«Севастопольская страда»

Севастопольская страда (fb2) - Севастопольская страда 907K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Евгений Александрович Белогорский

Белогорский Евгений Александрович Севастопольская страда

Севастопольская страда.

Глава I. Назначение Гинденбургом.

Скупой свет лампы от дизельного движка, освещал карту боевых действий в штабе Н-ской дивизии, куда два часа назад прибыл командарм-16, генерал-майор Рокоссовский.

Тяжко, очень тяжко было наступать в самом начале февраля, когда весь запал декабрьского наступления уже иссяк, а Ставка упорно требовала продолжения наступления. Трудно было не только в том, что все резервы, заботливо приготовленные Сталиным для контрнаступления, уже иссякли, а враг оказывал упорное сопротивление. За каждый город, каждую станцию и даже деревню велись ожесточенные бои, которые приходилось брать, неся потери в расчете 3 к 1.

Некоторые из командиров отказались от лобовых ударов и стали применять тактику нанесения охватывающих ударов, заставляя противника под угрозой окружения отступать, но таких, к сожалению ещё недостаточно много. Больше было тех, кто не мог или не хотел постигать суворовскую "науку побеждать".

По этой причине во многих частях взаимодействие танков, пехоты и артиллерии было поставлено из рук вон плохо. Не было единого оркестра, чье могучее звучание заставляло противника отступать. Очень многих комдивов приходилось буквально пихать, заставлять наступать, а не имитировать бурную деятельность.

Именно по этой причине, генерал Рокоссовский был вынужден покинуть штаб своей армии и выехать в Н-скую дивизию, для разъяснения комдиву и его помощникам цели и задачи предстоящего наступления.

Выполняя приказ Ставки, командарм сумел взять важный опорный пункт немецкой обороны Сухиничи. Теперь предстояло взять Поповку, которую немцы превратили в хорошо укрепленную крепость.

Вызванный в штаб армии комдив произвел на Рокоссовского впечатление толкового человека, но когда начштаба армии Малинин стал проверять степень готовности дивизии к наступлению, картина оказалась неприглядной. Комдив либо не мог, либо не хотел наступать, и командарм был вынужден нанести к нему визит.

Прибыв в штаб дивизии, генерал потребовал от каждого из приглашенных командиров отчета об исполнении подготовки наступления. С хмурым лицом он слушал их рапорта, затем ругал или хвалил в зависимости от доклада, а затем отдавал новые приказы и устанавливал сроки их выполнения.

По мере того, что спрашивали и как делали записи в свои полевые книжки, командарм определял для себя степень доверия к тому или иному командиру. В целом, от их докладов у него складывалась положительное впечатление от дивизии. Из общей картины выпадал начштаба дивизии. Если брать за основу, что желающий решить задачу человек ищет способы её решения, а не желающий ищет причины, то начштаба относился ко второй категории.

Едва Рокоссовский прибыл в штаб, как он начал старательно перечислять ему нехватки дивизии, без которых она не может продолжить наступление. Картина для командарма была знакомой и понятной. На Западном направлении вряд ли бы нашлась дивизия, не требующая срочного пополнения. Генералу не понравился нудный тон подполковника Горшечкина. С первых его слов было ясно, что он досмерти боится наступать и свой негативный настрой пытается скрыть нуждами дивизии.

К огромному неудовольствию генерала, на февраль сорок второго года, таких Горшечкиных в Красной Армии было превеликое множество, и размочить такого "сухаря" было крайне трудно. У них всегда была скрытая поддержка, в виде влиятельного сослуживца, однокашника по училищу или хорошего знакомого.

Сделав зарубку на памяти, командарм-16 приказал подать карту и стал закреплять цели и задачи дивизии в предстоящем наступлении. В возникшем разговоре, его очень радовало, что командиры полков и бригады, не стеснялись уточнять и спрашивать у генерала неясные им моменты.

- Таким образом, наносимые дивизией удары на Растеряевку и Безрукавку, создадут угрозу окружения вражеским гарнизонам этих деревень. Если все будет сделано точно в указанные мною сроки, то немцы оставят их и отойдут к Ольховке - склонившись над картой генерал, быстро прочертил черту по воздуху и ткнул карандашом в нужную точку на карте.

Будучи подлинным штабным работником, Рокоссовский всегда бережно относился к картам. Показывая Ольховку, он лишь слегка надавил на неё карандашом, но по неизвестной причине грифель хрустнул и остался лежать на карте.

Чертыхнувшись про себя, генерал протянул руку, смахнул с карты обломки грифеля и стал неторопливо разгибаться и в этот момент рядом со штабом разорвался бризантный снаряд.

За время его пребывания немцы дали несколько залпов из дивизионных орудий по квадрату, где находился штаба дивизии. Не испытывая острой нехватки боеприпасов, немецкие артиллеристы могли позволить себе вести огонь по площадям. Делалось это регулярно, независимо от времени суток в расчете на слепую удачу и вот она им и улыбнулась.

Разорвавшийся в трех шагах от штаба Н-ской дивизии, снаряд буквально нашпиговал своими осколками стены домика, в котором в этот момент находился Рокоссовский. Взрыв, грохот и острая боль в правой половине спины слилось для командарма в один пронзительный звук.

Пораженный в спину осколком, он успел выпрямиться, произнести - Господи, как больно - и двинуться по направлению к двери.

Боль действительно была сильной, разрывающей все тело на части и с каждым шагом становилась все нетерпимей. Командарм успел сделать несколько шагов, прежде чем потерял сознание и рухнул на руки своего ординарца.

Очнулся Рокоссовский от холодного морозного ветра, что безжалостно обжигал его лицо. Оказалось, что он лежал на аэросанях, проворно несущихся по ночной дороге.

Для быстро сообщения в условиях зимнего бездорожья, командарм приказал выделить каждой дивизии по паре аэросаней для быстрого передвижения и вот сам теперь ехал на них.

Увидев, что командарм очнулся, сидевший рядом с ним ординарец, что-то попытался сказать ему, но от ветра, Рокоссовский плохо его слышал. Единственное, что он разобрал, были слова "Хорошо!". Генерал попытался уточнить у ординарца, на щеке которого мелькнула слеза, что именно "хорошо", но в этот момент сани тряхануло, и он снова потерял сознание.

В следующий раз сознание пришло к нему прямо на операционном столе, когда врачи уже заканчивали операцию.

- В рубашке родились, товарищ генерал, - заверил его хирург, привычно накладывая, последние швы на поврежденную спину Рокоссовского. - Если бы вы встали в момент взрыва в полный рост, проникающее торакальное ранение вам было бы обеспечено. А так, только касательное ранение мягких тканей спины, правда, с серьезным повреждением лопаточной кости. Стукнул он вас конечно хорошо, шрам будет большой, но ничего. Ребра целы, легкое не повреждено, так, что счастливо отделались, товарищ генерал.

Голос врача из-под маски звучал ободряюще, призванный сразу отогнать у раненого дурные мысли о его здоровье, но Константина Константиновича это мало интересовало.

- Скажите, доктор, как скоро я смогу вернуть к командованию армией. Дел слишком много, чтобы у вас долго лежать - уточнил Рокоссовский, с трудом передвигая занемевшими губами и тут, эскулап его обескуражил.

- Боюсь, что не неделю и не две. Ранение кости может дать серьезное осложнение, да и крови вы потеряли порядком. Одним словом отлежаться вам надо, товарищ генерал, аккурат, так с месяцок, не меньше.

- Две недели, - обозначил срок своего пребывания в больнице Рокоссовский, - надеюсь, что мы сможем понять друг друга.

- А вот тут вы ошибаетесь, - мягко возразил ему врач. - Получен приказ, сразу после операции перевести вас в Центральный госпиталь в Москве. Как только ваше состояние позволит вас транспортировать, за вами будет прислан специальный самолет.

С приказом вышестоящего командования трудно спорить, особенно если распоряжения отдает Ставка ВГК, в лице самого Сталина. Поэтому, генерал смиренно принял решение Верховного, хотя был с ним категорически не согласен.

Для таких людей как Константин Рокоссовский худшим наказанием было не столько снятия с должности, сколько отрешения от дела. Даже лежа на больничной койке в ожидании прибытия транспорта, он постоянно интересовался подготовкой наступления на Поповку.

Узнав, что вместе с ним тяжело ранен комдив Н-ской части и его обязанности исполняет Горшечников, Рокоссовский потребовал его незамедлительной замены.

- Он наступать боится. Людей только зря погубит и все дело сорвет. Знаю я таких "чистых товарищей", по бумагам все правильно, а результата никакого, одни причины и обстоятельства - категоричным тоном говорил он пришедшему проведать его Малинину.

- Не беспокойтесь Константин Константинович, я обязательно выполню ваше поручение относительно комдива - заверил генерала начштаба.

- Кто сейчас на армии?

- Пока я, но говорят, Жуков хочет назначить командармом генерала Баграмяна.

- Знаю, толковый командир. Сработаетесь и обязательно возьмете Поповку - сказал Рокоссовский и загрустил. Его армия худо-бедно, но продолжала наступление на запад, а он должен был отправиться на восток.

Теперь без него будут решаться боевые задачи, разрабатываться планы. Без него будут вестись жаркие бои наступления и ожесточенное отражение яростных контрударов противника. И до ушедших вперед полков и батальонов уже не докричаться, не дозваться, не увидеть их за чернеющей до самого горизонта стеной леса, среди густо засыпанных белым снегом полей.

Единственной отрадой для Рокоссовского в московском госпитале, была встреча с семьей. После июня сорок первого, генерал имел о них самую скудную информацию из писем и разговора с командующим. Знал, что находятся в эвакуации, что испытывают трудности, но в этот момент вся Россия испытывала трудности и половина страны была в эвакуации.

Но не только местные партийные органы и администрация госпиталя беспокоилась о судьбе раненого генерала. Интересовались состоянием больного и компетентные органы по запросу армейского комиссара 1-го ранга Мехлиса Льва Захаровича.

Знакомство с этим человеком для любого генерала Красной Армии было тяжелым и серьезнейшим испытанием. Посланный Сталиным на Западный фронт для выяснения вопроса о сдаче Минска на шестой день войны, он оставил о себе недобрую память в генеральской среде.

Истинный коммунист и комиссар, Мехлис спросил с каждого, кто был виновен в развале Западного фронта и спросил жестко. Невзирая на былые заслуги и высокое положение провинившегося человека.

Приезд Мехлиса на фронт сильно всколыхнул генеральское сообщество. Его боялись, его ненавидели, но выполняли все его требования и больше, ни на одном фронте, не было массовой сдачи в плен, с развернутыми знаменами и полковой музыкой.

Трудно дать однозначную оценку этому человеку. Он не был добрым и отзывчивым куратором, который только журил и трепал по головке провинившегося человека. Главным его мерилом всегда было дело, которое поручало ему государство и ради его выполнения. Будучи продуктом своей эпохи, он требовательно спрашивал с каждого и в первую очередь с самого себя.

Ему невозможно было понравиться или угодить. К лести он был глух, а праздных болтунов и любителей громких рапортов и праздничных отчетов терпеть не мог. Ему можно было только показать себя с хорошей стороны в деле, не раз и не два, и только тогда Мехлис был готов поддержать человека, поручиться за него своим комиссарским словом.

Столкнувшись с ужасающим положением в командной среде Красной Армии в июне сорок первого года, когда выяснилось, что все заверения наркома и начальника Генерального Штаба РККА сильно разняться с истинной, он не опустил руки. Не застрелился и не пустился в бега, а попытался хоть как-то исправить сложившееся положение.

Будучи далеко не глупым человеком, он отлично понимал, что одними репрессиями дело невозможно исправить. Один раз, хорошо встряхнув красный генералитет в начале июля сорок первого, он больше никогда не настаивал перед Сталиным о повторении этого. Ни после Киевской катастрофы, ни после трагедии Вязьмы и Таллина, массового наказания среди провинившихся генералов не было.

Как правило, взыскания получали единичные представители верховного командного сословия, в виде понижения в звании и должности, с отправкой на фронт. Мехлис, как и Сталин видели исправление безграмотного командования в выдвижении новых командиров, способных на равных сражаться с врагом. За спиной, которого была вся Европа и его офицеры и генералы имели большой серьезной военный опыт, в отличие от выдвиженцев Гражданской войны.

Такие командиры, несомненно, были. Их характер и навыки выковывались в жестоких боях с противником. Их нужно было только разглядеть, подставить плечо, и помочь сделать шаг в нужном направлении. И чем скорее это сделать, тем будет лучше всем.

Как заместитель наркома обороны он был в курсе всех военных удач и неудач огромного фронта раскинувшегося от Белого моря до Черного моря. Тщательно просматривая их, он "брал на карандаш" и записывал в специальный блокнот тех, на кого стоило обратить внимание в плане роста.

В числе заинтересовавших Мехлиса людей был и генерал Рокоссовский. Его, заместитель обороны запомнил ещё по Смоленскому сражению и мог убедиться в правильности своих суждений во время битвы за Москву.

С начала сорок второго года Лев Захарович был направлен представителем Ставки в Крым, где удачно высадившийся советский десант, никак не мог пробиться к осажденному немцами и румынами Севастополю.

Прибыв на место, он быстро определил причины неудачи, настоял на выделение Крыма в самостоятельный фронт из общего Северо-Кавказского направления. Шаг был правильный и очень своевременный, но ожидаемый успех так и не наступил. Командующий фронтом генерал Козлов явно не справлялся с должностью командующего фронтом.

Так из-за того, что в освобожденную от немцев Феодосию не были своевременно доставлены средства ПВО, от огня вражеской авиации серьезно пострадал крейсер "Красный Кавказ". На освобожденной территории Крыма не было организованно ни одного медицинского госпиталя и всех раненых приходилось отправлять морем на Кубань. Высадившиеся в Крыму соединения 51-й и 44-й армий плохо координировали свои действия, из-за чего наступательный порыв десанта пропал впустую, и началась затяжная позиционная война.

Любая война не бывает без ошибок и генерал-лейтенант Козлов не был застрахован от них как любой другой советский генерал того времени. Однако совершая плохо продуманные и плохо подготовленные действия, он не стремился сделать надлежащие выводы из постигших его неудач.

Более того, он всячески сопротивлялся действиям Мехлиса по наведению порядка в войска фронта, дела все, о чем говорил представитель Ставки что называется "из-под палки".

Больших трудов стоило Льву Захаровичу добиться переноски штаба фронта из Тбилиси, откуда Козлов совершал руководство войсками в Крым. Только вмешательство Сталина, заставило командующего покинуть тихую и уютную столицу Грузии и отправиться в Керчь, где каждый день можно было угодить под бомбежку или артобстрел.

Столь напряженные отношения между комфронтом и представителем Ставки не могли закончиться ничем хорошим и предпринятое, Крымским фронтом наступление в конце февраля закончилось безрезультатно. Войска фронта не смогли прорвать оборону врага на всю его глубину, несмотря на отдельные успехи в начале операции.

И если постигшую его неудачу, Козлов объяснил не укомплектованностью дивизий, усталостью личного состава и малым количеством артиллерии и танков, то Мехлис напрямую обвинил его в неумении руководить войсками.

В телефонном разговоре со Сталиным сразу после прекращения операции, он потребовал снятия Козлова с должности, командующего фронтом.

- Козлов, советский барин, который любит сладко поесть и попить, и не любит заниматься делами - дал нелестную характеристику комфронта Мехлис. - Он ленив, не любит кропотливой и повседневной работы, не проверяет выполнение отданных им приказов и распоряжений. Оперативными вопросами не интересуется, руководит войсками исключительно из штаба, любая поездка в район передовой "для него наказание". По этой причине среди личного состава армий фронта он не пользуется авторитетом, войска не знают своего командующего. Я настойчиво прошу вас заменить Козлова, товарищ Сталин.

На том конце провода вождь терпеливо дал высказаться своей "левой руке", а затем заговорил.

- Товарищ Мехлис. Вы рисуете портрет командиров составляющих около сорока процента генералитета Красной Армии и это вам известнее не хуже чем мне. В настоящий момент у нас нет под рукой Гинденбурга, который сможет исправить все ошибки допущенные руководством фронта и разгромить противника в Крыму. Мы воюем тем, что есть в нашем распоряжении и смею вас заверить, воюем неплохо. Очень надеюсь, что вы сделаете надлежащие выводы и последуете нашему примеру. Как у представителя Ставки, полномочий для решения подобных проблем у вас хватает.

- Я не прошу прислать мне Гинденбурга, товарищ Сталин. Для исправления положения дел нужен толковый и решительный генерал. Месяц назад я просил прислать мне генерала Клыкова, но вы мне отказали. Теперь, как представитель Ставки, я очень прошу Вас прислать в Крым генерала Рокоссовского.

- Кого? - удивленно переспросил Сталин.

- Генерал-майора Рокоссовского, бывшего командующего 16-й армии - уверенно повторил Мехлис и в трубке, на несколько секунд повисла тишина. Память у вождя мирового пролетариата была отменная, и он вскоре продолжил разговор, не заглядывая в бумаги или блокнот.

- Насколько мне известно, генерал Рокоссовский ранен и сейчас находится на излечении в одном из госпиталей столицы. Или у вас другая информация? - неторопливо произнес Сталин.

- Нет, все верно. Но по утверждению врачей рана у генерала неопасная и к началу следующего месяца, они планируют его выписать.

- Это вам сказал сам Рокоссовский? Вы с ним разговаривали?

- Нет, я говорил с главным врачом госпиталя, а тот при мне по телефону, спрашивал лечащего врача генерала.

- Не будем торопиться, товарищ Мехлис. Человек ещё не отошел от ранения, а вы его уже на фронт гоните. Возможно, ему необходимо как следует подлечиться, перед возвращением в строй. Не будем торопиться - подвел черту в разговоре Сталин, но собеседник был с ним не согласен.

- По словам врачей, генерал настаивает на скорой выписке и просит это сделать к концу марта - продемонстрировал свою хорошую информированность заместитель наркома.

- Боюсь, что генерал Жуков не будет согласен с подобным решением. Он давно ждет возвращение генерала Рокоссовский на должность командарма - многозначительно намекнул вождь собеседнику, но тот остался глух к его намекам.

- Генерал Жуков действует исходя из своих фронтовых интересов, тогда как здесь в Крыму решается судьба целого направления. Если мы в ближайшее время не сможем переломить ход событий, то к лету мы можем потерять Севастополь, товарищ Сталин. Как коммунисту и представителю Ставки мне тяжело об этом говорить, но я должен сказать вам правду. Положение очень серьезное и если не мы сбросим Манштейна в Сиваш, то он сбросит нас в Черное море, третьего не дано.

После этих слов в трубке вновь повисла тишина, которая на это раз продержалась несколько дольше. Мехлис знал, на какие кнопки нужно давить и пользовался этим.

- Думаю, что не стоит излишне драматизировать результаты наших неудач в Крыму, товарищ Мехлис. Я и маршал Шапошников не склонен видеть все происходящее у вас в черном цвете. Возможно, все не так плохо как вам кажется.

- Я нисколько не сгущаю краски, товарищ Сталин, а стараюсь докладывать вам все, как есть. И то, что я вижу здесь, сейчас, очень во многом мне напоминает события августа прошлого года под Лугой. Нужно как можно скорее менять руководство фронта и лучшей кандидатуры на пост командующего Крымским фронтом, чем генерал Рокоссовский, я не вижу, говорю честно, как на духу - честно признался комиссар и Сталин услышал голос своего посланника.

- Спасибо за откровенность, товарищ Мехлис. Ставка постарается в самое короткое время дать ответ на вашу просьбу.

Верховный никогда не бросал слов на ветер и по прошествию нескольких дней Рокоссовский, в новенькой форме генерал-лейтенанта был доставлен на прием к Сталину.

Столь быстрое изменение звания Константина Константиновича, было обусловлено двумя фактами. Во-первых, он хорошо воевал в битве за Москву, был ранен, а раненых командиров, перед отправкой на фронт Сталин всегда повышал в звании. Со стороны вождя это был хитрый ход, который с одной стороны воздавал должное за пролитую кровь, а с другой стороны обязывал оправдать оказанное ему доверие. Во-вторых, Сталин ознакомился с учетной карточкой генерала и был вынужден согласиться с мнением Мехлиса. Генерал действительно подавал большие надежды. Его можно было попробовать на посту командующего фронтом, а звание генерал-майор никак не соответствовало этой высокой должности.

Как правило, окончательное решение по вопросам назначения командующего фронтом Сталин принимал только после личной встречи с кандидатом и потому, Рокоссовский был доставлен в Кремль.

- Здравствуйте, товарищ Рокоссовский. Рад видеть вас в добром здравии. Как ваше самочувствие после ранения? Врачи говорят, что вы грозитесь сбежать из госпиталя и вернуться на фронт - лукаво улыбнулся вождь, дружески пожимая руку, опешившему генералу. От столь неожиданного вопроса Рокоссовский замешкался, чем вызвал улыбку у Сталина.

Солдаты и командиры бегут на фронт - это я ещё понимаю. Но если и генералы начнут самовольно покидать госпиталя - это простите, черт знает что. Непорядок - пожурил Верховный генерала и тут же указал ему на один из стульев за длинным столом совещания. - Садитесь на место Ворошилова. Его сейчас нет в Москве, так, что смело, можете располагаться.

Ему понравилось, что генерал не стушевался, попав в кабинет к Верховному Главнокомандующему и с определенным достоинством сел на указанный стул.

- Так, как вы себя чувствуете, товарищ Рокоссовский, только честно скажите. Сдается мне, что вам ещё рано возвращаться на фронт?

- Нет, товарищ Сталин. Чувствую себя хорошо, и если врачи разрешат, готов отправиться к себе в армию немедленно - заверил вождя Рокоссовский, но тот в ответ только покачал головой.

- Не стоит так торопиться. Война от вас никуда не уйдет, а нам вы нужны крепким и здоровым. А что касается вашей армии, то она согласно последним сообщениям, поступившим из штаба Западного фронта, воюет. Не так хорошо как нам всем того хотелось. Взяла Поповку, собирается силами наступать на Киров и Жиздру. Как думаете, возьмут их ваши товарищи?

- Если получат людское пополнение, гаубичные дивизионы и хотя бы танковый полк, обязательно возьмут, товарищ Сталин.

- А без гаубиц и танков, смогут овладеть этими городами? Ведь главные силы противника разбиты, и он отчаянно держится за каждый населенный пункт из страха оказаться посреди чистого поля и замерзнуть. Надо только умело наносит удары во фланги противника и гнать его к Смоленску, как это делал великий русский полководец Кутузов - вождь кивнул головой на портрет фельдмаршала украшавший стену его кабинета.

- Все верно, товарищ Сталин - согласился Рокоссовский, - только немец уже не тот, что был в декабре. С прибытием генерала Моделя прошел у них страх, поверили они в себя, от того и дерутся, так упорно несмотря на то, что силы у нас с ними пока равные. Единственное их преимущество в количестве снарядов, не испытывают они той нехватки, что терпят наши артиллеристы. Да и авиации нам по-прежнему не хватает в боях с противником.

- Будут, обязательно будут и снаряды, и танки и самолеты. Все уже сейчас поступает в войска, но не в том количестве как нам того хотелось. Думаю, что ко второй половине этого года мы сможет на 65-70 процентов закрыть потребности фронта, а к концу года повысим эту цифру до 90 процентов. А пока нужно обходиться тем, что есть и обязательно продолжить наступление.

- Большим подспорьем войскам фронта будет, если действующим в тылу у Моделя нашим войскам удастся перерезать пути снабжения ржевской группировки врага. Хотя бы железнодорожное сообщение.

- Такая задача им поставлена, но вот когда они смогут это сделать неизвестно. Ссылаются на трудности снабжения, потери, сопротивления немцев. Потом наверняка пойдет весенняя распутица, появиться масса других причин и заговорят о необходимости прекращения наступления. Как нам говорит об этом товарищ Власов, что почти целый месяц топчется под Любанью - Сталин встал со стула и принялся неторопливо ходить по кабинету.

- Вот скажите, товарищ Рокоссовский, как вы считаете, что нужно делать. Сидеть, ждать второй половины года, накапливать силы или продолжать наступать, не давая врагу закрепиться? - спросил вождь, остановившись рядом с генералом. Едва он это сделал, как Рокоссовский немедленно встал со стула и, оправив ещё не обвисшую по фигуре форму, заговорил.

- Я всегда за наступление товарищ Сталин, но в нынешней обстановке наступать по всем фронтам невозможно. Необходимо проводить небольшие, локальные операции, которые если не изменять общее положение, то серьезно затруднит противнику проведение наступательных компаний этим летом. Следует бить не пятерней, а кулаком, создавая на нужном участке фронта численное превосходство и за счет этого пробивать оборону немцев, как они это делали летом прошлого года.

- То есть вы предлагаете взять у врага его тактику и стратегию и полностью скопировать её - задал каверзный вопрос вождь, но генерал не смутился.

- Нет, я против слепого копирования. Нужно взять из немецкого военного искусства все самое лучшее и разумно это использовать в наших армиях.

- Например?

- Отладить связь авиации с наземными соединениями, как это есть у немцев. Сделать обязательным присутствие в наступающих порядках пехоты артиллериста, который мг по радио корректировать огонь пушек в случаи возникновения такой необходимости, а они всегда есть - услышав эти суждения, Сталин усмехнулся.

- Рад, что товарищ Мехлис не ошибся, характеризуя вас как думающего человека, болеющего душой за дело. Не секрет, что у нас много генералов, готовых всю армию положить, ради победного рапорта перед Ставкой. Да, вы садитесь, садитесь, товарищ Рокоссовский, разговор только начался.

Видя неловкость собеседника, вождь присел на соседний с ним стул, и пристально взглянув в его лицо, сказал.

- У Ставки есть мнение назначить вас командующим Крымским фронтом вместо, генерала Козлова, товарищ Рокоссовский. У него никак не получается развить наступление наше в Крыму и снять осаду Севастополя. Два раза пытался, а воз, как говорится и ныне там. Войск товарищу Козлову мы дали много, но вот правильно использовать их он не может, а время как вы понимаете, работает на противника.

Вы хорошо себя показали под Смоленском и при обороне Москвы. Ставка считает, что вы сможете исправить сложившееся положение в Крыму и поможете севастопольцам. Согласны? - задал вопрос Сталин, который в нынешнем положении имел чисто риторическое значение.

- Согласен, товарищ Сталин. Это конечно большая честь для меня, но честно говоря, совершено неожиданно. Приложу все силы, чтобы оправдать оказанное мне высокое доверие партии, правительством и лично вами. Когда выезжать? - четко по-военному спросил Рокоссовский, чем ещё больше понравился вождю.

- Для полной поправки вашего здоровья, по мнению врачей, вам необходима неделя. По данным разведки, вы готовы лететь на фронт хоть сейчас. Ставка дает вам четыре дней на поправку здоровья и вхождения в курс дела, товарищ генерал-лейтенант, - специально подчеркнул новое звание генерала Сталин.

- Все необходимые вам документы будут доставлены вам в госпиталь. Если возникнут вопросы или будут нужны дополнительные сведения, позвоните по телефону который вам дадут и все привезут. Нам очень важно, чтобы вы прибыли на фронт готовые во всеоружии. Сейчас в Крыму затишье, экстренности с вашей отправки туда нет, так что пользуйтесь выпавшим вам моментом. После того как примите дела у товарища Козлова, осмотритесь и доложите нам свое мнение по ситуации на фронте, а также ваши предложения по её исправлению.

- Слушаюсь, товарищ Сталин.

- И вот ещё, что. Вас на место Козлова просил прислать лично Мехлис, но зная его характер, не исключаю, что у вас с ним могут возникнуть разногласия. Товарищ Мехлис честный, но довольно сложный человек. Постарайтесь найти с ним общий язык. Как представитель Ставки он во многом сможет вам помочь, но помните, что командующий фронтом вы, а не Мехлис. И спрашивать в первую очередь Ставка будет с вас, а не с армейского комиссара 1 ранга. Если у вас будут серьезные разногласия, звоните, мы вас поддержим, но нам нужен Крым, на нужен свободный Севастополь. Надеюсь, что у вас все получится, товарищ Рокоссовский, - Сталин легонько, как бы напутственно, коснулся рукой плеча генерала. - Есть вопросы, пожелания?

- Начинать новое дело на новом месте всегда трудно. Хотел бы попросить у вас разрешение взять с собой несколько человек из 16-й армии. Я их хорошо знаю, они знают меня и не хочется тратить время на притирку с новым коллективом.

- Берите всех, кого считаете нужным взять с собой в Крым. Подготовьте список, и Ставка утвердит его. Что ни будь ещё?

- Севастополь в первую очередь морская крепость, как Кронштадт на Балтике. Поэтому хочу спросить о взаимодействии фронта с флотом. В какой мере можно рассчитывать на поддержку со стороны моряков?

Зная, как трепетно относятся адмиралы к целостности своих кораблей, Рокоссовский желал знать, будет ли подчинен Черноморский флот Крымскому фронту или будет оказывать помощь после согласования с наркомом Кузнецовым. Вопрос был важен. Мехлис уже поднимал его в разговорах по прямому проводу, но Сталин не торопился с его решением. С одной стороны, зная любовь Сталина к большим кораблям, на него наседали моряки, настаивая на сохранении их автономии. С другой стороны, он не видел среди военных того человека, которому можно было вручить такую дорогую вещь как флот, не боясь, что он бездарно его использует.

Да, генерал Рокоссовский импонировал вождю, но этого мало, что в придачу к новому званию, должности и полной свободе рук, он получил ещё в подчинение и флот. Его нужно было заслужить, и Сталин принял половинчатое решение.

- Вице-адмирал Октябрьский окажет вам всестороннюю поддержку во всех ваших действиях связанных с наступлением на Крымском полуострове, товарищ Рокоссовский. Можете об этом, не беспокоится - заверил Верховный генерала и тот покорно принял его решение.

- В таком случае разрешите через четыре дня отбыть на фронт, товарищ Сталин - красавец Рокоссовский молодцевато вытянулся перед Верховным.

- Через пять дней, - деловито уточнил Сталин, - не будем спорить с врачами и с начальством.

Он подошел к новому командующему Крымским фронтом и протянул ему руку на прощание.

- Счастливого пути, товарищ Рокоссовский. Мы очень надеемся на вас и ждем результата. Помните, что от того в чьих руках Крым и Севастополь очень многое зависит не только в Европе и на Балканах, но и на Кавказе, а также позиция Турции. Сейчас они являются нейтральной страной, но в случаи ухудшения обстановки на Черном море могут переметнуться к Гитлеру и всадить нож нам в спину. Ещё та, публика - напутствовал Сталин своего избранника и тот обещал вождю сделать все возможное.

Вечером того же дня, в Крым к Мехлису полетела телеграмма следующего содержания: "Ваш Гинденбург утвержден на посту комфронта. Встречайте через пять дней. Ради общего дела, постарайтесь поскорее найти с ним общий язык".

Глава II. 'Охота на дроф'. Расстановка фигур.

Чем больше генерал Рокоссовский узнавал о положении дел на Крымском фронте, тем грустнее ему становилось от полученных знаний. Фронта, наподобие Западного фронта под командованием генерала армии Жукова, к которому он привык и с которым сроднился за четыре месяца боев, в Крыму не было.

Был командующий фронтом, безвылазно сидящий в Керчи и были три армии, хорошо потрепанные в предыдущих боях, прочно застрявшие на узком пространстве суши под названием Ак-Монайские позиции, что отделяли Керченский полуостров от остальной территории Крыма. А между ними, в непрерывном движении находился заместитель наркома обороны товарищ Мехлис.

Будучи далеко неглупым человеком с обостренным чувством ответственности и различающий фальшь буквально по запаху, он не мог спокойно наблюдать за неудачами фронта, что преследовали его третий месяц подряд.

Успехи Красной Армии под Москвой и Ростовом-на-Дону, наглядно говорили, что врага можно бить, бить успешно и присланный в Крым в качестве толкача товарищ Мехлис, изо всех сил старался оправдать доверие вождя.

Стремительно начавшееся наступление в Крыму имело хорошие шансы, чтобы к выше перечисленным двум успешным контрнаступлениям добавит третье. Предпосылки к этому были, но медлительность и несогласованное действие сил десанта по преследованию противника привели к потере времени и возможности.

Не являясь военным человеком, армейский комиссар чувствовал, что силы врага ограничены, что его солдаты напуганы и нужно ещё одно небольшое усилие для одержания полной победы. Всего одно верное решение и враг будет вынужден оставить Крым, но как Мехлис не старался, ключ, что открывал немецкий замок так и не был найден, хотя все время был под рукой.

После падения Феодосии панические настроения в союзных немцам румынских войсках было так сильны, что Манштейн был вынужден отправлять для их укрепления своих солдат и офицеров. Один немецкий солдат командовал десятью румынскими солдатами, унтер-офицеры командовали взводами, а младшие офицеры ротами и батальонами.

Одновременно с этим среди самих немцев была проведена суровая воспитательная работа и в первую очередь она коснулась офицеров. Под угрозой смертной казни было запрещено оставлять позиции без приказа командования и судьба генералов Шпонека и Гимера, отданных под суд и приговоренных к расстрелу была очень наглядным примером.

Решительной рукой Манштейн навел железный порядок и когда, получив подкрепление Козлов, попытался прорваться к Симферополю и Джанкою у него ничего не получилось. Убыль солдат и офицеров была огромна. Чтобы спасти положение Манштейн отправил на фронт всех солдат из нестроевых подразделений и офицеров штаба.

Будь управление войсками более организовано и блистательный стратег, и лучший ум германской мысли попал бы в окружение но, к сожалению это не случилось. Авиационная поддержка была слабой, артиллеристы плохо координировали свою работу с запросами пехоты, а она в свою очередь не поддерживала действий танков. Благодаря этому часть огневых точек и опорные пункт обороны противника не были подавлены. Не имевшие поддержки танки, большей частью легкие, после прорыва передовой линии обороны оказывались легкой добычей противотанковых батарей, зенитных орудий и вооруженных гранатами солдат. Поэтому они несли неоправданные потери и отходили, а когда в бой вступала сама пехота, её останавливали при помощи пулеметов и заградительного огня из пушек и минометов.

Сумей комфронта отладить их совместные действия, и фронт был бы обязательно прорван. По своим силам Крымский фронт превосходил противника, но Козлов не сумел этого сделать. Он руководил своими войсками из штаба фронта, покидая его исключительно по требованию Мехлиса или Ставки.

Не зная реальной обстановки и руководствуясь плохо проверенными данными, Козлов не сумел выполнить директиву Ставки по снятию блокады с Севастополя и освобождению Крыма от немцев. Объясняя свои неудачи малым числом гаубичной артиллерии, большими потерями в живой силе, упорным сопротивлением врага и наступившей весенней распутицей, он постоянно просил Сталина прислать ему ещё одну дивизию или бригады, которая непременно сломает хребет 'фашистскому зверю' Манштейну.

Возможно, генерал-лейтенант Козлов со временем и стал бы неплохим полководцем, наберись он боевого опыта в более спокойной обстановке, где не было ни Манштейна, ни Мехлиса. Ведь не за красивые глаза он стал генерал-лейтенантом и комфронтом.

Но, увы. Весною сорок второго он был в Крыму. Где на него с одной стороны давил немецкий генерал-полковник пехоты, с другой советский армейский комиссар 1 ранга и в купе к этому, Ставка в лице несносного Сталина требовала отчета об использовании предоставленных ему сил и средств. Ну как не загрустить военному человеку.

Известие о своем снятии с поста командующего фронта Козлов встретил со смешенными чувствами. С одной стороны его терзала обида от снятия с поста, когда до победы над грозным Манштейном оставался шаг-другой. С другой стороны он был сильно рад, что избавляется от общества Мехлиса, которого он больше боялся, чем ненавидел.

- Посмотрим, насколько этого поляка хватит, прежде чем Мехлис его сломает - зло думал генерал, готовясь сдать дела новому комфронтом.

В том, что конфликт между ним и Мехлисом обязательно произойдет, никто из работников штаба не сомневался. Представитель Ставки не мог обойтись без советов и нравоучений, но умница Рокоссовский сразу по прибытию сумел направить кипучую энергию заместителя наркома в созидательное русло.

Встретившись с Мехлисом на аэродроме, Рокоссовский сразу заявил, что приехал сюда наступать. Что чем быстрее это произойдет, тем лучше и будет рад принять со стороны товарища армейского комиссара любую помощь, но сначала он хотел осмотреться и вникнуть в положение.

Одним словом, он сказал то, что и хотел услышать от него Мехлис. Однако там же на аэродроме, Рокоссовский показал представителю Ставки зубы. Представляя замнаркому группу прибывших с ним военных во главе с генералом Малининым, он обозначил его как нового начальника штаба фронта. В ответ Мехлис стал усиленно расхваливать нынешнего начштаба генерала Вечного, но комфронта остался при своем мнении. Ничуть не сомневаясь в способностях генерала Вечного, он заявил, что быстроты дела будет лучше, если он не будет тратить драгоценное время на притирку характеров и начнет работать с теми, кого он хорошо знает.

Видя настойчивость Рокоссовского, и помня содержание телеграммы Сталина, Мехлис не стал спорить с генералом в этом вопросе, справедливо полагая, что последнее слова в этом вопросе он всегда сможет оставить за собой.

Впрочем, эта размолвка быстро им забылась, поскольку уже через минуту армкомиссар был приятно удивлен. На вопрос, что он собирается делать, Рокоссовский сказал, что намерен принять дела у Козлова, доложить об этом в Ставку и засветло выехать в расположение 51-й армии генерала Львова. Так как именно ей предстоит нанести главный удар в предстоящем наступлении.

То, что вновь прибывший командующий не только неплохо ориентируется в обстановке Крымского и сам, без всякого давления рвется на передовую, серьезно повысило генерала в глазах Мехлиса. Он тут же предложил комфронту помощь и сопровождение его в поездке, и его предложение было с благодарностью принято.

Передача дел, произошла буднично, сухо, без каких-либо эмоций. Козлов ожидал, что Рокоссовский будет его расспрашивать, интересоваться, но тот лишь поблагодарил за работу, пожелал успехов на новом месте службы и с головой ушел в работу.

Представив штабным их нового начальника генерала Малинина, Рокоссовский оставил всю прибывшую с ним команду в Керчи т отбыл в 51-ю армию, взяв с собой одного лишь генерал-майора Казакова.

- Не будем подвергать немцев соблазну, одним ударом уничтожить новое руководство Крымского фронта - пошутил генерал, объясняя свои действия Мехлису, привыкшему передвигаться по передовой с большой свитой.

- Вы боитесь немцев? - немедленно поинтересовался Лев Захарович, для которого нахождение в ста метрах от передовой, когда можно было приблизиться на пятьдесят метров, было признаком трусости.

- Нет, - честно признался комиссару Рокоссовский, за плечами которого были два года внутренней тюрьмы НКВД, - просто я хочу выполнить обещание, данное мною товарищу Сталина разбить подлеца Манштейна.

Против такого поворота армкомиссар ничего не мог возразить и тема трусости развития не получила. К тому же, Рокоссовский попросил его дать характеристику командующим крымских армий и Мехлис с удовольствием занялся этим делом.

Ни один из трех командующих армий, по мнению Мехлиса не соответствовал занимаемой должности. Генералы Черняк и Колганов, по мнению посланца Сталина совершенно не понимали сущность современной войны, а генерал Львов проявлял излишнюю осторожность во время наступления.

Зная от генерала Северцева, что лежал вместе с Рокоссовским в госпитале, об особенностях характера Мехлиса, Константин Константинович не стал спорить с собеседником или пытаться заступить за своих армейских собратьев.

То, что он увидел за двое суток пребывания на передовой, глубоко потрясли генерала. Огромное количество войск было бессмысленно и бездумно напихано вдоль всей короткой полосы Крымского фронта, одним единым толстым поясом.

Без четкого разделения на передовые и главные рубежи обороны, без всякого намека на запасные рубежи обороны. Почти все соединения располагались совершенно открыто, без должного зенитного прикрытия, словно показывая временность своего положения на этом участке фронте и готовность идти вперед, вперед и вперед.

Эту неприглядную картину, ещё больше усугубляло то, что изготовившиеся к штурму войска находились в зоне поражения артиллерии противника. Для разгрома скопившихся вдоль фронта частей, немецким артиллеристам не нужно было менять позиции и подтягивать свои пушки к передовой. Будь такое положение войск при обороне Москвы, то столицу бы точно не удалось отстоять, и Новый год, советскому командованию пришлось бы встречать, где-нибудь под Казанью или Горьким.

Ничуть не порадовали генерала и те дивизии, что теперь находились в его подчинении. Около половины сил фронта составляли дивизии, сформированные в Закавказье, по национальному признаку. Грузинские, армянские, азербайджанские, сформированные ещё в двадцатых годах, они мало в чем изменились, хотя после переформирования в 1936 году получили армейские дивизионные номера.

Главной проблемой этих соединений заключалось не в плохой воинской подготовке или низкой дисциплине. Нет, славные дети гордого Кавказа были готовы драться за свою советскую Родину, главная трудность крылась в языке.

Так в 396-й дивизии в своем составе имела 553 русских, 10185 армян, азербайджанцев и грузин. Из всех их, более двух третий человек плохо или совсем не понимали русский язык, на котором отдавались команды, и происходило общение с другими военными соединениями фронта.

Столкнувшись с этой проблемой ещё в начале февральского наступления, Мехлис забросал Москву просьбами срочно прислать 15 тысяч 'славянского' пополнения, но просьба заместителя наркома была трудна выполнима. Ставка смогла перебросить в Крым лишь одну дивизию, сформированную на Кубани и на этом процесс встал, ибо 'некем было взять'. Фронты пытались наступать вдоль всей линии советско-германского противостояния, и перебросить требуемую Мехлисом замену было не так-то просто.

Основные так называемые 'славянские' дивизии находились в расположении армии генерала Львова, что нависла над левым флангом немецкой группировки. Это было удачное место для наступления, но после спешной замены стоявших там румынских соединений, прибывшей в Крым по личному распоряжению Гитлера 28-й егерской дивизией, Манштейну удалось стабилизировать фронт.

В двух других армиях Крымского фронта соотношение 'славян' и 'кавказцев' было неравномерно. Занимавшая центр фронта 47 армия генерала Колганова имела соотношение примерно пятьдесят на пятьдесят, тогда как в 44 армии генерал Черняка, 'туземные части' составляли почти две трети.

Не улучшило настроение генерала Рокоссовского и осмотр танковых бригад и батальонов, входящих в состав фронта. После неудачного наступления в феврале и марте, в исправном состоянии в них имелось всего пятьдесят восемь машин. Из которых КВ и Т-34 было всего девять машин, а остальные были легкими танками типа Т-60 и Т-26.

Благодаря нахрапистости и высокому положению Мехлиса, танковые войска фронта тонкой струйкой, но все же, начали пополняться боевыми машинами. В их числе были и средние и тяжелые танки, но даже этот факт не восполнял понесенные фронтом потери.

Когда же Рокоссовский поинтересовался состоянием авиации фронта, то узнал, что из шестнадцати авиационных соединений подчиненных фронту лишь только семь базируются в Крыму. Остальные находились на аэродромах Кубани из-за чего время их нахождения в воздухе, над местом боевых действий было сильно сокращено.

В общем, увиденная им картина, что называется в 'живую' картина, а не на бумаге не сильно обрадовала молодого генерала, а если быть точным, то совсем не порадовала. Однако пройдя через горнило горьких сражений под Ровно, Смоленском, Вязьмой и Москвой, Рокоссовский не собирался опускать руки и прятаться за причины. Ещё в первый день своей поездки на передовую, он 'брал на карандаш' выявленные недостатки и обдумывал способы их устранения.

Сразу после ознакомления,возвращаясь на машине, он вместе с Казаковым, что называется "прямо на коленке", набрасывал общий план своего доклада Сталину. Делалось это быстро и легко, благо Мехлис, находился в другой легковушке, вместе со своими политработниками.

Верный своему комиссарскому призванию, он использовал приезд нового комфронта для проведения политической накачки комсостава и бойцов соединений. С одной стороны приезд боевого генерала, героя обороны Москвы, присланного личным распоряжением Сталина, серьезно вдохновило рядовых и командиров, но с другой отнимало и без того малого времени бывшего в распоряжении Рокоссовского.

Положение было довольно щекотливым, но генерал сумел из него выйти с малыми потерями. Согласившись на время стать 'главным украшением стола', он поручил Казакову собрать нужные сведения, что тот с блеском и сделал.

Едва Рокоссовский переступил порог штаба фронта, как генерал Малинин, слегка волнуясь, доложил ему: - Звонил товарищ Сталин. Он просил связаться с ним сразу по прибытию.

Спустившись в просторный подвал, где располагался главный узел связи, Рокоссовский был приятно удивлен. Вместо привычного аппарата Бодо, по которому, из-за гарантии сохранения секретности большинство штабов фронта вели переговоры со Ставкой, на столе стояло несколько телефонов прямой связи со штабом Закавказского фонта, штабом Черноморского флота и конечно с Москвой. Присутствие заместителя наркома обороны обязывало.

- Здравствуйте товарищ Сталин - приветствовал вождя Рокоссовский, едва связь с Верховным Главнокомандующим была налажена.

- Здравствуйте товарищ Рокоссовский. Вы уже приступили к командованию фронтом и вникли в курс дела? Товарищ Мехлис вам помог? - голос в трубке звучал приглушенно, но он не помешал комфронту уловить скрытый подтекст в этом вопросе.

- Да, товарищ Сталин. Лев Захарович оказал неоценимую помощь в скорейшем понимании проблем фронта - заверил генерал, стараясь при этом не смотреть в сторону стоявшего рядом с ним Мехлиса. Зная взрывной характер представителя Ставки, он не хотел рисковать и быть неправильно понятым.

- Очень хорошо, - констатировал Сталин, - тогда скажите, когда вы намерены наступать? Манштейн опытный противник и каждый лишний день, подаренный ему вами, сверх того, что ему уже подарил товарищ Козлов, может дорого стоит нашим войскам.

- Мы все это прекрасно понимаем и полностью согласны. Я вижу главной задачей фронта только наступление, ибо оборона эта заведомый проигрыш, товарищ Сталин. По моему мнению, наступление возможно через две недели, не раньше - твердо заявил Рокоссовский, краем глаза уловив какое-то движение со стороны Мехлиса, но не обратил на него никакого внимания. Он разговаривал со Ставкой, лично с товарищем Сталиным и не нуждался ни в чьих советах и мнениях. Если представителю Ставки нужно высказать свое мнение, он свободно может сказать по параллельному аппарату.

- Две недели, - несколько недовольно протянул Сталин, - мы ожидали, что ваша раскачка займет, неделю, максимум полторы.

- Вы просили меня говорить вам правду, товарищ Сталин, - напомнил собеседнику Рокоссовский, - поэтому я честно говорю - на сегодняшний день войска фронта к скорому наступлению не готовы. Нам необходимы две недели минимум, чтобы ликвидировать те недостатки, что выявлены мной и генералом Казаковым в ходе знакомства с армиями фронта.

- И что же вы такого выявили, с генералом Казаковым? - глухо поинтересовалась трубка и Рокоссовскому вновь показался скрытый подтекст в словах его собеседника. - Не соответствие дивизий их штатному расписанию и малое число артиллерии? Если это, то знайте, что ваш предшественник получил 52 миномета калибром 82 и 120 мм, а также два дивизиона реактивных минометов.

- Нет, товарищ Сталин. В первую очередь мы собираемся к обозначенному сроку вернуть в строй находящиеся сейчас в ремонте танки, общим числом двадцать машин и получить обещанные фронту двенадцать танков КВ и Т-34. Все это позволит создать крепкий танковый кулак, которые так хорошо показали себя под Москвой. Очень надеемся успеть увеличить число базирующихся в Крыму авиаполков с шести до десяти. Без прочного и постоянного воздушного прикрытия, наступление войск обречено на большие потери, мы это уже проходили. Также мы намерены изменить общее расположение войск, товарищ Сталин. Сейчас все силы фронта сосредоточены вдоль передовой так плотно и кучно, что достаточно одного массированного артналета или удара авиации, чтобы сорвать наступление - Рокоссовский уверенным, неторопливым голосом перечислил все то, что они успели обсудить с Казаковым и, закончив говорить, с затаенным сердцем стал ждать вердикта собеседника на свои слова.

Когда генерал закончил, трубка некоторое время молчала и в этом молчании, в отсутствии грозного крика, он увидел для себя хороший знак.

- Это все, товарищ Рокоссовский?

- В общих чертах да, товарищ Сталин. Ещё бы хотелось успеть провести углубленную разведку передовой противника. Манштейн снял из района Киета румынские части и заменил их егерями. Учитывая ограниченность его сил, он наверняка переместил их в более спокойное место. Как солдаты румыны крайне ненадежны и слабы и мы хотим выяснить их месторасположение. Если это будет сделано, то нанеся по ним отвлекающий удар, мы вынудим Манштейна начать рокировку и в этот момент ударим главными силами.

- Ваш замысел неплох и его следует обязательно обсудить с маршалом Шапошниковым, но меня сейчас интересует другое. Вы действительно уверены, что к указанному вами сроку вы сможете устранить все перечисленные вами недостатки? Возможно, ли его увеличение?

- Если Ставка утвердит предложенные нами сроки наступления, то мы приложим все силы, чтобы подготовить войска фронта к обозначенной дате.

В трубке вновь возникло непродолжительное молчание. Сталин обдумывал доводы своего выдвиженца, а затем спокойно и буднично произнес.

- Я думаю, Ставка и Генеральный Штаб дадут вам две недели на устранение выявленных вами недостатков, товарищ Рокоссовский. В том, что нельзя идти в наступление без сильного танкового кулака и воздушного прикрытия, мы полностью согласны. Но почему вы не просите дополнительных сил. Ваш предшественник и товарищ Мехлис всегда просили подкрепление, а вы молчите, или вы считаете, что у вас их в избытке? - с хитринкой поинтересовался вождь.

- Сил вполне хватает. Надо только их правильно распределить и по этому поводу мы намерены произвести определенные действия. Манштейн умный противник. Он не исключает возможность нового наступления и скорее всего, ждет его. Чтобы ввести его в заблуждение относительно наших наступательных планов, мы предлагаем произвести имитацию перехода к обороне. Отвести часть войск от переднего края к Турецкому валу и начать рытье траншей и окопов. Воздушная разведка противника обязательно заметит эти действия, а перед самым началом наступления мы вернем войска на передовую, благо расстояние здесь небольшое.

Слова Рокоссовского об обмане противника и скрытом перемещении войск, очень понравились Сталину. Он лично курировал секретность сосредоточения свежих армий под Москвой, чье появление оказалось совершенной неожиданность для немцев и стало решающим фактором в успешном контрнаступлении. Примерно та же картина была и под Ростовом, и Сталин был рад развитию этого опыта.

- Вы извлекли неплохие уроки из нашего контрнаступления под Москвой, товарищ Рокоссовский. Скрытность действий и умелое введение врага в заблуждение - это половина успеха предстоящего дела. Направьте все ваши соображения относительно подготовки предстоящего наступления в Ставку маршалу Шапошникову. Мы постараемся максимально помочь вам, правильно его организовать.

- Спасибо за помощь и доверие товарищ Сталин. Я сегодня же вышлю в Москву наши планы - заверил Верховного генерал.

- Всегда рады помочь, товарищ Рокоссовский. Есть какие-либо просьбы?

- Да, товарищ Сталин. Если можно, я бы хотел оставить в Крыму генерал Козлова.

- Вот как? - удивился Верховный, - и в качестве кого вы хотите его использовать?

- Пока трудно сказать. Возможно в качестве командующего армии.

- Хорошо, Ставка рассмотрит вашу просьбу. Что ни будь ещё?

- Нет - коротко обрубил комфронта.

- В таком случае успехов вам и вашей команде. Держите нас в курсе всех ваших событий и плотно контактируйте с товарищем Мехлисом.

- Обязательно, товарищ Сталин. До свидания - Рокоссовский положил трубку и машинально стер со лба густой пот. Разговор с Верховным дался ему нелегко.

- Прежде чем вы отправите свои предложения в Москву, я намерен с ними ознакомиться, товарищ командующий фронтом - недовольным голосом произнес Мехлис, обиженный тем, что Рокоссовский не согласовал свои намерения с ним.

- Обязательно, товарищ заместитель наркома. Я только, что хотел просить вас об этом, но вы меня опередили. Михаил Сергеевич, - обратился комфронта к Малинину. - Прикажите принести в кабинет карту и чаю, и начнем работу.

- Вы действительно хотите использовать в работе генерала Козлова? - спросил Мехлис, подозревая в намерении Рокоссовского хитрый подвох.

- Если вы Лев Захарович, против, скажите. Я отзову свою просьбу в Ставку, но мне кажется, что генералу Козлову следует дать шанс проявить себя в деле.

- Но почему здесь? Москва наверняка нашла бы ему дело?

- Генерал Козлов худо-бедно, знаком с местными условиями. Он не справился на посту командующего фронтом, но на посту командарма или его зама, его можно использовать. Например вместо Черняка - предложил Рокоссовский, но его слова не нашли отклика со стороны Мехлиса.

- Лично я, против использования Козлова на посту командарма, но я не стану настаивать на этом перед Ставкой. Совместная работа командно-политических составляющих фронта для меня важнее, личного - многозначительно произнес Мехлис, ожидая ответного хода со стороны комфронта, и он без замедления последовал.

- Я полностью с вами согласен, товарищ заместитель наркома. Идемте работать? - учтиво уточнил Рокоссовский и Мехлис удовлетворенно кивнул головой, - идемте.

К скорому наступлению в Крыму, готовился не только вновь назначенный на пост командующего Крымским фронтом генерал Рокоссовский. По ту сторону фронта, генерал полковник Манштейн готовил свою наступательную операцию под хитрым названием 'Охота на дроф'.

Примерно в тоже время, что и Рокоссовский, командующий 11-й армии, обсуждал цели и задачи предстоящей операции с генерал-лейтенантом Фреттером-Пико. В целях недопущения утечки информации на сторону, командир румынского корпуса Флоря Митранеску приглашен не был.

Шел апрель, наступала пора подготовки и исполнения плана 'Блау', план вторжения немецких войск на Кавказ и выход к Волге. Намечалось новое широкомасштабное наступление на восток, и Гитлер спешил обеспечить спокойствие своему правому флангу.

Несколько дней назад, Манштейн получил приказ из ставки Гитлера о скорейшем очищении Крыма от вражеских войск.

- Значит, вы категорически отказываетесь наносить удар во фланг 51-й армии русских, господин генерал-полковник? Конфигурация линии фронта очень благоприятствует этому. Один хороший удар и мы сможем отсечь главные силы русских от остальных их войск, чтобы затем уничтожить - допытывался у командующего Пеко.

- Идея прекрасна, но не следует забывать о цене, которую придется заплатить ради её реализации. На этом выступе сосредоточено почти две трети всех русских войск находящихся в Крыму и именно здесь они ждут нашего удара. Здесь их танки и противотанковая артиллерия, здесь их лучшие силы, тогда как на юге, согласно данным разведки, фронт держат исключительно 'туземные' части. Укрывшись за мощным противотанковым рвом, они совершенно не ждут удара в этом направлении. Подобно французам, искренне верившим в неприступность укреплений 'линии Мажино', так и русские, считают свой левый фланг в полной безопасности.

- Недавно я осматривал укрепления рва и могу твердо заявить, что за один день, при всех самых благоприятных условиях, мы не сможем прорвать его.

- Совершенно с вами согласен, генерал. Поэтому мы должны убедить противника, что главный удар мы будем наносить на севере, а все наши действия на юге - это отвлекающий маневр. Чем сильнее мы вобьем эту мысль в голову противника при помощи многочисленных ложных батарей и радиопереговоров, тем будет легче действовать нашим саперам при штурме русских позиций.

- Кстати, у русских появился новый командующий фронтом, какой-то генерал Рокоссовский. Наверняка новый любимчик Сталина типа генерала Еременко, которого Гейнц Гудериан раскатал в пух и прах своими 'роликами' в августе прошлого года, - радостно вспомнил былые времена генерал Фреттер-Пико. - Вам что-нибудь известно об этом спасители Крыма?

- Фон Бок действительно разбил его армию под Вязьмой, но затем Рокоссовский неплохо показал себя при обороне Москвы. Видимо настолько хорошо, что сам Сталин, несмотря на его, явно польское происхождение назначил его командующим фронтом. Я уже сделал на него запрос в Абвер, но результатов пока нет.

- Каким бы гением он бы не был справиться с евреем Мехлисом он точно не сможет - хохотнул Пико. - Сдавшийся в плен капитан Березин очень красочно описывал на допросах страх, который испытывают русские военные перед посланником Сталина, что мне даже стало жалко их.

- Да, Пока в Крыму присутствует этот фанатик, полностью лишенный способности разбираться в специфике управления войсками, я полностью спокоен за успех предстоящей операции - согласился с собеседником Манштейн. - Его напористость свяжет руки любому русскому генералу, но если этого не случиться, то у русских вряд ли хватит сил противостоять натиску 4-го воздушного флота фон Рихтгофена.

Манштейн с любовью постучал карандашом по одной из отметок на карте.

- Совместным ударом с артиллерией, наши асы основательно перемешают все это русское болото, и пока они будут приходить в себя, восстанавливать связь и налаживать порядок в войска, уже будет поздно. 22-я танковая дивизия генерал-лейтенанта фон Апеля выйдет на оперативный простор и двинется на Керчь. Местная степь прекрасное место для танкового броска. Единственное место, где танкисты могут споткнуться - Турецкий вал, но мы уже приготовили противоядие на этот случай в виде воздушного десанта.

Удовлетворенный созданной им картиной, Манштейн закурил и снисходительно посмотрел на собеседника, ожидая его сдержанной критики.

- Вы так уверены в пробивной силе танков фон Апеля, хотя их основу составляют трофейные чешские и французские легкие танки. Для русских КВ и Т-34 они представляют собой легкую добычу - осторожно уточнил Пико, но Манштейн только усмехнулся в ответ.

- Не стоит прибедняться. Двадцать с небольшим средних танков с 24-х калиберным 75 мм орудием - это далеко не пустяк в любом бою. К тому же, согласно данным разведки, все русские бригады находятся на северном фасе русской обороны и наверняка не успеют перехватить наши танки. А что касается чешских танков, то их орудия смогут взломать любую пехотную оборону врага, при их правильном применении.

- Да, несмотря на успехи русских войск под Москвой и Ростовом, танкобоязнь среди их солдат не изжита. Допросы тех русских военных, что согласились сотрудничать с нами, об этом очень наглядно говорят - согласился с командующим Фреттер-Пико.

- Если все пройдет, так как мы планируем, и весенняя погода не преподнесет нам неприятных сюрпризов, то русские получат мат в два хода. Вся операция займет времени около двух недель, не больше, - подчеркнул Манштейн. - После чего мы полностью переключимся на решение проблемы Севастополя.

- Морская крепость русских очень крепкий орех, господин генерал и для него нужны очень крепкие щипцы - со вздохом произнес командующий 30-м армейским корпусом, чьи солдаты уже дважды обжигались на этом каленом орешке.

- Если говоря о щипцах, вы подразумевали подкрепление, то скажу прямо - его не будет. Все, что Берлин мог дать нам, он уже дал в феврале. Единственную помощь, которую мне удалось получить у фюрера, это его согласие на переброску под Севастополь сверхмощных осадных орудий 'Дора'. Очень надеюсь, что они смогут заткнуть рот батареям фортов 'Максим Горький', что сорвали оба наших прошлогодних штурма.

- А что авиация?

- Фюрер согласен оставить в нашем распоряжении флот Рихтгофена только до начала июля, после чего он перебрасывается под Ростов. Там ожидается большое наступление и фюреру будет нужна его ударная сила на берегах Дона и Волги. Поэтому в нашем распоряжении меньше трех месяцев, чтобы совместными силами расколоть русские орехи и сделать Крым полностью немецким.

- Я очень сомневаюсь, господин генерал-полковник, что даже при помощи 'Доры' и асов Рихтгофена мы сможем в столь короткий срок овладеть такой крепостью как Севастополь. Даже, если мы сбросим русских в море у Керчи и навалимся на Севастополь всеми своими силами, нам все равно будут нужны свежие подкрепления - убежденно заявил генерал и Манштейн был вынужден согласиться с ним.

- Давайте сначала разберемся с Рокоссовским, а затем приступим к 'Лову осетра'. После одержанного успеха у командования всегда легче просить подкрепление, чем клянчить его после неудачи.

- Вы совершено правы. Голос победителя убедительнее звучит, чем голос неудачника - поддержал командующего Пеко, и генералы занялись обсуждением деталей предстоящей операции.

Глава III. 'Охота на дроф'. Дебют.

Случайность это или закономерность, но чем ближе начало любой тщательно подготовленной и разработанной операции, тем велика возможность её срыва или осложнения исполнения из-за банального форс-мажора. Его, как правило, невозможно предугадать, или просчитать, поскольку в основе этих действий лежать либо эмоции, либо стечение обстоятельств.

Таким форс-мажором стал перелет от немцев, в ночь с 4 на 5 мая хорватского летчика, решившего, что ему больше не по пути с Адольфом Гитлером и поглавником Павеличем. Причем бегство летчика создавала серьезную угрозу как для наступательных планов Манштейна, так и Рокоссовского.

