«Взлет Андромеды»

Савин Влад Взлет Андромеды (Мв-19)

Взлет Андромеды (Мв-19)

Ссылка:

Автор: Савин Влад

Жанры: Фантастика

Аннотация:

13.07.19.

Размещен: 12/05/2019

Изменен: 29/07/2019

Взлет Андромеды (Мв-19)

Пролог. Галицийская ССР. Январь 1955.

Трудно бежать по снегу. Но лыжи остались в лагере. Где сейчас была смерть.

Быстро темнело — в Карпатах нет сумерек, как на севере. Но холод казался арктическим — у костра было теплее, когда они решили, выбрав место для привала и поставив палатку, расположиться на обед под открытым небом, вшестером в палатке было тесновато. Пройдено уже больше половины маршрута, ничего неординарного не случилось, сейчас поедим, и спать, а с утра двинемся дальше. Ели разогретую над огнем тушенку, картошку — и позволили себе запить домашним вином, для сугреву.

Выстрелов было четыре или пять — наверное, Мишка Барков успел выпустить всю обойму, карабин лежал с ним рядом, когда они все сидели у костра. Нет, еще не все — Галя уже сидела рядом с парнями, на бревне, подтащенном к костру, а Маруся из палатки выбиралась. Она же и закричала первой, да так, словно самого черта во плоти увидела — никто и не понял в первый миг, отчего. А затем увидели тоже.

Он, как и все остальные, студенты Львовского Политехнического, вышедшие в этот лыжный поход, раньше думали, что оборотней не бывает. И что вампиры, вурдалаки, и прочие упыри — это поповские сказки прошлых веков. Реальность оказалась страшнее — они не лезли из могил, они уже были здесь, внутри!

И оставалось лишь бежать — не думая, что стало с остальными. Катиться вниз по снежному склону — лишь бы куда подальше, кажется по карте, там деревня была, в пятнадцати километрах к югу. Если удастся туда дойти.

И при этом — остаться человеком.

Лазарев Михаил Петрович. Москва, 23 февраля 1955.

Этот мир — наш. И мы никому его не отдадим — ни Горбачеву с Ельциным, ни реставрации капитализма.

С тех пор как "Воронеж", атомный подводный крейсер Северного Флота пока неведомым науке образом, выйдя в учебно-боевой поход, провалился на семьдесят лет назад — двадцать первый век вспоминается как далекая страна. Ценная с точки зрения полезной информации, что мы оттуда вынесли — но уже почти без души. Родных только жалко, у кого из нас были и там остались — у меня в 2012 году отец еще был живой. В Ленинград приезжая, каждый раз по Васильевскому пройдусь мимо дома на 12-й линии, где мы в ином времени жили. И ведь батя мой в этом времени уже родился — и если как в той жизни, в Нахимовское поступит, а затем в Ленком (прим.авт — ВМУ им. Ленинского Комсомола, готовит офицеров-подводников), а я пока в отставку не собираюсь, и бываю и там и там, вот будет салага-первокурсник на меня, Адмирала Победы, Трижды Героя и "самого результативного подводника Великой Отечественной" смотреть, не зная, что я его сын. Между прочим, по крови, по генам, это серьезно — если моя дочка Оля, которая здесь родилась в пятьдесят первом, вырастет и влюбится в офицера-моряка, если пересекутся их дорожки, это что выйдет по науке генетике, внучка за деда?? Такой мексиканский сериал, что всякие там марии и изауры обзавидуются? Так что придется следить за биографией Петра Лазарева, чтоб такого не случилось. Ну и конечно, буду рад предку помочь, если по справедливости. Поскольку мой батяня в той жизни — настоящим человеком был. И тут, я надеюсь, по жизни так же прямо пройдет.

Ну а пока — о том можно не думать. Там я жениться так и не успел, в сорок два года ходил холостым. А тут — знакомьтесь, Анна Петровна Лазарева, моя жена, была моей опекающей от Тех Кто Надо, когда мы сюда попали в сорок втором, сейчас имеет высокий пост Инструктора ЦК, помощница самого Пономаренко. Кого в этой реальности считают наиболее вероятным преемником Сталина (а вовсе не Берию, как авторы иных "альтернативок" что я успел прочесть). Сам Иосиф Виссарионович здесь пока еще живой (что подтверждает предположение, что там ему помогли в иной мир отправиться), и о здоровье своем заботился лучше, предупрежденный — например, точно известно, что курить он бросил еще в войну. Но по информации, что до меня с самого верха доходит, сейчас он по факту сосредоточился на идеологии, текущую работу оставив на Пономаренко, и Совет Труда и Обороны — куда входят, в большинстве, товарищи, посвященные в нашу Тайну. Я, кстати, туда не вхожу — вот плюньте в лицо авторам "альтернативок" в которых попаданец в ранге капитана, или вообще какой-то офисный планктон, учит глупого Вождя как ему управлять страной! Те, кто "приняли СССР с сохой, после Гражданской, а оставили сверхдержавой с атомной бомбой, выиграв тяжелейшую войну" — дураками и безвольными быть не могли по определению, да, они не могли знать то, что стало известно после, но как личности — превосходили многих, живущих (и правящих) в двадцать первом веке! Так что мы, "воронежцы", выступали не более чем консультантами. И даже в том, что в этой реальности Победа настала на целый год раньше, СССР потерял (по самой скромной оценке) на шесть миллионов меньше народа, Гитлера поймали живым и повесили по приговору трибунала в Штутгарте (вместо Нюрнберга) и в социалистический лагерь в Европе входит вся Германия, вернее, ГДР, нет тут ФРГ, а также Народная Италия и Греция, черноморские Проливы наши — а на востоке война с Японией в сорок пятом завершилась еще большим разгромом самураев, и Монголия вошла в состав СССР (как до того, Тува в нашей истории), а Маньчжурия с КНДР (нет никакой Южной Кореи) собираются — в том большая заслуга не нас, а наших здешних предков, сумевших полученной от нас информацией правильно распорядиться. В Китае правда, все идет по-другому, гражданская война там не завершилась, фронт между "нашими" и гоминьдановцами по долине Янцзы, пятый год уже там перепихалочки-потягушечки, война до последнего китайца — а впрочем, какой же Мао (в этой реальности умерший вскоре после американской атомной бомбежки Сианя в пятидесятом) "наш"? Сидит сейчас в Пекине товарищ Ван Мин, верный сторонник Сталина и СССР. А во Вьетнаме война — французы оттуда ушли окончательно в пятьдесят третьем, американцы вторглись практически сразу. И чем кончится, неизвестно.

Кстати, на борту "Воронежа" кроме экипажа была и группа спецназа СФ — девять человек, а не единственный отставник Лисов (Конюшевского читал, запомнился). Из них Юра Смоленцев отличился в сорок пятом, командуя отрядом, что Гитлера брал — и была в том отряде итальянка Лючия, красавица, партизанка-гарибальдийка, теперь нашего Юры законная жена, а еще, помощница моей Ани по делам служебным, и восходящая кинозвезда. А Валя Кунцевич геройствовал в Китае в пятидесятом, когда ВВС США потеряли целую авиабазу со всем гарнизоном, а два новейших и секретных бомбардировщика В-47 оказались у нас в Монино (прим.авт. — о том см. прежние книги цикла). Сейчас же мы (из числа "воронежцев", трое) собрались на праздновании Дня Советской Армии и Флота. Хотя теперь у нас и сухопутных даже министерства разные — праздник не разделили. И Дом Офицеров тоже.

Интересно, кто мероприятие планировал? Устроил не по-казенному — а как мне лично напомнило телепередачу из далекой иной жизни, "Голубой огонек". Большой зал, сцена, столики, место для танцев — поскольку многие приглашенные товарищи с дамами пришли, ну и артисты и артистки тоже в зале сидели. На столиках красная и черная икра, осетрина и прочие деликатесы, все за счет заведения. Публика сугубо "свои", в чинах не ниже кап-три, сверкают золотом погон — ну и немногие штатские, кого особо пригласили. И дамы, понятно, тоже все в полном параде. В общем, культурно отдыхаем. С гордостью отдыхаем — поскольку СССР здесь и в самом деле Держава, в отличие от времен Бори-козла. И эта гордая уверенность в своей силе будто в воздухе невидимо разлита — что мы тут не просто люди в мундирах, а победители. И очень надеюсь, Европа и весь мир о том еще долго будут помнить!

Песни и музыка звучали — патриотические и лирические. Первые, во время приема пищи, вторые, когда хотелось даму на танец пригласить. Даже я решил пару раз тряхнуть стариной, вальсируя с Аней. В этом времени "медленный танец", это не топтание на месте в обнимку, как дискотеки восьмидесятых, а что-то гораздо более сложное, чему специально учат (и в военных училищах, тоже). Аня блистала в новом платье, сшитом в "итальянской моде" специально на этот день — если честно, то не вижу особых отличий от того, что было на ней в прошлый раз на подобном мероприятии, та же тонкая талия и пышная юбка-клеш, любимый ее фасон. Но попробуй это нашим женщинам сказать — заклюют, невзирая на чин!

-Это же платье из "тургеневской" коллекции. По фильму, где наша римлянка вместе с самой Софи Шиколоне, будущей Лорен, снималась — и по костюмам задумали превзойти "Унесенных ветром", впрочем о том можешь у нее сам спросить. Мой Адмирал, ну стыдно не знать фильм, который уже весь Советский Союз успел посмотреть! На мне сейчас платье из эпизода в парке, у Лючии и Софи — из сцены с грозой.

Особенность этого зала в Доме Офицеров — под балконом, столики иллюзию приватности создают, словно в отдельном кабинете сидим, сугубо в "своей" компании. В нашей — кроме меня и Анюты, еще Юра Смоленцев со своей прекрасной итальянкой, Валя Кунцевич, и приглашенные товарищи: от Ани, Иван Антонович Ефремов, будущая звезда советской фантастики, и Анна Ахматова, великая поэтесса, знакомая моей Ани с пятидесятого года (и единственная из русских поэтесс, кто совершила боевой поход на атомарине, в том же пятидесятом, во время Норвежского конфликта — за что с гордостью носит на платье значок "белой акулы", почитаемый у советских подводников не меньше медали). Ну а Лючия пригласила Софи (пока еще не Лорен) с которой у нее намечается какая-то новая работа. И я тоже был доволен, наконец позволив себе расслабиться и отдохнуть от дел. Которые шли очень даже хорошо — на Севмаше заложили уже лодку под номером А-16, в то время как "тринадцатая", уже спущенная, достраивалась у стенки, а "четырнадцатая" и "пятнадцатая" стояли на стапелях. Прочие дела — строительство и развитие береговой инфраструктуры, обучение экипажей, написание руководства по тактике атомарин — также продвигались точно по утвержденному графику. В КБ "Рубин" уже рождался проект следующей лодки, ракетной, а не "истребителя" — пока еще с крылатыми противокорабельными ракетами. В то время как у американцев один "Наутилус" с грехом пополам вступил в строй в октябре прошлого года, и сейчас чинится в Филадельфии, страдая от "детских болезней" — ну не знали штатовцы того, что было известно нам, а потому шли наощупь. Например, как нам стало известно, со сталью для парогенераторов прокололись.

-Все как в старом Петербурге — произносит Анна Андреевна, оглядывая зал — блестящие гвардейские офицеры, нарядные дамы, музыка, шампанское. И надеюсь, что больше никаких внутренних потрясений в будущем.

-Товарищ Ахматова! — ответила ей моя Аня, шутливо-официальным тоном — вы помните тот наш разговор в Фонтанном доме, четыре, нет уже почти пять лет назад? Много ли среди тех царских офицеров было "кухаркиных детей" — за редчайшими исключениями, вроде боцманского сына Макарова, в мирное время у них не было шансов подняться выше прапорщика по Адмиралтейству, ведь в Морской Корпус, единственный в Российской Империи готовивший офицеров флота, принимали исключительно дворян. Ну а сегодня — те, кто собрались в этом зале, это наша элита "по праву меча", как говорили в совсем древнюю старину. Что тогда было доступно одной лишь "голубой крови" — теперь открыто любому советскому человеку, будь у него талант и верность. "Иди к нам, ты нам подходишь" — вот только после превращения "людей дела" в закосневшую наследственную аристократию не будет.

-Так ли? — прищурилась Ахматова — у вас, я знаю, есть дети, так неужели их шанс войти в элиту такой же, как у выросших в колхозе?

-Именно так — искренне ответила Аня — конечно, я позабочусь, чтобы для них были открыты все пути, соответствующие таланту и желанию. Но пройти по этим дорогам они должны сами — доказать всем, и себе прежде всего, что они достойны сами по себе, а не по фамилии. Не хочу, чтобы мои дети и внуки выросли ничтожествами — которых нужно везде за руку тянуть.

Верно — старшенький наш, Владислав, хотя одиннадцатый год ему, мечтает военным моряком стать, причем подводником. А согласно закону от сорок шестого года, в военное училище не служившую гражданскую молодежь не берут. Так что, сначала или в Нахимовское, или на флот матросом — правда, весь четырехлетний срок не обязательно, по истечении двух лет, если ты отличник боевой и политической, можешь рапорт подать, и во Фрунзе (надводники) или Ленком (подплав). Там еще четыре года, лейтенантские погоны — и служба не в штабе, а в Заполярье или на Камчатке, где у нас атомные лодки базируются. И лишь дослужившись до каплея, имеешь право на экзамен в Военно-морскую Академию, там еще два года, обычно чин кап-три при выпуске, стажировка старпомом (если прежде не довелось) и наконец, командирство. Годам к сорока, если все хорошо, подрастешь до каперанга, тут уже доступна должность командира дивизиона лодок или флагманского специалиста. Еще от пяти до десяти лет службы без нареканий — и контр-адмиральские погоны. Это сроки мирного времени — если не дай бог, война, и жив останешься и хорошо себя покажешь, будет быстрее. Как на ТОФ после войны сорок пятого года всем отличившимся не скупились на награды и звания, и командиры "белых акул" получали погоны кап-два в двадцать шесть, двадцать восемь лет. За службу в плавсоставе, не на берегу — а подводникам недаром в походе срок выслуги день за два считают. Поскольку и тяготы и риск погибнуть, у них выше в разы.

Анна Андреевна лишь пожала плечами — непонятно, одобряет или нет. Зато Софи, смущаясь, попросила — а расскажите что-нибудь такое, из вашей службы. Если, конечно, не секрет!

Ну отчего не рассказать? Поход, где я участие принимал, на лодке А-11, осенью прошлого года, к Шпицбергену. Отчего потребовалось на борту присутствие замминистра, когда для обкатки молодого командира и комдива вполне достаточно — ну скажем так, потребовалось кое-какие наметки по тактике атомных лодок проверить. Учебно-боевую задачу выполнили, идем назад, в Полярный. Вообще-то атомарины на СФ и Нарвик может принять, и Тромсе, и Печенга, и на Шпицбергене инфраструктура уже есть. Но в Полярном этого побольше, а лодка новая, после похода пусть корпус и механизмы обследуют, как бы не случилось чего. Идем курсом 147 (юго-юго-восток, по сухопутному), четырнадцать узлов (зачем машины перенапрягать), на ста метрах. Все как часы работает, и командир лодки кап-2 Гальчук (уже из послевоенных — но лучший) подготовлен хорошо — по крайней мере, я за ним огрехов не заметил. Могу себе позволить пару часов соснуть — но не удалось. Сигнал по "Лиственнице" (название нашей системы внутрикорабельной связи решили сохранить и для здешнего аналога) — просьба прибыть в ЦП.

Что значит, командир с чем-то столкнулся, что сам не может решить. Так что одеваюсь, как салага по команде ротного "подъем". В голове уже крутится, что случилось? Лодка идет ровно, глубину и ход не меняя, маневр уклонения не совершая (вестибулярный аппарат у подводников, это уже профессиональное). Боевой тревоги нет, уж этот сигнал не спутаешь ни с чем. Да и не полезут американцы в нашу зону постоянного контроля — напомню, что в этой истории СССР принадлежат и Шпицберген, и Медвежий, и север Норвегии, и чтобы тут провокации устраивать, нашему вероятному противнику надо быть совсем безголовым. Неужели с берега прошла команда — вскрыть красный пакет? Так вроде, когда уходили, войной особенно не пахло. Вваливаюсь в ЦП в настроении совсем не благодушном — Виктор Яковлевич, что случилось?

Это не панибратство, а особенность флота. Если у сухопутных вполне норма, что часто даже майор к полковнику обращается по уставу, то у моряков принято, особенно если в одном экипаже и в море в походе, общение между собой принято по имени-отчеству, в диапазоне чинов от летехи до каперанга (еще с царской кают-компании традиция осталась) — конечно, если не в очень официальной обстановке и не накачка проштрафившегося подчиненного. Для адмиральских чинов нижняя граница такого обращения повышается до кап-три или каплея, ну а командир лодки, это само собой. Так что тут у вас произошло?

Оказалось, непонятные звуки за бортом. Поскольку для лодки скрытность, это архиважно, то гидролокатор у нас включается на излучение лишь на короткое время и по пеленгу, уже взятому акустикой — в отличие от надводных кораблей, которые могут на ходу непрерывно снимать круговую картину. Зато слышим мы намного лучше надводников. И вот, если верить аппаратуре, как минимум два объекта крутятся в непосредственной близости, обмениваясь сигналами на ультразвуке. Касатки, дельфины? Так в том и вилы, что "голоса" этих морских обитателей нам известны очень хорошо — а то, что сейчас слышим, совершенно на них не похоже.

Одно успокаивает: не роботы. Теоретически (в двадцать первом веке — но о том непосвященным дамам умолчу) это вполне могли быть подводные беспилотники, и не только разведчики, но и с торпедами. Сейчас же и технический уровень не такой, а главное, винтов не слышно. Любой искусственный подводный аппарат этого времени движителем может иметь только винт, и ничто иное (водомет, это тот же винт, только в трубе) — а звук винта даже самый зеленый акустик ни с чем не спутает. Да и запас хода у таких аппаратов мизерный, значит их должны были с корабля неподалеку спустить — а нет на поверхности никого. Иностранные торгаши в Мурманск и Архангельск идут гораздо южнее того места, где мы сейчас, чужие военные корабли здесь оказаться никак не могут, тем более тайно для нас. Рыбаки — их бы мы обязательно услышали. Так что шпионские страсти оставим — только научный интерес.

-Виктор Яковлевич, проведите поиск в активном. Под мою ответственность.

Можем позволить на все море шумнуть — раз чужих рядом нет. Ну вот на экране, один объект, и второй — емое, дистанция один, два кабельтова всего, и скорость у них как у торпед! Вообще-то меч-рыба может и на пятидесяти узлах идти — объясняли тут мне, что она не хвостом и плавниками, а всем телом гребет, такой "волновой движитель". Тунец, касатка — тоже может выдать тридцать. А вот размеры объектов — явно не китовые. Что радует — а то например с кашалотом столкнуться, для лодки конечно не смертельно, но обтекатель ГАС помять, это ремонт, трата народных денег, и куча "фитилей" всем причастным.

Гальчук предлагает — облучить акустикой на максимальной мощности. По аналогии с ПДСС, борьбы с подводными диверсантами — боевого пловца это в бессознательный нокдаун отправляет, насколько эта морская живность устойчива, бог весть, но мало ей точно не покажется. Ну, зачем бессмысленно живых тварей губить, они же нам ничем не угрожают? И если всплывут оглушенные, нам что, тоже всплывать, чтоб посмотреть, кого мы угостили? А вот ход увеличьте до двадцати.... и ныряем до двухсот пятидесяти. Посмотрим, насколько их хватит.

Не отстают. Значит, рыбы. Поскольку дышащие воздухом, вроде касаток, дельфинов, тюленей, во-первых, не ныряют надолго, кашалот может час-полтора без воздуха обойтись, и это считается максимум. А во-вторых, обычно не погружаются морские звери так глубоко, вся их жизнь и пища в верхнем слое моря. Ну и черт с вами — плывите пока не надоест. Их голоса на магнитофон записали, как положено — после, вместе с выпиской из корабельного журнала, передадим ученым, для сведения.

В каюту идти уже не хотелось, так что я сидел и дремал в кресле тут же в ЦП. Обычная рабочая обстановка — лампы тускло светятся, чтобы отметки на экранах были лучше видны (и экраны здесь, электронно-лучевые трубки, а не жидкокристаллические, как в следующем веке — но о том опять же, промолчу). И десяток офицеров в креслах перед пультами заняты своим делом. Всплыли снова на глубину девяносто, курс прежний. А эти "свистуны" за бортом все не уходят. Однако нам они уже не интересны.

-А что было потом? — нетерпеливо спрашивает Софи — что-то необычное?

Ну, отчего ж даме не подыграть? Когда мы к базе подошли, в точку рандеву, то есть места встречи, где нас корабли ждали, два сторожевика, до базы сопроводить — всплываем, а на палубе эти самые "объекты" разлеглись и нас, на мостик вышедших, приветствуют русским языком. Люди-рыбы, советские ихтиандры, секретная программа МГБ. А может даже не советские, а политэмигранты из затонувшей Атлантиды — но я к этим тайнам, сами понимаете, не допущен. Мужчина и женщина, в чешуе, лица зеленые, волосы серебристые, ну а жабры, вероятно, на спине. Так что Беляев с натуры свой роман писал.

У Анны Андреевны и Софи лица — это надо видеть! Ефремов внешне невозмутим — ну, если он "посвященный" то вполне может и это тоже правдой счесть. Моя Анюта смотрит со смешинкой — поняла, и не забыла, как сама американцу вешала лапшу, теперь ждет, чем завершится. И Юра с Валей тоже сообразили — ну да, кто в свое время про "подводные силы коммунистического Марса" дезу распространял? Ну а Лючия недоуменный взгляд переводит на меня, на Аню, на своего мужа — пытается понять, правда или нет?

Шутка — говорю — не было атлантов. И Атлантиду пока еще не нашли. Но вот про неизвестных живых существ, что возле нас тогда крутились, чистая правда. Как и то, что записи мы передали в Академию Наук. Вот вы, Иван Антонович, про космос пишете — а подумайте, у нас под боком столь же неизведанная область есть, я про океан говорю. Мы пока лишь самый верхний слой его освоили — а что там глубже километра, и кто там живет, не знаем.

-Огюст Пикар на три километра погружался — блеснула эрудицией Анна Андреевна — и кроме него, я слышала, были экспедиции.

Были, не спорю. А еще, по службе знаю, два года назад наши, совместно с итальянцами и командой Кусто, в Средиземке со дна обломки разбившейся "каравеллы" поднимали — и кое-что вытребовали в уплату с англичан. Однако все эти ныряния можно по пальцам сосчитать, и как бы не одной руки. Чтоб понятно было, представим аналогию — вот прилетели к нам марсиане, нашу планету изучить. Но видят они плохо, на сотню метров всего (для сравнения, под водой уже на двухстах метрах вечная ночь), так что с орбиты ничего не рассмотрят. И опускались они на землю раз десять, или двадцать, да хоть сотню — на несколько минут, ну не будем мелочиться, по часу, и рассматривали все в радиусе ста метров от точки посадки. И много они так про нас узнают? А ведь площадь океана — насколько больше, чем суши? И вы будете утверждать, что мы про глубины знаем все? Тут и в подводную цивилизацию потомков атлантов можно поверить. И в доисторических существ, все еще живущих в глубинах — выловили же совсем недавно кистеперую рыбу целаканта, считавшуюся вымершей миллионы лет назад. Так что, помяните мое слово, в море мы еще много интересного откроем.

Анна Андреевна смотрит сердито — все ж я не девочка-студентка, чтоб передо мной так шутить? Так не расскажешь же ей, что в мое время бывалые офицеры-подводники абсолютно были уверены, что в море что-то есть. Тут и "квакеров" можно вспомнить, и светящиеся круги на воде, и таинственный "блуум", звук, зафиксированный американской стационарной гидроакустикой, так и не идентифицированный, но по уверениям экспертов, гораздо больше похожий не на геологический процесс на дне, а на "голос" кого-то живого (и явно, немаленького). И таинственный "бермудский треугольник", где и в здешней реальности пропадали не только корабли, но и самолеты — только в пятьдесят первом было два громких случая, исчез пассажирский "локхид констеллейшн", летевший из Лондона на Багамы, и ДС-3, рейс туда же из Майами. Есть также сведения, что там несли потери ВВС и ВМС США — но о том официально не объявляли. Конечно, там и "за уши" притянутого много — но попадаются случаи, и в самом деле необъяснимые. Вызвавшие у "инквизиции" самый живой интерес — поскольку одной из версий было существование еще одной пространственно-временной дыры, и в непосредственной близости от нашего вероятного противника, и отдел, ответственный за "секретные материалы" существует в СССР реально, причем под крылом не МГБ, а именно Службы Партийной Безопасности, "мы же должны изучать то, что на первый взгляд, идет вразрез с материалистическим мировоззрением".

-Спасибо, Михаил Петрович — говорит Ефремов — только, я хоть и давно моряком был, что-то еще помню. У подводных объектов, даже без винтов, при высокой скорости шум будет, хотя бы от завихрений позади. И откуда энергия — сколько я знаю, даже меч-рыба высокую скорость лишь на коротких бросках развивает, а не длительное время. Так что вы акустикой должны были раньше их услышать, будь все на самом деле.

Значит, и услышали. Не говорить же мне Ивану Антоновичу, что в фантазии своей я вдохновился американским фильмом про "людей из Атлантиды", что видел когда-то давно, еще в эпоху видеосалонов. Подумав, если бы Атлантида была, а отчего бы оттуда не быть и "политэмигрантам" в СССР, которых конечно же, наша Контора тут же постаралась бы использовать с полной отдачей. Но этот сюжет я оставлю какому-нибудь будущему автору фантастического романа. А у нас сейчас своих дел полно — даже более важных, чем пространственно-временные дыры. Крутятся сейчас возле Бермудского треугольника наши исследовательские суда, согласно программе "мирного изучения Мирового Океана", принятой ООН — положим, и в мирной гидрографии очень много весьма полезного для ВМФ, но конкретно для Бермуд, не забыли в наших высоких кабинетах, где в этом времени наш "Воронеж" выпал, а значит с высокой вероятностью, там может быть "дыра". Что вполне объясняет и пропажи — кто-то мимо шел или летел, и вдруг провалился в параллельный мезозой. Хотя лично я, как профессиональный моряк, гораздо больше к иной версии склоняюсь — и не дай бог, кто из наших исследователей окажется в эпицентре в момент ее подтверждения. "Легкая вода" — гипотезу о том высказали в начале двухтысячных, в процессе обсуждения проблемы потепления климата. Суть в том, что в земной коре находятся огромные запасы гидратов — газа, под высоким давлением находящегося в кристаллическом состоянии. Когда же происходит прорыв наверх, например в на стыке геологических плит, то вода на несколько миль по радиусу и в глубину, а также воздух над ней, превращаются в газожидкостную смесь, корабль просто провалится, а для самолета будет, как в последних радиограммах с борта пропавшей эскадрильи в нашей истории — воды, неба и горизонта не видно вообще, полная потеря ориентировки, да еще приборы не работают, поскольку электромагнитные свойства этой "газировки" тоже проблематичны. Пока гипотеза, о которой я читал — но очень похожая на правду. Хотя и "дырок" тоже не исключает.

Вот будет история, если и здесь когда-нибудь снимут "Секретные материалы" с Кунцевичем в роли советского "агента Малдера", ну а Скалли тогда кто? Хотя даже Иван Антонович мог бы рассказать — как в его экспедиции абсолютно всерьез было учтено, что олгой-хорхой существует, инструкция была, при обнаружении чего-то похожего, сразу стрелять, близко не подходя. И наша итальяночка могла бы рассказать (сама не участвовала, но в курсе) как в ее родном Риме в прошлом году Те Кто Надо (при участии и наших спецов) по катакомбам ползали. Дурная репутация у тех подземелий, будто бы люди там пропадали бесследно — и до войны, и в войну, и сейчас кто-то, отчего и решили разобраться. Думаю, что в норах тысячелетней давности и без всякой мистики можно сгинуть, тем более бездомным (кто туда еще в мирное время полезет) — но итальянцы всерьез проверяли и версию из легенд, что там живет какое-то чудище, которое, согласно летописи аж в 964 году от Рождества Христова убило самого Папу Иоанна Двенадцатого (в ином изложении, это были обычные разбойники, но в некоторых записях есть про "неведомого зверя, воплощение ада, вылезшего из-под земли"), ну прямо как в рассказе Конан Дойла, как в современной ему Англии из старой шахты по ночам стал вылезать пещерный медведь, нападая на людей и овец. Интересно, не с нашей ли подачи решили старые легенды рассмотреть— ведь даже мне, вовсе не ученому-зоологу, ясно, что чтобы выжить, популяция животных должна быть явно не в одну-две штуки, плюс кормовая база, ведь не одними случайными путниками они питаются — но, "а если там Дыра и они из кайнозоя лезут"? В далекой прошлой жизни, когда я молодым был, довелось мне общаться с одним любителем пещер, он такого тогда нарассказывал — вот и разбери, где страшилки, а где рассказы о реально случившемся непонятном? Бушков здесь вырастет, такого понапишет, наверное?

Если весь подобный материал не будет лежать под грифом "совсекретно". Поскольку Те Кто Надо, вдохновившись провалом нашего "Воронежа" на семьдесят лет назад, ищут возможные "дыры в иное пространство-время" со стахановским энтузиазмом — я в курсе, поскольку привлекался консультантом, а Валя Кунцевич в прошлом году ездил на Урал в деревню Растесс. Массовые исчезновения людей, это к сожалению, факт, неоднократно случавшийся. "Марию Целесту" вспомните, или иные "летучие голландцы", найденные в море без экипажа — конечно, обычно это объясняется нападениями пиратов, которые потом недолго попользуются кораблем и бросят — ну как преступники частенько ездят "на дело" на угнанных автомобилях, а потом их бросают — но не все моряки в это объяснение верят, знаете ли... Впрочем, и на суше такие вещи якобы происходили и не так уж давно. "Якобы" — потому что трудно порой установить, что было, чего не было.

Год 1930, Канада, деревня Ангикуни вблизи одноименного озера, где жило аж две тысячи иннуитов. И вот, охотник Джо Лабелль, зайдя в деревню, не обнаруживает там никого — при том, что все вещи на своих местах, включая винтовки, теплую одежду, запасы еды. И умершие от голода собаки на привязи — чего местные никогда бы не допустили. А на кладбище были разрыты могилы, и тела из них исчезли тоже. Охотник бежал оттуда в ужасе, до ближайшего поста Королевской Конной полиции — и когда полицейские прибыли в деревню, все подтвердилось, и в протоколы было занесено.

В СССР после нашего попаданства к таким историям относятся серьезно. Знаю, что люди от некоей советской Конторы в Канаду летали, под личиной "французских журналистов" — и вернулись, на чем свет кляня буржуазных писак, которые в своих газетах врать готовы что угодно, только бы поднять тираж. Потому что оказалось, что все было... не совсем так. Действительно, некий Эммет Келлхер в 1930 году написал про исчезновение иннуитской деревни, статья потом была перепечатана многими другими газетами — только, по его словам, исчезло не две тысячи, а двадцать пять человек, разрытая могила была всего одна, да и не раскопанная, а просто с нее сброшены камни (иннуиты не хоронят своих покойников в землю, а складывают над телом пирамиду из камней). В канадской полиции же заявили, что никакого подобного дела у них никогда не было, в архивных записях ничего про это нет, никакой Лабелль к ним не обращался — и вообще, вы не первые, кто нам с этим вопросом надоедаете, хватает простаков, особенно в вашей Европе. На берегах Ангикуни никаких следов деревни не обнаружили, самого этого Келлхера, как и Лабелля (если он существовал) за прошедшие двадцать пять лет и след простыл. Так что была ли статья выдумкой от начала и до конца, или все же что-то где-то случилось — выяснить не удалось.

Следующее подозрительное место — год 1923, Бразилия, деревня Хоер-Верде, шестьсот жителей исчезли так же загадочно. Ездили наши люди и в Бразилию — но оказалось, что там про Хоер-Верде вообще никто ничего не знает и не слышал, да и название деревни очень странное для португальского языка. "Верде" — значит зеленый, а вот слова "Хоер" — в португальском языке просто нет. А вот другая загадочная история, которая произошла в той же Бразилии, как раз хорошо подтверждена. В 1925 году в тогда слабоисследованный штат Мату-Гросу отправилась экспедиция полковника Персиваля Фосетта, с ним вместе были его сын Джек и их друг Рейли Реймил — на поиски некоего затерянного города, который сам Фоссет называл 'Z'. Загадка же в том, что во-первых, экспедицию её финансировала некая группа лондонских предпринимателей под названием 'Перчатка' — с каким коммерческим интересом, вопрос — ну а во-вторых, Фосетт, опытнейший исследователь, вопреки всем правилам и здравому смыслу не только не оставил сведений "идем туда-то, контрольное время такое — если не объявимся, ищите нас там" — а наоборот, при пропаже просил никого не искать, так как "если мы не вернемся, значит и всех после нас постигнет та же участь". И они сгинули настолько бесследно, что многократные попытки узнать их судьбу не дали достоверного результата — не только тогда же, по горячим следам, но и много позже, вплоть до конца века, когда те места были уже, конечно, не светочем цивилизации, но гораздо более изученными и близкими к "большому миру". Конечно, в джунглях Амазонии всякое может случиться — но Фосетт (известный советскому читателю по книге "Неоконченное путешествие") был, повторю, очень опытным исследователем того континента, совершенно не склонным шутить — что же он рассчитывал найти там, и чем заинтересовал спонсоров, которые также навеки сохранили молчание?

Год 1934, Кения, остров Энваитенет (имя на картах — Южный, а "Энваитенет" назвали его местные племена, в переводе с их языка это означает "Остров, с которого не возвращаются") на озере Рудольфа — сначала там пропали двое ученых-геологов из экспедиции Вивиана Фукса (на берегу озера была их главная база, где каждый вечер видели с острова условленные световые сигналы, и вдруг нет, посланные узнать никого не нашли) — случай, действительно подтвержденный самим Фуксом, который жив и работает по сей день (в нашем мире дожил до девяносто одного года и умер в 1999 году). Впрочем, есть версия, что геологи просто попытались уплыть с острова, когда у них кончились продукты, и попали во внезапный шторм — они на этом озере могут возникать очень стремительно и внезапно. Однако через несколько лет, по словам местных африканцев из племени эльмоло — опять пропала целая деревня поселенцев, решившихся жить на острове (и снова нашли лишь пустые хижины, но ни людей, ни тел) — но вот тут уже свидетелям-африканцам доверия куда меньше, чем известному исследователю. Тем более, людям, сорванным со своих мест авеколистским мятежом (по всей юго-восточной Африке этот пожар бушует, до сих пор не могут усмирить), которых наши сумели разыскать в Момбасе — бедствующие эмигранты за деньги любую увлекательную историю расскажут. А выяснить на месте пока не получается — во внутренних провинциях Кении сейчас жизнь чужака, тем более белого, не стоит ни гроша.

И вот, согласно нашей информации, "где-то в конце пятидесятых" такое "таинственное исчезновение" произойдет и с Растессом! Место было примечательное, там проходил Бабиновский тракт — до второй половины восемнадцатого века, главный путь в Сибирь из европейской России, и на нем были не деревни а "караулы", где жили не просто крестьяне, а служивые с семьями, для помощи и охраны путников. Якобы, место считалось "нехорошим" еще по легендам коренного населения, зырян — и будто бы, после там чертовщина происходила: еще в шестнадцатом веке, почти сразу после открытия тракта, там группа ссыльных угличан пропала вместе со стрельцами охраны, причем как в той канадской деревне, вещи нашли нетронутыми, а людей нет. Затем в веке семнадцатом прямо на тракте исчез царский чиновник, следовавший в Сибирь с ревизией (и не один, а в сопровождении помощников и конвоя — так все вместе и сгинули). И уже при Екатерине прямо в версте от Растесса пропала экспедиция Петербургской Академии Наук — будто бы, ученых видели, когда они на дороге меняли поломанную ось, а после там всадники проезжали, и уже нет никого. Поскольку это не какая-то Канада, а родные края, в Конторе учинили самое тщательное расследование, и в архивах искали (ведь такие дела, как пропажа царского ревизора должны были в бумагах до Москвы дойти) и по всему маршруту бывшего тракта расспросили жителей местных деревень и Растесса в том числе — легенд о всяких таинственных происшествиях записали вагон и маленькую тележку, чего там только ни бывало — будто бы, в девятнадцатом году там эскадрон белоказаков пропал, а еще через десяток лет, какой-то уполномоченный, ехавший коллективизацию провести (ну, последнее-то как раз понятно и без чертовщины). Но, увы, ничего задокументированного (то есть доказанного достоверно) обнаружить не удалось. Что, впрочем, ни о чем не говорит — даже в Москве архивы горели и в Смуту, и при Наполеоне, и в революцию, ну а в Сибири вообще бумагами не слишком заморачивались, особенно в те времена, когда грамотные люди были в дефиците, да и по тому краю прошла война с Колчаком. То есть, пропадет деревня через несколько лет, или все это бред желтой прессы — один бог знает.

-Наверху отнеслись серьезно и меры приняли, — рассказывал Кунцевич. — Поскольку была версия, что к случившемуся причастны беглые зеки, то "для чистоты эксперимента" колонию (с поселением при ней для вышедших вольных), которая и правда была неподалеку, закрыли, всех переселив. Отремонтировали тракт, пришедший местами в совершенно непроезжее состояние — теперь с запада от села Верхняя Косьва, на машине десяток километров проскочить можно за четверть часа, если сухо, и за час, если сильно развезет, а с востока от городка Кытлым, всего вдвое дальше. Телефон протянули, и туда и туда. Ну и милиция бдит — посты усилены, что в Косьве, что в Кытлыме, что в самом Растессе, связью и транспортом обеспечены. Дальше и еще силы подтянем — убедимся, правда или нет.

Ну, развлекайтесь. Может что и найдете. А по мне, самая главная загадка, которую нам всем следует решать, ко всяким Дырам отношения не имеет. Конечно, если только в несветлое будущее не откроют, с которым нам бодаться пока еще рано.

Как нам коммунизм построить — не с научно-технической, это мы примерно знаем, а с общественно-политической точки зрения? Пройти по пути, по которому еще никто не прошел, с которого там мы свалились в канаву! Кто бы подсказал — вот если Ефремову это удастся, сам перед Пономаренко или хоть перед самим Сталиным просить буду, чтобы Ивану Антоновичу Золотую Звезду дали, хотя бы соцтруда.

А межвременные дырки — ну, когда коммунизм здесь построим, тогда и будет это актуальным, свет самого передового учения в параллельные миры нести. Хотя не удивлюсь, если я до этого доживу. Поскольку текущий 1955 год здесь явно не соответствует этому же году там — по научно-техническому развитию. За свой фронт скажу, наши атомные первенцы по концепции и тактико-техническим данным более похожи не на "китов" (лодки проекта 627) а "ершей" (проект 671, уже следующее поколение атомарин), а ведь даже "627х" не было у нас в строю в том пятьдесят пятом, тем более числом тринадцать единиц! И не только промышленность и технологии у нас идут с опережением, фундаментальная наука тоже. Только что вышла статья академика Александрова — одного из наших, посвященных в тайну "Рассвета" — про Большой Взрыв и "то, что было до него". Сначала он сделал научный доклад в Академии Наук, а потом уже статью выпустил для всех советских граждан, чтобы и всем, а не только светилам науки, понятно было, о чем речь. Это ведь в наше время считалось само собой разумеющимся, что вся Вселенная появилась из Большого Взрыва. А сейчас, в 1955 году — это, оказывается, вопрос еще спорный.

Георгий Гамов (бывший наш соотечественник, в 30-х годах сбежавший за границу, хотя все говорят, что ученый он все равно гениальный) утверждает, что все химические элементы таблицы Менделеева возникли при Большом Взрыве. И есть у него непримиримый оппонент — Фред Хойл из Британии — который говорит, что Вселенная была всегда, а химические элементы постоянно создавались и создаются в недрах звезд и при взрывах сверхновых. И Хойл, вроде бы, доказал, что все элементы в Большом Взрыве возникнуть никак не могли. Обе эти версии Александров в своей статье сначала описал, а потом сообщил, что оба и правы, и не правы: по его гипотезе сначала произошел Большой Взрыв, в котором возникли водород, гелий и немного лития — как Гамов говорит. А потом уже из этих трех элементов сформировались первые звезды, в которых постепенно появились все остальные элементы — как говорит Хойл. Александров даже указал на способ подтвердить свою гипотезу: если при наблюдении за космосом обнаружат, что там гелия больше, чем могло возникнуть в звездах — значит, вселенная не существовала вечно, а был Большой Взрыв. И далекие галактики должны будут сильно отличаться от ближних — так как мы их видим такими, какими они были в далеком прошлом. Ну, Александрову легко, он ведь все это из наших книг из будущего узнал. Хотя, наверное, все равно пришлось потрудиться, чтобы сведениям из научно-популярной книги вид научной гипотезы придать...

Так же Александров высказал мнение, что микроволновое реликтовое излучение космоса имеет температуру не более 3 градусов по Кельвину, и указал на ошибку в расчетах Гамова, который посчитал, что оно не меньше 50 градусов. Наш академик даже утверждал, что это излучение в этом году уже было замечено радиоастрономами Пулковской обсерватории, хотя нынешние средства измерения пока недостаточно точны, чтобы в этом убедиться наверняка. Но в ближайшие годы, как только создадут более точные приборы, все будет установлено точно. Не ограничившись этим, Александров высказал предположение (хотя из книг нашего времени знает точно, что это у нас была действующая теория), что во время Большого Взрыва или прямо перед ним Вселенная, бывшая сначала очень маленькой частицей, мгновенно раздулась до огромных размеров — больше, чем теперь мы можем видеть в телескопы! А потом уже взорвалась, когда огромная энергия "конденсировалась" — превратилась — в материю. И теории Эйнштейна это не противоречило, поскольку при том расширении не какой-то объект двигался в пространстве, а само пространство растянулось со скоростью куда больше скорости света. А мельчайшие отклонения, которые в той маленькой Вселенной были — когда она раздулась, стали облаками материи, из которых появились галактики. Правда, под влиянием чего именно Вселенная так стремительно расширилась, академик не смог сказать.

"Предвидя простой вопрос читателей: "если Вселенная сначала была маленькой частицей, то что же было тогда вокруг этой частицы?" — пишет Александров. — могу ответить только: "ничего". Так как все наши пространство, время и материя заключались тогда внутри частицы — вне ее не было ни пространства, ни времени, ни материи. Точно так же, видимо, их не было и до того, как эта частица — зародыш нашей Вселенной — появилась (и, возможно, она была не первой попыткой природы создать "что-то"). Но не думаю все же, что это "ничего" стоит рассматривать как "ничего абсолютное" — это будет значить лишь то, что там и тогда не было привычных нам понятий пространства, времени и материи. А что же было?.. Пока на это вряд ли можно дать ответ. Чтобы понять процесс возникновения Вселенной, нам предстоит изучить и узнать еще немало..."

Статья вызвала среди ученых споры: кто согласился с этой моделью, кто нет. Гамов сообщил, что перепроверил свои расчеты и вынужден признать большую точность модели академика Александрова. Хойл ни с чем не согласился, как и другие сторонники "вечной и несотворимой Вселенной". Однако опровергнуть никто не мог — фактов не было, а на все теоретические возражения есть ответ, что в скором будущем необходимые научные данные наверняка будут получены и или подтвердят, или опровергнут (но мы-то знаем, что подтвердят). Нашелся и у нас, среди советских ученых какой-то критик, который объявил, что данная гипотеза "противоречит марксизму-ленинизму, а потому не может быть верной", но его быстро заткнули — товарищ Сталин тоже с наукой нашего времени уже ознакомился, а без его санкции Александров, понятно, не стал бы свои работы публиковать.

И это не первый случай применения послезнания в науке. Наши ученые, посвященные в проект, уже рассчитывают, что на десять-двадцать лет ее развитие ускорят — и всего лишь за счет таких открытий, про которые в наше время всегда могли сказать: "странно, что раньше не открыли". Теперь в этой временной линии как раз и откроют. Такими темпами, в здешнем 1991 году вполне может быть наука и техника, как у нас в 2012? Так я еще и до полета советской экспедиции на Марс доживу! Или до открытия межвременных проходов — все ж любопытно узнать, что в той истории творится.

-Мой Адмирал, вы опять думаете о делах? — улыбается Анюта — можно забыть о них, хотя бы сегодня? Хочется и потанцевать!

И оркестр заиграл "Севастопольский вальс", про золотые деньки. Надеюсь, в следующие несколько минут нам войны никто не объявит — а то, что где-то далеко на краю земли, обойдется без нас. Хорошо все же жить в сильной стране, которую все в мире уважают. Или боятся!

Академик АН СССР А.П. Александров. Об ускорении развития некоторых областей теоретической физики (1955 год)

Как использовать информацию о развитии науки будущего, с наибольшей пользой для государственных интересов СССР?

Что-то безусловно, должно быть засекречено. Но часть — в основном относящуюся к теоретической физике, но не имеющую практического значения в ближайшие полвека, можно было выпустить в открытый доступ, при условии сокрытия иновременного происхождения этих знаний.

Найденый способ решения задачи оказался прост: ускорить естественный прогресс науки за счет нескольких небольших воздействий. В дальнейшем все должно было прийти в движение само собой, подобно лавине, сброшенной небольшим толчком. Таким толчком должно было стать обращение к теории Калуцы-Клейна.

Еще в 1919 году немецкий математик Теодор Калуца попытался объединить теорию гравитации Эйнштейна и теорию света Максвелла путем введения дополнительного пространственного (пятого) измерения. Затем, в 1926 году, шведский математик Оскар Клейн дополнил эту теорию, приняв названное измерение за очень малую величину, благодаря чему оно и остается незамеченным нами. Впоследствии теория Калуцы-Клейна была отброшена наукой отчасти из-за невозможности экспериментального подтверждения, отчасти из-за триумфального шествия квантовой механики, которая, казалось, может совсем вытеснить теорию Эйнштейна. Кроме того, Оскар Клейн еще в 1938 году объявил, что нашел способ обобщить работу Максвелла с учетом симметрии высшего порядка — фактически, он открыл поля, названные в мире "Рассвета" полями Янга-Миллса, на 16 лет раньше собственно Янга и Миллса, однако из-за войны и всеобщего увлечения квантовой теорией его открытие не привлекло нужного внимания. Нашим первым шагом стало внимательное изучение теории Калуцы-Клейна — широкая публикация в советской научной литературе в 1949 году. А "поля Янга-Миллса" (по терминологии мира "Рассвета") — названы "полями Клейна" в честь своего истинного первооткрывателя.

Второй шаг так же был прост и заключался во введении в теорию Калуцы-Клейна N-ного числа дополнительных измерений вместо одного — итогом стало открытие того, что при N измерений теория Калуцы-Клейна с легкостью сводится к полю Клейна — и теория теперь может объединить в себе все четыре известных нам взаимодействия: гравитацию, электромагнитное, сильное и слабое! Работы, посвященные этому открытию были опубликованы нашими математиками в 1950 году. Это уже привлекло некоторое внимание ученых всего мира, однако не столь значительное, как нам бы хотелось: поля Клейна были слишком сложны для расчетов и не давали конечных и значимых величин для простых взаимодействий. Большинство сочли их тупиковым путем.

Таким образом третий наш шаг заключался в том, чтобы, основываясь на теории калибровочной инвариантности Германа Вейля, разработать новые математические методы ренормализации поля Клейна и доказать, что оно является корректной и однозначной теорией взаимодействия частиц. Эта работа была завершена нашими математиками в 1954 году (в мире "Рассвета" — только в 1971 году), к сожалению, уже после смерти Теодора Калуцы. На этот раз реакция научного сообщества была молниеносной и бурной — все поняли, какие возможности дает новое открытие — в перспективе, объединение трех фундаментальных взаимодействий из четырех (за исключением гравитации). На данный момент на эту тему написано уже немало научных работ учеными всего мира, и, полагаю, это только начало — итогом должно стать создание Стандартной Модели — всеобъемлющей теории материи, так как именно к ее созданию привело изучение полей Янга-Миллса в мире "Рассвета". Возможно, мы ускорили ее создание почти на два десятилетия! На данный момент нам уже не нужна помощь послезнания при работах в данном направлении — получив первоначальный толчок, наука отлично продвигается вперед сама.

Нашим четвертым шагом должно стать указание на то, что многие свойства элементарных частиц, участвующих в сильном взаимодействии, описываются бета-функцией Эйлера — это открытие в мире "Рассвета" положило начало теории струн, впоследствии принявшей многомерный характер. Но на данный момент у нас пока недостаточно как теоретических, так и экспериментальных данных для этого. Все же я полагаю, что вскоре, в пределах нескольких лет, мы получим их и сможем создать условия для возникновения теории струн намного раньше 1968 года (как в мире "Рассвета"). Кроме того, в том же 1954 году нами было принято решение о публикации гипотезы о кварках — субчастицах с дробным электрическим зарядом, которые являются составными частями всех "элементарных" частиц классов барионы и мезоны. И хотя эта гипотеза пока не принята большей частью мирового ученого сообщества, на ее основе были предсказаны некоторые новые элементарные частицы, которые, как мы уверены, в скором будущем должны быть обнаружены. Подтверждение существования кварков также внесет свою лепту в ускорение развития физики элементарных частиц.

Наконец, в настоящее время вполне возможно выдвинуть гипотезу процесса, названного в будущем инфляцией, при зарождении Вселенной — но пока лишь в форме предположения. Подтвердить ее мы не можем, пока не будут проведены многие серьезные исследования в области элементарных частиц, и едва ли сейчас она будет принята всерьез современной наукой, но все же может помочь обратить внимание и на эту область исследований.

Бандеровским собакам — собачья смерть. Опубликовано в газете "Правда", 26 февраля 1955.

Пойманы и уничтожены убийцы группы львовских студентов.

15 января близ деревни Липовице, Ивано-Франковской области, бандой УПА были зверски убиты шестеро студентов Львовского Политехнического института, совершающие зимний лыжный поход. Молодые люди (список фамилий), в возрасте от 19 до 26 лет, не были военнослужащими Советской Армии, МГБ или ОМОН, они всего лишь совершали переход по маршруту. Когда они остановились на ночлег, бандеровские убийцы напали на них, и не пощадили даже девушек.

Оперативно-розыскными мероприятиями, виновные в этом злодействе были установлены. В ходе спецоперации, банда, насчитывающая девять человек (вернее, выродков, фашистских упырей) была полностью уничтожена. И так будет с каждым, кому не нравится наша Советская Власть, кто предпочитает скрываться в вонючих схронах и совершать по ночам подлые вылазки — вместо того, чтобы честно трудиться во благо советского народа.

Эти подлые твари прежде кричали о своей "святой войне во имя украинского народа" — забыв, что такого народа прежде никогда не существовало. В "славные козацкие времена", воспеваемые идеологами так называемого украинства, раздел проходил не по национальности, а по вере — православные называли себя "русскими", ну а выбравшие католичество считались поляками, и Андрий сын Тараса, предавший свой народ, сменив веру, стал для панов подлинно "своим". Слово "украинцы" впервые появилось в польских документах шестнадцатого века, где им обозначали не народ, а вспомогательные отряды на службе у панов, нанятые для усмирения недовольных крестьян, полный аналог полицаев при гитлеровских захватчиках. В дальнейшем идея "украинства" пребывала в забвении до конца девятнадцатого века — мы помним, что даже православные в Австро-Венгерской Империи, в 1914 году за это заключаемые в концлагеря Терезин и Талергоф, себя называли не "украинцами" а "русинами". При том, что в Российской Империи никогда не было такой категории "украинцы", были "малороссы", что гораздо более соответствует истине — поскольку и южные земли (современные области — Одесская, Херсонская, Николаевская) заселялись приезжими из Центральной России (тут можно хоть гоголевского Чичикова вспомнить, который свои "мертвые души" якобы "для вывода в Херсонскую губернию" покупал — конечно, это литературный персонаж, а сколько было таких реальных?), и Донбасс (современные Ворошиловград, Донецк, Днепропетровск) во время промышленного подъема второй половины девятнадцатого века заселялись теми, кто на мове отродясь не говорил. Таким образом, сама идея о существовании некоего "украинского" народа, включающего в себя жителей и Луганска и Тернополя (которые друг друга просто не поймут, заговори каждый на своем родном языке), это великая ложь, рожденная в австро-венгерской разведке и после подхваченная польской дефендзивой и фашистским гестапо. Она привлекает лишь тех, кто хочем стать "царем украинским", а также врагов единого советского народа. Простые же люди на той же Тернопольщине относятся к бандитам ОУН с искренней ненавистью — помня, что он их рук гораздо больше погибло не "русских колонизаторов", а своих же соотечественников, заподозренных в том, что "ты зраднык".

Пока народ един — он непобедим. Это хорошо понимал Гитлер, это знакомо и американским империалистам, сеющим ядовитые семена раздора в дружной советской семье. Им будет выгодно, если мы передеремся, выясняя "кто кого угнетал и кто кому должен" — а они сожрут нас поодиночке. Так же они когда-то истребили индейцев, такими же методами белые джентльмены покоряли Африку, Индию, несли свет цивилизации отсталым народам, а после милостливо соглашались взять заботу о тех, кто уцелел — если они, конечно, не смеют бунтовать. Нашей стране была уготована та же участь — ведь не случайно же, как только в Европе заводился очередной великий завоеватель, то он тут же вспоминал о "бесхозных землях на востоке". Просто мы оказались сильнее африканцев — и всем "цивилизаторам" не по зубам.

Но времена меняются. И даже народы бывших колоний сбрасывают колониальное ярмо. Мы знаем о героической войне народа Вьетнама, против французских, а теперь американских агрессоров. Тем более эта политика не может принести нашему врагу успех — против СССР. Но каждая наша слабость — это наша лишняя кровь, более дорогая цена победы. И потому, актуальны слова — люди, будьте бдительны!

Ну а твари из схронов — подобны бешеным псам. У них нет ни будущего, ни самого права на жизнь. И мы их всех уничтожим!

Иван Антонович Ефремов. Писатель-фантаст, а еще член-корреспондент АН СССР, профессор, зав.отделом Палеонтологического Института АН СССР. Москва, февраль 1955.

В руках только что вышедший номер журнала "Техника-молодежи", первый за этот год. На обложке женское лицо на фоне звезд. Как иллюстрация к его роману, начавшему публиковаться с этого номера. "Туманность Андромеды" — название то же. Вот только в иной истории это было ровно двумя годами позже. Тот же журнал, и даже рисунок на обложке похож — но дата была, январь пятьдесят седьмого.

Думал ли он, кого здесь сам Вождь, Иосиф Виссарионович Сталин, абсолютно всерьез назовет "лучшим советским писателем-фантастом" — что станет участником подлинно фантастической истории? Интересно, кто из посвященных в Тайну, пришел из будущего, а кто родился в этом времени? О товарище Сталине речь не идет, и Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко тоже был известен задолго до года сорок второго, как и товарищи Берия, Молотов, Маленков, Каганович, Микоян, Василевский, Кузнецов — все официально входящие в Совет Труда и Обороны. Зато Михаил Петрович Лазарев, Адмирал Победы, сам не скрывающий что командовал "Воронежем" всю войну, явно оттуда. Как и Иван Петрович Золотарев, кто командует кораблем сейчас, и Сергей Николаевич Сирый, инженер-механик — во-первых, они сами говорили, что в войну служили на этой лодке, во-вторых, с Лазаревым в неофициальной обстановке держались совершенно не как подчиненные, просто сослуживцы, а как друзья, явно связанные чем-то большим, в-третьих, в разговоре их временами проскакивали слова незнакомые, или совсем в ином значении, чем привычно. И бывшие осназовцы (сейчас служащие в такой Конторе, что и произносить страшно) Валентин Кунцевич и Юрий Смоленцев — из той же компании. А вот Анна Лазарева ("ангел-хранитель" самого Ефремова) под вопросом — с одной стороны, что женщинам делать на подводной лодке, с другой же, по разговору и мышлению она явно ближе к Лазареву и Кунцевичу, чем к людям из здешнего СССР. Но если даже сам Пономаренко тоже иногда (как показалось Ефремову) думает и говорит как человек из будущего? Или же — те, кто прикоснулся к Тайне, уже не могут быть прежними?

Те, кто знают всю Тайну. Не только про межвременной контакт — но и о судьбе советской страны и советского народа. И намерены это изменить — а если законы истории против, то тем хуже для истории! Как на войне — и один из фронтов которой, это пропаганда, воспитание человека-коммунара, и задаче написания Главной Книги коммунистической мечты, как и развитию фантастики вообще, была отведена далеко не последняя роль. Космическая фантастика в СССР быстро набирала популярность, оттесняя прежнее направление "ближнего прицела". Летом прошлого года вышли "220 дней на звездолете" Мартынова, в этом году должно быть продолжение, про приключения на Венере. Хотя в будущем установят, что нет там океана, джунглей и разумных существ — решили оставить все как есть, тем более что Мартынов в Тайну не посвящен. Надо заметить, что чистые приключения, сюжет у него выходят очень неплохо. Но ведь фантастика не должна приключенческую литературу подменять.

-Фантастика, это как зеркало будущего — сказала Лазарева — или скорее, хрустальный шар провидца. Картины в котором могут быть зыбки и отрывочны — вот насколько мир, изображенный Жюль Верном похож на наш двадцатый век? — но они готовят нас к тому, с чем мы встретимся завтра. Показывают нам возможный выбор — даже не столько научно-технический, как морально-философский. Там, Иван Антонович, вам это удалось — вот отчего вы в историю самым великим советским фантастом и вошли. Ну а "ближний прицел" и приключения тоже пусть будут — на своем месте.

Да уж... Мог ли Иван Антонович прежде думать, насколько фантастика может быть архитектором реальности? Нам нет преград ни в море ни на суше — и СССР, вместе с примкнувшими к нему ГДР, Народной Италией и прочими странами соцлагеря, летел вперед семимильными шагами — то, что можно было видеть сейчас, отличалось от предвоенных тридцатых еще больше, чем те годы первых пятилеток, Днепрогэса и Магнитки, от полуголодных нэповских двадцатых. На кадрах старой кинохроники сохранилось, как комсомольцы-строители Сталинградского тракторного бегали с тачками и ногами формовали бетон. Сегодня, Ефремов, вместе с делегацией от Союза Писателей приехав на стройку нового завода в Подмосковье видел, как цеха делали конвейерным методом — стены и перекрытия формируются на стапеле, затем все это в сборке отъезжает по рельсовым путям в нужное место (прим.авт. — эта технология промышленного строительства описана в журнале "Наука и жизнь", начало 80х), причем сваи под фундамент забиваются "пушечным" способом (гораздо более дешевым, чем бурение), а в твердых грунтах, вплоть до гранита, проходка ведется подземными ракетами, буквально выжигающими скважину за считанные минуты (прим.авт. — и это не фантастика, подземные ракеты Циферова). Линии электропередач стали уже обычной чертой пейзажа (по крайней мере, в Европейской части Союза). Быстроходные корабли на подводных крыльях ходят по Волге, от Ярославля до Астрахани. А на линии Аэрофлота в прошлом году наконец вышли реактивные Ту-104 (одновременно с немецкими "бааде"). И жить стало лучше, для простого советского человека — очень многие семьи (квартиру давали прежде всего семейным, особенно с детьми) переселялись из бараков в новые блочные дома, в иной истории эти пятиэтажки звали "хрущевками", а в этой отчего-то "кубиками". В квартирах уже не редкостью были не только радиолы, но и телевизоры, причем после "КВН" с экраном размером с открытку в магазинах уже были "Норд-2", изображение с журнальный лист. Частных машин на улицах становилось все больше. И выглядели советские люди (по крайней мере, как можно было видеть в Москве) вполне на европейском уровне. Впрочем про это Тася могла бы лучше рассказать — поскольку, подружившись с "самой Смоленцевой" теперь одевается в "доме русско-итальянской моды", ну а зарплаты Ефремова вполне хватает, чтобы любимую женщину не стеснять.

-А вы пишите, Иван Антонович. И ни о чем больше не беспокойтесь!

Страной правит все еще товарищ Сталин — не умерший в марте пятьдесят третьего, как там. Хотя Ефремову показалось, что Вождь уже ощутимо сдал, все ж годы берут свое. Все чаще вместо него на публике появляется Пономаренко — говорят, что после Сталин у него "экзамен принимает". Однако статьи по идеологии регулярно выходят в "Правде" с прежней подписью. Что ж, это даже льстит, что его, Ефремова, теория, что "красота есть подсознательно осознаваемая целесообразность" из ненаписанного еще здесь "Лезвия бритвы" вошла в труды Вождя частью "об этике и эстетике". Поскольку по марксистско-ленинской теории, выживанию общества способствуют взаимопомощь, коллективизм — то это и воспринимается как прекрасное. И пусть капиталисты носятся со своей "конкурентоспособностью" и "человек человеку — волк".

-Можете представить, Иван Антонович — что там в девяностые они к нам приезжали, учить! На всяких "курсах по развитию делового мышления", и даже в школы приходили представители их "фондов". Говоря, что "помогая кому-то, вы оказываете ему плохую услугу — пусть учится выбираться сам. Ну а не сможет, значит неконкурентноспособен и должен уйти".

Капиталисты такие глупцы, что не понимают преимущества команды над одиночкой? Или лжецы, втюхивающие этот гнилой товар угнетенным массам, чтобы те не могли сорганизоваться, "конкурируйте между собой, нам так будет легче вами править"? Вернее все-таки второе — судя по тому, что взгляды Эйн Рэнд (есть там такая самка собаки, проповедующая совсем уж оголтелый социал-дарвинизм) так и не стали официозом даже в США, это было бы опасно даже для правящей верхушки. Но яд протестантской этики, как чаша отравы для души — отчего в англосаксонских странах коммунистические партии гораздо менее популярны, чем во Франции, Испании, Италии (той реальности). Лазарев и его товарищи, пришедшие к нам из 2012 года, пожив при капитализме, уже получили "духовную вакцину" от него и невосприимчивы к этой заразе. А вот основная масса наших советских людей, как показали события "перестройки" — нет. И значит нам, писателям-фантастам, надо эту "вакцину" создать. Так ведь и в той реальности никак нельзя сказать, что в СССР не знали об ужасах капитализма? Но считали что это во-первых, где-то не у нас, а во-вторых, когда-то в прошлом. Значит — надо поставить вопрос, написать не только "роман-светоч", но и антиутопию, о реальной жизни тех девяностых? Или нет, о переходе к ним — как под личиной "демократии" может пройти реставрация власти капитала, причем в самой звериной его форме. Да и книгу Рэнд, когда она выйдет, издать в журнале "Иностранная литература", возможно отрывками, и обязательно с комментариями — пусть наш народ видит, что такое капитализм в самом своем завершении.

-Там дело еще хуже и подлее. В капитализме "человек человеку волк" — да только волки, звери стайные, и у них тоже, чужака дери, своего не трожь. На Диком Западе, если вам вручали звезду шерифа, вы обязаны были служить, даже не Америке, а конкретно этому городку. А в протестантской вере, как в любой другой, наличествует вопрос, если ты успешен, то от бога или черта твое богатство? И оттого у них даже самый ярый поборник протестантской этики считал себя обязанным жертвовать на благотворительность, чтоб показать, "я на стороне света". Душок конечно, был — например, на детский приют доллар дать можно, а на помощь престарелым уже нет — кто на должную старость не скопил, тот сам виноват. Но такого, как у этой Рэнд — любого загрызу, кто мне горло подставит, и ради его же блага, чтобы он себя в тонусе держал — между своими все ж не было, ну если только не крайний случай, "боливар не вынесет двоих". То, что нашим людям в девяностые всучивали за образец, "конкурентоспособность прежде всего", это была экспортная версия для туземцев — конкурируйте между собой, нам легче будет вас сожрать поодиночке. Между прочим, эта Рэнд, родившись в Петербурге в 1905, изначально звалась Алиса Зиновьевна Розенбаум. И вы вполне можете ее идеи вложить кому-то из злодеев, когда до "Часа быка" очередь дойдет. Вы главное, пишите, Иван Антонович. Все условия мы вам создадим!

Интересно, о чем Лазарева говорила с Еленой Дометьевной, что та согласилась наконец дать Ефремову развод? И Тася, его Таис, сейчас исполняет обязанности не только его секретаря, но и целой "начальницы секретариата". Поскольку Анна Петровна сдержала слово, обеспечив Ивану Антоновичу доступ к архивам. Включая и те, которые в сорок четвертом из Ватикана были вывезены — и в Рим возвращены, после того как у нас копии с документов сняли. А также огромное количество первоисточников из Германии, Австрии, даже Маньчжурии и Китая. Ефремов с удивлением узнал, что на него работают больше десятка людей — в основном, студенты с истфака. Ищут в каталогах и хранилищах, чтобы ему на стол ответ на его запрос положить — возможно, всего одну строчку или пару слов в будущий роман.

-Интернета у нас пока нет, но подобие его в "ручном режиме" для вас персонально создать сможем. Вы только творите.

Персонально? Как после оказалось, за участие в закрытом проекте под кодом "П-202", Ефремову даже какие-то деньги полагались. По той же ведомости, что его "ассистентам". Причем короткий код, как просветил Орлов, на правах директора ПИНа и старого друга, означал — заказчиком выступает Служба Партийной Безопасности, или иная столь же серьезная Контора.

-Да, это наша работа. В мире "Рассвета" было, что "СССР получал нужную информацию даже более полно, чем Запад, но отставал в ее анализе". Товарищ Пономаренко поставил задачу решить эту проблему. Изучаем информационные потоки, их оптимальную структуру, скорость взаимодействия... Если желаете узнать подробнее, для своего романа, то вам надо у наших математиков спросить, я сама матаппаратом исключительно как пользователь владею. И ваш случай, это один из многих — на чем еще процесс изучать?

Так может, и участие "инквизиторов" в личных делах Ефремова вызвано лишь тем, что Тася, "начальник секретариата" в рамках поставленной задачи оказывается более на своем месте, чем Елена Дометьевна, коллега-палеонтолог? Как у Вьюшкова, кого Иван Антонович в свои преемники на ниве палеонтологии наметил вдруг появилась какая-то Вера. Ладно, раньше жилья не было, даму даже в гости пригласить некуда, не то что о семье думать, а теперь в новом доме трехкомнатную квартиру дали, одиночке, не семейному еще — случай беспрецедентный, но "ведь женится же он когда-нибудь — а научному работнику отдельный кабинет положен". Но ведь и девушка явно непростая, "пантерообразность" по типу Смоленцевой, да и самой Анны Петровны так и ощущается — разговор, пластика, "свободнолетящий" стиль в одежде. Так разве можно — семью по приказу создавать?

-Нет никакого приказа, Иван Антонович. А как у вас в "Часе быка" — "двое, после подготовки, получают статус надолго влюбленных". У нас никому не велят, а лишь предлагают — кто хочет стать ангелом-хранителем для хорошего человека? Присмотрись, познакомься — а если душа не лежит, то в сторону отойди, попробует другая. Любовь — она ведь, самая крепкая, когда не вулкан страстей, который может скоро погаснуть, а дружба и уважение. "Брак по расчету самый прочный — когда расчет правильный". Теперь хороший человек, Борис Павлович Вьюшков, не погибнет совершенно глупо в тридцать два года — а возможно, станет профессором и членкорром, вам на смену. Проживет долгую и счастливую жизнь, увидит своих детей и внуков. Разве это плохо — и просто по-человечески, а не ради политической выгоды?

Но все-таки... Ведь политика склонна давить, подминать все, что ей мешает. Поддерживала бы меня ваша Служба, если бы я не был тем, кем стал в иной истории? А просто, Иван Ефремов, ученый-палеонтолог.

-Иван Антонович, дорогой вы наш! "Политика", как вы выразились, обратится против вас в единственном случае — если вы, как Солженицын, пойдете против СССР. Но ведь этого не случится никогда? Знаю, что в той истории на вас, уже после вашей смерти, заводили дело в КГБ. Но я очень надеюсь, что при нашей кадровой политике, в Органах у нас не будет дураков и карьеристов, через двадцать лет. Да и вы сами, как сказал почтенный Бахадыр, после его процедур лишних лет десять минимум проживете — а хотелось бы и больше. Впрочем, вы же к нему ходите, два раза в месяц, "проверяете настройки вашего организма". Вот так и наша Служба, играет ту же роль для советского общества в целом.

К чести Анны Петровны, она роль цензора на себя не брала. Зато Кунцевич еще в самом начале написания романа едва не перечеркнул все, одним вопросом:

-Простите, Иван Антонович, а как у вас может вообще существовать Великое Кольцо? Если существует возможность пробоя в пространстве — опыт Рен Боза, затем изобретение звездолетов прямого луча. Ну и мы сюда каким-то образом через пространственно-временной континуум попали, экспериментально сей факт установив. А раз какой-то природный процесс в принципе возможен — значит, лишь вопрос науки и техники, научиться его искусственно использовать. И у вас, тысячи и десятки тысяч разумных цивилизаций, за миллионы лет — и никто не сумел сделать то, что землянам удалось? При том, что нас от древних египтян всего какие-то четыре тысячи лет отделяют, микросекунда по галактической мерке — ну а мир вашей "Андромеды" от неандертальцев, допустим, пятьдесят тысяч лет, чуть больше десятка микросекунд. Да в вашей Вселенной давно бы уже прямое почтовое и пассажирское сообщение установилось между всеми разумными мирами — зачем тогда эфир засорять тем, что лишь через сотни и тысячи лет примут?

Действительно — в отличие от себя самого иной истории, здесь Иван Антонович имел перед глазами наглядный пример, что путешествия через пространство-время возможны. Но как объяснить человеку из будущего, что сам образ Великого Кольца позволил дать картину силы разума, громадного количества миров, населенных разумной жизнью — которые будут дружить между собой, а не воевать? И космическая романтика досветовых скоростей — в глазах Ефремова, подобна морской романтике парусного флота. Наконец, сам термин "гиперпространства", "подпространства", "нуль-пространства" (насколько Иван Антонович успел прочесть предоставленную ему литературу) пока малоизвестен в фантастике, даже у признанных мэтров вроде Эдмунда Гамильтона ("Сокровище Громовой Луны", "Звездные короли") или "Дока" Смита, межзвездные корабли больше похожи на атомные ракеты (в машинном отделении — циклотроны). Фантастика — зеркало будущего, но она же несет в себе и несмываемый отпечаток своего времени. Однако, по этой логике звездолеты прямого луча должны быть уже изобретены кем-то — если только в нашей Галактике даже в вашем времени предполагают сотни тысяч землеподобных планет, и даже если на одной из тысячи развилась разумная жизнь? Тогда сверхсветовые космические корабли уже должны были бы бороздить просторы вселенной, во всех направлениях!

-А вот не во всех, Иван Антонович! На Земле много ли таких вот "дырок", через какую мы сюда попали — однако попали же? Причем своей энергии не тратя, из "потенциальной ямы" не выбираясь, а как ком с горы. Значит, самая простая гипотеза — что это "нуль-пространство" анизотропно: где-то непрошибаемая стена, где-то истончается, а где-то и провалиться можно. Ну как километр в степи и километр в Гималаях, это совсем разные вещи. То есть, из какой-то точки Галактики можно в строго определенную другую попасть с наименьшими энергозатратами, "тоннель" пробить — но только туда, и никуда больше, как перевал в горах. И вовсе не значит, что даже имея звездолет типа "Темного пламени", можно долететь куда душа захочет, хоть в Туманность Андромеды. Ну и мы не знаем, какая навигация в подпространстве — может, с увеличением дальности так невязка растет, что неизвестно куда вылетишь. И напоследок, среди миллиардов звезд и планет, еще попробуй нас найди... А знаете, вы правы, вполне может быть Великое Кольцо — если цивилизации, открывшие "прямой луч", будут в меньшинстве, то что остальным делать? И верно вы заметили, на смену Эре Великого Кольца придет Эра Встретившихся Рук — когда звездолеты-прыгуны все, или хотя бы большинство вещающих миров своим сообщением свяжут. А пока — вполне может и как у вас. И именно земляне, в своем секторе Галактики, среди ближайших разумных соседей первыми изобретут "гиперпривод" — просто не окажется рядом более древних, дальше продвинувшихся.

Положим, тут вопрос — одинакова ли у разных цивилизаций скорость научно-технического прогресса? Возможно, у кого-то будут иные ценности, чем власть над природой, безудержное совершенствование мертвой техники? Если даже на Земле есть народы, развивавшие иной, духовный путь.

-В точку, Иван Антонович. Как раз ту, которая — антипример. В Ленинграде случилось мне со знакомым вам Львом Николаевичем Гумилевым пообщаться в прошлом году, когда он только что докторскую диссертацию защитил. Говорили мы в том числе и о всемирном — так заметил он, что и среди земных цивилизаций вопрос "что самое главное, самое важное" был различен. Нам, как и всем европейцам, кажется, что это — "познание окружающего мира, законов природы", из чего наша научно-техническая цивилизация и развилась, кстати, этот путь мы еще от древних греков унаследовали. А вот например для персов-зороастрийцев главным был вопрос, что есть Добро и что есть Зло — а всякие мелочи, вроде совершенствования плуга или конской упряжи в сравнении с этим, тьфу! Для индусов было — в кого ты переродишься после смерти. Для китайцев — как разумно общество устроить, "чтоб Дети чтили Отцов, а Отцы заботились о Детях". Однако же европейцы с их наукой оказались сильнее — не мудрее, не духовнее, но сильней. Потому что, даже если предположить мир, где существует магия, а не какие-то духовные практики — выставить в поле сотню, тысячу обычных людей с мушкетами будет куда проще и дешевле, чем воспитать одного умельца метать файрболы. Да вы сами, Иван Антонович, через руки почтенного Бахадыра прошли, и он ведь реально помог вам, как врачи не сумели — однако же студентов-медиков обучать можно на потоке, а такие как Бахадыр, это самородки, штучный товар. И где в итоге оказались китайцы и индусы во всей их мудростью, когда пришли европейские колонизаторы с пушками — и какой тип цивилизации стал в итоге господствующим на нашей планете? Маркс все же был гением, открыв, что материальное производство в конечном счете решает все. Я не вижу планету, где могло бы иначе — ведь не может там с самого начала, с первобытных времен, быть одно единое племя, которое после породит один общий уклад? Невозможно представить землеподобную планету без разнообразия ландшафтов — а значит, по Льву Николаевичу, там будут разные племена с различными ценностями — которые породят и различные цивилизации. И достаточно среди них оказаться хоть одной "научно-технической", как она со временем согнет под себя все остальные. Просто потому, что не мудрее — а сильнее. А значит, и у тех, кто дорастет до Великого Кольца — в приоритете будет именно наш, технический путь.

— Ну насчет индусов я с вами могу поспорить, — ответил Ефремов. — Во-первых, какое-то у вас превратное представление о мудрости, противопоставляющее ее силе. Думаете, небось, что мудрый человек — это тот, который сидит день-деньской в каком-нибудь древнем храме и думает только над вопросами, не имеющими никакой связи с жизнью? Да, некоторые и современных ученых такими вот людьми представляют, нас, палеонтологов, например. Ищут, понимаешь, никому больше не интересные древние кости, а больше их ничего не интересует, — Иван Антонович подмигнул. — Разве же мы, советские ученые — не то же самое, чем были мудрецы для древних и средневековых людей?.. И индийская мудрость очень много на самом деле сделала для развития индийской науки и техники, вы просто не представляете, сколько. Скажем, некоторые используемые древними индийцами приемы металлургии обогнали свое время, как считают многие ученые. По-настоящему, техническая отсталость Индии от Европы проявилась лишь с наступлением в Европе эпохи капитализма.

Во-вторых, хочу вам напомнить, что в последние века Средневековья, то есть, как раз в решающее для развития Европы время, в Индии у власти находились вовсе не индусы, а мусульмане — Империя Великих Моголов, высшая знать которой была скорее тюрками. По существу, Империю создали пришельцы-захватчики, чуждые Индии. Хотя они и включили в состав правящего элемента государства индусскую знать, той всегда было меньшинство. Так что сваливать возникшую техническую отсталость Индии на культуру индусов — выглядит нелогично.

И в-третьих, пока страна была единой и имела крепкую власть, она отнюдь не была слаба. Правители Моголов и поощряли развитие науки, и сами совершали немало завоевательных походов, объединив под своей властью почти весь полуостров. И на пике своего могущества войска Моголов успешно били тех же европейцев — португальцев, а затем англичан.

Империю Моголов сгубил религиозный фанатизм ее последнего крупного правителя — падишаха Аурангзеба, который устроил массовые гонения на индусов. Естественно, это привело к взрыву ответного возмущения — народным восстаниям, бунтам, мятежам наместников и вассалов, затем — к схваткам новых претендентов на власть взамен свергнутых Моголов... Индия превратилась в арену непрерывной "войны всех против всех". К этому добавились вторжения захватчиков из Ирана и Афганистана. Англичане начали завоевывать Индию всерьез, когда она была уже предельно ослаблена и разделена на много враждующих друг с другом государств. И то, когда этим государствам удавалось заключать временные союзы — они наносили англичанам серьезные поражения. Но в итоге узкоклассовые и династические интересы местных правителей возобладали над общенациональными — и англичане разбили всех своих противников поодиночке. При этом обычно используя в качестве ударной силы войска самих же индийцев...

-Ну, допустим, так, Иван Антонович, англичане дождались удобного времени, а потом использовали свое любимое "разделяй и властвуй". Но вы же не будете спорить, что Европа тогда уже стояла на самом пороге индустриальной эры — фабрики, паровые машины, железные дороги. А Индия, даже будь единой, оставалась бы еще долго "сонным царством". И если представить некий "параллельный" мир, где нет Европы — так там наверное, все эти раджи и сейчас бы исключительно на слонах и лошадках ездили, а пар с электричеством были бы секретными знаниями касты жрецов. Ну не нужен феодалу — технический прогресс!

-Не факт, — ответил Ефремов. — Тем более, что в реальности-то Европа все же была и ее влияние приводило к ускорению прогресса и в других регионах. Именно в последние десятилетия существования Империи Великих Моголов в ней наблюдались те же процессы, что ранее произошли в Европе — сращивание классов феодалов и богатого купечества. Купцы могли богатством приобретать титулы и политическое влияние, а богатые феодалы не гнушались торговать. Причем богатые купцы давали множеству ремесленников деньги на приобретение сырья и инструментов, взамен чего те должны были отдавать купцам свои товары, которые те уже продавали по своим собственным ценам — ведь это тот же самый путь, который в Европе привел к превращению купцов в хозяев мануфактур! Старая феодальная армия изживала себя, "дворяне" Империи больше привыкли к роскоши и пирам, чем к сражениям и войнам, следующим этапом должно было стать изменение структуры армии на манер Нового времени — и в некоторых государствах, образовавшихся на руинах Империи Моголов, это успело произойти до английского завоевания. Так что все шло именно по Марксу, в полном соответствии с историческим материализмом: в недрах индийского феодализма уже зарождались ростки капиталистического общества. Но разрушение Империи Великих Моголов и последующая смута задержали этот процесс, а английское завоевание замедлило его еще больше. Если бы не это, как знать... Ведь Российская Империя тоже в свое время сильно отставала от той же Европы, а сейчас мы видим такой рывок вперед, который вывел Советский Союз на передовой край развития всего мира... И заметьте, я не называл землян первооткрывателями "прямого луча". Уж те, кто первые обнаружили Торманс — точно, этот секрет не от землян получили.

-И повезло, что пришли с миром. Иван Антонович, а вам не приходило в голову, что открытие "прямого луча" в вашем мире, это открытие возможности завоевательной войны? Если представить цивилизацию, примерно как США из моего будущего плюс еще лет сто. Когда сверхпотребление съело все ресурсы планеты, и людей просто нечем кормить. Или же, банально спихнуть вон лишних пассионариев, как это сделала Испания в Конкисту, пока они дома все не разнесли. В досветовую эпоху с этим будет неожиданная проблема — ну, построит какой-то Чойо Чагас тыщу звездолетов, запихнет туда миллион буйных головушек, и конечно, со всем нужным для автономного существования и производства, ведь домой они уже не вернутся, десятки и сотни лет пройдет. Но тогда колонистам обязательно придет в голову — а зачем нам дальше подчиняться кому-то, давай независимость — именно поэтому в нашем мире китайская экспансия не состоялась, как бы император власть над заморскими владениями удержал? А вот когда путь до соседних миров короткий — вполне можно прийти не колонистами, а колонизаторами, построить на чужой планете свой "город на холме", и пусть аборигены нам ресурсы добывают. Даже если биология у пришельцев совсем другая — хоть фтором дышат, как в вашем "Сердце Змеи". Или та же органика на кислороде — но отличаются базовые молекулы ДНК и белков, и чужой мир абсолютно несъедобен, токсичен, и невероятно аллергенен. Будут тогда под куполом сидеть, как даже в наше время были проекты освоения Луны и Марса. Да и в фантастике, что вам дали, я помню, был роман англичанина Кристофера, как такие пришельцы Землю захватили, поставили города под куполами, где даже воздух свой, а людей превращают в зомби, надевая шлемы-импланты. Начиная с тринадцати лет — и потому, героические мальчишки организуют сопротивление, тут еще оказывается что пришельцы наш спирт не переносят, то ли валяются в отключке, то ли вообще мрут. Фантастика конечно — но ведь и в нашем прошлом было такое, не колонизация а колонизаторство, когда господа из-за моря землю не пашут, а лишь надзирают, как туземцы работают.

Все же сказывалось, что гости из будущего были военными людьми — различных гипотез о возможной инопланетной агрессии Ефремов успел выслушать от них, наверное с десяток. Но оставался при своем мнении, даже зная, что за это его считали прекраснодушным идеалистом. Люди даже из 2012 года имели очевидный пример Гитлера или современных им США — бесспорно, если этим дать готовые Звездолеты Прямого Луча, то будет агрессия и колонизация соседних миров. Но ведь чтобы создать подобную технику, цивилизация должна развиться достаточно — сумели бы пройти этот путь Рейх или США, или гораздо раньше пришли бы к краху? Почему развившиеся до возможности межзвездных путешествий инопланетные колонисты или космические кочевники должны воспринимать другие цивилизации, как своих конкурентов? Точнее, вопрос в том — смогли бы они вообще развиться до такого уровня, если бы раньше не изжили понятие конкуренции? Или прежде успешно сгубили бы свою собственную цивилизацию? Вопрос не решен и ответ не лежит на поверхности. И надо изучать как в процессе истории влияют друг на друга общественные отношения и развитие науки и техники.

-Так есть такая наука, или метод, это влияние изучающий. Зовется исторический материализм. И кстати, технологии не обязательно могут быть собственные. Тут можно вспомнить Японию, которая в кратчайший исторический срок сумела заимствовать от европейцев первоклассную военную машину. Или пиратов Магриба, которых европейцы-ренегаты научили строить многопалубные парусные фрегаты вместо шебек. Или ситуацию, вот читал я когда-то давно книгу Романа Злотникова, как на землю напали воинственные пришельцы, звездолеты отобравшие у более древней мудрой пацифистской цивилизации — сначала мир-дружба-торговля, а затем бойня, и кто уцелел, теперь наши рабы. Ну и не факт что в пресветлом будущем невозможны пираты-одиночки — а при разнице технологий в несколько веков, даже один корабль может на отсталой планете таких дел натворить. Ладно — будем надеяться, что если какой галактический гитлер и заведется, его всем вашим Кольцом усмирять будут, беспредельщики во все века никому были не нужны. Да, Иван Антонович, а с чего это у вас на планете Железной Звезды "медузы" настолько агрессивны, что это законам эволюции противоречит — поставьте в клетку с тигром совсем незнакомый ему предмет (а человек в скафандре на живой организм вообще не похож, скорее на робота), сильно сомневаюсь что хищник сразу нападет и попробует съесть, поскольку в его инстинктах, в "программе управляющего компьютера", не записано, что это съедобно и вообще не опасно. Если только на планете не наличествует еще кто-то в качестве знакомой кормовой базы для "медуз" и "крестов" — ведь не бывает же, чтобы в лесу одни хищники водились, если волки есть то и зайчики быть должны? Или "медузы" питаются исключительно звездолетчиками, случайно залетевшими туда раз в миллион лет — вот жалко, что сюжетная линия с дальнейшим исследованием той планеты, а заодно и диска чужаков, в вашем романе незавершенной осталась. И нет надежды, что кто-нибудь решит дополнить — нет еще "самиздата" в интернете, где бы желающие точно нашлись.

Акулы, однако, все незнакомое на зуб пробуют. И что касается "зайчиков" — в Сибири есть озера, где из рыбы живут исключительно щуки, свою же молодь едят, а также уток и гусей. Может, когда-нибудь я к этому сюжету вернусь — или кто-нибудь из молодых попробует развить, из тех, кто пишет в "Искателе". А вообще, в сюжете вполне можно оставлять недосказанность — пусть каждый из читателей домысливает, как ему ближе.

И так все время написания романа. Критические замечания Ивану Антоновичу давал и Смоленцев, и даже, пару раз, сам адмирал Лазарев — но Кунцевич, больше всех. Правда, нельзя сказать что эти замечания в целом не пошли на пользу роману — который в чем-то отличался от того, оригинального текста. В частности, там гораздо больше просматривались "русские" корни — Ефремов не говорил никому, от себя самого скрывать было нельзя, в иной истории он, уставший от войны с удушающей бюрократией, выжившей его из любимой профессии и принужденный окончательно уйти в литературу, в какой-то мере рисовал в вымышленном мире идеал-антипод существующего, то есть занимался "эскапизмом", который бранил сам. Здесь этого не требовалось — и в новом романе Совет Звездоплавания находился в Москве, по прежнему стоящей среди Русской равнины, а зона "вахтовых" поселков сдвинулась гораздо севернее, к побережью Ледовитого океана (в котором теплый Гольфстрим доходил до Берингова пролива, так что на Таймыре климат был на современную Скандинавию похож). Космодром, с которого взлетал "Лебедь", был "посреди Великой Степи, где когда-то кочевники гоняли табуны — и откуда века назад был запущен первый в истории Земли космический корабль". Местом опыта Рен Боза прямо назван Памир, гора Пик Ленина. А имена героев имели в основе — славянские, латинские, скандинавские, индийские, китайские, африканские — и очень мало англосаксонских. И раскопки там не музея машин, а одного из убежищ, где доживали те, кто когда-то считал себя хозяевами планеты — бесценные статуи и картины, и скелеты на истлевших коврах — тех, кто заперлись здесь в надежде выжить, да так и никогда больше не увидели солнечный свет. Миико Эйгоро прямо говорит, что ее предки из Японии, и "я западную цивилизацию ненавижу". И упоминается Проклятый Город, "конец которого был ужасен", по некоторым намекам можно угадать Нью-Йорк. Нет роман не опускался до агитки — тут важно было не перейти грань, дать лишь наметки, ну а те, кому хочется, пусть домысливают сами. Так сказала Анна Лазарева, при этом зло усмехнувшись:

-Пусть там анализируют — может, и накопают что. А вы ни о чем не беспокойтесь, Иван Антонович, только пишите — а все остальное, наша забота!

Кубрин М.С. "История войн и конфликтов двадцатого века" (альт-ист).

В начале февраля 1954 года численность американских войск в Южном Вьетнаме достигла девяноста тысяч человек, а у берегов находилось уже сорок два боевых корабля. США, не тратя времени даром, готовились к войне. Уже 7 февраля Конгресс предоставил президенту Эйзенхауэру право принимать "все необходимые меры для защиты независимости союзного государства Республика Вьетнам", то есть, режима Нго Динь Зьема. Американские солдаты высадились в Сайгоне еще за три месяца до того, но это была морская пехота (которую Президент США может бросить в бой своим единоличным указом). После санкции Конгресса к ним на законном основании присоединились части Армии США, первой из которых уже 14 февраля в Сайгон прибыла 25я пехотная дивизия.

2 марта американское правительство официально предъявило временному правительству генерала Нгуен Ван Хина и представителям Вьетконга ультиматум, требуя немедленно передать всю власть на территории Южного Вьетнаме правительству Зьема. Вьетнамцы решительно отказались, ссылаясь на Парижскую декларацию, а 3 марта СССР и ДРВ прислали США ноты протеста. Но всем было очевидно, что дипломатия уже не решала ничего.

Утром 6 марта 1954 года американские войска одновременно высадились в портах Дананг, Камрань и нескольких других пунктах на побережье Южного Вьетнама. Одновременно начала наступление на север сайгонская группировка американской армии. Первыми на пути интервентов встали солдаты Вьетнамской Армии генерала Хина (около ста тысяч бойцов, а также Корпус Гражданской Обороны, еще шестьдесят тысяч человек) — уступая своим противникам в вооружении, подготовке и опыте они, тем не менее, оказали отчаянное сопротивление в схватках на "пограничной линии" (разделявшей территории, контролируемые Зьемом и Хином) и в ожесточенных боях на улицах приморских городов. Так, второй по величине город Южного Вьетнама Дананг, высадившаяся там 9-я бригада морской пехоты США смогла полностью захватить лишь через два дня, хотя по плану на это отводились одни сутки. И две недели понадобились американцам, чтобы занять всю территорию, прежде контролируемую "временным правительством", заставив Хина с остатками своей армии отойти в зону, контролируемую Вьетконгом. В Вашингтоне торжествовали — но война еще только начиналась. Три четверти страны контролировал Вьетконг, и теперь армии США предстояло встретиться с совсем другим противником и другими стратегией и тактикой войны...

Дананг находился на побережье Тонкинского залива в 113 километрах южнее бывшей Демилитаризованной Зоны между Южным Вьетнамом и Демократической Республикой Вьетнам. После начала войны граница со стороны Южного Вьетнама фактически перестала охраняться, и американцы стремились первым делом установить контроль над ней, чтобы воспрепятствовать прямому снабжению партизан Вьетконга со стороны их союзников из ДРВ. Однако американское наступление от Дананга к ДМЗ встретило неожиданные трудности. Многочисленные засады задерживали продвижение войск, а на линии снабжения постоянно осуществлялись нападения. Вскоре расположившиеся на северной границе страны морские пехотинцы США оказались в весьма неудобном положении — они не встречали крупных отрядов врага, которого смогли бы разбить в открытом сражении, а из регулярных мелких стычек вьетнамские партизаны или выходили победителями, неизменно нанося урон живой силе противника, или, если обстановка складывалась не в их пользу, стремительно отступали, исчезая в лесах. А главное — контроль над границей почти ничем не помогал, ДРВ просто стал снабжать Вьетконг через соседний Лаос.

Американцы реагировали просто — применением еще большей силы. В течение следующих шести месяцев численность американской группировки во Вьетнаме достигла ста девяноста тысяч бойцов — 1я и 25я пехотные, 101я воздушно-десантная, 1я аэромобильная дивизии, 173-я отдельная воздушно-десантная бригада, части 1й и 3й дивизий морской пехоты, ряд частей и подразделений специальных войск. Кроме того, в военных действиях приняло участие 33 тысячи летчиков и моряков 7-го флота США, 237 тысяч человек входило в органы службы тыла, 48 тысяч летчиков и солдат располагалось в Таиланде и на базах США в других районах Юго-Восточной Азии. Численность войск Азиатского Оборонительного Союза (Филиппины, Австралия, Новая Зеландия), начавших прибывать на фронт с лета 1954 года, составляла 69 тысяч человек, еще 40 тысяч мог выставить Таиланд. По мнению госсекретаря и военного министра США всего этого было более чем достаточно, чтобы без особого труда справиться с "несколькими тысячами крестьян в черных пижамах", как они презрительно называли Вьетконг.

Армия США готовилась к традиционным боям, когда противник сидит в окопах напротив. Но партизаны Вьетконга не строили укрепленных рубежей — а внезапно наносили удар и скрывались в джунглях. Часто они даже не носили военной формы, маскируясь под гражданское население — и руководствовались принципами, во-первых, политический эффект важнее военного, во-вторых, атаковать в удобное время, в заранее выбранном (и подготовленном) месте, при благоприятных условиях. В результате армия США оказалась втянутой в войну на истощение, реально контролируя лишь ту территорию, "которая была у нас под сапогами", как выразился командир 25й дивизии генерал Паттерсон.

За первый год войны наиболее крупную операцию с целью разгрома местных сил Вьетконга американцы начали 27 июня к северо-западу от Сайгона. В ней были задействованы 173-я воздушно-десантная бригада Соединенных Штатов, 1-я аэромобильная дивизия и 1-й батальон Королевского Австралийского полка. 14-15 ноября была одержана и первая крупная победа — во всяком случае, так объявили США, сведения от которых вызывают большие сомнения. Как и все последующие подобные "победы" никакого удачного перелома в боевых действиях она не принесла...

Сержант Эндрю Баррет, морская пехота США. Сайгон, февраль 1955.

Так и не удалось мне на гражданку — как вышел из госпиталя, после Эболы.

Посчитал, сколько мне выплатят, при досрочном прекращении контракта — сильно меньше того, что хотелось бы. А дома сейчас с работой не очень, на пособие лишь с голода не помрешь. Зато еще два года в строю на всем казенном — и можно надеяться, после уже свой бизнес открыть, стать уважаемым "средним классом, опорой порядка". Нет, жизнь конечно дороже, так что снова в Африку, где эта зараза, я бы ни за какие деньги — но тут, нам сказали, всего лишь во вьетнамцев пострелять! Которые тогда казались нам кем-то вроде авеколистов — только не черные, а желтые, ну так пулям все равно. Окей, где тут плохие туземцы, на которых надо поохотиться, наши американские ценности защищая? Сейчас их всех поубиваем, деньги получим, и домой.

Нам капеллан рассказывал, вот если у нас, в свободном мире, все, что я честно заработал своим умом и трудом — принадлежит только мне, лишь налог заплачу, и дальше никто не имеет права указывать, куда мне мои деньги потратить. То у красных тебе с заработка оставляют лишь малую часть, а остальное перераспределяют так, чтобы и другим что-то перепало и на эти их "великие стройки коммунизма" хватило. Да, у коммунистов нет безработных, вообще нет — но и выбирать работу ты можешь не всегда, нередко тебе ее принудительно назначат, а если ты не захочешь, то тебя запишут в "паразиты" и отправят в трудовой лагерь вкалывать за пайку, ибо кто не работает, тот не ест — такая в коммунистическом учении заповедь имеется. И нельзя других нанимать, чтобы они на тебя работали, кредиты или ссуды под проценты давать тоже нельзя — а если нарушил, то тебя в тюрьму, не за то что ты гангстер или мошенник, или как это по-русски, а за "спекуляцию и нетрудовые доходы". Еще капеллан говорил, что у коммунистов медицина бесплатная и даже в университет можно без денег поступить — но за это ты будешь жить не так, как сам хочешь, а как тебе партийные комиссары укажут, "чтобы ты Родине больше пользы принес". То есть, после обучения прикажут тебе на работу вообще в другой город, вдали от семьи — и ты оттуда уже не уедешь, у коммунистов без специального разрешения менять место работы и жительства нельзя, иначе можно и в гулаг попасть за 'проживание без прописки'. И еще в том же духе — короче, себе ты не принадлежишь, а все должен делать, как Коммунистическая Партия (в лице местного Комитета, возглавляемого Секретарями) велит.

Это что же, выходит, как у мормонов? Знал я когда-то одного парня из "этих", и слышал, есть у нас в Штатах и другие секты, наподобие английских пуритан. Где тоже ни свободы, ни собственности, все ходят строем, живут все вместе, как в хлеву, и чихнуть без дозволения главы нельзя — только молись и работай! А если ты усомнишься и попробуешь отойти — то тебя могут просто убить, и никто ничего не докажет, свидетелей не будет, там все в круговой поруке. Так же как у коммунистов — пока ты чтишь Ленина и Сталина и следуешь их заповедям, ты хорош, а стоит тебе в мелочи оплошать, ты уже еретик или как они говорят "враг народа", и тебе казнь, как убийце и грабителю, твою семью в гулаг. И теперь красные хотят, чтобы во всем мире было так — нет, не желаю! Свободным хочу остаться — и даже если с голоду и без работы подохну, то это будет мой выбор и моя вина, а не по чьему-то приказу! Думаете, я в этом проклятом Вьетнаме, а не дома — потому, что мне Америка приказала? Нет — оттого что я сам решил, еще два года перетерпеть и хорошую плату получить, и все по-честному!

Прибыв в Сайгон, мы узнали, что почти вся армия Республики Вьетнам перешла на сторону коммунистов — это как раз над ней наши ребята и одержали первые победы. А коммунисты все убежали в лес и мы должны их переловить и перебить. Жители Сайгона (и других городов, где жизнь была на что-то цивилизованное похожа) встречали нас с показной радостью — потому что мы за их товары и услуги, долларами платили (местные бумажки цены не имели почти никакой). А наиболее верным нашим союзником были головорезы из Бин Ксуен — аналог здешней мафии, и в то же время (понимать отказываюсь!) служившие в качестве полиции, по крайней мере в Сайгоне. Благодаря им, у нас не было проблем, как весело провести время — тем более, что в сайгонских публичных домах даже европеек можно было найти (француженок, как нам сказали), только стоили они дороже. И этих же "союзничков" мы должны благодарить за то, что скоро у нас в казармах стало пахнуть опиумом — который отшибал мозг гораздо крепче самого крепкого виски.

Приходилось мне пару раз видеть их самого главного в Бин Ксуен (издали, не настолько у меня большие погоны, чтоб быть ему представленным накоротке). Звать его Ле Ван Виен, он китаец, но в то же время вьетнамский генерал и министр у Зьема. Про него говорят, что он богат как Дюпон, поскольку добрая половина всех бизнесов в Сайгоне и наверное, не только тут, принадлежат ему — включая казино, публичные дома и опиумокурильни. И что он мастер всяких боевых искусств, лично отрубил голову бывшему императору Бао Даю, но умеет убивать и голыми руками, не хуже русского спецназовца — интересно, кто это на себе проверял? Однако же головорезы из Бин Ксуен боятся вызвать его гнев — понятно, ну разве глава мафии может быть добрым? Но это наш "сукин сын", и наше командование закрывает глаза на его деяния — даже те, которые не очень нравятся президенту Зьему, который, изображая из себя истинного католика, пытался запретить в Сайгоне игорный бизнес и проституцию. Так как, я уже сказал, полицией была Бин Ксуен, то легко понять, что разгрому подверглись исключительно те, кто Виену не платил. К великому удовлетворению наших парней — ведь работа солдата и так достаточно тяжела, а если ее еще и заслуженных удовольствий лишить?

Впрочем, в первые дни мы были уверены, что война скоро завершится, и мы поедем домой. Ведь наши войска заняли все пункты, имеющие хоть какую-то ценность — города, порты, железную дорогу — у коммуняк остались лишь дикие джунгли, где в деревнях живут как в каменном веке. Правда, в сорок пятом на Окинаве японцы, так же загнанные в горы и леса на северо-востоке острова, не капитулировали еще три месяца — но это было, как пишут в ультиматумах, "бессмысленное сопротивление". Мы не знали тогда, насколько ошибались.

Мерзавцы из Бин Ксуен оказались продажными тварями. Я слышал, что когда-то они были такими же лесными партизанами, как вьетконговцы — воевали против япошек и лягушатников. Теперь же они, хорошо зная такое вьетнамский лес, совершенно не желали лезть под пули бывших приятелей — уступая эту честь нам. А сами сидели в Сайгоне, Дананге, других городах — делая работу тайной полиции президента Зьема. Подобно русскому НКВД, они хватали своих же вьетнамцев по малейшему подозрению, не утруждая себя расследованием — и кого не убивали, тех отправляли в "трудовые лагеря", весьма похожие на те, что были у нацистов, я не слышал ни об одном случае, когда кого-то признали бы невиновным и отпустили. Откуда я это знаю — ну, сэр, чтобы наяривать задорную чиксу, а не описавшееся от страха бревно, с девками приходится разговаривать. И с их мадамами тоже. Как и с местными полицейскими, и с другими нужными людьми. И внимательно слушать то чириканье, которое они считают нашим языком. Если не хочешь остаться в убытке — вы ведь знаете наверное, какая лажа была тут в самом начале, до мая пятьдесят четвертого, когда любой военнослужащий США, желающий перевести деньги домой в Штаты, мог сдать требуемую сумму местными бумажками, по их официальному курсу. А теперь следите за руками, мистер, сейчас будет фокус! — если я до того купил эти бумажки за доллары по курсу на рынке, то какой будет моя прибыль, абсолютно законная, заметьте! К сожалению, эту лавочку прикрыли — а сержантское жалование не столь велико, чтобы обеспечить бизнес большим оборотным капиталом. Сайгон был похож на громадный блошиный рынок — продавали все и везде (и крали, тоже). Но нам говорили, что это издержки демократии, ведь мы пришли защищать демократическую страну от коммунистической диктатуры, но этот Зьем сам оказался диктатором и тираном не лучше Гитлера. Или Сталина, как его описывали в "Колльерс".

Лес во Вьетнаме, особенно во время дождей — не самое приятное место для прогулок. Особенно если тропы там усеяны вьетконговскими сюрпризами, встречались и "растяжки" из гранат, на русский манер, но гораздо чаще были хитроумные конструкции из ям, веревок, самострелов, заостренных кольев. Причем все это смазывалось местным ядом, или какой-то гадостью, быстро вызывающей гангрену — если ты не попадал в госпиталь как можно скорей, ну а тащить раненого на руках по вьетнамскому лесу, это адов труд, поскольку ловушки могли оказаться и там, где мы уже прошли и теперь возвращаемся. Я видел, как капрал Стив Грегори, идущий в пяти шагах впереди меня, вдруг дико заорал, провалившись по колено в яму, укрытую травой — оказалось, там были два бревна, свободно крутящиеся на осях и утыканные остриями, и когда мы освободили нашего товарища, его нога имела вид, будто ее пропустили через мясорубку. И не было никакой веры проводникам из местных — как я уже сказал, в деревнях многие были за Вьетконг, а если и нет, то боялись мести красных, "вы уйдете, а мы останемся". Оттого мы быстро усвоили, что бегать по лесу, это самоубийство — и двигались очень осторожно, выбирая куда ступить. О каком преследовании убегающих партизан тогда вообще могла идти речь?

Вьетконговцы не африканские авеколисты — хотя бы потому, что у негров не бывало минометов. Негры не были обучены манере русского спецназа. А главное, не были фанатиками, как вьетнамцы. Располагаясь гарнизоном во вьетнамской деревне, мы скоро узнали, что нельзя брать у местных еду. Знаю про случай, когда наш лейтенант приказал сначала дать попробовать детям в деревне — и их родители не стали мешать. А ночью весь взвод свалился от яда — и проникшим в деревню вьетконговцам осталось лишь добить тех, кто еще был жив. Вьетнамцы для нас все на одно лицо, как отличить местных от тайно пришедших партизан? А при первом удобном случае они убивали наших часовых и резали спящих, а если не удавалось зарезать, то забрасывали гранатами хижины, где мы спали — наконец, если наши парни успевали занять оборону, то коммунисты сносили всю деревню минометами, не сильно заботясь о тех жителях, кто не мог убежать, а затем "зачищали" выживших, обычно никого не брали в плен.

И не сдавались сами. Очень редко, но бывало, что нам удавалось поймать их в западню — так, что им отступить некуда. Тогда они дрались как черти, стараясь лишь подороже продать свою жизнь. Шли на прорыв, стараясь навязать нам ближний бой — не дожидаясь, пока мы вызовем авиацию или огонь артиллерии. Однажды нам удалось окружить партизан в деревне — там был один, который, когда у него кончились патроны, бросился на нас с саперной лопаткой, сначала мы пытались его скрутить, помня что за пленного русского обещана особая награда, а он махал своей лопаткой как берсерк топором, и убил троих наших парней, так что пришлось его все же застрелить. Он был белый, хотя одет как вьетнамец, без всяких документов, и пленных тогда мы не взяли — так что не знаю, был он русским "добровольцем" или французским (или даже немецким) дезертиром. Наверное все же русский — слышал, что их специально обучают драться лопатой. И этот коммунист поехал умирать во Вьетнам, потому что ему приказал комиссар, ради того, чтобы завтра коммунизм был во всем мире. Фанатики, варвары, звери, совершенно не ценящие свою жизнь!

С июня по сентябрь главной задачей нашего батальона была охрана конвоев. Поскольку гарнизоны, разбросанные по большой территории, надо было кормить и снабжать. И вывозить урожай риса — да, наши солдаты питались со своей кухни, но оставался еще Сайгон, Дананг и множество других городов, "наш", свободный Вьетнам, который мы защищали. Оттого, кстати, сорвалась затея со "стратегическими деревнями" — да, можно вывести население из партизанской зоны, собрать весь нелояльный элемент за колючей проволокой, но как перенести рисовые поля — или заботу о пропитании освобожденного Вьетнама придется повесить на американскую казну. И по вьетнамским дорогам ползли... видели бы вы, на чем мы там ездили! Представьте армейский стандартный пятитонный грузовик, на который вместо кузова водрузили бронекоробку (с отрезанной мордой) от подбитого бронетранспортера, и воткнули восемь пулеметов, в том числе четыре "браунинга" 50го калибра. Этот монстр был уникален и носил даже собственное имя, "Бешеный Джо" — но и самые обычные грузовики подвергались переделке, иначе ездить по вьетнамским дорогам было смертельно опасно. На кабину и кузов ставили защиту из любого железа, оказавшегося под рукой, в ход шли даже кроватные сетки (могущие спасти от гранат русских базук РПГ), и конечно, пулеметы, пусть не как у "Бешеного Джо", но минимум два, обязательно. Машины, перегруженные оружием, защитой, боеприпасами, расчетами в кузовах (к каждому пулемету надо ведь одного, а лучше двоих парней посадить) даже при езде в сухой сезон часто выходили из строя, ломались моторы, подвеска, к бешенству ремонтников, ездить же на этих "гантраках" (как их прозвали) по грязной дороге было проклятием — но это было лучше, чем не доехать вообще. Хорошо было, когда удавалось получить охрану еще и от танкистов. Они этого очень не любили — поскольку вьетконговцы отчего-то считали танки приоритетными целями, в которые надо первым же залпом из засады влепить гранаты РПГ, после чего и начинался весь базар. Ну а нашей тактикой в ответ было, как мы называли, "работать газонокосилкой", то есть поливать джунгли по площадям, не жалея патронов. Самым страшным было, когда коммунисты подрывали "гирлянду" — сразу несколько зарядов, поставленных как немецкие "шпринг-мины", взрывающиеся после подскока на пару метров. Тут спасение было, успеть упасть на дно кузова, в надежде что тебя прикроет броня бортов. Я видел, как рядовому Скиннеру, который не успел, осколком снесло голову, как гильотиной. За неполных три месяца такой работы — которой, по идее, должно заниматься какое-нибудь подразделение по охране тыла, а не мы, элитные морпехи — наш батальон потерял больше сотни парней убитыми и ранеными. И что еще хуже, на их место приходило пополнение.

"Идиоты Уилсона" — по имени нашего министра обороны, который додумался до такого (прим.авт. — в нашей истории, "идиоты Макнамары"). Считалось, что это будет шанс для парней с самого низа, отслужив Америке, стать уважаемыми людьми. В реальности же — казалось их брали исключительно из тюрем и приютов для умственно отсталых. Они были зачастую настолько тупы, что не могли понять, что от них хотят, среди них встречались настолько малограмотные, что даже инструкцию не могли прочесть. И вели себя соответственно — я сам видел, как один такой, как только вьетконговцы открыли огонь, стал бесприцельно стрелять во все стороны, не разбирая своих и чужих, просто чудо, что ни в кого не попал, а когда кончились патроны, не знал как сменить магазин, страшно представить, что было, если бы ему выдали еще и гранаты. Еще они не гнушались крысячить у своих же — и после искренне не понимали, за что их бьют всем взводом. Наш лейтенант после писал рапорт, что рядовой такой-то "неудачно упал и ушибся — в госпиталь" и надеялся что пришлют кого-то нормального. Но присылали еще более тупого. Сам слышал, как капитан в канцелярии орал в телефон — пусть лучше рота будет с некомплектом, не надо слать дебилов. Но с каждым новым пополнением "идиотов" становилось все больше. И это в морской пехоте — куда всегда отбирали лучших по сравнению с армией, в славные времена Тедди Рузвельта рекруты совали вербовщикам взятки, чтобы быть зачисленными в ряды! Эти кретины из-за своей тупости не годились даже на то, чтобы прислуживать нам, как денщики офицерам — разве лишь кулаки почесать об их морды, успокаивая нервы. Да, мы были постоянно "на взводе" из-за того, что даже в гарнизоне нельзя было чувствовать себя в безопасности, вьетконговское подполье устраивало диверсии даже в Сайгоне, первый раз это было в феврале пятьдесят четвертого, в театре, на варьете "только для Армии США", когда в зале взорвалась мощная бомба, убив полсотни наших парней и еще больше покалечив — и оттого, регулярно снимали нервное напряжение опиумом. Но "идиоты", быстро обнаружив этот источник удовольствий, находились под наркотой постоянно, или бродя как зомби из фильмов ужасов, или отсыпаясь после дозы, без разницы, в сайгонской подворотне или в сарае посреди лесной деревни. Одному господу известно, сколько таких уродов убили или похитили вьетконговцы — и мне их, если честно, нисколько не жаль. Но обидно, что именно благодаря им на американского солдата стали смотреть как на подонка, наркомана и тупицу — и не только во Вьетнаме или в Европе, но и дома, в Штатах!

А мы, даже те, кто был нормален, зверели. Очень трудно не сойти с ума, когда ты боишься, что любой гражданский вьетнамец, даже женщина, старик или ребенок, может тебя убить — а ты не должен стрелять первым, пока он не покажет себя как враг. Зато в боевых операциях мы срывались с цепи, стреляя во все, что шевелится — и зная, что командование нас не обвинит ни в чем. Как называли ту деревню, из-за которой был шум с вонью по всему миру — господи, только у моей роты и за один год во Вьетнаме таких деревень было три! Вся разница в том, что в той деревне наши пожалели убить священника, белого, француза — а он оказался авторитетным свидетелем. Там же, где были одни желтые, о случившемся помнят лишь джунгли. И вьетконговцы, которые отвечали нам полной взаимностью — страшно представить, что они делали с теми из нас, кто имел глупость попасть к ним в плен. А таких было много — я уже сказал про "идиотов", которым ничего не стоило в одиночку и без оружия отправиться в соседнюю деревню, "чтоб опиум добыть дешевле". Иногда после мы находили их — по частям. Но чаще — не находили вовсе.

В середине сентября нас снова бросили в лес. И это было похоже, как гоняться за крысами с ружьем. Обычно вьетконговцев уже не было там, где мы рассчитывали — зато они находили нас всегда. Нападали, когда мы не были готовы, наносили нам потери и исчезали в лесу. Рассказывали, что однажды они напали даже на базу наших крутых рейнджеров, "зеленых беретов" — перебили там всех и ушли, не оставив на поле боя ни одного своего трупа. Что позволяло нам писать в донесениях об громадных потерях красных, ну а что тел нет, так успели унести. И нельзя было надеяться на авиацию, если только нам не удавалось зажать вьетконговцев возле хорошо видимого с воздуха ориентира — горы или поворота реки. В противном же случае под зеленым ковром джунглей наши бомбы и напалм были одинаково опасны и для вьетнамцев и для нас. Наша техническая мощь оказалась бесполезной, мы завидовали танкистам, которых лишь изредка привлекали к охране колонн. Отчего изредка — а вы представляете, как это, вытягивать сорокашеститонный "паттон", застрявший в грязи по самую башню? Не говоря уже о том, что танки размалывали вьетнамские дороги до совершенно непотребного состояния, а расход их моторесурса и топлива был слишком дорог даже для американской казны. Так что М48 обычно не покидали Сайгона и Дананга, при угрозе красных беспорядков работали пугалами, выдвигаясь на перекрестки улиц. А мы, уходя в лес, заранее знали, что вернемся не все — и там останется кто-то из парней, не из "идиотов", которых не жалко. Я помню троих своих взводных, убитых вьетнамскими снайперами. Последнего, лейтенанта Геррика, убили в том самом бою 14 ноября. Это было действительно серьезное дело, наш батальон перебросили в долину Иа-Дранг. Тогда-то на нас и напало, казалось, целое полчище этих узкоглазых мерзавцев.

Они вели бешеный огонь — у всех вьетконговцев, кого я видел мертвыми и с оружием, были русские автоматы ППС. Пули летели так низко над землей, что почти никто из моего взвода не смог воспользоваться лопатками и окопаться. Но и мы тоже старались дать им достойный ответ. Я видел, как сержант Сэвидж стрелял и убил шестерых вьетконговцев. Наш лейтенант лежал в грязи, как все мы, пуля попала ему в бедро, прошла через все тело и вышла из правого плеча — он истекал кровью, но продолжал руководить обороной. Мы уже хорошо усвоили, что самый верный способ самоубийства в бою, это вести себя как командир, пытаться отдавать приказы, размахивать руками и пистолетом, даже просто внешне быть похожим на офицера — тогда на тебя обязательно обратит внимание вьетконговский снайпер. Потом лейтенант передал книжку с инструкциями по использованию средств связи старшему сержанту, взводному Карлу Палмеру, приказав сжечь ее, если будет грозить плен. И еще велел перераспределить оставшиеся боеприпасы, вызвать огонь артиллерии и при первой же возможности прорываться. Однако Палмер и сам тогда уже был ранен, а через минуту убили и его. Командование взводом принял на себя Сэвидж, он связался с артиллерией и вызвал прицельный огонь. Взрывы снарядов ложились в опасной близости от нас, но напугали вьетконговцев и заставили их отойти. Когда нашего взвода уже не было — шестнадцать погибших, девять раненых, только я и Сэвидж каким-то чудом были целы.

Знакомый писарь сказал, что в том бою наш батальон потерял двести человек только убитыми — зато вьетконговцам это обошлось в тысячу двести трупов, так написали в донесении, отправленном в штаб дивизии. Я не видел такой кучи дохлых красных и втайне думаю, штабные просто умножили число наших потерь на число вьетконговцев, застреленных Сэвиджем. Но ведь на самом деле далеко не все из нас были так удачливы, как он, многие вовсе погибли раньше, чем смогли уложить хотя бы одного вьетконговца! Однако я молчу — поскольку мы были объявлены героями, получив по "Серебрянной Звезде", медали за храбрость. И батальон был выведен с фронта в Сайгон, сейчас мы ждем когда придет пополнение — господи, только бы не "идиоты"! Мне страшно представить часть, где эти кретины составляют большинство. Их всех перебьют в первом же бою, а с ними и нас, последних верных солдат Америки! И вы, сэр, расскажите там, дома — как мы тут исполняем свой долг!

Что говорите, будет снят фильм — как храбрые американские парни истребляют тысячи вьетнамцев? И моя внешность показалась вам подходящей для образа крутого главного героя? Так это все Эбола, сэр, волосы как выпали, так и не отросли больше. Бабы нос воротят, боятся что сифилис — не показывать же им каждый раз медицинский документ! А я, спасшись в мясорубке 14 ноября, едва не погиб тут, в Сайгоне, когда эти красные ублюдки взорвали гостиницу для сержантского состава, повезло мне выйти оттуда за пять минут до того. Вьетконг пишет в своих листовках, что у нас "земля будет гореть под ногами". И, проклятье, кажется, они были правы, во всем Вьетнаме нет ни одного места, где мы были бы в безопасности! Только не верьте карте, которую вам показывали, "территория под нашим контролем". Вьетконговцы никогда не удерживают территорию, им это абсолютно не надо. Потому что когда мы входим в любую деревню, где они были недавно, их там нет, но все местные жители уверены, что они вернутся, считают именно их хозяевами этой земли, волю которых надо исполнять — ну а мы и Зьем, это что-то временное, чего завтра не будет. Это бесило — но, проклятье, это была правда! Стоило нам уйти, как Вьетконг возвращался в эту деревню. За чертой городов тут все за Вьетконг, кроме очень немногих отщепенцев — по крайней мере, я там ни к одному вьетнамцу не повернусь спиной. В городах, считается, что большинство за нас — вот только зачем тогда Зьему тайная полиция, числом превосходящая его же армию раз в десять? И простите, но этот "наш сукин сын" не больший любитель демократии, чем средний уроженец штата Алабама, сторонник равноправия ниггеров! Вы ведь знаете, как перед Рождеством здесь, несколько буддийских монахов — просто сумасшедшие — вышли на главную площадь, где по-настоящему подожгли себя и сгорели заживо! Все это видело множество людей. Это было какое-то безумие — но еще большим безумием были устроенные зьемовской полицией ответные погромы в буддийских монастырях. Черт побери, мы что, кормим этого сукина сына в надежде, что он вечно будет сидеть на наших штыках? И нам до скончания времен слать в Штаты гробы? Между прочим, совершенно не заметно, что увеличение зьемовского террора против своих же избирателей как-то уменьшает частоту и интенсивность диверсий Вьетконга против нас. Сукин сын Зьем больше всего озабочен, удержаться у власти — но какого черта мы должны оплачивать этот его счет своей кровью?

Мой персональный счет, сэр. Ведь мой контракт должен был завершиться месяц назад. Но "во время, когда Соединенные Штаты ведут войну", вы ж знаете этот параграф, сэр. И чтобы получить мои, кровно заработанные доллары, мне придется рисковать головой еще черт знает сколько времени. Пока Вьетконг не капитулирует — а он этого не сделает, пока ему с севера идет помощь оружием и людьми, и там под крылом "дяди Хо" у красных безопасный тыл. Так пусть наш Президент прикажет сбросить атомную бомбу на Ханой — по-настоящему, а не как французам грозил в Париже. Пусть хоть заполирует все эти проклятые джунгли до ровности автостоянки, пусть не останется ни одного живого вьетнамца, как у нас в Калифорнии пятьдесят лет назад умер последний местный индеец, доживавший в качестве учебного пособия в университете Сан-Франциско. Но только бы я вернулся наконец домой!

Проклятые коммунисты — стройте свой грабительский порядок у себя, но не лезьте к нам! Оставьте нам, людям "свободного мира" жить так, как нам хочется — без ваших "колхозов" и справедливости!

Лючия Смоленцева. Москва, 8 марта 1955.

В нашем "РИМе" (доме русско-итальянской моды) показ новой коллекции на весенне-летний сезон.

В Москве есть Дом Моделей на Кузнецком мосту. Так же как и в Ленинграде — Дом Моды. Они нам не конкуренты — у них другой принцип, иной подход, планово-советский. Там, как в конструкторских бюро, создаются модели, которые после утверждения комиссией Минлегпрома СССР (с учетом требований технологичности и экономики) будут массово выпускаться на швейных фабриках. Утвержденный проект вносится в План, который в Советском Союзе имеет силу закона — составленный на длительный срок (пятилетку, но обычно год, по истечении которого возможно внесение изменений). Что гарантирует количество, и точно в срок, ну а качество — случается, что как в фильме "Карнавальная ночь", версия в этой истории, как сцену украшали.

-Здесь на стене нарисовать — внизу зеленые елочки на белом снегу, над ними темно-синее небо, и золотом звезды и месяц.

-Так точно, тащ Огурцов. Внизу до этой черты белилами закрасим, а что выше, черной сажей. Других красок нет, и маляр Михалыч с похмелья лишь по прямой красить может. Но сделаем аккуратно и быстро!

Вот она — плановость, технологичность, экономия. Знаю, что этот принцип отлично работал в СССР в войну при изготовлении оружия — танков, пушек, самолетов. Хорош он и для чего-то вроде тарелок и табуретов, а также гаек и болтов. А применительно к одежде — для армейской униформы и сапог. Но если советские мужчины еще такое терпят (да и одеваться "по-военному" у молодежи считается шиком), то женщины категорически "устали от сапог и шинелей". И потому "РИМ" работает вовсе не с массовым пошивом, когда надо думать, как выгадать копейку себестоимости на каждом экземпляре. Мы тоже придумываем и показываем свои коллекции — а дальше, клиентки могут тотчас же заказать понравившуюся модель, по своей индивидуальной мерке. Или же, поскольку швейные машинки дома уже не редкость, приобрести выкройки — в виде альбома, где также напечатана методика, как расчертить на ватмане персонально под ваш размер, или уже сделанные под вас, или уже нанесенные на ткань, или все раскроено, вам только сшить (и соответственно, с различием в цене для каждого варианта), ну и конечно купить у нас материю, фурнитуру, а также все необходимые дополнения — шляпки, перчатки, сумочки, зонтики, белье (что-то привозим из Италии, но сейчас, на девятом году после открытия в Москве "дома итальянской моды", большую часть заказываем здесь, и обычно артелям, а не госпредприятиям). Что опять же, гораздо удобнее для публики, чем в Доме Моделей — где присутствовать на показе новых образцов конечно, престижно, но вот сразу получить понравившиеся лично вам, это проблема. Поскольку неизвестно, когда эти образцы попадут в производство (пройдя все инстанции) , и будут ли они там вообще.

Товарищи из Легпрома пытались даже жаловаться на нас Правительству — и были одернуты, с самых высот. Поскольку, как мне рассказала Анна, товарищ Пономаренко (а то и сам Сталин), рассматривая фотографию иной истории, французские манекенщицы "от Диора" на улице Москвы, изрек, "идеологическая диверсия". И что конечно, нельзя рассчитывать, что все советские женщины станут выглядеть, как эти мадмуазели (одетые явно напоказ), но вполне можно — чтобы для наших советских людей это не казалось чем-то необычным и заграничным. Ну и бесспорно, сыграли свою роль "особые отношения" девушек из "РИМа" с Конторой Пономаренко, и соображения советско-итальянской дружбы, и даже тот факт, что одеваться у нас стало "статусным" для жен и дочерей высокопоставленных товарищей, а также богемы.

Именно жен — мужчины, как я сказала, пока предпочитают носить "от Легпрома". Что ж, "лучшее украшение для любого синьора, это красивая и нарядная синьорита рядом". И "РИМ" готовит "космическую" мужскую коллекцию, которая будет показана осенью, когда "Туманность Андромеды" полностью выйдет хотя бы в журнальном варианте (а еще Пономаренко намекал, что Спутник в этом году полетит — но о том пока промолчу). Ну а "статусность" — что ж, люди нигде и никогда не будут абсолютно равными во всем. И наш РИМ достаточно демократичен — билеты на показы мод продаются свободно, цены на наши заказы вовсе не заоблачные, сшить у нас платье или пальто вполне может себе позволить супруга советского инженера, учителя, врача, а если самой шить по выкройкам, то обойдется даже чуть дешевле, чем покупать готовое "от Легпрома", при гораздо лучшем качестве. Интересно, что поскольку у нас изначально предполагалось направление "шей сама", с учетом, что в мастерстве обращения с машинкой на одного виртуоза несколько посредственностей — то отдавалось предпочтение моделям свободных, "летящих" форм (ну и мой личный вкус тоже — никогда не надену стесняющее движения) — а в результате накидки вместо пальто (их намного проще кроить и шить) стали "статусным" отличием тех, кто не обременяет себя тасканием сумок с продуктами (по крайней мере, я наблюдаю это на московских улицах). Впрочем, и плащи от дождя (в летней коллекции) часто в виде накидок с капюшонами, которые нередко надевают даже поверх пальто, весной и осенью (как заметил мой муж, "заняли нишу, что у нас прозрачные пластиковые дождевики"), ткани "болонья" еще нет, но тонкий шелк с пропиткой отчасти ее заменяет.

Я сидела за столом в президиуме (сбоку от сцены-подиума, чтобы зрителям не мешать) и смотрела на наших девушек, демонстрирующих наряды. За окном было мартовское серое небо, с тротуаров еще не сошел снег — а здесь господствовали яркие весенние цвета. Платья нашего "фирменного" фасона — тонкая талия, пышная юбка — то, что в иной истории звалось "стилем пятидесятых". А ведь даже по фильмам из будущего, какие я смотрела, там в этом стиле одевались далеко не все, было много и других фасонов, но отчего маркой эпохи в моде стало именно это? Оттого, что наша память так устроена, что сохраняет лучшее, а неприметная серость уносится в забвение — как замечено у Ефремова в "Лезвии бритвы" (за точность цитаты не ручаюсь, но суть передаю верно). И даже больше — часть нарядов представляемой сегодня коллекции имели сходство с теми, что носили когда-то наши прапрабабушки, на старинных портретах.

Летом прошлого года я снималась в кино. Фильм про "перестройку" на основе русской классики. По роману Тургенева "Накануне".Я смотрела обе экранизации иной истории, 1959 и 1985 года. Первая мне понравилась больше — лиричностью, музыкой, да и актриса на мой взгляд, больше в образ попала. То, что делаем мы здесь — не будет похоже ни на один из них, хотя возьмет их лучшие черты. Как это нам удалось — судить зрителю.

По словам товарищей с "Воронежа" вполне можно было перенести действие в год 1980й. Стахов, отец Елены — номенклатура среднего звена. Шубин и Берсенев — интеллегенты, ищущие ответы на вечные российские вопросы "что делать" и "кто виноват". Курнатовский — пробивной и перспективный второй секретарь, скоро станет первым. Зоя, обычная советская студентка, "замуж хочу, чтоб семья, дети и дом полная чаша". Инсаров, это революционер-барбудос из какой-нибудь борящейся за свободу страны, приехал в СССР учиться. Ну а Елена, это дочка высокопоставленного товарища, кто не омещанилась, а искренне тяготится скукой застоя и ищет высшую цель жизни.

И наверное бы, вышел неплохой фильм? Однако, как заметил Пономаренко, у нас пока не застой, и дай бог чтоб его не было. К тому же я мечтала сыграть именно классическую героиню. Так что у нас время действия, в соответствии с автором, 1853 год. Последнее мирное лето — Россия еще овеяна тенью победы над Наполеоном, почивая на лаврах иного застоя (и ведь интервал такой же, чуть меньше сорока лет). Вот-вот начнется гроза — в итоге, проигранная война, и перемены в обществе, свобода капитализма вместо "командно-административной системы" Николая Первого — а пока, люди рассуждают о смысле бытия, никуда не спеша, им кажется, что все будет длиться вечно. Дворянские гнезда, вишневые сады — последние годы мирного застоя, "засыпает синий Зурбаган, а за горизонтом ураган" (образ восьмидесятых из того СССР).

Отец Елены, бывший боевой офицер, герой войны 1812 года, в молодости — как поручик Ржевский из "Гусарской баллады" (здесь еще не снят, но собираются). Выйдя в отставку, в душе остается тем же рубакой-гусаром, "там было настоящее, а тут, просто существование". Потому пьянки, карты, любовница-немка — к чему стремиться и о чем жалеть? Но именно послушав то, что осталось в его мечтах, он в конце отпускает дочь с Инсаровым — не свою слабость показав, а увидев, что она нашла в жизни настоящее, чего сам он уже не увидит никогда.

Шубин, Берсенев — прожигатели жизни? Но зачем тогда первому наука, а второму, ваяние? Они тоже ищут (может, и не осознавая), как сделать то, что оценю не один я, за что меня будут любить. Путь хорош — но требует воли, самоотречения (чего например, у Шубина нет — раз он образование бросил). И лично творцу подходит — а той, кто стала бы ему не просто женой, а близкой по духу, по цели?

Курнатовский — изображен типичным американцем, "нравственно то, что успешно" и успех это и есть высшая Цель, к которому можно и должно идти по трупам, по головам. Мне показалось, что у Тургенева он скорее "немцем" показан, для которого орднунг это высшая добродетель, а "я следую порядку", это костыль во всех моральных обстоятельствах. Но утвердили так, на злобу дня.

Мать Елены — видит свою Цель в служении семье. Как сейчас офицерские жены, быть крепким тылом. Ради этого прощает мужу измены, и обеспечивает порядок в доме, не покладая рук. За собой следит, поскольку так принято, не может жена дворянина Стахова выглядеть замарашкой — но страсти к нарядам у нее нет.

Зоя — тип тот же. Но поскольку еще не замужем и молодая, весьма заботится о внешнем — платья, украшения. Искренне считает своей ближайшей целью — удачно выйти замуж, то есть за богатого, в чинах, а если при этом еще и не старик и не грубиян, то это предел желаний. Но даже в ней мелькает что-то, хотя бы в виде отрицания — "зачем задумываться, живем только один раз". То есть хотя бы понимает, что у кого-то высшая цель — есть?

Увар Иванович, дальний родственник героини — в романе показан совершенно второстепенным персонажем, у нас же он не выписал откуда-то, а пытается изобрести еще невиданный музыкальный инструмент "контрбомбардон", облагодетельствовать человечество. Это стало для него навязчивой идеей — из которой ничего не выходит, так как нет ни образования, ни опыта, ничего кроме желания. Но все же заслуживает уважения, раз человек старается, вместо того чтобы пребывать в лени.

Инсаров — как Че Гевара (знаю, кто это, читала) в декорациях девятнадцатого века. Человек, для которого нет никакой жизни, пока его родина страдает под чужеземной пятой. Образ вовсе не плакатный — вот я представила, в самом деле, как можно жить, строить свой дом, любить свою семью, когда по улице ходят чужие солдаты, которые могут убить тебя, твою жену, твоих детей, сжечь твой дом, уничтожить все ,что тебе дорого? И в фильме мы добавили — когда Инсаров рассказывает Елене, то на экране горящая деревня, хохочущие башибузуки рубят женщин и детей, а толстый паша смотрит на это, изрекая "славянские рабы".

-Вы, русские, не понимаете своего счастья. Жить в сильной стране, где никакой иноземец не посмеет обращаться с вами неподобающе. Не как у нас — когда любой самый уважаемый болгарин, встретив турка, обязан кланяться ему в пояс — иначе будет тут же избит "за непочтение".

Ну а Елена — истинно "тургеневская барышня". Вот не пойму, отчего стало синонимом "кисейных"? Если у меня при прочтении возникает образ большевистских комиссарш, которым лишь родиться преждевременно не повезло. Марианна из "Нови" так и смотрится — в кожанке, красной косынке, с маузером на боку. Ну а мне интересен был процесс, как такими становились? И про любовь, конечно — которая, как в песне, "отважно сквозь бури с тобой пройдет". Вечная же тема — и никогда не исчезнет. Тем более (и этим роман Тургенева выгодно отличается) тут высокое чувство не возникает непонятно откуда, как во всяких там "дамских" романах, "она только увидела его, и у нее ноги подкосились, а сердце забилось в груди" — нет, здесь Елена сначала к Идее потянулась, которую Инсаров нес, "освободить свою Родину — эти слова даже выговорить страшно, как они велики", и лишь после поняла, что любит человека. Ну а дальше уже не остановить, ничто другое не имеет цены в сравнении с Целью ради которой следует жить.

-Так ты пойдешь за мной всюду?

-Всюду, хоть на край земли. Где ты будешь, там и я буду.

Интересно, а если бы Инсаров ради любви предал бы свою Идею? Решил, что хватит с него, осел бы в России, пошел бы служить или торговать, добился бы чина и достатка? Продолжила бы Елена так же его любить? Или потеряла бы к нему интерес — и что тогда, вернулась бы в отчий дом, сломалась, вышла за кого-то вроде Курнатовского? Или пошла бы во все тяжкие, стала бы революционеркой, ходила бы в народ, а затем бросала бомбы в царя? Не знаю.

Тут я подумала, какой счастье, что я родилась в подходящее время! И мне не надо выбирать между Идеей и семьей. У меня есть Цель — но также и любимый и любящий муж, дом, дети, красивые платья. Поскольку мы, не гонимые подпольщики, а граждане великого и победного СССР. Где, я надеюсь, не будет ни застоя, ни перестройки.

Кстати, платья у наших героинь были великолепные. Похожие на "Унесенных ветром", тем более что эпоха (и моды) близки. И для каждого эпизода — свой наряд (заодно и реклама РИМу — "русско-итальянской моде"). По секрету скажу, что сходство с девятнадцатым веком было лишь внешнее — начиная с того, что ткань была самая легкая, чтобы нам такую тяжесть (почти два метра в диаметре по подолу) не таскать. И под платьями у нас было все современное — белье, что сто лет назад носили, это какой-то ужас, орудие пытки: корсеты, в которых было ни согнуться, ни вдохнуть, лишь в обморок падать, чулки, перетягивающие ногу как медицинским жгутом — не надо нам такой "достоверности"! Из той эпохи была лишь одна хлопковая юбка под платьем, к которой обручи пришиты (собственно кринолин) из очень тонкой проволоки — я могла в этом наряде даже бегать без стеснения, лишь у кустов надо следить, чтобы не цеплялся подол. Вряд ли в реальной жизни у небогатой московской дворянки (а тем более, у ее компаньонки) могло быть столько роскошных платьев, на каждый выход свое (подобно тому, как в столице, на придворный бал) — да и как бы трепать такую красоту по грязи, по навозу, по колючкам? Точно так же, и верхней одеждой у женщин из "общества" тогда полагались не пальто, а накидки (удобнее надеть на кринолин), однако для прогулки они шились из тонкой шерсти, или даже сукна, как шинель, застегивались на пуговицы спереди и часто имели пелерину на плечи — а наши героини одеты в развевающиеся плащи из яркой шуршащей тафты, единственная застежка у горла, никаких пуговиц нет, как и прорезей для рук, полы разлетаются свободно, зато капюшон огромный, чтобы поверх широкой шляпы натянуть; такое надевали исключительно с бальным или вечерним нарядом, отправляясь в театр, на бал, на прием, от кареты до подъезда пройти, никто бы не выбрал это для прогулки на природе. Но у нас много сцен на открытом воздухе, и героинь в шинелях показывать, да ни за что и никогда — и чем мы хуже Маргарет Митчелл, пусть в памяти история останется яркой а не серой! Нравственно ли показывать такую роскошь, с классово-коммунистической точки зрения? Да — если рассматривать ее как долг, который надо отдать обществу, народу, стране. Именно так я ответила одному товарищу, выразившему свое мнение. Наверное, и настоящие революционеры, которые в подавляющем большинстве не были ни крестьянами от сохи, ни пролетариями от станка, думали так же. Потому что лишь образованный человек может задумываться о высокодуховном и глобальном. В фильме есть эпизод, как Елена с Инсаровым идут по деревенской улице, и попавшиеся навстречу крестьяне кланяются, снимая шапки. Я спрашиваю кого-то, доволен ли он — и слышу ответ:

-День прошел, и ладно, все живы, сыты и веселы, что еще рабу божьему надо? Спасибо вам, добрая барышня, за заботу.

Инсаров после замечает, что эти крестьяне живут в счастье, по сравнению с его соотечественниками. Потому что над ними нет иноземцев, кто могут безнаказанно ограбить, унизить, и даже убить — "как тот проклятый паша обесчестил и убил мою мать". И что в его жизни теперь нет иной цели, кроме освобождения своей страны. Тогда я и произношу — "освободить свою Родину, это даже выговорить страшно, настолько эти слова велики".

Кто играл роли? Стахова-старшего — Борис Ливанов, тот же, кто в фильме 1959 года, заслуженный мэтр, имеющий в своем багаже несколько десятков сыгранных ролей, здраво решили, что там справился, сыграет и здесь, с учетом вышесказанных изменений. Берсенева сыграл Георгий Вицин — вполне драматический актер, к которому еще не прилипла маска гайдаевского персонажа. И на мой взгляд, у него получилось гораздо лучше, чем у того, кто был в иной истории — интеллегент, страстно желающий осчастливить человечество открытием, и не его вина, что выбранный им предмет, древнегерманское право, уж очень для узкого круга — человек, такой трогательный в своем старании, и жаждущий, чтобы его оценили. Могла ли моя героиня полюбить его — нет, потому что любовь из жалости будет унизительной. Ему бы найти такую, как Зоя, но чуть менее нацеленную на богатство, "чтобы муж был в чинах и с деньгами" — и способную если не понять, то хотя бы восхищаться научным занятием мужа, чтобы стать ему женой и домохозяйкой. А я на такое не способна — мне нужна собственная мечта, которой я могла бы служить.

На роль Шубина позвали молодого Олега Табакова (игравшего в фильме 1959 года). Что вызывало сомнения — если Вицин, будучи старше, уже имел за плечами работы в кино, то Табаков всего лишь год отучился в школе-студии МХАТ (правда, считался одним из лучших студентов). Решили попробовать, что выйдет — в общем, остались довольны. Хотя получилось — на мой взгляд, ординарно.

Зою в том фильме играла эстонка Эва Киви — которой сейчас всего шестнадцать лет. Так же не подходил какой-то болгарин в роли Инсарова — хотя бы потому, что в этой истории фильм был не советско-болгарским, а советско-итальянским. Режиссером в той истории был Владимир Петров, мастер экранизации русской классики — однако же сейчас требовалось нечто большее, мы хотели, чтобы зритель увидел жизнь и проблемы не только прошлого века. И у нас этот фильм стал режиссерским дебютом великого Марио Бавы (до того известного как гениальный оператор и мастер "спецэффектов", если можно так назвать, он виртуозно умел играть со светом и ракурсом). Ну а Зоя... вот не ожидала, что эта роль, вовсе не первого плана, заинтересует саму Софи Ладзаро (уже не Шиколоне, но еще не Лорен). Мы были знакомы с моего приезда в Рим летом прошлого года. И юмор в том, что я знаю, кем она станет, а сама она, еще нет — и оттого, смотрит на меня с таким же восторгом, как я на Анну Лазареву. Узнав, что синьор Бава собирается в Москву, чтобы работать с "самой Смоленцевой", Софи развила такую же бурную деятельность, как я десять лет назад, когда в итоге сам Папа Римский просил товарища Сталина разрешить мне за моего рыцаря выйти замуж. И добилась своего.

-Софи, но ведь эта роль вовсе не героическая. И даже, не слишком положительная.

-Не бывает плохих ролей — есть плохие актеры!

И ведь получилось! Я немного боялась, что она будет затенять меня — но вышло как раз в меру. Зоя в ее исполнении смотрелась — как я, но лишенная поиска высшей цели, ради здравого смысла и вечного инстинкта женщины — муж, дом, дети. Хотя в остальном на немку (кем Зоя была по книге) она совершенно не похожа, скорее на француженку, если не на итальянку. Но фильм от того лишь выиграл!

Мне было интересно в этом фильме примерить на себя историю любви героев. По иронии судьбы, у меня с моим рыцарем случилось как раз "в один момент", в тот день в Риме в феврале сорок четвертого, когда мой герой у меня на глазах убил двух немцев, и я решила, что другого мужа мне не надо. Но там была война, случай особый, а как в мирное время? Выслушав меня, Софи ответила:

-Вы к одному стремились, у вас цели совпали, вы вместе пошли, поддерживая друг друга. Ну а моя героиня, наоборот — я вижу ее совсем не дурой, не без таланта, с характером, однако же, готова на горло себе наступить, став тенью мужа, поскольку для нее это статус, и "так принято". Хотя ей это не совсем нравится — но выхода не видит. У тебя роль героическая, у меня трагическая. Потому и хочу такую сыграть — чтобы разницу показать с современным, когда женщина, это тоже личность, человек!

Верно — Зоя в ее исполнении вовсе не пустышка: поет, музицирует, танцует, поддерживает беседу — такая гетера девятнадцатого века. Но в то же время присматривается к окружающим мужчинам, выбирая, тот или не тот. Перед которым она склонится, "мой господин, мой повелитель" — а дальше, три немецкие "К" на всю оставшуюся жизнь.

Ну а я — мятущаяся бездарность. Была бы как Софья Ковалевская или Мария Кюри, ответила бы Берсеневу, была бы художницей или поэтессой, стала бы счастлива с Шубиным — но талантов бог не дал. И остается лишь желание чего-то такого, необычного и великого — как у домашней курицы тоска при виде стаи перелетных птиц. Хотя, нет — была бы такой, после в Болгарию не поехала, ладно с любимым мужем, но уже после его смерти? Захотелось великого дела, вот и получила его сполна — ведь то восстание было турками подавлено и все погибли. Вот уж про кого надо было "унесенных ураганом" писать — ну что та Скарлетт сделала, участвуя собственно в событиях, в отличие от моей героини? Хотя и Елена, что успела сделать до того, как попала в лапы к янычарам — необученная совершенно, не знающая и малой доли того, чему меня Юрий научил? Даже в эпизоде, где Инсаров немца-хулигана в пруд бросает — я актера обучала этому приему, "сечение руки вниз", вот так захват, поворот кисти на болевой и тянуть, тут даже если противник в центнер весом и два метра роста, он сам наклонится, чтобы не так больно, сам вложит массу своего тела в инерцию движения, а ноги за корпусом не успевают, и вот, эффектный кувырок в воздухе и приземление на спину — и заметьте, я это сделала одной рукой, при правильной технике и сила не нужна. Откуда бы болгарин такие приемы мог знать — ну, в немногим более позднее время в Москве жил писатель Гиляровский, который похожему обучился у отставного матроса по прозвищу Китаев, по каким шаолиням того носило, неизвестно, однако история реальная. Так и Инсаров — мало ли с кем мог встретиться в жизни? И если он туркам не попался, не был ими казнен — то каким-то боевыми умениями обладать был обязан. И меня мой муж обучал "на уровне бойца Осназ — если тебе придется за свою жизнь сражаться", я с его ребятами и по лесу бегала, и полигон проходила, с парашютом прыгала, с аквалангом ныряла, умею стрелять из всех видов русского пехотного оружия, водить машину и мотоцикл — в девятнадцатый век попав, я быстро научилась бы и на лошади ездить, и шпагой махать (да ведь и случалось мне, на съемках "Фанфана"), так что выжить бы смогла в восставшей Болгарии 1854 года. А вот Елена — вряд ли, ну какие у нее полезные умения есть? Что "по-сербски и по-болгарски выучилась", а дальше? За ранеными ухаживать — а ты медицине обучена, хотя бы азам? В бою же ты вообще, ноль. Анна мне рассказывала, как их в сорок первом к немцам в тыл забрасывали, в партизанский отряд — после двух месяцев Школы, и у нее до того Осоавиахим был, где она из боевой винтовки стреляла и даже с парашютом прыгнула в первый раз. А моя героиня вообще в руках оружия не держала никогда — и потому, для нее "в Болгарию" было, как шаг в пропасть, на верную смерть. Но "что мне делать в России?".

Однако, в самом начале я о том не задумывалась. Когда мне Инсарова представили, и я расспрашивала его про его страну. И "птица в клетке", что билась в моей душе, не находя выхода, почуяла простор, я расспрашивала его о Болгарии, о короле Хруме (или Кроме) жившем в древние времена, о болгарском языке.. вот интересно, сумела бы я так увлечься им, будь он не братом славянином, а например, эфиопом? Наверное, да — ведь будут же через полвека петь русские добровольцы "Трансваль, Трансваль, страна моя". Хотя там они не за свободу негров воевали. Вот не знаю!

Ну а после, когда я поняла, что влюбилась... в кого или во что? В человека, в Идею, в свою надежду выбраться из этой скуки? Мадонна, наверное я слишком здравомысляща для этой роли — вот могла бы я так, за любимым человеком, перечеркнув решительно все свое? Объяснение в часовне — отказаться от Родины, от родителей, ввергнуть себя в нищету. Ведь мне тогда, десять лет назад, было намного легче решиться — когда я перед самим Его Святейшеством Папой предстала, чтобы он помог мне за моего рыцаря, замуж! Советский Союз был великой и победной державой — и было очевидно, что там такой герой, как Юрий (кто самого Гитлера ловил) бедствовать не может, равно как и никто не потребует от меня, даже приняв советское гражданство, отречься от Италии и своих родных в Риме. Ну а Елена — это как бы мне тогда пришлось ехать не в Россию, а в Африку, выйти за какого-нибудь вождя угнетенного ливийского народа, и всю оставшуюся жизнь бегать за ним по пустыне, и верблюдам хвосты крутить! И если она все-таки сделала такой выбор... впрочем, а понимала ли она в тот момент то, что вижу сейчас я?

Будем считать, что понимала — о героине надо думать лучшее. То есть, она решилась на то, что не осмелилась бы я? И как мне тогда сыграть — чтобы зрители поверили? Тут мне с режиссурой повезло: синьор Марио Бава гений, он поразительно умеет работать с ракурсом, освещением, тенями, музыкой! Увидев себя на экране, я была потрясена, как он сумел передать то, о чем я только мечтала! Платой за это послужило огромное число дублей, где мэтр искал самое лучшее решение. Очень скоро я вспоминала "Высоту", где снимались мы с Анной — с облегчением. Но результат того стоил!

Юрий, когда я рассказала ему, что в фильме кадры настоящей бури с грозой (в эпизоде, где я встречаюсь с Инсаровым в часовне) даже возмутился, "как этот синьор мог тебя опасности подвергать — а если бы молния, или дерево упало". Я в ответ рассмеялась и сказала, что меня там не было. Метод режиссуры — показать размах, масштаб событий: сначала изобразить самый общий, величественный план, а затем перевести фокус на то, что видится малой частью этого целого. Стена грозовых туч, уходящая на огромную высоту, надвигается на солнце, молнии сверкают — это на экране выглядит страшно, да еще синьор Бава на объектив светофильтры ставил, чтобы тучи казались особенно темными и жуткими, и контраст, игра теней — ну это все тонкости операторской работы. Но это снимали отдельно, у метеорологов заранее узнавали, где и когда такое застать. А в фильме после этих кадров, мирный пейзаж, сначала как бы издали, затем приближается — дом, где моя героиня живет с семьей (настоящая старая усадьба под Москвой, мне сказали, памятник архитектуры), и возле нее я стою, вместе с Зоей, мы в небо смотрим, словно эту грозу увидели, собираемся скорее бежать, укрыться в доме — но тут я бой часов слышу, и понимаю, что Инсаров не придет. Тогда я останавливаюсь, наши лица крупным планом, под тревожную музыку — эти десять секунд на экране синьор Бава велел раз двадцать переснять! — чтобы решиться бежать к любимому человеку, несмотря на надвигающуюся бурю, первый порыв которой уже треплет кусты на заднем плане и заставляет нас с Зоей схватиться за шляпы. У нас на головах были не чепчики с лентами ("кибитки", как их называли тогда), какие носили дамы в то время, а широкополые соломенные шляпки, подобные тем, что я видела в другом фильме из будущего про "иветту, жанетту, жоржетту" — взятые из современной коллекции "РИМа", предлагаемой советским женщинам на текущий летний сезон, их лишь "стилизовали" под девятнадцатый век, добавив вуаль, искусственные шелковые цветы и ленты подлиннее. Оказалось лишь, что если туго завязывать ленты под подбородком, поля некрасиво гнутся и вдобавок сильно ограничивают обзор, как шоры у лошадей — ну а если завязать чисто символично, поля не сгибая, то шляпу легко сносит с головы ветром. Даже в фильме это можно увидеть (у девушек из массовки на заднем плане в уличной сцене), и на прогулке в парке Зоя не сигарочницу Шубина кидает в кусты, как в книге, а заставляет его за своей шляпкой бегать (ну совсем как будущий великий писатель Джанни Родари в Риме, за моей). Кстати, "исторические" фильмы из будущего в этом отношении часто еще более недостоверны — если героиня там показана с непокрытой головой на улице или на природе, в реальности это в то время считалось крайне неприличным, так лишь продажные женщины ходили. И я заметила, в советских фильмах частый эпизод, как у героини ветер шляпу срывает — даже Анне о том сказала, и услышала ответ:

-До войны еще, была у меня подружка, Октябрина, в одном дворе росли. Так мать у нее, истинно советского воспитания, категорически предостерегала нас, шестнадцатилетних, чтоб не общались с некоей особой из соседнего подъезда, потому что "она легкомысленная — в шляпке". Мы летом в соломенных бегали или в панамках, но это было "не в счет", а у нее фетровая, на осень и зиму, считалась "буржуазным излишеством". И сейчас в психологии что-то еще осталось — если не у самих режиссеров, так у публики, которой эти мастера стараются угодить. Оттого, сорванная ветром шляпка — это понятный всем символ столкновения изнеженной городской барышни с грубой реальностью, превратившийся в киноштамп.

Верно — вот только вспоминаю, что началось это в кино как раз тогда, когда советские женщины все чаще стали выглядеть как Аня Лазарева, а не как "товарищ Брекс" (тоже персонаж, знакомый нам по Киеву). Самым первым помню "Поездку к морю", как молодая пара на собственной "победе" на юг едет (сорок девятый год, когда в Москве только что бензин стал в свободной продаже), и сцена на шоссе с пробитым колесом, как жена мужу помочь пытается неумело, и сначала шляпу упускает, затем колесо под уклон, бежит ловить, под смех проезжающих, и колхозный шофер Вася, свою полуторку остановив, помогает героям колесо заменить. А последним, всего три месяца назад я смотрела "Рай в шалаше", где героиня после института не хочет с дипломом медика по распределению ехать, и срочно выходит замуж за того, про кого говорят, его в Москве оставят — а он, комсомолец-энтузиаст, сам просит направить его на целину, и дальше "развод немедленно! — а я не дам вам развода!"; в финале молодая жена все-таки перевоспитывается и уже ему отвечает на слова "теперь мы можем развестись" — "а я не дам тебе развода", объяснение после того, как героиня отправилась в соседнюю бригаду к больному по вызову пешком ("машина сломалась"), с докторским саквояжем в руке, и в туфельках, крепдешиновом платье и соломенной шляпке (разве медработницы в таком виде на целине ходили?), а возвращаясь так же ("ничего, добегу, тут пара километров всего") попала в пыльную бурю; тут муж, узнав о том по телефону, на "козлике" мчится по полю героиню искать, и когда находит, те самые слова и конец фильма, на фоне хлебных полей и бушующей стихии. Ну а мне нечто похожее — на этой съемочной площадке пришлось испытать!

Ох и измучил нас синьор Бава, в этом коротком эпизоде, где Зоя-Софи пытается меня удержать — снимая наши лица и вместе и по отдельности, крупным планом, на фоне треплющихся деревьев, наверное, дублей тридцать! Софи пытается меня отговорить — а затем, свой зонтик мне отдает, чтобы я не промокла (зонтики в фильме у нас тоже были современные, не крохотные кружевные "парасольки", как подлинно по эпохе, а нормальные "трости" с большими яркими куполами, лишь обшитые кружевом по краю, чтоб стилизовать под прошлый век). Снова в кадре ее лицо крупно, затем камера отъезжает, и показывает ее в полный рост, как она на ветру стоит и рукой мне машет.

-Я сыграть хотела — что сама бы так никогда не поступила, но тебе, завидую. И желаю, чтоб у тебя получилось.

Продолжение эпизода снимали в другом месте и на следующий день. Поле, лес, речка, часовня (тоже, настоящий храм нашли). Погода была отличная — по сюжету, как затишье перед бурей — и сначала я просто через поле спешу по дороге, под зонтиком, такая нарядная, как Скарлетт из того фильма (кстати, вот не нахожу, что героиня Вивьен Ли красивее меня и лучше одета!). Тоже сняли это с разных ракурсов, несколько раз. А затем, когда я ничего не подозреваю, синьор Бава командует, и вентиляторы внезапно обдают меня не легким дуновением, как в эпизоде с Софи, а совершенно бешеным вихрем! Я понимаю, что надо непогоду изобразить, и лучше ветер, чем дождь из пожарного шланга (и мне, мокрое платье менять перед каждым дублем). Но вы можете представить, как это, в кринолине и в ураган? Я сильная, тренированная — но вешу всего сорок девять килограммов, а на мне юбка как парашют (уже как воздушный шар!), и еще накидка, шляпка, зонтик в руках!

-Символичные кадры, синьора! Барышня, привыкшая к светской жизни — и по своей воле попадает в бурю, беспощадную к ней, как революция. Сама стихия показывает ей, что ее ждет дальше. И как бы спрашивает — не испугаешься, не вернешься домой?

Синьор Бава видит одно — символ, режиссура. А я отчаянно пыталась на себе платье удержать! Вот не понимаю, как в Америке, во времена Скарлетт, дамы в кринолинах ходили — если там такие ураганы бывают, что уносят даже дома? Попалась мне после книга Наливкина про "ураганы, бури, смерчи", и там не единожды упомянуто что при американских торнадо "с женщин срывало одежду". Знаю, что торнадо (если в него попасть, а не вблизи он пройдет, как в тех случаях) гораздо страшнее урагана — там бы я сорванным платьем не отделалась, меня саму бы унесло. И что по книге, героиня Маргарет Митчелл жила в Джорджии, а не в долине Миссисипи, где "аллея торнадо". Но мне было совершенно не до этих деталей, когда кринолин вывернуло у меня над головой, и платье стало рвать с меня прочь с такой силой, что я не сомневалась, сейчас буду бесстыдно раздета, останусь в одной нижней сорочке и чулках перед всем коллективом, и эта порнография на кинопленку попадет! К счастью, ветер прекратился — но если бы хоть чуть подольше...

Уж как я после набросилась на синьора Баву! А он оправдывается — это были просто гениальные кадры, вы сами увидите, и конечно, в фильм, только с вашего одобрения. Надеюсь, дублей этого не предусмотрено?

-Нет, синьора Лючия, дальше все строго по сценарию, который вы читали.

Свое слово он сдержал — это в фильм вошло с тем же приемом, что в "Высоте": я в кадре лишь по пояс там, где у меня юбка над головой! Дальше уже с дублями снимали, как я пытаюсь против ветра идти — зонтиков для этой сцены было заготовлено с десяток одинаковых, поначалу мне было жаль хорошую вещь, и я, когда зонтик начинало рвать из рук, позволяла ему улететь, после помреж бегал за ним в поле. Синьор Бава сердился и требовал мне не сдаваться так легко, показать борьбу. Но купол зонта так гнуло и ломало, что я боялась, вдруг спицей по лицу попадет — и потому, не наклоняла зонтик против ветра, а пыталась удержать прямо над головой, его моментально выворачивало наизнанку, а затем разламывало и разрывало в клочья. Однако Баве показались "символичными" кадры, где растерзанный зонтик треплет как знамя (забыла сказать, что он был алого цвета), а я едва его удерживаю, эта сцена в фильм и вошла.

-Вы изо всех сил стараетесь продолжить свой путь, синьора Лючия, но ураган вас не пускает. Вы не страшитесь, но просто физически не можете дальше идти!

Конечно — "если героиня решилась бежать к любимому, то она вряд ли испугалась бы, промокнуть под дождем, как в книге". Вот только, когда надо было снова снять меня во весь рост, как я дальше по дороге против ветра пытаюсь идти, мое платье улетало выше головы, как тогда! Синьор Бава и тут нашел решение — указав мне встать возле березы, обняв ее двумя руками и нагнувшись вперед, после чего снова включили ветер, дули только на нижнюю часть ствола, за которую я держалась, так что не было никакой опасности, что дерево упадет — кадры бушующего леса снимали в другое время и в другой день. Но когда все смонтировали — даже мне смотреть было страшно! А тогда я чувствовала себя, как в аэротрубе, даже дыхание перехватывало, так в лицо дуло, я пыталась в плащ завернуться и капюшон на голову натянуть. Но по сценарию, с меня должно эффектно шляпу сорвать — еще один "символ", ведь как я уже упомянула, в то время приличная женщина (или же в данном случае, совершающая одобряемые обществом поступки) никак не должна быть "простоволосой". Помощник режиссера стоял наготове, вне поля зрения камеры, готовый поймать мой головной убор — а вышло уже в третьем дубле, что вслед за шляпой, с меня и плащ сорвало (единственная застежка у горла не выдержала), пришлось помрежу и его ловить тоже. После чего синьор Бава, найдя это "эффектным", в последующих дублях велел мне плащ не застегивать, а лишь удерживать рукой, и не приказывал "стоп" до тех пор, пока плащ с меня не срывало, ветер был такой, что с силой вырывал ткань из-под моей ладони, я удержать никак не могла. Однако же, в следующей сцене, когда я к часовне бегу, то плащ снова развевается у меня на плечах. Хотя мне легче было бы без него — так надувается, парусит и меня с головой запутывает, тем более если по сюжету он улетел (и, забегая вперед, в фильм именно так вошло).

-Синьора Лючия, тогда мне придется приказать облить вас водой. Иначе как в эпизоде объяснения с Инсаровым на вас будет абсолютно сухое платье?

Спасибо, не надо! По сценарию, на экране снова черные страшные тучи, гром гремит, молнии сверкают, и дождь струями. Перед объективом качали пожарным насосом, на меня ни одной капли не попало. Я у дерева оглядываюсь назад, замечаю часовню, бегу туда, будто бы "под ливнем". Тогда ветер должен мне в спину дуть, а не в лицо! О мадонна, я с мужем кросс бегала на физподготовке (по словам Юрия, "баловство — всего десять километров и без груза"), в Академии у нас была стандартная разминка, "бег пять километров не дольше чем за двадцать минут" — но и то и другое для меня было намного легче, чем это издевательство, бежать против ветра, имея на себе столько парусов, платье и плащ на мне раздувает жестоко, я отчаянно пытаюсь "рифы брать" (как Юрий пошутил при просмотре эпизода), и все это великолепие прошлого века развеваясь, запутывает меня с головой. Причем бегать так мне надо не один раз, а пока все дубли не будут отсняты!

-Это снова "символ", синьора Лючия. Стихия будто не пускает вас войти в храм, треплет ваши одежды, и готова унести плащ, которым вы укрылись, единственную вашу защиту от дождя. А вы боретесь, и наконец достигаете цели. И прошу, постарайтесь в этот раз плащ не упустить — иначе в следующем эпизоде вам придется сниматься, вымокшей насквозь.

Я плащ застегнула — и все равно боялась, что его сорвет. Наконец закончили — и к моему облегчению, синьор Бава не стал меня из шланга окатывать. Лишь велел в сцене в часовне мне плащ с плеч сбросить на локти, как шаль — чтобы не было видно, что он не мокрый. Если уж заботиться об истинности, то почему, когда я спешу по дороге через бескрайнее поле, никакого леса не видно, и вдруг как-то оказываюсь среди берез и возле речки?

-Так наилучшим образом соответствует духу картины. Или вы, синьора Лючия, желаете, чтобы я переснял все на другом плэнере?

Не надо! Надеюсь, зрители все неточности простят, если и заметят. Тем более что на экране и в самом деле вышло очень красиво и эффектно — русские пейзажи, буйство природы, и на фоне всего этого я бегу, такая красивая и нарядная, во всем летящем, развеваясь с головы до ног, под удачно подобранную музыку. Синьор Бава назвал этот образ "полетом птицы сквозь грозу". Ну а циник Валя Кунцевич сравнил с другим фильмом, знаменитым в СССР.

-Как Чапай через реку. Когда зрители после в другой кинотеар шли, думая "а вдруг там он доплывет". Все-все, не надо меня бить — я лишь сказать хотел, что смотришь на тебя с чувством, добежишь ты или тебя бурей унесет.

И совершенно за кадром, чего мне этот эпизод стоил. Впрочем, "Инсарову" я еще больше не позавидую — поскольку его обливали водой по-настоящему. Синьор Бава воистину гений — я прочла, что в иное время он сумел изобразить Марафонскую битву, имея малое число статистов — но так сняв множество крупных планов, что создавалось впечатление сражения многотысячного войска. Так и тут — то, что на экране выглядит всемирным потопом, на самом деле создавалось с помощью все тех же вентиляторов и пожарной машины (ну и конечно, воды из упомянутой мной реки). Но бедному Инсарову надо было пройти через это до той минуты, когда я его увидела и позвала. Наше объяснение поначалу не удавалось — оказавшись лицом к лицу с этим малознакомым мне человеком (артистом, а не героем), я не испытывала к нему никаких чувств (тем более, таких, чтобы бросить дом, родных, отечество), а еще он после ливня имел крайне непрезентабельный вид, и когда должен был меня обнять, я непроизвольно отстранялась, чтобы свое нарядное платье не замочить и не испачкать, эпизод выходил просто ужасно. Синьор Бава, увидев это, не стал меня бранить. Теперь я понимаю, что он решил — стоит потратить еще один съемочный день, чтобы снять отличную сцену.

Назавтра мы приехали на то же самое место. Меня снова трепало ветром, я сердилась, что вся киногруппа видела мое белье (не надевать же купальник под платье девятнадцатого века). К моему облегчению, в этот раз "ветреные" сцены завершили быстро и перешли к часовне. Вот я молюсь перед иконами, никакой старушки-странницы в сценарии не было, в отличие от книги, ее слова про "хорошего человека" мне Зоя говорит, зонтик отдавая. Вот я вижу мокрую фигуру под дождем, зову и машу рукой, Инсаров подходит ко мне... и тут у меня подкашиваются ноги, это не артист, а мой Юрий, как синьор Бава его уговорил?

Он взял мою руку в свою, и я с беспокойством подумала, он промок и замерз из-за меня? Я произносила свой текст, камера снимала мое лицо, и Юрия со спины — и я представляла, что за этим человеком пошла бы по своей воле даже сквозь все круги ада! И когда он обнял меня, я мечтала лишь об одном — о том, о чем деликатно умолчал Тургенев, следуя канонам своего века. Из описания того, как моя героиня после возвращается домой, и "улыбка не хотела сойти с ее губ, глаза смыкались и, полузакрытые, тоже улыбались, она едва переступала от усталости, и ей была приятна эта усталость: да и все ей было приятно" — я безошибочно узнала свои чувства после того, как между мной и Юрием это случилось в самый первый раз... однако дальше промолчу! Ведь боже мой, часовня конечно не собор, но все равно, храм — и неужели тут, на полу, плашмя? Знаю, что в тургеневские времена "нигилизм" был очень популярен, да и сам Тургенев в другом романе Базарова изобразил — человеком, для которого буквально нет ничего святого! И что те революционеры церковного таинства брака не признавали, да еще этим гордились — "нас венчали не в церкви, не в венцах не с свечами". Но я так не могу — и пусть то, что Тургенев намекнул, за кадром останется, я после у отца Серхио (который так и остается все эти годы послом Святого Престола в Москве, а еще, исполняет функцию моего духовника) попрошу грех мой отпустить. Ибо, хотя против этого я ничего не имею — поскольку не английская ханжа! — но остаюсь в убеждении, в храме, нельзя!

И эти мысли у меня на лице отразились. Которые синьор Бава (и не только он) истолковал, как "гениальное попадание в образ" — героиня осознает, что идет против общепринятой морали, и ей это страшно, но она любит и не может устоять, не чувствует за собой подлинной вины. Бава безусловно, гениальный режиссер и оператор, как он соединил в единое целое то, что было разделено. В один эпизод (три минуты) вошли кадры, как я машу рукой артисту (Инсарову), как он входит (лицом к камере), все его реплики — и я говорю свои слова, обращаясь к своему мужу (которого не видно, или он спиной стоит, в такой же одежде, как артист), и все под лирический музыкальный фон. Получилось — ну просто, слезы на глазах, при просмотре (не только у меня, но и у кого-то в зале). Даже Анна, посмотрев, похвалила меня, сказав:

-Люся, ну ты просто великая актриса. Я бы так не смогла.

Мой муж был человек очень занятой, и больше не смог так подменять артиста. Да этого и не требовалось — в последующих сценах, где мы вдвоем, не шло дальше касания наших рук. Хотя слова о любви были — но тут уж я старалась представить, что передо мной не актер, а мой рыцарь. И пока меня не пытались обнять — мне удавалось оставаться в таком состоянии. Тем более что по сюжету Инсаров заболел как раз после той нашей встречи (опять, вопреки книге). По совету Кунцевича (и мой муж поддержал).

-Ну как это возможно, человек собрался ехать революцию устраивать, как в бой, на адреналине — и простыл, съездив куда-то по стряпчим делам, как у Тургенева вписано? Он что, в своих странствиях в Болгарии под дождь не попадал? А мы на войне, часто болели? При всем уважении к писателю, тут я с ним не соглашусь. А вот если он в раздрае был, от любви, от женщины своей убегая — тут защита могла и отключиться. Медицинский диагноз, или развитие воспаления легких, или обострение туберкулеза, вызванное простудой. Скорее второе — по сроку, раз он до зимы дотянул.

О том, как Зоя играла с Курнатовским, рассказать могла бы она сама. Софи Шиколоне, уже взявшая себе псевдоним Ладзаро, но еще не Лорен. Станет великой актрисой — а пока, ей еще не исполнилось и двадцати лет, в иной истории она только начинала свой путь. В той Италии, разоренной войной, ей приходилось играть в откровенно сомнительных фильмах вроде "Торговли белыми рабынями", с оттенком непристойности. Затем она уедет в Голливуд, и прославится там, с конца пятидесятых — а еще, у нее будут великие роли "неореализма", жизнь, быт и мелкие радости маленьких людей. В этой же истории, где в моей Италии социализм, итальянское кино больше всего снимает не бытовую а "партизанскую" тему (как в ином мире, югославы) — и девушке из народа вовсе не надо нарушать приличие, чтобы показать свой талант. Который бесспорно, наличествовал — раз именно ее выбрали на роль в "Битве за Рим", о тех событиях сорок четвертого, где она сыграла меня. Наверное, ей уже не потребуется Голливуд, чтобы стать мировой звездой? Или все же разрешат сняться по контракту, в каком-нибудь совместном фильме? Если в этой истории — советское кино будет самым передовым. Если у нас все же Ефремова экранизуют, и вот хочу я сыграть Фай Родис — то Софи наверное, подойдет роль Чеди Даан или Эвизы Танет? Не буду гадать — посмотрим, что будет. Возможно, мы еще встретимся с ней на съемочной площадке. И я рада, что мне довелось поработать вместе с ней.

Штурм турецкой крепости (из видений Инсарова, когда он умирал) сделали по образу и подобию фильма 1959 года почти без изменений. Уж очень соответствовало образу героя (хотя Юрий и заметил, ну как можно настолько глупо подставиться под пулю — но раз он там именно о смерти мечтает, сойдет). И добавили, про меня, после того, как я на борту судна контрабандистов, плывущего в Болгарию — стою на палубе, вся в черном, на бушующие волны смотрю. Дальше кадры быстро сменяют друг друга — эпизоды восстания, сначала победные, как толпа крестьян, многие с оружием, сдергивают с какого-то большого здания, наверное мэрии, турецкий флаг, как идет строй повстанцев, как они бегут в атаку, "за Болгарию, за свободу". А навстречу турки выкатывают многоствольные пулеметы, и падают сраженные болгары, и мерзко смеется толстый паша, "славянские рабы". Рядом мелькает фигура английского корреспондента — рожа с бачками, клетчатый костюм, фотоаппарат на плече. И музыка звучит — сначала марш, затем что-то надрывное, печальное. Отступление повстанцев (на просмотре, чей-то голос из зала, "как мы в сорок первом"), среди пеших, повозки с ранеными, и моя героиня рядом с телегой идет. Кадры меняются как в калейдоскопе, вот мы видим бой парусных эскадр (знакомые зрителю по фильму "Адмирал Нахимов"), оттуда же эпизод, русские солдаты оставляют Севастополь, и наконец какие-то важные чины подписывают мирный договор.

Курнатовский, во фраке с орденской лентой — повышение получил. В гостиной, рядом Зоя, с младенцем на руках, идиллия.

-Ну, дорогая, наконец кончилось это военное безумие. Кстати, ты знаешь, бедный господин Стахов ездил в Венецию узнать что-то о своей несчастной дочери. Сочувствую — но где он был раньше, когда воспитал такую смутьянку, не признающую родительской власти? Ему ничего не удалось узнать — очевидно, ее уже нет среди живых.

Зоя деланно улыбается, и закрывает глаза, "мне дурно". И дальше, будто ее воображение (или все-таки реальность?) — снова вид отступающих разбитых повстанцев. Вдруг выстрелы, и отовсюду набегают турки, болгары пытаются отстреливаться, но их рубят, колют штыками, добивают раненых. Елена прячется в фургоне, в руке у нее револьвер. Стреляет в турецкого солдата, он падает — но сбегаются другие турки, окружают фургон толпой. Моя героиня смотрит вниз, там бочонки с порохом. В ее руке появляются спички. И страшный взрыв разметывает врагов в стороны.

-Во-первых, то восстание у турок давили не регуляры (которые в фильме узнаваемы по синим мундирам), а башибузуки, наемная сволочь из кавказских горцев и запорожских казаков, сбежавших за Дунай еще при Екатерине — оценил эту сцену мой муж — во-вторых, с чего это туркам бежать к повозке толпой, они там казну увидели что ли? В третьих, взорвалось будто не пара бочонков дымного пороха, а полный грузовик тротила — вы бы нас хоть спросили, прежде чем изображать! И ты бы могла подсказать — тоже ведь разбираешься уже.

Так оттого и вышло — что взрыв настоящей телеги синьор Бава нашел недостаточно эффектным. И придумал снять на макете, на экране как стоп-кадр в последнюю секунду, телега игрушечного размера, фигурки турок и повстанцев вылеплены из пластилина, и одна шашка динамита — действительно, взрыв вышел немного не по масштабу. Но на экране очень зрелищно! И хочется все же узнать — что моя героиня не досталась врагам живой.

Ну и разговор Шубина с Уваром Ивановичем оставили без изменений. Когда у нас в России появятся такие люди как Инсаров? А будут!

И конец фильма.

Фильм явно имел успех у советского зрителя. И в "РИМе" возникла идея, сделать коллекцию по образу и подобию платьев тех героинь — подобно тому, как наряды Скарлетт в исполнении Вивьен Ли в иной истории также служили образцом для подражания. Конечно, кринолины сейчас были бы очень непрактичны — но привычное "солнцеклеш миди", особенно с накрахмаленным подъюбником для пышности, вполне позволяет выдержать стиль. Ну а шляпки, перчатки, зонтики, накидки от дождя — как я уже сказала, и в том кино выглядели достаточно современно. И наряды, что сейчас демонстрировали наши девушки, вполне подходили и этому времени, например для воскресной прогулки в парке, или в театр вечером пойти — сходство было и с платьем героини из "Карнавальной ночи". И судя по реакции зала, вызывали явный интерес.

Показ завершился, настало время обсуждения. Я, как и остальные девушки, привычно отвечали на вопросы.

-Да, все представленные модели в каталоге, заказ можете оформить в нашем ателье, по коридору направо и по лестнице вниз. Можете не торопиться туда бежать, хватит на всех. Или приходите в любой день, с родными и подругами, с десяти до семи. Да, в воскресенье тоже.

-Вы поймите, что каждый человек индивидуален. И потому, всеобщей моды быть не должно — есть лишь общие направления, из которых вы можете выбрать свое, наиболее вам идущее. Да, я считаю, что фасон "тонкая талия, юбка-солнцеклеш" идеален для стройной фигуры роста среднего и выше. Для невысоких ему составляет конкуренцию фасон "трапеция" — клеш от плеча. Для полных могу посоветовать прямой "рубашечный" стиль, с воланом по подолу, или без него. Подробнее — надо смотреть для каждой из вас конкретно.

Эта часть показа считалась также и чем-то вроде "семинара" для слушательниц нашей Академии. Поскольку случалось, что в зале оказывался кто-то, пытающийся задать политически неудобные вопросы. В основном в стиле незабвенной "товарища Брекс", нашей уже упомянутой киевской знакомой — "насколько ваш вид соответствует образу советской женщины, коммунистки и комсомолки".

-Так покажите, где у Маркса написано, что при социализме женщины должны выглядеть как монашки? А может, на то постановление Партии есть? Или наши советские законы?

В этот раз "товарищей брекс" не нашлось. Но раздался голос:

-А отчего у вас нет самой современной моды? То, что сейчас в Париже носят — а не какой-то девятнадцатый век.

Я беру микрофон.

-А что сейчас по-вашему в Париже носят? Покажете, или нарисуете, вот сейчас на доске? Если смелости хватит, сюда выйти.

Девушка встает из четвертого ряда. Миловидная... и судя по тому, что на ней надето, явно не "от станка". Поскольку граждане СССР например, в ГДР или мою родную Италию ездят относительно свободно — но в страны капитала, это надо быть очень выездным. Сама она вряд ли, возраст не тот — а вот ее отец или иной родственник, вполне возможно. Хотя как вариант, подруга могла вещь уступить — если сотню штук привезти для перепродажи, это уже спекуляция, нарушение закона, а из-за нескольких единиц для себя и друзей никто дело заводить не станет.

-Простите, как вас зовут? Лика — отлично. Вот так встаньте, чтобы мы все могли вас лучше рассмотреть.

То, что в будущем назовут "джинсовой" модой, в этом времени не то что неизвестно, но пока занимает весьма скромную позицию, одежды самого простонародья, крестьян и городских низов. Если вспомнить, что ткань "джинсы" первоначально была палаточным холстом, из которого некий Леви Страус сообразил шить штаны для шахтеров-старателей — в СССР похожая материя (именуемая в разговоре "комбайнеркой") выпускается, но идет исключительно на пошив прозодежды, рабочих спецовок и комбинезонов. Так как мы в "РИМе" обязаны были знать про все новинки мировой моды (даже самые нелепые) то среди прочего, закупили в США небольшую партию джинсовых штанов — и даже (скажу по секрету) мы с Анной их примеряли (запершись в кабинете, чтобы нас никто, а более всего, наши мужья, не увидели), из чистого любопытства, что в двадцать первом веке будут и мужчины и женщины носить. Ощущение ужасное, ткань как дерюга, все натирает и колом стоит как жесть, даже ногу нормально не согнуть. Слышала от Юрия, что в будущем научатся делать и эластичную джинсовую ткань — но пока, по моему глубокому убеждению, эти штаны лишь в наказание можно носить, даже армейские брюки, что я "для боя и похода" надеваю, гораздо удобнее. Впрочем, то, что на этой девушке — на мой взгляд, еще хуже джинс!

-Настоящая "французская" юбка?

-Да! — отвечает даже с вызовом — вот, смотрите, тут штампик, подлинная "бурже", не какая-то подделка!

-Скажите, а вы не задумывались, отчего этот фасон именно такой? Очень неудобный — не только в обтяжку по бедрам, но и сужается вниз. Так, что пробежать или даже по лестнице подняться, проблема. Идти приходится семенящей походкой, шажком не больше десяти сантиметров. Вообще, такой фасон уже с сорок седьмого года известен, как его Диор представил — или вы думаете, он только "нью лук" делал, женщины-цветы? Однако же, у диоровской юбки по подолу или разрез был, или шлица, чтоб все-таки легче шагнуть. А тут мало того, что подол сплошной — у вас там еще металл вшит, проволока или даже цепочка. И пояс тоже характерный — даже не пояс а целый корсаж, с мудреной застежкой, тоже металл, которую и не сразу расстегнешь. И еще железо, какие-то кнопки, бляшки, на очень толстой прочной ткани. Как вы думаете, Лика, цепочка в вашем подоле зачем нужна?

-Ну, наверное, чтобы ветром не задрало. Как дробинки, для тяжести зашитые в подол солнце-клеш.

-Я так не делаю никогда — легкая ткань растянется, причем несимметрично, ведь дробь будет стремиться собраться вся там, где хоть чуть ниже. Предпочитаю в ветер просто рукой подол придержать — или, если уж буря на улице, надеть под платье нижнюю юбку. Однако простите, но то, что на вас, не задерет никакой ураган, даже если будет дуть снизу вверх. Поскольку выше колен эту юбку завернуть невозможно физически — не налезет.

-Ну тогда ... наверное, чтобы при шаге, нечаянно не порвать!

-При такой ткани? Посмотрите на шов, сколько раз он прошит, и с подгибом. Как на мешкотаре, рассчитанной килограмм на сто. Да тут руками не разорвать, по крайней мере без огромного усилия. И уж точно — не мелким шагом ваших стройных ножек.

-Тогда не знаю. Просто мода такая.

Я улыбаюсь. Глупая девочка, в нашем мире ничего не бывает "просто так". Не исключая моду — конечно, какой-нибудь "кутюрье" может придумать что угодно, но массово носить это будут лишь в том случае, если на то есть причина, мы же материалисты. Ну а если это еще и неудобно в носке — то должна быть весомая причина, чтобы фасон завоевал популярность.

-Французы, они такие затейники. И в моде тоже. Насколько я знаю, у девушек-"стиляг" считается шиком, когда юбка плотно обтягивает бедра — и кроме вашего фасона, весьма популярен и другой: юбки-распашонки, их еще "обертками" зовут, с застежкой на всю высоту, или даже без нее, просто запахиваются свободно. В начале века, когда такие юбки появились, их называли "мужчинам всегда некогда" — сначала это было одеждой исключительно женщин легкого поведения, но поскольку эпоха была декаданс, падение нравов, то быстро переняли прочие мадам и мадмуазель. Ну а узкие "хромые" юбки, похожие на вашу, Лика, были новинкой парижской моды еще в 1908 году. Поскольку Париж тогда был столицей не только моды, но и авиации, и считалось престижным если не рассказывать подругам как "меня сам месье Фарман или Блерио над Эйфелевой башней катал", то быть похожей на таких счастливиц. А аэропланы тех лет даже кабины не имели, и если вы в обычном платье сядете, в полете у вас подол будет на голове. И не случайно "хромые" юбки так же быстро вышли из моды с развитием авиации, когда "ньюпоры" и "сопвичи" стали уже похожими хотя бы на У-2. Ну а конкретно ваша юбка, это... "Марианна оправила платье, вытерла слезы, села на скамейку, и мы продолжили обсуждать Франсуа Вийона". Не читали?

Лика отрицательно мотает головой.

-"Освободители", французского писателя Веркора. Того, кто в сорок втором написал "Молчание моря", ставшего чем-то вроде манифеста французского Сопротивления. Хотя там нет никакого действия, лишь разговор, и даже не беседа, а монолог, героя повести с немецким офицером. А эпизод про бедную Марианну — ну вот представьте Париж, год сорок пятый. Герой, типаж такого кабинетного ученого, желающего скрыться в своей "башне из слоновой кости" от грубостей окружающего мира. У него есть невеста, такая же эфирно-воздушная, учится в Сорбонне, профессорская дочка, ее отец и отец героя давние друзья и коллеги, изучают старофранцузскую словесность, и война, оккупация, политика, все мимо них. И вот, сидят этот Жан со своей Марианной в парижском парке, и беседуют о возвышенном — кажется, о поэзии Франсуа Вийона. А мимо идут пьяные американские солдаты — только что объявили, что Япония капитулировала, так что конец мировой войне. Мадмуазель, не подарите свою любовь освободителям — эй, французик, ты что-то имеешь против? Нет — тогда отойди и не мешай. Раскладывают девушку прямо на скамейке, и насилуют вшестером по очереди — с пьяным гоготом, во всех позах. А ученый смотрит, утешая себя что "я ничего не могу сделать — меня просто изобьют, а то и убьют". Натешившись, янки хлопают его по плечу и кидают тридцать долларов — "все честно, по пять с каждого". И уходят, ржа. Ну а после:

"Марианна оправила платье, вытерла слезы, и села на скамейку. Я сел рядом. И мы продолжали обсуждать Франсуа Вийона". (прим.авт. — "Освободители" Веркора, вымысел автора. "Молчание моря" — реальная повесть его же).

При чем тут ваша юбка, Лика? А это чтоб вы поняли, как было во Франции тогда — жизненные реалии на моду всегда влияют самым непосредственным образом. По улицам ходят оккупанты, не признающие никаких законов — и красивой девушке опасно было выйти даже днем, могли схватить, в джип затащить и увезти на потеху. Или же любую, на кого укажут как на "немецкую шлюху", не слишком разбираясь так ли это, подвергали издевательствам. На такое глядя, и обычная шпана, апаши, вела себя соответственно. Богатые могли себе позволить охрану, их мадам наряжались "от Диора", в платья-цветы — а что было делать простым девушкам с окраин? И вот, придумали — юбка как футляр, который не сразу расстегнешь, разорвешь, снимешь, и подол при желании не задрать. Защита конечно слабая — но все же лучше, чем никакой, да и в самом деле могло помешать тем, кто еще не закоренелый мерзавец. Поскольку такая одежда еще и маркер, "я приличная, я не из этих". А раз возник спрос, то и капитал поспешил воспользоваться, выгоду получить. Лика, сколько эта юбка стоит здесь в Москве, если покупать с рук — я слышала, восемьсот рублей?

-Восемьсот тридцать. И то, мне подружка со скидкой уступила. Ей папа привез.

-Восемьсот тридцать? — демонстративно удивляюсь я — за кусок самой дешевой мешочно-тарной дерюги, сшитый по такой же технологии? Но достаточно прилепить бляху с "фирменным" клеймом, и можно продавать по всей Европе дороже, чем платье, что сейчас на мне, которому цена всего семьсот шестьдесят, можете зайти сейчас в наше ателье и взглянуть в каталог. Вы прибыль представили — "диоровские" наряды конечно, в сто раз дороже, но много ли таких богатых клиентов, а тут, широким народным массам продавай. Нет, Лика, никто вам не собирается ничего запрещать — но уж простите, законное право нашего дома моды, не поддерживать то, с чем мы не согласны. А я искренне не понимаю, для чего надо такое носить, терпя неудобство. У нас, слава богу, с правопорядком куда лучше, чем в Париже — а иностранных оккупантов тем более, нет.

И добавляю:

-Впрочем, лично я бы и в Париже это бы не надела. В ней же ни драться, ни бежать нельзя — и оружие под ней не спрятать. Чтобы таких вот тварей быстро положить — и исчезнуть.

Лика смотрит на меня со страхом. После мне девочки сказали, что при этих словах лицо у меня было... А я всего лишь свой сон вспомнила, "альтернативную" реальность, где меня убивала и насиловала чужая солдатня. И представляла — свой сезон охоты.

-Хотя в одном случае я бы и это надела — продолжаю я — прыгая с парашютом, там как раз очень важно приземлиться на обе сомкнутые ноги одновременно, я этому научилась не сразу. Если только внизу ровное поле и прыжок учебный, с большим интервалом между курсантами. Так как иначе, если тебя в воздухе навалит на чужой парашют, или при приземлении понесет на крышу дома — то надо успеть быстро пробежаться в сторону, по чужому куполу или по кровле, пока твой купол не погас. Ну и в учебном прыжке с принудительным раскрытием не надо в полете телом управлять, выставляя руку или ногу.

Вижу восхищение во взглядах сидящих в первом ряду, да и на личике Лики что-то промелькнуло. Конечно — здесь быть "спортсменкой, парашютисткой" куда больший почет, чем какой-то журнашлюшкой в сатанинском веке через пятьдесят лет!

-Товарищ Смоленцева! Но ведь хочется... иное попробовать! Когда все кругом в платьях-клеш — да и ветром их легко поднимает, неудобно.

-Так пробуйте — отвечаю я — вам, с вашей фигурой... Хотя лично я остаюсь во мнении — для стройных, фасон "солнцеклеш на тонкой талии" идеален во всех отношениях. Но вам подойдет и "трапеция", и "русалка", да вы альбом наш посмотрите. И остаюсь в убеждении — поскольку движение, это основа здоровья, категорически не следует носить то, что двигаться мешает. Что до ветра, так он не каждый день дует — а ходить приходится всегда. И лично я считаю даже красивым, когда платье эффектно развевается вокруг стройных ног, вид такой воздушный, летящий. Женщина должна быть загадкой — чем все свое превентивно выставлять напоказ, лучше пусть непредсказуемо, то облепит, то даже оголит, взметнув подол. Выше головы — ну, мужчины втайне именно этого ждут. Но мы-то знаем, что ураганы у нас бывают очень редко.

И добавляю с улыбкой:

-Если только не в казахской степи — пока там лесополосы не высадили, иногда так дуло! Главное, чтобы вас не повалило и не покатило по земле. Хорошо, если вам повезет на пути ухватиться за дерево или столб. Иначе, вас так и унесет куда-то в степные дали.

-Ой, товарищ Смоленцева — так вы и на целине были?!

Я киваю. Не рассказывать же Лике, что в пятьдесят втором я вместе с Анной летала в Казахстан, но не на целинные земли, а в Шевченко на Мангышлаке, где объект Атоммаша. И про "повалит, покатит и в степь унесет", это нам страшилки рассказывали — но и всерьез предупреждали, что если на улице застигнет буря, то надо скорее бежать к ближайшему укрытию, а не останавливаться, пытаясь юбку и шляпу удержать, "забудьте про подолы и головные уборы". "Настоящей бури" мы не застали, но горячий степной ветер рвал наши платья без всякого уважения к статусу высоких московских гостей, в первый день унес наши шляпы в бескрайнюю закаспийскую степь, а в дни следующие страшно трепал нам прически, даже по пути к машине или до соседнего здания, что за кошмар был у нас на головах после выезда на объект, я даже описать не решусь; зато мы вернулись с южным загаром как с курорта — зонтики тоже были абсолютно бесполезны. Любознательна я, хочу посмотреть, какая большая страна Советский Союз, да и школу у своей лучшей подруги и наставницы мне пройти полезно — так что случая в командировку проехать по делам нашей Конторы я не упускаю.

-Лика, я говорила уже сегодня и повторю, специально для вас. Моды, в смысле, "сейчас все носим это, а все прочее забыть" — нет. Это придумали капиталисты, чтобы не затоваривать рынок. А наша советская мода — это множество вариантов, из которых вам выбирать, что вам больше подходит, в чем вам комфортно. И когда мы делаем новую коллекцию — она вовсе не отменяет, а дополняет то, что до нее, дает вам большую свободу выбора. Ну а там, на Западе — пусть извращаются как хотят.

Усмехнувшись, продолжаю:

-Для них ведь важнее прибыль, затратить поменьше, продать подороже? На мое платье, четыре с половиной метра шелка. На твою юбку — метр, или даже меньше, мешковины. А теперь представь, что завтра в Париже будут носить, длиной досюда (провожу ладонью по длине "мини"). Совсем дешево — а если объявить "брендом", то продавать по той же цене. Так будет, лет через десять, а то и раньше. Вот только я такое не надену никогда!

Знаю, что мое предубеждение против "мини" даже не все гости из будущего разделяют. Но Пономаренко заявил — "эксперимент эффективности советской пропаганды", удастся ли мне проникновение мини-моды в СССР задержать или хотя бы оттянуть — посмотрим! Хотя в нашей осенней, "космической" колллекции, для девушек будет "ракетный" силуэт. "Трапеция" от плеча, длиной чуть ниже колена — и к нему круглые шляпки с пригнутыми вниз полями. Смотрится авангардно — и на пределе приличия, на мой строгий взгляд.

Анна Лазарева.

Эх, Люся, ну как же ты так промахнулась? На фронте, к которому у тебя и душа и талант.

Не понимаешь — так объясню. Ленин сказал, что доверие народа, это основной капитал нашей Партии — никто и ничто не помешает победе коммунизма, если только сами коммунисты этому не помешают. Что в мире "Рассвета" и случилось. И первые трещинки в единстве народа и Партии, это очень тревожный симптом. Неужели ты забыла, как Пономаренко назвал моду и стиль — индикатором настроений?

Нет, единообразия нам не надо, как раз наоборот. Что тебе в Риме твой приятель Родари сказал — "даже непривычно, что можно не думать, хватит ли на белый хлеб с маслом, и не только в воскресенье". Если прежде для большинства людей, кроме самой верхушки, было — просто одежда, просто еда, просто жилье — голая функциональность, не до выбора — то теперь стало, как прежде лишь у аристократов и буржуазии: выбор по собственному вкусу, самовыражение, обустройство собственного микрокосма. И этого не запретить — уж если я тебе рассказывала, Люся, как у нас было, Севмаш, год сорок третий, война, и мы все такие идейные и проверенные комсомолки, а как услышали про "дорогие женщины, будьте красивыми и нарядными, нас это на подвиги вдохновляет" — и сразу, внутри нас как плотину прорвало, а вот не хотим больше в шинелях! Мда, а ведь это у нас такой же протест вышел, за право собственного "я" — такой же, как у этих, во французских юбках. Разница в том, что у нас это было свыше поддержано и одобрено — ну и вкусы изменились за двенадцать лет.

Мой первенец, Владичек, в сорок четвертом родился — твои, Люся, всего через пару месяцев. Поздравляю — скоро мы их бунт против нас увидим. Слышала, что в двенадцать-тринадцать у них тайны появляются от родителей, мы резко перестаем для них безусловными авторитетами быть. И придется нам тогда по узкой дорожке пройти — чтобы личность их не сломать, и в то же время развить, куда нам надо. Так же и в обществе — да ты ведь дискуссию после "львовского дела" в пятьдесят третьем, помнишь — кое-кто предлагал "все эти неразрешенные сборища" запретить и не пущать. И ничего хорошего бы не вышло — так как запретное и сладко, и антиобщественно, и самые уродливые формы под спудом принимает, как например запретим артели, получим "цеховиков". А среди молодежи — казанский "тяп-ляп", натуральную предтечу бандитских девяностых в отдельно взятом городе, в советское еще время. А "паровозы надо давить, пока они еще чайники" — как твой благоверный Юрочка говорил. Так что твой спор с какой-то в мешковине — это проблема государственная, а не пустяк.

"Стиляги" — они ведь и у нас есть. Не в таком количестве, как там — поскольку "оттепель" у нас строго дозированная, под грозным взором самого товарища Сталина. И потому эти молодые люди на публике как все, сознательные комсомольцы — а собираются исключительно по квартирам, послушать западную музыку и покрасоваться в клубных одежках. На мой взгляд, безвкусица — на девушке яркие цвета смотрятся эффектно, ну а парень в зеленом пиджаке и оранжевом галстуке выглядит как птица попугай. И бог бы с ними, пусть за закрытыми дверями дергаются под свой рок-н-ролл — так ведь они себя уже нашему советскому обществу и морали противопоставляют, "мы свободномыслящие, избранные, выше толпы", все это барство, чванство, высокомерие, ну совершенно не те качества, какие приличны советской молодежи. Ну а как они друг к другу обращаются, "чувак", что расшифровывается "Человек Уважающий Великую Американскую Культуру", это вообще ни в какие ворота, тут и до прямой антисоветчины недалеко! А девушки — из своего круга, это "чувихи", а прочие "овцы" — поздравляю, Люся, это и мы с тобой. И что эти идиоты знают про американскую культуру — кроме идиотских пиджаков, которые, кстати, в самом Нью-Йорке носят одни имбецилы? Вот они, кадры будущей "перестройки", которые станут Горбачевыми и Ельциными, предатели, пятая колонна — от которых СССР погибнет!

Нет, Люся, мучеников из них делать мы не станем. Хотя вожаки их безусловно заслуживают — что можно сказать о сынке ответственного работника, который на таком сборище прямо называл наш СССР "скучным совком"? Но ведь за ними часть нашей молодежи идет — и многие по собственной дури, исключительно "чтоб разнообразие было". Причем их не столько "единообразие" возмущает, как отсутствие выбора — как твоя оппонентка вчера говорила, "надоели эти юбки-клеш". Люся, ну неужели ты странности не заметила — ведь наш фирменный стиль, твое любимое "солнцеклеш миди", это совершенно не массовый продукт, не от Минлегпрома, в магазинах готовой одежды его почти не встретишь, исключительно шьют сами или на заказ, поскольку "статусный" фасон, обозначающий принадлежность к элите, или стремление в нее войти. Ты же мне рассказывала про случай — девушка в Москву приехала, на "Красном пролетарии" работает, на вечерний поступила, и к вам прибежала заказывать платье, "хочу соответствовать, поскольку с образованием буду". Мне кажется, что в Москве или в Ленинграде таких едва не большинство среди нашего возраста — но вот во Львове, я помню, так одеты были только мы были и девушки из нашей команды. Так что твоя собеседница в высоких кругах подружек имеет — у которых папы в Париж ездят. Обычно к нам их мода через ГДР или Италию доходит, куда наши люди приезжают легче и чаще. И получается при этом "испорченный телефон" вроде цветных пиджаков.

Наверху есть мнение, надо обратить внимание, чем занять нашу молодежь. Образование, спорт — само собой. Походная романтика, с песнями под гитару у костра — тоже. Но все же это, мне кажется, для возраста от двадцати и образования "среднее и выше". А для юного возраста — ну, будут дискотеки. Отчего это западная музыка должна быть самой передовой?

Пономаренко признал — с пропагандой мы слишком успокоились. Решили сосредоточиться на своем, внутреннем — ну а что те тявкают по всяким "голосам", так собака лает, а караван идет, нехай клевещут! Теперь такого не будет — и среди прочего, программа "Менестрели". На музыкальном фронте повторить то, что в кино мы сделали с "Индианой Джонсом" — взять песни из будущего, еще не написанные, кто там в перечне: Челентано, Дассен, "Арабески", "Спейс", еще многие — и конечно, Битлы. Сохранив музыку, слова перевести на русский, и запустить по радио — и уже после, в оригинальном звучании, в экспортном исполнении. Кстати, в твоей родной Италии, некий парнишка Андриано, пока еще семнадцати лет, уже основал свою рок-группу — его жизненный путь у нас на контроле, и я надеюсь, станет он в нашей истории нашей звездой, ну а отчего бы его в СССР после не пригласить, и на гастроли, и на запись дисков, и на сьемки в кино? Касаемо же твоего фронта, Люся — ты тоже подумай, что тебе надлежит изменить.

Это ведь не ты должна в зале перед публикой объяснять — а в журналах, в том числе и от "РИМа", пусть будет рассказ про фасон "французская жертва насилия". И про стиль "от парижской проститутки". Чтоб на "чувих" у нас на улице пальцами показывали — во, пошла, вырядилась! Рассказать про подлинную американскую моду, чтоб наша молодежь не смотрела на клоунов в серо-буро-малиновом, как на вожаков — фотографии с нью-йоркских улиц и с американских приемов мы тебе обеспечим. Не только показывать фасоны и выкройки, но и больше критических статей, особенности моды в конкретную эпоху, и как это было связано с теми конкретными условиями и национальным менталитетом. Проводя свою собственную линию, абсолютно верную — нет и не должно быть единого стиля для всех, пусть каждый или каждая выбирает то, что ему больше подходит — если что-то объявили "трендом" сегодня, это вовсе не значит, что надо тотчас же выбрасывать все вчерашнее и всем дружно наряжаться как велят — в отличие от капиталистов, мы не боимся затоваривания рынка. А если сейчас нам отнять у "стиляг" их костюмы и музыку, то что у них останется? Свобода самовыражения — так вот она, мы никому не запрещаем, зачем надо для нее запираться в квартире и нацеплять малиновый пиджак? Высокомерие "мы выше вас, толпы" — а на каком собственно основании, кто вы такие и чем вы лучше всех? Презрение к "совку" как к стране — ну это уже можно под статью подвести, при полном одобрении масс.

Самовыражение — в том числе и в одежде. С обязательным условием — удобно в движении, и нравственность не оскорбляет. Люся, знаю твое отношение к мини-юбкам — но думаю, что против длины три сантиметра выше колена, ты ничего не будешь иметь? Естественная граница — насколько руки хватает, чтобы юбку придержать не нагибаясь. Помнишь, как мы в Шевченко ходили, на улице руки по швам, подол ни на миг не отпуская, и все равно постоянно в "мини", лишь в помещение войдешь, снова миди-солнцеклеш. А девчонки-научницы платья мешковиной обвязывали, но в штанах даже по такой погоде не решались, "на нас же парни смотрят, неудобно". Так же, как ты, Люся, категорически не захотела волосы платком повязывать, "эта тряпочка к моему платью совсем не подходит" — и меня тоже уговорила растрепой ходить. Психология еще нескоро изменится, так что не беспокойся, что все сразу в джинсы и в "мини" влезут, забросив наш любимый фасон. Тебе твой благоверный рассказывал, как в его время те, кто в Афганистане служили, всерьез считали что "у женщин самый соблазнительный наряд, это паранджа — полный простор для фантазии". А еще твой Юрочка говорил, как вы прошлым летом в парке ВДНХ, ты в платье с этой обложки, юбка-солнце и пелеринка клеш поверх обнаженных плеч, все развевается и летает — и, "все мужики шеи выворачивали, глядя вслед".

Ты же философию помнишь, как там все развивается — тезис, антитезис, синтез. Применительно к моде — "ах, какая новинка, надо носить ее всюду и везде", затем "а у нее оказывается и неудобства есть", и наконец разумное, "носить там и тогда, где подходит". Мы в этом смысле, будущее зная, иногда уже смотрим так, минуя первое и второе. Как с теми же плащами болонья (которых пока нет), но "и душно в них, и не греют", и будет ли здесь болоньевая мода? Разве что заказ от флотских — на дождевики для тропических широт. Но массам надо дать попробовать — пусть перебесятся. Женские брючные костюмы пока еще явно рано, да и наши мужчины в большинстве будут категорически против, ну а мини в варианте "клеш от плеча, и три пальца выше колена", очень даже пойдут. Да ведь мелькали они в коллекции еще два года назад — правда, сугубо летние, пляжные, и длиной за колено — ну а сейчас демисезонные будут, и покороче. Вот так — похоже я изобразила? Хотя рисовать не умею — ваши художники справятся лучше.

Ну и правильно вы решили — надо и мужчинам тоже разнообразие дать. Костюм с галстуком, пальто, шляпа — это пусть остается для официальности, или у людей пожилых. А вот так — это скорее, стиль спортивно-походным навеянный, эта куртка так прямо с "аляски" срисована, выглядит все очень по-молодежному, оригинально и свежо. Товарищи из Легпрома взвоют — зато артелям раздолье! Это ведь на машинке дома уже не сшить, и ткань толще, и крой сложнее — так что цена выйдет соответствующая. Придется значит, и промышленности постараться — Пономаренко на них и напущу! Доложив ему, что обеспечение советских людей готовой одеждой, а не униформой, есть один из важных факторов, позволяющих нам победить капитализм.

И посмотрим, что через год нам наш модный "индикатор" скажет. При том, что "солнцеклеш миди", это все ж и современный общий "стиль пятидесятых", его и в Америке носят и в Европе. А если будет что-то чисто советское, и какая-нибудь американская миллионерша или голливудская кинозвезда себе потребует платье "по образцу как у самой Смоленцевой"? Вот это уже выйдет — победа советского стиля!

К.Симонов. "Чужой пепел стучит в наши сердца". Опубликовано в "Правде" 13 марта 1955.

В этой деревне жили обычные крестьяне. Сеяли, пахали, радовались урожаю. Разве так важно, что у них был другой цвет кожи, и растили не пшеницу или рожь?

Там не было зимы, и земля давала три урожая в год. Казалось бы, живи и радуйся? Но, пусть не про эту страну, но про одну из соседних, было сказано когда-то — бедные мы, так далеко от Бога и так близко от Соединенных Штатов Америки!

Он конечно, сукин сын — но благодаря ему, мои избиратели каждый день имеют на столе дешевые фрукты. Так что он, бесспорно, наш сукин сын — и господь затем и создал границы, чтобы у нас не болела голова от бедствий по ту сторону. Это сказал один из президентов США про одного из своих карманных латиноамериканских диктаторов, который даже на фоне других диктаторов (носящих там характерное прозвище "гориллы") отличался патологической ненавистью к собственному народу — настолько, что жестокий плантатор Легри из "Хижины дяди Тома" показался бы на его фоне добрым и любящим отцом. Здесь тоже правил такой диктатор, посаженный в президентское кресло хозяевами из Вашингтона, всего год назад. И на каждую школу в этой стране — уже приходилось по нескольку тюрем!

Люди помнили, что раньше было не так. Был Президент, законно избранный народом. Который провел земельную реформу — и самая бедная семья отныне могла не бояться умереть с голода, имея свой надел. А еще Президент призывал крестьян объединяться в кооперативы и покупать трактора, чтобы был лучше урожай. При этом отбиралась земля у помещиков, а также у "Юнайдед Фрут", которую называют "министерством колоний США". И этого Президенту простить никак не могли!

Нет своего сукина сына? "В мире уже не осталось мерзавцев, кого Соединенные Штаты не мечтали бы взять на службу". Нашли некоего бывшего офицера в лейтенантском чине, выгнанного с позором из армии той страны за пьянство и воровство, назвали его "полковником", поставили во главе банды столь же гнусной сволочи, навербованной едва ли не по тюрьмам, дали оружие и боеприпасы. Чтобы "полковнику" не было страшно, посол США подкупил всех высших офицеров столичного гарнизона — а американские радиостанции передавали лживые репортажи, как многотысячная "освободительная армия" с танками (которых в реальности не было) идет на столицу, и население встречает ее цветами. При этом к доморощенному вождю были приставлены советники от ЦРУ — что было совсем не лишним, так как все время похода "полковник" пил горькую, отчаянно боясь, что лично для него это кончится даже не расстрелом а петлей, и будущего президента (признанного в Вашингтоне, едва лишь его воинство пересекло границу) удерживали от бегства лишь клятвы советников, что при малейших затруднениях ему на помощь высадятся американские войска.

И законный Президент был обречен — поскольку не решился опереться на народ. Послушав свою аристократическую спесь, что "историю творит не толпа", пораженческие заверения своих военных, и угрозы посла США, что "на этот прекрасный город может случайно упасть Бомба". Он капитулировал, и уехал в благородное изгнание. Тысячам его сторонников, кто верил ему — уехать не дали, а убивали на месте, еще больше было казнено по ускоренным приговорам военных трибуналов. Землю вернули "законным" прежним хозяевам. Ну а народ — он на то и нужен господам, чтобы работать и подати платить!

Народ не смирился. Вчера на дороге недалеко от этой деревни был убит американец из "Юнайдед фрут". И потому утром в деревню вошли солдаты. Не американцы — подобно тому, как у нас оккупанты говорили предателям-полицаям, "германская армия не обязана вместо вас лезть в лес под пули партизан". С тех пор, как президентом стала американская "горилла", в армию брали лишь тех, кто не имел ни чести ни совести, ну а в карательные "роты смерти" вербовали самую отборную шваль, кто не моргнув зарежет родного отца. Все было, как десятилетием раньше в оккупированной Белоруссии — лишь в руках убийц не "шмайсеры" а "гаранды". Жителей деревни согнали на площадь в середине, мужчины направо, женщины налево, и главный каратель приказал выдать тех, кто убил американца, или тех, кто знает, кто это сделал. Молчите — значит, сообщники, и виновны все! Раненых, кто не был убит сразу, добивали штыками. Дома сожгли огнеметом. Все виновные, или те, кто мог быть виновным — должны быть наказаны, для устрашения прочих.

Выжили лишь двое подростков, почти детей — которых тела односельчан заслонили от пуль, и убийцы их не заметили, под грудой трупов. А когда каратели ушли, дети сумели добраться до церкви в трех километрах от деревни. Шли через лес, кишащий диким зверьем — но что ягуары, в сравнении со зверьми двуногими? Детям повезло, их показания были записаны и заверены в католической миссии. Но никто из карателей не был наказан — так как, по утверждению убийц, там был бой с многочисленной бандой лесных коммунистических партизан. Убийство двухсот девятнадцати человек (число из записей в церкви) осталось безнаказанным. А горилла на троне пьет текилу, считая зеленые американские доллары, полученные за кровь своего народа.

Но мы ничего не забудем. И никого не простим. Гитлеру тоже казалось, что Рейх будет тысячелетним, и "кто будет судить нас, победителей". Кончилось это для него виселицей — после того, как он видел знамена своей армии, с позором брошенные в пыль возле стен Кремля. Недолог будет и век правителей-горилл. И для тех, кто им покровительствует, тоже придет час расплаты.

Мы помним, мы не забудем. Слова, что в прошлом году, летом пятьдесят четвертого, звучали с трибун — в Москве, Ленинграде, Киеве, Одессе, Свердловске, Иркутске, Владивостоке. В Берлине, Риме, Будапеште, Праге..:

Держись, Гватемала!

Валентин Кунцевич.

Обнаружить, уничтожить — диверсанты пленных не берут.

Эта песенка, проникшая в советский спецназ после Китая пятидесятого года, стала популярной в широких узких кругах соответствующей публики. Слова, понятно, изменены, причем в нескольких вариантах — я например слышал, "В ожиданьи самолета. Мы десант а не пехота. И всего сто километров до Янцзы". Но исполнять ее в несоответствующей аудитории считается дурным тоном. И кто это там в два голоса под гитару наяривает, в соседнем купе скорого поезда Москва — Львов? Пойти что ли разобраться, сказать чтоб заткнулись — или познакомиться, если ребята и правда отслужили?

Нет, репертуар сменили — сейчас "Дорогу" поют. Которой осталось немного и скоро вернемся домой. Эта песня в этой реальности здесь в обиход вошла в сорок четвертом, после исполнения по московском у радио, сразу после Дня Победы. И пели ее в эшелонах, идущих из Германии с берегов Рейна, на восток, кому повезло, то домой, а кому не очень, то на Восток Дальний, где через год началась с самураями война. Правда, поскольку и СССР в этом мире (параллельном или перпендикулярном, о том пусть ученые спорят) был сильнее, и Советская Армия опытнее и лучше вооружена, и времени на подготовку было не три месяца как там, а полный год, то вынесли японцев в аут с еще большим счетом, вот не помню точную цифру наших потерь в том мире, здесь же они просто смешные для сражения такого размаха. Когда мы взяли всю Корею, Маньчжурию, дошли до Пекина, ну а Курилы и южный Сахалин, это само собой. Юрка Смолнцев тогда третью Звезду получил, за взятие живыми "водопроводчиков" генерала Исии (а еще, осколок снаряда, едва выкарабкался, повезло что римлянку свою вдовой не сделал). Ну а я на Курилах прокантовался в обеспечении десанта, инженерной разведкой. Даже трофейной катаны мне не досталось, как Юрке — после мне предлагали любую железку на выбор, но это совсем не то, что самолично с побежденного тобой врага взять. Да и нафиг мне син-гунто, японский офицерский меч современной штамповки — хочу настоящую катану шестнадцатого века, как у нашего отца-Адмирала (в паре со столь же заслуженным вакидаси) или у Смоленцева! Но не повезло, не подвернулось мне экземпляра. Слышал, что у Виена, главной сволочи во Вьетнаме, есть такой клинок — вот бы мне туда добраться, надежды не теряю. Или там война кончится раньше, чем меня снова сделают "выездным"?

Наши, кто в это время попали, все резко в рост пошли. Кэп наш, Большаков Андрей Витальевич, в 2012 году (и в июле сорок второго, как мы сюда попали) командир нашей группы, прикомандированной к "Воронежу", сейчас контр-адмирал, и в советской морской пехоте столь же уважаем, как "дядя Вася" в десантуре иных времен. Васька Гаврилов, тогда в одном звании со мной бывший, старлеем — сейчас полковник, командует "песцами" (бригадой подводного спецназа СФ). Боря Рябов "Рябой" и Степа Ведерников "Шварц" работают по специальности — первый в Особом Главке-2 (радиоэлектроника), второй в Управлении минно-торпедного вооружения ВМФ. Влад "Питерец" не захотел пойти по военной линии, дембельнулся в пятидесятом в звании кап-три, экстерном сдал экзамены в Ленинградский Кораблестроительный, и был зачислен сразу на третий курс — правда, вот кажется мне, конструировать будет он очень секретную технику. Два Андрея, Каменцев и Кулыгин, погибли — один на Одере, месяц не дожил до Победы, второй в Маньчжурии, когда "водопроводчиков" брали. Юрка Смоленцев сейчас в СССР вообще фигура культовая, диверсант-разведчик, и Трижды Герой (одна, за уран, вместо "Манхеттена" попавший к Курчатову весной сорок третьего, вторая за Гитлера, третья за "водопроводчиков"). Ну а я с ним вместе был в деле первом, в деле втором — и тоже мог бы третью за Синьчжун получить, не дали с официальной формулировкой "за политическую несознательность", а по сути, за чрезмерную жестокость к американским пленным — "полковник Куницын" до сих пор числится в розыске Международного Уголовного суда ООН как военный преступник, ну а базу ВВС США считается, захватывал "китайский партизанский отряд товарища Ли Юншена", того самого, кого я лично из ефрейтора в капитаны произвел, для солидности и правдоподобия. Вот уж кто по-крупному птицу-удачу за хвост схватил: ему и Звезду Героя, и (как единственному до сих пор китайцу с этой наградой) прием в нашу Военную Академию в Москве (это после того, как нам пришлось в него ускоренный курс военного училища вбивать), а теперь, я слышал, его собираются в полковничьем чине выпустить (и самое смешное, он и впрямь сейчас как командир, фору даст любому из офицеров армии Народного Китая товарища Ван Мина — знаю, что там до сих пор на должностях комбата и комполка встречаются "самородки" вроде нашего фольклорного "чапая", образованием вовсе не отягощенные, а дивизиями командуют после краткосрочных курсов, наподобие тех, где у нас в войну мамлеев-взводных выпускали). Война гражданская, она свою специфику имеет — и с той стороны, за Чан Кай Ши воюют те, кто свои погоны просто купили, как в старом Китае было положено. Думаю, что Советская Армия, запусти ее сейчас в Китай, прошла бы до южных границ за месяц, не сильно утомившись — но у нас с американцами договор: мы ограниченно помогаем "северным", они столь же паритетно, "южным". Какие у нас были на то цели, не знаю — я в самые высшие сферы не вхож. И идет сейчас по реке Янцзы война до последнего китайца, и сколько еще длиться будет, знают лишь будда с конфуцием. А мне остается лишь завидовать — что влетел в "невыездные" и самому поучаствовать в святом деле избавления мира от оков американского империализма, мне уже не удастся никак. Хотя во Вьетнаме счас такое творится — и ведь воюют там наши "товарищи Ли Си Цыны" в отрядах Вьеконга, причем не только инструкторами на базах, но и снайперами, минерами. Причем если раньше туда старались посылать уроженцев Сибири и Средней Азии, то после того, как стало известно, что на стороне вьетконговцев есть какое-то количество французских и немецких перебежчиков, так и наши стесняться перестали. И даже спецы из ГДР и Народной Италии отметиться успели — война, это уникальный случай и людей обкатать, и опыт получить.

Слава "Князь" (тоже из наших, "воронежцев") назвал меня "адреналиновым наркоманом". Сам я думаю, что просто характер у меня такой, вот не могу сидеть в конторе с девяти до шести, хочется чего-то разнообразного и интересного. Аркаша Стругацкий (с кем я свел знакомство в сорок пятом на Дальнем Востоке) считает меня отморозком, кому великая охота убивать. Без всякого идейного обоснования — я ведь там родился еще в СССР, в восемьдесят восьмом, а вырос уже при капитализме, когда марксизм-ленинизм уже считался "устаревшим и тоталитарным". Здесь меня заставили учить труды Карла Маркса — в том числе и те, где он рассуждает о "неисторических реакционных народах (это о нас, русских, конкретно, и славянах вообще!), которые должны уйти, уступив место исторически прогрессивным" (всяким там немцам и французам). Это что, как у Гитлера — вот бы кого-то за бороду, да в подвал, и поспрашивать, кого и за что он называет "неисторическими"!

-Когда Маркс писал это, у него бороды еще не было — ответил мне преподаватель, товарищ Высицкий Павел Иванович (внешность типичного дореволюционного интеллегента, и партийный стаж с 1910 года) — и учтите, товарищ Кунцевич, что русский царизм и правда был тогда "жандармом Европы", сыграв самую непосредственную роль в подавлении революции 1848 года. Однако же, читая классиков, хоть Маркса с Энгельсом, хоть Владимира Ильича, всегда учитывайте в какой политической обстановке это писалось. А в критикуемом вами случае — еще и в какой культурной среде: единой Германии еще не было, а немецкое культуртрегерство, "мы передовые, а на востоке варвары" уже тогда было весьма развито. Маркс же тогда был еще восторженным студентом, членом "Молодой Германии" — когда же он повзрослел и стал похож на себя на портрете, то про Россию думал уже иначе. И вы, товарищ Кунцевич, еще на эту тему будете мне реферат сдавать!

А товарищ Пономаренко (когда я ему сильно позже, и по другому делу докладывал), мне мои слова про Маркса привел, и вынес вердикт:

-Вы, товарищ Кунцевич, патриот, но простите, совершенно не коммунист. Ну разве можно так с классиком?

Какая стерлядь донесла — узнаю, убью! Но оцените — второй человек в советском государстве, при живом еще Вожде, услышав про такое, делает мне всего лишь дружеское замечание. Это "параллельная" история уже так стрелку перевела, в плане вольномыслия? Или же, если бы такое сказал кто-то менее проверенный и полезный, да еще не в узком кругу, а перед несознательными массами — то реакция была бы как в том сталинском СССР? А вдруг и тут до перестройки докатимся, если это уже "оттепель"? Тьфу, я так совсем в "держать и не пущать" превращусь! Нет уж, пусть лучше про высокую политику думают те, кому положено, а мне проще, исполнять. Поскольку, вот мое мнение, человек, это существо стайное, в одиночку тебе не выжить, даже если ты голливудский супермен — так как даже Люксембург или Лихтенштейн имеют возможность обеспечить свою Контору против тебя гораздо большим ресурсом. Потому — или имей за спиной свою Стаю, или, какое-то время можешь продержаться, если умеешь хорошо прятаться и быстро бегать, но разве это жизнь? Я свой выбор сделал, моя сторона СССР и это не обсуждается — соответственно, все кто против, это враги. И не умею ничего, кроме как воевать.

В соседнем купе продолжают петь. В нашей истории считается, что эта романтика у костров началась в шестидесятые. Верно, в субкультуру оформилось тогда — а основа была уже прежде, развитие туризма, маршруты разной сложности, по всему Союзу. Ну а здесь кто-то наверху — подозреваю, что и тут без нашей "королевы Анны" не обошлось! — решил, что это движение тоже можно на пользу строительства коммунизма обратить, а не на аполитичный уход в дали за туманом. Никаких запретов — зачем, если можно возглавить, вернее, загрузить туристическую братию чем-то полезным? К взаимной выгоде — государство (в различной степени) обеспечивало базы, транспорт, снаряжение, связь. Ну а взамен требовало, как выразился Юрка Смоленцев, "квест" — сделаете, получите плату, как в виде перечисленных выше услуг, так и возможно, какими-то деньгами. Не берете — ваше право, никого ни к чему не принуждаем. Вот только, так как походники были, как правило, советскими отпускниками а не американскими миллионерами на сафари, а в иные места на территории СССР попасть без казенной помощи было затруднительно, а выжить без обеспечения проблематично, то подавляющее большинство соглашались. Тем более, что мы не требовали от них ничего такого. И судя по тому, что поют там сейчас что-то мне незнакомое — то попытка удалась, развивается субкультура нашей, советской походной романтики, к пользе советского государства и коммунистической идеи.

А польза была немалая. Просто поразительно, на какой территории СССР вообще не ступала нога географических экспедиций, и карты были получены исключительно аэрофотосьемкой. Конечно, забираться так в горы Восточной Сибири, описанные в романах Федосеева, непрофессионалам крайне не рекомендуется, ну а например Кольский полуостров, или Урал, отчего нет? "Квесты" по части географии и геологии могли быть самими разными, но доступными и любителям (впрочем, бравшие их обычно знали какие-то азы). Хотите полазать по пещерам — пожалуйста, но составьте карту и отчет. Хотите искать неведомых зверей — ради бога. Между прочим, сам наш Адмирал рассказывал, что в курсантские годы был знаком с жителем Новгородчины, который утверждал, что там в глухих болотах до сих пор водятся крокодилы (или кто-то на них похожий). О том упоминания в новгородских летописях есть — но юмор в том, что как выяснила уже наша Контора, никаких зоологических научных экспедиций после 1917 года в тех местах не было, да и при царе данные очень смутные, считалось что тут, вблизи столицы, никого нового найти в принципе невозможно. Так что если ящеры там и есть, никто их и не искал — ну вот теперь энтузиасты на "полугосударственной" основе и стараются, пока не обнаружили, лишь слухов по деревням что "да, есть такое" насобирали.

А "поисковиков", кто в том будущем ищет по лесам останки наших павших солдат, у нас почти нет. По той простой причине, что места боев обычно так насыщены всякими взрывоопасными предметами, что дозволять этим заниматься кому-то кроме обученных саперов, просто опасно. Зато историки— "реконструкторы" есть, но они обычно далеко не ходят, а устраивают сборища в одном месте, причем не слишком далеко от жилья, так что нам они менее всего интересны (но кое-кто из наших служивых этим сам увлекается). Хотя как знаменитый Вороний Камень на Чудском озере искали (место, возле которого Александр Невский немцев утопил), заслуживает отдельной книги. Ну и самое простое — социология. Без конкретных имен — чтоб не обвиняли в "собирании доносов", а просто, общий материал: о чем говорят люди в данной местности, чем довольны, что ругают. Бывало правда, что после становилось предметом уже официального расследования — или просто, по мелочи помочь (например, одно из последних дел — чтобы на полустанке вблизи деревни местный поезд останавливался, два раза в сутки, из области в район, и обратно).

Ну и конечно, аномальщина. Поскольку историй в духе Бушкова набралось и здесь — и находятся сорвиголовы, готовые исследовать это контактно. Есть потусторонний мир или нет — но знать о том мы обязаны, как и бороться с тем, что оттуда может вылезти. Любители изучать всякие "чертовы места" у нас на особом контроле — вплоть до того, что им вручаются "красные пакеты" с приказом вскрыть в случае совершенно вне правил, предоставляется аппаратура (чаще всего — фото, или даже киноаппараты), средства связи (рации УКВ), а иногда и прикомандировываются спецы от нас. И категорический инструктаж — все фиксируйте! Приоритет, это спасение группы, если что, не лезьте на рожон, заметили что и где — отойдите, дальше профессионалы работать будут. Но даже в случае последнем, ведите записи до конца — чтобы, уж простите, на ваших бездыханных телах был шанс найти информацию, которая поможет тем, кто придет после вас. То же велено и профессионалам, которые выше упомянуты. Может быть когда-нибудь снимут и про нас сериал — а я, как заметил наш отец-Адмирал, еще и прототипом советского "агента Малдера" стану.

Поскольку едем мы сейчас разбираться с мутной историей — я про гибель львовских студентов. Официально объявлено, что бандеровцы виноваты — но лично у меня сомнение было с самого начала. Поскольку сломали мы даже в Галиции бандеровский закон и порядок — и подавляющее большинство уцелевших "хероев сала" сейчас по хатам сидят, притворяясь ветошью и на собраниях громче всех крича "за Сталина, за коммунизм". До того дошло, что у наших там негласная практика, если кто-то из мирных сельчан так старается, что даже синюю тряпку рядом с желтой сушиться не повесит, ну а личных счетов к ОУН у него нет, то копнуть такого поглубже, и не ошибешься, по 58й статье УК в зависимости от тяжести содеянного, от восьми до "четвертака" или даже высшей. В лесных схронах сейчас прячутся лишь самые отпетые, кому некуда идти — такую память о себе оставили, что свои же селяне тотчас сдадут, а то и сами прикопают. Бешеные волки, кому терять нечего — но их мало, по всей Галичине, согласно оперативным данным, едва десяток групп, численностью от двух до десяти человек. Та банда, которую за студентов виноватой назначили, как раз к их числу и принадлежала — сидела в двадцати шести километрах к юго-востоку от места преступления, ну значит и "больше некому". Двоих взяли живыми — на допросах они категорически отрицали, что их гоп-компания к этому делу причастна, да кто им поверит? Показания записали, обоих исполнили уже — и дело закрыто, все довольны. Вот только Серега Тюленин (тот самый, из героев-молодогвардейцев, которые в этой истории остались живы, поскольку здесь Краснодон был освобожден еще до начала 1943 года — после воевал в морской пехоте, имеет награды за Берлин, за Курильский десант сорок пятого, с сорок седьмого в штате нашей Конторы) был во Львове по другому делу как раз в это время. И по этой истории тоже не упустил случай информацию собрать — присоединив к своему рапорту на имя самого Пономаренко (реально же бумага на стол к Анне Лазаревой легла), свидетельские показания того, кто был на месте происшествия в числе первых.

А фамилия свидетеля знакома — Степанюк А.С., гвардии старшина запаса, три "Славы" (что, по закону, приравнивается к одной Золотой Звезде). Так я его знаю — сталинградец, Берлин, май сорок четвертого! (прим. авт. — см. Врата Победы). Считается что с него памятник лепили, нашего Солдата-Победителя, который в Трептов-парке стоит, с немецкой девочкой и АК-42 в другой руке (а не с мечом, как в иной истории). И от нашей службы ему предложение делали, к нам в кадры перейти — так не захотел, "настрелялся досыта". Как он теперь во Львове оказался — так обычная история: вернулся солдат домой, а дома нет, семьи тоже. Завербовался в Львов, сначала на стройку автобусного, теперь и работает там. И тоже, на наше счастье, оказался любителем горного туризма.

Степанюк Алексей Сидорович.

Кто-то с бутылкой отдыхать любит. Или в домино, или в шашки во дворе. Ну а мне на природе больше нравится — и для здоровья полезно.

Тем более, что это и начальство одобряет. Суббота обычно день короткий, с девяти до двух — ну а в поход могут и отпустить, если аврала на работе нет. Так январь же, начало и года, и квартала. И компания хорошая, мужики за тридцать, не пацаны уже, но крепкие все. И воевали — так что есть что вспомнить.

В тот раз мы еще в пятницу вечером собрались, чтобы на поезд успеть, от Львова до города со смешным названием Выгода. Прибыли еще затемно, в пять утра, в вагоне выспаться успели. Выгрузились, телефон нашли, как положено позвонили диспетчеру, доложились, так и так. Поскольку положено, и войной в нас вбито — штаб должен знать, где ты и в каком состоянии. Тем более, что этот диспетчер для походников, очень полезный человек — и местное расписание поездов или автобусов подскажет, и может даже в крайнем случае договориться, чтобы нам транспорт выслали. Или какую другую помощь оказать при нужде. Опять же, связь с местными властями. Да мало ли что возникнет непредвиденного! Слышал, что в дальние выходы (например, на Урал), куда не на пару дней, а на неделю, две, даже весь отпуск идешь, группам даже рации выдают. Ну а нам — неполные двое суток, сорок пять километров на лыжах, и деревни на пути. Тем более, что были мы тут уже прошлым летом — так же, в выходной, и почти той же компанией. Так что резво на лыжах бежали — и зорко смотрели по сторонам.

Отчего смотрели? Так где-то может быть, походники, это просто туристы. А у нас тут и бандеровцы (хотя давно уже о них ничего не слышно) и граница недалеко. Потому мы числимся по линии даже не ДОСААФ, а военкомата — вроде резервного подразделения. Слышал, что до войны так, еще в начале тридцатых, готовили будущих партизан — а нам такие выходы засчитываются в срок военных сборов. Неужели товарищ Сталин считает, что война с американским империализмом будет на нашей территории? Или, что более вероятно, как начнется, то всякие бандочки полезут в немереном числе — а армия будет за океаном занята? Ну, наверху виднее, нам же все по уставу, идем боевым порядком — двое впереди в отрыве, головной дозор, затем четверо, и двое замыкают. Одеты все единообразно, по военному, в ватные костюмы, крытые белым, оружие имели, карабины СКС (резервистам АК не положены), у Витьки Подсельцева мосинка, но с оптикой. В мешках заплечных провизия — а вот палатки не было, мы по плану должны были в деревне Ясень заночевать. Ну а дальше, в селе Росильна нас машина подберет и в Ивано-Франковск (уже переименован, раньше был Станислав). Там на поезд, и домой — к полуночи на понедельник уже во Львове будем.

В селе Суходолье зашли в сельсовет, отзвонились диспетчеру. И получили задание — студенты на связь не выходят. В отличие от нас, "полувоенных", есть во Львове (с прошлого года) и туристы обычные, в основном студенты — при университете, при Политехе. Ходят в каникулы — январь, и еще лето — и на более долгий срок, им к выходным привязываться не надо. Хотя и нас тоже как положено, мобилизуют, две недели в строй, каждый год. Но в году прошлом, например, мы так же командой по лесу бегали — а не ногу тянули на плацу, тот же отпуск на природе вышел в дополнение к обычному.

Студенты вообще-то народ очень недисциплинированный — могут и от маршрута отклониться, и срок не выдержать. Диспетчер говорит — вы лагерь проверьте, они должны были встать на ночевку (указывает координаты по карте). И не доложились — а у них в группе должна быть рация. Политехнический, радиолюбители, еще и затем шли, чтобы аппаратуру испытать. И на вызовы не отвечают! Так может, у них просто поломалась самоделка? Но вы пройдите, осмотрите лагерь — были ли они в том месте, давно ушли и куда. Хорошо — но вы доложите нашему начальству, что мы возможно, задержимся и на работу к утру понедельника не успеем.

Координаты — от села, где мы, километров тринадцать. Но по лесу и пересеченной местности, большая разница с равниной. Так что вышли мы туда лишь часам к трем пополудни. Не доходя еще до места, на склоне разглядели — вроде, тело лежит, в бинокль глянули, точно! И еще следы на снегу, в лес уходят. Мы тут развернулись в цепь, причем Витька с Саней Грушиным заняли позицию за камнями, нас прикрывать — поскольку тактически было похоже, что люди убегали от лагеря (который по карте, должен быть наверху), а по ним били снайперским огнем. Сначала прошли по следу вправо, в лес — и под елью нашли мертвого парня, в одном свитере, без бушлата, рюкзака и лыж, рядом пистолет ТТ валяется, гильзы — восемь штук. И голова пулей разнесена — похоже, парнишка отстреливался от кого-то, всю обойму выпустил, а последний патрон себе. Но чужих следов вокруг не было — нетронутый снег! С кем он тут так отчаянно воевал?

Тело на склоне — девушка, так же легко одета. Видимых ран нет, крови тоже не видно. И страх на лице застыл. Но опять же, чужих следов (человека, или крупного зверя) — не наблюдаем. Вверх поднимаемся, как к немецкому блиндажу, оружие наготове. Вверху на расчищенном месте — палатка, погасший костер. И еще тела. Двое, с пулевыми в грудь, гильзы под другую сторону костра лежат. Там же, брошенный мосинский карабин без патронов. Возле палатки девушка, на мертвом лице такой ужас, что нам, бывалым и воевавшим мужикам, стало не по себе. Шестого нашли последним, когда уже после окрестности осматривали — там обрыв был, он с него и сорвался на камни. А в лагере, такое впечатление, ничего не взято. Лыжи, все шесть пар, продукты, и главное, рация! Аппарат не стандартный армейский — но мы общими усилиями сумели разобраться, как включить, и нужную волну поймать, раньше у диспетчера на всякий случай частоту и позывные спросили. И доложили, как есть. Нам приказ — оставаться на месте, все беречь, ничего не трогать. Ну а как тут не трогать, если судя по всему, нам тут ночевать придется? А палатка — вот она, одна.

Однако на ночь остаться не пришлось. Час с лишним прошел, темнеть уже начало — как прилетел Ми-4, мы площадку для посадки уже нашли, зеленой ракетой место указали. Из вертолета целый взвод вываливается — и погранцы, и какой-то капитан, кто сразу стал командовать — ну а нас напротив, погрузили, а как на базу доставили, где-то возле Франковска, то еще долго мурыжили, заставляя вспоминать, кто что видел. В воскресенье лишь отпустили, и даже транспорт дали, грузовик Зис-151 под брезентом, прямо до Львова и отвезли, до дверей военкомата, где мы оружие и остальное казенное имущество должны были сдать. Ну а дальше, в общежитие — и тут я полбутылки сразу принял. Поскольку эти ребята и девчата из памяти, ну не идут!

Бандеровцы виноваты? Ну во-первых, места там были совершенно не их. Там в деревнях вокруг переселенцы-хорваты, которые ОУНовцев ненавидят люто, и стакнуться с ними не могут никак. А это известно, что где население против, там никакие "лесные" выжить не могут. Даже если сидел десяток бандитов в двадцати километрах отсюда, с чего им зимой тащиться туда, где им никто и корки хлебной не даст, там в каждой деревне по сотне мужиков, вооруженных не хуже и с боевым опытом — не только отобьются, но еще и гнать, травить будут как волков, и пограничников наведут. А во-вторых, бандеровцам жрать надо — а в схронах зимой даже в лучшие для ОУН времена было не сыто, ну а сейчас, когда никто им "налог" не платит, так вообще голод. Слышал я, тут в марте-апреле сорок шестого целые банды просто дохли, когда наши блокаду ставили, чтобы из леса и в лес никому. И чтоб голодные бандиты у ребят тушенку не взяли, да быть такого не могло — выгребли бы все до последней крошки! И оружие бы наверное, тоже все унесли. А рацию ладно, не взяли, но даже не разбили.

Дальше — вот вы, диверсант, вам надо с гарантией уничтожить вражеский пост. Я бы сначала выбрал лежку, откуда все просматривалось и простреливалось — чтоб наблюдать, и прикрыть огнем. А с наступлением ночи, как все уснут, всех бы взяли в ножи. Даже если бы был один караульный — это куда надежнее, чем нападать, когда студенты еще обедали. Двоих застрелили, один с обрыва свалился, убегая — то есть сразу его положить не сумели. У девушки в палатке вообще никаких ран нет, ни пулевых, ни ножевых, ни следа удавки на горле. Двое по склону убегали — и не было следов, что за ними кто-то гнался. Парнишка в лесу — ну наверное, нервы от страха сдали совсем, ночь, кругом враги мерещатся, вот и не выдержал. А возле лагеря — тут ручаться не могу, да и ветер поднялся, поземку мело — но кажется мне, что если бы банда в девять рыл подходила, она бы гораздо больше следов на снегу оставила, и я бы заметил. И если бандитов было девять, они бы там всех на месте положили, никто не сумел бы убежать.

Так что нечисто что-то с этим делом. Конечно, на бандеровцев списать — удобнее всем. Тем более что их всех там поймали и в расход. Но если там еще какие-то гады есть, они же и других так завтра могут?

Снова Валентин Кунцевич.

Поначалу был вопрос — имеет ли место сознательное препятствование следствию со стороны местных товарищей?

Нам сейчас только второго кириченковского заговора не хватает — когда бандеровцы в сорок четвертом, вступив в сговор с Первым Секретарем, пытались Киев захватить (прим.авт. — см. Союз Нерушимый). И тоже ведь тогда началось, условно говоря, с маленькой тучки на краю ясного неба, а как копнули... Или тот же Львов, лето пятьдесят третьего — показавший, что враг может использовать своими фигурами, наших же советских людей — имея целью, не выигрыш партии как таковой (ведь и бандеровцы не могли рассчитывать, что им Киев удастся удержать, это лишь дурак Кириченко мог мечтать, "украина це доминион"), а как раз кровавый размен фигур, вот только жертвы должны быть наши, с обеих сторон. И ведь был у них шанс — вот только никому вслух здесь не скажу — что иной товарищ Сталин, из мира "Рассвета", не колебался бы устроить виновным "тяньаньминь". Причем войска бы этот приказ выполнили не задумываясь! Как тогда в Киеве, морская пехота, в горячке боя и последующей зачистки, предпочитала пленных не брать — "бандеровец? К стенке". Уже после Победы, в столице тогда еще Украинской ССР.

В следственном деле (срочно запрошенном в Москву) — факты предельно странные. Во-первых, экспертизой установлено — Степан Аксенов, которого в лесу нашли, застрелился из своего пистолета. Причем у него в кармане остался полный запасной магазин. И никаких других гильз равно как и следов пуль на деревьях, не найдено. На склоне, Галина Бескровная умерла от переохлаждения, пулевых и огнестрельных ранений нет, а вот нога вывихнута — вполне возможно, когда бежишь в панике, не разбирая дороги. Мария Кузьменко умерла от сердечного приступа — вероятно, вызванного сильным испугом. Барков Михаил, падение с высоты. И только у Кирилла Корсунина и Олеся Купавы — пулевые. Во-вторых, все пули, извлеченные из тел в лагере, равно как и гильзы, обнаруженные там же — от карабина, найденного там же, и числящегося за Барковым, по номеру оружия сверяли. И никаких других пуль и гильз нет. В третьих, на карабине отпечатки пальцев одного Баркова. В четвертых, в карманах Корсунина и Кузьменко было личное оружие — соответственно, "парабеллум" и наган — которым никто из перечисленных граждан не воспользовался. В пятых, в крови погибших никаких известных ядов не обнаружено, есть алкоголь в малом количестве — у костра найдена пустая фляга с запахом вина, литр на шестерых, да еще зимой, это несерьезно. Что из всего следует?

Выходит, что стрелял один Барков — по своим товарищам. Двоих положил насмерть сразу (пулевых ранений, два у Корсунина и одно у Купавы), а Аксенов с Бескровной бросились бежать. Барков им вслед стрелять не пытался (хотя запасные обоймы при нем были), а бросив карабин, тоже побежал, не заметив обрыва. Кузьменко перепугалась до смерти — но и у остальных, согласно протоколу, "на лицах застыл страх". Что тоже странно — ладно, эти ребята уже не из воевавшего поколения (хотя самый старший, Корсунин, 1926 г.р., значится что в армию был призван в сорок четвертом, и даже медаль "За боевые заслуги" имеет, в Маньчжурии получил), но все-таки нелегкой послевоенной жизнью тертые достаточно, не должны были просто так пугаться, без серьезной причины. Перепились до белой горячки — тоже нет, сказано уже, что найдена всего одна пустая фляга, причем согласно заключению, даже не водка, а домашнее вино, куда меньшей крепости.

Бандеровцев там быть не могло — это и свидетель заметил, и Тюленин тоже внимание обратил. Поскольку не их территория. В тех самых местах Юрка Смоленцев геройствовал в августе и сентябре сорок четвертого (уже после Победы), деревни были самые бандеровские, и потому, выселены поголовно (кто жив остался после спецоперации) — и не надо никого жалеть, стреляли там в наших из каждого двора, изо всего, включая фаустпатроны. В итоге, с сорок седьмого по сорок девятый там в районе компактно поселили эмигрантов-хорватов. В Югославии сербы и хорваты, это почти аналог как у нас русские и украинцы — родственные славянские народы, даже язык один, "сербохорватский", но хорваты католики, и проживая в Австро-Венгерской Империи, издавна считали себя более культурной и европейской нацией, чем сербы. Ну а православные сербы, будучи более многочисленными, так же веками мечтали, чтобы "от моря и до моря", собрать под своим главенством все балканские народы, подобно тому, как русские цари — привести под свою руку всех "братушек славян". Получив наконец независимость (между прочим, кровью русских солдат оплаченную в 1878 году) и не сомневаясь в своем "микроимперском" праве, сербы всего через семь лет устроили войнушку с Болгарией (из-за спора, кто в балканском курятнике самый крутой петух) — проиграли с треском. Наконец, по итогам Первой Мировой оказались в единой Югославии, формально "титульной" нацией — и, "бойтесь своих мечтаний, ибо они могут сбыться", коса нашла на камень, так как вошедшие с ними в одно государство хорваты мечтали о том же самом (как я уже сказал, сами считая себя более развитыми, чем какие-то неотесанные мужланы сербы). В итоге в довоенной королевской Югославии, как писал один белоэмигрант: "В этом так называемом едином королевстве южных славян, на деле принижается и ущемляется сербство и расцветает хорватство, которое добровольные уступки и самоограничения сербов ради славянского братства и единства, воспринимает как слабость и свою победу, предъявляя требования новых привилегий за сербский счёт". У хорватов и так в Югославии была полная свобода в плане языка и культуры, но они требовали для себя не равноправия, а особого положения — чтобы давать в общий котёл страны как можно меньше (в идеале — совсем ничего), а получать оттуда как можно больше (за счёт всех прочих и особенно сербов). Вторая мировая война эти противоречия многократно усугубила: с точки зрения сербов именно "хорватское предательство" в 1941 году было главной причиной столь стремительного разгрома Югославии (хотя на деле и само неподготовленное к войне югославское правительство было виновато не меньше — но кто же будет обвинять самих себя!) — когда хорваты отказывались стрелять в "друзей-германцев", массово дезертировали и даже переходили на сторону врага целыми полками, поскольку (по крайней мере, в самом начале) видели в немцах союзников. Да и после, банды хорватских усташей резали сербов с такой жестокостью, что даже немецкие каратели считали это "чрезмерным". А после войны в мире "Рассвета" при Тито (который называл себя хорватом), хорваты фактически добились того, чего хотели, что и породило все дальнейшие проблемы в Югославии, а впоследствии её распад.

Но у нас в Белграде сидит Ранкович, сербский националист, который никаких привилегий хорватам или кому-либо еще давать не намерен. С одной стороны, это хорошо, поскольку нет никаких самостийно-югославских игр, наличествует твердое следование генеральной линии Сталина, в том числе и благодаря присутствию в Югославии наших войск, которые, в отличие от мира "Рассвета", не были выведены после войны. С другой же, во внутриюгославской политике творится такое, что просто слов нет, хотя и для самих сербов лучше, конечно, решить эти проблемы сейчас, чем покупать мнимое спокойствие уступками, которые впоследствии приведут к куда худшему... Здесь Македонию забрала к себе Болгария (за исключением небольшого куска на северо-западе, где язык населения больше похож на сербский, чем на болгарский) — после проведения референдума, на котором большинство населения высказалось за то чтобы остаться под властью Софии. Западная окраина Словении (Триглав, Копер, Постойна) вместе с Истрией, соседними островами Црес, Паг и другими, помельче, Фиуме на стыке границ Словении и Хорватии, и городом Зара на побережье Далмации, которые до войны принадлежали Италии — так у нее и остались. Мусульмане (албанцы и боснийцы) пока сидят тихо, что и не удивительно — ведь в этой истории Ранкович разрешил вернуться в Косово всем ушедшим оттуда во время войны сербским беженцам, да еще и расстрелял всех албанских и боснийских фашистов и немецких прихвостней (чего не решился или не захотел сделать в мире "Рассвета" Тито). Так что албанцев в Косово сейчас вовсе не большинство, этот край не получил автономии, оставшись обычной областью Сербии, и можно надеяться, что не случится той войны, которая произошла из-за него в иной истории. Босния и Герцеговина вообще не получила статус республики — ее территория была поделена между Сербией, Черногорией и Хорватией (в зависимости от преобладающего населения в различных местах). Кроме того, Сербия еще и от Хорватии отрезала кусок земли, населенный именно сербами (в нашей истории известный как Сербская Краина), а также Далмацию, которая стала самостоятельной частью Югославии, причём в Белграде объявили что далматы никогда не жили с хорватами в одном государстве, их язык серьёзно отличается от хорватского, и в культуре у них больше общего с Италией чем с Загребом. Хорватия получила взамен огрызок, оставшийся от Словении, став Хорвато-Словенией, так что все по справедливости.

Вот только многие хорваты так не считают — и если в городах еще какой-то порядок, то в горной провинции хорваты и сербы стреляют друг в друга, как в войну. Впрочем, к включённым в Хорвато-Словению мусульманам-боснякам хорваты относятся не сильно лучше, как и к словенцам, с которыми идет яростная грызня на тему кто из них более культурные европейцы и кто должен быть главным в Загребе. Дошло до того, что в сорок шестом Сталин предложил Ранковичу, что СССР может принять хорватских колонистов (на добровольной основе), причем с самого начала местом расселения предполагалась Галиция, куда было полезно добавить чужеродный для бандеровцев и вполне боеспособный элемент. Тем более, что по легенде, именно северные Карпаты были исконной родиной хорватского народа. В отличие от украинцев, так же добровольно возвращающихся в СССР из Польши (в индивидуальном порядке, и расселяемых в Сибири, без мест компактного проживания), хорваты ехали организованно, и даже свое оружие имели. Приехав, сразу насмерть сцепились с бандеровцами — найдя, что воевать за свои дома, имея за спиной лояльное к себе государство, это совсем другое дело, чем воевать с теми, кого правящая власть негласно поддерживает. И к текущему году вышли из этой войны безусловными победителями — хотя и понеся некоторые потери. Конечно, бывшие усташи, это тот еще контингент — и особых иллюзий насчет их бескорыстной любви к "славянскому братству" лично я не испытываю совершенно. Однако же факт, что до сего момента не отмечено ни одного случая их нелояльности (на нашей территории) к СССР и советским гражданам — не в том положении гости, чтобы против хозяев играть. И даже если бы нашлись больные на голову, жаждущие подвигов на большой дороге — их бы свои односельчане тут же укоротили, во избежание собственных проблем. И верно сказано, что бандеровцам в хорватском районе делать абсолютно нечего — герои сала туда и в лучшие для них времена меньше чем сотней не совались. Так что же тогда там произошло?

При более тщательном рассмотрении, опасения Лазаревой (и Пономаренко) что там зреет новый заговор не подтвердились. Все оказалось проще: отец Михаила Баркова — Третий Секретарь ЦК Галицко-Волынской ССР. По биографии — в партизанах был, не с Федоровым, но где-то рядом, награды имеет, и после безупречно себя показал. И по словам Тюленина, с ним говорившего — без гнили, и по сыну убивается искренне, один он у него был. В итоге, чем признать, что Барков-младший, положительный советский студент (ни в чем плохом до сего дня не был замечен), и вдруг рехнулся, и товарищей пострелял — львовские решили отца пожалеть и списать все на бандеровцев, как раз и подвернувшихся под раздачу, ну а погибшим уже все равно. То есть, дело закрыто и в архив? Однако же Лазарева не успокоилась.

-А если, к примеру, загипнотизировали парня, приказав покушение совершить? На отца, или еще на кого-то из ответственных товарищей. А это сильнейший внутренний протест, разлад психики, вот он и сорвался.

На мой взгляд, сильно за уши притянуто — в гипноз верю, но никогда не слышал, чтобы он бывал "отложенного действия", а не тогда, когда гипнотизер с тобой рядом стоит и тебе приказывает. Зато считаю, что от сынков-"мажоров" чего угодно можно ожидать — это у меня еще с прошлой, бесконечно далекой жизни, как в девяностые такие вот мажоры моего отца насмерть задавили и безнаказанными остались. Так ведь и в этом времени дела нашей Конторе попадаются — с таким же душком!

Надо сказать, что после войны и тут преступность была на подъеме. Не только в Галиции — на Псковщине и Смоленщине по лесам бегали вооруженные банды, куда прибивались и дезертиры, и бывшие полицаи, и уголовная сволочь. А в городах, особенно по окраинам, ночью лучше на улицу было не выходить. Но справились, устроив ворам войну на истребление — выбрав главной мишенью всяких там "воров в законе" и близкую к ним приблатненную публику. Про которую сам товарищ Сталин изрек:

-Раз нет надежды на их исправление, то единственный смысл их существования, это превратиться в лагерную пыль, напоследок поработав во благо Советской страны. И никак иначе!

И, по новому УК, "вор в законе", это уже состав преступления. Доказуемого предельно легко — так как сами воры и не думали отпираться. А так как по их поганому "закону" настоящий вор работать не может ни в каком виде — то стандартной мерой было, "кто не работает, тот не ест", или ты трудишься, выполняешь норму, наравне со всеми, и получаешь положенный паек, или сдохнешь в одиночке, никто тебе крошки хлеба даром не подаст. Находились такие, кто выбирали безымянную могилу — но большинство все-таки оказывались благоразумными. А у тебя что, звезды на плечах и коленях вытатуированы, "ни перед кем не встану на колени, никому подчиняться не желаю"? Так встанешь, и поползешь — если жить хочешь, а не захочешь, так плевать, твой труп закопают и забудут, что ты вообще жил. С какого это бодуна, самые отпетые должны в местах лишения свободы — и пользоваться наибольшим авторитетом и большими благами? Должно быть все с точностью до наоборот — если ты просто "мужик", и совершил что-то по дури, а теперь искренне раскаиваешься, то и тебе пойдут навстречу, и жизнь твоя на зоне будет вполне приемлемой, и после тебя трудоустроят и жилье дадут, не позволят по наклонной покатиться. Но для отпетых и безнадежных — лагеря должны быть адом. И последней остановкой перед тем, как на тот свет.

Блин, это ведь было в нашей истории! Хрущев много дров наломал — но одно его дело заслуживало уважения. Он искренне мечтал увидеть в СССР последнего преступника — и под конец его правления в лагерях и на зонах было именно так, "воры" и "блатные" потеряли всякий авторитет и считались самыми последними париями в глазах и персонала, и других заключенных. Была твердая линия по отношению к "законникам", хочешь жить — публично покайся, тем самым полностью потеряв лицо в уголовном мире. Зато при добреньком Брежневе и появились "черные" зоны, они же университеты преступного мира и санатории для воров. Очень надеюсь что здесь такого не будет — и неизменной останется политика, что наше государство гуманно к тем, кто раскаялся и осознал, и предельно негуманно к закоренелым тварям.

Они ведь, твари уголовные, плодятся! Вырастают уже на новом человеческом материале, уже социалистического общества. Реальная банда "черная кошка" состояла вовсе не из уркаганов, а из внешне благополучных людей, рабочих, студентов, комсомольцев, спортсменов — а грабили и убивали, как в том кино. Хорошо, у кого-то из наших эта информация "из будущего" в памяти зацепилась — так что про "стадион" вспомнили сразу, и поймали гадов быстро. Или же, "Пашку-Америку" вспоминаю — не знаю, с кого писали персонаж из фильма "Трактир на Пятницкой", реальный гад с этой кличкой разбойничал в Москве в конце сороковых, имел вид и манеры английского денди, но стрелял не задумываясь и насмерть. Когда наконец его взяли, то оказалось — вовсе не "блатной", а активист, комсомольский секретарь какого-то завода, с безупречной репутацией! Перед тем, как приговор подписать (высшая — на нем четыре трупа было), я спросил — ну какого хрена это тебе понадобилось? А он ответил:

-Да просто, захотелось красиво пожить. Не одними лозунгами. А настоящей жизнью, чтоб было что вспомнить напоследок.

И добавил, совершенно не раскаиваясь:

-Жаль, что немного. Но все же лучше, чем ничего.

Это что для тебя "настоящее" — гульнуть в ресторане, на квартиру с девицами, и на "мерседесе" ночью по Москве? Ничего, отбегался, хватит! Только сначала напишешь, кто тебе про такую красивую жизнь рассказал — где, когда, при каких обстоятельствах, кто еще присутствовал. Поскольку именно это работа нашей Конторы, не с отдельными проявлениями старого мира разобраться, а систему пресечь, чтоб больше никто не сбился с пути. И ой не надо посмеиваться, "а ты тоже позволяешь" — ну да, я не монах, тоже не вижу ничего плохого и в ресторане культурно отдохнуть, и с барышнями, но во-первых, я это заслужил, во-вторых, на свою честную зарплату, а в-третьих, вот смыслом жизни это не считаю совершенно, и когда мне помирать придется — вовсе не это буду вспоминать.

Или дело самое последнее, осень пятьдесят четвертого. Вот помню, в прежней моей жизни старая советская песня была, про чекистов, в памяти зацепилась, "вера в людей — главное наше оружие". А у меня после того случая ощущение было, словно выгребную яму чистил. И в голове крутится не про "веру в людей", а что Мефистофель Фаусту говорит про обычного человека:

..что разумом зовет он — чувство это

Он лишь на то готов употребить,

Чтоб из скотов — скотиной худшей быть.

Служба Партийной Безопасности, где я имею честь служить, обычно не подменяет ни МГБ, ни угрозыск — бывает, что и сами злыдней ловим, в рамках доследования, или если дело изначально было особое, как в пятьдесят третьем ловили одного большого гада с кликухой "Странник" (прим.авт. — см.Красные камни). А тогда, полгода назад, все началось с письма, адресованного прямо в ЦК КПСС — от группы ленинградских деятелей культуры и науки. Ну, интеллегенция у нас "совесть нации", в этом времени хорошо помнят коллективные выступления тридцать известного года, про "фашистскую бухаринскую харю" и кого-то там еще, во времена более поздние и свободные та же интеллегенция активно выступала против чего-то — однако то, что сейчас легло на стол Анны Петровны Лазаревой, Инструктора ЦК, и давней знакомой Анны Андреевны Ахматовой, чья подпись в документе стояла первой по алфавитному списку — аналогии не имело ни в будущем времени ни в текущем. Чтоб наша коллективная совесть, и без побуждения от власти выступала как союзник этой власти — такое, пожалуй, бывало лишь в Отечественную, но никак не в повседневной гражданской жизни. А тут еще некий товарищ из Ленинграда жалобу написал и тоже на самый верх, что с его сынком несправедливо обошлись, засудили. Сам товарищ Пономаренко (который, несмотря на то, что сейчас официально Предсовмина, и по факту, второй в СССР человек после товарища Сталина — пост главы Службы с себя не сложил, ну так в войну Лаврентий Палыч на себе три министерских поста тянул) прочел и рассвирепел — да что это за (тут он вставил крепкое словцо) в Ленинграде творится? Срочно разобраться и меры принять — подключив Генеральную Прокуратуру и Верховный суд! Я, когда с делом ознакомился, разозлился не меньше — это кто ж в Леноблсуде такой добренький, чтоб за такую мерзость, и всего десять лет?

Жила в Ленинграде гражданка Калиновская Софья Эдуардовна, 1890 года рождения, бестужевка, из дворян (на тот момент окончательно обедневших — так что к классу эксплуататоров трудового народа ее даже ЧК не посмело причислить в восемнадцатом году). Как водилось тогда среди образованной публики, имела какие-то дела с революционерами, но активисткой не была и в Партию не вступила (может, из-за происхождения не брали?), но замуж вышла за партийного товарища, муж умер в тридцать седьмом — нет, не то что вы подумали, туберкулез. Сын погиб в сорок втором под Харьковом. Сама она замуж больше не вышла, жила одна в квартире на Пестеля, Блокаду перенесла, последние годы в школе преподавала немецкий и рисование. После занятий еще и у себя собирала своих любимых учеников, "питомцев", как она называла. И в комнате у нее был антиквариат — какое-то количество статуэток, вазочек, миниатюр — по заключению экспертизы, имеющих ценность. Даже в Блокаду она с ними не рассталась, за еду не сменяла! В общем, читая ее биографию, у меня ощущение сходства с Дашей из "Хождения по мукам". Ну а Анна Андреевна, как сообщает, "имела честь быть с ней знакомой".

Сынок партийного товарища был среди "питомцев". Почти что до выпускного класса дойдя, ни в чем предосудительном замечен не был — в комсомол вступил, общественную нагрузку нес. Но познакомился с шалавой, вроде "маньки-облигации", на три года старше себя, и на которой клейма ставить негде, а еще у этой твари был брат, отсидевший за разбой. Какого черта он увлекся этой ... сам после внятно объяснить не мог — воистину, любовь зла, полюбишь и козу! Ну а дальше — хочу красивой жизни, "если ведешь даму в приличный ресторан, то надо иметь пенсы", деньги имеют свойство кончаться, ну так докажи что ты мужчина, добудь! Ах, у твоей училки ценные антики — слушай, зачем ей такое богатство? Докажи что ты меня любишь, что ты не размазня, соверши поступок! А давай мы все к ней в гости — ты нас представишь, как своих друзей.

На столе так и остались четыре чашки с чаем, и наполовину съеденный домашний пирог. Сначала шалава ударила учительницу бутылкой по голове (все трое этот факт категорически отрицают, но на бутылке только ее отпечатки), а затем любимый ученик забил старушку насмерть, кулаками и ногами. Поскольку шалава с братцем думали — если у кого-то в кармане оружие, это уже статья про бандитизм, ну а голыми руками, выйдет вроде как хулиганство. Затем сгребли в мешок все ценное, что нашли в квартире, братца поймали при попытке продать, он сразу сдал подельников. В итоге, приговор суда — братцу и шалаве всего по трояку за соучастие, сынку десять лет (максимум по закону, для несовершеннолетнего). И папаша этим остался еще и недоволен, стал по инстанциям идти и доказывать, ну как в наше время, "онжедеть, ошибся, простите"!

Что ж, сейчас увидишь ты, как это — и по закону, и по справедливости! За столом во главе, сам Роман Андреевич Руденко, Генеральный Прокурор СССР. Рядом с ним Анна Лазарева, как представитель Партии, и я, от Службы Партийной Безопасности (что у Анечки в той же Конторе чин повыше моего, это знать положено не всем). А напротив нас этот самый товарищ (или уже гражданин) Анохтин И.В., до сего дня безупречен, фронтовик, орденоносец, член Партии с 1926 года — едва на крик не срывается, что всегда старался воспитать сына настоящим коммунистом. С пяти лет внушал, как надлежит правильно себя вести — не жалея своего офицерского ремня, с тяжелой медной пряжкой. И с самого начала говорил, что эта б..ь Маруська ему не пара, всякий раз за ремень брался, как узнавал, что Алешенька с этой тварью втайне на свидание бегал — и ведь уже нашел сыну девушку во всех отношениях положительную, красавицу, комсомолку, а он не хотел слушать, дурак!

-Товарищи, ну что я могу сделать — если я на службе допоздна, и еще в командировки на объекты часто выезжаю! Ну нет у меня возможности к Алеше людей приставить, чтобы следили и не допускали — в отличие от иной Конторы. Сорвался мальчик, накуролесил — так накажите. Но не так ведь строго, в самый первый раз!

-Не в первый — замечаю я — вы только в этом году уже дважды его из милиции вытаскивали, куда он по хулиганке попадал. А теперь он человека убил. И не сверстника в уличной драке, тут еще как-то можно частично понять — а свою учительницу, которая в него душу вложила. Что там у Данте сказано про предателей тех, кто тебе доверился, кто за стол пригласил — это самое дно, ниже некуда. Вы, гражданин Анохтин, все ж больше в штабах воевали...

-Я под Сталинградом роту в атаку вел — кричит Анохтин уже не сдерживаясь — и не отсиживался, как иные, в СМЕРШевских блиндажах! Пулям не кланялся, ранен был дважды! С передовой неделями не вылезал!

-А я не СМЕРШ, я осназ — отвечаю я — и за той передовой работал дольше чем ты за нашей в блиндаже сидел. Немцев и япошек убил больше, чем ты вообще их видел живыми вблизи. За Одером было, мы сонных мальчишек-зенитчиков резали, так кто проснуться успел, лишь пищали "муттер, муттер", а мы их всех в ножи — но вот я, душегуб эдакий, не сумел бы так, чтобы упавшую старую женщину ногами бить, для меня это полный беспредел. А для вашего Алешеньки — обстоятельство, безусловно отягчающее, "с особой жестокостью и цинизмом", если по-канцелярски, так ведь, Роман Андреевич (Руденко кивнул, соглашаясь). И очень странно, что ленинградский суд этого не учел — за такое непотребство, и всего десять лет. Думаю, что тут и "четвертного" мало — на высшую меру тянет.

-Да как вы можете?! — горячится убитый горем отец — товарищи, вам советский закон знаком? Несовершеннолетнему, предельный срок десять! Тем более, при первом нарушении закона и прекрасной характеристике.

-Прекрасная характеристика — вступает Лазарева — вот только к делу книжка приобщена, "Грузинские сказки", с надписью на титульном листе, "дорогому сыну на день рождения"— и закладка осталась, рукой вашего Алеши сделанная, на той сказочке, как принцесса просит от героя принести вырезанное живое сердце его матери, "и тогда я буду твоя", в последний день он это читал. Или запись в дневнике, что ваш сын вел, как вы ему рассказывали, свою речь перед комсомольцами, что "можно и нужно переступить через труп своей матери, если это надо Партии и Советской стране". Из дневника того понять можно, что ваш сын считал свою учительницу, более близким человеком, чем вас — и к ногам этой Маруськи бросил, "самое дорогое, что у меня есть". Ради того, чтоб с ней наконец перепихнуться — без разницы, что он у нее, наверное, двадцатый. Вот сколько все ваше воспитание стоило — а впрочем, о чем я говорю? Важен ведь не процесс, а конечный результат. За который вашему сыну и будет наказание, по всей строгости закона.

-Дрянь! — рубит Анохтин — как таким тварям вообще позволяют на свободе гулять? Я ж как ее увидел, то Алешеньке сразу сказал, чтоб к ней не подходил! А она ему голову вскружила, мерзавка! Товарищи, дорогие, ну поймите, может там какие-то обстоятельства были...

-Поздно уже понимать — отвечает Аня — все эти вертеровские страдания лишь для литературы. А в жизни все проще — вот есть черта, переступать которую нельзя ни при каких обстоятельствах. Потому что за ней — ты уже не человек. Ваш Алеша переступил, вы его не удержали. Мне жаль. Ну а остальные — тоже получат, в соответствии с виной.

-Права не имеете — кричит Анохтин — Алеше еще восемнадцати не исполнилось, он несовершеннолетний! И по закону, нельзя ему больше десяти! Тех к стенке, и мразь эту, Маруську, и ее братца-бандита. Но наш советский закон — он же гуманен должен быть, к нашим советским людям. Учительницу — все равно уже не вернуть.

-Гражданин Анохтин, вы кажется, не понимаете предмет нашей беседы — говорит Руденко — поскольку дело, в котором замешан ваш сын, вызвало большой общественный резонанс, и письма от возмущенных граждан — настолько, что Генеральная Прокуратура и Верховный Суд вынуждены взять под свой контроль. Сейчас речь идет не только о вашем сыне, но и об оценке ваших действий, как коммуниста, пытающегося избавить от ответственности виновного в тяжком преступлении. Убийство, совершенное группой лиц, по предварительному сговору, с особой жестокостью и цинизмом, сопряженное с разбоем — товарищ правильно сказал (взгляд на меня), это точно не на десять лет, а на высшую меру, однозначно. И в законе есть параграф, отменяющий верхний предел для наказания несовершеннолетних — обычно он применяется, как там записано, "в военное время, или же в местностях, находящихся на военном или чрезвычайном положении", но также и "в иных особых случаях, по указанию Верховного Суда СССР". Я думаю, что товарищи от ЦК (кивок в сторону Ани) или Службы Партийной Безопасности (снова взгляд в мою сторону) возражений не имеют? Ну а в отношении ленинградского облсуда будет проведено отдельное расследование, с его стороны были лишь халатность и формализм, или что-то иное, более тяжкое. Если факт вашего давления на суд будет установлен — то я вашей судьбе, гражданин Анохтин, искренне не завидую!

Я молчу, но думаю — установят, куда денешься? Если дело такой характер приняло, что до самого верха внимание — то судьям куда спокойнее и безопаснее будет утверждать, что враг народа Анохтин их запугивал, давил, угрожал. Чем сознаться в собственной мягкотелости, сегодня я тебе услужу, завтра ты мне будешь полезен.

-Я его воспитывал — упрямо повторял Анохтин — в те разы, когда он в милицию, я об него дома весь ремень обломал, Алеша неделю сидеть не мог на попе ровно. Товарищи, дорогие, ну как же это?! Один он у меня остался, больше никого, мать в сорок шестом умерла. Мне его отдайте, я с него по полной спрошу! Шкуру спущу, он не неделю, месяц только на пузе спать будет!

-Гражданин Анохтин, вы не желаете согласиться с волей Партии и Генеральной Прокуратуры? — с металлом в голосе спрашивает Лазарева — что ж, я думаю, вполне уместным будет поставить перед ленинградской парторганизацией и обкомом вопрос о вашем исключении из рядов Партии. Поскольку коммунист — обвиняемым в таком деле, быть не может.

-Что будет с Алешей — спрашивает Анохтин — что вы с ним сделаете? Пусть лагерь, тюрьма. Но только не расстрел!

-Игорь Викторович, вы так и не поняли, отчего ваш сын таким стал? — произносит Аня — вы его таким воспитали. Ремнем в него правильные основы вбивали — и вышло, что своей собственной морали у него нет, которая по своему убеждению, а не из-под палки. И как только палку убрали, когда например вы в командировке — значит, можно пускаться во все тяжкие, ведь уже не накажут! В итоге, хотели вы из Алеши коммуниста воспитать — а сделали раба, который под надзором умеет имитировать что от него хотят, а как только надзиратель отвернется, то сразу все дозволено, тормозов нет. Растили коммуниста, а вышел коллаборционист, вроде фашистских полицаев, которые до войны притворялись советскими людьми, а после немцам служили — и грабили, убивали, показывая свою истинную суть. Допустим, вернули бы вам сына, сделали бы вы ему очередное внушение, а дальше что? Снова вы уедете, или просто отвернетесь, и встретится вашему Алешеньке другая Маруся, или кто-то вроде ее братца — и снова на дело пойдут, убивать? Зная, что добрый папа от тюрьмы отмажет. Все, поздно уже что-то менять — поезд ушел. И лично я совершенно не верю, что тот, кто свою старую учительницу ногами насмерть забил — даже теоретически может раскаяться и измениться, снова человеком стать. Кто черту переступил — уже не возвращаются.

-И вы тоже к этой черте идете, гражданин Анохтин — подхватываю я — вы понимаете, что если бы вы первым своего сынка осудили, к вам не было бы никаких претензий? А еще и пожалели бы искренне, что у заслуженного товарища и выросло такое чмо. Но вы не осудили, а пытались правосудию помешать — значит, морально приняли на себя часть Алешиной вины. И даже тогда у вас был еще шанс отделаться строгачом с занесением — но вы решили упорствовать, спорить с ясно выраженной оценкой Партии, тем самым себя Партии противопоставив. Что ж, мы не Америка, где Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности людей на улицу вышвыривает — ни работы, ни жилья, под забором с голоду подохни. У нас, даже когда вы партбилет на стол положите, с должности вон, и номенклатурную квартиру придется освободить — пойдете хоть слесарем на завод, в СССР любой труд почетен, и место в общаге вам найдется. Себя вините, бывший командир штрафной роты, капитан Анохтин — что собственного сына воспитывали, как тот свой контингент. Не умеете иначе — ваши проблемы. Вот и получили — а как у поэта сказано:

Сын за отца не отвечает.

Закон, что также означает:

Отец за сына — головой.

Анохтин рот разевает, как рыба, вытащенная из воды. Положим, койкоместо ему не грозит, жилищное строительство у нас развито, и рабочим-москвичам обычно уже комнату дают, это приехавшим из провинции — койку в общем помещении. Но пусть помучается, мне его нисколько не жаль.

-Мне от сына надо было отречься? От единственного сына? Как в тридцать седьмом...

-От виновного сына — чья вина абсолютно доказана. За что он получит все, что по закону положено. И Служба Партийной Безопасности особо проследит, чтобы в этот раз справедливый приговор был вынесен, и исполнен.

Для тех кто не понял — что такое наша Контора, "инквизиция". Вслух не скажу — но те, кому надо, знают: по факту, есть у нашей СПБ такое право, в исключительных случаях, своей властью — выше любых советских законов и суда. Нет, мы не ЧеКа времен Дзержинского, которая сама и ловила, и судила, и исполняла — но предусмотрено секретной инструкцией, что мы имеем право вынести любое дело на рассмотрение даже не закрытого заседания военного трибунала (как в "шпионских" делах), а передать в Особый Трибунал (в компетенции которого — то, что задевает высшие государственные интересы СССР), который фактически руководствуется не писаным законом, а "благом для страны и народа", причем председательствует в нем глава "инквизиции", а выше него стоит (и единственный, кто может отменить приговор) самолично Вождь (в настоящий момент, сам товарищ Сталин). Полагаю, что по замыслу Иосифа Виссарионовича, это должно быть оружие прежде всего против его ближних соратников (которые в той истории помогли престарелому Вождю отойти в иной мир, стоило ему вожжи из рук выпустить), однако и этот случай (с учетом чина подсудимого, его попыток препятствовать правосудию, и явного попустительства обычного суда) я вполне могу подвести под рассмотрение именно этого органа — вот составил бы бумагу, отправил по инстанции (попросту, положил бы на стол Ане Лазаревой или даже самому Пономаренко). И никто бы протестовать не стал — хотя СССР все ж не диктатура, и формально, Служба Партийной Безопасности (подчиненная непосредственно ЦК КПСС) не является руководством для Верховного Суда и Генеральной Прокуратуры, и даже обкомы вполне могут не соглашаться, аппелируя к тому же ЦК. Однако же, пойти против ясно выраженного мнения "инквизиции" даже Верховный Суд решится, лишь имея на то очень серьезные основания (которые в ЦК нашли бы поддержку) — а это явно не тот случай. Ну и расклад среди небожителей ни для кого не является секретом — не говорят пока еще, что "Пономаренко, это Сталин сегодня", при живом Вожде, и в кабинетах портреты Иосифа Виссарионовича висят, однако общеизвестно, что ни единого приказа Пономаренко сам Сталин не отменил и против не выступал (по крайней мере, публично). Потому, виза Пантелеймона Кондратьевича под любым документом значит сейчас лишь немногим меньше, чем "И.Ст.". Однако сказал товарищ Сталин, "чрезвычайщина, это хорошо. Но только там, где нормальные законы не работают" — так что если есть возможность все провести по закону, зачем нарушать?

А Лазарева, как мне показалось, была в печали. Когда после, при случае, я ее спросил, то услышал:

-Инквизиция, Валечка — я про ту самую говорю, которая Святая — в судебную практику впервые внесла не только осудить, но и разобраться, отчего. Ты материалы прочел — что у этого Алеши в семнадцать лет девушек не было вообще, пару раз знакомился, так отец браковал, "не подходят тебе". Тут подвернулась эта Маруся, от которой, по показаниям свидетелей, "такие флюиды, что мимо пройдешь, и уже хочется". А отец его ремнем — за любой шаг в сторону. Что вызывало уже протест и жажду самоутвердиться — которую отец под нары загонял. Запись в дневнике — что "Софья Эдуардовна была единственной, кто выслушает и поймет". Вот только она его в доброте душевной чаем поила, и уговаривала, "он же твой отец, он старше, он прав". Чего он и ей не простил. Зато за Марусю свою цеплялся, до последнего старался ее обелить, на себя все брал — потому что был уверен: ему, как несовершеннолетнему, высшей меры не будет. А на бутылке пальчики ее — и показаниям ее же брата я склонна верить: что Алеша все не решался, и уже готов был встать и уйти — так Маруся бутылку схватила и ударила первой, крича "ну сделай хоть что-то, слизняк".

Я даже не понял — она что, этого сучонка защищает, сочувствует? Но тут Аня добавила:

-У тебя, Валя, своих детей пока нет. А у меня трое, у Люси четверо, и скоро в возраст противоречия войдут, как воспитывать? Диалектика, Валечка — что зло, это обратная сторона, направленная вовне, добра, направленного на "своих". Запомни это. А этой троице — оформи всех на Второй Арсенал в "хозяйство Зенгенидзе". Утешь отца, пусть надеется. А твари — чтоб сдохли, как Верка Пирожкова!

Когда мы сюда попали, весь советский Атоммаш размещался вблизи Севмаша, на объекте, именуемым Второй Арсенал, в подчинении у Первого Особого Главка при Совете Обороны. Сейчас это полновесное министерство — но прежнее название осталось в разговоре между "своими", теми кто начинал. А профессор Зенгенидзе там отвечал за Третью лабораторию, медико-биологическую (сейчас и тут, целый главк со своими НИИ, производствами и еще многим). И была там такая деликатная тема, как проверка на живых объектах. Лучевка поражает кровь, костный мозг, желудочно-кишечный тракт — и если отдельные опыты можно проводить на препаратах (пробирки с кровью облучать), то окончательная проверка — только на человеке, хотя бы на предмет того, как это в комплексе взаимодействует, нет ли побочных эффектов. В нашей истории так удалось сделать препарат из стандартной армейской аптечки — таблетки, на какой-то срок резко повышающие устойчивость организма к радиации, плохо было то, что принимать их надо было заранее (перед атомным ударом врага!), однако странно, что их у чернобыльских пожарных не было (по крайней мере, я о том сведений не нашел). Ну а у нас здесь пытаются слепить что-то еще лучшее, и научиться эффективно лечить лучевку. И тут встал вопрос об опытном материале!

Нет, "ужасов сталинского режима" не было, мы же не японцы, чтоб как генерал Исии, толпой грести людей в подопытные "бревна". Тогда хватало и человеческой мрази — фашистские каратели, полицаи, бургомистры, бандеровцы, и прочие "лесные братья". Такие, как упомянутая Пирожкова — которая при немцах работала переводчицей в псковской комендатуре, а еще подрабатывала приведением в исполнение приговоров гестапо, по десять марок за каждого расстрелянного подпольщика или партизана, сами немцы этой грязной работой брезговали, поскольку "деморализует". И Тонька-пулеметчица, кто палачествовала на Брянщине, кончила свою поганую жизнь там же — а вот уголовные до пятидесятого года туда не попадали, было негласное правило, только фашистов и их пособников, уж больно жестоким считался Второй Арсенал, страшнее расстрела или повешения. Затем фашистов стало не хватать и на конвейер пошли свои душегубы (не политические!). Причем согласно закону, дело было добровольным: смертнику (а после, и осужденному на "четвертной") предлагали подписать бумагу, о согласии заменить наказание на опасные медицинские эксперименты, пятнадцать лет в первом случае, и десять во втором. После чего, считалось теоретически, ты будешь свободен — вот только редко кто из подопытных оставался жив после всего одного года (в последнее время наметилась тенденция, до двух лет), и лишь отдельные уникумы выдерживали пять, шесть — причем смерть была предельно мучительной и неэстетичной. Другие отрасли советской науки тоже требовали людей-испытателей (например, фармацевтика), но там обходились добровольцами, да и опасность была много ниже (по крайней мере, я про иных смертников-подопытных, кроме Атоммаша, не знаю). Если в будущем и тут появятся всякие новодворские, то наверное, станут лгать, как на опыты тысячами вывозили зеков из лагерей. Могу заверить, что выбор кандидатам предлагался исключительно сразу после вынесения приговора — из мест лишения свободы не брали никого (опять же, насколько мне известно, и до сего времени). Что ж, вполне соответствует воле товарища Сталина — неисправимые преступники у нас должны жить лишь затем, чтоб в итоге умереть с пользой для СССР.

Все трое подписали — радостно суча ножками и едва не блея от восторга, что им, как казалось, сохраняют их никчемные жизни. А я, глядя как этот сучонок спешит подписать, вспоминал, что (согласно их же показаниям), последние слова Софьи Эдуардовны были — Алешенька, за что? И что сам он, в камеру попав, в дверь колотился, крича — сколько мне еще тут сидеть, надоело уже! Ничего, тварь, ты еще пожалеешь, что не выбрал расстрел. Мог бы стать "нашим" — но черту переступил, и стал тварью. И черт с тобой — вычеркнуть и забыть!

И что ты в этой Маруське нашел — внешность и фигура, рядом с "пантерочками" из Академии и близко поставить нельзя! Хотя вполне понять могу, отчего на такую, и парни бросаются, как голодные собаки на кость. В бесконечно далекой жизни в двадцать первом веке довелось мне пересечься с одним, называвшим себя экстрасенсом — не таким, как Бахадыр из Самарканда, кто уже здесь всей нашей компании организм правил, но что-то и у него получалось. Так он говорил про биополе и "чакры", узлы этого поля в нашем теле, их семь, по вертикали вдоль позвоночника, и шестая, что ниже пупка, как раз за репродуктивную функцию отвечает. Если она у кого-то очень сильная, как магнит, то даже на расстоянии заводит в резонанс такую же "чакру" у другого человека. И выходит эффект Казановы — когда такой вот, мимо пройдет, а дамы уже в обморок готовы, у них там все уже горит. Или же про "феромоны" слышал, с таким же действием — не знаю, что правильно. Но у этой шалавы Маньки точно что-то такое есть и со страшной силой — вот я напротив сидел за столом, когда она подписывала... и ей-богу, хорошо что сидел и за столом, а то даже конвой бы ухмылялся, увидев изменения в моем организме! Ничего — вот будешь от лучевки гнить, даже любопытно, это у тебя сохранится, или уже нет?

Ну а третий в их компании показался мне личностью совершенно бесцветной. Сам здоровый, только мешки таскать, в армии не был, поскольку по хулиганке успел отсидеть, компанией какого-то пьяного побили и ограбили — а в этой Советской Армии (вот удивились бы либералы в 2012 году) служить считается почетным, на откосивших смотрят как на ущербных (по крайней мере, среди рабоче-крестьян), и с судимостью не призывают (можем пока, по демографии, такое позволить). Все удивлялся, "а меня за что — я никого не тронул ведь, только присутствовал". За то и есть — что не тронул — ведь ты, морда, сильнее и Маруськи и сучонка вместе взятых, мог бы их раскидать, а раз стоял и смотрел, значит был согласен. Так что получи по справедливости за то, что есть!

А мне после пришлось еще с Ахматовой объясняться. Успокаивая Анну Андреевну — что вот видите, как работает наше советское правосудие. Что нет у нас неприкасаемых — гнусность сотворил, сполна получи. Промолчав деликатно, что если бы этот Анохтин был не отцом, а каким-то более дальним родственником, и действовал поумнее и потише, и дело происходило бы не в Ленинграде, где Ахматова (величайшая и признанная таковой поэтесса Советского Союза) знает, хотя бы понаслышке, всех таких как Софья Эдуардовна (не так много их уже и осталось) — то у щенка был бы шанс отделаться десяткой. Если бы дело до "инквизиции" не дошло — наша Контора, как инструмент власти центральной, меньше всего склонна грехи провинциальных кадров прикрывать. А раз уж попался — то по полной получите: и были после статьи в газетах, и ленинградских и столичных, и трясли после (с оргвыводами) Леноблсуд — а главное, я надеюсь, другие Чины стали гораздо строже смотреть за поведением своих отпрысков. В прессе лишь не было ничего про конкретное наказание виновных — лишь про "суровую кару к мерзавцам и убийцам". Что ж, там им будет хуже расстрела! А если кто-то каким-то чудом выживет — ну тогда поверю, что бог есть.

Любопытно, меня назначили с львовским делом разобраться — с оглядкой на то? Если, очень похоже, и тут чей-то сынок непонятно с чего и решил, своих товарищей? А затем сам так ужаснулся, увидев что натворил, что побежал не глядя, и с обрыва. Для офисного планктона из будущего, может быть — но в этом времени народ с психикой покрепче. А тот, в лесу, от кого так отстреливался, что после решил, лучше застрелиться, но живым не попадать? Сказал бы, что "серой воняет", но в бога не верю, равно как и в нечистую силу. По крайней мере, пока я не увижу перед собой десяток рогатых чертей, отстреляю по ним весь магазин и окажется, что пули их не берут. Но нет пока информации, так что выводов не делаю. Вопросы наличествуют — ответов нет.

В вагон-ресторан что ли пойти, куда Тюлень закатился, с дамами? В поездах, в отличие от гостиниц, вполне себе продают билеты в одно купе, лицам разного пола. Так что едем вчетвером — я, Серега Тюленев, Лючия и Тамара Корнеева. Интересно, чья идея была именно ее включить — Лазаревой, которая все не оставляет надежд мне партию подобрать, или Юрки, который Киев сорок четвертого вспомнил, как на него после некая "товарищ Брекс" жалобу написала, и ответ был "какая аморалка, если все время рядом с товарищем Смоленцевым находилась его законная жена". Тамара конечно, тоже очень хорошо себя показывает, старается, из кожи вон лезет, чтобы из всех "пантерочек" лучшие результаты во всем. А еще, медик она, как моя Мария была, эх! В Львове на кладбище зайду, где лежит Маша, вместе с нашим нерожденным сыном. Только память моя о ней осталась, и кадры в фильме, где она сыграла эпизод. Завтра утром уже прибудем в конечный пункт, поезд меньше двух суток идет, из Москвы под вечер, ночь, день, еще ночь. И уже не паровоз, а тепловоз тянет. Но в окно смотреть неинтересно, да и пейзажи унылые, начало апреля, сыро и серо. И на станциях ноги размять не хочется, все ж не до Харбина ехать через весь Союз. Чем днем заняться — вот не поверите, кубик крутил, эту головоломку (за тридцать лет до товарища Рубика) в киосках продают, и даже, за границу. Честно скажу, собрать быстрее чем за две минуты у меня не получается. Знаю, что есть такие уникумы, кто видят расклад граней целиком и быстро-быстро, в пяток приемов, все на месте. Ну а я умею лишь раздельно, по слоям. Сначала верхний, это просто. Затем средний — ну тут приемы, как крутить, чтобы часть встала на место, каждая из четырех на ребре, с серединами граней проще, вот так. С нижним слоем, дольше всего — сначала ставим угловые, вот эти два рядом. Затем подгоняем остальные два. Теперь меняем их ориентацию — для этого надо вот так, так и так. И по ребрам нижней грани.

-Здорово! — воскликнула Тамара, с таким видом, словно я как джинн из сказки, явил ей бриллиант из пустой руки — а меня научите, Валентин Георгиевич?

Вот традиция — когда "из оперативных соображений" тебе в нашей Конторе документы меняют, то имя могут оставить прежнее, как привычно. А фамилию и отчество — сейчас к примеру, я Кунин а не Кунцевич, и Георгиевич — хотя прежде Сергеевичем ходил. Да смотри не жалко — только лучше рядом сядь. Поскольку я эти приемы записать не умею — а просто нашел, что крутить надо так и так, руки и запомнили. Давай теперь ты — ладно, если хочешь, я тебе свои ладони поверх положу, направлять буду. Да, если бы кто-то мне сказал бы, что с красивой девушкой два часа буду кубик собирать, друг к другу боками прижимаясь, чтоб удобнее — вот не поверил бы! И не сказать, что мне это не понравилось — но вот там у меня полное равнодушие, в отличие от какой-то Маруськи. Наверное, слабая у тебя эта чакра, как бы тот экстрасенс сказал?

А римлянка смотрела на наши забавы, отчего-то с явным недовольством. Затем, поднявшись, предложила Тамаре пойти поужинать. Тюлень с ними, за компанию и для охраны (хотя обе наши дамы в боевом отношении совсем не ноли, даже Тамара достаточно серьезную подготовку имеет), и у обеих, знаю достоверно, где-то пистолетики припрятаны (в следующий раз, когда кубик будем крутить, я от дамы справа сяду, чтоб убедиться, бедром прижавшись, кобура у нее там подвешена, а то под пышной юбкой не видно). Ну а я остался, подремать и расслабиться — опыт показывает, что упускать свободное время никак нельзя, когда события закрутятся, минуты не будет "перезарядиться". Часа полтора прошло, за окном темнеет. Слышу в коридоре голоса наших красавиц, срочно надо делать морду кирпичом, чтоб без намека на сентиментальность, я же головорез и отморозок! Входят, римлянка впереди, Тамара за ней, замыкает Тюлень — дамы веселые и нарядные, какое еще в поезде развлечение, кроме вагона-ресторана? Вагоны кстати, вполне на уровне — по крайней мере этот мягкий купейный ничем не хуже тех, в которых я в двадцать первом веке катался.

-Мальчики, выйдете пожалуйста на пять минут. Нам с Тамарой надо подготовиться ко сну.

Желания дам — закон. К соседям что ли заглянуть, познакомиться поближе — на вид, обычные ребята-туристы, в возрасте от двадцати до тридцати, рюкзаки налицо и гитара. Стою в коридоре к окна, за стеклом в темноте что-то мелькает. А соседи снова поют:

Ах, ну почему, наши дела так унылы,

Как вольно дышать мы бы с тобою могли.

Но где-то опять некие грозные силы

Бьют по небесам из артиллерий земли

А песня-то знакомая — Михаил Щербаков, "Трубач". В этом времени тоже от нас занесенная, и звучала в фильме, где наша римлянка снималась, про "Ивана-тюльпана". Под нее там французы браво маршировали — а "кавалерист-девица" по ним, из шестиствольного кулибинского пулемета, и "дирижабль системы Леппиха" на колонну пикирует как Ил-2. Те, кто в армии отслужил, хотя бы рядовым, смех удержать не могли — но "хулиганский ведь фильм", сплошная буффонада. Сама Лючия, правда, осталась недовольна, назвав картину "варьете". На мой взгляд, не более условная чем тот из нашего времени "Фанфан" с Жераром Филиппом. И юмор в том, что в нашем "тюльпане" снялся он же, военнопленный французского легиона СС, взятый в плен под Берлином и отбывающий срок вместо Колымы в тепличных условиях "Мосфильма". Между прочим, первая его роль в кино (если не считать нескольких эпизодов, снятых у нас же) — если он (репатриированный в свою Францию в пятьдесят третьем) и тут взлетит звездой мирового кинематографа, вспомнит ли с добром тех, кто дал ему первый опыт? Или будет вопить о "русском крепостном праве", как заявил в интервью какой-то французской газетенке, едва вернувшись домой. И помню, как Юрка рассказывал, что Лючия, узнав кто был ее партнером, ответила с презрением, "лицо смазливое, и больше ничего".

Брось, он ни хулы, ни похвалы недостоин.

Да он на коне, только не надо спешить.

Он не Бонапарт, он даже вовсе не воин,

Он лишь человек, что-же он волен решить.

Лично меня больше "Аты-баты" за душу берет. С надеждой, что здесь и в двухтысячных будет не так — и защитники Отечества останутся столь же уважаемы (и благодарно оценены), как в теперешнее сталинское время. Или другая, прямо про нашу Контору:

Нам досталась судьба защищать этот мир

Вне закона вне закона

Нынче древнее зло не боится креста

Беспредел примеряет корону

Значит каждый в ком совесть по ныне чиста

Вне закона вне закона

Под оплаченный скрежет газетных писак

И чиновников всех эшелонов

Мы идём на задание где каждый наш шаг

Вне закона вне закона

В этой нищей бесправной забитой стране

так похожей на общую зону

Кто то должен остаться в гражданской войне

Вне закона вне закона

Запылился на полке парадный мундир

Точит моль золотые погоны

Нам досталась судьба защищать этот мир

Вне закона вне закона

(прим.авт. — Сергей Трофимов, "Вне Закона")

Эту песню в этом времени не поют. И давно я ее слышал — потому, пусть простит автор, если неточно текст вспомнил. Но зацепилось вот в памяти, и всплыло сейчас. Вместе с пониманием — закон, это конечно хорошо, и верно Пономаренко про "дневную и ночную власть" говорил. Но бывает иногда, что в интересах дела надо кому-то выполнить и грязную работу, не стесняясь ничем. И дай бог, чтобы здесь это было исключительно на чужой земле — как пять лет назад в Китае, база Синьчжун, несколько сотен пленных американцев в бараке, и тех из них, кто из огня пытались выскочить, мы в упор добивали и штыками докалывали. Сказали бы "правозащитники", окажись рядом, чем вы лучше фашистов — а отвечаю, в тот момент ничем! И мне лично плевать — поскольку та грязная работа тогда была нужна Советскому Союзу. Правда, в итоге я без третьей Звезды хожу, когда Юрка свою третью за меньшее получил (кто скажет, что взять базу ВВС США, имея большинством своего личного состава наскоро обученных китайцев — легче, чем батальоном советской десантуры при мощной авиаподдержке разнести к чертям тыловой японский гарнизон, в морду плюну и в зубы дам). И невыездной я с тех пор — поскольку дело "полковника Куницына" так и не закрыто, в прошлом году еще Ли Юншена хотели в комиссию ООН вызвать свидетелем, наши едва отбрехались. Причем мне еще повезло — засветись я так в позднем СССР, то по словам нашего "кэпа" Большакова, трубить бы мне всю оставшуюся жизнь инструктором по подготовке милицейских кадров в каком-нибудь Зажопинске, где иностранца лишь в страшном сне увидишь. А мне пока что виза открыта, по всему Союзу и даже соцлагерю. Лишь на фронт и за него — нельзя.

-Ребята, уже можно! — голос Лючии — входите.

Тюлень исчезает в купе. Я пока остаюсь в коридоре — спать не хочется, ну ни в одном глазу. Несколько раз проходят припозднившиеся пассажиры. Коридор не широкий, даже в мягком купейном вагоне. Девушка, блондинка, старается протиснуться мимо меня, словно я грязью вымазан — чтоб не коснуться даже складками своего платья. Ей это не удается, и она бросает на меня ненавидящий взгляд. Может, у барышни просто дурное настроение — но я сразу вспоминаю историю с Верой Пирожковой, Севмаш, год сорок четвертый, как фашистская шпионка и палач себя выдала, вот так же не сдержавшись, на Лючию посмотрев. Тем более, что я ничего не теряю, извинившись.

-Простите, я вам чем-то помешал? — говорю, простецки улыбаясь — или может быть, помощь нужна?

-Нет — отвечает, остановившись, обернувшись ко мне, и промолчав секунду — и оставьте меня в покое.

-Пшепрашам, пани — говорю я — до видзеня.

Отчего по-польски? А вот торкнуло, как два года назад на пароходе, когда я к мутному типу по английски обратился, а он оказался американцем. Ну и, хотя кроме этих двух слов знаю я на том языке едва десяток, говорить с поляками мне приходилось, так что их акцент узнаю, а у этой дамочки выговор был именно такой. В чем странного нет, поезд в Львов идет, а там этнических поляков по переписи, почти пятая часть населения. Домой, значит, едет, из Москвы, или уже после села — вот не помня я ее среди пассажиров при отправлении в Москве с Киевского вокзала. Остановилась, на меня взглянула с интересом, и спрашивает:

-Вы поляк?

-Очень отдаленный: мой прадед был узником царизма, сосланным куда-то под Красноярск — отвечаю я (клюнуло!) — и сей факт я еще помню, хотя по-польски практически не говорю. Не было практики, живя исключительно среди русских. А сейчас еду в командировку, в ваш прекрасный город — позвольте представиться, Кунин Валентин Георгиевич, геолог.

Смешно, но это правда — насчет моих польских корней. В той прошлой жизни мать мне рассказывала, что среди ее очень далеких предков был такой вот польский шляхтич. Или не шляхтич — в общем, был сослан, и весь остаток жизни провел в Сибири, однако же там не кандалами гремя на каторге, а дослужившись до инспектора народных училищ, умер еще до начала двадцатого века. В моей "легенде" здесь этого нет — но вряд ли знакомая из поезда сумеет проверить это в нашем Первом отделе.

-Геолог — произносит она — ах да, у нас в Карпатах сейчас что-то копают. Бандеровцев уничтожили, и по горам лазают все, кто хотят. А что будет после? Как думаете, те из вас, ученых-геологов, кто открыл руды Норильска и золото Колымы, думали, что на тех местах будет самая страшная каторга в истории человечества, и в землю лягут кости миллионов невинных жертв? У нас, конечно, не Сибирь, но... Если у нас найдут уран, из которого делают эти ужасные бомбы — я слышала, его добывают в Чехии, а вдруг и у нас он есть? Это правда, что сейчас в СССР не расстреливают никого — а отправляют приговоренных в атомные рудники, где они умирают в ужасных муках? А вам нет до этого дела — лишь открытие, премии, лавры, что там еще?

Я пытаюсь понять, это что такое? У нас тут, в измененной истории, конечно, оттепель, но пока очень ограниченная, между "своими". Чтобы так разговаривать с незнакомым человеком, надо быть или сумасшедшей, или провокатором. Кто-то из верхушки Галицкой ССР против нашей группы играет — да нет же, в Львове пока все тот же товарищ Федоров сидит, в нелояльности которого сомневаться невозможно!

-Скажите, пани, вы случаем не из той Конторы, чье название лучше вслух не произносить?

-Ах, вот за кого вы меня приняли? — усмехнулась она — но мы ведь не призываем к каким-то противозаконным действиям, ну а за общие разговоры даже гестапо в оккупацию никого не хватало. Отчего люди бывают так откровенны в дороге — вот мы встретились, завтра расстанемся, и можем больше не увидеться никогда. Просто мне обидно за свой народ — воистину, лучше быть под немецким, турецким или татарским гнетом, чем под русской милостью. Потому что русские, облекая ею кого-то, взамен забирают душу. Вот вы уже забыли язык предков — а ваши дети уже полностью будут считать себя русскими, забыв о польской крови. Когда приходит завоеватель, можно согнуться под ярмом, а после распрямиться вновь. Когда русские дают толпе хлопов хлеб, взамен прося отказаться от языка и веры, что выберут малодушные, которых всегда больше, чем героев? Когда нацию предает ее народ, остается лишь горстка храбрецов, для которых идея дороже сытости — и с которыми даже не сражаются, поскольку они не опасны, а смешны. А ведь моя страна была — подлинно, от можа до можа, владея и Смоленском, и черноморскими степями! Отчего история оказалась к ней так несправедлива?

-Может, оттого, что вы не русские? — отвечаю я — которые умели втягивать в себя другие народы. При этом требовали лишь службы или работы — но не отречения от веры и языка, это выходило как-то само. А вот поляки, поодиночке умеют быть успешными, как мой предок в Сибири, но как только соберутся толпой, тут же начинают вести себя, как шляхтичи в окружении быдла — в результате их соседи, вместо мирной ассимиляции, вынуждены сражаться уже за свою душу. Для меня Польша, это нечто этнографическое, занятное и любопытное — но совершенно не знамя, за которое надо сражаться и умирать. Ее поглотят — ну, не вижу в этом ничего плохого, продолжить существование в виде этнографического карнавала по большим праздникам, внутри более сильной и успешной нации. Люди ведь будут живы и счастливы — и если их счастье будет большим, чем если бы им пришлось отстаивать свою самостийность, то значит, так тому и быть. Так прямо на наших глазах происходит с Украиной, так завтра будет с Польшей — лично я не вижу в том горя, если людям будет хорошо.

-А если завтра все нации сольются в одну — упрямо спрашивает пани — и будет во всем мире одна власть, одна воля, один закон? Хорошо это будет для людей или плохо?

-Проблемы, которые придется решать моим правнукам, меня сейчас не интересуют — отвечаю я — не люблю абстрагирования, я человек предельно конкретный. Сходить туда, сделать это. А прочее — в свободное время.

-Может быть, это время настанет гораздо раньше — произносит пани — что ж, сказано же мудрецом, если вы не хотите заниматься политикой, политика займется вами. Вспомните ли вы тогда этот наш разговор, или будете сыты и довольны, как хлоп у кормушки? В любом случае, вы сделали свой выбор — вам решать. Спокойной ночи, пан!

И уходит. Интересно, что это было? Вот предчувствие у меня, что с этой пани мы еще встретимся. А пока что, в какое купе она зашла, я заметил, надо будет ее анкетные данные выяснить. Проводнице червонец, вот хочу узнать про даму, с которой случайно поговорил. А откажется, можно и корочками посветить, хотя делать это неохота, я ж "мирный геолог".

А в соседнем купе все поют. Гораздо тише — уважают покой пассажиров, но любопытно, устанут они когда-нибудь? Вдруг там дверь откатывается, вылезает мужик, слегка подвыпивший, идет к туалету, ему вслед высовывается еще одна рожа — Тимоха, ты там не застревай. А гитара и голоса все звучат!

Да у них там магнитофон! Пока еще большая редкость — переносный, катушечный, но размером лишь чуть больше кассетника наших времен, бобины крутятся под прозрачной крышкой. Такие аппараты, на полупроводниках, лишь с прошлого года в продаже появились, и пока стоят дороже прежних агрегатов которые с чемодан. Быстро однако техника развивается в альтернативном мире. Интересно, на что здесь будет похож 2012 год — на мир из какой-нибудь кинофантастики? Ну, мне хотя бы на девяносто первый посмотреть — если доживу. Если не убьют раньше.

Тюлень на столике на газете воблу разложил, пиво откупоривает. Чешское пиво марки "поповский козел", рекламу которого я еще в иной жизни помню по ящику, в двадцать первом веке — ну, если и там говорилось о великой древности этого напитка... Еще на столике тарелка варёных раков (в этом времени их можно купить почти везде и за копейки, экологию ещё не изгадили), вобла (настоящая, из Волги, с икоркой, а не потрошённая, как в будущем, м-м-м, вкуснотища). Усаживаюсь рядом, предвкушая удовольствие — тем более, что я в ресторане не был. Лючия с Тамарой напротив сидят, в халатиках до пола поверх ночных рубашек — значит, спать пока не собираются, иначе легли бы уже. Бутылку ситра достают — в этом времени пиво совершенно не "женский" напиток, вот отчего-то так сложилось, что даже водку иногда пьют тут бабы на тяжелой работе, но пиво для них считается "неприличным". А итальянка наша, даже вчера вечером, когда мы после отправления в вагон-ресторан зашли, даже от легкого столового вина отказалась — нельзя мне! После мне Тамара шепнула, что римлянке в госпитале вот неделю назад лишь диагноз поставили — станет наш Юрка отцом в пятый раз. Или даже в пятый и шестой, если будет как до того. Ну, Смоленцев, удружил! У женщины в положении, психика непредсказуема — да и я бы на месте Юрки свою жену в таком виде хрен бы куда отпустил. Ладно, буду стараться держать ее подальше от любого боевого соприкосновения — тем более что Лазарева обещала, при малейших осложнениях в Львов тут же вылетает спецкоманда, и в куда большем числе, чем мы тогда в Киев в сорок четвертом. Да и сидит сейчас Первым в Львове не предатель Кириченко а все тот же товарищ партизан Федоров, при котором мы в позапрошлом году кино там снимали (прим.авт. — см. Красные камни). И бумага с подписью, пусть не "И.Ст", как у Лазаревой тогда, но от самого Пономаренко, у меня в кармане — так что содействие властей, военных и гражданских, обеспечено. Потому предпочитаю пока не взвинчивать нервы, а поступать по принципу, когда враг обнаружен, тогда и начинаем воевать, а пока врага в видимости нет, отдыхаем. Вот чехи так вообще, умели в самой хреновой ситуации не упустить, когда можно расслабиться и получить удовольствие.

Что это я про чехов — так пиво, и еще взгляд на газету упал. Там фото, прибытие в Москву правительственной делегации Чешской Республики с официальным дружественным визитом — президент Эдуард Бенеш, премьер Клемент Готвальд, министр иностранных дел Ян Масарик, это кто же на хозяйстве тогда остался? В отличие от иной истории, все трое до сих пор живее всех живых — может тут сказалось регулярное лечение в СССР (чья медицина в последние годы считается лучшей в мире — и почему это меня не удивляет?). А может более спокойная политическая обстановка в стране — не было здесь в сорок восьмом ни попытки выставить коммунистов из правительства, ни ответной прокоммунистической "бархатной революции". Симпатизанты Запада среди чешских политиков, на этот раз рыпаться не решились, надежды на помощь извне не было ни малейшей, с востока СССР, с запада, севера и юга ГДР, пиндосы с наглами далеко, а чехи это не поляки, чтоб лезть в безнадёжную драку за иллюзии и миражи. Да и Мюнхен в Праге ещё хорошо помнят, как "западные демократии" положили их под Гитлера. Не сказать что чехи сильно довольны — в пражских пивных (которые, наверное, еще Гашека помнят) вовсю бранят и своих правителей, и Москву, и предателей словаков, и эгоистов англосаксов, и всех вместе за послевоенный плебисцит, по итогам которого большая часть земель, отошедших к Германии в 1938 после Мюнхена, так за ней и осталась, по желанию живущих там немцев (меньшая часть, где компактно жили чехи, все ж вернулась Чехии). В целом, о потере Словакии с Подкарпатской Русью, вошедших в состав СССР, относятся спокойнее — эти территории и в довоенной Чехословакии считались нищей аграрной окраиной, в отличие от промышленных Судет. Но на возмущённые протесты ("за что мы воевали?") Сталин им напомнил, что Чехия с немцами, собственно, и не воевала, сдавшись без единого выстрела. Зато чехи всю войну ударно работали на немцев, исправно снабжая вермахт оружием и техникой (плавающий танк немцы сделать не смогли, то есть смогли, но плавал он не лучше топора, а вот у "исстрадавшихся под немецким игом" чехов получился вполне плавучий образец) — хотя и расхожая фраза, что "на Гитлера работала вся Европа", но в реале лишь Чехия и Австрия были полностью интегрированны в хозяйство Рейха, показывая в экономике результат не худший, чем был до войны. И партизан в Чехии не было, в отличие от соседней Словакии (свою ненависть к немецким поработителям чехи выражали тем, что трудились на ВПК Третьего Рейха у станков и кульманов, в чёрных рубашках). Оттого в этой реальности Сталин не спешил признавать неделимую Чехословакию (договор о союзе против Гитлера с эмигрантским правительством Бенеша в 1941 был к конце 1942 дополнен заявлением о праве европейских народов на самоопределение) и распинаться в дружбе (соответствующий договор подписали только в 1944, после вступления наших войск на территорию Чехии и включения коммунистов в правительство, и речь там шла только о Чехии с Моравией и Силезией, о Словакии и Подкарпатской Руси ни слова). Чехословацкой армии генерала Людвига Свободы на территории СССР так и не сложилось (формировавшийся с 1942 года батальон, был набран до штатной численности только в 1944), чехов в СССР столько не было. В той истории чехословацкие войска на нашем фронте состояли в основном из словацких солдат и офицеров перешедших на нашу сторону, но здесь словаки служили в отдельных, словацких частях, не подчинявшихся правительству Бенеша. А "протекторат Богемия и Моравия" хотя и считался официально частью Рейха, но сформированная из его населения 299я пехотная дивизия так и не попала на Восточный фронт, несла гарнизонную службу во Франции, где не совершив ничего героического (но и бесчинствами себя не запятнав) мирно сдалась американцам. Ну а те из чехов, кто откопали у себя какие-то немецкие корни и записались в фольксдойчи (что давало им какие-то привилегии) — попав в наш плен, так и остались там до конца войны и даже позже, хотя и кричали что они "братья-славяне" и "жертвы гитлеровской агрессии" — пленные немцы им за это ещё и морду били, отчего чехи просили держать их отдельно от вермахтовцев; однако мадьяры ненавидели чехов еще больше, да и от румын, французов, итальянцев, "швейкам" тоже доставалось.

В итоге, чехи ворчат, но сами понимают, что строить из себя обиженных будет лишь хуже — и на деле стараются загладить свою вину перед победителем. На первых послевоенных выборах, в том же 1944, большинство (еще более крупное чем в той истории) получили коммунисты, и их вождь Готвальд стал премьером коалиционного правительства. Англосаксонские журналюги, с удивлением (а многие и с возмущением), описывали радостных чехов в Праге и других местах, которые говорили им на ломаном французском, реже на таком же английском (язык Шекспира до войны был меньше известен в Европе чем язык Рабле) и менее охотно на немецком: "Мы все здесь коммунисты, понимаете?!". В Москве оценили, и после плебисцита к Чехии присоединилась бывшая немецкая область Лаузиц, между Саксонией и Силезией, населённая славянским народом лужичан (или лужицких сербов), которые на предложение стать автономной областью в составе ГДР или в составе Чехии, выбрали второе. Гораздо более вкусным куском была Силезия — которая в совсем древние времена (когда у нас еще Киевская Русь была) принадлежала польской короне. Затем Польша распалась на удельные княжества, ну а в силезские города как-то постепенно оказались под культурным влиянием немцев, прибравших к рукам всю экономику. В конце XIII века Силезия перешла к Чехии, которая к тому времени и сама была изрядно онемечена. При чехах немцев в Силезии поселилось ещё больше, и Нижняя (западная) Силезия совсем онемечилась, а в Верхней (восточной) часть населения сохранила свой язык и национальность. Религия у них с XVI века в основном была лютеранская, в отличие от поляков и чехов, в большинстве католиков, сами себя силезцы не считали ни чехами ни поляками, язык у них был чем то средним между чешским и польским. В XVII веке Силезия, вместе с Чехией оказалась под властью Австрии, а в середине XVIII столетия большей частью была захвачена Пруссией, став в следующем веке провинцией Германии. Однако, уже в XIX веке, по мере роста национализма в окрестных странах, часть силезцев записалась в чехи или поляки, чтоб защититься от онемечивания.

Что до Тешинской области (кусок Верхней Силезии), то эта земля, на которой находятся залежи угля и руды, и соответственно, крупнейшие шахты и заводы, глубоко вдается в чешскую территорию, подобно клину. Также, через нее проходит важная "трансчешская" железная дорога — однако большинство населения, это поляки. И получила новорожденная Чехословакия сей лакомый кусок в 1920 году, когда Красная Армия шла на Варшаву — чехи, воспользовавшись случаем, ввели в Тешин свои войска "для предотвращения беспорядков и защиты от красной агрессии" — ну а после, уж простите, пан Пилсудский, это исторически наша земля! Поляки той обиды не забыли — и когда Чехословакию дерибанили в тридцать восьмом, то даже Гитлер мог формально оправдаться Мюнхенским договором, Польша же захватила Тешин просто внаглую, "а патаму что", не утруждая себя даже придумать законный повод. Владела очень недолго — через год немцы, проглотив уже польское государство, выкинули поляков из Тешина, присоединив эту область к Рейху.

Поляки не считали вопрос закрытым. Всего через месяц после капитуляции Германии, свежесозданные дивизии Войска Польского двинулись на Тешин, восстанавливать историческую справедливость (прим.авт. — в нашей реальности, события июня 1945 года). И лишь СССР, в роли "лесника, который всех разгоняет", предотвратил абсолютно реальную угрозу польско-чешской войны — брысь все под домам, сидеть тихо, и ждать, что плебисцит решит, а то товарищ Сталин рассердится. Плебисцит решил, как и ожидалось — Нижняя Силезия вся отошла к ГДР. В Верхней же Силезии голоса разделились — там, где население было не немецким, не было желающих репарации платить (а страшные слухи тогда ходили, что державы-победители в этот раз с Германией сделают — всех немцев голыми и босыми по миру пустят), и из оставшегося выбора между Польшей и Чехией, предпочли второе. Причем за Чехию проголосовало даже подавляющее большинство этнических поляков — что вызвало бешенство в Кракове (где разместилось правительство Польши до восстановления Варшавы — которому и по сей день конца краю не видно). "Верните нам наш Тешин — и нам плевать на чешские проблемы!". Да еще с угрозами в адрес "предателей" — что понятно, не вызвало у этих изменников энтузиазма подчиняться и, задрав штаны, бежать под краковскую власть. Да и уровень жизни в Чехии (намного меньше пострадавшей от войны) был выше, чем в Польше, и порядки даже в довоенной Чехословакии (где худо бедно но признавали права национальных меньшинств и религиозную свободу), были куда терпимее, чем в Польше (с её насильственной полонизацией и притеснением иноверцев). Ну а полякам требовать чего-то от товарища Сталина, помнившего свою войну 1920 года (Член Реввоенсовета Юго-Западного фронта, "даешь Варшаву" — и поражение на Висле, когда осталось совсем немного до победы) — как говорят в Одессе, "не делайте мне смешно".

-Мы товарища Берута любит и цэним. Но при чем тут Силезия, которая чехам и немцам принадлежала намного дольше? Если те, кого вы соотечественниками называете, сами не хотят с вами жить, то кто виноват, кроме вас самих?

Так в составе Чехии появилась ещё одна автономная область, Силезская (по итогам того же плебисцита Праге прирезали и несколько чешских селений в округе Глац на границей с северной Чехией). А незадолго до этого была создана и Моравская автономия (в Праге на это пошли очень неохотно, только после того как СССР гарантировал проведение референдума в Силезии, где наши войска поддерживали порядок (следя, чтобы волеизлияние населения было без всякого принуждения). В итоге, Чехия хоть и усохла в одних местах, получила неплохую компенсацию в других, поэтому местное население ни о каких протестах против "советской оккупации" и не задумывается (наоборот, считает наши войска гарантией безопасности, на фоне холодных отношений с ГДР и особенно с Польшей — своя армия в Чехии небольшая, набирается по контракту, призыв отменён, к радости последователей Швейка, так же как в Венгрии, Румынии и Польше — видимо, в Москве решили что в случае войны с англосаксами, воевать за нас все эти европеи всё равно не будут, а немногочисленные профи надёжнее при подавлении внутренней бузы), и ограничивается бухтеньем по пивным и другим точкам общепита, а также прочим общественным местам, но только в свободное от работы время.

Тут чехи в своём репертуаре. До конца Первой Мировой обеспечивали всякой машинерией, химией, обувью, тканями, хрусталём, фарфором, неизменным пивом и ещё много чем империю Габсбургов, с конца 30-х — империю Гитлера, теперь вот, империю Сталина (СССР и просоветские страны Восточной Европы и Азии, в индустриализацию которых этот Советский Союз особо не вкладывается, разве что там где это нам реально выгодно, так что в не особо развитых или вовсе неразвитых странах чешскую продукцию, наряду с немецкой, рвут из рук и просят ещё). При этом, как и во всей просоветской Европе экономика Чехии интегрирована с экономикой СССР (что-то национализировано напрямую, у тех кто сильно провинился при фашистах, где-то удовольствовались отбором контрольного или блокирующего пакета, оставив прежних владельцев на их местах, с прочими ограничились кредитно-денежным поводком, собрав все местные финансы под крышей Московско-Пражского банка. Ну и поделили между крестьянами землицу отобранную у немецких и чешских помещиков (правда, у последних, из тех кто не подличал с фашистами, отобрали не всё, оставив замки и усадьбы с прилегающими садами-огородами — кто то стал фермером, кто-то вступил в кооператив, а кто то создал совместное предприятие с государством, открыв в родовых гнёздах расположенных в живописной местности, или славных древней историей, либо красивой архитектурой, отели и гостиницы, принимающие туристов, у которых они весьма популярны — ведь интересно, чёрт возьми, побродить по замку помнящему времена Гуса и Барбароссы, слушая рассказы графа или барона в хрен знает каком поколении, о приключениях его предков!). Население уже не боится что страшные коммунисты все отберут и загонят всех в колхоз-гулаг, обобществив женщин, а реформы правительства Готвальда по улучшению социальных условий для обычных граждан, подавляющему большинству этих граждан нравятся.

Кстати, Чехия на первом месте в Европе по темпам коллективизации сельского хозяйства. Никого в колхозы не загоняли (как и в других просоветских странах Европы), хочешь единолично корячиться на своём наделе — никаких проблем. Но подавляющее большинство местных крестьян объединилось в кооперативы, и вполне добровольно. Кооперация в Чехии ещё в австрийские времена была весьма развита, особенно на селе (чем тащить свою продукцию в город, искать покупателя что даст хорошую цену, стараться купить подешевле то что нужно для жизни и работы, проще сдать всё в кооператив, заказать что надо и не заморачиваться). В межвоенной Чехословакии это продолжалось. Ну а после войны, когда правительство Готвальда стало предлагать кооперативам всякие налоговые, кредитные и прочие плюшки, местные газды (сельские хозяева), двинули объединяться с песнями (революционными) и флагами (чешскими и красными). И теперь обеспечивают сельхозпродукцией не только свои города, но и продают излишки к нам и в ГДР. В общем, в Чехии живётся неплохо, и её граждане свысока смотрят на окружающие страны (понятно, кроме СССР и, в какой-то мере ГДР), особенно на венгров и поляков.

И — что может иметь значение для нашей миссии. В той же газете вижу заметку — в Львове, куда мы едем, через неделю, 13 апреля, состоится хоккейный матч на кубок Победы. Хоккей с шайбой, "канадский" хоккей (в отличие от "русского", с мячом) в СССР прежде не приветствовался — однако смутно вспоминаю, что даже в знакомой нам истории советский хоккей стал бурно развиваться в начале пятидесятых, а в пятьдесят третьем наша сборная сыграла свой первый официальный матч (прим.авт. — 11 марта 1953, СССР — Норвегия. И наши выиграли 6:0! ). В этой же реальности, слышал и он Ани, и от Юрки, сам Иосиф Виссарионович, просматривая на ноуте, запись матча Суперсерии 1972 года, СССР-Канада, изрек:

-Есть мнение, мы сильно недооценили этот спорт. В котором наши советские люди добились больших успехов, весьма положительно повлиявших на образ и международный авторитет нашей страны. Гораздо больших, чем в любимом нами футболе — ну, с футболистами еще разговор отдельный будет. Ну а советскому хоккею — быть! Чтобы и тут случилось — "какая боль, какая боль, пять -ноль!". И чтобы противники наши на ледяном поле "молились строем — не помогло".

Это было сказано еще в сорок четвертом, сразу после парада Победы. Еще не была разбита Япония, и шли на восток воинские эшелоны, с берегов Рейна на берега Амура. А в Спорткомитете СССР уже кипела работа — поставили задачу председателю Комитета по физкультуре и спорту Николаю Романову и начальнику отдела футбола и хоккея СпортКомитета Сергею Савину, вдобавок к ним заручились согласием тренеров и игроков русского хоккея — найденного в Одессе Анатолия Тарасова, москвичей — Аркадия Чернышева, Александра Игумнова, Михаила Якушина и Всеволода Боброва. Срочно разыскали (кого смогли, ведь прошла большая война, и многих уже не было в живых) представителей федераций хоккея и тренеров сборных команд стран участвовавших в Чемпионате Мира — 1939 года — Финляндии, Польши, Чехословакии, Венгрии, Югославии, Италии, и Германии. Сергей Савин дополнительно сам поехал в Ригу и познакомился с игроком и тренером — Эдгарсом Клавсом, ставшим на первых порах основным консультантом. В Москву, в Спорткомитет, собрали всех, кто, так или иначе, был причастен к организации Чемпионатов страны по русскому хоккею с мячом. За неделю наметили планы по сооружению хоккейных площадок в Москве, Ленинграде, Новосибирске, Челябинске и других городах. Поначалу было трудно — ведь только что завершилась война, и не хватало буквально всего, защитное снаряжение шили из старых ватников, шлемы были боксерские у вратарей и велосипедные у игроков, ну а вратарские маски в те годы даже на Западе тогда только появились и еще не были обязательными. Но быстро подключился частный сектор — уже через год в Москве и Ленинграде было множество артелей, делавших клюшки, шайбы, коньки (кто не знает — для хоккея коньки нужны особой формы, беговые или фигурные не подойдут), ботинки, шлемы, щитки, атрибутику. Не хватало главного — поначалу все матчи и тренировки шли под открытым воздухом и в зимний сезон. Так как оборудование для искусственного льда закрытых площадок тогда производилось лишь в Канаде и США — и продавать его нам соглашались лишь за заоблачную цену, или отказывались вообще.

Пришлось налаживать производство у себя. Слышал, что на каком-то этапе наши даже разведку подключали, для добычи техдокументации — возможно, в будущем о том у нас приключенческий роман или фильм выйдет. Но справились, хотя крытых круглогодичных катков у нас пока не так много — есть в Москве, в Ленинграде, в Горьком, в Архангельске, в Ворошиловграде... и в Львове. Который старается поддерживать образ "западной двери СССР в Европу" — и Ледовый Дворец (названный именно так) был построен с помощью товарищей из Чехии. Чехи вообще, оказали большую помощь в становлении советского хоккея. Но следует отметить, что мы были способными учениками, создав свой, "русский" стиль, не похожий на манеру ни чехов, ни канадцев. Канадский хоккей на русской земле взял от футбола вкус к игре в пас, пристрастие к многоходовым комбинациям, а от хоккея с мячом — космические скорости, виртуозное владение коньками. Первый чемпионат СССР проходил в 1945 году, и выиграла его — футбольная команда московского "Динамо" (прим.авт. — соответствует истине! Только год 1946). Вообще, для первых лет нашего хоккея не было необычным его "совместительство" с футболом — для игроков, тренеров, и даже целых команд. А с сорок восьмого (когда был готов первый ледовый стадион в Москве) начались турниры на Кубок Победы.

Вообще-то они назывались официально, на приз от газеты "Правда" и были задуманы как некий "внутрисоцлагерный" чемпионат — в отличие от чемпионата СССР и чемпионата мира. Играли национальные сборные, не клубы — а объявленным призом было, кроме кубка, автомобили "победа" (или их стоимость, по выбору) всем членам команды-победителя (а также тренеру); за второе место полагалось три автомобиля (или их цены) на команду (между собой разделите сами), за третье — один. Причем "победы" были в люксовом исполнении, с гэдээровским дизелем, с коробкой-автоматом — и по мерке этого времени, считались ничем не хуже какого-нибудь "форда". История умалчивает, название турнира (сначала разговорное, затем незаметно перекочевавшее и в официальные документы) произошло от этого приза или от праздника — финал неизменно разыгрывался в первых числах мая. Турнир 1948 года полностью проходил в Москве, со следующего года играли уже и в Ленинграде — команд-участников было много, а для болельщиков не составляло труда прокатиться на "Стреле". Но уже с пятьдесят первого в турнире на правах гостей участвовали команды Финляндии и Швеции. А в этом году впервые заявили о своем желании канадцы. При том, что среди участников традиционно были все соцстраны — включая итальянцев, греков, румын, болгар, "важна не победа, а участие". И вот, в Львове играют — канадцы и поляки. В исходе никто не сомневался, вопрос был лишь — с каким счетом? И "всухую", или паны смогут хотя бы один раз забить?

-Хорошо бы, мы успели до мая назад — говорит Тюлень — на финал посмотреть, как наши с канадцами.

Не сомневается, что СССР в финал выйдет. Все эти годы наши стабильно в тройке призеров оказывались, наравне с чехами, третьими же с переменным успехом бывали то финны, то шведы. Ну а на канадцев посмотрим — надеюсь, в Львове будет время выбраться на матч и билеты для нас найдутся. Хотя не скажу что я большой любитель хоккея — мне как-то ближе футбол.

-Хоккей, это такая быстрая игра — произносит Тамара — и результативная, ведь не бывает там, чтоб за весь матч и ни разу не забили. Валентин Георгиевич, а можно мы тоже с вами? Вот отчего все думают, что это девушкам неинтересно?

Да ради бога, присоединяйся, жалко мне что ли? Как когда-то в Москве Маша со мной на футбол ходила. Вот только никогда ты не будешь для меня, как она или, тем более, та, на кого Мария была так похожа. Тебя скорее с нашей прекрасной римлянкой спутать можно — особенно когда вы в этих накидках и в шляпках. Лючия на этом повернута, "если я стану некрасивой, мой Юра меня разлюбит и бросит", и на людях появляется исключительно в широкой шляпе с вуалью, после того как одна мразота пыталась ей кислотой в лицо, чудом обошлось тогда, а ведь мы (я и ее благоверный) рядом были. И если с ней здесь что-то случится, Смоленцев точно меня на дуэль вызовет — а что ж ты сам за своей любимой женой присмотреть не мог? Вроде, не должно сейчас в Львове быть вражеских банд — так ведь и Машу тогда не бандеровцы убили, а соплюха малолетняя, вообразившая невесть что. "Маленьких угроз бойся больше чем больших", так психика не выдержит, постоянно нападения ждать и держать, в готовности отреагировать, каждого, кто на дистанцию поражения подходит. На войне легче — с задания живым вернулся, в своем тылу отдыхай. Или же, стреляй первым — не сомневаясь, что это враг. Для таких, как Тамара, все приключение — даром что тогда, полтора года назад, тебя в госпитале еле откачали. А вот римлянка печальная сидит и о чем-то думает напряженно. Есть проблемы, могу чем-то помочь?

-Нет, ничего, Валя. Просто настроение. И сон — очень плохой.

Ну, у женщин в положении так бывает. И зачем Юра тебя отпустил? Но тут Лючия добавляет:

-Будто там — что-то нечеловеческое, которое не ухватить. По лесу бегу, вокруг тишина и темнота — и они, которых не видно, но я знаю, что они рядом, следят, и сейчас набросятся. Наверное, не надо было мне фильм смотреть. Теперь нервы — и устала.

Знаю я, про какое кино она говорит. Чужую пропаганду мы знать должны — и потому смотрим и то, что до массового советского зрителя не доходит. "Ужас ночи", снят голливудской студией "РКО", считается что на основе событий, участниками которых мы все (кроме Тамары) были в пятьдесят третьем. Сюжет бредовый, как ихний "индиана джонс", то ли журналюга, то ли мирный этнограф, а попросту американский шпион, приезжает в советскую Галицию "фольклор собирать". А там в лесу тайная база советских боевых упырей, "те кто приходят ночью" (это нас так в войну фрицы называли, хехе!) — но в фильме это именно нечисть, которая жрет мирных крестьян "за нелояльность к советской власти". И герой-американец с местной девушкой Ниной (а это, по идее, та сволочь, кто мою Машу убила!) этот клубок распутывает. И есть там эпизод, как эта парочка от "советских вурдалаков" по ночному лесу удирает — вот хрен бы они в реальности убежали, по нашей знакомой территории и от десятка наших "песцов" даже срочной службы и обычных людей, а не нежити с характеристиками "сила, скорость, ловкость плюс" и которая, волшебным образом, даже следов не оставляет, будто на крыльях ночи летят. Но снято эффектно, до дрожи в коленках у обычного зрителя. Черт, а ведь это... Один к одному, как тот студент в лесу, убегал, отстреливаясь наугад, а они рядом, сейчас догонят — и застрелился, чтоб им в руки живым не попасть! Как в фильме, где американец девушке говорит, успею последние две пули, тебе и себе — это лучше, чем если нас поймают. Так ведь нет никаких упырей, черт побери — и не показывали то кино широкой публике, чтобы ребятам могло померещиться, даже выпей они по литру водки каждый! Но все ж, в Львов приеду, у местных товарищей уточню — там прежде в лесу люди не пропадали? Или чего-то необычного никто не замечал? Не уточняя причину своего интереса, а то как на психа посмотрят. А под предлогом — нет ли там еще одной неучтенной банды УПА? Киношному агенту Малдеру легче было — хотя бы тем, что он точно знал, "это — есть". Нет, точно, рехнусь, не доехав — спать! На месте разберемся, водится там нежить или нет — и кто вообще во всем виноват!

Сержант Эндрю Баррет, морская пехота США. Южный Вьетнам.

Эти чертовы вьетконговцы! Не иначе, продали дьяволу свои поганые души.

Когда в марте наш потрепанный батальон отправили в Нью Чикаго мы вздохнули с облегчением. Так называлась наша база к северо-западу от Дананга — раньше тут была туземная деревня, затем французы начали строить аэродром. Ну а после пришли мы, окончательно выселили аборигенов, снесли их грязные хижины и построили островок цивилизации, аккуратные дома, как в каком-нибудь американском городке. Главное же, тут можно было почувствовать себя в безопасности за укрепленным периметром. Это был настоящий "атлантический вал" — колючая проволока, минные поля, бетонные доты — была и артиллерия, гаубицы 155мм калибра, готовые обрушить шквал огня и металла в любую точку в радиусе десяти миль, и танковый батальон на "паттонах" (этим парням жилось лучше всех, их даже к вахте на периметре не привлекали). Гарнизон базы составлял не меньше десяти тысяч, тут сидела почти вся 1я аэромобильная (по крайней мере, считала это место своим основным домом во Вьетнаме), видел я тут и парней из 173й десантной, и армейскую пехоту, и наших морпехов. На великолепную бетонную полосу даже в сезон дождей садились тяжелые транспортники, наверное и бомбардировщики могли бы. Тут постоянно сидело не меньше авиакрыла Ф-84 — но основными "рабочими лошадками" были штурмовики "скайредеры" и вертолеты, они летали постоянно, как мухи над навозной кучей. По замыслу штабных, эта база должна быть "центром контроля территории", как сказал наш капитан — новая тактика, позволяющая резко сократить наши потери: чем держать парней в множестве мелких гарнизонов, подвергающихся нападениям Вьетконга, проще иметь в готовности сильную аэромобильную группу, где-то в сотне миль обнаружены партизаны, сразу вылетаем, и после обработки напалмом и ракетами, вертолетный десант сваливается прямо на головы коммуняк и добивает уцелевших. В реальности не так было просто, у вьетконговцев нередко были русские пулеметы ДШК и даже 20-миллиметровые зенитные эрликоны — так что ребята из аэромобильной несли ощутимые потери, однако все же меньшие, чем бегать по лесу пешком. Ну а нас это тем более не касалось — мы охраняли периметр, двое суток на рубеже, затем нас сменял другой батальон, а нам полагались двое суток отдыха. Впрочем, даже во время вахты кому-то можно было отлучиться в городок, всего пару минут на джипе. После вьетнамских джунглей, кишащих партизанами, жизнь казалась раем! До того дня.

Наш капитан говорил — что такую оборону не прорвет даже русская танковая дивизия. Так что наша работа сводилась к бдению в доте или на вышке с прожектором и пулеметом. Конечно, на базе был и туземный персонал для самых грязных работ — но вьетнамцам не дозволялось здесь оставаться в нерабочее время, они должны были жить в деревне в двух милях от восточных ворот, и всякий раз их обыскивали при входе, не прячут ли они оружие, и при выходе, не украли ли наше имущество. Единственное исключение было сделано для персонала борделя — ведь должен же американский солдат не только тяготы службы испытывать, но и удовольствие получать? И конечно, на базе было все, что должно быть на таком объекте — ангары, хранилища, радиостанция, ремонтные мастерские. Я сказал уже, внешне все было похоже на обычный американский город — отличие было лишь в том, что здесь вы бы не встретили женщин, детей, престарелых, все население составляли здоровые боеспособные мужчины в военной форме. Однако внутри периметра мало кто носил оружие, даже пистолетами на поясе часто пренебрегали. И патрули военной полиции, также вооруженные лишь пистолетами и дубинками, следили исключительно за поддержанием дисциплины. Так что "идиоты Уилсона" были наверное, единственными, кому тут не нравилось — поскольку их заставляли жить строго по уставу, без вольностей, допустимых в полевой службе вдали от глаз начальства.

Наш батальон как раз был дежурным в ту ночь Погода была вполне приличная, сезон дождей тут начинается в мае. Донимала лишь духота, а еще москиты. Снаружи было тихо, никакого движения за проволокой, в лучах прожекторов. Было три часа ночи, в городке уже все затихло, лишь в вертолетных ангарах, ближних к полосе, горел свет — там работа шла круглосуточно, поскольку "сикорские" летали здесь даже больше, чем штурмовики, а влажный и жаркий климат для техники очень неблагоприятен. Мы не сидели в траншеях, да и не было у нас траншей и окопов, вы представляете, во что бы они превратились во время дождей? Сектор моего взвода, протяжением четверть мили, имел три укрепленных опорных пункта, сложенных из бетонных плит, и три вышки с прожекторами и пулеметами. Обычно хватало одного дежурного от каждого отделения, остальные же парни спали в готовности немедленно занять позиции по тревоге. Наш лейтенант спал у себя на квартире, на подобное нарушение дисциплины тогда смотрели сквозь пальцы, ведь с самого начала существования базы здесь не происходило ничего. Ну а я играл в покер с сержантом Бишопом и капралом Ричем, нам отчего-то не спалось.

Когда рвануло, то мы подумали, что русские сбросили на нас Бомбу, как на Шанхайский порт пять лет назад — такой был грохот и вспышка снаружи. Оказалось, это взорвались склады горючего и боеприпасов. И сразу послышались еще взрывы и стрельба, внутри периметра, у нас за спиной. А затем раздался крик Боба Престона, он на ближней вышке сидел — "вьетконговцы атакуют", и рев его "браунинга" пятидесятого калибра. Мы поспешно заняли позиции и стали стрелять куда-то в сторону леса. Зачем мы это делали — ну, весь предыдущий опыт нам показывал, что иначе вьетконговцы могут подойти вплотную и забросать нас гранатами. Ну а патронов не жаль, у нашей державы их много. Тем более что в соседних секторах тоже стреляли куда-то наружу. И наше воображение уже рисовало орды вьетконговцев, залегших за проволокой и готовых подняться в атаку. Но никто нас не атаковал — а внутри периметра, позади нас, что-то горело и слышались редкие выстрелы, но на настоящий бой было не похоже. И не было связи со штабом — да что там происходит, черт побери?

Какой-то порядок удалось навести лишь с рассветом. Кроме складов, сгорели "тандерджеты" на стоянках и в ангаре, еще был обстрелян штаб и казармы Первой Аэромобильной (неподалеку нашли множество использованных труб от базук русского образца). И никто не мог понять куда коммуняки после исчезли, не оставив ни одного своего трупа. Так что утром база была похожа на растревоженное гнездо шершней. Вот только неизвестно кому было лететь и мстить!

Я всего лишь сержант, и понятия не имею, что написали в рапорте, ушедшем в высокий штаб. Но у меня есть глаза и уши, а также куча приятелей, в основном из сержантского же состава. И все сходились в том, что через периметр вьетконговцы не прорывались, но каким-то образом оказались на территории, причем минимум тремя группами, так как хранилища, ангары, штаб, казарма были вовсе не рядом. А дальше, по их обычной тактике, как при засадах — внезапный огневой удар, одновременно с подрывом фугасов, а затем или быстрый отход, пока мы не начали отвечать, или бой на добивание, если нас мало, но на базе нас целая дивизия, так что коммуняки предпочли скорее исчезнуть. И они отлично знали расположение объектов и наш внутренний распорядок — тут скорее всего, или среди туземного персонала были их шпионы, или кого-то из наших пленных сумели разговорить. И черт побери, раньше я был уверен, что чем круче страна, тем сильнее у нее армия — приходилось мне видеть вблизи вояк из всяких бананий, что к югу от Рио-Гранде, а уж про африканских мятежников вообще молчу, взвод наших бравых "джи-ай" может их тысячную толпу разогнать. Но эти вьетнамцы показали выучку не хуже наших рейнджеров! Или это все-таки не вьетнамцы были? В первый день я сам слышал, как даже офицеры предполагали, что нас атаковал русский "осназ".

Что-то прояснить удалось лишь к вечеру следующего дня. Когда в зарослях возле ангаров нашли лаз под землю — нору меньше двух футов в поперечнике. Лезть туда ползком и поодиночке никто не решился, потому в дыру просто вылили бочку бензина и кинули факел. Конечно, вьетконговцев там уже не было — не дураки же они, там сидеть? Затем нашли еще одну дыру, неподалеку от казарм. А потом была бомба — люди из контрразведки еще утром сгоняли в деревню, ловить "предателей" из местного персонала, половину не нашли, похватали кого-то еще — и, после суток качественного допроса, вьетнамцы признались, что оказывается, под нами целые катакомбы, сеть вырытых пещер еще с французских времен, целый подземный город. Выходит, завтра вьетконговцы точно так же могут опять вылезти?!

Капитан говорил, наверху всерьез рассматривали — устроить искусственное землетрясение, подорвав сразу тонн двадцать тротила. Отклонили — что тогда от строений базы останется? Решили травить вьетконговцев как тараканов — по всей территории патрули с собаками искали норы, нашли еще несколько, ну а дальше варианты, или бензин, или гранаты с газом, или, я видел, подогнали танк, надели шланг на выхлопную трубу, сунули конец в нору, загерметизировали брезентом, и отработали несколько часов на холостом ходу. Ну и по базе теперь ходили только с оружием, а патрули круглосуточно ездили на джипах с пулеметами. И возле штаба тоже стояли пулеметы, обложенные мешками с песком. Кто нес эту службу — а угадайте с трех раз! Если раньше ты мог, отбыв вахту на периметре, пребывать на отдыхе — то теперь караул внешний для нас сменялся караулом внутренним. И можете представить, как после такого наши парни "любили" коммуняк — а заодно и всех узкоглазых, которые казались нам все на одно лицо.

А проклятые вьетнамцы все лезли из-под земли. Теперь нам приходилось охранять не только периметр, но и все важные объекты внутри него — штаб, склады, ангары, стоянки техники. Но в следующий раз коммунисты выбрали целью офицерский бар — где в это время (за час до полуночи) было полно народа, в большинстве из летного состава. Не меньше десятка головорезов с автоматами ворвались и устроили бойню — а затем бросили бутылки с "молотов-коктейлем". Все было кончено за минуту, подъехавший патруль забросали гранатами, и снова скрылись, не оставив ни одного своего убитого. Хотя вроде наши видели, как они кого-то несли. Дыра оказалась буквально в сотне шагов за баром. Причем прорытая недавно — раньше там не было ничего. А дальше подобные вылазки были почти каждую неделю. Мы уже боялись спать, не положив рядом оружие — из страха, что вьетконговцы вылезут у нас под окном, ворвутся и перебьют всех. Мы сражались с ними, как с крысами — заливая в обнаруженные норы газ, бензин, напалм, ставя у выходов мины. Искали повсюду отверстия для вентиляции — ведь должны же эти, под землей, дышать — и в подозрительные дырки (которые могли быть и норами местной мелкой живности) тоже вливали газ или бензин. Затем у нас появились "пещерные крысы" — те отчаянные парни, которые лезли в эти норы подобно бультерьерам, охотящимся за лисой. Сначала это были добровольцы из обычного состава подразделений — в других полках обычно так и оставалось, вот нашли вьетконговскую нору, и "ты, Джо и ты, Майк, вперед, снаряжение лежит вот там" — но на базе Нью-Чикаго был сформирована особая команда (числом больше взвода но меньше роты) которая занималась исключительно этим. Парни с шилом в заднице, любители приключений, мне довелось с ними болтать в баре, когда они сбрасывали там напряжение. Все они были небольшого роста и худого телосложения — потому что в эти адские норы по землей такой верзила как я просто бы не протиснулся, а там иногда приходится пробираться на брюхе ползком. А еще там темно как у негра в ж..е, и воняет, и нечем дышать, и вода на полу, а иногда даже заполняет нору доверху, и приходится, задержав дыхание, нырять, моля бога что успеешь попасть на ту сторону прежде, чем захлебнешься. И конечно, куча всяких хитроумных ловушек, наподобие тех, что были уже знакомы нам по лесу. Я слышал, что состав этой команды полностью сменялся за три месяца — не знаю, правда или нет, меня в то время уже не было на базе.

И знаете, сэр, сейчас я убежден — что вьетконговцы это не люди. Потому что, чтобы жить вот так, подобно крысам, в этих вонючих норах, годами не видя над собой неба — а ведь нам говорили, что там и женщины, и дети — надо быть кем-то вроде муравья. Для которого воля главного в муравейнике — выше чем выживание, и собственное, и семьи, не говоря уже о комфорте. Слышал, что так же было у япошек, "твоя жизнь ничто, воля Императора — все", но у них ведь их микадо всерьез считался живым богом, ослушаться которого нельзя. Ну а коммунисты, значит, хотят, чтобы все были так — и американцы тоже? Может и прав был Фаньер, что коммунизм это болезнь, разрушающая мозг? Наш капитан того же мнения — он из образованных, и читал много книг, не одни комиксы — я слышал его рассуждения, про какого-то чеха или поляка Чапека, который еще перед той войной написал про цивилизацию разумных саламандр. И возможно, завтра нам придется сражаться насмерть за выживание всего нашего свободного мира — причем не только с теми нациями, которые уже коммунизмом поражены, но и с нашими же американскими парнями, подцепившими это вирус. Когда я думаю о том, мне хочется выпить и забыть. А мой приятель сержант Брукс из нашей роты застрелился — после того как накануне выпив в баре орал, что тогда мы все уже заражены, вирус или микроб уже внутри нас — и что будет, когда мы вернемся в Штаты и зараженными окажутся наши жены, дети, родители? "Мне тогда убить свою Мэри, с маленькими Патриком и Сарой, а после самому — нет, лучше я один". Он пустил себе пулю в рот — а мне стало страшно, как не было даже в том бою, когда из всего взвода невредимыми остались лишь я и Сэвидж. Но пока я думаю и поступаю самостоятельно, как должно свободному человеку — и значит, еще не заражен.

Проклятые комми, неужели вам мало своего Старого Света? Сходите с ума у себя дома, внутри своих границ — но не лезьте к нам! Хочу жить и умереть человеком, а не муравьем!

Записано в 1970. Вошло в сборник "Героический Вьетнам".

Американцы звали нас "подземными дьяволами", "чертями". А мы были просто крестьянами, кто издавна жили на этой земле.

После к нам прибился самый разный народ. Но начиналось все еще при французах. Когда они бросали бомбы на деревни, которые считали "коммунистическими". А еще были разговоры, что они заставят всех переселиться из леса на равнину, где не будет никаких партизан. Тогда мы начали рыть убежища, где можно спрятаться всей семьей, и от карателей, и от бомб. Так возник наш подземный город — иногда его называли по имени прежней деревни, которую американцы снесли, построив свою базу. Но чаще — просто Город, без названия.

Отчего мы не ушли? Вам трудно это понять — впрочем, и у нас сейчас обычное дело, когда молодые люди уезжают из своего кооператива в город, поступают на завод или получают образование. А тогда мы помнили, что эти поля расчистили от джунглей еще деды наших дедов. И здесь могилы наших предков. Куда мы отсюда уйдем?

К нам — бежали. Из деревень с равнины, где бесчинствовали банды Бин Ксуен. Где американцы могли загнать всех жителей в сарай и сжечь огнеметами. Где жизнь не стоила ничего — любой оккупант мог тебя убить, если ты показался ему подозрительным. Кто-то уходил дальше на север, а кто-то оставался. Говорите, нас было под землей шестнадцать тысяч, а все наши тоннели, если их собрать в одну линию, вытянулись бы на двести пятьдесят километров? Ну, если так сказали те, кто ведал у нас распределением пайков, значит нас и было столько. Но не все были солдатами — были и семьи. И никто не пребывал в праздности — работа находилась на всех.

Наши галереи тянулись под землей в три яруса. На самом нижнем были жилые помещения, где можно было встать в полный рост. Я спал в койке-гамаке, сделанной из американского парашюта, а надо мной была подвешена еще одна такая же. Был даже зал для политинформации и кино — да, под землей мы иногда смотрели фильмы, электричество было от велосипедного генератора и аккумуляторов, снятых с подбитых американских машин. Был госпиталь с хирургическим кабинетом, были склады, были колодцы, уходящие вниз до водоносного слоя. Ну а верхние ярусы были в основном для передвижения — хотя какие-то хранилища могли располагаться и там. Подземные ходы тянулись далеко за территорию американской базы, выводили в лес, и даже в соседнюю деревню, которая не была выселена. И в этих подземельях мы жили годы.

Американцы считали нас страшными головорезами. А мы всего лишь хотели, чтобы они убрались, и мы могли выйти наверх и жить под солнцем, ходить в полный рост, дышать свежим воздухом, а не спертой духотой тоннелей. Даже советские товарищи, побывав у нас, не могли понять, как мы тут живем. Хотя с их ростом и правда было неудобно — в тоннелях на верхних ярусах встречались "кротовые ходы", когда проход сужался настолько, что только худощавый человек мог проползти на животе. А еще были водные пробки — когда такая нора, в которую надо было пролезать ползком, шла уклоном вниз, а затем снова вверх, и нижняя часть была залита водой, ее хватало лишь, чтобы проползти, задержав дыхание. Это делалось на случай, если американцы, найдя какой-то из входов, пустят газ или зальют бензин. И сами тоннели обязательно были с поворотами — чтобы их нельзя было простреливать на всю длину. Переход на нижний ярус обычно делался в виде плотно закрывающегося люка, крышка обмазана глиной и почти не различима в стене. И было множество ловушек, расположение которых мы знали наизусть — растяжки из гранат, острое железо, смазанное протухшим жиром, и даже привязанные змеи или скорпионы в коробке. И еще, ложные водяные лазы — которые пронырнуть нельзя. Все это пригодилось нам, когда американцы, обозленные своими потерями, сформировали особое подразделение, назвав их "крысами" — туда шли самые отпетые убийцы, пытающиеся выбить нас из подземелий. Глупцы, это были наши пещеры, мы знали тут каждый поворот, каждую ловушку, а они — нет. Так что скоро враги, обнаружив лаз, просто подрывали его. А мы прокапывали новый.

Помню ту, самую первую вылазку — тогда советские учили нас, как подрывать и поджигать "тандерстрайки", где у этого реактивного истребителя топливные баки, куда надо установить заряд. Выдали особые мины, похожи на магнитные, уже знакомые нам — но эти, с резиновой присоской, цеплялись на любую ровную поверхность, и к алюминию, и к дереву. Тогда янки были совершенно беспечны — ангары охранялись всего одним часовым. Да, самолеты держали в ангарах — в нашей погоде, любая техника под открытым небом быстро ржавеет. Нам говорили, что "тандерстрайки-84", это лучшие истребители, какие есть у Америки — а мы, кого американцы даже не считали за людей, сожгли эти машины тем, что было у нас в карманах, наш политрук сказал, что каждый "тандерстрайк" обходится президенту Эйзенхауэру почти в полмиллиона долларов, ну а цена этой мины тридцать четыре рубля за штуку. А американцев в той вылазке я не убил ни одного — потому что нам было приказано, не увлекаться боем, ударить и сразу исчезнуть. И наша группа тогда не понесла потерь — после такое получалось редко. Было один, два, пять убитых, мы всегда уносили их с собой — чтобы американцы думали, "тех кто приходит ночью — убить невозможно". И хоронили своих в верхнем ярусе тоннелей, замуровывая тела в стену. Впрочем, дохлых американцев, кто сунулся в тоннели и не вышел — тоже. Земли хватало на всех.

Мы умирали не только от американских пуль. Жизнь в тоннелях была очень нездоровой — трудно было соблюдать гигиену, не хватало воды, медикаментов, любая рана быстро воспалялась. Даже вымыться было проблемой — а представьте, какими грязными мы были после ползанья по кротовым норам? Или же, в деревне по соседству входы в наш лабиринт были замаскированы в загонах для свиней и люки густо засыпаны навозом, американцы при обысках брезговали там тщательно смотреть. А от трупов, зарытых в стены, в верхних ярусах был постоянный смрад. Когда мы наконец вышли на поверхность, после всех этих лет, советские врачи нашли у многих из нас болезни легких, глаз, кожи. И лечили — за что мы им искренне благодарны. А наши тоннели сейчас заброшены — кому охота туда лезть? Небольшая часть сохраняется и даже открыта для гостей как мемориал — да, там подлинная обстановка, наш зал для собраний, спальные отсеки, склад, колодец. Но поймут ли те, кто спускаются туда по лестнице с электрическими лампочками, как это, пройти километр в темноте, пригнувшись, на четвереньках, ползком, ныряя в водяные карманы — и храня в памяти расположение ходов и ловушек, в готовности встретить лезущих навстречу американских "крыс", а открывая люк в верхний ярус, успеть тотчас его захлопнуть, почуяв запах газа. Такими были годы жизни, которые украли у нас американцы — заставив жить подобно крысам под землей. И этого мы никогда не забудем, и им не простим.

Янки считали нас ночной нечистью и нежитью, кровожадными сверхъестественными существами. Я слышал, они изобразили нас такими, в своем кино — это правда? А мы были простыми крестьянами и хотели жить, как жили наши деды и отцы на этой земле.

Вы, советские — очень счастливый народ, в сравнении с нами. Потому что сильны — и никакой враг не может заставить вас сменить небо над головой на потолок пещеры. Вы принимаете чистое небо над собой, как должное. А я, уже старый человек, в сухой сезон вечерами люблю сидеть возле своего дома и просто смотреть на звезды. Мой сын рассказывал, что они такие же, как наше солнце, только очень далеко, но когда-нибудь люди полетят туда. Он у меня образованный, учился в Москве и прочел роман вашего писателя Ефремова, где говорится, что мы встретим там друзей. Что ж, я тоже хочу надеяться, что на тех землях, что у далеких солнц, нет таких, как американцы — кто хотели бы забрать себе все, украв у других людей даже право смотреть на небо.

Валентин Кунцевич.

Стояли звери

Около Двери

В них стреляли.

Они умирали

Почему-то пришло в голову четверостишие... и не помню, откуда. Помню, что еще не написанное, прочитанное там и тогда.....

Осматриваем стоянку погибших туристов. Отчего тут снега явно меньше, чем на соседних вершинах? Ведь когда "Воронеж" попал в этот мир, то тоже в более теплые места, из Баренцева моря к берегам Америки. Взял прибор ночного видения — и, поглядев по сторонам, увидел странный объект, излучающий тепло. А в обычном свете — ничего не было! Когда мы подошли, то заметили марево, как над костром, будто дыра прямо в воздухе, не больше метра в поперечнике, оттуда явно тянуло теплом и каким-то техническим запахом. Скомандовав остальным страховать, я сунулся туда. Это было невероятно, по ту сторону стояла тропическая ночь, а я высунулся посреди какого-то явно военного объекта, ярко освещённого прожекторами. Звёздно-полосатая тряпка не оставляла сомнений. Дальше я действовал чисто на инстинктах....

-Валя, что с тобой? С полки свалишься!

Так, значит это был сон.... Но какой реалистичный! Хотя не пойму, что там на меня нашло — ведь для разведчика надо, тихо пришел, незаметно ушел, а я с чего-то взялся там пиндосов крошить, как берсерк. Может и правда, сон — это воплощение наших желаний, направляемое подсознанием? Если больше не доведется мне нервы успокаивать — реально ведь в Китае тогда было, с каждым дохлым пиндосом чувствовал удовлетворение, будто мир делаю чище, и значит живу не зря. Не дай бог, взбешусь, как те берсерки, которые викинги — начинали всех без разбору крошить, вообразив себя среди врагов. А вот бывают ли бешеные лунатики — чтоб человек сон видел, а действовал как бодрствующий? Тьфу, так впору самому в психушку явиться — вяжите меня, пока никого не убил!

Тамара смотрит на меня с тревогой. Со своей полки соскочила, стоит в проходе, в одной ночной рубашке, готовая меня подхватить — да сил-то у тебя хватит, цыпленок? И впервые услышал, чтобы она ко мне на "ты" — обычно же или по имени-отчеству, или официально "товарищ". Да спи ты, ничего страшного — просто приснилось... Вон, всех разбудила — Лючия тоже проснулась, взгляд недовольный, и Тюлень внизу зашевелился. Спите — пока возможность есть. Когда и если события начнутся — будет не до того.

Успокоились все. Я на спину перевернулся, поудобнее — а сон не идет. Размышляю над тем ,что увидел. Вернее, над тем, что неправильность ощутил. Допустим, Барков сбрендил, схватил карабин и стал по своим стрелять. И никто не пытался его скрутить (с каким успехом, это вопрос другой), или выстрелить в ответ (а напомню, у двоих пистолеты были — против мосина, у которого надо затвор передергивать, шанс хороший вблизи) — а кто уцелел, бросились бежать, а одна девушка так вообще, от страха на месте умерла? С офисным планктоном двадцать первого века, было бы ничего удивительного, но черт побери, эти ребята и девчата родились в конце двадцатых — начале тридцатых, они куда более жесткую школу жизни прошли и войну застали, пусть и не на фронте — ну не должны они так пугаться психа со стволом! Может, и в самом деле увидели что-то, до одури их напугавшее? Так что это могло бы быть? В нечистую силу не верю совершенно! А материальные враги и злодеи — должны были на снегу следы оставить. Однако же Степанюк и его команда (люди опытные!) в один голос утверждают, не было следов посторонних, а тем более, необычных. Еще не хватает — в "ужас, летящий на крыльях ночи" поверить!

Так ничего не придумав, все же уснул. Проснулся, когда уже подъезжали. Одеться, собраться, и — "мальчики, выйдете, пока мы будем готовы", от наших дам. Стоим с Тюленем в коридоре, а из соседнего купе снова поют:

...Угля край, история живая,

Сердцу мил пейзаж твой, трудовой,

Где копров подтянутая стая,

Рассекает воздух голубой.

Где шахтер отмечен непременно,

Угольком подкрашенных ресниц,

Где поют для тех, кому на смену,

Соловьи средь гаснущих зарниц!

А ветер по степи кружит,

Волной серебряной ковыль по ней бежит,

Не знаю, есть ли где прекраснее края,

Донбасс ведь Родина моя!

(прим.авт. — М.Савченко, "Донбасс").

Оказывается, болельщики из Донецка (Тюлень успел разузнать, и даже с кем-то вчера познакомился в ресторане), едут на матч Кубка, и заодно, Львов посмотреть. Хотя забыть не могу, что тут Маша погибла — а ведь промелькнуло у меня, что может быть, как у людей, чтобы дом, жена, дети. Теперь снова все на исходные — Та, ради которой я бы все отдал, другого любит и будет век ему верна, а Маша, которую я выбрал лишь за то, что на нее была похожа, в могиле лежит вместе с нашим нерожденным сыном — и ни одного пиндоса, кого бы я мог убить, чтобы хоть немного прийти в умиротворение. Что до Тамары — то больше, чем место боевого товарища, ей не светит. Не люблю, знаете, подстав — даже с лучшими намерениями, и от Той, кого искренне люблю и уважаю. Так что к делу — это и отвлечет от всяких мыслей. А потом — надо еще дожить.

Львов нас встречал атмосферой спортивного праздника. Бросался в глаза огромный транспарант с изображением хоккеиста и надписью "Кубок Победы-1955", мелькали плакаты поменьше, а также сувениры, флажки, продаваемые в киосках и прямо с рук. Я задержался на минуту, чтобы узнать, как планировал, имя попутчицы из шестого купе — проводница заглянула в свою книжечку и ответила, "Станислава Бельковская". Вижу, Тюлень мне уже машет, а рядом с ним товарищ в штатском, но с характерной выправкой. Львовские нас уже ждут и "зим" за нами прислали. Ну а болельщиков увозят новенькие автобусы львовского завода (в прошлом году открытого). Нет, никто за ними специально не присылал — просто на вокзальной площади конечная остановка.

Через час (после размещения все в той же "России", что в прошлый раз, два года назад) мы сидим в кабинете Федорова — партизанский генерал, Дважды Герой, и в этой реальности уже написавший про подпольный обком, все еще Первый Секретарь Галицко-Волынской ССР. Строго говоря, для беседы по существу и меня одного было достаточно — но как же можно не пригласить "ту самую" Лючию Смоленцеву, да и Сергей Тюленин, один из героев "Молодой Гвардии", лицо известное — лишь Тамара довеском пошла. Товарищ Федоров был приветлив (и не забыл еще то дело летом пятьдесят третьего), но поначалу отнесся к нашей миссии совершенно без восторга:

-Товарищи, ну вы тоже поймите. Я Баркова Павла Валерьяновича с сорок третьего знаю. Настоящий коммунист, без всякой гнили — и вот, с единственным сыном такое! И так на пределе человек — чтобы его еще по вашим комиссиям таскать. А у нас тут еще и важное мероприятие, хоккей — международного масштаба, и хотелось бы, чтобы нам за нашу страну было не стыдно. Я все понимаю, служба — но не надо здоровый коллектив дезорганизовывать подозрениями.

-Алексей Федорович, к вашему Третьему Секретарю ни у кого претензий нет — отвечаю я — но все может оказаться гораздо опаснее чем вы думаете. Как два года назад, когда казалось, мелочи — а вытянули что? Ну с чего бы советскому парню, комсомольцу, и в своих товарищей стрелять? В Москве обеспокоены — и самое худшее, что может быть, это если враг применил психотехническое оружие. Кто будет следующей целью?

-Психотехническое? — с удивлением спрашивает Федоров — это что-то вроде гипноза?

-В полевых условиях, и возможно, массового поражения — киваю я — нам известно, что у вероятного противника эти работы ведутся. У нас — простите, не отвечу.

-То есть, Миша Барков... по чьему-то приказу? Товарищи, но не сходится тогда. Студенты-то чем американскому империализму помешали? Тогда бы уж...

-А если не студенты были целью? Гипноз ведь не всемогущ — известно, что нельзя им никого заставить, политические убеждения изменить. И принудить к тому, что человеку глубоко противно — намного труднее, чем к тому, что он сделал бы и сам с охотой. Представьте, что Баркову внушили совершить теракт — а он у душе оставался нашим советским человеком. Сильнейший внутренний протест, психика вразнос — и взорвалось непредсказуемо. А сволочь, что это затеяла — сейчас сидит и заряжает кого-то другого. Как раз к хоккею — время, место и ситуация, удобней не придумать.

-Фантастика.

-Ну, Алексей Федорович, Беляев тоже был фантастикой — про "подводный совхоз". А вы ведь знаете, в каких частях я в войну служил? Да, у нас нет уверенности, что наши предположения верны. Но это самое худшее из возможного — и не дай бог, мы окажемся правы, хотя лично я в бога не верю. Потому мы и здесь — с приказом, если эта угроза существует, ликвидировать, ну а если нет, доложить с облегчением, что ошиблись.

-Да, не дай бог такое... Какая помощь от меня требуется?

-В прошлый раз мы кино снимали — вступила в разговор Лючия — и кстати, хороший вышел фильм (Федоров кивнул). Ну а сейчас, есть мнение, открыть в вашем прекрасном городе филиал нашего дома "русско-итальянской моды". Женщины ведь многое видят и могут рассказать. Как тогда, Ганна Полищук нас на главного вывела. Нужно помещение, и в газетах оповестить — пока, о наборе персонала. С финансированием вопрос решенный, реквизит в течении трех дней прибудет. И смею предположить, что от хоккея народ не отвлечется — женщины ведь не слишком активные болельщики? Будем информацию собирать — ну а Валентин Георгиевич (взгляд на меня) по своей линии, тоже.

-Площадь вам найдем — ответил Федоров — сегодня же распоряжусь. И любое содействие со стороны Советской Власти. Если эти мрази такое удумали — тут расстрела мало. Хотя — на бандеровцев это все-таки мало похоже. Ну не были они никогда склонны к высокой науке, хотя образованные среди них встречались. И раздавили мы бандеровщину окончательно, ошметки сейчас добиваем. По всей республике на текущий момент, всего восемь банд в оперативной разработке — зверье, которому терять нечего. А прочие по домам затихарились и дрожат — тех вылавливаем понемногу. Но ни у первых, ни у вторых, никаких активных планов действий быть не может — а лишь страх, как выжить.

-А если эти "затихарившиеся" организацию сохранили — спрашиваю я — все командные структуры, связь, оружие в схронах? И перешли к сугубо подпольной войне?

-Страха перед ними уже нет — ответил Федоров — этот хребет мы им сломали. Прежде всем было известно, сдашь кого-то из леса, ночью обязательно придут за тобой и твоей семьей. А сейчас тех, кто сигнализирует в органы, уже не трогает никто — а лишь крестятся, "слава богу, что не за мной". А уж налоги платить "лесным", кто про такое заикнется, того сразу повяжут, не дожидаясь ГБ. Ну и хорваты которых в бывших самых ОУНовских местах расселяли, вместо прежних тех, кого поголовно в Сибирь — они с бандеровцами как с бешеными волками. Поначалу вообще бывало, что пойманных щиросвидомых на колья рассаживали у въезда в деревню, в устрашение тех, кто мстить придет — или же нам сдавали, "язык на месте, для допроса пригоден, как вы просили, ну а глаза, руки, ноги и что между них, ему уже без надобности". Да и прежде не были бандеровцы в городе особо сильны. Тут скорее на поляков подумаешь, тем более что они у нас как раз, народ ученый.

Поляки. Батя у меня, помню, вспоминал "кабачок 13 стульев", советскую еще телепередачу (я не застал уже). И рассказывал, что у них было вполне приличное кино (не говоря уже о шмотках). "Четыре танкиста" я в двухтысячные смотрел, по ящику крутили, и на "Воронеже" у кого-то в записи нашлось (как и приключения бравого капитана Клосса, и еще про канонира Доласа). Вот только, взглянув внимательнее, это что ж выходит: в танковом экипаже из четырех человек, мехвод Григорий — грузин, главный герой Янек — поляк, но с нашего Дальнего Востока (как и его собака), Гуслик — бывший вермахтовец, немец (вернее, силезец — но раз его в вермахт взяли, значит немцем себя объявлял). Да еще первым командиром "Рыжего" в книге был советский лейтенант Василий Семенов — это в фильме (наверное, решив что такое уже слишком) его переделали в поляка Ольбрехта. Хороший такой польский экипаж выходит, нечего сказать! Или все символично, однако?

В этой же реальности, в текущем 1955 году, Польша сильно отличается от той, что мы помним в своем двадцать первом веке. Начиная с того, что здесь она не получила ни Белостокскую область, ни границы по Одеру и Нейсе (слышал, что когда Сталин прочел про братцев Качиньских, то выразился неприличным словом). И немцы здесь не только уничтожили Варшаву настолько капитально, что до сих пор (двенадцать лет уже прошло!) восстановить не могут, но и территорию к западу от Вислы успели разорить дотла. Оборудование заводов, фабрик и других промышленных предприятий тотально демонтировали и вывезли в Рейх — а после капитуляции так ничего и не вернули, заявив что все уничтожено англо-американскими бомбёжками или затерялось неизвестно куда в неразберихе последних недель войны (подозреваю что всё пропавшее, или большая часть, работает теперь в СССР). А что не удалось вывезти, немцы при отступлении подорвали так, что проще и дешевле выстроить заново, чем восстановить. Причем Советский Союз (в отличие от той истории) особо в восстановление Польши не вкладывался, ну разве что в сельское хозяйство, горнодобычу, железные и шоссейные дороги идущие в ГДР, речные порты на Висле и её притоках — и все на возмездной основе. ГДР тем более не имел желания (и ресурса) помогать полякам, у ИНР хватает своих проблем с развитием воссоединённого Юга, о Западе и речи нет. Другие восточноевропейские страны тоже бедны, кроме Чехии, с которой отношения у поляков испорчены из за Силезии. Но буйное панство воистине неистребимо — с гонором, пусть без штанов! — их внешнеполитические проблемы больше волнуют чем даже собственная сытость.

-За что воевали, пся крёв? Отчего немцы почти всё сохранили, и даже паршивые чехи не сильно пострадали — а мы в положении бедных родственников? Мы были первой жертвой германской агрессии — в уплату, отдайте нам земли до Одера, всю Силезию, Тешин, Белосток, Данциг! Да и Восточная Пруссия издревле была вассалом польских королей — ладно, мы не претендуем на нее всю, но хотя бы половину! Все земли, где живут (или жили раньше) этнические поляки — по справедливости, польские! Отчего советские военные власти при проведении плебисцита подыгрывали чехам и немцам?! Почему СССР не устроил плебисцит в той же Восточной Пруссии, в Данциге, да и во Львове, в Галиции, где тоже живут поляки? Почему наши границы после войны гораздо хуже, чем в 1939 году — так же нельзя, мы же в числе победителей! И кстати, где контрибуция (или репарация) от ГДР за весь наш убыток?

Ну и получили ответ от товарища Сталина — что из Восточной Пруссии за последние полтораста лет к нам трижды приходила война, причём два раза мировая и одна закончившаяся сожжением Москвы. Мы больше такого не хотим, и решили навеки ликвидировать этот бастион агрессии. Вопрос о передаче Восточной Пруссии Советскому Союзу был решён с правительством Штрелина-Роммеля (для которого это было условием его признания со стороны СССР), которое не требовало никакого плебисцита, и это является очень скромной компенсацией Советскому Союзу — как стране, наиболее пострадавшей от гитлеровской агрессии. Да и немцев там осталось немного, подавляющее большинство взрослого мужского населения полегло на фронтах, ну а тем из оставшихся, кто замарался активной службой в преступных фашистских организациях, предложили (при отсутствии преступлений против граждан СССР), суд или возможность выехать в ГДР или куда захотят, с семьями — подавляющее большинство выбрало второе; тем же, кто был уличен в эксплуатации труда наших пленных или угнанных гражданских (при отсутствии смягчающих обстоятельств), была обеспечена трудотерапия на бодрящем сибирском воздухе, с конфискацией имущества, семью тоже высылали в западном направлении (хотя, слышал, нашлись единичные немецкие "декабристки", готовые следовать за мужем в сибирский мороз). В итоге, в Восточной Пруссии остались либо "левые", ускользнувшие от внимания гестапо, либо (в большинстве) тихие обыватели "не были, не состояли, не привлекались", меньше всего желающие на свою голову проблем — тем более, что нет причин на баррикады идти, никто немцев "вторым сортом" не считает, немецкий язык для местных нужд не запрещает (вывески, уличные таблички, ценники в магазинах, и прочее тому подобное — двуязычны), даже какие-то газеты на немецком выходят и в Калининградском университете по-немецки читают предметы вроде "истории германской философии, филологии, литературы" (забавно, что профессора на этих курсах в большинстве, немцы — а студенты наши, русские, поскольку туда едут учиться германисты со всего СССР), ну и бонусом, что немцев в Советскую Армию не призывают (чем они даже недовольны!). А уж о Польше там (как и в Померании, где референдум проводился и закончился разгромной победой Германии), никто не желает и слышать — совершенно не уважая ни польскую нацию, ни польское государство и открыто смеясь (карикатуры и фельетоны в местных газетах) над воплями из Кракова, что "именно в Пруссии и Поможе впервые проявилось лицо польской нации и культуры". Аналогично и с Данцигом — который никогда прежде не был польским. В средние века, населенный немцами, он до самого раздела Речи Посполитой в конце XVIII века входил в её состав чисто формально, сохраняя независимость в своих делах. После Первой Мировой войны Данциг тоже не принадлежал Польше, а считался вольным городом под протекторатом Лиги Наций, польского там были лишь отделение почты и гарнизон военной пристани в Вестерплатте, которые Варшава выпросила у Лиги Наций до постройки своего порта в Гдыне. На начало 1939 года, население Данцига состояло на 94% из немцев, и в дальнейшем их доля только увеличилась. Вы полагаете, они на плебисците в Польшу захотят?

И насчет Галичины с Волынью — польское правительство (в 1944 году еще сидевшее в Люблине, а не в Кракове) тогда же признало переход этих земель к СССР, за что еще в 1939 проголосовало местное население на выборах в Западноукраинское и Западнобелорусское Народные собрания. Может быть польские друзья сомневаются в выборе жителей этих мест? Так общеизвестно, что западенцы из Галицко-Волынской ССР при всех своих претензиях к москалям, под поляков хотят ещё меньше. А западные белорусы и палешуки, после довоенной "санации" и террора карателей из АК в войну, о перспективе возврата в Польшу отзываются исключительно высоким матерным штилем. Во Львове и других городах Галиции и Волыни и правда живет немало поляков — однако же сельскую местность населяют почти исключительно галицукры, и как тогда Польша собирается присоединить эти города и управлять ими? СССР не может позволить чтоб по его территории, в весьма проблемной местности, свободно шастали иностранные граждане, а строить для них охраняемые коридоры, задолбаешься, да и за чей счёт будет это счастье? У СССР лишних денег нет (у Польши, судя по молчанию поляков на этот вопрос — тоже).

Так что восточная граница Польши почти не изменилась. Полякам вернули Перемышль, как и в той истории, но Белосток, как я сказал уже, остался в составе Советской Белоруссии. И то, за Перемышль СССР взял район Сувалки (оказавшийся отрезанным от Польши территориями Восточной Пруссии и БАССР, и окружённый со всех сторон нашими землями), а также Лемковшину — небольшую область на стыке границ Польши, Словакии, Галиции и Закарпатья, населённую прорусски настроенным православным народом, находящимся в весьма враждебных отношениях с поляками и галицаями. После проведённого среди лемков плебисцита, в составе Русинско-Закарпатской АССР появилась Лемковская автономная область. Правда, и Польша тоже получила пару анклавов на границе с Восточной Пруссией и Остбранденбургом. Но полякам этого было мало, тем более что взамен пришлось согласиться на автономию мазуров (в районе одноименных озёр), курпов (в пущах по реке Нарев), белорусов (в западном Полесье), куявов на западе Польши, между низовьем Вислы и верховьем Варты, гуралей в Татрах, на границы с северо-западной Словакией, и ещё несколько, помельче. Во всех этих автономиях сидели подготовленные в СССР учителя и другие специалисты из местных, и усиленно развивали отдельное самосознание аборигенов. В Кракове скрипели зубами, но сделать ничего не могли, так как в этих автономиях разместились наши базы, и советские товарищи внимательно следили чтоб местных никто не обижал, за что те платили полной преданностью.

Помимо Силезского плебисцита, случился скандал и на севере, с так называемым Польским Коридором. Эту неширокую полосу земли между восточным краем Померании и западными границами Восточной Пруссии и Данцига, ограниченную с юга линией между максимальным сближением немецкой границы в Восточной Пруссии и Померании, Антанта в 1919 году передала Польше — у которой в итоге появилось своё морское побережье от Померании до Данцига, на западном берегу Данцигского залива, включая косу Хель. Поляки ударными темпами построили тут свой порт Гдыню — но не прошло и десятка лет, как злые фашики вымели панов с Балтийского побережья. Между прочим, одним из поводов для начала войны стал отказ Варшавы предоставить Германии экстерриториальную дорогу в Восточную Пруссию, по которой немецкие поезда и автотранспорт могли двигаться без досмотра и дозволения польских властей. Причем Гитлер тогда, сильно переоценивая польскую военную мощь (ну как же — Варшава, двадцатый, "чудо на Висле"!), считал обеспечение этого коридора, "программой-минимумом" для Германии! И вот теперь встал вопрос: что с этими землями делать теперь?

Большая часть Коридора, а именно, земли на границе с Померанией (с анклавами по ту сторону границы), на побережье между немецкой границей и косой Хель, а также южнее неё, были населены кашубами — небольшим славянским народом, потомками древних балтийских славян. Поляки считали их "частью польской нации", с чем кашубы были не согласны, большинство из них были лютеране, да и кашубский язык не слишком похож на польский. Также, успев побывать под польской властью два межвоенных десятилетия, кашубы нашли, что в старой Германской Империи было как-то сытее и терпимее, а оттого в сентябре 1939 встретили немецкую оккупацию абсолютно спокойно — и теперь возвращаться под поляков не хотели категорически (справедливо опасаясь кары за предательство — да ведь угрозы из Кракова и звучали). На Стокгольмской конференции, кашубам предложили плебисцит с тремя вариантами: присоединение к Польше (за это не проголосовал почти никто), присоединение к СССР (желающих немного, советских порядков кашубы всё ж опасались), и присоединение к Германии на особых условиях. За это кашубы и проголосовали. По договору с СССР, Кашубия (как бывшая польская, так и померанские анклавы) стала автономией в составе ГДР (по факту — полунезависимым государством). За Берлином остались только внешняя политика, установление общих стандартов, охрана внешней границы и эмиссия денег, всё остальное власти Кашубии делали сами. Даже немецкой таможни там не было, Кашубия стала зоной свободной торговли. Не было там и немецких войск (ввести их ГДР могла только во время войны и по согласованию с СССР, который и обеспечивал внешнюю безопасность автономии). Также Кашубия, в случае нарушения её особого статуса, имела право на самоопределение. Довольны были все кроме поляков. Однако, на этом польские унижения не закончились.

В оставшейся части Коридора, между Кашубией и Данцигом, одноименной бухтой и крайним западным выступом Восточной Пруссии, ещё до войны проживало немало немцев, а в конце войны туда сбежались фольксдойчи чуть ли не со всей Польши — польских войск и властей здесь не было, а под контролем Советской Армии немцы чувствовали себя в большей безопасности, чем под поляками (прим.авт. — реальный факт). Немало было и польских протестантов, которые при немецкой оккупации считались привилегированными и приравнивались к фольксдойчам — что им припомнили поляки-католики после разгрома Рейха. Да и местные поляки, после оккупации в 1939 году, поспешили (с полного одобрения местного гауляйтера Ферстера и его покровителя Бормана, несмотря на протесты Гиммлера, безуспешно жаловавшегося фюреру на "фальшивую германизацию") записаться в немцы (все кому это позволили, за исключением тех, кому не повезло иметь еврейскую кровь или зарекомендовать себя до войны как польского интеллигента или патриота Польши — их судьба была печальной). Местные немецкие власти ещё до ухода вермахта, как и после прихода наших войск, выдавали беженцам документы местных жителей (наши на это смотрели сквозь пальцы, когда дело касалось обычных людей, не имевших грехов против СССР). Разумеется, когда там состоялся плебисцит, почти все жители голосовали за то чтобы жить в составе ГДР (которая, таким образом, получила границу с Советским Союзом). Так что хрен вам теперь, товарищи поляки, а не попытки мешать нам тянуть газовые трубы в Германию! "Мечты сбываются! Газпром!", хи-хи...

Поляки конечно, страшно возмущались, даже больше чем после Силезии, называя это грабежом и заявляя что с жертвами фашистской агрессии и странами антигитлеровской коалиции так поступать нельзя. В ответ им напомнили Мюнхен и отказ пропустить наши войска на помощь чехам, совместный с Гитлером грабёж Чехословакии, а также неоднократные предложения Варшавы Третьему Рейху о совместном походе против СССР (последнее такое предложение польский министр иностранных дел Юзеф Бек сделал в Берлине весной 1939 года), и что такой союз не состоялся не по вине Польши (если конечно не считать виной упёртое жлобство и глупую самоуверенность тогдашних польских правителей в сочетании с непомерно завышенной амбицией), а только потому что Адольф решил, такой самостийный союзник ему и даром не нужен — жизненное пространство для немецкой колонизации ценнее. Так что Польша выходит вовсе не жертвой гитлеровского бандита, а его "шестеркой", которую этот бандит после удачного совместного разбоя также решил убить и ограбить. Что до совместной войны с Гитлером, то довоенной Польши хватило на месяц военных действий (по немецкой оценке — на пару недель), потом были незначительные эпизоды в составе английской армии, армия Андерса, которая на советско-немецкий фронт идти не пожелала, а в Африке за несколько часов сдалась Роммелю (ещё до этого пытаясь перебежать к немцам в Иране и Ираке), польские "сопротивленцы", которые в лучшем случае просидели всю войну по домам, выжидая когда их освободят бравые "томми" и джи-ай", а в худшем отметились у немцев как каратели. И даже армию Берлинга, самую славную (без дураков!) страницу участия Польши во Второй Мировой войне, трудно отнести исключительно на счет поляков, если учесть что большинство офицерского (и значительная часть рядового) состава в ней были граждане СССР. Да и вообще, Польша благодаря СССР получила обратно восточную часть Вартенланда (созданная немцами провинция Рейха из западных районов оккупированной Польши, по реке Варта, в районе Познани, с прилегающими землями Германии на западе), южную часть Западной Пруссии (провинция созданная Гитлером в 1939 между низовьем Вислы, Померанией, Восточной Пруссией и Вартенландом на юге), а также присоединённые после оккупации к Восточной Пруссии земли, от южной восточнопрусской границы до Вислы и Нарева, недалеко от Варшавы. Причём, на часть этих земель у Германии были некоторые исторические права.

В итоге, попытки поляков качать права до ООН включительно, ничего им не дали. Хотя, морской порт Польша сохранила — и даже не один. Кроме Гдыни ей вернули городок Сопот между новым польским портом и Данцигом — правда, попасть оттуда в Польшу можно было только по территории ГДР. Немцы, в отличие от довоенных поляков, не стали жлобствовать и согласились на свободный железнодорожный и автомобильный транзит между Польшей и её портами, по выделенному пути, охраняемому сплошными постами Фольскжандармерии (но все ведь может измениться, вздумай Польша опять вести себя нехорошо). Кроме того, паны получили небольшой кусок земли в устье Ногатского рукава Вислы, на бывшей границе Данцига и Восточной Пруссии, для строительства морского порта в котором корабли из Балтики могли, заходя через залив Пиллау, перегружаться на речные суда, которые затем везли груз вверх по Висле. Впрочем, ввозить и вывозить через эти порты, поляки могут не так чтобы много. Потеряв из-за немецких разрушений промышленные районы Лодзи, Радома, Варшавы (от которой груды битого щебня остались, немцы при подавлении восстания даже канализационные коллекторы подорвали, закачивая туда газ) — и как я сказал, здесь Сталин не дал панам ни копейки, не то что в иной истории, где мы в 1952 году построили в польской столице Дворец Культуры и Науки (красивая высотка в стиле сталинского ампира, похожая на здание МГУ), который буйные паны после назовут "памятником советской оккупации" и станут спорить, сейчас снести или пока подождать? Ну так отстраивайтесь тогда сами, кто вам доктор — а что теперь лишь Матка Бозка Ченстоховска знает, когда Варшава станет пригодной для жилья, это исключительно ваши проблемы!

Так что Польша теперь весьма бедная аграрно-сырьевая страна. Сами поляки признают что от массовой безработицы и нищеты их спасает малолюдство после войны. Но всё равно, многие едут на заработки в Чехию (несмотря на холодные отношения польских верхов с Прагой), в ГДР (где, после того как в пятьдесят первом вытолкали обратно в Турцию, Египет и прочие ближневосточные палестины большую часть турецко-арабских "остарбайтеров", ощущается нехватка неквалифицированной рабочей силы), Италию (где с ними конкурируют выходцы с юга, но многие северные итальянцы так не любят "мафиози" что предпочитают нанимать поляков), в Финляндию (где тоже требуются работники на заводах и фермах, не отличающиеся высоким профессионализмом). Финики, похоже, как и в той истории, извлекли урок из последних двух войн с СССР, закончившихся для них урезанием территории (еще более серьёзным чем в ТОТ раз) и решили что торговать лучше чем воевать. Сказалось и то что Сталин на этот раз настоял на выдаче финских фашистов и военных преступников, подавляющее большинство которых решили этого не ждать и сдёрнули в Швецию. Когда там проходили наши, кто то с перепугу самоубился, кто то попался, кого-то выдали шведы, остальные частью затихарились батраками на дальних фермах и хуторах, но в основном бежали к немцам, в южную Норвегию и Данию. После войны большинство убежало ещё дальше.

Впрочем, чёрт с ними. Главное, после этого драпа в Финляндии резко сократилось количество антисоветского элемента. Правительство Юхо Паасикиви и сменившего его в 1951, после избрания президентом вместо ушедшего в отставку Маннергейма, Урхо Кекконена, в которое входят и коммунисты (не то чтобы без них было нельзя, но "горячие парни" решили что ИВС это будет приятно), усиленно экспортирует в СССР, ГДР и другие страны советского блока, как и на Запад, сыры и другую молочку, джемы и прочее в том же духе, мебель, карандаши, спички и иные дары финского леса, а также руды никеля и прочих металлов, суда построенные на местных верфях, холодильники и многое другое. И поляки там нужны на роль подай-принеси-убери. Хотя, по сравнению с жизнью в Польше, и это хороший заработок. Власти польским "заробитчанам" не мешают, наоборот, поощряют выезд, всё меньше ртов в стране. И если с экономикой в Польше так себе (мягко говоря), то в политике у них есть некоторые успехи. Наличествует двухпартийная система (как в Англии и Америке!...ну, почти). Хотя, понять кто тут тори и лейбористы (или демократы и республиканцы) не так просто.

С одной стороны ПОРП (Польская Объёдинённая Рабочая Партия, созданная после объединения людовцев, польских комунистов, под руководством Болеслава Берута и Владислава Гомулки, и части Армии Крайовой, перешедшей на сторону СССР со своими лидерами Антонием Хрусцелем и Яном Мазуркевичем, программа у них странная смесь социализма с умеренным национализмом), вместе с Партией Труда (люди Ватикана) и ещё несколькими католическими организациями помельче входящая в Фронт Демократии Людовой(Народный Демократический Фронт). С другой — Уния Працы (Союз Труда),во главе с социалистом Эдвардом Осубка-Моравским, включаюoшая Социалистическую Партию (PPS — в этой истории ближе к марксизму чем ПОРП), в союзе с Крестьянской Партией и Демократической Партией (партия местных светских интеллигентов близких к социал-демократии), а также организациями национальных и религиозных меньшинств. В Польше этот альянс наполовину в шутку, наполовину всерьёз, называют "союзом рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции". Большой разницы между ними нет. Разве что ПОРП и её католические союзники особо упирают на национальную идею и религиозную традицию, а социалисты и компания больше интересуются улучшением жизни рабочих, служащих и других наёмных работников а также крестьян, тяготея к светскому государству и выступая против чрезмерного влияния церкви. Те и другие обвиняют друг друга в неспособности быстро поднять экономику, навести порядок на юге, (где по лесам ещё бегают недобитые бандеровцы вместе с ошметками АК непримиримой и "Народове сил збройны", польских фашиков — причем, вот юмор, эти "повстанцы" друг с другом воюют с большим ожесточением, чем с властью, ну прямо Африка какая-то, а не цеевропа), и в неумении наладить "правильные отношения" с Москвой, отчего Польша и не получила "то что ей положено", поимев взамен обидные щелчки по самолюбию от немцев и чехов.

На первых послевоенных выборах в 1944, победили ПОРП с ФДЛ, премьером стал Хрусцель, в 1949 их сменила в правительстве Уния Працы с Осубка-Моравским в премьерском кресле, в 1954 ПОРП с союзниками вернулась к власти, правительство возглавил Гомулка. При этом как то так случилось что пока в правительстве были одни, должность главы государства занимали их оппоненты (сначала социалист Циранкевич, затем Берут из ПОРП). А так, каких то радикальных коммунистических преобразований в Польше не замечено. Национализировали собственность немцев и их пособников (что уцелело после немецкой оккупации), а также тех, кто после войны был осуждён за терроризм и бандитизм. Как и в других странах, СССР взял под контроль через Московско-Польский банк местные финансы (было бы что брать!). Поделили панскую землю между крестьянами, но коллективизация (добровольная) идёт туго (государство просто не имеет средств чтобы предложить земледельцам какие-то реальные плюшки). Чуть ли не самой выгодной работой в Польше считается обслуживание советских военных баз, находящихся в основном в автономиях и на путях ведущих в ГДР. В окрестностях этих баз, за призывы к уходу "русских оккупантов" местные бьют призывателям морду ("Ты, что ли, горлопан, мою семью кормить будешь?!"). Вообще, в этой истории поголовье русофобов и антисоветчиков в Польше сильно сократилось. Тут немцы постарались, пустив под нож наиболее враждебные категории — шляхту, интеллигенцию, духовенство. Наши тоже неплохо проредили враждебную часть АКовцев к востоку от Вислы. После войны добавила местная власть, выкуривая врагов из леса с помощью крестьян. А на освободившиеся места пришли выходцы из низов получившие образование (в том числе в СССР), настроенные совсем иначе.

В церковных кругах тоже произошли перемены. Ватикан (думаю, договорившись с Москвой и польской властью), на освободившиеся церковные должности поставил ксендзов и прелатов из Словении, Чехии, Словакии, настроенных к СССР дружелюбно или хотя бы нейтрально. Им на смену поспешно обучали в семинариях будущих священников из парней крестьянского и рабочего происхождения, которые на мир смотрели уже не так как ксендзы довоенной выпечки. Последних, по большей части, постепенно перевели за океан — в Южную и Северную Америку, Австралию — туда где были польские диаспоры.

Рухнула и раздутая Геббельсом Катынская афера. Из предоставленных ГДР документов (которые не успели уничтожить), стало известно что польских офицеров там расстреляли немцы осенью 1941, не желая кормить попавших в их руки пленных "унтерменшей". Это подтвердилось уликами найденными на месте захоронений международной следственной комиссией, работавшей после освобождения Смоленщины. Так что теперь под Катынью стоит скромный памятник "Полякам — жертвам гитлеровского фашизма". Зато в Москве вспомнили о пленных красноармейцах, зверски убитых пилсудчиками в 1920-21. Даже искали виновных, они ведь могут быть живы. Кого-то даже нашли, и осудили.

Конечно, поляки вовсе не прониклись дружескими чувствами к России — но и вера их в "добрый Запад" после Варшавы сильно поубавилась. Да и на Западе репутация Польши порядком испорчена, после появившихся откуда-то в западной прессе, хорошо задокументированных материалов об уничтожении поляками евреев (часто убивали соседи) во время войны и после неё (последние погромы случились в 1946, как и в ТОТ раз — так что последние выжившие евреи были выдавлены из Польши к концу 40-х), об охоте на евреев бежавших из лагерей и гетто (причём как "мирного населения" так и многих "партизан"), об участии поляков в карательных операциях немцев на "кресах усходних", о сотрудничестве весьма значительной части польского "подполья" с гестапо и другими, столь же малопочтенными для нынешнего мира немецкими конторами, о "Свентокшисской бримгаде" (польские эсэсовцы) воевавшей за Гитлера до конца войны. А это обвинение было очень серьезным — даже в нашей истории иметь дело с нацистами, а тем более мараться в их преступлениях, считалось не комильфо, но здесь, после гитлеровских сатанинских обрядов, эсэсовских жертвоприношений, разгрома Ватикана и террора против Церкви, священников и верующих, враждебность к фашизму даже на Западе усилилась в разы, если не на порядок — и даже "холодная война" пока не смогла это переломить. Запад фашистов конечно использует, но старается не светить, да и фашики кроме совсем уж замаранных, на которых клейма негде ставить, косят теперь под "демократов", "умеренных консерваторов", "христиан" (протестантского толка — у РКЦ и православных с ними разговор короткий), "национально-освободительных борцов против коммунизма" и прочее в том же духе. Так что сенсация была грандиозная и скандал очень громким. Причём, повторялся он не один раз. И теперь Польша считается на Западе самой антиеврейской страной со времён конца Третьего Рейха, где то вровень с арабскими государствами. Еврейские СМИ и организации Запада, которые к СССР относятся куда спокойнее чем в той истории (не было дела врачей, не совсем надёжных из этой братии просто перевели в другие места, не было дела Еврейского Антифашистского Комитета, который благополучно развалился в 1946, вместе с театром "Госет", после того как Михоэлс и компания насмерть перегрызлись между собой по разным личным и прочим поводам — сам мэтр после этого свалил в Землю Обетованную, да и не он один — Полина Жемчужина, бывшая жена Молотова, тоже отправилась тем же путём после того как Вячеслав Михайлович в 1947 без особого шума и скандала развёлся с ней, узнав о рогах наставляемых ему с каким то казановой из филармонии, да и сам Израиль, благодаря драматическим военным событиям практически воссозданный из пепла нашими войскам, пришедшими в Палестину в 1944, стал гораздо ближе к СССР чем у пиндосам и наглам), начали всячески травить Польшу и поляков(думаю, не сделает теперь Бжезинский такую карьеру за океаном), срывая все попытки Кракова и Запада наладить какие-то контакты, экономические, политические, гуманитарные, даже научные. Поляки на это крайне обижаются и тоже не выбирают выражений, разоблачая "сионистский заговор" и "нападки сионистов на Польшу", так что свара не затихает.

В общем, хотя ситуация в Польше хуже чем в любой другой просоветской стране Европы, она всё же отличается в лучшую сторону от того что было "там", и Москва контролирует ситуацию намного лучше, да и полякам с такими проблемами на западном направлении, кроме Кремля, никуда больше дороги не остаётся..."

Или все ж остается? Свято место врага России пусто не бывает — только бандеровцев запинали, кто-то другой уже влез?

-Не было здесь, в Галиции, у поляков боевой организации — сказал Федоров — раньше им ОУН развернуться не давала, теперь мы бдим. Хотя в партизанские времена отряды польской самообороны, "батальоны хлопски" считались у нас за союзников. Однако после Победы ни в каких организованных антисоветских выступлениях поляки не замечены, активны исключительно по мирной части. Есть тут во Львове "польское культурное общество Белый Орел" — собираются, песни поют, праздники отмечают — с задачей, "чтобы вдали от родины не забыть польскую культуру, польский язык, не забыть, что мы поляки". И только — повторю, ни в каких призывах к беспорядкам, неподчинению Советской Власти не замечены, военного крыла не имеют, да и входят туда исключительно мирные люди — интеллегенция, много женщин, даже дети и старики.

Какие люди! — думал я после, изучая список, предоставленый мне Львовским МГБ. Главный там, пан Пшеслав Ковальский — не местный главксендз, как я думал, а врач из областной больницы. Впрочем, помянутый священнослужитель, отец Казимир, тоже присутствует среди "актива". Медработники, учителя, частные предприниматели, домохозяйки, студенты. Так, знакомая фамилия — Яцек Бельковский — он той пани из поезда муж или брат, судя по году рождения, на отца или сына не похож. И вот сюрприз, наше светило фантастики, Станислав Лем, тоже присутствует — отказался он тогда от переезда в Москву, хотя роман, том второй, написал честно, планируется в мае выпустить в "Молодой Гвардии", сразу двухтомником. Ну это ладно — а вот имеет ли вся эта компания отношение к случившемуся со студентами? Не было ли среди жертв — знакомых с "белыми орлами"?

Параноик я, что поделать — с некоторых пор на людей с подозрением смотрю. И еще спасибо, что не сразу через прицел. Конечно, кроме тех, кого считаю "своими".

И хорошо помню, какие черти могут водиться в тихом омуте. Как например, идею укрской щиросвидомости до 1991 (и которая после пышным ядовитым цветом распустилась) сохранили вовсе не недобитые остатки схроновой бандеропехоты, а такие вот культурные интеллегенты, которые не забывали, что "мы Украина, а они москали". Вовсе не помышляя ни о каких беспорядках, а скромно собираясь меж собой по кухням (даже не в "украинском культурном обществе Голозадый Петух").

А ведь поляки — одна из сторон, кто будет тут скоро играть в хоккей! Вот крутится уже в голове что-то, а ухватить не могу.

Зато вполне понимаю, отчего та пани со мной разоткровенничалась. Привыкла, что здесь все сквозь пальцы смотрят на их болтание языком, не принимают всерьез. Что есть плюс — таиться не приучены, могут и о важном проболтаться.

Лючия Смоленцева.

Ты уж прости — но разжалую тебя в любимые жены. Ну еще в актрисы, в довесок.

Это сказал мне мой муж, мой рыцарь — когда по моей оплошности погибла Ганна Полищук (прим.авт. — см.Красные камни). Это случилось здесь, во Львове. Ее лицо осталось в фильме, что мы тогда сняли — "девушка с котом", жительница города Дрогобыча пятнадцатого века, служанка "пани Анны". В титрах в конце ее имя названо в числе "памяти членов съемочной группы, убитых бандитами ОУН". Мы знаем, что Линник и его "птенчики" к бандеровцам отношения не имели — но поскольку делу была дана широкая огласка и освещение в газетах, то чтобы советские люди не усомнились в истинности коммунистической идеи, банде Странника приписали связь с ОУН-УПА "в рамках заговора с целью ревизии Советской Власти". Так решили на самом верху (кто — Пономаренко или сам Сталин?) и не нам обсуждать. И "какая разница фашистским мерзавцам, заслуживающим стенки, за что конкретно их исполнят", слова Вали Кунцевича. А мне осталось замечание от моего мужа — о котором он сам, возможно, уже забыл. А я — нет. Хотя ни разу ему о том не напомнила.

Нет, я не в обиде на него. Тем более, "разжаловать" меня, отстранив от дел, не в его власти. В прошлом году я наконец закончила Академию... хотя официально это учебное заведение называется иначе. В само начале это действительно был факультет в Академии МГБ — но очень быстро перерос этот уровень. Так что теперь, отделившись в пятьдесят первом, моя "альма матер" (серьезно — ведь в отличие от Анны Лазаревой, я не училась в университете) зовется "Высшая школа подготовки специалистов государственного управления". Где обучают все тому же, что в самом начале — "как нарушить устойчивость чужой власти и повышать таковую у власти своей". Среди предметов — социология, психология, "тактика психологической войны", даже опыт западного марктетинга (ведь пропаганда, суть та же реклама). Ну и остались чисто боевые предметы — вроде физических тренировок, стрельбы, основ следственного дела. А также тактика терроризма и контртерроризма (простите, у нас он назван "партизанской войной") — но кто скажет, что это не есть средство укрепления или обрушения власти?

Формально наша Школа считается высшим учебным заведением, куда может поступить любой гражданин СССР, окончивший десятилетку. Фактически, "с улицы" людей не берут, а только по направлению от "инквизиции" (она же СПБ — Служба Партийной Безопасности). Учатся и парни, и девушки, причем последние — в подавляющем большинстве, "наши" кадры, выпускницы "смоленцевских" училищ — в этой истории, аналог "суворовских" и "нахимовских", но для девочек-сирот, чьи родители, военнослужащие Советской Армии, погибли в войну. С подачи Анны Лазаревой, эти училища в Москве и Ленинграде с самого начала были под опекой СПБ, и некоторым из девочек по окончании делали предложение продолжить учебу. Они же (не обязательно, из числа обучающихся в Школе, но уже в какой-то степени "наши", по духу воспитания), составляли штат манекенщиц "РИМа" и актрис "Театра Моды". А по замыслу Лазаревой, это еще и должен быть "клуб образцовых советских жен" — именно клуб, дружба между собой, встречи и взаимопомощь всячески поощрялись, даже для тех, кто уже вышел из "смоленцевок".

И все пристойно, вполне в рамках советской морали и нравственности! Никого не заставляли любить по приказу. Я присутствовала не раз на таких "вводных" (конечно, как инструктор, а не как участница). Есть хороший человек, ценный для страны (например, тот ученик Ефремова), вот фото, анкетные данные, психологический портрет, интересы и увлечения — кто возьмется? В конце концов, чем это хуже работы свах или брачных агенств? Да и товарищи большевики нередко женились на назначенных "невестах", которые носили им передачи в тюрьму — Надя Крупская была как раз такой, и причем я читала, на ее месте случайно могла оказаться другая (забыла фамилию), которая стала бы женой будущего Вождя. Ну и "брак по расчету самый крепкий из всех — если расчет был правильный".

В честь кого "смоленцевки"? Вы правильно поняли — поскольку Анна Лазарева предпочитает оставаться в тени (хотя и сыграла в "Высоте" роль строгого Инструктора ЦК), то все аплодисменты достаются мне. "Самая знаменитая из женщин Италии", "лицо русско-итальянской моды", жена и спутница героя, кто самого Гитлера поймал... хотя там мое участие было минимальным. А мне теперь приписывают и те дела моего мужа, где меня с ним не было — в спасении Его Святейшества из фашистской тюрьмы, в поимке сбежавшего Гиммлера, даже в абордаже у берегов Ливии позапрошлым летом! И орден Святого Сильвестра, врученный лично Папой — прежде эта награда давала право на итальянское дворянство, а моя "командорская" степень, даже на титул — но я-то знаю, что не совершала приписываемых мне подвигов, хотя мой муж (в шутку или всерьез?) сказал, что вызовет на дуэль любого, кто в том усомнится. Он старался обучить меня всему, что сам знал и умел, "на случай, если тебе придется спасать свою жизнь", и даже дозволил прыгнуть с парашютом — но категорически возражал против моего участия в реальных делах, где есть опасность. А я хочу доказать, что могу сделать что-то полезное — не только на экране!

Сейчас моя основная работа состоит в том, что я веду свои страницы в "Лючии" (иллюстрированный журнал от нашего "РИМа" — дома русско-итальянской моды), где рассказываю своим соотечественникам (а особенно, соотечественницам) о жизни в СССР — мой муж назвал это "блог, за полвека до инета". Правду, только правду — ведь этот журнал и в СССР читают! Причем каждый месяц для нового номера требуется что-то новое и оригинальное! Отчасти эту задачу я решила, используя в качестве корреспонденток девушек из "РИМа" — что они видят, знают, да ведь и их жизнь, быт в Советской стране тоже интересны итальянкам? Ну а я имею право — если это государственная задача, а не мой личный интерес. Еще я числюсь художником-модельером в "РИМе" (а фактически, являюсь "главноопекающей" от СПБ с правом решающего голоса). Также, два раза в месяц выступаю по московскому радио — опять же, для итальянской аудитории. Ну и кино — эпизодически. Так же как были иногда (вместе с Анной) поездки по Советскому Союзу — и в качестве помощницы Лазаревой, и для сбора материала для "итальянских" репортажей. Еще недавно ко всему этому добавлялась учеба в Академии (как я сказала, давно уже наше заведение зовется по-иному, но мы привыкли в разговоре именно к такому названию и даже считаем это за отличие "старослужащих" студентов) — шесть дней в неделю, с девяти до трех — и если я отвлекалась, как например на съемки "Ивана-тюльпана", то должна была после в "заочном" режиме пройти курс по учебникам (и индивидуальным консультациям с преподавателями), и в конце сессии сдать зачет или экзамен без всяких поблажек. Правда, в эти часы входила "физподготовка" — сейчас же, тренировки три раза в неделю по два часа вечером (теперь будут меньше — муж сказал, "пока не родишь"). Сосчитайте сами, сколько остается — дому, мужу и детям. Моя огромная благодарность домработницам тете Паше и тете Даше (вообще-то, одна из них числится домработницей у Лазаревой — но они часто помогают и подменяют друг друга, тем более что квартиры у нас в одном подъезде). И такая же благодарность Марии Степановне, жене офицера-пограничника, которую Пономаренко приставил к Лазаревой для помощи с детьми (и которая не отказывалась брать заботу и о моих детях, когда я отсутствовала). Но тем больше я ценю каждый час, проведенный с детьми — и вот не шучу, убью любого, кто заикнется о "ювенальной юстиции" применительно к моим детям! И буду чиста перед совестью и богом! Впрочем, по секрету скажу, я слышала что и Анна спорила со своим Адмиралом, "Владика в Нахимовское? В двенадцать лет, ребенка из дома, в казарму?!".

Валя Кунцевич как-то назвал нашу Школу — "курсами подготовки Чрезвычайных Комиссаров — которые должны понемногу уметь все". Что-то в этом есть — учитывая что у нас поощряется наличие (или получение) второго высшего образования. Как например Инночка Звягинцева (теперь Бакланова) осенью прошлого года все-таки поступила в "бауманку" (пока на заочный — но собирается после выпуска из Школы на дневной перевестись). И успевает еще дома, с ребенком — хотя он у нее пока лишь один, и других нагрузок нет. Не считая кулинарии — талант у нее вкусно готовить, такие обеды устраивает для нашего девичника, что после я начинаю опасаться за свою фигуру. Но не могу забыть салат оливье — приготовленный по подлинному рецепту того самого месье, с рябчиками и прочим вместо вареной колбасы. Хочу взять рецепт и научить тетю Дашу — чтобы хотя бы изредка радовать семью вкусностями.

Ну а "корочки" СПБ, это, как выразился муж, сродни стародавнему чину "флигель-адъютанта". Дают право непосредственного доклада на самый верх касаемо обнаруженного непорядка — и право требовать его устранения. В отличие от моего рыцаря, я не участвую непосредственно в миссиях от "инквизиции". Если только не с "двойным дном" — ведь тогда мы и в самом деле снимали кино, фильм вышел на экраны и имел успех. А теперь — разве плохо будет, если и в Львове появится Дом Моды? Ну а если в процессе удастся добыть информацию, побочным результатом — Валя Кунцевич знает, как ею распорядиться. Если главным в нашей команде назначили его.

Ну а моя задача (которую я сама себе поставила) — доказать моему рыцарю, что я тоже на что-то способна. Сама, в жизни, а не в кино. И оттого, к тому, что сейчас я тут одна, у меня отношение сложное — с одной стороны, страсть как хочется, чтобы мы были рядом, с другой же, Юрий бы мне шагу не дал ступить, не проверив, а не опасно ли? Хотя даже это меня не уберегло, когда меня пытались кислотой облить, в соборе, на испытании, не вампир ли я — пострадал лишь мой плащ, которым я успела прикрыться. До сих пор, как вспомню, мне страшно делается — как бы я стала уродиной с обожженным лицом — вам теперь понятно, отчего я на людях исключительно "летящие" накидки ношу и широкие шляпки, обязательно с вуалью? А испытание мне после пройти пришлось, уже при малом числе публики, отец Эрико меня святой водой окропил, и я дымом на небо не вознеслась, как про меня месье Фаньер писал, мерзавец и брехун!

Федоров сдержал обещание — нам выделили место в Доме Культуры на улице Ленина (на дворец, как в Москве или Ленинграде, мы пока не претендуем, хотя в будущем, возможно), на первом этаже — фойе (где хватит места для гардероба и кассы), демонстрационный зал с кабинками для переодевания, и комната для конторы (с маленькой кухней и санузлом). Развешены фотографии, расставлены манекены, и образцы на вешалках — обычно мы не работаем с готовой одеждой, но тут случай особый, заготовили заранее какое-то количество самых популярных моделей наиболее частых размеров, ну и конечно, аксессуары — шляпки, перчатки, зонтики, сумочки, обувь. Даже "наглядую агитацию" предусмотрели — рисунки-карикатуры, вроде, на первой картинке рабочий Ваня Самодуров орет на жену, "зачем тебе наряжаться, для кого — в дом лучше копейку неси", а на второй эта же парочка на бульваре в воскресный день, все парни вокруг с нарядными красавицами, один Ваня с замухрышкой в отрепьях. Ну и отдельно, в траурной рамке, фото погибших студентов (были по всему Львову развешены еще месяц назад — сейчас уже в большинстве, сняли, но нам ведь надо зацепить, кто внимание обратит). Церемония открытия была торжественной, в присутствии самого Первого Секретаря (и большого числа лиц рангом ниже), и статья в "Львовской правде" была, так что интерес публики нам обеспечили.

В первый же день к нам толпой повалили жены важных товарищей, желающие одеться "как в Москве" и взглянуть на "саму Лючию Смоленцеву". Мне пришлось, мило улыбаясь, вести светскую беседу — выберите модель из каталога (или из представленных готовых). Выслушайте мой совет — да, это вам пойдет, или же нет, лучше вот это. Если вы согласны, то сейчас моя помощница снимет с вас мерку. После чего ваш заказ будет передан в Москву (не письмом, а по телеграфу — номер заказа, код товара, параметры клиентки) и наши мастера изготовят в течение трех дней. И пришлют сюда — если желаете доплатить за срочность, то даже авиапочтой. Вот здесь распишитесь, получите квитанцию, деньги в кассу при получении заказа (слава мадонне, эту бюрократию взяла на себя Тамара). А я выслушивала сплетни, стараясь запомнить и сопоставить (хотя в соседней комнате был спрятан магнитофон). И после вечером должна была сделать записи на бумаге, составляя "сетевой график", как меня научила Анна — кто с кем когда и по какому вопросу был связан, и что мог знать? Поскольку ценная информация может прийти из самых неожиданных источников — и подтверждение тому история, происшедшая в ГДР несколько лет назад.

Послевоенная Германия была не самым спокойным местом — как часто бывает во время беды, развелось большое число уголовников. И вот, в некоем округе случилась целая серия дерзких краж, грабежей и разбойных нападений — причем преступники в масках проявляли поразительную осведомленность касаемо наличия денег, а также запоров, сигнализации, и даже полицейских мер, несколько засад "на живца" не дали результата. Такая информированность вызвала предположение о наличии у злодеев агентурной сети — например, остатков "вервольфа" или им подобных. Выглядело реальным, что нацистские недобитки, мечтающие о реванше (а теперь пребывающие на подхвате у американской разведки) пытаются поправить свои финансовые дела (готовясь к какой-то акции, да и тайная деятельность всегда требует денег!) — и потому дело перешло от уголовной полиции к Штази. В итоге же выяснилось, что преступники не имели никакого отношения к "вервольфам", "тотенкопфам" и прочим недобитым — и даже к профессиональным уголовникам. Поскольку главарем банды оказался вовсе не закоренелый вор и бандит — а уважаемый герр, дамский парикмахер, самый известный в округе!

-Я знал, что женщины любят болтать — сказал после герр Рудински, глава Штази — но что почтенные фрау и милые фройлейн, сидя в кресле парикмахера, могут выложить все, даже то что не рассказали бы ни мужу, ни родственникам, ни лучшей подруге, это было новостью даже для меня, начинавшего службу еще в полиции Кайзеррайха!

Исходно, парикмахер был законопослушным обывателем — имея помимо мастерства (обеспечившему ему обширную клиентуру) еще один ценный капитал: обаяние и хорошо подвешенный язык, по показаниям свидетельниц, "был очень интересным собеседником" (и наверное, неплохим психологом). Затем он понял, что имеет уникальную по объему и свежести информацию — ведь среди его клиентуры были жены, дочери, иные родственницы, да просто знакомые и любовницы (прости, мадонна!) всего местного общества, и коммерсантов, и полицейских. А время было бедное, денег не хватало (хотя и заработок был неплох, но хотелось еще) — так почему бы не воспользоваться сведениями в своих целях? Привлек своего племянника (слесаря, специалиста по замкам) и его приятеля (телефонист, знаток сигнализации), добыли оружие. И эта троица успела натворить таких дел, что озаботилась даже Москва, отчего это немецкие товарищи "не могут, или не желают ловить недобитых фашистов?".

Анна, рассказавшая мне эту историю, как раз и была (представителем от "инквизиции") в числе тех, кто после летали в Берлин удостовериться на месте, что никакого нацистского заговора нет. Привезла оттуда личный подарок герра Рудински, коробку со шляпными булавками — которыми поделилась со мной. На вид, безобидная дамская принадлежность — и кинжальчики золингеновской стали, которыми при должном умении можно убить. Часть женского туалета, для удержания шляпки на голове в ветреную погоду — и оружие последнего шанса, которое моей лучшей подруге и наставнице однажды жизнь спасло, здесь же во Львове, в прошлый наш визит. Так и за невинными сплетнями может быть обнаружена опасность. О, нет, никто не станет говорить прямо о чем-то недозволенном — но ведь даже в разведке, большая часть сведений добывается из анализа открытых источников. Касаемо же "улова" первого дня — по крайней мере, можно сказать, что признаков заговора среди верхушки здесь не замечено. Понятно, что никто не сказал бы открыто, но присутствовала бы тревога, неуверенность, беспокойство, вместе с чувством своей "избранности", знания того, что не знают другие — так нас учили по психологии, как "на косвенных" замечать чужую игру. А этого я не усмотрела ни у кого из посетительниц — которые должны были заметить соответствующие признаки у своих мужей. И кстати, это как раз тот случай, когда мое имя работает на пользу делу — как я уже сказала, поболтать с "самой Смоленцевой" были не прочь все представительницы местного "света", и никто не думает, что я имею удостоверение СПБ, занимающей в иерархии советских тайных служб место выше, чем МГБ. Наверное, будь я русской интеллегенткой, как некая Лида Чуковская, то должна была бы испытывать нравственные терзания — но я в душе остаюсь итальянской католичкой, для которой сотрудничество с чем-то подобным Святому Ордену вовсе не марает честь.

Валю Кунцевича я увидела лишь вечером того первого дня — благо, наши номера в "России" напротив по коридору. Это так ты меня охраняешь, как моему мужу обещал? Валя в ответ бросил, что "лучшая защита, это нападение — найти, где тут враг, и уничтожить". Так что он весь рабочий день контактировал с товарищами из местного ГБ и милиции, разбираясь с показаниями свидетелей и оперативными материалами.

-Тут все под контролем. Таким, что концов не найдешь в этом стоге сена. Как в песенке, "чихнет француз — известно кардиналу", есть подробное досье даже на кактусоводов и филателистов — но черта с два выделишь ключевое по нужному нам вопросу. Это ж студенты, тут нравы как в московском межвузовском городке, который есть проходной двор имени Бертольда Шварца, описанный Ильфом и Петровым. Пока могу сказать, что явных хвостов не просматривается — нет никого, кто от случившегося непосредственную выгоду получил, или имел основания на это надеяться. Так что, копаю дальше. А что, уже есть угрозы?

Пока нет. И львовские товарищи свои обязательства выполняют — меня на машине отвозят, и утром и вечером, и возле Дома Культуры милицейский пост поставлен — да и до милицейского участка всего один квартал. Я и Тамара вооружены и смею надеяться, чему-то обучены — так что от злодея-одиночки отобьемся, ну а банды, как нас авторитетно заверили, тут быть не может. И азарт, вот хочется что-то найти — чтобы Юрий ко мне относился более серьезно! Мой рыцарь говорил, что это опасно, нельзя увлекаться, голова холодной должна быть. Но мне в день второй именно это помогло.

-Эй, вам продавщица нужна? В газете писали.

Девица лет двадцати пяти, вульгарно накрашена (легкий макияж приветствую, но ярко-красные "вампирские" губы, это явный моветон). Одета безвкусно — ну кто же в одном наряде соединяет несколько разных цветовых доминант? И фасон неудачный — ноги коротковаты, туловище длинное, тут категорически не идет юбка обтягивающая бедра, а смотрелось бы или наша любимая юбка-клеш (пусть даже не солнце, но чтоб талию завысить) или "трапеция" чтоб где ноги начинаются и совсем скрыть. Двигается с грацией бегемота — вот приучил меня Юрий у любого нового человека пластику оценивать, на предмет, насколько он опасен в рукопашной — конечно, от этой особы ничего такого не жду, но уже инстинкт. А обращаться ко мне на "эй" — я такое бы лишь от считанных людей стерпела бы, например от Пономаренко, от Анны, от моего мужа — и то, если бы провинилась и заслужила. Иначе же — как в шутку сказал Юрий, "обидеть Люсю может каждый — если успеет убежать". Впрочем, визитерша не ко мне конкретно обратилась, а куда-то перед собой произнесла, переводя взгляд на меня, на Тамару — с завтрашнего дня нам в помощь должны были прибыть еще три сотрудницы "РИМа", но пока лишь мы вдвоем. И объявление в газете о найме персонала — действительно было. Но главное, я успела заметить взгляд, который эта особа бросила на портреты в черных рамках — и тихо произнесла что-то презрительное. То есть, они (или кто-то из них) были ей знакомы?

Вспоминаю, чему нас учили на курсе психологии. Показная наглость в поведении и внешности — часто говорит не о реальной силе (уж это, точно не тот случай), а о собственной неуверенности и желании "выглядеть круче чем есть" (слова моего мужа). В то же время эта неуверенность — не "пришибленная", а агрессивная, обида на весь мир, что "мне недодали". А такие обиженные во-первых, зорко следят за всеми, кто более успешен и удачлив, а во-вторых, нуждаясь в моральной поддержке, запросто могут высказать все замеченное даже случайному знакомому. То есть, при всей неприятности, они хорошие наблюдатели и свидетели. Особенно если с ними беседовать ненавязчиво, соглашаясь с их мнением. Как Валя Кунцевич когда-то в нашей компании пел под гитару — "кому-то там не нужен нож". Да, продавщица нам нужна — проходите, присаживайтесь. Позвольте ваш паспорт, и трудовую, если есть на руках. Звать особу — Евгения Курица (вот случай, когда фамилия к человеку удивительно подходит!).

-А можно, я буду зваться — Божена? Чтоб по-европейски, культурно. Ну вы, как европейка, должны понять!

Она что, не понимает, что если я выбрала эту страну, тут мой муж, дом и дети — то у меня совсем другое мнение? При том, что я не забываю о своей родине — моя родная Италия, как и вся Европа, сейчас кажется мне слишком маленькой, замкнутой и вялой. Именно коммунистический СССР сейчас быстрее всех летит вперед, увлекая за собой всю цивилизацию. Если удастся то, о чем мы мечтали с Ефремовым и Анной. Но мне очень хочется, чтобы мои дети жили, если не в мире "Туманности Андромеды", то хотя бы в его преддверии — а не в толерантной мерзости сатанинского века той истории. Но этой курице о том знать вовсе необязательно! Простите, а вы когда-нибудь работали с модным товаром?

-Будьте спокойны! Я в своем селе возле рынка росла — где мамка торговала. Отец, как с войны пришел, пил все время, и буйный делался — особенно по ночам, когда ему кошмары снились. Нас с мамкой бил и выгонял на мороз — ну а его с работы отовсюду гнали, так что все хозяйство было на мамке и на мне. В позапрошлом году отец от водки помер наконец — а мамка собрала сколько могла и меня в город отправила, в люди выйти, а то в селе беспросвет совсем. Я хорошее место искала, секретаршей к большому начальнику — один раз даже взяли, но выгнали через неделю, ну конечно, городскую лучше взять, чтобы уже с манерами. А хочется удачу за хвост ухватить — вот буду модные вещи продавать, сама оденусь как картинка. Тогда меня хоть начальник, хоть офицер замуж возьмет. Приеду я в родное село Старокурлево, это под Житомиром, в гости конечно, не насовсем, мамке покажусь, если она живая еще будет — а главное, завистницам всем накося выкуси, чтоб упали и не встали!

Скажите... Божена, а вы учиться поступить не пробовали? Если вы приехали не в Житомир, и даже не в Киев, а во Львов — европейский город, с университетом, едва ли не старше Москвы. Тогда бы вы точно нашли место, в соответствии с вашим способностями. А стать инженером, врачом, учительницей — наверное, почетнее, чем продавщицей модных товаров?

-Нет уж, спасибо, не хочу! В Львов подалась — потому что уже Европа, и столица республики, и народу больше. А пять лет зубрить, да чтоб еще после по распределению послали куда-нибудь в Сибирь — такого не надо! Вот кажется мне, удача рядом ходит, только прыгни и поймай за хвост — а дальше будешь как сыр в масле кататься! Жить, как графини-герцогини во Франции мушкетерских времен — чтоб во дворце, пирожные на завтрак, и дуэли ради моего взгляда. А можно, у меня псевдоним будет, вместо фамилии — не Курица, слишком уж по-простецки, а Врынская? Божена Врынская — звучит ведь! Как в кино — вот дура эта Каренина, что Вронского не окрутила, уж я бы на ее месте, с ее инвентарем... Я так даже однажды в заводской многотиражке подписалась, так мне выговор за "буржуазное разложение" — ну пусть тогда не Вронская, а Врынская, тем более что я у рынка росла. А замуж выйду, фамилию сменю.

Дура ты, дура (хотя вслух о том не скажу). Знала бы ты, что закон сохранения не только в физике есть — но и, чтобы от себя что-то получить, необходимо в себя вложиться — вот казалось бы, зачем моей подруге и наставнице учеба, когда она и так уже была Инструктором ЦК КПСС, с властью и положением почти как у министра? И что настоящая секретарша и помощница (как я у Анны была) это труд, иногда похуже, чем у станка: все текущие дела не только знать хорошо, но и быстро решать, командира не перегружая. И даже в твоей любимой мушкетерской Франции, судьба пресловутой Анжелики (читала!) была вполне реальной, и даже знатной даме, чтобы просто живой остаться при королевском дворе, надо было иметь и ум, и характер — дур хватало лишь на функцию королевской подстилки. Кстати, интересная мысль — как раньше "Совэкспортфильм" выпустил на кинорынок еще неснятого тут "Индиану Джонса" — то может быть, теперь настала очередь Анжелики и прочих парижских тайн? Надо обдумать, как вернусь в Москву. А пока — вот мадонна свидетель, услышала бы я от тебя "да, я такая пока, но я научиться хочу" — и искренне бы тебе помогла в этом (а могу я немало). Ну а раз ты хочешь, чтоб все сразу и без труда — то не обижайся. Ну на что ты, такая, годишься — кроме как, использовать и выбросить вон? По твоей трудовой книжке, нигде ты долго не задерживалась — подсобница, продавщица, билетерша в кино, санитарка, снова продавщица, уборщица, и даже оттуда выгнали месяц назад. Скажите... Божена (едва не произнесла, "буженина"), а вы многих студентов знали, что говорите такое? Образование ведь всегда полезно.

-Да козлы они все! Это, Барков (снова взгляд в сторону портретов) на меня, как на пустое место — а уж я к нему, с каким обхождением! Его дружок Степка Аксенов, тот вообще псих недоделанный. А Машка Кузьменко, его подружка, та совсем с тараканами в голове — в прошлом году по улице у общаги прошлась, в чем мать родила, вот срамота и бесстыдство — то ли пьяная, то ли на голову больная. Остальных не знаю — но тоже наверное, одного поля ягоды.

Вот любопытно, и где же "санитарка, подсобница, уборщица" могла пересечься с сыном Третьего Секретаря? В СССР "благородий" нет — но все же, круг общения слишком разный. И дело тут даже не в семьях, а в уровне культуры и образования — была бы ты студенткой, все стыковалось бы вполне. И общие интересы должны быть, близость по духу — а то, представляю, как ты к Баркову, а он от тебя. А отчего Аксенов — псих, и недоделанный?

-А вы разве не знаете? Он в Политех из медицинского перешел, с химико-биологического факультета. Но друзей там у него была куча. Я его знала, еще когда санитаркой работала, он меня с Мишкой Барковым и свел. Хотя и заработок обеспечил, и на том спасибо — с паршивой псины, хоть шерсти клок.

Божена, а вы разве сейчас работаете? В трудовой книжке, запись об увольнении.

-Так насчет разовых, это необязательно. А у меня они регулярно. У них там наука, опыты — тебе вколют что-то, или таблетку дадут, и смотрят, или анализы. Мне что, на здоровье не жалуюсь пока. А денежки за это платят — не слишком много, но на самый мизер жить хватает.

Ой, Божена, а это не опасно? В смысле, никакой заразы от этого, окружающим, нет? (чуть отодвигаюсь в сторону).

-Да вы что — эти многие из студентов подрабатывают, и не слышно, чтоб кто-то заболел. А то, куда меня Аксенов подрядил — у шляхтича, который психиатр, так там вообще, никакой заразы быть не может. Где это видано, чтоб головные болезни, и заразой передавались? Но я на ум и память пока не жалуюсь — да ведь все официально и открыто, а не прости господи, как тайный аборт! Нас всех заверили, что это совершенно безопасно — а деньги платят заметно больше, чем за прочие опыты.

Интересно. А отчего "шляхтич"?

-Да Бельковский, что в психушке работает. Хвастался по пьянке, что его предки за одним столом сидели с польским королем Ежи каким-то. Тоже козел — и уж простите, импотент. А сестрица у него, глупая и подлая фифа. Львова ей мало, хочет в МГУ. Батя сказал бы — эх, не додавили таких в двадцатом!

Простите за любопытство, Божена, а остальных студентов (мой взгляд на доску с черными рамками) вы не знали? Их случайно не было среди тех, кто на опыты ходил?

-Не знаю, не видела. Может и были. Меня ж к пану Бельковскому — Степка свел. Лекарство давали мне одной — может, и другие ходили так же.

А что за опыты, Божена? Извините за мое любопытство еще раз — но никогда не имела отношения к медицине. Это наверное, жутко интересно — вас на койку кладут, датчиками облепляют, тут же приборы, стрелки на циферблатах? Как в фантастическом кино про полет на Венеру, где космолетчиков подбирали.

-Да вы что, гораздо проще! Мне какой-то сироп давали с ложечки, такая жидкость синего цвета. А после просили подробно рассказать, что чувствую, что вижу. Время измеряли, и снова спрашивали. Только не видела я ничего такого. А чувство было как от вина — отвязность такая, веселье, свобода. От ложечки, как от полного стакана — и никакого похмелья после. Кажется, что сам черт тебе не брат и море по колено. Иногда же, сразу спать хотелось. Или вообще не было ничего. Ну вот не помню. И за такое, сто пятьдесят рублей! Ой, а я ж слово давала, не рассказывать! Но ведь там ничего такого нет. Степка говорил, там открытие какое-то ждут, "чтобы сделать счастливыми тех, кто несчастлив". Может, если бы моему батяне такое дали бы — он и пить бы не стал?

Ну, может быть. Пока же интересно, что с тобой делать? Может и правда, взять на несколько дней, или недель, пока наши миссия не завершится — на должность "подай-принеси", от этого "РИМ" не обеднеет? Ну а после — извини, но нам образованные нужны и со вкусом.

Валентин Кунцевич.

Интересно, это правда или вымысел — что врачи и прочий персонал сумасшедших домов со временем сами становятся поехавши крышей?

А мы, "инквизиторы", по службе обязанные быть параноиками (что наш гений фантастики обоснует в своем, здесь еще не написанном романе про КОМКОН-2), после десятилетий службы не начнем из окна кидаться с криком "враги идут" (как в этой реальности вылетел Макартур вместо Форрестола)? Завидую нашей "королеве итальянской" — которая, за своими модами и кино, к нашим делам лишь краем. Для которой все ясно — вот он, злодей, хватайте его и колите, как "генерала" ОУН Василя Кука тогда на пароходе. Так разница в том, что на ту мразь мы уже имели список его преступлений, на несколько страниц (лишь перечень, и только тех, что нам известны). А что мы пану Бельковскому предъявим? Хотя по моему личному мнению, за такие эксперименты на живых людях — убивать надо. Когда люди — "левые", со стороны, ничего не подписывали и даже не подозревали. Вот только роль Бельковского надо еще доказать. А она, эта роль, нам самим пока не ясна. Главный он — или есть кто-то выше? Случившееся со студентами было запланированным, или эксцессом? А может мы ошибаемся и его опыты никакого отношения к смерти ребят не имеют?

Итак, Яцек Бельковский, поляк, родился в Лодзи в 1913 году, папа тоже был врачом, умер за год до того, как Гитлер на Польшу напал. Бельковский-младший же был, судя по всему, медиком не без таланта, политикой не интересовался, однако же в войну "укрывал от нацистов наших советских людей", отчего в кавычках, объясню позже. Был женат на некоей пани Ирене (девичья фамилия не указана) с тридцать восьмого, а всего через год она погибла от немецкой бомбы, оказавшись в осажденной Варшаве (куда, по словам Бельковского, ездила к родным), больше женат не был, детей нет. Сейчас работает в должности врача Львовской областной больницы (не психиатрической!). С чего ж тогда свидетельница сказала про психушку?

Тут немного расскажу, как в СССР в этой истории ведется вузовская научная работа (с отраслевыми НИИ и системой Академии Наук все просто — чистый "госзаказ" по утвержденному плану). В этой реальности была попытка разделить университеты и просто вузы на западный манер — в университете, кроме учебной, есть еще и научная работа, учебный институт же занят только подготовкой кадров — на практике разница весьма условна, хотя в целом, в университетах научная часть (в том числе и по ресурсам, материальной базе, финансированию) наличествует в большем объеме. И также есть "утвержденные" темы для работ, под контролем и финансированием со стороны Москвы (или республики, или даже области — эти субъекты тоже могут заказать вузам что-то прикладное), но существуют и "инициативные", которые в вузе могут вести на собственные средства (как правило, до достижения какого-то осязаемого результата — после чего тему предъявляют на утверждение для перевода в официальный статус). Творчеству масс у нас дорога — такие "инициативники" влезают иногда даже туда, где еще недавно была монополия Особых Главков, номер 2 (радиоэлектроника, вычислительные машины) и номер 3 (ракетная и реактивная техника — по части приборов), лишь Атоммаш (бывший ОГ-1) остается абсолютным монополистом по своей теме (ну кто ж любителей пустит к соответствующим секретам, а также материалам и лабораторной технике). Что касается контроля со стороны государства, то он ведется на этапе "утвердят или закроют". А "инициативники" в значительной степени играют "вольными стрелками" — считается что у них просто не может быть средств, чтобы иметь в распоряжении что-то опасное. Еще наличествует контроль за материалами, находящимиися в особом реестре — понятно, что никто не даст играть с вирусом Эболы (открыли уже эту гадость в Африке, ага!). Но Бельковский работал над совершенно безобидной темой, на первый взгляд — лечение депрессии и реабилитация больных. Темой актуальной и утвержденной — поскольку, хотя вьетнамские и афганские синдромы в полной мере бывают после проигранных и бессмысленных войн, но определенные проблемы среди некоторой части ветеранов имели место и в СССР (как деликатно сказали бы наши газеты).

А чем Бельковский занимался до того? Прочитав, впору за голову хвататься! Еще с тридцать седьмого года вел работы по "восстановлению в обществе необратимо психически больных" (начатые его папашей). Идея была оригинальной: если нет надежды на восстановление рассудка, то сделать из человека "биоробот" с программой "услышал-исполняй" (в более сложном случае — выполнение по каждой из команд заданной последовательности действий) — "это бесспорно, выгоднее для общества, чем кормить больных без всякой отдачи". Результат получить не удалось (отчего — надо у наших ученых спросить, я медицине обучен на уровне оказания первой помощи и основ полевой хирургии, но никак не тонких психических материй). Однако пан Бельковский каким-то образом сумел в сорок втором и немцев заинтересовать, обещав им обработать так не душевнобольных, которых гитлеровцы даже у себя уничтожали, не говоря уже об оккупированных территориях, а заключенных и военнопленных — для чего ему был выделен "подопытный материал", именно этих людей, исследования с которыми затянулись до освобождения Львова (в этой реальности, в августе сорок третьего) Бельковский объявил "спасенными" (что вообще-то правда — ну что ждало бы узников в нацистских концлагерях?). Снова непонятка — во-первых, немцы в Польше безжалостно геноцидили не только евреев, но и интеллегенцию, и чтобы просто выжить, польский врач должен был или найти в себе германские корни, или пообещать (и показать) что-то уникальное, "что никто другой сделать не может". А во-вторых, не настолько дураками были дойчи, чтобы год верить обещаниям, ни разу не увидев какого-то достигнутого результата. Слышал я, что типаж "чокнутого ученого", для которого предмет его исследований становится буквально как собственное дитя, встречается иногда и в жизни — ну а сам пан Бельковский больше так и не женился и детей не завел. И что он мог так легко отказаться от темы, завещанной его отцом, не пытался копать дальше и ничего не достиг?

Еще один момент: немецкая армия в эту войну вся сидела на первитине. Что есть даже не аналог наших "наркомовских ста грамм" а гораздо более худшее. Хотя бы потому, что сто грамм выдавались строго по приказу, и не всем, а лишь фронтовым частям во время пребывания на передовой — а фрицы жрали наркоту как конфеты, без всякой мерки (и в виде таблеток, и в виде добавок в шоколад), это у них считалось безобидным тонизирующим средством. В то время, как например у британских коммандос — аналог первитина считался средством последнего шанса, выдаваемым в чрезвычайной ситуации, по приказу командира, и ни в коем случае не регулярно. Оказывая тонизирующий эффект, первитин в то же время приводил к нарушению психики, "отключению тормозов" (с чем, я уверен, связана и бессмысленная звериная жестокость немецких солдат — они искренне не видели ничего плохого, человека сжечь заживо, или женщине живот распороть), а при систематической передозировке, был еще и галлюциногеном. И если "военная" программа Бельковского в основе имела первитин (был ли он до войны знаком полякам?) — то какой мог быть результат?

Вопросы, вопросы... Ну допустим, Барков выпил вино с первитином. И его с первой же дозы настолько заглючило? А у остальных тогда откуда ужас на лицах? Мария Кузьменко вообще вина не пила (акт вскрытия тела есть), однако так испугалась, что сердце не выдержало. А главное, смысл — если это неудачный эксперимент, зачем его проводить в походно-полевых условиях, если можно было в лаборатории, вполне открыто и законно? И если это продолжение той линии, "зомбяки", то управляющее воздействие где, кто команды должен был отдавать? Один из тех, кого Барков положил, выйдя из-под контроля? Так простите, вот вы бы, такое задумав — рядом с подопытным (который может себя повести непредсказуемо) карабин бы оставили, или постарались забрать, под любым предлогом? Если все произошедшее, ошибка, "все пошло не так", то что должно было быть по замыслу "сценариста"? И является ли им сам пан Бельковский, или его втемную кто-то использует? Главное, его даже формально к делу привлечь сложно — из всей шестерки погибших, только Аксенов участвовал в его опытах (даже Барков, как оказалось, не был). И это было последний раз в октябре, за три месяца до трагедии. Хотя есть сведения, что Аксенов был у пана Бельковского кем-то вроде доверенного лица, их видели вместе и вне занятий. Так тоже не криминал — учитель помогает талантливому ученику. Здесь, слава богу, еще не "толерантный" двадцать первый век, когда неформальное общение преподавателя со студенткой тут же вызывало подозрения в совращении, а со студентом, сами знаете в чем. Отчего я Бельковского назвал преподом — ну так он и в самом деле, попутно преподавал. Тут не только совместительство развито, когда врач из облбольницы может сколько-то раз в неделю лекции читать, в вузе или медучилище — но и кооперация, когда несколько учреждений работают над одной темой, по договору объединяя кадры, ресурсы, материальную базу. Так что пана Бельковского хорошо знали в университете, куда его ввел шеф, пан Ковальский.

Который личностью был еще более примечательной. Старше Бельковского на девять лет, не просто врач, а завотделением, доктор наук, и как утверждают, был знаком еще с Бельковским-папашей. И в то же время — коммунист с 1931 года (членство в КПЗУ — компартии Западной Украины). Вступил в очень плохое для партии время — от слухов с востока (и коллективизация, и голод) КПЗУ катастрофически теряла авторитет в массах. В сороковом (уже в СССР) был арестован, год сидел в лагере, был выпущен зимой сорок первого (медработники на фронте были нужны), всю войну прошел в дивизионном медсанбате (последнее воинское звание — подполковник медицинской службы). Член ВКП(б) с 1944 года, еще через два года демобилизовался и с тех пор во Львове. Причем что странно, поляк он лишь наполовину (по отцу), мать — уроженка Киева (украинка? Русская? Еврейка?). Был женат, но жену и дочку убили бандеровцы в июне сорок первого, во время известного львовского погрома. Так может он потому и решил стать поляком, причем еще "панистее настоящих панов"? Впрочем, после того как я в пятьдесят третьем видел Странника, который был членом еще РСДРП(б), то есть с еще царских времен, а после героем Гражданской, а теперь стал врагом СССР (настоящим, а не придуманным), то уже ничему не удивляюсь. Пока что достоверно известно, что он покровительствовал Бельковскому — что за этим стоит, нам еще предстоит выяснить.

Кстати, а те ли это люди, что до войны? Если на моей памяти (и с моим участием) на Севмаше в сорок восьмом шпиона разоблачили — с документами нашего демобилизованного солдата, которые не доехал. Так может и пан Бельковский — вовсе не Бельковский и не пан, а мистер или сэр, даже может быть мусью или герр? И Ковальский тоже? У обоих родни нет, и сами не отсюда. Хотя все же подмена маловероятна — врач в буржуазной Польше, это фигура на виду, а Львов слишком близко, и есть вероятность встретиться с кем-то кто знал довоенного Бельковского. А на Ковальского, раз он в лапах "кровавой гебни" побывал, должно остаться следственное дело еще с тех давних лет, с фото и отпечатками пальцев. Но все-таки не помешает — о Бельковском сделать запрос в Штази, что у них в военных архивах найдется, а о Ковальском, в наше МГБ. Если кто-то окажется подменышем, дело резко облегчится — бери и тряси, пока сам все не расскажет.

Как не хватает в нашей команде еще одного человека — врача! Вот мы, по идее, "чрезвычайные комиссары", должны быть "спецами обо всем понемногу". Это значит, что случись на нашей территории потоп, землетрясение, массовые беспорядки, эпидемия Эболы, да хоть падение Тунгуского метеорита — мы должны сразу и адекватно оценить ситуацию, и быстро поставить задачу специалистам (каждый из которых мастер в чем-то своем). Кто скажет, что это просто, отвечу — спросят после конкретно с меня, и не по бюрократии, а по результату (в том числе и по потерям). И если вы сумеете все разрулить — дерзайте. При том что до хоккея осталось три дня, и если враги (которых мы пока не установили достоверно) что-то устроят, с ущербом для СССР — возможно, мне застрелиться будет легче, чем Пономаренко (а то и Сталину) объяснять, отчего "не шмогла".

"Королеве Лючии" проще. Титул ей сами итальянцы дали — вернее, какой-то их журналист, написавший "вот бы нам такую королеву", там история была с доном Кало, главой страшной сицилийской мафии — завершившуюся тем, что "дон Задница", как прилюдно обозвала его Лючия, поехал в наш ГУЛАГ — после чего Пономаренко (а вслед за ним и другие) стали иногда в шутку звать жену нашего Юрки Смоленцева "королевой итальянской". Так если подумать, ее известность сейчас в СССР, Италии, и в остальном мире — это как бы в нашем ином мире принцесса Диана была бы еще в довесок, известной голливудской актрисой, замужем за героем, который бы лично Беню Ладного поймал, и сама бы участвовала в том деле (и последующих подобных) в стиле киношной Лары Крофт, валя врагов пачками направо и налево. И такой светлый образ разрушить — да вы что?! Если в Народной Италии имя Лючия — до сих пор наиболее часто новорожденным девочкам дают.

Так может и правда, мне ее послушать? Накануне матча посадить пана Бельковского (и всех иных подозрительных личностей, кого установим) в кутузку "до выяснения". А предлог придумаем — "был бы человек хороший, а статья, за что его, найдется всегда".

На следующий день 11 апреля, у Федорова совещание на предмет готовности к хоккейному матчу. Ледовый стадион в порядке, играли на нем уже (правда, не матчи такого уровня). Где гостей размещать (кому в гостинице мест не хватит), тоже нашли — в новых общежитиях межвузовского Студгородка. Чем кормить — ну, на обеспеченность продуктами не жалуемся. И частники-торговцы (а также, оказывающие всякие услуги) оживились, предвкушая ажиотаж, сувениры, флажки и прочее уже продают по всему городу, как в мое капиталистическое время. А вот с обеспечением правопорядка — серьезное беспокойство!

"Из Канады к нам едет тысяча самых отъявленных болельщиков-хулиганов, за счет Госдепа США". Якобы, эта информация поступила по линии МГБ — странно, отчего мы, "инквизиция", ничего не знаем? И что организаторы этой акции рассчитывают получить — показать своих же граждан "свободного мира", дикарями? Но делаю заметку — срочно запросить Москву, насколько это достоверно. Вообще-то в мое время подобное было, и без всякого Госдепа — читал, что некий британский футбольный центрфорвард за свой счет оплачивал вояж сотни своих самых агрессивных фанатов, да еще говорил о том репортерам, "это моя личная мафия, не уступающая любой сицилийской". А "подвиги" буйных британских (и не только) болельщиков на чужих стадионах, по всей Европе в историю вошли (и в полицейские протоколы). Вообще, какой дурак у нас додумался выбрать Львов для матча именно между Польшей и Канадой — с учетом, что в этом городе почти четверть населения, это поляки, ну а в Канаде сильна украинская община, представители которой возможно, не только среди болельщиков будут (вот не помню, насколько канадские украинцы были представлены в канадском хоккее?). Но в списке их команды уже вижу минимум одну фамилию — Пол Ватрушефф, восходщая звезда "Монреаль канадиез". Разве был такой в нашей истории — так ведь история изменилась, у нас его родители вполне могли погибнуть где-нибудь в Нормандии или в Корее, и остался паренек от хоккея в стороне. Наверное и другие потомки эмигрантов есть — в Канаду украинцы ехали, причем еще до 1917 года, и не только из России, но и из Австро-Венгрии. Правда, по нашей информации, к ОУН-УПА они относятся "с сытой поддержкой", то есть вроде как за, сочувствуем, но на баррикады не пойдем, мы и так жизнью довольны. Но бог его знает — в самом худшем случае возможна великая драка бандеровцев с поляками, причем не только на ледовом поле, но и на трибунах. В моей истории, футбольные беспорядки в Ленинграде на стадионе Кирова в 1957 году из-за гораздо меньшего повода начались. А тут еще незавершенное расследование с возможными психотропами. Паранойя — но это лучше, чем клювом прощелкать, а после отвечать!

-Так вы что, предлагаете в город войска ввести? В мирное время? Люди не поймут, а иностранцы — тем более.

-Алексей Федорович, ну зачем так примитивно? Во-первых, какие-то подразделения можно и в форму милиции переодеть, к увеличению ее числа я думаю, публика отнесется с пониманием. Во-вторых, ОМОН заблаговременно выдвинуть к Ледовому Стадиону, пусть во дворах побудут, глаза не мозоля. В третьих, и во всем гарнизоне объявить повышенную готовность, чтоб если дойдет до края, реагировать без промедления. В-четвертых, возле стадиона иметь пожарные машины, "а вдруг загорится что-то", ну и водой можно дерущуюся толпу разогнать. В-пятых, туда же выдвинуть заранее и экипажи "скорой помощи". В-шестых, а отчего бы армию к патрулированию улиц еще с утра не того дня не привлечь? Тем более, что предлог есть — читал сводку, всякая шпана оживилась, видя в туристах и болельщиках овечек для стрижки, а это нехорошо, что и советские люди и иностранцы подумают про наш город Львов. И организаторы возможных беспорядков будут стремиться еще заранее ситуацию раскачать, чтобы люди на игру пришли уже заряженные обидой — не допускать этого категорически! В-седьмых, известный милиции криминальный элемент (даже тот, на кого пока ничего нету) задержать до выяснения, пусть сутки, пока матч кончится, в камере посидят, после выпустим (ну а если что-то на кого-то найдется, так еще лучше, можно и не выпускать). Все эти пункты я в докладной записке вам уже написал. У кого-то есть дополнения, возражения?

Не претендую на всеумение, и предки не были дураками — но вот не научились еще в это время обеспечивать необходимый контроль. Были исключительно крайности — если не полная свобода, то комендантский час, всем стоять, без пропуска ходу нет, за неподчинение стреляем. В Москве еще было что-то близкое к современному нам, при обеспечении безопасности товарища Сталина и других Вождей во время их перемещений по городу и присутствия на мероприятиях — но это считалось ноу-хау, секретом, который в провинции даже милиция и ГБ не знали. Ну а мы, "инквизиторы", я повторю, не спецы, но универсалы. Обучены не владеть виртуозно каждым из инструментов, но знать, когда конкретный инструмент понадобится и какие у него возможности — и когда случится пожар, то не стоять в параличе, неотложные меры принять в первые, самые тяжелые дни, продержаться до прилета спецов. При этом, не стесняясь ничем — в отличие от товарища из исполкома, что справа от Федорова сидит, и мне пытается возразить:

-Товарищ Кунин, а не слишком ли? Пожарные машины — это как в Париже, полиция пролетариат водометами разгоняла, и слезоточивым газом? Вы еще прикажете, милиционерам дубинки выдать, как парижским ажанам!

-Благодарю, что напомнили — с усмешкой отвечаю — согласно инструкции, инвентарь "дубинка двойная" (они же, нунчаки) рекомендуется применять при подавлении беспорядков в местах заключения, но не предписывается исключительно там. Так что указать личному составу милиции, иметь при себе сей предмет. А заодно и противогазы — береженого, бог бережет. Что до классовой идеи — так не находите, что стрелять в толпу боевыми патронами будет гораздо менее гуманно? И если ничего не произойдет, к нашему облегчению, и после матча народ мирно разойдется — то о наших приготовлениях никто не узнает. Если вас, товарищ, интересует — в полиции буржуазного государства я не служил, а вот повоевать пришлось в достатке. И я хорошо знаю, что гасить панику во вверенном вам подразделении надо предельно быстро и столь же жестоко, при необходимости. Иначе — последствия будут гораздо страшнее. Кстати, парижская полиция работала плохо — там ведь с улиц после убитых и раненых десятками возили. Хотите здесь в русскую рулетку сыграть — с одним шансом из шести, из десяти, пусть даже из ста, что будут трупы и стрельба? Или с самого начала перекрыть такую возможность. И плевать, что там их продажная пресса понапишет про "полицейскую диктатуру", они все равно это будут писать, так что нехай клевещут. Да, чуть не забыл — Алексей Федорович, помните, диспут в университете, и металлоискатели на входе? Можно такие же на стадионе поставить — с приказом, с любым оружием не пропускать?

-Народ не поймет — говорит начальник УВД — скажут, "а как мы после вечером домой, через чужой район"? Особенно автозаводские, у их молодежи с соседями давняя вражда. Как в деревнях бывало, стенка на стенку. До стрельбы не доходит, и нож считается "западло", а вот кастеты, кистени, да те же нунчаки, это запросто. Мы конечно, стараемся — но привычку не переломить.

Верно — нравы значительной части советской молодежи сейчас пока далеки от коммунистически-ефремовских. Поскольку гопники в эту эпоху — в значительной степени, наследие сельской традиции "стенки на стенку", молодецкой удали почесать кулаки о физиономии соседей. Но если в деревне это дело далеко не каждодневное — и расстояние между соперниками, несколько верст по полю или по лесу переться, и лишних ни сил ни времени нет, когда пахать, сеять, жать надо с ранней весны до поздней осени, от зари до зари — то для тех, кто в пролетарии подался, раздолье: чужаки на соседней улице живут, и "дело было вечером — делать было нечего", в итоге такое творится, наши бандитские девяностые отдыхают! Допрашивал я одного такого "ониждетя" семнадцати лет, и он мне попутно поведал, как домой добирается, если припозднившись.

-От автобуса мне еще шесть кварталов до хаты. А на остановке уже местные пацаны ждут толпой — таких как я, кто поодиночке. И тут главное, успеть — первым, в морду заводиле, и ноги скорее. Через два квартала уже наша Первомайка начинается — если туда добежал, уже не достанут. Ничего, мы привыкли уже — даже интересно.

И кто ж позволил вам такие сволочные порядки устанавливать? У деревенских все ж было куда справедливее — тронуть тех, кто сам, по доброй воле в "стенку" не становился, а лишь мимо проходил, категорически было не принято. Так же как и нельзя было бить лежачего, или бить в спину — зато "закладочника (кто в руке свинец зажал) бей, даже если свой". У городской шпаны тоже какие-то правила есть — например, хотя сейчас даже стволы на руках не редкость, а ножик у уважающего себя пацана, это святое, но применять их в обычной драке считается "западло". С исключением — если ты барышню провожаешь, то имеешь право себя и ее защищать. А вот тебя при девушке тронуть считается недостойным — только когда ты назад пойдешь, ее проводив. Но соблюдают эти правила не из какой-то "чести", а чтоб лишнего внимания милиции не привлечь, на нары все ж не хочется — и соблюдают далеко не всегда. Так что работы у нас тут — непочатый край, и пряником и кнутом. А конкретная проблема — что на матче послезавтра у половины зрителей в карманах будут всякие предметы "для самообороны по пути домой". И билеты уже в продаже, с указанием мест, две трети уже разошлось. То есть, не выйдет четко рассадить по секторам — поляков, украинцев, русских и канадцев. Поскольку одному аллаху известно, кто и на какие места уже купил. Так что гремучая смесь уже налицо — и что с этим делать?! Срочно сооружать на трибунах перегородки — и наряды милиции, при малейшем беспорядке, зачинщиков тут же изымать вон,

И если возможно применение психотропов, или иной химии — проверить на стадиона вентиляционную систему: можно ли к ней подключиться, и если да, то из каких мест, взять их под контроль. Аналогично — что зрители пить и есть будут, кто поставляет продукт, можно ли туда что-то подмешать.

Чего еще не предусмотрел? На стадионе уже был, даже дважды. Устроить "генеральную репетицию", чтобы без зрителей, а все службы и системы работают — оценить, что и как. Вот как бы я провокацию устроил, окажись на месте вражин?

В общем, 13 апреля кому праздник советского спорта, а мне головная боль. Вроде все учел, что можно? Даже если будет предпринята попытка массового гипноза — вот что над стадионом светящийся шар делает (подобие того, что на концертах и дискотеках моих времен — здесь тоже в моду вошли)? Да он еще крутится, световые зайчики как снежинки, по залу скользят — а ритмично меняющийся свет, это фактор внушения, как маятник в руке у гипнотизера. Нет, убирать это украшение не надо — но сделать так, чтоб он вращался неритмично. Как, это не мои проблемы — придумайте что-нибудь, или уберите его совсем. И по трансляции — чтобы никакого молчания не было: если не голос комментатора, то крутите песни, "выше знамя советского спорта", репертуар подберите. Спецы по химзащите осмотрели систему вентиляции стадиона и вынесли вердикт, что для массовой потравы собравшейся публики, с учетом объема помещения и мощности вентиляторных установок, теоретически потребно совершенно неподъемное для малой группы злоумышленников количество любого из ныне известных ОВ. Что при этом думали (и наверное, говорили) про паранойю московских гостей, мне плевать — по мне, здоровее быть параноиком, чем раззявой.

Сидим в ВИП-ложе — в этом времени называется иначе, попросту в одном из секторов верхние ряды отделены барьером, и вход туда отдельный. Присутствуют сам Федоров с супругой, прочие высокие Чины, Лючия там же, нарядная как королева. Ну а я скромно в углу сижу, с биноклем и селектором — это средство связи в этом времени давно известно, на железной дороге применялось еще до войны, диспетчер мог говорить с любой из станций или же циркулярно, со всеми сразу. Держу в руках все нити, за любую дернуть могу, приказ отдать, который тотчас выполнят — и администрация стадиона, и его технические службы, и милиция, а также солдаты, ОМОН, пожарные и врачи, что снаружи ждут. Трибуны наполняются, мест свободных почти не вижу. Ну вот, команды на поле выехали, гимны прозвучали, вводная завершилась — и пошла баталия!

Кстати, про "тысячу буйных хулиганов, нанятых Госдепом", оказалось уткой из их желтой прессы. Но кто-то у нас то ли за чистую монету принял, то ли решил подстраховаться. А на мой взгляд, никакому Госдепу совершенно не было нужды тратить свои деньги — если эти приехавшие привыкли считать хоккеем то, что происходило сейчас на поле. "Как школьнику драться с отборной шпаной" — и трус в хоккей не играет. Ну что за подлая манера, случая не упустят сопернику клюшкой ноги подсечь — или в свалке у бортика, кулаком сунуть в ребра, по почкам или поддых. Или, как их форвард, этот самый Ватрушефф, поляку локтем в лицо заехал — а судья-финн "не видел", или и правда, не заметил? Впрочем, играть канадцы тоже умели, просто давили панов агрессивностью — после первого тайма (тут терминология во многом, футбольная остается, привычная и зрителям, и игрокам — например, не периоды, а таймы) счет был четыре-ноль! Естественно, в пользу не поляков.

-Пиво раздают! — с сожалением произнес Тюлень, глядя на народ, расходящийся с мест в перерыв — холодненькое. Командир, можно я сбегаю?

Видел я уже здесь, во Львове, этот продукт — чешское пиво, не в бутылках, а в герметичных одноразовых бумажных стаканах (еще один привет из нашего будущего). Технология у предков была (кто жил в СССР, тот должен помнить "треугольные" молочные пакеты), не хватало лишь идеи. Изготовителем, согласно этикетке, был кооператив "Эврика", адрес и прочее мелким шрифтом. Вообще, удобно — купил, употребил, бросил в урну. Но черт побери, мы же этот напиток не проверяли — да и как проверить каждую порцию? Снова паранойя — а хотя бы и так! Поскольку не нашел пока, за что зацепиться. "Не видите суслика — а он там есть".

-Отставить! — говорю — если все обойдется, после я сам тебе пиво поставлю. Но сейчас — вот был бы ты агентом ЦРУ, как бы выполнил задачу, быстро и эффективно большинство тех, кто находится на этом стадионе? Да подкатился бы к такой частной лавочке, которая всех поит, и ухнул бы в резервуар... нет, не цианид, тут что-то с замедленным действием нужно, чтобы тревогу прежде времени не поднять. Возражения?

-Наших на площади предупредить, чтоб не пили? — тут же врубается в игру Тюлень — их ведь тоже наверное, угощали?

Положим, солдатам это по уставу запрещено. Хотя — в сталинское время с дисциплиной в армии было, конечно, куда строже, чем в РФ при Сердюкове, но и тут, я неоднократно убеждался, умеют забивать болт на приказ, исполнение которого нельзя проконтролировать, а нарушение не вызывает видимых последствий. Пить водку бы не посмели — "а ну дыхни", и по поведению заметно, так что сразу гауптвахта (а возможно, и трибунал) — ну а пиво выпил, стаканчик выбросил, как проверить? Ну а пожарные, медики, да и милиция тоже? Так что сделаем хитрее.

-Объявляю учебно-боевую задачу, чтоб не расслаблялись. Пиво "Эврика" условно отравлено американскими шпионами. Симптомы появляются в течении часа и сходны с сильным опьянением. При проявлении таковых, быть готовыми немедленно оказать помощь.

Репутация параноика у меня уже есть — так что увеличить, не жалко. Лишь бы все нормально прошло.

Из рапорта мл.сержанта милиции Хомутова А.С.

13 апреля с.г. я выполнял задание по охране общественного порядка на Ледовом стадионе г.Львов во время матча на Кубок Победы, Польша — Канада. В паре с сержантом милиции Головней Ф.М. я находился на северной трибуне, в проходе между секторами "Б" и "В", на уровне 7 ряда.

Трибуны были заполнены, пустых мест в вышеуказанных секторах я не видел ни одного. Проходя на места перед началом матча, а также во время первого тайма игры, публика вела себя возбужденно, демонстрируя иностранную символику, а также неоднократно хором выкрикивая "Еще Польша не сгинела" — но явных нарушений общественного порядка не было. Также утверждаю, что лично я не видел среди зрителей никого в состоянии алкогольного опьянения и (в указанное мной время), с поведением, показывающим психическое нездоровье.

Во время перерыва перед вторым таймом многие зрители, покидавшие свои места, возвращались с бумажными стаканами пива. Также, перед началом второго тайма, я видел, как это пиво (продукт артели "Эврика") предлагали разносчики. Мой напарник, сержант Головня, так же взял порцию пива, я не стал, так как полагал, что употребление спиртных напитков при несении служебных обязанностей не совместимо с высоким званием сотрудника советской милиции. Также я видел, что отдельные несознательные граждане угощали пивом присутствующих тут же особ женского пола, что противоречит нашей советской морали. Однако же сержант Головня не позволил мне пресечь это безобразие, благодушно заявив, "да пусть, люди же пить хотят".

На восьмой минуте матча (я точно запомнил время, так как перед этим взглянул на табло), я услышал женский крик. Товарищ капитан, ну если бы я это на улице в патруле услышал — то точно бы решил, это не в шутку и не семейная ссора, а всерьез кого-то убивают! Я обернулся, в десятом ряду гражданка билась в истерике, а сидевшие рядом пытались ее успокоить, не было никаких признаков преступления — припадочная что ли? И тут еще крик рядом, и еще. Не меньше десятка зрителей, в разных местах сидевших, как с ума сошли — кто-то пытался убежать, кто-то кричал, стараясь забиться под скамейку, а кто-то стал драться — не группой, а каждый за себя. Ну а остальная публика просто не понимала, что происходит и что им делать.

И тут сержант Головня выхватил табельный ТТ и был готов открыть огонь на поражение — без всяких "стой, стреляю" и предупредительных вверх. Кричал "бей фашистов", и глаза у него были совершенно бешеные. Я пытался ему помешать, поскольку не видел целей — тогда он на меня ствол направил с криком "получи фашист проклятый". Я подумал, что ему контузия в голову ударила, он же воевал — и пытался отнять у него пистолет. При этом он сумел сделать два неприцельных выстрела, в сторону поля — хорошо, что ни в кого не попал.

Отмечу высокую сознательность граждан, которые нескольких буйствующих скрутили самостоятельно и вывели с трибун, передали в руки милиции. Однако же случаи внезапного сумасшествия множились, и восстановить порядок на трибунах было невозможно.

О дальнейшем рассказать не могу, так как лишился сознания от сильного удара по голове.

Из милицейского протокола.

Да что вы, товарищ капитан, лично у меня и мысли не было порядок нарушать. Хоккей, да еще Турнир Победы — когда такое зрелище еще у нас будет. Ну и сознательные мы, не в мире капитала живем — радио слушаем, газеты читаем. Где предупреждение было, что поскольку такая игра, это дело политическое, то в случае чего, отвечать придется не по "хулиганке" административно, а сразу по "политике" 58й.

И милиции столько — никогда раньше не видел. И на стадион через эти ворота с пищалками проходить — у кого железо в карманах, нельзя. У меня даже к ремню с бляхой прицепились — едва упросил, ну не без штанов же мне на матч идти? Кто выпивши был, тех тоже не пускали. И я трезвый, ну ни в одном глазу — только уже на трибуне пиво выпил. Так это ж законно, раз дозволено было торговать — да и как с одного, ну двух, трех стаканов пива, не водки, опьянеешь? Даже девчата пили по стакану, по полстакана — хотя им и неподобает. Но душно было на стадионе, да и пиво чешское, как раз по случаю.

За кого я болел — за поляков, конечно! Все ж братья по соцлагерю. Хотя сам с Полтавщины — бабка рассказывала, с тех самых мест, где Гоголь когда-то жил. Откуда он и собирал свои сказки про всякую нечисть вроде виев и чертей. Товарищ капитан, так это самое прямое значение имеет к тому, что на стадионе было! Нет, я в церковь не хожу и попам не верю. Ну а сказки в детстве — каждый этого наслушался.

Так вот, сидим мы с Любашей — у нас все серьезно, я предложение ей собрался делать, и билеты на этот матч тоже я доставал. Жалеем, конечно, за наших братьев-славян, как их заезжие лупят. Четыре гола в первом тайме заколотили, и пятый уже успели — ну прямо, блицкриг! Да еще и по мордам бьют — особенно вратарь ихний, все ведь видели, он у своих ворот клюшкой махал как секирой. Но поляки еще держались как-то, что-то пытались изобразить, молодцы!

И тут Люба дико орет и на меня смотрит как на покойника. Я ничего понять не могу, хочу ее успокоить, а она меня и сумочкой, и зонтиком по голове, и кричит "сгинь!". Тут сосед с верхнего ряда к ней свои лапы тянет — вот те крест, не руки, а лапы с шерстью и когтями, я смотрю, а у него морда самая вурдалачья, не человеческая! Ну я ему конечно, в рыло — а как иначе? А тут гляжу, у всех вокруг хари чертячьи вместо лиц, ну прямо как бабушка на ночь рассказывала, "будешь плохо спать, внучек, нечистые придут и тебя утащат". Значит, наружу надо прорываться — я Любку подмышку схватил, а она вырывается, орет, но тут уже не до сантиментов — а я всех на пути свободной рукой охаживаю, чтоб с дороги убирались. Товарищ капитан, ну вот не помню я, чтоб вашего милицейского бил — я ж говорю, одних бесов вокруг видел. Помню лишь, как удивился, а что это черти передо мной, и не с вилами, а с "калашниковыми" — и приклад мне в голову летит. Очнулся уже связанный и в холодной. Еще доктор приходил, чем-то меня колол. Товарищ капитан, неужели мне — и пятьдесят восьмая?

-Гражданин Назаренко, успокойтесь. Медицинская экспертиза показала у вас в крови следы сильнодействующего психотропного препарата. Что позволяет вынести заключение о том, что вы за свои поступки не отвечали. Так что получите приговор — десять часов общественных работ. Свободен!

-Товарищ капитан, так я не понял — если я за себя не отвечал, то есть невиноватый, так за что десять часов?

-Ну а на стадионе чинить, что поломали, по-вашему, Гоголь будет?

Оглавление