«Полководец»

Полководец (fb2) - Полководец [litres, с иллюстрациями] (Фаворит (Калбанов) - 4) 2160K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Константин Георгиевич Калбанов (Калбазов)

Константин Калбазов Фаворит Полководец

© Калбазов К. Г., 2018

© Художественное оформление, «Издательство Альфа-книга», 2018

* * *

Глава 1 Все только начинается

«Шлеп, шлеп, шлеп», — резво и как-то даже игриво бьют по воде плицы. Сбоку от защитных кожухов висит водная взвесь, в которой плещется веселая радуга. «Чух, чух, чух», — басовито и бодро вторит плицам машина, изрыгая из трубы клубы бурого дыма. Вот только скорость каравана при этом едва ли дотягивает до пяти верст в час.

— Василий Родионович, а что, прибавить никак нельзя? — недовольно поглядывая на медленно проплывающий мимо него берег, поинтересовался новгородский купец Ерохин.

— Не получится, — покачал головой капитан. — Чай, не шутка, четыре дощаника на кукане[1] вверх по течению тащить. Не озеро же со стоячей водой.

Это да. От Великого Новгорода прошли малость по Волхову, а дальше уж по Ильмень-озеру. И вот теперь вверх по Шелони. Не сказать, что скорость так уж мала. Бурлаки груженое судно хорошо как за день на двенадцать верст протянут. А тут и все шестьдесят получится. А то и больше. Ночи-то нынче светлые.

Но о чем еще думать купцу, едва разминувшемуся с бедой неминуемой, как не о скором ходе? Шведы подступили как-то неожиданно и разом. Карла Двенадцатого вообще отличали решительность, быстрота и напор. Вроде и мальчишка восемнадцати годков, а как лихо разобрался с Данией, выйдя в результате дерзкой десантной операции прямиком к ее столице. Датскому королю только и осталось, что запросить мира и отказаться от союза с саксонским курфюрстом и новгородцами.

После этого молодой король и предпринял наступление на Новгород. И обнаружили-то шведа вроде вовремя. Да только сделать ничего не успели. Оно беда, конечно, но не так чтобы страшная, доводилось уж выдерживать долгие осады, собираться с силами и отваживать ворога. Да только не в этот раз. Нашлись доброхоты, что открыли ворота, в перехлест их через колено.

Хорошо хоть давний компаньон и товарищ, псковский боярин Карпов, отправил за Ерохиным своих лешаков на пароходике. Как они выводили купца из города, в который под гром пушек и трескотню мушкетов уже ворвались шведы, не хочется вспоминать. Натерпелись — жуть. Но недаром ходят легенды о карповских особых воях. Вывели всех домочадцев и казну.

Правда, дома и имущества купец все же лишился. И потери были немалыми. Едва не четверть всего его состояния прахом пошла. И коли не подпустят красного петуха, то кому-то оно в пользу обернется. А лучше бы поперек глотки встало! Ну да хорошо хоть в последние годы Ерохин почти все дела вел с Карповым. Через него же основной прибыток имел. И дом белокаменный поставил в Пскове, где главную казну и хранил.

Вообще-то держаться за Новгород особого смысла не было. Но… Велика сила привычки. Не просто вот так, в одночасье, отринуть отчий дом и перебраться в новые края. А вот теперь приходится бежать, все время оглядываясь назад в ожидании погони.

— Так а чего те дощаники было цеплять? — недовольно пробурчал купец. — Чай, надобности в них никакой. На первом людишки мои да скарб. А остальные-то порожними идут.

— То не ко мне. Эвон Захар Ильич, его и пытай, — тут же перенаправил купца капитан к молодому сержанту в гражданском платье и взялся за рупор: — Эй, на дощаниках, не зевай! Вишь, на стремнину относит!

Караван как раз проходил один из крутых поворотов, которыми изобиловала Шелонь. Вот и начало сносить прицепные суденышки на стремнину. У реки не столь уж быстрое течение, но надо все же идти ближе к берегу. «Бобр» — небольшой пароход, а четыре дощаника, даже порожние, — груз изрядный. И это при том, что в любой момент на их след может встать погоня.

— Захар Ильич, слышь, ты чего нацеплял дощаников, как жадный рыбак карасей? — подошел к командиру взвода лешаков купец.

И тут же стушевался, припомнив, что фамилия его Сомов.

Парень лет двадцати шести в свою очередь только улыбнулся во все тридцать два зуба, блеснувшие на голом лице. Не носили лешаки бород. Усы еще встречались, а вот бород не водилось.

— Не боись, Авдей Гордеевич, доставим тебя в Псков в лучшем виде. А что до дощаников, так то приказ боярина. Велено вывезти столько людей, сколько получится. Оттого второй десяток двумя пятерками по обоим берегам двинулся, народ в деревнях и селах упреждая. А тех, что на шлюзах проживают и управляются с ними, так и вовсе велено грузить, не спрашивая. Потому как первое богатство любой земли — это люди, а знающие мастера — так и вовсе ее соль.

— Это-то верно. Но нешто Иван Архипович не ведает, что «Бобр» сможет ввести в шлюз только пару дощаников? — удивился купец.

— Ну насмешил, Авдей Гордеевич, — задорно произнес Сомов. — Нешто ты первый день боярина знаешь? Да он наперед все видит. Иль не говорил он тебе, чтобы ты еще в зиму перебирался во Псков? И не зазывал тебя весной? Не сказывал, что швед припожалует?

— Было такое, — вынужден был признать купец.

— Ну так и то, что трудность может приключиться на шлюзах, ему так же ведомо, — пожал плечами сержант. — Не переживай, Авдей Гордеич, чай, тут полный взвод лешаков да при четырех картечницах. Так что обороним, не сомневайся.

— Захар Ильич! — окликнул взводного один из его бойцов на идущем следом за пароходом дощанике, при этом указывая на правый берег Шелони.

Вот так взглянешь на паренька, коему едва двадцать минуло, и не особо рассмотришь в нем матерого бойца, способного в одиночку выступить против нескольких противников. Обычный парень, даже особой статью не отличается, и одет не на манер солдат боярина Карпова, а в обычный, изрядно поношенный кафтан. Разве что походка и движения у него легкие и эдакие вальяжные. Ну очень походит на уверенного в себе котяру.

— Ага, вижу, Саня, — вскидывая к глазам подзорную трубу, ответил взводный.

Вообще-то вот такая труба серьезных денег стоит, хоть и не отличается значительным приближением. Так. Серединка на половинку. А уж с морской трубой и вовсе не сравнить. Но товар это редкий, большого труда и мастерства требующий, а потому, считай, по весу серебра идет. Но Карпов не скупится на снаряжение своих воев. Опять же, трубы те недавно начали ладить на одной из его мануфактур. А боярин как возьмется за что, так работа ему в копейки обходится, а прибыток в рубли выливается.

При мысли об этом купец невольно крякнул. Потом смущенно огладил бороду, кинув взгляд на Сомова, не приметил ли тот чего. Угу. Кто о чем, а вшивый о бане. Ну вот не получалось у Авдея Гордеевича не позавидовать молодому и хваткому боярину. Даже несмотря на то, что едва ноги унес из практически захваченного города, выгоду Ивана Архиповича все же прикинул. Хотя… Чему дивиться, при таких-то потерях. Хочешь — не хочешь, а позавидуешь тому, у кого дело спорится.

Желая отвлечься от дурных мыслей, купец глянул на правый берег. Там собралось порядка полутора десятков человек, да отошла лодка, в которой находились четверо. Подробностей особо не рассмотреть. Но странно. Признаться, Ерохин не верил, что будут беженцы. Но Карпов и тут оказался дальновиднее.

— Саня, давай отправляй своих, — приказал сержант.

— Слушаюсь, — откликнулся десятник.

Свесился с борта, бросая взгляд назад, выставил один палец, и тотчас от дощаника отвалила берестяная лодка. Там было всего два гребца, однако каноэ стремительно полетело вперед и вскоре оставило небольшой караван позади. Лихо подошло к правому берегу, приняло на борт всех столпившихся и отчалило, направляясь к первому дощанику.

Вслед за каноэ подошла и лодка, в которой сидел мужик средних лет. С ним были женщина с младенцем на руках, подросток и девчушка. На дне узлы с вещами. Не иначе как семья. Судя по возрасту, должны бы еще быть детки, да, видать, Господь прибрал. Таким никого не удивишь.

Перебираться на дощаник крестьянин не стал. Просто прицепился сбоку и на том успокоился. Скорее всего, этот из кабальных. Вольный вот так не сорвался бы с места. Дом и земельный надел — они крепче любых якорей держат. Карпов же обещал помочь встать на ноги и грозился, что с Псковской земли выдачи не будет.

Не успела разгрузиться первая партия, как второе каноэ умчалось к левому берегу. Двигавшийся впереди десяток делал свое дело, оповещая крестьян об эвакуации. Правда, людей к реке выходило не так чтобы много. Да и те в основном молодые. Изредка для догляда за ними отправляли кого-то из взрослых мужиков или баб.

Угу. Поди расскажи крестьянину, что нужно бросать все и уходить с насиженных мест. Подумаешь, швед. Они, чай, не бояре, не дворяне и не купцы. Пахать землицу при любом хозяине надо. А новгородский он там, московский или швед, то без разницы. Все одно кому оброком кланяться.

Впрочем, боярин Карпов это дело предусмотрел. Поэтому в инструкциях лешакам предписывалось, чтобы они предлагали если не самим родителям подаваться на чужбину, то отправлять детей. Эдак и свое подворье с земельным клином останутся не бесхозные, и, случись надобность, детки уж обживутся на новом месте.

Оно, конечно, слова одни голые. Кто же станет так-то стараться, чтобы народ обустроить? С другой стороны, слово боярина Карпова крепкое. И о том ведают не только во Пскове или Новгороде, но и далеко окрест. Вот только тех, кто готов все оставить, оказалось мало. А потому и ручеек беженцев был весьма и весьма скуден.

— Ну что, ребятки, давайте знакомиться, что ли, — окинув веселым взглядом перебравшуюся на борт молодежь, предложил парень. — Я буду из Редькиных, Александр, сын Григорьев. Служу десятником в роте лешаков, в дружине псковского боярина Карпова.

— Брешешь, — откликнулся самый старший из парней, на вид лет девятнадцати.

— С чего бы это мне брехать? — делано удивился Александр.

— Да слышали мы, что лешаки у боярина все как один на вековые дубы похожи. И обличием недалече от тех леших ушли. Оттого так и прозываются. А ты ничего так, красавцем не назвала бы, но симпатичный, — игриво ответила одна из девиц.

— Ох, девонька, не будила бы ты лихо, пока оно тихо, — подкручивая ус, задрал голый подбородок Редькин.

— Ольга, а ну, цыть! Ишь разошлась. А ты, мил человек, неча на наших девок засматриваться.

— А ты чего так яришься, друже? Уж не невеста ли? — с открытой улыбкой спросил Александр.

Не праздный вопрос. Пусть на незнакомке и есть платок, вот только повязан он по-девичьи. Не иначе как перед дальней дорогой обрядилась. Обычно девицы носят ленты или тесьму. Но в любом случае замужем она быть не может. Этот же вроде как заботу проявлял о вон той молодке. На вид даже помладше первой, но платок как раз повязан по-бабьи.

— Сестра то моя. И я за нее любому башку оторву.

Угу. Этот может. Как есть может. Эдакая оглобля, косая сажень в плечах. Такого можно вместо лошади в соху запрягать, и разница будет невелика.

— И что, вот так всю жизнь будешь от сестры всех отгонять? — приподнял бровь Александр.

— А то не твоего ума дело, — отрезал парень.

— Хм. Ну а как я по сердцу твоей сестрице придусь? Как тогда быть?

— Да оставь ты его, Димка. Жидковат он мне в женихи. Мне того, кто меньше братца моего, и близко не надь, — с пренебрежением фыркнула девица.

— Вот зря ты так, красавица. Ить в самое сердце ранила, горше пули шведской.

— Да ты шведа-то вблизи видел? — И снова пренебрежительное фырканье, ну чисто рассерженный котенок. — Деся-атник. Леша-ак. Так чего же ты тут-то, а не на берегу бьешься? — припечатала она.

— Шведа видел, — даже и не подумал обижаться Александр. — А не бьюсь с ним, потому как пришел он не на псковские земли, а на новгородские. А у нас на Руси говорится: как аукнется, так и откликнется.

— Это ты на прошлый год намекаешь? — догадался паренек и возрастом помладше, и статью поменьше первого.

Карпов вовсе не собирался проявлять благородство и в ответ на подлость протягивать руку помощи. Понятно, что простой люд тут ни при чем. Ясно, что вечу головы задурили. Да только Пскову от этого не проще. Вот и гуляли по Новгородской земле разговоры один краше другого о предательстве по отношению к младшему и всегда верному соседу. О продажности бояр и глупости вечевиков. А может, и не глупости вовсе. Словом, работа была проведена серьезная и вдумчивая. Ну не хотел Карпов лезть в войну со шведом из-за Новгорода, хоть тресни.

— Не, паря. Я не намекаю. Я прямо говорю, — возразил Александр. — Ить и сами нам не помогли, и московского царя Пскову помочь не допустили. А сегодня нам, значит, против шведа выступать? Харя у ваших бояр, именитых граждан да купцов не треснет?

— Ты Новгород не замай, — с нескрываемой обидой надвинулся на него здоровяк Дмитрий.

— Обидно, — горько ухмыльнулся Александр. — А как тебе то, что нашлись гниды в Новгороде, что ворота ворогу открыли? И ведь в одиночку такое никак не сотворить. Значит, кто-то из этих самых именитых иль не последних купцов расстарался.

— Слышали о том. Ваши сказывали. Да только враки это. Силой швед взял, не предательством.

— Ты вот им порасскажи. — Редькин повернулся к ерохинским домочадцам, тихонько устроившимся на корме. — Ну да ладно о том-то. Время рассудит, брехло я иль чистую правду говорю. Но что до вас, мои дорогие… Вот нехорошо как-то получается. Я-то порассказал, кто таков буду, а вы все молчком да бочком.

— Кхм. Дорохины мы. Я Дмитрий, это, — кивок в сторону парня примерно на год младше, — Агап. Он, — указал на самого младшего, лет шестнадцати, — Борис. По батюшке Гавриловичи. Сестрица наша — Ольга Гавриловна, — с нажимом на отчество и глядя прямо в глаза Александру, уточнил Дмитрий.

Тот только выставил перед собой руки в примирительном жесте. Мол, вот как скажешь, так тому и быть. Чем заслужил очередной пренебрежительный взгляд девицы и хитровато-понимающий — молодки.

— Ну а это супруга моя, Настенька, — как раз представил и ее Дмитрий. — Кхм. Анастасия Ивановна, значит, — тут же поспешил поправиться Дорохин-старший.

Н-да. Старший. Вообще, конечно, тот еще бычок-переросток. Но… Парню едва исполнилось двадцать. И ничего-то он, кроме родной деревеньки да сельских ярмарок, не видел. И женился, похоже, только недавно. Настя она, может, и в тяжести, но деток пока не нажили.

Средний на год младше и не женат. Сестрица… Ну, с девчатами всегда сложно. Как по нему, так она уж давно в возраст взошла и красуется наливным яблочком. Надкуси, и брызнет соком. Ну и младший — тот и вовсе малец, хорошо как шестнадцать годочков исполнилось. А то, глядишь, и помоложе. Все же братцы у него удались, а кровь-то одна.

Закончив разговоры с Дорохиными, Александр переключился на других. Нет, ему вовсе не нужно было заводить знакомства со всеми и составлять списки. Этим займутся писари на границе. Там уже поджидают беженцев. Мало того, на землях Карпова для новоприбывших строятся деревеньки с просторными и светлыми домами. Боярин твердо намеревался привязать новгородцев к псковским землям и готов был не поскупиться.

Лешакам надлежало только доставить людей да защитить от опасности, случись таковая. Но вот не смог Редькин пройти мимо девицы. Уж больно ладная. А что такого? Он, чай, не монах. Правда, Ольга Гавриловна колючая, что твой терновник. И братцы те еще сторожа. В особенности старший. Так что ничего-то Александру не светит. Если только жениться. Но тут уж точно не ко времени. Ему еще два года в безбрачии жить. Такая служба. Хм. А вообще, что-то его куда-то не туда завернуло.

Следующую группу беженцев расспрашивал больше для сохранения лица. Мол, он с вниманием не только к Дорохиным, но и к остальным. Хм. Здесь девицы не менее целомудренны, а вот вдовушка очень даже игрива. Кто знает, может, сама в бега подалась, может, за молодняком присматривать приставили, да только она, похоже, и поразвлечься не прочь.

Александр даже плечи расправил и привычно подкрутил усы, едва обнаружил, что его приподнятое настроение было воспринято вполне благосклонно. Ну и, ясное дело, не приметил, как ему в спину впился высокомерный взгляд Ольги. Хм. Вообще-то он о ней уж и позабыть успел…

Так, собирая людей, двигались весь остаток дня и ночь. Хорошо хоть они нынче светлые, потому как беженцы выходили на берег с завидным постоянством. Хотя и в небольших количествах. В целом не набралось и трех сотен.

С рассветом подошли к слиянию Шелони и Узы. Еще каких-то двадцать пять верст, и начнется самый сложный участок. Канал с шестью шлюзами, через которые враз и не проскочишь.

— Глядите!

— Что это?! — послышались возбужденные крики.

— Солнышко встает? — с сомнением предположила одна из девиц.

— Да какое тебе солнышко! Оно, чай, в той стороне встает, — махнул парень на восток, где и впрямь занималась заря.

— Пожар, поди, — высказался один из мужичков постарше.

— И недалече, — поддержал его другой.

— Чего шумите? — поднялся на ноги Александр. — Не заря это. А зарево. В пяти верстах вверх по Шелони, Порхов. Слышали гром ночью?

— Так гроза, думали.

— Гроза, — согласно кивнул Редькин. — Да только пушечная. А как уже полыхает, значит, пал город, — закончил он под общее «о-ох».

На остальных дощаниках и пароходике народ тоже всполошился. Все взоры устремились на юг, в сторону зарева. Пусть и светла ночь, но видно хорошо. А как иначе-то, коли полыхает целый город. Пусть и уступает Новгороду, тем не менее поселение изрядное.

Караван начал входить в поворот очередной петли, закладываемой руслом. Послышались громкие и отрывистые приказы капитана. Команды дощаников поспешили на свои посты с шестами наперевес. Вид пожарища напрочь отбил леность, зато возбудил желание побыстрее оказаться на Псковской земле. И каравану лучше бы избегать стремнины.

Вскоре вошли в Узу, и широкое речное русло сменилось узким. Не сравниться Узе с Шелонью. Построенный между нею и Черехой канал и то куда более полноводен. Впрочем, это не имеет никакого значения. Конечно, большим судам с серьезной осадкой тут делать нечего, но в остальном река служит транспортной артерией весь период навигации.

Успели пройти с версту, когда справа затрещали кусты и на берег выбежало сразу десятка два человек. Уже окончательно рассвело, а потому беженцев распознали сразу. Вот только одежда на них подранная да в копоти. Кто-то в окровавленных повязках. И у всех на лицах тоска, надежда и мольба одновременно. До суши рукой подать, а потому видно все совершенно отчетливо.

— Елизар, Добрыня! — подойдя к борту, окликнул Александр.

Вид решительный, взгляд злой. Видно, что мается от бессилия. Сжимает свой карабин, оглаживает патронташи на груди и пистоли на поясе. Но ничего не предпринимает. И не предпримет. Инициатива среди лешаков приветствуется, но только разумная. За глупость же можно и головой поплатиться. А что горше всего, так и честным именем.

Редькин отвернулся, чтобы проследовать на нос и переговорить с взводным, вышедшим на корму. Встретился взглядом с девицей Ольгой. Сам не зная отчего, виновато улыбнулся уголками губ, легонько пожал понурыми плечами и едва заметно вздохнул, выражая сожаление по поводу собственного бездействия. И получил ожидаемо презрительный взгляд.

— Десятник, началось. Сейчас народу прибавится. Поворачивайтесь, принять надо всех, — приказал взводный.

— Слушаюсь, господин сержант! — Коль скоро к нему по званию, то и он вполне официально.

Тем временем на «Бобре» началась суета. Десяток Александра все время находился при караване. А вот второй и третий пребывали в разгоне, меняя друг друга на берегу и оповещая народ об эвакуации. Ну и отдыхая попеременно. Вот только кончился отдых у бойцов Митрофана. Настал самый ответственный момент.

Лешаки сдернули с картечниц парусиновые пологи. Тускло блеснули вороненые стволы с ребристыми радиаторами. Сыто лязгнули замки, принимая латунные гильзы с зарядами. И до этого вполне себе мирный пароходик вдруг превратился в хищника, ощетинившегося четырьмя грозными стволами.

Несмотря на весьма скромные размеры, скорострельность у этих пушечек просто запредельная. Порядка пятнадцати выстрелов в минуту, а это полторы тысячи пулевых картечин. Ничего подобного в мире нет. Даже самые скорострельные шведские пушки могли дать всего шесть выстрелов. И при этом по весу и размерам они схожи.

— Как на нас вышли? — встречая перепуганных беглецов, спросил Редькин.

— Так ребяток увидели. Сказали, что они лешаки псковские, и велели сюда идти. Мол, тут подберут, — ответил дюжий мужик с окровавленной повязкой на левой руке.

— Вот и ладно. Устраивайтесь. Федор! — позвал Александр.

— Я, господин десятник, — отозвался один из бойцов.

— Накорми их. Чай, всю ночь маялись.

— Слушаюсь.

— Слышь, мил человек, коли лешаки, стало быть, боярина Карпова людишками будете? — остановил Редькина раненый мужик.

— Мы не людишки его, — возразил Александр, — а дружинники. Разницу узри.

— Ага. Узрел, — легко и возбужденно согласился мужик. — Так а где же его остальная дружина? Я так разумею, сюда уже движется?

При этих словах не только новоприбывшие, но и остальные устремили на Редькина внимательные взгляды. Вот же. Ведь говорил уже. Но нет. Глядят, словно что новое хотят услышать.

— Не придет дружина боярина.

— Это как же так-то? — удивился мужик. — Завсегда Псков к Новгороду на помощь поспешал.

— Я уже устал на этот вопрос отвечать. Эвон других поспрашивай, ответят. Не захочешь с нами в Псков идти, дело твое. Накормить накормим, а там — вот тебе Бог, а вот порог.

Пройдя более ста верст по Шелони, за сутки подобрали неполные три сотни. Двадцать пять верст по Узе, и за пять часов число беженцев возросло до тысячи. На дощаниках уже мест почти не оставалось, и целая вереница из пары десятков разномастных лодок набралась.

Первый шлюз миновали без проблем. Если только не считать того, что, проведя два дощаника, пароход возвращался и цеплял вторую пару. Лодчонки проходили, уже набиваясь в свободное пространство. Но ничего так. За час управились.

Жители деревеньки при шлюзе даже не стали артачиться. Едва рассмотрели беженцев да перекинулись с ними парой слов, как тут же поспешили вязать узлы. Н-да. Русский человек — он такой. Замучаешься его корчевать с насиженного места. Но если он осознает необходимость, то сам подорвется, да с такой легкостью, что поди поспей за ним.

— Захар Ильич!

Они как раз подходили ко второму шлюзу, когда на берегу канала появился посыльный от Мурома.

— Говори, — подошел к борту дюжий сержант.

— Шведы. Рота драгун. В получасе пути отсюда, — четко и коротко доложил посыльный, двигаясь параллельно каравану.

Сейчас второй десяток собрался в один кулак и двигался по правому берегу реки. Нечего распыляться. Оно, конечно, беда может прийти и с другой стороны, но от Порхова все же вероятность куда как выше.

Опять же, собирать народ и дальше попросту не имело смысла. Всех не вывезешь. Места на дощаниках таяли весьма быстро. А еще предстояло собрать людей с четырех шлюзов на новгородской земле. Со всеми домочадцами сотни две народу получится. Не шутка. Поэтому сейчас лешаки выполняли роль бокового охранения.

— Понял тебя, Елисей. Где десяток?

— Там, в полуверсте отсюда, — сообщил парень на берегу.

Народ тут же заволновался. Не все. Только те, кто успел на себе ощутить, каково оно, владычество шведское. Однако волнение очень быстро распространилось на всех остальных. Пока плыли по Узе, не раз и не два наблюдали вздымающиеся к небесам бурые столбы дыма пожарищ. Так что не на пустом месте их беспокойство. Деревеньки вот так часто и густо сами собой не горят.

Поначалу сержант никак не отреагировал на полученную новость. Все делали так, словно и не случилось ничего. Подошли к стенке, пришвартовали два концевых дощаника. С двумя «Бобр» вошел в шлюз, где тут же начала подниматься вода. Но когда уровень достиг своего максимума и ворота шлюза отворились, «Бобр» так и остался на месте.

— Редькин!

— Я, Захар Ильич, — тут же приблизился к взводному Александр.

При этом он наблюдал, как бойцы Митрофана сгружают с парохода две картечницы и короба с боекомплектом из десятка зарядов, почти два пуда получается. На себе много не утащишь. Но для этого есть пара легких тачек. Каждая без труда выдержит и дюжину коробов, но по столько и не грузят.

— Давай со своими на пароход, случись надобность, оборона каравана на тебе. А я с парнями в заслон. Намылим холку шведу.

— Захар Ильич… — начал было Александр.

— Саня, не закипай. Все бы тебе геройствовать. То в Нарву наперед всех рвешься, то Дерпт на воздух вздымаешь. Дай и другим малость повоевать.

— Слушаюсь, — вздохнул Редькин.

— Вот и слушайся. Митрофан!

— Готовы уж, Захар Ильич, — тут же отозвался командир третьего десятка.

— Тогда с Богом, — заключил взводный сержант.

Ну и что тут поделать? Да ничего. Только приказ выполнять. Александр с берега следил за тем, как пароход, взбив плицами воду, начал выводить дощаники из шлюза. Прикинул так да эдак.

— Слышь, старшой! — окликнул он старосту деревеньки при шлюзе.

— Да, господин хороший.

— Ты вот что. Как только «Бобр» выйдет из шлюза, закрывай ворота и начинай спускать воду.

— А как же… — Мужик указал на замершие по другую сторону дощаники.

— Нормально все будет. Елизар!

— Да, Александр Григорьевич, — отозвался лешак.

— Давай мужиков по обоим берегам и два троса.

— Ага, понял, — тут же догадался боец.

— Бурлаками потянешь, — смекнул староста.

— Так оно быстрее выйдет, — подтвердил десятник.

Ну что тут сказать, прав оказался Александр. Получилось быстрее чуть ли не вдвое. И грузиться народ обратно не стал, пешком по суше двинулся. Скорость каравана, конечно, повыше будет. Но пока «Бобр» с двумя дощаниками будет шлюзоваться, и бурлаки подтянутся, чтобы принять последнюю пару.

Когда вторая пара дощаников покинула шлюз, в полуверсте от него на лесной прогалине появились шведы. Едва завидев суда с людьми, драгуны тут же начали нахлестывать коней. Вот они, беглецы! Только руку протяни.

Подумаешь, шведские солдаты не стеснялись грабить и жечь деревеньки и села. Это вовсе ни о чем не говорит. Дома недолго восстановить, а ты поди засели обезлюдевшие земли. Королю нужна была не просто земля, но и подданные. А что до оккупации, так ничего страшного. В Прибалтике и Карелии народ пообтесался, попривык. Вот и здесь будет так же. А потому армии строго-настрого приказали пресекать все попытки бегства. Справедливости ради надо сказать, что был запрет и на грабежи. Но на эти шалости все же смотрели сквозь пальцы.

Не судьба шведам завернуть беглецов. Обе картечницы ударили разом, как только плотная конная масса приблизилась на расстояние в три сотни шагов от укрывшегося за деревьями заслона. Вторя пушчонкам, затрещали винтовочные выстрелы. И тут же образовалась куча-мала из летящих в траву коней и людей. Не успели шведы опомниться, как вновь брызнула картечь. Выстрелы винтовок слились в одну сплошную трескотню. А вскоре от леса уже доносилась нескончаемая канонада боя.

Если бы не порох выделки Замятлинской пороховой фабрики и ветер, сносивший дым в сторону, то весь обзор уже давно застило бы. А так пусть и не в деталях, но все же рассмотреть схватку получается. Признаться, смотреть там особо не на что. Роту драгун расстреляли на подходе. Шведы отвернули, так и не сумев провести кавалерийскую атаку. Зато потеряли минимум две трети личного состава. А то и все три четверти. Уж больно серьезно им досталось.

— Ждать будем? — спросил у Александра капитан «Бобра», вооружившись рупором.

— Нет, Василий Родионович. Каждый должен заниматься своим делом. Захар Ильич пойдет берегом и, случись, снова прикроет. Так что идем дальше, — прокричал в ответ Редькин. — Ну чего встали, мужики? Не гляди, что караван под носом. Сейчас ход наберет, и догонять придется. Двигаем.

И эдак легонько подтолкнул среднего из Дорохиных, с нескрываемым восхищением взиравшего в сторону недавней схватки. Есть чем восхищаться. Не успело сражение разгореться, как уже закончилось, да еще и с таким уроном для шведа.

И снова, сам не зная отчего, Александр посмотрел на теперь уже третий в веренице дощаник. Именно там находилась сестрица Дорохиных, Ольга. А вот и она. Ожгла его осуждающим взглядом. Еще бы. Пока одни крушат ворога, он отсиживается за бабами да детишками. То, что тут присутствует более двух сотен мужиков и парней, в расчет не бралось в принципе.

И снова на губах Александра появилась виноватая улыбка. Да с чего бы?! Уж кем-кем, но трусом он никогда не был. И крови врагам пустил столько, что… И в рукопашной один против троих ветеранов выходил. И… Да какого он, собственно! Чувство вины улетучилось, как утренний туман, и он задорно подмигнул девчушке. Та в свою очередь вновь фыркнула и отвернулась.

Часть каравана прошла в шлюз, и, пока ворота закрывались, с «Бобра» бросили сходни к бревенчатой стенке с дощатым настилом. Ерохин тяжко вздохнул и ступил на шаткий мостик. Ему, человеку торговому, корабельная палуба давно привычна. Да только переход к земной тверди всегда был ощутим. Ну да быстро пообвыкнет. Не впервой.

— Здравствуй, Авдей Гордеевич, — тут же подступил к нему молодой, высокий и плечистый мужчина.

Достаточно скромный для его положения кафтан. Но из доброго сукна. Хотя нет, не сукно это. Лен. Ладно сотканный, но тем не менее он, родимый. И ткань выглядит вполне пристойно, и одежда такая в летнюю пору куда предпочтительнее. Впрочем, боярину ли Карпову жаловаться на жару? В отличие от другого знатного люда, он не носит сто одежек, дабы лишний раз подчеркнуть свой статус. А потому и тех мучений не испытывает. Чего никак не сказать о взопревшем Ерохине. Жаркий нынче выдался июнь, что тут еще скажешь.

— И тебе поздорову, Иван Архипович, — с тяжким вздохом приветствовал купец. — Прав ты оказался. Опять прав.

— Ну так привык бы уж и слушал мои советы, а не проверял всякий раз, вдруг именно теперь я ошибусь.

— Привыкать мне никак нельзя. Как только перестану своей головой думать, тут-то и помру. Как купец, понятное дело. Так-то не дождетесь. Ну кто же знал, что предательство приключится!

— Новгород не выстоял бы долго против Карла и без предательства, — убежденно произнес Карпов.

— Тебе-то откуда известно? — усомнился Ерохин.

— Зря ты так-то, Авдей Гордеевич. Ты в торговле знаешь толк, тут мне с тобой не равняться. Я же воевать умею. А потому знаю, о чем толкую. Казну-то спасти удалось?

— Казну-то спас. Да только у меня ить в товаре немало было. Все на складах осталось и прахом пошло.

— Ничего. Были бы кости, а мясо нарастет, — усмехнулся Иван.

Пока говорили, миновали домик смотрителя и вышли к спуску на берег Черехи. И тут Ерохин замер, так и не ступив на деревянную лестницу. Было чему удивиться. На берегу раскинулись палатки военного лагеря. Тысячи три, вряд ли больше. Получается, где-то два полка карповской дружины. Если вспомнить, как он всего одним полком рвал шведов два года назад, то великая сила выходит.

Купец бросил на боярина взгляд, полный надежды. Но в ответ получил лишь отрицательное покачивание головой.

— Почему? — все же спросил Ерохин.

— А сам не понимаешь? Говорили уж о том. И не раз.

— Но полки ты привел.

— Чтобы упредить Карла, реши он напасть на Псков.

— А не боишься, что вече может и на лобное место потянуть? Они уж боярской кровушки вкусили и от нового угощения не откажутся. Иль все во Пскове твоей волей деется и народ уж власти не имеет? Так вроде до такого еще не дошло. Если только за те три месяца, что меня не было, что-то не изменилось.

— Не изменилось, слава тебе господи. Все по-прежнему. Ты же знаешь, Авдей Гордеевич, я не стремлюсь полностью отринуть власть веча. Наоборот, ратую за то, чтобы сила за ним сохранялась и впредь. Пусть и не так безмерно, как это было ранее, когда не палки, но бревна в колеса вставляли. Но вот никак не могут вечевики прийти к единому мнению, сколько войск слать да каким манером собирать ратных людишек.

— Время, стало быть, тянете, — горько констатировал купец.

— Как аукнется…

— Мне уж твой сержант о том в уши пел. Опять же, каких только слухов по Новгороду не ходило… — Внимательно взглянул на боярина купец и вздохнул. — Видать, тобою же те слухи и пущены. Но, признаться, я все же полагал, что ты не уподобишься нашим новгородским гнидам.

— Вот и не равняй нас. Они и Псков перед лицом опасности оставили, и Великий Новгород предали.

— Кхм. Прости, Иван Архипович. Не хотел я тебя обижать.

— Верю. А потому и близко к сердцу не принимаю.

— Но ведь не жаль тебе Новгорода, Иван Архипович.

— Извини, Авдей Гордеевич, но я к нему никогда сердцем не лежал. А поведением своим он меня еще больше отвратил. Так что не будем о том.

— И что теперь делать собираешься? — вновь окидывая взором военный лагерь, спросил купец.

— Ждать.

— Ясно. Знаешь, а я ведь, признаться, думал, что ты прикажешь разрушить шлюзы, дабы они шведу не достались, — перевел разговор в другое русло купец.

Ну и о наболевшем, чего уж там. Сегодня вся торговля с Новгородом, Москвой и Речью Посполитой проходила по каналу. И тому, что он сейчас пуст, виной война. А еще это были его да Карпова вложения, которые, к слову сказать, еще не окупились полностью.

— К чему такие крайности? — пожал плечами Иван.

— Ну так Карл по этой дорожке может к Пскову повести не только свою армию, но и осадный припас.

— Пусть попробует, — сказал Иван. — Во-первых, не для того мы тот канал строили, чтобы сейчас рушить. Пригодится еще. Во-вторых, верстах в двух попрек русла затопим один дощаник. Чтобы никакого прохода. Ну и в-третьих, мы тут крепостцу поставили, так что попробуй пройди.

— И где та крепость? — озираясь, удивился купец.

— Нешто не видишь? — лукаво спросил Иван.

— Не вижу.

— Так вот она, — указал боярин на холм справа.

— Что-то я не понимаю.

— Да просто все. Вырыли траншеи да котлованы, обложили изнутри бревнами. Получились ходы, стрелковые галереи и казематы. А потом все это дело накрыли землей. Ну и сверху дерном обложили. Подземная крепость. Никакой каменной не сравниться по прочности. Тут у меня усиленная рота стоит при четырех орудиях, шести картечницах и минометной батарее. Да огненного припаса с избытком. Год простоят, не шелохнутся.

— Эка невидаль, — хмыкнул купец. — А как мину подведут?

— Мину и под каменную крепость, и под бастионы подвести можно. И как с этим бороться, известно. А вот ядрами тут бреши не сделаешь.

— Хм. А ить временная крепостца-то, выходит.

— С чего бы это?

— Ну так дерево в земле пусть десять лет простоит. И все. Гниль свое возьмет, даже если смолой все обработаешь. А трудов тут положено преизрядно. Даже с твоими механизмами, коими канал копали. Знать, не вечно ты собираешься хорониться от Карла.

— Вон до чего ты додумался, — хохотнул Иван, ставя ногу на ступень лестницы.

— Да уж додумался. Ты ить ничегошеньки не делаешь на скорую руку. Всегда и все основательно, на века. А тут серебром разбрасываешься.

— Твоя правда. То мера не постоянная. Но выхода иного нет. Ворог в любой момент подступиться может. Такое же укрепление возвести быстрее всего. И без правильной осады его не взять. А это время, которое можно использовать с толком. Я еще пять таких же поставил у Замятлино. У меня там целый укрепрайон получился.

— Что-что у тебя там? — не понял купец.

— Несколько отдельных укреплений, поддерживая друг друга огнем, образуют единую оборону.

— Да это-то я понял. Чай, не глупый. Просто словечко это мудреное. Укрепрайон, — раздельно произнес Ерохин, словно смакуя незнакомое и в то же время понятное слово.

Н-да. Словечко для нынешнего века и впрямь необычное. А главное, оно не просто из будущего, но еще и из другого мира. Как так? Ну, тут все просто и сложно одновременно.

Боярин Карпов Иван Архипович, он ведь в прошлом своем — Рогозин Иван Степанович, представитель первой четверти двадцать первого века. Вот так вот, ни много ни мало. И хотя ему сейчас всего лишь двадцать семь, вместе с прошлой жизнью получаются все семь десятков.

В своем мире он был предпринимателем средней руки, особо не стремившимся ни к каким высотам. Не было у него желания, вот и все. Заработка хватало, семья обеспечена, перспективы весьма радужные. Вот и поставил он мастерскую для души, где на практике отрабатывал различные старинные технологии. Даже станки там все были построены только на основе доступных материалов восемнадцатого века и никак иначе.

Потом его сбил автомобиль, и случилось нечто непостижимое, благодаря чему он попал в прошлое, оказавшись в теле семнадцатилетнего юноши. И не просто в прошлое, а в альтернативное. Сегодня на дворе июнь одна тысяча семисотого года. Но на престоле восседает царь-реформатор Николай Рюрикович.

России как таковой нет. Есть Русское царство со столицей в Москве. Новгородская и Псковская земли, причем первая раза в два превосходит Московию. Хм. Вернее, превосходила. Теперь-то шведы шороху наведут. Ну и Николай наверняка не растеряется. А иначе грош ему цена. Еще есть Гетманщина и земли донских казаков. Вот такой расклад.

За минувшие десять лет Карпов успел пройти путь от подмастерья в кузнице своего отца до псковского боярина. Многое случилось за эти годы. Он бы и рад не высовываться и жить тихой жизнью, как это было в прежнем мире. Да не получается.

За что не возьмется, так обязательно выпячивается. А там и завистники, и те, кто желает заполучить такого разумника себе под руку. Вот и пришлось, чтобы жить спокойно, начать строить свой собственный дом. В рамках Псковской земли. Меньше никак не получится.

Ну и как в той поговорке. Воровать — так миллион, любить — так королеву. С воровством не заладилось. Ну да не беда. Сумел заработать. И весьма прилично, если учесть все его активы да добавить отцовские. Тот, кстати, разбогател с помощью все того же Ивана. До того как сын взялся за дело, батюшка пробавлялся кузнечеством.

Ну и с королевой не срослось. Он сегодня в фаворитах у великой княгини Трубецкой, что на княжеском столе в Пскове сидит. Правда, в девичестве она была Рюриковна. Младшая сестра Николая, ныне царствующего на русском престоле. Так что разница не особо и велика.

Правда, пожениться им не суждено. Иван хоть королевский трон себе отвоюет, а не имея за собой дворянского рода в седьмом колене, и помыслить о ее руке не может. Ну да и не больно-то надо. Они и так счастливы с тех пор, как она овдовела. В замужестве и помыслить об измене не могла. Теперь же сынишку общего прижили. Словом, удалась жизнь, чего уж там.

Во всяком случае, пока все выглядит именно так. В общих чертах. Просто есть кое-какие частности. Король шведский Карл Двенадцатый уж больно на Карпова сердит. Тот два года назад устроил шведам кровавую баню и после Нарвского инцидента отжал одноименный город с прилегающими территориями.

Иезуиты волками смотрят. Он, вишь ли, поднял руку на их брата. А Карпов меж тем никого не убивал. Тот сам себя порешил, чтобы тайну с собой в могилу унести. Конечно, заговор против московского престола Иван раскрыл и планы иезуитам порушил. Ну так дело-то житейское. Он ведь на службе тогда был, стрельцом Дмитриевского полка.

Так себе оправдание в глазах членов общества Иисуса. Да они и слушать ничего не станут. У них принцип простой: кто не с ними, тот против них. Отсюда и выводы неутешительные. В средствах для достижения целей братья не стесняются. Яд, кинжал, пуля, клятвопреступление, прелюбодеяние — да любой смертный грех, лишь бы на благо борьбе с еретиками и иноверцами.

Но прошли те времена, когда от одной только мысли об иезуитах Иван начинал оглядываться и внимательно всматриваться в окружающих. Да, эти змеи умеют нанести удар там, где не ждешь. Задействовать в своих хитросплетениях близких и, казалось бы, верных людей.

Но и Иван не пальцем деланый. Есть у него своя служба безопасности, готовая заблаговременно обезвредить любого хитромудрого иезуита. Что ни говори, но пока братья берут по большей части тем, что не брезгуют никакими средствами для достижения цели.

А служба безопасности Карпова использует профессиональный подход. Отчасти благодаря уникуму Кузьме Платоновичу, бывшему нищему побирушке, оказавшемуся с двойным дном. Отчасти стараниями самого Ивана, который дает Овечкину советы, основываясь на своих скромных познаниях в этой области. Они почерпнуты из книг и фильмов в прошлой жизни, однако, как ни странно, здесь это работало. Правда, Карпов был склонен полагать, что по большей части все же за счет талантов Кузьмы.

В любом случае тут боярин чувствовал себя защищенным, а потому мог сосредоточиться на другом противнике. Карл Двенадцатый. Этот молодой король и гениальный полководец очень даже наличествовал в этом мире. И уже начал свою войну. Этой весной он буквально пригвоздил Данию одним молниеносным и внезапным ударом.

Карпов не помнил, как развивалась двадцатилетняя Северная война в его мире. Но точно знал одно. Карл не успокоится, пока его кто-то не приземлит, больно и жестко. Иван не собирался бодаться с ним целых двадцать лет, но и вечное противостояние с Новгородом его также не устраивало.

Было дело, Николай хотел прибрать к рукам Псков. С этой целью он направил сюда свою сестру Елизавету Дмитриевну. Ну и в помощь ей — своего бывшего стрелецкого сотника Карпова. Но так уж случилось, что эти двое снюхались и решили оставить Псковскую землю себе. Отчего-то Ивану казалось, что Николая вполне устроит компенсация в виде Новгородской земли. Пусть забирает. А уж сестрица с братцем, будучи соседями, всегда поладят.

— Ваше величество, донесение от генерал-майора Левенхаупта! — Посланник, молодой прапорщик, вытянулся в струнку, пожирая государя обожающим взглядом.

Плевать, что король младше его минимум на пару лет. И главное даже не то, что он венценосная особа. Всего лишь за неполные три месяца этот — без тени иронии — великий человек сумел поставить на колени Данию и откусить огромный кусок от новгородских земель. Настолько огромный, что люди осторожные уже начинали опасаться, не случится ли у Швеции несварение.

Разумеется, был Нарвский инцидент, повлекший большие потери в армии, и как результат оказалась отторгнута часть шведской территории. Но стоит ли вспоминать о каком-то незначительном пятачке на фоне столь значимых побед? Никто не верил, что удастся в столь сжатые сроки захватить Великий Новгород. Однако вот он, лежит у ног победителей.

Карл принял запечатанный пакет. Кивком дал понять прапорщику, что он может быть свободен. Потом взломал печати и углубился в чтение. По мере того как он знакомился с содержимым послания, его настроение менялось, и не в лучшую сторону.

— Прочтите, дорогой Густав, — протянул король послание генерал-лейтенанту.

Реншильд, зрелый мужчина сорока девяти лет от роду, был не просто ближайшим сподвижником его величества. Король полагал генерал-лейтенанта своим наставником, жадно впитывая его знания в военном искусстве. Только чудо сберегло этого военачальника во время морского разгрома экспедиционного корпуса. Никак иначе то, что ему удалось доплыть до берега, уцепившись за обломок мачты, назвать нельзя. И Карл был признателен за это Провидению.

— Что скажете, Густав? — когда тот закончил читать, спросил Карл.

— Скажу, что в словах Адама есть резон. Карпов сосредоточил на границе два полка. Должен откровенно признать, это немалая сила. Но, по сути, в настоящий момент это все, чем располагает Псков. Если уничтожим дружину боярина Карпова, больше серьезного противника на нашем пути не будет.

— Вы совершенно верно заметили, дорогой Густав, что Карпов — весьма серьезный противник.

— В распоряжении Левенхаупта пятнадцатитысячный корпус. Под вашим началом находится двадцатитысячная армия. Более чем десятикратное превосходство.

— Положить цвет моей армии в стремлении задавить Карпова?

— Но-о…

— Я слишком хорошо помню, на что способны его полки. Каждый его солдат, — слышите, Густав, каждый! — вооружен нарезным мушкетом, в то время как в моих полках треть солдат имеют пики. И это происходит не из-за необходимости противостояния кавалерии, а потому что нам банально не хватает мушкетов. Да, Карпов словно приглашает нас напасть на него. Но мы не станем торопиться. К тому же нам есть чем заняться. Пускай пребывает в уверенности, что мы чтим заключенный ранее договор.

— Значит, придерживаемся первоначального плана?

— Именно. Левенхаупту оставить гарнизон в Порхове и выдвигаться на Великие Луки. Мы также оставим гарнизон в Новгороде и, разделив армию на две части, продолжим наступление. Вы, мой друг, — на Боровичи. Я сначала возьму Старую Руссу и далее двинусь на Холм. Таким образом, уже к концу летней кампании мы отторгнем наиболее густонаселенную часть Новгородской земли, выйдем к границам Московии и отрежем от нее Псков. Хорошо бы еще успеть захватить Архангельск, чтобы перекрыть Николаю выход в Белое море. Но тут уж как получится. Главное — это изоляция Пскова.

— Вы все же полагаете, что русский царь наложит руку на оставшиеся новгородские владения?

— Он будет сущим дураком, если этого не сделает. Я бы непременно воспользовался ситуацией, представ на белом коне и в ореоле спасителя.

— И вы так легко об этом рассуждаете?

— Земли, населяемые русскими, слишком велики, чтобы их можно было вот так легко проглотить. Я не желаю подавиться. Так что пускай забирает. Признаться, меня куда больше занимает именно Псков. Как только мы с Николаем разорвем Новгород надвое, я сосредоточу все свои усилия на Саксонии. А когда выведу ее из игры, займусь Псковом. Без спешки. Обстоятельно. И неумолимо.

Признаться, Реншильд взирал на короля с долей удивления. Молодой, энергичный и подающий надежды талантливый юноша обещал стать видным полководцем. Об этом кричали его нрав, жажда славы и непременное желание добиться доминирования Швеции в Европе. Если его отец предпочитал экономические меры, реформируя королевство, то отпрыск явно решил пойти по кратчайшему пути. Иными словами — опираясь на детище своего деда, шведскую армию.

Вот только в последнее время генерал стал замечать в Карле какие-то странные изменения, несвойственные его прямолинейному характеру солдата. Он по-прежнему всячески демонстрировал свою приверженность к походной армейской жизни. И в то же время стал несколько иным.

Карл не говорил всего даже своему ближайшему сподвижнику. Так, тот понятия не имел о начавшемся сношении между королем и польским провинциалом[2]. Тот сумел заронить в ум Карла рациональные зерна, облачив их в нужные слова. А еще обещал содействие братьев ордена в уничтожении Пскова. Взамен он просил только об одном: если таковая возможность представится, передать Карпова в руки иезуитов живым. В качестве причины указывалось то, что тот пролил кровь слишком многих братьев и заслужил кое-что похуже, чем просто смерть. И шведский король обещал им эту малость.

Ордену предстояло настроить общество против Карпова, распространяя о нем всевозможные порочащие слухи. Люди всегда охотно верят во все дурное. В Пскове же воля народа достаточно сильна. И, насколько знает Карл, ни Карпов, ни его любовница, великая княгиня Трубецкая, не желают узурпировать власть и лишить вече голоса. Ну что же. За эту глупость они еще поплатятся.

А еще провинциал брался подготовить в Пскове заговор, чтобы можно было нанести удар изнутри. Правда, тут он не давал никаких гарантий, потому как всем тайным операциям успешно противодействовал цепной пес Карпова, Овечкин. Карл это понимал. Ему без особого труда удалось найти ренегатов среди новгородцев. С Псковом же он натолкнулся на неприступную стену. Но, как видно, у иезуитов все же имеются свои ключики.

Вот и прекрасно. Остается только дать время поработать ржавчине. Хотя бы годик. А пока суд да дело, королю есть чем заняться. До конца разберется с Новгородом. Потом принудит к миру курфюрста Саксонии на выгодных Швеции условиях. А там и Псков дозреет.

Само собой, все его существо восставало против подобного промедления. Прежние представления буквально вопили о том, что большая политика и влияние государства определяются на полях сражений. Но прошлый опыт общения с Карповым и Елизаветой подсказывали, что идти против них с открытым забралом — не лучшая идея.

Глава 2 Тучи сгущаются

— Коротким — коли!

— Ху!

С шумным выдохом шеренга новобранцев выбросила вперед винтовки с прикрепленными тесаками, сверкнувшими на солнце отточенной сталью.

— Длинным — коли!

Десятник выкрикивает команды, задавая быстрый темп, так что и дух некогда перевести. Продолжается это уже почти полчаса. На грязных от пыли лицах его подчиненных пролегли борозды от скатывающихся капель пота. Кителя полевой формы под мышками и на спине темнеют мокрыми пятнами.

Вот только приказы здесь лучше выполнять быстро, четко и своевременно. Иначе можно пожалеть о том, что вообще народился на свет божий, и вот это издевательство покажется детской забавой. Поэтому солдаты стараются изо всех сил, вкладывая в каждый удар рвение и все умение, какое только у них есть. А ведь это, по сути, лишь разминка.

Бойцы делают дружный шаг вперед, припадая на левую ногу и выбрасывая винтовки в попытке достать воображаемого противника.

— Ху! — вторят они своим движениям.

— Прикладом — бей!

Подшаг. Винтовка описывает дугу и обрушивается на невидимого противника сверху и сбоку. Туда, где должно находиться основание шеи.

— Ху!

— Снова — бей!

Выбросить винтовку вперед и вверх, нанося удар затыльником приклада в голову.

— Ху!

— Сверху — руби!

Подшаг. И снова по дуге, слева направо. Так, словно одним махом срубаешь топором молодое деревце.

— Ху!

— Обратно — руби!

И снова винтовка пошла по дуге с подшагом. Но в обратном направлении. Тесак со свистом вспарывает воздух, взрезая мнимого ворога отточенной сталью.

— Ху!

— Толчком — бей!

Двинуть винтовкой перед собой, словно отбрасываешь от себя врага, оказавшегося в непосредственной близости, чтобы разорвать дистанцию.

— Ху!

— Коротким — коли!

И все повторяется снова. И снова. И снова. Как любит говаривать сержант — тяжело в ученье, легко в бою. Бог весть. Может, и врет. Но сил уже больше никаких изнывать на плацу! Уж лучше в бой! Надоело все хуже горькой редьки. Вот пусти их сейчас на шведа, да какие там штыки и приклады — зубами рвать будут!

А пока… Учения продолжились. Вскоре с небольшого плаца десяток переместился на полосу штыкового боя. Первым в строю переводить дух некогда, и они с ходу приступают к работе. А вот последующим достается короткая передышка, от нескольких секунд до полуминуты. Тут три одинаковых и стандартных полосы для дружины боярина Карпова. По одной на каждый десяток.

Занятия по штыковому бою были ежедневными, с понедельника по пятницу. В субботу банно-хозяйственный день. Солдаты отдраивали казарму, мылись в бане, обстирывали и обшивали себя.

В воскресенье предоставлялись увольнительные, и они могли отдохнуть за пределами военного городка. И даже навестить родных, если успевали обернуться за день. Тем, у кого близкие находились слишком далеко, предоставлялось сразу два дня. Тут не двадцать первый век, и отношение к родным и семье особенное. Поэтому Иван не собирался лишать своих солдат общения с близкими. Тем и без того есть за что его ненавидеть. Незачем излишне нагнетать.

Тренажеры не были детищем Ивана. Он лишь предложил общую концепцию. Дальше за дело взялся Митя, его младший брат, со своими друзьями и соратниками. Ну и сержанты, уже наработавшие практический опыт, кое-что подсказали. С виду конструкция получилась простая и незатейливая. Но на деле являлась весьма сложным продуктом.

Чучело, обложенное вязанками камыша или соломы, закреплено на пружине. Это придавало ему подвижность и усложняло процесс избиения уже после первого удара. Не добавляло простоты и то, что оно установлено на тележке, откатывавшейся от атакующего ее солдата после каждого нанесенного удара или укола. Ну и крутилось это чудо вокруг своей оси, размахивая сразу восьмью конечностями с интересными сюрпризами. Прилетит эдакий — не возрадуешься.

Перед началом атаки предстояло отбить шест, имитирующий то ли пику, то ли штык ружья противника. Без разницы. Главное, что штука весьма увесистая и сама собой в сторону не отвалится. А вот чучело — то наоборот, откатывалось с поразительной легкостью. Впрочем, к окончанию занятий его все одно измочаливали в труху. Нестроевым с завидной регулярностью приходилось реанимировать тренажер.

После того как сливали положенную бочку пота на полосе штыкового боя, переходили к практическим занятиям. Ага. То, что было прежде, — это цветочки. Невидимый противник не может тебе причинить вреда по определению. Чучело, конечно, лягается, но все одно просчитать, куда оно двинет в очередной раз, не так чтобы и сложно.

А вот когда напротив тебя человек, решительно не желающий, чтобы его отдубасили, то все становится куда интереснее и неприятнее. Бить же можно только в полную силу и никак иначе. Пожалеешь, схалтуришь — и десятники с сержантом с тебя три шкуры сдерут. Потому как ты этим самым подкладываешь свинью и себе, и тому, кого пожалел.

Наука воинская в дружине Карпова вбивается через труд и боль. Вот так. И никакой романтики, которая обуревала новобранцев, большинство из которых были молодыми парнями. Да и зрелые мужики в наивности своей не больно далеко ушли.

— Господин сержант, дозвольте вопрос? — поднимаясь на ноги и отплевываясь от пыли, забившей рот, обратился мужик лет тридцати.

— Спрашивай, — разрешил парень лет на пять младше его.

— А к чему мы столько учимся штыком да тесаками ворочать? И без них, с голыми руками, всем, что под руку подвернется? Ить в дружине боярина все пальбой решается. И припасу огненного всегда в избытке.

— Взво-од! Прекратить занятие! — И когда все замерли, внимая начальству, начал отвечать, чтобы всяк услышал: — Значит, спрашиваешь, к чему учимся драться в рукопашной с оружием и без? Разъясняю. На тот случай, если у вас вдруг не окажется зарядов. А случиться такое может. Как и то, что вам некогда будет перезаряжать винтовку. И такое бывает. Когда брали Нарву, конкретно нашему взводу это очень пригодилось на улицах города. А лично мне спасло жизнь. Еще вопросы есть?

— Никак нет, — за всех ответил давешний мужик.

— Тогда продолжить занятия.

И снова скрестились шесты с прикрепленными на концах валиками, имитирующими штык и приклад. Убить таким оружием проблематично, а вот огреть от души или вышибить дух очень даже возможно. Поэтому бойцы, валяющиеся на земле, корчась от боли, вовсе не редкость. Угу. Про жалость на учениях уж говорилось.

Наконец занятия закончились. Но только не мучения. Казалось бы, можно расслабиться. Ведь идут в казарму, где поставят винтовки в пирамиду, приведут себя в порядок и отправятся на обед. Но сержант решил иначе.

Мысленно простонав, солдаты поспешили выполнить команду. Подтянулись, вскинули подбородки и пошли четким строевым шагом, вздымая сапогами пыль. Сто двадцать шагов в минуту. Ни единым больше. Ни единым меньше. За два месяца в них это уже вбили намертво. Более того, они даже в увольнении ходят, расправив плечи. Велика сила муштры.

— Агап, чего это ты так глядел на капитана Рыбина? — тихо спросил Дмитрий у младшего брата.

Угу. Было такое дело. Занятия посетил командир роты лешаков. Единственное подразделение, которое несло потери даже в мирное время. Случались они редко, но все же имели место. Кого-то ранило. Кто-то богу душу отдал. Правда, и жили они куда веселее иных. Жалованье вдвое против обычного. Плюс военные трофеи, коими они распоряжались по своему усмотрению.

К примеру, в том бою у шлюза взвод лешаков одних лошадей взял около трех десятков. Остальные частью были убиты, другие ранены и их добили, а третьи разбежались. И сколько это выходило на круг, Дмитрий даже считать не брался. Эти бойцы перешли через границу, ведя в связке лошадей с тюками трофеев.

— Не глядел я ни на кого, — тут же открестился средний из братьев Дорохиных.

— Не ври, — надавил старший.

— Да не вру я.

— А он прошение подал о переводе в разведку, а его, вишь, сразу в лешаки сосватали, — не выдержал один из сослуживцев.

— Это как так? — вскинулся Дмитрий и даже на мгновение замер на месте.

— Да помолчите вы, бестолочи, — заставляя продолжить движение, толкнул его в спину сослуживец, явно настроенный решительно.

Впрочем, имелись причины для подобного поведения. Вот не было у него желания страдать из-за чьей-то чрезмерной болтливости.

— Потом языками почешете, не ровен час, начальство приметит, — поддержал другой сослуживец.

Угу. Замечание вовсе не лишено смысла. Сержант и десятники страсть как не любят, когда кто-то нарушает эту самую, как ее… Ага. Дисциплину. Как один провинится, так обязательно весь десяток бегает, прыгает, таскает да наизнанку выворачивается. А то и целому взводу достается. Это у них называется «один за всех и все за одного». Но пока чаще получается: один нагадил, а все подтираются. А чтобы один за всех, такого еще не бывало…

— Господин капитан, рядовой третьего взвода второго десятка Агап Дорохин, дозвольте обратиться! — Парень замер, едва войдя в канцелярию командира роты и закрыв за собой дверь.

Рука вскинута к обрезу кепки. Вытянут в струнку. Не косая сажень в плечах, но и далеко не плюгав. Подтянут, опрятен, вид молодцеватый. Вот только взгляд все время съезжает на гостя.

Вообще-то Рыбин набирал себе пополнение строго из разведвзводов, созданных в каждом полку. Там парни уже успевали нахвататься кое-какого специфического опыта, ну и комплектовались взводы отборными бойцами из линейных частей. Вот лучших из лучших, да еще и сугубо на добровольной основе, и отбирали в лешаки. Как, впрочем, и в разведчики. Много у них общего. Отличия только в самой службе. Как уже говорилось, лешакам и в мирное время покоя не было.

— А чего это ты по имени представляешься? — спросил Рыбин.

— Так двое нас Дорохиных. Братья мы, и оба в одном десятке, — пояснил Агап.

— О как. Тогда понятно. — Удовлетворив любопытство, командир лешаков откинулся на спинку стула, потеряв к рядовому всяческий интерес.

— Ну, чего замер как истукан? — окинул его взглядом капитан Горский.

— Так это… — начал было и тут же запнулся парень.

— Чего ты тут мямлишь? Толком сказывай, — подбодрил его командир роты.

— Ну, я это… Вещички-то собирать?

— Какие вещички?

— Ну, я это… Я ить прошение подавал о переводе в разведку.

— Ага. Вот теперь понял. То есть ты решил, что настолько хорош, что тебя сразу в лешаки заберут. Нет, ну как же они, бедолаги, без вот такой подмоги! Григорий Семенович, ить вам без него никак.

— Ты, Сильвестр Петрович, меня в свои ротные дела не мешай. А что до моих, то, слава тебе господи, в роте вакансий нет. А то ведь сам ведаешь, как они появляются.

— Ведаю. Дневальный!

— Я, господин капитан! — В канцелярию тут же вбежал дежуривший солдат.

— Сержанта Родионова ко мне.

— Слушаюсь.

Рыбин глянул на часы, висевшие на стене, и недовольно скривился, словно отведал клюквенного сока.

— Сильвестр Петрович, мы идем или как? — посмотрел он на капитана Горского.

— Да погоди уж. Не видишь, нужно вразумить заблудшую овцу.

— А что, парень, небось хорош в учебе, коли решил, что я непременно за тобой пожаловал?

— Негоже мне о себе сказывать, — понурился Агап.

Он окончательно понял, что выпросил себе на голову целую кучу неприятностей. И за куда меньшее, чем обращение к командиру роты не по команде, стирают на плацу нещадно. В солдат буквально вколачивают основы порядка и дисциплины. Но вот показалось ему, что свершилось, и не утерпел. Оно так бывает: когда очень чего-то хочешь, то непременно начинаешь в это верить.

— Из лучших будет в новом пополнении, — между тем ответил Горский.

При этих словах Агапу порадоваться бы. Не всякому удается услышать такую похвалу из уст капитана. Но… Вот не хотелось бы слышать ее именно так-то.

— А скажи-ка, братец, чего это ты вдруг возжелал податься в лешаки? — поинтересовался Рыбин.

— Видел, как они малым числом сошлись с ротой драгун. И вообще, слышал много всего чудного, — шмыгнув носом, пробурчал парень.

— И? — приподнял бровь командир лешаков.

— Воем таким стать хочу, — а вот теперь тяжкий вздох.

— Господин капитан, командир третьего взвода сержант Родионов по вашему приказанию прибыл, — войдя в канцелярию, доложил командир Агапа.

Парень покосился в его сторону и, встретившись взглядом, вновь тяжко вздохнул. Вот и горюшко его заявилось. Что-то теперь будет…

— Вот что, сержант, рядовому Дорохину за обращение не по команде два наряда вне очереди.

— Слушаюсь! — Родионов поднял руку к козырьку.

— Да, Аркадий Иванович, увольнения его не лишай. Глупость глупостью, но право на побывку он своим усердием и потом заработал.

— Слушаюсь, господин капитан.

— Все, забирай свое чудо.

Едва вышли из канцелярии, как сержант отвел парня в сторону. Странное дело. Обычно в таких случаях Родионов не рассусоливал. Строил взвод и объявлял взыскание. Да еще тут же претворял наказание в жизнь. Хотя чего спешить? Сейчас что-нибудь удумает.

Подумаешь, капитан сказал не лишать увольнения. Это ведь за обращение не по команде. А тут ведь дело какое. Был бы человек, а наказание сыщется. Уж у сержантов с этим не заржавеет. Не за то, так за другое. Вот и получится, что и приказ выполнил, и умника, из-за которого получил выволочку, наказал.

Но если по правде, то выволочку сержанту капитан не устраивал. Никто не упомнит, чтобы офицеры наказывали сержантов и десятников. Даже худого выговора им никогда не делали. Солдаты вообще были уверены, что сержантам ничего не будет, хоть прибей они подчиненного насмерть.

— Ну, сказывай, за каким лядом поперся к капитану?

— Капитан Рыбин… он ить и на полосе штыкового боя был… А я, значит, прошение…

— Ясно. Что, так хочется в лешаки?

— Да хоть в разведку. Но в лешаки…

— Бестолочь ты младая, вот что я тебе скажу. Ладно. От себя ничего добавлять тебе не стану. Но на будущее учти. Ранее чем через полгода службы и думать нечего, чтобы попасть в разведку. Да и то коли будут места. А уж о лешаках и вовсе промолчу. Туда не раньше полугода уж в разведке. И еще. Ты в голове своей держи, что прошение тобой подано. Напоминать о том не стоит. В разведку-то берут добровольцев, да только просись — не просись, а новобранцев они набирают сами. И из кого выбрать, у них есть. Уяснил?

— Уяснил.

— Вот и ладушки. Пойдем тогда получать заслуженную награду.

Не сказать, что тащить внеочередные наряды — такое веселое занятие. Ну да сам дурак. И что это на него нашло? Куда горше пришлось со старшим братом. Не гляди, что разница всего-то год. Он старший, и весь тут сказ. И по поводу блажи Агапа Дмитрий высказался однозначно. Нечего ерундой маяться.

И плевать, что жалованье там выше. В разведку и лешаки записывались минимум на пять лет. И жениться в течение этого срока им было запрещено. А вот сгинуть там проще простого. Поговаривают, как швед в Новгород припожаловал, так и полковые разведчики начали хаживать к нему в гости. Да только те не больно-то и рады. А потому встречали горячо, свинцом да сталью.

Ладно еще идти служить в дружину. Тут и выбора, по сути, нет, и дело это в прибыток обернется. Потому как жалованье солдату полагалось нешуточное. И всего-то слить бочку пота. Чай, в поле и поболее надрываться приходилось. А вот так, костлявую дразнить… Шалишь!..

В первый же день, как пересекли псковскую границу, их всех провели через две палатки, над которыми развевались белые флаги с красными православными крестами. Отдельно баб и мужиков. Там оказались лекари, которые заставили всех без исключения раздеться.

Убедившись, что никто не принес никакую болячку, всем сделали прививку. Оно, конечно, народ не желал ничего делать. Но разговор был коротким. Либо прививаешься от оспы и получаешь двадцать пять копеек. Либо вот тебе Бог, а вот порог. Угу. После того как наблюдали столбы дыма от сгоревших деревенек да наслушались рассказов беглецов, возвращаться особого желания не возникло.

Вот только, как выяснилось, это еще не все. Всяк мужик от восемнадцати и до сорока годочков должен записываться в солдаты. Поначалу-то народ наотрез отказался. Но доводы опять были весьма убедительные. Солдат брали на полный котловой и имущественный кошт. А кроме того, выплачивалось годовое жалованье в размере десяти рублей восьмидесяти копеек.

Большая сумма для крестьянской семьи. Да что там — огромная. Не всякий земельный надел мог принести такую прибыль. На такие деньги семья могла прожить год, не испытывая нужды.

Опять же, близких никто не собирался выбрасывать на улицу. Всем предоставлялся дом с огородом. Выделялись клин пахотной земли, сенокос, выпас, инвентарь, лошадь, семена и корова. Не бесплатно, само собой. Но выплатить ту задолженность можно в рассрочку, за несколько лет. И служба в дружине — хорошее в том подспорье.

Поползли разговоры о том, что их хотят загнать в долги и похолопить. Но людишки боярина не дремали. Ходили, разъясняли, что это не так. Мол, есть солдатское жалованье, которое легко покроет проживание семьи в течение года. Инвентарь и лошадь с семенами можно не брать. Ну проживут близкие как-нибудь год на служилую деньгу. А там и хозяин вернется.

Да только глупость это все. В Пскове нынче житье совсем иное. В свою пору можно землицу пахать, а в межсезонье — отхожим промыслом пробавляться. Они-то, чай, теперь не новгородцы. Стало быть, могут болотную руду добывать и сдавать на плавильный завод. Тем приработком уж сколько крестьянских семей из кабалы вынулось.

Словом, убедительно речи звучали. И верить хотелось в лучшую долю. А главное, сами люди говорили о том, как все пригоже устроено в землях боярина Карпова и как он ратует за то, чтобы по всей Псковской земле такие порядки установились. Но ведь им-то предлагали осесть именно на его землях. Признаться, выбор не особо велик. Либо так, либо возвращаться под шведа. Некуда им деваться. Нигде их не ждут. Так что надо устраиваться.

— Господин Псков, нешто ослеп ты и не видишь, что происходит? Швед обложил нас со всех сторон и рушит торговлю. А чем мы исстари живем, как не торговлей?

— Антип, а когда ты успел купцом-то стать? — послышалось из толпы вечевиков. — Вроде с утра был из ткацкого конца!

— И был, и есть, и с младых лет у станка стою, — кивая в такт своим словам, подтвердил поднявшийся на помост мужчина средних лет.

— Так а чего тогда печалишься о делах купеческих?

— А как мне не печалиться, как у нас в ткацком конце уж все амбары тканями да парусиной забиты? А канатная мануфактура, а кузнечный конец? Да и иные. Не выкупают купцы нынче наши товары. Потому как девать им его некуда. И иноземные купцы этим летом не больно-то нас посещают. А потому воск, сало, кожа, пенька и иное остаются в Пскове мертвым грузом. Нужда к нам в дом пока еще не стучится. Но то дело времени. Попомните мои слова.

— Ты к чему ведешь-то? Толком сказывай. О том, что дело не к добру и товар в закромах пылится, мы и так ведаем. Чай, не глупые. Какой выход ты видишь? — громко спросил дюжий мужик.

Да оно и понятно. Кузнец по определению не может быть худосочным. Профессия такая, что только сильный и сдюжит. А какое сложение, такая и речь. Этот же вдобавок ко всему еще и представитель кузнечного конца. Нет, понятно, что для лидерства не обязательно выделяться статью и впечатлять трубным гласом. Но люди — они ведь такие. Им не только ум подавай, но и чтобы любо-дорого посмотреть. Чтобы гордость распирала за своего вечевика, мол, эвон какой красавец от нас слово держит.

Лука Демьянович был всем угоден. И статен, и силен, да так, что одним ударом быка повалит, и умом Господь не обидел. И в руках талант имеется. А главное, честен безмерно.

— А говорю я это к тому, господин Псков, что всем вам ведомо. Да только говорить о том опасаетесь. Год уже, как швед пытался пригнуть Псков. И купцов наших в узилища побросали, и войной идти были готовы. А всему причиной боярин наш Карпов.

— Эка тебя занесло. На боярина напраслину решил возвести. Иль есть чем закрепить свои словеса? Ты сказывай. Глядишь, и мы прозреем, — подпустив в голос подозрительности, произнес Лука.

Всем ведомо, что с самого начала кузнец не принял боярина Карпова. И сейчас не приемлет, всякий раз выступая ему в пику. Но не бездумно и голословно, а по надобности и разумению. Предложил боярин станы для кузнечного конца, так кузнец не встал в гордую, неприступную позу, а посчитал и ударил с боярином по рукам.

Да только дела торговые ему вовсе не мешали всякое предложение боярина встречать сомнением и каверзными вопросами. Ох и сильно же нужно было постараться, чтобы убедить Луку Демьяновича в своей правоте. Но коли тот видел, что ошибался, то не чурался признать это прилюдно.

Однако надо заметить, случалось подобное далеко не всегда. И порой он противился до последней возможности, оставаясь при своем суждении. Даже когда вече принимало решение, противное его мнению. Оттого и закрепилась за ним слава извечного противника боярина.

— А чего сказывать-то? И без того все яснее белого дня. Обложил нас швед со всех сторон, — продолжал гнуть свое ткач. — Был у нас речной ход на Москву, так и нет его теперь. Ходили купцы иноземные к нам, дабы свой товар переправить в Русское царство, а нынче и дорогу позабыли. Потому как Карл канал стережет. И от всего этого нам разорение. Пусть и не видите вы его, но то пока. Аукнется нам еще ссора с Карлом.

— Так ты чего предложить-то хочешь, Антип? — спросил кузнец.

— Я так разумею. Ежели Иван Архипович поделится частью своих секретов с Карлом, то и торговые пути откроются. А как он боярин псковский, то в первую голову о народе думу должен иметь. И случись, то ради обчества и своим ему поступиться не грех.

— Эвон ты как загнул. А что, господин Псков, может, выслушаем боярина Карпова? Пусть расскажет вечу, что он о том думает, — обратился Лука к вечу.

— Пусть говорит!

— Слово боярину!

— Облаять да помоями облить всяк может!

— Говори, Иван Архипович!

— Здравия тебе, господин Псков, — выйдя на помост и отвесив степенный поклон, произнес Карпов.

При этом едва сдержался, чтобы не чихнуть. Порывом ветра подняло клуб пыли и бросило в толпу. Задело и его. Засвербело в носу. А вот чихать никак нельзя. Это сразу же ударит по его облику представительного боярина, явив собранию обычного человека. И даром не надо такого. Пусть это республика и все тут вроде как равны, всяк должен видеть и осознавать, что Карпов — один из первых среди равных. Угу. Полного равенства не было никогда и нигде. Даже среди двоих обязательно найдется лидер.

Здание вечевого собрания уже строилось. Но когда его еще закончат. Поначалу-то ничего не хотели ставить. Потом решили сладить деревянную постройку. Затем предложили выстроить каменные палаты. Причем каменные в прямом смысле этого слова, из известняка. Но Ивану удалось все же продавить нормальное кирпичное строение с высокими окнами, затейливым фасадом и украшениями. Ну хватит уже этой старины седой.

Пока же приходилось собираться, как от веку велось. На свежем воздухе, со всеми вытекающими. Хорошо хоть дождя не случилось. А то ведь дело к осени, так что очень даже возможно. Хотя-а… Может, оно было бы и к лучшему.

— Ну что я могу сказать. Есть правда в словах Антипа Никодимовича. Не во всем. Но есть. Швед и впрямь обложил нас, почитай, со всех сторон. И торговлишку нашу решил порушить. Все это так. Вот только что касаемо моих секретов, так тут все немного иначе. Карл согласен получить их в довесок к земле Псковской. Вы спросите, с чего я это взял? Так я отвечу. Год назад Новгород подписал со Швецией договор о вечной дружбе. А сегодня новгородцы уж стонут под каблуком Карла, — забыв упомянуть о союзе Новгорода с Данией и Саксонией, произнес Иван.

Но мало ли кто и с кем в какие союзы вступает? Главное, что не новгородцы напали на шведов, а очень даже наоборот. Вот на это и надо обращать внимание. Остальное — детали, которые можно опустить. Не соврал же он в самом-то деле. Просто не обо всем упомянул. То грех невеликий.

— И не пошел швед на нас только потому, что опасается псковских полков, — обведя взглядом вече, продолжил Иван и с нажимом уточнил: — Пока опасается. Иначе бы уже вторгся в наши пределы. Вот и выходит, что главное — не секреты, а захват новых земель.

Иван выдержал паузу под возбужденное гудение толпы, предоставляя возможность осознать его слова. И услышал именно то, что хотел услышать. Возмущенные поведением шведов, псковичи выказывали поддержку боярину. Значит, пока все идет так, как надо. Правильно Лиза рассчитала. Умничка.

И Лука, и Антип были в сговоре с Карповым. Иное дело, что друг про друга они не ведали. Ну да оно им и не надо. Тем лучше исполнят свою роль. Великая княгиня Трубецкая предложила сыграть на опережение. Нужно быть идиотом, чтобы не предположить, что кто-то решит разыграть карту недовольства в отношении Ивана. Ни он, ни Елизавета дураками не были. Э-эх. Ее бы сюда. Вот у кого талант мозги вправлять.

Хотя ей и нужды бы не было кого-то там в чем-то убеждать. Народ в нее попросту влюблен и буквально ловит каждое слово. И верит всему, что она ни скажет. Не все, конечно, но подавляющее большинство.

— Далее, господин Псков, — продолжил Иван. — Я понимаю мастеровых, у коих начал залеживаться в амбарах товар. Карл нам сильно подгадил, перекрыв речной путь на Москву. К тому же еще и Великие Луки прибрал к рукам. Но это вовсе не значит, что купцы не могут вести торговлю. Путь через Инфлянтское воеводство и Литву открыт. И дело тут даже не в том, что они боятся потерять из-за кружного и более тяжкого пути. В конце концов, это они восполнят, увеличив цену в Русском царстве. Тут иное. Под Карла с его происками они ведь могут сбить закупочную цену в Пскове. Вот и получается, кому беда, а кому и мать родная.

Нарастал гул. Пришлось малость помолчать, выжидая, пока разволновавшееся вече успокоится. Ну вот не было желания надрывать глотку. И потом, пускай накрутят друг дружку да перемоют косточки торгашам. Готовили враги такой удар. Иван точно это знал. Просто решил опередить. Они могли выставить и куда более умелого оратора, но сейчас уже поздно. Выйди даже трижды искусный краснобай, раззадорить толпу не получится. Ответив на более слабый выпад и заполучив одобрение веча, Иван ослабил все последующие удары.

— Господин Псков, — подняв руку, призывая к молчанию, вновь заговорил он, — трудности, о которых я сказал, касаются торговли с Русским царством. Что до европейских держав, то на сухопутных путях все остается так, как и было. Разве что со шведами торговли нет. Но то они себе хуже делают, потому как им приходится перекупать наш товар у соседей. А вот с морской торговлей совсем худо. То верно. Но причина в том, что Карл нынче ведет войну против саксонцев. А его моряки под этим предлогом потрошат каждого встречного торговца. И так было всегда. Потому и наши купцы не выходят в море. Опасаются похмелья в чужом пиру. И правильно делают. Но кто, я вас спрашиваю, в том повинен, если не Карл?

И вновь буря возмущения. Нашлись даже горячие головы, которые требовали накостылять шведу, как это уже было в прошлом году. Тут же подали голос иные, начав одергивать зарвавшихся. И спор сам собой свернул в иную плоскость.

Вновь припомнились новгородцы, которым псковичи так и не пришли на помощь. Кто-то помянул было Карпова и его дружину, трусливо отсиживавшуюся в сторонке, пока их давних союзников крушили. Да тут же его заткнули, припомнив предательство новгородцев.

Надо бы все же хоть какой-то регламент ввести. Пока-то вот такие бессмысленные свары только на руку. Но, по сути, непорядок. Удивительно, что эдак вообще хоть до чего-то умудрялись договориться.

Прогорланили еще часа три. Поднимались различные вопросы. Но главное, пожалуй, было одно. Купцы уяснили, что их игра раскрыта и теперь ремесленники и мануфактурщики встанут в позу, когда речь зайдет о снижении цен. А коли так, то вскорости и осенние караваны кружным путем отправятся на Москву. И пусть не слишком бойко, но торговлишка оживет.

А вот с сырьем для металлургического завода плохо. Сбываются мрачные прогнозы Ивана. Карл поставлять руду не пожелал, уральская отрезана. Остается только болотная. Ну и запасы, что были сделаны на черный день. Судя по всему, доходы Карпова должны были просесть раза в три. А учитывая, что ему приходилось содержать постоянную дружину в три полноценных полка, удар мог получиться сокрушительным. Уже через год Ивану грозили ощутимые финансовые трудности.

Но на деле все оказалось не так страшно. Разумеется, финансовые потери изрядные, особенно от экспорта металла в ту же Англию. Но ведь Карпов предвидел это. А потому компенсировал наращиванием производства готовой продукции.

Возросли объемы изготовления карет и легких экипажей, как увеличился и их модельный ряд. Этот новомодный транспорт расхватывался как горячие пирожки. Вовсю заработали заводы оптических приборов, часовой и оружейный. Последний все больше ориентировался на экспорт. Причем не на гражданский рынок, а на выполнение госзаказа Русского царства.

Николай старался наладить выделку своего огнестрельного оружия. Но оно получалось изрядным по цене и уступало качеством. Попытался надавить на Карпова-старшего, да тот сослался на сыновей. Мол, эти два охламона что-то там удумали, а он только и того что следит за производством. Вот если будут такие же станы, то непременно сумеет начать выделку. А без них ну никак ему не управиться. И построить их он не сможет.

Кстати, и от отца шла подпитка чистой монетой. Не мог тот позабыть о сыновьях. Как помнил и о намерении Ивана подмять под себя Псковскую землю. Оно, конечно, мал золотник, да вот дорог. Шутка сказать, сын московского стрельца встанет во главе удельной земли. Да еще и проживает с настоящей царевной, одарившей его сыном, коего Иван уже признал. Да за такие перспективы ничего не жалко!

Вот только Карлу ничего об этом не известно. Туго у него со шпионами. Как и у иезуитов, с которыми он вошел в сношение. Святые братья в своем репертуаре. Ради достижения цели готовы сотрудничать хоть с самим Сатаной, что уж говорить о еретиках.

Правда, шведский король не больно-то и потерял. За последние годы он заметно нарастил производство чугуна, железа и стали. Так что сумел замкнуть англичан на себе. К тому же они были его союзниками. Ну что ж, Ивана это вполне устраивало.

С Соборной площади уходил не один, а вместе с боярином Пятницким. Мужчина в возрасте за пятьдесят, но далеко еще не старый. Псков — особая земля, где мнение народа учитывается. А потому и заигрывают бояре с жителями, дабы показать свою близость. Ивану нравилось гулять в любую погоду, а вот его спутник в ненастье или слякоть все же предпочитал экипаж. Но сегодня было солнечно и сухо, вот и составил компанию.

Ефим Ильич несколько лет назад принадлежал к литовской партии, от которой сегодня уж не осталось и следа. Его соратника, попытавшегося уничтожить Карпова, Иван спровадил на плаху, приняв на себя его должность и звание. А там и с Пятницким сошлись. Что ни говори, но Ефим Ильич ратовал в первую очередь за Псковскую землю. Да, он выступал за союз с Литвой. Но лишь оттого, что понимал — без сильного союзника Пскову попросту не выстоять.

Были те, кто выступал за Новгород, давнего союзника, от которого Псков в свое время отпочковался. Но союзник этот всегда был себе на уме и обязательства свои выполнять не спешил. А то и гадил понемногу.

Ну и московская партия. Русский царь когда-то хозяйничал здесь. Некоторым псковичам это не пришлось по сердцу, но далеко не всем. Потому как стремившихся к союзу с Москвой в совете бояр было большинство.

Вот и противостояли бояре друг другу, каждый видя выгоду для республики по-своему. Карпов же показал иной путь. Да, в союзе с Москвой. Но на равных условиях. А для этого нужно было продемонстрировать силу. Потому как договариваются с сильным — слабому диктуют свою волю. И пока у Ивана Архиповича вроде как все получалось. Но…

— Ваня, я вот все думаю. Ить тебе на решение веча по большому счету начхать с высокой колокольни. Эвон в прошлую весну взял и намылил холку шведу. Да так знатно, что он по сию пору обходит нас стороной. Два месяца назад вывел свою дружину к границе, а Карл даже носом не повел. Словно и нет Пскова.

— Ты это к чему, Ефим Ильич? — покосившись на идущего рядом боярина, спросил Карпов.

Мало ли что Пятницкий к нему без отчества. На секундочку, он вдвое старше его будет. Случится, так и нагоняй даст. И если по делу, то молодой боярин только почешется. Ну еще и осмотрится вокруг, не видел ли кто ту выволочку. А о том, чтобы поднять руку на Пятницкого, и мысли не возникнет. Вот такие у них сложились отношения, едва ли не родственные.

— А к тому, что не понимаю, отчего ты не направил свою дружину и не занял Великие Луки. Чай, тысячник тамошний и град сдал бы без противления, и на верность присягнул бы скоренько. И Карл не стал бы вязаться в драку, где твои солдатики. Это я тебе точно говорю.

— Нет, Ефим Ильич, мне такой радости и даром не надо. Столкнуться с Карлом я не боюсь. Пободаемся еще. Касаемо же самих новгородцев, тут все куда сложнее. Вот коли они сами прислали бы просьбу о том, чтобы Псков взял их под свою руку, то дело иное. Сами пришли, а не мы воспользовались трудным моментом и подгребли их под себя. Возьми Николая. Кто он для новгородцев, Архангельска, Северного Урала и Сибири? Заступник! Не он полез к ним. Они к нему на поклон пошли, дабы взял он их под сень крыльев двуглавого орла.

— Но со шведом ведь воевать не стал.

— Не стал. Потому как сил на то не достало. Не слышал разве, турецкий султан опять войной грозится? Почитай, вся армия на южные рубежи отправилась.

— Хм… Складно оно все как-то получилось. Сколько уж лет Москва увещеваниями склоняла Новгород и Псков. А тут пришла война, и русский царь разом отхватил огромный кус.

— Хочешь сказать, Николай сговорился с Карлом? — Иван даже остановился, вперив внимательный взгляд в старшего товарища.

— Да бог с тобой, — отмахнулся боярин. — И мысли такой не было. Но вот мнится мне, что помочь братьям по крови и вере Николай все же мог.

— Угу. То есть его за глаза помоями поливают, в лицо плюют, выставляя против него свое войско, пусть и на своей земле. И это когда его сестра была в опасности. А царь, значит, утрется и, позабыв обиды, поведет полки в заступничество за таких вот добрых соседей.

— Кхм. Но ведь союзники, — покряхтев, смущенно выдал Пятницкий.

— А я вот не помню, чтобы у Москвы с Псковом и Новгородом были какие иные договоренности, кроме торговых, — возразил Иван.

— Тоже верно. Но все одно, как-то уж вовремя и гладко, — сделав неопределенный жест, закончил боярин.

— Согласен. И рад, что на русском престоле сидит разумный и прозорливый царь. Нам от этого в будущем только польза, — высказал свое мнение Иван.

— Ну, может, ты и прав, вот только общая граница нам не помешала бы. Или так уверен в своей дружине?

— И буду еще больше уверен с каждым днем, что нам даст Карл. А он даст. Войска уж перебрасывает в Лифляндию. Он-то думает, что пока будет Августа воевать, наша мошна поиздержится. А она не столь уж и худосочна.

— Не надорвешься? Эвон сколько взвалил на свои плечи. И школы, и училища, и госпиталь, и много чего еще иного.

— Выдюжу, Ефим Ильич. Ты ведь знаешь, мне для счастья много не надо. Нет золотых и серебряных блюд, так я из деревянной миски поснедаю. А ради цели, что перед собой поставил, последнее отдам.

— А детки как же? Сын у тебя растет.

— А что детки? Я-то ничего не пожалею, да батюшка не станет все спускать до последнего. Так что даст пригляд внукам.

— Ну-ну, — огладил бороду боярин. — А что там у тебя с беженцами? Признаться, когда ты в прошлом году скупал землю, я все диву давался, к чему тебе столько-то. Да еще и пустующей.

— А что с беженцами? Принимаю и размещаю. Тех, кто желает пахать землицу, селю в деревеньках, снабжаю инвентарем, живностью, семенами и продовольствием на прокорм до нового урожая. Тех, кто опасается какой каверзы или не желает садиться на землю без мужиков, определяю на житье в общих домах. В основном это бабы да девки. Ну и обучаю их профессии, предоставляю работу. У меня нынче ткацких да суконных мануфактур четыре. Сукна и парусины столько выделывают, что приходится затылок чесать, куда все это пристроить.

— И сколько уже вышло народу?

— Уж тысяч десять. И люди продолжают идти. Несладко им под шведом-то. Хватает и тех, кого мои дружинники выводят.

— Суешься, стало быть, на вражью территорию?

— Лешакам практика нужна. Вот они и учатся, — пояснил Иван.

— Хм. Иван, а что, если, скажем, я захочу часть новгородцев пристроить на своих землях?

— Не пойдет, Ефим Ильич.

— Отчего же? Думаешь, похолоплю? Так я не меньше твоего о благе Пскова пекусь. И так же смогу честь по чести заем предоставить инвентарем и остальным.

— Не в этом дело. Просто я всех мужиков от восемнадцати и до сорока в полки призываю. Зачастую остаются бабы да дети. Ну какие из них землепашцы?

— Но у тебя ведь пашут?

— Пашут. Но, опять же, как. Я их свожу в совхозы…

— Куда? — не понял боярин.

— Совместные хозяйства. И на такие хозяйства выделяю различные механизмы. Ну вот сколько может крестьянин вспахать за день на одной лошади?

— Ясное дело, четверть[3].

— А с теми машинами на конной тяге, что предоставляю я, одна лошадь за день способна вспахать десятину. Правда, используются при этом две лошади и две машины с разных концов поля. Потому как перетягивают между собой двойной плуг. Ну и работников должно быть двое. Вот только единоличному хозяйству выкупать такую машину больно дорого. А как совместное, то не так уж страшно. Тех, кто опасается в кабалу попасть, я тоже к делу приставляю. Ты сможешь все это сделать?

— Намудрил ты. Но, с другой-то стороны, начинать ить когда-то надо. Чует мое сердце: кто углядит доброе зерно в твоих начинаниях, тот в прибытке и останется. Ты те машины только для своих этих совхозов ладишь?

— Желаешь прикупить?

— Ты ить меня знаешь, Иван Архипович. Я пока сам на зуб не распробую, в дело не влезу. Но, скажем, обеспечить всем тем, что есть в твоих хозяйствах, одну кабальную деревеньку я попробовал бы.

— Не вопрос, Ефим Ильич. Отправляй в Замятлино парочку мужиков посообразительнее, чтобы их там обучили с машинами обращаться, да пользуй. Я такому только рад буду.

— Еще бы тебе несогласным быть. Машины, чай, не бесплатно отдашь.

— Не бесплатно. Да только тебе оно все одно в прибыток обернется. Так что обоим выгода.

— Это да. Землица-то пустая имеется, да рук не хватает. Стоит бесхозная, бурьяном поросшая. А эдак, глядишь, даже теми силами, что есть, вспашем и засеем.

— А вот это ты верно подметил. Есть у меня желание сделать так, чтобы малое число крестьян могло прокормить множество работного люда мануфактур, фабрик да заводов. И без механизмов тут никак не обойтись.

За разговорами дошли до дома Пятницкого, где простились, и Иван направился к своей усадьбе. Старший товарищ зазывал на обед, но Карпов отказался. Его дома ждала Лиза. Ефим Ильич понимающе ухмыльнулся в бороду.

Псковский закон предписывал князю проживать на территории крома, в княжеских палатах. Но великая княгиня тишком да бочком слегка игнорировала это положение, проживая достаточно долгое время в усадьбе Карпова.

Палаты за ней числились. Охранная стрелецкая сотня квартировала в кроме и несла круглосуточный караул. Даже она с детьми там жила. Но только когда Ивана не было в Пскове. Непорядок. Все так. Но народ на эту шалость смотрел сквозь пальцы. Опять же, жить князю надлежало в своих палатах, но ведь не запрещено же ему бывать в гостях? И никем не определено, сколько он может гостить. Главное, чтобы обязанностями своими не пренебрегал. А Елизавета Дмитриевна не пренебрегала.

— Здравствуй, лада, — войдя в светелку, поздоровался Иван.

А потом разулыбался, как ясно солнышко. Молодая мать, кормящая пятимесячного младенца… Просто замечательная картина. А уж если это любимая женщина и твой ребенок, так и вовсе сердце счастьем заходится.

— Здравствуй, Ванечка, — отбирая грудь у уснувшего богатыря, озарилась она ответной улыбкой.

— Спит?

— А что ему. Ест да спит. Вообще он у нас какой-то уж больно тихий.

Как и дочку, Лиза решила выкормить их сына сама, чему Иван был откровенно рад. Потому как это говорило только об одном — его сын для нее желанный. И воспитывать намеревалась самолично. Ясное дело, до поры ему никто не станет говорить, кто его мать. Но факт остается фактом. И этим Елизавета отличалась от своей тетки Ирины, определившей их с Иваном дочь, Софью, на воспитание в дворянскую семью.

— Сильные — они всегда тихие. Гоношатся да верещат обычно мелкие да плюгавые, — отмахнулся Иван, забирая сына к себе на руки.

Затем зарылся лицом в пеленки и вдохнул дурманящий аромат младенца, пахнущего материнским молоком. Голова тут же пошла кругом, хотя он вполне держал дюжий удар в челюсть. И не сказать, что подобное случалось только с собственными детьми. Как бы не так. При виде любого младенца он вел себя как распоследний токсикоман. Впрочем, подобная привычка способствовала росту его авторитета в глазах простого люда.

— И чего ты их все время нюхаешь? — покачивая головой и все так же светясь улыбкой, спросила мать.

— Ничего-то ты не понимаешь, женщина, — отмахнулся Карпов.

— Я не понимаю? — возмутилась та.

— Ну не я же.

— Ну ты нахал!

— И ты даже не представляешь какой, — ничуть не стал спорить Иван.

— Ладно. Мы потом поговорим, — мстительным тоном произнесла Лиза и отобрала у него Петрушу.

Иван, конечно, настаивал, чтобы никаких уси-пуси-муси. Но ты поди объясни это матери. На все замечания она заявляла, что когда срок придет, она из сына воспитает настоящего мужа. А пока суд да дело, пускай не мешают ей тетешкаться. Хм. Вообще-то Иван и сам хорош. Но справедливости ради нужно заметить, что себя он так же корил.

Пока Лиза укладывала сына в кроватку, Иван прошел в кабинет и глянул на корреспонденцию. Там оказалось два письма. Одно от зятя, Демидова. Тот сокрушался по поводу застрявших на границе дощаников, доверху груженных рудой.

Надо бы отписать ему, чтобы не дергался. Пускай поставит суда где-нибудь на отстой у границы. Ничего особо не объяснять, а просто указать, что вечно такое продолжаться не может и Карл не захочет мириться с собственными потерями.

Второе послание было от Кузьмы. И коль скоро не заявился для доклада сам, то ничего важного или срочного не приключилось. Иван сломал восковую печать и развернул лист бумаги.

— Что там пишет Кузьма Платонович? — заглянула в кабинет Елизавета.

— Откуда знаешь, что он?

— Ну, писем было два. И от твоего зятя распечатанное лежит на столе, — подходя к Ивану, пояснила она.

Потом взяла за руку и повисла на нем, пристроив головку на плече. Ну чисто довольная собой кошка. Хм. А с другой стороны, она своего добилась. Ее любимый настолько близко, насколько это вообще возможно. И данное обстоятельство ни в коей мере не расстраивало его.

— Пишет, что Карл во главе двадцатитысячной армии прибыл в Лифляндию и двинулся к Риге, дабы снять с нее осаду. Курфюрст саксонский вроде как готовит свои войска к сражению. У Августа войск больше, так что он надеется надрать задницу этому мальчишке, — хмыкнув и потершись щекой о ее волосы, сообщил Иван.

— И чему ты ухмыляешься?

— Просто знаю, что этот мальчишка наподдаст Августу Сильному.

— Уверен?

— Помнится, ты сама сказала, что Европа еще поплачет от этого юноши.

— Я имела в виду политическое поприще.

— Ну а я оцениваю его как полководца. Одним ударом разделаться с Данией, а потом за какие-то два месяца захватить столь обширные земли новгородцев… Он, разумеется, молод, но не мальчишка. И уж точно рядом с ним есть знающие генералы. Словом, он разобьет саксонцев, тут не может быть двух мнений. Иное дело, не накинется ли он после этого на Речь Посполитую? А главное, на Литву. Это было бы не ко времени.

— Да. Острожский сейчас не готов к подобному обороту. Но, думаю, Карл скорее обрушится на герцогство Курляндское, пропустившее через свою территорию саксонскую армию. Так что у Константина Ивановича будет время подготовиться.

— Дай-то бог, дай-то бог. А вообще, я бы остановил Карла сейчас. Пока он не успел наворотить больших дел.

— Увы, но сейчас не лучший момент. И ты это прекрасно знаешь.

Угу. Он знал. Как человек двадцать первого века Иван не мог не учитывать простую истину. Есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблем. Вот только Лиза оказалась настоящей сестрой своего братца. Когда события начали развиваться, она припомнила разглагольствования Ивана, внесла свои правки и дополнения, после чего начала активную переписку с русским царем. И интрига завертелась.

Конечно, поклониться Москве Новгородом вместо Пскова — это хорошо. Но Лиза получила свой кусочек счастья и не желала его терять, чего бы ей это ни стоило. И нужна-то тут сущая безделица — независимый Псков. Но прав Иван. Договариваются с сильным. Слабому же диктуют свою волю.

Убить Карла, да еще подбросить в шведский Риксдаг серебра, — и в королевстве начнется такая неразбериха, что шведам будет не до войны. Под шумок Николай успеет освободить бывшие новгородские земли. Учитывая же то, как вели себя шведы на русских землях, и то, как новгородцы уже сегодня дерутся с захватчиками, в московском царе увидят освободителя. Тут никаких сомнений. Опять же, упорно бродят слухи о предательстве купеческой верхушки. А поскольку разорился далеко не весь торговый люд, народу верилось в это легко.

Однако убийство короля никоим образом не устраивало Псков. Договариваются с сильным. Но для начала ту силу нужно проявить. А значит, нужен крепкий противник. Карл сегодня приобретает громкую славу полководца, а его армия едва ли не лучшая в Европе. Если Иван прав и Карл разобьет Августа, то это будет просто превосходно. Король, в одну кампанию покончивший сразу с тремя противниками. Победа над таким будет выглядеть достойным деянием. Иначе же, никаких сомнений, в Пскове появятся московские чиновники, а все начинания Карпова пойдут псу под хвост.

И это сработало. Пусть у Ивана зубы сводило при мысли о том, какой это будет стоить большой крови. Но… Политика — куда более грязная и кровавая штука, чем война.

— Ладно, раз уж Карла убивать нельзя, может, тогда пообедаем? — предложил он.

— Обязательно. Кстати, блины готовила я лично, — промурлыкала она, вновь потершись щекой о его плечо.

— И когда только успела? — искренне восхитился Карпов.

— Судьба наша бабья такая. Мало того что за детками присмотри, государственные вопросы разреши, госпиталь навести да проследи за строительством сразу нескольких городских объектов, так еще и мужа ублажи.

При этих словах Иван мягко обнял левой рукой гибкий стан Елизаветы и недвусмысленно прижал к себе. А там уж и правая в ход пошла.

— Э-э-э! Не балуй, — игриво возмутилась она.

— Сама сказывала про ублажения, — возразил он.

— Я вообще-то об обеде и самолично испеченных блинах.

— Вот я и говорю, блины сгодятся на сладкое.

— Может, наоборот?

Иван сделал вид, что крепко задумался. Потом решительно тряхнул головой:

— Нет. Не пойдет, — и впился в ее полные губы жадным поцелуем.

Глава 3 Покушение

Снег падал крупными хлопьями, оседая на одежде и повисая на ресницах. И это хорошо. Конечно, Милоша больше устроила бы метель. Но и так неплохо. Следы завалит с гарантией. И даже, возможно, быстрее, чем при метели. Зато ожидание не такое уж тягостное. В смысле ждать всегда тяжко, и уж тем более для его горячей натуры. Но хотя бы не холодно, и то в радость.

Еще бы появился тот, кого они поджидают уже не первый день. Им было известно только то, что на днях он должен выехать в свои владения. Все. Дальше — ждать. Никак иначе заранее их предупредить не могли. Но если раньше можно было коротать время у костерка, полагаясь на наблюдателей, то сегодня это невозможно. Из-за обильного снегопада видимость из рук вон плохая, а потому заблаговременно путников не приметить.

Та-ак. Кажется, кто-то появился на дороге. И это хорошо. Неужели удача им улыбнулась спустя какой-то час, после того как они заняли свои позиции в засаде? Милош осмотрел весь свой богатый арсенал. Переглянулся с помощником, Радославом. Тот ощерился хищной улыбкой. Все они уже изрядно устали торчать в этом клятом лесу.

А вот и передовой дозор. Пара всадников едет в отдалении, всматриваясь в голый подлесок и покрытые снегом лапы елей. Нормальная практика. Хотя, признаться, лихой народец в округе повывели почти под корень. И нужды особой здешние жители в последние годы не ведают. Не с чего подаваться в леса и на большую дорогу.

Благостные места приманивают всяких отбросов извне, но их тут регулярно отлавливают. Вроде о своей земле заботятся, а получается, и о соседях заботу имеют.

Итак, передовой дозор. Хм. А вот всадники Милошу не понравились. Нет, они не вызывали опасений. Тут другое. Одежда на них разная. Теплые полушубки. Да и оружие. Милош отчетливо рассмотрел, что в руках у них обычные мушкеты. Хорошей выделки, это он видел и на расстоянии, но все же обычные.

Ага. А вот и обоз показался. Жаль. Купеческий караван. Его отряду эта дичь на один зуб, и взять можно преизрядно. Местные ремесленники и мануфактуры выделывают товары как дорогие, так и пользующиеся повышенным спросом. Но… В любое другое время, только не сегодня. Купца-то взять не проблема. Уйти же с награбленным куда сложнее. Тут дело такое. Коли уж сунулся сюда, то добыча не должна тебя обременять при бегстве. А бежать придется со всей поспешностью.

Милош вновь посмотрел на Радослава и отрицательно покачал головой. Тот кивнул в знак понимания и, демонстративно вздохнув, устроился поудобнее, вновь погружаясь в полудрему. Хорошо ему. Может вот так часами сидеть в ожидании. Насчет остального отряда никакого беспокойства. Строго-настрого оговорено, что первый выстрел за командиром. Поэтому пропустили торговца, ничем себя не выдав. Удовлетворенно хмыкнув, Милош вновь собрал всю волю в кулак в ожидании своего часа.

Он был выходцем из старинного и некогда богатого рода польских магнатов. Тот не принадлежал к самым крупным, но все же обладал обширными владениями. И на службе у Шиманских состояло до двух сотен клиентов[4]. Но, как часто это бывает, одна паршивая овца сумела уничтожить и разбазарить все, что было нажито многими поколениями предков. И этой овцой был его дед.

Уже отцу Милоша пришлось настолько туго, что он сам был вынужден податься в клиенты одного из магнатских родов. Если бы не коллегиумы иезуитов, Милош так и не получил бы никакого иного образования, кроме воинской науки от родителя. Но, слава господу, орден уже давно и прочно пустил корни в Речи Посполитой.

Несмотря на нужду, мальчик сумел закончить не только Вильненский коллегиум, но и университет. Еще в самом начале на него обратил внимание ректор, и к окончанию курса юноша оказался в числе испытуемых[5] братства Иисуса. Затем он был включен в число студентов университета, где прошел следующую ступень, схоластику[6]. На сегодняшний день он являлся одним из светских коадъюторов[7] ордена.

Призвания к служению Господу Милош в себе не приметил. Как, впрочем, не заметили этого и старшие братья. Зато из него получился великолепный боец. Ордену нужны не только монахи и проповедники, но и те, кто способен нести волю божью на острие клинка.

И за прошедшие годы Милош сумел доказать, что является ярым поборником истинной веры. Многие еретики нашли свой конец от его руки, направляемой Господом и во имя Иисуса Христа. Вот и сегодня он здесь для того, чтобы исполнить его волю.

Девять лет назад, в декабре одна тысяча шестьсот девяносто второго года, в своем доме был убит ректор Вильненского университета Петрас Раудис. Не сказать, что он был дорог Милошу. Разумеется, он знал профессора, но именно как руководителя университета. Вот если бы это был прежний ректор, тогда дело иное. В этом случае Шиманскому не понадобилось бы ничьего благословения или приказа. Он сам нашел бы и покарал того, кто посмел поднять руку на человека, изменившего жизнь шляхтича.

Разумеется, он готов мстить за смерь собрата. Иначе и быть не может. Но в этом случае вступает в силу жесткая дисциплина. Что бы там ни говорили об иезуитах, но братья не могут казнить любого по своему усмотрению. А потому, коль скоро это не личное, то следовало дождаться решения старших братьев. Опять же, Шиманский только месяц назад узнал, кто именно повинен в смерти ректора.

Вот только приказ, полученный лично от провинциала, звучал совершенно однозначно. Боярин Карпов должен быть схвачен и доставлен в Варшаву. И лишь в самом крайнем случае, в безвыходной ситуации, шляхтичу было приказано умертвить его. Но до того, пусть даже придется положить всех людей, что он наймет, этого псковского выскочку нельзя даже ранить.

Конечно, без боя он не сдастся. А тогда уж произойти может все что угодно. Но в этом случае последует тщательное разбирательство. И Милош был на этот счет предупрежден самым строжайшим образом. Пусть ему и невдомек, с чем это связано, Шиманский намеревался в точности выполнить приказ провинциала.

Так. Опять появились всадники. Из-за обильного снегопада слышимость никакая. Скрадываемый топот копыт, всхрапывание лошадей и позвякивание уздечки удается расслышать, когда они проезжают мимо его позиции. Впрочем, это без разницы.

Лицо Милоша, с длинными усами и заросшее щетиной, приобрело довольное выражение. Наконец-то! Это они. Без сомнений. Дружинников Карпова отличает как одинаковая экипировка, так и единообразная форма. Но главное, она не похожа ни на что, виденное шляхтичем ранее.

Еще немного, и вслед за передовым дозором появляется сам боярин в сопровождении небольшого эскорта. Все верно. Нечего ему опасаться на Псковской земле. Он тут считает себя полновластным хозяином. Что, по сути, правда. Еще бы. Самая большая казна, обширные владения, крупное производство, великая княгиня под боком, всеобъемлющая любовь черни и ореол славы.

Медленно, так чтобы не выдать себя движением, Милош сбросил кусок парусины, предохраняющий замок мушкета от влаги. Мысленно помолился, чтобы не случилось осечки, чему способствовал как мороз, так и снегопад. Прицелился. Он стреляет первым. Остальные включаются в дело только после него.

Выстрел! Взор застило облачко порохового дыма и белой взвеси от осыпавшегося с ветвей снега. Но, даже лишившись обзора, он точно знает, что попал туда, куда и целился. Об этом возвещает испуганное и полное боли ржание лошади. Вслед раздается нестройный залп трех десятков мушкетов. Ну или около того. Осечки просто неизбежны. Однако радует, что случилось их немного.

О чем только не подумаешь, пока вскакиваешь на ноги, выхватывая саблю и пистоль. Не больше четырех ударов сердца, а сколько разных мыслей.

— Вперед, пся крев!!! В атаку!!!

Он бежит, проваливаясь в снег чуть не по колено, но тем не менее достаточно быстро, чтобы очень скоро очутиться на дороге. Одновременно с этим шляхтич успевает оценить причиненный ими ущерб. Тот весьма серьезен, но все же из девяти всадников в седле остаются двое. Еще один вместе с боярином лишился лошади и уже стреляет в нападающих, будучи на земле.

Сам Карпов цел. Милош видит, как он вскидывает свой пистоль и стреляет прямо в него. Шиманского спасает лишь то, что в запале его обгоняет один из нанятых им шляхтичей. Поймав свинцовый гостинец, он переломился в поясе и сунулся лицом в снег.

В ответ Милош вскинул пистоль и выстрелил. Нет. Не в Карпова, а в солдата, что подскакал к боярину, чтобы уступить ему свою лошадь. И выстрел более чем удачен. Всадник скатывается вбок и повисает в стремени со стороны Карпова. Животное прикрыло самого Милоша, а тело убитого не позволяет боярину вскочить в седло. Заминка недолгая. Но тут ведь дорога каждая секунда. Тем более что нападающие и не думают останавливаться. Поэтому боярин продолжает палить из своего магазинного пистоля.

Прежде чем выбежать на дорогу, Шиманский успевает убрать один пистоль и вооружиться другим. И в этот момент раздается выстрел справа, а рядом с ним вжикает смертоносный свинец. Всадник из той пары, что прошла передовым дозором, стреляет прямо из седла, но взять точный прицел на скаку, да еще и в условиях боя, задача далеко не простая. Она требует не только мастерства, но и хладнокровия.

Шиманскому достает и того и другого. Он вскидывает пистоль и нажимает на спуск. Удар курка о кресало. Мысленная молитва. Вспышка пороха на полке. И краткий миг спустя — выстрел! Набегающий всадник нелепо взмахнул руками и откинулся на круп лошади.

Второй так же стреляет. Но не в Милоша, а в другого шляхтича. И оказывается достаточно точен. Раненый с громким болезненным вскриком падает в снег и продолжает подвывать, мелко суча ногами. Казалось бы, все. Карабин разряжен. Но нет. Всадник стреляет снова. И Шиманского спасает только то, что он припал на колено. Пуля сносит шапку, и голову тут же обжигает холодом. Хм. А может, и не холодом. Очень может быть, что это страх.

Шляхтич готов встретить противника своим клинком. Ему не впервой выходить пешим против всадника. Вот только тот и не собирается тянуть из ножен свою саблю. Вместо этого он осадил лошадь и вновь взводит курок. И противопоставить в этой ситуации ему попросту нечего.

Выстрел! Всадник тут же скатывается вбок, а Радослав, помощник Милоша, уже отбрасывает разряженный пистоль и бросается в атаку на боярина. Тот успел расстрелять все заряды в своем магазинном пистоле. Испуганная лошадь вырвалась из его рук и умчалась прочь.

Сам Карпов уже встретил первого из наседавших на него четким, выверенным и смертоносным ударом сабли. Хм. Странно. Милош точно помнил, как характеризовал боярина секретарь провинциала. Отличный стрелок и посредственный фехтовальщик. Но то, что видит Шиманский, никак не назвать посредственностью. Впрочем, за прошедшие годы небесталанный человек вполне мог научиться владеть клинком на хорошем уровне. Даже чтобы успешно противостоять потомственному шляхтичу.

— Живым! Брать только живым, пся крев! — видя, как на боярина наседают сразу трое рассвирепевших шляхтичей, выкрикнул Милош.

А потом и сам ринулся в атаку. А хорош боярин. Еще малость, и… Недолго же довелось Шиманскому походить в должниках у Радослава. Подставь он свой клинок мгновением позже, и отточенная сталь разрубила бы голову помощника, как тыкву. Попытка выбить саблю прошла безрезультатно. Еще одна…

А вот в ней необходимость отпала. Сзади к боярину подобрался-таки один из шляхтичей и врезал рукоятью кинжала по загривку. Карпов как-то сразу обмяк и изломанной куклой сложился у ног своих недругов. И едва не лишился жизни. Уж больно осерчал один из наемников. Но его клинок тут же был отбит Милошем.

— Стоять! Ты что, приказ не слышал, пся крев?!

— Он Стояна…

— Молчать! Вы все знали, на что соглашались. Обиходить раненых. Поторапливайтесь, пся крев!

Боярина решил вязать самолично. Вот не хотелось, чтобы успех обернулся провалом. Уж больно дорого дался пленник его отряду. И без разницы, что тут сборная солянка. Практически весь он состоял из небольших групп по четыре-пять человек. И уж они-то друг другу давно не были чужими.

Закончив вязать, взялся за изучение трофеев. Магазинные пистоли и такие же карабины. Если по-честному, то так себе добыча. Конечно, можно продать богатому магнату. Но простому шляхтичу оно ни к чему. Заряды тут особые, само оружие без кресала и кремня. Только курок.

Милош слышал о таком. Но также знал и то, что заряды к нему по весу серебра. Но и храниться могут хоть двадцать лет кряду. И воды не боятся. В бочку с водой бросишь на год, а потом заряжай и стреляй. Да, надо себе оставить пару пистолей да карабин, собрав заряды со всех убитых псковичей. Получится немало.

Ага. Поправка. У конвоя только карабины под этот патрон. А вот пистоли очень даже практичные. С зарядными каморами прямо в магазин и с нормальным кремневым замком. Тогда эти боярские в общий котел, а кремневые себе. Видел он и такие. И даже знает, как с ними обращаться. И карабин приберет с патронами.

А вот остальное все продаст. Насчет трофеев с ватагой все сразу было оговорено. Они здесь за звонкую монету. Провинциал не поскупился. И Милош не стал прикарманивать братское серебро. Но кто ему запретит наложить лапу на трофеи и пополнить лично свою мошну? Нет, если бы ему сказали все сдать или бросить, то он так бы и поступил. Пусть и с сожалением, но без капли сомнений. Он был предан ордену душой и телом. Но коль скоро дела обстоят иначе, то-о…

— Что с потерями? — спросил он у подошедшего Радослава.

— Девять человек наповал. Восемь раненых, из них трое тяжко. И это при том, что мы их сразу же ополовинили. Только один боярин подстрелил четверых, причем троих насмерть, да потом еще одного зарубил. А я еще удивлялся, к чему против десятка бойцов снаряжать целых три.

— Признаться, я и сам не верил, что с ними все не так просто.

— Пан Шиманский, там у убитых серебро, — сообщил помощник, меняя тему.

— Много?

— Ну, в общем рублей сто набралось.

— Ясно. У боярина тоже в общей сложности пятьдесят. Забирай. Это парням. Оружие все во вьюки. Это пойдет нанимателю, — не стал откровенничать по поводу судьбы трофеев Милош. — Далее. Раздели людей. Раненые и с ними двое уходят на Люцин и дальше на Вильно.

— Раненые могут не выдержать.

— Пусть уж постараются. В Инфлянтском воеводстве нам точно рады не будут. Новоявленный воевода Острожский больно уж дружен с нашим боярином, — кивая на связанного пленника, пояснил Милош. — И авторитет его в воеводстве за последние пару лет сильно возрос. Так что нужно продержаться до Вильно.

— Я иду с ранеными?

— Нет. Уходишь со мной. Не маленькие, сами управятся.

— Ясно.

— Ну а раз ясно, тогда выполняй, — заканчивая увязывать вьюк с добычей, распорядился Шиманский.

Радослав успел отойти едва ли на пару десятков шагов, когда вновь послышались выстрелы, встревоженные крики и столь знакомые каждому воину звуки нарастающей схватки. Шляхтич поначалу даже растерялся, силясь понять, что вообще происходит. Ловушка? Случайность? Или эти клятые замятлинские лешаки?

Однако, даже еще окончательно не придя в себя, он уже вскочил на ноги, выхватывая свой верный клинок. Рука столь же привычно легла на рукоять пистоля, заткнутого за пояс. И только потом пришло осознание того, что пистоли разряжены. Привычка больше полагаться на холодное оружие сыграла с ним злую шутку. А ведь именно огненный бой только что помог им одержать верх над эскортом боярина.

В пользу этого оружия говорит и то, что стремительно наседающие на его отряд псковичи палят безостановочно, буквально сметая всех на своем пути. Умудряются достать и тех, кто пытается спастись бегством. Свинец настигает каждого. Одних выгибает дугой, других просто роняет в снег, словно кто-то приложился молотом.

Решение созрело мгновенно. Бежать бесполезно. Эти дети Сатаны все одно догонят. Остается дать достойный отпор. И вообще, не его ли это долг — сражаться с нечистью и ересью?

Клинок полоснул по ремню, стягивающему вьюк, и тот сразу же распался, выставляя напоказ свое содержимое. Рука подхватывает один из солдатских магазинных пистолей. Оно бы и боярские, но ты поди вот так с ходу разберись, как с ними управляться. А эти…

Взвел курок. Прицелился в набегающего на него лешака. Выстрел! Нападающий в какой-то момент вдруг бросился в сторону и кувыркнулся через правое плечо. Причем не просто так, а возникнув рядом с Радославом. Мгновение — и лешак, обряженный во что-то белое и лохматое, резко поднялся, выбросив вперед руку и насаживая помощника Милоша на отточенную сталь.

Шиманский успел вновь взвести курок и прицелиться. Выстрел! Но пуля проходит мимо, сбивая тонкие ветки, лишенные листьев. Нападающий же вновь уходит в перекат, все время сближаясь с шляхтичем.

И тогда Милош принимает единственно верное решение. Он перебрасывает пистоль в левую руку, а правая вновь сжимает саблю его прадеда. Противник уже рядом. Отточенная сталь со свистом рассекает воздух, но нападающий уворачивается, пропуская смертоносную молнию мимо себя.

Шляхтича это не больно-то расстраивает. Все продумано, выверено и отработано многократно. А потому его тело не проваливается, а клинок не вспарывает снег. Вместо этого кисть разворачивается, перемещая саблю режущей кромкой вверх. Рука тут же идет обратным ходом. Слышится треск взрезаемой ткани, выделанной кожи, мышц, костей. Сталь проходит наискось от низа живота и до ключицы.

Готов! Взгляд на схватку. Все. Еще самая малость, и будет поздно. Господи, как же жаль. Он еще так молод и так много не успел. Но он всегда знал, что такое долг. И что значит жить и умереть с честью. Он с этим рос, с этим жил и с этим сойдет в могилу.

Короткий росчерк, и клинок рассек горло боярина, начавшего захлебываться в собственной крови. И тут же прозвучало несколько выстрелов. Сразу три пули ударили Шиманского в грудь, лишая жизни последнего представителя славного древнего рода и пресекая его вовек.

— Как такое могло произойти? Я тебя спрашиваю, Александр! — Рыбин вперил злой взгляд в стоящего перед ним десятника.

— Не знаю, Григорий Семенович, — виновато вздохнул десятник.

Лучше уж выйти против превосходящего противника, чем стоять в канцелярии пред ясными очами капитана и слушать выговор. Командир роты переводит взгляд на взводного. Захар Ильич замер по стойке «смирно» и изучает какую-то, только ему ведомую точку строго на лбу начальства. Все как учили с самого первого дня в дружине.

— Не знаешь? — снова к десятнику. — А кто знает, если не ты?

— Вот на части меня режьте, а я не понимаю, господин капитан. — Сейчас лучше по званию. Сказать, что командир лешаков зол, — это не сказать ничего. — Ладно бы в первый раз. Но ведь хаживали уж вместе этим маршрутом. Все было отработано до мелочей. Мы идем лесом, в передовом дозоре, конвой следом. Но тут сразу все пошло не по плану. Ни с того ни с сего они вдруг помчались так, что нам пришлось выходить на дорогу, чтобы нагнать их. И нагнали бы на лыжах через пару часов. А тут слышим — пальба. Ну и… — Редькин безнадежно махнул рукой.

Н-да-а. Знать бы, что там произошло. С какой такой радости конвой вдруг помчался как угорелый, позабыв о десятке лешаков. Нет, понятно, что всадник сумеет выиграть у лыжника лишь в первые пару часов. А потом тот все одно его нагонит. Коли уж пешие лешаки играли в догонялки с конными, то с таким зимним подспорьем — и говорить нечего. Правда, умыслившие злодеяние этого времени им не дали.

— Командира-то в плен отчего не взяли? — поиграв желваками, спросил Григорий.

— Да кто же их разберет, кто там был за командира, — пожал плечами Александр. — Это уж потом поняли, что и начальника, и его помощника порешили. Ловок был этот Шиманский. Николая враз срубил. А у него опыта было преизрядно.

— И не только Николая, — сердито бросил капитан. — Чего было палить, коль скоро он уж все сделал?

— Виноват.

— Виноват он.

Перьевая ручка с треском переломилась в руках Рыбина, и он в сердцах бросил обломки на стол перед собой. Потом взял себя в руки и выдохнул. Что сделано, то сделано. Назад не воротишь. Жизнь же продолжается. Это у мертвых уже никаких проблем. А вот у тех, кто продолжает топтать грешную землю, дел еще невпроворот. И тучи сгущаются.

— Свободен, десятник.

— Слушаюсь!

Ладонь четко замирает у обреза кепки. Разворот кругом. И она пошла вниз с первым строевым шагом по направлению к двери. Только так и никак иначе. Есть взводный, вот пускай он и разбирается. Нет, понятно, что Александру еще достанется. Но… За что? Он все сделал как надо. Это конвойные. Да чего теперь-то. Может, вина и не его, но стружку снимают только с живых. Мертвые сраму не имут.

— Раненые есть? — устало спросил у сержанта капитан.

— Трое легких. Раны обработали, остальное заживет как на собаках, — продолжая вытягиваться в струнку, доложил взводный.

— Это хорошо. Ты вот что, Захар Ильич. Время нынче горячее, подбери замену погибшему.

— Слушаюсь.

— Только из разведки не бери. Они тоже бегают на вражью территорию и проходят боевое слаживание. К тому же очень может статься, что дело дойдет до развертывания резервных полков. А с полками и разведка разрастется. Заберем ветеранов — ослабим их сильно.

— И где мне набирать новичков? Уж не в линейных ли ротах? — не сдержав разочарованную усмешку, осведомился сержант.

— Именно там. Добровольцев хватает. Собери всех в кучу и устрой отбор. Ну а там уж Саня из молодого слепит по своему образу и подобию. Если ничего не случится, минимум месяц у него будет.

— А не многовато? Нас, помнится, ты уже через месяц погнал на разбойничью ватагу. А солдатики уж по полгода отслужили.

— Все не сидится?

— Да некогда сидеть-то. Опыт надо нарабатывать, пока совсем горячо не стало.

— Ладно. Подумаем еще. Сейчас мне немного не до того. Подбирай кандидата.

— Слушаюсь!

И снова четкий поворот и строевой шаг в сторону двери. Вот молодцы. Все из себя такие бравые служаки. Где же вы раньше-то были, вперехлест вашу через колено?! А кто во всем виноват? Пра-авильно. Он. Командир роты лешаков. Который недосмотрел и не уберег.

Пожалев себя любимого еще пару минут, Рыбин тяжко вздохнул и направился на выход. Пора выдвигаться на совет в штаб. Это Карпов измыслил так приказную избу называть. Н-да. Там сегодня, похоже, достанется всем, кто отличился в этом деле.

Здание штаба представляло собой просторное бревенчатое здание. Впрочем, чему тут удивляться. В военном городке вообще все постройки из дерева. Каменное строительство все же не просто капитальное, но еще и затратное как по времени, так и по деньгам. Сейчас же катастрофически не хватало ни того ни другого.

Поднялся по высокому крыльцу. Прошел мимо дежурного по штабу сержанта и находящегося рядом с ним посыльного, рядового. Напротив входа — боевое знамя дружины, у которого стоит часовой. Рыбин привычно остановился и отдал честь. Дань уважения павшим в боях товарищам, не посрамившим дружину, пусть и были они все молоды. Это теперь в полках хватает народу разных возрастов. Поначалу же была одна молодь.

Это все боярин удумал. Мол, преемственность, традиции, ритуалы и тому подобное. Рыбин поначалу тайком посмеивался над этим. Но потом присмотрелся, послушал пересуды, кто и как относится к новшеству, и пришел к выводу, что друг детства Карпов, стало быть, все же кое-что разумеет в этом деле.

К примеру, молодежь с завистью и уважением поглядывает на ветеранов, щеголяющих памятными медалями «За бой у реки Бобровни» или «За Лифлянтский поход». Что уж говорить об орденах, коих учреждено пока только два: крест Святого Георгия и Андрея Первозванного.

Иван точно знал, что делает. Тут без сомнений. На праздники и гулянья отпущенные в запас ветераны обязательно надевают свои награды. Причем гордятся и нагрудными знаками, свидетельствующими о прохождении службы в дружине. Не просто крестьянин, а подготовленный воин, ожидающий своего часа. Вот о чем говорят те знаки. А какой муж не рад показать свои воинские умения.

Слева, в конце длинного коридора, расположена дверь в зал совета дружины. Там обычно проводятся расширенные заседания перед походом и во время больших учений. Порой даже с участием ополчения. В Замятлино к военному делу подходят со всей ответственностью. Всего-то три года тому назад пришлось выдержать серьезное сражение против шляхтичей.

Но сегодня капитану не туда. Дело, конечно, важное, но касается лишь узкого круга лиц. А потому и столь обширное помещение ни к чему. Григорий повернул направо. Открыл первую дверь, обитую изнутри овчиной. За ней небольшой тамбурок с другой дверью, откуда доносятся приглушенные голоса. Прокашлялся, коротко постучал и потянул ручку на себя.

— Дозволь… — начал и тут же осекся.

За столом сидят двое. Норкин Аристарх, командир конвойной роты. Этот будет сверстником Григория, разве что габаритами покрупнее. Второй — Овечкин Кузьма Платонович, начальник службы безопасности. С виду простой мужичок худощавого сложения, с козлиной бородкой, пятидесяти годочков, с прочно вцепившейся в него сединой. Однако по сути своей он был пауком, оплетшим сетью не только псковские земли, но и лежащие окрест.

Все. Больше никого. Да никто и не нужен. Как уже говорилось, дело касается узкого круга лиц.

Григорий едва успел поздороваться с присутствующими, как дверь вновь скрипнула, впуская в кабинет последнего участника предстоящего совета. И все приветствовали его, поднявшись со своих мест.

— Чего вскочили? Иль думаете, стоя меньше достанется? — скорее рыкнул, чем произнес Карпов, проходя к своему креслу за массивным письменным столом.

— Никак нет, — ответил за всех Григорий.

— Так точно, никак нет, кто же сварит нам обед, — невпопад передразнил Иван. — Садитесь уж. Ну что, голуби мои сизокрылые? С кого начнем? Молчите. Ла-адно. Тогда с самого начала. Слушаю тебя, Кузьма Платонович.

— А чего тут слушать? Все продумали и просчитали. Против десятка конвойной роты и десятка лешаков и полусотня не сдюжит. А по нашим прикидкам, не должно было быть более трех десятков. В общем-то так и вышло. Да только накладка какая-то случилась, потому как поначалу ударили по конвою, и лишь потом подошли лешие. Шестнадцать пленных, из них больше половины ранены. Но в госпитале их приведут в божеский вид. Правда, никого из старших взять живыми не удалось. Но потеря не столь уж и велика. В целом задумка сработала.

Да. Задумка и впрямь была неплоха. Кузьме стало известно, что готовится похищение Карпова. Ну или как минимум покушение. Поначалу решили сработать на опережение. Но потом в это дело посвятили Лизу, и в ее умной головке созрел план, как не просто предотвратить покушение, но и извлечь из этого пользу.

Она предлагала захватить всех, кого получится, и по возможности того, кто связан с иезуитами. В том, кто именно охотится на Ивана, никаких сомнений. Затем дознание и всенародный суд. Это должно было вознести авторитет боярина Карпова и великой княгини Трубецкой на небывалую высоту, что в свете предстоящих нелегких времен будет на руку.

Как и докладывал Овечкин, все предусмотрели и просчитали. Каждый раз впереди боярина выступал ложный конвой с двойником. С небольшим отрывом впереди боковым охранением двигались лешаки. В случае обнаружения засады они должны были начать, а конвойный десяток — поддержать их и довершить разгром.

Учитывая боевой опыт, подготовку, вооружение и экипировку бойцов, ничего неосуществимого. Но случилось то, что случилось. Потеря двенадцати подготовленных бойцов — это серьезно. Да что там. Давно такого не было. И уж тем более в рядах элиты.

— Гриша, как такое стало возможно? Отчего конвой оказался впереди твоих лешаков? — вперив суровый взгляд в Рыбина, обратился к нему Карпов.

— Оба десятка работали вместе уже не раз. Все было отточено до мелочей. Скорость, порядок передвижения и взаимодействия. Но вчера все пошло не так. Как докладывает десятник, конвой вдруг ускорился и оставил их далеко позади. А в итоге парни Редькина прибыли уже к шапочному разбору. Почему конвой поступил именно так, не ведаю. И спросить некого.

— Аристарх? — Иван посмотрел на командира конвойной роты.

— У десятника Филиппа Березина сын родился. Раскошелились, весть по гелиографу подали. А тут выезд. Ну парни, видать, и решили, что можно сразу двух зайцев убить. И задание выполнить, и поспешить в Замятлино. Ведь не впервой уж катаются, и ничего. Видно, подумали, что и нынче все гладко пройдет. А оно вона как.

Карпову оставалось только скрипнуть зубами. Кто-то скажет, что так не бывает, чтобы все одно к одному. И сильно ошибется. Злосчастный закон подлости зачастую срабатывает именно в тот момент, когда кто-то расслабляется и начинает относиться к делу спустя рукава. И плевать, в чем именно. Даже если это просто укололась иглой многоопытная портниха.

Каждый офицер, сержант, десятник, лешак или разведчик, поступая на службу, обязывался не обзаводиться семьей в течение пяти лет. Как не мог и уйти со службы. Если только вперед ногами. И лишь по истечении этого срока мог жениться. Делалось это намеренно, дабы бойцы не отвлекались на дела семейные. А за пять лет Иван рассчитывал получить уже достаточно слаженную дружину, точнее, небольшую армию.

Отношение к конвойной роте, взводу службы безопасности и ее оперативникам было диаметрально противоположным. В эти подразделения попадали исключительно семейные. Присяга — это замечательно, но Иван предпочитал более серьезную страховку. И в ее качестве выступала семья. Каждый доподлинно знал, что за его предательство ответят родные. Жестоко? Несомненно. Но в противостоянии с иезуитами, для которых нет ничего святого, остаться в белых одеждах не получится.

— Ясно. Березин из второго взвода, — уточнил Иван.

— Именно, — подтвердил капитан Норкин.

— Весь взвод наказать. Как — решишь сам. Но чтобы им небо с овчинку показалось.

— Семьи погибших… — заговорил и оборвал сам себя командир конвойной роты.

— Все права, льготы и выплаты по потере кормильца за семьями останутся. Это глупость, а не предательство. Хотя она подчас бывает и хуже. Ну да не тот случай. И они заплатили за нее полной мерой. Аристарх, Григорий, можете идти.

Оба офицера поднялись и без лишних вопросов покинули кабинет. Обычная практика. Каждый должен заниматься своим делом и обладать информацией в части, его касающейся. Лишние знания — они и есть лишние.

— Что наши иезуиты при госпитале? — спросил Иван у Кузьмы, когда они остались одни.

— Пока ведут себя пристойно. Отправлять гонца в Варшаву не спешат. Думаю, хотят все вызнать доподлинно и только потом слать весть. Правильное решение. Глупо спешить, когда в этом нет никакой надобности.

— Твоя правда. Спешить им сейчас незачем.

— Иван Архипович. Я, конечно, глаз с этих докторов и их слуг не спускаю. Но и поручиться, что кто-то из них не обвел моих людишек вокруг пальца, не могу. Не дураки же ить, понимали, что станем за ними следить.

Хм. Четверо докторов, явно связанных с орденом Святого Игнатия, или обществом Иисуса, членов которого в простонародье величают иезуитами, были своего рода платой в негласной договоренности. Если Московская медицинская академия своего бывшего слушателя, лекаря Рудакова, предала анафеме, то иезуиты рассмотрели талант и рациональное зерно, обещающее хорошие всходы. Вот только покидать Псков Павел Валентинович наотрез отказывался.

Поэтому когда дошло до назначения Острожского, дружественно настроенного к Карпову, на должность инфлянтского воеводы, Иван разыграл и эту карту. Его пожелания относительно Константина Ивановича были вполне обоснованными. Он успел повязать шляхтича экономическими интересами и был с ним дружен лично.

В качестве воеводы Острожский вполне способен обезопасить псковские земли от набегов со стороны шляхты. Не из любви к Карпову или псковичам. Нет. Ему это просто выгодно. Вот и все.

Орден получал возможность перенять обширные познания в области медицины, а также создать разветвленную сеть, поскольку иезуиты совершенно открыто находились в Пскове. Словом, выгоды были очевидны, и провинциал не устоял от соблазна.

Кандидатуру Острожского, поборника православной веры, поддержали иезуиты. Не открыто, разумеется. Братья вообще предпочитали оставаться в тени. Но ведь не обязательно выступать с пламенными речами, чтобы довести свое слово до сейма.

И вот как раз об этом-то и напомнил сейчас Ивану Кузьма. И коль скоро даже он говорит, что с этими медиками не все так просто, то опасность и впрямь реальна.

— Что ты предлагаешь, Кузьма?

— Пришла пора их выслать. Константин Иванович за это время успел укрепиться на воеводстве. Шляхтичи ему верят, а тех, кто не поддерживает его, он либо подчистил, либо выпроводил за пределы воеводства. Так что, случись, может и в рокош сесть. Опять же, Карл вот-вот на Корону[8] нападет. Глядишь, Августу не до усмирения взбунтовавшегося воеводства станет. А эти змеи в Пскове такой клубок выведут, что нам потом не расхлебать.

— А не вывели еще? — Иван с сомнением посмотрел на главного безопасника.

— Говорю же, нет у меня уверенности. Ловкие шельмы. Но нужно убирать их. И с судом не затягивать, — с кислой миной ответил Овечкин.

— Хорошо. Пожалуй, так и поступим. Пора прекращать заигрывать с орденом. Проведем дознание, суд, а там и выпроводим этих лекарей к ляду. И надо бы под это дело подчистить малое вече, дабы бояре чуть присмирели. А то больно сильно ставят палки в колеса.

— Все сделаем, как и собирались. Даже не сомневайся. Комар носа не подточит.

— Вот и ладушки.

Рудаков извлек из подмышки раненого термометр и вгляделся в столбик ртути. Тридцать семь и две десятых. Взгляд на температурную карту в истории болезни. Ага. В прошлый раз было ровно тридцать восемь. Наблюдаются значительные улучшения.

Передал градусник и историю болезни сопровождавшей его сестре милосердия. Та изучила показания и, вооружившись пером, сделала запись в карте. После чего передала бумаги сопровождавшим Рудакова лекарям. Потом забрала у другой сестры историю следующего больного, на койку которого присел лекарь.

Несмотря на все новшества Карпова, бумага остается достаточно дорогим продуктом. Но Иван и не думал экономить на госпитале. Накопление статистики весьма важно в деле врачевания. Именно на основе ее ведется систематизация наблюдений, благодаря чему изучаются болезни и вырабатываются способы их лечения.

— Так. Что у нас тут? Ранение брюшной полости. Как самочувствие? — поднимая веко раненого, поинтересовался лекарь, даже без градусника понимая, что тот буквально горит.

Ответа не последовало. Сил раненого хватило только на то, чтобы безрезультатно попытаться облизать потрескавшиеся губы. Рудаков извлек у него градусник. Сверился с картой. Н-да. Температура подросла. Никакие настойки не помогают ее сбить. Очевидно, внутри прогрессирует воспалительный процесс. Все же операции на грудную и брюшную полости все еще чаще приводят к гибели пациентов, нежели к их излечению.

Сколько Рудаков ни бился, но общий процент смертей так и не удалось снизить. Выживала хорошо как половина пациентов. Именно поэтому он берется оперировать далеко не все раны. Только если абсолютно уверен, что имеет место смертельное ранение.

Этот пациент был безнадежен изначально. Пуля угодила в живот и повредила кишечник. Процент выживших после таких ранений не превышал и тридцати. И этот тоже отправится на кладбище. Плевать, что ранен он во время покушения на боярина Карпова и жить ему все одно недолго. Павел Валентинович всегда боролся за своих пациентов до последнего.

Опять же. Смерть раненого не будет бесполезной. Процесс лечения, характер раны, порядок операции и состояние его внутренних органов — все это документируется самым тщательным образом и послужит еще одним кирпичиком в создании новой вехи в науке хирургии.

— Этого готовьте к операции, — передавая сестре градусник и возвращая историю болезни, распорядился Рудаков.

— Хорошо, Павел Валентинович, — делая отметку в карте и истории, отозвалась девушка.

Сопровождавшие Рудакова медики вновь приступили к изучению истории. При этом они тихонько переговаривались, дабы не мешать главному лекарю госпиталя. Сейчас они только обмениваются мнениями. После обхода последует совещание в кабинете Рудакова, где они обсудят все самым тщательным образом. Право голоса имеет каждый. Это непреложное правило псковского госпиталя…

— Поздравляю, Павел, видимо, вы опять оказались правы, — произнес Арман Дюваль.

Отсалютовал бокалом с рубиновым вином и отпил небольшой глоток благородного напитка. Рудакову ничего не оставалось, кроме как ответить тем же и вслед за хозяином квартиры устроиться в кресле у камина.

В отличие от европейцев, в Пскове не было принято отапливать дома каминами. Они никак не могли заменить русскую печь. В последние годы все больше получали распространение так называемые московские печи. Кстати, поговаривают, что вроде как тоже детище дружка Рудакова, боярина Карпова. Во всяком случае, все чугунное литье для них выделывается на заводе его батюшки.

Но вместе с тем на Руси распробовали и камины. Правда, их устраивали больше в декоративных целях. Все же приятно посидеть у огня, ощущая исходящее от него тепло и слушая умиротворяющий треск горящих поленьев. При этом можно просто смотреть на завораживающее пламя, читать книгу или пробовать великолепное вино.

И уж тем более по окончании тяжкого трудового дня. Семь операций, каждая из которых длительностью минимум в час. Слава богу, такое случается не так часто. Павел Валентинович, конечно, был готов посвятить себя медицине целиком и без остатка. Но порой все же необходимо отвлечься. Поэтому он без раздумий принял приглашение доктора Дюваля, дабы распить бутылочку бургундского, присланного тому с родины.

Этот француз прибыл в Псков два года назад по поручению провинциала. Но, признаться, меньше всего думал об интересах ордена. Мастерство и познания Рудакова в медицине были просто поразительны. Результаты же впечатляли. Да, молод. Да, отвергнут одним из лучших медицинских учебных заведений. Да, бунтарь и мыслит нестандартно. Но какое это имеет значение при достигнутых им результатах?

В свои сорок доктор Дюваль готов учиться у этого уникума, который на десять лет младше его. Эта дикая Московия уже подарила миру множество талантливых медиков, по достоинству оцененных в Европе. Но Рудаков поистине являлся самородком.

— Похвала преждевременна, и вы это прекрасно знаете, — так же отсалютовав бокалом и пригубив вино, возразил Павел Валентинович.

— Разумеется. Но ведь я и вовсе предполагал, что больной не выдержит операцию, упокоившись в объятиях Морфея. Однако он все еще жив и спит.

— Скорее находится в беспамятстве. Все же его внутренности были поражены некрозом. Думаю, он не протянет и до утра. К сожалению, его пример послужит лишь накоплению опыта, — пожал плечами Рудаков.

— Бесценного опыта, — указывая на собеседника бокалом, уточнил Арман.

— Согласен.

— Павел, позвольте мне быть с вами откровенным?

— К чему об этом спрашивать, когда вам отлично известно, что я как раз приветствую откровенность? — отставляя бокал на столик и откидываясь на спинку кресла, ответил Рудаков.

— Признаться, меня до глубины души возмущает тупость и недальновидность московской профессуры. Как можно было посчитать ваши начинания не заслуживающими внимания и не признать очевидного успеха во многих областях? Мало того, если верить слухам, то вы даже звания лекаря добились только благодаря протекции великой княгини де Вержи.

— Отчего же, это не слухи. Все в точности так и обстоит.

— Неслыханная недальновидность и закостенелость. В Европе вы уже были бы профессором со своей кафедрой, лабораторией и лечебницей, — с пылом, присущим французам, проговорил Дюваль.

— Арман, вы хороший доктор. Но тем не менее не встретили поддержки или особой опеки.

— Я — это всего лишь я, — с нескрываемым сожалением и весьма самокритично заметил тот. — Пусть мне и нелегко это признавать, но, несмотря на нашу разницу в возрасте и соответственно мою более богатую практику, вы значительно превзошли меня во всем. Слышали такую поговорку: «Что позволено Юпитеру, то не позволено быку»?

— Иными словами, меня ждет особое отношение.

— Именно.

— Хм. В некотором роде заманчиво. Но… Каким бы скудным вам ни казалось финансирование госпиталя, на деле это не так. У меня есть все для работы и научных изысканий. В настоящее время я работаю над трактатом «О новом подходе в области хирургии».

— И чьим трудом будет этот трактат? Лекаря Рудакова? Павел, хорошо, вы не желаете оставлять Псков и перебираться в Европу. В конце концов, это ваше дело. Но поездка всего лишь на несколько месяцев позволит исправить страшную несправедливость. Вы уже давно достойны звания профессора. Я не сомневаюсь, что ваш друг и покровитель боярин Карпов выделяет широкой рукой средства на различные изыскания. Но даже он не может обеспечить достойное вас звание в научном мире.

Что и говорить, Дюваль надавил на больную мозоль Рудакова. Он не испытывал стеснения в средствах и материале для работ. Более того, Карпову удалось каким-то непостижимым образом решить вопрос с церковью. Нет, она по-прежнему не одобряла то обстоятельство, что Павел препарирует трупы. Священники просто не замечали этого. Ну и лекарь не выпячивался.

Иван много сделал для своего друга. И готов сделать еще больше. Но он не имел возможности удовлетворить его тщеславие. Карпов как-то предложил не заморачиваться и начать называться профессором. Мотивация была железной: ни один из самых известных медиков современности не мог соперничать с Павлом в деле врачевания. Вот только это попахивало самозванством. Рудакову же хотелось признания.

Дюваль точно знал, куда бить. О том, что удар достиг цели, говорило изменившееся выражение лица собеседника. Поэтому француз начал развивать наступление, нанося удары в слабую точку. Он переходил на различные темы, поминал разных людей, страны и города. Он высмеивал одних и восхищался другими. Но неизменно в той или иной мере его слова с завидным постоянством дергали за струну тщеславия непризнанного гения.

И он непременно добился бы успеха, если бы не одно «но». Рудакова могли осыпать золотом, обеспечить самой современной лабораторией и лучшей лечебницей. Но никто не смог бы заменить ему Карпова. Его друг был единственным на всем белом свете. Потому что обладал даром видеть недоступное другим.

Своими успехами Павел обязан именно Карпову. И лекарю хватало здравого смысла осознавать это и принимать как данность. Иван далек от медицины. Это факт. Однако он видел нечто такое, о чем рассказывал Рудакову. Тот начинал работать в указанном направлении. Многое из рассказанного другом так до сих пор и не далось, но немало уже воплотилось в жизнь.

Взять те же градусники. Иван обрисовал общее устройство. Обозначил, что вода на берегу моря кипит при постоянной температуре сто градусов. Начинает замерзать при нуле. А температура здорового человека равна тридцати шести целым и шести десятым градуса. Почему градусы? Откуда он все это взял? Вопросы, на которые нет ответов.

Павел вместе с братом Ивана, Дмитрием, с присущим им пылом взялись за это дело. В итоге создали термометр. Измерительный прибор, получивший применение не только в медицине. Нечто подобное известно уже не менее полувека. Но те приборы столь несовершенны, что не идут ни в какое сравнение с новинкой.

И так во многих областях. Это Иван предложил документировать и систематизировать болезни всех пациентов госпиталя без исключения. И сегодня у Павла уже имеется богатый архив, на основе которого получены первые положительные результаты.

Рудаков не собирался принижать свои заслуги. Однако прекрасно отдавал себе отчет, что является только движущей силой. Но чтобы добиться какого-либо результата, одной кипучей энергии недостаточно. Ей еще необходимо задать нужное направление. И тогда путь, на который порой требуется целая жизнь, можно пройти всего лишь за пару-тройку лет.

Дюваль избрал правильную тактику, нащупав уязвимое место у своего собеседника и наставника. Но он не мог знать, что для победы тщеславия необходимо сначала устранить одно-единственное препятствие. Боярина Карпова.

— Оставим этот разговор, Арман, — вновь беря бокал с вином, произнес Павел.

— Но почему?

— Я там, где должен быть. А что до профессорского звания… Вот скажите, дорогой Арман, какая разница больным, кто избавляет их от недуга, простой лекарь или признанный в медицине светила?

— Но как вы не понимаете! Никто не станет учить студентов по трактату обычного лекаря. Гордыня не позволит профессорам учиться у того, кто стоит в иерархии ниже их. Вы великолепный медик, но ваше учение, ваши знания — они умрут вместе с вами. Сегодня вы спасаете сотни, но в результате утраты вашего опыта умрут тысячи. Может показаться, что я взываю к вашему самолюбию, но на деле всего лишь призываю вспомнить о долге.

— Ну, не стоит так-то сгущать краски, уважаемый Арман. Коли вы обращаетесь к моему чувству долга, то я о нем не забываю. В моем госпитале присутствуют как минимум четверо медиков. Вы и ваши товарищи признаны в мире медицины, а в скором времени окажетесь достойными звания профессоров. И коль скоро вы не чураетесь учиться у меня и перенимать мой опыт, то и к моему трактату отнесетесь с должным уважением.

— Но кто-то из нас может возжелать присвоить себе ваши труды. Человек слаб.

— Я это знаю. Как понимаю и то, что трое других не потерпят возвышения четвертого. Так что имя мое сохранится в той или иной мере. И потом, мне только тридцать. Не находите, как-то рано думать о профессорском звании? И, наконец, больше всего на свете я желаю получить его именно в Московской медицинской академии. Там, где меня отвергли. Все иное попахивает каким-то плутовством. Ваше здоровье, Арман.

— Ваше здоровье, Павел.

Глава 4 Рокош

Стальное перо с легким скрипом скользило по тонкому листу бумаги, выводя аккуратные буковки, переплетающиеся в слова, образующие затем предложения. Великолепное солнечное утро, превосходное настроение, а потому и работается невероятно легко. Мысли буквально изливаются из него, требуя воплощения на бумаге. И здесь только одна проблема. Какими бы ни были удобными писчие принадлежности, рука все одно не успевала запечатлеть весь этот поток.

Но вот все готово. Кардинал замер с занесенной над бумагой перьевой ручкой. Медленно отложил ее в сторону. Посыпал на чернила из песочницы. Переложил листы в порядке очередности и перечитал содержимое. Великолепно. Правка не требуется, а значит, нет необходимости в переписывании. Перо ни за что не зацепилось, и, как следствие, работа вышла без клякс. Все же качество изделий замятлинских мануфактур и заводов впечатляло.

Признаться, правка текстов его несколько раздражала. И причина тут не в лености. Текст, подвергающийся многократным переделкам, свидетельствует о некомпетентности писавшего, о путаности его мысли и личной неуверенности. У кардинала Зелинского не было никакого желания ассоциироваться хотя бы с одной из перечисленных черт.

Наконец бумаги отложены в соответствующую папку, которые потом разберет секретарь. Всего их четыре. С обычными документами, не требующими спешки. С документами второй очереди, на исполнение которых есть не более десяти дней. И первой, требующей незамедлительного исполнения. Четвертая предназначена для текущей корреспонденции. А переписка у провинциала Польской провинции[9] была весьма обширной.

Кардиналу Зелинскому недавно исполнилось сорок лет. Но его все же сочли достойным возглавить провинцию, образованную два года назад. За это время он успел проявить себя не просто ярым поборником католической церкви, но и добиться видимых результатов. Его стараниями появилось сразу четыре новых коллегиума. И один из них здесь, в Варшаве. Причем он позиционировался как учебное заведение не просто для шляхтичей, но представителей магнатских родов.

Его высокопреосвященство придерживался мнения, что братья, трудившиеся на территории Речи Посполитой не покладая рук, начали совершать недопустимые ошибки. Они все чаще склонялись к жестким способам решения возникающих противоречий. И использовали для этого все свое влияние на светскую власть.

К примеру, в споре между католиком, кальвинистом и православным всегда будет принята сторона католика. И даже принадлежность к униатской церкви не гарантировала сколь-нибудь справедливого суда.

Подобный подход недопустим. Однобокие вердикты в стране, где более половины подданных не принадлежат к католическому вероисповеданию, могли только навредить. Братья успели позабыть, как действовали их предшественники, ведя тонкую игру.

Они развенчивали заблуждения оппонентов и наглядно, на открытых всенародных диспутах, доказывали истинность католицизма. Работали на перспективу. Процесс, растянутый не на годы, но на десятилетия, требующий кропотливого труда, но зато очень эффективный. Сколько потомков истых приверженцев иных конфессий сами переходили в лоно католической церкви и становились ее ярыми сторонниками!

Его же современники, окрыленные успехами ордена, хотят добиться немедленного результата. При этом они не отдавали себе отчета в том, что пользуются плодами тех, кто положил на их взращивание свою жизнь. И сегодня пришла пора встряхнуть много о себе возомнивших братьев, дабы вернуться к планомерному, постепенному и неизбежному наступлению на позиции своих противников. Только это залог победы.

И новый коллегиум, и создаваемый при нем университет[10] должны соответствовать именно этой цели. Преподавательский состав был отобран лично кардиналом. Там собраны все несомненные приверженцы его взглядов. Там же должны проходить обучение и воспитываться потомки самых влиятельных родов королевств Польского и Прусского, а также Великого княжества Литовского.

Кардинал поднялся из-за стола и подошел к одному из трех окон кабинета, расположившегося в угловой комнате резиденции. Одно из них выходило во двор костела Милостивой Божьей Матери, принадлежавшего ордену. Два других — на улицу, в настоящий момент запруженную народом. Сейчас, конечно, еще утро, но час уже далеко не ранний, а потому поднялись даже записные лежебоки.

Ночью выпал снег, а потому к сверкающей на солнце белизне крыш добавилась девственная чистота улиц. А потому света и в кабинете, и вообще более чем достаточно. А оттого и настроение столь превосходное, что кардинал непроизвольно вздохнул полной грудью, не преминув поблагодарить Господа за чудесный день.

От благостных мыслей отвлек знакомый легкий стук в дверь, отличимый от тысяч других. Секретарь. А значит, пора заканчивать созерцать умиротворяющий городской пейзаж и вновь приниматься за работу.

— Заходи, Ежи, — возвращаясь к рабочему столу, пригласил хозяин кабинета.

— Ваше высокопреосвященство. — Вошедший мужчина лет тридцати поклонился подобающим образом.

— Что там у тебя? — спросил кардинал, указывая на папку, которую секретарь, как всегда, держал под мышкой.

Признаться, Зелинский полагал, что с утренними делами было уже покончено. Поэтому наличие у Ежи вот этой папки его несколько взволновало. Это могло означать лишь одно: появились какие-то важные новости или случилось что-то весьма серьезное. Первого он ожидал. Второе было крайне нежелательно. Потрясения никогда не приносят пользы, а доставляют неудобства и лишние проблемы.

— Прибыл гонец из Пскова, — выкладывая из папки первый исписанный лист, доложил секретарь.

— Что тут? — касаясь послания кончиками пальцев, нахмурился кардинал.

— Милош Шиманский погиб, его отряд практически полностью перебит. В отношении остальных проведены дознание и открытый суд. Авторитет Карпова высок как никогда, он затмил собой всех остальных бояр. Как следует со слов господина Дюваля, если боярин пожелает, то в любой момент может встать во главе Пскова. И как бы сам народ не настоял на его свадьбе с великой княгиней.

— Николай этого не допустит, — прикусив губу, возразил кардинал.

— Сто лет назад русские царевны умирали старыми девами в царских теремах, если им не находилась равная партия. Но решением прадеда нынешнего царя этот закон был отринут. Отчего Николаю еще больше не упростить порядок замужества? К тому же сестру он любит.

Нет, это вовсе не было дерзостью со стороны Ежи Вуйчика. Он являлся не просто секретарем, но еще и ближайшим помощником. И приблизил его Зелинский именно за то, что тот имел свои суждения, которые не боялся высказывать. Лизоблюды и подхалимы кардиналу неинтересны. Они не просто бесполезны, но еще и вредны.

— Нет. Не думаю, что это может случиться, — все же высказался Зелинский.

— Возможно, вы и правы. Далее господин Дюваль сообщает о том, что его и других медиков выслали из Пскова без объяснения причин. Попытки увлечь с собой Рудакова успехом не увенчались.

— Глупо было бы этому лекарю уходить от такого покровителя, а главное — оставить курицу, несущую золотые яйца.

— Но господин Дюваль утверждает, что Карпов не имеет никакого отношения к открытиям Рудакова.

— Тут я склонен верить покойному Анджело Конти, — пояснил кардинал, помянув бывшего лекаря боярина Голицына. — В отличие от Дюваля, он был в меньшей мере лекарем и в большей — специалистом по добыче сведений самого различного толка.

— Может, тогда есть смысл похитить этого Рудакова?

— Нет смысла. Он ведь свободно делился своими знаниями, и у нас теперь четыре врача, которые прошли у него всестороннюю школу. К тому же никто ведь не запретит им вести переписку. Рудаков даже поделился секретом борьбы с оспой. Правда, метод с прививкой живой оспы весьма сомнительный. Но в Пскове он работает. Отчего не опробовать его и у нас? А вот заполучить самого Карпова было бы куда предпочтительней. Подозреваю, что это просто кладезь знаний.

— Не думаю, что теперь это возможно, — заметил секретарь.

— Да. К сожалению, с каждым днем его позиции все крепче. Так что остается только устранение. Но и тут все не слава богу из-за этой его службы безопасности.

— Но у нас все еще есть шанс. Паук Карпова уничтожил не всех наших агентов.

— Их мы, пожалуй, прибережем до лучших времен, — не согласился кардинал.

Он умел проигрывать. А Псков не являлся приоритетной целью. Его высокопреосвященство куда больше занимали внутренние дела Речи Посполитой. Он считал, что внешняя экспансия ордена пока преждевременна. Позиции иезуитов в Польше необычайно крепки. Но есть еще Пруссия, Инфлянтское воеводство и, самое главное, Великое княжество Литовское. Во всех этих землях католицизм все еще никак не может взять окончательный верх, несмотря на поддержку королевской власти. А стоит ли браться за новое дело, не завершив старое?

Псков был всего лишь пробным камнем. Получится — хорошо. Нет — ну и бог с ним. Пока не горит. И поначалу все складывалось удачно. Многие представители псковской элиты тайно принимали католицизм, и иезуиты постепенно прибирали их к рукам. Но потом появился Карпов, расстроивший всю тонкую игру.

Причем проделывал он это не в первый раз. К тому же на его руках кровь злодейски убитого ректора Вильненского университета. Поэтому принято решение его покарать. Но в то же время боярин обладает настоящим даром предвидения. Нет, не событий. Он мог предопределить направление, в котором следует вести научные изыскания, походя справляясь с задачами сугубо прикладного значения. И многое уже воплотил в жизнь. Чего стоит один только способ выделки железа и стали. И это лишь одно из множества его достижений.

Орден всегда стремился аккумулировать новые знания и привлекать в свои ряды образованных талантливых людей. Карпов как раз относился к подобным личностям. В свете этого просто лишить его жизни в отместку за совершенное злодеяние было бы непростительной глупостью. Но, судя по всему, теперь у них уже нет иного выхода.

Ну что ж. У ордена и тут припасена идея. Конечно, сомнительно, чтобы Карл передал плененного Карпова ордену. Зелинский не сомневался, что шведский король постарается извлечь из него максимальную выгоду для себя лично. Но… Добраться до боярина в шведском плену будет значительно проще, чем сейчас.

— Что-то еще, Ежи?

— Да, ваше высокопреосвященство, — извлекая из папки другой документ, ответил секретарь. — Послание от короля Августа Сильного.

Никакой ошибки. Это непростительная роскошь, которой Ежи Вуйчик был лишен. Просто так уж сложилось, что король Польши, великий князь Литвы и курфюрст Саксонии стоял по важности после Карпова. Ну хотя бы потому, что, в отличие от псковского боярина, им можно управлять.

— И что пишет его величество?

— Он вошел в сношение с королем Карлом.

— Обратное было бы удивительным, учитывая то, что русский царь все же сцепился с турецким султаном на юге, а наш Август остался в одиночестве против молодого шведского льва. И, должен заметить, весьма талантливого короля.

— Я склонен полагать, что все же полководца, но не правителя, — сказал секретарь.

— И будешь совершенно не прав, Ежи. Просто у мальчика пока еще не было времени открыться с другой стороны. Но я полагаю, нам и не следует столь уж усердно призывать его к миру и созиданию.

— Что вы имеете в виду?

— Только то, что Речи Посполитой следует сохранять с ним нейтралитет и использовать против Пскова. Как бы ни был царь Николай занят на юге, он не оставит сестру без помощи. Но если я хоть малость разбираюсь в людях — ему не поспеть за Карлом, который приберет Псков к рукам.

— И тогда Николай будет вынужден драться на два фронта.

— Ничего. У Московии сильная армия. И на этот раз им будет за что воевать. Новгороду и Пскову больше не возродиться. Речь Посполитая вернет свои прежние владения в Инфлянтии и вассалитет герцога курляндского. А главное, мы подрежем когти и клыки шведскому льву.

— Но Русское царство…

— А что Русское царство? — вздернул бровь кардинал. — Новгородцы и псковичи еще не скоро забудут о том, что были вольными, московские чиновники, как обычно, начнут излишне перегибать. Нам останется лишь подогревать недовольство и способствовать бунтам. Словом, найдется чем занять Николая, дабы держать его подальше от Европы. Да он и сам все больше смотрит на юг. Вот пускай и дальше смотрит.

— Ну что ж, в таком случае для ваших планов все складывается самым наилучшим образом, — кивком указал на лежащее перед кардиналом послание секретарь. — Король спрашивает вашего совета. Карл согласится примириться с нашим Августом, если он, помимо иных условий, обяжется прекратить торговлю с Псковом и перекрыть им транзит через Инфлянтское воеводство.

— То есть Карл не надеется на свои силы и сначала хочет ослабить Псков, — задумчиво произнес кардинал.

— Скорее он усвоил урок и более не желает нести крупные потери. Если он навалится на Псков, то непременно его сокрушит. Но это будет пиррова победа. И в свете этого я думаю, что лучше не устраивать Пскову блокаду.

— Тогда Карл не станет подписывать мирный договор и навалится на Саксонию и, что хуже, на Речь Посполитую. Или же займется укреплением своих позиций в захваченных новгородских землях, а там и с куда большим успехом сможет противостоять Николаю. Любой из этих вариантов нас не устраивает.

— Мне подготовить соответствующий ответ или вы это сделаете лично?

— Король уже объявил о созыве чрезвычайного сейма?

— Да.

— Ясно. Прикажи заложить экипаж, я поеду во дворец к его величеству. Не понимаешь? — бросив взгляд на секретаря, спросил кардинал.

— Признаться, теряюсь в догадках, — искренне ответил секретарь.

— Прежде чем принимать условия Карла, сенату придется отрешить от воеводства Острожского. Мало того что он лично дружен с Карповым, тот поддерживает его еще и серебром. А также помогает развивать в воеводстве ремесла. Как считаешь, что сделает Острожский, когда поднимется вопрос о блокаде Пскова?

— Воспользуется своим правом и наложит вето, чтобы заблокировать это решение.

— Именно. Так что начинать придется с воеводы. А еще, от греха подальше, Острожского нужно сразу же определить под арест. Не хватало, чтобы он объявил рокош. Авторитета и влияния на сбор воеводского сеймика[11] у него достанет. А потому и проблем он может создать множество.

— Под арест? Ваше высокопреосвященство, не думаю, что сенат на это пойдет, — усомнился секретарь.

— Еще как пойдет, если вдруг один из сенаторов выступит с показаниями относительно государственной измены воеводы, вошедшего в тесное сношение с псковским боярином. Уверен, что инфлянтский епископ присягнет под каждым словом. Благо он постоянно шлет тревожные письма.

Через городскую заставу Острожский проезжал, приосанившись и расправив плечи. Конечно, за ним двигалось не несколько тысяч клиентов, как за состоятельными и влиятельными магнатами, а всего-то полусотня, да и то молодежь восемнадцати-двадцати лет. Но многие ли шляхтичи, не будучи магнатами, могли похвастать таким числом клиентов? При этом все парни были прекрасно вооружены и экипированы. И ведь это только часть его личной хоругви.

Так что есть чем гордиться, чего уж там. Его эскорт выделялся даже на фоне отрядов, сопровождающих магнатов. И Острожского буквально распирало от ощущения собственной значимости. И ничего-то он с собой поделать не мог.

Схожие чувства переполняли и ехавшего рядом Войниловича, занимавшего при воеводе должность каштеляна[12]. В свое время Карпов предлагал ему совершить маневр с Задвинским герцогством. Но шляхтич отказался, выказав готовность поддержать Острожского. Кто знает, может, он таким образом страховался, может, просто трезво оценивал свои силы. Будучи на вторых ролях, теперь уже полковник Войнилович был надежной опорой новоявленного воеводы. И вот эти молодые клиенты, как и оставшиеся в воеводстве, были выпестованы им же. Так что ему есть чем похвастаться.

Едва показались засыпанные снегом улицы столицы, как епископ поспешил с ними проститься. Ему надлежало засвидетельствовать свое почтение кардиналу. С ним отделились секретарь, слуга и пять шляхтичей его собственного эскорта. Угу. У каждого имеется свое начальство. Вполне нормальное явление.

— Куда направимся? — спросил Михайло Андреевич, когда они подъезжали к следующему перекрестку.

— На постоялый двор, куда же еще, — ответил Константин Иванович.

— Вообще-то будущему герцогу Задвинскому не мешало бы обзавестись в столице собственным домом.

— Вообще-то лучше бы об этом не говорить вслух, — парировал воевода. — Не хватало еще подпасть под обвинение в измене.

— Не переживай, дружище, я понимаю, где, что и как следует говорить. А где стоит попридержать язык.

— Надеюсь, это действительно так. Потому как одного воеводу без его каштеляна на дыбу не потащат.

— Вот уж в чем ничуть не сомневаюсь. Ну что, «Красный петух»?

— Не вижу причин изменять устоявшемуся правилу. Крыштав?

— Да, господин воевода, — тут же отозвался командир его личной хоругви.

Мицкевич, Острожский и Войнилович знакомы уже не первый год. Несколько лет назад они воевали вместе против турок и в поход на Псковскую землю хаживали. В первый раз Крыштав сходил туда с Михайло Андреевичем, где они были биты. Потом — помощником Константина Ивановича. Хм. И снова им наваляли. Однако, несмотря на это, они сумели если не сдружиться с разбившим их Карповым, то стать союзниками. И даже уже дрались вместе против шведов. Вот такая она, воинская жизнь, причудливая и непредсказуемая.

— Поворачиваем к «Красному петуху».

— Ясно, господин воевода. Хорунжий Заборонок!

— Я, господин ротмистр.

— Отправьте людей в «Красного петуха».

— Слушаюсь. Андрейка!

— Я! — тут же послышался звонкий голос одного из молодых шляхтичей.

— Бери своих дружков и к «Красному петуху». Скажи хозяину, пускай готовится встречать гостей.

— Слушаюсь!

Парнишка, не медля ни мгновения, кивнул двоим товарищам, с которыми был неразлейвода с самого босоногого детства. Еще чуть-чуть, и трое всадников сорвались с места, несясь по широкой заснеженной улице Варшавы. Зеваки и прохожие едва успевали податься в сторону под залихватский посвист парней. Крыштав только покачал им вслед головой и, посмотрев на Острожского, усмехнулся, мол, ребятня, что с них взять.

— Понима-аю, — протянул Константин Иванович. — Но парней все же примерно накажи, чтобы неповадно было.

— Непременно, — с готовностью подтвердил ротмистр, трогая своего коня вслед за воеводой и каштеляном.

Остальной отряд двинулся за ними вполне степенно, не выказывая намерения стоптать всякого встречного-поперечного. И на постоялый двор прибыли не с таким уж большим отрывом от лихачей. Правда, те все же оказались достаточно расторопными и успели определиться как с комнатами для офицеров, так и с постоем для людей и лошадей.

Еще пара часов, и опустилась темнота. Но к этому времени усталые путники смогли получить не только тепло, но и сытный ужин, сдобренный вином. Правда, не так щедро, как хотелось бы молодым людям. Таковы уж условия службы. По-настоящему расслабиться они себе позволяют только в Динабурге, административном центре воеводства.

— Михайло Андреевич, вас там какой-то господин спрашивает, — подойдя к столу, за которым сидели трое начальствующих лиц, угрюмо доложил Андрейка.

А чего радоваться-то, коли за лихость всю тройку определили в караул? Не важно, что постоялый двор в пределах городских стен. Это ни о чем не говорит. Служба есть служба. Ну и кто должен охранять покой остальных после длительного перехода, как не особо отличившиеся?

— Ну так и пригласил бы его сюда, — окинув взором высокого и худощавого парня, произнес Войнилович.

— Приглашал, да он отказался. Только просил передать, что в поход вместо трех повозок лучше брать одну вьючную лошадь.

— Даже так. Ладно, иди. Господа, прошу прощения, но, похоже, мне нужно переговорить с одним моим старинным приятелем.

— Кто он? — поинтересовался Острожский.

— Потом, Константин. Все потом.

Выйдя во двор, Войнилович обнаружил, что там вовсю идет снег. Середина зимы. Хорошо хоть нет сильного мороза и ветра. Вот так и подмывает замереть в созерцании. В неровном свете окон домов и факелов, на фоне белого савана, укрывающего город, зрелище поистине завораживающее.

Прошел к воротам, куда указал Андрейка. Хм. Нет. Этого молодого человека он никогда не видел. И он не мог быть тем, кто передал короткое послание. Да это вообще какой-то оборванец. Из нищих, что ли?

— Ты меня спрашивал? — строго спросил Войнилович.

— Я, господин, — хриплым голосом ответил незнакомец.

— Не помню, чтобы мы были знакомы.

— Меня прислал тот, кого вы знаете, — пояснил нищий.

— И что он просил мне передать?

— Ничего. Только проводить к нему.

— Хорошо. Веди.

Михайло Андреевич уверенно направился за незнакомцем. Ну не мог его прислать кто-то иной, кроме как Щенкевич, дважды обязанный Войниловичу жизнью. Было дело в прошлую турецкую кампанию. Причем во второй раз Войнилович вырвал шляхтича из плена. Его как раз уже собирались предать мучительной смерти.

Чуть позже польская армия была бита и утратила весь свой обоз. Хм. Вместе с тремя повозками добра, собранного Войниловичем. Щенкевич же имел только одну вьючную лошадь, которую благополучно вывел при отступлении. Вот так и вышло, что едва вынувшийся из плена оказался в более выгодном положении, чем его спаситель.

— Господин, я все сделал, как вы просили.

Они отошли от постоялого двора на два квартала и, едва завернув за угол, очутились перед высоким мужчиной, завернутым в черный плащ.

— Я вижу. Вот твой злотый, — раздался знакомый голос.

Нищий без опаски приблизился к нанимателю, чтобы принять монету. Но в этот момент Щенкевич выбросил вперед левую руку, и в подворотне раздался булькающий хрип, столь характерный для разверстой глотки.

— Богумил, что ты?..

— Иди за мной, — спокойно, словно ничего не произошло, перебил его старый приятель.

Отвернулся и двинулся прочь от агонизирующего нищего вдоль темной улицы. Оно, конечно, из-за белого покрывала темной ее назвать сложно. Однако обильный снегопад ограничивает видимость парой десятков шагов.

Не сказать, что для Войниловича привычно вот такое убийство на улицах Варшавы. Но кровью его не удивить, а Щенкевич никогда не был хладнокровным душегубом. И коль скоро поступил так, то и причину имел достаточно вескую. От этого на душе стало настолько тревожно, что засосало под ложечкой.

— Объяснишь? — поравнявшись с товарищем, спросил Войнилович.

— Я служу в личной гвардии короля.

— Знаю.

— Сегодня получил приказ быть готовым после завтрашнего заседания сената арестовать тебя, воеводу Острожского и всех прибывших с ним клиентов. Моя хоругвь с вечера собрана во дворце.

— В чем нас обвиняют?

— Измена и сговор с врагами Речи Посполитой.

— Псков?

— Да.

— Кто свидетельствует?

— Епископ Инфлянтский и еще несколько шляхтичей.

Теперь понятно, отчего Богумил избавился от свидетеля их встречи и вообще все обставил с такой таинственностью. По сути, он сейчас рисковал оказаться на одной ступени с изменниками.

— Это же бред.

— Насколько я понял, это причина. Карл готов примириться с Августом, но выставил условие — блокада Пскова. Есть мнение, что Острожский этому воспротивится.

— Хм… — задумался Войнилович.

— За один раз мы квиты, Михайло. Прощай, — подытожил Щенкевич.

— Спасибо, Богумил. Прощай.

Не будь в числе названных заговорщиков Войниловича, он без раздумий выполнил бы приказ и арестовал всякого, на кого укажут. И даже то, что среди них старинный товарищ, его не остановило бы. Но честь не позволяла Щенкевичу поступить так в отношении того, перед кем у него имелся неоплаченный долг.

На постоялый двор Войнилович вернулся, обойдя квартал по кругу. Прохаживаться мимо остывающего трупа не было никакого желания. Вполне возможно столкнуться с патрулем стражи. А это сейчас лишнее. Надо уходить из Варшавы. И чем быстрее, тем лучше. Плевать на ночное время. Плевать на усталость лошадей и людей. Если выжидать рассвета, то будет уже поздно.

Товарищи Войниловича восприняли тревожную весть со всей серьезностью. И пусть Михайло отказался назвать имя предупредившего, это не имело значения. Конечно, король и сейм могли принять решение об экономической блокаде, чтобы откупиться от шведов. Сейчас пока воюют только против Саксонии. Память же о шведских полках в Варшаве еще свежа.

Иное дело, что это идет вразрез с намерениями Острожского. Любой магнат будет отстаивать свои кровные интересы. Да, Константин Иванович не принадлежит к наиболее знатным и состоятельным представителям Короны и Литвы, но это не суть. Воевода приобретает все большее влияние в Инфлянтии. И только слепец этого не увидит. А посему он вполне способен воспротивиться решению, идущему вразрез с его планами. Так что желание обезопаситься с этой стороны вполне объяснимо.

Впрочем, в чем именно собирались обвинить воеводу, совершенно не важно. Острожский подспудно к этому был уже давно готов. Иное дело, что все случилось неожиданно, как гром среди ясного неба. Ведь ничто не предвещало беды. И если бы не друг Войниловича, то они уже до полудня оказались бы в узилище.

Собрались быстро. Не прошло и часа, как отряд уже двинулся по заснеженным улицам Варшавы. Правда, направились они не к тем воротам, через которые попали в город, а к другим. Незачем привлекать внимание.

Столицу покинули без проблем. Небольшая мзда, вложенная в руку начальника караула, и калитка открылась. А иного и не нужно. Ничего страшного, если они выедут за стены не стройными рядами, демонстрируя отменную выправку, а гуськом, по одному, ведя лошадей в поводу.

— Константин Иванович, не дело так-то толпой двигаться, — поравнявшись с воеводой, произнес Мицкевич, когда они отдалились от столицы на несколько верст.

— Что ты имеешь в виду, Крыштав?

— Сами посудите. Лошади у нас и без того заморенные. А к утру и вовсе вымотаются. Ну и где нам сыскать смену почти шести десяткам лошадей?

— Ну так кто нам запретит устроить дневку в лесу, а там и дальше уходить ночами?

— Времени у нас на то нет. Как только станет известно о нашем бегстве, полетят гонцы во все концы с вестью о вашей измене. И в Динабург в том числе. А потому к моменту, когда вы вернетесь, объявить рокош будет уже не так просто. Нас ведь провозгласят преступниками. Словом, вам лучше поспешить. Скачите вперед вместе с Михайло Андреевичем и оруженосцами, не жалея лошадей. Уж четырем-то смену всегда можно сыскать, если не на станции, так в какой усадьбе. А мы следом. Прикроем в случае погони.

— Крыштав дело говорит, — поддержал его Войнилович. — Если мы окажемся в Динабурге позже королевских гонцов, то нам останется только податься на чужбину. Одно дело — пойти в рокош за своим братом-шляхтичем. И совсем другое — за теми, кто вне закона. Потому как тогда это измена и бунт.

— Можно подумать, нас не обвинят в измене после того, как мы объявим рокош.

— Вдогонку не считается, — хохотнул каштелян.

— Ладно. Крыштав, береги парней. Не рискуй понапрасну, — напутствовал напоследок воевода.

— Верстах в пяти по тракту придорожная корчма с конюшней. Поторапливайтесь, — заканчивая разговор, ответил Мицкевич.

Ну а что тут еще можно сказать? Простились, и четверо всадников, пришпорив лошадей, ушли в отрыв. В отличие от остального отряда, им беречь животных не нужно. Даже если те падут, серебра для покупки новых у них в достатке.

— Андрейка.

— А? Что? — вскинулся задремавший в седле паренек.

— Да тихо ты, — одернул его товарищ.

— Чего пихаешься, Владак?

— А ты либо не спи в седле, либо спи по-человечески. Вон чуть под копыта не свалился. И вообще, не дай бог хорунжий приметит, так всему десятку достанется на орехи.

— Ага. Спасибо. Что-то сморило меня.

— Не приболел? — озаботился друг.

— Похоже на то.

— Плохо. До Динабурга еще ехать и ехать.

— Ничего. Скоро встанем на отдых, а там мы тебя живо в чувство приведем, — ободряюще похлопав по спине, затянутой в форменный кафтан, заверил второй его друг, Карпусь.

Все трое были выходцами из старинных и бедных русинских шляхетских родов, проживавших близ Полоцка. Впрочем, в личной хоругви воеводы Острожского все из таких. Мало того, половина из них в мирное время жила землепашеством. Причем за плугом идти приходилось самим шляхтичам.

Про Константина Ивановича не без злорадства говорили, что, мол, сам из голытьбы и собрал вокруг себя такую же голь перекатную. Вообще-то вранье. Острожский, конечно, не из магнатов, но из вполне обеспеченного рода. А уж за последние годы так и вовсе поднялся на зависть иным. И не просто поднялся, но и тянет за собой других. Развивает ремесла и торговлю. Помогает земледельцам.

А что до них… Молодые, дерзкие и горячие, они были готовы идти за воеводой хоть в саму преисподнюю. Что их ожидало в прежней жизни? В лучшем случае родительский клинок, а как в семье не один сын, так лучшее достанется старшему. Вроде и шляхтичи, и в то же время порой от простого крестьянина не отличить. Воевода же дал всем им шанс изменить свою судьбу. Да, цена может быть высока. Но они к тому готовы.

Андрейка, Владак и Карпусь были одногодками. Проживали в усадьбах по соседству да дружили так, что неразлейвода. И все трое — младшие сыновья в семьях с пусть и своим, но небольшим клином. И будущее им светило нерадужное. Не факт, что даже удастся стать клиентом какого магната. Поэтому за предложение поступить на службу они вцепились, как голодный в краюху хлеба.

Родители препятствий чинить не стали. Так уж сложилось, что младшие сами устраивали свою жизнь. По старинному обычаю, родителям оставалось только снарядить воина и предоставить собственной судьбе. А уж коли наниматель отказывается от экипировки и оружия, заявляя, что возьмет эту заботу полностью на себя, так и подавно никто противиться не будет.

Уже через неделю после прибытия в Динабург Андрейка облачился в новенькую форму, не похожую на иные и сшитую по его меркам. Глядя на друзей и на свое отражение, просто диву давался, как же разительно меняет людей достойное одеяние. Первое в его жизни, что досталось не с чужого плеча.

Кстати, да, имелось у них в казарме зеркало. Потому как надевший форму обязан иметь вид опрятный и молодцеватый. Неряхам доставалось от капралов и хорунжих. А уж коли кто из офицеров сделает замечание или, не приведи господь, воевода или каштелян… Не. Об этом и думать не хотелось. Проще самому утопиться. Мучений меньше.

Кроме того, каждый из них получил доброго коня со сбруей да оружие. Причем такое, что не стыдно другим показать. Потому как все оно было выделки замятлинских оружейников, уже успевших снискать себе славу знатных мастеров. Хотя об отдельных мастерах тут говорить не приходилось. К примеру, Андрейка ни об одном не слышал. Поминался только сам оружейный завод.

Каждому шляхтичу полагалось по пике, сабле, ножу, мушкету и паре пистолей. Весь огненный бой — с гладким стволом, что, ясное дело, не очень хорошо. Поговаривали, будто в дружине того же псковского боярина Карпова, кому принадлежало Замятлино, последний пехотинец и даже ополченцы вооружены винтовальными мушкетами. С другой стороны, выделка стволов столь тщательная, что пуля входила впритирку, а точность боя сохранялась на полторы сотни шагов.

— Сто-ой! Спешиться. Сойти с дороги. Обиходить лошадей. Десяткам развести костры.

Команда из уст ротмистра разливается по сердцу сладкой патокой. Разумеется, устроиться на каком постоялом дворе или в деревеньке куда предпочтительнее. Но им к бивачной жизни не привыкать. Год уж как живут в беспрестанных учениях и походах. Потому и дело спорится. Каждый знает, что ему надлежит делать.

Хм. Ну и пошли ходоки от соседних десятков, выспрашивая да вынюхивая новости. Оно ведь как? Каждый из них готов за Острожского жизнь положить. То верно. Но ведь страсть как интересно, не появились ли какие известия. И ведь умом понимают, что взяться им неоткуда, но вдруг?

Еще с ночи на одном из привалов перед ними выступил ротмистр и рассказал, что именно приключилось. О несправедливости короля и кознях исходящих злобой магнатов. Поинтересовался их мнением относительно того, как следует поступить настоящему шляхтичу. Конечно, парни горячо одобрили намерение Острожского собрать в Инфлянтии сеймик и объявить рокош.

От них же требовалась самая малость — задержать возможную погоню и выиграть для воеводы время. И если потребуется, то ценой собственной жизни. Испугались ли они? Пожелали ли отойти в сторону и не вмешиваться в дела, за которые могла грозить плаха? Как бы не так! Они жаждали, чтобы эти королевские и магнатские прихвостни появились как можно быстрее…

Очень скоро в просвете между двумя лесными массивами заплясали веселые языки пламени костров. Весело затрещали горящие головни, захрумкали овсом лошади. Бойцы доставали сухие пайки, состоящие из сала, сыра да сухарей. Впрочем, не так чтобы и мало. А уж если обжарить на огне, то и подавно. Едва в воздухе поплыли аппетитные запахи, как настроение тут же улучшилось. И куда только делась мрачность ночного перехода.

— Ну что там, Карпусь? Вызнал чего? — потягивая из кружки горячий взвар из трав и чувствуя облегчение, спросил Андрейка.

— Да уж вызнал, — важно подбоченился паренек и тут же взял паузу.

Он чуть ли не на голову уступал в росте своим друзьям, но зато куда более крепкого сложения, чем Андрейка. Правда, несмотря на схожесть последнего с тонкой жердью, это не мешало ему быть лидером тройки. Но сейчас в центре внимания все же не он.

— И? — не выдержав, ткнул его в бок Владак.

— Да не пихайся ты, бычок-трехлетка! — отмахнулся Карпусь.

Что есть, то есть. Владак не только ничуть не уступал Андрейке в росте, но еще и был весьма могучих пропорций. В хоругви никто не мог соперничать с ним в силе. Включая ротмистра. Хм. Вообще-то Мицкевич обладал весьма непредставительной внешностью и низким росточком. Это не мешало ему быть по-настоящему опасным соперником, но факт оставался фактом. Если не успеет что-либо предпринять, то Владаку вполне по плечу забросить его шагов на пятнадцать.

— Карпусь, мы прониклись важностью момента, — искренне заверил его Андрейка. — Теперь, может, поведаешь, что такого ты вызнал?

— Да ничего особенного. Парни краем уха слышали, как ротмистр с хорунжими разговаривал. Сразу после завтрака начнем рубить рогатины и перекрывать тракт. По нему быстрее всего можно добраться до Инфлянтии, а значит, случись погоня, пойдут они отсюда.

— А как не будет погони? — уточнил Владак.

— То без разницы. Стоим здесь ровно сутки. Времени для отрыва Острожскому куда как достаточно. Да и наши лошади отдохнут. А там в седла и тайными тропами в обход до Динабурга.

— Это как так тайными тропами? — возмутился Владак.

Видать, уже настроился на ратный подвиг и готов погибнуть за правое дело. А тут — уходить! Да еще и скрытно! Такого его горячий нрав никак стерпеть не мог.

— Успокойся. Будут еще у нас сечи. Никуда не денемся, при таких-то делах. Вот только пока рушение не соберется, у воеводы каждый боец на вес серебра, из крестьян ли он или благородный шляхтич, — отпив еще один глоток обжигающего взвара, авторитетно проговорил Андрейка.

Кто бы еще год назад в их присутствии сказал о воинах из крестьян. Да мальчишки подняли бы этого умника на смех, потому как всем ведомо, что настоящим воем может быть только шляхтич и никак иначе!

Но за прошедшее время они уже успели убедиться в обратном. И способствовали этому как наблюдаемые воочию батальоны дружины Острожского, так и рассказы старших товарищей. Хватало среди ветеранов тех, кто бился как против дружины Карпова, так и бок о бок с ней. Они самолично видели, как могли сражаться вчерашние пахари, обученные должным образом обращаться с огнестрельным оружием. Причем и штыком они орудовали вполне умело.

Молодые шляхтичи с легкостью отринули старое и замшелое, полагая, будто до них были одни сплошные глупцы. Они свято верили, что уж им-то точно ведомо, как следует по-новому обустраивать жизнь. И за веру ту были готовы платить самую высокую цену. Все же прав был Карпов, когда в свое время начал сбивать свою дружину из молодой поросли и то же советовал Острожскому.

Да пожелай сейчас воевода отвернуть и отступиться, так шляхтичи из его окружения сами же обвинят его в предательстве. А все потому, что теперь это дело их жизни. А благодаря исподволь запускаемым слухам еще и жаждали возрождения герцогства Задвинского. И за то были готовы сражаться до последней возможности. Как, когда все это зародилось в их головах, они понятия не имели. Но были готовы отстаивать свою правду с оружием в руках.

— Седлай! — вдруг отдал приказ подбежавший хорунжий.

Парни из двух десятков под его командой недоумевающе переглянулись. С чего бы это? Не прошло еще и часа, как они обиходили лошадей и задали им корм. Да и напоить едва-едва получилось. Опять же, упорные разговоры о том, чтобы перегородить проход рогатинами. А тут вдруг такая команда. Да и не выдержат лошади. Не железные же они в самом-то деле.

Все эти мысли читаются на лицах парней, как в открытой книге. Но привычка безоговорочно выполнять приказы все же берет верх, и они начали седлать лошадей. Несколько минут, и все два взвода, пятьдесят два человека, включая обоих хорунжих, замерли в одношереножном конном строю.

— Други мои! — обратился к отряду появившийся перед строем Мицкевич. — Только что вернулись разведчики и доложили, что сюда приближается хоругвь королевской гвардии. Думаю, вам не надо объяснять, что они делают на этом тракте. Мы объявлены вне закона и должны предстать перед королевским судом. Так думают они! — повысив голос и сделав ударение на последнем слове, произнес Крыштав.

Строй тут же заволновался. Вот так и не поймешь, чего тут больше, испуга, возмущения или радости и предвкушения схватки. Но, несмотря на шум, отряд продолжает стоять в едином строю.

— Тихо! — подняв руку, призвал к порядку ротмистр. — У вас есть выбор. Вы можете уйти, рассчитывая на снисхождение королевского суда. Никто не обвинит вас в трусости или предательстве. А можете остаться здесь и сражаться. Но вы должны знать. Их втрое больше, все они ветераны, и мы наверняка погибнем. Это всё. Кто желает уйти — сейчас самое время это сделать.

Мицкевич обвел взглядом весь строй, заглянув в глаза каждому из молодых людей. Когда их взоры встретились, Андрейка только ухмыльнулся, поудобнее перехватил поводья и похлопал по шее коня. Своего первого и, похоже, последнего боевого товарища. Они оба устали. Но какое это имеет значение, коль скоро вечный покой уже близко? Вот и отдохнут в раю. А как же иначе? Ведь они будут сражаться за правое дело.

Парень задорно переглянулся с друзьями. Наконец-то! Они столько слышали о схватках и срубленных врагах, исходя при этом завистью. Теперь же и у них появился шанс напоить свои клинки кровью врагов. Конечно, лучше бы это была не шляхетская кровь, но…

Господь ведет своих детей одному ему ведомыми тропами, и вчерашние друзья становятся врагами, а враги — друзьями. Они знали, что собираются драться здесь за правое дело. Андрейка привстал в стременах, пытаясь осмотреть весь строй. И от увиденного его сердце наполнилось гордостью за их хоругвь. Ни один из сослуживцев не поддался сомнению или страху.

— Слушай мою команду! — вновь повысил голос Мицкевич. — Сабли на темляк!

Все. Коль скоро звучит команда, то шутки в сторону. Рука привычно нырнула в кожаную петлю и с шелестом потянула саблю из ножен.

— Пику в петлю!

Переместил пику так, чтобы можно было быстро изготовить ее к бою. При этом сабля болтается на темляке, захлестнувшем запястье.

— Курки пистолей взвести!

Левая рука тянется к пистолетам в седельных кобурах, и по строю разносится короткая многоголосица сухих щелчков. Оно, конечно, вполне возможны и непроизвольные выстрелы. Но кобуры закреплены так, что это лишь испугает, не причинив никакого вреда ни всаднику, ни лошади. Зато в конной сшибке не придется терять драгоценное время.

— Мушкет к бою изготовить!

Снова шорох извлекаемых из чехлов мушкетов и щелчки взводимых курков. И тишина. Лишь редкое позвякивание упряжи да громкое дыхание подрагивающих лошадей, чувствующих, что все это неспроста и сейчас им предстоит выложиться до конца. И они это сделают. Лошади и собаки — вот два представителя братьев меньших, готовые жертвовать собой ради человека.

Для войска Речи Посполитой все команды ротмистра звучат непривычно. Но дружина Острожского вообще не походит ни на что привычное и понятное любому шляхтичу. Причем выражается это не только во внешнем облике и ритуалах, но и в тактике.

Мицкевич занял место в центре строя, сабля так же на темляке, в руках мушкет, разве что пики нет. Здесь и сейчас важен каждый боец. И ротмистр готов идти в бой в одном строю с рядовыми. Потому что в эту минуту они — единое целое. И осознание этого наполняет сердца молодых людей дополнительной решимостью.

— Владак, Карпусь, что бы ни случилось, после сшибки держимся вместе, — переглянувшись с друзьями, напомнил Андрейка.

Те утвердительно кивнули, при этом нервно сглотнув. Хм. А ведь, пожалуй, и его отпускает эйфория да начинает колотить мелкая дрожь. И немудрено, потому что из-за поворота появляется голова хоругви, идущей на рысях в походном строю. Пик не видно. И это вселяет некоторую уверенность.

Хм. Только она как-то быстро сошла на нет. Все же перед ними ветераны. Они же — всего лишь желторотые птенцы. От горла в низ живота и обратно пробежал холодок. Противно засосало под ложечкой. Скоро. Очень скоро он узнает, из чего он сделан на самом деле.

Как видно, у гвардейского ротмистра нет никаких иллюзий по поводу тех, кто преградил ему путь. Потому что хоругвь тут же начинает разворачиваться в боевые порядки. И делает это достаточно неспешно, скучившись в беспорядочную мешанину. Расстояние — шагов двести.

— Хоругвь! Целься!

Андрейка следом за ротмистром вскидывает мушкет и целится в плотную массу всадников. Вычленить кого-то одного не получается. Да и бесполезно на таком-то расстоянии выцеливать отдельного всадника. Хорошо как удастся попасть в строй.

— Залпом! Пали!

В полном безветрии отряд дружинников тут же заволокло дымом. Вдали слышатся брань, полные боли крики и ржание лошадей. Андрейка понятия не имеет, попал ли он в кого или безбожно промазал. Но, подчиняясь прозвучавшему приказу, начинает поспешно заряжать мушкет, все время борясь с мешающими саблей и пикой.

Дым рассеялся довольно быстро, а потому перед взором вновь предстали королевские гвардейцы. Теперь они не кружились на одном месте, а неслись к замершим инфлянтцам. Перестроение хоругвь заканчивала уже на скаку, окутанная летящей из-под копыт снежной взвесью.

Но разогнаться у всадников не получается. Скачущие по дороге вынуждены сдерживаться, так как лошади находящихся с боков вязнут в глубоком снегу, как в болоте. Эта заминка дает возможность инфлянцам дать второй залп. И на этот раз Андрейка уже видит, как спотыкаются лошади и вылетают из седел всадники. Дым еще не рассеялся, когда…

— Пики к бою! В атаку — рысью!

Ощетинившаяся частоколом легких и длинных пик шеренга дружинников пришла в движение. Какими бы ни были неблагоприятными условия атаки, но отряд действует настолько синхронно, насколько это вообще возможно. Эта слаженность вселяет в молодые сердца дополнительную уверенность, чувство товарищеского локтя и ощущение единого организма.

Расстояние — всего ничего. Но гвардейцы короля уже затянули возникшую было в их рядах брешь и идут в атаку колено к колену. Строй все ближе и ближе. Но в какой-то момент Андрейка уже никого не видит. Взгляд сам собой сосредоточился на скачущем ему навстречу шляхтиче. Обвислые усы, разинутый в крике рот, свирепое выражение лица и выставленная в вытянутой руке на манер пики сабля. Никаких сомнений, это бывалый рубака.

Страх? А нет его. Вот как не бывало. Как, когда и куда он подевался, Андрейка понятия не имел. Один только боевой азарт и задор. Да ему сейчас сам черт не брат! И в голове одна мысль — как управиться именно вот с этим ветераном. Бог весть с чего, но он вдруг стал воспринимать все происходящее как игру, где нужно во что бы то ни стало опрокинуть своего противника в снег.

Уже перед самой сшибкой, подчиняясь какому-то наитию, крича что-то нечленораздельное, злое и возбужденное, Андрейка вытянул руку с легкой пикой. Да еще и подался вперед всем телом, привстав в стременах. Случилось это чуть раньше положенного. Но благодаря его высокому росту все сработало как надо. Молодой шляхтич еще различил недоумение в глазах не успевшего отбить пику ветерана. А в следующую секунду того уже опрокинуло в снег с торчащим из груди обломком древка.

А еще боковое зрение уловило то, что Карпусю не повезло. Его противник сумел-таки отклонить саблей удар пики и единым движением срубить друга. Вот только воспринялось это как-то отстраненно. Мелькнуло было в голове и пропало.

Сверкающий клинок несется ему навстречу. Едва избавившись от обломка древка, Андрейка буквально рухнул на холку коня, пропуская над головой стальную молнию. Правая рука повисает плетью, и рукоять сабли сама вкладывается в раскрытую ладонь.

Мгновение — и он распрямляется пружиной. Прежний враг уже позади, но это не имеет значения. Уж кого-кого, а врагов тут хватает. Рука сама собой описывает дугу, и изогнутый клинок опускается в основание шеи следующего противника. Никаких мыслей. Тело просто отрабатывает упражнение рубки лозы. В лицо летят алые капли крови, но он словно ничего не замечает.

Взгляд выхватывает, а голова осмысливает лишь то, что по-настоящему важно. Тот противник уже в прошлом, а вот этот готов полоснуть Владака по спине. Друг сейчас остервенело рубится с каким-то шляхтичем. Тот поминает Матерь Божью и всех святых, но дотянуться до этого щенка у него никак не выходит. А вот у того, что со спины, очень даже может получиться.

С саблей никак не поспеть. Но пока эта лихорадочная мысль бьется в голове, рука сама тянет из кобуры пистоль. Курок уже взведен. Выстрел! Есть! Шляхтич рухнул на холку коня как подрубленный. Владак так ничего и не заметил, продолжая рубиться с ветераном, кружась с ним на одном месте.

Собрался было помочь товарищу, но в этот момент на Андрейку насел другой противник. Парень едва успел отбить рубящий удар в голову. От следующего пришлось уклоняться. И тут вдруг отчетливое осознание, что это конец. Не выстоять ему против такого опытного бойца.

Спасла его ошалевшая лошадь, пробежавшая между дерущимися. Она разделила их лишь на краткий миг. Но Андрейке его хватило. Рука потянула из кобуры второй пистоль. Вскинула на уровень груди. Промахнуться невозможно. Стрелял он в упор. Пламя сгоревшего пороха даже опалило кафтан противника.

Тревожный взгляд на Владека. И Андрейка вдруг понял, что соперник теснит друга и вот-вот срубит. Однако пока они кружили, успели поменяться местами и приблизиться к нему. Короткий замах, и клинок полоснул шляхтича по спине. Тот выгнулся дугой и, выронив саблю, начал заваливаться на круп лошади.

Друзья переглянулись. И сразу дали шпоры лошадям, уже вдвоем наваливаясь на следующего врага. Тот продержался против них не больше трех ударов сабли. Андрейка отметил, как срубили еще двоих товарищей. Наседают на третьего, но что там с ним, уже не понять. Их вновь завертела круговерть конной сечи…

Из спасительной темноты, поглотившей сознание и все неприятные ощущения, его вырвал холод. Оно вроде и без того не на зеленой лужайке были, а на пусть и вытоптанной, но заснеженной площадке, вот только кружка колодезной воды, выплеснутая на морозе прямо в лицо, и мертвого поднимет.

Агап перевернулся на живот, уперся ладонями в снег, встал на колени и свесил голову. При этом изо рта потянулась тягучая, розовая от крови слюна. Пошамкал немного разбитыми губами. Сплюнул. Получилось откровенно плохо. Провел языком по зубам. Вроде все на месте. А шатаются они там или нет, сейчас попросту не разобрать.

Оттолкнулся от земли, и тут же повело вправо. Но он не упал, вновь прижав ладони к земле. Еще немного усилий, и сумел-таки занять более или менее устойчивое положение. Собрался с силами и смог подняться на ноги. Правда, тотчас переломился в поясе, упершись руками в дрожащие колени. Постоял так немного и наконец распрямился.

Н-да. Вообще-то это ему показалось, что распрямился. На самом деле он едва стоял, сгорбившись и выставив руки в некоем подобии боевой стойки. Мотало его из стороны в сторону знатно. Но тем не менее он был готов драться. Как там говорил десятник? Скажи, когда хватит, и все закончится. А вот хрен ему! Он еще покажет им кузькину мать!

— Пф-лха-тфы, — прошамкал Агап окровавленными губами, рассмотрев одного из своих противников.

— Чего ты там бормочешь? — приложив ладонь к уху, спросил дюжий парень немногим за двадцать.

— Пфхати, — вновь выдал перл Агап, подкрепляя свои слова подманивающим жестом.

— А-а, подойти, — догадался парень. — Ну так сам подходи, коли тебе надо.

— Я-а и мау, — устало выдохнул Дорохин, все так же раскачиваясь из стороны в сторону.

— А ты через не могу, — продолжал потешаться парень.

Агап бросил на него тоскливый взгляд. Нет. Обидчик и не подумает упрощать ему жизнь. Вон стоит и лыбится во все тридцать два зуба. Хм. Пока тридцать два. Дайте только до него добраться. Шагов шесть, не меньше.

Дорохин горько вздохнул и сделал первый шаг. Потом еще. И снова. Каждый последующий давался все трудней. Пожелай его противник уклониться от дальнейшего боя, и ему не пришлось бы даже ускоряться. Он мог оставить Агапа далеко позади, двигаясь совершенно неспешно. Но вместо этого продолжал поджидать его на месте. Не пошелохнулся и тогда, когда Агап ударил его в лицо.

Ну, в смысле попытался ударить. Тот удар не прихлопнул бы и комара. На этом его силы иссякли окончательно, и он повис на противнике. Так и не сумев пустить ему кровь, Дорохин измазал его в своей.

Но парень и не подумал возмущаться по этому поводу, отстраняться или отталкивать изнемогающего соперника. Наоборот, приобнял за пояс и поддержал, чтобы тот не упал. Ноги Агапа подкосились окончательно, и он безвольно повис на руках того, кому еще недавно намеревался выбить зубы.

— А молодца, а, парни? Вот ты, Елизар, куда меньше продержался при прописке, — задорно произнес подошедший Киря.

И начал обтирать лицо избитого мокрым полотенцем. Причем делал это заботливо, чтобы не доставлять лишних страданий. Словно и не он на пару с Елизаром метелил парнишку буквально несколько минут назад. Хм. Те минуты Агапу показались вечностью. Потому что на смену этой парочке пришла другая. Потом третья. И наконец перед ним предстал вот этот громила с былинным имечком Добрыня.

Когда Дорохину предложили показать, чему его там научили в учебной роте, он не сомневался, что ему начистят морду. Еще бы. Лешаки! Здесь служат только лучшие из лучших. Вообще непонятно, что такое могло издохнуть в лесу, чтобы Агапа взяли прямиком к ним, минуя разведку. Он уже не был тем наивным новобранцем, едва прошедшим курс молодого бойца, и прекрасно отдавал себе отчет в происходящем.

Именно это и подсказывало, что ему не выстоять не то что против двоих, но и против одного лешака. Однако все же была уверенность, что хорошенько достать хоть кого-то он сумеет. Н-да. Ему так и не удалось ни к кому из них приложиться. Ни разу. Если не считать вот этот, последний.

— Скажешь тоже. Да я после второй пары уже не встал. Вот ей-ей, если бы не вырубился окончательно, что и водой отлить не смогли, то сказал бы это самое «хватит». А так лежал себе ни бе, ни ме, ни кукареку, — тут же поддержал Кирю Елизар.

Врал, конечно. Но врал проникновенно, сам веря в свою ложь. И товарищи поддакивали. Нужно же было взбодрить новичка. Вдохнуть в него толику уверенности и самоуважения. Он ведь теперь один из них. У них же закон простой: друг за друга горой. А то, что никого не достал, не беда. Главное, не мокрица какая.

Новичка обмыли. Как смогли обработали раны. После чего повели в лазарет. Так уж вышло, что без парочки швов красоту никак не сберечь. Но Агап все это воспринимал уже с радостью, хотя и кривился каждый раз от боли. Как бы они ему еще и не сломали чего, черти. Но это ерунда. Самое важное, что его приняли в десяток. А иначе с чего бы тогда им так-то с ним носиться.

— А что, Добрыня, не тот нынче пошел новобранец? — не без самоиронии спросил Агап, когда вышел на крыльцо лазарета.

— Ты это о чем, Агап? — искрясь добродушной улыбкой, набросил на плечи новичка зимний кафтан здоровяк.

— Так ить ни разу не сумел ни до одного из вас дотянуться.

— Дурья башка. Да если бы ты дотянулся, Александр Григорьевич с нас семь шкур спустил бы. И вообще, мы тут с парнями подумали и решили. Оно даже хорошо, что ты неумеха. Переучивать не надо. А науку мы в тебя быстро вколотим. Характер есть, а остальное приложится. Ладно. Пошли обедать. Сегодня отдохнешь, придешь в себя.

— А завтра? — не удержался от вопроса Агап.

— Завтра… Х-хе. А завтра сдохнешь, — хлопнув новичка по плечу, скаламбурил Добрыня.

Но как ни легок был дружеский хлопок, лицо Агапа тут же скривилось от боли. Впрочем, он всячески постарался это скрыть. Ну а Добрыня — не заметить.

Глава 5 Западня

— Уважаемый совет, вот тут боярин Карпов вещает нам о том, что дела у Пскова не так чтобы и плохи. О том он говорил и прошлым летом, когда наша торговлишка рушилась, твердит и сейчас. А меж тем это не так, — убежденно произнес боярин Горячинов.

— Ну, о твоей любви к Карпову, Яков Игоревич, ведомо всем, — скептически заметил старейший из бояр, Офросимов.

Представитель старинного рода, чьи отпрыски уж не одно поколение занимали высокое положение в Пскове и неизменно входили в состав совета, Сергей Гаврилович в свои семьдесят пять всегда был ярым сторонником Москвы. Сегодня он возглавлял самую влиятельную партию. Из семи псковских бояр трое были его союзниками. А если учесть то, что и на княжеском столе восседает младшая сестра русского царя, которая любима и почитаема народом, то, казалось бы, москвичи победили и им под силу вертеть Псковом как заблагорассудится. Но не все так просто.

Ушлые шведы захватили Великие Луки. И Псков вновь отрезало от Русского царства, как во время противостояния с Новгородом. Княгиня вроде и сестра царю, но под его руку особо не стремится. И причина кроется в том, что она безмерно любит Карпова. Этот же вместе с Пятницким ратует за независимость Пскова, словно он может в одиночку выстоять против сопредельных держав.

А тут еще и Горячинов все никак не уймется, хотя проиграл вчистую. Представители этого рода всегда выступали за тесную дружбу с Новгородом. А от Новгородской земли нынче остались рожки да ножки. Немалую часть захватили шведы, а остальные территории поспешили сами уйти под руку русского царя. Горячинов же, вместо того чтобы примкнуть к одной из двух партий, продолжает держаться наособицу. Ну и желчью брызжет во все стороны, как старик. А ведь ему только тридцать пять годочков.

— Сергей Гаврилович, уважаемый совет, я никогда не стремился к дружбе с Карповым, — возразил Горячинов. — Более того, мы всегда были противниками. И не думаю, что нам суждено примириться в будущем. Потому как я уверен, что он желает склонить Псков под себя и утвердиться на княжеском столе самодержавным правителем. И так уж выходит, что чем хуже наши дела, тем ему лучше.

— Много говоришь, Яков Игоревич, а пока не сказал ничего, — вновь перебили его.

Но теперь это был боярин Пятницкий. Известный сторонник Карпова. И чем только тот взял этого зрелого и мудрого мужа пятидесяти пяти лет от роду? Мечтами о независимом Пскове? Да разве ж такое возможно! Без крепких и сильных союзников им нипочем не выстоять. То и младенцу понятно, что уж говорить о Ефиме Ильиче. Иль уже начал в детство впадать? Оно ведь как бывает: один и до ста лет остроту ума не теряет, другой к пятидесяти заговариваться начинает.

— Не сказал, Ефим Ильич, потому как то была присказка. А вот теперь стану сказку сказывать, — ничуть не стушевался Горячинов. — Боярин Карпов тут песни распевал, мол, невелика беда, что Карла решил нам кровь попортить. Морем как торговали, так и будем торговать, войны ить со шведом нет. Нет ходу в Русское царство через новгородские земли? Тоже горе невеликое. Можно и в обход торговлишку вести, через Инфлянтию и Литву. Да только на деле все не так гладко выходит. Карла с нами вроде и не воюет, но и нашим купцам ходу в море нет. Шведские капитаны грабят и забирают в полон всех подчистую, измысливая какие угодно причины. Инфлянтский воевода объявил рокош, да только Полоцкое воеводство к нему не присоединилось. Так что хотя Острожский и дружен нам, нашим товарам в Русское царство все одно не попасть. А чем живет Псков, как не торговлей?

— Ничего. Нужно малость выждать. Царь Николай долго такое терпеть не станет. Чай, Русскому царству торговый путь «из варяг в греки» тоже не помешает, — подал голос боярин Борятский.

Этот возвысился совсем недавно, являясь ставленником московской партии. В прошлом все его предки были купцами. Не из последних, это так. Да ведь торгаш — он и есть торгаш. У него забота — только о своей мошне, а на все остальное он клал вприсядку. Именно этого мнения придерживался Горячинов, будучи представителем старинного боярского рода. Да кто бы его слушал.

— Из «варяг в греки», говоришь? — не удержавшись, хмыкнул Яков Игоревич. — А кто сказал, что путь прервется? Нешто войн никогда не случалось и купцы не находили обходных дорог? Вот и сейчас найдут, через Речь Посполитую. Неудобно, конечно. Через Псков с его водным путем до самой Москвы и Русского моря куда сподручнее. Но пару-тройку годочков потерпеть можно. А там, глядишь, и наладится. Нет — так и дольше потерпят. А нам как быть? На сколько хватит нашего жирку? А что до царя Николая, так тут для начала нужно султана турецкого упросить, дабы он с ним замирился. Войну на два фронта Русское царство не сдюжит…

— Что предлагаешь, боярин? — оборвал его Офросимов.

— С Речью Посполитой уговариваться бесполезно. Там своя канитель, и, когда закончится, непонятно. Как неясно и чем. Опять же, одно из обвинений воеводы Острожского, выдвинутых королю, состоит в том, что он в угоду Карлу решил порушить торговлю с Псковом. А потому и решение лежит прямо перед глазами. Нужно идти на поклон к Карлу. Увещевать, бить поклоны и принимать все его условия. Иного выхода нет.

В ответ совет тут же зашумел. Заговорили о предательстве. Боярин Севрюгин и вовсе выкрикнул предложение обратиться к вечу с вопросом о лишении Горячинова боярского звания. Мол, нечего таким делать в совете. И вообще, случись беда, от такого можно ждать удара в спину. Его тут же поддержал боярин Борятский. Бывший купец никак не мог простить Горячинову, что тот посматривал на него с явным пренебрежением.

Против ожиданий Пятницкий заревел во всю мощь своей глотки, что все это чушь собачья. Мол, лучше бы думать наперед, прежде чем сыпать такими обвинениями в адрес того, кто немало сделал на благо Пскова. Эдак голословно можно обвинить в чем угодно. И коли кто-то говорит «а», то пусть скажет и «бэ». А именно — представит доказательства.

Словом, совет тут же превратился в сущий бедлам. Все кричали, спорили, доказывали свою правоту. И только Карпов молча сидел на месте, сосредоточенно думая, как поступить. Нельзя оставлять без внимания вот это выступление Горячинова.

Да, боярин вроде как всем недоволен и готов по любому поводу лаять на Ивана, а то еще и укусить. Но дело-то в том, что это не просто его личное мнение. За ним есть купцы, входящие в состав малого веча. Практически все ярые сторонники Новгорода сейчас отошли под руку боярина. А потому, пусть он и остался в совете в одиночестве, это вовсе не означает, что его влияние заметно упало. Кроме того, у Горячинова есть единомышленники и на общем вече. Да, не так много в сравнении с общей массой. Но по городу и пригородам уже ползут распространяемые ими нехорошие слухи. А в плохое люди верят куда охотнее, чем в хорошее.

Из палаты совета Иван вышел в глубокой задумчивости. Как поступить? Не пришла ли пора ударить по Карлу? С одной стороны, поток беженцев из новгородских земель не прекращается. Уже сегодня население псковских земель увеличилось до ста тысяч! Все мужчины, оседающие на его землях, проходят службу в полках дружины.

Год — и Карпов сможет нарастить весьма серьезные силы. Настолько серьезные, что будет возможность выделить отдельный экспедиционный корпус для похода на шведскую территорию. Кроме того, в крепостях останутся не ополченцы-горожане, а подготовленные и экипированные войска. Да и ополченцы немногим уступят полкам. Занятия с ними проводят регулярно и учат вдумчиво.

Его полки обладают хорошей маневренностью. Озера и разветвленность рек позволят быстро перебрасывать войска по театру военных действий. Пока шведы будут осаждать любую из крепостей, он успеет подвести к ней войска и нанести сокрушительный удар.

Конечно, Карл обладает бо́льшими резервами. Но корпус из четырех полков общей численностью тысяч в семь способен опрокинуть и впятеро превосходящего противника. Ну нечего пока шведам противопоставить его дружине. На это явственно указывает то, как именно проходили все сражения кампании прошлого года. Не было замечено никаких новаций.

Армия шведов все так же нацелена на решительный штыковой удар. Хм. Вообще-то скорее все же на рукопашную. Не имеет штык широкого распространения ни в одной из армий. И в шведской в частности. Солдаты чаще рубятся шпагами и рапирами. А треть войск составляют пикинеры. Ну да это не важно. Главное, что при подобном подходе они способны выступать только в роли мальчиков для битья.

Так, может, все же не затягивать и ударить сейчас? Ведь прав Горячинов. Сухопутный маршрут перекрыт напрочь. Купцов, рискнувших выйти в море, хватают почем зря. И миновать шведские корабли никак не получается. Разве что организовать конвои. Это не новость, сопровождение торговых караванов военными судами — общеизвестная практика.

Н-да. А не пытается ли он сейчас найти причину, чтобы не начинать войну? Но ведь знал же, что драки не миновать. Готовился к ней. Впрочем, знать и готовиться — совсем не одно и то же, что начать. Люди будут поддерживать удачливого полководца, пока не потекут вести о погибших отцах, братьях и мужьях. Ну и пока враг не пришел на их землю и не начал жечь их дома.

Карпов не против начать войну. Мало того, не испытывает сомнений относительно того, что разобьет Карла. В крайнем случае устранит как его самого, так и его штаб. А без грамотного руководства армия обречена. Но как ему быть с псковичами, которые могут ударить в спину, когда горе придет в их дома? А если начнет именно он, то этого не миновать.

Значит, у него есть лишь два выхода. Первый — вынудить Карла начать самого. Второй — сделать так, чтобы вече настояло на войне. Причем в подавляющем своем большинстве, благо в дружине Карпова никто не сомневается. И все пребывают в уверенности, что драться придется только ей.

Народ небезосновательно так полагает. Ну не пойдет Иван в поход со сборной солянкой боярских дружин и ополчения. Проще сразу пятки салом смазать. И дешевле, и не так больно.

Анатолий Федорович подкрутил вентиль подачи воды, и пламя в стеклянной колбе существенно подросло. Ага. Вот так будет гораздо лучше. Зрение стало уже совсем не то. И очки эти немецкие не больно-то помогают. Все же хороши эти новомодные лампы на карбиде. Света дают куда больше, чем те же свечи. И по деньгам получается экономия.

Разумеется, если брать в перспективе. Поначалу-то кажется, что дорого. Сама лампа обходится в полтора рубля. Не шутка. И это при том, что за такие деньги можно запастись свечами на год. Если умеренно расходовать, а не жечь бездумно. Но уже к концу второго года выходила значительная экономия. И при этом света такая лампа давала куда больше. Так что те, кто умел считать, предпочитали переплатить сразу и получить выгоду впоследствии.

Кучеренко считать умел. Даром, что ли, купец не в первом поколении. В знатные, конечно, ни предкам его, ни ему самому выбиться не удалось. Но в середине стоят крепко уже давно. Чего не скажешь о других купеческих родах, самых состоятельных в том числе. Потому как взлеты и падения для них — дело обычное. Один жилы рвет, мошну копит. Потомок же его может все промотать в пару лет.

Анатолий Федорович перевел взгляд на лежащую перед ним раскрытую амбарную книгу, пробежался по записям, тяжко вздохнул и сделал следующую запись. К его сожалению, при этом пришлось не прибавлять, а вычитать. Расходы росли день ото дня. В прошлом году еще получилось снарядить караван на Москву. Пришлось идти не по привычному и столь простому речному пути через новгородские земли, а вокруг. Но год все же выдался прибыльным.

В этом году кружной путь через Инфлянтское и Полоцкое воеводства закрыт. Боярин Карпов вроде как объявил, что собирает конвой из морских судов, которые будут охранять корабли его флотилии. Немалая сила, вполне способная оборонить от шведа. Было дело, четыре небольших суденышка врезали крупному отряду больших кораблей. Так что же говорить, коли охранять станут десять таких красавцев.

В поддержку конвоя верили многие. Вот только далеко не у всех есть возможность торговать морем. Тут уж, как говорится, кто чем занимается. К примеру, у Кучеренко все связи в Пскове и Москве. Но сюда нынче заморские купцы не ходят. И ему идти за море нет смысла, потому как привезенный товар потом деть будет некуда. О том, чтобы распродать в Пскове, нечего и мечтать. Ну сколько тут народу проживает? Да к тому же еще и состоятельного?

Вот и выходит, что ему этот Карл поперек глотки встал. Или все-таки права молва и все беды от Карпова, которому шведский король не может простить позора с Нарвой? Поговаривают, если вернуть шведам их город и земли да отдариться деньгой, то все тут же станет по-прежнему.

Мол, жили же раньше со шведом мирно и в ус не дули. Даже за море с товаром хаживали. Швед, понятно, озоровал, не без того, но и не так чтобы чрезмерно. У тех, кто торговал с приходившими в Псков иноземными купцами, и вовсе сложностей никаких. Купил на ярмарке, переправил в Москву иль куда дальше и продал с прибытком. Доставил в Псков — и тут уж иноземцам. Хорошо ведь было. И чего это Карпову вдруг вздумалось задирать Карла?

От мыслей о боярине и подсчетов его отвлек лай собак. Не привычный брех на посторонних, а именно лай. Потом короткий визг. Один, второй, третий — и все. Повисла гнетущая тишина. Купец тут же бросился к сундуку, в котором хранил оружие. А то как же, торговому люду безоружными отправляться в путь никак нельзя.

Со двора послышалась возня. Брань. Звон битого стекла. Грохот чего-то тяжелого. Что уронили, вот так сразу и не понять. Стук распахнувшейся двери. Женский вскрик. Похоже, супруга его, Марфа. А вот это уже возмущенно и зло выдал сын. Впрочем, его крик тут же оборвался.

Оба пистоля в руках с уже насыпанным на полки порохом. Их за кушак. Туда же здоровый тесак. Сабелькой как-то не обзавелся, а вот этим ухорезом очень даже споро получается. Подхватил мушкет, сыпанул на полку порох, кресало на место, курок взвести.

За дверью послышались шаги, и Кучеренко, вскинув приклад к плечу, взял вход в комнату на прицел. Кого бы там ни принесло, он готов был драться до последней возможности. Правда, при этом недоумевал, как такое могло случиться. Откуда в Пскове такая наглая разбойничья ватага, что позволяет себе нападать на купеческую усадьбу?

Карпова и его паука все поминают недобрым словом, но признают, что в городе стало куда тише. Да и по округе разбойнички не шалят. Ни свои, ни пришлые. Кто поглупей и решился выйти на большую дорогу, тех повывели. Кто поумней, подался прочь с псковских земель.

— Анатолий Федорович, ты никак решил тут пальбу устроить? Так повремени малость, — послышался из-за двери знакомый голос.

— Кузьма Платонович?

— Я и есть, — подтвердил Овечкин. — Как видишь, не тати к тебе припожаловали. Как противиться не станешь, большего урона, чем уже причинили, тебе не доставим.

— А за каким лядом вы здесь?

— Не юли, Анатолий Федорович. Нешто ты думаешь, я вот так без царя в голове хаживаю в гости посреди ночи? Раз уж пожаловал, то и игре твоей конец.

— В толк не возьму, о чем ты говоришь.

— А ты оружие в сторонку отложи да присядь за стол. А там и поговорим. Глядишь, до чего и договоримся к общей выгоде. Ну, послужил одним, теперь другим послужишь. Дело-то житейское.

— О чем это ты?

— Вот же надоел. Коли опасаться нечего, так и вовсе не переживай. Нешто припомнишь, чтобы боярин кому вред попусту причинил? И не забудь, жена твоя и сын единственный у нас в руках, и случись что, так мы сомневаться не станем.

— Заходи, — спуская курок и отводя ствол мушкета, потерянно произнес купец.

Вот только в комнату вошел вовсе не Кузьма, а ворвались два добрых молодца крепкого сложения и невероятно проворные. Не успел Кучеренко и глазом моргнуть, как уже был скручен и лишен всего оружия. А там, со связанными за спиной руками, усажен за стол.

— Ну, здравствуй поближе, Анатолий Федорович, — присаживаясь напротив, поздоровался Кузьма.

— Не стану я тебе желать здравия. Почто в дом ко мне как тать ворвался?

— А как же к тебе еще-то хаживать в гости, коли ты козни устраиваешь и через них дюжину ближайших дружинников боярина Карпова побили?

— О чем ты толкуешь? — искренне удивился купец.

— А ты не ведаешь? — съязвил Кузьма.

— Да богом клянусь, в толк не возьму, о чем речь.

— Ишь ты. Поди, и крестным знамением себя обмахнул бы, кабы руки не были связаны?

— Уж не сомневайся.

— А как крестился бы, а, Анатолий Федорович? По православному обычаю иль по латинянскому.

— Ты это о чем тут толкуешь?! — возмутился купец.

— Ну так ты же в годы младые в Вильненском коллегиуме учился. А там, вестимо, нашего брата сманивают в латинскую веру. И те, кто духом слаб, поддаются уговорам да посулам.

— В коллегиуме учился. В латинянскую веру склоняли. Пороли чуть не каждую неделю. Да только я как был, так и остался православным. Оттого по сей день у меня на спине зарубки от той науки.

— Складно, Анатолий Федорович. Очень складно. Да только ты лучше не упорствуй. Глядишь, договоримся еще. А не договоримся — ты что же думаешь, сам через дыбу на плаху пойдешь? И семью твою туда же препроводим.

Нет, не наглое поведение подручных боярина убедило Кучеренко в том, что все происходящее более чем серьезно. И не слова Кузьмы. А то, как он это сказал. Равнодушно. Так, словно говорит уже и не с человеком. Вот именно в этот момент купец и испугался по-настоящему. Но, надо отдать ему должное, не за себя.

— Кузьма Платонович, тащи меня на дыбу! Веди вместе со мной моего приказчика, от коего у меня тайн никогда не было. Но только, заклинаю, семьи наши не тронь. Не ведаю, о чем ты тут толкуешь! И о том, что на боярина покушались, от тебя услышал. И доказать я могу лишь то, что как был, так и есть православный. Глянь нательный крест и убедись сам.

Кузьма не стал тушеваться и, протянув руку, выпростал из-под рубахи серебряный православный крестик. Оно, может, и не врал. Да вот иезуиты эти ничем не гнушаются. Ради достижения своей цели могут и православными священниками прикинуться. Им подобное их Папа позволяет. Так что данное обстоятельство не породило у Овечкина даже тени сомнения. В этом деле он куда больше верил самому себе.

Эт-то еще что такое?

Кузьма взглянул на одного из двух бойцов, находившихся в комнате. Звук такой, словно уронили что-то. Что-то очень похожее на человеческое тело.

— Кому-то неймется. Я гляну, — не выказывая волнения, сказал мужчина в черном одеянии, с повязанным на лицо черным же платком.

Вышел за дверь. Послышались шаги по коридору. Вот они уже на ступенях. Скрип доски. Вроде ничего особенного. Поэтому Кузьма решил вернуться к разговору с ничего не понимающим купцом. Нужно же его вразумить и наставить на путь истинный. И лучше бы без следов насилия. Чтобы ни у кого и тени подозрения не мелькнуло.

Не прошло и минуты, как вновь послышались шаги вышедшего подручного. А точнее, все же десятника. Не иначе как навел порядок среди своих подчиненных и направляется с докладом к начальству.

Все изменилось буквально в доли секунды. Стоявший у купца за спиной боец вдруг заскреб торчащий из его груди нож и с болезненным вздохом рухнул на пол. Кузьма хотел было подскочить, но тут же осел, лишившись сознания. Прилетевший в лоб мешочек, наполненный песком, никому здоровья не добавляет.

Купец собрался закричать, но ворвавшийся в комнату неизвестный уже сжал его горло, лишая возможности поднять шум. Злоумышленник давил, пока его связанная жертва не перестала биться в судорогах.

Затем в комнате появился еще один мужчина. Одет неброско, в обычный серый кафтан. Но при этом держался с таким достоинством, что никаких сомнений — он привык отдавать приказы, которые непременно исполняют.

Пройдя к столу, он опустился на стул, где еще недавно сидел купец. Глянул на сопровождавших его подручных и жестом велел привести Кузьму в себя. Того водворили на стул, похлестали по щекам и, когда тот очнулся, быстро скрутили руки веревкой, вырвав из него болезненный стон.

— Ну здравствуй, Кузьма Платонович, — злорадно улыбнулся мужчина.

— Боярин? Вот оно, значит, как. Выходит, Кучеренко…

— Нужно же было тебя как-то выманить, чтобы наконец подобраться на вытянутую руку. А повинного в покушении на твоего Карпова ты пошел бы брать лично в любом случае. Людишки твои должны были бы распределиться по всему дому. И коли знать, где ты появишься… Малость терпения, и вот ты передо мной.

— Вот, значит, как.

— Именно так, Кузьма. Именно так. Вот повяжем тебя, а там и с твоим боярином разберемся. Без своего паука ему тяжко придется.

— Зачем? Ты же боярин псковский. К чему тебе с латинянами вязаться?

— А как быть, коли и я латинянин, а, Кузьма? Вот как мне быть, коли я не просто католичество принял, но и в братство Иисуса вступил? Если верю в то, чему служу? Но главное ты верно заметил. Я — боярин псковский. И род наш от веку в Пскове обретается. Но вот пришли вы, холуи московские без роду без племени, и стали тут все переворачивать с ног на голову. Наш Псков гнуть под Москву. Еще и гадюку эту на княжеский стол посадили.

— Народ ее принял, боярин. Иль воля народа в Пскове уж ничего не значит?

— Народ. А кто такой народ, чтобы решать, как и чему быть? Вот у соседей наших все решают шляхтичи. И это верно. Удел черни — пахать землю да заниматься ремеслами. Удел избранных — править ими и защищать землю от посягательств врагов. Ну да ничего. Наворотили вы тут изрядно, но мы это дело поправим.

— Ты поправишь, как же, — не выдержав, ухмыльнулся Овечкин, а потом перевел взгляд на лежащего на полу мертвого купца. — Прости меня, Анатолий Федорович. Видит бог, зла я тебе не желал и во всем разобрался бы по совести.

Это было последнее, что он смог сказать. В следующее мгновение его пронзила острая боль. Перед взором поплыли разноцветные круги, тут же сменившиеся непроглядной тьмой. Ни страданий, ни треволнений, ни земной суеты. Ни-че-го.

Над пепелищем курился дымок. Там все еще хватало тлеющих предметов и было достаточно горячо. Но, несмотря на это, здесь возились люди, разгребая обгоревшие остатки усадьбы и что-то там выискивая.

Пожар тушили всем миром, да только все без толку. Поди потуши, коли так-то полыхает. Хорошо хоть удалось уберечь от огня соседние усадьбы. Эдак и весь квартал полыхнул бы, а там уж размеры бедствия предугадать невозможно. На Руси случалось, что от одной искры целые города выгорали дотла.

Но здесь и сейчас обошлось. А все благодаря княгине, которая учредила избу огнеборцев. Их всего-то десяток. Зато польза несомненная. Кабы не они, то большой беды не миновать. Понятно, что тушили и оберегали соседские постройки сообща. Огнеборцам со своей парой брандспойтов и помпой много не потушить. Разве что зарождающийся огонь. А когда уж полыхнуло, толку от них чуть. Куда важнее то, что они взяли на себя руководство тушением пожара и упорядочили действия сбежавшегося народа.

Вот еще одного нашли. Безопасники Карпова растащили завал, осмотрели обнаруженное, а потом извлекли обгоревший до костей труп. Хм. А тельце-то небольшое. Ребенок, стало быть. Иван от злости задвигал желваками. Народ, столпившийся за оцеплением из личной стрелецкой сотни княгини, заволновался, послышался бабий всхлип.

Это кажется, что огонь способен уничтожить все без остатка. На деле же все не так. И тела никогда не сгорают до конца. Если только сжигать целенаправленно, израсходовав целую гору дров. И вот именно поиском тел сейчас и занимаются безопасники. Документируют, фиксируют, где и кого обнаружили. Тела домочадцев купца и погибших безопасников укладывают на рогожу, отдельно друг от друга. И сразу же проводят опознание.

— Ну что там, Ермолай? — спросил Иван у подошедшего заместителя Овечкина.

— Похоже, нарвались наши. Бог весть, как такое побоище могло пройти настолько тихо, что не всполошились соседи. Но факт остается фактом.

— Кузьма?

— Среди погибших. Думаю, наши поначалу вошли в усадьбу, Кузьма Платонович следом, а в доме оказались еще бойцы. Как видно, опять что-то готовили. Тел купца, супруги его и сына не обнаружили. Выходит, ушли они.

— Наши все?

— Все.

— Кузьма точно среди убитых?

— Обгорел так, что и не признать. Но остатки одежды, крестик и иные его вещички — все при нем.

— Надо же было так угодить, как кур в ощип, — в сердцах скрежетнул зубами Иван.

— Работа наша такая, что и на старуху бывает проруха, — вздохнул заместитель Кузьмы.

— Это называется расслабились, йолки. Все беды начинаются с этого. Заруби себе на носу, Ермолай. Крепко-накрепко запомни.

— Запомню, Иван Архипович.

— Принимай хозяйство. Кузьма, надеюсь, держал тебя в курсе своих дел?

— Держал. Сказывал, что случиться в жизни может всякое, и не должно все дело рушиться из-за одной напасти.

— Хоть что-то сделал правильно. Ладно, работай. И сыщи мне этого купца. Сыщи и передо мной поставь.

— И его и всех остальных сыщем, не сомневайся, боярин.

— Очень на это рассчитываю.

Иван отошел в сторону, где находился его конвойный десяток, и вскочил в седло. Обычно-то он предпочитал ходить пешком, даже в грязь и слякоть, что сейчас имела место. Но сегодня как-то не до размеренности и поддержания авторитета среди горожан.

Оказавшись в седле, бросил взгляд на обгоревшие останки тщедушного тела, выделявшегося на фоне куда более крупных. Десять выученных, тщательно отобранных и преданных лично ему парней. А еще отцов семейств, заботу о которых Карпов теперь возьмет на себя. И самая главная потеря. Кузьма.

Ивану словно правую руку отсекли. Как он теперь без него? Потянет ли Ермолай? Вот никаких сомнений, что он окажется лишь бледной тенью Овечкина. Круглов, конечно, не бездарь, иначе не занимал бы свой пост. Но у Кузьмы Платоновича был настоящий талант сыскаря. Он был оперативником от Бога, настоящим самородком. А такие на дороге не валяются. И чего сам полез? Почему не отправил зама? Вопросы, вопросы, вопросы.

— С чем пожаловал, Павел Митрофанович?

— Ну так привез то, о чем мы с тобой сговаривались, боярин, — с поклоном ответил мужчина, одетый на купеческий манер.

Вообще-то он и был купцом. А заодно ярым сторонником Горячинова. В Пскове хватало тех, кто считал союз с Москвой недопустимым. Они полагали, и не без оснований, что Русское царство попросту поглотит Псковскую землю, превратив ее в один из своих уездов. Никакого веча, никаких свобод, только единовластие и подчинение ставленникам Москвы. Было уже такое. И непременно повторится вновь.

Но боярин не собирался уступать вот так просто. Само собой, он осознавал, что Псков нуждается в союзнике. Но только не в Москве. Взять земли донских казаков, где с каждым годом все больше московских чинов. Вроде и не лезут к казакам, но их влияние растет день ото дня. А все благодаря прикармливаемой казацкой старши́не. Вот и здесь будет так же.

Поэтому и решил боярин Горячинов, что, кроме мирного противостояния, не помешает и усиление собственной дружины вместе с ополчением. Да еще не погнушался перенять кое-какой опыт у своего противника.

Так, два года назад, сразу после Нарвского инцидента, в дружину Карпова под видом крестьян на отхожем промысле поступили два десятка его боевых холопов. Глупо не использовать приемы, которые принесли столь ощутимый результат на поле боя.

Через год люди Горячинова ушли со службы, унеся с собой знания и став оплотом обновляющейся дружины Якова Игоревича. Главная усадьба боярина располагалась в пригороде Торошино. Там же имелась крепость, сторожившая границу с Новгородом.

Раньше в ней не имелось острой необходимости. Потому и крепость была старой, непригодной против пушечного боя. Но за последний год ситуация сильно изменилась. На левом берегу Псковы появилось земляное укрепление со рвом и бастионами. В Замятлино были закуплены пушки и картечницы. Конечно, из тех, что шли на продажу в Инфлянтию. Но все одно качества отменного.

Яков Игоревич решил не экономить на вооружении и оснащении своей дружины и ополчения. И в свете оккупации Новгорода шведами это не вызывало подозрений — лишь одобрение. Бояре всегда содержали дружины и стерегли рубежи Пскова.

И сейчас все они по мере своих способностей усиливали дружины. Войны со шведом никто не хотел, но все понимали, что ее не избежать. Иное дело, что казна — она ведь не бездонная. А потому никто не мог сравниться с Карповым. Ну и с Горячиновым — тот по расходам на дружину шел следом, хотя и с огромным отрывом.

Правда, опирался он отнюдь не только на свои средства. Ему самому такое не потянуть, даже израсходуй он все до последнего медяка. В смысле и вооружит, и содержать какое-то время сумеет. Но лишь за счет прежних сбережений, потому как не имел достаточного дохода. Однако купцы, выказавшие ему поддержку, не остались в стороне и полезли в свою мошну. Хватало среди торгового люда тех, кому не нравились ни сегодняшние псковские порядки, ни возможность прихода Москвы.

Вот и Архипов привез закупленную в Замятлино сотню мушкетов, со всей оснасткой и изрядным запасом пороха. Жаль, что это не винтовки. Но их продают немного, и стоят дорого. Главное, что новая сотня дружинников, как и прежние четыре, будет полностью вооружена огненным боем. Да и не сказать, что в дружине совсем нет винтовок. Десятка три наберется. И все в руках у исключительных стрелков.

На днях должен будет подъехать еще один купец. Обещался закупить сотню пистолей, а как повезет, так еще и винтовки перепадут. Вроде как договорился. Двое братьев грозились прикупить пару картечниц, с двумя сотнями зарядов на каждую. У замятлинского завода из-за шведа нынче со сбытом не очень, вот и радуются покупателям. Основной-то товар шел в Русское царство, а путь туда закрыт.

— Яков Игоревич, я посоветоваться с тобой хотел, — слегка помявшись, обратился купец.

— Слушаю тебя, Павел Митрофанович, — внимательно посмотрел на него боярин.

— Не слышал насчет конвоя, что Карпов сбивает? Дескать, собирается провести псковских купцов под охраной своей военной флотилии.

— Слышал о том, — подтвердил боярин.

— Как считаешь, стоит ли тем воспользоваться?

— Военные корабли у Карпова — смех один, всего лишь десяток бригантин. Но это только на первый взгляд. Экипажи — из настоящих разбойников, донских казачков. Вооружение будто бы скромное, но пушки настолько серьезные, что он их никому не продает и мало того — над каждой трясется. Опять же, снаряды с греческим огнем.

— Значит, надежная получается защита?

— Защита-то надежная. Но ты понимать должен — на всякую силу найдется еще большая сила.

— Так слать товары или нет? — недоуменно спросил купец на такие противоречивые слова.

— Не знаю, — искренне ответил Горячинов. — В том, что казачки до конца свой долг исполнят и станут оборонять купцов до последней возможности, я не сомневаюсь. А вот выдюжат ли, если Карла осерчает и навалится всей мощью, не ведаю. Нынче, после того как шведы пригнули датчан, он может себе позволить значительные потери. И англичане ему поддержку дают. А там… Слышал такое, что сотня зайцев и волка затопчет, коли не бросится врассыпную?

— Значит, не слать, — подытожил купец.

Александр легко взбежал на высокое крыльцо казармы лешаков, при этом ловко разминувшись с лужей. Что-то нестроевые совсем мышей не ловят. Развели окиян-море прямо перед ступенями. Нешто Григорий Семенович еще не приметил это безобразие? Обычно у него не забалуешь. Хотя-а… И зима была напряженной, и весна выдалась та еще. Одна только гибель Кузьмы Платоновича чего стоит.

Они вроде к безопасности касательства не имеют, но и им досталось разных там строгих внушений. Голова прямо раскалывается. Раз за разом талдычат одно и то же: «Не расслабляйтесь, повнимательней, беда не там, где все в новинку, а там, где все по старинке да спустя рукава».

Ну вообще-то правильно говорят. Эвон как вышло с конвоем-приманкой. Вроде сами ловушку ставили, а на деле их и заманили. И от того, что никому уйти не дали, — кого побили, а кого похватали, — легче не стало. Потому как прежде биты были. А отчего так? Угу. От дурости.

— Разрешите войти, господин капитан? — постучавшись, заглянул Редькин в канцелярию командира роты.

— Заходи, Александр.

Ага. А капитан не один. Оба поручика, лекарь, старшина и все четверо взводных тоже присутствуют. По сути, штаб роты в полном составе. И что им понадобилось от десятника? Редькин невольно расправил плечи. Раз уж так-то все складывается, то быть делу! Закисли уже, сидя в гарнизоне. Парней подлечили, новичка поднатаскали, пора и честь знать.

— Тянуть кота за подробности не буду, — заговорил капитан Рыбин. — Боярин приказал отправить в помощь воеводе Острожскому десяток бойцов. Мы тут посовещались и решили, что ты со своими парнями справишься лучше всего.

— Дозвольте вопрос, господин капитан?

— Спрашивай.

— А отчего только один десяток? Слали бы уже взвод. Тогда бы куда качественней получилось подпалить хвост ляхам.

— Больше людей отправить не можем. Так что придется там тебе расстараться за взвод.

— Значит, скоро со шведом завертится всерьез, — не спрашивая, а скорее утверждая, произнес Александр.

А вот теперь его настроение испортилось. Что ляхи? Там не столько воевать надо, сколько ловчить. Лишняя кровь в той замятне — она и есть лишняя. А вот со шведом все ясно как божий день. Руби, круши, режь, рви. Что ни сделаешь, все хорошо, все к добру.

— Завертится или нет, не твоего ума дело, — отрезал капитан.

— Но как же так, Григорий Семенович? — обиженно произнес Редькин. — Мы же под шведа затачивались. Язык учили. Манеры их, одежку носили. Все зазря, получается?

— Саня, ты не куксись, — получив молчаливое одобрение Рыбина, вмешался в беседу взводный сержант Сомов. — Завертится тут со шведом иль нет, то еще бабка надвое сказала. А там уже нужно пошуровать. И вообще, половина твоего десятка те места вдоль и поперек облазила и знает их достаточно хорошо. Ну и кого слать?

— Понятно, — со вздохом вынужден был признать правоту начальства Александр.

— Вот и ладно, что понятно, — вновь заговорил капитан. — Экипируетесь вдвое против обычного. Под это дело выделим вам вьючных лошадей.

— Слушаюсь, господин капитан.

Конечно, лучше бы каноэ. Где речкой, где волоком, оно бы еще и быстрее, чем на лошадях, получилось. Да и за лошадок ответственности никакой. А так… Спросят ведь. И коли по недосмотру потеря случится, еще и взыщут. А каноэ что? Разобьют — невелика потеря, за пару-тройку дней новое сладят. Дело-то привычное. Вот только реки все еще во льду, а потому и говорить тут не о чем.

— Значит, так, Саша. Обождешь старшину, обговорите, что к чему, а там уводи своих орлов в увольнение. Двое суток вам на гульбище, потом сутки на сборы — и в путь. Вопросы?

— Вопросов нет.

— Иди.

— Слушаюсь! — Рука к козырьку, поворот кругом и вышел за дверь.

Старшину долго ждать не пришлось. Совет у ротного вскорости закончился. Проследовали в его епархию — в складской барак. Там определились по снаряжению, оружию и припасам, после чего Редькин отправился собирать в кучу десяток.

Парням говорить, что и как, не стал. Лишнее. Придет час, там все и узнают. Единственно сообщил о том, что уходят тяжелыми и надолго. Ну и обрадовал двумя сутками отдыха, воспринятыми с ликованием. Тем более как раз заканчивалась масленичная неделя, и на эти дни приходились гулянья. Подумаешь, впереди тяжкие будни. Придет время, выложатся без остатка. Зато сейчас душа полна ожидания праздника.

— Братцы, а давайте к моим в деревню! — едва услышав об увольнении, тут же предложил Агап. — Сестрица и невестка так попотчуют, что довольны останетесь. От деревни нашей и до села недалече будет. А там соберутся все окрестные. Веселье будет! — Парень даже закатил глаза от предвкушения.

— Это да, встретят как родных. А с родными оно ведь как — церемониться не принято. Я же как вспомню острый язычок да крутой норов твоей сестрицы, так враз в затылке чесать начинаю, — задорно произнес заводила их десятка Киря.

— Тебе-то чего чесать, — нараспев передразнил его Елизар. — Чай, когда на барже шли, так она тебя даже и не замечала.

— Это точно, — поддержал добродушный Добрыня. — Она все больше лаялась на десятника нашего.

— Во! — тут же оседлал конька Киря. — А как молва твердит, кому больше всех достается, на того девичий выбор и выпадает.

— Пустобрехи, — отмахнулся Александр. — Все бы вам скалиться без причины. Ну чего девке косточки моете? Ить видно же по ней, что правильная она, не какая-то там со слабиной.

— Ну так а какая тебе-то потребна? — хохотнул Киря.

— Балабол. Мне еще два года положено в бобылях ходить.

— Не два, а уж поменьше, — не унимался Киря.

— Ну полтора. Невелика разница. И вообще, то по наказу боярскому, а так я и сам жениться не спешу. Ну его к ляду. Вот так пришибут меня, и останутся сироты, как у конвойных наших, царствие им небесное.

При воспоминании об этом все истово перекрестились. Опять же, и товарища своего помянули. Вот такая она, жизнь-злодейка.

— А я, как только срок выйдет, женюсь. Останусь на службе иль нет, а женюсь, — решительно произнес Агап.

— Экий ты, — хмыкнул Добрыня.

— Дурной?

— Да уж не умный, это точно.

— А скажи, Добрыня, вот кто после Николая остался? — с пылом возразил Агап. — А ить он последний в роду был. Пресекся, стало быть, род-то. А для чего нам Господь жизнь дает, как не продолжить ее в наших детях?

— О-о-о, Харитон, ты Агапушке больше умных книжек читать не давай. Хватит на наш десяток и одного разумника, — с явной язвинкой заметил Киря.

В ответ все грохнули смехом, Агап обиженно насупился. Харитон же, читавший все, что попадалось под руку, привычно покрылся краской смущения. Нет, он вовсе не стыдился своей тяги к чтению. Просто всюду носил с собой блокнот со свинцовым карандашом, потому как имел слабость к стихосложению. И вот этого-то пристрастия он и стеснялся, прекрасно понимая, что всякий раз намеки того же Кири сводились именно к этому его бесполезному занятию.

Было дело после схватки, во время контроля, Киря заприметил выглянувший из кармана Харитона уголок блокнота. Ну и предложил товарищу в изящной манере описать то благородное военное деяние, которым они занимались. Хмыкнул и перехватил горло очередному бедолаге.

— Харитон, вырви листок с одним из твоих стихов, — глядя прямо в глаза Кире, приказал Александр.

— Командир… — начал было Киря, но осекся.

— Выучишь и перед выходом расскажешь.

— Александр Григорьевич…

— С выражением. И чтобы мне понравилось. Нет — останешься в казарме.

— Но…

— Я все сказал.

— Слушаюсь. Харитоша, ты там что-нибудь не такое большое подбери, а? Да-а что-об тебя, злыдень! — принимая листок, разочарованно протянул Киря.

У лешаков сборы недолгие. Что в бой, что на гулянку. Уже очень скоро они вышли за пределы военного городка, взяв курс на Замятлино. Хм. В действительности туда двинулось всего восемь человек. Родные пятерых проживали в самом пригороде, у троих — чуть дальше. Двоим же нужно было в противоположную сторону.

Александр решил все же составить компанию Агапу и погостить у его родных. Сам он был родом из предместий Гдова и по понятным причинам навестить близких не успевал. Отвести душу в Замятлино? Можно. Но, признаться, отчего-то захотелось вдохнуть воздуха уютного домашнего очага. Вот не сомневался, что у Дорохиных все будет именно так.

— Эгей, посторонись, служивые! — послышался сзади задорный молодой голос.

Лешаки были уж в пяти верстах от деревни, в которой проживали Дорохины. Даже шаг невольно ускорили, спеша в уют домашнего очага. И тут этот окрик. Вообще-то, услышав звон упряжи, скрип подтаявшего снега и мерную поступь лошади, они сошли на боковую стежку, освобождая путь. Но, как видно, вознице этого было мало.

— Борька! — обернувшись, обрадованно выкрикнул Агап.

Младший брат подбежал и с ходу сграбастал среднего в объятия. Не смотри, что моложе на три года, статью и силушкой Господь одарил его на славу. И за прошедшие месяцы парень заметно прибавил.

— Здравия, Александр Григорьевич. А я вас, значится, еще издали приметил. Агапа враз узнал. Ну, думаю, устрою ему нежданную радость.

— А ты откуда, весь из себя такой важный, да еще и груженный по самую маковку?

Это да. Сани были загружены, по всему видать, мешками с зерном до предела возможностей лошади. Сам же возница шел рядом. Вот таким манером, кстати, и набилась стежка сбоку от зимника.

— В село ходил. К весне дело. Еще малость, и дороги расквасит так, что и не проехать. Нужно успеть вывезти из боярских амбаров семенное зерно.

Ничего удивительного в этом Агап не видел. Всем ведомо, что боярин не просто ставил деревеньки и села, но и сделал изрядные запасы зерна и иного продовольствия. Закупил большое поголовье скотины и лошадей. Озаботился семенами и наладил изготовление крестьянского инвентаря. Да еще и такого чудного, что вот так враз с ним и не управиться. Учиться надо.

Еще по лету, посоветовавшись с братьями, Бориска взялся обрабатывать целину. Агап и Дмитрий решили поддержать это начинание своим жалованьем. Обмана за Карповым вроде как не водилось. Вот и решили они взять у боярина этот самый кредит. Коровенка, лошадь, инвентарь, семена. Все для того, чтобы разом поднять крестьянское хозяйство, а не тянуть кота за хвост.

И главным приобретением стала пахотная машина. Благодаря ей лошадь способна протянуть не один, а два плуга. Да еще при этом и умаяться куда меньше. Правда, изрядный толк, коли пользовать две машины, а не одну. Оттого ими и обеспечивали совместные хозяйства.

Но Борис посчитал, что нечего ему в тех совхозах делать. И сами управятся. Долго уговаривал соседа Илью поступить так же. Мол, по осени спрос на зерно будет велик, а цена — добрая. Потому как народ из Новгородской земли все бежит и бежит, а амбары Карпова и псковичей не бездонные. Эвон в прежние года сами себя с трудом обеспечивали. Да и солдатское жалованье старших братьев в подспорье. Уговорил. И своих братьев, и Илюхиных. Теперь вот готовится к посевной.

— А чего дожидался? — спросил Агап, намекая на весеннюю распутицу.

— Иных забот хватало, — деловито ответил паренек.

— А ну-ка, поведай, каких таких забот, — пристраиваясь рядом с шагающим братом, поинтересовался Агап.

— Думаешь, пока зима, мы тут на печи отдыхаем? Как бы не так. Мы с Ильей всю зиму на болоте руду рубили.

— И много вышло заработать? — продолжил расспросы Агап.

— По десять рублей на каждого, — важно сообщил паренек.

— Это вы что же, две сотни пудов руды наколупали? — не сдержал удивления Александр.

Если судить по объему, получалось вроде не так чтобы много. Но ты поди те две сотни пудов выковыряй из мерзлого болота, отбросив лед и пустую породу. А потом еще промой от грязи да просуши. Занятие с некоторых пор в Пскове прибыльное, но работенка адова.

— А куда деваться-то, — пожал плечами Борис. — Зато как приложится к той деньге еще и жалованье, почитай, все долги перед боярином перекроем. А там, глядишь, к осени так и вовсе очистимся. Иван Архипович ить все честь по чести делает. Хотя и не задаром, но коли бока не отлеживать, достаток в доме будет. А коли жилы на кулак намотать, то и богатство может случиться.

— Это да. Он таков. И сам живет, и людям окрест себя дает, — согласился Александр.

— А нас с Ильей, между прочим, к ополчению приписали. Мы и форму пошили, и винтовки у нас есть. Только хранятся они в оружейной при сельской приказной избе. Как отгуляем Масленицу, так и на учения призовут. Взводный сержант у нас не абы кто — Терехин Игнат Емельянович. При Бобровне сражался, медаль о том имеет.

— Помню такого, — подтвердил Редькин. — Достойный вой. И дрался славно.

От этих слов Борис даже плечи расправил, словно похвала не взводного командира касалась, а его самого. Агап добродушно приложился к шапке братца. Впрочем, сделал он это, скорее припомнив, каким наивным был сам, когда его только определили в солдаты…

— Ой, Настенька, ты погляди, какого чудо-богатыря к нам в гости-то занесло! Сам главный лешак припожаловал! — встретила сестра Агапа Александра, едва он переступил через порог.

— И тебе здравия, Ольга Гавриловна, — с ироничной улыбкой отозвался Редькин. — Вижу, рада ты мне настолько, что и братца не примечаешь.

— Еще чего, — пренебрежительно фыркнула девушка.

Обернувшись к Агапу, обняла и расцеловала, нарочито не глядя на Александра. Из соседней комнаты появилась Настя, поклонилась гостю. Потом подошла к деверю, тоже обняла и расцеловала. Спросила, не слышно ли чего о Дмитрии. Но, как водится, получила отрицательный ответ.

За те месяцы, что Агап находился в лешаках, он видел брата пару раз. Все время поглощали тренировки и учеба. К отбою едва доползал до постели и проваливался в сон без сновидений. И так изо дня в день. Правда, в последнюю неделю стал вдруг примечать, что вроде уже не так сильно выматывается. По всему выходит, наконец втянулся.

— А что, Александр Григорьевич, поговаривают, Псков шведа воевать не будет, потому как лешак один молодецкий всех ворогов перевел?

— Врут, Ольга Гавриловна. Как есть врут. Я хотел было, да братец твой остановил.

— Нешто Агап власть над десятником взял? — наигранно вытаращив глаза, удивилась она.

— Так, говорит, коли парочку ему не оставлю, то он костьми ляжет, а тебя за меня нипочем не отдаст. Вот и пришлось славой поступиться. А люди врут безбожно.

— Мог бы и до последнего изничтожить. Я, чай, за тебя не собираюсь. Сказывала уж, мне того, кто меньше моих братьев, и близко не нать, — вновь фыркнула девушка.

— Ольга, а ну осади. Гость в доме, собирай на стол, — строгим тоном прекратил перепалку Борис.

Она вскинулась было, но встретилась со спокойным, уверенным взглядом главы семьи. Вот так. Плевать, что младший. Он сейчас в этом доме хозяин, потому как единственный муж. Хм. Ну, если не считать маленького Юрия, что требовательно подал голос из соседней комнаты. Точно богатырь растет.

Дома — это еще один крючок для заманивания на Псковскую землю беглецов-новгородцев. Просторные, в несколько комнат, с каменной печью посредине. Причем не простой, а московской. У такой и расход дров поменьше, и благодаря особому устройству дымохода тепла она отдает побольше, чем обычная русская печь.

Пока Настя управлялась с сынишкой, Ольга сноровисто накрыла стол, по обыкновению делано игнорируя Александра. А как только присели, появился еще один гость. Хм. Ну да. Пока только гость, потому как пусть он и глава семейства Дорохиных, перебравшегося на псковскую сторону, в этом доме за хозяина Борис. И то, как он все вершил, вызывало уважение. Вот отслужит Дмитрий, вернется, а там и переиначат все. Тут уж как водится.

Заслышав мужа, Настя поспешила появиться перед его взором с младенцем на руках. Дмитрий расцеловал жену, потом взял на руки сына. Целовать с мороза не стал, только с теплой улыбкой вгляделся в личико спящего. Потешил свое отцовское эго и передал ребенка жене. Потом уж разделся и присоединился к сидящим за столом.

Александр рассматривал парня не без интереса. Он и летом был плечист, но тогда больше походил на молоденького бычка. За прошедшее же время успел заматереть, превратившись в зрелого мужа.

— А что, братишка, по какому случаю тебе увольнительная выпала? — отправив в рот первую ложку каши, полюбопытствовал Дмитрий.

— За успехи в учебе ратной, — не дав парню слова сказать, ответил вместо него Александр.

— О как. Стало быть, не подкачал род Дорохиных.

— Стараюсь, — зардевшись, как красна девица, ответил Агап.

— Это ладно. Ну а коли так, то завтра мы всем покажем, где раки зимуют. Ты как, Александр Григорьевич, на кулачную потеху-то пойдешь? — обратился Дмитрий к Редькину.

— На кулачную потеху?

— Ну так Прощеное воскресенье.

— Хм. Точно. Надо же, из головы вылетело. Нет, не пойду.

— Ну а мы с братами пойдем разомнемся. Так, браты? — Дмитрий приобнял Бориса и Агапа.

— Не иначе как Александр Григорьевич боится, что его наши мужики помнут, — не удержалась от подначки Ольга.

Ох, кто бы знал, как ему в этот момент захотелось сойтись стенка на стенку. Да так, чтобы эта злыдня воочию увидела, кому и кого стоит сторониться. Но…

— Твоя правда, красавица. Нам никак нельзя с битыми лицами расхаживать. Как отцы-командиры заприметят боевые отметины, так сразу и спрос учинят.

— Нам? — уточнил Дорохин-старший.

— Ты правильно понял, Дмитрий, Агап тоже не пойдет, — подтвердил Александр.

— Что так? — понизив голос, спросил он.

— Дело-то доброе, но не хватало случайно получить какое увечье. А оно не ко времени, — неопределенно ответил Александр.

Впрочем, старший из братьев все уразумел. Посмотрел в глаза десятнику. Тяжко вздохнул. Перевел взгляд на дурачащихся Бориса и Агапа. И вновь на Редькина.

— Брата сбереги, — тихо попросил Дмитрий.

— Сделаю все, что смогу. О большем не проси, потому как словом своим разбрасываться я не привык.

— Ну и то добре. А что, браты, давайте-ка дров нарубим да баньку истопим? А там и по чарке пропустим. Хозяин, медовуха-то найдется?

— И медовуха, и брага, и пиво имеется, — выпячивая грудь, тут же отозвался Борис, невероятно гордый словами Дорохина-старшего.

Глава 6 Разгром

— Ваше величество, к вам курьер с личным посланием, — отвесив учтивый и четко выверенный поклон, произнес адъютант.

Карл предпочитал бивачную жизнь, был достаточно непритязателен в бытовом отношении, одевался в поношенную форму и питался из солдатского котла. А еще терпеть не мог, когда перед ним лебезили. Тем более если это делал человек в форме. Любой солдат должен был вести себя с достоинством. Для того чтобы выказать свое уважение и любовь, совсем не обязательно лизать зад. И за это короля в армии любили еще больше.

— И где это послание, Асвальд? — спросил король, откладывая в сторону документ, который только что изучал.

— Прошу прощения, ваше величество, но он настаивает на том, что должен вручить его лично вам в руки, — вытянувшись в струнку, четко доложил капитан.

— Даже так. И что заставило вас пойти у него на поводу? — склонил голову набок король.

— Только то, что он прибыл от господина Лотты Йоханссона и в подтверждение этого представил вот этот перстень.

Карл принял печатку и посмотрел на изображение. Ничего особенного. Просто гора с двойной вершиной, между которыми встает солнце с исходящими от него лучами. Никакого символизма или генеалогического смысла. Занятная вещица и не более. Разве что ее близнец хранился в вещах короля.

— Пригласи его.

— Слушаюсь, ваше величество.

Посланец оказался ничем не примечательным мужчиной средних лет, одетым на дворянский манер, каковых тысячи. Самая обычная серая личность. Мимо такого пройдешь и не заметишь. Ну и по виду он никак не тянул на важного посланца. А в том, что он является именно таковым, никаких сомнений.

— Ваше величество, я прошу простить мне мою дерзость. Я только выполняю приказ, — с поклоном протягивая запечатанное послание, произнес курьер.

— Я не сержусь. Напротив, твое рвение и настойчивость заслуживают похвалы, — принимая письмо, успокоил его король и уточнил: — Ты должен дождаться ответа?

— Мне приказано только передать послание. Но если ваше величество решит отправить со мной ответ, я с радостью выполню это поручение.

— Вот, возьми. Это твое кольцо. А насчет ответа тебя уведомит мой адъютант.

— Как прикажете, ваше величество.

Курьер вновь отвесил поклон и попятился на выход. Нужно быть полным кретином, чтобы не понять, что аудиенция закончена. Провинциал никогда не дал бы поручение недалекой личности.

В свою очередь капитан Ларссон бросил взгляд на Карла и так же направился на выход. Он прекрасно понял, что король хочет ознакомиться с письмом в одиночестве. А как же иначе? Король лично предупреждал о господине с весьма распространенной фамилией. И когда появляется его посланник, его сразу же принимают. Два плюс два — всегда четыре. И никак иначе.

Оставшись один, Карл покрутил послание в руках. Подбросил на ладони, словно взвешивая. Кстати, весьма увесистый пакет. Наконец вооружился лежавшим на столе кинжалом и быстро срезал печати. Он не признавал всех этих изысков с черепаховыми или костяными ножами. Дамская безделица! Мужчине пристало пользоваться настоящим оружием.

Отложив кинжал, Карл углубился в чтение письма. Хм. Вот только письма ли. Сведения, содержавшиеся в нем, повергли его в ступор. Как таковой конкретики там не было. Но зато имелись адреса и имена тех, у кого этими самыми сведениями можно было разжиться. Разумеется, если полученные сведения заинтересуют его величество. О-о, они его очень заинтересовали.

— Асвальд.

— Да, ваше величество. — Адъютант, ожидавший вызова, тут же появился перед королем.

— Вызови ко мне Реншильда.

— Слушаюсь.

Пока ожидал генерала и своего наставника, решил заняться текущими делами. Безусловно, вести полки в атаку значительно приятнее. Но, к сожалению, чистого и незамутненного ничем иным военного искусства не бывает в принципе. Армия не может существовать без строгого учета. Возложить целиком всю бюрократию и финансы на чужие плечи — все равно что лично позволить разворовывать казну.

Война же требовала огромных трат. И как ни странно, тем больших, чем дольше войска находились в бездействии. Пока армия на чужой территории, как минимум вопрос с фуражом решался без дополнительных вложений. Команды фуражиров вполне справляются со снабжением, реквизируя все необходимое у местного населения.

— Ваше величество, вы хотели меня видеть? — войдя в рабочий кабинет короля, поклонился генерал Реншильд.

— Да, Густав. Как обстоят дела с набором наемных полков[13]? — тут же спросил король.

— Согласно последним данным, набор произведен уже более чем на две трети. Я смогу предоставить более точные сведения в течение часа. Думаю, через месяц мы полностью закроем этот вопрос, — уверенно закончил генерал.

— Долго, Густав. Это слишком долго. Разошли приказы, чтобы ускорили процесс. Этих увальней ведь нужно будет еще хоть чему-нибудь научить.

— Могу я поинтересоваться, чем вызвана такая поспешность?

— Само собой, можешь. Наш боярин Карпов собирает конвой, чтобы сопроводить псковских купцов в порты Австрии и Священной Римской империи. Я узнал об этом буквально только что.

— Значит, выйти за пределы Балтийского моря он не рискует.

— Он не настолько глуп, чтобы не понимать: через датские проливы ему не пройти.

— То есть вы хотите ускорить процесс, ваше величество. Но позвольте заметить, что изначальный план предусматривал блокаду и ослабление Пскова. Именно по этой причине мы пошли на переговоры с этим безмозглым бабником и силачом[14]. Что изменилось?

— Появились кое-какие обстоятельства, мой дорогой Густав.

— Ваше величество, вы считаете меня своим советником, но я не могу дать вам дельный совет, если не знаю всего. Конечно, если вы полагаете, что я обладаю всей необходимой мне информацией, то-о…

— Успокойтесь, Густав. Роль обиженной девицы вам не к лицу, — с явной досадой перебил генерала король.

Картина выглядела довольно комично. Куда больше подобало бы обратное поведение. Но у королей особое положение. А потому девятнадцатилетний юнец вполне позволял себе вольность в общении с пятидесятилетним зрелым и умудренным жизнью мужчиной. Реншильду оставалось только вытянуться и ждать дальнейших распоряжений.

— Кхм. Простите, Густав, — все же поняв, что слегка перегнул палку по отношению к верному соратнику и наставнику, произнес Карл. — Словом, я уже давно нахожусь в переписке с иезуитским провинциалом. И он время от времени снабжает меня информацией.

— Вы верите иезуитам?

— Не во всем. Далеко не во всем. Но в том, что касается Карпова… Он серьезно насолил ордену. А потому они и впрямь намерены от него избавиться. Рассчитывать на Августа и шляхтичей его высокопреосвященство не может по известным тебе причинам. Тайные посланники не смогли управиться. Вот и решили братья посчитаться с боярином моими усилиями. Хм. И в этом наши интересы совпадают. Во всем остальном… Я скорее отрублю себе правую руку, чем поверю иезуитам.

— И будете совершенно правы, ваше величество.

— Я знаю, дорогой Густав. А теперь послушай, что мне стало известно…

Рассказ занял не слишком много времени. Карлу не были ведомы все детали, только общие сведения. Потому и план, возникший у него в голове, так же не отличался подробностью. Но в целом, если не подведут частности, должно получиться очень неплохо.

— Задумано отлично, ваше величество. Вот только я совсем не уверен, что Карпов бросится с нами воевать.

— Еще как бросится. Я только что написал указ о создании в Дерпте Озерной военной флотилии[15]. Мы распространим слухи о том, что она будет строиться специально для предстоящей кампании против Пскова. Этот боярин не станет ждать, пока беда придет к нему в дом, он сам станет атаковать.

— А если решит запросить помощь у Николая?

— Во-первых, Русское царство вновь увязло в войне с Турцией, что нам только на руку.

— Вы хотели сказать, вами же все и устроено, — решил немного подольститься старый генерал.

— Ну, это было не так уж и трудно, — с самодовольной ухмылкой принял похвалу король.

— Только боюсь, что Николай скорее решит воевать на два фронта, чем оставит сестру без поддержки, — проявил объективность Реншильд.

— А вот тут, дорогой Густав, получается «во-вторых». Пока послание доберется до Николая, пока он примет решение и двинет в нашу сторону полки и пока будет пробиваться через Великие Луки, мы покончим с Псковом.

— Но-о…

— Ничего невозможного. Практически одновременный удар по двум направлениям. Я отвожу на захват Псковской земли не больше пары месяцев. Николай ничего не успеет предпринять. Устранив же проблему в виде Пскова у себя за спиной, мы можем смело встать против русского царя. Нам ли с нашей армией опасаться этих варваров!

— Но это его не остановит. И потом, Речь Посполитая — союзник Московии, а Август зол на вас за свое поражение.

— Сомнительно, чтобы силач пошел против нас. Воевода Острожский со своим рокошем стоит у него поперек глотки. И пока он не решит эту проблему, о войне с нами не может быть и речи.

— Хм. Ваши доводы звучат более чем убедительно. Остается только понять, как можно раззадорить Карпова и заставить действовать его решительно.

— Карпов — не гений, дорогой Густав. Он поступит так, как мы и ожидаем. Хотя бы потому, что уверен в своих силах.

— И он имеет все основания так полагать, ваше величество.

— Верно. Но он понятия не имеет, что мы ему приготовили, — со зловещей улыбкой произнес король.

Завывание ветра, хлопки парусов, скрип такелажа и гребных колес. Они сейчас вяло вращаются под напором воды, струящейся вдоль бортов. Машина застопорена, котлы на подогреве, так чтобы на разведение паров потребовалось не больше часа. Все же Балтийское море с некоторых пор стало для псковичей враждебным, поэтому лучше бы держаться настороже. А с имеющейся скоростью хода у современных судов этого времени достаточно, чтобы изготовиться задействовать машину.

Но даже при том, что машина стоит, а колеса, проворачиваясь на осях, оказывают слабое, но сопротивление движению, ход у «Ласточки» на зависть. Чтобы держаться в ордере, достаточно было поднять две трети парусов. И это при том, что поморские ладьи при попутном ветре движутся весьма споро. Не смотри, что торговцы, угнаться за ними по силам далеко не всякому кораблю.

Правда, при этом на тяжелых купцах качка куда меньше, чем на сопровождающих их бригантинах. Ну да тут уж ничего не поделаешь. Впрочем, людей, связавших свою жизнь с морем, этим не удивить. Им скорее уж земная твердь в диковинку.

Невзирая на обострившиеся отношения со Швецией, псковская военная флотилия регулярно совершала выходы в море. Ходили как отдельными отрядами, так и в полном составе. Купцам, конечно, было несладко. Но боевые корабли «хозяева Балтики» не задевали. Мало того, в их присутствии не замечали и купцов. Но в этом году Карпов приказал повременить с морскими прогулками, дабы лишний раз не дразнить шведа.

Х-ха. Вот уж что зря, то зря. Шведский флот весьма знатно горит. Проверено. При воспоминании о том атаман Демин невольно ухмыльнулся, оглаживая усы и бороду. Да-а. Покуражились они два года назад. Причем дело вовсе не ограничилось уничтожением того конвоя с десантом. Вовсе нет.

Казак никогда не упустит возможности поживиться, коль скоро ему предоставляется такая возможность. Поэтому, помимо захваченных купцов, на их счету и сожженные военные корабли Карла. А нечего считать себя хозяевами Балтики. Пусть море это и студеное, тем не менее казакам здесь вполне уютно.

В прошлом году в строй ввели еще шесть бригантин. Причем три из них так же имели паровую машину и вооружены подобно «Ласточке». Семь новомодных карповских пушек — весьма серьезный аргумент. Правда, как бы они ни были хороши, без надлежащего учения пользовать их не получится. Вот и пришлось подышать гарью, поскрипеть порохом на зубах да посидеть на занятиях, где в головы канониров вдалбливали нужные знания. Словом, веселого мало, головы пухли от наук, уши глохли от рявканья пушек. Но оно того стоило.

Была мысль у Демина отправиться на промысел в Вест-Индию. Уж больно много интересного он слышал о тех местах. Об испанских галеонах, доверху груженных золотом, о пиратской вольнице. Царь Николай завел в Керчи порядки сродни тем, что существуют в Порт-Ройале на Ямайке. А раз так, то атаману туда прямая дорога. Потому как была уверенность, что ему там понравится.

Хм. Вообще-то отправиться в Вест-Индию он мог в любой момент. Причем прикупив корабль, выстроенный не из сырого леса, а из хорошо просушенного. Деньги на это были. При должном уходе такой корабль способен прослужить не один десяток лет. Конечно, он будет не уже привычной русской постройки, а иноземной. Но то ведь не беда. Попривыкнут к иным обводам и парусному вооружению. Хотя там отличий-то особых и нет.

Вот чего действительно не будет, так это паровой машины. Иван Архипович за пленение короля выплатил знатную награду. Не поскупился. А в продаже паровой бригантины отказал. Правда, не окончательно.

Если Демин согласится прослужить в псковской флотилии пять лет, то по прошествии этого срока он сможет выкупить такое же судно и с тем же вооружением. И выстроено оно будет не просто на русский манер, но еще и из сухого леса. Материал заготавливается уже третий год, а посему обещание вовсе не пустое. Карпов — своему слову хозяин.

Жалованье морякам положили изрядное. Настолько, что с началом войны с турками ни у кого из казаков не возникло желания все бросить и отправиться веселиться на просторах Русского моря. Ну кого там грабить? Прибрежные поселения и купцов уже успели изрядно ощипать. А в последнее время казачки так и вовсе как с цепи сорвались. Нечего там ловить.

Опять же, раз на раз не приходится. То ты сыт и доволен, а то ходишь с подведенным брюхом, как голодный волк. Здесь же стабильность. Н-да. Нет, оно, конечно, уверенность в завтрашнем дне дорогого стоит, но-о-о… Три года. Осталось только три года, и он отправится пощупать испанские галеоны. Уж больно заманчиво звучат рассказы о тамошних богатствах. А тут еще и неуемный характер.

— Слева по борту, сто шестьдесят градусов, большая эскадра кораблей! — вдруг послышался крик наблюдателя на марсе.

— Что за корабли? — вооружившись рупором, спросил Демин.

— Галеры. Много галер.

— Сколько «много»? Не сотня же их.

— Так, может, и сотня, — растерянно ответил молодой казак.

— Как идут?

— Нам напересечку, на веслах, с заваленными мачтами.

— Сигнальщик!

— Я здесь, атаман, — тут же вывернулся молодой парнишка.

— Передай приказ по флотилии. Всем кораблям подтянуться к флагману. Разводить пары.

— Слушаюсь.

Лихо козырнув, парнишка ящеркой скользнул по вантам на марсовую площадку. Помимо наблюдательного поста там же находился и сигнальный фонарь. По сути, обычная карбидка, разве что куда более внушительных размеров, с зеркальным отражателем и шторками. Но использовать ее по назначению мог далеко не каждый. Только специально обученные люди. Карпов буквально повернут на секретности. Всюду-то у него тайны.

Пока флотилия собиралась в кулак, котлы успели набрать пар. Теперь, перекрывая вой ветра, над палубой разносится заунывный свист из предохранительного клапана котла. Неприятный звук. Похоронный какой-то.

Игнат никогда не отличался набожностью. Что неудивительно при его-то разбойничьей натуре. Но тут его проняло, и он невольно перекрестился. Поймал себя на этом и тут же обругал за излишнюю мнительность.

Подумаешь, свист. Плевать, сколько там галер. Не посмеют. Кишка у них тонка. На слабо́ проверяют. Хотят поворотить вспять, чтобы лишить Псков торговли. Ну что ж, пускай попробуют. Коли они жгли почем зря большие парусные корабли, то эти-то скорлупки им и вовсе на один зуб.

Бился он уж с галерами. Пусть и турецкими. Ничего особенного. Конечно, они будут поменьше шведских, и борта у них пониже, но оно и к лучшему. В высоко сидящее судно и попасть из пушки проще. Им ведь не на абордаж шведа брать, а жечь и крушить. Ну, если стучится, ясное дело.

— Петр! — окликнул атаман.

— Я, Игнат Борисович, — тут же отозвался старший канонир «Ласточки».

— Что-то швед обнаглел. А ну-ка положи болванку перед головной галерой.

Шведский адмирал и впрямь вел себя дерзко, продолжая вести галеры напересечку русскому каравану. А потому надо им намекнуть, что пора бы и честь знать, да вести себя попристойней. И пускай расстояние еще добрых полторы версты, это ни о чем не говорит. Ход они набрали изрядный. Вот так глазом моргнуть не успеешь, как уже подойдут вплотную.

— Эй, сигнальщик!

— Да, атаман.

— Приказ на караван — лечь на обратный курс и возвращаться в Нарву.

— Слушаюсь! — Пусть и есть сомнения по поводу отданного приказа, но паренек ответил без заминки.

Вот и ладно. Потому как что бы там атаман ни думал, а подстраховаться не помешает. В крайнем случае всегда можно будет опять развернуться. Ну потеряют денек. Невелика беда. А вот если вдруг случится драка, тогда у купцов хотя бы будет шанс спастись.

Рявкнуло орудие, отправляя к цели шуршащий снаряд. Ну как к цели. Пока-то только в качестве предупреждения, и тут главное — случайно не попасть. Ч-черт! Ну не настолько же!

— Петр, вперехлест тебя в колено! Я что сказал? Перед головной галерой, а ты запулил не пойми куда!

— Прости, Игнат Борисович. Качка клятая. Прицел точный никак не взять.

— Ка-ачка, — передразнил канонира атаман. — А что будешь делать, если завертится?

— Так топить буду, атаман, что же еще-то, — искренне недоумевая, ответил пушкарь.

— Ты попади вначале. Умник.

Сказал, а у самого мысли одна другой гаже. Уходить нужно. Непременно уходить. Потому как строю солдат не выстоять против обезумевшего от крови стада. Сметут и затопчут. Если же запустить машину, то оторваться вполне возможно. Вот только… Он слово казака давал боярину. А на Дону клятвами бросаться не принято. Есть иуды, куда же без них. Но он не из таковских.

— Сигнальщик! — позвал он, задрав вверх рупор.

— Да, атаман.

— Передай по флотилии. Парусному отряду выходить напересечку шведам. Паровому — увеличить ход и держаться у меня в кильватере.

— Слушаюсь, атаман.

— Сдюжим? — приблизившись к Демину, тихо спросил помощник.

Когда-то Агап командовал одной из бригантин и в памятном бою был заместителем командира отряда. То есть атамана Демина. Вот только сместил его боярин. Да оно и понятно. Агап не скрывает того, что как подойдет срок, так и уйдет со своим атаманом щупать Вест-Индию. Карпову же нужны свои моряки. Вот и вернулся казак на одну палубу со своим атаманом.

— Сомнительно. Но и выбора у нас нет, дружище. Мы тех купцов клялись оберегать, живота не жалеючи. Нет на этом свете человека, что мог бы назвать меня брехлом. И не будет.

— Тогда меняй решение, атаман.

— О чем ты?

— Вели одному паровику отворачивать и идти с конвоем. Если шведы отправят часть галер, чтобы взять купцов на абордаж, он их прикроет.

— Один прикроет два десятка больших ладей?

— Ну ты же с десятком собираешься напасть на целую орду.

— На армаду, — непроизвольно поправил помощника Игнат.

— Да какая разница.

— Сигнальщик! Приказ на «Баклана». Защищать купеческий караван.

— Слушаюсь.

— Ну и чем ты опять недоволен? — окинув взглядом помощника, поинтересовался атаман.

— Квашнин. Он ить из лучших капитанов. С нами в прошлой баталии был. И в Русском море турку житья не давал. И команда у него самая выученная. И пушкари не чета даже нашему Петру. То он и сам признает.

— Знаю, Агап. Но коли делать, как ты предлагаешь, то именно ему такое и поручать. Кто еще, как не он, в одиночку сумеет прикрыть купцов. А если удастся вывернуться, то кто, как не он, преподаст науку другим, что потом за нас посчитаются. Не все же лучшим быть впереди. Порой неплохо их и поберечь малость. Готовь корабль к бою.

— Слушаюсь, атаман…

— Что они делают? — рассматривая в подзорную трубу псковские корабли, возмутился адмирал Корнелиус Анкаршерна.

Этот сорокашестилетний мужчина не считался лучшим из адмиралов шведской короны. Но, несомненно, принадлежал к их числу. Ну и немаловажно то обстоятельство, что он был близок к Карлу. Это он командовал эскадрой во время знаменитого десанта молодого короля на Зеландию. Ему же было доверено вести эскадру, перебросившую шведскую армию на земли Новгорода.

Когда встал вопрос о том, чтобы уничтожить псковскую эскадру, то король тут же обратил свой взор на адмирала Анкаршерну. Под его руководством в шхерах началось строительство галерной флотилии.

Карл справедливо рассудил, что кораблям, не зависящим от капризов ветра, должны противостоять такие же независимые суда. К сожалению, у Швеции нет братьев Карповых, изобретших эту самую паровую машину. Она оказалась в разы компактней уже существующих моделей. Причем настолько, что ее удалось установить на небольшое судно[16]. Поэтому у короля попросту не было альтернативы галерам.

Правда, этих небольших и слабо вооруженных гребных судов понадобилось неприлично много. Но и строились они быстро. Особенно если использовать опыт древних римлян, прибегнувших к стандартизации деталей и частей кораблей и, таким образом, отстроивших огромный флот. Корнелиусу же нужно было всего восемь десятков галер, и он с этим справился. Но пришлось постараться, чтобы сохранить это в тайне.

И вот теперь он встал на след своей добычи. Ради этого он сошел с палубы гордого красавца-фрегата и оказался на помосте галеры. Хотя-а. Признаться, только заняв это место, он понял, что у галерного, или, как назвал его Карл, Армейского[17], флота есть будущее. И пусть он не годится для открытого моря, в прибрежных водах и шхерах он по-настоящему незаменим. Ну или вот в противостоянии с этими паровыми бригантинами псковичей.

Хотя ему не нравится то, что они вытворяют. Нет, это вовсе не относится к их наглому выпаду с предупредительным выстрелом. За него они еще поплатятся. Но вот то, что псковский начальник решил разделить караван на три части, — уже ни в какие ворота. Причем если купцы с одной паровой бригантиной легли на обратный курс, то два отряда из трех паровых бригантин и шести парусных, похоже, пытаются охватить его флотилию.

Они это серьезно?! То есть они решили атаковать?! Не сказать, что это противоречит планам самого Корнелиуса. Куда хуже было бы, если бы они решили сбежать. Какое-то время он конечно же сможет потягаться с ними в скорости. Вот только недолго.

В отличие от машин, силы гребцов не бесконечны. Пусть их и не жаль совершенно. Новгородские каторжане, коих сегодня на шведском флоте более чем достаточно. Ну не всех же бунтовщиков казнить, если можно извлечь из них выгоду.

Словно в подтверждение этой мысли, раздался свист плети и болезненный вскрик каторжника. Как видно, ему преподали урок за леность. Хм. Или приласкали семихвосткой для острастки. Так сказать, в качестве профилактики, чтобы это быдло не расслаблялось.

Адмирал был против использования в качестве гребцов русских. Практика той же Турции показывает, что рабы или каторжане — не лучшая замена вольнонаемным гребцам. Они могут взбунтоваться или перестать грести в самый неподходящий момент. И вообще, на веслах шведских галер никогда не сидели рабы. Но доводы короля были убедительны. Он предполагал, что бой не обойдется без значительных потерь. А потому не видел смысла попусту лить шведскую кровь. Пусть уж лучше проливается русская.

На каждой галере было по двести пятьдесят гребцов, сто двадцать морских пехотинцев и семьдесят офицеров, канониров и моряков. Внушительная сила для абордажного боя. А ни для какого иного галеры и не подходили.

Да и то лишь в том случае, если речь идет о небольших судах. Ну, как вот эти псковские бригантины. Потому что, по убеждению Анкаршерны, один пятидесятипушечный корабль способен уничтожить дюжину галер.

Это и неудивительно, учитывая скромные размеры суденышек и их посредственную мореходность. К тому же и артиллерийское вооружение оставляло желать лучшего. На носовом помосте располагались одно двадцатичетырехфунтовое орудие и два двенадцатифунтовых. По бортам по шесть трехдюймовых фальконетов на вертлюгах. Эти больше годились для подавления бунтов, чем для боя. Нет, если речь о таких же галерах, то дело другое, картечь тут играла важную роль. Но об использовании против кораблей с более высокими бортами говорить не приходилось.

Так что единственный вид боя, в котором галера сильна, — абордаж. Достигаться же это должно посредством маневрирования вне зависимости от ветра, наполняющего паруса. Ну и преимущества в скорости. Пусть и кратковременного.

— Дженсен!

— Да, господин адмирал, — тут же отозвался адъютант Анкаршерны, молодой, высокий и статный лейтенант.

— Передайте приказ по флотилии. Изготовиться к бою. Начать перестроение в линию согласно регламенту. Отряду полковника Линда преследовать купеческий караван. Остальным — идем на сближение с парусниками псковичей.

— Слушаюсь.

Армейский флот делился на восемь отрядов по десять галер в каждом. Попросту говоря, каждый из них являл собой пехотный полк, а экипажи — роты. Под командованием же адмирала была настоящая армия в пятнадцать тысяч человек, из которых девять тысяч шестьсот являлись морскими пехотинцами. Внушительная сила, если не сказать больше.

Противостояли же им десять русских бригантин, экипаж каждой из которых не превышал ста двадцати человек. Достаточно одной галере сцепиться с русским кораблем, и он обречен. Тут скажутся и численное превосходство, и великолепные бойцовские качества шведских солдат и матросов. Словом, у псковичей был только один шанс — держаться на расстоянии. Вот только никто им этого позволять не собирался.

Засвистели боцманские дудки. Забегали матросы. Засуетились у пушек канониры. Захлопали крышки открываемых ящиков с песком. Звякнули изготавливаемые к использованию стальные лопаты, багры, пилы и топоры.

Шведы сделали выводы из прошлого неудачного опыта. Поэтому сейчас на каждой галере по палубе были расставлены ящики с сухим песком. Во внутренних отсеках песок был расфасован в мешки по шестьдесят фунтов в каждом. Потому как с лопатой там особо не развернуться. Никакие иные способы не позволяли эффективно бороться с греческим огнем, секрет которого стал известен Карпову.

От русских прилетел второй предупредительный снаряд. На этот раз стреляли не с флагманского парохода, а с головной парусной бригантины. Кто знает, возможно, канонир там более опытный или причина в уменьшившемся расстоянии, но снаряд лег куда как ближе.

Впрочем, шведы не придали этому ровным счетом никакого значения. Галеры все так же продолжали идти на сближение с русскими, успев уже перестроиться в одну линию. Десяток судов отделился, устремившись в погоню за купцами, двигающимися против ветра правым галсом[18] и значительно потеряв в ходе.

Наконец расстояние сократилось до трех кабельтовых[19]. Цели уже разобраны. Конечно, пушка способна забросить ядро значительно дальше. Тонкие борта бригантины не идут ни в какое сравнение с бортами линейных кораблей. А потому ядро с легкостью проделает пробоину и на куда большем расстоянии. Однако попасть на таком расстоянии в цель — задача не из легких. И уж тем более во время качки.

— Капитан Акессон!

— Да, господин адмирал.

— Прикажите открыть огонь! — Едва отдав приказ, адмирал вскинул подзорную трубу.

Помост под ногами вздрогнул. Находившиеся под ним орудия изрыгнули из себя пламя и чугунные ядра. На какое-то время обзор заволокла пелена дыма. Но под напором ветра она быстро истаяла, отнесенная в сторону.

Следом загрохотали остальные орудия. Семьдесят двадцатичетырехфунтовых и сто сорок восемнадцатифунтовых. От множества ядер, начавших падать вокруг русских кораблей, вода буквально закипела. Адмирал вроде бы даже приметил попадания. Хотя не был в этом уверен.

Под помостом слышится возня и приглушенная брань канониров, спешно перезаряжающих свои орудия. Как ни старался адмирал, но в подготовке артиллеристов, а как следствие, и в скорострельности, шведы все же уступали псковичам. Если верить оставшимся в живых свидетелям, она варьировалась от четырех выстрелов в минуту до десяти. Весьма значительный разброс, чтобы это было правдой.

Грохот. Треск разрываемой древесины. Шуршание пролетевшего рядом и обдавшего Игната горячим дыханием ядра. Оно, может, и не горячим, да только он отчего-то именно таковым и показался.

— Петр, в гробину душу мать нехай! Ты заткнешь наконец этого гада?!

Вместо канонира, рявкнув, ответило орудие. И на этот раз вышло вполне удачно. Судя по всему, снаряд взорвался в утробе галеры, а не прошил ее насквозь, что случалось сплошь и рядом. Этот же гостинец, ударив в правую скулу кораблика, прошел не поперек, а вдоль корпуса, а потому и не успел вывалиться в воду. Что не могло не радовать.

Поначалу отряд паровых бригантин держался в стороне, чтобы в полной мере использовать дальнобойность и точность своих орудий. Но из-за качки немалая часть снарядов летела мимо. Учитывая же численный перевес противника, это было неприемлемо. Пришлось сокращать дистанцию.

Но и тут не все слава богу. Если бить в борта, то из-за несовершенства взрывателей большинство снарядов попросту прошивали галеры навылет. Заходить с носа, чтобы стрелять вдоль, — подставляться под пушки шведов. Пришлось заходить с кормы. Да только тут уж началась форменная свалка, и если одному шведу выходишь в корму, то другой уже наводится на тебя носом. И все стремятся к абордажу.

Вырваться бы из теснины и уйти на свободную воду. Но шведы вцепились мертвой хваткой, и вывернуться из этих клещей никакой возможности. Один из пароходов уже взят на абордаж, и там идет рубка не на жизнь, а на смерть. И помочь им не удастся. Они ведь и сами вертятся как угорь на сковороде.

Разочаровали зажигательные снаряды. Выпускаемые из новых орудий прошивали галеры насквозь, но на парусниках-то стояли дульнозарядные орудия, и их снаряды рвались на палубе или внутри корпуса. Вот только прежнего эффекта не наблюдалось. Как видно, шведы все же кое-что выведали о греческом огне. Из всего флота яркими факелами пылали хорошо как с десяток галер. На других так же случались возгорания. Но с ними команды худо-бедно справились.

— Атаман, большая пробоина ниже ватерлинии, — подбежал с докладом его заместитель.

— И что, мне надо тебя учить, как подводить пластырь? — недовольно бросил атаман.

Хм. Кстати, поговаривают, что жесткую конструкцию этого пластыря тоже предложил Карпов. Брешут, поди. Атаман не раз и не два общался с боярином и точно знал, что тот в морском деле ни уха ни рыла.

— Уже делаем. Я только доложил, — даже и не подумал тушеваться Агап.

— Добро. Занимайся.

— Атаман, беда. Вода к машинному подбирается. Если зальет котлы, они рванут что твоя крюйт-камера.

Ага. А это уже механик. И, судя по его озабоченному виду, дело и впрямь труба. Впрочем, Игнату не единожды о том же говорил и Иван Архипович, и братец его младший, Дмитрий Архипович. Ох как тут все весело и заковыристо. А главное — не вовремя, мать-перемать через плетень!

— А что же твои механические помпы? — спросил Игнат.

— Не справляются уже. Вода сочится из нескольких пробоин. А тут еще одну получили.

— Ну, эту сейчас залатают, полегче станет.

— Только и того, что неизбежное оттянем. Это уже конец, атаман.

— Не бухти, Степа, казак пока жив — барахтается.

— Я не казак.

— Да какая разница. Ты сейчас с нами в одной лодке…

Его оборвало рявканье сразу двух орудий. Невольно перевел взгляд на галеру, подвергшуюся обстрелу. Ага. Порядок. И эти снаряды легли в цель, не выметнувшись наружу. А значит, заглотила посудина подарочек.

— Не трухай, Степа, — переводя внимание на механика, бодро произнес атаман. — Значит, так. Идешь к машинам и просто делаешь свое дело. Как вода начнет подбираться к котлам, стравливай пар. Но не раньше. Уяснил?

— Уяснил.

— Вот и ладно. Действуй.

И вновь взгляд зацепился за давешнюю галеру. Ну слава тебе господи, наконец-то запылала! Вот только радость оказалась недолгой. Потому что с другого борта прилетел гостинец. Хорошо хоть одно из ядер ударило в кормовую надстройку, похоже, разворотив его каюту, а второе — в мачту.

— Ох, йо-о!

Игнат едва успел увернуться, как бизань-мачта с жутким скрежетом и треском начала заваливаться вбок. Но не она по-настоящему была опасна для него, а лопающиеся тросы. Один из них пролетел у него над головой. Чуть ниже — и разнесло бы ее, как переспелую тыкву. Мачта же завалилась в море, отчего «Ласточка» накренилась и сбавила ход.

— Боцман!

— Тут я, атаман.

— Рубите тросы. За борт этот плавучий якорь.

— Уже делаем, Игнат Борисович.

— Атаман! — позвал Петр.

— Чего тебе, косорукий? — огрызнулся Демин.

— Десяток фугасок осталось. Все. Дальше только резаться, — доложил старший канонир.

— Ясно. Ну да все одно к одному. Ты хоть раздолбай кого-нибудь напоследок.

— Обижаешь, атаман, — сверкнул Петр белозубой улыбкой на закопченном лице.

При этом он не без самодовольства показывал в сторону пылающей галеры. А что, есть чем похвастать, но…

— Это я уже видел. Ты чем другим похвались. Иди давай. Вон того ушлого, что нам мачту порушил, приласкай. Уж больно наглый.

— Сделаем.

Пока разбирались с пробоиной и рухнувшей мачтой, Петр сдержал свое обещание и отправил на дно докучавшую галеру. Та уходила под воду под ужасающие крики прикованных к веслам гребцов. Экипаж и морские пехотинцы спешно покидали гибнущее судно, сражаясь за места в шлюпках. Надо заметить, шведы иллюзий не строили и подготовились в плане спасательных плавсредств.

— Атаман, гребное колесо порушило. Одного казачка зашибло, — доложил подошедший помощник.

— Твою в гробину! — уже привычно выругался Игнат. Да сколько можно! — Отправь в машину…

— Уже, атаман. Прикажешь ставить паруса?

— Петр?

— Отстрелялись, атаман. Мои пушкари готовы драться, — деловито навешивая на себя портупею с пистолетами, сообщил канонир.

— Ясно. Ничего еще не закончилось, братья казаки! — повысив голос и не прибегая к помощи рупора, прокричал атаман. — Пока казак жив, ворогу лучше поостеречься. Резали мы турка, выпотрошим и шведа. Пусть подходят, а мы уж расстараемся. Готовьтесь к драке!

В ответ из сотни луженых глоток раздался задорный крик. Никакого отчаяния и даже капли сомнения. Только злой задор и решимость идти до конца. И путь тот обещает быть хотя и кратким, но кровавым.

— Агап, дай весть Степану, чтобы спускал пар и выводил свою команду на палубу.

— Сделаю.

Игнат посмотрел на Петра и Ерему, командира абордажников. С ними он шел по жизни бок о бок лет десять. Для человека, связавшего свою судьбу с воинским ремеслом, большой срок. Однако сколько веревочке не виться, а конец один. Но ведь уйти можно по-разному.

— Ну что, братцы, близится наш последний час. Простите меня, если что не так.

— Да все так. И весело было. И боязно. И кровь не загустела в жилах. А то, что так-то… Ну а чем не славный конец? — пожав плечами, усмехнулся Ерема.

— Атаман, а может, того? Отправим машинную команду? Шлюпка целая имеется, — под свист спускаемого пара предложил вернувшийся Агап.

— Куда мы их отправим? Ты глянь, сколько шведа вокруг на лодках. Бойцы из машинистов, конечно, никакие, но уж как-нибудь за нашими спинами. Так, братцы, швед сейчас нас на абордаж будет брать. И выход у нас один. Захватить их галеру и уходить на ней. Все, что могли, мы сделали, «Ласточка» наша уж на ладан дышит. А там, глядишь, если догоним наш караван, то еще и поможем.

В этот момент раздался страшный грохот, и собравшиеся на юте[20] невольно обернулись. Одна из паровых бригантин, «Дрозд», сцепившаяся с вражеской галерой, словно раздувшись изнутри и окутавшись паром, выметнула обломки досок и щепу. Крюйт-камера у них уже должна была опустеть, судно накренилось, а следовательно, случилось то, чего опасался старший механик. Вода добралась до перегретых котлов, и те рванули.

— Царствие им небесное, — истово перекрестился Игнат, поддержанный товарищами. Но тут же вернулся к насущным вопросам: — За дело, братцы. Ерема, похоже, первой подойдет вон та галера, с правого борта. С нее и начнем. Картечницы не используй. Больше гребцов побьешь, а они, поди, православные.

— Понял, атаман, — уже позабыв о погибших на взорвавшейся бригантине, задорно ответил командир абордажников.

Шведы не заставили себя долго ждать. Приблизившись на полсотни саженей, они выстрелили из всех трех носовых орудий, засыпав палубу картечью. Но, по счастью, огонь не был столь уж губительным. Казаки успели укрыться и залечь. А вот когда они открыли ответную ружейную пальбу, тут уж пришлось шведам прятаться. Правда, решимости идти на абордаж у них не убавилось.

У Карпова не было возможности вооружить винтовками еще и моряков. Учитывая качку и то, что если уж доходит до стрелкового оружия, то лишь при абордажах, он решил, что гладкоствольные карабины для них куда предпочтительней.

Исполнены они были все же по схеме казенного заряжания с табакерочным затвором и запасом снаряженных патронов. Выделаны с особым тщанием: пуля входила в ствол плотно, а не болталась, как дерьмо в проруби. Отсюда и увеличившаяся до двухсот шагов прицельная дальность. А еще довольно крупный калибр позволял использовать картечные заряды.

Досталось шведам от ружейного огня изрядно. И на подходе, и когда под треск сцепляющегося дерева и такелажа они уже были готовы пойти на абордаж. Ну а потом казаки с диким ревом сами бросились в атаку. И от того, что на ногах их оставалось меньше сотни, шведам легче не стало.

Едва разобравшись с командой одной галеры, пришлось тут же схватиться с другой, подошедшей с левого борта «Ласточки». И вот тут уж помянули добрым словом скорострельные карабины карповской выделки. Если бы не они… Хм. Вообще-то казаки настолько осатанели, что непременно вырезали бы и экипаж второй галеры. Иное дело, что обошлось бы им это слишком дорого, пусть они сейчас свои жизни в грош не ставили.

Сказали свое слово и каторжане. Содержание их на гребных галерах довольно специфично. Гребца нельзя слишком уж сковывать в движениях. И к веслу не прикуешь — попробуй потом втяни его вовнутрь, не расковав невольников. И ноги не обездвижишь, потому как ему нужно перемещаться во время гребли вместе с веслом. Приковывают только левую ногу, да и то пусть и короткой, но цепью. Имеющие относительную свободу каторжане сумели оказать казакам какую-никакую помощь.

— Агап! — высоко вздымая грудь и обтирая окровавленный клинок сабли о мундир мертвого солдата, позвал атаман.

— Нет его. На шпагу швед принял, паскуда, — устало отозвался командир абордажников.

— Твою мать. Тогда ты, Ерема. Отыщите ключи и освободите гребцов. Да поторапливайтесь.

— Сделаем.

— Петр!

— Тут я, — отозвался канонир.

— Пушки, я гляжу, у них одинаковые. Как такими пользоваться, не позабыл?

— А чего забывать. Пушка — она и есть пушка, — хмыкнул казак.

— Вот и славно. Нагружай людей припасами, и переносите на первую галеру.

— Понял, атаман.

— Ерема, с трупов кафтаны поснимайте. Да поторапливайтесь, времени нет совсем! — вновь озадачил абордажника атаман.

Освободили людей и перетащили припасы довольно быстро. Куда дольше провозились, пока расцепились с «Ласточкой». Вокруг все еще сновали шведы. Кое-где кипел бой.

Не забыли и сорвать с бортов бригантины пластыри. Поэтому едва отошли, как она начала крениться. А тут еще и рванул бочонок пороха на оставленной галере. Так, сцепившись, оба судна и пошли на дно.

— Ну что, атаман, еще кого прихватим? — когда уже отдалились от тонущих судов, весело спросил Ерема, встряхивая в руках снятый с трупа синий кафтан.

Не чистый, с кровавым пятном. Ну да чего теперь-то. Вздохнул и начал надевать на себя.

— Остынь, паря. Славно потрудились, пора и честь знать. Лишним на палубе не отсвечивать! — повысив голос, начал раздавать приказы атаман. — Казаки, напяливайте на себя шведские кафтаны. Уходим. Да глядим по сторонам, если приметим наших — подбираем.

— Не уйдем, атаман, — с сомнением произнес Ерема.

— Уйдем. У нас две смены гребцов. У шведов люди заморенные. Уйдем. Здесь нам делать нечего.

Подойдя к двери своего рабочего кабинета в кроме, Лиза бросила взгляд на сопровождавших ее двух дюжих стрельцов. Те поняли правильно и, поотстав, замерли у стены. У дверей стоят еще двое, стационарный пост у ее рабочего места. Эти при приближении княгини, салютуя, взяли карабины на караул. Еще парочка постоянно дежурит снаружи, под окнами.

Вот так глянешь на нарядных стрельцов, и само собой возникает сравнение с оловянными солдатиками. А еще крепнет убеждение, что стрельцы эти иных способностей, кроме как нести дворцовые караулы да печатать шаг, не имеют.

Ошибочное мнение. Неискушенный наблюдатель приметит только то, как на утрамбованном стрелецкими сапогами плацу бравые вояки маршируют и старательно тянут подбородки. Ну и еще — что за казармами бельевые веревки никогда не пустуют, а какая-то часть стрельцов постоянно возится с мундирами, наводя красоту.

А вот занятий на закрытой тренировочной площадке уже никто не видит. Как не обращают внимания и на то, что стрельцы частенько пропадают на стрельбище, организованном за городом. Ну и не придают значения ежедневным утренним пробежкам по улицам города. В любую погоду за исключением воскресений. Просто потому, что к этому уже успели привыкнуть как к данности.

Едва оказавшись в кабинете, Лиза буквально рухнула в свое рабочее кресло. Подхватила перьевую ручку и, сунув перо в рот, тут же начала его терзать своими мелкими зубками. По сути, никакой потребности в том пере не было, оно присутствовало тут только для красоты и как дань прошлому. Княгиня любила, работая с письмом, поводить мягким перышком по лицу, это ее в некоторой мере успокаивало. Ну или вот, как сейчас, можно его погрызть. Лиза чертыхнулась. Сплюнула. И отложила перо в сторону.

Взгляд зацепился за стол. За ним когда-то работал ее первый, хм, и пока единственный, супруг. Князь Иван Трубецкой. Хорошие все же были годы. Относительно спокойные и безмятежные. Пусть и стояла перед ними нешуточная цель. Ни много ни мало — привести Псков под руку русского царя.

Зато с фаворитом ее все не слава богу. Не живется ему тихо и мирно. Нет, Лиза понимала, что покоя ей не видать. Но и того, что все будет так-то, тоже не ожидала. Она верила в Ивана, в его гений и счастливую звезду. Но никогда и помыслить не могла, что они могут остаться один на один против шведов. А все указывало именно на это.

Николай вновь завяз в войне с Турцией. И если судить по доходящим до них сведениям, дела у него складываются не совсем удачно. Турки кое-где потеснили русских. Захватили пару крепостей по Южному Бугу. Малые ногаи, воспользовавшись тем, что силы русских сосредоточены западнее, совершили опустошительный набег на их земли и ушли с большой добычей.

Надежды на Острожского также не оправдывались. Тот, объявив рокош, надолго погрузился в противостояние с королевской армией. Впору уже дать название, подобное «стоянию на реке Угре». Только тут какая-то неприметная речка да пара озер, между которыми и встали друг напротив друга противоборствующие стороны. И ни одна из них не стремится первой пролить кровь.

Понять Августа и магнатов можно. Никто не захочет развязывать усобицу. И Острожский в том числе. Но ведь это ему Иван собирался уступить территорию бывшего Задвинского герцогства. Ну а коли так, то не помешало бы и воеводе потрудиться, а не изображать из себя истукана.

Словом, союзников у Пскова нет. В лучшем случае Николай все же извернется и, напрягшись, пошлет войска на помощь. Но случится это далеко не скоро. Иван же на недавнем совете настаивал на том, чтобы ударить по шведам немедленно. И что самое паршивое, его поддержали. Согласились выйти с этим предложением к общему вечу.

Дверь легонько скрипнула, и в кабинет вошел Карпов. Окинул взглядом сердитую Лизу и виновато улыбнулся. Да так мило, что, несмотря на злость, сердце едва не зашлось. Но обида все же взяла свое.

— Ну чему радуешься, бестолочь? — грустно улыбнулась княгиня. — Ить все худо, а он радуется.

Это да. Радоваться нечему. Помимо всего прочего, Псков лишился своего серьезного козыря в виде военной флотилии. В ходе прошедшего сражения были потеряны все военные корабли. Правда, при этом удалось уберечь торговые. Ни одна из больших ладей неприятелю не досталась. Караван благополучно вернулся в Нарву.

В результате сражения захватили две галеры. Неравнозначный обмен, но что есть. Вернулся двести двадцать один моряк, из которых половина казаки. Освобождено семьсот сорок невольников-новгородцев. Кстати, среди них оказалось порядка двух десятков псковичей. Команды купеческих кораблей, захваченных шведами ранее.

Безвозвратные потери шведов — около тысячи солдат и моряков, двадцать девять галер. Еще более двух десятков нуждались во вдумчивом ремонте. Полная и безоговорочная победа Карла. Признаться, Иван ничего подобного не ожидал. Хотя и не собирался сдаваться.

— А чего худого? Мы ведь изначально собирались намылить холку Карлу, — пожав плечами, легкомысленно возразил Карпов.

— Собирались. Да только время еще не пришло. Карл расквартировал свою тридцатитысячную армию в Риге. С Августом у него мир. До Дерпта ему всего лишь неделя пути. Не взяв города, драться в поле против Карла — глупость. Отойти — значит усилить его армию на пять тысяч солдат. И тогда уж придется тяжко. А ведь еще есть и двадцатитысячный корпус наемников, расквартированный в Вейсенштейне, с Левенхауптом во главе. И этот куда ближе к Дерпту.

— Ты сомневаешься во мне?

— Не в тебе, а в твоих силах. По-моему, ты слишком много о себе возомнил.

— Поверь, я прекрасно понимаю, что делаю.

— Но почему Дерпт? Почему не начать наступление от Нарвы? Возьмешь Везенберг, благо там гарнизон не больше двух тысяч. Тем самым вынудишь Левенхаупта атаковать себя. Разобьешь и двинешься дальше. Так постепенно перемелешь все полевые армии Карла, и пока он будет собирать новые войска, навалишься на Дерпт. К слову сказать, я не представляю, как ты собираешься брать крепость с пятитысячным гарнизоном, если намерен исполчить корпус в семь тысяч человек.

— Ты не веришь, что мне это по силам?

— Верю. Но на это в любом случае понадобится время, которого тебе не дадут. Дерпт — крепкий орешек. И пока ты будешь его разгрызать, подойдет Карл с Левенхауптом.

— Значит, если я пойду на Дерпт, то Левенхаупт станет дожидаться своего короля, а если двинусь от Нарвы — нет? Неувязочка, Лизонька. Он не сдвинется с места и будет сиднем сидеть в Вейсенштейне, пока не подойдет его король. Не дурак, понимает, что в открытом поле ему против меня не выстоять. Остается навязывать бой от обороны.

— Все одно. В Дерпте ты уже однажды был, а потому там будут настороже. Лучше все же выбрать иное направление. Коль скоро ты решил, что драки не избежать.

— А как же быть с указом Карла о строительстве Озерной флотилии? Ведь если они ее построят, то беды не миновать.

— Господи, да я на его месте и строить ничего не стала бы. Просто взяла бы и перетащила галеры волоком из моря в озеро. Не так уж и велик труд.

— А он и не собирается строить эту флотилию. То есть раньше я думал, что он это серьезно. Но как только появился этот его галерный флот, то я тут же понял, что Дерпт — это пыль в глаза.

— Тогда отчего…

— А пускай Карл думает, что все идет по его плану. Что он меня переиграл. А я тем временем возьму Дерпт. Потом двинусь навстречу Левенхаупту, который уже покинет свою крепость и в открытом поле будет вынужден вступить со мной в бой. А на закуску разобью Карла.

— Но как ты это все успеешь?

— Есть способы, Лизонька. Просто поверь. Сейчас главное, чтобы большое вече приняло решение о войне. Иначе мне не исполчить и двух полков, не говоря уж о четырех.

Мобилизация была его ахиллесовой пятой. Ведь в его полках служили вольные люди. Для них это было отхожим промыслом. Обычное дело. Ну где еще они могли за год заработать десять рублей чистым серебром? Однако они не обязаны по первому требованию боярина становиться под его знамена. Да, подготовленные солдаты у Ивана под рукой имелись. Но чтобы призвать их, нужно соответствующее решение веча. А тогда уж никто не сможет воспротивиться призыву в ополчение.

Глава 7 В преддверии грозы

— Стой, кто идет?

Караульный вскинул мушкет и тут же потянул сухо щелкнувший курок. Еще каких-то пару лет назад все компутовое войско — регулярные войска Короны и Литвы — было вооружено фитильными ружьями. За ночное дежурство успевало истлеть несколько локтей фитиля. А то как же, нужно же иметь мушкет готовым к выстрелу. Но с недавних пор все изменилось. Теперь в пехоте фитилей не встретишь. Все мушкеты — с кремневыми замками.

— Милый, ты бы не спешил размахивать оружием, а то еще пристрелишь ненароком, — послышался в ответ насмешливый девичий голос.

В отличие от солдата, показавшаяся в неровном свете фонаря девушка говорила на ломаном немецком. Как те, кто успел выучить на чужом языке лишь несколько основных фраз. Вполне достаточно, чтобы с горем пополам понять друг друга, но не более.

— Ты кто?

— Не узнал? Я Алеся из фургона маркитанта Микулы.

При каждом полку были свои маркитанты с честь по чести выписанным патентом. И все состоящие при фургоне лица переписывались с тщанием. Чтобы ни один подсыл вражий в войско не затесался. Хм. Если только сами маркитанты не продадутся, что никого особо не удивит.

Так вот, при немецких полках были свои торговцы со своими девицами. Справедливости ради надо сказать, что не при всякой повозке имелись шлюхи для облегчения тяжелой солдатской доли. Но таковых было меньшинство. Основная масса предпочитала и помощниц под рукой иметь, и лишний злотый с продажной любви в кошель положить.

Находились те, кто под это дело пользовал родную кровиночку. Но этих были единицы. У основной массы дочери сидели дома с матерями. Сыновья — те да, кто постарше приобщались к отцовскому делу. Ну а для помощи и иного выкупали девочек из бедных крестьянских семей. Занятие им находилось и в мирное время. Благо на постоянных квартирах солдаты и не думали прекращать выпивать.

Так вот, девица эта была не из повозки Мартина, ходившего с полком, в котором служил караульный. Но солдаты нередко хаживали в гости в другие полки, чтобы сменить обстановку, ну и девок. Свое-то уже приелось. И эту девицу солдат помнил. Не врет.

— И что ты позабыла у порохового погреба? — не понял караульный.

— Как — что? Пришла его взорвать, — весело отозвалась Алеся.

— И чем же ты будешь его поджигать? — поддержал шутку солдат, явно осознавая, что с ним заигрывают.

Армия польского короля уже два месяца стоит на одном месте, между двумя озерами, напротив ополчения объявившего рокош воеводы Острожского. Хм. Ополчения. Те ополченцы вооружены и обеспечены получше королевской армии. Просто на диво. Хотя каковы они в бою, неизвестно.

Пока все обходилось мелкими стычками, пусть и не без потерь. Но, признаться, от болячек и несчастных случаев народу померло больше, чем в тех стычках. Не хочет король серьезно лить кровь. И магнаты того не желают.

— Так возьму твой фонарь и ка-а-ак… — многозначительно протянула девушка.

При этом она показала на закрытый фонарь, висевший сбоку от входа, а иному у такого хранилища делать нечего. А потом изобразила руками большой «бум», чем вызвала у солдата улыбку.

— Шла бы ты отсюда, — отмахнулся он от нее.

— И что, вот так возьмешь и прогонишь? — игриво удивилась девица. — А если я хочу предложить тебе поразвлечься?

— Тем я могу заняться и не на посту.

— Можешь, но не за полцены. Только о том молчок. Чтобы хозяин не прознал.

— А что так?

— Выкупиться хочу. А как мне скопить деньги, коли он все забирает?

Беседуя, они перешли на эдакий польско-немецкий суржик. Ганс уже два года служит в коронном полку и проживает в Варшаве, а потому успел немного изучить язык нанимателей. Ну а как его не выучить, не все же время он на службе, да и квартирует с двумя товарищами в польской семье.

— Полцены, говоришь?

— Если тебе недосуг, то пойду кого другого поищу.

— Иди сюда, — все же купился на дешевизну солдат.

— С ума сошел? Вот так, под фонарем? А если твой хорунжий появится, так и тебе влетит, и мне не заплатишь.

— Давай за мной, — обходя погреб, позвал солдат.

Вскоре из ночи послышалась возня. Приглушенный смешок. А потом пыхтение и вздохи удовольствия. Ох и нравится, видать, девке это дело.

От этой мысли Агап нервно сглотнул и, опустив руку, поправил вздыбившееся естество. Он уж давно не был невинным. О том товарищи позаботились. Потому как полагали неправильным брать на душу грех смертоубийства, не побывав с девицей. Ну или так заявляли. Правда, распробовав тот запретный плод, парень не унял время от времени возникающую охотку, а только еще больше распалился.

Вот и сейчас мысли сами собой скользнули в другую сторону. Был он с Алесей. Не за деньгу. Сама к нему подластилась. Ох и жаркая, просто голова кругом. Она еще только беседы вела с караульным, а у Агапа уже кровь быстрее по жилам побежала. Стоило же раздаться этим сладостным звукам, как и вовсе вскипела.

Тихо, паря. Тихо. Сначала дело. Не то как будешь смотреть в глаза Александру Григорьевичу? Да и перед остальными стыдно. В первый раз доверили самостоятельное серьезное дело, а он тут о бабе размечтался. Мм… Но какая же она сладкая, зар-раза! А главное, и сам никак не разберет, с чего завелся. То ли от желания, то ли от злости. Хм. И с чего бы это?

Пару раз глубоко вздохнул и короткой перебежкой метнулся к двери в пороховой погреб. Тот выкопан по всем правилам, как и положено при организации длительной стоянки. Благо деревьев вокруг хватает, потому и землянку обустроили подобающим образом. Сухую да проветриваемую. Чтобы, когда наступит нужный час, огненное зелье было сухим и готовым к использованию по назначению.

И час этот, похоже, все ближе и ближе. Что-то зачастили в последнее время обозы с порохом. Верный признак того, что вскорости можно ожидать начала боевых действий. А это никак не входило в планы Карпова, о чем он лично поведал Александру Григорьевичу, когда отправлял на службу к воеводе инфлянтскому. Не нужно Пскову, чтобы Острожский сцепился с Августом. И чтобы армию свою распускал, тоже нежелательно. Пусть лучше стоят друг напротив дружки, пыжатся, но не грызутся. Для рокоша дело обычное.

А тут король вроде как удумал что-то. Непорядок. Один из обозов они подорвали с помощью хитрой пули, набитой пороховой мякотью. Прилетит такой гостинец в бочонок с порохом, и привет. От того каравана живых, почитай, не осталось. Но и виновников не искали, посчитав, что те уже наказаны за беспечность и вознеслись на небеса или провалились в ад.

Но вот так, чтобы не вызвать подозрений, все обозы не уничтожить. Станет известно о причастности противной стороны, глядишь, ситуация еще и обострится. А вот если случайно рванет главный пороховой погреб, тут уж дело иное. Непредвиденность, беспечность, но не диверсия.

Склад находился на краю лагеря, который за все это время ни лешаки, ни воевода ни разу не беспокоили. Острожский не хотел лишний раз злить противника. Редькин предпочел дать расслабиться, чтобы иметь возможность укусить особенно больно. Так что никаких опасений при несении службы ни у кого уже давно не было.

Потому и стоит один караульный, пока двое других беззастенчиво дрыхнут в сторонке. Случись появиться начальству, всегда можно будет сказать, что делали обход. Фонарь горит лишь у входа, а вокруг непроглядная темень. Караульным это на руку. Да только не станет никто проверять службу. Капралы да хорунжие тоже расслабились безмерно.

На двери замок. Несложный. Просто здоровый, какие вешают на амбары. Вскрыть такой труд невелик, коли знаком с тем, как он работает. Зато сковырнуть враз не получится. Ну да оно и понятно. Много ли народу знакомо с механикой? То-то и оно. А вот молотом там, топором или ломом приложиться куда проще, и ума особо не требует. Оттого и такие героические размеры, с толстой дужкой и массивными петлями.

Подумав об этом, Агап ухмыльнулся и сунул в скважину заранее приготовленную отмычку. Лешаки, конечно, и кувалдой могут. Но предпочитают все же использовать голову. И учат их самым разным премудростям. Потому как они лучшие из лучших и должны уметь далеко не только стрелять, взрывать, колоть и резать.

Есть! Замок сдался так быстро, словно его вскрыли родным ключом. Агап скользнул внутрь и тут же погрузился в кромешную тьму. Достал из внутреннего кармана небольшой карбидный фонарик и на ощупь провернул вентиль подачи воды. Обождал немного и, нервно сглотнув, крутнул колесико кресала. Пороху-то вокруг сколько! Раз. Другой. Ага. За стеклом заплясал язычок пламени, свет которого многократно усилился за счет зеркального отражателя. Работа одной из замятлинских мастерских.

Подсвечивая себе, протиснулся по узкому проходу между штабелями бочек, пробираясь как можно глубже. Нужно исключить любую возможность обнаружения закладки. Вот тут будет хорошо. Извлек из другого кармана адскую машинку с фунтом пороха. Этого вполне достанет, чтобы разрушить тонкую стенку бочонка и добраться до находящегося внутри зелья. Одна-единственная искра, и погреб разнесет в клочья. Хм. А с ним в довесок, пожалуй, и множество народу.

Раздавил ампулу с кислотой. Все. Химический взрыватель запущен. Теперь взрыв — дело нескольких часов. К сожалению, точно высчитать время не получается. По-разному происходит. Просунул сверток в щель между бочонками. Убедился, что его никто не приметит. Пора уходить.

Замок встал на свое место столь же быстро, как и покинул его. Правда, при этом не обошлось без легкого стука. Как, впрочем, и при вскрытии. Да и дверь легонько так скрипнула. Но… Не до того сейчас караульному. Он девице помогает выкупиться из неволи.

На самом деле она уж давно заработала на несколько выкупов. Еще и жениха себе сыщет, и клин земли от воеводы получит. Если пожелает. Но скорее всего поставит придорожную корчму. Все же это ей знакомо куда лучше.

— Ну что? — встретил тихим вопросом вернувшегося к укрытию Агапа Добрыня.

Редькин не видел надобности гонять всякий раз полный десяток. Нет, если там прихватить фуражиров и увести обоз к Острожскому, то вопрос другой. Угу, пробавлялись они и таким. Земли-то вокруг не вражьи. А потому и фураж для армии никто не реквизирует, а честь по чести выкупают за серебро. Ну а кто откажется часть прокорма для своего войска обеспечить за счет противника? Вот и выходит, что теряет тут только королевская казна.

Но когда речь шла о заданиях, где нужно тишком да бочком, то отправлялись лишь небольшие группы из двух пар. А сейчас в лагерь пробрались только Агап с Добрыней, обряженные в синие мундиры выбранецких пехотинцев[21]. Обнаружат их прусаки, в чьем расположении они и лазали, так и не поймут, что перед ними не русины, а русские.

— Все сделал как надо, Добрыня. Даже не сомневайся, — выдохнул Агап.

— Вот и ладно. Уходим, — все так же шепотом распорядился Добрыня.

— А как же Алеся? — кивнул парень в сторону темного угла, откуда все еще доносились пыхтение и всхлипы.

Видно, прижимистый прусак решил за полцены получить весь возможный максимум, на какой был способен.

— Да что с ней станется? Дело-то привычное, — махнул рукой Добрыня.

Угу. Для него она кто? Продажная девка. Он, конечно, почитает ее боевым товарищем и встанет на ее защиту, оторвав голову любому. Потому что лешаки своих не бросают. Но не быть ей в его глазах честной девицей — только девкой.

С другой стороны, она ведь к Добрыне приходила не за плату, а потому что приглянулся. И эта мысль явственно читалась на молодом лице. Иное дело, что в ночи это выражение не особо разглядишь. А потому и мозги ему никто вкручивать не стал. Старший товарищ лишь легонько толкнул в плечо, придавая нужное направление.

Елизар и Кирилл поджидали их у опушки леса, начинавшегося уже в полутора сотнях шагов от крайних палаток. Они пристроились как раз между двумя кострами охранения. Не так близко друг от дружки, но если кто пройдет, то караул непременно приметит незваных гостей. Поэтому пришлось все это расстояние проделать ползком. Ну да им не привыкать.

— Управились? — спросил Киря.

— Как водится, — кивнул Добрыня.

— А Алеся там как?

— Развлекается, — хохотнул здоровяк.

— И-эх. Огонь-девка! Жаль, уходить надо.

При этих словах Агап насупился и вперил в товарища огорченно-злой взгляд. Вроде и прав. Тут, похоже, ее весь десяток перепробовал. Да и кроме нее у него были иные бабы. А как вдовушки — так еще и пожарче будут. Но вот… Да бог весть, сам не знает, что на него нашло. Но отчего-то гложет за Алесю обида, и хочется за нее вступиться.

В лесу ползать уже не стали. Пошли в рост. Но все одно всячески скрывали свое присутствие. Здешние вояки вовсе не дураки и для вящего спокойствия выставляют секреты. Другой вопрос, что лешаки их уж давно все вскрыли и обходят сторонкой. А как отдалились на полверсты, так и вовсе можно позабыть об опасности.

Но это вовсе не значит, что позволено расслабиться. Только не в ночном лесу, да еще и вдали от военного лагеря. Это в его окрестностях весь сушняк уж успели пособирать. А здесь начинаются такие завалы валежника, что твоя рукотворная засека. Поаккуратнее надо. И ведь не остановишься. Потому как нужно поспешать на соединение с остальным десятком.

Даром, что ли, их сюда прислал боярин. Отсиживаться на пятой точке некогда. То одно, то другое. И все-то нужно обставить так, чтобы без шума и пыли. Даже обозы фуражиров приходилось брать в ножи или духовые ружья. А иначе как умыкнешь добытое? Отбить только ради того, чтобы уничтожить…

Лешаки, конечно, бойцы знатные и за боярина готовы в огонь и в воду. Но коль скоро есть возможность серебро срубить, так отчего же отказываться от такой-то радости? Острожский честь по чести за те два обоза, что они привели, выплатил премию. Добытое стоило в разы больше, но не за спасибо, и то ладно.

К примеру, Агапу достаточно переправить свое серебро Борису, и младший брат сразу закроет все свои задолженности перед боярином. Мало того, их семейство разом превратится в самое зажиточное не только в деревне, но и в округе. С прибытком лешаки тут воюют, чего уж там.

На остальную группу вышли уже с рассветом. Но все равно достаточно рано. На дворе конец мая, ночи уже короткие. Александр Григорьевич, выслушав доклад, дал притомившимся товарищам три часа на сон. Им предстоял долгий день, а потому силы еще понадобятся.

В одной неприметной придорожной корчме с постоялым двором при ней их поджидал купец. Точнее, мелкий торговец, пусть и пользовал большую крытую армейскую повозку замятлинского каретного двора. Такая способна вместить более шестидесяти пудов груза. Но одна повозка — она и есть одна.

Зато сопровождали купца двое охранников. С виду обычные наемники, но Агап помнил этих парней. Они были из второго взвода лешаков. И коль скоро они охраняют купца, да еще и десяток лешаков припожаловал, чтобы сопроводить через границу Инфлянтского воеводства, то груз и впрямь важный.

— Добрыня, а что в повозке-то? — не выдержав, спросил Агап у старшего товарища.

— Алхимия какая-то в бутылях больших, — пожал плечами тот.

— А для чего она?

— Ты что ночью закладывал в погреб?

— Ну так машинку эту адову.

— А как она сработает?

— Ну, там это… Кислая съест проволоку, потом боек освободится, ударит по капсюлю, и все.

— Верно. Только не кислая, а кислота. Вот ее-то, родимую, купец и везет в Замятлино. Из нее же делают зелье для капсюлей и бездымный порох, что мы пользуем в некоторых гранатах и в карабинах, когда не хотим вскрыть позицию.

— А чего же в Замятлино сами не могут сладить эту кислоту?

— Да вроде как ладят. Но больно муторно делать, а потребно ее много. Вот и закупает боярин у разных алхимиков. Ладно, то не нашего ума дело. Нам главное — провести купца через границу.

— Ясно.

А что тут неясного. Сказано провести — значит, проведут. Правда, то обстоятельство, что Добрыня в курсе, для чего нужна эта кислота, удивило. Знание, похоже, тайное. Подумаешь, лешакам ведомо куда больше иных. Все одно на фоне повсеместной секретности Агапу это показалось странным.

Впрочем, сомнительно, чтобы удалось скрыть интерес боярина к этой самой кислоте. Но ты поди разбери, что и как из нее сделать. Эвон оружие замятлинского завода уходит влет. Да только не больно много желающих повторить ту работу и получить прибыль. Не все так просто.

Двигались совершенно открыто. А чего скрываться, коли обряжены в выбранецкую форму? С тракта сошли на проселок, миновали пару деревенек, устроившихся на росчистях. Потом едва обозначенная дорога начала виться меж нескольких озер и болота.

Прошли, так никого и не повстречав. Зря, что ли, они излазали тут все тропки и стежки. Нужно же было чем-то заниматься ту пару месяцев, пока армии стояли друг против друга. И совсем не обязательно при этом кому-то кровь пускать или иначе вредить. За то время, что он в лешаках, Агап успел уяснить простую истину: знание всегда дает своему обладателю силу и преимущество. И уж тем более если это касается местности, где, возможно, случится воевать.

— Что там? — спросил Александр у вернувшихся Елизара и Кири, уходивших передовым дозором.

— Похоже, нас встречают, — ухмыльнулся Киря.

— Инфлянтцы или коронные?

— Коронных мы уж давно миновали, — напомнил лешак.

— Мало ли какой разъезд мог заплутать, — возразил десятник.

Решение нашлось сразу. Пустили купца и охранников вперед. В них в любом случае не станут с ходу палить. А там, поглядев, кто именно выйдет навстречу, можно вступить в переговоры. Лешаки же будут двигаться под прикрытием подлеска, благо распустившаяся листва вполне этому способствует.

Все вышло так, как и предполагал Александр. Вскоре путь повозке преградили четверо солдат в форме личной хоругви Острожского. Хм. Все же правильнее — не солдат, а шляхтичей. Иных в этом подразделении попросту нет. Они-то и должны были встречать гостей с той стороны. Уж больно важный груз, не хотелось бы каких неожиданностей.

— Жданович, ты? — приметив высокого, сухопарого молодого человека с нашивками десятника, выкрикнул Александр.

Сопровождавшие десятника шляхтичи тут же порскнули в стороны. Ну да палить не стали, и то хорошо. А вот сам Андрейка немедленно сблизился с сидевшими на облучке возницей и купцом, уперев последнему в живот ствол пистоля. Находившиеся верхами охранники ничего не предпринимали, хотя им разобраться с этой четверкой не составило бы труда. Вообще, шляхтичей должно быть больше, да и лешаки не собирались никого крошить.

— Ну я Жданович! — выкрикнул парень.

— Не пальните сдуру. Выхожу.

Вовсе не лишнее предупреждение, учитывая, что на Редькине голубой мундир коронного солдата. Ну и появился он с поднятыми руками, всячески демонстрируя свои мирные намерения. Подошел и был опознан.

С этим молодым десятником, пользовавшимся особым доверием воеводы Острожского, они знакомы. Еще в зимнюю пору полусотня мальчишек встала грудью против полной конной коронной хоругви. Крепко встали. И бились так, что положили в снег не меньше половины видавших виды ветеранов.

Большинство мальчишек в том бою и полегло. Из захваченных в плен практически все были ранены. Воевода их потом выкупал у шляхтичей. Обошлось ему это дорого, но он без колебаний отдал серебро за всех. Даже зная наверняка, что половина умрет от ран. Так и вышло. В живых осталось лишь двенадцать парней. Зато теперь это самые доверенные люди воеводы, сведенные в отдельный десяток. Понятно, почему они встречали лешаков и купца.

— Здравствуй, Александр Григорьевич. — Ну а как ему не знать лично того, кто невозбранно вхож в палатку воеводы?

Вроде и вежливо здоровается, и все же неприязнь скрыть не получается. Угу. Андрейка в свое время шел на противника с высоко поднятой головой, открыто и храбро, как и подобает истинному воину. Лешаки же все больше бьют из-за угла, словно душегубы какие. Да в глазах всего войска они таковыми и были…

Когда в сумерках вошли в лагерь, рванул пороховой погреб. Знатно так рванул. Все инфлянтское войско всполошилось, переглядываясь в растерянности и силясь сообразить, что делать. То ли просто глазеть на огромное молочно-белое облако, вздымающееся в безоблачное вечернее небо, то ли хвататься за оружие и готовиться к бою.

В стане противника поднялся настоящий гвалт. Пускай далеко и ничего не расслышать, версты три как-никак, но мечущийся народ и лошадей рассмотреть можно без труда. Ну а там и представить, что именно творится в лагере. Шутка ли, взорвалась большая часть запаса пороха всего войска. Да еще и пушки разметало, потому как те располагались неподалеку.

— Ваша работа? — усмехнулся Острожский, когда Александр предстал пред его ясны очи.

— Нет, господин воевода. Мы к тому касательства не имеем. Коли приказали бы, то дело иное. Сделали бы. А так… — Александр пожал плечами. — Мне было велено встретить на той стороне купца да сопроводить его через границу.

Не верит воевода, что не лешаки погреб рванули. Ну и не надо. Боярин приказал ему тихонько, исподволь, не допустить военного столкновения между королем и воеводой. Вот он и поступает в меру своего разумения.

— Ладно, десятник. Иди уж.

— Слушаюсь, господин воевода.

— Александр Григорьевич! — окликнул Острожский, когда Редькин уже был у выхода из палатки.

— Да?

— За погреб спасибо, Саша, — вздохнув, поблагодарил воевода. — Нет у меня желания шляхетскую кровь лить. Оно вроде как… Но не я и не моей волей.

— Да не мы это, воевода, — упрямо гнул свое десятник.

— Ну, не вы, значит, не вы. Ступай.

Вернувшись в расположение десятка, помимо своих парней, купца с возницей и его охранников, застал еще одного человека. Курьер прибыл с посланием для Острожского от боярина Карпова. Они состояли в довольно тесной переписке, что вполне понятно.

Но такие курьеры доставляли почту и для лешаков. Да и останавливались всегда в их расположении. Благо имелось трое нестроевых, которые постоянно присматривали за стоянкой десятка. А значит, встретить и разместить гостей могли в любое время.

Ну и еще одна деталь. Курьеры эти были из службы безопасности. Сопровождали же их двое бойцов из конвойной сотни боярина. Ну а кому еще мог доверять Карпов, как не людям, отобранным самым тщательным образом? Корреспонденция с воеводой и сама по себе важна, а тут еще послания лешакам, которые лучше не видеть даже Острожскому. Вот и в этот раз не обошлось без тайн.

— Что мы должны сделать? — опешив, переспросил курьера Репин.

— Разнести в королевском войске оспу, — открывая кожаный футляр и предъявляя десяток запаянных стеклянных ампул, подтвердил курьер.

— Вот так вот.

— Боярин уже заканчивает собирать полки. Дивизия со дня на день выдвинется в поход.

— Куда?

— Поговаривают о новгородских землях, но доподлинно никто ничего не знает. С боярина станется и Стокгольм захватить.

— Это да. На выдумку он горазд.

— В любом случае ему понадобится Острожский и его армия. Шесть тысяч пехоты и десять конницы — сила внушительная, чтобы удержать короля Карла в Лифляндии. К тому же воевода может увеличить армию за счет тех же наемников и созыва рушения. Оружия ему хватит. Тут и их собственные арсеналы, и Иван Архипович передал ему едва ли не все трофеи, захваченные три года назад. Но для этого Константину Ивановичу нужно развязать руки.

— А мы чем занимаемся? — огрызнулся Александр.

— Пока что-то получается не очень. Зараза же гарантированно разведет армии в разные стороны. Если тебя это успокоит, здесь, — кивок на футляр с ампулами, — укрыта легкая оспа. Как говорит Павел Валентинович, умрет только каждый десятый. А может, и куда меньше. Выпускать черную оспу против Речи Посполитой Карпов не желает. Он вообще не хочет этого, но и в одиночку против Карла не выстоит. Да и не удержать нам города Лифляндии. Попросту не хватит людей.

— Это-то я понимаю. Но-о… — Александр осекся, не зная, какой привести аргумент.

— Так что мне передать боярину? — с нажимом спросил курьер.

— А что ты можешь передать? Все выполним. Только как с этой заразой обращаться?

— В футляре подробная инструкция, что и как надо сделать. Там ничего сложного. Агентура в стане короля у вас есть. Что-то еще?

— Серебро наше в банк боярина определить сможешь?

— Удачно повоевали?

— На десятерых не так чтобы и слишком, но и не с собой же таскать. Пускай обождет.

— Сделаю.

— Вот и ладно, — подытожил беседу Александр.

В город вошли без проблем. И, как говорится, беспошлинно. А какая пошлина с работников, что идут с ящиками инструментов? Не торговать же они ими собираются в самом-то деле. А что до работы, так не караулу на воротах за то взимать плату. Есть специальные сборщики.

Дерпт встретил их узкими, но довольно шумными улицами. Город продолжал оправдывать свое название торговой столицы области. Была тут и русская слободка, где располагался псковский да новгородский торговый люд. Имелась и небольшая православная церквушка. Но сейчас тот квартал обезлюдел. Только священник при церкви и остался. Иные купцы не приехали на торг, а кто приехал, уже в узилище молит Господа об освобождении.

Правда, это вовсе не означает, что торговля совсем умерла. Там, где война и обострение взаимоотношений, буйным цветом расцветает контрабанда. И для этого рискового люда сейчас самая страда. Найти на прилавках товары из Пскова, и даже с замятлинских заводов, не так-то трудно. Правда, куда дороже, чем прежде, не без того. И многое в дефиците. Но в принципе весь прежний ассортимент присутствует. Само собой, купцы будут клятвенно уверять покупателя, что это еще из прежних запасов, которые подходят к концу.

Н-да. Ну нет русских. Так и что с того? Улицы города многолюдны. И отчего-то особенно много военных. Или просто так совпадало. А может, солдатам объявили выходной или выдали жалованье, вот они и бродят по городу. Гарнизон состоит из пяти тысяч солдат, а это немало.

Поэтому приходится обходить сторонкой всякого встречного-поперечного. Не хватало еще вступать с кем-то в перебранку или даже в разговоры. Особенно с заносчивыми служивыми. Понимать-то чужую речь лешаки понимали, но с говором у них явно не все в порядке.

Так и есть. Карпов вновь отправил в Дерпт свой спецназ. Однако повторяться в его планы не входило. Опять же, к чему ему выгоревший город? Нет, он ему нужен с минимальными повреждениями. Совсем без них не обойдется, но и рушить, как это было три года назад, он не собирался.

Проходя переулками, взводный сержант Кудря невольно восхищался тем, насколько быстро шведы привели все в порядок. Видно, что кое-где кладка отличается. Но от прежней разрухи нет и следа. Взорванные погреба арсенала и башни до конца еще не восстановили, но работа ведется споро. Вот никаких сомнений, что к следующему году все закончат и будет краше, чем было.

Хм. Вернее, закончили бы. Да кто же им даст. А у Острожского точно не найдется в достатке средств, чтобы все завершить. С другой стороны, а ну как сделает Дерпт столицей будущего герцогства? А что, тот стоит как раз на перекрестке торговых путей не просто с Псковом, но и с ведущими на юг, к Русскому и Каспийскому морям. Карпов ведь не собирается и дальше мириться с тем, что шведы перекрыли речной путь. А посему все может быть.

Ну а чтобы на этот раз разрушений было поменьше, задача перед лешаками стоит особая. Теперь ничего взрывать не надо. Согласно плану взвод Кудри должен был проникнуть в город мелкими группами по два-три человека. Когда же Карпов начнет ночной штурм, они ударят в тыл одному из бастионов, перебив его защитников и открыв проход в город.

А там уж тот факт, что защитников почти столько же, сколько и штурмующих, не будет иметь никакого значения. Преимущество карповских дружинников против шведских солдат в уличных боях ярко проявилось еще при взятии Нарвы. Пусть швед пыжится. Но противопоставить новой тактике и особой выучке им попросту нечего.

Ни Матвей, ни сопровождавший его Тимофей в городе раньше не были. Однако даже и не думали плутать. Мало того, когда на их пути оказалась перегороженная улица, они не стали особо раздумывать, куда идти. Просто свернули в проулок и обошли проблемный участок. Уж над городскими-то картами они покорпели изрядно.

Ага. А вот и нужный дом. Слава богу. Добрались без приключений. Теперь главное, чтобы хозяин оказался на месте. Не то уйдет еще по своим делам. Матвей взялся за молоточек и постучал в окованную железными полосами дверь, выходящую прямо на улицу.

Вскоре из-за нее послышались шаги, смотровое оконце открылось, и на них уставилось усталое лицо хозяина дома. Ну или он должен быть таковым. По описанию вроде похож, а там кто его знает.

Матвей снял шапку, скрестив указательный и средний пальцы, после чего отвесил поклон, трижды кашлянул и пожал плечами. Условный сигнал, полученный от Ермолая Никодимовича, заменившего Кузьму Платоновича. Говорить лешакам строго-настрого противопоказано. Мало ли кто обратит внимание на русский выговор. А так получается, что работники вроде как винятся и испытывают перед нанимателем неловкость.

— Наконец-то. Через Ригу вы шли, что ли, бездельники? — условной фразой ответил хозяин, открывая дверь из толстых дубовых плах.

Сразу за дверью коридор, где лешаки и остановились, тут же вооружившись ножами. Не смотри, что это предмет обихода. В умелых руках нож превращался в страшное оружие. Хотя условная фраза звучала соответствующе, это ни о чем не говорит. Предосторожность не помешает.

— Здравия тебе, Матвей Богданович, — выходя в коридор, поздоровался командир первого десятка.

Из-за его спины выглядывал один из бойцов. Оба вооружены духовушками с глушителями. На десяток положено три таких карабина. И в данном случае это оружие как нельзя лучше подходит для несения караульной службы внутри дома. Никто и не собирался доверяться немецкому купцу полностью. Бог весть, чем и как его повязали. Это лешаков не касается. А вот ответственность за выполнение задачи лежит на их плечах. Ну и жизнь свою они во что-то да оценивают. Так что полного доверия нет.

— И тебе привет, Клим. Как тут у вас?

— Порядок, сержант. Все оружие уже переправили. В наличии пятнадцать человек. Проживаем в подвале. Сухо, не душно. Словом, устроились как на отдыхе. Только вина и баб не хватает.

— Будут еще, не сомневайся.

— А я и не сомневаюсь, — весело отозвался парень.

Ну прямо охота на кабана. Один в один. Те предпочитают приходить на водопой в одно и то же место и время. Только и того, что наберись терпения и сиди жди, пока пятачки не припожалуют испить водицы.

Вот и эти господа уж в третий раз выставляют лагерь в одном и том же месте на берегу озера. Охота у них, вишь ли. Генерал Дюкер больно жалует ее и устраивает минимум два раза в месяц. Кстати, в мае уже в третий раз выезжает. Облюбовал эти края и катается. Впрочем, отчего бы и нет. Дичи вокруг хватает. Как в достатке и лесов, и открытых лугов. Вот и повадился.

Ясное дело, разведчики не сидели здесь неделю напролет, гадая, повезет или не повезет. Вовсе нет. Они появились под Новгородом, имея точные сведения. Оно, конечно, работенка вроде как для лешаков. Еще бы, они ведь самые-самые. А потому если кого нужно умыкнуть или прищучить с гарантией, то посылают их.

Но так уж вышло, что генерала вот так запросто не выкрадешь. Придется затевать настоящий бой. А лучшим стрелком во всей дружине Карпова признан он, Гурьян, штуцерник взвода разведки второго полка. Потомственный охотник. И на последних соревнованиях доказал, что в стрельбе равных ему нет. Хотели даже в лешаки забрать. Но к тому моменту уже было принято решение, чтобы разведчиков не трогали. Так он и остался со своими товарищами.

На его счету было порядка трех десятков побитых шведов. Поначалу-то, пока сам бродил по новгородским лесам и пускал кровь захватчикам, не особо ладилось. Случались промахи. И бегать приходилось помногу, пока от погони избавишься. Но когда в его руках вместо шведского ружья оказалась карповская винтовка, а сам он — в рядах разведчиков, все изменилось. И дистанции стали побольше, и убегать приходилось не так часто. Его сослуживцы могли умыть кровью и целый взвод солдат.

Так вот, вызвали его три дня тому назад в штаб и напрямик спросили, попадет ли он с шестисот шагов в грудь человеку. Он уверенно заявил, что попадет. Усомнились. Повели на стрельбище. Десять выстрелов, десять попаданий. Вот и отправили их группу.

Они наряду с другими и прежде вели отстрел офицеров. При этом старались выбирать тех, что понарядней, а значит, и в чинах повыше. Но тут предстояло подстрелить крупную птицу. Генерал Дюкер. Губернатор и командующий войсками в захваченных новгородских землях. Ну и вроде как Карпов собирается ударить по Новгороду, а потому будет нелишним лишить войска головы. И сделать это предстояло Гурьяну. Вот и лежит он на опушке в ожидании своей цели. Ну или дичи. Так все же правильнее будет, он ведь охотник.

Слуги, охраняемые полуротой драгун, появились на берегу озера ранним утром. Стало быть, из Новгорода вышли еще с рассветом. Довольно споро установили шатры, расставили столы и начали их сервировать. В сторонке расположили небольшой круглый столик, рядом с которым встали четыре плетеных кресла. Не иначе как для генерала и его ближайшего окружения. Драгуны натаскали дров, но костер пока не разжигают. Ограничились установкой вертела. Это чтобы запечь добычу целиком.

Гурьян все это наблюдал в подробностях, вооружившись подзорной трубой замятлинской выделки. Говорят, качество самое лучшее, какое только можно найти. Но, признаться, охотнику сравнивать не с чем, эта первая и единственная. Но приближает очень хорошо.

Наконец появилась кавалькада из двух карет и полусотни всадников. Из экипажей вышли женщины, разодетые на европейский манер. Среди верховых не только драгуны, но и офицеры, удостоившиеся приглашения на забаву генерала. А вот, похоже, и он сам.

Гурьян приметил треуголку с самым пышным плюмажем из белых перьев. Вскинул к глазу трубу. Лица не разглядеть, да и не важно это. Он ведь никогда не видел генерала. А вот то, что мундир его выглядит самым богатым, распознать удается без труда.

Наконец генерал что-то сказал, сделав повелительный жест. Суетящиеся вокруг него офицеры тут же поспешили уделить внимание прибывшим дамам, сопроводив их к столам. Очевидно, охотиться на голодный желудок никто не собирался. Или все же решили просто выпить вина? Не суть. Главное, что Дюкер чуть отошел и встал на берегу озера.

Гурьян подтянул свою винтовку, разложил сошки. Проверил наличие на полке пороха. Приложился. На штуцерах, помимо особой выделки ствола, еще и прицел стоит не кольцевой, как на обычных пехотных винтовках, а диоптрический. Чашечка целика исправно отсекла весь лишний обзор. Теперь видно только в мизерное отверстие — не больше игольного ушка — с пеньком мушки посередине. Навести на спину генерала, затянутую в синий мундир. Нужная дистанция уже выставлена.

Палец плавно потянул спуск. Курок исправно ударил по кресалу. При этом мушка слегка дрогнула и едва не соскользнула с цели. Все же расстояние приличное. Но чем хорош белый порох, так это тем, что задержка выстрела у него побольше, чем у черного. Поэтому опытный стрелок имеет изрядный запас времени, чтобы выправить прицел. Гурьян — отличный стрелок.

Выстрел! Еще одно преимущество белого пороха — он не выдает позицию стрелка. А еще не застит ему взор. Поэтому штуцерник отчетливо рассмотрел, как генерал словно подрубленный упал на землю. Убит или ранен? Бог весть. Воспользоваться трубой и осмотреть как следует не удастся. Нужно уходить. Все одно узнает, попал или нет. Потом. Даром, что ли, безопасники едят свой хлеб.

Не делая резких движений, Гурьян отполз назад, прячась глубже за деревья. Туда, где ждали трое прикрывавших его товарищей. Порядок. Теперь бегом. Еще метров через сто обнаружились шестеро из их десятка. Но беглецы останавливаться не стали, пробежав дальше. Только Гурьян коротко кивнул, встретившись взглядом с десятником. Мол, сделано в лучшем виде.

Через сотню шагов четверка залегла, и Гурьян крикнул сойкой, подавая остальной группе знак на отход. Пока те подбегали, успел перезарядить карабин. Но на этот раз обычным патроном. Белого пороха у него совсем немного. Осталось пять зарядов и несколько щепоток для затравки в малой пороховнице.

Шестеро разведчиков тенями проскользнули линию прикрытия и исчезли в ветвях подлеска. Если специально не вслушиваться, то и не услышишь, настолько легкая у них поступь. Ага. А вот и крик сойки. Сигнал на отход. Еще одна переменка, и дальше побегут во все лопатки. До болота недалече. А там ищи-свищи их.

— Ну как он там, Гьерд? — спросил майор у подошедшего капитана.

На вид лет сорок. И, судя по всему, на карьере ему уже можно ставить крест. Если только не доведется отличиться на поле брани. Благо сегодня на шведском престоле молодой и амбициозный король.

— Наповал, — констатировал капитан, поправляя треуголку и бросая взгляд в сторону лежащего на берегу озера тела в генеральском мундире.

— Вот как. Не наврал, выходит, этот русский шпион. Значит, боярин изволит бить из-за угла и подсылать убийц. Уж не переврали ли его возможности в открытом бою, коль скоро он прибегает к бесчестным поступкам? А, Гьерд?

— Не думаю. Скорее всего, он рассчитывает обезглавить Новгородскую провинцию и находящиеся здесь войска, чтобы выиграть время.

— Или все же ударить по Новгороду? — усомнился майор.

— Здесь я полностью согласен с его величеством. Дерпт представляет куда более реальную опасность для Пскова. Карпова отличают стремительность действий и высокая маневренность. Если он будет действовать столь же молниеносно, то, расправившись с верфями на реке Эмбах, уничтожив запасы строевого леса и уведя все суда, он сумеет на какое-то время обезопасить западные границы Пскова и перебросить свою армию, к примеру, под Великие Луки. В результате он получает общую границу с Русским царством и может рассчитывать на помощь Николая.

— То есть вы продолжаете настаивать на том, что необходимо укрепить Великие Луки?

— На мой взгляд, такое развитие событий является наиболее вероятным.

— Вы не верите в план кампании, разработанный королем?

— Верю, — убежденно произнес капитан. — Но укрепление Великих Лук не противоречит этому. Не появится Карпов, Николай может оказаться несколько более проворным. Усиление гарнизона города необходимо в любом случае.

— Николай не успеет ничего предпринять, — возразил майор.

— Согласен. Но ведь подобная предосторожность нам практически ничего не будет стоить. Зато устранит возможный риск.

— Ну, может быть, вы и правы. Что погоня?

— Взвод егерей уже пошел по следу.

— Не случится так, что именно сегодня ваши хваленые охотники наконец сподобятся и накроют этих псковичей?

— Я предупредил лейтенанта, чтобы он не особо усердствовал.

— Хорошо.

— Что будем делать с семьей этого русского?

— А что с ней делать? Он выполнил условия сделки, мы тоже сдержим слово. Как только игра закончится, отпустите их.

— Да, герре генерал.

Дюкер удовлетворенно кивнул и направился к столу. Надо бы промочить горло. А потом… В конце концов, смерть русского, обряженного в генеральский мундир, не может быть причиной для отмены охоты. Хотя… Проклятье! Ведь убили именно его. Генерала Дюкера, губернатора нового лена. Так что продолжение охоты будет выглядеть по меньшей мере неуместно.

Генерал обернулся было к капитану, ведавшему разведкой при штабе, но потом передумал. Не стоит учить Гьерда его ремеслу. Он уже не первый год курирует работу шпионов и до сих пор ошибок не допускал.

Правда, король каким-то непостижимым образом сумел переплюнуть капитана, находясь за сотни миль от Новгорода. Ровно два месяца назад генерал получил послание от Карла. Вернее, подробнейшие инструкции, как ему следует поступить, с указанием имен и адресов всей шпионской сети Пскова.

Разумеется, он передал инструкции капитану Найбергу, и тот сделал все как надо. В частности, разработал вот этот план «убийства» генерала, призванный успокоить боярина Карпова. Что непременно побудит его действовать так, как нужно шведской короне. То есть атаковать Дерпт.

Для достижения этого Дюкеру нужно всего лишь какое-то время побыть «мертвым». Причем о подлоге будет знать строго ограниченное число лиц. Это позволит вполне реалистично изобразить безвластие в новгородских землях. Король подыграет этому, назначив на пост одного из своих приближенных. Управленца, но никак не военного. К тому же не очень-то торопящегося к новому месту службы.

План хорош. Нужно отдать должное Карлу, пусть он и молод. Но, проклятье, как же жаль, что эти русские появились так рано и испортили охоту! Генерал посмотрел на голубой небосвод, обозрел опушку леса и берег озера. Тяжко вздохнул и приказал сворачивать охотничий лагерь.

Глава 8 Гладко было на бумаге…

— Поворачивайся! Чего ты как корова стельная!

— Шевели ногами!

— Держи, твою через коромысло! Навались, братцы! Не то потом из воды тащить придется!

Самых разнообразных окриков на берегу Эмбаха сейчас хватает. Как, впрочем, и лошадиного ржания, грохота спускающихся по сходням колес орудий и повозок, звона металла, глухого перестука древесины. Все это просто неизбежно, когда на сушу сходит полновесный полк. Да еще и десантирование проводится в условиях дефицита времени.

Первый полк дивизии боярина Карпова сюда доставили два парохода на шести баржах. Угу. Трансформировались его два полка в шесть. Действующая дивизия, состоящая из пары бригад двухполкового состава, отдельного артполка, саперного батальона, медсанбата и батальона обеспечения.

Но если полки дивизии формировались из числа жителей со всей Псковской земли, — ведь кто только в свое время не проходил годовую службу в карповской дружине, — то последний, шестой, строго из числа жителей Замятлино и окрестностей. И задача у него, по сути, одна — защита пригорода. В состав его входили новгородские беженцы, осевшие на землях боярина. Так сложилось, что они составляли большинство личного состава дивизии.

Судам еще нужно обернуться, чтобы к вечеру доставить второй полк, дожидающийся на противоположном берегу Чудского озера. А это порядка сорока верст. При скорости такого каравана в восемь каждый переход съедает около пяти часов, а ведь еще минимум час на разгрузку да столько же на погрузку.

Словом, рассусоливать времени нет совсем. Вот и поторапливают сержанты. Офицеры держатся в стороне, чтобы не мешать взводным и старшинам заниматься своим делом. Умный командир никогда не станет влезать туда, где подчиненные обходятся и без указаний начальства. Иное дело, что руку с пульса убирать никак нельзя, чтобы доверие не переросло во вседозволенность. А то глазом моргнуть не успеешь, как уже нужно принимать решение о наказании. И хорошо как не о суровом.

Карпов, первым ступивший на землю шведской Ливонии, наблюдал за суетящимися у воды людьми, находясь в седле на небольшой возвышенности. Ничего особенного, разве что виден весь участок высадки. Не такой уж и обширный, надо заметить. Баржи приткнулись плотно, уместившись в четверть версты берега.

Вообще-то ему куда проще вести наблюдение не из седла, а хотя бы стоя на своих двоих. Но… Нельзя. Военачальник он или погулять вышел? Не поймут ни солдатики, ни офицеры. Он, конечно, успел отринуть множество условностей, а уж в военном деле и вовсе совершил переворот. Пусть это пока по-настоящему и не оценили. Ну да оценят, всему свой срок.

Однако было и то, чем пренебрегать ну никак не стоило. Вот хотят люди видеть своего начальника в особенном ореоле — будь любезен соответствовать. Находись на возвышении, в седле на лоснящемся коне и с гордым видом обозревай свое воинство. Чтобы все как у людей, а не как у не пойми у кого. Можешь первым делом шатер поставить, развалиться в кресле и потягивать вино. Это только приветствуется.

Хм. Его шатер… Именно шатер, а не палатку какую, нечего людей позорить! Так вот, его уже ставят. Правда, не на пригорке, но зато да — самым первым. Однако наблюдать, сидя в складном кресле, неудобно. Обзор не тот. Потому и выбрал седло.

Пока народ разгружается, оба парохода успели совершить разворот и сейчас подходят к баржам, оставленным ниже по течению. Русло реки не отличается шириной, так что нечего и мечтать развернуть тут караван. Именно с этим учетом и ладились дощаники так, чтобы нос от кормы не отличить. Надо лишь рулевое перо переустановить, чем сейчас экипажи буксируемых судов и занимались.

Пара пароходов — конечно, курам на смех. Из-за этого приходится десантироваться в двадцати верстах от Дерпта, там, где начинается более-менее наезженная дорога. Организовывать высадку лишь одного полка близ города — все равно что провоцировать шведов на атаку. А чем это закончится, одному богу известно.

Иван в своих силах не сомневается. Но ведь одно дело — драться на подготовленных позициях и совсем другое — в чистом поле, едва ступив на берег. Гарнизон же Дерпта насчитывал пять тысяч солдат. Не шутка. А вот выдвигаться для атаки на двадцать верст от города шведский комендант все же поостережется.

По здравом размышлении Карпов предпочел установить на бригантинах паровые машины. И на море сила, и небольшая осадка вполне позволяет использовать эти пароходы в реках. Разом перевезти всю дивизию не получилось бы, но в два рейса управятся без проблем.

Однако Карл сумел его переиграть и заманить флотилию в ловушку. Хорошо хоть машины не попали в руки шведов. Понятно, что вечно удерживать конструкцию в секрете не получится. Но до заключения мира не помешало бы попридержать сведения. Не хватало еще разбираться с модернизированными шведскими кораблями. И без того весело.

— Боярин, дозволь доложить? — лихо отдав честь, обратился подъехавший Дмитрий.

Не хотел Карпов брать с собой младшего брата. Хватит и того, что в прошлый раз его едва вытянули с того света. Но ты поди объясни ему это. Вздыбится так, что держись. А ведь умнейший парень.

Иван много читал об известном российском механике Нартове, на сотни лет опередившем свое время. Так вот, он был убежден, что Дмитрий ему не уступит. Ну, может, самую малость, потому что тот доходил до всего своим умом, младший же Карпов воплощал задумки старшего брата. Но порой это были эдакие расплывчатые намеки, которые предстояло сначала облечь в расчеты, а потом и в металл. Словом, золотая голова и такие же золотые руки, а он их в горнило войны. Н-да.

— Докладывай, господин майор, — разрешил Иван.

— Одна артиллерийская и одна минометная батареи артполка высадились. При них по одному боекомплекту. Занимаем позиции согласно плану. В случае надобности к движению готовы.

Артполк включал в себя артиллерийский дивизион и минометный батальон, по три батареи каждый. Ничего особенного, все те же штатные полковые и батальонные четырехорудийные батареи, сведенные в отдельную боевую единицу. Что способствовало сосредоточению артиллерийского кулака на необходимом направлении.

Дабы для переброски полка не затевать дополнительный рейс, было решено распределить его батареи среди пехотных полков. Вот так и получалось, что если другие прибывали в полном составе, то эти — по частям.

— Куда ты собрался двигаться, Митя? Заканчивайте с позициями и обустраивайте лагерь. Если все пройдет гладко, мы отсюда двинемся только послезавтра.

— Слушаюсь.

Глянул в спину брату. Вот ведь. По сути, посторонний человек. Но за прошедшие годы успел сродниться с ним. И теперь переживает, как за родную кровиночку. Правда, порой ловит себя на мысли, что относится к нему не как к брату, а как к сыну. Ну да ничего удивительного. Это телу Ивана всего двадцать восемь. А сидящим в нем душе и разуму уже пятьдесят пять. Вот так-то.

Через час с докладом об окончании разгрузки своего первого полка подошел командир первой же бригады, полковник Худоруков. Господи, ну прямо смех и грех. Как глянешь на полковников в иных армиях, так мужики зрелые, не моложе сорока. А тут — двадцать семь лет. Трепещи, враг! Надо отметить, что только диссонанс в возрасте и наблюдается. Во всем остальном порядок.

У него вообще основная часть корпуса — молодежь. Потому как из них проще вылепить то, что тебе нужно. С взрослыми и состоявшимися личностями необходимо разворачивать вдумчивую агитационную работу. А Карпов в этом не спец. Нужный же кадр пока под руку не подворачивался. Как тот же Овечкин.

При мысли о погибшем Кузьме стало немного тоскливо. И сблизиться успел с ним, и поди найди этому уникуму замену. Ермолай, конечно, старается, но до покойного ему ой как далеко.

Карпов и лично прикладывал серьезные усилия в деле воспитания и обучения специалистов. Но сугубо в том, что умел сам. Вот, к примеру, весь его первый десяток сегодня на должностях командиров бригад и полков. Степанов Ефим, друг детства, заведует тыловым обеспечением. И получается у них просто замечательно. Уже в чем-то и ему фору дадут. Да и понятно, учитывая, что Иван, в отличие от них, не проводит все свое время в ратных учениях.

Самый лучший из его новоявленных полковников сейчас остался в Замятлино. Разобиженный на весь белый свет и Карпова в частности. Артем Жабин реально на голову выше всех комбригов, и здесь ему цены бы не было.

Но все же и в Замятлино он на своем месте. А кому еще можно доверить тыл, как не лучшему? Да, шведов в оккупированных новгородских землях удалось обезглавить. Но кто сказал, что это гарантирует безопасность? Обижается Артем, дуется, а ведь случись беда за спиной, так практически в одиночку встанет против шведа. Вот как оно все кучеряво.

И был еще один незаменимый кадр. Гришка Рыбин. Этого оставлять в Замятлино Иван и не подумал. Его лешаки в походе на вес золота. Один из взводов сейчас уже должен быть в Дерпте, чтобы ударить в спину обороняющимся. Остальные три обеспечивали скрытность высадки, заняв все дороги в округе. Безусловно, шведский комендант города узнает о приближении русских загодя. Но при этом в запасе у него окажутся не дни, а часы. Разница, йолки.

— Будь здрав, боярин.

— И тебе поздорову, Ермолай, — окинув внимательным и выжидательным взглядом нового начальника службы безопасности, поздоровался Иван.

— Прибыл человек из Дерпта. Весть принес. В городе все в порядке. Приказ Кудря получил, действовать готов.

— А вот это радует, — ухмыльнулся Карпов.

Медленно. Чертовски медленно разворачивается десантная операция. В лучшем случае они будут у Дерпта к вечеру третьего дня. Но это ничего не меняет. Коль скоро взвод лешаков уже внутри и готов действовать, у шведов попросту нет шансов выстоять.

Каша была приготовлена на зависть. Наваристая, щедро сдобренная мясом. Мм, объедение. Еще бы запах костра — и вообще красота. Но откуда в доме немецкого купца взяться костерку? Готовили, ясное дело, на печи. Ну да чего ныть, все одно вкусно.

— Тимоха, ты пореже мечи-то, — с добродушной усмешкой одернул его взводный.

— Чего это, сержант? — удивился парень. — Каши наварили на весь взвод, еще и останется.

Родом он был из крепостной семьи, и, пока не попал в дружину Карпова, нужда из их дома не уходила, и голодали они сильно и часто. Потом-то попроще стало. Когда стал помогать родителям из своего жалованья. Признаться, из-за него и вывернулся наизнанку, чтобы примкнуть к лешакам. Жалованье-то у них не в пример больше. Да еще разговоры про богатые трофеи…

При его тщедушном сложении войти в роту было мудрено. Но парень оказался мал, да удал. А еще невероятно упрям и настойчив. И науки схватывал с легкостью, и иноземную речь постигал играючи. За иноземца, ясное дело, не сойдет. По говору отличат легко. Но даже беглую речь понимал исправно.

Насчет жалованья и трофеев не соврали. Тех денег ему хватило, чтобы выкупить из кабалы всю большую родительскую семью. Еще и помог обзавестись инвентарем да лошадкой с коровенкой. А вот от привычки при возможности есть как не в себя избавиться так и не смог. Нет, если надо, то готов был и поголодать. Но сейчас-то это зачем?

— А того, — деловито ответил Кудря, оглаживая подбородок, словно отсутствующую бороду. — Боярин с дивизией подошел. Нам сегодня в ночь на дело выходить. Ну и что ты за боец такой, коли у тебя брюхо набито под завязку?

— Так, может, и не сегодня все случится, — возразил парень.

— Сегодня, даже не сомневайся. Ивану Архиповичу тянуть время не с руки.

— Ну так и что? Да пока все случится, я уж и по нужде сбегать успею, — продолжал упрямиться Тимофей.

Потом нарвался на строгий взгляд, вздохнул и отвалился от котла. Голода-то уже нет. Тут больше привычка сказывается. Опять же, прав сержант. Нечего передать, коль скоро предстоит драка.

Тимофей отошел в сторону и, устроившись у стены подвала, на тюфяке, набитом соломой, принялся перебирать свой арсенал. Оружие требует заботы и бережного обращения. А тогда, глядишь, не подведет. Сколько раз уж в этом убеждался.

Пока возился, Кудря отправил наверх двоих на смену тем, что дежурили в доме, дабы взвод ненароком не влетел в западню. Купец-то наверняка крепко подсел на крючок безопасников. Но это не повод сидеть в этом подвале, как в ловчей яме.

Проверяя давление в баллоне-прикладе от духовушки, Тимофей вдруг поймал себя на том, что уже в третий раз зевает. И что за напасть? Неужели и впрямь переел? Потом приметил за этим делом и товарищей. А двое уже пристроились на бочок да мирно посапывают. Тут в принципе кому что нравится. Если не на посту, так сон только приветствуется. Кто знает, когда в следующий раз доведется отдохнуть.

Опять зевнул, да так, что едва челюсть не вывернул. Почесал грудь. Нет. С этим нужно что-то делать. А что тут поделаешь? Коли душа просит и служба позволяет. Отложил в сторонку оружие да пристроился на тюфяке. Раньше полуночи они все равно не начнут, а значит, у него есть часов шесть законного сна…

В этот час, на границе дня и ночи, обычно все вокруг замирает. Обычно. Но не сегодня. Потому что стоит канонада десятков орудий и еще больший грохот — от рвущихся снарядов. Помимо двадцати восьми орудий дивизии в бомбардировке участвуют еще и столько же минометов. Вот только выстрелы их в сравнении с пушками кажутся чем-то несерьезным. Чего никак не скажешь о минах. Хотя по мощности они все же не сопоставимы со снарядами.

Бомбардировка началась еще с вечерними сумерками, как только были оборудованы позиции. А с того момента и вот уже на протяжении нескольких часов вся артиллерия ведет огонь практически безостановочно. Разве что выдерживают определенный темп, дабы не перегревать стволы.

Снарядов израсходовано просто прорва. Но поговаривают, что с пополнением запасов проблем не будет. Мол, один из пароходов отбыл в Псков, где его уже дожидаются баржи, груженные боеприпасами. Вот и не стесняются артиллеристы, бьют нещадно.

Несмотря на то что силы практически равны, шведы все же предпочли отсидеться за крепкими стенами. Да оно и понятно. Чтобы биться с карповскими полками, нужно иметь серьезный численный перевес. Да и то не факт, что поможет. Был прецедент три года тому.

Дмитрий попытался хоть что-то рассмотреть перед собой. Бесполезно. Вот если глянуть за спину, тогда дело иное. Видно, что рассвет уж близко. А в сторону города пялиться и не стоит. Ничего, кроме дымной пелены. Это их командир батальона приказал развести костры да завалить сырой травой. Уж больно удачно ветерок дует. И несильно, и в направлении города. Так что прикроет атакующих. Пусть и ненадолго, но все же.

— Господин сержант, чего стоим-то? — послышался сзади вопрос одного из солдат.

— А ну-ка, рот прикрой, кишки простудишь. Умник, итить твою в душу! — тут же одернул парня десятник.

Хм. Такой же, по сути, молодой. Разве что выделился из общей массы и получил нашивки десятника. Ну и сам Дмитрий скакнул из десятников сразу в сержанты. В дружине вообще многие поднялись по служебной лестнице вверх. К примеру, их командир роты хотя и остался капитаном, но сегодня командует уже батальоном.

Не сказать, что Дорохин так уж хотел сержантские нашивки. С него хватило и того, что помимо воли навесили погоны десятника. Вот уж даром не нужно было такой радости. Его дело — дослужить положенный год, и домой. Чай, его домашние изрядный клин земли подняли и засеяли этой весной. Рабочие руки вовсе не помешают. И ведь по времени как раз и должен был вернуться со службы. А тут война, вперехлест ее в колено.

Он не Агап, служить не хотел, но и наплевательски к делу относиться не умел. Коли уж взялся за что, то делай это по совести. Потому и службу нес исправно, и бойцов своих гонял в хвост и в гриву. Даром, что ли, шестеро получили под команду десятки.

И вот теперь их батальону приказано штурмовать Пороховой бастион. Его вроде как назвали так в честь Пороховой башни, что раньше была на этом месте. Ее три года назад взорвали лешаки. Шведы восстанавливать башню не стали, возвели на ее месте бастион. Да и правильно. Все эти башни и каменные стены против огненного боя — баловство да и только.

— Выдвигаемся, — передали по цепи справа.

— Выдвигаемся, — бросил Дмитрий влево и подал знак своим.

Все. Дальше пошли молча. Словно тени или призраки какие. Специально все проверено и перепроверено, чтобы ничего не брякало. Впрочем, на бастионе и за ним сейчас густо и часто рвутся снаряды и мины. Где там расслышать приближающиеся штурмовые цепи. Да и рассмотреть из-за дыма особо не получится.

Им бы приблизиться к бастиону да начать штурм. Малость пошумят, отвлекая шведа, а там им в спину ударят лешаки. О том перед выходом на рубеж сказывал комбат. Кстати, тоже где-то в цепи атакующих. Но в центре, а значит, со второй ротой.

Чем ближе к бастиону, тем реже дым. И видно уже вполне себе прилично. Слабеет завеса? Да нет. Костры чадят исправно. Ветер поменялся. Плохо. Надо бы поспешать. И бегом. Бегом. О чем там командир Горский думает?

Когда до цели оставалось еще шагов триста, бойницы галереи, наполовину укрытой в землю, вдруг изрыгнули огонь и дым. А с ними и горячий свинец. Одновременно с ружьями грохнуло сразу с десяток пушек. Вокруг зажужжала, завизжала на все лады смерть. Послышались сдавленные вскрики и громкие стенания первых убитых и раненых.

— В атаку! Бегом!

Ага. Разродился капитан. Ну да лучше поздно, чем никогда. Да и поздно ли? Все же не мальчик. Уж и повоевать успел. За красивые глазки у Карпова в начальники не выбьешься. Каждого самолично отбирал.

— Бегом, братцы! Пошевеливайся! — скомандовал Дмитрий.

Мысли-то в голове роятся, но о своих обязанностях сержант не забывает. И солдаты, привычные выполнять приказы начальников, переходят на бег. Теперь уже молчать нет надобности, да и мочи уже не осталось. Потому парни и орут все что ни попадя. Кто-то «ура», коему обучали в дружине, другие по матушке загибают. Но не молчит никто. И Дорохин кричит, не без того, но все больше на подчиненных, дабы приподнять их боевой дух. Хм. Ну или наподдать пинка.

Пушки еще не перезарядили. А вот ружья… Ладно. Мог же гарнизон стрелять поочередно. Однако за вторым залпом сразу же последовал третий. Четвертый. Пятый. Швед палит беспрерывно, и чем ближе к бастиону, тем громче вжиканье пуль. Потому как с уменьшением дистанции точность пальбы противника растет.

Дорохин приметил, как давешний солдат-балагур переломился пополам и сунулся лицом в траву. Еще у одного вдруг подогнулась нога, и он упал на колено. Не удержался и с болезненным вскриком завалился на бок.

Ветер — от бастиона, а потому дым не задувает обратно в бойницы, и швед вполне способен вести частую стрельбу. Хотя, признаться, там сейчас уж, наверное, не продохнуть. А вот и на самом бастионе появились солдаты, занимающие позиции за парапетом. Причем быстро так действуют, слаженно. Дали дружный залп, пустив рой свинцовых шмелей, и назад. Им на смену другие. И снова залп. И снова смена. И залп третий. Артиллерия же псковичей по ним не бьет, так как опасается попасть в своих. Ведь штурмующие уже довольно близко.

Что за черт! Целая прорва солдат на бастионе, и бойницы галерей не прекращают палить в наступающих. Понятно, что из-за дыма плотность огня упала. Но откуда там взялось столько стрелков? А тут еще и пушки вот-вот перезарядят.

— Не останавливаться! Вперед! Братцы, под стены подбирайтесь! — прокричал сержант, окидывая взглядом свой несколько поредевший взвод.

Дмитрий уже выхватил гранату в готовности забросить ее на бастион, до которого оставалось не больше семидесяти шагов. Окликнул двух бойцов, указав на оброненную ранеными штурмовую лестницу. Еще один рывок, и они будут у стен.

И тут вдруг раздается сигнал трубы к отступлению. Дорохин даже не сразу понял, что вообще происходит. Какое отступление, если они уже на расстоянии вытянутой руки от цели? Но сигнал трубы дублируют голосом, передавая команду по цепи:

— Вторая, третья роты, отходить! Первая рота, залечь и прикрывать отход!

Вот уж чего делать не следует, так это, получив в бою приказ, раздумывать, что тут и как. Дмитрий и не раздумывал.

— Взво-од, ложись! Первый десяток и штуцерники, огонь по бойницам! Второй и третий десятки, по парапету! Пали по готовности!

Ну и сам же поспешил выполнить свою команду. Семьдесят шагов. Для винтовки несерьезно. Оно, конечно, палить нужно не во вражеский строй. Но и в бойницу попадет минимум треть из бойцов. А уж о трех штуцерниках можно и не говорить. Каждая пуля влетит в темный провал. Правда, приласкает там кого или просто расплющится о каменные стены, неизвестно. Но страху нагонит в любом случае. Да и не выйдет так, чтобы никого не задеть. Чью-нибудь кровь обязательно пустят.

Куда сложнее с теми, кто снаружи. Но зато дистанция вполне позволяет, так отчего бы и нет.

— Гранатометчики! Гранатами по бастиону — бей!

Они успели расстрелять по пять зарядов и запустить шесть гранат, несколько поумерив пыл солдат за парапетом. Тут ведь еще и гранатометчики из соседних взводов пустили по гостинцу. А двенадцать гранат, взорвавшихся на довольно ограниченном пространстве, должны были понаделать бед.

Вновь одна за другой грохнули шведские пушки, и над головами завизжала картечь. И следом трижды прозвучал свисток командира роты. Сигнал к отходу. Значит, вторая рота уже заняла позиции позади и начинает прикрывать отход первой. Чуть дальше заляжет третья.

— Отходим, братцы! Убитых и раненых приберите! Никого не оставлять! — во всю мощь своих легких выкрикнул Дмитрий.

По счастью, хотя вокруг и летал свинец, потерь во взводе больше не случилось. А все благодаря тому, что ветер опять поменялся и прикрыл отступающих. Ну и забил дымом стрелковую галерею, лишая противника возможности вести скорый огонь.

Солдат наверху поначалу заставили присмиреть разрывы гранат. А когда псковичи отдалились на безопасное расстояние, открыла огонь артиллерия, загнавшая шведов в укрытия. Так что все обошлось тремя убитыми и семью ранеными. Треть от общего числа. Хм. Изрядно. И непонятно, могло ли быть хуже.

— Почему прекратили штурм бастиона? — Карпов вперил внимательный взгляд в полковника Протасова.

Командир второй бригады вытянулся по стойке «смирно», высоко задрав подбородок. Они, бывало, с боярином и бражничали вместе, не без того. Но тут случай иной. Мало того что боевая обстановка, так еще и неудавшийся штурм.

— Командир батальона капитан Горский принял решение об отводе людей, — четко доложил полковник.

— Что? Полковник, у тебя капитаны решают, идти в атаку или нет? Вы посчитали, что бой — это всегда расстрел наступающих, как на стрельбище? Это война, и потери случаются. Вы понимаете, что оставили без поддержки взвод лешаков?

— Боярин, я лично наблюдал за атакой батальона. И скажу по совести, приказ комбата лишь ненамного опередил мой собственный. Здесь что-то не то. Какая-то непонятная чертовщина творится.

— Объясни.

— Швед палил слишком густо и часто. Такое впечатление, что гарнизон бастиона был увеличен чуть не вчетверо. Конечно, за такую плотность враг наверняка поплатился ощутимыми потерями, потому как батальон серьезно огрызнулся. Дело дошло даже до дюжины гранат, заброшенных в гущу шведских солдат. Но шведов было слишком много. Скажу честно, я мог выслать подкрепление, положить еще людей и все же ворваться на бастион. Но вот что было бы дальше, я не знаю. Не похоже, чтобы кто-то ударил шведам в спину. Наоборот, такое впечатление, что противник точно знал, где ожидать нашей атаки. Ну или гарнизон города куда больше, чем мы полагали.

— Иван Архипович, та же картина наблюдалась и у равелина Русских ворот, — вмешался в разговор командир первой бригады, полковник Худоруков. — Однако там не нашлось капитана, способного взять на себя ответственность за приказ об отходе. Я же сообразил поздно. А потому и потери очень высокие. Здесь и впрямь творится что-то непонятное.

— Ермолай? — Взгляд Карпова уперся в начальника службы безопасности.

— Я не готов ответить на твой вопрос, боярин, — виновато потупился тот. — Может, шведы перебросили людей с других направлений, чтобы прикрыть атакуемый участок. Когда же начали действовать лешаки, если начали, то шведов оказалось слишком много.

— Ерунду говоришь, — возразил безопаснику Протасов. — Штурм имитировался и на других направлениях. Не стал бы комендант оголять все участки в самом начале. Если только не знал доподлинно, откуда следует ждать нападения.

— Такое невозможно, — тряхнул головой безопасник.

И это действительно так. Если на наиболее слабых участках обороны города, Русских воротах и южной стене сосредоточили основной огонь артиллерии, то Пороховой бастион обстреливался постольку-поскольку. Нужно было быть ясновидящим, чтобы догадаться, что основной удар готовится именно здесь. Потому как не принято жечь прорву пороха на одном направлении и атаковать хорошо укрепленный бастион практически без обстрела.

Разве только нашелся предатель, который выдал план атаки. При мысли о подобной возможности Ермолай начал перекатывать желваки. Что могло случиться? Ведь ничто не предвещало беды. Он обязательно докопается до правды.

Иван отвернулся от собравшихся, уставившись на парусиновую стену шатра. Он сосредоточенно изучал переплетения нитей, вычленяя узоры. Ясное дело, что это простая парусина. Но если немного напрячь воображение, то можно рассмотреть кое-что интересное. Вот, допустим, лодочка. А вот голова лошади. Там два человечка из серии «палка, палка, два крючочка».

Угу. Подумать же больше не о чем. Но лучше вот так заставить себя отвлечься, чем давать волю своей злости. Сто шесть убитых, триста двенадцать раненых. Батальон! Всего за одно утро он потерял целый батальон, ровным счетом ничего не добившись.

Понятно, что и шведы понесли какие-то потери. Даже, может быть, куда более существенные, чем псковичи. Но он ведь изначально ввязался в схватку с противником, значительно превосходящим его по численности. Такие цифры для него попросту неприемлемы!

— Григорий, — наконец обернувшись, обратился Иван к командиру лешаков.

— Да, боярин, — отозвался капитан, искусавший губы чуть не в кровь.

— Уже к завтрашнему утру я должен знать, что тут происходит. И судьбу твоего первого взвода.

— Все сделаем, боярин.

— Остальным приступить к возведению редутов полного профиля. — Он подошел к карте, расстеленной на столе, и, вооружившись указкой, начал показывать: — Здесь, здесь, здесь и здесь. По одному редуту на полк. Между ними пустить конные разъезды драгун.

Были такие. По одной роте в полку. Кавалеристы из них никакие, но зато получилась мобильная пехота.

— Здесь расположится артполк, — продолжал Карпов. — Капитан Кротов, — взгляд на командира саперного батальона, — выделить одну роту в прикрытие артиллеристов. Двум другим — устроить редуты по обоим берегам у моста.

Наиболее удобный сухопутный путь от Чудского озера к Дерпту проходил по левому берегу Эмбаха. Правый изобиловал притоками и болотами. Да и не было там дорог. Только проселки между деревеньками, неизменно выводившие к реке.

Однако штурмовать город, стоящий на левом берегу, с этого направления не очень-то удобно. Потому и устроили наплавной мост ниже города, вне поля зрения шведов, используя шесть барж как понтоны. Получилась основательная переправа, способствующая довольно легкому маневрированию силами дивизии.

— Что ж, господа офицеры, не удалось нам обойтись без армии Острожского. Обождем его подхода. Н-да. А ведь могли обойтись, — бросив указку на карту, задумчиво закончил Иван.

Агап осмотрелся вокруг и вдруг невольно улыбнулся своим мыслям, что не укрылось от товарищей. Хм. Ну если быть более точным, то от одного из них — вездесущего Кири. Во всяком случае, если кто и приметил мечтательную улыбку парня, предпочел не заострять на этом внимание. Самый молодой и впечатлительный, не без того. Но в то же время настоящий боевой товарищ, что успел доказать, и не раз.

— И чего лыбишься, друг сердечный? Нешто Алесю вспомнил? — не без язвинки спросил Киря, дружески пихая Агапа плечом.

— Да чего ты ко мне привязался с той Алесей? — толкнув в ответ, попытался отмахнуться парень.

— Так не пара она тебе, а ты все сохнешь.

— Ничего я не сохну.

— Ой, да брось. Вот Елизар иль я, да хоть и Добрыня с Харитоном — мы не сохнем. А ты ну прямо извелся весь.

— Слышь, Киря, ты бы за словесами следил, — набычился парень.

— Агап, — строго одернул Александр, уловив в голосе паренька угрозу, — остынь. Не можешь — сейчас окунем тебя в речку, так враз охолонешь.

— Да я…

— Я вижу, что ты. И все видят. Да только девка — не повод озлиться на боевых товарищей. Не гляди на меня так. Докажет иное, и мое отношение поменяется. А что до тебя, ты уж прости, Агап, но глупость ты удумал.

— Так я и говорю… — начал было Киря, но его перебил Александр:

— А ты о том больше ни слова не скажешь. Считаешь, что дурь в голове у Агапа, найди иные слова. Не можешь — попроси Добрыню, тот хоть и молчун, но знает, как объяснить, в отличие от тебя, балабола. Понял ли?

— Да понял я, понял. Агап, так все же чего ты так лыбился-то?

— Киря! — вновь одернул десятник.

— Нет, ну правда, страсть как интересно.

— Да радуется молодой, что на войну едет, — высказал свое мнение Елизар.

— С войны да на войну и тому радуется? — недоверчиво произнес Киря.

— Да просто вспомнил, как мы с вами познакомились. На такой же барже были и так же по реке шли. Места-то сродни берегам Шелони. И ровно год минул.

— Тю-у-у, чего вспомнил, — с наигранным разочарованием выдал Киря, поддержанный общим смехом.

Александр покачал головой и вернулся к чистке карабина. Все же Агап — неисправимый романтик. И такие вещи помнит, и в лешаки рвался за приключениями и славой. И глаз положил на Алесю. Ну вот ей-богу, других девиц нет, что ли? Ладно бы она была у него первая или хотя бы не кувыркалась с кем попало и едва не со всем их десятком. Но вот сподобился же.

От Острожского десяток подался, как только стало ясно, что в королевской армии разразилась эпидемия оспы. Сам воевода тоже поспешил свернуть лагерь и убраться побыстрее. Так сказать, от греха подальше.

Карпов никогда не настаивал и не убеждал Константина Ивановича в необходимости прививок. Он всегда держал эту болячку как козырь. И Рудакову строго-настрого запретил распространяться по поводу реальной профилактики болезни. Придет время, когда Псковская земля крепко встанет на ноги, тогда можно будет и обнародовать. Пока же не стоит. Оспа, от которой у его людей был иммунитет, являлась настолько серьезным аргументом, что Иван просто не мог не учитывать ее в своих планах.

Разумеется, воевода выказывал любопытство относительно прививок. И Иван рассказал ему об использовании натуральной оспы и проценте смертности. И тот ожидаемо отверг подобный метод. А потому, как только в лагере его противников вспыхнула болезнь, поспешил убраться подальше от этого места.

Десяток же лешаков согласно приказу двинулся догонять действующую армию, оседлав так полюбившееся им каноэ. А что? Вполне возможно изготовить всего лишь за день. Легкая, вместительная и быстроходная лодка. Учитывая же, насколько богаты эти края озерами и реками, так и вовсе незаменимый транспорт. Когда реки не скованы льдом, ясное дело. Ну да начало июня на дворе, о каких льдах речь.

Буквально с час назад в устье Эмбаха им повстречался пароход, тянувший из Пскова две баржи с боеприпасами. Была у дивизии Карпова слабина. Уж больно много припасов пережигали, а потому зависели от их поставок.

Правда, так бы лешакам и пришлось самим выгребать против течения, а то и расстреляли бы их солдаты роты охраны или приласкали картечницей, чтобы уж совсем в лоскуты. В караване таковых целых шесть штук. По две на баржах и пароходе.

Но помогло давнее знакомство с капитаном пароходика Василием Родионовичем. Он на «Бобре» уж четыре года как ходит, и было дело, вместе с тогда еще спецназом давал прикурить припожаловавшим в гости ляхам. Как раз после того и прилипло к ним это «лешаки». Между прочим, с легкой руки самих битых ляхов. Уж больно сильно им тогда прилетело.

Внезапно раздавшийся гудок парохода заставил Александра встрепенуться и подскочить на ноги. Мгновение на оценку обстановки и… Одна только площадная брань.

Они уже успели подняться примерно на двенадцать верст вверх по течению, когда прямо по курсу из-за очередного поворота реки вывернули две большие галеры. Лично Александру их видеть не доводилось. Но если судить по размерам и высоте борта, то это морские суда. А что такого, вполне разумно. На Чудском и Псковском озерах порой так штормит, что их воды поглощают прорву ладей. Неужели шведы все же успели построить Озерную флотилию, о которой ходили упорные слухи даже в армии Острожского?

Практически одновременно с появлением галер на левом берегу возникло порядка четырех рот солдат. Они быстро выстроились в три шеренги. Первая встала на колено. Третья изготовилась палить через плечи второй. Расстояние до берега хорошо как три десятка шагов. Да на такой дистанции свинец пройдется что твоя метла!

— Ложись! — Едва выкрикнув команду, Александр и сам завалился на палубу, укрывшись за бочонками с солониной.

И тут грохнул залп, отозвавшийся пронзительным вжиканьем, тупым стуком свинца о дерево, треском откалываемой щепы, влажными шлепками от попаданий в живое тело, криками и стенаниями. Знатно прилетело, чего уж там. Не укройся Редькин, непременно и сам бы получил гостинец.

Едва отгремел залп, как он поспешил подняться, чтобы оценить обстановку. Из полусотни солдат охраны не менее двух десятков либо лежат недвижимо, либо извиваются в корчах от ран, заливая палубу кровью. Лихо швед приложился.

— Добрыня, неси картечницу с левого борта! Живо!

Бог весть, жив ли кто из командиров охраны, а вот время терять никак нельзя. Да и глупо бы было стараться командовать солдатами. Даже если позабыть о том, что люди сейчас напуганы донельзя, он ведь им не начальник. А вот его парни — дело иное.

Сам Александр бросился к картечнице на правом борту. Как и ожидалось, обслуги рядом нет. Впрочем, возможно, вот эти двое, что лежат сейчас в крови, и есть ее расчет. Варежку поймали, вместо того чтобы палить. За то и поплатились. Хотя… Скорее всего, он несправедлив. Растерялись, то так. Но действовать начали довольно споро. Вон курок на картечнице взведен, а вот пальнуть уже не успели.

Подхватил рукояти, характерные именно для картечниц на вертлюгах и расположенные ниже затвора. Чтобы навести орудие на цель, потребовалось не больше секунды. Пальцы нажали на спусковой рычаг, и пушчонка изрыгнула сноп пулевой картечи.

Сквозь дым от выстрела Александр все же рассмотрел, что в стене строя спешно перезаряжающихся шведов образовалась брешь. Около десятка человек повалились наземь, как снопы.

Кто там ранен, кто жив, разбираться некогда. Рука потянула рычаг замка. Щелчок, и тот откинулся в сторону. Патрон схож с таковым у винтовки. Только размеры куда более героические. Ухватиться за шпильку и извлечь гильзу из ствола. Подскочивший Агап тут же вогнал в казенник новый снаряд. Пока Александр закрывал затвор, парень успел взвести курок, насыпать в затравочное гнездо порох и закрыть его кресалом.

Вернее, он провозился чуть дольше десятника, а потому тот успел оглядеться. Добрыня вгонял штырь вертлюга второй картечницы в гнездо борта. На «Бобре» обрубили буксировочный трос, и пароходик приступил к развороту. Баржи быстро теряли ход. Галеры поспешно выправляли курс, чтобы навести свои страшные для речных суденышек орудия, расположенные на носовой площадке. Шведы на берегу…

— Ложись! — И Александр сам же поспешил выполнить свою команду.

Вновь мушкетный залп. И вновь смертоносный свинец прошелся метлой по палубам барж и парохода. К сожалению, судя по раздавшимся вскрикам, опять не обошлось без потерь.

Картечницы Александра и Добрыни рявкнули практически одновременно, собирая свою смертельную жатву. На второй барже так же ожили пушкари. Грохнула одна из пушчонок на «Бобре». Раздалось несколько разрозненных винтовочных выстрелов, усиливая пальбу лешаков, бьющих из карабинов с завидной скорострельностью и точностью. Не успели шведы перезарядиться, как по ним ударила картечь. Ответный залп прозвучал уже как-то вразнобой.

Зато грохнули орудия сначала одной галеры, а вдогонку и второй. Морская ближняя картечь, конечно, будет помельче дальней, но все одно впечатляет. Чугунный шар размером с грецкий орех и весом порядка тридцати золотников[22] проникал сквозь практически любые препятствия, возникающие на его пути. Разбивал бочонки, отрывал конечности. Спасение от этой напасти могло быть только одно. Избежать попадания.

Александру и его людям вновь повезло разминуться с костлявой. А все потому, что не стеснялись кланяться и прижиматься всем телом к палубе, как к родимой землице. А затем вновь палить по шведу, так чтобы ему небо с овчинку показалось.

И противник оценил ответный огонь псковичей. Теперь уже все солдаты опустились на колено. Скорость перезарядки значительно упала. А вот потерь от этого меньше не стало. Ростовая мишень, грудная — на таком расстоянии разницы вообще никакой. Хм. Ну, справедливости ради надо заметить — для лешаков. Солдатики все больше мажут. Ну да что с них взять? Не обстреляны еще.

Шведы сумели дать еще один залп, а после все же не выдержали плотного картечного и точечного ружейного огня. Солдаты вскакивали и поспешно отбегали под прикрытие деревьев. Лес начинался буквально в нескольких метрах от берега. Александр наблюдал за этим со злорадной улыбкой, в очередной раз перезаряжая картечницу.

Но что такое? Вновь звучит команда на гортанном шведском. И теперь уже кромка леса окуталась дымками, а по баржам вновь ударили пули. Вот, значит, как. Укрылись за деревьями. Расстояние плевое, и рассмотреть сине-желтые мундиры несложно. Но ты поди достань их из картечниц, коли они прячутся за деревьями и палят вразнобой. Тут уж куда эффективней будет что-то более компактное, скорострельное и точное.

— Отставить картечницы! Беритесь за карабины!

Александр метнулся к своим вещам, игнорируя стенания и призывы о помощи многочисленных раненых. Некогда. Краем глаза подмечает, как Добрыня, Агап и Елизар, так же оставив в покое артиллерию, вооружаются карабинами. Вот и ладушки. Сейчас они причешут шведа!

А вот и его духовушка с магазином на два десятка пуль и прикладом на сорок полновесных прицельных выстрелов. На дистанции меньше сорока шагов… Да ему достаточно рассмотреть любую часть тела противника, чтобы закатать пулю точно в цель.

Хлоп-п! Есть. Суетящийся с перезарядкой мушкета и неосторожно выглянувший из-за дерева солдат в синем мундире разом сник, сунулся в траву и замер без движения. Вокруг раздаются хлопки и выстрелы его товарищей. Десяток добрых стрелков на такой плевой дистанции, да еще и со скорострельным оружием, — это настоящий кошмар для противника!

После первого выстрела Александр все же решил осмотреться. Баржи уже полностью погасили инерцию и начали сплавляться вниз по течению, лишившись контроля. Теперь они полностью во власти реки.

«Бобр» закончил разворот и движется в обратном направлении. Сейчас он как раз проходил мимо первой баржи, на которой и были лешаки. Досталось пароходику изрядно. Надстройки зияют дырами. Вертлюг одной из картечниц поврежден, так что из нее теперь и не выстрелить, сорвет к нехорошей маме. На палубе та же картина, что и на барже. Раненые, убитые, и повсюду блестящая на солнце кровь.

— Харитон, тащите рулевое перо на корму! Поворачивайтесь! — прокричал капитан с проходящего мимо них парохода.

— Понял!

Два мужика из команды баржи начали суетиться с тяжелым рулем, выдергивая его из гнезда. Баржу ведь так просто буксировать не станешь, потому как без управления это занятие безнадежное. Поэтому на каждом дощанике есть экипаж минимум из пятерых человек.

По всему выходит, что Василий Родионович надумал сбежать от внезапно возникших охотников. Правильное решение. Несмотря ни на что, у противника явный перевес. И уж тем более в свете внезапного и столь убийственного обстрела. Правда, уходить капитан собирается не один, а еще и увести с собой баржи.

Не сказать, что у него нет шансов, все же человеку с машиной не тягаться. А там ему еще и помочь можно, слегка замедлив шведа. Отстрел гребцов преследователям явно не пойдет на пользу. Только пускай сначала капитан выведет их из-под берегового обстрела. Признаться, эти солдаты куда опаснее.

Когда «Бобр» проходил мимо второй баржи, которой предстояло стать первой, с парохода перебросили на нее конец троса. Один из членов экипажа начал спешно наматывать его на носовой кнехт. Жужжащие вокруг пули придали ему ускорения, и он управился весьма быстро.

Александр следил за происходящим краем глаза, одновременно стреляя по засевшим на берегу солдатам. Те продолжали действовать вразнобой, а интенсивность обстрела явно упала. Не иначе как желающих подставляться под меткие выстрелы псковичей с каждым разом все меньше. Сомнительно, чтобы обороняющиеся могли вести столь опустошительный огонь.

Расстрелял первый магазин. Перезарядка. Взгляд на пароход. Порядок. «Бобр» выбрал слабину троса, и первая баржа начала набирать ход. В свою очередь начал натягиваться трос, связывающий ее со второй баржей. Еще немного. Есть! Судно дернулось и пошло в связке, а потом…

Треск. Резкий хлопок. И, вздымая миллионы брызг, оборвавшийся трос ударил о воду. Как видно, его повредило при обстреле. Нет, не пуля. Сомнительно, чтобы мягкий свинец мог так-то изорвать плотную пеньку. Тут, скорее всего, постаралась тяжелая картечь. Вот она могла такое провернуть, попав в трос, намотанный на кнехт. Случайность, конечно, иначе и быть не может. Но от этого не легче.

«Бобр», резво молотя по воде плицами, уходил вниз по течению, уводя с собой одну баржу. Обвинять в чем-либо капитана у Александра не поворачивался язык. Он знал о приказах, полученных капитанами. При наличии возможности — спасать пароходы любой ценой. При отсутствии таковой — топить нещадно. И за то они отвечали головой. Так что Крынкин сделал все, что мог.

— Парни, собирайте вещи и грузите в лодку! Живее, пока не развернуло другим бортом. Солдатики, слушай мою команду! Спускайте лодку, кому не хватит места — прыгайте в воду и хватайтесь за борта. Уходим на правый берег.

— А раненые как же? — вскинулся мужик из экипажа, бросив бесполезный руль.

— Выполнять! — даже не пытаясь ответить на вопрос, приказал Александр.

— Саня, там Агап! — окликнул его Добрыня.

Редькин поспешно отыскал взглядом парня. Тот лежал, привалившись спиной к бочонку с солониной, и зажимал рукой рану на животе. Не жилец. Если быстро доставить в псковский госпиталь, зыбкая надежда еще есть. Случалось, что Рудаков вытягивал таких, хотя число их было весьма мало. Но его еще нужно довезти до Пскова. А ты поди обгони костлявую.

Однако и своих оставлять не след. Да, только что он отмахнулся от других раненых. Но Агап — не другие. Он — боевой товарищ. Тот, с кем пройдено пусть и поменьше, чем с остальными, но все одно достаточно. А еще…

— Агап, как же так-то, дурья твоя башка? Что же я Оле и братьям твоим скажу?

— Прости, Александр Григорьевич. Подставился.

— Добрыня… — начал было отдавать распоряжение десятник.

— Саня, — оборвал его парень, — мне все. И ты то знаешь. Моим же обскажешь как есть. Поймут. И она поймет. Вы это… Снесите меня в трюм. К пороху. Да пистоль заряженный дайте.

Его намерения угадать было несложно. Добрыня обменялся взглядом с Александром и поспешил спуститься в люк, откуда уже через несколько секунд вылез, неся два небольших бочонка ружейного пороха. В таких припасы выдавались на роту. Вышиб деревянные пробки, забрал у убитого сержанта пару пистолей, проверил порох на полках и воткнул стволы в круглые отверстия. Последняя деталь — взвел курки.

Все это делалось молча. С решимостью и остервенением. Да и о чем говорить-то. И так все понятно. Они, конечно, могут вытащить его на берег, но… Только и того, что он отойдет в муках. А так… Они уже давно ручкаются с костлявой, и отношение к ней — как к злой соседке. И уйти вот так, с высоко поднятой головой, им вполне по сердцу.

— Готово, — закончив снаряжать заряды, наконец произнес Добрыня. — Под палубой бочонки с порохом. Рванет здесь, доберется и до них. Прощай, паря.

— Прощайте, — сглотнув твердый ком, выдавил из себя Агап.

— Ты там местечко неподалеку присмотри, — попросил вывернувшийся словно из ниоткуда Киря.

— Еще и на небесах тебя терпеть, — кривясь от боли, горестно ухмыльнулся раненый.

— Зато не скучно, — резонно возразил тот.

— Уговорил.

— Вот и договорились. Саня, все уж сошли, одни мы остались.

Действительно, палуба опустела. Только убитые и раненые. Шведские солдаты на берегу не преследовали дрейфующую баржу. К чему, если ее вот-вот настигнут галеры. Потому и обстрел прекратился.

Парни наскоро простились и поспешили прочь. Агапу где-то даже стало обидно. Вот так, бились плечо к плечу, а последний час ему встречать одному. Впрочем, мысль мелькнула да прошла стороной. Все правильно. Опять же, он сам вызвался. Так, чтобы с честью и славой, за други своя и непременно в окружении сонма врагов. Как оно было в старинных былинах.

Боясь потерять сознание, положил ладонь на рукоять пистоля. Только палец на спусковой крючок пристраивать не спешил. Мало ли, вдруг по случайности нажмет. А ему этого не надо. Не желает он сам уходить. Только бы дождаться. Чтобы не зря. Ну вот мало ему лишить шведа трофеев. Хоть одного прихватить с собой.

Скрип уключин. Увесистые шлепки массивных весел. Команды на гортанном языке. Стук соприкоснувшихся судов. Баржа слегка вздрогнула, вызвав очередной приступ боли. Перестук каблуков по палубе. И тут к Агапу пришло окончательное осознание, что это все. Вот он, конец!

Дорохин вдруг ясно осознал, как прекрасна жизнь и насколько он не хочет умирать. Перед взором встал образ Алеси. Знал, кто она, а вот поделать с собой ничего не мог. Чем-то таким запала она ему в сердце. Думал, что еще излечится от этого. Как говорится в народе: с глаз долой — из сердца вон. Да только, похоже, будет она с ним до конца.

За какие-то несколько секунд он успел себя растравить настолько, что по щекам пролегли две мокрые борозды. Да что там, он попросту плакал, громко всхлипывая. Ярился до зубовного скрежета, но ничего не мог с собой поделать.

— Что, сволочи? Пожаловали? — процедил он сквозь плач, глядя замутненным взором на появившегося перед ним солдата в синем мундире.

А потом с мрачной решимостью нажал на спуск. И…

Ничего не случилось. Курок исправно ударил кремнем по кресалу, но искра не высеклась, порох так и остался лежать на полке.

Зажмурившийся было Агап в недоумении посмотрел на пистоль. Потом на замершего в оцепенении солдата. В очередной раз как-то растерянно всхлипнул и утер рукой слезы, размазывая по лицу пороховую гарь и кровь, что была на ладони.

— А вот хрен тебе, сволочь! — зло выдавил он из себя.

И голос его уже не дрожал, а слезы как-то разом иссохли. Облегченное выражение, появившееся было на лице шведа, сменилось ужасом. Почувствовав звериным чутьем, что именно сейчас произойдет, он бросился к раненому. Агап же, мысленно благодаря Добрыню, уже ухватился за рукоять второго пистоля.

Удар сапога. Враз онемевшую руку отбросило в сторону. Но Агап не почувствовал боли. Его взгляд был прикован к курку, который исправно выбил искру. И тут же полыхнул порох на полке. В голове же пронеслась одна короткая, как миг, мысль: «Успел!»

Глава 9 Лешака мало поймать…

Сначала он почувствовал… Хм. В том-то и дело, что не почувствовал рук. Какое-то тупое онемение, и больше ничего. Потом занемевшее тело. Но оно-то как раз болело, что и радовало куда больше, чем ситуация с руками. И лишь под конец проступила тянущая головная боль. Очень похоже на тяжкое похмелье. Вот только он уж успел позабыть, когда в последний раз пил допьяна. А уж до поросячьего визга — так и подавно. Так что не с чего было так раскалываться многострадальной головушке.

Хм. Ну, допустим, он не припомнит ничего такого, что могло бы послужить причиной подобного состояния его тела. Но факт остается фактом. Оно было далеким от благостного. А значит, что-то такое эдакое все же имело место быть.

Наконец он открыл глаза. Ага. Было непонятно, стало куда запутанней. Он даже поначалу не поверил в реальность происходящего. Но видение мрачного подземелья не желало никуда исчезать.

Все именно так. Он находился в каком-то сыром каземате с осклизлыми стенами и небольшим оконцем где-то под потолком. Вонь стоит такая, что не приведи господи. Впрочем, это наименьшая из неприятностей. Куда интереснее то, что он в одних исподних портках, да еще и висит на руках, закованных в кандалы. Ага. Похоже, ноги вполне достают до пола. Просто колени подогнулись под бесчувственным телом.

— Ы-ы-ы-у, — нечленораздельно выдавил он из себя, попытавшись встать на ноги и не преуспев в этом.

— Ты гля, Тимоха очнулся, — послышался до боли знакомый голос десятника.

— Кха. Клим, ты? — наконец сумел выговорить парень.

— Я, Тимоха, кому же еще-то быть. Ты на ноги вставай. Больно долго на руках висишь, кровь застыла.

— Ага. Я щас.

Попытался встать. Не получилось. Потом еще разок. Порядок. Вроде бы стоит. Ага. Надо же желудок вывернуть, а то как же. Непорядок, водится в брюхе всякая муть, понимаешь. И вообще, мало тут вони, добавить надо. Ох, мамочка родная. Ну хоть полегчало, и голова малость начала соображать. Ну и говорить получается получше.

— Клим, а что это было?

— Что-что. Потравили нас, — крякнув, ответил десятник. — Сначала караульных в доме, а потом и остальной взвод. Всех. Никого не пропустили. Надо было своими продуктами пользоваться. Ну да все мы крепки задним умом.

— Так это, получается, Кляйн этот клятый нас и потравил?

— Ну слава тебе господи, сообразил. Так ты той травленой каши еще и побольше иных съел, а сложением пожиже нас будешь, вот и проспал дольше всех. Думали, уж и не проснешься.

Угу. Проснулся. И плохо ли, хорошо, но стоит на своих ногах. Но, кажется, лучше бы ему все же не приходить в себя. Руки, конечно, все так же задраны вверх. Но теперь он на них не висит, и они согнуты в локтях. А еще, если вытянуть вверх одну из рук, то, пропустив через кольцо не очень длинную цепь, вторую можно опустить пониже, до уровня плеча.

Словом, хорошо, плохо, но кровь побежала по жилам, доставляя нестерпимую боль. Тимофей часто задышал, брызжа слюной и не в состоянии сосредоточиться ни на чем ином, кроме собственных страданий. Но это пока были только цветочки.

— Тимоха, ты фокус свой с пальцем помнишь? — вновь позвал Клим.

В ответ парень только согласно кивнул, бросив на товарища взгляд, полный вселенской тоски. Его ведь и так корячит, а тут… Вынимание большого пальца из сустава — процедура и без того болезненная. А если это наложить на уже одолевающую его боль, то и вовсе получится пытка. Но…

Хрясть!

— А-у-у-эхр-р-р, — сдерживая болезненный крик, простонал или скорее прохрипел он.

Левая рука потянулась сквозь кольцо кандалов. Не обошлось без содранной кожи, но еще немного страданий, и он упал на каменный пол, присыпанный прелой и грязной соломой. Зато теперь руки опустились вниз, и кровь заструилась быстрее, многократно усиливая неприятные ощущения.

Но товарищи восприняли эти его мучения возбужденным шепотком. А то! Это же единственная их реальная возможность на спасение. Кривясь от боли, вставил на место палец, едва не огласив каземат отборной площадной бранью. У него бы получилось. Рулады выводил что твой соловушка. Но только шумно и часто задышал сквозь сжатые зубы.

— Ты как, паря? — заботливо спросил десятник.

— Н-нормально. Все н-нормально, — оглядывая остальных товарищей, заверил Тимофей.

Вместе с сержантом их тридцать один человек. В каземате находилось только шестнадцать, прикованных к вбитым в стену большим кольцам. И где остальные? Места вдоль стен еще предостаточно, так что вопрос вполне резонный.

— Сержанта как старшего пытали, — начал пояснять Клим. — Потом и остальных забрали и казнили на площади перед горожанами. Чтобы дух им, значит, поднять. Боярин с ходу начал бомбардировку и попытался штурмовать. Но ничего-то у него не вышло. Вот и устроил комендант представление. Нас оставили на закуску.

— Боярин штурм учинил? И город бомбил?

— Бомбил, а то как же.

— Ничего не слышал, — тряхнув головой, сокрушенно произнес Тимофей.

— Ну так, ясное дело, не слышал, — пусть и в цепях, но вполне себе авторитетно заявил Клим. — Сейчас-то как?

— Вроде более или менее оклемался.

— Вот и ладно. Выниматься отсюда надо, Тимоха. Как — не знаю. Но надо.

Понятно, что надо. И понятно, что действовать нужно ему одному. Во всяком случае, пока. Но хоть подумать-то могли бы и все вместе. Так нет же. Клим сразу обозначил, мол, ничего не знаю, сам решай.

Поднялся Тимофей на ноги, подобрал цепь кандалов. С левой-то руки, заплатив болью, снять получилось. А вот с правой такой номер уже не пройдет. Придется пока походить с украшением.

Пленники закованы, да еще и развешены по стенам. Ну ладно, расставлены, но разница невелика. Полное изуверство — так-то сковывать. Или это особая честь лешакам? А что, очень даже может быть. Чай, они не в чистом поле собирались биться со шведом, а со спины резать. Ну и ляд с ними. Не до того сейчас.

Непонятно, какого тогда рожна запирать входную дверь. Не выбей однажды Тимофей себе на тренировке палец — и шансов высвободиться никаких. Как, впрочем, и сейчас никакой возможности снять оковы с товарищей. Тут нужны как минимум молоток и зубило, чтобы срубить заклепки. Но здешние тюремщики придерживаются простого правила. Коль скоро есть в каземате дверь, то она непременно должна быть заперта.

Н-да. Даже будь здесь набор отмычек, ничего-то у него не получилось бы. Нет тут замочной скважины. Дверь открывается наружу, и в коридоре имеется засов, входящий в каменную стену. Ну и там уж наверняка какое-нибудь навесное чудо. Хм. И, пожалуй, не такое уж большое. Просто незачем. Изнутри к нему все одно не подступиться.

— Ждать надо, — вздохнул Тимофей. — Может, еду принесут.

— А может, шумнуть? — предложил другой лешак.

— На шум пожалуют несколько человек. С парочкой я еще туда-сюда, как-нибудь управлюсь. А как больше, так могу и не сдюжить.

… — Докладывай, Александр, — потребовал Карпов.

— Мы двигались к войску по воде на каноэ. В устье Эмбаха повстречали наш караван с припасами. Подсели. Верстах в двенадцати вверх по течению нарвались на засаду. Две галеры и до трех рот пехоты на левом берегу. Вступили в бой. Крынкин отцепил пароход и, обойдя баржи, вновь взял их на буксир. Одну увел, у другой, на которой был я с десятком, буксировочный трос лопнул. Мы с парнями и двумя десятками солдат из охранной роты ушли на лодках к другому берегу. Боец мой, Дорохин Агап, что ранен был в живот, подорвал баржу и взявшую ее на абордаж галеру. Ну а там, пока суд да дело, мы воспользовались тем, что они порох к пушкам снесли. Пальнули зажигательной пулей в бочонок на второй галере. Тоже пошла на дно…

— Что за галеры? — прервал доклад Редькина Карпов.

Пусть и были сведения относительно того, что шведы собираются строить в Дерпте Озерную флотилию, в окрестностях города заложенных военных кораблей люди Карпова так и не обнаружили. Самое большое судно из имевшихся — баркас. Да и не верил Иван в строительство флотилии. А тут…

— Мы пленника взяли и все вызнали. Галеры Армейского флота, что наших в море побили. Их пять штук переправили посуху из залива в озеро. Невольников на борту нет. Сплошь солдаты. Получается, два полных пехотных полка. Им приказано перекрыть поставки по реке.

— Поня-атно, — протянул Карпов, осознавая, что сбылись его худшие опасения, но потом спохватился: — Погоди. Две вы потопили. А где остальные три?

— Так там же, на реке. Они за поворотом стояли. Двум галерам рядом пройти — еще ладно. А трем из-за размаха весел уж тесно будет. Мы бы и им гостинца преподнесли. Да бочонков с порохом на палубе не было.

— Ничего. Мы с ними еще посчитаемся. Ну, что скажет на это штаб? — Иван обвел взглядом присутствующих.

— Признаться, вопросов стало еще больше, а вот с ответами как-то не очень, — нахмурился командир первой бригады полковник Худоруков.

— Ясно одно. Швед не просто готовит нам какую-то каверзу, а уже, считай, завел в ловушку. Но вот в какую и откуда именно ждать беды, непонятно, — поддержал его полковник Протасов.

Никто не обращал внимания на присутствующего тут же лешака. Во-первых, он еще и не такие секреты знает. Во-вторых, сведения принес он. Такого же, чтобы сразу и обо всем рассказал, не бывает. Вдруг понадобится что-то уточнить. И что, опять за ним посылать да разыскивать? Пусть уж лучше уши греет. Решения тут пока никакого не принимается, а только идет обсуждение.

— Лично я полагаю, что нам нужно сворачиваться и отходить. Понятно же, что творится какое-то непотребство, — решил внести свою лепту Карпов-младший, командовавший артполком и вполне обоснованно присутствовавший на совете. — Слать Острожскому курьера с вестями, сбивать на реке заслон, каковой нам на один зуб, и уходить.

— Вот так скоренько собрались и убрались восвояси? — возмутился Протасов.

— А ты предлагаешь ждать и выяснять, что нам еще приготовил швед? Ведь очевидно же, что пока мы все делаем именно так, как они того и хотели. И флотилия эта, которой не оказалось…

— Флотилия, как видишь, есть, — не согласился Иван.

— Есть, да только корень у нее иной. Вот так поднапрягутся и перетащат еще десятка два галер. А тогда уж армию прямиком к Пскову перебросить можно. Или к Замятлино, коль скоро Карлу так желательны тамошние секреты. И вообще, мне кажется, нас специально сюда выманили, чтобы ударить в спину.

— Ты не кипятись, Дмитрий Архипович. Испей водицы и остынь малость, — рассудительным тоном обратился к брату Иван. — Манили нас сюда иль нет, а пути иного все одно не предвидится. В Ливонии находится полевая армия Карла из тридцати тысяч отборных солдат, а еще из двадцати тысяч — наемников. И вам, господа офицеры, о том ведомо, как и каждому из рядовых. Пятьдесят тысяч и флотилия, позволяющая переправить армию через озера прямиком к Пскову.

Иван покачал головой, словно удивляясь, отчего он должен объяснять такие простые истины. Он был убежден в своей правоте. Даже когда не обнаружил здесь военных кораблей. Впрочем, не особо на это и рассчитывая. Опять же, для переброски армии вполне можно использовать и купеческие суда. Ну или вот переправить посуху морские галеры.

— Насчет удара в спину. За Псков вы особо не переживайте, — обращаясь сразу ко всем, начал пояснять он. — Путей-дорог по Псковской земле не так чтобы много, да на всех крепости стоят. Везде есть связь по гелиографу. Не пройдет и часу после того, как подступится враг, а в Пскове о том уже будут знать. Ну и в Замятлино, конечно. А там полковник Жабин.

— С одним полком против шведской армии? — поднял бровь полковник Худоруков.

— Не городи ерунду, Игорь Ефимович, — поморщился Иван. — Во-первых, шведы в новгородских землях сейчас остались без лица начальствующего, и решение о наступлении взять на себя некому. Во-вторых, даже если они и решат наступать, выделить на это смогут не больше десяти тысяч. А скорее даже меньше. Пока будут ковырять крепость, подтянется Жабин с полком или княгиня с ополчением. Случись опоздать, места для запасных позиций подобраны заранее. Сплошь теснины в лесах и болотах. Шведу не обломится.

Где на это взять силы, никто спрашивать не стал. За минувший год население Псковской земли за счет беженцев увеличилось до ста тысяч. Полки, отправившиеся с Карповым, практически сплошь состояли из молодежи. То есть обученное псковское ополчение по факту осталось дома. И даже было усилено новгородцами, большим числом картечниц да полком Жабина. Пусть тот и уступит ушедшим в боевой подготовке, но точно сможет дать противнику достойный отпор.

— Отсюда шведу путь один — через пролив в Псковское озеро, — между тем продолжал Иван. — И там дежурят минеры и огнеметчики. Стоит появиться противнику, как в ход пойдут мины и греческий огонь. Проливом им не пройти в любом случае. Остается высадка на восточный берег Чудского озера и дальше по сухопутью. А там, как я уже и говорил, теснины, переправы через реки. Словом, есть где сцепиться нашим малым силам с немалым числом ворога. Однако атака со стороны озера сейчас возможна лишь при одном условии. Если Карл сумеет раскатать нас в Ливонии. Итак, господа офицеры, мы вернулись к тому, с чего начали. Так что же для нас тут приготовил король? И пока мы не получим на это ответ, дергаться не имеет смысла.

Карпов в который уже раз осуждающе посмотрел на Круглова. При этом начальнику службы безопасности только и оставалось, что легонько так вздохнуть, принимая справедливость упрека.

— Может, хотя бы сведем дивизию в один кулак? — предложил Худоруков.

— И этого мы пока делать не будем, господин полковник, — отказался Иван. — Обложить одну берлогу куда проще, чем несколько. А вот артполк, Дмитрий Архипович, ты передислоцируй на позиции второго полка. Ну что, Александр, как Дерпт изнутри выглядит, не позабыл еще? — вновь обратился Карпов к Редькину.

— Не успел, боярин, — с готовностью ответил лешак.

Было дело три года тому назад. Набедокурил его десяток в этом городе. Рванули два пороховых погреба, да еще и плененных купцов из неволи вынули. А посему город Редькин знал не по картам, а вживую.

— А как насчет прогуляться за стены? — поинтересовался Иван.

— Мы всегда готовы.

— Вот и ладушки. Готовь десяток. Ночью отправитесь. Ты уж, Саша, постарайся доставить мне хоть какого завалящего офицера. На лейтенантишку вшивого согласен. За майора и вовсе в ноги поклонюсь.

— Сделаем, боярин. Даже не сомневайся, — бодро заверил десятник.

— Ну, иди готовься.

Хм. Приготовиться, конечно, не помешает. Но, признаться, сейчас Александра куда больше занимало другое. Нужно было найти Дорохина-старшего и поведать об Агапе. А то как же. Оно ведь дело какое: если сам голову не сложит, то, глядишь, еще и породнятся.

Ну, это если Ольга не решит, что хватит с нее ожиданий. Ведь есть женихи. Вьются вокруг. Правда, уже через год в Пскове женихов поубавится, а вот старых дев да вдов прибавится. Как сейчас в тех же новгородских землях случилось.

Навестив своих и велев готовиться к ночной вылазке, отправился к редуту, возводимому третьим полком. Хоть бы с самим Дмитрием все было в порядке. Когда прибыл в расположение роты лешаков, успел переговорить с дружком старинным, Муромом, который командовал в их взводе вторым десятком.

Тот рассказал, что в штурме бастиона как раз участвовал батальон, где служит Дорохин. Лешаки тремя взводами должны были войти в пределы города за пехотой. Им предстояло вскрывать остальные бастионы, способные вести бой в полном окружении, и другие очаги сопротивления. Тактика, вполне оправдавшая себя при взятии Нарвы.

— Здрав будь, Митрий! — окликнул Александр парня, распекавшего подчиненных за леность.

— Саня! — обрадовался Дорохин, тут же позабыв о провинившемся. — А где?.. — едва начал и тут же осекся сержант, приметив одинокую фигуру десятника с мрачным выражением лица.

— Прости. Не уберег я братца твоего, — понурился Александр.

— Вот, значит, как… — растерянно произнес Дмитрий.

Он тяжело опустился на неошкуренное бревно. Тут о долговечности никто не заботился, потому и материал шел в работу сырой да с корой. Не успеть завестись жучкам, и гнили не подступить. Главное — как можно быстрее поставить редут.

— Когда? — глухо спросил Дмитрий.

— Сегодня утром, — глянув на закатное солнце, ответил Александр.

— Как?

Рассказал все в красках. Какая разница, что о противнике в тылу было велено не болтать. Десятник знал, кому и что можно говорить, а где попридержать язык. Дорохину довериться можно. Не болтает и не из трусливых. Этот панику по подразделениям не разнесет. Впрочем, на всякий случай Александр его все же упредил, чтобы помалкивал.

— Погеройствовал, выходит, братишка… Схоронить-то получилось? Ты ить сказывал, вы своих не бросаете, даже павших.

— Сказывал. Но там так рвануло, что и баржу, и галеру в щепки разнесло. Агап с собой, почитай, пять сотен шведов прихватил. Только и того, что отпеть.

— Н-да-а… Схожу к полковому попу. Он сегодня едва успевает отпевать православных, — скрипнул зубами Дмитрий.

— Ты прости меня, Митрий, что братца твоего не уберег.

— Тебе-то в чем виниться, — отмахнулся парень. — Эвон нынче я своих солдат потерял. Вроде и учил исправно, и гонял нещадно. А пуля-дура все одно нашла кого пометить. Все, что мог, ты сделал: и выучил толком, и по-глупому не рисковал своими парнями. А уж как сложилось, так сложилось. Вечером поминать наших будем. И Агапа, стало быть. Придешь?

— Извини.

— Вот оно как. Не успел вынуться и опять?

— Ну так служба у лешаков такая. Нам и в мирное время покоя нет, а уж как война, так и вовсе впору за голову хвататься.

— Ты это… Береги себя, что ли. Хватит с Ольги слез и по братцу.

— Не переживай. Я шведу поперек глотки встану. С гарантией.

— Ну, тогда бывай.

— До встречи, Митрий.

Ну наконец-то в коридоре послышались шаги. Похоже, все же надсмотрщики идут раздавать пищу. Ну или то, что здесь таковой именовалось. Вот ни капли сомнений в отвратном вкусе местной баланды. Как и в том, что даже Тимоха с его голодным детством вряд ли на нее позарится. При мысли о еде желудок требовательно заурчал. Хм. Но все же не настолько, чтобы набрасываться на помои.

А вот и желтоватый свет появился в зарешеченном дверном оконце. Судя по звукам, идут двое. И как бы не с двумя фонарями. Это хорошо. Все же шансов на то, что он не останется без освещения, побольше. Мало ли как оно в драке может случиться: если у них в камере, несмотря на долгие сумерки, уже темень такая, что вытянутую руку не увидишь, то о коридорах и говорить нечего. Но так и должно быть, там ведь вообще никакого освещения. Горел вроде факел, но давно погас. Интересно, что это они так припозднились с раздачей еды?

Шаги все ближе. Ага. Света, кажется, прибавилось. И треск послышался. Ясно. В коридоре снова запалили факел. Дело хорошее. Теперь он без света не останется в любом случае. Правда, фонарь все же не помешает. Шагнул в сторону от двери, так чтобы его не рассмотрели в оконце раньше времени.

Лязг замка на засове. Тимофей сжался, как пружина, поудобнее перехватывая цепь кандалов, повисшую в его правой руке.

— Ты куда, Дагер? — донесся из-за двери голос, полный нескрываемого удивления.

— Туда, куда же еще-то.

— Ну и как, по-твоему, они будут есть? Забыл, как их приковали?

Тимоха невольно затаил дыхание, ощущая, как часто бьется сердце. Вот не приведи господь этот надзиратель согласится с напарником. Все. Иди думай, как отсюда выбраться. Он, конечно, худо-бедно заточил о камни ушко наручного браслета. И даже попытался поковырять дверь в районе засова. Но эдак он до утра провозится. Дубовая дверь и не думала сдаваться.

— Почему забыл? Помню, — рассудительно ответил Дагер.

— Ну так и пусть себе висят.

— Да по мне, без разницы. Но Ред сказал глянуть на того, что был без памяти, не окочурился ли. И если сдох, то вытащить на помойку.

— А-а, ну тогда ладно, — явно без энтузиазма произнес второй.

Щелчок отмыкаемого замка. Лязг отодвигаемого засова. Парни вдоль стен замерли. Единственное, что они могут, — это мысленно поддержать своего товарища. Пора! Оно, конечно, не с его массой выделывать такие фортели. Но весь расчет на внезапность. Если не сбить, то по меньшей мере ошарашить получится.

Тимоха ударил в дверь плечом, навалившись всей своей невеликой массой. Хм. Удачно так вышло. Или все же сказалось отчаяние. Створка засветила тучному шведу в лоб. Причем так хорошо, что тот повалился на каменный пол коридора, даже не охнув. Раздался звон разбитого фонаря, и находящаяся в нем свеча потухла.

Едва вылетев из камеры, Тимофей тут же заметил и второго, стоявшего рядом с чаном, наполненным какой-то бурдой. Шага три до него. Парень стремительно сократил дистанцию до двух. Одновременно с этим рука пошла в круговом замахе. Мелькнула мысль об удачно высоком потолке.

Хрясь! Заточенная дужка воткнулась в череп, наверняка добравшись до мозга. А даже если и нет, это не имеет никакого значения. Влажный хруст однозначно указывал на то, что кости черепа были попросту проломлены.

Хм. И этот выронил фонарь. Пусть тот и не разбился, тем не менее погас. Зато факел в торце коридора продолжал гореть с характерным треском, капая горячей смолой. Вот и ладушки. Света пока вполне хватает.

Тимофей подхватил убитого и, кряхтя, поволок безвольное тело в камеру, из которой только что появился сам. Тяжелый, зараза! Похоже, все положенное узникам съедают эти сволочи, а тех кормят чем придется.

Второй так же оказался весьма тяжел. Правда, уже начал приходить в себя. Пришлось приласкать его по затылку, вложившись от души. Хм. Управился с двух попыток. Сразу пробить этого борова не получилось. Все же масса тела и, как следствие, крепость длани подкачали. Нет, если бы насмерть валить, то одно. А вот так, дозированно, когда он еще очень даже может понадобиться… Теперь связать и в глотку запихать кусок, оторванный от его же рубахи.

Связанный Дагер пришел в себя, когда Тимофей уже затащил в камеру ведро с помоями. Ну мало ли кого принесет сюда. Пусть уж все выглядит пристойно. Заодно подобрал и оба фонаря, запалив от факела тот, что остался целым.

Обыск трупа и пленника выявил наличие у обоих по небольшому ножу. Оружием это назвать сложно, а вот как предмет быта — вполне. Впрочем, смотря что с этим делать. К примеру, Тимофей вполне может использовать с толком и эти огрызки. Также нашлась связка ключей на большом железном кольце.

— Дагер, дружище, ты жить хочешь? — пусть и с акцентом, но вполне внятно спросил Тимофей.

Ответом ему были энергичные кивки и громкое мычание. Лешаку даже пришлось приложить к губам палец и шикнуть. Мол, не шуми. И кивок в сторону трупа. Швед все понял мгновенно и тут же прекратил всяческие попытки что-либо предпринять.

— Я сейчас выну у тебя изо рта тряпку. Попробуешь крикнуть — зарежу. Ты меня понял? — приставив нож к горлу, произнес парень.

Снова энергичный кивок и только сопение. Наверное, нос заложен. Ну да это его проблемы. С трудом, но дышит. Значит, не задохнется. А это главное. Когда Тимофей выдернул кляп, Дагер невольно простонал и тут же осекся, бросив испуганный взгляд на лешака. Тот только благосклонно хмыкнул, мол, все ты делаешь правильно, продолжай в том же духе.

— Дагер, мне бы друзей расковать. Где находится кузня?

— Направо по коридору последняя дверь слева.

— В соседних камерах пленники есть?

— В этом коридоре никого нет, в соседнем полные.

— Это хорошо. А кто-нибудь здесь еще есть?

— Наверху, — пленник скосил глаза влево, указав направление, — старший надсмотрщик, палач и его помощник играют в кости.

— Вот и ладушки. Посиди тут молча, пока я прогуляюсь. Клим?

— Давай его сюда, — поняв, о чем его просят, согласился скованный товарищ.

А когда Тимофей подтянул к нему толстяка, тут же зажал его голову между своих ног.

— Дагер, я не хочу тебя убивать. Но если ты сделаешь глупость, он сломает тебе шею. Так что веди себя тихо.

Вновь оказавшись в коридоре, Тимофей повернул сначала влево. В торце обнаружилась глухая дверь, запертая на внутренний замок. Прислушался. Тихо. Подобрал ключ, отпер, вышел в коридор. Лестница наверх. Два пролета. Еще одна дверь. Вновь подобрал ключ. Коридор с двумя рядами дверей. Одна слегка приоткрыта. Несмотря на горящий на стене факел, оттуда явственно пробивается луч света.

Подобрался, заглянул и прислушался. Так и есть. Трое. Играют в кости. Сквозь недовольный бубнеж двоих игроков слышится смешок счастливчика. Похоже, засели надолго, что не может не радовать.

Две двери, другой этаж. Возможно, и не расслышат, как будут срубаться заклепки. Но придется подстраховаться. О том, чтобы разобраться с ними, он и не помышлял. Нет, в том, что в итоге кончит всех, сомнений никаких. Вот только при этом может поднять шум. Придется вернуться с напарником. А лучше с двумя. Так, на всякий случай. Ну их эти неожиданности.

Кузница нашлась именно там, где и указывал Дагер, и была совмещена с пыточной. Для тюремных казематов обычное дело, подобное практикуется повсеместно.

Так. Помощник палача — аккуратист. Ну а кто еще будет заниматься инструментом? Разве что под строгим присмотром начальства. Все необходимое нашлось сразу. Вон несколько молотков, от маленьких до практически молотов. А вот и пара хорошо заточенных зубил. Так. Вот этот небольшой молот, средних размеров молоток и вот это зубило вполне подойдут. И еще прихватить с собой рогожу. Не помешает немного приглушить звук.

По возвращении, пока прилаживался, чтобы срубить заклепку у Клима, успел поведать о результатах разведки. Заклепки срубались легко. Это без инструмента справиться с ними непросто. А при наличии такового и умелых рук стальное жало зубила срезает сырое железо, как масло. Ну, во всяком случае, когда за дело взялся сам десятник. У Тимофея с его сложением не особо получалось.

Пока освобождали остальных, трое первых скользнули в коридор с ключами и фонарем наперевес. Надо бы обезопаситься от ненужных случайностей. Тимофей хотел было присоединиться к ним, но Клим его остановил.

— Попытай этого насчет Матвея Богдановича, — кивая на пленника, приказал десятник.

— Так ты же сказал, что казнили его.

— Доподлинно знаю только про парней. А мы своих не бросаем. Вдруг где в отдельной камере держат. Все же не простой боец, мало ли зачем еще может понадобиться, — сказал и вновь принялся орудовать молотком и зубилом.

— Дагер, где русский, которого пытали? — вновь выдернув кляп изо рта пленника, спросил Тимофей.

— Он на верхнем этаже, в сухой камере. Третья справа от лестницы, — тут же сообщил надсмотрщик.

— Это еще зачем? — удивился лешак подобному подходу.

— Здоровьем слаб, вот и поместили, чтобы не умер раньше времени.

— Ладно. Посиди еще, — и вновь кляп на место. — Командир, ну что, этого кончать будем?

— А что нам с его смерти, — отмахнулся десятник, освобождая очередного подчиненного. — Главное, чтобы шум не поднял.

— Понял. Сделаю.

Еще раз проверив путы пленника и убедившись, что связан тот на славу, Тимофей поспешил выполнить очередное распоряжение десятника, отправившись на поиски взводного. О том, чтобы освободить остальных, а русских тут хватало, не могло быть и речи. С таким числом народу из города попросту не выбраться. Но за своих они горой.

Парни уже управились с игроками и даже обзавелись какой-никакой одежонкой. Ну и вооружились трофейными ножами. Другие внизу разбирают инвентарь кузницы и пыточной. Для драки все сгодится. А без нее, родимой, им никак не уйти.

Ключ удалось подобрать без труда. Их на кольце всего-то шесть штук, от всех дверей и запоров. А вот стоило открыть дверь и заглянуть вовнутрь, как Тимофей тут же замер в растерянности. Ну никак не походил этот тщедушный старичок на их статного взводного. Ты хоть как пытай, но вот так усохнуть у их сержанта точно не получится.

— Дядя, ты кто таков будешь? — уже решив, что ошибся дверью, все же поинтересовался он на русском.

— Овечкин я, Кузьма Платонович.

— Быть того не может, — опешил парень, подавшись назад.

— Отчего же, — садясь на топчане и звякая цепью кандалов, возразил Кузьма. — Он и есть.

Хм. А ведь и впрямь заботу о нем проявляют. И браслеты на руках тряпицей обмотаны, и бинты видны, что говорит о врачевании ран, и сухо тут, и топчан с тюфяком и одеялом имеется. Словом, создали условия, хотя и видно, что досталось старику изрядно. Хм. Именно что старику. Видел его раньше Тимофей, но сейчас в сильно изменившемся Овечкине с трудом узнавал прежнего. А ведь ему не было и пятидесяти.

— Я так гляжу, из лешаков будешь. Из тех, которых прихватили на подворье Кляйна.

— А ты откуда…

— Ну так уши-то у меня есть. И надсмотрщики здесь очень даже поговорить не дураки, коли с ними по душам, а не клацать зубами, подобно озлобленному волку. От злобы пользы в основном никакой. Разум застит. Ладно о том. Я так понимаю, выниматься отсюда решили?

— Есть такое дело.

— Ну тогда и меня с собой забирайте.

— Да куда же мы денемся. Прознает боярин, что бросили тебя, так головы поотрывает. Кузьма Платонович, но коль скоро ты все ведаешь, так, может, скажешь, где держат нашего взводного?

— Нет больше Матвея. Головы лишили вместе с остальными, — вздохнул Кузьма.

— Понятно. Ладно, пошли вниз, кандалы срубать будем. Ты, поди, еще и все знаешь об охране тюрьмы?

— Знаю, конечно. Все вызнавать и выведывать у меня уж в крови сидит. Вроде и без надобности оно, но по привычке примечаю да запоминаю. Смешно сказать, но помню даже многое из того, что говорили, пока меня на дыбу поднимали.

— А отчего не все?

— Да порой как-то не до того было, — горько ухмыльнулся Кузьма.

Тимофей смущенно хмыкнул. Н-да. Не осознал еще, что все беды их взвода — не от кого иного, как от Овечкина. Пойми он это, и еще неизвестно, как поступил бы. Однако человеку свойственно оценивать других по себе. А Тимофей был уверен, что уж сам-то сдюжит любые пытки.

Пока с него снимали цепи, Кузьма поведал все, что ему было известно о порядке охраны. Сомнительно, чтобы что-то изменилось. Тюрьма находится внутри городской черты, пленники размещены по казематам, особо опасные — в железе. Причин для усиленных караулов нет. Тем более что как ночные, так и дневные улицы изобилуют патрулями.

— Значит, караул состоит из шестнадцати человек, — помял подбородок Клим.

— Пять трехсменных постов и начальник караула, — подтвердил Кузьма.

— А форма у них какая?

— Обычные солдатские мундиры. Тут шведы не мудрят. Это наш боярин норовит выделить — армейцам одно, ополчению иное, конвойной роте третье. Как только для лешаков ничего эдакого не удумал.

— А незачем всем подряд знать, что мы лешаки. Кому надо, тот и так разберется. Ну что ж, Кузьма Платонович, пора домой, — подытожил Клим.

— Давно пора, — отчего-то без энтузиазма подтвердил Овечкин.

Ну наконец-то миновали эти клятые долгие сумерки. Еще седмица-другая, и сюда придут белые ночи. Прямо беда с ними, потому как по их делам нужна темнота. И чем гуще, тем лучше. По стене можно и на ощупь взобраться. А ты попробуй поднимись, когда тебя в любой момент приметить могут.

Караулы сейчас усилены, и самый последний разгильдяй несет службу исправно, не отвлекаясь. Еще бы, коли враг под стенами. Да еще и минимум две трети гарнизонов бастионов находятся на позициях. От греха, так сказать, подальше. Причем без нытья и понуканий. Там же едят, там же спят. Нормальная практика.

Вот только лешакам от понимания этого ничуть не легче. Поди проберись незаметно через стены, поброди по городу, наполненному патрулями. Прихвати языка и вернись обратно. И все нужно проделать за какие-то неполные три часа, потому что потом начнет светать.

В прошлый раз им повезло воспользоваться ходом, прорытым в незапамятные времена с территории русского квартала. Сейчас он наверняка обнаружен и находится под контролем, а то и вовсе засыпан. Ну зачем нужен ход, о котором известно противнику?

Заявить боярину о том, что они готовы прогуляться за стены, — это одно. Ты поди выполни это обещание. Но выхода-то все одно нет, а потому лучше думать над тем, как все провернуть, а не рассуждать о том, почему ты этого сделать не можешь.

— Ну как, Саня, готовы? — спросил подошедший Рыбин.

— Мы всегда готовы, Григорий Семенович, — пусть и тихо, но от того не менее бодро ответил десятник командиру лешаков.

— Вот и ладушки. Ты посмотри по обстоятельствам и по времени. Но если будет возможность, то… У нас там целый взвод как в воду канул.

— Мог бы и не говорить, господин капитан. Я уж с Кругловым побеседовал. Он обсказал, где искать дом того купчишки, коий должен был встречать наших.

— Уверен, что вчетвером будет лучше?

— Чем меньше народу, тем проще проскользнуть.

— Ну, с Богом.

— Не поминай лихом, господин капитан. Пошли, парни.

Добрыня, Елизар и Киря скользнули вслед за своим десятником. Остальные пятеро отправились следом, вооруженные обычными карабинами и штуцерами. Если товарищей обнаружат, они смогут их хоть как-то прикрыть. Мало того что ночь не особо темная, так еще и на фоне неба фигуры на стене будут хорошо различимы. А точный прицельный огонь — это всегда серьезно.

Вроде бы все предусмотрели. Но не суждено им было сегодня войти в Дерпт. Они уже приблизились к стене на расстояние пяти сотен шагов, когда на соседнем бастионе вдруг поднялся шум. Донеслась заполошная стрельба. Тут же встревожились шведы и на их участке.

Ни о каком тайном проникновении в город теперь не могло быть и речи. Поэтому, не обнаруживая себя, лешаки подались назад. И лишь спустя час узнали о том, что их товарищи сами сумели вырваться из шведских застенков и пробраться к своим. Правда, пришлось их прикрывать при помощи пушек. И свои едва не положили, потому как умудрились рассмотреть вражеские мундиры. Ну да хорошо все то, что хорошо кончается. Хотя все еще оставался открытым вопрос с обещанным языком.

— Живой!!! Живо-ой, бродяга!!!

Иван то прижимал к себе Кузьму, то отстранял, жадно вглядываясь в худого, изможденного мужчину средних лет, и снова прижимал к себе. При этом он явно не заботился о том, чтобы соизмерять свои силы, и не замечал, что причиняет бывшему узнику страдания. Впрочем, тот если и кривился, то только когда его не видел Карпов.

Вообще-то у Овечкина низкий болевой порог, и где иной пыхтел бы от натуги, он уже кричал бы благим матом. Но за последнее время у него появилась некая практика по части боли, а потому ничего страшного. К тому же телесные муки сейчас не могли превзойти душевные.

— Иван Архипович, ты бы погодил меня лобызать-то, — наконец произнес Кузьма.

Карпов в очередной раз отставил от себя своего воскресшего друга, а именно таковым он и почитал Овечкина, и обратил внимание на его помятый вид. Как приметил и бинты под одеждой. Хм. И, кстати, вон на груди сквозь ткань начала сочиться кровь.

— Данил!

На зов боярина в палатку тут же едва не вбежал денщик, пребывавший в не меньшем возбуждении.

— Немедленно вызови сюда лекаря Любимова со всем необходимым для обработки ран.

— Иван Архипович… — начал было Кузьма.

— И всем, включая караул, не приближаться к палатке ближе чем на десять шагов, — перебил его Иван.

— Слушаюсь, — выпалил Данила, которого тут же как ветром сдуло.

За палаткой раздались его отрывистые команды. Какая-то суета. И снова ночь наполнилась обычными для воинского лагеря звуками. Причем не спящего. Поспишь тут, когда только что пальба стояла.

— Ну вот. А теперь говори, что хотел, — тихо проговорил Иван, устраиваясь на складном стуле и указывая на такой же напротив себя.

— Так ить ты и так все понял. Виноват я и перед тобой, и перед теми, кто по моей вине смерть принял. Поначалу из-за глупости моей. Потом от слабоволия.

— Я гляжу, тебе в казематах времени себя грызть было мало. Решил и тут продолжить? Ну давай. Грызи. Слушаю тебя, Кузьма Платонович, — откидываясь на спинку и скрещивая руки на груди, предложил Карпов.

— Да чего тут слушать. Получается, предал я тебя, — тяжко вздохнул Кузьма.

— Н-да. Я вот что тебе скажу, Кузьма. Скажу только раз и повторять не буду. У каждого есть свой предел, и ты о том прекрасно знаешь. То, что ты начал говорить под пытками, не страшно. Вред, конечно, приключился немалый, но понять такое можно. Вот если ты после этого еще и предался, тогда разговор будет иной. А я о том рано или поздно дознаюсь. С этим все?

— Все, — грустно улыбнулся Кузьма.

— Ну тогда поведай, что ты там успел рассказать шведам.

— Кабы шведам, — хмыкнул Овечкин. — Шведский заплечных дел мастер работает ладно, это так. Но мало довести человека до состояния мягкой глины, когда из него можно лепить что угодно. Нужно еще уметь задавать нужные вопросы да переспрашивать с умом с разных сторон, так чтобы правда не единожды подтвердилась. Да и заманить меня в ловушку у шведа мозгов не хватит. В общем, рассказал я все, до чего касательство имел. И даже то, о чем лишь догадывался, — сокрушенно покачав головой, закончил Кузьма.

— Ты это брось, Кузьма Платонович. Одно скажи. Ты со мной?

— И что? Вера мне, значит, не вышла?

— Это не ответ.

— Коли веришь, то с тобой. Но я бы не поверил.

— И я бы не поверил. Но больно мудрено получается даже для иезуитов. Их ушки я рассмотрел сразу. Однако непонятно, отчего тогда ты в шведской тюрьме оказался, да еще и в Дерпте.

— Оттого, что Карл с провинциалом в сговор вошли. Уж больно ты им всем насолил. А здесь — потому что до Пскова рукой подать. А там и до Новгорода не так чтобы и далеко.

— Понятно. Эх, не вовремя вы выбрались. Хотя бы часом позже, глядишь, и лешаки за стену перебрались бы. Тут у нас черт знает что творится.

— Знаю я, что у вас тут. Послушаешь малость, и ты узнаешь.

— А ты откуда ведаешь?

— Так привычка до всего допытываться и всюду совать свой нос мне уж в нутро въелась. Да и занятий в камере особых не было.

— Понятно. Ну расскажи тогда, что удалось разнюхать.

Только Кузьма собрался заговорить, как появился Любимов. Пришлось Ивану отступить, позволив лекарю делать свое дело. Ох и ругался же он на работу шведских коновалов. Да все дивился, как при таком-то лечении Овечкин не отдал богу душу.

Обработал раны, сменил повязки. Потом потребовал, чтобы раненый навестил медсанбат. Там ему в обязательном порядке выдадут необходимые лекарства и назначат надлежащее лечение. И не мешало бы его приписать пока к походному лазарету. Получив заверения Ивана, что непременно так и будет, Любимов удалился восвояси.

— Итак? — проводив взглядом лекаря, обратился Иван.

— Сколько, ты думаешь, солдат в городе? — спросил Кузьма.

— Пятитысячный гарнизон, — заподозрив неладное, нахмурился Иван.

— Десять тысяч. Буквально за день до вашего подхода в город подошло пополнение. И командует ими прибывший тайно генерал Реншильд, ближайший сподвижник и наставник короля.

— Та-ак. Нечто подобное я и заподозрил.

— Погоди, это еще не все, до чего додумался молодой король.

— Ну-ка, ну-ка?

— Двадцатитысячная армия Левенхаупта спешно направляется в Дерпт. Король не желает терять своих проверенных солдат, а потому решил бросить на убой наемников. Лично ему они ничего не стоят. Он отдал наем солдат на откуп офицерам, которые сами собирают свои роты и полки, неся половину расходов из своей мошны.

— То есть Реншильд сидит в городе и ждет, пока я расстреляю снаряды. Одновременно появляется отряд галер и перерезает мне снабжение. Затем подходит двадцатитысячная армия, которую совсем не жалко. Разобьет меня Левенхаупт — хорошо. Не разобьет — тогда я израсходую весь остаток боезапаса. Иначе с таким числом мне попросту не справиться. И когда я остаюсь без припасов, сзади наваливается Реншильд.

— Именно.

— Х-ха. Похоже, с твоим возвращением ко мне возвращается и удача. А, Кузьма?

— Помнится, ты любил приговаривать, что удача любит подготовленных.

— Это точно. И тут ты ничего не мог выдать. Потому что тебя это попросту не касалось и ты был не в курсе. После взятия Дерпта я планировал совместно с Острожским наступать на Вейсенштейн. Вот только уничтожать эту армию в мои планы не входило. Так и получится, если добиться капитуляции армии Левенхаупта и отделить солдат от офицеров.

— Намекаешь на то, что солдат можно нанять снова, потому как свой долг Карлу они, получается, отдали сполна?

— Вот-вот. Острожскому остается поставить своих офицеров, и все, проблема с гарнизонами для захваченных городов и крепостей практически решена. Он, конечно, собирал там поземное войско и кое-как обучал как раз для гарнизонной службы. Но это несерьезно. К тому же крестьянам лучше пахать землю, а рабочим — трудиться на мануфактурах.

— Погоди, а как ты собираешься взять в плен двадцатитысячную армию?

— Они уже практически у меня в плену. Три-четыре дня, и их можно брать голыми руками. Не понимаешь?

— Нет.

— В Вейсенштейн подбросили заразу оспы. Очень скоро армия Левенхаупта станет небоеспособной. Один сплошной лазарет. Нам же зараза не опасна. Оспа не черная, а потому потери не превысят двух тысяч человек. Ну, может, слегка. Хотя скорее все же нет. Лечить мы их будем без дураков.

— Травить народ такой заразой!

— Брось, Кузьма. Если бы я сошелся с ними с помощью честного железа, огня и свинца, погибших было бы больше. Гораздо больше. А так мало того что мы лишаем Карла целой армии, еще и предоставляем таковую Острожскому. Ну и, наконец, запускаем в народ слух о том, что на нашей стороне само божье Провидение. Кругом одни плюсы. Даже не верится. С рассветом собираем дивизию в кулак и выдвигаемся навстречу Левенхаупту.

— А что же ты меня не спрашиваешь, чьими стараниями я оказался в руках иезуитов?

— Уверен, что это дело рук Горячинова.

— Не ищи среди тех, кто открыто выходит против тебя. Приглядись к тем, кто покладист.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Горячинов, конечно, ершист и всякий раз тебе в пику выступает. Да еще и дружину сколотил, что по выучке не уступит дружине Острожского. А как вооружить на манер твоих полков, так и им не попустит. Но он из старинного боярского рода и наперед своей выгоды ставит Псков. Как и уличенные тобой да отправленные на плаху. По-своему, но они радели о благе Пскова. Одно дело — чужими руками расправиться с тобой, и совсем другое — подвести родную землю под иноземный каблук.

— Ты толком сказать можешь?

— Да как тебе еще сказать-то? Не из боярского рода у нас только ты да Борятский.

— Он же за Москву стоит.

— За себя он стоит и за латинян. А еще род его из пригорода Владимирец, где его позиции сильны дальше некуда.

— То есть крепость возьмут с ходу благодаря предательству. Весть по гелиографу не пойдет, и швед выйдет прямо к Замятлино.

— Я бы на их месте еще послал весть, к примеру, от Опочки или Бежаниц, чтобы Артем увел полк на помощь, и тогда твоя вотчина останется практически без защиты.

— Но шведские войска в новгородских землях сейчас без общего командования. Стоп! Ты же выдал все. Значит, и твоя сеть в Новгороде под колпаком у иезуитов или шведов. Выходит, нам не могли позволить устроить покушение на Дюкера. Ох, йолки. Данил!

— Да, боярин! — вбежал на зов денщик.

— Прикажи немедля собраться членам штаба.

— Слушаюсь, — козырнул денщик и тут же выскочил на улицу.

— Ох и задал же ты задачку, Кузьма. Вот ей-ей задал. Но с другой стороны, если все выгорит, если успеем… Тогда Карл разом лишится сорока тысяч солдат да двух крепостей. С рассветом отправляешься в Псков. Как, пока не знаю, но уходишь однозначно. Надо решать с Борятским. И так красиво, чтобы Дюкер сам привел свою армию на убой. Чтобы в пух и перья.

— Главное, поспеть, а там, не сомневайся, все, что от меня потребно, будет исполнено в лучшем виде, — заверил Овечкин.

— Да, Кузьма. Я к тебе не лез, потому как свое дело ты знаешь туго. Но на будущее — ни один человек не должен иметь всю информацию об агентах. Прозвище, причем не связанное с родом деятельности шпиона. По каждому направлению работать должны два оперативника, две независимые сети, полные сведения только у кураторов и в письменном виде в архиве, доступ строго ограничен. Ты мысль мою улавливаешь?

— Каждый должен знать не больше, чем ему нужно для работы. С меня достанет прозвищ и возможностей агентов. О том я не день и не два думу имею. Уж прикинул, как оно должно быть. И твои слова — лишнее тому подтверждение.

— Вот и ладушки. Потом обскажешь, как там у тебя все. Может, еще чего присоветую.

— Это уж как водится, боярин, — согласился Овечкин.

Глава 10 Всем сестрам по серьгам

— Ну как работа, Елизар Гордеевич? — довольно взирая на дело рук своих, спросил Карпов-младший у капитана парохода.

Трудиться пришлось весь остаток ночи и еще пару часов после восхода солнца. Но вроде бы все получилось как надо. Задумка Карпова-старшего была воплощена в рекордные сроки. Конечно, без необходимых испытаний, опытов и тщательных расчетов нельзя сказать, что все будет работать должным образом. Но для путешествия до озера хватить должно, а там можно будет перецепить баржу традиционным способом.

Дивизия снималась с места и выдвигалась по Нарвской дороге навстречу армии генерала Левенхаупта. Колонна получалась изрядной. На каждую роту приходилось минимум по две большие армейские повозки Замятлинского каретного завода. В них хранилось имущество роты и продовольствие на семь дней. Еще на три дня несли в своих вещмешках солдаты.

Добавить в колонну еще и немалое количество раненых, и это серьезно обременило бы дивизию, существенно повлияв на ее маневренность. Поэтому было принято решение отправить раненых в псковский госпиталь. Да и Кузьму необходимо срочно переправить в Псков, дабы пресечь действия боярина Борятского. Через стерегущие реку галеры без пушек не прорваться. А использовать их с пароходика никак не получится. Поэтому планировалось задействовать баржу, что разом снимало все проблемы.

Правда, лишь на первый взгляд. Дощаник можно только буксировать. Ладно если удастся прихватить галеры на стоянке и расстрелять их, выведя пушки на позицию. Но ведь они могли столкнуться с противником и во время движения, а тогда пароход перекроет сектор обстрела.

И тогда задумали использовать опыт трехлетней давности, когда пароход толкал баржу перед собой. Правда, та была значительно меньше нынешней. С этой конструкция получится весьма неповоротливой. Но и выбора особого нет. Вот и принялись за дело.

— Пробовать нужно, Дмитрий Архипович, — глядя с прищуром на сцепку баржи с пароходом, произнес капитан «Окуня».

— Ну так давай пробовать. Времени уже прилично, а у нас еще и конь не валялся.

Дивизия уже завершила переброску на левый берег Эмбаха. Полки готовились выдвигаться дальше. Шведское командование, выбравшись на восточный бастион, наблюдало за манипуляциями русских. Карпов не обращал на это внимания, потому как действовал именно так, как и предполагал один из планов короля Карла.

Саперы спешно разбирали мост, укладывая материалы на баржи. Их командам предстояло сплавить суда вниз по течению и приткнуть на каком-нибудь глухом участке берега. Мало ли как оно все обернется. Суденышки — хоть и дешевые плоскодонки, прозываемые дощаниками, но на их постройку нужны и время, и затраты. А к чему лишние хлопоты. Можно и здесь оставить, но мало ли как поступят шведы. А ну как спалят?

Раненых уже сосредоточили на берегу в готовности к погрузке. Вот только грузить пока некуда. Поэтому долго рассусоливать не стали. «Окунь» подал короткий гудок, и плицы ударили по воде, отводя сцепку от берега. Пробежались на полверсты вниз по течению. Потом возвратились задним ходом. О том, чтобы развернуться, не могло быть и речи. Уж больно неповоротливая конструкция. Но держать курс при движении все же получалось достаточно уверенно.

Пока проводили ходовые испытания, раздалось несколько орудийных выстрелов и отдаленных разрывов. Дмитрий предложил решить проблему высокой пробивной способности пушечных снарядов, попросту уменьшив навеску пороха. Правда, такой подход требовал новой пристрелки орудий, чем сейчас и занимались артиллеристы.

Они появились, когда погрузка раненых была практически завершена. И Дмитрий поспешил к командиру взвода из его артполка. Ну а кому еще он мог доверить это задание, как не лучшему своему офицеру поручику Найденову?

— Ну что там, Василий Иванович?

— Все хорошо, господин майор, — с явным удовлетворением ответил парень лет двадцати двух с погонами поручика на плечах. — Конечно, стрельба так себе, и снаряд далеко не бросишь, и точность немного упала. Но если не далее полуверсты, то вполне приемлемо.

— Не близко ли? А ну как опять станет прошивать оба борта?

— Не знаю. Судно нужно, чтобы испытать. А тут одни лодки да баркасы. Но я так полагаю, что теперь снаряды все же будут рваться внутри. Жаль, зажигательных нет. Ну да и так управимся.

Это точно. Зажигательные снаряды в боекомплект артиллерии в этот раз не входили. Карпов собирался захватить город, а не выжигать или рушить. Во время бомбардировки обстреливать старались лишь военные объекты. В жилые кварталы разве что какой шальной снаряд прилетал. Поэтому в целом город остался невредимым.

— Ты шрапнельные снаряды-то прихватил? — спросил Дмитрий.

— Нет, господин майор. Да и незачем. В дивизии каждый снаряд на счету. Эвон какое войско на подходе, да и за спиной сила серьезная. А нам только и того, чтобы прорваться. Сотни снарядов для галер более чем достаточно. Глядишь, еще и на обстрел берега останется. А когда будем проходить мимо, четыре картечницы добавят. Хватит, — убежденно закончил Найденов.

— Н-да. Ну, возможно, ты и прав. С Богом, Василий Иванович.

— Не поминай лихом, Дмитрий Архипович.

Первое орудие уже вкатили на баржу, и поручик поспешил на борт, чтобы проконтролировать его установку. Всякое может случиться. А ну как придется палить с палубы. Лучше все лично проконтролировать, чтобы потом не искать виноватых.

Дмитрий же поспешил заняться проблемами полка. В связи с поднявшейся кутерьмой что-то упустить было проще простого. И без того прорву времени убил на переоборудование баржи.

— Здравия желаю, господин поручик.

— Здравствуй, Елизар Гордеевич. Ты уж извини, хозяйничаю я тут у тебя, — разведя руками, слегка повинился Найденов.

— То ты не у меня хозяйничаешь, — возразил капитан и кивнул в сторону здорового бородача. — Вон у него. Он на этой барже за главное начальство.

— Ничего, Елизар Гордеевич, нехай хозяйничает, лишь бы прок от того был. Эвон Дмитрий Архипович похозяйничал малость, и как ладно вышло соединить дощаник и пароход, — добродушно отмахнулся бородач.

— Ох и добрый же ты сегодня.

— А чего мне не быть добрым? Чай, особо-то не спросят. Опять же, через шведа идти, а значит, и оборону крепить надо, — хитро подмигнул мужик и вернулся к своим обязанностям.

— Я что спросить-то хотел, Василий Иванович. Тебе как лучше бить, прямо с палубы или с берега?

— С берега оно предпочтительней. Тогда я поручусь, что с расстояния в полверсты вобью в цель каждый снаряд.

— Ага. Хорошо. Тогда высадим тебя так, чтобы все как надо было.

— А как ты узнаешь, где нужно ссаживать-то?

— Подскажут.

— И кто?

— Нешто ты думал, что мы как слепые котята пойдем? Еще с рассветом вниз по реке ушел десяток лешаков. Так что и встретят, и обскажут, и место для схода на сушу укажут. Просто я подумал, как если нет надобности в том сходе, так и не заморачиваться. Чтобы время не терять.

— Елизар Гордеевич, я что еще уточнить-то хотел. Поможете пушки спустить? А то мало ли какой берег случится.

— Ты на этот счет не беспокойся. Народу из экипажей барж душ тридцать наберется. Да все сплошь крепкие мужики. Надо будет, они не то что скатят твои пушки, а на руках снесут.

Опять. Господи, сколько же здесь рек, речек и ручьев. Причем порой и не отличишь одно от другого. Ну разве что речка по протяженности куда больше. А так… Вот кто знает, речка это или ручей. Но перебраться на другой берег, не замочив ног, не получится. Шагов шесть в ширину. Поди перепрыгни, коли на тебе навьючено бог весть сколько разного оружия и припасов. И ладно бы в русле были какие валуны. Ни-че-го.

— Что, десятник, раздеваемся? — обратился к Редькину Елизар.

— Нет, йолки. В одежде полезем, — огрызнулся Александр. — Давай ты на тот берег, мы отсюда тебя страхуем. Там обойдешь окрестности и прикроешь нас. Словом, все как всегда.

— Понял, — только и ответил лешак.

А что тут непонятного. Сбросил с плеч вещмешок и начал раздеваться. У них не горит, чтобы в одежде в воду бросаться. Но и купаться уже надоело. За последние три часа это уже четвертая переправа вплавь. И все вот такое, не особо-то серьезное. Но и сухим не перебраться. Интересно, правобережной группе повезло больше? Впрочем, сомнительно.

Вот уж кому точно куда проще, так это тройке, движущейся на каноэ по реке. Только и того, что держись поближе к берегу, особо не отсвечивай и не вырывайся вперед. Да слушай перекличку на птичий манер, не забывая отвечать. Идущие берегом, страхуясь, выходят к воде, чтобы глянуть, все ли ладно и где лодка. Она-то, по сути, и регулирует скорость продвижения групп по берегам.

Через ручей перебрались без проблем. Если не считать таковой холодную воду. Ну да кто обращает внимание на эти мелочи. Тем более что обстановка в любой момент может взорваться в буквальном смысле этого слова. От ощущения близкой опасности кровь быстрее струится по жилам, а потому и холод сразу отступает.

Александр, двигавшийся в центре, остановился и вскинул вверх кулак. Товарищи, находящиеся в пределах видимости, замерли. Десятник коснулся уха и вытянул руку вперед, указывая направление. Елизар согласно кивнул, мол, понял, впереди подозрительные звуки. Киря же, помимо кивка, еще и коснулся пальцем носа. Редькин потянул воздух. Ага. Точно. Едва уловимо, на грани, слышится запах табачного дыма.

Условный сигнал остальным. А потом по знаку десятника трое сошлись вместе, чтобы сбросить с себя вещмешки. Сейчас они, конечно, драться не будут. Втроем бросаться на наблюдательный пост, где минимум десяток солдат, глупо.

Взяв на изготовку оружие, вновь разошлись веером. Но на этот раз слишком отдаляться друг от друга не стали. Мало ли как оно все обернется: вовремя сунутый товарищем в бок противника нож может спасти жизнь. Причем всем троим.

Угу. Именно нож. Стандартное вооружение десятка лешаков состоит из трех духовушек, трех снайперских и четырех стандартных карабинов. У каждого по одному кремневому револьверу и двуствольной «карповке». Ну и, разумеется, гранаты, клинки. Дополнительное снаряжение в зависимости от поставленных задач.

Благодаря лохматкам и наработанным навыкам удалось приблизиться вплотную. Итак, имеется пикет из пары десятков человек с двумя лошадьми, расположившийся на поляне почти правильной круглой формы, в поперечнике шагов сорок, на вершине излучины реки. Со стороны берега есть местечко, где плотно растут несколько сосен без подлеска. Сквозь просветы между их голыми стволами хорошо просматривается участок протяженностью примерно в версту.

А вон и лодка с тройкой Харитона, замаскированная под корягу. Приткнулась к левому берегу, словно ее прибило течением. Это они проделали после сигнала тревоги от Александра. Хорошо хоть к правильному берегу пристали. Не составит труда выйти на сушу. А вот Добрыне с его парнями придется вернуться за следующую излучину и переправляться через Эмбах вплавь. Иначе никак. Каноэ-коряга просто не сможет вернуться назад, не вызвав у шведов подозрений.

Лошади для связи тоже имеются. А где же галеры? Ниже по течению ожидают известий от посыльного? Возможно. Хм. Или есть еще и наблюдательная вышка на высокой сосне? Да нет. Ерунда это. Для наблюдения за рекой в ней нет никакой необходимости, и так все как на ладони. Взгорок тут совсем небольшой, и вокруг высокие деревья. Наверняка со стороны галер ничего не рассмотреть.

Остается курьер. И выдвинется он, скорее всего, вон по той стежке, что успели набить солдатики. Учитывая видимый участок реки, скорость судна, возможность быстрой доставки сведений, дабы суда успели изготовиться к бою, можно предположить, что до лагеря примерно полверсты.

Или же сигнал должны подать, выйдя к берегу с другого склона излучины. Это куда быстрее, и противник ничего не рассмотрит. Разумеется, если русло реки не извивается, ограничивая видимость…

— Значит, так, парни. Там два десятка. Действовать нужно быстро и тихо, — когда через час лешаки наконец смогли собраться все вместе, поставил задачу Александр. — Добрыня, ты перекроешь тропу, по которой они выходят на поляну. Случись, то по ней же и удирать станут. Харитон, обойдешь по дуге и выйдешь на берег с противоположной стороны. Вот чует мое сердце, что знак можно подать и оттуда. Если есть наблюдатель, позаботься о нем. Да так, чтобы никого не всполошить. Ну и прибери всякого, кто сунется туда, чтобы поднять тревогу. Мы всемером наваливаемся на пикет. Их там два десятка. Но использовать только духовушки и ножи. Шумнем, и придется со шведом драться. А нам бы желательно накрыть их тепленькими, чтобы «ах» сказать не успели.

Бойцы переглянулись и согласно кивнули, мол, понимаем, что к чему. Ясно, и отчего Александр отправил в одиночку Добрыню и Харитона. Каждый лешак носил в петлях по четыре метательных ножа, и эти двое владели ими на загляденье.

— Дальше. Выходим на рубеж атаки. И с первым выстрелом вы вчетвером бросаетесь врукопашную. Действуете по способности и умениям. Духовушками поддерживаем парней, но все время вертим башкой, отслеживая обстановку. Если выбор стоит между тем, кто готов вогнать сталь в товарища, и тем, кто собирается выстрелить в воздух, бить именно в стрелка. Это понятно?

Александр обвел всех требовательным взглядом, подмечая тихие вздохи. А кому такое понравится? Соблюдать полную тишину, атакуя превосходящие силы, — такая задача сама по себе вяжет по рукам и ногам. А уж когда приоритет — не поддержка товарища, то и вовсе становится кисло.

Но тут уж ничего не поделаешь. Порядка полутора тысяч солдат при артиллерии и на трех судах — это очень серьезно. Прорываться же через них будут чуть больше трех сотен раненых при полусотне бойцов. Так что расчет тут может быть только на внезапность и никак иначе. И этого нужно добиться любой ценой.

Однако после взятия Нарвы в дружине Карпова прижилась поговорка: «Надо крови побольше пустить — это к лешим. Надо крови поменьше пролить — позовите леших». Так что умри, а сделай все как надо. Как тот же малец, Агап, что и года с ними не прослужил, но ушел, так хлопнув дверью, что любо-дорого.

Сборы отняли совсем немного времени. Готовность в любой момент взорваться, выбросив всю накопившуюся в них энергию, лешакам давно привычна. Подобное по плечу далеко не каждому. Потому и отбор в их ряды особенно строг.

Дольше пришлось ждать, пока выйдут на позиции Харитон и Добрыня. Но вскоре пропела знакомым голоском одна птичка. А там и вторая возвестила о себе.

К противнику двинулись в абсолютной тишине, словно лесные призраки. Хм. Очень, знаете ли, похоже. Лохматые, бесформенные фигуры с перемазанными лицами движутся совершенно бесшумно. Разве что изредка мелькнет укрываемая в космах маскировочного костюма холодная отточенная сталь.

Подобравшись к подлеску на краю поляны, замерли. Первый выстрел за десятником. Остальным остается только ждать. И этот выстрел обязательно должен быть результативным. Нужно сразу же выводить из строя командиров. Хорошо обстоит в карповской дружине: по погонам сразу видно, кто перед тобой. А вот у шведов, как и в армиях других стран, полный кавардак. Ну вот видит Александр троих красавцев, все отличие от прочих лишь в том, что рукояти и темляки шпаг серебряные. Ну и кто из них капрал, а кто сержант? Были бы при них их пики, полупики или алебарды, тогда да, тогда еще разберешь. А эдак иди ломай голову, когда те стоят в козлах вместе с мушкетами.

Ну вроде бы вон тот будет старшим. Уж больно двое других заглядывают ему в рот. Оно, конечно, может и капрал оказаться той еще проблемой. Но исходить следует из того, что никчемные редко поднимаются над солдатской массой. Ну какому офицеру нужен тот, кто не сможет нести на себе основной груз руководства ротой? Офицеры вообще предпочитают вступать в командование только на поле боя. А до того у них и так забот хватает.

Хлоп-п! Расстояние порядка тридцати шагов. Промахнуться практически нереально. Вот он и не промазал. Швед вздрогнул, поймав пулю грудью и подав плечи вперед, словно поперхнулся, схватился за рану и начал оседать на колени.

Еще два хлопка, и оба караульных, вооруженных мушкетами, повалились в траву. У солдат хватает и пистолей — кто же откажется иметь дополнительное оружие, иное дело, что они положены младшим командирам, остальные вооружаются, исходя из собственных возможностей. В основном за счет трофеев. Есть даже такие, что имеют и по три ствола. Тут уж ничего не поделаешь. Успевай поворачиваться.

Основание левой ладони давит на скользнувший вправо затвор. Пружина подавателя вталкивает в отверстие новую пулю. Одновременно правая рука взводит курок. Возвратная пружина устанавливает затвор в боевое положение. Все. Воздушка готова к следующему выстрелу.

Прошло не больше двух секунд, а взгляд уже выхватывает угрозу в виде одного из капралов. Тот выкрикивает команду и тянет из-за пояса пистоль. Хлоп-п! Шведа разворачивает вправо, нога подламывается, и он валится в траву.

А меж тем четверо лешаков уже вырвались из кустарника и бегут на врага. Солдаты поспешно выхватывают шпаги. Сказалась привычка все и всегда сводить к рукопашной схватке. Еще до сшибки атакующие бросили ножи. Двое шведов, пронзенные стальными жалами, начали оседать на траву.

Один из солдат все же пытается схватиться за пистоль и тут же получает свинцовый гостинец. А потом противники сошлись в рукопашной. И в первом же натиске сразу четверо шведов выбывают из строя с ранениями различной степени тяжести.

Перезаряжаясь на ходу, Александр вышел из кустов, чтобы быть поближе к дерущимся и оказать действенную поддержку товарищам. Хлоп-п. Расстояние меньше двух десятков шагов. Бегущий на него капрал уже замахнулся для удара шпагой. Но тщетно. От попадания пули он дергается всем телом, выбрасывает ноги вперед, падает на спину и не меньше сажени скользит по траве.

Едва начавшись, бой тут же закипел, как котел с адским варевом. Командовать сражающимися в данной ситуации попросту бесполезно. Но Александр все же не потерял головы, контролируя схватку и выцеливая наиболее опасных врагов или спеша к нуждающимся в помощи бойцам. Так продолжается, кажется, целую вечность, и вдруг…

Все. На ногах больше нет ни одного синего мундира. Убитые, раненые, умирающие. Кровь, смрад вывалившихся внутренностей и привкус меди во рту. Все это характерно для поля боя. Разве что не чувствуется пороховой гари. Вообще. И это особенно приятно. Значит, получилось. Они смогли это сделать. Всемером атаковали два десятка и не просто вышли победителями, но еще и умудрились проделать это незаметно для шведского лагеря. Где бы он ни находился.

Взгляд на своих парней. Порядок. Все на ногах. Методично и без каких-либо эмоций производят контроль. Только и успел приказать прибрать парочку для разговора. Не то увлекутся, чеши потом репу. Локоток-то вот он, да не укусишь.

Конечно, не обошлось без ран и у лешаков. Но вроде бы ничего серьезного. По большому счету даже не потеряны как боевые единицы. Разумеется, если без них никак не обойтись. Да хорошо все, чего уж там. Хотя…

Ага. Нормально. Вон они, Добрыня с Харитоном. Появились из-за деревьев практически одновременно. И на этих ни царапины. Что не может не радовать. Оно вообще терять своих парней больно. Так было и с Николаем, и с Агапом. Правда, положа руку на сердце, паренька было жаль особо. Все же за родню его уже держал.

— Добрыня, как у тебя? — спросил десятник.

— Порядок. Один верхами пытался уйти, но я его приласкал.

— У меня никого, — предваряя вопрос начальства, произнес Харитон. — Но ты прав, шведы тут, за излучиной. Всего-то с полверсты. Я так полагаю, если вон там, — лешак указал на место сквозь просвет в соснах, — высадить наши пушки, то можно будет выкатить их вон на тот взгорок. А оттуда уж накрыть и галеры, и лагерь. Кстати, они там редут возвели. Так что аккурат сбились в кучку.

Это да. Редуты при имеющейся у псковичей артиллерии превращались в настоящую ловушку. Полк, решивший держать оборону в подобной фортеции, обрекал себя на прямо-таки катастрофические потери. А уж если найдется хотя бы пара минометов, то и вовсе нигде не укрыться. Впрочем, с помощью той возвышенности, что видна на правом берегу, отсутствие минометов компенсировать вполне возможно. Но при достаточном количестве снарядов. А вот с этим, скорее всего, будет кисло.

Дальнейшее изучение редута показало, что шведы не просто возвели земляное укрепление, но еще и усилились артиллерией. На валу со стороны реки выставили четыре восемнадцатифунтовые пушки. Эти напрочь перекрывали русло. Промахнуться со ста шагов попросту нереально. А на таком расстоянии ядро пробьет насквозь даже галеру, не говоря уже о пароходе или барже.

Имелась артиллерия и на сухопутном направлении. Но здесь были выставлены фальконеты, пригодные, скорее, только для картечного боя. Основательно так шведы подошли к обустройству лагеря. Качественно. Уж не собирались ли они тут стоять насмерть? Так ведь смысла никакого. Им главное — реку запереть, а на то хватит и галер.

Как оказалось, ларчик просто открывался. Разместить на отдых на тесных галерах такое количество народу не представлялось возможным. Поэтому на ночь суда приставали к берегу, и команда располагалась на отдых на берегу. Командир отряда полковник Линд много слышал о коварстве псковских лешаков, вот и решил, что лучшей защитой будет правильно обустроенный лагерь. Ну и в случае неожиданной атаки русских можно сдержать первый натиск и организовать отход к галерам.

— Эх. Был бы у нас греческий огонь, так пустили бы им красного петуха, — как всегда, жизнерадостно высказался Киря.

— Угу. Пустили бы, — несогласно качая головой, возразил Александр. — Боярин велел, чтобы пароход с Овечкиным на борту был в Пскове самое позднее к сегодняшнему вечеру. Так что нет у нас времени на ночные вылазки. Встречаем «Окуня» и прорываемся.

Пароход подошел примерно через час. Александр лично сопроводил артиллерийского поручика на предполагаемую позицию для его пушек. И тот выбором остался доволен. Еще и заверил, что обстрел редута с этой возвышенности будет достаточно эффективен.

Оставался вопрос с открытой позицией на поросшей травой вершине холма. Но Найденов решил ничего не выдумывать, а просто вывести орудия с противоположного ската, изготовить их и начать обстрел. На все про все у него должно было уйти не больше трети минуты. Сомнительно, чтобы шведы успели предпринять хоть что-то.

Пришлось помучиться с выводом орудий на позицию. Дело в том, что их в буквальном смысле этого слова выносили на руках. Уж больно неудобное место для высадки. Да и дальше были вынуждены отказаться от лошадей. Одно радовало: с погрузкой трудностей не будет. Обратный скат холма спускается прямиком к воде, и есть возможность бросить сходни прямо на берег. У этого места только один недостаток: оно в пределах видимости шведского редута.

— Значит, так, братцы, — оглядев командиров орудий и наводчиков, начал ставить задачу поручик. — Как только выкатываем орудия, первое тут же начинает палить по пушкам на бруствере. Надо бы их вывести из строя. Второе берет на прицел галеры. Никодим, целься под основание грот-мачты.

— Чего? — не понял парень.

— Что такое мачта, знаешь?

— Ну так, — даже обиделся наводчик второго орудия.

— Под основание той, что вторая от носа. Мне казачки рассказывали, там под палубой находится корабельный пороховой погреб.

— Ага. Понял. Сделаю, даже не сомневайся, господин поручик.

— Я очень на это надеюсь. Потому что чем больше снарядов ты израсходуешь на галеры, тем меньше мы выпустим по редуту. А там народу около тысячи. И самое лучшее, что мы можем сделать, пока не проскочим мимо них, — это наладить их в бега. А там уж боярин с ними разберется. Ладно о том. Коли ясно, давайте к пушкам. Уж десять, а нам еще к ночи нужно в Псков поспеть.

Орудия, появившиеся на вершине холма, для шведов, несомненно, оказались полной неожиданностью. А уж какой фурор произвела бомбардировка, так это и вовсе не передать словами. Первыми же несколькими выстрелами удалось сбить одно из орудий на валу и подорвать крюйт-камеру галеры.

Причем подорвавшееся судно прихватило с собой и еще одно. Бог весть, что там было с повреждениями, но галеру опрокинуло на борт, да так, что вновь в вертикальное положение она так и не вернулась. Вторую галеру также удалось подорвать. На это потребовалось три выстрела.

Полубатарея расстреляла всю сотню снарядов, нанеся противнику значительные потери. Они, конечно, могли быть и куда больше, если бы шведы не предпочли покинуть редут.

Но грех жаловаться. Две галеры уничтожены, третья серьезно повреждена и уж точно не годится даже для артиллерийской стрельбы. Пушки на валу либо разбиты, либо опрокинуты. Гарнизон редута рассеян. Путь по реке свободен. А сверх этого им и не надо.

— Саня, ты своим строго накажи, чтобы не лютовали. Сам под нож ложись, но каждого, слышишь, каждого должно спеленать, да так, чтобы он, паразит такой, и сам себе вреда не причинил. И не забывайте про отвороты рубах и кафтанов. Лучше вообще срывать одежду и оставлять голыми. Чай, лето, не померзнут, — постукивая по бумаге с начерченным планом усадьбы боярина Борятского, требовательным тоном закончил Кузьма.

Ну вообще-то план захвата был полностью разработан Федором Сбруевым, командовавшим десятком силовиков.

Тот присутствовал тут же, не без ухмылки поглядывая на Редькина, которому предстояло участвовать в несвойственной лешакам операции. И с неподдельной радостью — на Кузьму Платоновича, которого искренне почитал и уважал. Признаться, когда увидел его входящим на ночное подворье усадьбы Карпова, даже подумал о нечистой.

Ну да. А где же еще располагаться службе безопасности, как не в усадьбе Ивана. Это же не государственная структура, а его личная. Пусть и пробавляется в основном интересами Псковской земли. Но тут уж ничего не поделаешь, коли боярин себя накрепко связал с Псковом.

— Да помню я все, Кузьма Платонович, — заверил Редькин.

— Это ты молодец, что помнишь. Да только на той дороге со своими молодцами умудрился положить обоих лиц начальствующих, — не без язвинки заметил начальник службы безопасности.

— Ну так там был бой.

— Бойню вы там учинили, а не бой. А здесь мне живые нужны. Все до единого. И чтобы без шума.

— Да ладно тебе, Кузьма Платонович. А кто брал подворье купца Жилина в Новгороде? Не мы ли?

— Эка вспомнил. Так из твоего десятка там только ты и был-то. А речь сейчас о твоих леших. Уяснил?

— Уяснил.

— Вот иди теперь и втолкуй это им в головы.

— Слушаюсь.

Овечкин специально настоял на том, чтобы с ним в Псков отправился десяток Александра. Им не впервой работать вместе, что немаловажно, учитывая специфику задания. Силы же подразделения службы безопасности оказались изрядно подорваны западней, устроенной Борятским. Хм. Вернее, иезуитами. Боярин, конечно, умен, не отнять, да только на такую операцию его талантов все же недостанет.

Девятнадцать матерых, испытанных бойцов — это немало. Но даже несмотря на десяток лешаков, дело не из простых. На подворье боярина народу изрядно. Одних мужиков не меньше двух дюжин. Бабы, дети, старики. Никого нельзя упустить. Ни одного человека. А ведь среди них наверняка имеются знатные вои. Кто-то же расправился с десятком безопасников в ночь пленения Кузьмы.

— Ну что, Саня, нагнал на тебя страху старик? — когда они вышли из кабинета Овечкина, ухмыльнулся Федор.

— Да уж нагнал. Набирали бы себе народ и не дергали нас. Нам, чай, и в поле дел за глаза.

— Забыл, как нас побили весной-то? Вас, лешаков, вот так просто не подготовишь, а нас и подавно.

— Хочешь сказать, что мы вам уступим?

— Ты сам все сказал. Ваше место — в поле ворогу кровь пускать, а в нашем деле главное — изловить и спеленать. Ладно, зови парочку своих парней и идем со мной.

— Куда?

— Вооружать вас буду.

— Да мы вроде не с голыми руками.

— То ты для поля прибереги. И учти, потом все вернете.

Н-да-а. Вот уж чего не ожидал. Надо же, не меньше двух десятков револьверов под унитарный патрон. Тех самых, что зовутся «бульдогами». Дорогое оружие, как и боеприпасы к нему. Они в буквальном смысле этого слова на вес серебра. А тут нате вам. Хм. Да еще и глушители имеются.

И вообще, тут много чего из продукции Замятлинского оружейного завода. Вон духовушки стоят. На всю роту лешаков — четыре десятка, а тут пожалуйте — дюжина выстроилась в ряд. А рядом вполне себе недорогие гладкоствольные мушкеты.

— А что это у тебя такая пересортица? — кивая на полки и пирамиды, поинтересовался Александр у каптенармуса.

— По задачам и оружие. Каждый раз в Замятлино не набегаешься. Ну что у тебя, Федор?

— Выдай ему девять «бульдогов» с глушителями. Пользоваться-то все умеют? — это уже к Александру.

— Ты на этот счет не переживай.

— Лады. К ним по две дюжины травматических патронов и столько же боевых.

— Это что за патроны такие? — удивился Александр.

— Пули у них кожаные, и навеска пороха поменьше. Вот ими и зарядите «бульдоги». Удар получается такой, словно кулаком приложили. Если по голому телу иль надето только исподнее, так может и под шкуру залезть. Насмерть такой пулькой прибить — это постараться надо. Но вы все же остерегитесь их пользовать. Только если уж иначе никак.

— Объяснишь?

— А чего объяснять. После того как всадишь такую в кого, ору столько, что хоть ухи затыкай. Шумно очень получится.

— Ясно. А как с дымом? В помещении пару раз пальнешь, и ничего уж не видно. По мне, так лучше духовушки пользовать, пусть они и побольше будут. И кожаной пулькой вполне плюнут.

— Нормально тут все с дымом. Порох в патронах белый, — успокоил Федор.

Угу. Ошибся Александр, не по весу серебра те припасы, а, считай, золотые выходят. Уж больно дорог белый порох. За каждый золотник поди отчитайся. И пользуют его только в гранатах при штурме зданий и укреплений да штуцерники, когда нужно остаться незамеченным. А тут эвон как.

— Гляди, на травматических дульце выкрашено в белый цвет, — наставлял Федор. — Но для вящей верности боевые держите отдельно. Как и говорил Кузьма Платонович, трупы нам без надобности.

— Да понял я уж, — отмахнулся Александр.

— Принимай, — продолжал выкладывать на стол снаряжение каптенармус.

— А это еще что такое?

— Дубинка из толстой кожи, внутрь засыпан песок. Убить такой не убьешь, зато отбить какую часть тела или оглоушить — милое дело, — пояснил Федор.

— Все-то у вас не убий.

— Ну так я же и говорю, ваше дело — ворогу кровь пускать, наше — вязать его в целости и сохранности, — хохотнув, согласился Сбруев.

Когда покончили с разработкой плана захвата усадьбы Борятского, Овечкин покинул дом Карпова в легком закрытом экипаже. Он, конечно, много чего мог себе позволить, но всему есть предел.

Будь здесь Карпов, то и проблем никаких. Чай, и сам боярин. Ну какой патруль, прибежав на шум, станет разбираться, что там и как? Вот он, боярин, которого каждая собака в городе знает и почитает. Дом тоже боярский. Пускай и разбираются меж собой. А их дело маленькое — порядок на улицах города блюсти.

Но Ивана Архиповича нет. Зато есть княгиня Трубецкая, в ведении которой та городская стража и находится. Ну и доверие к ней, как к самому Карпову. Так что никаких сомнений по поводу того, чтобы поставить ее в известность, у Кузьмы не было. Разве что не торопился он с этим.

К Пскову «Окунь» подошел, когда уже стемнело. Весть о том, разумеется, дошла и до княгини, тут же поспешившей на пристань и в госпиталь. Сам Овечкин находился на пароходе, заняв капитанскую каюту, и о нем знали лишь немногие. А потому он сумел незаметно покинуть пристань в поднявшейся суете.

Но теперь, когда все уже готово и оставалось лишь воплотить задуманное, пришла пора навестить и княгиню. В отсутствие Ивана Лиза вместе с детьми всегда проживала в княжеских палатах, на территории крома. Вот туда и направился Овечкин.

— Кузьма Платонович, бог мой!

Лиза, вышедшая к незваному гостю в ночной рубашке и едва запахнутом халате, с нескрываемой радостью бросилась ему на шею. Чем вызвала у Овечкина неподдельную радость и высекла из глаз слезу. Правда, не понять, отчего та мокрота, от радости или от боли. Потому как объятие у молодой княгини было крепким.

— Живой, слава тебе господи, живой. А мы-то испереживались! Похороны такие закатили, что любо-дорого.

— А я вот он, живой, — с горькой усмешкой произнес Кузьма.

— Вот и ладно, что живой.

— Ну это как сказать. Ежели…

— А ты не говори, Кузьма Платонович, — покачав головой, перебила его княгиня. — Чай, теперь-то посчитаешься? — словно говоря, что все понимает, спросила она.

— За тем и прибыл к тебе, Елизавета Дмитриевна.

— Сказывай.

— У шведа в застенках я оказался стараниями иезуитов, а помогал им здесь их змеиный выкормыш, боярин Борятский.

— Уверен? — неподдельно удивилась Трубецкая такому обороту.

— Так ить он в ту ночь говорил со мной, как я с тобой. Купец же Кучеренко в покушении на Ивана Архиповича никоим образом не замешан. Его вообще использовали, только чтобы меня в ловушку заманить.

— Ни его самого, ни его домашних не сыскали.

— А как ты их сыщешь, коли их тела в трясине утопили.

— Доподлинно ведаешь?

— Уж не сомневайся, княгиня. Так и есть.

— Дальше сказывай.

— Брать нужно Борятского. И спешно. Дурное он замыслил. Шведа на Псков привести хочет.

— Эка!

— Угу. Все мнится ему, что мы сами ума нашей земле дать не сможем.

— Что от меня требуется?

— Мы постараемся тихо все сделать, но может так случиться, что и шумнем. Стражу нужно будет придержать, она ведь под твоей рукой. А еще лучше оцепить квартал с усадьбой боярина, чтобы мышь не проскользнула.

— На мою стрелецкую сотню намекаешь?

— Намекаю. Тогда получится, что не я своевольничаю, а ты закон справляешь.

— Хм. Ладно. Я сейчас вызову Егора и отдам приказ. Но ты уверен, что сможешь доказать вину боярина?

— Даже не сомневайся, княгиня.

— Через сколько начнешь?

— За час до рассвета. Оно и сон самый сладкий, и темени той уж не будет.

Подворье боярина Борятского находилось в северном конце Среднего города. Не так чтобы и далеко от усадьбы Карпова. Задний двор, огороженный старой крепостной стеной, ныне приходящей в упадок, выходил на Подгорье. В этом районе, в пойме реки Псковы, под крутым ее левым берегом, располагались бани, кожевенные мастерские, мельницы, варницы, трепальни. Словом, обретался ремесленный люд.

По Подгорью проходила Нижне-Петропавловская улица, названная так в честь храма Петра и Павла. Имелась и Верхне-Петропавловская. Она пролегала уже в черте Среднего города и далее заворачивала в Окольный. Вот на нее-то и выходили парадные ворота усадьбы боярина.

Первыми на штурм отправились безопасники. Ну, ничего особенного. Четверо взобрались на забор. Одна пара тут же начала отстреливать собак. Другая перемахнула во двор. Даже где-то и пошумнее получилось, чем при взятии подворья новгородского купца. А потому, дабы не терять время, лешакам пришлось, не дожидаясь открытия ворот, брать бревенчатую ограду.

Едва преодолев забор, Александр осмотрелся по сторонам, благо ночь светлая, да еще и рассвет близится, а потому видимость добрая. Отметил, что двое безопасников сноровисто вяжут парочку дюжих сторожей. Те заснули в карауле, а там и сообразить ничего не успели, как их приняли.

Переглянулся с Кирей, и они тут же на пару бросились к дому прислуги, что стоял слева. Елизар с Харитоном — к следующему. Двойки и тройки у них уже давно слаженные, при совместной работе даже говорить ничего не надо. Понимают друг друга с полуслова, с одного-единственного жеста или взгляда.

Мягко и бесшумно ступая поршнями по земле и доскам, взбежали на крыльцо. Из-за двери послышалось недовольное мужское ворчание и женский голос. Угу. Шумно у стрелков с собачками получилось. Вот и всполошились слуги.

Дверь отворилась, и Александр с ходу впечатал ногу в солнышко дюжего мужика. Того согнуло пополам и отбросило на стену. Пока он ловил ртом воздух, Александр прошел вглубь дома, а Киря, приласкав по голове дубинкой, принялся его вязать. Баба. Редькин без капли сомнений засветил ей в лоб, лишая сознания. Окна в домике забраны стеклами, ставен нет, а потому и без фонарей обзор хороший.

Обнаружились еще три девицы от тринадцати до шестнадцати да малец лет десяти. Повязали и позатыкали всем рты. Пришлось и оглоушить. Жестко действовали, чего уж там. А потому и управились быстро. Не прошло и пары минут, как они уже выбежали на двор.

А вот из соседнего дома доносятся звуки потасовки и брань. Не сговариваясь, рванули туда. Когда были уже в паре шагов, из дверей выбежал мужик, сжимая в руках саблю. Клинок тускло сверкнул в скудном свете, и Александру показалось, что он окровавлен.

Все это он отметил краем сознания, а в следующее мгновение бросил свое тело под ноги мужика. Тот запнулся и упал через Редькина, вынужденный упереться обеими руками в землю. И сразу же ему в затылок прилетело от Кири. А едва тот растянулся на земле, как балагур уже оседлал его, заводя руки за спину и выхватывая из-за пояса очередной конец веревки.

Александр же вскочил на ноги и поспешил в дом. Потасовка закончилась, но слышится приглушенная брань и тяжелое дыхание. Ага, порядок. Харитон, конечно, сжимает рану на руке. Опять досталось его левой. На этот раз куда сильнее. Зато Елизар вяжет уже второго супостата.

— Трое было, — шмыгнув разбитым носом, коротко доложил он.

— Нормально, во дворе приняли, — успокоил Александр и поспешил на улицу.

Киря уже заканчивал вязать пленника. И тут в доме раздались два выстрела и болезненный вскрик. Лихо это у них получается. Значит, не шумим. Ну-ну.

Коли дело дошло до оружия, Александр выхватил «бульдог» и, переглянувшись с управившимся напарником, рванул на помощь в дом. Когда они вошли в сени, со второго этажа послышались хлопки и крики, полные боли. Ага. Видать, эти самые травматические патроны в действии.

По лестнице взбежали наверх. Но тут все уже было кончено. Безопасники, вооружившись фонарями, обходили комнаты, высматривая притаившихся. А вот и Федор.

— И чего так нашумели? — спросил у него Александр.

— В доме у боярина оказались четверо боевых холопов, — пояснил десятник. — У вас как?

— Ну, дома по левую руку мы зачистили. В первом прислуга, семья. Во втором, похоже, тоже боевые холопы, трое. Но спеленали живыми всех. Одному моему в руку прилетело сабелькой, и серьезно. По остальным не в курсе, поспешили к вам на выстрел.

— Здесь, как видишь, все. Одному моему боярин плечо прострелил, но в целом порядок. Проверь, как там на дворе у остальных. И если ладно, подай сигнал Кузьме Платоновичу.

— Сделаю.

Вообще-то вот так, с наскока, без подготовки штурмовать боярскую усадьбу — та еще глупость. Но иного выхода у Овечкина не было. Не приведи господь весть о возвращении Кузьмы дойдет до боярина, тот и мгновения лишнего в Пскове не задержится. А это может обернуться большими жертвами. Так что риск, не без того. Но риск оправданный.

Во дворе все тихо. Усадьба полностью контролировалась лешаками и безопасниками. Потерь и раненых больше не было, что грело душу. Хватит с них уже имеющихся тридцати трех несчастий.

Вышел за ворота и посигналил фонарем вправо по улице, где за изгибом укрывалась карета княгини. Заодно подал сигнал и влево. Дальше стрельцы из личной роты княгини уж сами по цепи передадут да уберутся восвояси. Нечего народ пугать своим воинственным видом. И без того небось хозяева подворий, где были расставлены пикеты, думают да гадают, что это было.

— Княгиня, ты что это учинила?! Возомнила, что тут Москва и волей Рюриковичей можно согнуть любого боярина?! — в праведном гневе взъярился Борятский, едва Елизавета переступила порог его рабочей светелки, куда и определили пленника.

Несмотря на то что был связан, он даже попытался подняться со стула, но стоявшие за спиной безопасники вернули его на место, опустив ему на плечи руки.

— Опоздал ты, Александр Емельянович. Я уж давно принадлежу к роду Трубецких. И боярин ты только пока. Стоит тебя вывести на вече, как ты сразу же лишишься боярского звания, а там и лобное место недалече. Это я тебе истинно говорю, как главный судья земли Псковской.

— О каком предательстве ты вещаешь, княгиня?

— А ты не ведаешь?

— Истинно не ведаю!

— Здравия тебе, Александр Емельянович, — смиренно поздоровался вошедший в светелку Овечкин.

— Кузьма?!

— Не ожидал? Думал, все еще в темнице меня каленым железом гладят да на дыбу вздымают? А-а-а, понима-аю. Небось уж схоронил меня, грешного. Да вот твои хозяева порешили, что с меня еще какой толк будет.

Было видно, что Кузьма наслаждается каждым моментом разыгрываемой сцены. Это был его час триумфа. Как же он грезил об этом в темном подземелье, когда ему выворачивали руки, жгли, резали и вгоняли под ногти иглы.

— А что, Кузьма, знают ли твой боярин и княгинюшка, как ты их предал? Как отдал в лапы ворога всех преданных людишек, что тайно служили им? Как благодаря тебе погибали их вои?..

— Ты не распаляйся, Александр Емельянович. Знаем мы все это. Как и то, что Кузьма за каждого воздаст шведу и иезуитам сполна, — глядя на довольного до дрожи Овечкина, перебила боярина Лиза.

— Ну что ж, Александр Емельянович, душу свою я потешил. На твой изумленный лик посмотрел. Как же я представлял эту нашу встречу… Вот честно скажу, и десятой доли не потянуло. Вот так глядел бы и глядел. Жаль, что ты не можешь застыть в своем изумлении. Ну а коли так, то пора и за работу браться.

— Семью отпустите, — вдруг попросил боярин.

— С чего бы это? — вздернул брови Кузьма.

— Побойся бога, я ить твоих не тронул.

— Ты до моих не смог дотянуться, вот и не тронул. А как оказались бы в твоей власти, так еще и неизвестно, что с ними сталось бы. Да только сегодня вышел мне срок раздавать всем сестрам по серьгам. Такие дела, Александр Емельянович. Выводите его, ребятки. И тихонько. Нам шум совсем не надобен. Дел по самую маковку, а мы, считай, еще и не начинали.

Глава 11 Разбитые, но непобежденные

Свист дудки комита[23]. Барабан, отбивавший ритм, умолк, и весла замерли, поднятые над водой. Новый свист, и гребцы начали табанить[24]. Галера резко сбавила ход и наконец легла в дрейф в непосредственной близости от баркаса с тремя рыбаками на борту.

Если судить по внешности, то они были родственниками. Хм. Ну или скорее все же отец вышел в море со своими сыновьями. Старшему мужчине на вид лет сорок, парням около двадцати и восемнадцати. Возможно, они уже успели сделать родителя дедом, но внукам, ясное дело, рановато выходить в море.

— Эй, рыбак, я смотрю, у тебя сегодня хороший улов, — подойдя к фальшборту, произнес один из моряков.

— Хвала Господу, герре офицер, — отозвался старший из рыбаков, взглянув на мундир говорившего.

Ему и впрямь грех жаловаться. Отделенный перегородками грузовой отсек баркаса был полон рыбы. Не сказать, что это великое богатство. Но тем не менее сегодняшний день принесет в их дом какой-никакой, а прибыток.

— Подплывайте к впускному проходу, — указывая в сторону кормы, распорядился офицер.

На галере в кормовой части таковых два, с левого и правого бортов. Представляют собой постоянные трапы, висящие над водой. Подходить к судну, ощетинившемуся десятками весел с борта, все же несколько неудобно. Вот и устроили проходы там. По ним сразу же попадаешь на ют. На парусниках это скорее шканцы, потому что именно здесь располагается штурвал и несет службу вахтенный офицер. Но между галерами и парусниками хватает отличий.

— Как тебя зовут, рыбак? — обратился к поднявшемуся на борт мужчине офицер.

Н-да. Какой-то неприметный, блеклый, невысокий, щуплый и вообще весь из себя средненький. Вроде манера держаться, речь, походка и жесты указывают на дворянское происхождение. Но вот так пройдешь мимо и не запомнишь. Самый обычный дворянчик, каких много.

— Хенрик Манссон, герре лейтенант, — ответил рыбак, рассмотрев на горжете знаки различия офицера[25].

— Откуда ты?

— Наша деревушка стоит на Апсё, герре.

— А рыбой торгуешь в Карлскруне?

— Так, герре.

— Значит, местные воды знаешь хорошо?

— Конечно, герре, — не понимая, к чему клонит офицер, продолжал отвечать рыбак.

При этом он все же осмелился осмотреться. Гребцы, как им и положено, находились на своих скамьях. Однако все они были в синих мундирах. Получается, солдаты. Ну да ничего удивительного. В Карлскруне, главной морской базе Швеции, каких только слухов не ходит. Поговаривают, король приказал тайно выстроить целый галерный флот, чтобы поквитаться с псковичами. И на ту флотилию гребцами определили всех каторжан. А откуда взять такое количество осужденных? Вот и начали набирать в команды галер солдат.

Так что с солдатами, сидящими на гребных банках, все ясно. Как и с самой галерой в этих водах. Военный вблизи главной военно-морской базы — это нормально. Но вот то, что с ним беседует только этот офицер, очень даже странно. Манссон, конечно, понимает, что не всякий капитан станет разговаривать с простым рыбаком. Но здесь вообще не слышно голосов. Свист ветра, скрип такелажа, стук дерева, лязг металла — и ни единого слова или шепота. А там, где собирается не одна сотня человек, так не бывает!

— Это хорошо, что ты знаешь здешние воды, — произнес лейтенант и тут же подал знак стоявшим в сторонке троим солдатам.

Те все так же молча направились к проходу и спустились в баркас. А вскоре остававшиеся там парни были отконвоированы на палубу и заняли место подле старшего.

— Сыновья? — кивая в их сторону, все же уточнил офицер.

— Так, герре, — подтвердил глава семейства, осознавая, что попал во что-то дурное.

— Вот и замечательно. Сегодня счастливый день для твоего семейства, Хенрик. Мы покупаем весь твой улов. Свежая рыбка нам совсем не помешает. И получишь ты за нее тридцать риксдалеров[26].

— Столько не стоит не то что моя рыба, но и все мое имущество, — силясь понять, какую судьбу уготовил Господь ему и сыновьям, произнес мужчина.

— Но столько стоит твоя услуга, Хенрик.

— И что я должен сделать?

— Отвести нашу галеру к неприметному островку с укрытой от посторонних взоров стоянкой. А потом скрытно проведешь две наших лодки в Карлскруну и обратно. Получишь плату, вернешься домой и забудешь о нашей встрече. Как видишь, все просто.

— Очень похоже на тридцать сребреников. За такое можно и головы лишиться, — набравшись смелости, все же произнес рыбак.

— Можно, разумеется, — не стал отрицать лейтенант. — Но выбора у тебя нет. Либо ты нам помогаешь, получаешь награду и молчишь о том до конца дней своих, либо вы все умрете прямо сейчас, а мы найдем кого-нибудь другого. Ну и вашу рыбу заберем просто так. Выбирай, Хенрик.

Манссон переглянулся с сыновьями и тяжко вздохнул. Кто бы сомневался в его решении. Мало найдется способных поступить иначе при таком-то раскладе. Неизвестно, сдержат ли свое обещание эти люди в плане оплаты и свободы. Но в том, что в случае отказа лишат жизни и единственный шанс остаться в живых — это помочь им, сомнений никаких.

Примерно через час интенсивной гребли рыбак привел галеру в бухту, окруженную скалами. Вход в нее был с изгибом, и уже с расстояния в полверсты не понять, что тут есть укромная стоянка. Со стороны моря видна одна сплошная гряда скал. Но места здесь едва хватало на одну-единственную галеру. Пришлось работать веслами враздрай, чтобы развернуть корабль носом к выходу. Ну и перекрыть его орудиями, понятное дело. Мало ли кого принесет.

Выставили посты. И пока ждали темноты, солдаты рассредоточились по скалистому берегу. Если не разбредаться, то можно разместиться с относительным удобством. Ну и скрываться теперь уже незачем, а потому меж скал полилась русская речь. Шутки, прибаутки, залихватский свист и раскатистый хохот.

На каменной площадке появились треноги с котлами. Очень уж захотелось наваристой ухи. Ну и запеченной рыбки. А то как же, грех ведь не воспользоваться, коли такой улов привалил. Разумеется, горячим их никто и не думал обделять. На камбузе установлены большие котлы, так что и щи, и каша, и сбитень — все это есть. Но та пища казенная, кашеваром на всех разом сготовленная. Сейчас же служилые кто во что горазд стараются.

Атаман Демин оглядывал представшую картину, довольно щерясь, как матерый волкодав, взирающий на щенков. Хотя тут были даже те, что годились ему в отцы. Но то по возрасту. А вот опытом, воинской сноровкой и знанием морского дела с ним мало кто мог встать вровень. Хм. Да, пожалуй, и никто. Атаману положено быть первым во всем, вот он и соответствует. Даже премудрость световой сигнализации постиг. Да так, что заткнет за пояс весь этот молодняк из сигнальщиков.

Только корабельную машину не удалось осилить. Да и то если она не станет кочевряжиться, ему вполне по плечу запустить ее и пойти под парами. Но ведь с машиной той не все так просто. Вот возьмет упрется, как осел, и поди сдвинь ее с места.

Н-да. Нет у него машины. И его красавицы «Ласточки» нет. Сгинула в балтийской водице. Жаль. Ладный был кораблик. На загляденье. Правда, Иван Архипович предложил было установить на галере, так же поименованной «Ласточкой», машину на мускульной тяге. Она, мол, куда проще будет. А случись, так можно собрать и вовсе без единого гвоздя. Шесть десятков гребцов вполне способны поддерживать скорость, ничуть не уступающую паровой машине. При сегодняшних двухстах пятидесяти гребцах галеры получаются три полные смены.

Игнат поначалу загорелся этой идеей. Но потом посидел, подумал и дал отбой. Машина — это замечательно. Но она сразу же изменит облик галеры. Гребные колеса, как и отсутствие весел, сразу же бросятся в глаза. А вот если корабль практически не претерпит изменений, то эдак получится куда как справно.

Даром, что ли, казаки пользовали турецкие галеры в морском промысле. А что до хождения под чужим флагом и ношения вражеской формы, так с тем пускай благородные мучаются. Лично ему, атаману Демину, ничуть не зазорно брать добычу столь бесчестным образом. И гордыня взор не застит, и за славой он не гонится. Главное — результат, а тот есть. Все остальное приложится.

Карпов было удивился подобному подходу. Но прикинул и принял правоту атамана. Еще и выразился так, что, мол, от засланных казачков порой польза может проистекать необычайная. Суть высказывания Демин не уловил, даже когда боярин ему все объяснил. Нет, понятно, что действовать будут под видом шведа. И беды у врага будут именно оттого, что их примут за своих. Но при чем тут «засланные казачки», так и не уяснил. Карпов же, не найдя удобоваримого объяснения, попросту махнул рукой.

Что касается машины, то боярин все же решил ее построить. Но устанавливаться она будет не на галеру, а на ладью. Так сказать, чтобы опробовать идею и провести ходовые испытания. Накатывало порой на Карпова такое. Загорится какой новинкой и удержу не ведает, хотя война уж в дом стучится и на вече горячо обсуждается вопрос, воевать ли шведа или погодить, пока еще больнее ужалит.

Не сказать, что галеры совсем уж не изменились. Вместо трех тяжелых орудий на носовой площадке установили четыре стальных, Замятлинского оружейного завода. Дульнозарядные. Но то не беда. При наличии должной сноровки перезарядка их выходит скорой. С точностью у них похуже, чем у нарезных, но зато и снаряды оба борта насквозь не бьют, а рвутся в утробе корабля. С начинкой из греческого огня получается очень даже знатно.

За ненадобностью убрали с бортов и фальконеты. Их заменили четыре скорострельные картечницы, по две на артиллерийской платформе и над ютовой надстройкой. И не смотри, что их втрое меньше, чем прежних. Бьют так скоро, что и двум десяткам за ними не угнаться. И перенести их на другую позицию не проблема. А понадобится, так всю артиллерию можно установить и на сухопутные лафеты, благо таковые имелись в трюме.

Иное дело, что все эти изменения на расстоянии не особо-то и рассмотришь. А потому и говорить о том не след. Да и не нужно им до поры выделяться.

Кстати, порассказали тут Игнату, что иноземцы вой подняли о бесчестном оружии псковичей. И давай договариваться о том, чтобы такие снаряды не применять. Совет бояр с вниманием выслушал заявившихся послов, да и отправил их восвояси. Ну не нравится вам горькая пилюля, так и не воюйте. Угу, как же, успокоится швед, держи мошну шире. Он ить думает, что побил все военные корабли псковичей. Да не тут-то было.

Флотилия псковская была разбита, с этим спорить не приходится. Но это вовсе не значит, что она побеждена. Как сказал Карпов, главное — это не пушки и не корабли, а люди. Только когда они смирятся с поражением, сложат руки и прекратят драться, это можно будет назвать поражением. Пока же проиграно лишь первое сражение. Многие нашли свой конец на дне Балтийского моря. Но не все. И оставшиеся не просто были готовы сражаться. Они уже действовали.

Шведам пока невдомек, что их корабли стали пропадать. Потратив пару месяцев на подготовку, псковичи вышли в море. Уже было захвачено шесть торговых судов, которые вместе с экипажами доставили в Усть-Нарву. Это так переименовали прежнюю морскую гавань, Нарва-Йыэсуу. Потому как выговаривать такое на русском — язык сломаешь.

Морячков же определили на постой в узилище. Пускай посидят до конца войны. В Усть-Нарве, Нарве и Ивангороде развернулись людишки Кузьмы Платоновича. А посему вести оттуда к шведу не уходят. Ну да шила в мешке не утаишь. Вскорости все же прознают о безобразиях, творимых двумя псковскими галерами.

Эти корабли были захвачены в ходе того самого памятного боя. Да еще и народу освободили изрядно, на два полных экипажа хватило с лихвой. Все новгородцы, обозленные на шведа так, что зубами грызть готовы. Кто за обиду, кто за порушенный дом, а кто и за побитую семью. По-разному у них сложилась судьба да свела всех на гребной банке.

Два месяца из бывших галерных рабов делали солдат, безжалостно вколачивая в них воинскую науку. Не сказать, что теперь они были достойными вояками. Но кое-чему обучиться успели. Единственное, с чем они могли обращаться мастерски, так это с веслом. Ту науку в них вбили плетьми. Правда, сейчас они гребли не за страх, а за совесть. Ну и в прибыток себе, чего уж там.

Товары и суда сдавались в казну боярина Карпова за треть стоимости. За каждый уничтоженный или захваченный боевой корабль назначена премия. Линейный — три тысячи рублей, фрегат — две, галера — одна. За захваченные — плата вдвое. Зкончится война, и вернутся бывшие каторжане в родные дома или на пепелища не с пустыми руками. Будет чем поднять свое хозяйство.

А погибнут, так и не беда. Вся их деньга оседает в банке, учрежденном Карповым. Там же морячки указали, кому именно должно выплатить сбережения сгинувшего и где тех наследников искать. Уверенность в том, что боярин не обманет, железная. Он такой. И не раз уж то подтверждал и словом, и делом.

Но не все измеряется серебром. И сегодня они здесь вовсе не за звонкой монетой. И шли сюда скрытно, обходя все встречные суда. Потому как, кроме своей мошны, есть еще и долг воинский. И именно выполняя приказ, забрались они более чем за тысячу верст от Нарвы.

Хм. С другой стороны, кто же им запретит пощипать шведа на обратном пути? Тут ведь главное — полученный приказ выполнить. Так они его и исполнят в лучшем виде. Н-да. Не сглазить бы. Мало ли как можно беду накликать.

С темнотой спустили две легкие лодки. На таких по открытому морю ходить — судьбу испытывать. Но для тихой водной глади шхер — то, что надо. Стремительное, верткое и смертельно опасное. У каждой на носу, словно бушприт, торчит труба огнемета. На дне — емкость на десяток ведер, наполненная греческим огнем. Помнит Игнат, как однажды уж горел турецкий флот, политый этим зельем. Вот и шведу черед пришел отведать горячего гостинца.

Карлскруна была заложена всего-то два десятка лет назад как новая база военного флота. Город развивается быстро и по населению сегодня уступает только Стокгольму. Здесь сосредоточено основное кораблестроение Швеции. Как следствие он является местом стоянки основного военного королевского флота.

Надо сказать, что территория хорошо защищена. Жерла мощных орудий двух фортов неусыпно стерегут единственный проход между островами, доступный крупным кораблям. Но псковичи и не собирались ломиться сквозь огонь и пламя морской схватки. Тихо прокрасться, пустить красного петуха и броситься наутек. Вот та тактика, которая должна принести им успех…

— Горит! Игнат Борисович, горит! — возбужденно выкрикнул наблюдатель, тыча рукой в сторону разгорающегося вдали огонька.

Пока довольно скромный. Но с каждым мгновением разрастается все сильнее и сильнее. К слову, до него не меньше восьми верст, и то, что отсюда кажется робким огоньком, на деле уже само по себе является серьезным пожаром.

— Вижу, не голоси, — отмахнулся атаман от парня.

Пост годился лишь для одной цели. А именно — для наблюдения за Карлскруной. Охранять стоянку галеры на таком удалении, да еще и в непроглядной ночи, дело безнадежное. Конец июля, белые ночи уж миновали, и в урочный час мир окутывала настоящая темнота. Зато благодаря высоте, преобладающей над соседним островом, и просвету между тремя другими можно рассмотреть объект атаки.

В подзорную трубу видно лучше. Тем не менее удается различить только пламя. Но вскоре появилось настоящее зарево разрастающегося пожара. Ведь что такое, по сути, верфь? Это горы древесины. И надо уточнить — добротно высушенной.

Донесся далекий раскатистый орудийный грохот. Еще один. Еще. Удастся ли парням вырваться из этого ада? И вообще, сумеет ли найти обратный путь этот Хенрик? Да куда он денется! Даром, что ли, делали ставку именно на местного рыбака? Они тут все шхеры и фьорды знают как свои пять пальцев. Дорогу найдут. Главное, вырваться из гавани.

А тем временем пламя пожарища в порту и городе все разрасталось. Еще немного, и вдали стал различим эдакий купол — непроглядная мгла, подкрашенная снизу алым. Зрелище завораживающее. А при осознании того, что там сейчас гибнет костяк шведского флота, становится еще и радостно. Выкусите — от уничтоженной псковской флотилии!

Посчитаться за погибших братьев-казаков и тех псковичей, с которыми успел сдружиться, — это святое. Горечь поражения имеет мерзкий вкус. Пусть враг и несет потери, быть битым неприятно. И вот сейчас они уже не укололи шведа в очередной раз, а двинули ему булавой. Так сказать, от всей широкой русской души. Для начала. Только войдешь во вкус, а там и удержу знать не будешь.

Лодки появились часа через два. Как раз к началу предрассветных сумерек. Ни шведские пушкари до них не добрались, ни рыбак не заплутал. Ну и вторая лодка не потерялась благодаря светящимся гнилушкам. Тут важно не отдаляться, чтобы не упустить из виду бледные зеленоватые огоньки.

С угрюмыми рыбаками расплатились честь по чести, оставив их в той самой бухте. Как поступать дальше, пускай решают сами. Это псковских моряков больше не касается. Они свое дело сделали, и теперь можно возвращаться с чувством исполненного долга…

Средняя скорость парусного судна при дальних переходах не столь уж велика, как это может показаться на первый взгляд. Она составляет всего-то три-четыре узла. Ветер непостоянен и порой меняет направление от бокового до встречного. Поэтому капитан лавирует, ведет корабль галсами, чтобы поймать поток, неизменно выписывая замысловатые зигзаги. А порой случаются полные штили, когда суда замирают с безвольно обвисшими парусами.

Галера подобных недостатков лишена. При попутном ветре она будет стремительно рассекать водную гладь, хотя и не столь мореходна, как крупные суда. При встречном или штиле ей нет необходимости лавировать или ждать. В этом случае попросту убираются паруса, и она продолжает путь на веслах. Скорость не столь велика, как при попутном ветре, верст шесть-семь в час. Но зато и курс не виляет, как вывалившийся из кабака и изрядно принявший на грудь пьянчужка. Так что весело пошли. Да еще и с чувством исполненного долга.

Гудящий под напором ветра такелаж, скрип весел, размеренные удары барабана, задающего ритм гребцам. Сейчас на веслах задействована только треть каторжан, а потому и ход галеры не больше четырех узлов. Вполне достаточно, чтобы корабль был управляем и продолжал неуклонно двигаться в заданном направлении. Если задействовать всех каторжан, то ход, конечно, увеличится в два с лишним раза, однако уже через пару часов придется ложиться в дрейф. Люди — не паруса, имеют свойство выдыхаться.

При мысли о парусах капитан Акессон невольно окинул взором голые реи, с которых сняли все до малейшего клочка, чтобы минимизировать сопротивление встречному ветру. Сутки они шли под парусами, но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Радует лишь то, что и дурное не длится вечно.

— Герре капитан, справа по борту галера, — вдруг послышался голос наблюдателя, расположившегося на марсовой площадке грот-мачты.

Не было смысла спрашивать, кому именно принадлежит судно. Галера — военный корабль, а в этих водах целиком и полностью властвует Швеция. Это мог быть только соотечественник и никак иначе. Тем более что появился со стороны берега, из-за одного из многочисленных прибрежных островов.

— Каким идет курсом? — вооружившись рупором и задрав голову вверх, уточнил капитан.

— Сближается с нами, герре капитан.

Никакого беспокойства по этому поводу Акессон не испытывал. Всего лишь встреча двух военных кораблей. Не такая уж редкость. Мало ли за какой надобностью мог отправиться его собрат. После того как Швеция стала хозяйкой Балтики, галеры частенько использовались для посыльной службы.

Даже его «Ундину», флагман флота, отправляют с этой целью. Как выражается адмирал, чтобы команда не кисла. Но правда заключалась в том, что Анканшерне не нравилось это каторжное отребье, и он предпочел перенести свой флаг на корабль, обзаведшийся на веслах солдатами.

— Ты ее узнаешь? — спросил у наблюдателя капитан.

— Нет. Но она явно из нашего флота.

Ага. Значит, однотипная галера с их «Ундиной». Эти корабли строили в спешке, по единому стандарту и с единственной целью — уничтожить псковскую флотилию. Маленькие и верткие бригантины, вооруженные новейшими пушками и применяющие бомбы, начиненные греческим огнем, оказались опасными противниками для линейных кораблей и фрегатов, представляющих собой крупную мишень.

Странное дело, один фрегат способен дать отпор десятку галер, даже разбить. Одной псковской бригантине вполне по силам расправиться с несколькими фрегатами и линейными кораблями. Причем не имеет значения, сколько именно пушек будет у ее противников. Но вот несколько галер разберутся с этой бригантиной.

Помнится, король обещал большую награду капитану, который сумеет захватить паровую бригантину. Машина и новые пушки — желанная добыча Карла. Но не сложилось. Во время сражения, несмотря на огромные потери и старания шведов, ни один русский корабль в их руки так и не попал.

Акессон прошел по центральному проходу от юта до носа и поднялся на артиллерийскую платформу. Вообще-то тут имелась лишь пара фальконетов на вертлюгах. Основной калибр, три крупных орудия, располагались как раз под ней. Но так уж она называлась. Хотя больше подходила для размещения мушкетеров. Впрочем, теперь уже в историческом прошлом, она и предназначалась для расположения лучников и арбалетчиков.

Вскинув мощную подзорную трубу, капитан всмотрелся в приближающееся судно. Да. Никаких сомнений, галера из серии, строившейся специально для Армейского флота. Они все как сестры-близнецы. Причем за прошедший, довольно короткий срок еще не успели как следует обрасти индивидуальными особенностями. Название же не рассмотреть. Слишком далеко. Зато отлично видно, что галера идет на веслах. Странно, отчего это капитан не воспользуется попутным ветром?

А еще видно, что на банках сидят не каторжане, а солдаты. Синие мундиры гребцов отчетливо различаются на фоне темного корпуса. Едва осознав это, Акессон ощутил укол зависти. Капитан встречного судна — из числа счастливчиков, получивших под свою команду настоящих солдат.

Изначально набор гребцов из невольников обуславливался тем, что среди них подразумевались большие потери. Для абордажа вполне достаточно находившейся на борту роты мушкетеров. И задумка полностью себя оправдала. Основные потери и впрямь пришлись на каторжан.

Но потом вдруг выяснилось, что осужденные попросту не в состоянии покрыть потребности даже оставшихся кораблей. К тому же они мерли как мухи. Поначалу это удалось кое-как отрегулировать ввиду отправки пяти галер по сухому пути в Чудское озеро. Но мор продолжался, и вскоре в экипажах начал прослеживаться некомплект. Поэтому было принято решение о постепенной замене гребцов на солдат. И вот, похоже, перед ним такое судно…

— Атаман, ну что там? — нетерпеливо спросил взобравшийся на артиллерийскую платформу командир абордажников.

— Нормально там все, Ерема. Сам идет, раззява, в наши ручки, — опуская подзорную трубу, ответил Демин, одетый в шведский капитанский мундир со всеми полагающимися регалиями.

— А кто на веслах, не видать? — продолжал расспросы помощник.

— Невольники. Так что картечницы даже не заряжать. Палить будут штуцерники и мушкетеры. Остальным — только сталь и абордаж.

— Понял, атаман.

Отдав честь на шведский манер, то есть взявшись за уголок треуголки и обозначив легкий поклон, Ерема сбежал на палубу. Путать врага так путать. Чтобы он до последнего мгновения не сообразил, что тут происходит.

Когда расстояние между галерами сократилось до двух сотен сажен, на «Ласточке» засвистала боцманская дудка. Тут же забегали солдаты. Один взвод выстроился на артиллерийской платформе, другой — на ютовой надстройке. Два последних — на центральном проходе. Не прошло и минуты, как они замерли в положении «на караул». Ох недаром их гоняли в хвост и в гриву. Носовая картечница, которую издали вполне можно принять за фальконет, рявкнула приветственным холостым выстрелом.

Купились! Капитан встречной галеры никак не желал ударить в грязь лицом, а потому на шведском корабле так же забегали солдаты. Засвистели дудки и прохаживающиеся по плечам невольников плети. Вскоре экипаж замер в строю, отдавая почести соотечественникам.

Нет, никаких церемоний на этот случай прописано не было. Каждый действовал в меру своих стараний и умений. Швед вообще мог наплевать на ритуал приветствия, ограничившись холостым выстрелом из фальконета. Но гордыня взяла свое. Он даже приказал чуть снизить ход, дабы можно было еще и обмолвиться с капитаном парой слов.

Они как раз практически сравнялись на встречных курсах, идя малым ходом. Между бортами расстояние не больше трех десятков шагов. Медленно ворочающиеся весла двух галер едва не соприкасаются друг с другом. Именно в тот момент, когда капитан Акессон, вооружившись рупором, был готов приветствовать командира встречного корабля…

— Первая шеренга! Залпом! Пали!

И грохот слитного залпа вторит команде, поданной Еремой. Первая шеренга падает на колено, чтобы перезарядить скорострельные мушкеты. А над их головами дает залп вторая. На артиллерийской и ютовой платформах следом бьют и третьи, в центральном проходе такое число не выстроить.

Ветер довольно свеж, а потому быстро относит пороховой дым, благодаря чему штуцерники могут без труда вести прицельный огонь. И, несмотря на качку, их стрельба убийственна. Опытные стрелки, да еще и прошедшие достойную подготовку, на расстоянии в десяток сажен без труда обнаруживают как офицеров, так и сержантов с капралами, загоняя смертоносный свинец в податливые тела.

— Православные, убирайте весла! Поворачивайтесь!

Едва атаман прокричал в рупор эту команду, как следом раздался голос Еремы. Этому медный конус без надобности. Луженая глотка без труда перекрывает грохот выстрелов, крики и стоны.

— Бросайте крюки! Шевелись, телячья немочь!

— Поберегись! — Это опять капитан, обращаясь к гребцам на вражеской галере.

Невзирая на резко изменившуюся обстановку, невольники не растерялись. И весла начали споро втягиваться вовнутрь, чтобы никого не покалечило при сближении кораблей. И от крюков уклониться успели. Один каторжанин даже свесился и подхватил крюк, повисший на втаскиваемом весле. Приладил к фальшборту и блеснул белозубой улыбкой на загоревшем, чумазом лице с всклокоченной бородой. Мол, тяните, братишки.

Мушкетеры и штуцерники продолжали вести прицельный огонь все время, пока суда сходились бортами. Гребцы левого борта втягивали весла. С правого — некоторые навалились на веревки крюков, стягивая суда, другие, вооружившись абордажными саблями и пистолетами, готовились броситься на вражескую палубу. Вот только защитников у шведов практически не осталось. На палубе уже не наблюдалось ни одного здорового.

Наконец суда встали борт к борту, и абордажная команда посыпала на палубу шведской галеры. Там сопротивления никто уже не оказывал. Попрятавшиеся от злых русских пуль в трюмы и за надстройки сразу запросили пощады. А и то, на ногах их оставалось не так чтобы и много.

Демин ухмыльнулся, хотел было огладить свою бороду, но тут же недовольно отдернул руку от голого подбородка. Ну а как ты выдашь себя за шведа — с окладистой бородой? А так эвон как все ладно получилось. Боевая галера досталась в качестве приза без особого труда. Чудеса, да и только. Турков на такой мякине не проведешь. А эти поверили.

— Что с потерями? — спросил атаман у вернувшегося помощника.

— У нас ни одного пореза. На шведской галере троих гребцов насмерть побило шальными пулями да пятерых ранило, — доложил Ерема.

— Невольники все православные? — уточнил атаман.

— Новгородцы, — подтвердил помощник.

— Что шведы?

— Четыре десятка пленных. Ну и раненых десятков шесть. Из них половина тяжкие, в грудь да в живот прилетело. Добивать будем?

— Нет. Карпов просил по возможности раненых доставлять в нарвский госпиталь. Если ветер продержится и дальше, нам тут день ходу. На веслах — два. Так что пускай терпят.

— Ясно.

— О людях заботу прояви. Перво-наперво кашевара озадачь, чтобы толковой едой их попотчевал, — имея в виду бывших невольников, распорядился атаман.

— Оковы снимать?

— Ни к чему. Никодим, слышь, занялся бы ты каторжанами. А то ить швед он не только лютует, порой и лихой народец за дело в железо обряжает.

— Хорошо, атаман, — с понимающим кивком ответил невысокий крепыш в форме лейтенанта, что несколько дней назад вел разговор с рыбаками.

Не мог Карпов не ввести в своих подразделениях особистов. Вот и на галерах таковые были. А то как же. Мало ли где и какая тля заведется. Народ разный даже в пехотных полках. Вроде бы и не каторжане, а по большей части беженцы, но среди них могут быть и подсылы. Поэтому совсем нелишне иметь тех, кто присмотрит за благонадежностью воинства. Так. На всякий случай.

С попутным ветром повезло. Продержался вплоть до возвращения в Усть-Нарву. Управились за сутки, чему были откровенно рады в первую очередь гребцы. Оно и понятно. Все же тяжкий это труд — ворочать огромным веслом, пусть и при достойном котле. Демин для себя решил, что нужно бы отписать Карпову насчет тех гребных колес, коими тот грозился. Если шведы еще и не знают о том, что на Балтике безобразничают псковские галеры, то ждать этого осталось недолго. А ведь эдак расслабившись, можно и в капкан угодить.

В Усть-Нарве атаман оставил все дела на Ерему, а сам на призовой галере двинулся вверх по реке. Нужно было доставить всех раненых в нарвский госпиталь. Да и бывших каторжан представить на осмотр лекарям. Чтобы повывели у них всех вшей да прививки сделали от оспы. Дело в Пскове уже привычное и за несколько лет отсутствия болезни вполне даже принятое народом. Кстати, среди освобожденных ни одного лихого так и не сыскалось.

Иван склонился над картой, в очередной раз внимательно вглядываясь в ее обозначения и вновь осмысливая задуманное. Не сказать, что до этого ему приходилось решать легкие задачи. В, казалось бы, безукоризненно продуманные планы все время вмешивались какие-нибудь детали или случайности, порой ставившие все с ног на голову. Но до сегодняшнего дня ему все же удавалось выходить победителем, да еще и с минимальными потерями, даже из самых проигрышных ситуаций.

Н-да-а. Богат был на события прошедший месяц, нечего сказать. От Дерпта Иван повел дивизию по Нарвской дороге навстречу генералу Левенхаупту и его наемникам. Предположения Карпова оправдались. Шведский военачальник был вынужден встать лагерем и начать карантинные мероприятия. Часть наемников дезертировала. И все же вышло несколько не так, как рассчитывал боярин. Слегла с болезнью и дезертировала примерно половина армии. Вторая осталась в строю, вполне боеспособная. К моменту подхода псковичей командующий успел ее переформировать.

Завязалось сражение, обернувшееся бесспорной победой русских. Правда, при этом пришлось израсходовать изрядное количество боеприпасов, и в качестве трофеев досталась лишь малость. Левенхаупт перед капитуляцией успел позаботиться об уничтожении запасов пороха.

Едва разобравшись с пленными, развернулись в сторону уже приближающегося генерала Реншильда с десятитысячным корпусом из Дерпта. И теперь это были отборные солдаты, прошедшие через горнило многих сражений. Не какие-то там наемники, а природные шведы.

Схватка вышла знатной. На некоторых участках дело дошло даже до рукопашной. Тут шведы были неприятно удивлены. Да, Карпов делал ставку на скорую и точную стрельбу. Но его солдаты и в рукопашной схватке стоили немало. Молодняк, действуя умело и решительно, опрокидывал роты ветеранов, сражаясь с ними не на равных, а превосходя их. Шведов особо удивила эффективность штыка, к которому отношение до сих пор оставалось пренебрежительным.

А несколько прицельных винтовочных и картечных залпов в плотное построение противника весьма способствуют уменьшению его числа. Сами же псковичи ничуть не стеснялись кланяться земле прямо посреди поля брани, чем значительно уменьшили свои потери. Поэтому Иван не сомневался в успехе. Иное дело, что цена была бы высока.

Но ситуация резко изменилась, когда в тылу шведов вдруг возникла шляхетская конница воеводы Острожского. Удар был насколько внезапным, настолько же и страшным. Чтобы избежать самой настоящей бойни, генерал Реншильд вынужденно объявил о капитуляции. Да и то, пока до сражающихся дошла весть о том, что одни победили, а другие проиграли, жизни лишилась еще не одна сотня человек.

Дерпт взяли с ходу. Ворвались в город на плечах спасавшихся с поля боя беглецов. В городе оставалось несколько рот гарнизона и ополчение. Но они оказались бессильны против псковских драгун.

В каждом полку имелась рота этой пехоты, посаженной на коней. Кавалеристы из них были аховые. Только и того, что годились для разведки, разъездов и преследования отступающих. Но зато прошли ту же вдумчивую подготовку, с наработкой навыков ведения уличных боев. К тому же, как и пехотные роты, имели на вооружении по паре картечниц. Словом, пока комендант не сообразил наконец выкинуть белый флаг, Дерпт успел хлебнуть кровушки по самую маковку.

Не менее значимая победа приключилась и на Псковской земле. Овечкин умело провел операцию по дезинформации генерала Дюкера. Шведский корпус угодил прямиком в ловушку, расставленную под Владимирцем.

Тут уж отличились как замятлинский полк, так и боярские да княжья дружины. Даже общее псковское ополчение выводить не стали. Устроили шведам в теснине огненный мешок, а там и атаку провели, оттеснив их к крепости, где окончательно зажали и вынудили сдаться. Сам генерал Дюкер пал в бою, поэтому позор капитуляции остатков армии ему пережить не довелось…

За две недели, что простояли в Дерпте, Острожский успел сбить из пленных наемников четыре полка. На данный момент это был возможный максимум. Большинство пленных пока не поправились. Но все было за то, что у воеводы появится еще пять полков. Уж больно наемникам не понравилось то, что их решили использовать как мясо. Константин Иванович и Иван Архипович и не подумали скрывать от них все коварство замысла Карла.

С офицерами для новых подразделений проблем тоже не возникло. Должности заняли инфлянтские шляхтичи из числа немцев. Эта категория вообще с воодушевлением восприняла идею рокоша. И пусть они пока рассчитывали всего лишь на увеличение прав автономии, Иван ничуть не сомневался, что мысль о создании независимого Задвинского герцогства им понравится еще больше.

Покончив с организационными вопросами и приведя в порядок свои части, союзники разделили армию. Дерпт оставили на попечение полка наемников. Острожский во главе первой карповской бригады, трех кавалерийских полков и полка наемников выдвинулся в направлении Вильянди. Через трое суток подготовки он штурмом овладел крепостью.

Карпов со второй бригадой, двумя полками кавалерии и двумя же — наемников направился к Вейсеншейну. Ввиду бушующей эпидемии оспы здесь боя не случилось. Комендант попросту сдал крепость, пусть и вынужден был согласиться на плен. А вот в Везенберге пришлось потрудиться. Но, слава богу, два дня тому назад крепость была взята штурмом, причем с незначительными потерями.

Вдобавок к этим успехам была еще одна победа. Разойдясь с армией короля Августа в разные стороны с началом эпидемии оспы, Острожский разъединил свою армию. Сам он во главе конных полков двинулся на соединение с Карповым. И поспел, надо сказать, вовремя. А вот четыре пехотных полка под командованием Войниловича направились к крепости Роннебург, что в сотне верст от Риги. Каштелян сумел взять крепость после непродолжительной осады.

Было, конечно, удивительно, как Карл мог позволить своим противникам чувствовать себя столь вольготно. Но это лишь на первый взгляд. Дело в том, что по совету Ивана Войнилович распространил слухи о разразившейся в его полках эпидемии оспы. Вполне объяснимо, учитывая противостояние с армией Речи Посполитой. Мало того, он начал демонстративно изображать масштабные карантинные мероприятия.

Точно так же поступил и Острожский, что на фоне столкновения с армией Левенхаупта выглядело более чем правдоподобно. И именно «разбушевавшаяся эпидемия» приковала Карла к Риге крепче кандалов. Несмотря на явные неудачи, король предпочитал держаться в стороне от заразы, проводя не менее серьезные карантинные мероприятия. Ну что тут поделаешь. Болезнь — не противник, которого можно разбить в чистом поле. Оставалось только выждать, чтобы потом взять реванш.

Таким образом, союзникам удалось отторгнуть у Карла территорию, по площади сопоставимую с Инфлянтским воеводством и Псковской землей вместе взятыми. И все это за какой-то месяц! Потрясающий результат. Разумеется, если бы Карл согласился с таким положением дел.

Вот уж чего он делать не собирался ни при каких условиях. Если Швеция возьмется за Острожского и Карпова всерьез, то мало им не покажется. Да, это будет стоить шведам большой крови. Но они уже прошли ту черту, до которой Карл еще считался бы с потерями. Теперь его ничто не остановит. И он располагает для этого приличными ресурсами.

Мало захватить земли. Ты поди их еще удержи. И вот тут уж союзникам без помощи никак не обойтись. Но тут не все так просто. Николай увяз в войне на юге. И пускай на севере для него создались благоприятные условия, вот так, в одночасье, свернуть боевые действия с турками и переключиться на шведов он не может.

Есть еще и Речь Посполитая с Саксонией. Уж кто-кто, а король Август с удовольствием вцепится в гриву шведскому льву, как только Карл проиграет решительное сражение, которое ему собираются дать боярин и воевода. Другое дело, что как раз его-то участие в этой войне крайне нежелательно. Стоит войскам Короны, Литвы и Саксонии появиться на арене, как о создании союзного Задвинского герцогства можно позабыть.

Остается Дания. Но чтобы датский король заключил договор с Псковом… Вот уж чему никогда не бывать. Но ведь заключать союз совсем не обязательно. Как там говорится? Враг моего врага… Да. Этого вполне достаточно. Остается подтолкнуть Фредерика Четвертого к решительным действиям.

И именно над этим вопросом сейчас ломал голову Иван, склонившись над картой. План разработан уже давно. Карпов вовсе не сидел сложа руки, пока шведы готовились к войне. Но во все предварительные наработки приходилось вносить коррективы. Порой весьма существенные. И одной из причин была потеря флотилии. Хотя это и не заставило его отказаться от задуманного.

Карл уже потерял более сорока тысяч солдат. А еще он непременно проиграет генеральное сражение, которое ему навяжет Иван. Проиграет, никуда не денется. У него еще недостаточно опыта в противостоянии с карповскими полками. А их вот так, без соли, не сожрешь. Да он уже проиграл эту битву, пусть о том пока никто не знает. Не стимул ли для датского короля вновь объявить войну Швеции? Еще какой. А ведь это не все.

Буквально час назад Карпов узнал о возвращении атамана Демина. И если ему удалось провернуть диверсию, то одним ударом удастся переломить хребет шведскому флоту. В свете того, что все ведущие державы сейчас заняты дележкой испанского престола, и союзник Швеции, Англия, в том числе, Дания получит неоспоримое преимущество на море. И если Фредерик не воспользуется моментом, да еще и на фоне крупных поражений, а главное, потерь Карла на сухопутном фронте, то будет просто глупцом.

— Дозволь, боярин, — послышался голос Демина из-за приоткрытой двери кабинета.

— Проходи-проходи, Игнат Борисович. Рад видеть, — направляясь навстречу атаману, приветствовал его Карпов.

— И тебе поздорову, боярин.

— Удивлен?

— Да, есть такое дело. Ты же вроде как при войске под Дерптом должен быть.

— Эка ты от жизни-то поотстал, атаман, — ухмыльнулся хозяин кабинета.

Едва Демин успел разрешить все вопросы в госпитале, как его призвал к себе боярин. Не ожидал атаман, верно. Но на призыв откликнулся тут же. Разве что велел оставить в городе шлюпку с парой матросов, а призовой команде — гнать галеру в Усть-Нарву, дабы там ее чин по чину приняли и описали. Благо идти нужно вниз по течению, а потому минимума народу вполне достаточно.

— Нешто в городе не говорят о том, как мы взяли штурмом Везенберг?

— Да я ить только из моря высунулся… — немного смутился Демин. — Пока освобожденных новгородцев, раненых да пленных определял, как-то не до пересудов было. А там и ты меня вызвал.

— Ясно. А ты, стало быть, еще одну галеру прихватил?

— А ты — крепость, — вернул Демин Карпову комплимент.

— Ну а как с главным, за чем ты вообще в море выходил?

— С главным все хорошо. Не знаю, что мы там доподлинно пожгли, но то, что немало, это факт. Как бы всему городу конец не пришел. Знатно горело. Так знатно, что даже издали смотреть было страшно. Да только… — с недовольной миной осекся атаман.

— Что не так, Игнат Борисович?

Как со стороны Ивана, так все просто замечательно. Доминированию шведского флота в одночасье пришел конец. На несколько лет пальма лидерства переходит в руки датчан. И это плюсом к поражениям Карла на суше. Фредерик ни за что не удержится от объявления войны Швеции.

— Да все не так, Иван Архипович, — с кислым выражением лица начал пояснять свою позицию атаман. — Не пойму я, к чему было жечь ту Карлскруну? Со слов рыбака, там были линейные корабли, фрегаты и несколько галер, что несли охранную службу. Нам от того, что пожгли всю эту силищу, ни холодно ни жарко. Чай, если бы повстречались в море, то запылали бы они куда быстрее галер. И мишень из них очень даже знатная. Трудно промахнуться. И оба борта поди еще пробей. А вот адмирала Анкаршерну, что трепку нам задал и теперь обосновался в Ревеле[27], поприжать не помешало бы. От него нам и вреда и опасности побольше будет.

— Ну так ты вроде и даешь ему прикурить. Эвон опять галеру отбил, — воодушевленно ответил Иван. — Да и пожечь его вот так, за здорово живешь, не получится. Скажи, ты готов предать пламени тысячи православных, что к тем галерам намертво прикованы? Нет? То-то и оно. С адмиралом решать надо, кто бы был против. Но иначе. Без красного петуха.

— Да не о том я, боярин, — покачал головой атаман.

— То есть знать хочешь, ради чего все это?

— Хочу.

— Придет время, узнаешь, Игнат Борисович. Сам лично все обскажу. А сейчас давай-ка поговорим с тобой о набеге на Швецию.

— Давай, — не получив ответа, несколько разочарованно согласился атаман.

— Для начала поведай, в каком состоянии захваченная тобой галера?

— Хорошее состояние, Иван Архипович. Только и того, что вооружение не чета нашему. А так все в полном порядке.

— Вот и ладушки, — вновь склоняясь над картой и черкая на листе бумаги, удовлетворенно произнес Иван. — Конечно, это не паровые фрегаты. Но где-то даже и лучше. Как думаешь, не раскусили шведы, что кто-то озорует под их личиной?

— Думаю, пока нет. Но недолго уж осталось. Еще малость, и все вскроется.

— Вот и я так считаю. А потому не будем тянуть. Грех не воспользоваться моментом, пока Карл предоставляет время.

— А можно узнать, что ты задумал, боярин?

— Гляди. У нас четыре галеры…

— Три, — перебив Карпова, поправил его атаман.

— Четыре, — настойчиво повторил Иван. — Отряд, что блокировал Эмбах, мы разметали и потопили. Но одну галеру лишь серьезно повредили, и пока разбирались с Левенхауптом и Реншильдом, шведы успели починить кораблик. Ну а когда они были вынуждены сдаться, то и галера нам досталась. Прибавь твой сегодняшний трофей, и получается ровно четыре. Что просто замечательно.

— Вообще-то не очень, учитывая то, что команда имеется только на две.

— Вот и распределишь экипажи на четыре галеры. Причем урежешь их до сотни гребцов и двух десятков матросов. Пушкарей включишь в гребную команду.

— Это к чему так-то? — не понял Демин.

— К тому, что на тех галерах я хочу переправить в Швецию полный пехотный полк. Ну, разве что без роты драгун. Этих с их лошадьми никак не пристроить. А посему в гребцах недостатка не будет.

— Полк? А что ты имел в виду, когда говорил про набег? Или и это тайна? — посыпал вопросами атаман.

— Все в свое время, Игнат Борисович. Все в свое время. Пока же спешно готовь галеры к походу. Два дня тебе достанет?

— Я не видел, в каком состоянии та галера, которую привел ты. Если все прилично, то управлюсь.

— Вот и ладушки. Значит, два дня. В ночь на послезавтра грузимся и отходим.

— Слушаюсь, боярин.

Конечно, вопросов у Демина громадье. Но что он мог ответить? Лишь продемонстрировать свою готовность действовать. Ну не клещами же из боярина тянуть. Хм. Он сам из кого хочешь вытянет. И опять плакала машина с гребными колесами. Пойдут ведь тайно, снова рядясь под шведа. Тут к гадалке не ходить. Любит Карпов головы дурить.

— Позвольте, ваше высокопреосвященство? — заглянув к начальству, обратился секретарь.

— Что-то срочное, Ежи? — в свою очередь задал вопрос кардинал.

— Депеша из Гданьска от профессора Дюваля, — доложил Вуйчик.

Гданьск входил в состав Польского королевства и вместе с тем имел множество привилегий. Благодаря им его зависимость от Польши фактически была номинальной. Город самостоятельно выбирал должностных лиц, вел собственную внешнюю политику и даже имел свой монетный двор.

К тому же в нем сосредоточено множество религиозных конфессий, которые вполне уживались друг с другом. В чем Гданьск был по-своему уникален для Короны. И, разумеется, последнее никак не могло удовлетворять провинциала. Однако городские власти и жители были категорически против основания в Гданьске коллегиума иезуитов. Слишком уж им хорошо известно о нетерпимости братьев в отношении иных течений веры. На поддержку короля там рассчитывать не стоило. А потому ордену приходилось действовать исподволь.

Туда был направлен профессор Дюваль. Медик, не афиширующий свою связь с орденом, оказался востребованным на медицинской кафедре Академической гимназии. Еще бы, коль скоро он несколько лет набирался опыта в псковском госпитале, слава которого крепчает с каждым годом. Конечно, гимназия не дотягивает до университета, и появление там профессора могло возбудить излишние подозрения. Но согласно легенде Дюваль решил обосноваться там именно из-за более широких взглядов на научную деятельность. На деле же ему надлежало возглавить ячейку общества Иисуса и приложить все силы для укрепления ее позиций.

— Ты читал? — показывая жестом, что секретарь может войти, спросил кардинал.

— Да, ваше высокопреосвященство, — ответил Вуйчик, проходя к рабочему столу.

— И что там?

— В результате сильного пожара Карлскруна выгорела дотла. Как и все суда, стоявшие на рейде. Основные силы шведского флота уничтожены.

— У Дюваля есть предположения о том, благодаря какой свече это случилось? — принимая письмо, задал следующий вопрос кардинал Зелинский.

— Все указывает на то, что там опять отметились люди Карпова с греческим огнем.

— Вот, значит, как, — откладывая перо и посыпая лист бумаги песком, задумчиво произнес кардинал.

Потом он самым внимательным образом перечитал послание. Удовлетворенно кивнул своим мыслям и вновь взглянул на секретаря:

— Король в Варшаве?

— Доподлинно я этого знать не могу, но о королевской охоте или ином выезде я ничего не слышал.

— Вели закладывать экипаж. Я направляюсь к нему.

— Слушаюсь.

Путь от резиденции кардинала до королевского замка занял куда меньше времени, чем подготовка самого экипажа. Впрочем, кардинал и не думал тратить время зря. Ему нужно было переосмыслить прежние сведения и новости, но он не мог медлить. Поэтому и был вынужден принять половинчатое решение, обдумывая все это на ходу.

Карпов. Этот противник требовал особого подхода. Этого псковского боярина отличали стремительность и непредсказуемость. Ну и еще необыкновенная эффективность. Приходилось ловко поворачиваться, чтобы поспевать за ним.

— Ваше преосвященство, признаться, вы буквально застали меня в дверях. Я уже собирался покинуть замок, — с явной досадой приветствовал провинциала король.

Судя по всему, его величество направлялся в дом своей фаворитки, княгини Любомирской. Эта двадцатиоднолетняя красавица сразила сердце любвеобильного монарха год назад и пока не успела ему приесться. Причем настолько, что, несмотря на официальное признание ее фавориткой и беспрепятственную возможность видеться во дворце, его величество навещал свою пассию и в ее доме. Была в этом некая изюминка. И тут этот святоша, который, к слову сказать, как и многие шляхтичи, не одобрял шалостей короля.

— Боюсь, у меня слишком важные сведения, ваше величество, чтобы говорить о них вот так, на ходу.

— Все настолько серьезно?

— Более чем, ваше величество.

— Хорошо. Давайте пройдем в мой кабинет.

Сказано это было с раздосадованным видом, но такое состояние короля продлилось недолго. Он, конечно, любил женщин и развлечения, но в то же время был весьма амбициозен и охоч до славы. Ему непременно хотелось оставить след в истории, и желательно еще при жизни. Как тот же Людовик Четырнадцатый. Он даже, подобно ему, ввел у себя институт официальных фавориток, обязанных вести активную светскую жизнь. Поэтому, узнав о возможности раздавить этого выскочку Карла, не на шутку возбудился.

— То есть вы уверены, что Фредерик непременно объявит войну Карлу?

— Он просто не сможет проигнорировать вдруг свалившееся на него доминирование на море. Как и то обстоятельство, что Карл потерпел ряд поражений, потеряв при этом не только костяк флота, но и армии.

— Иными словами, вы хотите сказать, что эти двое, Карпов и Острожский, разобьют Карла?

— Я в этом ничуть не сомневаюсь. И вот тут важно, чтобы именно в этот момент на театр военных действий прибыли вы со своей армией. У вас появляется уникальная возможность прекратить этот рокош и победоносно завершить войну. Пусть начали ее и сделали основную работу не вы, в истории останется только имя победителя.

— Хм. Мне нравится ваш план, ваше преосвященство.

— Тогда необходимо немедленно созвать сейм.

— Мне куда проще вывести своих саксонцев, чем убеждать в необходимости чего-либо шляхту, — капризно произнес король.

— Возможно. Но в таком случае перед Острожским будет не король Речи Посполитой с шляхетским рушением и правомочными требованиями, а курфюрст Саксонский с вражеской армией.

— Н-да. Об этом я как-то не подумал. Хорошо, я сегодня же разошлю весть о созыве сейма.

Глава 12 Болезненный укол

Размеренная поступь, пыль, вздымаемая солдатскими башмаками, бряцание оружия, лязг металла и изредка раздающееся чихание тех, кому уж совсем невмоготу. И все это при полном молчании, что было необычно даже для дисциплинированных солдат шведской армии. Капралы, сержанты и офицеры подавали команды только жестами.

Конечно, это необычно. И уж тем более на фоне того, что встречает солдат шумная толпа выбежавших к дороге жителей села, а вокруг кружила вездесущая детвора. Дел в крестьянском хозяйстве более чем достаточно. Но полк шведской пехоты на марше — все же зрелище нечастое, а потому не может не приковывать взгляд.

Будь крестьяне более сведущи в военном деле, непременно обратили бы внимание на некоторые странности. Например, на мушкеты непривычной конструкции. На отсутствие шпаг, вместо которых на поясах висели тесаки. На немалое число артиллерии. Причем все пушки также отличал нетипичный внешний вид. Ну и на плотно набитые парусиновые мешки на спинах солдат вместо сумок, что носились на боку. Но, как уже говорилось, это могли приметить люди сведущие. Обывателям же в первую очередь бросались в глаза характерные сине-желтые мундиры шведской армии.

Наконец село осталось позади, и вдоль дороги потянулся смешанный лес. Но полк продолжал двигаться вперед, сохраняя молчание. Солдаты и офицеры не проронили ни единого слова. Хотя последние неплохо понимали шведскую речь, от разговоров им лучше воздержаться. Русских в них, может, и не опознают, но и за шведов уж точно не примут.

Карпову ничего не стоило переодеть третий полк майора Забережного в шведскую форму. Благо пленных было более чем достаточно, а потому даже удалось подобрать одежду по размеру. Иное дело, что она была куда неудобнее привычной, но тут уж ничего не поделаешь. Если удастся отыграть хотя бы сутки, задуманный маскарад оправдает себя в полной мере. Сохранение же секретности до самого момента нанесения удара так и вовсе будет джекпотом.

Полк сумели перебросить на побережье Швеции без хлопот и труда. Вышли к финскому берегу и дальше пошли шхерами. Сквозь Аландский архипелаг поднялись к северу, затем повернули на запад и приблизились к восточному побережью Швеции в Ботническом заливе. Вошли в реку Далельвен, не вызвав никаких подозрений. Глухой провинциальный городок Скутскар незаметно миновали ночью. Поднялись вверх по течению реки на три десятка верст, пока она была проходима для галер. Далее высадка, и развернувшиеся суда все так же под прикрытием темноты двинулись к морю, где им надлежало ожидать возвращения полка.

Карпову же до намеченной цели предстоял еще двухдневный переход. Причем восемнадцать картечниц и четыре орудия с боекомплектом приходилось тащить на своих руках. На галерах не так много места, чтобы перевезти еще и лошадей. И без того шли с изрядным перегрузом. Не взяли с собой даже полевые кухни. Вместо обычного трехдневного пайка солдаты несли четырехдневный.

Плюс к этой поклаже у каждого бойца дополнительная ноша в виде одного фунта пироксилина. Признаться, в финансовом плане Ивану этот поход обходился весьма дорого. Впрочем, его манера ведения боевых действий для данного времени вообще отличалась просто запредельной расточительностью.

Понятно, что эффект превосходил все ожидания. Но мало какое государство могло бы потянуть подобные расходы. Того, что тратил боярин на вооружение, экипировку и снабжение своей дивизии, с лихвой хватило бы на всю шведскую армию. А она в общей сложности насчитывает более шестидесяти тысяч человек…

С каждой пройденной верстой соблюдать секретность становилось все трудней. Ну вот как тут сохранить тайну, если наперерез полку скачет группа восторженных молодых дворянчиков. То ли чтобы засвидетельствовать свое почтение, то ли просто из любопытства.

Карпов глянул в сторону особиста, выполняющего роль командира полка, и нескольких офицеров рядом с ним. Эти владели шведским в совершенстве и легко могли сойти за своих. Все в их руках. Удастся отбрехаться — сохранится секретность. Нет — и тогда могут возникнуть на их пути препятствия. А не хотелось бы раньше времени-то.

— Герре полковник, позвольте засвидетельствовать свое почтение и полюбопытствовать, чей это полк? — обратился самый бойкий из юнцов.

Все они были примерно одного возраста. Лет семнадцать, вряд ли старше. Иначе наверняка уже сбежали бы в армию короля, хоть рядовыми. Это легко читалось по их возбужденным лицам и горячечному блеску в глазах при виде стройных рядов полка.

— Полк его величества божьей милостью короля Швеции. Неужели вы полагаете, что на землях шведской короны могут быть еще чьи-то солдаты? — с нескрываемой желчью и переполняемый гордыней ответил полковник.

При этом он совершенно не походил своим обликом на потомка славных викингов и уж точно не соответствовал выказываемому раздутому самомнению. Да и возраст явно подкачал.

— Я имел в виду, кто имеет честь командовать этим полком? — стушевавшись, поправился парень.

— Разумеется, я, молодой человек, — под усмешки окружающих его офицеров штаба продолжал потешаться полковник, похлопав своего коня по шее. — Более того, этот полк нанят и экипирован полностью за мои деньги. Во всяком случае, пока король не внес свою лепту, дела обстоят именно так. Еще будут вопросы, юноша? Возможно, мне необходимо доложить вам, куда и с какой целью направляется мой полк?

Коней все же пришлось прихватить. Правда, немного. Только для полковника с его штабом. А то как-то уж совсем несолидно получается. Но командиры рот уже двигались в пешем порядке. Впрочем, это вполне отвечало легенде, коль скоро наем осуществлялся за деньги командира полка.

— Я не… — начал было юноша.

— О-о, не стесняйтесь. Я отвечу на все ваши вопросы, — сердито перебил его полковник. — Подумаешь, какая безделица, вы всего лишь отвлекаете меня от выполнения обязанностей командира полка.

— Я прошу прощения…

— И правильно делаете, молодой человек, — вновь перебил его полковник. — Потому что вот так подскакивать к штабу полка, находящемуся в боевом походе, неслыханная дерзость.

— Я попросил бы вас…

— Боже, только не дуэль. Господи, сколько можно, — с наигранным ужасом и явной издевкой произнес полковник.

— Но я требую удовлетворения, — под хохот штабистов произнес молодой человек.

— Вы проживаете в той усадьбе? — указывая в сторону большого дома на вершине холма, поинтересовался полковник.

— Да. Я баронет Клеменс Палссон.

— Замечательно. Полковник Боре Оскарссон. Вынужден вас несколько разочаровать. Мы не станем драться немедленно. И даже не завтра. Но вот через три дня мои секунданты вас навестят. Уж простите, но как бы я ни был уверен в своих силах, все же не могу исключать того, что победит молодость. Поэтому для начала мне предстоит выполнить приказ нашего короля. Надеюсь, небольшое ожидание не охладит вашу решимость.

— Отнюдь, — ободренный последними словами полковника о возможном исходе поединка, с задором ответил паренек.

— Вот и замечательно. До скорой встречи, герре Палссон.

Слава богу, с этими юнцами удалось разминуться без особых сложностей. Особист вполне натурально разыграл из себя сноба с большим кошелем, которого король удостоил чести набрать за свой счет пехотный полк. Известная практика во время войны, и вполне объясняет, каким образом во главе полка мог встать столь молодой офицер. Все же на вид ему не больше тридцати.

Дворяне, конечно, не крестьяне, а потому прекрасно видят необычного вида мушкеты, пушки и картечницы. Но коль скоро полк формировался за счет этого заносчивого выскочки, то и самоличная закупка им вооружения вполне оправдана.

Несмотря на случившуюся размолвку, подозрений этот полк все же не вызвал. Да и немудрено. Никодим мастерски отвлек молодых людей на себя, пробудив в них к тому же негативные эмоции. Обозленный человек мало что замечает вокруг, кроме своего обидчика. И уж тем более если это юноша. Хорошо хоть до конца дня любопытных больше не случилось.

На ночевку встали, едва стемнело, выбрав для этого открытый участок близ дороги. И только теперь наконец смогли прервать молчание, длившееся целый день. Во-первых, ночные прогулки добропорядочным шведам все же несвойственны. Во-вторых, подходы к лагерю взяла под плотную опеку рота лешаков. А эти парни знали свое дело.

Негромкие разговоры продолжались недолго. Понятно, что хранить целый день молчание — испытание не из простых, но куда тяжелее полночи напрягаться на веслах, выгребая против течения, а ее остаток и весь день провести в походе. Лагерь утихомирился довольно скоро. Лишь караульные да лешаки продолжали бодрствовать, сменяясь в урочный час…

Александр двигался настолько тихо, насколько это было возможно. Не хотелось испортить все в последний момент. Хм. А ведь похоже, что выгорит. Вот ей-ей, может получиться. Обгадиться в тот момент, когда удалось проделать столь много и остался заключительный рывок, особенно обидно.

В это трудно поверить, — да что там, невозможно! — но полк практически полной штатной численности, за исключением обоза, нестроевых и роты драгун, абсолютно скрытно сумел выдвинуться к намеченной цели. Они все время оставались на виду, но их так и не распознали. А ведь Карпов говорил, что в лучшем случае рассчитывает на беспрепятственный переход всего в шестьдесят верст, с учетом речного. Далее он намеревался пробиваться с боем. Но случилось так, что соблюли секретность до конца.

Вот он, вал редута, за которым не только гарнизон города Салы, но и склады с готовой продукцией. Ее вывозят в столицу раз в месяц. Что за товар, из-за которого в небольшом провинциальном городке квартирует целый батальон? Так ведь именно здесь находятся единственные в Швеции серебряные копи.

Вообще-то не сказать, что в городке сосредоточены огромные богатства. С учетом постоянного вывоза в городе не бывает серебра больше, чем на двадцать тысяч риксдалеров, все зависит от выработки.

Не та сумма, из-за которой стоит держать столь серьезный гарнизон. Но он ведь охраняет не столько серебро, сколько сам рудник. При общей казне Швеции в два миллиона риксдалеров двести тысяч приходятся именно на шахту Салы. Это стабильная десятая часть годового бюджета королевства. И если перерезать эту подпитку, на фоне уже понесенных потерь эта будет не менее болезненной.

Караульный. Ночь темная, но солдат, идущий по валу, отчетливо виден на фоне неба. Вернее, различим его более темный силуэт. Но кто сказал, что для опытного стрелка, засевшего в сотне шагов, этого недостаточно? Затаить дыхание. Хлоп-п! Есть! Стреляя в голову, Александр все же рисковал. Но зато караульный практически бесшумно повалился на землю изломанной куклой. Только и того, что брякнул мушкет.

Лешаки сорвались с места и бегом преодолели расстояние до крутого склона вала. Рва как такового уже давно нет. Так, заросшая покатая канава. Траву никто не выкашивал. За что отдельное спасибо. Все же карабкаться по такому скату не очень удобно. Стебли же подсохшего и изрядно окрепшего бурьяна в этом деле отличное подспорье.

Едва оказавшись на вершине, упал на колено, впечатав баллон-приклад в плечо и поводя стволом в своем секторе. Слева замер Елизар, справа — Киря. У верхнего среза вала залегли остальные. У них оружие далеко не бесшумное, поэтому пока и отсвечивать незачем. Чисто. Что там на других сторонах вала, не разобрать. Темень. Шума вроде нет. Но это не имеет значения. Их задача — управиться со своим караульным и ждать. На этот раз десяток действует в составе взвода, а соответственно и их самостоятельность слегка подрезали.

Крик филина. Ответить. Знак своим и пока еще остающимся внизу лешакам. Перемахнуть вал и бегом к казармам. Следом за его десятком движутся фигуры остального взвода. Не проходит и минуты, как рота берет в кольцо три здания казарм. Один из десятков уже блокировал офицерские квартиры.

Александр сбросил лохматку, которая сейчас будет только помехой. Открыл вентиль на фонаре. Сначала сильно, чтобы разом напустить на карбид побольше воды. Потом прикрутил. Крутнул колесико, высекая искру. Есть. За стеклом заплясал огонек пламени, отражающийся от вогнутой зеркальной пластинки, а перед ним появился освещенный конус. Теперь надеть ременную петлю на голову и закрепить фонарь на лбу. Раньше в руках носить приходилось, но так куда удобнее.

Взгляд на парней. Все уже готовы к штурму, на лбах зажженные фонари. И как-то разом появился контраст между освещенными участками и непроглядным мраком за пределами света. Добрыня распахнул дверь и сразу же подался назад, пропуская вооруженных духовушками. Остальные изготовили к бою тесаки. Все должно пройти тихо, а потому придется брать шведа в ножи.

Александр скользнул в помещение, поводя по сторонам взглядом и одновременно подсвечивая пространство перед собой. А вот и дежурный солдат. Вскинулся на шум, но тут же зажмурился от ударившего в глаза луча. Оно со сна и свеча слепит, а тут куда более яркий карбид, да еще и с отражателем.

— А…

Хлоп-п! Солдат откинулся на спину, загрохотав колченогим стулом, ну и сам упал далеко не без шума. Впрочем, он уже в прошлом. Некогда рассматривать детали. Счет пошел на мгновения. Несколько шагов, и Александр уже в широком проходе между двумя рядами нар. Позади него уступом держатся Елизар и Киря. За ними идут остальные.

С противоположной стороны казармы появилась еще одна группа, освещающая себе путь фонарями. Это второй десяток, воспользовавшийся черным ходом. Все же не стоит соваться вдесятером даже против спящей сотни солдат. И уж тем более если это не какие-то там желторотики.

Вот один из солдат поднялся, поминая чью-то блудливую мать. Хлоп-п! Этот откинулся молча, но, раскинув руки, приложил по голове своего соседа по нарам. Тот проснулся с явным недовольством. Руки еще привычно перезаряжали духовушку, а справа уже раздалось знакомое «хлоп-п!». А вот этот молча умирать не пожелал. Казарма тут же наполнилась его стенаниями. Но тратить на него еще один заряд никто не собирался.

Хлоп! Хлоп! Хлоп! Стоны, вскрики, брань, недоумение, призывы к оружию. Лешаки, идущие следом, уже растеклись во всю ширь казармы, двигаясь прямо по нарам и разя клинками ошалевших и пока мало что соображающих шведов. Точно такая же картина и перед вторым десятком, который выдвинулся навстречу.

Секунда, и в казарме началась форменная резня. Шведы приходили в себя довольно быстро. И столь же стремительно опустел магазин духовушки. Перезаряжаться попросту некогда. Александр отбросил за спину карабин, искренне надеясь, что тот не повредится, все же капризное оружие.

Вообще-то в помещениях они действовали иначе. Штурмующая группа идет впереди, а поддерживающие их стрелки — позади. Но такая тактика хороша в тесных помещениях или при наличии достаточного числа парней для первой линии. Казарма же оказалась широкой, и шесть бойцов качественно перекрыть ее не могли. Радовало хотя бы то, что им все же удалось застать противников в постелях. А главное то, что нары устроены в один ярус. Будь тут два, и пришлось бы куда горше.

Выхватывая тесак, Александр сдвинулся в сторону, пропуская мимо себя руку с тускло блеснувшим клинком. Одновременно он провалился вперед, вскинув тесак. Сталь вошла в грудь шведа под углом сверху вниз. Даже если удар вышел не смертельным, рана все одно доконает бедолагу. С такими и в псковском госпитале не всегда справляются. А уж если не просто уколоть, а еще и взрезать, так и подавно.

Левая рука упала к голенищу, и в ладонь стукнулась рукоять засапожника. Вовремя. Тесак еще в груди поверженного противника, а на Александра уже надвигается следующий. Выбросить руку с ножом в его сторону, ощутив, как отточенная сталь легко проникает в живую плоть. Повести кистью в сторону, взрезая внутренности и вырывая из груди врага крик, полный отчаяния, ярости и боли. Иди к Одину!

Тесак наконец высвободился. И в этот миг следующий атаковал десятника шпагой. Вот плохо, что клинки, подобно мушкетам и пистолям, не хранятся в пирамидах. Как ни внезапна была атака в мечущемся и неровном свете, Редькин все же успел ее распознать и отбить ударом тесака. Развернулся вокруг оси, позволяя шведу приблизиться, и с ходу вогнал ему в основание шеи засапожник.

Продолжая движение, подобно мельнице, разве что прибирая руку, чтобы ненароком не наскочить на препятствие, Александр нацелился на следующего. Но замешкался, рассмотрев в неверном свете оскаленные белые зубы на чумазом лице и горящий во лбу фонарь. Лешак тоже сообразил, что готов порвать своего, и резко подался назад.

Судя по недовольным и растерянным вскрикам, этот случай был не единичным. Два десятка, двигавшиеся с разных концов казармы, наконец встретились. Растерянность длилась недолго. Пара ударов сердца, и лешаки тут же двинулись обратно по своим кровавым следам, добивая всех, кому посчастливилось отделаться раной. Впрочем, посчастливилось ли? Легкораненых бойцы за собой не оставляли. А тяжелым контроль будет избавлением от долгой и мучительной смерти.

— Парни! Отозвались по очереди, — отдал команду Александр, полосуя ножом по горлу того самого, с вскрытым брюхом.

— Киря, тут.

— Добрыня, здесь… — начали выкрикивать свои имена бойцы.

Потерь не приключилось ни у них, ни во втором десятке. И это не могло не радовать. В других взводах не обошлось без ранений. Хорошо хотя бы то, что все они были легкими. Лешаки проходят вдумчивую подготовку, обладают достаточной выносливостью и закалкой, чтобы даже при наличии подобных ран оставаться в строю. Разумеется, по возможности их выведут из боевой группы, но уж точно не в этом походе.

А вот потери шведов потрясали. Пленных не брали, так что более трех сотен убитых. При этом, конечно, не обошлось без громких звуков. Все как и бывает в страшной и безжалостной рукопашной. Иное дело, что пальбы не случилось. А крики от стоящего на отшибе редута не долетали даже до окраин городка. Без огнестрела разобрались и с охраной главного ствола шахты рудника. Десяток солдат. Так, сущая безделица.

Затем собрали всю взрывчатку и устроили знатную такую мину. Почти пятьдесят пудов пироксилина. Пробка в главном стволе рудника должна была образоваться такая, что и за год не расковырять. Двести тысяч риксдалеров недополученных доходов. Это серьезно. Это очень серьезно. И уж тем более наряду с другими неудачами.

Все. Дело сделано. Мина заложена и рванет через несколько часов. Разумеется, ее могут обнаружить и до того, ну мало ли что случится. Но в этом случае просто рванет раньше, вот и все. Александр, несмотря на весь свой опыт, и то поостерегся бы обезвреживать ту закладку. Ну его к ляду, такое веселье.

Признаться, он недоумевал, за какой такой надобностью было тащить сюда целый полк. Отправили бы лешаков, усилив их безопасниками, в совершенстве владеющими шведским, и они сами управились бы ничуть не хуже. По сути, ведь так оно и вышло.

Но нет. Зачем-то доставили полк со всей артиллерией. И ведь без лошадей. На галерах для них попросту не нашлось места. Разве что для полковника и его штаба. Поэтому все на себе. И пушки, и минометы, и боеприпасы. Двигались ускоренным маршем, меняясь в роли тягловых и вьючных лошадей. Конечно, в некоторой мере помогали плетенные из прутьев легкие повозки, на которых и перевозили снаряды. Но все одно катили-то их солдаты.

Поначалу Александр еще предполагал, что добыча должна выйти знатной. Ну, будто Карпов решил умыкнуть чуть ли не всю шведскую казну. Но, как выяснилось, на складе обнаружилось серебра всего-то на десять тысяч рублей. Несопоставимо с масштабом проводимой операции.

Хм. А вот и лошади. Много лошадей. Едва ли не вся потребность в тягловой силе практически разрешена. Лошадки не артиллерийские, но вполне подходящие. Есть даже каретные, а этим потянуть пушку — никаких проблем. Получается, сразу после того, как лешаки позаботились о редуте с его гарнизоном, по городу прокатилась волна реквизиций. Не сказать, что шахтеры зажиточный народ. Но ведь и трясли не их.

А кстати, идут-то они не той дорогой. В Салу полк прибыл с северо-востока, сейчас же выдвинулся на северо-запад. То есть, сделав зигзаг, продолжают удаляться от побережья. Очень интересно. Есть еще один серебряный рудник? Вообще-то после устроенного ими тарарама сейчас самое время спешно уходить к морю. И в этом плане реквизицию лошадей Александр только одобрял.

— Редькин! — позвал его взводный сержант.

— Здесь я, Захар Ильич, — поспешил откликнуться десятник.

— Собирай своих. Выдвигаемся вперед. Скоро рассветет, и наша задача — накрыть ближайшую почтовую станцию, пока оттуда не ушло ни одной кареты.

— Лошади нужны, — догадался Александр.

— Нужны, — подтвердил сержант. — К утру смысла скрываться уже не будет. Люди еще и не такую гонку выдержат, а вот животина не сдюжит. Так что давайте поворачиваться.

— Слушай, Захар Ильич, я что-то в толк не возьму. К чему было резаться со шведом? Ить все одно нашумели с этими лошадьми. С пальбой-то куда проще было бы управиться.

— Добрый ты десятник, Саня. А вот во взводные тебе еще рано, — вздохнул сержант. — Сам посуди. Пришли солдаты короля и его именем реквизировали лошадей. Не враг напал, а свои хозяйничают. Значит, дождутся утра и честь по чести жалобу бургомистру или прямиком в столицу. А как враг, так сразу понесут весть о нас.

— Значит, опять время выигрываем.

— Наконец-то сообразил.

— Да ла-адно. Куда хоть поспешаем?

— Фагерста.

— А там что, тоже серебро? Или вообще золото?

— Руда там железная. И железоделательные заводы. Объяснять надо, что это посерьезней серебряной шахты будет?

— Нешто боярин решил эдак войну выиграть?

— Глупости не городи. Но если выгорит все, что боярин планирует, чуть не четверть казны шведу подрежем. Укол не смертельный, но болезненный.

— Получается, домой нескоро поворотим?

— То знает только боярин. Мне же ведомо лишь то, что не завтра. Потому как до городка того полный ускоренный дневной переход.

— Ох, йолки.

— И я о том же. Ну все, хватит любопытствовать. Не то и впрямь без лошадей останемся.

В Фагерсте полк провел сутки. Людям нужно было дать время перевести дух. Заодно подсадили козла во всех доменных печах. Процесс этот не сложный. Всего-то загрузить печь под завязку и дать застыть расплавленному металлу. Все. Проще разрушить и построить снова, чем извлечь спекшуюся массу, которую и металлом-то не назвать. А вот все готовые чушки утопили в небольшом озерце близ города. Ну и перед уходом взорвали плотину заводского пруда. Ревущий поток устремился вниз, неся с собой беды и разрушения. Можно списывать все плотины и заводы, что ниже по течению.

Пока отдыхали, распустили слух, что теперь-то двинутся на восток к побережью. Но, отдалившись от Фагерсты, повернули на север и скорым маршем направились к Бурленге, до которого было шестьдесят верст. Этот город также являлся одним из металлургических центров Швеции. Ну и как следствие повторил судьбу своего предшественника.

Убытки от разрушений были просто колоссальными. Металл однозначно потерян безвозвратно, потому что топился не в обмелевших в одночасье прудах, а именно в озерах. Ну и кто станет их осушать, дабы добраться до железа? Вот то-то и оно. Взорванные и смытые плотины в один день не восстановятся. А там потребуется еще и время, пока пруды напитаются водой. Мало того, вал воды однозначно добрался до доменных печей ниже по течению. Их столкновение с водой было разрушительным по определению. Словом, покуражились псковичи, чего уж там.

Через двое суток после устроенного погрома в Бурленге полк подходил к Сандвикену, имея все те же намерения — уничтожить еще один промышленный район королевства. Иван не отказался бы еще и увести с собой металлургов, но все же был вынужден признать несостоятельность этого намерения. Пленники связали бы его по рукам и ногам, убивать же людей только за то, что они мастера своего дела… У него и мысли такой не возникло, потому как это далеко за гранью.

— Боярин, дозволь доложить, — выдохнул запыхавшийся Александр.

— Никак нашей легкой прогулке пришел конец? — невесело ухмыльнулся Карпов.

— То так, боярин. Впереди стоят три полка пехоты при двух полках конницы.

— Драгуны, рейтары или кирасиры?

— Драгуны, боярин.

— Дальше.

— Шведы устроились на другом берегу реки. Спешно строят редуты. Река неширокая, шагов тридцать, но насколько глубокая, не знаю.

— Вот оно как. Ладно. Иди пока. Вестовой!

— Я, боярин, — тут же отозвался солдат.

— Приказ командирам батальонов становиться лагерем, ставить редуты неполного профиля. Первый батальон — по правую руку. Второй — прямо здесь. Третий — по левую. Артиллерийской батарее выдвинуться в позиции второго батальона. Через два часа членам штаба ко мне на совет. Выполняй.

— Слушаюсь! — Паренек лихо козырнул и, пришпорив коня, сорвался с места.

Неполного профиля — значит, окопы по периметру только для стрельбы с колена и легкие рогатки перед низким валом, или все же бруствером. Ставились эти рогатки из палаточных шестов, имевшихся у каждого бойца. Так себе преграда. Слишком уж легкая. Кавалерию, правда, замедлит достаточно серьезно. А вот перед пехотой спасует быстро. Впрочем, лишний выстрел, лишняя граната — глядишь, именно они и окажутся последней каплей, что перетянет весы в пользу обороняющихся.

— Капитана Рыбина ко мне, — подозвав второго вестового, приказал Иван.

С ходу ввязываться в бой глупо. С местностью они знакомы только по карте. Весьма подробной, не без того. Но человек, составивший ее, в настоящее время лежал в сырой земле. Банальная простуда переросла в воспаление легких. Все. Был человек, и нет человека. С антибиотиками тут полная беда, и Иван в этом ничем помочь не мог. Ему только и известно, что название «пенициллин». Которое местным светилам вообще ни о чем не говорило.

— Боярин, капитан Рыбин по твоему приказу прибыл, — доложился друг детства, строго следуя субординации.

— Уже знаешь, Григорий Семенович?

— Редькин доложил.

— Что думаешь?

— Полагаю, что шведы не станут нас атаковать. Уж больно слава у нас нехорошая. Укрепятся на том берегу и будут ждать нашего наступления. Справа, в полутора верстах, у нас большое озеро. Слева, примерно в двух, начинается лес, и что он собой представляет, непонятно. Но предполагаю, что препятствие серьезное. И по всему выходит, что нам либо атаковать в лоб и нести большие потери, если вообще не положить всех людей, либо идти в обход. И если верить имеющейся у нас карте, крюк выйдет изрядный. А значит, шведы успеют получить подкрепления, настичь нас чуть погодя и навалиться крупными силами.

— Расклад верный, Григорий. А теперь слушай приказ. Разошли своих леших в разные стороны. Мне нужны подробные сведения об этой местности в радиусе хотя бы шести верст. И особенно в направлении противника. Каждый час, что мы стоим без движения, играет против нас. Для дальней разведки можешь реквизировать всех верховых лошадей. Хоть вон моего коня забирай. На все про все вам два часа.

— Слушаюсь, боярин.

— И что, коня забирать не будешь? — с прищуром и легким ехидством спросил Иван.

— Обижа-аешь, боярин. Что же мы себе, лошадок не раздобыли по дороге? Чего ноги бить, коли можно верхами.

— А я думал, лешаки все больше привычны ножками.

— Так когда сами себе хозяева, то обязательно ножками. Но тут-то при войске, а начальство любит засылать нас в дальние дали, — задорно ответил капитан, разворачивая свою лошадь.

Иван сомневался, что у лешаков получится разведать местность за отведенный срок. Но… Это же не позиционная война со сплошной линией фронта, минными полями и проволочными заграждениями. Случилась, конечно, стычка со шведскими драгунами, не без того. Но десяток лешаков быстренько дал укорот разъезду противника в составе взвода. Ну и ретировался, потому как у парней приказа изводить ворога не было. Но одного пленного все же прихватили.

Картина вырисовывалась именно такая, как ее видел Карпов. Шведы действительно вдумчиво готовились обороняться и метрах в пятидесяти от берега возводили три редута с расстоянием между ними не более сотни шагов, то есть прицельного мушкетного выстрела. Среднее из укреплений находится как раз напротив моста. Фортеции пока еще не закончены, но большинство работ уже завершено, и возле реки в частности.

На валах имеется дюжина пушек и столько же картечниц. Хм. Учитывая то обстоятельство, что полевая артиллерия — детище именно шведской военной мысли, как-то скромно. Однако Карл не был любителем пушек, отдавая предпочтение решительной рукопашной. Как шведы не любили и прибегать к обороне, предпочитая атаковать.

Вот только не в этот раз. Похоже, шведский командующий намерен дождаться подкреплений. Конечно, лестно, что тебя так-то ценят. Но тогда псковичей попросту задавят массой. Отходить вглубь шведской территории нельзя. Не оторваться Карпову на местности, которую противник знает куда лучше. К тому же его люди уже больше недели на марше. Обойти шведов так же не получится. Озеро справа слишком обширное, дальше начинается труднопроходимая местность. Остается один вариант. Атаковать самим. Полторы тысячи против шести. Хороший счет, йолки!

Ну и, наконец, самое интересное. Шведы вовсе не собирались полагаться на свое численное превосходство. Ну или их командующий решил подстраховаться. Дело в том, что речушка оказалась неглубокой, всего-то в один аршин[28], дно твердое, каменистое, течение слабое. Иными словами, если псковичи решат атаковать, то куда большим препятствием будет левый берег, возвышающийся над правым примерно на одну сажень. Так себе препятствие, потому как склон покатый.

Однако стоит русским начать форсировать речку, как шведы тут же откроют шлюзы плотины, расположенной выше по течению. Вреда им самим от того не будет, разве что лишат большую мельницу воды в запруде. А вот наступающих однозначно смоет водяным валом. Так что, прежде чем атаковать, предстояло хорошенько подумать. Но ни в коем случае не задерживаться здесь надолго.

— Х-ха! Какая встреча! Алеся! Чертовка ты эдакая! — возбужденно выкрикнул солдат, остановившись как вкопанный при виде девушки.

Узнать ее было мудрено. Потому как одета она была не в старые обноски, а в очень даже приличное платье из добротной ткани, с белым передником и чепчиком. Из-под юбки выглядывают новенькие башмачки. Не какая-то там деревянная поделка, а работа хорошего мастера из мягкой кожи. Словом, перемена с девицей случилась разительная.

Алеся обернулась на окрик и вгляделась в некрасивое лицо солдата, изъеденное оспой. Не сказать, что оно так уж сильно обезображено, но все же приятного мало. Девушка посмотрела на мужчину с прищуром, потом хмыкнула и, поправив корзину, что несла на сгибе правой руки, приветливо улыбнулась.

— Как жизнь, Ганс? Вижу, ты перенес болезнь и скоро совсем оправишься. Рада за тебя, — признав во все еще выглядящем нездорово мужчине того самого караульного, что охранял пороховой погреб, радушно произнесла она.

— Жизнь, как видишь, удалась, — пренебрежительно махнув перед своим лицом, ответил солдат.

— Брось. Стоит ли убиваться по мелочам. Ты никогда не был мил ликом.

— Вот, значит, как.

— Ну, мужчина, при виде которого не воротит с души, уже красавец, — пожав плечами, пояснила Алеся. — Мне же хоть золотом уплати, я с таким не лягу. Так что ты и сегодня очень даже хорош.

— Так, может, тогда повеселимся? Мне как раз выплатили жалованье.

— Извини, дружок, но ничего не получится.

— Что так?

— Ты забыл, отчего я бродила по ночному лагерю и ублажала вас за полцены?

— Хочешь сказать, тебе удалось выплатить Микуле долг?

— И изменить свою жизнь, — утвердительно кивнула девушка. — Сегодня я служу в уважаемом доме и стараюсь не вспоминать о прошлой жизни. Но если ты готов к чему-то серьезному… — Алеся многозначительно взглянула на солдата.

В ответ Ганс только опустил глаза и с легкой ухмылкой тряхнул головой. Ну да оно и понятно. Кому нужна такая радость. Впрочем, Алеся это прекрасно понимала и ни на что не рассчитывала. Но ведь одно дело — просто отшить бывшего клиента, на что тот может и обозлиться. И совсем иное — дать понять, что она пошла по другому пути, и ему подле нее очень даже найдется место. Если пожелает, конечно. Нет? Ну так это его решение.

— Ладно, Ганс. Я правда рада была тебя видеть. А теперь нужно спешить. Не хочу сердить госпожу.

— Прощай, Алеся.

— Прощай, Ганс.

Девушка игриво посмотрела на него, пошевелила пальчиками и, отвернувшись, быстро зашагала вдоль по улице. Но уже через пару минут поспешила отойти в сторону, прижимаясь к домам. По мостовой катила богато изукрашенная карета в сопровождении десятка одетых на один манер всадников. Не иначе как очередной магнат припожаловал в Варшаву. Король созывает сейм для решения вопроса об объявлении войны Швеции. Алеся знает это доподлинно, так как служит в доме княгини Любомирской, фаворитки короля.

В этом доме она оказалась месяц назад, после возвращения из похода королевского войска против объявившего рокош Острожского. По правде говоря, заработанных ее ночными походами средств не хватило бы на выкуп долга у маркитанта. Но это если считать солдатскую мелочь. А вот если присовокупить сюда псковское серебро, то картина получалась совсем другой. Но то серебро так и осталось нетронутым. Работодатель выделил потребную сумму щедрой рукой. Но и условие тут же выдвинул, потребовав, чтобы она устроилась на работу в нужный дом.

Не сказать, что это так легко удалось. Любомирская — не какая-нибудь мелкопоместная дворянка. Вся прислуга в ее доме была проверенной и прошедшей строгий отбор. Но Алесю подвели к нужному человеку, польстившемуся на молодость и… Хм. Да чего уж там. Опыт у девушки в любовных утехах просто изрядный. Вскружить голову похотливому борову, служившему во дворце поваром, не составило труда. А уж на фоне его жены, обладающей поистине героическими статями, так и подавно.

Ну да. Врала она, что не сможет с тем, от кого с души воротит. Еще как может. Причем заглядывая в глаза полюбовнику с самым искренним восхищением и томно вздыхая. Мужчины — они ведь как дети, верят всему. И уж тем более в собственную исключительность. А иначе отчего со столь завидным постоянством попадаются в старую, как мир, так называемую медовую ловушку?

— Где тебя носит? — обозлился повар, как только девушка появилась на кухне.

— Так сами же на рынок посылали.

— Ну и чего ты так долго ходишь?

— Да недолго я. Только туда и обратно.

— Мне лучше знать, — строго припечатал повар, стрельнув взглядом в троих помощников, тут же поспешивших отвести взор.

— Простите, пан Ожешко, — тут же кротко ответила Алеся.

— Мы сегодня к ужину ожидаем короля. Так что поворачивайся.

— И что я должна делать? — с готовностью спросила Алеся.

— Для начала отдай корзинку этому бездельнику, — ткнул он в одного из своих помощников, — и иди за мной. Поможешь в погребе.

Но впереди пришлось идти ей, освещая путь фонарем с горящей свечой. Спустилась на два пролета вниз, открыла массивную дубовую дверь и очутилась в прохладном помещении. В нос тут же ударили самые различные запахи. Чего тут только не было!

По правую руку — стеллажи, наполненные различными нескоропортящимися припасами. Слева стояло множество бочек с солониной, квашеной капустой, огурцами и многим другим. С потолочных балок свисали круги колбас, копчености, косы лука и чеснока, душистые травы и специи. Словом, много чего, и у всего есть свой аромат.

Едва дверь захлопнулась, как ее тут же нагнал повар, а его жадные толстые руки зашарили по юбке, спешно задирая подол. Ничего удивительного. За время общения со своим любовником она уже успела его изучить. Недовольство и раздраженность повара объяснялись переполнявшим желанием. А оно, в свою очередь, особо проявлялось в дни, когда дворец посещал король. Уж больно привередлив был Август Сильный, и попадать ему под горячую руку совершенно не хотелось. Вот и успокаивал себя Ожешко таким немудреным способом.

Алеся едва успела пристроить фонарь на стеллаже, когда повар навалился на нее сзади, шумно и со всхлипом вздохнув. Пока же он справлял свою нужду, она мысленно ухмыльнулась от предчувствия того, что вскорости отделается от этого борова. Просто не будет смысла оставаться здесь. Потому как сама княгиня без короля ничего не значила.

В укромном тайничке у девушки припасено зелье, которое надлежит влить в вино, что подадут княгине и королю. Несколько дней, и отрава сделает свое дело. При этом у всех сложится впечатление, что сердце короля попросту не выдержало. Княгиня же будет чувствовать себя нормально. Нужно лишь позаботиться, чтобы она в течение суток выпила противоядие. Это тоже устроить несложно, подмешав снадобье в любое питье.

Николай подошел к окошку, прорезанному в стенке шатра и забранному крест-накрест парусиновой же лентой. Идея, которую подсмотрели у Карпова. Раньше-то стенки были глухими. Хочешь взглянуть, что творится на улице, выйди наружу. С другой стороны, и вовнутрь не больно-то заглянет какой посторонний. Но на тот случай с внешней стороны имеется клапан. Есть желание — прикрой и получишь глухую стену.

Много нового проистекает от этого странного полюбовника сначала тетки, а теперь уж и его сестры. Царь не поленился, откопал старые записи, что они вместе с Иваном делали, думая над тем, как обустроить налоговую систему Русского царства. Благо имел прижимистый характер и привычку все хранить.

Посидел. Подумал. Посоветовался с де Вержи, не просто другом, но и родней, получается. Как ни крути, а у Николая от этого француза имеются двоюродные сестра и брат. Пусть они и не имели прав на престол, но оттого не переставали быть родственниками.

Так вот, поначалу все было плохо. Как и предполагал Карпов, перво-наперво приключились убытки. Но тогда он предлагал компенсировать их за счет золотых приисков. Теперь же то золото уже учитывалось казной по расходам, а потому случился серьезный дефицит. Не смотри, что новых мануфактур под сотню открыли. А тут еще и война с турками.

Но вот пришло очередное послание от тетки, на которую, по сути, он и оставил московский престол, пока сам воевал султана. К сожалению, прибыли пока не случилось, и расходы превосходили доходы. Но, как уверяла тетка, причина тут только в войне. Будь время мирное, то уже появился бы прибыток.

Торговля в Русском море с началом боевых действий практически умерла, прибрежные поселения казачками пограблены уж не по одному разу. Так что на доходы отсюда сегодня рассчитывать не приходилось.

— «…Государь, Московская медицинская академия во всем цивилизованном мире почитается как образчик научной мысли. Наши воспитанники служат при дворах королей иноземных держав, имея славу великую. Ты же желаешь пригласить на нашу кафедру простого лекаря, а буде он откажется, то слать к нему учеников, а случится, так и не глядючи на заслуги прошлые. Совет академии считает то ошибкой. Пригласить лекаря Рудакова к нам для дебатов и защиты его научных изысканий — то дело иное. Но огульно, по одним только слухам и домыслам, вручать ему кафедру и переворачивать прошлые учения без должного обоснования недопустимо…»

— Хватит! — Николай резко оборвал читающего письмо секретаря.

Потом осознал, что сорвался, и вперил взгляд в окно, выходящее прямиком на плац. Да, походный лагерь. Но кто сказал, что теперь следует лежать на солнышке и греть пузо? Нет сражений, вот и ладно. Значит, нужно вспомнить об учении. Солдат в безделье подобен бочонку с порохом, что может рвануть от малейшей искры. И дабы дурь в его голове не вила себе гнезда, его следует занять. И без разницы, что это будет, рытье траншей или муштра на плацу. Пусть лучше ненавидит измывающихся над ним командиров, чем мается в праздности.

Понаблюдав за стрельцами, слаженно выполняющими строевые приемы, царь вскоре успокоился. Возможно, еще и оттого, что стрельцы выполняли все четко и синхронно. Видят бородачи, что окошки шатра открыты, а посему государь может за ними наблюдать. А ну как осерчает.

— У лекаря им учиться зазорно, старики замшелые. А о том, что в псковском госпитале настоящие чудеса творятся, не ведают? Что Псковская земля уж три года как не ведает оспы, не думают? У меня тут раненые сотнями умирают, лекари же руками разводят, все на волю божью ссылаются. А эти… С-сволочи! Пиши. «Господа совет академии, просьбе моей вы не вняли и нашли множество обоснованных причин тому в оправдание. Слова ваши звучат резонно. Но здесь и сейчас мне потребны не речи ученых мужей, а дело. И коли какая знахарка против лекарей наших станет поднимать русских воев и ставить в строй иль возвращать их семьям, то будет ей мой почет, уважение и поклон земной. Неинтересны мне словеса. Мне дело потребно. Учеников в Псков слать без промедления. То теперь воля моя, а не просьба». Записал?

— Да, государь, — пару секунд спустя доложил секретарь.

— Дай подпишу.

Николай стремительно приблизился к походному столу. Взял исписанный лист. Быстро пробежал взглядом текст, потому как дурной привычки подписывать, не читая, не имел. Потом склонился и единым росчерком заверил послание. Секретарь тут же посыпал письмо из песочницы. И отложил в раскрытую папку.

— Что там далее?

— Послание от княгини. Но то с пометкой «лично», и я его не вскрывал.

— Хорошо. Оставь и иди.

— Слушаюсь, государь, — выкладывая запечатанное письмо и поднимаясь из-за стола, ответил секретарь.

Пока знакомился с новостями, кои тетка не решалась доверить посторонним, в шатер вошел де Вержи. Николай, краем глаза приметив, кто это, лишь подал знак, мол, присядь и не отвлекай. Полковник гвардии принял это как должное и опустился на складной стул. Закинув ногу на ногу и сцепив на колене кисти рук, приготовился ждать. Впрочем, ожидание не затянулось.

— Вот что, Гастон. Собирайся-ка ты в Москву.

— Объяснишь, государь?

— Письмо от тетушки, — демонстрируя исписанные листы, пояснил Николай.

— Я тоже получил послание. И, признаться, в нем не увидел ни намека на скорую встречу, ни тревожной вести.

— Ну так то было письмо мужу. Ирина Дмитриевна, чай, знает разницу между семьей и долгом.

— Согласен. Но, может, все же толком объяснишь?

— Здешняя война — так и не война вовсе. Казаки да калмыки гоняются по степи за ногаями и черкесами. Мы бодаемся с турками, и пока без решительного результата. А тем временем на севере творится нечто непонятное. О том, что псковичи не стали ждать, пока Карл их удушит или придет жечь дома, и сами пошли его воевать, ты ведаешь. Как и о том, что они разбили две шведские армии да захватили Дерпт. — Утвердительный кивок полковника. — Теперь же знай, что кроме этого Карпов и Острожский захватили еще четыре крепости, отторгнув этим от шведских Эстляндии и Лифляндии изрядный ломоть.

— Ого. Всегда знал, что Карпов невероятно скор и ставку делает на стремительный маневр. Но таких успехов не ожидал даже от него. И потом, откусить-то они откусили. А как будут удерживать?

— Удержат. Ими взято в плен изрядное число наемников, кои после пленения чисты перед нанимателем.

— Но-о… Подобная реорганизация войск — дело вовсе не простое.

— Не простое. И тетушка предполагает, что умник этот заранее к тому результату готовился.

— Н-да. Но вообще, очень на него похоже. Вроде и молодо, и зелено, но умудренных мужей удивляться заставит.

— Именно. Но это еще не все. Он, кроме всего прочего, почитай, весь шведский линейный флот пожег.

— Как?! — опешил де Вержи.

— Да как турок у Азова. Только тогда он лишь флот уничтожил, а сейчас спалил еще и Карлскруну со всеми ее складами и верфями. Причем, если судить из письма Лизы, то проделали это всего лишь две лодки с помощью греческого огня. Европейские державы встали на дыбы от подобной дикости, кровожадности и бесчестности оружия. Но Дания меж тем готовится к войне. Август собирает сейм, дабы тоже объявить войну Карлу. Сам Карл выжидает, пока минуют последствия оспы, появившейся в войске его противников.

— Оспа в армии Пскова? Но ты ведь знаешь…

— Знаю. Но там ведь не только псковичи, но и ополчение Инфлянтского воеводства.

— Об этом я как-то не подумал.

— А еще не подумал и о том, что там учудит этот Карпов. Не удивлюсь, если он до осени разнесет Карла в пух и прах. Словом, собирайся, Гастон. Тебе немедля ехать в Москву и принимать под свою команду армию. Тетушка сейчас собирает полки. Грозится двадцатью тысячами. Конечно, не обойдется без того, чтобы оголить кое-где. Но оно того стоит.

— Не годится, государь.

— Что не годится?

— Мне во главе войска идти не годится. Тот поход надо возглавить именно тебе, как царю-освободителю. Новгородцы должны точно знать, кто именно сбросил с них чужеземное ярмо.

— Но здесь…

— Не исключаю, что здесь может случиться великая победа и вся слава достанется Гордону. Но тебе не о своей славе нужно думать, а о пользе Русского царства. Да, случись здесь победа, она прославит тебя на весь свет. Освободив же новгородские земли, ты получишь любовь собственного народа. Прежний Гастон де Вержи тебе этого не сказал бы. Его выбор был бы очевиден. Драться здесь и возвеличиться. Но я сегодняшний говорю тебе — нет ничего важнее твоего народа.

— Господи, подумать только, француз стал бо́льшим русским, чем русский царь.

— Это означает, что Гордону нужно готовиться к принятию командования армией?

— Ты только что мне объяснил, что поступать иначе глупо. А я ходить в дураках не хочу. Но ты отправишься со мной.

— И гвардия?

— Нет. Гвардия останется здесь. Нельзя ослаблять армию. Передашь командование своему заместителю.

— Слушаюсь, государь.

Глава 13 От всей широкой русской души

На этот раз проделать все без шума не получится. Пусть в редуте и находится только одна рота, солдаты держатся настороже, посты усилены, о тактике скрытных и молниеносных ударов лешаков шведы знают. Застать их врасплох — та еще задачка.

Рыбин и не думал делать ставку на скрытность. Вернее, не совсем так. Предполагался внезапный удар при свете дня. Ну или, если быть более точным, при ясном утре. Для этого достаточно отвлечь противника, сосредоточив его внимание в одном направлении, а основной удар нанести с другого. Ну и шуму побольше, понятное дело. Так, чтобы и в основном лагере приметили, что именно происходит у плотины.

Выхода у Карпова не было. Только атаковать, пусть и превосходящие силы. Однако противник мог буквально смыть русских, открыв шлюзы плотины на их левом фланге. А на что способна вырвавшаяся на волю вода, Иван прекрасно знал. Сам за последние дни неоднократно проделывал подобное.

Как показала детальная проверка, русло речки оказалось столь мелководным вовсе не просто так. Обычно глубина была куда больше. Но шведы максимально уменьшили сток воды, дабы и речка не выглядела подозрительно мелкой, и в то же время не представляла собой серьезное препятствие для форсирования. Ну и уровень воды в запруде существенно поднялся. А чем ее больше, тем мощнее поток.

Без захвата плотины и охраняющего ее редута попросту не обойтись. А тот еще и усилен парой пушек да тремя картечницами. Не поскупился шведский командующий на артиллерию на одном из важных участков. Оно, конечно, вроде бы всего одна рота, но сил вполне достаточно, чтобы выстоять до подхода подкреплений.

План атаки Карпова сводился к действиям по трем направлениям. Первое — захват редута у плотины. С этим должны управиться лешаки. Да, не дело пользовать таких бойцов в открытом поле, но нет у Ивана лишних сил.

Три минометные батареи были сведены в две, по шесть стволов. Одну из батарей с пехотной ротой и при шести картечницах Карпов также направил на левый фланг. Они должны были выдвинуться вдоль ручья и занять позицию на его берегу, скрытые от шведов складкой местности. Лучше бы разместиться в захваченном редуте, но тот расположен слишком далеко, чтобы можно было воспользоваться минометами.

На правый фланг под прикрытие небольшой рощицы выдвигались вторая минометная батарея и рота пехоты при шести картечницах. Демонстративные действия на левом фланге при атаке основных сил Карпова по фронту должны убедить шведов, что плотина им не угрожает, и спровоцировать атаку драгун на правом фланге. Где, в отличие от левого, наблюдались бы незначительные силы.

Но главное слово в предстоящем сражении все же за лешими. Вот и рассматривает Григорий предмет атаки в подзорную трубу. Ничего особенного. Обычный земляной вал высотой в человеческий рост, перед ним сухой ров с рогатками, на склоне понатыканы колья. Серьезно подошли к вопросу шведы, нечего сказать. Но-о…

— Штуцерники, снять караульных! — в голос подал команду Григорий.

Несколько разрозненных выстрелов. Шесть караульных, что по грудь отсвечивали над валом, тут же исчезли. Все. Больше никого. Но со стороны редута уже разносится звук трубы. Еще немного, и целей станет более чем достаточно. Только и успевай палить. На расстоянии в две сотни шагов это малость проблематично, все же бить придется не в стоящих во весь рост солдат. Но среди лешаков плохие стрелки не водятся.

Шведы оказались весьма расторопны. Первые солдаты начали появляться уже через несколько секунд. Нападающие поспешили открыть огонь. Противник поначалу недоумевал, но потом начал отвечать. Выстрелили даже две картечницы, сыпанув зарядами по траве. Как и ожидалось, результата это никакого не принесло.

А вот сами шведы очень даже понесли потери. Правда, в основном от рук штуцерников. Но их-то в роте, слава богу, тридцать шесть человек. Более чем серьезно. Противник быстро сообразил, что лишний раз лучше не высовываться. Разве что появятся ненадолго, пальнут в белый свет как в копейку и снова за вал. Поди доберись до них. Но Григорий и не собирался драться так-то уж в лоб. Чай, лешаки, а не пехтура посконная.

Признаться, тело у Александра уже затекло. Ну вот что ему мешало передать свою духовушку другому бойцу, а самому пользовать тот же карабин? Ничего не мешало. За исключением того, что в это оружие он влюбился, едва оказавшись в лешаках. С тех пор и не расставался с этой пукалкой.

Нужно отдать ей должное: стоило установить длинный ствол, как ее характеристики тут же менялись. Пуля в форме тупоносого воланчика на двухстах шагах гарантированно поражала цель диаметром в шесть вершков[29]. Если руки не кривые. Словом, заткнет за пояс любой мушкет, даже замятлинской выделки. Не винтовку, ясное дело, но все же.

Да только нет тут того ствола. Остался с вещами, потому как вновь образовалась потребность в бесшумном оружии. Нужно ошеломить и успеть нанести максимальные потери. И тут на руку в первую очередь скорострельность воздушки. Драться придется накоротке, а значит, и длинный ствол в помеху.

Именно по этой причине Григорий Семенович и свел всех, кто вооружен воздушками, в один штурмовой взвод. Великоват взвод вышел. Целых тридцать шесть человек. Ведь на каждый десяток приходится по три бойца с такими карабинами. Ну и старшим над ними — единственного десятника, имеющего духовушку штатным оружием.

Занимать позиции им пришлось с ночи, обрядившись в свои лохматки. Подкрались тихонько на расстояние семидесяти шагов от вала и замерли в ожидании момента атаки. Учитывая близость к противнику и его настороженность, даже дышать приходилось через раз.

Редут представляет собой четырехугольник с валом по периметру и ступенькой для стрелков с внутренней стороны. Тыльная от противника сторона имеет проход без ворот, но с рогатками снаружи. За проходом насыпь для стрелков, прикрывающих вход.

Когда лешаки начали обстрел с противоположного берега, то все солдаты устремились к фасу[30], дабы достойно встретить противника. Александру где-то стало обидно от подобного пренебрежения. В тылу не осталось ни одного человека. Даже караульных!

Но как бы Редькин ни был возмущен подобным отношением, не воспользоваться этой глупостью он не мог. Подал знак парням и сам же рванул вперед на полусогнутых. Кхм. Ну, поначалу-то бегом это назвать было сложно. За пару часов тело успело изрядно затечь, так что скорость он набирал довольно медленно. Как и остальные бойцы. Но уже через несколько шагов кровь потекла по жилам быстрее, и стало гораздо легче.

В проход они вбежали беспрепятственно. Только пришлось отбросить рогатки. Заняли позицию за той самой насыпью и начали садить во всех подряд. Несмотря на мушкетную пальбу, их обнаружили практически сразу. Александр успел сделать всего один прицельный выстрел, свалив шведского солдата. Успехи остальных были не больше.

Шведы не стали втягиваться в перестрелку. У кого мушкеты или пистоли оказались заряжены, те пальнули во внезапно появившегося в тылу врага. А затем бросились врукопашную. Практически сразу на смену ружейной перестрелке пришли частые, почти беспрерывные хлопки.

До рукопашной дело так и не дошло. Впечатление Александра было все же ошибочным. В атаку ринулось не более трети. И они их успешно расстреляли. Двое сумели добраться до позиций взвода, но дотянуться до кого-либо им уже не дали. Остальные поспешили воздеть руки, сдаваясь на милость победителя.

Александр мог бы перебить весь гарнизон. Но вот что делать с пленными, даже не представлял. Но потом решил, что пусть об этом болит голова у Карпова. Лешаки же свою задачу выполнили. Кхм. Ну, в смысле на данный момент, разумеется.

— Господин капитан, слышите? — обратился к командиру батареи дюжий сержант.

Офицер и сам ничуть не уступал тому статями. В минометные и артиллерийские батареи вообще старались набирать служивых поздоровее. Потому как с железом дело приходится иметь, а оно страсть какое тяжелое. Сам Пирогов начинал еще с Измайловской сотни. Был гранатометчиком и забрасывал гостинцы за сотню метров точно под ноги противника.

Когда Карпов решил обзавестись минометами, оказался при них. Да так и остался. На сегодняшний день он был самым опытным из офицерского состава. Правда, в науках не преуспел, а на одном опыте далеко не уедешь. Потому и минометный дивизион в артполку не ему поручили. Ну да он на своем месте хорош и тем горд.

По приказу командира полка Родион вывел свою батарею на правый фланг, укрыв за небольшой рощицей. Хм, очень небольшой. Со стороны редута она еще прикроет, но стоит пройти вдоль русла реки, как их позиция сразу же окажется как на ладони.

— Слышу, Михаил Ерофеевич. Ждем сигнала.

Говоря это, Пирогов смотрел в том направлении, откуда доносилась ружейная трескотня. Далековато. Что-то около трех верст. Пальба, поначалу частая, постепенно стала редкой, а там и вовсе сошла на нет. И чем там все закончилось, совершенно непонятно. То ли захватили лешаки тот клятый редут, то ли нет. Поди разбери. Но лучше бы захватили. Потому как если опростоволосятся, то водица может и до минометчиков добраться. Хоть и не смоет, но ноги подмочит.

Взгляд вправо. Там выстроилась рота стрелков. Стоят повзводно, в промежутках картечницы с расчетами. Все прекрасно знают, что Карпов намерен вынудить шведа провести конную атаку именно с этого фланга. И радости это не добавляет. Потому и натянуты люди, как струна на гуслях.

А вот и ракета! Ну, началось. Теперь только держись. Назад ходу нет. Как и вперед. Боярин сказал, их задача — встать здесь намертво. Не насмерть, а именно намертво, потому как если помрут, то швед далее по флангу пройдет и бед наворотит. Ну да ничего. Надо выстоять, так они выстоят. А пока…

— Батарея! Слушай мою команду. Мина шрапнельная! Четыре кольца! Десятью минами! Огонь!

Прицелы он самолично выставлял, как и вымерял дистанцию до цели с помощью дальномера. Так что мины должны аккурат накрыть редут, забитый солдатами. А в каждой мине по полсотни пистолетных пуль. Мало точно не покажется. И если они посылают свои гостинцы по навесной траектории, то шведу сквозь рощицу в псковичей из своих пушек не попасть.

Вдали грохнули первые раскаты разрывов, сзади и слева рявкнули орудия батареи, обосновавшейся на редуте второго батальона. И только вслед за ними раздались громкие и глухие хлопки мин, вылетающих из стволов его батареи. От осознания того, что малость припоздал и начал самым последним, Родион скривился, словно надкусил лимон. Ну да ничего. Он свое еще в бою возьмет.

— Атаман, беда!

Скатившийся с каменного склона казак едва не снес своего старши́ну, но Игнат успел его подхватить, устояв при этом на ногах. Хорошо хоть сложения тот невеликого. Потому встряхнул его Демин, как нашкодившего котенка, и строго потребовал:

— Слышь, Сирый, ты бы не блажил, как баба на сносях, а толком сказывал.

— Так говорю же, Игнат Борисович, беда, — вновь заполошно выпалил казак.

— А в зубы? — деловито поинтересовался атаман.

— Из-за шхеры, что в трех верстах на полдень, пять галер шведских появилось.

— Иным тут и взяться неоткуда, — отставляя казака в сторону и направляясь к склону, буркнул атаман, а потом бросил через плечо: — Ерема, собирай весь народ на «Ласточку». Петр, все картечницы с зарядами на нее же.

Все. Больше кричать нет смысла. Первые распоряжения, которые не придется менять, он уже отдал. Дальше командовать вслепую — глупость. Вот сейчас глянет, что к чему, а там видно будет.

На вершине обнаружился второй наблюдатель. Степенный и рассудительный казак. Арсений в младые годы хаживал со Стенькой Разиным. В старши́ну так и не вышел, но вой был добрый. В рубке равных ему Игнат не знал. Чтобы его смутить, озадачить и уж тем более заставить нервничать, нужно было постараться.

— Что, атаман, баламут этот шум поднял?

— Поднял, — согласился Демин.

— Вот же молодо-зелено.

Хм. «Молодой» — это громко сказано. Казачку три десятка Господь уж отмерил. Против пятидесяти Арсения те годочки вроде и не пляшут, но уж не молодь точно. Но-о… Оно ведь с чьей колокольни смотреть. К примеру, этому зрелому казаку Сирый вполне в сыновья годится.

Пристроившись рядом, Игнат разложил большую трубу и навел на приближающиеся суда. Ага. Так и есть. Пять галер. Идут неспешно, экономят силы гребцов. И явно кого-то ищут. Вон три галеры прошли прямо, а пара отвернула в сторону, чтобы обойти очередную скалу, торчащую из гладкого водного зеркала. Красота вокруг неописуемая. Дух захватывает. Н-да. Вовремя подумал, чего уж там.

Оптика у атамана куда серьезней, чем у наблюдателей, а потому и видно лучше. И зрелище Демина совершенно не обрадовало. Похоже, эти из Стокгольма, а не из Ревеля, где флот шхерный разместился. Потому как всех невольников свели на те галеры, здесь же на веслах сидят гребцы в синих кафтанах. Стало быть, солдаты. А оттого и получается, что столичные вояки в гости припожаловали. Вот интересно, сколько их всего-то.

Никаких сомнений, Карпов на шведской сторонушке пошумел от души. Всполошились хозяева от таких проказ гостей незваных. Корабли выслали на перехват. Только что-то они не особо опасаются казаков. Игнат даже огорчился. Ну что это за неуважение, всего-то пять галер!

Но потом подумал малость и успокоился. Уважают. Еще как уважают. Во-первых, это могут быть не единственные галеры, а только один из отрядов. Во-вторых, даже если отряд и один, там солдат около двух полков получается. Мало? Опять же, к гадалке не ходить, шведы в курсе, что псковичи пришли на четырех галерах и большую часть команды высадили на берег. Это кажется, что вокруг безлюдные скалы. На деле же народу тут хватает. И шведам наверняка известно об их многократном преимуществе.

— Пошли, старый. Нечего нам тут более делать.

— Это кто старый-то? — взъярился Арсений.

— Ну чего ты заводишься? — растерялся атаман, и в мыслях не имевший обижать заслуженного ветерана. — Я же это так. К слову.

— К слову он. Ты атаман, за то тебе почет и уважение. Но за словесами-то следи.

— Арсений, я не понял, мы спорить будем или хвоста шведу крутить?

— Хвоста, — согласился казак. — Но все одно, гляди не брякни при народе. Не то не посмотрю, что старши́на.

— Да понял я уж все. Понял. Пошли, — толкая в плечо казака, примирительно произнес Игнат.

Время терпит. Шведы движутся самым малым ходом, явно экономя силы. И правильно делают. Бой может случиться в любой момент, и командирам явно не хочется к этой минуте иметь заморенных гребцов. Подумав об этом, Игнат вновь пожалел о паровой машине, покоящейся на дне Балтики.

А еще помянул недобрым словом самого себя. Ну надо же было догадаться избавиться от легких лодок с огнеметами! Вишь ли, лодчонки совсем уж хлипкие и, случись пользовать их при волнении, окажутся никуда не годными. Можно использовать установку и с обычной шлюпки, но она слишком медлительна и не идет ни в какое сравнение с каноэ. А как так, то и самих огнеметов тут нет.

А между тем в спокойных водах шхер они были бы очень даже кстати. Выскакивай на таких из-за скалы да заливай противника жидким огнем. Шансы проделать это, оставшись безнаказанным, очень велики. Ну да чего теперь-то вспоминать об упущенной выгоде. Нет, вспоминать очень даже надо. Есть же переносные огнеметы. И какой бы опасной эта штука ни была… В конце концов, от пороха тоже очень даже может беда приключиться. И ничего, на кораблях его всегда изрядные запасы.

К моменту возвращения атамана «Ласточка» была уже готова к выходу. На нее перекочевали все картечницы с других судов. Брус гребной рамы, на котором имелись отверстия под вертлюги фальконетов, никто переделывать не стал. Незачем. Картечницы заняли их место, и галера грозно ощетинилась стволами.

— Атаман, я еще дополнительно снес сюда снарядов, — доложил Петр, главный канонир, имея в виду пушки.

— Думаешь, мы успеем расстрелять имеющиеся запасы? — хмыкнув, тряхнул головой Игнат. — Если не сумеем разобраться со шведом быстро, то нас попросту задавят. А ты помнишь, давить они умеют. Ладно, отчаливаем.

— Атаман, а эти жечь не будем? — Ерема удивленно ткнул пальцем в сторону остающихся судов.

— А как вывернемся, потом чеши репу, где взять корабли, чтобы полк вывезти, — возразил Демин.

— Это если боярин справится. Но, похоже, он там крепко насолил шведу, а значит, и за него возьмутся очень даже всерьез.

— Карпов извернется, не сомневайся. Еще и на берег выйдет к оговоренному сроку да нас корить станет, коли опоздаем. Так что давай-ка, Ерема, выводи своих штуцерников на артиллерийскую платформу. Абордажники пускай пока стоят в сторонке и не мешают. И вообще, спусти их вниз. И без того на палубе не развернуться. Гнат!

— Здесь я, атаман, — отозвался боцман.

— Давай палубную команду вниз. Паруса нам сейчас без надобности. Готовьтесь к абордажу и, случись, заделывать пробоины.

— Слушаюсь, атаман. Ну чего встали, как коровы стельные? Бегом вниз, — поспешил выполнить распоряжение боцман.

— Отходим! Гребцы, табань! — наконец отдал команду атаман, а затем вновь обратился к канониру: — Значит, так, брат Петр. Мы сейчас, пятясь, выползем из-за скалы и станем ждать шведа. Как появится, начинай палить по нему что есть мочи. Время на пару прицельных залпов я тебе дам. Потом начнем пятиться кормой, чтобы вы и дальше могли палить. Помни, от тебя все зависит. На фугасы не разменивайся. Бей зажигательными. Оно швед вроде как и научился с ними бороться, но полностью с той бедой им не управиться.

— Понял, атаман. Не сомневайся, все сделаем.

— Тоха!

— Я, атаман, — тут же отозвался молодой казак, что ведал картечницами.

Ясно, что вся артиллерия под Петром. Но в бою ему всего не объять. Вот и выделили отдельного командира.

— Принимай под себя все картечницы. Сам гляди, как оно да что, и пали по готовности. Только не пройдись ненароком картечью по своим. Самолично на кол посажу.

— Все сделаем, атаман.

— Вот и добре, — удовлетворенно произнес Демин, потом повел взором окрест и громко сказал: — Братцы, швед думает, что у него достанет сил нас в бараний рог скрутить. А вот пускай выкусит. Казаки, новгородцы, псковичи — у всех у нас есть счет к ним. Так спросим же плату!

Ответом ему послужил единый рев сотен глоток. Возбудившиеся гребцы сбились было с ритма. Но затем замерли ненадолго. Примерились. И по сигналу весла вновь вспенили лазурную водную гладь.

Они не только успели занять позицию, но еще и слегка понервничать, пока не появился швед. Оно ведь так всегда перед началом драки. Вот когда доходит до дела, тогда уж совсем иное. Там ни бояться, ни переживать некогда. Хм. Ну, если есть чем заняться, а не сидмя сидеть в трюме, вслушиваясь в то, что происходит снаружи.

Едва из-за скалы появился борт первой галеры, как на палубе вражеского корабля тут же поднялся шум. Приметили, получается, псковичей. Засвистали дудки. Послышались приказы командиров. Расстояние не меньше двухсот сажен, но звуки доносятся хорошо, пусть отдельных слов и не разобрать.

Зато грохот четырех орудий раскатился по теснине шхер грозовым громом. Атаман даже вздрогнул от неожиданности, как и палуба под его ногами. Но тут же поспешил вооружиться подзорной трубой, наблюдая результат залпа. Благо дым легкокрылой птицей устремился вверх, сносимый в сторону слабым ветерком. Хм. И ведь было на что посмотреть. Три попадания и один всплеск рядом с бортом чего-то да стоят.

Вот что значит ровная гладь и отсутствие качки. Ну и продолговатые снаряды, закручивающиеся при выстреле из-за особого угла оперения. Точность в несколько раз выше, чем у обычных ядер. Правда, уступит нарезным, но тех на все случаи не напасешься.

— Поторапливайся, братцы! Шевелись, телячья немочь! Вишь, как славно выходит, — послышался снизу голос Петра.

— Славно, да только Капитон маху дал, — возразил молодой и задорный голос.

— Чего это Капитон?! — послышался возмущенный бас. — Я точно в борт всадил. Аккурат под гребную банку.

Чем там закончился спор, Игнат не разобрал. В это мгновение рявкнули четыре картечницы на артиллерийской площадке. И еще две с левого борта. Уж больно удачным было для них расположение. Атаман с недоверием отнесся к подобной стрельбе и вновь вскинул трубу. Видимость стала чуть хуже, все же не весь дым успевал развеяться.

Ну-у, в принципе не зря палили. Часть картечи взбила в воде сотни фонтанчиков. Другая ушла выше галеры. Все же расстояние велико, и как следствие — большое рассеивание. Но половина пуль ударила в борта и человеческие фигурки. Атаман видел как минимум двоих, которым досталось. А при таких раскладах даже один выведенный из строя чего-то да стоит.

Вслед за картечницами ударили два десятка штуцерников. И Игнат вновь оценил результат. Н-да. И пороху не так много пережигают, и пуль меньше, чем в одном картечном заряде. Но, несмотря на изрядную дистанцию, он приметил сразу нескольких, поймавших смертельный гостинец. Кто-то вскочил и вывалился за борт. Кто-то исчез, укрытый гребной рамой. А кто-то остался на виду, извиваясь от боли что змея, которой прилетело каблуком.

Картечницы успели сработать еще по разу, прежде чем послышалась полная брани просьба Петра, призывающего Антона поумерить свой пыл. Тот внял, и когда малость развиднелось, вновь рявкнули орудия. Ну-у, в целом тоже хорошо. Два попадания — это два попадания.

— Гребцы! Табань!

Дудка комита. Удар барабана. Дружное «э-эх!». И галера, легонько вздрогнув, пришла в движение. Долго пятиться не получится. Двигаться вперед куда сподручнее, и гребцам легче работать. Шведы непременно нагонят их. Но случится это не сразу, и Игнат очень надеялся, что к этому моменту им удастся вывести из строя еще хотя бы одну галеру. Ну и нанести существенные потери. Одни только штуцерники с их скорострельными винтовками чего стоили.

А вот и первая ласточка. Из трюма головной галеры начали появляться струйки жирного бурого дыма, каковой случается только при пожарах. Управятся шведы на том корабле или нет, без разницы. Главное, что сейчас им не до драки. Конечно, до берега недалеко, но ведь не все шхеры обитаемы. Можно оказаться и в ловушке. Словом, причин бороться за жизнь корабля не за страх, а за совесть более чем достаточно.

Казаки оставили в покое галеру с набирающим силу пожаром. Пусть ее. Пришла пора сосредоточить огонь на следующей. Она как раз обходила первую и уже разворачивалась носом, чтобы задействовать свои пушки. Весьма внушительный и даже страшный калибр для легкого гребного кораблика…

Вымуштрованные солдаты спешно покидали редуты и выстраивались в линию ротных колонн. Нет, в планы Ивана вовсе не входила наполеоновская тактика наступления колоннами. Для сегодняшнего времени очень даже прогрессивно, но у него не так много людских ресурсов, чтобы он мог ими разбрасываться. И коль скоро вынужден идти в лобовую атаку, никто не запретит ему поступать чуть иначе.

А вот обратиться к бойцам перед боем — это святое. А в таком строе фронт получается куда уже, и докричаться получится до всех. Опять же, пусть солдаты лишний раз увидят своего боярина, готового идти в атаку вместе со всеми. Конечно, в бронежилете и шлеме, которые пер на себе верный денщик Данила. Хм. Ну или сумел грамотно распределить ношу. Не суть важно. Как ни хоронись, а гарантированно защититься от любой напасти не получится. И о том солдатам ведомо. А то, что боярин бережется, это правильно. Пусть только попробует не поберечься!

— Братцы! Великое дело мы сделали, вторгшись в шведские пределы и попортив ворогу кровь в его доме. Осталось еще маленько наподдать Карлу, и он сам запросит пощады и мира. Да только и швед не лыком шит. Сумел преградить нам дорогу домой. Идти назад в обход или стоять на месте — верная погибель. Поэтому мы наступаем!

Последнее он выкрикнул, не жалея связок. И, вторя ему из-за спин солдат, гаркнули орудия, а над головами прошуршали первые вестники смерти, устремившиеся к среднему вражескому редуту. Два других накроют минометные батареи, выдвинувшиеся еще загодя.

После первого же залпа зазвучали трубы, послышались команды командиров, и роты пришли в движение. Не все разом, а волнами, поротно растягиваясь в цепи с интервалом в метр между бойцами. Фронт получался довольно широким, да и в глубину неслабо, все же дистанция между цепями — по три десятка шагов.

Эдакая рассредоточенная коробка. Попасть в отдельных бойцов — та еще проблема для современного оружия. Правда, такой строй — настоящий подарок для кавалерии. Но случись ей появиться, роты успеют сбиться в кучу и ощетиниться штыками. Да и на фланге движутся сразу шесть картечниц, которые чего-то да стоят. Тем более что на поле боя ощущается легкий встречный ветер, благодаря чему дым не будет застить взор и мешать частой прицельной стрельбе.

Дмитрий поправил на плече съехавший ремень винтовки и придирчивым взглядом осмотрел свой взвод. Было дело, понесли они потери под Дерптом. И в иных боях досталось, не без того. Но в Нарве личный состав пополнили до штатного числа, и теперь под его командой снова три десятка. Но треть из них пока еще не нюхала пороху и давала слабину, потому как до этого момента полк не вел никаких боевых действий.

— Держать линию! Держать, в гробину, душу мать нехай! Молодцами у меня! — строго одернул нерешительных Дорохин.

Поддержки в том окрике было откровенно мало. Зато каждому напомнил о том, что следует наперед подумать, кого больше опасаться, шведа или сержанта. Прав и возможностей у командиров в карповских полках более чем достаточно. И пользоваться ими они ничуть не стесняются.

После гибели младшего брата в Дмитрия словно бес вселился. Попробуй в его присутствии выкажи сомнение и уж тем паче прояви слабоволие, так со свету сживет. Потому как Агапу, может, и было страшно в его последний час, но он и долг свой исполнил до конца, и не одну сотню ворогов с собой прихватил. Вот и получалось, что ему, брату старшему, теперь нужно быть достойным брата младшего. И не только ему, но и взводу, под его начало врученному.

Батарея и минометы бьют с равными промежутками, шесть выстрелов в минуту. Оно и стволы не раскаляются, и у пехоты есть возможность подтянуться к позициям шведов, которым к тому моменту должно будет уже изрядно достаться. Все же, как ни крути, а их почти в четыре раза больше.

После окрика отставшие взбодрились и парой-тройкой широких шагов выровняли линию цепи. Бросили взгляд по сторонам, убеждаясь, что все в порядке, и пошли тысячи раз отрабатывавшимся размеренным шагом. Дмитрий удовлетворенно ухмыльнулся в бороду. Так-то оно лучше.

Драки он не боялся. Да, в шведских полках мужики служат крепкие, и с храбростью у них все в порядке, и в бою они злы и умелы. Да ведь умение умению рознь. Пусть и знали в Европе штык уж лет десять как, но широко его не пользуют. Вооружены лишь редкие части. И шведская армия — не исключение. Ее правила боя требуют перед атакой переложить мушкет в левую руку и атаковать врага со шпагой в правой.

Сейчас штык часто применяют только в русской армии. Да и то исключительно в солдатских полках. Стрельцы так и воюют с бердышами. Хм. По сути, нельзя сказать, что штык получил широкое распространение и в Пскове или Инфлянтском воеводстве. В первом ополчение имеет куда большую численность, и там штыка вообще не знают. Во втором после принятия на службу разгромленных наемников их число стало преобладать над полками Острожского. А комплектование, обучение и тактика у них остались прежними. Потому как враз полки не переучишь.

Словом, умение владеть этим оружием давало серьезные преимущества, и Дмитрий уже успел в том убедиться. Страх, безусловно, присутствовал. Чай, живой человек, не истукан какой. Но в то же время есть и уверенность в собственных силах. Так что, как любил поговаривать его взводный, а ныне командир роты, подходи — не бойся, отходи — не плачь.

— Родион Никифорович, конница появилась, — тронув Пирогова за плечо, проинформировал командир роты прикрытия.

— Ага. Опять, стало быть, боярин прав оказался. Добро. Сейчас все сделаем, — бросив взгляд в указанную сторону, ответил командир минометчиков.

Бог весть, что они там наворотили на шведском редуте. Из-за леса не видно. Да и наблюдатель, взобравшийся на самое высокое дерево, не больно-то может рассмотреть. Пороховой дым несет как раз сюда, а потому видимость так себе. Единственное, в чем есть уверенность: швед все еще занимает редут, а мины накрывают нужный квадрат. Все. Дальше только догадки.

Впрочем, эти заботы точно не касаются ни Пирогова, ни остальных защитников правого фланга. Для них сейчас главное — выстоять. И шансы достаточно высоки. За ночь они успели многое сделать. Отрыли редут неполного профиля с окопом для стрельбы с колена. Накопали множество волчьих ям. Нарубили кольев и выставили рогатки. Даром, что ли, всюду с собой таскают саперные лопатки, которыми хоть землю рой, хоть дерево руби.

На дальних подступах от редута устроили минное поле. Это лешаки постарались, установив картечные заряды, желая при этом шведу трижды опрокинуться. А то как же. Заряд весит пятнадцать фунтов, и пока не обзавелись лошадьми, каждый из леших нес с собой по одному в дополнение к обычной ноше.

— Внимание, батарея! Наводимся на ориентир два! Шевелись, братцы!

Пирогов вскинул подзорную трубу, вглядываясь в левый берег речки в трехстах саженях от редута. Драгуны сейчас как раз готовились начать переправу, подбирая удобное место. Все же берег хотя и слегка, но обрывистый. И судя по всему, здесь вся кавалерия шведов. Все два полка. Не иначе как убедились, что русские не станут открывать шлюзы, и решили предпринять атаку по их правому флангу.

Несмотря на наличие небольшого редута, кажущегося противнику незаконченным, это направление представляется более уязвимым. В районе дамбы не менее двух рот, минометы, картечницы, редут полного профиля и захваченные пушки. И все это на виду. Демонстративно. Впрочем, на это и делался расчет. Н-да. Теперь бы еще и выстоять.

— Первый расчет к бою готов!

— Второй расчет к бою готов!.. — посыпались один за другим доклады минометчиков.

— Наводи точно в центр, братцы! Угол сорок пять! Три кольца! Четырьмя минами! Огонь!

И вновь хлопки, которые очень скоро начали звучать вразнобой, слившись в непрерывную череду. Над переправляющимися кавалеристами начали вспухать белые облачка шрапнельных разрывов. Мина, конечно, не пушечный снаряд, и заряд картечи в ней уступит в два с половиной раза. Но, во-первых, этот недостаток вполне нивелируется скорострельностью. А во-вторых, шрапнельный заряд все равно куда эффективней фугасного.

Одновременно с минометами треснул винтовочный залп. Понятно, что дистанция велика и о точной стрельбе не может быть речи даже для штуцерников. Но тем не менее залп достигает цели, и рой пуль находит свои жертвы. Хм. Ну или должен найти. Потому как кем именно сражены всадники, минометчиками или стрелками, совершенно непонятно.

Так и обстреливали противника, пока он не приблизился на дистанцию двухсот пятидесяти сажен. Сержант, командовавший сводной батареей картечниц, деловито огладил бороду и подал приказ к открытию огня. И тут же рыкнули все шесть картечниц, посылая в противника чугунные пули, вплетая в какофонию боя свой веский голос.

Ввиду малого калибра заряд этих пушчонок несет еще меньше картечин, чем в минах. Но, как показывала практика учебных стрельб, минимум десятая их часть должна попасть в габариты пехотного строя. Кавалерия же примет в себя еще больший процент. Какой-то там эффект все же есть. И чем ближе противник, тем меньше разлет картечи и больше урон.

Вообще-то шведам бы хоть чему-то научиться. Ну, как минимум наступать не сомкнутым, а разомкнутым строем. Но куда там. Военные всегда и во все времена — самая консервативная каста. Прут в атаку плотной массой, сбившись стремя к стремени. Неудержимая и всесокрушающая стена.

Обстановка меняется столь стремительно, что Пирогов невольно вспомнил атаку шляхетской конницы под Островом. Впрочем, несмотря на быстрое приближение, шведы все же несут куда более значимые потери, чем ляхи в том бою. Сказывается и более плотное построение, и большее число минометов, и шрапнельные мины, появившиеся позже, и работа шести картечниц. И хотя стрелков вдвое меньше, плотность огня как раз гораздо выше.

Расстояние три сотни шагов. Уже слышны воинственные крики шведов. И в этот момент в траве вспухает белое облако сработавшего картечного заряда. Один, другой, третий… Ряды атакующих невольно смешались. Крики, стенания раненых, испуганное ржание лошадей. Дым стелется в сторону псковичей и застит взор, лишая возможности вести прицельный огонь. Сквозь белесую взвесь кое-что видно, но не сказать, что так-то уж много. Только на то и хватает, чтобы стрелять в направлении противника, более или менее выдерживая прицел по высоте.

— Минометчики, карабины к бою! Огонь по готовности! — подхватывая свой, выкрикнул Пирогов.

Слишком близко. От минометов толку никакого. Зато почти четыре десятка карабинов будет неплохим подспорьем роте прикрытия. Что там происходит на поле за рощей? Признаться, Родион об этом даже не думал. Для него, как и для всех остальных, весь мир сосредоточился вот на этом небольшом пятачке. Палить как можно чаще и при этом желательно еще и попытаться рассмотреть, куда именно бьешь. Вот и все, о чем он думал.

В какой-то момент их усилия показались Родиону бесполезными. И что эта винтовочная трескотня и рявканье картечниц неспособны остановить атакующий порыв всадников, вновь двинувшихся вперед. Но когда до позиций псковичей осталось не больше полутора сотен шагов, часть всадников полетела через головы лошадей, оглашающих округу ржанием, наполненным дикой болью. Волчьи ямы сказали-таки свое слово.

И тут же перед всадниками и среди них начали вспухать разрывы. Родиону не нужно было пояснять суть происходящего. Пехотный капитан вывел из строя гранатометчиков, и те один за другим отправили в полет свои гранаты, закрепленные на отрезы веревки, эдакий аналог пращи. Двенадцать гранатометчиков — эквивалент гренадеров европейских армий. Семьдесят две гранаты, запущенные с минимальным интервалом. Это весьма ощутимо.

А как подтянется враг еще ближе, то у карповских стрелков найдется еще один сюрприз в виде ручных гранат. Они и поменьше, и заряд в них поскромнее, и метнуть их далее сорока шагов под силу далеко не каждому, но как последний аргумент оружие весьма действенное.

Родион уже дернул клапан подсумка, намереваясь выдернуть гранату. Но рифленый яйцеобразный корпус остался лежать на месте. До последнего аргумента дело так и не дошло. Шведы все же не выдержали, отвернули и, нахлестывая лошадей, помчались прочь, оставляя поле боя, устланное павшими и ранеными товарищами.

— Стреляйте, братцы! Бей гадов в спину! Чтобы и мысли не было вернуться! — подбадривая солдат, разорялся капитан Мезенцев.

Пирогов не видел причин не согласиться с командиром роты стрелков, поэтому продублировал приказ своим парням. А вот минами бросаться он погодит. Их осталось не особо много. Надо бы приберечь на черный день. Разве только уточнить кое-что.

— Ероха, что там на шведском редуте? — позвал он наблюдателя, так и сидевшего на вершине дерева.

— Многих побили, господин капитан. Раненых изрядно. Но шведы вышли в поле. Уже перебрались через реку и двинулись в наступление.

Та-ак. Началось. Командир противника сидению в укреплениях все же предпочел решительную атаку. Не сказать, что он не прав. Вон и пушки палить перестали, и минометы на левом фланге молчат, чтобы ненароком не угодить в своих. Иное дело, что именно на это и рассчитывал Иван Архипович…

— Рота! Стой! На колено! Целься! Пали! — раздался голос командира роты, находившегося где-то в центре.

— Взвод! Стой! На колено! Целься! Пали! — вторя ему, отдавал команды Дмитрий.

Командир соседнего взвода ориентировался уже по его выкрику. Иначе здесь голос не расслышать. Рота растянулась цепью на добрую сотню сажен. Тут глотку луженую иметь надо, чтобы перекричать звуки нарастающей хватки.

Залп вышел не стройным, а повзводным. Но от этого он не был менее губительным. До шведов саженей сто пятьдесят, но противник накатывает на псковичей быстрым шагом и плотной массой. Главное, попасть в строй, а там пули непременно найдут свою цель. Кого насмерть, кого ранят, то без разницы. Важно, что противник будет выведен из боя.

Дмитрий потянул большим пальцем на себя защелку. Затвор откинулся влево. Теперь подхватить пальцами шпильку и извлечь из патронника стреляную гильзу. Вставить в свободное гнездо патронташа. Извлечь заряженный патрон и вогнать его в ствол. Захлопнуть затвор. Курок на предохранительный взвод. Из пороховницы на груди насыпать порох на затравочную полку. Накрыть кресалом. Взвести курок на боевой взвод.

Он едва успел перезарядиться, как с боков, заполняя интервалы, опустились солдаты из соседней роты, двигавшиеся сзади. Цепь сразу же уплотнилась, и второй залп уже был куда более весомым.

К следующей перезарядке послышался залп над головой. Это подтянулась третья цепь и бьет из положения стоя. Чуть позже еще одна рота заполнила интервалы в уже образовавшейся второй цепи…

Всего они смогли дать четыре залпа. На правом фланге несколько раз рявкнули картечницы. Цепи так и не успели уплотниться до конца, когда шведы приблизились на дистанцию прицельного выстрела мушкета. Правда, русские нагло проигнорировали их намерение обменяться залпами. Перед самой пальбой повалились в траву, пропуская смертоносный и воющий свинец над собой.

А потом времени на пальбу уже не осталось. Дым еще не успел рассеяться, а противник бросился в атаку, оглашая округу воинственными воплями. Дмитрий едва успел вскочить да продублировать команду «в атаку!». Ах да. Еще и глянуть эдак искоса, не празднует ли кто труса. А там с ревом, бешено вращая глазами, он понесся на врага, позабыв обо всем на свете.

Дорохин с легкостью отбил штыком клинок шпаги и, используя преимущество в длине оружия, ткнул противника в грудь. Отточенная сталь легко проникла сквозь сукно и впилась в податливое тело. Слегка провернуть оружие, дабы тесак не застрял в ране, и резким движением выдернуть его обратно.

Атаку следующего он отбил уже самой винтовкой. И тут же врезал снизу вверх прикладом в подбородок. Добивать не стал. Третий был уже близко. Описав винтовкой дугу, Дмитрий рубанул его тяжелым тесаком по голове. Треуголка — не шлем, да и кости такому противиться не могут. Влажный хруст, и нападавший молча рухнул в траву, успев разве что закатить глаза. Дмитрий же нацелился на следующего…

Сшибка оказалась страшной. И, положа руку на сердце, даже понеся серьезные потери еще до рукопашной, шведы по-прежнему имели существенное преимущество. Но поначалу сказалась сноровка русских в использовании отработанных приемов штыкового боя. А затем во фланг, изрядно прореженный как винтовочными залпами, так и картечницами, ударила рота стрелков, внезапно появившаяся из-за рощицы. Это явилось такой неожиданностью, что шведский левый фланг буквально сразу же обрушился.

Все произошло настолько внезапно и стремительно, что стрелковая рота и лешаки на левом фланге псковичей так и остались не у дел. Они попросту не успевали ввязаться в бой, даже на уровне штуцерных стрелков. И выступали сторонними наблюдателями, все участие которых свелось к захвату редута да обстрелу противника из минометов. Зато тут они отличились, выпустив все до последней железки и сразив немало врагов.

Пока идет рукопашная при схожей выучке сторон, потери всегда примерно равны. Но паника способна захватить самые храбрые сердца. Стоит побежать одному, как обязательно найдется еще один слабый духом. Потом еще. И еще. И вот бегут уже записные храбрецы. А им на пятки наступают преследователи. Причем они не просто догоняют, а колют, рубят, режут и стреляют. И название этому — уже даже не избиение, а бойня. Потери проигравшей стороны растут, как снежный ком.

Дмитрий и сам не понял, каким образом он оказался посреди захваченного редута, над очередным телом, обряженным в синий мундир, изрядно измазанный. Тесак ушел в грудь почти на всю длину и никак не желает высвобождаться. Сержант, скорее всего, и пришел-то в себя лишь оттого, что вынужден был отвлечься от убийства, чтобы извлечь клинок.

Ага. А вот и ротная труба играет сбор. Вообще-то доносится звук не только их трубы, но свою-то Дмитрий отличит от сотен. За год с лишним уж успел к ней попривыкнуть.

Бросил взгляд окрест. Приметил парочку солдат, изгвазданных в крови что твои поросята в грязи. Невольно окинул взором себя. Ага. Ничуть не лучше. Винтовка — так та вовсе липкая до отвращения. С вырванного из тела штыка стекают темные капли крови. Повоевали, йолки.

— Кхе… — вынужден был прочистить пересохшее горло Дмитрий. — Чего встали, бестолочи? Трубу не слышите?

— Так мы… — начал отвечать парень из новичков, но тут же осекся, предпочтя подчиниться жесту сержанта, призывающего следовать за ним.

Взобравшись на вал, Дорохин оглянулся и вновь осмотрел двор захваченного редута. Ну, может, до того, как сюда ворвались обезумевшие от крови русские, тут еще и были раненые. Но теперь одни лишь истерзанные тела. Вот ведь. Никогда бы не подумал, что за ним водится такая звериная ярость…

И снова грохот орудий с вражеской галеры. Ага. Маневр со сменой курса оказался удачным, а главное, к месту. Все три ядра вспороли водную гладь слева по борту. И теперь пока перезарядятся, пройдет изрядно времени. Зато на других галерах вовсю готовятся к очередному залпу. Две уже пылают факелами. Первая вроде даже начала крениться, готовясь пойти ко дну. Команда, отчаявшись спасти корабли, бросилась в воду. Ну, поплавайте, поплавайте.

— Левый борт, табань! Правый борт, суши весла! — в очередной раз отдал уже привычную команду Демин.

Гребцы незамедлительно поспешили ее выполнить. Хотя в них еще не прилетело ни одного ядра благодаря косорукости шведских канониров, но все понимали, что есть в том немалая доля и умелого командования атамана.

Швед пер вперед, как кабан на случку, они же вихляли из стороны в сторону, стараясь избежать попаданий, ну и всякий раз огрызаясь так, как только это возможно. Вот и сейчас картечницы, перебравшиеся на левый борт, успели сделать по паре выстрелов. И чем ближе враг, тем ощутимее укусы картечи. На артиллерийской-то платформе палят почаще, там простор. А вот бортовые всякий раз приходится перетаскивать, обжигаясь о горячее железо. Ну и штуцерники, не скупясь, вносят свою лепту в кровавую жатву.

Галера начала закладывать очередную дугу. Если пустить весла враздрай, получится куда резче. Но тогда уж и скорость будет гаситься сильнее. А они и без того уступают преследователям.

— Петр! — окликнул атаман главного канонира.

— Готовы! — тут же доложил тот.

Вот нос развернуло в удобную позицию, и все четыре орудия огрызнулись короткой скороговоркой. Два снаряда ушли мимо. Но другая пара ударила в цель, скрывшись в утробе корпуса. Если запалы сработают как надо, то сейчас там начнется веселье.

— Суши весла! — По этой команде атамана гребцы левого борта, подобно правым, вздели весла параллельно воде и замерли. — Табань!

И вновь налегли на вальки[31]. Причем без дураков. В полную силу. Надрывая жилы. Бог даст, и снова пронесет вражеские ядра мимо, пусть и близко до него. Очень близко. Вот самая малость, и настигнут.

Залп! Не пронесло. Удар. Крики боли. Треск проламываемой древесины. Хлопок лопнувшего троса стоячего такелажа и громкий хруст изломанного тела. Бедолага погиб, так и не сообразив, откуда именно пришла к нему смерть.

— Гнат! — выкрикнул атаман, призывая боцмана.

— Уже осматриваю, атаман! — сей же миг отозвался тот, имея в виду возможную пробоину.

Три гребка. Есть! Над средней галерой поднимается бурый дым. Все же снаряды сделали свое дело. Не сказать, что шведам тот огонь не потушить. Вроде как приноровились, и кое-что у них получается. Во всяком случае, вторая галера сопротивлялась довольно долго. Но радовало уже то, что этот противник хотя бы на время выбыл из боя. Добивать его нет ни времени, ни возможности. Хм. Как и использовать пушки. Близко швед. Ох, близко.

— Все картечницы на левый борт! Шевелись, телячья немочь! — начал сыпать новой порцией приказов атаман. — Суши весла! Левый борт, табань! Правый борт, греби!

Галера стремительно теряла скорость, но столь же быстро разворачивалась буквально на пятачке.

— Тоха, бей по левой галере так скоро, как сможешь! — скомандовал Демин, указывая на противника рукой.

— Понял, атаман! Братцы, наводись на ту галеру! — быстро перемещаясь по центральному проходу, отозвался казак, командовавший расчетами картечниц.

— Ерема, штуцерникам — огонь по канонирам правой галеры! Хватит с них, постреляли.

— Делаем, атаман! Браты, гаси пушкарей на той лоханке!

Но прежде чем штуцерники перенесли огонь на указанную цель, выстрелили картечницы. Да так споро, что ветер уже не успевал полностью сносить дым. Расстояние и без того было незначительным, а с момента начала разворота и вовсе успело сократиться до пистолетного выстрела. Картечь влетала плотным роем, буквально выкашивая команду шведской галеры. Два залпа из шестнадцати картечниц едва не опустошили вражескую палубу.

Штуцерники сумели почти подчистую выбить прислугу пушек на другом корабле. А вот солдаты у фальконетов как-то выпали из их поля зрения. Абордажники дали залп из своих гладких ружей, но тот все же оказался не настолько эффективным. Да и не было приказа бить именно по обслуге, а потому палили в плотную солдатскую массу, чтобы наверняка хоть до кого-нибудь дотянуться. Картечь из четырех фальконетов с воем прошлась по палубе «Ласточки».

Одна из пуль пролетела рядом с Игнатом, заставив вздрогнуть. Рука непроизвольно дернулась к уху, словно прикрывая от напастей. Или все же убедиться, что оно таки на месте. Когда Демин взглянул на свою ладонь, то обнаружил, что она в крови. Отчего-то отстраненно подумалось о корноухости. Вот только горевать по этому поводу некогда.

— Правый борт, втянуть весла! Левый борт, табань. Приготовиться к абордажу!

Голос атамана едва пробивается сквозь рявканье картечниц, треск винтовок и мушкетов. Но его все же расслышали. Сотни глоток взревели нечто нечленораздельное. Оно, конечно, может, и очень даже понятное, но, когда кричит каждый о своем, получается непередаваемый гвалт. Очень громкий и пугающий.

А потом раздался оглушительный грохот, разнесшийся по узкому проливу, отразившийся от скал и вернувшийся обратно, ударив по ушам дважды. Демин бросил взгляд в сторону третьей галеры и удовлетворенно хмыкнул. Возможно, и управился бы швед с пожаром. Да только греческий огонь добрался до крюйт-камеры. Вздыбившийся фонтан воды, обломки дерева, человеческие тела и огромное облако молочно-белого дыма.

На мгновение народ опешил, но потом взревел с еще большим задором и злостью. Галера завершила разворот, и все шестнадцать картечниц скороговоркой отстрелялись по неприятельской палубе. Скорая перезарядка. И снова залп.

— Бросайте кошки! Левый борт, весла задрать! Пошли, браты!

Галеры сошлись довольно близко. С «Ласточки» послышались частые разрозненные выстрелы, сметающие с палубы последних живых. Весла легли на верхний брус гребной рамы шведской галеры, образуя мост, по которому команда тут же устремилась на абордаж.

Первым, как всегда, на палубу вражеского корабля ступил бывалый казак Арсений. Вот он добежал до кормовой надстройки, где располагаются капитанская и офицерские каюты. Навстречу ему выскочили сразу двое солдат, вооруженные шпагами. Но они только и смогли что повалиться снопами под экономными, выверенными и смертоносными ударами ветерана.

Еще немного, и все было кончено. Но атаман не торопился праздновать победу. Вместо этого он поспешил навести порядок и разделить галеры, благо они не успели сцепиться намертво.

Оставив захваченную галеру в свободном дрейфе, Демин поспешил в погоню за второй. Ее капитан прекрасно отдавал себе отчет в том, что понес серьезные потери и не сумеет выстоять против русских. Кто знает, быть может, он намеревался пополнить экипаж за счет спасшихся с других судов. Однако чтобы осуществить это, нужно было для начала оторваться. И для этого шведам явно не хватало гребцов.

Беглецов нагнали быстро, и те предпочли не оказывать сопротивление. Что ни говори, но потери у шведов просто ошеломительные. Открытая палуба, скученность экипажа и невероятная скорострельность замятлинских картечниц сыграли с ними злую шутку. Ну и эти клятые бесчестные снаряды, начиненные греческим огнем. Признаться, последнее вообще не смущало ни атамана, ни его нанимателя.

Всех пленных высадили на каком-то безымянном островке. Наверное, у него было какое-то название, но псковичам оно не известно. Да и, признаться, не интересно. У шведов есть четыре шлюпки с погибших галер, как-нибудь сумеют о себе позаботиться.

У Демина забот и без того хватало. В результате этого короткого и жаркого боя он потерял убитыми и ранеными около сотни человек. Уж больно страшным оказался тот самый единственный залп четырех фальконетов. Мало того что людей не хватает на четыре галеры, так ведь и трофейные не бросишь. Война еще не окончена, а потому применение им найдется. К тому же плата за призовые военные суда — вдвойне. Четыре тысячи рублей — это серьезно.

Так что пришлось постараться и попотеть, прежде чем они все же добрались до назначенного места. Впрочем, если бы не попутный ветер, то никаких сил не хватило бы. Уж больно серьезно досталось галерной команде.

— Игнат Борисович, да тебя и на несколько дней нельзя оставить, — кивая в сторону галер, с ухмылкой произнес Карпов.

— Ну так и ты, чай, повеселился, боярин, — довольно отшутился Демин.

— Тяжко было?

— Да нет, Иван Архипович. Тяжко не было. Страшно — да, а так… Покрутились, повихляли да выкрутились. Хороши все же твои пушки и снаряды. Точно летят. А уж на спокойной воде и вовсе загляденье. Ну и картечницы. Признаться, до этого боя я даже не подозревал, какие они скорострельные и насколько страшные в деле. В первый раз сошлись с галерами, на которых только солдаты.

— Потери большие?

— Сорок три ранены, шестьдесят один убит. В упор картечью приняли. А у вас как?

— Тоже досталось. Убитых только полсотни. Зато раненых под две. Как будем уводить твои трофеи с таким числом гребцов, ума не приложу.

— Ничего, народу вполне достаточно. Впритык, не без того, но управимся. А там, глядишь, Господь не попустит, еще и попутный ветер случится. Боярин, ты лучше мне скажи, насчет той гребной машины ты не шутковал?

— Нет. Одну даже сладили и сейчас на ладье испытывают. Правда, что там и как, пока не знаю.

— Ты бы, Иван Архипович, их побыстрее до ума довел, что ли. Ить никаких сил нет весла эти клятые ворочать. Опять же, с твоих слов выходит, что и скорость останется та же, и благодаря сменам гребцов ход можно будет поддерживать куда дольше.

— Говорю же, машина, считай, готова. Осталось до ума довести.

— Вот и не откладывай. У нас еще есть летнее время, чтобы покуражиться. Ну и тебе торговцы шведские не помешают, не то откуда набраться серебра, чтобы премии выплачивать за все наши старания?

— Вы крушите, атаман. Громите шведа и не оглядывайтесь. А серебро на это доброе дело я найду. Можешь не сомневаться.

— А я и не сомневаюсь. Но машину все же сладить хорошо бы. А, боярин?

— Сделаем. Вот вернемся, и обязательно тем вопросом озабочусь, — хлопнув казака по плечу, заверил Карпов.

Н-да. Так себе жилище. Тесновато. Но с другой стороны, а какой еще должна быть съемная квартира. С жильем в Варшаве проблемы. Если где за стеной, то еще туда-сюда. Но в самой столице тесно, и о вольготном строительстве не может быть и речи. Вот и ставят дома вплотную друг к дружке. Снаружи-то вроде как очень пристойно, даже затейливые фасады наличествуют. А вот внутри уже не так благостно. И обвалившаяся штукатурка, и подгнившие перекрытия с поддерживающими их подпорками. Жильцы рады не то что каморке, но и углу.

Так что нормальная им досталась квартира. Пусть на чердаке и клетушка при высоте едва в одну сажень, только и того чтобы двухъярусный топчан поместился, зато отдельная. А еще одной из стен является печная труба. Так что в зимнюю пору будет тепло, если не жарко. И это при том, что хозяин особо тратиться на дрова не станет и остальным жильцам придется обретаться в довольно прохладных помещениях.

Впрочем, ни о какой зимовке не могло быть и речи. Мало того, его товарищ только час назад заплатил за постой на месяц вперед, а они уже готовились покинуть жилье. Оно, может, и придется задержаться на денек-другой. Но вряд ли больше.

Гурьян подошел к слуховому оконцу и выглянул наружу. Довольно широкая прямая мощеная улица была запружена народом. Ничего удивительного, коль скоро время к полудню. Знаком подозвал товарища.

— Эти окна, что ли? — указывая на дом напротив, уточнил штуцерник.

— Они, — подтвердил безопасник.

— А вон тот, что за столом сидит, уж не кардинал ли?

После того как опростоволосился с генералом Дюкером, Гурьян теперь предпочитал перестраховываться. Оно вроде и нет его вины. Приметил мужика в генеральском мундире и пальнул. Причем уложил цель наповал. Так что с него взятки гладки. Но потом узнал, что свалила его пуля ни в чем не повинного новгородца, которого силой в тот мундир обрядили и мишенью выставили перед стрелком.

Его спутник извлек небольшую подзорную трубу, разложил и поднес к глазу окуляр. Какое-то время вглядывался в бликующее окно и уверенно заявил:

— Он.

— Так, может, прямо сейчас и пальнем? Чего тянуть-то?

— Ну пальнешь ты его. И что дальше? Уходить как будем?

— Известно как.

— Нет, неизвестно, — покачав головой, возразил безопасник. — Здесь тебе не открытое поле и не лес. Надо все проработать, продумать, разведать. А там один выстрел — и уходим.

— Ладно. Старший — ты. Мое дело маленькое. Но не тянул бы ты, а? Вот не нравится мне здесь, хоть тресни. А то, глядишь, еще и вшей с блохами подхватим. Тот еще гадючник, — забирая из рук парня трубу и самолично вглядываясь в будущую цель, проговорил штуцерник.

— Два дня, я думаю, мне хватит. А ты сиди тут и не высовывайся. Языка не ведаешь, сгорим свечой.

— Ладно, — легко согласился Гурьян.

Когда напарник покинул квартиру, Гурьян запер на засов хлипкую дверь. Присел на топчан, пристроив рядом ящик с плотницким инструментом. Извлек его оттуда и, поддев двойное дно, начал доставать части духовушки. Хорошая штука. Вот просто загляденье. Разве что рассчитана на короткие дистанции. С его винтовкой ну никак не сравнится. Но зато с таким стволом на сотню шагов может совершенно бесшумно закатать под шкуру свинцовый гостинец.

Хм. Он и закатает. Благо отсюда до окна, за которым находится цель, не дальше сорока шагов. Куда хуже другое. Когда он в очередной раз поднялся, чтобы взглянуть на мишень, то обнаружил для себя неприятный сюрприз. Освещение окон изменилось, а оттого блики стали куда сильнее, и цель уже не рассмотреть. Вот так вот. Теперь еще и время для выстрела придется подбирать…

Впрочем, беспокоился Гурьян напрасно. Кардинал каждый день работал и по вечерам, при свете свечей. А тогда уж был как на ладони, поскольку не задергивал шторы, что в значительной мере упрощало задачу.

— Готов? — нервно прикусив губу, поинтересовался безопасник.

— Даже не сомневайся, — совершенно спокойно кивнул Гурьян.

— Тогда работай.

В ответ штуцерник только ухмыльнулся. Ладно когда команду ему отдавал десятник. Там все понятно. Он — лицо начальствующее, а главное, ни в чем не попустит своему подчиненному. Этот же был довольно плюгав. Понятно, что сила его в голове, но все одно как-то непривычно.

Гурьян выставил толстый раструб глушителя на раму. Сам пристроился на колено, упершееся в положенный набок инструментальный ящик. Он уж давно примерился и был готов. Ожидал только команды. И вот она поступила.

В этот раз кардинал задернул шторы. Но не наглухо. В небольшой просвет его все же было видно. Для Гурьяна более чем достаточно. Задержал дыхание. На улице раздался собачий брех. Брань какого-то пьянчужки. Цокот копыт и перестук колес кареты.

Хлоп-п! Выстрел потонул в уличном шуме, оставшись совершенно неразличимым. И даже звон битого стекла не привлек ничьего внимания. Кардинал, делавший какие-то записи, вдруг навалился на стол, безвольно уронив руки и сбив головой чернильницу.

— Готов, — авторитетно сообщил Гурьян, сноровисто разбирая духовушку.

Пока он управлялся с оружием, безопасник вооружился трубой и вгляделся в тело кардинала. Да. Похоже, никаких движений. Может, следует для надежности вкатить в него еще одну пулю? Уж больно Карпов не любит тех, кто строил против него козни, и всегда воздавал должное по трудам. Впрочем, нет в том необходимости. Гурьян — великолепный стрелок. Дистанция же для него просто смешная.

— Собрался, — доложил штуцерник, пристраивая под мышкой сверток из рогожи.

— Тогда уходим.

И они направились на выход. Без суеты и излишней поспешности. Вышли из каморки, наощупь спустились по темной лестнице. Ну мало ли за какой надобностью захотелось им покинуть дом. Причин множество. Да и не видел их никто. Поди еще найди желающих бродить здесь впотьмах.

Эпилог

— Горько!

— Горько молодым!

Жених и невеста, зардевшись от смущения, поднялись со своих мест и целомудренно, словно и не обжимались ни разу, едва соприкоснулись устами. Смешно, ей-богу. Ну прямо как дети малые. А ведь не одну ночь едва не до утра проводили в жарких поцелуях. Правда, оттого не менее целомудренных. Угу. До свадьбы невеста к себе так и не допустила. Так что ее сегодняшнее белое одеяние — вовсе не кривляние какое. Хотя подобное и случается.

Но как ни мимолетен этот поцелуй, ни кратко касание уст, Александра все же пробрало, и по спине пробежал озноб нетерпения. Оно и не мальчик уж вовсе, а зрелый муж, коему по обычаю давно пора быть отцом, да не единожды. И вкус бабы ему ведом. Но вот дрожит как осиновый лист, и все тут. Будь его воля, уж давно схватил бы Ольгу в охапку и уволок в спальню.

Пусть пока в доме брата. То не беда. Их собственный вскорости будет готов. Уж и плату плотницкой артели внес. А покуда и той постели рад будет. Да что там, хоть на сеновал, хоть в овин с необмолоченным ячменем. Хм. Нет. Это, пожалуй, все же перебор.

Присели. Подняли кружки с вином. Выслушали очередную здравицу. Пригубили напиток. Негоже молодоженам выпивать. Не о том думать надо. Вино в таком деле помеха, то всем ведомо. Опять же, все семейные и через это проходили, оттого и шутки сыплются одна скабрезней другой. В особенности стараются бабенки, вгоняя в краску будущую товарку.

— Горько!

— Ой, горько!

— Подсластить бы! — вновь задорно загомонили гости.

И снова молодые поднялись. Окинули взором гостей. Бросили вороватый взгляд друг на дружку. И вновь свели уста, едва касаясь. Смутились и опустились на свои места. До той поры, пока опять кому не взбредет в голову над ними потешиться. А то как же. Над ними-то, чай, в свое время натешились!

Гости разошлись уж глубоко за полночь. При этом они были изрядно навеселе. Причем и бабы, и мужики. Радости ведь не так часто случаются в их жизни. Уж за последние три года так и вовсе горе в домах стало делом привычным. То швед разорял их родовые гнезда в Новгородской земле, а потом, почитай, два года мужики по полям сражений скитались, отдариваясь ворогу за все. Да кровь при этом лилась рекой. Конечно, все больше шведская, но и русской слилось немало.

При чем тут Новгородская земля? Так ить село это сплошь из беженцев новгородских. Да только за два, а то и за три года уж пообвыкли, добром да хозяйством обросли. Куда ж теперь-то возвращаться. Многие даже родителей сюда перетянули. Правда, с опаской да риском.

Что при шведе рисковали, что при русском государе-освободителе. Он, вишь, знать новгородскую привечает, но не огульно. К примеру, долги крепостных и кабальных теперь свои пределы имеют, а не помещик называет понравившуюся сумму. Так что выкупиться есть возможность. На то дело и боярин Карпов ссужает деньгу, под рост невеликий да неизменный. И народ идет к нему, потому как верит.

— Чего ты тут? Настена вам уж постель изготовила. Да и молодая тебя поджидает, — толкнув в плечо зятя, опустился рядом на завалинку Дмитрий.

— Да надышался духоты и шума наслушался. Вот сижу, сверчков слушаю да свежим воздухом дышу.

— Ага. Ну это-то дело доброе. Только мне уж племяшей хочется на руки взять.

— Своих мало?

— Мало. У нас род Дорохиных знаешь какой знатный был? Почитай, полсела в родне. Н-да. Был, — тяжко вздохнул парень.

Хм. Пожалуй, все же муж зрелый. Уж двое деток, сынок и дочка. И то не предел. Вернулся хозяин в дом, теперь все по-иному будет. А вот в прежнем селе… Пожгли их шведы да побили без жалости. Как поднялись крестьяне против господина заморского и на вилы его с управляющим подняли, так над ними расправу и учинили. Так что пусть Дмитрию сейчас только двадцать три, а он, получается, глава всему роду. Потому как самый старший. Так-то оно сиротами оставаться.

— Так какая радость Дорохиным, коли дите Редькиным уродится? — не желая давить на больное, хмыкнул Александр.

— И что с того? Не племяш он мне будет, что ли?

— А как девка?

— Хм. Девка. Я тебе вот что скажу, Саня. Подлое племя эти девки. Ты ее растишь-растишь, душу вкладываешь, а она хвостом махнула и в другую семью подалась. Так что делай парня. Он тебе и опора, и надежа, и тихая старость, и роду продление. А чем шире род, тем крепче он на этом свете стоит. Вон Бориску уж тоже женить пора. Девятнадцать годков оболтусу. И хозяин какой справный. Одной земли с двумя бабами восемнадцать десятин пашни поднимал два года. Пора женить, пусть род прирастает. Эвон Агап, царствие ему небесное, так никого после себя и не оставил.

— Да есть у него сынишка, — не подумав, брякнул Александр.

— Ты это о чем? — вскинулся его шурин.

— Да так, ни о чем. Сказал и сказал.

— Нет, ты уж начал, так заканчивай.

— Ну, когда мы у Острожского служили, была там одна девка при маркитанте, — не вдаваясь в подробности, начал пояснять Редькин. — Крутил с ней Агап. Но, признаться, кто только с ней не крутил. Одно слово — девка.

— И?

— Пару месяцев назад, еще до замирения, катались мы с парнями по делам в Люцин. Есть там на тракте, верстах в тридцати от города, новый трактир. Та баба как раз его и содержит. Заработала своим передком да сподобилась, — вновь не стал он вдаваться в подробности, тем более что это и впрямь имело место быть. — А при ней сынишка, Гаврилой Агаповичем прозывается.

— Точно Агапа?

— А смысл ей врать? Она, чай, в родню никому не набивается. Опять же, баба — она завсегда знает, от кого понесла. Даже и при таких делах.

— Это да. Хм. Вот что. Ты тут покуда дух переводи, отдыхай, а я, пожалуй, прокачусь до того трактира. Как его найти, говоришь?

— Дмитрий…

— Что? — вскинулся Дорохин.

— Да не найдешь ты. Я уж лучше сам покажу. К тому же в Задвинском герцогстве лихого народца пока хватает, — поняв, что переубедить его не получится, произнес зять.

— А Ольга как же?

— Ну а что Ольга? Чай, и ее племяш, получается. Только ты это… Если удумал ее сюда утянуть, то пустое. Она уж устроилась, и, по совести сказать, невеста завидная. Так что и жизнь свою еще наладит.

— Хорошо, коли так. Но я хочу ей поведать, что она не одна на этом свете. Пусть живет своим укладом, выходит замуж, рожает детей, но только Гаврила должен точно знать, кто его дядья да тетка. Я, чай, думаю, погостить-то отпустит.

— Это за тридевять земель-то!

— Так не к чужим же.

— И что? Не, даже не думай.

— Да ну тебя. Иди эвон, жена тебя уж заждалась. Еще подумает, что лешак ее побежал к кикиморам нужду справлять.

— Ох и язва ты, Дмитрий.

— А-а, — отмахнулся Дорохин. — Тебе не привыкать, эвон сколько Олька тебя чихвостила. Иди уж.

Хм. Ну а что делать. Пошел. Нет, не в обязанность. А очень даже с охоткой. Вот до дрожи во всем теле и холодка под ложечкой. А еще и в горле першит. Пересохло как-то разом. Интересно, квас-то молодым в угол поднесли? Иль придется идти искать?

— Отдать швартовы!

— Отдать швартовы! — вторя атаману, поспешил продублировать команду боцман, ну и подкрепил ее свистком дудки.

Казаки дружно засуетились у кнехтов, высвобождая бригантину из плена. А и то. Не дело такой-то красоте стоять у причала. По этому кораблику плачут моря-океаны.

Вообще-то недолго осталось. Вот минуют Псковское и Чудское озера, спустятся вниз по Нарве, и здравствуй, Балтика. Это для начала. А потом без остановок прямиком в Северное море и дальше. Пока только до французского Бреста. Уже не близко. Порядка трех с половиной тысяч верст. Но и в то же время не так чтобы далеко. До Карибских островов им предстоит преодолеть путь в десять тысяч. Так что чуть больше трети получается. А если учесть, что прямого пути нет в любом случае, то и того не наберется.

Матросы разместились на лавках между мачтами и по команде все того же боцмана навалились на рычаги. Поначалу пошло тяжко. Но постепенно гребцы вошли в неспешный ритм, заставляя вращаться боковые гребные колеса. «Ласточка» медленно и нерешительно, но затем все более уверенно начала отходить от деревянного причала.

Карпов выполнил свое обещание еще на галерах. Впрочем, оно и к лучшему, что поначалу там. Потому как не обошлось без болячек, которые приходилось исправлять на ходу. Что-то переделывать, что-то додумывать. Оно, конечно, в любом случае удобнее, чем весла. Но зачем пользовать недоработку, коль скоро можно довести до ума. А посему на бригантину устанавливали машину уже со знанием дела. И ходовые испытания показали, что изготовлено все как надо.

В принципе боярин собирался поставить на кораблик паровую машину. Как и было обещано изначально. Но тут уж отказался атаман. Успел попользовать вариант на мускульной силе. И он его полностью устраивал. Тем более что воссоздать его не так сложно при минимальной потребности в железе. А то и вовсе без него. А вот с паровой машиной могли возникнуть трудности, разрешить которые вдали от Пскова было бы попросту нереально.

Пушки замятлинской выделки, дульнозарядные. Те самые, что под пальбу оперенными снарядами приспособлены. И установлены на особых поворотных лафетах. Стрельба не больно-то и зависит от курса корабля. Установлены и картечницы. Причем не те, что на продажу, а скорострельные. Правда, годятся они лишь для ближнего боя, потому как сыплют картечью совсем уж недалеко. Да и мелкая она, даже толстую плаху не пробьет. Но зато насколько она страшна в ближнем бою, казаки знали отлично.

В артиллерийском погребе примостились снаряды. В том числе и сотня с греческим огнем. Так, на всякий случай. Поговаривают, на тех Карибах и военные за каперами бегают. А чего с ними бодаться? Там, чай, Карпова-то нет, чтобы выплачивал премии за плененные суда. Проще подпалить да деру дать, чем биться за сомнительный интерес.

Еще пара сотен фугасных, начиненных порохом. Случись надобность, так снаряды они и сами смогут изготовить. Имеются у них формы для отлива. Только надо будет подходящую кузню с плавильней подыскать. А дальше дело нехитрое. Льют же там бомбы. Ну так и разницы особо никакой. Разве что взрыватели братья Карповы измыслили такие, чтобы без капсюлей. С надежностью так себе, но зато вполне возможно и самим изготовить.

Демин окинул взором Псков, к которому успел попривыкнуть. Ну и вообще, родную, так сказать, сторонушку. Пусть до Дона отсюда и далече, да только он думает забраться и вовсе в несусветные дали. А ведь прошедшая война сделала его очень состоятельным человеком. Сундуки от злата, допустим, не ломятся, но прикупить себе большое поместье и в ус не дуть до глубокой старости, растя детей и внуков, ему вполне по силам. Вот только…

Не его это жизнь. Не его, и все тут. Ему вольный ветер да простор подавай. Раньше все больше степной, сегодня — морской. И не просто волю, а чтобы кровь по жилам огнем струилась. Чтобы за гуляньем от широкой казачьей души, с вином и девками, непременно грохот и дым кровавой сечи. А иначе закиснет и пропадет. Оно и в бою сгинуть как высморкаться, и море может принять свою дань. Но иначе он не хочет.

А случись оказия дожить до старости, когда и в море уж не ходок… На тот случай кое-какая деньга у Карпова в банке хранится. И вера в то, что серебро хозяина своего дождется, крепка. Но думать о том никакого желания. Иные мысли в голове Демина нынче живут. Он весь уж на океанском просторе, коего пока еще не видел, но от предчувствия встречи с которым по всему телу пробегает трепетная дрожь…

Хмурый и сумрачный день за окном прорезала вспышка молнии, и вновь громыхнул раскатистый гром. Да так весомо, что само каменное здание и мебель вздрогнули, а стекла задребезжали. Схалтурили строители. Не уплотнили. А ведь не наспех строили здание. С толком, обстоятельно. Но сколько ни старайся, а что-то, один черт, вылезет.

В ответ на гром все присутствующие истово перекрестились, бросив взгляд на высокие арочные окна. Угу. Это дело понятное. Когда бушует такая гроза, человек особенно остро чувствует свое бессилие перед стихией. Что сейчас творится на озерах, и думать не хотелось. Хотя мысли в ту сторону и сворачивали, потому как Псков живет торговлей, и не думать о судьбах ладей, застигнутых в открытых водах, люди не могли.

И практически все прошлись взором по Ивану. Его уговорами и стараниями было воздвигнуто это здание. И теперь вечевики могут обсудить насущные вопросы без оглядки на погоду. Сход большого веча от случая к случаю Карпова не устраивал. Нужно было это как-то упорядочивать и многие вопросы отдавать на откуп веча. Но такой подход требует временных затрат. А потому необходимо создать условия для продуктивной работы.

Именно заботясь об этом, он продавил решение о выплате вечевикам жалованья из казны. Дабы мастеровые и ремесленники могли реже думать о вопросах личных и чаще — об общественных. По мнению Карпова, сосредоточение всей полноты власти в руках правящей верхушки было неверным и вело к проблемам в будущем.

Потому он и радел об укреплении власти большого веча, добившись того, чтобы список задач, решаемых им, неуклонно рос. Конечно, такое будет продолжаться не всегда. Во всем нужно выдерживать баланс. И княжьей власти нужно еще маленько нарезать. Не помешает. До равновесия еще далеко. Но уже не так, как было до войны.

Хм. Война. Вот еще и это. Состав веча-то ведь увеличился. И когда это случилось, бояре в который раз покосились на Ивана. Здание заседаний начало строиться загодя, еще до грома пушек. И с тех пор Псков прирос территориями чуть ли не вдвое. И народу прибавилось, и городов с пригородами. А места в зале всем в достатке. Никто задами не толкается, все сидят чинно. Получается, Карпов заранее предусмотрел подобное? А что такого, за ним станется!

К концу первого лета войны армия Карпова и Острожского сошлась-таки с Карлом в генеральном сражении. Шведский король собрал под своими знаменами около сорока тысяч человек. Для той цели он оголил гарнизон Риги, перегнал в ее гавань Армейский флот и вывел в поле его солдат.

Карлу бы сделать выводы из прошлых поражений от карповских полков. Да куда там. Самолюбие заело. Ринулся в наступление. Хотя-а… Положа руку на сердце, резон в его действиях был. Большую часть войска союзников составляли инфлянтские полки, как пехотные, так и конные. А за ними никаких особых преимуществ не наблюдалось. И сражение показало, что дрались они со шведами на равных.

Вот только пока инфлянтцы сдерживали атаки противника, псковичи опрокинули шведов на своем фланге. Ситуацию мог изменить удар вражеской конницы. Но кавалерия Карла, превосходя по численности, все же оставила поле боя за шляхетскими полками. Те успели поднатореть в новой тактике, не растеряв прежних умений. А потому вышли победителями.

Далее последовали захват Риги и налаживание дружеских отношений с регентами герцогства Курляндского. Это было бы невозможно ввиду того, что и Елизавета София, мать малолетнего герцога, и Фердинанд, его родной дядя, тяготели к союзу с Речью Посполитой. Но король внезапно умер: как полагали все, его сердце не вынесло беспутного образа жизни.

В Саксонии курфюрстом стал его малолетний сын при регентстве матери. А вот в Речи Посполитой началось брожение и шатание. Шляхта до сих пор никак не могла договориться, кого именно возвести на престол. Делать ставку на такого соседа было по меньшей мере неразумно. Спевшиеся воевода инфлянтский и боярин псковский представлялись куда лучшими кандидатами на роль союзника.

Принятию положительного решения также способствовало то обстоятельство, что Дания решила-таки объявить войну Швеции. Со дня на день ожидалась десантная операция на юге королевства. Русский посол предъявил ультиматум с требованием вывести войска с территории Новгородской земли. Ожидаемо получил отказ и передал волю своего государя об объявлении войны.

Пока Острожский выжидал, наводил порядок на обретенных землях и готовился к последующим схваткам, Карпов во главе трех полков выдвинулся в Псков. Решив прекратить дразнить судьбу, он прихватил ополчение и с этими силами направился к Великим Лукам. Хватит, показал уж, насколько зубаст и самостоятелен. Пора бы озаботиться страховкой и получить-таки общую границу с Русским царством. Город сопротивлялся недолго и был взят практически с ходу.

Безопасникам не составило труда завербовать тех, кто желал помочь штурмующим изнутри. Негативные последствия пленения Кузьмы удалось полностью устранить, едва тот оказался на свободе. Старая сеть оказалась практически полностью разгромленной, но сейчас он активно занимался ее заменой. Причем с учетом прежних ошибок.

Затем в захваченные шведами пределы вторгся Николай. Несмотря на зимнюю пору, он упорно и неумолимо продвигался вперед, неизменно встречаемый как освободитель. Ну и Иван под зиму расширил пределы Псковской земли, в среднем прирезав верст по пятьдесят от прежних границ, а с Великими Луками — так и вовсе чуть ли не сотню. Территория увеличилась практически вдвое.

Вообще-то вызвано это было вовсе не желанием под шумок прирезать землицы, а необходимостью расширения жизненного пространства и пахотных земель. Сегодняшнее увеличение населения Псков переварил и сумеет освоить вдвое больше. Но ведь на том дело не кончится. Благодаря прививкам от оспы и развитию медицины в целом смертность на Псковской земле стала значительно ниже. А потому и думать нужно наперед. В прирезанных же областях имелись довольно крупные площади пахотной земли, сенокосов и выпасов.

В следующем году разгром Швеции довершился. Осенью близ Ладожского озера состоялось генеральное сражение между Карлом и Николаем. Причем у первого, что достаточно необычно для шведов, было численное превосходство. Русское царство все еще вело войну на юге, и основные силы находились именно там. Но шведам от того было не легче.

В самый неподходящий момент в его тылу появились войска псковского ополчения под командованием великой княгини Трубецкой. Ну, вообще-то заправлял всем дорвавшийся-таки до военного похода Жабин. Но сути это не меняло. Молодой полковник с легким сердцем уступил пальму первенства Елизавете Дмитриевне, приняв на себя роль ее посадника. Впрочем, все одно позабыт не был, и народ его славил ничуть не меньше великой княгини.

Карл попытался было отступить в Финляндию, но опять был пленен. И снова казаками. Только на этот раз из армии Николая. Опять у русских в руках оказался серьезный рычаг воздействия на Швецию. И брат с сестрицей собирались давить на него, ничуть не смущаясь.

Пока суд да дело, Острожский и Карпов зачистили Эстляндию и Лифляндию от шведской армии. А посему требования на переговорах были весьма жесткими, если не сказать больше. Впрочем, Карлу все же удалось выторговать половину Эстляндии. Территория к северу от линии Пярну, Вильянди, к западу от линии Вильянди, Вейсенштейн, Везенберг, а также Моонзундский архипелаг остались за Швецией.

Острожскому предстояло еще разрешать внутренние противоречия с Речью Посполитой да наводить порядок в прирезанных землях. Возжелай он больший кус, то рисковал подавиться. И без того вышло более чем изрядно. Карпова же вполне устраивало то обстоятельство, что Псковская земля теперь практически полностью граничила с Задвинским герцогством. В начале тысяча семьсот третьего года Острожский объявил-таки о создании такового.

Благодаря прирезанной области Великих Лук у Пскова появилось верст семьдесят границы с Литвой. Но, признаться, Ивана это более чем устраивало. Участок не так чтобы и велик, можно перекрыть его достаточно надежно. Граница же с тремя государствами для торговли всегда лучше, чем с двумя. А Карпов всерьез намеревался загнать свой бронепоезд на запасной путь…

— Вот я и предлагаю, господин Псков, призвать на княжение боярина Карпова, коий на деле доказал, что равного ему полководца не сыскать.

— Верно говоришь!

— Правильно!

— Ивана Архиповича на княжение! — тут же загалдело вече.

Сам же Карпов едва не подавился от неожиданности. Да что там, поперхнулся не только он. Вот никто не ожидал подобного поворота от вечевика из Бежаниц. Эка он загнул! Надо бы остудить горячие головушки, пока они не вошли в раж.

С одной стороны, князь вроде власти имеет чуть да маленько. Но с другой — прав ему за последние годы добавили. В его ведении и ведении посадников находятся суды. И если этим умело распорядиться, то можно влиять и на вече. Тем более если есть тот, кто донесет слова княгине, которой заповедано появляться на большом вече. Таковой посадник у нее имелся, и своими судебными решениями великая княгиня удачно манипулировала.

Не сказать, что бояре да купцы не осознавали этого. Очень даже все примечали. Иное дело, что, получив малое, Трубецкая искусно балансировала, выторговывая все большее и большее влияние. Так что сегодня Карпов получил бы от нее уже не прежнюю бесправную должность. Но…

Иван переглянулся с Пятницким и решительно поднялся со своего стула. Вышел из-за стола. Подошел к кафедре. А то как же! Все как у людей.

— Ты закончил, Викентий Петрович? — поинтересовался он у вечевика.

— Закончил, — степенно ответил статный мужик лет сорока.

— Тогда позволь и мне слово молвить. Господин Псков, радостно мне слышать то, что оценили вы мои старания. И видит бог, ваше доверие — это честь великая для меня. Но ить не можем же мы преступить нами же почитаемые законы. Уважаемый Викентий Петрович позабыл одну маленькую деталь. Не может князь, призываемый на стол земли Псковской, иметь в ней земли и иные владения. Уж простите меня, люди добрые, но избавляться от своего имущества я намерения не имею, — под дружный хохот закончил Карпов.

Далее заседание веча продолжилось уже без неожиданностей. Степенно и чинно. Вот ведь. Пока на улице собирались, на ногах да на свежем воздухе галдели, как на базаре. А как в здании расположились, так куда все и делось. Впрочем, Иван не сомневался, что вскорости пообвыкнут и все вернется на круги своя.

— И что, ты вот так вот взял и отказался? — изобразила искреннее удивление Лиза, выставляя перед Иваном миску с наваристыми щами.

Он же в свою очередь тут же притянул посуду к себе и вооружился деревянной ложкой. Оголодал, сил никаких нет. А потому пока первую ложку в рот не отправил, и не подумал отвечать.

— Так ведь закон, Лиза. Я отказываться от нажитого добра не хочу.

— Ой ли? Закон — он ить что дышло. Как повернул, так и вышло. Ты за девять лет столько здесь всего наворотил, да еще и Псковскую землю вдвое увеличил, что тебе управиться с каким-то там законом… Было бы желание. А там все с ног на голову поставил бы.

— А как нет того желания? — проглотив вторую ложку щей, возразил Иван.

— И с чего бы это? — подбоченилась она.

— Как иного князя на стол посадят, так и тебя братец может обратно призвать. Так?

— Ну, так.

— И ожениться нам он не даст. Так?

— Так.

— И в бега со мной ты не отправишься, потому как о долге позабыть не сможешь. Так?

— Ой, Ванечка, а ты все еще готов со мной на край света? — взъерошив его волосы и прижимая к груди его голову, игриво спросила стоявшая у него за спиной Лиза.

— И даже за край, — со всей серьезностью ответил он. — Вот это все — оно мне без надобности. Ни власть мне не нужна, ни богатство чрезмерное. Когда только начинал, и знать не знал, а теперь точно ведаю — все только ради тебя. Ради того, чтобы нам вместе быть. И нет тому иной причины.

— Ох, Ваня, Ванечка, Ванюша. Экий ты у меня богатырь былинный.

— Может, хоть тайно обвенчаемся?

— Нельзя, ладый. Все тайное становится явным. Николай на многое готов смотреть сквозь пальцы, но всему предел есть.

— Ну а коли нельзя ожениться, тогда буду при тебе фаворитом, пока не надоем, — подытожил Карпов.

— Даже не надейся, ты до последнего вздоха мой и ничей больше, — еще крепче прижимая к себе его голову, произнесла она.

— Знаешь, мы тут с Острожским как-то разговорились, — невпопад сказал Карпов. — Так вот, он породниться со мной хочет.

— С дворянином в первом поколении? — отстранившись и усаживаясь за стол, удивилась она.

— Ага. Ну или с родом Рюриковичей. Дочка у него имеется. Она чуть старше нашего Петра. Но то не беда. Как ты считаешь?

— Я считаю, что это будет бестолковый брак, — пожала плечами княгиня.

— Отчего так?

— Да оттого. Ну кем будет Петр? Псковским боярином? Причем это если получит то боярство. Нынче уж преемственность в прошлом осталась. А соперничество во власти никуда не денется. А вот если его Михайлу оженить, тогда совсем другое дело. Нашему Петру толку будет куда больше, коли его сестрица станет герцогиней задвинской. Острожский получает негласное родство с Рюриковичами и гласное — с боярином Карповым, а мы — перспективы на будущее.

— Угу. Только тут есть одна неувязка.

— Какая?

— Дочка твоя — Трубецкая по крови.

— Так я не про Настю речь-то веду.

— А про кого тогда? — насторожился Иван.

Вот не ведала Лиза о Софье, пусть и дальше ничегошеньки не знает. Так-то оно всяко спокойнее. Батя — тот проникся к внучке и всячески помогает ее приемным родителям. А как во дворянство возвели, так еще и в друзей-приятелей с Репниным превратился. Ну и дочку его балует, мол, свои-то повырастали да разлетелись, оставив стариков одних-одинешенек. Вот и привязался.

— Вань, ты глупый? — слегка закатив глазки, многозначительно произнесла она.

— Погоди, так ты-ы… — Иван с надеждой глянул на супругу.

— Второй месяц уж пошел. Бог даст, дочка и будет, — зардевшись и потупив взор, пояснила Лиза.

Иван же… А что Иван? Подхватил свою ладу на руки да закружил по столовой, благо простора в его усадьбе хоть отбавляй. С размахом строил. Не только для престижа, но и на вырост. Обещала ить большую семью. Так вот вам, пожалте. Держит слово даденное. А он тому очень рад.

Вот только если сын родится… Н-да. Ну, тогда следующую — дочку. Подумаешь, великое дело. Главное, что Лиза не против. А там уж как-нибудь породнятся с Острожским. Кстати, надо будет намекнуть, чтобы тоже не отлынивал. Хотя-а… Права Лиза. Нужно на герцогство свою кровиночку сажать, чтобы Пскову куда спокойней и вольготней дышалось. Дружба дружбой, но кровь — она понадежней будет, потому как не водица. А значит, дочка нужна. Вот хоть в лепешку расшибись. Ничего. Сладят. Они упорные.

Сноски

1

Имеется в виду на буксире. — Здесь и далее примеч. авт.

(обратно)

2

В иерархии иезуитов четвертая по значимости должность после генерала, генерального ассистента и регионального ассистента. Согласно некоторым источникам, в Речи Посполитой на тот момент было настолько велико влияние иезуитов, что ее едва не выделили в отдельную провинцию. В данном же случае имеет место допущение автора.

(обратно)

3

Четверть (четь) — мера площади пахотных земель в старинной русской системе мер. Определялась как 0,5 десятины, равной в свою очередь 1,09 гектара.

(обратно)

4

Клиент — бедный шляхтич, нередко безземельный, поступающий на службу к магнату и проживающий за его счет.

(обратно)

5

Для ордена иезуитов характерны жесткая дисциплина, централизация, беспрекословное подчинение главе ордена и Папе Римскому. Поэтому обучение имеет несколько этапов. Испытуемые (новиции) проходят на протяжении двух лет суровую школу орденской дисциплины.

(обратно)

6

Схоластики изучают пять лет общие науки и богословие.

(обратно)

7

Коадъюторы принимают монашеский обет и делятся на два разряда. Первый — духовные коадъюторы, посвященные в духовный сан. Второй — коадъюторы, ведущие светский образ жизни.

(обратно)

8

Корона — самоназвание Польского королевства.

(обратно)

9

В реальной истории провинция в Польше была создана гораздо позже, только к середине восемнадцатого века.

(обратно)

10

В реальности нечто подобное появилось в Варшаве в середине восемнадцатого века.

(обратно)

11

Воеводский сеймик — сословно-представительный орган власти в воеводстве, куда мог войти любой шляхтич воеводства.

(обратно)

12

Функции каштеляна не были четко очерчены. С точки зрения служебной иерархии, он занимал второе место в воеводстве после самого воеводы. Наряду с воеводой и епископом входил в сенат Речи Посполитой.

(обратно)

13

Шведская армия комплектовалась по двум основным принципам. Первый — поземельная воинская повинность. Определенное количество дворов были обязаны содержать одного солдата, оружие, экипировка за счет казны. В случае войны вместо ушедшего солдата ему выставляли замену, а выбывшего из строя сменял следующий. В случае необходимости собирались полки второй, третьей и так далее очереди. Кроме того, были полки с вербованными солдатами. То есть наемники. Туда сгребали всех подряд, нередко силой. Жалованье выплачивала казна. Порой состоятельные дворяне могли выкупить право командования подразделением. В этом случае они брали на себя половину трат по содержанию войска и сами же производили вербовку. Эти войска не отличались стойкостью, среди них были часты дезертирства, хотя нередко они состояли из опытных ветеранов.

(обратно)

14

Август Сильный был завзятым ловеласом, прозвище же свое получил за невероятную физическую силу.

(обратно)

15

В реальной истории указ о создании Дерптской и Ладожской флотилий был подписан в марте, а уже в конце июля первые военные суда вышли в Чудское озеро для взятия призовых судов, разведки и разорения берегов Чудского и Псковского озер. Тогда это было обусловлено водопадом на Нарве и отсутствием доступа судам из Балтики. В описываемой реальности есть канал, но доступа у шведов так же нет.

(обратно)

16

На тот момент уже применялись прообразы паровых машин, паро-атмосферные машины. Их использовали для откачки воды на угольных шахтах в Англии и в корабельных доках. Попытки установить столь громоздкую конструкцию на суда успеха не имели.

(обратно)

17

Армейский флот, или изначально Шхерный, существовал в реальности. В шведском флоте до войны с Россией и во время ее использовались галеры, но в малом количестве. После заключения Ништадтского мира для действий в прибрежных водах и шхерах была создана эскадра галер с базированием в Стокгольме. Однако война с Россией же 1741–1743 годов показала, что численность этого соединения незначительна. Поэтому было принято решение о постройке целого флота с армейским подчинением. Официально существовал в период с 1756 по 1823 год. Здесь я приписываю это Карлу Двенадцатому.

(обратно)

18

Галс — движение парусного судна относительно ветра. Различают левый галс, когда ветер дует в левый борт, и правый галс, когда ветер дует в правый борт. Как результат курс парусника представляет собой не прямую, а некий зигзаг. Разумеется, за исключением случаев, когда имеет место попутный ветер.

(обратно)

19

До конца XIX века в Швеции действовала единица измерения, в основе которой лежал локоть — 59,4 сантиметра. Кабельтов равнялся 178 метрам или ста шведским саженям. Одна сажень составляет 1,78 метра.

(обратно)

20

Ют — кормовая надстройка или кормовая часть корабля.

(обратно)

21

Выбранецкая пехота — вид войск польской армии, в чем-то схожий с московскими стрельцами, с таким же вооружением. Только состояли они из крестьян, проживающих на своем клине земли. Раз в три месяца проходили военные сборы. В случае войны собирались ротмистрами. Боевая подготовка слабая. На рубеже XVIII века в выбранецкой пехоте насчитывалось порядка двух тысяч человек на территории Короны и несколько сотен — в Литве.

(обратно)

22

Золотник — 4,266 грамма.

(обратно)

23

Комит — офицер, не имеющий патента (унтер-офицер), ответственный за управление гребцами и за ход галеры.

(обратно)

24

Табанить — грести распашными веслами в направлении, обратном нормальному, обычно с целью быстрого торможения.

(обратно)

25

Горжет — использовался до конца XVIII века, представлял собой металлический нагрудный знак, по которому можно было определить как звание офицера, так и подразделение, где он служил.

(обратно)

26

Риксдалер — серебряная монета Швеции XVI–XIX веков, примерный эквивалент русского рубля. На протяжении трех столетий содержание в нем серебра было относительно стабильным — около двадцати пяти с половиной граммов.

(обратно)

27

Ревель — Таллин.

(обратно)

28

Аршин — старорусская единица измерения длины, составляет 0,7112 метра.

(обратно)

29

Вершок — 4,45 сантиметра.

(обратно)

30

В военном деле фас — сторона укрепления, обращенная к противнику.

(обратно)

31

Валек весла — утолщенная часть валькового весла около рукоятки.

(обратно)

Оглавление

Глава 1 Все только начинается

Глава 2 Тучи сгущаются

Глава 3 Покушение

Глава 4 Рокош

Глава 5 Западня

Глава 6 Разгром

Глава 7 В преддверии грозы

Глава 8 Гладко было на бумаге…

Глава 9 Лешака мало поймать…

Глава 10 Всем сестрам по серьгам

Глава 11 Разбитые, но непобежденные

Глава 12 Болезненный укол

Глава 13 От всей широкой русской души

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg