«Москва-36»

Москва-36 (fb2) - Москва-36 [СИ] (Чаганов - 2) 1088K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сергей Владимирович Кротов

Сергей Кротов МОСКВА-36

Глава 1

Крым, окрестности п. Бельбек,

25 августа 1936 года, 01:15.

"Надо пройтись, размять застывшие члены"…

Наощупь нахожу сапоги, галифе, гимнастёрку и ремни, аккуратно развешенные на стоящем рядом стуле. Неспеша одеваюсь и, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Ощепкова и нашу команду, подсвечивая под ноги электрическим фонариком, иду по широкому проходу между двумя рядами кроватей. В большой армейской палатке, рассчитанной на сорок кроватей, стоит только шестнадцать. Из них (со мной) шесть человек из НКВД: четыре охранника и мой техник из СКБ, Толик. Остальные- из пашиной группы, прибывшей на совместные испытания (заводские и войсковые) радиоуловителя самолётов "Подсолнух".

Последний месяц, после мятежа Франко, у Паши был особенно нервным, мне приходилось трижды выезжать в Ленинград для решения, возникших при наладке РЛС, проблем. Заводские испытания были в последний момент заменены совместными, а неделю назад Бокий недовольно сообщил, что по приказу наркома я командируюсь на месяц в Крым в распоряжение замнаркома обороны. Для меня такой поворот не был неожиданным, Ощепков и раньше предупреждал: Тухачевский будет просить Ягоду отпустить меня на испытания "Подсолнуха". Был готов, потому и сразу предложил шефу, чтобы не останавливать работы по теме ЗАС "Айфон" (схожей с будущей американской системой "Сигсали"), провести параллельно с ними полевые испытания нашей секретки. Глеб Иванович, с некоторых пор, а если точнее, то с того февральского испытания нашего макета, ставший большим фанатом "Айфона", ухватился за это предложение и прикрепил для круглосуточной охраны прицепа с системой четырёх лучших своих сотрудников.

Открываю тяжёлый брезентовый полог палатки и пригнувшись выхожу наружу…

"Блин, лучше бы я этого не делал"!

Липкая влага в мгновение ока покрывает лицо… ощущение как в парилке русской бани. Делаю несколько быстрых вдохов и с трудом адаптируюсь к окружающей среде: раскалённые за день на жарком солнце каменистая, вытянутая по направлению к морю, площадка (впоследствии взлётная полоса аэродрома Бельбек), неохотно отдаёт тепло, от от близкого моря воздух насыщен солью и влагой и над всем этим- небо без облачка, луна и тысячи звёзд. В трёх метрах от палатки тихо жужжит прицеп с нашей аппаратурой. Толик снова отключил гибкую трубу кондиционера, расположенного на крыше, от ввода в прицеп и закрепил в окошке нашей палатке. На светлом фоне неба появляется силуэт часового, выглянувшего из-за вагончика.

— Семь.

— Один.

Ребятам нравится, введённая мною система паролей. Машу рукой и ныряю обратно в палатку: хочешь размяться, ляг в кровать и всё пройдёт. Сегодня проверяли РЛС на реальных самолётах, они поднимались неподалёку с аэродрома лётной школы в Каче и шли в сторону моря по команде меняя направление и высоту. Заданную макимальную дальность в пятьдесят километров на высоте пять тысяч метров, "Подсолнух" превысил вдвое. Никаких серьёзных замечаний отмечено не было, так что за завтрашние, вернее уже сегодняшнние, испытания, на которые приедут высокие гости, можно быть спокойным.

Значительно большую тревогу у меня сейчас вызывает другое. Та успешная февральская демонстрация "Айфона" сильно укрепила веру руководства спецотдела в перспективность этой разработки СКБ (до сих пор улыбаюсь когда вспоминаю растерянные лица операторов, приготовившихся в нашей лаборатории подслушать телефонный разговор двух абонентов, подключившись к телефонному проводу, а в наушниках услышали лишь бессмысленную смену двух тонов, знакомую мне со времён дайлап модемов), но и породила у меня несколько шапкозакидательское настроение. Казалось, что основное дело сделано: полосовые фильтры на основе операционных усилителей работали почти идеально, слоги синтезированного голоса на приёмной стороне воспринимались нетренированным оператором хорошо, на уровне девяносто пяти процентов. Проблема вылезла позднее, после майских праздников когда на столицу обрушилась нестерпимая тропическая жара.

Всё лето в Подмосковье лютовали лесные пожары, а воздух в самой Москве насытился дымом и гарью. Пришлось наглухо закрывать окна. Температура в лаборатории поднялась к тридцати градусам и тут полезли проблемы: операционники начали сильно дрейфовать, поплыли границы частот полосовых фильтров, из-за них уровень распознования сполз до шестидесяти процентов. Ничего трагичного в этом, конечно, не было, проблема могла быть решена вводом схемы автоподстройки нуля, но это усложнение и время (полевые испытания "Айфона" уже были назначены на август), которого хватило в обрез. Не повезло, так надеялся обойтись ручной подстройкой… Перед Первомаем был приглашён в ЛФТИ на торжественный запуск в эксплуатацию РВМ. Услышал много приятных слов о себе, особенно приятно их было услышать от Леонида Канторовича, молодого доктора наук из ЛГУ, почти моего сверстника, как выяснилось, основного "толкача" вычислительной машины.

— Алексей, ты не понимаешь, что ты сделал! — Хлопает он меня по плечу и счастливо смеётся. — Обращение матриц большой размерности- это ключ к численному решению систем линейных уравнений. Ты знаешь сколько операций умножения и деления надо провести чтобы посчитать обратную матрицу размером всего лишь двадцать на двадцать?

Я отрицательно машу головой.

— Неважно, твоя машина при наладке посчитала её за два часа! — Эмоции переполняют Леонида. — А когда я отдавал эту работу в наш счётный отдел, то получил результат через две недели! Не знаю сколько уж чистого времени они там её считали, но это реальный факт! Два часа и две недели! И результаты совпали!

А зачем вы её вычисляли? В какой области науки это необходимо? — Пытаюсь понять причины такого энтузиазма Конторовича.

— В любой! Мотька Бронштейн думает, что только для его ядерной физики, так вот на самом деле это будет самым редко встречающимся применением обращёных матриц! — Усмехается он. — Задачи оптимального распределения ресурсов и планирования! Вот где нужны такие машины.

"Во те на… ну, думаю, будущему Нобелевскому лауреату виднее".

— Ничего путёвого из этой бандуры не выйдет, — возле нас остановился невысокий коренастый человек лет тридцати в начищенных до блеска сапогах, пахнущих дёгтем и доверительно подмигивает косым глазом. — я заглядывал в ейную нутрь, хилые там темштуки, которые щёлкают. Пару раз щёлк-щёлк и кирдык…

Канторович недоумённо смотрит вслед оппоненту, который подошёл к другой группе людей, возлавляемой Бронштейном.

— А кто это? — Спрашиваю я у подошедшего Бори Коломийца, кивая на человека в сапогах.

— Феропонт Шумилов, приняли вчера завхозом в лабораторию РВМ. Все втроём дружно смеёмся.

"Интересное имя… если с двумя р, то получается железный понт". "Интересное имя… если с двумя р, то получается железный понт. Переживём… Главное, чтобы спирт для протирки контактов не воровал".

Там же, тот же день, 12:00.

Солнце печёт нещадно. Большая группа военачальников прячется от его лучей под небольшим тентом, натянутым у входа в прицеп радиолокационной станции. Дверь, скользящая по направляющим как в железнодорожном купе, сдвинута в бок и можно видеть рабочее место оператора, сидящего спиной ко входу на крутящемся кресле и большой круглый экран электронно-лучевой трубки с отметками дальности цели через каждые десять километров. Справа от оператора в таком же кресле расположился планшетист, отмечающий положение целей на милиметровой бумаге, и кто-то ещё, невидимый с моего места за спинами начальников, ведёт радиообмен с руководителем полётов и самолётом. Антенна, параболического цилиндр, поочерёдно отклонялась в обе стороны на небольшой угол от направления на море.

Хотели начать испытания пораньше с восходом пока не так жарко, но самолёт Иеронима Уборевича, командарма 1-го ранга командующего Белорусского военного округа, вылетевший из Смоленска вчера сел на вынужденную посадку где-то в поле под Харьковом, что вызвало задержку до 10:00. Сейчас он, худощавый высокий с красными от бессонной ночи глазами, начинающий лысеть, седой сорокалетний мужчина стоит по правую руку от Тухачевского и с непроницаемым лицом внимательно разглядывает станцию.

По левую руку от маршала стоит командарм первого ранга (четыре ромба в петлицах) Иона Якир, командующий Киевского военного округа, по виду полная противоположность Уборевичу: невысокого роста крепыш с черной как смоль густой шевелюрой. Его живые чёрные глаза и подвижное улыбчивое лицо выражали высшую степень одобрения нашей установки.

"А что, "Подсолнух" выглядит сейчас, наверное, как межпланетный космический корабль, особенно на фоне вон той установки, "Прожзвук", стоящей неподалёку и смахивающей на большой патефон".

Четвёртого высокого гостя, Сергея Сергеевича Каменева, начальника Управления ПВО, также командарма 1-го ранга, больше всего, похоже, в радиоуловителе заинтересовал кондиционер, он с наслаждением протиснул голову внутрь вагончика, ловя слабые струи прохладного воздуха.

Оператор с успехом решает последнюю задачу, распознает на расстоянии тридцать пять километров в летятящей с запада цели звено самолётов и маршал Тухачевский дав отбой для нас, решительно направляется к "Прожзвуку". За ним устремились высокие гости (кроме Каменева, тяжело опустившего на верхнюю ступеньку прицепа своё грузное тело) и многочисленные помощники и адъютанты, разомлевшие под палящими лучами. "Разбор полётов" состоится позднее.

— Поздравляю, Паш, я к себе, — крепко пожимаю руку Ощепкову. — у меня сегодня сеанс с Москвой.

— Спасибо, но учти, — делает шутливо-строгое лицо Павел. — в восемь часов нас ждут Аня с Любой, брат не против. Василий Щербаков здесь, как представитель "Светланы", изготовителя антенного переключателя и отражательного клистрона, жарившийся вместе с адъютантами на солнце, протискивается на освободившееся место под тентом. Оля, вырвавшаяся из Москвы на две недели с Пашей, сняла дом в Любимовке (в двух километрах от нашего лагеря) и приютила Любу, приехавшую в Крым с братом. Их давняя ссора из-за меня уже в прошлом, за эту неделю, проведённую вместе на пляже и в экскурсиях, они стали настоящими подругами. А судя по неоднократному пашиному напоминанию о сегодняшней встрече и прозрачным намёкам на разрешение брата, в олиной голове окончательно созрел план по упорядочиванию моей личной жизни. О своей бы лучше позаботилась. Сама все время с утра до ночи пропадает в микробиологической лаборатории у Ермольевой, говорит что недавно нашла перспективный плесневой гриб, в окрестности которого на чашке Петри погибли бактерии.

— Ну что, товарищ Трофимов, — подхожу к спрятавшемуся в тени нашего четырёхколёсного железнодорожного типа "Айфона" сержанту ГБ.- пойдёшь в палатку остудишься пока я тут поработаю?

— Не положено, товарищ Чаганов, — улыбается заскучавший часовой. — у меня смена через час заканчивается. Разрешите тогда отлучиться, на море искупаться?

— Давай, отлучайся. — Из-за отъехавшей в сторону двери в лицо пахнуло жаром.

Сразу же щёлкаю тумблером шкафа вокодера, затем, подождав немного, выключения вентилятора и выскакиваю наружу.

"Настоящая душегубка…. сейчас прицеп проветриться немного и можно включать магнитофон".

После того первого успешного испытания, Бокий, узнав что для ускорения отладки "Айфона" мне необходимо звукозаписывающее устройство, промолчал, а через неделю заявился в СКБ сам в сопровождении двух тяжелогружёных мускулистых сержантов. Когда принесённые деревянные ящики были вскрыты, на свет явились два новых немецких магнитофона "Magnetophon K1" и коробка с десятью катушками магнитной ленты "Basf" на диацетатной основе. Наш "Айфон" пока работает в простом симплексном режиме (для дуплексного необходимо четыре тона), то есть, сказал что-нибудь, в конце добавил- "приём" и щёлкаешь тумлером, подключая линию к блоку приёмника. Вот для работы в одиночку, без помощника, (доступ к аппаратуре в прицепе только у меня и Толика, но его я уже отпустил до вечера) я и использую магнитофон: пишу сообщения с передатчика и воспроизвожу их подключив к приёмнику. Для этого у меня имеется небольшой выносной пульт, к которому я подключаю наушники и микрофон, соединённый с прицепом: оборудование, конечно, надо проверять в экстремальных условиях, но оператор-то вполне может лежать на кровати в кондиционированном помещении…

Начинаю с проверки микрофона выносного пульта: подключаю провода к микрофонному входу магнитофона ("интересный монтаж, вместо разъёмов- винтовые зажимы под отвёртку, которая идёт в комплекте с магнитофоном"), щёлкаю тумблером "запись" и иду в палатку.

"Куда я его засунул? Ах да, под кровать, чтоб не раздавил кто"…

— Товарищи, прошу вас выйти из палатки, — незнакомый комбриг, рядом с которым стоит смущённый Паша, по хозяйски оглядывает помещение. — здесь будет совещание.

Несколько младших командиров начинают собирать стулья и расставлять вокруг стола в центре, бесцеремонно оттирая замешкавшихся к выходу.

"После проверю гарнитуру, и без неё есть что делать. Правда жарко в прицепе… Ничего, не сахарный, не растаю"…

Возвращаюсь в вагончик, сажусь в кресло и стягиваю через голову гимнастёрку.

— А это что за вагон? Отгоняй подальше… — Слышу голос давешнего комбрига.

— Товарищ комбриг, это холодильный агрегат, — голос Трофимова звучит твёрдо и убедительно, утверждая согласованное со мной объяснение. — нельзя отгонять, труба короткая, едва до окна достаёт.

— Хорошо, — легко соглашается тот. — пусть остаётся.

Дрожащими от возбуждения руками хватаю лежащие передо мной на столике наушники, подключённые к выходу магнитофона-приставки.

— Ну как полегчало, Сергей Сергеевич? — послышались знакомые интонации Тухачевского.

— Да, спасибо. Прошу вас, Михаил Николаевич, не отвлекайтесь на меня. Время дорого. — Голос Каменева также было легко узнать по грассирующей р.

— Хорошо. Итак, товарищи, как вы должно быть слышали десятого августа были арестованы Примаков и Путна. Как утверждает Ягода по двум совершенно разным делам. У Путны на таможне по возвращении из Лондона найдено письмо Троцкого, он перевозил его во внутреннем кармане пиджака. Поразительная беспечность! Примакова задержали, формально, за троцкистскую агитацию. На него написали доносы трое завсегдатаев "литературного салона" его жены Лили Брик.

— Почему Ягода не предупредил? — перебивает Тухачевского голос с южным акцентом. "Якир"?

— Был в командировке на Урале. Это дело рук его зама Агранова. Хотя Примаков сам виноват. По словам Ягоды, "салоны" Лили Брик в Ленинграде и Евгении Ежовой в Москве и раньше враждовали, но тут в каком-то их споре за квартиры или дачи Агранов, как их куратор от НКВД, встал на сторону москвичей. В следующий приезд в Ленинград, когда он зашёл к Лиле, подвыпивший Примаков спустил его с лестницы.

— Представляю себе как этот поц катится вниз… — смеётся южанин.

"Точно Якир"!

— Зря смеёшься, Иона. — Вступает хриплый баритон с прибалтийским акцентом. "Уборевич"?

— Действительно зря, Иероним Петрович прав, — соглашается Тухачевский. — Агранов побежал в КПК к Ежову, тот к Сталину, когда Ягода вернулся, по всем материалам на армейцев-троцкистов, лежащим до этого без движения, начались проверки. Сталин перед отъездом в отпуск в Сочи провёл это решение через Политбюро. Примаков и Путна оказались первыми в списке арстованных. Пока молчат.

— По-моему, — продолжает Уборевич. — если даже они так и ничего не скажут, то проболтается кто-нибудь другой. Надо начинать готовить операцию, скажем, на октябрьские.

— О чём вы говорите? — взволнованно говорит Каменев. — Будённый уже год проводит чистку командиров частей Московского военного округа. Нам сейчас не на кого положиться.

— Один выстрел шрапнелью из танка по трибуне Мавзолея во время военного парада- возражает Якир. — и дело сделано.

— Непосредственной угрозы нам я сейчас не вижу, — говорит задумчиво Тухачевский. — так что не надо пороть горячку. План по захвату власти во время войны наиболее реалистичен. Без всякого авантюризма, без надежды на авось. Армия во время войны по закону получит всю власть, останется только убрать оставшиеся гражданские личности и структуры. Я встречался с генералом фон Сектом в Берлине этой зимой, он всерьёз предлагает вариант синхронного военного переворота в наших странах. Обстановка в мире нестабильная, вполне возможно, что уже в следующем году может начаться война. Ну а на крайний случай, товарищ Якир, небольшая группа из ваших диверсантов должна быть всегда под рукой. Да и ещё одно, чуть не забыл, не откладывая дело в долгий ящик, готовьте списки перспективных командиров. Принято решение о направлении добровольцев в Испанию, наши люди должны быть в первых рядах.

Правая катушка магнитофона быстро завращалась- кончилась плёнка. Срываю с головы наушники и бросаюсь в угол за новой катушкой.

— Сергей Сергеевич! Что с вами! Доктора! Скорее!

Слышу на улице начинается беготня. Похоже совещание прервано, слышу в наушниках множество голосов.

"Дела… похоже, что спокойная жизнь закончилась. Надо срочно сообщить о заговоре Сталину. Любая задержка с этим может рассматриваться как пособничество заговорщикам. Но как? Сталин и Киров в Сочи. В Москве на хозяйстве Молотов. Он, конечно, предан вождю, но я с ним не настолько знаком, чтобы вот так заглянуть на огонёк без серьёзных на то причин. Придётся объясняться в его секретариате. Информация, сто процентов, уйдёт в НКВД, может спугнуть Ягоду и Тухачевского, заставит тех форсировать события. Нет, это не вариант. Значит надо ехать в Сочи".

— Сердце остановилось! Начинайте делать искусственное дыхание!

"С Каменевым дела серьёзные, если он умрёт, то все каналы связи с Москвой будут забиты надолго".

Хватаюсь за трубку полевого телефонного аппарата и кручу ручку вызова.

— Дежурный! Говорит старший лейтенант государственной безопасности Чаганов. — Добавляю в голос зловещие нотки. — соедините с Москвой с коммутатором ГУ ГБ НКВД.

Одним ухом слушаю, что происходит в палатке, другим- приглушённые переговоры телефонистов. Через пять минут дают связь.

— Здесь Чаганов, прошу соединить с товарищем Бокием.

— Его нет на месте.

— Прошу принять телефонограмму.

"Фух… одно дело сделал".

Ещё до разъединения успел общими словами доложить, что испытания досрочно успешно завершены, оборудование в сопровождении сотрудников под командой сержанта Трофимова завтра отправляется обратно. Сам отправляюсь в район города Ялты для встречь с активами комсомольских и пионерских организаций по заданию цекамола. Связь со мной может быть затруднена. Возвращаюсь на службу как и запланированно первого сентября.

"Так, теперь передо мной во весь рост встала вторая задача прапорщика: как всё это вынести? Вынести магнитофон совершенно невозможно: подозрительно и, к тому же, тяжеленный гад. Катушку? Тоже большая и железная… Может быть перегнать запись в Москву по "Айфону", а источник стереть? Нет, не хочется впутывать в это смертельно опасное дело Лосева, к тому же запись с искажёнными голосами многое потеряет как доказательство. Скажут, подделка. И нужна она сейчас в Сочи, а не Москве".

Разбираю катушку, осторожно вынимаю магнитную плёнку и кладу её в круглую картонную коробочку из-под леденцов, служившую для хранения всякой мелочёвки.

"Как тут и была"!

Вторую такую же оклеиваю по боку обрывком магнитной ленты и помещаю её в опустевшую катушку. Теперь если смотреть на катушку сбоку, не вынимая из ящика для хранения, то она ничем не отличается от других.

"Второе дело сделано: все катушки на месте, а плёнка с записью перекачевала в карман моего галифе".

Надеваю гимнастёрку, отключаю телефон и выхожу из прицепа.

— Товарищ Трофимов! — Начинаю отдавать приказания подошедшему сержанту. — Подготовить всё к транспортировке оборудования, свяжитесь с линейным транспортным отделом. Организуйте его доставку в СКБ, захватите с собой Анатолия. Вы- старший, у меня другое задание.

"Провода я уже отсоединил, теперь надо незаметно убрать дистанционку".

— Алексей, Каменев умер, — вполголоса собщает столкнувшийся со мной Ощепков. — я еду сейчас с телом в в Севастополь в госпиталь, а затем- в Москву.

"Отдать плёнку Паше? Пусть отнесёт её Свешникову? Нет, нельзя никого постороннего вовлекать в это дело, даже секретаря товарища Кирова".

— А как же Аня? — без задней мысли интересуюсь я.

— Даже предупредить нет времени, — мрачнеет друг. — Лёшь, сматайся в Любимовку, объясни ей так, мол, и так…

— Да что она не понимает что такое служба? — Ощепков удивленно смотрит на меня. — ну я, в смысле, второй год с тобой живёт… да объясню-объясню я, не боись, уже собираясь. Павел облегчённо выдохнув убегает встречать санитарную машину, показавшуюся на дороге. Из штабной палатки вышли заговорщики, попрощались. Тухачевский сел в одну машину, Якир и Уборевич в другую и разъехались в разные стороны.

Можно понять почему в армии недолюбливают особистов, армейцы сейчас бегают и суетятся как укушенные (слышу комриг распекает кого-то восклицая, что через три часа надо быть на станции Инкерман), а мои хлопцы в своём ритме собирают личные вещи из палатки.

"Так, где дистанционка? Вот она моя милая… под кроватью. Конспираторы хреновы, обо всём забыли как попали из пекла в прохладу".

В окне палатки маячит Толик, прибежавший с моря в мокрых на заду штанах, вытаскивает трубу кондиционера. Отдаю ему приспособу, ставлю личную печать на пломбе прицепа, прощаюсь со всеми и иду на КПП, ловить машину до Любимовки.

Крым, Любимовка.

Позже, тот же день.

— Люба сбежала, с Тухачевским… — с порога огорошила меня Оля.

— И эта женщина собиралась стать моей свахой… — не смог удержаться от сарказма, увидя её расстроенное лицо. — впрочем, "если к другому уходит невеста, то неизвестно кому повезло".

"Молодо-зелено, не знает она такой песни. Однако, пошла движуха"…

Оля секунду раздумывает над моими словами.

— Глупости, — выносит она, наконец, вердикт. — хорошая девочка красивая, умная. Что ещё надо?

Молчу. Не встретив возражений и воспрянув духом, Оля с мечтательным выражением лица выдает историю о бедной девушке, встретившей принца на белом коне.

— Не понял, они что знакомы были раньше?

— Да нет, он подвёз Любу позавчера, когда она шла по дороге к вам в лагерь к брату. — Досадует Оля на мою недогадливость.

— Так у него, вроде, же есть жена.

— Он её не любит.

У нашего полисадника тормозит военный грузовик. Из кузова выпрыгивает Василий Щербаков.

— Где Люба? Её нет? — Кричит он на ходу. — Аня, передай ей, что я срочно выезжаю в Ленинград. Алексей, поможешь Любе на обратном пути?

— Поможет. — Быстро отвечает Оля, прикусив губу.

"И это, блин, ваша домашняя заготовка"?

Водитель давит на клаксон, Василий жмёт нам руки и цирк-шапито в клубах пыли, под лай чихающих собак, покидает Любимовку.

— Да ладно, не переживай, не маньяк же он какой, не съест, а ей будет о чём рассказать внукам, — Тяжёло опускаюсь на лавочку укрытую от посторонних глаз густыми кустами давно отцветшей сирени. — а теперь слушай мою историю.

Олины большие широко раскрытые голубые глаза, ещё недавно горящие мелодраматическим огнём, в мгновение ока превратились в узкие щёлочки- амбразуры, из которых иногда поблёскивали чёрные зрачки-дула. Известие о смерти Начальника УПВО и срочном отъезде Паши в Москву не произвели на неё, впрочем, большого впечатления, чего не сказать о записанном совещании заговорщиков.

— Так Сталин с Кировым точно в Сочи? — спросила Оля после минутного раздумья.

— Тухачевский сказал, что Сталин в отпуске в Сочи, — пытаюсь точнее вспомнить разговор. — когда я перед отъездом в Крым звонил Свешникову, секретарю Кирова, по просьбе директора нашего радиозавода, тот сказал, что он в отпуске на юге и его не будет до октября.

— Ясно, — Оля начинает машинально накручивать на палец локон. — ну не суть важно, даже если и не в одном месте, то, наверняка, телефонная-то связь у них между собой есть. Когда мы приедем в Сочи…

"Когда? Мы? Тут, я смотрю, уже и план готов…. а у меня, грешным делом, закралась мыслишка дождаться Кирова из отпуска и уж потом всё ему рассказать. Заговорщики, вроде, форсировать события не собираются".

— … да, именно так! И чем быстрее, тем лучше. Информация о возможной утечке может попасть к Ягоде или Тухачевскому в любой момент: обнаружится пропажа магнитной плёнки, кто-то вспомнит тебя с микрофоном в руках, а два и два они сложить могут. Поверь, если бы не смерть Каменева, которая переключила внимание всех на себя, тебя бы сейчас уже пасли и армейцы и особисты.

Привстаю и выглядываю из-за кустов на улицу.

— У меня тут собачки прикормлены, — тоже поднимается Оля. — кому-чужому подойти к дому будет затруднительно.

Вдруг она быстро поворачивается ко мне, приподнимается на цыпочки и впивается своими пухлыми губами в мои страстным поцелуем, самоотверженно прижимаясь ко мне выдающейся грудью. У меня перехватывает дыхание и темнеет в глазах, когда через минуту фокус возвращается, вижу как из соседнего полисадника за нами наблюдают две пары сопереживающих женских глаз, матери и дочери, сорока и двадцати лет, одинаково вытягивающих губы.

"Полегче, подруга, у меня в кармане галифе все наши доказательства. А чёрт бы с ними, остановись мгновенье"…

— Я мигом! — Неестественно громко кричит Оля и скрывается за скрипнувшей дверью дома, оставив меня одного под взглядами соседок стыдливо оправляющего гимнастёрку. Через минуту она появляется на пороге с небольшим чемоданом и пляжной сумкой. "Тяжёлый, блин".

— До свиданья, Надежда Ивановна! — Оля передаёт ключ старшей соседке, так и не успевшей сбросить наваждения эротической сцены и надеть, более подобающую случаю, маску осуждения: "какова, крутит роман с двумя сразу". — Съезжаю. Передайте, пожалуйста, ключ хозяйке. Я с ней расплатилась до конца недели. (и уже мне). Лёшик, ты снял уже в Ялте квартиру?

"Это она наши следы запутывает, что ли"?

Выходим на оживлённую трассу, ведущую на юг к Севастополю.

— Может введёшь меня в курс дела? — Немного раздражаюсь я. — Куда направляемся?

Я эти места неплохо знаю, — успокаивающим голосом отвечает Оля. — и Крым, и Кавказ. Считаю, что выбираться из этого медвежьего угла нам надо не спеша. Сначала на машине до Качи, затем на морским путём до Евпатории или Сак, там недалеко, миль пятнадцать-двадцать. После на поезде до Сарабуз, когда мы ехали на поезде из Москвы видела рядом со станцией военный аэродром и самолёты, как раз на месте Гвардейского. Аэрофлот в Крым ещё не летает, в Симферополе на месте аэропорта ещё овцы пасуться…

— А морем сразу в Сочи? — перебиваю подругу.

— По прямой миль триста, — она спокойно продолжает сеанс психотерапии. — нужен катер, на рыбачьих судёнышках- рискованно, время на согласование, отдачу приказов, подготовку корабля, а это значит раскрыть свой замысел заранее, суток за трое до встречи со Сталиным.

— Да, но и на военном самолёте ты без приказа не полетишь!

— Ну, почему?… — Оля поднимает руку голосуя, грузовая машина тормозит. — Могут и захватить пассажира, если по пути, особенно такого заслуженного как ты.

— До Качи? — Подбегаю к кабине, в которой сидят молодой парень шофёр и пожилой экспедитор с картонной папкой в руках.

— Залазь в кузов.

Зацепившись за борт и легко отолкнувшись от земли Оля в мгновение ока оказывается в кузове. Навстречу нам по дороге в сторону Севастополя потянулась длинная военная колонна грузовиков, в которой я с удивлением обнаружил собственный прицеп.

Недалеко от Сочи, разъезд Мацеста.

26 августа 1936 года, 22:45.

Устроившись за большим тёплым валуном, скатившимся некогда с крутого горного склона и попавшим в нишу, образованную последним и железнодорожной насыпью, вдыхаю полной грудью солёный морской воздух и слушаю шум, невидимого с моего места, прибоя. Полчаса назад из-за туч вышла луна и осветила желтым светом небольшую пустующую сейчас площадку, зажатую железнодорожными путями и дорогой, по которой за пару часов моей засады проехало в обоих направлениях от силы пяток машин.

Привычно бросаю взгляд на светящиеся в темноте стрелки своих швейцарских часов. "Полчаса назад Оля должна была позвонить Свешникову". Весь путь сюда прошёл на удивление гладко: в Каче за пятьдесят рублей легко нашли моторизованную шаланду, капитан которой уже в темноте высадил нас на пустынный берег невдалеке от железнодорожного разъезда Кара Тобе. Там на втором пути уже стоял в ожидании встречного маленький паравозик, везущий единственный вагон из Евпатории в Сарабуз, где его цепляли к утреннему московскому поезду из Севастополя. Вагон был полон, но проводник, с уважением взглянув на мою форму, легко разрешил нам остававаться во время пути на задней тормозной площадке. Через два часа я, оставив Олю на станции, уже подходил к КПП 44-й отдельной бомбардировочной эскадрильи. Дежурный молоденький лейтенант сразу поняв что мне требуется (сказал, что нужно быстро попасть на северный Кавказ), коротавший ночь за написанием письма, накрыл его картой маршрутов и начал предлагать варианты.

— В Херсон завтра утром летит наш У-2, потом после обеда в Ростов, а там на следующее утро можешь на гражданском в Минводы.

— …

— Или нет, товарищ Чаганов, вот так будет быстрее. Тоже утром, Р-5-й летит в Белореченскую, а там на поезде к вечеру будешь в Минводах. "Белореченская…, она, ведь, на трассе Аэрофлота Москва- Харьков- Ростов- Белореченская- Сочи. Лететь прямо в Сочи, конечно, не желательно, там в связи с пребыванием Сталина, наверняка, ввели усиленный режим несения службы, а в Белореченскую- самое то, через неё и дальше на Туапсе, по словам Оли, сейчас идут все поезда на Сочи, Адлер и Сухум".

— Когда вылетает Р5-й? — Смотрю на часы.

— В шесть тридцать… — взгляд дежурного тоже замирает на секунду на моих часах, но быстро переходит на две звезды на рукаве.

"Да за этот полёт я б последнюю рубаху снял, но часы сейчас самому позарез нужны… Так до вылета ещё два часа".

— Отлично, за полчаса вылета буду как штык. Спасибо, товарищ лейтенант. — С чувством пожимаю ему руку.

* * *

— То, что надо….- рассеянно говорит Оля в ответ на мои новости, внимательно рассматривая подходящий к станции поезд. — а в конце состава, что это за два вагона? Мы стоим неподалёку от трёхэтажной водокачки красного кирпича, оговаривая последние детали нашего плана.

— Один багажный… а второй похож на вагон Тухаческого. Видел его неделю назад на станции Инкерман. Вон видишь на выходах вместо проводников- часовые.

— Тогда, пока-пока, действуем по плану. — Оля чмокает меня в щёку и, легко подхватив чемодан, торопится к поезду, из которого начинают неспеша выходить чтобы размяться немногочисленные, страдающие бессонницей пассажиры.

Маневровый паровоз, нещадно дымя, толкает наш евпаторийский вагон по второму пути в направлении железнодорожной стрелки. Оля, пройдя в конец состава и поставив чемодан на землю, вступает в переговоры с охранником багажного вагона. Через минуту, едва не полетев вниз со ступенек, из вагона вылетает Ощепков и подхватывает Олю на руки.

"Опять повезло? Может быть, хотя понятно, что тело Каменева надо срочно везти в Москву, Тухачевский тоже должен присутствовать на похоронах. А ближайший поезд- вот он. Что-то не видно Любы с маршалом, ну так им сейчас не до прогулок под Луной. Всё, Оля зашла в вагон, пора и мне".

* * *

Поворачиваюсь спиной к морю и смотрю вверх на склоны гор, поросшие густой растительностью. Показалось, что где-то там мелькнул огонёк. Так и есть, то скрываясь, то на секунду появляясь, два лучика автомобильных фар, делая широкие петли, скользят по склону горы, медленно спускаясь вниз. Минут через двадцать, остановившись на пару минут у выезда на трассу метрах в трёхстах справа от меня, на площадку выехал Форд Б и затормозил. Из раскрывшихся разом назад двух широких дверей выскочили двое высоких мускулистых парней, за ними неспеша- третий с небольшим животиком, водитель остался за рулём, и начали озираться по сторонам.

"Похоже свои"…

Подмигиваю три раза фонариком и, внимательно глядя себе под ноги, иду вдоль путей в их сторону. Не доходя до площадки метров пятнадцати станавливаюсь.

— Ржев. — Во рту пересохло и голос прозвучал хрипло.

— Пенза. — Ответил главный.

Наш с Олей план был прост и незатейлив: она звонит по номеру телефона, что я получил от Свешникова для экстренных случаев и оставляет сообщение от Сергея (так я называл себя если трубку брал помощник), что ему, то есть мне, нужна срочная встреча с товарищем Кировым и он просит встретить его на разъезде Мацеста прямо сейчас. Расчёт был на то, что ближе всего до места встречи охране Сталина и она сумеет опередить всех, даже если разговор будет подслушан.

Поднимаю голову. По трассе с севера со стороны города, подпрыгивая на кочках, несётся грузовой ГАЗ-АА.

"А вот это мне совсем не нравится…. ночью по горной дороге на такой скорости ездят только "наши" люди".

— Ждите меня на выезде на трассу, там где останавливались. — Кричу главному, машу рукой в том направлении и быстро ныряю за ближайший валун.

Резко затормозив, грузовик перекрывает выезд с площадки, тускло освещаемой единственным фонарём, стоящим вблизи путей у стрелки. Из кузова посыпались бойцы с неудобными длинными винтовками. Выскочивший из кабины человек с пистолетом в руке, очевидно их командир, что-то неразборчиво выкрикнул и его подчинённые, человек десять, охватили полукругом стоящий в центре площадки Форд Б и рядом с ним моих встречающих.

— Начальник отделения транспортного отдела НКВД младший лейтенант Дмитриев. Назовите себя.

— Майор госбезопасности Власик. Подойдите ко мне, лейтенант.

"О-па, сам начальник охраны Сталина пожаловал. Значит, серьёзно отнеслись к нашей просьбе".

Начинаю неспеша и пригибаясь по ложбине вдоль железнодорожного полотна уходить от места действия пока его участники заняты друг другом. Достигаю своей лёжки за большим валуном и оборачиваюсь.

"Документы предъявляют, оружие прячут… хороший знак. Доносится властный бас Власика. Приказывает до утра взять под охрану разъезд Мацеста"…

Глава 2

Сочи, дача Сталина, быв. усадьба Зензинова.

27 августа 1936 года. 01:15.

— Что так долго?

Мы с Власиком стоим в просторной прихожей нового деревянного двухэтажного дома, в которой нас встречает босой Киров в белой полотняной нижней рубашке и свободных серых летних штанах, а из гостиной с трубкой в руке выглядывает Сталин.

— Арестовать нас местные товарищи хотели, — балагурит майор, похлопывая себя по карману галифе, в котором лежит изъятый у меня наган. — насилу отбились. Алексей так вообще по-пластунски уходил.

Весёлый смех Власика, впрочем никто не поддержал, так как жалкий вид моих летних штанов и рубашки в пыли и репьях а кое-где и порванных, не допускал иного способа передвижения их хозяина как ползком.

— Подробно напишите, что у вас произошло, товарищ Власик. — Сталин чутко уловил тревогу в моих глазах.

Лицо майора сразу скисло, как у двоечника перед контрольной.

— Заходите, товарищ Чаганов, в гостиную, присаживайтесь.

Заходим в пустоватую просторную комнату с голыми стенами, обставленную разностильной поношенной мебелью. Выбираю себе венский стул покрепче и натыкаюсь на четыре глаза внимательно изучающих меня.

— У меня есть важное сообщение о подготовке государственного переворота.

В течение получаса слово в слово в лицах я пересказывал тот разговор, изредка прерываемый уточняющими вопросами моих слушателей.

— Вы уверены, что это были они? — после короткой паузы спросил Сталин по окончании рассказа.

— Да, товарищ Сталин, уверен, — прочищаю пересохшее горло. — я записал весь разговор звукозаписывающим устройством на магнитную ленту. Вот она.

Достаю из чемоданчика, который не выпускал из рук ни на секунду, картонную коробку, не пострадавшую на вид за время моих приключений, и кладу её на журнальный столик, стоящий между нами.

"Качество записи без подмагничивания плёнки, конечно, будет не ахти, но не хуже грампластинки. Да и вообще, не избалованы сейчас люди качеством записанного звука. Кстати мысль, как это я не догадался раньше? На одной лампе двойного триода можно было собрать такой генератор подмагничивания… Просто записывали мы только двухтональный сигнал на телефонной линии, а для этого качества записи было- за глаза".

— Для её прослушивания нужно иметь особое устройство, — добавляю я. — желательно то же самое, на котором плёнка была записана.

— А где оно сейчас это устройство? — Сталин, ходивший до этого кругами по гостиной останавливается передо мной.

— Я думаю уже в Москве, — отвечаю неуверенно. — надо позвонить, выяснить.

— Пойдём-те, товарищ Чаганов, со мной. — Приглашает он и делает призывный жест согнутой левой рукой, в которой держал потухшую трубку.

Втроём поднимаемся на второй этаж по пологой деревянной лестнице, поворачиваем налево по коридору и останавливаемся перед массивной дубовой дверью с глазком. На стук сержант ГБ впускает нас внутрь в небольшую комнату, где у стены стоит длинный стол, заставленный телефонными и телеграфными аппаратами. Из известных мне узнаю только аппарат Бодо и английский инвертор спектра "Секрафон".

— Кому звонить? — Сталин вопросительно смотрит на меня.

— В СКБ, по номеру 3-42-14.

"Надеюсь Олег ещё на работе"…

Сержант передаёт мне трубку.

— Лосев слушает.

— Скажите, что с ним сейчас свяжется товарищ Маленков и пусть пока подготовит оборудование к перевозке. — Сталин, оглянувшись по сторонам тесного помещения, с неохотой садится на пододвинутый сержантом стул. — Соедините с Ежовым.

"Неужели, всё-таки, Ежов"?

Скороговоркой повторяю слова вождя и бесцеремонно сворачиваю разговор с захотевшим узнать новости Лосевым.

— Хочу проверить вашу память, товарищ Чаганов, — Сталин косится на босые ноги Кирова. — возьмите внизу на столике в гостиной сегодняшние "Известия", возьмём для примера третью страницу. Товарищ Киров прочтёт её вслух, а затем вы перескажете её нам.

"Логично, ему надо принимать важные решения, а тут не понятно насколько можно доверять моей памяти".

Возвращаемся с Кировым на первый этаж.

— Алексей, ты, часом, не голоден? А то может сначала поешь? Пустое-то брюхо к ученью глухо.

"Переживает за меня"…

— Нет, Сергей Миронович, надо с этим скорее покончить.

* * *

— В Таджикской ССР: убрано- 375 тысяч гектар, 75 процентов к плану. Обмолочено- 273 тысячи гектар… — монотонно воспроизвожу по памяти сводку наркомзема СССР.

Сталин неслышно подходит сзади к другу, заглядывает ему через плечо в раскрытую газету и с минуту сверяет данные.

— Ни в одной цифре не ошибся, — восхищённо рапортует Киров. — я и не думал, что такое возможно.

— Хорошо, — кивает Сталин. — одним сомнением меньше. Вы, товарищ Чаганов, наверное, хотите умыться с дороги, покушать. Товарищ Власик всё организует.

* * *

— Скажи, Мироныч, ты за него ручаешься? — Сталин прерывает молчание, возникшее после ухода Чаганова.

— Ручаюсь, что он говорит правду. — Горячо реагирует Киров. — Сам посуди, откуда ему знать об арестах Примакова и Путны? О фон Секте этом…

— Если он, конечно, не агент тех сил, которые хотят нас столкнуть с армией, — Сталин тянется к пепельнице, — поэтому я и спрашиваю тебя, ты головой за Чаганова можешь поручиться? Понимаешь, слишком он удачливый, слишком яркий. Шагает вперёд семимильными шагами. Может так случиться, что подсовывают его нам?

— Не может такого быть, Коба! — Упрямо наклоняет голову Киров. — В чём его удача? Что два раза за полгода был на волосок от смерти? Да месяц к больничной койке был прикован? А если боишься, что продвигают его какие-то неведомые силы, то это я предложил идти ко мне в секретариат, а Чаганов отказался. Пошёл своим путём: в органы и науку двигать. Да ты сам знаешь, что я тебе рассказываю.

— Как он там оказался? Опять случайно, что ли? — Хмурится Сталин, выбивая пепел из трубки.

— Нет, не случайно… его сам Тухачевский пригласил на войсковые испытания радиоуловителя.

— Откуда знаешь? От него? — Прикуривает трубку и встаёт. — Ладно, есть у меня человек, поручу проверить что там и как. Послушаем, к тому же, его запись и потом решим. Но действовать надо начинать уже сейчас: первое, Ягоду пора снимать и второе- усиливать охрану здесь. Пошли наверх, составим шифровку членам Политбюро. Проголосуем опросом, не думаю, что кто-нибудь выступит против Ежова.

— Почему Ежов? — Тоже поднимается Киров.

— Ежов- новый человек в этом сонном царстве, где некоторые уже по двадцать лет сидят на одном месте, состариться успели. Работает по двадцать часов в сутки. Умеет подчинять себе людей, вон говорят, даже Агранов к нему переметнулся. Не играет в политику. Да, зря улыбаешься, русский, что тоже важно в стране, где живёт большинство русских, если учесть что ему предстоит чистить аппарат НКВД сверху донизу. Хорошо проявил себя в ленинрадском и кремлёвском делах. Будучи председателем Комиссии Партийного Контроля получил на своих будущих подчинённых тысячи доносов и, наверное, научился отличать правду от кривды. А теперь ты предложи мне равноценную кандидатуру.

— С Ежовым я, конечно, не работал, поэтому ничего плохого о его деловых качествах сказать о нём не могу…

— Но…

— Но чем-то он мне Хрущёва напоминает, такие же пустые глаза, которые не людей вокруг себя видят, а мусор. Повидал я таких коммунистов, которые ничем не отличаются от царских чиновников: такая же угодливость перед начальством и хамство с подчинёнными.

— Где я тебе идеальных людей возьму, — Сталин в сердцах сильно стучит по двери в комнату связи и выдаёт в лицо открывшего её сержанта. — коммунизма ждать? А пока на печи лежать?

— Виноват, товарищ Сталин. — Задремавший, видно, сержант растерянно хлопает глазами, переводя взгляд с одного смеющегося вождя на другого.

Там же,

1 сентября 1936 года, 10:00.

"Последние по настоящему жаркие деньки"?

Как сильно изменился климат за эти девяносто лет. Сейчас люди снимают зимние пальто в апреле, а надевают в октябре. Может быть, конечно, отчасти это вызвано тем, что пальто сейчас, оно и зимнее, оно и демисезонное, но в большей степени, что сейчас реально холоднее.

Откидываюсь назад в плетёном кресле-качалке окидываю взглядом замечательный вид на море, открвающийся с веранды, и раскрываю сегодняшнюю "Правду".

На первой странице портрет нового народного комиссара внутренних дел Николая Ивановича Ежова. Симпатичное открытое лицо, добрые глаза…

"Ну не знаю, сейчас он, всё-таки, не секретарь ЦК… Может быть будет в более подчинённом положении у Пятницкого, возглавляющего Политико-административный отдел ЦК, курирующего в том числе и НКВД. Может быть…, но надежда на это слабая".

О Ягоде ничего, кроме сухого сообщения, что тот снят с поста, значит не быть ему наркомом связи вместо Рыкова… О похоранах Каменева тоже молчок, пожоже не доведётся Сергею Сергеевичу упокоиться в Кремлёвской стене. После неоднократного прослушивания плёнки на магнитофоне, доставленном уже к вечеру того же дня самолётом, Сталин подошёл, обнял меня и сказал, что, мол, Родина меня не забудет, но я должен об этой плёнке забыть навсегда. Неофициально будет объявлено, что запись существует, что получена она из-за границы и что содержит неопровержимые доказательства. Нет, не борьбы за власть в нашем руководстве и не военного заговора, а проникновения на отдельные высокие посты отдельных шпионов и диверсантов, которых наши органы успешно разоблачают. Подозреваю, что хотят наши вожди вывести меня из под удара ещё оставшихся на свободе заговорщиков.

Вчера в "Известиях" сообщили, что Тухачевский снят с поста заместителя наркома обороны и отправлен командовать Приволжским военным округом, Уборевич и Якир сняты со своих округов и откомандированы в распоряжение наркома обороны. Думаю, что все трое уже очистили в подвалах кровавой гэбни под пытками свои души от всего чёрного и подлого, что в них было и снова стали белыми и пушистыми бойцами за дело коммунизма.

"Надоело уже здесь околачиваться".

Вожди, точнее один Сталин, дёргает за ниточки из-за кулис, не отдавая никому прямых приказов направляет течение событий в огромной стране. В первый день во время ночного ужина, названного обедом, он поговорил с кем-то, взяв трубку внутренней связи. По грузински, правда, я понял только "дивизия НКВД", а утром Власик распорядился передать все внешние посты "прибывшим из Сухума товарищам". Мне делать совершенно нечего, за исключением игры в городки по вечерам пара на пару: мы с Кировым, Сталин с Власиком. Поначалу из-за моей неумелости мы проигрывали вчистую, пока я не решил заняться самосовершенствованием: "подкрутил" зрение до максимальной тройки, поэкспериментировал с тонусом мышц и скоростью их сокращений (это оказалось возможным изменяя скорость прохождения электрического сигнала по аксону, что в свою очередь программировалось специальным нейроном, отвечающим за трансмембранный ионный градиент). Так объясняла мне Оля, я же в данном случае действовал как оператор, поочередно нажимая на свои акупунктурные точки и проверяя получившийся результат броском биты по самой трудной фигуре- "письму". Моя "программа" позволила подстроить этот параметр не более чем процентов на тридцать, но результат "тьюнинга" не заставил себя долго ждать: через пару дней Власик, после трёх кряду вчистую проигранных партий, заявил в сердцах, что я наверняка играю за "Динамо" на чемпионате СССР по городошному спорту, а Сталин оценивающе посмотрел на меня и просто предложил передвинуть "кон" для меня на пять метров дальше от "города". Игра выровнилась.

— Сергей Мироныч, — подскакиваю с кресла и спешу навстречу Кирову, который появляется на веранде с чашкой кофе в руке и с тёмными кругами под глазами. — разрешите выехать в Москву. Работа стоит.

— Не лезь поперёд батьки в пекло, Алексей. — Киров жмурится от жгучего южного солнца и спешит укрыться под навесом. Замечает газету у меня в руках и, кивает на неё и понижает голос. — Не обо всём там можно написать. С головкой заговора Будённый и Ежов справились, они арестованы, Гамарник застрелился, но пока не до конца выявлены их связи и на свободе могут оставаться их соратники.

— Это понятно, — мягко гну свою линию. — рисковать жизнью руководителей страны нельзя, но кому нужен я? Они про меня вообще слыхали?

— А те из органов, что Власика прихватили. Они откуда приказ на твой арест получили? Из Ростова… из краевого управления НКВД! А вот кто эту команду отдал до сих пор неясно.

— Ну и что даст им расправа со мной? — не сдаюсь я. — Да, ничего. Их судьбу это никак не изменит.

— Их-то не изменит, а твою- может и очень сильно, — отхлёбывает из чашки Киров и обжигается горячим кофе.-… а-а, дайте спокойно позавтракать! Торопыги…, то один, то другой!

"Кто другой-то? Сталин что ли? Спросить"?

Сергей Миронович делает каменное лицо, всем своим видом показывая что разговор окончен.

Вздыхаю, отворачиваюсь и решаю сходить на "бахчу", где поспели арбузы, заесть расстройство. Ребята дежурные вчера приглашали, им удалось заныкать в кустах от Власика здоровенный полосатый кавун.

"Из Ростова… Олин звонок записала прослушка в Москве, это понятно. Передала сигнал по инстанции. Дальше звонок в краевой центр и последовала вполне себе адекватная реакция на непонятную активность вблизи дачи Сталина: задержать нарушителя. И чего тут неясного? Тут ребят из линейного отделения поощрять надо за операттивность и выучку".

* * *

Урча вгрызаюсь в ароматную сочную розовую арбузную мякоть и замираю, мысленно сравнивая свои теперишние ощущения детскими.

— Чаганов! — На поляне, где наша троица расположилась вокруг освежеванного кавуна, появляется Власик. — Вот вы где…

— Николай Сидорович! — Подскакиваю и прикрываю помертвевших от ужаса подельников. — Ребята не виноваты, чёрт меня попутал.

— Выезд через два часа! Всем марш наверх собирать вещи!

Неспеша иду за рванувшими наверх к домику ребятами, мой чемоданчик уже давно собран. Судя по всему главный "торопыга" отдал приказ.

* * *

— Волнение усилилось до четырёх баллов, — Власик идёт на перерез показавшимся из дверей Сталину и Кирову. — капитан предлагает отложить выход в море до завтрашнего утра. Начинается долгое глухое препирательство, закончившееся победой начальника охраны и примкнувшего к нему хозяина Москвы.

— Товарищ Сталин, — пользуюсь образовавшейся паузой. — разрешите мне вылет в Москву. Погода лётная.

— На чём летите, товарищ Чаганов?

— На Аэрофлоте. Рейс через полтора часа.

— Разрешаю. Товарищ Власик, довезите до аэропорта.

— Спасибо! — подхватываю свой чемоданчик и не оглядываясь спешу к, подъезжающей ко входу по сигналу начальника охраны, машине Сталина "Бьюик", запрыгиваю на заднее сиденье и вижу в окно смеющихся вождей.

Рядом не спеша усаживается Власик, машинально опуская шторку на боковом окне, спереди знакомый сержант и машина плавно трогается вниз к дороге.

"Что день грядущий мне готовит"?

Самое главное почему я рвусь в Москву, это почти неизбежные кадровые изменения на Лубянке. Ежов войдя в курс дела наверняка уволит всех начальников отделов и управлений. Под горячую руку может попасть и моё СКБ, особенно если меня не будет на месте. Мне на плечо на очередном повороте серпантина дороги наваливается сразу уснувший Власик, не спавший последние несколько суток, занятый согласованием усиленного режима охраны со смежниками.

После поворота открывается прямой участок дороги метров сорок-пятьдесят, затем поворот в другую сторону. У самого поворота справа от дороги на электрическом столбе в полутора метрах от земли замечаю какой-то странный предмет, от которого вглубь кустарника уходит тонкий кабель "полёвка". Напрягаю зрение.

"Вещмешок?… Блин"!

— Стой! Тормози! — Обнимаю правой рукой ничего не понимающего со сна Власика и толкаю его вниз в проход между сиденьями, сам при этом врубаюсь лбом в спинку сиденья водителя из-за резко затормозившей машины, но успеваю до взрыва упасть на заднее сиденье.

Москва, Кремль, Свердловский зал.

20 сентября, 1936 года. 14:00.

— Лейтенант Чаганов, — Ежов, ещё не получивший спецзвания и потому в гражданке, заглядывает ко мне за ширму устроенную позади стола президиума и понижает голос до шёпота. — у вас всё готово?

"Лейтенант… даже знаков различия ещё толком не выучил: две звезды в петлицах- это старший лейтенант госбезопасности".

— Всё готово, товарищ нарком. — Эхом шепчу я.

"Скользит по паркету как гимназистка на рождественском балу. Жизнь удалась… Вчера, когда проводил совещание с руководящими сотрудниками НКВД на Лубянке, вёл себя более развязно, грубо затыкал пытавшихся задавать вопросы, грозил, совсем не стесняясь секретарей ЦК Пятницкого и Андреева. Здесь он более скован, оно и понятно на расширенном заседании Военного Совета при наркоме обороны присутствует Сталин. Похоже правительство желает объясниться с военными, заручиться поддержкой крутых мер в предстоящем суде на заговорщиками".

Ягоду не включили в их число, видно не хотят называть заговор военно-чекистским. В газетных статьях его имя вообще не упоминается. Чистку в НКВД проводят потихому, но более масштабно. Уже отстранены от должностей все начальники управлений и отделов центрального аппарата, на очереди начальники УНКВД регионов. Бокия я уже не застал когда неделю назад возвратился в Москву на правительственном спецпоезде из Севастополе. В нём было всего три вагона: один Сталина и два охраны. На всём протяжении маршрута вдоль полотна железной дороги в пределах прямой видимости друг друга стояли часовые.

К тому времени мы с Власиком уже восстановились. Да вобщем-то и прочти не пострадали, в отличие от водителя и сержанта, сидевшего впереди. Машина затормозила метрах пяти от поворота и её салон почти не попал в сектор поражения, созданный пляжной галькой, находившейся в вещмешке. Побило все окна и стеклом посекло руки и лица, не сумевших пригнуться впередисидящих. У меня- два глубоких пореза на спине, Власик расквасил нос, но крови в салоне и на одежде было предостаточно, так что приехавшая на карете скорой помощи молодая врачиха поначалу собралась везти нас в больницу, но потом быстро разобралась…

Работал здесь явно профессионал, судя по месту закладки взрывного устройства на уровне груди сидящих в автомобиле, по тому, что на крутом повороте машина почти останавливается и легче выбрать момент взрыва, да и мощность взрыва с нужным количеством поражающих элементов была выбрана правильно, судя по раскуроченному двигателю авто и солидной проплешине в растительности с противоположной стороны дороги.

Ежов, узнав постфактум о плёнке, которую Сталин поручил мне воспроизвести на заседании Военного Совета, виду не подал, но похоже хамство по отношению ко мне затаил. Так что рассчитывать на его доброе отношение, учитывая мой прокол в Ленинграде не приходится.

Судя по нарастающему гулу в зале, народ стал возвращаться с перекура, из-за ширмы послышались возбуждённые разговоры и даже смешки.

"Отмякли немного".

После краткого сообщения Ежова в начале заседания о результатах расследования военного заговора под сводами Свердловского зала повисла гнетущая тишина. Неизвестно что на это больше повлияло злорадный и даже несколько истеричный тон нового наркома внутренних дел или его неумение сформулировать суть показаний арестованных, но основная масса военных, из примерно двух сотен собравшихся, понуро сидела на деревянных, покрытых белыми полотняными чехлами, стульях с каменными лицами, мысленно оценивая весомость обвинений предъявленных своим бывшим сослуживцам.

Выступать полезли самые ушлые, которые давно подозревали, предупреждали и настойчиво советовали заклеймить, выкорчевать и уничтожить, но их не слушали, зажимали и задвигали. Из знакомых фамилий- Алкснис, Блюхер, Кулик, Урицкий с Куйбышевым (младшие братья известных деятелей). Им на смену пришли кающиеся, то есть бывшие в непосредственном подчинении у заговорщиков и даже в приятельских с ними отношениях (как Мерецков), но об их преступной деятельности не догадывающиеся. Затем трибуну надолго оккупировал командарм Белов, превративший своё выступление в клоунаду. Он припомнил арестованным все свои обиды: как Путна посадил его в Берлине на учёбе в германском генштабе на голодный паёк (давал в три раза меньше на представительские расходы, чем Якиру и Уборевичу), решительно отверг домыслы, что это было вызвано мордобоем немецкого гостя на приёме в торговом представительстве. Переключился на выпивку, поспорив с Ворошиловым, что он хоть и пьёт иногда неделю, но знает с кем и с заговорщиками у него такого никогда не было. Совещание превратилось в балаган.

Смотрю Сталин не пресекает это непотребство, а даже наоборот своими насмешливыми репликами поощряет перепалку, незлобиво подтрунивая над обеими сторонами.

"Совсем не похож на себя каким я его знаю… Всё другое слова, фразы… Так это он что манипулирует ими? А что вполне рабочая тактика… Клоун отвлекает публику от дурных мыслей. Массовая психотерапия, только без пассов".

К перерыву от былого отчуждения между аудиторией и президиумом не осталось и следа. Дверь открывается. Впереди идёт Сталин за ним на большом удаление другие члены президиума. Машет мне и я выношу и ставлю на стол, покрытый красным ситцем, тяжёлый громкоговоритель, немного морщась от не вполне ещё зажившей раны на спине.

— Товарищи, подойдите поближе к столу, — подзывает он военных. — чтобы лучше было слышно.

Вообще-то того компактного усилителя, что Лосев спаял на скорую руку, должно было вполне хватить на это помещение с идеальной акустикой, но вид сотен высших командиров, стоящих плечом к плечу вокруг стола создавал чувство единения армии и руководства страны, так что этот ход был вполне оправдан.

Ещё один жест дирижёра в мою сторону и я щёлкаю тумблером воспроизведения. Плёнку, которую сейчас напряжённо слушают военные, пришлось немного подправить: убрана начальная сцена с удалением нас из палатки, чтобы скрыть место действия, и последняя с врачами, чтобы не указывать точную дату. Вырезана также пара фраз с упоминанием Ежова и его жены. На ура походит замечание Якира по поводу Агранова, пришлось даже останавливать плёнку, прежидая взрыв смеха и последовавший за ним обмен впечатлениями. В общем видно по лицам, что последние сомнения у собравшихся в реальности заговора тают, ведь большинство из них не раз встречались с Тухачевским, Якиром и Уборевичем, знают их голоса и манеру говорить. Гулом возмущения встречается фраза Якира о выстреле из танка по правительственной трибуне.

После прослушивания записи на бис, Сталин, вновь завладевший вниманием притишей аудитории, поворачивается к стоящим рядом наркомам.

— Я вот о чём подумал, товарищи, — вождь повышает голос, хотя все вокруг и так ловят каждое его слово. — если кто из военных имеет грех на душе, ну чёрт попутал. Если к кому-то эти изменники и германские шпионы подкатывали, делали всякие предложения, то пусть они без боязни идут или пишут к товарищам Ворошилову и Ежову, пусть повинятся. И чтоб не наказывать таких. Правильно я говорю?

— Правильно! Могли и по незнанию! Повинную голову меч не сечёт! — Откликнулось множество голосов, пожалуй, лишь сами наркомы остались равнодушны.

"А зря, столько материала можно получить, только успевай проверяй"…

— Товарищ маршал, — устремляюсь на перехват Ворошилова, сунув плёнку в карман галифе. — разрещите обратиться?

Он делает нетерпеливое движение, но заметив что Сталина обступили командиры, останавливается.

— Что у вас?

— Я насчёт установки "Подсолнух", — зачастил я, понимая что времени у меня немного. — не знаю успели ли вам должить, но она успешно прошла совмещённые испытания. Прошу вас дать распоряжение о направлении всех четырёх образцов в войска для опытной эксплуатации. Лучше в разные регионы. Нельзя допустить задержки с принятием на вооружение.

* * *

По Управление ПВО, благодаря Сергею Сергеевичу Каменеву, прошлись косой: уволены или взяты под стражу все начальники отделов и многие отделений. Ощепков пока отстранён, но, похоже, арест- это вопрос времени. Вчера ко мне на работу, вызвав меня с заводской проходной, пришла Оля вся в расстроенных чувствах и прождала там меня полчаса под любопытными взглядами вахтёрши и её товарок, сбежавшихся посмотреть на "девушку Чаганова", пока я не закончил паковать магнитофон под надзором кремлёвских фельдъегерей.

— Ты чего задержался? — тихо спрашивает она и по хозяйски берёт меня под руку.

— Магнитофон заворачивал чтоб не разбили. — Так же тихо отвечаю я нагнувшись к ушку подруги, не обращая внимания на затуманившиеся глаза охранниц.

— На дискотеках начал подрабатывать?

— Не только, на октябринах и комсомольских свадьбах… — выходим на воздух. — Ну что у тебя?

— Павел хочет писать письмо Сталину в защиту Тухачевского. — Выдавливает сквозь слёзы Оля.

— Ты ему ничего не сказала? — Она отрицательно машет головой. — Ну и правильно, но делать что-то надо.

Так гуляя под осенним дождичком мы и выработали план на сегодня…

* * *

— Это вы о радиоуловителе? — Быстро сориентировался маршал. — Пишите бумагу…

— Хотя нет, не надо, — Ворошилов бросает взгляд на Ежова. — сделаем так… Кто может это дело возглавить у нас?

— Ощепков, конечно, но он отстранён.

— Товарищ Хмельницкий, — подзывает он бравого полковника стоящего поодаль. — Ощепкова из "списка" вычеркнуть. Свяжитесь с ним. Сегодня же подготовьте приказ о передаче всех "Подсолнухов" в войска. У него же узнаешь куда, кажется в апреле на совещании мы выбирали в какие части ПВО. Самого Ощепкова командировать на Дальний Восток с одной из установок. Всё.

— Спасибо, товарищ маршал!

Москва, ул. Большая Татарская д. 35.,

ОКБ спецотдела ГУГБ.

Тот же день, 23:00.

— Бесполезно, — Лосев снимает наушники и щёлкает тумблером питания стойки "Айфона".- на одной паре телефонного кабеля терпимого качества звука не получить, даже в симплексном режиме.

— Похоже на то… — Со вздохом ставлю на стол микрофон.

"Распушил хвост… "всё будет работать на шлейфе" (обычной двупроводной телефонной линии). Пижон. Нет, работать-то оно работает, только звук- дрянь. Стыдно людям показать".

— А что ты уперся в этот шлейф? — Пытается подбодрить меня Олег. — Как ты себе представляешь эту бандуру, подключённую к абонентской сети? Она уже теперь без стоек шифратора и дешифратора в наш вагончик не лезет.

"Утешил, блин… хотя он и тут прав: сделать установку мобильной не удаётся. Так может быть тогда не пытаться пробивать лбом стену, а облегчить себе задачу: перейти на четырехпроводную магистральную телефонную линию и стационарный вариант (всё равно стоять "Айфону" на телефонной станции в особом помещении). Ну и уж если всё равно многое переделывать, то надо уходить от анахронизмов (ха-ха, ещё проектировать начнут только через три года) Sigsaly и делать восемь диапазонов вокодера вместо десяти и шестнадцать уровней дискретизации вместо шести, что, как показали наши опыты, вполне может скомпенсировать потерю двух диапазонов. Итак что получается, если оставляем симплекс, и на каждой паре имеем по две несущих частоты, разнесённых подальше, как в модеме, на 1170 гц и 2125 гц, то получаем два бита передающихся одновременно или четыре бита в параллель на двух парах. Четыре бита- это шестнадцать уровней дискретизации, то что надо… Sigsaly оцифровывала звук с периодом в 20 миллисекунд, пусть и у нас будет так же: 16 мс на передачу амплитуд восьми диапазоном, остается ещё четыре. По две миллисекунды в начале и в конце передаём несущие, но если не хватит времени на оцифровывание, то расширим период до сорока. А жизнь-то налаживается"!

Хватаю карандаш и начинаю набрасывать блок-схему нового варианта. Лосев заходит мне за спину и молча следит за полётом моей новой фантазии. Он бы, конечно, с большим удовольствием занялся йодидным реактором, у которого он проводит большую часть своего рабочего времени, отлаживая техпроцесс очистки тетройодида кремния от бора. Приходится повозиться с этим, но, на мой взгляд, применять зонную плавку к нему много выгоднее, чем к кремнию: плавка ведется при температуре на триста градусов ниже и бор удаляется из стержня быстрее. Всё равно, однако, процесс трудоёмкий, не то что с германием.

— Чёрт, забыл! — Шлёпаю ладонью себе по лбу. — Звонил Зильберминц из ВИМСа, ну тот, что на Донбассе внедрил новую технологию выделения германия из отходов коксового производства. Помнишь я тебе рассказывал? Так вот, литр концентрата двуокиси германия лежит у него в сейфе. Будешь брать?

— Ура-а-а!

"О, жить стало не только лучше, но ещё и веселей"…

Бросаю взгляд на пустое место Разгона, уволенного вчера следом за тестем.

Москва, Красная площадь,

25 сентября 1936 года, 8:45.

Спешу к Никольской и вижу что два, обычно бурных в первый день шестидневки, встречных потока совслужащих, текущих от Манежной площади и площади Дзержинского и создающих бурный водоворот у Казанского собора, как-то необычно малоподвижны сегодня. На высоком свежевыкрашенном деревянном заборе у стендов с газетами собралась многолюдная толпа. С трудом протискиваюсь чуть поближе (до стенда остается метров восемь) и включаю свои три единицы зрения. "Сокрушительный удар по фашистским шпионам"! "Рабочие московских заводов на митингах ночных смен единодушно одобрили приговор суда над оголтелой бандой шпионов, изменников и диверсантов", "Расстрел- единственная мера наказания изменников"…

"Всё правильно, мне ли не знать что осуждённые изменники и диверсанты (зачесался заживающий порез на спине)… Жаль, что нельзя рассказать правду об их заговоре… приходится говорить о шпионаже, а какие они шпионы? Хотя как сказать, тайная передача сведений, составляющих государственную тайну, бывшему начальнику немецкого генштаба- это что тогда если не шпионаж? И расстрел, как высшая мера социальной защиты вполне законен. Разве может быть иначе"?

"Блин, осталось пять минут до совещания"!

Вчера незнакомый голос в трубке сухо сообщил, что на девять утра сегодня назначено совещание спецотдела. А я уж думал, что эти бесполезные мучительные посиделки похерены окончательно, по крайней мере временно, пока не назначат нового начальника. Бегом влетаю на этаж и бегу по непривычно пустому коридору к кабинету начальника. Опаздываю на пять минут. Надеюсь новый начальник не педант, а насчёт меня: так горбатого могила исправит… Незнакомый капитан в приёмной равнодушно проверяет мои документы и пропускает в кабинет, в котором за столом для совещаний сидели трое незнакомых лейтенантов госбезопасности. Кресло начальника за пустым письменным столом осталось не занятым, исчезли книги с книжной полки и даже куда-то делся портрет Ленина, оставив после себя лишь вбитый в стену гвоздь.

"Вот тебе и "меня Ленин сюда назначил""…

— Здравствуйте, товарищи. — Громко здороваюсь с собравшимися, те вяло отвечают и снова опускают головы.

У всех немногих встреченных мною сегодня в этом здании людей такие отрешённые от мира сего выражения лиц, не ждущих от будущего ничего хорошего и желающих чтобы всё это поскорее закончилось. Судя по тому, что никого из присутвующих я не знаю, вместе с Бокием отстранили и всех начальников отделений, а лейтенанты- их заместитетели или, быть может, даже совсем новые люди из рабочих. Впрочем нет, на рабочих они не похожи, руки без мозолей, не то что мои- в ожогах от паяльника, кислоты и электрических "знаках".

— На завтра на девять утра назначай экономический отдел, — от двери раздаётся писклявый голос, на который синхронно поворачиваются все четыре наших головы. — здравствуйте товарищи, а на десять- секретно-политческий.

"Понятно, на нашу экзекуцию отмерян один час".

Маленький человечек с четырьмя звёздами на золотистой полоске на краповых петлицах с трудом забирается на высокое кресло Бокия.

— Так, времени у нас мало, — Агранов щурит маленькие близко посаженные глазки и как человек, отбывающий надоевший ему номер, скороговоркой монотонно и равнодушно, как по написанному, тихим голосом бубнит. — прежде чем каждый из вас представится и расскажет о работе своего отделения, хочу довести до вас следущее: в стране раскрыт военно-троцкистский заговор с целью убийства членов советского правительства и захвата власти. В нём наряду с военными принимали участие враги, пробравшиеся, в том числе, и в наши органы. Они уже арестованы. Наш нарком, Николай Иванович Ежов, поручил мне в кратчайшие сроки разоблачить и покарать затаившихся шпионов и диверсантов здесь, в центральном аппарате, и наладить работу отделов. Пожалуйста, вы. (Кивает на первую жертву).

— Лейтенант госбезопасности Язев, — мгновенно вспотев, начинает сидящий по правую руку от комиссара ГБ первого ранга и наискосок от меня крепыш. — исполняю обязанности начальника отделения дешифровки. На сегодня на утро в отделении состоит пятьдесят два человека: девять кадровых сотрудников и сорок три вольнонаёмных. Хочу сразу доложить, товарищ комиссар госбезопасности первого ранга, что бывший начальник отделения Гусев, который всем в спецотделе заправлял пока Бокий сибаритствовал и строил воздушные замки, допустил засорение контингента классово чуждым и враждебным элементом. Кого у нас только нет, какие-то старухи-фрейлины, швейцары и даже бывший жандармский ротмистр.

Опаздываю за коллегами сделать негодующее выражение лица.

— А результат работы у них какой? — Проявляет некоторое нетерпение Агранов.

— Плохой результат, — ещё больше ожесточается лицом лейтенант. — уже три года не могут ни одной германской, французской или английской шифровки разгадать. Все их достижения за последнее время- это расшифровка наших радиограмм: было такое задание проверить стойкость наших шифров.

Сидящий рядом с Язевым сотрудник втягивает голову в плечи.

"Это что немцы уже на "Энигму" перешли? Надо будет у Оли поподробнее распросить".

— А что это вы, товарищ Язев, — неожиданно взрывается Агранов. — говорите о сотрудниках своего отделения "они"? Вы (смотрит на записи, лежащие перед ним) уже пять лет в отделении и до сих пор не научились брать ответственность за результат работы на себя. Прошу вас. (Указывает на соседа).

Втянувший голову лейтенант Бохус, заикаясь и проглатывая слова, сразу начал оправдываться, что, мол, в отделении меньше года и за те безобразия, что творились в довольно многочисленном коллективе (тоже около полусотни сотрудников) при Бокии и Гусеве отвечать не может. Третий мой коллега из спецотдела оказался начальником химической лаборатории ничего не понимающим в химии. Он долго и бестолково пытался нам объяснить нам последнее изобретение его химиков (семь человек штат), но так и не смог.

— Товарищ Чаганов. — Агранов с облегчением даёт мне слово.

Не вдаваясь в детали конструкции популярно описываю устройство голосового шифратора, что за полгода небольшой группой (шесть человек без Разгона) создан макет-демонстратор для телефонной линии и что через три месяца начнём испытания на радиолинии. Лицо Агранова оживляется. Оказывается при особом отделе имеется ОКБ, которое также занимается голосовыми шифраторами.

"Похоже, те самые инверторы спектра на проводных ВЧ линиях".

В двух словах поясняю преимущества нашей установки: цифровое шифрование, возможность работы по радио и на обычных телефонных линиях. Он схватывает всё на лету, предлагает перевести их в моё СКБ, так как нечего, мол, контрразведке заниматься разработкой новой техники, тем более начальник их ОКБ недавно застрелился. Отвечаю, что не против, что всегда рад объединить усилия. Агранов на минуту замолкает что-то обдумывая.

— Товарищ Чаганов, вы назначаетесь исполняющим обязанности начальника спецотдела.

Глава 3

Москва, пл. Дзержинского, приёмная нач. спецотдела,

27 сентября 1936 года, 3:15 утра.

Резкий металлический звук клавиш печатной машинки "Ремингтон" неприятно бил по ушам, многократно отражаясь от стен и потолка приёмной. Попытка занести её в кабинет не удалась, костлявый остов машинки оказался намертво прикрученным к массивной дубовой столешнице приставного секретарского стола.

"Блин…. опять опечатка. Ничего, исправлю карандашом, сил моих больше нет… перепечатывать не буду".

Третий час бьюсь над "Соображениями о структуре и задачах спецотдела на современном этапе…". На этапе чего- пока ещё не придумал. После позавчерашнего утреннего заседания понёсся в мединститут поделиться "радостью" с подругой, которая выйдя с разрешения лектора сквозь строй зашушукавшихся студенток-медичек из аудитории, бросила на меня короткий полный тревоги взгляд.

— Что с Пашей?

— Не знаю… ничего. — Растерянно протянул я.

— А зачем тогда срывать меня с лекции? — Зашипела Оля. Не отвечая, беру её под руку и тащу к лестнице и дальше наверх на пустую сейчас от курильщиков площадку. Известие о моём назначении и.о. начальника спецотдела произвело на неё сильное впечатление, в глазах на миг возникло мечтательное выражение.

"Да-а… как бы она на моём месте развернулась".

Но быстро справившись с чувствами, Оля, синхронно с накручиванием локона на палец, начинает выдавать ценные указания.

— Первое, — её шепоток прямо мне в ухо вызывает у меня мурашки не даёт сосредоточиться. — собери дешифровщиков, это сейчас самое важное. Выясни есть ли среди них криптологи. Что знают о современной шифровальной аппаратуре Германии, Англии и САСШ. Прежде всего Германии. От этого будешь плясать в своих планах.

— Сообщения "Энигмы" будем разгадывать? — демонстрирую свою осведомлённость.

— "Энигмы" тоже, — терпеливо поясняет Оля. — но это- скорее тактический уровень. Оперативная и стратегическая информация шифруется "Лоренцом". Вот это и есть настоящая цель, "рыба-пила".

Снизу раздались едва слышные шаги и показалась любопытная девичья головка.

— Позвоню тебе домой после шести. — Оля чмокает меня в щёку и быстро бежит по лестнице вниз, на ходу поправляя белый халат и фиксируя сузившиеся глаза на помешавшей нам студентке.

* * *

Седовласый шестидесятилетний мужчина, которого здесь скорее бы назвали глубоким стариком, тот самый "жандармский ротмистр" из отделения дешифровки, оказался на редкость осведомлённым и проницательным человеком.

Начал я с короткого выступления перед сотрудниками отделения, которое происходило в помещении языковых курсов "Berlitz" в двух шагах от управления, о том, что наступили новые времена. Новые времена требуют новых знаний, новых людей. Заслуженные же люди теперь смогут, наконец, отдохнуть, получив хорошую пенсию (оживление в зале). Но для того чтобы смена поколений произошла гладко, некоторым самым знающим сотрудникам необходимо ещё немного поработать.

После этих слов и поднялся "жандарм" и по его знаку ещё двое таких же как он старичков с военной выправкой. Язев остался оформлять справки и отбирать подписки у будущих пенсионеров, а наша четвёрка переместилась в соседнее помещение, где смогла обстоятельно переговорить. Без наводящих вопросов, дополняя друг друга, "старички" рассказали о неутешительном положении с дешифровкой германских радиограмм. О некоторых данных и своих предположениях, что те стали использовать шифровальную роторную машину, коммерческие образцы которой свободно продавались в Германии до середины двадцатых годов, так что с начала тридцатых дешифровка их сообщений стала невозможной.

* * *

"Что ж, ключевое слово "Энигма" ими было произнесено, значит можно начинать составлять план работ по этой теме, точнее оформить на бумаге то, что Оля изложила устно".

— О, а кто это у нас тут стучит? — Дверь приёмной за моей спиной с шумом открывается.

Быстро оборачиваюсь, на пороге весело ржут над своей незатейлевой шуткой трое: справа- майор госбезопасности с редкими рыжими волосами на большой блестящей голове и узкими покатыми плечами, слева- комкор пограничной охраны Михаил Фриновский высокий и грузный со шрамом на правой щеке, который на недавнем совещании центрального аппарата был представлен как заместитель наркома и посерёдке- нарком внутренних дел Николай Ежов. Отчётливо пахнуло алкоголем. Влёт, конечно, не определить "выпимши" они или "выпивши", но скорее "датые", чем "поддатые". Ежов ужом просачивается в приёмную, опускает маленькую ладошку левой руки мне на плечо, сиди мол, а в правую берёт верхний лист из небольшой стопки отпечатанных и лежащих рядом с машинкой.

— Я, понимашь, думал ты тут с машинисткой работаешь, — сально подмигивает главный пограничник, проходит вперёд и тяжело опускается на скрипнувший под его весом стул. — или со сво…

— Язык попридержи, — со злинкой совершенно трезвым голосом прикрикнул на осёкшегося Фриновского Ежов (и мне).- а что интересные у тебя "соображения". Не надо Агранову, пиши на меня.

"Как же он быстро читает… помнится у нас в управлении в Ленинграде ходили слухи, что Ежов за три месяца изучил личные дела всех сотрудников, вообще всех, а это около трёх тысяч человек. И это не считая текущих документов расследования. Понятно теперь почему его двигали наверх по аппаратной части, ценный работник".

— Шапиро, что у меня сегодня с утра? — Немного обмякший майор, прислонившийся к дверному косяку, вздрагивает от резкого голоса наркома.

— С восьми утра и весь день совещание с руководящим составом НКВД.

— Тогда завтра в восемь жду тебя, товарищ Чаганов, у себя. Всё! — Прикрикнул он на пытавшегося возражать начальника секретариата. — Так по домам.

Все трое по очереди жмут мне, сидящему, руку и покидают приёмную.

"Ну и что это было? Хотели застукать с машинисткой? Да нет, вряд ли. Скорее застукать за "стуком" и морально надавить, чтобы не чувствовал себя в безопасности".

Официально они мне, конечно, ничего сделать не могут, понимая кто стоит за моей спиной, а практически- всё что угодно. Не на Олю ли, кстати, "пограничник" намекал, когда его прервал Ежов? Может быть, но, в любом случае, даже со мной Ежов в конфронтацию сейчас идти не хочет, будет пытаться завтра прощупать чем я дышу? Или, всё-таки, успели выбить из Ягоды перед расстрелом информацию, что не был я никаким сексотом в Смольном, и тогда завтра меня ждёт шантаж?

После неожиданного назначения меня и.о. начальника спецотдела, Агранов в беседе один на один сообщил, что Ягода расстрелян вместе с заговорщиками, но из высших соображений решено сообщить об этом позднее, чтобы не связывать этот факт с "делом военных". Начальникам отделов следует всячески пресекать любые расспросы о Ягоде, а в частных беседах говорить, что тот арестован по делу о хищении бриллиантов из алмазного фонда. Выглядел Агранов тогда уверенно, прощаясь поощрительно похлопывал меня по плечу в области локтя, но, как выяснилось только что, дела его не блестящи. И дело даже не в совете Ежова адресовать "Соображения" ему, а не своему первому заместителю, а в том, что нарком не приглашает Агранова выпить с собой в конце дня. Фриновского, другого своего заместителя пригласил, а его- нет. Что-то вроде аппаратной "чёрной метки", понимашь…

Москва, пл. Дзержинского, кабинет Чаганова,

1 окября 1936 года, 8:15 утра.

— Алексей Сергеевич, Курчатов на линии. — Низкий грудной голос моей новой секретарши, присланной Шапиро из Секретариата НКВД, определённо мешает работать.

— Соединяй. — Немного торможу с ответом.

— Товарищ Чаганов? — Слышится в трубке радостный голос физика. — Это Курчатов, здравствуйте. Вы меня помните?

— Здравствуйте, Игорь Васильевич, — перехватываю инициативу в разговоре. — конечно помню, встречались год назад в Физтехе на запуске РВМ. Вы в Москве?

— Да, звоню из телефона-автомата у Октябрьского вокзала. — Радость в голосе учёного меняется на тревогу. — Нам нужна ваша помощь. Дело касается академика Иоффе.

"Странно, что с ним такое случилось? Ежов двадцать четыре часа в сутки занят чисткой НКВД".

— Давайте поступим так, — не очень вежливо перебиваю его. — у меня через полчаса в институте минерального сырья встреча с Ершовой (замдиректор ВИМСа). Стойте у стоянки такси, я подъеду к вам через пятнадцать минут. По дороге в ВИМС поговорим. Согласны?

— Отлично, — снова веселеет Курчатов. — мне она тоже нужна.

— Ждите. — Опускаю трубку на рычаг, встаю и, захватив шинель, выхожу в приёмную.

— Катенька, машину на Малую Лубянку.

— Уже… — Горделиво вздёргивает носик моя белокурая помощница, выпрямляясь и отводя плечи назад.

"Неужели читает мысли и предугадывает желания"?

Вместо благодарности на секунду задерживаю взгляд на её ладной фигурке.

"Надо будет ещё, как советовал Фриновский, проверить её умение работать на машинке".

Пытаясь сократить путь, спускаюсь по боковой лестнице во двор и мимо внутренней тюрьмы к Малой Лубянке, перекрытой шлагбаумами с площади Дзержинского и Фуркасова переулка. Из остановившейся у заднего входа тюрьмы чёрной эмки в сопровождении двух охранников вышел высокий человек усами и бородкой похожий на "железного Феликса" в шинели со споротыми знаками различия, взглянул наверх на низкое облачное небо и, заложив руки за спину, вошёл в открытую настежь обитую железом двухстворчатую дверь.

"Где-то я его видел".

Услужливая память мигом выдала ответ: Филипп Медведь- бывший начальник УНКВД по Ленинградской области. Чаганов видел того на Октябрьской демонстрации, стоящего возле Кирова и что-то весело говорящего, показывая на их студенческую колонну. Оля, собиравшая слухи в управлении, рассказывала, что Медведя после покушения понизили в звании и послали в районный центр где-то в Средней Азии руководить милицией. Значит, начинает собирать компромат и на меня в том числе.

"Нет, не будет у нас с Ежовым никакого мира. Ежов не Ягода, покоя не ищет, и он не остановится, а будет воевать до последнего человека вокруг себя. Хитер, однако, ведь я третьего дня поверил ему, когда он расхваливал мой план создания центра дешифровки, предлагал работать дружно, сообща. А сам…, уверен, что он ещё и Новака из Нью Йорка выдернет, всяко лыко теперь пойдёт в строку"…

Костя, водитель моей эмки, машет с улицы и возвращает меня на минуту к действительности. Прыгаю на переднее сидение и снова проваливаюсь в болото плохих предчувствий.

"А может быть хватит ныть? Если продолжать держаться за свою версию- потеря памяти, подтверждённую, кстати, докторами, то Ежову не в чем будет меня обвинить. У Новака тоже с фактами негусто. Оля? Допустим самое худшее- установят, что она бывшая уголовница, по чужим документам устроившаяся в моё отделение. Хорошо- халатность налицо и что, Сталин, особенно после раскрытия мною "военно-фашистского" заговора, обратит на это внимание? Никаких шансов. Скорее всего, в случае с Медведем сыграла свою роль злопамятность Ежова, возражавшего против слишком мягкого наказания руководства УНКВД по Ленинградской области по результатам расследования покушения на Кирова. Хочет вычистить кадры Ягоды из органов".

Сворачиваем налево на Мясницкую и машина увеличивает скорость. Из-за туч показывается солнышко, заглянувшее вглубь кабины и заигравшее на никелированных ручках и кожаной обивке сидений. Чутко уловив смену настроений начальника, Константин, крепкий парень лет двадцати тоже веселеет.

— Товарищ Чаганов, — водитель бросает быстрый взгляды на меня, продолжая контролировать дорогу, на которой хватало непуганых пешеходов. — а вот скажите, сумеют ли республиканцы удержать Мадрид?

"Хм, хороший вопрос… гражданина, а не квалифицированного потребителя: подумал сначала, что просить будет что-нибудь для себя".

— Должны…, если, конечно, итальянские и немецкие войска не вмешаются.

— А мы? — После длинной паузы продолжает водитель. — Неужели не поможем испанским коммунистам?

— Положим, коммунисты в республиканском правительстве в меньшинстве, но если оно официально попросит о помощи, то, думаю, мы в помощи не откажем.

"Вот она, та мысль, что крутилась в голове, но всё время ускользала! Надо направить в Испанию группы радиоразведки: пора начинать собирать архив радиограмм потенциальных противников (немцев, итальянцев, испанцев), а может быть уже даже и расшифровывать какие-то. РВМ-1, конечно, в этом деле не помощник: быстродействие слишком мало, да и архитектура для дешифрации сообщений не подходящая. Тут нужна высокая скорость, по крайней мере, сто тысяч операций в секунду (операции простые и короткие, типа сравнение двух операндов, инкремент и так далее), с десяток процессоров, работающих в параллель и большая память, позволяющая хранить всё сообщение и небольшую программу обработки. Вот сейчас всё встало на свои места: нужна многоядерная ЭВМ с уменьшенным набором инструкций и памятью в пару килобайт, работающую на той же частоте, что и процессоры. Хе-хе, феррит-диодная логика, однако… ни транзисторная, ни ламповая- не пляшет, по разным, впрочем, причинам".

Костя вопросительно смотрит на меня. Не заметил как приехали: машина стоит на стоянке такси у Октябрьского вокзала, её обступили суетящиеся пассажиры.

Открываю дверь машины и машу рукой обрадовавшемуся Курчатову, оттёртому толпой в сторону.

Увидев форму ГБ впередистоящие делают шаг назад. Выхожу из передней двери и открываю заднюю, пропуская ленинградского гостя вперёд.

— Костя, в Старомонетный, дом 31. — Поворачиваюсь к Курчатову. — Что случилось, Игорь Васильевич?

— Не знаю даже с чего начать, товарищ Чаганов…. вы слышали о том, что случилось на мартовской сессии Академии наук? — Он с облегчение вытягивает свои длинные ноги вперёд и испытыюще смотрит мне в лицо.

"Что могло случиться? Переругались из-за денег, должностей и квартир"?

В течение следующих десяти минут Курчатов сжато и доходчиво обрисовал ситуацию. На сессии руководство академии решило устроить показательную выволочку академику Иоффе за "недостатки в работе по оказанию помощи промышленности". Ему припомнили провал с "тонкослойной изоляцией", обвинили в низком уровне теоретической работы в небрежности при проведении экспериментов. В авангарде обвинений шли давние недоброжелатели руководители Государственного Оптического Института академики Дмитрий Рождественский и Сергей Вавилов. Но самое неприятное было в том, что к ним присоединились ученики Иоффе: Ландау и Лейпунский, отправленные им на вольные хлеба поднимать Харьковский физтех. Особенно отличился Ландау, сообщивший собравшимся, что "Иоффе насаждает в советской физике хвастовство и самодовольство".

"Прямо подшивай в дело, в обвинительную его часть"…

— Но вы недумайте, товарищ Чаганов, — горячится Курчатов. — это не так. Никакого хвастовства, никакого самодовольства. На деньги, вырученные с продаж РВМ, а это полмиллиона рублей, Абрам Фёдорович содержит две лаборатории ядерной физики.

— Как? — Удивляюсь я. — Академия Наук, что же, совсем денег не даёт?

— Сейчас нет, — кивает он. — так как президиум тормозит переход нашего института на финансирование академии.

— Ну и чего они добиваются?

— Я думаю, что Вавилов хочет перевести всю атомную науку к себе в Москву в ФИАН (Физический Институт Академии Наук)…

"Рейдерский захват? Самый натуральный…. ну разве что без радербанивания собственности".

Навстречу нам из-за поворота вылетает ГАЗ-А, обрызгав лобовое стекло водой из лужи. Костя резко тормозит, отклоняясь влево беззвучно шевелит губами, затем осторожно поворачивает в переулок, из которого вывернул лихач и останавливается у трёхэтажного каменного здания, напротив церкви и кладбища…

"А с другой стороны посмотреть, в Ленинграде развивать ядерные исследования несколько опрометчиво: по сути ведь это- приграничный город. Хорошо бы, конечно, на Урале, но сейчас не тот этап, пока нужно пробивать тему в правительстве, а значит быть поближе к нему- в Москве. Тут главное- кто возглавит проект: понятно, что не сам Вавилов, он- не специалист… хорошо бы Курчатова провести".

— Костя, сейчас возвращайся в гараж, — отпускаю водителя. — а в пять часов жди меня у проходной СКБ на Большой Татарской.

"Отсюда до лаборатории меньше километра. Надо больше ходить, а то всё кабинэт, кабинэт"…

Вчера вечером в лаборатории техники закончили монтаж обновлённой установки "Айфона" с простой системой кодирования: релейная схема меняет псевдо-случайный ключ каждые тридцать секунд. Стойкость шифрования не ахти (на порядок выше, чем у инверторов спектра), но на реле с их невысоким быстродействием большего достигнуть трудно. Главное же преимущество "Айфона-2", — вся система легко влазит в наш стандартный прицеп и ещё остаётся место для мощной радиостанции. Вот только для работы на радиоканале надо будет значительно поднимать криптостойкость сообщений и чтобы вписаться в заданный габарит, придётся уходить от реле и ламп в блоке шифратора.

"Какая имеется альтернатива"?

Во-первых, это- феррит-диодные блоки. Отработать технологию производства сплавного полупроводникого диода на пол-ампера прямого тока, сто вольт обратного напряжения и с максимальной частотой переключений один мегагерц за год вполне возможно: на германии точно, на кремнии, пожалуй, года за два. Правда для добычи германия нужно специальное производство, так что отпустим тоже два года. Этого времени достаточно и для того чтобы получить образцы тороидальных ферритовых сердечников. Это уже конец 38-го начало 39-го года. Построить полупроводниковый завод быстро не удастся- всё технологическое и измерительное оборудование придётся разрабатывать самим, купить будет негде. Плюс ещё десятки вспомогательных производств для получения сверхчистых кислот, щелочей и разных материалов. Всё-таки, думаю при большой поддержке правительства к началу войны можно успеть получить первые серийные образцы феррит-диодных логических элементов.

Во-вторых, это- транзисторы. С ними многократно труднее: чистота исходных материалов требуется выше, точность поддержания температурных режимов и так далее. Здесь к началу войны можно и не успеть.

— Прошу вас, проходите товарищи. — Шепчет симпатичная секретарша глазами полными ужаса смотрит на меня пока мы с Курчатовым снимаем верхнюю одежду и вешаем её на рогатую вешалку.

— Здравствуйте, Зинаида Васильевна. — Мой спутник опережает меня и первым заходит в просторный кабинет замдиректора ВИМСа.

— Здраствуйте, Игорь Ва… — Ершова переводит взгляд на меня и бледнеет.

"Да что с ними такое"?

— Товарищ Ершова, я- Чаганов, — делаю максимально добродушное выражение на лице. — звонил вам по поводу вопроса о разработке германия…

Замдиректора, красивая молодая женщина лет тридцати в строгом чёрном приталенном жакете и белой блузке, обессиленно падает в кресло.

— Я звонил вам вчера… — запинаюсь я и вопросительно смотрю на Курчатова, но тот понимает не больше моего.

— Зина, с тобой всё в порядке?

— Да-да… — Ершова берёт себя в руки. — всё хорошо. Вы по какому вопросу?

"Ну если это называется нормально"…

Тоном психотерапевта на приёме душевнобольного начинаю от печки: о том, что её сотрудник профессор Зильберминц недавно передал моему СКБ раствор двуокиси германия. Что я заинтересован в скорейшем получении большего количества данного элемента и хочу обсудить вопрос о заключении договора на поставку.

— Вы ведь можете заключать хозрасчётные договора?

Кивает в ответ и быстро выходит в приёмную. Мы с Курчатовым обмениваемся недоумёнными взглядами. Буквально через минуту Ершова возвращается поправляя причёску и облегчённо выдыхая.

"О… уже прогресс".

Хватается за телефон и вызывает Зильберминца. Тот, узнав кто я, начинает с энтузиазмом расписывать Ершовой потрясающую технологию извлечения германия из надсмольных вод отходов металлургического производства, которую передала ему моя сотрудница (Оля) в прошлом году. Разговор, наконец, принимает общий дружеский характер. Курчатов оказывается в теме, несколько лет в Физтехе занимался полупроводниками. Переходим к обсуждению объёмов, сроков и цен. Профессор оценивает максимальный объём добычи германия на Юзовском (завод имени Сталина) заводе в двести килограмм в год, с выходом на этот уровень через два года.

"Что ж и то хлеб, хотя бы не надо создавать довольно сложные пылеуловители, как в случае с добычей германия из золы и шлака медно-цинковых производств. А тут всё кустарно: чан, дубовая стружка и мутная жидкость. Лучше всего, конечно, найти германит, но где его искать у нас в стране не сможет сказать никто, а мои знания ограничены статьёй из химической энциклопедии 1961 года".

— Маша, главного бухгалтера срочно. — Голос Ершовой приобретает уверенность и властность.

Буквально за пару часов мы согласовали все детали и подписанный замдиректором и скреплённый печатью института экземпляр договора был запечатан в конверт для отправки в хозуправления НКВД. Последнее слово опять вызвало приступ уныния у Ершовой.

— Зинаида Васильевна, у вас всё в порядке? — Спрашиваю её на выходе из кабинета, когда мы втроём собрались пообедать в местной столовой.

— У меня мужа два дня назад отстранили от службы, — голос замдиректора не дрогнул. — вчера отменили мою командировку во Францию, а сегодня подумала когда увидела вас, что его арестовали и пришли уже за мной.

"А кто у нас муж"?

— Андрей Филиппов, — читает мои мысли Ершова. — прокурор Москвы и московской области. Бывший…

"Понятно…. Ежов и компания начали убирать тех, кто может ограничить им свободу действий. Хотя почему я так решил? Что у талантливой учёной не может быть мужа троцкиста? Или прокурор Москвы не может быть заговорщиком"?

— Я сейчас позвонила домой, — продолжает она разочарованно. — муж получил назначение на Урал помощником районного прокурора.

— Советую вам немедленно развестись с мужем. — Ершова от неожиданности останавливается на пороге просторной столовой.

— Да как вы можете такое предлагать, — задыхается она от возмущения. — а как же дочка?

— Поверьте, Зинаида Васильевна, мой совет не настолько плох как вам кажется. Заходите, пожалуйста. — Занимаем столик у окна просторной столовой в отдалении от других. — Сейчас вашему мужу больше поможет не ваша поддержка, а уверенность, что его возможное наказание не повлияет на судьбу жены и ребёнка.

— Неужели это возможно? — хором спрашивают мои собеседники.

— По закону- да, это возможно. Конечно, это зависит от статьи обвинения, но повторяю это возможно. Спросите у мужа, он лучше знает. К тому же, если вы будете разведены у недобросовестного следователя не будет возможности шантажировать его семьёй.

— Но мужа не арестовали, — почти выкрикивает Ершова. — лишь понизили в должности. На её голос повернулось несколько голов.

— Ну так и я не предлагаю вам бросать его, — понижаю я голос. — или вашему мужу прекращать любить вас и дочь, это просто формальный шаг предосторожности. Подавальшица приносит большой поднос и начинает выставлять на стол тарелки с нашим обедом. Возникшая пауза в разговоре помогает Ершовой обдумать ситуацию.

— Хорошо, я передам ему ваши слова… — она машинально помешивает ложкой дымящийся борщ.

— Только не при свидетелях и не в комнате с телефоном. — С жадностью отправляю в рот выловленный в тарелке кусочек мяса.

Мои сотрапезники удивленно поднимают глаза.

— И вообще, Зинаида Васильевна, — игнорирую их невербальный вопрос. — вы- руководитель института. На вас смотрят люди, причём не только сочувствуствующие вам. Не забывайте демонстрировать свою власть и уверенность в светлом будущем (тень улыбки появилась на её лице), так чтоб у недоброжелателя, почуявшего удобный момент, и уже готового обмакнуть перо в чернила для написания доноса, при виде вас такое желание отпало.

"Смотрит на меня с надеждой… нет, если по каждому поводу обращаться к Кирову, он, кстати, очень не любит когда лезут в его дела поэтому и сам с большой неохотой вмешивается в чужие, то назавтра "ходоки" прохода мне не дадут. Да и Курчатов, по сути, такой же "ходок"".

— А зачем вы собирались ехать во Францию? — Подвигаю физиков к разговору "об них самих".

— Меня пригласили в лабораторию Марии Склодовской-Кюрина стажировку, — срабатывает второе правило Глеба Жеглова. — предложили интересную тему: "Определение процентного содержания изотопов в природном уране". Я занималась выделением радия из урановой руды под руководством профессора Хлопина, так что мне это близко. Жаль, что сорвалась поездка.

"Просто спросите у меня и год свободен, не надо никуда ездить"…

Молчавший до этого Курчатов забрасывает Ершову вопросами, выясняется, что завод редких элементов, где она работала, получал руду из другого рудника (Туя Муюнского), что в Узбекистане.

"Да… копаются каждый в своей песочнице".

— Игорь Васильевич, объединять надо усилия учёных, — поучаю я голосом Матроскина, не забывая, в отличие от физиков, и о своей тарелке. — ставить высокие цели, выходить в правительство. Под крышей ФИАНа это будет сделать легче. И тогда любые недоброжелатели станут вас десятой дорогой обегать.

Моя мысль зажила своей жизнью. Ершова окончательно вернулась к жизни. Стали обсуждать кандидатуры.

— Постойте, это какой Сажин? Академик? — Невпопад вылез со своим вопросом.

— Ещё нет, — засмеялась хозяйка. — Николай Петрович- начальник технологического отдела Гиредмета- наших соседей, отличный химик.

"Академик Сажин- отец германия в СССР. А мы с Лосевым сами хотели очисткой германия и его вытягиванием из расплава заняться… в своей песочнице".

— Вы не знаете, он сейчас на работе? — бросаю взгляд на часы.

— Утром с ним говорила по телефону.

— Отлично. Мне нужно с ним срочно встретиться. — Мы все поднимаемся из-за стола.

— Зинаида Васильевна, — демонстративно, с повышенным энтузиазмом пожимаю руку Ершовой, работая на публику. — большое спасибо за вашу помощь. Будем работать в тесном контакте. По любому вопросу сразу обращайтесь ко мне.

* * *

— Зина, вечером договорим. — Курчатов набрасывает пальто прощаясь с Ершовой.

Я подмигиваю улыбнувшейся секретарше и мы с Курчатовым идём к выходу.

— Всё-таки жалко Иоффе. — Вздыхает мой спутник.

— Организуем празднование пятнадцатилетия ЛФТИ, — парирую я. — я устрою поздравления от Жданова и Кирова ("через Свешникова"), злопыхатели сразу прикусят языки. Вместо ядерной физики можно предложить темы по радиокомпонентам ("плёночные резисторы и другое"), по вычислителям с финансированием.

"Тут точно без "челобитной" Жданову и Кирову не обойтись"…

— Абрам Фёдорович пусть набирает и готовит молодую смену ушедшим физикам, — выходим из здания и через дворы, как нам объяснила Ершова, движемся к чёрному входу Гиредмета. — это у него отлично получается. Ну а вы, обговаривая условия вашего перехода в ФИАН, попросите Вавилова ускорить перевод Физтеха в Академию Наук.

Курчатов погружается в свои мысли, а я едва успеваю схватить его за рукав, иначе не миновать бы доктору наук купания в канаве, вырытой рядом с тропинкой и залитой бурой дождевой водой, подёрнутой кое-где первым ледком.

"Строишь тут далеко идущие планы, а такая вот случайность, с последующим воспалением лёгких, может всё разрушить. Надо будет подтолкнуть Олю с пенициллином… Хотя чего её толкать-то и так днюет и ночует в лаборатории. Себя лучше подтолкни: феррит-диодные блоки и транзисторы- это хорошо, но это работа на перспективу, а что делать сейчас? Как продвигается работа по стержневым лампам? Уже полгода не говорил с Авдеевым, толкальщик".

Стержневой пентод по габаритам раза в три меньше чем обычный, работает на пониженном анодном напряжении и меньшем накале, выдерживает значительно большие механические нагрузки (недаром его использовали даже внутри зенитных снарядов в схеме радиовзрывателя).

"Чем не строительный блок для вокодера и шифратора "Айфона-3"? А для портативной радиостанции"?

— Да, Игорь Васильевич, — беру его под руку. — из Германии по нашим каналам приходят сенсационные известия. В Берлинской лаборатории Отто Гана возможно удалось получить доказательства деления ядра урана при попадании в него медленного нейтрона. В его эксперименте по облучению урана нейтронами в качестве связующего вещества использовался барий. Так вот, изучая получившиеся в результате опыта элементы в поисках трансурановых (более тяжёлых чем уран), Ган случайно обнаружил радиактивный барий.

— То есть вы хотите сказать, — быстро реагирует Курчатов. — что этот радиактивный барий получился в результате распада урана на две равных половинки, а не из-за поглощения нейтрона ядром бария, используемого в эксперименте.

— Именно, — смотрю себе под ноги я. — так считает Лиза Майтнер.

— Где она сейчас? — Рядом энергично вышагивает Игорь Васильевич, шлёпая по лужам. "Профессора пути не разбирают".

— В Стокгольме, бежала от нацистов. — Гуськом проходим по дощатому настилу, перекинутому через очередную траншею.

"Или сбежит вскоре? Во всяком случае к моменту эксперимента в начале тридцать восьмого она уже будет там. Форы осталось, на то чтоб "запрягать", всего полтора года".

— Мы тоже провели такой эксперимент месяц назад, — улыбается Курчатов. — правда без бария. Мишени пока не анализировали, химическая лаборатория у нас слабая. Но теперь будем знать что искать.

"Так выходит это мы впереди на полтора года! Приятно"…

— Если результат подтвердиться, — не особенно даю волю своим чувствам. — то, согласно рассчётам Майтнер, в результате каждого такого деления должно освобождаться двести Мэв энергии.

— Вот оно выходит как, — размышляет вслух профессор. — не надо накачивать ядро энергией чтобы оно расщепилось. Достаточно медленного нейтрона и оно теряет устойчивость и используя свою внутреннюю энергию довершает процесс своего распада. Выходит путь к бомбе много короче, чем мы думали…

Москва, пл. Дзержинского, кабинет Ежова,

15 окября 1936 года, 18:15.

— И вы не смотрите, что я маленького роста, — Ежов, впервые появившийся на службе в форме генерального комиссара госбезопасности, делает драматическую паузу.-…

"… руки у меня крепкие… сталинские. Достал уже, по десять раз на дню это слышу.

Постоянно фланирует из кабинета в кабинет: всё высматривает и вынюхивает. Работать не даёт. В лабораторию вырываюсь только к трём-четырём утра и остаюсь там до полудня (половину техников перевели в третью смену). Ежов, похоже, после полуночи занят бумагами, так как его визиты после этого времени прекращаются и возобновляются лишь в полдень. Я в два ночи бегу домой, моюсь-бреюсь и в СКБ".

— … руки у меня крепкие сталинские! — молодые начальники отделов, к вящему удовольствию наркома, понуро опускают головы.

— … в ежовых рукавицах! — подхватывает Фриновский, назначенный сегодня начальником ГУГБ, вместо отправленного в Ростов Агранова.

— Вот именно! — Ежов явно польщён. — Все свободны. Чаганов, останься.

"Поначалу, вроде на вы называл всех. Начинает "бронзоветь" что ли"?

Участники совещания охотно покидают быший кабинет Ягоды. Последним мимо меня проходит самый старший из нас майор ГБ Сергей Шпигельглас и ободряюще подмигивает мне. Мои "Соображения…" получили от него, и.о. начальника Иностранного Отдела, самую горячую поддержку, остальные осторожничают.

— Ты шта это, мимо твоих начальников наверх жалобы пишешь? — дождавшись когда дверь за последним посетителем закроется, Фриновский пустился с места в карьер, раздувая ноздри.

— Ничего такого не писал, вроде, в последнее время. — Спокойно отвечаю я и поворачиваюсь к Ежову, мол, что за наезд.

"Возможность, однако, такую отвергать не стану. С волками жить"… Начальство пытливо смотрит мне в глаза, надеясь в них найти подтверждение своих худших предположений.

— Если вы о звонке Сергея Мироновича, — решаю, всё же, не быковать. — по поводу темы "Айфон", то не было никаких жалоб ("секретарша не поняла сути разговора"). Моё СКБ было создано по инициативе товарища Кирова около года назад. Он выделил под него помещение из своих фондов ("даже не думайте, что вам удасться выцыганить хоть метр"), помог с оборудованием.

Ноздри Фриновского перестают раздуваться.

— Теперь скажите? — Заранее начинаю утвердительно кивать головой. — Вправе он потребовать результат?

Начальство согласно кивает.

"Вот, у нас уже консенсус сформировался".

— Вправе! — Констатирую я. — Да и нам есть что показать: "Айфон"- суть передвижная аппаратура голосовой засекреченной связи, смонтированная в прицепе вагонного типа. Это- секретка, которая всегда под рукой. Хоть в чистом поле. Понятно, что руководству хочется поскорее получить такую связь. Пообещал подготовить демонстрацию работы аппаратуры в варианте радиосвязи к концу года, а по проводам- надеемся закончить к октябрьским праздникам.

— А почему нам не доложил? — Фриновский потупил взгляд.

— Так вот сейчас и хотел доложить…

— Откуда Ворошилов знает о твоих "Соображениях"? — Вопрос Ежова прозвучал как щелчок хлыста.

"Блин, точно не от меня".

— Никому, кроме указанных вами лиц, я свою записку не направлял. — Прохрипел я из-за мгновенно пересохшего горла. — Все экземпляры отпечатал сам.

Ежов недоверчиво скривился, встал из-за стола и подошёл к окну, выходящему на площадь Дзержинского, потянул за шнур и приподнял тяжёлую штору до уровня своих глаз. "Коллеги подставляют? Может быть".

Ежов продолжает держать паузу, стоя спиной ко мне и наблюдая за водоворотом трамваев, машин и пешеходов на ярко освещённой и уже по праздничному украшенной вечерней площади.

— Предлагает Климент Ефремович нам… — нарком резко поворачивается на каблуках и с удовольствием отмечает мой обескураженный вид. — сотрудничество.

Снова длинная пауза. Ежов возвращается за стол, а конец шторы с шумом падает вниз.

"Не иначе кошек мучил в детстве. Сам, небось, побежал к маршалу просить совета, а вывернул как утёчку секретной информации и ещё недоверие между начальниками отделов провоцирует. Дешёвая разводка…, но мне не трудно подыграть".

Стою понуро, жду продолжения.

— Свяжись с начальником Разведывательного Управления РККА, — отстранённый вид, холодный тон очень занятого человека. — он всё объяснит.

— Разрешите идти?

— Иди.

"Разведупр сейчас при наркоме обороны, а не при Генеральном Штабе, это объясняет почему звонил Ворошилов, а не вновь назначенный начальник ГШ Шапошников".

Москва, Антипьевский переулок д.14,

здание Наркомата Обороны.

Позднее, тот же день.

— Поймите, Алексей, — голос Яна Берзина ("лет сорок пять, густые седые короткоподстриженные волосы, среднего роста, на Клуни похож") с характерным латышским акцентом звучал в просторном кабинете нового здания НКО ("с башней") как-то особенно убедительно. — дешифровать сообщения "Энигмы" не возможно. У меня есть официальное заключение, подписанное академиками-математиками, что для того, чтобы перебрать все возможные ключи потребуется времени больше, чем чем сушествует человек.

"Ну это явный перебор, если считать только установки роторов, то чуть больше миллиона ключей: минуту на ключ, итого всего двадцать лет. Это правда без коммутационной панели: если с ней, то в десять миллиардов раз больше".

— Вот вы пишите, — начальник Разведупра достаёт "Соображения". — "при наличии у криптоаналитика рабочего экземпляра шифровальной машины и достаточного количества перехваченных сообщений (более ста) с одинаковыми установками роторов, становится возможным найти ключ в течение суток". Откуда вы это взяли? Наши академики утверждают, что даже обладание "Энигмой" в этом никак не поможет, только несколько ускорит процесс перебора ключей.

"Даже голос не повысил… отличная выдержка".

— Скажите, товарищ Берзин, — меняю тему чтобы не оспаривать экспертное заключение академиков. — у вас есть "Энигма"?

Берзин с интересом смотрит на меня как будто только увидел.

"Считает меня упрямым бараном? Возможно. А, интересно, какой номер экземпляра "Соображений" он держит в руках?"…

Слегка наклоняюсь вперёд и вытягиваю шею.

"Второй! То есть- ежовский… Что и требовалось доказать".

— Нет, "Энигмы" у меня нет, — раздражение едва проступает в голосе "горячего латышского парня".- но вы слышите меня? Или вы считаете себя умнее академиков?

"Жаль, было бы не плохо проверить те таблицы электропроводки роторов, что оказались в приложении к книге по истории шифровальной техники, которая хранится в симпатичной олиной головке. Тут даже одна опечатка в них может привести к очень неприятным последствиям, многократно увеличив объём работы криптоаналитика".

— Заявляю официально, — копирую неторопливую манеру начальника Разведупра. — я не считаю себя умнее академиков.

— Я чувствую "но" в ваших словах. — Тень усмешки пробегает по его гладко выбритому лицу.

— … но, быть может, академики отвечали на неправильно поставленный вопрос. — Продолжил я после точно выверенной паузы.

— Не понимаю. — К усмешке Берзина добавляется раздражение.

— Например, вы задали вопрос: сколько времени потребуется дешифровщику чтобы разгадать ключ к шифровке, имея под рукой "Энигму" и шифровку?

— И что же здесь неправильного? — Выкрикивает он, первый раз не выдерживая паузу.

— То, что вы сузили условия задачи, — так же быстро отвечаю я и не даю Берзину вставить и слова. — один дешифровшик, одна "Энигма" и одна шифровка. Предположим, что криптоаналитику необходимо проверить один миллион начальных установок роторов и на каждую такую проверку ключа ему требуется одна минута. Получаем миллион минут или, примерно, два года. Сотне людей на сотне машин для этого потребуется неделя. А если по образцу "Энигмы" создать автомат, который сможет проверять ключи в тысячу раз быстрее, чем человек, то перебрать все ключи он сможет за время меньшее чем сутки.

— Но у нас нет… — начинает он и осекается, хватается за пачку Беломора и застывает.

"Да, Ян Карлович, у тебя проблемы. И не важно, что ты всего три месяца как вернулся в эту должность после отставки, вызванной грандиозным провалом с арестом в Дании четырёх резидентов в 1934 году (Не пргогуливала Оля лекции по истории спецслужб). Работу по "Энигме" над было ещё раньше, во время непрерывной десятилетней службы на этом посту. Второго такого прокола тебе не простят, хотя генштаб Франции, например, тоже проявил себя в этом вопросе легкомысленно, в отличие от поляков и англичан".

— Чего вы хотите? — Берзин берёт себя в руки, но кровь отхлынула у него от лица… "Молодец, не расклеился. Умеет держать удар".

— Мне нужны копии немецких радиограмм, перехваченных вашей службой радиоразведки начиная с 30-го года с их реквизитами, все материалы по "Энигме".

— Я отдам распоряжение заместителю, — не один мускул не дрогнул на его лице. — учтите, послезавтра я убываю в Испанию, будет назначен новый начальник.

— Тогда лучше в добавок, напишите докладную на имя наркома с просьбой допустить меня к ознакомлению с этими материалами.

— И ещё, — лицо Берзина немного розовеет. — "Энигмы" у меня нет, но есть инструкция по использованию с подробным описанием. Добыли во Франции.

— Это хорошо, — улыбаюсь я. — спасибо, Ян Карлович. Желаю удачи в Испании. И отбить у немцев машинку!

Глава 4

Москва, Кунцево. Ближняя дача Сталина.

16 октября, 1936 года. 23:00.

— Коба, пора что-то решать… — Слова Ворошилова прозвучали в полной тишине, неожиданно воцарившейся в большой столовой, где за длинным обеденным столом собрались ближайшие соратники вождя. — если мы немедля не начнём крупные поставки оружия в Испанию, то республика вряд ли простоит до конца года.

— Не забывайте, — парирует Молотов. — мы объявили о невмешательстве…

— Германцы и итальянцы тоже об этом объявили, — взвивается маршал. — но их войска участвуют в боях открыто, не скрываясь.

— В Испании произошла социалистическая революция, — голос Орджоникидзе, сильно сдавшего в последнее время, прозвучал глухо. — так почему мы это скрываем? Надо объявить об этом на весь мир и оказать помощь испанским рабочим всеми силами, что у нас есть. Мы коммунисты, в конце концов, или буржуазные перерожденцы?

Сталин поднимается со стула и неторопливо отходит назад к эркеру, целиком состоящему из примыкающих друг к другу длинных высоких окон от потолка до паркетного пола, которым заканчивается узкая длинная столовая.

"Ситуация, действительно, складывается аховая: если сейчас пойти по пути Серго, то это означает, что мы признаём свою ошибку с новым курсом, что мы повинны в смерти вождей (Зиновьева и Каменева), которые предупреждали партию о пагубности заигрывания с народными фронтами в европейских странах и отказе от Коминтерна в борьбе с фашизмом, и отдаём себя, по сути, на суд ближайшего пленума ЦК. О франко- советском пакте о взаимопомощи также можно забыть. Одно дело- военные советники, другое- танковая бригада или полк истребителей.

А если отказать в помощи, то на том же пленуме нас обвинят в гибели испанской революции"…

— Может быть объявить о выходе из комитета по невмешательству? — Неуверенно спрашивает Киров, для которого вилка возможных решений тоже стала очевидной.

— Не будем делать никаких демаршей, — Сталин отворачивается от окна и начинает обратный путь к окну. — просто сообщим, что ввиду неисполнением своих обязательств Германией и Италией, СССР также не считает себя связанным в этом вопросе. И Англия, и Франция будут только рады если мы сцепимся с германцами в Испании, так что протестовать не станут. Здесь главное, не дать обвинить себя в участии в гражданской войне как иностранного государства. Поэтому, все наши военные не должны иметь знаков различия и воинских документов. Документы нашим воинам-интернационалистам пусть выдают власти республики. Корабли, везущие технику, в море должны сменить советский флаг на нейтральный, а также сменить название.

— Прятаться значит будем? — Возмутился Орджоникидзе.

— Серго, скажи, — Сталин останавливается перед наркомом тяжёлой промышленности. — сколько самолётов в день выпускают все авиционные заводы союза?

— Откуда я знаю, — отмахивается он. — спроси Пятакова. Да, его вчера Ежов арестовал. Послушай, Коба, кто ему право дал?

— Сколько танков с малым выработанным ресурсом двигателей из армии пригодны для посылки в Испанию сейчас? — Сталин поворачивается к Ворошилову, тот молчит. — Что у Тухачевского спросить?

Идея помочь республиканцам войсками и оружием и при этом не выходить из комитета Лиги Наций по невмешательству, похоже пришлась всем собравшимся, кроме Орджоникидзе, по душе: Киров улыбаясь говорит что-то Кагановичу, тот с облегчением вздыхает и вытирает носовым платком выступивший на лысине пот.

— Товарищ Сталин, а как быть с республиканским правительством? — Жданов, как всегда, смотрит вперед дальше других.

"Если правительство будет состоять из коммунистов, то Франция с Англией закрывать глаза на нашу неофициальную помощь не станут".

— Думаю что нынешнее правительство во главе с Ларго Кабальеро надо поддержать. — Сталин опускается на стул во главе стола.

— В правительстве Кабальеро подавляющее большинство составляют социалисты и либералы, коммунистов только двое. — Молотов берётся за протирку своего пенсне и между делом как бы рассуждая сам с собой. — Мы можем потерять контроль над ситуацией, да и над нашей помощью.

— Соглашусь с товарищем Молотовым, — хозяин поднимает глаза к мигнувшей хрустальной люстре, висящей над столом. — такая опасность существует. Чтобы этого избежать, надо усилить чекистское сопровождение операции.

"Надо будет переговорить с НКИД: Розенберг слишком мягок и как полпред в воюющей Испании явно не годится, а троцкистское прошлое генерального консула Антонова-Овсеенко вообще неприемлемо, как бы он не начал подыгрывать местным последователям "Льва революции"".

— Итак, товарищи, завтра проведём заседание Политбюро. Просьба к товарищам Орджоникидзе и Ворошилову быть готовыми к любым вопросам по военной технике и кадрам.

Собравшиеся дружно с облегчением, шаря по карманам и доставая папиросы, поднялись и в сопровождении Сталина направились на выход в просторную прихожую.

— Как там дела у Чаганова с его засекреченной связью? — Хозяин придерживает в своих руках пальто Кирова.

— Говорит что в порядке, — Киров поворачивается и суёт руки в рукава пальто. — приглашает на демонстрацию.

— Вместе посмотрим. — Сталин накидывает пальто на плечи друга. Прощание застягивается. Радушный хозяин поочерёдно обходит всех гостей, обменивается несколькими фразами, пожимает руку, прощается. Наконец вся взапревшая компания гурьбой вываливается во двор под первые снежинки первого в этом году снега.

— Ежова, срочно. — Бросает он стоящему поодаль порученцу, сержанту госбезопасности.

Москва, пл. Дзержинского, кабинет Чаганова.

16 окября 1936 года, 23:15.

"Тихо сегодня. Очень удачно провёл кастинг среди студентов-математиков в группу криптоаналитиков. Есть несколько хороших кандидатур. Если пройдут согласование в Особом отделе, то весной начнут практику в спецотделе. Тестирование "Айфона-2" также проходит успешно. Осталось испытать генератор белого шума, который буду подмешивать в канал во время пауз между словами. Сегодня, пожалуй, смоюсь с Лубянки пораньше, чтоб было больше времени в лаборатории для обкатки системы целиком".

"Снег пошёл… от Ежова ни слуха, ни духа…. хорошо".

Раздаётся телефонный звонок.

— Чаганов слушает.

— Алексей Сергеевич, к наркому! — Шапиро бросает трубку.

Ежов уже переехал в свой новый кабинет, выходяший четырьмя окнами на площадь Дзержинского, на седьмом этаже (бывшем четвёртом) строения номер один, работы над которым велись ударным темпом последний месяц. В процессе обустройства "приватизировал" один из двух лифтов для личных нужд (идёт без остановок на седьмой этаж к кабинету наркома), так что путь у меня сейчас в кабинет шефа непрямой: сначала через внутренний двор ко второму лифту со стороны малой Лубянки, поднимаюсь на нём наверх и… упираюсь в блок-пост, отгородивший добрую треть верхнего этажа. Нет, конечно, не блок-пост, скажем так, усиленный пост, на котором несут службу два сержанта ГБ. Очереди на проверку документов и сдачу личного оружия тоже никакой (свой наган храню в несгораемом шкафу в кабинете), а вообще как-то резануло глаз безлюдность коридоров управления, в бытность Ягоды довольно оживлённых, так что довольно быстро попадаю в приёмную, где хмурый Шапиро с чёрными кругами под глазами кивает на стул, мол подожди.

Не проходит и получаса, как в приёмную, где я был единственным посетителем, выходит гладко выбритый и благоухающий "Шипром" Ежов.

— Чаганов, — фамильярно бросает он и быстро мелким шажками не оглядываясь движется к лифту. — пойдём пройдёмся.

За нами пристраивается мощный верзила в форме, скучавший до этого у двери. Втроём спускаемся вниз, выходим мимо еще одного "блок-поста" во внутренний двор, ускорив шаг, под лёгким снежком пересекаем его и заходим в ту самую дверь, в которую при мне "два красивых охранника" заводили две недели назад бывшего начальника УНКВД Медведя.

"Чего это он меня сюда привёл"?

— Со мной… — Небрежно бросает генеральный комиссар госбезопасности подскочившему со стула вахтёру проходя мимо.

"А уверенно он тут ориентируется в этом лабиринте. Когда успел"?

Мы с "верзилой" с трудом поспеваем за Ежовым, который по узким коридорам и лесенкам этого новодела (внутренняя тюрьма была построена в конце двацатых годов и была соединена эстакадами на уровне второго этажа с корпусами по Фуркасову переулку и улице Дзержинского).

— Стой! Лицом к стене! — Голос конвоира прозвучал в замкнутом пространсте длинного узкого коридора как гром.

У левой стены обессиленно опираясь на нее лбом стоял арестант в мятой гимнастёрке без знаков различия и в синих галифе с тёмными потёками вдоль штанин. Под левым глазом знакомого лица наливался синевой крупный фингал. Скосив его на шум наших шагов, чуть вздрагивает и тихонько стонет. Миновав арестанта, Ежов резко на каблуках поворачивается и испытующе смотрит на меня. Повернув голову к Медведю, чуть не втыкаюсь в наркома.

— Сюда, — торжествующе командует Ежов и тянет на себя одну из дверей.

Та немедленно открывается и мы втроём оказываемся в небольшой комнате-допросной, судя по скромной обстановке: стол с вмонтированным электрическим звонком и два стула, все намертво прикрученные к полу болтами и тусклая лампочка под потолком. С одного из стульев поднимается бледнолицый в свете лампы лейтенант и равнодушно смотрит на меня почти бесцветными глазами.

— Садись, Чаганов, — нарком кивает на свободный стул напротив лейтенанта. — и ты, Федорчук тоже.

Ежов подходит к столу, встаёт между нами (наши глаза между мной сидящим и им стоящим- на одном уровне) и открывает картонную папку.

— Ты же понимаешь, Алексей, — как бы даже извиняющимся тоном, но с издевателькой ухмылкой произносит он. — начальник спецотдела- должность высокая, абы кого не назначишь. Тут всё семь раз проверить надо.

Ежов начинает неторопливо перелистывать страницы в уже довольно пухлом (моём?) деле, изредка бросая на меня короткие взгляды.

— Ты знаком с Медведем? — Чёрные глаза наркома упираются в мои.

— Лично- нет, видел как-то на демонстрации на Дворцовой площади.

— А вот… — Начинает с улыбкой Ежов (вдруг в допросную врывается раскрасневшийся Шапиро) и, выходя из себя от этого вторжения, кричит. — В чём дело? Я занят.

— От Поскрёбышева звонили… срочно… на Ближнюю дачу. — Голос секретаря прерывается шумными вдохами.

Ежов переводит вопросительно-недоверчивый взгляд на меня. Делаю лицо "никаких комментариев".

— Федорчук, покажешь ему показания Медведя, — быстро принимает решение он. — потом дашь ему бумагу, карандаш, пусть пишет объяснительную. Я скоро буду.

Хлопает дверь, оставляя нас с Федорчуком в допросной одних. Лейтенант морщится от громкого звука, затем переводит взгляд на мои петлицы, работа мысли отражается на его челе в виде дополнительной морщины.

— Пожалуйста, товарищ Чаганов, читайте. — Приняв решение Федорчук облегчённо вздыхает.

"Та-а-к… что тут у нас. Показания Медведя. Такой-сякой Ягода приказал оформить Чаганова сотрудником НКВД задним числом с ноября месяца. И это всё? Весь компромат? Зачем Медведь это сделал? Сознался начальник отдела кадров, что оформлял мне документы? Знал, что Ягоды нет в живых и захотел на него свалить свою вину. Может быть, так как судьба Ягоды- секрет полишинеля. Но зачем его было избивать? Тогда выходит что приказ отдал всё же Ягода, а Медведь упорствовал, не хотел признавать себя сообщником заговорщика. В любом случае, ко мне какие претензии? Я точно помню, комиссар Борисов предложил мне стать внештатным сотрудником Оперода для охраны товарища Кирова в ноябре 1934 года. Числа не помню, давно было. Или Ежов выстраивает цепочку Ягода- Медведь- Иван Иваныч (начальник отдела кадров) — Борисов- Чаганов. Трудновато будет без Борисова и Ягоды. А интересно, что ещё там в папке"?

Будто почувствовав мой интерес к другим документам в папке, Федорчук поспешно захлопывает её, завязывает тесёмки и выдаёт мне стопку листов писчей бумаги и химический карандаш.

— На чьё имя писать объяснительную?

— На имя товарища Ежова. — Лейтенант для верности кладёт руку на папку, не имеющую ни номера, ни каких-либо других пометок.

"Странно всё это. Нет номера- нет дела. Нет дела- этот лейтенант меня здесь удерживать не может".

Поднимаюсь из-за стола и неспеша иду к двери.

— Пойду к себе там и напишу бумагу, стулья у вас тут очень неудобные, а я привык к своему креслу. — Бросаю через плечо оцепеневшему лейтенанту.

"Лучше инструктировать надо подчинённых".

Федорчук выскакивает из допросной после меня, прижимая к груди свою папку, и бросается в другую сторону.

"К телефону или в уборную"?

Немного поплутав в хитросплетении коридоров (часть из них, ведущая, видимо, к камерам перегорожена железными решётчатыми переборками), никем не остановленный на посту, выхожу на воздух и вдыхаю полной грудью морозный воздух.

На лицо очередная попытка очередного руководителя силовиков подчинить себе… и использовать в своих корыстных целях. В принципе, это закономерно. Было бы даже удивительно если таких попыток не было, ведь очень заманчиво иметь прямой выход на члена Политбюро и друга самого Сталина. С ними то ясно, а вот как мне защищаться? Самое простое, конечно, это пожаловаться Кирову, но тут надо учитывать как устроена власть в стране: ни Сталин, ни, тем более, Киров снять любого союзного наркома со своего поста не могут. Это привилегия ЦИК СССР, который безусловно выполнит такое решение Политбюро или ЦК если оно будет, так как при его голосовании оно должно быть поддержано большинством.

Причины для такого решения должны быть очень серьёзными, а не заурядный арест сотрудника НКВД районного масштаба. Да даже для ареста, например, Фриновского- своего заместителя, Ежову не надо получать санкцию секретаря ЦК Пятницкого, главы административно-политческого отдела, как в случае с военными, так как в своём наркомате он обладает большой свободой действий. Свобода действий наркомов ведёт как результат к повышенной личной ответственности за результаты своей работы, так что работа эта почётная, но и опасная. Помешать Ежову бросить меня в камеру сейчас никто не способен, хотя материал должен быть убедительным, так как Политбюро обладает неписанным правом затребовать к себе для проверки любое дело, которым заинтересуется.

"Поэтому и осторожничает Ежов, что материальчик у него на меня хиленький. Осторожничает, но бьёт исподтишка"… Открываю ключом массивную дубовую дверь своей приёмной (Катя работает до десяти) и поворачиваю выключатель света.

"Но и спускать ему тоже нельзя. На этой зыбкой стезе тихой войны не отвечать ударом на удар, значит признать своё поражение".

— Секретариат товарища Кирова, Свешников слушает.

— Николай, здесь Чаганов. — С удовольствием откидываюсь в кожаном кресле.

— Алексей! Здравствуй, сколько лет, сколько зим. — Искренне обрадовался он. — Когда зайдёшь?

— За тем и звоню. — Улыбаюсь в трубку. — Когда Сергей Миронович сможет меня принять? — Так….- в динамике слышится шуршание бумаги. — послезавтра в одиннадцать вечера не поздно будет?

— То, что надо. — Слышу приглушённую речь, звонки и звук печатной машинки. — Завтра поговорим. Спасибо, Николай.

— Давай, хорошо…

"С этим покончено. Сейчас напишу объяснительную. Стоп, а почему объяснительную? Не объяснительную, а докладную. Народному комиссару внутренних дел. О незаконных методах дознания… применённых к Ф. Медведю… прошу провести расследование… и виновных наказать. С этим… тоже".

Других дел накопилась куча. Нужно ехать в Ленинград на юбилей физтеха. Там группа Курчатова сейчас ведёт эксперимент со спонтанным делением ядер урана. Попросил месяц назад поставить регистратор времени, когда происходит деление. Это идеальный генератор случайных чисел- хочу использовать их в "Айфоне" как ключи шифрования.

Затем надо решать вопрос с Авдеевым: талантливый парень, хороший организатор. Буду переводить его к нам в СКБ и открывать опытное производство стержневых ламп. Наш сосед завод Орджоникидзе в конце года освободит одно из помещений.

* * *

— В коридоре жди… — Из приёмной послышался грубый голос Ежова и его щупленькая фигура появляется в двери, сверкая в лучах настенных светильников золотым шитьём больших звёзд в петлицах и на рукаве.

"Сам пришёл… с чего бы это"?

Молча встаю из кресла. Нарком плюхается на кожаный диван у стены, откидывается на спинку и с наслаждением вытягивает ноги в сапожках тридцать шестого размера.

— Ну, написал объяснительную?

— Вот, прошу ознакомиться. — Лист бумаги перекочевал в руки Ежова.

— … ну вот скажи, Чаганов, — он мгновенно проглядывает мою докладную. — чего ты такой ершистый. Вот жаловаться на меня собрался товарищу Кирову, а того ты не понимаешь, что оказываешь ему "медвежью услугу".

Ежов счастливо смеётся, радуясь удачному каламбуру.

— Сам посуди, — продолжает он отсмеявшись. — Медведь- махровая вражина, клеймо ставить негде…

"Как его лицо изменилось: только что смеялся, а через мгновение исступлённые полные ненависти глаза и брызги летят изо рта. Он вообще нормальный? Чёрт его разберёт". -Ладно, садись. Не стой столбом. — Тянет нарком меня за руку, а сам пружинистым прыжком оказался на ногах передо мной сидящим. — Не об этом я сейчас. Товарищ Сталин поставил перед нами важнейшую задачу…

"Опять другой: деловитый, готовый всё отдать ради высокой цели. Надеюсь что не шизофреник. Стоп! Стоп! Что значит обеспечить готовность оборудования беспроводной засекреченной связи к отправке в Испанию до первого ноября! Это же всего две недели сроку! А у нас в беспроводной системе ещё конь не валялся".

— Нашему правительству позарез нужно звнать обстановку в Испании и в первую очередь в республиканском правительстве!

"И смотрит на меня ухмыляясь, гад".

— Сделаем всё возможное. — Поднимаю глаза на стоящего вплотную наркома.

— Я тебя, Чаганов, не ограничиваю. Делай невозможное!

"Сталина цитирует? Неважно… По правде говоря, конь, всё-таки, там немного повалялся: вчера из НИИС КА привезли две коротковолновых радиостанции, обговорили с их специалистами небходимые доработки, чтобы обеспечить нужную мощность и ёмкость радиоканала (четыре несущих для полной дуплексной связи). Вокодер, шифратор-дешифратор остаются теми же. Ключи набьём на перфоленту. Так что не всё так плохо".

— Я вам, товарищ Ежов, принесу сегодня список необходимого для работы. — Встаю с дивана и расправляю плечи.

— Помогу чем смогу… — Ожидавший от меня другой реакции, Ежов отступает на шаг назад и удивлённо поднимает глаза.

— Ничего невозможного мне не надо, — подмигиваю наркому. — так, стройматериалы кое-какие для ремонта заводских цехов. Хочу попросить у товарища Кирова для СКБ помещения, что освобождает завод Орджоникидзе. И в мыслях не было у меня кляузничать.

Ежов делает ещё один шаг назад.

"В кадре я у него что-ли не помещаюсь"?

— Ну хорошо, раз так, — мямлит он. — да и это, всё забывал. Супруга моя Евгения приглашает тебя на…, в общем, чёрт знает как у них у писателей это зовётся, завтра в восемь. Позвони, уточни где.

"Ну хотя бы не повесткой"…

Москва, ул. Мархлевского, дом 9 кв.3.

17 октября 1936 года, 20:00.

"Бывший дом Ягоды"…

Однажды утром этой весной по дороге из дома на работу видел как Ягода с семейством грузился в служебный "Бьюик", видимо направляясь за город на дачу: дородная жена, беспокойный семилетний мальчик с нянькой, повариха и сам бывший нарком, с трудом скрывающий своё раздражение от поднявшейся суеты. Прошло полгода и в новом просторном трёхэтажном доме в стиле авангард с двумя круглыми эркерами на тихой улочке в центре Москвы в двух шагах от Лубянки появились новые жильцы, в каком-то смысле наследники съехавших.

"Странно, во всём доме свет горит только на третьем этаже в пяти угловых окнах".

— К кому направляетесь? — Немолодой вахтёр за небольшим столиком с телефоном сметливым глазом мазнул по нашим с Катей фигурам.

— К Евгении Ежовой, по приглашению. Чаганов. — Мой секретарь испуганно сжимает мой локоть.

— Третий этаж, третья квартира. — Легко проходим у вахтёра фэйс-контроль. — Пожалте в лифт.

"Не лишняя вещь… высота потолков в этом доме никак не ниже пяти метров". Моя спутница заметно волнуется с тех пор как получила сегодня утром указание от меня быть готовой вечером идти в гости. Потеряла покой, в середине дня отпросилась и вернулась уже к семи в платье, шёлковых чулках, в туфлях на небольшом каблучке и с шестимесячной завивкой на голове. Входная дверь квартиры, выходящая на огромную лестничную площадку, открыта и оттуда доносится патефонная музыка, звон бокалов и громкие голоса. Никем не встреченные снимаем в прихожей верхнюю одежду и выходим в гостиную. Она заполнена незнакомыми мне людьми разбившимися на кружки по интересам.

— Чаганов, пришёл! — С преувеличенным энтузиазмом кричит, появившаяся из соседней комнаты, жена наркома. — Со своим самоваром!

"Язва, впрочем, мой "самовар", кажется, шутки не понял… Прилично уже набралась? Хотя нет, от неё алкоголем не пахнет. Зрачки расширены. Похоже познакомилась с кокаином".

— Знакомьтесь, Евгения Соломоновна, это- Катя. — Женская часть собравшихся смотрит на мою спутницу с насмешкой, мужская- с благожелательным интересом.

— Зина, познакомь Катю с артистами. — Командует наркомша обернувшись к подруге. — Пойдём, Чаганов, дело есть. Поспешим пока все трезвые.

Она хватает меня за руку и тянет в прихожую и затем направо в коридор, ведущий к другим комнатам, открывает одну из дверей и заводит в небольшую полутёмную комнату, освещённую настенным бра. Два кожанных дивана, два кресла, длинный журнальный столик в центре. На нём пузатая бутылка, несколько коньячных рюмок и порезанный лимон на блюдце.

— Знакомьтесь. — Ежова падает в кресло и закидывает ногу на ногу.

— Исаак Бабель. — Махнул рукой с сигарой из другого кресла лысеющий толстячок.

— Михаил Кольцов. — Вяло отреагировал на меня худощавый брюнет с отличной шевелюрой и подправил на своём большом носу сползшие очки в тяжёлой роговой оправе.

— Очень приятно, Алексей Чаганов.

— Геня, попроси Литвинова (нарком иностранных дел) чтобы мне выдали дипломатический паспорт… — заунывно продолжает Кольцов, похоже прерванный моим приходом разговор.

— А мне нужна большая статья о Чаганове в январский номер, — жёстко прерывает его наркомша ("Подходит ей слово, помнится мы раньше наркоманов наркомами называли") начиная торг. — и вообще, Коля не любит когда я прошу Гладуна (второй муж Евгении- дипломат, друг Литвинова) о чём-нибудь.

— Как ты не поймёшь, — Кольцов всем телом разворачивается к ней. — я в Испанию скоро уезжаю мне диппаспорт позарез нужен и ещё неплохо бы письма рекомендательные иметь к Розенбергу и Антонову-Овсеенко (постоянный представитель и генеральный консул СССР в Испании). А статью тебе кто угодно напишет, вон хоть Бабель, всё равно без дела сидит.

— Напишет… — ворчливо отвечает Ежова, поигрывая полуснятой туфлей на высоком каблуке. — получишь от него через год… двадцать вариантов статьи.

Бабель добродушно смеётся вздрагивая толстым животом.

— Водится за мной такое, — доверительно наклоняется он ко мне. — не могу остановиться на чём-то одном. Храню дома двадцать два варианта своего "Короля".

— Вот они где спрятались! — Дверь распахивается настежь и в комнату вваливается плотная фигура комсомольского вожака Косарева, заметно поплотневшая с нашей последней встречи больше года назад. — Алексей! И ты здесь. Не ожидал. Что пьём? Мартель! Пробовал недавно в Париже на конгрессе пацифистов. Ну что по маленькой?

Зазвенели бокалы, забулькала янтарная жидкость и аромат выдержанного коньяка растёкся по комнате. Всем сгрудившимся у бутылки свет от бра падал на спину отчего лица казались смертельно бледными.

"А ведь и правда, все они через год или чуть больше станут мертвецами… Сейчас вот борются с врагами, добиваются себе льгот, пьют и развратничают, а завтра в лучшем случае пойдут по этапу. Казалось бы, в чём их преступление? Невинные жертвы. Это с одной стороны. А с другой, взахлёб требовать казни проигравших и впоследствии уже и самим начинать примеряться к власти, примкнув к набирающему силу Ежову. Не понимали чем это может грозить? Понимали, конечно, наглядные примеры встречались на каждом шагу. Надеялись что их не коснётся, что именно их поколение придёт на смену старикам".

Комната начала наполняться готовыми поддержать компанию деятелями искусств.

Показываю знаками окружённой почитателями наркомше, что мол потом поговорим по телефону, выбираюсь в коридор и иду искать свою спутницу.

"А я хотел Косарева о Мишаковой, о той инструкторше, что встретил в Артеке, предупредить. Бесполезно. Свою ставку на Ежова он уже сделал".

Катя в моё отсутствие времени зря не теряет: танцует вальс в соседней с гостиной комнате, превращённой в танцзал, с молодым человеком со смутно знакомым мне лицом. Останавливаюсь и с улыбкой гляжу на них.

— Я не понимаю, всё было хорошо, сценарий одобрили, актёров тоже. Отсняли уже полфильма и вдруг всё остановилось. Что не так? — Горячо говорит мужчина с пышной шевелюрой "а-ля Эйзенштейн", обращаясь к рядом стоящему коллеге по цеху.

— "Бежин луг"? — Понятливо кивает собеседник. — К Шумяцкому (Председатель Главного Управления Кинематографии) ходить не советую. Лучше дождись когда Косырев сковырнёт его с в ГУКа тогда и пропихнёшь картину.

— Позвольте, "Бежин луг"- это по Тургеневу? — Машинально интересуюсь я.

— Что вы, — Эйзенштейн (это был он) с готовностью переключается на меня, почувствовал сочувствие в моём голосе. — никакой мистики и чертовщины. Единственное сходство- события тоже происходят под Тулой во время коллективизации. В основе сюжета лежит история Павлика Морозова, но концовка абсолютно не трагична. В финале комсомольцы открывают в местной церкви клуб в память о своём товарище.

Катя с партнёром по танцам начали новый танец.

"Где-то я видел этого танцора… Но в любом случае, это что- у меня опять уводят подругу? Неприятная тенденция прослеживается, однако… Что со мной не так"?

— Спросите совета у Гени. — Подкидывает идею коллега. — Она подскажет к кому обратиться, к тому же Бабелю, например…

— В вашем случае, Сергей Михайлович, всё просто… — с охотой переключаюсь на чужие проблемы. — время для подобных картин прошло. Прочитайте проект новой Конституции: всеобщие равные выборы. Классовая борьба в деревне больше не актуальна. Посмотрите что происходит в школе: литература- возвращение в программу русской классики, в истории- отказ от примитивного классового подхода. Выводите на экран незаслуженно забытых русских героев: Александра Невского, Михаила Кутузова, Ивана Грозного, наконец! А будете пороги обивать, да ждать когда начальника вам мешающего снимут, только зря время потеряете. Кстати, мода на разрушение церквей прошла окончательно.

— Вы, кажется, Чаганов? — Неуверенно спрашивает Эйзенштейн.

— Он самый.

— Пойдёмте, товарищ Чаганов, угостимся отличной бужениной, — великий режиссёр подхватывает меня под руку. — у меня от волнения жуткий аппетит разыгрался.

— Постойте-постойте, — задерживаю его на секунду. — скажите кто тот молодой человек, что танцует с девушкой в синем платье?

— С блондинкой? — Улыбается режиссёр. — Это Егор Жжёнов, мой артист. Хотел его предложить на замену в "Бежин Луг". Невезучий он только. Снялся в Чапаеве в роли ординарца Фурманова, оппонента Петьки. Вы понимаете, как пародийное дополнение к конфликту их начальников, так вот Васильевы при монтаже всю эту линию вырезали. А сейчас с моей картиной тот же результат.

Москва, Докучаев переулок, квартира Чаганова.

Позже, тот же день.

Ослепительным ярким светом вспыхивает лампа под потолком в моей спальне. Инстинктивно откатываюсь на край широкой деревянной кровати, дёргаю простыню на себя, прикрывая свою голую задницу и одновременно заголяя свою новую подругу, с которой вернулся из гостей взамен уведённой Жжёновым Кати.

— А-а-а… — кричит нечеловеческим голосом кажется тоже Катя, закрывая лицо подушкой.

Оля переводит вытаращенные глаза с меня на на мою голосистую (в обоих смыслах) подругу.

"Блин, забыл ведь сам же сегодня утром назначил встречу Оле"!

С той встречи в мединституте больше не звоним друг другу, просто оставляем маячки в условных местах и встречаемся либо у меня на квартире, либо у неё по ночам уходя от слежки.

— Кто такая? — знаками спрашивает меня Оля.

— Никто. Я её плохо знаю. — Так же отвечаю я.

Оля делает злое лицо, решительно поворачивается, возвращается в гостиную и колдует над телефоном.

"Микрофон выворачивает"?

— Катенька, тихо-тихо… — шепчу девушке на ушко, отбирая у неё подушку. — Это моя бывшая, я её больше не люблю. Она психованная, может кислотой плеснуть. Давай-давай, одевайся скорее…

Наперегонки, путаясь в рукавах и завязках, приводим друг друга в приличный вид. Осторожно выглядываю из двери, Оля стоит у стола спиной к нам, плечи её вздрагивают. По моей отмашке Катя сломя голову бежит в прихожую, я следом. Суёт ноги в туфли, затем в боты, я достаю из шкафа её пальто и шапочку. Открываю дверь и мы с обегчением вываливаемся на лестничную площадку.

— Катенька, дай мне время по хорошему с ней расстаться. — Сую ей в ладошку две мятые десятки на выходе из подъезда. — там выход на Комсомольскую площадь. Метро уже закрыто, но рядом всегда дежурят извозчики. Ты уж извини что не провожаю, боюсь она разнесёт всю квартиру.

— Да, Лёшик, иди скорей обратно. Не беспокойся, я тут недалеко живу. — Катя целует меня прижимаясь всем телом.

* * *

— Почему штора была открыта? — Негромко шипит Оля когда я, ненадолго задержавшись в подъезде, захожу в квартиру.

"Блин, её видно открыла Катя, с восторгом обследуя мою жилплощадь".

— Одевайся в гражданское, захвати все деньги. Быстро! — Её горячее дыхание мне в ухо, бросает меня в дрожь, мешая понять смысл её слов, но последнее слово возвращает к действительности.

Не подумав, начинаю при ней стаскивать галифе. Оля при этом возмущённо фыркает и отворачивается. Хватаю свой американский костюм, рубашку и скрываюсь в ванной комнате. Бросаюсь под ледяной душ, собрав все силы чтобы не заорать, растираюсь докрасна полотенцем и через три минуты полностью одетым возвращаюсь в прихожую.

Разворачиваю накидку, в которую был завёрнут телефон, и мы, неслышно ступая, через кухню попадаем на чёрную лестницу, заставленную разным хламом. Подсвечивая себе фонариком уверенно вывожу спутницу во внутренний двор, дальше по стеночке, не выходя на свет от одинокого фонаря, через проходной двор на соседнюю улицу. Только сейчас замечаю в руке у Оли большую сумку.

— Ты куда это собралась? — Останавливаюсь под аркой прохода, не выходя на улицу. — В подмосковье на сто первый километр. — Она быстро выглядывает из-за угла, проверяя обстановку. — Нет больше Ани, перед тобой просто Мария, Мария Мальцева или Манька-наводчица. Ты же помнишь, я на её имя получила паспорт по справке об освобождении.

— Что случилось?

— Ежов твой, похоже, решил всерьёз взяться за тебя. — Оля подрагивает от порыва ветра дующего сквозь туннель. — Возвращаюсь вчера с занятий домой, а у подъезда воронок. С чердака дома напротив понаблюдала за своими окнами. Обыск шёл полночи. Поехала к Ермольевой домой, написала заявление на академ, взяла в тайничке паспорт Марии, опустила в него паспорт Ани. Да ты не волнуйся, я уже давно заметила за собой слежку, с тех пор как ты стал и.о. начальника спецотдела. Приняла соответствующие меры, нашла жильё и место работы: уборщицей в школе. Сколько денег у тебя оказалось дома?

— Три тысячи. — Пытаюсь в темноте рассмотреть её лицо.

— Отлично, давай сюда. — Оля принимает от меня объёмистую пачку. — Мне ещё на Кавказ ехать. Паша сейчас в Тбилиси в штабе Закавказского военного округа. Предупредить его хочу… если успею.

— Как связь-то мы с тобой держать будем? — Закрываю её от порывов пронизывающего ветра.

— Вот со связью у нас могут быть проблемы. — Прислоняется она ко мне острым плечом. — Пока оставим те же маячки и места закладок. Штору только, пожалуй, исключим в спальне-выбегальне. Время ожидания ответа, конечно, увеличится… в худшем случае до двух недель. Ну и переходим к шифрованию записок: ключ- подвальная статья в Известиях на второй или третьей странице в зависимости от четной или нечётной даты. Длина ключа равна длине сообщения, чтобы нельзя было провести частотный анализ.

— А если возьмут на тайнике, — немного отстраняюсь, чтобы увидеть реакцию подруги. — то самого факта наличия шифровки достаточно для обвинения в шпионаже.

— Так-то оно так, — кивает Оля. — но взять на тайнике труднее: одно незаметное движение и ты его подобрал или скинул и любой даже самый лучший топтун легко может это мгновение упустить, ведь он не смотрит на объект непрерывно, а вот встечу двух людей он не пропустит никогда. Шифрованное сообщение даёт тебе ещё один козырь… можешь сказать следователю, что не его ума это дело, а будешь говорить только с высшим руководством страны.

— Я смотрю замёрзла ты совсем, — обнимаю за плечи подругу. — давай выдвигаться. Насколько я тебя понял путь-дорога на лежит к Курскому вокзалу? Купить билет?(Оля кивает). Тогда нам на Басманную…

"Вот я и остаюсь один на один с "кровавым карликом""…

Москва, ул. Большая Татарская д. 35.,

проходная ОКБ спецотдела ГУГБ.

18 октября 1936 года, 08:00.

— Алексей Сергеевич, — раздаётся сбоку звонкий голосок Кати N1.- погодите, можно я с вами на работу пойду?… Пожалуйста.

Безразлично пожимаю плечами и поворачиваю к Москворецкому мосту.

"У нас, у брошенных, тоже своя гордость имеется. Стоп! А как она узнала откуда я хожу на работу? Такой я предсказуемый? Или следит за мной? Возможно, но точно не сегодняшней ночью (Оля бы заметила)… Так, под глазами тёмные круги от бессонницы, виноватый вид. Зачем вы, девушки, артистов любите… в рабочее время"?

— Что-то сказать мне хотите, Катенька? — Спрашиваю медоточивым голосом, резко сбавляя темп, и беру своего секретаря-стенографиста под руку. — Признаться в чём-то?

— Да, товарищ Чаганов, то есть нет… — светлеет лицом Катя. — попросить хочу. Можно я напишу в рапорте что провела эту ночь с вами?

— Хм-м, а что же скажет товарищ Шапиро или кто у вас там куратор, — делаю суровое лицо. — когда прочтёт донесение другой Кати, которая в действительности провела со мной часть ночи в моей постели.

— Часть? — Вычленяет ключевое слово Катя и улыбаяется.

— Да, часть… — недовольно бурчу я. — но особенно не радуйся. Я не уверен смогу ли тебе доверять, ты так легко меняешь сторону за которую играешь.

Катя смотрит на меня ничего не понимающими глазами.

"А и правда, кого она поменяла? Всегда играла за себя, следуя основному инстинкту в охоте на жениха. А все эти рапорты, подслушивания и подглядывания лишь неизбежные атрибуты её Большой Игры".

— Кать, а как же Егор, артист твой? — Снова ускоряю шаг и бросаю её локоток. — Что он подумает о тебе когда узнает чем ты занимаешься.

— Не узнает… — начинает задыхаться от быстрого шага моя подчинённая. — Вы же меня не выдадите.

Катя повисает у меня на руке и беззаботно смеётся.

— Нет, конечно, — начинаю налегать на "о".- но и свою выгоду надобно соблюсти. Моя спутница теснее прижимается к моему боку, игнорируя осуждающий взгляд идущей навстречу старушки.

— Кому докладываешь обо мне и где ты с ним встречаешься? — Катя немного отстраняется от меня, реагируя на нежданный вопрос, но руки не бросает.

— На конспиративной квартире в Варсонофьевском переулке, — серьёзнеет она. — просил называть его товарищем Василием. Ниже среднего роста, волосы черные, глаза чёрные, усы щёточкой, нос крупный. На встречи приходит в штатском, но месяц назад я его увидела в коридоре на пятом этаже и он был в форме комиссара госбезопасности 3 ранга.

"На Люшкова похож".

— Не заметила кольца на среднем пальце правой руки?

— Да, серебрянное с чёрным плоским камнем… — на лице Кати проступила брезгливая гримаса.

"Точно, Люшков".

— Что пристаёт? — Спрашиваю сочувственно.

— Руки распускает… — сквозь зубы говорит Катя отворачиваясь.

— Бьёт?

— Нет, всё норовит залесть куда не просят. Велел вчера, чтобы я после вечеринки к тебе пошла…

— А ты выходит ослушалась приказа…

— Да, выходит, — соглашается она. — только я знала, что вы не такой как он.

"Ну, положим, я уверен в этом не вполне и такого развития событий очень даже ожидал. Но приятно ощущать себя лучше, чем есть".

— Ладно, слушай и запоминай, что мы там с тобой вытворяли, — толкаю в бок свою агентессу. — не то на очной ставке попросят всё показать, а мы и растерялись…

Глава 5

Москва, Кремль.

18 Октября 1936 года, 23:30.

— Размахнулся ты, Алексей, как я погляжу, — Киров присаживается на любимую скамейку с видом на Москва-реку, смахнув рукой несколько жёлтых листьев и сделав мне приглашающий жест. — весь завод тебе теперь отдай. Ладно-ладно (увидя возражения на моём лице), посоветуюсь с кем надо, но ты понимать должен, что многое будет зависеть от результатов испытаний твоего прибора первого числа. Большую ставку мы на это делаем.

— Надеюсь что всё будет хорошо, — тоже сажусь рядышком. — завтра закончим монтаж второй установки и начнём испытания.

— А я смотрю тебя что-то другое тревожит, — чутко подмечает мой собеседник. — давай выкладывай что на душе.

— Да, это вы верно заметили, Сергей Миронович, другое. — Решаюсь, наконец, я. — Это о Ежове.

— И что же о нём? — Холодно но спокойно реагирует Киров.

— Плохой он человек, который очень быстро может превратиться во врага.

— Это с чего ты такое взял? — Голос собеседника холодеет. — Знаешь его хорошо?

— Нет, встречался несколько раз всего, но в этих встречах наедине он показал своё настоящее лицо.

— …- передумал отвечать Киров.

— Он- бездушный автомат, — "семь бед- один ответ".- который может сорваться с катушек и угробить всё вокруг.

— Алексей, ну откуда ты можешь знать о будущем? — Очнулся он после минутного раздумья. — Давай лучше о настоящем и, пожалуйста, без этих сомнительных образов.

— Ежов при помощи побоев выбил лживые признания из бывшего начальника УНКВД по Ленинграду Медведя. — Захожу я с козырей слегка волнуясь.

— А почему ты считаешь эти показания лживыми? — Погрустневший Киров отворачивается и невидяще смотрит перед собой на игру света от фонарей и фар машин на чёрной глади Москва-реки. — Сам прекрасно знаешь, что Ягода и не на такое был способен… Да и как ты можешь судить о том, чего знать не можешь, так как лежал тогда в больнице без сознания… (и после паузы). Что, сам видел Медведя?

"О-па, Ежов успел первым доложить, конечно, скромно умолчав о своих методах. Зря я всё это начал… или не зря? Нет, пусть знает кого они назначили наркомом".

— Да, сам. Причём, я случайно столкнулся с ним на входе во внутреннюю тюрьму на Лубянке две недели назад. Так вот, никаких синяков на лице у него тогда не было… а вчера как раз были. — Пытаюсь угадать реакцию на мои слова на непроницаемом лице Кирова.

— Не ко времени, да и недостаточно этого всего, чтобы поднять вопрос… — разлипает губы мой собеседник, оставаясь неподвижным.

"На Политбюро?… Не может больше обсуждать со мной этот вопрос, но, похоже, информацию мою к сведению принял".

— Ты мне вот что скажи, Алексей, — глаза Кирова уже смотрят в упор. — ты помнишь, как комиссар Борисов тебе указание давал на мою охрану? Ты вообще его видел до первого-то декабря?

— Нет, про задание я не помню, да и самого Борисова до дня покушения тоже. — "Ну а что начинать свой рассказ со слов: дело было в 2024 году". — Память моя восстановилась, но не полностью. Что-то потерялось, что-то стёрлось наполовину. Вот помню, что в тот день комиссар не пускает нас с напарником на этаж, а наш бригадир и говорит ему: "Вы же, Михаил Васильевич, им мандаты выписывали недавно, инструктировали. Вот подпись ваша". Иными словами, наш бригадир видел, что мы с комиссаром встречались раньше, и напомнил об этом ему ещё до покушения в присутствии многих людей. Борисов же узнал меня тогда и пропустил на этаж. Сергей Миронович заметно веселеет.

— Хорошо… — он поднимается со скамейки, упираясь руками в колени, и замолкает, додумывая какую-то свою мысль.

Неспеша идём дальше по чисто подметённой дорожке в тишине.

— Хорошо это, что не побоялся ты пойти против своего начальника, — продолжил Киров фразу уже у Оружейной палаты. — что рассказал как с Филиппом обошлись. Как член Политбюро я имею право любого обвиняемого кого знаю лично сам допросить и если тот будет осуждён, то и облегчить меру наказания. Так что если Медведь не виноват, то в обиду его не дам.

"Так вот что значили те самые "расстрельные списки"- любимая тема либералов! Политбюро играло роль комиссии по помилованию, а не суда".

— Алексей, ты заявление в партию подавал? — Неожиданно меняет тему обсуждения Киров.

— Не успел.

— Понятно, это даже к лучшему, — загадочно улыбается он. — принеси заявление, когда будешь секретку свою показывать первого ноября.

"Ежову хочет демонстрацию устроить? Принять мения в партию без прохождения кандидатского стажа? Вполне может это организовать"…

Москва, площадь Дзержинского. НКВД.

25 октября 1936 года. 9:15.

Спускаюсь по лестнице к проходной на Фуркасов переулок.

"Тихо как, помнится три месяца назад на лестницах с утра было не протолкнуться от курильщиков, сгрудившихся на площадках и обсуждающих очередной матч чемпионата СССР, а сейчас- пусто. Кто-то пустил слух, что следователи водят по коридорам управления арестованных и хватают любого на кого те указывают. Прямо "Слово и дело" ни дать, ни взять"…

В связи с авралом в СКБ по подготовке к испытаниям "Айфона" сейчас бываю у себя в спецотделе набегами, так на пару часов с утра, лишь проконтролировать подготовку отделением шифрования новых шифровальных блокнотов и одноразовых перфолент со случайными ключами. При вступлении в должность на встрече с личным составом отделения я поинтересовался используемыми методами шифрования и обалдел. Думал что Юлиан Семёнов просто выдумал эпизод, где Мюллер, сравнивая две шифровки обнаружил одинаковые группы цифр в их концовках (это означает, что в обоих сообщениях использовался моноафавитный шифр), но оказалось- нет, шифры из восемнадцатого века всё ещё в ходу.

Пришлось срочно ломать эту практику, переходя на полиалфавитные с увеличенной длиной ключа для затруднения частотного анализа (все помнят его описание в рассказе о "пляшущих человечках"), а для совершенно секретных- переходить на абсолютно стойкий метод Вернама. Тут, однако, помимо трудностей с подготовкой случайных ключей во весь рост встала проблема трудоёмкости шифрования и дешифровки радиограмм (каждый символ надо сначала пребразовывать в двоичную форму, затем побитно подвергнуть суммированию по модулю два с ключом и обратно возвратить в символьную форму).

А в последние дни (точнее сутки) пришло понимание того, что "Айфон" сейчас скорее прототип, чем образец для копирования: слишком много отказов случалось во время тестирования системы в целом. Поэтому пришлось срочно возобновлять работы над, вот уже три месяца дожидающимся своей очереди, сверхмобильным (два больших ящика каждый весом по тридцать килограмм) вариантом установки чтобы не остаться совсем уж у разбитого корыта.

В первом ящике помещалась электрическая пишмаш IBM с пефоленточным вводом, клавиатура и шрифт которой были русифицированы местным гравёром, и модуль шифратора/дешифратора на нескольких реле, во втором- двухсотваттная коротковолновая радиостанция и ламповый модем. Работало это так: оператор нажимал на клавишу машинки (буква также параллельно печаталась на бумаге), её сигнал превращался в двоичный код и суммировался по модулю два с ключом на перфоленте в шифраторе. Получившийся пятибитный телеграфный код направлялся в ламповый модем и превращался в двухтональный сигнал, который в свою очередь шёл на передатчик. Понятное дело, на приёмной стороне сигнал испытывал обратное преобразование и на бумаге пишущей машинки приёмника появлялась та самая буква, что была нажата за сотни километров на такой же установке. Одинаковые перфоленты в одинаковых устройствах перемещались на один шаг.

По сути это был тот же аппарат Бодо, только с шифрованием информации и без проводов. Передача велась в симплексном режиме и для переключения с передачи на приём использовалась специальная клавиша на клавиатуре. Без твёрдого знака, и-краткого и цифр, а также с пробелом вместо буквы ё (код 11111 использовался как команда для переключения режима передачи на приёмной стороне) на рулоне бумаги оставался удобочитаемая запись разговора.

— Голованов! — Коренастый сержант госбезопасности махнул высокому стройному мужчине ("военная косточка") в светло-синем полувоенном френче Гражданского Воздушного Флота с перекинутой через руку шинелью, заскучавшему в ожидании среди таких же унылых посетителей Управления НКВД. Останавливаюсь на секунду, услышав знакомую фамилию.

— Товарищ Ежов не принимает посетителей… — понижает голос сержант, заметив как насторожились посетители заслышав фамилию наркома. — по вопросам Комиссии Партийного Контроля. Его заместитель, товарищ Шапиро, принимает по десятым и двадцатым числам в здании ЦК на Старой площади. — Спасибо. — Огорчённо вздыхает Голованов, отходит от вертушки и останавливается в нерешительности.

— Смотри, Чаганов! — Толкает в бок своего соседа один из посетителей. Все тут же оборачиваются на меня.

— Здравствуйте, товарищи. — Надеваю фуражку и спешу выйти на воздух.

— Товарищ Чаганов, постойте. — За спиной раздаётся низкий голос. Поворачиваюсь на каблуках и вижу перед собой давпешнего гражданского лётчика, на ходу надевающего шинель.

— Я — Александр Голованов, — улыбается он, показывая отличные белые зубы. — начальник Восточно-Сибирского управления Аэрофлота.

"Он…, помню пришёл в Армию из ГВФ, да и лицом похож".

— Бывший… — Грустнеет лётчик.

— А что так?

— Это длинная история… — просительно-вопросительно смотрит он на меня.

— Давайте сделаем так, — легко соглашаюсь я. — вы меня проводите до одного места тут неподалёку, а по дороге расскажете свою историю. Согласны?

— Согласен.

История оказалась не такой уж и длинной… новый начальник ГВФ, сделавший карьеру в основном по военно-партийной линии и не одобрявший увлечения молодого подчинённого самостоятельными полётами, технично сместил Голованова, начальника лучшего в Союзе управления, с должности… путём несложной интриги, закончившейся исключения того из партии. Пострадавший поспешил в Москву в КПК "за правдой".

— Ты пойми, Алексей, — мы с первой перешли на ты. — я за должность не держусь, но то что меня из партии исключили- это по планам всего нашего экипажа бьёт.

"Неужели тоже задумали как Чкалов в Америку лететь? Что за эпидемия"?

— Мы хотим вокруг Земли облететь! — Встречные прохожие с опаской косятся на размахивающего руками лётчика.

"Круто! Впрочем если лететь, скажем, по семидесятой параллели, то ненамного дальше выйдет, чем через Северный Полюс в Америку".

— Алексей, попроси товарища Ежова принять меня, буквально на десять минут.

"М-да-а, как бы тебе от моей просьбы не стало хуже".

Некоторое время до Никольской шли молча, хлюпая по снежной каше врзникшей от внезапно наступившей оттепели…

— Как, говоришь, фамилия твоего начальника? — Пытаюсь собрать мысли в кучу.

— Иван Фёдорович Ткачёв, — без промедления отвечает Голованов, не показывая, впрочем своего нетерпения. — к нам пришёл год назад, до этого тоже год был заместителем у Алксниса.

"Вот оно ключевое событие: Ткачёв- был заместитетелем начальника ВВС РККА, который поставил его на Аэрофлот. Алкснис уже отстранён, скоро, видимо, будет арестован, а до Ткачёва очередь дойдёт позже".

— Не нужно тебе идти к Ежову, — бросаю значительный взгляд на попутчика. — скоро, я думаю, то что ты пострадал от Ткачёва будет не минусом, а плюсом… в глазах органов.

Голованов хмурится.

"Всё понял, уточняющих вопросов задавать не стал".

— Ну а насчёт кругосветного перелёта… — выходим на Красную площадь, которая уже потихоньку начала наряжаться в кумач, готовясь к демонстрации. — идея отличная, по какой параллели думаете лететь?

— От семидесятой до шестьдесят пятой… — загорается вновь Голованов. — из Мурманска в Мурманск. Сначала для тренировки можно попробовать слетать до Чукотки и обратно без посадки.

"Как я и думал, около тринадцати с половиной тысяч километров".

— Идея понятна, — киваю головой. — хотите лететь как Чкалов на АНТ-25?

Голованов с жаром начинает рассказывать о предполагаемом маршруте, о том, что он в отличии от предполагаемого чкаловского будет проходить над сушей а почти половина его над территорией Советского Союза и что да, АНТ-25 вполне подойдёт, если ещё немного поднять его дальность.

— А какие средства навигации собираетесь использовать? — Пытаюсь получить хоть какую-то информацию о современном состоянии дел в данной области. — Чкалов-то может и по компасу лететь…

— Именно! — Грустно вздыхает лётчик. — Даже американского радиополукомпаса, что стоит на чкаловском борту нам недостаточно. (Видит моё недоумённое выражение лица). РПК- он только показывает направление на радиостанцию: говорит пилоту что надо повернуть налево или направо, если самолёт отклонился от прямой на неё. Там у полюса Чкалов уже сможет настроиться на нужную станцию и идти прямо на неё. У нас же на маршруте и городов то почти нет, как и мощных радиостанций, поэтому нам в дополнение к магнитному компасу (в высоких широтах магнитный компас работает ненадёжно) нужен автоматический радиокомпас, который будет сам постоянно измерять курсовой угол радиостанции. Тогда мы сможем на радиокомпасе выбирать любые станции, а не только те, что стоят на маршруте.

— Скажи, Александр, ты понимаешь же… — тут мне в голову приходит одна мысль. — что такой перелёт могут поручить только военному лётчику?

— Ты думаешь?

— Не сомневаюсь. — Добавляю в свой голос значительности. — Сам посуди: кто они- Чкалов, Леваневский, Водопьянов. Поэтому считаю, что начинать подготовку к перелёту надо не с писем товарищу Сталину с предложением о новом перелёте (Голованов немного смущён и отводит глаза), поверь, сейчас у него подобных предложений десятки, а с перехода в ВВС.

— Да я не против, — легко, как о давно обдуманном, говорит он. — надо только у экипажа спросить.

— И переходить не рядовым пилотом, а… — продолжаю более уверенно не услышав возражений. — Сколько в твоём управлении было самолётов?

— Восемьдесят шесть… всех типов. — Не задумываясь отвечает Голованов.

— О-го! Это же почти авибригада.

— Если говорить о тяжёлобомбардировочной, то две. — В голосе лётчика послышалас гордость.

— Даже лучше, — киваю знакомому сержанту, вышедшему из Спасских ворот. — надо быстро, до первого ноября, написать письмо на имя наркома обороны с предложениями об обучении лётчиков тяжёлобомбардировочной бригады полётам "вслепую" по приборам. Как я понял именно этим ты занимаешься со своим экипажем?

— Да, без этого на Севере и в Сибири где нет дорог — никак.

— Ты где, Александр Евгеньевич, в Москве остановился? — Начинаю прикидывать в голове место и время где бы нам обсудить будущий документ.

— Пока нигде… — рассеянно отвечает Голованов, его мысли, видимо, уже взлетели над землёй. — вещи оставил у знакомых лётчиков на Центральном аэродроме.

"Ах какая досада, сегодня Катя приходит ко мне "ночевать". Нет, ночевать без ковычек. Ничего такого, ещё не было".

Моя агентесса уже вполне освоилась в квартире (надеюсь хватит ума Жжёнова в неё не водить), получила свой ключ, готовит мне завтрак, когда я под утро забегаю домой побриться и помыться. Смышлёная, внимательная с лёту запоминает мои привычки: сколько заварки наливать в стакан, сколько молока. Сидит, хлопает своими длинными чёрными ресницами, а сама, небось, уже думает о том что, мол, жалко эдакового карася с квартирой и московской пропиской упускать или даже: не слишком ли монашескую жизнь она ведёт. Надо будет на седьмое ноября подарить Кате половую тряпку и цинковое ведро, особенно после обнаружения в моём шкафу её носильных вещей, так как я считаю, что любые отношения должны иметь прочную практическую основу.

"Не хочется Голованова подставлять, а так бы поселил его у себя".

Завод имени Орджоникидзе потихоньку начал переезжать на новую площадку в Москворечье, не в пример более просторную. За год построены два новых цеха по сборке радиостанций, на подходе третий. Директор завода мёртвой хваткой держится и за старые цеха, так как план ему с нового года поднимают втрое, но, чувствуя председательской железой, что я могу в любой момент оттяпать всё, избрал тактику мелких уступок: сам передал СКБ две квартиры в доме напротив, использовавшиеся под заводоуправление. Первую большую четырёхкомнатную пришлось уступить центральному аппарату (в ней уже поселился майор госбезопасности, переведённый из Ленинграда), а вторую маленькую двухкомнатную я отстоял, в неё переехал Лосев.

— Тогда поступим так, — командный голос по капле выдавливает из меня гражданского. — дуй за вещами, потом на проходную завода имени Орджоникидзе, спросишь Олега Лосева, он тебя устроит. Идёт?

— Идёт. — Широко улыбается Голованов.

— Завтра утром зайду к тебе обсудим твои соображения.

* * *

Читаю и удивляюсь. Речь в "Предложениях…" идёт вовсе не о переучивании одной авиабригады, а о переподготовке всех ВВС РККА.

"БУЦ- боевой учебный центр, в каждом военном округе… рядом вопросительный знак… может быть несколько в крупных округах? Очерёдность обучения "слепым полётам": сначала бомбардировщики и ночные истребители, затем- транспортники, потом разведчики и остальные. Как учить- полёты под управлением опытных инструкторов… А где их найти? Дело может затянуться".

— Скажи, Александр Евгеньевич, — открываю настежь окно чтобы проветрить комнату. — почему на первом этапе обучения не использовать тренажёры? Ну чтоб ускорить процесс.

— Что за тренажёры? — Голованов бодр и свеж, несмотря на "всенощное бдение".

— Ну такой прибор, — начинаю выкручиваться я. — чтобы тренировать лётчиков на земле. Чтобы сигналы от ручек управления шли на вход прибора, а сигналы с его выхода на индикаторную панель. А что нет таких?

— Ну ты фантазёр, Алексей! — Недоверчиво смотрит он на меня. — Тренажёр… неужели есть такие? Незаменимая была бы вещь для БУЦа.

— Никаких фантазий, — немного раздражённым тоном говорит Олег, из которого яркий свет, холодный ветер из откытого окна и наш громкий разговор вытряхнули остатки сна. — Ты, хоть, читал журналы, что сам привёз из Америки?

Лосев начинает рыться в куче ярких журналов на стуле рядом с его кроватью.

"Нет, девок на обложках разглядывал… блин, хорошо что напомнил, надо срочно всю вражескую литературу в нашу библиотеку сдать… во избежании. Без Разгона (недавно заходил за своей забытой шляпой- бледная тень того "инженера человеческих душ") она быстро превращается в свалку"…

— Вот смотрите, — Олег вытягивает из кипы толстый журнал "Электроникс" за 1935 год, в котором помимо предложения к продаже электронных компонентов (взглянул на него, никакой науки и техники, так- торговый журнал и не стал смотреть) можно было найти много чего другого, вплоть мужских подтяжек. — "Линк Аэронавтикал Корпорэйшн", "Линк тренер"- симулятор для наземного обучения пилотов, начального и сложных метеоусловиях.

Под заголовком фотография, на ней короткокрылый самолётик с настоящей кабиной пилота, и схематичный чертёж тренажёра, взятый из патента. Внизу, крупными буквами: "Имеется разрешение правительства на продажу заграницу".

"Крен, тангаж, рыскание…. На электродвигателях, имеются сельсины, электропривод. Если выбросить механический регулятор и поставить свой на операционниках- получится конфетка: меняя передаточную функцию системы можно настраивать тренажёр на поведение тяжёлого бомбардировщика или лёгкого истребителя".

— Две тысячи американских долларов, — хором протянули соседи по квартире. — а для обучения "слепому" полёту- две с половиной.

— Жизнь лётчика — дороже! — Произношу сакраментальную фразу.

Собеседники согласно кивают головой.

— И проводить на нём психотбор желающих стать лётчиком. — Вспомнился давний разговор с военным лётчиком, который утверждал, что половину баллов на нём испытуемый набирал на симуляторе самолёта. При этом испытуемого лупили электрическим разрядом в самый неподходящий момент.

— А вот про психологический отбор слыхал, — Голованов тянется за новой папиросой и отдёргивает руку под возмущённым взором Олега. — в Институте Труда есть отдел авиационной психологии. Только там всё анкетами заняты. Вот на таком тренажёре, думаю, можно вмиг понять кто пилот, а кто- нет.

"Во всяком случае получше отбор, чем по комсомольской путёвке".

Даём Лосеву почитать головановское творчество, нагло попирая элементарные нормы подготовки секретных документов. Телефона в квартире нет, а окно я благоразумно закрыл.

— Радиоуловитель земной и водной поверхности надо добавить. — Сразу выдаёт Олег.

— А это что за зверь? — Две пары глаз ждут моей реакции.

"А-а, семь бед- один ответ".

Следующий час проводим в моих пояснениях технических вопросов, поиске обтекаемых формулировок о необходимости бортовой РЛС и инструктажа о секретности всего-всего.

Москва, станция метро "Комсомольская",

2 ноября 1936 года, 10:00.

"Пятая, шестая"…

Быстро огибаю серую ребристую мраморную колонну на балконе над путями и на секунду скрываюсь от "хвоста". Сегодня это невысокий молодой мускулистый парень в начищенных до блеска сапогах, напряжённо и неотрывно глядящий мне в спину. Огрызком химического карандаша зажатым в левой руке, провожу небольшую черту на шершавом цементном горизонтальном стыке мраморных многоугольников, из которых состоит колонна.

"Так… есть маячок. Теперь на станцию метро "Дворец Советов", где после длинного дощатого забора, ограждающего грандиозную стройку от Волхонки, на повороте на улицу Энгельса имеется куча строительного мусора, где в строго определённом месте будет сброшен пустой спичечный коробок с сообщением для Оли, от которой пока ни слуху ни духу".

Собственно маячок на шестой колонне и указывает на место закладки, которая сегодня является ближайшей к СКБ. Времени на дальние поездки совсем не осталось, так как персональный автомобиль для такого рода дел категорически не подходит.

"Да, время после вчерашней успешной презентации наших "секреток" понеслось вскачь, хотя начиналось всё не ахти"…

* * *

— Со мной в Кремль поедет вот он, — указательный палец Ежова с жёлтым ногтем с траурной рамкой упёрся в грудь Лосеву. — а ты (поворачивается ко мне) поезжай на Антипьевский в наркомат обороны.

По первоначальному плану всё должно было быть с точностью до наоборот: мы с Ежовым едем в Кремль, где я буду демонстрировать членам правительства облегчённый "Айфон" и "беспроводной Бодо". На Сенатской площади разбили накануне разбили армейскую палатку на случай дождя, сегодня поутру вывезли и аппаратуру и тут такая вводная: второй комплект будет находиться во дворе здания НКО и я буду при нём.

"Заревновал что ли "железный нарком"? Сейчас уже не важно, надо готовить аппаратуру к транспортировке".

* * *

Едва успеваю проверить электрические соединенения, заправить перфоленту в приёмник и дать прогреться лампам радиостанции, как пишущая машинка напечатала: "здесь тт сталин киров ежов". Чёрный прямоугольник в конце сообщения означал: перехожу на приём. Стучу по клавише смены режима и печатаю: "здесь тт ворошилов будённый урицкий".

Ворошилов хмуриться и поворачивается к и.о. начальника Разведупра Урицкому, который как и все присутствующие склонился на пишущей машинкой.

— Ты, Семён Петрович, ступай к своим радиоразведчикам. — Будённый берёт смущённого Урицкого под руку и ведёт его к выходу. — Эдак каждый… хм… разгадать шифровку сможет.

— киров где чаганов — снова забарабанил пишмаш.

— печатает эти слова.

Затем в течении получаса давал пояснения о работе ЗАС, все присутствующие попробовали самостоятельно печатать на машинке и сочли устройство простым и удобным в работе.

— сталин прелагается перейти к другой машине. — Судя по тому как долго появлялось на бумаге это сообщение его печатал сам Сталин.

— принято. — Ворошилов отрывает распечатку переговоров и передаёт её стоящему сзади знакомому мне адъютанту.

Вручаю легендарным конноармейцам головные гарнитуры американских телефонисток: помогаю надеть наушники с каучуковыми подкладками, закрепляю при помощи зажима на маршальских петлицах нагрудные микрофоны. Выражение лица Ворошилова при этом не меняется, оставаясь холодно-нейтральным, Будённый же, детским любопытным взглядом исследует внутренности "Айфона", поворачиваясь на крутящемся кресле и, увидев своё отражение на экране осциллографа, подкручивает пышный ус.

— Олег, ты готов? — Встаю между сидящими маршалами.

"Впору желание загадывать"…

— Готов. — В наушниках послышался неузнаваемый лязгающий механический голос.

— Тридать один.

— Семнадцать.

— Товарищи, говорит Чаганов, — захватываю инициативу после обмена паролями. — наш разговор будет абсолютно не вскрываемым только в течение пятнадцати минут. Затем ключ начнёт повторяться и дешифровка станет теоретически возможной, хотя и потребует сложной аппаратуры и долгих месяцев работы лучших дешифровщиков.

— Почему только пятнадцать минут? Сказал Сталин. — Донеслось с того конца после заминки.

— Чаганов. Не успели подготовить к испытаниям достаточно длинный ключ и хорошо проверить некоторые узлы.

— Ты что же неготовый прибор на испытания выставил?

"Не представился, но и так ясно кто влез- Ежов".

— Сталин. Тут мы сами виноваты, назначили время не советуясь ни с кем. А что, товарищ Чаганов, вы скажете о "беспроводном Бодо"? Готов ли он к настоящей работе?

— Чаганов. Да готов, товарищ Сталин, его устройство значительно проще поэтому мы и справились с ним быстрее. К тому же "ББ" не требует такого количества ключей, как "Айфон". Если быть точным, то в шестнадцать раз меньше.

— Сталин. Хорошо, — лязгающий звук надёжно скрывает акцент и другие индивидуальные особенности голоса. — не будем тогда терять времени. Товарищ Ворошилов, жду вас всех в Кремле… и Урицкого захватите.

Не забыв вытащить перфоленты с ключами из считок, оставляю устройства на попечении техников, а сам бросаюсь в погоню за маршалами, плотно окружёнными своими свитами.

Кручу головой в поисках своей эмки, но нигде не нахожу, видимо далеко отогнали от подъезда.

— Товарищ нарком, — догоняю их уже у Паккарда. — разрешите обратиться по важному делу?

Передо мной вырастает стена адъютантов и порученцев, на лицах которых синхронно возникает возмущённое выражение: мол кто такой, как посмел.

Ворошилов разворачивается на каблуках и, что-то уловив в моём просящем взгляде, машет рукой.

— С нами поедешь, расскажешь по дороге. — В стене в мгновение ока возникает вполне себе проходимая брешь.

Полковник Хмельницкий, адъютант Ворошилова, уступает мне откидную скамейку напротив наркома, сам усаживается на такую же слева напротив Будённого и начинает крутить ручку, утопленную в стенке между салоном и местами водителя и двух охранников. Толстое стекло медленно с лёгким скрипом поползло наверх.

— Что у тебя за важное дело?

— Товарищ маршал, — сразу же начинаю я, не давая Будённому проявить своё остроумие, так как понимаю, что времени у меня от силы пять минут (Кремль и НКО расположены неподалёку). — Меня попросил передать вам докладную записку Александр Голованов- начальник Восточно-Сибирского управления Гражданского Воздушного Флота. В ней он высказывает предложения по обучению военных лётчиков полётам ночью и в сложных метеоусловиях.

— Постой, это какой Голованов? — живо реагирует Семён Михайлович. — "миллионщик"? "Это, похоже, маршал о налёте миллиона километров без аварии… Помнится был у него значок на кителе: самолёт, а внизу- 500000 км".

— Да, помню такого, — оживляется Ворошилов. — в прошлом году грамоту ему вручал на день авиатора как лучшему начальнику управления ГэВэФ. Высокий такой. А ты, Алексей, откуда его знаешь?

— Лётчики с "Максима Горького" попросили за него, — вытаскиваю из планшета конверт. — сказали, что его экипаж лучший, из тех кого они знают, по полётам в сложных метеоусловиях. Я выслушал его, он мне показался очень умным и ответственным человеком.

По кивку наркома Хмельницкий быстро забирает протянутый мной конверт.

— Где он сейчас? — Ворошилов равнодушно поворачивается к окну и отдёргивает занавеску.

— В Москве. — Машина легко поворачивает с набережной Москва-реки и несётся в гору к Красной площади. — На конверте указан телефон, по которому его можно найти.

— Хорошо. — Ворошилов неопределённо машет головой. Лимузин сбрасывает скорость, не останавливаясь проезжает ворота Спасской башни и через минуту оказывается на Сенатской площади у Никольской башни.

* * *

Выходим с Лосевым из сталинского кабинета в коридор: я, весь взмыленный сжимая в руке красную книжицу члена ВКП(б) номер 0149315, Лосев мне подстать, только без партбилета.

"Фу-у-х, устал как после разгрузки вагонов. Интересно, сейчас в партии около полутора миллионов коммунистов, так почему ж у меня номер партийного билета как у партийца с дооктябрьским стажем"?

Делу тут, скорее всего, в обмене партийных документов 36-го года, когда хронология вступления в партию наложилась на очерёдность обмена партийных билетов партийных организаций. Ну и, конечно, в иерархии партийных организаций: "Наименование организации, выдавшей билет… ЦК ВКП(б)". Если не считать: "Подпись секретаря- И.Сталин".

А вначале был подробный трёхчасовой разбор устройств: на какую дальность работают, чем объясняется криптостойкость шифра. Тут пришлось прочесть небольшую популярную лекцию с экскурсами в историю по шифрованию и дешифровке, которую благосклонно восприняли не только члены правительства, но и приглашённые Урицким эксперты Разведупра. Будённый задал очень хороший вопрос о том, что будет если наши приборы попадут в руки врага, сможет ли тот разгадывать наши радиограммы. Пояснил, что криптостойкость сообщения основана на секретности ключа (в нашем случае перфоленты), который надо сжигать сразу после сеанса связи. Общий вердикт инженеров СКБ (Лосев всё совещание был как на иголках) и Разведупра гласил: "Айфон" и "БеБо" рекомендуются для передачи совершенно секретных сообщений по радио и проводам.

После этого речь зашла о производстве наших приборов и тут удалось донести до правительства (до Сталина- точно) мысль о скорейшем строительстве в стране новых заводов по производству радиокомпонетов, пассивных: резисторов, конденсаторов и катушек; и активных: электровакуумных ламп различного назначения. Для ускорения этого дела преложил купить заводы под ключ, а не расширять имеющиеся производства.

Затем произошла совершенно деловая церемония принятия меня в партию (только Киров приобнял поздравляя, а Сталин слегка прихлопнул по плечу) и всех нас (не членов правительства) попросили на выход.

Глава 6

Средиземное море, около Барселоны.

Пароход "Краснодар". 14 ноября, 07:00.

По железным ступенькам трапа застучали железные подковки. "Часы по Георгию Константиновичу можно проверять. Железная воля у человека. И так каждый день. Будет сейчас в течение получаса приседать, наклоняться и отжиматься на небольшом пятачке на корме судна, а затем громко крякать и фыркать в душе под ледяными струями".

Его сосед по каюте высокий атлетически сложённый комдив Рокоссовский тоже охотно занимался физическими упражнениями, правда ближе к обеду, после продолжительного сна, как бы отдыхая впрок перед грядущими ночными бдения, этими неизбежными атрибутами любой войны. Мы же с Головановым ночи напролёт проводили за обсуждением различных авиционных (и не только) вопросов, иногда переходя в запале спора на крик, за что немедленно получали железным кулаком Жукова по переборке.

* * *

Встретив будущих маршалов у трапа парохода в Северной бухте Севастополя, где тот стоял под спешной погрузкой, я не поверил своим глазам: "Они ведь все оказались тут из-за меня". Заняли места других, показавшихся, растерявшемуся перед лицом вскрывшегося заговора в своём ведомстве, Ворошилову слишком близкими к заговорщикам.

"Это понятно, но как в их компанию попал Голованов"?

Похоже, это тоже результат панического поиска людей, не связанных с прежним руководством.

"Помог, называется, человеку- попасть на войну"…

Голованов обнимает меня и знакомит с попутчиками: Рокоссовский тепло пожимает руку, Жуков холодно кивает головой. Сзади за старшими товарищами пристроились двое тридцатилетних мужчин с такой же военной выправкой и в того же покроя и той же ткани двубортных костюмах.

"Ну тут-то я точно не при делах"…

— Катуков Михаил, Штеменко Сергей. — Крепкие мозолистые руки с въевшимся в них железом встретились в рукопожатии с моей, в ожогах и порезах.

"Танкисты… лучшие… прямиком из академии. Будущий маршал и генерал армии. Плотность потенциальных маршалов на квадратный метр палубы- как на приёме в Кремле. Ну они-то люди военные, от войны и так бы никуда не делись. Как же вышло, что я тут среди них оказался"? Тогда после совещания в сталинском кабинете возбуждённый и окрылённый задачей дать развёрнутые предложения по развитию радиопрома и думать не думал, что вечером того же дня Ежов даст мне приказ отправиться на судне к берегам Испании (точнее в Валенсию, куда по информации разведки переехало республиканское правительство Испании) и обеспечить связь с премьером Ларго Кабальеро. Самому при этом находиться на судне (держа "БеБо" при себе и под охраной четырёх сотрудников НКВД), сходя на сушу только на время сеанса.

"Не удивлюсь, если идея отправить меня в Испанию принадлежит самому Ежову и не согласовывалась со Сталиным".

Деятельная натура Жукова (после того как прошли проливы и сменили советский флаг на греческий сине-белый с золотой короной и вышли Средиземное море) нашла свой выход в организации стрелковых турниров. (Продолжение).

* * *

По трапу вниз удаляясь зацокали ещё несколько пар ботинок. Не иначе как мои коллеги потянулись наверх на утреннюю гимнастику, оставив одного сторожить аппаратуру. Или меня? Тут я совсем не уверен.

Конечным пунктом разгрузки судна была Картахена- единственная оставшаяся военно-морская база республиканцев на юге. Груз- двадцать тысяч винтовок и четыре тысячи ящиков патронов. Оружие должно было пойти на формирование трёх новых бригад в окрестностях Валенсии и двух в Мадриде. В Барселоне у нас короткая остановка: оставляем несколько тонн продовольствия (помощь московских рабочих рабочим Каталонии). Со вчерашнего вечера идём вблизи испанского побережья подняв советский флаг: морское дно буквально в сотнях метрах от берега резко обрывается вглубь.

Лейтенант из Иностранного отдела, проводивший для меня ориентировку перед отъездом в Испанию ввиду недостатка времени лишь вскользь коснулся Каталонии, сосредоточившись на положении на фронте и ключевых фигурах республиканского правительства. В пути слушаем радио: тяжёлые бои под Мадридом и уже в пригороде, но обещание Франко провести парад в городе 7 ноября оказалось пустой бравадой. Мадридское ополчение, вдохновляемое коммунистами (при поддержке советского танкового батальона на Т-26 и группы лётчиков на И-15), сумело отразить первый натиск мятежников, несмотря на позорное бегство республиканского правительства Кабальеро в Валенсию.

Небо посветлело, сквозь полуприкрытое окно иллюминатора послышался отдалённые раскаты грома. Рывком сажусь на постели, одним движением надеваю синюю спортивную майку с белой буквой "Д" на левой груди и нащупываю ногами в узком проходе между кроватями свои парусиновые туфли. Чёрные с синим кантом у колен трусы довершали мой мужественный вид физкультурника из общества "Динамо".

— Сань, вставай… — трясу за плечо Голованова. — пора на зарядку.

Страшный удар по корпусу судна и последоваший за ним сильный толчок бросает меня боком на койку, а из иллюминатора нас окатывает ледяной водой с крупной стеклянной крошкой. Через несколько секунд пол каюты кренится в другую сторону. Выскакиваем из каюты и сталкиваемся с полностью одетым как на выход, но без пиджака Рокоссовским и сержантом ГБ Петровым из моей команды, зажимающим ладонями лоб, между пальцами у него струйкой течёт кровь.

— Где наши? — Стараюсь перекричать множество скрипов, лязгов и скрежетов накрывших пароход.

— На палубе…

— Оставайся в каюте с аппаратурой. — Бросаюсь к трапу наверх вслед за Головановым.

На корме натыкаемся на Жукова без сознания, мокрого до нитки, мёртвой хваткой вцепившегося в нижнюю перекладину железной лестницы. Правая нога его была перебита прямо под коленом, острые осколки берцовой кости торчали из рваной раны, из которой толчками лилась алая кровь. Рокоссовский решительным движением выдёргивает из брюк ремень, присаживается на корточки и сделав петлю вокруг раненой ноги комбрига затягивает её выше колена. Толчки крови из раны прекратились.

Сзади послышались быстрые шаги. Судовой фельшер с саквояжем, одобрительно крякнув, присаживается у раненого, вытаскивает оттуда металлический стерилизатор со шприцами и ищет нужную ампулу.

Оглядываюсь вокруг. Наших не вижу. Бросаюсь к рубке.

— Пробоина ниже ватерлинии! Вода быстро поступает в трюм! — Все окна в ней выбиты, палуба в стеклянных осколках, зычный голос капитана, вставшего у штурвала и штурмана хорошо слышны снаружи.

— Машинное отделение! Самый малый вперёд! — Капитан плавно поворачивает штурвал и нос судна направляется ещё ближе к берегу.

— Товарищ капитан, — встаю у раскрытой двери в рубку. — у меня трое человек пропали.

— Шлюпки по левому борту посекло осколками бомбы, — капитан продолжает смотреть прямо перед собой. — отправить спасательную команду сейчас не могу. Будьте готовы быстро покинуть судно. Вахтенный матрос видел, что волна смыла троих с юта и сбросил на воду два спасательных круга.

Бегу назад к каютам, полы в коридоре в кровяных разводах… В два захода выносим наши ящики на палубу (по виду, вроде, целые), по разу мотаемся за личными вещами. Пароход начинает потихоньку крениться на левый борт.

Выясняются подробности: загадочный пассажир из соседней каюты, от которого за всё время в пути мы не услышали ни одного слова, вдруг, как прорвало, заговорил изредка клацая жёлтыми зубами и крепко сжимая ручку своего чемоданчика, что бомбу рядом с нашим пароходом сбросил самолёт. Он видел как шестёрка итальянских бомберов СМ.81 (авиационный инженер?) пыталась бомбить порт (поворачиваю голову в направлении, вытянутой руки рассказчика), как их встретили огнём зенитки (так это был не гром!), как затем на эти бомберы напали истребители, он думает что это были Луар-46 хотя было достаточно далеко. Бомберы сломали строй и бросились кто куда, беспорядочно сбрасывая бомбы. Один из них, снижаясь, пролетел в тридцати метрах справа по борту. Снова возвращаюсь к рубке и "грею уши". Похоже, капитан принимает решение выбрасываться на берег: в первом и втором трюмах пробоины, из-за плотной укладки груза к ним нет доступа, паровые насосы не справляются и вода быстро прибывает (она уже поколено).

Метрах в шестидесяти от берега (перед нами широкий песчаный пляж), капитан командует "стоп машина", но судно не успевает полностью погасить скорость и через десяток метров резкий толчок вперёд завершает наш морской поход. Справа в полукилометре убогие рыбацкие лачуги, приклеившиеся друг к другу на пригорке, слева на значительно большем расстоянии из утреннего тумана торчат портовые краны, крыши высоких зданий и колонна с неразличимой отсюда статуей Колумба наверху, а между ними- мы, застрявшие между морем и сушей, между хижинами и дворцами. Капитан полез в трюм оценивать ситуацию, но судя по тому как быстро нарастал крен и падала скорость парохода перед этим, она была неутешительной, а я метнулся в радиорубку, где по открытой двери, луже крови на полу и рваным краям отверстия от осколка в железном корпусе радиостанции стало понятно, что и со связью мы тоже "приплыли".

— Я начинаю разгрузку, — наш капитан, старый "морской волк", не на шутку встревожен после возвращения в рубку из трюма и обмера глубин вокруг судна. — Мы уткнулись в песок только носом, корма свободна. Ветер усиливается. Не дай бог шторм, нас может сорвать с мели или корпус е выдержит.

— Как разгружать? — Недоумённо пожимаю плечами. — без крана, без шлюпок?

— Послал помощника за помощью к рыбакам, — покусывает он седой ус. — у меня есть сто фунтов, думаю хватит. Товарищ Тухачевский за вами охрана груза на берегу. Раненые, погибшие и поиск пропавших- на штурмане.

— Я попытаюсь связаться с Москвой. — Отбрасываю последние свои сомнения, так как ситуация складывается безвыходная.

— У вас есть рация? — Капитан впервые за время нашего знакомства взглянул на меня с интересом и без настороженности.

— Спецсвязь, диктуйте ваши сообщения, там передадут по назначению.

* * *

На верхней ступеньке широкой каменной лестницы спиной к Колумбу, указывающему знакомым ленинским жестом на запад оглядываюсь назад. С моего места с набережной, где начинается центральная улица Барселоны Ла Рамбла, нашего парохода, севшего на мель недалеко от берега не видно, но надеюсь, что под руководством энергичного капитана дело пойдёт. Когда мы со Штеменко, сопровождая раненых в портовый госпиталь дель Мар, на борту рыбачей фелюги прошли уже полпути, первая лодка с ящиками, нагруженная с помощью судовой лебёдки, уже направилась к рыбачьему пирсу.

После взвешивания всех за и против решил не просить разговора с Поскрёбышевым, а ограничиться лишь доведением до дежурного в комнате спецсвязи секретариата Сталина нашего положения и перечислением просьб и вопросов к начальству нашего капитана и комдива Рокоссовского. После чего, оставив Петрова ожидать ответа из Москвы и предупредив капитана о персональной ответственности за первоочередную эвакуацию спецоборудования с судна в случае опасности (секретку временно поместили в судовой радиорубке), запрыгнул в готовившуюся отчалить фелюгу с ранеными.

Каких-то особых разрушений в порту заметно не было, видно и впрямь истребители и зенитчики сработали на отлично. Хотя на въезде в приёмный покой госпиталя, примыкавшего к порту скопилось с десяток машин с красными крестами, вокруг которых суетились санитары с носилками. Наши четверо раненых присоединились к двум десяткам других, ожидаюших помощи от флегматично расхаживающего между каталок высокого худого доктора.

— Алексей, как же я? — прохрипел недавно очнувшийся Жуков, крепко схватив меня за руку.

— Не бросим тебя, Георгий Константинович, — с тревогой вглядываюсь в его бледное лицо с заострившимся носом. — наш фельдшер останется тут с тобой. Подлечишься здесь, потом дома. Всё будет хорошо.

Подошедший к нам доктор, отбросив пропитавшуюсю кровью простыню с ноги раненого, что-то коротко приказал стоявшему рядом ассистенту, тот махнул рукой санитарам, которые оттеснив меня повезли каталку прочь по длинному коридору.

"Не повезло Жукову… Как пить дать, оттяпают ногу".

* * *

Несмотря на ранний час, промозглый ветер с моря и пасмурное небо над головой на улице города кипит жизнь, на которую, похоже, никак не повлияла бомбёжка в порту. Жизнь эта, правда, резко контрастирует с картинкой Барселоны- курортного города, сложившейся у меня в голове из прошлой жизни. С неё напрочь исчезли модно одетые дамы и их респектабельные кавалеры, совершаюшие променад по сверкающей чистотой набережной и отходящим от неё улицам и бульварам, нагуливающие аппетит и скользящие скучающими взглядами по витринам самых раскошных магазинов Испании. Их место заняли другие люди в чёрных рабочих спецовках, в серых накидках ополченцев, чем-то напоминавших мексиканские пончо, с неизменною винтовкой за спиной и синих комбинезонах, к которым больше подходил пистолет в кожаной кобуре.

Столь же кардинальной смене имиджа подверглись и, ограничивающие свободу перемещения чёрно-сине-серых масс, городские здания. Здесь преобладает чёрно-красная гамма анархистов-синдикалистов: все фасады домов до второго этажа, стёкла витрин и фонарные столбы оклеяны (или просто окрашены красной и чёрной красками) наглядной агитацией взявшей власть в городе силы. Чёрно-красными были и громкоговорители, извергающие сверху на прохожих революционные марши (ничего не имею против этой музыки, просто не переношу громкую). Всматриваюсь в лица новых хозяев города, пытаясь понять если не их мысли и чувства, то, по крайней мере, их настроение. Прямой открытый без тени подобострастия или высокомерия взгляд людей, совершивших прыжок из эпохи феодально-капиталистического рабства в эру свободы и равенства. Глаза горящие надеждой, верой в светлое прекрасное будущее и гордость за себя, сумевших сделать то, о чем и не мечтали их отцы.

"Так, стоп. О деле думать надо"…

Собираю в кучку свои школьные знания испанского, полученные в пятом и шестом классе средней школы от залётного молодого учителя, косившего от армии в сельской школе.

— Буэнос диас, сеньорэс! — Слегка волнуясь за своё произношение, обращаюсь к патрулю ополченцев, закончившему профилактическую беседу с группой классово близких, но пока не сознательных цыган.

Двое юношей лет семнадцати с древними двустволками, с красно-чёрными нашивками на груди смерили меня подозрительным взглядом. Мой американский гардероб (кожаные ботинки, шерстяной костюм, каучуковый плащ и фетровая шляпа) производит на них крайне неблагоприятное впечатление.

— Мондато! — Пускает петуха более высокий.

"Хороший язык, простой. Пожалуй, я где-то на уровне "могу объясниться"".

Неспеша с доброй улыбкой лезу во внутренний карман пиджака за паспортом. Вокруг нас начинают собираться неравнодушные граждане. Вид моего "серпастого-молоткастого" снимает ненужное напряжение, но порождает острую дискуссию в толпе, смысл которой я не улавливаю.

— Комо легар э Консуладо Хенераль дэ Унион Советика. — Прерываю собравшихся. "Человек, писавший тексты в учебник испанского языка, был гением. Только самые нужные слова, ничего лишнего".

Толпа от слов немедленно перешла к делу: на трамвайных путях была оставлена роскошная машина из под чёрно-красной расцветки которой кое-где проступал её первоначальный бирюзовый цвет. Пассажирка такси, молодая девушка в комбинезоне была единодушно и безжалостно изгнана (позже я узнал, что народная милиция получила строгий приказ, запрещавший перевозку женщин в легковых автомобилях без специальных разрешений), а я помещен на её место на кожаный диван в тон оригинальной расцветки авто.

Отъехав метров пятьдесят вверх по улице, шофёр тормозит и через минуту изгнанница весело шлёпается на переднее сиденье рядом с ним.

"А на каком это языке они разговаривают? Да на каталонском, балда! То-то я не понимал о чём говорит толпа".

Неспешно движемся вверх по улице. Водителю приходится всё время давить на тормоз, избегая столкновений с другими участниками дорожного движения. Очередная остановка: патруль народной милиции вновь изгоняет девицу из машины (на этот раз её задерживают) и подсаживает на её место мужчину средних лет с мешком. Он кладёт его себе на колени с большой предосторожностью, но приглушенный звон стекла выдает его содержимое. Поворачиваем куда-то на безлюдную боковую улицу, где высаживаем мешочника. Процесс высадки продолжается не менее четверти часа: людям, видимо, было что обсудить. Наконец мешочник, ничего не заплатив, хлопает дверью, а таксист, ни мало не расстроившись этому обстоятельству, жмёт на газ, вжимая меня в спинку дивана.

Пять минут бешеной гонки и мы возвращаемся на Ла Рамбла, по которому идут шеренги ополченцев с рюкзаками за спиной и скатками одеял, повязанных крест на крест на груди как пулемётные ленты. Первая шеренга, идущая коротким и быстрым испанским маршевым шагом, вооружена винтовками, за ней валит невооружённая и плохо обмундированная толпа. По репродуктору звучит громкая команда и шум голосов, топот ботинок и позвякивание железных фляг замирает. Колонна поворачивается к импровизированной сцене: выкрашенному чёрной и красной краской броневику, вокруг которого расположился духовой оркестр.

"Похоже это надолго"…

Неподалёку от нас остановилась ничем не вооружённая центурия (рота), состоящая из пянадцати- шестнадцатилетних подростках под красным флагом с большими золотыми буквами "П.О.У.М.". В шеренги затесались матери бойцов, обнимающие своих чад и обильно увлажняющие их плечи своими слезами. Между шеренгами крутиться виляя обрубком хвоста небольшая собачонка с выжженной на спине и ещё не вполне зажившей аббревиатурой испанских троцкистов. Впрочем не менее эмоциональны чем испанские женщины были и некоторые представители сильного пола: по лицу моего водителя в два ручью текли чисто мужские слёзы. Наиболее мужественно выглядели как раз эти самые пятнадцатилетние троцкисты, затянувшие длинную кричалку, единственным знакомым словом в которой было- "фасистас".

Политрук от анархистов в кожанной куртке, энергично размахивая руками, толкнул затянутую речь на каталонском, последние слова которой утонули в первых нотах "Интернационала", сыгранного на профессиональном уровне (не иначе духовая группа симфонического оркестра). На моё деликатное покашливание таксист повернул своё зарёваное лицо и с удивлением обнаружил на заднем сиденьи пассажира.

Барселона, проспект Тибидабо 17,

Генеральное консульство СССР.

14 ноября 1936 года, 12:00.

Генеральный консул СССР в Каталонии Владимир Антонов-Овсеенко привычным движением головы откинул назад локон некогда чёрных и пышных, а сейчас седых и редких волос, поправил очки с толстыми линзами и снова перечитал шифровку, полученную им десять минут назад из Москвы.

— Чаганов… Чаганов? — он начал быстрыми нетерпеливыми движениями массировать виски, затем нервно схватил трубку телефона.

— Разыщите Орлова, он мне нужен. Срочно. — Консул порывисто вскочил из-за массивного письменного стола, поморщился от внезапной боли в спине и осторожно мелкими шажками доковылял до огромного окна, выходящего на небольшой, но уютный задний дворик.

Советское генконсульство всего неделю как переехало в этот шикарный особняк знаменитого фармацевта в элитном районе Барселоны у подножия горы Тибидабо из отеля "Маджестик" в центре города и ещё не все службы собрались здесь. Приходится обустраивать людей из посольства, эвакуированного из Мадрида, так как полномочный представитель СССР в Испании Марсель Розенберг сейчас в Валенсии с несколькими сотрудниками при республиканском правительстве и почти без связи, то по сути, исполнять его обязанности.

— И это правильно, посольство должно быть здесь, именно в Барселоне- сердце испанской революции. — Мечтательно улыбается Овсеенко.

Участвовать в революции, руководить ей- для этого стоит жить и умереть. Ради того чтобы попасть сюда пришлось отречься от бывшей жены (Розалии Кацнельсон), подружки жены Троцкого, втянувшей Овсеенко в Левую оппозицию и чуть не погубившей его карьеру. Пришлось публично требовать казни подсудимых на московском процессе, со многими из которых его связывало общее дооктябрьское революционное прошлое, а затем чуть ли не на коленях просить о своём переводе в Испанию Розенберга, тёмной личности без прошлого, поставленного руководить заслуженными людьми.

Он сразу влюбился в этот восставший город, отчётливо и ярко напомнивший ему Петроград семнадцатого, когда именно от его действий, а не от погрязшего в интригах пассивного Совнаркома, зависело победит Революция или погибнет. По приезде в Испанию, сразу с головой окунувшись в события и встретившись с вождями восстания, Овсеенко понял, что республика обречена и что всю Испанию не удержать, что надо постараться спасти наиболее промышленно развитые районы с сильным рабочим классом и в первую очередь Каталонию. Все ресурсы должны идти сюда, в Барселону. Но натолкнулся на стену непонимания в Москве. Никто и не собирался ставить его в известность об этой крупной поставке оружия если бы не крушение парохода. А теперь это: "… обеспечить тайную отправку оружия в Валенсию".

— Вызывал, Володь? — В кабинет без стука, широко распахнув дверь, врывается Александр Орлов.

Овсеенко медленно всем телом поворачивается на голос резидента НКВД в Испании майора госбезопасности Лейбы Фельдбина, кузена Розалии, одного из многочисленной родни Фельдбиных-Кацнельсонов, которого Овсеенко пристроил в ГПУ в начале двадцатых.

— Володь… — поморщился генеральный консул с раздражением глядя на Орлова.

"Совсем слетел с катушек. Занял люкс в "Маджестике", водит туда девок, передвигается по городу на трёх машинах с охраной из местных контрабандистов, а жену с ребёнком поселил за городом на вилле и никуда её оттуда не выпускает".

— Прошу прощения, товарищ генеральный консул. — Сменил тон Орлов и стряхнул невидимую пылинку с рукава дорогого английского костюма, издевательски глядя на родственника.

— Ты сегодня получал что-нибудь из Москвы? — Подавил поднявшееся раздражение Овсеенко.

— Нет, у меня связь в шесть вечера. — Орлов разворачивает ближайший стул и садится оперевшись сложенными руками о спинку расстегнув пуговицы пиджака.

— Читай… — Консул не наклоняясь берёт со стола шифровку, передает её резиденту, а сам становится у него за спиной.

— Как он сумел сообщить о крушении в Москву? У него что есть рация? — Сидящий быстро пробегает глазами страничку текста.

— Должна быть на судне, — теребит нижнюю губу Овсеенко. — хотя после взрыва… Это надо выяснить. Лёва, мне нужны эти винтовки.

— Ты что, Володь, из-за этих винтовок хочешь своей головой рискнуть. — Орлов поднимается со стула, обходит письменный стол и откидывается в кресле хозяина кабинета. — Ясно же написано: "… под личную ответственность… обеспечить тайную отправку оружия в Валенсию".

— Именно, отправку!

— Я догадывался, что ты авантюрист, — резидент откидывается в кресле, закидывает руки за голову и мрачно смотрит в глаза Овсеенко. — но не до такой же степени: речь идёт о крупном судне или железнодорожном составе, в операцию будут вовлечены десятки людей. Допустим даже всё удалось, но оружие надо раздать бойцам. Иначе зачем всё это? А винтовка имеет номер.

— Будем раздавать своим частям, преданным революции, — голос консула приобрёл железные нотки. — и не сейчас, а в решительный момент защиты Каталонской республики, когда эти номера не будут никому интересны. Ты пойми, это оружие всё равно будет брошено этим мелкобуржуазным сбродом, что зовётся республиканской армией и в итоге будет направлено против нас, а эти безвольные теоретики, сбившиеся вокруг Ларго Кабальеро, всё равно пойдут на сговор с Франко.

— По-моему, республика не выстоит в любом случае, — Орлов устало закатывает глаза. — и отвечать за это придётся нам с тобой.

— Что ты знаешь о Чаганове? — Овсеенко презрительно улыбается и меняет тему.

— Да, в общем-то, немного, — завистливо говорит резидент. — молодой щегол, но прыткий. Кем-то у Бокия служил, думаю пристроили его на тёплое место и готовят в начальство. А сюда привезли под усиленной охраной на пару дней получать боевой опыт. Потом ещё орденом наградят, он ими уже щедро обвешан.

— Владимир Александрович, к вам Чаганов. — Секретарь консула заглядывает в приоткрывшуюся дверь.

* * *

Захожу в небольшой, но уютный и светлый, кабинет Антонова-Овсеенко, о котором кроме того, что он руководил Октябрьским восстанием в Петрограде, мне известно, что он автор знаменитой фразы, сказанной в двадцать третьем году в защиту Троцкого- "советского Карно": "Красная армия сумеет призвать к ответу зарвавшихся вождей".

"Нормально… и после такого он сидит себе спокойно в кабинете за границей- представляет СССР. Точнее, стоит вытянувшись как палка и смущённо переглядывается с сидящим в его кресле важным господином похожим на чикагского бутлегера, как их представляют в Голивуде".

— Добрый день, товарищ Чаганов! — Овсеенко делает маленький шажок навстречу и останавливается с гримасой боли на лице.

— Здравствуйте, товарищи.

"Ну и кто из вас есть ху? Понятно, что Антонов или Овсеенко стоит и морщится"…

— Орлов, Александр- ваш коллега. — Сидящий пружинисто выпрыгивает из кресла, стремительно огибает письменный стол и неожиданно возникает из-за спины генерального консула.

— Очень приятно. "Попасть в компанию изменников родины и врагов народа"…

— Прошу садиться. — Овсеенко жмёт мне руку и негнущейся походкой пошёл назад к столу.

"И кто же из вас тут главный"?

— Так, времени у меня мало, — хозяин кабинета передумал садиться и лишь слегка опёрся на спинку кресла. — сами знаете какой сегодня день… ("какой"?). Вот ознакомьтесь с шифровкой из Москвы.

"Капитан сдаёт оружие в порт на склад… Овсеенко- ответственный за его отправку получателю… Он же обязан помочь Чаганову и его спутникам со "спецгрузом" транспортом. Их цель- Валенсия. Военные советники ожидают прибытия сопровождающих в Барселоне".

— Какой вес этого "спецгруза"? Размеры? — Немного раздражённым голосом вступает Орлов, не дождавшись пока я оторву взгляд от документа.

— Товарищ Орлов будет заниматься транспортом и грузами. — Овсеенко спешит сгладить его бестактность.

"Понять Орлова можно, то что его- резидента разведки в Испании не предупредили о моём прибытии и характере груза можно понять и как признак недоверия. Кому понравится"?

— Два ящика, метр на метр и на метр. Каждый по тридцать килограмм весом.

— Ну тогда можно и самолётом. — Орлов справляется с собой и добродушно улыбается. — У вас есть связь с Москвой?

— Была. — На секунду замешкался я. — Судовая радиостанция вышла из строя при крушении.

"А что говорить если Москва не считает нужным посвящать моих собеседников в детали операции"?

— Понятно. — Глаза разведчика ловят каждое моё движение. — Какие у вас документы есть?

— Только советский загранпаспорт. Предполагалось, что я буду всё время находиться на судне, сходя на берег для встреч с премьер- министром в сопровождении его людей.

"Блин, что я несу? А что, сказал как есть, хоть это и звучит как откровения Хлестакова".

Орлов откидывается на спинку стула и бросает насмешливый взгляд на помрачневшего генерального консула, мол, тут ещё не понятно кому не доверяют в Москве. В разговоре возникает тягучая пауза.

— Так вам сейчас нужен пропуск, — прерывает молчание Овсеенко, взглянув на часы и приняв какое-то решение. — товарищ Орлов, обратитесь к министру безопасности. А я вынужден откланяться, еду в правительство. Скоро должно закончиться экстренное заседание. Завтра похороны Дуррути.

Видя моё недоумённое лицо генеральный консул веселеет.

"Подумал, наверное, что в Кремле совсем рехнулись: шлют на встречу с главой республики полных идиотов".

— А вас, товарищ Чаганов, завтра с утра жду у себя. Нам надо с вами серьёзно поговорить. — Взгляд Овсеенко лучиться отеческой добротой.

Выходим с Орловым из здания консульства, сквозь тучки выглядывает жаркое южное солнце. Проходим по дорожке небольшого садика к ажурной железной дверце и через неё попадаем в переулок, где под охраной людей в синих комбинезонах были припаркованы три легковых автомобиля.

— Сейчас первым делом в порт и к твоим, — Орлов делает знак охране. — затем в министерство безопасности… Постой, а переводчик у тебя есть?

— Пропал без вести во время бомбёжки…

— Поможем.

Глава 7

Барселона, улица Валенсия 251,

отель "Маджестик".

Тот же день, 23:00.

Мой сосед напротив, невысокий худой мужчина в полувоенном френче лет тридцати (коротко стриженные под полубокс иссиня-чёрные волосы, гладко выбритое обветренное лицо) с нескрываемым отвращением смотрит в свою белоснежную фарфоровую тарелку, которую принёс официант с чёрной траурной нарукавной повязкой. На дне тарелки чёрная бесформенная желеобразная масса, похожая на оплавленный битум.

— Это- каракатица в собственном чернильном соусе, — шепчет мне моя соседка Лиза- очень худая совершенно плоская женщина далеко за тридцать, похожая на Шапокляк, но в новой серо-зелёной военной форме республиканской армии (гимнастёрка, длинная юбка, кожаные сапоги).- вкусно, пальчики оближешь.

* * *

Её ко мне временно прикрепил Орлов, встретив коридоре Морского музея, расположенного неподалёку от порта и превращённого в главный штаб народной милиции, где я получал пропуск-вездеход. Вначале, правда, попытался предложить одну из своих сотрудниц.

— Выбирай, Алексей, которую? — Орлов галантно берёт под руки двух фигуристых девушек в "моно". — Брюнетку или… брюнетку?

"Симпатичные. Кровь… с оливковым маслом. Что-то они даже не улыбнулись шутке резидента".

— Они что не говорят по-русски? — Осеняет меня.

— Ты что не говоришь по-французски? — Не скрывает досады старый сводник.

— Только по-английски.

— Лиза! — Бросает красавиц Орлов и кричит на весь высокий сводчатый зал со стеклянным потолком. — Иди сюда!

Лиза с недовольным лицом неспеша подходит к нам, цокая подковками сшитых на заказ сапог с узкими галенищами по мраморному полу, обходя по пути огромные модели старинных парусников.

— Знакомься…

— Мы знакомы. — Грубовато перебивает Орлова Лиза.

"Действительно, где-то я её видел".

— Отлично, ты когда летишь в Мадрид? — Вкрадчиво, даже как-то с опаской, спрашивает главный разведчик.

— Послезавтра.

— Не в службу, а в дружбу, — зачастил Орлов, не давая ей вставить слово. — помоги Чаганову. Попереводишь, сориентируешь в городе: кто, где, что. Ты сейчас всё равно в порт? Муй бьен. Он расскажет, что ему надо. Даю машину, но без шофёра. Умеешь водить, Чаганов? Хорошо. Держи ключи. Я буду в гостинице после десяти.

— Не помнишь меня? — Насмешливо усмехается Лиза, даже не оглянувшись на удаляющийся табор резидента.

— Почему не помню, — щёлкает в мозгах. — я вас видел у Евгении Соломоновны на квартире.

— Молодец, — хлопает меня по плечу моя новая переводчица. — я- Лиза Кольцова, жена Михаила Кольцова.

— Он же с другой был, рыжей такой. — Вырывается у меня.

— Не сотрётся, — равнодушно бросает она. — да ты и сам тогда, вроде, вернулся домой без "самовара".

Шапокляк круто разворачивается на каблуках и делает знак следуй за мной. На оставленной Орловым "Испано-Сюизе" тридцать пятого года (почему-то с правым рулём) мы до вечера с этой энергичной женщиной совершили с десяток поездок по набережной между портом и местом нашего крушения, утрясая с капитаном и руководством порта вопросы аренды складских помещений и порядок транспортировки, передачи и охраны груза. Попутно Лиза объяснила что за демонстрации происходят в городе. Под Мадридом погиб Буэнавентура Дуррути, вождь анархистов Испании, легендарная личность, чья решительность и воля сыграли решающую роль в подавлении франкистского путча в Барселоне, а затем помогли республиканцам сдержать натиск фашистов под Мадридом в самые трудные дни начала ноября.

Посетили в госпитале пришедшего в себя после операции Жукова: ему ампутировали правую ногу по колено. Он обрадовался нашему приходу, даже пытался шутить, но похоже ещё не отошёл от наркоза- язык сильно заплетался. Рыбаки, возвращавшиеся утром с ночным уловом, подняли из воды двоих моих людей в полубессознательном состоянии, вцепившихся в один спасательный круг.

Попрощавшись с Жуковым мы с Лизой зашли к ним: у одного, сержанта Белкина, получившего переломы ребёр, сильный жар, он в бредовом состоянии. Другой- сержант Базаров чувствовал себя удовлетворительно, рвался уйти из больницы с нами, но врач рекомендовал оставить его в больнице до утра. Базаров-то и сообщил нам, что лейтенанта госбезопасности Скрыпника, которого сильно отнесло от них с Белкиным течением, захватил корабль под итальянским флагом.

К восьми вечера отвёз Лизу в гостиницу, а сам вернулся к своим: в довольно компактный двухместный кабриолет уместились Рокоссовский и танкисты, а во вторую ходку- Петров и ящики. Капитан и команда остались на судне.

* * *

Наша компания, человек двадцать советских дипломатов, военных советников и разведчиков, собралась внизу в баре. После выезда генерального консульства отель выглядит пустым и заброшенным. Жизнь, похоже, кипит лишь на кухне, в огромном винном погребе и баре. Несмотря на военное положение, повар ресторана не ограничен в выборе продуктов, иначе как кокетсвом "военный ужин" из восьми блюд не назвать.

— Хаджи, не хочешь- не ешь, — моя соседка переключается на соседа, делая большой глоток красного вина из хрустального фужера. — следующее блюдо- холодная баранина с луком.

"Так это- Хаджи-Умар Мамсуров! Командир диверсантов, герой Испании. Представился мне как Ксанти".

Мамсуров бросает недовольный взгляд на Лизу. Проходя мимо нашего столика Орлов манит Кольцову небрежным кивком. Нахожу глазами официанта, подпирающего ребристую мраморную колонну, и кричу ему "Аква, пор фавор". Он с недоумением оглядывает наш столик с двумя бутылками вина, как бы говоря: "Зачем вода, если есть вино"? Но всё же отрывается от своей опоры и гордо плывёт к бару.

— Я тоже в Барселоне от от жажды умираю, — сочувственно говорит Хаджи. — кругом все пьют вино, а вода здесь какая-то жёлтая…

— Скажите, товарищ Ксанти, — согласно киваю в ответ. — на похоронах товарища Берзина не будет? Мы с ним встречались в Москве перед его отъездом в Испанию, он обещал помочь мне в одном деле.

— Не знаю…,- Мамсуров внимательно посмотрел мне в глаза. — я сам здесь потому, что привёз тело Дуррути. Был советником в его колонне.

"Конспиратор… то ли не знает Берзина, то ли не знает будет ли тот на похоронах. Хотя как он может не знать многлетнего руководителя Разведупра, небось его самого Берзин и отбирал".

Орлов у бара в привычной стойке первого мачо на деревне ведёт допрос Лизы, на которую его чары не действуют, а на губах играет насмешливая усмешка знающего себе цену человека. Как выяснилось, она назначена комиссаром республики во вновь формируемую интернациональную танковую бригаду. Впрочем, повадки опытного особиста у неё видны невооружённым глазом.

— Алексей, — на место Лизы плюхается подвыпивший Николай Алымов, один из наших "робинзонов" с парохода "Краснодар", автомобильный инженер, хотя по виду- кадровый военный. — так ты тоже в Валенсию?

— Да, в Валенсию. А тебе там куда?

— Не знаю пока, — сразу замыкается военинженер. — хочу посмотреть местные заводы.

— Понятно….- наливаю Хаджи-Умару воды из графина, принесённого официантом. — мне обещали Дуглас послезавтра, Думаю и для тебя местечко найдётся. Ты ведь один, без переводчика?

— Один.

— Послушай, — в голову приходит интересная мысль. — а почему бы тебе завтра не обследовать местные заводы. Барселона- город промышленный. Машину дам.

Вижу сомнение на лице Алымова сменяется согласием.

"Всё равно завтра мне не вырваться из-под опеки Орлова. Пора, ужин неизбежно превравращается в пьянку. Надо Петрова сменить, проголодался небось, да и антенну на крыше пентхауза раскинуть пора".

Барселона, проспект Тибидабо 17,

Генеральное консульство СССР.

15 ноября 1936 года, 09:30.

"Трое в кабинете Генерального Консула, дубль- номер два. Люди- те же, обстановка- та же. Что же изменилось"?

Орлов явно поменял тон, исчезли менторские нотки, теперь он говорит со мной с опаской. Лиза явно загрузила его изрядной порцией слухов, гуляющих по кабинетам сотрудников центрального аппарата. Возможно так же, что он получил какие-то указания из Москвы шифровкой. Овсеенко наоборот стал более заинтересован в разговоре со мной, похоже хочет использовать меня как своего агента влияния.

— Доверьтесь моему чутью старого революционера- большевика, Алексей, — Экспрессивная речь резко контрастирует со скованой зажатой позой оратора. — все ресурсы надо концентрировать здесь в Каталонии, всю помощь направлять сюда. Распыление ресурсов и сил приведёт к неизбежной катастрофе. Прошу вас донести эти мои слова до товарища Сталина лично.

В воздухе повисла тягучая тишина, изредка прерываемая ударами кирки по камню: в подвале консульства начали оборудовать бомбоубежище.

— Ну хорошо, — тяжело вздыхаю я. — предположим, что товарищ Сталин принял меня в своей кремлёвской квартире, а я слово в слово передал ему ваши слова. Хотите узнать, что будет дальше?

Мои собеседники синхронно кивнули головами.

"Ну что ж, сами попросили, главное- побольше деталей"…

— Товарищ Сталин неспеша встанет из кресла, — закатываю глаза, крепко сжимаю подлокотники и откидываю голову на спинку стула. — положит в хрустальную пепельницу на маленьком столике справа от кресла погасшую трубку и…

Орлов недоверчиво, а Овсеенко потрясённо уставились на меня. — … спокойным голосом спросит: скажите, товарищ Чаганов, каково население Каталонии? Каков её мобилизационный ресурс? Какие имеются заводы и фабрики? Какие полезные ископаемые в земле, что и сколько выращивают на полях? Расскажите о железных дорогах и… Потом постоит глядя на меня сверху вниз, покачиваясь с пятки на носок, и добавит: это я ещё не говорю о правительстве, в котором кто в лес, кто по дрова.

Орлов, по лицу было видно, хотел что-то возразить, но передумал.

— Поймите меня правильно, товарищи, — стараюсь разрядить напряжённую обстановку в кабинете. — я не отказываюсь от того, чтобы передать товарищу Сталину ваш (выделяю голосом последнее слово) план, но он должен быть хорошо аргументирован, опираться на факты, а не чутьё. Пригласите к работе над ним специалистов, военных: со мной на судне прибыли авто- и авиа-инженеры. Они помогут оценить производственные возможности и потребности республики. Как военного советника могу рекомендовать комдива Рокоссовского, он тоже сейчас здесь в Барселоне. Соберите их вместе в одной комнате и поставьте общую задачу по обороне Республики, главное- не навязывайте своих взглядов, пусть сами выберут лучшее решение. Товарищу Сталину в Испании нужны умелые руководители, вожди или статисты, избегающие ответственности, здесь одинаково вредны.

"Хорошо сказал".

— Хотелось бы прояснить, насчёт этого- "ваш план"… — Орлов заходится долгим надсадным кашлем.

— Это не моя тема, — продолжаю после вынужденной паузы. — но я готов помочь вам ускорить прохождение вашего плана по инстанциям. Ну и понятно, что после его утверждения вверху, вы будете отвечать лишь за то как он выполняется, а не за его содержание.

Орлов удовлетворён такой перспективой, Овсеенко недовольно хмурит брови.

"Да, нелегко переквалифицироваться из революционеров в управдомы, но пусть об этом голова у Орлова болит, коллективная ответственность за результаты работы сейчас в ходу. Хороший, между прочим, стимул для руководителей".

— Где у вас тут… — поднимаюсь со стула.

— Вниз по лестнице на первый этаж и направо. — Резидент даже не поворачивает голову в мою сторону.

"Согласен, вам есть что обсудить тет-а-тет".

Неспеша спускаюсь по боковой лестнице в просторное фойе, приподнятое до уровня сияющего хрусталём бального зала тремя мраморными ступеньками. Снизу от входа из-за небольшого столика мне приветливо машет рукой охранник. Больших размеров курительная комната от обилия зеркал на стенах и высокого лепного потолка кажется огромной. Планировка первого этажа напоминает оперный театр, раскошный туалет- не напомнил ничего…

— Я к товарищу Орлову или к товарищу Чаганов, — Нежный голосок с явным американским акцентом принадлежит высокой гибкой девичьей фигурке, стоящей ко мне спиной. — он меня ждёт. Охранник бросает вопросительный взгляд мимо посетительницы наверх, в мою сторону. Я заговорщицки подношу палец к губам и останавливаюсь.

"Моя переводчица! Новую революционную моду, обтягивающий комбинезон "моно", решительно одобряю".

— Второй этаж, приёмная Генерального Консула. Оружие есть? — Молодой парень возвращает документы девушке, краснеет и с трудом отводит глаза от её соблазнительных форм.

— Ньет. — Лёгкая как лань переводчица волнительно зашуршала передо мной по лестнице.

В коридоре перед приёмной на минуту останавливаюсь, придирчиво оглядываю себя в соседнюю дверь с зеркальным стеклом, поправляю галстук и солидно захожу в комнату.

— А вот и товарищ Чаганов! — Секретарь Овсеенко уже успел пустить слюни. — Знакомьтесь, Мири Гольдман- ваша…

Девушка быстрым движением достаёт из бокового кармана маленький дамский пистолетик, приставляет его к моей груди и жмёт на спусковой крючок.

В наступившей тишине раздался едва различимый металлический клик, но выстрела нет. Осечка?!

Мы синхронно опускаем глаза, завороженно смотрим на пистолет и оба одновременно понимаем, что он стоит на предохранителе: он клинит затворную раму. Большой палец террористки, как при замедленной съёмке, начинает своё движение вверх к флажку. Я зажат в дверном проёме как в ловушке: не могу уйти ни вправо, ни влево, поэтому использую единственный приём, который у меня неплохо (по мнению Оли) получался, а именно, прямой правой в подбородок. Правда вместо челюсти попадаю сопернице из другой весовой категории прямо в лоб. Послышался то ли лязг зубами, то ли щелчок предохранителя, девушка начинает падать вниз и назад, пистолет пошёл вверх и грянул оглушительный выстрел. Пуля свистит у меня над головой, а сверху сыплется извёстка. Нокаут!

"Нет, похоже всё-таки нокдаун"…

Моя террористка, растянувшись на полу, подаёт явные признаки жизни- пытается подняться, но тут на неё сверху коршуном падает секретарь консула и овладевает её… пистолетом.

— Гет оф ми, ю пиг, — вяло возмущается она, потряхивая головой, но увидев меня невредимого, её лицо искажается злобой. — айл кил ю, санова бич!

"Что-то личное, похоже. Мири Гольдман… Гольдман! А не невеста ли она, часом, или там сестра Сёмы Гольдмана? Прямо семейная династия переводчиков- троцкистов".

Не успел бы рефери досчитать до десяти, как из узкой щели, приоткрывшейся двери в кабинет, высунулось дуло нагана.

— Всё-всё, товарищ Орлов, опасности нет. Опусти наган.

Резидент отбирает пистолет у, продолжающего схватку с преступницей, предложил раскрасневшегося секретаря, вдвоем они заламывают ей руки за спину и рывком поднимают её на ноги.

"Как-то быстро они меня вычислили, за сутки"…

Хотя вчера, когда мы с Орловым заходили к Гарсиа Оливеру, начальнику Каталонской милиции, за пропуском для меня, тот сделал из этого настоящее шоу. Принял нас в богато обставленном кабинете, в коврах и статуях, предложил коньяку, гаванскую сигару, а затем красивый, смуглый, со шрамом на лице и огромным парабеллумом за поясом, выйдя в огромную приёмную, разразился ярким и страстным получасовым монологом, обращённым к случайным посетителям, в течение которого несколько раз показывал на меня рукой и говорил "Чаганов", а также "Киров" почти без акцента.

"Из Москвы, конечно, навести тоже можно было, но сильно труднее из-за нехватки времени на подготовку".

— Кольт- карманный, девятьсот восьмого года. — Орлов демонстрирует народу, сбежавшемуся на выстрел, маленький пистолетик надписью на рукоятке- "Кольт" и кивает охраннику завести нападавшую в кабинет.

"Ну да, это всё объясняет"…

— Мирьям Гольдман, ополченка из колонны ПОУМ. — Резидент внимательно рассматривает лежащую перед ним картонную книжицу, вдруг делает зверское лицо и кричит- Да я тебя, троцкистскую подстилку, живьём здесь в подвале закопаю. Кто тебя сюда послал?

— Никто меня послал, — огрызается Мири и ощупывает шишку на лбу. — девочки сказали, что ты ищешь переводчицу в советскую миссию.

Мы втроём сидим на стульях перед, съёжившейся на кожаном диванчике, девушкой.

— Что ты врёшь? — Взрывается резидент, вскакивая со стула.

Едва успеваю схватить его за плечо.

— Да какая из неё переводчица? — Орлов, не в состоянии сдерживаться, бьёт ногой по дивану. — Она же ни по-испански, ни по-французски не понимает.

"А ты откуда знаешь? Сам кастинг проводил в логове троцкистов"?

Овсеенко чутко улавливает сомнение, отразившееся на моём лице.

— Выведи её в приёмную, — раздражённо говорит он своему секретарю, подпирающему дверной косяк. — и чтобы ни один волос с неё не упал…

— … "живьём закопаю", — консул довольно похоже пародирует неистребимый местечковый выговор Орлова. — да через пару часов здесь у входа будет стоять колонна поумовцев. А вечером все барселонские газеты со слов её подруг будут рассказывать, что советский дипломат изнасиловал и убил ополченку. Ты мне что тут международный скандал и вооружённое восстание устроить хочешь?

— А что ты предлагаешь? — Как-то неуверенно огрызается резидент, ища поддержки у меня. — Извиниться и отпустить её что ли?

— Зачем извиняться, — лихорадочно прикидываю в голове варианты. — я думаю, что, во-первых, нужно срочно ехать к Гарсиа Оливеру, если уж передавать задержанную, то ему. Человек он принципиальный, надавить на него не удастся. И, во-вторых, ещё до встречи с Оливером, переговорить с Нином (лидер ПОУМ) на предмет совместной работы в правительстве, ему деваться некуда, как никак, это его партия оказалась замешаной в попытке убить советского Генерального Консула.

Двое моих собеседников замерли с мечтательными улыбками.

— А что если ещё и спровоцировать анархистов на захват оружия в порту? — Приходит в себя Орлов. — У меня есть под рукой надёжная группа.

— Звоню, нет… еду к Нину. — Не слушает его Овсеенко.

— А я пока покараулю нашу золотую рыбку. — Каламбур приходится по душе моим сообщникам.

* * *

— Поверь мне, Мири, к смерти твоего брата я не имею никакого отношения, — Стараюсь говорить как можно убедительней. — наоборот, это он преследовал меня.

Мы сидим друг против друга на креслах в комнате отдыха Овсеенко.

— Ты украл деньги и овиноватил моего брата. — Начинает снова заводиться моя подопечная, сжимая кулачки.

— Деньги были краденые- я вернул их владельцу. Твоего брата подставили плохие парни, а затем убили.

"Я доступно выражаюсь"?

— Я тебе не верю. — Поджимая под себя ноги.

"По седьмому кругу пошли, а вроде не блондинка".

— И тебя натравливают на меня те же люди, что убили твоего брата. — Закидываю удочку наугад.

"Дёрнулась"?

— Скажи кто он и я докажу тебе, что я не виноват. — Корректирую формулировку.

Прячет глаза.

— Я уверен, кто-то направляет тебя. Откуда ты узнала, что я в городе? Что сейчас консульстве?

— Я… не знала… — Начинает всхлипывать. — Что будет со мной?

— Ничего не будет, отпустят тебя. — С трудом подавляю досаду. — Так что будь осторожна, как бы и с тобой он ни поступил как с братом.

— Ты его совсем не знаешь! — Кричит, глотая слёзы, Мири.

— Алексей Сергеевич! — Любопытная физиономия секретаря появляется в двери. — Вас к телефону.

— Посиди здесь с ней.

— Чаганов, — к Орлову снова вернулся приподнято-хамоватый настрой. — сейчас ко входу подъедет грузовик с бойцами, старший- (в трубке слышится чей-то голос) Эрик Блэр. Передашь ему девку. В здание пустишь его одного… ладно, я сам дам указания начальнику охраны. Бывай.

Бросил трубку…

"Эрик Блэр, так звали Джорджа Оруэлла. А что может быть, как раз в это время был в Испании".

Спешу обратно к задержанной, похоже обошлось без мордобоя, впрочем и удобных для этого предметов в комнате для отдыха не наблюдается.

— Подъедет грузовик с бойцами ко входу- дашь знать. — Копирую командный голос Орлова, от которого секретарь консула втягивает голову в плечи и растворяется за дверью.

— Где ваша колонна квартирует? — Начинаю светский разговор.

— Почему тебе интересно? — Отвечает Мири вопросом на вопрос и подозрительно прищуривается.

— Просто любопытно знать сколько времени у нас есть на разговор. — Откидываюсь в кресле и принимаю беспечный вид.

— Это зависит не от расстояния, — отбивает шарик девушка, переходя на английский. — а от того сколько дел будет по дороге у нашего водителя Хуана.

Я фыркаю, Мири улыбается, показывая два ряда белых ровных зубов.

— В Ленинских казармах, бывших кавлерийских, — охотно продолжает она. — правда нашей женской секции досталось место в конюшне. Лошади все на фронте, так что мы с подругой спим в стойле с вывеской Клотильда.

"Хм, хорошее агентурное имя".

— Да, у вас талант рассказчицы, — поощряю девушку на русском языке. — чему, интересно, вас учат в казармах, я имею ввиду военное дело?

— Кроме идиотской шагистики- ничему, — сокрушается Мири. — винтовки только у караульных…

Смотрю на горящее возмущением юное лицо моей собеседницы и думаю: сколько же ей лет? Восемнадцать- девятнадцать? Сбежала из дома, делать революцию. Сообразительная, смелая…

— … если бы не Мартин, — звенит её голосок. — который научил стрелять меня из…

Девушка осекается и со злобой смотрит на меня.

— Даром мне нужен этот твой Мартин- трус и провокатор, — спешу перехватить инициативу в разговоре. — он…

— Ты его не знаешь! — Послышались истеричные нотки.

— Я знаю, что он послал тебя на верную смерть, а его самого, наверняка, и след уже простыл, — не ведусь на её крик и монотонно цежу слово за словом. — а сделал он всё это, чтобы столкнуть в городе и во всей Испании коммунистов, анархистов и вас поумовцев. Ну и кто он тогда, если не фашистский провокатор?

"Молчит, уже не плохо".

— Если надумаешь стать настоящей диверсанткой или новой Мата Хари, дай объявление в "Публисидад", что хочешь купить дамский браунинг и укажи номер телефона, заканчивающийся на 6-5-4. Тебя найдут.

С улицы послышался надсадный вой неисправного двигателя.

* * *

— Он тебя бил? — Скрипучий прокурорский голос поумовского парламентёра, очень подходил к его выражению лица, за внешней суровостью скрывающее если не презрение, то, по крайней мере, осуждение окружающей действительности. С интересом разглядываю его умное лицо с близко посаженными глазами, длинным носом и ефрейторскими складками на щеках.

Надеть ему на голову вместо республиканской пилотки пробковый шлем, а в руку дать стек и вот перед вами- сотрудник Опиумного Департамента колониальной администрации Индии следит за погрузкой наркотика в Китай.

"Сынок, однако, превзошёл папашу: этот будет отравлять опиумом своих пасквилей людей по всему миру даже после своей смерти".

— Упала неудачно… — сквозь зубы буркнула Мири.

Оруэлл с сомнением смотрит на начавшую отливать фиолетовым шишку на её лбу.

— Верните оружие. — Его презрение к миру сконцентрировалось сейчас на мне.

— Оставим у себя для страховки, — пародирую британский акцент собеседника. — чтобы не возникло новых трактовок этого инцидента: оружие с отпечатками пальцев вашей ополченки станет хорошим аргументом для милиции.

Оруэлл отворачивается криво усмехается, разглядывая отметину от пули над дверью, и решает не возражать.

— Салюд, камарадос!

"В его устах даже обычное здесь приветствие звучит как издевательство. Попросить, что ли, Орлова заняться этим субъектом? Хотя сомнительно чтобы он имел отношение к этому делу. Так и убивать его не обязательно. Я думаю было бы неплохо пригласить начинающего писателя-антифашиста в Советский Союз, организовать встречи в Союзе писателей, дать денег и заказать книгу с условным названием "Скотский хутор" о нравах английских парламентариев. Думаю справился бы".

— Салюд! — Отвечаю я и незаметно для писателя подмигиваю Мири.

"Хороша чертовка, не думаю что Троцкий устоит перед её очевидными достоинствами, когда придёт время искать нового секретаря взамен, например, умершему. Эйтингон сейчас в Испании и скоро начнёт искать агентов для охоты на Троцкого".

Прата, аэродром вблизи Барселоны,

16 ноября 1936 года, 11:00.

— Надо обождать ещё пару часов, пилот уже выезжает из Барселоны. — Переводит Лиза Кольцова слова упитанного капитана, адъютанта полковника Сандино, каталонского начальника авиации и по совместительству военного министра.

Мы, советские специалисты и советники, стоим под навесом небольшого, но изящного павильона, устав от трехчасового сидения на широких плюшевых диванах. Внутри довольно тесно, снуют лётчики, техники, улетающие и встречающие. На столах карты, фотоаппараты и оружие, несколько служащих предлагают всем желающим кофе и напитки. Напротив двери начальника находится стойка бара, где на высоких табуретах сидят пилоты и механики и пьют вино.

Петров и Базаров устроились на нашем ящике и широко открытыми глазами смотрят на окружающих, время от времени толкая друг друга в бок: они впервые увидели заграничную жизнь. Орлов уже час как не выходит из кабинета военного министра, откуда иногда доносится звон бокалов и стук столовых приборов. Лиза, танкисты и Голованов летят в Мадрид на Дугласе, мы втроём- в Валенсию. Рокоссовский и инженеры оставлены по согласованию с руководством в Барселоне.

Огромный грузовой Юнкерс с черной свастикой на вертикальном стабилизаторе и надписью "Люфтганза" на фезюляже коснулся земли и, после небольшой пробежки, остановился напротив нас. Не дожидаясь полной остановки винтов, открывается дверца, из которой выпадает лестница. К ней уже бегут крепкие парни в чёрных комбинезонах, придерживая руками пилотки, отделившись от молчаливой группы, всё время державшейся в павильоне особняком. Послышались отрывистые лающие команды на немецком и из самолёта, с трудом проходя сквозь узкую дверь, поползли нескончаемым потоком зелёные, тяжёлые на вид, ящики.

— Такие же юнкерсы, возможно с теми же самыми лётчиками бомбят Мадрид… — сжимает кулачки Лиза.

"Республиканское правительство боится испортить отношения с Европой: в Барселоне функционирует германское консульство.

Неожиданно приходит новая вводная. Подан самолёт на Валенсию: это двухмоторный английский биплан "Дрэгон". Вылет- немедленно. В Испании всё так: многочасовые ожидания сменяются короткими головокружительными гонками. Прощаемся с "мадридцами" (Орлов так и не появился) и втроём рысим к лайнеру. Издали замечаю узкую открытую дверь и вращающиеся винты.

"Только не это… вдруг наши ящики не пройдут в салон".

Но пронесло, мои бойцы мастерски впритирку кое-где обдирая краску и поставив на попа, заносят их внутрь и кладут на пол. Боковые места уже заняты четырьмя пассажирами, по виду мелкими торговцами. Пилот что-то проворчал насчёт большого перегруза и самолёт пошёл на взлёт, с трудом оторвался от земли и натужно гудя неторопливо пополз вверх. Ещё четверть часа и перед нами открылся восхитительный вид на гладкую поверхность моря. Летим на юго-запад вдоль побережья.

Вчера вечером к аппарату подошёл Поскрёбышев и поинтересовался подробностями двух недавних происшествий с мной. Похоже что Сталин хочет получать информацию ещё из одного источника, помимо НКИД и НКВД. В конце разговора приказал присылать отчёты ежедневно до девяти утра следующего дня и сообщил, что в Валенсии на аэродроме меня встретит генерал Доницетти, к которому можно обращаться за помощью и по любым вопросам.

Почти два часа полёта и впереди, окружённая узором из, проведённых по линейке границ, оливковых рощ, появляется в голубой, зелёной и розовой дымке Валенсия. На аэродроме жандарм пытается проверить документы у четырёх наших попутчиков, но безуспешно, вместо паспортов ему суют какие-то справки, а последний вообще подаёт визитную карточку. Жандарм качает головой и отходит в сторону, а я попадаю в объятия Яна Берзина, далеко опередившего двоих своих телохранителей.

— Я-генерал Доницетти. — Берзин властным кивком бросает своих людей на помощь Петрову и Базарову. — Как долетели?

— Всё в порядке.

Быстрым шагом огибаем небльшую каменную постройку аэровокзала и идём к двум автомобилям легковому и грузовичку, одиноко стоящим на большой привокзальной площади.

— В аэропорту давно нет бензина, — отвечает на мой удивлённый взгляд руководитель советских военных советников. — самолёты не летают.

Мы с Берзиным подходим к первой машине и ждём пока наши спутники погрузятся во вторую. Салон нашей четырёхместной "Испано-Сюизы" оформлен аскетически: никакой тебе инкрустации серебром или там кожи светло-голубого цвета, всё по солдатски просто- блестящая нержавейка и толстая чёрная кожа.

— Ваня, — громко отдаёт команду Берзин старшему грузовичка. — вы с гостями на базу, покормишь там. Нас ждите через два часа.

Я незаметно киваю головой, отвечая на вопросительный взгляд Петрова.

— Ну и мы заглянем тут в одно местечко неподалёку, — Ян Карлович открывает заднюю дверь легковушки и приглашает внутрь. — ты не против заморить червячка?

— Не против, товарищ генерал!

Берзин в новой серо-зелёной форме республиканской армии (похожа на форму студента- стройотрядовца: прямые навыпуск чуть расклешёные брюки и мягкая куртка с накладными карманами на груди, выше левого кармана чёрная треугольная нашивка: три красные звёздочки по углам и скрещенные сабля и жезл посерёдке) и шофёр в синем комбинезоне весело хмыкнули.

"Действительно, звучит непривычно для красноармейского уха- товарищ и вдруг генерал".

— На Кастелар. — Генерал снимает зелёную фуражку с красной звездой на тулье и встряхивает седой головой.

Водитель резко газует и мы понеслись в город к морю по асфальтированной дороге, обрамлённой золотым апельсиновым ковром. Вскоре по старинному каменному мосту перелетаем через какую-то речушку и водитель сбавляет скорость: улицы становятся уже, а количество прохожих больше. Наконец машина останавливается, не доезжая сотни метров до площади Кастелар. Дорогу перегородил грузовик.

— Жди нас здесь. — Нетерпеливо бросает Берзин водителю и выбирается из машины. Тротуар запружен красиво одетой праздно шатающейся толпой.

"Да… какой разительный контраст с Барселоной"!

— Ты посмотри сюда, Алексей, — возмущается генерал, показывая в сторону фонтана. — молодые, здоровые… здесь и сейчас из них можно две дивизии сформировать. А мы за месяц во всей Валенсии на один полк наскребли.

Великолепные жёлтого камня высокие дома обступают площадь.

"Похоже на Нью Йорк, в районе Тайм-Сквер".

У мэрии висит большой красочный плакат-напоминание: "Не забывайте, фронт всего в ста сорока километрах отсюда".

К нам навстречу с подобострастной улыбкой бросается метрдотель ресторана, издали разглядев генерала в толпе, осаждающей вход.

Улыбаюсь, вспомнив суровые лица барселонских официантов и выписку из закона о запрете чаевых, висящем в каждом кафе и парикмахерской.

Отдельный кабинет нам не достаётся, его перехватывает министр сельского хозяйства с красивой дамой в бриллиантах, сопровождаемый стайкой репортёров с блокнотами и фотоаппаратами. Дверь в кабинет остаётся открытой и до нас доносятся отрывки фраз: то-то о готовящемся наступлении республиканской армии, ругают премьера…

Общий зал почти пуст, несмотря на толпу на входе из желающих попасть внутрь.

Услужливый официант наливает нам в бокалы, после консультаций с генералом, вино: ему- белое, мне- красное. На столе появляется большое блюдо с устрицами, лежащими на колотом льду. Копирую движения генерала, который начинает сноровисто расправляться с ними.

— Сегодня вечером "старик" (премьер-министр Ларго Кабальеро) принимает посла Франции, — тихо говорит Берзин, приступая к разделке огромного розового омара. — затем у них ужин, а в девять- он идёт спать, что бы не случилось. Будить себя запрещает. Даже если в девять ноль пять падёт Мадрид, глава правительства узнает об этом только утром.

У меня на тарелке сочится прозрачным жиром говяжий шницель, по словам официанта вчера в порт прибыл пароход из Югославии с молодыми бычками. Принимаю эту информацию к сведению и начинаю терзать мясо вилкой и ножом (как выяснилось потом, вилкой для закусок и ножом для рыбы), мой желудок, впрочем, может легко переваривать конские копыта.

— Переговоры поручено организовать мне, — генерал умело щёлкает щипчиками. — так как полномочный представитель сейчас в Париже, посольских решено не привлекать. За тобой техническая часть. Сколько времени тебе потребуется чтобы подготовить аппаратуру к работе?

— Полчаса. — С сожалением смотрю на последний кусочек шницеля в тарелке.

— Это хорошо… — Берзин с удовольствием высасывает сок из громадной клешни.

* * *

С моря пахнуло влагой и теплом.

"Сладкий порто, гаванские сигары, разбухший от песет кошелёк. Как хорошо быть генералом… республиканской армии".

Вилла в пригороде Валенсии,

Тот же день, 19:30.

Мы втроём отлично устроились в небольшом домике в глубине запущенного сада: две комнаты, в одной- аппаратура, в другой- спальня, на пятачке перед входом- грузовичок Форд. От водителя мы отказались, вместо него за баранку сядет Базаров. Тяжело, конечно, но, думаю, справимся, тем более, что я буду давать ребятам высыпаться ночью. Мне не трудно.

В главном здании, каменном двухэтажном особняке расположились бойцы (около взвода) Берзина, слышится в основном испанская, иногда русская (в том числе, женский голос) речь. Они же дежурят на въезде и охраняют периметр виллы. Пять легковушек и три грузовика припаркованы вокруг клумбы.

Выглядываю в окно на звук мотора, на аллее показалась Испано-Сюиза генерала, не доезжая метров тридцати до меня остановилась у летней беседки, увитой плющом, Берзин рукой подзывает к себе.

— Вот держи свои документы, товарищ Че, — генерал выложил перед собой на круглый столик три картонные книжки. — здесь есть все пропуска, в том числе и в резиденцию премьера. В семнадцать ноль-ноль быть готовым к выезду.

— Спасибо. Понял.

— Хаджи, заходи! — Кричит Берзин и в беседке, неслышно ступая, появляется Мамсуров. — Садись.

— Ну вот и настало время обсудить твоё предложение, Алексей, по "Энигме".

Из краткого рассказа генерала стало понятно, что группа Хаджи-Умара готовит нападение на аэродром под Севильей, на котором базируется легион "Кондор", подразделение военновоздушных сил Германии. Затем Мамсуров разворачивает план аэродрома и, подсвечивая себе фонариком (в беседке полусумрачно), показывает расположение его объектов. Главной целью операции является вывод из строя бомбардировщиков противника, от которых страдают жители Малаги, Картахены и, конечно, Мадрида.

— Товарищ Берзин, — вступаю я. — захват "Энигмы" нам нужнее, чем уничтожение всех этих самолётов вместе взятых. Это позволит читать самые секретные радиограммы немецкого командования. Мне кажется, целью операции должна быть "Энигма" и шифроблокнот к ней, а повреждение самолётов- только прикрытием.

"Хаджи насупился… это понятно, какому руководителю операции понравится ситуация когда приходит кто-то со стороны и в последний момент тщательно подготовленный план летит в тартарары".

— Лучше бы вообще представить дело как налёт наших бомбардировщиков… — добавляю я и осекаюсь.

"Теперь мрачнеет и Берзин- неужели только из-за того, что все плюшки могут достаться лётчикам"?

— Это дело надо обдумать, — после долгой паузы отмирает генерал. — так оно намного сложнее будет. Хаджи, обмозгуй со своими…

"Почему сложнее? По моему легче даже, наши бомбардировщики будут на себя внимание отвлекать".

— Товарищи, я буду ходатайствовать перед руководством о награждении… — замолкаю под тяжёлыми взглядами военных разведчиков.

"Болван, полез тут… ещё бы денег предложил".

— Задача понятна, товарищ Чаганов. — Поднимается из-за стола Берзин, показывая что разговор окончен. — Хаджи, проводи меня.

— И ещё одно, товарищ Берзин, — пользуюсь советом Штирлица, что запоминается концовка разговора. — просто напоминаю, вы мне обещали хорошего переводчика.

"Что-то буркнул неопределённое и тревожно взглянул на Мамсурова, ну а тут то что не так"?

* * *

"Думал, что все уже угомонились на сегодня, заполночь давно… нет- бежит посыльный и по-испански выдаёт: товарища Че вызывает к телефону генерал Доницетти".

После тяжёлого разговора с разведчиками возникла шальная мысль, а что если обойтись без "Энигмы". Таблицы коммутации проводов для всех пяти роторов у меня прошиты в голове, рефлектор тоже: знай себе ищи соответствующие буквы в шести таблицах и не забывай сдвигать их на одну строку после ввода каждого символа. С первой буквой пришлось повозиться минут пять, со второй- минуту, с третьей- десяток секунд.

"Да это даже проще, чем играть в шахматы вслепую".

По крайней мере, зная установки ротора, прочесть обычное двухсот пятидесяти символьное сообщение и без машинки реально. Так думал я пока не дошёл до сотой буквы… результат дешифровки неожиданно оказался неправильным. Затем число ошибок стало быстро расти и к сто восьмидесятому символу стало непремлемым: правильных букв стало меньше, чем неправильных. К тому же стала кружиться голова и носом пошла кровь, Базаров даже предложил заменить меня на ночном дежурстве видя мой бледный вид, но я быстро взял себя в руки, бросил изображать из себя шифровальную машину и послал подчинённых к Морфею.

Дохожу быстрым шагом, посыльный показывает пальцем направление куда идти а сам остаётся у входа. В дальнем конце коридора горит тусклая лампочка, освещая небольшой пятачок перед открытой дверью, иду туда стараясь не шуметь.

— Ты что тоже пойдёшь с подрывниками? — Слышится приятный женский голос из-за полуоткрытой двери метрах в десяти от комнаты дежурного.

— А что подумают бойцы если я останусь? — Отвечает ей незнакомый хрипловатый мужской голос.

— А я должна ждать здесь? — голос женщины как будто всё также тих и спокоен.

— Ну не обязательно здесь… — начинает оправдываться мужчина.

— Я не согласна, я твоя переводчица и буду находиться рядом. — В словах послышался металл.

— Хорошо-хорошо, Аня, успокойся.

"Нормально так…. а мы ещё смеёмся над дисциплиной в республиканской армии".

— Слушаю! — Поднимаю лежащую на столике телефонную трубку.

Задремавший на стуле дежурный-испанец едва не падает на пол от неожиданности.

— Не спишь ещё? — Узнаю лёгкий латышский акцент Берзина. — Сейчас к тебе подъедет твой старый знакомый, он всё объяснит, будете вместе работать. Отбой.

"Старый? Самая старая моя встреча произошла только два года назад. Хотя время в моей новой жизни определённо течёт быстрее".

* * *

— Я здесь в Испании, помимо работы спецкора "Правды", являюсь представителем Центрального Комитета. — Михаил Кольцов осторожно усаживается на стул в комнате, служащей нам спальней и столовой.

Он сбрасывает на спинку короткую кожаную куртку, наброшенную на плечи. Его левая рука покоится на повязке-косынке, а левая ступня забинтована.

— Попал в аварию в Мадриде неделю назад, — перехватывает он мой сочувствующий взгляд. — пустяки, перелом ключицы и ногу немного вывернул. Уже почти не болит. У тебя есть что-нибудь закусить? С утра ничего не ел.

— Лёшь… — Киваю Базарову, поднявшемуся с лежанки.

Он ныряет в тумбочку и на столе на газете быстро появляется краюха серого хлеба, оливки, кусок сыра похожего на брынзу и длинная палка кровяной колбасы.

— Алексей? — Кольцов поворачивает голову к Базарову. — Скажи моему шофёру, он сидит в машине у входа, чтобы дал вина. По испански не говоришь? Так вино, оно и в Испании- вино, также как и Михаил Кольцов.

— Колбасу эту не ешьте, — продолжает командовать он. — потом неделю не сможешь от уборной отойти на расстояние большее десяти метров.

Мои подчинённые бледнеют.

— Если сразу не побежали, то считай пронесло, то есть повезло. — Успокаивает их он.

— Товарищ Чаганов, мне нужна связь с товарищем Сталиным. — Коричневые глаза Кольцова уже испытующе смотрят на меня.

— Насчёт вас у меня указаний не было, — сочувственно пожимаю плечами.-…но сейчас запрошу Москву.

Петров идёт в соседнюю комнату прогревать аппаратуру, а самый знаменитый журналист Советского Союза начинает расстроенно жевать хлеб с сыром, запивая вином из необычной длинной стеклянной бутылки с узким горлышком, принесённой Базаровым. Кольцов ловко, не касаясь губами горлышка, направлял в рот сильную струю вина, которая возникала при резком наклоне бутылки.

* * *

Сталин подошёл к аппарату когда у нас было уже девять утра. Кольцов, диктовавший мне свой отчёт о политической обстановке в Испании, попытался было согнать меня с печатающей машинки, мол, я одной рукой печатаю быстрее, чем ты двумя, но я его к терминалу не допустил. Тут быстрота может навредить, перфоленты с ключами на обоих концах должны перемещаться синхронно, поэтому скорость печати ограничена максимум одной буквой в секунду.

Ларго Кабальеро все ругают, у "старика" диктаторские замашки, он не терпит возражений, замкнул на себя решение всех вопросов и военных и гражданских, но… ничего не решает. Важнейшие бумаги стратегического значения лежат неподписанными, а он занимается распределением десятка винтовок и сотни пар ботинок.

— сталин откуда вам об этом известно.

— кольцов я сегодня обедал с дель вайо ближайшим помощником старика.

— сталин что известно о суде над примо де ривера. "Известная личнось"…

Хосе Антонио Примо де Ривера- лидер Фаланги, основной политической силы Испании, поддержавшей мятежников. Фаланга- испанский клон итальянской национальной фашистской партии и немецкой национал-социалистической рабочей партии. Ривера был арестован республиканцами после мятежа республиканцами.

— кольцов сегодня ожидается вынесение приговора по моим сведениям смертная казнь неизбежна.

"Хм, интересная идея у журналиста: обменять сына Ларго Кабальера, захваченного мятежниками, на Риверу, который может стать реальным соперником Франко".

— сталин сомнительно что старик пойдет на такой обмен. он человек идеи.

— кольцов можно будет спросить его об этом сегодня на переговорах.

— сталин ни в коем случае. запрещаю. надо искать другое решение.

Разговор переходит на вчерашнюю встречу премьера с французским послом. Михаил Кольцов и тут оказывается подробно информирован. Похоже, такого понятия как государственная тайна в республиканском правительстве не существует. Франция выступает против предоставления автономии или независимости Испанскому Марокко (с целью начать брожение в среде марокканцев, одной из самых боеспособных частей армии мятежников), так это может поставить под угрозу положения Фесского договора и французский протекторат над королевством.

"Как всё туго переплетено, однако"…

Дальше пошёл пересказ бесед с Хосе Диасом и Долорес Ибаррури, с несколькими другими людьми, чьи фамилии мне ничего не говорили. В итоге, получив указания, Михаил Кольцов, припадая на левую ногу, покидает помещение, а пишмаш продолжает стучать.

— сталин т. чаганов что произошло с вами в генконсульстве

"Хочет уточнить, думаю, недостатка в источниках информации там не было".

— чаганов неудачная попытка теракта. это была сестра моего переводчика из амторга когда я был в сасш который погиб. она винит в его смерти меня.

— сталин он был троцкистом.

— чаганов также как и его младшая сестра. ее отпустили чтобы не возбуждать подозрительность между нами анархистами и поумовцами.

"Маленькая ложь рождает большое недоверие. А с другой стороны, ну как в двух словах объяснить такое".

— сталин понятно. хорошо. до вечера. за вашу охрану в валенсии будет отвечать товарищ котов. конец связи.

Выхожу из комнаты связи и вижу накрытый стол, своих бойцов сидящих за ним, а также смущённое лицо Базарова и мокрую гимнастёрку на его груди.

"Бьюсь об заклад, тренировался пить вино из поррона, той самой бутылки с узким горлом. Только её Кольцов за ужином прикончил, а тут- по крайней половина в наличии. За то нет кровяной колбасы. Ясно-выменяли".

На завтрак, в трёх небольших глиняных плошках бобы в томатном соусе и врассыпную апельсины на десерт без ограничения. Это понятно- живём в апельсиновой роще. Быстро уничтожаем содержимое плошек и я поднимаюсь.

— К шестнадцати тридцати быть готовым к отъезду. — Выразительно гляжу на бутылку и Базарова, он сегодня за рулём.

* * *

— Взрывное устройство готово.

Невольно останавливаюсь и поворачиваю голову в сторону десятка людей, по случаю тёплой солнечной погоды расположившихся кружком, на выложенной камнем площадке-патио заднего дворика виллы, вокруг брезентовой подстилки. Сидящая рядом с руководителем занятий молодая девушка переводит его слова на испанский.

"Знакомые голоса, а… так это- вчерашние голубки из тёмной комнаты".

— Чтобы усилить действие взрыва против живой силы, — заученным голосом вещает мужчина, сидящий ко мне спиной. — нужно заранее заготовить и положить в вещмешок поражающие элементы, лучше всего из подручных материалов: каменная крошка, галька, битое стекло… "Голубки… звучит как осуждение, а они занимаются, между прочим, важнейшим делом- готовят диверсантов для Республики. А что касается амурных дел, то когда ими заниматься? После войны? Если доживёшь… Нет, любви на войне и место, и время".

— А теперь следите за моими руками, — руководитель занятий с видом фокусника одним быстрым движением завязывает горловину вещмешка. — вуаля ("С видом, ничего что я говорю по французски"). Теперь показываю как завязать его вокруг дерева или столба… От неожиданного воспоминания трясу головой: точно такой же узел на обрывках вещмешка я видел на месте взрыва, точнее на пеньке, оставшегося от телефонного столба на обочине горного серпантина под Сочи.

"Неужели он? А почему именно он? По этой программе могли учиться сотни если не тысячи диверсантов".

Делаю шаг в сторону и сухая ветка, лежащая на дорожке, предательски хрустит у меня под ногой и на меня синхронно оборачиваются все участники кружка любителей повзрывать.

— Товарищ Чаганов! — Ойкает переводчица.

После небольшой паузы мою фамилию начинают коверкать и остальные разноязыкие кружковцы, кроме руководителя, который застыл с невозмутимым выражением на лице и мешком в руках.

"Зазвучала моя фамилия"…

В мгновение ока оказываюсь в окружении своих фанатов, которые тянут меня на патио.

— Занятие окончено. — Деревянным голосом констатирует руководитель и прячет вещмешок за спину.

— Товарищ Чаганов, вы здесь чтобы поддержать Испанскую Революцию? Будете командовать нашим отрядом? Вы давно из Москвы? — Посыпались вопросы на испанском и русском.

"Попал".

— Луиза. — представляется переводчица Аня.

— Майор Старинов. — Неожиданно проговаривается руководитель занятий.

"Блин"…

— Я приехал недавно вместе с делегацией цекамола, — начал я неуверенно под горящими взглядами молодых людей. — везли продовольствие в Картахену для семей рабочих. Вблизи Барселоны нас атаковали итальянские самолёты и повредили гражданский пароход, но нам удалось выброситься на берег и спасти продукты.

"А что, похоже на правду".

Успокаиваюсь и начинаю красочно развивать свою версию. На лицах благодарных слушателей вслед за описываемыми событиями быстро сменяются радость, гнев и гордость, Старинов, похоже, меня не слушает, а вышедший покурить на соседнюю террасу Мамсуров иногда усмехается. Рядом с ним стоит маленькая с густыми кудрявыми чёрными волосами девушка и держит его за руку. Впрочем рассказ мой во избежание разного рода нестыковок пришлось сделать кратким и поэтому понеслась новая серия вопросов о том видел ли я товарища Сталина вживую, как здоровье товарища Кирова…

— За что расстреляли героя Гражданской войны маршала Тухачевско…? — В случайно возникшей на секунду тишине громко прозвучал вопрос стоявшего в сторонке молодого испанца, все поражённо замерли, а переводчица машинально его перевела, лишь в конце фразы прикусив губу.

"Провокация поумовца? Возможно…, впрочем как и проявление обычного подросткового максимализма".

Пытливые открытые взгляды молодёжи, испуганный переводчицы, скрытный из подлобья Старинова и горький Мамсурова, устремились на меня со всех сторон.

— За то же, за что народный суд Испании вскоре приговорит к смерти генерала Франко и его прихвостней. — Принимаю вызов и решаю не прятаться за обтекаемыми формулировками. — За вооружённый мятеж против законной власти, за измену, за шпионаж. Вот у вас ни у кого не возникает сомнения, что Франко- германский и итальянский агент, потому что немецкие и итальянские самолёты бомбят испанские города. Это стало теперь очевидным, так как заговор провалился и начался этап открытой войны. А у нас в стране до этого не дошло, мятеж был подавлен в зародыше. Мои простые аргументы получили полное сочувствие у молодёжной части слушателей.

— Ты- троцкистский холуй, фашистский подпевала. Кто тебя сюда подослал? — Вокруг парня, съёжившегося под напором курсантов, сомкнулся круг и посыпались оскорбления.

— Прошу успокоиться, товарищи, — стараюсь отвлечь молодёжь от немедленной расравы над врагом. — не тот враг кто открыто говорит, а тот- кто тихо действует. ("Почему никто не записывает"?). Да и слишком молод он, чтобы быть неисправимым. В стане врагов оказалось много умудрённых опытом людей: офицеров, сержантов, солдат, которые искренне верят мятежникам просто потому, что служили под их началом, или потому что считают Франко умным, или- просто земляки.

Старинов хмурится, Мамсуров- невозмутимо попыхивает сигареткой.

— Эти люди считают, — поворачиваюсь обратно к молодёжи. — что если они отличные специалисты в своём деле, скажем хорошо стреляют из пушки, то сумеют разобраться и в людях, и в политике.

Мои юные слушатели силятся понять к чему я веду, но слова предназначены не им.

— Это хорошо, — подмигиваю юному троцкисту. — что о Тухачевском вы спросили меня. Я был с ним знаком до ареста, бывал у него дома и неплохо к нему относился, но я же, вместе с сотней других людей, своими ушами слышал звуковую магнитную запись, на которой он, с Якиром и Уборевичем, обсуждает план покушения на руководителей нашего правительства. Луиза, это не переводи. Якир при этом предлагает на военном параде выстрелить из танковой пушке по трибуне Мавзолея.

Моя речь производит впечатление на собравшихся, аудитория подавленно замолкает.

— Товарищ Чаганов, — слышу сзади голос Берзина и поворачиваюсь к нему на каблуках. — знакомьтесь, это- товарищ Котов.

Невысокий плотный мужчина, в серой отлично сшитой тройке из тонкой английской шерсти, с мясистым лицом, высоким лбом и зачёсанными назад волосами стоит рядом с генералом и внимательно смотрит на меня карими близкопосаженными глазами. Крепкое рукопожатие, рельефные бицепсы, тяжёлый подбородок создают образ нью-йоркского гангстера, на приятная белозубая улыбка сразу же разрушает это первое впечатление.

— Передаю вас, так сказать, с рук на руки, — не может скрыть облегчения Берзин. — вот, получите то, что я вам обещал.

Увесистая картонная папка переходит ко мне, оттягивая руку.

* * *

Вчера перед отъездом, генерал вновь заглянул ко мне и предложил прогуляться до ворот.

— Помнишь, Алексей, мы тогда в Москве- под ногами шуршат камешки, которыми усыпана аллея. — говорили о создании единой службы радиоперехватов. Так вот, сейчас у меня в Испании над этим работают три группы: под Валенсией в Рокафорте, в Мадридом и в Бильбао. Отделение дешифровки имеется только в Рокафорте, но несмотря на небольшой срок работы и малые силы, появились первые успехи. Сейчас мы близки к составлению полных таблиц длин волн и позывных для большинства работающих радиостанций мятежников. Позывные меняются каждый день, но берутся из таблицы и через некоторое время начинают повторяться. Анализ радиобмена и известная таблица позывных позволила понять иерархию радиосетей и порядок подчинённости: мы можем понять в каком направлении движутся приказы и в каком рапорты. Пока не всё так хорошо с дешифровкой самих радиограмм. Понятно лишь, что шифр мультиалфавитный. Длина ключа неизвестна.

— Я бы с удовольствием взглянул на них, Ян Карлович. — Улавливаю скрытую просьбу в последних словах генерала.

"Если франкисты используют известный "Clave Norte" или, так называемый, "Ключ Святого Карлоса", жалкое подобие немецкой "Энигмы" с одним ротором, то дешифровать их радиограммы будет не так и трудно".

— Занесу завтра тебе папочку с перехватами. — Благодарно кивает головой Берзин.

— Скажите, а не отмечали ли ваши радиоразведчики станций, — "Кто о чём, а Чаганов об "Энигме""- которые выпадают из вскрытой вами иерархии?

— Понимаю о чем ты говоришь, — подходим к машине генерала. — я спрошу об этом у своих.

* * *

"Вот вцепился, как клещ"!

Давешняя беседка уже битый час служит допросной, в которой мой новый знакомый гангстер с милой улыбкой выжимает из меня последние соки: говорил ли Семён Гольдман, что у него есть сестра? Что рассказывал о семье? Похожа ли на него Мири? Когда я видел Семёна в последний раз? И дясятки, десятки других вопросов.

"Жаль, что не видел никогда фотографии Эйтингона, но готов биться об заклад- это он. Явно не армейский, Берзин вёл себя с ним нейтрально, не как с подчинённым. Значит из НКВД, причём в больших чинах- его фамилию знает Сталин".

— Мне кажется, Мири кто-то использует, — пытаюсь подвести Котова к теме которая ему наиболее интересна- вербовка агентуры. — она упоминала о каком-то Мартине, который служит в ополчении ПОУМ в ленинских казармах в Барселоне.

— Американец? — Живо реагирует собеседник.

— Не знаю, — вытираю со лба пот, хотя погода прохладная. — она говорит о нём как о хорошо знакомом человеке… Я думаю, что Мартин может быть связан Троцким, так как в то же самое время в Чикаго ФБР арестовало Льва Седова, причём в гостинице, куда меня просил передать конфеты Семён Гольдман. Возможно, меня хотели скомпрометировать и затем начать шантажировать. Мне просто повезло, что я был тогда занят и послал конфеты с посыльным. Впрочем, догадался об этом уже здесь в Испании после разговора с Мири. Она сказала, что в коробке из под конфет были деньги для Троцкого. Я в Чикаго читал об этом все газеты подряд и ни о конфетах, ни о деньгах тогда никто не писал. Сейчас я даже думаю, что смерть Боева в Париже связана с этим.

— Интересно…. — Котов ни на секунду не сводит глаз с моего лица. — а вот скажите, товарищ Чаганов, на ваш взгляд саму Мири можно переубедить? Или она- фанатичка?

"Клюнул"!

— Думаю, что да. — Беру небольшую паузу чтобы передохнуть. — Мне показалось, что она прислушивается к чужим словам, по крайней мере в конце нашей беседы её убеждённость в моей виновности в убийстве её брата поколебалась.

Глава 8

Валенсия, дворец Женералидад.,

Площадь Святой девы Марии.

17 ноября, 1936 года, 19:00.

Сижу на ветхом облезлом антикварном диванчике с кое-где сохранившейся позолотой и посматриваю на расфуфыренного адъютанта с аксельбантами и навощённым пробором, закрывающего дверь в комнату где сейчас ведут переговоры премьер Ларго Кабальеро и Сталин. Посредником с советской стороны выступает Михаил Кольцов, с испанской- Хулио дель Вайо, помощник премьера. Первоначально планировалось что я буду работать на клавиатуре, но Ларго Кабальеро, не в милицейском моно как на развешенных повсюду в городе агитплакатах, а в старомодной, но вполне элегантной, чёрной тройке, белой рубашке и "ленинском" чёрном галстуке в белый горошек (невысокий рост и лысина делали сходство с образом Ленина нарочитым), вполне резонно заметил, что так не пойдёт и надо ограничится одним помощником с каждой стороны. Дело в том, что испанский Кольцова не слишком хорош, поэтому он переводит с русского на французский, а дель Вайо премьеру с французского на испанский, ну а меня исключили как лишнее звено.

Исключить то исключили, но без меня не обошлись. Сегодня по окончании утреннего разговора со Сталиным, мы с дежурным техником в Москве синхронно сократили вдвое задержку, которая отпускалась на шаг пефоленточного ввода. Это позволило также вдвое поднять скорость передачи символов, но, к сожалению во много раз подняло вероятность сбоя, рассинхронизации текста и ключа. Так что за тот час, что идут переговоры, адъютант уже дважды вызывал меня для технической поддержки. Эти паузы, впрочем, у испанской стороны, удобно устроившейся за небольшим столиком с вином в руках, претензий не вызывали, как и у Кольцова, вспотевшего от ударной работы на пишмаше и получавшего возможность передохнуть. Подходя к терминалу для настройки, я с интересом прочитывал и запоминал текст переговоров, ведущихся на самом высоком уровне. "Ничего себе…. Сталин подтверждает прибытие в СССР всех 7800 ящиков с золотом. Окончательная ревизия их содержимого займёт два месяца, но уже сейчас для правительства Испании в парижском Евробанке (дочерний банк Госбанка СССР) открыта кредитная линия в десять миллионов долларов". Премьер рассказывает о своём правительстве объединяющем социалистов, анархистов и коммунистов, то есть все силы народа против мятежников. Конечно, у всех этих сил свой взгляд на будущее Испании, но сейчас все разногласия отложены, у всех одна цель- разгромить фашизм. Для этого вводится единая вертикаль власти в армии, подчинённая премьеру, который по совместительству является и военным министром.

Затем речь заходит об Испанском Марокко. Ларго Кабальеро сокрушается по поводу позиции Франции, которая отковенно выкручивает руки угрозой закрыть границу в случае предоставления этой правинции автономия или независимости. С этим надо что-то делать- на стороне мятежников воюют сотни тысяч марокканцев. На это Сталин тактично, не советуя, а как бы рассуждая вслух, замечает что правительству не обязательно принимать решение, достаточно будет не реагировать на публикации в газетах о скором предоставлении независимости Испанскому Марокко. При этом поручить коммунистам, а лучше анархистам, развернуть агитацию на фронте: мол, правительство готово помочь каждому дезертировавшему мавру вернуться на родину, где скоро начнётся экспроприация имущества генералов и офицеров, воюющих против Республики, их более расторопными сослуживцами.

"Скоро уже два часа как длится встреча… премьеру пора на боковую". Дверь в переговорную открывается и премьер с помощником появляются на пороге, оба- в хорошем расположении духа. Адъютант увязывается за ними. Делаю жест своим сотрудникам, сидящим на другом конце коридора у ящиков и ныряю внутрь.

"Отлично, перфолента и распечатка на месте".

Под сожалеющим взглядом журналиста реквизирую вещественные знаки виртуального разговора. Кольцов в мыле, его можно понять: попробуй два часа на максимальной скорости стучать одним пальцем по тугой клавиатуре.

— Вайо обещал выйти рассказать о реакции старика на разговор, — настроение Кольцова как всегда приподнятое, энергия бьёт через край. — пошли со мной. "Не хочет терять меня из виду, надеется на ещё один разговор со Сталиным? Ясно, иметь доступ к "телу"- это так заманчиво".

— Мне бы сначала найти порученца Котова, — оборачиваюсь к журналисту и тут ко мне на ум приходит хорошая идея. — хотя… идём.

— Заканчивайте тут- говорю своим. — и ждите у входа внутри. — Михаил Ефимович, — спускаюсь вслед за Кольцовым вниз по безлюдной каменной винтовой лестнице боковой башни. — вам что-нибудь говорит имя Джордж Оруэлл?

— Нет, не припомню.

— Начинающий писатель из Англии, — поясняю безразличным тоном. — говорят, подаёт надежды. Сейчас служит в ополчении ПОУМ в Барселоне, Оруэлл- это псевдоним, настоящее имя- Эрик Блэр…

— Это он от Независимой рабочей партии, — перебивает меня журналист. — там заправляют троцкисты. А этот, значит, приехал по их путёвке за острыми впечатлениями?

— …- Не успеваю вставить слово.

— Хочешь чтобы я узнал о нём побольше? Или…

— Не совсем, — удаётся вклиниться в разговор. — надо бы его обратить в нашу веру. Пригласить в Москву, заказать книгу, дать денег.

— Сделаю, — понятливо кивает Кольцов. — нет податливее материала, чем молодой начинающий писатель. Это тебе не маститый публицист, выпивоха и ловелас.

"Это он о ком? Ну ясное дело не о себе, о- Хэмингуэйе".

Через короткий переход попадаем вестибюль перед главным входом.

"А уверенно он ориентируется в "коридорах власти"".

* * *

— Старик в восторге от Сталина, — неспеша и тщательно выговаривает для нас испанские слова дель Вайо, но не может скрыть своего воодушевления. — помните, что я говорил вам в Москве в прошлом году? Теперь всё пойдёт по другому… Запомните мои слова!

Неподалёку от нас останавливается Котов и прислушивается к разговору помощника премьера и Кольцова. Неподалёку люди Котова помогают Базарову с погрузкой оборудования, но неожиданно им на выходе загораживает дорогу группа людей с флагами, горном и барабанами, пришедшая, судя по громким восторженным выкрикам, приветствовать главу правительства.

— Стойте! — Грудью бесстрашно навстречу им бросается дель Вайо. — Товарищ Лорго Кабальеро принимает только по записи. Идите во Всеобщий Союз Трудящихся, там есть специальный приём для желающих передать приветствие…

Рабочие-делегаты горячо возражают, между ними и дель Вайо возникает словесная перепалка. Чувствуется, однако, что этот спор доставляет обеим сторонам большое удовольствие.

— Мне пора. — Пожимаю руку Кольцову, тот косится на Котова и не задерживает. Бочком протискиваемся мимо фанатов "Испанского Ленина" и попадаем на крытую булыжником площадь, не смотря на поздний час, полную народом.

— Приговорённый к смертной казни Примо де Ривера бежал из тюрьмы в Аликанте! — звонкий мальчишеский голос перекричал лязг и скрежет проходящего мимо трамвая.

Котов суёт монетку газетчику и получает свежеотпечатанную страничку вечерней газеты. Заглядываю ему через плечо и читаю буквально то же самое, что только что прокричал мальчишка набранное очень крупным шрифтом.

— Поехали быстрее. — Торопит Котов, бросая листок в урну, и, не замечая типографской краски на руке, на ходу вытирает ей лоб.

В ближайшем переулке садимся в машину и колонна из трёх машин, двух легковых и грузовичка, начинает свой путь по запруженным негодующим народом улицам в сторону моря. Мой сосед с траурной полосой на лбу погружается в глубокое раздумье.

"Похоже это и есть сталинское "другое решение"".

Решение безусловно логичное. Примо де Ривера- основатель фаланги, сын первого диктатора Испании, высокий с харизматичной внешностью, необычайно популярен у националистов и может составить реальную конкуренцию Франко, безродному коротышке с высоким писклявым голосом. А это значит, что возможна борьба за власть в стане врагов. Решение-то логичное, но принять его республиканская власть не может, ввиду лютой ненависти народа к Ривере.

"Не беда, не смогла власть, смогли другие люди".

— Товарищ Котов, разрешите задать вопрос.

— Попробуй. — Отвечает он, с выражением лица: "Не знаю как у вас в спецотделе, а у нас в ИНО язык сразу"…

— Скажите, — улыбаюсь я. — вы слыхали что нибудь об испанском шифровальном устройстве "Clave Norte"?

* * *

Разговор этот, однако, ввиду начавшейся тряски на булыжных мостовых, продолжился уже после ужина на базе закордонной разведки, в заброшенном постоялом дворе, прилепившемся к гигантской скале на небольшом плоском пятачке у старой приморской дороги на Аликанте. После обычного для этих мест несильного землетрясения лет двадцать тому назад многокилометровый участок серпантина дороги неожиданно сполз в море. Новая дорога пошла в обход скалы, оставив давно построенное крепкое каменное здание в тупике в двух километрах от транспортного потока и похоронив возможность использования по прямому назначению, но сделав его с недавнего времени крайне удобным местом для тайных операций советской разведки в Испании.

— Зря ты, Алексей, не пьёшь вино, — Котов возвращает в тарелку до бела обглоданный обрубок бараньего ребра. — во многих местах это единственной источник для утоления жажды.

— Терпкое оно здесь, на виноградных косточках, — бросаю в рот чёрную маринованную оливку. — потом у меня по всему лицу красные пятна выступают.

— Винная кислота за то, всякую заразу убивает, — мой сотрапезник возвращается к своему любимому занятию созерцанию моего лица. — французы, например, в Африке вино разбавляют местной дрянной водой, тем и спасаются от жажды и поноса. А пятна… выбирай- красота или здоровье. Мы сидим внизу за длинным грубо оструганым столом, наши спутники, быстро поев, разбежались по своим делам. Мои подчинённые по скрипучей деревянной лестнице, ведущей прямо из харчевни на второй этаж в номера, потащили ящики с оборудованием.

— Я выбираю охоту, товарищ Котов. — Подвигаю разговор к "своим коням". — Вот у вас такое бывает: появилась перед глазами дичь, бросаешься за ней, не выпуская из виду, и ничего тебе вокруг не важно, не интересно. Даже сама дичь не интересна, важен только процесс охоты, чтобы доказать себе что можешь, что умеешь.

— Зови меня Леонид Александрович, Алексей, — понимающе улыбается он. — так это что, "Ключ Святого Карлоса" для тебя цель?

— Нет, это-средство. Цель- читать переписку мятежников. Ну и германцев и итальянцев, конечно.

— Широко размахнулся… — серьезнеет Котов. — ну так кому же, если не тебе- начальнику спецотдела. Республиканский генштаб это устройство точно уже не применяет, а вот у националистов оно в ходу. Правда в последнее время, по моим данным, высшее командование начинает переходить на немецкие шифровальные машинки.

— Но ведь они должны были сохраниться и у республиканцев, неужели ни одного не осталось?

— Специально я этим вопросом не занимался, цели такой не было, — подтрунивает Котов. — но из здешнего министерства безопасности мои люди увели талмуд с описанием прибора, очень похожего на шифратор Цезаря, которые мы делали в детстве с моим другом Мотей: два круга с буквами, дощечка и гвоздик посерёдке. Потом мне знающие люди, конечно, пояснили, что у испанцев приборчик будет посложнее и нам с Мотей с дешифровкой не справиться, хотя и сами в этом деле не блещут.

— Можно мне взглянуть на эту священную книгу? — С замиранием жду ответа.

— Я настаиваю на этом, — поднимается Котов с лавки. — жди здесь, сейчас принесу.

* * *

"Не шибко умелый жертёж тушью, пара страниц машинописного текста, ну и с десяток таблиц приложения… больше похоже на краткий курс для чайников".

Встаю из-за столика, втиснутого между двух топчанов, но которых сопят мои подчинённые, подливаю из кувшинчика оливкового масла в глиняную плошку с верёвочным фитилём (на нашей фазенде электричества нет) и делаю несколько наклонов и приседаний чтобы разогнать кровь.

Две вращающиеся, сцепленные между собой шестерёнки с буквами на зубчиках и неподвижный круг с алфавитом по окружности.

"Количество зубцов на шестернях разное! На первой- сорок один, на второй- тридцать семь. Да это будет посложнее шифра Цезаря с его двадцати шестью алфавитами, тут их чуть меньше полутора тысяч, но всё равно не сравнить же с миллионом вариантов даже в самой простой модели "Энигмы". Справлюсь…. должен справиться".

Достаю из папки Берзина, в которой все перехваченные радиограммы разложены по датам и радиосетям, шифровку за третье ноября сети Центрального командования франкистов. Шестого началось наступление под Мадридом, значит где-то в начале текста радиограммы обязательно должно присутствовать слово "Мадрид".

"Я, конечно, погорячился насчёт полутора тысяч вариантов. Их было бы столько, если бы я знал какая съёмная шестерня из дюжины доступных использована, а так выходит — около семнадцати тысяч".

Беру наугад одиннадцатую, точнее не совсем наугад ведь радисты тоже люди, тоже хотят упростить себе жизнь: ноябрь- одиннадцатый месяц, и начинаю мысленно крутить шестерни, начиная с первых позиций обеих шестерён. Мысленно считываю тридцать последовательно выпавших букв со второй шестерни, записываю их на листок (облегчаю себе задачу) и сравниваю с текстом шифровки. Мимо. Не страшно, сдвигаю начальную позицию второй шестерни на шаг и повторяю операцию- снова мимо.

После часа такого выкручивания мозгов делаю перерыв, подхожу к окну и открываю форточку. С моря доносится мерный рокот прибоя. Петров вздрагивает всем телом и рывком садится на постели, трясёт головой. Встаёт, переминается с ноги на ногу, и прямо в трусах и майке с надписью "Динамо" спешит к двери.

— Слева от входа… — кричу ему в догонку.

Задерживаю дыхание на минуту, начавшая уже побаливать голова проясняется.

— Русо! — Истошный крик раздаётся снизу.

Пулей вылетаю в коридор, бегу к лестницы и смотрю вниз. Двое плечистых парней из охраны Котова скрутили двоих, неизвестно откуда здесь взявшихся мужчин, голосящих по испански.

— В подвал их, ё… б…! — Кричит чуть не сбивший меня Орлов, прыгая через ступеньки и размахивая пистолетом.

А у двери стоит Петров и переминается с ноги на ногу.

— Ты откуда, б…, тут взялся? — подлетает к нему Орлов. — Наум? Что у тебя здесь за проходной двор?

Котов, только что зашедший внутрь на крик со двора подавленно молчит.

— Петров, — командую я. — иди куда шёл.

— И ты тут! — Орлов возвращает пистолет в кобуру под мышку и, отойдя к столу, обессиленно опускается на лавку.

Испанцев уводят, мы с Эйтингоном тоже садимся за стол.

— Что случилось-то? — Перевожу взгляд с одного на другого.

— А… чего уж тут. — Опускает голову Орлов и начинает рассказ.

Оглашение приговора неожиданно перенесли из небольшого зала городского суда в ратушу, но, несмотря на смену планов и необходимость перестраиваться на ходу, операция по освобождению Примо де Риверы прошла хорошо. Когда фургон с осуждённым к смертной казни миновал арку на выезде с ратушной площади, ребята из первой пары заблокировали проезд телегой, отрезав от него шедший следом грузовичок с бойцами народной милиции в кузове. Не заметивший этого автозак, проехал прямо до перекрёстка, где был атакован боевиками второй пары: на подножки стоящей машины прыгнули два бойца и, угрожая оружием оцепеневшим от страха водителю и старшему конвоя, обезоружили и вытолкали их из кабины, заняв их места. На окраине города машина остановилась, ничего не подозревающие охранники (захват фургона прошёл без выстрелов и борьбы) открыли изнутри кузов и попали в руки третьей группы во главе с твоим Рамоном (Орлов поднял глаза на Котова), которая через четверть часа и доставила Примо де Ривера на борт фелюги.

— Почему Рамон и Ривера оказались здесь? — Не выдерживает Эйтингон. — Не было такого в плане.

— Не было. — Орлов снова опускает голову. — В последний момент решили отправить Ривера с Рамоном Меркадером морем, что оказалось правильным: нас по дороге останавливали три раза. Они должны были ждать нас у развилки, не знаю почему привёл Риверу на базу.

— Рамон тащил Риверу на плечах. — Поднимается Котов. — Надо посмотреть что с ним. Мимо нас стремительно проносится наверх посиневший от холода Петров.

— Товарищ Орлов, скажите, — задаю мучивший меня с начала рассказа вопрос. — зачем тащить Риверу сюда в Валенсию?

— Отсюда ближе всего до фронта, — Орлов достаёт из внутреннего кармана пиджака плоскую фляжку, знаком предлагает мне и, получив отказ, делает крупный глоток. — всего сто километров. Да… не знаю теперь что и докладывать наверх. Хотел выдать это за операцию местных фашистов, Рамона внедрить в верхушку националистов. А тут твой динамовец в трусах.

"Ну да, конечно, все вокруг виноваты: у Эйтингона- проходной двор, а у меня- подчинённый одет не по форме".

Откуда-то раздался громкий вскрик. Орлов снова прикладывается к фляжке и идёт на кухню в поисках съестного. Через минуту возвращается к столу с Котовым и тарелкой холодной баранины в руках.

— У Риверы вывих ноги, — Котов ворует косточку из тарелки Орлова. — наш доктор его уже вправил и перевязал, говорит- ничего страшного, но минимум три недели надо будет поберечься, не нагружать ногу.

Орлов запивает это очередным глотком.

— А мне кажется ничего страшного не произошло, — мои собеседники перестают жевать. — ну и что страшного, что мы раскрыли себя? Ривере нет никакого резона афишировать это- тут недалеко и до обвинений в измене. Правда и нам, едва ли, удастся шантажировать его этим: мы тоже не заинтересованы в огласке операции, всё таки, с нашей стороны это похоже на предательство союзника.

— Алексей прав, — поддерживает меня Котов. — Кроме того, Рамон сказал, что это Ривера заметил огонёк в окне постоялого двора(делаю покер-фэйс) и предложил зайти передохнуть (логично, два километра на горбу- тяжело), так что и с этой стороны у нас всё хорошо.

— Что делать сейчас? — Орлов убирает пустую фляжку. — Мы не можем ждать месяц пока он начнёт ходить, да и потом, всё равно идти надо будет горными тропами.

— Не надо ждать, — у меня в голове мелькает счастливая идея. — надо отправить их морем на Пальма-де-Майорку к итальянцам. Смотрите, Франко имеет полную поддержку Германии и в случае появления у него реального оппонента они могут попросту убрать Риверу, как они это устроили с генералом Санхурхо. Если же за ним будет стоять Муссолини (отец лидера Фаланги Мигель Примо де Ривера был его личным другом), сделать это без серьёзного конфликта союзников будет трудно.

Разведчики изумлённо уставились на меня.

"А что такого удивительного? Неужели не понятно, что я имею и другие источники информации"?

Испания, вилла в окрестности

порта Альхесирас,

20 ноября 1936 года, 11:00.

Контр-адмирал Вильгельм Канарис, начальник военной разведки и контразведки (абвер) военного министерства Германии, полностью седой, невысокого роста поджарый мужчина лет пятидесяти, оторвал взгляд от последнего листа со вчерашними донесениями, толстой стопкой лежащих в папке справа на массивном дубовом письменном столе и удовлетворённо запрокинул голову назад. На это его движение чутко среагировала рыжая короткошёрстная такса, до этого мирно дремавшая у двери кабинета напротив стола на меховой подстилке, и смешно проскальзывая лапами на гладком каменном полу, кинулась к хозяину. Через секунду её остроносая головка с длинными ушами очутилась на коленях адмирала.

— Хороший, хороший, — улыбнулся он жёлтыми неровными зубами, почёсывая собаку за ухом. — ну пошли, пошли.

Очутившись наверху на руках хозяина, такса замирает, боясь спугнуть этот нечастый момент своего блажентсва. Через французскую дверь они выходят на просторный балкон, залитый солнцем и уже оба застывают от красоты открывшегося перед ними вида: изумрудное зеркало залива и за ним в полутора милях покрытая зелёным лесом гора Гибралтар, одним концом далеко выдавшаяся в море и соединённая другим с материком песчаной косой.

К вилле, купленной Канарисом на подставное лицо на деньги германского военного ведомства ещё в 1916 году для слежения за английскими кораблями, в тридцать пятом добавились ещё два объекта: невзрачное кирпичное здание на соседней улице, переборудованное в полноценный центр связи с отделами радиоперехвата и дешифровки и ангар, прилепившийся на самом берегу на территории порта, где на его крыше был оборудован круглосуточный пост оптической разведки со специальной аппаратурой, позволяющей фотографировать корабли в заливе и днём и ночью. Кроме того, при её помощи были получены отчетливые снимки замаскированных в скалах огневых точек, амбразур и артиллерийских позиций.

На фоне неприятных сообщений о прибытии в Картахену очередного русского парохода с самолётами, о подготовке наступления красных под Теруэлем и побега лидера Фаланги Примо де Ривера из тюрьмы (Канарис усмехнулся, машинально оценив последнее сообщение как неприятное), как очень неприятное, выделялся рапорт начальника отдела радиоперехвата функабвер Штольца. У красных в Испании появилась новая система шифрованной связи, основанная не на коде Морзе, а на телеграфном коде Бодо. За последнее время зафиксировано восемь довольно длительных сеансов связи: три из района Барселоны и пять Валенсии. Дополнительная сложность состояла в том, что радисты не могли на слух распознавать передаваемые символы, им было даже трудно выделить сам символ, так как промежутки между ними были забиты шумами. Магнитная запись также поначалу не давала положительного результата, пока из Берлина специальным авиарейсом в Севилью не были доставлены магнитофоны улучшенной конструкции. В расшифровку этих сообщений на основе радиотелетайпа включились кроме функабвера, бюро Линде и институт Германа Геринга. Результата пока нет.

Вдруг собака, что-то почуяв, начинает отчаянно вырываться из рук, сильно отталкивается задними ногами и летит на пол, захлёбываясь злобным лаем.

— Чарли! Сидеть!

У самой двери, из-за которой показалась недовольная физиономия нового секретаря, такса тормозит, замирает и усаживается на задние лапы, глухо рыча на чужого.

"Собак не любит, надо будет отослать его куда-нибудь".

Прибыла новая порция документов и прямо сверху- сообщение от военно-морского атташе из Рима, бывшего сослуживца адмирала на крейсере "Дрезден", не забывавшего по старой дружбе посылать копии своих отчётов в Берлин напрямую начальнику абвера, о том, что на итальянский военный аэродром близ Пальма- Де- Майорки прибыл, бежавший из тюрьмы в Аликанте и приговорённый к смерти, Хосэ Антонио Примо де Ривера.

— Чёрт! Чёрт! Чёрт!

Чарли скосил глаза, поёжился и не поднялся с лежанки, чётко квалифицировав настроение настроение хозяина как неигровое.

Только-только удалось замять скандал с назначением Франко "генералиссимусом и главой государства"! Запугав одних, таких как оставшиеся без своего лидера фалангисты, и воспользовавшись отсутствием других, как карлистов, отправившихся в Вену на похороны другого претендента на лидерство, Канарису, самому и через агентов влияния, удалось с большим трудом склонить Хунту националистов в Саламанке к одобрению проекта декрета о назначении Франко "генералиссимусом и главой правительства". Именно правительства, а не государства!

Когда же декрет со скрипом был проголосован Хунтой и сдан в набор, чтобы при опубликовании вступить в силу, к директору типографии явился Николас Франко, брат генерала, в окружении вооружённых людей и угрожая насилием потребовал заменить словосочетание "глава правительства" на "главу государства". Так наутро Хунта превратилась из государственного органа, назначающего правительство, в совещательный орган при главе государства. Дело было сделано! Но слухи об этом мошенничестве вызвали бурное возмущение среди оппозиции и глухое недовольство среди сторонников Франко. Начавшееся вскоре наступление на Мадрид и сопутствующая ему патриотическая пропаганда (да и отсутвие харизматичных соперников) отодвинули на второй план этот инцидент, но появление на политической арене Примо де Риверы и неутешительные известия с фронтов могут быстро изменить ситуацию.

Допустить этого адмирал никак не мог: приход к власти неизвестного восторженного последователя Муссолини и Гитлера, на смену прогматичного, безыдейного старого знакомого генерала, это- если и не конец планам, которые он и группа единомышленников, приведшая его в кресло начальника абвера, вынашивает по перехвату власти у Гитлера, то потеря важного рычага влияния на его политику. После авантюрного захвата Рейнской области, когда Гитлер как азартный игрок поставил на кон существование Германии как государства, его власть в стране многократно выросла. Толпа любит удачливых, но строить на удаче долгосрочные планы нельзя, это очевидно для серьёзных людей, настоящих патриотов Германии.

Далее пошли рутинные отчёты о распределении вновь прибывших из Берлина шифровальных машин: "Энигма" серии "В" и "С"- в Легион Кондор, "D" и "С"- в штаб итальянских войск, ну и серий "А" и "С", — в главный штаб Франко и штабы трёх фронтов- Северного, Центрального и Южного. Всё правильно, серия "С" для связи между собой здесь в Испании, "А" и "В"- для докладов в Берлин, Фон Фрич (командующий сухопутными войсками) и Геринг (глава Люфтваффе) — решили руководить своими подопечными независимо друг от друга, а по "D", значит, решать неизбежные споры между Римом и Берлином. Существовал, правда, ещё один тип "Энигмы", пятироторный (остальные имели только три сменных ротора, с возможностью выбора из пяти доступных), которым пользовались в Кригсмарине и абвере, такой же неизменный спутник адмирала в поездках как такса Чарли.

Среди отчётов по "Энигмам" затесалось сообщение от агента в итальянской военной разведке СИМ: в документе, с резолюцией руководителя службы с просьбой разобраться, речь шла о том, что 14 ноября этого года вблизи порта Барселоны был потоплен русский пароход. На денежное вознаграждение, полагающееся за это, претендуют капитан катера, патрулировавшего в том районе и командир бомбардировщика, совершавшего налёт на порт. Было принято решение выплатить пятьсот тысяч лир капитану катера, так как его слова подтверждались показаниями пленного русского лейтенанта с потопленного судна.

Затем последовал отчёт агента в Стамбуле о прохождении судов через пролив Босфор и следом за ним сообщение от капитана немецкого сухогруза от 17 ноября о том, что в порту Барселоны встал на ремонт русский пароход "Краснодар".

"Стоп, сегодня утром… в обзоре барселонских газет за неделю было: на приёме у начальника городской полиции замечен Чаганов, человек из окружения Кирова, офицер из ГПУ, или, как там теперь, НКВД. А новый секретарь не только собак не любит, он ещё и в нашем деле ничего не понимает: вывалил кучей на стол все донесения. Ни тебе анализа, ни даже простой сортировки по темам. Думаю, что пришло время организовывать здесь в Альхесирасе аналитическую группу под командой толкового флотского офицера"…

— Идиот! — Адмирал с досады стучит кулаком по столу, Чарли поджимает хвост. Последним документом в папке оказался расшифрованная в бюро Линде радиограмма из Пальма-де-Майорки главе СИМ: "подобранный в море близ Барселоны лейтенант госбезопасности Скрыпник, охранял на борту парохода "Краснодар", вместе с тремя другими сотрудниками, секретную систему связи, размещённую в двух тридцатикилограмовых деревянных ящиках зелёного цвета. Их начальником был старший лейтенант госбезопасности Чаганов".

"С 17 ноября передачи ведутся из Валенсии… Надо будет сориентировать местную агентуру. Появление в новой столице красных эмиссара из Кремля с новой шифровальной аппаратурой, это тревожный сигнал. Они что-то затевают. Как узнать? Что если дешифровщики не смогут взломать шифр? Пожалуй, одними аналитиками не обойтись, здесь нужна группа майора Эрвина Штольце".

Канарису давно импонировал этот немолодой исполнительный вдумчивый сотрудник, недавно переведённый им в абвер-2, где тот стал отвечать за обеспечение и проведение диверсионных операций за рубежом. Он хорошо проявил себя в Чехословакии, склонив к сотрудничеству где подкупом, где угрозами, а где и показательной расправой ряд лиц в военном ведомстве, а также в среде русских белогвардейцев.

Снизу послышался звон колокольчика, созывающий домочадцев к обеду. У адмирала засосало под ложечкой, Чарли сглотнул слюну. Условный рефлекс, выработанный толстой испанской кухаркой, легко одолел их охотничий инстинкт.

Валенсия, улица Хатива, 23.

Гостиница "Метрополь".

21 ноября 1936, 09:00.

Восьмиэтажный "Метрополь" считался самым новым и самым фешенебельным отелем Валенсии. Расположенный в центре города напротив Северного вокзала рядом с ареной для боя быков, до войны он служил местом притяжения местной знати, заезжих тостосумов и знаменитых тореадоров. Июльский мятеж закончился в Валенсии быстро (немногочисленный воинский гарнизон после нескольких дней колебаний перешёл на сторону республики), а город стал прибежещем для средней буржуазии со всех концов страны, напуганной крутыми мерами анархистов, пришедших к власти. После бегства республиканского правительства из Мадрида (в ночь на седьмое ноября) переполненный "Метрополь" был спешно очищен от беженцев и передан Советскому посольству. Вместе с немногочисленным посольством в огромное здание въехали наши военные советники, разведчики и гражданские специалисты.

Охранявшие вход вооружённые люди, судя по говору- сербы, после короткой перепалки между собой подвели меня к рускоговорящему окающему портье одного роста со мной, но значительно более мускулистого, то и дело поправляющему кобуру под мышкой. — ТОварищ ДОницетти ждёт вас, — намётанный взгляд оперативника быстро изучил моё удостоверение. — четвёртый этаж, четыреста пятая комната. Лифт справа.

Мой сопровождающий остаётся ждать внизу.

— Заходи, Алексей. — Радушно встречает меня Берзин, приглашая внутрь раскошного двухкомнатного номера. — Ты наверно не завтракал?

Под откинутой генералом белой накрахмаленной салфеткой оказалась яичница с ветчиной на белоснежной фарфоровой тарелке, плетёная корзиночка с подрумяненными ломтиками хлеба и блестящий (серебряный?) кофейник. Два раза предлагать мне было не надо и, протянув гостеприимному хозяину переводы, сделанные Шурочкой Кочергиной сотрудницей Эйтингона- единственной женщиной в нашем "дворе", расшифрованных радиограмм, начинаю священнодействовать вилкой и иногда ножом.

Берзин за минуту жадно проглатывает все пять сообщений, что мне удалось разгадать за эти дни, затем откидывается на спинку резного стула и начинает читать их неспеша с расстановкой.

— Как это тебе удалось?! — С воодушевлением произносит он.

"Легко…. что тут было есть"?

— У меня целое отделение почти месяц бьётся, а результата-ноль!

— Да понимаете… — начинаю мямлить я.

— Это ты не понимаешь насколько эти данные важны для нас…

"Ну это уж позволь"…

Я не зря выбирал радиограммы именно Южного фронта (скромные возможности радиоразведки Разведупра в Испании всё же позволяли примерно определять место, откуда велась передача). Через два месяца начнётся наступление франкистов на Малагу, которое республиканцы просто проспали. Бросив все силы на ликвидацию вклинения националистов под Теруэлем и не достигнув в итоге поставленных целей, они оказались неспособны отразить их несильные удары от Гранады и Гибралтара на Малагу.

— Эти сведения надо срочно передать в Генеральный штаб генералу Асенсио. — Берзин решительно стучит бумагами себе по колену.

— Ну да, а назавтра об этом будут говорить министры на обедах с журналистами. — Мой тон вышел резковатым.

— Тогда какой толк в перехате и расшифровке радиограмм, — язвительно парирует Берзин. — если их нельзя использовать?

— Ян Карлович, — виновато опускаю глаза. — мы в спецотделе часто сталкиваемся с этим… и иногда приходится чтобы предотвратить раскрытие важного источника не пускать какие-то сведения в ход.

Генерал молчит и мрачно смотрит на меня в упор.

— А что если… — недовольство начальства заставляет мозги работать быстрее. — передать сообщение о том, что националисты готовят захват Малаги непосредственно военному министру Ларго Кабальеро минуя генштаб. Объяснить это тем, что сведения получены от человека в штабе Франко и необходима полная секретность. Я присутствовал при разговоре товарища Сталина и премьера (попробуй проверь). Мне кажется, что Ларго Кабальеро будет даже польщён таким доверием лично ему. Допустим, товарищ Сталин представит премьеру товарища Ворошилова и тот попросит доверить дело защиты Малаги нашим морякам, которые будут переброшены из Картахены. Премьеру лично будет докладывать военно-морской атташе Кузнецов, а Генеральный штаб Республики пусть не отвлекается от своих планов по освобождению Теруэля и разгрома и окружения войск Франко под Мадридом.

— Хм, ты это точно подметил, премьер- тщеславен, — взгляд Берзина помягчел. — но и ты, братец, — нахал. Решил задействовать в рядовой операции по сокрытию источника товарищей Сталина и Ворошилова!

— Во-первых, в операции по обороне стратегического города-порта, — деланно возмущаюсь я. — а, во-вторых, это вы решили задействовать, а не я. Вы- генерал. Кстати, если операция пройдёт успешно, то надо будет всячески подчёркивать, что она проходила под личным руководством "испанского Ленина".

— Чтобы в будущем ему захотелось повторить успех? — подмигивает генерал.

— Точно!

— Ну тогда свою просьбу об учёбе нашего отделения дешифровки я снимаю.

"Ну да, теперь сам факт успешной дешифровки испанских радиограмм надо держать в строгом секрете".

— Ян Карлович, скажите, имеются ли в Валенсии или неподалёку какие нибудь предприятия, связанные с радиопромышленностью? — Бросаю вопрос наудачу.

— Нет, специально занимался этим вопросом- быстро отвечает Берзин. — была у меня задумка организовать производство радиостанций для республиканской армии, но ничего подходящего не нашёл, кроме магазина "Сименс" и небольшой мастерской по ремонту радиоприёмников при нём. Конечно, заброшенных. Немцы позакрывали здесь всё после мятежа. В прихожей дважды звякнул стилизованный под старину настенный телефон с инкрустированной серебром трубкой. Хозяин поднялся чтобы ответить на вызов.

— Да, у меня. Заходи. — Трубка закачалась на крючке сбоку от корпуса. Через минуту в комнату ворвался Орлов, поздоровался за руку, обдав нас с Берзиным сильным перегаром и, вынув из кармана шёлкового халата пачку "Лаки Страйк", прикурил от зажигалки "Зиппо".

"Ни дать, ни взять Дуглас Фэрнбэкс".

Плакаты с ним в рекламе сигарет соперничали на улицах Валенсии с портретами Ларго Кабальеро. Глубоко затянувшись, Орлов, прищурив глаз, выпускает большое кольцо дыма, а затем, энергично выдохнув, малое, которое на скорости пронизывает первое. Насладившись произведённым эффектом, он оглядывает комнату, очевидно в поисках бытылки, и, не найдя её, грустнеет.

— Как только утром ты уехал со двора, — резидент переходит к делу. — туда заявились жандармы… по словам Котова с капитаном той самой фелюги.

Орлов игнорирует вопросительный взгляд Берзина и смотрит только на меня.

— Вели себя бесцеремонно, обыскали дом, — он сделал ударение на посдних двух словах. — никого не опознали, ничего не нашли.

"Понятно, землю носом роют… поздновато, однако, они хватились. Все иностанные газеты пестрят фотографиями Примо де Ривера и Муссолини".

— Короче, — Орлов подниматся, к нему возвращается привычный безаппеляционный тон. — назад ты не вернёшься, ящики твои и люди внизу.

"На воду дует… не думаю, что ночные посетители могли меня запомнить в темноте. Или он боится утечки от жандармов, что в постоялом дворе база русской разведки. В любом случае- разумная предосторожность".

— Мне нужен просторный номер не ниже пятого этажа с большим балконом, но лучше под крышей (она тут крыта железом) и ключи на чердак.

— Президентские аппартаменты, что ли? — Ревниво откликается Орлов в дверях.

— Антенна большая…

— Ладно, распоряжусь. — Шелестит он на выходе шёлком. Берзин беззвучно шевелит губами вслед и закрывает дверь.

— Алексей, я посылаю просьбу наркому чтобы задержать тебя здесь, — испытующе смотрит на меня и, не встречая сопротивления с моей стороны, добавляет. — хотя бы до весны…

* * *

Оставляю, поражённых великолепием обстановки, Базарова и Петрова обустраиваться на новом месте, а сам в сопровождении трёх охранников (двух испанцев из своей личной охраны дал Орлов) иду на "шопинг" в магазин "Сименс", что в двух кварталах от "Метрополя". Своим гигантским ростом мы четверо сильно выделяемся из обтекающей нас с двух сторон толпы, а внешне- такие же франтоватые праздношатающиеся молодые люди в поисках развлечений, которых немало в южных курортных городах.

Пора менять род деятельности, многочасовое мысленное прокручивание шестерёнок "Clave Norte", постепенно вгоняет меня в состояние непроходящей усталости. Хочу осмотреть мастерскую, вдруг остались станочки для намотки катушек, запас ламп или провода, на худой конец. Разговаривая с Берзиным вдруг вспомнил переговоры Сталина с Ларго Кабальеро и в голове щёлкнуло: сейчас у республиканского правительства есть валюта, а с ней купить любые радиокомпоненты- не проблема, это же- не оружие.

"Ну конечно, замутить здесь фирму по сборке радиоприёмников- общество с пониженной ответственностью, в подвале морокканские гастарбайтеры будут собирать радиостанции, а продажные менеджеры будут толкать их армии. Чай не в Барселоне живём, Валенсия- образцовый капиталистический город".

— Сюда налевО. — Окает знакомый охранник из гостиницы. — Ё-мОё, а чО этО?

Справа от нас рабочие в спецовках заканчивают погрузку строительных лесов в кузов грузовика, стоящего возле свежевыкрашенного бежевой краской двухэтажного особняка. Над сияющей чистотой стеклянной входной дверью солидная вывеска: Radios S&H Spanien GmbH. Но самое любопытное, что на флагштоке здания развевался на ветру финский флаг.

"Припоздал… ловкие парни из "Сименс" (S&H) уже открыли своё ООО (GmbH), причём под нейтральным флагом. Вот гады! Хотя нет, почему? Больше компаний хороших и разных"!

Тревожный взгляд симпатичной блондинки в строгом чёрном жакете и белоснежной блузке, стоящей за прилавком и разбирающей бумаги, на четырёх мордоворотов (двое остались у входа на улице), сменился на заученно любезный и сконцентрировался на мне.

— Доброе утро, синьоры! — с небольшим акцентом по-испански приветствует нас она. "Так, неправильно встали. Надо было взять с собой кого-нибудь из орловских испанцев… Но они понимают ещё лишь по-французски. М-да, говорила мне мама"…

— Доброе утро! — Отвечаю по-английски с надеждой глядя на девушку.

— Добро пожаловать в наш магазин, — без труда переключается она на другой язык. — мы ещё не открылись, но очень рады посетителям. Я- Жозефина, помощник управляющего.

— Алекс. — Галантно наклоняю голову.

— Опчхи! — По-волгодски чихает мой спутник.

— Что вас интересует? — Бойко щебечет блондинка.

— Всё по радиотехнике, — улыбаюсь я и не могу, несмотря на все усилия, принять серьёзный вид. — начиная от приёмников и комплектующих и заканчивая измерительными приборами.

— К сожалению, все каталоги и образцы ещё не распакованы, — девушка лучше владеет своими эмоциями. — но если вы заглянете к нам завтра утром, я постараюсь подобрать для вас всё необходимое, Алекс.

"Ну и чего ты разглядываешь пустые полки? Вон, даже вологодец удивлён".

— Отлично, большое спасибо. — Пожимаю холодную руку Жозефины, вышедшей из-за прилавка. — Тогда до завтра.

— До свидания.

Испанцы с улицы откровенно пожирают глазами моего потенциального бизнес-партнёра, поэтому спешу поскоре с ней поспрощаться. В здании напротив, также отмеченном финской атрибутикой, колыхнулась штора, что привлекло внимание моих спутников.

"Что-то я распустил слюни, бдительнее надо быть"…

Вчера в Мадриде народная милиция и бойцы интербригад взяли штурмом одно такое здание под финским флагом, из которого по ночам велась стрельба по прохожим. В нём находилось несколько сотен сочувствующих фашистам крепких молодых людей, сотни винтовок, десять ручных пулемётов, ящики с боеприпасами. Все ждали, что финляндская миссия заявит категорический протест против вторжения в дом, состоящий под её протекторатом. Однако финский посланник, узнав о происшедшем на улице Фернандо эль Санто 17, позвонил в управление безопасности, выразил удивление составом обитателей дома, их поведением и выразил полную поддержку мерам принятым полицией, о чём сообщил в интервью журналистам республиканских газет.

Валенсия, улица Хатива, 23.

Гостиница "Метрополь".

Тот же день, 21:00.

Сегодня в нашем узком кругу "ихтамнетов" праздник. Пришло известие о закрытом постановлении ЦИК СССР о награждении Орлова, Кузнецова (военно- морской атташе) и Берзина орденами Ленина, Котова- орденом Красного Знамени. Хотя награждённые упорно помалкивают о том, за что они удостоины высоких наград, я понял это довольно быстро (многозначительный вопрос быстро охмелевшего Орлова о том, сколько золота содержится в ордене Ленина и оглушительный хохот Кузнецова, помог), за операцию по транспортировке испанского золота в СССР. Отмечать решили у меня в номере, как самом большом.

Все кавалеры, кроме меня, были с дамами, которые по странной случайности оказались молодыми красивыми переводчицами с испанского, поэтому вечеринка после первых обязательных тостов свернула не в сторону "ты меня уважаешь", а скорее в- "чья подруга всех умнее, всех кудрявей и милее". Довольно быстро начались танцы под "мелодии и ритмы зарубежной эстрады", извлекаемые из встроенного в тумбочку патефона. Тут обнаружилось, что есть партнёрша для танцев и для меня- кто-то привёл с собой маленькую юную девушку лет шестнадцати в белом платьице, во все глаза глядевшую на настоящую "взрослую" вечеринку.

Под сдавленные мужские смешки и женское шиканье (голова партнёрши едва достигает моей груди) мы с Аделиной выходим в центр комнаты, Эйтингон ставит новую пластинку и из раструба патефона потекла неспешная мелодия самого популярного в этом году танго "Дождь идёт".

— Ил плет сэр ла ру-у-утэ"… — зазвучал бархатный голос великого тенора Тино Росси.

"Меня то, старого ловеласа, этим не удивить, бальные танцы- мой конёк, а вот справится ли с этим коварным танцем моя партнерша"?

Плавным движением обвиваю правой рукой её тонкий стан и опускаю ладонь на спину между лопаток девушки, моя левая рука чуть отведена назад, на полусогнутых в коленях ногах в такт мелодии, как бы наощупь, наступаю на партнёршу. Аделина счастливо улыбается, смело опускает правую руку мне на талию и поймав ритм, по кошачьи синхронно шаг в шаг отступает назад. Женская половина нашей компании, увидев танец настоящих танцоров, зачарованно замирает, ловя широко открытыми глазами каждое движение нашей пары и игнорируя приглашения своих кавалеров.

"Раз, два, три, полшага назад, стремительный пируэт партнёрши"…

Едва успеваю поймать без страха падающую на меня спиной партнёршу. Через мгновение она уже на ногах, смотрит на меня влюблёнными глазами, мы снова кружимся, снова причудливое переплетение рук и ног, снова поочерёдное солирование. Танго- это борьба, поединок двух начал женского и мужского, требует многократных репетиций, но сегодня у нас с первого раза получается всё: рука без труда находит руку, нога легко избегает ноги.

"На улице ветер и дождь, но если ты любишь, то всё же придёшь в эту ночь"…

Звучат последние аккорды великой мелодии, Аделина обессилев повисает у меня на руке. Слёзы радости катятся по щекам наиболее чувствительной части публики. В возникшей тишине раздаётся стук в дверь и в номер заглядывает озабоченый Мамсуров. Видит Аделину в моих объятиях и грозно сдвигает брови, прожигая меня взглядом своих чёрных глаз. Аделина поднимается, встаёт между нами и упрямо передёргивает плечами всё ещё находясь в образе.

— Лина, — начинает по-детски оправдываться грозный диверсант. — твоя сестра просила меня доставить тебя домой… (берёт девушку за руку и оттирает от меня). Ну давай иди одевайся, подожди меня внизу.

— Хаджи, — подзывает его Берзин. — подойди на минутку.

Девушка в дверях оборачивается и прощально машет мне рукой.

— Где ты так научился танцевать танго? — Сзади ко мне подходит Эйтингон.

— В Ленинграде, — "импровизировать так импровизировать".- в Доме Культуры. Скажите, Леонид Александрович, кто эта девушка?

— Аделина Абрамсон, переводчица. Они с сестрой из Аргентины, недолго жили в Союзе.

"Это та девушка, что стояла рядом с Хаджи-Умаром на базе диверсантов".

— Что, понравилась? — Смеётся Котов. — Только опоздал ты со своими ухаживаниями, завтра она уезжает в Мадрид к нашим лётчикам.

— И в мыслях такого не было, — делаю озабоченное лицо. — я хотел с вами посоветоваться по одному вопросу.

Моё сообщение о радиомагазине Эйтингон воспринял очень серьёзно, рассказал что после июльского путча многие немецкие и итальянские фирмы распродали за гроши или побросали свои магазины и предприятия на территории Республики, но часть из них переоформила собственность на фирмы, зарегистрированные в нейтральных странах. Так вот, появились сведения, что эти фирмы используются германским абвером и итальянской СИМ для шпионажа.

— Так что мне делать? Очень замачиво наладить канал для получения комплектующих и начать сборку из них радиостанций.

— Поговорю, пожалуй, с Орловым… (оборачивается в сторону шефа, наливающего себе из бутылки) завтра- размышляет вслух мой собеседник. — но сам я- против таких твоих контактов. Я за тебя отвечаю головой.

"А я- с Берзиным, если мои коллеги запретят мне заниматься этим делом, то мне в Испании делать нечего, дешифровкой можно заниматься и в Москве. Вот приедет через неделю мой сменщик и привет".

Но поговорить с Яном Карловичем в тот вечером мне не удалось, дамы взяли меня в оборот устроив живую очередь на танец со мной, а мужчины с облегчением занялись своим любимым делом.

"Ну и зачем я это сделал? А плевать, хочу и танцую с красивой девушкой! Спать не могу, пить тоже. Остаётся много времени для самосовершенствования. И то сказать, если меня и возьмут, то уж точно не за танго"…

Валенсия, Сьютат Белла.

Английский пансион.

26 ноября 1936 года. 17:00.

— Вот что, Марта, — Эрвин Штольце, дождавшись когда принёсший кофе официант уйдёт, вытащил из внутреннего кармана пиджака несколько фотокарточек и положил их на столик перед яркой блондинкой, сидевшей напротив него. — давай для начала уточним, он ли это.

Девушка взяла первую фотографию и стала напряжённо её рассматривать, покусывая нижнюю губу. Эрвин, точнее сейчас чилийский коммерсант Хуан Фишер, невысокий среднего телосложения сорокапятилетний мужчина в хорошо пошитом сером шерстяном костюме, с видимым наслаждением сделал маленький глоток из чашки и обвёл взглядом посетителей небольшого кафе в фойе гостиницы, как бы приглашая их присоединиться к его восторгу от вкуса напитка. Кавалеры двух пар, сидящих неподалёку, забыв о своих дамах, согласно кивнули рассматривая фигуру его спутницы.

"Дура, вырядилась как на панель. Откуда она? Кажется, фольксдойче из Силезии".

Положила первую карточку, взяла вторую: снимок с обложки журнала, где объект стоит рядом с девушкой в военной форме. Губы блондинки растянулись в презрительной усмешке.

"Да успокойся, ты, твои сиськи больше, на него смотри. Господи, с кем приходится работать"!

Марта выпрямилась и расправила плечи, отчего два предмета её гордости визуально только выиграли.

"Впрочем, думаю, со своей задачей она справится"…

— Это точно он, я его хорошо запомнила. — Весело защебетала Марта. — Заходил два дня назад с тремя спутниками. Просил подготовить каталоги, обещал назавтра зайти за ними, но не пришёл.

— Рост, цвет глаз, волосы?

— Высокий, на голову выше меня. Глаза голубые. Волосы тёмные. Над правым ухом длинный шрам.

— Хорошо, Марта. — Штольце большим глотком допил кофе и надолго замолчал. Он не думал, когда четыре дня назад адмирал Канарис ставил ему задачу, что удастся так быстро выйти на Чаганова, тем более засомневался в этом сегодня утром, сойдя с греческого парохода и встретившись в припортовом кабачке с резидентом абвера в Валенсии. Как выяснилось, два зелёных ящика (судя по их описанию, это были те самые ящики, с которыми Чаганов был замечен в местном аэропорту), обнаруженные на постоялом дворе местной полицей, оттуда исчезли. Исчезли они, впрочем, со всеми обитателями. По данным источника в полиции этот постоялый двор использовался русскими для шпионских целей. Казалось что след оборвался, но нет- бог оказался милостив… не ко всем, однако.

Шульц, тот самый резидент, описывая вчерашнее задержание полицией двух наших агентов на конспиративной квартире, упомянул, что республиканские ищейки заходили также в контору "Сименс" (явка располагалась напротив неё через дорогу), одну из ячеек разведывательной сети, раскинутой абвером в Испании. Зашли, походили по пустому магазину и отбыли. Почему по пустому? Так не открылся он ещё, хотя Марта, помощница управляющего, накануне докладывала, что в магазин заходил какой-то важный русский с охраной. Ещё пара уточняющих вопросов и забрезжила надежда: по описанию выходило, что этим русским вполне мог быть Чаганов.

— Хуан, ты хочешь чтобы я поискала его в городе? — Затянувшаяся пауза заставила её занервничать.

"В германскую кровь в Силезии попало слишком много славянской: куда делись дисциплина, терпение и порядок"?

— Ни в коем случае, — поджимает губы Штольце. — ты будешь ждать его у себя в магазине хоть до скончания веков. Если он появится, ничего не предпринимай. Инициатива должна исходить от "Джокера", назовём его так. Вот если он тобой заинтересуется и пригласит куда-нибудь, тогда ты получишь следущую команду. Это понятно?

— Понятно. — Смиренно опускает глаза Марта.

"Шульц сказал, что все русские живут в "Метрополе", вот там в первую очередь мы и начнём искать "Джокера"".

Глава 9

Валенсия.

Тот же день, 18:00.

На аэродром Валенсии наша группа, состоящая из Берзина, Хаджи-Умара, двух телохранителей, двух сестёр Абрамсон и меня, прибыла как и положено к семи утра. Часам к десяти подъехал пилот и механик (испанцы), выкатили из ангара большой и относительно новый правительственный "Дуглас" (DC-2). Оказалось, что из пятнадцати пассажиров (кроме нас в Мадрид летели представители генштаба и разных министерств) указанных в списке, на рейс явилась только мы. Как выяснил, начавший обзванивать випов, комендант аэродрома скоро подъедут двое, остальные от полёта отказались.

"Знакомая картина, как под копирку".

Хорошо, что открылся бар эскадрильи, где мы перехватили кофе и сандвичи. Старшая сестра изучающе поглядывает на меня, младшая ходит за ней хвостиком и краснеет когда случайно наши взгляды встречаются.

"И чего она себе там навоображала? Или у них в Аргентине обычай такой: станцевал с девушкой танго- женись? Только вот припоминается, что первоначально танец был мужским и олицетворял борьбу двух претендендов на одно девичье сердце. В любом случае, я ещё слишком молод для серьёзных отношений".

Сижу себе тихонько на лавке и пытаюсь читать без словаря местную газетёнку. Люди Котова с уважением косятся на меня, Хаджи и Берзин стоят в сторонке и что-то вполголоса обсуждают.

"Интересно, зачем генерал потащил меня за собой в Мадрид? Вроде бы уже много раз говорено и о внешнем виде "Энигмы" и даже, в общих чертах, о её внутренностях". По настоятельной просьбе Берзина Москва (сам Ежов?) дала добро на мою задержку в Испании, к тому же через несколько дней прибудут ещё двое сотрудников для охраны и обслуживания "БеБо": Базаров и Петров уже на пределе.

В полдень, разругавшийся вдрызг с комендантом пилот начал прогревать двигатели, жизнерадостный механик выбросил из салона восемь пассажирских кресел, а на их место неторопливая обслуга загрузила ручные пулемёты и ящики с патронами. Пилот, чернобровый красавец, в расшитой золотом фуражке и форме, ответил на мой просящий взгляд широким жестом: пригласил меня на кресло второго пилота, отправив механика в салон, пыхнул огромной сигарой и отпустил тормоз. Большая тяжёлая машина начала неторопливо разгоняться, покачиваясь на кочках, подняла хвост, легко оторвалась от земли и стала быстро набирать высоту.

Где-то десяти тысячах футов (показания приборов в британских единицах) лётчик повернул на северо-восток, стараясь лететь над горами и держаться вдали от населённых пунктов.

"Хочет подойти к Мадриду с востока, а не с юга"…

За Теруэлем пилот набрал ещё высоты, до двенадцати тысяч. Летим уже два часа, хотя по прямой всего триста пятьдесят километров, и тут отключился правый двигатель. Это неприятное событие никак не отразилось на лице лётчика, он продолжат невозмутимо дымить сигарой, так что у меня начало пощипывать глаза. Механик также беззаботно болтает с сёстрами: похоже, что такое лётное происшествие для них- обычное дело. Так с неработающим двигателем, потихоньку снижаясь, мы через полчаса вышли к Мадриду. Не долетая до столицы с десяток километров, на выходе из нескончаемо долгого виража, пилот выключает второй двигатель и идёт на посадку посреди какого-то поля. Ещё минута и мы мягко покатились по мокрой траве, поднимая фонтаны брызг, и остановились у перекладины буквы Т, сложенной из полотнищ на земле.

Поле оказалось самым настоящим аэродромом Алькала-дэ-Энарес, на котором царили самые жёсткие меры маскировки. Взявшаяся как из под земли аэродромная обслуга, свернула полотнища, подогнала грузовик и, дождавшись пока пасажиры покинут самолёт, начала буксировку воздушного судна. Эта быстрота и слаженность- без сомнения, результат твёрдого руководства

* * *

— Рассказывайте всё подробно, товарищ Фидель, — сухо сказал Берзин. — здесь присутствуют люди, которые не в курсе последних событий. Да и присаживайтесь, пожалуйста. Присутствие лейтенанта Тымчука- нового особиста авиаполка, прилетевшего позже нас из Барселоны, болезненно-худого мужчины лет сорока, на оперативном совещании, придавало ему некоторую официальность, которая, похоже, не нравилась главе военной разведки.

Голованов пригибаясь, чтобы не задеть по пути тусклую электрическую лампочку, чьи провода тянулись к завешенному одеялом окну, занимает своё место рядом с Мамсуровым: по левую руку от Берзина, сидевшего в голове стола, и напротив нас с особистом.

"Фидель"…

Я улыбнулся, вспоминая как на пароходе "крестил" своих попутчиков, встревоженных сообщением, что все военные советники должны иметь испанские псевдонимы.

— Вчера в тринадцать тридцать, здесь на этом аэродроме осуществил посадку немецкий самолёт "Юнкерс-52". Он подошёл с востока, с выключенными двигателями, ну почти как вы сегодня. Из него вышел только пилот, испанский офицер и заявил, что давно хотел отдать себя в распоряжение республиканского командования и использовал для этого первый удобный момент, когда командир и стрелок-радист (оба немцы) пошли на обед, оставив его одного в самолёте.

— Долго он что-то ждал "удобного" момента, — проскрежетал зубами особист, оглядывая присутствующих и ища у них поддержки. — четыре месяца. Что побежали крысы с тонущего корабля? Запахло жареным?

"Как же, побежали они… тут надо разбираться, вполне может статься, что переметнулся он по семейным обстоятельствам: девушка у него здесь или сослуживец предложил заманчивую должность".

— С какого аэродрома он вылетал? — Мамсуров поворачивается к Голованову, игнорируя слова особиста.

— Аэродром Таблада, Севилья. На нём ещё базируется "Легион Кондор".

— Осиное гнездо! Приведите мне сюда этого летуна, я выведу его на чистую воду! — Бушует Тымчук.

На меня вопросительно смотрят три пары глаз, мол, уйми своего коллегу.

"Теперь понятно зачем Берзин притащил меня в Мадрид"…

— Тарас Григорьевич, — пользуюсь моментом вставить слово, пока особист закашлялся. — да куда он денется-то из под замка. Утро вечера мудренее. Товарищи, предлагаю перенести этот вопрос на завтра, что-то я тоже устал с дороги.

— Я распоряжусь. — Поднимается Голованов, поймав согласный кивок Берзина.

Выходим все на воздух и закуриваем. Все кроме меня. Решительно бросил.

— Откуда он такой взялся? — Смотрим вслед Тымчуку, уходящему в темноту в сопровождении дежурного. — Что-то надо с ним делать.

— Есть у меня одна мысль… связь с Мадридом есть? — Подношу часы к глазам.

— Как не быть, — торопливо тушит сигарету Фидель, как наиболее заинтересованный в моей мысли человек. — пошли, Алексей.

— Отель "Флорида", слушаю вас. — После нескольких попыток попадаю куда надо.

— Здравствуйте, соедините, пожалуйста, с номером синьора Кольцова. — "Мой испанский быстро идёт в гору".

— Кольцов слушает. — В трубке раздаётся знакомый, но как всегда жизнерадостный, голос спецкорра "Правды".

— Миша- это Алексей. Мне нужна Лиза.

— Ну и что прикажешь отвечать нахалу, которому среди ночи понадобилась моя жена? — Пытается хохмить Кольцов.

— Срочно, мне не до шуток.

— Если срочно, то приезжай сейчас. Завтра утром ты её уже не застанешь. — Легко соглашается он, в трубке слышатся весёлые голоса и звон посуды.

— Понял. Выезжаю.

(Здесь будет эпизод с Хэмингуэеем).

Аэродромом Алькала-дэ-Энарес.

27 ноября 1936 года. 08:00.

— Куда это Тымчука с утра пораньше понесло? — Весело спрашивает Голованов, глядя как я вешаю на гвоздь свой американский плащ, по которому стекают капли дождя.

— Не знаю, у него своё начальство, — Выказываю полное равнодушие к заявленной теме, однако почувствовав интерес к этому у замолчавших на минуту разведчиков, добавляю. — но сюда он точно больше не вернётся.

Вошедший вслед за мной дежурный держит в руках котелок и закопчёный чайник.

"Кофе, то что надо! И нелюбимая с детства пшёная каша"…

Ставит их на стол, лезет в прикраватную тумбочку (небольшая комната служит комполка и спальней), достаёт оттуда и приносит на стол тарелки, кружки и убирает две полные пепельницы с окурками. Отказываюсь от каши, после выпитого во "Флориде" виски немного мутит, и наливаю себе полную кружку ароматного напитка.

"Судя по покрасневшим векам и тёмным кругам под глазами- не ложились".

— По хорошему, — тряхнул шевелюрой Голованов, за минуту проглотив тарелку каши. — мне надо лететь. Я Ю-пятьдесят второй неплохо знаю, ребята из "Дерулюфта" (совместное советско-германское авиационное предприятие 20-х — 30-х годов) давали поводить, когда перегоняли борта из Ленинграда в Москву.

— Об этом не может быть и речи, — монотонно, кажется, что уже не в первый раз, отвечает Берзин, так и не притронувшись к своей тарелке. — ты командуешь всей бомбардировочной авиацией республики. Твоё место здесь, на земле.

— Тут вы заблуждаетесь, Ян Карлович. — У лётчика даже перехватывает дыхание от возмущения. — Авиационный командир обязан летать, особенно командир бомбардировочной авиации. Вывести полк точно на цель- это искусство, тут опыт нужен. Между прочим, у меня уже два боевых вылета на счету в Испании.

"Ого, когда успел? Он же здесь только неделю".

— Товарищ Голованов, — в голосе генерала прорезались железные нотки. — вы должны в течение недели подготовить пилота для "Ю-52". Точка. Только взлёт и посадка. На испанского лётчика надежда маленькая.

— Теперь с вами. — Берзин повернулся ко мне. — Хаджи, расскажи коротко об операции и объясни товарищу Чаганову его задачу.

На столе появилась карта и спокойный невозмутимый голос Мамсурова разрядил напряжённую обстановку в комнате. Появление "Юнкерса" в рукаве, похоже наконец-то, внесло уверенность в смятенную душу Хаджи-Умара, что операция осуществима. По первоначальному плану команда делилась на две группы: первой- предстояло связать боем внешнюю охрану аэродрома, состоящую из франкистов, а второй- быстро просочиться на лётное поле, заминировать и при отходе взорвать стоящие там самолёты.

Смена цели операции, захват "Энигмы" вместо диверсии на аэродроме, спутала все карты и значительно усложнило задачу отряду Мамсурова: теперь приходилось столкнуться со вторым кольцом охраны, расположенным вокруг штаба "Легиона Кондор", общежития лётчиков, казармы механиков и узла связи. Это кольцо состояло из немцев, преимущество которых перед испанцами состояло не в большем опыте (многие испанские военные получили достаточный опыт боевых действий в Марокко), а в дисциплине и пунктуальности при несении службы. Теперь же появлялась возможность проникнуть на аэродром не с боем, а совсем без шума, на немецком самолёте. "Хитро придумано! Напоминает чем-то операцию израильтян в Энтеббе по освобождению заложников на аэродроме. Мысленно я ему аплодирую"!

— Только не уверен я, Алексей, — Хаджи-Умар поскрёб ладонью, отросшую за ночь чёрную щетину. — что "Энигма" находится в радиоцентре. Вполне может быть в штабе, расстояние между ними пятьдесят метров, там радиограммы шифруют, а радисты только работают на ключе.

"Алексей! Прогресс налицо. Первый раз Мамсуров назвал меня по имени. Похоже, набрал я очки у него после этой истории с Тымчуком".

— Не может такого быть! — Уверенно отвечаю я. — "Энигма" должна быть на рабочем месте радиста.

Действительно, процедура установления связи и обменом сообщениями между корреспондентами радиосети с использованием "Энигмы" была непростой: для начала они оба должны в соответствии с записями шифроблокнота на текущую дату выставить начальные установки машинки (на самом деле до конца 1938 года установки менялись раз в месяц первого числа, позднее- каждый день в двенадцать ночи по берлинскому времени): порядок следования роторов (три ротора можно переставить шестью различными способами, пять роторов в три позиции- шестидесятью), положение кольца ротора (положение выступа, которым левый ротор, после полного оборота, сдвигает на шаг правый), положение перемычек (перемычка меняет одну пару букв между собой) и начальное положение ротора (например, АОН, означает, что первый ротор в положении А, второй- в О, третий- в Н).

Получившегося астрономического количества (десять в степени двадцать три) комбинаций немецким криптологам показалось недостаточно и они решили, что каждое собщение должно начинаться с нового начального положения роторов, которое выбирает сам передающий. Итак передающий ставит роторы в положение АОН и решает, что сообщение будет кодироваться с начальным положением EIN. Теперь ему надо сообщить об этом своему корреспонденту и он печатает на клавиатуре EINEIN (повторяет слово EIN дважды), "Энигма" шифрует это слово в XHTLOA, которое летит адресату. Тот в свою очередь печатает у себя машинке XHTLOA и видит на индикаторе EINEIN, ставит свои роторы в положение E-I-N, подтверждает получение и теперь готов принять основное сообщение.

— Короче, "Энигма" всегда должна быть под рукой у радиста, который является по факту и шифровальщиком.

Мой проникновенный спич был воспринят собравшимися в целом благосклонно и возражений не встретил. Спор возник по другому вопросу.

— Как взлетает и летит обратно? — Голованов вскакивает с лавки. — Даже если ему и удастся взлететь, так его истребители вмиг догонят и собьют. И "Энигма" эта ваша разобьётся. Зачем тогда всё это было затевать?

— Во-первых, если уничтожить узел связи, то на соседние аэродромы никто ничего передать не сможет. — Терпеливо объясняет Мамсуров. — Во-вторых, машинки на "Юнкерсе" не будет. Будем выносить её по земле. Ты же сам говорил, что на самолете есть автопилот, вот пускай твой лётчик уведёт его от аэродрома, поставит на автомат и сигает с парашютом.

— Так ведь, в конце концов, по обломкам выяснят, что не было "Энигмы" на борту… — не сдается лётчик. — поймут, что диверсанты вынесли.

— Когда ещё поймут, — не сдаётся Хаджи-Умар. — а тогда ищи нас свищи в горах. Не пойдут франкисты в погоню, да и немцы- вряд ли, здесь нужны егеря. "Не знаю, не знаю… Вопрос сложный, будут искать тело пилота, могут найти парашют. Ладно, они специалисты- вот пусть сами и решают".

Спорщики как по команде повернулись к Берзину, как к арбитру.  -Кхм, это дело ещё надо обмозговать… — неуверенно протянул он. — тут у нас задумка имеется, только не знаем мы: сумеешь ли ты это организовать.

Задумка у разведчиков была следующая: за полчаса до подлёта нашего "Юнкерса" к Севильи дать радиограмму в штаб "Легиона Кондор" о том, что на подлёте борт номер такой-то с важной персоной, просьба расчистить поле, подготовить встречу.

"Богатая идея. Мало того, что незванно заявились на чужой аэродром, так ещё и просят хозяев почётный караул обеспечить"!

— А теперь мне, Ян Карлович, думать надо. — Делаю крупный глоток почти остывшего кофе.

— Ну, а пока ты сидишь и морщишь лоб, — подмигивает Берзин. — вот тебе вводная: звони Кольцову и проси напечатать в вечерних газетах вот такое сообщение… Передо мной на стол легла четвертушка листка в линейку, вырванного из ученической тетради.

* * *

— Какой олух это написал? — Поставленный баритон "золотого пера Союза" хорошо слышен, стоящим рядом со мной генералу и командиру авиаполка. — И почему в вечерней газете? Кто отыщет эту новость среди объявлений о продаже "ещё крепких ботинок" и покупке "молодого мула (лошака не предлагать)"? Доверься мне, мой юный друг, ты в надёжных руках.

— Только чтобы все факты были в наличии, — пропускаю мимо ушей его фамильярный тон. — транспортный "Юнкерс-52", сбит позавчера в нашем тылу, лётчик погиб.

— Листовки! — Заорал Кольцов в трубку. — Сбросить над городом! (Голованов согласно кивает, поймав мой вопросительный взгляд). Я сегодня буду на заседании генерального комиссариата, у меня там сильные позиции, вечером же и отпечатаем.

"Так даже лучше, наверняка часть листовок ветром унесёт к франкистам".  -Отлично, — настраиваюсь на его эмоциональную волну. — с лётчиками я договорюсь, транспортом они тоже помогут.

— Это дело дело, — кладу трубку на рычаг. — неужели у вас, Ян Карлович, и текст радиограммы готов?

— В общих чертах, нужен хороший переводчик…

Там же, вечером того же дня.

Сижу и перелистываю листки с радиоперехватами из папки, полученной от Берзина. Мне отгородили ширмами угол в штабной комнате, прокинули туда освещения поставили стол и стул. Сразу же отобрал больше сотни сообщений за этот месяц, полученных и отправленных "Легионом Кондор", их базовые установки должны быть одинаковыми. Конечно мне было известно, что тот протокол, где оператор дважды повторяет новое начальное положение роторов, имеет уязвимость, так как даёт явное соответствие между 1-й и 4й, 2-й 5-й, 3-й и 6-й буквами. Имея неплохую статистику (больше сотни радиограмм), проследив циклы, удалось через пару часов установить все шесть перемычек. Ещё через три часа стало понятно, что выступы всех роторов стоят на букве Z (скорее всего используется старая модель "Энигмы", у которой колец с выступами просто нет в наличии и правый ротор делает один шаг после полного оборота левого). Осталось самое трудное, хотя поле возможных вариантов сузилось до семнадцати тысяч вариантов, найти текущие начальные положения роторов.

И определение положения перемычек, и положение роторов, да и сама возможность прямой атаки на шифр стали возможными из-за того, что немецкие метеорологические суда в Бийскайском заливе (под видом обычных рыбацких сейнеров) дважды в сутки, в шесть утра и в шесть вечера в течение нескольких лет передавали передавали сводки погоды в районе, которые начинались с одних и тех же слов: "WETTERVORHER SAGE BISKAYA". Как всегда самым слабым звеном в цепи человек-машина оказался человек. Впоследствии упоминание этого примера грандиозного разгильдяйства немецких связистов стало обязательным в любой книге или статье, посвящённым дешифровке.

Семнадцать тысяч вариантов, конечно не миллион, но тоже много, особенно если единственным устройством для взлома является мозг криптоаналитика.

"Давайте посчитаем, уважаемые кроты".

Мысленно устанавливаю роторы в положение "ААА", засекаю время и по таблицам соответствия нахожу первую букву- не "W", сдвигаю левый ротор на один шаг: "ВАА" и повторяю поиск. На десять комбинаций уходит две минуты или 300 комбинаций за час.

"Пусть будет сто, скоро начну уставать. К тому же, работать больше двенадцати часов в день вряд ли получится. Итого, в худшем случае (если искомая комбинация будет последней из семнадцати тысяч возможных) получается две недели. Плохо, через три дня первого декабря сменятся все установки и надо начинать всё сначала"…

Выхожу из-за своей загородки и вижу за столом невыспавшихся разведчиков (Голованов с утра на вышке, с аэродрома доносится шум двигателей самолётов).

— Мне нужно две недели. — Пытаюсь по лицам понять какое впечатление произвели мои слова.

— У тебя есть месяц, — твёрдо произносит Берзин. — операцию назначаю на двадцать пятое декабря, на сочельник католического Рождества.

Валенсия, магазин "Сименс" (S&H).

11 декабря 1936 года, 14:45.

Язычок дверного колокольчика, взведённый открывшейся входной дверью, выдаёт звонкую трель у меня за спиной. Из дверного проёма, ведущего в подсобные помещения, сзади прилавка выглядывает Жозефина, видит меня с букетом красных роз, купленным на деньги, выданные Эйтингоном на "потолкаться по комиссионкам, заглянуть на рынок и посидеть в ресторане", и чуть не подпрыгивает на месте от восторга. Могу её понять, так как за две недели, судя по докладам наших дежурных, занявших место немцев в квартире напротив, через магазин прошло пять человек. Впрочем, я и сам похвастать насыщенной жизнью не могу: если не считать попойки с классиком мировой литературы, то и вспомнить нечего- сплошное мелькание чужих букв, никак не складывающихся в чужие слова. Поэтому как только всё, наконец, сложилось я по первому зову резидента ИНО- похудевший, побледневший, с чёрными кругами под глазами, чуть не прыгая как Жозефина, полетел в Валенсию- город каштанов и апельсинов.

— Каюсь, мадемуазель Жозефина, — покаянно склоняю голову перед не сумевшей выразить свой укор девушкой. — был в отъезде. Это вам.

— А я уж думала, что не увижу вас больше. — Блондинка полной грудью вдыхает аромат роз.

За её спиной появляется управляющий, невысокий худой лысоватый старичок с моноклем на шёлковой нитке в глазу, и, заметив цветы, недовольно покашливает. Но через секунду, бросив на меня проницательный взгляд и смягчившись, уходит легко повернувшись на каблуках и подкручивая набриолиненый ус.

— Ой, совсем забыла, — всплёскивает руками Жозефина. — я же вам каталоги приготовила, те что вы просили.

"Поздно, милая, Берзин уже договорился о закупках радиокомпонентов из моего списка с амeриканцами, причём через испанский генеральный штаб".

Девушка достаёт из-под прилавка высокую стопку брошюр.

— Погодите, Жози, — двумя руками беру ладонь девушки и начинаю её слегка поглаживать. — я должен загладить перед вами свою вину.

— И-и… — блондинка растягивает пухлые губки, показывая ровный ряд белых зубов.

— …разрешите пригласить вас в ресторан. — Не отрываясь гляжу ей в глаза.

— …в какой? — освобождает руку девушка.

— …в самый лучший. — делаю загадочное лицо.

— …но я на работе. — Жозефина огорчённо подпирает кулачками щёчки.

— …не сейчас, жду вас на площади Костелар у фонтана в семь вечера.

Блондинка закатывает глазки, вспоминая какие у неё были планы на вечер. Снова тянусь к её руке, но девушка выпрямляется, демонстративно пряча руки за спину.

— Хорошо. — Роль строгой учительницы ей тоже идёт.

* * *

— Ты где был? — В моём новом полулюксе в правой боковой башенке под круглой крышей отеля "Метрополь" за столом сидят Орлов и Эйтингон и… выпивают. Петрова, Базарова и двух вновь прибыших им в помощь сотрудников вместе с аппаратурой резидент выселил в чердачный номер, меня- в боковой полулюкс, а сам вселился в президентский люкс. Подношу часы к глазам.

"Пять часов утра… Быстро время пролетело. Не слабо мы зажигали с "белокурой Жози"".

— Ты где был? — Повторяет Орлов заплетающимся языком, делая широкий жест и смахивая со стола пустую бутылку. — Мы же тут волнуемся.

— Не знаю где я брал "Дарью". — Прохожу и открываю окно, в комнате накурено, хоть топор вешай.

"Зашли в первую попавшуюся гостиницу".

— Какую Дарью? — Поднимает глаза трезвый Эйтингон.

— Где был? Выполнял вашу работу! — Зло кричу я, увидев затушенные окурки на ковре.

— Ну и как она? — Спрашивает Орлов после минутного обдумывания.

Все втроём начинаем истерически хохотать.

* * *

Орлов появился в Валенсии неспроста. Утром с ужасным перегаром изо рта, но весёлый и бодрый, он заявился ко мне в номер с картонной папкой, бросил её передо мной на журнальный столик и, развалившись в единственном кресле, немедленно… закурил. В ней оказалась небольшая стопка листов, прошитых синей суровой ниткой и исписанных от руки аккуратным убористым почерком.

"Добротный план… с экскурсом в историю, с перечнем главных промышленных предприятий и месторождений полезных ископаемых, состоянием на текущий момент железных дорог, морских портов, наличием людских ресурсов".

На этой основе формулируются задачи на ближайшее время и на перспективу и уже под них наряд сил, необходимых для их исполнения. Даются предложения по переводу предприятий на выпуск военной техники: сборочных заводов "Дженерал моторс" и "Форд" в Барселоне и Валенсии на производство бронемашин на базе ЗИС-5, металлургических заводов на прокатку броневого листа, швейные фабрики на пошив военной формы…

— Ну как? — Орлов вопросительно смотрит на меня.

Показываю большой палец и углубляюсь в план зимне-весенней военной компании. Рука ободрённого мной резидента тянется в шкаф, где собрано недопитое вчера. Я отрицательно машу головой.

— Тут мне работы на час, — киваю на папку. — если помечу как срочное, то сообщение попадёт на стол к товарищу Сталина через пару часов, потом ещё несколько часов на обсуждение. Короче, думаю уже к вечеру он потребует связь с вами… Лучше будет собрать всех наших часам к шести вечера здесь.

— Да, ты прав. — С сожалением опускает руку Орлов.

Валенсия, Плаза де Торос,

улица Хатива, 28.

13 декабря 1936 года, 12:00.

Сегодня воскресенье. В Валенсии коррида- бой быков. Круглая четырёхэтажная арена, снаружи чем то напоминающая Колизей, заполнена до отказа. Рано утром ко мне ввалился Кольцов, накануне прилетевший из Мадрида для участия в Большом совещании, которое с перерывами длилось два дня. От военных в нём принимали участие: в Москве- Ворошилов и Шапошников, от "испанцев"- Берзин, Кузнецов и Рокоссовский; от политиков: в Москве- Сталин и Киров, здесь- Розенберг, Антонов-Овсеенко и Кольцов. Были также разведчики- Шпигельгласс и Орлов. На этом совещании план в основном был утверждён и вскоре начнётся переброска из Союза горно-стрелковой дивизии, военно-морские силы получат две подводные лодки, минные тральщики и бригаду морской пехоты (подготовка к обороне Малаги идёт полным ходом).

Ввалился Кольцов не один, а вместе с американским классиком и вместе они потребовали взять их на сегодняшнюю корриду, видите ли места в ложе всем хватит.

"Сходил, называется, с девушкой на свидание. Места, конечно, в ложе, примыкающей к президентской- довольно, но эти старые (обоим по 37 лет), вечно бухие женские обольстители в нашу молодёжную компанию явно не вписывались".

* * *

Над переполненным открытым амфитиатром, собравшим несмотря на высокую цену билетов свои двадцать пять тысяч зрителей, появляется маленький спортивный самолётик. Он кружит прямо над нашими головами и бросает листовки, которые всё равно уносит ветром куда-то в сторону Северного вокзала. Наконец-то и он пропадает в том же направлении. Слева от Жозефины в кресле развалился довольный писатель, справа от меня- злой Кольцов, проигравший борьбу за место возле моей подруги своему более расторопному собрату по перу.

Средневековая процессия неспешно движется вокруг арены: впереди верховые герольды в чёрных кафтанах, которые, проходя мимо президентской ложи, перекладывают сверкающие на солнце трубы в левую руку, а правую сжимают в кулак, делая "Рот фронт". Следом маршируют шестеро тореадоров, одетых по ритуалу, при косичках, но вместо положеных треуголок на них пролетарские кепки. Они салютуют уже не министру транспорта (премьер сегодняшнюю корриду пропускает, даёт распоряжения генштабу по обороне Малаги), а Жозефине: на них, видно, её белый цвет волос действует почище, чем красная тряпка на быка.

Все встают. Оркестр исполняет республиканский гимн, а затем неожиданно Интернационал, который не вызывает особого отторжения у красиво одетой публики.

Первый тореро посвящает быка Ларго Кабальеро. Он всё делает сам: бегает вместе с капеадорами, ловко машет красным полотнищем, чтобы разозлить быка, сам втыкает легкие тонкие копья с крючками на концах. Мы с Жози, раскрыв рот, слушаем остроумные пояснения Хэмингуэя, которые он адресуют исключительно моей подруге, что вызывает сильную ревность Кольцова. Он начинает в моё правое ухо подпускать свои язвительные комментарии: что этот бык- медиоторо, не старше трёх лет, что его кормят зерном от чего он быстро набирает требуемый вес и выглядит как взрослый бык. Кроме того, ему спилили кончики рогов, а остатки заточили, чтобы придать им естественный вид. Такие рога чувствительны как пальцы, на которых очень коротко остригли ногти. Лёгкий щелчок будет вызывать у быка сильную боль и он станет избегать любых ударов рогами.

Наконец пришёл черед тореадору показать свою собственную квалификацию: шпага миновала сердце и попала в лёгкое бедного животного, кровь хлынула фонтаном, залила ему глаза. Бык приткнулся к барьеру и затих. Свист и проклятья публики послужили тореро наградой. Второй тореадор посвятил своего быка коммунистической партии и донье Долорес Ибаррури. Стадион встал и бурно приветсвовал Пассионарию, которая оказалась в соседней с нами ложе. Впрочем моей Жози хлопали не меньше…

На арену выбежал огромный матёрый зверь: сильный, быстрый, с длинными рогами. Долго, рискованно и изящно "красный" тореро играл с этой махиной, не раз пропускал на волосок от себя, оставаясь неподвижным и, уже доведя быка до последней степени ярости в конце схватки, показал и вовсе сногсшибающий трюк- повернулся к нему спиной. Стадион замер, в полной тишине отчётливо слышно частое дыхание разъярённого животного. Рога ринувшегося на тореро быка просвистели в сантиметре от смельчака. Вздох облегчения многотысячной толпы слышен, наверное, во всём городе. Шатаясь и истекая кровью, чудовище с трудом разворачивается и вновь приближается к тореро, мотая головой, но тут в воздухе сверкает шпага и поражённый в сердце бык падает к ногам победителя.

Раскрасневшаяся Жозефина в едином порыве с испанской публикой оказывается на ногах и восторженно приветствует "красного" тореодора не жалея ладошек.

— Товарищ Чаганов, — шепчет мне сзади на ухо человек Эйтингона, поставленный охранять вход в ложу. — на минутку…

— В чём дело? — недовольно хмурю брови, в открытую дверь вижу, что Кольцов уже сидит на моём месте.

— Товарищ Котов вызывает, срочно. — Рядом с охранником переминается с ноги на ногу вологодский амбал.

"Что там у него стряслось"?

Бегом спускаемся по пустым каменным лестницам "колизея", проходим под выходной аркой, сопровождаемые недоумёнными взглядами билетёров, пересекаем трамвайные пути и мы уже в холле гостиницы. Сопровождающий почему-то заводит меня в президентский люкс к Орлову, где мои ребята упаковывают "БеБо" в ящики: двухдневный марофон Большого совещания завершён. Навстречу поднимается Эйтингон (Орлов уже выехал в Барселону) и манит за собой. По винтовой лестнице прямо из номера поднимаемся в прямоугольную башенку и из неё через стеклянную дверь выходим на плоскую крышу отеля.

— Я вот зачем, Алексей, позвал… — слова Эйтингона потонули в рёве толпы с соседней арены.-… не надо тебе больше встречаться с этой девушкой.

— Но вы же сами, Леонид Александрович, просили…

— И не возражай, — повышает он голос. — я за тебя перед Самим отвечаю. Кровь молодая в тебе больно играет. Это ж надо было додуматься идти с ней в первый попавшийся номер. А если б слежка за ней была? Сидел бы сейчас в подвале у Канариса.

— А зачем я нужен Канарису в подвале? — С трудом подавляю раздражение. — Я даже устройство этой машинки толком не знаю и ключи меняются каждый раз. Ну какой от меня им толк? Иметь свой источник на Лубянке и в Кремле разве не лучше?

— Это приказ. — Котов поджимает губы. — Всё. Жозефиной сейчас занимаются другие люди.

"Нет, ну это нормально? У каждого и жена, и переводчица… а у меня из под носа уводят законную добычу"!

Севилья, район аэропорта Таблада.

25 декабря 1936 года, 17:30.

Мамсуров.

— Сколько до цели? — Мамсуров, взглянув на часы, старается перекричать рёв двигателей "Юнкерса".-Через пять минут на земле заход солнца!

— Идём по графику, — откликается пилот Тимофей Хрюкин, один из лучших пилотов авиаполка, которого рекомендовал Голованов для участия в операции. — осталось двадцать километров, вон уже Севилья на горизонте.

Высокому широкоплечему парню форма испанского лётчика оказалась мала, поэтому он надел чёрный комбинезон немецкого механика, найденный на борту. Так же одеты все диверсанты, включая Масурова, отличает их от врага лишь белая повязка на левой руке.

— Курт, вызывай Цветкова. — Хаджи-Умар сжимает плечо радиста, устроившегося в кресле второго пилота.

— Цветков ответил, они- готовы! — Возбуждённо кричит тот через минуту.

Десять минут назад по радиоканалу связи с "Легионом Кондор" Курт, молодой радио-механик из Москвы, сын сотрудника Коминтерна, а сейчас боец-интернационалист из отряда товарища "Ксанти", отправил радиограмму, подготовленную Чагановым, с просьбой к командиру легиона генерал-майору Шперле принять из-за возникшей неисправности на Табладе спецборт из Саламанки в Альхесирас. При составлении текста радиограммы долго не могли решить кого записать в "высокопоставленные пассажиры", но помог случай. Лина вчера услушала по радио франкистов, что Герман Геринг, уполномоченный по четырёхлетнему плану и Имперский министр авиации находится с визитом в Испании. На нём решили и остановиться.

Для того чтобы эту радиограмму нельзя было засечь станциями радиоперехвата, при подготовке к операции на самолёте была специально установлена маломощная средневолновая радиостанция. Устанавливающий её специалист из радиоцентра Разведупра после испытания в полете уверенно заявил, что рацию (при работе на ключе) можно будет принимать на расстоянии не более пятидесяти километров.

"Что-то долго они молчат… Неужели сорвалось? Жаль…. но не смертельно".

Сегодня утром была получена радиограмма от Цветкова, что основная группа сумела удачно пройти на торговом судне под Парагвайским флагом Гибралтар и высадиться на берег у небольшого городка на атлантическом побережье Испании в устье реки Гуадалквир. Здесь их поджидала мото-фелюга контабандистов, которая за немалые деньги вчера в течение одной ночи доставила группу в район аэродрома. Здесь в реку впадает старица, на которой, собственно, и стоит город Севилья, с трёх сторон болотистой поймой охватывая Табладу. В высоких камышах у заросшего густым кустарником берега можно легко спрятать не то что фелюгу, но и большой пароход.

— Товарищ командир, Таблада отвечает. — Радостно оборачивается Курт. — Сначала шесть знаков, пауза и затем десять групп по четыре знака в каждой. Шифровка!

"Что в ней"? — Мамсуров крепко сжимает в руках спинки кресел пилотов.

Задумка Берзина с радиограммой была отличной: по шифрованной связи можно было обратится напрямую к генералу Шперле с просьбой о посадке самолёта с Герингом, минуя диспетчера, который не приминул бы задать проверочные вопросы, бог знает, какие процедуры положены у немцев в таких случаях. Но было у неё и слабое место: невозможность расшифровки ответа, хотя его структура (шесть знаков сначала и несколько групп по четыре знака в каждой), по словам Чаганова, говорит, что наш запрос понят и нас рассматривают как корреспондента.

Курт надевает наушники штатной радиостанции "Юнкерса" и щёлкает тангентой.

— Диспетчер разрешает посадку! — кричит он.

— Снижайся. — Облегчённо выдыхает командир, Хрюкин кивает и мягко толкает штурвал от себя.

Самолёт наклоняет нос и начинает быстро снижаться в направлении загоревшихся внизу двух дорожек посадочных огней, тускло подсвечивающих грунтовую полосу. Также включаются огни перед двухэтажным кирпичным зданием аэропорта с затенёнными окнами, в котором помещается штаб Кондора и общежитие лётчиков и авиатехников. Дальше сбоку метрах в пятидесяти от штаба едва видна вышка аэропорта со стеклянным верхом, сразу за ней радиоцентр: небольшой деревянный одноэтажный особнячок, опутанный паутиной антенн.

Мягко коснувшись земли, самолёт, подрагивая на неровностях, стремительно несётся внутри луча прожектора медленно теряя скорость. Пилот энергично тормозит, тяжёлая машина пролетает мимо аэродромных построек и с трудом останавливается, едва не выкатившись за пределы полосы.

— Поворачивай на рулёжку! — Мамсуров приникает к боковому окну кабины. У здания аэропорта царит суета, из открытых дверей ведущих на посадку выбегают военные и торопливо становятся в строй, офицеры энергично жестикулируют пытаясь его выровнять. "Юнкерс", прокатившись еще метров двести по рулёжной дорожке, замирает метрах в тридцати напротив строя "Легиона Кондор". Гаснут посадочные огни, поле аэродрома погружается в темноту. Хрюкин одним точным движением выключает два боковых двигателя, сбрасывает обороты носового и бежит в хвост самолёта по деревянному настилу, прикрывающему три пары авиабомб ФАБ-250, закреплённых накрепко на полу у бортов вдоль фюзеляжа. Догоняет Курта уже за открытой дверью и оба они, укрытые от здания аэропорта корпусом самолёта и сгустившейся темнотой, согнувшись бегут в поле прочь от места будущего взрыва. Хаджи-Умар достаёт из кармана американскую зажигалку, подарок Чаганова, откидывает её крышку и поджигает огнепроводный шнур, выведенный у двери. Тот с лёгким шипением загорается, Мамсуров мягко прикрывает дверь, (лязгает защёлка замка) и бежит догонять вырвавшихся вперёд подчинённых, ориентируясь на их громкое сопение.

"… Пять, шесть, семь, восемь…"- стучит у него в голове мысль в ритм бега. Через каждые десять шагов он оборачивается назад на темный корпус самолёта, подсвеченный сзади синеватым светом осветительных ламп.

К двери самолёта, по широкой дуге обходя вращающиеся лопасти и подсвечивая себе под ноги фонариками, торопливо подходят несколько тёмных фигур и кто-то деликатно стучит по рифлёному дюраалюминиевому корпусу. Через десяток секунд уже более настойчиво стук повторяется. Вдруг неожиданно на крыше аэропорта зажигается прожектор, освещает своим лучом самолёт, перемещается дальше в поле и выхватывает из темноты три бегущие фигуры. Слышится гортанный выкрик: "Хальт"!

"Пятьдесят четыре, пять пять"…

— Ложись! — Все трое валятся с ног.

Ударная волна мощного взрыва накрывает их уже на земле. Сильный хлопок оглушающе бьёт по ушам, облако тяжёлой пыли и гари забивают нос, не дают раскрыть глаза. По спинам щекотно застучили мелкие камушки, совсем рядом упало что-то тяжёлое, вызвав сотрясение почвы. Глухо закашлялся, упавший рядом с Хрюкиным, Курт.

— Все целы? — Садится рывком на колени Мамсуров и отряхивается всем телом.

— Я вроде цел… — отвечает лётчик и тоже поднимается.

— Курт! Курт! — Уже кричит командир и хлопает радиста по спине, тот со стоном медленно отрывает голову от земли.

Свет от сильного пожара, который охватил здание аропорта, начал пробиваться через редеющее облако пыли и освещать всё вокруг.

— Так вам, гады, за наших ребят. — Прохрипел лётчик, а на его лице заиграли отсветы адского огня.

По грязному лицу Курта текли две струйки чёрной крови, капая с подбородка за ворот комбинезона.

"Как же это я раньше не сообразил, — мысленно начал корить себя Мамсуров. — он же больной был, сморкался. Вот и получил контузию".

— Хрюкин, — берёт себя в руки командир. — остаёшься здесь Куртом. Я в радиоузел. Держи ему голову наверх.

Двинулся уже было в том направлении, но сначала решил посмотреть поближе на результаты взрыва. На месте, на котором недавно стоял их самолёт- большая чёрная воронка, дальше до пролома в стене, где был вход в здание, парящее месиво из красноватой земли, оплавленного металла и обломков кирпича. Пожар разгорался всё сильнее, из пустых глазниц окон рвались длинные языки пламени. В лицо пахнуло сильным жаром и резким запахом авиационного бензина.

"Делать тут, пожалуй, нечего".

Сделав большой крюк через поле аэродрома, Хаджи-Умар ползком с финкой в руке неслышно подбирался к пулемётной точке в десятке метров от вышки и двадцати- от узла связи. Точнее к тому, что от неё осталось: ударная волна близкого взрыва (до эпицентра шестьдесят метров) смела пулемёт с бруствера и уронила часть мешков внутрь окопа. Заглянув внутрь, диверсант обнаружил двоих пулемётчиков, вяло копошащихся под завалом. Они неверными движениями, больше мешая, чем помогая друг другу, пытались вытащить МГ из под мешка с песком. Двумя быстрыми точными движениями ножом, Мамсуров освободил неуспевших ничего понять солдат от этой необходимости. Вытер финку о шинель ближайшего и внимательно осмотрелся вокруг, выглянув из окопа. От вышки остался только первый кирпичный этаж: ветерок раскачивал белую штору, зацепившуюся за вертикальный штырь, единственно уцелевший от всей стеклянной надстройки.

Деревянный домик радиоузла начисто лишися всех антенн, двери, окон и черепицы на крыше, но устоял.

Мамсуров тихо подобрался к нему с неосвещённой огнём пожара стороны и заглянул в проём окна: на полу, подсвеченные бликами пожара, в беспорядке, в крошке битого стёкла валялись желесные ящики, бывшие недавно радиоаппаратурой и, судя по количеству вытекшей крови, два трупа, бывшие недавно радистами.

Его руки, как обычно в таких ситуациях, заработали сами по себе независимо от сознания: отыскали под дверью, лежащей посреди комнаты, фанерный ящик с прибитым шильдиком, открыли его… Глаза быстро подтвердили: перед ним искомая "Энигма"! А пальцы уже нащупали два зажима, отогнули их: ящик вместе с тяжёлой батареей полетел вниз, повиснув на проводах. Стальное лезвие финки легко режет медь: стало полегче, но всё равно на десяток килограмм потянет. Из-за спины извлекается пустой вещевой мешок, заботливо прошитый толстым войлоком. Машинка не без труда, но ложится внутрь, туда же идут два сменных ротора и шифроблокнот. Из деревянного шкафа на пол летят толстые учётные папки, звучит клик откидываемой крышки зажигалки и маленькое жёлтое пламя начинает быстро разрастаться.

Хаджи-Умар пружинисто поднимается с корточек и осторожно выглядывает в дверной проём, выходит наружу и неуловимым движением перемещается вдоль стены в тень: пожар не утихает, пожалуй, даже усиливается. В дальнем конце аэродрома, там где находится склад горюче-смазочных материалов, раздалось несколько винтовочных выстрелов, и сразу следом две красные ракеты, пущенные настильно к земле, на секунду вырвавшие из темноты цистерны с бензином. Ударивший было в ответ пулемёт, захлебнулся от сильного взрыва и яркой вспышки, на мгновение осветившей всю округу. Мамсуров пригнулся и неслышно ступая проскочил к вышке, достал из левого кармана комбинезона сигнальный пистолет, зарядил патрон и выстрелил вверх.

Белая ракета повисла в воздухе. Это была команда общего сбора в апельсиновой роще, что росла на северо-западе аэродрома и выходила прямо на берег Гуадалквира. Хаджи-Умар посмотрел на часы: со времени посадки прошло всего лишь полчаса, но уже пора уходить, так как главная задача выполнена. Голованов, серьёзный вдумчивый комардир бомбардировочного полка, раскрыл глаза разведчикам на то, что должно быть целью их диверсии.

— Хороший авиационный завод, — говорил, словно вбивал гвозди, комполка. — за день может выпустить с десяток новых самолётов. Чтобы подготовить хорошего лётчика- нужны годы. Так и родился новый план операции, в который удачно вписалась дополнительная (чтобы не говорил о её первостепенной важности молодой особист Чаганов) задача по добыче "Энигмы". А то, что делает сейчас лейтенат Цветков и вовсе является задачей отвлечения внимания: создать побольше шума в стороне от точки ухода, чего стоит выгоревший бензин.

На аэродромом послышался прерывистый рокот самолётных двигателей, то приближаясь, то удаляясь.

— Бомбовозы, — громко сказал Хрюкин, лежащему на земле Курту, приставляя ладонь к уху и не заметив подошедшего Мамсурова. — не наши, повадились по ночам города бомбить. В этот момент ещё одна яркая вспышка осветила всё вокруг, а через несколько секунд пришла волна от мощного взрыва. Курт хватается за голову и тихо стонет.

— Уходят вроде… — Хрюкин продолжает сидеть в прежней позе.

— Подъём, за мной… — Хрюкин вздрагивает от неожиданности. — помогай Курту. Полтора километра до рощи дались нелегко: вспыхнувший неподалёку бой возле зенитной батареи значительно усложнил задачу, над головой засвистели пули, пришлось передвигаться ползком. Когда до цели оставалось метров триста радист потерял сознание.

— Я сейчас, мигом…

* * *

— Где Цветков? — Мамсуров осторожно снимает со спины вещмешок и прислоняет его к стволу дерева.

— Ушёл со второй тройкой. — Вацлав Кричевский, связной отряда, появляется из темноты.

— Как ушёл? — Мамсуров с трудом справляется со вспыхнувшим раздражением.

— Меня оставил за старшего. — Извиняющимся тоном отвечает он.

— Докладывай, товарищ Кричевский. — Шепчет командир, деликатно предлагая подчинённому также понизить голос.

— Первая тройка взорвала склад с горючим, — присаживается тот на корточки под деревом рядом с Масуровым. — уже вернулись, все целы. Задача второй и третьей- склад боеприпасов. Слышали как там рвануло? Пока обратно никого нет. Четвёртая и пятая тройки- в боевом охранении.

— Отправь Курта на лодку, командиров четвёртой и пятой- ко мне. — В темноте засветились фосфором часовые стрелки. — Мешок захвати, отдашь Харишу, беречь как зеницу ока.

Через пять минут за спиной командира, прислонившегося спиной к стволу апельсинового дерева послышались тихие шаги.

— Сюда. — Позвал он. — Что у вас?

— У меня всё тихо, — послышался из темноты глухой прокуреный бас. — испанцы после взрыва прекратили патрулирование берега и лётного поля, ушли в сторону зенитной батареи у моста через старицу.

— Мои задержали двоих немцев, — вступает следом молодой звонкий тенор. — бежали куда глаза глядят от самолётной стоянки. На мосту никакого движения.

— Немцев к лодке. — Пружинисто поднимается командир. — Через полчаса взойдёт луна. Ваша задача до этого времени найти Цветкова и его людей. Выполнять.

— Можно мне с ними, товарищ командир? — Из темноты подал голос, молчавший до этого Хрюкин.

— Нельзя. Я за тебя перед Головановым головой отвечаю. Всегда будь рядом со мной.

Издалека донёсся грохот начавшейся перестрелки.

* * *

— Вацлав, спроси кто они. — В небольшой деревянной рубке на корме фелюги сразу стало тесно, когда в неё втащили двух грузных немцев в чёрных рабочих комбинезонах.

Иван Хариш, двухметровый югославский гигант, усадил их на пол себе под ноги, оставив для верности свои тяжёлые руки на плечах пленных, а сам притулился на скрипнувшую под ним скамеечку. Керосиновая лампа неровно освещала лица присутствующих.

Кричевский, данцигский поляк, бегло заговорил по-немецки, обращаясь к обоим. Отвечать начал только один, более пожилой лет под сорок, второй же вдруг зло зашипел на первого вдруг громко выкрикнул: "Хайль Ги…". Огромная ручища Хариша тут же обхватила тонкую шею фашиста и слегка её придавила, тот захрипел и стал судорожно хватать ртом воздух.

— Этот старый- авиаинженер из фирмы "Бф", а молодой- техник оттуда же. Они здесь занимаются испытаниями новейшего немецкого истребителя.

Техник изловчившись бьет левой рукой по щеке инженера.

— Убери этого… — Мамсуров делает характерный жест, перечёркивая большим пальцем шею.

Глаза инженера наполняются ужасом. Югослав легко, как пушинку подхватывает с пола фашиста и тащит его за дверь. Через минуту возвращается с окровавленной финкой в руках и вытирает её о рукав инженера, который теряет сознание и неуклюже валится набок. Хариш быстрыми заученными движениями, как автомат, прячет нож в ножны, достаёт фляжку, льет из неё воду на голову немцу и легонько хлопает того по щекам. Очнувшийся инженер с мольбой смотрит на Хрюкина, видно растеряное лицо лётчика, который недоверчиво переводит взгляд с одного диверсанта на другого, показалось ему в данной обстановке ближе всего.

— Скажи ему, что с ним будет то же самое, если он вздумает мне врать. — Командир делает суровое лицо, показывая югославу жестом, что тот может уходить.

— Его зовут Роберт Луссер, — Вацлав решительно останавливает словесный поток трясущегося немца. — ведущий конструктор авиационного бюро немецкой компании "Бф" из Аугбурга. Руководит группой инженеров и техников на испытаниях истребителя Бф109 в боевой обстановке. Прибыли на Табладу неделю назад с тремя самолётами. В составе группы был лучший лётчик-испытатель фирмы Вальтера Мессершмидта Ганс Кнётч.

— Почему был? — Мамсуров повернул голову к Кричевскому.

Снова начались всхлипывания и причитания инженера.

— Пилоты и остальная группа после дневного облёта самолётов ушла в общежитие, — Вацлав шлёпает Луссера по лысине чтобы прекратить его стенания. — они с механиком задержались на поле, а через полчаса раздался взрыв.

— Спроси его, — лицо Хрюкина выглядывает из тени Мамсурова. — есть ли на поле готовый к вылету самолёт?

— Ты что это задумал? — Черные брови командира сходятся на переносице.

— …

— К вылету готов только номер четыре, — переводчик присаживается на скамеечку рядом с инженером. — пятый и шестой- в наладке.

— Надо бы взглянуть на него, товарищ командир, что за зверь за такой… — лётчик умоляюще глядит на командира. — комполка мне не простит… это ж как быть у колодца и не напиться.

Мамсуров опускает взгляд на часы.

— Товарищ Хрюкин, у вас двадцать минут. Вацлав, пойдёте вчетвером. За этого (кивок в сторону немца) отвечает Хариш.

* * *

— Ты что творишь, лейтенант, — командир переходит на шопот. — ты ракету видел? Я тебя уже час жду…

— Хаджи, вся охрана разбежалась, — Высокая мускулистая фигура Цветкова, стоящего у апельсинового дерева, хорошо выделяется на фоне лунного неба. — ты представь, если б удалось зенитки повредить, то утром наши бомберы тут бы места живого не оставили.

— Если бы? — В чёрных глазах Мамсурова молниями вспыхивают сполохи пожара. — Где твои люди? Докладывай!

— Зака осколком зацепило у склада боеприпасов, — лейтенант опускает плечи. — умер сразу. Троих ранило около моста, обнаружили нас на подходе и пулемётчики не давали голову поднять: двое тяжёлых, один- лёгко. Еле выбрались, Милко и Степан сейчас с ними в километре южнее на берегу. Я пришёл за подмогой.

— Берег старицы или реки?

— Наш, реки…

Сзади послышался топот сапог и чавкающий звук раздавленных апельсинов.

— Товарищ командир, — из темноты слышится голос посыльного. — первый сообщает, что аэродром Малаги готов к приёму самолёта.

— Так, — Мамсуров принимает решение. — бегом на лодку. Все на борт. Подбираешь раненых и в том же месте ждёшь меня. Никакой самодеятельности. Всё, пошёл.

* * *

— Готов? — Мамсуров кладёт руку на борт кабины лётчика, в которой по хозяйски расположился Хрюкин.

— Готов. — Лётчик крутит какую-то ручку и из задней кромки крыла мягко опускаются вниз закрылки.

— Переводи, — командир делает шаг в сторону, поворачивается и немигающе смотрит на дрожащего немца. — если с самолётом что-нибудь случится, то ему- кирдык.

— Какой такой кирдык? — Вацлав покосился на говорящего. Мамсуров проводит большим пальцем по горлу. У Луссера подкашиваются ноги и он медленно оседает, скользя спиной по фюзеляжу самолёта. Хариш подхватывает инженера за шкирку правой рукой и, оторвав от земли, разворачивает того к кабине истребителя.

— Пошёл! — Кричит командир Хрюкину и они с переводчиком бегут прочь от самолёта. Под пристальным взором Луссера лётчик начинает открывать вентили и крутить ручки управления. Резко хлопает крышка воздушного фонаря, откуда-то издалека взлетает белая ракета и повисает над мостом, освещая бронеавтомобиль, закрывающий проезд по нему. Как по команде захлопали ружейные выстрелы, заглушившие рёв включившегося двигателя и свист закрутившихся лопастей истребителя, обдав пылью дунувших к прибрежным кустам Пата и Паташона.

Постояв так с минуту, самолёт трогается с места и начинает разгоняться по рулёжной полосе. Мамсуров, смотрящий в хвост удаляющемуся истребителю, выпустил ещё одну ракету в направлении взлёта и перестал дышать не в силах понять всё ли идёт хорошо. Наконец у самого конца рулёжки самолёт задрал нос, оторвался от земли и быстро исчез в темноте.

Аэропорта Таблада.

26 декабря 1936 года, 14:30.

Канарис.

— Господин адмирал, дальше нельзя… — скрипучий голос офицера охраны вернул Канариса к действительности. — минёры ещё не закончили.

Длинная цепочка в серых шинелях, полукольцом охватившая здание аэропорта со стороны лётного поля, медленно продвигалась вперёд, то и дело один или другой минёр останавливался и втыкал деревянный колышек с красной отметиной в землю, помечая взрывоопасную находку. С другой стороны здания, со стороны дороги ведущей в город, стояло несколько допотопных пожарных машин. Их немногочисленные расчёты, замотав лица тряпками в попытке спастись от едкого дыма, вобравшего в себя смрад взрывчатки, горелого дерева и жареного мяса, часто меняясь у ручной помпы, заливали водой каменный скелет штаба "Легиона Кондор".

"Сто двадцать пилотов и около шестидесяти техников… лучшие из лучших: генерал Шперле, подполковник Рихтгофен, группа инженеров Вилли Мессершмидта. Есть, конечно, надежда, что кто-то из тех трёх десятков тяжело раненых, что привезли ночью в военный госпиталь, выживет, но от большинства погибших в этом чудовищном взрыве не удастся найти ничего. Судя по рассказам стоявших в оцеплении аэродрома, взорвался Ю-52. Подкатил ко входу и взорвался. Самоподрыв… какая азиатская дикость помноженная на красный фанатизм".

— Экселенц. — Адъютант с чёрными от бессонной ночи кругами под глазами на бледном лице протягивает радиограмму.

"В Лиссабоне приземлился спецрейс из Берлина с комиссией на борту и сегодня же она на машинах выезжает в Севилью. Руководить расследованием будет Гейдрих. Этот точно не упустит свой шанс подмять под себя и абвер. Хотя тут очевидна вина Люфтваффе, Гейдрих вывернет всё наизнанку".

— Спасибо, Георг. — Канарис поворачивается и идёт по направлению к своему картежу. "Надо быть реалистом. Судя по предварительным данным здесь действовала диверсионная группа русских, не верится что такое могли проделать испанцы. Пропал секретный истребитель, возможно вместе с "Энигмой"… А поскольку и за контрразведку в Испании тоже отвечает абвер, всех собак повесят на меня".

Запертый в машине Чарли начинает выть и отчаянно лупить передними толстыми лапами по стеклу, издалека заслышав шаги хозяина.

"Ну что ж, поедем с тобой, милый, назад в Свинемюнде. Вот только вернём должок оппонентам. Око за око"…

Адмирал подходит к машине связи.

— Срочно. Шифровка Штольце.

Валенсия, улица Хатива, 23.

Гостиница "Метрополь".

31 декабря 1936 года, 13:45.

— … а с товарищем Сталиным вы встречались? — Мои "оруженосцы" Базаров и Петров, забыв о еде, подались вперёд в ожидании ответа. — Ну чтоб как с нами, лицом к лицу?

— Встречался, конечно, и не раз… — неспеша разминаю вилкой патату и бросаю сверху кусочек жёлтого масла.

— И… какой он? — Не выдерживает Петров.

— Какой? — Добавляю в тарелку несколько крупинок грубой серой соли. — Ну, как вам сказать…. он- свой. Не такой, знаете, который хочет показаться своим, чтобы понравится тебе. Простой в общении, одинаково говорит как с наркомом, так же и с охранником. А ума- необыкновенного. Вот сколько страниц в день вы читаете? (Напарники смущённо потупили глаза). А он- самое меньшее пятьсот страниц. Живёт просто, ест простую еду. Да жуйте вы, черти… картошку тоже любит.

Спохватившись, они хватаются за ложки и многозначительно переглядываются.

"Повезло нашей стране с руководитетелем в трудные годы…, а затем всё покатилось под гору: пришли глупость, жадность, предательство… и, в конце концов, остались одни понты".

После диверсии в Табладе Эйтингон усилил охрану, теперь со мной всегда рядом два охранника: меняются через каждые двенадцать часов, атлетического вида молодые люди обходят гостиницу вокруг, у чёрного входа появился постоянный пост. Куда-то пропала испаноговорящая обслуга, а вместе с ней, к вящему неудовольствию Орлова и бурному одобрению большинства постояльцев, иностранные разносолы. Всем было предложено держать шторы закрытыми, меня перевели в в противоположное крыло в другой номер, попроще, без эркера и башенки, но с прямым выходом на крышу. Через две недели должен приехать Язев (мой заместитель) с группой и испанские каникулы, скорее всего, подойдут к концу (Берзин утром шепнул, что "Энигма" уже в Москве).

Эхо табладского взрыва отозвалось в Берлине (в стране был объявлен трёхдневный траур, Эйтингон говорит, что зашаталось кресло под Канарисом) и вернулось в Испанию. Вчера в Саламанке взорвалась новая бомба, газетная: Примо де Ривера на собрании женской секции Фаланги обвинил Николаса Франко, брата генералиссимуса, в мошенничестве с подменой текста постановления Хунты. Новость попала на страницы фалангистской газеты "Фасция", её подхватили в республиканской прессе, за границей и она оттеснила на вторую полосу сообщение о беспорядках, вспыхнувших в испанском Марокко.

По этому поводу сегодня с утра начался внеочередной сеанс связи с Москвой, на который прилетел из Мадрида Кольцов, а на завтра намечены переговоры с Ларго Кабальеро.

"Какая, всё-таки, могучая вещь- дальняя мобильная шифрованная связь! Просто поговорили два лидера и через два месяца в стане врага настоящий кризис. Мобильная… мобильность связи, правда, пока основывается на двух парах сапог, что сейчас озонируют воздух в номере у ярко горящего камина, но лиха беда начало".

Осторожно отодвигаю штору и выглядываю на улицу: всё спокойно, из низких туч, повисших над городом, накрапывает дождь; напротив внизу на третьем этаже арены для боя быков и на крыше Северного вокзала над главным входом с курантами возятся какие-то люди с большими сумками. "Усиливают охрану…, что ж, дело нужное".

За спиной раздался телефонный звонок.

— Алекс! — в трубке раздаётся взволнованный голос "белокурой Жози".

"Что совет нужен кого выбрать? Подлая изменщица"…

— Слушаю… — выбираю нейтральный тон, мол, не узнал, у меня таких ты завались.

— Беги! — Телефон не может передавать высокие частоты, но их в этом крике, думаю, в избытке.

— Куда бежать?

— Из отеля, они уже идут… — голос девушки срывается в хрип, слышится щелчок повешенной трубки.

— Блин… — кровь застучала в жилах, бросаюсь к окну, на ходу бросаю взгляд на часы: без семи два.

Первая двойка что на арене, по прямой до неё метров пятьдесят, уже заняла место за пулемётом МГ-34, вторая, метрах в ста наискосок- не готова, занимается сошками.

— Петров! — Сержант ловит брошенные мной сапоги. — Твои этажи со второго по четвёртый: переводишь людей из номеров, выходящих на улицу в номера напротив, которые выходят во двор. Вооружённые мужчины- охраняют лестницы на своём этаже. Остальные запираются в комнатах. Сначала стучи во все двери, затем приказываешь сразу всем.

— Базаров! Твои- с пятого по седьмой. Исполнять! Бегом! По лестнице!

Мои оруженосцы босиком, на ходу застёгивая ремни, исчезают за дверью.

— Дежурный! Говорит Чаганов. К бою! Двери- на замок! Лифт- на крышу. Напротив здания два пулемёта! Передаёшь приказ коменданту.

Бегу по пустому коридору восьмого этажа к президентскому люксу и на всякий случай стучу во все двери: хотя там никого быть не должно, Эйтингон распорядился всех выселить вниз. У дверей люкса дежурный с удивлением созерцает мой эволюции. Оттесняю его в сторону и вваливаюсь в номер. На шум недовольно оборачиваются сидящие у пишмаша Берзин и Кольцов, рядом с ними двое незнакомых военных, один из которых стирает пот со лба носовым платком. Орлов полулежа в кресле в синей шёлковой пижаме греет в руках пузатую коньячную рюмку, протягивая ноги в серых матерчатых тапочках к камину, Эйтингон задумчиво прохаживается по просторным апартаментам.

— Получено сообщение: диверсанты готовы напасть на гостиницу, — выбегаю в середину номера и с трудом перевожу дыхание. — надо прекратить сеанс.

— Откуда сведения? — недоверчиво протягивает Орлов, не меняя позы. — Мои…

— Пулемёты напротив нас… — нетерпеливо перебиваю я резидента и щёлкаю выключателем питания устройства. — предлагаю выйти из номера.

Все, за исключением Орлова, почуяв серьёзность обстановки дисциплинированно поднимаются, достают оружие и без разговоров быстро идут к прихожей. Мы с подошедшим охранником подхватываем, стоящие у стены ящики и начинаем споро паковать оборудование.

— Паникёр… — резидент недовольным взглядом провожает спины коллег и зло косится на меня.

Затем, картинно смакуя каждый глоток, допивает коньяк, неохотно поднимается из кресла и неспеша идёт к окну. Антенну решаю не трогать, отсоединяю её от радиостанции, которая точно ложится в предназначенное место второго ящика. Щёлкаю металическими защёлками.

— Ну где тут твои пулемёты? — Орлов резко дёргает штору вбок.

В ту же секунду стекло перед ним с громким звуком лопается и сотни стеклянных осколков заполняют собой комнату, срывая и раздирая на куски занавеси, вспарывая обивку диванов, оставляя глубокие отметины на стенах и мебели.

Меня, сидящего на корточках и склонившего голову, этот разящий стеклянный рой счастливо минует, а успевшего подняться с колен помощника достаёт по полной: между пальцами его рук, закрывших лицо брызгает кровь. Хватаю его за полу кителя и тяну вниз, он садится на пол, не отрывая рук от лица. Не вставая оборачиваюсь назад: Орлова отбросило от окна и он лежит на ковре в неуклюжей позе. Из двух дырок в куртке пижамы на спине едва заметными точками сочится чёрная кровь.

"Глупо-то как… Фома- неверующий".

Новая пулемётная очередь очерчивает на противоположной от окна стене номера горизонтальную линию на высоте двух метров, состоящую из аккуратных одинаковых отверстий. Лишь пара из них, попав в железную ступеньку винтовой лестницы, рикошетит в потолок. Хватаю напарника под мышки и пригнувшись бегом тащу его к двери.

— Что Орлов? — Эйтингон с пистолетом в руках стоит у двери, из противоположного номера появяется голова Берзина.

— Холодный, — вырывается у меня. — две пули в грудь.

Разведчики с удивлением смотрят на меня. Из-за угла со стороны лестницы вылетает четвёрка молодых крепко сбитых и одинаково одетых молодых людей, которые по приказу Эйтингона быстро вытаскивают в коридор мои ящики а затем труп Орлова.

— Давайте его в номер, ящики пока тоже… — Котов решительно вступает в командование нашей группой. — и быстро на крышу: проверить там всё.

Пришедшие в себя командиры вслед за охраной выходят на лестничную площадку. Пустая закрытая металической сеткой шахта лифта окружена каменной лестницей, ведущей вниз: на площадках нижних этажей вооружённые люди, также как мы, напряжённо прислушиваюся. Снизу у центрального входа раздаются два глухих взрыва, за которыми следует беспорядочная стрельба. Несколько военных срываются с места и бегут вниз по лестнице.

— Наведи там порядок, — раздражённо бросает Эйтингон стоящему рядом человеку в штатском. — расставь каждого, чтобы не сбивались в кучу. Телефон? (тот отрицательно машет головой). Тогда связь через посыльных. Давай!

Откуда-то снизу на лестнице появляется группа военных с зелёными ящиками, они останавливаются на каждой лестничной площадке и раздают в протянутые руки кульки из промасленной бумаги. Умелые руки быстро прикручивают рукоятку к ребристому цилиндру боевой части, взводят пружину потянув трубку рукоятки и наконец, отведя шторку опускают внутрь боевой части запал. Сзади несут "Маузеры"- наиболее часто встечающийся в Испании командир. До нашего этажа донесли две гранаты РГД-33 и два карабина.

Через пару минут появляются мои подчинённые и докладывают, что при эвакуации на их этажах погибло двое и ранено шестеро: чуть-чуть не успели.

— Лазарет организуй! — Кричит Эйтингон вниз перегнувших через перила.

— Наверху чисто, товарищ командир. — Мой знакомый с Вологды появляется из искусно замаскированной в стене служебной двери.

Гуськом за ним наша группа ВИПов поднимается по гулкой железной лестнице и оказывается в тесной подсобке лифтовой башенки, наполовину занятой припаркованной здесь просторной кабиной лифта.

— Рассаживайтесь. — Командир кивает на распахнутые двери лифта. Мест на обитых плюшем сиденьях, идущих вдоль стенок кабины, для всех не хватило и Петров с Базаровым расположились на наших ящиках, поставленных друг на друга, а я отошёл к кирпичной стене подсобки и выглянул в узкое грязное окошко под потолком, сквозь которое едва проникал свет тусклого дня.

"Хорошо, арены отсюда не видно, вокзала тоже"… Слева вдали на отблескивающих мокрым блеском рельсах пыхнул серым дымом паровоз, тянущий в город несколько пассажирских вагонов. Прямо передо мной метров на пятьдесят простирается, залитая чёрным битумом крыша, усыпанная белыми обрубками балясин из ограждёния кровли, снесённых очередью немецкого пулемёта и ровный ряд дымящих кирпичных труб. Правее две небольших остеклённых башенки: выходы на крышу из президентского люкса и моего номера.

— Товарищ командир, — в дверях на крышу появляется голова "вологодца".- перестрелка не только у нас! Недавно что-то громыхнуло на центральной площади.

"Пулемёты внизу замолчали"…

Поворачиваю голову направо к говорящему и вдруг боковым зрением замечаю какое-то движение на крыше соседнего дома, прилепившегося сбоку в каком-то метре от нашего отеля: из открывшегося настежь слухового оконца, вписанного в черепичную крышу ползёт широкая толстая доска и ложится на ограждение кровли с нашей стороны. В ту же секунду на доске появляется фигура, одетая в синий рабочий комбинезон с висящим на груди автоматом, похожим на МР-38, но с чуть скошеным вперёд магазином. Пара ловких скользящих движений и его кованые ботинки уже мягко ступают на битум крыши, а в оконце появляется новая фигура.

— Немцы! — Хриплю от волнения.

"Вологодец" у двери, смотрящей во внутренний дворик, реагирует мгновенно: его левая вытянутая рука упирается в распахнутую дверь, скрывающую от противника, а в правой- на уровне глаз уже загрохотал наган. Автоматчик дёргается, но быстро сгрупировавшись прыгает в сторону под защиту каминной трубы, через секунду дуло оружия появляется справа от неё и в нашу сторону полетела длинная очередь. К ней присоединилась вторая- из автомата второго приземлившегося диверсанта, а по доске скользит третий.

Над головой звякнуло разбившееся стекло.

— Ящики сюда! — Кричу своим в страшном грохоте.

Ставим их к стене. Два высокопоставленных незнакомца, сразу поняв мою идею, встают на ящики, высовывают карабины в импровизированную амбразуру и не целясь дают залп. "Вологодец" в этот момент прыгает от пробитой в нескольких местах двери и катится по мягкой крыше подальше уходя из-под обстрела, найдя укрытие за жестяным выводом воздуховода.

Быстро расстреляв магазин, военные наклоняются чтобы перезарядить оружие, а на их место взлетают Кольцов и Берзин с наганами. Отстреляв все патроны генерал поворачивается к командиру.

— Двое или трое ушли вниз в Алексеев номер! — напрягает связки Берзин. — Как бы они не взяли нас в клещи.

— Вы двое, — кричит Эйтингон моим. — вниз по лестнице, охраняйте вход изнутри. На площадку не выходить.

Снаружи, один за другим, следом за глухими ударами в стену, раздались два гулких взрыва. Через окно влетел осколок, прочертивший на цементном потолке короткую прямую. Почти одновременно с этим, снизу от лестницы и сверху с крыши, застрекотали автоматные очереди.

"Задавят огнём и, в конце концов, попадут гранатой в окно".

Видимо та же мысль пришла в голову всем нашим и они вопросительно посмотрели на командира. В этот момент ещё один взрыв раздаётся у двери и свет выглянувшего из-за туч солнца в пустом дверном проёме с трудом пробивается сквозь поднявшуюся в подсобке пыль.

— Все вниз! — Рука командира, сжимающая наган, поднимается вверх.

Понятный, пусть и немного запоздавший, приказ быстро доходит до нас и к лестнице уже спешат: прижимающий левую руку к телу Кольцов, двое военных и Берзин.

Бросаюсь к своим ящикам: защёлки ближнего сбиты подошвами стрелков. Открываю крышку- радиостанция. С трудом, но подаётся перекосившаяся крышка второго ящика. Отрываю свиток бумаги вместе с направляющей, хватаю коробку с перфолентами (""железо" уже не вынести, да и чёрт с ним, главное- ключи и распечатка") и, поднявшись на ноги, чуть не наступаю на шлёпнувшуюся подле меня "колотушку": из длинной деревянной ручки которой выглядывал шнурок с белым шариком. Делаю пару шагов на, ставших ватными, ногах, поднимаю глаза и вижу перекошенное лицо Эйтингона, целящегося в меня из поднятого на уровень глаз нагана.

"Блин… да сколько можно? Опять дуло нагана смотрит мне прямо в лоб".

— А не хрен отрываться от коллектива! — Моё воображение легко читает по прыгающим губам майора госбезопасности.

Тёмная тень наплывает на лицо Эйтингона и его побелевший палец жмёт на спусковой крючок. Частички пороха обжигают лицо, я отшатываюсь в сторону, слышу за спиной стон и вижу перед собой на стене абрис оседающего человека в дверном проёме.

"Граната сзади"!

На негнущихся ногах тороплюсь к лестнице, но взрыва всё нет.

"Стоп, шнур же на месте… граната не взорвётся"!

Вползаю в лестничный туннель, делаю несколько шагов и обессиленно приваливаюсь к стене. Поднимаю глаза и вижу синхронный замах рукой, стоящих на пару ступенек ниже, наших военных и два, слившихся в один, взрыва, больно ударивших по ушам.

"Нашему "Бебо"- хана"…

Снова железные подковки сапог вибивают барабанную дробь по железу. По команде Берзина Петров дёргает на себя ручку двери на лестничную площадку, Базаров рыбкой прыгает вперед и откатывается подальше к ступеням лестницы, быстро уходя с открытого места. С запозданием коридор взрывается грохотом автоматной очереди.

— Гранаты сюда! — Эхом раздаётся по лестнице рёв генерала. — Прикройте нас!

Сверху захлопали ружейные выстрелы, прикрывающих нас военных.

"Вот сейчас немцы бросят гранату к нам сюда"…

Но вместо этого, взрывы доносятся снизу из коридора верхнего этажа и мы все вываливаемся вниз, глядя только перед собой и под ноги, чтобы, не дай бог, не оступиться. С размаху впечатываюсь в металическую сетку ограждения лифта и перебираю по ней левой рукой, продолжая правой прижимать к груди рулон бумаги и коробку с шифрами, пока не скрываюсь за спасительным углом.

"Фу-ух, кажется, выбрались"!

Нас тянут вниз по лестнице чьи-то руки, все спускаемся на этаж.

— Горев, Владимир. — Протягивает мне руку один из "наших военных", поджарый невысокий мужчина лет тридцати пяти, плюхаясь на ступеньку рядом и широко улыбается до смешно торчащих ушей. — Думал тут у вас тыл, а на самом деле, как бы ещё не жарче чем у нас!

"Военный атташе! Как же, наслышан. Из Мадрида"…

— Чаганов, Алексей. — Понимающе киваю я, пожимая его чёрную ладонь. — День на день, конечно, не приходится…

— Ратнер, слышал? — Кричит Горев второму "нашему", тяжело привалившемуся к стене полноватому лысому командиру. — Тогда мы обратно в Мадрид, у нас в сейфе будет спокойнЕй! (Штаб обороны Мадрида располагался в, опустевших после вывоза золота, подвалах-сейфах министерства финансов).

Мимо нас вверх по лестнице с трубами пулемёта Льюса на плечах спешат двое бойцов в сопровождении своих вторых номеров с круглыми магазинами в подсумках. Стоящие на лестнице сторонятся и с воодушевлением смотрят им вслед.

"И пулемёты, выходит, у нас есть в закромах… Живём"!

В подтверждение моих мыслей, с улицы доносится лающая пулемётная очередь с новым тембром, более высоким, как у английского сеттера, в отличие от ровного низкого, как у немецкой овчарки, тона пулемёта МГ. Через минуту стрельба на улице прекращается и, судя по тому, что последним огрызнулся Льюис, дуэль завершилась в нашу пользу. Почти сразу за этим накопившиеся на лестнице бойцы начали штурм коридора восьмого этажа, поддержанные пулемётами и тоже быстро добились успеха, не встретив особого сопротивления.

"Что же немцы уже отступили"?

Бегом вниз по лестнице мимо нас спускается группа бойцов во главе с Эйтингоном в порванном на спине кителе, отдающим приказания на ходу.

— Окружить соседний дом… — Все ко мне! — Доносится с верху хрип Берзина, собирающего группа для штурма крыши.

Вдруг сверху из шахты лифта раздался невыносимый лязг и скрежет металла о металл и, дрогнув, кабина лифта (с моего места было видно лишь её днище) пришла в движение.

"Как же так? Ведь электричества по прежнему нет. Неужели вручную? Точно! Кабину можно поднимать и опускать ручной лебёдкой! (в памяти мелькнула неуклюжая громоздкая конструкция стоящая у стены подсобки). А зачем? Блин…. а что если в ней динамит"!

— Не стрелять! — Берзин реагирует на ситуацию быстрее. — Там бомба! Все с лестницы! Оборачиваюсь на площадке седьмого этажа: кабина опустилась всего метра на полтора (её днище едва показалось из уходящей в потолок шахты, ведущей на крышу) где её окончательно клинит в повреждённых взрывами гранат направляющих.

Одним из последних в наш коридор вбегает генерал, уже прямо перед взрывом. За оглушительным хлопком сверху и, последовашим за ним камнепадом, который снёс железную ограду шахты лифта, ухнула вниз кабина. Облако пыли, ударившее в лицо, нашло себе выход наружу через разбитые пулями двери и окна номеров, а шлынувший в образовавшуюся дыру в крыше ливень быстро очистил воздух. Осторожно выглядываю вниз: из-под груды строительного мусора выглядывает еловая ветка с золотистой хлопушкой и сорванная матерчатая растяжка: "С новым 1937 годом"!

"Как встретишь новый год- так его и проведёшь"…

Глава 10

Вилла в пригороде Валенсии,

12 января 1937 года, 02:15.

Снова в своём особнячке на безлюдной фазенде разведупровцев: Старинов со своими взрывниками на задании за линией фронта. Тихонько на цыпочках, стараясь не разбудить своих, пересекаю "спальню" (вторая комната- "кабинет" в моём полном распоряжении, ввиду отсутствия наличия в ней приборов ЗАС, про…терянных моей группой в "Метрополе"), открываю дверь в сад и замираю под навесом, вдыхая полной грудью аромат дождя и гниющих апельсинов. Стою неподвижно пока из лёгких выходит табачный дым: Берзин с Эйтингоном дымят не переставая.

"Ой, боюсь аукнется мне ещё эта история. А пока к нам плывёт Шпигельгласс"…

Его пароход приходит в Картахену завтра, а это означает, что нам с Эйтингоном остаётся лишь пара дней, чтобы хоть как-то реабилитироваться перед своим начальством. А баланс удач и неудач складывается далеко не в нашу пользу: вербовка Жози и задержание по её наводке немецкого резидента Хуана Фишера никак не может перевесить серьёзный провал в охране советского посольства, приведший к гибели пятнадцати человек, и утерю "Бебо" (на месте взрыва удалось найти какие-то остатки деталей пишмаша, поэтому вопрос о захвате немцами ЗАС пока не стоит).

И что обидно, захват в бою новых образцов немецкой военной техники (пулемёта МГ-34 и пулемёта ЕМР-36) был осуществлён боевой группой Разведупра (охраной Берзина), факт ускользания немецких диверсантов с крыши гостиницы (спокойно сели в заранее припаркованный неподалёку грузовичок и растворились в тумане) повешен на НКВД. Хорошо, что удалось взять в порту Фишера (иначе не было бы ни одного живого нападавшего, у пяти трупов ничего не спросишь), пользуясь описанием Жози и влиянием анархистов среди портовых рабочих и служащих. Взяли прямо у трапа французского торгового судна, отвели в сторонку, накинули на голову мешок и вот он уже пять дней загорает у нас в подвале виллы.

С "Хуаном" тоже не всё так однозначно, даже до того как начать требовать встречи с чилийским консулом, по собственной инициативе заявил, что он лишь собирал сведения о Чаганове по просьбе друга-журналиста из социалистической газеты, а сам он сочувствует республиканцам, управляющий же магазином "Сименс" друг его детства.

"Хитрый гад… натурально так лебезит, по-собачьи заглядывает в глаза, когда ему прилетает по морде… но то, что именно он руководил нападением- не факт. Прибыл-то он в Валенсию всего за пять дней до диверсии. Маловато времени на подготовку"…

Нужны были какие-то иные аргументы, чтобы заставить его сознаться, тем более, что позавчера в министерство безопасности пришёл запрос из секретариата премьера с просьбой помочь в поиске чилийского гражданина Хуана Фишера. Близость северной лисицы заставила всех нас, связанных одной целью, интенсивнее шевелить мозгами. Берзин доставил с нашей станции радиоперехвата порцию радиограмм, отправленных в последнее время из района Валенсии (ввиду отсутствия мобильных радиопеленгаторов более точное расположение радиостанции определить не удалось), а Эйтингон подогнал образцы печатной продукции из номера гостиницы, где проживал чилийский бизнесмен.

"Впрок всё равно не надышешься".

— От текста надо плясать! — По-таманцевски стучит ладонью по столику Эйтингон и кривится от боли.

Мелкие ссадины у всех нас поджили, а глубокии порезы и рассечения ещё нет. Поэтому я предпочитаю избегать резких движений и, как вождь, неторопливо прохаживаюсь по своему "кабинету", плавно огибая два плетёных кресла из ротанга, в которых расположились главные разведчики. Кожа спины, в расширенном понимании этого слова, посечённая стеклянными осколками едва только начала регенерировать: одновременно чешется и болит.

"Легко сказать… "от текста". Я же- не волшебник. А ничего, что самый популярный сейчас шифр у спецслужб- на основе кода Виженера при случайном и достаточно длинном ключе даже теоретически не ломается".

Правда, опытные разведчики предпочитают шифроблокноты с собой не таскать, а использовать в качестве ключа статьи или абзацы из газет или книг. Менее надёжно, конечно, чем ключ на основе данных радиактивного распада урана из лабораторного журнала лаборатории Курчатова, но тоже неплохо. Года жизни не хватит перебрать все возможные ключи из восьмистраничной "Ле Фигаро" за 24 декабря, изъятой из корзины для мусора в номере Фишера.

"Ну, положим, не год… за эти несколько дней перепробовал в качестве ключа все начала предложений, включая подписи к фотографиям, на всех радиограммах. Глухо. А что если оставленная газета- просто газета… или шутка германского шпиона"?

— А я говорю, — в такт моим неторопливым нагам звучит флегматичный голос с латышским акцентом. — с ним по нашему надо… как с пленным в тылу врага.

— Пусть новый резидент с Фишером решает, — тяжело вздыхает Эйтингон. — у меня и без него забот полон рот.

Две пары острых глаз неотступно следуют за мной, тревожа мою незажившую спину. Подхожу к лежащей на столике газете, исследованной мной за эти дни вдоль и поперёк, и усилием воли заставляю себя снова взять её в руки: когда не знаешь что делать- делай что-нибудь. Нижняя, свободная от текста полоса газеты аккуратно как по линейке оторвана. На всех четырёх листах. "Записал что-то на газете, затем в конце дешифровки? оторвал полоску и сжёг в пепельнице? Может быть, может быть… камина в номере нет, а так бы сжёг всю газету. Осторожный, оторвал нижнюю полоску на всех четырёх листах. Знает фокус с выдавленным текстом! Три раза ха, и на старуху бывает проруха"…

На третьем листе газетный текст сполз на полсантиметра вниз, а наш конспиратор оторвал только пустую часть: значит вполне может остаться кусочек записи.

— Qui non est mecum contra me est… — хором пропели две тени, отпечатавшиеся на газетном листе пониже рекламы мартини.

— Кто не с нами, — начинает Эйтингон.

— Тот против нас! — гордо завершает Берзин.

— Постойте-постойте, — резко поворачиваюсь к ним и морщусь от боли. — по-вашему Фишер конспектировал на латыни речь товарища Ленина на пленуме ВЦСПС от 11 апреля 1919 года. А потом уничтожил следы.

Старшие товарищи уважительно посмотрели на меня.

— В предисловии к книге профессора Шарова "Радиотехника" прочёл… — извиняющимся тоном начал я. — стоп, а не единственное ли тут число. "Тот кто не со мной, тот против меня"!

— Библия! — Кричит Эйтингон и хватает трубку полевого телефона. — Здесь Котов. Соедини с Родригесом… Родригес! Берешь Лину и дуете в гостиницу того немца. Перевернуть там всё, но найти библию, которой он пользовался когда там жил… Сей же час! Выполнять.

* * *

Второй час перелистываю засаленные постояльцами гостиницы страницы библии в поисках ключевой фразы: теперь смогу при случае блеснуть смогу блеснуть в разговоре со знатоками священного писания в Политбюро цитатой из первоисточника на латинском.

"Вот она! "А ларчик-то просто открывался"… Ещё одна цитата, из басни Крылова. Итак, Евангелие от Матфея, глава двенадцатая, строфа тридцатая".

Смотрю на даты перехвата радиограмм: 27, 29 и 30 декабря.

"Удобно, ну теперь и для двух других шифровок найдены ключи"…

Всё ещё не до конца веря в своё счастье, кладу перед собой квадрат Виженера (26 строк из 26 букв латинскогого алфавита, где каждая последующая строка получается из предыдущей с циклическим сдвигом на одну позицию). Беру строку, начинающуюся с "Q"- первый буквы ключа и нахожу в ней букву "А"- первую букву шифротекста, от неё- вверх по столбцу и вот она "k"- первая буква открытого сообщения.

"Пошло дело"!

Через десять минут ударной работы задышал спокойно (по-немецки я не очень от слова совсем): открыл смутно знакомое слово- "generalstabschef", а то уж подумал что пустышка, в начале сообщения шла какая-то бессмыслица.

"Не иначе- о начальнике Генерального штаба речь идёт".

В "спальне" загрохотал опрокинутый стул и в двери показалась вопрошающая голова Эйтингона, поднимаю вверх большой палец, отодвигаю на левый край стола первую расшифровку и продолжаю заниматься второй шифровкой. Через пять минут опять знакомый шум в соседней комнате и уже генерал встает справа от меня, напряжённо вглядываясь в текст второй дешифровки.

"Неожиданно… оба свободно читают по-немецки".

Саламанка, Плаза Майор,

штаб- квартира Фаланги,

15 января 1937 года, 18:00.

— Эта площадь- самая красивая из всех, что я видел в Испании, — Вильгельм фон Фаупель, новый германский поверенный в делах при национальном правительстве, остановился у окна кабинета Хосе Антонио Примо де Ривера, привлечённый ударами колокола на крыше ратуши. — самая пропорциональная и гармоничная.

Почти правильный квадрат со стороной около ста метров образовали четыре четырёхэтажных здания, построенные в разное время разными архитекторами в одном "склонном к излишествам" стиле. Они бы наглухо замкнули площадь, если бы не десятки арок, в беспорядке, там где оказались окрестные улицы, пронзивших эти здания насквозь и дававших свободный доступ к саду в её центре, вокруг восьмиугольного фонтана- гордости жителей города.

— Действительно, — сказал хозяин огромного кабинета в Королевском павильоне, подошедший сзади. — площадь прекрасна, но это также место, где родственные души находят друг друга. Обратите внимание на этот садик вокруг фонтана: там мужчины ходят по часовой стрелке, а женщины в обратном направлении в поисках своей половины. Не кажется ли вам, барон, что у Фаланги и НСДАП слишком много общего чтобы просто продолжать игнорировать этот факт?

— Я понимаю о чём вы, маркиз, — дипломат поворачивает голову к собеседнику. — и уже не раз в своих докладах в Берлин отмечал схожесть идеологических платформ наших партий, прежде всего их национал-социалистическую направленность.

— Именно, — горячо откликается испанец. — массам нужна новая идеология, простая и понятная, как в Германии и Италии. Только она сможет сплотить нацию и привести её к победе в войне. Жалкие потуги этого мошенника "Франкитто" сформулировать свою позицию — смешны: (передразнивая высокий голос Франко) "Мы лучше умрём, чем отдадим судьбу Испании в руки красных или демократов". И это ничтожество тянет свои детские ручонки к Фаланге…

— Вождь без партии- не вождь. — Фон Фаупель прячет улыбку в пышных усах. — Вы должны быть готовы к его наскокам в будущем. Маркиз, ваши взгляды схожи с моими, хотя немного не типичны для аристократов, поэтому, чувствуя к вам искреннюю симпатию, поделюсь с вами некоторыми своими мыслями и наблюдениями. Фюрер доверил руководство всеми делами в Испании своим генералам и… адмиралам, от которых, также как и вы от своих, он не в восторге. Но вмешиваться в их решения пока, по крайней мере, он не станет. Хотя и в связи с последними неудачами на фронте под Мадридом и разгромом Легиона Кондор пошли слухи о крупных перестановках в их рядах. Я считаю, если Канарис останется на своём месте, то ждать изменений в руководстве Испании не стоит: он сделал свою ставку на Франко.

— Не отчаивайтесь, дорогой маркиз, — дипломат замечает помрачневшее лицо лидера Фаланги. — война предстоит долгая, многое ещё может произойти.

— Спасибо, барон, — Примо де Ривера берёт себя в руки. — а сейчас не откажите отужинать со мной. Здесь внизу находится один из лучших ресторанов Саламанки.

— С удовольствием составлю вам компанию.

* * *

— Что там слышно, Рамон? — лидер Фаланги поворачивается к своему секретарю, стоящему неподалёку.

— Всё в порядке, он обедает в хрустальном кабинете. — Шепчет секретарь, наклонившись к уху маркиза.

— Ты знаешь что делать…

— Как, барон, вам понравилась жареная баранина?

— Она великолепна. — Стоящие у стола два пожилых официанта принялись неспеша убирать посуду.

Прекрасно владеющий испанским Фон Фаупель переходит на немецкий, который был у Примо де Ривера не так хорош.

— Вы знаете, маркиз, что ваш оппонент ревнует к нашим с вами встречам?

— Неужели?

— Именно так, фон Нейрат (министр иностранных дел Германии) пишет, что к нему пришла бумага от Франко с просьбой отозвать меня из Испании, представьте себе, "из-за моих попыток повлиять на политическое будущее Испании"…

— И какова его реакция? — Маркиз делает небольшой глоток из бокала с красным вином.

— Никакой. У нас, слава богу, дипломаты генералам не подчиняются.

Со стороны зала послышалась возня, шум: дверь отворилась и в кабинет с торжествующим видом сторожа поймавшего вора ввалился генералиссимус Франко, низкий лысый человечек в военной форме. Окинув быстрым взглядом комнату, официантов вжавшихся в стену и метрдотеля, поспешно перекинувшего через руку крахмальную салфетку, он делает знак своим охранникам, столпившимся за его спиной, чтобы те вышли и проходит в комнату.

— Прошу к столу, господин генерал. — Примо де Ривера, не вставая, с язвительной улыбкой радушно разводит руки, за столом нет свободного стула.

Поверенный в делах, тоже сидя, недовольно подкручивает усы. Рамон срывается с места, хватает стоящий рядом стул и спешит к Франко.

— Прошу садится! — пододвигает стул генералиссимусу, выпрямляется, лезет во внутренний карман пиджака и взмахивает соединёнными вместе руками вверх.

В них холодно сверкнул воронёной сталью странный инструмент, похожий на молоток с заострённым концом.

— К-хх-ррр… — кровь из головы Франко брыжжет на застывшие в ужасе лица сидящих, когда детский альпеншток с жутким чмоканьем выходит из глубокой раны в затылке.

— Рамон, что ты наделал? — размазывает кровь на щеке потрясённый маркиз.

Тело генералиссимуса соскальзывает со стула вбок, глухо шлёпаясь головой о каменный пол. Меркадера начинает бить крупная дрожь, безумным взглядом он шарит по комнате, бросает ледоруб под стол и трясущейся рукой лезет во внутренний карман пиджака. Фон Фаупель, опережая его, точным отработанным движением выхватывает из-под мышки маленький пистолет и, не вставая, дважды стреляет в грудь стоящего перед ним Рамона, который валится на пол рядом с трупом Франко.

Оглушающий звук выстрелов в небольшой комнате выводит из ступора официантов, которые с диким рёвом бросаются к двери, сбивая с ног охрану. Зелёные военные куртки смешались в куча-мале на входе с синими рубашками фалангистов и белыми фартуками официантов, а сзади в двери уже замаячили атлетические фигуры блондинов в чёрных костюмах и было уже не разобрать кто первый нажал на спусковой крючок.

Вилла в пригороде Валенсии,

17 января 1937 года, 10:00.

"Пайка проводов- наиболее успокаивающее для меня занятие, особенно если паяльник хороший. А он у меня хороший, электрический, немецкий, трофейный"…

Расшифровки радиограмм в сочетании с побуждающими к сотрудничеству ударами по рёбрам произвели на Хуана Фишера (ака Эрвин Штольце) нужное впечатление… и он запел. Ребятами Берзина в магазине "Сименс" (откуда паяльник и другие приборы) из тайника была изъята радиостанция и шифроблокнот, установлено лицо в республиканском Генеральном штабе кому Штольце передал десять тысяч фунтов стерлингов (доверенное, между прочим, лицо заместителя военного министра генерала Асенсио в чине полковника). Уже через день начальник ГШ генерал Кабрера подписал приказ о назначении этого полковника Рубио начальником гарнизона Малаги.

Имея на руках такие козыри, Берзин рассчитывал на их отставку, надеясь на их место протолкнуть кого-нибудь более лояльного к военным советникам, но Ларго Кабальеро, военный министр, не выдал своих, согласившись отстранить на время расследования лишь Рубио. Наш главный военный советник ещё не терял надежды убедить премьера, но известие о гибели Франко привело всё республиканское руководство в настоящий экстаз, породив надежды о скором конце войны и вопрос отставки военных руководителей стал неактуальным.

Начавшееся 13 января наступление франкистов при поддержке двух итальянских дивизий и флота с запада и севера, поначалу успешное (итальянские танки вышли на приморское шоссе и заблокировали Малагу с востока), вчера неожиданно прекратилось. Берзин, на совещании с прибывшим из Москвы Шпигельгассом, рассказал о приказе итальянским войскам ускоренным маршем двигаться на Севилью. Отмечен уход немецких частей с линии фронта под Мадридом и Бильбао. Достоверной информации из Саламанки до сегодняшнего утра было мало, генерал Мола, комадующий северным фронтом, выступил по радио 15 января ночью и обвинил лидера Фаланги Примо де Ривера в военном мятеже и убийстве каудильо Франко. Буквально через час после этого также по радио выступил Хосе Антонио Примо де Ривера и хриплым прерывающимся голосом обвинил противников Франко в армии в попытке военного переворота. В результате нападения диверсантов на ресторан в центре Саламанки убит германский посол фон Фаупель и Франко, а сам он только ранен, лишь благодаря, закрывшему его грудью, Рамону Меркадеру.

А тут ещё лейтенант Язев, мой помощник из спецотдела, прибывший в Валенсию вместе с Шпигельглассом, добавил проблем: при вскрытии ящика с шифратором обнаружилось, что многие провода, похоже из-за холодной пайки, оторвались со своих мест и торчали в разные стороны, совсем как волосы на его голове, мгновенно ставшие дыбом. И это при том, что Москве и Берзину с начальником ИНО НКВД как воздух была нужна связь. Устремились волосы, так сказать, прочь от головы, которую, очевидно, уже не сносить: рука нового резидента непроизвольно потянулась к кобуре.

Кое-как удалось его успокоить, пообещать, что через десять часов "БеБо" заработает лучше прежнего, и начался наш паяльный марафон. Решили, всё-таки, с Толиком, моим техником из СКБ, под непосредственным руководством которого и была наспех сляпана в лаборатории эта халтура, перепаять все провода, все четыреста пятьдесят восемь, так как доверия к качеству работы производителя техники не осталось никакого.

— Смотрю я на вас, Алексей Сергеевич, и удивляюсь, — неунывающий техник с удовольствием вдыхает через нос облако сизого спиртово-канифольного дыма, поднявшегося из-под жала паяльника. — это ж какую голову надо иметь, чтобы вот так удержать в ей куда какой проводок идёт. Не знал бы вас, ни в жисть не поверил. Этот куда?

Быстро провожу щупом по длинному ряду ламелей на задней панели пишмаша, на одной из них стрелка гальванометра дёргается.

"Буква "Т"- на семнадцатый контакт шифратора".

— Сюда. — Тычу пальцем на пустой контакт и натягиваю наушники.

Кручу лимб настройки "трофейного" приёмника, моя цель- коротковолновая станция "BBC Empire Service", скоро должен начаться выпуск новостей.

— … шшш… как сообщают наши источники в городе, бои к вечеру 16 января в Саламанке почти прекратились, слышны лишь спорадические выстрелы в районе аэропорта, за который в течение вчерашнего дня шло настоящее сражение между армейскими частями и отрядами сторонников Примо де Ривера. Улицы в настоящее время патрулируются фалангистами. По сообщениям нашего корреспондента из Лиссабона, начались столкновения в Бургосе, Сарагосе и Севилье.

В открывшейся двери показалась голова Эйтингона с немым вопросом: "Когда"? Показываю на пальцах- десять минут. Диктор переходит к правительственному кризису в Японии.

— Всё готово! — Гордо рапортует Толик с белозубой стахановской улыбкой и мы подключаем шифратор к радиостанции.

Как следовало из расшифрованных радиограмм Фишера и его показаний, точную пеленгацию и перехват сообщений "Бебо" проводили два судна под нейтральным флагом, стоящие у причала в порту Валенсии. Так они вычислили местоположение нашего радиопередатчика, а 31 декабря позвонили Фишеру в номер и сообщили о начале радиосеанса. По его команде через час и начался штурм "Метрополя". Сейчас всем судам, стоящим в порту, запретили выход в эфир с их радиостанций, а специальный человек проверяет наличие на борту узконаправленных антенн.

— здесь чаганов проверка связи. — Застучал пишмаш.

— здесь дежурный деркулов прием без ошибок.

— чаганов прием без ошибок.

— поскребышев оставайтесь на связи пригласите тт шпигельгласса котова кольцова и берзина с вами будет говорить т сталин.

— Давай-давай, зови! — Кричу растерявшемуся Толику.

— чаганов т кольцов ещё не прибыл.

— здесь тт сталин киров добрый день ваши шифровки получены т котов что вам было известно об операции сыновья.

— котов операцией руководил орлов. — Перевожу рубленные слова Эйтингона, сказанные хриплым взволнованным голосом в бездушные слова на бумаге.

Берзин и Шпигельгласс немного расслабились, откинувшись в плетёных креслах, вплоть до следующего ответа прилетевшего издалека.

— сталин я знаю кто у нас чем руководит с каждого будет спрошено отвечайте за себя по существу.

— котов с каридад меркадер орлов познакомился у гарсиа оливера начальника каталонской милиции летом тридцать шестого она аристократка порвавшая со своей семьей и ставшая анархисткой характер сильный идейная имеет сильное влияние на пятерых своих детей я по поручению орлова занимался подготовкой рамона меркадера и его группы в аликанте побегом примо де ривера и их переправкой на майорку связь с рамоном осуществлял орлов о конечной цели операции он мне не сообщал.

— сталин вы считаете что рамон меркадер мог убить франко по приказу матери вопреки установкам орлова.

— котов вполне мог рамон также был человеком храбрым мог пойти на самопожертвование ради идеи ("полностью согласен, он доказал это и в своей "другой" жизни, убив Троцкого") возможно что на него повлияли слухи о нападении на наше посольство и долгое отсутстие связи орлов сам занимался шифровкой и дешифровкой радиограмм ключ был известен только им двоим.

— сталин где сейчас находится каридад.

— котов в генеральном консульстве в барселоне.

— сталин обеспечить выезд с семьёй к нам на ближайшем судне.

— котов будет сделано.

— сталин т берзин доложите о подготовке наступления под сарагосой. — берзин сорок седьмая горнострелковая дивизия в составе двух полков сегодня начинает выгрузку в порту барселоны пароходы с артполком и зенитным дивизионом уже в порту в течение суток ожидаем подхода судов с личных составом полков.

— сталин какая обстановка в малаге.

— берзин атаки на малагу прекратились третий полк сорок седьмой дивизии начинает разгрузку в картахене его задача восстановить сообщение с малагой по приморскому шоссе…

В комнату врывается взлохмаченный Кольцов уже без повязки на руке, бесцеремонно оттесняет меня от пишмаша и стучит по клавиатуре.

— … здесь кольцов.

"Баба с возу"…

Потираю горящие от тугой клавиатуры подушечки пальцев и сажусь в освободившееся кресло: все присутствующие обступили пишмаш. Речь, судя по всему, заходит о том как не испортить окончательно отношения с Ларго Кабальеро: прибытие горнострелковой дивизии хранилось в строгой тайне и станет для него и его Генерального штаба полной неожиданностью. Если сокрытие факта прибытия наших войск в Барселону можно хотя бы объяснить независимой позицией главы правительства Каталонии Компаниса, поддержанной анархистами и ПОУМ, то выгрузку в Картахене премьер может рассматривать как подготовку переворота.

— Да куда он денется, — гремит голос разгорячённого Эйтингона, обсуждающего с Кольцовым ответ на вопрос из Москвы. — проглотит пилюлю, повозмущается и замолкнет.

— Неужели целая дивизия прибывает? — Подхожу сзади к Берзину, напряжённо вчитывающемуся в распечатку.

— Если бы, — шепчет в ответ тот, не поворачивая головы. — в полном составе только артполк и зенитный дивизион, в горнострелковых полках только командный состав. Снабжение полнокровной дивизии нам никак не потянуть.

— А где ж людей брать? — Вырывается у меня.

— Личный состав готовил товарищ Рауль, набирал из Каталонской народной милиции. Жалко только времени было мало, — сокрушается генерал. — планировали закончить курс к марту, а оно вон как вышло…

— А как же форма? Неужели в своей в красноармейской?

— С военной формой оказалось проще всего, курсанты- останутся в своей, а для наших- пошили в Барселоне, на тех же швейных фабриках, где шьют новую форму для всей армии.

"Да, время не ждёт. Надо пользоваться моментом, пока в рядах националистов разброд и шатания. А товарищ Рауль-Рокоссовский со своей задачей справится… и не с такими соперниками сталкивался".

— киров т шпигельглассу без промедления обеспечить возвращение т чаганова в союз.

"Вот и всё, закончились каникулы у Бонифация: приключения, погони, перестрелки, романы. Хотя нет, никаких романов не было. Не считать же таковыми полные опасности конспиративные встречи с белокурой Жози или индивидуальные, до седьмого пота и порой заполночь, занятия с любительницами танго".

— здесь товарищ ежов.

В разговоре наступает пятиминутная пауза, присутствующие вполголоса обсуждают состоявшийся разговор.

— сталин т чаганов остаётся в испании до особого распоряжения отвечает за правительственную связь.

"Вот это- да! Что ж у них там творится"?

* * *

В комнату правительственной связи, примыкающую к кабинету Сталина, входит Ежов, сопровождаемый Поскрёбышевым.

— … обеспечить возвращение Чаганова в Союз. — Заканчивает фразу Киров, щурясь на выползающую вверх из внутренностей пишущей машинки аппарата "Бебо" распечатку разговора.

— Товарищ Сталин, — запротестовал нарком внутренних дел. — прошу вашего разрешения задержать Чаганова в Испании.

— На каком основании? — Хозяин Москвы не может скрыть своего раздражения. — Вы используете его там как простого техника, а ведь Чаганов- инженер каких мало.

Ежов продолжает вопросительно смотреть на Сталина, не отвечая на последние слова Кирова.

— Объяснитесь, товарищ Ежов. — Хмурится вождь.

— Это связано с показаниями Радека, о которых я вчера вам докладывал. — Внезапно охрипший голос генерального комиссара госбезопасности выдаёт его волнение, но он продолжает упорно глядеть только на вождя.

Столь явный выпад против члена политбюро неприятно удивил Сталина: "Неужели всё дело в Медведе, освобождённого из под стражи по ходотайству Мироныча? Нет, похоже дело тут посерьёзнее".

В последнее время поведение Ежова явно изменилось: из неуверенного новичка на политическом Олимпе он стремительно превращался в одного из самых влиятельных членов руководства, бросающего вызов старожилам политбюро, хотя сам не являлся даже кандидатом. С другой стороны, занятие им этого места- только вопрос времени и, скорее всего, весьма недалёкого. Материалы, полученные Ежовым на Орджоникидзе (бесхозяйственность, злоупотребления и некомпетентность в наркомате Тяжёлой Промышленности), были вопиющими и требовали, как минимум, кадровых решений.

"Так кого, как не Ежова, продвигать вперёд на место этих зажравшихся бездельников, этой "новой знати"? Ведь это именно он начал выкорчёвывать эту нечисть из партии, армии, государственного аппарата и органов, именно он занялся работой, за которую никто не брался за последние пятнадцать лет, в том числе, и из-за нежелания портить отношения со своими соратниками с дооктябрьским стажем. Ради этого можно и потерпеть ту грубость, заносчивость и амбиции, на которые стали жаловаться разные люди в последние месяцы".

Карл Радек, один из обвиняемых, на открывающемся вскоре в этом месяце, процессе над "параллельным троцкистским центром", дал показания, что одним из участников этого центра был Антонов-Овсеенко, ныне Генеральный Консул в Каталонии.

— Как с этим связан… Чаганов? — Голос Кирова, также получавшего все материалы будущего процесса, едва заметно дрогнул.

— Шпигельгласс предлагает…. — Ежов на секунду замялся под неприязненным взглядом Кирова, но справился с собой и спокойно продолжил. — задействовать его в операции по аресту и вывозу в Союз Антонова-Овсеенко.

— У вас что оперативных сотрудников не хватает? — Продолжает напирать Киров.

— Во-первых, — голос Ежова, в противоположность голосу собеседника, теперь источает даже некоторое дружелюбие. — борьба с троцкизмом- обязанность каждого советского человека, тем более старшего лейтенанта госбезопасности. А во-вторых, резидент хочет использовать его для того, чтобы выманить Антонова из здания Генерального Консульства, вам же, товарищ Киров, известны дружеские отношения Чаганова с консулом, их совместную работу над какими-то планами, длительные беседы в кабинете? Овсеенко устроил в консульстве настоящую крепость, где вдобавок к нашей охране расположились посты анархистов и штурмовых гвардейцев. Шпигельгласс опасается, что при попытке ареста консула они могут вмешаться.

— Ваши соображения понятны, товарищ Ежов. — Сталин делает останавливающий жест, готовому взорваться Кирову. — Сделаем так, первое- стенограмма допроса Радека изымается из материалов процесса; второе- арест Антонова откладывается до момента окончания операции по взятию Сарагосы; третье- Чаганов остаётся в Испании до особого распоряжения. Пункт третий передавайте в эфир.

* * *

Притихшие, покачивающие головами генералы убыли по своим делам, работавший со мной всю ночь Толик завалился спать, а я занялся делом для души: начал чертить схему коротковолновой радиостанции "Север". Со связью в войсках- швах, а у меня в распоряжении радиомагазин с набором радиодеталей. Почему-то сразу остановился на "Севере": полудуплексная, телеграфная, переносная, прошедшая всю войну. Трансивер на трёх пентодах, но настройка приёмника и передатчика независимая. Всё одно к одному, но, пожалуй, главное, что склонило к "Северу"- это наличие на складе сорока радиоприёмников "Сименс": габариты корпуса, подстроечный конденсатор с эбонитовой ручкой, всё подходило для меня или требовало минимальной переделки. А наличие в моей памяти принципиальной схемы радиостанции- лишь приятный бонус.

Следующий эпизод написан Штурмфлигером, за что автор ему искренне признателен.

Баварские Альпы, Берхгоф.

Резиденция Гитлера.

18 января 1937 года, 18:00.

— Как всё это понимать, адмирал?! Вы уверяли что ситуация в Испании развивается в соответствии с нашими планами, что ваш протеже Франко надёжно контролирует положение на своей территории, что интересы Германии в этой стране обеспечены! И что мы видим на самом деле? Сначала этот невероятный побег Примо де Ривера к итальянцам и его встреча с Муссолини. Потом конфликт между Фалангой и сторонниками Франко, от которого выиграли только красные. Потом разгром Легиона Кондор и гибель лучших лётчиков Рейха! И в заключение — эта бойня в Саламанке и начавшаяся междоусобица, поставившая националистическую Испанию на грань поражения! Кто должен ответить за всё это?! Вы обманывали руководство Рейха, адмирал, или просто некомпетентны?!

Адмирал Канарис стоял навытяжку и следил за разъярённым фюрером, метавшимся по залу приёмов. Разнос от ефрейтора был весьма обидным, хотя и по делу. И адмирал имел основания опасаться, что всё может кончиться его отставкой… И это в лучшем случае. Впрочем, он не терял надежды на более благополучный исход дела. Надежда была основана на том, что этот разговор был наедине, за что Канарис был Гитлеру почти благодарен. Видеть как ухмыляются эти ничтожества, Гиммлер, Гесс, Гейдрих, наблюдать довольную физиономию кабанообразного наркомана Геринга, читать удовлетворение в глазах Бормана, чувствовать затаённую радость фон Нейрата — нет, это было бы выше его сил! А так, возможно, всё обойдётся. Канарис уже имел немалый опыт общения с Гитлером и знал, что самое главное — выдержать первую бурю. Для чего надо было помалкивать, демонстрировать раскаяние и готовность искупить вину, и вообще, как говорят русские, есть глазами начальство. Ну и конечно, не пропустить момент, когда фюрер несколько выдохнется, но ещё не начнёт накручивать себя по новой, и суметь вставить веское слово.

И вот теперь, когда Гитлер примолк и перестал бегать по кабинету, бросая на адмирал яростные взгляды, Канарис заговорил вкрадчиво-доверительным тоном заговорщика, который фюрер как правило воспринимал благосклонно.

— Мой фюрер. Прежде всего я хочу заметить, что Легионом Кондор командовало авиционное начальство. Абвер III не раз докладывал о совершенно неудовлетворительном положении с охраной мест дислокации Легиона в Испании, особенно в плане противодиверсионных мероприятий.

Пара-тройка таких докладов в недрах контрразведки действительно была. Их инициировал начальник Абвера III, с подачи самого Канариса. Так, на всякий случай и для профилактики. Будучи человеком опытным, адмирал понимал что на войне возможны любые случайности, и в случае чего, у него будет вполне официальное оправдание и доказательство его стараний: "Мы де, предупреждали, но нас не послушали". А если ничего не случится, то эти доклады так и будут похоронены в архиве Абвера. Так что всё можно валить на этого идиота Шперле и прочее начальство Легиона Кондор. Да их и не жалко. Сами виноваты. Вот кто им мешал наладить нормальную охрану? В конце концов, разве не немецкая армия славится на весь мир идеальным орднунгом? Так нет же, расслабились, поддались испанскому razdolbaistvu(адмирал мысленно удивился точности русского выражения, вычитанного в одной из сводок с той стороны фронта, о работе "советников" из СССР). Вот и получили. Но это и к лучшему. Теперь есть на кого перевести стрелки, ведь одной диверсией против Легиона дело не ограничилось, о чём только что говорил фюрер. И это он ещё не знает про мутную историю с "Энигмой". Вроде бы какие-то потроха шифровальной машинки нашли на руинах аэродрома разгромленного красными. Хотя, какие красные… У испанцев на такое мозгов и профессионализма не хватило бы. Тут чувствуется рука противника посерьёзнее. Русские постарались, наверняка. И очень повезёт если "Энигма" и правда разбита и сгорела. Впрочем, о своих сомнениях и подозрениях он никому не скажет, в конце концов почему он должен помогать Гейдриху, это его расследование. В свете всего случившегося, дополнительно бесить Гитлера, не самое умное и безопасное занятие. Ему уже хватило сказанного в "Большом Зале".

"Какой же он, всё-таки, позёр! Даже для встречи один на один выбрал самое большое помещение, на меня такие дешёвые эффекты давно не действуют"…

Тем временем, фюрер начал успокаиваться. Злость и презрение в его взгляде куда-то отодвинулись, появилась заинтересованность.

— Это действительно так, адмирал? — спросил Гитлер, и после утвердительного ответа Канариса, продолжал, — Что ж, это и правда меняет дело. По крайней мере в этой истории с нападением на Легион. Адмирал, вы должны как можно быстрее предоставить мне эти доклады, и вообще, любые материалы о проблемах с безопасностью и других недостатках, касающихся наших войск в Испании. Жаль, что вы не позаботились довести их до меня раньше. — фюрер под конец не удержался от шпильки.

Впрочем, Канарис был в душе рад что перевод стрелок сработал, и почти не обратил внимание на колкость Гитлера.

— Доведёшь до него, как же! Любимый фюрер давно отучил подчинённых грузить его лишними бумагами. Всё свалил на четыре канцелярии, ведущие между собой бумажную войну по любому поводу и без, а сам воспарил над схваткой, небожитель.

Но внешне адмирал ничем не показал что в его голове могут быть такие крамольные мысли, ответив с похвальной готовностью.

— Все материалы будут у вас сегодня же, мой фюрер! — а про себя невольно восхитился: "Всё таки, политическое чутьё и талант к интригам у нашего ефрейтора поразительные. Вот так, сходу, всё просчитать! Наверняка он использует эти бумаги чтоб потыкать носом в дерьмо командование вермахта — Бломберга, Фрича, Бека и прочих. Их пренебрежительное отношение к фюреру в своём кругу, для него не секрет, так что теперь он сможет с ними посчитаться. Ну и замечательно. Чем больше он будет занят ими, тем меньше станет лезть в мои дела."

— Отлично! — фюрер даже потёр руки, но тут же снова нахмурился. — Тем не менее, дела в Испании идут далеко не лучшим образом, и даже удовлетворительной для нас, ситуацию в этой стране никак не назовёшь. Что вы можете сказать об этом побоище в Саламанке, адмирал?

— К сожалению, достоверных сведений об этом очень мало, мой фюрер, — с печальным видом ответил Канарис. — слишком мало осталось живых свидетелей, да и тех не допросишь. По сути, только сам Примо де Ривера и пара его выживших охранников точно знают что произошло в том ресторане. По их рассказам, Примо беседовал с послом Фаупелем. Разговор шёл о налаживании контактов между NSDAP и Фалангой. Должен заметить, что Абвер об этих переговорах проинформирован не был. — адмирал не удержался от того чтобы кинуть камешек в огород Гесса с Борманом и их партийной канцелярии, а также и дипломатического ведомства фон Нейрата.

— В соседнем кабинете находился генерал Франко, которого Примо и Фаупель пригласили к себе. Это подтверждает персонал ресторана. Что было дальше, точно установить весьма трудно. По словам Примо де Ривера, один из официантов, который нёс Франко заказ, подойдя к генералу ударил его по голове ледорубом, скрытым под полотенцем. Мои агенты позже осмотрели тело Франко и подтвердили что рана была нанесена ледорубом или чем-то очень похожим. Сам ледоруб обнаружили зажатым в руке официанта. Удар был смертельным и Франко скончался на месте. Потом официант сунул руку в карман, явно за пистолетом, но посол Фаупель сумел опередить его. Напуганные всем происходящим, другие официанты бросились бежать, но в дверях столкнулись с охраной Примо де Ривера, Франко и Фаупеля, вбежавшей на выстрелы. Все посбивали друг друга с ног, у кого-то не выдержали нервы, скорее всего у франкистов, увидевших труп генерала и Фаупеля с пистолетом в руке, и началась стрельба, как в американском салуне на Диком Западе в прошлом веке. Можно предположить что охрана Франко открыла огонь по Фаупелю и Примо де Ривера, убив посла и ранив самого Примо, который утверждает что остался в живых благодаря своему секретарю Рамону Меркадеру, якобы заслонившему его собой от пуль, получив два смертельных ранения. В свою очередь охрана Примо и Фаупеля начала стрелять по франкистам, те ответили, видимо по случайности при этом наши попадали в фалангистов и наоборот, ну и в итоге охранники перестреляли друг друга и официантов заодно.

— Совершенно некультурное побоище, никакого профессионализма! — раздражённо заметил Гитдер, — Действительно, как будто копировали перепившихся американских бандитов! Ладно испанцы, от них другого трудно ждать, но как наши могли так глупо дать перестрелять себя?!

— Увы, мой фюрер. — Канарис скорбно развёл руками, — Уж таких людей набирают в охрану в министерстве иностранных дел. — подлив дополнительную порцию яда в адрес фон Нейрата и его ведомства, адмирал с всё той же скорбной миной на лице продолжал:

— Примо де Ривера заявляет что официант был агентом красных, и на этот счёт есть некоторые косвенные подтверждения. Один из братьев этого официанта до войны состоял в социалистическом профсоюзе и при отступлении красных ушёл вместе с ними. Впрочем, он мог быть подослан и соперниками Франко среди военных, которые тоже имелись. Во всяком случае, после освобождения Саламанки от красных, этого официанта часто видели в обществе армейских офицеров. В принципе, та скорость с которой генерал Мола отреагировал на события в Саламанке, не имея никаких доказательств, да и вообще достоверных сведений, выглядит подозрительно.

— А поведение Примо де Ривера не подозрительно? — мрачно поинтересовался фюрер, — Не могло всё это быть инсценировкой?

— Не думаю, мой фюрер. — покачал головой глава Абвера, — Мои агенты сумели получить сведенья от врачей которые оказывали помощь Примо и его выжившим охранникам. У последних довольно серьёзные раны, без дураков. На инсценировку не похоже. Сам Примо получил несколько ранений: пулю в ногу и ещё одну в плечо, обе навылет, ещё одна пуля оцарапала ему бок, другая — голову. А одна попала бы в сердце, если бы на пути не оказалось некое препятствие.

— Что за препятствие? — заинтересовался Гитлер. Тема покушений ему была близка, на него самого покушались неоднократно, правда, пока без видимого успеха.

— Фамильная реликвия, медальон с образом Святой Девы Толедской. — позволил себе усмехнуться Канарис, — В результате Примо получил контузию и перелом пары рёбер, образок совершенно потерял товарный вид, что впрочем, не помешало фалангистам объявить его своей святыней, ну а сам "хефе" Фаланги заявляет во всеуслышанье что Господь и Пресвятая Дева защитили его от пули убийцы, и это, надо заметить, производит большое впечатление на массы, отлично укладываясь в ту ультрарелигиозность, которую фалангисты демонстрируют с начала войны.

— Испанцы! — с непередаваемым выражением процедил Гитлер, кривившийся выслушивая пояснения Канариса, — Не могут без этих поповских штучек!

— Да, мой фюрер, к сожалению это не немцы. — вежливо кивнул адмирал, подумав про себя, что если сравнить многих нынешних испанцев с теми же жителями Баварии, где фюрер когда-то начинал свою карьеру, то вопрос кто религиознее будет более чем спорным. Вслух он этого говорить, понятно, не стал.

— Ну а почему началась эта междоусобица? — спросил фюрер.

— Насколько удалось выяснить — цепь роковых случайностей. — посерьёзнел главный разведчик Рейха, — Гарнизон Саламанки состоял из наиболее верных Франко войск, что, в общем-то, было логично. Едва услышав об убийстве Франко, военные тут же попытались разоружить фалангистов, в большом количестве съехавшихся посмотреть на своего "хефе", впервые выбравшегося с территории контролируемой итальянцами. Кроме того, военные хотели арестовать самого Примо. Фалангисты, и без того наэлектризованные предыдущим противостоянием Примо и Франко, а также разлетевшимися по городу слухами о покушении на вождя, естественно, оказали сопротивление. И началось…Хотя, подготовка у милиции Фаланги похуже чем у регулярной армии, фалангисты одолели числом. Но ещё до этого, военные в Саламанке обзвонили чуть ли не все гарнизоны и штабы регулярных войск, сообщив о нападении людей Примо на армию. После этого, побоища армейцев и фалангистов начались и во многих других местах, включая Сарагосу, Бургос и Севилью.

— Это очень неприятно, и совершенно некстати! — с раздражением произнёс Гитлер, — Сорваны наступления на Малагу и Бильбао, резко ослаблен натиск на Мадрид, где красные начали отодвигать фронт с окраин города. Да ещё и итальянцы в Севилью лезут! Что им вообще там понадобилось?

— Мой фюрер, — значительно начал Канарис, — поведение итальянцев как раз объяснимо. Они недовольны тем что больше всех потратились на эту войну, послав наибольшее количество войск, в разы превышающее наш контингент, не говоря уж о португальском, и при этом получили меньше всего выгод. Португалия отодвинула от своих границ красных и неплохо зарабатывает на идущей через её порты торговле националистической Испании. Мы получили вольфрамовые рудники и ещё многое, а также военные базы, хоть и неофициальные, на Канарах и в других местах. А у Италии только база на Мальорке. Им хочется расширить своё влияние в Испании, ведь был же пример Примо де Ривера-старшего. С этой точки зрения побег младшего Примо из красной тюрьмы, для Муссолини и генерала Роатта стал подарком судьбы. Как и нынешняя междоусобица, во время которой, действуя за спиной Фаланги, итальянцы смогут серьёзно укрепить свои позиции. Ну а Севилья — самая логичная цель. Столица юга, как-никак.

— Это всё крайне неприятно! — повторил Гитлер. И помолчав, добавил:

— Но допустить конфликт с Муссолини нельзя! Антикоминтерновский Пакт слишком ценен для нас, а ещё важнее, в случае с ссоры с Римом, Италия окажет помощь правительству Шушнига и аншлюс Австрии станет невозможен. Для нас это неприемлемо! К тому же, такой исход наверняка придаст смелости и упорства чехам по Судетскому вопросу. А учитывая их договоры с Парижем и Советами…Нет, хорошие отношения с Италией нам необходимы!

— Полностью согласен, мой фюрер. — согласился Канарис, а про себя подумал, что ценность Италии как союзника сильно преувеличена. Её колонии слишком уязвимы для англичан, как и значительная часть метрополии впрочем, ресурсы невелики, геополитическое положение ограничено базами Британии в Гибралтаре, на Мальте, на Кипре и в Египте, армия не готова к большой войне, флот тоже так себе и к тому же кишит английской агентурой особенно в верхах, способные генералы и особенно адмиралы в большом дефиците. Так что, в случае войны Италия станет "чемоданом без ручки"(опять вспомнилось русское выражение!) — и нести тяжело и бросить жалко…Но озвучивать эти мысли адмирал не стал, вместо этого деловито заметив:

— Полагаю, мы сможем договориться с Муссолини. Германия ему нужна ничуть не меньше, чем Италия нам. Он не забыл унижения от Лондона и Парижа во время Абиссинской войны и понимает, что английские базы на Средиземном море и присутствие французов в Северной Африке и Сирии, душат Италию. Союз с Германией ему необходим для успешной экспансии во Франции, Югославии, Албании, Греции, в Африке и на Ближнем Востоке. Да и испанскую войну он не захочет проигрывать, а без нашей помощи такой исход весьма вероятен. Надо предложить Риму какие-то преференции в Испании и они согласятся.

— Только не за счёт наших позиций в этой стране! — решительно заявил Гитлер, — Я прежде всего имею в виду вольфрамовые и прочие рудники общества HISMA. Мы должны их сохранить в любом случае!

— Непременно сохраним, мой фюрер! — подтвердил Канарис, — Хочу обратить ваше внимание, Примо де Ривера, критикуя действия Франко, ни разу ни полсловом не высказался против наших концессий. Думаю, с ним можно достичь взаимопонимания на этот счёт.

— Надеюсь. — буркнул Гитлер, — Если при нынешнем бардаке за Пиренеями вообще можно на что-то надеяться. Какие пути стабилизации обстановки в националистической Испании вы видите?

Канарис сдержал торжествующую улыбку. Похоже, фюрер окончательно отошёл, обратившись к нему за рецептами решения ситуации — именно в этой сфере глава Абвера чувствовал себя как рыба в воде.

— Мой фюрер, — начал адмирал, — прежде всего нам надо договориться с союзниками о совместных действиях. В первую очередь с Италией, о чём я уже говорил, а также с Португалией, через которую в основном идёт снабжение националистической Испании. Салазар не желает получить границу с красной Испанией и его интерес в примирении и объединении сил по эту сторону фронта, очевиден. Он охотно станет посредником, тем более что у него очень хорошие личные отношения с Муссолини, которого он считает учителем. Хотя, надо признать, нас он несколько недолюбливает…

— Я думаю! — проворчал правитель Третьего Рейха — Католический ханжа! Знаете, адмирал, если бы я не опасался экспансии красных в Западной Европе, ни за что бы не стал вмешиваться в эту испанскую заваруху! Церковь была уничтожена! — закончил Гитлер с явным удовлетворением.

— И тем не менее, его помощь как посредника между нами и Римом а также между враждующими группировками в националистической Испании, может быть неоценима. — заметил Канарис, — С вашего позволения, я бы мог вылететь в Лиссабон, для переговоров с португальским премьером. Потом можно будет задействовать мои ещё довоенные контакты с генералом Роатта. Боюсь, на официальных дипломатов тут мало надежды. — адмирал снова метнул отравленную стрелу в фон Нейрата и его подчинённых.

— Хорошо, действуйте. — ответил Гитлер после недолгого раздумья, — И как вы собираетесь призвать к порядку этих буйных испанцев?

— Откровенно говоря, это будет непросто, мой фюрер. — признался Канарис, — вражда между военными и фаалангистами, и, персонально, между Примо де Ривера и Мола, зашла далеко. Обе стороны не доверяют друг другу, и боятся отдавать власть сопернику. Впрочем, это касается и других правых испанских группировок, хотя и в меньшей степени. Хиль Роблес уже вернулся из Португалии в Бадахос, и объявил о легализации CEDA, получив благословение местного епископа. Не сегодня завтра его примеру последуют монархисты во главе с кронпринцем Доном Хуаном. Милиция Испанского Обновления уже готовится его приветствовать. Военный совет карлистов объявил о создании своей королевской военной академии для подготовки офицеров, и вообще ведёт себя как государство в государстве. Их рекете сейчас единственная серьёзная нейтральная сила, поддерживающая какой-то порядок. Все перечисленные испытывают недоверие к военным, слишком хорошо им запомнился диктат Франко…

— На которого вы предложили сделать ставку. — ехидно заметил фюрер.

— На тот момент это была оптимальная кандидатура. — не смутился адмирал, — Герой Марокканской войны, усмиритель прокоммунистического восстания в Астурии, блистательный молодой генерал, популярный в армии. Он больше подходил на роль главы испанской революции чем неудачник Санхурхо или Мола с его лисьими повадками. Да и контакты с ним были дольше и серьёзнее чем с этими двумя, и его симпатии к Германии не вызывали сомнений.

"Хотя, добиваться от него уступок было так же тяжело, как тащить зазубренный гарпун из задницы." — подумал Канарис, — "На этого коротышку где сядешь, там и слезешь, как говорят русские. Может и к лучшему что он отправился к предкам?"

— Впрочем, речь сейчас не о Франко, мир его праху. — продолжал глава Абвера, — По причинам о которых было сказано, Роблес, Дон Хуан и верхи Карлистов не доверяют генералам. Они скорее склоняются на сторону Примо де Ривера и Фаланги, хотя и с ними хватает разногласий, больше стилистических, правда. — Канарис позволил себе улыбнуться.

— Но главное то, что ни одна из ведущих группировок националистической Испании не желает отдавать власть в монопольное пользование какой-то одной группировки. Конечно, если этой группировкой не станут они сами. Так что, сделав ставку на Мола, мы всё равно не сможем получить нового Франко.

— Вы думаете, нам надо ставить на Мола? — серьёзно спросил Гитлер.

— Другие варианты или нереальны или невыгодны, мой фюрер. — ответил Канарис, — Фаланга с некоторых пор прочно связана с Италией. Карлисты имеют слишком ограниченные районы влияния. Монархисты и CEDA сильно уступают двум первым в популярности и военной силе. Остаются только военные. Тем более что в перспективе испанская армия будет нуждаться в перевооружении с устаревшего французского оружия, а лучше нашего в Европе не найти, да и гарантом наших концессий в Испании в наилучшей степени могут быть генералы.

— Но почему Мола? Есть ведь и другие, тот же Кейпо де Льяна. — не сдавался фюрер.

— Кейпо слишком неуправляем и анархичен. — поморщился адмирал, — К тому же алкоголик. Послушали бы вы, что он несёт по Севильскому радио по ночам, нажравшись коктейлей! Да и ненадёжен, откровенно говоря. Он ведь несколько лет назад был активным республиканцем, якшался если не с красными, то с либералами уж точно. К восстанию против республики он присоединился из-за личной обиды. Республиканское правительство не подняло его так высоко, как он рассчитывал. А Мола всё же отличный организатор. Это ведь он подготовил восстание прошлого года, Франко присоединился в последний момент, не без нашей помощи. Хотя, там и лимонники копошились. И генерал Мола достаточно способный. Захватить за считанные дни и удержать треть Испании — дорогого стоит. Франко по сравнению с ним пришёл почти на готовенькое. И с Мола можно договориться. Он достаточно умён чтобы не делать зигзагов. Да и помощи ему ждать неоткуда кроме Германии. Никто другой не даст ему оружие которым можно победить красных. А Кейпо, в свете конфликта с фалангистами и итальянцами, всё равно некуда деваться кроме нас.

— Или Салазара. — заметил Гитлер.

— Салазар не пойдёт на конфликт с Муссолини ради Кейпо. — махнул рукой Канарис.

— Так значит, — задумчиво произнёс Гитлер, — единоличной власти в "нашей" Испании не будет? Тогда — что то вроде Директории?

— Да, вроде того. — кивнул Канарис, — Точнее, Хунты, как говорят испанцы. С равным участием заинтересованных сторон. Но создать такую конструкцию не легко. Боюсь, нашего влияния, как и влияния Муссолини и Салазара, не хватит. Придётся подключать Ватикан. У них большое влияние на все группы националистической Испании.

— Ватикан! — фюрер скривился как от зубной боли. — Везде эти святоши!

— Что делать. — пожал плечами адмирал, — Без Ватикана привести испанские группировки к консенсусу не удастся. Церковь хоть и сильно сдала за последние полтораста лет, но всё ещё могущественная держава.

— Пока, адмирал, пока. — зловещим тоном ответил Гитлер, — Когда мы выиграем войну и завладеем миром, святоши и их верные сторонники разделит судьбу евреев и красных!

— Несомненно, мой фюрер! — Канарис и глазом не моргнул, — Но ПОКА они наши тактические союзники. В Ватикане не терпят красных, особенно испанских. К тому же, участие Ватикана позволит несколько ограничить аппетиты Муссолини.

— А Англия и Франция? — поинтересовался Гитлер, — Они как воспримут новую ситуацию в Испании? Не подтолкнёт ли это их к открытому вмешательству?

— Не думаю, мой фюрер. — успокоил Канарис, — В Лондоне наши друзья, вроде лорда Галифакса, лорда Метфорда, леди Астор, дают правильные советы премьеру Болдуину и его преемнику Чемберлену. Британцы не теряют надежды сговориться с нами против большевиков, и ради этого готовы на многое. Создание вермахта, Саар, морское соглашение, Рейнская область, это подтвердили. К тому же, создание хунты англичанам понравится — они обожают лавировать между несколькими центрами силы.

— Ну а Париж? — спросил Гитлер, — Этот еврей Блюм не скрывает своего сочувствия красным в Испании!

— Сочувствовать он может сколько угодно, — презрительно усмехнулся адмирал. — Но без согласия Лондона ничего не сделает. Типичный социал-демократ, вроде наших, Веймарских — трусоватый, мягкотелый, слабохарактерный, нерешительный…Коммунистов он боится не меньше чем нас. В общем, совсем не Сталин и даже не Ларго Кабальеро. К тому же, в последнее время позиции Блюма в правительстве Франции ослабевают, как раз в связи с испанской войной. Левых отталкивает его нерешительность, правых — стремление сидеть между двумя стульями. Не нужно быть пророком, чтоб предсказать что в ближайшее время в кресле премьера его сменит Шотан или Деладье. И тот и другой ещё менее склонны помогать испанским красным. Нет, с этой стороны проблем не будет. Меня больше беспокоит Рим. Муссолини придётся уламывать на совместную позицию по Испании. К счастью, у нас тоже есть что ему предъявить. Ведь это корабли макаронников пропустили в Испанию пароходы с русскими войсками.

— Кстати, о русских войсках. — Гитлер нахмурился, — Большевики конечно унтерменши, и против немецкой армии мало что могут, как доказала прошлая война, но против наших испанских союзников, как и итальянцев с португальцами, это противник серьёзный. С их помощью, пользуясь нынешним бардаком в стане националистов, красные смогут успешно наступать на севере, под Малагой или у Мадрида.

— Мой фюрер, на этот счёт можно не беспокоиться. — с довольным видом ответил Канарис, — Мои агенты, внедрившиеся в ряды анархистов и коммунистов-троцкистов в Испании, особенно в Каталонии и Арагоне, в ближайшее время спровоцируют у красных междоусобицу, ничуть не хуже чем по эту сторону фронта. Тем более что разные группы красных и сами готовы вцепиться друг другу в глотку, надо только немного подтолкнуть. А тогда им станет не до наступлений. Сомневаюсь что свой фронт удержат.

— Это хорошая новость, адмирал. — оживился Гитлер, — Надеюсь, на этот раз обойдётся без провалов. Кстати, раз уж зашёл разговор об агентуре и провалах. Что там за история была в Валенсии?

— Мой фюрер, — начал Канарис, — после нападения красных на Легион Кондор, я приказал провести операцию возмездия, уничтожив Ларго Кабальеро и русских советников из спецслужб СССР. Наши диверсанты под командованием майора Штольце атаковали резиденцию красного премьера и гостиницу где жили русские советники. Но к сожалению…

— …Нападения оказались неудачными… — с усмешкой закончил Гитлер.

— Мой фюрер! — адмирал подпустил в голос трагизма, — Всему виной предательство! Одна из агентов завербованных Штольце, спуталась с русским разведчиком, эмиссаром самого Кирова, и выдала ему всё!

— Этого следовало ожидать! — холодно прокомментировал фюрер, — Женщина слаба. Ради семьи или любовника она предаст свою страну, идею, что угодно. Вот почему я против того чтобы женщины делали карьеру в Рейхе! Предки мудро завещали, что место женщины в доме, на кухне и с детьми! Ваш Штольце допустил ошибку, доверившись этой девке.

— Разумеется, мой фюрер! — поспешил согласиться Канарис, — Но дело не только в этом. По свидетельству вернувшихся диверсантов, у Штольце почти получилось. Просто у него оказалось слишком мало людей. В Абвере вообще не хватает обученных диверсантов. А ведь на войне они могут сыграть важнейшую роль! Ведь нападение на Легион Кондор наверняка провели русские диверсанты. Я готов поручиться своей головой! И провели на высоком уровне, надо признать. Если бы в Абвере был хотя бы батальон а ещё лучше полк диверсантов, ни Ларго Кабальеро ни русские советники не пережили бы ту ночь в Валенсии!

— Так за чем дело стало, адмирал? — неожиданно улыбнулся Гитлер, — Подавайте документы на соответствующие штаты, я подпишу.

— Благодарю, мой фюрер! — совершенно искренне обрадовался Канарис, — Должен сказать, что операция в Валенсии оказалась не совсем неудачной. Частичный успех всё таки был. Люди Штольце уничтожили секретную русскую аппаратуру зашифрованной правительственной связи, с помощью которой Ларго Кабальеро вёл прямые переговоры с Сталиным, а также убили главного резидента русской политической полиции НКВД в Испании, некоего Орлова, он же Фельдбин.

— Орлофф? Как любовник Екатерины Великой? — с интересом переспросил Гитлер, — Это ведь псевдоним? Фельдбин? Еврей?

— Так точно, мой фюрер! — кивнул Канарис, — Еврей.

— Евреи, евреи…кругом эти евреи! — со злостью плюнул Гитлер, — Откуда вообще взялось столько евреев в России?

— Это довольно запутанная история мой фюрер. — вздохнул Канарис, — После разрушения Иерусалима римлянами, евреи бежали из Палестины кто куда, но большинство в Персию. Когда Персию в седьмом веке завоевали арабы, они потребовали от евреев принять ислам, но те отказались, заявив что через сто лет придёт их мессия и объяснит всем насчёт истинной веры. Арабы согласились подождать, а когда через сто лет мессия не явился, потребовали менять веру. Тогда евреи бежали в Византию. Но греки и армяне умели торговать не хуже евреев и развернуться там им не дали. Тогда евреи перебрались в государство хазар, на реке Волге. Там они быстро прибрали к рукам финансы и торговлю, породнились с хазарской знатью, обратив её в свою веру, и стали править Хазарией, превратив законного монарха в марионетку.

— Да, они всегда так делают! Разлагают, коррумпируют, вливают свою порочную кровь, захватывают! Не мечом, как положено воину, а золотом и всякими подлыми хитростями! — Гитлер со злостью треснул кулаком по столу, и спокойно добавил:

— Продолжайте адмирал.

— Евреи правили в Хазарии века полтора, пока русские не разгромили это государство в середине десятого века. — продолжал Канарис, — После этого евреи разбежались кто куда, но большинство оказалось в России. Там они взялись за свой традиционный промысел, опутывая местных жителей, пока не довели их до восстания в начале двенадцатого века, после которого русский правитель Вальдемар Мономах выгнал всех евреев из России и с тех пор до конца восемнадцатого века ни один русский монарх не позволял им возвращаться.

— Неглупо. — заметил Гитлер, — Русские унтерменши в этом смысле оказались осторожнее европейцев. Впрочем, я слышал, что их tsars были арийского происхождения.

— Это верно. — согласился Канарис, — Евреи из России отправились в Англию и Испанию. Из первой их выгнали в конце тринадцатого века и они поселились у нас, в Рейнской долине. Вскоре к ним присоединилась часть испанских евреев, бежавших от возмущённых испанцев. Других выгнали двумя веками позже, в год открытия Америки Колумбом. Но и в Рейнской долине вскоре повторилась обычная история — восставшие жители прогнали евреев и те отправились в Польшу, где их охотно приняли, в противовес немцам, населявшим тогда польские города.

— Очередное доказательство что поляки — глупые унтерменши! — воскликнул Гитлер — Сколько бы они не набивались мне в союзники против Советов! Союзники! Я очень сомневаюсь что их них получатся хорошие батраки для наших колонистов! Но я отвлёкся. Продолжайте.

— Я уже заканчиваю, мой фюрер. — заметил адмирал, — Когда Польша в пятнадцатом веке заполучила западные русские земли, евреи расселились и там. А когда в конце восемнадцатого века Польшу разделили Россия, Пруссия и Австрия, эти западные русские земли вместе с множеством евреев оказались в России.

— Интересно. — помолчав сказал Гитлер, — И похоже на правду. Заметьте, их всегда выгоняли, но они всегда возвращались.

— Они возвращались не сразу и не все. — ответил Канарис, — В Рейнской долине процент евреев и в наше время наименьший по Германии.

— Да, если есть что хорошего в Испании, так это то что евреев там нет со времён Колумба! — усмехнулся Гитлер.

— Немного есть. — уточнил Канарис, — Но так мало, что испанцы их не замечают, тем более что тамошние евреи ведут себя тише воды, ниже травы, как говорят русские.

— И всё же, когда мы завоюем Европу, эту проблему придётся решать! — заявил Гитлер, — между прочим, адмирал, а тот большевистский разведчик в Испании, он тоже еврей?

— Насколько мне известно, русский, его фамилия Чаганов, мой фюрер. — ответил Канарис.

— Ну что ж, по крайней мере, агентка вашего Штольце соблазниласть не евреем. — на лице Гитлера снова появилась усмешка, — Хотя, расово неполноценный славянин не намного лучше. Можете идти, адмирал, я вас больше не задерживаю. И сегодня же пришлите мне документы по Легиону Кондор!

— Мой фюрер! — Канарис вскинул руку в нацистском приветствии, — Я займусь этим немедленно!

Выходя из кабинета Канарис бросил пренебрежительный взгляд на адъютантов фюрера — "Лощёные самодовольные никчёмности!", — и двинулся на выход из Большого Зала. Настроение адмирала стремительно повышалось. Паршиво начинавшийся день становился почти отличным!.."

Глава 11

Барселона, улица Валенсия 251,

отель "Мажестик",

20 февраля 1937 года, 11:00.

Выходим с увязавшимся за мной Кольцовым из гостиницы на Рамблас: у меня до встречи с моими подчинёнными на телефонной станции есть ещё два часа. Поворачиваем в сторону порта, к нам в десяти шагах приклеиваются два "птенца гнезда Шпигельглассова". Без них я- никуда. Вообще, после нападения германских диверсантов на наше посольство в Валенсии меры безопасности сильно ужесточены. Это видно хотя бы по Генеральному Консульству: большие фигурные окна особняка получили грубо свареные из толстого железа наличники, ажурная ограда забрана глухим деревянным забором, скрывающим от любопытных глаз что происходит в переднем дворике, во внутреннем- достроено бомбоубежище. На улице перед входом устроен настоящий блокпост: мешки с песком, ручной пулемёт, жандармы Женералитета, мрачно поглядывающие на патрули плоховооружённых ополченцев анархо-синдикалистов, неспешно обходящих территорию консульства.

Вообще-то, позавчера, только ступив в порту на землю Барселоны, я сразу почувствовал удивительные изменения, происшедшие в городе с прошлого ноября: исчезла революционная атмосфера. Исчез рабочий город, Барселона стала обычным испанским городом, ничем не отличающимся от той же Валенсии. До неузнаваемости изменился вид толпы: на Рамблас почти исчезла форма ополчения и синие комбинезоны, почти все одеты в красивые платья и костюмы. Владение частными автомобилями ещё не восстановлено, но на дорогах уже большинство машин управляются франтоватыми гражданскими. Фасады зданий лишились красно-чёрных транспарантов, в ноябре закрывающих первые два этажа любого центрального здания. С полок магазинов, бедных и запущеных, исчезли товары для ополченцев: военные фуражки, куртки на молнии, портупеи, ножи и фляжки. Вернулось привычное деление на бедных и богатых и магазины, этот барометр жизни, среагировали быстро- витрины засверкали деликатесами и богатой одеждой. В городе появилось огромное количество нищих, которые полностью отсутствовали в ноябре. Старые "вы" и "сеньор" заменили "ты" и "товарищ", а "буэнос диас" вытеснило "салют".

По улицам снуют офицеры новой Народной Армии в щегольских мундирах цвета хаки со стянутой талией, провожаемые равнодушными взглядами публики. Поток добровольцев полностью иссяк, правительство прибегло к мобилизации. И вообще интерес к войне сильно упал, а вчерашние торжества на площади Каталонии, по поводу взятия Сарагосы двадцать девятой дивизией Рауля-Рокоссовского, не смогли собрать и пары тысяч человек. Народ был больше озабочен нехваткой продовольствия и первую, по-настоящему, победу республиканской армии почти что не заметил. А, ведь, падение Сарагосы и дальнейшее продвижение наших войск на север вдоль реки Эбро создавало предпосылки к победе Республики в войне.

"Да, похоже, по разному видят эту победу правительство и профсоюзы. Все, кто побывал в Мадриде, говорят что обстановка там иная. Общая опасность порождала у мадридцев чувство локтя, сплачивала их. Толстяк, пожирающий перепелку на глазах у голодных детей, зрелище противное, но там, где рядом бьют пушки, встретить его почти невозможно"…

Под внешней безмятежной обстановкой тылового города явственно проступала ожесточённая политическая борьба и ненависть. Правительство Каталонии, состоящее из либералов, социалистов (с коммунистами) и анархо-синдикалистов (профсоюзы) лихорадило. Поговаривали и о некой третьей силе (троцкисты из ПОУМ? или даже о фашистах), которая совершает убийства активистов (коммунистов и анархистов), чтобы вызвать вооружённые столкновения не только в Барселоне, но и по всей стране. Эти убийства сопровождались многолюдными похоронами жертв и демонстрациями силы: вооружёнными караулами и траурными залпами. Правительство запоздало реагировало на эти события, часто очень неэффективно.

Одной из мер, коснувшейся моей работы, было постановление об учреждении республиканской службы радиослежения, в котором предписывалось всем иностранным посольствам сообщать о времени, месте и частотах радиопередач их радиостанций. Мера, призванная пресечь нелегальную разведывательную деятельность на территории республики. Ограничивалось и количество таких радиостанций на посольство- не больше трёх. В связи с этими новыми правилами, Шпигельгласс приказал мне сопровождать его в поездке в Барселону, чтобы навести порядок в использовании радиосредств в Генеральном консульстве и проверить работу нового "БеБо", прибывшего туда на днях. Сегодня, кроме того, как сообщил мне Шпигельгласс, намечалась встреча Антонова-Овсеенко и главы правительства Каталонии Компаниса, во время которой предполагался сеанс связи (посредством "БеБо") с Москвой с наркомом иностранных дел Максимом Литвиновым.

"Завод-то, судя по всему, начал клепать нашу секретку не по-детски, вон уже и в НКИДе завелась одна. Не думаю, что Сталин будет устраивать из своей комнаты связи проходной двор. Надеюсь и с качеством изготовления аппаратуры ситуация улучшится"…

— Погоди, сигарет куплю. — Бросает Кольцов, заметив по пути табачный магазин, украшенный вездесущей рекламой "Лаки Страйк".

Огромная очередь, в расположенную рядом табачную лавку, проводила хорошо одетого журналиста недоброжелательно- завистливыми взглядами. Весь табак в Испании выращивался на Канарских островах, которые сейчас захвачены Хунтой. В Республике его запасы давно исчерпаны, а закупать- не на что. Поэтому табачные лавки открываются лишь раз в неделю и, отстояв многочасовую очередь, ты можешь получить две пачки сигарет из нарезанного солодового корня за две песеты. Хотя, конечно, можешь и без очереди купить пачку "Лаки Страйк" за двадцать песет, как мой друг.

"Орджоникидзе умер"…

Сегодня в шесть утра ко мне в номер заглянул Николай Алымов, автомобильный инженер, попутчик с парохода "Краснодар", оставленный в Барселоне в составе группы специалистов, обследующих заводы города на предмет организации военного производства, и принёс это грустное известие. "Насколько я помню историю, он тогда застрелился".

Николай говорит, что сердце остановилось. Возможно, что мы оба правы. Рассказывал как Серго принял его перед отъездом в Испанию у себя в кабинете, был приветлив, угощал чаем, но было видно, что он очень чем-то расстроен. Уже на пароходе узнал, что в тот день был арестован Пятаков, заместитель наркома. В конце встречи Орджоникидзе сказал, что будет ждать доклада Алымова и велел по любым вопросам обращаться непосредственно к нему.

— Боюсь, потеряется теперь мой отчёт, — сокрушался Николай. — уже с лета идут слухи, что Наркомат Тяжёлой Промышленности будут разделять на меньшие, лучше управляемые и контролируемые.

"Годный получился у Алымова отчёт, подробный: каждая мелкая компания упомянута, каждый станок подсчитан".

А в конце отчёта выводы и предложения. Предлагает советский инженер организовать сборочные и ремонтные производства самолётов И-15, И-16 и броневиков на базе ЗИС-5. Смотрю и завод "Дженерал моторс", где до мятежа производили трёхосные грузовики, тоже стоит в списке на реорганизацию: будет танки Т-26 ремонтировать. На заводе рабочий контроль, поставка комплектующий для сборки грузовиков остановилась. Читаю дальше.

"А филиал-то "джи эм си", что организовал здесь отвёрточное производство, — мексиканский не вижу почему бы двум благородным донам не продолжить взаимовыгодный бизнес для нашей пользы? Не кручинься, Николай, найду я кому показать твою челобитную". Кольцов щёлкает зажигалкой, глубоко затягивается разом сжигая пол сигареты, и продолжает свой скорбный путь подле меня.

"С этим-то что не так? Ни одного слова не проронил за всю дорогу. Ни за что не поверю, что убивается по поводу смерти члена политбюро".

Так с шутками и прибаутками дошли мы до гостиницы "Континенталь", что в ста шагах от площади Каталония, над входом которой ывяло развевалось красное знамя с буквами П.О.У.М. С припаркованного у входа в отель грузовичка-пикапа возбуждённые люди разгружают винтовки.

— Мистер Чаганофф? — Раздаётся над ухом знакомый радостный голос.

Перед нами, показывая редкие жёлтые неровные зубы, стоит похудевший Джордж Оруэл, нервно сжимает ремень винтовки и не отрываясь глядит на сигарету Кольцова.

— Здравствуй, Эрик! — Искренне радуюсь я встрече и перехожу на испанский (английского Кольцов не знает). — Знакомься- это Михаил Кольцов, мой друг и знаменитый писатель, слышал наверное.

"Золотое перо Союза", великодушно протягивает сигарету остолбеневшему англичанину (Кольцов любит когда его называют писателем).

— Не желаете с нами выпить чашечку кофе? — Блэр счастливо кивает головой, а я добавляю по-русски, поворачивая голову к Кольцову. — Ты платишь, у меня денег нет ("В Испании самые богатые из наших- корреспонденты, за ними идут военные советники на двойном довольствии Испании и СССР и совсем в конце- кто получает зарплату лишь из Союза. Исключение составлял Орлов, запускавший руку в фонд для оперативных расходов"). Помнишь, ты обещал помочь начинающему писателю? Оруэлл суёт винтовку первому подскочившему к нему подростку, из стайки вьющихся у пикапа, и, сдав таким образом свой пост, бодро шагает рядом с нами.

— Готовитесь к боям? — Киваю на хвост очереди за оружием, выстроившейся к грузовичку вдоль фасада здания.

— Пришёл приказ от Андреу Нина раздать оружие… — серьёзнеет наш спутник. — в воздухе запахло порохом.

"О чём это он? Пороховой дым не рассеивается с лета".

— Давно с фронта? — Бросаю взгляд на всю в лохмотьях, некогда бывшую кожаной, куртку, съехавшую на глаза шерстяную шапочку и ботинки, от которых остался только изношенный верх.

— Третий день, — оживляется он. — нас сменила дивизия Рауля. Настоящие воины, а то что из себя представлял наш отряд это сущий позор. Мистер Чаганофф…

— Зови меня товарищ Че…

— Товарищ Че, — англичанин охотно пробует на язык новое имя. — я давно уже подумываю перейти в PSUC (объединённая социалистическая партия Каталонии, в неё входили коммунисты)…

"Вовремя перебежать к противнику, это не предательство, это- предвидение".

— … чтобы попасть воевать под Мадрид в интернациональную бригаду нужна рекомендация члена коммунистической партии.

"Съел? Не надо судить о людях с чужих слов"…

— Сюда, ко мне. — Кольцов манит нас в кафе на площади, почти пустому, несмотря на солнечную и нехолодную погоду.

Невидимая рука рынка уже основательно пошарила в карманах горожан, отвадив от привычного для большинства времяпровождения: выпить чашку кофе стало неподъёмно дорого, хотя ещё пару месяцев назад здесь было не протолкнуться. Сажусь на гнутый стульчик лицом к площади, прямо передо мной метрах в пятидесяти Центральная телефонная станция: шестиэтажное здание с выгнутым дугой в сторону площади фасадом и высоким шпилем, венчающим крашеную железную крышу. Та же рука, видимо, и согнула пополам официанта, подобострастно склонившегося рядом с Кольцовым, заказавшим омлет с бэконом для Оруэлла и кофе для всех.

— Скажите, Эрик, — "золотое перо" делает маленький глоток из чашечки. — вы уже печатались?

— Да, — виновато улыбается тот, с сожалением глядя на пустую тарелку. — издано две книги, автобиографические: одна о моей службе в двадцатых годах в колониальной полиции в Бирме, другая- о жизни в Париже, где я перебивался случайными заработками. Знаете, зарисовки парижской жизни с точки зрения бедняка-иностранца…

Со стороны Рамблас показалась знакомая с прошлого пребывания в городе свежевыкрашенная "Испано-Сюиза", лишёная революционных лозунгов на бортах.

— Отлично! — зажигается Кольцов. — Так вы готовый репортёр, причём с фронтовым опытом. Хотите написать заметку для меня?

— Я пишу только на английском. — Эрик промакивает губы белоснежной накрахмаленной салфеткой, резко контрастирующей с его ладонями в мозолях, с обломанными ногтями и въевшимся в кожу невыводимыми машинным маслом и грязью.

Кольцов разочарованно поворачивается ко мне.

— Мистер Блэр, — беру быка за рога. — товарищ Кольцов имеет определённое влияние в МОПРе (Международная организация помощи борцам революции) и сможет выхлопотать вам задаток, скажем пятьсот фунтов, чтобы вы могли сосредоточится на написании книги, которую он вам собрался заказать.

Кольцов и Оруэлл в изумлении выкатили на меня глаза.

— Эрик, не хотите попробовать себя в жанре сатиры? — легонько стучу под столом по коленке Кольцова, чтобы тот закрыл открывшийся рот. — Напишите об английском парламенте, о нравах его обитателей, где каждое действующее лицо изображено в виде домашнего животного, живущего на ферме. Недавнее отречение от престола короля Эдуарда может придать живости вашему повествованию. Теперь настала очередь Оруэлла открыть рот, Кольцов сузил глаза и внимательно изучает мой профиль.

— Как вы узнали? — Выходит наконец из ступора англичанин. — Я об этом никому не говорил.

— Читаю ваши мысли, правда есть неудобство, приходится постоянно переводить с английского, отчего смысл меняется на противоположный.

К нашей "Испано-Сюизе", остановившей у главного подъезда Центральной телефонной станции, подходят вооружённые синдикалисты, несущие там караульную службу. Мои собеседники начинают улыбаться.

"Что-то мне люди в последнее время кажутся заторможенными или это я слишком шустрый"?

Встаю и начинаю прощаться, пора спешить на выручку моим оруженосцам, их обступили анархисты и требуют показать что находится в этих двух деревянных ящиках, что заняли весь салон машины. Базаров показывает на шпиль телефонной станции.

— Будь осторожен. — Несётся мне в спину напутствие Кольцова.

"Трогательная забота, только вот с чего бы это"?

После звонка в приёмную Компаниса и в профсоюзный штаб нас в телефонную станцию пустили, только выяснилось что сам глава Женералитета отсутствует и планов посещения станции не имеет.

"Странно это, Антонов и Шпигельгласс были уверены в обратном, когда ставили мне задачу. Не важно, моя задача не меняется: развернуть "Бебо" и установить связь".

В небольшой комнате под крышей быстро разворачиваем аппаратуру и я пытаюсь связаться с Москвой на указанной частоте. Выбор номера перфолента-ключа, с помощью которой будет осуществляться шифрованная связь, идёт по открытому каналу. НКИД не отвечает, похоже нет прохождения сигнала. Вытаскиваю кварцевый резонатор из гнезда и меняю его другим, на частоту, на которую настроен "Бебо", что стоит в комнате связи аппарата Сталина. Дежурный в Москве отвечает сразу, хотя длины волн очень близки и можно было ожидать тот же результат с прохождением. Ставлю в приёмник перфоленту и ударяю по клавишам. Отладку оптимальной скорости приёмо-передачи, чтобы не терять времени, веду на докладе Алымова.

"Хм, интересно. На заводе грузовиков "Испано-Сюизы" Николай нашёл участок по производству венгерских дизелей, дальше идёт перечень станков и другого оборудования с этого участка".

— Ты уже здесь, Алексей! — Дверь широко распахивается и в комнату врывается радостно-возбуждённый генеральный консул СССР со спутанными длинными седыми волосами. — Наши войска окружили Теруэль! Полчаса назад мне звонил сам премьер, поздравлял. Это- перелом!

— Поздравляю, Владимир Александрович, — жму его узкую кисть с длинными, как у пианиста пальцами. — хороший подарок ко Дню Красной Армии.

Глаза Антонова-Овсеенко затуманились, а мысли, видимо, перенеслись далеко в восемнадцатый, когда он возглавлял Южный революционный фронт молодой советской республики. Он замер посреди комнаты, маленький сухонький пятидесятилетний старичок, схватившийся за борт пиджака старомодной серой тройки. В отверстии верхней пуговицы жилетки было пропущено кольцо от часовой, свободно свисавшей вниз, цепочки, заканчивающейся в оттопыренном жилетном кармане: всё по моде начала века.

"Многие из них застряли в тех годах, так и не сумев перестроится, понять, что революция закончилась и надо, засучив рукава, каждый на том месте где оказался, строить новое государство, о котором они мечтали в юности, а не продолжать упорно бороться с действующей властью, свернувшей, по их мнению, на неверный путь".

Громкий взрыв на площади и, последовавшая за ним, беспорядочная стрельба вернули нас к действительности.

— Что за чертовщина? — Консул бесстрашно наклоняется вперед над широким подоконником, пытаясь разглядеть что происходит внизу.

Шальная пуля, влетевшая в верхнюю часть окна, оставляет в стекле небольшое отверстие, с расходящимися от него трещинками, а на потолке длинную царапину. Оттаскиваю старичка в глубь комнаты, а сам осторожно выглядываю в окно, прячась за отодвинутой в сторону шторой. Безмятежный сонный вид площади поменялся до неузнаваемости: последние замешкавшиеся владельцы кафе и магазинчиков с лязгом опускают вниз металлические жалюзи, зеваки ныряют с открытого пространства в расходящиеся от площади узкие улочки, а у входа в телефонную станцию завязался настоящий бой. Человек тридцать гражданских гвардейцев под командой офицера (каждый пятый с автоматом) со стороны Рамблас, рассыпавшись по всем правилам военной науки, стреляя на ходу, ведёт наступление на нескольких ополченцев, охраняющих вход. Их ответный огонь из-за колон портика редок и неэффективен, по крайней мере, я не вижу чтобы кто-то из гвардейцев от него пострадал.

"Похоже, правительство Каталонии решило покончить с анархистской вольницей и взять под свой контроль ключевые пункты города, попутно разоружив синдикалистов. Но почему сейчас? Компанис должен был быть сегодня здесь. Или не должен"?

Каких-то двадцать метров оставалось гражданским гвардейцам до входа в телефонную станцию, когда во фланг наступающим с крыши поумовской гостиницы "Континенталь" ударил ручной пулемёт, разом изменив ситуацию внизу. Первыми же пулями был убит офицер и ранены двое солдат, эти потери и свинцовый дождь сразу охладили боевой пыл гвардейцев и прибили выживших к булыжной мостовой. Видя это пулемёт сразу же прекратил огонь и во внезапно наступившей на площади тишине, после короткой паузы снизу послышалось частое цоканье железных подковок удирающих.

"Что за идиотская стычка? Кто бросил бомбу"?

Раненый гвардеец катался по брусчатке, обхватив раненую ногу, и истошно голосил.

"И откуда у поумовцев пулемёт"?

В Барселоне всем было известно, что они вооружены хуже всех из противоборствующих сил, в основном винтовками, смахивающими на мушкеты девятнадцотого века. Примерно такую я недавно видел в руках у Оруэлла.

"А с чего это я взял, что пулемёт поумовский"?

Они, конечно, использовали кинотеатр "Полиорама", откуда стрелял пулемёт, для своих собраний, над ним и сейчас развевается их флаг, но туда имеет свободный доступ кто угодно, хотя бы те же социалисты, обосновавшиеся в соседней с кинотеатром гостинице "Колон", господствующей над площадью Каталонии.

"Провокация"?

В эту минуту оконное стекло мелко задрожало: звуки ружейной стрельбы и взрывов ручных гранат стали доносится отовсюду, со всех районов большого города.

В соседней с нашей комнатой раздался какой-то шум и толкотня. Консул решительно распахивает дверь и упирается в спины моих оруженосцев и своих телохранителей (смутно мне знакомых, уж не те ли это "контрабандисты", что охраняли Орлова?), с трудом сдерживающих возбуждённую толпу. Быстро отступаю к "Бебо" и выдёргиваю перфоленту из ввода, затем отрываю распечатку от рулона. Рука сама потянулась к нагану.

"Ну и куда я со всем этим? А рядом ещё целый ящик свежих лент-ключей".

— Товарищи! Соблюдайте революционную дисциплину! — Под потолком зазвучал счастливый молодой голос "старичка". — Нападение жандармов на телефонную станцию это чудовищная провокация. Виновных в этом мы покараем по всей строгости революционных законов.

Референт генерального консула едва успевает переводить, а Антонов-Овсеенко уже в центре окружившей его людей. Киваю Петрову и Базарову чтобы охраняли установку, пропускаю их внутрь аппаратной, а сам протискиваюсь между "контрабандистами" наружу, прикрывая за собой собой дверь.

— Кто у вас здесь старший? — Гремит голос трибуна.

Выясняется, что комиссар, назначенный правительством сбежал незадолго до нападения. Тогда Генеральный Консул СССР окончательно берёт власть на ЦТС, формирует группы и раздаёт им команды: отключить телефонную связь в городе (подключать отдельные линии только по его распоряжению), отправить наблюдателей на крышу, усилить посты у чёрного входа, провести ревизию наличного оружия.

"Сразу видно "военную косточку""…

Овсеенко был единственным из высших партийцев, кто имел высшее военное образование. В сочетании с ораторским искусством, эти два его качества позволили ему в течение пяти минут превратить растерянную возбуждённую толпу в военный организм, спокойно и чётко действующий по единому плану.

Снизу вновь раздались выстрелы, на этот раз на лестнице ведущей во внутренний дворик, но, также как и в первый раз, стрельба быстро прекратилась.

— Пошли посмотрим что там… — бросает консул и у меня даже не возникает мысли оспорить его предложение.

В сопровождении "контрабандистов" бежим вниз по лестнице.

"Ничего себе, старичок"…

Из сбивчивых рассказов начальника поста с большим трудом выясняется, что группа людей в гражданском на автомобиле заехала во внутренний дворик и пыталась, угрожая оружием, проникнуть в здание ЦТС через чёрный вход. В завязавшейся перестрелке убит один нападавший, другой, шофёр автомобиля, был ранен, но сумел скрыться. С нашей стороны убиты трое, и если бы не поддержка товарищей, открывших огонь с крыши, то нападавшие (их было четверо) могли бы прорваться в здание.

Выходим во дворик и мой взгляд сразу упирается в труп "птенца гнезда Шпигельглассова", с которым мы расстались полчаса назад у входа в ЦТС, лежащего за колесом брошенного автомобиля с открытыми дверцами, уткнувшегося бампером в стену дома.

"Старичок" легко садится на корточки и проверяет карманы погибшего, находит удостоверение, мельком просматривает его и прячет во внутреннем кармане пиджака. Так же легко поднимается, на его гладко выбритых скулах заиграли желваки.

— Знаешь его? — Светло-голубые, почти белые, глаза консула испытующе смотрят на меня.

— Потом… — Шепчу я ему и оборачиваюсь к начальнику поста, жмущемуся у нас за спинами. — Кто первый открыл огонь?

Тот вздрагивает, его глаза на мгновение испуганно заметались по сторонам, но, увидев подходящих к нам работников станции, смелеет и начинает что-то быстро бормотать по-каталонски.

"Понятно, стали сразу палить в белый свет как в копеечку"… Антонов-Овсеенко, быстро сориентировавшись в ситуации, картинно жмёт руку приосанившемуся начальнику поста, благодарит за бдительность и быстро раздаёт чёткие распоряжения по эвакуации тел погибших и усилении постов. Воодушевлённые защитники телефонной станции, спотыкаясь и падая, понесли благую весть по этажам ЦТС.

* * *

— Ну так что, Алексей, — ядовито улыбается консул, откидываясь на спинку небольшого кожаного дивана в комнате связи, когда мои оруженосцы закрыли за собой дверь. — знаком ли тебе нападавший?

— Это человек Шпигельгласса, — опускаюсь на стул напротив. — охранял меня по дороге от гостиницы сюда.

Приготовившийся к длительному словесному поединку с уличением меня во лжи и убеждением сказать правду, Овсеенко теряется и некоторое время молчит.

— Так ты что с ними заодно?

— Не уверен что вы имеете ввиду, но я здесь для того, чтобы организовать связь с Москвой.

— Вы понимаете о чём я, — раздражается мой собеседник. — меня заманили в ловушку при вашем участии, между прочим: нарком просит организовать беседу с Компанисом, вы организуете техническую часть. И это всё для того, чтобы Шпигельгласс тайно арестовал меня? Испугался международного скандала, того что за меня могут вступиться испанские рабочие?

— Да, я думаю, вы в целом правильно поняли замысел Ежова, поздновато правда, — не удержался я от шпильки. — за исключением моей роли в нём. Я здесь фигура чисто декоративная: судя по всему, вы получили шифровку о предстоящих переговорах из НКИДа, кто-то из ваших подчинённых якобы связался с секретариатом Компаниса и согласовал место и время сеанса (понятно, что глава Каталонии в наше консульство для этого не приедет, не принято). Да-да, якобы… как выяснилось, никто в Женералитете об этой встрече не знает. А перевозка апаратуры связи и я при ней лишь добавляет достоверности "переговорам".

— Почему он преследует меня? — В голосе "старичка" послышалась настоящая боль. — Неужели я всей жизнью не доказал свою преданность партии?

— Этого я не знаю, — стараюсь говорить тихо, чтобы успокоить собеседника. — Ежова я знаю немного, но, по-моему, здесь они с Шпигельглассом перемудрили и сами попались в ловушку: по сути они организовали в Барселоне вооружённый мятеж против законной власти.

За окном раздался отдалёный взрыв и сразу за ним несколько ружейных залпов.

— Нужно срочно связаться с товарищем Сталиным!

Москва, Кремль, Свердловский зал.

20 февраля 1937 года, 16:00.

Первое заседание пленума ЦК ВКП(б), начало которого было отложено на несколько дней из-за трагической смерти члена Политбюро Серго Орджоникидзе, началось ровно в четыре вместе с боем курантов на Спасской башне. Вячеслав Молотов, как всегда хорошо выбритый, в безупречно отглаженной тройке, с поблескивающей от пота лысиной, проступающей сквозь редкие, зачёсанные назад волосы, поднимает голову от своих записей. Кремлёвские плотники мастерски вписали в нишу глухой стены, выходящую во внутренний дворик здания Сената, невысокий помост, два стола президиума на нём, упирающиеся одним концом в колонны, обрамляющие нишу, а другим, образующие проход к небольшой трибуне, за которой сейчас стоял председатель Совета Народных Комиссаров. Лёгкий аромат сосновой смолы пробивался сквозь красную ситцевую обивку и поднимался к куполу главного зала страны.

— Т-товарищи, р-разрешите объявить заседание п-пленума открытым. — Лёгкое заикание Молотова, усиливающееся в моменты волнения, выдало его состояние. — С декабрьского п-пленума у н-нас осталось один н-незаконченный в-вопрос: д-дело т-товарища Рыкова. Есть п-предложение дать с-слово Алексею Ивановичу. Н-нет в-возражений?

— Нет! Нет! — Раздалось сразу несколько голосов.

Две немолодые стенографистки в строгих белых блузках и длинных чёрных юбках, сидящие за двумя приставными столиками справа и слева от трибуны, подняли головы в поисках говорящих, причём их карандаши продолжали без остановки выписывать закорючки на пронумерованных листах белой бумаги с чернильным штампом вверху. Наиболее нетерпеливые, из около сотни собравшихся здесь членов и кандидатов в члены ЦК, начали привставать и крутить головами в поисках опального ныне, а в недалёком прошлом одного из вождей советского государства. Рыков неторопливо и как-то отстранённо от окружающих пробрался в центральный проход между двумя рядами стульев и занял место на трибуне и монотонным усталым голосом начал свою защитительную речь.

Он, конечно, понимал, что проиграл Сталину, проиграл в политичской борьбе и сейчас тот просто переводит эту свою победу в юридическую форму, изгоняет проигравшего из ЦК. Изгоняет по праву победителя. Так было и раньше, когда его сняли предсовнаркома и вывели из Полибюро, бросили в наркомат связи, но где-то с конца тридцать второго внутрипартийная борьба превратилась в борьбу не на жизнь, а на смерть. Особенно после покушения на Кирова. Троцкий с Зиновьевым пошли ва-банк и поставили под удар всех противников сталинского курса, тех кто не рвался в бой, а ждал своего часа. Часа, когда эти хищные рожи, что захватывают сейчас ЦК после удаления из него настоящих большевиков с дооктябрьским стажем, интеллектуалов, создавших невиданную в мире социалистическую систему производства, сожрут своего абрека, обернуться вокруг в поисках тех кто умеет управлять хозяйством и вынуждены будут приползти к нему на коленях. Поэтому Рыков и не последовал примеру Бухарина, яростно отрицавшего все обвинения Ежова, а использовал другую тактику.

— Товарищи, прежде всего хочу заявить ЦК, что расследование, которое производилось под руководством товарища Ежова… кхм, производилось хорошо. Нет таких данных, что эти люди заинтересованы были в неправильном обвинении или меня или Бухарина. Совершенно несомненно. Тем более при той настороженности аппарата, который недавно был абсолютно обновлён. Но тут как раз и встали, на мой взгляд, перед этими людьми значительные трудности.

— Какие трудности? Говори ясней… — Из зала раздалось сразу несколько голосов.

— А такие трудности, — голос Рыкова зазвучал громче и увереннее. — что речь идёт о большом периоде времени, приблизительно, в восемь лет, о большом количестве участников и о бесчисленном количестве встреч этих участников и самых разнообразных разговорах между ними. Вот была у меня очная ставка с моим секретарём Нестеровым, который очень подробно изложил два мои разговора с ним: один, по его словам, шесть лет тому назад, другой-пять. Разговоры эти он потом обсуждал с другими, которые тоже что-то по этому поводу говорили. На мой вопрос, не думает ли он, что то, что он вкладывает мне в уста, это его собственные мысли или других его собеседников, отвечает: "Нет помню всё точно". Причём, речь идёт о человеке, который систематически хворал психическим заболеванием. За один год он был психически ненормальным восемь месяцев.

— Хороши же у вас помощники… — покачал головой Сталин.

— А он его от Антипова получил вместе с кабинетом и волнистыми попугайчиками… — раздался звонкий "голос с места".

— Не было у меня никакого Нестерова, — со стула вскакивает Антипов, предшественник Рыкова на посту наркома Почт и Телеграфа.

— А попугайчики были?

— Были…

— Ну так вот они и запомнили разговор… допросить их немедля… — взрыв смеха накрыл зал.

— Товарищи, будьте серьёзнее! — Киров, председательствующий на этом заседании, постучал чайной ложкой по стеклянному графину и окинул взглядом собравшихся.

Из-за портьеры, закрывающей правый от трибуны выход из зала, показался, располневший в последнее время Поскрёбышев, и, отсвечивая наголо побритой головой, быстро подошёл к столу президиума и наклонился к уху, сидевшего с краю Сталина.

— После Рыкова объявишь перерыв, — Киров вздрогнул от неожиданности, услышав голос Сталина, секунду назад сидевшего рядом, у себя за спиной. — без меня вопрос о выборном законе не начинай. Если меня долго не будет, то поставь следующим доклад Ежова.

* * *

После пятнадцатиминутного молчания машинка "БеБо" громко застучала, заглушая выстрелы за окном.

— здесь т сталин.

— здесь тт антонов чаганов.

— сталин доложите обстоятельно что у вас произошло.

Быстро набиваю согласованный с консулом текст, о том что сегодня в двенадцать тридцать одновременно, с парадного и чёрного подъездов, две группы вооружённых людей атаковали Центральную Телефонную Станцию Барселоны. Первая группа была в форме штурмовых гвардейцев, вторая- в штатском. Оба нападения были отбиты ополченцами-синдикалистами, охранявшими ЦТС, при поддержке бойцов ПОУМ. Потери: гвардейцы- один убит, четверо раненых, штатские- один убит, один раненый. Среди защитников: пятеро убитых, шестеро раненых. Осмотром трупа в штатском во внутреннем дворике ЦТС установлено, что одним из нападавших являлся подчинённый товарища Шпигельгласса. В результате этого нападения, бои между синдикалистами и гвардейцами распространились на весь город: слышны выстрелы, из окна ЦТС наблюдаю строительство баррикад. Прошу инструкций и разъяснений. Генеральный Консул Антонов-Овсеенко.

"Старичок" мёртвой хваткой вцепился в спинку моего стула, неотрывно глядя на ленту желтоватой бумаги, выползающей из чрева печатной машинки. Еле уговорил его обуздать свой праведный гнев, забыть о справедливых упрёках в сообщении и позволить Москве, сохранив лицо, разрулить ситуацию.

— Ты что, Алексей, не понимаешь… — консул понижает голос до драматического шопота, новое долгое ожидание ответа из Москвы снова приводит его в возбуждённое состояние. — если они решили арестовать меня, то уже не отступятся. Шпигельгласса специально сюда прислали… чтобы по-тихому, без скандала.

— Кто они? — Тоже шепчу я, вяло возражая. — В Кремле двадцать башен. Думаете, что товарищ Сталин ночи не спит всё вспоминает проступки и прегрешения товарища Антонова? Нет у него на это времени. Тут, скорее, Ежов захотел выслужиться, отчитаться… В общем, ждём ответа. Сядьте, отдохните, Владимир Александрович.

Овсеенко продолжает, как затравленный зверь, молча метаться по небольшой комнате, то и дело высовываясь в окно. Примерно через час, когда я уже подумывал, что арест консула был не такой уж плохой идеей, пишмаш начал выдавать сообщение.

— т антонову шпигельгласс отзывается из испании. резидентом назначается т котов который свяжется с вами вскоре. ваша задача немедля наладить связь по телефону с женералитетом, профсоюзными комитетами, поум, социалистами. договориться о прекращении огня. организовать выпуск листовок. ни в коем случае не допустить ни одной из сторон отвлечения с фронта своих сторонников. доклад каждые четыре часа. партия верит вам. желаю успехов. и сталин.

"Высший пилотаж". Гляжу на бессильно опустившегося на диван старичка, раз за разом перечитывающего слезящимися глазами несколько строчек от вождя, и думаю, а дальше что? Всё равно, ведь, придётся его отсюда убирать: пренеудобная личность, причём для всех.

* * *

— Слово для доклада предоставляется товарищу Ежову. — Кирова неприятно резанули громкие, усиленные сводчатым потолком зала, неуместные, но единодушные аплодисменты.

Особенно усердствовал, сидящий в третьем ряду, невысокий человек в узбекской тюбетейке и мятом пиджаке, из-под которого выглядывала украинская вышиванка. Пожалуй, именно этот порыв большинства пленума показался Кирову самым неприятным. Особенно усердствовал, сидящий в третьем ряду, невысокий лысоватый человек в узбекской тюбетейке и мятом растёгнутом пиджаке, из-под которого выглядывала украинская вышиванка, растянувшаяся на явно обозначившемся брюшке. Ежов, наслаждаясь моментом, легко спрыгнул на помост с высокого стула (заказал себе стул с длинными ножками, чтобы быть вровень с другими членами президиума) и сразу оказался ниже себя сидящего, неторопливо разгладил складки на безупречно отглаженной гимнастёрке со сверкающими золотым шитьём большими звёздами на рукавах и петлицах и улыбаясь вступил в проход между столами к трибуне.

Боковая штора, закрывающая выход из зала, вновь заколыхалась и из-за неё показалась нескладная фигура Исаака Шапиро, начальника секретариата главы НКВД. Найдя глазами шефа, он, под удивлённые взгляды собравшихся, быстро пересекает зал и перехватывает Ежова у трибуны.

— Вы кто такой? Почему мешаете работе пленума Центрального Комитета! — Голос Кирова подобен грому во внезапно установившейся тишине.

Шапиро, испуганно моргнув редкими рыжими ресницами, продолжает что-то шептать на ухо наркома. Присутствующие вытягивают шеи чтобы лучше разглядеть происходящее.

— Товарищи! — Ежов отодвигает Шапиро в сторону. — Прошу меня извинить, должен срочно покинуть заседание, неотложное государственное дело.

Под уважительный гул и взгляды собравшихся, нарком, с семенящим вслед за ним Шапиро, так и не обернувшись в сторону президиума, неторопливо и важно шествует к двери, уже почти на самом выходе натыкаясь на суровый взгляд Осипа Пятницкого, начальника административно-политеческого, куратора НКВД, "ортодоксального" коммуниста, единственного секретаря ЦК не попавшего в Президиум и сидящего в первом ряду в кругу своих немногочисленных сторонников.

Киров задумчиво перелистывает лежащие перед ним бумаги, исподтишка наблюдая за сидящими перед ним. Большинству демарш Ежова с обращением к членам ЦК и игнорированием президиума пришёлся по душе: улыбки, подмигивания, толчки в плечо. Приходится признавать, что сталинская группа в ЦК находится в меньшинстве и раздражение её политикой нарастает.

"А тут и новый лидер нарисовался: недалёкий, смелый и честолюбивый, из своих- партаппаратчиков".

Киров почувствовал напряжённый взгляд Жданова справа. Вчера на квартире у Сталина за ужином вчетвером (Сталин, Молотов, Жданов и Киров), обсуждая ключевой вопрос пленума- подготовка и принятие избирательного закона к выборам в Верховный Совет, Жданов высказал неожиданную мысль: передать его в Президиум ЦИК СССР.

— Мы легко получаем там большинство, — горячо убеждал он. — даже без нациналов, хотя и они, думаю, при правильной разъяснительной работе нас поддержат. Главное- там не будет первых секретарей республик и областей, которые ни а что не пропустят в законе норму об альтернативности кандидатов.

— Это, конечно, правильно, — возразил Молотов. — но ЦК, при желании, может рассмотреть любой вопрос и вынести своё постановление как надо голосовать по данному вопросу. Как член партии ты обязан будешь подчиниться.

— Если бы принять постановление ЦК о передаче вопроса в Президиум ЦИК….- ни к кому не обращаясь поддержал тему Сталин. — но они на это не пойдут.

На этом обсуждение идеи Жданова тогда и прекратилось.

— Тише, товарищи. — Киров снова на ногах, улыбчив и доброжелателен. — Будем считать причину ухода товарища Ежова с заседания уважительной, поэтому перехожу к следующему вопросу повестки дня: докладу товарища Жданова о выборах в партийных организациях.

— Товарищи, — спокойный убаюкивающий голос нового "хозяина" Ленинграда мягко переключил внимание собравшихся на трибуну. — нам предстоят осенью или зимой этого года выборы в в Верховный Совет СССР и в Советы депутатов трудящихся сверху донизу по новой избирательной системе. Последние три слова смели с лиц сидящих остатки злорадного веселья, вызванного фрондёрством Ежова, и погрузили зал в напряжённую тишину.

— … В связи с этим перед нашей партией стоит задача подготовки к выборам. Характер этой подготовки, её объём, масштабы и связанная с ней перестройка партийной работы определяются глубиной тех преобразований, которые вытекают из новой Конституции для политической жизни нашей страны.

Чутко почувствовав резкую реакцию зала на даже простое упоминание о необходимости принятия конституционного закона о выборах, докладчик быстро перестраивается и заводит речь о партийной работе, о важности партийным организациям показать пример беспартийным как правильно проводить выборы. Ведь равные, прямые и тайные выборы в партийных организациях прямо закреплены в уставе партии.

— Мы клянёмся и божимся уставом, — мягко корит кого-то докладчик. — зубрим его в кружках, требуем его знания при обмене документов, а сами нарушаем его, нарушаем наш партийный закон!

Последовавшие за этим данные о том, что до тридцати процентов членов обкомов и шестидесяти процентов членов горкомов и райкомов кооптируются, а не избираются, впрочем, особого впечатления на слушающих также не произвели. Поэтому, окончательно прояснив для себя настроения членов ЦК, Жданов начинает тянуть время, рассказывая о вопиющих случаях бюрократии, сдабривая их забавными случаями, как в Ленинском районе г. Харькова, где все члены райкома оказались кооптированными, а о единственном избранном члене забыли, не приглашая его на заседания. Настроение зала заметно повысилось, чему также не в последнюю очередь содействовали звон посуды и запахи еды, начавшие просачиваться внутрь сквозь тяжёлые шторы. Сзади к Кирову подошёл секретарь и что-то шепнул ему на ухо.

— Регламент! — Председательствующий останавливает докладчика. — Вопрос, кажется, простой поэтому предлагаю голосовать по нему без обсуждения. Как, товарищи?

— Согласны, давайте голосовать… — раздалось несколько нетерпеливых голосов.

— Хорошо, кто за то, чтобы принять постановление о проведении марте-апреле выборов во всех партийных организациях страны, осудить кооптации, как нарушение устава партии… В зале появляются Сталин и Ежов, головы всех присутстствующих поворачиваются к ним, пытаясь понять по их лицам что произошло.

— … ну и вторым пунктом, — продолжает Киров. — целях ускорения выработки конституционного закона о выборах в Верховный Совет передать этот вопрос в Президиум ЦИК СССР.

Сталин улыбается поднимает руку и что-то говорит Ежову, хлопая его по плечу. Тот тоже тянет руку вверх и вымученно улыбается. По рядам забегали счётчики голосов.

— За- пятьдесят четыре голоса.

— Кто против?

— Против- семнадцать…

(Кандидаты в члены ЦК решающего голоса не имели).

— Решение принято… — Киров тяжело опускается на стул. — Объявляется перерыв в заседании, один час.

Барселона, Центральная телефонная станция.

22 февраля 1937 года, 03:00.

— Даже не думай об этом… — Мири грациозным движением рук взбивает густую копну кудрявых волос и замирает на мгновение, освещаемая неярким светом редких фонарей, проникающим в слуховое окно на крыше ЦТС.

"Вполоборота ты встала ко мне, грудь и рука твоя видится мне".

Моя рука обвивает её упругий стан, скользит вниз к талии…

"Ох уж эти комбинезоны… очень непрактичны, особенно для девушек".

* * *

— Товарищ Чаганов, — весело таращит глаза Базаров. — там вас… эта… спрашивают на проходной.

— Кто спрашивает?

— Хорошая девка, кхм-кхм, — захлёбывается слюной он. — белая, ладная я как раз мимо проходил.

"Мимо он проходил. Бегает повсюду, еду-курево добывает, что-то выменивает. А её, еды этой, нет от слова совсем. Кто это может быть? Белокурая Жози? Так её, вроде, Эйтингон с Хэмингуэем направил в Мадрид. Аделина? Аналогично, под Мадридом. Слыхал, у неё новаю любовь- лётчик Серов, будущий герой Советского Союза. И никакая она не белая… Ладно, пойду, посмотрю".

Выхожу на злополучный пятачок, где погиб наш сотрудник, и вижу Мири, похудевшую и повзрослевшую, ласково почёсывающую холку мула, запряжённого в двуколку, из который радостные бойцы достают буханки белого печёного хлеба, оливки и бурдюки с вином.

— Алекс, май ди-ир! — Повисает на мне сестра товарища, недавно пытавшаяся меня убить.

"Действительно, олень и есть, зла не помню. Не… ну как не простить такую белокожую"…

— Я от Котова. — Горячее дыхание девушки обжигает ухо.

"…медсестру с красным крестом на зелёной сумке".

* * *

На лестнице, ведущей на чердак слышатся тихие шаги проверяющего и снизу появляется его вихрастая голова.

— Ки таль? (Как дела?) — Парень отклоняет голову, пытаясь разглядеть в темноте фигуру Мири.

— Вали (хорошо), — закрываю её собой. — вали отсюда…

— Салюд, камарада… — тридцать два сверкнувших в полумраке зуба исчезают внизу. Овсеенко поставил караульную службу хорошо: смена часовых строго по времени, разводящие, проверяющие… Сам почти безвылазно в операторской. Ведёт переговоры с профсоюзными комитетами (а их в Барселоне сотни), которые отказались подчиняться своим вожакам, вошедшим в Женералитет. Считают их предателями. Комитеты тоже можно понять, закон о сдаче оружия одобрен, в том числе, и их представителями в правительстве Каталонии. За сутки советскому консулу удалось добиться лишь остановки боёв. Рабочие, как в июле, строят баррикады в своих районах, гвардейцы занимают центр и богатые пригороды. Позиции противоборствующих сил не сблизились ни на шаг.

В связи с событиями в Барселоне наметился новый раскол в правительстве, теперь в республиканском, в Валенсии. Против Ларго Кабальеро, склоняющегося к моральной поддержке восставших, выступил Хуан Негрин, министр финансов. Вчера, то есть уже сегодня, на очередном сеансе связи Сталин дал понять Антонову, что СССР в возможном противостоянии в Валенсии будет на стороне Негрина. Задача генерального консула, предотвратить эскалацию конфликта, в такой обстановке сильно усложнилась.

— чаганов в городе нет табака- застучал я на машинке, чтобы заполнить возникшую тягучую паузу в сеансе.

— О чём ты? Какой табак? Помолчи лучше! — Разозлился Овсеенко, прочитав из-за спины моё сообщение.

— Самый обыкновенный, — успокаиваю как могу раздражённого дипломата. — людям курить нечего.

— сталин молодец чтобы привлечь массу на свою сторону начинать надо с простых нужных каждому вещей. Сей же час дам распоряжение срочно закупить сигареты во франции и готовить пароход с табаком в батуми.

Консул опускает голову.

"Совсем растерялся. Не знает что делать. Далёк он от людей. Не получается у него возглавить ход событий, плетётся в их хвосте. Если не переломит ситуацию, то гнать его надо с дипломатической работы за профнепригодностью".

А то после первого разговора со Сталиным размечтался: поеду в Южную Америку, условия буду создавать для грядущей революции ("горбатого могила исправит"). Ждут его там, хотя бы поинтересовался у своего помощника, как я, с какой страной там у СССР имеются дипломатические отношения, не говоря уже об открытом посольстве. Так что, скорее всего, светит ему дорога дальняя домой, а вот в каком качестве- неясно.

Котов уже в Барселоне, в консульстве, взял на себя руководство резидентурой. Долго о чём-то разговаривал с Овсеенко по телефону, видимо, убеждал вернуться того в Генеральное Консульство. Безуспешно. Напирать не стал, выжидает как разрешится ситуация с переговорами. А пока Мири каждые пару часов отлучается к соседям-поумовцам…

* * *

Сильнейший взрыв внизу на площади отбрасывает нас с Мири на пол вглубь чердака. Через секунду нас накрывает клубом пыли и запахом взрывчатки. Последующие за этим лихорадочные взаимные ощупывания, к счастью, не выявили серьёзных повреждений, лишь жжение в глазах и заложенность в ушах. С опаской выглядываем в слуховое окно: метрах в ста от ЦТС у фонтана, освещённая поднимающимся в соседнем кафе пожаром, чернеет воронка диаметром метров пять. Издалека со стороны моря послышался новый взрыв, ещё и ещё. Включился противный, выворачивающий душу, сигнал воздушной тревоги, но гула самолётов не слышно.

Несёмся с подругой вниз, темноте натыкаемся на стонущих, плачущих людей, по комнатам свободно сквозь выбитые окна гуляет холодный ветер, подхватывая обрывки бумаги.

— Как вы? — Залетаю в аппаратную, навстречу мне с фонариком в левой и наганом в правой поднимается Петров.

— Мы-целы, Владимира Александровича чуть зацепило.

"Контрабандисты" обступили диванчик с лежащим консулом, не зная что делать. Мири решительно расталкивает их склоняется над раненым, перекручивая со спины перед, висящую через плечо сумку с красным крестом. Подхожу к "Бебо": в шифратор попал довольно крупный осколок и он сейчас представляет собой клубок проводов, сплющенных реле и битых электронных ламп.

— Ключи сожги. — Бросаю оруженосцу и подхожу к дивану, со всех сторон подсвеченному фонариками.

"Царапина на лбу, жить будет".

Моя подруга начала накладывать на лоб Антонова-Овсеенко мужественную повязку. Он подслеповато жмурится на её целебные формы, в голове его что-то щёлкает и консул с удивлением переводит взгляд на меня, увивавшегося вокруг красавицы.

"Да, вот так оно в жизни бывает. От ненависти до симпатии путь ещё короче".

* * *

К рассвету удалось частично восстановить ручной коммутатор и появилась первая достоверная информация: город подвергся обстрелу из корабельных орудий, причём корабль или корабли были итальянскими. Перед нашим отъездом из Валенсии пришло радостное известие: группе Старинова под Кордовой удалось пустить под откос один из эшелонов итальянской авиационной дивизии. Погибло более сотни пилотов и техников. Нашим соколам, ведомым в небе твёрдой рукой Голованова, удалось захватить господство в воздухе.

Мстительный дуче, как видно, подготовил ответный удар с моря, по мирным жителям. К обеду приходит новая информация к сорока семи погибшим в Барселоне нужно добавить двадцать четыре человека в Валенсии. Известия об обстрелах мгновенно распространяются по городу и приводят к противоположному, чем надеялись враги, результату: рабочие начинают разбирать баррикады. Вновь пошла, уже было остановившаяся запись добровольцев в армию, причём со своим оружием. Сегодня от случайной пули погиб Андреу Нин, Мири говорит, что ей очень повезло, она была в этот момент всего в нескольких шагах от лидера ПОУМ.

После подтверждения отъезда из консульства Шпигельгласса, Антонов-Овсеенко вернулся в свой кабинет (настоял при этом, чтобы меня поселили рядом), правда ненадолго. По приезду выяснилось, что товарищ Леон Гайкис, референт консула, назначен временным поверенным, а сам Антонов-Овсеенко отзывается на родину. Эйтингон, скромно сидевший в кабинете консула, когда принесли шифровку из Москвы с этим известием, добавил, что я еду вместе с экс-консулом через Францию и вручил мне дипломатический паспорт. Совершенно случайно оказавшийся в кабинете Михаил Кольцов, радостно сообщил, что он тоже едет с нами. Возникший было в глазах Владимира Александровича после прочтения радиограммы тревожный блеск быстро погас: наше путешествие, благодаря "золотому перу" СССР, наверняка будет освещаться в прессе.

* * *

Дворик перед зданием Генерального Консульства СССР в Барселоне, много людей прощаются с отъезжающим Антоновым-Овсеенко, представитель Женералитета, работники консульства. Он пытается сдерживаться, но редкие капельки слёз время от времени сбегают вниз по щекам из-под толстых линз его роговых очков. Солнечно тепло, в воздухе носится запах цветущего миндаля, белая мимоза скрывает садовые решётки.

— Гуд лак, — Мири чмокает меня в щёку уже на выходе под внимательным взглядом Эйтингона.

"Удача вскоре понадобится тебе".

Мощные моторы "Испано-Сюиз" за два часа домчали нас до границы. На перевале у пограничной будки, подёрнутой лёгким туманом, толстый французский таможенник не хочет пропускать в Испанию колонну грузовиков. Наконец, соглашается когда два водителя заносят в будку большой ящик с сигаретами. Настаёт наш черёд, равнодушно взглянув на наши паспорта, он запрещает проезд испанских машин на территорию Франции.

— Нам что же пешком до Перпиньяна идти? — Взрывается Кольцов. — Мы- дипломаты!

Заплатив сто франков, в сопровождении полицейского агента на переднем сиденьи, неспеша едем по каменистой горной дороге.

"Прощай, Испания"!

Глава 12

Москва. Белорусский вокзал.

28 марта 1937 года. 15:00.

Паровоз ИС-20 с огромными в человеческий рост колёсами, плюясь на встречающих, толкущихся в нетерпении на перроне, обаками шипящего белого пара, неспешно с лёгкими толчками тянул вагоны пассажирского поезда Берлин-Москва по первому пути вдоль длинного внутреннего фасада железнодорожного вокзала. Мы прилипли к окнам в коридоре мягкого вагона напротив нашего купе: Кольцов, выбритый до синевы, в тёмно-синем шерстяном костюме по последней парижской моде; Антонов-Овсеенко, в костюме попроще, но тоже когда-то из модных и дорогих и я, в пообносившейся, "блестящей в некоторых местах" своей американской паре с признаками чинки и штопки. Как-то в этот раз не вышло прибарахлиться, ввиду отсутствия денег и времени. Даже свой раскошный американский-же дождевик подарил Эйтингону (уж больно он в нём похож на иностранца) и мой небольшой чемоданчик, прошедший со мной через три границы, оказался заполнен буклетами "Сименс", пахнущими духами Жозефины, чем провоцировал здоровую подозрительность у французских, германских и польских таможенников.

Последний толчок и наш вагон замирает напротив раскошного арочного входа в вокзал, блестящего на солнце чисто отмытым витражом, с перрона грянул какой-то марш духовой оркестр, к поезду потянулся народ.

"Приятно… Родина помнит, Родина знает".

Плотный долговязый грузчик, с одного намётливого взгляда разобравший кто есть ху, отодвигает меня плечом в сторону и тянет ручища к чемоданищам Антонова-Овсеенко. Неузнанным ступаю на перрон. "Привет лауреатам третьего международного конкурса им. Шопена!" — гласит кумачовая растяжка над входом. Из соседнего вагона, робко, зажимая уши руками, появляются музыканты: молодые женщины в беличьих шубах и манто, сопровождаемые элегантными мужчинами в шляпах и осенних пальто. К ним пробивается бойкая группа корреспондентов с фотокамерами и букетами жёлтой мимозы.

— Профессор Нейгауз! Попрошу вас в центр! — Звучит визгливый голос главного репортёра, чем добавляет скорби облику музыканту. — Улыбаемся!

— Товарищ Чаганов! — Вижу улыбающееся лицо Кости, прикреплённого водителя. — Как доехали? Хорошо? Законно! Смотрю похудели, но ничего- дома откормитесь, отдохнёте.

По улице Горького, после сноса по плану реконструкции столицы многих зданий, затруднявших движение по ней, за пятнадцать минут доезжаем до Охотного ряда и площади Дзержинского. На улицах всё- как всегда, многолюдно, добавилось, правда, количество автотранспорта: автобусов, троллейбусов, трамваев. И это вдобавок ко второй очереди метро: от Курского вокзала до площади Свердлова и дальше до Сокола.

Комендант, в кабинет которого меня направил дежурный с проходной в Фуркасовом переулке, без лишних слов выдал наган, изъял у меня дипломатический паспорт, выдал служебное удостоверение и два приказа под подпись: первый- назначить т. Чаганова А.И. начальником спецотдела ГУ ГБ (9-й отдел) при НКВД СССР и второй- присвоить старшему лейтенанту госбезопасности Чаганову А.И. очередное звание капитана госбезопасности.

"Скромно, формально, но всё равно приятно".

Поднимаюсь к себе в отдел пешком, решительно отказавшись от лифта, и наблюдаю в смотровые окна необычное оживление у подъезда во внутреннюю тюрьму: легковушки привозящие и увозящие задержанных не простаивают. Вспоминаю как при Ягоде на лестничных клетках зависали весёлые компании дымящих сотрудников, как потом при вступлении Ежова они пропали, трясясь и маясь по своим кабинетам и выдыхая табачный дым в полуоткрытые форточки и вот сейчас, через полгода, на смену страху пришла дерзкая смелость, уверенность в себе и нехватка времени: громкие голоса, весёлый смех и торопливые затяжки.

— Здравствуйте, товарищи! — Широко распахиваю дверь в свою приёмную, правда почему-то без какой-либо таблички.

Восемь пар глаз испуганно поворачиваются на мой голос.

"Дерзкая смелость, говоришь? Больше похоже на картину: ОМОН проверяет регистрацию у таджикских гастарбайтеров. Почему в приёмной шесть столов"?

— Алексей Сергеевич! — Взвывает от восторга моя секретарша Катя. — Приехали! Из сбивчевого многоголосого жалостливого рассказа вычленяю главное: пользуясь отсутствием начальника при молчаливом одобрении высшего начальства, у спецотдела оттяпали две комнаты.

— Вот же гад! — Не думаю, что я сказал это вслух.

Быстро прохожу в свой кабинет, яростным взглядом изгоняю лейтенанта, помощника Язева, из него и открываю платяной шкаф: на плечиках висела безупречно отглаженная форма, сверкнули ордена, а внизу сияли, как яйца у кота, хромовые сапоги. Быстро переодеваюсь, обнаружив потерю нескольких килограмм, затягиваю ремень и с удовлетворением оглядываюсь в стеклянную дверь книжного шкафа.

"Уже лучше, так… где мой тактический камуфляж? Пусть все видят, что я вступил на тропу войны… Война? Без разведки"…

— Катя! — Снимаю трубку с рычага. — Смотайся в магазин на первый этаж, получи звёзды на рукав и шпалы в петлицы. Я зайду попозже расплачусь.

— Капитана получили? — Ойкает секретарша. — Поздравляю! Бегу-бегу.

"Ну посмотрим, что из себя представляет мой обидчик".

Решительно выхожу в коридор, провожаемый любящими взглядами воспрянувших духом подчинённых и стучу в соседнюю дверь с ничего не говорящим номером на ней, ведущую в конфискованное у нас помещение, где раньше распологалось наше отделение дешифровки.

— Алексей, дорогой, заходи! — на пороге появляется слегка раздобревшая с нашей последней встречи фигура Егора Кузьмича Новака, начальника Научно-Технического Отдела из Ленинградского Управления, в форме старшего лейтенанта госбезопасности. — Сколько лет, сколько зим!

— Два лета и две зимы… — усилием воли делаю лицо подобрее. — Вот не ожидал вас здесь увидеть.

— Что же мы на пороге стоим, прошу заходи, Алексей, ничего что я по старой дружбе на ты?

"Искренне рад меня видеть… странно"…

Высокую просторную комнату не узнать, многочисленные письменные столы наших сотрудников бесследно исчезли, а на их месте смонтированы высокие до потолка металлические, пустые сейчас, стеллажи, занимающие всю площадь.

— Кому передали наши комнаты, под что? — На законном основании интересуюсь судьбой утраченного имущества.

— В учётно-регистрационный отдел, — зачастил, оправдываясь, Новак. — под картотеку. Помнишь, Алексей, в 35-ом было решение передать все картотеки в центр? Вот продолжаем работать над этим. Смотри, вот оборудование в Германии закупили: бильдаппарат.

Тонкая узкая рука указывает на стоящий в углу справа от двери коричневый деревянный тумбовый стол с острыми углами.

"А это что за зверь"?

Небольшой электрический двигатель, на валу которого закреплён массивный цилиндр из нержавейки. На него нацелился ручной фонарик с выпуклой линзой вместо стекла и какая-то экзотическая лампочка с нанесённой на внутреннюю поверхность серебрением и глазком в центре вместо нити накаливания.

"Фототелеграф"!

Принцип прост: пятнышко света фонарика пробегает фотографию, закреплённую на быстро вращающемся цилиндре, который также медленно движется вдоль своей оси, толкаемый резьбой на валу. Когда световая точка попадает на тёмный участок фотографии, то большая часть света им поглощается, когда на светлый- отражается целиком в направлении фотоэлемента ("лампы с глазком"). Ток через него колеблется, повторяя форму отражённого светового потока и, следовательно, рисунка сканируемой картинки. Остаётся подать сигнал на усилитель… открываю массивную дверцу тумбы.

"Так и есть, ламповый усилитель, провода от которого идут к встроенным в лицевую панель измерительным стрелочным приборам и телефонному аппарату".

— "Железный конь идёт на смену крестьянской лошадке". — Новак охотно хихикает в ответ на мою шутку. — Поздравляю. Только не понятно мне, Егор Кузьмич, как данный аппарат сможет помочь в поиске преступников?

"Если получать информацию, так из первых рук".

— Очень даже может. — Совсем размякает он, видя что потерпевший ведёт себя спокойно. — Представь, что где-нибудь на Дальнем Востоке задержали неизвестного. Откатали ему пальчики и на таком вот аппарате послали их сюда, в Центральную картотеку. Через пять минут волшебный лучик обежит всю фотобумагу, закреплённую на этом барабане, а ещё через пятнацать- проявленный, закреплённый и высушенный фотоснимок окажется у меня на столе.

Новак победно поднимает указательный палец вверх.

"А затем мощные компьютеры по секретному алгоритму распознавания образов начнут поиск владельца данных папиллярных узоров в базе знаний ЦК (центральной картотеки)".

Заметив что ответ меня не удовлетворил, Егор Кузьмич продолжил уже с меньшим энтузиазмом.

— Ну а дальше я посчитаю дактилоскопическую формулу, возьму увеличительное стекло и пойду в соответствующий раздел картотеки искать владельца присланных отпечатков.

"Это что за формула за такая"?

Почуяв пробел в моих знаниях, Новак снова повеселел.

— По системе Гальтона-Генри имеется три типа папиллярных узоров: петли, завитки и дуги. Именно их можно встретить на каждом из десяти наших пальцев рук. Петли встречаются чаще всего, дуги- реже всего. Каждый палец имеет свой коэффициент. Не вдаваясь в детали, отмечу, что это позволяет разбить все возможные комбинаций типов узоров на 1024 группы, примерно равных по количеству…

"А что неплохо, в 1024 раз уменьшить объём поиска".

— Стоп, стоп, — невежливо прерываю я Новака. — а если нет всех десяти пальцев?

— Да-а, — невесело протягивает он. — если отсутствует один отпечаток, то надо проверить два раздела; если два- то четыре, три- восемь и так далее. Короче, система с одним отпечатком, найденным на месте преступления, не работает вовсе.

"У Оли они могли, конечно, получить постфактум отпечатки каких-то её пальцев, но явно не всех (Пашину квартиру перед уходом она точно почистила)… Так что живём пока"…

— Егор Кузьмич, сознайтесь, — мелькает в голове догадка. — не работает у вас ваша аппаратура как задумано.

— Кто сказал? — Вырывается у него. — Я имею ввиду, почему ты так думаешь?

— Да потому что наелся я шумами на наших телефонных линиях. Поди снимки такие выходят, что мама родная не узнает?

Новак грузно опускается на стул и тяжело вздыхает.

— Вот и немцы говорят, — решается он после минуты колебаний. — что надо качество телефонного канала повышать. Наши специалисты предлагают переходить на ВЧ, вот только сколько их ВЧ- линий? Раз-два и обчёлся… короче, не видать мне ВЧ как собственных ушей. Вот и выходит, куплено дорогостоящее оборудование, а запустить его в дело- нету возможности. Кто виноват? Новак! Хотя договоры заключали да по Германиям катались люди Ягоды: "иных уж нет, а те далече"…

— А что ж вы помещение отжали? Под не работающую-то технику. — Резонно замечаю я.

— А что было делать? — Устало машет рукой поклонник "Евгения Онегина". — Ссориться с самим Шапиро?

"Ну, в общем-то, так я и думал".

— Электрическая схема бильдаппарата есть? — Присаживаюсь на корточки и вновь заглядываю в тумбу.

Новак поначалу не понимает о чём это я, но в следующее мгновение его как пружиной подбрасывает со стула. Передо мной ложится объёмистый том с дерматиновой обложкой.

— Только оно на немецком… — ест меня глазами Егор Кузьмич, продолжая надеяться на чудо.

"Доработать прибор для посылки и приема отпечатков пальцев, думаю, будет нетрудно. Поставить на приемнике тригер Шмитта (двухпороговый компаратор с гистерезисом) и проблема с помехами решена. На максимальной частоте канала три килогерца за минуту можно пропустить до двухсот тысяч пикселей- этого хватит за глаза для хорошего качества отпечатков. Вот с фотографиями будет потруднее: тут нужны градации серого и чем больше, тем лучше. Сколько? Восемь? Шестнадцать? Тридцать два? Станет ясно в процессе работы. Чем больше градаций, тем сложнее приемник. Тогда может лучше с фотографией переходить на радиосвязь, увеличивая пропускную способность за счёт числа радиоканалов"?

— Хорошо, Егор Кузьмич, — поднимаю глаза к потолку. — покумекаю я на досуге над вашей бедой. Только это, буду работать по ночам, днём некогда- рвут на части. Предупредите своих людей и ключик мне от моего бывшего помещения выправьте. Кстати, нужен второй бильдаппарат, чтобы проводить отладку на обоих концах в одном месте, поставьте его рядом с этим. Ещё одно: организуйте мне доступ в фотолабораторию.

— Конечно-конечно, Алексей Сергеевич, сегодня же всё приготовлю, — не верит своему счастью Новак. — второй аппарат возьму в МУРе. Спасибо вам, если честно, не решался сам попросить. А насчёт ключей не беспокойтесь, дам распоряжение дежурному по отделу. Дежурство круглосуточное: он вам выдаст всё что потребуется и нужную дверь откроет.

— Товарищ Чаганов, — после стука в двери показалась Катина головка. — вас к телефону, секретарь товарища Кирова звонит.

Москва, ул. Большая Татарская д. 35.,

ОКБ спецотдела ГУГБ.

Тот же день, позже.

Всю дорогу от Управления до ОКБ ноги то и дело переходили на бег, вызывая недоумённые взгляды прохожих, так что к дверям заветного особнячка я подходил раскрасневшимся с учащённым дыханием.

"Надо возобновить пешие прогулки из дома на работу и обратно, отжимания от пола в кабинете тоже, иначе через десяток лет превратишься в полную развалину".

Тревожные выражения лиц, как и тогда в отделе, обернувшихся на шум распахнувшейся двери, облегчённые выдохи, радостные мужские объятия (начальник вернулся целым домой) и сбивчивые рассказы о том, как мы провели зиму. Завод Орджоникидзе помещения для нас не освободил, наоборот расширяет в них производство "БеБо", беззастенчиво отрывая Лосева и Авдеева от своей работы, ради каких-то мелочных согласований и уточнений.

— Ну давай показывай, Валентин, свой пентод. — Закругляю я вводную часть: все живы, здоровы, чего ещё желать…

Авдеев ("Сколько ему двадцать лет"?), покраснев от удовольствия, ведет нас с Олегом к своему уголку, отгороженному от остальной комнаты шторой, как фокусник картинно отдёргивает её в сторону, открывая длинный стол, больше похожий на верстак, заставленный измерительными приборами, окруживших большой чёрный сундук осциллографа. Мы с Лосевым с завистью посмотрели на идеальный порядок, царящий у коллеги повсюду.

Он щёлкает выключателем настольной лампы и на арене в лучах прожектора появляются две электронные лампы: одна- массивный стальной цилиндр с октальным цоколем ("диаметр сантиметра четыре, высота как бы не пятнадцать"), новейшая продукция завода "Светлана" и маленький на этом фоне стеклянный цилиндрик ("а тут диаметр миллиметров восемь при четырёхсантиметровой высоте") с гибкикими выводами.

"Давид и Голиаф"…

Оба впились в меня глазами, пытаясь понять какой эффект произвела на меня эта презентация.

— Впечатляет, слов нет! — Улыбаюсь я. — Какое анодное напряжение у твоей лампы?

— У стержневой? Шестьдесят вольт! Накал- один и две десятых вольта.

"Потреблять будет раз в десять меньше, чем эта в стальном корпусе, лицензионный пентол от "Радиокорпорэйшн"".

— Максимальная частота? — Для ответа на мой вопрос Авдеев тянятся к пухлому лабораторному журналу, стояшему на полке над столом.

— Мы тут на ней приёмник спаяли, — опережает его Лосев. — так на УКВ в начале метрового диапазона работает хорошо.

"А если "Север" собрать на таких лампах? В кармане такую радиостанцию можно будет носить! В большом кармане… и анодную батарею ещё в килограмм весом".

— Приёмник- это, конечно, хорошая мысль, — подъёмная сила, носящихся в воздухе идей, поднимает меня со стула. — Но военному человеку ближе носимая одним бойцом миниатюрная рация. Представляете что будет, если положить такую рядом с такой, что клепает завод Орджоникидзе? Товарищ Ворошилов снимет последнюю гимнастёрку, но деньги тебе, Валентин, на покупку оборудования для опытного электровакуумного заводика найдёт.

* * *

— Ну рассказывай, Олег, — дверь за двумя симпатичными лаборантками закрылась. — какие успехи у нас фронте покорения недопроводников?

"Тесновато здесь"…

Окидываю взглядом "малую" лабораторию, в которой собраны устройства, приборы и материалы для полупроводникового производства: высокая башня бестигельной зонной плавки, рядом массивный цилиндр йодидного реактора, дальше устройство для вытягивания стержней из расплава, стеллаж с установкой для ориентации слитка по кристаллографическим осям, съёмная четырёхзондовая головка для измерения удельного сопротивления, прибор для измерения времени жизни и так далее. Хорошо, ещё что есть у нас в наличии большой склад, под завязку забитый пузатыми стеклянными бутылями с щелочами, кислотами, деионизированной водой и сверхчистыми материалами. Само собой наша гордость, прецизионный токарный станок, стоит в большой комнате и лабораторию не захламляет.

"Нахмурился, да понимаю я, что это- от силы половина оборудования, необходимого для производства обычного полупроводникого диода, но что делать"?

— Успехи, говоришь? — Лосев открывает лабораторный журнал с надписью "Кремний". — Их есть у меня, как говорит Аркадий, наш новый практикант из Бауманки. Вот последняя партия дюймовых пластин толщиной четверь миллиметра: среднее удельное сопротивление равно 10 ом*см, что на четыре порядка меньше собственного кремния, но всё ж таки говорит, что чистота кремния не хуже 99.9 %. Кстати, получил на прошлой неделе письмо от НИИ-9, они собрали точечно-контактный диод на наших пластинах осенних одноомных пластинах и пищат от восторга- чувствительность приёмника увеличилась на тридцать процентов.

"Ну, тут не столько чистота материала, я думаю, сколько, то что удалось получить монокристал"…

— Время жизни и на новых пластинах нашим осциллографом измерить не удалось…

"Значит меньше одной микросекунды, тогда, скорее всего, никакого монокристалла не получилось и дело, действительно в лучшей очистке материала".

— Перехожу к германию, — Олег охотно тянется к журналу с надписью "Германий".- тут всё неплохо: зонная плавка за сорок- пятьдесят проходов чистит материал до удельного сопротивления 40 ом*см, что лишь на треть меньше собственного. Из литра 45 % раствора двуокиси германия вышло двести грамм чистого матриала или после плавки, резки, шлифовкии травления тридцать дюймовых пластин. Половину потратили на отработку операции вплавления индия. Итак, получено около ста работающих диодов, можешь посмотреть вольт-амперные характеристики в журнале, но работали они хорошо на пластине и сразу после разрезки на кристаллы. Как только мы припаяли контакты, выпрямляющий эффект пропал: вместо диода получился кусок полупроводника.

"Не ожидал такой прыти…, думал что к середине года только подойдем к сплавному диоду. Не успел, а точнее, не захотел заранее вываливать на Олега всю информацию".

— Понятно, — киваю головой. — германий при нагревании поглащает медь. Ты ведь медный провод паял, так? Измерь сейчас время жизни, наверняка упала с одной милисекунды раз в сто, а то и тысячу. Медь создаёт в германии центры рекомбинации, которые поглащают носители.

— И что делать? — Повесил голову Олег. — Осталось всего пять пластин.

— Нужно нагреть контакт градусов до семисот, приложив золото. Оно хорошо вытягивает медь, должно помочь.

— Вытягивает? — Сомневается он.

— Именно, градиент концентрации для этой пары большой и, следовательно, вектор диффузионного потока тоже, поэтому диффузия меди в германий происходит быстро. Но диффузия меди в золото будет проходить ещё быстрее…

— Ничего не хочешь мне рассказать? — Лосев внимательно смотрит мне в глаза.

— Лучше тебе не знать, — не отвожу взгляда. — но учти, подсказки из-за кордона почти на исходе. Скоро придётся полагаться исключительно на себя.

Москва, Докучаев переулок, 12.

Позднее, тот же вечер.

Закончили втроём обсуждать возможные схемы радиостанций уже к одиннадцати вечера. Пока осталось два варианта: "Север-бис" с кварцевой стабилизацией и "хэнди-токи" аналог американской SCR-536, первой радиостанции, помещённой в телефонную трубку, работающую на дальность до полутора километров. Я был категорически против второго варианта, так как мне было очевидно, что наладить массовый выпуск стержневых ламп будет невозможно и поэтому и предлагать надо модели для ограниченного применения, для разведки, штабов дивизий и выше, но никак не для взвода, танка или самолёта, для которых потребуются миллионы таких ламп. Посопротивлялся, а потом махнул рукой, решив, что эффектная презентация возможностей стержневых ламп- дело самоценное, и пусть военные решают что им и как выпускать.

Домой с работы поехал на метро, на "Комсомольской" прошёл мимо колонны "для объявлений". Судя по месту отметки, сообщение от Оли ждёт меня на Озерковской набережной у пешеходного Зверева моста через Водоотводнй канал, недалеко от ОКБ.

"Очень кстати, туда я смогу попасть через дворы, минуя проходную. Взялись за меня плотно, вот и сейчас сзади метрах в десяти, не особо скрываясь, маячит топтун в бушлате и заячьей шапке. Плевать, всё равно зайду к Паше! Пусть Ежов знает, что я от своих людей не отступлюсь". Захожу в подъезд, сопроводающий остаётся снаружи, вытягивает шею, пытаясь в темноте разглядеть номер дома.

"Что-то долго не открывает, заснул"?

Бросив крутить бабочку механического звонка, стучу в дверь кулаком. Наконец внутри что-то грохочет и слышится скрежет снимаемой цепочки.

— Чего надо?! — Заряд водочного перегара бьёт мне в нос. — Алексей! Живой!

— Не дождутся! — Закрываю за собой дверь на засов, знаками показываю Паше чтобы шёл на кухню.

— Хорош! — Открываю на кухне водопроводный кран. — Профессор кислых щей!

В галифе на босу ногу, в нижней рубахе, небритый, со всклоченными седеющими волосами, он был похож, скорее, на извозчика после долгого трудового дня.

— Алексей! Живой! — громко кричит он и затем тихо и совершенно трезвым голосом. — Где Аня?

— Я её спрятал, с ней всё в порядке. — Шепчу ему на ухо. — Как ты? — Отстранили от службы, КБ закрыли, мне предъявили обвинение в финансовых нарушениях. — Частит Ощепков глупо улыбаясь. — Алексей!

— Живой! — Отвечаю первое, что приходит на ум. — Приходи завтра вечером ко мне в ОКБ, поговорим.

Москва, площадь Дзержинского. НКВД.

29 марта 1937 года. 15:15.

"У-уф, всех вроде бы приставил к месту"…

Отсюда и до после обеда вёл беседы с каждым из сотрудников спецотдела: обнаружил двух совершеннейших психов- ясновидящих. Прошедших этот первый фильтр, под строгим присмотром Кати усадил писать контрольную.

"Пора ставить процесс дешифровки сообщений на научную основу, без всякого там ясновидения, мистики и прочей чертовщины, как оно было при прежнем руководстве"! Конечно, с наиболее одиозными представителями старой школы я расстался ещё полгода назад при вступлении в должность, но, как выяснилось, некоторые пробрались в спецотдел "нового строя", то ли по блату через Язева, то ли по моему недосмотру. Спешил сегодня утром в темноте в управление и пришла мне в голову мысль как отобрать к себе в команду самых достойных.

Читал когда-то книжку по определению IQ, так вот несколько примеров тестовых заданий, приведённых в приложении, пришлись очень кстати. Смесь задачек на логическое и пространственное мышление, проверка памяти, способности сопоставлять и обобщать известные факты, всё это идеально подходит для отбора кандидатов в спецотдел "новейшего строя", который должен уместиться в двух комнатах оставшихся у меня в наличии как результат выхода нового штатного расписания, где число сотрудников и помещений должно быть сокращено вдвое.

"А что делать"?

Пытался вчера весь день пробиться на приём к Ежову, но тщетно: "Нарком не принимает, пишите докладную"… Подумал, подумал и решил (тем более Киров в Киеве на пленуме ЦК КпбУ, да и не набегаешься по пустякам к своей "крыше"), что "Нет худа без добра". Ну и объявил спецотдельный кастинг, где на каждое вакантное место будет два кандидата или даже больше, так как всех сотрудников ОКБ в количестве десяти человек я посчитал успешно прошедшими испытание. Тайно гордясь своим творческим продходом, соединил два бильдаппарата (быстро Егор Кузьмич подсуетился) куском телефонного провода, размножил варианты анкет на импровизированном копировальном аппарате, оставил народ писать тест, а сам быстренько набросал принципиальную схему доработки фототелеграфа и вызвал техника из ОКБ, воплотить задуманное в стекле и металле.

— Разрешите, Алексей Сергеевич? — В кабинет вплывает Катя и, волнуясь всем телом, плывёт к столу держа в руках свежеотпечатанные листки со списком сотрудников, расположенных в порядке убывания свежерассчитаных коэффициентов интеллекта.

"Неожиданно… А у меня в отделе-то башковитый народ работает! Десять человек попали в группу с АйКью более 130 баллов. В среднем таких должно быть лишь два процента, а у меня- целых десять"!

Беру в руки красный карандаш и провожу черту, безжалостно отделяя "зёрна от плевел" на уровне 110 баллов.

— Эх, жалко, наш Макар не прошёл… — искренне вздыхает Катя.

"Распустил её, из-за спины в мои бумаги заглядывает".

— Какой Макар?

— Певец наш, — тычет в последнюю строчку списка. — он выступал на последнем дне чекиста со своей песней. Очень понравился товарищу Ежову…

"Единственный в группе меньше восемидесяти баллов! Это ж в в нижних двадцати процентах, в среднем по планете…. не в нашем отделе. Может оставить? Вдруг из него потом Юрий Никулин получится, выйдет, что я душил будущее нашего искусства"…

— Нет, справедливость превыше всего, — размашисто расписываюсь в углу на первой странице. — пусть поёт в ВОХРе, там сейчас людей не хватает.

Глухо похрюкивая, завонил внутренний телефон, поднимаю трубку.

— Товарищ Чаганов, — взволнованно дышит в трубку сам Шапиро. — у шестого подъезда вас ждёт автомобиль наркома. Быстрее, вас ждут в Кремле.

Хватаю с вешалки шинель и бегу к лестнице, прыгая через две ступеньки через минуту оказываюсь во внутреннем дворе, где порученец распахивает передо мной высокую дверь наркомовского "Паккарда", перегородившего выезд на Малую Лубянку. В обитой чёрной кожей салоне автомобиля пусто. Шлёпаюсь на широкий диван, с металическим лязгом, как затвор пушки, закрывается дверь и махина авто плавно стартует на пустой улице. Постовой милиционер перекрывает движение на выезде на площадь Дзержинского.

"Ежов- всё"?

Мелькает шальная догадка, но короткий путь в Кремль не позволяет обдумать эту сладкую мысль…. в плане моих перспектив. Не останавливаясь, лишь чуть притормозив, проезжаем ворота Спасской башни, пролетаем по пустым дорожкам вокруг Сенатского дворца и тормозим у того незаметного подъезда, через который в прошлом году Киров выводил из своего кабинета. По узкой каменной лестнице мы с порученцем поднимаемся на второй этаж, где небольшом пятачке лестничной клетки нас останавливает охранник, сержант ГБ, проверяет наши удостоверения и пропускает на этаж. По длинному безлюдному коридору, устланному красной ковровой дорожкой, мимо высоких кабинетов с высокими дверями, спешу за шагающим впереди порученцем. Он открывает одну из них и мы попадаем в просторную приёмную с тремя письменными столами, один из которых был заставлен телефонами, второй бумагами, а третий совершенно пуст.

— Алексей! — Громко кричит Власик на весь зал, поднимается из мягкого кресла, стоящего у третьего стола, и идёт ко мне, растопырив руки. — Дружище!

Секретарь, сидящий за столом с бумагами, испуганно оборачивается на дверь, ведущую в кабинет Сталина, нервно обмакивает перо в чернильницу и что-то записывает в лежащую перед ним тетрадь.

Повелитель телефонов, невысокий коренастый, наголо стриженный, мужчина средних лет в кителе защитного цвета без знаков различия, снисходительно улыбается одними губами, наблюдая за сценой братания майора и капитана госбезопасности.

— Мы с тобой даже не выпили тогда, — гремит на всю приёмную бас начальника охраны. — а я тебя должен до смерти водкой поить, закон такой!

— Вы же знаете, Николай Сидорович, — пытаюсь освободиться из его крепких объятий. — мне до смерти одной бутылки и хватит, не выносит её организм.

— Товарищи, тише, — слышится тихий и бесстрастный голос повелителя телефонов, когда смолкает приступ смеха Власика. — товарищ Сталин ждёт вас, товарищ Чаганов. Сдайте, пожалуйста, оружие.

Спохватившийся начальник охраны принимает у меня наган и запирает его в ящике своего стола, а передо мной распахивается сначала первая, а затем вторая дверь в первый кабинет страны.

— Проходите, товарищ Чаганов, — слышится негромкий, с лёгким кавказским акцентом, голос. — ждём вас.

Хозяин кабинета, стоящий в центре комнаты, коротко жмёт мне руку и гостеприимно машет рукой, с зажатой в ней трубкой, в сторону стола, за которым расположились Ворошилов, знакомый по портретам начальник генштаба маршал Егоров, малознакомый комкор и, нахмурившийся при моём появлении, Ежов.

— Присаживайтесь… — Сталин поворачивается и неспеша идёт в сторону своего стола. На "ватных" ногах бреду к столу заседаний и опускаюсь на ближайший свободный стул напротив Ежова и рядом с комкором.

— Товарищ Урицкий, начальник Разведупра, — Сталин чиркает спичкой и раскуривает потухшую трубку, мой сосед. — предлагает создать при Генеральном штабе группу по дешифровке радиограмм с вами, товарищ Чаганов, во главе. Скажите, это правда, что вам удалось в Испании подобрать ключ к германской шифровальной машине?

Дверь в кабинет открывается, в комнату заходит Молотов, кивает головой хозяину и молча занимает место рядом с Ворошиловым. Поворачиваю голову назад и пытаюсь подняться на ноги, но подошедший Сталин кладёт руки мне на плечи.

— Сидите, товарищ Чаганов, в ногах правды нет. — Ароматный табак из трубки бьёт мне в нос и вызывает приступ кашля, давая время собраться с мыслями. Насмешливые взгляды следят за каждым моим движением пока я наливаю воду из графина, стоящего на столе и пью её мелкими глотками.

"Начали обсуждать вопрос с Урицкого, самого младшего. Значит ещё ничего не решено, хотя Ежов, похоже, не против от меня избавиться".

— Да, товарищ Сталин, это так, — выбираю себе точку на дубовой панели, которыми отделаны стены, поверх головы Ежова. — но чтобы всем собравшимся было понятно, нужно сделать некоторые пояснения. Эта расшифровка стала возможной ввиду грубой ошибки германцев в порядке обмена ключами во время сеанса связи. После героической операции отряда товарища Мамсурова в аэропорту Севильи (Ворошилов закрутил головой, пытаясь уловить реакцию собравшихся на эти мои слова), в результате которой была добыта "Энигма", и на фоне общих неудач испанских националистов на фронте, они усложнили процедуру связи и исправили эту ошибку.

— Выходит, расшифровывать новые радиограммы вы не можете? — Нервно спросил Егоров, Ежов насмешливо ухмыльнулся, Урицкий опасливо поёжился.

— Я считаю, — меня не так-то легко спровоцировать на резкость. — что Генеральный штаб и Разведупр РККА очень своевременно подняли вопрос о создании специального дешифровального центра. Количество радиограмм, требующих расшифровки будет расти: сейчас их сотни в день, а во время войны их будут многие тысячи. Они будут содержать не только военные, но и дипломатические тайны, промышленные секреты. Для того, чтобы разгадать этот вал шифровок возможностей даже большой группы людей недостаточно. Нужно создать специальную технику для автоматизации процесса дешифровки, подобрать и обучить людей и главное- удержать эти мероприятия в полном секрете, чтобы ударить по врагу этим нашим знанием в решающий момент. (В комнате установилась полная тишина, так что стало слышно шуршание кожаных сажек Сталина по мягкому ковру).

— Понятно, — заспешил я, почувствовав момент, — что работу большой организации скрыть будет трудно, поэтому одновременно с её созданием, надо будет организовать компанию по обману противника, по вводу его в заблуждение. В этом, пожалуй, и без меня разберутся, а вот что касается технической части, тут я готов дать подробные разъяснения, так как много об этом думал в Испании.

— Это что же выходит, — поворачивает ко мне свою голову, с мясистым сизым носом, Егоров и неприязненным взглядом изучает меня. — наша радиослужба тоже уходит в этот, с позволения сказать, Центр? Не много ли на себя берёшь, капитан?

— Радиослужбу лучше оставить в НКО, — пропускаю мимо ушей последний вопрос маршала, такими наездами меня уже не напугать. — а Центр будет получать от неё перехваты радиограмм. Ещё одно, в связи с развитием коротковолновой связи и направленных антенн, службу радиоразведки надо укрепить: увеличить число пунктов радиоперехвата, вынести их в море, приблизив к границам предполагаемых противников.

— Это как, — всё более раздражается Егоров. — выходит, мы на дядю работать будем, а он будет решать, что нам положено знать, а что нет?

"Дядя" молча теребит луч большой нарукавной звезды Генерального комиссара госбезопасностии не спешит вступать в дискуссию.

— Центр можно создать при Совете Народных Комиссаров, — поднимает голову, молчавший до сих пор Молотов, — а НКВД и НКО будут получать расшифровки через своих представителей.

"А что логично, никто не хочет зависеть от "дяди". Быть при СНК очень даже неплохо, ведь неизвестно сколько денег не дойдёт до Центра, если получать финансирование через НКВД".

— Как при СНК? — Ежов и Егоров синхронно повернулись к Молотову. — Вы что же свою разведку хотите…

— Спасибо, товарищ Чаганов, можете быть свободны, — раздается сзади тихий сталинский голос. — попрошу вас к завтрашнему дню предостовить в ЦК свои предложения касательно Центра. Вы, товарищ Урицкий, тоже свободны.

Взмокший выхожу в приёмную, машинально получаю от Власика наган, ко мне подходит порученец наркома.

— Будете ожидать товарища Ежова?

— Нет, я в ОКБ, здесь неподалёку.

— Хорошо, тогда пройдёмте я выведу вас из Кремля.

* * *

"Пятая, шестая…. десятая балясина ограждения Озерковской набережной, если считать от Зверева моста".

Останавливаюсь, поворачиваюсь к каналу, достаю из кармана специально купленную пачку "Беломора" и осторожно оглядываюсь по сторонам. Сумерки.

"Никого, лишь на другом берегу у проходной ткацкой фабрики какое-то оживление". Достаю папиросу, закусываю мундштук и чиркаю спичкой. Коробок летит вниз в воду, наклоняюсь вниз, шарю левой рукой под балясиной и нащупываю закладку.

"Есть"!

Выпрямляюсь, оборачиваюсь и нос к носу сталкиваюсь с невесть откуда взявшимся высоким парнем.

— Папироской угостишь? — Дышит он на меня тыквенными семечками.

— …

Киваю головой и лезу в карман за "Беломором". "Стрелок" ловко щелчком по донышку пачки выбивает папиросу, как фокусник одной рукой открывает коробок, достаёт спичку, зажигает её, даёт мне прикурить и закуривает сам. Заворожённо смотрю на мельканием пальцев.

— Бывай, покедова. — Легко хлопает меня по боку и, подмигнув, исчезает в темноте.

Продолжаю судорожно сжимать в левом кулаке закладку.

"Как из-под земли вырос, ниндзя блин…. да это же- карманник"…

Так и есть, из левого кармана шинели пропала сдача с десятки, оставшаяся после покупки в ларьке папирос.

"Когда успел? Неужели за то время, что я сидел на корточках? Удостоверение и наган на месте, ну и слава богу".

Сворачиваю на Большой Татарский, освещённый лучше других и двигаю в направлении проходной завода Орджоникидзе. "Будка" этого "стрелка" показалась мне знакомой… "Надо будет покопаться в памяти".

Хочу срезать путь к заводу через скверик, но сразу после поворота под тусклым фонарём, едва освещающим вход в подворотню, чья-то сильная рука тянет меня под арку. "Стрелок", это был он, прикладывает палец к губам и закрывает ворота на засов. Затем осторожно вылядывает в щель в воротах, знаком приглашая меня сделать то же самое. Через несколько секунд в свете фонаря на повороте к Малой Татарской появляются две фигуры.

— Куда он делся? — спрашивает первая.

— А чёрт его знает. — Отвечает "заячья шапка", мой вчерашний "хвост".

— Давай, ты- к проходной завода, а я- на Малую.

И рванули в разные стороны, как ошпаренные.

— Гвоздь! — Осеняет меня. — это ты?

— Я, Лёха, я… — Цыкает зубом тот.

Обнимаю своего старого друга- беспризорника, перед глазами, как в кино, мелькают сценки из прошлого: вот мы с ним в угольном ящике под вагоном, как щенки, жмёмся друг другу пытаяс согреться, вот, под голодными взглядами других ребят, делим натянутой суровой ниткой краюху чёрного хлеба, украденную на рынке, вот устраиваемся на ночлег в огромных асфальтовых чанах, стоящих вдоль улиц. Наши пути с ним разошлись в двадцать шестом в Самаре недалеко от пристани, когда убегая от облавы сотрудников ОГПУ, я зацепился полами своего длинного зимнего пальто, в котором ходил и летом, за деревянный забор, а Гвоздь с ребятами, благополучно перемахнув через него, нырнули в проходной двор.

"Благополучно… а, ведь, по сути это малозначительное событие послужило жизненным водоразделом: и сейчас перед вором-карманником стоит капитан ГБ".

Гвоздь виду не показывает, но чувствуется, что он тоже рад встрече.

— А чо это легавые тебя пасут? Ты ж у них в авторитете?

— Как видишь и так бывает…

— Ну да, по нонешним временам обычное дело. — Понимающе кивает головой Гвоздь. — Лёха, ты-ы. А мы с корешами гадали: твоя афиша, али нет. Ты куда? На завод? Пойдём провожу. Гвоздь уверенно, несмотря на наступившую темноту ведёт меня вдоль заводской ограды ко второй проходной, той что со стороны водоотводного канала.

"Эта нежданная встреча- часть дьявольской игры Ежова или произошёл тот случай, который известен каждому сотруднику Лубянки и который бывает только раз в жизни. Со мной, впрочем, чаще. Если это игра, то почему Гвоздь? Его я вообще мог не вспомнить… Логичнее подвести кого-нибудь бывшего студента из нашей ленинградской коммуны или лучше студентку, Любу, например". Мой проводник останавливается метрах сорока от проходной.

"Плотно обложил меня Ежов, не вырваться из-под его колпака. Я даже ответить Оле не смогу на её послание. Надо решаться. Не должен он меня продать, или я совсем не разбираюсь в людях. Может быть на это и расчёт"?

— Помощь мне нужна твоя, Гвоздь. — Кладу ему руку на плечо. — Подруга у меня была в Подмосковье, в Чурилково. Найти её надо, денег передать.

Лезу по карманам, нахожу потерянную сдачу на прежнем месте.

— Вот, тут восемьсот рублей, — сую деньги другу. — на словах передай чтоб не писала больше, что если хочет меня увидеть, то пусть сама приезжает в Москву. Только ты осторожно там, зовут её Маша, невысокая, русые волосы, красивая, работала в местной школе уборщицей. Но имя лучше не называй, не знаю по какому паспорту она там прописана.

— Не боись, сделаю, — Гвоздь явно удивлён услышанным и польщён моим доверием. — я добро помню. Это же тогда в Самаре легавых задержал, с меня причитается.

"Не благодари лучше".

— Ты прости, Николай, — вспомнил настоящее имя Гвоздя. — что я к тебе с просьбой, как отобьюсь от своих врагов, тогда и ты ко мне за помощью обращайся, помогу. Обычно каждый день часа в три-четыре я пешком иду на завод Орджоникидзе с Лубянки. А сейчас прощай, спешить мне надо.

* * *

"Крепко Ежов взялся за нашего брата".

Смотрю на бледное осунувшееся лицо Ощепкова, перечисляющего в чём его обвиняют и холодок пробегает по коже: нецелевое расходование средств, хищения в крупном размере в составе группы неустановленных лиц, самоуправство. Хорошо, конечно, что статьи не политические, но светит ему вполне реальный срок, до восьми лет.

"Кстати, это и удивительно, ведь в "прошлой жизни" Паше сразу впаяли пяьдесят восьмую и полетел он белым лебедем в солнечный Магадан, а сечас его мурыжат уже третий месяц, убеждают выдать сообщников… По понятиям, ведь, мы делили пашино кабэ, а не по закону: вывели активы из НКО, с ведома врага народа Ягоды. Хотя как раз ничего удивительного в этом нет: Ежов собирает компромат на меня, зачем ему скальп Паши? Тут игра идёт с куда как большими ставками. Или это у меня паранойя"?

Авдеев, вернувшийся недавно со "Светланы", где в заводском КБ изготовили первую партию стержневых ламп, рассказал, что директора Векшинского вызывали в НКВД. В Большом Доме он встретил Акселя Берга, также пришедшего на допрос. Оба приглашались для дачи показаний по делу руководства морского отделения Остехбюро, арестованного в феврале. Та же судьба, похоже, ждёт и московское руководство: уже объявлено, что бюро переходит из ведения НКО в наркомат оборонной промышленности.

"Может и "дело Ощепкова" связано с этим"?

— Пойдём, пройдёмся…

Выходим на воздух из лаборатории и неспеша бредём по заводским дорожкам.

— Вот что, Паша, в обиду я тебя не дам. — Уверенность так и пышит из меня. — Завтра же пойду к Ежову просить за тебя. Но и ты не раскисай. Бросай пить. А чтобы отвлечь тебя от грустных мыслей, прошу тебя помочь мне в одном деле.

Это дело, а именно, рассчёт параметров феррит-диодных ячеек давно лежит тяжёлым камнем на моей душе.

— Ты, ведь, инженер- электрик, правда? — присаживаемся на деревянную лавочку перед заводской столовой. — Энергетический институт. Короче, имеются некие ячейки, состоящие из сердечников, обмоток и диодов. Электрическая схема прилагается, как и вольтамперные характеристики диодов, данные петли гистерезиса тороидальных сердечников. Твоя задача, рассчитать оптимальные параметры этих ячеек: количество витков обмоток, данные намоточного провода, напряжение питания, рабочую частоту.

— А для чего эти твои ячейки? — Живо интересуется Павел.

— Хочу заменить ими реле в вычислительной машине, это позволит поднять частоту работы вычислителя, не будет износа контактов.

— Интересно, — протягивает в раздумье Ощепков. — только какого же размера будет эта ячейка? Ты только представь сердечник трансформатора. Да и по частоте выигрыш будет небольшой: ну в десять- двадцать раз. Зато потребление энергии возрастёт тысячекратно. Ты представь себе потери в сердечнике от вихревых токов.

— Сердечники будут из нового материала- феррита, с большим сопротивлением. Так что потерями в сердечнике можно будет пренебречь.

— Тогда другое дело, — веселеет мой собеседник. — не слыхал о таком, что-то новое, наверное. Покажи мне его.

— Пока ещё не готов, получили только габаритно-весовой макет. "Ну а как назвать эти первые образцы, которые Авдеев привёз из Ленинграда из лаборатории постоянных магнитов ВНИИ токов высокой частоты, заказанные ещё год назад? И подробную рецептуру расписал, и техпроцесс разжевал. А поди ж ты, повторяемости электрических параметров нет от слова совсем".

— Ты прямо кладезь знаний, — грустно, но по доброму улыбается мой друг. — как Аня. Ночи напролёт за книжкой.

Отрицательно качаю головой на его вопросительный взгляд, мол, нет никаких новостей от неё. Закладка продолжает жечь правый карман галифе. Провожаю Пашу до проходной и беру там ключ от красной комнаты. Подшивать старые центральные газеты, ключая "Известия", с некоторых пор стали по моему предложению. Действительно, не бежать же в Ленинскую библиотеку, когда возникнет нужда расшифровать очередное Олино послание.

Москва, Государственная плановая комиссия,

пл. Куйбышева, 1.

31 марта 1937 года. 09:00.

Столь ранний посетитель в форме капитана госбезопасности вызвал в секретариате Госплана СССР лёгкую панику. Его председателя, т. Смирнова Г.И., назначенного на эту должность месяц назад вместо пошедшего наверх т. Межлаука В.И., на месте не оказалось, никого из заместителей тоже, поэтому секретарь председателя товарищ Бомбин, обзванивая начальников отделов и не находя никого из них, потихоньку закипал и вскоре был готов взорваться.

Последние два дня я плотно занимался подготовкой предложений по Центру дешифровки. Но только этим решил не ограничиваться и помимо собственно Центра, включил в список вновь создаваемых предприятий СКБ и опытный электровакуумный завод при нём (разработка и выпуск стержневых ламп), СКБ полупроводниковой техники и опытный завод при нём, завод конденсаторов (постоянных и переменных) с цехом кварцевых резонаторов, завод резисторов (постоянных и переменных) и трансформаторный завод с цехом по производству ферритовых сердечников. Заводы должны быть объединены в один главк.

Показал проект предложений, вернувшемуся из Киева Кирову, он сразу понял мою идею, но предложил прежде всего создать единый наркомат Радиотехнической промышленности, куда войдут все радиозаводы, сейчас разбросанные сейчас по разным наркоматам. Затем посидел, подумал ещё и заключил.

— Радиозаводы, конечно, надо объединять под одну крышу, — Киров сам разливает чай, внесённый в кабинет миловидной помощницей. — но лучше в виде главка в Наркомате Оборонной промышленности. Тогда они будут иметь первоочередное снабжение.

Сергей Миронович позвонил по "вертушке" Сталину, кратко объяснил ситуацию, тот предложил согласовать все вопросы с Госпланом. И вот я я здесь в секретариате плановой комиссии в удобном кожаном кресле со свежей "Правдой" передо мной. В приёмной плавает аромат свежесваренного кофе, предательски просочившегося сюда откуда надо.

"Наши всё таки взяли Теруэль"!

Как всегда репортажи из Испании на первой полосе.

— Товарищ Чаганов, — Бомбин с невысоким лысоватым мужчиной, похожим на гражданина Корейко, только без нарукавников, неслышно подкрались ко мне по мягкому Ковру. — это- товарищ Атипенко, заведующий сектором отдела лесной промышленности. Он поможет вам с вашими документами.

— Очень приятно, товарищ Антипенко. — Протягиваю ему руку.

— Моя фамилия Ати-пенко… — рука Корейко дёргается в моей.

"Понятно, ты не против, но не такой как все- атипичный".

Приходит на ум подходящая ассоциация.

— Позвольте, товарищ Бомбин, — вырывается у меня. — почему лесной? Мне нужен специалист по радиопромышленности.

— Не волнуйтесь, товарищ Чаганов, — пугается тот. — Александр Иванович наш старейший сотрудник. При Глебе Максимилиановиче (Кржижановском, первом главе Госплана) был начальником балансового отдела. Вы знаете как он умеет считать? Скажите, товарищ Атипенко, сколько будет 836 умножить на 423?

— 353628. — Гордо отвечает Корейко, помедлив самую малость.

"Ну и что это, блин, доказывает? Эдак и я могу".

Вдвоём с Атипенко заходим в тесную комнату с единственным высоким узким окном, в верхней части которого на солнце ярко блестела звезда на шпиле Спасской башни.

— Давайте я быстро при вас просмотрю ваши документы, — сухо говорит завсектором, всё ещё расстроенный моей прохладной реакцией на демонстрацию его феноменальных способностей. — и задам вопросы, если потребуется.

"А читает медленно, шевелит губами как малограмотный. Запишем в загадки"…

— Что, пять заводов? — Даже подпрыгивает на стуле Атипенко.

— А также два СКБ и главк (так я назвал Центр дешифровки в своей записке). — Спокойно добавляю я.

— Да знаете ли вы, на всю третью пятилетку запланировано финансирование в размере 850 миллионов рублей? — Мой собеседник переходит на драматический шопот.

Дверь открывается и в комнату с тихим "здрасьте" проникает совслужащий, укрывается за своим столом у стены, быстрым острым взглядом окидывает мою форму и радостно затихает.

— Один только завод будет стоить от двадцати пяти до тридцати миллионов рублей и это без учёта затрат на расширение сырьевой базы…

— Какой завод вы имеете в виду? Лесопильный? — Мстительно улыбаюсь я.

— Почему лесопильный? Сборочный… — Тушуется мой собеседник. — Извините, я оставлю вас на секунду.

Как только за ним закрывается дверь, оживает давешний совслужащий.

— Товарищ капитан госбезопасности, это Атипенко- подозрильный типчик. — Сигнализирут он. — Старые работники поговарили, что его погнали из начальников отдела за участие в оппозиции.

— Разберёмся… — Обжигаю злым взглядом добровольного помощника.

"Кому война, а кому мать родна"…

Возвращается как в воду опущенный Атипенко.

— Вы же понимаете, товарищ Чаганов, — продолжает вяло возражать он. — что для этих заводов попросту нет кадров. В радиопромышленности работает всего двадцать семь тысяч человек. В САСШ…

— Вот вы и должны запланировать их подготовку, — грубо перебиваю я его. — открытие соответствующих техникумов в местах строительства заводов, подать заявки на распределение молодых инженеров. Это же ваша работа. Встречаемся через три дня. Я жду от вас конкретных предложений.

— Хорошо. — Наклоняет голову он.

— И ещё. В приложении указан список необходимого оборудования. Посмотрите, что можно достать у нас в стране. Если найти не удастся, вместе обсудим возможность закупки его за границей.

— Желаю успехов, Александр Иванович, — пожимаю руку Атипенко. — у вас три дня.

Московская область, Мещерино,

Дача Ежова.

3 апреля 1937 года 03:00.

— Ну, вздрогнули. — Хозяин дома, босой, в нижней рубахе и синих галифе, чокнулся стеклянной гранёной рюмкой-лафитником с гостями и залпом, не морщась, выпил до дна.

В просторной жарко натопленной гостиной в углу за небольшим журнальным столиком сидели трое: нарком внутренних дел, начальник ГУГБ Фриновский и начальник Секретариата НКВД Шапиро. Сидели в углу за столиком, хотя в центре комнаты присутствовал длинный обеденыый стол; пили и закусывали из дешёвой посуды, хотя посудный шкаф-горка блистал хрусталём и фарфором; говорили вполголоса, как прислуга в ожидании приезда хозяев.

— Хороша, — крякает от удовольствия глава госбезопасности и поворачивается к последнему. — где достал?

Шапиро с обречённым видом сделал неполный глоток, поперхнулся и начал судорожно кашлять. Собутыльники с весёлым сочуствием принялись лупить его по спине.

— Родственник… с первого спиртзавода… привёз, — хрипит он. — с этого года будут выпускать: "Московская особая" двойной очистки. Видишь белым сургучём закупорена.

Ежов берёт в руки бутылку и рассматривает бело-зелёную этикетку.

— Ты закусывай, Исак, — Фриновский заботливо насаживает на вилку кусок, очищенной от костей, селёдки, сочащейся жиром, и суёт её ему в рот. — это соловецкая, бывал на Соловках? Шапиро уклоняется от вилки и рукой смахивает свою рюмку со стола, которая разбивается о пустую бутылку, валяющуюся под ногами.

— Не хочет… — в голос смеются Ежов и Фриновский.

— Не хочу, — неожиданно твёрдо подтверждает он. — Николай Иваныч, ко мне снова подходил бывший секретарь Косиора (член Политбюро, первый секретарь ЦК КПУ), передал просьбу Станислава Викентьевича о встрече.

— Скоро все они будут у меня сосать… — самодовольно улыбается Ежов, расправляя свои плечики. — и члены, и кандидаты.

— Понимаете, Николай Иванович, — страдальчески закатывает глаза Шапиро. — надо с первыми секретарями поддерживать хорошие отношения. Вместе они- сила. Знаете, что он мне рассказал? На недавнем пленуме ЦК Украины Киров потребовал тайных выборов в ЦК, а пленум решил по своему: будки для голосования они построили, но голосовали в открытую, поднятием рук. Не побоялись. Вы понимаете, что это значит? На следующем пленуме ЦК может быть переизбрано Политбюро.

— Пусть они сначала до Москвы доедут, голосовальщики эти… — зло скривился Ежов.

— Ну ты и дурак, Иваныч, — взрывается Фриновский, его шрам на правой щеке ярко белеет на фоне красного лица. — ты, бл…, что не понимаешь? Хозяин тебя не в грошь не ставит, посмотри вокруг: твоя дача как у нищего, я не сравниваюсь с Молотовым, но, вон, даже у Будённого с Демьяном Бедным дома больше. Твоя дача- это дом для помещичьей прислуги. Понятно тебе за кого тебя считают, а ты- нарком! Да он тебя выкинет тебя на помойку на следующий же день как ты всех его врагов передушишь. А за тобой и нас!

— Михаил Петрович прав, — не даёт ответить Ежову Шапиро. — нельзя нам все яйца в одну корзину класть. Что от нас требуется? В решающий момент подчиниться решению большинства в ЦК? Но за это мы много чего можем потребовать.

— Всё что вы тут говорили, — Нарком стукнул по столу кулаком, обвёл трезвым взглядом собутыльников и подмигнул. — наплевать и забыть. Слушайте чего я командовать буду: Косиорова секретаря пошли на х*, верить ему нельзя ни на грош. Эдак уже завтра на помойке окажешься. Разговаривать будете только с теми на кого я покажу. Ясно?

Фриновский с Шапиро согласно кивнули головами.

— То-то же! Неси ещё бутылку. — Ежов поднимается на ноги. — А-а, ногу порезал. Шапира, чтоб тебя!

* * *

"Не так всё просто выходит, как думалось вначале"…

Пришлось переделывать не только приёмник, но и передатчик: в чёрно-белом режиме передавать в линию лишь два уровня, соответствующих нулю и единице. Это сильно упростило приёмное устройство. Для режима фотографий остановился на восьми градациях серого, что дало сносное качество изображения и позволило впихнуть мои шестнадцать дополнительных пентодов в просторную тумбу бильд-аппарата.

"Три тридцать утра… Схожу-ка я в круглосуточный буфет на первом этаже, выпью чаю".

К сожалению, моя работа в Учётно-регистрационном отделе пока никак не приблизила меня к моей цели: изъятию Олиных отпечатков из картотеки. Во время нескольких ночных бесед с Новаком и ночным дежурным удалось выяснить, что ленинградская картотека находится во второй, изъятой у спецотдела, комнате и что туда уже проведена сигнализация. Правда, на время моих работ она снимается, но это не слишком помогает: ключа от второй комнаты у меня нет.

"Хоть с ломиком приходи на работу… один удар по лбу Новаку, второй- по замку картотеки. А что, вопрос стоит именно так, домоклов меч разоблачения Оли, точнее обнаружения мошенничества с паспортами, висит над ней, так что её (Манькины) отпечатки должны быть унижтожены любой ценой".

— Пойду в буфет за чаем. — Беру со стола, купленный в Берлине на вокзале двухлитровый термос и иду к двери, Новак сонно машет мне вслед.

Бегом в буфет за чаем, бегом назад- к себе на этаж. Прохожу мимо своего кабинета и решаю выпить чаю в одиночестве, бодрый Новак мне сейчас ни к чему. Отдыхать по ночам мне надо обязательно, хоть минут на двадцать- тридцать поднять ноги наверх и отключиться от всех мыслей.

Сразу приходит отдохновение, а мышцы заряжаются энергией. Разваливаюсь в кресле Бокия, выдвигаю верхний ящик левой тумбы его письменного стола, перегруженный радиотехническим "хабаром", и кладу ноги на эту импровизированную подставку.

— Кх-р-р… — Треснувший выдвижной ящик со всем содержимым летит на пол.

"Блин, отдохнул называется"…

Поднимаю и выкладываю на столе свои богатства: подстроечные сименсовские конденсаторы, переменные резисторы той же фирмы, керамические каркасы катушек индуктивности, намоточный провод. Всё то, от чего у настоящего радиолюбителя замирает сердце, а у аккуратной хозяйки болит голова. Осматриваю сломанный ящик, его направляющие в тумбе, подсвечивая себе ручным фонариком, и на её задней стенке обнаруживаю небольшую связку ключей.

"Неужели это то о чём я думал последние два дня? Сделанные по спецзаказу из крупповской стали ключи от комнат управления, невозможно спутать ни с чем другим. Бокий что, в нарушение всех инструкций сделал себе дубликаты? А что вполне мог, инструкции писаны для простых людей, а не для небожителей".

Обжигаясь, выпиваю стакан чаю и вылетаю в пустынный в этот час коридор. "Не дрейфь, если что, найдёшь что соврать… ошибся дверью, или нашёл ключи Бокия- решил проверить к чему подходят. В конце концов, Я- Чаганов".

Прислушиваюсь, не открывая двери, как там Новак, показалось даже, что изнутри доносится лёгкий храп и решительно направился к двери картотеки. Сигнализация в данный момент снята, поэтому смело сую первый ключ в замочную скважину. И сразу же удача, хотя вероятность была одна четвёртая, дёргаю ручку двери и я уже в тёмном и душном помещении, заполненном с пола до потолка выдвижными ящиками. Луч фонарика скользит по шильдикам на них…

"Что за хрень? 233, 351, 417… а рядом в скобках W1, R2, T3… Где советские буквы? Как найти карточку Мальцевой Марии"?

Дёргаю наудачу первый ящик, выхватываю тонкую папочку.

"Мамаева Лариса Ивановна, кличка "Лора", 1910 года… Не то… дальше, Попков Евграф Лукич, кличка "Дед". Понятно, здесь только краткие данные и дактокарты, отсортированные по группам Гальтона-Генри. Как же Оля не догадалась сообщить мне свою группу? Хотя кто мог предположить, что у меня появится доступ в святая святых"?

Выхожу в коридор, закрываю дверь, меня немного потряхивает от волнения. Из-за поворота появляется знакомый в лицо сержант, киваю ему в ответ на приветствие и поворачиваю ключ в замке.

"Не повезло… хотя ничего подозрительного. На двери только номер комнаты".

Москва, ул. Большая Татарская д. 35.,

ОКБ спецотдела ГУГБ.

Тот же день, 18:00.

— Чья очередь в столовую за кипятком бежать? — Авдеев выразительно смотрит на меня.

— Всё закрылась столовая, — Бросаю взгляд на часы и мы оба с Валентином поворачиваемся к Лосеву. — а давай попросим нашего новоиспечёного кандидата физико-математических наук, у него столько разных приспособлений: горелки газовые, генераторы высокочастотные а, на худой конец, сухой спирт.

Перед отъездом в Испанию, будучи в Ленинграде, я зашел в физтех и попросил Абрама Фёдоровича подготовить документы в ВАК на Лосева, который пять лет работал у него в лаборатории полупроводников, на присвоение тому звания кандидата физ-мат наук без защиты диссертации, по совокупности заслуг (как и произошло в реальной истории).

Извещение из Высшей Аттестационной Комиссии за подписью Межлаука пришло на домашний адрес первого апреля и Олег, опасаясь розыгрыша, целый день звонил по знакомым и выяснял подробности присвоения.

— Легко, — вставил модное словечко Лосев и начал разводить огонь в спиртовке. — только скоро лето и нам уже сейчас надо подумать о холодильнике. Какие будут предложения?

— Купим холодильник? — Авдеев пошёл за водой.

— Сами сделаем, на элементах Пельтье! — Осенило меня.

— Это как? — Замирает на секунду со спичками в руках Олег. — Ничего не выйдет, пробовал я в Нижнем пропускать ток через спай висмутовой и медной проволоки, только охлаждения почти нет из-за нагревания этих самых проводов.

— Ты просто повторял опыт Пельтье, это- уже пройденный этап. — Делаю загадочное лицо. — Тут сообщение пришло, что если вместо висмута взять теллурид висмута (полупроводник с отрицательной проводимостью) и соединить его медным проводом с кремнием, то получится охладитель необычной силы.

— То есть запирающего слоя нет? — Уточняет Олег.

— Нет, конечно, полупроводники друг друга не касаются. Только вот я о чём подумал, кремний у них был положительной проводимости: от бора чистить его не умеют.

— Пожалуй, — Лосев принимает от Валентина и ставит на огонь тонкостенную банку с водой. — можно даже дополнительно легировать его акцептором.

— Опять заговорили на птичьем языке… — деланно обижается Авдеев.

— А ты, давай, переходи в нашу веру, — шутливо толкает его в бок Лосев. — дни электронной лампы уже сочтены.

— Лошадка она себя ещё покажет… — по-будённовски подкручивает несуществующий ус Валентин.

"В Гиредмет надо позвонить Сажину, чёрт его знает, может быть этот теллурид висмута дороже золота".

— Николай Петрович? — Делаю знак расшалившимся сотрудникам. — Здравствуйте, это- Чаганов.

— Вениамина Аркадьевича арестовали! — Вместо приветствия выпаливает Сажин.

— Когда?

— Только что!

"Зильберминца взяли… плакал наш германий. Как лавина пошла. Ну что я могу сделать"?

Помню перед расставанием, стоя в подворотне под пронизывающим холодным ветром, расстроенная Оля предложила, в сердцах, убить Ежова.

— А дальше что? — Резко возразил тогда я. — Те, которые "при любой власти не пропадут", ударят с тыла в 41-ом… Не надо нам встревать в это. Перед войной не должно быть двоевластия.

Ничего Оля тогда не ответила, да и моя убеждённость в тех словах ныне ослабла…

— Понятно….- замолкаю я на мгновение. — хорошо я разберусь. Вы завтра на месте с утра?

— Да, конечно, Алексей Сергеевич. — Веселеет он.

— Отлично, до завтра. Дело у меня к вам есть.

— Что случилось? — Тревожно глядят на меня соратники.

— Ничего, всё нормально.

"Блин, ну что делать, идти Ежова мочить"?

* * *

Сопровождаемый чуть подотставшими филёрами-телохранителями (ночные прогулки им явно не по душе), сворачиваю в Докучаев переулок к своему дому, останавливаюсь под фонарём у подъезда и смотрю на часы. Три тридцать утра. Машу им рукой (сопровождающие останвливаются, поворачиваются друг другу и шарят по карманам в поисках папирос).

"Позиционируют себя "наружкой"? Или телохранители злятся на меня за ночные пробежки"?

Закрываю дверь на засов, тянусь к выключателю в прихожей, поворачиваю его и… что-то мягкое и волнующее прижимается ко мне сзади, а две шершавые девичьи ладошки застят глаза. "Молчание… ну меня на это не купишь".

— Товарищ Ежов? — Шепчу я официальным тоном.

Кто-то сзади сдавленно фыркает, объятия ослабевают и после недолгой борьбы передо мной предстаёт боевая подруга и отважная хронопутешественица, которой мне так не хватало в последнее время. Смотрим друг на друга глупо шучу. широко раскрытыми глазами, улыбаемся и боимся сморгнуть, чтобы не спугнуть набравшиеся слёзы.

Неслышно ступая по плотно подогнанным друг другу половицам, перемещаемся на кухню, где наступает время упоительных историй под суицидальную капель из крана. Берзин, Мамсуров, Старинов, Эйтингон, примкнувшие к ним Фельдбин и Шпигельгласс, перед мысленным взором, мгновенно высохших глаз Оли, проходят легенды советской разведки, сошедшие со страниц учебников, обретшие вдруг плоть и кровь и ставшие участниками реальных событий, случившихся пусть не с тобой, но с твоим другом. Радость, разочарование и тревога, разбавленные лёгкой белой завистью, быстро сменяют друг друга на обветренном лице Оли, вслед за перипетиями моего сбивчивого повествования.

— Как-то вот так, — гордо распушаю я невидимый хвост. — а что у тебя?

— Работаю в сельской школе, — тихо отвечает Оля. — лаборанткой в химической и физической лабораториях. По ночам помощницей истопника…

Поджимаю свой хвост между ног.

— …когда никто не мешает занимаюсь синтезом изониазида.

— Что это? Не экстази? — Когда не в своей тарелке всегда глупо шучу.

— Лекарство от туберкулёза, сильное. — Улыбается Оля. — Спасибо тебе за деньги. Очень помогло: купила тут в Москве нужные реактивы в красильной артели. Чтобы скрыть своё смущение бросаюсь в спальню и достаю из тумбочки три тысячи, скопившуюся зарплату за полгода.

"Она делом занимается, а я- на отдых в Испанию за новыми впечатлениями. Да это лекарство может спасти сотни тысяч, миллионы людей, а я задумал рискнуть её жизнью чтобы убить "кровавого карлика". Не стоит он того".

— Вот ещё! — Протягиваю деньги Оле.

— Спасибо.

— Как тебе Гвоздь? — Меняю тему.

— Смышлёный, пригодится… знаешь, ты в воровском мире, оказывается, популярная фигура. Сама слышала в пригородном поезде, как один урка рассказывал, что Чаганов- сам из воров, фартовый, справедливый. Сталин и Киров- его лучшие друзья. Скоро подомнёт он под себя всех легавых, а тех которые занимаются беззаконием посадит в тюрьму. Это я повторяю его речь в переводе на русский.

— А что, вполне может быть, вдруг провал какой в памяти у меня образовался. Да и насчёт подмять мысли приходят. — Подхожу и обхватываю подругу за талию, за что получаю звонкий шлепок по лбу.

— Оля, вспомнил что… — снова сажусь на табуретку напротив неё. — занимаюсь я тут в учётно-регистрационном отделе доработкой фототелеграфа. Так вот, достал я ключ от картотеки с дактокартами, пытался найти твою, но облом: они отсортированы не по фамилиям, а по группам.

— Гальтона-Генри? — Подскакивает она со стула. — Быстро неси чистый лист бумаги. Когда я вернулся из комнаты, перед ней на столе стояло блюдце с сажей из печки и газета, над которой она склонилась, подпирая лоб растопыренными пальцами.

— Ты бы лучше сначала зрение отрегулировала, а потом в саже руки пачкала… Отмахнувшись от меня грациозным движением Багиры и даже щёлкнув в воздухе белоснежными зубами, Оля принимается изучать оттиски своих ладошек.

— R33. — Наконец тихо произносит она.

"Как жаль, что я не знал этого тогда. Ладно, ну теперь-то всё зависит от меня".

— Может не надо? — Спохватывается Оля и испытующе смотрит на меня. — Спалишься ещё, время неподходящее.

— Наоборот самое подходящее, очень удобный момент. — Упрямо сжимаю зубы.

— Тут ты не только собой, но и положением Кирова рискуешь, — не выпускает она меня из света своих глаз-прожекторов. — его человек залез в картотеку НКВД, не иначе выполнял какое-то задание… компромат на товарищей искал?

— Отпечатки пальцев? — Принимаю поединок "кто первый моргнёт".

— В дактокарте есть ссылки на другие дела, в том числе оперативные. Не отмоешься…

— Хорошо-хорошо, — уступаю я. — подумаю ещё как всё лучше устроить.

— Какие отношения у тебя с Ежовым? — не выпускает меня Оля.

"Звучит как: "…позволь я отрублю ему голову"".

— Ровные отношения, беспокоится он обо мне, прямо как ты. Охрану приставил. Мёрзнут сейчас в подъезде, поди, да думают чего это я дома задержался.

— Да и мне пора, — поднимается подруга. — ты- первый.

— Пашу навести, — в последнюю минуту вспоминаю о друге. — сопьётся, ведь мужик.

— Слабые вы мужики… чуть что не так и вы опять не в состоянии.

"Вот только не надо обобщать… кстати, надо будет поэкспериментировать с "наложением рук", не верю, что это только на глаза и мускулы влияет. Нет, не то что это меня волнует, но какой геймер откажется от чит кода".

— … наблюдение за ним из соседней квартиры прямо напротив его двери, да и лестница на чердак выходит на его же лестничную клетку. В общем, очень рискованно. Скажи ему чтобы чаще выходил по выходным, бывал в людных местах. Я почти каждый выходной в Москве бываю.

— Может быть ты и моих соглядатаев знаешь?

— Как не знать, — Оля элегантно набросила на плечи модый ватник, сунула ноги в валенки на резиновой подошве (хотя весной ещё и не пахнет) с голенищами, обрезанными как "Уги".- сосед под тобой этажом ниже.

"Не может быть! А с виду такой обаятельный старичок в шляпе"…

Глава 13

Москва, площадь Дзержинского 1,

Управление НКВД.

4 апреля 1937 года. 10:00.

"Неплохо обосновался Генеральный Комиссар Госбезопасности в своём пентхаусе (кабинет находится на верхнем этаже и имеет выход на крышу). Приёмная, как под копирку, похожа на сталинскую: те же два стола у входа в кабинет, Шапиро (явно с бодуна) в роли Поскрёбышева и помощник-референт с внешностью Валуева перебирает бумаги".

Почти без задержки приглашают во внутрь, обстановка почти спартанская, тоже под большим влиянием сталинского стиля. Хозяин кабинета безупречно подстрижен и выбрит, гимнастёрка отглажена.

"Вместе же с Шапиро пьют, а как по разному выглядят с утра".

— Чего хотел? — Косится на тоненькую папочку у меня в руках. — Принёс соображения по Центру?

— Нет, товарищ Ежов, — стою напротив стола хозяина кабинета. — мои предложения ещё в Госплане на проверке. Я по другому вопросу.

— …- Нарком поднимает бровь.

— Я список составил учёных и инженеров, — переминаюсь с ноги на ногу. — которые были недавно арестованы или находятся сейчас под следствием…

— За врагов народа пришёл просить, значица, — веселеет Ежов. — наши сотрудники в поте лица выявляют и арестовывают эту погань, а ты хочешь их выпустить на свободу, я правильно тебя понимаю?

— Нет, товарищ генеральный комиссар, неправильно. Никого я отпускать не предлагаю. А даже наоборот, предлагаю изолировать такой контингент от других заключённых и помещать его в особые исправительные учреждения, где бы эти учёные и инженеры смогли приносить большую пользу нашему государству, особые конструкторские и научные бюро.

— Кхм, присаживайся Чаганов… — Ежов поднимается из кресла и обходит свой письменный стол.

— Такие учреждения уже существовали у нас в рамках ОГПУ, — продолжил я, видя что нарком внимательно слушает. — но в 1934 году по приказу изменника Ягоды были закрыты, чем, считаю, стране был нанесён большой ущерб.

— Ты так думаешь? — Мой собеседник седлает, стоящий рядом, стул и упирается подбородком в спинку.

— Однозначно, — поворачиваюсь к нему. — армия потеряла Остехбюро, а мы наоборот сможем создать у себя научную и конструкторскую базу: получим финансирование, уважение и внимание руководства.

— Сам придумал? — Стрельнул в меня маленькими глазками.

— Говорю же, всё придумано до нас, — достаю отпечатанный листок. — здесь всё расписано, что надо сделать…

"Передрал в основном старые приказы, которые мне подогнал Новак из архива".

— … вот только, я думаю, указ ЦИК СССР нужен будет, чтобы передавать этот спецконтингент в Особое Совещание НКВД для назначения окончательного наказания по любой статье, вплоть до 58-ой.

— Ты что, Чаганов, совсем ох*.- даже подпрыгнул на месте Ежов. — У ОСО максимальный срок- пять лет. Ты что контреволюционеров, троцкистов пятилетним сроком наказывать собрался?

— И в мыслях не было, — откладываю листок в сторону. — сами они будут выбирать свою судьбу: либо ударная работа в ОКБ, либо "вышка" или что им там назначил суд.

— А как понять, — не сдаётся нарком. — хорошо он работал или просто лоб морщил? Кто-то вкалывал, а этот баклуши бил…

"Не простой вопрос: с теми у кого индивидуальное задание, конечно, проще. А как быть с бригадой конструирующей, скажем, самолёт"?

— Если человек работает в бригаде….- начинаю лихорадочно соображать чем закончить фразу. — то главное- это готовое изделие на выходе, которое испытают и проверят на соответствие заданию. Если всё хорошо, то пусть сама бригада на общем собрании решит, кто достоин поощрения, а кому прямая дорога в лагерь, на лесосеку. Нужно ещё позволить им самим отбирать себе людей в бригаду.

"А что если применить "старый" сталинский Метод Повышения Эффективности? Прекрасно, ведь, работал пока "лысый гад" не отменил его".

Суть метода заключалась в следующем: для каждого проекта руководством назначался руководитель, который из сотрудников организации набирал временный коллектив. В процессе работы над проектом руководитель мог исключить из коллектива любого члена. Каждый участник изначально получал один балл (руководитель- пять), характеризующий долю его участия в работе над проектом. В процессе работы руководитель мог добавить любому участнику проекта до трёх баллов, в зависимости от вклада в проект. Делалось это открыто с объяснением причин на общем собрании. При успешном завершении проекта каждый участник знал какая доля причитается ему из премиального фонда, который формировался из экономии за счёт сокращения сроков разработки, уменьшения стоимости объекта проектирования и улучшения его основных технических характеристик.

"В нашем случае роль премиального фонда будут играть годы заключения. Руководитель проекта освобождается немедленно после успешной сдачи проекта, другим участникам срок уменьшается на столько лет, сколько баллов тот заработал в проекте. Не востребованный или исключённый из проекта специалист отправляется в лагерь".

— Ладно оставь свою писульку, — небрежно берёт мои листки Ежов. — посмотрю, когда будет время.

Спускаюсь в лифте во внутренний двор и переживаю.

"Становлюсь вершителем судеб: того- в лагерь, этому- шиш, а не освобождение. А сам-то хотел бы оказаться на их месте? Заслужили они такое наказание? Подумаешь, истратили кучу государственных денег, а результата- ноль. Это же, всего лишь деньги, а тут- жизни. Хотя, как посмотреть. Истраченные ими впустую деньги- это чьи-то (не их) жизни, которые не удалось спасти, защитить из-за отсутствия нужного оружия или припасов".

Смотрю на оживление у подъезда внутренней тюрьмы: преобладают конвоируемые в военной и нашей форме, граданские пока в меньшинстве.

"А идея с "шарашками" Ежову явно по душе пришлась. Всё правильно, сейчас он не предселатель Комиссии Партийного Контроля. Тогда обвинил человека исходя из своих понятий, а дольше хоть трава не расти. Сейчас он должен организовывать работу и быт этих самых обвинённых, отвечать за результаты их труда. Много ли проку от профессора на лесозаготовке? А за кульманом или за микроскопом? Две большие разницы. Ну что, большое дело сделал, точнее, начал. Сохраним пока научно-инженерные кадры и будем надеятся, что и простых людей минует чаша террора и репрессий".

Вчера в "Известиях" прочитал проект конституционного закона о порядке выборов в Верховный Совет СССР: грядут большие изменения, тайные альтернативные выборы, кандидатов могут выдвигать также общественные организации. Видимо, это тот самый "хлыст" в руках народа для зажравшихся партократов, о котором Сталин упоминал в интервью американскому журналисту Говарду. Только помнится, в нашей истории этот закон был принят совсем в другой редакции: один кандидат "от нерушимого блока коммунистов и беспартийных". Сумели тогда взбунтовавшиеся секретари продавить свой вариант, развязать кровавый террор чтобы запугать избирателей, чтобы провести своих кандидатов. В новой же истории удалось опубликовать в газете проект закона, что многими воспринимается как негласное одобрение его текста властью.

"Ни что на земле не проходит бесследно"…

Москва, Охотный ряд, дом 1, Совет Труда и Обороны.

10 апреля 1937 года, 14:00.

"Неожиданно"…

Взмокший выхожу в приёмную после рассмотрения на совете моего вопроса. Не то, конечно, неожиданно что было решено создать радиотехническое (номер 22) управление в составе Народного комиссариата оборонной промышленности, решение по этому вопросу было предопределено заранее и не то, что ему были выделены дополнительные средства в размере 250 миллионов рублей на строительство восьми сборочных радиозаводов. Это тоже было решено заранее. При предварительном обсуждении вопроса, когда мне Атипенко был задан вопрос откуда взять деньги, я сделал сильный ход.

— Надо переходить на семидневную рабочую неделю, — заявил я уверенно.-…

"Все равно это будет сделано через три года".

— Ну-ну, — его чаплинские усики растянулись вслед за ехидной улыбкой. — мне посчитать нетрудно… ваше предложение добавит двенадцать рабочих дней за год или на 4 %, то есть народный доход увеличится примерно на 3 %… Пропорционально увеличим капиталовложения в промышленность, получим девятьсот миллионов рублей в год в 1938 году, в конце пятилетки в 42-ом больше, до одного миллиарда двухсот миллионов.

"В сорок втором"…

У председателя СНК и военных это предложение прошло на ура, но было довольно жёстко раскритиковано Кировым (он не успел перед заседанием прочесть мою записку) при молчаливом нейтралитете Сталина и довольном невмешательстве Ежове. Киров не был членом СтиО, но был приглашён на заседание, так как многие рассматриваемые вопросы касались Москвы.

— Почему мы должны удлинять рабочую неделю? — Хмурится Сергей Миронович. — Мы что начинаем подготовку к войне? И как это будет воспринято в стране?

— Надо немедленно принимать постановление, — у маршала Егорова нет ни малейших сомнений. — срочно нужны деньги на новое стрелковое оружие, артиллерию, боеприпасы.

— По-моему, своевременное и дельное предложение, — Осторожно замечает Ворошилов, краем глаза следя за реакцией Сталина. — моряки также просят увеличить финансирование.

— Да, пять милиардов рублей на пятилетку деньги не малые… — председатель СТиО Молотов должен был, по идее, завершать дискуссию, но он тоже ждёт решающего мнения вождя.

— До конца года, до выборов в Верховный Совет, — непривычно было видеть Сталина сидящим за столом. — об этом не может быть и речи. Предложение, без сомнения, интересное… но требует дополнительного обсуждения. Сейчас же давайте вернёмся к обсуждению другого предложения, внесённого товарищем Ежовым, об организации особых научных и конструкторских бюро при НКВД из осуждённых учёных и инженеров. Оно уж точно не терпит отлагательств.

"Нормально, предложение "товарища Ежова" значит".

Единогласно проголосовали и довольно быстро.

— Кого планируете на руководство этим делом? — Интересуется Молотов, взгромоздив на нос пенсне..

— Вот товарища Чаганова, — Улыбается Ежов. — по совместительству, он же остаётся начальником спецотдела и Центр дешифровки.

— Коба, а как же 22-е управление НКОП? — Краснеет от возмущения маршал Егоров. — Мы же его планировали заместителем к Халепскому. И почему Центр остаётся в НКВД?

— Не в НКВД, а при НКВД… — мягко возражает Ежов.

— Да какая разница, — пыхтит себе под нос маршал. — что ты ему прикажешь, то и будет.

— Не слишком ли большой будет у Чаганова нагрузка, — Кирову, видно по нему, тоже не нравится такой расклад. — на нём ещё СКБ, аппаратура засекречивания.

— Ничего, — беззаботно смеётся мой шеф. — он молодой, справится.

— Кстати, о секретке… — обращается ко мне Ворошилов. — как идут дела с системой голосовой связи?

— Рассчитываю предоставить образец системы "Айфон" в течение полугода.

— Хорошо бы, — кивает он. — ты пойми, Алексей, твоя "БеБо" неплоха… даже очень замечательная, но иногда нужно переговорить по быстрому и без операторов.

Все присутствующие согласно кивнули.

"Аппетит приходит во время еды… помнится обычным "Бодо" без шифрования почти до 1943 года пользовались и ничего".

— Я понимаю вас, товарищ Ворошилов, — пользуюсь случаем, чтобы донести до руководства мудрость поколений. — не существует такой засекречивающей аппаратуры, которая подходит на все случаи жизни. Для связи батальон- полк- дивизия лучше подходят роторные машинки, как "Энигма" у германцев, не надо возится с ключами, которых иначе потребуются многие тысячи за сутки, тем более, что их производство- непростая техническая задача. Они уверены в стойкости своей "Энигмы" и используют её на всех уровнях, но мы то знаем, что это не так, поэтому предлагаем на уровне дивизия- корпус- армия использовать "Бебо", которую взломать невозможно. "Айфон" также будет абсолютно надёжен, но использовать его следует на самом высшем уровне, так как он будет достаточно дорог в производстве.

— Сколько будет стоить комплект? — Упирается в меня жёстким взглядом Егоров.

— Трудно сейчас сказать, пока узкое место- это спецлампы для "Айфона". Наш конструктор перешёл со "Светланы", да и сам я служил там в особом отделе, короче, используем личные связи чтобы изготовить образцы спецламп. Получаем их поштучно, а в один "Айфон" их идёт пятьдесят две. Нам необходимо собственное производство спецламп, КБ и опытный завод. Если быть точным, то два КБ и два опытных завода…

— Позвольте, — возмущённо перебивает Егоров. — мы только что проголосовали за выделение 250 миллионов рублей на строительство восьми новых радиозаводов. Разве этого мало?

— Этого достаточно для тех сборочных заводов, — соглашаться с начальством помогает мне опыт, сын ошибок трудных. — в которых заинтересованы уже сейчас лётчики, моряки и сухопутные войска: завод по сборке авиационных радиостанций, морских, танковых, а также некоторых сложных деталей к ним, как кварцевых резонаторов, подстроечных конденсаторов и других. Это то, без чего невозможно насытить нашу армию средствами связи. Те же два КБ и опытных завода будут создавать новую технику, детали для радиоуловителей самолётов, маленьких радиостанций, засекреченной аппаратуры связи, устройств для автоматической дешифровки радиограмм. На это потребуется ещё сто миллионов рублей…

— Маленькие радиостанции? — Теперь меня перебивает первый маршал. — Какой размер? — 20 на 20 и на 10 сантиметров… вес с батареей и антенной три килограмма… максимальная дальность связи до двухсот километров. Подробные характеристики имеются в моей записке.

Все, за исключением Сталина, Молотова и Кирова, стали листать бумаги.

"Похоже только они имеют привычку читать документы перед совещанием".

Повинуясь едва заметному кивку Сталина, Молотов привлекает к себе внимание собравшихся стуком карандаша по графину.

— Спасибо, товарищ Чаганов, можете быть свободны.

"Неожиданно, как я понял из давешнего разговора с Кировым, они со Сталиным склонялись к выводу Центра из НКВД и к моему назначению замом 22-ого Управления по совместительству. А тут вдруг такое согласие с позицией Ежова".

Прохожу в гардероб и отдаю номерок.

— Алексей, — слышу из-за спины голос Свешникова. — товарищ Киров будет у тебя в КБ сегодня, как только закончится заседание…

"А почему шёпотом? Пиво холодное было"?

— … не надо торжественных встреч. Мы будем с Чернышёвым (главный архитектор Москвы).

"Так значит нет никакой опалы (всё заседание Сергей Миронович избегал смотреть на меня) и его обещание выделить участок до Водоотводного канала (три гектара почти) остаётся в силе"!

* * *

— Пойдём, Алексей, посмотрим твоё хозяйство. — Киров берёт меня под руку и тянет от бывшей проходной завода, а теперь СКБ, на воздух (радиозавод Орджоникидзе, за исключением одного цеха, где продолжается сборка "Бебо", переехал на новую площадку по соседству с автозаводом имени Сталина).

Молча пересекаем невеликое по размерам "хозяйство" и выходим, мимо восхищённых вохровцев "чёрной" проходной, на территорию на которую я положил глаз. Охрана Кирова умело отсекает зевак из многочисленных организаций и контор, расположенных вокруг.

"Что-то архитектора я не заметил нигде"…

— Времени у нас мало, — поворачивается ко мне мой спутник. — скоро подъедет Чернышёв, да и из твоего начальства кто-нибудь наверняка примчится, поэтому сразу к делу. От верных людей мы получили сообщение, что некоторые ответственные работники в центре и на местах ищут тайных встреч с твоим руководством. Ты понимаешь, Алексей, что после истории с Тухачевским руководство должно быть очень осторожно к таким проявлениям…

Два карих глаза внимательно изучают меня, я киваю головой.

— …Необходимо организовать тайную прослушку Ежова в кабинете и на его даче, причём, независимо от подобной службы в НКВД.

"Интересный поворот, видимо, это сообщение пришло вчера… поэтому и переиграли с моим назначением. Ежов как раздувался от важности на заседании СТиО, как же продавил своё решение, обыграл армейцев, а на самом деле ему просто подыграли".

— Мне для этого нужна будет аппаратура, — указываю Кирову рукой на стоящее поодаль здание в виде открытой книги, тот с готовностью подыгрывает, включаясь в мою игру. — заграничная…

— Передашь список необходимого Свешникову.

Из проходной вываливается коренастая фигура Фриновского, из под егоформенной каракулевой шапки по бордовым щёкам стекают две струйки пота.

— А вот и начальство твоё, Алексей, пожаловало, — широко улыбается Киров и крепко пожимает Фриновскому руку. — здравствуй, Михаил Петрович, сейчас дождёмся главного архитектора и обсудим ваше предложение.

"Во-первых, магнитофоны надо будет доработать, добавить генератор подмагничивания для записывающей головки, или использовать свои? Нет, оба магнитофона в работе, идёт тестирование каналов вокодера "Айфона", да и, вообще, подозрительно изымать из лаборатории звукозаписывающее оборудование. Во-вторых, нужны миниатюрные микрофоны… Эхе-хе-хе, на охоту идти- собак кормить. Записывающая аппаратура- дело десятое, главное- как подкинуть "микрофоны-жучки" Ежову? Надо срочно связываться с Олей, получать консультацию".

Москва, Москворецкая набережная,

12 апреля 1937 года, 10:00.

— Здесь тормози, Костя! — Кричу своему водителю.

Тот плавно останавливается у обочины сразу после поворота с Китайского проезда на Москворецкую набережную, я быстро открываю дверцу машины, выскакиваю из машины и ныряю в проходную, ведущую в Китай-город, провожаемый завистливым взглядом. Сказал ему, что у меня свидание с одной симпатичной замужней особой. Муж её большой человек, поэтому наши отношения мы не афишируем. Мои сопровождающие в последние дни оптимизировали свою работу: одна группа из двух человек дежурит в Управлении, другая в СКБ, в местах, где я провожу всё своё время. Если я еду на машине, то машина сопровождения не выделяется: просто мой водитель звонит старшему и сообщает, где я нахожусь, а сам возвращается в гараж.

"Логично, и так в этих играх со слежкой задействовано уже двенадцать человек, не выделять же ещё автомобиль".

Сегодня выходной день, шестой день шестидневки, и я встречаю Олю на Павелецком вокзале. Именно я встречаю, а не мы встречаемся, так как ещё неизвестно приедет ли она, но место где я буду её ждать, определено: у будки чистильщика, слева от центального входа здания вокзала. От СКБ до Павелецкого- пять минут быстрым шагом, но я выбираю кружной путь: по набережной до Новоспасского моста.

"Хоть бы приехала, разум начинает закипать от возмущения, внесённого в него заданием Кирова. В кратчайшие сроки создай аппаратуру и подбрось её в одни из самых охраняемых помещений Советского союза: кабинет наркома внутренних дел и на его дачу. Хорошо ещё сидеть у магнитофона и слушать разговоры не надо, этим займутся люди из аппарата Кирова".

Из разговора со Свешниковым выяснились интересные детали: загородный дом Кирова в Горках (где умер Ленин) находится в восьми километрах от дачи Ежова в Мещерино, которая входит в комплекс из нескольких особняков, окруженных общим забором (там раньше находилось поместье Авеля Енукидзе). Этот комплекс охраняет часть НКВД, расположенная неподалёку в Домодедово, так вот, эта часть не входит в Управление службы охраны Власика.

"Предусмотрительный… впрочем, может быть эта система осталась в наследство от Енукидзе? Непросто будет к Ежову подобраться"…

Вспоминаю размеры современных микрофонов и вздрагиваю: громоздкие, с тяжеленным постоянным магнитом внутри с низкой чувствительностью и плохой равномерностью частотной характеристики… На ум приходит американский емкостной микрофон, такой маленький, чувствительный, с широким диапазоном, но обязательный ламповый предусилитель и источник фантомного питания портят всё: избыточный размер и вес обвязки никак не вяжутся со словом "жучок".

Вчера, посещая Гиредмет, попросил профессора Сажина, кроме теллурида висмута, необходимого для построения элемента Пельтье, синтезировать для меня по сто грамм титаната кальция и магния, всё что нужно для изготовления керамических электретов.

— Конечно сделаю, Алексей Сергеевич… — рассеянно кивнул он, обдумывая мой предыдущий рассказ о профессоре Зильберминце, которого обвиняли в шпионаже в пользу Германии (он этнический немец), по статье, предусматривающей высшую меру социальной защиты, но в итоге дело передали в особое совещание.

— Сейчас ему грозит лишь пять лет заключения, а я попытаюсь скостить и этот срок. — Пытаюсь я успокоить Сажина, но получается как-то не очень… на его лице явно читается вопрос: "За что"?

"Ответить пословицей из "Тихого Дона": "Лес рубят- щепки летят"? Но не поймёт он меня: будет лить слезу о щепках, не видя за ними леса. Прожил бы ещё двадцать лет, дожил бы до девяностых, чтобы увидеть, как втаптывая миллионы "щепок" в грязь, "эффективный собственник" вывозит за кордон лес и всё, что накопили поколения советских людей".

Как мог приободрил встревоженных учёных, с надеждой заглядывающих мне в глаза, и снова мысли вернулись к своим баранам: в голове родилась идея электретного микрофона. Из титаната кальция спекаю (не сам, конечно, — знаю места где делают) круглый керамический стержень, близкий по размерам к нашему кремниевому, режу шведским алмазным кругом на пластинки, близкие по толщине к кремниевым, полирую с двух сторон (как подложки) и напыляю серебряные контакты на физтеховской установке катодного распыления. И вуаля, электретный микрофон готов.

"Затем собираю на авдеевской лампе (или на двух?) компактный УКВ передатчик, помещаю всё это в коробку "Казбека" и… сбоку ставлю увесистый брусок анодной батареи (размера половины буханки хлеба) и другую, чуть поменьше, для накала".

— Заснул, что ли? — Шипит на меня сбоку согбенная старушка. — За мной иди.

Впереди меня зашаркали знакомые "Уги", сворачивают на Кожевническую и убыстряют свой ход в сторону Москва-реки. Из красивого нового, украшенного мозаикой, здания, похожего на дом культуры, но с вывеской "Баня", вывалила весёлая компания парней с красными лицами и берёзовыми вениками в руках. Миновав её старушка поворачивается ко мне, распрямляется, перевязывает платок, цепляет меня за руку и превращается в принцессу и по совместительству в мою подругу.

— Что вырядился, как попугай? — мило улыбается она.

— Эт-то у меня единственный костюм, — задыхаюсь я от возмущения. — старый американский порвался… фабрика "Большевичка", отличная шерсть. Получил орденские деньги за год и купил. Не в форме же мне было приходить… я ж на свидании, к тому же.

— Случилось что? — Оля сразу берёт быка за рога.

— Случилось…

Пока я подробно рассказывал свою история, мы успели по хорошо протоптанным тропинкам два раза обойти Новоспасский пруд, не приближаясь, впрочем, к белым стенам монастыря, нависшим над его свинцовыми водами, так как на них то и дело показывались одинокие фигуры вохровцев.

— Резать надо к чёртовой матери, — глубокомысленно замечает Оля. — не дожидаясь перитонита.

— Я передам товарищу Сталину твоё мнение. — В тон подруге отвечаю я.

— Вот-вот, передай… — ворчит она и надолго задумывается. — То, что ты задумал с радиомикрофоном на нынешнем уровне миниатюризации- полная утопия. Ты думаешь Ежов не знает кто сделал запись разговора Тухачевского с подельниками? Прекрасно знает и ожидает от тебя того же самого. Поэтому его люди каждый новый предмет в его кабинете или даче, особенно если он от тебя, будут самым тщательным образом ощупывать и обнюхивать. Для того, чтобы прослушивать помещение, используя установленный там телефонный аппарат, тебе надо иметь доступ к коммутатору, без этого не будет физического доступа к нужной телефонной линии. Да и не верю я, что он такой дурак, чтобы вести тайные разговоры у себя в кабинете, скорее где-нибудь на даче за бутылкой.

— То есть, если ему что-то подарить, — согласно киваю головой. — то это что-то будет под подозрением. А если какая-то вещь ему понравится и он её выберет сам?

— Скорее всего тоже, порядок один. — Останавливаемся, с пригорка открывается чудесный вид на ещё скованную льдом реку. — Не думай, что только ты один в радио понимаешь: увидят радиолампу и всё…

"Плохо, а богатая была идея- задвинуть Ежову настольный холодильник емкостью поллитра на элементах Пельтье со встроенным передатчиком. Представил себе, сидит честна компания за столом, перед ними аккуратный такой охладитель, из него выглядывает запотевшее горлышко бытылки и передаёт сокровенные мысли этой компании кому надо".

— Ну ладно, — гоню от себя сладкие мечты. — что ты предложить можешь?

— Тут, конечно, лучше всего получать информацию агентурным путём, — говорит Оля после длинной паузы. — но, поскольку подключили тебя, то нет у них надёжного источника во вражеском лагере. (Снова молчание). Помнится, было у наших отличное изобретение в сороковых годах… идею предложил Термен, слышал о нём? (киваю головой), а реализовали учёные и радиоинженеры из ОКБ НКВД: эндовибратор- микрофон, который не требует активного передатчика и источника питания.

— Это как без питания?

— А вот так, — Оля тянет меня за руку, мол, не стоим. — была у меня в институте курсовая по истории- операция "Исповедь", когда на протяжении восьми лет наши прослушивали кабинет американского посла в его резиденции в Спасо-Хаусе.

— Здесь в Москве, на Арбате, — уточняет подруга, поймав мой вопросительный взгляд. — микрофон был вклеен в резной деревянный американский герб, который послу подарили пионеры-артековцы.

— Что ж они не проверили дарёную вещь, совсем нюх потеряли?

— Говорят, что проверяли, — со стороны реки послышался глухой треск, похожий на отдалённые пистолетные выстрелы. — поскольку сама конструкция была клеёной и покрытой лаком, то просвечивали её рентгеном. Увидели металлический то ли штырь, то ли гвоздь с толстой шляпкой, решили, что крепёж. Сказали- вещь безопасная.

— А как оно работало? — Я из страны "хочу всё знать".

— Понятия не имею, — честно признаётся Оля. — курсовая, всё-таки, была по истории. Знаю лишь, что микрофон облучали электромагнитной волной от источника расположенного в соседнем здании, а он посылал в ответ волну с записанным на ней звуком.

"Очень интересно"…

— Скажи, Оль, а рисунка этого гвоздя в твоей курсовой не было?

— В курсовой не было, — хватается за локон, выбившийся из-под платка. — но в отчёте ЦРУ подробный чертёж присутстствовал.

— И-и…

— На шею не дави…. вспоминаю я. — Движемся некоторое время в тишине, если не считать того, что пистолетная стрельба перешла в ружейную.

На середине Москва-реки, там, где наибольшее течение, начался ледоход: под напором воды и тяжестью ледяных осколков, вынесенных на поверхность течением реки, начал трескаться лёд, образуя всё новые и новые льдины, часть из которых затягивает вниз в бурлящую воду, а другую часть поднимает на дыбы и крутит.

"Как красиво"!

На противоположном берегу стала собираться толпа.

— Что за стрельба? — Отмирает Оля через минуту, глядя в сторону монастырских стен.

— Лёд тронулся, — разворачиваю подругу через левое плечо. — ну как загрузилась гифка?

— Да, готова… — на её лице возникает игривое выражение. — как будем шерить? Через поцелуй? Давай быстро.

— Э-нет, торопиться не надо, — беру Олю за локоток. — важно получить полноценную копию.

Беззаботно хохочем, вокруг никого.

"Как мне не хватало её всё это время! Чтобы вот так беззаботно поболтать, не обдумывая наперёд каждую свою фразу, расслабиться".

Оля, видно, тоже об этом подумала и тоже оборвала смех.

"А вопрос, кстати, не праздный, нужно найти бумагу и карандаш".

— Пошли искать телефон. — Быстро принимаю решение.

— Куда? Зачем? — Упирается она.

— Нужна помощь сильных мира сего. Изготовление образцов микрофонов, приёмников сигнала- одному мне не под силу. По дороге обдумай чего тебе не хватает для синтеза лекарства, всё включим в список необходимого.

— Никуда я не пойду. — В голосе Оли проявились металлические нотки. — Пока Ежов в НКВД мне появлятся с тобой в окружении Кирова просто опасно: кто-то из охраны может доложить, что ты пршёл с женщиной, ему покажут моё фото и готово обвинение, что Киров и Чаганов прячут от органов соучастницу обвиняемого Ощепкова, которая находится в бегах. Затем обвинение утяжеляется: мошенничество, проживание рецидивистки под чужими документами, до шпионажа- один шаг. Сейчас же мне ничего не грозит, я живу по своим документам, хочешь- проверь отпечатки пальцев, закон не нарушаю, с тобой не знакома, а для того чтобы синтезировать сотню-другую грамм изониазида мне никакое особое оборудование не нужно, на любой кухне можно сделать, если знать технологию.

"А ведь права, чертовка! Пусть лучше в сторонке постоит пока всё не уляжется, даже если удастся уничтожить Манькины отпечатки".

— Подставляй тогда губки алые… — широко распахиваю свои объятия.

— Бабушку поцелуй из газетного киоска на вокзале, — не лезет в карман за словом подруга. — там и карандаш купишь, и блокнот. Да поторопись, мне Павла надо встретить на Комсомольской.

"Да, Олина поддержка ему сейчас очень нужна…, но ведь сама первая речь завела про поцелуи".

* * *

— До свидания. — Порученец Кирова хлопает дверцей простой "Эмки", которые за последний год во множестве расплодились на московских дорогах.

Последний час простояли в Зверевом переулке, где я на заднем сиденье, присланного Свешниковым автомобиля, писал записку для Кирова, перерисовывал неказистый (но очень подробный, с указанием размеров, резьб и материалов) Олин чертёж микрофона и пытался понять принцип его работы. Получилось неплохо, впрочем, Сергей Миронович, дипломированный механик, и так бы понял чертеж (Оля уверенно так сказала, что воспроизвела картинку из отчёта ЦРУ один в один) и разобрал руку моей подруги, но я не хотел возбуждать у него никаких подозрений о том, что нашу тайну знает кто-то ещё.

По размеру резонатора (черезчур раздутой шляпки гвоздя) можно довольно точно рассчитать резонансную частоту устройства- получилось 1.325 гиггерца. Это примерно в два раза меньше, чем рабочая частота 10-сантиметрового магнетрона нашего локатора. Принимаю её за частоту задающего генератора, который будет накачивать наш микрофон энергией. Магнетроны хорошо масштабируются, поэтому диаметр медного анодного блока для этой частоты надо увеличить в те же два раза. Это не страшно, генератор будет спрятан по соседству, а на каком расстоянии- это предстоит выяснить опытным путём.

"Странность с длинной "гвоздя"…. он равен 22 сантиметрам, то есть длинне волны генератора. Обычно длину антенны делают равной четверти волны. Но ничего в чертеже менять не буду, возможно устройство микрофона сложнее, чем я себе это представляю"…

Однако наибольшая проблема вырисовывается с приёмником сигнала: если частота передаваемого и принимаемого сигналов одинакова, то возникает так называемый эффект "перегрузки приёмника", когда сильный сигнал генератора забивает слабый, модулированный речью, сигнал микрофона. Проблема неприятная, но преодолимая. Очень помогает в данном случае применение направленных антенн, лучше всего спиральных и, конечно, обыкновенный смеситель в волновой линии, когда небльшая часть выходного сигнала передаётся на вход (регулируется коэфициентом связи) чтобы вычесть её из принимаемого сигнала. В итоге на входе усилителя низкой частоты и дальше магнитофона останется звуковой сигнал.

"Ничего сверхестественного, всё в пределах существующих технологий и материалов. Резонатор, правда потребует привлечения токоря наивысшей квалификации (сверхтонкая металлическая звуковая мембрана, мелкая резьба для точной настройки резонансной частоты и емкостной антенной связи), ну так поэтому и пишу свою записку Кирову, который лично знаком со всеми "левшами" города Ленинграда. А магнетрон с волноводами на другую частоту и антенны закажу сам, ничего подозрительного в этом нет- мы продолжаем вести исследования в области радиолокации. Отличное, всё-таки, решение подсказала Оля! Миниатюрный энергонезависимый микрофон, который можно легко спрятать в деревянной статуэтке или рамке картины, который нельзя обнаружить доступными радиоприёмниками, дециметровые волны на минуточку. В тридцать седьмом году! Фантастика"!

Услужливая память подсовывает другие варианты, а холодный разум (в скобках) легко отсенвает их: считывать аудиосигнал можно с оконного стекла (наверное можно… вот только частотные характеристики такой "мембраны", особенно по сравнению со ста микронной фольгой эндовибратора, плюс наложенный на полезный сигнал уличный шум и малая крутизна НЧ фильтров, вряд ли приведёт к хорошему результату); снимать звук с электролампочки (тут совсем не уверен, но если представить что это возможно, то нужен доступ к внутренней проводке, иначе получишь комбинацию сигналов от всех разговоров в бодьшом доме, как отфильтровать нужный? а если разговор происходит днём и свет выключен…); и тэдэ и тэпэ.

Москва, площадь Дзержинского 1,

Управление НКВД.

11 апреля 1937 года. 02:00.

— Ну что, Алексей, теперь всё? — Новак в недоумении смотрит на ещё мокрые снимки. "Отлично всё вышло! И отпечатки пальцев, и фотография неизвестного преступника, посланные из Ленинграда, с доработанного, командированным туда Толиком, бильд-аппарата, не содержат никаких искажений. Несомненный успех"!

* * *

Честно говоря, такой же результат (идеальное качество фототелеграмм) был достигнут ещё три дня назад и растроганный Новак со слезами на глазах объявил себя моим вечным должником, но буквально через день лёгкие искажения вернулись, причём только в одном режиме- при передаче фотографий. Эффект то появлялся, то исчезал, конечно, не шёл ни в какое сравнение с тем, что было на недоработанном аппарате, но всё равно смазал первоначальную победу. Главное была непонятна та периодичность с которой они возникали.

Пытаясь разобраться в ситуации, я заметил, что это похоже на то, как будто при подсоединении аппарата к абоненту, кто-то ещё подключался к линии, а через минуту бросал трубку, оставляя на проявленной фотобумаге серые вертикальные линии. Затем на последующих снимках никаких полос не возникало, но стоило рассоединится и обратно подключиться к линии аналогичные искажения появлялись вновь.

"Параллельный аппарат"?

Простой эксперимент подтвердил мою догадку, подключив вольтметр, я заметил большое (примерно на четверть) падение напряжения на телефонной линии в момент начала искажений (это, кстати, объясняло почему эффект не заметен в чёрно-белом режиме- граница между нулём и единицей проседает незначительно).

"Параллельные аппараты в управлении используются только в приёмных у секретарей. В спецотделе все комнаты имели свою проводку. Прослушка? Очень может быть. Каждый оператор прослушки на коммутаторе имеет десятки подшефных номеров, поэтому днём, когда разговоров много, слушает выборочно, а ночью- всё что есть. Не успели они просто исключить номер нашего факса из списка проверяемых…. бюрократия".

Осмысливая своё открытие, решил не делиться им с Новаком (зачем им знать, что я в курсе), а просто привязал питание делителя, устанавливающего градации серого, к анодному питанию ламп. Качество воспроизведения фотографий при падении напряжения на линии ухудшилось при этой переделке незначительно.

* * *

— Всё, Егор Кузмич, — облегчённо вздыхаю сам. — теперь уже окончательно.

— Алексей, не уходи никуда, — за это дело надо… — Новак видит моё скривившееся лицо. — знаю-знаю, что не уважаешь, ну а мне можно маленькую. Жена приготовила закусить, что бог послал (испуганный взгляд на меня), сиди тут, жди…

"Очень кстати".

Выхожу следом за побежавшим наверх начальником учётно-регистрационного отдела, оглядываюсь по сторонам длинного пустого коридора, поднимаюсь на цыпочки и в три движения переламываю один из проводов сигнализации, тянущихся от двери картотеки, стараясь не повредить изоляцию.

"Теперь только ждать… провожу необходимый эксперимент: комната сейчас на сигнализации (Новак при мне звонил на пост), так что, если никто не прибежит, это означает, что при открывании двери концевик замыкает цепь".

* * *

"Не слабо так бог посылает старшему лейтенанту госбезопасности: варёная говядина, копчёное сало, ситный хлеб, солёные грузди, арбузы из бочки чего стоят…, хотя, что говорить, в магазинах сейчас предвоенная эра изобилия. Прилавки ломятся от невиданных мною в том мире разносолов, куда до него псевдовыбору "капиталистического рая" с пятью сортами резиновой колбасы или пустым полкам хрущёвского "социализьма". Разрушил, гад, сельское хозяйство слепо следуя советам доморощенных вейсманистов- морганистов, воспрявших духом после смерти вождя. Впрочем, в сторону посторонние мысли".

Настало время время прояснить ситуацию с прослушкой моего собственного телефона: вольтметр, подключённый к линии, падений напряжения при разговорах не зафиксировал, но меня продолжали терзать смутные сомнения, поэтому сегодня мы с Костей привезли из СКБ осциллограф. Запираю на ключ входную дверь приёмной, щёлкаю тумблером массивного прибора, едва уместившегося под моим столом и с нетерпением жду прогрева ламп. Два крокодила хищно закусывают жилы телефонного кабеля, убираю постоянное смещение, синхронизируюсь…

"Так я и думал"!

На экране заиграла высокочастотная несущая, 150 килогерц. Старый-новый трюк в действии: на одну жилу подаётся эта самая частота, которая через высокоомный шунт попадает на микрофон трубки, лежащей на рычагах, голоса в комнате модулирует несущую, а с другого провода эта самая модуляция снимается и превращается в итоге в докладную записку дежурного Оперода высшему начальству. Стучу отверткой по бронзовой чернильнице, на экране появляются периодические в такт ударам изменения амплитуды сигнала.

"Никаких сомнений, мой кабинет на круглосуточной прослушке… Спокойствие, только спокойствие. Для меня это не такая уж неожиданность. Чего то подобного мы с Олей ждали давно и принимали меры предосторожности при разговорах".

Осторожно приоткрываю дверь в коридор.

— Товарищ Новак, — снаружи слышится хрипловатый низкий мужской голос. — в три часа сорок пять минут при плановой проверке целостности сигнальной цепи на ваше объекте дежурным обнаружен обрыв.

"Двадцати пяти минут хватило чтобы обнаружить неисправность, хм… быстро, хотя периодичность такой проверки осталась неизвестной…. возможно им просто повезло. Понятно лишь, что система активизируется при замыкании цепи, а сама цепь периодически проверяется на обрыв".

— Так я это, час назад сдавал картотеку, — оправдывается Егор Кузьмич. — в порядке всё было.

— Такое бывает, — усталым тоном говорит вохровец. — кое-где в здании ещё остались скрутки, давайте проверим помещение.

— С виду всё хорошо… — Слышится приглушённый голос начальника отдела.

— Вот и отлично, — облегчённо вздыхает его собеседник. — подпишите здесь.

— А как же теперь? — Волнуется Новак, гремя ключами.

— Техник придёт к восьми утра, — слышится удаляющийся голос вохровца. — до этого времени, согласно инструкции, вы отвечаете за охрану объекта.

Выглядываю в коридор, Егор Кузьмич, чертыхаясь бредёт к леснице.

"Пока вызовет сотрудника, пока тот прибудет… время есть. Вперёд, не тормози"…

На возвращение в кабинет за ключами, открывание двери, поиск отсека с табличкой "R33", перебор карточек на букву "М", на всё это ушло от силы три минуты. Рукой, обёрнутой в носовой платок разворачиваю очередную папочку.

"Мальцева Мария Алексеевна…. год, месяц и день рождения- всё совпадает, фотографии- нет. Наверное- в основном деле, вот и его номер".

Задвигаю шкаф, подсовываю папочку под длинную, почти до колен, гимнастёрку и поправляю ремень. Быстро в темноте двигаюсь к выходу и прямо у двери сталкиваюсь лоб в лоб с Новаком.

— Как ты сюда попал? — Два карих глаза из-под кустистых бровей подозрительно буравят меня.

"Вопрос не в бровь, а в глаз! Осталось полшага до: это ты испортил сигнализацию? И что ты ищешь в моей картотеке"?

— Егор Кузьмич, — шепчу я и сам удивляюсь своему спокойствию. — давайте выйдем отсюда и поговорим…

Он с опаской сторонится меня, я выхожу в коридор, закрываю за собой дверь и молча смотрю на него.

"Вот засада! Это же невозможно никак объяснить. Идиот! Он ведь сделал самое логичное: вызвал сотрудника, а сам вернулся охранять картотеку. Ну что теперь делать"? Пауза затягивается, Новак ждёт объяснений и ничего не предпринимает.

"Хороший знак, другой бы на его месте сейчас бы орал: "Караул"".

— … я не могу- начинаю я, не зная чем закончить фразу.-…вам сказать, что я делал там. Это- секрет.

Замолкаю с видом: "Хау! Я всё сказал".

— Сергей Миронович просил меня приглядеть за тобой… — подмигивает мне Егор Кузьмич. — и помочь если что. Будем считать, что это и есть тот самый случай.

— Спасибо! — Едва успеваю прижать рукой к телу, выползшую из-под ремня папочку.

* * *

Иду, мокну под первым настоящим весенним дождём и улыбаюсь: "Везёт дуракам"!

"Хотя какоё там везение… не прост оказался товарищ Киров, ох не прост"!

Конец второй книги.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg