником, почти пленником – какая уж тут охота в джунглях, убьют! Пожалуй, глупо было соглашаться на предложение французов – но Париж на просьбы, даже мольбы уехать во Францию отвечал отказом. Вы нужны тут, месье Бао Дай, – можете, конечно, снова отречься, но тогда и казна Вьетнама будет считаться государственной, а не вашей личной. Конечно, нищенствовать не придется – но и жить как привык, не отказывая себе в удовольствиях, тоже, а не хочется совсем потерять возможность прежней жизни… Ведь, может, еще все и обойдется как-нибудь?

Государственными делами воюющей страны Бао Дай по-прежнему предпочитал не заниматься, предоставляя эту работу своим министрам во главе с премьером. Вот только и с этими кадрами в последнее время что-то не везло. В начале этого года пришлось отправить в отставку премьер-министра Нгуена Вана – тот что-то натворил с ценами на серебро, из-за чего началась дикая инфляция… На его место предложили Нгуена Пхука Бю Лока, родственника императорской семьи – но и тот вскоре стал вызывать всеобщее недовольство. Тогда и выскочил этот Нго Динь Зьем – был министром внутренних дел еще давно, сразу после воцарения императора (из тех самых, прогрессивных деятелей, рекомендованных французами), но, что-то не поделил с остальными министрами, ушел в отставку, после чего никаких постов не занимал. Сейчас один из лидеров вьетнамских националистов, последние годы разъезжал по США и Европе, агитируя за помощь Южному Вьетнаму, ярый антикоммунист и фанатичный католик. Смущало то, что его рекомендовали в премьеры американцы – а вот французы были чем-то насторожены. Но именно янки сейчас во Вьетнаме решали многое, от них напрямую зависели финансы и торговля страны, и даже тыловое обеспечение армии, воюющей с коммунистами – а у французов есть пословица: мадмуазель танцует с тем, кто оплачивает ее счета. Так Нго Динь Зьем и стал новым премьер-министром.

И, негодяй, объявил себя правителем, президентом, а Вьетнам отныне республикой! Причем мерзавца даже арестовать нельзя, как во Франции, что-то непонятное началось, так буквально на второй день в Сайгоне высадилась морская пехота США (причем Париж никак не отреагировал), «для защиты американских граждан и их собственности». Но первым делом взяли под охрану резиденцию Зьема – у этого мерзавца уже американский паспорт в кармане? И начальник Генерального штаба вьетнамской армии генерал Нгуен Ван Хин (сын того самого премьера Нгуена Вана) ведет себя предельно подозрительно – не иначе, сам примеривает роль Наполеона. А главное, сами французы сейчас за кого?!

– Вы слишком часто в прошлом показывали переменчивость взглядов, милейший Бао Дай, – сказал месье Морен, чиновник по особым поручениям французского губернатора (сам его превосходительство до беседы с бывшим монархом даже снизойти не захотел), – и древние традиции сейчас не в моде. Зато есть мнение, и в Париже, и здесь, что этой стране для избавления от коммунизма нужна сильная и твердая рука. Так что простите – но, как говорят наши заокеанские союзники, ничего личного, просто бизнес.

То есть генерала Хина в диктаторы – в противовес «американцу» Зьему? А ему, бывшему императору, куда? После так называемого «перемирия» в провинции, вдали от городов и гарнизонов, сайгонская власть чисто номинальная, реально же все контролирует Вьетконг. И нет никаких надежд, что переменится – чиновники и солдаты знают: будешь проявлять административное рвение – убьют; ну а помещики или заигрывают с вьетконговцами, или (что чаще) бегут в Сайгон, бросая имущество и даже не пытаясь ренту получить. Равно как и французы – еще после майских убийств многие коммерсанты и чиновники поспешили семьи во Францию отослать, а теперь и сами если не уехали, то на чемоданах сидят, все дела сворачивая. Французские военные открыто говорят, что «чем скорее мы отсюда уберемся, тем лучше», сытые по горло девятью годами бессмысленной и дорогостоящей войны. У Зьема нет собственной армии, если не считать американцев… и наемную сволочь из Бин Ксуен, которая в последние дни обнаглела настолько, что их отряды уже в Сайгоне среди дня открыто на улицах появляются, не маскируясь, эти скоты всегда готовы продаться любому, кто больше заплатит – а кто здесь может заплатить больше, чем американцы? И если Хин решит стать профранцузским диктатором – то ему, Бао Даю, места нигде нет!

Но во всем этом есть и хорошее. Никто теперь не потребует, чтобы он, по крови (к сожалению) вьетнамец, но по воспитанию истинный француз, и дальше сидел в этом проклятом Сайгоне. Значит, надо скорее собирать вещи! И узнать, когда первый пароход во Францию. Все-таки он, Бао Дай, что-то сумел накопить, бедствовать в Париже не будет. Интересно, найдет ли он там кого-то, кто помнит его по тем, давним, прекрасным годам? Иветта, Козетта, Мариэтта и та блондиночка, как ее звали, Жанетта или Жоржетта, забыл?

Звонок из канцелярии губернатора – все тот же месье Морен.

– Вы слышали новости, месье? Генерал Хин объявил о своей поддержке коммунистов! Так что, ваше величество, Франция снова просит вас оказать ей услугу. Губернатор желает вас видеть через час, для согласования деталей. А затем вы выступите по радио с речью.

Все как в прежние времена – ему, монарху, и прибыть по вызову к французскому представителю! Но выбора нет – иначе никто не позволит из этой страны наконец уехать! Придется ставить условие – речь, ну, может, еще что-то, и «чемодан, пристань, пароход». Эти французы, они даже охрану от моей резиденции сняли – надеюсь, снова пришлют? Франция, милая Франция, на что только я не пойду ради тебя! Все-таки французы – самый приятный народ с самым лучшим порядком: у них можно, раз отдав долг, дальше жить в свое удовольствие (конечно, если у тебя есть деньги). В отличие от коммунистов, у которых вечный бег ради идеи, и американцев, у которых такая же вечная гонка ради «конкурентоспособности».

Что за шум? Камердинер – узнать, что там происходит! Тут двери распахиваются и врывается толпа личностей самого бандитского вида, за которыми важно следует высокий китаец в генеральском мундире. Головорезы из Бин Ксуен. Вы не посмеете, за меня с вас спросит французское правительство!

Его грубо схватили, вывернули карманы, содрали часы, перстень. И поставили на колени перед главарем – двое бандитов рядом, остальные по резиденции рассыпались, набивают мешки. Слышно, как кто-то внизу кричит – наверное, из прислуги.

– Ваше величество, – с издевкой произнес Ле Ван Виен, – простите, у меня заказ на вашу голову, и уплачено долларами. Чтоб вы не путались под ногами у серьезных людей.

Последней мыслью Бао Дая была жалость. К самому себе – а еще, что эта змея Тхи Лан (кто пока еще числится женой) осталась на Севере, а не попала в лапы этим негодяям. Вот бы она испытала сейчас – за все хорошее, что он, ее супруг и повелитель, пережил от нее!

Ле Ван Виен,

генерал-майор национальной армии Вьетнама и глава «армии» Бин Ксуен

Он слегка соврал. Конечно, за смерть бывшего императора ему хорошо заплатили, но было и просто удовольствие увидеть, как этот, недавно напыщенный правитель страны, пресмыкается перед тобой, упрашивая сохранить его никчемную жизнь. Так и войдет в историю – что последний правитель некогда великой династии Нгуен пал от рук членов Бин Ксуен, стоя на коленях перед генералом Ле Ван Виеном и жалобно умоляя о пощаде. Возможно, именно к этому историческому моменту генерал шел так долго – всю свою жизнь…

Трудно было бы найти людей, менее похожих друг на друга, чем Ле Ван Виен и Бао Дай.

Хотя Виен родился и вырос во вполне благополучной по вьетнамским меркам китайской семье среднего класса, в юности он рассорился с родней из-за дележа наследства – и ушел искать счастья самостоятельно. Четырнадцатилетний император Бао Дай вел веселую и увлекательную жизнь в Париже, а в это время двадцатитрехлетний Ле Ван Виен работал в казино, избил хозяина и попал в тюрьму. Из которой, пообщавшись с сидельцами (нередко, такими же бедолагами, как он) вынес убеждение, что честным трудом счастья не найти – если конечно, ты не француз. Бао Дай, соизволив вернуться во Вьетнам, катался на слонах по джунглям – а Ле Ван Виен участвовал в разбое и ограблениях. Его ловили, отправляли в тюрьму, он совершал дерзкие побеги, его снова ловили, он снова бежал…

В иное время он бы так и кончил жизненный путь – уголовным боссом средней руки (все лучше, чем крестьянином, или даже торговцем). Но война открыла новые перспективы. Когда всем было ясно, что японцы проиграли, а Франция, разбитая сначала немцами, а затем сражаясь за Еврорейх, казалась и вовсе немощной – не один Вьетминь поднялся на борьбу против прежних хозяев. Возникало множество самостоятельных отрядов сопротивления, часть из них в итоге присоединилась к Вьетминю, часть исчезла, но некоторые стали самостоятельной силой, имевшей значительное влияние на местах – и в числе последних «армия» Бин Ксуен, которую тогда возглавлял Ба Дуонг, в нее и влилась банда Ле Ван Виена, наряду с многими другими представителями криминала, самыми отчаянными головорезами, не боящимися ничего и никого. Время казалось подходящим, чтобы добиться богатства и власти. Но воевать было приличнее под лозунгом патриотизма – впрочем, французов абсолютно не за что было любить.

Бин Ксуен бродила по лесам, нападая на мелкие отряды японских или французских солдат – однако же излюбленным (и самым «хлебным») делом был простой грабеж французских плантаторов и торговцев. Одно время даже были в союзе с Вьетминем, однако очень скоро разбежались. Коммунисты стремились подмять лесную вольницу под себя, насаждая дисциплину – а еще были слишком чистоплюями, не одобряя бандитские методы Ле Ван Виена и ему подобных. Присылали «политически грамотных товарищей» для ведения коммунистической пропаганды (эти попытки Виен, поднявшийся в иерархии до заместителя командующего, пресекал на корню), затем и вовсе отстранили Ба Дуонга, заменив на своего командира Нгуен Бина. Тут еще и оказалось, что французов рано списывать со счетов, по крайней мере на юге страны. Тогда Виен не придумал ничего лучше, чем тайно связаться с французской разведкой – вовсе не из трусости, а ради собственного интереса (который всегда был для него привлекательнее чужих идей).

Итогом был раскол – когда Виен открыто отказался подчиняться коммунистическому командующему. Часть бойцов ушла к коммунистам, но большинство предпочли вместе с Ле Ван Виеном перейти на службу к французам. Те за предательство наградили Виена званием полковника, а его «армия» была формально зачислена в состав войск «Государства Вьетнам», хотя на деле осталась фактически независимой организацией наемников, которая стала предлагать свои услуги всем заинтересованным лицам. Политическая обстановка на Юге тогда была довольно пестрой, кроме французов, Вьетконга и Бин Ксуен существовали еще враждебные Вьетминю и союзные французам, но боровшиеся друг с другом военизированные секты Као Дай и Хоа Хао, а также множество мелких самостоятельных банд. Французы вынуждены были мириться с такими «союзниками», так как собственных сил для войны у них постоянно не хватало. А Бин Ксуен, формально служа главе государства Бао Даю, по очереди сдавала своих бойцов в наем то Као Дай, то Хоа Хао, то еще кому-нибудь, не брезгуя и выполнением «заказов» частных лиц. Да и Бао Даю с французами наемники служили отнюдь не за красивые слова. Деньги (как за выполнение «работы», так и от банальных грабежей) теперь текли к Ле Ван Виену рекой, а он не проматывал их на слонов и любовниц, как иные коронованные идиоты, а расчетливо вкладывал в прибыльный бизнес, как легальный, так и нелегальный. Скоро он стал одним из богатейших людей Индокитая, хотя точных размеров его состояния не знал никто, кроме него самого. Ему принадлежала сеть казино, отель, несколько шахт во вьетнамских горах, Бин Ксуен «крышевала» для него сеть вьетнамских борделей, он контролировал торговлю наркотиками не только в Южном Вьетнаме, но даже наладил связи с Францией – через представителей корсиканского криминала.

В прошлом году сам глава государства Бао Дай пожаловал Виену звание генерал-майора – «за заслуги перед страной». Виен не обманывался, зная, что в душе потомок Нгуенов презирает его, как безродного выскочку со дна общества, поднявшегося на делах, о которых не говорят вслух. Но и генерал точно так же презирал этого напыщенного болвана, ничего за свою жизнь не добившегося, у которого не было ничего своего, а лишь доставшееся от предков по праву рождения – и все это он бездарно проматывал на увеселения. Эх, будь он, Ле Ван Виен, на его месте… Как бы он развернулся, распоряжаясь не бандой, а целой страной!

Однако же положение в Южном Вьетнаме все ухудшалось, и это беспокоило. Если и здесь будет как на Севере, французы уйдут, коммунисты станут на их место – тогда придется проститься со всем честно нажитым, всеми этими казино, отелями, борделями, шахтами… да и самому Виену надо будет бежать, очень уж плохую славу оставила о себе его «армия». Конечно, у него были припасены на такой случай и золото, и наличные (доллары, а не местные бумажки), хватит, чтобы жить безбедно в Европе или США – но развернуться по-крупному там ему не дадут, все значительные места (и бизнес) давно поделены между такими акулами, что чужака сожрут не подавившись. Одна надежда была – что вместо французов во Вьетнам войдут американцы, и Ле Ван Виен старательно налаживал с ними связи – не жалея денег, чтобы показать свою полезность и вес большим людям из-за океана.

И вот – они, наконец, решились. Американский ставленник Нго Динь Зьем сверг это ничтожество Бао Дая и объявил себя президентом, американские морпехи высаживаются в Сайгоне. Одновременно настал и его, Ле Ван Виена, звездный час – президент обратился к нему за помощью в «деликатном деле» – собственно, ликвидации бывшего главы государства – дабы не путался под ногами, а то французы еще могут его как-то использовать против американцев и Зьема…

Это вполне отвечало интересам Виена, однако глупо было не воспользоваться открывшимися возможностями по полной. Зная, что сейчас президент Зьем находится в конфронтации как с командованием национальной армией «Государства Вьетнам», так и с министром внутренних дел, Виен внаглую потребовал этот министерский пост для себя. Зьем согласился, более того, сам попросил, чтобы Бин Ксуен взяла на себя обязанности полиции в Сайгоне – а то нет доверия к настоящим полицейским, подчинявшимся прежнему министру. Полицейские участки надо блокировать, а в городе желательно устроить небольшой антифранцузский погром. Пора показать им, что теперь во Вьетнаме будут править вьетнамцы! Американцы совершенно не против. Только укажите своим людям, что американские граждане и их собственность абсолютно неприкосновенны – и никаких эксцессов, иначе будет строго спрошено и с виновных, и персонально с вас. Также не стоит трогать вьетнамцев (даже тех, кто числится у французов в друзьях) – народ должен видеть в вас защитников верноподданных граждан, а не каких-то бандитов. И не надо входить в католические храмы – даже если там укроется кто-то из французов, разберемся с ними после.

Что ж – если даже кто-то и укроется, имущество ведь он туда с собой не возьмет? И надо распорядиться, чтобы француженок, которые потоварнее, приходовали в целости – европейские женщины (включая малолеток) в борделях (принадлежащих Виену) пользуются спросом. Даже забавно – отпетые бандиты в роли сайгонской полиции и погромщиков одновременно. Несчастные французики будут вопить: «Полиция! На помощь!» – и услышат в ответ: «А мы и есть полиция!» И никто не помешает – ведь отряды Бин Ксуен, формально числясь в составе французской армии, сейчас составляют подавляющее большинство сайгонского гарнизона.

Виен не глядя протянул руку – и вышколенный адъютант вложил в нее меч. Катана, взятая у японского офицера – не новодел, «син-гунто», а, как сказал бывший владелец (перед тем, как этот же клинок отсек ему голову), древней работы, семнадцатый век. Может, этот славный меч когда-то знал великие сражения, но попав к Виену, служил лишь как орудие палача. Заказчик говорил о «голове» жертвы в фигуральном смысле – но глава Бин Ксуен исполнит заказ буквально, предъявив доказательство исполненной работы. Жаль, что нет фотографа, запечатлеть исторический момент – все ж не каждый день казнят последнего представителя многовековой императорской династии!

Императоришка Бао Дай стал первой жертвой сегодняшнего дня. Но далеко не последней. А потом… Кто знает, может быть, и президент Зьем разонравится американцам, и они сочтут более удобным для своих целей президента Ле Ван Виена…

Карикатуры Кукрыниксов в газете «Правда», 16 ноября 1953 г.

После перепечатаны многими иностранными газетами, прежде всего соцстран

«Новый независимый правитель Вьетнама».

Дядя Сэм, протянув руки через весь Тихий океан, сажает Нго Динь Зьема (в виде марионетки на веревочках) на трон с надписью «Южный Вьетнам», стоящий на пятачке земли, на который со всех сторон нацелены штыки с надписями «ДРВ».

«Вьетнамская свобода по-американски».

Нго Динь Зьем, стоя на трибуне у микрофона, объявляет: «Теперь Вьетнам – свободная и независимая страна!» Перед трибуной горой лежат трупы и бегают бандиты с надписями «Бин Ксуен» на одежде. А за трибуной стоят американские солдаты, охраняя правителя от народа.

«Новый глава Вьетнамской полиции».

Ле Ван Виен – рожа откровенно бандитская, из-под расстегнутого генеральского мундира видны татуировки – стоит, опираясь на окровавленную катану, и объявляет: «Теперь я охраняю порядок в Сайгоне». Вокруг картина погрома, горят дома, улыбающиеся бандиты тащат награбленное, убивают людей, насилуют женщин. На заднем плане американские военные, с удовлетворением наблюдают за происходящим.

Остров Хайнань, 250 км от побережья Вьетнама. 16 ноября 1953 г.

Это райское место война обходила стороной прежде.

Когда-то Хайнань считался в Императорском Китае местом ссылки. Но затем заметили, что у сосланных сюда поправляется здоровье. Благоприятный климат, особенно зимой – дождей нет, жары тоже, однако температура не опускается ниже плюс двадцати. В иной истории через полвека это место стало бы курортом, где нередкими гостями будут россияне – белый песок пляжей и средоточие нетрадиционной медицины. А еще в скалах на юго-западе будет база атомных лодок китайского ВМФ – огромные искусственные пещеры, где у подземных причалов стоят атомарины. В этом же времени история сделала поворот.

Раз в месяц, иногда реже, иногда чаще, мимо острова проходили караваны судов под красными флагами, в сопровождении военных кораблей – советские конвои в Хайфон и обратно на север. Причем если с грузами во Вьетнам транспорта всегда шли открытым морем, то возвращаясь во Владивосток или Порт-Артур случалось, что огибали остров севера, через пролив Цюнджоу, отделяющий Хайнань от материка – чтобы зайти в Хайкоу, столицу провинции, расположенную на северном побережье, и взять там груз свежих тропических фруктов; с 1950 года в этом городе даже было открыто консульство СССР, хотя гоминьдановский Китай и Советский Союз находились фактически в состоянии необъявленной войны. Но властям провинции Хайнань, номинально признающим над собой верховную власть шанхайского правительства, столь выгодные торговые отношения были важнее, чем далекий фронт в долине Янцзы.

Так было и в этот день – сначала в порт Хайкоу вошли два больших парохода, в то время как еще с десяток транспортов ждали снаружи, готовясь к проходу через узкий и мелководный пролив. На рейде бросил якорь крейсер «Адмирал Макаров», рядом были видны три эсминца. На пирсе уже ждали товарищи из консульства, как тоже бывало не раз. Вот только сегодня, когда пароходы «Сучан» и «Товарищ Тряпицын» пришвартовались, с них стремительно высадилась на берег советская морская пехота – через четверть часа порт, а меньше чем через час весь город Хайкоу были под полным контролем, любое сопротивление подавлялось быстро и решительно. И встали к причалам транспорта второго эшелона, выгружая технику – танки, бронетранспортеры, автомобили, – а также дивизию Народной армии Вьетнама, принятую в Хайфоне. В эти же часы на пляжи южного побережья возле города Санья, второго по величине на острове, высаживалась еще одна дивизия вьетнамцев.

Хотя население острова уже тогда достигало почти миллиона человек, там не было боеспособной группировки армии Гоминьдана, а тем более вооруженных сил США. Войска провинции Хайнань, в отличие от континентального Китая, где никогда не прекращались конфликты и даже войнушки местных «генералов» между собой, не имели даже такого боевого опыта и больше были похожи на полицейскую стражу. Так что сколько-то значительных боевых действий на острове не было. Впрочем, для подавляющего большинства местного населения ничего не изменилось, даже прежние чиновники в уездах первое время оставались на своих местах.

По какому праву СССР совершил наглую агрессию? А по какому праву гоминьдановцы полгода назад вторглись во Вьетнам и дотла сожгли город Лангшон – а недавно попробовали еще раз? Вот мы и пришли за уплатой по счету. И кстати, не подскажете, что американские войска делают в Сайгоне? Они там по приглашению Зьема – ну так и мы на Хайнане с согласия товарища Ван Мина, который сидит в Пекине и является, по мнению СССР, единственной законной властью Китая. Он уступил нам эту территорию – а мнение гоминьдановцев нас не интересует!

И пока шло обсуждение в ООН, СССР при активном участии Народного Вьетнама укреплялся на Хайнане. Первый советский авиаполк перелетел на аэродром возле Хайкоу уже на третий день. И строились еще аэродромы, оборудовались береговые и зенитные батареи. Через месяц на острове находилась уже пятидесятитысячная советско-вьетнамская армия, с авиацией, ПВО и передовыми базами флота.

СССР готовился к грядущей войне, американской агрессии во Вьетнаме, которая в этой реальности должна была разразиться на одиннадцать лет раньше. И был готов не дать в обиду своих друзей.

«Милитари обсервер»

Вашингтон

Можем ли мы выиграть у русских войну?

Обратимся к беспристрастной статистике – которая, в отличие от субъективных экспертных мнений, не может соврать. В минувшую Великую войну на европейском театре русские сражались против немцев и их союзников по Еврорейху на протяжении почти трех лет, с 22 июня 1941 года по 9 мая 1944-го. Согласно советским же официальным данным, безвозвратные потери армии и флота СССР составили около девяти миллионов человек (убитыми, умершими от ран, взятыми в плен, искалеченными – без учета раненых, вернувшихся в строй). За это же время им удалось нанести войскам Еврорейха аналогичные потери, составившие чуть больше десяти миллионов человек. Итого обобщенный коэффициент эффективности составляет приблизительно 10:9:3, равно 0,37.

В то же время войска США (и Великобритании, если быть абсолютно корректным – но добавка совсем невелика) за время европейской кампании (от Гаврского десанта в феврале 1944-го до капитуляции Еврорейха) убили и взяли в плен два миллиона солдат противника, при собственных потерях (в высаженной на континент группировке) меньше ста тысяч человек, но примем сто для ровного счета. И это всего за три месяца – то есть четверть года. Итого коэффициент эффективности, по той же формуле, 2:0,1:0,25, равно 80. То есть Армия США воевала более чем в двести раз эффективнее, чем Советская армия – хотя волею случая ей не досталось громких побед. Просто потому, что русские успели к столу раньше – а мы слишком долго готовились, чтобы прийти во всеоружии.

К сожалению, не представляется возможным сделать столь же корректный анализ Тихоокеанской кампании. Поскольку боевые действия там носили крайне фрагментарный, очаговый характер – и выделить из трех с половиной лет формальной длительности войны период собственно боевых действий будет затруднительно. Однако если взять по наиболее характерным эпизодам, например взятию Окинавы, где Армия США уничтожила и взяла в плен стотысячную японскую армию, ценой потерь в три тысячи человек, и за четыре месяца, с мая по сентябрь 1945 года – то получим коэффициент 100:3:0,33=99, что косвенно подтверждает оценку для Европы. Исходя из сказанного, следует признать, что именно вооруженные силы США являются на сегодняшний день самой эффективной и смертоносной военной машиной. И вполне в состоянии обеспечить государственные интересы нашей страны по всему миру!

Да, СССР имеет некоторое превосходство в сухопутных силах – в численности, в качестве вооружения и техники. Но вспомним, что точно так же было у Германии в 1939 году – и насколько ей это в итоге помогло? В то же время у нашей страны бесспорный перевес по авиации, флоту, службам транспорта и тыла. Последнее особенно важно – в свете того, что решающим фактором поражения Германии была ошибка Гитлера, недооценившего фактор русских просторов, бездорожья и климата – и самая лучшая ударная группировка вермахта, загнанная зимой под Сталинград, лишившись снабжения, превратилась в беспомощную толпу, которую «генерал Мороз» убивал вернее, чем русские пули. Также у Советов хороший человеческий материал – сочетающий азиатское упорство и презрение к смерти с европейским умением использовать боевую технику (чего не хватало японцам). Но это преимущество русских проявляется лишь в битвах на их территории, – и Гитлер совершил большую ошибку, войдя туда, да еще с идеей войны на истребление. Будущая война «свободного мира» с СССР станет совсем иной.

Очень жаль, что нам не удалось в кризис пятидесятого года увидеть в Китае прямое столкновение на поле боя двух полководцев – великого Макартура, с отличием закончившего Вест-Пойнт, и Жукова, имевшего военное образование унтер-офицера Первой мировой войны и большевистские «командирские курсы». Если бы против советско-китайской орды Жукова сражался не ограниченный «экспедиционный корпус» в составе четырех дивизий, а Армия США, численностью хотя бы как в Европе, – не подлежит сомнению, что дутый авторитет советского «маршала Победы» был бы развенчан, а мы бы сейчас видели свободный, демократический Китай, включающий в себя и Маньчжурию, и Монголию. Однако мы можем это осуществить в Европе – и номинальная численность красного блока не играет роли. Вряд ли немцы, итальянцы, венгры, румыны, поляки, чехи, австрийцы станут сражаться за коммунистическую идею с таким же упорством, как русские под Сталинградом – гораздо более вероятным кажется, что при первой же возможности они перейдут на сторону «свободного мира». И нашей освободительной армии совершенно необязательно входить глубоко на русскую территорию – ну может быть, за исключением окраин, исторически тяготеющих к Европе, как Прибалтика и западные области Украины. А дальше все решат бомбардировки, неограниченная воздушная война, подобно той, что испытали Япония и Германия – в завершение которой русские сами сбросят свое коммунистическое правительство, «долой войну», как это было у них же в семнадцатом году. После чего нам останется лишь помочь прогрессивным силам русского народа построить свободное, демократическое государство.

«Третья мировая война. Выпуск 9».

«Кольер уикли» (фантазия)

Армии «свободного мира» шли на восток.

Позади оставалась сожженная Европа. Французам, немцам, итальянцам, полякам, венграм, чехам пришлось дорого платить за свое подчинение русским коммунистам или недостаточную решимость в борьбе с ними. Свободный мир понес слишком большие потери и уже не мог позволить роскошь тратить жизни своих граждан за освобождение Парижа, Вены, Праги, Варшавы, Рима, не говоря уже о тысячах более мелких городов – а потому при обнаружении очередного узла сопротивления войск красного блока его не штурмовали, а превращали в пепел атомными ударами. Советы пытались отвечать, и иногда даже успешно. Но здесь сказывалось промышленное превосходство западного мира – который мог на каждый советский самолет, танк, корабль выставить пять, десять, двадцать, на каждый выпущенный снаряд отвечать сотней, на каждую атомную бомбу сбрасывать пятьдесят своих. Русские войска оборонялись с фанатичным упорством – но Бомбам было все равно. Былое превосходство советского блока развеялось как дым, лучшие советские дивизии были уничтожены, а бывшие солдаты «народных» армий ГДР, Польши, Италии и прочих русских сателлитов сейчас шли в первых рядах войск освобождения, желая искупить позор прежней службы коммунистам.

Это далось свободному миру дорогой ценой. Был полностью разрушен Нью-Йорк, превращенный в радиоактивную пустошь, по которой после прокатилось искусственное цунами, – а также Филадельфия, Бостон, Балтимор, Норфолк. Русские «моржихи», способные выпускать самолеты-снаряды, практически не перехватываемые ПВО, стали страшной угрозой – усугубленной тем, что их экипажи укомплектовывались коммунистическими фанатиками, которые даже при гибели субмарины успевали привести в действие систему взрыва реактора, после чего возникало цунами, уничтожающее противолодочную эскадру, а затем еще и обрушивающееся на побережье. К счастью, «моржих» было мало, и строить новые СССР не мог – поскольку все русские центры судостроения, как Ленинград, Молотовск, Николаев, были выведены из строя в начале войны. Когда последняя «моржиха» была потоплена, от прежних флотов и Запада, и советского блока остались жалкие ошметки, – но США в большей степени сохранили свое кораблестроение и могли быстро восполнить потери. И когда свободный мир вернул свое господство над Атлантикой и промышленность Среднего Запада США (почти не пострадавшая, в отличие от Восточного побережья) в полную мощность заработала на победу – стало ясно, что коммунисты проиграли.

«Спиритический сеанс».

Карикатура Кукрыниксов в «Правде» 17 ноября 1953-го, перепечатана в иностранной прессе

Сидящие за круглым столом американские журналисты держатся за руки. Над столом висит дух Геббельса (нижняя половина тела в виде дыма), пишущий, что-то на листке, на котором виден заголовок «Кольер уикли».

Мэтью Риджуэй,

четырехзвездочный генерал Армии США.

«Индокитайская авантюра», глава из мемуаров, изд. 1956 г., перевод с СССР 1961 г. (альт-ист.)

Еще древнекитайские мудрецы говорили: «Когда политика управляет войной, жди беды». К сожалению, это оказалось полностью справедливым для моей страны в середине двадцатого века!

Бесспорный факт, что после завершения второй Великой войны вооруженные силы надо было сокращать – даже столь богатая держава, как США, не может себе позволить держать под ружьем столько народа в мирное время. Но то, как это было сделано, послужило причиной для огромных последующих проблем. «Мы больше не пошлем американских парней, наших избирателей, в грязные окопы – на то есть наши союзники, которым мы заплатим и будем поддерживать высокотехнологичными силами, как авиация и флот» – эта идея стала основной в американском военном строительстве в первое послевоенное десятилетие. Однако уже китайские события 1950 года показали порочность такого подхода, – а Вьетнам продемонстрировал это так, что самым популистским «миротворцам» нечего было возразить.

В период с 1945 по 1953 год ВВС США подверглись некоторому сокращению – но по причине перехода на новую реактивную технику, финансовые расходы на этот вид вооруженных сил даже увеличились. Расходы на ВМС также практически остались на прежнем уровне, хотя какое-то количество кораблей было выведено в резерв или продано союзникам. Корпус морской пехоты не подвергся каким-либо сокращениям вообще, даже чисто физически составляя те же двадцать дивизий, а также авиацию, штабы и тыловые части (всего общей численностью чуть меньше полумиллиона человек). Таким образом, свыше девяноста процентов послевоенного сокращения пришлось на сухопутные войска, объясняя тем, что этот вид наиболее затратен по людским ресурсам, и в наименьшей степени покрыл себя славой во время Великой войны – отчасти эти мнения были оправданы, но всему же есть предел!

Которого не видели политики. К сожалению, даже первая, а особенно вторая Великие войны имели последствием нашествие в наши высокие штабы «гражданских генералов» – политиков, надевших погоны, но сохранивших прежнее мышление. Именно эти политики, а не профессиональные военные, придумали, что достаточно держать напуганный мир под контролем применения нами атомного оружия, а сухопутной армии останется лишь оккупировать территорию капитулировавшего противника. Они совершенно не понимали, что настоящей победы можно достичь только путем разгрома вооруженных сил врага, ну а массовое уничтожение индустриальных ресурсов бомбардировками – лишь одно из средств, которое может и не подавить, а усилить волю противника к сопротивлению. Это осталось незамеченным в 1945 году при капитуляции Японии, принужденной к этому не только нашими бомбежками, но и гибелью своей армии на континенте и флота в Японском море (вторая Цусима), однако политики тогда предпочли этот советский вклад в нашу общую победу не заметить. И Китай 1950 года, при всей унизительности для США, остался все же частным случаем где-то там, на краю земли. Понадобился Вьетнам, чтобы в Вашингтоне поняли – без крепкой и надежной армии воевать нельзя!

Осень 1953 года было временем, когда Франция собиралась уйти из Индокитая, окончательно сдав его коммунистам. Что было категорически не в интересах США, поскольку могло оказать крайне опасное влияние на соседние страны («принцип домино»), и в этом отношении решение о нашем вмешательстве было правильным. Но присутствовало также «нашей армии и нашей стране необходима маленькая победная война для повышения уверенности в себе и тренировки перед тем, как будем ставить русских на место». Французы не смогли справиться за девять лет, получив из Вьетнама без малого двести тысяч гробов, – но США намного сильнее Франции, а потому никто не сомневался в нашей победе. Доходило до того, что любой, кто смел бы приводить даже самые осторожные возражения, рисковал навесить на себя ярлык «сочувствующего коммунистам» – а Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности в 1953 году еще работала и могла легко сломать любую карьеру.

А ведь мы отлично знали, что такое Вьетнам! Поскольку наш Инженерный корпус еще с 1948 года занимался тыловым обеспечением экспедиционной армии французов, а Медицинский корпус работал там, пользуясь правами «нейтралитета», иногда даже на территории, контролируемой Вьетконгом. Климат, санитарно-эпидемиологическая обстановка, дорожная сеть, линии связи, аэродромы, мосты, гавани, склады – самая подробная информация была предоставлена мне в сводном докладе. И самые простые расчеты были неутешительны – все вышеперечисленное наличествовало на уровне, совершенно недостаточном для действий даже той группировки наших войск, которые мы планировали высадить первым эшелоном. «Что же там делали наши инженеры девять лет?» – ответ: обеспечивали французов. У которых было гораздо меньше техники – и большую часть боевых машин составляли легкие «стюарты», АМХ-13 и бронетранспортеры. А ведь у нас был опыт Японии, где в группировке нашей оккупационной армии пришлось ставить на консервацию все средние танки, так как при движении по японским дорогам они массово ломали мосты – двадцатитонные «шерманы», а не сорокатонные «паттоны». И опыт пятидесятого года, когда те же «паттоны» показали свое полное несоответствие китайским дорогам. Во Вьетнаме же, как достоверно известно, дороги с твердым покрытием составляют мизерную величину, зато наличествует такое природное явление, как сезон дождей – что наряду с мостами поднимает проблему сохранности дорожного полотна при интенсивном грузообороте (какой необходим высокомеханизированной Армии США для ведения боевых действий). Я читал мемуары немецких военачальников, жалующихся на то, что «германские танки осенью сорок первого под Москвой вязли на так называемых русских автострадах». Могу заверить, что обычная дорога во Вьетнаме во время дождей – это еще более убогая картина: подобие канавы, заполненной жижей, в которой человек тонет по пояс, а танк или грузовик по днище, и попробуйте представить движение колонны снабжения по такой «дороге», даже без всякого воздействия противника!

При том что местность, рисовые поля и джунгли представляла собой идеальное поле для партизанской войны. Которую Вьетконг вел против французов уже девять лет, накопив огромный опыт. И наше техническое превосходство никак бы не помогло – тут можно вспомнить Окинаву, когда японцы, загнанные в такие же джунгли в восточной части этого совсем небольшого острова, лишенные какой-либо поддержки извне, сдались только после капитуляции самой Японии, хотя им на головы было сброшено бомб и напалма, как на десяток японских городов. Мы знали, что на территории, контролируемой Вьетконгом, французы могли безопасно передвигаться не менее чем ротой при наличии бронетехники. Нам пришлось бы так же охранять каждую дорожно-ремонтную команду, каждую санитарную автомашину или караван снабжения, и даже каждого телефониста – что вызвало бы совершенно дикий расход людского ресурса, раздергивание полков и дивизий на мелкие подразделения. «Половина армии сидит по укрепленным фортам, вторая половина геройски проталкивает им конвои снабжения, в то время как партизаны всецело господствуют на всей территории» – так было у французов, особенно под конец войны, именно это ждало нас. И наша воздушная мощь не помогла бы – поскольку аэродромы во Вьетнаме, в подавляющем большинстве не имея бетонных полос, в сезон дождей мало отличимы от дорог и даже в сухой сезон непригодны для современных реактивных самолетов (которых у французов во Вьетнаме не было). По правильной стратегии, до начала войны мы бы остро нуждались в нескольких годах мира, чтобы успеть в спокойной обстановке создать и обучить местную армию, а особенно построить необходимую инфраструктуру. Но у нас не было этих мирных лет![40]

Как только поступил полный отчет об Индокитае, я, не теряя времени, передал его по инстанции, и он попал к президенту Эйзенхауэру. Я полагал, что для человека с его военным опытом картина немедленно прояснится. Но неожиданно для меня (и к моему великому сожалению) он поддержал точку зрения сторонников военной операции. В личном разговоре со мной президент сказал, что прекрасно видит все угрозы, которые нам несет эта война, но невмешательство представляет для нас еще большую угрозу. Единственным результатом нашей беседы было решение в большей степени привлечь к этой военной кампании наших союзников по Союзу южных морей (напомню, что кроме нас туда входили Австралия, Новая Зеландия, Филиппины, Таиланд и, на правах наблюдателя, Япония). Однако на тот момент эти союзники сами не располагали значительными сухопутными войсками – и, что немаловажно, видели отводимую им роль. В итоге австралийцы соглашались предоставить три дивизии не ранее чем через четыре месяца, новозеландцы лишь одну дивизию в тот же срок – причем снабжение этого контингента за счет нашей казны. У Японии на тот момент не было ничего, кроме символических полицейских сил, и план разрешить самураям иметь армию (но не авиацию и флот!) в качестве «карательного азиатского корпуса», воюющего за наш интерес, предстояло еще реализовать. Таиландская армия, разбитая в Лаосе, не была способна ни к каким наступательным действиям. Единственным светлым пятном были Филиппины, готовые дать нам шесть дивизий в месячный срок – однако качество этого контингента, его выучка и вооружение, были совершенно неудовлетворительными по нашим стандартам. Что до войск собственно Южного Вьетнама, то единственной реальной силой, подчиняющейся президенту Зьему, были банды Бин Ксуен, способные поддержать порядок в Сайгоне и окрестностях, но малопригодные для регулярных военных действий.

Я должен был поступить как подобает солдату – выполнить приказ, сделав все от меня зависящее, чтобы наши вооруженные силы были наилучшим образом подготовлены к этой войне. К сожалению, все, о чем я предупреждал президента, сбылось – вместо легкой победы нас ждала затяжная изнурительная война, весьма негативно сказавшаяся на роли и положении США в мире. И самое печальное, что этот исход можно было предвидеть, мы наступили во Вьетнаме на те же грабли, что до нас французы, но самонадеянно решили, что нам больше повезет. Проигнорировав то, что я изложил в докладе президенту еще до начала вьетнамской авантюры.

Анна Лазарева

В Москву прилетел Джек Райан – в ранге специального посланника Правительства США. Требует встречи для срочных переговоров.

– Опять «кемску волость» будет просить, – изрек Пономаренко. – В прошлый раз – «дверь в будущее» под международный контроль, в этот, к гадалке не ходи, «убирайтесь с Хайнаня, а лучше и из Вьетнама». Иначе великие и могучие США проявят неудовольствие – которое нам глубоко безразлично. Аня, может, ты с ним разговор и проведешь, выпроводишь, а после доложишь? Ранг твой вполне позволяет – да и тебе опыт. А у меня других срочных дел полно!

Пономаренко можно понять. С 1 ноября он официально занимает пост Предсовмина – а товарищ Сталин как-то незаметно перекладывает на него все больше и больше, сам переключившись исключительно на идеологию. Однако, по слухам, регулярно вызывает к себе Пантелеймона Кондратьевича и за закрытыми дверями производит «разбор полетов» – так ли это, и о чем вожди беседуют наедине, не знаю ни я, ни члены Совета Труда и Обороны (председательство в котором Сталин оставил себе, вместе с должностью генсека). Ну а Пономаренко похоже, решил и мне такой же «экзамен» учинить.

– Вперед, Анка. Тем более ты с этим Райаном уже девять лет как знакома. И твой чин для него не секрет.

Что ж, постараюсь доверие оправдать. Кстати, статус «специального посланника» подразумевает не официальные переговоры, а кулуарное «предложение, от которого нельзя отказаться». Знаю, что в том будущем было, когда даже не США – Англия от нашей страны требовала, по какому-то спорному вопросу, «ах, ваша Конституция не дозволяет – так измените ее». Но Советский Союз сейчас куда весомее в мире будет, и товарищ Сталин – не Ельцин. Войной нам сейчас угрожать бесполезно – да и не замечено, чтобы США всерьез готовились воевать в Европе, хотя все европейские газеты уже на визг изошли, сравнивая Париж с Сараево 1914 года. Франция на грани гражданской войны – кажется, де Голлю удержаться все же удалось, вопрос – надолго ли? Если за французскими ультралевыми и правда стояло ЦРУ – то они не отступятся, попробуют снова устроить «день Шакала». Надеемся, что Генерал не дурак и ворон ловить не будет. Конечно, французский узелок выходит непростой – там и «ФКП под запрет», и свара между коммунистами и новоявленными «ультра», и раскол в самой французской верхушке, и атомная бомба, которую сейчас извлекают со дня Сены, и Индокитай, а теперь еще и Алжир начинает бурлить – но в этой игре мы с американцами, пожалуй, на равных. И уж точно в уступках с их стороны не нуждаемся!

Санкциями нам угрожать – смешно. В отличие от РФ двадцать первого века, СССР (вместе с соцлагерем, куда входят ГДР и Италия) от импортных товаров и технологий практически не зависит. А наша торговля с США сейчас вообще на микроскопическом уровне. Есть, правда, некоторые дела через подставные фирмы, формально никакого отношения к Советскому Союзу не имеющие, – но это отдельная тема.

Опять будут требовать репараций с ГДР и Италии? Так как было сказано, что «плату за все у нас разрушенное получает СССР, как наиболее пострадавшая сторона, – и лишь когда будет выплачена последняя копейка, тогда удовлетворим и ваши требования». В результате с бедных германцев и римлян уже требуют астрономическую сумму, с учетом инфляции, и еще проценты – да еще вспоминают, что Германия и за Первую мировую долг не выплатила, а по нему тоже проценты идут. Так знаю, что Сталин немецких товарищей успокоил – «этим вы платить ничего не будете. Поскольку мы этого не хотим». А проценты господа капиталисты пусть начисляют – мечтать не вредно!

Что там еще в мире творится? В Китае продолжается вялотекущая война, фронт по Янцзы, которая разлилась и представляет серьезное препятствие для слабооснащенной армии, каковой являются обе стороны – Советская армия бы справилась, но, на счастье Чан Кайши, наших там нет. На лаосской границе таиландские войска окончательно разбиты и сброшены в Меконг. В Камбодже творятся жуткие вещи, совсем как в той истории, Пол Пот ударными темпами строит свой муравьиный лжекоммунизм – единственно, что из Пномпеня жителей не выгоняют, там Сианук сидит, формальный правитель, и иностранные журналисты бывают, а в провинции, по нашей информации, такой же ад. Кому повезло, успел убежать за Меконг, где «наши» коммунисты из Кхмер Иссарак в джунглях окопались, одолеть их у полпотовцев не выходит, но и нашим без помощи извне свою страну не освободить. И самое горячее место сейчас в мире – Вьетнам.

По поводу убийства бывшего императора Бао Дая (никто не сомневается, по чьему приказу это сделано), товарищ Хо Ши Мин уже выступил с обличительной речью и выразил сочувствие родным и близким «гражданина Винь Тхюи» (политика, однако, – был покойник личностью совершенно никчемной и помер бесславно, но отчего бы не использовать его смерть в своих интересах). «Дедушка Хо» даже пригласил родню бывшего императора укрыться под народной защитой, на Севере (на правах простых граждан, конечно), – а то ведь на Юге и их могут тоже. Причем семья императора после этого действительно рванула в народный Вьетнам! Некоторые его родные так там и оставались после разделения страны, как его жена Тхи Лан, детей же он успел отправить во Францию, – но те, кто волею случая оказался на Юге, поспешили в Ханой: его мать, какие-то двоюродные и троюродные и даже некая Монг Диап – сайгонская танцовщица, с которой он недавно завел роман и якобы обещал сделать младшей женой. Все напугались расправы – поскольку убийством Бао Дая не ограничилось. «Президент Вьетнама» Зьем додумался до того, что зачислил всю наемную банду Бин Ксуен в ряды сайгонской полиции, а те, показав свою бандитскую натуру, тотчас принялись грабить и убивать французов, которые еще оставались в городе. Погибло больше тысячи человек, причем мужчин, стариков и детей убивали всех, а женщин, кто помоложе и посимпатичнее, гнали во вьетнамские бордели. И все творилось при полном молчании Запада (простите, американцев) – это я уже картины из иной истории вспоминаю, проклятые девяностые, что с русскими на окраинах делали – ненавижу, твари, любого, кто за «перестройку», лично убью!

Но «президент» Зьем реально управляет только Сайгоном и ближней округой. Три четверти Южного Вьетнама под контролем Вьетконга, и там все в порядке. А на остальной территории ЮВ власть захватил генерал Нгуен Ван Хин, который вдруг объявил о своей поддержке социалистического Вьетнама и о том, что он только взял на себя обязанность поддерживать порядок до прихода северовьетнамской армии и установления там законной власти ДРВ. И действительно, французов там не обижают (у Хина самого жена-француженка, и он бывший офицер французской армии), хотя никто им уже не подчиняется. И друг с другом не воюют – и потому что Зьема считают врагом общим, и оттого, что французы сейчас больше всего хотят из Вьетнама уйти.

Что под вопросом. Поскольку самый крупный и лучший порт Южного Вьетнама – это Сайгон, а там окопался Зьем, который при поддержке американцев разоружил и интернировал остававшиеся там французские части – было их там немного, в основном тыловые. Теоретически, французы еще могут стянуть к Сайгону все, что у них осталось (чему ни Хин, ни вьетконговцы препятствовать не станут), – но там уже успела высадиться американская морская пехота, а Парижу война с США точно не нужна. Оборонительный союз южных морей (аналог блока СЕАТО иной истории) в составе США, Австралии, Новой Зеландии, Филиппин и Таиланда существует с пятьдесят первого года, сейчас ожидается, туда срочно примут Южный Вьетнам (режим Зьема). Ну, флаг вам в руки – мы помним, чем для вас кончилась вьетнамская война в той истории, ну а сейчас расклад куда более благоприятный для нас и товарища Хо Ши Мина и заметно худший для вас.

Так чем же ты собираешься нам грозить, господин Райан? Который вовсе не похож на тупого шантажиста – а в самом деле первоклассный переговорщик и аналитик (раз при четырех президентах остаешься «в обойме»)? У меня было даже любопытство, ну, что этот мистер хочет нам предложить?

Протокольные вопросы опустим. И вот, помещение в Кремле, мы наедине (и еще скрытый магнитофон, от нашей Службы, для фиксации всего сказанного). Голливудская улыбка (оскал), дежурные слова любезности.

– Миссис Лазарева, вы, как всегда, неотразимы. Вам очень идет это платье и украшения.

Вы за этим через океан летели, Джек Райан, чтобы это мне сказать? Есть такое, форму или строгий костюм не надеваю даже на официальных мероприятиях. Ну и дополнения в стиль – скромная брошка с камешком, и заколки в прическе, золингеновские булавки-кинжальчики, подарок герра Рудински, я в них заказала тоже камешки вставить, чтобы смотрелось как украшения, а не оружие, что во Львове мне жизнь спасло. Дежурно улыбаюсь – конечно, внутренне мне приятно, но не показывать же это врагу. Ваш комплимент принят, мистер, – дальше что? Что-то он держится неестественно спокойно – как игрок, у которого козыри на руках. Будет блефовать?

И тут он сказал по-русски (ну, это не удивительно – известно, что язык он знает) слова, которые я меньше всего от него ожидала:

– Перестройка. Горбачев.

И замолк, следя за моей реакцией.

А у меня в голове сразу – как в рассказе Соболева про корабельного электрика: «Это к каким проводам замкнуло?» Стоп, не паниковать! Утечку информации из ордена «Рассвета» отметаем сразу. По той причине, что всех посвященных отбирали по принципу: о ком из той истории известно, что они не предадут. Ну а все исполнители и руководители среднего звена, среди которых могли затесаться «пеньковские» – не знали истины. Значит, еще один контакт? У американцев?! Какого уровня, что ему известно? Самое худшее – если и в самом деле «Вирджиния» провалилась на семьдесят лет назад, «Воронежу» в противовес. Нет – мы бы о том знали. Именно потому что хорошо представляем, что нужно для базирования атомарины – и еще тогда отнеслись к этой возможности с предельной серьезностью. Может, какой-то одиночка попал?

У нас в СССР после феномена «Воронежа» действует секретная инструкция для органов госбезопасности, МВД и, конечно, «инквизиции» – от всего непонятного не отмахиваться, а собирать информацию и докладывать наверх, в один из отделов нашей Службы партийной безопасности. За десятилетие набрали довольно большой массив «секретных материалов», в подавляющем большинстве, конечно, бред или непроверяемые россказни, но в одном случае был бесспорно контакт. Когда еще до войны, в тридцать пятом, банда беглых зеков в Карелии, недалеко от Повенца, убила и ограбила какого-то непонятного человека, «по виду и повадкам не наш, не иначе шпион». Бандитов после поймали, допросили и вывели в расход – но «шпионское устройство», взятое главарем у этого неизвестного и, как положено, сданное в хранилище вещдоков, оказалось электронными часами из начала двадцать первого века – повезло, что следак, кто вел это дело, не погиб в войну и оказался с хорошей памятью, в сорок девятом вспомнил про тот случай, и артефакт тоже не пропал, так и пылился на полке. И поди найди теперь, кем был тот бедняга турист, провалившийся в прошлое и попавшийся бандитам – посылали мы опергруппу в те места, народ опрашивали в деревнях, и на местности искали, вместе с лесниками, ничего не нашли. Также учтена даже теоретическая возможность «попаданцев нематериальных» – в той же инструкции есть пункт обращать внимание, если какой-то человек, после, например, контузии, или болезни, или несчастного случая начинает проявлять явно не свойственные ему способности и странно себя вести – тут пока не нашли ничего. Но если американцам повезло больше?

Джек Райан

Бинго! Подтвердилось! Джекпот – в первую же минуту игры!

Еще весной на стол президента США лег доклад от Аналитической группы – куда входил и Райан. Для национальной безопасности США крайне важно уточнить обстоятельства:

– в случае, если связь СССР с будущим имеет место, является ли это разовым контактом или стабильно действующим каналом?

– каков политический расклад на «той» стороне: мир победившего СССР или, напротив, проигравшая сторона пытается изменить историю, имея локальное преимущество (в отдельной технологии, географии расположения канала)?

Были там и другие пункты, но эти – ключевые. И вот сразу удалось получить ответы на эти два – причем наиболее благоприятные для Америки и всего свободного мира! Значит, правда – про Горбачева и «перестройку», за одним этим стоило срочно в Москву лететь. Но продолжим – успех надо развивать!

Президент, давая Райану инструкции перед этой миссией, был недоволен, высказав это с солдатской прямотой: за девять лет ваша группа не дала четкого ответа – все исключительно «вероятно, правдоподобно, на косвенных». Ладно, что яйцеголовые написали про «червоточины в пространственно-временном континууме», с десятком страниц математических уравнений – ссылаясь на общую теорию относительности, которую, по признанию самого Эйнштейна, в мире понимают всего несколько человек – и из их труда следует, что межвременной контакт теоретически возможен. Но от вас, сугубых практиков, я ждал более конкретного результата!

– Вам понятно, что для проведения последовательной политики нужна определенность? У нас кризис во Франции, кризис в Индокитае – и какие решения принимать, когда ситуация в диапазоне от «к нашему острову приплыли белые люди с большими пушками и свысока наблюдают за сварой местных туземных царьков, причем благоволя к враждебному нам племени» и до «все это грандиозная дезинформация, дымовая завеса, а на самом деле ничего нет»? Вас рекомендовали мне как лучшего – так оправдайте это, вся Америка ждет вашего успеха!

Это значит – промаха не простят. Карой будет потеря репутации «одного из лучших», то есть и статуса, и денег. А с этого обычно начинается и дальнейший путь вниз – так что приходится драться. Это и есть американский образ жизни, в нем не место неудачникам и слабакам! Анна Лазарева, безусловно, умна, опасный противник. Но если для западного джентльмена искусство «покерфэйс» (смысл из названия понятен) является неотъемлемой частью культуры, то женщины в покер не играют, ну а когда пытаются… Йель или Принстон – это, конечно, образцы прямо-таки пуританской морали, но горе было тем мисс, кто решал сесть за покерный стол, как раз для таких случаев в студенческой среде было принято «играем не на деньги, а на раздевание», Райан в университетские годы сам был участником подобных забав. Лазарева в советской иерархии занимает третий ранг сверху (коль достоверно известно, что она подчиняется исключительно Пономаренко, который в СССР «второй после Сталина») – однако же за игровым столом ничей самый высокий статус не имеет значения, так что играли бы с ней по самым жестким правилам, когда одежду с себя не просто снимаешь, а выигравшему передаешь, и после домой возвращайся, в чем есть. Любопытно, что у Лазаревой под этим платьем (пышная юбка колоколом, как у глупенькой Люси из голливудского сериала) – шелк или нейлон? А ведь тоже маскировка, «если ты силен, показывай, что слаб», по Сунь-Цзы, даже в кино она снялась, причем на грани пристойности, с юбкой над головой[41] ради того, чтобы ее недооценивали. Но я-то с ней с сорок пятого года знаком, и доклады читал тех, кто с ней контактировал, – так что на меня этот ее мираж не действует.

Что ж, Джек, развивай успех, покажи президенту (и другим очень большим джентльменам), что ты – лучший. Условно, ты сейчас с нее только платье снял, убедившись в главном. Удастся ли эту наглую особу и полностью разоблачить?

Анна Лазарева

Надо было мне шляпку с вуалью надеть. Неважно, что не соответствует протоколу – мы этот протокол и задаем, если нам удобно. В следующий раз учту. Американец победно ухмыляется – понял, наверное, что-то по моему лицу? А у меня уже вместо смятения холодная ярость – что ж, получи, мистер, и карты раскрой, что тебе известно.

– Это какой Горбачев, имя-отчество не подскажете? Помню, например, Горбачева Афанасия Семеновича – Герой Советского Союза, старший сержант, 55-й гвардейский кавалерийский полк, за освобождение Варшавы свою Золотую Звезду получил. Но фамилия не слишком редкая – наверное, можно еще с десяток столь же известных товарищей найти. А «перестройка» – это такой технический термин, вот не знаю, нет у меня инженерного образования?

– Вы отлично понимаете, о чем я, миссис Лазарева. И я знаю, что вы знаете, что я знаю, так что давайте карты раскроем. Ваше будущее известно, вы проиграете. Вам удалось добиться некоторых тактических успехов – но не в вашей власти принципиальное: изменить человеческую природу. Если мы, люди свободного мира, опираемся на интерес каждой свободной личности, то у вас чисто азиатское «ты должен ради Идеи». Это очень хорошо работает короткое время, когда нужна мобилизация – но не может гореть долго. Взгляните на Китай с их Конфуцием и его правилами, как подобает себя вести каждому ради общества – и в какую гнилую, продажную помойку эта страна превращается всякий раз, когда кризис проходит? Сейчас вам удалось заразить северокитайцев своей Идеей – или «пассионарностью», как пишет ваш вождь, – и надолго ли ее хватит? То же самое ждет вас, через одно, два, три поколения – да вы уже заражены прагматизмом, все эти ваши «красноимперские» атрибуты, благосостояние масс, уважение к личной собственности. Да и вы, миссис Лазарева, не похожи на аскета – я не случайно обратил внимание на ваше платье и прочее – и неужели вы допустите, чтобы ваши дети работали в колхозном поле или у станка? И это естественный исторический процесс – наверное, даже рабы Спартака, крича о свободе, втайне мечтали лишь сами стать господами. При любом общественном строе – феодализме, капитализме, социализме – всегда есть элита, те, кто правит, кто решает. Разница лишь, что если в «свободном мире» за свое место наверху приходится драться постоянно, даже когда ты его достиг, процесс обновления идет непрерывно, неконкурентоспособные должны уйти и уступить свое место, – у вас же предпочитают почивать на лаврах и разлагаться, а процесс идет, новые энергичные и голодные лезут наверх, объединяясь, например, в партию, и свергают прежних хозяев, попутно еще и разорив страну и перебив кучу народа. После чего все повторяется по новой. С одной лишь деталью: новым господам хочется, чтобы их признали все, чтобы им тоже ездить в Ниццу и Монте-Карло, как прежние хозяева жизни, покупать виллы и яхты, хранить деньги в швейцарских банках и своим детям передать. Так, может, договоримся сейчас – зачем нам и вам еще тридцать, сорок лет создавать проблемы друг другу? Если и мы и вы знаем, чем все кончится.

– Ваша осведомленность удивительна, мистер Райан. Но все-таки – имя, отчество и прозвище Горбачева? А то я все никак не пойму, о каком человеке идет речь.

Если у них контакт из нашей страны, из так называемого СНГ (вот тошнит, как подумаю – это, и на месте СССР!), то ответ он знать обязан, ну просто не может не знать – Михаил Сергеевич Меченый. Да и иностранец, по словам моего Адмирала, даст правильный ответ с высокой вероятностью, если он был современником «перестройки». Или там попаданец из более поздних времен?

– Мне что, прямо сейчас встать и уйти, миссис Лазарева? Вы отлично понимаете, о ком я говорю. И я думаю, что ваши научные умы так же, как и наши, самым подробным образом исследовали проблему путешествий во времени и вынесли такой же вердикт – «свое прошлое невозможно изменить, его можно только снова воссоздать». Любопытно, в этом времени Горбачев жив – ведь, судя по тому, что президентом не мог стать слишком молодой человек, то он должен уже родиться, ну а вождь Сталин очень не любит конкурентов во власти, даже будущей, так что неужели вы ради высших государственных интересов убили ребенка? Но и это ничего не изменит – как утверждает ваш исторический материализм, если бы Наполеон умер в младенчестве, то на его место, исторически востребованное, встал бы кто-то другой. Так что результатом будет лишь – в будущем все запомнят другое имя, ну а про Горбачева будут спрашивать с недоуменным видом, «а кто это такой» – искренним, в отличие от вас.

Отмечаю, что про «президента» он знает, и примерные годы тоже. Но все-таки странно, что он от ответа ушел – открыв имя Ельцина, ничего бы ведь не потерял? И про «параллельные» ветки истории, похоже, его консультанты не знают. Или еще не все карты выложены на стол?

– Если мы все равно, по-вашему, обречены, то какой смысл вашей миссии? – спрашиваю я. – Пусть бы и так все шло своим путем.

– Как знать, возможно, что и в той истории именно мне удалось убедить вас прислушаться к доводам разума и науки, перестать сопротивляться законам Вселенной, – отвечает и улыбается, мерзавец. – После чего все вернулось на круги своя и случилось то, что должно было случиться. Если вы примете предложение – не только мое, но и правительства США.

– Я пока не слышала вашего предложения, мистер Райан.

– Я уполномочен вам предложить прекратить противостояние между нашими державами – не нужное ни вам, ни нам, дорогостоящее и опасное. Совсем недавно мы были союзниками в великой войне, наши народы относились друг к другу с искренней симпатией. И насколько мне известно, не имеют между собой спорных вопросов, никогда не находились в состоянии войны.

– Если не считать американской интервенции в Россию во время нашей Гражданской войны, – замечаю я. – Например, не подскажете, на чьей территории находится Шенкурск, где ваши войска сражались против Красной Армии в 1919 году? Или Сучан, год тот же. А вот мы на вашу землю не вторгались никогда.

– Искренне сожалею. Но согласитесь, что к тем же немцам, которые сегодня ваши лучшие друзья, у вас счет не в пример больше. И мы сейчас говорим не о прошлом, а о будущем. Если на стене висит ружье – то оно должно выстрелить, ну а если мир расколот на два противостоящих военных блока, то рано или поздно это кончится войной, вы с этим согласны? Как и с тем, что третьей мировой войны наша цивилизация может не пережить вообще.

– Это ваше личное мнение, мистер Райан? Или так считает и ваше правительство?

– Это мнение тех, кто реально правит, принимает решение. Правит не одними Соединенными Штатами, но и всем «свободным миром». Не скрою, среди этих лиц нет единства, «ястребы» тоже наличествуют – те, кто считает, что с вами надо говорить исключительно с позиции силы, только накопить побольше Бомб… Но в данный момент сторонники мирного решения взяли верх, так что не упустите удобный случай закрепить эту возможность. Думаю, что и для вашей страны будет намного выгоднее вкладывать ресурсы не в вооружение, а в мирный продукт. И доказывать, чей порядок лучше – в мирной конкуренции, а не на поле боя. Я не предлагаю вам «перестройку» в полной мере – этого не поймут ни ваш пока еще живой вождь, ни ваш электорат. Но мы можем запустить процесс «разрядки», перейти от конфронтации к сотрудничеству. Мы признаем вас такой же частью цивилизованного мира, как, например, Англия или Франция.

– Над которой летают ваши самолеты, мистер Райан, могущие «случайно» уронить атомную бомбу на Париж?

– Если вы этого так боитесь – то мы открыты для переговоров по ограничению вооружений. В идеале, на мой взгляд, так вообще передать все ядерное оружие из национальных арсеналов в ведение ООН, исключительно для наказания агрессора. Думаю, что и вы и мы только выиграем, если перестанем смотреть друг на друга через прицел. Откроем границы, установим свободу торговли, а также перемещения людей и капитала. Чтобы ни у вас ни у нас обыватели не боялись, что завтра на них атомные бомбы упадут. Чтобы ваши люди свободно ездили в Америку, так же как и наши в Россию. Пусть вы, миссис Лазарева, убежденная коммунистка – но, возможно, ваши дети и внуки захотят учиться в наших университетах, приобрести недвижимость в нашей стране или просто приехать туристом, увидеть Большой Каньон или Йелоустоунский национальный парк.

– Спасибо, но мне больше нравится Крым. Вспоминая, как ваши наемные бандиты при непосредственном участии ваших военнослужащих прошлым летом испортили моей семье отпуск на пароходе «Нахимов».

– Издержки того самого противостояния, которое мы предлагаем вам завершить. При новом мировом порядке этого не будет. Останутся разведка и контрразведка, как же без этого, – но силовые операции на территории чужой метрополии будут под запретом. Мы ведь тоже можем вспомнить, отчего умер Риковер в сорок втором – наверное, он мог стать у нас тем, кем в СССР стал ваш муж? И что произошло в апреле сорок третьего у африканских берегов – конечно, я понимаю, что нет доказательств – но зачем они нужны, если мы знаем правду?

Выплыло все же на свет… Впрочем, никаких фактов, улик у них нет – одни догадки. И уже не война, когда мы зависели от их ленд-лиза – сейчас предъявить нам к уплате те счета, сделать что-то реально они не могут.

– Предлагаете начать с чистого листа, мистер Райан. Мир, дружба, все плохое забыть. Вот только что с Вьетнамом делать? Им тоже своих угнетателей, французских колонизаторов, простить? И в Китае коммунисты и гоминьдановцы отныне братья навек?

– У вас, русских, говорят: худой мир лучше доброй ссоры. В конце концов, шахматы лучше бокса, а тем более ковбойской дуэли: мы двигаем по доске фигурки вроде Чан Кайши или Зьема, вы – Ван Мина или «дяди Хо», пусть пешки бьют друг друга, главное, чтобы не дошло до драки между белыми людьми. И распространять коммунизм по всему миру невыгодно вам самим – тогда любой дикарь, только слезший с пальмы и выучивший слово «социализм», станет из вас тянуть деньги.

Опять слова из иных времен! Интересно, кто же у него контактом?

– Прежде чем мы продолжим, ответьте, мистер Райан. Все-таки какое имя и отчество было у Горбачева? Как официально называлась его должность – вождь, генсек, верховный правитель, президент? И кто был после него, и чем он в историю вошел? Ответьте хотя бы на один вопрос – или простите, мы никак не можем серьезно относиться к тем фантазиям, что вы наговорили. Тогда вставайте и уходите, я не возражаю.

Ага, замялся! Вспоминает. Что для дипломата или разведчика непростительно – уж ключевые факты он обязан назубок знать. Целых две или три секунды молчал – а после произнес:

– Президентом. Первым демократически избранным, беспартийным президентом России.

Джек Райан

Думай, Джек, думай. Твой блеф готов сорваться – по тонкому льду идешь!

Решение было хорошим – вспомнив «алабамского пророка». После того как достовернейшим образом было установлено, что еще минимум у двоих, никак не связанных с тем преподобным, были сновидения, где президент США был ниггером, да еще родившимся не в Америке. Значит, будущее как-то влияет на столь тонкие сферы, какими являются человеческая психика и сны? На первый взгляд, выглядело бредом – но тот, кому я высказал это предположение, поверил (возможно, от отсутствия иных вариантов), и дал деньги, и нажал на рычаги власти. И по всей Америке (и не только) психотерапевты стали задавать своим клиентам безобидные на первый взгляд вопросы – ну а студенты медицинских университетов и пациенты клиник как объекты наблюдения – это само собой. За три года собрали многомиллионный материал, из которого удалось выделить всего девять случаев, нас заинтересовавших. Сон, как и бред больного, может быть абсолютно бессмысленным – но когда несколько человек вне всякой связи друг с другом (это проверяется) видят схожее – это уже информация!

Мне верят, меня считают лучшим, платят очень хорошие деньги. Но это также значит, что «Акела промахнулся» мне не простят. О чем не узнает мой инвестор – что и я видел сон. И после искал уже прицельно, подгоняя под ответ, ища совпадения. Там я жил в нищей квартирке на Брайтоне, где однако был цветной телевизор, а по улице ездили автомобили непривычного вида. Я говорил по-русски, и со мной говорили по-русски – кажется, я там был бывшим инженером, уехавшим из СССР «за свободой, как Горбачев границы открыл». За свободой – хотя в России у этого человека была квартира в центре Москвы, загородный дом и автомобиль «жигули» (не знаю этой марки) – и все это богатство он сменял на вэлфер и комнату в клоповнике? В СССР что, уже шла гражданская война, раз даже высокооплачиваемые люди бежали, опасаясь за свою жизнь – если «свобода», значит, уже не бросали в ГУЛАГ?[42] Особенность сна – что запоминаются именно ощущения: тоска, безысходность, злоба, ненависть «к этой проклятой совдепии» вкупе с радостью, что СССР наконец погиб, развалился – но факты, конкретика сохраняются в памяти хуже. Как звали Горбачева, черт побери? Вроде там он был президентом? И если он был «за свободу и демократию», то значит, против коммунистической партии и идеологии?

– Он был президентом. Первым демократически избранным, беспартийным президентом России.

Анна Лазарева

Зловеще усмехаюсь. Вот и проявился ты, америкашка, – нет у тебя полноценного контакта! Попади к вам действительно осведомленный источник – основное, что он сообщил, ты обязан был выучить так, чтоб от зубов отскакивало. И врать в таких деталях тебе банально невыгодно – значит, ты и в самом деле не знаешь.

– Троечка, мистер Райан. Оценка советской школы, еще не портящая табель, как «неуд», но для поступления в вуз неподходящая. В вашей фразе вы сделали пять утверждений – и ошибочных среди них больше одного.

У мистера зависание системы! Голливудский «покерфейс», сиречь морда кирпичом – аналог в компьютере, синий экран. Но надо отдать должное, перезагрузился быстро.

– У вас это зовется «за деревьями не видеть лес», миссис Лазарева? Президентом, и самым первым, это сомнению не подлежит. России – ну да, ведь в будущем СССР распадется, подобно Британской империи. Значит, не беспартийным и не избранным – скорее всего, ваш очередной вождь самоизбрался президентом, приказав вашему Верховному Совету проголосовать «за». Что есть показатель правоты моих слов – вам не изменить человеческой природы. И если в будущем даже вождь вашей Партии откажется от коммунистической идеи, то о чем дальше спорить? Сегодня же перед вами, вашей страной и теми, кто за вами, стоит выбор – договориться с нами сейчас, на взаимно приемлемых условиях, – или через двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят лет все ваши счета будут нами предъявлены к уплате.

Ах, так? Ну, что ж, мистер Райан, получите по-полной. Вашей же логикой – которой вы поверите.

– Ваша фантастическая картина неточна. Есть два принципиальных момента. Первый – в будущем нет фанатиков, они там все закоренелые прагматики и помогают нам ради своего конкретного интереса. А второй и главный – там в будущем еще ничего не решено, и вы в своей Америке должны все молиться своему богу, чтобы наши там не проиграли. А теперь вставайте и идите, я вас услышала и все сказанное вами передам тем, кому должно.

– Госпожа Лазарева! – оскалился Райан. – Вы понимаете, что своими словами, которые есть истина, а я надеюсь, что на таких переговорах серьезные люди не лгут, вы дали нам право категорически требовать от вас, чтобы ваша страна предоставила в ООН всю информацию, имеющую отношение к межвременному контакту? Если ваши игры с той стороной могут отразиться на всем человечестве. И впредь чтобы любые исследования, не говоря уже о практических работах, в этой области шли под строжайшим международным контролем. Иначе же – вы понимаете, что США не потерпят угрозы самому своему существованию, даже если эта угроза пока потенциальна. Если вы хотите войны – то вы ее получите. Так и передайте Сталину. Последний вопрос – за что вы, вернее, те ваши друзья так нас ненавидят? Неужели мы там виноваты перед вами больше, чем нацисты?

Ты нам дружбу предлагал, как вы там Горбачеву? Ну так получи еще раз!

– А вы Данте прочтите, кого он на самый низ ада поместил. Когда Гитлер нас объявил недочеловеками – это по крайней мере было честно. Предательство во много раз хуже – когда на словах в дружбе клянутся, сами ища случай, как удобнее нам в спину нож всадить. И этого мы никогда не забудем и не простим.

Джек Райан. После встречи

Считается, что общую теорию Эйнштейна понимают десять человек в мире, включая самого Эйнштейна. Я в их число не вхожу, но имею привычку верить нанятым профессионалам – так что я опущу содержание многостраничного доклада, который наши умники подготовили президенту (и с которым мне также дозволено было ознакомиться). Мне достаточно было итогового вывода: межвременной контакт теоретически возможен, хотя и требует астрономических затрат энергии. Подобно тому, как у нас в «Манхэттене» один Оук-Ридж забирал электричество у целого штата, но допустим, что в будущем это возможно, если представить, какой невероятной показалась бы современная энерговооруженность человеку из девятнадцатого века.

А потому мне глубоко плевать, на каких принципах работает эта машина. Если она работает и канал стабилен – за что ручается изобретатель (классический портрет сумасшедшего ученого). Прямо сейчас мы это и проверим – что мне президенту доложить!

– Но мы так и не выяснили до конца, как работает процесс переноса и как нам его точно настроить…

– Значит, рискнем! Нам нужно узнать, что творится там, откуда пришли эти чертовы русские со своей «Моржихой». Поэтому давай, умник, крути свою машину!

– Сэр, какие будут исходные географические координаты?

– Ну вбей там Нью-Йорк, Манхэттен, Статуя Свободы, все дела, чтобы мы сразу могли сориентироваться.

БАХ! (вспышка, взрыв, свет – и вокруг другой мир).

В небе флот… дирижаблей? Похожих на те, что Сталин показывал в Москве на параде 9 мая этого года: «Новейшие боевые дирижабли типа “Киров” из состава Сорок пятой гвардейской аэромобильной дивизии». Появившись уже летом в небе над Янцзы, эти «сигары» быстро заставили себя уважать – оказалось, что они успешно сочетают в себе как летающий радар ПВО, так и батареи ракет «воздух-воздух», а также средства РЭБ (радиоэлектронной борьбы), и работают в тесном контакте минимум с полком истребителей (одна эскадрилья уже поднята и крутится рядом, еще две или три готовы взлететь на подмену) – так что даже один дирижабль мог парализовать работу гоминьдановской авиации на сотню километров вокруг. И ведь никаких претензий – поставка оборонительного оружия в Китай никаким договором не ограничена, а дирижабли летают исключительно над «красной» территорией. Однако же «кировы» не несли реактивные истребители на подвесках и не сбрасывали десант, как эти, над Статуей Свободы?[43]

– Сэр, надо уносить ноги! А то сейчас эти парашютисты приземлятся и, боюсь, разговаривать с нами не станут!

– Сам вижу, крути назад!

БАХ!

Картина похожая. В небе чужие дирижабли и самолеты, в море корабли. Самолеты странной формы, как треугольники, а над линкорами, похожими на сильно увеличенный «Тирпиц», флаг со свастикой.

– Сэр, нам тут нельзя! Особенно мне – у меня бабка еврейка!

– Заткнись и крути дальше!

БАХ!

Теперь над Нью-Йорком – корабли совершенно непонятного вида. Похожие на огромные угловатые глыбы, уходящие ввысь, ощетинившиеся множеством игл, с которых срываются молнии. Из отверстий-ангаров вылетают целые рои истребителей, похожих на стальных акул. И по земле двигаются машины без колес, на щупальцах, как громадные пауки, около них суетятся фигурки поменьше – перед ними все взрывается, позади все горит.

– Сэр, а это кто? Про таких даже Уэллс не писал!

– Заткнись и крути! Что им всем, Нью-Йорк медом намазан? Давай на западное побережье, ну хоть в Сиэттл!

БАХ!

Нет ни неба, ни земли под ногами. Только голоса звучат в пустоте, будто из ниоткуда:

– Млять! Какие уроды схлопывают наши червоточины?! Герр Штайнер, это опять ваши первопроходимцы из Анненербе распустились?

– Нихт, эти швайне нам тоже континуум исказили. Может, это ваши товарищи с Коминтерна?

(третий абонент):

– А вот на нас впустую не лепи, фашистская морда! И вообще, то, что вы на своих Тевтонии и Швабии всепланетные рейхи строите – так это не ваша заслуга, а наша недоработка, понятно? Мы еще до вас доберемся – когда свою контру окончательно на ноль помножим!

(четвертый абонент):

– Пх’нглуи мглф’нафх Ктулху Р’льех вгах’нагл фхтагн!

– Шайзе, включите переводчик!

(синтетический голос):

– Человеки, расслабьтесь! Это какие-то гастролеры. Они сейчас на Терру-4 ушли. Всем Фхтагн!

– Слышали, камрады? Надо Терру-4 предупредить, чтобы ловили этих темпоральных унтерменшей!

– Коминтерн, это ваша зона?

– Не, там товарищ Мао рулит, вечно живой. Ладно, предупредим соседа. Не завидую залетным!

БАХ!

Снова бой. Вертолеты высаживают десант, по земле ползут краснозвездные танки, за бегут многочисленные солдаты с азиатскими лицами – убивая безоружных гражданских и поджигая дома.

– Сэр, надо спасаться, пока нам задницы не поджарили!

– Я сам вижу! Давай, умник, возвращай нас назад! Только координаты смени – куда-нибудь в центр США, чтобы опять на войну не попасть!

БАХ!

Типичный американский городок, то ли в Техасе, то ли в Нью Мексико. Никакой войны, наоборот, праздник – музыка, нарядные прохожие. Только вместо звездно-полосатых флагов повсюду развешаны красно-белые знамена с черной свастикой, а около закусочной с вывеской на немецком языке стоит солдат в немецкой же каске, начищенной черной броне и с чем-то вроде укороченного пулемета MG-42 за спиной. И что-то втолковывает двум типам в белых балахонах и таких же белых колпаках с прорезями для глаз!

– С-с… сэр, это кто – Ку Клукс Клан?!

– Так кто, говоришь, была твоя бабка?!

– Сэр, не надо, я исправлюсь! – и изобретатель со всей силы стукнул кулаком по приборной панели своего аппарата.

БАХ!

Пустошь. Выжженная, покрытая трещинами земля, редкие обугленные стволы деревьев без веток и листьев, вдали руины крупного города, остовы зданий, полуразрушенный купол… Капитолия?! Пасмурное небо, низкая облачность. Ветер гонит облака пыли и пепла, во рту противный металлический привкус. Две гуманоидные фигура впереди. Одна ростом больше двух метров, закованная в бронескафандр, похожий на рыцарские латы. Другая явно женская, в каком-то обтягивающем синем комбинезоне. Обе смотрят на Райана и одновременно снимают маски с респираторами с лиц. Это адмирал Лазарев и Анна Лазарева.

– Мы вас предупреждали, мистер Райан, не ходите сюда! Не хватайтесь за кабель голой рукой – умрете. Идиоты, вас тут просто сожрут!

И провал. Джек Райан, проснись, это был всего лишь сон!

Райан проснулся. Ровно гудели моторы самолета, шесть километров над Атлантическим океаном. И еще шесть часов до Америки. А сердце колотилось – черт, так и инфаркт недолго получить!

Вышколенный стюард принес виски. Райан выпил залпом, в голове полегчало. Спать больше не хотелось – и было страшно. Сон есть сон – но ведь Дверь существует? И значит, подтверждаются худшие опасения: в конфликте здесь СССР не может проиграть. Потому что те, из будущего, какими бы факторами ни руководствовались, пока избегая масштабного вторжения – при угрозе утраты здесь своих позиций точно не окажутся в стороне!

Наверное, первый из этих факторов – это огромные затраты на «пробой». Тогда более вероятно, что Дверь – это не «тоннель», требующий расхода энергии лишь в момент открытия, а далее его выгоднее держать постоянным, иначе пришлось бы каждый раз тратить ресурс на «закрывание-открывание дверей», а «лифт», за цикл перебрасывающий ограниченную массу и объем. Хотя бы потому, что мы не наблюдаем массированного вторжения иновременцев (а сколько бы можно пропустить через тоннель за десятилетие?). И затраты энергии для импульса на порядки меньше, чем для создания тоннеля – хотя тоже чрезвычайно велики. Наши эксперты смогли вычислить, что для тоннеля можно использовать электромагнитное поле колоссальной мощности, но помимо огромнейших затрат возникает еще ряд научных проблем, решение которых под вопросом. А для создания импульса достаточно иметь мощнейший ускоритель частиц – таких сейчас сделать невозможно, но это проблема уже чисто техническая. Хотя пока неизвестно, насколько далеко в прошлое можно таким импульсом отправить объект, расчеты еще не закончены – но принципиальная возможность налицо.

Итак, имеем огромные затраты ресурса (и денег) при каждом транспорте в прошлое. Прагматики, а не фанатики могли пойти на это лишь по одной причине – получить что-то более важное от нашего мира. А это может быть лишь одно – «запасной аэродром». Место, где можно укрыться, когда там станет не выжить.

«Там еще ничего не решено». Это значит, что свободный мир не победил. Коммунисты отыграли реванш, или мы слишком рано перешли к добиванию, забыв, что у «индейцев» еще осталось достаточно оружия? То есть война или уже идет, или на грани. И если «те» русские проиграют – то по проторенному пути в этот мир придет уже не одна подлодка, а орда иных русских, с опытом и оружием Третьей мировой, люто ненавидящих США и желающих отыграться. Как если бы авианосный флот адмирала Ямамото выплыл бы в 1898 году возле Гаваны, когда мы освобождали Кубу от испанского ига, и вмешался бы, ясно на чьей стороне.

Это противоречит утверждению, что прошлое нельзя изменить? Ничуть. Ведь мы НЕ знаем, каково в деталях прошлое наших потомков – их прошлое, а наше будущее. Возможно, там и «запланировано» это вторжение. Можем ли мы в таком случае его отменить? Не знаю (но президенту в этом ни за что не признаюсь!). Но пытаться в любом случае надо. Чем мы и займемся. У нас два выхода: или молиться, как посоветовала Лазарева, или попробовать договориться со здешними русскими! Что абсолютно необходимо… и вполне реально!

Если иные русские – прагматики, а не фанатики, то они руководствуются прежде всего собственным интересом – который в настоящий момент не противоречит интересам СССР. Но не гарантия, что так будет и дальше. И прецедент есть – в русскую Гражданскую «белые» проиграли не в последнюю очередь оттого, что опирались на иностранных интервентов – что в глазах толпы выглядело предательством. Удастся ли так же обыграть позицию пришельцев?

Остался открытым вопрос, за что они так ненавидят американцев? Больше, чем современные русские – нацистов, хотя, казалось бы, нельзя учинить больше зверств, чем Гитлер на оккупированных советских территориях. «Предательство» – и еще в тот, давний визит в Москву та же Анна Лазарева намекала, что американцы там сделали что-то невообразимо подлое и гнусное, не заслуживающее уважения. Более подлое, чем немцы 22 июня? Там Советы победили немцев, а нас еще нет? Но и с непобежденным врагом полезно (пока нет войны) поддерживать отношения, хотя бы ради информации. А ведь версия есть! Как только в Африке мы нашли наконец Эболу – при том, что достоверно установлено, никаких русских экспедиций в тех краях не было! – и сами не успели еще ее изучить, как Сталин отреагировал предельно резко, заявив, что «появление Эболы на территории СССР и дружественных ему стран будет расцененно так же, как атомный удар»! То есть эта зараза русским была известна? Правда, японец Исии советским попался со всеми материалами – но судя по отчетам, что в Токио шли, и он с Эболой не работал. Отмечаем этот факт, думаем дальше.

Как только про новый сверхубойный вирус стало известно, то кое-кто в Вашингтоне предложил (сугубо конфиденциально – но не надо недооценивать русскую разведку), воспользовавшись тем, что Медицинский корпус Армии США и волонтеры из гражданского «Корпуса мира» оказывают врачебные услуги вьетнамскому населению – под видом вакцины распространить Эболу, после выдав за стихийно возникшую эпидемию неизвестной болезни. Подобно тому, как сто лет назад мы подбрасывали индейцам одеяла, зараженные оспой и тифом. Если Россия при Горбачеве испытывала трудности и мы оказывали ей экономическую и медицинскую помощь (как ARA в двадцатых), то кто-то у нас мог додуматься до того же, «конкурента добей». Но даже чума в худшие ее годы косила не всех, у кого-то был иммунитет – так что выжившие должны запомнить, кто раздавал смерть им и их семьям, причем под видом «помощи»: не солдаты-оккупанты, не капиталисты с плаката, а улыбчивые мальчики-волонтеры, принимаемые как друзья, с русским радушием (и которые, очень возможно, сами не знали, что за «лекарство» привезли). После в глазах выживших русских это будет выглядеть намного подлее «честной драки, за которую не судят» – они с американцами вообще разговаривать не станут! Никогда больше не договариваются с тем, кто, притворяясь другом, вонзил тебе в спину отравленный нож.

Но отчего тогда они не нападают, не пытаются нас уничтожить? Значит, не имеют пока такой возможности. Или вынуждены считаться со своим союзником здесь – все-таки СССР сильно пострадал после великой войны, и потерять еще двадцать миллионов населения Сталину вовсе не улыбается.

В любом случае у нас карты не проигрышные. И шанс на победу есть.

А главное – теперь наличие Двери установлено точно! Что и будет доложено моему президенту.

И еще одна смутная мысль крутилась в голове Райана, навеянная сном. Что, если и это окажется правдой?

США, Бостон, 18 ноября 1953 г.

Новая Англия – это… Новая Англия! Место, где в значительной степени привились и сохранились «добрые английские традиции». Иногда даже с досадными перегибами, как, например, охота на ведьм в то время, когда в Европе была уже эпоха Просвещения. Или же намного более респектабельные, как претензии на аристократизм – до титулов не додумались, но клубы «только для избранных джентльменов» были.

В одном из таких клубов за наглухо закрытыми дверьми в этот вечер собрались четверо. Они не были сенаторами, конгрессменами, министрами; формально лично они не были и богатейшими лицами США, какой-нибудь нувориш мог в личном кармане иметь и больше. Но иметь и контролировать – это немного разные вещи: будучи даже не главами, а ответственными представителями самых влиятельных торгово-промышленных корпораций, эти люди держали под контролем большую часть капитала Америки (и значительную часть – всего западного мира). А потому их слово весило побольше, чем слово президента – первые лица в государстве меняются каждые четыре года, ну а эти достойные джентльмены занимали свои негласные посты свыше десяти лет, впервые встретившись в этом статусе и этом составе еще перед Великой войной.

– Итак, что мы имеем? – произнес первый джентльмен, лощеного аристократического вида, мог бы внешне за британского лорда сойти. – Наш посланник вернулся из Москвы с ценными сведениями. Теперь мы достоверно знаем, что контакт у Сталина есть. Вкупе с вторым обстоятельством – коммунисты проиграют.

– Факт не установлен, – ответил второй джентльмен, пожилой толстяк с сигарой, похожий на Уинстона Черчилля. – Пока что из доклада следует, что там была попытка повернуть Россию на путь свободного мира. Которая, однако, еще не увенчалась успехом. И что последует дальше…

– При этом вы упускаете из вида факт, что позиция даже наших прямых потомков там не обязательно будет к нам лояльной, – заметил третий джентльмен, с военной выправкой, хотя и в штатском костюме – по правилу «ничего личного – это бизнес». Если они сочтут, что какие-то наши ценности нужнее им, чем нам, – и если их военно-техническое превосходство достаточно, чтобы разговаривать с нами с позиции силы. По той же причине я бы не обольщался и победой «там» в России сторонников свободного мира – если они решат поправить свои дела за наш счет.

– Однако же до сего времени это не произошло? – спросил четвертый джентльмен, похожий на ковбоя (он и правда был выходцем из Техаса) – и значит, какие-то факторы играют и на нашей стороне. И кстати, при временном вмешательстве как разрешить парадокс «а если я убью своего дедушку»? Может быть, это и останавливает тех, понимающих, что игра превратится для них в русскую рулетку? Если они сами могут перестать существовать.

– Очень просто, – ответил аристократ. – Наши светила науки нашли способ его разрешить. Только вам, господа, он совершенно не понравится, как не понравился и мне. Суть теории в том, что прошлое невозможно изменить вообще. Ни на йоту, нельзя сдвинуть даже на один дюйм… И Горбачева убить будет попросту невозможно, раз уж он в будущем – уже есть.

– То есть? – нахмурился ковбой. – Допустим, я знаю, кто этот Горбачев сейчас и где он, я возьму автомат, приду к нему и выпущу в него все пули – и как он после этого останется жив? Кто мне помешает – бог, судьба, еще что-то?

– Все гораздо проще и хуже, – хмуро ответил аристократ. – Джентльмены, я не буду утомлять вас высокой наукой, а также повторять то, что вы уже прочли в известном вам докладе. Я скажу о том, что не знает даже наш президент. Если очень коротко, то наши умники, основываясь на пресловутой теории относительности Эйнштейна, доказали, что путешествие в прошлое теоретически возможно, нет лишь технологий. Но когда они попытались прикинуть, как можно прошлое изменить, то все расчеты показали – это абсолютно невозможно. Даже прошлое одного атома в своем теле, не говоря уже о прошлом целого человека, а тем более целой страны! Это и есть разрешение «парадокса дедушки», по их мнению – что его будет просто невозможно убить. Подлодка К-25 отправилась из будущего в прошлое именно потому, что она уже была там, в истории своего времени. История, в некотором роде, замкнута в кольцо и сама себя порождает в бесконечном цикле повторения. Русские не изменили свое прошлое – они лишь создали именно то прошлое, которое у них и так было. Ну, подобные сюжеты вы все читали в фантастике.

– Русские, очевидно, верят в обратное. Разве давно не ясно, что они изо всех сил стараются изменить свое прошлое и будущее? – возразил «военный». – И явно не из одного лишь тупого фанатизма и невежества в науке. Причем у них это получается – или вы верите, что в Ашхабаде в сорок восьмом, или на Курильских островах в прошлом году внезапные учения по гражданской обороне с эвакуацией людей и имущества, в обоих случаях начатые меньше чем за сутки до катастрофы, – это простое совпадение? Хотел бы я, чтобы они предупредили, когда Калифорнию снова тряхнет.

– Я знаю, – скривился «аристократ». – Более того, другой группе экспертов, в которую входят лучшие психологи, технологи, детективы и много кто еще, я поручил обрабатывать все данные, которые мы накопили насчет поведения русских за последние одиннадцать лет – начиная с первых известий о появлении К-25 и кончая последним разговором Райана с Лазаревой. Их вывод был однозначен – русские считают, что прошлое можно изменить, и ведут целенаправленные действия для этого изменения. Более того, они уверены, что некоторые факты прошлого им УЖЕ изменить удалось.

– Если реальность противоречит науке – значит, в этой науке есть ошибка, – толстяк вынул изо рта сигару и стряхнул с нее пепел. – По-моему, это очевидно. В свое время даже крупные ученые верили, что личинки мух самозарождаются в гнилом мясе – пока другие ученые на практике не доказали, что это ошибка. Не пытаются ли ваши ученые в данном случае точно так же судить о совершенно новых, неведомых ранее процессах – по устаревшим теориям?

– Я об этом подумал, – ответил «аристократ», – и потребовал от своей шайки умников выдать хоть сколько-нибудь разумное объяснение, пусть даже с их точки зрения оно будет антинаучным. Представьте, они справились. Сделав ряд допущений, которые не в полной мере согласуются с современной физикой, но гипотетически объясняют возможность путешествия во времени с изменением прошлого при этом. Переброска в прошлое кого-то или чего-то с целью прошлое изменить – повышает вероятность того, что это прошлое изменится, это очевидно. Однако такое смещение плотности вероятностного распределения событий станет возмущением вероятностного континуума, в котором возникнут напряжения и, в силу своеобразной «упругости времени», образуются некие «волны», прохождение которых по временному потоку будет стремиться вернуть его в исходное, первоначальное положение, которое было до возникновения возмущения. Чтобы избежать этого, создателям машины времени придется постоянно организовывать своего рода «встречные волны», корректирующие реальность – для того чтобы к моменту того будущего, из которого они начали свое воздействие, все ключевые события истории произошли именно так, как им нужно. И только когда они доведут созданное ими новое прошлое до момента его пересечения с моментом в будущем, из которого все началось – тогда замкнется «временное кольцо», две реальности сольются в одно целое, и созданное ими новое прошлое полностью заменит изначальное.

Значит, русские из будущего, перебросив своих агентов в прошлое, должны будут отслеживать и корректировать все возникшие от их действий возмущения и создавать события, которые будут их гасить, а заодно всячески помогать происходить событиям, которые повышают вероятность создания в прошлом новой реальности.

– Простите, не понял? – спросил толстяк. – Это как – будут существовать два прошлых одновременно?

– В некотором роде, – кивнул аристократ. – Но тут начинаются уже такие дебри, в которых я не в состоянии разобраться. Поясню на примере. Допустим, сейчас мы отправляемся в 1863 год и помогаем южанам, а не северянам, выиграть войну. Вернувшись назад, в 1953-й, мы будем помнить все то же наше прошлое. Но из 1863 года будет медленно распространяться, так сказать, новое прошлое, движущееся с той же скоростью, что и наше время. И оно достигнет 1953 года через девяносто лет по своему времени. И в тот момент в 1953 году, в тот самый момент, когда мы отправлялись в прошлое, это новое прошлое сольется со старым настоящим, и реальность снова станет единой.

– Но, – аристократ поднял палец, – это было бы возможно только в отсутствие «упругости времени», если бы не возникали уже упомянутые возмущения и волны, которые обязательно будут стремиться погасить влияние, оказанное путешественникам во времени. В реальности, чтобы эти волны не могли свести результаты нашего вмешательства на нет, нам придется внимательно следить за прошлым и регулярно снова путешествовать в годы или эпохи, следующие за 1863 годом – чтобы противостоять этим враждебным нашим планам волнам и снова направлять события в нужную нам сторону. Регулярно путешествовать в прошлое – или же там, в прошлом, и остаться, чтобы осуществлять корректировку сразу на месте. Хотя думаю, идеальным вариантом будет и то, и другое – и наличие постоянных агентов в прошлом, и, в случае, если те не справляются сами, заброска подкреплений.

– Это же в точности описывает наблюдаемое поведение русских из будущего! – заметил «ковбой». – Сперва они забросили сюда подводную лодку, чтобы направить развитие истории в нужную им сторону, потом экипаж этой лодки остался здесь, чтобы постоянно вести наблюдения за событиями и продолжать направлять их куда надо, а три года назад, когда стало казаться, что этот экипаж действует недостаточно эффективно – ему на подмогу прислали кого-то еще!

– Но позвольте, – прищурился «военный». – Тогда выходит, что природа, время или что там еще – играют на нашей стороне? Раз они стремятся сгладить все те изменения, которые вносят в историю русские.

– Похоже, что так, – согласился аристократ. – Но не стоит преждевременно радоваться. Пока русские продолжают отслеживать все эти возникающие в истории враждебные им волны (и пока у них будет хватать для этого ресурсов), они несомненно будут продолжать корректировать историю так, как им нужно.

– Тогда, значит, мы должны помочь природе в этом святом деле восстановления правильной реальности, – обрадованно объявил «ковбой». – Как я понимаю, единственный способ это сделать – это определить, к каким именно корректировкам события стремятся русские – и всеми силами мешать им эти корректировки произвести.

– Однако… – задумался толстяк. – Подождите… тогда выходит, что наше будущее может быть отлично от того, что случилось там? И все добытые нами сведения об ИХ прошлом – могут ничего не говорить о НАШЕМ будущем? И из того, что там был какой-то Горбачев, вовсе не следует, что здесь он не станет ярым коммунистом или не проявит себя никак? У нас тут – ничего не предопределено?

– Разумеется, нет, – пожал плечами аристократ. – Зато есть вмешательство потомков русских, которое уже дало русским немалую фору. И неизвестно, какие шаги с той стороны последуют для новых корректировок, чтобы не дать истории вернуться на более удобный нам путь.

– В первую очередь это значит, что масштабного вторжения с ТОЙ стороны нет и не ожидается, – решительно сказал техасец. – Был лишь один, ну, возможно, два или три, если Шанхай туда же отнести, факта переброса чего-то крупного. Еще, возможно, информация. И внутри СССР есть те, кто нам поможет. Пожалуй, в эту игру реально выиграть. Что конкретно будем делать, господа? Какие именно задуманные русскими корректировки истории будем срывать?

– Вьетнам?.. – неуверенно предложил толстяк. – Вспомните, как русские сразу после окончания войны начали там свою игру, мы еще удивлялись, зачем они туда полезли? Но если они знали, что с Индокитаем будут связаны некие исторические события… тогда все становится понятным. У них уже тогда были долгосрочные планы.

– Ближний Восток, – добавил «военный». – Русские очень упорно держатся за свои позиции там. Возможно, еще Норвегия… А вот Китай их, похоже, не сильно интересует.

– Вы забыли про Ватикан, – напомнил «аристократ». – Вот уж чей союз с СССР оказался совершенно неожиданным. На него тоже стоит обратить особое внимание в плане противодействия русским «корректировкам». Ну и, конечно, само ускоренное развитие СССР представляет главную опасность.

– Военное решение я бы советовал если не исключить, то оставить как резервный вариант, – заявил толстяк. – Из всех вас, я чаще всего встречался с русскими. И подтверждаю то, что заметил Райан, – с ними не выходит, что «словом и кольтом можно добиться больше, чем одним словом». Поскольку русских угроза лишь мобилизует на драку, а вот хорошее обращение может размягчить. Я бы сделал ставку на пропаганду нашего американского образа жизни, наших прав и свобод. Если это сработало там с Горбачевым – отчего не выйдет с кем-то другим?

– Наше экономическое положение не настолько хорошо, чтобы кормить голодранцев, – сказал «аристократ». – Может, там мы и были сияющим градом на холме для всего мира…

– Мне вас учить, как делать рекламу? – с иронией спросил толстяк. – Зачем «быть»? Довольно, если в это поверят. Что каждая американская семья (кто не лентяи и бездари) имеет собственный дом, автомобиль, стабильный доход – если в это верят даже наши собственные безработные, отчего должны сомневаться русские в колхозе? Джентльмены, я вовсе не отрицаю полезность для Америки атомных бомб, – но считаю, что Голливуд может стать не менее действенным оружием. И намерен соответственно вложить капитал. А лет через тридцать, сорок, пятьдесят – посмотрим, будет ли и здесь в СССР «перестройка».

– Джентльмены, вы понимаете, что речь идет уже не о прибылях, а о самом выживании – и свободного мира, и всей цивилизации, и конкретно нас самих?! – едва не выкрикнул аристократ, забыв о манерах. – Если Дверь существует, то наша страна сейчас находится в положении Японии век назад, когда «черные корабли» вот-вот появятся у наших берегов. И в лучшем случае нам останется роль туземных раджей под дулами чужих пушек. А в худшем – с нами обойдутся как с неграми в колонии. Слава господу, пока мы еще имеем преимущество в финансах, ресурсах, промышленной мощи. Потому я предлагаю следовать плану. Пункт первый – признав, что прямое военное столкновение с Советами пока нежелательно, навязать русским соперничество в высокотехнологичных вооружениях. Пункт второй – по той же причине, вести против СССР периферийную войну чужими руками, конфликты малой интенсивности вблизи их границ, причем наша страна должна быть от этого в стороне. Известно, что в советских национальных республиках прежняя элита весьма раздражена тем, как Москва наводит порядок – что создает благоприятные условия для Сопротивления, сепаратистских движений, а в идеале, даже для повстанческой войны. Кстати, при такой ситуации главную военную роль будут играть не танковые дивизии, а небольшие, но высокомобильные подразделения, подобные русскому «осназу». И пункт третий – как правильно замечено (кивок толстяку), весьма эффективным будет вызвать Советы на соревнование по росту личного потребления. Для чего выгоднее будет перейти к некоторой разрядке напряженности, в то же время усилив нашу пропаганду на красный лагерь о преимуществах свободного мира. Пусть, черт побери, поверят, что в Штатах даже каждый безработный имеет собственный автомобиль, ну а уровень жизни нашей элиты – это просто рай в сравнении даже с русскими «наркомами»! И посмотрим, во что будут верить, если не сами лазаревы, то их дети и внуки[44].

– Желаете укротить русского медведя и посадить на цепь? – спросил «военный». – Что ж, раз это удалось с гордыми британцами… Одна проблема – что если Райан прав в своем предположении, отчего те, за Дверью, так относятся к нам?

– Те, но не эти, – ответил аристократ. – Если даже это так, то в число посвященных, владеющих информацией, не входит даже большинство советской элиты, не говоря уже об электорате. Значит, наша мирная экспансия имеет все шансы на успех.

И добавил:

– У нашего друга Райана родилась еще одна гипотеза, чистой теории. Сразу скажу, что я ее нашим умникам даже не сообщал. Что время может «расслаиваться», и, таким образом, мы и мир «Моржихи» сейчас не связаны никак – это параллельное время, если можно так выразиться. В свете уже сказанного, это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Анна Лазарева

Отчитываюсь перед Пономаренко. Вот манера у Пантелеймона Кондратьевича, требовать самых подробных объяснений, совершенно не показывая, доволен он или совсем наоборот! Прямо американская «покерморда». Так что приходится докладывать предельно объективно.

– …ввиду обозначившегося американского прорыва на информационном фронте, я сочла необходимым внести неопределенность в их видение ситуации. Вбросив свою информацию по минимуму. Ну а что он сам додумал – это уже его проблемы.

– Последние слова надо понимать как попытку снять с себя ответственность, товарищ Лазарева? Если я не ошибаюсь, у вас в курсе «дезинформация противника» это считается самой эффективной тактикой – дать оппоненту лишь намек, чтобы дальнейшие выводы в нужном нам направлении он уже сам сделал. Поскольку собственному уму верят больше, чем чужим словам.

– «Если ты слаб, покажи, что силен». Пусть думает, что за нами – всесильный СССР из будущего. И как бы там дело ни повернулось – для здешних янки куда ни кинь, всюду клин.

– Туман войны в дипломатии не всегда хорошая вещь. Хрестоматийный пример у этой, Барбары Такман, про начало Первой мировой. Когда ни одна из сторон не намеревалась вести мировую войну. Воевать хотели все – но недолго и локально, вроде Балканских войн или еще одной франко-прусской. И в том, что вышел всемирный пожар, не в последнюю очередь виновато банальное непонимание чужих планов и реальных возможностей, а также «испорченный телефон», если верить Такман. Не выйдет, что туман, который сегодня вы напустили, товарищ Лазарева, спровоцирует Третью мировую?

– Никак нет! – отвечаю я уверенно. – По крайней мере, не сейчас. Поскольку США к большой войне не готовы. И они уже влезли во Вьетнам!

– А Гитлер по состоянию на 22 июня пребывал в войне с Англией, и что?

– Товарищ Пономаренко, я, конечно, не маршал Василевский, но допуск к информации имею. Если американцы планируют задействовать во Вьетнаме свыше двадцати дивизий, армейских и морской пехоты. И мы знаем из «той» истории, что этого им не хватит, тем более что здесь у них нет полумиллионной армии южновьетнамского «союзника», так что воевать придется самим. Если считать, что всего они имеют в мирное время 58 дивизий (включая морпехов, не считая Нацгвардии) и что-то надо оставить для Европы и Японии, то сколько же могут выделить против нас? В отличие от Гитлера, у которого в июне сорок первого почти вся сухопутная армия была «валентной» и развернутой возле нашей границы. Плюс фактор моральный: нет у них, в отличие от той истории, психологии победителей и настоящей уверенности в своей силе. Что у них было в активе – бои местного значения, в Европе высадились в Гавре, когда мы уже Берлин брали, Арденн и Фалеза не было, в Италию вовсе не успели, и даже на Тихом океане почти четыре года вели с японцами перепихалочки-потягушечки за разные острова, а мы пришли и за месяц все закончили. Флот США воевать умеет, тут я с товарищем Кузнецовым согласна. А вот армия у них – тьфу! И нет под рукой чужого пушмяса расходным материалом. По авиации – пожалуй, превосходство тоже у нас, хотя и не такое большое, как на земле. И американцы – враг здравомыслящий, они воевать никогда не станут, если заранее не уверены в победе. А такой уверенности у них здесь точно быть не может!

Пономаренко кивает. И молчит – это надо понимать как согласие? Добавляю главное, как вишенку на торте:

– И в данном случае «туман информации» играет нам на руку, делая ситуацию более предсказуемой. Насколько я поняла американцев как нацию, они одержимы мессианством. То есть не считают для себя обязательным соблюдать любые договоры, если это мешает им «спасти мир». Но сила противника и реальная возможность самим проиграть – как раз являются для них таким ограничением, нарушать которое выйдет себе дороже. В той истории в семидесятые они воспринимали нас как сильных – чьи интересы следовало учитывать. А в девяностые – как слабых, о которых можно ноги вытирать, на словах обещая что угодно. Так что сейчас, я думаю, после того как Райан доложит своим хозяевам, они какое-то время будут договороспособны, то есть свое слово соблюдать – а не по-джентльменски, «хочу даю, хочу беру назад», – поскольку страшно нарушить.

– Врага нельзя недооценивать. Там в семидесятые, поняв, что с нами нельзя силой, они вовсе не потеряли голову, – а разработали и осуществили многоходовый план по развалу СССР.

– Товарищ Пономаренко, так обстановка была принципиально другая! И в верхушке у нас уже было разложение, и в массах нездоровое преклонение перед заграничной «фирмой», и все это на фоне кризисных явлений в экономике и уже обозначившегося застоя. При том что всякие там бжезинские это отлично видели – и, что еще важнее, имели опыт подкупа элиты во всяких там нигериях и колумбиях. Так что план попытаться сделать с нами то, что у них удавалось, ну просто был очевиден. И не требовал много ресурсов – только рекламы: «Америка – свободная страна». Еще и кризис коммунистической идеи после Двадцатого съезда имел место, и «оттепель», и Будапешт с Прагой. Читали ведь, как простые люди в ГДР этому верили и на Запад бежали через берлинскую стену, сколько их было – а у нас из французской части Лотарингии в ГДР бегут, только в этом году свыше сотни случаев, а вот наоборот не отмечено.

Пантелеймон Кондратьевич молчит. И смотрит на меня, как преподаватель, принимающий экзамен. Что ж, продолжу!

– Мое мнение – сейчас американцы вцепятся во Вьетнам. И для сдерживания коммунизма, и ради того, чтобы «лицо не потерять», обрести уверенность, что хоть кого-то победили – перед будущей большой войной архиважно. И как «разведку боем» – чтоб взглянуть, как мы, а особенно «те, кто за нами», будут реагировать. Что нам на руку – если там даже Бжезинский, кажется, писал, что «вьетнамская война отдалила конец СССР на десять лет» – так что пусть они там увязнут. Ну и следует ожидать с их стороны попыток уже сейчас перейти к «мягкой силе» – под личиной «мир, дружба, разрядка» всячески усилить свое влияние на нас, особенно на верхушку. Включая все виды пропаганды, в том числе фильмы, радиовещание.

– Ладно, эту миссию ты отыграла хорошо, – соглашается Пономаренко, – но впредь тебе наука – не расслабляться!

И спросил, уже другим тоном:

– Сама-то как думаешь, выстоим? Если не вовне главная угроза, а внутри.

Что мне ответить – я в будущее заглядывать не умею. Но шанс есть, и хороший – если в той истории об этой угрозе и не думали, то здесь мы ее главным фронтом считаем. Там сочли, что социализм – это нечто застывшее, в итоге мертвый застой и получили! Здесь есть понимание, что одна техника мало что даст без изменения общественных отношений – а они при социализме как раз идут в быстрое развитие. Причем мы вовсе не стремимся все ломать – например, метод Худенко вызвал большой интерес и у Пономаренко, и лично у товарища Сталина, но массово переводить на него совхозы и колхозы – это придется всю бюрократию через колено гнуть (и согнули бы, если надо, но зачем нам лишние потрясения). Оттого по «безнарядно-звеньевой системе» сейчас работают там, где прежних структур не было вовсе. Я освоение целины имею в виду – нет в этой истории шумной кампании, массовой мобилизации народа с отрывом горожан в дикую степь, а работа идет. И худенковская система (позволяющая уменьшить численность работников в разы, при прежнем объеме продукции) оказалась очень к месту – и, что еще важнее, эта система воспитывает тех, кто ответственен за результат своего труда. Есть мобильные бригады, вместе с прикрепленной техникой перебрасываемые на нужный участок, есть «оседлые» в новых поселках в казахстанской степи; есть «пахотные», занятые прежде всего на сельхозработах, есть строительные, отвечающие за инфраструктуру, мелиорацию, лесозащитные полосы. Эксперимент себя полностью оправдал и уже начал распространяться на совхозы Сибири (там, в отличие от европейской части СССР, всегда не хватало людей). А в перспективе на всю страну разовьем – проверим, верно ли посчитали, что тогда число занятых в сельском хозяйстве сократится всемеро, а выпуск зерна вырастет в разы! И угробить методику не дадим, поскольку внедрение ее на контроле с самого верха. И дело не только в производительности – такая система, на мой взгляд, ценна тем, что воспитывает свободного человека – творца, коммунара, с кем и в будущее «Туманности Андромеды» шагнуть не стыдно.

Так что – выстоим! Если верхи будут оздоровлены, а народ не безразличен. «Ничто не может помешать победе коммунизма – если только сами коммунисты этому не помешают» – так еще Ильич сказал. А всякие райаны и бжезинские – пусть лесом идут!

И. В. Сталин. О болезни «ультралевизны» в современном коммунизме.

Опубликовано в «Правде» 20 ноября 1953 г. (альт-ист)

Конечная цель для любой Коммунистической партии, равно как и для каждого, кто считает себя коммунистом, – это всемирная победа коммунистического строя, самого лучшего, самого справедливого для человечества. И никакой другой цели быть не может.

А к чему ведут те, кто сегодня называет себя «истинными коммунистами», к чему они призывают? Объявить войну всем, кто «не мы» – забыв, что коммунисты – это авангард всех трудящихся, должный вести массы за собой. Вести убеждением, примером – но не палкой. Поддержат ли массы тех, кто сам не скрывает, что ради какой-то своей, непонятной массам цели будет обходиться с людьми хуже, чем капиталисты-эксплуататоры – «пусть из каждых десяти умрут девятеро слабых и недостойных, чтоб один достойный мог дальше жить при коммунизме». Так сказал Пол Пот, цитируя покойного Мао Цзедуна. Для которого коммунисты из Кхмер Иссарак, стоящие на ленинских позициях, – большие враги, чем французские колонизаторы и американские империалисты. Скрывая за ультрареволюционной фразой призыв к расколу мирового коммунистического движения, от которого выиграет только капитал.

Восстановим единство и пойдем вперед общим строем. Это говорят французские ультралевые, для которых и мы, коммунисты Советского Союза, и свои же товарищи по ФКП, не разделяющие их взглядов, – предатели, враги, «свора обуржуазившихся и обюрократившихся мерзавцев». Призывая к немедленной революционной войне, они массово убивают невиновных – не свою буржуазию, не чужих солдат, а своих соотечественников, мирных граждан – искренне полагая, что это пойдет во благо мировой революции. Забыв, что Ленин сказал, что революционерам для победы нужна опора не на заговор, не на Партию, а на передовой класс, при союзе с прочими угнетенными классами. И какая может быть опора от тех, кого эти «товарищи» убивают – на деле плодя врагов коммунизма, делая таковыми тех, кто прежде мог бы революцию поддержать?

Мы, советские люди, для них – обуржуазившиеся. Нас обвиняют, отчего мы немедленно не объявим войну капиталистическому миру. И что мы якобы забыли о высшей цели, добившись счастья для себя. На это я отвечу – что борьба за победу коммунизма включает в себя не только штыки, но и целый комплекс мер, и мирных и военных. К которым относится и правильный учет текущей ситуации, и анализ расстановки сил, и готовность нашего тыла. И ультрареволюционность французских и иных товарищей в данном случае – это как бы на войне какой-то комполка самочинно решил, что раз мы не наступаем немедленно, значит, в штабе предатели и враги, и незачем думать о разведке и снабжении, а просто: вот враг перед нами, и все в атаку, вперед, ура! Ну и как бы оценил этот «геройский» поступок любой военный трибунал?

Или же причина «ультрареволюционности» иных французских и прочих товарищей еще проще? Я имею в виду позицию вожаков. Интересная логика – нас, первое на земле государство рабочих и крестьян, объявить предателями, а самим не гнушаться принимать помощь от американской разведки. В оправдание они приводят нам пример, как Ленин весной семнадцатого вырвался из германского «окружения» на «большую землю» с помощью немцев. При этом леваки молчат, что итогом того поступка был Октябрь – а что вышло в результате их собственного предательства? Раскол в рядах ФКП – и всего мирового коммунистического движения. При том что политика «разделяй и властвуй» стара и хорошо знакома капиталистам. Именно так они в свое время завоевали африканские колонии, не только благодаря своему военно-техническому превосходству, но и стравливая между собой тамошних вождей. Да и в США, белые англосаксы никогда не смогли бы истребить индейцев, будь те едины. Разделяй и властвуй – найти в рядах противника тех, кто ради собственных амбиций, жажды власти, из мелкой фигуры прыгнуть в вожди, готов предать. В Африке и Азии, когда какой-либо правитель не желал сгибаться перед колонизаторами, то они не сразу посылали свои войска привести к покорности будущую колонию, а сначала находили «претендента на престол» – иногда самой сомнительной законности, но кого это волновало – и подстрекали его начать гражданскую войну, обещая свою поддержку, ну а после уже являлись белые солдаты, восстанавливать порядок. Сегодня мы видим это в Камбодже – ну с какого интереса правящим кругам США вооружать армию Пол Пота? И плевать всяким товарищам Мистралям, что за их собственные амбиции платить будет их собственный трудовой народ и даже все коммунистическое движение!

Мы знаем и помним подобное же. Когда Троцкий (в революцию 1917 года имевший несомненные заслуги) в погоне за властью скатился на путь измены – изгнанный из СССР, он не гнушался сотрудничеством с разведками капиталистических и даже явно фашистских стран. Кстати, идейный багаж троцкистов ясно виден во взглядах ультралевых – то же стремление к «казарменному коммунизму», который еще Ленин заклеймил как теорию безусловно вредную и ошибочную. И такой же призыв к мировому пожару, «пусть в атомной войне сгорит половина человечества – останется жить при победившем коммунизме другая половина». Но с троцкистами, в какие одежды они бы ни рядились, нам не по пути! И они нам – никакие не товарищи!

Мы заявляем: те, кто совершил кровавые преступления, не могут рассчитывать ни на какую поддержку СССР. Убийцы и террористы – должны ответить по закону. В то же время мы предостерегаем всех: попытки истребления всех коммунистов под маркой войны с «ультралевыми» встретят самое решительное противодействие Советского Союза.

23 ноября 1953 года.

Москва, Академия наук СССР

Выборы членов-корреспондентов и действительных членов АН СССР имеют свои сложности. Только с виду все просто: научные учреждения, вузы и члены Академии выдвигают кандидатов, экспертная комиссия отделения рекомендует кого-то из них, затем тайным голосованием отделения Академии кого-то из кандидатов (и не обязательно именно того, кто был рекомендован экспертами) избирают. Следующее за этим голосование общего собрания АН лишь утверждает (или, что гораздо реже, отклоняет) избранных отделением.

На самом деле, хотя голосование тайное, многие члены Академии заранее обсуждают друг с другом, кого следовало бы выбрать, заключаются союзы, компромиссы и сделки вида «я проголосую за вашего кандидата, а вы за это – за моего» – в общем, идет своя закулисная, но активная деятельность. Для палеонтологов на этих выборах были предоставлены две вакансии на членов-корреспондентов – от геологического отделения АН. Кандидатов же было четверо: профессор и доктор наук Иван Антонович Ефремов, доктор наук и директор ПИНа Юрий Александрович Орлов, профессор и доктор наук Африкан Николаевич Криштофович, и академик АН грузинской ССР Лев Шиович Давиташвили. И лишь двое из четверых должны были стать новыми членами Академии. Списки кандидатов были уже опубликованы в печати, уже вели академики между собой переговоры насчет личных предпочтений – как вдруг за пятнадцать дней до выборов, восьмого ноября, скоропостижно скончался Африкан Николаевич Криштофович. Большая утрата для науки, а вот для геологического отделения Академии – даже упрощение проблемы. Оставалось лишь три кандидата, один из которых был лишним.

«Кого одного не рекомендовать?» – решали члены экспертной комиссии, одновременно каждый для себя обдумывая и другой вопрос: «За какую рекомендацию точно никаких плохих последствий не будет?»

Ефремов – ученый известный и заслуженный, на счету его экспедиций множество открытий, автор нескольких важных научных монографий, основатель тафономии – и явно на хорошем счету у власти. Все давно заметили – его труды издают почти мгновенно, в то время как иные монографии и год могут ждать, пока редактор найдет для них время. Да, противник Лысенко, но это раньше было недостатком, а теперь, когда Лысенко рухнул с пьедестала, – стало достоинством. Его – точно рекомендовать!

Давиташвили – тоже ученый не последний, автор учебника по палеонтологии, лауреат Государственной премии за книгу «История эволюционной палеонтологии от Дарвина до современности». Был главой Президиума Грузинской АН – до реформы 1951 года, когда в союзных республиках оставили лишь отделения единой АН СССР[45]. В отношениях с властями также проблем никогда не имел: когда Лысенко был на вершине – поддерживал его, а когда слава того стремительно закатилась – тут же выступил с серией разгромных статей против бывшего кумира – в общем, товарищ всегда делает именно то, что считается правильным делать. Значит, и его – рекомендуем!

А вот Орлов… Да, директор Палеонтологического института, тоже имеет на счету научные работы и открытия, множество статей, но в последние годы все же больше административный работник. И вообще, не жирно ли ПИНу будет сразу двух его сотрудников – в члены-корреспонденты? Решено – вычеркиваем.

Таким образом, экспертная комиссия после тайного голосования рекомендовала для избрания Ефремова и Давиташвили.

Сам Ефремов такому «соседству» вряд ли обрадовался бы. В разговорах с друзьями он давно присвоил Давиташвили прозвище Недобиташваль и называл того прочими обидными словами вроде «карьериста», «лакея» и «научной проститутки» – именно потому, что тот в науке всегда выступал за то, что поддерживалось властями, и громил то, что ими не поддерживалось. Также был Лев Шиович многоопытен в подковерной борьбе и всяческих интригах – чем ни Ефремов, ни Орлов никогда не занимались. С ПИНом его путь пересекался уже дважды. В 1948 году, когда Академия собиралась расследовать приснопамятный вопрос «терпимости к разработкам западных палеонтологов и слабой борьбы за развитие советского дарвинизма», – Давиташвили был в составе комиссии по оному расследованию. Но тогда дело закончилось, не успев начаться. А в 1950 году, во время перевыборов директора ПИНа (которые обязаны были проводить раз в пять лет) пытался он подсидеть Орлова, чтобы самому занять его место. Не удалось.

Впрочем, самого Ефремова Давиташвили последние годы вовсе не критиковал, а, напротив, поддерживал его идеи – нюхом опытного карьериста почуяв, куда нынче дует ветер государственной поддержки. Если теперь у Ивана Антоновича есть покровительство в верхах – с ним ссориться опасно. А что сам Ефремов якобы понятия не имеет, кто ему покровительствует и почему – то и такое бывает, мало ли по какой причине он привлек чье-то внимание. А вот Орлов – как будто обычный, рядовой ученый, хотя они с Ефремовым и друзья – против него Давиташвили интриговать не считал опасным. И как только узнал о новых выборах в Академию[46], то тут же начал стараться – чтобы Орлов не прошел.

Но… хотя и считал Лев Шиович, что победа уже у него в кармане, и экспертная комиссия сделала выбор в его пользу, а на голосовании геологического отделения все внезапно пошло не так. И дело было даже не во влиянии вездесущей «инквизиции» – на этот раз она как раз не вмешивалась, оценив, что ситуация благополучно разрешится и без нее. Просто аукнулись Давиташвили его многочисленные интриги, да совсем не так, как он рассчитывал: далеко не всем хотелось видеть его в составе АН СССР, и академики геологического отделения предпочли заменить его кандидатуру на куда более тихого Орлова[47].

Так большинством голосов академиков-геологов, членами-корреспондентами АН СССР от палеонтологов были избраны Орлов и Ефремов (против которого геологи в нынешней ситуации тоже ничего не имели). 23 ноября общее собрание АН утвердило их избрание.

Одним из первых новым членам Академии прислал поздравления… Лев Шиович Давиташвили.

Но самому Ивану Антоновичу был гораздо важнее и приятнее – приветственный телефонный звонок от Анны Петровны Лазаревой.

«Третья мировая война. Выпуск 10».

«Кольер уикли» (фантазия)

Для многострадального русского народа наконец настал долгожданный час свободы!

Еще год назад коммунистический режим казался гранитным монолитом. Падение его произошло внезапно. Подобно ледяной глыбе, каждый удар по которой увеличивал число трещин, по которым произойдет распад, русский коммунизм был крепок лишь имея силу применять безжалостный террор против собственного народа. В мартиролог, составленный Международным судом ООН по расследованию преступлений советского коммунизма уже занесено триста миллионов имен – и список еще пополняется. И за каждым именем судьба человека, умершего на территории бывшего СССР и прилегающих к нему стран (таких как Польша, Финляндия – а также оккупированные Советами страны Европы), по вине большевиков, в период после октября 1917 года. То есть на каждого еще живого жителя СССР приходилось двое убитых в захватнических или братоубийственных войнах, расстрелянных по выдуманному обвинению, умерших в ГУЛАГе. От этой угрозы – попасть в жернова коммунистической машины смерти – не был застрахован никто – ни нарком, ни самый последний колхозник. Такого угнетения, такого рабства еще не знала история – и вдвойне печально, что это рабство настолько отравило души русских людей, что они не хотели принимать свободу, стреляли в тех, кто искренне стремился им ее принести.

Кровавый тиран Сталин сам подготовил себе могилу – не придумав ничего лучше, как после военных неудач искать измену в собственной армии. Где хорошо помнили 1937 год, когда так же были расстреляны все высшие военачальники, герои Гражданской войны (за исключением тупого кавалериста Буденного и бездарного сталинского холуя Ворошилова). И генералы РККА вовсе не собирались теперь класть свои головы на плаху. Результатом был тайный сговор части советского генералитета и Верховного командования Освободительных сил. Примечательно, что, воюя с мнимым заговором, Сталин инициировал заговор реальный, оказавшийся успешным.

Решающим сражением, «шверпунктом» этой войны была битва за Железный Камень – прежде никому не известное место на Урале, где в тоннелях под горами находился крупнейший русский завод по изготовлению атомного оружия, и где по приказу заговорщиков были собраны все русские запасы радиоактивных материалов. Русский штаб ПВО обещал нашему десанту «зеленый коридор», после чего продолжение сопротивления со стороны Советов было бессмысленным. Однако же операция едва не сорвалась – и лишь воля одного офицера привела к победе.

Мы недооценили готовность рабов защищать своих хозяев. Русские слишком долго жили в изоляции, на периферии цивилизованного мира – называя «немцами», «не такими, как мы», всех иностранцев. Веками в их психологию вбивалось, что чужой на их земле – это враг. И теперь, несмотря на категорический приказ из Москвы, русские истребители атаковали наши самолеты с самоубийственной яростью, а зенитные батареи вели огонь – даже лишенное единого управление, это сопротивление русских нанесло нам серьезные потери. Тем не менее воздушная армада свободного мира прорвалась к Железному Камню! И тут русские, обороняющие сам объект, выпустили ракету ПВО с атомным зарядом – передовые эскадрильи армады, весь первый эшелон десанта, погиб полностью. Что еще страшнее, эти потери вызвали неуверенность в штабе операции – и обоснованные сомнения в надежности наших «союзников» в Москве. Несмотря на то что второму эшелону оставалось до цели меньше ста километров, ему был отдан по радио приказ возвращаться.

И тут майор Карпентер, командир батальона 1-го полка 82-й десантной дивизии, повел себя подобно адмиралу Нельсону – «не слышу, не вижу». По некоторым свидетельствам, он даже приставил пистолет к затылку пилота. Именно его волей второй эшелон десанта не повернул назад, а был выброшен по плану – и, вступив в бой с русскими войсками, был почти весь истреблен, – но выиграл время для подхода третьей волны десанта. Бой был страшен, но увенчался успехом – хотя из всех солдат и пилотов, отправившихся в этот героический рейд, в живых остался едва каждый десятый. У русских больше не осталось атомных бомб – и мы верим, что отныне уже ничьи атомные бомбы не будут взрываться на Земле. После этой битвы посланнику ООН осталось лишь продиктовать в Москве условия капитуляции.

Исчезновение Сталина является самой большой загадкой этой войны. Рассказывают, что в последние месяцы перед поражением диктатор пребывал в постоянном страхе и подозрениях относительно всех вокруг (и не беспочвенных, как оказалось!), а потому готовил для себя множество секретных укрытий – на территории СССР было создано множество тайных подземных бункеров, в которых можно было пережить даже атомную бомбардировку поверхности, и снабженных запасами продуктов на много лет. Еще когда бушевала битва за Железный Камень, охраняемый кортеж Сталина выехал из Москвы и направился на восток. Верные заговорщикам силы организовали на пути его следования засаду, в которой кортеж полностью погиб. Однако тела самого Сталина среди трупов обнаружено не было. Погиб ли он в ходе долгих беспорядков и паники, охвативших территорию бывшего СССР после капитуляции и его никем не узнанное тело осталось лежать забытым в неизвестном лесу, или же сумел добраться до одного из своих бункеров и до сих пор скрывается под землей, по-прежнему считая себя правителем шестой части суши – мы, возможно, никогда не узнаем. Продолжающееся в течение уже многих лет расследование обнаруживает на землях бывшего СССР все новые пустые засекреченные укрытия, запасы продуктов из которых немедленно раздаются многочисленным голодающим, но сколько подобных убежищ еще осталось найти, распутав всю систему советской секретности – нам неизвестно. В любом случае, если даже Сталин жив и когда-нибудь осмелится выйти из своего тайного укрытия на белый свет – народ встретит его отнюдь не цветами, как в былые времена…

После недолгого периода, когда территорией обрушившегося в хаос и анархию бывшего СССР управляла Временная оккупационная комиссия ООН, было создано Временное Российское правительство. Первыми его указами стали окончательная демобилизация армии (которая и так на тот момент фактически перестала существовать как организованная сила) и объявление Коммунистической партии вне закона, восстановление прав собственности (в том числе и тех, кто был незаконно лишен их в 1917 году), свобода вероисповедания с массовым восстановлением церквей, культурная и политическая автономия национальных окраин; даже прежняя коммунистическая символика была заменена на традиционную – двуглавого орла и триколор. Для управления промышленными и сельскохозяйственными предприятиями были приглашены квалифицированные американские и европейские менеджеры, рубль был объявлен свободно конвертируемой валютой, отменены таможенные барьеры, мешающие развитию российской экономики. Это может показаться удивительным, но большинство русских отнеслось к отмене коммунистической идеологии и смене власти в стране с полнейшим равнодушием. Как отвечали на вопрос об этом многие из них: «В СССР никогда не было коммунизма, у нас были лишь коммунисты». После того же, как все фанатики, истово верящие в коммунистическую идею, или погибли на фронтах войны, или были уничтожены своим же правительством в ходе репрессий – среди простого народа не осталось никого, кто стремился бы поддерживать эту противную человеческой сущности преступную идеологию. Как только на земли бывшего СССР пришла истинная свобода слова – народные массы могли лишь выразить свою радость от того, что цепи коммунистического угнетения, которыми они были скованны столько лет, наконец разбиты.

К сожалению, пока в России и в независимых государствах, во множестве возникших на Кавказе и в Средней Азии, в отличие от подобных новых европейских государства (как, например, Украина, Острутения (европейское название Белоруссии), Литва, Латвия, Эстония, Казакия (междуречье Волги и Дона)) нет истинной демократии. Но это вина не их народов, а тиранической системы, долгие десятилетия старавшейся убить в жителях СССР любую свободную мысль. Люди еще слишком хорошо помнят времена, когда на выборах полагалось лишь выражать свое согласие со спущенным сверху приказом и сто процентов избирателей обязаны были голосовать совершенно одинаковым образом. И вот на первых недавно организованных в России свободных выборах городских и областных властей – до семидесяти процентов избирателей во всех населенных пунктах просто по привычке пишут на бюллетене «согласен» – выражая свое согласие с избранием (они по привычке говорят «назначением») любого кандидата. Коммунистическая тирания долгие годы обрабатывала умы этих людей, чтобы превратить их в послушных роботов. Может потребоваться целое поколение, чтобы снова сделать роботов людьми. И при этом отрадно видеть, что хотя бы тридцать процентов населения уже осмеливаются выразить собственное мнение при голосовании, отдав голос за одну из десятков партий, ныне возникших в России.

По этой же причине нигде в бывшем СССР не разгорелось массовой партизанской борьбы против «захватчиков», которой нас так любили пугать коммунистические лидеры – при многочисленных в ходе репрессий сменах руководителей и идей бывший советский народ привык безоговорочно подчиняться только верховным властям, а не идеям и местным руководителям. И теперь, когда власть от коммунистов перешла к Оккупационной комиссии ООН, а затем – к Временному правительству, народ так же покорно выразил им подчинение. Сейчас на территории России куда чаще можно заметить столкновения и драки между приверженцами Либерально-демократической и Демократически-либеральной партий, нежели выражения какого-либо недовольства присутствующими в стране организациями ООН.

Отрадно видеть, что жертвы свободного мира не были напрасны. Если прежде наш мир существовал под постоянной угрозой войны (вызванной противоречием между несколькими сильными державами), то теперь, когда наступило политическое единство, эпоха войн ушла в прошлое. Ни одно государство более не имеет права воздвигать железный занавес между собой и остальными народами Земли. И все народы могут мирно процветать, развивая свою промышленность и торговлю, под мудрым руководством Организации Объединенных Наций, выражая лишь большое уважение (а не беспрекословное подчинение, немыслимое в свободном демократическом мире) той стране, которая спасла весь мир от ужасов коммунистического рабства – Соединенным Штатам Америки. Впрочем, возможно, что в следующем столетии мы увидим Соединенные Штаты всей планеты Земля. Куда имеют шанс войти даже русские, перековавшиеся в горниле идущих в их стране демократических преобразований и навсегда отказавшиеся от претензий на ту или иную власть над миром.

Порт-Артур.

Штаб Южного оперативного направления ТОФ

Ну, что там у нас? Опять пароходство самодеятельностью занимается! Не успели впихнуть свою лоханку в конвой – ждите следующего. Так нет же: «План перевозок сорвем – вы на себя ответственность берете?» Хотя крайними вы должны быть – раз поздно загрузили и отправили. Эх, Лазарева на вас нет – говорят, при нем был порядок! Распустились тут…

Понятно, войны нет – а за план перевозок спросят. И эта горючка, что на «Армавире» во Вьетнаме не нашим мирным тракторам нужна, хе-хе – хотя, наверное, и тракторам тоже, пашут же вьетнамцы на чем-то? Или у них один рис? В любом случае надо, чтобы этот груз в Хайфон дошел без происшествий. До тридцать четвертой параллели тут ни одна собака провокацию устроить не посмеет, «это наши воды, поскольку простреливаются из пушек, стоящих на нашей земле» – так, кажется, во времена Петра Первого говорили? Здесь не пушки, а морская авиация, и наши базы рядом, быстро придем, если что, и порядок наведем. А вот дальше – жопа! Берег чужой, и так на протяжении тысячи миль, если что, не достанем никак. Зато у американцев – морская крепость и база на Окинаве, осиное гнездо. А теперь еще и у Шанхая их эскадра ошивается, четыре тяжелых авианосца, линкор «Миссури» и соответствующий эскорт.

Время сейчас неспокойное. Хотя когда оно для нас, после семнадцатого года, было спокойным? А на море особенно – сейчас не пиратский семнадцатый век, когда так официально было, «нет мира за этой чертой», однако же я лейтенантом на ТОФ в тридцать восьмом начинал, когда франкисты «Комсомол» потопили, причем в тот рейс он даже не в сражающуюся республиканскую Испанию шел, а в бельгийский Гент с грузом руды. И рассказывали, как недавно совсем «Ленина» с Балтики на Север вели, то будто бы его готова была «неопознанная» лодка потопить. Верно говорит товарищ Сталин, не смирятся капиталисты с самим существованием Советской страны, всегда будут провокации устраивать. Ну, самураи тут до сорок пятого тоже на море такие гадости нам творили – и где эти самураи теперь?

Ясно, что в конвое не всегда получается. Я сам из Севастополя, а 22 июня на СФ застал, был переведен как раз за месяц до того. Так было там с началом войны, что весь торговый флот надо срочно гнать в Белое море, поскольку Мурманск у самой границы и с воздуха тоже почти не прикрыт. А флот тогда был у нас там – одно название, что флот, и решил сам «батя» наш Головко, что риск оправдан, и шли торгаши на восток вдоль берега поодиночке, кто как может – и не успели немцы никого перехватить. Единственный случай был, и то как анекдот – когда один из транспортов был обстрелян немецким самолетом, никто не пострадал, и повреждений особых не было (ну что авиационый пулемет большому судну сделает?), но радист в панике выдал в эфир SOS и вахту закрыл – в Архангельске этот пароход сочли потопленным и очень удивились, когда он в порт пришел[48]. Сейчас войны нет, но и доверия у нас к американцам – тоже, особенно в их зоне контроля. Запросто могут, сволочи, нам «несчастный случай» организовать, уж если у них над Парижем «нечаянно» атомная бомба оторвалась. Ну а кто будет у нас крайним – если, как заведено, «у каждой нашей беды должна быть конкретная фамилия», кого под трибунал отдавать?

А нервные клетки, врачи говорят, не восстанавливаются! Пока этот злополучный «Армавир» в Хайфон не придет – нам тут валидол глотать. На столе громадная карта разложена, и на ней фигурки расставлены, кто там у нас в море – тоже от Лазарева пошло, так с сорок пятого и осталось, удобно. И смотрю я, как этот «Армавир» на юг движется – каждые четыре часа радируя свои координаты. А прямо по курсу его к зюйду – синий рой, американская эскадра. Пропустят, или сделают подлянку? В Европе черт знает что творится, того и гляди начнется драка – а здесь, в Порт-Артуре, не забыли еще, как три года назад американцы нас пытались бомбить. Тоже, наверное, надеялись, что дипломаты после отпишутся – случайно Бомбу уронили, но простите, больше не будем.

Только в эти игры не вы одни можете играть. Возле вашей кучи – две наших красных фигурки, младшие сестры знаменитой «моржихи». Смотрят, чтобы вы хорошо себя вели – не только у вас могут быть «неопознанные» подлодки.

Хотя отчего же неопознанные? Вон еще два значка, к югу от Циндао – «Цзи-Юань» и «Чжи-Юань», подлодки флота Народного Китая. По факту, бывшие «немки», что с нашими пришли в сорок пятом – одна из них даже отличиться успела, японский линкор потопив. Ну а после экипажи домой вернулись, слышал, что герр Байрфилд уже контр-адмирал Фольксмарине, – а лодки здесь оставили, ну и куда нам это старье, «тип VIID», в сорок первом они были хороши, но не сейчас. Однако в хорошем состоянии, построены добротно, умеют это немцы – в лом списывать жалко. Ну, мы их китайским товарищам и подарили. Хотя весь флот товарища Ван Мина в нашем Циндао едва на пару причалов, у Народной Кореи и то кораблей больше. Однако если что – вот они, кандидаты в герои! Слухи есть, что в пятидесятом, когда брали базу ВВС США Синьчжун, там вовсе не Ли Юншен командовал, а какой-то «товарищ Ку Ницын» – ну так пускай и на море китайские герои будут, а мы люди скромные, если товарищ Сталин так решил. Надеюсь, что эти китайцы там сами не утопнут – а то для того, чтобы подводником быть, одного героизма и энтузиазма мало.

Ну вот, сглазил! Радио с «Армавира» – нас перехватили, обстреливают, французский крейсер «Алжир». А этим жабоедам что надо?! Координаты есть – взгляд на карту, кто у нас там рядом? А ведь «моржата» могут успеть, А-2 точно в том квадрате должна быть! Время до сеанса связи… но если они на перископной, то должны принять. А станция СДВ (сверхдлинные) и до двадцати метров под воду пробивает.

Радио «моржатам» – оказать помощь. И срочно рассчитать, кого мы можем выдвинуть из Циндао.

Восточно-Китайское море,

крейсер «Алжир» ВМФ Франции

Командующий французским Восточным флотом контр-адмирал Мальгузу не любил американцев. Но коммунистов он ненавидел гораздо больше.

Янки все же были в глазах Мальгузу – цивилизованными белыми людьми. А принадлежали ли к этой категории русские коммунисты, кого считали «своими» желтомордые (что есть показатель!) и кто отрицал сами основы цивилизации (собственность, семья, религия, порядок), это было вопросом. Конечно, для образованного человека дурной тон – верить такому, как месье Фаньер, но вдруг «вирус коммунизма» все же существует? Заразившись которым, покорные прежде азиатские рабочие-кули вдруг превращаются в кровожадных убийц своих господ. И если это распространится по миру, то станет концом цивилизации – если все желают попасть в образованный высший класс, то кто же будет работать?

– Все в рамках полученного вами приказа. У вас есть сомнения в его достоверности?

Приказ из Парижа был. О временном оперативном подчинении командованию ВМС США в Шанхае. В то же время Мальгузу не сомневался, что вздумай он запросить подтверждения – формально это было бы по уставу, но большое начальство ничего не забывает! Есть такие вещи, о которых высшие чины не желают знать, чтобы не попасть после в неудобное положение. И вызвать их неудовольствие – как минимум отставка. Да ведь и не сказать, что то, что хотели американцы, было противно интересам Франции и желанию самого Мальгузу. Устроить русским коммунистам и их вьетнамским дружкам небольшую проблему – что может быть приятнее?

– Всего лишь захватить эту русскую лоханку и отконвоировать в Шанхай. А дальше уже работа дипломатов и судейских. Вашей прекрасной стране ведь не помешает иметь в кармане лишнюю разменную монету в споре с Советами по индокитайскому вопросу? И задача совсем легкая, тут от базы и двухсот миль не будет, к тому же вас прикроют палубные самолеты с «Шангри Ла». Никто ничего не успеет предпринять, как вы уже будете принимать на этом же рейде наши поздравления.

То есть строго говоря, совершить акт пиратства против нейтрального торгового судна, в мирное время, в нейтральных водах. США могут так относиться к международному праву, собрав здесь военно-морскую мощь, побольше чем флот иной европейской державы – «проблемы негров шерифа не волнуют». Что ж тогда сами янки не совершат это легкое, по их словам, дело?

– Ну, месье, сделайте хоть что-то и вы, ради ваших же интересов! Или нам за вас у коммунистов отвоевывать ваш Индокитай?

А заодно лишняя причина для ссоры нашего президента с Москвой. Ибо в Париже уже началась Конференция по индокитайскому вопросу, пока еще не договорились ни до чего. И ясно, что русские на уступки не пойдут, ну а их ручная макака Хо Ши Мин тем более, пока чувствует поддержку Сталина. И кстати, будет полезно ткнуть носом вьетконговцев, а также и красных китайцев и весь мир – в слабость СССР на Дальнем Востоке. Если в Европе не только Балтика, но и Средиземное и Норвежское моря все больше становятся похожими на «красные озера», то на Тихом океане у свободного мира подавляющий военно-морской перевес – русские, имея мощную авиацию и многочисленные легкие силы, могущественны лишь вблизи своих берегов. Правда, у них тут есть еще подводные лодки, но даже немцам в Атлантике не удавалось захватить господство одними субмаринами, а с тех пор противолодочная оборона развилась очень сильно. В итоге выйдет показать всему миру, насколько легко может быть перерезана пуповина, связывающая коммунистический Вьетнам с Советами – что отрезвляюще подействует и на «дядю Хо». Тогда и жертвы сайгонской резни будут наконец отомщены. Пишут, что там не ханойские комми виноваты? Но для аристократа Мальгузу все коммунисты были на одно лицо!

Тяжелый крейсер «Алжир» разрезал волну к северо-востоку от Шанхая. Пятнадцать лет назад он был одним из лучших кораблей в своем классе – сейчас уступит новейшим американским «Де Мойнам», но даже у русских пока ничего подобного нет, их «Свердловы» – это легкие крейсера с шестидюймовым калибром. И сможет наконец смыть позор со своего славного имени – у кораблей, как у людей, тоже бывает, что биография «не сложилась», в жизни не везет. В истории не так часто бывает, чтобы боевой корабль против своего государства нес чужой флаг – но «Алжир» тут был рекордсменом, успев за неполное десятилетие побывать «переходящим призом» для Германии, Италии, Англии (не говоря уже о режиме Виши), во флоте Еврорейха носил неофициальное название «Артур Вилкат», по имени какого-то героя кригсмарине, попавшего в плен к большевикам и зверски ими замученного. И не совершил за все время службы ни одного славного деяния, зато едва не вошел в анналы как единственный крейсер, потопленный пулеметным огнем с пролетавшего мимо «харикейна» (была открыта дверь в орудийной башне, и загорелся пороховой заряд – слава богу, потушили). Во время героического прорыва из Тулона в Бизерту (перехода на сторону союзников) «Алжир» едва не был потоплен, но и тут повезло. В сорок восьмом был выкуплен у англичан (а ведь еще и отдавать не хотели, наравне с итальянскими и немецкими кораблями). В дальнейшем служил в основном на дипломатической стезе, показывая французский флаг по миру (линкор посылать дорого, что-то меньше крейсера – несолидно). С пятьдесят второго был флагманом Индокитайской эскадры – Франция, хотя и сохраняла статус морской державы, была не настолько богата, чтобы посылать в дальние походы свои самые ценные и мощные корабли, линкор «Жан Бар», авианосец «Лафайет» – и в эскадру входили, кроме «Алжира», еще четыре «авизо» (класс, вызывающий смех у иных военных моряков – представьте коммерческий пароход, на который поставили несколько тяжелых пушек – русские и британцы называли это «вспомогательными крейсерами»: чтобы показывать флаг папуасам сойдет, от настоящего морского сражения лучше держаться подальше), еще десяток сторожевиков и два десятка катеров.

Цель была обнаружена, два часа назад американский самолет передал координаты. В ста милях к югу занял позицию авианосец «Шангри-ла» с эскортом – если появится русская авиация (а то до Кореи не слишком далеко), обещали прикрыть. Вот уже объект уже виден в оптике – русский танкер типа Т-2, в войну американцы поставляли такие по ленд-лизу всем союзникам. Обычно советские шли во Вьетнам конвоем, под прикрытием крейсеров и эсминцев – но иногда попадались и такие одиночки. Что ж, поднять сигнал «требую остановиться» и выслать катер с абордажной партией. Не хотят стопорить машины, нагло проявляя неуважение к нашему флагу?! Развернуть в их сторону носовые орудийные башни! Мы, конечно, не гитлеровский пират Тиле и не будем их топить и рубить в воде винтами – но если не подчинятся, то и выстрелить можно в их сторону, сначала холостым. А если не послушают, то затем и боевым, с недолетом!

Подводная лодка А-2. То же время и место

Ну вот сколько нас потомки учили? Долго еще в советском подплаве будут говорить «лазаревская школа» как признак качества. На тренажерах десятки, даже сотни раз отрабатывали выход в атаку на вражескую эскадру или конвой. И в завершение очень часто происходил «выход босса», как говорил Адмирал, или ассистировавший ему кап-3 Мамаев – внезапно появлялась лодка-охотник, причем иногда с очень неудобным ракурсом и дистанцией. И на возражения, что нет пока в иностранных флотах ничего подобного, ответ был обычный: сейчас нет, завтра появится, и что тогда вы будете делать?

Что такие охотники в будущем станут для подводников самым опасным противником, это Видяев усвоил четко. И сам иногда играл за «босса» на тренажере. Усвоив заодно, что у дизельной лодки перед атомариной единственный плюс – полная тишина до начала атаки, и первый ход как в шахматной партии – оказаться в этот момент от «босса» на дистанции досягаемости его торпед будет столь же опасно, как на минном поле. Но если дизелюха вынуждена менять позицию и выдаст себя – то тут у атомной все преимущества, поскольку скорость больше в разы и экономить заряд батареи (а при длительной дуэли и воздух) совершенно не надо, ну а всплывать, чтобы подзарядиться и вдохнуть, когда враг рядом, – это верная смерть. И вот, акустик не подвел – сигнал и третья отметка на тактическом планшете, в дополнение к французу и танкеру, – это кто тут нас караулит?

Мы ведь пока никого еще не потопили. В октябре был короткий отдых на Камчатке (относительный, поскольку пришлось все механизмы и конструкции осматривать, проверять, все ли в порядке после перехода подо льдами через всю Арктику) и бросок в южные моря. Прикрывали наших во время десанта на Хайнань – вдруг американцы вмешаются, тогда пришлось бы их бить. Но янки к Хайнаню не пришли, зато высадились в Сайгоне, и еще к Шанхаю пригнали целый флот, одновременно с обострением на китайском фронте. Так что А-2 и А-4 перешли севернее, за американской эскадрой наблюдать. И вот удачно приняли сообщение с «Камы-2» (аналог немецкого «Голиафа», станции на сверхдлинных волнах, специально для связи с лодками под водой), построенной под Владивостоком лишь год назад. Французы наших бьют – значит, быть «Алжиру» в роли аргентинца «Бельграно» (поскольку Видяев в Тайну был еще в сорок втором посвящен, то интересоваться военно-морской историей будущего мира ему было дозволено). Лишь сначала разберемся, кто там нас стережет. Советских лодок тут быть не может, и Бочаров на А-4 раньше нас никак бы не успел. Северокитайцы и корейцы (у КНДР есть дивизион, четыре штуки «двадцать первых бис») тоже, мы бы о том знали. У японцев сейчас ВМФ нет вообще, гоминьдановцы лодок не имеют. Могут быть филиппинцы или тайцы, по дешевке получившие от США лодки тип «балао» военной постройки. Но скорее всего, американцы – в их эскадре лодки есть, причем новейшие, тип «Тэнг», примерно соответствуют ранним «двадцать первым». Нет, мы не звери, первыми вас топить в мирное время, может, вы просто мимо проходили. Обойдем вас по широкой дуге и займемся французом.

И тут акустик докладывает, наверху идет бой. Ясно слышен разрыв снаряда в воде. Лягушатники уже по нашему танкеру стреляют? Нет у нас времени на долгий маневр! А оттого сделаем так. В подводной дуэли важно точно место противника определить, и считай, что он у тебя в кармане. А акустика лишь пеленг дает, дистанцию можно оценить лишь приблизительно. Ну так мы тебя сейчас спровоцируем – заодно намерения свои покажешь. Лазарев этот прием называл «горкой» – турбины на полный, рули на всплытие, а затем назад. Смысл в том, что основной шум винтов на большом ходу – от кавитации, а она сильно зависит от внешнего давления, то есть от глубины. То есть для американского акустика будет картина – резкий сигнал и тишина, наш пеленг на вершине «горки» возьмут, а нашу скорость (и значит, смещение по пеленгу) не учтут, так что ошибка у них будет. А у нас длина броска – это база для пеленгации, если противник рванет нам навстречу и мы направление на него с двух разных точек возьмем, то место определим уже достаточно точно, чтобы стрелять. Особенно если перед залпом локатор в активный, коротким направленным импульсом уточнить. Это все общая схема «на пальцах», а конкретику мы на тренажерах отрабатывали, все детали этого маневра, и кто прежде успеет. Чего у американцев нет и быть не может. И когда компьютер из будущего «помрет», то надежда, что советские ученые сумеют к тому времени свои ЭВМ изобрести – зная Адмирала, можно ручаться, что он хоть один экземпляр для центра подготовки подводников добудет. Сумел же на постройке этого Центра настоять – который, как нам рассказывали, обошелся советской казне почти как еще одна «акула». Так сходство и есть – на берегу все боевые посты, механизмы и аппаратура в сборке, издали можно за лодку, вытянутую на сушу, принять – только корпус легкий и торпедных аппаратов нет. И все экипажи «акул» обучение там прошли.

Дернулся американец – и подписал себе приговор. Четыре наши торпеды в варианте ПЛО плюс имитатор. Даже на самой «моржихе» имитаторы были как торпеды, место занимая и в боекомплекте, и в залпе. А у нас двенадцать пусковых в легком корпусе возле рубки – под размер «Пакета», но пока нет у нас малогабаритных антиторпед, там во все трубы имитаторы заряжены. А мы тихо в сторону на глубине – разведка докладывает, что есть уже у ВМС США противолодочные торпеды первого поколения, пассивно-акустические, на шум винтов, они на имитаторы ведутся с легкостью. А враг не увернется – мы по проводам наводим, и активная головка на торпеде включается на последнем участке. И нет у американца опыта наших дуэлей, не отработан у них маневр уклонения. Ну вот, два взрыва из четырех, на такой дистанции и в условиях реального боя результат отличный. Хотя для лодки и одно попадание – не лечится. Шум винтов цели прекратился, звук разрушения корпуса, еще два торпедных – сработали самоликвидаторы. А враг даже выстрелить не успел в ответ. Теперь можно заняться и французом.

Снова крейсер «Алжир».

Контр-адмирал Мальгузу

Американцы уверяли, что здесь не может быть никаких чужих лодок! И вдруг сначала непонятные взрывы под водой, а затем следы торпед с правого борта! Мы успели отвернуть влево, у норду, и дать самый полный – стандартный способ уклонения от торпедной атаки. Но эти торпеды, очевидно, были с автонаведением – одна на полуциркуляции попала нам в борт (что не смертельно, ведь наш «Алжир» имел противоторпедную защиту по стандарту линкора – но даже без поступления воды внутрь, часть механизмов вышла из строя). Зато вторая взорвалась у нас под кормой, натворив бед – затопило румпельное отделение, оторвало (или полностью лишило управления) перо руля, левый внешний вал начал сильно бить – или деформировало валопровод, или утеряна часть лопастей винтов, установить подробнее нельзя, останавливаться и спускать водолаза было бы сейчас безумием. Важно лишь, что наш «Алжир» мог держать ход в двадцать пять узлов и как-то управляться машинами (хотя нас заметно отклоняло влево). Чтобы не погибнуть, мы вынуждены были оставаться на курсе 317, норд-норд-вест, удерживая врага за кормой. И пришлось забыть о нашем катере с призовой партией – ради угрозы всему кораблю. Если бы у нас были эсминцы эскорта – однако этих кораблей сейчас во всех ВМС Франции было десять единиц (все американские, получены после 1945 года), и все они находились в Европе, защищая наши главные силы (линкор и два авианосца) от русско-немецкой подводной угрозы, на том театре весьма многочисленной. А в дальневосточных морях даже у русских было малое число субмарин, и они никогда не появлялись у берегов южного Китая, не говоря уже о Вьетнаме!

Ну вот, кажется отошли достаточно – не могут подлодки бегать со скоростью крейсера, даже поврежденного. Если это только не русская «моржиха» – но о ее появлении на этом театре американцы бы сообщили. Теперь надо отвернуть вправо, уйти мористее и обходя место боестолкновения по широкому кругу, возвращаться в Шанхай. И высказать все, без дипломатии, американцам – обещали прикрыть, и где? Лишь самолеты их видели несколько раз. Стали поворачивать – и тут сигнал по звукоподводной связи, «точка-точка-тире». В международном своде буква «U» – «ваш курс ведет к опасности». В Великую войну это кроме того был намек на опасность именно подводную – германские «U-боты». Судя по мощности сигнала, источник недалеко – а море вокруг чисто, радар бы за двадцать миль даже эсминец заметил. Кто может идти под водой со скоростью двадцать пять узлов длительное время? Значит, «моржиха» здесь?! Мальгузу вспомнил, что этот морской дракон русских сотворил с эскадрой Еврорейха возде Тулона в марте сорок четвертого – и месье адмиралу стало нехорошо. А проклятые янки, выходит, знали – вот отчего они не сами занялись, а подговорили несчастных французов влезть в это пиратское дело! Курс 317, прежний – выбора нет, поворачивать сейчас значит потерять скорость и подставить борт под торпеды.

Через час все повторилось. Где американцы, которым мы радировали, отчего на помощь не идут? Нас гонят на север, как овцу. Курсом на Циндао – в русский плен. Русские любят собирать морские трофеи – в сорок втором «Шеер» так захватили, до сих пор в их Балтийском флоте под советским флагом и именем «Диксон», в сорок четвертом наш «Ришелье», избитый возле Тулона и в доке стоящий, нам так и не вернули, теперь бывшая гордость французского флота, успев побыть у немцев «Фридрихом Великим», носит имя «Ушаков». Еще раз – командованию Седьмого флота США – помогите, мы ведь выполнили свою часть работы, и не наша вина, что не получилось до конца. Здесь «моржиха», и нас сейчас будут топить! И жизнь восьмисот французов будет на вашей совести.

Ответ пришел – очень сожалеем, но ничем помочь не можем. И, как издевательство, – удачи! А русские гонят нас в Циндао, китайский берег уже по левому борту виден – и это коммунистическая зона, красный Китай. И на радаре группа целей, встречным курсом, в двадцати милях – не может быть никем иным, чем русской эскадрой, вышедшей трофей принять. Придется славному крейсеру «Алжир» еще раз сменить флаг и название – ну нет! Как тогда, в сорок четвертом, перед выходом из Тулона, экипаж втайне слушал московское радио, а после в кубриках пели про подвиг «Варяга». Боевые традиции французского флота еще не умерли – вива де ля Франс!

Курс вест – 270. И убавить ход – если вылететь на скалы на такой скорости, взорвутся котлы. Мы спасем для Франции жизни восьмисот ее сынов – а «Алжиру» под русским флагом не ходить!

На палубе танкера «Армавир»

– Ну вот что, мусью. Ваш корабль потоплен. Через час или два тут будут наши – хотите быть обвиненными в пиратстве? Так что не усугубляйте и давайте по-хорошему.

Французский лейтенант, подумав, расстегнул ремень с кобурой. Вслед за ним и матросы призовой команды бросили карабины.

Лейтенант Лашапель, ВМС Франции.

Из интервью корреспонденту «Пари Матч» в Шанхае

Я ожидал, что русские выкинут меня и моих людей за борт. Но они оказались столь любезны, что согласились отправить нас в Шанхай – как пошутил капитан русского танкера, «чтобы вашу ораву до Хайфона не кормить». С нами обращались корректно, только личное оружие так и не вернули. Да, подвергли допросу, записав наши фамилии и звания – но мы ни в коей мере не позволили себе присягу нарушить и достоинство Франции умалить!

Затем нас перевезли на русский эсминец. Про «вымершее море» сказать ничего не могу, так как нас выпустили на палубу только в Шанхае. В порту (не старом, что в черте города, а новом, на берегу Янцзы) мы и правда были удивлены пустотой. Не было ни одного судна крупнее джонки, и на берегу, кроме толп китайских мародеров, нашелся лишь десяток военнослужащих США во главе с первым лейтенантом, к тому же пьяным до неприличия – оказалось, как только сведения о нашем инциденте дошли сюда, все были уверены, что на Порт-Шанхай сейчас упадет то же, что три года назад, и потому оттуда сбежал даже американский военный персонал, оставив каких-то провинившихся бедняг надзирать за сохранностью имущества. Этот американец был в состоянии подписать какой-то документ о нашей передаче властям США – после чего русские сочли свою работу выполненной. Кстати, могу засвидетельствовать возмутительный факт мародерства с их стороны – я лично видел, как русские матросы под командой боцмана, разогнав китайцев, таскали на борт эсминца американскую собственность, причем не только с причала, но даже и с ближнего склада. К сожалению, я и мои люди не имели никакой возможности прекратить этот грабеж – когда же я обратился к вышеупомянутому лейтенанту Тернеру, то услышал в ответ: «Им помощи не надо? Пусть хоть все вывозят – пока эти парни здесь, сюда ничего не прилетит». Эта пьяная скотина даже не позаботилась дать нам транспорт для эвакуации в безопасное место – нам пришлось пешим порядком добираться до Шанхая и самим тут представительство Франции искать.

Таковы наши «союзники», которых послушал наш несчастный адмирал. Нет, я не могу знать, насколько достоверна информация, что он застрелился, после того как отдал свой последний приказ. Лишь скажу, что знаю контр-адмирала Мальгузу как истинного французского военного – который в самой страшной ситуации поступил бы как настоящий француз. И если он предпочел для своего корабля смерть плену – то, возможно, и сам решил не нести позор.

Кукрыниксы. Серия рисунков, после перепечатана многими газетами мира, включая британские

– если море забито линкорами с авианосцами, а небо затмевают звезды и полосы, значит, правительство США что-то требует от союзников;

– если на горизонте маячит одиночный фрегат под звездно-полосатым флагом, значит, США наблюдают с безопасного расстояния, как союзники по их указке пытаются захватить безоружный советский транспорт;

– если в море не видно ни единого корабля US Navy, значит, разозленные русские вывели свой флот из баз и он в какой-то жалкой тысяче миль отсюда.

Вашингтон, Белый дом.

Президент Эйзенхауэр, госсекретарь,

директор ЦРУ, военный министр.

Стенограмма от 23 ноября

П.: Джентльмены, я жду ваших объяснений. Вы не находите, что трижды вляпаться в дерьмо всего за два месяца – это слишком много даже для нашей великой державы? Сначала Хант, затем Ренкин, теперь вот это. Кто утверждал, требуя моего согласия, что эта операция не принесет нам ничего кроме пользы? И что в итоге?

В.: Господин президент, мне искренне жаль, что на «Триггере» погибло восемьдесят американских парней. Но смею заметить, что войны без потерь не бывает. А война, пусть и необъявленная, идет. Так как операция замышлялась как своего рода разведка боем, то можно даже счесть ее успешной, в некотором смысле. Поскольку главными пострадавшими оказались французы. И напомню, что идея послать подлодку в роли наблюдателя-контролера принадлежала коллегам из разведки. Командование же Флота было против с самого начала, обосновывая – если у русских «моржихи» не будет, то смысла в этот нашем действии нет. А если «моржиха» придет, то наш корабль подвергнется серьезной опасности. И моряки оказались полностью правы!

Д.: Мы получили гораздо более важную информацию, чем кажется при поверхностном взгляде. Достоверно известно, что «моржиха», которая К-25, находилась в Мурманске, участвуя в морском параде 7 ноября, а значит, никак не могла оказаться вблизи Шанхая через две недели. И даже она в военное время не совершала столь удаленных походов. Также нам известно о крайней слабости советской судостроительной базы на Дальнем Востоке – совершенно исключено, чтобы корабль такого класса мог быть построен там. Следовательно, с достаточной вероятностью подтверждается гипотеза о Двери. И о том, что могло оттуда прийти.

В.: Так что со стороны флотского командования приказ отступить от места возможного конфликта был вполне разумной мерой предосторожности.

П.: Разумной мерой?! Вы газеты читаете? Напомню вам ваши же слова – еще одной целью операции было показать всяким там вьетнамцам, что СССР слаб в тех водах и надеяться на его поддержку не стоит. Поздравляю, вы доказали обратное! Вы эти карикатуры видели – и ладно бы русские, но их британский «Милитари обсервер» перепечатал. Вместе с комментарием, что один русский эсминец с взводом морской пехоты имел возможность захватить Порт-Шанхай, со всеми запасами и объектами военно-морской базы! Демонстрация нашей силы, нечего сказать! Мне жаль погибших на «Триггере», но гибель всего лишь одной лодки – это мелочь в сравнении с политическими последствиями вашего «разумного» приказа!

Д.: Замечу, что тот факт, что русские приписывают атаку «Алжира» китайцам, – это еще одно косвенное доказательство в пользу Двери. Иначе отчего бы им открыто не объявить, что отличилась советская лодка по имени, например, «Красный Октябрь». И кэптену Сидорову – звание Героя за защиту интересов СССР.

В.: Любой профессиональный военный моряк скажет, что русская версия – это полный бред. Чтобы лодка «тип семь» да еще с китайским экипажем незаметно проникла в зону контроля нашей авиации, атаковала и потопила сначала нашу новейшую лодку, в подводном положении, а затем несколько часов преследовала удирающий крейсер, сама не всплывая. Такое под силу только «моржихе». Которая сейчас болтается где-то в тех водах – если не ушла назад, за Дверь. И если наш друг Райан прав и там экипаж уже со следующей войны, то они в сомнительной ситуации будут сначала стрелять, затем разбираться. Господин президент, никто не посмеет обвинить флотских в трусости – но им совершенно не хочется списывать пару авианосцев в «ожидаемые потери». И в этом случае ущерб престижу Америки был бы намного больше!

П.: Джентльмены, я желаю не гадать, что могло быть хуже, а получить ответ. Пусть наше положение не самое лучшее, но это вовсе не значит, что мы должны вести себя, поджав хвост. И мировой общественности совершенно не обязательно знать о наших затруднениях. Бывало и хуже – когда горстка наших отцов-основателей, высадившись с «Мэйфлауэра» на чужой берег, имела перед собой огромную неизведанную территорию, населенную колоссальными ордами краснокожих дикарей – и что стало с теми дикарями через два столетия? Полагаю, что наше положение сейчас все же получше, чем первопоселенцев – а потому нам не потребуется двести лет, чтоб доказать, кто в мире чемпион? Так какую политику нам сейчас следует проводить?!

Г.: Сэр, тут нам следовало бы прислушаться к тому, что нам говорят европейские лидеры. «Норвегия не Никарагуа, Франция не Гватемала». Это к тому, что к югу от Рио-Гранде поведение Ханта или Ренкина было бы образцовым. Я много говорил с Райаном – и мне кажется, в его словах «Америка долго была чемпионом Лиги Западного полушария, но не первенства мира» что-то есть. Манеры бешеного ковбоя неуместны там, где требуется византийское коварство. Впрочем, даже на Диком Западе те, кто влезал в драку, не утруждая прежде взвесить шансы свои и противника, долго не жили. И китаец Сунь-Цзы, сказавший «если ты силен, показывай, что слаб, а если слаб, показывай силу», наверное, был мудрецом, раз его помнят уже две тысячи лет.

Д.: И этот новый курс вовсе не означает пацифизма. Если уж дошло до цитат, то я позволю себе вспомнить одного средневекового монаха: «Если ты слаб, чтоб непосредственно сразиться с самим дьяволом – то воюй пока с его слугами». То, что мы позволим русским, не может быть допустимо для вьетнамцев. Даже если силы Добра и Зла сейчас находятся в равновесии – делать все, чтобы этот баланс поколебать, самым крохотным довеском на нашу чашу весов. Из маленьких капель складываются реки, моря, океан – так мы победим.

Г.: А разве у нас есть иной вариант, джентльмены?

Лазарев Михаил Петрович.

Запись в дневнике, на борту К-25

17 ноября 1953 года в Париже началась конференция по индокитайскому вопросу. Аналог Женевы-1954 иной истории, но при иных условиях и при другом раскладе сил.

Начнем с того, что 17 ноября было лишь официальной датой. Делегации съехались – но работать, когда на дне Сены в самом центре Парижа лежит американская атомная бомба в неизвестном состоянии, было бы очень нервозно. Потому первая встреча (и не в Париже, а в Версальском дворце) была посвящена протокольным вопросам и оглашению «декларации о намерениях» – много абстрактных слов о мире, вот только понимали их каждый по-своему. 18 ноября наконец сообщили, что Бомба обнаружена, 19 числа ее подняли, погрузили на баржу и отбуксировали вниз по реке. Лишь тогда Париж вздохнул облегченно, и в город вернулась прежняя жизнь. Или – уже никогда не ставшая прежней?

Кстати, утверждение американцев, что бомба не была окончательно снаряжена, подтвердилось. Что, в глазах французов, вовсе не доказывало невиновности – «не успели дозарядить, когда самолет сбили». Так что американо-французские отношения были очень далеки от теплых и доверительных. Что наложило печать и на ход конференции по вопросу, затрагивающему интересы обоих сторон.

И лишь 20 ноября Парижская конференция начала реальную работу – хотя, надо полагать, в предыдущие дни имели место кулуарные двух- и трехстронние встречи, с выяснением отношений. Главным отличием Парижа-53 от Женевы-54 моего мира было, что если там СССР после смерти Сталина был больше занят собственными внутренними проблемами, а обе стороны индокитайского конфликта (и Вьетконг, и французы) были взаимно истощены, то здесь Советский Союз, заметно более сильный, чем там, и под управлением еще живого Иосифа Виссарионовича, намеревался не отдать и крохи своих интересов, а ДРВ, одерживающий победу за победой, имел достаточно ресурсов для продолжения войны, а также желание при отказе от своих требований воевать до полного освобождения своей территории, пусть даже ценой лишних жертв. Франция же была намного больше ослаблена, обессилена куда более кровавой для себя войной, предательством союзников и внутриполитическими проблемами (денег в казне нет, электорат недоволен).

Участников Конференции было восемь. Предполагались еще Таиланд и Китай (гоминьдановцы). Но против первого выступили единым фронтом СССР и Франция (а также ДРВ и Лаос) – если имела место неспровоцированная агрессия против члена Индокитайского Союза (каким был Лаос на тот момент), то о каком интересе Таиланда может идти речь, кроме обсуждения размера репараций, а также платы за содержание таиландских пленных? Ну а Чан Кайши сам отказался от участия в конференции, услышав от нас: вы же не хотите, чтобы советская военная помощь «северным» резко возросла, вплоть до появления на фронте наших дивизий? И принадлежность острова Хайнань там все равно обсуждаться не будет, поскольку СССР считает этот вопрос закрытым. Территорию нам сдал в аренду на 99 лет товарищ Ван Мин, которого мы считаем единственно законной властью в Китае – и этот факт может быть оспорен, лишь когда ваша армия войдет в Пекин, а до того мы никому не позволим вмешиваться в наши двусторонние дружеские отношения и не нуждаемся ни в каких посредниках, даже в лице Конференции.

Хорошо все ж служить сильной державе – о которую никто не смеет ноги вытирать, как о ельцинскую Россиянию! И плевать, что никто нас не любит так, как «друг Буш – друга Борю».

Кубрин М. С. «История войн и конфликтов двадцатого века». (альт-ист)

Парижская Конференция, созванная для рассмотрения вопроса о мирном урегулировании в Индокитае, проходила с 17 ноября по 29 декабря 1953 года. Официально положила конец длившейся с 1944 года колониальной войне Франции против народов Вьетнама, Лаоса и Камбоджи. Участвовали СССР, США, Франция, Великобритания, ДРВ, Южный Вьетнам, Лаос, Камбоджа. Проходила на фоне резкого обострения индокитайского конфликта: с одной стороны, ДРВ, при эффективной поддержке СССР, добился впечатляющих успехов (под контролем Вьетконга находилась не только весь Северный Вьетнам, но и свыше двух третей территории Лаоса, а также большая часть территории Южного Вьетнама, точную цифру указать сложно – в отличие от Лаоса, тут города часто находились под контролем сайгонского правительства, зато партизаны господствовали в сельской местности) – при том что Франция (прежний хозяин), крайне истощенная, продолжать войну не могла; с другой же стороны, явно обозначилось желание США вмешаться в конфликт, причем уже не руками своих наймитов (гоминьдановцев, таиландцев, лжекоммунистов Пол Пота), а собственных войск. Причем отдельные официальные лица в США открыто заявляли о «своем высоком долге по искоренению коммунистической заразы» – и было ясно, что в Вашингтоне не потерпят самого существования коммунистического Вьетнама.

Требование правительства Нго Динь Зьема предоставить ему право участия в конференции встретило отказ французов, которые так и не признали власть самопровозглашенного президента – американского ставленника, к тому же замаравшего себя сайгонской резней. Фактически интересы Нго Динь Зьема на конференции представляли США – формально же от имени Южного Вьетнама выступали представители генерала Нгуен Ван Хина, ставшего некой компромиссной фигурой и для французов, и для ДРВ. Аналогично со стороны Камбоджи, попытки включить в состав делегации людей от Пол Пота вызвали резкий протест СССР, Франции, ДРВ и Лаоса. В итоге Камбоджу представлял сам король Нородом Сианук с несколькими своими придворными. В делегацию от Лаоса входил как лично король Сисаванг Вонг, так и коммунисты Патет Лао, причем его величество играл явно «парадную» роль – однако же на протест американского представителя ответил:

– Эти люди представляют политическую силу, которая в моей стране сейчас более авторитетна, чем мой двор. Потому они имеют право здесь решать судьбу Лаоса.

ДРВ озвучила свою программу-максимум в самом начале конференции. Полный уход французских войск из Индокитая; независимость Вьетнама, Лаоса (под руководством правительства, сформированного Патет Лао) и Камбоджи (под руководством правительства, сформированного Кхмер Исарак); объединение Вьетнама под руководством правительства ДРВ; и создание единой Индокитайской Федерации в составе Вьетнама, Лаоса и Камбоджи. Франция в обмен на вывод своих войск и предоставление странам региона полной независимости требовала от них нейтрального и внеблокового статуса. На что представитель ДРВ заявил, что у его страны уже есть договор с СССР (по которому в северном Вьетнаме законно находятся советские военнослужащие) и разрывать его Ханой не собирается. К нему присоединился король Лаоса, сказав, что буквально перед своим отлетом в Париж он подписал аналогичный договор с ДРВ, при этом зная про вышеупомянутый пакт с Москвой, так что и его страна надеется на советскую защиту в случае иностранной агрессии (выразительный взгляд в сторону американцев и Сианука). Тут уже не выдержал представитель США:

– Вы, ваше величество, сделались коммунистом? Не находите, что это может быть вредным для здоровья?

– Мой царственный брат, Бао Дай, мог бы дать вам ответ, что вредней, – ответил Сисаванг Вонг, – и надеюсь, что у другого моего брата (взгляд на Сианука) хватит мудрости сделать правильный выбор в час, когда ему придется выбирать.

США заняли крайне жесткую позицию – «независимый» Южный Вьетнам без какой-либо возможности объединения с Северным, и под управлением американской марионетки Зьема; в Камбодже статус-кво (что значит – реальная власть Пол Пота при «парадной» фигуре Сианука плюс «восстановление территориальной целостности» посредством уничтожения «сепаратистов» из Кхмер Иссарак); Лаос нейтрален и аполитичен (то есть удаление вьетнамских войск, запрет участия Патет Лао и коммунистов в любых учреждениях власти и вооруженных силах), со своей же стороны США гарантируют всем участникам неприкосновенность границ. На это ответил делегат от Патет Лао:

– Мы помним, кто и по чьему указу эти границы нарушил. И считаем, что вьетнамские, а возможно, и советские штыки сберегут их неприкосновенность лучше, чем ваши слова.

Англия опасалась «распространения коммунистической заразы» на Бирму и Малайю, а также не желала усиления в регионе ни СССР ни США. Потому выступала против создания Индокитайской Федерации и объединения Вьетнама, но в качестве правительства Южного Вьетнама готова была признать сторонников Хина при условии неприсоединения их к ДРВ. Также британцы желали нейтралитета и внеблокового статуса Камбоджи и Лаоса. Что в общих чертах совпадало с желаниями и французов. Так что конференция с самого начала превратилась в клубок противоречий. Если учесть, что в конце декабря на юге Индокитая заканчивается сезон дождей (вынужденно ограничивающий боевые действия, поскольку грунтовые дороги и аэродромы превращаются в болото), то реальной была угроза новой вспышки войны при неуспехе конференции. Так что переговоры обещали стать очень сложными…

Вопреки ожиданиям западных стран, СССР вовсе не требовал немедленной коммунизации Индокитая столь же жестко, как США – декоммунизации. План, предложенный Молотовым (бессменным министром иностранных дел СССР, здесь возглавлявшим советскую делегацию), выглядел умеренным и компромиссным: вывод французских войск, провозглашение независимости государств Индокитая, проведение в освобожденных странах демократических выборов с целью создания новых правительств, а также референдумов по поводу присоединения к ДРВ или независимости (для Южного Вьетнама) и по поводу входа в Индокитайскую Федерацию. Франции, чтобы подсластить пилюлю, было обещано соблюдение некоторых экономических и культурных интересов в Индокитае (чтобы перетянуть французов на свою сторону и настроить их против США – поскольку американский план лишал Францию даже такого минимума). Советские дипломаты не торопились сразу раскрывать все свои карты; они были готовы к долгим переговорам, инициатива в которых, согласно утвержденному в Москве сценарию, должна была быть предоставлена вьетнамским делегатам, что позволяло советским представителям успешно играть роль арбитров. Поэтому не случайно Молотов выступил с обращением к участникам конференции только после того, как глава вьетнамской делегации министр иностранных дел ДРВ Фам Ван Донг сделал свое заявление. Схема действий советской делегации была выработана с первых дней – во время своих публичных выступлений на заседаниях Молотов и его заместители последовательно поддерживали делегацию ДРВ, которая выдвигала свои максимальные требования по основным вопросам урегулирования конфликта. Эта поддержка сочеталась с гневными обвинениями в адрес США в связи с их агрессивными замыслами в отношении Индокитая и нежеланием ни в чем уступить. В то же время советские дипломаты, действуя по своему плану, формулировали собственные предложения, которые, будучи близки к требованиям делегации ДРВ, тем не менее учитывали и некоторые интересы Франции и Великобритании, таким образом создавая основу для компромиссов.

Первым делом был разрешен вопрос о председателе на заседаниях конференции. По предложению главы советской делегации Молотова, было решено, что председательствовать будут по очереди главы делегаций Советского Союза и Великобритании. Затем были согласованы такие вопросы, как эвакуация раненых французов из Вьетнама, раздельное обсуждение политических и военных проблем, заключение официального перемирия и начало переговоров между представителями штабов воюющих сторон (неофициально и перемирие, и переговоры уже шли). Но позиции вьетнамских коммунистов по поводу политического будущего Индокитая показались французскому представителю – министру иностранных дел Франции Жоржу Бидо – слишком жесткими, а британцам и американцам – неприемлемыми. Бидо согласился на двусторонние закрытые переговоры с представителями ДРВ для согласования условий, однако эти переговоры были прерваны протестом представителей США. Мало того, на тридцать четвертый день конференции госсекретарь США прямо заявил о «готовности Армии США к совместным с Францией действиям против коммунистических сил в Индокитае». Однако эта попытка втянуть Францию в продолжение войны (да еще совместно с американцами и за американские интересы – и после Парижского инцидента) вызвала настоящий шквал возмущения во французском Национальном Собрании, где лидер политической оппозиции социалист Мендес Франс выступил с обвинениями правительства в попытке сорвать диалог с ДРВ. Политическая обстановка во Франции вновь опасно накалилась – многие не исключали, что правительство де Голля падет в случае согласия с американскими предложениями. Однако и де Голль не имел желания продолжать ненужную народу войну с неясными перспективами и таким ненадежным союзником, как США, южновьетнамские и камбоджийские ставленники которого уже попортили ему немало крови. Таким образом, американское предложение было решительно отвергнуто, Франция твердо взяла курс на заключение мира.

На тридцать первый день конференции Фам Ван Донг официально признал необходимость отдельного обсуждения ситуации, сложившейся в Камбодже и Лаосе, как отличной от ситуации во Вьетнаме. Франция соглашалась признать Лаос полностью независимым, а ДРВ обещала вывести из Лаоса все вьетнамские вооруженные силы «как только исчезнет внешняя угроза для Лаоса», под которой подразумевалась опасность со стороны Таиланда или Камбоджи, и соглашалась, что политическую судьбу Лаоса должны решить отдельные переговоры внутри страны между Патет Лао и правительством Сисаванга Вонга (мало кто сомневался, что итогом таких переговоров станет окончательный приход к власти в Лаосе коммунистов). Такой же компромисс формально был достигнут относительно Камбоджи – решением конференции французские войска оттуда окончательно и официально выводились, стране предоставлялась независимость, правительство Сианука обязывали удалить от власти Пол Пота и его сторонников, после чего – провести переговоры с «восточными», провьетнамскими, коммунистами из Кхмер Исарак и сформировать с ними единое «правительство национального согласия», которое французы и готовы были признать законным (а вот в реальность этого плана никто не верил – трудно было представить, что бешеные «красные кхмеры» сложат оружие, так что в Камбодже обещала разгореться гражданская война, к которой Франция, однако, уже не имела никакого отношения). Решение о принятии или непринятии освобожденными странами внеблокового статуса перекладывалось на плечи их будущих правительств. По поводу Южного Вьетнама французы в конце концов согласились на советский вариант – Южный Вьетнам при совместных действиях правительства генерала Хина и Вьетконга должен был организовать референдум, на котором и решится вопрос о присоединении к ДРВ (поскольку по данным разведок около восьмидесяти процентов жителей Южного Вьетнама были за объединение, то тут исход не вызывал вопросов). В тот же день Молотов сделал ряд уступок по вопросу о составе международной комиссии по контролю за миром в Индокитае, высказав предположение о том, что она может состоять из трех членов: один от западной страны, один – от социалистического лагеря и один – от нейтральной стороны, не участвующей в конфликте – одного из индийских государств.

После этих событий недовольная продвижением дела примирения и полнейшим равнодушием к требованиям Зьема американская делегация несколько дней отказывалась принимать участие в заседаниях. Так как «президент Южного Вьетнама» оставался в подвешенном состоянии – его не признала ни одна страна мира, кроме США, а по решению конференции вся работа по организации референдума в Южном Вьетнаме падала на Вьетконг и Хина, Зьем же словно не существовал. На сороковой день конференции все ее участники наконец собрались на заключительное заседание, и 29 декабря 1953 года было одобрено: четыре соглашения о прекращении огня между французами, Вьетконгом, Патет Лао, Кхмер Исарак и правительством Сианука; три соглашения об упомянутом выше политическом статусе Южного Вьетнама, Лаоса и Камбоджи; и Заключительная декларация Парижской конференции. Но делегация США отказалась поставить свои подписи под Заключительной декларацией и огласила две односторонние декларации – от имени США и от имени правительства Нго Динь Зьема, в которых выразила несогласие с итогами конференции. Также с односторонней декларацией о территориальных претензиях к Южному Вьетнаму или будущему единому Вьетнаму выступила камбоджийская делегация Сианука. Все эти три декларации были прочими участниками конференции отвергнуты…

Подписанные соглашения, в частности, предусматривали проведение в Южном Вьетнаме референдума после двухлетнего переходного периода – в декабре 1955 года, и создание трехсторонней Международной комиссии по контролю для наблюдения за реализацией упомянутых соглашений. Тем временем США уже полным ходом вели подготовку к интервенции во Вьетнам. В американском государственном департаменте полагали, что, борясь против коммунизма во Вьетнаме, США предотвращают будущее нападение на Австралию…

Несмотря на уход французов из Индокитая, Парижская конференция не принесла этому региону долгожданного мира, а ее положительные результаты в основном остались на бумаге. Тем не менее она стала важной дипломатической победой ДРВ и СССР.

Вместо эпилога

Иван Антонович Ефремов.

Член-корреспондент АН СССР

и будущий писатель-фантаст

Что ж, вот он и вошел в Академию Наук СССР… Чего там, в другой истории, так и не добился. И были поздравительные телеграммы и устные поздравления от друзей, знакомых и коллег – искренние и не очень, и просто дежурные. Награды и звания никогда особо не волновали Ивана Антоновича, но он знал, что, став членом-корреспондентом, действительно сможет принести науке больше пользы. Хотя бы доделав то, чего не успел ТАМ, дописать те книги, что остались не оконченными, а то и не начатыми, а только запланированными. А таких не так уж и мало.

Обязательно нужно написать вторую часть «Тафономии», посвященную мезозою и кайнозою (первая часть касалась палеозойской эры) – это будет весомый вклад нового члена-корреспондента в развитие палеонтологии и геологии… Затем – научно-популярную книгу о палеонтологии, где рассказать понятным всем языком, что наука о древних костях может быть и полезной и интересной. Может быть, эта книга когда-нибудь попадет в руки каком-нибудь молодому человеку – и сыграет ту же роль, как для него самого встреча с академиком Сушкиным, после которой восемнадцатилетний выпускник мореходной школы Иван Ефремов, прежде мечтавший стать капитаном дальнего плавания, вернулся с Дальнего Востока в Ленинград, чтобы поступить в ЛГУ и выучиться на палеонтолога. Наверное, будут и другие научные труды, благо теперь у него есть большая фора во времени – и помощь ордена «Рассвета» в немедленном издании, отчего бы не воспользоваться, если не для себя, а для науки? То, что уже было им написано там, – здесь переработать и отредактировать. А образовавшееся свободное время потратить на написание того, что там – не успел.

Ефремов переворачивал листки бумаги. Артефакты из будущего нельзя было выносить из хранилища – но отчего бы у писателя на столе не может быть машинописных копий «неизвестного автора», присланных на рецензию и отзыв? И не надо непосвященным в Тайну знать, что этот автор – он сам из того времени. Вот небольшая брошюра «Тайны прошлого в глубинах времен» – ее только просмотреть внимательно, исправить что-то, если есть ссылки на пока еще не совершенные в этом времени открытия – и в издательство, как короткую научно-популярную книгу. Вот вторая часть «Дороги ветров» – «Память земли». Здесь, конечно, придется уже многое править перед изданием – ведь в этой ветви истории работа монгольской экспедиции была куда более широкой и глубокой. Но это даже интересно – сравнивать свои заметки ТАМ и свою память ЗДЕСЬ. Так же и художественная литература – где встречались идеи, которые он уже давно обдумывал и собирался изложить. В «Лезвие бритвы» вошла небольшая повесть «Тамралипта и Тиллоттама», которую он начал писать как раз этой осенью, еще до знакомства с тайной «Рассвета». Теперь она не будет завершена – вернее, войдет целиком в доработанный роман. Цитаты из которого (об этике и эстетике, как «закрепленной целесообразности») уже озвучил сам товарищ Сталин в своих трудах – значит, остаться им в тексте каноном, ну а «индийские» главы придется слегка изменить, с учетом того что сейчас творится на полуострове Индостан.

«Туманность Андромеды» должна будет выйти в пятьдесят пятом. Поскольку, как сказал Пономаренко, в той истории совпадение выхода романа с началом космической эры (публикация в «Технике – молодежи» в 1957 году) было очень удачным. Ну а первый спутник ожидается примерно к этому сроку. «Сердце змеи» и «Час быка» – будем посмотреть. Анна Петровна сказала – возможно, придется еще поправить, на злобу дня, если заметим здесь в обществе тревожные тенденции. Но для того надо, чтобы у вас уже было известное читателям имя – «но вы справились там, Иван Антонович, и я уверена, сумеете и здесь».

Ну и «Таис Афинская», его лебединая песня, последняя книга – в которую перекочевали частицы рассказа 1946 года «Каллиройя», слишком смелого рассказа о любви и Древней Греции. Надо думать, здесь она тоже выйдет раньше, чем через девятнадцать лет. Женские образы похожи на мир «Андромеды» – а еще на тех, с кем Ефремова свела судьба здесь. Таис, Веда Конг, Фай Родис – с лицом и характером Ани Лазаревой, ну а Низа Крит и Чеди Даан – Лючия Смоленцева. Если его романы экранизуют, то они могли бы вместе и сыграть, как в «Высоте» было. Анна Петровна человек государственный и занятой, ну а Лючия – отчего бы и нет?

Но главное – он успеет здесь написать то, что так и осталось в замыслах. Повесть про броненосец «Ретвизан» – про море, морские приключения, войну и морские сражения. И роман, который он в будущем назвал сперва «Дети росы», а потом – «Чаша отравы», о Батыевом нашествии на Русь, об опасном наследии древних цивилизаций, в данном случае – Византии, культура которой отравила своей мнимой мудростью и Русь, поощряя междоусобицы и ослабив ее национальный дух, сделав ее бессильной перед монгольским нашествием, и, конечно же, о любви и приключениях – о том, как русский юноша, скитаясь по дорогам Азии, много лет ищет свою невесту, угнанную монголами в полон. И наверное, будут еще книги, замысла которых он сам сейчас еще не знает. Если ему здесь будет отпущено не девятнадцать лет, а побольше – Бахадыр уверял, что старые болячки удалось снять, «но вы лучше приходите ко мне для профилактики, один или два раза в месяц». Считает свой дар от Аллаха – а для Ефремова еще одно доказательство, что в нас внутри есть пока не познанные силы, которые мы принимаем за дар богов. И раскрывать в себе эти возможности, жить и творить – разве не в этом смысл жизни, который тысячи лет ищут мудрецы?

И при этом еще, как в сказке Гайдара, «вернуть свою молодость и начать сначала». Молодость не получится, не мальчик уже – но скольких ошибок, сделанных там, можно избежать? Вот как вышло, что там он с Алексеем Петровичем Быстровым после многолетней дружбы вдруг смертельно поссорился в пятьдесят пятом, два года тому вперед, и из-за чего? Из-за непонятой другом шутки! Надо будет быть внимательнее и мягче. А Борис Павлович Вьюшков, которого Ефремов считал своим учеником и преемником, неужели он и тут погибнет по страшному недоразумению через пять лет, в 1958 году? Нет, не должен – если там он, кандидат наук, вынужден был ютиться по углам, ночевать у знакомых, а то и на вокзале, словно беспризорник, или спать в своем рабочем кабинете, то здесь он год назад отдельную квартиру получил – значит, и за ним «инквизиция» присматривает? Но все-таки надо будет Анну Петровну особо попросить, пусть ее служба проследит, чтобы с этим хорошим человеком ничего не случилось, ради блага советской науки. Ну и разобраться со своими личными делами…

Елена Дометьевна, жена, Ежонок, как ее ласково звал Иван Антонович. Не так давно в его жизнь вошла новая любовь – Тася-Таисия, которая, как он теперь знал, в будущем станет его новой женой – увы, только после смерти Елены Дометьевны. Потому что Елена откажется дать развод – что принесет ей лишь страдания, постоянно пребывать рядом с мужем, любви которого уже не вернуть… Ни товарищи из будущего, ни Сталин с Пономаренко не стали упрекать его за «аморальное поведение» – а Кунцевич, однажды подвозивший Ивана Антоновича вместе с Тасей к Бахадыру, наедине после сказал:

– Хорошо товарищу Ли Юншену. Про которого сам товарищ Сталин резолюцию вынес – пусть сам со своими сестричками разберется, ну а если у них положено двоих сразу, то так тому и быть, заслужил!

И поди пойми, одобрение это или наоборот – «мы не в Китае, тебе нельзя». А главное, что теперь делать, заранее зная трагический исход? Если бы только Ежонок лучше следила за своим здоровьем и не губила себя напрасными страданиями из-за того, что вернуть уже невозможно! Если бы они спокойно расстались, пока была возможность, и она начала бы свою собственную, другую жизнь – оставшись лишь другом и коллегой. Тогда она и прожила бы дольше – ладно, здоровье ей можно улучшить, Бахадыр поможет, но что делать с ее чувствами? Ну не товарища Сталина или Пономаренко просить – хотя, может быть, стоит обратиться к Анне Петровне? Тем более, про нее говорят, она уже нескольким товарищам из «особого списка» личную жизнь устроила. Это ведь большое и редкое счастье – встретить ту, единственную, свою. А не просто ячейку общества – «раз не имеем ничего против, то будем жить вместе».

Тася-Таис, которую он увековечил – в «Лезвии бритвы» образ Симы с нее списал. Вспомнил, как они под руку шли, с художественной выставки… и сразу на душе стало легко. Опять слова из «Лезвия бритвы» – как мало надо человеку со здоровой психикой и телом: чуть повеяло ветром надежды на хорошее, едва соприкоснулся с прекрасным – и возрождается неуемная сила искания и творчества, желание делать что-то хорошее и полезное, оказывать людям помощь. Как там в одном из рассказов Грина героиня говорит, что хотела бы быть причастной к великому делу – такому, чтобы это дело и я составляли одно целое. Не могло быть такое при царе, когда рассказ писался, и не будет при капитализме – ну нельзя написать роман об освоении Марса ради прибылей концерна господина Дерипаски или кого там еще? Потому что можно придумать увлекательные приключения, живописный антураж – и это будет смотреться как завитушки вокруг пустоты, если не будет идеи, во имя чего все.

Главная книга коммунизма. Не икона – ибо мы не можем сейчас знать, какие конкретные формы общественной жизни и научно-технического прогресса будут через тысячу лет. Подобно тому, как мы не знаем истинный вид динозавров. Товарищ Кунцевич не забыл тот давний разговор в музее, «мог ли тиранозавр бегать как кенгуру» – и, сговорившись с молодыми учеными ПИНа, оформил заказ от издательства на совершенно хулиганскую, возмутительную работу «Занимательная палеонтология»!

– Контрольная проверка, Иван Антонович. Как в будущем, создавая автоматическую станцию, что должна на Венеру приземлиться, взять пробы грунта, сделать экспресс-анализ и на землю результаты радировать[49], то для тестирования в диагностический блок земные породы заряжали и сравнивали, что получится. Так и тут – сумеют ли палеонтологи воссоздать облик современной фауны сугубо по костям, не имея информации о наличии мягких тканей, жира и шерсти.

Ефремов сам иногда любил шутить. Но чтоб читать такое, и рассматривать иллюстрации!

Коровы – гибкие и грациозные травоядные, которые могли легко убежать от любого хищника, несмотря на свой размер.

Лошадь – «существует много теорий, пытающихся объяснить необычные однопалые ноги. Скорее всего, у этих животных на конечностях были мускулистые подушечки, чтоб поддерживать такую осанку».

«От гиппопотама до наших времён сохранился только череп. Но и этого достаточно, чтоб понять, что это хищник высшего порядка и самый опасный охотник своего времени. Его длинные зубы и мощная челюсть были достаточно сильны, чтобы прокусить самую толстую шкуру живых травоядных машин».

Носорог без своего великолепного рога на носу. Зато он получил изящный «кожаный парус». А так, в целом, похож.

Слон без хобота. «Один из гигантских млекопитающих древней Африки показан тут раздувающим шарообразный мешок на лице. Некоторые изощрённые изображения показывают слонов с ещё более длинным мускулистым отростком, свисающим с лица, но это маловероятно, так как такого не существует ни у одного из современных млекопитающих».

Киты – похожи на головастиков. С очертаниями туловища по скелету.

Павианы – страшные хищники с огромными ядовитыми зубами. Эти клыки специально созданы для того, чтобы брызгать ядом, впиваясь в тело жертвы.

А уж что сделали из кота! Морда без ушей, с устрашающим оскалом. «Злобный стайный хищник. Поскольку его останки, как правило, находят вблизи мест жительства людей – то, вероятно, эти убийцы стаей нападали на наших предков и загрызали до смерти».

– Профанация! – прокомментировал Ефремов, исчиркав карандашом листки, оставляя заметки на полях. – Молодежь, больше думали о том, как посмешить читателя, чем о соответствии абсолютно всем известным методам палеонтологии. Не следует такое представлять как серьезную научную работу, дабы не вводить читателей в заблуждение. А в качестве юмора – пожалуйста. Чтобы все это подробно разъяснить, мне придется вам прочитать целую лекцию… Если коротко – то все палеонтологические методы восстановления облика древних животных основываются именно на знаниях, полученных в ходе исследований вполне современных нам животных. Хотя здравое зерно в этих шутках, конечно, есть. Наши знания, разумеется, до сих пор не полны, а аналогии могут быть и ошибочными. И так было всегда, хотя сейчас, считаю, величина возможных ошибок наших ученых куда меньше, чем была лет сто-двести назад. Вы, товарищ Кунцевич, знаете, что еще в начале прошлого века даже некоторые крупные ученые были убеждены, что найденные при раскопках рога шерстистых носорогов – современников мамонтов – это не рога вовсе, а когти гигантских древних птиц? Сейчас, благодаря множеству находок носорожьих скелетов, мы от таких заблуждений давно избавлены. Но помните профессора Давиташвили, которого мы не так давно обсуждали? Какую гипотезу он высказал о недавно найденных в Очёре черепах диноцефалов-эстемменозухов – имеющих множество костных выростов и рожек, значение которых нам установить пока не удалось, – так мудрый Давиташвили решил, что это вторичные половые признаки, «турнирное оружие» самцов для схваток за самок! А я, как и почти все палеонтологи, считаю, что он абсолютно не прав. Черепа-то попадались различные, к тому же у скелетов общая гипертрофия и… Простите, я опять углубился в термины. В общем, очень маловероятно, что все найденные скелеты принадлежат исключительно самцам, а самок среди них нет ни одной.

А знали бы вы, какие у нас порой дискуссии идут из-за какого-нибудь коленного сустава ископаемого существа… Это ведь связано с вопросами о том, как именно оно стояло и двигалось… Тут все важно, каждая мелочь. И как избавиться от разногласий в науке и возможных ошибок в интерпретации находок – только один выход: искать и находить как можно больше и продолжать исследования, применяя в палеонтологии все самые новейшие достижения других наук! Если сейчас мы в чем-то и ошибаемся – дальнейшие находки это покажут и помогут найти новый путь. Так в науке было всегда. Нет, точно я напишу о палеонтологии научно-популярную книгу – чтобы простым языком разъяснить всем, в чем заключается наша работа и в чем ее огромное значение.

– Так дерзайте, Иван Антонович, поддержим. Но все-таки согласитесь, что нет гарантии, что диплодоки и трицератопсы выглядели как на ваших картинках. Изобретем машину времени, чтоб туда доставала, – тогда скорректируем. Точно так же и с вашей фантастикой – вы поняли, о чем я?

Трудно не понять. Изобразить подлинную картину года 3000 нам не дано – но вполне можем дать «маяк» сейчас живущим, идеал, к которому стремиться. Не так, конечно, как мечтал художник Иванов, рисуя свое «Пришествие Христа», что человек лишь взглянет, и сразу станет нравственнее. Но стать одним из инструментов, повлиявших на сознание наших советских людей, роман вполне способен. Там, в мире «Рассвета», главной бедой, еще до пресловутой «перестройки», было, что люди утратили идею, исчез порыв, стремление что-то улучшить, осталось лишь желание обустроиться самому – мой дом, моя семья, быт и еще раз быт. Он тоже нужен, но лишь фоном к главной теме, а ее уже не было. А ведь нет зла как такового – есть лишь добро для узкого круга, в ущерб тем, кто за ним.

Удастся ли это переломить? Должно – иначе, если, зная будущее, мы не сумеем его исправить, значит, не стоило и жить. Много должно быть сделано на других фронтах – реформы аппарата управления, структурные преобразования народного хозяйства, воспитание масс. И его книга тоже займет здесь свое место.

Нет у нас пока того, что рисуют на обложках «Техники – молодежи», не скоро еще «на Марсе будут яблони цвести». Но кое-что уже меняется, по мелочам. Например – этой осенью транзисторные радиоприемники поступили в продажу – для поколения, привыкшего, что радиола – это ящик размером с тумбочку, кажется невероятным прогрессом. И если есть в магазинах – значит, армия, флот, авиация, а также полярники и геологи уже этой техникой обеспечены. Число автомобилей на улицах выросло в разы – особенно с тех пор, как отменили лимит на бензин, теперь заправиться можно свободно, за деньги (правда, бензоколонок еще мало – но новые открываются), может, и правда Кунцевича послушать и купить, ну не ЗИМ, но «Победу» или «Мерседес», или «Фиат», автопром ГДР и Италии на нашем рынке в изобилии представлен.

А адмирал Лазарев, когда зашел разговор в своем кругу, ответил на вопрос Ефремова, что в СССР наиболее заметно поменялось за последние годы:

– Вот можете смеяться, Иван Антонович, но по мне, так стоматология. Были «пытки гестапо», как мои орлы шутили, сюда попав в сорок втором. Да и я еще застал мальцом, конец семидесятых – когда зубы сверлили без всякого наркоза, а пломбы из дрянного цемента могли выпасть через пару дней. А теперь – вполне на уровне, почти как в наше время.

И это сказал человек, трудом которого было создано атомное кораблестроение СССР. Хотя медицина – это тоже дело архиважное, не все же полагаться на таких, как Бахадыр! Вполне реально сделать СССР самой здоровой страной в мире. Страной не богатых бездельников (как в мире «Рассвета» была поганая телереклама: «Я – рантье, здесь сижу, а работают мои деньги»), а счастливых творцов, где каждый может реализовать свой талант на общее благо. И если нам это удастся – дух захватывает, представить, как стремительно мы вперед пойдем! Ну а капиталисты – пусть мечтают о потреблении. Как там какой-то персонаж из их фантастики: «Хочу – и всю Галактику в сточную канаву превращу, у меня денег хватит».

У нас будет «Туманность Андромеды», а у них – «Кольер». Как они мечтают нас поработить, ну да, в их опусе русские с восторгом встречают заокеанских «освободителей», так же как у них положено, что «черные работают на белых и должны быть счастливы этим». А их «демократия» с выборами, где участвуют двадцать новообразованных «партий», иногда с откровенно идиотскими названиями и целями, – это просто цирк. Они всерьез думают, что мы сражались и умирали в Отечественную, потому что нам комиссар с наганом приказал? И что мы с радостью бросимся растаскивать общее добро по национальным квартирам? Полезно было бы издать этот «шедевр» и у нас – чтобы советские люди видели, кем их считают в Вашингтоне. И какие у них убогие мечты. Ведь если подумать, чем отличаются их «Звездные войны» от какой-нибудь «Игры престолов» – только антуражем, бластеры вместо мечей? Хотя снято действительно хорошо – полезно будет перенять чисто технические приемы. И какой будет «Туманность Андромеды», если ее снять на уровне этого американца Лукаса, а не бездарной экранизации 1967 года!

«Вы только пишите, Иван Антонович, дерзайте – а мы вам все условия создадим», – сказала Лазарева, поздравляя Ефремова с избранием в членкоры.

Ну как можно подвести столь высокое доверие? Самому интересно, какой будет новая, переработанная «Андромеда» в этой исторической реальности.

Примечания

1

О том см. предыдущие книги цикла. – Здесь и далее примечания автора.

(обратно)

2

Соответствует истине! У нас артели запретил Хрущев, в конце 50-х.

(обратно)

3

В нашей истории берестяные грамоты были обнаружены в 1951 г., экспедиция Арциховского.

(обратно)

4

В нашей в истории эти скелеты были найдены в Монголии в 1971 г.

(обратно)

5

Именно так он поступил с премией в нашей истории.

(обратно)

6

Первое издание, 1941 год. Еще не та знакомая нам редакция, исправленная и дополненная в 1956 г.

(обратно)

7

Соответствует истине. В 1895 году население Мадагаскара оценивалось в 5 млн чел., в 1915-м после окончательного завоевания насчитали менее 3 млн.

(обратно)

8

См. «Красные камни».

(обратно)

9

См. «Страна мечты».

(обратно)

10

См. «Война или мир».

(обратно)

11

См. «Красные камни».

(обратно)

12

И в нашей истории «Кольер» в то же самое время напечатал серию статей о Третьей мировой войне, победе США и установлении в России «демократического» режима. Здесь же будут фантазии их писак в мире альтернативном.

(обратно)

13

См. «Война или Мир».

(обратно)

14

В нашей истории пингвин-талисман, официально носящий воинский чин и зачисленный в список полка, появился в Королевской гвардии Норвегии лишь в 1961 году. Авторским произволом, в альт-истории это случилось раньше.

(обратно)

15

Тут Райан неточен. Цитата взята из Федорова «Подпольный обком действует», эпизод допроса немецкого офицера, в альт-истории книга вполне могла быть переведена на европейские языки.

(обратно)

16

История реальная. В конце 40-х годов датская фирма Loven сумела наладить массовый выпуск пенициллина, по чистоте превосходящего американский, датский препарат достаточно было принимать один раз в день, в случае когда американский трижды.

(обратно)

17

Схема реальная. Вот так выглядит печально знакомый нам «валютный кредит» применительно не к частным лицам, а к корпорациям и государствам.

(обратно)

18

См. «Война или мир».

(обратно)

19

Фильм «Анна Каренина», студия «Метро-Голвин-Мейер», 1935 год.

(обратно)

20

Доллар 1910 года был примерно в 20 раз дороже современного. Так что выходило в пересчете на наше время – 300 в день, свыше 7000 в месяц, при шестидневной рабочей неделе. Что выше даже современной зарплаты в США по таким профессиям, как бухгалтер, офис-менеджер, низший административный персонал.

(обратно)

21

Аналог – наш капитан 1-го ранга.

(обратно)

22

Британский разведчик, который в 1863 году посетил Бухарский эмират и Хивинское ханство под личиной дервиша.

(обратно)

23

Автор – Олег Воробьев, 2008 г. Я приводил эти стихи (полностью) в «Восходе Сатурна», но уж очень показались к месту в эпизоде разговора с Ефремовым.

(обратно)

24

При написании эпизода использован материал с сайта Самиздат: Аббакумов, «Жизнь под парусом или смерть под паром».

(обратно)

25

Автор не забыл, что у ордена Славы было три степени, а не четыре, как у царского Георгия. И, что «именные» гвардейские части Советской армии получали имена в честь побед, а не мест формирования, как было в царской армии. И что в описываемый период в СССР наркоматы уже стали министерствами, а значит, не было НКВД. Но вряд ли «Кольер» имел источники, хорошо знающие советские реалии, – а вот эмигранты считались экспертами по России и в более поздние времена. Да и Клэнси, которого также считали за эксперта, писал про «нумерные» колхозы в СССР.

(обратно)

26

В нашей истории – 1947 и 1950 годы. Темпы роста экономики были – современный Китай отдыхает!

(обратно)

27

В нашей истории – 1950 год.

(обратно)

28

Все соответствует нашей истории – за исключением, к сожалению, комплексной эвакуации, увеличенной мощности рыбоподъемников и вообще учета будущего ущерба и минимизации его еще на этапе проектирования. Сроки сдвинуты вперед, с учетом более ранней Победы, меньшего ущерба от войны, кооперации с ГДР и Народной Италией и послезнанием в области технических решений.

(обратно)

29

Жаргонное прозвище американского военнослужащего.

(обратно)

30

См. «Страна мечты».

(обратно)

31

О том см. «Война или мир».

(обратно)

32

Было и в нашей истории. Поинтересуйтесь судьбой «потерянного миллиона» немецких пленных, умерших после Победы в американских лагерях.

(обратно)

33

Современному читателю покажется невероятным, но в 50-е даже в гражданской авиации не было никаких «воздушных коридоров» и управления движением по ним с земли. После взлета экипаж отвечал лишь за время прибытия в аэропорт назначения, выбирая маршрут, скорость и высоту полета самостоятельно. И среди авиакомпаний было популярным показывать пассажирам красоты наземных пейзажей. Этот порядок был изменен в нашей истории лишь в 1956 году, когда в США над Гранд-Каньоном столкнулись два пассажирских самолета, «Констеллейшн» и ДС-7, погибло 128 человек. Но и тогда, по американским правилам воздушного движения, диспетчер не имел права требовать от самолетов находиться в указанное время и в указанном месте, а лишь давал рекомендации, которые экипаж мог и не принять. И лишь в 1960 году, после столкновения ДС-8 и снова «Констеллейшн» прямо над Нью-Йорком, во время захода на посадку, когда в самолетах и на земле погибли 134 человека – правила стали близки к современным.

(обратно)

34

Автору известно, что у американцев скорость измеряется в милях в час. Но для удобства читателей, привожу уже в пересчете на километры.

(обратно)

35

См. «Красный тайфун».

(обратно)

36

См. «Рубежи свободы».

(обратно)

37

События соответствуют «марокканату» нашей истории – Италия, 1943 год.

(обратно)

38

Похож на наш ЗАЗ-965, «горбатый».

(обратно)

39

Соответствует истории. «Гражданский корпус», созданный в США в 1933 г., полувоенная организация, члены которой жили в лагерях с армейской дисциплиной, носили униформу, получали казенный паек и работали «где пошлют» – строя в основном объекты инфраструктуры.

(обратно)

40

Которые были у США в нашей истории, с 1954 по 1965 г.

(обратно)

41

См. «Рубежи свободы».

(обратно)

42

Собственные дома большинства американцев сейчас по качеству и капитальности примерно как наши дачи, или очень немногим лучше. И за них еще надо выплачивать ипотеку. Так что вполне реальный для позднего СССР уровень – отдельная квартира, дача, машина – соответствовал бы американскому «квартира на Манхэттене, особняк в пригороде, автомобиль, и все это без банковского долга». Что по реальным американским, не голливудским, меркам намного выше среднего по США!

(обратно)

43

Кто хочет представить нагляднее, погуглите заставку к игре Red Alert 2, вид примерно такой.

(обратно)

44

Все три пункта в общем соответствуют «доктрине Кеннеди», принятой в США в начале 60-х.

(обратно)

45

К сожалению, альт-ист.

(обратно)

46

До 1958 г. выборы в АН не были регулярными, а могли проводиться в любой год по указу правительства.

(обратно)

47

Давиташвили точно так же не повезло на выборах в нашей истории, где его заменили на Криштофовича.

(обратно)

48

Случай реальный.

(обратно)

49

Две станции, «Венера-13» и «Венера-14», СССР, 1982 год.

(обратно) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg