«Петроград. Декабрь 1916_»

Петроград. Декабрь 1916.

Дорогой читатель, рассказ, который вы сейчас прочитаете, является всего лишь выдумкой автора. Все совпадения с реальными людьми и событиями случайны.

История и персонажи придуманы и не имеют никаких реальных прототипов, Поэтому не ищите параллелей героев рассказа с реальной историей.

I

— Тпру! Стой, Маруська, приехали! Барин, а барин, приехали! Трактир “Копенгаген”!

Ездок сбросив меховой полог, укрывавший его, вылез из саней, достал из портмоне несколько монеток, внимательно осмотрел их, те ли?

— Ещё бы прибавили полтинник, барин!

— Уже прибавил, а ты клянчишь! Стыдно, братец! — строгим тоном произнес “барин” и сунув возчику монеты, отворил дверь трактира.

На входе гостя встретил трактирный слуга в белых штанах и в такой же рубахе навыпуск, подпоясанной шнуром с кистям.

— Милости просим, господин хороший! Чего изволите?

“Господин хороший” удивлённо посмотрел на полового:

— Изволю, братец, откушать, а чего бы я ещё в трактир ходил? Не за песнями же?

Слуга помог гостью снять верхнюю одежду — длинную двубортную, крытую черным кастором, шубу на меху, почтительно замер, а получив котелок и в придачу к нему двугривенный, и пробормотав:

— Благодарствую, барин! — исчез, как и не бывало его вовсе.

Гость, одетый в светло-серую, весьма редкую в российских пределах, визитку, бежевый жилет, полосатые, в серо-черную полосу, брюки, и лаковые ботинки с замшевым, в тон жилета, верхом, застыл на мгновение у зеркала, поправил галстук, тёмно-серый пластрон натурального шелка, и быстрым шагом прошел в конец зала. Сел за свободный столик. Подошел буфетчик и почтительно склонившись, стал ожидать, когда гость сделает заказ.

Гость поднял на буфетчика чёрные, чуть выпуклые глаза:

— Как вас величать изволите, милейший?

— Кузьмич, мы, ваше благородие, Тимофей Кузьмич, стало быть!

Гость заливисто захохотал:

— Эка ты, Тимофей Кузьмич, загнул! Какой я тебе “благородие”? Пролетарий я. Умственного труда пролетарий. Доктор философии. Обычно меня Александром Львовичем кличут. Вот что, Кузьмич, сооруди-ка сперва водочки. У вас с этим как? “Сухой закон” ведь.

— В ресторациях и заведениях трактирного промысла первого разряда разрешено, Александр Львович! — со сдержанной гордостью за предоставленную “заведению трактирного промысла первого разряда” трактиру, Копенганен”, честь торговать горячительными напитками, — отвечал буфетчик Тимофей Кузьмич.

— Тогда вели сперва белой холодной смирновки со льдом, а на закуску…

— Балычок-с получен с Дона, Александр Львович!

— Ладно, Кузьмич, неси. И вот ещё что. Тут, с минуты на минуту, ко мне человек подойти должен. Вели, чтобы ко мне привели, к господину Парвусу, Александру Львовичу.

— Не сумнивайтесь, Александр Львович, исполним! Приятного вам аппетита!

II

…Дверь трактира распахнулась в очередной раз. Вместе с клубами морозного воздуха и снегом, внутрь вошёл невысокий господин в шубе мехом наружу и, то ли в калмыцком, то ли башкирском, меховом малахае. Вошедший господин отряхнул с себя снег, пробормотал что-то вроде “факинфрост”. Подоспевший слуга только диву дался! С каких же это таких сибирских весей к нам гость заявился?!

Господин зябко повел плечами, раздраженно поглядел в сторону окна за которым кружилась метель.

— Велите стопку водки принести, сударь? Для сугрева, так сказать!

— А давай-ка, э… — судя по всему, господин не знал, как правильно обратиться к слуге. Ну не хамским же барским, “братец”, именовать слугу, в самом деле!? ХХ век, как никак на дворе! Наконец нашёлся, — “Английской горькой”, большую рюмку, уважаемый!

— Простите, сударь! Не держим-с! Из патриотических, значит соображений! Есть водка, коньяк-с, шнапс! Ни джинов, ни висок не держим-с! Супостаты нагличане намедни Одессу со своих линкоров главным калибром обстреливали. Оперный теантр разрушили-с, Городскую Думу! Вандалы-с!

— Нет, шнапса не надо. Вели-ка лучше старшего приказчика позвать.

— Нешто осерчали, сударь? Простите великодушно! Я про то в “Копейке” читал-с! Сущая правда, сударь! Ещё пишут, что городовому снарядом оторвало голову! Ужас!

— Да нет! У меня тут встреча назначена. Господин Парвус ожидает.

— Так точно, сударь! Извещены-с, сей момент! Лишь ваши вещи отнесу в гардероб и проведу-с…

— Я имею честь видеть господина Парвуса, Александра Львовича?

— Да, — ответил Парвус, вставая из-за столика, — Александр Львович Парвус, доктор философии Базельского университета, а вы, сударь, Красницкий Владимир Александрович?

— Да, это я, сударь! Вы хотели говорить со мной? Но я не имею удовольствия вас знать.

— Присаживайтесь, господин Красницкий, разговор у нас с вами будет долгий, я надеюсь, — Парвус жестом пригласил гостя сесть, — Владимир Александрович, я много слышал о вас. Посетил даже ваше выступление в цирке Чинизелли. Вы талантливы, я бы сказал, что вы — чертовски талантливы! Вы достойны того, чтобы играть Гамлета на сцене Шекспировского театра “Глобус”, а обретаетесь, простите великодушно, в заметённой снегом России. Вы ведь англофил, не так ли, господин Красницкий? Вы имели постоянный и высокооплачиваемый ангажемент в Лондоне. Более того, вы не любите Россию, не правда ли?

— Господин Парвус, извольте объяснить мне зачем я вам понадобился? Если лишь для того, чтобы рассказать мне, как я “чертовски талантлив”, то простите, и позвольте откланяться! “Тайм из мани!”, как говорят англичане!

— Не гоношитесь, Красницкий! — Парвус резко осадил собеседника, — именно о “мани”, столь любимой вами “энергетической субстанции, проявленной в банкнотах и монетах”, мы и поговорим. Но прежде давайте поедим, Владимир Александрович. Тимофей Кузьмич! Угощаем знаменитого артиста! Сказывай, чем кормить будешь?

III

…Кузьмич посетовал на “скудость, вызванную военными действиями на фронтах” и предложил гостям на первое; тестовскую селянку — с осетриной и стерлядкой, уточнив, что стерлядка, само собой, — “как золото желтая, нагулянная стерлядка, мочаловская!”. Заедать селянку полагалось исключительно “расстегайчиками с налимьей печенкой”, а иначе: Профанация-с! — щегольнул Кузьмич иностранным словом, которое услышал, видимо, от репортёров “Петроградских Ведомостей” часто посещавших “Копенгаген”.

— А потом я рекомендовал бы натуральные котлетки а ля Жардиньер. Телятина, как снег, белая. От Александра Григорьевича Щербатова получаем-с, что-то особенное!

Парвус выругался про себя, — “скудость, вызванную военными действиями”! Страна непуганных идиотов! Нихрена вы не знаете и дай Бог и не узнает про то, какая она может быть — настоящая “скудость”.

Поглощая “скудную военную пищу” собеседники большей частью молчали, лишь иногда обмениваясь короткими замечаниями по поводу отменных вкусовых качеств того или иного блюда.

После обеда Парвус заказал кофе и ликёры. Красницкий от ликёра отказался, заметив, что он бы с удовольствием выпил стаканчик доброго шотландского скотча, который запрещён в Российской Империи по “патриотическим соображениям-с”. Актёр так мастерски спародировал питерский просторечный говор, что Парвусу на миг показалось, что напротив его сидит совершенной другой человек.

— Господин Парвус, согласитесь же, что это сущий бред и нелепица! Заставь дурака Богу молиться! Какое может иметь отношение виски к любви к Отечеству? Сегодня пьёшь джин и виски — завтра скажут: Родину продал! — горячился Красницкий.

— Парвус рассмеялся, — да вы, батенька, изволите афоризмами изъяснятся. Хоть бери и записывай.

— Да какие афоризмы, господин Парвус! Идиотизм! Если за невзначай сказанное по-английски слово можно оказаться в кутузке, то это — идиотизм, а не патриотизм! Ведь никто же не запрещал “Войну и Мир”, графа Толстого, которая, едва ли, не на четверть на “вражеском наречии” написана. Или то не французы Москву сожгли?

— Москву разграбила чернь, а спалил её полоумный губернатор Растопчин, — заметил Парвус, раскуривая тонкую филиппинскую сигару, — хочу заметить, Владимир Александрович, что можно быть отменным патриотом, сражаться с врагом и в то же время потреблять его “культурный продукт”. У меня в Германии есть приятель, командир подводной лодки, корветтен-капитан Кайзерлихмарине — Отто фон Штирлиц. Перед каждой торпедной атакой на британское судно, он заводит граммофон с пластинкой “Долог путь до Типперери”. Однако, летс ритёрн ту аур шип. Вот видите, господин Красницкий, никто меня не хватает и не тащит в страшные казематы. Вы значительно преувеличиваете ужасы “царской деспотии”, мой друг! Кстати, не вы ли, господин Красницкий, гастролируя этим летом в городке Юрмала, что в Лифляндской губернии, назвали Российскую Империю — “жёлтобилетной девкой”?

— Ах, вот оно что!— сразу севшим голосом произнёс Красницкий, — вы из Охранки?

Парвус с удивлением посмотрел на Красницкого:

— С какого такого бодуна, простите ради Бога, вы так решили? Да стал бы я угощать вас мочаловской белорыбицей и щербатовской телятиной, будь я из, как вы выражаетесь: “Охранки”? Господа, отличающиеся старомодными усами, котелками и пальто горохового цвета, будь за вами что-то действительно, не то, чтобы даже противозаконное, а лишь предосудительное, давно бы вас препроводили куда следует.

— А меня уже и препровождали, — мрачно заметил Красницкий.

— И что же? — Парвус с улыбкой поглядел на актёра, — руки-ноги целы, ногти не вырваны, то есть подноготной правды от вас не требовали? Провели профилактическую, так сказать, беседу. Вы, Красницкий, не враг. Вы — болтун! Притом, болтун талантливый и любящий деньги. А это значит, что вас не следует ссылать в Туруханский край или посадить в окопы под Архангельском. Вам следует заплатить и вы уже про вашу любимую Британию скажете: “Олд дёрти битч!”. Красницкий, я прав?

IV

…Но позвольте, сударь! — взвился Красницкий, — я попросил бы вас выбирать выражения! Я не позволю!

Парвус улыбнулся:

— Ну и не позволяйте, дело ваше. Разрешите лишь коротко ввести вас в курс дела. Насколько вы знаете, Владимир Александрович, у нас сейчас, смею заметить — война! “Большая игра”, которую Британия полтора столетия вела против Российской Империи, пришла наконец к своему логическому завершению — Мировой войне! Всякая война, как и всякий спор, имеют свои причины, но причины эти обыкновенно настолько неуважительны и незаконны, что воюющие стороны всегда стараются их скрыть. Вам навешают на уши пол-ушата квашенной капусты; защита морских торговых путей, борьба за передел сфер влияния на мировых рынках, территориальный раздел мира, борьба за его перераздел, отстаивание своих чисто национальных интересов, наконец.

Поверьте, всё это не имеет ни малейшего отношения к тому, что пол-мира оказались втянуты в кровавую бойню. Причина этого, отнюдь не экономика, сколько бы не убеждали нас в этом яйцеголовые профессора. Причина в другом. Всё и просто и сложно, одновременно. Нам говорят: Либерализм противостоит тоталитаризму. Демократия — авторитаризму. Не буду сейчас вдаваться в дискуссию с вами, Владимир Александрович, на тему насколько соответствует принципам демократии конституционная монархия в Британии и насколько погрязла в “трясине авторитаризма” царская Россия. Нужно просто принять это как данность, что ничем хорошим этот, так называемый “либерализм”, не закончится. Мир погрязнет в разврате и пучине вседозволенности. Толпы извращенцев будут устраивать свои парады на улицах мировых столиц. Мэрии Лондона, Парижа, Берлина, будут сочетать законным браком девицу с девицей и юношу с юношей. Президентами, премьер-министрами, министрами иностранных дел, будут становиться откровенные клоуны, актёры синематографа и прочие странные личности. А министрами обороны — многодетные матроны!

Парвус замолчал, иронически оглядел Красницкого с ног до головы. Тот, одетый в пиджачный костюм, бриджи и ботинки на высокой каучуковой платформе — по ставшей весьма популярной у штафирок “военной моде”, внимательно слушал своего визави, попивая портвейн, на который согласился, наконец, взамен “не патриотического виски”:

— Вот вы, господин Красницкий, например, могли бы стать через сто лет президентом большого европейского государства.

Красницкий рассмеялся, — увольте! К чему оно мне?

— Весьма разумно рассуждаете, Владимир Александрович, в отличие от некоторых ваших коллег, — сухо заметил Парвус, — итак: априори я противник грядущих перемен, грозящих миру неисчислимыми бедами и катаклизмами. Что следует из этого, господин Красницкий?

Тот лишь плечами пожал, Дескать, не моё это, актёришки, дело!

— А следует из этого то, что, как мир нужно отвоевывать у войны, так и настоящее надо защитить от будущего. И этим мы и будем, Владимир Александрович, вместе с вами заниматься!

Красницкий от удивления поперхнулся портвейном, — “защищать настоящее от будущего”? — откашливаясь, повторил он слова Парвуса.

— Вот именно, именно так, Красницкий! — Парвус коротко хохотнул, — “Партия сказала надо — комсомол ответил есть!”

— Кто, простите, ответил? Ком-со-мол? Это по-французски?

Парвус весело засмеялся:

— По-советски, друг мой, по-советски!

V

… Господин Парвус, помилуйте, ну какой из меня лазутчик? Да, верно, изъясняюсь на англицком наречии, пожалуй не хуже, а если честно, то и лучше, чем на языке берёзок и осин. Но это и всё! Я не отличу пистолета от револьвера, и понятия не имею на что там жать, чтобы они выстрелили. Я не сумею, господин Парвус, пробраться на Даунинг-Стрит 10, чтобы подсыпать крысиного яду в чай премьер-министру, сэру Дэвиду Ллойд Джорджу, или заколоть отравленным кинжалом Первого лорда Адмиралтейства, в отместку за варварские обстрелы Ялты и Одессы!

А ведь он глуп, — подумал вдруг Парвус, — нет, не дурак, а просто глуп. Я ещё не видел ни одного не глупого актёра.

— Да полноте вам, сударь! Что за кровожадные мысли приходят вам в голову?! В современной войне, хоть десять премьеров отрави и дюжину лордов Адмиралтейства заколи, да что там премьеры и министры?! Половину Гранд флита, пусти на дно и то не добьёшься победы!

Красницкий удивлённо посмотрел на Парвуса:

— А разве побеждает не тот у кого; больше пушек, дредноутов, аэропланов, бронеходов? Да и, просто, солдат?

— “Большие батальоны” в современном военном конфликте не определяют исход войны. Исход отдельного сражения — возможно! Войны — нет! Побеждает тот у кого больше воли к победе. Кто готов идти до конца. Как-то в Марселе мне довелось увидеть, как апаш дерётся против десяти африканцев. В нём было столько ярости, столько желания убить врагов и столько презрения к своей собственной жизни, а из презрения к собственной жизни всегда следует презрение к чужой, что негодяи трусливо разбежались, несмотря на десятикратное преимущество.

— Мне кажется, что я вас понял, Александр Львович, — едва ли не первый раз Красницкий обратился к собеседнику по имени-отчеству, — побеждает тот, кто желает победить, а потеря веры в победу — суть поражение! Так, что ли?

А он не безнадежен, не семи пядей во лбу, разумеется, но вполне подойдёт, — решил Парвус, затем подозвал жестом буфетчика:

— Тимофей Кузьмич, а принеси-ка ещё кофею. Мне — ямайского рому, а моему другу? — Парвус вопросительно посмотрел на Красницкого.

— Шустовской рябиновки, пожалуй! Чай не англичанин, чтобы хинные настойки хлебать?! — Красницкий улыбнулся.

Парвус улыбнулся в ответ и процитировал: “Ну какой же я немец? Отец мой был чистокровный финн, мать — молдаванка, сам же я родился в Тифлисе, в армянской его части, но крещён в православие… Стало быть, я — природный русак” — Николай Карлович Краббе, русский адмирал, — пояснил Парвус, — ну что, Владимир Александрович, продолжим нашу беседу?

— Отчего бы и не продолжить, особенно если эта беседа разрешится в сторону обоюдной выгоды?

— Разумеется, Владимир Александрович, само собой, разумеется! Как говорил один философ: согласие есть продукт при полном непротивлении сторон.

VI

…Обязав актёра явиться завтра по указанному мною адресу, я отпустил Красницкого.

Через несколько дней мои люди переправят его через Финляндию в нейтральную Швецию и далее, в столь любимый актёром, Лондон. Где-нибудь в районе Сохо он арендует помещение, наберёт труппу и через месяц-другой откроется ещё один театр. Но в отличие от всех остальных лондонских театров, этот театр вместо водевилей про шепелявую цветочницу и влюбившегося в неё нелепого профессора, будет иметь иной репертуар. Актёры театра будут высмеивать британских политических деятелей, показывая их со смешной стороны. Благо демократия этому не препятствует и более того — защищает право британца высмеивать своих лидеров. Репризы и сценарии им будут писать такие знаменитые английские писатели-юмористы, как Джером Джером, Пэлем Вудхаус, Бернард Шоу…

Англичане только на вид кажутся чопорными и скучными людьми. На самом деле внутри каждого англичанина сидит ребенок, любящий шалости, розыгрыши и шутки, иногда даже очень фривольные. Это только от великого до смешного один шаг, а от смешного до великого — пропасть.

— Бэрримор, что там за вой на болотах?

— Это сэр Уинстон Черчилль воет по убежавшей от Британии Индии, сэр!

Кстати, если вы думаете, что я антрепренёр, театральный продюсер, то вы ошибаетесь! Красницкий и его театр лишь маленький эпизод в моей борьбе с этой старой сукой — Британией.

Вы слыхали такую русскую пословицу: “Кто на что учился, там и пригодился”? В моём случае это — стопроцентное попадание! “Яблочко”! Разрешите представиться: Старший научный сотрудник Историко-архивного института, Леонид Линьков. Мне 36 лет, вернее сказать, было бы 36. Сейчас — 49. Хотя прошло всего два с половиной года, как… Впрочем, по порядку. Итак, первое: почему Парвус? Потому что именно в теле этого негодяя и авантюриста я очнулся после того, как что-то взорвалось в вестибюле станции метро “Площадь Революции” жарким августовским утром 20.. года.

Взрывная волна подняла меня в воздух, я почувствовал, как ударился о что-то головой, потом меня швырнуло на бронзовую скульптуру красногвардейца с ружьём и я потерял сознание, а когда очнулся, то увидал склонившегося надо мной человека в пенсне:

— Коммен са ва, месье Парвус?

Для краткости я опущу историю того, как я вживался в чужое тело, как подчинял своей воле остатки личности Парвуса, как получил в свое единоличное пользование его память и знания. Временами я был близок к сумасшествию. А когда, после недели метаний в горячечном бреду, я очнулся, то понял, что судьба подарила мне шанс изменить историю ХХ. Века в котором не будет ни Ленина, ни Сталина, ни Гитлера. Не будет III рейха, гестапо, энкаведе, Хиросимы, “Культурной революции”, Пол Пота… Чтобы это осуществить необходимы; информация и деньги. Деньги были. Парвус был богат, этот беспринципный проходимец был очень богат. Продавая оружие всем воющим сторонам в Балканской войне, он заработал кругленький капитал, который, ко всему прочему, удачно вложил в акции германских сталелитейных и оружейных концернов. А необходимыми знаниями обладал я. Ведь недаром же я был, отбросим излишнюю скромность, одним из ведущих российских историков изучавших период Первой мировой войны. Я автор нескольких книг, в том числе и нашумевшей: “Россия — Германия. Приказано стравить!”. В моей памяти сотни, а то и тысячи, имён, дат, мест, так или иначе связанных с этой войной.

На дворе была ранняя весна 1914 года. До начала Первой мировой остаётся чуть менее полугода. И если не в моих силах предотвратить грядущую войну, то я должен, хотя бы постараться разорвать убийственный для России, противоестественный военный союз с Британией и Францией.

24 марта 1914 года я отправился из Цюриха в Берлин. В мягком уюте пульмановского вагона, под равномерный перестук колёс, глядя на появляющиеся и исчезающие огоньки проносящихся за окном деревушек и городков, я размышлял над тем, что мне предстоит сделать в первую очередь. Кайзер! Эта мысль, возникнув, сразу же оформилась в решение. Я должен встретиться с кайзером Германии Вильгельмом II!

VII

4 августа 20.. года. Центральная клиническая больница свт. Варсонофрия

…Семь минут. Это ж надо — в последний момент получилось! Я уже думал — все… Жить будет, но восстановление клеток мозга после длительной гипоксии занимает много времени. Повезло ротмистру, пулевое ранение не опасное. Пуля повредила только мягкие ткани. Отчего остановка сердца произошла? Видимо условно-рефлекторная остановка сердца от сильного удара в солнечное сплетение. Видите, обширное кровоизлияние в этой области? Вещи и документы? В подвале у старшей сестры-экономки. Простите господин военный, спешу! Вы же видите, полковник, что творится. И вам здравствовать!

… Да, это всё, господин полковник, всё, что передали медбратья кареты скорой помощи. Нет, портфеля не было. Мундир, портмоне, служебное удостоверение, ключи, функ-телефон… Разумеется, господин полковник, подпишите здесь и здесь пожалуйста. Благодарю! Простите, господин полковник, когда же это всё закончится? Что же им, проклятым англичанам, от нас надо? У меня младший брат погиб в Сирии. Старший — под Гиблымтаром, этим проклятым!

— Держитесь, сестра! Ваш брат погиб защищая Великую Россию! Победа будет за нами! Слава Отечеству!

7 августа 20.. года. Разведуправление Московского военного округа.

…Так точно, господин генерал, ротмистр Линьков пришёл в сознание, но к сожалению ничего не помнит. Более того, он считает себя научным сотрудником не существующего института, а именно — “историко-архивного”, находящегося, как он утверждает, в том самом здании, где мы с вами, господин генерал, ныне пребываем. По его словам он был контужен взрывом бомбы в вестибюле станции метро “Площадь Революции”. Совершенно верно, господин генерал. “Метро” — так французы называли когда-то свою подземку. То, что мы называем “Убаном”. Какой революции? А вот здесь самое интересное, господин… слушаюсь, Никита Саввич. Линьков утверждает, что в Первой Мировой войне Россия сражалась против Германии и Австро-Венгрии и в феврале 1917 года в России был свергнут с престола император Николай II и власть перешла в руки, так называемого, Временного правительства, а в октябре произошёл какой-то “большевицкий” переворот. Николай Второй и его семья были злодейски убиты, а в стране началась гражданская война между “красными” — революционэрами-социалистами и “белыми” — сторонниками старой власти. Но и это ещё не самое странное, гос… простите, Никита Саввич. Ротмистр Линьков утверждает, что его сознание каким-то образом оказалось в теле некого Александра Парвуса, известного социал-демократического деятеля того времени. В этом теле он провёл более двух лет. Линьков, не ротмистр Линьков, а тот “другой Линьков”, кем считает себя “наш Линьков” был — “ярым антисоветчиком”, т.е. противником большевицкой власти. Также он считал противоестественным военный союз России, Британии, и Франции. Оказавшись в теле Парвуса и подчинив себе его личность, Линьков, пользуясь своими знаниями историка и связями в революционных кругах Парвуса, раскрывает агентурные связи сербского террориста Голубовича, революционэра Бронштейна-Троцкого и британской разведки. Факты свидетельствующие о том, что англичане готовили покушение на эрцгерцога Фердинанда, с целью развязать войну, были столь

неоспоримыми, что Николаю Второму не оставалось ничего другого, как выйти из “Антанты”. Да, Никита Саввич, общеизвестные факты, но тут есть один нюанс. Позвольте? Как вы знаете, господин генерал, виноват, исправлюсь, Никита Саввич, ротмистр Линьков был ранен прилетевшей неизвестно откуда пулей в плечо. Он упал, потерял сознание и был срочно доставлен в больницу, где пережил полную остановку сердца. Пулю позже удалили. Вот заключение баллистической экспертизы. Пуля была выпущена из пистолета “Баяр” калибра 6,35. Весьма экзотическое оружие, не так ли? Тем более, что вот уже девяносто лет, как не производится нигде в мире. Возможно вы помните, что Александр Парвус был убит в декабре 1916 года террористом-бомбистом из профессиональных революционэров, “Камо”? Парвуса убили, когда он выходил из трактира “Копенгаген”. Я порылся в полицейских архивах, благо, все они сохранились и вот что выяснил: По свидетельству городового старшего оклада, Васечкина, злоумышленник нанёс господину Парвусу вышедшему из трактира “Копенгаген” сильный удар в грудь, а затем выстрелил в него из пистолета. В схватке с подоспевшим городовым злоумышленник выронил пистолет и попытался скрыться, но был сбит проезжавшим по проспекту омнибусом. В результате полученных ранений террорист скончался на месте. Пистолет “Баяр” был приобщен как вещественное доказательство к делу о покушении на господина Парвуса. Далее он оказался в “Музее Полиции Петрограда”, где и был обнаружен в запасниках музея. Проведённые мною баллистические испытания неопровержимо доказали, что ротмистр Линьков был ранен именно из этого пистолета. Пулей убившей Парвуса более, чем сто лет назад! Кстати, пулю поразившую Парвуса в сердце, так и не нашли тогда. Чудны дела твои, Господи!

Конец.