Ценной и полезной информации для военных и органов разведки, лейтенант Бойко Петрович смог предоставить довольно мало. Занимая малозначимое место на одном из второстепенных аэродромов немцев, он и не мог знать об 'Охоте на дроф' по определению.

Весь его 'улов' состоял из пьяной болтовни немецких летчиков пикирующего бомбардировщика 'штуки', севших на запасной аэродром по техническим причинам. Главные ударные силы 4 авиационного корпуса стали прибывать в Крым частями с конца апреля и базировались под Симферополем, вдали от любопытных глаз.

Летчики, севшие на аэродром Бойко Петровича, очень боялись не успеть к началу сражения назначенного на 7 мая. Приняв хорошую дозу спиртного, они весело шутили, как всадят свои бомбы в штаб главного красного генерала.

Большой ценности сведения, полученные от хорвата, для советского командования не представляли. Мало ли чего могли говорить немцы, находясь в хмельном подпитии. Даже, если это не была провокация, о чем сразу подумал допрашивавший Петровича лейтенант государственной безопасности Первухин, они могли лишь насторожить командование фронтом и не более того.

Однако одна случайность счастливым образом легла на другую случайность, имевшее непосредственное отношение к спецслужбам.

С момента вступление на пост комфронта, генерал Рокоссовский потребовал усилить работу разведки, как на передовой, так и за линией фронта. В числе тех, кто находился по ту сторону фронта, был партизанский отряд 'За Родину', состоявший как из гражданских лиц, так и из разведчиков, заброшенных в тыл врага в начале феодосийского наступления. Так и не дождавшись прихода регулярных частей, они занялись сбором разведывательной информации и регулярно передавали их по рации.

Среди партизан, был сбитый летчик, который был хорошо знаком с немецкой авиацией. Именно он смог разобраться в силуэтах вражеских самолетов в небе, вот уже несколько дней большим числом летевших к линии фронта. Об этом своевременно было доложено, куда следовало незадолго до перелета хорватского летчика и, оказавшись в руках майора государственной безопасности Зиньковича, были удачно связаны друг с другом.

Доложенные в тот же день командующему фронта, они произвели эффект взорвавшейся бомбы, так как не столько раскрывали правду о намерении врага, сколько ставили под угрозу собственное наступление.

Все дело заключалось, что обещанное Рокоссовским Сталину наступление было уже один раз отложено к огромному неудовольствию Мехлиса.

За двое суток до начала операции, между комфронтом и Ставкой состоялся разговор, в котором Сталин спросил командующего о степени готовности войск фронта к наступлению.

- Я знаю вас как честного и ответственного человека, поэтому спрашиваю вас прямо. По вашему мнению, насколько готовы ваши войска к предстоящему наступлению? Не скрою, что нам очень нужна победа в Крыму, но нам совершенно не нужно бессмысленные и неоправданные потери ради выполнения приказа свыше. Подручные господина Геббельса и так уже раструбили по всему миру, что мы отстояли Москву, лишь забросав войска вермахта трупами своих солдат.

Слушая мягкий и неторопливый голос Верховного, Рокоссовский только смутно догадывался о причинах побудивших Сталина изменить свою позицию к наступлению в Крыму. Он не знал, что после трагической гибели 33-й армии генерала Ефремова, между вождем и маршалом Шапошниковым произошел обстоятельный разговор. Его итогом стало признание того, что немцы оправились от зимних контрнаступлений Красной Армии и для борьбы с ними нужна иная тактика и стратегия.

Проявляя полную солидарность с тем, что уход в глухую оборону губительный шаг для Советского Союза, маршал предложил провести ряд небольшим, но хорошо подготовленных операций по всему фронту. Они должны были, если не сорвать новые наступательные планы немцев, то серьезно их затруднить и создать благоприятные предпосылки для подготовки полномасштабного контрнаступления Красной Армии.

По самым скромным подсчетам, к ноябрю месяцу должно было завершиться её перевооружение, начатое в сентябре 1939 года. Кроме новой техники и вооружения, намечалось создание крупных танковых и авиационных соединений по типу немецких армий.

Слова маршала Шапошникова нашли полное понимание со стороны Сталина, который уже стал неплохо разбираться в тонкостях военного искусства. Поэтому в разговоре с Рокоссовским, вождя интересовал успех дела, а не его покорное исполнение.

Всего этого комфронтом знать естественно не мог, но уловив тональность заданного Сталиным вопроса, постарался извлечь из него выгоду.

- Войска фронта готовы к наступлению на восемьдесят процентов, товарищ Сталин - честно признался генерал и вместо открытого недовольства услышал мягкий вопрос.

- Скажите, товарищ Рокоссовский, а что входит в эти двадцать недостающих войскам фронта процентов?

- В основном, в эти двадцать процентов входит авиация, товарищ Сталин - честно признался комфронта, чем вызвал бурную мимику на лице заместителя наркома, присутствующего при этом разговоре. - Но в этом нет никакой вины генерала Николаенко. Главная проблема заключается в аэродромах, на которых нужно разместить самолеты подчиненные фронту, для сокращения времени вылета.

- Все понятно, меняете длинную руку на короткую, что в ваших условиях крайне важно. Хотите как можно сильнее стукнуть немцев?

- Не столько стукнуть, сколько прикрыть войска от самолетов противника - произнес Рокоссовский и сразу вспомнил тот хаос, что творился в небе над его войсками в сорок первом году. Сталин видимо вспомнил то же самое, потому что, чуть кашлянув в трубку, он произнес: - Давайте вернемся к вопросу о наступлении, когда ваши войска будут готовы если не на все сто процентов, то хотя бы на девяносто пять.

Рокоссовский моментально согласился и к сильному разочарованию Мехлиса, операция была отложена на несколько дней, по инициативе Ставки. Мысль о третьем удачном контрнаступлении по-прежнему владела умом и сердцем заместителя наркома.

Когда Зинькович закончил свой доклад, первое что спросил Лев Захарович майора, верит ли он сам в полученную информацию и не является все это хитрой провокацией.

- Нет, товарищ армейский комиссар первого ранга. Если бы немцы хотели бы подсунуть нам дезинформацию, то на роль информатора они бы направили к нам перебежчика заслуживающего большего доверия, чем этот хорват. Например, сочувствующего нам антифашиста или мобилизованного в армию коммуниста. Мы уже сталкивались с подобными случаями.

- А если это хитрая провокация, немцы мастера на такие хитрости? - не унимался Мехлис, но Зинькович твердо стоял на своем.

- В таком случае, перебежчик предоставил бы нам вместо подслушанной болтовни документальное подтверждение своих слов. Например, секретный приказ или карту с нанесенной на ней дислокацией войск, или на худой конец назвал бы точный час и место начала наступления.

- И это все что вы можете сказать - язвительно уточнил посланник Сталина, но его тон, он которого бывшего комфронта Козлова бросало в дрожь, не оказало должного воздействия на майора.

Гордо отдернув гимнастерку и сверкнув рубиновым ромбом, он четко и ясно заявил Мехлису.

- Те данные, которыми я располагаю на данный момент, позволяют мне предположить, что немцы готовят скорое наступление, товарищ заместитель наркома. Что касается возможности провокации со стороны врага, то у меня нет убедительных данных, так считать - услышав эти слова, Мехлис вперил в Зиньковича пронзительный взгляд, но майор с честью выдержал это нелегкое испытание.

- Ну а вы, что считаете товарищ командующий фронтом? Какова ваша оценка фактов изложенных в докладе майора Зиньковича? - спросил у Рокоссовского несколько обескураженный Мехлис.

- Я полностью согласен с выводами Александра Аверьяновича. Все это очень похоже на правду. Для прорыва фронта немцы всегда применяли свои 'штуки', это их излюбленный прием - можете мне поверить, - с грустью заверил заместителя наркома Рокоссовский. - И если они появились на нашем фронте в большом количестве, значит, нам следует ждать наступления противника со дня на день.

- И что вы намерены делать? Упредить наступление противника, не так ли? На мой взгляд, это единственно верное решение - утверждающе произнес Мехлис, но как бы, не был грозен его вид, в его голосе отчетливо звучали нотки боявшегося получить отказ человека. Уж слишком долго он ждал момента воплощения своих надежд и ожиданий, однако ответ комфронта разнес их вдребезги.

- В сложившейся обстановке, я не уверен в правильности подобного решения - честно признал генерал, чем поверг заместителя наркома в шок.

- Как это так - вы не уверены!!? Это значит, что вы снова намерены отложить наступление? А как же ваше обещание товарищу Сталину разгромить немцев в самое ближайшее время? Или вы намерены разгромить врага сидя в обороне? - принялся метать молнии в Рокоссовского гром и молнии Мехлис, но тот его не испугался.

- Начинать наступление, зная, что в любой момент можно получить контрудар - это слишком большой риск. Если бы мы точно знали, где и когда немцы намерены нанести удар, упреждающий удар имел бы смысл, но бить наугад - непозволительная роскошь в нашем положении, товарищ заместитель наркома.

- Даже если мы прорвем оборону противника и выйдем в тыл его группировки!? - взгляд Мехлиса пылал благородным негодованием, обманувшегося в своих надеждах человека.

- Нет твердой гарантии того, что мы сможем быстро прорвать оборонительные позиции немцев. Они ждут нашего наступления на севере и наверняка приготовились к затяжной обороне. Увязнув в её преодолении, мы можем получить удар во фланг и на этом все и закончится. Гораздо разумнее дать врагу ударить врагу первому, выяснить направление его главного удара и только тогда отдавать приказ о наступлении.

- Я вас хорошо понял товарищ Рокоссовский, - по слогам произнес Мехлис, - о вашей вредоносной позиции направленной на срыв наступления, будет сегодня же доложено в Москву, товарищу Сталину. Можете не сомневаться! И о вашем в ней участии товарищ майор тоже - грозно пообещал Зиньковичу Мехлис.

Будь на месте Рокоссовского Козлов, после этих слов он бы наверняка попытался отговорить Мехлиса от подобных действий, но 'литвин' был сделан из иного теста.

- Это ваше законное право, товарищ заместитель наркома. Но прежде чем вы это сделаете, я хотел бы просить вас присутствовать при моем разговоре со Ставкой. Я считаю, что полученные сведения нужно довести до сведения товарища Сталина и мне бы не хотелось, чтобы у него сложилось мнение, что в штабе Крымфронта нет единого мнения.

Слова генерала несколько озадачили Мехлиса, ибо не укладывались в его привычную линейную логику. Рокоссовский не юлил, не уговаривал и не хитрил. За время общения с комфронтом, представитель Ставки быстро уяснил, что по спорному вопросу он предпочитает договориться, а не идти окольными путями.

Как бы Мехлис не был взвинчен сомнением генерала в нужности наступления, но с логикой его предложения согласился.

- Хорошо. Я думаю, это будет честно в отношении друг друга, но прежде чем звонить ответьте мне на вопрос. Если товарищ Сталин прикажет вам наступать, вы это сделаете или будете искать новые увертки?

- Я это сделаю, товарищ Мехлис - твердо заверил собеседника Рокоссовский и посмотрев ему в глаза, Мехлис не нашел повода усомнился в его искренности.

Полный уверенности в благополучном для себя исходе спора, Мехлис быстро связался сначала с секретарем Сталина Поскребышевым, а затем и с самим вождем. С плохо скрываемым превосходством он слушал, как Рокоссовский докладывал Верховному положение дел, как вождь делал различные уточнения и генерал отвечал ему.

Вот разговор закончился и по расчетам Мехлиса Сталин должен был дать гневную отповедь собеседнику, но вместо этого в разговоре возникла пауза, а затем Верховный спросил. - Как вы считаете, товарищ Рокоссовский, смогут выдержать войска фронта удар врага или нам следует ожидать наихудшего варианта развития событий? - голос вождя был немного глуховат, но для главного комиссара страны он прозвучал оглушительным громом.

- Мне трудно ответить на этот вопрос, товарищ Сталин, не зная точного места наступления, - честно признался командующий, - исходя из логики, самый удобный и эффективный удар во фланг армии генерала Львова. Однако генерал Манштейн умный и хитрый противник, и он может предпочесть нестандартный ход, как в центре фронта, так и на его южном фланге. Более точно можно сказать после первых суток немецкого наступления.

- Хорошо, я задам вопрос иначе. Все ли вы сделали для того, чтобы не допустить прорыв фронта врагом, а если это случиться не дать немцам развить успех? Ведь насколько мне не изменяет память, вы начали возводить дополнительные оборонительные рубежи, с целью дезинформации противника. Насколько успешны ваши результаты в этом направлении.

- Да, мы многое сделали по укреплению наших позиций и за оставшееся время постараемся достичь максимума по этому вопросу - радостно заверил Сталина Рокоссовский, поняв, что вождь не настаивает на немедленном наступлении.

- Я обязательно передам ваше сообщение маршалу Шапошникову, и мы примем решение по вашему фронту, товарищ Рокоссовский. Но пока суть, да дело немедленно начинайте укрепление вашей обороны не только на её первых рубежах, но и на вторых и даже третьих. Пусть по этому поводу товарищ Мехлис обратиться к местным партийным руководителям для привлечения к строительным работам мирного населения Керчи.

- Он уже обращался, и местные товарищи оказали нам существенную помощь.

- Пусть обратиться ещё раз. Когда враг стоит у ворот города, каждый его житель должен внести свой вклад в его оборону. Так и передайте, товарищу Мехлису. У него очень хорошо, получается, поднимать народ на борьбу. Вы все поняли?

- Да, товарищ Сталин, понял. Разрешите выполнять?

- Выполняйте. Вечером мы вам позвоним, будьте у аппарата - сказал Верховный и связь прервалась.

За все время разговора, Мехлис ни разу не пытался вклиниться в него, хотя имел для этого все возможности, благодаря второй трубке. У аппарата правительственной связи такая функция имелась. Сначала это было ненужным, а потом уже было поздно. Вождь принял решение, и спорить с ним Лев Захарович не рискнул, уж слишком отличался нынешний Сталин, от Сталина трехнедельной давности.

Получив конфуз, Мехлис не стал выяснять его причину, а моментально с головой окунулся в работу. Многие московские интеллигенты называли бы его 'хамелеоном' но, ни у Рокоссовского, ни у Зиньковича и мысли не было сравнить заместителя наркома с этим пресмыкающимся. Перед ними стоял энергичный и деятельный человек, получивший к исполнению приказ.

- Куда следует направить гражданское население на строительство оборонительных рубежей? К генералу Львову или Черняку? - деловито спросил Мехлис, нависнув над картой полуострова.

- Нет, Лев Захарович, людей следует направить на Турецкий вал и внешние обводы Керчи, и чем скорее, тем лучше.

- Даже так? По-моему вы неверно понимаете слова товарища Сталина относительно вторых и третьих рубежей обороны, уделяя им излишнее внимание, при этом забывая о передовых рубежах фронта - не согласился с генералом Мехлис.

- За передовые рубежи я относительно спокоен. Единственным их слабым местом является противотанковая оборона. Во многих местах она расположена в одну линию, а не эшелона как того предписывает директива Ставки. Генерал Казаков постоянно занимается исправлением этого дефекта и будем надеяться, что успеет к 7 мая. Что касается Турецкого вала и внешнего городского обвода, то согласно рапорту подполковника Москальца, земляных работ там осталось немного.

- Вы намерены оставить там дивизию генерала Книги и 156 дивизию полковника Алиева или перебросите их поближе к передовой?

- Турецкий вал то это идеальное место для обороны и оставить его незащищенным преступная ошибка. Пусть дивизии Книги и Алиева пока останутся на этом рубеже в качестве фронтового резерва. Ответственным командиром этого рубежа я хочу назначить генерала Козлова. Вы не возражаете, Лев Захарович? - Рокоссовский вопросительно посмотрел на 'мучителя генералов' ожидая энергичных протестов, но они не последовали.

- Я уже говорил вам, Константин Константинович, что Козлов - это ваша головная боль. Если считаете нужным назначать - назначайте, вы командующий фронтом - отрезал Мехлис.

- С валом и резервами решили. Теперь давайте рассмотрим ещё один важный вопрос. Предположим, что враг все-таки прорвал нашу оборону и бросил в прорыв свои танки. За северный фланг я спокоен. Там высокая плотность войск и быстрого продвижения немцы не достигнут, а вот южное побережье будет полностью открытым - генерал сделал паузу и Мехлис моментально развил не высказанную им мысль.

- Степь, оборонительных рубежей нет и для немецких танков, не составит большого труда быстро 'добежать' до вала. И чем вы намерены им противодействовать?

- В первую очередь штурмовиками 'илами', но учитывая, что их у нас всего одиннадцать, этого мало. Самый лучший вариант это корабли; крейсер или несколько эсминцев, которые смогут атаковать танки врага в лоб, с боков и сзади. Я уже обращался к адмиралу Октябрьскому с просьбой выделить отряд кораблей для поддержки нашего наступления со стороны Азовского моря, но он подобен царю Кощею, что чахнет над златом. Упрямо требует воздушного прикрытия, без которого отказывается выводить корабли в море. Товарищ заместитель наркома обороны, обратитесь, пожалуйста, к командующему Закавказским фронтом Семену Михайловичу Буденному, чтобы к седьмому числу моряки подготовили к выходу в море крейсер или несколько эсминцев. На всякий пожарный случай - генерал выразительно посмотрел на Мехлиса.

- Хорошо, я постараюсь разрешить вашу проблему с царем Кощеем - кивнул замнаркома и стал быстро набрасывать что-то в походном блокноте.

Югославский перебежчик Бойко Петрович не обманул. Седьмого мая 4-й авиационный корпус Люфтваффе обрушил всю свою ударную мощь на советские позиции, раскинувшиеся от одного моря до другого моря.

Несмотря на предупреждение командования, посты ПВО засекли появление самолетов противника на самом подходе к линии фронта. Пока посты доложили в свой штаб, а тот в свою очередь в штаб фронта, пока был дан приказ истребителям на взлет и они поднялись в воздух, ушло очень много времени.

Очень много для тех, на кого с пронзительным завыванием обрушились эскадрильи немецких Ю-87. Маленькая темная точка в небе стремительно превращалась в стремительно надвигающего ангела смерти, с той лишь разницей, что вместо меча сносящего голову, у 'певунов' были бомбы, который он всаживал в цель с ювелирной точностью.

Оторвавшиеся от темного брюха самолета они уверенно крушили пункты связи, штабы, склады, батареи и просто скопление войск на открытом пространстве крымской степи. Высмотренные воздушными разведчиками 'рамами' и нанесенные на карты, эти интересные объекты в первую очередь, для облегчения дальнейшего наступления частей вермахта и их румынских союзников.

Имевшиеся в частях и соединениях зенитные батареи не могли противостоять массивному натиску, лучших к тому моменту пикирующих бомбардировщиков воюющей Европы. Уж слишком много было облепленных крестами самолетов, свирепо атаковавших советских зенитчиков.

Некоторые из них погибли от прямых попаданий бомб в зенитное орудие, другие оставляли свои боевые посты, будучи ранеными осколками или пулями но, ни один из них не бросился со страха в кусты, лишь бы, не слышать их устрашающего воя. Не видеть почти вертикально падающего на тебя самолета, из-под брюха которого на тебя летит ужасная смерть.

Выполняя приказ Манштейна, особо яростно 'лаптежники' атаковали боевые порядки 56-й и 47-й армий, создавая ложный посыл, что именно по ним и будет нанесен главный удар 11-й армии.

С десяток бомб упало на штаб генерала Львова, серьезно ранив самого командарма. Прямым попаданием был уничтожен армейский пункт связи, что в один момент нарушило управление как частями и соединениями 56-й армии, так и со штабом фронта.

От вражеской бомбардировки серьезно пострадали боевые порядки 77 горнострелковой полковника Волкова. Никогда ранее не попадавшие под столь агрессивную бомбежку, солдаты азербайджанцы в ужасе разбегались в разные стороны, не слушая окриков и приказов командиров.

В результате воздушных ударов противника, командарм Колганов также лишился связи, но большей частью со своими подразделениями. Благодаря самоотверженной работе связистов порывы были устранены.

Потери от налета авиации противника были бы более чувствительными, если бы не два обстоятельства. Пусть с заметным опозданием, но советские истребители все же атаковали вражеские 'юнкерсы'. Не вступая в бой с истребителями прикрытия, они ударили по пикировщикам и даже сбили несколько машин. Своим мужеством советские летчики серьезно осложнили работу 'певунов' и, побросав бомбы без должной точности и мастерства, асы Геринга ретировались.

Вторым обстоятельством, помешавшим немцам нанести максимального урона армиям Крымского фронта, было решение генерала Рокоссовского о перемещении воинских подразделений. Многие соединения были отведены от переднего края обороны, во многих частях были вырыты окопы, траншеи и открытые щели для укрытия от вражеского огня.

В некоторых случаях бомбы падали на ложные объекты. Они были созданные по приказу командующего для введения в заблуждение противника и смогли спасти ни один десяток солдатских жизней.

В общей сложности в этот день немцы совершил около четырех сот вылетов в день, потеряв в воздушных боях и от огня с земли девятнадцать машин. Потери советской авиации не намного больше противника, но даже при таком соотношении действия авиации Крымского фронта можно было признать успешным.

Ни Манштейн, ни Рихтгофен, не ожидали, что в небе над Крымом, наткнуться на маленький и не совсем сильный, но все же крепенький кулак русских.

Главные события начались с 7 на 8 мая, когда вслед за пикировщиками, по советским позициям ударила немецкая артиллерия.

Как и летчики, артиллеристы били по всем разведанным целям, стремясь довести до логического завершения работу своих крылатых коллег.

На этот раз, главный огневой удар немцев приходился по южному флангу советской обороны. Сосредоточив на этом участке фронта мощный огневой кулак, артиллеристы Манштейна громили опорные узлы передовых рубежей противника.

В первую очередь они пытались заткнуть ротам дотам и дзотам, чьи пулеметы простреливали каждую пядь земли перед мощным противотанковым рвом, через который намеревались прорваться танкисты фон Апеля. Цели были заранее определены и пристрелены, но как хорошо не работали канониры фюрера, полностью привести передний край русских к молчанию они не смогли.

Когда по сигналу ракеты, сквозь проделанные в проволочных заграждениях саперами проходы на штурм укреплений бросились немецкие пехотинцы, они натолкнулись на огонь неподавленных пулеметов.

Ценой больших потерь они смогли достичь края противотанкового рва, но под шквальным огнем были вынуждены залечь. Некоторые смельчаки, ведомые обер лейтенантом Райсснером, смогли спуститься в него, но попали под огонь из стрелкового оружия. Выпущенная сверху автоматная очередь прошила храброго офицера насквозь и атака захлебнулась.

Умывшись первой пролитой кровью и утерев скупую мужскую слезу, тевтонские воины, уткнувшись носом в крымскую степь, стали дожидаться развития дальнейших событий.

Благодаря присутствию в атакующих цепях артиллериста корректировщика, немецкий 'бог войны' принялся обрабатывать выданные им под обстрел площади и квадраты. Но не только на мощь своего огненного кулака рассчитывал генерал Манштейн, планируя прорыв на этом участке фронта.

Будучи от природы хитрым и коварным человеком, 'величайший стратег всех времен и народов' согласно геббельсовской 'Фелькишер беобахтер', Манштейн всегда имел в запасе неожиданный ход. Суть его заключалась в нанесении неожиданного удара руками специально подготовленных отрядов диверсантов, чей внезапный удар склонял чашу весов победы в пользу германского оружия.

Впрочем, этот ход имел успех когда 'блистательному уму' противостоял слабый, не очень расторопный, сильно подверженный панике и страху противник. Когда же он был равен ему силой или немного превосходил своими возможностями, 'первый маршал' рейха терпел поражение одно за другим. Военный талант и промахи противника позволили ему избежать окружения и плена, но в конечном итоге терпение фюрера лопнуло, и Манштейн подвергся опале.

Помня былые заслуги, Гитлер отправил 'блистательный ум' немецкого военного искусства в почетную отставку. В ней он тихо просидел до конца войны, счастливо не ввязавшись в политические заговоры и сохранив на плечах и голову, и погоны.

Если в июле сорок первого при захвате мостов через Двину Манштейн действовал руками удальцов 'Бранденбурга 800', то на этот раз он сделал ставку на специально созданные штурмовые отряды морской пехоты.

Три роты на штурмовых судах специально доставленных из Германии, вышли из Феодосии и незаметно добрались до того места, где противотанковый ров смыкался с берегом моря. Грохот разрывов немецкой артиллерии надежно скрыл звуки приближающихся десантных катеров, а непрерывный обстрел 'Мессершмиттами' передовых позиций советской обороны, не позволил её защитникам заметить приближающуюся к ним угрозу.

Быстро обойдя охваченный разрывами мин и снарядов участок русской передовой, немецкие десантники стали высаживаться в тылу обороняющих приморский участок рва подразделений.

Слишком поздно, придавленные вражеским огнем с земли и воздуха, защитники этого рубежа поняли коварный замысел врага. Лишь после того, как немцы благополучно высадившись на берег и развернувшись в цепь, с автоматами и пулеметами наперевес бросились в атаку, советские солдаты распознали в них опасность.

Редкие выстрелы из винтовок и пистолетов не смогли остановить наступающие цепи врага. Один из неизвестных защитников рва успел выстрелить по атакующему противнику из огнемета и превратить несколько солдат и бегущего вместе с ними майора Кутцнера в огненные бегущие факелы, но это был единичный успех. Завалив противника шквалом пулеметных и автоматных очередей, немецкие диверсанты приблизились к рубежу обороны и стали забрасывать его защитников гранатами.

Сразу вслед за этим в воздух взлетели две красные ракеты, артиллерийский обстрел моментально прекратился и угрюмо жевавшие скрипучий песок молодцы капитана Грефе бросились в атаку.

Не встречая прежнего сопротивления со стороны врага, они спустили в ров и, поднявшись по штурмовым лестницам на его противоположный край, ворвались в русские траншеи.

Находившиеся там советские солдаты было обречены, но вместо того чтобы поднять руки и сдаться в плен, они продолжали оказывать яростное сопротивление. Один из них бросил в атакующих врагов гранату, чей взрыв оторвал ногу только поднявшегося по штурмовой лестнице капитану Грефе.

Рана была ужасна, но несмотря, ни на что, мужественный капитан продолжал командовать своими солдатами.

- Вперед только вперед мои молодцы! Задайте им жара! Откроим поскорее дорогу нашим славным танкистам! - кричал Грефе, не обращая никакого внимания на суетившегося возле него санитара и в словах истекающего кровью капитана, была своя истинна.

Вместе с пехотинцами, в противотанковый ров ворвались саперы майора Функеля. Понеся существенные потери при проделывании проходов в проволочных заграждениях и снятию мин, они приступили к уничтожению противотанкового рва. Путем целенаправленных подрывов, они сначала обрушили его стены, а затем, выровняв скосы, позволили застоявшимся танкистам фон Апеля вступить в схватку с врагом.

Главной ударной силой 22 танковой дивизии были не танки, а штурмовые орудия. Именно благодаря ним немцы смогли существенно расширить ширину своего прорыва, нанося удар своими орудиями под прямым углом к фронту советской обороны.

Для вооруженных 75 мм орудием 'штугам' из отряда капитана Шельдта не составило большого труда уничтожить советские огневые пулеметные точки, а также пехотные блиндажи и траншеи с засевшими в них солдатами, ставшие камнем преткновения для солдат 1-го батальона 123 полка. Понеся серьезные потери в результате двух бесплодных атак, славные баварцы терпеливо ждали, когда танкисты 190-й дивизиона протянут им свою руку помощи.

Сил у оборонявших этот участок советских войск вполне хватало, чтобы дать достойный отпор атаковавшим их подразделениям врага. При помощи гранат, бутылок с КС и противотанковых ружей, можно было попытаться отразить удар восьми машин врага, но в рядах прикрывавшего это направление 'национальной' дивизии возникла паника.

Зная о слабости этой 'национальной' дивизии, командарм Черняк постарался убрать её в 'тихое место', но как оказалось, поставил на самое острие вражеской атаки. Попав под огонь всего четырех штурмовых орудий, подразделения 63-й грузинской горнострелковой дивизии дружно обратились в бегство, бросив на произвол судьбы защитников передней линии обороны.

Сминая отчаянное сопротивление советских солдат, немецкие машины смогли увеличить ширину своего прорыва, доведя его до трех километров. В образовавшееся окно немедленно хлынули моторизованные соединения бригады полковника Гроддека.

Положение дел мог попытаться спасти полк противотанковой артиллерии, чьи орудия прикрывали направление прорыва, но и здесь судьба улыбнулась Манштейну.

Как не старался генерал Казаков насадить среди армий обороняющий Крым требуемый Ставкой стандарт противотанковой обороны, он не был всемогущ. Несмотря на приказ комфронта и неоднократные запросы командующего артиллерии, положение дел на этом участке обороны 44-й армии осталось без изменений.

Вместо эшелонированной противотанковой обороны, орудия батарей подполковника Кудесникова были вытянутые в одну линию. Хорошо расположенные, имевшие пехотное прикрытие, они не смогли справиться с обрушившимся на них бронетанковым кулаком.

Успев зажечь всего три танка и одно штурмовое орудие, артиллеристы были раздавлены атаковавшей их в лоб армадой немцев.

Куда успешнее действовали два танка; Т-26 и Т-34 прикрывавшие приморский участок второй линии обороны. Получив серьезные повреждения ходовой части во время предыдущих боев и не подлежав ремонту, они были превращены в огневые точки для компенсации недостатка противотанковой артиллерии.

Зарытые в землю по самые башни и хорошо замаскированные от посторонних глаз, танки имели прекрасный обзор 'до самого горизонта' - как говорили бывалые солдаты. Они не сильно пострадали от ударов авиации и обстрела вражеской артиллерии, ровно, как и сам боевой рубеж обороны, перенесенный согласно приказу Рокоссовского на четыре километра от своей первоначальной позиции.

Узнав от грузинских беглецов о прорыве врага, командиры обоих машин немедленно связались по радио с командованием, доложили об изменении обстановки, а также свое решение принять бой с превосходящими силами противника.

В результате боевого столкновения с врагом, продвижение его передовых частей было остановлено ровно на два с половиной часа, так необходимых советскому командованию в этот сложный и непростой день.

Обе машины были уничтожены путем прямого попадания бомб, сброшенных на них специально вызванными по радио 'штуками'. Только после этого, немецкая мотопехота при поддержке штурмовых орудий и легких танков 'Т-2' смогли сломить сопротивление засевшей в окопах пехоты.

Итогом этого сражения стало уничтожение трех бронетранспортеров, четырех бронемашины пехоты, двух штурмовых орудий, а также сорока пяти солдат и офицеров вермахта, не считая многочисленных раненых.

Полностью взломав приморский участок обороны 44-й армии генерала Черняка, наступающие соединения немецких танкистов разделились. Главные силы 22-й дивизии развернулась на север с целью разгрома тылов двух соседних армий, а группа полковника Гроддека, вдоль побережья устремилась к Керчи.

Страшный призрак скорого разгрома замаячил над штабом Крымфронта, который с самого начала немецкого наступления потерял связь со штабами армий. Едва успев восстановить нанесенные врагом повреждения, штаб фронта вновь лишился связи, в результате мощного артиллерийского обстрела, поддержанного налетом вражеской авиации в лице истребителей 'Мессершмиттов'. Подсчитав потери от первого дня воздушных боев, генерал Кортен решил попридержать 'штуки'.

Отсутствие в первой половине дня устойчивой связи штаба фронта со штабами армий, а у них с полками и дивизиями, сыграло свою роль в развитии трагических событий 8 мая. Получая искаженную и недостоверную информацию с передовой, штаб фронта не мог определить место нанесения главного удара Манштейном.

Только после того как в штаб вернулись отправленные им делегаты связи, поступила информация от летчиков, а также предоставил доклад специально посланный к генералу Колганову полковник Бышковец, картина сражения стала проясняться.

Вскрылась ошибка штаба фронта предполагавшего, что свой главный удар противник нанесет по центральному сектору советской обороны. Одновременно с этим, стало ясно, что враг прорвал оборонительные рубежи 44-й армии и вышел на оперативный простор.

По самым скромным оценкам ширина прорыва составляла четыре километра, а глубина до шести километров. Сразу после получения этих результатов, генерал Рокоссовский предпринял экстренные меры для скорейшей ликвидации прорыва и недопущения выхода танкового кулака немцы в тылы 47-й и 51-й армий фронта.

Единственной эффективной мерой, по мнению генерала и офицеров его штаба, являлось скорейшее нанесение контрудара в основание прорвавшегося вражеского клина силами двух танковых бригад имевшихся в распоряжении 47-й армии. Имевшие в своем составе КВ и Т-34, они представляли собой серьезную силу.

Организацию и руководство контрудара было поручено генерал-майору Казакову, который вечером 8 мая он выехал к генералу Колганову. Наступала пора ответного хода.

Глава IV. 'Охота на дроф'. Миттельшпиль.

Сказать, что события наступившего дня огорошили и взволновали Льва Захаровича, значит не сказать ничего. Известие о прорыве Манштейном фронта, обрушилось на Мехлиса подобно огромной лавине. Оно его испугало, но не раздавило. Как истинный коммунист, заместитель наркома обороны был готов сражаться с врагом до последней капли крови, но при этом, не забывая искоренять притаившуюся по углам измену и наставлять на путь истинный заблудших.

Видя очень схожее положение на фронте с положением лета сорок первого года, армейский комиссар был готов действовать в штабе фронта жестко и решительно, но генерал Рокоссовский не позволил ему это сделать.

Не позволил не громкими криками и грозной руганью, не угрозами позвонить Сталину или прямого физического насилия. Нет, генерал Рокоссовский был одним из немногих советских генералов и маршалов, кто считал любые действия связанные с унижением человека, открытым хамством недопустимыми для советского военного.

Даже краткосрочное нахождение в гостях сначала у Николая Ивановича Ежова, а затем у Лаврентия Павловича Берия, не повлияло на потомка польских дворян.

Пойти по привычному пути, Льву Мехлису не позволило поведение командующего фронтом. Начало боевых действий не застало Рокоссовского в теплой домашней постели, так как с момента перелета хорватского летчика, он постоянно находился в штабе.

Едва потеряв связь с армиями, командующий не впал в панику, как впадали в неё многочисленные командиры, на которых петлицы с большими звездами и штаны с красными лампасами находились по большому недоразумению. Не выказывая ни малейшего признака страха, он стал требовать её восстановления всеми доступными способами.

При этом он не был растерян или истерично кричал, требуя от подчиненных исправить положение дел. За время нахождения в войсках, Мехлис много насмотрелся на подобных персонажей, которые могли только требовать и угрожать. В отличие от них, генерал Рокоссовский давал конкретные поручения, пояснял, как их следует выполнить и требовательно следил за их исполнением.

Слушая его командный голос, видя его уверенное поведение, трудно было усомниться в том, что этот человек не только знает как справиться с этой трудности, но и обязательно сделает это.

В действиях комфронта не было ни малейшего признака суетливости, неуверенности в своих действиях и прочих элементов нервозности, наличие которых позволило бы Мехлису начать командовать делами штаба. Соблазн был огромный, но армкомиссар не поддался этому пагубному искушению. Все, что он мог позволить себе в данной ситуации - это громкие наставления порученцам, грозные окрики нерадивым командирам, без дела оказавшимся в штабе фронта и гневное потрясание черной шапкой волос.

Лев Захарович на время снизил обороты своей активности, внимательно наблюдая за развитием событий. И можно было не сомневаться, что если что-то пошло бы, не так, он с лихвой бы наверстал упущенное. Сил, желания и энергии у него хватало.

Между тем, по планам обоих сторон, где было точно расписано, куда маршируют боевые колонны и как атакуют, ударила третья сила. Её появление всегда было неожиданным и плохо предсказуемым, ибо это была погода.

Как бы синоптики не уверяли Манштейна, что 'все будет хорошо и дождя не предвидеться', дождь все-таки случился. Не такой обильный и проливной как тот, что в марте месяце надолго затормозил продвижение русских танков к Перекопу и Симферополю, но достаточно существенный, чтобы на несколько часов прочно сковать рвущиеся на север, танки и бронемашины 22 танковой дивизии вермахта.

Прочно увязнув в раскисшей крымской грязи по самое 'не балуй', они превратились в отличную мишень для советской авиации, которая нет-нет, да пролетала на этим районом.

Будь у советских летчиков связь с землей, судьба бы застрявших в грязи гитлеровцев была бы предрешена. Один хороший налет, и ни о каком броске на север, мечтать бы уже не приходилось, однако благодаря 'ударной деятельности' авиационных генералов, к началу войны, подавляющее число советских ударных самолетов связи с землей не имело. Единственное, что могли делать пилоты - это вести переговоры друг с другом, на ограниченном расстоянии.

Благодаря требованиям Ставки, в войсках, воюющих на центральных фронтах, это преступное положение постепенно исправлялось, но на второстепенных направлениях, положение дел оставляло желать лучшего.

Только после возвращения из полета, пилот смог доложить командованию о замеченном им скоплении танков и другой техники. Пока рапорт был принят и доложен по инстанции, пока о нем узнал штаб фронта, и командующий принял решение, прошло время. За это время с моря подул теплый ветер, под воздействием которого раскисшая от дождя почва стала сохнуть, предвещая попавшему в ловушку 'зверю' скорое освобождение.

Когда начштаба доложил Рокоссовскому данные о застрявших немецких танках, тот моментально позвонил Николаенко и потребовал немедленно нанести по ним бомбовый удар. Ответ командующего авиацией Крымфронта обескуражил его. Находящаяся на Таманском полуострове бомбардировочная авиация фронта не могла взлететь из-за поднявшегося с моря тумана. Единственное, что мог поднять в небо Николаенко - девять штурмовиков 'Ил-2' с небольшим истребительным прикрытием.

Что выслушал в этот момент Николаенко от Мехлиса, генерал запомнил на всю жизнь, но от этого положение дел не изменилось, ни на йоту. Два штурмовика не могли взлететь по техническим причинам, а больше четверки истребителей, Николаенко не мог дать, из-за их отсутствия.

Недовольный таким положением дел, Лев Захарович решил лично проконтролировать исполнение приказа командующего, приказав генералу лично докладывать ему о действиях группы майора Спиридонова.

К своему счастью, а также для всего Крымфронта, Гаврила Никифорович не знал, какой грозный и гневный человек собирался следить за его действиями. Привычно подняв в воздух, свои штурмовики с полевого аэродрома под Керчью, он повел свою боевую группу на запад.

Под крылом его самолета сначала мелькнул обводной керченский оборонительный рубеж, затем позиции наших войск на Турецком валу и вот поплыла желтая крымская степь.

Двигаясь строго указанному маршруту, Спиридонов уже собирался развернуть свою группу на северо-запад и начать поиски застрявших танков противника, как с ужасом обнаружил вражеские танки, движущиеся вдоль побережья по направлению к Керчи.

В том, что это были немцы, сомнений не вызывало. Нанесенные на борта боевых машин белые кресты, снимали все вопросы, но майора беспокоило другое.

Согласно полученным от истребителей сведениям, до застрявших в грязи танков, штурмовикам ещё было лететь и лететь. Ну не могли танки противника так быстро освободиться из грязи и так далеко продвинуться на восток. Логичнее было предложить, что это были другие танки, о существовании и действии которых командование было ещё не в курсе.

В этот момент, перед майором Спиридоновым возникла труднейшая задача. Не выполнить приказ командующего по уничтожению танков врага он никак не мог. О степени важности задания его лично проинструктировал генерал Николаенко.

Вместе с тем, просто так пропустить танковую группу врага в свой глубокий тыл, Гаврила Никифорович также никак не мог. О том, что там совсем не готовы к её появлению он прекрасно знал из общего положения дел. С января сорок второго на каждом собрании, присланные Мехлисом политические вдохновители, только и говорили о наступлении, и не слово об обороне.

Будь у летчика связь с землей, он бы связался бы со штабом и если бы не получил приказ к атаке, то предупредил бы командование о грядущей опасности. Однако радио на штурмовиках не было ни у кого, и решение приходилось принимать самостоятельно, без долгих раздумий и колебаний.

Можно было разбить группу на две части и одной атаковать вражескую колонну, а другую отправить на выполнение главного задания, однако Спиридонов отказался от этого 'соломонового решения'. То, что хорошо в мирное время, не всегда пригодно на войне, ибо распыляя силы, вместо хлесткого разящего наповал удара, получилась бы звонкая, но вселишь пощечина.

Уповая на то, что командование положительно оценит его действия и позволит совершить ещё один вылет, майор отдал приказ об атаке вражеской колонны.

Ах, как славно задергались, засуетились немецкие солдаты под ударами краснозвездных 'илов'. Как проворно посыпали они на землю из расстрелянных пулеметными очередями грузовиков и подбитых бронетранспортеров. Как запылали чешские 'панцеры' попавшие под огонь советских штурмовиков идущих на них на бреющем полете.

Шесть грузовиков мотопехоты так и остались стоять в этот день посреди желтой степи, вместе с тремя бронетранспортерами и двумя танками и штурмовым орудием. Возникшая на земле картина была достойна кисти любого баталиста, но хорошего всегда бывает мало, особенно на войне. Штурмовики майора Спиридонова успели провести только две полноценные атаки, как на выручку своей колонне прилетели 'мессершмитты'.

Четырнадцать боевых машин смерти, разрисованные различными зверями и карточными мастями, атаковали 'илы' майора Спиридонова, и они были вынуждены отходить.

Главная причина их столь быстрого отхода заключалась не в страхе перед противником. Будь воля Гаврилы Никифоровича, он бы ещё раз атаковал бы врага, но большинство его штурмовиков были одноместной комплектации. Это делало штурмовики легкой добычей для вражеских истребителей, и Спиридонов дал команду на отход.

Слабые надежды были на ложные пулеметы, которые летчики самостоятельно устанавливали на заднюю сферу своих кабин кабины. На дальнем расстоянии это хорошо срабатывало и немецкие пилоты не рисковали атаковать 'русские летающие танки'.

Возможно этот хитрый трюк, возможно отчаянные действия четверки прикрытия, но при отходе Спиридонов потерял сбитой только одну машину. Второй штурмовик из-за проблем с мотором сел прямо в степи, перед советскими позициями на Турецком валу.

Преждевременное возвращение 'илов' с задания повергло командира полка Гулыгу в шок. Вылет штурмовиков находился на контроле у самого Мехлиса, а это означало самые гадкие последствия вплоть до расстрела.

- Ты, что, с ума сошел!!? - были первые слова изумленного комполка, выбежавшего на летное поле, прямо под крыло самолета майора Спиридонова. Впрочем, его гнев быстро прошел, когда он услышал про атаку и просьбу майора разрешить повторный вылет после необходимой дозаправки машин.

- Лети, лети черт с тобой, может и пронесет! - согласился со Спиридоновым Гулыга, но черт, в лице полкового 'особиста' капитана Тимошкина, не пронес. Он не был лицом кавказской национальности 'а-ля Берия', не стряпал расстрельные 'дела', не принуждал женскую половину полка к интимным связям и не принимал доклады у подчиненных одновременно моя ноги в белом эмалированном тазу, тем самым выказывая свое превосходство над летунами. Вся его деятельность заключалась в выявлении длинных языков среди летного и тылового состава и в той или иной мере их наказании.

Капитан Тимошкин был типичным представителем того служивого сословия, которое не хватало 'звезды с небес', но очень трепетно относились к целостности своих звезд, что украшали их погоны. Не будь вылет штурмовиков на столь высоком контроле, капитан бы так и остался сидеть в столовой, попивать компот и строит определенные планы на повариху Лизавету. Но при виде садящихся раньше времени штурмовиков ему разом поплохело и рука сама потянулось к телефонной трубке. Уж очень сильно действовало имя заместителя наркома, на работников штаба и тыла.

Техники ещё лихорадочно проводили дозаправку самолетов отряда Спиридонова, когда зазвонил телефон комполка и раздавшиеся в трубке звуки заставили Гулыгу вытянуться во весь фронт.

- Так точно, товарищ армейский комиссар первого ранга, группа майора Спиридонова вернулась на аэродром раньше времени. Причина не выполнения приказа комфронта, атака колонны немецких танков движущихся на Керчь в районе деревни Серафимовки. Огнем нашей авиации уничтожено девять грузовиков с пехотой противника и восемь танков и бронемашин, - доложил комполка и на некоторое время замолчал, залившись алой краской.

- У меня нет подтверждений слов майора Спиридонова, товарищ заместитель наркома, так как наши штурмовики не оборудованы необходимой фотоаппаратурой. Но я хорошо знаю майора Спиридонова и считаю предъявленные ему обвинения в трусости и саботаже в пользу врага необоснованными... Майор Спиридонов боевой офицер, коммунист, орденоносец. У него двадцать девять боевых вылетов, в результате которых врагу был нанесен урон подтвержденный наблюдениями с земли и если он говорит, что атаковал вражескую колонну на подступах к Керчи, значит, атаковал... Я прекрасно понимаю всю сложность обстановки, но я верю майору Спиридонову, и готов понести любую ответственность в случаи выявления признаков предательства - Гулыга говорил с небольшими перерывами, вызванными гневными репликами Мехлиса, но при этом твердо стоял за своего летчика.

- Не могу выполнить ваш приказ и арестовать майора Спиридонова, товарищ Мехлис. После заправки самолетов, группа штурмовиков вылетела на атаку немецких танков под Ак-Монай, как и было предписано командованием фронта - не моргнув глазом, соврал комполка, чем вызвал бурю страха на лице у стоявшего рядом 'особиста'.

Он что-то слабо протестующее пискнул, но Гулыга гневно потряс кулаком и Тимошкин покорно умолк. В том, что комполка врежет ему, 'особист' ни секунды не сомневался, так как знал его решительный нрав и видел кулак в действии. В феврале, во время допроса сбитого немецкого летчика, комполка быстро построил и подровнял славного сына тевтонского народа, вальяжно развалившегося перед ним на стуле.

- У меня некем его было его заменить из-за больших потерь личного состава. Есть отстранить от полетов после возвращения с задания и отправить под арест. Есть послать истребитель для подтверждения слов майора. Есть докладывать вам лично, через каждый час - четко чеканил комполка, добившись отсрочки грозового часа.

Пока между Мехлисом и комполка шел этот диалог, штурмовики прошло рулежку и стали подниматься в воздух. Убедившись, что последняя машина взлетела и вернуть их на землю, уже не было возможности, комполка вытер вспотевший пот рукавом и, бросив злой взгляд на 'особиста' произнес: - Ну, ты и гад, Сергей Сергеевич.

Из второй атаки, на аэродром вернулось всего пять машины без комэска. Подбитый вражескими истребителями он дотянул до линии фронта у сельского центра Колодезное и выбросился на парашюте.

Повторный удар штурмовиков уже не имел той силы, на которую рассчитывали в высоких штабах. Теплый ветер основательно подсушил раскисшую почву и когда майор Спиридонов привел своих орлов к месту, обозначенному на карте полетного задания, немецких танков там уже не было.

Нет, в наличие они имелись, но к моменту появления 'илов', они не стояли покорной массой в одном месте, а уверенно ползли на боевые позиции 47-й армии, под истребительным прикрытием врага.

И вновь, группе майора Спиридонова удалось совершить всего две атаки, во время которых его штурмовики расстреляли большую часть своего боекомплекта.

Ударь они утром и польза от их удара была бы гораздо большей, но случилось то, что случилось. В результате воздушной атаки было уничтожено и выведено из строя девять танков, штурмовых орудий и бронетранспортеров с пехотой. Большего, несмотря на отчаянную отвагу летчиков майора Спиридонова, добиться не удалось, хотя кое-что штурмовики смогли приплюсовать к общим итогам.

Шквальным огнем 'илов' были уничтожены четыре противотанковых орудия, чьи батареи сыграли значимую роль во встречном сражении между 22 танковой дивизии вермахта с советскими танковыми бригадами в сражении под Розувановкой.

Общее число танков находившихся в распоряжении генерала Колганова исчислялось двумя сотнями, но в подавляющем большинстве это были легкие танки Т-26 и Т-60, славное наследие большого их любителя маршала Тухачевского. Наносить такими силами удар по врагу, главную силу которого составляли не легкие и средние танки, а артиллерия и моторизированная пехота было преступлением.

Это прекрасно понимал генерал Казаков прошедший горькие университеты Московской битвы и этого не понимал и не хотел понимать генерал Колганов. Был ли в этом виноват Мехлис, чья тень витала над штабом 47-й армии или Константину Степановичу не хватало боевой практики, но между командармом и прибывшим генералом возникло не понимание тактики ближайшего боя.

Хотя генерал Казаков представлял собой руководство Крымфронта, убедить Колганова отказаться от нанесения встречного удара он не смог. Единственное на что хватило его полномочий, это отдачи приказа о развертывании противотанковых батарей. На их усиление, несмотря на яростные протесты командарма, Казаков изъял из ударного клина пять танков Т-34 и около двадцати танков Т-26.

Все эти силы были развернуты по схеме составленной самим генералом Казаковым и лично проверенной утром 9 мая.

Ночной дождь и заминка немецких танков с выдвижением сыграло на руку советским войскам, а удар штурмовиков майора Спиридонова вселило надежду на успех. Было ближе к полудню, когда свыше ста пятидесяти краснозвездных танков обрушились на врага. Впереди шли грозные КВ и Т-34, вслед за ними юркие и проворные Т-26 и Т-60. Казалось, что все сулило скорую победу над врагом, но затем оказалось, что до победы очень и очень далеко. Все было совсем не так, как представлялось ранее.

Присутствие в дивизии танков Т-3 и длинноствольных Т-4, позволяло противостоять русским 'климам' и 'тридцать четверкам', а наличие батарей 50мм противотанковых пушек и полевых 75мм орудий резко снижало результативность советской танковой атаки.

После атаки немцев из боя вышли всего два КВ, все остальные танки были либо разбиты, либо уничтожены огнем немецкой артиллерии. С генералом Колгановым случился нервный тик, когда ему доложили о результатах боя и о том, что на боевые порядки 271-й стрелковой дивизии идут немецкие танки.

У каждого генерала есть свое кладбище людей из-за совершенных за годы службы ошибок и 271-я дивизия имела все шансы пополнить этот список. Уж слишком серьезные силы врага накатывались на позиции дивизии в этот момент, лязгая гусеницами и ревя моторами.

Раскинутая на ровной как стол крымской степи, при определенных стечениях обстоятельств, дивизия отбить наступление немцев, но большее говорило о том, что вражеские танки прорвут созданный на скорую руку оборонительный заслон и разгромят её боевые порядки.

Подобный прорыв обороны не раз был в сорок первом сорок втором годах и даже в сорок третьем, но на этот раз, фашистские танки наткнулись на крепкий ордунг. Пусть даже она была создана меньше чем за день, но создана грамотно и квалифицированно, знающими свое дело людьми, что давало шансы дивизии на благополучный исход боя.

На начальном этапе войны, легкие Т-26 горели под огнем противотанковой артиллерии немцев, что называется за милую душу. Германские противотанковые орудия легко пробивали тонкую броню 'тэшек', но и их орудия могли наносить урон немцам, успешно громя их трофейные танки. Главной ударной силой дивизии являлись чешские и французские легкие танки, разбавленные небольшим числом средних танков.

С каким остервенением и ненавистью проклинали немецкие танкисты хрупкость брони своих трофейных машин, которая не спасала их от попадания снарядов советских 45 мм орудий, независимо от того, установлены они на танке или находятся на земле.

Свою лепту в общее дело вносили и 'тридцать четверки', медленно, но уверено сокращая число атакующих машин гитлеровцев. Привыкшие к тому, что противотанковая артиллерия у русских расположена в одну линию, немецкие танкисты шли вперед, не считаясь с потерями, рассчитывая задавить противника своим числом и плотностью огня. Вместе с атакующими цепями пехоты, они представляли собой серьезную силу, но атака не получилась.

Наступающую пехоту положил на землю оружейно-пулеметный огонь, а яростно рвущимся вперед 'панцерам' не помогло присутствие в их рядах штурмовых орудий. Потери от огня русской артиллерии и закопанных по орудийные башни танков оказались весьма чувствительны, и немцы были вынуждены отступить.

Следуя стандартам немецкой тактики, получив 'отлуп', 'панцер-дивизион' должна была вызвать самолет разведчик 'раму' и, пользуясь полученными разведданными раскатать в пух и прах оборону противника силами приданого ей 140 артиллерийского полка. Однако в это время главные силы Люфтваффе были заняты атакой на позиции 51-й армии, и выполнить заявку на самолет разведчик не смогли.

Поэтому проводить обстрел советской обороны, немцы были вынуждены, основываясь на данных корректировщиков выдвинувшихся на передовые позиции. Подбитые немецкие танки служили прекрасным ориентиром, и артиллерийский огонь носил гибридный характер, нечто среднее между стрельбой по целям и стрельбой по площадям.

Даже не имея зорких небесных глаз, немцы сумели нанести существенный урон советской обороны, создав в ней некоторые прорехи. Однако полностью выполнить артиллеристам 'Третьего рейха' свою задачу помешало присутствие у противника гаубичных батарей. Не прошло и десяти минут с момента открытия немцами огня, как они открыли ответный огонь.

Нет ничего милее в бою, когда за грохотом вражеских пушек расслышать свою артиллерию. Её голос будоражит кровь, укрепляет сердца и наглядно демонстрирует солдатам, что дело обстоит, не так плохо как оно кажется.

Немногим больше двадцати минут продолжалась контрбатарейная борьба, которая продемонстрировала немцам силу, атакованной ими дивизии. Кроме гаубиц, у советских войск обнаружилось присутствие минометных батарей, чей огонь серьезно осложнил работу корректировщиков.

Когда подгоняемый временем генерал-майор Апель вновь бросил свои танки в атаку, недочеты в работе артиллеристов быстро проявились. Выяснилось, что вкопанные в землю танки мало пострадали от навесного огня немецких пушек. Благодаря потерям советской пехоты, атакующие ряды немцев смогли продвинуться несколько дальше, чем во время первой атаки, но этого оказалось недостаточно, чтобы прорвать советскую оборону. Словно почувствовав у себя под ногами твердую почву, поверив в свои силы, солдаты дивизии были готовы биться насмерть с врагом, но не пропустить его.

Было начало пятого, когда разгневанный повторной неудачей танкистов генерал Манштейн, пообещал оказать их командиру действенную помощь.

Лучший тевтонский ум никогда не бросался на ветер словами. Вскоре над русскими позициями появились немецкие бомбардировщики, а из тыла прибыло подкрепление в виде бригады румын полковника Попеску.

Первые стали вдоль и поперек отутюжили оборонительные рубежи дивизии полковника Торопцева, а вторые как 'пушечное мясо' было брошено в бой вместе с двумя танковыми ротами батальона разведки.

И вновь судьба дивизии и всей армии повисла на волоске. Падающие с неба подобно коршунам проклятые 'лаптежники', быстро находили месторасположение вкопанных танков и накрывали их своими бомбами. Асы Рихтгофена работали грамотно, без суеты и когда вызванные Казаковым истребители прибыли к месту, советская оборона недосчиталась многих огневых средств, в результате прямых попаданий.

К огромной радости оборонявшихся защитников, от действия вражеской авиации мало пострадали зенитные орудия, которые вместе с другим подкреплением были переброшены генералом Колгановым к месту боя. Мужественно отбив налет 'юнкерсов', их боевые расчеты сразу же вступили в смертельную схватку с немецко-румынской пехотой бросившуюся в третью атаку на позиции дивизии.

Из всех трех, эта была самой сильной и многочисленной. Несмотря на понесенные за день потери, немецкие войска могли прорвать оборону советских войск и выполнить поставленную задачу дня, но этого не случилось. В самый решающий момент атаки, врагу спутали карты советские реактивные минометы.

Чудом, уцелев за три дня непрерывных воздушных налетов и артобстрелов, две реактивные установки смогли посеять панику в рядах румынских пехотинцев. Едва увидев с гулом несущиеся на них снаряды, а затем, попав под их грохочущие разрывы, солдаты Кондукатора бросились врассыпную с проворством испуганных ланей, чем сильно затруднили действие трех немецких рот.

Безжалостно раздавая пинки и удары своим трусливым союзникам, а кое-где и пуская в ход оружие для приведения их в чувства, егеря генерала Зиннхубера продолжали идти вперед.

На этот раз под прикрытием танкового огня им удалось хорошо продвинуться к русским траншеям и окопам, но не настолько близко, чтобы забросать их гранатами. Как не хороши были винтовки Маузер, но наличие у советских солдат автоматов и скорострельных винтовок, не позволило немцам продвинуться дальше.

Что касалось танков, то выставленные на прямую наводку зенитные орудия, крошили в клочья броню фашистских машин ничуть не хуже чем выбывшие из строя 'сорокопятки' и 'тридцать четверки'.

Однако главными героями этой схватки были танки КВ. Обе потерявшие возможность передвигаться из-за повреждения ходовой части машины, вели огонь по врагу не щадя своих снарядов и патронов. Советская оборона из последних сил, но отбила атаку противника, что как бы это не странно звучало, устраивало обе стороны.

Генерал Колганов радовался тому, что противник не прорвал его оборону, а Манштейн был рад, что русские вступили в затяжную позиционную борьбу.

- Лето сорок первого их ничему не научило. Они по-прежнему упорно дерутся на одном участке фронта, совершенно не замечая, угрозы обхода и последующего окружения. Без приказа сверху они не посмеют оставить свои позиции, ради которых пролили так много крови. А тем временем, не сегодня - завтра, танки Гроддека выйдут к Турецкому валу и полностью отрежут им дорогу к отступлению - подводил итоги дневных боев Манштейн и все штабные офицеры были с ним согласны. Операция 'Охота на дроф' разворачивалась не так гладко как того хотелось, но она двигалась в правильном направлении.

О том, как разворачивалось немецкое наступление, говорили и давали свою оценку и в штабе Крымского фронта.

- К огромному сожалению, наш контрудар по противнику не достиг своей цели, - с сожалением констатировал Рокоссовский. - Хуже того, в связи с выходом танковых соединений противника на рубеж Сторожевого, создается реальная угроза не только для тыловых коммуникаций наших армий, но и полное их окружение. В связи с создавшейся ситуацией, считаю необходимо начать отвод соединений 47-й и 51-й армий на рубеж Турецкий вал сегодня же. Предлагаю поручить это генералу Казакову. У него есть опыт отвода войск с занимаемых позиций, при котором это будет действительно отвод, а не повальное бегство.

- Ни о каком отводе войск без согласия Ставки не может быть и речи! Только после получения нужной директивы можно будет оставлять позиции, о которые противник сегодня зубы сломал - гневно воскликнул Мехлис. Ему очень хотелось сказать свою любимую фразу 'Дай вам волю, до Урала драпать будите', но говорить её генералу, герою обороны Москвы он не посмел.

- Боюсь, что у нас нет такой возможности, Лев Захарович. Пока Москва даст оценку сложившейся у нас ситуации, пока даст директиву, мы потеряем драгоценное время. Отводить войска надо сейчас, под прикрытием темноты, поэтапно. Втягиваясь в затяжные бои, мы рискуем не только возможностью попасть в мешок, но и потерять позиции на Турецком валу. Согласно последним данным воздушной разведки, Манштейн значительно укрепил свою группировку, что потрепали сегодня наши штурмовики, а от Сторожевого до Турецкого вала один дневной переход. Чем больше мы успеем перебросить на этот оборонительный рубеж наших войск, тем меньше шансов у врага будет его прорвать сходу - начал объяснять комфронта, но Мехлис не стал его слушать.

- Только с разрешения Ставки мы можем начать отвод войск на Турецкий вал! Только с согласия товарища Сталина, понятно вам!!? - загудел иерихонской трубой замнаркома, привычно набирая высокие тона. Услышав его гневный голос, встрепенулся генерал Вечный, спеша показать Мехлису, что полностью разделяет его позицию.

- Товарищ Малинин уже подготовил сводку боевых действий фронта для отправки в Генштаб. В ней также приведено обоснование наших действий по отводу войск на Турецкий вал, и я думаю, маршал Шапошников поймет нас и одобрит наши действия.

- А я вам ещё раз повторяю, что только товарищ Сталин способен дать такой приказ, а не маршал Шапошников. Я категорически не согласен с предлагаемыми вами решениями, товарищ Рокоссовский и оставляю за собой право обжаловать их - продолжал упорствовать Мехлис и его манера поведения, не сулила генералу ничего хорошего.

Будь на месте Рокоссовского какой-нибудь генерал довоенной формации или тот, кто ещё не испробовал жесткой военной купели он бы, не стал спорить с самим заместителем наркома обороны. Однако за плечами у красавца 'литвина' свои фронтовые 'университеты'. Он знал врага, видел и понимал его действия и был готов отстаивать свою позицию, пусть даже неудобную для высокого начальства.

- Когда товарищ Сталин отправлял меня на фронт, он сказал, что необходимо внимательно слушать советы и мнения своих товарищей, но принимать решение должен я один. С меня и только с меня с командующего фронтом будет весь спрос и потому, я приказываю начать отвод сил 51-й и 47-й армий на Турецкий вал - эти твердые слова Рокоссовского вызвали гримасу гнева на лице у Мехлиса.

- Я намерен немедленно оповестить товарища Сталина о возникших у нас с вами разногласиях, и убежден, что они получат справедливую оценку, товарищ командующий фронтом - пригрозил Мехлис, оставляя собеседнику лазейку к почетному отступлению, но тот её не принял.

- Это полное ваше право, товарищ заместитель наркома - отрезал комфронта и Мехлис пулей вылетел из комнаты для совещаний.

Полностью уверенный в своей правоте и своих возможностях, он отправился на пункт связи и по прямому проводу связался с Москвой, с приемной кабинета генсека. Поздоровавшись с Поскребышевым, он попросил соединить его со Сталиным и получил твердый отказ. В кабинете у Верховного находились представители американского государственного департамента, и Сталин приказал его ни с кем не соединять.

Зная как важны для вождя переговоры об открытии второго фронта, и с какой неохотой западные союзники шли на обсуждение этой проблемы, Мехлис не стал настаивать. Он только попросил Поскребышева напомнить вождю о своем звонке и сказать, что он все время будет у аппарата.

Терпения и выдержки у Льва Захаровича хватило на два с половиной час, после чего он вновь позвонил в Кремль и вновь Поскребышев отказался соединять его с вождем.

- Сейчас у него маршал Тимошенко, член военного Юго-западного фронта товарищ Хрущев и генерал-лейтенант Малиновский. Обсуждают приготовление наступательной операции фронтов - доверительно поделился с Мехлисом секретарь, намекая на то, что обсуждение будут долгими.

- Но у меня тоже важное сообщение для товарища Сталина - стал кипятиться Мехлис, но Поскребышев, деликатно, но твердо прервал его.

- Я вкратце уже доложил товарищу Сталину о возникших у вас проблемах, товарищ Мехлис. Иосиф Виссарионович в курсе.

- Это хорошо, что он в курсе, но мне нужно срочно обсудить вопрос по поводу самовольного решения генерала Рокоссовского об отводе войск. У меня тут время не ждет - настаивал армейский комиссар, но секретарь был неумолим.

- Иосиф Виссарионович сказал, что обсудит этот вопрос с маршалом Шапошниковым и обязательно вам перезвонит. Ждите - наставительно промурлыкала трубка и дала отбой.

Столь важный для Мехлиса разговор состоялся лишь в начале третьего, когда приказ об отводе армий на Турецкий вал давно ушел в войска и от Казакова уже поступили первые донесения о начале его выполнения.

И вновь заместитель наркома не узнал своего начальника. Сталин был явно уставшим от длительных переговоров и обсуждений, поэтому, когда Мехлис стал ему докладывать о положении дел, он неожиданно его прервал.

- Ставка в курсе ваших дел, товарищ Мехлис. Нам с маршалом Шапошниковым известны разногласия, возникшие между вами и командующим фронтом генералом Рокоссовским. Мы уже говорили с ним и получили исчерпывающее объяснение, - Сталин замолчал и это молчание, вселило во Льва Захаровича горячую надежду в признании правоты его позиции, но эта надежда оказалась напрасной. Следующие слова вождя в пух, и прах разнесли все его ожидания.

- Очень плохо, что три армии не смогли удержать столь небольшой промежуток фронта, - сокрушенно вздохнул вождь, - но будем исходить из существующих реалий того, что пока мы ещё не можем драться с немцами на равных. Поэтому, в сложившихся условиях, разумнее будет отвести войска за Турецкий вал и занять за ним жесткую оборону. Необходимо превратить Керчь в такую же крепость как Севастополь и сделать все, чтобы удержать этот важный для нас плацдарм. Вам все ясно, товарищ Мехлис?

Прильнув ухом к трубке, старый большевик не узнавал голос Сталина. Возможно, в том вина была усталости и напряжения последних дней, но вместо прежнего понимания, Мехлису показалось, что в последнем вопросе вождя затаился скрытый упрек в неудачных действиях фронта.

- Если вы считаете, что я плохо справляюсь с обязанностями представителя Ставки, то я готов покинуть свой пост, товарищ Сталин, прямо сейчас - горячо заявил Лев Захарович, чем действительно рассердил вождя.

- Мне совершенно не понятна ваша позиция, товарищ Мехлис. То вы бьете в барабаны наступления, то при первых серьезных трудностях заговорили об отставке. Вас Ставка послала в Крым для того, чтобы вы помогали товарищу Рокоссовскому всеми силами и возможностями своего высокого положения, а вы вместо этого занимаете позицию обиженного человека. Она очень удобна, но насквозь гнилая, недостойная коммуниста и представителя Ставки. Сейчас командующему фронтом как никогда нужна его поддержка и помощь, а он собирается уйти в сторону! - возмутился Сталин и от высказанных в его адрес упреков, Мехлису стало легче.

- Есть оказывать всестороннюю помощь командующему фронтом, товарищ Сталин - радостно отрапортовал Лев Захарович.

- Вот это другой разговор, - буркнул Сталин, - Ставку очень беспокоит, как пройдет отвод войск на Турецкий вал. Как бы, не был хорош командующий фронтом, но есть большая вероятность, что может повториться картина, что произошла в сентябре прошлого года под Киевом. Ставка поручает вам проследить за отводом и доложить о результатах. Если мы потеряем Керчь, то потеряем и Севастополь, и весь Крым в целом. Вам это должно быть известно лучше других.

Вождь замолчал и Мехлис прекрасно понял всю его недосказанность или подумал, что понял, ибо знать подлинное положение дел, находясь в сотнях километрах от Москвы было невозможно.

- Послезавтра ваши северные соседи по фронту собираются преподнести немцам сюрприз. Войск мы им дали достаточно, очень рассчитываем на успех, который в определенной мере поможет и вам. Подкреплений Манштейн в мае месяце точно не получит, - уверенно констатировал Верховный. - Что касается вашего предложения активизации войск Севастопольского укрепрайона для отвлечения внимания противника от Керчи, мы его рассмотрели, и наше мнение полностью совпадает с мнением товарища Рокоссовского. Учитывая тот дефицит людей и снарядов, что испытывает Севастополь - это неправильное предложение. Вот если бы ваши войска наступали, то тогда он имел бы смысл.

Возникла пауза, которую Мехлис нарушил давно терзавшим его вопросом.

- Командующий фронтом жалуется на меня, товарищ Сталин? - спросил армкомиссар, чем вновь вызвал недовольство собеседника.

- Товарищ Рокоссовский признает определенные трудности в общении с вами, но при этом он не жалуется и не требует вашей замены, товарищ Мехлис. Работать надо, а не в подковерные игры играть и думать о замене! Учтите, что в случаи потери Керчи, Ставка спросит с вас обоих! До свидания - недовольно бросил вождь и повесил трубку.

На перекидном механическом календаре пункта связи, уже значилось 10 мая. Начался новый день, которому предстояло стать решающим в сражении за Керчь.

Глава V. 'Охота на дроф'. Эндшпиль.

Нет ничего страшнее на войне, чем отступать в ночную тьму, в страшную неизвестность точно зная, что с этого момента у тебя нет крепкого тыла. Что сильный и хитрый враг в любой момент может обнаружить твой отход и, бросившись в погоню, нанесет тебе в спину страшный сокрушительный удар, пережить который дано не всем.

Нет ничего горше и обиднее чем без боя оставлять свои позиции, о которые ненавистный враг сломал свои зубы, будучи неоднократно битым. Ради удержания, которых было отдано столько замечательных жизней и потрачено столько сил и средств и по большому счету получалось, что все напрасно.

Но во стократ тяжелее и ответственнее, проводить отвод людей, так, что они продолжали ощущать себя единым организмом, единой командой. Чтобы не чувствовали себя 'бегунками', а настоящими солдатам, которые сделали все возможное и невозможное для защиты мирного населения своей страны и отступили лишь по приказу командования. Чтобы не превратились в оголтелую толпу громко блеющих баранов, готовых в любой момент бросить на землю оружие, сорвать с себя знаки различия, сбросить форму, уничтожить документы и бежать, куда глаза глядят.

Все это разом пришлось испить генералу Казакову, на которого решением штаба фронта была возложена координация отвода войск.

При решении этой задачи, ему во многом помогли предыдущие действия комфронта, существенно очистившего северный фас фронта от излишнего скопления войск. Благодаря этому, стал возможен быстрый поэтапный отвод соединений с передовой, оставшийся скрытый от глаз и ушей противника.

На все время движения, все радиопередатчики работали только на прием, а связь осуществлялась через делегатов связи, передававших приказ устно. Командирам было запрещено делать какие-либо записи и предписано запоминать приказы командования.

Возможно, подобные действия были излишне строги, ведь немцам и так было ясно, что, скорее всего советские армии будут отступать на восток, но эти требования в значительной мере дисциплинировали людей. Ни в одной роте или отделении 51-й армии не возникло проявление паники в связи с началом отступления.

Тот факт, что серьезно затяжелевшего от повторного ранения генерала Львова отправили на санитарной машине в Керчь, ни в коей мере не сказался на общем настроении. Весь штаб армии во главе с полковником Котовым остался, подавая стойкий пример солдатам и офицерам уверенности в благополучном исходе дела.

Благополучно оторвавшись от врага и имея фору в целый ночной переход, солдаты 51-й армии двигались на восток вдоль берега моря. Имея столь очевидный ориентир, они уверенно шли под ночным небом, делая короткие остановки для отдыха, и снова шли по направлению к поселению Семь Колодезей, определенное штабом фронта как промежуточный этап обороны перед Турецким валом.

Движение колонн не прекращалось, когда солнце сначала поднялось над горизонтом, а затем плавно переместилось над головой и стало припекать задубевшие от пота и грязи гимнастерки. Усталым, голодным людям уже было трудно передвигать задеревеневшие ноги, трудно подниматься с земли и становиться в строй после короткого пятнадцатиминутного отдыха, но они продолжали идти вперед, стремясь как можно дальше уйти от врага, который уже обнаружил их исчезновение и наверняка бросился в погоню. При этом ими двигал не страх перед угрозой расстрела вездесущими 'особистами' или чувство стадного коллективизма, как объясняли подручные Геббельса.

Нет, в первую очередь им двигала ненависть к врагу, любовь к Родине и страшное нежелание погибнуть, не успев расплатиться с ним за всего причиненное Стране Советов горе. Именно эти чувства были у тех, кто отступал и у тех, кого оставляли в арьергарде, с приказом продержаться до определенного времени, а затем догонять ушедших вперед.

И хотя они знали, что преследовать их будут, скорее всего, не немцы, а румыны, которые были ещё те вояки, остаться один на один со смертельной неизвестностью требовалось большого мужества.

За все время отступления, отходящие колонны несколько раз подверглись нападению немецких 'мессершмиттов'. Подобно стаи хищных птиц, они атаковали их, строча из пулеметов и сбрасывая бомбы, стремясь в первую очередь уничтожить транспорты, легковые машины и артиллерийские конные упряжки.

Налеты размалеванных хищников принесли много бед, но их было бы несравненно больше, если бы не воздушное прикрытие организованное комфронтом. Собрав воедино все истребители, что были в распоряжении фронта, Рокоссовский поднял их в воздух, приказав авиаторам закрыть небо над отступающими войсками.

Несмотря на численное превосходство противника, советские летчики смело вступали в бой, зачастую атакуя одной парой истребителей шестерых врагов. Иногда смельчакам удавалось обратить в бегство хваленых асов Геринга. Иногда погибали в неравной схватке с врагом, но при этом спасали от смерти, что грохотала с небес свинцовым дождем десятки чужих жизней.

Несколько другим с большим знаком минус, было положение у 47-й армии, в противниках у которой были танкисты и моторизованные егеря. Полностью уверенные, что русские останутся на своих позициях и будут драться за них до конца, танкисты генерала Апеля прозевали отход противника.

Утром, когда немцы предприняли обходной маневр и в качестве пробного шара пустили вперед румын, выяснилось, что русские оставили свои траншеи и отступили на восток.

Едва это стало известно, как немцы немедленно организовали погоню, бросив вслед за беглецами мотоциклистов из мотоциклетного батальона. Вслед за ними отправились бронетранспортеры с солдатами и легкие танки. Учитывая большое преимущество колесного транспорта перед простым пешеходом, преследование обещало быть интересным.

В отличие от соединений 51-й армии имевшей такой прекрасный ориентир как море, бойцы 47-й находились в худшем положении. Дороги, ведущие на восток, не были подготовлены к проходу большого количества войск в темное время суток. Помня, что огонек горящей папиросы, был виден в ночи за многие сотни метров, светомаскировка была жесточайшей, и людям приходилось идти прямо через степь, не имея четких ориентиров в направлении движения.

Заблудиться и оказаться черт знает где, в подобной ситуации было проще пареной репы, но взводу под командованием старшины Лобанова немного повезло. Повезло в том плане, что среди солдат взвода был вчерашний школьник, хорошо знавший астрономию.

В любую свободную минуту он мог с увлечением рассказывать своим товарищам о красоте ночного неба, далеких звездах и планета и даже пытался научить их различать созвездия. Именно это увлечение бывшего выпускника десятого класса и помогла взводу Лобанова отойти в нужном направлении.

Невзрачный, слегка сутуловатый и нескладный Звездочет, так его прозвали во взводе, разительно преобразился. Моментально почувствовав свою нужность для товарищей, он разительно преобразился. Подтянулся, стал уверенным в себе и твердым голосом подавал Лобанову команд: 'Товарищ старшина, надо взять левее, товарищ старшина, следует держаться правее'.

Ничего не понимавший в рассыпанных по черному небу звездочках, Лобанов кряхтел, недовольно бурчал и постоянно переспрашивал Звездочета, верно ли он ведет взвод. Он опасался, что далеко не самый солдат взвода, заведет их совсем в другую сторону, но уверенный голос проводника на время рассевал его сомнение.

- Вот хвост Малой Медведицы, вот ковш Большой, а вот Волопас, значит нам нужно двигаться сюда - авторитетно говорил звездочет и шел вперед. За ним шли бойцы взвода Лобанова, затем взвод лейтенанта Терешкина и все остальные подразделения роты капитана Мамыкина.

Начиная отвод соединения 51-й армии, генерал Казаков прекрасно понимал, с какими трудностями он столкнется. В том, что Манштейн попытается не допустить отхода и обязательно ударит по направлению к Каменскому с целью создания 'мешка', сомневаться не приходилось. Тактика немецких генералов была известна и хорошо просчитывалась.

Для противодействия планам врага, Казаков приказал организовать на наиболее вероятных направлениях движения немецких танков заслоны. В них входили как противотанковые батареи с уцелевшими зенитными орудиями, так и простые взводы усиленные расчетами с противотанковыми ружьями.

Все они сооружались на заранее отмеченных рубежах и должны были если не остановить наступление врага, то хотя бы задержать на несколько часов ценою своей жизни. Такова была суровая правда тех дней и все принимали её как должное.

В число так называемых усиленных взводов заслона, в качестве огневой поддержки и влился взвод старшины Лобанова, правда, вопреки первичным планам начальства. После успешного выхода в пункт сбора войск после ночного перехода и двадцатиминутного отдыха, взвод старшины продолжил движение, но уже в качестве боевого охранения главной группы.

Перед тем как двинуться вперед, Лобанов перед всем строем объявил Звездочету благодарность от лица командования за помощь при проведении ночного марш-броска. Сказанные слова командира, очень обрадовали паренька. Он четко отрапортовал 'Служу Советскому Союзу!' и с видом бывалого вояки встал в строй.

В этот день, Звездочету ещё дважды пришлось отличиться. Первый раз, случился, когда гордо именуемый взвод в составе восемнадцати человек столкнулся с группой немецких мотоциклистов разведчиков. Тогда, все произошло неожиданно. Многократно ожидаемая встреча с врагом произошла совсем не так как того представляли себе солдаты.

Измученные и уставшие от бесконечных переходов, они просто просмотрели приближение врага, в лице двух немцев на мотоцикле с коляской, из которой ударила тугая пулеметная очередь.

В этот момент, как никогда быстро и ясно стало, кто чего стоит. Одни по пронзительному крику старшины 'Ложись!' бросились на землю и, перехватив винтовку стали целиться в мотоциклистов. Другие с истошными криками - 'Немцы! Немцы!' бросились в разные стороны.

Звездочет был в числе тех кто, рухнув на землю, не стал трусливо вжиматься в землю, а упершись локтями в колкую и неровную поверхность степи, открыл огонь по врагу.

За всю свою жизнь, он первый раз стрелял, отчетливо видя перед собой лица немецких солдат. Ему очень хотелось попасть в сидящего в коляске пулеметчика, что лихо палил из своего 'МГ' по распластавшемуся на земле взводу, но тот был как заговоренный.

Произведя три выстрела, Звездочет так и не достиг своей цели, но одна из выпущенных им пуль достигла большего результата. Она попала в бензобак мотоцикла, который ухнул с такой силой, что оба мотоциклиста отлетели в разные стороны.

Это был очень важный момент в завязавшемся бою. Именно в этот момент к немецким разведчикам подъехали главные силы разведки в количестве ещё трех машин. Подкрепление было весьма существенным, но взрыв бензобака свел все на нет. В результате взрыва, сидевший за рулем переднего мотоцикла водитель не справился с управлением и, наскочив на кочку, он перевернулся. Сидевший в коляске стрелок вылетел прямо под автомат старшины Лобанова, а водителя оказался намертво прижат к земле.

Громкие крики придавленного водителя и истошные вопли, горящих солдат из первого экипажа, заставили думать оставшихся мотоциклистов об их спасении, а не о продолжении боя. Под прикрытием двух пулеметов, они с горем напополам вытащили из-под мотоцикла несчастного водителя и, сбив пламя с другого, поспешили ретироваться.

Звуки боя, привлекли внимание, окапывавшегося неподалеку противотанкового заслона. С двумя противотанковыми ружьями, он имел в своем составе всего двадцать четыре человека вместе с командиром, старшим лейтенантом Рапиным.

После огневого контакта с мотоциклистами, с учетом убитых и раненых, взвод Лобанова сократился до полноценного отделения и по приказу Рапина, влился в состав заслона. В задачу заслона входило - продержаться на занимаемом рубеже до вечера, после чего отступать в направлении Ленинска.

В столкновении с мотоциклистами, Звездочет получил небольшое ранение. Вражеская пуля зацепила его правое плечо и, желая спасти мальчишку от неминуемой смерти, старшина приказал Звездочету следовать в лазарет.

Любой обрадовался бы такому приказу, но Звездочет был настоящим советским человеком, воспитанный на идеалах добра и братства. Поэтому он обратился к Рапину с просьбой остаться.

- Товарищ старший лейтенант, ранение то, легкое. Пуля только поцарапала руку, а стрелять я могу! - заверил он Рапина и тот, глядя в честные мальчишечьи глаза, разрешил ему остаться. В предстоящем бою, для него был дорог каждый солдат.

Направление, которое прикрывал этот заслон, относилось к второстепенным. Оно было удобно для проведения отвлекающего внимания удара или совершения обходного маневра. Последнее немцы и предприняли, столкнувшись с упорным сопротивлением под Авдеевкой.

Грамотно расставленная артиллерия, так ударили по рвущимся к Каменскому боевым порядкам 22-й дивизии, что они были вынуждены остановиться. Во время второй атаки, на помощь защитникам Авдеевки прилетело четыре штурмовика, которые сорвали новую атаку немцев и Апель стал искать обходные пути.

С этой целью он раздробил свой авангард на несколько моторизованных групп, что бросились проверять крепость советской обороны. Одна из таких групп и вышла на заслон Звездочета, когда солнце уже давно перевалило за полдень.

Два противотанковых ручья, смогли быстро остановить наступление бронемашин и бронетранспортеров немцев, а идущую с ними пехоту, положили на землю стрелки и автоматчики. Гораздо хуже, дело обстояло с танками. Изделия чешских и немецких танковых мастеров были менее уязвимы для ружей Дегтярева, благодаря дополнительным стальным плитам, установленным на них.

Один танк ружейным расчетам все же удалось остановить перед позицией, а второму все же удалось прорваться. Передавив несколько человек в неглубоком, наспех вырытом окопе, германский 'панцер' оказался в тылу заслона и стал разворачиваться, чтобы двигаясь вдоль траншеи уничтожить её защитников из пулемета или гусеницами.

Будучи раненым, Звездочет был отпряжен в индивидуальную ячейку обороны. Она по своей сути была нечто средним между ямкой и маленькой ложбинкой, которых в степи превеликое множество. Водитель танка не разглядел укрывшего в ней мальчишку и потому подставил ему бок своей машины.

Выскочивший из ячейки Звездочет, не раздумывая, бросился к грозно грохочущей машине и бросил в моторное отделение танка гранату. Бросил неловко и торопливо, отчего осколки гранаты нещадно посекли его самого, но в этот момент это было неважно. Гораздо важнее было то, что изготовившийся к броску, танк встал на полном ходу и из-под решетки мотора показался черный дым.

С каждой минутой он становился все больше и гуще, от чего люки танка раскрылись и из них спешно полезли немецкие танкисты. Ещё минуту назад, они были способны решать вопрос жизни и смерти, а теперь сами стали легкой добычей для 'трехлинеек' и СВТ.

После уничтожения танка, атака немцев была благополучно отбита и заслон, погибшего в этом бою старшего лейтенанта смог выполнить поставленную перед ним задачу.

К сожалению, не все сражались так мужественно как защитники Авдеевки или заслон Рапина. Были места в советской обороне, где немцам сопутствовал успех, и они смогли продвинуться вперед, но на их пути оказались другие Рапины, другие Звездочеты. Они не позволили противнику выйти к морю, оставив под контролем советских войск небольшой семикилометровый коридор.

Через него, под покровом ночи, вышли основные силы двух армий, несмотря на обстрел со стороны немцев. Когда же подтянув основные силы, танкисты Апеля двинулись вперед, они захватили территорию, но на ней не было советских войск.

Смело, и отчаянно дрались воины 51-й и 47-й, но все их подвиги были поставлены под сомнение действиями танковой группой Гроддека. Получив чувствительный удар в результате налета советских штурмовиков, она, тем не менее, продолжала продвигаться на восток, не встречая сопротивления.

Успешно громя разрозненные подразделения отступающей 44-й армии, утром 10 мая, она была на подступах к Марфовке, южного фланга промежуточной линии отступления советских войск, Марфовка-Ленинск-Семь Колодезей.

Ей противостояли части 652-го стрелкового полка вместе с подразделениями 187 отдельного истребительно-противотанкового дивизиона и минометным батальоном. Выведенные в результате передвижения начатого комфронтом в тыл, приказом Рокоссовского были определены на защиту Марфовки.

Специально присланный командующим генерал Северцев провели развернутую подполковником Бобковым оборону, и остался, ею доволен.

- Товарищ командующий, сил для обороны Марфовки хватает. Подразделения подполковника Бобкова постоянно усиливаются за счет отступающих соединений 44-й армии. Уверен, что сутки они смогут продержаться под натиском танков Гроддека - рапортовал генерал Рокоссовскому, но на деле все оказалось не так гладко и хорошо, как оценивал это генерал Северцев.

Авангард немцев жестоко умылся при попытке захватить Марфовку сходу. Отрытые в полный профиль окопы, грамотно расположенные огневые точки поддерживавшие друг друга секторальным огнем, а также рельеф местности, затруднявший обходной маневр остановили рвущиеся к Керчи моторизованные силы фашистов.

Знакомство с русской обороной обошлась господам тевтонам в несколько сожженных машин и бронетранспортеров, а также шестьдесят восемь человек убитыми и ранеными.

Столь болезненный укол, вызвал у противника яростную реакцию. Решив потерять время, но выполнить поставленную командованием задачу, Гроддек вызвал на подмогу ревущие 'штуки', а пока они летели, штурмовые орудия принялись крушить оборону противника.

Славное изобретение германской оборонки, было незаменимым инструментом для взлома обороны противника. Больше часа, немецкие танкисты безнаказанно засыпали советские боевые порядки, не получая адекватного ответа. Все просьбы начальника гарнизона Марфовки майора Бубликова прислать авиацию оставались без ответа. То, что имелось в распоряжении фронта, было полностью задействовано для прикрытия отходящих войск и для обороны южного фланга ничего не осталось.

Единственный кто мог оказать действенную помощь Марфовке, были крейсера Черноморского флота, но комфронтом Рокоссовский и вице-адмирал Октябрьский никак не могли договориться, кто именно будет это делать. Комфлотом был согласен отправить 'Красный Крым', тогда как Рокоссовский настаивал на крейсерах 'Ворошилов' или 'Молотов'.

Главный камень преткновения был орудийный калибр крейсеров. Пушки 'Красного Крыма' могли едва-едва достать до Марфовки, тогда как артиллерия 'Молотова' могла легко накрыть все окрестности села, что она успешно делала в декабре 1941 года.

Подвергнуть риску столь большой и ценный корабль, при наличии у противника большого количества самолетов, Октябрьский не хотел и ловко скрывался за параграфами общего положения. Согласно приказу Ставки, Черноморский флот находился в подчинении Закавказского фронта, который являлся самостоятельной единицей.

- Если Семен Михайлович Буденный даст согласие на привлечение крейсера 'Молотов' к вашей операции, я выполню его приказ. А без его согласия я не могу подвергать риску такие корабли - открытым текстом признавался в своем нежелании адмирал.

Был ли он прав или нет - это судить историками, а пока шли межведомственные разборки, гарнизон Марфовки неукротимо таял.

Для достижения своей цели, немцы снарядов не жалели. Сознательно рискуя временем, они стремились растоптать, раздавить закрывший им дорогу отряд майора Бубликова и ударить по Турецкому валу. От разведки, немцы точно знали о малом количестве войск, выделенном командованием фронта на его оборону.

Опустошив больше половины своих боезапасов снарядов, молодцы полковника Гроддека смело бросились на штурм, полагая встретить разрозненное сопротивление врага. Подавить его было не столь сложным делом, а потом сразу двинуть к Турецкому валу, до которого рукой подать.

Так думали, так считали немецкие танкисты, которые вместе с цепями пехоты уверенно накатывали на избитые и перепаханные позиции защитников Марфовки. Летящие в их сторону нестройными рядами пули из винтовок и пулеметов были им не так страшны. Да, кое-какое сопротивление должно было остаться, но мощные штурмовые орудия быстро приведут их к молчанию. Ещё немного, ещё чуть-чуть и все будет кончено, однако ожидаемое чуть-чуть затянулось.

Быстро выяснилось что, несмотря на обрушившиеся, на неё снаряды и бомбы, оборона русских выполняет свои функции. В передних окопах есть солдаты, сохранились пулеметные точки, имеются минометные расчеты. Что касается противотанковой обороны, то кроме уцелевших орудий ещё было несколько зенитных установок, сумевших быстро уменьшить количество штурмовых орудий у полковника Гроддека.

В довершении всего, к солдатам Бубликов подошли кавалеристы генерала Книги, которые бросились атаковать солдат противника. Штыковой бой был всегда излюбленным коньком русской пехоты и, не выдержав рукопашной схватки, немцы отступили, оставив догорать посреди крымской степи свои подбитые танки.

Получив второй раз по рукам, Гроддек оказался перед трудной задачей. Можно было вновь затребовать поддержку авиации или подождать подхода артиллерийского полка сотрут в пыль оборону противника. В этом герр оберст не сомневался, но тогда он нещадно выпадал из графика, что лично разработал Манштейн и тем самым ставил под угрозу успешный исход всей операции.

Можно было не дожидаться чьей-то помощи и через час атаковать Марфовку повторно, но это тоже был не самый лучший вариант. Подразделение полковника могло привести к молчанию гарнизон этого проклятого села, но впереди было сражение за Турецкий вал, после которого, ни о каком продвижении вперед не могло идти речи. Нужно было ждать подхода тыла, пополнять изрядно потраченный боезапас, а это снова означало потерю времени.

После недолгих, но бурных обсуждений с офицерами штаба, полковник связался с генералом Апелем по радио и предложил ему третий вариант действий, не носивший в себе особой новизны. Столкнувшись с сопротивлением в одном месте, немцы начинали искать слабые места на других участках и, в конце концов, добивались своего.

Получив по зубам у Марфовки, Гроддек предлагал перенести направление удара южнее и прорываться к Турецкому валу в районе Прудниковки. Создать два полноценных оборонительных пункта на пути движения немецких войск противник явно не мог и это вариант явно сулил успех. Самостоятельность в принятии решений в боевой обстановке самими командирами всегда приветствовалось в германской армии.

Решить подобный вопрос полковник вполне самостоятельно, однако желание иметь оправдательное решение командования на потерю времени, заставило его обратиться к генералу Апелю. И тут начались генеральские 'танцы с бубнами'.

Апель не захотел принимать подобное решение и в свою очередь обратился к Манштейну. Пока его нашли, пока он подумал и дал разрешение, пока вещее генеральское слово ушло в войска, прошло определенное время и, в конечном счете, задержка стала для группы Гроддека роковой.

Все дело заключалось в том, что перемещение немецких войск к югу заметил пилот советского истребителя. Сопровождая очередной транспорт из Севастополя в Новороссийск, он был вынужден вступить в бой с немецкими торпедоносцами. Имея ограниченный запас топлива, он был вынужден идти на вынужденную посадку на аэродром Турецкого вала.

К огромному несчастию для немцев, его истребитель имел связь с землей и его сообщение о движении немцев, ушло прямо в штаб Рокоссовского. Комфронта с первых слов Малинина понял всю опасность возникшей ситуации. Все дело было в том, что имен с участка обороны вала в районе Прудниковки он снял часть войск для помощи майору Бубликову. Отыграть принятое решение или перебросить войска с другого участка обороны, учитывая подвижность противника, было нереально и комфронта, вновь упал на телефон, вызывая штаб Черноморского флота.

Именно за этим делом и застал его, приехавший в штаб Лев Захарович. У Мехлиса было прекрасное настроение от осознания правильности своих действий. Видя определенную нервозность в штабе фронта, он решил временно избавить его работников от своего присутствия ради благого дела.

Без всяких намеков или открытых разговоров, он направился в штаб комполка Гулыги и попросил пригласить к нему майора Спиридонова. К счастью или нет, но майор в это время был на земле и вскоре, был доставлен капитаном Тимошкиным под грозные очи представителя Ставки.

Что испытывал в этот момент Спиридонов было нетрудно догадаться, но он держался достойно, справедливо полагая, что для его ареста хватило бы и самого Тимошкина. Предположение майора полностью оправдались. Едва он переступил порог кабинета и представился, как Мехлис подошел к нему и, пожав руку, объявил, что командование фронтом считает, что майор Спиридонов абсолютно правильно действовал в далеко непростой ситуации.

Одних этих слов благодарности от самого Мехлиса с лихвой хватило бы Спиридонову на долгие годы службы, но Лев Захарович не собирался ограничиваться лишь только ими. Пользуясь своим высоким положением, он объявил о награждении майора Спиридонова орденом Боевого Красного Знамени.

- Все необходимые документы я подписал до отбытия в ваш штаб, но вся бумажная волокита требует время. Поэтому, не откладывая дело в долгий ящик, я решил поступить по-своему - Мехлис решительно снял со своей гимнастерки орден Красного знамени и прикрепил к груди растерявшегося майора. - Так будет вернее и справедливее. Ещё раз спасибо за подбитые танки, от меня, от командующего фронтом генерала Рокоссовского, а самое главное, от товарища Сталина.

Ход с награждением был известен ещё со времен Гражданской войны, но его простота и эффективность не утратили свою силу. Умело добавив к награде и имя Верховного Главнокомандующего, Мехлис попал точно в центр самого 'яблочка'. Это было видно по лицам присутствующих в кабинете командиров и сотрудников штаба и, покидая летчиков, главный комиссар страны точно знал, что ближайшее время, эти авиаторы будут драться не за страх, а за совесть.

Вот с таким приподнятым настроением вернулся в штаб фронта Лев Захарович, где его встретили печальные новости. Генерал Малинин в двух словах объяснил суть возникших проблем и Мехлис потемнел лицом.

Будучи далеко не глупым человеком, заместитель наркома хорошо разбирался в деловых качествах людей, с которыми ему приходилось работать. Даже немного пообщавшись с новым начштабом, он быстро уяснил, что тот умеет отличать зерна от плевел, а козлов от овец. Генерал Малинин не впадал в панику от неприятных известий с фронта и если говорил, что ситуация опасна, следовательно так оно и было.

Быстро уяснив обстановку и поняв что хочет сделать Рокоссовский, Мехлис изготовился к действию. Несколько минут он слушал разговор комфронта с начальником штаба Черноморского флота контр-адмиралом Елисеевым. Хитрый Октябрьский, не желая вступать в полемику с Рокоссовским, приказал сказать, что его нет в штабе, свалив столь сложные переговоры на плечи своего начштаба.

Оказавшись между двух огней, Елисеев не нашел ничего лучшего, как упрямо долдонить одно и тоже про согласие маршала Буденного, совершенно не слушая собеседника. Видя безрезультатность переговоров, Лев Захарович решительно подошел к Рокоссовскому.

- Константин Константинович, разрешите мне поговорить с товарищем Елисеевым - предложил свои услуги Мехлис и комфронта с радостью отдал ему трубку.

- Говорит представитель Ставки и заместитель наркома обороны, армейский комиссар первого ранга, товарищ Мехлис. С кем я говорю? - металла звенящего в этот момент в голосе Льва Захаровича хватило бы на десяток наркомом.

- Вы понимаете, что немцы угрожают прорвать Турецкий вал?! Вы понимаете, что в случае его падения враг может захватить Керчь и полностью отрезать войска фронта от Тамани!? Вы понимаете, что это грозит нам полной потерей Крыма и гибелью сотней тысяч наших солдат!? - грозно вопрошал Мехлис, совершенно не слушая лепет пытавшегося оправдаться Елисеева. - То как вы действуете на своем посту, может действовать только скрытый гитлеровец! Гитлеровец желающий нанести вред нашей великой Родине!

Телефонная трубка, что-то жалко вякала в ответ, но это только подливало масло в огонь.

- Как заместитель наркома обороны и представитель Ставки, присланный по личному распоряжению товарища Сталина, я говорю вам следующее. Если в течение сорока минут к району Турецкого вала не будет отправлен крейсер 'Ворошилов' или крейсер 'Молотов', вы, лично вы гражданин Елисеев и гражданин Октябрьский будете объявлены мною врагами народа, со всеми вытекающими отсюда последствиями, - отчеканил Мехлис, и на противоположном конце трубки возникла мертвая тишина. - В вашем распоряжение ровно час, чтобы доложить мне и командующему фронтом об отправки крейсера в боевой поход. Если мы не дождемся такого звонка, то я отдаю распоряжение местному начальнику НКВД о вашем аресте и немедленно предании военно-полевому суду. Полномочия для этого у меня есть, можете не сомневаться. Время пошло.

Мехлис положил трубку и прикрыл ладонью глаза. Многие 'очевидцы' говорили, что унижая и растаптывая свою очередную жертву Лев Захарович испытывал радость и удовольствие, но стоящий рядом с ним Рокоссовский увидел на его лице лишь усталость и озабоченность. Игры в страшного генеральского мучителя забирали много сил у заместителя наркома.

У генерала Рокоссовского, подобные действия Мехлиса не вызывало одобрение и понимание, но припертый к стене жесткими обстоятельствами, он был вынужден согласиться с их необходимостью.

Не желая полностью быть зависимым от моряков, армкомиссар предложил послать в район Прудниковки штурмовики майора Спиридонова.

- Я полностью уверен, что наши славные сталинские соколы сделают все, что только можно будет сделать - уверенно заявил Мехлис, но посылать летчиков в этот рискованный без прикрытия истребителей полет не пришлось.

Слово заместителя наркома весило гораздо больше, чем слово простого вице-адмирала, пусть даже командующего флотом и, обливаясь слезами и давясь от обиды, Октябрьский отдал приказ на отправку крейсера к берегам Крыма.

Крейсер 'Молотов' прибыл к побережью в самый нужный момент. Подойдя к Прудникову и не встретив никакого сопротивления, танкисты Гроддека приблизились к Турецкому валу. Занимавшие этот участок обороны подразделения 72 кавдивизии с трудом отбили атаку разведчиков мотоциклистов, но против танков и мотопехоты не выстояли бы.

Будь на крейсере устойчивая связь с берегом, удар его семидюймовых орудий имел бы гораздо больший успех. Не имея точных целей 'Молотов' бил исключительно по площадям, что не столько нанесло противнику серьезного ущерба, сколько его напугало. В результате обстрела с моря в бригаде Гроддека погибло всего девять человек и двенадцать человек получило ранение.

Удар 'Молотова' можно было сравнить с легким щелчком по носу, если бы в числе погибших от огня его пушек не оказался полковник фон Гроддек. Маленький осколок русского снаряда попал точно в сердце командира бригады, чем пресек не только его боевой путь, но и остановил продвижение самой бригады.

Смерть Гроддека, в этот день прочно приковала танки и штурмовые орудия немцев к району Прудникова. Не помогло даже появление самолетов, чьи бомбы и пулеметы заставили крейсер ретироваться. Остаток светлого отрезка дня ещё позволял немцам атаковать советские позиции, но судьба продолжала безжалостно сыпать беды на голову танкистов бригады.

Добившись столь необходимого для себя выигрыша во времени, Рокоссовский перебросил к южному участку вала, свой последний артиллерийский резерв, гвардейские минометы. Идя на этот шаг он сильно рисковал, так как 'катюши' могли попасть удар вражеской авиации, но обстановка заставляла его идти на это.

Прибыв на позицию, реактивные минометы дали залп, который хотя и был нанесен исключительно по площадям, но достиг большего результата, чем орудия крейсера. Было уничтожено два танка, одно штурмовое орудия, пять грузовиков и походный узел связи. Общие потери в живой силе составили сто восемь убитых и раненых солдат и офицеров.

'Щелчок' нанесенный 'катюшами' отбил у немцев всякое желание к боевым действиям в этот день. Сменивший погибшего Гроддека на посту командира бригады подполковник Бредов, затребовал срочной поддержки авиации, а когда она была ему оказана, наступила ночь. Турецкий вал устоял, что поставило жирный крест на планы Манштейна по скорому захвату Керчи.

Сознательно ослабив центральную часть своей обороны на валу, за ночь Рокоссовский перебросил дополнительные силы в район Прудникова и прочно закрыл опасный участок фронта. Одновременно с этим советская оборона насыщалась подразделениями, отступающими с запада. В течении всего дня и всей ночи через Марфовку, Ленинск и Семь Колодезей шли соединения трех армий, которые по своей численности едва могли превосходить один армейский корпус.

Появление свежих войск в районе Прудникова, помогло отразить три атаки противника на следующий день. Брошенные на этот участок истребители не позволили противнику разрушить советскую оборону с воздуха, а подтянутые за ночь гаубицы вместе с противотанковой артиллерией не позволили немецким танкам её прорвать.

Не желая позволить противнику полностью отвести войска за Турецкий вал и дать ему закрепиться, Манштейн приказал перебросить главные силы 22-й танковой дивизии в район Прудникова, отказавшись от идеи преследования отступающих соединений противника.

Весь день 12 мая шло сосредоточение войск для штурма Турецкого вала, который последовал утром следующего дня. С целью отвлечения внимания противника, Манштейн инициировал штурм северного участка вала куда из Семи Колодезей отошли остатки 51-й армии.

Атаки были благополучно отбиты, что входило в планы немецкого генерала, однако не это было главным в них. Готовясь атаковать, Манштейн решил ещё раз прибегнуть к своему коронному приему. На этот раз внезапный удар в спину противника должны были нанести парашютисты, которые должны были высадиться на побережье и в районе Марфовки.

Именно там должны были атаковать немецкие войска и при помощи двойного удара прорвать советскую оборону. План был хорошо, дерзок и решителен, но не везде высадка воздушного десанта прошла успешно, несмотря на то, что посты воздушного наблюдения слишком поздно подняли тревогу.

Высадившиеся на побережье, немецкие парашютисты максимально использовали фактор внезапности. Они сразу ударил в тыл занимавшим этот участок обороны советским солдатам, которых в это время с фронта атаковали танкисты Бредова.

В результате двойного удара оборона советских войск была прорвана на ширине трех километров. Выставив на месте прорыва крепкий заслон, Апель бросил бригаду Бредова в прорыв на Керчь, до которой было рукой подать.

Сообщение о прорыве русского фронта обрадовало Манштейна. Он уже приказал ординарцу достать бутылку французского коньяка и плеснуть несколько капель в маленькую рюмку к утреннему кофе, но питья коньяк ему так и не пришлось.

Второй десант, что был высажен в районе аэродрома, не смог выполнить поставленную перед ним задачу. Причиной этому являлся конвойный полк НКВД, осуществлявший охрану аэродрома. Сколько бы 'лестных и честных слов' не говорили бы в их адрес господа либеральные историки, но подопечные Лаврентия Павловича в 41-42 годах были лучшими соединениями в рядах Красной Армии. Никогда и ни при каких обстоятельствах, они не отступали без приказа командования.

Так было и на этот раз. Конвойный полк мужественно сражался с противником до подхода соединений 156-й стрелковой дивизии, которые генерал Козлов перебросил с северного участка обороны.

Все-то время, что полк сдерживал натиск рвущегося на запад десанта, генерал Казаков успешно отражал атаку егерей, что при поддержке танков, пытались прорвать оборону советских войск на центральном участке. Атаки были яростные, упорные, зачастую переходящие в рукопашные схватки, но несмотря на все упорство немцев, они не смогли сломить сопротивление советских солдат.

В этот день с самой лучшей стороны показал себя генерал Козлов, назначенный Рокоссовским на оборону Турецкого вала. При первых сообщениях о высадке немцами десантов, он не стал дожидаться приказов сверху, а действовал самостоятельно. Быстро просчитав, что серьезных действий на северном участке обороны враг не сможет организовать, он перебросил часть войск вместе с резервами в центр и на юг.

Все было сделано точно и очень вовремя. Благодаря энергичным действиям Козлова, удалось отразить все атаки противника в районе Марфовки и тем самым, не позволить немцам взять советские войска в очередные 'клещи'.

Что касается отправленных генералов войск на юг, то они если не смогли предотвратить прорыв немцев вглубь Керченского полуострова, то оказали серьезное сопротивление в районе поселка Сарайман. Два батальона под командованием майора Долговязова оказали упорное сопротивление врагу и заставили танкистов, обойти поселок стороной.

Первые немецкие бронемашины с солдатами вышли на внешний оборонительный обвод Керчи около пяти часов вечера. Им противостояли солдаты 83-й морской бригады и танкисты отдельного танкового батальона. Завязалась яростная схватка, в которой каждая из сторон могла выйти победителем, но решающее слово в ней было за товарищем Мехлисом.

После инцидента с крейсером 'Молотовым', он добился прямого разговора со Сталиным и обрисовал всю сложность и гибельность отношений фронта с моряками. Сталин прекрасно понимал необходимость передачи флота в подчинение Рокоссовскому, но учитывая ухудшения положения вокруг Керчи, не торопился сделать это.

Флот пока так и остался в подчинении Закавказского фронта маршала Буденного. Однако командующему флотом Октябрьскому, был дан строжайший приказ Ставки оказывать Крыму всю ему необходимую помощь, под личную ответственность. Учитывая присутствие в управлении Крымфронта товарища Мехлиса, это означало давать корабли по первому свистку.

Именно этим свистком он и воспользовался по просьбе Рокоссовского. И вновь, плача и стеная подобно легендарной Ярославне, адмирал отправил свои драгоценные корабли в поход. Вывалив на голову Мехлиса тысячу и одну техническую причину невозможности отправки 'Молотова' и 'Ворошилова', Октябрьский отправил крейсер 'Красный Крым' и отряд эсминцев во главе с лидером 'Ташкент'.

В этой схватке решалась судьба Керчи, стоявших на Турецком валу войск и всего Крыма. Стремясь окончательно раздавить сопротивление советских войск, Рихтгофен ввел в дело все свои силы. Истребители сменяли бомбардировщики, вслед за ними прилетали 'штуки', за которыми вновь появлялись истребители. Превосходство врага в авиации было подавляющее. Удары наносились по войскам, скоплению обозов, пристаням и причалам. Немцы делали все, чтобы внести панику, сумятицу среди войск, затруднить и нарушить их управление, не дать перебросить подкрепление с Таманского полуострова.

Напряжение было огромным, но фронт выстоял. Несмотря на прямую угрозу уничтожения, генерал Рокоссовский продолжал руководить обороной Керчи из своего штаба, категорически отказавшись эвакуироваться.

- У нас хвати сил и средств, чтобы не только остановить врага, но и отбросить его за Турецкий вал. Нудно только собраться и нанести врагу удар во фланг - завил он Мехлису, заикнувшемуся об эвакуации.

Известие о том, что командующий в городе, прибавляло уверенности командирам дивизий и полков, а от них переходила к бойцам. Позабыть об отступлении, они продолжали драться с врагом не на жизнь, а насмерть. Драться, несмотря на, казалось бы, безвыходное положение и нависшую угрозу окружения. Драться вопреки всему и вся, драться ради своего спасения.

Все это, помогло советским войскам выстоять. Враг был остановлен на внешнем оборонительном обводе, несмотря на серьезные потери среди защитников Керчи и повреждения от атак авиации двух эсминцев и крейсера 'Красный Крым'.

Огневая поддержка кораблей сыграла в обороне Керчи огромную роль. В первый день сражения они не позволил танкистам Бредова прорвать внешний оборонительный обвод, а на второй день и вовсе заставили врага отступить от стен города.

Всем этим действиям предстоял тяжелый разговор Мехлиса с Октябрьским. Адмирал причитал над повреждениями, нанесенными его кораблям фашистской авиацией, призывал Мехлиса к разуму и логике, но собеседник был неутомим. Согласившись лично ответить перед Сталиным за корабли, Лев Захарович добился присылки крейсеров 'Молотов' и 'Ворошилов', чьи орудия стали громить тылы вражеской группировки прорвавшейся к Керчи.

Видя спасение фронта в наступлении, а не в обороне, Рокоссовский решил нанести контрудар под основание вражеского клина в районе Сараймана.

Взаимодействие артиллерии крейсеров и сухопутных сил была организованна на должном уровне и в результате совместных действий армии и флота, над немецкими танкистами нависла реальная угроза окружения.

День 14 мая был отмечен черным цветом в журнале боевых действий 11-й армии Манштейна. Стоя в шаге от того, чтобы сбросить противника в море, он был вынужден отступить, и всему виной был, конечно же, Гитлер. Именно рейхсканцлер стал причиной всех неудач и бед лучшего ума и таланта германской армии, согласно мемуарам будущего фельдмаршала.

На этот раз, вина Гитлера заключалась в том, что посчитав дело с Керчью законченно, он отдал приказ о переброске корпуса Рихтгофена под Харьков. Там маршал Тимошенко начал свое наступление и фельдмаршалу фон Боку была срочно нужна авиация.

Как не просил и не доказывал генерал ошибочность подобного шага, фюрер был неумолим. Львиная доля самолетов была переброшена с территории Крыма, что ставило Манштейна в затруднительное положение. Без массированной воздушной поддержки он не видел возможности продолжать наступление.

В центральной и северной части Турецкого вала советские войска уверенно держали свои позиции, благодаря глубокому насыщению отошедшими на восток войсками 51-й и 47-й армий. Что касается южного участка, то благодаря быстрому отводу войск в район Сараймана, немцам удалось создать крепкую оборону и оставить его за собой.

На линии фронта образовался удобный выступ для нанесения удара по Керчи, время которого пока ещё не пришло. Наступательный порыв немецких войск исчерпал свой ударный потенциал. В течение пятнадцатого и шестнадцатого числа, на всем протяжении фронта шли позиционные бои местного значения, которые не привели к его изменению. Наступила позиционная пауза, которая в большей мере была выгодна русским, чем немцам.

Подтянув резервы и пополнить потрепанные в боях соединения, Манштейн мог продолжить наступление на Керчь, но тогда откладывался третий штурм Севастополя, а этого генерал допускать не хотел.

Каждый день осады только укреплял оборону крепости, а Гитлер категорически отказывался предоставлять Манштейну дополнительные силы. Подобно легендарному скупцу, он безжалостно резал все заявки командующего 11-й армией, отдавая приоритет фон Боку, командующему группой армий 'Юг'. Ему предстоял поход на юг России, через Дон к Волге и кавказской нефти, без обладания которой превращало советские войска в груду мертвого железа.

Поздно вечером шестнадцатого мая, между Манштейном и Гитлером состоялся разговор в котором, командующий немецкими войсками в Крыму обрисовал фюреру сложившееся положение и предложил ему на выбор два варианта. Продолжение наступление на Керчь или начало подготовки к штурму Севастополя.

Конечно, вождя немецкого народа устроило бы взятие Керчи, о чем он не преминул сказать генералу, чем сильно оскорбил Манштейна. Лицо лучшего военного ума Германии передернула недовольная гримаса, но он был вынужден сдержаться. Согласившись служить под началом такого ничтожества как Гитлер, он должен был выполнять все его приказы.

- Вы считаете, что русские не смогут в ближайшее время вести активные боевые действия на полуострове?

- Да мой фюрер. Генерал Рокоссовский понес серьезные потери и вряд ли сможет в ближайший месяц наступать. Не исключено, что пока мы будем возиться с Севастополем, он попытается восстановить боеспособность своих частей. Чтобы противодействовать этому я прошу вашего согласия на установку мин в районе Керченского пролива. Это существенно сократит активность русских кораблей и транспортов.

- Хорошо, мины будут вам предоставлены, Манштейн. Также ОКВ разрешает вам временно прекратить наступление на Керчь, перейти к обороне и полностью сосредоточится на взятии Севастополя. Чтобы вы не думали, что мы игнорируем ваши просьбы о помощи, вам будут отправлены дополнительные силы пехоты, осадная артиллерия и перед началом штурма вам вернут корпус Рихтгофена. Все это будет в вашем подчинении до начал июля, Манштейн. Постарайтесь использовать этот карт-бланш лучше, чем в борьбе за Керчь - жестко уколол генерала Гитлер и положил трубку.

- Шайзе! - негодующе бросил в ответ Манштейн и с головой ушел в разработку нового штурма Севастополя. Взятие русской твердыни на Черном море, стало для него делом чести.

Глава VI. Время дум и раздумий.

После того как фронт на подступах к Керчи стабилизировался, в кабинете командующего фронта закипела работа по подготовке скорейшего наступления. В провидении его необходимости ни у кого из членов штаба фронта не было ни единого сомнения.

- Сейчас на фронте возникла передышка, которую каждая из сторон попытается использовать в своих целях. Мы постараемся отодвинуть немцев от Керчи, а они, сбросить нас в море. Если через две, максимум три недели мы не будем готовы начать наступление, то это сделают за нас немцы. Промедление - смерти подобно - уверено вещал Мехлис и с Первым комиссаром страны было трудно не согласиться. После стремительного бегства от Ак-Моная до Турецкого вала, в наступательных способностях немцев никто не сомневался.

Командующий полностью разделял позицию Мехлиса с одной лишь разницей. Он был двумя руками за наступление, но был категорически против наступления ради наступления.

- Наступать надо и мы будем наступать. Однако наступление необходимо подготовить так, чтобы наше наступление привело не к простому сковыванию инициативы противника, а к ощутимым изменениям, как фронта, так и общего положения в Крыму. Враг преподнес нам жестокий урок, сделав из которого необходимые выводы, мы добьемся успеха - вносил свои коррективы Рокоссовский, и с ним было трудно не согласиться.

Весь вопрос упирался в то, сколько ударов было нужно наносить. Мехлис стоял за один удар, мощный и сокрушительный под основание вражеского выступа, комфронтом предлагал два, с последующим окружением основной группировки противника.

- Нам необходимо перенимать все лучшее из тактики противника, что приносит ему успехи на поле боя и ставить это лучшее себе на пользу. Вся история войны, как у нас, так и в Европе, пока не изобрела ничего лучшего, чем взлом обороны противника в двух местах и создания 'котла' при помощи 'клещей'. Под Москвой мы добились определенного успеха в этом направлении и необходимо закрепить и развить приобретенные навыки.

Работа по разработки планов по тому, как и где, следует бить противника, была в полном разгаре. Необходимо было сверстать черновые планы и уже к вечеру представить их и.о. начальника Генерального Штаба генералу Василевскому. На фоне неудач в Крыму у маршала Шапошникова возникли серьезные проблемы со здоровьем, и он был вынужден оставить свой пост.

В связи с неспокойной обстановкой на всем южном участке советско-германского фронта, Москва торопила штаб фронта с выработкой плана действия. Командующий фронтом и представитель Ставки нашли общее взаимопонимание по вопросу наступления, как все их планы получили сокрушающий удар в связи с приходом начальника особого отдела фронта, майора государственной безопасности Зиньковича.

Через адъютанта он попросил командующего срочно принять его по неотложному делу и тот не посмел ему отказать.

- Что-то случилась, Александр Аверьянович? Снова перебежчик с важными сообщениями? - тревожно спросил генерал.

- Не совсем так товарищ командующий. Во время обстрела моряками тыловых подразделений противника наступавшего на внешний обвод Керчи, под огонь кораблей попала штабная колонна немцев. Один из снарядов угодил прямо в штабной автобус, в результате чего он полностью сгорел, вместе со всеми кто находился в этот момент внутри его. Из-за обстрела, а затем нашего контрнаступления, немцы не успели, как следует его осмотреть, посчитав все находившиеся в нем бумаги уничтоженными. При детальном осмотре обгоревшего остова автобуса удалось обнаружить портфель, чье содержание мало пострадало от огня.

Среди бумаг, обнаруженных в нем, есть один важный документ. Это копия рапорта от командира одного из пехотных полков 24-й дивизии. В нем, он сообщает невозможности выделении воинских подразделений для охраны железнодорожных путей, по которым под Севастополь к 27 маю этого года должны прибыть три осадных орудия, в виду сильных потерь полка. Тот факт, что рапорт составлен на имя генерал-полковника Манштейна, говорит об особой важности этих орудий для немцев. В документе они обозначены как 'Гамма', 'Карл' и 'Тор'. По крайней мере, их так перевели наши специалисты. По своей линии я послал запрос в Москву об этих орудиях, но ответа пока ещё нет.

Зинькович излагал суть дела коротко, сжато, не размазывая кашу по тарелке и вместе с тем информативно, подобно тому, как преподаватель доносит главную суть обсуждаемого вопроса студентам. В ранней молодости, Зинькович действительно преподавал в одном из институтов страны, но затем его судьба резко изменилась.

- Наверняка это осадные орудия крупного калибра, если немцы перевозят их по железной дороге - высказал свое предположение генерал Малинин и вопросительно посмотрел на Казакова, главного специалист по артиллерии.

- Вполне возможно, что так оно и есть. Для разрушения линии Мажино немцы создали несколько осадных батарей особой мощности, но испытать их в деле не пришлось. В управлении говорили, что в июне сорок первого, из сверхмощных орудий немцы обстреливали Брестскую крепость, но точных сведений по этому вопросу у нас нет.

- Если это - правда, то Севастополю предстоит очень трудный экзамен, который он может и не выдержать.

- Значит нужно сделать все, чтобы уничтожить эти орудия или не дать им дойти до Севастополя, - оппонировал Малинину Мехлис. - Товарищ майор, в вашем распоряжении есть диверсионные группы способные выполнить такое задание?

- Нет, специальных диверсионных групп у фронта нет, товарищ армейский комиссар 1 ранга. Все подобные подразделения находятся в прямом подчинении Москвы, точнее наркоматов. Есть несколько партизанских отрядов находящиеся на связи с нами, но поручать им подобную задачу, значит неоправданно рисковать. Большинство из них гражданские люди, без опыта диверсионной работы и значит, высок шанс провала задания, а бить нужно точно в десятку. Если выясниться, что мы знаем об орудиях, немцы сделают все, чтобы второго раза не было.

- Вы принижаете способности советского человека к быстрому освоению любого дела. Если Родина прикажет, каждый сможет стать Героем - начал спорить с Зиньковичем Мехлис, но Рокоссовский остановил его.

- Специальный диверсионный отряд можно создать своими силами из числа морских пехотинцев. Люди они крепкие, способные воевать в любых условиях, а что касается диверсионных навыков, то я здесь полностью согласен с товарищем Мехлисом. Пусть знающие товарищи покажут и научат, что и как делать, а дальше опыт придет, было бы желание. А вот помощь партизан в этом деле неоценима, они должны стать нашими глазами и ушами в тылу врага. И чем больше этих ушей будет в нашем распоряжении. Александр Аверьянович, нельзя ли, на ближайшие два месяца нацелить внимание всех крымских партизан на проведении разведки?

- Можно попробовать, товарищ генерал. Правда не у всех отрядов есть рации, и связь их с нами будет затруднена.

- А не нужно, чтобы в каждом из отрядов партизан была рация. Будет лучше и проще, если эти отряды все собранные сведения будут передаваться нашему спецотряду. В обязанности, которого и будет уничтожение осадных орудий врага. Что вы считаете по этому поводу товарищ? - спросил Рокоссовский всех присутствующих, но в первую очередь он обращался к Мехлису. Лев Захарович важно встряхнул головой и готов был ответить, но его опередил Зинькович.

- Отличная идея, товарищ командующий. Если разрешите. Я сегодня же начну подбор кандидатов среди морских пехотинцев. Думаю, нужно будет десять-двенадцать человек, не больше. Что касается партизан, то недели вполне хватит, чтобы связаться с ними и замкнуть их внимание на поиск и выявление осадных орудий. Такая махина как они не иголка, под стог сена не замаскируешь и под брезентом не укроешь.

- Неделя, слишком долгий срок, три-четыре дня не больше. Мы не можем долго ждать, - обиженно бросил Мехлис недовольный, что майор опередил его. - Будет справедливо, если мы к этому делу подключим ещё штаб партизанского движения. Я лично свяжусь с товарищем Ворошиловым и постараюсь выяснить есть ли у них свои связи с отрядами, о которых не знает, товарищ майор. Необходимо также помнить, что о поисках орудий должен знать узкий круг людей. Простых бойцов следует ориентировать на выявление войск противника и наблюдение за их перемещением, в целях планируемого нами наступления. Такая, правда, вполне допустима для пользы дела.

- Ещё предложения или вопросы, есть?

- Думаю, стоит сделать запрос в ГАУ относительно сверхмощных орудий у немцев. Там сведений, наверняка больше и они более точные, чем все наши предположения. Для быстроты дела будет лучше сделать его за вашей подписью - предложил Казаков и Рокоссовский налету его поддержал.

Новых дополнений не последовало, и штаб Крымского фронта вновь занялся обсуждением наступления, но тема Севастополя и осадных орудий вновь всплыла, только на более высоком и ответственном уровне.

Вечером того же дня, у Рокоссовского состоялся разговор с Василевским, в котором и.о. Начальника Генштаба поинтересовался его мнением о Севастополе.

- Генеральный Штаб считает, что в свете последних событий Манштейн предпочтет оставить вас на 'закуску', сосредоточив все свое внимание на Севастополе. Немцы оценивают ваши потери около 100 тысяч человек и считают, что в ближайшее время вы не сможете проводить никаких активных действий кроме упорной обороны.

Мы внимательно изучим присланные вами планы наступления. Такая позиция радует Ставку, но следует признать, что в словах немцев есть доля истины. Наступать, так как надо наступать, без дополнительных сил в ближайшее время вы не сможете, а повторение того, что сейчас происходит в районе Харькова только осложнит и без того трудное положение вашего фронта. Скажите, какую помощь вы сможете Севастополю в сложившихся обстоятельствах? Возможно, вашему фронту действительно уйти в глухую оборону, а предназначенное вам пополнение отправить в Севастополь? - поинтересовался у Рокоссовского собеседник.

- Господин Геббельс как всегда врет. Наши общие потери вместе с больными и ранеными и те не дотягивают до озвученных им цифр. Согласно последним данным, число убитых и пленных в наших армиях составляет 63 тысячи человек. Откуда взялись ещё тридцать семь тысяч неизвестно, возможно это гражданское население захваченных гитлеровцев городов и сел Крыма. По вопросу наступления, то по нашему твердому убеждению, перенеся весь центр тяжести на Севастополь, противник должен произвести ротацию частей в районе Турецкого вала. Сейчас там полностью немецкие части, но с заменой их на румын, шансы на успех нашего наступления возрастают. И этим необходимо будет воспользоваться, иначе со временем Манштейн действительно сбросит нас в море.

В отношении вашего предложения по Севастополю, то мне трудно говорить, что-либо определенное не зная положения дел воочию, ориентируясь только на доклады и чужое мнение. Возможно предложение Генерального Штаба это лучший из всех вариантов, но возможно есть и другие. Для этого следует посетить СОР и решить все на месте.

Тем, кому это было положено, беспристрастно фиксировали в свои анналы вопросы и ответы этой беседы для истории и возможной разборки полетов.

- Ставка бы приветствовало, если бы вы в самое ближайшее время отправились в СОР и дали свою оценку положению дел. Учитывая, что Севастополь - главная база Черноморского флота, вам следует совершить эту поездку с вице-адмиралом Октябрьским. Хотя он и подчинен Закавказскому фронту, Ставка считает необходимым учитывать мнение моряков в вопросе о Севастополе. Когда вы сможете туда отправиться?

- В любое назначенное вами время - коротко ответил комфронтом, считая недопустимым затягивать решение столь важного вопроса.

- Прекрасно. Не отходите от телефона. Мы сейчас же свяжемся с адмиралом Октябрьским и в течение часа, этот вопрос будет решен.

- У меня одна просьба, товарищ генерал-лейтенант. Генерал Казаков отправил в ГАУ за моей подписью запрос по поводу наличия у немцев тяжелых осадных орудий калибра свыше 400 мм. В руки нашей разведки попали документы о намерении немцев использовать под Севастополем орудия подобного типа. Мы с товарищем Мехлисом прекрасно понимаем всю важность этого вопроса, но наши эксперты затрудняются дать окончательное заключение о подлинности этих документов. Штаб фронта надеется, что ответ из ГАУ поможет пролить свет на этот вопрос, ведь в случае если сведения подтвердятся, нужно будет искать способ нейтрализации этих орудий. Я очень прошу вас помочь нам в этом деле и максимально ускорить ответ на наш запрос - попросил Рокоссовский, и его просьба очень взволновала Василевского.

- Ваше сообщение об осадных орудиях очень важно. Если все то, что вы сказали, правда, то Севастополь в смертельной опасности. Я прошу вас немедленно отправить полученные вами документы в Москву. Здесь есть, кому ими заняться для определения их подлинности.

- Сейчас же сообщу ваш приказ майору государственной безопасности Зиньковичу и потребую, чтобы он их отправил в Москву первым же самолетом.

- Хорошо. Кого намерены оставить на хозяйстве на время своего отсутствия?

- Начальника штаба генерала Малинина. У него сложились деловые отношения с представителем Ставки - ответил Рокоссовский, прекрасно понимая, откуда дует ветер. Несмотря на случившийся кризис, отношение заместителя наркома с 'москвичами', в общем сложились.

- Согласен - коротко ответил Василевский и дал отбой.

Новый начальник Генштаба решал вопросы быстро и оперативно и уже к вечеру, в керченском порту приземлился гидросамолет с адмиралом Октябрьским на борту. Под покровом ночи, в сопровождении четырех истребителей, командующий фронтом полетел в осажденную врагом крепость.

Вместе с собой, он взял генерала Казакова. Как артиллерист, он должен был попытаться определить места возможной дислокации немецких орудий.

За время перелета, Константин Константинович воочию увидел адмирала Октябрьского, которого все этот время знал только по телефонным переговорам и официальной переписке. Личная встреча комфронта с комфлотом не заставила Рокоссовского изменить свое первоначальное мнение об этом человеке.

Филипп Сергеевич в первую очередь был озабочен сохранением флота, а все остальное было вторично. Ради этого, он был готов даже пожертвовать Севастополем, Керчью. Туапсе, Поти и Новороссийском, переведя флот в приграничный с Турцией Батуми. Об этом он открытым текстом говорил Рокоссовскому, у которого на этот счет был свой взгляд.

- Ленинград удалось отстоять только благодаря совместным действиям армии и флота. Именно корабельные орудия остановили немцев у ворот Ленинграда в самый решительный момент схватки за город. Не будь огневой поддержки со стороны линкоров и крейсеров флота, армия не смогла бы отразить натиск врага в сентябре прошлого года - убежденно говорил Рокоссовский имевший информацию, что называется из первых рук, от генерала армии Жукова, командовавшего обороной города.

- Нельзя подходит к разным случаям с одной меркой. Адмирал Трибуц не мог вывести корабли Балтфлота из Кронштадта, а мы можем. Черноморский флот делал и делает для Севастополя все возможное, но нельзя от нас требовать невозможного. Нельзя ради сохранения одной базы, пусть даже стратегически, важной губить весь флот. Если у человека возникает гангрена, пораженный орган отсекается ради спасения всего организма в целом - противостоял ему моряк и от озвученной им философии, комфронтом становилось неуютно.

Будучи тактичным и воспитанным человеком, Рокоссовский не стал затевать спор с комфлотом. Вопреки известному убеждению, что в споре рождается истина, он точно знал, что обычно в нем возникает злость, так как обе стороны всегда остаются при своих взглядах. Не имея в своем прямом подчинении черноморские корабли, генерал решил не заниматься выяснением отношений, а ограничиться разведкой боем. Оба были в одинаковых званиях и оба имели в союзниках представителей верхов. Октябрьский всегда мог найти защиту у наркома военно-морских сил Кузнецова, Рокоссовский надеялся на союзничество с Мехлисом. При всей своей импульсивности, заместитель наркома обороны был человеком предсказуемым и ради дела, мог подставить плечо любому, как впрочем, и ногу.

Приезд командующего фронтом, руководитель Севастопольского оборонительного района генерал-майор Петров встретил спокойно. За короткое пребывание на земле Крыма, генерал Рокоссовский показал себя с хорошей стороны. Все кто контактировал с ним, в один голос говорили, что он ищет не тех на кого можно обвинить, а способы разрешения проблемы.

Сдержанно поблагодарив Петрова за приглашение сесть за стол, комфронта попросил сначала доложить ему обстановку и ввести в курс событий.

- Где думаете, будет наступать Манштейн в случае нового штурма? - спросил Рокоссовский, с интересом рассматривая разложенную перед ним карту оборону Севастополя.

- Два первых штурма, Манштейн отдавал предпочтение северному участку нашей обороны. Учитывая его педантичность, вряд ли без видимых причин он откажется от своего первоначального замысла. Тем более что за время боев на керченском перешейке мы добили определенных успехов в 4 и 3 секторе нашей обороны в районе Макензевых высот и Бельбека. Выявил нацеленность противника на северную сторону Севастополя, мы перебросили сюда наши наиболее сильные и боеспособные подразделения. 95-ю и 172-ю стрелковые дивизии, два полка морской пехоты, одну морскую бригаду и 25-ю стрелковую дивизию. Все они имеют богатый боевой опыт и просто так немцам здесь не прорваться.

- А как у нас обстоят дела на юге? Там, что находятся менее боеспособные подразделения вашей обороны с малым опытом боев? - незамедлительно спросил Рокоссовский, вспомнив недавние бои на керченском перешейке.

- Нет, товарищ командующий. Таких подразделений у нас нет и в помине. 109-я, 388-я и 386-я дивизии, вместе с двумя бригадами морской пехоты ни в чем не уступают, тем, кто защищает северную сторону. В их числе много тех людей кто до последнего дня оборонял Одессу и Николаев. Просто в 1 и 2 секторе нашей обороны немцы, в основном наносят вспомогательные, отвлекающие удары, которые призваны не дать нам возможность переброски части наших сил с южной стороны на северную. Выяснив эту тактику противника, мы оставили в районе Балаклавы и реки Черной необходимое количество войск для отражения противника, перебросив большую часть сил в 3 и 4 сектор.

- В истории войны, часто бывали такие случаи, что потерпев неудачу в одном месте, противник переносил свой удар в другое место, при этом создавая иллюзию, что будет действовать на прежнем направлении. Если Манштейн поступит именно так и перенесет свой главный удар с севера на юг, что тогда?

- У нас в резерве находятся две стрелковые дивизии и два танковых батальона. Этого вполне хватит, чтобы отразить наступление противника и перебросить часть сил с севера. Вряд ли у Манштейна хватит сил наносить удар равной силы одновременно.

- Как знать, как знать, Иван Ефимович. Эрих Манштейн один из лучших полководцев Гитлера и может преподнести вполне неожиданный сюрприз - сказал Рокоссовский, вспомнив два десанта в недавнем сражении под Керчью.

- Все может быть, но только при прошлых штурмах я не заметил особенной изобретательности со стороны противника. Упрямо атаковал одно и то же место, надеясь прорваться за счет численного превосходства - остался при своем мнении Петров.

- Ясно. Ну а новый штурм выдержите? После последних событий под Керчью, он явно не за горами - со вздохом произнес командующий.

- Если будет действовать также как и раньше, то думаю, отобьемся товарищ командующий. Тяжело будет, но отобьемся, даже при смене направления главного удара с севера на юг. Наши двенадцатидюймовые батареи бьют противника одинаково хорошо и на севере и на юге.

- А если не как прежде? У штаба фронта есть сведения, что против ваших укреплений немцы намерены использовать осадные орудия сверхкрупных калибров. Снарядов у немцев в избытке, сможет ли ваша артиллерия вести успешную контрбатарейную борьбу с ними. Плюс наверняка Манштейн подтянет большие силы авиации как это пыла на перешейке. Сможет Севастополь выдержать удар противника или вам будет нужна дополнительная поддержка со стороны фронта и флота?

При этих словах, помня разговор в самолете, Октябрьский болезненно напрягся, но подать голоса не рискнул. Говоря о помощи флота, Рокоссовский вполне мог иметь в виду объемы транспортных перевозок. Адмирал успокоился, но продолжал держать ухо востро.

- При таком положении дел, нам будет необходимо пополнить гарнизонный арсенал. Для длительной контрбатарейной борьбы имеющегося у нас запаса боеприпасов не хватит, - решительно заявил Петров. - После высадки десанта в Керчи и Феодосии, мы получили очень малое количество снарядов, мин и патронов. Все шло на нужды вашего фронта, который должен был снять блокаду с Севастополя.

- Я так понимаю, что в первую очередь вам будут нужны снаряды для двух ваших батарей калибром в 305 мм? - уточнил Казаков.

- Да именно для них. Они главная защита нашей обороны от пехоты врага, - подтвердил Петров.

- Мы постараемся помочь вам в этом вопросе, ровно, как и с остальными снарядами, минами и патронами. Учитывая стабильное положение войск под Керчью, штаб фронта возможно перенацелит все поступающие боеприпасы на Севастополь. Составьте список всего необходимого до нашего отъезда.

- В таком случае, хочу попросить у вас и зенитные пушки, товарищ командующий. Своими силами мы худо-бедно отражаем налеты противника, но при длительном массированном ударе с воздуха мы будем бессильны.

- Думаю, что Семен Михайлович Буденный поможет нам в этом вопросе. Закавказский фронт пока не ведет активных боевых действий, так что батарею другую мы вам найдем, ровно как и самолеты. Укажите в своей заявке, сколько и каких самолетов вам необходимо, с учетом ваших аэродромов - приказал Рокоссовский и от его слов адмирал Октябрьский заерзал на стуле. Он давно уже списал Севастополь в убыточную графу и не одобрял всех действий присланного Ставкой генерала.

- Вот с людским пополнением обещать ничего не могу. Ставка обещала прислать нам 312-ю стрелковую бригаду, но когда это будет, не знаю. В связи с неудачным наступлением под Харьковом возможно изменение планов - честно признался Петрову Рокоссовский.

- Спасибо вам за то, что обещаете сделать, товарищ командующий. А. что касается пополнения, то ничего страшного, подождем. Один наш севастополец троих немцев стоит - пошутил генерал.

После позднего завтрака или раннего обеда, Рокоссовский захотел осмотреть оборонительные позиции Севастополя, но ограниченное количество времени, которым он располагал, не позволяло ему увидеть все, что было нужно. Поэтому, было решено, что командующий вместе с генералом Петровым осмотрят северный участок обороны, а генерал Казаков вместе с генералом Новиковым посетит южные сектора. Адмирал Октябрьский от поездки на передовую отказался, сославшись на свои дела.

Сказано, сделано. В простом зеленом плаще, без знаков различия, с минимальной свитой, комфронтом направился на 30-ю батарею, которой командовал майор Александер. С неё открывался хороший обзор на всю долину реки Бельбек занятую противником.

Именно на этой батареи, наблюдая за расположением немецких войск, генерал Рокоссовский понял не только характер будущего наступления врага, но и сущность своего противника.

Эрих фон Манштейн не был военным гением подобно Наполеону или Суворову. Обладая здоровым прагматизмом и хорошим реагированием на изменение обстановки, он относился к тем полководцам, чей порядок всегда бил класс, но был бессилен противостоять более сильному порядку.

Дважды наступив на одни и те же грабли в долине Бельбек, он не собирался делать это в третий раз. Сумев сделать из своих ошибок нужный вывод, лучший тевтонский ум решил изменить свою тактику штурма крепости, которую подручные доктора Геббельса называли 'самой мощной и сильной крепостью мира', объясняя причину неудач вермахта.

Рельеф горной местности окружавшей Севастополь серьезно затруднял действие обычной настильной артиллерии. Во время предыдущих штурмов она не смогла полностью подавить огневые точки советской обороны и разрушить её защитные рубежи. В этих условиях куда более эффективно действует навесная артиллерия - гаубицы и мортиры, на применение которых и сделал свою основную ставку Манштейн при подготовке третьего штурма Севастополя.

Все это стало ясно и понятно Константину Рокоссовскому, когда стоя на батареи майора Александера, он умело сложил воедино все имеющиеся у него сведения в один стройный логичный вывод. Желая убедиться в правильности своего предположения, он посетил несколько оборонительных узлов главной линии обороны, прозванных немцами 'фортами'. Встречаясь с их защитниками, задавая вопросы и получая на них ответы, комфронта полностью укрепился в мысли, что разгадал замысел противника.

Не менее интересное открытие сделал при посещении 35-й батареи южного участка обороны Севастополя и генерал Казаков. Но если во время своей поездки командующий смог понять планы противника, то его помощнику открыли факты несколько противоположного характера.

О них, он рассказал Рокоссовскому в беседе тет-а-тет, которая состоялась по личной просьбе Казакова, сразу по возвращению в штаб генерала Петрова.

- Думаю, товарищ командующий, фронту не придется отказываться от поставок боеприпасов в пользу Севастополя, а также просит маршала Буденного поделиться зенитной артиллерией, - огорошил Рокоссовского своим открытием Казаков. - Вы будите, удивлены, но снаряды, мины, патроны и зенитки имелись в необходимом количестве в крепостном арсенале до октября сорок первого года, пока по приказу комфлота Октябрьского не были вывезены в Поти, где благополучно прибывают поныне.

- Откуда у вас эти сведения и насколько они достоверны?! - насторожился Рокоссовский.

- Во время посещения 35-й батареи у меня состоялся разговор с майором Широкиным Александром Борисовичем. Он и рассказал мне много интересных фактов, которые по моей просьбе были отражены им в письменной форме - Казаков тронул карман кителя.

- Бумагу у нас каждый писать умеет, а что этот майор Широкин собой представляет. Насколько можно доверять словам этого человека? - требовательно спросил генерал, на которого нахлынули неприятные воспоминания от встречи с подопечными наркома Ежова.

- Майор правильный человек, товарищ командующий. Боевой офицер, грамотный артиллерист знающий свое дело, таких сразу видно - вступился за своего информатора Казаков.

- А кроме своих разоблачительных сведений, он что-либо дельного сказал, твой грамотный майор?

- Сказал и очень по существу. Ленинградский метод обороны города из-за условий местного рельефа здесь малоэффективен. Поэтому главный упор в обороне города следует делать не на бьющие в пределах сорока километров двенадцатидюймовые батареи, а на гаубицы и мортиры. А вот с ними, здесь дело обстоит очень плохо. Вся численность навесных орудий СОР уступает в полтора раза штатной численности гаубиц в одной стрелковой дивизии усиленной корпусным артиллерийским полком. По мнению майора, для исправления этого положения нужны средние гаубицы 152мм и 122мм, которые как раз в избытке имеются в арсенале Закавказского фронта.

- Для борьбы с теми зверями, что должны прибыть к Манштейну он вряд ли подойдут - высказал опасение Рокоссовский, но Казаков с ним не согласился.

- Манштейн вызвал их для разрушения наших укреплений, а нам они нужны для уничтожения вражеской пехоты и навесной артиллерии. Впрочем, можно будет попросить маршала Буденного выделить нам десятка два 203 мм гаубиц из фронтовых закромов. По данным майора их там не менее 50 орудий и нигде кроме Севастополя их сейчас нельзя применить.

- Твой майор прямо кладезь премудрости, все знает и все понимает - усмехнулся Рокоссовский.

- Так я же говорил, грамотный артиллерист. А что касается, знает и понимает, то накипело у человека. Два раза подавал рапорта о необходимости усиления навесной артиллерии, так воз и ныне там. 'Не ваше дело' - говорят, - 'начальству виднее', а что виднее. Прятать корабли по бухтам и по-тихому вывозить из крепости боеприпасы? - негодующе спросил Казаков, но командующий сразу его осадил.

- Вот только не надо сейчас среди своих 'скрытых врагов народа' искать. Пусть те, кому надо ищут, а мы воевать будем. А что касается конкретно адмирала Октябрьского то в его 'тайный умысел' я не верю. В то, что не поверил, что Севастополь удержим и на всякий случай вывез арсенал, чтобы потом перед Верховным не отвечать, в это верю. В то, что перестраховщик и трусоват тоже верю, но не более того.

- Да, я не собираюсь выяснять степень виновности адмирала, товарищ командующий. Мне в первую очередь важно исправить допущенные ошибки, и исправить как можно скорее. Ведь до указанного в бумагах срока осталось совсем ничего. А про преступную нерасторопность адмирала, мне его же моряки шепнули. Отправляет транспорты в Севастополь, а на них нет ни то чтобы зенитного орудия, ни одного пулемета нет. И в случаи чего им от немецкой авиации отбиться нечем - сокрушенно развел руками Казаков.

- Ладно, Лазаря раньше времени петь. Исправим допущенные адмиралом Октябрьским ошибки, благо у нас на него Лев Захарович имеется, - усмехнулся генерал, - давай бумагу твоего майора. Почитаю, чтобы предстать перед Мехлисом во всеоружии.

Разговор с заместителем наркома состоялся сразу по возвращению, но прежде чем обсудить результаты инспекции генералов в Севастополь, Мехлис захотел обсудить с ними другой очень важный вопрос.

За время отсутствия Рокоссовского и Казакова, в штаб фронта пришел ответ на их запрос в ГАУ, который всех попросту ошеломил. Главное артиллерийское управление сообщало генералу Рокоссовскому, что осадных орудий сверхмощных калибров у немцев нет.

'Согласно решению Версальского договора все артиллерийские орудия германской армии свыше 200мм были уничтожены в присутствии английских, французских и итальянских наблюдателей в 1920 году. По поводу уничтожения каждого орудия был составлен специальный протокол, заверенный подписями, как наблюдателей, так и представителей рейхсвера. Что касается возможности создания немцами орудий указанного вами калибра, то все сведения о них относятся к разряду непроверенных и мало правдивых' - серпом по нежному месту рубила ГАУ.

Стоит ли говорить, что ответ Москвы оказался тяжелым ударом для всего штаба Крымского фронта и в первую очередь для майора Зиньковича.

- Специалисты из ГАУ считают сведения о сверхтяжелых пушках мало правдивыми, а попросту говоря дезинформацией врага, а вы товарищ Зинькович утверждаете обратное. Так кому прикажите верить? - задал чисто риторический вопрос Мехлис, для которого все уже было ясно. Первый комиссар ожидал, что майор признает свою ошибку, будет каяться и рвать на себе волосы, но этого не случилось.

Александр Аверьянович прекрасно понимал, что своим упрямством он только усугубляет и без того напряженную обстановку, но он был профессионал своего дела и не мог позволить себе такую вольность, как колебаться вместе с линией партии. Ибо Лаврентий Павлович Берия не простил бы ему таких колебаний.

- Я полностью согласен с выводами моих сотрудников о подлинности, обнаруженных нами документов. У меня могли бы возникнуть подозрения, если бы они были обнаружены в относительной целостности и сохранности где-нибудь в кустах на обочине, в воронке или в полевой сумке убитого офицера связи. Однако они были найдены в обгоревшем автобусе куда попал наш снаряд и уцелели благодаря случайности. В верхнем кармане портфеля было бутылка воды, которая лопнула и залила бумаги. Вы конечно товарищ армейский комиссар можете сомневаться, ваше право, но такой способ дезинформации излишне рискованный. Есть много иных, более спокойных и гарантированных способов сделать это, поверьте мне.

Упрямство и несговорчивость Зиньковича сильно разозлило Мехлиса, он был готов обрушиться на него с гневными упреками, но за майора вступился Малинин.

- Мне кажется, что товарищ Зинькович прав. Все слишком сложно, но даже если предположить, что их нам подкинули, мне не совсем понятна цель подобных действий. Что кроме доставки к Севастополю осадных орудий мы узнаем из документа? Ровным счетом ничего. Документ только настораживает нас и заставляет принять действенные контрмеры по обороне Севастополя.

- Вот именно, контрмеры, которые могут привести к ослаблению его обороны или, скорее всего, усыпляет нашу бдительность здесь в Керчи - упрямо стоял на своем Мехлис.

- Должен вас разочаровать, товарищ армейский комиссар. Немцы действительно готовят скорый штурм Севастополя. В день нашего отъезда они начали артиллерийскую пристрелку наших передовых позиций - вступил в разговор Казаков, но его слова не смогли поколебать убежденность Мехлиса.

- Для меня этот факт мало что значит. Мало ли зачем немцы могли открыть огонь, может, испытывают новые виды снарядов, а может, просто напоминаю о себе.

- А для меня, как артиллериста это говорит об очень многом, товарищ армейский комиссар. Немцы готовят штурм, и штурм этот будут осуществлять при помощи гаубиц и мортир. В этом мы убедились вместе с командующим фронтом при осмотре наших укреплений в Севастополе, а это косвенно подтверждает подлинность трофейных документов.

Оказавшись в одиночестве, Мехлис обозлился на 'генеральскую мафию', он собирался биться с ней до конца, но тут ему представился путь к почетному отступлению.

- Подлинность захваченных нами документов можно установить при помощи нашей агентуры за линией фронта. Нам известно время и место, где должен пройти поезд с немецкими гаубицами, и остается только отследить, будет там движение или нет. Если вы согласны товарищи, я сейчас же отправлю радиограмму нашим отрядам, и мы наверняка сможем узнать правду - предложил Зинькович и Мехлис обрадовано поддержал его.

- Действительно, это самый простой и действенный способ. Вы согласны с предложением майора Зиньковича, товарищ командующий? - двинулся 'по золотому мосту отступления' Лев Захарович.

- Да, конечно, - незамедлительно откликнулся Рокоссовский, - тем более это много времени не займет, а нам надо многое успеть.

- А, что именно? - настороженно встрепенулся Мехлис, уловивший скрытый подтекст в голосе генерала. За время, проведенное вместе с новым командующим, он научился разбираться в интонациях его речи, пусть даже не совсем чистой в отношении русского языка.

- Нам вместе с адмиралом Октябрьским необходимо разработать и утвердить график возвращения из Поти в Севастополь снарядов, мин, патронов и зенитных пушек, вывезенных из арсеналов порта в октябре прошлого года. По моим данным, вы вывезли из Севастополя больше половины его арсенала, товарищ командующий флотом. Если я не прав, то прошу меня поправить - Рокоссовский открыл походный блокнот и вопросительно посмотрел на моряка.

Захваченный врасплох адмирал стремительно покрылся красными пятнами, а затем с трудом выдавил из себя: - Откуда у вас эти данные?

- Согласно моим сведениям, в октябре-ноябре прошлого года, транспортами из Севастополя, было вывезено около 14 тысяч тонн снарядов и патронов. В Поти 9,5 тонн снарядов, в Батуми 3,5 тонны, которые хранятся там без движения открытым способом, на земле. Кроме этого, из Севастополя вывезено в порты Кавказа две трети зенитной артиллерии - два полка и три отдельных дивизиона. Сейчас они охраняют от налетов самолетов противника порты Туапсе, Сочи, Сухуми и Поти. Поправьте меня, товарищ адмирал, если я ошибаюсь - спросил Рокоссовский и в комнате, повисла гробовая тишина, которую быстро разорвал вопрос-приговор Мехлиса.

- Это, что такое!? Кто отдал приказ на это... вредительство!!? Вы!?? - гневно воскликнул Первый комиссар и его палец подобно штыку уперся в Октябрьского.

- Я...я - нервно бормотал адмирал, отчаянно перебирая в своем мозгу приемлемые для заместителя наркома аргументы.

- Была реальная угроза захвата немцами Севастополя, и я был обязан не допустить захват противником арсенала крепости - выдавил из себя Октябрьский, чем ещё больше разозлил Мехлиса.

- Что за пораженческие настроения!!? Вы, что забыли, кем вы являетесь и в чем ваша прямая обязанность?! Теперь мне многое понятно в причинах наших последних неудач в Крыму. Вы сами приняли решение о вывозе боеприпасов из Севастополя или это было коллективное решение? Кто вам дал согласие на подобные действия? Назовите фамилии? Бывший вице-адмирал Левченко принимал участие в этом решении!?- забросал адмирала вопросами Мехлис и тот 'поплыл'. От вопроса об опальном адмирале Левченко, Октябрьского ударило словно током. Групповой сговор сулил для него страшные неприятности и, собрав последние силы, он взял все на себя.

- Приказ о вывозе снарядов отдавал лично я, но нарком знал и одобрял мои действия - попытался прикрыться Кузнецовым адмирал, но сделал это весьма неудачно.

- Без санкции товарища Сталина!? Он, что не ставил Верховного Главнокомандующего в известность? Делал все это за его спиной? - моментально отреагировал Мехлис, чем окончательно добил адмирала.

- Я не знаю - пролепетал Октябрьский, чувствуя, как мертвой хваткой смыкаются на его горле руки всесильного комиссара Мехлиса, 'мучителя генералов', а теперь и адмиралов.

- Выясним, будьте спокойны - уверил его Первый комиссар обменявшись понимающим взглядом с Зиньковичем и адмирал обессилено опустился на стул. В ушах шумело, пот катил градом, а в груди не хватало воздуха.

Все, кого в этой жизни несправедливо обидел адмирал Октябрьский могли торжествовать, но не ради этого Рокоссовский затеял весь этот разговор.

- Товарищ заместитель наркома обороны,- обратился он к Мехлису и тот радостно вскинул черную голову. - Мне кажется, что в действиях Филиппа Сергеевича нет злого умысла, а имеет место банальная перестраховка. Конечно, в степени его вины следует разобраться, но мы не должны отказывать товарищу Октябрьскому в возможности исправить свою ошибку. Лев Захарович, немцы готовят новый штурм Севастополя и необходимо как можно скорее начать отправку в крепость боеприпасов и вооружение. Вы согласны со мной? - поставил вопрос ребром командующий, и он породил на лице Мехлиса гамму противоречивых эмоций.

Как комиссар он должен был требовать скорейшего разбирательства во вновь возникших обстоятельствах. Однако как представитель Ставки и первый заместитель наркома обороны, он должен был в первую очередь думать о защите Севастополя от врага.

С не меньшим напряжением, чем сам Октябрьский, ждал ответа Мехлиса и Рокоссовский. Ему было важно знать, какую сторону для себя выберет армейский комиссар. Останется 'карающей секирой Сталина' или стане пусть сложным и во многом непредсказуемым, но все же союзником.

Два начала, две противоположности боролись в душе товарища Мехлиса но, в конце концов, государственник победил комиссара.

- Хорошо, я согласен на время приостановить разбирательство этого вопроса и вернуться к нему после, с учетом последующей деятельности адмирала Октябрьского - вынес свой вердикт Мехлис, к огромному облегчению всех собравшихся командиров.

- Спасибо, товарищ Мехлис, - обрадовался комфронтом и тут же взял быка за рога. - В первую очередь в Севастополь должны быть отправлены зенитные батареи и снаряды 305 мм для батарей крепости. Согласно моим данным сейчас в Севастополе имеется неполный полуторный боекомплект этого вида снарядов, а на сегодняшний день это главное оружие крепости в борьбе с врагом. Также считаю необходимым отправить гаубичный дивизион, находящийся в Туапсе, сейчас там войны нет и больше пользы, эти орудия принесут под Севастополем. Я прекрасно понимаю, что вместимость транспортов ограниченна и поэтому предлагаю давать им в сопровождения не эсминцы со сторожевиками, а крейсера. Они свободно могут разместить на своих палубах орудия и снаряды. Надеюсь, вы с этим согласны?

Вопрос о посылке крейсеров, для адмирала был подобен острому ножу в сердце, но припертый к стене он был вынужден согласиться.

- Хорошо, товарищ командующий, флот даст транспортам надежное сопровождение - пробубнил раздавленный Октябрьский.

- Прекрасно, но при этом на транспортах должны быть зенитные пулеметы, иначе они будут совершенно беззащитны перед атакой с воздуха - продолжал резать правду матку Рокоссовский.

- Как, вы можете отдавать наших советских людей на растерзание гитлеровским стервятникам? У вас, что зенитных пулеметов нет!?- накинулся, было на адмирала Мехлис, но затем быстро взял себя в руки. - Я чувствую, что адмиралу Октябрьскому нужен будет хороший контроль, для исправления совершенных им преступных ошибок. Не беспокойтесь товарищ командующий, вопросом о вооружении транспортов отправляемых в Севастополь зенитными установками, я займусь лично и немедленно. Ни один транспорт не покинет порта без рапорта о полной боевой готовности к походу.

Мехлис хотел ещё, что-то добавить, но в это время дверь кабинета командующего распахнулась, и на его пороге возник запыхавшийся офицер связи.

- Товарищ, командующий и вы товарищ заместитель наркома, вас срочно вызывает по ВЧ Москва. Товарищ Сталин и товарищ Василевский - доложил он и на этом разбор полетов был прекращен.

Глава VII. 'Лов осетра'.

Прусская военная аристократия всегда тяготела к тому, чтобы давать своим военным операциям утонченные и звучные названия. 'Охота на дроф' и 'Лов осетра' как раз говорили о том, что в их разработке принимали участие сугубо генералы аристократы. Военные операции, организованные под патронажем фюрера, всегда носили откровенно мистические названия типа 'Барбаросса', 'Айсштосс' или 'Блауфукс'. Верховный вождь рейха считал, что обладает способностями повеливать оккультными силами природы и, давая операциям, подобные названия обрекает их на победу. Если же операция оказывалась не совсем удачной, то всегда находились нерадивые исполнители блистательных идей, либо бравые молодцы доктора Геббельса создавали им победоносный ореол в глазах простых обывателей.

Операция по взятию Севастополя не относилась к разряду гениальных или блистательных операций как 'Канны' или 'Багратион'. Суть её была до удивления проста и банальна; используя многократное превосходство в авиации и артиллерии взять штурмом крепость, которая была у немецкого командования костью в горле.

Разрабатывая 'Лов осетра' Эрих Манштейн по давней привычке брюзжал на скупость Гитлера. Полностью сосредоточившись на главной операции вермахта сорок второго года 'Блау', он швырял лучшему стратегу Германии крошки со своего обеденного стола, отдавая все самое лучшее этому выскочке Паулюсу.

- От 22-й танковой дивизии нам оставили только батальон танков. От так необходимых нам егерей он дал ровно половину, а из обещанного подкрепления прислал лишь одну пехотную дивизию, все остальное румыны! - негодовал Манштейн. - Как брать этот Севастополь, если у тебя нет солдат, которых можно бросить на штурм, не оглядываясь на потери!?

Благородные выходцы из старинных прусских семейств, сочувственно кивали своему полководцу, важно поблескивая своими родовыми моноклями. Присутствие их сразу отличало подлинных аристократов, от молодых выскочек фюрера, который по своей воле, а не по правилам и порядку, возвел их в ранг генералов.

- Действительно, как можно штурмовать такую крепость как Севастополь имея вместо достаточных резервов пехоты лишь обещание, прислать подкрепление в случаи серьезного успеха. Неслыханно! Кого прикажите посылать на штурм в случае неуспеха? Тыловые подразделения, фельджандармов и работников штабов!? - вторили Манштейну штабисты, в этот момент сильно напоминая легендарные пикейными жилетами.

Говоря об укреплениях Севастополя, они говорили о них в таком возвышенном тоне, словно они были равны или даже превосходили по своей силе и моще укрепления знаменитой 'линии Мажино' или на худой конец полевым ставкам Гитлера.

Возвеличивая силу и крепость батарей и 'фортов', которые им предстояло взять штурмом, сами того не понимая, германские генералы возвеличивали силу и боевой дух простых защитников Севастополя находящихся в них. Ибо для их уничтожения, были собраны такие силы, какие не собирались немецким командованием ни до, ни после этого штурма.

Привычно перемывая кости Гитлеру, ставя ему в вину, прижимистость в отношении живой силы, благородные 'фоны' и 'деры' беззастенчиво забывали сказать о том огромном количестве всех видов артиллерии, что приказом ОКВ было передано в их распоряжение.

То, что случайно обнаружили работники майора государственной безопасности Зиньковича, было лишь верхушкой огромного айсберга, главная часть которого осталась, скрытой от глаз советской разведки.

Ради уничтожения главной военно-морской базы русских моряков на юге, великий вождь Германии средств не пожалел. По первому требованию Манштейна под Севастополь было отправлено десять батарей 150 мм гаубиц четырех орудийного состава, а также шесть батарей 210мм мортир трех орудийного состава в дополнение к тому, что уже имелось у генерал-полковника.

В стремлении завалить севастопольские укрепления снарядам больших калибров, желание Манштейна совпало со слабостью фюрера. Участник Первой мировой войны, он навсегда остался зачарован силой и мощью орудий большого калибра, обрушивавших на голову противника снаряды разрушительной мощности.

Встав во главе вермахта, Гитлер уделял особое внимание к созданию сверхмощного 'зверинца' и когда у него его попросили, он с радостью согласился. Приказав Йозефу Геббельсу запечатлеть мощь германского оружия на кинопленке.

Почетный список сверхмощных осадных орудий, что были отправлены Манштейну, открывали три батареи 28 см гаубица производства Круппа. Созданные ещё для нужд рейхсвера, они чудом уцелели от уничтожения по решению Версальского мира и вот теперь были готовы сокрушить твердыни Севастополя.

Вслед за ними на юг отправилась батарея трофейных чешских 300 мм мортир и две батареи 350 мм гаубиц М-1 производства 'Рейнметалл'. Созданные по личному приказу фюрера для уничтожения фортов линии Мажино, они не принимали участие в боевых действиях и теперь должны были получить первый боевой опыт.

Страшная мощь заключалась в стволах этих орудий, но и это не было пределом для калибра орудий имевшихся в распоряжении немцев. 420мм гаубица фирмы 'Шкода', бьющая на расстояние в почти пятнадцать километров досталась вермахту вместе с другим вооружением чешской армии, так и не сделавшей, ни одного выстрела по врагу. Вместе с другим 420мм орудием мортирой 'Гамма', она занимала почетное место в главном артиллерийском арсенале фюрера. Бывшие враги, теперь бок обок должны были сражаться в едином строю против ненавистных для Германии и остального свободного мира евреев и большевиков.

Следующими в почетном списке осадных орудий шли две 600мм самоходные мортиры 'Тор' и 'Один' выявленные сотрудниками майора Зиньковича, и в существовании которых упорно сомневалось ГАУ. Созданные фирмой 'Рейнметалл' по личному распоряжению фюрера, они уже прошли обкатку боевыми действиями в июне сорок первого года, когда сокрушали своими тяжелыми бетонобойными снарядами оборону 'линии Молотова' под Перемышлем и Брестом.

Прочитав отчет об их использовании, Гитлер пришел в восторг. Потрясая им, он гордо смотрел в глаза Кейтелю и Гальдеру, говоря, что миллионы рейхсмарок не были потрачены зря, однако больше достойных целей для этих установок на Восточном фронте не было. Простояв почти год без действий в глубоком тылу, и изрядно покрывшись пылью, дорогие игрушки, к огромной радости заказчика были вновь призваны в строй.

Предпоследнюю строчку перечня дальнобойных орудий занимали три железнодорожные установки 'Бруно' чей калибр составлял 280мм. Некогда заказанные для линкора 'Бисмарк' по решению Гитлера, они были установленные на железнодорожные платформы и под специальным камуфляжем напоминали нечто среднее между бронепоездом и хорошо охраняемым спецсоставом.

Обладая дальностью стрельбы около 46 километров, они были отведены к северу от Бахчисарая в район станции Самохвалово. Именно там их и засекли разведчики из отряда капитана Махнева но, не имея достаточной квалификации в определении орудий такого калибра, они приняли их за бронепоезда.

Об этом открытии было немедленно в Москву, но вместо благодарности, партизаны получили нагоняй. Командование посчитало полученную информацию как недостоверную, и приказало разведчикам впредь не заниматься мифотворчеством.

Не поверив донесениям один раз, высокое командование также не обратило внимания на информацию о том, что в двух километрах южнее Бахчисарая, немцы создали 'закрытую зону' как для местных жителей, так и для своих войск. Гестапо и фельджандармерия прочно изолировали этот район от любопытных глаз.

Одно это должно было насторожить руководство разведки. Прагматичные немцы никогда не выбрасывали деньги 'на ветер', но два плюс два не сложилось в высоких московских кабинетах и появление в Крыму 'Доры' осталось незамеченным.

Мощное 807 мм дальнобойное орудие, созданное также по личному распоряжению Гитлера дабы превзойти легендарный 'Колоссаль', из которого немцы обстреливали Париж, имело одну принципиальную особенность. Из-за своего огромного размера, орудие могло стрелять только с железнодорожной платформы и только в определенном положении.

Для обслуживания такого гиганта требовалось более двух тысяч человек, не считая батальон охраны. Силы и средства на одно только содержания этого монстра уходили огромные, но что не сделаешь ради воплощения давней мечты фюрера.

Другим подспорьем направленным Гитлером в помощь Манштейну для взятия Севастополя - являлся VIII авиационный корпус Рихтгофена. После удачного отражения наступления войск маршала Тимошенко под Харьковом, ОКВ решило вернуть ударную авиацию в Крым. В связи с предстоящим участием корпуса в штурме Севастополя, он был срочно пополнен за счет других соединений 4-го флота бомбардировщиками Ю-88 и пикирующими бомбардировщиками Ю-87.

Определяя общую стратегию наступления на город-крепость, Манштейн взял за основу изобретение великого Ганнибала, применившего его в битве при Каннах. Суть его заключалась в крепких флангах при слабом центре, которые своими ударами сковывали активность противника.

В качестве крепких флангов Манштейн определил два армейских корпуса под командованием генералов Хансена и Фреттер-Пико. В промежуток между ними был заполнен румынскими соединениями горного корпуса в составе двух дивизий.

Идеальным вариантом исполнения замыслов Манштейна было бы одномоментное наступление двух корпусов и скорейший прорыв обороны противника, но керченский плацдарм русских в тылу не позволял генерал-полковнику сделать это. Поэтому он был вынужден осуществлять свои 'Канны' поэтапно.

Первым должен был действовать 54-й корпус генерала Хансена в состав, которого входило четыре дивизии и два батальона штурмовых орудий. При поддержке осадной артиллерии и бомбардировочной авиации он должен был разгромить северный фланг советской обороны и выйти к северному берегу Севастопольской бухты.

После этого освободившиеся силы перебрасывались на юг, где все это время генерала Фреттер-Пико должен был наносить вспомогательный удар и не позволять противнику перебросить часть своих сил на север. Для самостоятельного штурма такого сильного укрепленного пункта как Сапун-гора, сил трех дивизий, которыми обладал корпус, было явно недостаточно.

Что касается румын, то с самого начала боев в Крыму, Манштейн хорошо знал боевые качества войск великого кондукатора и не строил никаких иллюзий. Оказавшись между правым и левым флангом германских корпусов, они получили приказ вести бои местного значения, держа в напряжении советскую оборону и сковывать находящиеся там войска.

При этом специальным пунктом своего приказа, Манштейн предписывал румынам каждодневное наступление на позиции противника, невзирая на понесенные при этом ими потери. Судьба расходного материала совершенно не волновала первого стратега германского рейха.

План предстоящей операции был составлен со всей тщательность и в обстановке абсолютной секретности. Генерал-полковник мог поручиться за каждого из офицеров своего штаба привлеченного к разработке и составлению этой операции. Все они были ни один раз проверены в деле и если бы, кто-нибудь сказал бы, что среди них есть русский шпион передавший план операции противнику, Манштейн воспринял бы эти слова как личное оскорбление и потребовал бы немедленную сатисфакцию.

Единственным местом, откуда к врагу могли уйти сведения о намерении немецкого командования, были болтливые румыны. Важные и напыщенные от того, что их пригласил помочь попридержать русского медведя, пока германский фюрер не свернет ему голову, 'наследники' древних римлян ради демонстрации собственной важности могли легко сболтнуть лишнего не там где надо.

Поэтому о планах немецкого командования и их жертвенной роли в них, румынским генералам было сообщено ровно за сутки до начала наступления. Это если и не исключало возможности утечки сведений к русским, то давало противнику минимум возможности предпринять контрмеры немецкому наступлению.

'Лов осетра' был отпечатан в трех экземплярах, один из которых был отправлен в ставку Гитлера но, не смотря на все предосторожности, он стал известен противнику. Манштейна хватил бы удар, узнай он, что все его планы и намерения очень точно и подробно расписаны в докладной записке генерала Рокоссовского, отправленной им в Москву, в Ставку Верховного Главнокомандующего.

И тут дело совершенно не заключалось в наличие в штабе 11-й армии глубоко законспирированного агенте Берия или ГРУ, под позывным или 'Верный' или 'Ястреб', а возможно и 'Кармен'. Такого человека в распоряжении советской разведки, к сожалению, не было и в помине. Главным источником информации, а точнее сказать её генератором был сам генерал-лейтенант Рокоссовский.

Сначала воочию изучив положение советских войск под Севастополем, а затем, прочитав кучу различных докладных и донесений, он сделал свои выводы, которые подробно изложил их на бумаге.

Просто и четко, и одновременно аргументировано, опираясь на факты, Рокоссовский описал наступательные планы противника, их последовательность и даже указал примерные их сроки. В обстановке сплошных военных неудач Красной Армии под Ленинградом, Демянском, Ржевом, Курском, Харьковом и Керчью, подобный шаг со стороны комфронтом был рискованной смелостью.

Многие военные прекрасно помнившие 'ежовские' чистки 30-х годов, 'взбодренные' показательным судом над Павловым и тайной расстрелом руководства ВВС в сорок первом, на фоне последних неудач на фронте, панически боялись проявить какую-либо инициативу. Хорошо помня, что она всегда наказуема.

Одним словом, подобная докладная записка на имя Сталина могла дорого стоить её составителю. Неудачные примеры тому были прекрасно известны, но на этот раз рукой генерала двигало не банальное стремление угадать замыслы вождя или угодить ему.

Просто произошла счастливая метаморфоза, когда вместо обычного исполнителя чужих идей и приказов на свет появился способный самостоятельно мыслить полководец. Появился после тактической неудачи, когда вместо страха и уныния от случившейся с ним неудачи, он понял, как можно победить противника и обрел уверенность в своих собственных силах.

В своей докладной записке, Константин Константинович не только раскрыл замыслы противника, но и подробно изложил контрмеры направленные на срыв вражеских намерений. Одним из важных пунктов его программы, являлось взаимодействие армии и флота при обороне Севастополя. Учитывая, что единственный путь доставки в осажденный город людского пополнения и боеприпасов является морской, генерал предлагал на время переподчинить Черноморский флот Крымскому фронту.

- Отсутствие единого органа способного быстро и действенно координировать действия армии и флота, может самым пагубным образом сказаться для обороны Севастополя. Согласование и утверждение их интересов через Ставку неизменно приводит к потере времени в принятии важного решения, что оборачивается прямой выгодой для врага. Моряки, в первую очередь обеспокоенные сохранностью своих кораблей, тогда как для армии важнее всего иметь возможность регулярного получения резервов и вооружения. Необходимо как можно скорее определить, чей приоритет важен для обороны Севастополя на данный момент и исходя из него, действовать - ставил в своей записке вопрос ребром генерал, и с ним было невозможно не согласиться.

Но не только в верховенстве над флотом, видел спасение для Севастополя Рокоссовский. Предлагая неотложные меры по защите города, он по-прежнему считал главной задачей фронта наступление под Керчью. Для его проведения, он не требовал от Ставки больших сил и средств, полагая, что даже продвижение на несколько километров вперед заставит Манштейна если не отступить от стен города, то хотя бы ослабит его натиск.

Сталин с большим интересом прочитал записку командующего Крымфронтом. Взвешенность и трезвый расчет, без какого-либо элемента шапкозакидательства и лести в сторону партии и правительства, а также лично товарища Сталина, вызвал симпатию у вождя к генералу. Он был полностью согласен с тем, что предлагал комфронта Рокоссовский, но его горькие ошибки с другими командующими фронта; Хозиным, Курочкиным, Власовым, а также с Тимошенко и Хрущевым, заставляли вождя не торопиться с принятием окончательного решения.

Вопрос о подчинении флота армии временно повис в воздухе, но эти нисколько не помешало планам командующего по защите Севастополя. Цепко держа пальцы на горле адмирала Октябрьского, Лев Захарович Мехлис вел контроль, за процессом исправления ошибок.

Пользуясь занятостью командующего и не компетентность Мехлиса в морских делах, комфлота отчаянно бился с ним за каждый транспорт, крейсер и эсминец, отправляемый в Севастополь. Чего только он не говорил, чем только не мотивировал невозможность отправки транспорта или корабля с сегодня на завтра.

На первых порах это ему с грехом напополам удавалось, но тут Филипп Сергеевич получил подлый удар ниже ватерлинии от своих товарищей по цеху. Писуны есть всегда и ретивые и толковые. Первых большинство и пользы от их письменных известий с гулькин нос, но вот рапорты толковых всегда в цене.

Не только в Севастополе, но и в штабе Черноморского флота были офицеры по типу майора Широкина, письма которых оказались ценным подспорьем для генерала Рокоссовского и его штаба. Именно благодаря ним, командующий и представитель Ставки потребовали от адмирала отправлять боеприпасы и орудия не только на больших кораблях, но задействовать для этих целей сторожевики, морских охотников, тральщики, подлодки, а также всевозможные шхуны, баркасы, сейнеры благо море было спокойным.

- Незамедлительно! - таким было требование зловредного Мехлиса обвиненного в пособничестве Гитлеру с указанием точного срока выполнения. Октябрьский попытался начать дискуссию, но его так крепко 'припечатали', что ноги сами понесли адмирала по указанному адресу.

Как в этот момент адмирал ... 'не любил' и Рокоссовского, и Мехлиса, и неизвестных 'писунов', своими письмами открывавших глаза командованию. В том, что 'писуны' были своими, говорило то, что на слова о невозможности отправки в Севастополь большого количества кораблей в виду ограниченной возможности разгрузки пирсов Севастопольской бухты, абсолютно сухопутный Мехлис приказал адмиралу разгружать суда в Балаклаве и Казачьей бухте.

- Англичане и французы сто лет назад легко перебрасывали под Севастополь все необходимое для своего войска из Балаклавы. Мы, что не можем сделать этого сейчас? - сразил адмирала наповал своим вопросом представитель Ставки.

С какой бы радостью он разнес бы в клочья затаившегося 'писуна', но пока, чтобы не быть раздавленным безжалостной 'секирой' Мехлиса, не лишиться своих звездных петлиц и взамен не получить клеймо гитлеровского пособника, он должен был крутиться из всех сил. А там, даст Бог, сочтемся.

Выполняя требования Мехлиса и Рокоссовского, которые день ото дня, становились все более жесткими и конкретными, Филипп Сергеевич не оставлял надежду на то, что все это временное явление. Что нарком Кузнецов сможет отстоять интересы флота перед Ставкой. Что подчинение флота командующему Крымским флотом не случится, и он по-прежнему останется в ведении Закавказского фронта.

Это имело огромное значение, так как, находясь в подчинении маршалу Буденному, флот имел главную задачу по охране черноморского побережья Кавказа и Закавказья, и оказывал Крыму временную поддержку, по приказу Ставки или командующего фронтом. Ведь в случаи переподчинения адмирала Октябрьского тандему Рокоссовского и Мехлиса, флот становился частью обороны Крыма. Полностью безразличные к нуждам и чаяниям флота, эти новоявленные командиры ради удержания Севастополя безжалостно бросят его в топку сражения, нисколько не заботясь о сохранности кораблей, что для адмирала было смерти подобно.

Каждую ночь адмирал ложился с мыслью о судьбе его флота, с надеждой, что нарком сумеет убедить Сталина о вредности такого решения, но не случилось. Севастополь для Сталина оказался важнее флота. Для соблюдения приличия, вождь проконсультировался с Кузнецовым, с Василевским, с Мехлисом, после чего Ставка временно изъяла Черноморский флот из подчинения Закавказского фронта и передала его Крымскому фронту.

Полученный приказ Ставки стал для адмирала Октябрьского страшным ударом, но как оказалось - это были лишь цветочки. Беда, как известно не приходит одна. В тот день, когда глотая скупые мужские слезы, Филипп Сергеевич пытался крепиться из последних сил, коварная судьба нанесла ему ещё один удар.

Один из транспортов шедший в Севастополь с запасом топлива подорвался на минах и погиб. Положа руку на сердце, следует признать, что это был не первый случай, когда идущий в Севастополь транспортный корабль погибал на своих же минах.

Конечно, подобный факт был вопиющ и ужасен, по пока Октябрьский сам командовал флотом, ничто не мешало ему закрывать глаза на случившееся и относить гибель кораблей и их команд в разряд военных потерь. Что делать, война идет, а на ней всякое бывает.

Теперь же, адмиралу пришлось держать ответ перед командующим фронтом и представителем Ставки.

Более противоречивых друг к другу по характеру людей, командующему флотом, было трудно представить. Между ними не было ничего общего. Оба имели совершенно разные взгляды на жизнь, её ценности и пути их достижения. Единственное, что объединяло Мехлиса и Рокоссовского это стремление спасти Севастополь, удержать его. Именно эта задача сделала их союзниками и плечом к плечу, они намеривались дать бой любому противнику, как внешнему, так и внутреннему.

Была ли это договоренность или случайность, но главную скрипку в увертюре 'избиения младенцев' играл Мехлис. Вначале он попросил адмирала доложить о гибели транспорта, а затем задал убийственный вопрос, на чьих минах подорвался транспорт.

Услышав его, Октябрьский пошел красными пятнами, но собравшись духом, признался, что транспорт погиб на своих минах.

- К сожалению, товарищ заместитель наркома обороны подобные факты имеют место. Хотя мы снабжаем капитанов кораблей подробными картами минных полей и проходов в них, они умудряются наскочить на минные поля и погубить груз и корабль. Я уже отдал приказ провести тщательное расследование по поводу гибели транспорта и выяснить, кто виноват. Капитан судна, погодные условия или что-нибудь ещё. На море часто возникают непредвиденные ситуации, но можете не сомневаться - виновные понесут наказание - заверил адмирал, глядя честнейшими глазами в лицо представителя Ставки.

- В том, что понесут наказание, можете не сомневаться, - незамедлительно заверил его Мехлис. - Меня сейчас интересует совершенно другое, почему там установлены мины?

- Не совсем понимаю вас, товарищ Мехлис, - с обидой в голосе сказал Октябрьский, - что это значит почему?! Они установлены по приказу наркома военно-морских дел товарища Кузнецова с согласия Ставки с самого начала войны!

Адмирал гордо вскинул голову, но его слова и вид не произвели на собеседников никакого эффекта. Рокоссовский только пристально прищурил глаза как бы пытаясь оценить, что это за фрукт, сидящий перед ним адмирал, а Мехлис, словно заправский следователь сокрушенно вздохнул и принялся за моряка.

- Вы нас извините товарищ вице-адмирал, мы с генералом Рокоссовским сугубо сухопутные люди и нам не совсем понятно, зачем нужно было устанавливать мины перед Севастополем? - Мехлис говорил совершенно не свойственным ему мягким голосом, что пробуждало в душе у Филиппа Сергеевича сильную дрожь в ожидании нехороших предчувствий.

- Чтобы не дать возможность флоту противника внезапно атаковать Севастополь и нанести урон стоящему на рейде флоту. Ведь это так просто, товарищи! - голос адмирала взывал к разуму и логике допрашивавших его людей, но они оказались глухи к нему.

- Не дать возможность вражескому флоту атаковать Севастополь - это ясно. Не ясно, какому флоту? - задал вопрос Мехлис, который не был таким наивным и простым, как могло показаться.

- Я вас совершенно не понимаю, что значит, какому флоту. Вражескому, вражескому флоту! - с чувством обреченного на смерть человека упорствовал адмирал.

- Нам с товарищем Мехлисом непонятно о флоте, какого государства идет речь - вступил в беседу командующий.

- Немецкий флот находится в Бресте, Гамбурге и Киркенесе и вход в Средиземное море ему блокирует английский флот в Атлантике. Итальянский флот полностью блокирован в своих портах кораблями александрийской эскадрой англичан и его прорыв в Черное море вряд ли возможен. К тому же Турция, согласно договору о проливах обязана закрыть их для всех военных кораблей на время военных действий. Из воюющих с нами государств остаются Болгария и Румыния, но у них нет большого количества кораблей, без которых нападение на Севастополь откровенной воды авантюра.

Чисто теоретически остаются флота самой Турции, Франции и Великобритании, но и тут маленькая неувязка. Турция нейтральная страна и в боевых действиях участия принять не может. Французский флот большей частью уничтожен англичанами, либо захвачен немцами и как боевая единица равен нулю. Остаются англичане, но они наши союзники и их нынешнее положение вряд ли позволит им вести активные боевые действия в Черном море. Вот нам и не понятна государственная принадлежность вражеского флота - проявил убийственную осведомленность Рокоссовский, наводя адмирала на неприятные размышления 'кто?'.

- Мины были установлены перед Севастополем на случай внезапного прорыва через проливы кораблей итальянского флота - выдавил из себя Октябрьский.

- Хорошо, - согласился с ним Рокоссовский, - в сорок первом году была одна обстановка, сейчас совершенно другая. Максимум что могут перебросить немцы и итальянцы в Черное море это торпедные катера, быстроходные баржи и прочую мелочь, а это совсем другое, согласитесь.

- Что вы хотите этим сказать? - насторожился, адмирал, хотя в глубине души уже все прекрасно понял.

- В связи с отсутствием прямой угрозы Севастополю и наличие угрозы подрыва наших транспортных кораблей на минах, нужно очистить от мин подступы к городу. Не полностью конечно, но существенно расширить зону свободного плавания.

- Это невозможно, товарищ командующий! Это откроет дорогу вражескому флоту в Севастополь - начал, было, адмирал, но Мехлис решительно оборвал его.

- В отношении вражеского флота мы уже все выяснили, и возвращаться к нему не будем. Мины следует убрать как можно скорее, чтобы не затруднять время прохождения в гавань Севастополя кораблей и не делать их легкой добычей вражеской авиации.

- Без согласия с наркомом Кузнецовым я не могу сделать этого!

- Согласно распоряжению Ставки Черноморский флот подчинен Крымскому фронту и значит, обязан выполнять приказы Военного совета фронта. Мы с генерал-лейтенантом Рокоссовским считаем необходимым убрать мины, чтобы впредь на них не подрывались наши корабли с грузом для Севастополя. Вам все ясно, товарищ Октябрьский.

- Вы превышаете делегированные вам Ставкой полномочия. Минные поля нельзя убирать!

- Товарищ Октябрьский, ни я, ни армейский комиссар 1-го ранга товарищ Мехлис не услышали от вас убедительных аргументов, согласно которым минные поля нужно оставить в их прежнем положении. То, что вы не согласны с нашим решением это ваше право. Согласно воинскому уставу вы вправе обжаловать приказ перед вышестоящим командованием, но перед этим должны его выполнить, - отчеканил Рокоссовский, - сейчас его отпечатают, мы подпишем и вручим вам к исполнению.

- Ясно - угрюмо бросил адмирал, но его мучители не собирались прекращать экзекуцию.

- Военный совет фронта совершенно не устраивает то количество зенитных пулеметов, что вы устанавливаете на транспортах. Нужно не менее четырех установок вместе тех двух, что устанавливаете вы сейчас на них - высказал свои претензии Мехлис.

- У нас нет больше пулеметов. Нет их, поймите.

- Нет, есть. Сколько времени необходимо на переустановку зенитного пулемета с одного корабля на другой? От нескольких часов до одного дня, не так ли? - говорил посланец Сталина, заглядывая в свой походный блокнот.

- Да, в зависимости от установки - признал Октябрьский.

- Все верно, - радостно подтвердил Мехлис. - На одном только крейсере 'Красный Кавказ', что сейчас проходит ремонт не меньше сорока четырех зенитных пушек и пулеметов, а если к этому присовокупить находящиеся в ремонте эсминцы и прочие корабли, то их число перевалит за сто. Военный совет фронта приказывает временно изъять их с кораблей и установить на транспорты и сопровождающие их корабли. На это вы получите соответствующий приказ отдельно. Подождите в приемной.

Униженный и оскорбленный адмирал, понуро повесив голову, покинул кабинет, а невольный дуумвират принялся обсуждать иные цели и задачи. После Октябрьского, Рокоссовский затребовал к себе майора Зиньковича, давно сидящего в приемной. К нему были свои претензии и предложения.

- Что с разведывательно-диверсионным отрядом, подготовили? - напомнил майору Мехлис недавний разговор.

- Да, товарищ заместитель наркома. Двенадцать человек все морские пехотинцы с боевым опытом, командир старший лейтенант Ножин. Сейчас занимаются изучением основам подрывного дела и проведению диверсий

- Диверсии это хорошо, но нам гораздо важнее иметь свои глаза и уши по ту сторону фронта, в тылу у немцев. В первую очередь нам нужно знать месторасположение аэродромов и топливных складов противника.

- А как же осадные орудия крупного калибра или задача отряду меняется? - удивился майор.

- В первую очередь аэродромы и их топливные склады, склады в особенности, - пояснил Рокоссовский, - а потом уже осадные гаубицы, мортиры и артиллерийские склады их обслуживающие. Может случиться так, что топливные склады будут важнее, чем эти орудия.

- Разрешите узнать, почему произошли такие изменения, товарищ командующий. Изменились обстоятельства? - уточнил Зинькович.

- Да изменились. По мнению нашего главного артиллериста генерала Казакова, все эти огромные пушки могут оказаться не той величиной, которой кажутся. Как говорится большая фигура, но дурра. 'Лаптежники' и 'юнкерсы' могут быть гораздо опаснее, чем все эти 'Одины' и 'Торы' вместе взятые - честно признался майору Рокоссовский.

- Что же, поживем, увидим, а пока будем верить специалистам. Что ни будь ещё?

- Надо, чтобы группа была заброшена в тыл немцам к первым числам июня. Как собираетесь забрасывать группу, по воздуху?

- Нет. В отряде партизан нет подходящего места для посадки самолета, а сбрасывать группу на парашютах большой риск. У людей нет опыта прыжков, поэтому придется отправлять их морем на торпедном катере. Метод отработанный и ранее сбоев не давал.

- Вам виднее, Александр Аверьянович. Надеюсь, что ваши люди в случаи необходимости готовы выполнить спецзадание, о котором мы говорили ранее.

- Да, готовы. В составе группы включено два снайпера.

- Хорошо. Тогда не смею вас задерживать - молвил Рокоссовский и майор откланялся.

Мехлис подошел к висевшей на стене карте Крыма и, коснувшись красного флажка воткнутого в карту в районе Севастополя, спросил генерала.

- Значит, вы твердо определяете начало штурма Севастополя немцами первыми числами июня?

- Да, все указывает на это. И участившиеся пристрелки артиллерии, и увеличение числа самолетов противника по сведениям партизан и переброска из-под Керчи немецкого мотополка с заменой его румынами согласно донесениям разведки.

- Однако танковый батальон по-прежнему занимает свои позиции и, похоже, уходить не собирается.

- Все верно. Танковый батальон эта страховка Манштейна на случай нашего возможного наступления под Керчью. Он прекрасно понимает, что рано или поздно мы попытаемся начать действовать, если положение наших войск в Севастополе ухудшится и наверняка приготовился к его отражению.

- И где вы намерены наступать, опять через румын?

- Да, это единственно слабое место в обороне немцев. Пока их слишком мало для хорошего прорыва, но по мере боев резервы у Манштейна сократятся, и он будет вновь заменить немецкие соединения румынскими и вот тогда, следует наносить удар. План операции, представленный нами в Генеральный штаб, в целом одобрен, осталось уточнить некоторые детали.

- Скажите честно, вы уверены в успехе наступления?

- Да, верю. Ровно, как и в то, что у вас с генералом Малининым все получится.

- У меня большие опасения, что благодаря численному превосходству в воздухе, немцы смогут существенно повлиять на ход развития операции. В связи со сложным положением на Юго-Западном фронте, рассчитывать на пополнение нашей авиации со стороны Ставки не приходится. Я попросил Семена Михайловича помочь нам с истребителями, но не знаю, что из этого получится.

- Волков боятся в лес не ходить. Даже небольшое продвижение вперед существенно облегчит положение Севастополя. Главное не давать Манштейну возможности играть по своим правилам и чувствовать себя спокойным. Сидение в глухой обороне значит обречь себя на поражение.

В кабинете повисла напряженная пауза. Мехлис никак не решался сказать, но затем, набравшись сил, произнес.

- Может быть, вы не поедите в Севастополь? Если вы согласны, то я позвоню товарищу Сталину и все объясню. Он поймет - предложил Мехлис, но Рокоссовский решительно покачал головой.

- Спасибо, Лев Захарович, но это мое личное решение и менять его я не собираюсь. Сегодня в ночь мы с генералом Казаковым отплываем на подводной лодке. Моя к вам просьба выполнить намеченный нами план переброски боеприпасов и артиллерии, не меньше чем на 75 процентов. Иначе все наши планы и надежды накроются медным тазом - пошутил Рокоссовский.

- Можете в этом не сомневаться, Константин Константинович. Выполню все, что мы с вами наметили и о чем говорили. Слово коммуниста - горячо заверил Мехлис собеседника и крепко пожал ему руку. Затем, что-то вспомнив, он достал из стенного шкафа поношенный кожаный плащ и протянул его генералу.

- Вот возьмите. С вашими генеральскими звездами вы будите прекрасной целью для врага, а в этом плаще определенное инкогнито вам гарантировано. Берите и не сомневайтесь, проверено на деле.

- Спасибо, за инкогнито, - поблагодарил Рокоссовский и в взяв подарок, добавил, - если вы гарантируете мне безопасность, то я постараюсь гарантировать безопасность этому плащу.

Глава VIII. Голос Одина и Тора.

Смертельную хватку немецких тисков севастопольцы ощутили на себе ещё до второго июня, когда на город обрушился шквал орудийных снарядов и град бомб. С каждым днем увеличивалось число самолетов прилетевших в Крым с материка, что не замедлило сказаться на количестве атака кораблей пришедших в гавань Севастополя.

Двадцать шестого мая доставивший в осажденный город маршевое пополнение и снаряды транспорт 'Абхазия' подвергся воздушной атаке звена немецких истребителей на обратном пути. Вооруженные пулеметами, пушками и бомбами, вражеские летчики напали на транспорт, и только наличие шести зенитных пулеметов, позволило 'Абхазии' отбиться от самолетов противника. Получив минимальные повреждения от огня фашистских асов, корабль благополучно завершил свой поход, сбив при этом один самолет.

На следующий день, при подходе к Севастополю атаке с воздуха подвергся лидер 'Ташкент'. Три 'юнкерса' под прикрытием истребителей пытались уничтожить советский корабль, но бортовая зенитная артиллерия и поднятые в воздух истребители, сорвали планы врага. В завязавшейся схватке, было уничтожено два самолета противника и один поврежден, потери защитников Севастополя составили один истребитель.

Ещё жаркий бой развернулся двадцать девятого мая, когда в главную гавань Севастополя пришел крейсер 'Ворошилов' и эсминец 'Свободный' с грузом гаубиц и снарядов к ним. Не успев разгрузиться за ночь, они были подвергнуты воздушной атаке со стороны врага прямо в порту.

Не имея возможность из-за плотного зенитного огня проводить прицельное бомбометание, пилоты Рихтгофена не смогли нанести кораблям флота каких-либо серьезных повреждений. Сброшенные ими бомбы падали куда угодно, но только не на цель. Застигнутые врасплох вражеским налетом авиаторы не успели быстро поднять в воздух свои самолеты и два сбитых самолета, были записаны на счет зенитчиков.

Разъяренные неудачей, немцы повторно атаковали советские корабли в районе Феодосии, бросив против них четыре торпедоносца под прикрытием истребителей. Черноморцы храбро вступили в схватку с врагом и отбили все его атаки.

Умело проводя маневр уклонения, они разминулись со сброшенными на них торпедами, а истребители были отогнаны зенитным огнем. Окончательно отбили атаку врага прилетевшие с Кубани истребители, по требованию моряков.

Кроме крупных кораблей, в Севастополь шли суда и малого тоннажа. Под покровом ночи они приходили в Балаклаву, Мраморную и Казачью бухту и быстро разгрузившись, уходили обратно. Трудившийся в поте лица, под неусыпным оком Первого комиссара, адмирал Октябрьский специально разработал им такой график движения, но иногда случались и накладки.

Несколько раз сторожевики не успевали вовремя сгрузить привезенные ими боеприпасы и на обратном пути подвергались нападению немецких летчиков.

Следуя привычной логики, маленькие суда были легкой добычей для германских стервятников, но на деле это оказалось не совсем так. Оказалось, что 'маленькие блохи' могли больно кусаться. Вдвое против прежнего усиленные зенитными пулеметами, сторожевики яростно отбивали любые воздушные атаки противника.

За все время столкновений малых кораблей с асами Люфтваффе, немцы только дважды праздновали победу. Один раз, просто задавив числом атакованный ими тральщик, а в другом случае потопив сейнер из-за несогласованных действий команды.

Однако не только надводные корабли доставляли боеприпасы и людей в осажденную крепость. Свою лепту в общее дело защиты Севастополя вносили и моряки подводники. Пройдя незаметно под водой, они доставляли массу различных грузов, без которых оборона города не была бы столь крепкой, какой она оказалась в годину испытаний.

Привыкший, опираться в своей работе на работников бывшего штаба, генерал Рокоссовский был вынужден разделить этот костяк. С собой в Севастополь он забрал генерала Казакова и полковника Шадрина, остальные остались с Малининым в Керчи.

Приезд в Севастополь командующего со своим штабом не вызвало серьезных трений с генерал-майором Петровом. С первого момента своего прибытия, Рокоссовский решительно отказался от общения с командующим СОР по привычному генеральскому принципу - 'я начальник - ты дурак'. Он сразу дал понять Ивану Ефремовичу, что видит в нем важного и ценного для себя помощника, чье мнение интересно и уважаемо.

Весь остаток мая, крепость в авральном режиме добирала все необходимое вооружение и боеприпасы. Каждый день, каждая ночь были очень важны для осажденного города, но второго июня начался его третий штурм.

С раннего утра до позднего вечера немцы принялись расстреливать советские укрепления по всей линии фронта. Загрохотали гаубицы и мортиры, полевые орудия и зенитные пушки, реактивные установки. Весь этот огневой кулак с немецкой тщательностью и педантичностью молотил по передовой линии обороны Севастополя, с регулярными перерывами.

Немецкие военные делали это не ради того, чтобы сэкономить боеприпасы. Имея не меньше 7 боекомплектов на орудие, они могли позволить себе подобную роскошь. Остановки в обстреле были необходимы для того, чтобы укрывшиеся на вершине горы наблюдатели, могли оценивать результативность артиллерийского огня вермахта.

Среди тех, кто при помощи стереотруб наблюдал за разрушением оборонительных сооружений русских, находился сам Манштейн с офицерами своего штаба.

- Отлично работают наши зенитчики! - восторженно заметил генерал, обращаясь к начальнику оперативного отдела штаба армии полковнику Буссе, - они буквально вгоняют свои снаряды в бойницы вражеских дотов и бронированных башен.

- Не завидую я тем русским, которые сейчас там находятся - поддакнул Буссе, но с его мнением не согласился заместитель начальника штаба полковник Шпессарт.

- В том, что им сейчас приходится не сладко, я полностью с вами согласен, но вы не учитываете природное упрямство этих дикарей. Там, где любой цивилизованный француз, итальянец или англичанин давно начал бы вести переговоры о почетной сдаче, русские будут стоять до конца. Великий Фридрих говорил, что русского солдата мало убить, его ещё нужно повалить на землю и то, с чем мы сталкиваемся каждый день, подтверждают слова короля воителя.

- Имей мы в своем распоряжении одну артиллерию, я бы согласился с вами полковник но, слава богу, у нас имеется VIII корпус генерала Рихтгофена. Будем надеяться, что их бомбы смогут пробить широкую брешь в их обороне - сдержанно ответил ему Манштейн и в его словах, была большая доля истинны.

Летчики действительно ни в чем не отставали от артиллеристов. Используя численное превосходство, они прочно оседлали небо Севастополя, забрасывая его защитников бомбами. С каждым днем число вылетов немецких бомбардировщиков увеличивалось в геометрической прогрессии. Начав с трехсот вылетов в день, они быстро перевалили за тысячу, и это не было пределом.

Ужасный молох разрушения пронесся по небольшому клочку суши, сметая все на своем пути. В восторженных реляциях немцы говорили, что полностью сравняли советские укрепления с лица земли.

- Весь город утонул в сполохах разрывов наших мин, снарядов и авиабомб. Севастополь и его окрестности объяты многочисленными пожарами, густой дым от которых застилает небо и прилегающий к берегу участок моря. Проволочные заграждения, траншеи и огневые точки передовой линии обороны врага полностью уничтожены. Находившиеся в них солдаты убиты или в панике отступили в тыл, так как ничто живое не может противостоять напору славных солдат фюрера. Большевистские генералы находятся в ужасе перед невиданной мощью вермахта. Оборона Севастополя парализована, и дни последнего оплота Сталина на Черном море сочтены! - восторженно предрекали военные корреспонденты 'Фелькишер беобахтер' специально присланные доктором Геббельсом из Берлина.

Вскормленные ядовитым молоком министерства имперской пропаганды, они с упоением строчили уничижительные статьи, восторженно снимали на кинопленку разрушительную работу летчиков рейхсмаршала Геринга, а также азартную работу немецких артиллеристов обстреливающих Севастополь.

Яростно колотя в барабаны и трубя в трубы скорой победы, они должны были создать в мозгах у обывателей твердую убежденность в том, что на Восточном фронте все обстоит прекрасно. Да, не считаясь с чудовищными жертвами и при помощи генерала Мороза и маршала Грязи, русским удалось остановить продвижение германских войск на восток, но теперь, все позади. Превосходя диких азиатов буквально во всем, славные солдаты рейха продолжили свой крестовый поход против большевизма.

Победные сообщения из штаб-квартиры фюрера, вместе с аршинными заголовками газет, фотографиями разбитой советской боевой техникой и кадрами кинохроники с длинными колоннами пленных впечатляли, но все это было не совсем правдой.

В сердцах солдат и матросов, защищавших Севастополь, не было дикого страха и безграничного отчаяния от осознания безнадежности своего положения, брошенности Верховным командованием на произвол судьбы. Вместо всего этого была горечь и боль от понесенных потерь, была ярость и злость на врага, была обида за невозможность ответить равноценным ударом. Однако больше всего, у них было решимости отстоять город от вражеских полчищ, и готовность ради этого биться с ними до конца.

С тем, что противник превосходил авиацию Крымского фронта своей численностью, и спорить с этим было трудно и глупо. Силы VIII корпуса 4-й воздушной армии рейха прочно оседлали небо, и выбить их оттуда было чрезвычайно трудно, но это не означало, что советские летчики отказались от борьбы.

Временно выдвинув на передний край борьбы с бомбардировщиками противника средства ПВО, они сосредоточились на прикрытии транспортов и боевых кораблей, доставлявших в Севастополь боеприпасы и маршевое пополнение. Не проходило дня, чтобы самолеты противника не несли потери от действий наших летчиков, что приводило в бешенство Рихтгофена и Манштейна, желавшего установления полной блокады Севастополя.

Регулярные приходы в бухты крепости кораблей и потери авиации заставляли фашистское командование нервничать и перебрасывать с сухопутного фронта на его морской участок все новые и новые подразделения, тем самым ослабляя ударное силы корпуса.

Не все гладко обстояло и у осадной артиллерии. Превосходя противника по числу стволов и степени калибра, немцы никак не могли добиться ответного артогня по своим позициям, для выявлений позиций советских батарей. Единственные, чьи 'адреса' им были хорошо известны, являлись береговые батареи в северной и южной части Севастополя, получивших на немецких картах обозначение 'Максим Горький I' и 'Максим Горький II'. Все остальное, включая прибывшие на кораблях гаубицы большого калибра, проводили пристрелочную стрельбу по позициям врага, успешно скрывая от его наблюдателей свое местонахождение.

Генерал Казаков только тем и занимался, что размещал прибывшие пушки по секторам обороны, укрывал их и проводил пристрелочные стрельбы. Особым его вниманием пользовались гаубичные батареи, которым со дня на день предстояло вступить в схватку с врагом. Их как всегда было мало, но и то, что было, могло нанести врагу серьезный урон.

Каждый день, обобщая приходящие в штаб обороны разведывательные данные из различных источников, Рокоссовский вместе со своим штабом пришел к определенным выводам.

Исходя из того, что Манштейн делал основной упор на артиллерию и авиацию, командующий предположил, что противник не имеет серьезного превосходства в живой силе.

- Почти год, сражаясь с немцами, я сделал один важный для себя вывод. Противник никогда не воюет не имея численного перевеса. Рота не сражается с ротой, батальон с батальоном, полк с полком. Всегда немцам необходим численный перевес, а если его нет, то они пытаются ослабить противостоящую им роту, либо при помощи артиллерии и авиации, либо заслав в неё предателя провокатора для её разложения изнутри. Исходя из этого, все попытки Манштейна разрушить до основания наши оборонительные укрепления говорят об ограниченности его людских резервов, что подтверждается данными полученными от партизан и наших разведгрупп. Они не зафиксировали прибытие под Севастополь крупных соединений врага.

- Опасно недооценивать врага, - выразил свои опасения генерал Петров, - немцы большие мастера пускать пыль в глаза.

- В том, что мастера согласен. Они могут отлично замаскировать танки, пушки, склады и прочие секретные объекты, но вот спрятать целую дивизию, а тем более две или три очень трудно. А, что касается недооценки противника, то этого у меня нет и в мыслях. Немецкий солдат, очень хороший солдат. Смелый, храбрый, дисциплинированный и в меру инициативный, а вот командиры у них плохие. Отказываясь сражаться ротой против роты, они внушают своим солдатам скверную мысль об их слабости против наших солдат. Что одолеть нас они могут лишь большим числом или при помощи измены, а это опасная червоточинка, которая, в конечном счете, обернется страшным поражением для немцев. В самый ответственный момент солдат спасует, найдет тысячу и одну причину не выполнять приказ.

Рокоссовский говорил негромко и спокойно, внушая собеседнику уверенность в сказанные им слова не громким голосом и ярким образом, а стройной логикой и правдой жизни. В кожаном плаще, без знаков различия он был совершенно не похож на того плакатного героя, что одним своим видом должен был убеждать всех и вся в скорой победе над врагом, малой кровью и на чужой территории.

Однако общаясь с собранным и даже несколько неторопливым генералом, каждый из штабных работников, а также те командиры, с которыми он успел пообщаться за эти дни, проникались твердой мыслью, что враг будет разбит и победа будет за нами.

- А, что вы скажите относительно главного направления наступления врага? Если следовать вашей логики, то у Манштейна хватит сил только для нанесения одного удара, но никак не двух, что противоречит привычной немецкой тактики - спросил начальник оперативного отдела штаба, чьи аналитические выводы несколько расходились с выводами командующего.

- Сейчас у меня нет четкой уверенности, но на данный момент, я больше склоняюсь к северному варианту - честно признался Рокоссовский.

- Почему!? Ведь здесь Манштейн уже дважды получали по рукам, и он наверняка придумал какой-нибудь хитрый ход. Все его предыдущие действия говорят, что он не любитель шаблонных решений.

- Я отдаю предпочтению северному варианту по двум причинам. Во-первых, это самый короткий путь к центру крепости, севастопольской бухте, чем через Сапун гору и Федюнинские высоты. Во-вторых, исхожу из данных нашего наблюдения за артиллерией противника. Они однозначно говорят об интенсивности немецких обстрелов именно в северных секторах обороны.

- Значит, нам следует начать сосредоточение резервов в 4 и 3 секторах? - встрепенулся Петров, но командующий покачал головой.

- Не думаю, что нам следует с этим торопиться. Возможно, что противник нас умело, провоцирует, подталкивает к выгодному для него решению, чтобы затем одним ударом обескровить наши силы. Давайте подождем, пока Манштейн не сделает свой первый шаг.

Упомянутое Рокоссовским наблюдение за действиями артиллерии противника, было поставлено генералом Казаковым на серьезную основу. Каждый день в штаб стекались донесения не только от наблюдателей занятых выявлением местом расположения осадных батарей врага. Командиров подразделений держащих оборону на передовой, обязали докладывать о применении противником орудий большого калибра.

Благодаря этому, удалось точно установить время вступления в дело главных калибров фюрера и примерное место их расположения. Так первые четыре дня, город в основном обстреливали 210 и 240 мм гаубицы, вместе с батареями 305 мм мортир 'Шкода'.

Главные калибры немцев в лице 355 мм пушки М.1, 420 мм 'Гамма', а также 'Тор', 'Один' и 'Дора' подали свои голоса лишь на пятый день бомбардировки Севастополя. И главной проблемой их позднего вступления, являлись их размеры.

Оба 'Карла' имели малую дальность обстрела и потому должны были находиться вблизи передовой. Для их безопасности, немецкие саперы, преимущественно ночью создали специальные укрытия в складках скальной местности, вынув полторы тысячи кубометров грунта.

В виду острой нехватки времени и средств, к работам по размещению 'Одина' и 'Тора' были привлечены военнопленные, которые после окончания работ были все уничтожены. Немецкие генералы не могли допустить, пусть даже гипотетической возможности утечке сведений о месте нахождения любимых 'игрушек' фюрера.

Не меньшая проблема возникала и с 'Дорой'. Для того чтобы это уникальное орудие могло вести огонь, его было необходимо вывезти из укрытия в специально подготовленное место и при помощи специальных домкратов придать конструкции устойчивость. После этого моторы приводов приподнимали огромный ствол в нужное положение, наводили на цель и только тогда, орудие могло вести огонь.

Шестого июня 'Гамма' и оба 'Карла' заговорили, выпустив по советским позициям около 40 снарядов вместе взятые. Пушка 355 мм орудий громила 'форт Сибирь', 'Гамма' вела обстрел 'форта Сталин', но серьезных повреждений этому укреплению нанесено не было. Как германские артиллеристы не старались, но все зенитные орудия этой батареи, ровно, как и находившиеся там четыре 76 мм орудия уцелели от огня противника.

На долю мощные 'Карлы' обрушились на батарею майора Александера, она же 'Максим Горький I'. Имена она внесла решающую роль в отражении двух предыдущих немецких штурмов и потому, ей было уделено огромное внимание. Кроме двух огромных мортир, эту батарею с особой настойчивостью утюжили эскадрильи пикирующие бомбардировщики, по 10-15 машин одновременно.

Хорошо видимая с воздуха, батарея была отличной мишенью для немецких асов, которые три дня подряд сбрасывали на неё свои бомбы. Установленные на самолетах фотокамеры беспристрастно фиксировали множественные разрывы сброшенных немцами бомб. Согласно многочисленным рапортам наблюдателей, зловредная батарея была превращена в руины, однако это не соответствовало истине.

Батарея майора Александера была словно заговоренная. Снаряды и бомбы попадали куда угодно только не в орудийные башни. Все пространство вокруг них было изрыто воронками, но крепкая броня, надежно защищала боевые расчеты четырех 305 мм башенных орудий.

Обстрел двух 'Карлов' не смог серьезно изменить общее положение дел. Несмотря на огромные разрывы фугасных снарядов, основательно сотрясавшие позиции советских артиллеристов подобно сильному землетрясению, результат обстрела был незначителен.

После одного из взрывов, у одной из башен возникли проблемы с поворотным механизмом. Это временно исключило её участие в боевых действиях, но ненадолго. За сутки интенсивных работ проблемы были устранены и батарея майора Александера, встретила наступление врага в полном боевом составе.

Ничуть не лучше состоялся дебют у 'Доры'. Невозможность провести точную пристрелку этого гиганта, сразу исключила его участие в обстреле переднего края советской обороны. Как бы, не были точны обслуживающие его артиллеристы, угроза попадания огромного снаряда по своим войскам равнялась пятьдесят на пятьдесят. Поэтому цели для обстрела были выбраны в глубоком тылу противника.

Имея относительно точные сведения от перебежчика, подкрепленные данными воздушной разведки, немцы сосредоточили огонь 'Доры' по Сухарной балке, где находились склады со снарядами. Также целью для обстрела была выбрана батарея ?16, на которой по данным немецкой разведки находились 280 мм морские орудия.

За день, дивизион подполковника Боме обслуживавший 'Дору' сделал четырнадцать выстрелов. После каждого залпа гиганта, артиллеристы терпеливо ждали доклады наблюдателей, чтобы внести изменения в своей наводке.

Как и 'Карлы', 'Дора' оказалась дорогим, но малоэффективным оружием. Смотрящие в цейсовые трубы наблюдатели, так и не увидели взрывы от пяти снарядов упавших на позиции севастопольцев, а действие остальных не произвели должного действия. Они падали, взрывались, но не наносили того ущерба на который рассчитывали создатели орудия и генерал Манштейн.

Штольни Сухарной балки, в которых хранился боезапас Северной стороны, несмотря на их целенаправленный обстрел, остались целыми и невредимыми, не говоря об их уничтожении.

Единственный серьезный урон от обстрела 'Доры' состоял в том, что от сотрясания почвы сдетонировали снаряды, хранящиеся открытым способом и предназначавшиеся для отправки на Южную сторону.

Большой столб взрыва был немедленно зафиксирован наблюдателями, а также по счастливой случайности и на кинопленку хроникеров, снимавших дебют любимого гиганта фюрера. Все это легло в основу торжественной реляции направленной в ставку Гитлера, вечером этого дня.

В ней говорилось, что чудо-снаряд 'Доры', пробил скальный грунт русской оборонительной позиции и, уйдя на глубину в сто метров, уничтожил находившийся там пороховой склад врага. К ней также был приложен доклад наблюдателей с перечислением числа взрывов на позициях батареи ?16, а также снимки воздушной разведки, запечатлевшие взрывы снарядов 'Доры' в этом районе.

Стоит ли говорить, что подобный доклад, подкрепленный кино- и фотоматериалами, срочно отправленных специальным самолетом Гитлеру, вызвал у него бурную радостную реакцию. В штаб 11-й армии немедленно полетел приказ представить к Железным крестам людей особо отличившихся при уничтожении половины арсенала русской крепости.

Приказ фюрера был священен, и представление было составлено, хотя награждать артиллеристов не было никаких оснований. Батарея одиннадцатидюймовок, чьего огня так панически боялись немецкие генералы, существовала лишь в их воображении. Согласно решению Генерального штаба, орудия с батареи были демонтированы в конце двадцатых годов. Так, что бронебойные снаряды господина Круппа, в течение дня добросовестно разрушили давно заброшенную позицию, где в этот момент не было ни одного солдата противника.

Поздно вечером, в штабе генерала Рокоссовского подводили итоги знакомства с главными калибрами врага, которые по своей эффективности значительно уступали действию остальным осадным орудиям 11-й армии и самолетам генерала Рихтгофена. Уже потом, станет известно, что за пять дней непрерывных обстрелов и бомбардировок, противник сбросил на город 46 тысяч бомб крупного калибра и выпустил свыше 126 тысяч тяжелых снарядов.

По замыслу генерала Манштейна, этот страшный обстрел должен был серьезно ослабить оборонительные укрепления Севастополя и породить панику в рядах защитников города. Исходя из опыта штурма оборонительных укреплений в северной Франции и Бельгии, немцы ожидали, что русские солдаты начнут сходить с ума от непрерывного обстрела как сходили французы и бельгийцы, но этого не случилось.

В противовес цивилизованным европейцам с готовностью выбросившим белый флаг и покорно поднявшим руки, русские варвары продолжали сидеть в своих казематах и дотах, не помышляя о сдаче.

Первые сообщения о применении противником орудий большого калибра были разрозненные, не позволяли определить месторасположение осадных орудий и этому были свои объяснения. Если залпы хорошо укрытых 'Карлов', 'Гаммы' и 'Н' с грехом напополам ещё можно было засечь, то в отношении 'Доры' это было сделать невозможно. Все выпущенные и разорвавшиеся ею снаряды, наблюдатели отнесли к авиабомбам особо крупного калибра. Именно так они и были отмечены в рапортах.

Но не факт начала обстрела города из особо крупных орудий, был главной новостью этого вечера. Перед самым заседанием штаба командующего, из 2 сектора обороны сообщили о румынском перебежчике, сообщившим, что начало штурма Севастополя назначено на 3 часа утра 7 июня.

Ближе к полночи, разведчики 4 сектора обороны взяли 'языка', который после интенсивного допроса назвал примерно те же сведения, но только с небольшим уточнением. Наступление должно было начаться в три часа по берлинскому времени.

Ещё больше градус накала и страстей усилился к часу ночи, когда из 1 сектора обороны сообщили, что при проделывании проходов в проволочном заграждении у подножья Сапун горы, взят немецкий сапер. Сведения, полученные от него, полностью повторяли добытые ранее, как под копирку.

В этой непростой обстановке, Рокоссовскому нужно было определиться, чем являются полученные сведения - хитрой дезинформацией со стороны противника или случайность, позволяющей вскрыть его тайные замыслы. Но, даже определившись с этим трудным и непростым вопросом, командующий становился перед новым выбором, не менее сложным и важным.

В случаи признания, полученные от пленных сообщения правдивыми, необходимо было предпринять неотложные шаги по срыву наступления врага. Самый эффективный способ противостояния противнику являлось нанесение врагу упреждающего удара.

Из-за ограниченности людских резервов и средств, севастопольцы не могли нанести полноценный контрудар, который мог либо заставить врага отказаться от своих намерений, либо на время отложить его исполнение. Единственное, что могли сделать советские войска - это нанести массированный артиллерийский удар по немецким позициям, который должен был ослабить их наступательный потенциал.

В том, что необходимо нанесение артиллерийского удара, никто из работников штаба не сомневался. Весь вопрос упирался в продолжительность его удара. Учитывая количество имеющихся в крепости боеприпасов, генерал Петров стоял за продолжительность в двадцать минут.

- Большего, к сожалению, мы себе позволить не можем. Нам ещё предстоит отбивать штурм врага и совершенно неизвестно, как быстро мы сможем пополнить наши арсеналы - в голосе генерала звучал разум и здравомыслие, и с ним были согласны большинство офицеров штаба.

Генерал Казаков настаивал на том, что продолжительность обстрела должна быть если не вдвое больше, то не менее сорока пяти минут.

- То, что вы предлагаете Иван Ефимович - полумеры. Да мы ударим противника, но не кулаком, а растопыренной ладонью, что совершенно недопустимо в нашем положении. Только сознательно рискнув своими арсеналами, мы может серьезно ослабить изготовившегося к броску врага. Иного выхода просто нет, а что касается вопроса пополнения наших запасов мин и снарядов, я думаю, что флот, под руководством адмирала Октябрьский справиться с поставленной перед ним задачей - уверенно заявил артиллерист и ни у кого из штабистов, не нашлось аргументов возразить 'варягу'.

После того, как оба генерала высказались, собравшиеся стали с нетерпением ждать, чью сторону примет Рокоссовский. Выбор был крайне трудный, но Константин Константинович недолго решал, кого ему следует поддержать. Выбирая между разумной осторожностью и оправданным риском, он встал на сторону генерала Казакова.

- Чтобы нанести максимальный урон неприятелю, необходим сильный удар. В этом я полностью согласен с генералом Казаковым. За его плечами имеется опыт подобных действий и если он уверен в успехе предлагаемого им варианта, то у меня нет оснований сомневаться. Однако принимая сторону Василия Ивановича, я не намерен сбрасывать со счетов аргументы генерала Петрова о необходимости экономии снарядов. На данный момент, у нас имеется от 2-х до 6 боекомплектов на разные виды артиллерии, включая минометы и орудия крупного и среднего калибра. Пока у нас нет претензий к действиям флота по снабжению нас боеприпасами, но обстановка может сложиться таким образом, что он не сможет оказывать нам поддержку по независящим от него причинам. Я полностью убежден, что в самое ближайшее время, противник предпримет попытку создать морскую блокаду вокруг Севастополя и удушить наши войска голодом. Как в прямом, так и переносном смысле, будь я на месте Манштейна, то сделал бы это обязательно.

Рокоссовский говорил правду такой как она была без утайки и прикрас, но от того как он её говорил, в сердцах собравшихся людей преобладал не страх, а уверенность, что и в этот раз они смогут отразить наступление врага на город, правда очень высокой ценой.

- В сложившейся обстановке, думаю, что продолжительность нашей артиллерийской контрподготовки должна составлять сорок минут. Этого хватит, чтобы сократить численность изготовившейся к штурму пехоты в передовых окопах и нарушить управление войсками. Однако ограниченность наших огневых запасов не позволяет вести огонь такой интенсивности по всему периметру фронта. Нам хорошо известна боеспособность румынских частей, и потому, считаю, что обстрел их позиций можно сократить до двадцати минут как предлагает генерал Петров - Рокоссовский вопросительно посмотрел на оппонентов, но возражений с их стороны не последовало.

- Кроме этого, силу нашей контрподготовки можно усилить за счет привлечения к обстрелу немецких позиций, корабельную артиллерию находящихся сейчас в гавани крейсера 'Молотов' и сопровождающих его эсминцев. Учитывая время начала нашего контрудара и его продолжительность не вижу никакой серьезной опасности для кораблей. Их пушки, следует нацелить на поддержку северных секторов обороны, где, по моему мнению, враг будет наносить свой главный удар. Если вопросов нет, предлагаю приступить к подготовке нанесению артиллерийской контрподготовки. Господин Манштейн оставил нам мало времени.

Время до нанесения упреждающего удара было действительно очень мало для тех, кто его организовывал, но оно невыносимо долго тянулось, для тех, кто остался в штабе.

По предложенному генералом Казаковым варианту, пушки должны были заговорить за полчаса до предполагаемого наступления противника, но Рокоссовский внес небольшую коррекцию. Ещё больше подняв градус напряжения и ответственности, командующий сократил назначенный Казаковым срок упреждения на десять минут.

- За полчаса немцы ещё не достигнут своего максимального сосредоточение войск на переднем крае атаки и, следовательно, мы не сможем нанести противнику тот уровень ущерба, на который надеемся. Пусть как можно полнее влезут в процесс подготовки атаки, так плотно, чтобы уже нельзя было остановить запущенный механизм - предложил Рокоссовский, и начальник артиллерии фронта с тяжелым вздохом согласился. Ждать дополнительные десять минут, было для него серьезным испытанием.

Удар советской артиллерии оказался настоящим шоком для противника. Град снарядов, засыпавший немецкую передовую, в тот момент, когда там скопились готовые к наступлению штурмовые отряды пехоты и подразделения штурмовых орудий, можно с чистой совестью сравнить с апперкотом в солнечное сплетение.

Особую силу этому удару придавал огонь гаубиц, недавно прибывших в осажденную крепость. В отличие от настильного огня полевых и батарейных орудий, имевшего возможность громить в основном тылы и выявленные огневые позиции врага, гаубицы беспощадно били по пехоте противника укрывшейся в лощинах и за пригорками, коих в окрестности Макензевых гор было превеликое множество.

В полной уверенности в отсутствии у русских гаубиц среднего калибра, немцы безбоязненно накапливали пехоту для штурма русских позиций за всевозможными складками местности. Не каждый из снарядов летел точно в цель, но даже если каждый третий из выпущенных советскими гаубицами снарядов падал туда, куда было надо, игра стоила свеч.

Сразу после начала артобстрела немцы попытались начать контрбатарейную борьбу, но вскоре прекратили огонь. Уж слишком мощно и напористо грохотали батареи Макензевых гор и Сапун горя, пушки Инкермана и Херсонеса, орудия кораблей стоявших в севастопольской гавани.

Сорок минут извергали они по врагу шквал огня, который сокрушал все на своем пути, сея смерть и разрушение в рядах противника. Громко кричали раненые и с тихим стоном уходили умирающие солдаты, что-то с грохотом рвалось и горело, заставляя славных тевтонов хмуриться и потуже застегивать ремешки своих касок. Русские 'Иваны' опять применили против них какой-то хитрый ход, принесший солдатам вермахта новые горести.

Изготовившиеся к штурму ветераны, хмуро говорили: - Слава богу, что сейчас весна, а не зима и нам сейчас не нужны шинели.

Этим самым они напоминали своему командующему, что помнят его людоедский приказ, отданный им в декабре 1941 года. Тогда разгневанный неудачами штурма форта 'Сталин' и форта 'Максим Горький', Манштейн приказал отобрать у идущих в бой солдат теплые шинели.

- Их отсутствие не позволит этим бездельникам долго лежать на снегу и принудит к атакам русских траншей - изрек лучший ум Германии и его приказ был выполнен в точности. Лишенные шинелей солдаты дошли до самых передних траншей обоих советских батарей, но так не сумели выполнить приказ своего генерала. Защитники 'фортов' стояли насмерть. Их решимость умереть была выше стремления врага одержать победу, и противник был отброшен от стен крепости с большими потерями.

Советская артиллерийская контрподготовка нанесла ощутимые потери для полков вермахта, но остановить эту огромную машину была не в силах. Задержка немецкого наступления составила один час двадцать минут, из которых сорок минут заняла артиллерийская подготовка. За это время немцы успели эвакуировать с передовой раненых и убитых, убрать поврежденные орудия и машины, подтянуть необходимые резервы и пополнить ими штурмовые отряды.

Теперь настал час артиллерийского бога Третьего рейха, который должен был доломать и уничтожить то, что не успели и не смогли орудия Круппа и Шкоды за предыдущие дни. Весь передний край советской обороны был объят огнем от разрывов мин, снарядов и ракет реактивных минометов, выпущенных врагом в свои сорок минут. Советский артиллерийский контрудар не сильно ослабил ударную силу противника, которая принялась нещадно терзать оборонительные рубежи севастопольцев.

Свою лепту в это дело попытались внести и оседлавшие небо над городом асы Люфтваффе, но на этот раз не совсем удачно. Все дело заключалось в том, что обнаружив присутствие в бухте Севастополя советских кораблей, немецкие пилоты обрушили свои бомбы именно на них, стремясь существенно сократить численность Черноморского флота.

Не обращая никакого внимания на зенитное прикрытие, как со стороны наземных батарей, так и зенитных установок крейсера и эсминцев, немцы яростно атаковали советские корабли. Бомбы на акваторию бухты сыпались как горох, но серьезных повреждений кораблям не нанесли.

Предвидя возможность атаки с воздуха, с появлением первых самолетов противника моряки поставили дымовые завесы. Под их прикрытием корабли благополучно покинули бухту крепости и взяли курс на Туапсе.

При прохождении района Ялты, 'Молотов' и эсминцы подверглись новой атаке, как с воздуха, так и с моря. С воздуха корабли были атакованы звеном торпедоносцев, а со стороны моря на них напали итальянские торпедные катера, недавно прибывшие в Крым через румынские порты.

Воздушное сопровождение 'Молотова' в лице четыре истребителей, вместе с зенитными установками помогли советским кораблям сорвать планы врага. Один из торпедоносцев получил серьезные повреждения и ушел с боевого курса, а остальные не смогли произвести прицельный сброс торпед по кораблям.

Что касается итальянских моряков, то у них не было существенного боевого опыта. Полностью сосредоточив внимание на защите собственных портов, прикрытии военных конвоев в Тунис и борьбе с британской эскадрой стоящей в Александрии, дуче отправил своему другу не лучших представителей королевского флота.

Натолкнувшись на заградительный огонь корабельной артиллерии, итальянцы предпочли скорее имитировать торпедную атаку, чем её осуществить. Благодаря чему советские корабли благополучно вернулись на свою базу.

Свой главный удар, как и предполагал генерал Рокоссовский, враг нанес на северном участке обороны Севастополя, на стыке сектора 3 и 4, силами трех полков. Благодаря разрушительным действиям артиллерии и саперам, немецкие солдаты быстро преодолели минные поля и заградительные построения советской обороны.

Орудия ещё вели огонь, когда штурмовые отряды спустились в долину реки Бельбек и, перейдя вброд её неглубокое течение, атаковали позиции советских войск вдоль Камышловского оврага. Именно в этот момент стало возможно оценить эффективность действий немецкой артиллерии все эти дни, и она не поднялась выше оценки 3+.

Огневые точки не были полностью подавлены, а казалось бы разрушенные от длительной бомбардировки окопы и траншеи советской обороны, ощетинились плотным огнем автоматов и винтовок. Вместе с ними вели огонь по врагу и советские снайперы. Воспользовавшись тем, что замах атаки противника был слишком длинен, они уверенно выбивали из его наступающих цепей в первую очередь офицеров и пулеметчиков, что существенно влияло на силу атаки.

Не сыграли в этот день и бронетанковые подразделения вермахта, на которые Манштейн делал особые ставки. Из-за сложности рельефа, столь любимые генералом штурмовые орудия не смогли действовать в своем прежнем блеске на берегах Бельбека. Несколько машин подорвалось на минном поле противника, затем выяснилось, что угол склонов не позволяет орудиям в полной мере оказывать огневую поддержку пехоты.

Кроме этого, весьма эффективно против них действовали расчеты противотанковых ружей и метатели бутылок с зажигательной смесью. Они смогли остановить и зажечь четыре штурмовых орудия к огромному раздражению Манштейна лично следившего за штурмом. Последнюю точку в их участии в атаке поставил огонь гаубичных батарей, заставивший бронированные машины вермахта отступить.

Также не столь эффективным оказалось применение немцами радиоуправляемых танкеток. Любимое детище покойного маршала Тухачевского получило боевое крещение, только с обратной стороны фронта. 'Боргварды', так именовались они в немецкой документации, не смогли произвести ни одного удачного подрыва.

Несколько танкеток вышла из строя ещё до начала атаки из-за технических проблем. Большая часть машин принявших участие в атаке было повреждено артиллерийским огнем защитников Севастополя. Некоторые переворачивались в результате близких разрывов снарядов, с другими терялось управление, третьи преждевременно взрывались, нанося ущерб атакующим порядкам пехоты. Те танкетки, что не были повреждены огнем советской артиллерии, попросту застряли на неровной дороге и были брошены своими операторами.

Единственный случай, когда танкетке удалось достичь позиций противника, был зафиксирован, когда аппарат двигался по ровной проселочной местности. Несмотря на пулеметно-автоматный огонь танкетка приблизилась к своей цели и по сигналу оператора взорвалась, но достигнутый успех не был поддержан усилиями пехотинцев.

Полная неэффективность радиоуправляемых танкеток проявилась под стенами Севастополя во всей 'своей красе', наглядно продемонстрировав всю пагубность идей 'великого маршала', в свое время потратившего миллионы рублей на создание этого детища.

Все тяжесть штурма Севастополя легло на плечи немецких пехотинцев, которые только в одном месте, на стыке двух секторов смогли прорвать оборону и блокировать гарнизон одного из её укреплений. Об этой новости немедленно сообщили Манштейну, но радость была не долгой. Рокоссовский немедленно подтянул к месту прорыва резервы и быстрой контратакой восстановил положение дел.

Немцы ещё дважды, при поддержке артиллерии и реактивных установок пытались прорвать в этом месте оборону противника, но безуспешно. Укрепление несколько раз переходило из рук в руки но, в конце концов, осталось за советскими воинами.

Не добились успеха подразделения и генерала Фреттера-Пико, атаковавшие позиции в районе Сапун горы. Преодолев минные поля и вклинившись в оборону русских, немецкие штурмовые роты попали под фланговый пулеметно-минометный огонь. Своевременно подтянув резервы, генерал-майор Новиков провел контратаку противника и заставил его солдат отойти на исходные позиции.

Действия румынского горного корпуса в документах 11 армии было определено как 'неспособность незамедлительного использования эффекта огневой подготовки и неэффективное руководство войсками на всех уровнях их управления'.

Подводя итоги первого дня наступления, Манштейн был вынужден признать, что этот день, ни на одном участке фронта боевая задача не была выполнена. Командующий 1-й армией признал, что сопротивление советских войск оказалось сильнее ожидаемого. Что выпущенные в этот день по позициям врага четыре тысячи тонн боеприпасов не позволили германской армии прорвать советскую оборону.

Особенно раздражение у лучшего военного ума рейха вызвали цифры потерь. В общей сложности убитыми и ранеными они составляли около четырех тысяч солдат и офицеров немецко-румынского воинства. Имеющиеся в распоряжении Манштейна резервы позволили ему компенсировать потери этого дня, но все это наводило на грустные мысли.

Также неудачной оказалась поддержка наступательных действий пехоты со стороны артиллерийских гигантов. 355 мм М.1 и 'Гамма' не смогли заставить умолкнуть орудия фортов 'Сталин' и 'Чека', как и уничтожить их защитников. Все немецкие атаки разбивались о стойкость гарнизонов этих укреплений.

Два мощных 'Карла' выпустившие в это день 52 снаряда на двоих по батареи майора Александера, вновь достигли очень скромных успехов. На этот раз они повредили поворотный механизм другой башни и тем самым на время вывели её из строя.

Выпадение части орудий зловредной батареи было сразу замечено немецкими наблюдателями. Уменьшение количество активных стволов форта 'Максим Горький' было расценено как большой успех, о чем сначала было сообщено Манштейну, а затем и в штаб-квартиру фюрера.

Этот мнимый успех одного из 'Карлов' на время позволил прикрыть фиговым листком срам неудачного наступления, а также проблемы, возникшие при эксплуатации 'Доры'. В этот день, из-за многочисленных проблем технического характера - чудо оружие смогло сделать по русским позициям всего одиннадцать выстрелов. Главной целью 'Доры' вновь стали штольни укрывавшие арсенал северной стороны Севастополя, но на этот раз удача смотрела в противоположную сторону.

Как не пытались наблюдатели рассмотреть в мощные цейсовские окуляры результаты действий своих сверхгигантов, но так и не смогли этого сделать. Подручные подполковника Боме не смогли смести с лица земли ни укрепление форт 'Молотова', ни уничтожить 'Белый утес'. В качестве оправдания своей мало результативной стрельбы артиллеристы указали невозможность проводить пристрелку орудия двумя выстрелами из-за плохих погодных условий.

Так закончился первый день этого штурма. Севастопольцы сумели отбить натиск врага, но Манштейн славился своим упорством и настойчивостью. Вцепившись мертвой хваткой в противника, он не собирался отступать. Внеся коррекцию в свои наступательные планы, генерал решил усилить акцент морской блокаде Севастополя, чтобы обескровить защитников крепости.

В ближайшие время должны были прибыть отряд немецких торпедных катеров, которые по замыслу Манштейна должны были переломить ситуацию в пользу вермахта. Кроме этого, Рихтгофен обещал перебросить из-под Ростова дополнительные эскадрильи пикирующих бомбардировщиков. Все ещё только начиналось.

Глава IX. Бои местного значения в районе Мекензиевых гор.

Серьезность своих намерений и готовность идти до конца, Манштейн доказал уже на следующий день, когда вновь продолжил наступление на стыке 3 и 4 секторов обороны Севастополя.

Передняя линия советской обороны представляла собой широкую полосу оборонительных укреплений, состоявшую из минных полей, четырехрядную заградительную линию колючей проволоки, а также траншей, окопов, дотов и дзотов.

Шесть дней непрерывного артиллерийского обстрела не очень помогли немецкой пехоте в её попытке прорвать оборону противника. Да, были организованы проходы в минных полях и серьезно повреждена заградительная линия, но хорошо углубленные в полный рост окопы с траншеями, а также доты и дзоты не были полностью разрушены, что обернулось для немцев чувствительными потерями.

Для быстро и эффективного исправления допущенных ошибок и недочетов, Манштейн приказал применить против русской обороны зенитную артиллерию. Знаменитые немецкие пушки 'ахт-комма-ахт' с началом боевых действий на Восточном фронте, хорошо зарекомендовали себя в борьбе не только с самолетами, но и с танками противника.

Это было единственные орудия вермахта, что могло пробить броню советских танков Т-34 и КВ, неприступную для снарядов других немецких пушек. Зная эту особенность зенитных орудий, гениальный стратег Манштейн решил использовать их против дотов и дзотов Севастополя и его выбор оказался верным. После обстрела из зенитного орудия, огневые точки, как правило, прекращали свое существование.

Столь неожиданный ход принес свои плоды уже в тот же день. Сосредоточив свои ударные силы на узком участке фронта, после пятичасового обстрела немцы прорубили оборону советских войск в долине реки Бельбек. Массированный удар авиации, артиллерии, танков буквально выкосил ряды защитников Севастополя. Так 172-я стрелковая дивизия по своей численности не превышала полк, а 70-я стрелковая бригада, едва могла равняться по своему личному составу двум обычным батальонам.

В этих условиях советские солдаты не смогли противостоять натиску врага, и были вынуждены отступить к станции Мекензиевы Горы и к южным скатам высоток, примыкавшим к станции.

При прорыве обороны, немцам удалось окружить часть соединений 172 дивизии. Все попытки имеющимися в 3 секторе силами пробить коридор к взятому в кольцо батальону майора Невоструева успеха не принесли. При поддержке реактивных минометов и полевой артиллерии немцы успешно отразили контратаку советских войск. Казалось, что судьба окруженных войск ясна и генерал Петров предложил считать их потерянным, но с этим в самой категоричной форме не был согласен командующий.

Несмотря на то, что в южной части обороны немцы и румыны в этот день продолжали наносить вспомогательные удары, Рокоссовский снял часть войск из района Инкермана и ближе к вечеру предпринял ещё одну контратаку, увенчавшуюся успехом.

Ради вызволения бойцы батальона из смертельных тисков гитлеровцев, севастопольцам пришлось серьезно опустошить свои арсеналы. На этот факт, генерал Петров специально обратил внимание командующего при подведении итогов боевых действий за день.

- Ещё несколько таких контратак и мы останемся без снарядов - в этих словах командующего СОР было слышно продолжении полемики недавнего спора о разумной длительности артиллерийской контрподготовки. Упрек был в определенной мере справедлив, но по прошествию нескольких часов, генерал был вынужден признать свою неправоту. Поздним вечером в бухту Казачью прибыл крейсер 'Ворошилов' в сопровождении эсминцев, на борту которых находилось маршевое пополнение и большое количество различных боеприпасов.

Кроме этого, на аэродром Херсонес прибыло шесть транспортных самолетов Ли-2 доставивших в осажденную крепость тридцать тонн боеприпасов. Зная об острой нехватке боеприпасов, которую испытывали защитники Севастополя, Мехлис сумел добиться от Москвы отправки на Крымфронт двадцати транспортных самолетов. При этом Лев Захарович настоял на том, чтобы самолеты прибывали груженые боеприпасами, согласно списку составленному генералом Малининым.

Столь вовремя прибывшие подкрепления, сняли определенную остроту разногласий между 'варягами' и старожилами по тактике, но не смогли устранить разногласия по стратегии.

Если для Рокоссовского все действия противника были ясны и понятны, то для генерала Ивана Ефимовича и его штаба в вопросе направления главного удара немцев полной определенности по-прежнему не было. Во всех действиях противника они в первую очередь видели хитрость, за которой стояла угроза прорыва обороны в том месте, где её не ждали.

Кроме этого командующий фронтом и командующий СОР расходились в вопросе противодействия противнику. Оба генерала стояли за активное противостояние войскам врага путем проведения контратак, но полностью расходились во взглядах по их осуществлению. Петров стоял за статичную, размеренную оборону с привлечением для контратак резервов СОР, тогда как Рокоссовский имел совершенно противоположную точку зрения.

Выяснив направление главного удара врага, он собирался противодействовать ему путем усиления этого участка обороны путем переброски войск со спокойных участков фронта, сохраняя при этом резервы.

На резонное замечание оппонента, что противник может воспользоваться временным ослаблением сектора обороны и прорвать его, командующий говорил, что он предпочитает бороться с реальной угрозой прорыва обороны, а не с гипотетической.

- Да, такая угроза существует, но поддерживая постоянную плотность войск во всех секторах обороны, мы создаем Манштейну благоприятные условия к прорыву нашей обороны в районе Мекензевых гор и выходу к главной бухте Севастополя. Для недопущения этого, нам необходимо сформировать мощный кулак на пути корпуса генерала Хансена, споткнувшись о который немцы бы отступили.

Командующий говорил без криков и энергичных междометий, обычно присутствующих в речах советских командиров, но всем было ясно, что его позиция не является предметом споров и обсуждений. Выработав кровью и потом свою 'науку побеждать', генерал Рокоссовский не собирался от неё отступать.

Обсуждая тактику противодействия противнику, ни старожилы, ни 'варяги' не смогли найти эффективного способа борьбы с гаубицами и зенитными пушками немцев. Первые были надежно скрыты от огня советских пушек складками местности, а вторые, благодаря своим вездеходам могли быстро менять свою дислокацию или вести огонь прямо с колес.

Совещание уже закончилось, когда дежурный по штабу доложил Рокоссовскому, что к нему на доклад просятся летчики. По началу, командующий полагал, что авиаторы хотят обсудить с ним вопросы прикрытия транспортов или противодействия самолетам противника, но они предложили ему другую тему разговора.

В составе авиации СОР было две пары самолетов У-2, в основном использовавшихся для связи с Большой землей или разведки. Маленькие и тихоходные самолеты не годились для быстрого и скоростного боя, но летчики предложили использовать их самолеты в качестве ночных бомбардировщиков.

- Мы слышали товарищ командующий, что наши войска сильно зенитки донимают, так мы можем попытаться уменьшить их численность.

- Но каким образом? - удивился Рокоссовский, - пусть я не авиатор, но даже мне ясно, что в противостоянии У-2 с зениткой, больше шансов на победу у зенитки.

- Ваше утверждение верно только наполовину, товарищ генерал. В дневное время, зенитка, конечно, сможет быстро сбить наш тихоход, но вот ночью, картина полностью противоположная. На малой высоте с работающим на малых оборотах мотором, а иногда и без него, У-2 сможет незаметно подойти к цели и произвести скоростное бомбометание. Две фугасные бомбы по сто килограмм или четыре по пятьдесят наша 'блоха' вполне потянет.

- Но вам ещё нужно будет выяснить, где находятся зенитки врага. К сожалению, точным местом их расположения мы не обладаем - честно признался командующий, которому идея с У-2 очень понравилась.

- С точным их местоположением было бы неплохо, но эта проблема вполне решаема.

- Как?!

- Мы заставим их, себя обнаружить - летчики принялись с увлечением пояснять генералу. - Один самолет без бомбовой нагрузки пройдет над предполагаемой позицией врага и позволит немцам себя засечь. Они естественно зажгут прожектора и откроют огонь по воздушной цели. Пока они будут пытаться сбить нашу приманку, главные силы нашего отряда подойдут со стороны немецкого тыла и уничтожать зенитки противника.

- Но ведь это очень опасно и рискованно. Кроме того, у вас наверняка нет опыта в проведении подобных операций.

- Уже есть, товарищ командующий, - усмехнулись пилоты. - Прошлой ночью мы атаковали одну гаубичную батарею немцев, что сильно беспокоила наши позиции в районе Сапун-горы. Вышли, сбросили бомбы и благополучно вернулись домой. По докладам наблюдателей, больше она нас не тревожит.

- И когда вы намерены уменьшить численность зениток у Манштейна, сегодня?

- Можно и сегодня, но было бы лучше провести наблюдение за действиями противника, чтобы нанести точный удар.

- Хорошо - быстро согласился Рокоссовский. - Нам примерно известно, где завтра будут действовать немцы, поэтому давайте определимся, кого, куда пошлем наблюдателем.

Обрадованный предыдущим успехом, утром 9 июня генерал Манштейн продолжил свое наступление по прежнему шаблону. Первыми по советским позициям ударила авиация, затем артиллерия, после чего в дело вступили штурмовые группы.

В этот день немцам нужно было окончательно прорвать первую линию обороны противника и выйти к фортам, главным защитным укреплениям Севастополя. О них они сломали себе зубы в декабре сорок первого, и на этот раз намеривались получить за этот конфуз достойную сатисфакцию.

Сил, решимости сделать это у гитлеровцев хватало, но с самого начала стали возникать досадные неожиданности. Число зенитных установок в северных секторах обороны Севастополя увеличилось, что сказалось на количестве потерь немецких самолетов. За один день от огня с земли, летчики Люфтваффе потеряли девять самолетов и ещё три получили повреждения.

Свои неприятные сюрпризы получили и немецкие артиллеристы. Во время обстрела советских позиций из пушек, минометов и зениток, они столкнулись с хорошо организованной контрбатарейной борьбой. Несмотря на новый обстрел осадных гигантов 'Доры' и 'Карлов', зловредная батарея майора Александера продолжила громить тылы немецких войск вместе с неизвестно откуда взявшейся 203 мм гаубичной батареей.

Удары, наносимые советскими артиллеристами, были для гитлеровцев довольно чувствительными, и потому, они были вынуждены незамедлительно принять контрмеры. Вместо того чтобы своим огнем расчищать дорогу изготовившейся к наступлению пехоте, часть расчетов занялись контрбатарейной борьбой, что имело пагубные последствия для пехоты, так как не все огневые точки противника были подавлены.

Дальше - больше. Во время атаки пехоты, быстро выяснилось, что вместе с зенитками, русские перебросили на северную сторону обороны несколько гаубичных 152 и 122 мм батарей. Скрытые до поры до времени, они стали камнем преткновения для наступающей пехоты немцев. Имело руководимые наблюдателями, они быстро отсекли атакующие цепи пехоты от штурмовых орудий, сделав их легкой добычей для расчетов ПТР.

Несколько раз солдаты 25 пехотной дивизии генерал-майора Теттау пытались занять станцию Мекензевые горы, но все их атаки были отбиты. Советские войска прочно удерживали свои позиции и не отступили ни на шаг. Кроме этого, во время последней атаки, произошел трагический случай. Видя безрезультативность этого наступления, командир 32 пехотного полка полковник Толь отдал приказ об отходе на занимаемые позиции. Получив приказ командира, солдаты полка стали отступать и в этот момент попали под огонь советских гвардейских минометов, легендарных 'катюш'. Понесенные от этого потери исчислялись десятками, и полковник был смешен по приказу Манштейна.

Это день наступления принес командующему 11-й армией сплошные разочарования. Кроме конфуза с наступлением, Манштейн сделал для себя несколько неприятных открытий.

Во-первых, противник явно ждал наступления немецких войск в этом месте. Едва только артиллерия прекратила огонь по позициям врага, и пехота пошла на штурм укреплений, как русские быстро подтянули резервы.

Это было хорошо видно с наблюдательного пункта в 'Орлином гнезде'. После обстрела русских траншей и окопов из гаубиц и минометов, вместо разрозненных очагов сопротивления как это было вчера, немецкие солдаты наткнулись на хорошо насыщенную оборону противника и были вынуждены отступить.

Во-вторых, Манштейн и офицеры его штаба заметили такой факт. Если прежние дни русские артиллеристы вели свой огонь очень экономно, явно считая каждый свой снаряд и руководствуясь исключительно необходимостью действий. На этот же раз, они вели огонь ровно столько, сколько это было нужно для боя, не пытаясь сэкономить.

Подобные действия противника ясно говорили, что осажденная крепость явно получает помощь извне и провозглашенная блокада Севастополя, существует только на бумаге. Сделанные командующим открытия послужили основанием для неприятной беседы, произошедшей между ним и летчиками и моряками.

Лучший германский ум не пожелал слушать их жалкие объяснения, что русские корабли действуют в основном в ночное время суток, что не позволяет создать полную морскую блокаду осажденной крепости.

- Севастополь должен быть изолирован! В противном случае не мы перемелем его гарнизон, а он нас - гневно бросил Манштейн вытянувшимся в струнку военным.

Энергетическое воздействие начальства на подчиненных, всегда было действенным методом воздействия. Переполненные энтузиазма, ответственные за блокаду Севастополя офицеры приступили к работе и уже утром смогли порадовать генерала приятными новостями.

Первыми отличились моряки. Их стоявшие в Ялте торпедные катера, сумели потопить на подступах к Балаклаве две шхуны и баркас груженый боеприпасами и продовольствием. Конечно, куда более приятным известием было бы сообщение об уничтожении более крупного корабля, но и это обрадовало генерала. На безрыбье и рак рыба, а на безптичье и попа соловей.

Вслед за моряками о своей удаче доложили Манштейну и летчики. Согласно их победному донесению был поврежден и уничтожен крупный транспортный корабль русских, везший в Севастополь боеприпасы, людское пополнение и в этом было горькая доля правды.

Из-за разгильдяйства и безответственности некоторых товарищей из штаба адмирала Октябрьского, теплоход 'Абхазия' был выпущен из Туапсе с большой задержкой, в результате, чего подошел в район Севастополя в светлое время суток. Более того, вместо двух кораблей прикрытия его сопровождал один сторожевик, что было грубым нарушением инструкции утвержденной членами Военного совета Крымфронта.

Первый раз, транспорт подвергся атаке четырех истребителей противника в районе мыса Форос. Однако благодаря своим зенитным установкам и пулеметам сторожевика, ему удалось отразить все атаки противника, без серьезного ущерба.

В результате грубой ошибки капитана, обнаруженная врагом 'Абхазия' не попыталась укрыться в Балаклаве, а продолжила движение в Севастополь. На траверзе мыса Херсонес транспорт атаковала восьмерка 'юнкерсов' вместе со звеном истребителей.

Благодаря вовремя поднятой в воздух авиации прикрытия, а также самоотверженной работе зенитных расчетов мыса Херсонес, противник не смог потопить 'Абхазию'. С многочисленными пробоинами и повреждениями она вошла в Камышовую бухту, где встала под разгрузку.

На добивание транспорта было брошено два десятка пикирующих бомбардировщика, но потопить корабль они так, и не смогли. Сначала сделать это им помешала дымовая завеса, которую согласно приказу генерала Рокоссовского ставили над любым транспортом, по тем или иным причинам, оказавшимся в Севастополе днем.

Затем гитлеровским стервятникам под удар было подставлено старое гидрографическое судно, потерявшее ход. Именно оно приняло на себя град бомб фашистов, и было ими потоплено, сохранив для осажденного города свыше 500 тонн боеприпасов и боевое пополнение численностью в бригаду.

Когда Мехлис узнал о случившемся, его гневу не было придела. В кратчайшие сроки было проведено расследование и все виновные в случившимся пошли под трибунал. Звания, награды и сроки летели подобно осенним листьям в ветреную погоду. Первый комиссар страны был безжалостен к нарушителям, впрочем, и он был вынужден считаться с военным временем. Лишившись званий и должностей, виновные сохранили жизни, ибо все приговоры были отложены на время войны.

Что касается адмирала Октябрьского, то он основательно поседел, когда Мехлис зачитал ему проект телеграммы к Верховному Главнокомандующему. Попади она на стол Сталина и бедному Филиппу Сергеевичу уже ничто бы не помогло.

- Ваше счастье, что для её отправки в Москву нужно две подписи; моя, и генерала Рокоссовского. Свою подпись я уже поставил, но вот командующий не согласен со мной. Он не видит вашей полной вины в произошедшем случае. Пока не видит, но если по недосмотру ваших подчиненных пострадает ещё один транспорт, я вам не завидую, Октябрьский - холодно произнес Мехлис и у адмирала, защемило сердце от предчувствия того, как ему будет плохо. С трудом сдерживаясь, чтобы не схватиться за ноющую грудь, пересохшими от волнения губами, Филипп Сергеевич пообещал своему мучителю, что контроль за отправкой транспортов в Севастополь будут удвоен, утроен, ужесточен одним словом.

- Я лично прослежу за тем, чтобы подобного безобразия не повторилось, товарищ Мехлис. Лично - заверил Октябрьский Первого комиссара и тот согласился не отправлять телеграмму в Москву, но тут же выкатил новые требования к флоту, составленные к этому времени генералом Малининым.

Все это было потом, а утром 10 июня, взбодренный хорошими известиями от летчиков и моряков, командующий 11-й армии пребывал в хорошем настроении. Шестое чувство подсказывало ему серьезную удачу в этот день, и оно его не обмануло. Не прошло и часа как наблюдатели донесли, что в результате выстрела одного из 'Карлов' на форте 'Максим Горький' замечен взрыв после которого огонь русской батареи ослаб.

С замиранием сердца, генерал потребовал скорейшего подтверждения это сообщения от летчиков и оно вскоре поступило. Сначала летчики сообщили по радио, что одна из башен батареи сорвана с погона, а затем это было подтверждено напечатанными фотографиями.

Радость о хотя бы частичном уничтожении ненавистной батареи у всех присутствующих в штабе офицеров была огромна. Все наперебой поздравляли друг друга с успехом и в этом радостном гуле, потонуло сообщение о том, что прошлой ночью, русская авиация уничтожила несколько зенитных установок.

Горечь потерь оставило свою зарубку на душе генерала, но не смогла испортить предчувствия скорой победы.

Несколько отойдя от прежнего рисунка наступления, в этот день, Манштейн первыми двинул в бой войска генерала Фреттера-Пико. После привычной бомбардировки передовых позиций русских с земли и с воздуха, немцы пошли в атаку при поддержке двух рот танкового батальона 22 танковой дивизии.

Желая создать у противника иллюзию в переносе направления главного удара, Манштейн был вынужден частично задействовать свой танковый резерв из-под Керчи. Стремясь хоть как-то компенсировать ослабление этого заслона, он согласился на включение в состав танковых рот трех трофейных советских танков КВ.

Задумка лучшего тевтонского ума была неплохой, но все пошло прахом из-за её скверного исполнения и активного противодействия генерала Новикова. Первая заключалась в том что, несмотря на активные действия против южного сектора русской обороны, немцы так и не смогли вскрыть полностью всю её схему.

Будучи полностью уверенные в том, что уничтожили всю переднюю линию укреплений противника, немецкие солдаты шли в наступление и натыкались на новые очаги сопротивления. Пытаясь исправить допущенные ошибки при помощи артиллерии, через некоторое время Фреттер-Пико вновь атаковал и вновь безрезультатно.

Попав под сильный минометный огонь прикрытия, немецкая пехота не смогла продвинуться дальше линии первых траншей. Что же касалось танковой поддержки, то здесь цивилизованные немцы столкнулись с примитивной азиатской хитростью.

За ночь перед наступлением противника, советские саперы скрытно установили новые минные поля, что стало полной неожиданностью для немецких танкистов. Полностью уверенные в том, что наступают по чистому месту, они атаковали позиции защитников Севастополя и потеряли на минах пять машин, в том числе и два трофейных танка.

Потеряв в бесплодных атаках убитыми и ранеными свыше трехсот человек, Фреттер-Пико прекратил наступление и по язвительному совету Манштейна занялся тщательным изучением обороны противника.

Танковые атаки произошли в этот день и на северной стороне обороны города, но только на этот раз в качестве атакующей стороны были советские танкисты.

После двухчасовой задержки, Манштейн продолжил наступление на стыке 3 и 4 сектора обороны Севастополя, стремясь на узком участке фронта выйти к форту 'Сталин'. Это укрепление, он называл 'поворотным столбом', разрушение которого должно было привести к краху всей главной линии обороны противника.

Бросив в прорыв главные силы 25 дивизии, генерал-полковник буквально прогрыз оборону противника и вышел к поставленной цели. Офицеры штаба на радостях послали за шампанским, но пить его вновь не пришлось. Подтянув к месту боя свежие резервы, и не дав противнику закрепиться на захваченных им позициях, генерал Рокоссовский контратаковал врага.

Вместе с прибывшим на 'Абхазии' пополнением, в бой было введено танковое подразделение, состоявшее из восьми Т-26 и одного Т-34. Его появление было для немцев полной неожиданностью. Потеряв всего две машины, танкисты вместе с пехотинцами опрокинули врага и обратили его в бегство.

В результате грамотной и быстрой контратаки, советские войска сумели ликвидировать опасные вклинения в свою оборону. Удар был настолько неожиданным, что основные силы 25 пехотной дивизии могли попасть в окружение, но благодаря интенсивному огню немецких артиллеристов этого не случилось. Наступательные действия советской пехоты были остановлены и немецкие солдаты благополучно выскользнули из 'красных клещей'.

Взбешенный провалом так хорошо начавшейся атаки, Манштейн дал волю своему гневу. Сместив с должности командира полка полковника Толя, командующий отправил в штабной резерв и генерала Теттау. Вместе с командиром, с передовой была удалена и сама 25 дивизия, чей численный состав за последние дни сильно сократился.

Сильные потери, понесенные соединениями 11-й армии за последние дни, серьезно огорчили Манштейна, но не заставили его отказаться от своих намерений. Вечером 10 июня, он позвонил в штаб фельдмаршала Бока и, объяснив всю сложившуюся ситуацию, попросил его срочно прислать пополнение численностью в четыре полка.

Это известие не очень обрадовало командующего группой армий 'Юг', но как прусский аристократ Федор фон Бок не остался равнодушный к просьбе своего собрата. Прекрасно понимая, что Гитлер не согласиться на отправку в Крым четырех полков накануне нового наступления на Восток, фельдмаршал пошел на маленькую хитрость. Он приказал изъять из каждого полка по две роты и, соединив их в одно целое, отправил их в Крым.

Получив подтверждение от фон Бока о благополучном решении его просьбы, Манштейн приказал продолжить наступление против северных секторов советской обороны.

Не зная ещё о нахождении в Севастополе генерала Рокоссовского, Манштейн отметил изменение тактики противника.

- Этот генерал Петров, очень быстро извлекает уроки из своих прежних ошибок и неудач. Он стал активнее действовать и вместо обороны предпочитает контратаковать и следует признать, действует весьма удачно - сказал генерал, подводя итоги так хорошо начавшегося дня.

- Совершенно с вами согласен, экселенц. Рисунок действий противника действительно сильно изменился, и у меня появились определенные сомнения, сумеем ли мы взять эту чертову крепость - высказал свои опасения начальник штаба.

- А я в этом нисколько не сомневаюсь. Фельдмаршал фон Бок поможет нам резервами, а мы при помощи авиации и артиллерии доведем начатое дело до конца. Генерал Петров сопротивляется нам, тем даже лучше. С завтрашнего дня я прикажу уничтожать выявленные батареи противника без оглядки на количество боекомплектов. Посмотрим, чей карман окажется толще и тогда горе проигравшему! - зло изрек Манштейн и в словах новоявленного предводителя галлов не было столь привычного для пруссаков бахвальства и пренебрежения.

Германский запас снарядов в разы превосходил севастопольские арсеналы. Благодаря ручейку с Большой земли, в среднем на одно орудие приходилось от 2-х до 4-х боезапасов в зависимости от его калибра. Этот задел позволял защитникам города кратковременно отбивать атаки противника, но вступать в затяжную схватку - было смерти подобно. Благодаря регулярному подвозу боеприпасов, немцы имели неоспоримое преимущество.

Именно благодаря этому фактору, Манштейн намеривался в самое ближайшее время прорвать оборону противника и к севастопольской бухте. Но прежде чем он смог приступить к исполнению задуманного, судьба преподнесла ему две горькие пилюли.

Первая заключалась в том, что за прошедшую ночь русские бомбардировщики вновь атаковали позиции 11-й армии, в результате чего, осадная артиллерия лишилась сразу шести 150 мм чешских гаубиц.

Свидетели налета в один голос утверждали, что не слышали в ночной темноте привычного для атакующего самолета гула. Лишь только один из часовых охранявших артиллерийскую позицию, услышал негромкий звук, перед тем как с небес на батарею обрушились бомбы.

- Он был очень похож на звук работающей швейной машинки 'Зингер'. Это было так необычно, поэтому я запомнил - слова солдата привели в удивление ведущих расследование офицеров. Мало ли чего может послышаться часовому, но следуя духу немецкого порядка, они были зафиксированы на бумаге для дальнейшей консультации с летчиками.

Вторым неприятным сообщением было то, что оба могучих 'Карла' вышли из строя. Дав по два залпа по ненавистному для каждого солдата 11-й армии форту 'Максим Горький', 'Один' и 'Тор' умолкли по досадной и очень банальной причине. У любимых пушек фюрера кончились снаряды.

Естественно, их выбытие не могло серьезно ослабить ударную силу немецкой артиллерии. Здесь главную роль играли гаубицы, а не мортиры, но сам факт пагубным образом сказывался на настроении армии. Величественный рейх, сумевший в короткий срок построить такие громады, не мог обеспечить их бесперебойное функционирование.

Все это наводило на неприятные размышления, которые нет-нет, да и проскальзывали в разговорах немецких солдат и офицеров, несмотря на бравурные крики подопечных рейхсминистра Геббельса.

Настроение у генерал-полковника ухудшилось бы ещё больше, если бы он узнал, что транспорт 'Абхазия' жив и даже смог покинуть Камышовую бухту. Отремонтированный и залатанный на скорую руку, под прикрытием специально прибывших за ним эсминцев, он покинул Севастополь, взяв на борт раненых и больных.

Для прикрытия поврежденного транспорта, адмирал Октябрьский прислал крейсер 'Молотов' и три эсминца. Учитывая полученные с 'Абхазии' боеприпасы и орудия, а также большие потери за последние три дня, генерал Рокоссовский просил прислать пополнение, что и было сделано.

Целых две стрелковые бригады влились в ряды защитников Севастополя, покинув временно спокойный Закавказский фронт. Семен Михайлович Буденный не очень охотно расстался со своими соединениями, но отказать своему собрату по оружия, как и фельдмаршал, Федор фон Бок, не смог.

Прибытие подкрепления несколько успокоило генерала Рокоссовского. Отражая фашистские атаки, он умело маневрировал войсками, снимая соединения с относительно спокойных участков фронта. Подобные действия приводили к успехам, но при этом сохранялась угроза, что нащупав слабое место в советской обороне, противник ударит по ней всеми своими силами.

Две бригады существенно улучшили силы осажденной крепости, но никак не могли противостоять убийственному напору изделий господина Густава Круппа. 11 июня было днем триумфа артиллеристов 54 корпуса, которые выполняя приказ командующего, буквально завалили окопы и траншеи противника своими снарядами. По самым скромным подсчетам, в этот день ими было выпущено более полторы тысячи тонн боеприпасов. Не было ни метра советской обороны, на который не упало по одной мине или снаряду, а то и по несколько штук.

За несколько часов немецкие канониры буквально перепахали передовые укрепления севастопольцев, но даже тогда, они не смогли сломить их сопротивление и обратить в бегство. Оказав врагу яростное и упорное сопротивление, советские войска отошли на новый оборонительный рубеж, ставшим непреодолимым препятствием на пути, атакующего врага.

Как не пытались немцы, закрепит и расширить наметившийся успех по прорыву советской обороны, но севернее кордона Мекензия ?1, станции Мекензиевы горы и высоты прозванной немцами 'нос Сталина' они продвинуться не смогли.

Саксонцы под командованием генерал-майором Вольфа атаковали противника до глубокой ночи, но не смогли продвинуться, ни на шаг. Не помогло даже введение в бой штурмовых орудий, за которыми среди немецких солдат закрепилось прозвище 'Штуг'.

Имея хорошее вооружение, они могли уничтожить бетонный дот или любое земляное оборонительное сооружение. Могли разнести в пух и прах любой легкий танк противника и успешно вести бой с грозным Т-34. 50 мм броня надежно предохраняла от снарядов русской противотанковой артиллерии и бронебойных пуль противотанкового ружья, однако против гранат и бутылок с зажигательной смесью, в ближнем бою они были бессильны.

Из пяти штурмовых орудий брошенных на штурм 'носа Сталина' было потеряно три машины. Две из них были подожжены метателями бутылок, а одно орудие было подорвано гранатой во время преодоления окопа.

Во всех случаях повредившие орудия метатели погибли, но атака 'Штуг' была сорвана. Видя быструю гибель своих товарищей, оставшиеся экипажи ретировались, проявив разумную осторожность вместе безумной храбрости.

- Мы не эти дикари русские готовые погибнуть, но не позволить нам продвинуться вперед. Завтра мы их так забросаем снарядами, что в этих чертовых окопах никого не останется, а те счастливчики, что уцелеют, позавидуют мертвым - грозились саксонцы, зло, сплевывая в сторону русских окопов.

Ободренные успехом и раздосадованные досадной невозможностью его развить, гордые тевтоны рвались в бой и охваченные нетерпением с трудом смогли заснуть, в эту короткую летнюю ночь.

Пылко отдавшись в объятия Морфея, они не видели как со стороны израненного, но не сломленного Севастополя в расположения немецких частей полетели крылатые тени. Глухо издавая звук 'выр-выр', они принялись хищно кружить над подразделениями 54 армейского корпуса в поисках добычи.

Словно отвратительные гарпии, скользили они над головами ничего не подозревавших воинов фюрера, неся в своих стальных зажимах притаившуюся смерть. Каждая из теней могла унести больше десятка солдатских жизней, но не они были их целью этой ночью.

Тяжелые осадные орудия, что терзали укрепления осажденного города, интересовали ночных гостей. Имея точный адрес, где что искать, они недолго бродили посреди звездного неба. Плавно совершив разворот и выйдя на угол атаки, бесшумные тени скользнули вниз и ударили по ничего не подозревавшим артиллеристам.

В свете разрывов бомб и взметнувшихся в небо осветительных ракет, многие из стоявших на часах солдат увидели в черном небе очертания бипланов без каких-либо опознавательных знаков.

Открытый ими огонь по крылатому врагу не имел результата. Вражеские самолеты благополучно ушли от справедливого возмездия, нанеся осадной артиллерии вермахта новый урон.

В результате ночной атаки были уничтожены две 194 мм французских гаубицы, и серьезно пострадало третье орудие батареи. Все они внесли свой вклад в недавнем прорыве советской обороны и теперь на их убойный огонь немцам рассчитывать не приходилось.

Другой жертвой вражеского налета стала батарея 280 мм гаубиц, доставшиеся вермахту в наследство от рейхсвера и производивших обстрел стратегически важного форта 'Сталин'. Одно из орудий было полностью уничтожено прямым попаданием пятидесяти килограммовой бомбы. У второй гаубицы, был поврежден массивный лафет и от взрывной волны, она завалилась набок.

На восстановления орудия требовалось много времени и потому, его также можно было смело исключать боевого списка 11-й армии.

Стоит ли говорить, что известие о ночном происшествии вызвало у Манштейна приступ гнева и раздражения.

- Как случилось, что наши доблестные войска вооруженные лучшим в мире оружием оказались беззащитны перед допотопным русским бипланом!? Перед этой летучей 'этажеркой', что повадилась каждую ночь бомбить наши батареи! Когда вы собираетесь навести порядок!? - бурно вопрошал генерал представителя Люфтваффе майора Циммера, но ответы летчика не смогли погасить его праведный гнев.

- Все дело в том, что русские 'этажерки' в ночном небе серьезный противник, господин генерал. Находясь на низкой высоте, они плохо заметны для постов ПВО, благодаря этому могут подлетать к своей цели совершенно незаметно.

- Что за ерунда!? А прожектора, а зенитки, а часовые, а истребители, наконец? Неужели никто из них не сможет совладать с этими фанерными бестиям!?

- Все зенитные орудия сняты со своих постов и переданы для поддержки пехоты, - любезно напомнили генералу его распоряжение летчики, - а что касается прожекторов и часовых, то из-за низкой высоты и тихой работы мотора, они могут заметить противника только перед самой атакой.

- А наши славные асы истребители, - не сдавался Манштейн, - неужели они не могут сбить этот тихоход пусть даже ночью?

- Сбить, конечно, можно, но очень сложно. Из-за своей высокой скорости наши истребители обычно проскакивают, эти как вы точно заметили 'этажерки', господин генерал. Если же попытаться во время атаки сбросить скорость, то возникает угроза свалиться в 'штопор'. А учитывая малую высоту, на которой идет самолет противника и ночные условия, летчику должно очень повести, чтобы сбить этот тихоход.

- Значит больше всего шансов сбить русский самолет можно огнем с земли?

- К сожалению, это так - вынужден был признать майор, придавленный вопросом генерала к стенке.

- Прекрасно - полным ядовитого сарказма голосом констатировал лучший тевтонский ум.

- Значит, нам не стоит ждать помощи от Люфтваффе и придется брать дело в свои руки. Шпехт,- обратился командующий к своему помощнику. - Пусть подготовят приказ по армии о появлении у русских 'секретном оружии' русских, против которого бессильны наши прославленные асы, и уничтожить его можно только огнем с земли. Пусть также объявят, что за каждый сбитый самолет объявлено вознаграждение в тысячу марок.

Манштейн решил сыграть на нежных струнах самолюбия и жадности своих солдат, но хорошо знавший историю вопроса, майор не согласился с ним.

- Тысячи марок за сбитый самолет мало, господин генерал. Фельдмаршал фон Бок назначил награду в три тысячи марок - многозначительно подчеркнул Циммер, но собеседник не услышал его.

- За маленький биплан и тысячи марок много, и я назначаю такую цену, так как не могут снять с фронта ни одного зенитного орудия - решительно отрезал генерал, но последующие за этим события показали его неправоту.

Ни назначенная награда, ни осветительные ракеты, которые немцы стали запускать ночью над передовой не смогли остановить нашествие крылатых мстителей. Постоянно рискуя быть сбитыми, они ухитрялись находить лазейки в защите врага и сбрасывать на его позиции свои бомбы.

Скученная на относительно небольшом пространстве, осадная артиллерия немцев не имела свободу маневра и являлась прекрасной мишенью для ночного бомбардировщика У-2. Мало число самолетов и их скромная бомбовая нагрузка здорово выручала немцев, но и с каждой ночью укусы красных 'валькирий' становились все злее и злее.

За последующие три дня они вписали в свой список трофеев, несколько 210 мм мортир и 150 мм гаубиц, пару зенитных установок и один склад боеприпасов. За все это, 'небесные тихоходы' заплатили несколькими пулевыми пробоинами в крыльях и фюзеляже, что совсем не помешали им вернуться на родной аэродром.

Однако самым удачливым налетом оказался в ночь с 13 на 14 июня, когда точным ударом с неба был уничтожен штаб одного из саксонского полка захватившего накануне станцию Мекензиевые горы.

Продолжая строго придерживаться выбранной тактики, Манштейн утром наносил на узком участке фронта мощный бомбово-артиллерийский удар, а затем пытался продвинуться вперед при помощи штурмовых групп. Солдаты генерала Хансена яростно шли в атаку за атакой, но защитники Севастополя отвечали не менее яростными контратаками. Кордон Мекензия ?1 и станция Мекензиевы горы неоднократно переходили из рук в руки, пока вечером 13 июня не перешли под полный контроль немцев вместе с высотой 'нос Сталина'.

Не имея возможности противостоять мощному напору противника, который за два дня боев израсходовал чуть менее пяти тысяч тонн боеприпасов, советские войска были вынуждены отступить к Трензиной и Графской балкам.

Пытаясь сковать действия Рокоссовского, он приказал генералу Фреттер-Пико активно наступать на стыке 1 и 2 секторов советской обороны в районе Сапун-горы. Там немецкие артиллеристы также щедро засыпали окопы и траншеи противника снарядами и минами, но без особого успеха. Все что смогли достичь гренадеры 30 корпуса за два дня боев - это вклиниться в оборону противника на глубину 200-300 метров.

Что касается румынского горного корпуса, то его солдаты не столько сражались, сколько удачно изображали бурную деятельность. На своем секторе фронта, славные воины великого кондукатора не продвинулись ни на метр. Таковы были героические будни прославленного города, в борьбе за который ни одна из сторон не собиралась опускать руки и признавать себя побежденной.

Глава X. Форты, батареи и партизаны.

- Тук-тук-тук - мерно стучали по рельсам колеса моторизированной дрезины, ранним утром движущейся из Бахчисарая по направлению к Севастополю. Сидевшие на ней солдаты внимательно осматривали железнодорожное полотно и прилегающее к нему пространство.

Россия совсем не та страна, где можно было позволить себе некоторые вольности и воевать, слегка отступив от устава. Здесь до всего нужен был глаз да глаз независимо от того, где ты находишься в тылу или на передовой. Везде тебя подстерегала притаившаяся смерть в лице русских снайперов или партизан. При этом если первые сражались в основном ночью, то вторые действовали большей частью ночью.

Партизаны были головной болью любого тыла германских войск от Бреста и до Орла, от Пскова и до Николаева отчаянно сыпля песок в буксы идущего на восток эшелона вермахта. В Крыму летом сорок второго года было относительно спокойно, но это, никоим образом не позволяла немецко-фашистским оккупантам чувствовать себя спокойно. Нет, нет, да и случались небольшие диверсии, которые не наносили большого вреда немцам, но при этом напоминали о том, что они незваные здесь гости.

Гебитскомиссар Крыма оберштурмбанфюрер Георг Хейниш постоянно напоминал своим подчиненным об этой опасности, а после прибытия под Севастополь осадных орудий борьба с партизанами стала притчей во языцах. Особое внимание было уделено железнодорожным путям, по которым курсировала 'Дора' и железнодорожный состав 'Бруно' с 280 мм орудиями.

Но если место передвижение 'Доры' измерялось километрами, и его можно было надежно прикрыть постами фельджандармов и солдатами, то с 'Бруно' дело обстояло иначе. Дальность стрельбы его орудий не дотягивало до пятидесяти километров и потому, состав был вынужден курсировать каждый день из Бахчисарая к Севастополю и обратно.

Все это составляло дополнительные риски для его целостности и немцы сделали все, чтобы максимально нивелировать их. Так впереди состава шла дрезина с охраной, в чью задачу входил тщательный осмотр железнодорожных путей. Любой подозрительный предмет на рельсах, на насыпи или вблизи путей, подвергался всестороннему исследованию, а любой замеченный её человек арестовывался или уничтожался по усмотрению охраны.

Вслед за дрезиной двигалась открытая платформа, на которой находилось два взвода солдат. Укрытые за баррикадами из мешков с песком, вооруженные автоматами и пулеметами, они были готовы дать отпор в случае внезапного нападения партизан.

Кроме стрелкового вооружения, на платформе имелся минометный расчет, а также 42 мм орудие, находившееся в головной части платформы. Столь мощный арсенал был обусловлен не только желанием командования сохранить жизни своих солдат. Сознательно утяжеляя платформу, немцы тем самым провоцировали взрыв мин, возможно заложенных партизанами под железнодорожное полотно. За время оккупации 'восточных земель' гитлеровцы уже сталкивались с подобными минами-ловушками и всячески пытались им противодействовать.

Только потом двигалась сам спецсостав состоящий из несколько железнодорожных платформ с огромными морскими орудиями, а за ним ещё одна платформа с войсками и моторизованной дрезиной.

После завершения обстрела Севастополя, эта кавалькада точно в такой же последовательности возвращалась к своему месту основного базирования, для пополнения боезапаса.

Ровно неделю, курсировал этот специальный состав с севера на юг и обратно и ничего не происходило. Регулярно получая энергетические вливания от начальства о том, что окружавшее их спокойствие мнимое, солдаты охраны постоянно находились начеку и в любой момент бы готовы принять бой с коварными партизанами. Однако однообразие ежедневных действий сыграло свою роковую роль.

У сидевших на головной дрезине охранников, пропала острота наблюдения. Глаз что называется замылился, и они не заметили на восемнадцатом километре своего пути ничего подозрительного.

Все те же кустики, травка, земля, деревья, что было вчера, позавчера и поза-позавчера. Ничто их не насторожило когда они подъехали к месту, куда разведчики из отряда старшего лейтенанта Ножина заложили специальную мину.

По настоянию майора Зиньковича в отряд 'Бороды', такое прозвище было ему дано из-за густой бороды командира, был включен ученик полковника Старинова, имевшего славу мастера минных диверсий.

Наблюдая в течение двух дней за движением необычного поезда, он быстро выяснил, что это не бронепоезд как считали партизаны, а специальный состав с осадными орудиями. Затем высчитал массу поезда, тип мины необходимой для его подрыва и место закладки.

Мастер своего дела, капитан Селиванов виртуозно заложил заряд под рельсы в нужном месте, имея в своем распоряжении всего пятнадцать минут. Именно столько составляло по времени между проходом вдоль железнодорожного полотна фельджандармского патруля с собакой, специально натасканной на взрывчатку и появлением дрезины охраны.

Затаившись в укромном месте, Ножин и минер с замиранием сердца наблюдали, как через закладку проехала дрезина, а затем приблизилась платформа с охраной.

Как бы хорошо не отзывался о присланном минере майор Зинькович, но Ножин до конца не был уверен в его мастерстве. До самого последнего момента червяк сомнения точил душу разведчика, что мастер неточно рассчитал тяжесть платформы, и мина взорвется раньше времени.

И тут дело было не в страхе перед начальством за невыполненное задание. В первую очередь 'Борода' стремился помочь осажденным севастопольцам, на чьи головы изрыгал свои снаряды вражеский монстр.

Не отрывая глаз от бинокля, командир наблюдал за прохождением охраны, после чего позволил себе чуть заметный короткий выдох. Но вслед за одним опасением немедленно появилось другое - удастся ли уничтожить саму цель.

Немного задержавшись с отправкой, 'Бруно' лихо катил по путям, стремясь вовремя прибыть на место. В этот день присутствию его орудий уделялось особое внимание. Накануне, вслед за 'Одином' и 'Тором' из боевого строя осадных гигантов выбыла 'Гамма', полностью расстрелявшая свой боекомплект.

Это вызвало недовольство Манштейна запланировавшего на 14 июня штурм двух главных столбов русской обороны форта 'Сталин' и 'Максим Горький'. Несмотря на свою гениальность и прозорливость, лучший тевтонский ум не смог полностью избавиться от некоторых догм предыдущей войны, гласившей, что пушки большого калибра способны переломить ситуацию.

С одной стороны честно признавая низкую результативность 'Доры' в обстреле Севастополя, - 'дорогая, но совершенно ненужная игрушка', он твердо верил, что такие орудия как 'Карлы', 'Гамма' и 'Бруно' способны в краткий срок разрушить оборону противника.

Поэтому - узнав о временной отставке 'Гаммы', Манштейн выразил твердую уверенность в том, что 'Бруно' с честью заменит своего боевого товарища. Благо боеприпасов для его орудий имелось с избытком.

Боясь вызвать сорвать наступательные планы командования и оказаться на боевой позиции с опозданием, машинисты прибавили ход, что также сыграло свою роковую роль в случившейся трагедии.

В результате нарушения скоростного режима, при взрыве мины, передняя многотонная платформа не просто сошла с рельс и съехала на насыпь, а была сорвана и сброшена вниз под откос.

Вслед за ней с рельс съехала платформа, на которой находились снарядные ящики, а также платформа со вторым орудием. От резкого толчка она накренилась и, проломив борт, рухнула всей своей массой на груду рассыпанных ящиков.

По счастливой случайности при падении снарядных ящиков детонация не произошла, но от удара многотонной махины снарядов произошел мощный взрыв. Он не только уничтожил саму пушку, но и нанес серьезный ущерб третьему орудию и его прислуге, находившейся на следующей платформе.

Так состоялся дебют отряда 'Бороды', на которого возлагали большие надежды майор Зинькович и генерал Рокоссовский.

Подрыв 'Бруно' конечно, не приостановил новых атак немцев на Севастополь, но заметно подпортил настроение Манштейну. Недовольно отодвинув недопитую чашку утреннего кофе, он в сердцах произнес слово 'шайзе' имевшее аналогичное значение полинезийскому 'купуро' и с тяжелым сердцем будто и в самом деле вляпался в него родимое, отправился в 'Орлиное гнездо' наблюдать за битвой.

Новый штурм по своим действиям мало чем отличался от предыдущего. Добившись успеха, Манштейн продолжал действовать по 'победному шаблону', твердо веря в окончательный успех.

Свой главный удар, немцы наносили на узком участке фронта, между двух главных столпов советской обороны, форта 'Сталин' и форта 'Максим Горький', а также находящихся между ними укреплений 'Волга' и 'Сибирь'.

Первыми как всегда в бой вступили летчики, чьи 'штуки' и 'юнкерсы' обрушили на позиции врага град бомб. При этом 'штуки' работали по батареи Александера, а 'юнкерсы' главным образом бомбили 365 зенитную батарею.

Не отставали от них 'мессеры' и 'фокеры', исправно вносившие свой вклад в общее дело, сбросив свои бомбы и дав несколько очередей по укреплениям противника в надежде на русское авось.

Проблема нехватки боеприпасов коснулась и VIII корпус Люфтваффе. Две недели непрерывной атаки с воздуха заметно сократили бомбовые арсеналы и заставили генерала Рихтгофена призвать пилотов бомбардировщиков более разумно и точнее использовать против противника оставшиеся на складах бомбы.

Попытка пополнить свои арсеналы за счет тыловых складов группы армий 'Юг' натолкнулось на твердый отказ. Рихтгофену любезно напомнили, что в самом скором времени начнется операция 'Блау', в которой согласно плану должны были участвовать и его самолеты.

Об этом же Манштейну напомнил и фельдмаршал Бок, в тактичной форме прусского офицерства поторопивший командующего 11-й армии в скором решении его проблем.

- Я могу согласиться с тем, чтобы вы возвратили мне самолеты Рихтгофена к 27 июня, вместо предписанного Кейтелем 20 июня. Мы все прекрасно понимаем как вам трудно, но это самый крайний срок, Эрих.

Чувствуя, как отпущенное ему время стремительно сокращается, Манштейн попытался с максимальной пользой использовать авиацию VIII-го корпуса. Стремясь плотнее затянуть блокадную петлю на горле Севастополя, он потребовал от Рихтгофена увеличить число самолетов в воздухе.

Вместо привычных двух-трех пар истребителей патрулирующих морские подступы к крепости, в воздух было поднято десять-двенадцать машин. Вместе с этим было вдвое увеличено число бомбардировщиков, готовых в любой момент вылететь на перехват и уничтожение идущих к Севастополю кораблей.

Также, по личной просьбе командующего, летчики усилили свои удары по аэродромам противника, в особенности по аэродрому расположенному на мысе Херсонес. Там, по донным разведки и показаниям перебежчиков, находились так надоевшие Манштейну самолеты У-2.

Лучшему уму германской военной мысли надоело получать мелкие, но болезненные уколы для своего самолюбия и он решил решить эту проблему кардинально.

- Хорошо, я согласен увеличить награду за каждый сбитый ночной бомбардировщик противника до двух тысяч марок и недельный отпуск домой, - приказ Манштейн полковнику Буссе во время составления очередного приказа по армии. - И это независимо от того, будет он уничтожен огнем с земли или в воздухе самолетами, главное чтобы их уничтожили. Если же ударами с воздуха, эти аэропланы будут уничтожены на земле, то отличившийся пилот, кроме всего указанного немедленно получит Железный крест 1 класса.

Желание получить высокую награду из рук командующего, деньги и недельный отпуск сильно подстегнуло молодых пилотов к действию. По несколько раз в день, они атаковали аэродром, но каждый раз добиться желаемого результата им мешали прикрывающие его зенитки.

Особенно мешало работать германским асам зенитная батарея, получившая у севастопольцев название 'Не тронь меня'. Установленная прямо в море на затопленном отсеке недостроенного корабля вблизи мыса, она надежно прикрывало доступы, как с воздуха, так и со стороны моря. Раздосадованные пилоты, следуя давней германской традиции, торжественно давали так называемые 'обеты крови', но дело не двигалось с места. Ангары остались в целости и сохранности, как и находившиеся в них кровожадные 'валькирии'.

Примерно такое же поветрие 'клятвы на крови' охватило солдат и офицеров 25 дивизии, чьи соединения штурмовали в этот день форты. Правда в отличие от своих предков жертвовавших ради победы часть своей плоти, саксонцы и баварцы ограничивались лишь ритуальными порезами на руках и громкими словами, но делали это рьяно и истово.

Напоенные решимостью отомстить за недавно погибших товарищей и двойной порцией шнапса, солдаты 30 полка дружно бросились на штурм укреплений форта 'Максим Горький', до высоких башен которого было рукой подать.

- Вперед, вперед! Сегодня мы свернем эту чертову голову - подбадривал солдат своей роты капитан Ходим и они уверенно бежали в атаку. Первыми двигались нагруженные взрывчаткой саперы, которым предстояло подорвать часть оборонительного вала форта и открыть дорогу пехотинцам.

Ловко пробираясь между многочисленными воронками они достигли косогора и несмотря на яростный огонь защитников батареи стали взбираться вверх.

Им оставалось совсем чуть-чуть, чтобы добраться до нужно точки и заложить заряд, когда прогремел страшной силы взрыв. Наткнулись ли они на мину заложенную коварными русскими на их пути или шальная пуля попала в находившийся у них заряд, так и осталось тайной. В одно мгновение шесть героев саперов отправились в Валгаллу пировать в светлых чертогах Одина, но этим потери славных тевтонов не ограничились.

Строя свои укрепления, хитрые азиаты создали массу подлых ловушек, в которую попал взвод лейтенанта Шомбле. Укрывшись в небольшой низине, они чувствовали себя в относительной безопасности от вражеских пуль, но не смогли уберечься от лавины камней, щебня и песка, что обрушился на них после взрыва.

Все это произошло так стремительно и неожиданно, что двадцать три солдата угодившие под этот смертельный обвал так ничего и не поняли. Напрасно оставшиеся в живых шестеро солдат и командир пытались спасти своих товарищей, принявшись голыми руками разгребать этот ужасный завал. Все кого они смогли извлечь, не подавали признаков жизни, а о судьбе тех, кто находился в самом низу, можно было только с содроганием догадываться.

Когда пришло осознание бессмысленности своих действий у солдат шок. От горя, что свалилось на их головы, они принялись кататься по земле и громко кричать. Некоторые бились об неё головами, другие в кровь расцарапывали себе лица, а лейтенант Шомбле, не в силах пережить случившееся, застрелился. Его примеру хотел последовать и командир роты капитан Ходим, но унтер-офицер Фитц сумел удержать его от такого поступка.

Стоит ли говорить, что атака на форт 'Максим Горький' в этот не удалась, ровно как и на все другие укрепления противника. Уж слишком много оказалось мин на пути наступающей пехоты, неподавленных огневых точек и гаубичных батарей, чей огонь серьезно опустошил ряды немецкой пехоты, потерявшей только ранеными свыше шестисот человек.

В этот день, генерал Манштейн мог с чистой совестью сказать себе те же слова о плохом вскрытии оборонительных рубежей противника, которые несколькими днями ранее он сказал Фреттер-Пико. Но естественно, командующий об этом скромно промолчал и с удвоенной энергией стал разрабатывать план новой атаки.

Вопреки ожиданиям, успешное отражение атаки противника не принес большой радости в штаб обороны Севастополя. Вместо этого произошел серьезный разлад между генералом Петровым и командующим фронтом. Генерал Рокоссовский совершено не разделял мажорного настроения командующего СОР и причиной этого были не расход снарядов и многочисленные потери гарнизона от огня противника с земли и воздуха. Два генерала разошлись во взглядах на тактику и стратегию защиты крепости.

- Если вы считаете, что отбившись сегодня от Манштейна, вы заставите его отойти от стен Севастополя, как это было в декабре месяце, то вы глубоко ошибаетесь Иван Ефимович. Вся тактика противника говорит о том, что на этот раз Манштейн будет биться до конца. Не надо надеяться, что измотав его войска на первой линии обороны, мы сможем сбить его наступательный темп. Наш противник подобен бульдогу и просто так не разожмет свои зубы.

- Никто так не считает, Константин Константинович - начал оправдываться Петров, но Рокоссовский его опередил.

- Но продолжаете отказываться от активных боевых действий, аргументируя это нехваткой снарядов и людей. Не так ли?

- А разве нет? - вопросом на вопрос ответил командующему генерал. - Сегодня немцы потопили сейнер и сторожевик везших нам боеприпасы и сбили один из транспортных самолетов, а что будет завтра неизвестно. Может дойти до того, что пополнения и боеприпасы нам будут отправлять подлодками!

- Вопрос не в разумной экономии людей и средств, а в их правильном использовании. Если руководствоваться только тем, что отбили атаку и хорошо, сидим, ждем другой, то этот путь неизменно приведет к поражению.

- Почему? Чем он плох и опасен? Временной пассивностью, но извините, у нас нет сил и средств для разгрома противника и снятия блокады с крепости - не согласился с Рокоссовским Петров.

- В том, что отдаете инициативу в руки противника. Отражение штурма сегодня не означает, что он будет удачно отбит и завтра, нужно быть готовым к активному противодействию.

- А мы готовы к такому противодействию, на любом участке обороны - уверенно поддержал генерала начштаб, решительно подставив свое плечо в трудном для него споре.

- Готовы? - усомнился в его словах Рокоссовский, - хорошо скажите, чтобы вы делали, если бы немцы захватили 365 батарею?

- Подтянули бы резервы и попытались отбить её, - не задумываясь, ответил начштаба и теперь ему поддержал Петров.

- Да, так бы и сделали. Резервы есть, наверняка бы отбили.

- А если не отбили бы? А если к этому времени немцы организовали бы свой контрудар, и вам просто не хватит сил выбить противника. Подтянете новые резервы и повторите попытку, а если не сможете, то попытаетесь создать новый участок обороны. Так? - требовательно спросил начштаба командующий.

- Примерно, так - выдавил из себя тот и сразу добавил, - не оголять же ради этого всю оборону.

- Так вы дорогой мой и 30 батарею отдадите противнику, Шишкова батарею, Сухарную балку, а вместе с ними и всю Северную сторону. И все по объективным причинам, в виду численного превосходства противника - командующий говорил спокойным ровным голосом, но в нем отчетливо сквозил холодок неприязни.

- А чтобы вы сделали бы, товарищ командующий - поинтересовался у него генерал Петров.

- В первую очередь бы попытался не допустить захвата её противником, а если бы это случилось, то попытался бы отбить, но, - генерал сделал короткую паузу и продолжил, - не стал тратить время на подтягивание резервов из тыла и ударил заранее собранными для контратаки силами.

- Но как вы угадаете, где и когда нужно собирать резервы - оживший было начштаба, позволил, себе слегка улыбнуться, но Рокоссовский моментально стер её с его лица.

- А разве вам непонятно это по действиям противника? - осведомился командующий. - Лично мне действия Манштейна просты и понятны. Массированным ударом через участок 365 и 30 батареи он намерен прорваться к Сухарной балке, а затем выйти к Северной бухте. После чего полностью уничтожив войска 4 сектора и освободившимися войсками, ударит в тыл 3,2 и 1 сектору нашей обороны, переправив их через северную бухту.

- Но это невозможно! - в один голос воскликнул Петров и начштаба.

- Для кого? Для вас или для Манштейна? Своим прорывом через танковый ров Ак-Монайских укреплений, он наглядно показал, что любит бить там, где его не ждут и считают подобные действия невозможными. Этот отличительный стиль Манштейна очень хорошо виден при захвате мостов через Двину, прорыва в Крым и в его недавних действиях под Керчью.

Генерал Петров на несколько секунд застыл возле карты крепостных укреплений висевшей на стене, переваривая полученную от командующего информацию, а затем спросил.

- И что вы намерены делать?

- Во-первых, заменить командующего 4 сектором обороны полковника Капитохина полковником Шадриным. На этом месте нужен энергичный и решительный человек, а действия Сергея Васильевича по отражению атак противника меня не устраивают. Во-вторых, приступил бы к созданию подвижного резерва на месте главного удара противника включавшего в себя пехоту, танки и самое главное гаубичную артиллерию. В-третьих, попросил бы прислать в Севастополь дополнительную эскадрилью У-2, а также несколько кораблей для нанесения артиллерийского удара по противнику в виду нехватки орудий на позициях - четко и доходчиво, подобно опытному лектору, изложил свое видение обороны комфронта.

- Боюсь, что адмирал Октябрьский не согласиться с регулярной присылкой кораблей в Севастополь - высказал опасение Петров. - Одно дело перевозить на крейсерах и эсминцах боеприпасы и пополнение и совсем другое ставить их в боевой ряд, при подавляющем превосходстве противника в авиации.

- На время нахождения кораблей в бухтах города можно ставить дымовые завесы или создавать ложные цели для атак противника. В крепости есть много списанных кораблей и проблем с этим не будет - вступил в разговор генерал Казаков. Кроме размещения артиллерийских батарей, Василий Иванович был отличным специалистом по организации их картонных и деревянных фантомов.

- И все же это большой риск - не удержался начштаба.

- Мы действуем из необходимости защитить Севастополь, главную базу флота на Черном море и значит, в праве, рисковать его кораблями. А если адмирал Октябрьский будет не согласен с таким решением, то согласно уставу он может обратиться с протестом в Ставку после выполнения моего распоряжения - отрезал командующий.

Получив столь резкий ответ начштаба, напугался, а затем осторожно спросил Рокоссовского.

- Скажите, товарищ генерал, а к действиям остальных командующих секторами обороны генералов Новикова, Коломийца и полковника Скутельникова у вас претензии есть?

- Не волнуйтесь, как только они появятся, я скажу о них вам лично - заверил начштаба командующий и в бункере раздался веселый смех.

На этом дискуссии в штабе закончились, но последовавшие за ним события полностью подтвердили правоту генерала Рокоссовского.

Понеся существенные потери при фронтальной атаке, и доведя общую численность потерь немецких войск с начала наступления до 16,5 тысяч человек, Манштейн быстро изменил свою тактику. Вместо ставших столь привычных для севастопольцев утренних атак, он решил перейти к ночным действиям. Своей главной целью он сделал форт 'Сталина' решительно сузив фронт атаки, что позволяло усилить наступательные силы атакующей пехоты.

Чтобы противник раньше времени не смог понять замыслов предстоящего наступления, Манштейн приказал вести артиллерийский огонь не только по 'Сталину', но и по находившимся сбоку от него фортам 'Волга' и 'Сибирь'. Стремясь полностью исключить утечку информации, было приказано в переговорах по радио именовать их 'Казанью' и 'Аляской'.

В течение дня немцы методично расстреливали из крупнокалиберных орудий все три укрепления, стремясь максимально ослабить их огневую мощь. При этом первую половину дня они скрупулезно утюжили 'Сталин' и выбили три из четырех имеющихся на батареи орудий, а после обеда стали обстреливать 'Волгу' и 'Сибирь' желая свести к минимуму их фланкирующий огонь.

Вся операция была тщательно выверена и подготовлена, и вскрыть её приготовление без внедренного агента в штаб 11-й армии или 22 дивизии было невозможно. Однако генералу Рокоссовскому это не понадобилось. Определив главное направление наступления врага, и создав на его пути ударную группировку сил, он был готов к любым действиям противника.

Начало штурма 'Сталина' было назначено на четыре утра шестнадцатого июня, но в самый последний момент, Манштейн лично передвинул сроки атаки на два часа ночи. В чем заключались причины побудившие генерала к этому - неизвестно. Возможно, попытался, таким образом, до конца сохранить режим секретности, возможно, посчитал пять утра слишком светлым временем суток для ночной атаки. Находившиеся на Сухарной балке снайперы и пулеметчики, во время последней атаки серьезно проредили ряды наступавших солдат.

Вопреки прежним действиям, атака началась без артиллерийской подготовки. В ней было задействовано до двух батальонов пехоты,два взвода саперов и пять штурмовых орудия, два из которых прикрывали действия пехоты, а три шли вперед вместе со штурмовыми группами.

Непревзойденные мастера внезапных атак, баварцы подполковника Хольтица успешно использовали фактор внезапности. Приданные штурмовым батальонам САУ, используя полное отсутствие артиллерии противника, быстро привели к молчанию два дзота прикрывавших подступы к батарее, и путь пехотинцам был открыт.

Действуя, быстро и слажено, немецкие солдаты наверняка смогли бы до конца использовать выпавший им шанс, но на своем пути к победе, они столкнулись с мелким и непредвиденным обстоятельством.

Вступив в командование 4 сектором обороны, полковник Шадрин в тот же день направился на передовую, чтобы лично увидеть и оценить сложившееся там положение. Несмотря на непрерывный огонь вражеской артиллерии, он побывал на всех трех укреплениях обстреливаемых немцами и сделал свои выводы. Так оценивая состояние 365-й батареи, полковник записал в претензиях 'слабое минирование' и сразу же отдал приказ исправить положение дел.

Для восстановления изрядно опустошенного вражеским обстрелом минного поля, под покровом ночи были отправлено подразделение саперов. Именно на них, а затем и их мины наткнулись атакующие цепи баварской пехоты.

После короткого боя, они попытались штурмовать батарею, но были вынуждены остановиться, обнаружив перед собой свежее минное поле. Баварцы залегли, но ненадолго. Два штурмовых орудия протаранили неожиданное препятствие и атака возобновилась.

Двигаясь впереди штурмовых отрядов, немецкие САУ приблизились к укреплению и стали расстреливать его почти в упор. В неравной схватке с превосходящим противником, погибло единственное зенитное орудие, уцелевшее после дневного артобстрела, успев разменять жизнь своего расчета на жизнь экипажей двух штурмовых орудий.

Ещё одно САУ было повреждено зенитными орудиями форта 'Волга', но выбытие штурмовых орудий из строя не смогло помешать немцам, ворваться на батарею.

Завязалась отчаянная рукопашная схватка, которая благодаря численному превосходству баварцев закончилась в их пользу, но этим дело не ограничилось. Несмотря на то, что обрадованные победой немцы стали слать радостные известия в штаб 'Мы на 'Сталине!' дело только начиналось.

Забаррикадировавшийся внутри батарейных казематов, гарнизон оказывал яростное сопротивление, укрывшись за толстыми стальными дверями, а со стороны тыла к атакованному укреплению уже спешила помощь.

К несчастью для немцев, полковник Шадрин решил пополнить поредевший гарнизон грозного 'форта' и под покровом ночи отправил на батарею два взвода морской пехоты. Они подошли, когда баварцы уже ликовали по поводу захвата 'Сталина', но их радостные крики, мгновенно сменили истошные вопли 'Шварцен тодт!'.

На батареи вспыхнула новая рукопашная схватка, в которой на этот раз не все было так однозначно. Немцев было значительно больше, но они не знали точное количество отчаянно дерущегося противника, от чего один человек автоматически превращался в десять. Кроме этого в дело вступила русская артиллерия.

Вся связь батареи со штабом было исключительно по радио, благодаря чему, комендант батареи старший лейтенант Пьянзин связался со штабом сектора обороны и довольно точно обрисовал сложившуюся ситуацию.

Поднятый по тревоге полковник Шадрин приказал гаубичным батареям сектора установить заградительный огонь на подступах к 365-й батарее и вслед за этим двинул подкрепление.

В этот момент все решали минуты, а также решимость сторон одержать победу. Узнав об успехе, Хольтиц отправил в форт две дополнительные роты, для закрепления успеха. Солдаты только двинулись вперед, когда попали под огонь гаубиц и пулеметов со стороны Сухарной балки.

Следуя плану Манштейна, немецкие батареи вступили в контрбатарейную борьбу, но без особого успеха. С горем напополам они смогли погасить несколько огневых точек противника, но заставить замолчать советские гаубицы - это было им не по силам.

Мало часть солдат смогла преодолеть смертельный заслон стали и огня, и их появление не батареи не смогло переломить ситуацию в свою пользу. Сначала к форту подошли две роты пехотинцев вместе с взводом танков Т-26, затем батальон пехоты, вслед за которым подошла батарея противотанковых орудий со стрелковым прикрытием.

Все это быстро и качественно перемололо захвативших укрепление баварцев вместе с подошедшими к ним на помощь штурмовыми орудиями. Стремясь спасти положение, генерал Вольф бросил на штурм форта 'Сталин' ещё батальон вместе с пятью штурмовыми орудиями, но это не смогло изменить ход сражения.

Сильный заградительный гаубичный огонь, в купе с огнем пушек и пулеметов со стороны защитников форта не позволил немцам повторить свой недавний успех. Два штурмовых орудия было подбито, остальные отошли, а упавшую на землю пехоту приходилось поднимать через каждые пять метров.

В довершении всего, пуля русского снайпера сразила командующего атакой капитана Кугельмана и наступление захлебнулось.

Двойная неудача, плюс гневные окрики сверху могли нарушить душевный покой любого генерала, но только не Манштейна. Он не был бы самим собой, если получив новый щелчок по лбу, предался гневу и стал бы посыпать голову пеплом, кататься по полу и грызть ковры, виня в своих несчастиях коварную Судьбу, подчинившего его воле нерадивого главнокомандующего сухопутными силами рейха.

Он также не впал в многодневную прострацию охваченный паническим страхом из-за очередной военной неудачи. Согласно многочисленным сообщениям 'Фелькишер беобахтер', которые охотно перепечатывали светочи свободной прессы 'Нью-Йорк таймс' и 'Вашингтон пост' это часто происходило с большевистским вождем Сталиным.

Нет, Эрих фон Левински, собрав всю свою могучую волю в кулак, продолжил твердо двигаться выбранным им курсом. Подкрепление, собранное с бору по сосенке фон Боком уже начало поступать в войска 11-й армии, и лучший ум германской армии решил продолжить наступление.

И вновь весь день артиллерия немцев с остервенением гвоздила пятачок; форт 'Сталина', 'Волга', 'Сибирь' до наступления темноты. И вновь, выждав несколько часов, немцы пошли на штурм советских укреплений под покровом тьмы, но на это раз, их главной целью была не 365 батарея, а её соседи.

Не сумев взять 'поворотный столб' русской обороны в честном бою, Манштейн решил добиться своей цели обходным маневром. Для этого, он намеривался захватить его соседей, а затем фланговым ударом взять в кольцо и уничтожить сам форт 'Сталин'.

Для достижения поставленных целей он не жалел ни людей, ни средств, к числу последних относились и радиоуправляемые танкетки. За время их предыдущего использования, у командующего сложилось не очень высокое мнение об этом виде вооружения и, руководствуясь принципом 'с паршивой овцы, хоть шерсти клок', он приказал задействовать их всех в этой атаке.

Строя свой новый план штурма, Манштейн полагал, что сумеет добиться эффекта внезапности при нападении на соседние со 'Сталиным' форты. Он надеялся, что после полученного урока все внимание русских будет приковано именно к 365 батареи и при быстрых и грамотных действиях успех атаки гарантирован, но генерал ошибался.

Этой ночью русские ждали его наступление везде, начиная от 'Максима Горького' и заканчивая 'Уралом'. Быстро разгадав изменение тактики противника, Рокоссовский незамедлительно внес необходимые изменения и у себя.

Ночного наступления врага ждали артиллеристы, изготовившиеся к немедленному открытию огня на своих батареях. Пулеметчики на своих огневых точках, пехотинцы, занявшие траншеи и саперы, поползшие вперед устанавливать мины. Врага ждали, и он не замедлил со своим появлением.

Свое новое наступление, Манштейн назначил на три часа утра. Это, по мнению генерала, было сделано для избежания ошибок допущенных штурмовыми группами прошлой ночью.

Немцы вновь начали атаку без открытия артподготовки, но едва по наступающим пехотинцам ударили пулеметчики со стороны Сухарной балки, как по ним был открыт прицельный огонь из крупнокалиберных орудий.

Два батальона, что наступали на участке форта 'Сибирь', попали под сильный заградительный огонь, в установку которого внесли свой славный вклад моряки черноморцы.

Вслед за ночной мглой, в Севастополь пришли два крейсера 'Молотов' и 'Коминтерн' в сопровождении эсминцев. Привезя в осажденный город боеприпасы и пополнения, по приказу генерала Рокоссовского, они нацелили свои орудия на врага, для прикрытия главной линии обороны города.

Заранее разделенные по секторам обороны, корабельные орудия имели четкие ориентиры, куда стрелять в случаи начала ночного штурма города. Благодаря четкой и слаженной работе сухопутных соединений и флота, действия вражеских штурмовых групп было сильно затруднено. Мощный заградительный огонь прочно прижимал к земле пехоту, затруднял действие штурмовых орудий, сметал и разрушал немецкие танкетки. Ни одна из них так и не смогла приблизиться к позициям форта 'Сибирь' и подорвать их.

Все попытки немцев приблизиться к 'Сибири' закончились полным крахом, но вот при атаке 'Волги' результат был иным. Возможно, заградительный огонь эсминцев отвечавших за этот участок обороны был слабее, чем огонь орудий крейсеров. Возможно, немцам просто повезло, но одна из груженых взрывчаткой танкеток таки достигла своей цели и была взорвана по радио оператором.

Взрыв огромной силы образовал солидную брешь в наружной стене укрепления и тут немецкие солдаты показали свои самые лучшие качества. Не обращая внимания на огонь, они бросились в атаку и не упустили выпавший им шанс.

Подобно верткому и агрессивному гонококку, они преодолели защитный барьер форта и проникли внутрь его. Не вступая в рукопашную схватку с солдатами противника, прорвавшиеся на батарею немцы принялись уничтожать её гарнизон огнеметами. Подобно опытным дезинфекторам очищающих помещение от вредных насекомых и грызунов, они стали выжигать окопы и траншеи, бункеры и прочие укрытия с находившимися там людьми.

Только так, гессенцы капитана Штрока смогли быстро продвинуться вперед, не встречая серьезного сопротивления. Единственным местом, где произошла осечка огненного наступления, стала стальная дверь штабного бункера, где укрылся командир батареи лейтенант Синцов. Для его взятия немецким саперам пришлось подрывать дверь мощным зарядом, а затем бросить внутрь связку гранат и дать несколько пулеметных очередей.

За это время, лейтенант сумел связаться, со штабом полковника Шадрина и потребовал переноса заградительного огня на батарею, сказав простые и, но вместе с тем страшные слова: - Вызываю огонь на себя!

Не все и не всегда бывает так как мы того хотим. Внезапный прорыв немцев на батарею спутал полковнику Шадрину все карты. Пока стало более-менее ясно, что случилось, и был отдан приказ на выдвижение подкрепления, немцы полностью заняли батарею.

Едва только генерал Вольф услышал об успехе гессенцев капитана Штрока, как он немедленно двинул к ним подкрепления, которые, на этот раз опередили севастопольцев. Оставив саперов разбираться с остатками блокированного в подземелье гарнизона, немецкие пехотинцы попытались расширить захваченный ими плацдарм. Штурмовые группы атаковали южные подходы к 365-й и 30-й батареи, но успеха не имели.

Не сумев отбить у врага батарею, два батальона майора Шаманова и майора Круглова не позволили противнику продвинуться ни на шаг вперед, прочно локализовав его вклинение в советскую оборону. При поддержке артиллерии и реактивных минометов, они отразили все атаки противника, нанеся ему серьезный ущерб.

Общее число погибших немцев при штурме 'Волги' составляло тридцать два человека, при восьмерых безвести пропавших солдат и сто пятнадцать раненых. Также было повреждено и уничтожено четыре штурмовых орудия и три огнеметчика погибло при зачистке развалин батареи. Наступал главный момент битвы за Севастополь.

Глава XI. 'Цыганочка с выходом'.

- Скырлы-скырлы - противно повизгивало несмазанное колесо телеги, на которой двое немецких солдат ехали по проселочной дороге в направлении симферопольского шоссе. Точнее сказать в телеге ехали одетые в немецкую военную форму восточные добровольцы, о чем свидетельствовали их нарукавные повязки.

Потрясенные силой и мощью германского оружия в кратчайшее время захватившего Прибалтику, Белоруссию, Украину и часть России многие из местных туземцев согласились служить великому фюреру немецкого народа Адольфу Гитлеру. С радостью или по принуждению, они надели немецкую форму и принялись помогать вермахту, воевать против своих вчерашних соотечественников.

Естественно ни о каком использовании на фронте этих людей не могло идти и речи, но вот на использовании их в тылу немцы шли охотно. Хиви использовались на подсобных работах в качестве санитаров, уборщиков, поваров, конюхов и тому подобному.

Это позволяло немцам освободить от тыловой работы дополнительные воинские контингенты, а также существенно сокращало финансовые расходы на войну. Подавляющее большинство хиви работало, что называется 'за харчи' и этого для них было довольно. Денежную оплату своих услуг великому рейху требовалось ещё заслужить.

Те, что ехали на телеге имели приказ получить у старосты ближайшей деревни продукты и привезти их для кухни охранного подразделения базы, снабжающей топливом аэродромы VIII-го корпуса Люфтваффе. Хотя снабжение базы шло с армейских складов, но комендант считал себя вправе взять с завоеванных земель натуральный оброк в виде свежих овощей, мяса и прочей местной экзотики.

Двух фельджандармов стоявших на обочине дороге невдалеке от заросли кустов, ездоки заметили издали. Появление 'цепных псов' на проселочной дороге не вызвало у них удивления и озабоченности. После недавнего подрыва сверхсекретного бронепоезда, вся фельджандармерия Крыма безуспешно искала русских партизан, совершивших эту диверсию. Особых успехов не было и это добавляло им служебного рвения.

Для остановки на дороге вызвавшего у них подозрения транспорта, фельджандармы применяли специальный жезл. Один взмах этой разноцветной палочки и любое транспортное средство должно было остановиться и прижаться к обочине в ожидании тщательной проверки, невзирая на то грузовая ли это машина или штабной лимузин. Права у 'цепных псов' были аховые, согласно приказу Кейтеля и Гиммлера.

У стоявшего на дороге жандарма, такая палочка была, но завидев телегу, он демонстративно не стал прибегать к её волшебной силе. Несколько раз, лениво постучав ею по ноге, он засунул жезл за пояс, и когда телега приблизилась к нему, громко крикнул 'Хальт!' и требовательно ткнул дулом автомата в сторону обочины. Большей чести, сидящие на телеге люди, по мнению немецкого солдата не заслуживали. Нарукавная повязка хиви открыто говорила, кто сидит в телеге.

Демонстративно передернув затворы автоматов, жандармы двинулись к остановившейся телеге, явно подозревая в гужевых едоков партизан, дезертиров и черт знает кого ещё. Один из 'цепных псов' грозно навел на притихших хиви автомат, готовый в любую минуту прошить их свинцовой очередью, а второй и занялся проверкой документов.

- Аусвайс! - властно потребовал 'цепной пес' и хиви покорно протянули ему свои солдатские книжки.

Быстро ознакомившись с содержимым документов, жандарм посмотрел на ездовых с неприкрытой злостью и презрительно бросил - Русиш швайн!

- Найн, найн, герр офицер! Их бин татарин! - начал оправдываться старший по наряду, но моментально получил удар кулака по лицу, отчего испуганно присел, закрыв голову руками.

Следуя примеру своего товарища, второй жандарм также принялся лупить другого хиви, приговаривая - Татарин! Татарин!

Бедные ездовые покорно сносили гнев немецких солдат, так как с подобным отношением к себе сталкивались уже не раз. Обычно все дело заканчивалось затрещинами, но на этот раз, хиви попались особенно вредные жандармы. Не удовлетворившись унижением бесправных помощников, жандармы стали вязать ездовых неизвестно откуда взявшимися веревками. Затем кинув их в телегу, они сели рядом и ловко управляясь вожжами, поехали, но почему-то не по дороге, а напрямую через небольшой лесок.

Один из хиви попытался протестовать, но последовал грозный окрик - Хальт мауль! - и он покорно замолчал. Господин немецкий жандарм лучше него знал куда ехать.

Сидя на облучке он уверенно правил лошадью, что вызвало некоторое удивление у хиви, но вскоре это стало совершенно неважно. Немец неожиданно остановил лошадь, соскочил с повозки и обратился к подбежавшим людям на чистейшем русском языке.

- Принимайте, гостей, - а затем обратился к молодому чернявенькому человеку в новенькой советской гимнастерке. - Муса, посмотри, говорят, что татары.

Столь стремительная метаморфоза так сильно потрясла хиви, что они безропотно позволили разведчику Мусе Тухватулину стащить себя с телеги. Увидев в Мусе родную кровь, они стали что-то лопотать, но молодой казанский комсомолец гневно бросил им в лицо: - Предатели!

Разведчики отряда 'Бороды' вот уже два дня внимательно наблюдали за немецкой топливной базой. Было выяснено расположение пулеметных точек и прожекторов, распорядок внутренних и внешних караулов, но дальше дело не шло. Нужен был язык, и командир решил 'выйти на большую дорогу', благо этот вариант был предусмотрен майором Зиньковичем.

По его настоянию в группу был включен хорошо знавший немецкий язык сержант Филиппов, а также выдано два комплекта формы фельджандармов. Вместе с Никоненко оба разведчика прекрасно справились с заданием, и теперь предстояло изучить пойманную добычу.

Оба пленных оказались из местных крымских татар, которые пошли на службу к немцам, по их горячим заверениям ради куска хлеба. Числясь вспомогательной службе, они работали на кухне, выполняя различную черную работу.

Досмерти напуганные своим попаданием в плен, оба татарина были готовы рассказать все, что только знали ради сохранения своей жизни.

Следуя правилам, допрашивали их раздельно, и это дело было поручено бывшему боцману Дорофеичу и Тухватулину, так как один из пленных плохо говорил по-русски.

Узнав, что оба пленных работают на кухни, Никоненко сыгравший роль одного из фельджандармов приуныл.

- Да, что они могут знать интересного? Где лежат метлы и топоры, и кто, сколько есть? Эх, говорил же Филиппову, давай легковушку подождем, а он не согласился и эти сойдут для допроса - вздохнул Никоненко, но Дорофеич не согласился с ним.

- Не пой Лазаря раньше времени, Сергей. Генерал или скажем лейтенант - это конечно хорошо, но и маленький человек может многое рассказать, если его правильно спрашивать - наставительно молвил разведчик.

Бывший боцман был человеком обстоятельным, вдумчивым, обладавший природной смекалкой, подмечавший такие нюансы, на которые и опытный следователь не сразу обратил бы внимание. Ножин сразу заметил эту черту у своего подчиненного и потому без всяких сомнений поручил ему вести допрос.

Вместе с Никоненко, так и не снявшего форму фельджандарма, он начал 'потрошить' пленного и вскоре выяснилось правота Дорофеича. Несмотря на свой малый чин, пленный рассказал много интересного, и самой главной новостью была наличие минных полей вокруг базы.

По словам хиви, опасаясь нападения партизан, с марта месяца немцы заминировали все подступы к базе, оставив свободными от мин лишь полтора метра по наружному периметру и вблизи подъездных путей.

О возможности минирования подступов, ещё раньше высказал предположение Селиванов. Он зорким оком осмотрел предполагаемое место работы, а затем вынес свой неожиданный вердикт.

- Сдается мне, товарищ командир, что немцы вокруг своей базы мин понаставили и поставили хорошо.

- С чего такие выводы? - изумился лежавший с ним на земле Ножин. Он вместе с минером наблюдал за базой и ничего подозрительного не заметил

- А ты на караульных с собаками посмотри. Когда наружный периметр проверяют, к самой проволоке жмутся, а собак своих на коротком поводке держат и постоянно одергивают, если она отбежать пытается.

Тогда командира слова минера не убедили и вот теперь предположения Селиванова полностью подтвердились. Другой неприятной новостью для Ножина стало известие о численности охраны. Вместо привычной охранной роты солдат, оба пленные с уверенностью говорили, что базу охраняют две роты солдат. Именно столько человек числилось на довольствии на их кухни.

Объяснялись эти действия страхом командования за сохранность базы в период проведения штурма Севастополя. Также выяснилось, что в случаи нападения партизан на базу, через пятнадцать минут прибудет подкрепление.

- Связь у них имеется, как по телефону, так и по радио. Об этом им говорил один из казаков вспомогательного взвода, что обслуживают радистов - доложил командиру о результатах своего допроса Тухватулин и лицо у 'Бороды' потемнело. Дело по уничтожению вражеской базы принимало невеселый оборот.

- Что ещё?

- Это именно отсюда возят бензин на немецкие аэродромы, с которых бомбят Севастополь. Раньше на аэродром бензовозы уходили раз в три-четыре дня, теперь ходят через день, под усиленной охраной. Кроме ранее охранявшего бензовозы взвода мотоциклистов пулеметчиков, добавлено два бронетранспортера и грузовик солдат.

- Да, крепкий орешек, эта база. Даже, если привлечь к операции партизан Сапрыкина, трудно будет выполнить приказ штаба фронта - с сомнением сказал Никоненко и командир с ним согласился.

- Все верно. Атака в лоб на пулеметы охраны, при наличии двух рот солдат и пятнадцать минут чистого времени для уничтожения цистерн с бензином это - чистая авантюра.

- Можно заложить на дороге парочку фугасов. Они на некоторое время задержат немцев, а через минное поле я тропинку к проволоке проложу, можете не сомневаться - заверил Ножина Селиванов.

- А что, это вариант. Сапрыкин со своими людьми свяжет охрану боем и будет прикрывать дорогу, а мы под шумок проникнем на базу и сделаем свое дело - ухватился за предложение минера Никоненко, но командир с сомнением покачал головой.

- При такой сильной охране мы не сможем полностью уничтожить цистерны с топливом. Как бы удачно не атаковали бы партизаны, полностью сковать охрану базы им не удастся. Две роты, есть две роты, тем более немцев. Эти вряд ли поддадутся панике, эти будут драться по всем правилам.

- Мы успеем взорвать часть цистерн, а остальные уничтожит пожар - предложил Чхеидзе, но 'Борода' даже не стал его слушать.

- Немцы, не дураки. Они предусмотрели этот вариант, ведь так Селиванов?

- Так, командир. То, о чем говорит Александр, возможно лишь при сильном ветре, дующем строго в нужном нам направлении.

- А если навести нашу авиацию? - не унимался Чхеидзе, чья горячая грузинская кровь не хотела мириться с мыслью о невозможности исполнить приказ командования и хотя бы на несколько дней, позволить Севастополю свободно дышать.

- Если бы можно было использовать авиацию, нас бы не послали. Партизаны и без нас бы навели на эту базу, кого следует - сказал рассудительный Дорофеич и никто не посмел ему возразить.

Разведчики замолчали, мысленно продолжая искать выход из сложившейся ситуации, но на ум так ничего и не шло.

- А может, нет там никаких мин, и пленный врет? - вступил в разговор Филиппов, сыгравший роль главного жандарма. Он требовательно посмотрел на Дорофеича с Мусой и те горячо, в один голос заверили командира в ошибочности предположения Филиппова.

- Нет, не врут. Вы с Никоненко их так сильно напугали, что они готовы рассказать все - лишь бы спасти свою жизнь - убежденно сказал Тухватулин.

- Видели бы вы его глаза, товарищ командир, - поддержал товарища Дорофеич, - все выложил, всех своих знакомых по базе назвал, и кто что ему говорил.

Бывший боцман сокрушенно усмехнулся болтливости пленного, как вдруг что-то вспомнил и повернулся в сторону бойцов стороживших пленных.

- Костя, а ну давай сюда длинного - скомандовал Дорофеич, и партизаны застыли в ожидании его дальнейших действий. Разведчик привел пленного, который при виде хмурых лиц, затрясся ещё сильнее.

- Так куда и зачем ты ехал? - начал допрос Дорофеич.

- Я ведь уже говорил, в Родниковку за продуктами. Солдат на базе много, а запас продуктов прежний. Интенданты из Симферополя отказываются присылать дополнительные продукты, говорят они временные, обходитесь своими силами. Вот комендант и послал меня в Родниковку за продуктами. А неделю назад ездил в Богословку, там продукты на солдат брал - затараторил пленный, стремясь показать свою осведомленность разведчикам.

- И давно так деревни обираете? - сурово спросил Дорофеич, стараясь не выдать свою заинтересованность в словах пленного.

- Вот уже полтора месяца, но Родниковка была последней в списке у нашего интенданта.

- А что так? Решили пожалеть деревенских?

- Нет, просто список закончился. Наш интендант так мне и сказал, в последний раз едешь. В конце месяца все эти дармоеды слезут с нашей шеи, и мы заживем спокойно.

- Что так и назвал, дармоедами? - недоверчиво подыграл пленному Ножин, уловив тайную мысль Дорофеича.

- Да так и сказал, - радостно подтвердил пленный. - До этого наш интендант кое-что с нашей кухни имел, в смысле продуктов, а когда подкрепление прислали, он вынужден был все отдавать. Вот и ждет не дождется, когда гости съедут.

- Господа интенданты, знающие люди, хоть и маленькие - Дорофеич с хитринкой посмотрел на Никоненко, который в ответ только махнул рукой, так ничего не поняв намек боцмана, но его прекрасно понял Филиппов.

- Интересное получается кино из жизни интендантов. А когда именно они с его шеи слезут, он не говорил? - грозно поигрывая жандармской бляхой, спросил разведчик и пленный радостно закивал головой.

- Конечно, говорил. Говорил, что после 28 июня он будет спать спокойно.

- Точно после 28 июня?

- У интенданта день рождения 29 числа и он говорил, что получит хороший подарок - заверил Филиппова пленный, совершенно не понимая, зачем разведчикам интендант базы. Выкрасть его хотят?

- Ладно. Костя, уведи его и смотри в оба, чтобы не сбежал - командир посмотрел в сторону и махнул сидевшему в сторонке радисту, - Виктор, когда у тебя ближайшая связь со штабом?

- Через час, товарищ командир.

- Хорошо, готовься отправить радиограмму, сейчас текст набросаю, - командир посмотрел на стоявших рядом разведчиков. - Если пленный не врет, то получается, немцы собираются за десять дней взять Севастополь или полностью сломать его оборону.

- Все верно, товарищ командир, я тоже так подумал - поддержал Ножина Дорофеич.

- Тогда, нам придется любой ценой брать эту проклятую базу, любой ценой - решительно заявил 'Борода' и от его слов повеяло тягостной грустью.

- Знаешь, командир, а я примерно знаю, как мы сможем не только уничтожить эту базу, но и хорошо намять бока охране - решительно заявил минер.

- Как?! - в один голос воскликнули партизаны, на что Селиванов только хитро улыбнулся и произнес свое любимое слово, - технически.

- Ну не томи, говори! - недовольно рыкнул Ножин, но минера этим было не достать.

- Есть идея устроить фрицам 'цыганочку с выходом', но для этого нужна будет помощь Большой земли. Иначе никак не получится.

- Будет тебе помощь, рассказывай! - приказал командир, обрадовавшись появившемуся свету в темном туннеле. За время знакомства с сапером он быстро убедился, что тот умный, обстоятельный человек и просто так слов на ветер не бросает.

Замысел Селиванова оказался неожиданным, нахальным, но вместе с тем убийственно простым. Без помощи Большой земли в лице майора Зиньковича его действительно было невозможно осуществить, но он сразу поддержал его и отдал незамедлительное распоряжение.

Следующей ночью, со стороны Азовского моря, в партизанский отряд Сапрыкина прилетел самолет с ценным грузом для отряда старшего лейтенанта Ножина. Обрадованный командир был готов приступить к немедленному выполнению приказа командования, но неожиданно для себя, получил приказ: 'Ждать сигнала'.

В отличие от него, генерал-полковник Манштейн ждать не собирался. После успешного захвата форта 'Волги', он намеривался развить наметившийся успех. Весь день 18 июня, генерал был занят творческой деятельностью.

Умело выдав взятие небольшого земельного укрепления за крупный стратегический успех в битве за Севастополь, он с чистым сердцем потребовал у Гитлера подкрепление в количестве двух пехотных полков. Естественно, о подкреплениях, что уже прибыли к нему от фельдмаршала Бока, в разговоре с фюрером он предпочел скромно умолчать.

- Поверьте, Буссе, фюрер обязательно даст нам эти два полка и даст в самое ближайшее время. Севастополь, как и Крым, очень важны, для него и ради их обладанием он не станет мелочиться - уверял генерал своего начальника оперативного отдела штаба армии.

- И куда вы намерены их направить, господин генерал? В район Мекензиевых гор, чтобы как можно быстрее сбросить русских в море и установить контроль над северной бухтой или передадите генералу Фреттер-Пико? За вчерашний день он добился определенного успеха, и свежее подкрепление ему не помешают.

- Бросьте, Буссе! - раздраженно одернул генерала Манштейн. - Его солдаты продвинулись на двести метров, и вышли к Сапун-горе, потеряв свыше пятисот солдат убитыми и ранеными. Мне горько слышать о подобных успехах! - раздраженно бросил Манштейн.

- Но у русских в районе Сапун-горы сильные укрепления - стал оправдывать командующего XXX корпуса Буссе, но Манштейн не стал его слушать.

- Мы, по-моему, уже обсудили, как будем брать южную часть Севастополя, штурм Сапун-горы туда не входит, и не будем возвращаться к этому вопросу - отрезал генерал, - а что касается вашего вопроса, куда именно я намерен отправить ожидаемое нами подкрепление, то оба полка будут отправлены под Керчь.

- Под Керчь? Но ведь там тихо - удивился Буссе.

- Пока тихо. Предчувствие подсказывает мне, что чем хуже будут идти дела у русских здесь, тем скорее они попытаются отвлечь наше внимание, начав свое наступление под Керчью, или вновь предпримут попытку высадки десанта под Феодосией. Как видите, действия нашего противника вполне предсказуемы и потому, я хочу заменить находящиеся там части, немецкими. Только имея твердую уверенность в своей безопасности от удара в спину, я смогу раздавить Севастополь к концу июня.

- Если вы так обеспокоены возможностью наступления противника под Керчью, тогда возможно следует усилить наблюдение разведки на этом направлении? Если Рокоссовский готовиться нанести нам удар, то такие приготовления скрыть невозможно, степь - предложил Буссе и Манштейн утвердительно кивнул головой.

- Думаю, что это не будет лишним. Свяжитесь с летчиками и попросите их усилить воздушное наблюдение на участке фронта входящего в зону ответственности румын. Для них это не составит большого труда.

- А за зоной ответственности генерала Фалька?

- В этом нет необходимости. Румыны - вот слабое место нашей обороны, ударив по которому русские могут добиться хоть каких-то успехов. Что касается Фалька, то его молодцы создали прочную оборону и вряд ли Рокоссовский решиться её штурмовать. Это серьезно обескровит его и без того потрепанные нашим наступлением войска.

- И каковы будут наши действия на завтра, господин командующий? Попытаемся прорваться к северной бухте через форты 'Молотов' и 'ГПУ' или сосредоточим свои главные удары на 'Сталине' и 'Максиме Горьком'?

- В ваших словах, Буссе, скрыт большой соблазн поскорее расчленить оборону русских и сбросить их в море, но я не поддамся этому соблазну. В моем распоряжении есть немного времени, и я попытаюсь обезопасить свои фланги, ударив по 'Сталину' и 'Горькому'. Как говориться: - Осторожность - мать фарфора - торжественно изрек Манштейн, определяя ближайшую задачу своим войскам.

Все шло прекрасно. Морская блокада уверенно сжималась вокруг русской крепости. Во время вечернего доклада летчики донесли об уничтожении одного русского транспорта прорвавшегося прошлой ночью в Севастополь в сопровождении двух эсминцев.

По непонятным причинам, он не сумел уйти из крепости под прикрытием ночи и остался в Севастополе. Весь день он искусно маскировался под ранее разбитый корабль, но к исходу дня был совершенно случайно распознан одним из немецких пилотов и подвергся массированной атаке бомбардировщиков.

Девяносто три самолета, несмотря на сильный зенитный огонь, атаковали транспорт и добились нескольких прямых попаданий, после чего корабль затонул. Вместе с ним получил повреждение один из эсминцев. От полного уничтожения, противника спасла поставленная другим кораблем дымовая завеса, а затем быстро спустившаяся ночь, под покровом которой корабли покинули Севастополь.

Кроме этого, за прошедшие сутки, солдаты вермахта одержали одну маленькую, но очень значимую для всех победу. Вовремя очередного ночного налета, им удалось подбить русский бомбардировщик, повадившегося бомбить боевые расположения немецких частей в районе Мекензиевых гор.

При проведении бомбардировки артиллерийских складов противника, о месте нахождении которых рассказали взятые в плен немцы, 'У-2' подвергся массированной атаке с земли. Освещенный прожекторами и отблеском разрывов снарядов и начинающегося пожара, он был хорошо виден на фоне темного неба и по нему моментально ударили десятки пулеметов, автоматов и винтовок.

Юркий биплан отчаянно маневрировал, стремясь уйти за линию фронта, и ему это почти удалось, но угодившая в его борт очередь зажигательных пуль, превратила его в яркий факел. Подобно огненному болиду пронесся он над головами немцев и рухнул в районе Сухаревой балки.

Несмотря на то, что самолет упал за линию фронта, его гибель вызвала огромное ликование среди немецких солдат. Одни из них стали издавать громкие радостные крики подобно туземцам племени мумба-юмба, что приветствуют момент соития их великого вождя с его любимой женой. Другие, охваченные праведной радостью, выражали свои чувства тем, что повернувшись в сторону врага своей пятой точкой, яростно по ней хлопали рукой, отпуская в адрес противника скабрезные шутки. Третьи, не в силах справиться с захлестнувшими их эмоциями, запрыгивали на своих товарищей верхом и начинали гарцевать, подобно древним рыцарям на королевских турнирах.

Одним словом радость была искренняя, глубокая и всепоглощающая, но очень быстро её сменила злость и недовольство. Огромное количество людей, яростно отпихивая локтями, друг друга, стали доказывать командующему, что именно они сбили 'этот проклятый' русский самолет и именно они достойны обещанной награды.

В течение дня, канцелярия командующего была завалена многочисленными рапортами и докладами, свидетельствованиями очевидцев и заключениями экспертов. Прагматические немцы пытались ухватить свой кусочек счастья с тарелки командующего, который не ожидал подобного результата.

Для выяснения истины была создана специальная комиссия, получившая тайный приказ Манштейна не объявлять результат до окончания боевых действий под Севастополем.

С награждением счастливчика сбившего 'ночного охотника' можно было подождать, куда более важным являлось захват и уничтожение форта 'Максим Горький' ставшего бельмом на глазу у командующего.

Первыми, как обычно по форту ударила авиация. Привычно расправив крылья с тевтонским крестом, 'юнкерсы' и 'штуки' принялись бомбить позиции советской батареи, стараниями немецких газетчиков превращенной в неприступную крепость.

Одна за другой налетали на неё волны германских стервятников, торопливо высыпавшие на защитников батареи свой смертоносный груз бомб. Гулко рвались двухсот пятидесяти килограммовые бомбы, разнося в дребезги проволочные заграждения и минные поля, равняя окопы и траншеи, хороня в них советских бойцов.

Любой авиаудар страшная вещь, а когда у противника нет летного и зенитного прикрытия, он страшнее вдвойне. Несчастная батарея ходила ходуном от непрерывных разрывов вражеских бомб. Все подступы к ней были изрыты многочисленными воронками, что позволяло немецким пехотинцам плавно перекатываться из одной воронки в другую, не неся при этом серьезных потерь.

Асы Геринга постарались максимально облегчить штурм русской твердыни своим боевым товарищам, но вот попасть в орудийную башню, они так и не смогли. Пушки советской батареи были надежно заговорены от немецких бомб и тогда, в дело вступила артиллерия.

Так как главные ударные силы осадной артиллерии временно выбыли из борьбы, а учитывая близость немецких позиций орудия 'Доры' было применить невозможно, на первый план вышли две 355 гаубицы, 641-го армейского дивизиона. Переброшенные в Бельбекскую долину эти два гиганта под командованием лейтенанта Хадима, они должны были свернуть голову 'Максиму Горькому'.

Выставив вперед наблюдателей, немецкие артиллеристы принялись обстреливать ненавистную батарею, но уже после второго залпа, у них возникли серьезные проблемы. Выяснилось, что у противника в этом районе имеются свои гаубицы, почему-то не обнаруженные воздушной разведкой.

Советские орудия заметно уступали калибром монстрам лейтенанта Хадима, но это нисколько не влияло на их сокрушительную силу. Также руководимые наблюдателями, они стали пристреливаться к немецкой батарее, уверенно беря её в 'вилку'.

Дав парочку залпов по форту, лейтенант Хадима стал перед сложной дилеммой. По докладу производившего наблюдение унтер-офицера Фебеля, бетонобойные снаряды так и не смогли поразить бронированную башню батареи. Необходимо было принять решение, отводить в другое место или продолжить обстрел.

Обычно, прусскими офицерами руководил инстинкт самосохранения, но командир батареи был представителем нового поколения немецкого офицерства, готового сложить свои головы ради горячо любимого фюрера и фатерланда. Поклявшись 'обетом крови' он решил уничтожить русскую батарею даже ценой собственной жизни.

- Огонь рёхлингскими гранатами! - воскликнул отважный лейтенант и оба расчета ответили ему радостными криками.

Огромные трехметровые снаряды, заряжались при помощи специального крана. Они уже доказали свою действенность во время штурма укреплений Льежа, взрываясь не от соприкосновения с почвой, а лишь уйдя на определенную глубину.

Не обращая на огонь вражеских орудий, немцы готовили свои гиганты к выстрелу, который был схож с двумя маленькими вулканами. С грохотом и визгом взмыли в небо два огненных столба, однако долгожданная весть об уничтожении русских орудий запаздывала. Как не тер свои глаза унтер-офицер Фебель, но он так и не смог доложить, что орудийная башня слетела с погона или взорвалась.

- Вы её взяли в 'вилку', господин лейтенант. Ещё один залп и башня будет уничтожена - приободрял наблюдатель Хадима, но ещё одного залпа гаубицы дать не сумели. Пока прислуга подготавливала орудия к залпу, батарея попала под накрытие советских гаубиц.

В результате этого, любитель играть с огнем, лейтенант Хадима погиб вместе с четырнадцатью человеками боевого расчета батареи. Остальные были либо ранены, либо получили сильную контузию и не могли выполнять свои обязанности. Вместе с командиром были уничтожены оба орудия. Одно в результате прямого попадания, другое получило повреждение при падении и затем, было добито артиллерией противника.

Нельзя сказать, что и советская сторона не понесли потери в результате этой схватке. Стремясь спасти свои гаубицы, немцы открыли ураганный огонь по предполагаемому месту нахождения батареи старшего лейтенанта Беспятова, который был не меньшим патриотом своей Родины, чем Хадима. Он продолжал вести огонь из своих орудий до тех пор, пока не получил подтверждение от наблюдателя об уничтожении вражеских гаубиц.

Только потом, он отдал приказ о смене позиции. Потеряв от вражеского огня одно орудие и двенадцать бойцов убитыми и ранеными, батарея Беспятова благополучно сменила свою дислокацию, ибо для этого ей требовалось гораздо меньше сил и времени, чем противнику.

Также понесла потери и сама 365-я батарея. Снаряды гаубиц лейтенанта Хадима, если не уничтожили орудийную башню, то полностью заклинили её поворотный механизм, в результате чего, орудия майора Александера могли стрелять только в одном направлении.

Знали об этом солдаты 213-го полка полковника Гитцфельда или нет, неизвестно, но едва прозвучал сигнал к атаке, они смело бросились на штурм батареи, покинув свои воронки и окопы.

До передних русских траншей им нужно было пробежать чуть больше двадцати пяти метров. Для полных ярости и жажды мщения крепких молодых людей, пробежать это расстояние просто ерунда, семечки, но на деле это оказалось трудным делом.

Ещё до начала атаки по воронкам перед батареями, где скапливались немецкие солдаты, нет-нет, да и ударяли советские минометы. Их появление в этом месте было неприятным сюрпризом для штурмовых групп, но они терпели. Однако когда немцы пошли в атаку, выяснилось, что минометов у противника довольно много. Они создали плотный фронт огня, через который не все штурмовые группы смогли преодолеть без серьезных потерь.

В этом состязании металла и плоти, немцам очень бы помогли штурмовые орудия но, к огромному сожалению, их число было ограничено. Понеся существенные потери в предыдущих боях, Манштейн решил приберечь их для взятия фортов 'Молотов' и 'ГПУ'.

Генерал решил изменить свою тактику после второй неудачной атаки, когда полковник Гитцфельд сообщил о понесенных потерях и потребовал прислать САУ. В противном случае он не мог ручаться за успех наступления.

После этого разговора 'штуги' были присланы, но полностью переломить исход боя в пользу немцев они не смогли. Полковник Шадрин подтянул резервы и всего, что смог добиться командир 213-го полка, это временно изолировать батарею майора Александера от главных сил фронта.

Ни о каком продвижении войск по направлению северной бухты не могло идти и речи. Немецкие соединения были вымотаны и обескровлены и требовали замены.

Манштейн стоически воспринял сообщение об успехах его войск. Насмешница Судьба вновь вернула ему его ехидные слова, недавно сказанные командующим в адрес Фреттера-Пико.

- Все хорошо, - бодро вынес свое резюме генерал, на вечернем совещании в штабе армии. - Завтра саперы 24-го инженерного батальона, зачистят 'Максим Горький' и мы сможем продолжить свое наступление к Северной бухте. Что касается полковника Гитцфельда, то его солдаты сделали все, что смогли и их нужно заменить.

- Но кого мы пошлем в бой на 'Молотов' и 'ГПУ'? недавно присланных бременцев полковника Лейбеля? Это наши самые свежие части - спросил начальник штаба, но командующий покачал головой.

- Бросьте завтра в бой румын. Мне надоело видеть, как они только изображают активные боевые действия, намериваясь въехать в поверженный Севастополь на наших плечах. Пусть они не добьются серьезного успеха, но тем самым сохранят жизни немецких солдат.

Во время боев за 365-ю батарею, немецкая авиация не могла принимать активного участия, боясь своим ударом задеть собственную пехоту. Правда, перед третьей атакой запрос на нанесения удара по врагу все-таки поступил и 'юнкерсы' вылетели на бомбежку, но тут произошел неприятный конфуз.

Противник каким-то образом узнал о ракетных сигналах обозначающих присутствие немецких войск и сумел дезориентировать пилотов Люфтваффе. Целый рой зеленых ракет выпущенных с земли, заставил их сбросить большую часть бомб на немецкие силы изготовившихся на нейтральной полосе к атаке.

Урон был небольшой, но сам факт 'дружественного огня', серьезно охладил наступательный пыл немцев.

Разгневанные пилоты, узнав о своей фатальной ошибке, выместили всю свою злость на городские кварталы Севастополя. Смертоносным градом падали немецкие бомбы на дома мирных людей, школы, больницы, госпиталя.

- Все они недочеловеки и чем мы больше убьем их сейчас, тем легче нам будет потом. Начиная эту войну, фюрер даровал нам право убивать их по своему усмотрению, и мы действуем против этих дикарей так, как считаем нужно - гордо вещали питомцы Геринга борзописцам из министерства пропаганды и те с восторгом строчили в своих блокнотах, спеша увековечить их отлив в граните.

В этот день в Севастополе как никогда прежде было много пожаров, черный пепел от которых поднимался в высокое синее небо. Горько было смотреть, как фашистские варвары терзали славный город, но не везде им был праздник. Советские зенитчики смело вступали в неравную схватку с гитлеровскими стервятниками и иногда добивались победы.

Нет-нет, но объятые дымом и пламенем, хваленые германские асы срывались с небесных высот и, прочертив жирную черную черту, падали на землю. Конечно, подобных случаев было мало, но один их вид вызывал ликование в душе осажденных севастопольцев, побуждал их к сопротивлению врагу.

Особенно отличилась в защите города, батарея 'Не тронь меня'. Её зенитчики смогли сбить целых три самолета из сорока семи машин, пытавшихся уничтожить батарею. Два 'лаптежника' и один 'фокер' пополнили её боевой счет, что ещё больше разозлило немцев. Многие пилоты мечтали уничтожить 'Не тронь меня', но батарея была очень зубаста и каждый раз бомбы падали куда угодно, но только не по цели.

Обер-лейтенант Макс Ульрих Родель, был опытным пилотом 'штуки' несмотря на свои двадцать четыре года. Много автомашин, орудий, танков и солдат противника, он успел уничтожить за три неполных года войны. По личному приказу фюрера он был награжден Рыцарским крестом и теперь был представлен к награждению дубовыми листьями.

Уничтожение треклятой русской батареи было для него делом чести. Много раз он атаковал 'Не тронь меня' и все безуспешно, но на этот раз, немецкий ас решил применить против врага нестандартный ход. Дождавшись, когда солнце стало садиться, он решил атаковать батарею со стороны моря.

Столь неожиданный ход, по мнению немецкого аса должен был застать противника врасплох. Огонь будет открыт с опозданием, и он успеет вогнать бомбу точно в цель. Заходившее за горизонт солнце действительно сильно мешало сержанту Зуеву, но вот паники или страха, когда сигнальщик истошным голосом закричал: - Справа немец! - у сержанта не было и в помине.

Быстро оценив обстановку он развернул орудие и несмотря на световые помехи открыл огонь. Слившись с орудием в одно единое целое, Зуев вел огонь практически в слепую, но это не мешало ему сражаться.

Родель уже начал заход на цель, уверенно высчитывая момент сброса бомбы. Ему не хватило буквально пары секунд, когда в его кабину угодил зенитный снаряд. Каким образом Зуев смог попасть в стремительно падающий самолет непонятно, но факт оставался фактом.

'Штука' дернулась и, не выходя из пике, рухнула в море в семи метрах от стоявшей на якоре батареи. Прошло несколько секунд и примерно на таком же расстоянии, но с противоположной стороны, в воду упала сброшенная Роделем бомба, обдав зенитчиков столбом воды и градом осколков. Уничтожение 'Не тронь меня', откладывалось.

Немецкие асы действовали в небе Севастополя очень вольготно, но в ночь с 20 на 21 июня, сошла и на них божья кара, в лице отряда 'Бороды'. Получив долгожданный сигнал, разведчики совместно с партизанами Сапрыкина выступили к Н-ской базе немцев и устроили им 'цыганочку' с выходом.

По твердому убеждению немцев, партизаны могли проникнуть на базу только через ворота и усиленно готовились к этому. Минные поля, густая колючая проволока и электрический ток, пущенный по некоторым из секторов заграждений, надежно гарантировали гарнизон от неприятных сюрпризов.

Видя все это, Селиванов предложил нестандартное решение, которое полностью перечеркивало все преимущества противника. Для уничтожения базы противника, сапер предложил использовать ротные 50-мм минометы.

Простые и неприхотливые в использовании, они позволяли вести огонь с расстояния чуть более ста метров, что в данном случае было идеальным вариантом. Отрядив партизан наблюдать за дорогой, сразу после полуночи, разведчики атаковали базу.

В отличие от своего батальонного собрата, ротный миномет имел осколочные мины, но этого вполне хватало, чтобы пробить стенку цистерн и вызвать пожар.

Не сразу, только после третьего залпа, удалось партизанам зажечь одну из цистерн. Затем дело пошло на лад. Три легких миномета уверенно громили вражескую базу, не так быстро как хотелось, но уничтожая топливные запасы немцев.

Едва только загорелись первые цистерны, как комендант отдал приказ охранной роте выйти за периметр базы и уничтожить диверсантов. От быстроты их действия зависела судьба всей базы, но на пути немцев встали партизаны Сапрыкина.

Теперь им пришлось идти по небольшому коридору шириной чуть больше трех метров навстречу русским пулеметам. Теперь не партизанам, а немцам приходилось продвигаться вперед под ураганным огнем противника, и действия их были не всегда удачны.

Столкнувшись со столь изощренным коварством русских дикарей, комендант сохранял твердую надежду на скорую помощь со стороны гарнизона Богословки. О нападении партизан было передано незамедлительно и немцы с нетерпением ждали прибытия подкрепления, но так и не дождались.

Идущий первым бронетранспортер с солдатами подорвался на фугас заложенный Селивановым, после чего отряд подвергся обстрелу со стороны партизанской засады. Уничтожить противника партизаны не могли, да им изначально не ставилась подобная задача. По замыслу 'Бороды' они должны были на время задержать противника, что им и удалось сделать.

Постреляв, партизаны отошли, заставив противника потерять драгоценное для него время, но на этом сюрпризы не кончились. Проехав немного, головной грузовик с солдатами вновь подорвался на мине, что вызвало среди немцев сильный переполох, хотя на этот раз огня по ним не открывали.

Высыпав из автомобилей, они принялись яростно строчить в ночную тьму. Вместе с ними заговорили пулеметы с броневиков охраны. Под их прикрытием солдаты двинулись в атаку, но вскоре выяснилось, что атаковать им некого.

С большими предосторожностями колона продолжила свой путь, пустив вперед бронетранспортер, однако больше взрывов не последовало.

Когда подкрепление прибыло к базе, она уже пылала со всех сторон. Полностью израсходовав боекомплект мин, отряд разведчиков отступил, сделав максимум, что он мог сделать в подобной ситуации.

Цистерны с топливом взрывались уже от воздействия мощного пламени, которое распространялось медленно, но неотвратимо и остановить его было невозможно. В страхе перед грядущим наказание комендант базы застрелился, но это не спасло его семью от наказания. Все его близкие были арестованы гестапо, и после недолгого разбирательства были отправлены в концлагерь Равенсбрюк и Заксенхаузен.

Сами разведчики при нападении на базу потерь не понесли, чего нельзя было сказать о партизанах из отряда Сапрыкина. Примерно треть отряда была любо убита, либо получила ранения, прикрывая действия 'Бороды'.

Кроме Ножина и Сапрыкина, в эту ночь в бой с врагом вступили ещё один партизанский отряд специального назначения. Малая его часть, используя идею Селиванова, обстреляла из 82мм миномета один из аэродромов противника.

Имея в своем распоряжении всего семь мин, нападавшие отказались от первоначального плана попытаться уничтожить склад авиабомб, сосредоточив огонь по стоявшим на поле самолетам.

Благополучно выпустив все свои мины и уничтожив два самолета противника, и ещё два повредив, партизаны отошли, бросив превратившийся в обузу миномет.

Однако главной целью их отряда был лечебный пансионат, куда после праведных трудов, летчики отправлялись подлечить расшатанные войной нервы. Офицеры не могли жить в одних условиях с техниками и оружейниками и для них, по приказу Рихтгофена был переоборудован один из опустевших советских санаторных пансионатов.

Находясь в тихом месте, он пользовался славой не только у офицеров Люфтваффе, но и у местного руководства, в лице штурмбанфюрера Занделя. В ночь нападения он находился в пансионате, где и принял смерть от партизанской пули, вместе с тридцатью семью летчиками.

Налет на пансионат давно готовился партизанами, но майор Зинькович никак не давал 'добро' на проведения этой операции, умело собирая в один узелок все разрозненные концы. Удар по VIII корпусу был нанесен так мастерски и умело, что на несколько дней, если не парализовал работу вражеской авиации, то серьезно её затруднил. Хоть на немного, но Севастополь получил долгожданную передышку в борьбе с превосходящим его врагом.

Глава XII. 22 июня.

Ещё до того момента как толкнуть дверь и переступить порог кабинета, адмирал Октябрьский, что называется 'верхним чутьем' почувствовал степень опасности затаившейся за ней. Неосязаемую для обычных органов чувств, комфлота стал хорошо её распознавать на ментальном уровне.

Месяц общения адмирала с генералом Малининым и комиссаром Мехлисом, стал самым черным периодом его флотской службы. Сколько крови, нервов и прочих жизненных соков попила из него эта парочка, не снилось ни одной ночной нечисти.

Не имея ничего общего, один был прагматиком, другой ярым идеологом, но они очень удачно дополняли друг друга. Перефразируя легендарное американское изречение, генерал Малинин лишь придерживал Октябрьского, а секироносный Мехлис безжалостно проводил вивисекцию нечастного адмирала, во славу народа, Отечества и его светлого будущего.

Конечно подобная роль, не очень радовала генерала Малинина. Не все, что делал заместитель наркома обороны, было ему по душе, но он прекрасно понимал, что заставить делать то, что ему было нужно такую махину как флот, можно было только при помощи и поддержке Льва Захаровича Мехлиса. Его генеральских полномочий было недостаточно.

В том, что срочный вызов в Керчь не сулит ему ничего хорошего, Филипп Сергеевич нисколько не сомневался, но едва переступив порог кабинета и взглянув в глаза своим мучителям, комфлота понял, что настал самый горестный момент его жизни.

Малинин с Мехлисом ещё только поздоровались с ним, а адмирал уже знал, что сегодня речь пойдет не просто о посылке к берегам Крыма очередных кораблей. Речь пойдет обо всем флоте в целом.

Каждый поход боевых кораблей в Севастополь, был серьезным испытанием для адмирала.

- Только бы не потопили, только бы они вернулись домой - как мантру повторял он каждый раз, когда по требованию Мехлиса приходилось отдавать приказ к походу, того или иного отряда кораблей.

Переживание за судьбу эсминцев и крейсеров было таким сильным, что адмирала совершенно не радовало успешное выполнение моряками черноморцами боевого задания и представления Мехлиса к их награждению. Хитрый комиссар умело поддерживал боевой настрой экипажей кораблей, разумно представляя их, то к гвардейскому званию, то к боевым наградам. При этом Мехлис не проливал моряков широким 'звездным' дождем, а награждал действительно достойных за их дела.

Один раз действия черноморцев были отмечены в приказе и сводках Информбюро благодарностью Верховного Главнокомандующего, но даже это не грело сердце Октябрьского. Доминанта сохранности кораблей ЧФ от вражеской угрозы прочно сидело в голове у Филиппа Сергеевича, но к своему огромному сожалению он ничего не мог сделать.

Прочно повязанный по рукам и ногам своими прежними ошибками и прегрешениями, он превратился в вечного раба лампы, хозяином которой был Мехлис. Он всегда выступал главным толкователем воли крымского триумвирата в лице генералов Рокоссовского и Малинина.

Вот и на этот раз, дождавшись, когда адмирал сядет на стул и приготовиться слушать, Первый комиссар страны взял слово.

- За последнее время, положение наших войск в Севастополе серьезно осложнилось. Используя свое превосходство в живой силе и технике, немцы остервенело, рвутся к Северной бухте города. Генералы Рокоссовский и Петров делают все, что в их силах, но не исключено, что противник все же прорвет нашу оборону и расчленит соединения Приморской армии.

Мехлис говорил горькую правду с таким скорбным лицом, что у Октябрьского уже мелькнула мысль, что он намерен обсудить с ним план эвакуации войск из осажденной крепости, но он ошибся.

- Севастополю надо помочь и главную роль в этом должен сыграть ваши моряки товарищ Октябрьский - изрек Мехлис и от этих слов, адмирала как током пробило.

- Что вы этим хотите сказать, товарищ армейский комиссар!? Флот дает Севастополю все, что может! Невзирая на потери в результате вражеских атак с моря и воздуха мы продолжаем доставлять в крепость боеприпасы и пополнение. Наши корабли всегда поддерживают севастопольцев огнем своих орудий в борьбе с гитлеровцами - искренне возмутился адмирал, но его слова оказались гласом вопиющего в пустыни.

- Всего этого мало, - решительно отрезал Мехлис, - необходима всесторонняя поддержка кораблями флота наступательной операции наших войск на Керченском полуострове. Вы понимаете, всесторонняя.

От этих слов у адмирала скрутило желудок. Он слишком хорошо представлял значение слов о всесторонней поддержке и мужественно вступил в борьбу за сохранение, столь дорогого ему флота.

- Я в самой категоричной форме заявляю, что в ближайшее время флот не сможет провести операцию по высадке десанта на территорию Крыма в тылу врага. Для этого необходимо в первую очередь время, возможности, живая сила и техника, а также хорошая подготовка и организация. Всего этого на данный момент у флота нет - сказав это, Филипп Сергеевич в какой-то мере ощутил себя народовольцем, вступающим на эшафот ради святой цели, но весь пар его котла ушел в свисток.

У Мехлиса недовольно дернулась щека, и он обменялся с Малининым быстрым взглядом, в котором сквозило неприкрытое разочарование от того, что 'товарищ не понимает' сути разговора.

- Никто не говорит о проведении десантной операции. Командование намерено нанести удар по обороне противника и в этом ему должны помочь все боевые корабли вашего флота. Все в целом, включая и линкор 'Парижская коммуна' - сделал специальный акцент представитель Ставки.

- Нет! Этого никак нельзя делать! У главных орудий линкора выкрашивание нарезов и они нуждаются в ремонте - храбро бросился на амбразуру адмирал, но был моментально срезан холодным выпадом Малинина.

- Три орудия. Только три орудия нуждаются в замене стволов, остальные главные калибры линкора могут вести огонь по врагу - сдержанно уточнил генерал, но Октябрьский не стал его слушать. Начав свой бросок, он не мог остановиться.

- Главные орудия линкора требует серьезного ремонта и потому он не может принять участие в боевой операции - продолжал упрямо твердить моряк.

- По нашим сведениям в замене нуждаются только три ствола линкора - попытался достучаться до адмирала Малинин, но тот упрямо стоял на своем.

- Линкор не может принять участие в боевой операции, не может! - Октябрьский попытался вложить в свои слова максимум убедительности, которой он обладал.

- Значит, не может? - с некоторым сомнением спросил Мехлис.

- Не может! - с жаром подтвердил адмирал, в святой надежде, что его мучитель отступит от самого дорогого для него на флоте, но жестоко обманулся.

- Это ваше твердое мнение?

- Да, твердое - подтвердил Октябрьский смело шагая в неизвестность.

- Хорошо. Тогда подтвердите его письменно и закроем этот вопрос - с усталой будничностью произнес Мехлис и, достав из папки лист бумаги, положил его на стол, вместе с простым химическим карандашом.

- Пишите, по каким причинам линкор 'Парижская коммуна' не может принять участие в санкционированной Ставкой операции, - приказал заместитель наркома, и командующий моментально ощутил холодок на своей шее, - десять минут вам хватит?

Адмиралу Октябрьскому вполне хватило бы и пяти минут, но взревевшее пронзительной сиреной чувство самосохранения не позволяло ему сделать это. Филипп Сергеевич был готов биться за свои убеждения до конца, но небрежно брошенный Мехлисом карандаш и вороватая торопливость Малинина, спрятавшего в папку чуть вылезший наружу верхний край бумажного листа, сломало их как сухое печенье.

Предложенный вместо привычных чернил, химический карандаш породил в душе комфлота подозрение, что его участь уже предопределена благодаря закулисным интригам Мехлиса. Возможно, штабные писуны, которых адмирал так и не смог выявить уже обеспечили армейского комиссара всей необходимой информацией, и теперь для завершения дела, ему не хватало только 'чистосердечных признаний' Октябрьского, пусть в столь необычном виде.

Что же касалось действий генерала Малинина, то в спрятанном им в папку листке бумаги, Филипп Сергеевич узнал бланк специальной телеграммы, на котором обычно приходили распоряжения Ставки.

Все это пронеслось в его взволнованном сознании и соединилось в прочный ком, который невозможно было разбить. Последней каплей убедившей адмирала в правильности его суждений стали слова Мехлиса, которые тот произнес после несколько затянувшегося молчания.

- Ну, что, будите писать? - спросил Первый комиссар тоном, каким обычно говорит следователь подследственному призывая его дать правдивые показания. После чего начиналось различные методы физического воздействия, призванные помочь подследственному облегчить душу и саморазоблачиться.

В этот момент адмирал уловил в глазах генерала Малинина некоторое сочувствие к себе, некий призыв к самосохранению и, набравшись сил, Филипп Сергеевич торопливо проговорил.

- Я считаю своим долгом отказаться от своего прежнего мнения. Линкор может участвовать в операции.

- Что?! - изумился не ожидавший такого поворота Мехлис, но Малинин моментально подхватил пас сделанный адмиралом.

- Вот и прекрасно, товарищ Октябрьский - обрадовался генерал и ловким движением раскрыл другую папку, лежавшую перед ним на столе. - Тогда давайте обсудим некоторые детали предстоящей операции. Есть предложение создать два отряда кораблей, и мы хотим уточнить их составы. Придвигайтесь ближе.

- Давайте уточним - безжизненным голосом произнес Филипп Сергеевич и, не спрашивая разрешения у хозяина кабинета, налил себе из графина полный стакан воды.

Находясь в полной уверенности в том, что сумел убрать свою голову из-под топора страшного и ужасного Мехлиса, Октябрьский так и не узнал содержание депеши полученной штабом фронта из Ставки. В ней Москва давала добро на проведение наступления под Керчью с участием сил Черноморского флота.

При этом, указывалось, что все действия по привлечению кораблей флота должны были быть согласованы с его командующим. Обеспокоенный тем, что руководство Крымского фронта взяла в слишком широкий оборот корабли флота, нарком ВМФ Кузнецов сумел убедить Сталина в более бережном отношении к ним сухопутного руководства.

Учитывая, что флот временно подчинялся фронту, Ставка не стала специально дублировать свое решение для Октябрьского, справедливо полагая, что Мехлис и Малинин ознакомят адмирала. Однако Лев Захарович поступил несколько иначе.

Договорившись с Малининым, он попридержал обнародование телеграммы Ставки, стал давить на комфлота и неожиданно добился успеха. Начиная эту партию, он не ожидал столь быстрого успеха, который так удачно закрепил Малинин.

Впрочем, находившийся в Севастополе Рокоссовский в случае необходимости был готов обратиться лично к Сталину с требованием включить линкор в список кораблей участвовавших в операции.

Действия отряда Ножина нанесли серьезный удар по немецкой авиации, но конечно, не смогли полностью парализовать её действия. В Крыму были ещё базы с запасами топлива, доставка с которых под Севастополь началась во второй половине следующего дня, но все это требовало времени.

Чтобы хоть как-то заменить оставшиеся на земле самолеты, фон Бок приказал задействовать другие немецкие соединения, находящиеся за пределами Крыма, но это не исправило положения. Привычного присутствия немецких самолетов в небе над Севастополем не было.

Решив не менять прежнюю схему, Манштейн приказал поднять в воздух преимущественно бомбардировщики и потом об этом пожалел. Взлетевшие на бомбежку немецкие пилоты столкнулись с яростным огнем советских зениток и упорными атаками советских истребителей. Первые вели бой не жалея снарядов, как будто наступил 'последний день Помпеи', вторые, несмотря на свою малочисленность и воздушное прикрытие с отчаянием обреченных атаковали юнкерсы и 'штуки', серьезно осложняя им привычную работу.

Попавшие в столь некомфортные для себя условия, летчики VIII корпуса не смогли в полной мере выполнить возложенное на них задание, чем сильно расстроили командующего.

Правда, его настроение было испорчено известием, что прошедшей ночью 'вампиры Сталина' вновь нанесли удары по немецким войскам. Вместо того, чтобы забиться в капониры и оплакивать погибший экипаж, они вылетели на задание тремя машинами и сократили артиллерийский парк немцев.

Первыми погибли два 355 мм орудия, к которым совсем недавно были доставлены новые боекомплекты. Именно на них упали сброшенные с самолета бомбы, от взрыва которых сначала были уничтожены лежавшие в открытом доступе снаряды, а затем и огромные орудия.

Вслед за ними была уничтожена батарея 210 мм гаубиц, своим огнем поддерживавших наступление немцев на Сухарную балку. Её орудийные расчеты уже думали, как они приведут к молчанию 'Белую скалу', но этого не произошло. Судьба сулила им иное.

Как немецкие прожектора не шарили своими ослепительными лучами в ночной темноте, сколько не запускали осветительных ракет, и пулеметчики не стреляли в небо, ни одного самолета противника сбить так и не удалось.

Все три экипажа благополучно прибыли на родной аэродром, под радостные крики своих товарищей.

Словно почувствовав слабину наступательной силы противника, в этот день защитники Севастополя дрались подобно львам. На каждый удар отвечали контрударом. На каждый артобстрел советских позиций отвечали ответным огнем и если раньше, это был больше настильный огонь, то теперь преобладал навесной.

Огрызаясь огнем, сражался 'Сталин', 'Молотов', 'Сибирь'. Отражал натиск фашистских войск, зажатый с трех сторон гарнизон Любимовки, вел огонь 'Максим Горький', гремел своими орудиями 'Северный форт' и Сухарная балка.

Несмотря на то, что одновременно с наступлением в IV секторе, немцы интенсивно атаковали Сапун-гору и Федюнинские высоты, Константин Рокоссовский ни на минуту не ослабил своего внимания от Северной стороны.

Перебравшись в штаб полковника Шадрина, он уверено держал руку на пульсе событий. Как всегда сдержанный в эмоциях, командующий фронтом уверенно отражал все попытки врага прорвать главную линию обороны Севастополя. Все собранные ранее силы и средства на направлении главного удара врага, он вводил в бой, заставляя противника платить за каждый пройденный вперед метр.

Под прикрытием артиллерийского огня и ударов с воздуха немцы и румыны атаковали в течение всего дня, но так и не смогли выйти к Северной бухте Севастополя. Всего, что смогли добиться немецкие войска в результате тяжелых и кровопролитных боев, это несколько потеснить позиции советских войск в районе форта 'Сталин' и полностью изолировать от остальных сил гарнизон Любимовки.

Самый большой успех был у бременцев полковника Лейбеля. Несмотря на прежние планы Манштейн был вынужден ввести их в сражение, и они принесли ему некоторое подобие победы.

Ценой больших потерь, 230 человек убитыми и пропавшими безвести и почти пятисот человек раненых, они смогли захватить форт 'ГПУ' и выйти к окраинам Бартеньевки.

Это был самый значимый успех немцев за все время боев в IV секторе обороны Севастополя. Полный захват Бартеньевки означал расчленение сектора на две неравные части и выход к Северной бухте, для форсирования которой у Манштейна была создана специальная группа.

Большой любитель преподносить противнику каверзные сюрпризы Эрих Левински и на этот раз не изменил своим принципам. В тылах 11-й армии ждали своего часа моторные лодки, которые должны были высадить немецких десантников в тылу III и II сектора обороны. Руководил этим отрядом майор Арним, получивший от Манштейна прозвище 'первый головорез 11-й армии'. Уроженец Восточной Пруссии, он видел смысл своего существования в войне и был готов выполнить любой приказ командования, любой ценой.

Позвонив по телефону Арниму, Манштейн приказал быть ему в полной боевой готовности, так как в самое ближайшее время, его оркестр сможет дать концерт. После чего отправился поспать, приказав адъютанту разбудить к двум часам ночи.

Лишившись некоторого преимущества в артиллерии и авиации, лучший мозг Германии решил изменить тактику боя и вернуться к ночным атакам. Посчитав, что противник в дневных боях выложил все свои силы без остатка и у него уже нет свежих резервов, Манштейн решил атаковать Бартеньевку в три часа утра. Благо к этому моменту позиции врага уже были различимы, и можно было задействовать штурмовые орудия.

В решающем бою за Северную сторону, немцы смогли выставить всего семь машин, остальные САУ были либо подбиты, либо нуждались в ремонте. Также не все благополучно обстояло и с пехотными соединениями.

Стремясь создать многократное превосходство над силами противника, оборонявшими Бартеньевку, Манштейн пошел на замену немецких батальонов румынскими. Так произошла ротация гессенцев атаковавших форт 'Сталина' на румынских горных стрелков полковника Симонеску.

- Год назад мы преподнесли русским хороший сюрприз, от которого они смогли прийти в себя только под Москвой. Сегодня мы вновь напомним им, что германская армия самая сильная армия в мире и наше зимнее отступление это только временная неудача и не более того - подбадривал генерал своих соратников перед ночным наступление, но не у него одного была хорошая память на даты и события.

Константин Рокоссовский также не был обижен природой ни памятью, ни талантом, ни организаторскими способностями. Полностью просчитав намерения и возможности противника, генерал-лейтенант приготовил ему свой сюрприз, и если Манштейну удалось поспать несколько часов, то командующий Крымским фронтом проспал не более получаса. Большего он себе позволить не мог.

Вместе с полковником Шадриным и генералом Казаковым он готовился нанести мощный контрудар во фланг атакующего клина противника. Пока Манштейн пытался расширить ширину своего прорыва советской обороны, Рокоссовский воздерживался от контрудара, терпеливо копя силы и снаряды для его нанесения.

Когда же противник вышел к Бартеньевке, он моментально прочувствовал намерения врага нанести удар на ограниченном участке обороны и решил действовать незамедлительно. Началось скрытое перемещение сил и средств, и в Керчь полетела телеграмма с требованием прислать корабли.

Какую осторожность не проявляли немцы, сосредотачивая свои силы для атаки под Бартеньевкой, и проводя ротацию своих войск на румын, их действия не остались незамечены для фронтовой разведки СОР.

Уже в начале первого ночи, генерал Рокоссовский знал о начале передвижения войск в тылу противника, а через час располагал достоверной информацией о намерениях врага. Вблизи форта 'Сталин' разведчики взяли в плен румынского офицера, который дал исчерпывающие сведения о планах немцев.

В два часа ночи в Севастополь пришли крейсера 'Молотов' и 'Красный Кавказ' в сопровождении эсминцев. Привезенное ими пополнение в лице бойцов 127 стрелковой бригады было немедленно отправлено на передовую, а поднявшиеся на палубу кораблей артиллерийские офицеры дали комендорам кораблей вводные по предстоящей стрельбе.

Зная место и время наступления противника, комфронтом решил упредить врага, проведя мощную артиллерийскую контрподготовку. Для этой цели он привлек корабельную артиллерию, благо условия местности хорошо подходили для ведения настильного огня.

За пятнадцать минут до начала наступления, немецкие позиции на подступах к Бартеньевке заволокло огнем. По изготовившимся к атаке штурмовым группам и САУ ударили корабельные и полевые орудия, гаубицы и минометы. По врагу ударили пушки севастопольского бронепоезда, который немцы несколько раз хоронили, но он каждый раз воскресал подобно Фениксу из пепла.

Не имея точных данных, советские артиллеристы били по площадям, но и тогда они наносили врагу серьезный ущерб. У немцев не было взвода, который не имел своих убитых или раненых от обрушившегося на них огня.

Одно из штурмовых орудий было разбито прямым попаданием снаряда, другое получило повреждение, и было срочно эвакуировано в тыл. Также от огня противника погибло несколько минометных расчетов и одна орудийная батарея.

Стремясь спасти своих солдат от уничтожения, Манштейн приказал поднять в воздух авиацию и потопить вражеские корабли. Приказание генерала было исполнено, но появление немецких самолетов не внесло серьезных изменений в расклад боя. На защиту крейсеров встали зенитчики и истребители, которые помогли морякам мужественно продержаться до конца назначенного им срока. Их артобстрел противника продолжался ровно тридцать минут, после чего корабли покину Севастополь.

Их уход прикрывала дымовая завеса, что на время скрыла черноморцев от глаз врага, но едва они вышли в открытое море бой возобновился.

Обозленные тем, что не смогли потопить советские корабли в гавани Севастополя, немцы приложили все усилия, чтобы уничтожить их на обратном пути. Почти сорок машин атаковали отряд капитана первого ранга Романова, большей частью из них были истребители. Сказывалась нехватка топлива.

Немцы атаковали в течение часа и смогли нанести черноморцам существенный урон. Оба крейсера получили многочисленные малые повреждения в результате непрерывной бомбежки, но благополучно смогли достичь Новороссийска.

Гораздо хуже обстояло дело с эсминцами. Лидер 'Харьков' получил пробоину из-за падения бомбы рядом с бортом корабля, в результате чего было затоплено румпельное отделение. С большим трудом экипаж сумел исправить повреждение, и корабль продолжил движение.

Также немецкая авиация нанесла серьезные повреждения эсминцу 'Сообразительный'. От взрыва вражеской бомбы кораблем была получена пробоина в районе первого котельного отделения. Проникшая внутрь вода затопила всю котельную, а также центральный артиллерийский пост. Скорость корабля упала до 22 узлов, положение стало угрожающим, но экипаж с честью выдержал этот суровый экзамен. Пробоина были заделана, вода из отсеков была откачена и эсминец смог достичь родных берегов в отличие от эсминца 'Способного'.

Действуя в паре с эсминцем 'Совершенный' он прикрывал своим зенитным огнем крейсера. Две первые атаки вражеской авиации 'Способный' отбил успешно, но во время третьей, получил прямое попадание бомбы в корму и затонул.

Сопровождавший его 'Совершенный', несмотря на смертельную угрозу, смело двинулся на помощь товарищу и принял активное участие в спасение его экипажа.

Практически стоявший на одном месте корабль был лакомой добычей для немецких летчиков. Казалось, что участь эсминца предрешена, и он вскоре разделит трагическую участь своего товарища, но капризная мадам Судьба распорядилась по-своему.

Сколько бы бомб и пуль не обрушилось на 'Совершенный', он не получил ни одного серьезного повреждения и не только благополучно поднял на борт спасенных моряков со 'Способного', но и вернулся в Новороссийск без единой пробоины.

Такова была одиссея группы капитана первого ранга Романова, но это было лишь небольшой прелюдией к тому, что произошло на сухопутном фронте под Севастополем.

Пока корабли находились в бухтах крепости, артиллерия IV сектора вела контрбатарейную борьбу стремясь свести к минимуму вражеский огонь, направленный против них. Когда же крейсера и эсминцы ушли, оттянув на себя большую часть самолетов противника, артиллеристы сосредоточили свой огонь на подступах к Бартеньевке, продлив начатую артподготовку на пятнадцать минут.

После этого над истерзанной землей Севастополя повисла пауза. Выдвинутые на передний край наблюдатели с нетерпением ждали дальнейшего развития событий. Решиться ли Манштейн начать свое наступление или нет.

Менее двадцати дней назад, командующий 11-й армией, оказавшись в подобной ситуации, без особых раздумий двинул свои дивизии на штурм Севастополя. Теперь же, принимать столь ответственные решения было уже не так легко как прежде. Численность войск заметно поредела и в затылок дышала ненавистная дата 27 июня, день, когда корпус Рихтгофена покидал Крым.

Возможно, стоило отложить наступление на сутки и доукомплектовать потрепанные вражеским огнем войска. Шаг логичный и разумный, но завороженный возможностью уже сегодня выйти к Северной бухте и объявить противнику мат в три хода, Манштейн не захотел ждать и повторил приказ к атаке.

Полностью убежденный, что прижатые к гавани русские держатся из последних сил, он упрямо гнал своих солдат в бой, непрестанно твердя, что брошенное сегодня бревно, обязательно переломит хребет русскому медведю. За скорую победу над врагом говорили многие факты, но сложенные вместе, они дали совсем иной ответ.

Мощный артобстрел немецких орудий сравнял с землей передний край советской обороны. Многие дома Бартеньевки горели или были разрушены прямым попаданием крупнокалиберных снарядов, но когда в бой вступили штурмовые группы, их ждало жестокое разочарование. Максимально усилив оборону этого участка фронта огневыми средствами, Рокоссовский не дал противнику возможность её прорвать.

Переброшенные на этот участок фронта батальонные 82мм минометы, сделанные севастопольцами в штольнях Северной бухты, сорвали наступление немецкой пехоты, а поставленные на прямую наводку зенитки сожгли и заставили отступить штурмовые орудия врага. Некоторым штурмовым отрядам все же удалось прорваться к окраинам поселка, но после ожесточенной схватки с советскими солдатами были вынуждены отступить.

Бои за Бартеньевку ещё шли, когда Рокоссовский сделал свой ответный ход.

Дав возможность противнику ввязаться в бой и окончательно утвердившись в намерениях Манштейна, через полчаса с момента немецкого наступления, он нанес удар во фланг противника.

Все, что было возможно использовать для прорыва вражеской обороны в районе форта 'Сталина' было брошено в бой. Гаубицы, минометы и даже две установки 'катюш' ударили по румынским войскам, державшим здесь оборону.

Только двадцать минут, позволяли запасы крепостных арсеналов вести огонь по противнику, но и этого оказалось достаточно, чтобы сломить гордый дух наследников римской империи.

Особенно их потряс залп 'катюш', а когда в атаку двинулись танки, румыны думали не столько об обороне, сколько об отступлении. Два 'КВ' и четыре Т-26 - это все, чем располагал Константин Константинович на этот момент, но их хватило не только для прорыва румынской обороны, но и для дальнейшего наступления.

Преследуя отступающего противника, советские войска не только смогли отбить ранее утраченный форт 'Волга', но и деблокировать батарею майора Александера. Немецкие саперы только начали поэтапное её уничтожение, как попали под сокрушающий удар севастопольцев и в панике отступили.

У блокированного гарнизона уже кончались боеприпасы, но никто не думал о сдаче в плен. Все гвардейцы артиллеристы были готовы сражаться до конца.

Неожиданная контратака противника застигла Манштейна врасплох, но не заставила его испугаться. Да - это был неприятный момент, но вполне поправимый. Русские и прежде ударно контратаковали, но каждый раз отступали под давлением превосходящих сил вермахта. Нужно всего лишь подтянуть резервы и мощным ударом восстановить прежнее положение на фронте.

На все необходимые приготовления ушло около двух часов, после чего немцы занялись деблокадой двенадцати тысяч человек, оказавшихся во временном окружении. После удара авиации и артиллерии, Манштейн двинул на прорыв войска, но ожидаемого чуда не произошло. Не почивая на лаврах успеха, генерал Рокоссовский подтянул недавно прибывшую стрелковую бригаду и не позволил противнику пробиться к окруженным войскам.

Бои шли ожесточенные. Немцы давили с двух сторон на стенки котла, но мастерски вбитые клинья советским генералом выдержали их бешеный напор. Трижды немцы атаковали позиции советских войск, но не смогли продвинуться, ни на шаг.

Желая ослабить натиск противника на внутренний обвод кольца, Рокоссовский приказал открыть по врагу огонь из всех видов артиллерии. Лучше всего в этом деле себя показали минометы, ротные, батальонные, полковые, они имели солидный запас мин, которые громили рвущегося из кольца противника.

Когда же немцы, несмотря на понесенные потери, продолжали атаковать форт 'Волга' с тыла, Рокоссовский контратаковал со стороны Бартеньевки. Удар был столь неожиданный, что немцы были вынуждены отступить к форту 'ГПУ' и занять там перевернутую оборону.

Раздраженный неудачей, генерал-полковник Манштейн готовил новую попытку прорыва окружения, когда ему сообщили пренеприятное известие, которого он так опасался. Утром 22 июня, русские начали свое наступление под Керчью и дела обстоят там довольно скверно.

Для прорыва обороны немецко-румынских войск, советской стороной были задействованы корабли Черноморского флота, чей калибр сыграл решающую роль в этом сражении.

Первые тревожные звоночки о том, что не все в порядке на керченских позициях, пришли ещё 20 июня, когда разведка засекла некоторое перемещение войск противника на Турецком валу. Обсуждая этот факт с Манштейном, генерал Фальк сошелся с командующим во мнении, что это ротация войск противника и не более того.

Однако события следующего дня поставили это предположение под сомнение, когда утром, русские начали боевые действия против румынских войск, прикрывавших азовское побережье, но дальше первой линии обороны они не продвинулись.

Этот факт получил двоякое толкование среди немецких генералов. Фальк расценивал действия противника как разведку боем, Манштейн видел в этом попытку врага оттянуть под Керчь хотя бы часть войск штурмующих Севастополь.

- Все это старая уловка ослабить наш натиск на укрепления Северной бухты, и я не стану на неё реагировать, так как хочет генерал Рокоссовский. Я не сниму ни одного солдата из-под Севастополя, так как не вижу серьезной угрозы вашему фронту, - категорично заявил Манштейн. - Пусть румыны сами разбираются с этой ситуации. Сил у них хватит, а если посчитаете нужным, можете перебросить им парочку наших батальонов, но не больше.

Воспользовавшись любезным разрешением командующего, Фальк тем же вечером перебросил своим румынским друзьям 'стратегическое подкрепление', которое не позволит им отступить.

Из-за проблемы с горючим, воздушная разведка в течение двух дней не проводилась и потому, приготовление советских войск на участке фронта прикрывавшего Ленинское направление не было своевременно вскрыто противником.

Впрочем, даже если бы немецкие 'рамы' и поднялись бы в воздух, вряд ли их наблюдатели и снимки помогли бы выяснить весь замысел советского командования. Замещавший Рокоссовского Малинин мастерски сумел скрыть подготовку к наступлению. Все перемещения и приготовления проводились только в темное время суток и тщательно маскировалось. Над перемещенными батареями и танками натягивались маскировочные сети, а следы колес грузовиков зачищались.

Главный удар по противнику наносили две дивизии из состава 47-й армии под общим руководством полковника Котова. Именно ему генерал Малинин поручил взломать участок фронта, на котором стояли румынские войска, и он прекрасно справился с порученной задачей.

Больше часа двести пятьдесят восемь орудий и минометов наносили удар по трем километрам обороны врага. При этом били прицельно, по заранее выбранным целям, огневым точкам, дотам и блиндажам.

Столь массированная артиллерийская атака серьезно напугала солдат и офицеров великого кондукатора. Только присутствие немецких советников помогло ненамного прийти в себя, но когда в бой вступили советские танки, мужество окончательно покинуло их.

Самих танков было немного, чуть меньше пятнадцати штук, но зато это были КВ-1 и Т-34. Также важным фактором успеха было умелое взаимодействие танков и пехоты при атаке на вражеские позиции. Отработанное на неоднократных тренировках и учениях, это явилось залогом успеха начавшегося наступления.

Уже к концу первого часа наступления передняя линия обороны противника была прорвана, а ещё через два часа был взят и её главный рубеж. После этого, в прорыв были введены легкие танки БТ-5 и Т-26, которые двинулись на Ленинск, где находился главный штаб румынских войск, уничтожая все на своем пути.

Манштейн предвидел подобный вариант и заблаговременно выработал контрмеры. Согласно его приказу, в случаи оставления румынскими войсками своих позиций, Фальк должен был бросить к месту прорыва имеющийся в его распоряжении резерв и сначала локализовать место прорыва врагом фронта, а затем и ликвидировать его.

Все было расписано с немецкой пунктуальностью и точностью, но вся беда заключалась в том, что генерал Фальк не мог выполнить приказ командующего. Как и румыны, с семи часов утра он подвергся атаке противника, и положение его было весьма затруднительным.

Свой второй удар, советские войска наносили под основания клина, что шел вглубь Керченского полуострова от Турецкого вала вдоль берега моря.

Столь тривиальный шаг со стороны противника легко читался и потому, на этом участке фронта, немцы установили, хорошо оборудованную, глубоко эшелонированную оборону. Германские солдаты всегда славились создавать многополосные защитные рубежи, и попытка её прорвать всегда стоила противнику больших жертв. Однако на этот раз дело обстояло иначе.

Особенность советского удара заключалась в том, что он был двойным. Красная Армия наносила удар и с фронта, руками солдат и артиллеристов 51-й армии и с тыла, корабельными калибрами Черноморского флота.

По тылам немецкого клина вели огонь крейсера 'Ворошилов' и 'Коминтерн', линкор 'Парижская коммуна' и сопровождавшие их эсминцы. Особой точностью советские комендоры не отличались, но этого и не требовалось. Ведь очень трудно обороняться, испытывая постоянное огневое и психологическое давление, от наличия в твоем ближайшем тылу группы боевых кораблей.

Естественно, генерал Фальк попытался как можно скорее избавиться от опасного соседа, но сделать это было не так просто. Вся немецкая авиация была прочно привязана к Севастополю и в ближайшие часы, прейти на помощь не могла.

Единственное, чем смогли ответить немцы на действие советского флота, это организовать ответный артиллерийский огонь с суши, а также атаковать корабли противника отрядом торпедных катеров находящихся в Феодосии.

Что касается действий артиллеристов, то их действия под перекрестным огнем противника были малоэффективны. То небольшое количество батарейных орудий, что решились вступить в схватку с советскими кораблями допустили одну небольшую ошибку. Весь свой огонь они сосредоточили на 'Парижской коммуне', чем сильно мешали друг другу в прицеливании.

К тому же, вступив в схватку с линкором, немецкие пушки попали в зону внимания прикрывавших его эсминцев, которые быстро привели многие орудия к молчанию. Поэтому все надежды, генерал Фальк возлагал на восемь немецких катеров, чья быстроходность и наличие у каждого корабля по две торпеды были серьезным козырем в борьбе с противником.

Немецкие радисты постоянно теребили своих морских коллег, прося немедленной помощи, но она появилась слишком поздно. Когда катера подошли к месту сражения, фронт был уже прорван и под угрозой окружения, генерал Фальк был вынужден отвести войска за Турецкий вал.

Немецкие моряки попытались атаковать уходящие корабли под вымпелом адмирала Октябрьского, но были встречены плотным артиллерийским огнем. Он не позволил катерам приблизиться к главным кораблям эскадры и произвести торпедную атаку.

Всю тяжесть торпедной атаки приняли на себя корабли прикрытия. От выпущенных противником торпед погибли один сторожевик и один малый охотник за подводными лодками.

Ответным огнем были серьезно повреждены два торпедных катера, на одном из которых вспыхнул пожар. Занявшись спасением поврежденных судов, немцы прекратили атаку и, поставив дымовую завесу стали отходить на базу.

Во время проведения операции, флагман Черноморского флота получил четыре попадания вражеских снарядов, которые не нанесли кораблю серьезных повреждений.

Не смогли нанести линкору значимого ущерба и немецкие истребители, прилетевшие с аэродромов Ялты уже к шапочному разбору. Сильный зенитный огонь с советских кораблей не позволил немецкими стервятникам вольготно себя чувствовать в небе над Черным морем. Наткнувшись на плотную завесу огня, они не рискнули атаковать 'Парижскую коммуну' обстреляв и сбросив бомбы на крейсера и эсминцы.

Результатом этой атаки стали попадание снарядов в крейсер 'Коминтерн' и получения пробоины лидером 'Ташкент' в результате разрыва бомбы вблизи его борта. Ответным огнем был сбит один самолет противника и противоборствующие стороны разошлись.

Адмирал Октябрьский плакал и стонал, когда ему докладывали о гибели или повреждения кораблей, но для Мехлиса и Малинина - эти потери не имели значения. Благодаря совместным действиям армии и флота, был не только устранен опасный немецкий выступ в районе Турецкого вала, но линия фронта на этом участке была отодвинута к Марфовке.

На этом рубеже, генерал Фальк сумел остановить наступление советских войск, которые вели боевые действия без применения танков. Все они были отданы полковнику Котову, блестяще справившемуся со своей боевой задачей. Преследуя отступающих румын, он сумел обходным маневром к концу вторых суток наступления захватить Ленинск и тем самым создал угрозу выхода в тыл немецким частям обороняющим Марфовку.

Только благодаря быстрой и своевременной переброски части войск взятых у генерала Фреттера-Пико, немцам удалось остановить продвижение советских войск. Два дня по всему фронту шли ожесточенные бои, не принесшие успех ни одной из сторон.

К 26 июня Крымский фронт стабилизировался по линии Марфовка - Ленинск - побережье Азовского моря. Наступательный порыв советских войск иссяк, но их героические усилия не пропали даром. Севастополь получил маленькую передышку, сыгравшую важную роль в его обороне.

Глава XIII. Падение орла.

- Ш-ш-ших - уверенно гудели шины генеральского 'Хорьха' летевшего от передовой на север по симферопольскому шоссе. Построенное перед самой войной и не сильно пострадавшее от боевых действий, оно позволяло легковушкам проехаться по нему с ветерком.

Черные лакированные бока автомобиля были хорошо видны, стоявшей на обочине дороги жандармской заставе в исполнении Филиппова и Никоненко. Второй раз выйти на 'большую дорогу' их заставила острая необходимость. В последней радиограмме, старший майор государственной безопасности Зинькович, в приказном порядке потребовал взять штабного 'языка'.

Видимо у штаба фронта были для этого веские причины и командир отряда 'Борода' был вынужден пойти на этот шаг. Риск выставить ложную заставу на проезжую часть симферопольского шоссе был очень большой.

После нападения партизан на базу с горючим и летный пансионат, немцы буквально озверели. На всех проезжих и проселочных дорогах были выставлены полицейские заставы, имеющие право задерживать любого подозрительного человека. В леса и горы, примыкающие к Севастополю, для прочесывания были отправлены специально прибывшие на полуостров егеря, а шоссе контролировалось подвижными патрулями на мотоциклах имеющих постоянную радиосвязь.

За сведения, которые помогут поимки партизан, была назначена награда в пять тысяч марок. За голову живого или мертвого 'большевистского диверсанта' немецкие власти обещали десять тысяч марок, а командир был оценен в целых двадцать тысяч.

Таковы были ставки в новой игре, и не было никакой гарантии, что новая вылазка увенчается успехом, а стоянка отряда не будет обнаружена егерями или сдана полицаям местными жителями.

Для того чтобы засада имела более достоверный вид, Ножин приказал раздобыть для неё мотоцикл. Просто стоявшие на дороге жандармы, могли вызвать ненужный интерес у патрулировавших дорогу мотоциклистов.

По счастью для разведчиков у предприимчивого Сапрыкина была нужная для них вещь. Две недели назад немецкие связисты исправляли нарушенную партизанами связь, после чего в хозяйстве отряда 'За Родину' появился трехколесный трофей.

Машина полностью легализовывала липовых фельджандармов, но вместе с этим таила серьезную опасность, так как по номерам мотоцикла можно было легко определить из какого он подразделения. Чтобы избежать разоблачения, Филиппов попросту встал возле переднего колеса мотоцикла, закрыв своим телом вынесенный вперед номер.

Партизанская засада простояло чуть больше получаса но, к сожалению, ничего стоящего так и не попалось. Мимо них ехали груженые грузовики, машины с солдатами, санитарные автомобили, крестьянские телеги с полицаями, но все это было не то.

Пару раз с треском проскакивали патрульные мотоциклисты, но жандармская форма и грозное лицо Филиппова спасали разведчиков от ненужных вопросов.

- Ещё пятнадцать минут и нужно будет уходить, - хмуро бросил Филиппов, которому не понравилось, как пристально их рассматривал последний проезжавший мимо них патруль.

- Да, не стоит испытывать судьбу. Не ровен час нарвемся на настоящих жандармов - согласился с ним Никоненко и посмотрел в сторону небольшого лесного околка, где притаились остальные разведчики.

Филиппов уже распрощался с надеждой взять 'языка' как в этот момент увидал уверенно катящийся по дороге 'хорьх'.

- А вот и наша машинка - радостно констатировал разведчик и подал условный знак истомившейся группе, вытащив из кармана белый платок и вытерев им лицо.

В том, что машина штабная не было никаких сомнений. У Филиппова на это был нюх, но когда она остановилась по требованию разведчика на краю дороги, его ждало разочарование. Вместо офицера, на заднем сидении сидели две девушки.

- Ты, что, не видишь, машина генеральская!? - возмущенно воскликнул шофер, увидев унтер-офицерские лычки Филиппова.

- И что из этого? - надменно, как и полагает настоящему фельджандарму спросил разведчик. - Генерала в ней нет, а вот, чем ты занимаешься в его отсутствие с этими красотками, расскажешь нашему капитану Зибелю.

- Вы, что новенькие? Не знаете, что мою машину нельзя задерживать - неподдельно изумился водитель, - это генеральские девочки.

- Врешь! Набрал местных шлюх и морочишь нам голову. Ведь они русские, я отлично вижу по ним!- негодующе воскликнул Филиппов и положил руки на автомат.

- Ну и что?! Это девочки из пансионата фрау Марты, специально для господ офицеров штаба армии. Вы что не знаете?

- Обратно везешь? - уточнил разведчик, лихорадочно прокручивая мысли.

- Ну да. Вечером привез, сейчас отвожу обратно. Вас, что не инструктировали?

- Документы на машину и твои тоже - проигнорировав вопрос водителя, потребовал принявший решение Филиппов. Он лишь бросил взгляд на напарника, как тот оказался с противоположной стороны автомобиля, страхуя товарища.

- Пожалуйста - недовольно бросил шофер. Он наклонился, чтобы достать их из бардачка в это время получил быстрый удар прикладом по затылку. Стоявший с другой стороны дверей Никоненко быстро перетащил бесчувственного водителя на переднее сидение, после чего ужом проскользнул внутрь машины и, наведя оружия на изумленных девушек, приказал: - Сидеть, смирно!

Столь неожиданное поведение жандармов, вместе со сказанной по-русски фразой породило у пассажирок немой ужас. Страх так прочно парализовал их сознание, что из раскрытых от удивления ртов не вылетели ни единого звука и несчастные даже уменьшились в росте.

Филиппов быстро завел автомобиль, съехал с дороги и направил его прямо к небольшой рощице, где притаились остальные разведчики. Все было сделано быстро и четко, но в этот момент счастье отвернулось от отряда.

Автомобиль ещё не проехал и половины пути, как на дороге как черт из рукомойника появились два патрульных мотоцикла с полным комплектом седоков, которые без всякой остановки рванули вслед за разведчиками.

Возможно, их внимание привлек брошенный ими мотоцикл, возможно, они сопровождали автомобиль и столь необычное поведение 'Хорьха' их сильно встревожило. Так это или нет, трудно сказать, но мотоциклисты прочно сели на хвост разведчикам, но при этом не открывали по ним огня.

Прикрывавшие действия разведчиков на случай форс-мажора Дорофеич и Чхеидзе быстро поняли друг друга с полувзгляда и приготовились достойно встретить противника. Едва только автомобиль с 'языками' проскочил мимо них, как разведчики проворно натянули через дорогу тонкий металлический провод, закрепив его с обеих сторон.

Этому диверсионному приему разведчиков обучили люди старшего майора Зиньковича, который им очень понравился из-за своей простоты и эффективности. Выполняя его, бывший боцман, установил провод не на высоте груди как учили специалисты, а на высоте горла мотоциклиста. 'Языки' сейчас были не нужны.

Расчет Дорофеича оказался точным. Металлическая преграда в мгновение ока снесла водителя и, лишившись управления, мотоцикл сначала на полном ходу врезался в дерево, а затем перевернулся, придавив пулеметчика и второго солдата.

Следовавший за ними второй мотоцикл не успел среагировать на происходящее, слишком все стремительно и быстро произошло. Ничего не поняв, водитель мотоцикла стал притормаживать и в этот момент, под его передним колесом разорвалась граната брошенная Алексеем Чхеидзе.

Мастерски произведенный бросок если не полностью сократил число преследователей, то лишила их возможности преследовать автомобиль. Завалившись набок, мотоцикл жалобно крутил безвольным задним колесом, тогда как от переднего остались лишь жалкие воспоминания.

Лишив преследователей возможности продолжить погоню, разведчики стали перебежками отходить от места засады и в этот момент по ним ударили из автоматов. Били второпях, почти наугад, так как из-под перевернутых мотоциклов было плохо видно, но одна шальная пуля сразила Дорофеича.

Ещё секунду назад он бежал вслед за Алексеем Чхеидзе полный сил и жизни, как вдруг рухнул на землю лицом вниз, а на его затылке появилась кровавая рана. В надежде на чудо, юркий грузин подскочил к товарищу, перевернул на спину, но немигающий на свет взгляд Дорофеича развеял всякие сомнения.

К огромному горю, Алексей не мог забрать с собой тело погибшего товарища. Шел бой, и медлить было нельзя. Привлеченные взрывом и стрельбой, на шоссе остановился грузовик с солдатами, которые быстро высыпались из него и, выстроившись в цепь, намеривались идти к леску.

Промедление для Алексея было смерти подобно и, прикрыв боцману глаза, накинув на тело плащ-палатку, он бросился догонять ушедших вперед товарищей.

Только к вечеру, Ножин смог допросить взятых 'языков'. Штабс-ефрейтер Рошке, получивший удар по голове находился не в лучшей форме для допроса. Стремясь лучше нейтрализовать противника, Филиппов несколько переусердствовал, и генеральский водитель получил небольшое сотрясение мозга.

От долгой тряски, перекладывания и волочения, у него появились сильные головные боли и пленного пару раз вырвало. Поэтому он во время допроса в основном громко стонал, крутил головой и отвечал с заметной задержкой, односложно.

Иное дело было с барышнями легкого поведения. Они четко выполняли все приказы, не пытались сбежать и пару раз волокли под руки, связанного и плохо идущего Рошке.

Также, от них, командир отряда узнал очень важные вещи. Не зная планы и намерения немецкого командования, число солдат и расположение осадных орудий, девушки точно указали разведчикам, где находится штаб 11-й армии, в котором каждый вечер заседает Манштейн.

Для своего удобства, педантичные немцы, расположили комнаты для свиданий с противоположным полом невдалеке от штаба, ловко сочетая приятные отношения с тяготами службы. Рекрутировать немецких женщин из вспомогательных подразделений, господа офицеры не рискнули, долго и хлопотно, а вот фрау Марта, поставляла хороший, проверенный товар.

Раскрепощаясь после трудовых будней, господа офицеры иногда распускали языки и потому, кроме местонахождения штаба армии, Ножину стало известно о существовании 'Орлиного гнезда', откуда командующий вел регулярное наблюдение за положением на севастопольских фронтах. Под воздействием винных паров и женского тепла, майор Гримм пообещал одной из девушек показать вид пылающего Севастополя, хорошо видный в стереотрубу с 'Орлиного гнезда'.

Где конкретно находилось это 'гнездо' девушка не знала, но сказала, что это должен знать Рошке. Он постоянно возил офицеров штаба на передовую и обратно, о чем неоднократно говорил Лидии и Марине.

После этих слов, шофер был взят в серьезный оборот и после вдумчивой и убедительной беседы, штаб-ефрейтор согласился быть откровенным с взявшими его в плен разведчиками. Сразу выяснилось, что он мобилизованный, никогда не голосовал на выборах за нацистов и в тайне симпатизировал левым взглядам.

Столь ценный бриллиант требовал скорейшей всесторонней обработки. Поэтому вечером того же дня был передан в отряд Сапрыкина, откуда самолетом был доставлен в Керчь, где подвергся шлифовке и огранке мастерами из ведомства старшего майора Зиньковича.

Пропажа шофера заместителя начальника штаба 11-й армии встревожило гестапо, но нисколько самого генерала. Положение на фронтах борьбы с большевиками в Крыму резко осложнилось, и ему было некогда горевать о пропаже шофера.

Вынужденное отвлечение Манштейна на наступление русских под Керчью, фатально сказалось на судьбе блокированных немецких солдат в форте 'ГПУ'. Временно отрезанные от основных сил, они готовы были по сигналу Манштейна нанести удар с внутренней стороны котла и совместными усилиями, сначала прорвать окружение, а затем продолжить наступление к 'Белому утесу' и 'Северному укреплению'.

Оптимизм в отношении этих планов добавлял тот факт, что под Севастополь были доставлены снаряды, для временно замолчавших осадных орудий. По расчету Манштейна. их возвращение должно было помочь немецким войскам окончательно перемолоть оборону противника в порошок и прорваться к Северной бухте. Если это случилось бы, то он смог бы взять Севастополь, даже при утрате корпуса Рихтгофена после 27 июня.

Хорошо отлаженный механизм военной машины стремительно завертелся, исполняя приказ командующего, но противник опередил Манштейна, ровно на одну ночь.

Воспользовавшись прекращением наступательных действий в районе 4 сектора, генерал Рокоссовский сам приступил к активному уничтожению окруженного противника.

Для взлома вражеской обороны он решил применить гвардейские минометы. Соединив в один единый кулак одиннадцать установок, что к этому времени были в Севастополе, он обрушил их огневую мощь на засевших в районе форта 'ГПУ' немцев.

Расположенные в районе Сухановой балки, они разорвали в клочья ночную тьму ярким огнем своих реактивных залпов, устремившихся в сторону ничего не подозревавшего врага.

Урчащий свист, рев, а затем страшный грохот расколол ночное небо и всколыхнул землю. Разбросанные по разным точкам, чтобы минимизировать возможность 'дружественного огня' и уберечь от ответного удара немецкой артиллерии, реактивные установки били точно в цель.

Столбы огня и дыма ещё не успели погаснуть и опасть, как в атаку на врага устремилась советская пехота. В одном стремительном рывке солдаты преодолели расстояние, отделявшее их от противника, и ударили в штыки по оглохшим и ослепленным немцам.

Конечно, один удар гвардейских минометов не мог привести к массовой гибели солдат противника, но возможность ошеломить их, застать врасплох и навязать им столь нелюбимую рукопашную схватку, это удалось блестяще.

Упустив возможность отразить атаку, немцы были вынуждены вступить в бой на невыгодных для себя условиях, которые с каждой минутой стремительно ухудшались. Ударные отряды советской пехоты стали теснить противника, а обещанной помощи с той стороны кольца так и не было.

Только через двадцать семь минуты после начала советской атаки, немцы смогли ответить контрдействиями. Не имея возможность применения авиации, Манштейн сделал ставку на артиллерию, но и она в условиях ночного боя могла использоваться с серьезными ограничениями. Артиллерийский огонь немцев обрушился только на переднюю линию траншей советской обороны. Топчась на нем, как опоздавший на торжество гость на коврике в прихожей, канониры фюрера не смели сделать даже робкий шаг вперед, опасаясь задеть, пытавшихся вырваться из окружения солдат.

В аналогичном положении были и советские артиллеристы. Картина боя постоянно менялась и, не имея точных координат расположение противника, они сосредоточили свои усилия на создание прочного огневого заслона, перед передним краеи своей обороны.

В разыгравшемся под покровом ночи бою не было единого фронта. Особенности местного рельефа не позволяли создать единую непрерывную линию окоп и траншей, в результате чего была возможность просачивания отдельных групп солдат противника через линию обороны.

При свете дня, подобные попытки врага можно было пресекать, но в условиях ночи - это было сложно сделать. Сдержать натиск наступающего противника советским солдатам худо-бедно помогала артиллерия, но противостоять прорывающимся по оврагам и лощинам отрядам врага, было довольно трудно. Вовремя заметить появление солдат неприятеля не помогали осветительные ракеты, которые обе противоборствующие стороны активно запускали в небо.

В этих условиях, обороняющий участок Суховой балки капитан Авдеев, сделал рискованный, но оправданный шаг. Он приказал солдатам оставить свои окопы в низине и подняться наверх по склонам балки, где они заняли оборону.

Сухова балка была удобным местом для прорыва и немцы никак не могли её миновать. Когда при свете ракет, были замечены передовые отряды врага, Авдеев приказал не открывать огонь, давая возможность противнику втянуться в балку.

Только когда немцы достигли средины балки и до переднего краю обороны, оставалось совсем ничего, советские солдаты ударили по ним из всех видов оружия. Выпущенные во тьму, наугад пули, очереди и мины в основном достигали своей цели, пролетев мимо первого, второго или третьего солдата, они обязательно попадали в пятого или шестого.

В условиях отступающей темноты, этот огонь трудно было назвать кинжальным, но даже в этих условиях, он собрал обильную жатву. Многие из окруженных немецких солдат и офицеров смогли вырваться из кольца окружения, но много осталось лежать на сухой севастопольской земле, куда они пришли по приказу фюрера и Манштейна.

Утро наступившего дня, застало лучшего германского стратега над картой Севастополя. Получив болезненный укол ночью, он не собирался отказываться от своих прежних намерений. Ещё не совсем была ясна обстановка на керченском полуострове, а он отдал приказ о бомбардировке советских позиций.

С раннего утра на форт 'Сталина' и батарею майора Александера обрушились бомбы, а затем снаряды. Вновь заговорили 'Карлы', 'Гамма', гаубицы, которым вторили сокрушающие выстрелы 'Доры'. Отдохнувшие за время вынужденного постоя артиллеристы и летчики пытались сделать все, что реабилитироваться. Главной целью их ударов стал 'Максим Горький', захват которого Манштейн планировал осуществить в ближайшие 24 часа.

Выполняя приказ командующего, немецкие асы пытались привести к молчанию единственную башню, которая с грехом пополам, но продолжала вести огонь по противнику. Лихие пикировщики буквально всаживали в неё свои бомбы, но по непонятным причинам они постоянно ложились мимо цели, к страшному огорчению 'лаптежников'.

Если долго бить в одну точку, то рано или поздно, но ты в неё попадешь. Эта простая истина была известна всем и каждому, но именно в этот день немецкие артиллеристы смогли подтвердить на практике. После очередного выстрела одного из 'Карлов', выпущенный ими снаряд упал рядом с ненавистной башней и его взрыв сорвал её с погона.

Едва это произошло, как громкий торжествующий крик пролетел по всему участку фронта. Кричали наблюдатели в окопах, кричали артиллеристы, когда им доложили результаты их стрельбы. Кричали офицеры штаба и даже, негромко воскликнул сам Манштейн, находившийся в этот момент на 'Орлином гнезде'.

Для всех для них батарея майора Александера имела определенное значение, и уничтожение её последнего орудия виделось всем как очень важный знак грядущего успеха.

- Колосс обезглавлен, господа. Теперь осталось свалить его - радостно произнес Манштейн и находившиеся рядом с ним офицеры дружно поддержали своего командующего.

- Нужен одни хорошо подготовленный удар и Рокоссовский не сможет заткнуть рану в своей обороне, которую ему нанесет германский штык - подхватил Буссе и командующий согласно кивнул головой.

- Сегодня мы возьмем реванш за все прочие неудачи. Передайте генералу Шомбле об удаче наших артиллеристов, это поднимет боевой дух его солдат перед атакой - приказал Манштейн и отправился в штаб. Предстояло довести кое-какие моменты перед решающей атакой.

Командующий покидал 'Орлиное гнездо' в приподнятом настроении, но не успел он от него отъехать, как капризная судьба преподнесла ему неприятный сюрприз. В чисто женской манере, она напомнила Манштейну, что к несчастью все люди смертны и, рассуждая об обезглавливании русского колосса, можно лишился собственной головы.

Неожиданно, любимый наблюдательный пункт командующего подвергся обстрелу русских дальнобойных орудий. Они методично обработали весь район, прилегающий к 'Орлиному гнезду', но два гаубичных снаряда угодили в сам наблюдательный пункт.

В результате прямого попадания, погиб полковник Буссе, его помощник майор Арвинц и ещё несколько офицеров штаба. Из всех помещений наблюдательного пункта уцелела лишь комната связи, все остальное превратилось в руины.

- Господин, генерал, а ведь там могли оказаться и мы с вами - удрученно произнес адъютант Манштейна, когда получив доклад о последствиях обстрела, тот отправился в штаб. Сроки начала атаки приближались, и генерал не хотел их переносить ни по какой либо причине.

- Да, могли, но ведь не оказались - недовольно буркнул Манштейн, размышляя над причиной столь внезапного обстрела. Что это? Случайность, которой, на войне пруд пруди или действия русской разведки, чьи шпионы засекли генеральскую машину и по рации навели артиллерию. Манштейн был склонен к первой версии, так как вторая обозначала из рук вон плохую работу военной контрразведки и гестапо.

- Смерть уже второй раз приходила рядом с вами, господин генерал - продолжал нудить напуганный адъютант, напоминая о трагическом случае, произошедший с генералом в первых числах июня. Тогда, выйдя в море для рекогносцировки позиций Севастополя со стороны Ялты, катер с командующим попал под обстрел советского истребителя.

От пулеметной очереди был убит старый шофер командующего и тяжело ранен капитан катера, итальянский моряк. На судне начался пожар, оно потеряло ход и если бы советский летчик, совершил бы второй заход на цель, третий штурм Севастополя не состоялся. Однако этого не произошло и благодаря смелым действиям адъютанта командующего, вплавь добравшегося до берега и организовавшего спасение катера, история пошла своим чередом.

- Ну и что из этого? Сейчас идет война - нравоучительно изрек командующий, полагая, что этим он закончил разговор, но адъютант не унимался.

- Если за один месяц смерть дважды проходит рядом с человеком, то она непременно придет и в третий раз. Так говорят народные приметы.

- Ерунда - уверенно отчеканил Манштейн, - не знаю, что там говорят приметы, но наша фамильная гадалка, которая никогда не ошибалась, предсказала мне долгу жизнь и чин фельдмаршала. До старости, мне пока ещё далеко, да и жезла у меня пока нет, значит, эти приметы о скорой смерти не про меня. Держитесь вместе со мной, и она вас тоже минует мой друг.

Генерал покровительственно улыбнулся адъютанту, совершенно не подозревая, что народные приметы имеют пагубную привычку сбываться.

Наступление на форт 'Максим Горький' и форт 'Сталин' началось вовремя и началось успешно. Массированный артиллерийский обстрел перемешал остаток заградительных сооружений и скудные минные поля, перед передним краем русской обороны и поэтому атака немецких войск была стремительна и молниеносна.

Ни пулеметный, ни орудийный огонь не смогли остановить бега немецких пехотинцев через нейтральную полосу к русским фортам. С громкими криками они ворвались на позиции противника, где завязалась ожесточенная рукопашная схватка.

Шедшие вместе с пехотинцами саперы принялись подрывать бронированные двери советских бункеров, чтобы открыть доступ своим солдатам во внутренние помещения этих укреплений. Все было продумано до мелочей, но внезапный мощный контрудар русских спутал все карты их противника.

Несмотря на то, что за последние дни немецкие катера торпедировали несколько малых транспортов противника идущих в Севастополь, а немецкие летчики серьезно повредил стоящий в Казачьей бухте транспорт 'Абхазия', гарнизон крепости регулярно получал пополнения в боеприпасах и живой силе. Это обстоятельство позволяло генералу Рокоссовскому, если не на равных сражаться со своим противником, то хотя бы наносить ответные контрудары.

Хорошо узнав манеру ведения боя своего противника, Константин Константинович был убежден, что Манштейн обязательно продолжит свое наступление на Северную бухту. Сроки расставания с авиацией его поджимали, а атаковать Севастополь с юга у немцев не было ни сил, ни времени с учетом военных действий под Керчью.

Зная пагубную привычку Манштейна в самый ответственный момент делать противнику пакость, Рокоссовский не исключал возможности со стороны немцев высадки десанта. Ход был хороший, нестандартный, но при глубоком его рассмотрении, командующий отказался от него.

Высадка воздушного десанта в районе Северной бухты была сопряжена с большим риском. Уж слишком мало свободного места было для десантников. Что касается южной стороны, то такая возможность не исключалась, но полностью отсутствовала её целесообразность. Появление немецкого десанта в тылу советской обороны доставляло им неприятности, но не создавало условий для коренного перелома в штурме Севастополя в районе Сапун-горы.

Вариант высадки морского десанта, советским командованием не рассматривался, так как это было откровенным самоубийством. Артиллерия Константиновской батареи потопила бы любую баржу или катер попытавшейся прорваться в Северную бухту.

Точно вычислив направление наступления противника, Рокоссовский сосредоточил в этом районе резервы и при прорыве противником рубежей обороны, незамедлительно нанес контрудары.

На обоих фортах в течение дня шли кровопролитные бои. Пытаясь переломить ход сражения в свою пользу, Манштейн вводил в бой новые силы, использовал поддержку артиллерии и авиации, но так и не добился желаемого.

Всякий раз немецкие атаки натыкалось на жесткий ответный удар, который либо отбрасывал противника на исходные позиции, либо не позволял ему развить достигнутый успех и продвинуться дальше.

К концу дня на фортах было следующее положение. Ценой серьезных потерь, немцы смогли частично захватить форт 'Сталин', но положение их там было непрочным. Любое новое наступление могло выбить засевших там немцев и Манштейн, очень опасался, что это может произойти наступившей ночью.

Что касалось батареи майора Александера, немцы так и не смогли захватить её. Подорванная саперами, заваленная обломками, она продолжала сражаться. Единственным успехом противника было захват восточного склона батареи, что давало возможность немцам продолжить свое наступление вглубь советских позиций.

Непростое положение на фронте требовало серьезного обсуждения и в десять часов вечера, Манштейн собрал совещание в штабе армии. Вместо погибшего Буссе обстановку докладывал подполковник Фогельман и каждая его фраза вызывала недовольство у командующего. После того как доклады закончились, Манштейн собрался высказать свое мнение, как в этот момент раздался сильный взрыв.

Получив от старшего майора Зиньковича данные о месте расположения главного штаба противника, Рокоссовский обратился за помощью к летчикам. Недолго размышляя, авиаторы отправили на задание два экипажа У-2, третий самолет на этот момент был неисправен.

Чтобы свести риск выполнения этого задания к минимуму, летчики решили лететь к цели не кратчайшим путем, минуя немецкие позиции, а выйти к штабу Манштейна через румын на стыке 3-го и 2-го сектора обороны.

Не испытавшие на себе ночные налеты 'сталинских вампиров' румыны не особенно обращали внимание на ночное небо, в основном уделяя внимание событиям на земле.

Маленькие, тихо стрекочущие небесные тихоходы спокойно прошли над головами противника, и вышли к своей главной цели, но это было только половина дела. Чтобы точно определить местоположение штаба противника, У-2 приходилось выключать мотор и с высоты планировать вниз.

Рискуя в любую минуту быть обнаруженным, маленькие аэропланы проходили буквально над крышами домов, пытаясь сориентироваться в вечерней тьме. На счастье пилотов, скопившиеся перед штабом легковые машины стали верным ориентиром для них. Будучи полностью уверенные в своей неуязвимости перед авиацией противника, немецкие шофера не сильно маскировали свои легковушки с наступлением ночи.

Бомбометание по цели, светские пилоты произвели со второго захода, положив свои бомбы точнее любого пикирующего бомбардировщика. Сначала один, затем другой мощный взрыв сотряс особняк, в котором находился штаб 11-й армии.

Здание было каменной постройки и потому, возникший после взрыва пожар не успел, как следует разгореться, чем спас жизни, некоторым людям, находившимся в этот момент внутри дома.

Только ближе к полуночи стали окончательно ясны последствия налета ночных бомбардировщиков противника. От взрыва русских бомб погибло или получило ранение почти все руководство 11-й армии, за исключением самого Манштейна.

Эрих фон Левински вновь счастливо разминулся со старой дамой, в третий раз заглянувшей к нему в гости. Своим чудесным спасением он вновь был обязан своему адъютанту. Стоявший позади командующего в момент взрыва бомбы, он принял на себя главный удар рухнувшей потолочной балки.

Несчастный лейтенант был раздавлен ею, тогда как сам Манштейн отделался сотрясением мозга и переломом челюсти. Мычащий и стонущий от сильной боли, он был извлечен из-под обломков дома и немедленно был отправлен в госпиталь.

Своевременно оказанная медицинская помощь полностью устранила всякую опасность для жизни командующего, но вот исполнять свои обязанности он не мог. И дело тут было не в том, что из-за наложенных хирургами шин, Манштейн плохо говорил. Ничто не мешало ему отдавать приказы на бумаге, но лучшего стратега Германии беспокоили сильные головные боли. Любой резкий поворот головы вызывал приступ рвоты, головокружение, чувство проваливания.

Все это, по словам врачей, было временным явлением, но для его устранения требовался полный покой в условиях санатория. Беспощадный вердикт эскулапов бил генерала серпом в самое сердце и как он не пытался преодолеть внезапно поразивший его недуг, но 26 июня был вынужден сдать командование армией Фреттер-Пико и отправиться на лечение.

Самолет с больным генералом ещё находился в воздухе, когда воспользовавшись возникшей паузой, Рокоссовский выбил немцев с их позиций в фортах и полностью восстановил оборону 4-го сектора.

Занявший место командующего 11-й армией, генерал Фреттер-Пико оказался в чрезвычайно затруднительном положении. В его распоряжении были только одни сутки, по истечению которых корпус Рихтгофена покидал Крымский полуостров для участия в операции 'Блау'.

Все попытки генерала задержать на несколько дней главные силы корпуса в Крыму наткнулись на яростное сопротивление фюрера. Из-за преступной халатности штабных офицеров фельдмаршала Бока, некоторые штабные документы с планами наступления немецких войск оказались в руках противника. Время шло на часы и Гитлер, не желал слышать ни о какой-либо отсрочке.

- Двадцать восьмого июня самолеты Рихтгофена должны нанести свой удар по позициям противника под Воронежем! Таково мое решение и я от него не собираюсь отступать! Любые попытки помешать этому я расцениваю как саботаж, который будет караться по законам военного времени - категорически заявил на заседании ОКХ фюрер и Кейтель с Гальдером не рискнули с ним спорить.

Не желая нести личную ответственность за принятие решения, генерал собрал военный совет, на котором поставил вопрос о дальнейших действиях 11-й армии.

- В нынешнем, далеко непростом положении, в котором сейчас находится наша армия, потеря авиационной поддержки означает невозможность продолжения штурма Севастополя. Поэтому мы должны в ближайшее время нанести русским удар такой сокрушающей силы, чтобы потом, оставшимися силами мы смогли бы довести дело до победного конца. Сейчас весь вопрос состоит в том, где следует нанести этот удар? В районе Мекензиевых гор или в районе Сапун-горы, местах, где мы смогли достичь максимального успеха в прорыве обороны противника - обозначенная генералом от артиллерии тема разговора подразумевала возникновения жарких споров и дебатов, но ничего этого не произошло.

Из прежнего штабного руководства остались единицы, чье звание не превышало майорского. Естественно, их голос не мог тягаться с голосами полковников и генералов XXX корпуса, чье членство в новом составе штаба армии было преобладающим.

Стоит ли удивляться, что все они в один голос заявили о необходимости предпочтения южного варианта северному. При этом приводился один и тот же аргумент в различных вариациях.

- Противник уже привык к тому, что наступаем на его северные укрепления и сосредоточил там свои основные силы. Поэтому мы терпим постоянные неудачи на этом направлении, и новое наступление там вряд ли принесет нам успех. Более перспективно южное направление. Согласно данным разведки, русские частично ослабили это направление, перебросив часть соединений в район Мекензиевых гор, что дает дополнительные шансы на успех при наступлении на Сапун-гору. В случаи её взятия, ничто не помешает нам продолжить свое наступление на Инкерман и район Английского кладбища, а это уже сам Севастополь - утверждал новый начальник штаба армии генерал-майор Ранке и его мнение, полностью возобладало на этом совещании.

'Южане' победили 'северян' не только благодаря численному превосходству и обилия золотого шитья на погонах. Не последнюю роль сыграл в принятии окончательного решения и личностный фактор.

Все время штурма Севастополя, Манштейн постоянно принижал командующего XXX корпусом, возвышая свое личностное эго. Это была вполне понятная 'генеральская' игра, в которую с удовольствием играли и гении военной мысли и простые аристократические трудяги, получавшие свои ордена и звания не за блистательно одержанные победы, а за преданность и правильность исполнения полученных сверху приказов.

Поэтому, воспользовавшись, случаем, Фреттер-Пико с легкостью отправил в корзину все планы своего гениального предшественника, заменив их решением, одобренным военным советом армии.

Чтобы сохранить от противника в тайне свои намерения, в течение всего двадцать шестого июня и первой половины следующего дня, немцы наносили удара, как по северной части обороны Севастополя, так и по её южной части.

'Карлы', 'Гамма', 'Дора' и зенитки привычно громили форт 'Сталина', батарею Александера и 'Белый утес', тогда как гаубицы и минометы с яростным усердием обстреливали советские позиции на Сапун-горе и Федюнинских высотах.

Все было как обычно, но все же маленький ключик к разгадке намерений врага, генерал Рокоссовский разглядел в действиях авиации противника. Заслушивая на вечернем совещании доклады подчиненных, он обратил внимание, что основная часть самолетов противника бомбили укрепления именно 2-го сектора обороны.

- Что вы по этому поводу думаете, Иван Ефимович? Господин Манштейн изменил, свои наступательные планы или пытается таким образом ввести нас в заблуждение? - спросил он генерала Петрова.

- Мне кажется второй вариант, товарищ командующий. Путают нас фашисты. Пытаются таким образом ослабить наш северный кулак - высказал свое мнение Петров, но у генерала Казакова было иное мнение.

- Слишком затратный и не совсем эффективный способ ввести нас в заблуждение. А вдруг мы не поймем их хитрый ход и не пойдем у него на поводу, а время поджимает.

- Поджимает, если верны данные нашей разведки о переброске корпуса Рихтгофена на материк. А если это не так и генерал Петров прав?

- Зная, какого невысокого мнения немцы о наших боевых способностях, они бы наверняка для страховки подбросили бы нам перебежчика с самыми достоверными сведениями о грядущем ударе с юга. На месте противника я бы так примерно поступил.

- Что скажет нам по этому поводу разведка? Что нового с полей? - быстро отреагировал на слова Казакова командующий.

- Ровным счетом ничего, товарищ командующий, - сокрушенно развел руками начальник разведки, - перебежчиков не было, а наши наблюдатели не зафиксировали перемещения немецких войск с севера на юг.

- Вполне возможно, что именно этой ночью перебежчики и появятся. Но раз их нет, вопрос остается открытым. Что будем делать?

- Я категорически против переброски каких-либо соединений на юг, - решительно заявил полковник Шадрин. - Мы с таки трудом восстановили контроль над главной линией обороны, что ослабление моего сектора - это игра немцам на руку.

- Я также против ослабления моего сектора, товарищ командующий - подал голос начальник 3-го сектора генерал-майор Коломиец, чем вызвал усмешку на губах Рокоссовского. В ожидании аналогичного протеста он посмотрел в сторону командующего 2-м сектором полковника Скутельника, но тот промолчал, справедливо полагая, что командующему виднее.

- У меня нет веских причин для переброски войск с северной части обороны на южную сторону, но зная, с каким непростым противником мы имеем дело, не могу исключить сюрприза со стороны господина Манштейна. В виде высадки морского десанта в районе Балаклавы, как это имело дело на керченском перешейке. Поэтому будет не лишним создание в районе Кадыровки тактического резерва за счет сил 3-го сектора. Извините товарищ Коломиец, но в наступление румын я не верю. Переброску следует произвести этой ночью и к семи часам утра доложить об исполнении - вынес свой вердикт Рокоссовский.

Верность решений командарма подтвердил следующий день. После завершения авиационного и артиллерийского обстрела советских позиций на подступе к Сапун-горе, генерал Фреттер-Пико ввел в дело дивизии, ранее прибывшие под Севастополь по требованию Манштейна.

318-й и 360-й пехотные полки 213 охранной дивизии вермахта не имели боевого опыта, так как были составлены из резервистов, но при этом они были полностью укомплектованы по нормам военного времени. Численное превосходство, созданное противником на этом участке фронте, обеспечило ему успех при прорыве советской обороны.

Уничтожив массированным орудийным огнем минные поля и проволочные заграждения, не считаясь с потерями, немцы ворвались в окопы и траншеи которые защищали подразделения 389 стрелковой дивизии. Напор противника был столь стремителен и неудержим, что советские солдаты дрогнули, и стали массово отходить к Сапун-горе.

Подобное случилось в первый раз за все время штурма Севастополя, что было совершенно неожиданно для немцев.

- Русские бегут!- радостно понеслось по телефонным линиям к вящей радости Фреттера-Пико. Точно уловил наметившийся перелом в сражении, он ввел в бой подразделения 125 пехотной дивизии, что принесло новые успехи.

Преследуя отступающего противника, немцы смогли захватить высоту 135,7 одну из Федюнинских высот. Подобная участь могла произойти с позициями и на Сапун-горе, но благодаря энергичным действиям генерала Казакова этого не случилось. По приказу командующего он возглавил резервный кулак под Кадыровкой, и едва только узнал о прорыве линии фронта, стал действовать, не дожидаясь приказа.

Быстро определив направление наступления врага, Казаков нанес удар во фланг атакующему противнику, и тут сказалось отсутствие у немцев боевого опыта. С наступлением на полуразрушенные окопы они справились, но вот во время встречного боя оказались не на высоте.

Закаленные в боях с противником севастопольцы, при поддержке взвода танков Т-26 опрокинули немецких резервистов и обратили их в бегство. От полного разгрома, резервистов спасло вступление в бой соединений 428 пехотной дивизии, последнего боевого резерва имевшегося в распоряжении Фреттера-Пико.

Именно они, вместе с налетевшими 'юнкерсами', последним приветом от XXX корпуса, не позволили подразделениям генерала Казакова полностью восстановить прорванную противником оборону этого сектора. Завязались ожесточенные схватки за каждый бугорок или лощину, которые в течение дня переходили из рук в руки и наступивший вечер не зафиксировал ощутимого успеха ни одной из сторон.

Не смогли развить успех и подразделения, захватившие высоту135,7. Быстрый ввод Рокоссовским из резерва фронта 130-й пехотной дивизии остановил продвижение врага, на этом важном направлении севастопольской обороны. Как не пытались немцы захватить высоту 125,7 - это им не удалось.

Ободренный достигнутыми успехами, генерал Фреттер-Пико приказал перебросить к Сапун-горе всю осадную артиллерию. Так как транспортировка огромных 'Карлов' в столь короткое время было невозможно, то всю тяжесть по дальнейшему взлому обороны противника взяла на себя 'Гамма' и другие крупнокалиберные гаубицы.

Свою лепту в этом деле сыграла и 'Дора'. 28 июня она произвела целых двенадцать выстрелов по Сапун-горе, вместе с остальной осадной артиллерией. В этот день немцы выпустили 2420 тонн боеприпасов, что было одним из максимумов за все время штурмов.

Все советские позиции на Сапун-горе и Федюнинских высотах были буквально засыпаны снарядами. Казалось, что ничто живое не может сохраниться в этом лунном пейзаже, но когда немцы пошли на штурм, они встретили достойный отпор.

Не успев за ночь создать минные поля и проволочные заграждения, защитники Сапун-горы сделали главный упор на заградительный артиллерийский огонь. Снова минометы, ротные, полковые и дивизионные орудия, срочно переброшенные с северной стороны гаубицы, вели огонь по атакующему противнику.

Началась ожесточенная контрбатарейная борьба, Фреттер-Пико бросил все имеющиеся в его распоряжении самолеты, начиная от истребителей и кончая бомбардировщиками, после чего повторил атаку.

В полной уверенности, что русской артиллерии заткнули рот, немцы вновь ринулись на штурм Сапун-горы. Огневой поддержки защитников высоты действительно стало меньше, но у генерала Рокоссовского ещё были козыри в этой игре.

На помощь защитникам пришел бронепоезд 'Железняк', чьи орудия уверено громили наступающие цепи противника, почти с каждым залпом сокращая их численность. Вместе с бронепоездом в отражении врага принял участие и дивизион гвардейских минометов. Десять машин дал свой убийственный залп по противнику.

Это был последний залп легендарных 'катюш' по причине полного израсходования боеприпасов. От ответного огня были уничтожены или получили повреждения три реактивные установки, но своим ударом они сорвали атаку противника.

На приведение в чувство потрясенных новобранцев и уже бывалых солдат, немецким офицерам пришлось потратить много времени. Только к семи вечера они смогли вывести своих солдат на передний край, которые после получасового артиллерийского удара пошли в третью атаку.

К этому времени, генерал Рокоссовский успел перебросить к Сапун-горе резервы необходимые для отражения наступления противника. Но не только они сыграли решающую роль в этом бою. Вместе с советскими пехотинцами и артиллеристами в срыве планов врага сыграли и советские моряки.

Неизвестно какой была беседа между Мехлисом и орденоносцем Октябрьским, но в этот день в Севастополь были отправлен крейсер 'Молотов' вместе с эсминцем 'Беспощадный', в светлое время суток.

Столь смелый прорыв в осажденную крепость завершился успешно. Ни воздушное наблюдение, ни морские катера противника не заметили приближение советских кораблей к Севастополю и их появление в районе Балаклавы, стало подобно грому среди ясного неба. Удары с моря поставили жирную точку в наступательных планах этого дня немцев. Они отступили, но попытались уничтожить своих дерзких обидчиков.

До наступления темноты поднятая в небо авиация и пригнанные из Феодосии катера пытались уничтожить советские корабли, укрывшиеся от вражеской атаки в Мраморной бухте.

На их защиту поднялось все одиннадцать истребителей СОР способных летать на этот момент, а также два штурмовика. Первые стремились прикрыть корабли с воздуха, вторые отогнать немецкие торпедные катера. Общими усилиями, а также поставленной дымовой завесой это удалось сделать, но эсминец 'Беспощадный' все же получил повреждения, которые не позволили ему вернуться в Новороссийск.

На вечернем заседании штаба армии, генерал Фреттер-Пико походил на заправского боксера, что пропустив два удара и получив рассечение брови, охваченный азартом упрямо лезет в бой в надежде на победу.

В полной уверенности, что он схватил удачу за хвост и нужно ещё одно усилие для достижения окончательного успеха, генерал настойчиво требовал продолжить наступление на Сапун-гору. Также, к этому шагу генерала настойчиво подталкивало желание умыть нос своему обидчику Манштейну. Желание было страстное и искреннее и потому, генерал был готов продолжить штурм, несмотря на утрату эффекта внезапности.

С чувством непонятого гения, Фреттер-Пико требовал неукоснительного исполнения своего замысла.

- Не говорите мне о потерях, идет война и наша главная задача победить. А все ваши сомнения только уменьшают шансы на её достижения, - вещал Максимилиан своим генералам, - поймите, мы добились главного, пробили брешь в обороне Рокоссовского и нам, осталось лишь расшатать её последние узлы, не считаясь с потерями.

Приказ начальника - закон для подчиненного. К утру следующего дня все было готово для наступления, но вместе с властью, Фреттер-Пико от своего предшественника унаследовал и ночное проклятье. И в отличие от Манштейна, это проклятие в лице ночных бомбардировщиков У-2, очень больно ущипнуло генерала.

В результате налета 'сталинских вампиров' была уничтожена одна из любимых игрушек фюрера - гаубица 'Гамма'. Переброшенная в спешном порядке в район Сапун-горы, она не получила должной маскировки, в результате чего и получила два прямых попадания.

Конечно, виновные были моментально найдены и наказаны, но это не меняло суть дела. Сверхтяжелая гаубица прекратила свое существование и за это, нужно было объясняться перед самим Гитлером.

Только взятие Сапун-горы, а затем и всего Севастополя, могло оправдать гибель любимого детища фюрера. Именно потому, Фреттер-Пико отдал приказ о начале штурма, хотя много из его подчиненных увидели в гибели 'Гаммы' дурной знак.

Сосредоточив мощный огненный кулак, новый командующий 11-й армии намеривался стереть с лица земли русские укрепления на Сапун-горе, но судьба послала ему ещё один тревожный знак. Во время обстрела узлов сопротивления противника у шести 280 мм гаубиц и одного 305 мм орудия разорвало ствол.

Возможно, это было досадным стечением обстоятельств, когда в результате интенсивной нагрузки не выдерживал орудийный металл. Явление в артиллерийском деле привычное, хотя не столь частое, что наводило на мысль о возможной диверсии, добавления в орудийный ствол песка.

Все эти версии имели право на существование, но выход орудий из строя, заметно ослабил огневой удар немцев. Когда штурмовые группы бросились на штурм советских укреплений, многие огневые точки обороны не были подавлены. Это привело к срыву штурма, но немецких генералов это нисколько не смутило. Подтянутые к передовой линии 170мм гаубицы были готовы открыть огонь по вновь выявленным огневым точкам врага и полностью уничтожить их.

Немецкие артиллеристы уже дали пристрелочные залпы, как в это время, со стороны Кадыровки в наступление перешли войска генерала Казакова.

За прошедшие сутки, генерал очень многое успел сделать. Посланные им разведчики добыли 'языка', чья откровенность позволила узнать, что соединениям Казакова противостояли солдаты 213 резервной дивизии. Пользуясь временным затишьем, немцы бросили свои лучшие части на Сапун-гору.

Также, важные вести принесли генерала саперы. Они выявили отсутствие минных полей на этом участке фронта и проделали проходы в проволочных заграждениях противника.

Выждав удобный момент, когда все внимание противника было приковано к Сапун-горе, без артиллерийской подготовки, советские солдаты атаковали противника.

Их наступательные действия поддерживали два взвода танков Т-26. Собранные со всего СОР, они отправились в свой последний поход за Родину, за Сталина, с твердой верой в лучшее будущее своего народа.

Некоторые из них имели две башни и являлись анахронизмом танкового дела, но это не помешало им смять проволочные заграждения немцев и уничтожить их пулеметные гнезда. При поддержке пехоты они смело атаковали позиции врага и, хотя для многих из них эта атака стала последней, они с честью исполнили свою 'лебединую песню'.

Вчерашние запасники не выдержали внезапной атаки советских войск и обратились в бегство. Для исправления сложившего положения и отражения угрозы флангового удара, немцы были вынуждены прекратить наступление.

И вновь начались жаркие схватки, которые позволили немцам остановить наступление противника и даже потеснить его на сто-сто пятьдесят метров, но на это ушли все их силы. Общие потери германских войск в этот день составили около полторы тысячи человек убитыми, ранеными и безвести пропавшими.

Для немецких войск это были серьезные потери, но даже это не охладило наступательный пыл генерала Фреттера-Пико. Ему нужно было оправдаться перед фюрером за понесенные потери и ради этого, он предпринял ещё одну попытку.

Ничуть не брезгуя плагиатом, он использовал идею Манштейна морского десантирования в тыл противника. 130 лодок было готовы для проведения этой операции и грех было ими не воспользоваться.

Местом высадки десанта был выбран район Балаклавы. Немецким солдатам нужно было лишь преодолеть водную гладь бухты, высадиться в тылу противника и развернуть наступление в тыл группировки генерала Казакова на село Кадыровку.

В первой волне десанта было задействовано 43 лодки для переправы подразделений, а также 6 больших надувных плотов для спасательных работ. В ночь с 29 на 30 июня, в один час пополуночи немцы предприняли попытку высадки десанта.

Запустив моторы спущенных на воду лодок, первая волна сомкнутым строем стала пересекать бухту. Устремившись наперегонки со смертью, они удачно прошли большую часть своего пути, когда с берега по ним ударили пулеметы.

Ударили не одна и не две огневые точка, но большая скорость лодок и ночная мгла спасали сидевших в лодках солдат. Им оставалось пройти чуть больше ста метров, когда в воздух взлетели осветительные ракеты и огонь пулеметчиков стал более прицельным.

Уже тогда у многих из десантников затаилось подозрение, что противник ждет их, но не привыкшие отступать они смело шагнули вперед, выполняя приказ командующего. Из всех лодок только одна была уничтожена огнем противника и три перевернулись или затонули. Ещё у двух в результате попаданий возникли проблемы с моторами, и они прекратили движение. Все остальные благополучно достигли берега и произвели высадку десантников.

Подбадривая себя громкими криками, немецкие солдаты бросились в атаку на врага, стремясь как можно скорее подавить его огневые точки и в этот момент, по ним ударили минометы и пушки. Мины и снаряды противника били с такой точностью и меткостью, что казалось, будто каждый метр был заранее им пристрелян.

Следующим неприятным моментом, оказалось то, что оборона противника на месте высадки имеет не очаговый, а сплошной характер. Отрытые в полный профиль окопы и траншее, наличие в них солдат серьезно осложнило боевую задачу немецким десантникам. Они были вынуждены под огнем противника залечь, но это ровным счетом ничего не значило. Пока они сражались, в моторные лодки уже грузилась вторая волна десанта, у которой должны были быть легкие пехотные орудия.

Их появление должно было сыграть решающую роль в этой операции, но к этому времени уже во весь голос заговорила советская артиллерия. Погрузка второй волны десанта и её переправа, шло под артиллерийским огнем.

Благодаря осветительным ракетам, советские артиллеристы могли бить прицельно и это, серьезно повлияло на результаты переправы. Прямым попаданием был уничтожен паром, прокладывавший кабельную связь, а также близким взрывом с другого парома сбросило одно из противотанковых орудий. Вместе с этим от огня противника пострадало ещё восемь лодок, три были уничтожены орудийным огнем, и пять получили повреждения, в результате которых они больше не могли быть использованы.

Потери лодок были серьезные, но это не помешало немцам высадить третью волну десанта к концу второго часа ночи. Оставшиеся на плаву паромы смогли совершить ещё один рейс и перевести на тот берег по два орудия каждый.

Прибывшее подкрепление позволили немецким десантникам подавить огневые точки противника и прорвать его береговую оборону, но ожидаемого успеха это не принесло.

Командовавший десантом майор Арним докладывал по радио, что наткнулся на хорошо оборудованную оборону противника с проволочными заграждениями и минными полями. Попытка прорваться сходу обернулась для немцев серьезными потерями, и полковник запросил поддержку огнем, что и было сделано. По указанным полковникам координатам ударили немецкие орудия, но вслед за ними и советская артиллерия.

Обе стороны вступили в гонку, кто быстрее окажет помощь своим солдатам и в ней преимущество имела советская сторона. Немецкие артиллеристы били в основном по площадям, плохо ориентируясь в ночной темноте, тогда как советские орудия наносили удар, по небольшому плацдарму пользуясь точными координатами своих регулировщиков.

Когда Арним попытался расширить занятый плацдарм, он наткнулся на яростное сопротивление противника мало уступавшего по своей численности. С большим трудом десантникам удалось продвинуться на десять - пятнадцать метров вперед и их наступательных порыв выдохся. Требовалось срочное пополнение десанта и немцам пришлось готовить четвертую волну.

Под непрерывным огнем с того берега, им удалось переправить полторы роты солдат и два орудия с боеприпасами и на этом переправа закрылась. Наступил рассвет, и переправляться через бухту было невозможно.

Согласно первоначальному плану, после высадки десанта предполагалось произвести наступление на Кадыровку и совместными ударами развалить оборону противника на этом участке фронта. Однако все указывало, что у русских здесь сил было гораздо больше, чем предполагалось ранее. Пытаясь исправить положение и не дать Рокоссовскому перебросить под Балаклаву дополнительные силы, Фреттер-Пико приказал начать наступление по всему фронту.

И вновь загрохотал весь СОР с севера до юга. Вновь противник стал безжалостно терзать советскую оборону минами и снарядами, а она отвечала ему тем же. Точно понимая всю важность момента, Константин Рокоссовский приказал не жалеть снарядом, решительно и бесповоротно очищая и без того не очень богаты запасы крепости. В этот день было все на кону и командующий, не имел право на жалость ни к людям, ни к арсеналам.

Разгадав замысел противника, Рокоссовский сосредоточил главную силу своего контрудара на южной части обороны города. Сюда, для отражения атак немецкой пехоты и уничтожения десанта, были стянуты все силы крепости.

Не имея возможности атаковать вражеский десант танками, генерал приказал подвергнуть вражеский плацдарм артобстрелу, после чего атаковать пехотой. Трижды в день, защитники Севастополя атаковали неприятеля, неторопливо и методично отвоевывая занятую им территорию. Немцы отчаянно пытались помочь десанту огнем со своего берега бухты и ударами с воздуха, но все было напрасно. Прекратив наступление на некоторое время, русские солдаты возобновляли его вновь и вновь.

Напрасно приткнувшиеся к трубкам радисты взывали о помощи, которая должна была прийти с наступлением ночи. К семи часам вечера все было кончено. Те, кто не бросил оружие и не поднял руки, прося о пощаде, были либо уничтожены, либо застрелились.

Также не принесло ощутимых результатов и остальное наступление врага. Сколько не пытались немцы прорвать советскую оборону, везде они натыкались на упорное сопротивление и яростные контратаки. Враг так и не дошел до Кадыровки, не взял он Сапун-гору и высоту 125,7, ни овладел фортом 'Сталин', батареей Александера и не прорвался к Инкерману.

Утром 1 июля Фреттер-Пико доложил в ставку фюрера, что штурм Севастополя окончился неудачей и для взятия русской крепости необходимы дополнительные силы и в первую очередь авиация.

В ответ, генерал услышал много лестных слов о способностях генерала, но отставки, которой так боялся Фреттер-Пико, не последовало.

- Если план 'Блау' будет выполнен, так как он был задуман, а успехи наших войск под Воронежем и на Дону однозначно говорят об этом, то Севастополь обречен. Наши войска выгонят русских с Кубани, Новороссийска, Туапсе и Сухуми и эта русская крепость к началу осени сама падет нам в руки. Не стоит больше тратить сил на штурм этой скалы. Организуйте её полную блокаду и пусть сидящие в Севастополе русские перемрут с голоду, как сейчас умирают в Петербурге. Создайте такое кольцо, чтобы мышь не могла проскочить в Севастополь, не говоря о корабле или самолете. Сил для этого у вас хватает, очень надеюсь, что хватит способностей - язвительно бросил своему генералу фюрер и повесил трубку.

Через день, заместитель наркома обороны Мехлис, докладывал Верховному Главнокомандующему о положении на Крымском фронте.

- Немцы полностью прекратили активные действия на всех участках фронта, товарищ Сталин, как у нас под Керчью, так и под Севастополем. Согласно сведениям от комфронта Рокоссовского, артиллерийские обстрелы города прекратились, имеются лишь спорадические перестрелки по линии фронта.

- Да, Герой Советского Союза товарищ Рокоссовский доклад нам об этом. Вы тоже считаете, что враг отказался от штурма и перешел к планомерной осаде города?

- Мы с генералом Малинным пришли к такому же мнению, Иосиф Виссарионович.

- Это хорошо, это очень хорошо, - вождь на некоторое время замолчал, а затем спросил Мехлиса. - По мнению товарища Рокоссовского, немцы попытаются удушить Севастополь морской блокадой. Ставка считает, что это нельзя допустить любой ценой и основная тяжесть по снабжению города ляжет на плечи Черноморского флота. У вас сложились неплохие отношения с товарищем Октябрьским, я бы сказал, что и определенное взаимопонимание. Как вы относитесь к тому, чтобы ещё немного задержаться в Керчи и поработать на благо общего дела?

- Вы прекрасно знаете, товарищ Сталин, что я готов сражаться там, куда пошлет меня партия и советское правительство - браво отрапортовал Лев Захарович, ничуть не кривя душой.

- Спасибо за честный ответ, товарищ Мехлис. Ставка очень надеется, что вы, вместе с командующим Крымским фронтом генерал-лейтенантом Петровым сделаете все, чтобы Севастополь не достался врагу.

- Как с Петровым, а как же Рокоссовский? - изумился Мехлис, - вы, что забираете его от нас?

- Ставка считает целесообразнее отозвать товарища Рокоссовского из Севастополя, - со вздохом произнес Сталин, - у нас есть ещё другие места, где нужны его талант и умение.

- На Дон, товарищ Сталин? - моментально спросил Мехлис, хорошо зная положение дел на Юго-Западном фронте, и не угадал.

- Нет, товарищ Мехлис, под Ленинград. Товарищ Жданов очень просил прислать его на помощь Волховскому фронту.

Даже говоря по ВЧ, Сталин старался быть лаконичным, так как не испытывал особого доверия к технике. Зная эту привычку, Мехлис не стал развивать тему разговора.

- Значит, я не увижу его и не смогу с ним попрощаться - с искренним сожалением произнес Лев Захарович.

- Я обязательно передам ему ваши слова, а пока у меня к вам ещё один вопрос. Как вы относитесь к введению в Красной Армии погон?

- Погон? - удивленно переспросил Мехлис. В этот сложный для страны момент, он меньше всего думал об изменении воинской формы. Тем более об офицерских золотых погонах

- Да, погон. Они больше ста лет просуществовали в русской армии, как у простых солдат, так и у офицеров и генералов. Как ваше мнение по этому вопросу?

Хорошо зная, что Сталин зря никогда не задает вопросов и, уловив некоторую теплоту в голосе вождя, Лев Захарович моментально сориентировался.

- Конечно, этот вопрос требует всестороннего изучения, ведь погоны у рабочего класса и крестьянства всегда ассоциированы с офицерством, - комиссар сделал значимую паузу, - но если за этими погонами стоит столетняя история русской армии, почему бы не взять из неё все лучшее и не использовать это на благо советскому народу. Тут есть над, чем подумать товарищ Сталин.

- Мы тоже считаем, что тут есть о чем подумать, товарищ Мехлис. Успехов вам, до свидания - вежливо попрощался вождь.

Поздно вечером этого дня, транспортный самолет доставил в Москву генерал-лейтенанта Рокоссовского, которого сразу же отвезли на прием в Кремль. Шел второй год войны.

Конец.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg